не сравнимый напиток, ощущает высшее блаженство -- и возвращается к жизни. Проходит несколько минут -- и вот уже Август Барнард, забившись в угол трюма, рассказывает ему в неверном свете фонаря о событиях, происшедших на бриге после отплытия. Этому, повторяю, еще можно с грехом пополам поверить; далее же нас ожидает рассказ о событиях, выходящих своей совершенной невероятностью за пределы разумного. Экипаж "Дельфина" состоял из тридцати шести человек, включая отца и сына Барнардов. После того как 20 июня бриг распустил паруса, Август Барнард неоднократно пытался добраться до Артура Пима, но тщетно. Прошло три или четыре дня -- и на корабле вспыхнул мятеж. Предводителем был корабельный кок, такой же негр, как наш Эндикотт на "Халбрейн", только последнему, спешу оговориться, бунт не привидится и в страшном сне. Далее повествуется о множестве кровавых событий, стоивших жизни большинству моряков, которые сохранили верность капитану Барнарду; в конце концов капитана и еще четверых посадили вблизи Бермудов в китобойную шлюпку, и более читатель ничего о них не узнает. Август Барнард тоже пал бы жертвой бунтовщиков, если бы не заступничество лотового {Лот -- прибор для определения глубины моря; лоты бывают простые (гиря с веревкой лотмень и др. ), механические и акустические (эхолот)} "Дельфина" Дирка Петерса, метиса из племени упшароков, сына торговца пушниной и индианки со Скалистых гор, -- того самого, которого капитан Лен Гай собирался отыскать в Иллинойсе... "Дельфин" под командованием старшего помощника взял курс на юго-запад, чтобы пиратствовать в южных морях. Что до Августа Барнарда, то он только и думал о том, как бы добраться до Артура Пима, однако его бросили в кубрик с закованными в кандалы руками и ногами, под напутственные слова корабельного кока, что выйдет он оттуда только тогда, когда "бриг перестанет называться бригом". Тем не менее спустя несколько дней Августу Барнарду удалось избавиться от кандалов, пропилить тонкую перегородку, отделявшую кубрик от трюма, и двинуться в сопровождении Тигра к ящику, где томился его товарищ. Он не смог до него добраться, но пес, по счастью, учуял хозяина, и Августу Барнарду пришла в голову счастливая идея привязать к шее Тигра записку со словами: "Пишу кровью... Хочешь жить, не выходи из убежища". Как мы знаем, Артур Пим получил записку. Именно тогда ин умирая от голода и жажды, стал карабкаться по ящикам и выронил нож, звук падения которого привлек внимание его товарища и приблизил их встречу. Поведав Артуру Пиму эту историю, Август Барнард добавил, что среди бунтовщиков нет единства: одни хотят вести "Дельфин" к островам Зеленого Мыса, другие же, в том числе Дирк Петерс, -- в Тихий океан. Что до Тигра, то его хозяин ошибся -- он не взбесился. Просто он потерял терпение от жажды, и Август Барнард спас его, вытащив на бак. Тем временем проявились недостатки в креплении грузов, недопустимые на торговом корабле, ибо от прочности крепления зависит остойчивость судна. Ящики же, которыми был забит трюм "Дельфина", ездили с места на место при каждой волне, поэтому пребывание в трюме сделалось опасным. С помощью Августа Барнарда он добрался до нижней палубы и спрятался неподалеку от кубрика. Метис Петерс демонстрировал дружеское расположение к сыну капитана Барнарда, поэтому Август стал задумываться, нельзя ли, опираясь на помощь лотового, вновь овладеть судном. Ждать пришлось недолго. Спустя тринадцать дней после отплытия с Нантакета, а именно 4 июля, среди бунтовщиков вспыхнула ссора: одни хотели пуститься вдогонку за появившимся на горизонте небольшим бригом, другие предпочитали не отвлекаться по пустякам. Ссора привела к гибели матроса, принадлежавшего к партии кока, к которой примыкал и Дирк Петерс; ей противостояли сторонники старшего помощника. В результате на борту осталось всего тринадцать человек, считая Артура Пима. Следующим испытанием стал страшный шторм, изрядно потрепавший "Дельфина", который дал течь. Пришлось заняться откачиванием воды и прилаживать под носом судна запасной парус, чтобы трюм не заливало водой. Шторм прекратился 9 июля, тотчас Дирк Петерс захотел избавиться от старшего помощника. Август Барнард заверил его в своей поддержке, однако о присутствии на борту Артура Пима упоминать не стал. На следующий день один из матросов из партии кока, по имени Роджерс, умер в страшных судорогах. Никто не сомневался, что старший помощник отравил его. Теперь на стороне кока осталось всего четверо, в том числе Дирк Петерс. За старшего помощника стояло пятеро, и такой перевес мог сыграть решающую роль. Нельзя было терять ни часа. Как только метис сообщил Августу Барнарду, что настало время действовать, тот рассказал ему об Артуре Пиме. Пока они договаривались о том, как завладеть судном, на бриг обрушился могучий вал, заваливший его на бок. "Дельфин" кое-как выпрямился, зачерпнув воды, и лег в дрейф под зарифленными парусами фок-мачты. Это был удобный момент, чтобы нанести удар, хотя бунтовщики заключили между собой перемирие. В кубрике оставалось всего трое -- Дирк Петерс, Август Барнард и Артур Пим, а в общей каюте -- девять человек. Хорошо вооружен был лишь один из трех -- лотовой. У него было два пистолета и кортик. Действовать предстояло очень осторожно. Артур Пим, о присутствии которого на борту никто из бунтовщиков, за исключением Петерса, не имел понятия, предложил уловку, которая сулила шансы на успех. Поскольку труп отравленного все еще перекатывался по палубе, он сообразил, что, обрядившись в его одежду, внушит ужас суеверным матросам: у них опустятся руки и они подчинятся Дирку Петерсу... Когда спустилась ночь, метис двинулся к корме. Пользуясь своей гигантской силой, он перебросил рулевого через борт. Август Барнард и Артур Пим присоединились к нему, вооруженные рукоятками от помпы. Оставив Дирка Петерса за штурвалом, Артур Пим, напяливший на себя одежду погибшего, и его товарищ встали у двери каюты. Там собралась вся компания -- старший помощник, корабельный кок и прочие. Кто спал, кто пил, кто болтал, но пистолеты и ружья стояли неподалеку. В море бушевал шторм, и на палубе было невозможно удержаться на ногах. Старший помощник неожиданно приказал привести Августа Барнарда и Дирка Петерса. Приказ передали рулевому, но за штурвалом стоял Дирк. Он и Барнард-младший ворвались в каюту, а с ними и Артур Пим. Его появление произвело эффект разорвавшейся гранаты. При виде воскресшего моряка старший помощник в ужасе вскочил, взмахнул в воздухе руками и рухнул замертво. Дирк Петерс воспользовался этим и ринулся вперед, сопровождаемый Августом Барнардом, Артуром Пимом и псом Тигром. Через несколько мгновений все было кончено: одни лежали задушенные, другие -- с проломленными головами. Победители сохранили жизнь только матросу Ричарду Паркеру. Теперь их оставалось всего четверо, чтобы управлять бригом в сильнейший шторм, при том, что вода в трюме поднялась на семь футов. Пришлось рубить грот-мачту; поутру та же участь постигла и фок-мачту. Прошел неимоверно трудный день и еще более мучительная ночь. Если бы Дирк Петерс и его подручные не привязали себя к остаткам брашпиля, их смыло бы в море громадными волнами, которые захлестывали "Дельфин". Дальше в романе подробно описываются последствия шторма и события, происходившие между 14 июля и 7 августа: выуживание припасов из залитого водой трюма; появление загадочного брига, забитого трупами, который, наполнив воздух невыносимым смрадом, медленно уплывает прочь, как огромный склеп, подгоняемый издыхающим ветром, муки голода и жажды; невозможность добраться до погреба с провизией; жребий, в ходе которого судьбе было угодно, чтобы Ричард Паркер был принесен в жертву, дабы спаслись остальные; смерть несчастного, сраженного Дирком Петерсом, растерзание его трупа... Позднее из трюма удалось извлечь окорок, кувшин с маслинами, потом -- маленькую черепашку... Из-за перемещения груза в трюме "Дельфин" кренился все сильнее... Под палящим солнцем тропических широт муки жажды превосходят доступные человеку пределы... Первого августа умирает Август Барнард. В ночь с 3 на 4 августа происходит неизбежное: бриг опрокидывается. Артур Пим и метис, забравшись на перевернутое днище, питаются моллюсками, покрывающими киль, и в ужасе наблюдают за кружащими поблизости акулами... В конце концов их берет на борт своей шхуны "Джейн" капитан Уильям Гай из Ливерпуля. Это происходит на 25° северной широты {У Эдгара По даны другие координаты точки, где Пима и Петерса сняли с обломков брига: 20° северной широты и 13° западной долготы}. Безусловно, эти события вполне могли произойти на самом деле, хотя на долю героев выпали совсем уже нечеловеческие страдания, по посмотрим, насколько правдоподобны события, разворачивающиеся далее. Артур Пим и Дирк Петерс, нашедшие на английской шхуне избавление от гибели, быстро набирают силы благодаря хорошему уходу и уже через две недели полностью приходят в себя и не вспоминают более о недавних испытаниях -- "настолько сила забывчивости пропорциональна степени противоположности наших переживаний". Выдержав череду штилей и штормов, "Джейн" проходит 13 октября мимо острова Принс-Эдуард, затем, продвигаясь в направлении, обратном маршруту нашей "Халбрейн", оставляет позади острова Крозе и подходит к островам Кергелен, которые я покинул одиннадцать дней тому назад. Три недели ушло у экипажа "Джейн" на промысел тюленей. Во время этой остановки капитан "Джейн" и оставил на острове свою бутылку, в которой его однофамилец со шхуны "Халбрейн" нашел якобы письмо, написанное Уильямом Гаем и сообщающее о его намерении предпринять штурм южных морей. Двенадцатого ноября шхуна покинула Кергелены и устремилась на запад, к Тристан-да-Кунья, -- точно так же, как это делали сейчас мы. Достигнув этого острова две недели спустя, она простояла у его причала семь дней, после чего вышла 5 декабря в море, дабы достичь островов Авроры с координатами 53° 15' южной широты и 47°58' западной долготы -- загадочных островов, которые не удалось отыскать даже этому судну, хотя сперва ему сопутствовала удача. Двенадцатого декабря "Джейн" устремилась к Южному полюсу. 26 декабря на 73° южной широты были замечены первые айсберги, а чуть позже -- паковый {Пак -- многолетний дрейфующий морской лед, образующий прочные ледяные поля (толщиной 3--5 м) в полярных бассейнах} лед. С 1 по 14 января 1828 года шхуну ожидали сложные маневры и пересечение Полярного круга в море, забитом льдами; затем паковый лед остался позади и шхуна вышла в чистую воду -- знаменитое открытое море, обнаруженное на 81°21' южной широты и 42° западной долготы {На самом деле этот район моря Уэдделла занят шельфовым ледником Фильхнера}, где температура воздуха составляет 47° по Фаренгейту (плюс 8,33° Цельсия), а воды -- 34° (1,11° С). Как видите, здесь Эдгар По дал волю фантазии. Никогда ни один мореплаватель не забирался в столь высокие широты -- даже капитан британского флота Джеймс Уэдделл {Уэдделл Джеймс (1787--1834) -- английский капитан, открыл море у берегов Антарктиды, которое названо его именем}, который в 1822 году дошел до 74-й параллели. Но если трудно поверить уже в эти подвиги "Джейн", то что говорить о дальнейших событиях! О них Артур Пим -- иными словами, Эдгар По -- повествует так, словно не сомневается, что действительно добрался до Южного полюса! Прежде всего в этом фантастическом море нет айсбергов. Зато над водой носятся несчетные стаи птиц -- в том числе пеликанов, одного из которых удалось подстрелить из ружья!.. Путешественники замечают на льдине (выходит, там все же есть льдины!) медведя наподобие полярного, только совсем уж гигантских размеров... Наконец, справа по борту появляется земля -- островок окружностью в один лье, который нарекают именем Беннета, совместно с капитаном владеющего шхуной "Джейн". Островок расположен на 82°50' южной широты и 42°20' западной долготы, отмечает в своем дневнике Артур Пим. Призываю географов не наносить на карты антарктических морей этих фантастических координат! Естественно, что по мере продвижения шхуны к югу колебания стрелки компаса уменьшались, зато температура воздуха и воды неуклонно поднималась, небо же оставалось