О, чувствую - исполнилася мера, Я должен взять ее, исхода нет". Мешаются сомнение и вера, И чудится погибель; мысли - бред. Меж _да_ и _нет_ он стал метаться думой {35}, И жег больней огонь любви угрюмый. CCXXXIV Они спустились низко по склоненью Холма, и дол совсем уж близок был, Что делит две горы, - тут к утоленыо Желаний Африко Амур спешил: Решил не медлить, и его томленью Лишь этот день он сроком положил. Так вместе шли они, - и их вниманье Вдруг привлекло в долине вод плесканье. CCXXXV Лишь несколько минут им было ходу, И подошли - и видят в озерке Двух обнаженных нимф, вошедших в воду. Гора против горы невдалеке. И в воду тоже входят, тем в угоду, Подолы приподнявши налегке. Беседуют, сбираются купаться: "Что сделаем? Давайте раздеваться!" CCXXXVI Кругом жара сильнейшая стояла В то время дня; и их влекла тогда Прохладою, светлела и сияла Прозрачная, чистейшая вода; И думали: за чем же дело стало? Ведь никакого не грозит вреда. За нимфой нимфа тут разоблачилась, А Мензола к любимцу обратилась, CCXXXVII Сказав ему: "Подруга дорогая, Купаться будешь ли ты с кем из нас?" И молвил тот, спокойно отвечая: "Подруги, не отстану я от вас, Сладка мне воля ваша, не иная". А про себя сказал он тот же час: "Коль все разденутся, так я решаю: Желанья своего уж не скрываю". CCXXXVIII Решил - пускай сперва разоблачатся Все нимфы: он - чрез несколько минут, Так, чтобы невозможно было взяться Против пего им за оружье. Тут, Нарочно медля, стал он раздеваться, Чтоб кончить, как уж в воду все войдут И по лесу бежать им стыдно будет, А Мензолу остаться он принудит. CCXXXIX Он от одежд едва освободился, В воде уж нимфы были всей толпой. Тут, обнаженный, к ним он устремился, К ним обративши свой перед нагой. Все отшатнулись. Визгом разразился Отчаянный, дрожащий вопль и вой. И начали кричать: "Усы! Увы! Вот это кто. Теперь прозрели вы". CCXL Голодный волк на стадо так стремится И, на толпу овец нагнавши страх, Одну хватает, с ней далеко мчится, Оставивши всех прочих в дураках; Блея, бежит все стадо, суетится, Хоть шкуры-то спасая второпях. Так Африко, вбегая быстро в воду, Схватил одну - любви своей в угоду. CCXLI Другие в страхе - суета такая! - Вон из воды - к одеждам все спешат И впопыхах, себя лишь прикрывая, Скорей, едва одевшись, наугад, Одна другой совсем не замечая, Бегут и не оглянутся назад - Все врассыпную, кто куда, и в спехе Оставили на месте все доспехи. CCXLII А Африко в объятьях, торжествуя, Сжал Мензолу, рыдавшую без сил, В воде - и, девичье лицо целуя, Слова такие милой говорил: "Ты - жизнь, ты - нега, коль тебя возьму я, Не отвращался: мне тебя вручил, Душа души моей, обет Венеры, Не плачь хоть для богини, ради веры!" CCXLIII Но Мензола речей его не слышит, И борется всей силою своей, И крепкий стан туда-сюда колышет, Чтоб из объятий вырваться скорей Того, кто на нее обидой дышит; По лику - слезы градом из очей. Но он ее держал рукой железной - И оборона стала бесполезной. CCXLIV В той их борьбе задумчиво дремавший До той поры - отважно вдруг восстал И, гордо гребень пышный свой поднявши, У входа в исступленье застучал. Бил головой, все дальше проникавшей, Так, что вовнутрь вошел, не отдыхал, Ломился с превеликим воплем, воем И словно бы с кровопролитным боем. CCXLV Мессер Мадзоне взял Монтефикалли {36} И в замок победителем вступил - И вот его с восторгом тут встречали, Кто гнал сейчас из всех последних сил. Но после столь решительных баталий Он буйну голову к земле склонил, От жалости глубокой прослезился, Из замка кротким агнцем удалился. CCXLVI Как видит Мензола, что против воли Похищено девичество ее, Рыдая, к Африко в душевной боли Оборотилась: "Совершил свое И, дуру, обманул меня; хоть доле Не медля выйдем: злое бытие Сейчас прерву руками я своими; Жить не хочу с страданьями такими". CCXLVII Услышал Африко слова печали, И на берег он вышел вместе с ней; Ее страданья лютые терзали, И тяжко он скорбел в душе своей. Его желания торжествовали Отчасти, но вспылал еще сильней Огонь в груди, сторицей распаленный Пред ней, такой несчастной и смущенной. CCXLVIII Одеться только лишь они успели, Схватила быстро Мензола копье, Ни слова не сказав - к последней цели, В грудь крепкое направив острие. Увидев мысль ужасную на деле, К ней Африко метнулся и ее Схватил под мышки, в лес далеко с силой Копье забросил и промолвил милой: CCXLIX "Увы, любовь моя, что ты хотела, Что за безумье совершить с собой? О злая мысль - на этакое дело Свирепое подвигнуть разум твой! О, мне, глупцу, какого ждать удела, Лишась тебя со всей твоей красой? Минуты бы не прожил я в разлуке И на себя сам наложил бы руки!" CCL Сердечной мукой Мензола такою Томилась, что у Африко в руках Упала, обмерла: а он с тоскою Уж видит смерть на меркнущих чертах. Обняв ее, он слезы льет рекою. Холодный душу сотрясает страх За жизнь ее; и ношу дорогую Он сокрывает в сень ветвей густую. CCLI Так вместе с ней поникнув под ветвями, Он левою рукой ее держал, А правою покрытые слезами Ланиты ей тихонько вытирал С суровыми и грустными речами: "О смерть, вот все, чего твой взор искал! Ты счастья моего меня лишила, А вместе с ним и мне - одна могила". CCLII Потом, лик помертвевший лобызая, "Любовь моя!- взывал он. - Для чего Злой этот день, судьбина эта злая Нас разлучила!" Взора своего С лица любимого все не спуская, Все говорил - и клял он торжество Своих желаний, что минутно было И Мензолу так страшно оскорбило. CCLIII Но, скорбь излив над помертвелым ликом, Что, бледный, не казался больше жив, Его не раз в мучении великом Слезами и лобзаньями покрыв, Не в силах жить в. терзании толиком, Решил убить себя. Вот уж порыв Его с земли для смерти подымает - Как он услышал: Мензола вздыхает. CCLIV Дух Мензолы по воздуху носился, Час не один в блуждании провел, И в тело наконец он воротился, В свои вместилища опять вошел,- Она пришла в себя, и вздох излился, И стон из уст, и горестный глагол: "Увы, увы, о если б умерла я!" - Она рыдала, не переставая. CCLV Когда увидел Африко живою Вдруг Мензолу, что, мнилось, уж мертва, - Воскрес сердечной радостью одною, Заговорил утешные слова: "О роза ароматом и красою, Я за тебя страдаю, ты права; Но лишь не бойся и не ужасайся, Моей защите крепкой доверяйся. CCLVI Ты мне всех благ дороже и желанней - И ты теперь в объятиях моих. Нет сердцу моему больней страданий И безутешней - мук и зол твоих. И горе мне, я мнил - предел терзаний! - Что держит смерть тебя в цепях своих. Моя рука меня разить готова, Как слышу вздох твой и живое слово". CCLVII "Злосчастная, о, как я истомилась! - Она сказала, взоры подняла. - Зачем я, глупая, на свет родилась, Зачем жива?-и слезы все лила.- Зачем сама в тот день не задушилась, В день первой встречи? Или б умерла, Как облеклась в Дианины покровы: Кабан бы растерзал меня суровый!" CCLVIII {37} Ей молвил он: "Ах, не томись душою. Смотрю - и сердце падает в груди: Какою ты поражена тоскою, Не видя утешенья впереди, Считая жизнь свою такою злою. Но от меня тревог себе не жди: Сильней себя - тебя люблю; со мною Ты будь навек желанною, одною. CCLIX А чтобы ты свободно доверяла Такой любви, как я сказал сейчас, Все расскажу я с самого начала: Тому четыре месяца как раз, Охотился, не думая нимало, Я тут один; иду, не торопясь, Вдруг из лесочка - голоса людские; Я подошел взглянуть, кто там такие. CCLX У вод я вижу светлую поляну И нимф сидящих, вижу между них Всех выше я владычицу Диану, И вас она, служительниц своих, Сурово учит, как прилично сану; Тут встретил взгляд мой взор очей твоих И всю красу твою; любви стрелою Тут поражен я был перед тобою". CCLXI Потом он рассказал ей, как сокрылся, Стоял и долго на нее глядел, И как по ней желанием томился И ею глаз насытить не умел, И милым этим ликом как пленился (Так говоря, лобзать его хотел), И как, когда уж нимфы разбредались, "Пойдем же, Мензола!" - слова сказались. CCLXII Поведал слезы ей и воздыханья, Обильно сеянные для нее, И все свои томленья и терзанья, И как дала Венера за житье Послушливое - в сонном