т  следовал  по  узкой  тропинке  у  гранитного  подножия  кряжа
Мак-Доннель. Заметив караван, всадник пришпорил коня  и  вскоре  подъехал  к
нему. Персонал каравана только что закончил приготовления к привалу  у  двух
или трех тощих эвкалиптов, не дававших почти никакой тени. Там же  извивался
маленький ручеек, поддерживаемый ключами центральной горной цепи, но вода  в
нем вся была высосана корнями эвкалиптов.
     Годфрей подвел этого человека к  миссис  Брэникен.  Она  велела  прежде
всего поднести ему стакан виски.  Это  был  австралиец,  белый,  в  возрасте
приблизительно тридцати пяти лет, один из тамошних наездников,  привычных  к
дождю, который стекает  с  их  лоснящегося  лица,  как  с  вощеной  клеенки,
привычных к солнцу, которое не действует на их совершенно опаленную кожу. По
служебному положению человек этот был  развозчиком  писем  и  телеграмм;  он
исполнял свои  служебные  обязанности  весьма  усердно,  сохраняя  неизменно
хорошее расположение  духа,  перемещаясь  по  провинции,  развозя  письма  и
новости  от  одной  станции  к  другой,  от  одной  деревни  до  другой.  Он
возвращался теперь из Эму-Спрингс, поста,  расположенного  на  южном  склоне
кряжа Блюфф, проехав по той местности, которая  тянется  вплоть  до  массива
Мак-Доннель. Этого  курьера  можно  было  бы  отнести  к  симпатичному  типу
французских почтальонов. Терпеливо перенося голод и жажду, уверенный в  том,
что везде будет желанным посетителем, даже и в том случае, если в сумке  его
не найдется ни одного письма для вручения, решительный, храбрый, сильный,  с
револьвером  за  поясом,  с  ружьем  через  плечо,  верхом   на   коне,   он
путешествовал днем и ночью, не опасаясь лихих встреч.
     Миссис Брэникен с удовольствием беседовала с ним, расспрашивала  его  о
племенах туземцев, с которыми ему приходилось иметь дело.
     Славный малый отвечал на все вопросы охотно и просто. Ему пришлось, как
и всем, слышать о катастрофе с "Франклином"; тем  не  менее  ему  неизвестно
было, что из Аделаиды выступила экспедиция, организованная  миссис  Брэникен
для исследования  центральных  местностей  Австралийского  материка.  Миссис
Брэникен сообщила ему также  и  о  том,  что  на  основании  указаний  Гарри
Фельтона капитан Джон уже девять лет содержался в плену у одного  из  племен
индасов.
     - Не приходилось ли вам при ваших разъездах иметь сношения с  туземцами
этого племени? - спросила она его.
     - Нет,  сударыня,  хотя  индасы  эти  иногда  и  приближались  к  земле
Александра и мне приходилось часто слышать о них.
     - Быть может, вы в состоянии указать нам, где они теперь  находятся?  -
спросил Зах Френ.
     - Это трудно сказать по отношению к кочевникам.  В  продолжение  одного
сезона они здесь, а на следующий уже в ином месте.
     - Где же были они в последний раз? - повторила вопрос миссис  Брэникен,
настаивавшая на более точном ответе.
     - Эти индасы бродили полгода тому назад в  северо-восточной  Австралии,
по течению реки Фицрой. Племена земли Тасмана посещают  преимущественно  эти
местности. Но знаете ли вы, что для того, чтобы  попасть  в  эти  местности,
необходимо пройти по пустыням, и не мне, конечно, предупреждать вас  о  том,
каким опасностям придется подвергаться. Впрочем, можно всего достигнуть  при
храбрости и энергии. А потому вооружитесь тем  и  другим,  миссис  Брэникен.
Желаю вам счастливого пути.
     Курьер  выпил  еще  один  стакан  виски  и  с  признательностью  принял
несколько коробок консервов, которые опущены были им в седельный  вьюк.  Сев
на своего коня, он скрылся, обогнув последнюю гору Мак-Доннель.
     Два дня спустя караван, оставив позади крайние отроги этой горной цепи,
в которой возвышается гора Либиха, очутился наконец на границе  пустыни,  на
расстоянии ста тридцати миль к северо-западу от станции Алис-Спрингс.
