ь на тебя. - Ну ладно, моя радость, скажи, как ты собираешься поступить с этой Шарлоттой? - Послезавтра у нас в руках будет вся королевская казна, и я отправлю вот эту записку обворованному Фердинанду. - И я прочитала бумагу, подписанную рукой королевы. - После этого, надеюсь, наш общий друг приговорит свою жену к смерти или, по крайней мере, к долгому заточению. - Да, но Шарлотта обязательно выдаст нас и скажет, что отдала сокровища нам. - Но кто ей поверит? Тем более, что сообщникам нет никакого смысла передавать королю эту записку. - Как бы то ни было, Фердинанд начнет расследование. - Я знаю заранее, что оно будет безрезультатным. Добычу мы закопаем в саду. Что же касается до короля, я займусь им сама. Если только он будет всерьез подозревать нас, я пригрожу, что обнародую его дьявольскую шутку, которую он сыграл с народом во время праздника Угощения. Фердинанд труслив и глуп, он испугается и прекратит дело. А потом не зря говорят, что бесславна победа, добытая без потерь. Чтобы добиться богатства, надо рисковать: неужели пятьдесят миллионов не стоят таких волнений? - Но если все раскроется, нам грозит смертный приговор. - Ну и что из того? Меньше всего в этом мире я страшусь петли. Разве ты не знаешь, что во время повешения человек испытывает оргазм? А ради лишнего извержения я готова на все. Если меня пошлют на эшафот, я взойду на него с высоко поднятой головой и с ясным взором... Однако не волнуйся, Клервиль, злодейство - наш союзник и покровитель, а мы - его фавориты. Поэтому проиграть мы не можем никак. - Ты намерена посвятить Боргезе в наш план? - Ни в коем случае. Она мне больше не нравится. - Черт возьми, я тоже презираю ее! - Надо бы поскорее от нее избавиться. - Завтра мы, кажется, собирались подняться на Везувий... - Этот вулкан был бы лучшим средством для ее погребения. А какая это будет красивая смерть! - Если мы с тобой возненавидим кого-нибудь, Жюльетта, ненависть наша способна творить чудеса. - Но мы будем вести себя так, будто ничего не случилось. - Разумеется. Мы искупаемся в ее ласках. - Предоставь это мне, ты ведь знаешь, какой я бываю в коварстве. - Мы будем ласкать ее всю ночь. - Непременно. - Ах, мой ангел, подумать только: мы станем самыми богатыми женщинами на свете! - Только после этого не надо задерживаться в Неаполе. - Да, да, мы сразу покинем Италию. Вернемся в нашу милую Францию, купим богатые поместья и проживем остаток жизни вместе... Как мы будем счастливы, Жюльетта! - С нашим богатством мы сможем позволить себе все, - подхватила я. - Только идиоты не смеют употреблять все средства - и законные и незаконные, - чтобы быть счастливыми. Мне кажется, Клервиль, я скорее умру, чем откажусь от воровства; оно доставляет мне одно из самых больших удовольствий, и без него я не представляю себе жизни. В такие минуты я испытываю такое же ощущение, какое испытывает обычная женщина во время плотских утех. Преступление щекочет и возбуждает нервы, связанные с зонами наслаждения, точно так же, как это делает палец или мужской орган; я извергаюсь даже при мысли о преступлении, которое мне предстоит совершить. Вот бриллиант, который предлагала мне Шарлотта, он стоит пятьдесят тысяч. Я не приняла его. Он был противен мне в качестве подарка, но я его украла, и теперь он мне очень дорог. - Значит, ты все-таки завладела им? - Конечно. И меня нисколько не удивляет, что есть люди, которые предаются подобной страсти единственно для того, чтобы испытать жгучее наслаждение. Я буду воровать до конца своей жизни, будь у меня два миллиона дохода, все равно я не отступлю от своих принципов. - Теперь я совершенно уверена, что Природа создала нас друг для друга. Поэтому нам просто нельзя расставаться ни в коем случае. За обедом мы втроем обсуждали завтрашнюю экскурсию на Везувий. А вечером были в Опере; сам король подошел к нашей ложе засвидетельствовать нам свое почтение, и все глаза были устремлены на нас. Вернувшись домой, мы ели душистое жаркое, запивая его кипрским вином, потом испытали семь или восемь оргазмов в объятиях женщины, которой уже вынесла приговор наша порочность. После этого уложили ее в постель и остаток ночи провели вдвоем; до того, как наступил рассвет, мы еще несколько раз сбросили семя при восхитительной мысли о том, что очень скоро будем попирать ногами возвышенное чувство дружбы и пред-. анности. Я, конечно, понимаю, что такое злодеяние могут оценить только высоко организованные умы, наподобие наших, и заслуживает жалости человек, лишенный подобной возможности, ибо он лишен необыкновенных удовольствий; более того, я утверждаю, что он не знает, что такое истинное счастье. Мы поднялись вместе с солнцем. Преступные замыслы не дают спать, приводя в смятение все чувства; мозг непрестанно перебирает их, и вы не только предвкушаете удовольствие - вы его испытываете в полной мере. Карета, запряженная шестеркой лошадей, доставила нас к подножию Везувия. Там мы нашли проводников, которые захватили с собой веревки и прочее снаряжение, необходимое для подъема на вулкан, а путь до вершины занял у нас два часа и стоил пары новой обуви. Несмотря на усталость, мы пребывали в превосходном расположении духа и много шутили с Олимпией, и бедняжка до последнего момента не догадывалась о причине нашего настроения. Между прочим, это нелегкий труд - карабкаться на гору по щиколотку в пепле, когда, сделав четыре шага вперед, вы сползаете вниз на шесть шагов, когда над вами постоянно висит опасность провалиться сквозь тонкую корку в расплавленную лаву. Поднявшись наверх, мы сели на самом краешке кратера и с замиранием сердца заглянули в глотку вулкана, который в минуты гнева бросает в дрожь Неаполитанское королевство. - Как вы думаете, нам нечего сегодня бояться? - спросили мы у проводников. - Нет. Может случиться выброс серы и кусочков пемзы, но непохоже, что будет извержение. - В таком случае, друзья, - сказала Клервиль, - оставьте корзину с закусками и можете возвращаться в деревню. Мы хотим побыть здесь. - А вдруг что-то случится. - Вы же сами сказали, что все будет в порядке. - Никогда нельзя быть уверенным... - Ну что ж, если начнется что-нибудь серьезное, мы сами спустимся вниз и будем оттуда наблюдать за извержением. Клервиль сопроводила свои слова несколькими золотыми монетами, и разговор был окончен. Когда проводники спустились достаточно далеко, мы с Клервиль обменялись быстрым взглядом. - Будем действовать хитростью? - шепотом спросила я. - Нет, силой, - ответила она. В следующий момент мы схватили Олимпию. - Итак, сука, - сказали ей, - ты нам надоела; мы привели тебя в это место, чтобы расправиться с тобой. Под нами вулкан, куда ты сейчас отправишься живьем. - Пощадите! - простонала она. - Что я вам сделала? - Абсолютно ничего. Ты нам надоела, разве этого мало? Мы сунули ей в рот перочинный нож, чтобы она прекратила свои стоны и горестные жалобы. Потом Клервиль связала ей руки шарфом, который мы захватили специально для этой цели; я связала ноги, и когда Олимпия оказалась в беспомощном состоянии, мы отступили в сторону и расхохотались. Из ее прекрасных глаз ручьями текли слезы, оставляя жемчужные капельки на ее величественной груди. Мы раздели ее и начали терзать ее тело: щипали белоснежные груди, кололи булавками ягодицы, вырывали из лобка волосы, а я откусила ей клитор. Наконец, после двух часов нескончаемых истязаний и унижений, мы взяли ее за руки и за ноги, поднесли к краю жерла и сбросили вниз. Она исчезла в кратере, и несколько минут мы слышали шум падающего тела, натыкавшегося на выступы, разбивавшегося об острые камни; постепенно шум стих, и воцарилась тишина. - Вот и все, - произнесла Клервиль, которая продолжала мастурбировать обеими руками. - Черт меня побери, милая Жюльетта, давай ляжем на край вулкана и будем извергаться; ведь мы только что совершили преступление, совершили один из тех сладостных поступков, которые зовутся чудовищными. И если то, что мы сделали, действительно оскорбляет Природу, пусть она отомстит нам - ведь она может отомстить, если захочет; пусть произойдет извержение, пусть вскипает лава в глубинах этой преисподней и сотрет нас с лица земли. Я не могла произнесли ни слова. У меня кружилась голова, я могла ответить подруге только страстными ласками. Она тоже замолчала. Сплетясь в жарких объятиях, изнемогая от восторга, лаская друг друга как взбесившиеся лесбиянки, мы, казалось, передавали друг другу душу через свои сдавленные, похожие на рыдания стоны. Несколько грязных ругательств, несколько богохульств - больше ничего не было слышно. Так мы оскорбляли Природу, насмехались над ней, дразнили ее и, торжествуя в своей безнаказанности и наслаждаясь ее равнодушием, мы надеялись на ее снисходительность только для того, чтобы еще сильнее ранить ее. - Теперь ты видишь сама, Жюльетта, - заговорила Клервиль, которая первой пришла в себя, - как мало внимания обращает Природа на так называемые человеческие преступления, а ведь она могла бы уничтожить нас, когда мы были на седьмом небе от счастья. - Но она не сделала этого, поэтому успокойся: нет на Земле преступлений, которые могут разгневать Природу; скорее, все преступления выгодны ей, все для нее полезны; будь уверена, что она внушает нам злодейские мысли, потому что нуждается в злодействе. Не успела Клервиль закончить свою речь, как из жерла взметнулся фонтан камней, которые дождем застучали вокруг нас. - Ага! - сказала я, даже не собираясь подняться на ноги. - Это месть Олимпии. Это ее прощальный привет; она извещает нас о том, что добралась до самого чрева Земли. - Нет ничего сверхъестественного в этом явлении, - заметила Клервиль. - Когда в вечно кипящую лаву падает что-нибудь тяжелое, происходит маленькое извержение. - Давай перекусим и будем считать, что этот каменный дождь - не что иное, как просьба Олимпии отдать ей одежду. Из ее вещей мы отобрали драгоценные камни, все остальное свернули и выбросили в кратер, где нашла последний приют наша подруга. Потом открыли корзину с продуктами. Из глубины вулкана не доносилось больше ни звука, следы преступления исчезли, Природа была удовлетворена. Когда мы спустились, внизу нас ждали наши проводники. - С нами случилось ужасное несчастье, - заявили мы, подходя к ним со слезами на глазах, - наша несчастная спутница подошла слишком близко к краю и... Неужели ничего нельзя сделать, добрые люди? - Ничего, - сокрушенно покачали они головами. - Нам не надо было оставлять вас одних, тогда этого бы не случилось. Теперь она погибла, и вы никогда больше ее не увидите. Когда мы услышали этот жестокий приговор, наши слезы хлынули еще сильнее, и, заламывая руки, мы сели в экипаж. Через три четверти часа мы были в Неаполе. В тот же день в газетах появилось сообщение о случившейся трагедии. Фердинанд приехал лично утешить нас, ведь он считал нас сестрами, любящими друг друга. Как бы развратен он ни был, ему даже не пришло в голову, что Олимпия стала жертвой наших козней, и мы оставили его в этом мнении. Лакеев княгини отправили в Рим сообщить родственникам о ее гибели; кроме того, мы передали с ними письмо, в котором спрашивали, что делать с драгоценностями погибшей, оцененными нами в тридцать тысяч франков, между тем как в действительности от нее осталось трофеев больше, чем на сто тысяч; но к тому времени, когда пришел ответ, нас уже не было в Неаполе, так что все имущество погибшей подруги досталось нам. Олимпия, княгиня Боргезе, была нежной, доверчивой, впечатлительной женщиной, любившей наслаждения, обладавшей распутным темпераментом и извращенным воображением, но ей недоставало глубины и непреклонности там, где дело касалось принципов; она оставалась добычей предрассудков, в любой момент она могла вернуться в лоно добродетели и только поэтому была неподходящей компанией для двух развратных до мозга костей особ. Между тем нас ожидало дело, еще более серьезное и опасное. Наутро начинался день, который мы выбрали для штурма сокровищ супруга Шарлотты. Весь вечер мы с Клервиль посвятили приготовлениям: припасли дюжину сундуков и ящиков и вырыли большую яму в своем саду; все было сделано под покровом темноты, и первым, кто нашел в ней могилу, стал землекоп, которому