обаянье Надежды слово крепкое свое, И сколько раз найти ее пытался, И обо всем ей рассказать старался. CCLXIII Потом - как раз ее в уединенье Он повстречал - и бросилась бежать - И лепетал он робкое моленье - Н как жестоко было не внимать. И о копье, что в страшное мгновенье Вонзилось в дуб - а то б не миновать! О крике "Берегись!", о том, как скрылась И больше не сказалась, не явилась. CCLXIV Потом о приношении Венере, О том, какой дала она ответ, Как быстро он, вполне предавшись вере, Преобразился и, переодет, Явился с нимфой схожим в полной мере И бросился сыскать единый след, Что нынче тут судьба ему судила. "Ты знаешь, как и я, что дальше было. CCLXV Я рассказал терзание сплошное, Что за тебя душой переносил. И потому, свершив насилье злое, Я делал лишь под властью мощных сил: Перед тобой мне чуждо все дурное. Но лишь Амур, что так меня томил Тобой, - всему виновник и причина. Прости его! Безумие - безвинно". CCLXVI Все Мензола отлично понимала, Что о любви своей он говорил - И как она впервой его объяла, И вещи, что Амур ему внушил,- Тут в ней самой уж сердце запылало, И вздох ее глубокий затомил. Стрела Амура нимфе в грудь вонзилась, А мнила - тут предательство свершилось! CCLXVII Сказала: "Ax, я твердо вспоминаю - На днях один мне все вослед бежал; То был ли ты, другой ли, я не знаю, Что так меня жестоко оскорблял. И чтоб ему отметить - я утверждаю! - Я обернулась, гнев меня терзал, В него копье метнула я всей силой, Но вижу - все за мной бежит постылый. CCLXVIII И помню я - когда б иначе было! - Гляжу, копье летит его сражать, Меня с чего-то жалость охватила, Кричу я: "Берегись!" - и прочь бежать. А дуб копье, я вижу, обнажило И все в него вошло по рукоять. В лесу ближайшем скрылась я, горюя. Ты ль это был? Тебя не узнаю я. CCLXIX Я больше в жизни дня не вспоминаю, С тех пор Диане как посвящена, Чтоб видеть мужа. Если б (тщетно, знаю!) Богами не была мне суждена С тобою встреча! Нет, я ожидаю - Дианою я буду изгнана С отступницами: мной мое изжито: Нещадной ею буду я убита. CCLXX И будешь ты, о юноша, причина Позорной казни, гибели моей. И хоть виновен ты, а я невинна, Жить будешь правым до исхода дней. В свидетели зовет моя кручина Диану, и деревья, и зверей, Что всею силою я защищалась И лишь насилием тебе досталась. CCLXXI Я, чистая, невинная, тобою Обманута и низко предана. Но жизнь свою прервав своей рукою, Наверное от этого пятна Освобожусь. И с жизнию земною Я, глупая, расстанусь лишь, верна, Уж ты, довольный, жить как прежде станешь А бедную меня и не вспомянешь". CCLXXII {38} Обняв ее, в порывистом рыданье Промолвил Африко: "Безумец я, По я ль тебя покину на страданье Одну, любовь нежнейшая моя? Нет, за любовь ты дай мне обещанье: Исчезнет мысль несчастная твоя, Иль раньше на меня наложишь руки, Чтоб мига мне не жить с тобой в разлуке. CCLXXIII Немыслимо отныне разлученье С тобою, милая". И целовал Уста и лик - небесное виденье, И слезы глаз прелестных вытирал, И молвил: "В самом деле порожденье Ты райское", - и кудри ей ласкал, И, встав, сказал: "Кудрей столь золотистых Не видано - и столь прекрасно чистых. CCLXXIV Год, месяц, день и час благословенны {39}, То время, место, где сотворено Все: этот лик, столь дивно совершенный, И тело, мудрой стройности полно. Когда же кто искал во всей вселенной И в небесах высоких - все равно, - Где сонм богов святой, - и там не снится Красы такой, чтобы с твоей сравниться. CCLXXV Ты ясный светоч всех благих деяний, Как и живой источник красоты! Исполненная чистых обаяний, Единственное средоточье ты Всех доблестей, души высоких знаний, - И путь мне указуешь с высоты! Ты сладостна, нежна, бела - не все ли Достоинства красой тебя одели?! CCLXXVI Так как же не желать - какою силой - Вкусить столь совершенной красоты, Как томная, в задумчивости милой, Ты, Мензола, вне всех сравнений, ты? Зла и намек бежит тебя, постылый, Не мучь меня, избавь от тяготы. Свершенное не может не свершиться - Так можно ль мне с тобою разлучиться? CCLXXVIT И сделай же, мольбе моей внимая, Как мудрая, возьми из всех частей Ты лучшую - и да исчезнет злая, Испуганной душой воспрянь скорей И обними меня, о дорогая, Как я тебя, душа души моей, Целуй меня сладчайшими устами. Лишь пожелай, услады будут с нами". CCLXXVIII {40} Амура мощь без устали вязала Сердечко Мензолы клубком речей Любезного, и тихо отлетала Ее печаль; и ясно было ей, Что уж не быть иному. И пылала Она любовью к Африко сильней - Все той, какою нимфу в нем любила, - И слов его теперь пленяла сила. CCLXXIX Чуть удовлетворить его хотела И шею левой обвила рукой. Но целовать его еще не смела: Сама ему в поспешности такой Еще боялась ввериться всецело. "О глупая, - промолвила.- Какой Я дам ответ, коль рано или поздно Диана, все проведав, спросит грозно? CCLXXX Я ни с какою нимфой не посмею, Как прежде, искупаться в ручейке И, связана судьбиною моею, От каждой буду ныне вдалеке. Пойдут и обвинят меня пред нею, Узнавши, почему я в злой тоске. Жить одинокой я отныне буду, О том, чего искала, позабуду. CСLXXXI Убив себя, я знаю, прегрешенья Мне не избыть нимало, все равно; И ведь не соверши ты преступленья, То не было б и мной совершено. И будь обратного я убежденья, Мне б и до завтра не было дано Дожить: я за столь грешное деянье Достойное несла бы воздаянье, CCLXXXII Но так твои благие утешенья Преобразили вдруг всю мысль мою, Связали клятвенные уверенья, Что всю решимость гордую свою Забыла я. Но что до рассужденья, Чтобы пробыть со мной,- не утаю: Нет, ни за что! Тебя уйти принужу. Тут - грех на грех - и выйдет все наружу. CCLXXXIII Да ведь тебя, конечно бы, узнали Все нимфы, видевшиеся с тобой В тот день, и прямо бы уж растерзали, Убили бы, узнав, кто ты такой. Поверили б они тебе едва ли, Что не знаком из них ты ни одной; А я сказала б каждой встречной смело, Что в нашей схватке я, мол, одолела. CCLXXXIV Тем более что всякого общенья Уж буду избегать по мере сил. И, юноша, не отвергай моленья: Ты невозвратного меня лишил,- Оставь меня. Нести мои томленья Дай мне одной. Мне свет не будет мил, Но буду жить - и душу успокою. О, сделай так, молю тебя с тоскою!" CCLXXXV Конечно, понял Африко прекрасно Из этих слов, что уж своим огнем Амур пылать ее заставил властно, Но легкий стыд лишь ставит на своем. И, видя все, как па ладони, ясно, Сказал себе: "Отсюда не уйдем, Пока с тобой еще не потолкую, И запоешь ты песенку другую". CCLXXXVI Потом он молвил ей среди лобзаний: "О сладостные, милые уста! О лик прекрасный, всех моих желаний Единая цветущая мечта! Ты - женщина, одна из всех созданий, Что в жизни мне, как божество, свята! Я, глядя на тебя, воскрес душою: Взяв лучшее, ты небрежешь тщетою! CCLXXXVII Но в силах ли, любя настолько страстно, Перенести разлуку я с тобой? Один - я умираю повсечасно, С тобой - взнесен блаженною судьбой Превыше всех желаний полновластно! Но ведает Амур, какой тоской Томится жизнь моя и дни, и ночи, Когда не светят ей вот эти очи! CCLXXXVIII Но, скажем, пусть я мог бы удалиться, Как ты велишь, - тогда снести ли мне, Что думой одинокою томиться Осуждена ты по моей вине? И нашей встрече уж не возвратиться! Так жизнь моя, несчастная вполне, Таким страданьем миг наполнит каждый, Что будет смерть моей единой жаждой. CCLXXXIX Но, раз не хочешь ты, чтоб я с тобою Остался тут, пойти бы ты могла Здесь недалеко в домик мой со мною. И с матерью б моей ты там жила, И назвала б она тебя родною, Как милую бы дочку, берегла, И так же бы отец. Избушка наша С невесткой полная была бы чаша". ССХС {41} "Нет, ни за что так делать не должна я, - Сказала Мензола. - Идти с тобой В твой дом! Нет, грех мой тяжко искупая Смиренной, покаянною мольбой, Крушиться буду, грешница такая. И прежде смерть моя придет за мной, Чем к людям покажусь на свет я божий, Венок утратив светлый и пригожий. CCXCI He с тем пошла Диане вслед я смело, Чтобы вернуться в мир любой ценой. Когда б за прялкой я сидеть хотела У матери иль мужнею женой, Далеко {42} увело б такое дело С пути, что мне открыл