  
  
        ^TГлава девятая - ДНЕВНИК МИССИС БРЭНИКЕН^U  
  
     При слове "пустыня"  невольно  рисуется  в  воображении  Сахара,  с  ее
необозримыми равнинами, пересеченными свежими и зеленеющими оазисами. Однако
нет ничего общего между центральными местностями Австралийского  материка  и
северными местностями Африки, разве  лишь  общий  недостаток  воды  в  обеих
пустынях. "Вода удалилась в тень",  -  говорят  туземцы,  и  путешественнику
приходится бродить от одного колодца к другому. Хотя песок - где в виде дюн,
где на поверхности земли в  виде  толстого  слоя,  покрывает  большую  часть
Австралийского материка, тем не менее почва не может  считаться  бесплодной.
Кустарники, разукрашенные цветочками, там и сям  растительность  -  камедные
деревья, акации и эвкалипты, - все  это  придает  австралийской  пустыне  не
столь унылый вид, какой имеет пустыня Сахара. Деревья, кустарники  не  носят
ни плодов, ни листьев, которые могли  бы  служить  пищей  для  караванов,  а
потому приходится брать с собой все необходимое для пропитания,  и  животная
жизнь в этих пустынях изредка лишь проявляется перелетом птиц.
     Миссис Брэниквн обстоятельно вела дневник во время экспедиции. Передача
некоторых выдержек из этого дневника позволит читателю  лучше  уяснить  себе
все подробности этого тяжелого перехода, чем пересказ в  форме  обыкновенной
повести. Вместе с тем это рельефнее обрисует нравственный  облик  Долли:  ее
благородную натуру, силу характера, несокрушимую энергию, поддерживавшую  ее
даже в такую минуту, когда большинство ее спутников совершенно падали духом.
Эти выдержки  из  дневника  миссис  Брэникен  показывают,  наконец,  на  что
способна женщина, когда посвящает себя исполнению долга.
  
     10 ноября. - Мы выступили с нашего привала у горы Либиха в четыре  часа
утра. Курьер дал нам ценные указания. Они  соответствуют  указаниям  бедного
Фельтона. Несомненно, надо  искать  племя  индасов  на  северо-западе,  а  в
особенности по течению реки Фиц-рой. Предстоит пройти около восьмисот  миль.
Но мы пройдем их! Я пойду, даже если бы я осталась  одна  и  мне  предстояло
попасть в плен к этому племени. По крайней  мере  я  буду  разделять  неволю
вместе с Джоном. Мы направляемся  к  северо-западу,  придерживаясь  маршрута
полковника Варбуртона. Маршруты наши почти одинаковы до реки Фицрой. Лишь бы
только не  пришлось  нам  испытать  тех  же  затруднений,  которые  пришлось
испытать ему, и лишиться по пути некоторых  спутников  наших,  гибнувших  от
лишений!  К   несчастью,   обстоятельства   складываются   для   нас   менее
благоприятно. Полковник Варбуртон выступил из  Алис-Спрингс  в  апреле,  что
соответствует октябрю в Америке, следовательно, в конце лета, а наш  караван
выступил в ноябре, то есть в начале лета. Жара чрезвычайная - 33<sup>o</sup> по Цельсию
в тени. А мы можем рассчитывать на тень лишь когда солнце скроется на  время
за облаком или же когда попадутся нам купы деревьев.
     Порядок движения каравана, принятый Томом Ма-риксом, весьма  практичен.
Совершенно правильное  соответствие  между  продолжительностью  переходов  и
остановок: первый переход - от четырех до восьми часов  утра  с  последующим
отдыхом до четырех часов пополудни; второй переход - от четырех часов дня до
восьми часов вечера с отдыхом в продолжение всей  ночи.  Мы  избегаем  таким
образом переходов во время знойных полуденных часов. Но сколько  потерянного
времени, сколько запозданий! При полном даже отсутствии затруднений мы можем
прибыть  к  берегам  Фицроя  едва  через  три  месяца.  Я  весьма   довольна
деятельностью Тома Марикса. Зах Френ и он - люди решительные, на  которых  я
могу положиться при всяких обстоятельствах. Годфрей пугает меня страстностью
своей натуры. Он всегда впереди и часто скрывается из наших глаз. Мне  очень
трудно удерживать его около себя, хотя этот ребенок любит меня, как будто бы
был мой сын. Том Марикс выговаривал ему за его чрезмерную смелость. Надеюсь,
он подчинится.