неизменно безоблачным, а с севера тянуло умеренным ветерком. К несчастью, среди членов экипажа появились симптомы цинги, и, если бы не настойчивые уговоры Артура Пима, капитан Уильям Гай лег бы на обратный курс. Само собой разумеется, что в январе в этих широтах властвует полярный день, и "Джейн" не напрасно продолжила рискованное плавание, ибо 18 января в точке с координатами 83°20' южной широты и 43°05' западной долготы показалась земля. Это был остров, часть какого-то архипелага, протянувшегося к западу. Шхуна приблизилась к острову и бросила якорь на глубине шести саженей. Артур Пим и Дирк Петерс поспешили усесться в шлюпку и устремиться к берегу, однако остановились при виде сразу четырех каноэ, забитых вооруженными людьми -- "новыми людьми", как названы они в повествовании. Действительно, это было что-то новенькое -- черные как смоль туземцы, облаченные в звериные шкуры и инстинктивно страшащиеся "белого цвета". Представляю, какой ужас должна была внушать им зима! Должно быть, снег, если он только выпадал там, был черным. Одним словом, чистый вымысел, да и только! Островитяне не проявляли враждебных намерений, а только кричали свое "анаму-му" и "лама-лама". Их каноэ подошли к шхуне, и вождь Ту-Уит поднялся на борт в сопровождении человек двадцати соплеменников. Здесь их ждало невиданное удивление, ибо они принимали корабль за живое существо и ласково гладили его снасти, мачты и релинги. Они провели шхуну среди рифов к гавани, дно которой было устлано черным песком. Капитан Уильям Гай бросил якорь в миле от берега и, предусмотрительно оставив на борту шхуны нескольких заложников, высадился на прибрежные скалы. Остров этот, звавшийся "Тсалал", был, если верить Артуру Пиму, полон чудес. Растущие там деревья не походили ни на один из видов, известных в каком-либо уголке планеты. Скалы являли собой напластования пород, которые привели бы в удивление современного геолога. По камням текла непрозрачная жидкость с четко видными прожилками, которые не растворялись и не сливались воедино. На расстоянии трех миль от места высадки располагалось основное поселение острова под названием "Клок-Клок". Оно состояло из жалких хижин, крытых звериными шкурами; возившиеся вокруг хижин домашние животные напоминали обыкновенных свиней и черношерстных овец; кроме того, путешественники насчитали двадцать видов птиц, в том числе уток и прирученных альбатросов, а также огромное количество галапагосских черепах. К моменту прибытия моряков Уильяма Гая в Клок-Клок его население, по мнению Артура Пима, исчислялось десятком тысяч душ -- мужчин, женщин и детей, которых не стоило опасаться, но от которых разумнее было держаться в сторонке, настолько крикливым и вызывающим было их поведение. Наконец после посещения жилища Ту-Уита путешественники вернулись на берег, где набрали немало трепангов -- моллюсков, столь любимых китайцами, которые водились здесь в огромных количествах. Это обстоятельство послужило темой переговоров с Ту-Уитом. Капитан Уильям Гай попросил у него разрешения построить сараи, где несколько человек с "Джейн" занялись бы приготовлением трепангов, покуда шхуна продолжит продвижение к полюсу. Ту-Уит охотно принял предложение и даже пошел на сделку, согласно условиям которой туземцы должны были собирать моллюсков. Не прошло и месяца, как все было готово. Трем членам экипажа было велено остаться на Тсалале. Подозревать местных жителей в коварных замыслах не было ни малейших оснований. Прежде чем отправиться в путь, капитан Уильям Гай решил посетить напоследок Клок-Клок и оставил на всякий случай на борту шесть человек при заряженных пушках, заготовленных абордажных сетках и поднятом якоре, наказав им отразить любое нападение туземцев. Ту-Уит и сотня его воинов замыкали шествие. Люди со шхуны стали подниматься по узкому ущелью, окруженному холмами из необыкновенных жирных камней, отдаленно напоминающих стеатиты {Стеатит -- плотная горная порода, содержащая обычно около 90% талька, одна из разновидностей талькита}, каких Артур Пим не видывал ни разу в жизни. Пришлось идти чрезвычайно извилистым маршрутом, огибая глыбы в шестьдесят - восемьдесят футов в высоту и сорок футов в ширину. Капитан Уильям Гай и его люди без опаски шагали вперед, почти касаясь друг друга, хотя это место самой природой было приготовлено для засады. Артур Пим, Дирк Петерс и матрос по имени Аллен держались чуть позади остальных. Оказавшись перед расселиной, ведущей в глубь холма, Артур Пим решил забраться туда, чтобы сорвать пригоршню орешков, гроздьями свисавших с чахлой лещины. Исполнив свое намерение, он собрался было возвращаться, но заметил, что метис и Аллен последовали его примеру и тоже рвут орехи. Все трое уже были готовы поспешить назад на тропу, как вдруг ощутили мощный толчок, от которого попадали с ног. В следующее мгновение мылообразная масса, из которой состояли окружающие холмы, рухнула в ущелье, и все трое решили, что останутся здесь похороненными заживо. Увы! Ошибкой было сказать -- все трое: Аллена завалило так сильно, что он перестал дышать. Передвигаясь на коленях и прокладывая себе путь ножами, Артур Пим и Дирк Петерс добрались до податливых глинистых сланцев, а затем до площадки на краю заросшего деревцами оврага, над которой уже виднелось голубое небо. Оттуда они сумели оглядеть окрестности. Туземцы устроили искусственный обвал. Капитан Уильям Гай и двадцать восемь его спутников были погребены под миллионами тонн земли и камней... Окрестности кишели островитянами, прибывшими со всех островов архипелага, чтобы разграбить "Джейн". К шхуне со всех сторон направлялись каноэ с гребцами. Шестеро моряков, оставшихся на судне, встретили их сначала залпом, не причинившим вреда, однако во второй раз прицелились лучше: их ядра и гранаты поубивали несчетное число нападающих. Несмотря на это, "Джейн" была захвачена и предана огню, а ее защитники -- смерти. Как только огонь добрался до пороха, прогремел оглушительный взрыв, уничтоживший добрую тысячу туземцев и не меньше покалечивший, после которого оставшиеся в живых пустились наутек, крича на бегу: "Текели-ли, текели-ли!" Всю следующую неделю Артур Пим и Дирк Петерс, питаясь орехами, мясом болотной выпи и листьями ложечника, скрывались от туземцев, не подозревавших об их присутствии на острове. Укрытием им служила черная бездна, не имевшая выхода, образовавшаяся в стеатите и мергеле {Мергель -- осадочная горная порода, состоящая из мелкозернистого кальцита (40--60%) с примесью доломита} с металлическими вкраплениями. Кружа по ней, они спускались в бесчисленные ямы. Эдгар По приводит геометрический план этой ловушки, смахивающий на слово, образованное от арабского корня, значащего "быть белым", а также египетское слово ПФUГРНС, обозначающее "юг". Итак, американский писатель доходит в этой части книги до совершенной мистики. К тому же я читал не только этот роман, но и другие произведения Эдгара По и полагал, что его гениальность распространяется скорее на сферу чувств, нежели на разум. Разве не прав был один из критиков, написавший: "Его воображение владычествует над его умственными способностями... оно само имеет почти божественную силу и проникает в самые глубины взаимосвязей, для него нет секретов, ему с легкостью даются любые аналогии..." Совершенно очевидно: никто и никогда не усматривал в этой книге ничего, кроме игры воображения! Что же тогда заставило капитана Лена Гая уверовать в истинность событий, не имеющих ничего общего с реальностью, если не безумие?.. Но я продолжаю. Артур Пим и Дирк Петерс не могли более оставаться в царстве бездонных пропастей; в конце концов им удалось съехать вниз по склону холма. В ту же секунду на них набросились пятеро туземцев. Благодаря пистолетам и невероятной физической силе метиса четверо были убиты. Пятого беглецы уволокли с собой в стоявший у берега челн, загруженный тремя здоровенными черепахами. Человек двадцать островитян бросились за ними следом, но не смогли им помешать: их нападение было отбито и весельный челн устремился к югу. Итак, Артур Пим забрался выше восемьдесят третьей широты! Шли первые дни марта, то есть приближалась антарктическая зима. На западе виднелось пять-шесть островов, но путешественники проявили осторожность и не стали к ним причаливать. Артур Пим склонялся к мнению, что по мере приближения к полюсу температура будет повышаться. В челне сладили мачту из двух весел, и на ней захлопал парус, сделанный из рубашек Дирка Петерса и его товарища, -- белых рубашек, что усилило ужас пленного туземца, откликавшегося на имя Ну-Ну. Восемь дней продолжалось это странное плавание, которому способствовали несильный северный ветерок, полярный день и полное отсутствие льдов. Южнее острова Беннета путешественники ни разу не видели льда, что объяснялось высокой температурой воды. Вскоре Артур Пим и Дирк Петерс снова достигли удивительных мест. На горизонте поднялась преграда из серых летучих паров, иссеченных длинными штрихами света, напоминающими полярное сияние. На помощь легкому бризу пришло сильное течение. Челн скользил в теплой жидкости, напоминающей по виду молоко и словно бурлящей в глубине. Скоро на море выпал странный беловатый пепел, отчего Ну-Ну прямо-таки зашелся в страхе, широко разевая рот и показывая черные зубы... Девятого марта удивительные осадки выпали снова, вода сделалась просто горячей, ее уже невозможно было зачерпнуть в ладони... Чудовищная туманная пелена, висевшая у горизонта на юге, напоминала теперь безбрежный водопад, беззвучно низвергавшийся с безумной высоты, с самых небес... Прошло еще двенадцать дней. Небо померкло. Молочные глубины антарктического океана, растворявшего беспрерывно валившийся с небес пепел, время от времени озарялись вспышками света. Челн все быстрее приближался к водопаду (объяснения этому мы напрасно стали бы искать в повествовании Артура Пима). Изредка пелена исчезала, и за кормой вырастали хаотически мечущиеся фигуры, колеблемые мощными потоками воздуха... Кошмарный мрак пронзали стаи гигантских птиц с мертвенно-бледным оперением, издававших холодящее "текели-ли" Дикарь, ужас которого перешел все границы, не смог этого вынести и испустил дух. Внезапно челн с бешеной скоростью устремился к циклопическому водопаду, в центре которого разверзлась адская бездна, готовая поглотить все живое... И тут перед глазами путешественников выросла неясная фигура человека, превосходящая размерами любого обитателя земли. Кожа человека белизной напоминала свежевыпавший снег!.. Здесь роман обрывается. По-моему, не будучи в силах представить себе развязку столь невероятных приключений, Эдгар По прервал свое повествование "внезапной и трагической кончиной" своего героя, оставив читателям надежду, что две или три недостающие главы, будь они когда-либо обнаружены, немедленно станут достоянием публики. Глава VI ЗАВЕСА ПРИОТКРЫВАЕТСЯ "Халбрейн" продолжала плыть вперед, подгоняемая ветром и течением. С их помощью она сможет пройти две тысячи триста миль, разделяющие острова Принс-Эдуард и Тристан-да-Кунья, за две недели, причем без единой перемены галса, как и предрекал боцман. Неизменный юго-восточный ветер лишь изредка усиливался, вынуждая команду приспускать паруса. Капитан Лен Гай доверял Джэму Уэсту все парусные маневры, и тот командовал брать рифы в последний момент, когда мачты грозили обрушиться на палубу. Однако я ничего не боялся, ибо с таким моряком не страшна никакая случайность. Он был истинным знатоком своего дела. -- Наш лейтенант ни с кем не сравнится, -- заявил мне как-то Харлигерли.