отец родной, Меня любивший крепко. Покрывало Дианино пять лет меня спасало. CCXCII И вот молю - напрасно ли моленье? - Из-за любви, о коей ты твердил, Что подняла тебя на преступленье, Чтоб ты сейчас один домой спешил. Клянусь тебе богиней, чье веленье, Чей выстрел, говоришь, тебя сразил: Твоя любовь мне будет жизни жаждой, Тебя любить я буду мыслью каждой". CCXCIII "Не будь во мне, - тот отвечал, - сомненья, Что твой обет исполнится точь-в-точь, Что мне отдашь ты сердца все биенья, - Я подозренья отогнал бы прочь. Но горше все обиды, огорченья, - И я боюсь: ничем уж не помочь; Раз ты в лесу, одна - так уж навечно И я один. Мне страшно бесконечно". CCXCIV {43} Она в ответ: "Сюда к тебе являться Я буду очень часто, чтобы нам Беседовать вдвоем, вблизи видаться Благоприлично - хоть по целым дням, И верь мне, слова буду я держаться И ждать тебя, - придешь ли только сам? Ведь ты уже связал меня, признаюсь, Я влюблена. Я, кажется, влюбляюсь", CCXCV От радости душою встрепенулся Вмиг Африко, такую слыша речь: Всех мыслей строй в ней сразу повернулся, Амур успел в пей как пожар зажечь. Черт ангельских лобзаньем он коснулся, Ее в объятья поспешил привлечь, Сказал: "Послушай моего ты слова И будь одна остаться здесь готова. CCXCVI Я жду, склонись, о роза молодая, Перед разлукой к милости одной. Ты знаешь, как, одну тебя желая, Искусно изощрял я разум свой, Чтоб овладеть тобой, звезда златая, Теперь велишь расстаться мне с тобой. И вот молю: по своему влеченью Со мной на миг предайся упоенью, CCXCVII Довольней я п прочь тогда пущусь, Раз воля такова теперь твоя. О разреши, тебя я вновь коснусь - Да насладимся вместе - ты и я. А завтра я сюда к тебе вернусь - Увидеть вновь тебя, любовь моя: В тебе одной ведь все мои услады. Позволь - и жизнь исполнится отрады". CCXCVIII {44} "Чего еще ты от несчастной хочешь, - Сказала Мензола, - по какой Усладе с обездоленной хлопочешь? Ты счастлив был. Молю, дай мне покой, Уйди - и тем ты лишь себя упрочишь. А я останусь ждать тебя с тоской. Смотри, уж поздно, скоро солнце канет И кто-нибудь пас тут вдвоем застанет". CCXCIX {45} "Ты знаешь хорошо, какой явилась До сей поры с тобой услада мне, И что меж нас обоих совершилось, И сколько было горечи на дне, - Так разве полным счастьем сердце билось? Теперь спокойны оба мы вполне - Нам будут неотравленной отрады И пыл полней, и сладостней услады". ССС {46} "Ах, не желай мне, юноша прекрасный, Чтоб худшее за злом вершила зло. Ведь если б ты нашел меня согласной, Мое страданье только б возросло - Лишь разразись Дианы гнев ужасный. Отчаянье мне душу облегло. Молю, как дара, уходи. Моя Печаль не будет меньше, чем твоя". CCCI {47} "Душа моя, не горше сокрушенье, Чем от всего, что нами свершено, Получишь ты. Ведь это преступленье Осталось для Дианы так темно, Как и для всех. И ты ни на мгновенье Не пострадаешь. Нам сейчас дано Все сделать втайне. Кто же нас обидит? Ведь если кто, так бог один увидит. CCCII И твердо знай: уйдя в глухие дали, Не одаренный ласково тобой, Умру я скоро от большой печали. О, сжалься хоть немного надо мной!" И раз, и два уста ее лобзали, Шепча: "Целуй же, цветик вешний мой! Доверься мне; будь радостной и ясной, Не дай мне умереть с любви несчастной!" CCCIII Со множеством прельщений и молений Пред Мензолой тут Африко поник - Раз во сто больше наших исчислений; Так жадно целовал уста и лик, Что много раз, и все самозабвенней, Пронзительный ему ответил крик. Ем подбородок, шею, грудь лобзая, Он мнил - фиалка дышит полевая. CCCIV {48} Какая башня твердо возвышалась Тут на земле, чтобы, потрясена Напорами такими, не шаталась И, гордая, не пала бы она? Кто б, сердцем женщина, тверда осталась, Его броней стальной защищена, Лобзаньям и прельщеньям недоступна, Что сдвинули б и горы совокупно? CCCV Но сердце Мензолы стальным ли было, Колеблясь и борясь из крайних сил? Амура восторжествовала сила, Он взял ее, связал - и победил. Сначала нежный вкус в ней оскорбила Обида некая; но милый - мил; Потом помнилось, что влилось в мученье Желанье нежное и наслажденье. CCCVI И так была душой проста девица, Что не ждала иного ничего Возможного: ей негде просветиться, Как человеческое естество Рождается и человек творится: Слыхала вскользь - не более того; Не знала, что двоих соединенье Таит живого третьего рожденье. CCCVII Целуя, молвила: "Мой друг бесценный, Какой-то властной нежною судьбой Влекусь тебе предаться непременно И не искать защиты никакой Против тебя. Сдаюсь тебе - и пленной Нет сил уж никаких перед тобой Противиться Амуру: истиранил Меня тобой - глубоко в сердце ранил, CCCVIII И я исполню все твои желанья, Все, что захочешь, сделаешь со мной: Утратила я силы для восстанья Перед Амуром и твоей мольбой; Но лишь молю - яви же состраданье, Потом иди скорей к себе домой: Боюсь, что все же буду здесь открыта Подругами моими - и убита". CCCIX Дух Африко тут радость охватила При виде, как в душе приятно ей; Ее целуя, сколько силы было, Он меру знал в одной душе своей. Природа их на хитрость убедила - Одежды снять как можно поскорей. Казалось, у двоих одно лишь тело: Природа им обоим так велела. СССХ Друг друга целовали и кусали, Уста в уста, и крепко обнялись. "Душа моя!" - друг дружке лепетали. Воды! Воды! Пожар! Остановись! Мололи жернова {49} - не уставали, И оба распростерлись, улеглись. "Остановись! Увы, увы, увы! Дай умереть! На помощь, боги, вы!" СССХI Вода поспела, пламя погасили, Замолкли жернова - пора пришла. С Юпитером так боги пособили, Что Мензола от мужа зачала Младенца-мальчика; что в полной силе И доблести он рос - вершить дела; Все в свой черед - так о повествованье Мы доброе дадим воспоминанье. CCCXII {50} Так целый день почти что миновался, Край только солнца, видный, пламенел, Когда усладой каждый надышался, Все совершив, обрел, чего хотел; Тут Африко уйти уже собрался, Как сам решил, но все душой болел; И, Мензолу руками обнимая, Он говорил, влюбленный лик лобзая: CCCXIII "Будь проклята, о ночь, с своею тьмою, Завистница восторга нас двоих! Ведь я так рано принужден тобою Покинуть благородную! Каких Я ждал блаженств - и их лишен судьбою!" И много длительных речей иных В страдании глубоком изливалось: Разлука горше смерти показалась. CCCXIV {51} Стояла Мензола, мила, стыдлива, Потупившись, как будто бы грешна, Хотя уж не была она так живо, Как в первый раз, тоской удручена. Разнеженная, хоть чужда порыва, Была уже счастливее она. Обмана все-таки ей страшно было Невольно - и она заговорила: CCCXV "Что можешь сделать ты еще - не знаю; Не уходить - предлог теперь какой? Любовь моя, тебя я умоляю, - Ты утолен со всею полнотой - Ты должен удалиться, полагаю, Не медля ни минуты здесь со мной. Ведь только если ты уйдешь, любимый, Я здесь могу остаться невредимой. CCCXVI И лишь листок, я слышу, шевельнется, Мне чудятся шаги подруг моих. Так пусть тебе в разлуке не взгрустнется: Ведь от напастей я спасусь лихих. Хоть пред разлукой больно сердце бьется. Готова я, и страх во мне затих, А ночь близка, а нам идти далеко Обоим, чтобы дома быть до срока. CCCXVII Но, юноша, скажи свое мне имя, И пусть оно останется со мной: Мне груз любви тяготами своими С ним будет легче, нежели одной". "Моя душа, - ответил он, - какими Жить силами смогу, простясь с тобой?" И назвал ей себя - и целовались Они без счета, нежно миловались. CCCXVIII Влюбленные, готовые расстаться, Уже прощались столько, столько раз Н не могли никак нацеловаться - Глав тысячу б я вел о том рассказ. Но это всем знакомо, может статься, Кто наслаждался так хотя бы раз, Кто знает, сколько несказанной муки В усладе, что обречена разлуке. CCCXIX Несчетных поцелуев не умели Они унять. Пойдут, скрепив сердца, Но шаг - и вновь назад, к желанной цели - Лобзать румянец милого лица. "Моя душа! Прощай! Зачем? Ужели?" - Друг другу лепетали без конца, Вздыхая, и расстаться не решались, Сходились вновь, и шли, и возвращались. СССХХ Но видя, что уж невозможно дале Отсрочить расставание никак, В объятья руки жадные сплетали, Друг