х его? После первого прыжка тигрица коснулась земли только для того, чтобы собраться с силами сделать в чащу прыжок еще огромнее. Капитан Год ждал тигрицу с чрезвычайным хладнокровием и, подхватив зверя, так сказать, на лету, пустил в него пулю, попавшую в лопатку. Быстрее молнии тигрица бросилась на нашего товарища, опрокинула его и хотела размозжить ему голову своей страшной лапой... Калагани бросился с большим ножом в руке. Крик, вырвавшийся у нас, еще не умолк, как мужественный индус схватил за горло зверя в ту самую минуту, как его правая лапа опускалась на череп капитана. Зверь, отвлеченный этим внезапным нападением, опрокинул индуса и устремился на него. Но капитан Год уже вскочил и, подняв нож, выроненный Калагани, верной рукой воткнул его весь в сердце зверя. Тигрица повалилась наземь. Пяти минут было достаточно для этой страшной сцены. Капитан Год еще стоял на коленях, когда мы подбежали к нему. Калагани с окровавленным плечом приподнялся. - Баг Мариага! Баг Мариага! - кричали индусы. Это значило: тигрица мертва! Да, действительно мертва! Какой великолепный зверь. Десяти футов длины от морды до конца хвоста, тело соразмерное, лапы громадные с длинными острыми когтями, будто наточенными точильщиком. Пока мы любовались зверем, индусы, по справедливости очень раздраженные против него, осыпали его ругательствами. Калагани подошел к капитану Году. - Благодарю, капитан! - сказал он. - Как, благодарю! - вскричал Год. - Это я, мой милый, напротив, должен тебя благодарить! Без твоей помощи пропал бы капитан первого эскадрона карабинеров королевской армии. - Без вас я был бы мертв, - холодно ответил индус. - Э! Черт возьми! Не бросился ли ты с ножом в руке заколоть тигрицу в ту минуту, когда она хотела размозжить мне череп? - Убили ее вы, капитан, и это ваш сорок шестой! - Ура! Ура! - закричали индусы. - Ура капитану Году! В самом деле, капитан имел право занести эту тигрицу на свой счет, но он заплатил Калагани крепким пожатием руки. - Пойдемте в паровой дом, - сказал Банкс Калагани. - У вас плечо разодрано когтями, но в нашей дорожной аптеке мы найдем чем вылечить вашу рану. Калагани поклонился в знак согласия, и все мы, простившись с горцами Суари, не скупившимися на изъявления признательности, направились к санитарной станции. Чикари вернулся в крааль на этот раз опять с пустыми руками, и если Матьяс Ван-Гит рассчитывал на эту царицу Тарриани, то должен был проститься с нею. Правда, что при этих условиях невозможно было взять ее живой. В полдень пришли мы в паровой дом. Там нас ожидало непредвиденное обстоятельство. К нашей великой досаде, полковник Мунро, сержант Мак-Нейль и Гуми ушли. Записка, оставленная Банксу, сообщала, чтобы он не беспокоился об их отсутствии, что сэр Эдвард Мунро желал на границе Непала разъяснить некоторые сомнения относительно спутников Нана Сахиба и что он вернется до того времени, когда мы должны будем оставить Гималайские горы. При чтении записки мне показалось, что движение досады, почти невольное, вырвалось у Калагани. Что вызвало это движение? Я, без сомнения, ошибался. ^TГлава четвертая - ПОЛНЫЙ КОМПЛЕКТ^U Отъезд полковника привел нас в сильное беспокойство. Он, очевидно, возвратился к прошлому, которое мы считали законченным навсегда. Но что делать? Пуститься по следам сэра Эдварда Мунро? Мы не знали, какое направление выбрал он, какого пункта непальской границы намеревался достигнуть. С другой стороны, мы не могли скрыть от себя, что если он ни о чем не говорил с Банксом, то потому что боялся замечаний своего друга и хотел избавиться от них. Банкс очень сожалел, что пошел с нами в эту экспедицию. Итак, надо было покориться необходимости и ждать. Полковник Мунро, конечно, вернется до начала августа - это был последний месяц, который мы должны были провести на санитарной станции, прежде чем отправимся к юго-западу, в Бомбей. Калагани, пользуемый Банксом, оставался только сутки в паровом доме. Рана его должна была скоро исцелиться, и он оставил нас, чтобы заняться своим делом в краале. Август начался опять проливным дождем. "От такой погоды могли лягушки простудиться", - говорил капитан Год; но, в сущности, август был не так дождлив, как июль, и, следовательно, благоприятнее для наших экскурсий в Тарриани. Между тем сношения с краалем участились. Матьяс Ван-Гит был не совсем доволен, он также рассчитывал оставить кочевье в первых числах сентября. А одного льва, двух тигров, двух леопардов еще недоставало в его зверинце, и поставщик спрашивал себя, будет ли он в состоянии дополнить свою труппу. Зато вместо актеров, которых он хотел набрать для своих доверителей, к нему явились другие, которых он не знал куда девать. Таким образом, 4 августа, в одну из его ловушек попался медведь. Мы были в краале, когда чикари привезли в подвижной клетке пленника большой величины, с черным мехом, острыми ногтями, длинными мохнатыми ушами - особенность этих представителей медвежьей породы в Индии. - Э! К чему мне этот бесполезный тихоход? - вскричал поставщик, пожимая плечами. - Брат Баллон! Брат Баллон! - повторяли индусы. Оказывалось, что индусы только племянники тигров, а медведям - братья. Но Матьяс Ван-Гит, несмотря на эту степень родства, принял брата Баллона с чувством весьма недвусмысленной досады. Он не мог быть доволен, что попадались медведи, когда ему были нужны тигры. Что он сделает с этим докучливым зверем? Ему невыгодно было кормить его без всякой надежды возвратить эти издержки. Индийского медведя мало спрашивают на европейских рынках. Он не имеет торговой ценности американского и даже полярного медведя. Вот почему Матьяс Ван-Гит, хороший торговец, не хотел держать большого зверя, которого ему будет трудно сбыть. - Хотите взять? - спросил он капитана Года. - Что я буду с ним делать? - ответил капитан. - Делайте из него бифштекс, - сказал поставщик, - если только я могу употребить эту катакрезис? - Мистер ВанГит, - серьезно пояснил Банкс, - катакрезис выражение позволительное, когда, за недостатком другого слова, оно верно передает мысль. - Я сам так думаю, - заметил поставщик. - Но Год, - сказал Банкс, - берете вы или нет медведя мистера Ван-Гита? - Нет! - ответил капитан Год. - Есть медвежий бифштекс, когда медведь убит, это еще можно: но убить нарочно медведя, чтобы есть бифштекс, это не придает мне аппетита! - Выпустите на свободу этого тихоходного животного, - закричал Матьяс Ван-Гит своим чикарям. Клетку вывезли из крааля. Один из индусов отворил дверцу. Брат Баллон, по-видимому стыдившийся своего положения, не заставил просить себя. Он спокойно вышел из клетки, тихо качнул головой, что можно было принять за благодарность, и улепетнул, ворча от удовольствия. - Вы сделали доброе дело, - сказал Банкс. - Это принесет вам счастье, мистер Ван-Гит. Банкс не знал, что слова его сбудутся. День 6 августа должен был вознаградить поставщика, доставив ему одного из зверей, недостававших в его зверинце. Вот при каких обстоятельствах. Матьяс Ван-Гит, капитан Год и я в сопровождении Фокса, машиниста Сторра и Калагани с самого рассвета осматривали густую чащу кактусов и мастиковых деревьев, как послышался тихий рев. Тотчас с ружьями наготове, хорошо сгруппировавшись, все шестеро, чтобы предохранить себя от нападения на одного, мы направились к подозрительному месту. Шагов на пятьдесят далее поставщик заставил нас остановиться. По реву он, казалось, узнал, в чем дело, и, обращаясь особенно к капитану Году, сказал: - Главное, не стреляйте понапрасну. Он сделал несколько шагов вперед, а мы по его знаку остались позади. - Лев! - закричал он. В самом деле, зверь бился на веревке, привязанной к раздвоенной крепкой ветви. Это действительно был лев, один из тех львов без гривы - отличающихся этой особенностью от африканских, - но настоящий лев, лев, нужный Матьясу Ван-Гиту. Свирепый зверь, повиснув за переднюю лапу, сжатую петлей, страшно бился, но не мог освободиться. Первым движением капитана Года, несмотря на просьбу поставщика, было выстрелить. - Не стреляйте, капитан, - вскричал Матьяс Ван-Гит. - Заклинаю вас, не стреляйте! - Но... - Нет, нет, говорю вам! Этот лев попался в мою ловушку и принадлежит мне! Это действительно была ловушка - ловушка-виселица, и очень простая, и очень замысловатая. Крепкая веревка привязывается к крепкой и гибкой ветви, которая пригибается к земле, так что нижний конец веревки, кончающийся петлей, мог быть вложен в надрез столба, крепко вбитого в землю. К этому столбу привязывают приманку таким образом, что если зверь хочет коснуться ее, то должен вложить в петлю или голову, или лапу, но только он это сделает, как приманка, как мало ни коснулся бы ее зверь, освобождает веревку из надреза, ветвь приподнимается, вместе с нею и зверь, и в ту же минуту тяжелый деревянный цилиндр, скользя вдоль веревки, падает на петлю, крепко стягивает ее и не допускает развязаться от усилий повешенного. Ловушка такого рода часто делается в индийских лесах, и звери попадаются в нее чаще, чем можно бы думать. Обыкновенно случается, что зверь попадает в петлю шеей, отчего тотчас и удавится, между тем как его голову размозжит тяжелый деревянный цилиндр. Но этот лев попался в петлю лапой. Он был жив-живехонек и достоин красоваться между обитателями зверинца поставщика. Восхищенный Матьяс Ван-Гит отправил Калагани в крааль с приказанием привезти подвижную клетку с извозчиком. В это время мы могли свободно рассмотреть зверя, ярость которого усиливало наше присутствие. Поставщик не спускал с него глаз. Он вертелся около дерева, заботясь, однако, держаться подальше от ударов лапой, которые лев раздавал направо и налево. Полчаса спустя прибыла подвижная клетка, запряженная двумя буйволами. Туда не без труда посадили повешенного, а мы пошли обратно в крааль. - Я просто начал отчаиваться, - сказал нам Матьяс Ван-Гит. - Львы составляют небольшой процент между лесными обитателями Индии, и я рад, что мог захватить этого зверя, который сделает честь моему зверинцу. Впрочем, Матьяс Ван-Гит с этого дня не мог пожаловаться на неудачу. Одиннадцатого августа два леопарда попались в ту первую ловушку для тигров, из которой мы спасли поставщика. Это были такие же звери, как тот, который так смело напал на стального гиганта в равнинах Рохимлькенда и которого мы не могли поймать. Недоставало только двух тигров, для того чтобы запас Матьяса Ван-Гита был полон. Настало 15 августа. Полковник Мунро еще не появился. Известий от него не было ни малейших. Банкс тревожился более, чем хотел показать. Он расспрашивал Калагани, знавшего непальскую границу, об опасностях, которым мог подвергнуться сэр Эдвард Мунро на этих независимых территориях. Индус уверил, что не осталось ни одного из партизанов Нана Сахиба на тибетской границе. Однако он, по-видимому, сожалел, что полковник не взял его в проводники. Его услуги были бы очень полезны полковнику в стране, где малейшие тропинки были ему известны. Но теперь нечего было и думать нагонять полковника. Между тем капитан Год и Фокс продолжали свои экскурсии по Тарриани. С помощью краальских чикарей они успели убить еще трех тигров средней величины не без больших опасностей. Два зверя были записаны на счет капитана, третий на счет денщика. - Сорок восемь! - сказал Год, которому хотелось бы достигнуть круглой цифры - пятидесяти, прежде чем расстаться с Гималайскими горами. - Тридцать девять! - сказал Фокс, не считавший страшной пантеры, которая пала от его пули. Двадцатого августа предпоследний тигр из нужных Матьясу Ван-Гиту попался в одну из тех ям, от которых, по инстинкту или случайности, они спасались до сих пор. Зверь, как часто случается, ушибся при падении, но ушиб не представлял ничего опасного. Нескольких дней отдохновения будет достаточно для выздоровления тигра, и ничего не будет заметно, когда товар выдастся Галенбеку в Гамбурге. Употребление этих ям знатоки считают варварской методой. Когда дело идет об уничтожении зверей, очевидно, всякое средство хорошо, но когда хочешь взять зверя живьем, смерть часто бывает последствием их падения, особенно