     Лен Боркер постоянно в арьергарде и  как  будто  предпочитает  общество
черных нашему. Он издавна знаком с их вкусами, побуждениями и привычками. Он
весьма полезен нам при встречах  с  туземцами,  ибо  достаточно  владеет  их
языком, чтобы понять их и быть понятным ими. Хорошо было  бы,  если  бы  муж
моей бедной Джейн действительно исправился, но я опасаюсь!.. Взгляд глаз его
не изменился, по-прежнему неискренний, скользящий.
     13 ноября. - Ничего нового не произошло в продолжение этих  трех  дней.
Присутствие Джейн приносит мне много облегчения и утешения.
     Какие беседы ведем мы с ней в нашей палатке! Она  совершенно  разделяет
теперь мои убеждения и не сомневается в том, что мы  отыщем  Джона.  Бедная,
она всегда в грустном настроении!
     Я не спрашиваю ее о  прошлом.  Мне  понятно,  что  она  не  может  быть
совершенно откровенной. Иногда  мне  кажется,  что  она  собирается  сказать
что-то... Можно  подумать,  что  Лен  Боркер  постоянно  следит  за  ней.  С
приближением его она тотчас же уходит в себя и выражение ее  лица  меняется.
Она боится его! Несомненно, этот человек поработил ее и она последует за ним
хоть на край света.
     По-видимому, Джейн расположена к Годфрею, однако, когда он приближается
к нашей палатке поговорить, она не решается не только  говорить  с  ним,  но
даже отвечать ему... Она глядит  тогда  в  сторону,  понурив  голову.  Можно
подумать, что она страдает в его присутствии.
     Мы проходим сегодня, в первый переход наш, по болотистой местности,  на
которой есть даже несколько луж с почти соленой водой. Том Map  икс  сообщил
нам, что болота эти -  остатки  прежних  озер,  когда-то  образовавших  море
вместе с озерами Эйр и Торренс. По счастью, у нас был запас воды,  сделанный
на последнем привале, и наши верблюды напились вдоволь.
     Подобные  лагуны  встречаются,  как  оказывается,  не  только  в  таких
котловинах, но также и на более высоких местах.
     Почва влажная,  и,  проникая  в  верхний  слой  песка,  ноги  верблюдов
вытаскивают из него липкую грязь, а иногда случается, что у них  из-под  ног
летят брызги жидкой грязи.
     С большими затруднениями прошли мы по этим болотам, которые тянутся  на
десять миль по направлению к северо-западу.
     Мы встречали уже и змей со времени выступления нашего из Аделаиды.  Они
довольно распространены в Австралии, а в особенности их много на поверхности
этих лагун, усеянных мелкой порослью и кустарниками. Одна из  этих  ядовитых
змей, длиной не менее трех  футов,  коричневого  цвета,  которая  называется
Trimesurus ikaheca, укусила одного человека нашей охраны. Том Map икс тотчас
же прижег ранку на руке  этого  человека  щепоткой  пороха,  которую  зажег,
высыпав на ранку. Человек этот, белый, даже не вскрикнул. Я держала ему руку
во время операции. Он поблагодарил меня. Я распорядилась дать ему  удвоенную
порцию виски. Мы надеемся, что ранка благополучно заживет.
     Нужно осторожно продвигаться вперед. Нельзя считать себя убереженным от
укуса змей, находясь даже на верблюжьей спине.
     Я все опасаюсь  какой-нибудь  неосторожности  Годфрея  и  дрожу,  когда
черные кричат: "Виндоха", что означает змея на туземном наречии.