-- Он вполне мог бы командовать флагманским крейсером. -- Действительно, -- согласился я, -- Джэм Уэст кажется мне прирожденным моряком. -- А наша шхуна! Наша "Халбрейн"! Поздравьте себя, мистер Джорлинг, да и меня в придачу -- ведь это я убедил капитана сменить гнев на милость! -- Если этого добились вы, боцман, то я, конечно, благодарен вам. -- Да, есть за что! Он чертовски упрямился, наш капитан, а ведь мой приятель Аткинс так старался! Лишь мне удалось заставить его внять голосу разума. -- Я ни за что не забуду этого, боцман: ведь благодаря вам я не томлюсь от скуки на Кергеленах, а скоро увижу остров Тристан-да-Кунья! -- Всего через несколько дней, мистер Джорлинг. Я слышал, в Англии и в Америке строят сейчас суда, во чреве у которых работает машина, а за бортами крутятся колеса -- что лапы у утки! Что ж, неплохо... Но посмотрим, какой от них будет толк. Я считаю, что такой корабль не сможет тягаться с добрым парусником хорошей осадки, подгоняемым свежим ветерком! Умелому моряку вполне хватает доброго ветра, мистер Джорлинг, даже если он дует на три четверти вхолостую, а колеса ему совсем ни к чему. Я не собирался оспаривать соображения боцмана по поводу использования силы пара в мореплавании. Паровые суда тогда только появились, и на смену колесам еще не пришел винт. Что же до будущего, то кому дано его предсказать?.. Вдруг мне пришло в голову, что и "Джейн" -- та самая "Джейн", о которой капитан Лен Гай рассказывал так, словно она существовала на самом деле и он видел ее собственными глазами, -- точно так же прошла от острова Принс-Эдуард до Тристан-да-Кунья за две недели. Да, Эдгар По умел заставить служить себе морские ветры! Впрочем, на протяжении последующих пятнадцати дней капитан Лен Гай не заикался об Артуре Пиме. Если бы он пытался убедить меня в подлинности этой истории, это говорило бы о его невысоких умственных способностях. Не боясь повториться, я спрашиваю еще раз: как человек в здравом уме может принимать такие вещи всерьез? Лишь тот, кто утратил рассудок или по меньшей мере находится во власти навязчивой идеи, подобно Лену Гаю, способен разглядеть в повествовании Эдгара По что-то кроме игры воображения. Подумать только!.. Английская шхуна достигла 84° южной широты -- уже одного этого достаточно, чтобы претендовать на выдающееся географическое открытие! Разве Артур Пим, вернувшийся из Антарктиды, не заткнул бы за пояс Кука, Уэдделла, Биско? Разве не были бы они с Дирком Петерсом -- пассажиры "Джейн", забравшиеся еще выше указанной параллели, -- окружены всеобщим почетом? А что сказать об открытом ими море, свободном ото льда?.. О невероятной скорости течений, несших их к полюсу? О воде, которой можно обжечься? О завесе паров на горизонте? О разверзшемся газовом водопаде, позади которого маячат громадные фигуры?.. Да и вообще, не говоря даже об этих несообразностях, остается лишь гадать, как Артуру Пиму и метису удалось вернуться, как они умудрились пересечь на обратном пути Полярный круг на лодке, служившей им со времен бегства с острова Тсалал, как их подобрали, как доставили домой -- вот что мне было бы любопытно узнать! Спуститься на целых двадцать градусов в утлом весельном суденышке, преодолеть паковые льды, достигнуть земли -- и не обмолвиться обо всем этом в дневнике?.. Мне возразят, что Артур Пим скончался, не успев передать издателю последние главы своего повествования. Пусть так! Но кто поверит, что он не обмолвился об этом ни словечком редактору "Южного литературного вестника"? И почему Дирк Петерс, проживший в Иллинойсе еще много лет после этого, хранил молчание о последнем этапе своих приключений?.. По словам Лена Гая, он и вправду добрался до Вандалии, где, если верить роману, обитал Дирк Петерс, только их встрече не суждено было состояться... А как же иначе! Мне остается повторить, что этот персонаж, как и Артур Пим, существовал исключительно в бурном воображении американского поэта. Остается только восхищаться силой его гения, сумевшего убедить некоторых читателей в реальности чистого вымысла! Однако я понимал, что неуместно вновь заводить этот разговор с капитаном, одержимым навязчивой идеей, и повторять доводы, заведомо неспособные его убедить. Он помрачнел, замкнулся и появлялся теперь на палубе только по необходимости. Его взгляд всякий раз устремлялся к югу, словно ему хотелось заглянуть за горизонт... Быть может, он надеялся увидеть ту самую завесу из пара, густые черные сумерки, вспышки света, льющегося из молочных глубин моря, и белый исполин, указывающий ему путь в пучину водопада?.. Воистину наш капитан страдал престранной манией! К счастью, во всем остальном он сохранил ясность ума, его умение морехода оставалось на прежней высоте, и все страхи, которые закрались было в мое сердце, оказались напрасными. Меня куда больше интересовало, почему Лен Гай проявлял столь болезненный интерес к людям с "Джейн". Даже если принять на веру рассказ Артура Пима и согласиться, что английская шхуна забралась туда, куда не заходил никто до нее, причина его печали все равно оставалась загадкой. Пусть горстка матросов с "Джейн", ее капитан или офицеры выжили после взрыва и обвала, устроенного туземцами, -- разве можно рассчитывать, что они еще живы? Судя по датам, приводимым Артуром Пимом, с тех пор минуло одиннадцать лет, так что несчастные, даже если им удалось отбиться от островитян, никак не могли бы выжить в столь тяжелых условиях и должны были погибнуть все до одного. Выходит, я тоже проявляю готовность всерьез обсуждать невероятные гипотезы, не опирающиеся на серьезную основу? Еще немного -- и я поверю вслед за капитаном в существование Артура Пима, Дирка Петерса, всех их спутников и "Джейн", исчезнувшей за паковыми льдами, окаймляющими южные моря... Неужели безумие капитана Лена Гая заразительно? Я уже отмечаю сходство между маршрутами "Джейн" и "Халбрейн"... Наступило 3 сентября. Если не будет шторма, то мы должны уже через три дня увидеть порт. Главный остров архипелага расположен таким образом, что в хорошую погоду его можно разглядеть с большого расстояния. В тот день между десятью и одиннадцатью часами утра я прогуливался по палубе от бака до кормы и обратно. Мы легко скользили по невысоким, ласково плещущим волнам. "Халбрейн" напоминала мне в такие моменты огромную птицу, одного из тех гигантских альбатросов, который, раскинув свои необъятные крылья, уносит приютившихся среди оперения пассажиров все дальше и дальше... О да, для человека, наделенного воображением, мы уже не плыли, а летели, ибо хлопки парусов с легкостью можно принять за взмахи белоснежных крыльев! Джэм Уэст, стоявший у брашпиля под сенью штормового фока, прижимал к глазу подзорную трубу и рассматривал какой-то предмет, показавшийся по левому борту в двух-трех милях от нас. Это было нечто неправильной формы, выступавшее из воды на десять -- двенадцать ярдов, с выпуклостью в центре, сверкавшей на солнце. Предмет качался на волнах, увлекавших его к северо-западу. Перейдя на бак, я тоже стал смотреть на него. Моего слуха достигали разговоры матросов, с неизменным любопытством встречающих любые сюрпризы моря. -- Это не кит! -- провозгласил Мартин Холт, старшина-парусник.-- Кит бы уже раза два-три выпустил фонтан! -- Не кит, -- подтвердил Харди, старшина-конопатчик.-- Наверное, это остов брошенного корабля... -- Пусть плывет себе к дьяволу! -- вскричал Роджерс.-- Представляете, что было бы, если бы мы столкнулись с ним ночью? Верная пробоина! И пикнуть не успели бы, как потонули! - Верно, -- присовокупил Дреп, -- эти обломки опаснее рифов: сегодня они здесь, завтра -- там... От них не убережешься... Рядом вырос Харлигерли. -- Ваше мнение, боцман? -- обратился я к нему, когда он облокотился на релинг рядом со мной. Харлигерли внимательно изучил предмет. Шхуна, подгоняемая свежим ветерком, подплывала к нему все ближе, так что теперь гадать уже не приходилось. -- По-моему, мистер Джорлинг, -- отвечал боцман, -- это не кит и не обломки корабля, а просто-напросто льдина... -- Льдина?..-- не поверил я. -- Харлигерли не ошибся, -- подтвердил Джэм Уэст.-- Это и впрямь льдина, кусок айсберга, отогнанный в сторону ветрами... -- И достигший сорок пятой широты? -- усомнился я. -- Как видите, -- отвечал старший помощник.-- Льдины иногда доплывают до мыса Доброй Надежды, если верить французскому мореплавателю капитану Блосвиллю, встретившему льдину в тех широтах в 1828 году. -- Тогда она скоро растает? -- предположил я, удивляясь про себя, что лейтенант Уэст удостоил меня таким пространным ответом. -- Снизу она, должно быть, уже подтаяла, -- откликнулся старший помощник. -- То, что предстало нашему взору, -- видимо, остатки ледяной горы весом в миллионы тонн. Из рубки вышел капитан Лен Гай. Заметив группу матросов, столпившихся вокруг Джэма Уэста, он направился к баку. Помощник передал ему подзорную трубу. Лен Гай навел ее на предмет и объявил, понаблюдав с минуту: -- Льдина, и, на наше счастье, быстро тающая. "Халбрейн" не поздоровилось бы, столкнись она с ней ночью... Лен Гай впился в подзорную трубу. Он стоял, не шелохнувшись, не ощущая качки, с растопыренными локтями, и, демонстрируя завидную выучку, удерживал льдину в поле зрения. На его опаленном солнцем лице бледность боролась с пятнами лихорадочного румянца, с губ слетали невнятные слова. Прошло несколько минут. "Халбрейн" поравнялась с льдиной. Еще мгновение-- и она останется за кормой... -- Повернуть на один румб.-- распорядился капитан Лен Гай, не опуская подзорной грубы. Я догадывался, что творится в голове этого человека, одержимого навязчивой идеей. Кусок льда, оторвавшийся от припая южных морей, приплыл именно оттуда, куда то и дело уносились его мысли. Ему хотелось разглядеть его поближе, возможно, пристать и, кто знает, найти какие-нибудь обломки... Тем временем боцман, подчиняясь команде, велел слегка расслабить шкоты, и шхуна, отвернув на один румб, устремилась к льдине. Когда мы очутились на двух кабельтовых, я смог рассмотреть ее получше. Как было заметно и раньше, выпуклость в центре льдины истекала водой, сотнями струек сочившейся вниз. В сентябре месяце, при рано наступившем лете, солнце не дает ей просуществовать долго. К исходу дня от этой льдины, достигшей сорок пятой широты, не останется ровно ничего. Капитан Лен Гай не сводил взгляда со льдины, не нуждаясь теперь в подзорной трубе. По мере того как мы приближались к льдине, а она таяла, мы начинали различать что-то черное, вмерзшее в лед... Каковы же были наши удивление и ужас, когда мы увидели руку, затем ногу, голову, туловище с остатками одежды! Мне даже почудилось, что тело шевелится, что руки тянутся к нам в жесте отчаяния... Команда ахнула. Но нет, тело не шевелилось, просто оно тихонько скользило вниз но крутому склону льдины... Я взглянул на капитана. Его лицо стало бледным, как у мертвеца, приплывшего из южных морей. Команда должна была быстро снять тело со льдины -- кто знает, возможно, человек еще дышит!.. А если нет, то в карманах его одежды могут найтись документы, позволяющие установить, кто это был! И, прочитав над телом последнюю молитву, мы отдали бы его океану -- кладбищу моряков, погибших в плавании... Со шхуны спустили шлюпку, в которую уселись боцман и на весла -- матросы Грациан и Френсис. Развернув стаксель и штормовой фок и загородив бизань, Джэм Уэст почти остановил шхуну, закачавшуюся на длинных высоких волнах. Шлюпка пристала, Харлигерли ступил на льдину. Грациан пошел за ним, Френсис же остался в шлюпке, держась за цепь с якорем. Ухватив тело за ногу и за руку, боцман и матрос уложили его в лодку. Несколько ударов весел -- и шлюпка стукнулась о борт шхуны. Обледеневший труп положили под фок-мачтой. Умерший определенно был моряком. На нем был грубый бушлат, шерстяные штаны, латаный свитер, толстая рубаха и ремень, дважды перепоясывавший талию. Смерть, несомненно, наступила уже несколько месяцев назад -- вскоре после того, как льдину с несчастным стало уносить течением... Ему было не больше сорока лет, хотя волосы уже тронула седина. Он был чудовищно тощ -- сущий скелет, обтянутый кожей. Должно быть, он испытывал страшные муки голода, пока брел по льдам от Полярного круга... Капитан Лен Гай приподнял мертвую голову, всмотрелся в глаза со смерзшимися ресницами и неожиданно с рыданием в голосе выкрикнул: -- Паттерсон, Паттерсон! - Паттерсон? -- вскричал я. Мне показалось, что эта фамилия, при всей своей распространенности, напомнила мне о чем-то. Когда-то я ее определенно слышал -- или видел в книге?.. Капитан обвел глазами горизонт, словно собираясь отдать команду немедленно поворачивать на юг... В этот момент боцман, повинуясь приказу Джэма Уэста, извлек из кармана погибшего нож, кусок канатной пряжки, пустую табакерку и медный блокнотик со стальным карандашом. Капитан резко обернулся и, когда Харлигерли