ивала на нас удары один тяжелее другого. Последний удар оказался самым жестоким, по всей вероятности смертельным... Наконец тишину разорвали крики ярости и отчаяния. Наверное, многим казалось, что лучше было бы оказаться на "Халбрейн", летевшей вниз по склону ледяной горы! Лучше было бы сгинуть, как Роджерс и Гратиан! Безумная экспедиция, на которую нас толкнули собственная дерзость и безрассудство, и не могла иметь иного завершения... Однако скоро в людях проснулся инстинкт самосохранения, и все, за исключением Хирна, который, стоя в стороне, многозначительно помалкивал, издали клич: -- Шлюпка!!! Несчастные воистину не владели более собой. Только что пережитый ужас затуманил их разум, и они, сбивая друг друга с ног, бросились к расселине, где хранилась наша единственная шлюпка, которая все равно не могла бы вместить всех. Лен Гай и Джэм Уэст бросились им наперерез. Я поспешил за ними. У меня за спиной сопел боцман. Мы были вооружены и готовы пустить оружие в ход. Следовало во что бы то ни стало помешать обезумевшей толпе завладеть шлюпкой. На нее имели право не избранные, а все до одного!.. -- Матросы, назад! -- крикнул Лен Гай. -- Назад! -- подхватил Джэм Уэст.-- В первого, кто сделает еще шаг, я всажу пулю! Оба размахивали пистолетами. Боцман угрожал матросам ружьем, я тоже держал карабин наизготовку... Все тщетно! Несчастные, утратив разум, ничего не слышали и не хотели слышать... Тот, кто находился к шлюпке ближе остальных, упал, сраженный пулей лейтенанта, и, не сумев удержаться на льду, скатился по скользкому склону прямиком в воду. Неужели следом за гибелью корабля нас ожидала бойня? Неужели и остальные ринутся под пули? Неужели члены старой команды окажутся заодно с новенькими? Я увидел, что Харди, Мартин Холт, Френсис, Берри и Стерн колеблются, а Хирн, все так же не двигаясь с места, старался не подать виду, что сочувствует бунтовщикам. Что бы ни случилось, нельзя было уступить им шлюпку. Когда, содрогаясь от страха, но уже ничего не соображая, глухие к угрозам, матросы снова устремились к ней, прозвучал новый выстрел, на сей раз из ружья боцмана, и еще один матрос, сраженный в самое сердце, упал мертвым. Теперь число сторонников гарпунщика сократилось уже на два человека: первым из погибших был американец, вторым -- выходец с Огненной Земли. Внезапно перед шлюпкой вырос человек. Это был Дирк Петерс, вскарабкавшийся по противоположному склону. Взявшись одной рукой за форштевень, он погрозил матросам кулаком. Теперь, когда на нашей стороне был Дирк Петерс, мы могли не прибегать к оружию, ибо он мог защитить шлюпку в одиночку. Так и вышло. Видя, что пять-шесть матросов продолжают наступать, он шагнул им навстречу, схватил самого ближнего за ремень, поднял в воздух и отбросил шагов на десять. Несчастный неминуемо скатился бы в воду, не окажись у него на пути Хирн, который помог ему подняться. Двое, погибшие от пуль, и еще один пострадавший -- это было уже слишком. Вмешательство метиса положило конец начавшемуся было бунту. Тем временем мы достигли шлюпки, где к нам присоединились те из старой команды, кто сумел взять себя в руки. Однако перевес оставался на стороне противника. К нам подошел капитан с пылающими от ярости глазами, за которым следовал как всегда невозмутимый Джэм Уэст. Несколько секунд капитан не мог прийти в себя. Наконец он произнес страшным голосом: - Следовало бы покарать вас как злоумышленников, однако я отношусь к вам просто как к слабоумным! Эта шлюпка не принадлежит никому в отдельности -- она общая! Теперь она -- наше единственное средство спасения, а вы хотели украсть ее... трусливо украсть! Прислушайтесь к моим словам, ибо больше я не стану повторять: шлюпка с "Халбрейн" -- все равно что сама "Халбрейн"! Я ее капитан, и горе тому, кто ослушается меня! Произнося последние слова, Лен Гай в упор посмотрел на Хирна, подразумевая именно его. Впрочем, гарпунщик не принял участия в последних событиях -- по крайней мере открыто. Однако никто не сомневался, что именно он подал своим дружкам мысль завладеть шлюпкой и не отказывается от подстрекательских замыслов. -- Все в лагерь! -- приказал капитан.-- Ты, Дирк Петерс, останешься здесь. Метис кивнул головой и занял свой пост. Команда возвратилась в лагерь, не помышляя более о сопротивлении. Одни улеглись на койки, другие разбрелись по сторонам. Хирн не делал попыток ни заговорить с матросами, ни подсесть к Мартину Холту. Теперь, когда матросы присмирели, нам предстояло оценить положение и придумать, как из него выйти. Капитан, старший помощник, боцман и я устроили совет. Первым заговорил капитан: -- Мы отстояли шлюпку и будем защищать ее... -- Не щадя жизни!-- поддержал его Джэм Уэст. -- Кто знает, -- вставил я, -- не придется ли нам вскорости ею воспользоваться... -- В гаком случае, -- отвечал Лен Гай, -- поскольку всем в ней все равно не поместиться, -- придется выбирать. Пусть судьба распорядится, кому плыть домой, я же не требую для себя особого обращения. -- До этого еще не дошло, черт побери! -- вскипел боцман.-- Айсберг как будто прочен, и не приходится опасаться, что он растает до наступления зимы. -- Нет, -- подтвердил Джэм Уэст, -- опасность не в этом. Охранять придется не только шлюпку, но и припасы... -- Счастье еще, -- проговорил боцман, -- что мы спасли груз. Бедная "Халбрейн"! Она останется в этих водах, как "Джейн", ее старшая сестра... Я мысленно согласился с боцманом, подумав при этом, что шхуны погибли по разным причинам: одну уничтожили дикари с острова Тсалал, другая стала жертвой катастрофы, предотвратить которую было не в наших силах... -- Надо быть тем более бдительными, капитан, -- добавил боцман, -- что я уже видел, как некоторые околачиваются рядом с бочонками виски и джина... -- Они пойдут на все, если к их безумию прибавится опьянение! -- вскричал я. -- Я приму меры, чтобы предотвратить это, -- пообещал лейтенант. -- А не думаете ли вы, что нам придется зимовать на этом айсберге? -- с ужасом спросил я. -- Да хранит нас Небо от такой участи! -- откликнулся капитан. -- Вообще-то можно претерпеть и это, мистер Джорлинг, -- успокоил меня боцман.-- Мы бы вырыли во льду пещеры, в которых легче вытерпеть полярную стужу, и пока у нас останется чем утолять голод... В эту минуту мне представились страшные события, разыгравшиеся на "Дельфине", когда Дирк Петерс ударил ножом Неда Холта, брата нашего старшины-парусника... Неужели и мы дойдем до подобной крайности?.. Впрочем, прежде чем всерьез заниматься приготовлением к зимовке, не лучше ли попытаться покинуть айсберг, если таковая возможность еще существует? Именно этот вопрос я задал Лену Гаю и Джэму Уэсту. Им было нелегко ответить, и они долго молчали, прежде чем заговорить. Наконец я услышал голос капитана: -- Да! Это было бы наилучшим выходом. Если бы шлюпка могла выдержать всех нас плюс все припасы, которые понадобятся в плавании, а оно продлится три-четыре недели, я немедленно согласился бы выйти в море и устремиться на север... -- Но при этом, -- молвил я, -- нам пришлось бы плыть против ветра и против течения, а с такой задачей не сумела бы справиться даже шхуна, тогда как, взяв курс на юг... -- На юг?..-- повторил за мной Лен Гай, словно пытаясь прочесть мои тайные мысли. -- Почему бы и нет? -- отвечал я.-- Если бы наш айсберг продолжил путь, не исключено, что он доплыл бы до какой-нибудь суши на юге. Так почему же то, что подвластно айсбергу, не под силу шлюпке? Капитан покачал головой и ничего не ответил. Джэм Уэст тоже промолчал. -- Наш айсберг рано или поздно все равно поднимет якоря, -- вмешался Харлигерли.-- Он уцепился за дно не так прочно, как, к примеру, Фолкленды или Кергелены... Поэтому лучше всего выждать, тем более что шлюпка никак не рассчитана на двадцать три человека! -- Но двадцати трем человекам так и так не пришлось бы залезать в нее, -- не унимался я.-- Достаточно, если бы пятеро-шестеро отправились в разведку на расстояние двенадцати -- пятнадцати миль на юг... -- На юг?..-- повторил капитан. -- Вот именно, капитан, -- подтвердил я.-- Как вам известно, географы готовы согласиться, что самый юг Антарктики занимает ледяная шапка... -- Географы об этом ничего не знают, да и не могут знать, -- холодно возразил лейтенант. -- Было бы очень жаль, -- гнул я свое, -- если бы мы не предприняли попытку раскрыть тайну полярного континента, оказавшись в двух шагах от него... Сказав это, я решил, что сейчас не время настаивать, и умолк. Безусловно, расстаться с нашей единственной шлюпкой было бы весьма рискованно: течение могло отнести ее слишком далеко и, вернувшись, ее пассажиры обнаружили бы на месте айсберга бескрайний океан. Что бы стало со смельчаками, уплывшими на шлюпке, если бы айсберг отделился ото дна и возобновил плавание?.. На нашу беду, шлюпка была слишком мала, чтобы в ней могли разместиться все мы и необходимая провизия. Кстати, из старой команды осталось всего десять человек, включая Дирка Петерса, новеньких же насчитывалось тринадцать душ. Шлюпка могла выдержать не более одиннадцати-двенадцати человек. Поэтому остальным одиннадцати пришлось бы остаться на этом ледяном островке. Какой была бы их судьба?.. И что бы стряслось с теми, кто выйдет в море?.. Харлигерли сказал: -- Не уверен, что людям, севшим в шлюпку, суждена более счастливая участь, нежели тем, кто останется на айсберге. Я охотно уступил бы свое место в шлюпке первому желающему!.. Неужели боцман прав? Однако я, говоря о шлюпке, хотел лишь обследовать море на юге. Совет решил готовиться к зимовке, несмотря на то что наша ледяная гора могла снова отправиться в плавание. -- Нелегко же нам будет убедить остальных, что это лучше всего, -- заметил Харлигерли. -- Придется смириться, -- заявил лейтенант.-- С сегодняшнего же дня -- за дело! Люди стали готовиться к зимовке в весьма скорбном настроении. Единственный, кто легко примирился с неизбежностью, был кок Эндикотт. Мало заботясь о будущем, как это свойственно неграм, с присущей его расе легкостью характера принял он удар судьбы, демонстрируя тем самым, пожалуй, наивысшую степень философичности. Его мало заботило, где готовить пищу, лишь бы нашлось место для плиты. С широкой улыбкой на черной физиономии он сказал своему другу боцману: -- К счастью, кухня не пошла ко дну со шхуной, и вы увидите, Харлигерли, что моя стряпня будет не хуже, чем на "Халбрейн", пока не кончатся продукты. -- А кончатся они еще очень нескоро, дружище Эндикотт! -- отвечал боцман. -- Нам надо опасаться не голода, а холода -- такого, от которого человек превращается в ледышку, стоит ему на минутку перестать топтаться на месте. Это такой холод, от которого трескается кожа, да и череп в придачу. Если бы у нас было несколько сот тонн угля... Но его еле-еле хватит для топки плиты. -- Священный запас! -- вскричал Эндикотт.