     Вечером при разбивке лагеря на ночь двое туземцев снова  убили  большую
змею. Том Марикс утверждает, что если две трети змей, водящихся в Австралии,
ядовиты, то среди них только пять видов опасны для человека.  Убитая  только
что змея имеет в длину около двенадцати футов. Это род боа. Наши австралийцы
собирались приготовить ее к ужину. Им предоставлена была полная  свобода,  и
они поступили так: вырыв яму в песке, один из них расположил в ней несколько
раскаленных на  огне  камней,  на  которые  положил  пахучие  листья.  Затем
отрезали у змеи хвост и голову и положили ее на самое дно ямы, прикрыв  теми
же листьями,  на  которые  накладываются  раскаленные  камни.  Поверх  всего
насыпается земля и утрамбовывается ногами, чтобы пар во время жаренья не мог
выходить наружу. Мы присутствовали  при  этой  кулинарной  операции  не  без
брезгливости; но должны  были  признать,  что  когда  изжаренная  змея  была
вытащена из этой своеобразной печи, то ее мясо превосходно пахло.  Хотя  Том
Марикс и заверил Джейн и меня, что печень этих змей  весьма  лакомое  блюдо,
признавая, однако, само мясо безвкусным, мы все-таки не решились испробовать
этого лакомства.
     Оно близко напоминает по вкусу самую нежную дичь, например рябчика.
     - Рябчики!.. Хорошо!.. О!..  Очень  хороню!  Очень  вкусны  рябчики!  -
воскликнул тогда Джоз Мерит.
     Попросив небольшой кусочек печени на пробу, он снова повторил порцию  и
готов был бы уничтожить всю печень! Такова  уж  британская  бесцеремонность.
Что касается Джина Ги, то он не заставил просить себя.  Он  даже  повеселел,
съев добрый кусок дымящегося мяса с видом настоящего гурмана.
     - Ай, ай! - воскликнул он после этого, глубоко вздохнув. -  Будь  здесь
еще несколько устриц и бутылка вина из Тао-Чина, можно было вообразить  себя
в Те-Кун-Юан.
     При этом Джину Ги угодно было сообщить  мне,  что  это  был  знаменитый
чайный домик "Железный Лук" в Пекине;
     Подавляя чувство  отвращения,  Годфрей  и  Зах  Френ  тоже  попробовали
остатки змеи и нашли ее съедобной. Я предпочла поверить им на слово.
     Само собой разумеется, что туземцы съели ее всю, до последнего кусочка,
вылизав остатки жира.
     Ночью сон наш был встревожен страшным  воем  стада  "динго",  бродивших
неподалеку. "Динго" - австралийский шакал, напоминает собаку и волка. Мех  у
него желтоватый. К счастью, звери эти удовольствовались тем, что выли, но не
нападали на лагерь. При большом числе они были бы опасны.
     19 ноября. - Зной все усиливается, ручейки на нашем пути почти высохли.
Необходимо раскапывать их дно, чтобы  наполнять  наши  бочонки.  Вскоре  нам
останутся лишь колодцы.
     Мне приходится признать совершенно необъяснимую,  как  бы  прирожденную
взаимную антипатию между Леном Боркером и Годфреем. Они никогда  не  говорят
друг с другом. Заметно, что они, насколько возможно, взаимно  избегают  друг
друга.
     Как-то раз я заговорила об этом с Годфреем.
     - Ты не любишь, значит, Лена Боркера? - спросила я его.
     - Нет, не люблю, - отвечал он мне, - и не требуйте  от  меня,  чтобы  я
полюбил его.
     - Но он приходится мне родней, - продолжала я. -  Он  родственник  мой,
Годфрей, а так как ты любишь меня...
     - Я люблю вас, но никогда не буду любить его.  Дорогой  Годфрей,  какая
ттайная причина заставляет его говорить так?
     27 ноября. - Сегодня  расстилаются  перед  нами  широкие  пространства,
унылые степи, покрытые колючкой,  справедливо  названной  травой-дикобразом.
Приходится пробираться между пучками травы, высотой иногда в пять футов  над
землей, острые концы которых легко  могут  поранить  верблюдов.  Пучки  этой
травы окрашены особым цветом, и достаточно  одного  взгляда  на  них,  чтобы
признать негодными в качестве подножного корма. Верблюды не отказываются  от
этой травы, когда она желтого или зеленого цвета, но теперь  она  совершенно
иная, и они избегают уколоться  о  ее  стебли.  В  подобных  условиях  очень
затруднительно двигаться вперед. Приходится, однако, мириться  с  этим,  так
как нам предстоит проходить сотни миль по равнинам, покрытым такой колючкой.