уже готов был протянуть блокнот Джэму Уэсту, бросил: -- Дай мне! Несколько листков блокнота были покрыты размытыми каракулями. Однако на последней странице сохранились слова, еще поддающиеся прочтению, и можете себе представить, какие чувства обуревали меня, пока Лен Гай читал срывающимся голосом: -- "Джейн"... остров Тсалал... на восемьдесят третьей... Там... уже двенадцать лет... Капитан... пятеро оставшихся в живых матросов... Скорее к ним на помощь... Под этими строками можно было разглядеть имя, вернее подпись -- "Паттерсон". Паттерсон! Теперь я вспомнил, кто это: так звали старшего помощника с "Джейн", того самого судна, которое подобрало Артура Пима и Дирка Петерса среди обломков "Дельфина"! "Джейн", добравшаяся до широты острова Тсалал! "Джейн", подвергшаяся нападению островитян и уничтоженная взрывом!.. Значит, все это -- чистая правда?! Значит, Эдгар По работал как историк, а не как романист! Ему в руки попал подлинный дневник Артура Гордона Пима! Они знали друг друга! Артур Пим существовал, он был реальным, а не вымышленным лицом! Он умер -- внезапно, при невыясненных обстоятельствах, не успев закончить рассказ о своем невероятном путешествии! До какой же параллели он добрался, сбежав с острова Тсалал? И как они с Дирком Петерсом снова очутились в Америке? Я испугался, что сойду с ума -- я, только что обвинявший в сумасшествии капитана Лена Гая! Нет, я чего-то не расслышал, чего-то не понял, это все причуды моего воображения! Но как отвергнуть свидетельство, найденное на теле старшего помощника с "Джейн" по фамилии Паттерсон, чьи убедительные слова подтверждались достоверными датами?.. И, главное, как можно сомневаться дальше, если Джэм Уэст, сохранивший больше спокойствия, чем все остальные, прочитал в блокноте такие обрывки фраз: "Уведены 3 июня на север острова Тсалал... Там... еще... капитан Уильям Гай и пятеро матросов с "Джейн"... Моя льдина дрейфует среди паковых льдов... Скоро у меня кончится еда... 13 июня иссякли последние запасы... Сегодня... 16 июня... ничего не осталось..." Выходит, тело Паттерсона проплавало на этой льдине, встреченной нами на пути от острова Кергелен на Тристан-да-Кунья, целых три месяца! О, если бы мы успели спасти старшего помощника со шхуны "Джейн"! Он рассказал бы нам то, чего мы так и не узнали -- а может быть, и никогда не узнаем, -- сокровенную тайну этой ужасной экспедиции! Я был вынужден признать очевидное. Капитан Лен Гай, знавший Паттерсона в лицо, только что нашел на льдине его замерзший труп... Это действительно был спутник капитана "Джейн", во время стоянки именно он закопал на Кергелене бутылку с письмом, в подлинность которого я отказывался поверить! Да, люди с английской шхуны "Джейн" пробыли на краю света одиннадцать лет, утратив всякую надежду на спасение!.. И здесь меня озарило! Я сопоставил два имени и понял, почему наш капитан проявлял острый интерес ко всему, что хотя бы отдаленно напоминало об истории Артура Пима. Лен Гай обернулся ко мне и, глядя мне в глаза, сказал всего лишь: -- Теперь вы верите? - Верю, верю! -- пробормотал я.- Значит, капитан Уильям Гай со шхуны "Джейн" и... -- ...капитан Лен Гай со шхуны "Халбрейн" -- братья! -- провозгласил он громовым голосом, услышанным всем экипажем. Наши взоры устремились к тому месту, где только что была льдина, но солнечные лучи и теплые воды здешних широт уже успели сделать свое дело: на поверхности моря от нее не осталось и следа. Глава VII ТРИСТАН-ДА-КУНЬЯ Прошло четыре дня, и "Халбрейн" подошла к Тристан-да-Кунья -- прелюбопытному острову, который можно смело назвать грелкой африканских морей. Мы только что пережили нечто невероятное -- появление трупа Паттерсона в пятистах лье от Полярного круга! Между капитаном "Халбрейн" и его братом, капитаном "Джейн", появилась связующая нить -- письмо, доставленное из ледяного плена членом экспедиции Артура Пима. Да, это может показаться неправдоподобным! Но всякие сомнения исчезнут, когда я поведаю о дальнейших событиях. Я продолжал считать невероятными многие события, изложенные в романе американского поэта. Мой разум восставал против того, чтобы считать их не вымыслом, а фактами. Но мои последние сомнения растаяли вместе с телом Паттерсона, канувшим в океанские глубины. Не только Лен Гай был кровно заинтересован в раскрытии тайн этой экспедиции. Выяснилось, что старшина-парусник Мартин Холт приходится родным братом одному из лучших матросов "Дельфина", встретившего смерть еще до того, как шхуна "Джейн" пришла на помощь Артуру Пиму и Дирку Петерсу. Итак, между 83 и 84° южной широты, на острове Тсалал, выжили и провели в отрыве от цивилизации одиннадцать лет семеро английских моряков. Старший помощник капитана умер, теперь их осталось шестеро: капитан Уильям Гай и пятеро матросов с "Джейн" каким-то чудом избежали гибели от рук туземцев из селения Клок-Клок... Что же предпримет теперь капитан Лен Гай? У меня не оставалось ни малейших сомнений: он сделает все, чтобы спасти моряков со шхуны "Джейн"! Он направит "Халбрейн" вдоль меридиана, указанного Артуром Пимом! Он пробьется к острову Тсалал! Джэм Уэст поведет судно туда, куда прикажет капитан. Экипаж, не колеблясь, выполнит любой приказ, и никакой страх перед опасностями, которыми чревата такая экспедиция, -- неодолимыми опасностями, -- не остановит их... Пыл души капитана воспламенит их сердца, а твердая рука старшего помощника не даст им дрогнуть... Вот почему капитан Лен Гай отказывался принимать на борт своего корабля пассажиров, вот почему он предупреждал меня, что его маршрут никогда не бывает проложен заранее: он ни на минуту не расставался с надеждой, что ему представится случай ринуться на штурм ледового океана! У меня были все основания подозревать, что, будь "Халбрейн" уже сейчас готова к столь рискованному плаванию, капитан Лен Гай немедля отдал бы команду поворачивать на юг... Учитывая условия, на которых меня взяли на борт, я не смог бы уговорить его сперва высадить меня на Тристан-да-Кунья... Однако было необходимо пополнить запас воды, да и расстояние до острова сокращалось с каждым часом. Кроме того, нужно оснастить шхуну для плавания во льдах, чтобы она могла заплыть дальше, чем Кук, Уэдделл, Биско, Кемп, и попытаться сделать то, на что покушался лейтенант американского флота Уилкс. Я же сойду на Тристан-да-Кунья и останусь там до прихода другого корабля. Да и "Халбрейн", даже подготовленной к суровому плаванию, придется дожидаться благоприятного времени для пересечения Полярного круга. Шла только первая неделя сентября, и лишь через два месяца лето южного полушария заставит расступиться вечные льды. Мореплаватели знали уже в те годы: плаванья в этих широтах возможны только с середины ноября до начала марта, когда воздух становится теплее, шторма налетают реже, от ледяных полей откалываются айсберги, в вечных льдах появляются полыньи -- воцаряется полярный день. Пускаться в плавание раньше было бы безумием. Так что у "Халбрейн" оставалось время, пополнив запасы воды и продовольствия на Тристан-да-Кунья, зайти для ремонта в более крупный порт на Фолклендах или на побережье Южной Америки. В ясную погоду остров можно заметить с расстояния восьмидесяти -- девяноста миль. Этим и другими сведениями о Тристан-да-Кунья меня снабдил боцман, побывавший здесь не однажды и выступавший поэтому в роли знатока. Тристан-да-Кунья лежит южнее тех мест, где непрерывно дуют юго-западные ветры. Здешнему мягкому, влажному климату свойственна умеренная температура, не ниже четырех и не выше двадцати градусов тепла. Здесь властвуют западные и северо-западные ветры, зимой же, то есть в августе и сентябре, ветер дует с юга. Первыми жителями острова стали в 1811 году американец Ламберт и его спутники, занимавшиеся китобойным промыслом. Потом здесь высадились английские солдаты, которым было приказано наблюдать за водами вокруг острова Св. Елены. Они покинули остров только в 1821 году, после смерти Наполеона. Спустя тридцать -- сорок лет на Тристан-да-Кунья будет примерно сотня жителей с довольно симпатичной внешностью -- потомков европейцев, американцев и голландцев с мыса Доброй Надежды. Они установят республиканский режим правления с патриархом во главе, причем патриархом будет назначаться отец семейства, в котором больше всего детей. Острова со временем признают над собой суверенитет Великобритании; однако все это произойдет через много лет после того, как в 1839 году в гавань главного острова вошла шхуна "Халбрейн". Собственные наблюдения привели меня к выводу, что остров Тристан-да-Кунья отнюдь не представляет собой лакомого кусочка суши, хотя в XVI веке он и именовался "Землей жизни". Местная флора ограничена папоротниками, плаунами и пряным злаком, покрывающим нижние склоны гор. Фауна -- коровы, овцы и свиньи -- составляет единственное достояние острова и является предметом торговли -- впрочем, довольно вялой - с островом Св. Елены. С другой стороны, здесь нет ни рептилий, ни насекомых, а из опасных хищников в лесах обитает всего один: одичавшая кошка. Единственный вид деревьев, произрастающий на острове, -- жестер -- кустарник не выше восемнадцати -- двадцати футов. Впрочем, течения прибивают к берегам достаточно бревен, чтобы жителям хватало дров для печей. Из овощей я обнаружил только капусту, свеклу, лук, брюкву и тыкву, а из фруктов -- груши, персики и довольно плохой виноград. Что до птиц, они были представлены чайками, буревестниками, пингвинами и альбатросами. Утром 5 сентября вдали показался высокий вулкан, венчающий главный остров. Его заснеженная вершина возносится в небо на тысячу двести саженей, а в кратере помещается небольшое озерцо. На следующий день глаз уже мог различить древние наслоения лавы на горных склонах. По поверхности океана стелились огромные фукусы -- длинные водоросли толщиной с добрый бочонок. На протяжении трех дней после встречи со льдиной капитан появлялся на палубе только для того, чтобы определить координаты судна. Завершив эту операцию, он немедленно исчезал в своей каюте, и у меня не появлялось более возможности его лицезреть, если не считать обеда. Он был неизменно погружен в молчание, граничащее с немотой, и вывести его из этого состояния нельзя было никакими силами. Мне оставалось только запастись терпением. Я не сомневался, что настанет момент, когда Лен Гай снова заговорит со мной о своем брате Уильяме и о намерении прийти на помощь к нему и его товарищам. Но час еще не пробил. Тем временем 6 сентября шхуна бросила якорь на глубину восемнадцать саженей у северо-западного берега главного острова, в Ансидлунге, в гавани Фалмут -- именно тут, согласно рассказу Артура Пима, стояла в свое время шхуна "Джейн". Я толкую о "главном" острове, поскольку архипелаг Тристан-да-Кунья насчитывает еще два острова помельче: лье в восьми к юго-западу расположен остров Недоступный, а еще в пяти лье от него -- остров Соловьиный. Координаты архипелага -- 37°08' южной широты и 13°04' западной долготы. Острова эти круглые. Тристан-да-Кунья напоминает в плане раскрытый зонтик с окружностью в пятнадцать миль. Симметрично расположенные кратеры устремляются к центру, где находится главный вулкан. Этот лежащий посреди океана архипелаг был открыт португальцами, которые и дали ему теперешнее название. За ними в 1643 году последовали голландцы, а в 1767 году -- французы. Первыми здесь поселились американцы, занявшиеся добычей китов и тюленей. Скоро им на смену явились англичане. Когда в этих водах стояла "Джейн", маленькой колонией в двадцать шесть душ правил бывший капрал английской артиллерии по фамилии Гласс. Колония вела торговлю с мысом Доброй Надежды, располагая одной шхуной весьма скромной грузоподъемности. К моменту нашего появления у Гласса насчитывалось уже пятьдесят подданных, на которых, как верно подметил Артур Пим, "не распространялась власть британского правительства". Острова омывает море глубиной от тысячи двухсот до тысячи пятисот саженей; сюда доходит экваториальное течение: преобладают юго-западные ветры; бури редки. Зимой дрейфующие льды проплывают мимо островов и забираются еще градусов на десять к северу, однако никогда не достигают острова Св. Елены -- как и крупные киты, не