друга, страстные, сжимая так, Что их бы силою не разорвали: Любовь не отступала ни на шаг. И долго так стояло изваянье - Любовники влюбленные в слиянье. CCCXXI Но наконец они разъединились, Пожала руку милая рука, На миг друг в друга пристально воззрились, Пришли в себя, опомнились слегка. И вот они, печальные, простились, Хоть и была разлука так тяжка. "Будь, Мензола, хранима вышней силой!" - "С тобою здесь, мой Африко, мой милый!" CCCXXII {52} Путь Африко к долине направляет, А в горы Мензола с копьем в руке, Задумчиво - и глубоко вздыхает О сбывшемся несчастии в тоске. И взор его ее сопровождает, Любуясь ей, еще невдалеке. Что шаг, то Африко оборотится, На ненаглядную не наглядится. СССХХIII Шла Мензола, все время озираясь, Любуясь на любимого сверх сил, К сразившему ей сердце обращаясь, Что, как никто, желанен ей и мил. Движеньями и знаками прощаясь, Так дружку друг далеко проводил, Пока они не выбрались из леса И дали разделила их завеса. CCCXXIV Наш Африко в то место устремился, Где утром он свою одежду скрыл; Пришел - не отдыхал, заторопился, Себя в мужское платье обрядил. Потом домой веселый воротился И там наряд он женский положил Скорей на место, чтобы не явились Отец и мать да платья не хватились. CCCXXV И хоть и пребывали Алимена И Джирафоне в грусти не шутя, Все на дорогу глядючи бессменно: Не возвращается ль домой дитя? - Но, как увидели: идет - мгновенно Утешились, покой свой обретя, И начались расспросы: где скитался? Что долго так домой не возвращался? CCCXXVI Чтобы сокрыть любовное томленье, Оправдывался Африко и лгал: Хоть улеглось в груди смолы кипенье, Он глубже, чем когда-нибудь, пылал.. С горошинку казалось измышленье, И говорить он сам с собою стал: "Когда же день придет на смену ночи, И я вернусь лобзать уста и очи?", CCCXXVII Так все в душе безмолвно вспоминая В подробностях, что совершилось днем, И этим душу много услаждая, Все, что ни делали они вдвоем, Он повторял в уме. Но тьма ночная Уж спать велит; он прочь - чуть не бегом, Хоть глаз сомкнуть и ни на миг не в силах, Всю ночь во власти тех же мыслей милых. CCCXXVIII {53} Вернемся к Мензоле, что из долины Одна в задумчивости шла, порой Себя считая все же в зле невинной, Все каялась, она и, лоб рукой Сжимая, думала: "Такой судьбиной Я сражена, и мой позор - такой, Что, смерть, приди ко мне, тебя молю я, А то сама убью себя, горюя". CCCXXIX Так горную вершину миновала, Спустилась вниз по склону, там как раз, Где солнце при восходе отражало Свой первый луч и где последний гас. И тут, как полагаю я, лежала Ее пещера, так - сказать на глаз - На выстрел лука, а внизу катился Веселый ручеек, журчал, резвился. СССХХХ И подошла она к своей пещере, С глубокой думою в нее вошла. Предстали вновь страданья и потери. "О горе мне! - она произнесла. - Зачем, прекрасная, по крайней мере Я у ручья в тот день не умерла Перед Дианой или в день злосчастный, Как мне явился юноша прекрасный! CCCXXXI He знаю, глупая, как появиться Опять к Диане мне? С каким лицом? Как повернуться? И на что решиться? Я вся горю и страхом, и стыдом, И все во мне как будто леденится, Дыханье в горле сдавлено клубком И от печали, и от жуткой боли, Томящей сердце, сжатое в неволе. CCCXXXII Приди, о смерть, к несчастной обделенной, Приди же к этой грешнице мирской, Приди ты к ней, в несчастный час рожденной! Не медли ты! Чем, если не тобой, Счастлива буду с честью оскверненной Девической? Сердечный голос мой Твердит, что если не придешь ты скоро, К тебе приду навстречу - от позора. CCCXXXIII Увы, подружки, думаете вы ли, Что я из круга вашего ушла? Увы, подружки, что меня любили Так искренно, покуда я цвела Невинностью, - теперь бы вы убили, Как зверя дикого, исчадье зла, Что чистоту навек свою сгубило И наши все законы преступило! CCCXXXIV Именовать вольны меня с тобою, О Каллисто {54}, что, как и я, была Когда-то нимфой, после ж злой судьбою В тебя впилась Дианина стрела. Зевс обманул тебя, и ты живою Медведя вид свирепый приняла, В лесах блуждая, от охот бежала И уж не говорила, а рычала. CCCXXXV Дианина подруга, нимфа Чалла! Муньоне надругался над тобой, Диана ж поносить не перестала, Пронзивши с юношей одной стрелой! И стала ты ручьем, и зажурчала Волна Муньоне под твоей волной. В ваш круг отныне быть и мне приятой! Мое бесславье - этот день проклятый! CCCXXXVI И то мне чудится - Диана тело Мне расплеснула быстрою рекой, То - шкурой зверя спину мне одела, То перья птицы стан покрыли мой, То - дерево - листвой я зашумела И потеряла прежний вид людской. Копье носить я недостойна боле И нимфою охотиться на воле. CCCXXXVII Отец мой, мать моя! Вы, сестры, братья! Когда, меня Диане посвятив, Священные вы мне надели платья, Раздался, помню, твердый ваш призыв, Чтобы клялась Диану почитать я И всех, кто с ней. И, в горы проводив, Оставили - не с тем, чтоб я грешила, Но чтобы девство навсегда хранила. CCCXXXVIII Не мыслите, что верность я попрала Святой Диане, что глухой тоской Душа полна; не знаете нимало, Какая боль сменила мне покой. А знали бы - как жалость бы бежала Родных сердец! И с ревностью какой Меня бы вы, отступницу, убили - И дело бы благое совершили!" CCCXXXIX Так сильны были муки и рыданья Несчастной Мензолы, так тяжек был Жестокий вопль безмерного страданья, Что нет в стихах моих потребных сил Их выразить и дать именованья Хоть сотой доле их. Тот вопль, уныл, Растрогал бы деревья или камни, - Такая сила в слове не дана мне. CCCXL И в сетованьях этих и в рыданье Вся ночь прошла. Но только воспарил Великолепный день в красе, в сиянье - Глаза ее в слезах отяжелил И, во всю ночь бессонное, сознанье С дыханием ее остановил, - Она уснула, слезы все роняя, От тяжкого страданья отдыхая. CCCXLI {55} А Африко, огнем любви пылая Как никогда, покоя не обрел; И, лишь увидел - ночь уходит, тая, Почти бессонный, поднялся. Пошел Он в гору {56}, прямо к месту поспешая, Где накануне с Мензолой провел Сладчайший день и радости, и страсти, Что был потом тяжело злой напасти. CCCXLII Тут Мензолу застанет он, конечно; Но, не застав, сказал себе: "Ну, вот Ведь слишком рано". Начал ждать беспечно, Чтобы его она, когда придет, Застала здесь. Мнил, что не бесконечно То ожиданье. На венки сберет Цветов он пестрых. Вот он тихо бродит, Большие, малые цветы находит. CCCXLIII Один сплетя, себе он надевает На кудри русые. Затем другой Плесть из цветов роскошных начинает, Меж ними ветви с ловкостью большой Дерев пахучих, нежных заплетает, Промолвив: "Этим же своей рукой Ей обовью головку золотую Когда придет, а после поцелую". CCCXLIV Так Мензолы своей все дожидался Напрасно он: она еще спала; Цветы сбирая, мальчик развлекался - И скука ожиданья не гнела, Он взором к лесу часто устремлялся - Туда-сюда: вот-вот, она пришла; Глядит и внемлет; лист зашевелится На кустике - уж Мензола помнится. CCCXXLV Но больше трех часов так миновало, А Мензолы все было не видать. Он столько ждал, что солнце уж пылало Так яростно, что тяжело дышать От жару было, и его нимало Цветы, венки не стали развлекать, Он тосковал, он ужасов боялся И взорами испуганно метался. CCCXLVI И начал он: "Увы! - в душе взывая. - Что может это значить? Нет ее!" И, мысли странные перебирая, Искал унять смятение свое. Случайностей родилась в мыслях стая - Обильно ими всякое житье, - И, жаждая любой такой причины, В уме он строил всякие картины. CCCXLVII Час близился к вечерням. Подступила Мгла сумрака, и день уж угасал, А Мензола так и не приходила. Терзался Африко и горевал, Растерянный; на сердце смутно было, Когда, решившись уходить, сказал Печально он: "Быть может, повстречались Подружки по дороге, привязались - CCCXLVIII Да, может быть, ее и удержали, И, значит, мне б ее напрасно ждать. И вижу - звезды ночи замерцали, А путь еще далекий мне держать. И в этой чаще странной пусть печали И ожидания смешны, - опять Сюда вернусь я завтра же с рассветом". И он пошел на холм в решенье этом. CCCXLIX {57} Проснулась Мензола часу в девятом, Исполнена страданий и скорбей. В ее уме, сомненьями