-- Его нельзя трогать! Кухня-- прежде всего!.. -- А-а, так вот почему, проклятый негр, ты и не думаешь роптать на судьбу! Уж ты-то сумеешь согреться! -- Что поделаешь, боцман, кок есть кок. Кок сумеет воспользоваться своим положением, но для вас тоже найдется местечко в тепле... - Вот и славно, вот и славно, Эндикотт! Станем меняться у плиты, и никаких привилегий, даже для боцмана. Ты -- дело другое: никто кроме тебя не умеет сварганить суп... Все-таки голод -- самое страшное на свете... С холодом еще можно справиться, его можно переносить... Выроем в айсберге пещеры, свернемся в них клубком... А почему бы не построить с помощью заступов общее жилье, грот? Говорят, лед сохраняет тепло. Если он сохранит наше тепло, то мы не вправе требовать большего. Настало время возвращаться в лагерь и отходить ко сну. Дирк Петерс отказался покидать пост у шлюпки, и никто не посмел с ним спорить. Капитан и Джэм Уэст вернулись в палатку лишь после того, как удостоверились, что Хирн и его дружки заняли свои места. Я тоже улегся на койку. Не знаю, сколько я проспал и который был час, когда я оказался на льду от сильнейшего толчка. Что стряслось? Неужели айсберг сейчас снова перевернется?.. Мы повскакали на ноги и выбежали из палаток на солнце, сияющее в ночи.. Наш айсберг столкнулся с другой огромной ледяной горой, снялся с якоря, как говорят моряки, и возобновил дрейф на юг. Глава X ГАЛЛЮЦИНАЦИИ Итак, в нашем положении произошла резкая перемена. Что-то будет с нами теперь, когда мы снова отправились в плавание? Увлекаемые течением, мы снова устремились к полюсу. Чувство радости немедленно сменилось страхом неизвестности. Один лишь Дирк Петерс ликовал оттого, что мы снова идем по пути, на котором он упорно надеялся найти следы своего бедного Пима. В головах же его спутников проносились совсем иные мысли. Лен Гай потерял всякую надежду отыскать своих соотечественников. Уильям Гай и пятеро его матросов находились на острове Тсалал еще восемь месяцев назад, а то и меньше, -- в этом не было никаких сомнений. Однако куда они подевались? За тридцать пять дней мы преодолели расстояние примерно в четыре сотни миль, но так ничего и не нашли. Даже если бы они достигли полярного континента, протянувшегося, согласно гипотезе моего соотечественника Мори, на добрую тысячу лье, то в какой его части их искать?.. Если же земную ось омывают океанские волны, то люди, выжившие после гибели "Джейн", должны были давно уже сгинуть в океанской пучине, которую скоро накроет ледяной панцирь. Что ж, утратив последнюю надежду, капитан обязан был указать своему экипажу путь на север, дабы пересечь Полярный круг до того, как этому воспрепятствует зима. Течение же влекло нас в противоположную сторону, на юг. Лишь только айсберг сдвинулся с места, все поняли, что он поплывет на юг, и ужаснулись этой догадке. Ведь это значило, что, даже снявшись с мели, мы обречены на долгую зимовку и нет надежды на встречу с китобойным судном, ибо промысел ведется на севере, между Южными Оркнейскими, Южными Сандвичевыми островами и Южной Георгией. От толчка в воде оказались многие предметы: камнеметы, перенесенные с "Халбрейн", якоря, цепи, часть парусов, рангоут. Что же касается всевозможных припасов, то благодаря трудам, которым был посвящен предыдущий день, они уцелели и проведенный осмотр выявил лишь незначительные утраты. Можно себе представить, какой была бы наша участь, если бы при столкновении с айсбергом мы лишились провизии... Сняв поутру показания приборов, Лен Гай заключил, что айсберг смещается на юго-восток, из чего следовало, что направление течения оставалось тем же. Прочие льды следовали в ту же сторону, и именно такой "попутный" айсберг задел наш восточный склон. Теперь оба айсберга сцепились и плыли со скоростью две мили в час. Постоянство направления течения наводило на размышления: от самых паковых льдов оно, не переставая, несло воды южного океана к полюсу. Если Мори не ошибался и антарктический континент действительно существует, то возможно два вывода: либо течение огибает его, либо имеется широкий пролив, в который устремляются гигантские массы воды и плывущие на их поверхности ледяные громадины. Я полагал, что скоро мы увидим, как обстоит дело. При скорости две мили в час нам хватило бы тридцати часов, чтобы добраться до точки, в которой перекрещиваются меридианы... Там стала бы ясна и дальнейшая судьба -- проходит ли оно через полюс или путь ему преграждает полоса земли. Услыхав от меня такие речи, боцман отвечал: -- Что вы хотите, мистер Джорлинг, если течение проходит через полюс, то и мы пройдем через него вместе с ним, если нет -- то не пройдем... Не мы хозяева положения, и не нам решать, куда плыть. Льдина -- не корабль, она лишена парусов и руля и слушается одного течения! -- Согласен, Харлигерли. Но я думал, что, сев вдвоем-втроем в шлюпку... -- Опять вы за свое! Далась вам эта шлюпка! -- Именно далась! Ведь если поблизости лежит земля, то разве нельзя себе представить, что люди с "Джейн"... -- Высадились на ней, мистер Джорлинг? В четырехстах милях от острова Тсалал? -- Кто знает, боцман... - Пусть так. Но позвольте сказать вам: ваши рассуждения обретут силу, когда эта земля и впрямь покажется -- если покажется. Тогда наш капитан предпримет то, что необходимо, не забывая при этом, что время дорого. Нам нельзя задерживаться в этих широтах, и если наш айсберг не доставит нас ни к Фолклендам, ни к Кергеленам, то пусть доставит хоть куда-нибудь -- лишь бы оказаться за пределами Полярного круга до того, как этого уже нельзя будет сделать! Устами Харлигерли глаголил сам здравый смысл, и я был вынужден признать его правоту. Пока матросы, выполняя команды Лена Гая под бдительным оком лейтенанта, готовились к зимовке, я частенько забирался на верхушку айсберга и, приложив к глазу подзорную трубу, упорно изучал горизонт. Время от времени его монотонную пустоту нарушала проплывающая вдали ледяная гора или сгустившийся туман. С высоты ста пятидесяти футов над уровнем моря я видел океан на расстояние более двенадцати миль. Однако ни разу моему взору не предстало что-либо, хотя бы отдаленно напоминающее очертания берега. Капитан дважды поднимался ко мне на вершину, чтобы снять показания приборов. Вот каковы были наши координаты на 30 января: 67°19' западной долготы, 89°21' южной широты. Со времени последнего определения нашего местонахождения течение отнесло нас на 24 градуса к западу. Айсберг отделяли от Южного полюса какие-то сорок миль. День ушел на то, чтобы перенести запасы в широкую трещину, обнаруженную боцманом на восточном склоне, где ящики и бочки остались бы целы даже при столкновении пострашнее первого. Что касается очага, то матросы помогли Эндикотту расположить его между двумя ледяными глыбами, где его прочности ничто не угрожало, и подтащили к кухне несколько тонн угля. Эти работы не вызвали у матросов ни жалоб, ни даже малейшего ропота. Молчание и покорность экипажа означали, что капитан и его помощник не требовали от него ничего сверх срочно необходимого. Однако со временем люди наверняка начнут испытывать разочарование. Сейчас право командиров распоряжаться еще не подвергалось сомнению, что будет через несколько дней? Новые члены команды с Фолклендов могут, отчаявшись дождаться конца злосчастной экспедиции, не устоять перед соблазном завладеть шлюпкой и попытаться улизнуть. Однако мне казалось, что эта опасность вряд ли грозит нам, пока айсберг в движении, поскольку шлюпка не смогла бы его обогнать. Но стоит нам сесть на мель еще раз -- у берегов неведомого континента или просто рядом с каким-нибудь островком -- и несчастные сделают все, лишь бы избежать ужасов зимовки... Об этом мы и повели речь за обедом. Лен Гай и Джэм Уэст также придерживались мнения, что гарпунщик и его дружки не отважатся на бегство, пока айсберг движется. Однако это не значит, что можно ослабить бдительность. Хирн не внушал нам доверия, и за ним нужен был глаз да глаз. Позже, когда экипажу был предоставлен отдых, у меня завязался разговор с Дирком Петерсом. Дело было так. Я по своему обыкновению направился к верхушке айсберга, а капитан и его помощник, напротив, спустились к его основанию сделать отметки у ватерлинии, чтобы по ним следить, не погружается ли айсберг в воду и не угрожает ли нам смещение центра тяжести, чреватое кульбитом. Я просидел на вершине полчаса, когда заметил, что ко мне торопливо приближается метис. Поравнявшись со мной, метис остановился, обвел взглядом море, надеясь увидеть то же, что тщетно мечтал разглядеть я... Прошло несколько минут, прежде чем он заговорил. -- Мистер Джорлинг, помните нашу беседу в вашей каюте на "Халбрейн"? Помните, я рассказал вам, что случилось на "Дельфине"? Помнил ли я этот разговор!.. Ничто из того, что он поведал мне тогда, вплоть до мельчайших деталей, не стерлось из моей памяти. -- Я сказал вам, -- продолжал он, -- что Паркера звали вовсе не Паркером, а Недом Холтом. Он был братом Мартина Холта... -- Помню, Дирк Петерс, -- отвечал я.-- Но к чему возвращаться к столь печальной теме? -- К чему, мистер Джорлинг? Вы не... Вы никому об этом не говорили? -- Никому! -- заверил я.-- Разве мог я раскрыть вашу тайну... Тайну, которая должна умереть вместе с нами? - Умереть? Да, умереть...-- прошептал метис.-- И все же... понимаете... Мне кажется, что экипаж... Там знают... Кажется, они что-то знают... Я перекинул мостик между его словами и тем, что услыхал от боцмана о странном разговоре, в котором Хирн подстрекал Мартина Холта спросить у метиса, как погиб на "Дельфине" его брат. Выходит, тайное стало явным? Или это болезненное воображение Дирка Петерса? -- Объясните поподробнее! -- Понимаете, мистер Джорлинг... Я не умею складно говорить... Да, вчера... С тех пор я все время думаю об этом... Вчера Мартин Холт отозвал меня в сторону, подальше от остальных, и сказал, что хочет со мной поговорить... -- О "Дельфине"? -- Да, о "Дельфине"... И о своем брате Неде Холте... Впервые он назвал мне это имя... Имя того, кого я... А ведь мы плаваем вместе уже третий месяц... Метис говорил до того тихо, что я едва слышал его голос. -- Понимаете... Мне показалось, что у Мартина Холта в голове... Нет, я не ошибся! Он что-то подозревает... -- Говорите же, Дирк Петерс! -- вскричал я.-- О чем вас спросил Мартин Холт? Я чувствовал, что за вопросом Мартина Холта стоял Хирн. Однако, справедливо полагая, что метису ничего не известно о роли гарпунщика, я решил не говорить ему о новой напасти. -- О чем он спросил меня, мистер Джорлинг? -- вымолвил он.-- Он спросил, не помню ли я Неда Холта с "Дельфина", как он погиб -- в схватке с бунтовщиками или при кораблекрушении... не был ли среди тех, кого отправили в море вместе с капитаном Барнардом и... могу ли я сказать ему, как погиб его брат... О, как, как... -- И что же вы ответили Мартину Холту? -- Ничего... Ничего! -- Надо было настаивать на том, что Нед Холт погиб вместе с бригом. -- Я не смог, понимаете? Не смог... Братья так похожи друг на друга... Мне показалось, что передо мной не Мартин Холт, а Нед Холт... Я испугался и... убежал... Метис резко выпрямился, я же, обхватив голову руками, стал размышлять. Я не сомневался, что запоздалые вопросы Мартина Холта о своем брате -- результат интриг Хирна. Неужели гарпунщик проведал о тайне Дирка Петерса еще на Фолклендах? Я, во всяком случае, молчал как рыба. Однако какую цель преследовал Хирн, подстрекая Мартина Холта? Чего он добивался? Просто ли стремился удовлетворить свою ненависть к Дирку Петерсу -- единственному из фолклендских матросов, всегда выступавшему на стороне Лена Гая и помешавшему завладеть шлюпкой? Может быть, он стремился сделать из Мартина Холта союзника? Кроме того, решившись пуститься в шлюпке по столь опасным водам, он нуждался в Мартине Холте, который добьется успеха там, где Хирна и его дружков ждала бы неудача?.. Вот какие мысли промелькнули у меня в голове, вот какие сложности прибавились к нашему положению. Подняв голову, я не обнаружил Дирка Петерса. Он исчез совершенно бесшумно, сказав то, что хотел, и удостоверившись, что я не раскрывал нашей тайны. Я взглянул напоследок на горизонт и в величайшем смятении поспешил вниз, снедаемый нетерпением дождаться завтрашнего дня. Вечером мы приняли обычные меры предосторожности; никому не было позволено остаться за пределами лагеря, за исключением метиса, который по-прежнему охранял шлюпку. Я так устал, что меня тотчас сморил сон, и я забылся рядом с капитаном, предоставив Джэму Уэсту охранять наш покой; через некоторое время капитан сменил своего помощника. На следующий день, 31 января, я раздвинул края палатки -- и, о разочарование! Все вокруг потонуло в тумане! То был не легкий туман, который рассеивается при первых лучах солнца и улетучивается при дуновении ветер- ка... Нет, это был желтоватый туман с запахом плесени, как будто антарктический январь был брюмером {Брюмер -- второй месяц (с 22-24 октября по 20-24 ноября) французского республиканского календаря, действующего в 1793-1805 гг} северного полушария. Вдобавок температура резко упала, что было очевидным симптомом приближающейся зимы. Туман полностью скрыл от нас верхушку айсберга. -- Вот некстати! -- в сердцах сказал боцман.