жалующие теплых морей. Три острова, образующие в плане вершины треугольника, отделены друг от друга проливами шириной миль в десять, преодолеть которые не составляет большого труда. Берега островов отличаются пологостью, а глубина моря вокруг Тристан-да-Кунья составляет сто саженей. Экипаж "Халбрейн" немедленно по прибытии в гавань установил связь с отставным капралом, проявившим себя весьма благожелательным партнером. Джэм Уэст, занявшийся пополнением запасов воды, свежего мяса и овощей, мог смело положиться на Гласса, который спешил помочь, рассчитывая на щедрое вознаграждение, -- и не ошибся. Капитан быстро убедился в том, что "Халбрейн" не сможет здесь толком подготовиться к путешествию в антарктический океан. Что же касается продовольствия, то Тристан-да-Кунья заслуживает всяческих похвал. Многие годы заходившие сюда корабли обогатили местную фауну разными домашними животными -- овцами, свиньями, коровами, -- а также птицей. В конце же прошлого века капитан американского судна "Индустрия" не нашел на острове других животных, кроме тощих коз. Позднее капитан американского брига "Бетси" Колкхун посадил здесь лук, картофель и прочие овощи, которыми плодородие островной почвы обеспечило надежные урожаи. Все это можно почерпнуть из рассказа Артура Пима, а у нас нет отныне оснований не доверять ему. Я говорю теперь о герое романа Эдгара По как о человеке, существование которого не подлежит сомнению. Между тем Лен Гай больше не заговаривал со мной на эту тему. Сведения, найденные в блокноте Паттерсона, никак не могли быть подделкой, и я бы проявил неучтивость, не признав своих былых заблуждений, тем более что скоро подоспело новое свидетельство, способное рассеять последние сомнения, останься они в моей упрямой голове. На следующий день после того, как шхуна бросила якорь, я высадился в Ансидлунге и ступил на чудесный пляж из черноватого песка. Мне тут же пришло в голову, что подобный пляж оказался бы вполне уместным на острове Тсалал, хотя у тамошних островитян белый цвет, также не чуждый островам Тристан-да-Кунья, вызывал страшные конвульсии, падение ниц и полную неподвижность. Однако не ошибался ли Артур Пим, описывая столь невероятную реакцию туземцев? Впрочем, если "Халбрейн" доберется до острова Тсалал, все станет ясно... Я встретился с отставным капралом Глассом -- сильным, хорошо сохранившимся здоровяком, физиономия которого показалась мне хитроватой, а глаза, несмотря на его шестьдесят лет, -- живыми и проницательными. Вдобавок к торговле с мысом Доброй Надежды и Фолклендами он предлагал купцам с торговых судов шкуры тюленей и морских слонов, и его коммерция явно процветала. Этот самозваный губернатор, признанный, впрочем, обитателями маленькой колонии законным правителем, был не прочь поболтать, и я завязал с ним разговор, представлявший интерес для нас обоих. -- Много ли у вас останавливается кораблей? -- спросил я. -- Ровно столько, сколько нужно, -- ответил он, потирая за спиной руки, -- видимо, это было его давней привычкой. -- В благоприятный сезон? -- попытался уточнить я. -- Да, в благоприятный, если считать, что у нас бывают неблагоприятные сезоны. -- Рад за вас, мистер Гласс! Жаль только, что на Тристан-да-Кунья нет настоящего порта, а когда корабль вынужден бросать якорь в открытом море, то... -- В открытом море? Что значит "в открытом море"? -- вскричал отставной капрал, выдавая своей уязвленностью немалое самолюбие. - Я хочу сказать, мистер Гласс, что, будь у вас причал... -- Зачем же нам причал, раз природа подарила нам бухту, где можно легко укрыться от штормов и подойти к самому берегу? Нет, на Тристане нет порта, но Тристан свободно обходится без него! Я не видел причин вступать с ним в спор. Он гордился своим островом, как князь Монако {Монако -- государство в Южной Европе, на побережье Средиземного моря, с суши окружено территорией Франции. Площадь -- 1,5 км2. Население -- ок. 25 тыс. человек (1973), в том числе 4,5 тыс. подданных Монако -- монегасков. Официальный язык -- французский. Монако состоит из трех слившихся административных округов-городов -- Монако (столица), Монте-Карло, Ла-Кондамин} своим крохотным княжеством... Я не настаивал, и мы повели речь о другом. Мой собеседник предложил отправиться в лес, достигающий верхних отрогов центрального вулкана. Я поблагодарил его и извинился, что не смогу им воспользоваться, ибо предпочел бы посвятить немногие часы нашей стоянки изучению минералогического состава местных скал. Ведь "Халбрейн" предстояло сняться с якоря, как только завершится пополнение запасов... -- Ваш капитан слишком торопится, -- заявил губернатор Гласс. -- Вы находите? -- Его помощник даже отказывается покупать у меня шкуры и масло... -- Нам нужны только провиант и пресная вода, мистер Гласс. -- Что ж, -- ответил губернатор несколько разочарованно, - то, что не возьмет "Халбрейн", достанется другим кораблям! Куда же направляется ваша шхуна? -- На Фолкленды, чтобы встать там на ремонт. -- А вы, сэр, надо полагать, всего лишь пассажир? -- Вы совершенно правы, мистер Гласс, и я хотел пробыть на Тристан-да-Кунья несколько недель. Теперь мне пришлось пересмотреть свои планы... -- Сожалею, сэр, как я сожалею! -- опечалился губернатор.-- Мы были бы счастливы предложить вам наше гостеприимство. Должен сказать прямо: к тому времени я решил не покидать шхуну. Я доплыву на "Халбрейн" до Фолклендов, откуда смогу переправиться на американский континент. Оставалось надеяться, что капитан Лен Гай не станет возражать против моего присутствия. Я очнулся и услышал от отставного капрала слова: -- Я не видел цвета его лица и волос. Я говорю о вашем капитане... -- Не думаю, что он сойдет на берег, мистер Гласс. -- Уж не болен ли он? -- Насколько я знаю, нет, Но для вас это не имеет большого значения: его с успехом заменяет помощник... -- Который не слишком-то разговорчив! К счастью, пиастры {Пиастр - разменная монета Египта, Ливана, Сирии, Судана, равная 1/100 египетского, ливанского, сирийского и суданского фунта} из его кошелька вылетают проворнее, чем слова изо рта. -- Это немало, мистер Гласс! -- Простите, мистер?.. -- Джорлинг, из Коннектикута. -- Вот и славно. Теперь я по крайней мере знаю, как вас называть. Узнать бы еще, как зовут капитана "Халбрейн"... -- Гай... Лен Гай. -- Он англичанин? -- Да, англичанин. - Мог бы догадаться нанести визит соотечественнику!.. Погодите-ка, я, кажется, вспоминаю одного капитана с этой же фамилией.. Гай... Гай... - Уильям Гай? -- подсказал я ему. -- Точно! Уильям Гай! -- Командовавший "Джейн"? -- Вот именно, шхуной "Джейн". -- Английской шхуной, заходившей на Тристан-да-Кунья одиннадцать лет тому назад? -- Одиннадцать, мистер Джорлинг! К тому времени я уже пробыл здесь семь лет. Я припоминаю этого Уильяма Гая... отважный человек, очень радушный. Я продал ему партию тюленьих шкур. Он выглядел настоящим джентльменом, немного гордецом, но с добрым сердцем... -- А "Джейн"? -- подсказал я. -- Вижу и ее. Она стояла там же, где сейчас "Халбрейн", в глубине гавани. Чудесное судно водоизмещением в сто восемьдесят тонн, с этаким, знаете ли, заостренным носом... Портом ее приписки значился Ливерпуль. - Да, верно, все так и было, -- прошептал я. -- А что, "Джейн" продолжает бороздить моря, мистер Джорлинг? -- Увы, нет, мистер Гласс. -- Неужто погибла?.. -- Да. И большая часть команды разделила ее судьбу. -- Такое несчастье! Как это случилось, мистер Джорлинг? -- От Тристан-да-Кунья "Джейн" устремилась к островам Авроры и другим, которые Уильям Гай мечтал найти, руководствуясь описанием... -- Которое он как раз от меня и получил, мистер Джорлинг! -- воскликнул отставной капрал.-- Что же, разыскала ли "Джейн" эти самые... другие острова? -- Нет, ни их, ни островов Авроры, хотя Уильям Гай не покидал тех широт несколько недель, носясь с запада на восток и обратно и не позволяя наблюдателю спуститься с верхушки мачты! -- Надо полагать, ему просто не повезло. Если верить китобоям, -- а почему бы им не верить? -- эти острова существуют, их даже собирались назвать моим именем... -- Вполне справедливо, -- вежливо заметил я. -- Так что если их не откроют, это будет весьма прискорбно, -- добавил губернатор, не скрывая тщеславия. И вот тогда, -- продолжил я свой рассказ, -- капитан Уильям Гай решил осуществить свой давний план, тем более что его побуждал поступить так один пассажир... -- Артур Гордон Пим! -- вскричал Гласс.-- У него был товарищ -- некто Дирк Петерс. Шхуна подобрала их обоих в открытом море. -- Вы знали их, мистер Гласс? -- с живостью спросил я. -- Знал ли я их, мистер Джорлинг? О, этот Артур Пим был человеком воистину необыкновенным. Он искал приключений -- отважный американец! Такой не отказался бы от полета на Луну. Он туда случайно не заглядывал? -- Нет, мистер Гласс, но, по всей вероятности, шхуне Уильяма Гая удалось пересечь Полярный круг, преодолеть вечные льды и оказаться там, где не бывал ни один корабль... -- Вот это чудеса! -- воскликнул Гласс. -- Увы, "Джейн" не вернулась назад. -- Выходит, мистер Джорлинг, Артур Пим и Дирк Петерс сгинули? -- Нет, мистер Гласс, Артур Пим и Дирк Петерс не пали жертвами катастрофы, принесшей погибель большинству членов экипажа "Джейн". Им даже удалось вернуться в Америку -- вот только не знаю как... Артур Пим умер много позднее при неведомых мне обстоятельствах, а метис жил в Иллинойсе, а потом куда-то уехал, никого не поставив в известность, и след его с тех пор затерялся. -- А Уильям Гай? -- спросил Гласс. Я рассказал ему, как мы нашли на льдине труп Паттерсона и свидетельства того, что капитан "Джейн" и пятеро его спутников до сих пор живут на каком-то южном острове всего в семи градусах от полюса. -- Ах, мистер Джорлинг, -- не выдержал Гласс, -- вот бы кто-нибудь спас Уильяма Гая и его моряков! Они показались мне такими славными людьми! -- Именно это "Халбрейн" и попытается сделать, лишь только будет готова для путешествия. Ведь ее капитан Лен Гай -- родной брат Уильяма Гая! -- Не может быть, мистер Джорлинг! -- вскричал Гласс.-- Я, конечно, не имею чести знать капитана Лена Гая, но смею вас уверить, что братья совсем не похожи друг на друга -- во всяком случае, если судить по их обхождению с губернатором Тристан-да-Кунья! Я понял, что отставной капрал действительно оскорблен безразличием Лена Гая, не соизволившего нанести ему визит. Подумать только -- ему, суверенному владыке независимого острова, власть которого распространяется и на два соседних острова -- Недоступный и Соловьиный! Однако его, несомненно, утешала мысль, что он в отместку продаст свой товар процентов на восемьдесят дороже. Капитан Лен Гай не обнаруживал желания покидать корабль, упуская тем самым возможность перекинуться словечком с последним европейцем, пожимавшим руку его брату. На остров не сошел никто, кроме Джэма Уэста и меня. Разгрузка олова и меди, доставленных сюда шхуной, и пополнение запасов продовольствия и воды производились в великой спешке. Капитан Лен Гай ни разу не вышел даже на палубу, и я видел через иллюминатор, как он сидит, согнувшись, за столом. На столе были разложены географические карты и раскрытые книги. Не приходилось сомневаться, что капитан изучает карты южных морей и штудирует книги о путешествиях предшественников "Джейн", побывавших в загадочной Антарктиде. Среди груды книг выделялась одна, к которой капитан обращался чаще других. Почти все страницы в ней были загнуты, а на полях теснились бесчисленные карандашные пометки. Буквы названия, казалось, горели огнем: "ПОВЕСТЬ О ПРИКЛЮЧЕНИЯХ АРТУРА ГОРДОНА ПИМА". Глава VIII НА ФОЛКЛЕНДЫ Вечером 8 сентября я простился с его превосходительством генерал-губернатором архипелага Тристан-да-Кунья -- именно такой официальный титул присвоил себе бравый Гласс, отставной капрал британской артиллерии. На следующее утро, не дожидаясь рассвета, "Халбрейн" распустила паруса. Я, разумеется, получил от Лена Гая согласие на то, чтобы оставаться пассажиром корабля до его прибытия на Фолкленды. Нам предстояло преодолеть еще две тысячи миль, на что уйдет недели две при условии, что погода будет благоприятствовать нашему плаванию не в меньшей степени, чем между Кергеленами и Тристан-да-Кунья. Капитан