объятом, Вставала мысль, одна другой страшней. Она металась, как в кругу заклятом, И просто мысль не приходила ей О данном накануне обещанье Вновь к Африко вернуться на свиданье. CCCL Но так раскаянье и сожаленье Владели ей, что помогли решить: По договору - утра приближенье Встречать вдвоем - и вовсе не ходить; Но всей душой, во всем - в любом движенье Свой грех великий постараться скрыть, Так что, когда Диана вновь вернется, В ней подозренье и не шевельнется. CCCLI Но все ж не мог из памяти сердечной Исчезнуть Африко; к нему она Что миг - то льнет, любови бесконечной И тайного желания полна. Но так владел ей страх Дианы вечный, Что, мыслью робкой порабощена, Туда уже не смела и прокрасться, Где Африко иль где он мог попасться. CCCLII Так день прошел, еще, опять и снова, Прошла неделя, месяц миновал, Как Африко не видел дорогого Лица любимой. Жил он и страдал. И все влекло его - не знал иного, - Все к лесу, где он Мензолу лобзал, И все ее разыскивал, блуждая И чудеса о ней воображая. CCCLIII Но не являлась облегчить томленья. Так что Фортуна сжалилась над ним, Скупая до сих пор на наслажденья {58}, - Увидев, как он бледен, как томим, Страдальцу оказала снисхожденье: Ведь отдых и ему необходим, А бродит он, беседуя с собою, Не ведая мгновения покою. CCCLIV И вот, когда второй уж месяц длился, Как, Мензолы не видеть осужден, Он большим бы страданием томился, Да был уж до предела доведен,- Казалось, будто в зверя обратился Всем видом, голосом, молчаньем он, И голова кудрявая тускнела, И все молчал, как будто онемелый,- CCCLV И пас однажды, как обычно, стадо В давно знакомом месте под горой, И в мысль ему вошло тогда, что надо Пойти туда, где давнею порой Ему клялася Мензола-отрада К нему вернуться. Кинулся стрелой, Большое стадо бросив без охраны, С одним копьем, один к своей желанной. CCCLVI И, подошедши к водам в той долине, Где Мензолой своею овладел, Глядел вокруг и, стоя посредине, "О Мензола, - сказать себе посмел, - Не верю, ты ль рушительница ныне Обета, что мне клятвой прозвенел Священною сюда ко мне вернуться? Ведь богу, мне ль - придется обмануться. CCCLVII Напомню ли, как тут мы обнимались, Слились в одно сплетенье жадных рук; Клялась вернуться, и очей касались Уста - и лгал напрасной клятвы звук, И тут - не навсегда ль мы расставались? Меж нами даль горчайшей из разлук. Напомню ли, какие уверенья Ты расточала, чуждая сомненья?" CCCLVIII Перескажу ль все стоны, воздыханья, Что Африко, рыдая, издавал? И, бередя несносные терзанья, За мигом миг, вращаясь, восставал, - Малейшие любви воспоминанья, И добрые, и злые. Он страдал Час от часу несносней и тяжеле - И кончить положил он в самом деле. CCCLIX И он остановился над водою, Копье в руке блестящее зажал И острие уставил пред собою, А древко в землю. "Злой Амур! - сказал. - К какой судьбе я приведен тобою! Вот умираю, грозный час настал! И все же пусть мой миг последний минет, Когда надежда вовсе дух покинет. CCCLX О мой отец, о мать, спаси вас, Боже! Я ухожу в Аид, в угрюмый край. А ты, река, зовись со мною схоже И мой конец страдальный означай, Какого нет мучительней и строже! И взгляду всех живых напоминай Волной, моею кровью обагренной, Что пал я здесь, любовью пораженный". CCCLXI Промолвив так и к Мензоле взывая, Он сталью грудь насквозь себе пронзил, И, сердце та мучительно пронзая, Его сразила, юноша почил. И мертвого взяла волна речная, И дух от тела вольно воспарил, А воды, что долиною катились, Густою кровью ярко обагрились. CCCLXII {59} Та речка - так, как и теперь,- делилась Пониже на два разные русла. Тем, что поуже, там волна катилась, Где хижина покойного была, - Волна кровавая. И вот случилось, Был Джирафоне тут, как потекла Вода, что кровь. Сжал сердце ток бегущий Предчувствием большой беды грядущей {60}. CCCLXIII И вот пошел туда, не молвив слова, Где было стадо, как он думать мог. Нет Африко, - напрягши силы снова, Он по реке со всех пустился ног Искать, откуда начался сурово Зловеще обагренный кровью ток, И отчего, и кто тому причина, - И подошел, и вот увидел сына. CCCLXIV Взглянул - лежит он в речке бездыханный, Грудь юную насквозь прошло копье, - Чуть не упав, старик в тоске нежданной Вдруг понял горе горькое свое. Взял за руку его и с несказанной Печалью молвил: "Чье тут дело? Чье? Сыночек мой! Кто эту рану злую Нанес тебе и отнял жизнь живую?" CCCLXV Труп вынес из воды отец несчастный И положил, рыдая, на траву, И проклинал он этот день ужасный: "Сын ненаглядный, как переживу? Как мать узнает: сгинул сокол ясный, Его не видеть больше наяву?.. Что делать нам, убогим, в горькой доле? Одни мы одинешеньки - доколе..." CCCLXVI И вбитое копье из сердца вынул, И на железо он глядел с тоской. "Сынок мой, кто со злобой ярой ринул Его в тебя, с свирепостью такой, Что красный день мой уж навеки минул? - Он говорил, рыдая. - Где покой? Уж, верно, тут Дианы злое жало. Ей, ненасытной, нашей крови мало". CCCLXVII Но вот, оглядывая неустанно Копье со всех сторон, он в нем узнал То, что при сыне было постоянно. Тут, света уж невзвидев, зарыдал: "О, что же тут за дикий случай странный? Сынок мой глупый, бедный! - он сказал. - К нему пришел ты сам ли злой судьбою, Расчелся ль кто твоим копьем с тобою?" CCCLXVIII Потом, поплакав долго и уныло, Он сына поднял на плечи себе И с тем копьем, что было так постыло. Отнес его домой, к родной избе. И матери поведал все, как было, Все время плача, о лихой судьбе, И, показав копье, того не минул, Как сам его из груди сына вынул. CCCLXIX А плакала ли мать тут безутешно, Об этом никому не нужно слов, И не пересказать бы мне, конечно, И вопль, и плач, и поздний тщетный зов, И как она, страдая в тьме кромешной, Кляла Фортуну и самих богов, Лицом к лицу сыночка прижималась И в муках, и рыданьях надрывалась. CCCLXX Но наконец, как чтить умерших строгий Повелевал обычай той порой, Так тело, после скорби слезной, многой, Рождавшей плач, и жесткий вопль, и вой, Сожгли, рыдая с мукой и тревогой, С великой, безутешною тоской, Как те, что в этой жизни благо знали Единственное - и его теряли. CCCLXXI А после пепел стынущий собрали Костей сыновних и к реке пошли, Где воды все багряные бежали И кровью сына милого цвели. У берега там землю раскопали И пепел в ней глубоко погребли, Чтоб имя там его не погасало, Но реку навсегда знаменовало. CCCLXXII С тех пор, как ныне, реку люди стали Прозваньем Африко именовать: {61} И там в тоске и горе пребывали Отец-страдалец, мученица мать. Так Африко окончил жизнь в печали. О милом память - речке сохранять. Оставим их и возвратимся снова Мы к Мензоле, о ней продолжу слово. CCCLXXIII {62} А Мензола тем временем страдала И грустно, и раздумчиво жила. Но все ж, поняв, что облегчить нимало Всего, что совершилось, не могла,- В неcчастиях терпенье обретала И, как бывало, снова начала, Хоть изредка, с подругами встречаться И, хоть и против воли, оживляться. CCCLXXIV И повстречать не раз ей приходилось Тех нимф, что были с ней, когда она Досталась Африко. Все, что случилось, И все другие знали уж сполна, - Не о грехе, конечно: говорилось О том, как честь успешно спасена. И Мензола, умея лицемерить, Заставила в свое спасенье верить. CCCLXXV И с каждым днем спокойней становилась И тверже Мензола, убеждена, Что к ней все уваженье сохранилось Ее подруг, считавших, что она, Как и они же, чести не лишилась, И лжи ее поверивших сполна, Так что казалось ей, что и Диана Уж ни греха не вскроет, ни обмана. CCCLXXVI Не значит это, что она изгнала Из сердца Африка, иль чтоб могла Забыть услады прежние, - нимало; Иль чтоб его тихонько не звала, Когда не страшно, или не вздыхала По там частенько, ласково-мила; Влюбленную, любовь ее страшила, - Она огонь глубоко в сердце скрыла. CCCLXXVII И, как всегда, бродить уже решилась С подружками она, с копьем в руке, Охотясь. Вот в том месте очутилась, Где Африко сдалась. И вдалеке Любуясь, завздыхала, умилилась, Чуть слышно молвя в сладостной тоске: "Мой Африко, всей радостью земною Ты здесь упился, овладевши мною! CCCLXXVIII