-- Даже проплывая совсем близко от земли, мы не сможем ее разглядеть. -- Какова наша скорость? -- осведомился я. -- Значительнее, нежели вчера, мистер Джорлинг. Капитан опускал лот и выяснил, что скорость айсберга -- не менее трех-четырех миль в час. -- Каковы же ваши выводы, Харлигерли? -- По всей видимости, окружающее нас море не так велико и стиснуто сушей, раз течение все усиливается... не удивлюсь, если через десять -- двенадцать миль и по правому, и по левому борту покажется земля. -- Но тогда мы входим в широкий пролив, разрезающий на две части антарктический континент? -- Да. По крайней мере такого мнения придерживается капитан. -- Так не собирается ли он, придя к такому мнению, предпринять попытку пристать к тому или другому берегу этого пролива? -- Каким же образом? -- На шлюпке... -- Рисковать шлюпкой в таком тумане?..-- Боцман скрестил руки на груди.-- Как такое могло прийти вам в голову, мистер Джорлинг? Или мы можем бросить якорь, чтобы дождаться возвращения шлюпки? Видимо, нет... А в таком случае у нас есть, все шансы никогда больше ее не увидеть. Вот если бы мы шли на "Халбрейн"... Увы, "Халбрейн" сгинула в океанской пучине... Несмотря на туман, я поднялся на верхушку айсберга. Вдруг я разгляжу в просвете землю?.. Однако все мои старания проникнуть взглядом сквозь непроницаемую серую пелену, накрывшую море, оказались тщетными. Оставалось надеяться на сильный северо-восточный ветер, который грозил сбросить меня вниз, но в то же время мог разодрать опостылевший туман в клочья... Однако пока туман сгущался. Влекомый теперь не только течением, но и ветром, айсберг все больше разгонялся, так что мне казалось, что он содрогается у меня под ногами... В это мгновение я и оказался во власти галлюцинаций -- таких же, что смущали разум Артура Пима. Мне показалось, что я растворяюсь в его могучей личности и вижу то, что сумел разглядеть лишь он один... Непроницаемый туман превратился в тот самый занавес паров, который открылся на горизонте его безумному взору. Мне уже чудилось, что верхний край занавеса полыхает, подобно факелу, а в воздухе и в подсвечиваемых снизу океанских глубинах как бы разлито невиданное трепетание... Оставалось узреть бескрайний водопад, бесшумно низвергающийся с кручи, арки, в которых мечутся хаотические образы, и белоснежного гиганта, стерегущего полюс... Наконец разум возобладал над безумием. Невероятные видения, от которых впору было потерять равновесие на верхушке айсберга, постепенно рассеялись, и я спустился в лагерь. На протяжении дня все оставалось по-прежнему. Туманная завеса так и не приоткрылась, и нам не суждено было узнать, прошел ли наш айсберг, преодолевший за сутки миль сорок, мимо загадочной земной оси {Спустя двадцать восемь лет произошло событие, о котором мистер Джорлинг не мог и помыслить: земная ось предстала взгляду другого человека. Это случилось 21 марта 1868 года. Полярная зима уже сжимала в тисках эту ледяную пустыню, готовясь поглотить ее на шесть долгих месяцев. Однако это мало интересовало удивительного морехода, которого мы обязаны вспомнить. Его чудесному подводному аппарату не были страшны ни холода, ни штормы. Преодолев ледяные поля и поднырнув под ледяную шапку Антарктики, он достиг девяностой параллели. Здесь лодка высадила его на вулканический берег, усеянный осколками базальта, лавы, туфами, черными глыбами. Вокруг было видимо-невидимо тюленей и моржей. Над его головой проносились тучи ходулочников, ржанок, зимородков, гигантских буревестников; на край берега высыпали и застыли неподвижно пингвины. Затем этот загадочный человек взбежал по крутым валам морен и пемзы на вершину холма, где находится Южный полюс. В тот самый момент, когда горизонт на севере превратился в лезвие, разрезавшее солнечный диск на две равные части, он вступил во владение этим континентом от своего собственного имени, развернув стяг с вышитой золотом буквой "N". В море его ждала подводная лодка под названием "Наутилус", капитана которой звали просто -- Немо. (Примеч. авт.)} Глава XI В ТУМАНЕ -- Что ж, мистер Джорлинг, -- сказал боцман на следующий день, -- нам остается только надеть траур! -- Что же мы оплакиваем, Харлигерли? -- Южный полюс, который так и не заметили! -- Да, он остался, должно быть, милях в двадцати позади. -- Ничего не поделаешь, ветер задул тусклую южную лампу, и она погасла в тот самый момент, когда мы проплывали мимо полюса... -- Однако мы упустили единственную возможность! Такой никогда больше не представится! -- Ваша правда, мистер Джорлинг. Придется отказаться от надежды покрутить вертел, на котором вращается Земля. -- Удачное сравнение, боцман! -- А к сказанному я могу добавить, что наша ледяная лошадка несет нас к черту на кулички, а вовсе не к "Зеленому баклану". Что ж, экспедиция оказалась бесполезной, и повторить ее никто не захочет... Однако как бы ее завершить, причем не теряя времени, ибо зима не замедлит явить нам свой красный нос, потрескавшиеся губы и отмороженные руки!.. Ну и путешествие: Лен Гай не отыскал своего брата, мы -- соотечественников, Дирк Петерс-- своего бедного Пима!.. Что ж, боцман перечислил еще не все!.. Ведь экспедиция стоила нам девяти жертв, не считая загубленной "Халбрейн". Из тридцати двух человек, поднявшихся на шхуну, в живых осталось теперь только двадцать три; а скольких еще недосчитаемся?.. Между Южным полюсом и Полярным кругом укладывается двадцать параллелей -- это примерно тысяча двести морских миль, которые нам предстояло преодолеть всего за месяц, максимум -- за полтора, в противном случае мы окажемся запертыми с внутренней стороны припая... А зимовка в высоких антарктических широтах была бы равносильна для нас смерти. Перед полюсом течение влекло нас к югу; оно не изменило направления, однако теперь оно стало течением, уносящим нас на север, и, быть может, нам еще улыбнется удача. Впрочем, у нас не было выбора: оставалось лишь, как говорится, пуститься на волю волн. Нас мало заботило, что воды, к которым спешил теперь наш айсберг, были уже не южной Атлантикой, а Тихим океаном и что ближайшие земли на нашем пути -- не Южные Оркнейские и Южные Сандвичевы острова, не Фолкленды, не мыс Горн и не Кергелены, а Австралия и Новая Зеландия. Вот почему боцман был прав, говоря (и горюя при этом), что чарочку в честь возвращения ему суждено поднять не в уютном "Зеленом баклане" почтенного Аткинса. -- В конце концов, мистер Джорлинг, -- твердил он, стараясь утешить себя, -- таверны есть и в Мельбурне, и в Хобарте, и в Данидине... Главное -- попасть в хороший порт! Туман не рассеивался, и мы не могли подсчитать, какое расстояние прошел наш айсберг, оставив позади Южный полюс. Тем не менее Лен Гай и Джэм Уэст полагали, что оно равняется двумстам пятидесяти милям. Течение тем временем оставалось столь же быстрым и не меняло направления. У нас не было сомнений, что мы находимся в широком проливе, разделяющем антарктический континент на две части -- восточную и западную. Можно представить мое уныние из-за невозможности высадиться ни на тот, ни на другой берег пролива, воды которого вот-вот скует зима! Я посетовал на это капитану и услыхал вполне логичный ответ: -- Чего же вы хотите, мистер Джорлинг! Мы бессильны... Ничего не поделаешь! Проклятый туман! Я не ведаю уже, где мы находимся. Приборы пока бесполезны, солнце же вскоре совсем исчезнет -- на долгие месяцы... -- У меня никак не выходит из головы шлюпка, -- не удержался я.-- Может быть, с ее помощью... -- Отправиться в море? Вы все о своем? Это была бы непростительная неосторожность, какой я не могу себе позволить. Да и экипаж не допустит этого... Я едва сдержался, чтобы не воскликнуть: "А если на этой земле нашел убежище ваш брат Уильям Гай и ваши соотечественники?!" Однако у меня хватило ума не усугублять горе нашего капитана. Ведь он наверняка подумывал о том же; и если отказался от продолжения поисков, то это означает, что такая попытка была бы не только бесполезной, но безумной. Однако в него должно было вселять некоторую надежду следующее рассуждение: Уильям Гай и его спутники оставили остров Тсалал в самом начале лета. Перед ними лежало свободное ото льда море, к их услугам было то же самое течение, которое увлекло и нас -- сперва на "Халбрейн", потом на айсберге. Кроме течения, им помогал ветер, с редким постоянством дувший с северо-востока. Следовательно, их шлюпка, если только она не погибла в море, должна была плыть в том же направлении, что и мы, войти в тот же широкий пролив и оказаться в тех же широтах. А раз так, то логика подсказывала, что, имея перед нами преимущество в несколько месяцев, они вполне могли продвинуться гораздо дальше на север, преодолеть чистое море, припай, пересечь Полярный круг... В конце концов шлюпку с Уильямом Гаем и его спутниками мог подобрать какой-нибудь корабль... Однако наш капитан, даже если и надеялся на такое стечение счастливых случайностей, не обмолвился об этом ни словом. Человеку свойственно лелеять иллюзии, поэтому я не исключал, что капитан опасается, как бы ему не раскрыли глаза на слабые стороны его гипотезы... Как-то раз я заговорил об этом с Джэмом Уэстом. Лейтенант, предпочитавший фантазиям факты, не согласился со мной. Практический ум, каковым он обладал, не находил, будто то обстоятельство, что мы не нашли людей с "Джейн", служит доказательством их пребывания в этих местах до нас и выхода в Тихий океан. Боцман же, выслушав мои рассуждения, высказался так: -- Знаете, мистер Джорлинг, случиться может всякое -- по крайней мере люди охотно допускают это в разговорах. Однако предположить, что капитан Уильям Гай в окружении своих товарищей в эту самую минуту пьет виноградную водку, виски или джин в каком-нибудь кабачке Старого или Нового Света -- нет, нет!.. Это так же невероятно, как то, что мы с вами завтра заявимся в "Зеленый баклан"!.. Все три дня, что мы плыли в тумане, я ни разу не встречался с Дирком Петерсом -- вернее сказать, он не пытался заговорить со мной, предпочитая не оставлять своего поста у шлюпки. Вопросы Мартина Холта насчет своего брата Неда означали, что его тайна перестала быть тайной. По этой причине он стал сторониться остальных еще больше, чем прежде. Он спал в часы бодрствования остальных, когда же все спали, то бодрствовал он. Я даже задавался вопросом, не сожалеет ли он, что был со мной откровенен, и не боится ли, что у меня появилось отвращение к нему... Если так, то он сильно заблуждался: я испытывал к бедняге метису одну лишь сильнейшую жалость. Я не умею передать, до чего унылыми, монотонными, нескончаемыми казались нам часы, когда вокруг висел туман, разорвать который не удавалось никакому ветру. Сколько мы ни всматривались в туман, нам не удавалось определить положение солнца, все больше клонившегося к горизонту. Нам оставались неведомы координаты нашего айсберга. То, что он продолжает свой путь на юго-восток, вернее, теперь уже на северо-запад, было вполне вероятно, но не точно. Лен Гай не мог найти неподвижный ориентир и произвести измерения. Мы предполагали, что ветер стих, ибо не ощущали ни малейшего дуновения. Остановись айсберг, мы не заметили бы никакой разницы. Даже огонек спички не колебался в насыщенном влагой воздухе. Тишину нарушали лишь птичьи крики, вязнущие в густой пелене тумана. Качурки и альбатросы едва не задевали крыльями верхушку айсберга, облюбованную мной для наблюдений. В какую же сторону устремлялись эти неутомимые создания -- ведь приближение зимы должно было гнать их подальше от глубин Антарктики... Как-то раз боцман, также измучившийся от неопределенности, забрался ко мне на вершину, рискуя сломать шею, и получил до того сильный удар в грудь от пролетевшего рядышком quebranta-huesos, огромного буревестника с размахом крыльев футов в двенадцать, что опрокинулся навзничь. -- Зловредная тварь! -- бранился он, добравшись до лагеря.