не удивился моей просьбе. Я ожидал, что он заведет разговор об Артуре Пиме; он же, как нарочно, не заговаривал о нем с тех пор, как находка в карманах Паттерсона доказала его правоту и мое заблуждение относительно книги Эдгара По. Оставалось надеяться, что в подходящее время и в подходящем месте он не преминет это сделать. Хотя он молчал о своих дальнейших планах, он определенно намеревался направить "Халбрейн" туда, где исчезла "Джейн". Обогнув мыс Гералд, мы потеряли из виду несколько домиков Ансидлунга, теснившихся на берегу гавани Фалмут, и взяли курс на юго-запад. Наступил день, и мы оставили позади залив Слонов, Скалистый уступ, Западный мыс, Хлопковую бухту и отрог Дели. Только вулкан Тристан-да-Кунья, взметнувшийся на восемь тысяч футов, оставался виден до самого вечера, пока сумерки окончательно не скрыли от нашего взора его заснеженную вершину. Ветры благоприятствовали нашему плаванию целую неделю, и у меня крепла надежда, что еще до исхода сентября мы увидим Фолклендские острова. Учитывая намерение Лена Гая штурмовать антарктические дали, я считаю полезным и даже необходимым напомнить вкратце о предшествующих попытках достичь Южного полюса или того бескрайнего континента, центральной точкой коего является полюс. Это не составит для меня большого труда, поскольку капитан предоставил в мое распоряжение книги, где излагаются перипетии этих путешествий, а также полное собрание сочинений Эдгара По с невероятными "Приключениями", на которые я набросился с жадностью под влиянием этих странных событий. Артур Пим, как и я, считал своим долгом перечислить главные открытия первопроходцев вплоть до 1828 года. Я же, пишущий эти строки через двенадцать лет после него, обязан рассказать обо всех свершениях этих двенадцати лет. Географическая зона, которой можно присвоить общее название "Антарктида", лежит в пределах 60° южной широты, служащего как бы ее окружностью. В 1772 году корабль "Резольюшн" капитана Кука и "Адвенчур" капитана Фурно {Фурно Тобиас -- капитан, отправившийся в экспедицию вместе с Дж. Куком в 1772 г} повстречались со льдами на пятьдесят восьмой параллели. Пробираясь в лабиринте из колоссальных ледяных глыб, оба корабля достигли к середине декабря шестьдесят четвертой широты, в январе пересекли Полярный круг, но были вынуждены остановиться перед массами льда толщиной от восьми до двадцати футов, встреченными под 67°15' южной широты, что с погрешностью в несколько минут равняется координатам Южного полярного круга {Они равны 66"32'3". (Примеч. авт.)}. Капитан Кук возобновил попытки пробиться на юг в ноябре следующего года. На этот раз, воспользовавшись сильным течением, невзирая на туманы, ураганы и морозы, он пересек семидесятую параллель; дальше ему преградили путь паковые льды -- соприкасавшиеся краями льдины от двухсот пятидесяти до трехсот пятидесяти футов толщиной, над которыми возвышались чудовищных размеров айсберги. Координаты достигнутой им точки составили 71°10' южной широты и 106°54' западной долготы. Дальше дерзкому английскому капитану не удалось продвинуться в антарктические моря ни на шаг. Спустя тридцать лет, в 1803 году, русская экспедиция Крузенштерна {Крузенштерн -- Иван Федорович (1770--1846) -- русский мореплаватель, адмирал. В 1802 г. был назначен начальником первой русской кругосветной экспедиции (1803--1806), в состав которой входили корабли "Надежда" (командир И. Ф. Крузенштерн) и "Нева" (командир Ю. Ф. Лисянский)} и Лисянского, остановленная ураганным южным ветром, не смогла продвинуться южнее 59°58' южной широты и 70°15' западной долготы, хотя дело было в марте и им не препятствовала ни одна льдина. В 1819 году Уильям Смит {Смит Уильям -- английский мореплаватель, в 1819 г. открыл Южные Шетландские острова, которые были положены на карту русским мореплавателем Ф. Ф. Беллинсгаузеном}, а после него Брэнсфилд {Брэнсфилд Эдуард -- в 1820 г. открыл эти же острова} открыли Южные Шетландские острова; в 1821 году Поуэлл открыл Южные Оркнейские острова {Южные Оркнейские острова -- были открыты в 1821 г. Дж. Поуэллом и Н. Палмером и названные архипелагом Поуэлла}; Палмер {Палмер Натаниел (1799--1877)-- американский охотник за тюленями. В 1821 г. на судне "Джеймс Монро" совместно с Дж. Поуэллом открыл Южные Оркнейские острова} и другие охотники за тюленями видели Землю Тринити, но не посмели приблизиться к ней. В 1819 году корабли русского флота "Восток" и "Мирный" под водительством капитана Беллинсгаузена и лейтенанта Лазарева, пройдя мимо острова Южная Георгия и обогнув Южные Сандвичевы острова, прошли шестьсот миль к югу, достигнув семидесятой параллели. Вторая подобная попытка, предпринятая на 160° восточной долготы, не позволила приблизиться к полюсу на меньшее расстояние. Однако им удалось нанести на карту остров Петра I и Землю Александра I {Земля Александра I -- часть Антарктиды; таким образом, обнаружив этот берег, русские моряки открыли антарктический материк, мечту многих поколений мореплавателей}. В 1822 году капитан английского флота Джеймс Уэдделл достиг, если верить его словам, 74°15' южной широты. Море там оказалось свободным ото льда, что позволило ему поставить под сомнение существование полярного континента. Замечу, что маршрут этого мореплавателя был повторен через шесть лет шхуной "Джейн" с Артуром Пимом на борту. В марте 1823 года американец Бенджамин Моррелл дошел на шхуне "Оса" до 69°15' южной широты, в следующий сезон -- до 70°14', и все это в свободном ото льда море, при температуре воздуха 47 градусов по Фаренгейту {Шкала Фаренгейта -- температурная шкала, в которой температурный интервал между точками таяния льда и кипения воды (при нормальном атмосферном давлении) разделен на 180 частей-- градусов Фаренгейта (°F), причем точке таяния льда присвоено значение 32°F, а точке кипения воды 212°F. Шкала Фаренгейта предложена в 1724 г. немецким физиком Д.-Г. Фаренгейтом (1686-1736); традиционно применяется в ряде стран (в частности, в США)} -- наблюдения, замечательным образом совпадающие с теми, что были сделаны на борту "Джейн" у острова Тсалал. Если бы у него не вышли припасы, капитан Моррел мог бы, по его утверждению, достичь Южного полюса или хотя бы 85° южной широты. В 1829 и 1830 годах он отправился на судне "Антарктика" в следующую экспедицию, поднимаясь к югу по сто шестнадцатому меридиану, и не встретил никаких препятствий до 70°30' южной широты, где открыл Южную Гренландию. Одновременно с Артуром Пимом и Уильямом Гаем на юг устремились англичане Фостер и Кендал, получившие от Адмиралтейства задание определить точные координаты южных земель, однако они не сумели пробиться дальше 64°45' южной широты. В 1830 году Джон Биско, командовавший судами "Туба" и "Лайвли", принадлежавшими братьям Эндерби, занялся изучением южных морей, охотясь попутно на китов и тюленей. В 1831 году он пересек шестидесятую параллель, дошел до 68°51' по десятому меридиану восточного полушария и, остановившись под 65°57' южной широты и 45° восточной долготы, открыл обширную землю, которой присвоил имя Эндерби, но к которой так и не сумел пристать. В 1832 году он вторично ринулся на штурм льдов, но достиг всего лишь 66°27' южной широты. Зато он открыл остров Аделейд, лежащий в стороне от высокого плато, нареченного им Землей Грейама. На основании результатов этого плавания лондонское Королевское географическое общество пришло к выводу, что между 47° и 69° восточной долготы лежит континент, берег которого проходит примерно по 66--67° южной широты. Тем не менее Артур Пим утверждал, что этот вывод является ложным, ибо уже Уэдделл плавал там, где должен был располагаться этот мифический континент, а "Джейн" продолжила его маршрут, зайдя гораздо дальше семьдесят четвертой параллели. В 1835 году английский лейтенант Кемп заметил нечто напоминающее землю примерно на 70° восточной долготы, дошел до 66°, увидел берег, примыкающий, по всей видимости, к Земле Эндерби, но дальше к югу продвигаться не стал. Наконец в начале текущего 1839 года капитан Баллени прошел 7 февраля дальше точки с координатами 67°7' южной широты и 164°25' восточной долготы и открыл горстку островов, получивших его имя; в марте того же года он открыл под 66°10' южной широты и 116°10' восточной долготы землю, которой дал имя Сабрины. Этот моряк, простой китобой, как я позднее узнал, сообщил очень точные сведения по крайней мере об этой части южного океана, доказывавшие существование полярного континента. Я уже указывал в самом начале своего повествования, что когда командир "Халбрейн" вынашивал проект плавания, которое должно затмить все, что было достигнуто с 1772 по 1839 год, лейтенант флота Соединенных Штатов Чарлз Уилкс вывел в море сразу четыре корабля -- "Ванкувер", "Морская свинья", "Фазан" и "Летучую рыбу", -- намереваясь пробиться к полюсу восточнее сто двенадцатого меридиана. Короче говоря, в те времена оставалось еще открыть около пяти миллионов квадратных миль Антарктики. Вот что предшествовало выходу в южные моря шхуны "Халбрейн" под командованием капитана Лена Гая. Даже самым отважным и самым удачливым мореходам не удалось зайти дальше неких рубежей: для Кемпа это была шестьдесят шестая параллель, для Баллени -- шестьдесят седьмая, для Биско -- шестьдесят восьмая, для Беллинсгаузена и Моррела -- семидесятая, для Кука -- семьдесят первая, для Уэдделла -- семьдесят четвертая... Нам же для того, чтобы спасти людей с "Джейн", предстояло пересечь восемьдесят третью широту и пройти дальше еще почти на пятьсот пятьдесят миль!.. Должен сознаться, что с тех пор, как мы повстречали льдину, ставшую последним прибежищем несчастного Паттерсона, даже я, человек практический и не склонный к фантазиям, чувствовал непонятное возбуждение. Нервы мои были постоянно на взводе, я не находил себе места. Мысли об Артуре Пиме и его спутниках, затерявшихся в антарктической пустыне, преследовали меня. У меня стало созревать желание принять участие в экспедиции Лена Гая. Я думал об этом не переставая. В Америку меня не влекло. Мое отсутствие могло продолжаться и полгода, и год. Правда, оставалось добиться согласия капитана "Халбрейн". Но зачем бы ему мне отказывать? Разве возможность на деле доказать, что прав был он, а не я, доставить меня на место катастрофы, которую я считал вымышленной, показать обломки "Джейн", высадить меня на Тсалал, в существование которого я не верил, познакомить со своим братом Уильямом и вообще заставить признать истину -- разве это не доставило бы ему ни с чем не сравнимое удовлетворение?.. Все же я решил дождаться случая переговорить с капитаном, а уж потом принимать окончательное решение. Торопиться было некуда. На протяжении десяти дней плаванья стояла чудесная погода, потом на сутки установился штиль, после чего задул южный ветер. "Халбрейн" должна была убрать часть парусов, поскольку ветер усиливался. Уже нельзя было рассчитывать, что мы сможем, как и прежде, делать по сто миль в сутки. К счастью, я смог убедиться в замечательных мореходных качествах шхуны. За прочность ее мачт не приходилось опасаться. Лейтенант, при всей своей смелости и умении совершать рискованные маневры, приказывал брать рифы при первом же намеке на сильный порыв ветра. От Джэма Уэста не приходилось ждать ни неосторожности, ни промаха. За двенадцать дней -- с 22 сентября по 3 октября -- мы почти не сдвинулись с места. Нас так сильно относило ветром к американскому берегу, что, если бы не течение, увлекавшее в противоположную сторону, мы бы, очевидно, оказались в Патагонии {Патагония -- прибрежная восточная часть южноамериканского материка, расположенная между Рио-Негро и Магеллановым проливом}. Все время, что продолжался шторм, я напрасно искал случая встретиться с Леном Гаем. Он выходил из своей каюты только к столу, доверив управление судном помощнику, и показывался на палубе только для того, чтобы определить наше местонахождение, воспользовавшись просветом среди облаков. Утром 4 октября и небеса, и море как будто подменили: ветер утих, волны постепенно улеглись. На следующий день задул северо-западный ветер. Ни о чем лучшем мы не могли и мечтать. Сейчас же были отданы рифы и поставлены верхние паруса, марсель, брамсель и