когда они падают в эти ямы, в пятнадцать или двадцать футов глубины, которые предназначены к ловле слонов. Из десяти едва найдется один, не получивший смертельного повреждения. Даже в Мизоре, где эта система в особенности превозносилась, сказал нам поставщик, ее бросают. Словом, недоставало только одного тигра в крааль-ском зверинце, и Матьясу Ван-Гиту очень хотелось посадить его в клетку. Он торопился ехать в Бомбей. Этим тигром он скоро овладел, но какой ценой! Это следует рассказать с несколькими подробностями, потому что за этого зверя было заплачено дорого - слишком дорого. Капитан Год устроил экспедицию в ночь 26 августа. Обстоятельства сложились благоприятно для охоты: небо было безоблачно, атмосфера тихая, луна на убыли - когда слишком темно, звери не так охотно выходят из своих логовищ, а полутьма выманивает их оттуда. А именно тогда мениск - выражение Матьяса Ван-Гита, обозначавшее полумесяц, мениск бросал некоторый свет после полуночи. Капитан Год и я, Фокс и Сторр, находившие в этом удовольствие, составляли центр этой экспедиции, к которой должны были присоединиться Калагани и некоторые из индусов. Итак, по окончании обеда, простившись с Банксом, отказавшимся от приглашения сопровождать нас, мы вышли из парового дома около семи часов вечера и в восемь пришли в крааль, не сделав никакой неприятной встречи. Матьяс Ван-Гит кончал ужин. Он принял нас со своими обычными демонстрациями. Держали совет, и план охоты был тотчас решен. Засада устраивалась на берегу потока, в глубине одного из тех оврагов, которые называются "нулла", в двух милях от крааля, в таком месте, куда довольно постоянно приходили два тигра по ночам. Приманки туда не клали. По словам индусов, это было бесполезно. Осмотр, недавно произведенный в этой части Тарриани, доказывал, что потребности утолить жажду было достаточно для привлечения тигров к этому нулла. Знали также, что там легко было удобно разместиться. Мы не должны были оставлять крааля до полуночи, а шел только седьмой час, следовательно, пришлось устроиться так, чтобы без большой скуки ждать назначенного времени. - Господа, - сказал нам Матьяс Ван-Гит, - все мое жилище к вашим услугам. Я советую вам последовать моему примеру и лечь спать. Ведь придется встать далеко до рассвета, и несколько часов сна могут лучше приготовить нас к борьбе. - Вам хочется спать, Моклер? - спросил меня капитан Год. - Нет, - ответил я. - Предпочитаю прогуляться в ожидании назначенного часа, чем просыпаться от глубокого сна. - Кам вам угодно, господа, - ответил поставщик, - а я чувствую уже спазматическое мигание век, возбуждаемое позывом ко сну. Видите, у меня уже начинаются подобные движения! Матьяс Ван-Гит, подняв руки, закинул голову и туловище назад невольным расширением брюшных мускулов и выразительно зевнул. Покривлявшись вдоволь, он сделал нам последний знак прощания, вошел в свою хижину и, без сомнения, скоро там заснул. - А мы что будем делать? - спросил я. - Погуляем, Моклер, - ответил капитан Год. - Погуляем в краале. Ночь прекрасная, и я буду более расположен отправиться на охоту, чем проспать три или четыре часа. Притом, если сон - наш лучший друг, то этот друг часто заставляет себя ждать! Вот мы ходим по краалю, думая и разговаривая попеременно. Сторр, "которого его лучший друг не имел привычки заставлять себя ждать", лежал под деревом и уже спал. Чикари-извозчик также приютился в углу, и в ограде не было ни одного неспящего человека. Впрочем, это было бесполезно, потому что крааль, окруженный крепким частоколом, был прекрасно огражден. Калагани сам удостоверился, что дверь крепко заперта, потом, простившись с нами мимоходом, вернулся в то отделение, которое занимал со своими товарищами. Капитан Год и я были одни. Не только люди Ван-Гита, но и домашние животные и хищные звери также спали, одни в клетках, другие под большими деревьями на конце крааля. Тишина стояла полная и снаружи, и внутри. Наша прогулка привела нас сначала к месту, занимаемому буйволами. Эти великолепные жвачники, кроткие и послушные, не были даже в путах. Они привыкли отдыхать под листвой гигантских кленов, и мы видели, как спокойно лежали они, касаясь рогами друг друга, подогнув под себя ноги, и слышали медленное и громкое дыхание, вырывавшееся из этих громадных масс. Они не проснулись даже при нашем приближении. Только один поднял на минуту свою большую голову, бросил на нас беглый взгляд, свойственный животным этой породы, потом снова как бы слился со всеми. - Вот до какого состояния довело их приручение, - сказал я капитану. - Да, - ответил мне Год, - однако эти буйволы - животные страшные в диком состоянии. Но, имея силу, они не имеют гибкости, и что могут сделать их рога против зубов льва и когтей тигра! Решительно преимущество на стороне зверей красных. Разговаривая, мы вернулись к клеткам. Там также была полная тишина. Тигры, львы, пантеры, леопарды спали в своих отделениях. Матьяс Ван-Гит сажал зверей вместе только тогда, когда их усмиряли несколько недель плена, и был прав. Эти свирепые звери в первые дни заточения непременно растерзали бы друг друга. Три льва неподвижно лежали полукругом, как большие коты. Голов их, запрятанных в густую черную шерсть, видно не было, они спали сном праведников. Сон был не так глубок в отделении тигров. Пылающие глаза сверкали в темноте. Время от времени протягивалась лапа и царапала железную решетку. Это был сон плотоядных, едва сдерживавших свою ярость. - Им снятся дурные сны, я понимаю это! - сказал сострадательный капитан. Трех пантер, без сомнения, также волновали угрызения или по крайней мере сожаления. В этот час, будь они свободны, они рыскали бы по лесу! Они бродили бы около пастбищ, отыскивая живое мясо! Сон четырех леопардов никто не нарушал. Они спали спокойно. Двое, самец и самка, занимали одну спальню, и им тут так было хорошо, как в их логовище. Одно отделение пустовало, и его должен был занимать шестой, и недоступный тигр, которого ждал Матьяс Ван-Гит, чтобы оставить Тарриани. Прогулка наша длилась около часа. Обойдя ограду внутри крааля, мы вернулись к подножию громадной мимозы. Полная тишина царствовала во всем лесу. Ветер, еще шумевший в листве, при наступлении вечера стих. Ни один из листков не шевелился на деревьях. Пространство на поверхности земли было так же спокойно, как и в высотах безвоздушного пространства, где вращался полускрытый круг луны. Мы с капитаном Годом, сидя друг возле друга, не разговаривали более. Однако сон нас не одолевал. Это было скорее изучение в себе своих ощущений нравственного происхождения. Думаешь, но не выражаешь своих мыслей. Мечтаешь, как мечтал бы спящий человек, и взор, еще не закрытый веками, теряется в каком-то призрачном видении. Одна особенность удивляла капитана, и он сказал мне тихим голосом, как говоришь почти бессознательно, когда все молчит вокруг. - Моклер, эта тишина удивляет меня! Лютые звери ревут обыкновенно в темноте, и ночью в лесу шумно. Если нет тигров и пантер, то шакалы никогда не умолкают. Этот крааль, наполненный живыми существами, должен бы привлекать сотни шакалов, а мы, однако, не слышим ничего, ни малейшего треска сухих ветвей, ни малейшего воя. Если бы Матьяс Ван-Гит не спал, он был бы удивлен не менее меня и каким-нибудь удивительным словом выразил бы свое удивление! - Ваше замечание справедливо, любезный Год, - ответил я. - И я не знаю, чему приписать отсутствие этих ночных бродяг, но будем остерегаться. Или среди этой тишины мы наконец сами заснем. - Будем сопротивляться сну, - ответил капитан Год, потягиваясь. - Приближается час, когда надо отправляться. Мы опять начали перекидываться вялыми фразами, прерываемыми продолжительным молчанием. Сколько времени продолжалась эта мечтательность, я не мог бы сказать, но вдруг начался глухой шум, который внезапно вывел меня из сонливости. Капитан Год также очнулся от своего оцепенения и встал в одно время со мной. Нечего было сомневаться, этот шум происходил в клетках хищных зверей. Львы, тигры, пантеры, леопарды, недавно только спокойные, теперь глухо ворчали. Они стояли в своих отделениях, ходили взад и вперед маленькими шажками, вдыхали в себя какие-то испарения, фыркали, поднимались на дыбы и упирались лапами в железные решетки своих отделений. - Что с ними? - спросил я. - Не знаю, - ответил капитан Год, - но я боюсь, что они чувствуют приближение... Вдруг страшный рев раздался около ограды крааля. - Тигры! - воскликнул капитан Год, бросившись к хижине Матьяса Ван-Гита. Но рев был так силен, что вся прислуга крааля стояла уже на ногах, и поставщик в сопровождении всех своих людей явился в дверях. - На нас напали! - вскричал он. - Кажется, - ответил капитан Год. - Подождите! Надо посмотреть!.. Не дав себе времени кончить фразу, Матьяс Ван-Гит схватил лестницу и приставил ее к частоколу. В одно мгновение он уже был на верхней ступени. - Десять тигров и целая дюжина пантер! - вскричал он. - Дело серьезное, - ответил капитан Год. - Мы хотели охотиться за ними, а они сами пришли охотиться на нас. - Берите ружья! Берите! - закричал поставщик. Все мы повиновались его приказаниямм и в двадцать секунд готовы были стрелять. Подобные нападения хищных зверей нередки в Индии. Сколько раз жители территорий, в которых водятся тигры, были осаждаемы в своих жилищах! Это обстоятельство страшное, и часто преимущество остается за осаждающими. Между тем к реву снаружи присоединился вой внутри. Крааль отвечал лесу. В ограде нельзя было расслышать друг друга. - К частоколу! - вскричал Матьяс Ван-Гит, которого понимали скорее по знакам, чем по голосу. Все мы бросились к ограде. В эту минуту буйволы в испуге рвались из того места, где были огорожены. Погонщики напрасно старались удержать их. Вдруг дверь, запор которой, вероятно, был дурно задвинут, сильно распахнулась, и куча лютых зверей ворвалась в крааль. Однако Калагани запер эту дверь очень старательно, как делал каждый вечер. - В дом! В дом! - крикнул Матьяс Ван-Гит, бросаясь к дому, который один мог дать убежище. Но успеем ли мы добежать до него! Уже два чикаря, на которых напали тигры, повалились наземь. Другие, не имея возможности добежать до дома, бежали по краалю, ища какого-нибудь убежища. Поставщик, Скорр и шесть индусов были уже в доме, дверь которого захлопнули в ту минуту, как две пантеры хотели ворваться туда. Калагани, Фокс и другие уцепились за деревья и вскарабкались на первые ветви. Капитан Год и я не имели ни времени, ни возможности присоединиться к Матьясу Ван-Гиту. - Моклер! Моклер! - вскричал капитан Год, правая рука которого была разодрана когтями. Громадный тигр бросил меня наземь ударом хвоста. Я вскочил в ту минуту, как зверь накидывался на меня, и побежал помочь капитану Году. Нам оставалось только одно убежище: пустое отделение шестой клетки. В одно мгновение мы с Годом спрятались там, и запертая дверь защищала нас на время от зверей, с ревом бросившихся на железные решетки. Ожесточение разъярившихся зверей и бешенство тигров, заключенных в соседних отделениях, было такое, что клетка, качаясь на колесах, чуть не опрокинулась. Но тигры скоро ее бросили, чтобы напасть на более верную добычу. Какая сцена! Мы не потеряли ни малейшей подробности, смотря сквозь решетку нашей клетки! - Свет перевернулся вверх дном, - вскричал взбешенный капитан Год. - Они снаружи, мы внутри! - А ваша рана? - спросил я. - Ничего! Пять или шесть ружейных выстрелов раздалось в эту минуту из хижины, занятой Матьясом Ван-Гитом, на которого накинулись два тигра и три пантеры. Один из этих зверей упал, убитый разрывной пулей, должно быть, из карабина Сторра. Другие звери сперва бросились на группу буйволов, и несчастные жвачные оставались беззащитны против таких врагов. Фокс, Калагани и индус, которые должны были бросить оружие, чтобы влезть на дерево, не могли помочь им. Но капитан Год, просунув ружье сквозь перекладины, выстрелил. Хотя его правая рука, парализованная раной, не позволяла ему стрелять с его обычной меткостью, ему, однако, удалось убить сорок девятого тигра. В эту минуту обезумевшие