-- Я еще дешево отделался! Один удар - и пожалуйста: болтаю в воздухе копытами, как споткнувшаяся кляча... Хорошо, что я схватился за уступ, а ведь был момент, когда я был готов съехать вниз... Лед -- он, знаете ли, скользкий... Я кричу этой птице: "Ты что, не можешь посмотреть перед собой?" Куда там! Даже не извинилась... Боцман и впрямь счастливо избежал опасности очутиться в воде... Во второй половине того же дня мы едва не оглохли от варварских криков, несшихся откуда-то снизу. Харлигерли справедливо заметил, что коль скоро это не ослы, то наверняка пингвины. До сих пор они не делали чести нашему плавучему островку своим присутствием; более того, раньше мы вовсе не видели их. Теперь же можно было не сомневаться, что их рядом сотни, если не тысячи, ибо концерт получился оглушительным, что свидетельствовало о большом числе исполнителей. Пингвины отдают предпочтение прибрежной полосе полярного континента и многочисленных островков, а также окружающим сушу ледяным полям. Их присутствие могло свидетельствовать о близости земли... Конечно, мы дошли до такого состояния, что готовы были ухватиться, как за соломинку, за любую надежду... Однако сколько раз бывало, что соломинка идет ко дну или ломается в тот самый момент, когда кажется, что можно за нее схватиться? Я спросил у капитана, на какие мысли его наводит появление крикливых птиц. -- На те же, что и вас, мистер Джорлинг, -- отвечал тот.- С тех пор как мы дрейфуем на этом айсберге, пингвины ни разу не приближались к нему, теперь же их здесь хоть отбавляй, судя по отвратительным воплям. Откуда они взялись? Несомненно, с суши, до которой уже недалеко... -- А лейтенант такого же мнения? -- Да, мистер Джорлинг, а вам известно, что он не склонен тешиться химерами {Химера -- неосуществимая мечта, причудливая фантазия}. -- Что верно, то верно! -- Его, как и меня, поразило еще кое-что, хотя вы, как видно, не обратили на это внимания... -- Что же?.. -- Мычание. Напрягите слух, и вы наверняка расслышите его. Я последовал его совету и убедился в том, что исполнителей было больше, чем я предполагал. -- Действительно.-- с готовностью признал я, -- теперь и я слышу жалобное мычание. Выходит, у нас в гостях тюлени и моржи... -- Совершенно верно, мистер Джорлинг. Отсюда я делаю вывод: вся эта живность во множестве населяет воды, в которые нас занесло течением. Мне кажется, что в таком заключении нет ничего невероятного... -- Ничего, капитан, как и в предположении, что неподалеку лежит земля... О, что за несчастье этот проклятый туман! В море ничего не видно и на четверть мили... -- Более того, он мешает спуститься к воде, -- подхватил капитан, -- чтобы посмотреть, не появились ли водоросли, ведь водоросли всегда свидетельствуют о близости земли... Вы правы, несчастье, да и только! -- Почему бы не попытаться, капитан? -- Нет, мистер Джорлинг, риск слишком велик. Я никому не позволю покинуть лагерь! В конце концов, если земля близко, наш айсберг пристанет к ней... -- А если нет? -- возразил я. -- Если нет, то нам не удастся принудить его. Я тут же вспомнил про шлюпку: когда же капитан решится использовать ее? Однако Лен Гай предпочитал ждать. Пожалуй, в нашем положении это было самым мудрым решением... Наше злополучное путешествие и без того имело на счету немало жертв. За вечер туман еще сгустился. На площадке, где стояли палатки, нельзя было ничего разглядеть и в пяти шагах. Приходилось ощупывать соседа, чтобы удостовериться, что ты не один. Говорить было трудно: голос вяз в тумане так же, как и взгляд. Зажженный фонарь напоминал скорее желтое пятно, не дающее никакого света. Крик достигал уха соседа сильно приглушенным, и только пингвинам хватало глоток, чтобы слышать друг друга. Окутавший нас туман нисколько не походил на иней или изморозь. Изморозь образуется при более высокой температуре и не поднимается выше сотни футов, если ей не способствует сильный ветер. Туман же забирался гораздо выше; я решил, что мы избавимся от него лишь после того, как он поднимется на высоту добрых пятидесяти саженей над айсбергом. Примерно к восьми часам вечера влажный туман стал настолько плотным, что при движении чувствовалось его сопротивление. Казалось, состав воздуха изменяется и он вот-вот перейдет в жидкое состояние. Помимо своей воли я вспомнил о странностях острова Тсалал, о необыкновенной воде, частицы которой подчинялись неведомым законам... Приходилось гадать, не повлиял ли туман на магнитную стрелку. Впрочем, метеорологи изучали подобные явления и пришли к заключению, что магнитная стрелка не подвержена влиянию туманов. После прохождения Южного полюса мы утратили доверие к показаниям компаса, ибо на него наверняка воздействовало приближение магнитного полюса. Итак, у нас не было ничего, чтобы определить направление нашего движения. К девяти вечера сгустилась кромешная мгла, хотя солнце и не думало уходить за горизонт. Лен Гай, желая удостовериться, что все в лагере и соблюдают осторожность, устроил перекличку. Матросы откликались на свое имя и занимали места в палатках. Наступил черед выкликать имя метиса. Боцман звонко повторил его несколько раз, однако метис -- единственный из экипажа -- все не откликался. Харлигерли подождал несколько минут. Дирк Петерс не появлялся. Он мог остаться рядом со шлюпкой, хотя от этого не было никакого проку -- никто не отважился бы украсть лодку в таком тумане. -- Кто-нибудь видел Дирка Петерса сегодня днем? -- спросил Лен Гай. -- Никто, -- отвечал боцман. -- Даже во время обеда? -- Даже тогда, капитан. А ведь у него уже кончилась провизия. -- Неужели с ним случилось несчастье? -- Не беспокойтесь! -- успокоил его боцман.-- Дирк Петерс чувствует себя здесь как дома, и туманы смущают его, должно быть, не больше, чем полярного медведя! Однажды он уже вышел сухим из воды, выйдет и на сей раз! Я не стал спорить с Харлигерли, хотя отлично знал, почему метис предпочитает одиночество. Впрочем, раз он упорствовал и не отвечал на зов, то нам предстояло пребывать в неизвестности относительно его участи, ибо отправиться на поиски было невозможно. Уверен, что в ту ночь ни один человек, даже Эндикотт, не сомкнул глаз. Мы задыхались в палатках, испытывая нехватку кислорода. Кроме того, каждый находился во власти неотвязного предчувствия, будто положение наше вот-вот изменится -- к лучшему или к худшему, и большинство склонялось, естественно, ко второму. Ночь, однако, прошла спокойно, и в шесть утра мы выползли из палаток, чтобы вдохнуть свежего воздуху. Картина оставалась прежней, нас окружал туман невиданной плотности. Мы обнаружили, что барометр поднялся, но слишком быстро, чтобы новым показаниям можно было доверять. Ртутный столбик показывал 767 миллиметров -- больше, чем когда-либо, с тех пор как "Халбрейн" пересекла Полярный круг. Ветер крепчал -- с тех пор, как мы прошли полюс, его надлежало величать "южным" -- и вскоре превратился в ветер "в два рифа", как говорят моряки. Благодаря начавшемуся движению воздуха всевозможные шумы доносились до нашего слуха куда яснее. К девяти часам утра айсберг вдруг расстался с туманной оболочкой, и мы стали свидетелями перемены столь внезапной, словно она совершилась поворотом волшебного колечка! Небо в одно мгновение очистилось до самого горизонта, и нашему взору снова предстало море, освещенное косыми лучами солнца, едва поднявшегося на небосклон. Украшенный оборкой из белой пены, наш айсберг в компании еще нескольких ледяных гор резво плыл курсом ост-норд-ост, подгоняемый ветром и увлекаемый течением. -- Земля! Мы дружно задрали головы и увидели на верхушке айсберга Дирка Петерса, который указывал рукой на север. Метис не ошибся. Впереди и впрямь лежала земля. В полдень были проведены наблюдения, и нам наконец стало известно наше местоположение: 86°12' южной широты, 114°17' восточной долготы. Айсберг снова отделяли от полюса четыре градуса, однако уже в восточном полушарии. Глава XII ЛАГЕРЬ После полудня мы приблизились к неведомой земле на расстояние одной мили. Теперь все зависело от того, пронесет ли нас течением мимо ее берегов. Сознаюсь, что, будь у нас выбор, приставать к берегу или продолжать путь, я оказался бы в затруднении. Я заговорил о своих сомнениях с капитаном и помощником, но последний не дал мне договорить. -- Осмелюсь спросить, какой смысл обсуждать это, мистер Джорлинг? -- Действительно, дискуссия не имеет смысла, ибо мы не в силах что-либо изменить, -- поддержал лейтенанта Лен Гай.-- Вполне возможно, что айсберг уткнется в берег, но не исключено, что пройдет стороной, если такова будет воля течения. -- Верно, -- не отступал я, -- однако это не ответ на мой вопрос. Что лучше: высадиться на берег или остаться на айсберге? -- Остаться, -- отрезал Джэм Уэст. Все дело было в шлюпке. Если бы в ней могли разместиться все и в придачу провизия для пяти-шестинедельного плавания, мы бы, не задумываясь, погрузились в нее и вышли в море, свободное ото льдов. Однако шлюпка рассчитана на одиннадцать-двенадцать человек, поэтому пришлось бы тянуть жребий. Проигравшие были бы обречены на гибель, если не от голода, то от холода. С другой стороны, при условии, что айсберг и впредь станет перемещаться в том же направлении, мы сможем проделать большую часть пути во вполне сносных условиях. Конечно, наш ледяной корабль мог снова сыграть с нами злую шутку -- столкнуться с таким же айсбергом, перевернуться, а то и просто оказаться во власти иного течения, направление которого не отвечало бы нашим намерениям. Шлюпка же наверняка доставила бы нас к цели, если бы ей не преградили путь штормы и обнаружился бы просвет в паковых льдах... Однако, как только что сказал Джэм Уэст, обсуждать это не имело смыс- ла... Наскоро отобедав, экипаж в полном составе устремился к верхушке, с которой не сходил Дирк Петерс. Завидя нас, метис поспешил по противоположному склону вниз, так что я не смог с ним переговорить. Итак, мы все собрались на вершине, не считая Эндикотта, не отходившего от своей стряпни. На севере, заслоняя добрую половину горизонта, вырисовывалась земля с песчаными отмелями, бухточками, утесами и холмами разной высоты на заднем плане. Нашим глазам предстал континент или по меньшей мере остров значительных размеров. На востоке полоса земли уходила за горизонт, и обогнуть ее не было никакой возможности. На западе же краем суши был довольно острый мыс, увенчанный холмом, напоминающим очертаниями тюленью голову. Мы поняли, что сейчас все зависит от течения: либо оно понесет нас к берегу, либо увлечет дальше на север. Какая же из двух вероятностей осуществится?.. Общее мнение было таково, что течение прибьет нас к северо-восточной оконечности земли. -- Даже если эти берега становятся обитаемыми в летнее время, -- сказал Лен Гай, -- пока мы не видим ни одной живой души. - Согласитесь, капитан, -- отвечал я, -- что айсберг вряд ли вызовет к себе такой же интерес, какой вызвала бы шхуна! - Вы правы, мистер Джорлинг, -- вид "Халбрейн" давно бы вызвал любопытство туземцев, если бы таковые существовали. -- То обстоятельство,что мы не видим их, капитан, еще не означает, что.. -- Разумеется, мистер Джорлинг! -- отвечал Лен Гай.-- Однако вы, надеюсь, не станете отрицать, что земля эта выглядит не так, как выглядел остров Тсалал при подходе к нему шхуны "Джейн". Где зеленые холмы, густые леса, цветущие деревья, обширные пастбища?.. Нас встречают уныние и пустота! -- Не спорю, пустота и уныние -- это все, чем приветствует нас новая земля. И все же смею спросить, не желаете ли вы произвести высадку? -- На шлюпке? -- На шлюпке -- в случае, если айсберг проплывет мимо берега. -- Нам нельзя терять ни одного часа, мистер Джорлинг! Не сколько дней отдыха могут вылиться в кошмарную зимовку, если мы не успеем пройти проливами, остающимися в паковых льдах... -- А до них еще далеко, так что надо поторапливаться, - добавил Джэм Уэст. -- Пусть так! -- не сдавался я.-- Однако потерять из виду эти берега, так и не попытавшись ступить на них, не удостоверившись, что на них нет следов стоянки, что ваш брат, капитан, и его спутники... Слушая меня, Лен Гай обреченно покачивал головой. Разве могли вселить хоть какую-то надежду эта бесплодная земля, эти мертвые равнины, безжизненные холмы, черные скалы? Разве люди смогли бы просуществовать здесь столько месяцев? Тем временем на верхушке айсберга затрепетал британский флаг, который должен был привлечь внимание Уильяма Гая, окажись он на этом берегу. Но берег оставался пуст... Джэм Уэст, следивший за ориентирами на берегу, вдруг сказал: -- Менее чем через час все станет ясно. Кажется, наше движение замедлилось и мы приближаемся к берегу... -- И мне сдается то же самое, -- поддержал его боцман.