топсель, хотя ветер крепчал с каждой минутой. При столь благоприятном ветре можно было дней через десять заметить вершины Фолклендских гор. С 5 по 10 октября бриз дул с постоянством, свойственным разве что пассатам {Пассаты -- устойчивые ветры в тропических широтах, преимущественно над океанами}. Матросам не пришлось ни ослабить, ни подтянуть ни одного шкота. Сила ветра постепенно уменьшалась, однако направление оставалось прежним. Давно предвкушаемый мною случай выведать намерения капитана представился 11 октября. Собственно, разговор начал он сам. Произошло это так. Я сидел с подветренной стороны рубки. Лен Гай вышел из своей каюты, огляделся и присел со мною рядом. Не было сомнений, что ему хочется поговорить, темой же разговора могло стать только то, что поглощало все его мысли. Его голос звучал громче обычного. -- Я ни разу не имел удовольствия говорить с вами, мистер Джорлинг, с тех пор, как мы оставили Тристан-да-Кунья... -- О чем я весьма сожалею, капитан, -- сдержанно отвечал я, решив понять сперва, к чему он клонит. -- Прошу вас меня извинить. У меня столько забот! Составить план экспедиции, предусмотреть любую мелочь... Прошу вас, не сердитесь на меня! -- Я не сержусь, поверьте. -- Спасибо, мистер Джорлинг. Теперь, когда я узнал вас лучше, я ценю ваше присутствие и рад, что вы остаетесь нашим пассажиром до Фолклендов. -- Я так признателен вам, капитан, за то, что вы сделали для меня, что это придает мне храбрости... Я решил, что наступил момент обратиться со своей просьбой, однако капитан Лен Гай перебил меня. -- Что ж, мистер Джорлинг, теперь вы убедились, что плавание "Джейн" -- не фантазия, или вы по-прежнему считаете книгу Эдгара По чистым вымыслом? -- Не считаю, капитан. -- Вы больше не сомневаетесь в существовании Артура Пима с Дирком Петерсом и в том, что Уильям Гай, мой брат, и пятеро его спутников остались в живых? - Чтобы усомниться в этом, надо быть самым недоверчивым человеком на свете. Остается желать одного: чтобы небо оказалось к вам благосклонным и помогло спасению несчастных с "Джейн"! -- Я приложу к этому все силы, мистер Джорлинг, и, видит Бог, добьюсь успеха! -- Надеюсь, капитан, и даже уверен в вашей удаче. Если бы вы согласились... -- Вам не представилось возможности обсудить все это с неким Глассом, отставным английским капралом, который выдает себя за губернатора острова Тристан-да-Кунья? -- осведомился капитан, снова перебивая меня. -- Еще бы! -- отвечал я.-- И речи его способствовали тому, чтобы мои сомнения сменились уверенностью. -- Ага! Значит, он все подтвердил? -- Да. Он прекрасно помнит, как "Джейн" стояла в его бухте одиннадцать лег тому назад... -- "Джейн"? Мой брат? -- По его словам, он был лично знаком с капитаном Уильямом Гаем. -- Так он вел с "Джейн" торговлю? -- Да, точно так же, как с "Халбрейн". -- И она бросала якорь в той бухте? -- На том же самом месте, что и ваша шхуна, капитан! -- А Артур Пим?.. Дирк Петерс?.. -- Он виделся с ними. -- Спрашивал ли он, что с ними стало? -- А как же! Я сообщил ему о смерти Артура Пима, которого он назвал безрассудным смельчаком, способным на безумнейшие предприятия. -- Скажите лучше -- безумцем, опасным безумцем, мистер Джорлинг! Разве не он увлек моего несчастного брата в эту гибельную экспедицию? -- Похоже на то... -- Разве можно это забыть! -- в сердцах воскликнул Лен Гай. -- Этот Гласс, -- снова заговорил я, -- знал также Паттерсона... -- Это был прекрасный моряк, мистер Джорлинг, с горячим сердцем, не ведающий страха. У Паттерсона не было врагов - одни друзья. Он был предан моему брату душой и телом... -- Джэм Уэст предан вам не меньше, капитан! -- Ну почему же мы нашли несчастного Паттерсона на льдине уже мертвым!.. -- Хуже было бы, не найди мы его совсем, -- заметил я. -- Да, мистер Джорлинг, -- согласился капитан.-- Знает ли Гласс, где находятся сейчас люди со злополучной "Джейн"? -- Знает от меня, капитан. Я рассказал ему также о вашем намерении идти на их поиски. Я счел излишним рассказывать ему об удивлении, которое вызвал у Гласса отказ капитана нанести ему визит. Направляя разговор в новое русло, Леи Гай спросил меня: -- Мистер Джорлинг, верите ли вы теперь в абсолютную точность дневника Артура Пима? -- Думаю, -- отвечал я, -- что верить ему можно лишь с оговорками, учитывая, каким необычным человеком он был -- по крайней мере с осторожностью подходить к описанию явлений, замеченных в море за островом Тсалал. Кроме того, Артур Пим определенно ошибся, похоронив Уильяма Гая и его спутников под рухнувшим холмом близ деревни Клок-Клок! - Но он не утверждает этого, мистер Джорлинг! -- возразил капитан.-- Он лишь пишет, что Дирк Петерс и он разгадали тайну землетрясения. А так как холм целиком сполз в пропасть ему и в голову не пришло усомниться в судьбе моего брата и ею людей. Поэтому он решил, что они с Дирком Петерсом -- единственные оставшиеся в живых белые люди на острове Тсалал... Он говорит только это и ничего больше. Это лишь предположение -- согласитесь, весьма близкое к действительности, но только предположение... -- Согласен, капитан. -- Теперь же благодаря блокноту Паттерсона в наши руки попало подтверждение того, что мой брат и пятеро его спутников избежали гибели... -- Конечно, капитан. Но их дальнейшая судьба -- захвачены ли они туземцами Тсалала, превратившими их в невольников, или живут на свободе, -- записки Паттерсона не говорят ничего ни об этом, ни о том, как сам он оказался столь далеко от них... - Мы узнаем все это, мистер Джорлинг! Да, узнаем! Главное -- Мы теперь уверены, что мой брат и шестеро его моряков были живы по крайней мере четыре месяца назад и находились где-то на острове Тсалал. Речь идет уже не о романе Эдгара По, а о записках Паттерсона... -- Капитан, -- решился я наконец.-- Разрешите мне остаться с вами до конца экспедиции "Халбрейн" в антарктические моря! Капитан Лен Гай пронзил меня взглядом, острым, как заточенный клинок. Мое предложение не удивило его. В ответ я услыхал: -- С радостью! Глава IX СНАРЯЖЕНИЕ "ХАЛБРЕЙН" Начертите прямоугольник, протянувшийся с востока на запад на шестьдесят пять лье и на сорок -- с севера на юг, поместите в него два крупных острова и сотню крохотных, располагающихся между 60°51' и 64°36' западной долготы и между 51° и 52°45' южной широты -- и вы получите архипелаг, носящий название Фолклендских, или Мальвинских, островов, расположенный в трехстах милях от Магелланова пролива, образуя как бы аванпост двух великих океанов -- Атлантического и Тихого. Архипелаг был открыт в 1592 году Джоном Дэвисом {Дэвис Джон (1550?--1605) -- английский мореплаватель и исследователь Арктики и Антарктики. В 1592 г. он открыл Фолклендские острова}, уже в 1593 году сюда заплывал пират Хокинс {Хокинс Джон (1532--1595) -- английский военно-морской офицер и военный администратор. В молодости он действительно занимался пиратством и работорговлей, но с 1577 г. перешел на королевскую службу, а после разгрома Непобедимой Армады в 1588 г стал одним из ведущих адмиралов королевского флота}, имя же дал ему в 1689 году Стронг -- все они были англичанами. Спустя столетие французы, лишившиеся своих поселений в Канаде, попытались основать на архипелаге колонию, которая снабжала бы всем необходимым их корабли, бороздящие Тихий океан. А так как большинство из них были морскими разбойниками родом из Сен-Мало, то они дали островам имя Мальвинских, которое прижилось вместе с названием "Фолкленды". Колонию заложил их соотечественник Бугенвиль {Бугенвиль Луи Антуан де (1729--1811) -- первый французский кругосветный мореплаватель}, доставивший сюда в 1763 году двадцать семь человек, в том числе пять женщин; уже через десять месяцев число колонистов достигло ста пятидесяти. Процветание колонии немедленно вызвало притязания со стороны Великобритании. Адмиралтейство поспешило направить сюда корабли "Тамар" и "Дофин" под водительством майора Байрона {Байрон, Джон (1723--1786) -- английский мореплаватель, коммодор, путешественник по Тихому океану, дед поэта лорда Байрона}. В 1766 году англичане взяли было курс на Фолкленды, но ограничились обследованием острова на западе, где расположен теперь Порт-Эгмонт, после чего проследовали дальше, в южные моря. Французская колония просуществовала недолго. На острова поспешили предъявить права испанцы, которым их еще раньше обещал папа римский. Правительство Людовика XV {Людовик XV (1710--1774) -- король Франции с 1715 г. из династии Бурбонов} решило уступить острова, удовлетворившись денежным возмещением, и уже в 1767 году Бугенвиль передал Фолклендские острова посланникам испанского короля. Испанцы, в свою очередь, в 1833 году были изгнаны англичанами. К тому моменту, когда наша шхуна 16 октября приблизилась к Порт-Эгмонту, острова уже шесть лет составляли часть британских владений в Южной Атлантике. Два крупных острова названы по их взаимному расположению Восточным Фолклендом, или Соледад, и Западным Фолклендом. На северной оконечности последнего и расположен Порт-Эгмонт. "Халбрейн" бросила якорь в этом порту. Капитан предоставил экипажу двенадцатичасовой отдых: со следующего дня предстояло заняться тщательным осмотром корпуса и оснастки, ведь судно ожидало длительное плавание в антарктических водах. Капитан Лен Гай сошел на берег, чтобы встретиться с губернатором островов, назначаемым королевой, и обсудить с ним спешное снабжение судна необходимыми припасами. Капитан был готов понести немалые расходы, ибо излишняя экономия могла привести экспедицию к провалу. Я был готов помочь ему содержимым своего кошелька и считал своим долгом принять участие в расходах на подготовку экспедиции. Я по-настоящему увлекся, предвкушая необыкновенные приключения. Я перестал удивляться замысловатому сплетению обстоятельств. Мне казалось, подобно герою "Domaine d'Arnheim" {"Поместье Арнхейм " -- новелла Э. По} , что "путешествие в южные моря годится каждому, для кого высшим наслаждением является полнейшее одиночество, куда нет хода и откуда нет выхода". Вот до чего я дошел, начитавшись Эдгара По!.. Вдобавок речь шла о спасении людей. Если Лен Гай сошел на берег в тот же день, то Джэм Уэст не изменил своей привычке и остался на корабле. Экипажу позволили отдохнуть, но лейтенант не давал себе отдыха и до позднего вечера осматривал трюм. Я оказался на берегу только на следующий день. Стоянка обещала затянуться, так что я собирался обойти окрестности Порт-Эгмонта и заняться изучением геологии острова и его минералов. Пока же разговорчивому Харлигерли представилась блестящая возможность втянуть меня в беседу. -- Примите мои искренние поздравления, мистер Джорлинг! -- провозгласил он, едва завидев меня. -- С чем же, боцман? -- Я узнал, что вы собираетесь отправиться с нами на край антарктического океана! -- О, мы не станем забираться в такую даль; кажется, мы дойдем всего до восемьдесят четвертой широты... -- Кто знает! -- отвечал боцман.-- Во всяком случае, "Халбрейн" оставит за кормой больше широт, чем наберется леньков на ее бизани или выбленок {Выбленки -- поперечные смоленые тросы или металлические прутья ввязанные в ванты для подъема на мачту} на вантах!.. -- Поживем -- увидим. -- Вас это не пугает, мистер Джорлинг? -- Нисколько. -- Мы тоже ничего не боимся! -- заверил меня Харлигерли.-- Хе-хе! Сами видите: наш капитан, хоть и не горазд болтать, человек добрый. Надо просто нащупать к нему подход!.. Ведь он доставил вас на Тристан-да-Кунья, хоть сперва и отказывался, а теперь готов довезти аж до самого полюса... -- О полюсе нет и речи, боцман! -- Ну, в конце концов доберемся и туда. -- Я вовсе не стремлюсь покорить полюс. Во всяком случае, пока наша цель -- остров Тсалал. -- Согласен, остров Тсалал...-- откликнулся Харлигерли. А все-таки сознайтесь, что наш капитан проявил к вам немалое расположение... - За что я весьма ему признателен, боцман. И вам тоже! -- поспешил добавить я, -- ибо мне удалось переплыть океаны только благодаря вашему влиянию. - Это еще не все океаны... - Нисколько в этом не сомневаюсь, боцман. Не исключено, что Харлигерли -- славный по сути человек, в чем мне еще предстояло убедиться, -- почувствовал в моем ответе иронию, однако не показал этого, продолжая разыгрывать из себя благодетеля. Впрочем, беседа с ним пошла мне на пользу, ибо он отлично знал Фолкленды. В те времена острова еще не приобрели своего сегодняшнего значения. Позднее на острове Соледад был основан Порт-Стенли, названный французским географом Элизе Реклю {Реклю Элизе (1830--1905) -- французский географ, социолог, политический деятель, один из теоретиков анархизма. Всемирную известность приобрел труд Э.