Это единственное в пустыне растение, которое может еще произрастать на  этой
бесплодной  почве.  Зной  постоянно   усиливается,   никакой   тени.   Пешие
чрезвычайно страдают от зноя. И возможно ли поверить  тому,  как  утверждает
полковник Варбуртон, что пять месяцев назад ртуть опускалась много ниже  0<sup>o</sup>,
ручейки покрывались льдом в один дюйм толщины! К  тому  времени  ручьи  были
полны водой, теперь же, как ни углублять их русло, не найти ни  капли  воды.
Том Марикс распорядился, чтобы те из стражи, которым даны верблюды, временно
уступали свои места пешим. Мера эта принята  для  удовлетворения  требований
туземцев. Мне неприятно было, что Лен Боркер выступил при этом в качестве их
уполномоченного. Несомненно, нельзя не пожалеть этих  людей:  действительно,
тяжело идти пешком во время зноя, нестерпимого даже ранним утром  и  поздним
вечером, постоянно рискуя наколоться. Однако не дело Лена Боркера возбуждать
черных против белых. Он впутывается  не  в  свое  дело.  Я  прошу  его  быть
осторожнее.
     - Я поступаю так, Долли, - отвечает он мне, - в ваших интересах.
     - Я хочу верить этому, - возразила я.
     - Необходимо правильно распределить тяготы между всеми.
     - Предоставьте эту заботу мне, мистер  Боркер,  -  сказал  на  это  Том
Марикс, вмешавшийся в разговор, - я сам приму необходимые меры.
     Мне ясно было, что Лен Боркер отошел недовольный, злобно глядя на  нас.
Джейн заметила это, когда взгляд  ее  мужа  остановился  на  ней,  и  бедная
женщина отвернула голову в сторону.
     Том Марикс обещал мне  позаботиться,  чтобы  ни  белые,  ни  черные  из
состава охраны не могли ничем быть недовольными.
     5 декабря. - Мы очень страдаем на привалах от белых  муравьев.  Мириады
этих насекомых нападают на нас.  Незаметные  для  глаза,  под  тонким  слоем
песка, при легком шаге они тотчас же появляются на поверхности.
     - У меня жесткая и сухая кожа, - сказал мне Зах Френ, - настоящая  кожа
акулы, однако проклятые твари не брезгают и ею!
     Оказывается, что даже шкура животных  не  предохраняет  от  укуса  этих
насекомых. Мы не можем лечь на землю, чтобы тотчас же не быть покрытыми ими.
Единственное спасение от них - лечь на  солнце,  они  не  выносят  солнечных
лучей. Но это было бы: "из огня, да в полымя"!
     Менее всех страдает от муравьев китаец. Я не  знаю,  по  врожденной  ли
лени или по иным причинам, но несомненно, что в то время, как мы кидаемся  с
одного  места  на  другое,  боремся,  раздражаемся,  счастливый   Джин   Ги,
расположившись у пучка колючки, спит себе спокойно, как будто эти зловредные
насекомые относятся с почтением к его желтой коже.
     Джоз Мерит выказывает такое же терпение. Он не жалуется,  хотя  длинное
туловище его - богатая добыча.  Обе  руки  его  подымаются  автоматически  и
регулярно, уничтожая сразу тысячи муравьев.
     Глядя на своего слугу, застрахованного от всяких укусов, он объявляет:
     - И в самом деле,  эти  китайцы  особо  облагодетельствованы  природой.
Слушай-ка, Джин Ги!
     - Что, господин мой Джоз?
     - Необходимо нам поменяться нашими кожами.
     - Охотно, - отвечает житель Поднебесной империи, - при условии, что  мы
также поменяемся и нашим положением.
     - Хорошо! Но для того, чтобы совершить эту перемену, необходимо  прежде
всего ободрать кожу с одного из нас, и начнем с вас.
     - Мы переговорим об этом через три луны, - отвечает Джин Ги.
     После этого он снова засыпает, до пятой стражи,  употребляя  образ  его
речи, то есть вплоть до того момента, когда караван снова выступит в путь.
     10 декабря. - Казнь эта заканчивается лишь когда Том Марикс дает сигнал
трогаться. Счастье еще, что муравьи не ползают по ногам  верблюдов.  Что  же
касается наших пешеходов, то они тоже страдают от этих несносных насекомых.