мы размозжили голову, как только он закончил работу. "Либо вообще обходитесь без сообщников, - советовал Макиавелли, - либо избавляйтесь от них, когда они выполнят свое предназначение". Наступил условленный час, и под заветным окном остановился экипаж. Мы с Клервиль, одетые в мужское платье, сами сидели на козлах: слуг мы заранее отпустили на всю ночь и посоветовали им повеселиться за городом. Шарлотта уже ждала нас: она настолько сильно желала получить обещанный яд, что решила не давать нам никакого повода для упреков. Целых четыре часа она спускала на веревке набитые деньгами мешки, которые мы укладывали в сундуки, наконец сверху раздался громкий шепот, известивший нас о том, что в казне ничего больше не осталось. - До завтра, - ответили мы. И быстро доехали до дома, радуясь тому, что за все время операции не встретили ни одной живой души. Мы наняли еще одного бродягу, который помог нам выгрузить и опустить в яму сундуки и ящики и которого мы похоронили сверху, когда он исполнил свое предназначение. Усталые, взволнованные тем, что стали сказочно богатыми, мы легли в постель, но на этот раз обошлись без плотских утех. Проснувшись на следующее утро, мы обнаружили, что весь город говорит о краже, совершенной в королевском дворце, и сочли, что настал удобный момент для того, чтобы передать Фердинанду записку королевы, которую ему доставил неизвестный. Прочитав ее, король пришел в дикую ярость и приказал капитану своей гвардии арестовать жену и препроводить ее в Сант-Эльмо, где ее поместили в одиночную камеру и посадили на хлеб и воду. Прошла неделя, прежде чем король , пришел навестить узницу, и та сразу выложила всю правду и обвинила во всем нас. Разъяренный Фердинанд примчался к нам, и у нас состоялся замечательный разговор, который лучше всего передать в виде диалога. Фердинанд: - Вы совершили страшное преступление. Я никогда не предполагал, что на подобный поступок способны люди, которых я числил среди своих друзей. Клервиль: - Но что случилось? Фердинанд: - Королева обвиняет вас в том, что вы ограбили мою казну. Жюльетта: - Мы?! Фердинанд: - Именно вы! Клервиль: - Вот это новость! Фердинанд: - Она призналась, что в какой-то момент у нее появилась мысль лишить меня жизни, и сказала, что вы обещали ей яд в обмен на мои сокровища. Клервиль: - А вы нашли яд, который, по ее словам, она купила за такие большие деньги? Фердинанд: - Нет. Жюльетта: - Так как же это возможно, что она выложила целое состояние, не получив обещанного? Фердинанд: - Я сам удивляюсь этому. Клервиль: - Сир, ваша супруга - отъявленная злодейка, но, к счастью, у нее недостает ума; она знала, что мы - ваши друзья, и решила прикрыть свой гнусный поступок, свалив его на нас, однако этот замысел очень неуклюжий и шит белыми нитками. Фердинанд: - Но кто же прислал мне записку? Жюльетта: - Те, кто завладел вашими сокровищами, в этом нет никаких сомнений; но будьте уверены, что эти люди уже далеко отсюда. Они не оповестили бы вас, если бы существовала какая-то опасность для них, а чтобы сбить вас со следа, королева назвала наши имена. Фердинанд: - Но какой смысл Шарлотте покрывать людей, которые ее предали? Клервиль: - Она получила яд и не хочет, чтобы вы знали об этом, поэтому она бросила подозрение на двух невинных женщин, которые ничего не знают об этом яде. Но в любом случае яд у нее, и если бы вы не приняли срочные меры, вы были бы обречены. Фердинанд: - По вашему мнению, я поступил правильно? Жюльетта: - Трудно было поступить разумнее. Фердинанд: - Так вы считаете ее преступницей? (При этих словах Клервиль саркастически улыбнулась.) Ну конечно, я вижу это по вашим лицам! Ладно, доставайте нож, бередите мою рану: что еще вам известно? Клервиль: - Только то, что ваша жена - чудовище; она действовала из ненависти к вам, и вы должны наказать ее по всей строгости закона. Фердинанд: - Но скажите честно, вы на самом деле не знаете, кто украл мои сокровища? Жюльетта и Клервиль (одновременно): - Клянемся, что не знаем! Фердинанд: - Тогда пусть она сгниет в каземате, пусть умрет там от голода и отчаяния... А вы, милые дамы, простите меня за мои подозрения. Они несправедливы, и я еще раз прошу вас простить меня. Жюльетта: - Сир, тем не менее эти подозрения у вас возникли, и после вашего ухода нам придется немедленно покинуть ваше королевство. Фердинанд: - Покинуть мое королевство? Нет, нет, умоляю вас, как это можно, особенно теперь, когда я избавился от этой страшной женщины... Теперь я чувствую себя совершенно свободным, и мы с вами можем творить большие дела... Жюльетта: - Ваша свобода, сир, не принесет нам успокоения. Безвозвратно ушел мир из души двух приличных женщин, честь которых запятнала гнусная клевета. Фердинанд: - Но я же больше не подозреваю ни одну из вас. (Он упал на колени.) Не покидайте меня, я не смогу без вас жить, я никогда не утешусь, если потеряю и вас. Клервиль: - А сколько взяли у вас воры? Фердинанд: - Сорок миллионов, половину моих богатств. Преступница уверяет, что она обещала сообщникам отдать все, но в последний момент не осмелилась сделать меня нищим. - Какая наглая тварь! - взорвалась я, правда, возмущение мое было вызвано тем, что Шарлотта обманула меня таким бессовестным образом. - Чудовище! Гнусное чудовище! Устроить такую подлость лучшему из мужей! Человеку, который безумно любил ее, который во всем отказывал себе ради ее прихотей! Какая черная неблагодарность! За это самое суровое наказание будет слишком мягким. В этот момент в комнату вошли Элиза и Раймонда, разодетые как богини, и принесли шоколад его величеству. До сих пор Фердинанд ни разу не видел моих девушек. - Это еще что за красотки? - спросил он, и глаза его заблестели. - Наши камеристки, - ответила я. - Почему же вы не представили их мне раньше? - Мы не думали, что они могут вам понравиться. Распутник вмиг позабыл и узницу, и ее преступление и пожелал тут же позабавиться с девушками. Ввиду сложившихся обстоятельств такое желание следовало удовлетворить немедленно. Перед Фердинандом открылась дверь будуара, он удалился туда вместе с обеими служанками и вышел только два часа спустя после того, как довел обеих до изнеможения. - Вы мои лучшие друзья, - заявил он, прощаясь, - и я прошу вас не бросать меня. Давайте забудем это досадное недоразумение, отныне я буду считать вас образчиками невинности и верности. С тем он ушел из нашего дома. Если бы монарх Неаполя не был таким слабовольным человеком, королеву Шарлотту отравили бы в тот же день; мы предоставили Фердинанду достаточно доказательств, но разве был способен на решительные действия этот болван? Словом, он не сделал ничего подобного. Новость о заточении королевы разнеслась по всей Европе, но так и остались непонятными причины ее неожиданного ареста, а затем и скорого освобождения. Мы же, не дожидаясь исхода этого дела, готовились к отступлению. Трофеи наши оказались громоздкими и тяжелыми: мы приобрели несколько старинных бюстов, мозаичных панно, античных мраморных безделушек и образцов камней из Везувия, набили ими ящики, а в самом низу, на дне, спрятали золото. Прежде чем заколачивать ящики, мы попросили короля проверить наш багаж; он отказался, и наша длинная кавалькада тронулась в путь: на десяти повозках ехали наши вещи, в одном экипаже - наша свита, в другом - мы с Клервиль. Перед отъездом мы зашли к Фердинанду попрощаться, и он опять долго уговаривал нас не уезжать, а когда понял, что это бесполезно, выдал нам паспорта для пересечения границ своего королевства. В тот же вечер мы были в Капуе, а неделю спустя - в Риме, куда добрались без всяких хлопот и приключений. Только тогда Клервиль известила брата о своем намерении ехать вместе со мной во Францию, где она намеревалась обосноваться до конца жизни. Она просила его также переехать в Париж, но Бризатеста не мог оставить свое ремесло и несмотря на то, что скопил к этому времени большое состояние, он торжественно заявил, что твердо намерен умереть с пистолетом в руке. - Пусть будет так, - сказала Клервиль. - Я предпочитаю тебя, Жюльетта. Мы больше никогда не расстанемся - такова моя воля. Я заключила подругу в объятия и поклялась ей, что у нее не будет повода раскаяться в своем решении. Увы, давая это обещание, я так мало знала о капризах судьбы, чьи звезды уже начинали тревожно мерцать над нашими головами. Продолжая свое путешествие, мы доехали до Анконы, где, воспользовавшись чудной погодой, гуляли в порту, когда заметили высокую даму лет сорока пяти, которая пристально смотрела на нас. - Ты не узнаешь эту женщину? - спросила меня Клервиль. Я обернулась и всплеснула руками. - Разрази меня гром, Клервиль, если это не наша парижская колдунья! Ну конечно, это Дюран! Ее имя было еще на моих устах, когда его владелица подошла и сердечно поприветствовала нас. - Какой сюрприз! - удивилась Клервиль, вновь встретив ту, которая пять лет тому назад предсказала ей скорую смерть. - Какими судьбами вы оказались в этом городе? - Пойдемте ко мне, - вместо ответа сказала Дюран, все еще красивая, несмотря на свои годы, - хотя эти люди не понимают нашего языка, лучше побеседовать в спокойной обстановке. Мы пришли в роскошную гостиницу и, усадив нас, она заговорила: - Я буду очень рада познакомить вас с одной выдающейся женщиной, одной из самых необыкновенных, каких только рождала Природа. - Кого вы имеете в виду? - спросила Клервиль. - Сестру императрицы, тетку королевы Неаполитанской, личность, совершенно вам неизвестную. Еще в самом нежном возрасте принцесса Кристина - так зовут эту даму - обнаружила наклонности к такому невероятному распутству, что отец посчитал ее неисправимой. Видя, что ее распущенность возрастает с каждым днем и годом, он счел за благо купить для нее остров в Далмации, у побережья Адриатического моря; выделил ей огромное содержание и отдал остров под протекторат Венецианской республики, которая специальным договором признала ее права творить в своих владениях все, что ей вздумается. Кристина получила свое крохотное королевство в шестнадцатилетнем возрасте, сейчас ей сорок лет, и она с тех пор ведет веселую и разгульную жизнь. Но я не стану больше рассказывать о ней, лучше мы отправимся на ее остров. Весь путь займет у нас два дня. Ну и как, вы согласны? - Разумеется, - ответила я за себя и за свою подругу, - ведь цель нашего путешествия - познакомиться с обычаями и моральными принципами людей, поэтому мы не хотим упускать такую возможность. - Еще бы, - подхватила Клервиль, - тем более что на острове этой Кристины мы насладимся вволю. - А вот это нет, - прервала ее Дюран, - плотских удовольствий вы там не получите. - Тогда чем же она занимается на своем острове? - изумилась я. - Довольно, о ней больше ни слова. Я хочу сделать вам сюрприз. Она явно не желала говорить на эту тему, и я перевела разговор на другой предмет. - Теперь, когда мы снова нашли друг друга, - сказала я колдунье, - вы должны рассказать о своем внезапном исчезновении из Парижа. Почему вы не пришли на свидание с графом де Бельмором, с которым я вас познакомила? - Дело в том, что я не смогла это сделать по самой простой причине: в тот день меня повесили. - Что?! - Да, именно повесили. Дело было так: я продала яд юному герцогу N.. который задумал избавиться от своей матушки. Но в последний момент этот идиот раскаялся и выдал меня; последовал арест, потом суд - причем все это произошло за один день. Но я была близко знакома с главным судьей Самсоном, и мы договорились, что меня повесят только для вида. Судьи перепирались в течение одиннадцати часов, и только ночью меня увезли, наконец, из ратуши. - Петлю накинул сам Самсон, он же руководил всем этим балаганом. Меня бросили в телегу, отвезли на кладбище, где один из слуг судьи по его заданию выкупил мое тело, и до рассвета мне удалось покинуть Париж. На следующий год я вернулась в город, сняла дом в другом квартале и под чужим именем. Дела мои снова пошли хорошо - недаром говорят, что веревка повешенного приносит удачу. Сегодня у меня очень приличное состояние, каждый год я приезжаю в Италию, чтобы пополнить запасы сырья для ядов, которые продаю по всей Европе. Но готовить их я предпочитаю дома. Сейчас этот