Теперь уж я не знаю, что с тобою, Но, думаю, тоскуешь обо мне Глубоко. Только не моей виною: Страх не дает мне мыслить об огне". Так говоря, желала всей душою, Чтоб Африко доволен был вполне, Теперь уверенная уж заране, Что все здесь тайна - нимфам и Диане, CCCLXXIX {63} Так Мензола любила и не смела Любить - и подневольною жила, Лицом прекраснейшим чуть побледнела, Затем, что в лоне тихо зацвела Плодом любви и им отяжелела. Три месяца в неведенье была, Что быть ей матерью, в великой боли Родивши сына - и не минуть доли. CCCLXXX Природа между тем свой ход свершала, И на четвертом месяце, слышна, Жизнь существа быть ясной начинала, Которое в себе несла она. Всем этим озабочена немало, Дивилась Мензола, изумлена, Что стан и бедра явно пополнели, И так окрепли, и отяжелели. CCCLXXXI И Мензола, не ведая, в чем дело, Была тут очень всем удивлена, - Ведь никогда ни сына не имела, Ни дочери; и думала она; "Иль это к худу, что теряет тело Всечасно стройность? Верно, я больна, И с каждым днем я становлюсь тяжело, - Упасть бы хоть безвольно, в самом деле!" CCCLXXXII Близ Мензолы - по берегу с полмили - В то время нимфа некая жила (Ее жилье чащобы затаили), Во врачеванье сведущей слыла Превыше всех и знала в полной силе Премудрости науки - без числа. И ей уж больше сотни лет считалось, И нимфа Синедеккья называлась. CCCLXXXIII К ней Мензола-простушка побежала И молвила: "О мать, мне твой совет Необходим". И тотчас рассказала, Что чувствует и как боится бед. Та головой поникшей покачала, Смущенная, и молвила в ответ: "Ты, дочь моя, с мужчиной согрешила, И не могу, чтоб это тайной было". CCCLXXXIV Тут Мензола всем ликом покраснела, Такие речи слыша, со стыда; И, видя, что не скрыть такого дела, Потупилась, робея; и, горда, Обидеться хотела - не посмела, Увидела, что не минет беда В глазах у той, что все уже узнала, И молча, и не глядя зарыдала. CCCLXXXV И Синедеккья тотчас убедилась Из этих слез и чистого стыда, Что не по доброй воле все случилось, Что тут не преступленье, а беда. И бедная насильно подчинилась. Она смягчилась несколько тогда И, чтобы деву ободрить немного, Заговорила медленно и строго: CCCLXXXVI "Тут прегрешенье, дочь моя, такое, Что не мечтай надолго скрыть его. И так как сделала ты зло большое, Не должно, чтоб гордыни торжество Тебе сказало: это все - пустое; Ведь вправду ты погибла оттого. Попробуем помочь; скажи мне: кто же Похитил чистый цвет твой, всех дороже?" CCCLXXXVII Но Мензола словца не проронила, А со стыда поникла головой, В колени Синедеккьи лик сокрыла, Услышавши один вопрос такой. И вместо глаз лишь два потока было, Наполненных обильною водой, И непрерывно так она рыдала, Безмолвная, и все не отвечала. CCCLXXXVIII Но в речи Синедеккьи вдруг открылось Ей все - и сквозь рыдания и стон Отрывисто, чуть слышно повинилась: Как юношей обман произведен, Как дело началось и как случилось, Как ею овладел насильем он. А после все отчаянней рыдала В огне стыда и к смерти все взывала. CCCLXXXIX Старуха нимфа, слыша, как все было, Какую тонкую сплетая сеть, Ее в обман вовлек юнец постылый, Несчастной не могла не пожалеть. И вот ее немного пожурила За промах, чтоб ей вновь не потерпеть От легковерья, чтоб уж не грешила, Вновь обмануть себя не допустила. СССХС И столько ободрить ее сумела, Что перестала Мензола рыдать; Ей обещала дочерью всецело Ее считать, во всем ей помогать; Предупредить заране захотела И стала ей такую речь держать: "Послушай, дочка, речь мою толково, Вникай во все от слова и до слова. CCCXCI Со дня, как ты впервые согрешила, Как полных девять месяцев пройдет, Родишь дитя. И чтобы легче было, Взывай к Люцине {64} в первый же черед, Моли ее, тебе поможет сила Богини милосерднейшей. И вот, Когда дитя родится, мы рассудим И дальше все ко благу делать будем. CCCXCII Об этом же не думай ничего ты, Мне предоставь. Уж в сердце я своем Обдумала подробно все заботы Вслед за рожденьем, знаю обо всем. А ты смотри, чтоб не было охоты Отсюда выходить, чтоб о твоем Грехе никак, нигде бы не узнали И злейшей не нажить тебе печали. CCCXCIII Нет, оставайся ты одна в пещере, Широкие одежды заведи, Без пояса, и так по крайней мере Свои грехи от взоров огради. И в тихости, спокойствии и вере Дни кроткие разумно проведи, И часто приходи ко мне: тебя Учить я буду, как блюсти себя". CCCXCIV Такие речи ободреньем были Для девушки. "О мать, - она в ответ, - Меня к надежной пристани стремили Мой грех, мое безумье - море бед, И вижу ясно я и в полной силе, Что в вашей помощи - добро и свет, - И ей, и вам я предаюсь сердечно, Другой опоры лишена навечно". CCCXCV "Теперь ступай. Что раз я обещала, - Сказала Синедеккья, - то за мной. И ни о чем не думай ты нимало, Таи лишь крепко грех невольный свой". А та слезами щеки орошала, "Исполню", - молвила, пошла домой, Пришла тропой кратчайшей, как и прежде, Немного укрепленная в надежде. CCCXCVI И там жила задумчиво, страдала И не ходила, как всегда, кругом И лишь с собой в уме воображала Все Африко с сияющим лицом, И так как в теле полном возрастала Все время, постоянно, с каждым днем, Одежды все без пояса носила И к Синедеккье часто заходила. CCCXCVII И сердце начало расти так властно За неродившееся существо Любовью к Африко, такою страстной, Что больше не желала б ничего, Как быть лишь неразлучно с ним всечасно В тот страшный день - паденья своего. По нем она все время сокрушалась, Его звала, слезами обливалась. CCCXCVIII И в думе той не раз она ходила На место, где была осквернена, Там Африко застать все время мнила, Пойти домой хотела с ним она. Но не решалась - как-то стыдно было - Явиться одинешенька-одна К его избе; и все же приближалась Туда не раз - и снова возвращалась. CCCXCIX Но тщетно разыскать его хотела: Не знала, что отчаялся он в ней, А телом так она уж пополнела, Настолько стал младенец тяжелей, Что для хожденья силы не имела. И вот - все у пещеры у своей, Уж не ища нигде, она стояла: Вот-вот он подойдет - все ожидала. CD И так-то к ней судьба благоволила: В то место, где она когда-то свой Грех приняла, туда не заходило Все это время нимфы ни одной,- А их тогда вокруг немало было; Как удивила б их она собой - С лицом худым от горя и заботы, Забывшая недавние охоты! CDI Меж тем - что совершала зачастую - Во Фьезоле Диана прибыла - И радость по горам тогда живую Весть о ее возврате разлила, Встречали нимфы гостью дорогую, Толпа их собиралась, весела, На праздник прибывало много люду Из ближних мест и дальних отовсюду. CDII Узнала все и Мензола без слова, Явиться не хотела перед ней, Чтобы не быть ей принятой сурово, И думала: "Пойду - беды своей Не скрою, я на это не готова, И мука будет мне-всех мук больней". И Синедеккья также отзывалась, Чтобы не шла, а у себя скрывалась. CDIII Как раз в один из этих дней случилось: В своей пещере Мензола была - Великой болью в теле затомилась. Родов богиню громко призвала - И тут младенцем - сыном - разрешилась. Его с земли Люпина подняла На шею к ней - рекла: "Еще свершилось Великое событье", - и сокрылась. CDIV Как ни безмерно то страданье было, Что испытала Мензола,- впервой Ее такая доля затомила,- Взглянула только: родился такой Прекрасный мальчик, что всю боль забыла" Рубашечку старательной рукой Ему надела, грудью напитала И в этот день без счету целовала. CDV Ребенок был так мил красою чистой, Так бел, что любоваться б без конца, - С кудрявенькой головкой золотистой; И так во всем напоминал отца: Его ресницы, взгляд его лучистый И самый очерк нежного лица - Весь в Африко! За сходство то живое Для Мензолы он был милее вдвое. CDVI И нежностью такой к нему горела, Глаз не могла, любуясь, оторвать. Нести же к Синедеккье не хотела, Чтоб от себя его не отдалять; Казалось ей, как на него смотрела, Что видит Африко. И с ним играть Пыталась и ловить его уловки, И гладила рукою по головке. CDVII {66} О Мензоле Диана вопрошала Не раз ее подружек. Где она? Ответ ближайших был, что не бывала Давно в горах у них, что не видна Нигде как будто, где всегда гуляла. Иные