- Не то что наш кораблик прирос ко дну, но уж больно долго он топчется на месте! Джэм Уэст и Харлигерли не ошиблись. Не знаю, что было тому причиной, но айсберг постепенно вышел из подводного русла и стал вращаться вокруг собственной оси, смещаясь в сторону суши. Кроме того, мы заметили, что несколько айсбергов поменьше, плывших впереди нас, тоже застряли на мелководье. Итак, споры о том, следует ли спускать в море шлюпку, утратили смысл. По мере приближения к земле ее пустынное обличье не менялось, и перспектива зазимовать здесь на шесть долгих месяцев могла наполнить ужасом души самых стойких из нас. К пяти часам пополудни айсберг оказался в глубокой бухте, слева от мыса, к которому и пристал. -- На берег, на берег! -- вырвался из всех глоток дружный крик. Матросы поспешили вниз по склону айсберга, но тут прозвучал зычный голос Джэма Уэста: -- Ждите команды! Матросы подчинились нехотя, особенное недовольство выразил Хирн и его дружки. Однако инстинкт соблюдения дисциплины заставил всех собраться вокруг капитана. Не было нужды спускать шлюпку, раз айсберг зацепился за мыс. Капитан, боцман и я, обгоняя остальных, покинули лагерь и ступили на новую землю -- первыми из людей... Вулканическая почва была усеяна битым камнем, кусками лавы, вулканического стекла, шлака, пемзы. Над песчаным пляжем поднимались холмы разной высоты, уходившие в глубь берега. Мы устремились к вершине ближайшего холма, расположенной на высоте примерно тысяча двести футов, рассчитывая, что оттуда нам откроется достаточный обзор. В течение добрых двадцати минут поднимались мы по откосам, лишенным даже намека на растительность. Ничто здесь не напоминало плодородных угодий острова Тсалал до землетрясения. Вокруг не было ни густых лесов, о которых рассказано у Артура Пима, ни диковинных ручьев, ни мылообразных гор, ни стеатитовых массивов, прорезанных лабиринтами... Нас окружали одни лишь скалы вулканического происхождения, затвердевшая лава, шлаки, истертые в пыль, да серый пепел. В такой почве не смогло бы пустить корни ни одно, даже самое неприхотливое, растение. Рискованный штурм отвесного холма занял у нас не менее часа. Наступил вечер, не сопровождавшийся, впрочем, сумерками, ибо мы все еще пользовались благами полярного дня. С вершины холма нам открылся вид миль на тридцать -- тридцать пять. Вот что предстало нашему взору. На запад уходила всхолмленная суша, тянущаяся за горизонт и омываемая с востока столь же бескрайним океаном. Мы оставались в неведении, куда занесла нас судьба -- на большой остров или на антарктический континент. Внимательно разглядывая восточный горизонт в подзорную трубу, капитан Лен Гай сумел различить какие-то контуры, теряющиеся в тумане. -- Посмотрите-ка, -- предложил он нам. Мы с боцманом по очереди приложились к глазку подзорной трубы. -- Верно, -- молвил боцман, -- там виднеется что-то, напоминающее берег. -- Мне показалось то же самое, -- подтвердил я. -- Выходит, -- течение действительно несло нас в пролив, - пришел к выводу Лен Гай. -- Пролив, -- подхватил боцман, -- в который устремляется течение, направляющееся сперва с севера на юг, а потом с юга на север! -- Выходит, этот пролив разрезает полярный континент на две части? -- спросил я. -- Несомненно, -- отвечал капитан. -- Вот бы у нас оставалась наша "Халбрейн"! -- воскликнул Харлигерли. Да, идя на шхуне и даже на айсберге, мы бы могли пройти еще несколько сот миль, достигнуть припая, а то и Полярного круга и даже обитаемой земли! Однако к нашим услугам была лишь утлая шлюпка, способная выдержать не больше дюжины людей, нас же насчитывалось двадцать три человека!.. Нам ничего не оставалось, кроме как спуститься, вернуться в лагерь, перенести на берег палатки и начать приготовления к зимовке... На земле не было ни единого следа, оставленного человеком. Мы не сомневались отныне, что люди с "Джейн" не ступали на эту землю, в эти "неисследованные области", как их окрестили на современных картах. О том же свидетельствовало и спокойствие, с которым нас встретили единственные обитатели этих краев, ничуть не напуганные нашим появлением. Тюлени и моржи и не думали скрываться под водой, качурки и бакланы подпускали нас на расстояние ружейного выстрела, пингвины сидели ровными рядами, полагая, видимо, что нежданные гости -- это просто пернатые доселе невиданной породы... Их взору явно впервые предстали эти странные существа -- люди; приходилось предположить, что местные обитатели никогда не пускались в плавание, дабы достичь более низких широт. Возвратившись к кромке прибоя, боцман с удовлетворением обнаружил в гранитных стенах довольно глубокие пещеры, в которых можно было разместиться самим и выделить место для всего скарба, снятого с "Халбрейн". Независимо от того, какими будут наши действия, пока что самым правильным было бы спасти все, что можно, и расположиться на новом берегу. Дождавшись, чтобы экипаж собрался вокруг него, Лен Гай повел речь о нашем положении, не выказывая признаков разочарования и не упуская мельчайших подробностей. Прежде всего, заявил он, надо перенести на сушу припасы и приспособить под жилье одну из пещер на берегу. Говоря о пище, он подтвердил, что муки, мясных консервов, сушеных овощей и фруктов хватит на всю зиму, какой бы длительной и суровой она ни оказалась. Капитан выразил уверенность, что хватит и топлива, если его расходовать бережно, и зимовщики сумеют провести под покровом снега и льда долгие месяцы полярной зимы. Оставался третий вопрос -- на него можно было отвечать и так, и этак. Я ждал от экипажа неудовольствия и даже гнева, ибо здесь гарпунщику было где развернуться. Речь шла о том, как использовать единственное оставшееся у нас средство передвижения -- шлюпку; оставить ее при себе на все время зимовки или выйти на ней в сторону ледяных полей? Пока Лен Гай не собирался принимать окончательное решение, попросив у экипажа отсрочки на сутки-двое. Он еще раз напомнил, что шлюпка, нагруженная припасами, необходимыми в столь длительном плавании, смогла бы принять на борт не более одиннадцати-двенадцати человек. Решившись выйти в море, следовало перенести на берег все припасы, а потом тянуть жребий. Лен Гай провозгласил, что ни Джэм Уэст, ни боцман, ни я, ни он сам не требуют себе привилегий и станут тянуть жребий наравне с остальными. Оба старшины с "Халбрейн", Мартин Холт и Харди, вполне сумели бы провести шлюпку в воды, где часто появляются рыбачьи суда и где шныряют пока еще китобои. Отплывающим наказывалось не забывать о товарищах, оставшихся зимовать, и направить им на выручку корабль с наступлением лета. Все это было сказано спокойным, но твердым тоном. Надо отдать ему должное: чем сложнее становились обстоятельства, тем достойнее вел себя наш капитан. Никто не осмелился прервать его речь, не вызвавшую ни единого возражения, даже у Хирна. Собственно, спорить тут было не о чем, ибо жребий предлагалось тянуть на условиях полного равенства. Дослушав капитана, матросы вернулись в лагерь, отужинали благодаря стараниям Эндикотта и в последний раз разошлись спать по палаткам. Дирк Петерс так и не появлялся, и я напрасно потратил время на его поиски. Назавтра, 7 февраля, все дружно взялись за дело. Стояла мягкая погода, дул несильный ветерок, небо затянули легкие облака. Температура воздуха оставалась вполне терпимой -- 46°F (7,78°C). Первым делом с айсберга с величайшими предосторожностями спустили шлюпку, после чего матросы отволокли ее по песку подальше от полосы прибоя. Шлюпка оказалась целой и невредимой, готовой сослужить добрую службу. Затем боцман занялся грузом и оснасткой с "Халбрейн": мебелью, койками, парусами, одеждой, инструментами, посудой и прочей утварью. В пещере все это будет в большей сохранности, чем на айсберге. Ящики с консервами, мешки с мукой и овощами, бочонки с виски, джином и пивом, спущенные с помощью талей на берег, также были размещены в укрытии. Я участвовал в работах наравне со всеми, подобно Лену Гаю и Джэму Уэсту, ибо дело не терпело отлагательств. На сей раз Дирк Петерс пришел на помощь товарищам, однако он трудился молча, ни к кому не обращаясь. Неужели он отказался от надежды отыскать Артура Пима? Я не знал, что подумать... Восьмого, девятого и десятого февраля продолжалось переселение на берег, завершившееся 10-го под конец дня. Грузы были укрыты в глубине обширного грота, в который можно было проникнуть через небольшое отверстие. Грот соседствовал с пещерой, которой предстояло стать нашим домом, где, следуя совету боцмана, мы нашли местечко и для кухни. Благодаря ей мы могли надеяться на тепло, ибо плита служила бы не только для приготовления пищи, но и для обогрева пещеры на протяжении долгих дней, вернее, одной долгой ночи зимовки. Мы начали обживать пещеру 8 февраля вечером и остались довольны ее сухими стенами, мелким песочком на дне и достаточным количеством света, проникающего через вход. Здесь же бил источник воды, а вход в пещеру, обращенный к берегу, располагался таким образом, что нам не страшны были камнепады, лавины и пронизывающие ветры. Тут было попросторнее, чем в кубрике и каютах шхуны, вместе взятых, так что свободно разместились не только койки, но и столы, сундуки и табуреты, обеспечив необходимое удобство на все месяцы зимовки. Пока велись эти работы, я не замечал ничего подозрительного в поведении Хирна и остальных моряков с Фолклендов. Все они беспрекословно выполняли команды и подчинялись дисциплине, выказывая недюжинное рвение. Однако метис, как и прежде, охранял шлюпку, ибо столкнуть ее по песку в воду не составило бы никакого труда. Харлигерли, не спускавший глаз с гарпунщика и его дружков, как будто успокоился, не ожидая теперь от них никаких выходок. Тем не менее настало время принимать решение об отплытии и тянуть жребий -- если отплытие не отменялось. Настало 10 февраля. Еще месяц, от силы полтора-- и сезон путины у Полярного круга завершится. Не встретившись с китобоями, шлюпка, даже преодолев припай и Полярный круг, не сумеет самостоятельно достичь Австралии или Новой Зеландии. Наступил вечер. Собрав весь экипаж, капитан объявил, что решение будет принято на следующий день, добавив, что если матросы выскажутся за отплытие, го мы тут же станем тянуть жребий. Все молча согласились. Я не сомневался, что решение об отплытии будет принято без разногласий. Был поздний вечер. Берег окутало подобие сумерек, ибо солнце к этому времени уже едва показывалось из-за горизонта, за которым ему вскоре предстояло и вовсе исчезнуть. Рухнув на койку в полном облачении, я забылся сном. Я проспал, должно быть, несколько часов. Вдруг меня разбудили крики. Я вскочил и выбежал из пещеры вместе с Леном Гаем и Джэмом Уэстом. -- Шлюпка! Шлюпка! -- кричал Джэм Уэст. И действительно, место, где прежде караулил шлюпку Дирк Петерс, зияло пустотой. Шлюпка качалась на волнах, в ней уже сидели трое, побросав на дно ящики и бочонки; еще десять пытались скрутить метиса, рвавшегося к шлюпке. Среди них были Хирн и Мартин Холт; последний, впрочем, не принимал участия в потасовке. Итак, эти презренные создания решили захватить шлюпку и выйти в море до того, как будет брошен жребий!.. Им удалось застать Дирка Петерса врасплох, и они давно бы прикончили его однако он отчаянно защищал свою жизнь. Обнаружив бунт и зная, что мы в меньшинстве и не можем безоглядно рассчитывать даже на старых членов команды, капитан и помощник поспешили в пещеру, чтобы вооружиться. Я побежал за ними, однако в это мгновение на берегу прозвучали слова, заставившие меня прирасти к месту. Метис, не в силах побороть нападавших, рухнул на землю. Мартин Холт, вспомнив, должно быть, что он обязан этому человеку жизнью, бросился было ему на помощь. И тут Хирн, обращаясь к нему, крикнул: -- Оставь его, поплыли с нами! Старшина-парусник заколебался. -- Оставь его! -- кричал Хирн.