     Кроме того, во время движения на нас  нападают  еще  другие,  не  менее
неприятные враги, один из самых тяжелых бичей Австралии.  Стада  рогатого  и
иного скота в период дождей, обессиленные от их укусов, тощают и  дохнут,  и
невозможно ничем спасти их.
     И тем не менее, чего бы мы ни дали, лишь бы теперь был  период  дождей?
Бич - муравьи и комары - ничто в сравнении с пыткой  жаждой  во  время  зноя
австралийского декабря. Недостаток в  воде  сокрушает  совсем  физические  и
моральные  силы.  А  запасы  наши  истощаются;   в   бочонках   пустовато...
Наполненные в последнем водоеме, они теперь содержат теплую, густую,  мутную
влагу,  которой  невозможно  утолить  жажду.  Мы  скоро  будем  в  положении
кочегаров-арабов на пароходах в Красном море: несчастные падают полумертвыми
у топок.
     Весьма странно также, что наши верблюды волочат  ноги  вместо  обычного
для них приподнятого шага. Шеи  их  направлены  к  далекому  горизонту  этой
длинной и широкой равнины без малейшей неровности. Все одна и та  же  степь,
покрытая колючкой, которая держится благодаря длинным своим корням. Нигде не
видно никакого деревца, не заметно признака колодца или ключа.
     15 декабря. - Караван едва прошел девять миль в два перехода.  Впрочем,
мне пришлось отметить в продолжение уже нескольких дней подряд, что  средняя
длина наших  переходов  значительно  сократилась.  Невзирая  на  свои  силы,
верблюды, особенно вьючные, едва передвигают ноги. Том Марикс просто выходит
из себя, когда люди останавливаются до его  сигнала.  Он  подходит  тогда  к
вьючным верблюдам и бьет их своим хлыстом, что, впрочем, мало  чувствительно
для этих животных.
     Джоз Мерит говорит тогда, с присущей ему всегда флегматичностью:
     - Хорошо! О! Очень хорошо, Марикс! Я дам  вам,  однако,  добрый  совет:
бейте проводника, а не верблюда!
     И, несомненно, Том Марикс охотно последовал бы этому совету, если бы  я
не вступилась.
     Будем по крайней мере настолько осторожны, чтобы не увеличивать  тяготы
людей еще побоями. Это может кончиться тем, что некоторые из них  убегут.  Я
продолжаю опасаться этого, в  особенности  со  стороны  туземцев,  хотя  Том
Марикс по-прежнему успокаивает меня.
     С 17 по 27 декабря, - Путешествие продолжается.
     В продолжение первых  дней  этой  недели  погода  изменилась  благодаря
сильному ветру. С севера появились на небе облака, которые можно сравнить  с
большими бомбами, готовыми разорваться. 23-го числа молния озарила все небо.
Послышались страшные удары грома, но без всяких раскатов, обычных в гористых
местностях. Вместе с тем ветер стал настолько силен, что мы не  в  состоянии
были держаться на верблюдах. Пришлось спуститься с  них  и  лечь  на  землю.
Много труда стоило Заху Френу, Годфрею, Тому Мариксу и Лену  Боркеру  спасти
нашу палатку от неистовых порывов ветра. Невозможно было и помышлять о  том,
чтобы разбить палатки  между  пучками  колючки.  В  один  миг  все  было  бы
разнесено по сторонам, разорвано на куски и приведено в негодность.
     - Это пустяки, - сказал Зах Френ, потирая руки, - гроза скоро проходит.
     - Пусть будет гроза, была бы лишь вода! - ответил на это Годфрей.
     И он прав: воды! воды! Но пойдет ли дождь? В этом весь  вопрос,  потому
что он для нас что манна небесная. К несчастью, воздух  настолько  сух,  что
влага в облаках может сохраниться в парообразном состоянии.
     Однако нельзя и представить себе более сильной грозы, более  оглушающих
ударов грома и ослепительной молнии.