говорили, что больна Она, должно быть, оттого с другими К ней не пришла подругами своими, CDVIII И раз ее найти расположилась Диана - нимфа ей была мила - И в обществе трех нимф туда пустилась, Где бедная приют себе нашла. К пещере тотчас же она явилась И впереди других туда вошла Уверенно; но нет ее. И стали Подруги звать ее, втроем кричали. CDIX Она ж неподалеку тут, в долине, С ребеночком своим пришла к реке, В тепле играя, радуясь о сыне; Вдруг слышит, голоса невдалеке Зовут, так громко, ясно, по-латыни. Дивясь, глядит - Диана налегке И с ней подруги. Сверху поспешают, Но все еще ее не замечают. CDX Так Мензолу тогда ошеломило Явление Дианы, что молчком, Вся, вся со страху трепеща, укрыла Дитя в кусту терновника густом, Оставив одного; что силы было, Взялась - куда глаза глядят, бегом, Тайком, тайком вниз бережком пустилась, Леском, леском неслышно устремилась. CDXI Но скрыться не могла, как ни бежала: Дианин взор беглянку настигал, И тут она младенца услыхала, Он плакал и пронзительно кричал {67}; Тогда Диана ей вослед сказала, И громкий голос грозно грохотал: "Напрасно, Мензола, уйти хлопочешь! Ведь захочу - ручья не перескочишь. CDXII Вот выстрелю. От стрел моих не скрыться, Хоть, грешница-простушка, ты смела!" Но Мензоле уж не остановиться - По склону все бежала, как могла,- Вот у ручья, вот переплыть стремится Его скорей. Диана тут рекла Такое слово - и реке велела, Чтоб Мензолу та выпускать не смела. CDXIII Несчастная уж в воду погрузилась, Вдруг чувствует, что ноги не идут - И вот, как то Диане рассудилось, Водою Мензола и стала тут {68}. И навсегда с рекой соединилось То имя - и по ней кругом зовут Везде ту реку Мензолой поныне {69}. Я рассказал вам, по какой причине. CDXIV {70} Узрели нимфы, бывшие с Дианой, Как обернулась Мензола водой И вниз теперь течет рекой пространной, С былой любовью к деве молодой Воззвали, плача о сестре названной: "О, что за грех владел твоей судьбой, Что, бедная, несчастная подруга, Бежишь водой, волна с волной, средь луга?" CDXV Диана им в ответ: чтоб не рыдали, Что казнь дана сурово по заслуге; Что сами грех ее они видали, Им мальчик плачем выдал грех подруги. Потом велела, чтоб ребенка взяли Из колкого терновника на луге. Тут нимфы поспешили куст раздвинуть, Взять на руки дитя, оттуда вынуть. CDXVI И нимфы от младенца в восхищенье, Наперерыв прелестного ласкать И утешать взялись в одном решенье - Его в горах с собою удержать, Но испросить робели позволенье. Диана же его не медля взять И к Синедеккье отнести велела И, с ними в путь пойдя, взялась за дело. CDXVII Пришедши к Синедеккье, объяснила, Как этого ребеночка нашла, Где Мензола в кусточке положила И грех сокрыть хотела - не смогла. "Она уйти через долину мнила, Да после уж не долго прожила: Ее река насильно удержала, Сама водой по нашей воле стала". CDXVIII И слезы при Дианином вещанье Старуха нимфа с жалостью лила, Вся - к Мензоле несчастной состраданье, Она младенца на руки взяла И молвила Диане: "О сиянье, О солнце наше! Я одна была Известна о грехе; мне повинилась И мне она всецело подчинилась". CDXIX Потом Диане все порассказала, Как Мензола была осквернена: И где, и как не доброй волей пала, А юношей обманута она. "Богиня, верою клянусь, - вещала, - Ведь я всегда была тебе верна, Когда б не я, она б себя убила. Поверь мне: только я не допустила. CDXX Но раз ее ты превратила в воду, Молю, по крайней мере, отпусти Со мною мальчика. Дай мне свободу Его в долины дальние снести К живущему там исстари народу, К мужам и женам: вспомню я пути. Отдам его, они его полюбят И лучше нас взрастят и приголубят". CDXXI Диана, услыхав такое слово, Как Мензола осквернена была, Б жестокости, раскаяться готова К любимице, что ей мила была, Но, чтобы все деяния такого Боялись, недоверья вид взяла, Сказавши Синедеккье, что устроен Младенец будет так, как он достоин. CDXXII И, уходя со всей своею свитой, Младенца Синедеккье отдала. А та, когда уж гостьи именитой Не видно было, прямо с ним пошла На холм, с холма - в край, для нее открытый, Где Мензола дитя приобрела: Весь берег тут она отлично знала - В горах недаром долго проживала. CDXXIII Уже она от Мензолы слыхала, Как звался тот, кто деву соблазнил. А после от нее и то узнала, В какую сторону он уходил. Итак, все это взвесив, полагала Уверенно, что этот мальчик жил Вот тут, в долине, где очам явилась Избушка, что внизу одна дымилась. CDXXIV Туда спустилась не без утомленья. Вдруг видит Алимену пред собой. И говорит: "Большие приключенья Свели меня, почтенная, с тобой, И нам необходимы объясненья. Так выслушай, прошу, рассказ ты мой О злом несчастии, что приключилось, Как это существо на свет явилось". CDXXV И тут же все, как было, рассказала! Как юноша, что Африко звался, Взял силой нимфу. Точно описала: Что, где, когда - и как, уже нося, Та долго ничего не понимала, Как после чудный мальчик родился, И как потом Диана обратила Ее в волну, и где все это было, CDXXVI И как дитя Диана усмотрела Меж терния, и как оставить ей Его при нимфах после захотела. Но тут, во время этих всех речей, Младенцу Алимена поглядела В лицо - и говорит: "Ах, ах, ей-ей, Он вылитый мой Африко!" Хватает Ребенка на руки и обнимает, CDXXVII И от великой радости рыдает, Любуется на внука; не его, Нет, Африко живого обнимает, Вновь обретая сына своего, И с нежностью великой лобызает, И говорит: "Сынок мой, до чего Мне тяжко слышать, как погиб несчастный Бесценный твой отец - мой сын прекрасный? CDXXVIII И старой нимфе изливаться стала, Рассказывать про сына своего, Как мука долгая его терзала И злая смерть постигнула его. Чуть Синедеккья это услыхала, Жаль Африко ей стало до того, Что вместе с ней расплакалась. А вскоре Пришел и Джирафоне мыкать горе. CDXXIX Как он услышал, что случилось, тоже От радости и горя слезы лил И любовался, как дитя пригоже, - Казалось, Африко пред ними был Живой и прежнего еще дороже. В ответ на ласки мальчик, тихо мил, Увидя, что к нему старик нагнулся, Ему с любовью кровной улыбнулся. CDXXX Такая радость в них торжествовала Великая, что если б сердца их К двоим влюбленным жалость не смягчала, То в самом деле никогда таких Счастливцев на земле и не бывало. Но, убедясь, что в них друзей своих Сыскала, Синедеккья все ж проститься Спешила, чтобы в горы воротиться. CDXXXI Тут Джирафоне, а вослед за другом И Алимена также воздает Благодаренье всем ее услугам Несчетно, уваженье и почет. Но Синедеккья, ласково супругам Откланявшись, не медля в путь идет, К своим горам обратно поспешая И старикам младенца оставляя. CDXXXII В горах повсюду весть распространилась Немедленно, узнали все кругом, Как Мензола водою обратилась, И многие печалились о том. Но вскорости Диана удалилась Отсюда, чтоб вершить в краю другом Дела свои, как то обычно было, А прежде нимф беседой укрепила. CDXXXIII Оставшись, нимфы ближних поселений Ту реку стали Мензолою звать. Вернемся к Джирафоне, к Алимене, Что молоком от стад своих питать Старались внука не без затруднений И стали Прунео именовать - По тернию {71}, в котором он сыскался, - Как он с тех пор всегда именовался. CDXXXIV И рос он, так красив, так было тонко Его лицо, что если б создала Природа кистью этого ребенка, Стройней бы, краше сделать не могла. И пылкий сделался, ловчее львенка, И сила в нем безмерная была, И на отца он походил так чудно, Что даже отличить бы было трудно. CDXXXV И дед его оберегать старался, И бабка - будь то ночью или днем. Как Африко, отец его, скончался, Не раз ему поведали о том, Чтоб мальчик навсегда уже боялся Идти его погибельным путем, И о судьбе, что мать его терпела. Так восемнадцать лет ему приспело. CDXXXVI {72} Тогда Атлант в Европе появился, В той местности, с народом без числа, Что по Тоскане после расселился, Подробно те описаны дела {73}, И Аполлон с искусствами дивился, Как местность фьезоланская цвела Привольнейшей, с холмами и долиной, Во всей Европе, горной и равнинной. CDXXXVII Атлант воздвигнуть здесь распорядился Град Фьезоле, как он его назвал. Народ помалу