-- Оставь Дирка Петерса, он убил твоего брата! -- Убил моего брата?! -- вскричал Мартин Холт. -- Твоего брата, погибшего на "Дельфине"!.. -- Дирк Петерс убил моего брата? -- Да, убил и сожрал, сожрал, сожрал! -- прокричал Хирн страшные слова. Подчинись его знаку, двое подхватили Мартина Холта и потащили в шлюпку, готовую отчалить. Хирн поспешил за ними. В этот момент Дирк Петерс сумел подняться и набросился на фолклендского матроса, уже занесшего ногу, чтобы ступить на планшир шлюпки. Подняв его на вытянутых руках, он крутанул его несколько раз в воздухе и ударил головой о камень... Прогремел пистолетный выстрел. Пуля впилась Дирку Петерсу в плечо, и он рухнул на песок. Шлюпка резво заскользила прочь от берега. Лен Гай и Джэм Уэст, выскочив из пещеры, -- вся эта сцена заняла не более сорока секунд -- бросились к берегу, сопровождаемые боцманом, старшиной Харди и матросами Френсисом и Стерном. Однако шлюпка, попавшая в струю течения, была уже в кабельтове от берега. Джэм Уэст вскинул ружье и выстрелил. Один из матросов упал на дно шлюпки. Вторая пуля, выпущенная.капитаном, оцарапала гарпунщику грудь и со звоном отрикошетила от ближней льдины. Шлюпка скрылась за айсбергом. Нам осталось только поторопиться на противоположную сторону мыса, где должны были показаться несчастные, прежде чем исчезнуть за северным горизонтом. Мы надеялись, что они окажутся на расстоянии ружейного выстрела. Если бы нам удалось подстрелить гарпунщика, то, будь он убит или даже только ранен, остальные могли бы взяться за ум и вернуться... Прошло полчаса. Наконец мы увидели шлюпку, однако она обогнула мыс так далеко от нас, что целиться в беглецов уже не было смысла. Вскоре Хирн поднял парус, и шлюпка, подгоняемая бризом и увлекаемая течением, превратилась в белую точку, а вскоре и вовсе растворилась в бескрайнем океане. Глава XIII ДИРК ПЕТЕРС В МОРЕ Вопрос о зимовке решился сам собой. Из тридцати трех человек, отошедших на "Халбрейн" с Фолклендов, до этой не имеющей пока имени земли добрались двадцать три, тринадцать из которых спаслись бегством, надеясь преодолеть припай и добраться до мест, где часто появляются рыбацкие суда. Их судьбой распорядился не слепой жребий, они сами отпраздновали труса, устрашившись жестокой зимовки. На беду, Хирн увлек за собой не только своих давних дружков, но и двоих членов старой команды -- матроса Берри и старшину-парусника Мартина Холта, возможно, не отдававшего себе отчета в происходящем из-за страшного разоблачения, сделанного гарпунщиком... Однако для тех, кто волею судьбы был обречен оставаться на суше, положение было прежним. Нас оставалось девять человек: капитан Лен Гай, старший помощник Джэм Уэст, боцман Харлигерли, старшина-конопатчик Харди, кок Эндикотт, матросы Френсис и Стерн, Дирк Петерс да я. Какие еще испытания припасла для нас зимовка в трескучие полярные морозы?.. Нам предстояло вынести лютые холода, несравнимые с холодами в любой другой точке земного шара, и полярную ночь, которая продлится полгода!.. Нельзя было без ужаса помыслить о том, сколько моральной и физической энергии потребуется всем нам, дабы выстоять в этих условиях, превосходящих слабые человеческие возможности... Однако при всем при том шансы тех, кто решил покинуть нас, вряд ли были предпочтительнее. Окажется ли море свободным до самого припая? Удастся ли им добраться до Полярного круга? И повстречаются ли рыбацкие суда? Хватит ли пищи, чтобы проплыть добрую тысячу миль? Что могло поместиться в шлюпке, и так набитой до отказа тринадцатью беглецами? Неизвестно, чье положение было более угрожающим -- их или наше. На этот вопрос могло ответить только будущее!.. Убедившись, что шлюпка исчезла за горизонтом, капитан и верные ему люди побрели назад в пещеру. Именно здесь нам предстояло коротать бесконечную ночь. Я тут же подумал о Дирке Петерсе. Он упал после выстрела Хирна и остался лежать, когда мы бросились на другую сторону мыса. В пещере его не оказалось. Неужели он серьезно ранен? Не хотелось думать, что нам придется оплакивать еще и этого верного человека, не изменявшего нам так же, как и памяти своего бедного Пима... Я надеялся -- точнее, все мы надеялись, -- что рана окажется легкой. Однако и в этом случае ее надо перебинтовать. Но Дирк Петерс как сквозь землю провалился. -- Давайте разыщем его, мистер Джорлинг! -- воскликнул боцман. -- Идем, -- отвечал я. -- Мы пойдем вместе, -- решил Лен Гай.-- Дирк Петерс был верен нам. Он ни разу не бросил нас, не годится и нам бросать его. -- Только захочет ли бедняга возвращаться, -- усомнился я, -- когда то, во что были посвящены только он да я, стало известно всем? Я поведал своим товарищам, почему имя Неда Холта было заменено в рассказе Артура Пима на имя Паркера и при каких обстоятельствах метис раскрыл мне свою тайну. Я постарался выложить все, что говорило в его пользу. -- Хирн крикнул, что Дирк Петерс ударил Неда Холта, -- говорил я.-- Да, верно! Нед Холт плавал на "Дельфине", и Мартин Холт имел основания предполагать, что он погиб во время бунта или при кораблекрушении. Но Нед Холт выжил вместе с Августом Барнардом, Артуром Пимом и метисом, однако их поджидали чудовищные муки голода... Один из них был принесен в жертву -- один, на которого указал перст судьбы... Несчастные тянули жребий... Неудачником оказался Нед Холт, он и пал под ножом Дирка Петерса. Однако будь судьбе угодно, чтобы жертвой оказался он, эта участь постигла бы не Неда, а его. -- Дирк Петерс осмелился доверить свою тайну вам одному, мистер Джорлинг? -- осведомился Лен Гай. -- Одному мне, капитан. -- И вы хранили ее? -- Свято! - Тогда остается загадкой, как о ней стало известно Хирну! - Сперва я подумал, что Дирк Петерс проболтался во сне, -- отвечал я, -- и так, волей случая, гарпунщик стал обладателем его тайны. Однако, поразмыслив, я припомнил, что метис рассказывал мне о событиях на "Дельфине" у меня в каюте, при приоткрытом иллюминаторе... И разговор наш мог подслушать человек, находившийся в тот момент у штурвала... А вахтенным был тогда Хирн! Чтобы лучше слышать, он бросил, должно быть, штурвал, из-за чего "Халбрейн" чуть не перевернулась... -- Помню, помню! -- сказал Джэм Уэст.-- Я отчитал подлеца и засадил его в трюм. -- С тех самых пор, капитан, -- продолжал я, -- Хирн и сошелся с Мартином Холтом, на что обратил мое внимание Харлигерли... -- Вот именно, -- поддержал меня боцман.-- Ведь Хирн не смог бы сам управлять шлюпкой и нуждался поэтому в паруснике Мартине Холте... -- ...и не уставал подстрекать Мартина Холта, чтобы тот поинтересовался у метиса судьбой брата.-- Мартин Холт обезумел от такого известия. Остальные воспользовались этим, чтобы увлечь его в шлюпку. И теперь он с ними! Слушатели сошлись во мнении, что все так и произошло. Теперь, когда открылась правда, у нас были все основания полагать, что Дирк Петерс, пребывая в крайнем унынии, захочет спрятаться от наших взоров. Согласится ли он снова занять место среди нас?.. Мы немедленно покинули пещеру и по прошествии часа обнаружили метиса. Первым его побуждением, стоило ему завидеть нас, было скрыться. Однако он и не подумал сопротивляться, когда Харлигерли с Френсисом настигли его. Я заговорил с ним, остальные последовали моему примеру, а Лен Гай протянул ему руку... Сперва он колебался, пожимать ли ему руку капитана, но потом, не говоря ни слова, побрел вместе с нами к пещере. С тех пор никто из нас никогда не напоминал ему о происшествии на "Дельфине". Что касается раны Дирка Петерса, то о ней не пришлось беспокоиться. Пуля осталась под кожей левого плеча, и он сам извлек ее несильным нажатием пальцев. Затем мы перебинтовали плечо метиса чистой парусиной, он натянул фуфайку и уже со следующего дня как ни в чем не бывало возвратился к повседневным трудам. Все наши старания были направлены на то, чтобы подготовиться к длительной зимовке. Зима подкрадывалась все ближе, и солнце почти не показывалось из-за густого тумана. Температура упала до 36°F (2,22°C) и не собиралась более расти. Редкие солнечные лучи уже не грели. Капитан велел нам облачиться в шерстяную одежду, не дожидаясь настоящих холодов. Тем временем с юга прибывали айсберги и дрейфующие льды различных размеров. Одни застревали у берега, где и так уже было тесно от льдин, большая же часть устремлялась дальше на северо-восток. -- Все эти кусочки льда пойдут на укрепление припая, -- объяснил мне боцман.-- Если шлюпка этого Хирна не сумеет их догнать, то, боюсь, компания уткнется в запертую дверь и не может отыскать ключ... - Так, значит, Харлигерли, -- отвечал я, -- вы полагаете, что, зимуя здесь, мы меньше рискуем, чем, если бы отправились на север в шлюпке? -- Полагаю и всегда полагал, мистер Джорлинг! Хотите, я скажу вам еще одну вещь? -- спросил он меня. -- Говорите, Харлигерли. -- Так вот: укравшие шлюпку раскаются! Если бы мне выпал жребий плыть, я бы уступил свое место кому-нибудь другому. Понимаете, ощущать под ногами твердую землю -- это что-нибудь да значит! Но, пусть они струсили и сбежали, я никому из них не желаю смерти. Но если Хирну с друзьями не удастся преодолеть припай и придется зимовать во льдах, имея провизии всего на несколько недель, то нетрудно догадаться, какая судьба их ожидает!.. -- Да, похуже нашей, - отвечал я. -- И учтите, -- продолжал боцман, -- одним Полярным кругом дело не кончится. Если китобои уже ушли из тех вод, то перегруженная шлюпка ни за что не доплывет до австралийских берегов. Того же мнения придерживался и я, и Лен Гай, и Джэм Уэст. Верно, при попутном ветре, несильной загрузке, с запасом провизии на несколько месяцев и при сильной удаче шлюпка, быть может, и могла бы совершить этот переход. Однако разве так обстояло дело? Четыре следующих дня, 14, 15, 16 и 17 февраля, ушли на обустройство экипажа и размещение припасов и скарба. Кроме того, мы совершили несколько вылазок в глубь суши. Почва повсюду была одинаково бесплодной. Единственное, что еще умудрялось на ней произрастать, -- это какие-то колючие стебли, которыми были в изобилии покрыты прибрежные пески. Если Лен Гай и сохранял еще надежду найти брата и моряков с "Джейн" у этих берегов, то ему пришлось признать, что здесь нет следов их высадки. Как-то раз мы отошли от берега мили на четыре и оказались у подножия крутой горы высотой в шестьсот -- семьсот саженей. Однако и дальний поход не открыл нам ничего нового. К северу и западу тянулась бесконечная вереница голых холмов с верхушками замысловатых очертаний. Скоро ляжет снег и станет трудно отличить их от айсбергов, застывших в замерзшем море. На востоке были ясно видны холмистые очертания берега. Что это за берег на противоположной стороне пролива -- континент или просто остров? Так или иначе, там, должно быть, не больше жизни, чем здесь... В тот день капитан предложил дать имя суше, на которой мы оказались по воле течения. Мы назвали ее Земля Халбрейн в память о нашей шхуне, Проливу, разделяющему полярный континент на две части, было присвоено имя Джейн-Саунд. Прочие наши занятия состояли в добыче пингвинов и ластоногих, ибо мы ощущали потребность в свежем мясе. Тюленье и моржовое мясо, приготовленное Эндикоттом, пришлось нам вполне по вкусу. Кроме того, жир этих животных мог послужить топливом для пещеры. Мы ни на минуту не забывали, что самым нашим лютым врагом будет мороз, для борьбы с которым сгодятся любые средства. А с приближением холодов ластоногие могут откочевать к северу, в края с менее суровым климатом... На наше счастье, на берегу оставались еще сотни зверей. У кромки моря хватало галапагосских черепах {Слоновая черепаха (Testudo elephantopus), давшая название архипелагу (исп. galapado -- крупная черепаха), встречается только на Галапагосских островах. Правда, на некоторых островах Индийского океана (Мадагаскар, Маскаренские и Сейшельские острова) были распространены исполинские черепахи другого вида (Testudo gigantea), но к настоящему времени они почти уничтожены. Излишне напоминать, что гигантские черепахи не живут в странах с холодным климатом}, названных по имени архипелага, лежащего на самом экваторе. Именно ими, если верить Артуру Пиму, питались островитяне, они же оказались на дне туземного челна, унесшего его с Дирком Петерсом прочь от острова Тсалал. Эти огромные черепахи, с медлительным достоинством передвигающие по песку тяжелое туловище, с тощей шеей, вытягивающейся на два фута, и с треугольной змеиной головой, способны годами оставаться без пропитания. На этой земле, где не было ни петрушки, ни дикого портулака {Портулак -- род однолетних растений семейства портулаковых; один из видов -- портулак огородный -- разводят как овощное растение; другие виды -- как декоративное}, они довольствовались колючками, прячущимися среди камней. Артур Пим недаром окрестил их дромадерами {Дромадер -- одногорбый верблюд} антарктической пустыни: они, подобно верблюдам, носят с собой запас свежей пресной воды, только не на спине, а у основания шеи, где у них есть мешок, вмещающий два-три галлона влаги. Из рассказа Артура Пима выходит, что именно такая черепаха помогла продержаться какое-то время жертвам событий на "Дельфине", прежде чем пришлось тянуть страшный жребий. Правда, галапагосские черепахи весят от тысячи двухсот до тысячи пятисот фунтов, а обитательницы Земли Халбрейн тянули только на семьсот - восемьсот фунтов, однако их мясо не становилось от этого менее питательным и вкусным. Итак, даже при том, что наступил канун зимовки, заставшей нас менее чем в пяти градусах от Южного полюса, сложившееся положение не вселяло в наши суровые сердца полного уныния. Единственным нерешенным вопросом -- но стоящим всех остальных! -- оставалось возвращение с наступлением весны. Для того чтобы мы могли на что-то надеяться, требовалось: 1) чтобы наши бывшие товарищи, уплывшие на шлюпке, сумели спастись; 2) чтобы их первым помыслом было направить нам на выручку корабль. Здесь мы могли надеяться только на Мартина Холта, который, в отличие от остальных, не должен был забыть о нас Однако удастся ли ему и его спутникам добраться на китобойном судне до какого-нибудь тихоокеанского острова? Да и окажется ли следующий сезон столь же подходящим для плавания в антарктические моря?.. Мы часто заводили беседу о своих шансах на спасение. Более других верил в нашу счастливую звезду боцман, которому помогали .