вид убийства в моде, так что от клиентов нет отбоя. На острове у Кристины вы увидите поразительные эффекты моих новых составов. - Вы и ее снабжаете? - Бог ты мой! Это самая постоянная моя клиентка. - Выходит, она жестокая? - Невероятно жестокая. - О, я уже заранее влюблена в нее! - воскликнула Клер-виль. - И мы хоть сейчас готовы плыть в Далмацию. Однако я остановила свою нетерпеливую спутницу и снова обратилась к Дюран. - Прежде всего, мадам, прошу вас прояснить кое-какие вопросы. Мне хочется знать, кто были те странные личности, которые развлекали нас в вашем доме и каким образом вы делали все чудеса, которые мы там видели. - Один из них был тот самый герцог N.. другой - Божон, известный богач-миллионер. В продолжение четырех лет оба исключительно щедро платили мне за разного рода услуги, и не счесть женщин и девиц, которых я околдовала для них тем же самым способом. Но, - добавила Дюран, дергая сонетку, - вы, надеюсь, не думаете, что я отпущу вас без обеда. Я сойду с ума, если вы откажетесь быть моими гостями, и не хочу слышать никаких отказов. Почти в ту же самую минуту на столе появился великолепный обед. - Вы обещали нам назавтра хорошее развлечение, - сказала Клервиль, когда мы приступили к десерту. - А как насчет сегодняшнего дня? Мне кажется, среди ваших лакеев есть три-четыре сильных жеребчика. - Вы хотите испытать их на выносливость? - Почему бы и нет? А что ты скажешь, Жюльетта? - Нет, - покачала я головой, озабоченная неясной еще мыслью, которая не выходила у меня из головы и которая была чем-то вроде предостережения, - нет, я, пожалуй, выпью рюмку вина и побеседую с мадам Дюран. Кроме того, у меня менструация, и я чувствую себя не совсем хорошо. - Раньше я что-то не замечала, чтобы ты отказалась от мужского органа, - сказала Клервиль, и на краткий миг в ее лице промелькнула тень озабоченности, причину которой я тогда не поняла. - Ну пойдем, мой ангел, - продолжала она, снова посветлев, - если не сможешь совокупляться спереди, подставишь задницу. Пойдем, составь мне компанию: ты же знаешь, что я могу вкусить настоящее удовольствие только вместе с тобой. - Нет, - повторила я, все еще оставаясь во власти нехорошего предчувствия, - у меня нет никакого настроения... Я просто хочу посидеть и поболтать. Клервиль направилась к двери, которую ей указала Дюран, и перед тем, как открыть ее - я это отчетливо увидела через зеркало, - она сделала колдунье предостерегающий знак, который я истолковала как призыв к молчанию. Дверь за ней закрылась, и мы остались вдвоем с Дюран. - Ах, Жюльетта, - начала эта женщина, как только Клервиль ушла, - благодари свою счастливую звезду за те чувства, которые ты мне внушаешь. Обещаю тебе, моя прелесть, - продолжала она, обнимая меня, - что ты не будешь жертвой этого чудовища... Ты лучше ее во всех отношениях, ты будешь вовремя предупреждена и спасешь свою жизнь. - Что такое вы говорите, сударыня! Так вы напугаете меня до смерти. - Слушай меня внимательно, Жюльетта, а выслушав, держи при себе. Этот остров в Далмации... Эта принцесса Кристина и эта поездка - все это подстроено для того, милая девочка, чтобы погубить тебя. Эту ловушку приготовила тебе женщина, которую ты считаешь своей лучшей подругой. - Клервиль! - Она замыслила убить тебя. Она жаждет получить твое богатство; у нее в кармане лежит бумага, документ, в котором вы называете друг друга единственной наследницей. И ты будешь убита, как только вступишь в права наследства... - Ах, исчадие ада! - только и сумела вымолвить я, задыхаясь от бешенства и страха. - Спокойно, Жюльетта, любое неосторожное слово - и участь твоя решена; сиди тихо и слушай меня. Корабль, на котором мы должны отплыть, утонет, мы спасемся, а ты погибнешь... Но пока не поздно, ты можешь отомстить; возьми этот пакетик, в нем мгновенный яд, самый сильный из моих запасов. Проглотив хоть каплю, она тут же замертво упадет к твоим ногам, будто пораженная молнией. За эту услугу я ничего от тебя не потребую, так как мною движет сильная любовь к тебе. - О, благодетельница! - растрогалась я, и слезы брызнули из моих глаз. - Вы спасаете меня от самой страшной опасности! Но во всем этом еще много непонятного. Как вы оказались в Анконе? Как нашла вас Клервиль? - Я следовала за вами по пятам с момента вашего отъезда из Неаполя, где я покупала яды. Там и встретила меня Клервиль и изложила свой план; в Лоретто я опередила вас и приехала в Анкону раньше, чтобы подготовить почву для этого предприятия; но я согласилась лишь потому, что страстно хотела спасти тебе жизнь. Если бы я отказалась, Клервиль нашла бы другой способ, и мы бы с тобой сейчас не беседовали. - Но если Клервиль задумала от меня избавиться, почему она так долго ждала? - Главный документ еще не был готов, твои деньги еще не попали в банк, и до отъезда из Рима она ничего не могла предпринять; кроме того, она знала, что следующая ваша остановка по пути из столицы будет только в Лоретто. Поэтому она велела мне подготовить все к послезавтрашнему дню. - Бесчестная предательница! А я так искренне любила ее, так доверчиво отдала свою судьбу в ее руки! - Она самая коварная и жестокая из людей, - согласилась Дюран, - не доверяй ей ни при каких обстоятельствах. Именно в тот момент, когда ты меньше всего опасаешься ее, она бывает всего опаснее. Но, чу! Я слышу шаги. Кажется, она возвращается; учти, что эта наша беседа очень не понравится ей. А сейчас соберись и будь начеку. И дай Бог тебе удачи. Клервиль и вправду вернулась расстроенная; настоящего удовольствия она так и не получила: у обоих предложенных ей лакеев эрекции хватило ненадолго. Помимо того, она привыкла наслаждаться только при активном участии любимой Жюльетты. - Я бы наверняка испытала хороший оргазм, если бы ты была рядом, - с упреком добавила она, - даже если бы ты только мастурбировала. - Мы сделаем это нынче вечером, - сказала я, постаравшись как можно лучше скрыть свои истинные чувства. - Непременно нынче вечером. А сейчас, дорогая, меня не соблазнил бы сам Адонис. - Ну хорошо, - согласилась она, - пойдем в гостиницу. Мне тоже что-то не по себе, и я не прочь лечь пораньше. До свидания, Дюран, увидимся завтра. Не забудь приготовить музыкантов, добрую пищу, а главное - надежных самцов: без этого наше плавание по морю будет невыносимо скучным. - Странная все-таки эта Дюран, - начала Клервиль, когда мы пришли к себе, - с ней надо быть очень осторожной, моя драгоценная. Если бы я не была так тебе предана... Поверишь ли, Жюльетта, когда ты отлучилась на несколько минут в туалет, злодейка предложила мне отравить тебя за две тысячи луидоров? Это громоподобное известие не вывело меня из равновесия: я увидела в нем коварную игру Клервиль. Тем не менее я сделала удивленное и встревоженное лицо. - Великий Боже, - сказала я, - это не женщина, а чудовище! Теперь я понимаю, почему она внушала мне какое-то беспокойство, пока мы с ней разговаривали. - Твой инстинкт тебя не подвел. Да, она решила убить тебя, Жюльетта. Просто так, потому что ее забавляла мысль о твоей смерти. - Но послушай-ка, - я в упор посмотрела на Клервиль, - может быть, она решила нанести удар во время поездки на остров... - Нет, - ответила, не моргнув глазом, моя подруга, - она собиралась это сделать сегодня вечером, за ужином, вот почему я так рано утащила тебя домой. - И все-таки меня тревожит эта поездка. Ты уверена, что там не произойдет ничего страшного? - Абсолютно ничего: я ее переубедила и ручаюсь, что она уже забыла об этом. Однако пора бы поужинать. Слуги накрыли стол, и я приняла решение. Россказням Клервиль верить невозможно, думала я, к тому же признания Дюран показались мне такими искренними, исполненными самого живого участия... В первое же блюдо Клервиль я незаметно высыпала порошок, который заранее спрятала между пальцев; она взяла в рот кусочек, проглотила его, сползла со стула и, испустив один-единственный стон, свалилась на пол. - Полюбуйтесь на мою месть, - обратилась я к своим служанкам, потрясенным внезапной смертью нашей спутницы. И рассказала им обо всем. - А теперь давайте насладимся сладкими плодами отмщения; я лягу на труп этой потаскухи, а вы ласкайте меня; пусть ее пример научит вас, что никогда не следует предавать лучшую подругу. Мы сняли с Клервиль все одежды, положили мертвое тело в постель; я коснулась ее влагалища, оно было еще теплое, и я начала массировать его; потом взяла искусственный фаллос и совершила с ней содомию. Элиза подставила мне свой зад для поцелуев, другой рукой я ласкала клитор Раймонды. Я разговаривала с Клервиль так, как будто она жива, я осыпала ее упреками, гневными обвинениями, как будто она может меня услышать; я взяла розги и выпорола недвижимое тело... И снова начала содомировать ее. Но она оставалась бесчувственной в самом жутком смысле этого слова, тогда я велела засунуть труп в мешок. А когда наступила ночь, собственные лакеи Клервиль, которые ее ненавидели и теперь горячо благодарили меня за то, что я избавила их от жестокой госпожи, тайком вынесли мешок и бросили в море. Я сразу написала своему римскому банкиру, напоминая ему, что по условиям контракта, который мы с Клервиль подписали и согласно которому вложенные нами деньги будут принадлежать одной из нас - той, что переживет другую, - он должен выплачивать весь доход мне. Таким образом я одним махом удвоила свое состояние, исчислявшееся уже солидной цифрой в два миллиона. В Италии нет ничего проще, чем уйти от обвинения в убийстве: за две сотни цехинов я подкупила судейских чиновников Анконы, и никакого расследования не проводилось. - Итак, дорогая моя подруга, - сказала я Дюран, когда мы обедали с ней на следующий день, - вы, кажется, тоже собирались разделаться со мной, или я не права? Эту тайну открыла мне Клервиль и рассказала, как вы думали отравить меня прошлой ночью и как она вас отговорила. - Гнуснейшая ложь, - спокойно, но твердо ответила мне Дюран. - Верь мне, Жюльетта, я сказала тебе правду: я слишком сильно люблю тебя, чтобы лгать в таких серьезных вещах. Во мне много зла, быть может, много больше, чем в другом человеке, но когда я люблю какую-то женщину, я никогда ее не предаю... Но скажи, выходит, ты ничего не предприняла? - Нет. Клервиль жива и здорова, мы вместе намерены продолжать путешествие, и я пришла попрощаться с вами. А теперь мне пора... - Подожди, Жюльетта! Вот как ты меня благодаришь за все, что я для тебя сделала... - Я не такая неблагодарная, как вы думаете, Дюран, - прервала я, протягивая ей сверток, содержавший сто тысяч крон, в другой руке я держала отрезанные косы Клервиль. - Вот украшение головы, которую вы отдали мне, а это - награда за вашу благородную дружбу. - Оставьте это себе, мне ничего не нужно, - с достоинством ответила Дюран. - Я обожаю тебя, Жюльетта. За то, что я сделала, мне не надо никакой награды, кроме счастья любить тебя безраздельно; я ревновала тебя к Клервиль и не скрываю этого, но все равно я бы ее не тронула, если бы не ее зловещие замыслы в отношении тебя: я не могла ей простить, что она собралась уничтожить человека, чья жизнь мне дороже своей собственной. Возможно, я не так богата, как ты, но у меня достаточно денег, чтобы вести роскошную жизнь, я могу себе позволить отказаться от твоего подарка, ведь с моим искусством у меня никогда не будет недостатка в средствах, и я не желаю, чтобы мне платили за то, что я сделала от чистого сердца. - Мы никогда больше не. расстанемся, - растроганно сказала я, - переезжайте ко мне, забирайте себе слуг Клервиль, ее карету, и дня через два мы уедем отсюда в Париж. Дюран оставила одну из своих горничных, к которой была сильно привязана, отпустила остальную прислугу и поселилась в бывших апартаментах Клервиль. Судя по тому, как эта женщина пожирала меня глазами, я заключила, что она находится в томительном ожидании того момента, когда моя благосклонность вознаградит ее за все услуги. И я не заставила ее мучиться: после изысканного и особенно роскошного ужина я раскрыла объятия, она бросилась в них, мы удалились в мою спальню, закрыли дверь, опустили шторы, и я отдала свое тело самой развратной и сладострастной из женщин. Несмотря на свой почти пятидесятилетний