буйволы, мыча, помчались по ограде. Напрасно старались они сопротивляться тиграм, которые громадными прыжками избегали их рогов. Один из буйволов, на которого вскочила пантера, раздирая ему когтями загривок, добежал наконец до двери крааля и выбежал оттуда. Пять или шесть других, преследуемые тиграми, убежали и исчезли. Несколько тигров погнались за ними, но те буйволы, которые не могли убежать из крааля, растерзанные, загрызанные, валялись уже на земле. Между тем из окон дома все раздавались выстрелы. Со своей стороны мы с капитаном Годом делали что могли. Новая опасность угрожала нам. Звери в клетках, подстрекаемые ожесточенной борьбой, запахом крови, ревом своих собратьев, бились с неописуемой силой. Удастся ли им разломать решетки? Мы должны были опасаться этого. В самом деле, одна из клеток с тиграми опрокинулась. Я думал, что она сломалась и что тигры вырвались... К счастью, этого не случилось, и пленники не могли даже видеть, что происходило, потому что решетчатая сторона лежала на земле. - Решительно их слишком много, - пробормотал капитан Год, заряжая свой карабин. В эту минуту один тигр сделал громадный прыжок и с помощью своих когтей успел уцепиться за ветвь того дерева, на котором укрылись два или три чикаря. Один из этих несчастных, схваченный за горло, бесполезно сопротивлялся и был сброшен наземь. Пантера явилась оспаривать у тигра это тело, уже лишенное жизни, кости которого трещали в луже крови. - Стреляйте! Стреляйте же! - кричал капитан Год, как будто Матьяс Ван-Гит и его товарищи могли его слышать. Мы же действовать теперь не могли. Наши заряды вышли, и мы могли оставаться только безмолвными зрителями этой борьбы. Но вот в отделении, смежном с нашим, тигр, старавшийся сломать решетку, успел сильным толчком нарушить равновесие клетки. Она зашаталась и опрокинулась. Слегка ушибленные при падении, мы привстали на коленях. Стены устояли, но мы не могли видеть того, что происходило. Но если нельзя было видеть, то можно было слышать. Какой рев раздавался в ограде крааля. Какой запах крови пропитывал атмосферу. Казалось, борьба приняла более ожесточенный характер. Что же случилось! Не вырвались ли пленники из клеток? Не напали ли на дом Матьяса Ван-Гита? Не кинулись ли тигры и пантеры на деревья, чтобы стащить оттуда индусов? - И не иметь возможности выйти из этого ящика? - кричал капитан Год в ярости. Около четверти часа, которые казались нам бесконечными, провели мы в таком состоянии. Потом шум борьбы мало-помалу затих. Рев уменьшился. Прыжки тигров, занимавших отделение нашей клетки, сделались реже. Стало быть, побоище кончилось? Вдруг я услыхал, что дверь крааля с шумом захлопнулась. Потом Калагани стал нас звать громкими криками. К его голосу присоединился голос Фокса, повторявший: - Капитан! Капитан! - Сюда, - ответил Год. Его услышали, и почти тотчас я почувствовал, что клетку поднимают. Через минуту мы были свободны. - Фокс! Сторр! - вскричал капитан, прежде всего вспомнивший о своих товарищах. - Здесь! - ответили машинист и денщик. Они не были даже ранены. Матьяс Ван-Гит и Калагани также остались здравы и невредимы. Два тигра и одна пантера лежали мертвые на земле. Мы все были в безопасности. Ни один из зверей не успел вырваться из зверинца во время борьбы, и даже у поставщика оказался еще один пленник. Это был молодой тигр, попавший в подвижную клетку, опрокинувшуюся на него, и в которую он попал как в ловушку. Зверинец Матьяса Ван-Гита был в полном комплекте, но как дорого это обошлось ему! Пять буйволов были загрызены, другие убежали, а три индуса, страшно изувеченные, плавали в своей крови на земле крааля. ^TГлава пятая - ПРОЩАНИЕ С МАТЪЯСОМ ВАН-ГИТОМ^U Во весь остаток ночи не случилось ничего ни вне, ни внутри ограды. Дверь на этот раз была заперта крепко. Каким образом могла она отвориться в ту минуту, когда стая лютых зверей окружила частокол? Это было непонятно, потому что сам Калагани задвинул тяжелые запоры. Капитан Год порядочно страдал от своей раны, хотя расцарапана была только кожа. Но он чуть было не лишился правой руки. Я со своей стороны не чувствовал никакой боли от сильного удара хвостом, бросившим меня наземь. Поэтому мы решили вернуться в паровой дом, как только начнет рассветать. Матьяс Ван-Гит, несмотря на сожаление, что лишился троих людей, не приходил в отчаяние, хотя потеря буйволов должна была поставить его в некоторое затруднение в минуту отъезда. - Это случайность нашего ремесла, - сказал он, - и я как будто предчувствовал, что со мною будет какое-нибудь приключение в этом роде. Потом он велел похоронить трех индусов, останки которых были зарыты в углу крааля так глубоко, чтобы звери не могли их отрыть. Когда пришли в нижнюю часть Таррианского леса, рассвело, и, пожав руку Матьясу Ван-Гиту, мы простились с ним. Поставщик хотел дать нам в провожатые по лесу Калагани и двух индусов. Его предложение было принято, и в шесть часов мы вышли из крааля. Наше возвращение не ознаменовалось никакой дурной встречей. От тигров и пантер не осталось и следов. Лютые звери, плотно насытившись, без сомнения, вернулись в свои логовища, и теперь было не время выгонять их оттуда. Что касается буйволов, убежавших из крааля, то они или были загрызены и валялись в высокой траве, или заблудились в глубинах Тарриани, и нечего рассчитывать, что инстинкт приведет их в крааль. Поставщик должен был считать животных потерянными для себя. На рубеже леса Калагани и два индуса оставили нас. Час спустя Фан и Блан возвестили своим лаем наше возвращение в паровой дом. Я рассказал Банксу о наших приключениях. Разумеется, он нас поздравлял с тем, что мы так дешево отделались! Слишком часто в нападениях такого рода ни один из атакованных не мог вернуться и рассказать о подвигах нападающих. Капитан Год волей-неволей должен был носить руку на перевязи; но инженер, медик экспедиции, не нашел ничего опасного в его ране и уверял, что через несколько дней все пройдет. Но хотя капитан Год и прибавил тигра к сорока восьми красовавшимся в его списке, ему было очень досадно, что он получил рану и не мог отплатить за нее. На другой день, 27 августа, после полудня раздался громкий радостный лай собак. Он возвестил о возвращении полковника Мунро, Мак-Нейля и Гуми на станцию. Их прибытие доставило нам истинное облегчение. Благополучно ли совершил свою экспедицию сэр Эдвард Мунро, мы еще не знали. Он возвратился здрав и невредим, это было главное. Банкс сейчас подбежал к нему и, пожимая полковнику руку, спрашивал его глазами. - Ничего! - кратко ответил полковник Мунро. Это слово означало не только то, что поиски, предпринятые на непальской границе, не привели ни к какому результату, но что и всякий разговор об этом становился бесполезен. Он как будто говорил нам, что об этом нечего говорить. Мак-Нейль и Гуми, которых Банкс расспрашивал вечером, были откровеннее. Они рассказали, что полковник Мунро действительно хотел взглянуть на ту часть Индостана, где Нана Сахиб укрылся до своего появления в Бомбейской провинции. Удостовериться, куда девались товарищи набоба, узнать, не осталось ли следов на индо-китайской границе, постараться узнать, не скрывается ли Нана Сахиб или его брат Балао-Рао в этом крае, не находящемся под владычеством англичан, такова была цель сэра Эдварда Мунро. После этих розысков стало несомненным, что мятежники оставили этот край. От лагеря, где происходили ложные похороны, имевшие целью распространить слух о смерти Нана Сахиба, не осталось и следа. О Балао-Рао тоже не было никаких известий. О его товарищах не слышно было ничего такого, что позволило бы пуститься по их следам. Набоб был убит в Сатпурских горах, сподвижники его, вероятно, скрылись за границей полуострова, так что правосудие нельзя уже было совершить. Оставить гималайскую границу, докончить наш маршрут от Калькутты до Бомбея, вот о чем должны были думать. Отъезд был решен и назначен через неделю, 3 сентября. Надо было дать капитану Году время совершенно излечить рану. С другой стороны, полковнику Мунро, очевидно утомленному путешествием в трудной стране, требовалось отдохнуть несколько дней. Тем временем Банкс начинал готовиться. Привести наш поезд в такое состояние, чтобы он мог спуститься в равнину и отправиться по Гималайской дороге в Бомбейскую провинцию, должно было занять его на целую неделю. Решено было во второй раз изменить маршрут, чтобы избегнуть больших северо-западных городов: Мирута, Дели, Агры, Гвалиора, Джанси и других, в которых мятеж 1857 года произвел слишком большие опустошения. С последними мятежниками восстания должно было исчезнуть все, что могло напомнить о нем полковнику Мунро. Наши подвижные дома поедут по провинциям, не останавливаясь в главных городах, но край стоило посетить за его естественные красоты. Громадное королевство Синдия в этом отношении не уступает никакому другому. Перед нашим стальным гигантом раскроются самые живописные дороги полуострова. Муссон прекратился с дождевой порой, период которой не простирается дальше августа. Первые дни сентября обещали приятную температуру, что должно было сделать менее тягостным вторую часть путешествия. На второй неделе нашего пребывания на санитарной станции Фокс и Гуми должны были делаться ежедневными поставщиками кладовой. В сопровождении собак обходили они средний пояс, изобиловавший куропатками, фазанами, дрофами. Эта дичь, сохраняемая на леднике парового дома, должна была доставить превосходное кушанье для дороги. Еще два или три раза посещали мы крааль. Там Матьяс Ван-Гит также занимался приготовлениями к отъезду в Бомбей, принимая свои неприятности как философ, ставящий себя выше мелких или больших зол жизни. Известно, что десятый тигр, стоивший так дорого, дополнил зверинец. Матьясу Ван-Гиту надо было только достать буйволов. Ни один из жвачников, убежавших во время атаки, не возвратился в крааль. Всего вероятнее, что разбежавшись по лесу, они погибли насильственной смертью. Заменить их в этих обстоятельствах было трудно. С этой целью поставщик послал Калагани на соседние фермы и местечки около Тарриани и ждал его возвращения с некоторым нетерпением. Последняя неделя нашего пребывания на санитарной станции прошла без всяких приключений. Рана капитана Года залечивалась мало-помалу. Может быть, он намеревался заключить свою кампанию последней экспедицией, но должен был отказаться по настоянию полковника Мунро. Так как рука все еще болела, зачем подвергать себя опасности! Если какой-нибудь лютый зверь встретится ему на дороге во время путешествия, не будет ли он иметь случай наверстать свое? - Притом, - заметил ему Банкс, - вы еще живы, капитан, а сорок девять тигров умерли от вашей руки, не считая раненых. Победа на вашей стороне. - Да, сорок девять, - ответил капитан, - но мне хотелось бы дополнить до полсотни! Очевидно, он очень этого желал. Настало 2 сентября. Это было канун нашего отъезда. В этот день, утром Гуми предупредил нас о посещении поставщика. В самом деле, Матьяс Ван-Гит в сопровождении Калагани пришел в паровой дом. Конечно, в минуту отъезда он хотел проститься с нами по всем правилам. Полковник Мунро принял его дружелюбно. Матьяс Ван-Гит пустился в ряд периодов своей обычной фразеологии. Но мне казалось, что его комплименты скрывали какую-то тайную мысль, которую он не решался высказать. И именно Банкс коснулся вопроса, когда спросил Матьяса Ван-Гита, удалось ли ему найти упряжь. - Нет, мистер Банкс, - ответил поставщик. - Калагани напрасно обошел все деревни, хотя он был уполномочен мною, он не мог достать и пары этих полезных жвачников. Я принужден признаться с сожалением, что у меня нет никаких средств доставить мой зверинец на ближайшую станцию. Побег моих буйволов, причиненный нападением в ночь с 25 на 26 августа, ставит меня в некоторое затруднение... Мои клетки со своими четвероногими обитателями, тяжелы... и... - Как же вы довезете их до станции? - спросил инженер. - Право, не знаю, - ответил Матьяс Ван-Гит, - Придумываю... соображаю... колеблюсь... Однако час отъезда пробил, и 20 сентября, то есть через