Реклю "Человек и земля" (1876--1894)} "идеальным": его гавань, закрытая от ветров со всех сторон, смогла бы вместить все корабли британского флота. На севере острова Западный Фолкленд располагался Порт-Эгмонт. Если бы после двухмесячного плавания по морям с завязанными глазами меня спросили, едва сняв повязку, где я нахожусь -- на Фолклендах или в Норвегии, то я бы не спешил с ответом. И действительно, глядя на эти берега, изрезанные глубокими заливами, на эти горы с округлыми вершинами и отвесными склонами, на серые скалистые утесы, позволительно было испытать сильные сомнения. Даже морской климат, которому не свойственны ни морозы, ни жара, одинаков в обеих странах. Дожди, на которые так щедро небо Скандинавии, столь же обильно проливаются из туч, приносимых ветром из Магелланова пролива. Весной и осенью здесь клубятся туманы и дуют такие ветры, что овощи на огородах выворачивает из земли с корнями. Однако мне хватило всего нескольких прогулок, чтобы убедиться, что Северная Европа расположена все же по другую сторону экватора. Что же предстало моему взору в окрестностях Порт-Эгмонта в первые дни? Всего лишь чахлая, болезненная растительность и ни единого деревца. Кое-где виднелся редкий кустарник, заменявший здесь роскошные хвойные леса норвежских гор,-- шпажник, тонкий, как тростник, но достигающий шести-семи футов в высоту и выделяющий ароматическую смолу, валериана, уснеи, овсяница, ракитник, клочки альфы, кальцеолярия, печеночные мхи, фиалки, красный и белый сельдерей, отлично спасающий от цинги. Дальше, на торфяниках, опасно прогибающихся под ногами, расстилался разноцветный ковер из мхов, сфагнумов и лишайников. Нет, то была не волшебная страна, где чудятся отзвуки древних саг и где раскинулось поэтичное царство Одина {Эрзес, Один -- боги древних скандинавов} и валькирий {Валькирии -- в древней скандинавской мифологии -- воинственные девы-богини, которые помогали героям в битвах и уносили души убитых воинов в Валгаллу, где прислуживали им на пирах}. По поверхности глубокого Фолклендского пролива, разделяющего два главных острова, тянулись невиданные водоросли, удерживающиеся на воде благодаря мелким пузырькам воздуха, какие можно встретить только на Фолклендах. Нельзя также забывать, что многочисленные бухты архипелага, где уже тогда киты встречались не часто, изобиловали другими крупными морскими млекопитающими -- гривастыми морскими котиками, достигающими двадцати пяти футов в длину и двадцати в высоту, а также стадами морских львов и морских слонов -- созданий не менее внушительных размеров. Все эти ластоногие, особенно самки и детеныши, оглашали окрестности оглушительным ревом, так что можно было подумать, что к берегу вышло стадо быков. Поймать или забить такого зверя не представляет ни опасности, ни большого труда. Рыбаки убивают их палками, когда они дремлют на песочке. Таковы особенности, отличающие Фолкленды от Скандинавии, не говоря уже о бесчисленных птицах, поднимавшихся в воздух при моем приближении, -- дрофах, бакланах, пеганках, черношейных лебедях, а также пингвинах, которых добывают здесь по несколько сот тысяч за год. Как-то раз, не выдержав оглушительного крика и рева, я спросил у старого моряка из Порт-Эгмонта: -- Неужто неподалеку есть ослы? -- Какие же это ослы? -- удивился тот.-- Это пингвины! Пусть так, но сами ослы обознались бы, заслышав крики этих безмозглых пернатых!.. С 17 по 19 октября Джэм Уэст внимательнейшим образом исследовал корпус шхуны и пришел к заключению, что корпус безупречен. Форштевень {Форштевень -- массивная часть судна, являющаяся продолжением киля и образующая носовую оконечность судна} выглядел достаточно прочным, чтобы взламывать тонкий лед по краям припая. Пришлось исправлять ахтерштевень {Ахтерштевень -- металлическая или деревянная конструкция на судне в виде открытой или закрытой рамы, расположенная под углом к килю и являющаяся как бы продолжением его в кормовой части судна}, чтобы обеспечить свободный ход руля и уберечь его от ударов. Шхуну укладывали то на левый, то на правый бок, чтобы тщательно просмолить и проконопатить швы. Подобно всем судам, предназначенным для плавания в холодных морях, "Халбрейн" не была обшита медью, так как такая обшивка легко отстает при соприкосновении со льдинами. Затем настал черед замены нагелей, крепящих доски борта к шпангоутам, после чего моряки, подчиняясь старшине-конопатчику Харди, заработали своими колотушками, предвещая бодрым перестуком удачное плавание. Днем 20 октября я направился в сопровождении старого моряка на запад от бухты. Остров Западный Фолкленд превосходит по площади соседний Соледад. Здесь есть еще один порт, Байронс-Саунд, расположенный на южной оконечности острова, однако уходить на такое расстояние я не отважился. Я не смогу привести даже приблизительную цифру населения архипелага. Возможно, в те времена на нем обитало не более двухсот -- трехсот человек -- в основном англичан, но также индусов, португальцев, испанцев, гаучо {Гаучо -- этническая группа, сложившаяся в XVI--XVII вв. от браков испанцев с индейскими женщинами Аргентины и Уругвая; в некоторых странах Латинской Америки в XVIII в. -- наемный пастух на скотоводческой ферме.} из аргентинских пампасов {Пампа, пампасы -- субтропические степи в Южной Америке (главным образом в Аргентине)} и переселенцев с Огненной Земли. Зато представители овечьей породы исчислялись на островах многими тысячами голов. Здешнее более чем пятисоттысячное поголовье дает в год шерсти на четыреста тысяч долларов, а то и более. Кроме того, на островах разводят бычков, прибавивших вдали от родины в росте, тогда как прочие четвероногие, живущие, впрочем, в диком состоянии, -- лошади, свиньи, кролики -- здесь изрядно измельчали. Местная собака-лисица, какой не встретишь нигде, кроме Фолклендских островов, -- единственный здешний хищник {Единственный здешний хищник -- речь идет о фолклендской лисице (Canis australis), к настоящему времени уже истребленной}. Острова недаром нарекли "скотным двором": местные богатейшие пастбища обильно заросли лакомым для скота блюдом -- травой тассок. Даже Австралия, славящаяся своими пастбищами, не может предоставить своим овцам и быкам столь щедрый стол. Поэтому Фолкленды -- излюбленное место остановки кораблей для пополнения запасов. Здесь бросают якорь и мореплаватели, направляющиеся в Магелланов пролив, и те, кому предстоит рыбная ловля вблизи антарктических льдов. -- Мистер Джорлинг, -- обратился ко мне 21 октября капитан Лен Гай, -- вы можете заметить, что для успеха экспедиции мы не намерены ничем поступаться. Предусмотрено все, что только возможно. Если "Халбрейн" суждено погибнуть, то, значит, человеку вообще нельзя вмешиваться в Божий промысел. -- Повторяю, -- я надеюсь на успех, капитан, -- отвечал я.-- Вашей шхуне и ее экипажу вполне можно доверять. - Вы правы, мистер Джорлинг, мы будем неплохо оснащены для сражения со льдами. Не знаю, на какие чудеса способен пар, но сомневаюсь, чтобы корабли с громоздкими и хрупкими гребными колесами могли сравниться с парусниками в плавании к антарктическим льдам. Кроме того, где бы они пополняли запасы угля?.. Нет, куда разумнее находиться на борту корабля, который слушается руля, и умело пользоваться парусами, для которых ветер остается попутным в трех случаях из пяти! -- Согласен с вами, капитан, и уверен, что мало какой корабль сравнится с вашим. Но если экспедиция затянется, как быть с припасами? -- Мы берем с собой все необходимое для двухлетнего плавания, мистер Джорлинг! Порт-Эгмонт сумел предоставить нам все, что требуется. -- Еще один вопрос, если позволите. -- Какой же? -- Не потребуется ли вам более многочисленный экипаж? На "Халбрейн" достаточно людей для океанского плавания, но вдруг в антарктических водах нам придется нападать или обороняться? Не забывайте, что Артур Пим говорит о многих тысячах туземцев с острова Тсалал! Если ваш брат Уильям Гай и его спутники томятся в плену... -- Надеюсь, мистер Джорлинг, что пушки "Халбрейн" послужат нам лучшей защитой, чем сумела защитить "Джейн" ее артиллерия. Если же говорить серьезно, я уже занялся вербовкой новых матросов. -- Это трудно здесь? -- И да, и нет. Губернатор обещал помочь мне. -- Полагаю, капитан, что следовало бы привлечь новичков высокой платой.. -- Плата будет двойная -- как, впрочем, и для остального экипажа. -- Вам уже известно, капитан, что я могу и хочу взять на себя часть расходов на экспедицию. Считайте меня своим компаньоном. -- Все устроится, мистер Джорлинг. Я вам очень благодарен. Главное -- чтобы шхуна была готова как можно быстрее. Через восемь дней нам надо сниматься с якоря. Новость о том, что наша шхуна уйдет в антарктические воды, быстро облетела Фолкленды, достигнув нескольких прибрежных селений острова Соледад. В те времена там собиралось немало праздношатающихся матросов, дожидавшихся захода китобойных судов, чтобы предложить им свои услуги, которые обычно неплохо вознаграждались. Если бы намерения капитана Лена Гая ограничивались рыбной ловлей к северу от Полярного круга, между Южными Сандвичевыми островами и Южной Георгией, он не испытал бы ни малейших затруднений, набирая команду. Однако забираться в паковые льды, пытаться проникнуть дальше, чем это удавалось самым удачливым мореплавателям, пусть даже с благородной целью прийти на помощь жертвам кораблекрушения, -- это наводило на размышления и заставляло многих колебаться. Надо было издавна состоять в команде "Халбрейн", чтобы не думать об опасностях, какими изобилует подобная экспедиция, и смело следовать за своим капитаном. Как оказалось, численность экипажа предстояло утроить. Пока нас было на борту тринадцать душ, считая самого капитана, старшего помощника, боцмана, кока и меня. Мы вполне могли, не опасаясь перегрузить шхуну, довести нашу численность до тридцати двух -- тридцати четырех человек. В конце концов на "Джейн" плавало тридцать восемь человек. Правда, набирая столь многочисленный экипаж, мы испытывали кое-какие опасения, не зная, насколько надежны эти фолклендские моряки, нанимающиеся на китобойные суда. Одно дело -- принять четверых-пятерых новичков на судно с большим экипажем и совсем другое -- наша шхуна... Тем не менее капитан надеялся, что с помощью властей архипелага он сделает хороший выбор, в котором потом не придется раскаиваться. Губернатор проявил в этом деле большое рвение, ибо проект капитана увлек его не на шутку. Кроме того, благодаря обещанию платить вдвое от желающих не было отбоя. Накануне отплытия, намеченного на 27 октября, команда была укомплектована целиком. Я не буду называть каждого из новых матросов по имени и особым качествам. Совсем скоро нам предстояло проверить их в деле. Среди них мог оказаться кто угодно. В любом случае ничего лучшего мы все равно не смогли бы найти. Ограничусь тем, что скажу: среди новых членов команды было шестеро англичан, в том числе некто Хирн из Глазго, пятеро американцев из Соединенных Штатов и еще восемь личностей более сомнительного происхождения: одни выдавали себя за голландцев, другие -- за полуиспанцев. Самому молодому было девятнадцать лет, самому старшему -- сорок четыре. Многие были опытны в морском деле и поплавали немало -- кто на торговых, кто на китобойных судах, кто охотился на тюленей. Прочие были взяты на борт для увеличения способности шхуны защитить себя. Итак, команда пополнилась девятнадцатью моряками, которым предстояло отправиться вместе с нами в экспедицию, продолжительность коей было затруднительно определить заранее. Плата была настолько высока, что ни один из вновь принятых моряков за всю жизнь не заработал и половины. Общая численность экипажа, исключая меня, но считая капитана "Халбрейн" и его старшего помощника, достигла тридцати одного челове