возраст Дюран оставалась удивительно красивой женщиной; она обладала роскошным, прекрасно сохранившимся телом, рот ее был свеж, кожа нежная, но не дряблая и почти без морщин; у нее был величественный зад, твердые и очень тяжелые груди, удивительно выразительные глаза, тонкое лицо, и несравненной была ее энергия в плотских наслаждениях, и весьма странны были ее вкусы... Капризная Природа создала ее с одним лишь недостатком, которого не заметила ни Клервиль, ни я: Дюран не могла - и не смогла бы никогда - получать удовольствия как все обычные женщины. У нее была непроходимость влагалища, но - прошу вас запомнить эту деталь - ее клитор в палец длиной был причиной ее неодолимого влечения к женщинам. Она с удовольствием порола и содомировала их, не гнушалась она и мальчиками, а позже я обнаружила, что ее необычной величины задний проход принимал в себя все, чего она была лишена в другом месте. Я сделала первый шаг и испугалась, что она лишится чувств в тот момент, когда мои руки коснулись ее тела. - Сначала разденемся, - прошептала она, - только без одежды можно получить удовольствие. К тому же мне очень хочется еще раз увидеть твои прелести, Жюльетта, я горю желанием полакомиться ими. В один миг мы все сбросили с себя, и мои губы отправились путешествовать по ее телу. Должна признать, что будь Дюран моложе, она не вызвала бы во мне такого интереса. С годами мои вкусы становились все более извращенными, и Природа понемногу приоткрывала мне двери в мир таких ощущений, которые были мне неведомы в молодости. Жаркие ласки этой женщины, похожие на мощные приливы сладострастия, разожгли пожар в моем теле, а искусство и умение моей партнерши не поддается описанию. Только тогда я поняла, как сластолюбивы бывают увядающие распутницы, закаленные в горниле злодейства и порока, как безгранична бывает их извращенная похоть. А вы, безразличные и лишенные вдохновения недотроги, невыносимые создания, не смеющие даже дотронуться до органа, который вонзается в ваше тело, стыдящиеся ответить оргазмом на оргазм, обратите внимание на мои слова, извлеките из них урок, и пусть мадам Дюран послужит для вас примером. После первых взаимных ласк Дюран, которая чувствовала себя много свободнее, когда с нами не было Клервиль, поведала мне свои похоти и попросила снисходительно отнестись к ним. Она встала передо мной на колени, а я, по ее просьбе, взяла ее за волосы и стала грубо и повелительно тереться о ее нос то влагалищем, то анусом, потом ерзала задом по ее лицу и мочилась на него. После этого била ее кулаками, попирала ногами и до крови отстегала розгами. Когда она от моих ударов свалилась на пол, я нырнула головой между ее ног и четверть часа сосала ей вагину, одной рукой массируя анус, другой - соски; потом, когда она достаточно возбудилась, Дюран содомировала меня своим клитором и одновременно ласкала пальцами мой хоботок. - Прости, что я так много потребовала от тебя, Жюльетта, - смиренно сказала блудница, закончив свою программу, - но ты ведь знаешь, до чего доводит нас пресыщение. - После тридцатипятилетнего либертинажа женщина не должна стыдиться своих вкусов, - отвечала я, - в любом случае они заслуживают уважения, ибо диктуются Природой, причем лучшие яз них - те, которые доставляют нам наибольшее удовольствие. После этих слов я взялась за дело всерьез и довела ее до того, что она едва не скончалась от блаженства. Мне не с чем сравнить сладострастную агонию мадам Дюран; я никогда не видела, чтобы женщина извергалась с такой силой; она не только выстреливала сперму, как это делают мужчины, но она сопровождала эякуляцию такими громкими стонами, такими мерзкими ругательствами, спазмы ее были настолько сильные, что в эти мгновения ее состояние можно было принять за приступ эпилепсии. Кроме того, она мне прочистила задний проход не хуже мужчины, по крайней мере доставила мне не меньшее удовольствие! - Ну и как ты себя чувствуешь? - спросила она, поднимаясь на ноги. - Клянусь влагалищем! - вскричала я. - Ты неподражаема, ты - средоточие похотливости, твои страсти едва не спалили меня, и теперь сделай со мной все то, что я проделала с тобой. - Что?! Ты хочешь, чтобы я тебя била? - Бей меня, бей! - И унижала? И топтала? - Скорее - я жду. - Хочешь, чтобы я мочилась тебе в рот? - Ну конечно, любовь моя; торопись, мое извержение близится. Дюран, более опытная в подобных забавах, нежели я, действовала с таким несравненным мастерством, что я изверглась в тот самый момент, когда ее страстный язык погрузился в мое влагалище. - О, как ты сладко кончаешь, сердце мое! - нежно проворковала она. - С каким восторгом отвечаешь на ласки! Теперь я знаю что мы прекрасно заживем вдвоем. - Не стану отрицать, Дюран, что ты потрясла все мои чувства, и я безмерно счастлива, что встретила такую женщину. Мы с тобой будем властительницами Вселенной, вдвоем мы покорим саму Природу. Ах, какие мерзости, какие преступления мы совершим, дорогая моя Дюран! - А ты не жалеешь о Клервиль? - Как я могу жалеть о ком-то, если у меня есть ты? - Но что, если я выдумала всю эту историю только для того, чтобы устранить соперницу? - Тогда это было бы редчайшее на свете злодейство! - Но если я его совершила? - Так ведь сама Клервиль сказала мне, что ты предложила отравить меня за две тысячи золотых монет. - Я знала, что она передаст тебе эти слова, и нисколько не сомневалась в том, что ты ей не поверишь и поймешь это как неуклюжую хитрость с ее стороны и как сигнал к тому, что настало время сделать то, что я хотела, чтобы ты сделала. - Почему ты хотела, чтобы это сделала я? Разве сама ты не могла убить ее? - Мне было очень важно, чтобы моя соперница погибла от твоей руки - без этого мое удовольствие было бы неполным. - Ты - страшная женщина! Но погоди, ведь она была не в себе в тот день, когда мы были у тебя в гостях, она даже не смогла насладиться твоими лакеями; мне кажется, она сделала тебе какой-то знак... - Я нарочно создала такую обстановку и точно рассчитала, что это на тебя подействует, что ее беспокойное поведение насторожит тебя и сделает ее виновной в твоих глазах. Когда же я предлагала ей отравить тебя за две тысячи золотых, я заронила в нее подозрение, что подобное предложение я могу сделать и тебе. Вот чем объясняется ее предупреждающий жест - она боялась оставить нас вдвоем, а ее нервозность оказала на тебя именно тот эффект, на который я рассчитывала. Таким образом два часа спустя Клервиль была мертва. - Я должна понимать это так, что она невиновна? - Она обожала тебя... Так же, как и я, и присутствие соперницы было для меня невыносимым. - Наслаждайся своей победой, коварная, - восхитилась я, обнимая Дюран. - Теперь ты можешь торжествовать: я боготворю тебя, и если бы мне пришлось повторить все снова, я бы сделала это не задумываясь и без всяких причин, которые ты придумала, чтобы облегчить мое преступление... Но почему ты не призналась в своей любви еще в Париже? - Я не посмела, так как рядом была Клервиль, а когда позже ты еще раз пришла ко мне, со мной был мужчина. Потом меня арестовали. Но освободившись, я всюду следовала за тобой, любовь моя, и никогда не упускала тебя из виду; я поехала за тобой в Анжер, затем в Италию; все время, пока я занималась своей торговлей, я не спускала с тебя глаз. Надежда моя поколебалась, когда я узнала о твоих наперсницах - Донис, Грийо, Боргезе, - и от нее почти ничего не осталось, когда ты вновь встретилась с Клервиль. Но я все равно поехала за вами из Рима, и вот здесь, отчаявшись от столь долгого ожидания, я решилась разрубить этот узел; остальное тебе известно. - То, что ты рассказала, просто невероятно! В ком еще встретишь подобный пример коварства, ловкости, злобности, порочности и ревности? - Это потому, что ни у кого нет таких страстей, потому что никто никогда не любил тебя так, как я люблю тебя. - А когда пламя потухнет в тебе, Дюран, ты поступишь со мной так же, как я поступила с Клервиль? - Хорошо, мой ангел, я развею твою тревогу. Но требую, чтобы гы оставила себе только одну из своих девиц - Элизу или Раймонду. Выбирай любую, но двоих иметь тебе я не позволю и предупреждаю об этом заранее. - Со мной останется Раймонда. - Прекрасно, Так вот, если она станет свидетельницей твоей неожиданной или необъяснимой смерти, пусть вина за это падет на меня. А теперь, - продолжала Дюран, - я прошу тебя написать записку и отдать ее на хранение Раймонде; в этой записке ты назовешь меня своей убийцей в том случае, если смерть твоя наступит каким-либо трагическим образом во время нашей совместной жизни. - Нет, такие предосторожности ни к чему; я верю тебе, вверяю свою жизнь в твои руки и делаю это с радостью. Только оставь мне и Элизу, не мешай мне и не ревнуй меня. Я - распутница, я не обещаю тебе вести себя безупречно, но клянусь чем угодно, что буду любить тебя всегда. - Я не собираюсь тиранить тебя, Жюльетта, напротив, я сама буду служить твоим удовольствиям, я готова смешать землю с небом ради твоего счастья. Но как только ты сделаешься добродетельной, я от тебя отвернусь, хотя знаю, что невозможно заманить в сети добра такую женщину, как ты - шлюху по темпераменту и по убеждению: это все равно, что загораживать море плотиной. Прошу я только одного: позволь мне быть единоличной хозяйкой твоего сердца. - Клянусь, что вы одна будете властвовать в нем. - В таком случае обещаю тебе неземное блаженство; истинное распутство должно быть свободно от всяких чувств, мы должны иметь только одну подругу и искренне любить ее, а сношаться можно хоть со всем миром. Если хочешь, я тебе дам добрый совет, Жюльетта: избавься от этой толпы, которая вечно крутится вокруг тебя; я сама думаю рассчитать половину своей свиты: чем меньше нас, тем удобнее нам творить свои дела, и ни к чему привлекать к себе внимание. Ведь я не собираюсь бросать свое ремесло, но кому придет в голову покупать яды у женщины, которая ведет роскошную королевскую жизнь? - Я тоже хочу сполна удовлетворять все свои вкусы, - сказала я. - Хочу воровать, торговать своим телом, и ты совершенно права в том, что не стоит выставлять себя напоказ. - Я могу выдавать себя за твою мать, в этом качестве мне легче будет найти покупателей на твои прелести; Элиза и Раймонда пусть будут твоими кузинами, мы и для них найдем клиентуру. С таким гаремом в Италии можно жить припеваючи. - А как же твои яды? - Не беспокойся, охотников на них здесь гораздо больше, чем в других местах. Мы должны вернуться во Францию, имея чистый доход не меньше двух миллионов. - Куда же мы сейчас отправимся? - Я склоняюсь к тому, чтобы снова спуститься на юг. В Калабрии и на Сицилии жители развращены до предела, и там мы найдем золотое дно, тем более что я хорошо знаю те места. В прошлом году я за полдня наторговала там на пятьсот тысяч франков и могла бы выручить еще больше. Южане очень доверчивы, Жюльетта, как все лживые люди: достаточно предсказать им судьбу, и из них можно вить веревки. Это поистине сказочная страна. - А мне страшно хочется вернуться в Париж, - мечтательно заметила я, - и окончательно поселиться там: разве нельзя заниматься там тем же самым? - Ну давай съездим хотя бы в Венецию и оттуда - в Милан, затем доберемся до Лиона. Я согласилась с таким маршрутом, и мы сели за обед. Дюран предупредила меня, что она сама будет оплачивать все наши расходы; она, разумеется, понимала, что моя доля в общей прибыли будет немалой, но упросила меня сделать вид, будто я нахожусь на ее содержании. Признаюсь вам, что принимала ее знаки внимания с тем же тактом, с каким она мне их оказывала, ведь деликатность имеет большое значение в среде злодеев, и тот, кто этого не понимает, совершенно не знает человеческую природу. - Правду ли говорят, - поинтересовалась я, - что у вас есть бальзам долголетия? - Такого бальзама не существует, только мошенники торгуют им. Истинный секрет долголетия - это строгая умеренная жизнь, а коль скоро строгость и умеренность не принадлежат к нашим достоинствам, ни ты, ни я, увы, не можем надеяться на чудо. Да и какой в этом смысл, дорогая? Лучше прожить короткую жизнь, полную наслаждений, чем влачить долгое и унылое существование. Если бы смерть означала наступление