восемнадцать дней, я должен представить в Бомбей заказанных зверей... - Через восемнадцать дней, - ответил Банкс, - но вы не можете терять ни одного часа! - Знаю, - господин инженер. - Поэтому у меня остается только одно средство, одно!.. - Какое? - Обратиться к полковнику, хотя я не желаю его беспокоить, с просьбой весьма нескромной... конечно. - Говорите, мистер Ван-Гит, - сказал полковник Мунро. - И если я могу оказать вам услугу, поверьте, что сделаю это с удовольствием. Матьяс Ван-Гит поклонился, поднес правую руку к губам, верхняя часть его тела слегка зашевелилась, и вся поза выражала чувство человека, осыпанного неожиданными милостями. Потом поставщик спросил, нельзя ли ему прицепить свои клетки к хвосту нашего поезда и довезти их до Этаваха, самой близкой станции железной дороги от Дели до Аллахабада. Этот переезд не превышал трехсот пятидесяти километров по довольно удобной дороге. - Можно исполнить желание Матьяса Ван-Гита? - спросил полковник инженера. - Не вижу никакого затруднения, - ответил Банкс. - И стальной гигант даже не приметит этого прибавления к тяжести. - Согласен, мистер Ван-Гит, - сказал Мунро. - Мы довезем ваш зверинец до Этаваха. Соседи должны помогать друг другу даже в Гималайских горах. - Полковник, - сказал Матьяс Ван-Гит -- я знал вашу доброту и, говоря откровенно, немножко рассчитывал, что ваша обязательность выведет меня из затруднения... - Вы были правы, - ответил полковник Мунро. Решив все таким образом, Матьяс Ван-Гит приготовился вернуться в крааль, чтобы отпустить часть прислуги, которая теперь сделалась ненужной. Он хотел оставить только четырех чикарей, необходимых для того, чтобы смотреть за клетками. - Итак, до завтра, - сказал полковник Мунро. - До завтра, господа, - ответил Матьяс Ван-Гит. - Я буду ждать в краале прибытия вашего стального гиганта! Поставщик, очень довольный своим посещением, удалился, как актер, уходящий за кулисы по всем правилам современной комедии. Калагани, пристально рассматривавший полковника Мунро, путешествие которого на непальскую границу сильно озабочивало его, пошел за поставщиком. Наши последние приготовления закончились. Все было поставлено на место. От санитарной станции парового дома не осталось ничего. Две подвижные колесницы ждали только нашего стального гиганта. Слон сперва должен был отвезти их в равнину, потом отправиться в крааль за клетками и привезти их к поезду. Потом он поедет прямо по Рохилькендской дороге. На другой день, 3 сентября, в семь часов утра, стальной гигант был готов исполнять обязанность, которую так добросовестно исполнял до сих пор. Но в ту минуту случилось происшествие весьма неожиданное и изумившее всех. Печь, находившаяся в недрах зверя, была наполнена топливом. Калуф, который только что затопил ее, вздумал отворить дымовой ящик, к бокам которого припаяны трубы, через которые выходит пар, чтобы посмотреть, хорошо ли тянет. Но только он раскрыл дверцы этой трубы, как поспешно отступил, и каких-то двадцать ремней вылетело из трубы с шумным свистом. Банкс, Сторр и я смотрели друг на друга, не угадывая причины этого странного явления. - Э! Калуф, что это? - спросил Банкс. - Змеи, сэр! - вскричал кочегар. Действительно, эти ремни были змеи, поселившиеся в трубах котла, чтобы лучше соснуть. Первое пламя в печи коснулось их. Некоторые, уже обожженные, упали наземь, и если бы Калуф не раскрыл трубы, они изжарились бы в одно мгновение. - Как! - вскричал прибежавший капитан Год. - В недрах нашего стального гиганта гнездо змей? - Да, и даже самых опасных, змей-бичей, гулаби, черных кобр, очковых, принадлежащих к самым ядовитым. И в то же время великолепный тигровый питон из семейства боа высовывал свою острую голову из верхнего отверстия трубы, то есть из хобота слона, изгибавшегося среди первых клубов пара. Змеи, выползшие живыми из труб, быстро и проворно уползли в хворост, так что мы не имели времени уничтожить их. Но питон не мог улепетнуть так скоро из стального цилиндра. Капитан Год поспешил за своим карабином и пулей раздробил змее голову. Гуми влез на стального гиганта, поднялся до верхнего отверстия хобота и с помощью Калуфа и Сторра успел вытащить оттуда громадное пресмыкающееся. Ничего не могло быть великолепнее этого пресмыкающегося с голубоватозеленой кожей, украшенной правильными кольцами и как будто вырезанной из шкуры тигра. Длиной змея была не менее пяти метров, а толщина равнялась толщине руки. Это был великолепный образец индийских змей, и он с выгодой красовался бы в зверинце Матьяса Ван-Гита. Однако я должен признаться, что капитан Год не внес ее в свой список. По совершении казни Калуф закрыл трубу, тяга восстановилась, огонь разгорелся сильнее, и котел скоро зашипел. Через три четверти часа манометр показывал достаточное давление пара. Оставалось только ехать. Колесницы были запряжены, а стальной гигант поставлен во главе поезда. Последний взгляд был брошен на восхитительную панораму, раскинутую к югу, последний взгляд на дивную цепь, профиль которой высился к небесам на севере, последний взгляд на Давалагари, вершина которого возвышалась над всей территорией Северной Индии, и свисток возвестил отъезд. Спуск по извилистой дороге совершился без затруднений. Автоматический нажим удерживал колеса на слишком крутых местах. Час спустя наш поезд остановился у нижней границы Тарриани, на рубеже равнины. Стального гиганта тогда отпрягли, и под управлением Банкса, машиниста и кочегара он медленно отправился по одной из широких дорог леса. Два часа спустя слон затрубил и вышел из густой чащи, таща за собой шесть клеток зверинца. Приехав, Матьяс Ван-Гит снова поблагодарил полковника Мунро. Клетки с повозкой, назначенной для жилья поставщика, были прицеплены к нашему поезду, состоявшему из восьми вагонов. Новый сигнал Банкса, новый свисток - и стальной гигант тронулся, величественно направляясь по великолепной дороге, спускавшейся к югу. Паровой дом и клетки Матьяса Ван-Гита с хищными зверями были для него не тяжелее простой повозки, употребляемой для перевозки вещей. - Что вы думаете об этом, господин поставщик? - спросил капитан Год. - Я думаю, капитан, - ответил не без некоторого основания Матьяс Ван-Гит, - что если бы этот слон состоял из плоти и костей, он был бы еще удивительнее! Дорога была не та, по которой мы приехали в Гималаи. Она шла к юго-западу к Филибиту, маленькому городку, находившемуся за полтораста километров от места нашего отъезда. Переезд совершился спокойно, с умеренной скоростью, без неприятностей, без препятствий. Матьяс Ван-Гит ежедневно обедал за столом в паровом доме, где его великолепный аппетит всегда делал честь кухне месье Паразара. Для кладовой скоро потребовались услуги обычных поставщиков, и капитан Год, совершенно выздоровевший, - выстрел в питона доказывал это - взялся опять за охотничье ружье. Притом, кроме нас, приходилось кормить и обитателей зверинца. Эта забота была предоставлена чикарям. Эти искусные индусы под руководством Калагани, который сам был очень ловкий стрелок, не давали оскудеть запасу мяса бизонов и сайгаков. Калагани был человек совсем особенный. Хотя он был малообщителен, полковник Мунро обращался с ним очень дружелюбно, будучи не из таких людей, которые забывают оказанную услугу. Десятого сентября поезд обогнул Филибит, не останавливаясь там, но он не мог уклониться от толпы индусов, которые пришли осмотреть его. Решительно звери Матьяса Ван-Гита, как ни были замечательны, не могли выдержать никакого сравнения со стальным гигантом. На них даже не смотрели сквозь решетки их клеток, и весь восторг обращался к механическому слону. Поезд продолжал спускаться с длинных равнин Северной Индии, оставив за несколько миль на западе, Барейли, один из главных городов в Рохилькенде. Он подвигался среди лесов, населенных птицами, яркими перьями которых заставлял нас любоваться Матьяс Ван-Гит, то по равнине сквозь чащу колючих акаций вышиной в два или три метра, называемых англичанами Walit-a-bit-bush. Там встречались в большом количестве кабаны, очень лакомые до желтой ягоды этих кустов. Некоторые из толстокожих были убиты, не без опасности, потому что эти животные чрезвычайно дикие и опасные. В разных случаях капитан Год и Калагани обнаруживали хладнокровие и отвагу незаурядных охотников. Между Филибитом и Этавахом поезд должен был проехать часть Верхнего Ганга. Весь подвижной состав зверинца был отделен, и паровой дом, превратившись в плавучий аппарат, легко перебрался с одного берега на другой по поверхности воды. Этого нельзя было сделать со зверинцем Матьяса Ван-Гита. Потребовался паром, и клетки должны были переплыть две реки одну после другой. Но хотя этот переезд потребовал некоторого времени, он совершился без больших затруднений. Это был не первый опыт поставщика, и его люди переезжали много рек, когда ехали к гималайской границе. Словом, без всяких приключений, о которых стоило бы рассказать, 17 сентября доехали мы до железной дороги из Дели в Аллахабад, шагов за сто до Этавахской станции. Там наш поезд разделился на две партии, которым не предназначено было соединяться. Первая должна была продолжать спускаться к югу по территории обширного королевства Синдии, чтобы достигнуть Виндхийских гор и Бомбейской провинции. Вторая, поставленная на платформу железной дороги, ехала в Аллахабад и оттуда по Бомбейской железной дороге достигнет прибрежья Индийского моря. Остановились и устроили на ночь кочевье. На другой день, на рассвете, пока поставщик поедет по юго-восточной дороге, мы пересечем эту дорогу под прямым углом и примем направление почти параллельное семьдесят седьмому меридиану. Но в то время, как Матьяс Ван-Гит расставался с нами, он должен был также расстаться с прислугой, которая более не была ему нужна. За исключением двух индусов, необходимых для ухода за клетками во время путешествия, которое должно было продолжаться не более двух или трех дней, ему не нужен был никто. На пристани в Бомбее, где Ван-Гита ждал корабль, отправлявшийся в Европу, его товар перенесут обыкновенные грузчики с пристани. Таким образом, некоторые из его чикарей сделались свободны, и главное Калагани. Известно, каким образом и почему мы искренно привязались к этому индусу после услуг, оказанных им полковнику Мунро и капитану Году. Когда Матьяс Ван-Гит отпустил своих людей, Банксу показалось, что Калагани не знал, куда деваться, и спросил его, не удобно ли ему ехать с нами до Бомбея. Калагани, подумав с минуту, принял предложение инженера, и полковник Мунро выразил ему удовольствие, которое чувствовал, что может быть ему полезен. Итак, индус будет причислен к прислуге парового дома и своим знанием этой части Индии мог быть очень нам полезен. На другой день мы отправились. Пары были разведены, Банкс отдал Сторру приказание быть готовым. Оставалось только проститься с поставщиком; с нашей стороны это произошло очень просто. С его стороны, конечно, гораздо театральнее. Благодарность Ван-Гита за услугу, которую оказал ему полковник Мунро, приняла, конечно, дополнительную форму. Он замечательно "сыграл" это последнее действие и был великолепен в важной сцене прощания. Движением мускулов он так повернул свою правую руку, что ладонь сделалась обращена к земле. Это означало, что на сем свете он никого не забудет, он обязан полковнику Мунро, и что если признательность изгнана из этого мира, то она найдет убежище в его сердце. Потом он повернул ладонь и поднял ее к зениту. Это означало, что даже там чувства в нем не угаснут и что целая вечность не может оплатить оказанного ему одолжения. Полковник Мунро поблагодарил Матьяса Ван-Гита как следовало, и через несколько минут поставщик домов Гамбургского и Лондонского исчез из наших глаз. ^TГлава шестая - ОТ КАЛЬКУТТЫ ДО ИНДОСТАНА^U Вот в каком положении находились мы 18 сентября, рассчитывая от места отъезда, места остановки и места приезда: 1. От Калькутты тысяча триста километров. 2. От гималайской санитарной станции триста восемьдесят километров. 