весь переженился На нимфах, что внизу еще застал; А кто из них оружием пробился, Тот навсегда те холмы покидал. Так нимф тогда, как на охоте, гнали, А полоненных в жены забирали. CDXXXVIII Всех жителей окрестных той порою Атлант в свой новый город пригласил, И Джирафоне с первой вестью тою Туда весьма охотно поспешил, Жену привел и Прунео с собою, Что был любезен, и красив, и мил, И доблестен, - к Атланту он явился, С почтением синьору поклонился. CDXXXIX Атлант в особенном благоволенье Приветил старца, обласкал его, Такое молвил доброе реченье, Взяв за руку, как друга своего: "О мудрый старец, коль переселенье Решил - послушай слова моего: Когда здесь жить ты заблагорассудишь, Мне набольшим советником ты будешь. CDXL И поселишься в крепости со мною, А вместе этот сын прекрасный твой". Тут речью отвечал старик такою: "Тебе, Атлант, совет посильный мой Всегда готов, коль волею благою Прикажешь ты. Но дивно мне: с тобой Есть мудрые мудрей меня - ты знаешь, А все ж меня доверьем облекаешь". CDXLI "Ты прав, немало опытного люду, - Атлант ответил, - прибыло со мной; Но вижу: здесь ты исстари повсюду Бывал, надежен опыт местный твой; Что хорошо, что плохо, знать я буду, По всем местам путеводим тобой, И будешь ты многополезен словом На этой почве нам, пришельцам новым". CDXLII Ответил тот почти что сквозь рыданья: "Увы, Атлант, ты прав глубоко в том, Что древен я. И злые испытанья Свидетельствуют о житье моем. Тому немного лет, как для страданья С женою здесь остался я вдвоем, И лишь потом нам отдан внук прекрасный, Его отцом был наш сынок несчастный". CDXLIII Потом ему поведал все, что было Меж Африко и Мензолой его, А после - что Диана поразила Муньоне насмерть, - как и отчего Погиб несчастный. Слово пояснило Окрестность поселения всего: О каждой речке рассказал он были, Откуда те прозванья получили. CDXLIV Потом к Атланту он оборотился, Сказав: "На все, что повелишь, готов". Атлант благодарил, потом дивился На Прунео - и, полн благих даров, Его душе тот сразу полюбился. И, подозвав его, без дальних слов - "Прими, - он рек, - мое благоволенье И за столом моим неси служенье". CDXLV {74} Так Джирафоне оказался скоро Советником Атланта, не прося, А Прунео удачливо и споро За дело службы с толком принялся, Став подлинно утехою для взора. И, сверх того, его природа вся Была столь пылкой, сильной, что тускнели Соперники пред ним во всяком деле. CDXLVI В охоте всякой мастер нарочитый, Он лучше всех преследовал зверей; И в прыганье, и в беге знаменитый, На состязаньях был он всех ловчей; Диану бы со всей блестящей свитой Он, лучник, одолел стрельбой своей. Приятной снисходительностью нрава Он был так мил, что не расскажешь, право. CDXLVII Атлант за ум, за жизнь достойных правил Любовью возлюбил его такой, Что сенешалом {75} с торжеством поставил Над всем народом и своей землей И как правителя его прославил. И вел народ он с ласкою такой, Что все его душевно полюбили - За все воздать умел он в должной силе. CDXLVIII Как двадцать лет ему уж миновалось, Атлант ему невесту сговорил - Тирония девица называлась, Отец ее барон презнатный был, И с ним она пока не расставалась. Атлант ему всю область подарил, Что Мензола с Муньоне омывали, - Его как бы приданым наделяли. CDXLIX Повыше церкви, что теперь в Майано {76}, Себе хоромы Прунео сложил - Округа открывалась тут пространно - И дом обзаведением снабдил; И весь тот край, радея постоянно, Из дикости к порядку обратил, От всей души судьбу родного края С великою любовью устрояя. CDL Тут большей частью жил он, дни за днями В довольстве и веселье провождал И, говорят, гуляя меж ручьями, Отца и мать нередко навещал, С их душами беседовал словами И их ответ отчетливый слыхал, И вздохи их печали, и живые Повествованья про дела былые. CDLI И долго, одолев судьбы уроки, Жил Джирафоне. Но пришла чреда, Исполнились должайшей жизни сроки, И он расстался с миром навсегда, Вручивши Алимене вздох глубокий. Когда сочлись и для нее года, Ее в прекрасном месте положили Близ Джирафоне и в одной могиле. CDLII В пространных землях Прунео остался С Тиронией. И десять принесла Она сынов, и всякий красовался Обычаем, делами без числа; Когда же каждый браком сочетался И численность их рода возросла, Во Фьезоле гражданствуя богато, Над всем соседством жили таровато. CDLIII Скончался Прунео, с слезами боли Он всей округой был похоронен. Осталось сыну каждому по доле, Какой один Атлантом взыскан он, В благоустройстве и на вольной воле. Был каждый в равной мере наделен, И завсегда они все родом целым Владели тем обширнейшим уделом. CDLIV Но Фьезоле узнало разрушенье, И римлянами все разгромлено {77}; Отхлынуло тут к Риму населенье, И только племя Африко одно Все собралось в разбитом укрепленье, Что Прунео построено давно. Все, как могли, получше разместились, Построили дома и в них укрылись. CDLV И Фьезоле уже не обновлялось {78}, Когда Флоренцию построил Рим {79}, И населенье знатное осталось В плену, не возвратясь к домам своим. Оно по большей части разбредалось И расселялось по местам чужим, Как племя завоеванное, жило И помощи ни в ком не находило. CDLVI Но понемногу гнев угомонился, С теченьем времени и мир настал. Народ, опять свободный, воротился И римлянам о зле не поминал, И в мощную Флоренцию вселился Род Африко, пришел меж них и стал, Радушно принят в местном населенье, В почете жить, в любви и уваженье. CDLVII А чтобы не было и подозренья - Весь род же был когда-то оскорблен, - И чтобы дать живые побужденья Любить страну, где стал любимым он, Расточены все были уверенья, Роднились с ними там со всех сторон, Их как сограждан глубоко любили И всячески, как было должно, чтили. CDLVIII Так рос народ, богатство и убранство, Флоренция мужала и росла, Царил покой и быта постоянство. Но - эта грань из многих книг светла - Уже туда явилось христианство, Когда орда Тотилы все смела, До основанья крепости сломила, Жгла, рушила, народы полонила {80}. CDLIX Потом свирепый повелел Тотила Во Фьезоле всю крепость обновить И кликнул клич, чтобы туда, как было, Кто хочет - вновь перебирался жить, Где Фьезоле прикрытие сулило, За коим безопасным можно быть, И клялся вечной потрясать войною Враждебный мир со всей его страною {81}. CDLX На это, полный гордого презренья, Род Африко вернуться не желал, Но перешел опять в свои именья, На прежний холм, где древле пребывал, Где каждый уж имел свои строенья, Воздвигли укрепленья здесь и вал Защиты ради, коль дойдет до спора, От фьеэоланцев и от их напора. CDLXI И долго это пребыванье длилось. Но добрый Карл Великий {82} поспешил Италии на помощь, обновилась И ожила страна, он защитил То обновленье. И соединилось Потомство Африко, и собран был Совет родов, что здесь в округе жили Как беглецы. И тут постановили: CDLXII С посольством в Рим к ногам отца святого И короля великого должна Явиться весть - отчетливое слово: Их дочь повержена, разорена, Лежит в пыли, нет гражданам покрова, Насильственно покинута она, Жилищ и дел не возвести из праха И не избыть от фьезоланцев страха. CDLXIIl Но это все подробно в должном месте Описано {83}, - я кратко передам. Флоренция пред папой в этой вести Предстала сострадательным очам, Великий Карл, с победой в поле чести, Не медля к нашим подошел местам, Флоренцию воссоздал он из пыли {84}, Она ж потом к его служила силе. CDLXIV И вот с другими вместе возвратились Потомки Африко здесь обитать И постепенно всюду расселились, Так обо всех мне и не рассказать. Но мужи именитые явились Из них повсюду - их мне не назвать, Как и других, что были вслед за ними, Незнаемы собратьями своими. CDLXV {85} Так пусть и остается это дело - Желанной пристани достигнул я, Куда морями дальними летела, Влюбленностью пылая, мысль моя. Мое перо покою захотело, Свершил я волю, сердца не тая, Одной, кого ослушаться не смею, Кого зову владычицей моею. CDLXVI Итак, труда венчая окончанье, Тому его хочу я принести, Кто дал мне мощь, и вспомоществованье, И слог, и ум стихи мои вести - Амуру, - лишь ему я в послушанье