страданий, тогда бы я посоветовала тебе продлить жизнь как можно дольше, но поскольку в самом худшем случае мы обратимся в ничто, в котором мы пребывали до рождения, мы должны на крыльях удовольствий стремиться к отмеренному нам сроку. - Стало быть, любовь моя, ты не веришь в потустороннюю жизнь? - Мне было бы очень стыдно, если бы в моей душе жила хоть капля такой веры. Я так же, как и ты, хорошо представляю себе, что ждет нас за порогом, и уверена, что бессмертие души и существование Бога - совершеннейшая чушь, недостойная внимания тех, кто впитал в себя основные принципы философии. На обломках религиозных доктрин я построила одно-единственное убеждение, которое может даже претендовать на некоторую оригинальность. На основе множества опытов я утверждаю, что ужас перед смертью, якобы естественный и ниспосланный свыше, есть не что иное, как плод нелепых страхов, которые с каждым днем усиливаются в наших душах с самого детства, которые порождены религией и постоянно вдалбливаются в наши головы. Как только мы излечиваемся от них и осознаем неизбежность своей участи, мы не только перестаем смотреть на смерть с тревогой и отвращением, но и начинаем понимать, что в действительности смерть - это всего лишь очередное, пусть и самое последнее, сладострастное удовольствие. Во-первых, мы приходим к уверенности, что смерть - неизбежное явление Природы, той Природы, которая создает нас с одним условием, что когда-нибудь мы умрем; любое начало предполагает конец, каждый шаг приближает нас к последнему пределу, все в мире указывает на то, что смерть - конечная и единственная цель Природы. И вот я тебя спрашиваю, как можно сегодня сомневаться в том, что смерть, будучи естественной необходимостью, то есть потребностью Природы, не может быть ничем иным, кроме как удовольствием, и сама жизнь убедительно показывает это. Следовательно, в умирании есть высшее наслаждение, и при помощи философских рассуждений легко обратить в вожделение все нелепые страхи перед смертью, а чувственное возбуждение может даже привести к тому, что человек будет страстно ожидать своих последних мгновений. - Ваши оригинальные мысли не лишены логики, - заметила я, - но они могут быть опасны для человека. Подумайте сами, скольких людей удерживает в определенных рамках страх смерти, и если они от него избавятся, тогда... - Одну минуту, - перебила меня мудрая собеседница, - я никогда никого не хотела удержать от преступления, более того, я всегда желала убрать все препятствия, которые нагромоздила на пути людей глупость. Злодейство - моя потребность; Природа дала мне жизнь для того, чтобы я служила ее целям, и я должна множить до бесконечности все средства для этого. Профессия, которую я выбрала скорее из порочности, нежели из материального интереса, доказывает мое искреннее желание способствовать злодейству; у меня нет большей страсти, чем страсть к разрушению, и если бы я могла опутать своими сетями весь мир, я стерла бы его в порошок без колебаний и сожалений. - Скажите, какой пол вызывает у вас самую сильную ярость? - Мне безразличен пол человека - для меня важен его возраст, 'его связи с другими, его положение. Когда я нахожу стечение благоприятных факторов в мужчине, мне доставляет наибольшее удовольствие убивать мужчин, когда же их средоточием является женщина, я, естественно, предпочитаю ее, - В чем же заключаются эти благоприятные факторы? - Мне бы не хотелось говорить об этом. - Но почему? - Потому что из моих объяснений ты можешь сделать ошибочные выводы, а они могут разрушить наши отношения. - Ах, дорогая, вы и так уже сказали предостаточно, и я поняла, что ваше любимое занятие - приговаривать людей к смерти. - Естественно, я прямо сказала это. Но выслушай меня, Жюльетта, и выбрось из головы все свои опасения. Не хочу скрывать от тебя тот факт, что любой предмет, которым я пользуюсь, но к которому не испытываю чувств, постигает участь любой другой утвари. Но если в этом предмете я нахожу приятные и родственные мне свойства, например, такое воображение, как у тебя, вот тогда я способна на верность, о какой ты даже не подозреваешь. Поэтому, любовь моя, забудь свои сомнения, забудь во имя нашей привязанности; я дала тебе самые надежные гарантии своей преданности, ты же не принимаешь ее и заставляешь меня думать, что твой разум не в ладах с твоим сердцем. Кроме того, разве у меня есть хоть какие-то способности, которыми не обладаешь ты? - Да я не знаю и сотой части того, что знаете вы! - Ну, если тебе так хочется, - улыбнулась Дюран. - Но знай, что с тобой я буду употреблять свое искусство только для того, чтобы заставить тебя полюбить меня еще сильнее. - В том нет нужды, ведь злодеи прекрасно ладят друг с другом, и если бы ты не возбудила во мне ужасные подозрения, я никогда бы не отравила Клервиль. - Кажется, я слышу в твоих словах сожаление, Жюльетта? - Нисколько, - запротестовала я и поцеловала подругу. - Давайте поговорим о другом. Хочу еще раз напомнить, что я вручила свою судьбу в ваши руки, и вы должны вложить в мое сердце надежду; наша сила - в нашем крепком союзе, и ничто его не сломит, пока мы будем вместе. А теперь расскажите мне о тех факторах, что побуждают вас к злодейству; мне страшно интересно узнать, насколько сходятся наши взгляды. - Я уже сказала, что здесь большую роль играет возраст: я люблю срывать цветок в пору его расцвета, в возрасте пятнадцати-семнадцати лет, когда розы распускаются пышным цветом, когда кажется, что Природа сулит им долгую и счастливую жизнь. Ах, Жюльетта, как мне нравится вмешиваться в промысел Природы! Кроме того, я люблю разрушать человеческие узы: отбирать у отца ребенка, у любовника его возлюбленную. - У лесбиянки ее любимую подругу? - Ну конечно, лисичка моя, разве я виновата, что непостижимая Природа создала меня такой подлой? Но если жертва принадлежит мне, я испытываю двойное удовольствие. Еще я сказала, что мое воображение возбуждает материальное положение человека, при этом я склоняюсь к двум крайностямбогатство и роскошь или крайняя нужда и обездоленность. Вообще мой удар должен иметь ужасные, насколько это возможно, следствия, а чужие слезы вызывают у меня оргазм; чем обильнее они льются, тем яростнее мои спазмы. У меня начала кружиться голова, и я с томной блуждающей улыбкой прижалась к своей новой наперснице. - Ласкай меня скорее, умоляю тебя, ты же видишь, как действуют твои речи на Жюльетту; я не встречала женщины, чьи мысли были бы так близки к моим, как твои; в сравнении с тобой Клервиль была ребенком; я всю жизнь искала тебя, милая Дюран, не покидай меня больше. И волшебница, желая в полной мере воспользоваться моим экстазом, уложила меня на кушетку и посредством трех пальцев одарила меня такими ласками, каких я еще не знала. Я ответила тем же, обхватив губами ее клитор, а когда увидела, как судорожно сжимается и разжимается ее заднее отверстие - словно цветок, жаждущий вечерней росы, - нащупала рукой искусственный фаллос и вонзила его в таинственный грот, который был невероятных размеров: толстенный инструмент длиной не менее двадцати сантиметров мигом исчез в глубине, и когда он скрылся из виду, развратница застонала, задрожала всем телом и засучила ногами. Воистину, если Природа не дала ей познать обычные удовольствия, она щедро вознаградила Дюран потрясающей чувствительностью ко всем прочим. Один из выдающихся талантов моей наперсницы заключался в способности сторицей возвращать получаемое удовольствие, она оплела меня своим гибким телом и, пока я ее содомировала, она целовала меня в губы, вставив пальцы в мой анус. Она то и дело, забыв обо всем, концентрировалась исключительно на своих ощущениях, и тогда раздавались такие смачные ругательства, каких я не слышала ни от кого. К этому могу добавить, что с какой бы стороны ни посмотреть на эту замечательную женщину - дитя злодейства, похоти и бесстыдства, - можно сказать только одно: все ее качества - и физические и моральные - делали ее самой выдающейся либертиной своего времени. Потом Дюран захотела ласкать меня так, как перед тем я ласкала ее. Она всадила мне в седалище фаллос, и в ответ на его мощные толчки я извергнулась три раза подряд и хочу повторить, что никогда не встречала женщины, столь изощренной в искусстве доставлять наслаждение. После этого мы перешли к радостям Бахуса, и когда опьянение достигло предела, Дюран предложила мне выйти на улицу и продолжить развлечения на свежем воздухе. - Мы полюбуемся, - сказала она, - как идет подготовка к похоронам одной пятнадцатилетней девчушки, настоящего ангелочка, которую я отравила вчера по просьбе ее отца: некоторое время он баловался ею в постели, но она выдала его. Мы оделись, как одеваются местные потаскухи, и с наступлением темноты вышли из дома. - Сначала спустимся в гавань и развлечемся с матросами, среди которых попадаются настоящие монстры. Ты даже не представляешь, как приятно выжать соки из этих колбасок... - Постыдилась бы, шлюха, - укоризненно проговорила я, целуя ее, - ты же совсем пьяна. - Совсем немного; но не думай, что для того, чтобы разжечь во мне пожар вожделения, мне требуется помощь Бахуса. Я знаю, что этому озорнику приписывают волшебные свойства, но и без него я могу преступить все границы скромности и пристойности; впрочем, ты сама скоро увидишь. Не успели мы дойти до порта, как нас окружила толпа матросов и грузчиков. - Привет, друзья, - крикнула им Дюран, - давайте обойдемся без толкучки и не будем спешить: мы удовлетворим вас всех, до последнего. Вот эта девушка - из Франции {Блудницы этой национальности высоко ценятся в других странах. Их исключительное бесстыдство, их способности к распутству и их красота заслужили им особое уважение в мире разврата. (Прим. автора)}, она только вчера вышла на панель, сейчас она сядет вот на эту тумбу, поднимет свои юбки и предложит вам ту дырочку, которая вам больше приглянется, а я помогу вам. Окружившая нас орава с восторженным воем встретила ее речь. Первый захотел увидеть мой голый зад, и его грубая неуклюжесть наверняка испортила бы внешний вид моих ягодиц, если бы Дюран не призвала его к порядку, поэтому он ограничился тем, что забрызгал семенем мою грудь. Второй усадил меня на кнехт и заставил как можно шире раздвинуть ноги; моя спутница направила массивный орган в мое влагалище, я, движимая инстинктивным рефлексом, подалась навстречу и поглотила его до самого корня. Матрос приподнял меня, заголил мне юбки и выставил мой зад на всеобщее обозрение. К нему тотчас подскочил еще один, раздвинул ягодицы и проник внутрь. - Погодите, - озабоченно сказала Дюран, - дайте ей на что-нибудь опереться. - С этими словами она вложила мне в руки по огромному члену и, подставив пятому свое седалище, добавила: - Иди сюда, дружище. К сожалению, я не могу предложить тебе что-нибудь другое, так как Природа лишила меня такой возможности, но не беспокойся: моя задняя норка тепла и уютна и заставит тебя позабыть о куночке. Тем временем мои копьеносцы сменяли друг друга в быстром темпе, и я обслужила более пятидесяти оборванцев в течение трех часов. Дюран также не бездействовала и, имея большую слабость к мужским органам, не оставила ни один из них без внимания. Удовлетворив эту толпу бандитов, мы сели с ними пировать - таков был обычай в их среде. - Я обожаю эти притоны, - шепнула мне Дюран, - в таких местах можно насладиться самым мерзким и грязным развратом. Мы пили, ели и снова пили и в конце концов дошли до такого скотского состояния, что обе распростерлись на полу в середине таверны и еще раз пропустили через себя всю ораву, предварительно заставив всех блевать, мочиться и испражняться на нас. Когда эта безумная оргия подошла к концу, мы были по уши в моче, дерьме и сперме. - А теперь, друзья, - заявила моя спутница, когда суматоха стихла, - мы хотим отблагодарить вас за чудесный ужин и подарить вам образцы наших товаров. Может быть, кому-то из вас нужно свести личные счеты с недругами? Если так, мы предоставим вам самые надежные средства. Вы не поверите, друзья, - и это лишний раз говорит о том, какого прогресса достигло человечество в пороке, - но в тот же миг поднялся невероятный шум и гвалт; все потребовали