3. От Бомбея тысяча шестьсот километров. Из этого перечня ясно, что мы не совершили еще и половины нашего пути, но считая семь недель, проведенных паровым домом на гималайской границе, прошло более половины времени, назначенного для этого путешествия. Мы оставили Калькутту 6 марта. Через два месяца, если ничто не помешает нам, мы думали достигнуть западного прибрежья Индостана. Притом наш маршрут будет убавлен в некоторой степени. Намерение избегать больших городов, замешанных в мятеже 1857 года, принуждало нас прямее спускаться к югу. По великолепным провинциям королевства Синдии шли прекрасные экипажные дороги, и стальной гигант не должен был встречать никакого препятствия, по крайней мере до центральных гор. Следовательно, путешествие должно было совершиться в самых лучших условиях, легко и безопасно. Дорога делалась еще легче от присутствия Калагани в паровом доме. Этот индус прекрасно знал всю эту часть полуострова. Банкс мог в этом удостовериться в тот же день. После завтрака, пока полковник Мунро и капитан Год отдыхали. Банкс спросил Калагани, каким образом он несколько раз бывал в этих провинциях. - Я служил, - ответил Калагани, - в одном из тех многочисленных Банджерских караванов, которые перевозят на быках зерновые хлеба или для правительства, или для частных лиц. Раз двадцать поднимался и спускался по центральным и северным областям Индии. - Эти караваны еще ходят по этой части полуострова? - спросил инженер. - Да, - ответил Калагани, - и в это время года я буду очень удивлен, если мы не встретим группы банджерцев, идущих к северу. - Ваше знакомство с этими территориями, Калагани, очень нам полезно, - сказал Банкс. Вместо того чтобы проезжать по большим городам королевства Синдии, мы отправимся по деревням, и вы будете нашим проводником. - Очень охотно! - ответил индус тем холодным тоном, который был ему свойствен и к которому я не смог еще привыкнуть. Потом он прибавил: - Хотите я укажу вам общее направление, которого вы должны держаться? - Пожалуйста. Говоря это, Банкс разложил на столе карту этой части Индии, чтобы проверить точность сведений Калагани. - Ничего не может быть проще, - продолжал индиец. - Линия почти прямая приведет нас от делийской железной дороги к бомбейской, которые соединяются в Аллахабаде. От этавахской станции, которую мы оставили на границе Бунделькунда, надо переехать незначительную речку, Джамну, и от этой границы до Виндхий-ских гор, вторую реку, Бетву. В случае, если даже эти две реки разлились вследствие дождевой поры, плавучий поезд, я думаю, без труда переедет на другой берег. - Затруднений серьезных не будет, - ответил инженер, - а когда мы приедем в Индию? - Мы повернем немного к юго-востоку, чтобы отыскать удобное ущелье. Там опять никакое препятствие не помешает нашему проезду. Я знаю одну удобную дорогу. Ездят предпочтительно по Сингурскому ущелью. - Разве наш стальной гигант не может проехать там, где проезжают лошади? - спросил я. - Конечно, может, - ответил Банкс, - но за Сингурским ущельем местность очень гористая. Нельзя ли подъехать к Виндхийским горам через Бхопал? - Там много городов, - ответил Калагани, - их трудно избежать, и там сипаи особенно отличились в войне за независимость. Меня немножко удивило, что Калагани именовал "войной за независимость" мятеж 1857 года. Но не надо забывать, что это говорил не англичанин, а индус. Притом казалось, что Калагани не участвовал в мятеже, или по крайней мере он ничего никогда не говорил, что могло бы заставить это думать. - Хорошо,- продолжал Банкс, - мы оставим бхопальские города на западе, и если вы уверены, что Сингурское ущелье даст нам удобную дорогу... - Я часто ездил по этой дороге, обогнув озеро Путурия, эта дорога за сорок миль доходит до бомбейской железной дороги в Аллахабаде возле Джаббалпура. - В самом деле, - ответил Банкс, следивший на карте за указаниями индуса. - А оттуда?.. - Большая дорога направляется к юго-западу и идет вдоль железной дороги до Бомбея. - Решено, ответил Банкс. - Я не вижу никакого серьезного препятствия проехать Виндхийские горы, и этот маршрут будет удобен для нас. К услугам, которые вы уже оказали нам, Калагани, вы прибавляете другую, которую мы не забудем. Калагани поклонился и хотел уйти, но передумал и вернулся к инженеру. - Вы хотите о чем-нибудь спросить меня? - сказал Банкс. - Да, ответил индус, - Можно мне узнать, почему вы желаете избегать главных городов Бунделькунда? Банкс взглянул на меня. Не было никакой причины скрывать от Калагани, что касалось сэра Эдварда Мунро, и индусу объяснили положение полковника. Калагани очень внимательно выслушал то, что ему сказал инженер. Потом тоном, обнаружившим некоторое удивление, он сказал: - Полковнику Мунро нечего опасаться Нана Сахиба, по крайней мере в этих провинциях. - Ни в этих провинциях, ни в других, - ответил Банкс. - Однако почему вы говорите "в этих провинциях"? - Потому что, если набоб появился, как уверяли несколько месяцев тому назад, в Бомбейской провинции, - сказал Калагани, - его убежище не было отыскано, и весьма вероятно, что он снова переправился за индо-китайскую границу. Этот ответ, по-видимому, доказывал, что Калагани не знал о том, что случилось в горах Сатпура и что в прошлом мае Нана Сахиб был убит солдатами королевской армии у Тандитского пала. - Я вижу, Калагани, - произнес тогда Банкс, - что известия, распространяющиеся по Индии, с трудом доходят до гималайских лесов! Индус пристально взглянул на него, но промолчал. - Да, - продолжал Банкс, - вы, кажется, не знаете, что Нана Сахиб умер. - Нана Сахиб? - вскричал Калагани. - Конечно, - ответил Банкс. - И правительство обнародовало уже, при каких обстоятельствах он убит. - Убит? - растерянно повторил Калагани, качая головой. - Где же убит Нана Сахиб? - В горах Сатпура у Тандитского пала. - Давно? - Месяца четыре назад, если не ошибаюсь, двадцать пятого мая. - Имеете вы основания не верить в смерть Нана Сахиба? - спросил я Калагани, взгляд которого показался мне несколько странным. - Нет-нет, господа, - ответил он, - я верю вашему сообщению. Минуту спустя мы остались вдвоем с Банксом, и инженер заметил раздраженно: - Все индусы на один покрой! Начальник мятежных сипаев сделался легендарным. Мне кажется, они не поверят его смерти, даже увидя его на виселице. - И в этом случае они похожи на старых ворчунов империи, двадцать лет после смерти Наполеона утверждавших, что он жив. Переехав Средний Ганг недели две тому назад, паровой дом теперь следовал по великолепным дорогам плодородного края Доаб. Наносные равнины, разработанные браминами за двадцать столетий до христианской эры, успешные работы английских инженеров по канализации, поля хлопчатника, особенно процветающего здесь, хлопчатные прессы почти у каждой деревни, песни рабочих, - таковы впечатления от Доаба, где когда-то была основана первобытная церковь. Местность разнообразилась как будто по мановению волшебного жезла. Не зная устали, жилище наше перемещалось сообразно нашим желаниям. - Это последние слова прогресса в искусстве способов передвижения, - уверял Банкс, - телеги, запряженные быками, повозки - лошадьми или лошаками, вагоны железных дорог, - ничто в сравнении с нашими подвижными домами. Девятнадцатого сентября паровой дом остановился на левом берегу Джамны, отделяющей страну раджей от Индостана, главной страны индусов. Хотя первый прилив и поднял уже воду Джамны, но это нисколько не затруднило нашего переезда, благодаря предосторожностям Банкса. Полчаса спустя паровой дом поднялся на противоположный берег реки. Нашему стальному гиганту и двум колесницам, которые он тащил, реки представляли такой же легкий путь, как и самые лучшие дороги полуострова. За Джамной на территории Раджапутана расположено несколько городов, которые инженер хотел исключить из нашего маршрута. В одном из них по левую сторону Гвалиора, на берегу реки Савутрики, со знаменитой крепостью Вигара буднической постройки, рани из Джанси, преданная подруга Нана Сахиба, героем боролась до последней минуты. Там в стычке с двумя эскадронами 8-го гусарского полка королевской армии она, как известно, была убита рукой полковника Мунро. И с этого-то дня началась неумолимая ненависть Нана Сахиба, удовлетворения которой так жадно добивался набоб. Двадцать второго сентября мы проехали в сорока километрах от Джанси, самой важной военной станции в Бунделькунде, основание которой относится к XVII столетию. Здесь была главная крепость взбунтовавшихся сипаев Центральной Индии. Там неустрашимая рани подняла первое восстание, которое вскоре охватило весь Бунделькунд. Там, несмотря на свое ожесточение, Тан-тиа-Топи, Балао-Рао, брат Нана Сахиба, хотя им и помогал гарнизон в двенадцать тысяч сипаев и армия в двадцать тысяч, должны были уступить превосходству английского оружия! Там, как нам рассказывал сержант Мак-Нейль, полковник Мунро спас жизнь своему сержанту, отдав ему последнюю каплю воды. На другой день, 23 сентября, встреча, задержавшая нас на несколько часов, оправдала замечание, сделанное прежде Калагани. Было одиннадцать часов утра. После завтрака мы все отдыхали, одни на веранде, другие в гостиной парового дома, стальной гигант шел от девяти до десяти километров в час. Великолепная дорога тянулась между хлебными полями и полями хлопчатника. На другой день, 24 сентября, поезд остановился на ночь в пяти или шести километрах к западу от Урчи на левом берегу Бетвы, одного из главных притоков Джамны. Урча, древняя столица Бунделькунда, город, процветавший в первой половине XVIII столетия. Но монголы, с одной стороны, и магариты - с другой, нанесли ему страшные удары, от которых он не оправился. К двум часам утра нас разбудил лай. Я тотчас встал и нашел своих товарищей на ногах. - Что там такое? - спросил полковник Мунро. - Собаки лают, - ответил Банкс, - и, конечно, не без причины. - Может быть, пантера! - ответил Год. - Выйдем осмотрим опушку леса, а из предосторожности возьмем ружья. Мак-Нейль, Калагани, Гуми были уже впереди. - Ну, - сказал капитан Год, - равняясь с ними, - как вы думаете, что это? - Не знаю, - ответил Калагани, - но это не тигры и не пантеры. Под деревьями я вижу какую-то неясную массу... - Мы узнаем это, - вскричал капитан Год. - Подождите, - сказал Банкс, - в Бунделькунде не худо остерегаться бродяг. - Нас много, и мы хорошо вооружены! Я хочу узнать достоверно! - Пожалуй! Собаки продолжали лаять, но не выказывали признаков того гнева, который немедленно вызвало бы приближение хищных зверей. - Мунро, - сказал Банкс, - остановитесь здесь с Мак-Нейлем и другими, а в это время Год, Моклер, Калагани и я пойдем разузнать. - Идем? - закричал капитан Год, сделав Фоксу знак идти за ним. В чаще мелькнуло несколько теней. Обе собаки с лаем бежали впереди. - Кто там? - закричал капитан Год. Ответа не было. - Калагани, закричите по-индийски, - сказал Банкс, - если не ответят, мы выстрелим. Калагани на наречии туземцев Центральной Индии приказал бродягам подойти. Опять ответа не последовало. Раздался ружейный выстрел. Нетерпеливый капитан Год выстрелил. Смутное волнение последовало за выстрелом из карабина. Нам показалось, что бывшая за деревьями толпа разбежалась в разные стороны. В этом мы убедились, когда Фан и Блан, бросившиеся вперед, спокойно вернулись, не выказывая более признаков беспокойства. Через несколько минут мы возвратились к товарищам. Мак-Нейль, Гуми и Фокс условились караулить поочередно, а мы прошли в свои комнаты. На следующее утро, пока делались приготовления к отъезду, полковник Мунро, капитан Год, Мак-Нейль, Калагани и я вздумали в последний раз осмотреть опушку леса. От шайки, забравшейся туда ночью, не осталось и следа. Мы приготовились к переправе Бетвы и заняли свои места на поезде, Калуф у печи, Сторр в башенке, а рядом с ним Банкс, в качестве рулевого. До первых волн реки надо было проехать футов пятьдесят по залитому берегу. Вдруг донесся шум, слышанный нами ночью. - Черт возьми, да ведь это обезьяны! - весело вскрикнул капитан Год. В самом деле, целая стая обезьян сплошной массой подходила к паровому дому. - Чего же им нужно? - Они желают вместе