держаться легкий характер и редкая выносливость. Кок Эндикотт разделял его уверенность и не слишком задумывался о будущем, продолжая беззаботно стряпать, словно в кухне "Зеленого баклана". Матросы Стерн и Френсис слушали нас, не произнося ни слова; кто знает, не жалели ли они, что они не оказались вместе с Хирном и его дружками?.. Что касается старшины Харди, то он был готов ко всему и предпочитал не гадать, что преподнесет нам судьба через пять-шесть месяцев. Капитан и его помощник, как обычно, мыслили одинаково и приходили к одним и тем же умозаключениям. Готовности сделать все, что возможно, во имя общего спасения, им было не занимать. Они мало надеялись на удачу уплывших в шлюпке и, возможно, готовы были предпринять пеший рывок на север через ледяные поля. Все мы без колебаний пошли бы за ними следом. Впрочем, время для такой попытки еще не настало; оно наступит позже, когда все море до самого Полярного круга будет сковано льдами. Таково было наше положение, и ничто как будто не предвещало перемен. Но 19 февраля произошло событие, которое ни за что не могло бы произойти, не будь на то воли Провидения. Было восемь часов утра. Стояла безветренная погода, небо очистилось от облаков, термометр показывал 32°F (0°C). Все мы, не считая боцмана, собрались в пещере, дожидаясь завтрака, и уже готовились усесться за стол, когда снаружи раздался крик, заставивший нас позабыть о еде. Голос принадлежал Харлигерли. Он кричал не переставая, и мы заторопились наружу. Он стоял на верхушке утеса, венчающего мыс, и показывал пальцем в сторону моря. -- Что там? -- крикнул капитан. -- Лодка! -- Лодка?..-- вскричал я. -- Уж не возвращается ли это шлюпка с "Халбрейн"? -- спросил Лен Гай. -- Нет, это не она, -- отвечал Джэм Уэст. И верно, представшая нашим взорам лодка ни формой, ни размерами не походила на шлюпку с нашей шхуны. Она плыла по течению без весел и руля и казалась брошенной. Мы задались целью -- любой ценой поймать лодку, ибо только в ней было наше спасение. Однако как это сделать, как заставить ее причалить к Земле Халбрейн? До лодки оставалась еще целая миля. Мы знали, что минут через двадцать она пройдет мимо мыса, ибо не похоже было, что она может повернуть к берегу. Двадцать минут -- и она пропадет из виду... Мы стояли как вкопанные, следя за лодкой, все так же скользившей по океанской глади, не сворачивая к берегу. Течение уже начинало сносить ее в открытое море. Внезапно у подножия утеса раздался всплеск, словно в воду что-то плюхнулось, и мы увидели Дирка Петерса, который, сбросив одежду, прыгнул вниз и плыл уже в десяти морских саженях от берега, приближаясь к лодке. Из наших глоток вырвалось дружное "ура". Метис на мгновение повернул голову на крик и тут же мощно поднырнул под невысокую волну, как сделал бы дельфин, силой и быстротой которого обладал этот необыкновенный человек. Никогда прежде я не видел ничего подобного! Мы беззвучно молились, чтобы Дирк Петерс достиг лодки, прежде чем течение унесет ее на северо-восток. Однако даже если ему повезет, как он сумеет направить лодку, лишенную весел, к берегу, от которого она отдалялась? Мы застыли, слыша, как громко бьются наши сердца. Один боцман продолжал покрикивать: -- Давай, Дирк, давай! Всего за несколько минут метис преодолел несколько кабельтовых. Его голова казалась теперь черной точкой среди волн. Он, как видно, не ведал усталости. Мерно загребая руками, он плыл вперед с прежней скоростью, словно толкаемый мощными винтами. Теперь у нас не оставалось сомнений, что Дирк Петерс достигнет лодки. Но что дальше? Они исчезнут за горизонтом -- или он наделен воистину фантастической силой и отбуксирует ее к берегу?.. -- А вдруг в лодке найдутся весла? -- предположил боцман. Мы видели, что Дирку Петерсу придется подналечь: лодка могла опередить его. -- На всякий случай нам надо пройти дальше по течению, -- предложил Джэм Уэст.-- Если лодка причалит к берегу, то гораздо дальше этого утеса. -- Доплыл, доплыл! Ура! Ура, Дирк! -- закричал боцман, не в силах совладать с радостью. К его крику присоединился трубный глас Эндикотта. И действительно, метис сумел добраться до лодки, схватился огромной лапищей за ее борт и, немного повисев на планшире {Планшир -- брус, проходящий по верхнему краю бортов шлюпки}, перевалился на дно, рискуя опрокинуть видавшую виды посудину. До наших ушей донесся его торжествующий крик... Что же нашел он на дне лодки? Весла! Мы видели, как он, усевшись на баке, с удвоенной силой заработал руками, стараясь вывести лодку из потока и направить ее к берегу. -- Давай! -- крикнул Лен Гай. Мы сбежали с утеса и, огибая черные камни, устремились дальше по берегу. Через три-четыре сотни саженей лейтенант сделал нам знак остановиться. Мы отыскали глазами лодку: под защитой мыса, вдающегося в море, она быстро приближалась к нам. До лодки оставалось теперь всего пять-шесть кабельтовых, и она резво перепрыгивала с волны на волну. Неожиданно Дирк Петерс отложил весла, наклонился и снова появился над бортом, поддерживая безжизненное тело. Что за крик разорвал тишину!.. -- Мой брат, мой брат!.. Лен Гай узнал в человеке, лежавшем на руках у метиса, Уильяма Гая... -- Жив, жив! -- крикнул метис. Еще минута -- и лодка уткнулась в берег. Лен Гай бросился вперед и заключил брата в объятия. На дне лодки лежали без сознания еще три человека. Капитан и эти трое -- вот и все, что осталось от экипажа "Джейн"!.. Глава XIV ОДИННАДЦАТЬ ЛЕТ НА НЕСКОЛЬКИХ СТРАНИЦАХ Название главы говорит о том, что в ней очень кратко будут изложены приключения Уильяма Гая и его товарищей, последовавшие за гибелью английской шхуны, и их жизнь на острове Тсалал после исчезновения Артура Пима и Дирка Петерса. Очутившись в пещере, Уильям Гай и трое моряков -- Тринкл, Робертс и Ковен -- вернулись к жизни. Причиной слабости этих несчастных, поставившей их на грань гибели, оказался голод. Проглотив немного пищи и выпив по нескольку чашек горячего чая с виски, они очень скоро пришли в себя. Не стану описывать волнующую сцену, растрогавшую нас до глубины души, когда Уильям узнал наконец своего брата Лена. Наши глаза наполнились слезами, а губы сами собой зашептали слова благодарности Провидению. Позабыв об испытаниях, которые нам сулило будущее, мы всецело отдались радости этой встречи, понимая при этом, что появление лодки у берегов Земли Халбрейн может принести коренную перемену в нашей участи... Надо сказать, что, прежде чем начать свой рассказ, Уильям Гай выслушал историю наших злоключений. Теперь он знал все, о чем ему не терпелось узнать, -- и о нашей встрече с трупом Паттерсона, и о плавании нашей шхуны к острову Тсалал, и об ее отплытии дальше на юг, и о кораблекрушении, и об айсберге, и об измене части экипажа, бросившей нас в этом пустынном краю. Ему было рассказано также о том, какими сведениями об Артуре Пиме располагал Дирк Петерс и на какие хрупкие предположения опиралась надежда метиса разыскать друга, гибель которого вызывала у Уильяма Гая не меньше сомнений, нежели участь остальных моряков с "Джейн", раздавленных камнями вблизи деревни Клок-Клок. Выслушав все это, Уильям Гай поведал нам о событиях тех одиннадцати лет, что он провел на острове Тсалал. Как помнит читатель, 8 февраля 1828 года экипаж "Джейн" ни капельки не подозревая жителей Тсалала и их вождя Tу-Уита в недобрых замыслах, высадился на берег, дабы прибыть в деревню Клок-Клок, успев, однако, подготовить к обороне шхуну, на которой оставалось шесть человек. Высадившихся, считая самого капитана, старшего помощника Паттерсона, Артура Пима и Дирка Петерса, набралось тридцать два человека; все были вооружены ружьями, пистолетами и кинжалами. Шествие замыкал пес Тигр. При подходе к узкой горловине, ведущей к деревне, группа разделилась: Артур Пим, Дирк Петерс и матрос Аллен забрались в расселину, навечно сгинув для своих товарищей. Спустя короткое время произошел толчок чудовищной силы. Ближайший холм рухнул целиком, погребая под собой Уильяма Гая и двадцать восемь его спутников. Двадцать два человека были раздавлены на месте, и место обвала навечно стало их могилой. Однако остальные семеро, чудесным образом укрывшиеся в большой яме, остались целы. Это были Уильям Гай, Паттерсон, Робертс, Ковен и Тринкл, а также Форбс и Лекстон, погибшие в дальнейшем. Что касается Тигра, то оставшиеся в живых не знали, погиб он под камнями или избежал смерти. Уильям Гай и шестеро его товарищей поторопились выбраться из темной ямы, где нечем было дышать. Первой их догадкой, совсем как у Артура Пима, была мысль о землетрясении. Однако им вскоре открылось, что миллионы тонн земли и камней, заполнивших овраг, -- результат искусственного обвала, устроенного Ту-Уитом и туземцами. В их холме, точно так же как и в холме слева, существовали лабиринты, пройдя которыми Уильям Гай, Паттерсон и все остальные оказались в выемке, куда обильно проникали воздух и дневной свет. Наблюдая за морем, они видели нападение на "Джейн" шестидесяти пирог, видели, как сопротивлялись шесть моряков, оставшиеся на борту, видели захват шхуны дикарями и взрыв, стоивший жизни доброй тысяче туземцев, после которого на воде остались одни обломки. Ту-Уит и его воины были разочарованы: их инстинкт мародеров не мог быть теперь удовлетворен, ибо от корпуса, оснастки и груза судна остались никому не нужные доски. Рассчитывая похоронить весь экипаж под обрушившимся холмом, они не догадывались, что кто-то мог спастись. По этой причине Артур Пим и Дирк Петерс по одну сторону оврага и Уильям Гай со своими людьми по другую смогли так долго прожить в лабиринтах, питаясь выпями, которых легко было поймать, и орехами, в изобилии произраставшими на склонах холма. Для добывания огня они наловчились тереть мягкие кусочки дерева о твердые, благо что древесины вокруг было хоть отбавляй. Как известно, после недели в лабиринте Артур Пим с метисом ухитрились выбраться на волю, спуститься к берегу, завладеть пирогой и отплыть с острова Тсалал. Уильям Гай и его спутники провели в лабиринте гораздо больше времени. Спустя три недели капитан "Джейн" и его товарищи истребили всех птиц, которыми доселе питались. Чтобы не погибнуть от голода (жажда им не грозила, ибо в лабиринте обнаружился источник), оставалось единственное средство: добраться до берега и попытаться выйти в море на туземной лодке. Куда бы они направились и что бы с ними стало без провизии?.. Тем не менее они наверняка попытали бы счастья, спустись хотя бы на несколько часов ночная тьма. На их беду, время, когда солнце восемьдесят четвертой широты прячется за горизонт, еще не наступило. Вполне