адских снадобий, и никто не остался обделенным; по нашим скромным подсчетам наш разгул закончился несколькими десятками убийств. - Еще не поздно, - сказала мне Дюран поднимаясь, - нас ждут новые приключения. Мне просто необходимо узнать, чем кончилась смерть моей юной прелестницы. Мы тепло распрощались с хозяевами и подошли к площади, где стоял храм, как раз в тот момент, когда к нему приближалась похоронная процессия. В Италии существует традиция нести покойников в открытых гробах, и Дюран сразу узнала ребенка, на котором был испытан яд. - Это она, - возбужденно зашептала колдунья, - это она, черт возьми мою душу! Давай встанем в тень и будем ласкать друг друга, когда ее понесут мимо. - Мне кажется, лучше опередить их и пробраться в церковь; мы спрячемся в часовне и увидим всю процедуру. - Ты права: самое интересное будет в конце, - согласилась Дюран, - пойдем скорее. Нам повезло - мы нашли укромное место позади исповедальни в самой часовне, где должно было упокоиться юное тело. Мы прижались к стене и непрестанно ласкали друг друга в продолжение всей церемонии, распределяя свой пыл и свои движения таким образом, чтобы оргазм наступил не ранее того момента, как гроб опустится в склеп, чтобы семя наше стало святой водой для покойной. Все кончилось быстро, священники и плакальщицы удалились, но гроб оставался незаколоченным, и мы заметили, что могильщик не спешит заканчивать свое дело - может быть, ввиду позднего часа он собирался сделать это утром. - Послушай, - сжала мою руку Дюран, - давай подойдем ближе, мне в голову пришла интересная мысль. Не правда ли, красивое создание похоронили сегодня? - Ну и что? - Мы вытащим ее из могилы, я сяду на ее лицо, прекрасное лицо, несмотря на печать смерти, и ты будешь ласкать меня. Или ты боишься? - Нисколько. - Тогда пойдем. Церковь была уже закрыта, мы остались в ней одни, вместе с покойницей. - Как мне нравится эта мрачная тишина, - заметила вполголоса Дюран, - как она вдохновляет на преступления, как будоражит чувства. Смерть всегда возбуждает во мне похоть. Итак, за дело. - Постой, - прошипела я. - По-моему, кто-то идет. И мы снова юркнули в нишу. Великие Боги! Кого, вы думаете, мы увидели? Кто еще хотел посягнуть на сокровищницу смерти? Воистину, это было немыслимое зрелище. Сам отец пришел насладиться ужасным делом своих рук - он входил в часовню, и дорогу ему освещал могильщик. - Достань ее, - приказал отец, - скорбь моя настолько велика, что я должен еще раз обнять дочь, прежде чем потерять навсегда. Снова появился гроб, из него вытащили мертвое тело, положили его на ступени алтаря. - Очень хорошо, друг мой, спасибо. А теперь оставь меня, - сказал убийца-кровосмеситель, - я хочу поплакать в одиночестве, чтобы никто не мешал мне; ты можешь вернуться часа через два, и я щедро вознагражу тебя за труды. За могильщиком снова закрылись двери. Как мне описать, друзья мои, жуткую сцену, которая предстала нашим глазам? Но в любом случае я должна это сделать; я хочу показать вам непостижимость сердца человеческого, обнажить все его трещины и изломы. Хотя церковь была заперта, негодяй для вящей безопасности забаррикадировался в часовне, зажег четыре восковые свечи, две поставил в изголовье, две - в ноги дочери, потом сдернул саван. Увидев ее обнаженное тело, он затрясся от вожделения; его тяжелое, хриплое дыхание и торчавший член свидетельствовали о пожаре, бушевавшем в этой злодейской душе. - Лопни мои глаза! - прохрипел он. - Это сделал я, своими собственными руками. И не раскаиваюсь... Не за твой болтливый язычок наказал я тебя - я утолил свой порыв, мой орган твердел при мысли о твоей смерти. Ты много раз удовлетворяла меня, и вот теперь я удовлетворен окончательно. Продолжая бормотать эти слова, он наклонился к трупу и принялся сначала целовать белые неподвижные груди, потом колоть их иглой. - Ба, да она ничего уже не чувствует, - как безумный бормотал он, - жаль, что она ничего не чувствует. Может быть, я слишком поспешил? Ах, сука, сколько бы мучений я тебе доставил, будь ты жива! Он раздвинул ей ноги, ущипнул нижние губки, залез пальцем во влагалище, и когда эрекция его достигла пика, мерзавец лег на мертвую дочь и начал совокупляться, впившись губами в ее рот; но он не смог проникнуть языком внутрь, так как в результате действия сильнейшего яда челюсти девушки были сжаты намертво. Через некоторое время он; поднялся, перевернул тело на живот, и мы увидели обольстительнейшие на свете ягодицы. Он пылкими поцелуями осыпал их, яростно массируя свой орган. - Сколько раз я сношал этот божественный зад, сколько неземных удовольствий он мне доставлял за эти четыре года! - воскликнул мерзавец. После этого он отошел, задумчиво поглядел на недвижимое тело, два или три раза обошел вокруг него, повторяя как заклятие: "Прекрасный труп! Какой прекрасный труп!" Когда эти слова стихли, его член ожил на наших глазах, разбух до невероятных размеров, из чего мы заключили, что некрофилия - главная страсть этого злодея. Он опустился на колени между широко раздвинутыми бедрами дочери, снова долго целовал ее обольстительный зад, щипал, кусал его, даже вырвал зубами кусок плоти, потом начал содомию. Скоро нам стало ясно, что его экстаз достиг кульминации: он скрипел зубами, в глотке его что-то булькало, а в момент оргазма он достал из кармана нож и ловко отделил голову от трупа. Только потом поднялся на ноги. Теперь он выглядел спокойным и умиротворенным, человеком твердых убеждений, удовлетворившим главную свою страсть. Окажись на его месте любой другой в этой жуткой могильной тишине, он непременно трясся бы от ужаса. Наш злодей спокойно и деловито собрал останки дочери, сложил их в гроб, опустил его в склеп, спустился туда сам и даже оставался там какое-то время. Вот тогда Дюран, не перестававшая мастурбировать и умудряясь ласкать меня в продолжение жуткого спектакля, предложила мне задвинуть тяжелую каменную плиту и похоронить отца вместе со своей жертвой. - Нет, - твердо сказала я. - Он - злодей, а всем злодеям мы должны оказывать уважение и оберегать их. - Ты права, конечно, - согласилась она, - но давай хотя бы напугаем его. Сделаем так: ты ляжешь на то место, где только что лежала его дочь, поглядим, что он будет делать, когда вылезет и увидит тебя. Представляю, как это будет весело. Развратник выбрался из склепа, и первое, что бросилось ему в глаза, был мой роскошный голый зад. Бедняга был так потрясен, что пошатнулся и едва не рухнул обратно в черную яму, и спасла его только моя подруга, которая протянула ему руку; но ощутив ее прикосновение, он лишился чувств. - Корделли, - успокоила Дюран дрожавшего всем телом развратника, - не пугайтесь, мы - ваши друзья; это я продала вам яд, которым вы столь удачно воспользовались, а эта прелестная девушка готова усладить вас всевозможными способами, если только вы не будете творить ужасов, которые мы сейчас наблюдали. - Как вы меня напугали, сударыня, - с облегчением вздохнул торговец. - Успокойтесь, друг мой, и поглядите на этот роскошный зад, который ждет вас: пятьдесят цехинов, и он - ваш. Имейте в виду, что его обладательница - необыкновенная женщина. - В самом деле, эта попка весьма соблазнительна, - признал Корделли, поглаживая мне ягодицы, - но, увы, вы же видите, в каком я состоянии после недавнего оргазма. - Это поправимо, - утешила его Дюран, - поверьте, что через минуту вы снова будете в форме. У меня с собой есть одна вещица, которая творит чудеса. Где вы хотите заняться утехами? - В склепе; мы все трое спустимся туда, вы не представляете себе, как меня возбуждают останки моей жертвы. Мы спустились в усыпальницу, зажгли свечи, и не успел Корделли приподнять покрывало, закрывавшее то, что осталось от его несчастной дочери, как член его зашевелился, Дюран натерла его мошонку какой-то мазью, помассировала орган, я подставила ему свой зад, он пощекотал пальцем отверстие, поцеловал меня в губы, и эрекция завершилась. - Пусть эта юная синьора соблаговолит лечь в гроб, - неожиданно сказал он, - и позволит завернуть себя в саван, а мы поднимемся в часовню и ненадолго прикроем склеп плитой. Только таким образом я смогу испытать извержение, Дюран вопросительно взглянула на меня; мой ответ не заставил себя ждать. - Мы неразлучны, синьор, - заявила я, - поэтому вам придется ненадолго закрыть нас здесь обеих. - Неужели ты до сих пор не веришь мне, Жюльетта, - покачала головой Дюран. - Тогда поднимайся наверх вместе с синьором Корделли, а я останусь здесь. И учти, только в твои руки и вверяю себя. Меня охватила настоящая паника. Я боготворила Дюран и понимала, что даже малейшее недоверие с моей стороны обратится В клин, вбитый между нами. Насколько велика опасность, что они похоронят меня заживо? Правда, можно рассчитывать на возвращение могильщика. А если ничего не случится, если все обойдется... Как безгранична будет тогда вера в мою новую подругу! Как мне будет с ней спокойно и надежно! - Чепуха, - небрежно бросила я, - и чтобы доказать тебе, любовь моя, что у меня нет никаких сомнений на твой счет, я остаюсь здесь. Делайте свое дело, Корделли, но за это я потребую тысячу цехинов. - Вы их получите, - пообещал торговец, - я щедро вознаграждаю послушание. Из гроба вытащили останки, я забралась туда, и Корделли завернул меня в саван. - Ах, какой прекрасный труп, - опять произнес он свое жуткое заклинание, потом несколько раз поцеловал мне задний проход, несколько раз обошел вокруг гроба, после чего вместе с Дюран поднялся по крутым каменным ступеням, ведущим в часовню. Не скрою, что смертельный озноб пронзил меня до мозга костей, когда я услышала, как с глухим стуком опустилась на свое место тяжелая плита. Что же будет? Такая мысль билась у меня в висках, когда я, совершенно беспомощная, лежала в полной темноте, оказавшись во власти двух отъявленных злодеев. Куда же ты завело меня, безоглядное мое распутство! Но очевидно, судьбе было угодно устроить мне это тяжкое испытание. Моя тревога превратилась в безнадежное отчаяние, когда шум наверху возвестил о том, что Корделли разбирает баррикады в часовне, и когда после этого наступила жуткая тишина. Теперь все кончено, подумала я и перестала чувствовать свое сердце. Коварная Дюран предала меня. Все мое тело, от затылка до лодыжек, покрылось холодным потом. Собрав остатки мужества, я начала рассуждать так: успокойся и не поддавайся панике, ведь ты не совершила никакого добродетельного поступка, за который судьба может покарать тебя; ты была и осталась порочной, поэтому у тебя нет причин бояться. Мои тягостные мысли прервал стон, возвестивший об оргазме Корделли, потом подняли камень, и через мгновение надо мной склонилась Дюран. - Все в порядке, мой ангел. Ты свободна и можешь получить свою тысячу цехинов. Надеюсь, больше ты не будешь подозревать меня? - Никогда! - искренне воскликнула я. - Никогда в жизни! Прости меня за этот безрассудный порыв, причиной которого скорее был Корделли, а не ты. Только поскорее уйдем отсюда, я едва не задохнулась в этой могиле. На плите темнела лужица спермы, оставленная Корделли, а он сам, смертельно уставший, сидел на ступенях алтаря. В эту минуту появился могильщик, Корделли расплатился с ним, и мы вышли из храма. Остаток ночи Дюран пожелала провести в моей постели. - Этот эпизод навеки связал нас друг с другом, - сказала я подруге, - он стал печатью, скрепившей наше взаимное доверие. Теперь-то мы никогда не расстанемся. - Я же говорила тебе, - улыбнулась Дюран, - что вместе мы причиним людям много зла. - А что, если бы на моем месте была другая женщина? Неужели она так бы и осталась в склепе? - Непременно. Кстати, Корделли предлагал мне две тысячи цехинов, если я соглашусь оставить тебя в этой яме. - Тогда надо найти для него хорошенькую девицу и попросить его повторить это представление. - У тебя уже есть такая. - Кто же она? - Элиза. - Как ты безжалостна к моим служанкам! Наверное, это и есть ревность? - Нет, но я не хочу, чтобы возле тебя был еще кто-то и чтобы ты подумала, что этот кто-то любит тебя больше, чем я. К тому же, разве тебе не надоела эта стерва? Я оставлю тебе другую, зачем тебе две служанки? Я вполне могу заменить