с нами переплыть реку, - заметил Калагани. Индус не ошибся. Не смея отважиться переплыть реку в разливе, они хотели воспользоваться нашими услугами. Миновав берег, поезд вошел в русло реки. Стая обезьян приблизилась моментально, и через десять секунд некоторые очутились на стальном гиганте, штук по тридцати на каждом из домов, так что, в общем, их было около сотни. Банкс на минуту опасался, что поезд не выдержит такой неожиданной прибавки пассажиров. Но обезьяны разместились благоразумно, сохраняя равновесие как с одной, так и с другой стороны. Излишняя тяжесть для нас оказалась неопасной. Капитан Год и Фокс были в восторге, особенно последний; он готов был принять в паровом доме эту кривляющуюся и бесцеремонную стаю как почетных гостей. Между тем стальной гигант работал со всей силой. Через полчаса он достиг берега, и тотчас вся стая четвероруких клоунов соскочила на берег и быстро исчезла. - Могли бы поблагодарить! - вскричал Фокс с видимой досадой. ^TГлава седьмая - ГОД И БАНКС^U Бетву проехали. Между нами и станцией Этвах было расстояние около ста километров. Прошло четыре однообразных дня, даже без трогательных приключений. - Положительно грустно, - повторял капитан Год, - я вернусь в Бомбей, не застрелив пятидесятого. Калагани, знавший превосходно топографию страны, руководил нашим путешествием с необычайной сметливостью, и 29 сентября наш поезд начал взбираться по северному склону Виндхийских гор, направляясь к Сингурскому ущелью. До сих пор все было благополучно, хотя мы пробежали самую опасную часть Индии, убежище преступников и бродяг; следовательно, необходимо было удвоить бдительность. Худшая часть всего Бунделькунда - именно та часть Виндхийских гор, в которую вступал паровой дом. Переезд этот невелик; всего сто километров до Джубульпора, ближайшей станции железной дороги, от Бомбея до Аллахабада. Нельзя было и думать двигаться с той же скоростью, с какой мы ехали по равнине Синдии. Крутые спуски, кремнистая почва, частые повороты и местами узкая дорога - все заставляло уменьшить быстроту хода. Банкс рассчитывал делать не более пятнадцати, двадцати километров в десять часов, составлявших наш путевой день. Тем не менее без особенных затруднений добрались мы до Сингурского ущелья, временами усиливая пары при подъеме в двенадцать и пятнадцать метров. Вероятность сбиться с пути была небольшая - наш проводник превосходно знал местность и безошибочно указывал нам дорогу. Если ему и случалось ходить одному на разведку или в сопровождении кого-нибудь из нас, то это исключительно для проверки состояния дороги, сильно испорченной предшествовавшими дождями. Все шло как нельзя лучше. Дождь перестал, легкая мгла, заволакивавшая небо, умеряла солнечные лучи, и хотя несколько часов в течение дня жар томил нас, в итоге температура была вполне сносная. Наши охотники время от времени предпринимали небольшие экскурсии за дичью, не удаляясь, однако, на большие расстояния от поезда. Хищники здесь не встречались, зато нам предстояло ближе познакомиться с дикими слонами. Около полудня 30 сентября пара этих животных показалась впереди поезда. При нашем приближении они бросились в сторону, уступая дорогу экипажу, очевидно испугавшему слонов. Убивать их без нужды не пришло в голову даже капитану Году. Он только полюбовался ими и заметил, что Матьяс Ван-Гит не преминул бы воспользоваться этой встречей для прочтения нам лекции практической зоологии. Как известно, Индия по преимуществу родина слонов: все они принадлежат к одному виду, уступая ростом африканским. Их ловят чаще всего в "коддахе", то есть в частоколах. Триста или четыреста охотников под предводительством туземного сержанта загоняют стадо в "коддахи", запирают его там и затем уже разделяют с помощью прирученных слонов. Но эта система требует много времени и людей, а между тем не всегда удается взять крупного самца. Последние достаточно сметливы, чтобы порвать цепь загонщиков и избежать плена в коддахи, для этой цели дрессируют самок, которые несколько дней следуют за слоном. На их спине могут сидеть люди, завернутые в темный плащ. Когда ничего не подозревающий слон засыпает, ему спутывают ноги, надевают цепи и увлекают в неволю раньше, чем он успеет прийти в себя. Прежде слонов ловили в ямы, вырытые по высмотренному следу, глубиной футов в пятнадцать. Но животные при падении иногда убивались насмерть, и потому этот варварский способ оставлен почти повсеместно. В Непале и Бенгалии употребляют лассо, и эта охота крайне интересна. На каждого дрессированного слона садятся по три человека, на шее помещается погонщик, правящий слоном, на крупе погонщик, раздражающий его молотком или крюком, а на спине индус, вооруженный веревочной петлей. Дрессированный слон преследует дикого иногда по несколько часов, по равнинам и лесами, к вящей опасности всех седоков, пока преследуемое животное не упадет на землю, затянутое петлей. Этими различными способами в Индии ежегодно добывается множество слонов, что составляет прибыльную сферу, так как в продаже самка идет за семь тысяч франков, а самец от двадцати до пятидесяти тысяч, смотря по его величине и достоинству. Какую пользу приносят эти животные, оплачиваемые так дорого? При условиях хорошей пищи, если им давать по семисот фунтов травы в течение восемнадцати часов, то есть количество, равняющееся тяжести, которую они могут перевезти, они оказывают серьезные услуги по транспортированию войск артиллерии, военных снарядов и исполняют другие частные тяжелые работы. Этих сильных и понятливых животных легко дрессировать благодаря их инстинкту к послушанию, и они в большом употреблении во всей Индии. Но так как они почти не плодятся в неволе, то для удовлетворения спроса на полуострове и за границей приходится везти на них беспрерывную охоту. Хотя их и ловят в большом количестве, тем не менее много слонов остается в некоторых местностях, что и доказывал следующий случай. Как выше было сказано, встреченные нами слоны посторонились, дали пройти поезду и затем продолжали свой путь вперед. Почти в то же время за ними показалось еще несколько животных, а через четверть часа можно было насчитать их до десятка, они следовали за паровым домом на расстоянии каких-нибудь пятидесяти метров. По-видимому, слоны не стремились догнать нас, но и не отставали. Впрочем, последнее было немудрено, так как поезд наш шел довольно медленно. А если принять во внимание, что быстрота бега слонов, по словам Сондерсона, может превышать двадцать пять километров в час, наши спутники могли не только догнать, но и перегнать нас. Около часу дня за нами уже следовал эскорт слонов в тридцать, и никто не мог поручиться, что стая эта не увеличится еще. Большей частью стадо состоит из тридцати или сорока слонов, находящихся в более или менее близком родстве между собой, но нередко встречаются стада и в сто голов, а такие случаи невольно возбуждают страх. Мы вышли на веранду второго дома и наблюдали за тем, что происходило позади поезда. - Число их все прибывает, - заметил Банкс, - и, вероятно, сюда сбегутся все слоны, рассеянные по окрестности. - Однако, - возразил я, - они не могут еще перекликаться на большом расстоянии. - Конечно, нет, но у них такое тонкое чутье, что они узнают друг друга на расстоянии трех и даже четырех миль. - Это настоящее переселение, -сказал полковник Мунро, - смотрите, тут настоящее войско. Банкс, надо ускорить шаги. - "Железный великан" делает что может, - возразил инженер. - у нас пять атмосфер давления, тяга пущена в ход, но подъем очень крут. - К чему торопиться? - воскликнул капитан Год, всегда приходивший в веселое расположение духа при виде опасности. Эти испытания оживляют своим присутствием страну, и мы едем с эскортом, наподобие путешествующих раджей. - Я и не вижу способа отделаться от этих непрошеных проводников, - заметил инженер. - Чего вы боитесь? - спросил капитан. - Конечно, вы знаете, что стадо всегда менее опасно, чем слон в одиночку. Это самые кроткие животные! По-моему, это колоссальные бараны. - Ну, Год опять увлекается, - заметил Мунро. - Если стадо останется позади, я согласен, что никакой опасности нет, но если задумает перегонять нас по узкой дороге, то нашему паровому дому не поздоровится. - Не говоря уж о том, - прибавил я, - что нам неизвестно, как обойдутся они с своим специфическим собратом при первом знакомстве. - Они поклонятся ему, вот увидите, как поклонился слон принца Гуру-Синга. - Да ведь то был ручной слон, - резонно заметил Мак-Нейль. - Ну и эти приручатся, - возразил капитан Год. Вернее, будут настолько удивлены, что невольно почувствуют уважение. К тому же, насколько мне известно, слоны размышляют, сравнивают, соображают почти как люди. - Ну, это дело спорное, - возразил Банкс. - Как - спорное?! В этом нет никакого сомнения... Этих умных животных употребляют на всех домашних работах. Знаете ли, Моклер, что говорят о слонах писатели, наиболее изучившие их? Слон предупредителен к людям, которых он полюбит, носит за ними тяжесть, рвет им цветы и плоды; собирает деньги для монастырей, как, например, знаменитые слоны Вилленурской пагоды, близ Пондишери; расплачивается на базарах за сахарный тростник, бананы и манго, покупаемые им для себя; защищает жилище хозяина и его стада от хищников; качает воду из колодцев; стережет детей! Он человеколюбив и признателен, не забывает ни благодеяний, ни оскорблений! Знаете ли, друзья мои, что этих гигантов нельзя заставить раздавить насекомое. Один из моих приятелей рассказывал, что он однажды видел, как на камень положили божью коровку и приказали прирученному слону раздавить ее. Что же бы вы думали? Слон приподнимал ногу всякий раз, как проходил мимо камня, и ни приказания, ни удары не могли заставить его раздавить букашку. Когда же ему приказали ее принести, он деликатно приподнял ее концом хобота и отпустил на волю! И после этого вы скажете, Банкс, что слон не самое доброе и великодушное животное, умнее обезьяны и собаки, станете спорить против того, что индусы правы, ставя его ум почти наравне с человеческим? И с этими словами капитан снял шляпу и низко поклонился страшному стаду, следовавшему за нами. - Слоны имеют в вас пламенного сторонника, - заметил с улыбкой полковник. - Тем не менее я прав. - Может быть, и правы, но я думаю, что и я буду не менее прав, если стану на сторону Сандерсона, охотника на слонов и знатока всего, что их касается. - Что же говорил вам Сандерсон? - презрительно осведомился капитан. - Он уверяет, что уровень интеллекта слона крайне посредственный и все более или менее удивительные его проявления являются благодаря незаметным приказаниям погонщика. - Какой вздор! - с горячностью возразил капитан. - Доказательством может служить то, - продолжал Банкс, - что индусы никогда не избирали слона символом ума в своих священных изваяниях и картинах, отдавая предпочтение лисице, вороне и обезьяне. - Протестую! - воскликнул запальчиво капитан Год. - Протестуйте, но выслушайте! - настаивал инженер. - Сандерсон говорил, что отличительная черта слона - его послушание. Он попадается в чисто детские ловушки, например в ямы, покрытые ветками, и не делает малейшего усилия выбраться из них. Позволяет загонять себя в загон, чего нельзя сделать ни с каким другим животным. Наконец, практика доказывает, что и вырвавшийся на свободу слон легко вторично попадает в плен. Даже опыт не учит его осторожности. - Бедные создания! - с оттенком юмора заметил капитан. - В заключение прибавлю, что иногда слоны не поддаются приручению по недостатку способностей, и нет никаких средств добиться от них толку, особенно если они молоды или принадлежат к слабому полу. - Это новая черта сходства с людьми! - торжествовал капитан. - Разве мужчины не податливее детей и женщин. - Мы с вами, капитан, холостяки, а потому и не можем быть компетентны в этом деле, - проронил инженер. - Ловкий ответ. - Затем мое мнение; не следует полагаться на пресловутое добродушие слонов, справиться со стадом таких великанов довольно трудно; я предпочел бы, например, чтобы наши дороги