возможно, что смерть положила бы конец всем их страданиям, если бы не последующие события. Как-то утром -- дело было 22 февраля -- Уильям Гай и Паттерсон беседовали у выемки, из которой можно было обозревать окрестности. Они обсуждали, как выжить дальше всемером, ибо единственной доступной им пищей остались орехи, от которых у всех развились головные боли и расстройство кишечника. Их взорам предстали огромные черепахи, которыми кишела прибрежная полоса. Но как было до них добраться, если берег с черепахами делили сотни туземцев, занимавшихся повседневными делами и вопивших свое излюбленное "текели-ли"... Неожиданно толпу охватило смятение. Дикари бросились врассыпную. Многие попрыгали в лодки, словно им угрожала страшная опасность... Что же стряслось? Вскоре Уильям Гай и его спутники нашли объяснение паники, воцарившейся на берегу. Какое-то животное набросилось на туземцев, кусаясь и норовя вцепиться в горло замешкавшимся, при этом громоподобно рыча. Зверь был один, и они вполне могли бы прикончить его, взявшись за камни и за луки со стрелами... Отчего же сотни туземцев испытали ужас, почему обратились в бегство, не пытаясь защититься от рассвирепевшего зверя?.. Все дело в том, что животное было покрыто белой шерстью, и при виде его жителей острова Тсалал охватила свойственная им паника, рождаемая белым цветом... Невозможно представить, с каким отчаянием они голосили свое "текели-ли", "анаму-му" и "лама-лама"! Каково же было изумление Уильяма Гая и всех остальных, когда они узнали в грозном звере пса Тигра!.. Да, это был Тигр, спасшийся из-под обрушившихся в пропасть камней и спрятавшийся в глубине острова. Пробродив несколько дней вокруг деревни Клок-Клок, он принялся сеять ужас среди дикарей. Читатель помнит, что однажды, попав в трюм "Дельфина", бедный пес едва не взбесился. На этот раз бешенство сделало свое дело, и он был готов перекусать все население острова... Перед лицом такой беды дикари, в том числе сам Ту-Уит и вампу, главные вельможи острова, стали уносить с Тсалала ноги. Вскоре опустел весь остров, включая самые отдаленные его уголки, и не было такой силы, которая сумела бы удержать дикарей!.. Часть туземцев не уместилась в пирогах и вынуждена была остаться на Тсалале; кое-кто был искусан Тигром, и через какое-то время среди дикарей вспыхнула эпидемия бешенства. И тогда -- о ужас! -- они стали кидаться друг на друга и рвать друг друга зубами... Кости, найденные нами вблизи деревни Клок-Клок, и были останками этих несчастных. Уже одиннадцать лет белели они там на ветру!.. Что касается злосчастного пса, то он забрался в дальний угол острова, где и издох. Дирк Петерс обнаружил его скелет с ошейником, на котором навечно осталась надпись "Артур Пим". Вот какая катастрофа -- вполне под стать гениальной фантазии Эдгара По -- стала причиной бегства жителей с острова Тсалал. Укрывшись на островах юго-западной оконечности архипелага, дикари навечно прокляли остров Тсалал, где "белый зверь" сеял ужас и гибель... Дождавшись, пока эпидемия бешенства покончит с последними туземцами, Уильям Гай, Паттерсон, Тринкл, Ковен, Робертс, Форбс и Лекстон покинули постылый лабиринт, где им грозила голодная смерть. Как же эти семеро просуществовали на острове столько лет? Жизнь их оказалась не столь тяжела, как можно было бы вообразить. Они кормились растительностью, обильно произраставшей на плодородной островной почве, и мясом домашних животных. Единственное, чего им недоставало, -- это чего-нибудь плавучего, чтобы покинуть остров, добраться до ледяных полей и до Полярного круга, пересечение которого стоило "Джейн" стольких трудов, ибо все -- и ярость ураганов, и льды, и заряды снега и града -- ополчилось тогда против нее! О том, чтобы самим построить лодку, не могло идти и речи: Уильям Гай и его товарищи были совершенно беспомощны, ибо у них не было никаких инструментов -- только ружья, пистолеты и ножи. Увы, единственной их заботой стало устроиться поудобнее и уповать на счастливую случайностью. Помочь им могло одно лишь Провидение... Капитан и старший помощник решили, что лагерь следует разбить на северо-западном берегу острова, поскольку от деревни Клок-Клок не было видно океана, тогда как следовало постоянно наблюдать за горизонтом, на случай, если какой-нибудь корабль, как это ни невероятно, окажется вблизи острова. Капитан Уильям Гай, Паттерсон и пятеро их товарищей проделали обратный путь по оврагу, заваленному камнями, шлаками, обломками черного гранита и раздробленным мергелем, в котором поблескивали металлические вкрапления. Таким предстал овраг и взору Артура Пима, сравнившего его с "местом, где некогда находился древний Вавилон, а теперь царит запустение". Прежде чем выйти из горловины, Уильям Гай принял решение исследовать правый склон, где исчезли Артур Пим, Дирк Петерс и Аллен. Однако здесь царил такой хаос, что проникнуть в глубь массива не было возможности. Уильям Гай так и не узнал о существовании то ли естественного, то ли искусственного лабиринта, служившего продолжением тому, в котором провел столько времени он сам, и, возможно, соединявшегося с ним под руслом высохшего горного потока. Перебравшись через нагромождение камней, люди двинулись на северо-запад. На побережье, примерно в трех милях от деревни Клок-Клок, они принялись обживать грот, напоминавший наше убежище на берегу Земли Халбрейн. В нем семеро с "Джейн" прожили долгие годы, подобно тому как это предстояло теперь нам, -- правда, в несравнимо лучших условиях, ибо плодородие острова Тсалал дарило им все, чего мы были лишены на Земле Халбрейн. Ведь мы обречены на гибель, как только у нас выйдут последние припасы, их же не подстерегала эта участь. Они могли ждать бесконечно дол- го... и ждали! Им и в голову не приходило, что Артур Пим, Дирк Петерс и Аллен пережили обвал. По словам Уильяма Гая, ничто не нарушало монотонности их существования на протяжении всех одиннадцати лет -- туземцы испытывали теперь ужас от одного вида берегов острова Тсалал. Никакая опасность не угрожала им. Однако они чем дальше, тем больше утрачивали надежду на спасение. В первые годы всякий раз с наступлением лета они уговаривали себя, что на поиски "Джейн" будет отправлен корабль. Однако спустя лет пять надежда оставила их... Уильям Гай пользовался плодами земли, в том числе растениями, помогающими от цинги ложечником и бурым сельдереем, домашней птицей -- курами и превосходными утками, а также черными свиньями, весьма размножившимися на острове. Кроме того, в пищу шли яйца альбатросов и галапагосских черепах; одних этих черепах, отличающихся огромными размерами и изысканным мясом, вполне хватило бы, чтобы спастись от голода во время зимовки. Осталось упомянуть неисчерпаемые ресурсы моря, нареченного нами именем Джейн. Бухты его изобиловали рыбой -- лососи, треска, скаты, морские языки, барабульки, лобаны, камбалы, рыбы-попугаи, а также бесчисленные моллюски разнообразили стол новых островитян. Не станем останавливаться на жизни этих людей с 1828 по 1839 год. Тяжким испытанием были зимы. При том что лето на островах архипелага было очень мягким, зима несла с собой лютые морозы, снега и ураганы. Море, забитое дрейфующими льдами, замерзало на шесть-семь месяцев. Лишь когда над горизонтом снова появлялось солнце, море освобождалось ото льдов и принимало вид, который поразил Артура Пима, а потом и нас, стоило нам пройти южнее пакового льда. В целом же существование на острове Тсалал не было изнурительным. Ожидала ли нас та же судьба здесь, на берегу Земли Халбрейн? Ведь наши припасы, при всем их обилии, в конце концов иссякнут, а черепахи могут с приближением зимы откочевать в более низкие широты... Так или иначе, еще семь месяцев назад все, кто пережил вместе с Уильямом Гаем засаду туземцев, оставались живы, ибо это были как на подбор люди недюжинной силы, отменной выносливости, с мужественным характером... Увы, скоро на них обрушились невзгоды. Уже в мае -- а месяц этот соответствует в южных широтах северному ноябрю -- мимо острова Тсалал поплыли льдины, увлекаемые течением на север. Как-то раз в пещере не досчитались одного из семерых. Его долго окликали, потом ждали, потом отправились на поиски... Все тщетно! Моряк пал, должно быть, жертвой несчастного случая и утонул в морской пучине. То был Паттерсон, старший помощник с "Джейн", верный друг Уильяма Гая. Исчезновение товарища повергло отважных островитян в уныние. Не было ли это предзнаменованием будущих катастроф?.. Уильям Гай не знал того, что знали мы: Паттерсон при обстоятельствах, так и оставшихся неведомыми, был унесен льдиной, на которой погиб голодной смертью. На этой-то льдине, занесенной течениями и ветрами на широту острова Принс-Эдуард, наш боцман и обнаружил замерзший труп старшего помощника со шхуны "Джейн"... Услышав от Лена Гая, как, прочитав записи из дневника несчастного моряка, экипаж "Халбрейн" устремился в антарктические моря, Уильям Гай не смог сдержать слезы... Следом за первой бедой явилась вторая... От команды "Джейн" оставалось уже не семь, а шесть человек, а вскоре им было суждено остаться вчетвером и искать спасения в открытом море. В середине октября остров Тсалал содрогнулся от землетрясения, почти полностью уничтожившего остальные острова архипелага, лежащие к юго-западу. Трудно представить себе, с какой силой разгулялась подземная стихия. От островов, о существовании которых упоминал Артур Пим, остались только скалы. Уильяма Гая и его товарищей ждала бы смерть от истощения, если бы они не покинули остров, на котором невозможно было более найти пропитание. Спустя два дня они обнаружили прибитую ветром к берегу лодку. Оставалось только нагрузить ее провизией и, не мешкая, покинуть этот остров. Так и поступили Уильям Гай, Робертс, Ковен, Тринкл, Форбс и Лекстон. На море был страшный шторм, вызванный содроганием земной коры. Моряки не совладали с ветром, и он отнес их к югу. Затем они попали в то же течение, которое принесло наш айсберг к берегу Земли Халбрейн... Два с половиной месяца носило лодку в открытом море, и несчастные были не в силах изменить ее курс. Лишь 2 января текущего 1840 года они заметили землю -- ту самую, что омывали к востоку от нас воды пролива Джейн. Теперь-то мы знали, что землю эту отделяли от Земли Халбрейн всего пятьдесят миль. Да, именно на таком расстоянии от нас находились те, ради спасения которых мы забрались в антарктические моря, те, которых мы не чаяли больше отыскать! Лодку Уильяма Гая снесло к юго-востоку. Однако глазам путешественников предстал край, разительно не похожий на остров Тсалал, зато как две капли воды напоминающий Землю Халбрейн: непригодная для возделывания земля, состоящая из песка и камней, ни кустика, ни травинки! Уничтожив последние припасы, Уильям Гай с товарищами мучились от голода. Двое -- Форбс и Лекстон-- не вынесли мучений... Четверо оставшихся в живых -- Уильям Гай, Робертс, Ковен и Тринкл -- не захотели оставаться на берегу, где им грозила голодная смерть. Снова погрузившись в лодку, они доверились течению, не будучи даже в состоянии, из-за отсутствия инструментов, определить свое местоположение. Плавание их продолжалось двадцать пять дней... Несчастные доели последние крошки и приготовились к смерти, ибо не ели уже двое суток, когда лодка, на дне которой лежали их почти уже безжизненные тела, очутилась у берега Земли Халбрейн. Боцман заметил лодку, а Дирк Петерс прыгнул в море и настиг ее... Оказавшись в лодке, метис узнал капитана "Джейн" и матросов Робертса, Тринкла и Ковена. Он схватился за весла. Когда до берега оставался всего один кабельтов, он положил голову капитана Уильяма Гая себе на колени и крикнул: -- Жив, жив! Так встретились два брата на берегу затерянной в антарктическом океане Земли Халбрейн. Глава XV ЛЕДЯНОЙ СФИНКС По прошествии двух дней в этой точке антарктического побережья не осталось ни одного человека ни с той, ни с другой погибшей шхуны. Двадцать первого февраля в шесть часов утра лодка, в которую погрузились все тринадцать душ, вышла из бухты и обогнула мыс, которым оканчивалась Земля Халбрейн. Два дня ушло на обсуждение отплытия. Решившись же, мы не медлили ни дня. Еще целый месяц в этой части моря