вторую, если уж ты не можешь заснуть, пока тебя не обнимут две лесбиянки. - Твой план меня возбуждает, но все-таки в нем есть что-то мерзкое. - Но это лишний раз говорит в его пользу, - тут же вставила Дюран, - ибо большие удовольствия рождаются, когда мы преодолеваем отвращение. Позови ее, мы развлечемся с ней и во время ласк мысленно приговорим ее к смерти; я безумно люблю такие коварные шуточки. - Ах, Дюран, ты меня сделаешь настоящей львицей и заставишь совершать немыслимые злодеяния. - Скажи лучше, что я готовлю для тебя немыслимые наслаждения. Появилась Элиза, прекрасная как всегда - живой образ Любви; она послушно легла между нами, и Дюран, которая до сих пор видела ее только мельком, с удовольствием принялась ласкать девушку. - Клянусь честью, это настоящий вулкан сладострастия, - сказала злодейка, целуя Элизу. - Положи ее на себя, Жюльетта, пусть она щекочет тебе клитор, пока я буду ее содомировать. Ого, какой обольстительный зад, как будет рад наш коммерсант, увидев эти несравненные полушария! И блудница, пощекотав язычком притаившуюся между ними норку, вставила в нее свой хоботок. - Сегодня я двенадцать часов кряду занималась телесными утехами, - сказала она, - и, казалось бы, должна была утомиться, но не тут-то было: я чувствую себя так, будто отдыхала весь день. - Представь себе, я тоже, - шепотом призналась я. - Это, наверное, наш замысел так благотворно действует на нас, Дюран. - После чего я удвоила свои ласки, Дюран живее заработала своим клитором, и наша служанка первой испытала извержение. Почувствовав судорожные спазмы девушки, моя подруга резко отстранилась от нее и обрушилась на бедняжку за то, что та помешала ей своим оргазмом. - Обязанность жертвы, - со злобой проговорила она, сопроводив эти слова пощечиной, - подчиняться и угождать; она не имеет право разделить удовольствие госпожи. Ты - мерзкая тварь, ты - шлюха бессовестная, и я научу тебя примерному поведению. Я держала девушку, а ведьма в продолжение четверти часа порола ее. Элиза не впервые столкнулась с такой прихотью, она частенько получала порку от меня, но никогда еще ее не избивали с такой жестокостью. - Ты же испортишь ей всю задницу, - недовольно заметила я, - а завтра Корделли... - Шрамы ему больше нравятся, они ускоряют его эрекцию. Ноги Элизы были в крови, и буря наконец стихла; Дюран предпочла содомировать меня, а в преддверии извержения захотела целовать истерзанные ягодицы нашей жертвы. - Вот теперь я получила все, что хотела, - удовлетворенно произнесла она, когда спазмы закончились. - А ты, прекраснейшая из прекрасных, скажи, ты кончила? Не сердись, что, я обратила так мало внимания на твои наслаждения: в минуты экстаза я забываю обо всем и думаю только о себе. - Не волнуйся, дорогая, я получила не меньшее удовольствие, чем ты; взгляни, сколько сока в моей куночке. - А как твой мозг? Он тоже наслаждался? - Еще как! Мы снова легли в постель и опять уложили Элизу в середину. Я погасила свечу; перед тем, как уснуть, Дюран прижалась губами к моему уху: - Я и во сне буду лелеять мысль, что завтра, благодаря мне, это сладкое создание умрет в страшных муках. Рано утром она вызвала Корделли. Он был в восхищении от предложенного товара, и сделка состоялась; жизнь несчастной нашей Элизы была оценена в скромную сумму - тысячу цехинов; но Корделли захотел украсить свою жуткую оргию некоторыми деталями, о чем я расскажу в свое время. Пока моя подруга вела торг, я велела Элизе приготовиться к отъезду. Она выкупалась, освежилась, обрызгала себя духами и, добавив к дарам Природы несколько искусных штрихов, очаровательная девушка, которой не исполнилось еще и семнадцати, предстала перед нами сияющая как ангел небесный. Дюран договорилась с Корделли, что он будет ждать нас в тот же день в пять часов в одном из своих сельских поместий на берегу моря в трех лигах от Анконы. За завтраком мы объявили девушкам о том, что им предстоит скорое расставание. - Элиза понравилась одному богатому торговцу из города, - сказали мы. - Будущее ее будет обеспечено, и она останется в Анконе. Обе подруги расплакались. Потом Элиза бросилась к моим ногам и осыпала их поцелуями. - Милая госпожа, - всхлипывала она, - вы же обещали, что никогда меня не покинете... Вот тогда, друзья мои, я поняла, как трепещет распутная душа, когда вожделение сталкивается с чувствительностью. Все во мне вдруг восстало против горьких жалоб девушки, мне доставляло огромное удовольствие видеть ее слезы, отвергать ее мольбы, следуя велениям своей извращенной похоти. - Но послушай, дорогая, - холодно ответила я, отталкивая небесное создание, - я всю жизнь буду казнить себя за то, что встала на пути твоего богатства. - Мне не надо богатства, мадам, я не прошу ничего, кроме позволения остаться с вами до конца своих дней. - Элиза, - спросила Дюран, - выходит, ты очень любишь Жюльетту? - Увы, мадам, я готова отдать за нее жизнь. Она спасла меня и Раймонду от разбойника, который собирался убить нас, а когда к сердечным чувствам прибавляется благодарность, вы же понимаете, мадам, из этого рождается страстная привязанность. - Пусть так, - заявила злодейка, - но вы должны расстаться, причем очень скоро. Во мне уже бушевал пожар, и Дюран заметила это. - Уведи ее в другую комнату, - тихо сказала она мне, - а я останусь, и Раймонда поласкает меня. Как только мы уединились с Элизой, все мои чувства обратились в ярость; невинная девушка целовала мое тело и плакала, а я издевалась над ней; с первыми ударами из меня брызнуло семя, и я удвоила свое усердие. - По правде говоря, - начала я ледяным тоном, несмотря на огонь, сжигавший меня, - твои сентименты меня удивляют, ибо в душе моей нет ничего похожего. Возможно, когда-то ты была не совсем для меня безразлична, но теперь я от тебя устала. И держала тебя при себе только из милосердия. - Из милосердия, мадам! - как эхо повторила несчастная. - Разумеется; если бы я над тобой не сжалилась, кем бы ты была сейчас? Уличной шлюхой. Поэтому благодари за то, что я хоть кого-то нашла для тебя, и приласкай меня в знак благодарности. Я сорвала с нее одежды, и при виде ее прелестей меня окатила теплая волна блаженства. Я смотрела на нее и повторяла про себя: через три дня это прекрасное свежее тело станет добычей червей, и честь его уничтожения будет принадлежать мне. О, восхитительная искра похоти! О, неизъяснимые наслаждения порока и злодейства! Как потрясаете вы нервную систему развратной самки! Ах, Элиза, Элиза! Когда-то ты сводила меня с ума, а теперь я отдаю тебя в руки мясника... Я отдаю тебя палачу и испытываю оргазм. Она же твердила, что будет тосковать без меня, что не сможет без меня жить, и обрушивала на меня все новые и новые ласки. Прошло несколько минут, и они принесли потрясающие результаты: когда она подняла голову, рот ее был полон моей спермой. Потом я ласкала ее таким же образом, наслаждаясь мыслью заставить ее вкусить удовольствие, прежде чем предать смерти. Она извергнулась, потом разрыдалась и снова обратилась ко мне с самыми нежными словами, с самыми трогательными мольбами, умоляя не гнать ее. Но все это скорее смягчило бы скалу, но только не меня. - Пойдем, - сказала я, насытившись, - нам пора. Она собралась пойти в свою комнату собрать вещи. Я остановила ее и процедила сквозь зубы: - Не беспокойся, мы их пришлем тебе завтра. Она бросилась мне на шею... Я оттолкнула ее и наотмашь ударила по лицу. Мне кажется, я бы задушила ее, если бы не было договора с Корделли. Мы вернулись в салон. Дюран там не было; в соседней комнате я услышала возню и заглянула в замочную скважину. Каково же было мое удивление, когда я увидела, что Раймонду кто-то содомирует, а Дюран обрабатывает розгами зад содомита. Я постучала... - Это ты? - отозвалась Дюран. - Ну конечно, открывай. Она вышла ко мне и предостерегающе приложила палец к губам. - Это Корделли. Он пожелал осмотреть девушку, которую ты ему обещала, я не хотела тебя беспокоить и подсунула ему Раймонду. По-моему, он от нее без ума. - Я не помешаю вам, синьор, - почтительно обратилась я к итальянцу. - Но хочу заметить, что это не та девушка. - Мне чертовски жаль, - сказал блудодей прерывающимся от удовольствия голосом, - очень жаль, мадам... но ее задница... о, какая это уютная задница! - Потом он отлепился от моей служанки и продолжал уже спокойнее: - Тем не менее извергаться я не буду, надо поберечь силы. - Он аккуратно вытер свой член и добавил: - Давайте лучше поговорим о делах. Раймонда потихоньку выскользнула из комнаты, мы остались втроем: Корделли, Дюран и я. - Я не смог дождаться назначенного часа, - объяснил он - и примчался сюда. Мадам Дюран сказала, что вы забавляетесь с девицей, которая предназначена мне. Увидев Раймонду, я почувствовал неодолимое желание и должен сознаться, что теперь уже жалею, что она - не моя жертва. Мадам Дюран сообщила, что это - ваша фаворитка, что вы ни за что не согласитесь расстаться с ней... Но выслушайте меня, мадемуазель, - продолжал искуситель, беря меня за руку. - Я очень щедрый человек и безумно богат: за последние двадцать лет я прибрал к рукам всю прибыль от знаменитой Сенигалийской ярмарки {Самая известная ярмарка в Италии в ту эпоху. (Прим. автора)}, так что несколькими тысячами цехинов больше, несколькими тысячами меньше - это для меня мелочи, когда речь идет о моих страстях. Я не знаю Элизу, но я попробовал Раймонду, и она дьявольски понравилась мне. Я никогда не забирался в такую узенькую и горячую пещерку. Эта девушка будет великолепно выглядеть в минуты отчаяния и горя, короче говоря, это самая лучшая кандидатура для жертвоприношения из всех, кого я когда-либо видел. Поэтому предлагаю следующее: я забираю первую, поскольку мы уже договорились, и заодно покупаю эту. Вас устроит шесть тысяч цехинов за обеих? - Вряд ли, - ответила я, чувствуя, что алчность, любовь к золоту вытеснили все прочие чувства из моего сердца. - Двадцать тысяч, и вы забираете их двоих. - Однако, - напомнил мне Корделли, - я уже купил одну за тысячу. - Считайте, что сделка не состоялась; я продаю их вместе или не продаю совсем, но дешевле не уступлю. - Я могу только одобрить решение моей подруги, - вставила Дюран, - и меня удивляет, что она так дешево продает столь восхитительные предметы. - Я обожаю эту девочку, и кому же я отдаю ее? Негодяю, который собирается ее убить! - Вы правы, - согласился итальянец, - и смерть ее будет жуткой и мучительной, уверяю вас. - За такое удовольствие надо платить, синьор. Решайтесь скорее, иначе жалость вползет в мое сердце, и вы останетесь ни с чем. - Да, ваш товар дороговат, мадемуазель, - задумчиво пробормотал торговец, - но черт меня побери! Вы застали меня в тот момент, когда похоть перевешивает разум. Передайте эту бумагу моему доверенному, и он тут же выдаст вам требуемую сумму. А тем временем позвольте взглянуть на другую девушку. - Мерзавка, - прошептала я своей подруге, - это снова твоя работа. Ты, кажется, вознамерилась лишить меня всего, что у меня есть. - Виной тому только моя любовь, Жюльетта; но ты никогда не пожалеешь об этом, ибо я заменю тебе целый мир. И она отправилась за деньгами. Я вызвала Элизу. - Очаровательное создание! - воскликнул распутник, увидев ее. - Неудивительно, что вы запрашиваете такую цену за свой товар. Он торопливо начал раздевать девушку, и восторгу его не было предела, когда перед ним предстали все ее прелести. Он решил, что такой изящный, будто отлитый гениальным скульптором зад требует более тщательного осмотра; он долго и сосредоточенно целовал его, раздвигал ягодицы, щекотал языком отверстие, вставил туда член, потом снова целовал, не в силах оторваться от прекраснейшего предмета. - Позовите сюда вторую, я хочу сравнить их. Появилась Раймонда, разделась и предоставила свое тело для осмотра. Вы не представляете, с какой тщательностью происходила эта процедура, в особенности придирчиво были обследованы ягодицы. Пока покупатель был поглощен своим занятием, я взяла в руку его орган и начала медленно поглаживать его; скоро он встрепенулся, отвердел, и Корделли принялся содомировать Элизу, награждая увесистыми шлепками меня и Раймонду. - По правде говоря, я не могу решить, какая из них