разошлись, и чем скорее, тем лучше. - И ваша правда, Банкс, - вставил полковник. - В то время, как вы спорили тут с Годом, наша свита принимает тревожный характер. ^TГлава восьмая - СТО ПРОТИВ ОДНОГО^U Сэр Эдвард Мунро не ошибся. Число слонов, следовавших за поездом, было уже более пятидесяти. Они шли тесными рядами и настолько приблизились к паровому дому, что их можно было счесть без ошибки. Во главе отряда выступал один из самых крупных экземпляров, хотя его рост от плеч до земли не превышал трех метров. Раньше было замечено, что азиатские слоны меньше африканских, часто достигающих размера четырех метров. Клыки их тоже короче клыков африканских собратьев и достигают полутора метров длины и сорока сантиметров окружности при основании. На острове Цейлон встречаются слоны без клыков, но такие "мукносы", как их называют туземцы, довольно редкое явление в Индостане. За большим слоном следовало несколько самок, служащих обыкновенно руководительницами каравана. И только благодаря присутствию парового дома самец был впереди; в переселениях самки являются главами семейства и руководительницами, на их обязанности лежит забота о привале. - Ну, капитан, - спросил я, - вы и теперь продолжаете находить это скопище безопасным? - Не вижу причин, почему бы этим животным злоумышлять против нас. Это не тигры. Не так ли, Фокс? - И даже не пантеры! - отозвался Фокс, всегда разделявший образ мыслей своего господина. Но я заметил, что, слушая подобные отзывы, Калагани с сомнением покачивал головой. Очевидно, он не разделял самоуверенности охотников. - Вы, кажется, тревожитесь, Калагани? - спросил Банкс. - Нельзя ли ускорить ход поезда? - спросил тот вместо ответа. - Трудно, но мы попытаемся, - отозвался Банкс, направляясь в башенку к Сторру. Через несколько минут мы прибавили ход, что в свою очередь сделало и стадо слонов. Прошло несколько часов, но положение не изменилось, и когда мы после обеда пошли на веранду, то могли насчитать до ста слонов. Масса эта двигалась безмолвно, попарно или по три в ряд, смотря по ширине дороги, но по мере наступления сумерек в отряде стало заметно волнение, послышалось глухое, хотя сильное мычание. К этому шуму вскоре присоединился и еще какой-то звук. - Что это такое? - спросил полковник Мунро. - Этот звук всегда издают слоны, увидев неприятеля. - В данный момент неприятель - это мы. - Боюсь, - что вы правы, - заметил Калагани. Звук этот походил на отдаленный гром и напоминал удары в железные листы, когда в театре изображают грозу. Около девяти часов решено было остановиться в небольшой равнине, не гася топки, чтобы в случае надобности продолжать путь. Никто из нас не ложился. В первые часы остановки еще продолжался глухой гул вокруг поезда, но около одиннадцати он начал затихать и наконец замолк совсем. - Видите, моя правда, - сказал капитан Год, - они ушли! - Скатертью дорога! - ответил я. - Ушли ли? Вот вопрос, - заметил Банкс. - Мы узнаем это сейчас. Позвав механика, он приказал зажечь фонари. Секунд двадцать спустя два снопа электрического света брызнули из глаз железного великана, попеременно направляясь в разные стороны. Слоны оказались тут: они расположились вокруг парового дома и стояли неподвижно, будто спящие, а может быть, они и действительно спали. Но едва их коснулся яркий луч света, они пришли в движение, подняли хоботы и клыки, как будто готовились к нападению. - Гаси огни! - крикнул Банкс. Как только исчез свет, замолк и адский шабаш. - Вероятно, они останутся тут до утра, - сказал видимо встревоженный инженер. - И что нам делать, я положительно не знаю. На совет был позван Калагани. Решили дождаться утра и затем постараться достигнуть озера Путариа в надежде, что, хотя слоны и плавают, но на воде от них можно будет отделаться скорее. На заре все капище зашевелилось и начало подступать к паровому дому так близко, что из окна рукой можно было достать стоявших впереди. Банкс просил вести себя осторожно. По знаку инженера механик нажал колпак, и почти тотчас же раздался свисток. Навострив уши, слоны отступили немного и очистили дорогу, так что машина могла идти беспрепятственно со скоростью лошади, пущенной рысью. Тотчас же слоны образовали группы и двинулись за нами. Наше положение, и без того неприятное, еще ухудшилось, когда дорога сузилась в ущелье. - Положение усложняется, - заметил полковник Мунро. Да, нам нужно было выбирать одно из двух: или врезаться в толпу, или быть раздавленными об утесы. Усиленное давление увеличило быстроту хода железного великана, и его клыки ударили в круп одного из слонов, шедших впереди. Животное испустило вопль, за которым последовали крики всей ватаги. Борьба была неминуема. Мы вооружились ружьями и карабинами, заряженными разрывными пулями. Первое нападение повел на нас гигант самец с одним клыком. - Гунем! - воскликнул Калагани. - Ба, у него всего один клык, - возразил Год, пожимая плечами. - И благодаря этому он сердитее остальных! - отозвался индус. Калагани назвал его именем, которым охотники обозначают самцов с одним клыком. Индусы питают особенное почтение к подобным животным, преимущественно если у них недостает правого клыка. Гунем испустил громкий крик, подобный звуку трубы, закинул хобот назад и ринулся на паровой дом. Клык врезался в стальную броню железного великана и сломался от удара. Весь поезд почувствовал сотрясение, но сила разбега двинула его вперед, оттолкнув Гунема, пытавшегося оказать сопротивление. Однако призыв его был услышан и понят, передние ряды остановились, представляя собой сплошную стену живых тел, между тем как задние напирали на веранду. Следовало двигаться вперед, или нас ожидала неминуемая гибель; но в то же время необходимо было и защищаться. Ружья были наведены, и капитан Год скомандовал стрелять. К учащенному дыханию железного слона присоединились выстрелы, свист пара и удары клыков о стены парового дома. Давление все усиливалось, и железный слон врезался в авангард, рассекая его ряды. Мы двигались по узкой дороге. - Ура! - кричал капитан, как солдат, бросающийся в атаку. - Ура! - вторили мы ему. Сила нашей машины была поистине изумительна! Она с уверенностью рассекала живую стену, как клин, вбиваемый в дерево. Вдруг среди общего гама раздался новый шум, второй вагон был придавлен к скале. - Идите сюда! Идите сюда! - крикнул Банкс нашим товарищам, защищавшим заднюю веранду. Гуми, сержант и Фокс перебрались в первый вагон. - А Паразар? - спросил Год. - Он не соглашается оставить кухню. - Тащите его силой, тащите скорее! Без сомнения, наш повар считал бесчестием покинуть свой пост. Но противиться крепким рукам Гуми было так же невозможно, как вырваться из челюсти крокодила. Итак, Паразар был перенесен в столовую. - Все ли здесь? - спросил Банкс. - Все налицо, - ответил Гуми. - Разрубите соединительную цепь. Цепь сняли, соединительную площадку разрубили топором, и второй вагон остался позади. Вагон зашатался, поднялся и рухнул под натиском слонов, которые раздавили его вдребезги. - И сказать после этого, - заметил капитан Год тоном, который рассмешил бы нас в другое время, - сказать, что эти животные не способны раздавить и букашки. - Увеличь огонь, Калуф! - скомандовал инженер. Еще усилие - и через полкилометра мы могли еще спастись в озере Путариа. И это последнее усилие, ожидаемое от железного великана, было совершено благодаря Сторру, открывшему регулятор во всю ширину. За поворотом показалось озеро. Слоны, предчувствуя, что их жертва ускользает, еще раз попытались опрокинуть наш вагон. Снова были пущены в ход батареи. Пули градом сыпались в толпу. Железный великан пыхтел, как будто в недрах его работала целая фабрика механических станков. Пар валил из клапанов и клокотал в котле под давлением восьми атмосфер. Усилить огонь без риска было положительно невозможно. Железный великан несся неудержимо, увлекая за собой остатки поезда. Беда миновала, берег благополучно перейден, и скоро поезд плыл по тихой поверхности озера. - Слава Богу! - произнес полковник Мунро. Два или три слона бросились в воду, упорно преследуя по волнам тех, кого они не могли одолеть на твердой земле. Но лапы железного великана делали свое дело. Поезд удалялся от берега, и несколько пуль избавили нас от "водяных чудовищ" в то мгновение, когда хоботы их опускались над задней верандой. - Ну, капитан, что вы теперь думаете относительно кротости индийских слонов? - Они не стоят хищников, - ответил капитан! - Поставьте на место этой сотни хоботоносых всего тридцать тигров, и я готов поручиться, что в настоящую минуту из нас не осталось бы в живых ни одного. ^TГлава девятая - ОЗЕРО ПУТАРИЯ^U Озеро Путария, где паровой дом нашел временное пристанище, находится в сорока километрах на восток от Думаха, главного города английской провинции того же названия, насчитывающего двенадцать тысяч жителей гарнизона. Но влияние его не распространяется на дикую местность гор Виндхия, в центре которых лежит озеро. Положение наше было не из блестящих, так как большая часть запасов погибла. Один из домов был уничтожен, соорудить его вновь не было возможности, а между тем он не только служил жилищем одной половины экспедиции, но в нем помещалась кухня и все военные и продовольственные припасы. Из первых у нас сохранилось всего с дюжину патронов; впрочем, в них не предвиделось необходимости до нашего приезда в Джубульпор. Больше затруднений представлял вопрос о жире, и ввиду того, что до станции мы могли только добраться на следующий день к вечеру, необходимо было покориться и голодать целые сутки. - Но самое худшее, - сообщил Банкс, - у нас мало топлива. - Нам топить нечем, давление упало на две атмосферы, и поднять его невозможно! - Действительно ли это важно? - спросил полковник. - Вернуться назад я считаю безумием, и потому необходимо во что бы то ни стало переправиться на противоположную сторону озера. - А как его ширина в этом месте? - Калагани определил ее в семь или восемь миль. При настоящих условиях потребовалось бы на эту переправу несколько часов, а машина остановится ровно через сорок минут. - В таком случае проведем ночь на озере. Здесь мы в безопасности, а завтра увидим, на что решиться. Действительно, это представлялось единственным выходом, тем более что мы сильно нуждались в отдыхе, в прошлую ночь никто не сомкнул глаз. Но и эту ночь нам не суждено было отдыхать. Часам к семи начал подниматься легкий туман, и вскоре вся поверхность озера подернулась пеленой постепенно сгущавшейся. Через полчаса, как и предупреждал Банкс, движение нашей машины прекратилось; слон с уцелевшим вагоном неподвижно остановился на воде. Во время непродолжительного действия машины мы плыли к юго-восточному берегу, а так как озеро имеет форму удлиненного овала, то, вероятно, паровой дом был недалеко и от того, и от другого берега. Переговорив о различных случайностях, ожидавших нас в этом новом положении, Банкс позвал на совет Калагани. Местом совещания мы выбрали столовую, не имевшую окон, а эта предосторожность была нелишняя в стране, где много бродяг. Как мне показалось, Калагани не долго колебался, отвечая на предложенные ему вопросы. Может быть, он и действительно затруднялся определить положение поезда на озере. - Послушайте, Калагани, - настаивал Банкс, - вам должен быть хорошо известен размер озера. - Без сомнения... но туман мешает... - Можете ли вы хотя бы приблизительно определить расстояние, отделяющее нас от ближайшего берега? - Могу, - немного подумав, ответил индус. - Расстояние не должно превышать полутора миль. - На восток? - Да, на восток. - Так что если мы пристанем к этому берегу, мы будем ближе к Джубульпору, чем к Думоху! - Именно. - Тем не менее трудно определить, когда мы попадем в Джубульпор... Через день, может, через два, а между тем у нас нет съестных припасов. - Но нельзя ли попробовать кому-нибудь из нас переправиться на берег сегодня же в ночь? - спросил Калагани. - Каким образом? - Вплавь. - Плыть полторы мили при таком тумане - значит рисковать жизнью! - возразил Банкс. - Тем не менее попытаться следует. Не знаю почему, но