лучше, - признался он мне по секрету, - обе они великолепны. И обе будут умирать долго и мучительно. - Чей зад, по-вашему, лучше? - полюбопытствовала я. - Конечно, Раймонды, в том нет никакого сомнения, - ответил он, с чувством поцеловав обладательницу предмета, который имел в виду. - Я хочу сказать, что в ее потрохах теплее и уютнее... А ну-ка, Жюльетта, ложитесь на кровать, - вдруг заявил ненасытный монстр, - я попробую и вашу задницу. С одной стороны он поставил Элизу, с другой - Раймонду, и, содомируя меня, мял и щипал им ягодицы. Потом неожиданно остановился и с сожалением проговорил: - Достаточно, иначе я кончу. А нам надо отправляться в дорогу. Девушки пошли готовиться к поездке. - Скажите честно, - спросила я, когда осталась наедине с итальянцем, - это моя подруга надоумила вас выбрать Раймонду, не так ли? - Не буду скрывать, что она очень хочет ее смерти. - Вот мерзавка! Это от ревности, впрочем, причина достаточно уважительная. Но не беспокойтесь: я решила твердо, и обе эти твари должны претерпеть адские муки. - Говоря эти слова, я как бы невзначай начала ласкать ему член, прижимая его к своей груди и щекоча пальцем анус. - А можно узнать, какую пытку вы для них приготовили? - Боитесь, что она будет слишком жестокой? - Если бы я была на вашем месте, их страдания превзошли бы все, что может придумать человеческое воображение. - Вы восхитительная женщина... Я люблю таких; настоящие женщины всегда более жестоки, чем мужчины, если дают волю всем своим чувствам. - За этим кроются вполне естественные причины, - заметила я, - их органы устроены гораздо тоньше, а чувствительность их намного выше; бесчувственное существо не может быть жестоким. - Совершенно верно; к тому же обладая живым воображением, женщина не может удержаться от излишеств и извращений, вот почему в злодействе она заходит дальше, чем мужчина. Случись где-нибудь дуэль, гладиаторские бои или публичная казнь, женщины валом валят поглядеть на это зрелище, и среди зевак вы всегда найдете в десять раз больше женщин, нежели мужчин. Между прочим, - добавил торговец, - многие глупцы, обманутые этим болезненным любопытством, не могут понять, что крайности всегда сходятся, что его источником является врожденная жестокость. - Это потому, что сама по себе жестокость есть продолжение чувствительности, и великие злодеяния, которые мы совершаем, в значительной мере проистекают из чувствительности нашей души. - Вашими устами, дорогая, говорит сама истина. Поцелуйте меня, поцелуйте сильнее; я восхищен вашим умом, вашими чарами, и вы должны перебраться ко мне. - Я навек привязана к своей подруге, - отвечала я, - и только смерть может разлучить нас. - Она тоже может жить с вами. - Нет, мы собираемся вернуться на родину. В этот момент я услышала шаги Дюран. Я пошла встретить ее, и на пороге, где нас не мог услышать Корделли, она сообщила мне, какой замечательный трюк совершила только что. - Я подделала доверенность и получила в два раза больше. - Сорок тысяч цехинов? - Вот именно, и они уже в надежном месте. - Какая же ты умница! - Теперь ты не жалеешь о сделке? - Нисколько. А вдруг Корделли встретится со своим казначеем? - К тому времени дело уже будет сделано. Если только он посмеет пожаловаться на нас, мы сами отправим его на эшафот за чудовищное преступление. - Поцелуй меня, самая мудрая из подруг! - Ты должна взять свою половину. - Какая в этом нужда? Сначала побываем в замке Корделли, а когда вернемся, разделим добычу. - Я бы хотела, чтобы ты оставила все деньги себе: мне больше хочется увидеть тебя в роскоши, нежели увеличить свое богатство. С тем мы и отправились к Корделли и через несколько часов добрались до замка - настоящей крепости, расположенной на выступе скалы, нависшей над морем. Возле небольшой фермы у подножия скалы карета остановилась, так как дорога заканчивалась. Отсюда нам предстояло подниматься по ступеням - я насчитала их ровно четыреста, - которые были единственным путем к грозному замку. Прежде чем подняться по этой лестнице, мы прошли через железные ворота, которые торговец открыл своим ключом; за ними было еще шесть таких же преград на некотором расстоянии друг от друга, и Корделли открывал и тщательно закрывал их, когда мы через них проходили. Дюран; заметив, что удивление на моем лице постепенно сменяется тревогой, решила меня успокоить и обратилась к Корделли: - По вашему описанию я так и представляла себе ваше жилище и велела людям своим приехать за нами завтра утром, если к десяти часам мы не вернемся в Анкону. - Меня хорошо знают в этих местах, - сказал торговец, очевидно, также желая успокоить меня, - но вам не стоило беспокоиться, мадам Дюран: я обещал вам, что вы вернетесь в город сегодня ночью, а вам известно, что слово мое надежно. Однако не так легко было внушить спокойствие двум нашим девушкам. Предстоящее несчастье всегда дает о себе знать каким-то, пусть даже неясным, предчувствием, а наши жертвы чувствовали это всеми своими органами, и у обеих от ужаса подгибались колени. Между тем открылись последние ворота и снова закрылись за нами; нас встретили две женщины лет шестидесяти. - Все готово? - спросил Корделли. - Еще с утра, синьор, - ответила одна из них, - мы не думали, что вы приедете так поздно. Мы вошли в полутемный зал с низкими сводами. Корделли подошел к окну и отдернул плотную штору. - Взгляните-ка туда. Каково же было наше изумление, когда мы увидели, что находимся метров на сто выше поверхности моря и вокруг нас расстилается водная гладь. - Наша скала образует мыс, - объяснил итальянец, - а здесь самая выступающая точка; отсюда до берега приблизительно полмили. Можете кричать сколько угодно, и никто вас не услышит. Мы поднялись на несколько ступенек и вошли в другой зал, где должна была происходить оргия. Пожалуй, никогда я не видела ничего более жуткого. На круглом возвышении, в центре также круглой комнаты, лежали самые разные инструменты для всевозможных пыток, которые сразу бросились нам в глаза, когда мы переступили порог. Среди них были такие необычные и отвратительные, о существовании которых я даже не подозревала. Рядом с этим арсеналом стояли два огромных, устрашающе смуглых головореза с ужасными усищами и еще более ужасной внешностью; оба были голые, похожие на дикарей и готовые, судя по всему, выполнить любой, самый чудовищный, приказ. Каменные стены этого адского каземата украшали и делали их еще мрачнее пятнадцать довольно свежих трупов; на четырех стульях, окружавших помост, сидели две девушки лет шестнадцати и двое юношей пятнадцати лет, все четверо совершенно голые. Старые женщины, те, что встречали нас, закрыли на засов двери. Корделли посмотрел на нас, явно наслаждаясь произведенным впечатлением. - Вот здесь мы и будем работать, - сказал он, и, взглянув на наших девушек, добавил: - Редко, очень редко, покидают эту комнату те, кто входит сюда. Будьте добры, донна Мария, снимите с них одежды, разожгите камин и приступим к делу... Я чувствую, как в моих яйцах бурлят соки, и признаюсь вам, что не часто у меня бывает такое расположение к жестоким развлечениям. Потом монстр посмотрел на меня. - Вас, Жюльетта, я назначаю своей помощницей, главной распорядительницей бала; раздевайтесь и подойдите ближе. Вы будете служить только потребностям и желаниям моего члена и моего седалища и хорошенько следить за их состоянием. Если я захочу сношаться, вы языком смажете мне задний проход и органы, которые будут меня содомировать, а руками будете вводить их в мою задницу. Если мне захочется кого-нибудь содомировать, вы должны направить мой инструмент в отверстие, которое я выберу и которое вы также смажете языком. После подготовки вы должны сосать мне язык в продолжение всего акта. Кроме того, от вас требуется неукоснительное повиновение и глубочайшее почтение: не забывайте, что сюда попадают либо рабы, либо жертвы. Вы, Дюран, будете подводить ко мне служителей и запомните хорошенько: первым делом вы должны подставить мне для поцелуя свой зад. - Ну а вы, - обратился он к старухам, которые были обнажены ниже пояса и держали в руках связки тонких зеленых прутьев, - вы будете находиться рядом со мной и обрабатывать мне бока и ягодицы, когда сочтете это нужным для моего возбуждения. Теперь насчет вас, Кровопийца и Варвар: учтите, что вы не только палачи - вы должны позаботиться о моей заднице и прочищать ее, как только почувствуете, что она жаждет этого. Он оглядел строгим взглядом детей, в почтительном молчании сидевших на стульях, и добавил: - Единственная ваша обязанность - беспрекословно подчиняться. Вы все - мои отпрыски, хотя и от разных матерей, но не думайте, что кровные узы помешают мне отправить вас в долгое и мучительное путешествие к смерти: я подарил вам жизнь для того лишь, чтобы иметь возможность отобрать ее; детоубийство - одно из сладчайших моих удовольствий, а наше родство сделает ваши страдания еще более приятными для меня. - Что касается до вас, милые девушки, - наконец обратился он к моим служанкам, свирепо глядя на них, - я за вас заплатил, и никто не лишит меня права сделать с вами все, что подскажет мое необыкновенно богатое воображение, поэтому готовьтесь к мучительной кончине. Хотя я еще не решил, каким образом буду истязать ваше нежное тело. Услышав эти слова, несчастные создания бросились в ноги Корделли, омывая их слезами. Их лица, в обрамлении роскошных черных волос, разбросанных в беспорядке по алебастровой груди, являли собой незабываемый образ горя и отчаяния. - Черт возьми мою грешную душу, - восхитился Корделли, опускаясь в кресло и небрежным движением приказав мне ласкать ему член, - я безумно люблю такие трагические сцены, они страшно возбуждают меня... А что, если я дам вам кинжалы, несчастные твари, и заставлю исколоть друг друга до смерти? Мне кажется, это неплохо будет выглядеть, а? - И монстр с удовольствием принялся щипать нежные соски несчастных, а жилистый фаллос, разбухавший в моих руках, свидетельствовал о восторге своего хозяина. - Дайте-ка мне их задницы, - сказал он дуэньям, - поставьте их так, чтобы я мог щекотать языком их маленькие дырочки. А ты, Дюран, помоги Жюльетте. За одну минуту он искусал до крови безупречные девичьи ягодицы, оставив в них глубокие следы зубов, потом просунул голову между ног Раймонды и с такой силой впился в ее клитор, что бедняжка лишилась чувств. Придя в восторг от такого результата, он сделал то же самое с Элизой, но она дернулась, и вместо клитора его зубы вцепились в ее нижние губки, от которых он оторвал внушительный кусок. Несмотря на разрушительные последствия его натиска, Корделли захотел тут же совокупиться с ними. Девушек уложили на длинный диван животом вниз, головой вплотную к трупам, развешанным на стене. После чего, с моей помощью, развратник в течение двадцати минут прочищал им задницы и влагалища. Потом поставил одну из них на четвереньки, другую посадил ей на плечи, взял розги и долго терзал божественные ягодицы Элизы и восхитительную грудь Раймонды, в то время как обе дуэньи аккуратно кололи его седалище серебряными булавками. Девушки сменили позицию, чтобы он мог превратить в окровавленные лохмотья еще нетронутые груди и ягодицы. Затем принесли тазы с водой, обмыли раны, и Корделли, демонстрируя чудовищную эрекцию, велел приблизиться одному из сыновей. Все дары щедрой Природы сочетались в этом очаровательном ребенке: прекрасное лицо, нежнейшая кожа, маленький ротик, вьющиеся волосы и несравненнейший зад. - М-да, он действительно очень похож на свою мать, - заметил Корделли, поцеловав мальчика. - А что стало с этой несчастной? - полюбопытствовала я. - Стыдись, Жюльетта; ты так стараешься уличить меня в злодействе - я чувствую это. Но к твоему удивлению и, быть может, разочарованию я покажу тебе эту женщину прямо сейчас. Заметив недоверие в моих глазах, он продолжал: - Ну что ж, вот она. - И он указал на один из трупов, висевших на крючьях. - Вот его мать, если не веришь, спроси сама. Не прошло и тридцати шести часов, как я сорвал цветок невинности у этого парня здесь, в этой самой комнате, когда он лежал в объятиях своей любимой и еще живой матушки; вскоре после этого - он может подтвердить! - н