мне опять показалось, что в голосе Калагани звучали фальшивые ноты. - И вы попытались бы переплыть озеро? - спросил полковник Мунро, пристально оглядывая индуса. - Да, полковник, и полагаю, что мне это удастся. - В таком случае, друг мой, вы нам окажете великую услугу! Достигнув берега, вам легко будет дойти до Джаббалпура и привести оттуда нужную помощь. - Я готов отправиться! - кротко ответил Калагани. Я ожидал, что полковник Мунро поблагодарит нашего проводника и безусловно примет его предложение, но он продолжал внимательно смотреть на него и позвал Гуми. - Гуми, - сказал он ему, - ты превосходно плаваешь, тебя не затруднит переплыть ночью в эту тихую погоду полторы мили? - Хотя бы и две, полковник. - Прекрасно! Вот Калагани предлагает добраться вплавь до ближайшего берега к Джубульпару. На озере, как и вообще с Бунделькунде, вдвоем безопаснее. Хочешь отправиться вместе с Калагани? - К вашим услугам, полковник. - Мне никого не нужно, - заметил Калагани, - но если полковнику угодно, я охотно возьму Гуми в товарищи. - Так отправляйтесь же, друзья мои, - сказал Банкс, - и пусть ваша осторожность равняется вашей храбрости. Полковник отвел в сторону Гуми и передал ему краткие инструкции. Пять минут спустя, навязав на голову узлы с платьем, индусы спустились в озеро. Туман был густой, и через несколько секунд они исчезли из виду. - Друзья мои, проговорил сэр Эдвард, - ответы индуса возбудили во мне подозрения. - Точно так же, как во мне, - прибавил я. - Что касается меня, я не заметил ничего особенного, - сказал инженер. - Послушай, Банкс, предлагая нам услугу, Калагани имел заднюю мысль. - Какую? - Этого я еще не знаю, но он отправился на берег совершенно с другой целью. Банкс посмотрел на Мунро, и брови его нахмурились. - Мунро, - сказал он, - до сих пор Калагани выказывал нам много преданности, особенно тебе! Каким образом ты заподозрил его в измене теперь? Чем ты можешь доказать это? - Разговаривая с нами, он почернел, а когда темнокожие лгут, они всегда чернеют. Я двадцать раз ловил по этому признаку индусов в бенгали и никогда не ошибался. На этом основании я убежден, что, несмотря на прежнюю честность, Калагани обманывает нас теперь. Это наблюдение сэра Эдварда было совершенно справедливо, как я в этом убедился впоследствии. Индусы чернеют, когда лгут, точно так же, как белые краснеют... Эта особенность не ускользнула от опытного глаза полковника, и ее следовало принять в расчет. - Но что может иметь он против нас? - Это мы узнаем позднее, и дай Бог, чтобы не слишком поздно, - заметил полковник. - Слишком поздно! - воскликнул Год. - Разве нам действительно угрожает опасность? - Во всяком случае, ты хорошо сделал, Мунро, отправив с ним Гуми: он предан нам всей душой и если заметит что-нибудь... - Тем более что я предупредил его, и он будет остерегаться товарища. - Подождем утра, - решил Банкс. - Туман рассеется с восходом солнца, и тогда мы сообразим что делать. Во всяком случае, другого исхода не предвиделось. Ночь пришлось опять провести без сна. Прислуга экспедиции расположилась в столовой, а мы пришли в гостиную на диваны; разговор не клеился, но мы внимательно прислушивались к малейшему шороху. Часов около двух внезапно послышался рев хищников. По звуку голосов, долетевших до нас, Банкс определил расстояние от берега в милю. Вероятно, стая диких животных пришла к озеру пить. Вскоре мы заметили, что легкий ветерок постоянно сносит наш поезд к берегу. Не только рев становился громче, но можно было уже различить могучее рычание тигров от хриплого воя пантер. - Какой случай подстрелить пятидесятого! - не мог не воскликнуть Год. - Отложите эту заботу до другого раза, капитан! - возразил Банкс. - Надеюсь, что на рассвете, когда мы будем причаливать, звери очистят нам место. - Лишь бы Гуми и Калагани не попали прямо на них! - Не тигров страшусь я для Гуми! - возразил полковник Мунро. Его подозрения положительно росли с каждой минутой. Признаюсь, и я начинал разделять их, а между тем все услуги, оказанные нам индусом в Гималаях, самоотвержение, с каким он рисковал своей жизнью, спасая Мунро и капитана Года, говорили в его пользу. Часов около четырех звери смолкли, и нас поразило то, что крики их затихли не мало-помалу, как должно было бы случиться, если бы они расходились постепенно, а тишина наступила сразу. Было очевидно, что они спасались от другого, более сильного врага. Безмолвие резко заменило шум. Мы стояли лицом к лицу с фактом, причина которого была неизвестна, но тем не менее увеличивала нашу тревогу. Из предосторожности Банкс велел погасить огни. Следовало тщательно скрыть присутствие парового дома. Часам к шести поднялся легкий ветерок. Первые лучи солнца прорезали туман, и берег ясно показался на юго-востоке, выступая открытым мысом. - Земля, - крикнул капитан Год, сидевший на спине слона. Плавучий поезд находился не более как в двухстах метрах от мыса, к которому его несло свежим северозападным ветром. Берег был пуст. Между деревьями не замечалось даже признака жилья, и мы могли причалить без опасений, что и сделали благодаря усилившемуся ветру. Подняться на берег за отсутствием пара было нельзя; не теряя ни минуты, мы вслед за капитаном выпрыгнули на берег. - Дров! Дров! - крикнул Банкс, и через час мы разводили пары. Собрать топливо затруднений не представляло, земля была усеяна сучьями достаточно сухими для немедленного употребления, что касается пищи, потребность в которой начинала давать себя чувствовать, мы возложили эту заботу на охотников. Паразар перенес свою деятельность к Калуфу, и мы с грехом пополам утолили голод. Три четверти часа спустя пар достиг достаточного давления, железный великан двинулся и вступил на берег. - В Джубульпар! - крикнул Банкс, предварительно справясь с указаниями компаса. Но не успел Сторр повернуть регулятора, как бешеные крики раздались на опушке леса. Шайка индусов, человек в полтораста, бросилась на паровой дом. Башня, вагон - все было занято, прежде чем мы успели опомниться. Почти одновременно индусы оттащили нас шагов на пятнадцать от поезда и таким образом пресекли всякий путь к побегу. Можно вообразить наш гнев и злобу, последовавшей за тем сцене разрушения и грабежа. Индусы кинулись на паровой дом с топорами, все было расхищено и уничтожено. Ничто не уцелело из внутреннего убранства! Огонь довершил остальное, и через несколько минут все погибло. - Бездельники! Канальи! - кричал Год, вырываясь из рук крепко державших его индусов. Но также, как и мы все, он принужден был ограничиться бесплодными ругательствами, которых, по-видимому, индусы даже и не понимали. Вырваться из рук наших мучителей не было никакой возможности. Огонь погас, пощадив только безобразный остов подвижного павильона, проехавшего половину полуострова. Индусы принялись за "Железного великана", желая уничтожить и его. Но тут они оказались бессильны; стальная бронь защищала гиганта; несмотря на все усилия, он уцелел, что привело капитана в неописуемый восторг. В это мгновение показался человек, вероятно начальник шайки, и все разбойники выстроились вокруг него. Он шел с проводником, в котором мы тотчас узнали Калагани. Но Гуми не было: вероятно, он жизнью заплатил за свою преданность, и нам было не суждено свидеться с ним. Калагани приблизился к полковнику Мунро и, не опуская глаз, хладнокровно показав на него, произнес: - Вот этот! Сэра Эдварда окружили, схватили, и он исчез в толпе, двинувшейся на него, не успев даже пожать нам руки или закричать нам что-нибудь на прощание. Капитан Год, Банкс, сержант, Фокс - все мы рвались спасти его из рук индусов!.. Но пятьдесят человек повалили нас на землю, и малейшие движения кончились бы смертью! В эту минуту мы не могли спасти полковника Мунро и должны были беречь свои силы для будущего. Через четверть часа индусы отпустили нас и убежали вслед за первым отрядом. Преследование их пользы не принесло бы, а между тем мы хотели броситься вперед. - Не трогайтесь с места, - сказал Банкс. Мы повиновались. Итак, все нападение индусов, предводительствуемых Калагани, было направлено против одного полковника. Какая цель могла руководить изменником? Действовать самостоятельно он не мог, это было ясно. Чьим же орудием был он в таком случае?.. Имя Нана Сахиба невольно пришло мне в голову... На этом месте оканчивается рукопись Моклера. Молодой француз не видал последних событий, служивших заключением драмы. События эти обнаружились впоследствии и служат дополнением к рассказу о путешествии по Северной Индии. ^TЭПИЛОГ^U ^TГЛАВА ПЕРВАЯ^U Полковник попал в руки банды дакоитов, соединившихся с остатками шайки Нана Сахиба, который бежал после погрома Тандийтского пала, переслав Калагани приказ направить поезд парового дома к берегам озера Путариа, что последний и исполнил. Оба индуса благополучно переплыли озеро и уже продвигались в тумане по дороге в Джубульпар, как вдруг до них долетел крик. Чей-то голос звал Калагани по имени. - Я здесь, Нассим, - отозвался Калагани. И немедленно после этого невдалеке от дороги раздался странный дикий "кизри" - воинственный клич племен Гуижвана, хорошо известный Гуми. Застигнутый врасплох индус не успел предпринять ничего. К тому же смерть Калагани не спасла бы его от рук шайки индусов и не принесла бы помощи его товарищам. Инстинкт шепнул ему бежать и, воспользовавшись тем мгновением, когда Калагани отошел навстречу человеку, названному им Нассимом, он бросился в сторону от дороги и притаился в джунглях, где все старания отыскать и убить его оказались напрасными. Калагани не мог терять времени и, сильно досадуя на промах, двинулся с шайкой дакоитов к месту высадки "Железного великана". Там произошло нападение на путешественников, и полковник Мунро был уведен отрядом в заброшенную крепость Капор, расположенную на высоком выступе гор Сатпура. На центральной площадке разоренной крепости сохранилась только одна знаменитая бронзовая пушка Бильза, вылитая в эпоху Джегангира, гигантское орудие в шесть метров длины, сорокачетырехфунтового калибра. В этой-то крепости ожидал свою жертву Нана Сахиб. Оба врага очутились лицом к лицу. - Мунро, - сказал Нана Сахиб, - твои привязали к жерлу пушек сто двадцать пешаварских пленников, и после того более тысячи двухсот сипаев погибло этой страшной смертью! Твои безжалостно умертвили лафорских беглецов; после взятия Дели умертвили трех принцев и двадцать девять членов королевской фамилии; наших истреблено в Лакнау шесть тысяч, и после Пенджабской кампании три тысячи. Всего поплатились жизнью в это восстание за национальную независимость сто двадцать тысяч туземных офицеров и солдат и двести тысяч туземных жителей. - Смерть! Смерть! - закричали дакоиты и индусы, стоявшие вокруг Нана Сахиба. Набоб движением руки заставил их молчать и ждал ответа полковника Мунро, но тот молчал. - Ты, Мунро, - продолжал набоб, - собственноручно убил рани из Джанси, мою верную подругу... и она не отомщена. Ответа не последовало. - Наконец, четыре месяца тому назад мой брат Валао-Рао пал от английских пуль, направленных против меня... мой брат не отомщен тоже. - Смерть! Смерть!.. На этот раз крики эти раздались с большей силой и шайка сделала движение, готовая броситься на пленника. - Молчать! - закричал Нана Сахиб. - Ждите правосудия. Все смолкли. - Мунро, - продолжал набоб, - один из твоих предков, Гектор Мунро, первый раз осмелился применить эту страшную казнь, которая в войну 1857 года приняла такие страшные размеры! Он первый приказал привязывать живыми к пушечному дулу индусов, наших братьев и родственников. Послышались новые крики, новые угрозы, которых Нана Сахиб не мог сдержать. - Месть за месть! - обернувшись, он прибавил. - Видишь эту пушку! Тебя привяжут к ее жерлу! Она заряжена, и завтра с восходом солнца выстрел ее, повторенный эхом горы, возвестит всем, что месть Нана Сахиба наконец совершилась. Полковник пристально глядел на набоба со спокойствием, которого не могло поколебать приближение смерти. - Хорошо, - сказал он, - ты делаешь то, что сделал бы и я, если бы ты попал в мои руки.