     Мне представилась возможность видеть, какое впечатление производит  это
явление природы на туземцев. Они не боятся  грома,  не  закрывают  глаз  при
сверкании молнии. Они вовсе не испытывали того  чувства  угнетения,  которое
испытывается  каждым  живым   существом,   когда   воздух   кругом   насыщен
электричеством и когда облака разверзаются на небе, объятом пламенем.
     Нервная система действительно мало  чувствительна  у  этих  первобытных
существ, а быть может, они ликовали в ожидании ливня.
     - Миссис Брэникен, - говорил между  тем  Годфрей,  -  ведь  над  нашими
головами вода, чистая небесная вода! Молния разрывает облака,  а  ничего  не
льется из них!
     - Немного терпения, дитя мое, - отвечала я ему, - не будем отчаиваться.
     - И в самом деле, - сказал тогда Зах Френ, - облака  в  одно  и  то  же
время сгущаются и опускаются вниз. Если только стихнет ветер, то  весь  этот
треск закончится ливнем!
     И действительно, более всего  надо  было  опасаться,  чтобы  ураган  не
отогнал всей этой массы паров по направлению к югу,  не  дав  нам  ни  капли
воды.
     К трем часам пополудни казалось, что горизонт с севера просветляется  и
вскоре наступит конец грозы. Это будет горьким разочарованием для нас.
     - Хорошо! О! Очень хорошо!
     Джоз Мерит не воздержался от обычного своего восклицания.  Никогда  это
восклицание не было столь подходящим. Наш англичанин показывает  свою  руку,
смоченную несколькими крупными каплями дождя.
     Ливень не  замедлил  хлынуть.  Нам  пришлось  хорошенько  укрыться  под
непромокаемыми накидками. Мигом, не теряя минуты, выставлена была наружу вся
посуда каравана, чтобы собрать благодетельную влагу. Разостлали даже  белье,
парусину, одеяла, которые можно было потом выжать и дать напиться животным.
     Впрочем, верблюдам представилась возможность тотчас же  утолить  жажду.
Между пучками колючки  быстро  образовались  ручейки  и  лужи.  Вся  равнина
превратилась в болото. Воды хватило всем.
     Наш запас воды  был  обеспечен  на  несколько  дней.  Мы  могли  теперь
продолжать  путь  со  значительно  подкрепленными   силами.   Бочонки   были
наполнены. Все ткани намокли. Что же касается верблюдов, то они не замедлили
набрать воды во внутренний мешок, которым снабдила их природа  и  в  котором
помещается до 67 литров воды.
     К несчастью, подобные  ливни,  насыщающие  временно  поверхность  земли
Австралийского материка, весьма редки, особенно в это время года, когда зной
наиболее силен.
     Гроза продолжалась  не  более  трех  часов,  и  вскоре  уже  накаленная
поверхность пустыни должна была поглотить без остатка все  выпавшие  с  неба
осадки. Правда, колодцы должны  теперь  дополниться  и  нам  возможно  будет
пользоваться ими в пути, если только  ливень  этот  не  был  местным.  Будем
надеяться, что он освежил всю австралийскую равнину на несколько сотен миль.

     29  декабря.  -  Придерживаясь  возможно  ближе   маршрута   полковника
Варбуртона, нам удалось добраться без новых приключений до  Ватерлоо-Смрингс
на расстоянии ста сорока миль от горы Либиха. Экспедиция наша находилась  на
126<sup>o</sup> долготы, и мы только что перешли условную линию,  образующую  на  карте
прямую, проведенную с юга на север и  отделяющую  соседние  области  от  той
обширной части материка, которой присвоено название Западной Австралии.
  
  
        ^TГлава десятая - ЕЩЕ НЕСКОЛЬКО СТРАНИЦ ИЗ ДНЕВНИКА ДОЛЛИ^U  
  
     Ватерлоо-Спрингс-не только не местечко,  но  даже  и  не  деревня.  Там
расположены только несколько шалашей  туземцев,  и  то  пустых  в  настоящее
время. Кочевники бывают здесь только в то время года, когда  сплошные  дожди
наполняют здешние водохранилища, благодаря  чему  они  и  могут  жить  здесь
некоторое время.
     Ватерлоо ничем не  заслуживает  придатка  "спрингс",  общего  для  всех
станций в пустыне. Здесь не было никакого ключа, и если встречаются в Сахаре
прохладные оазисы, затененные  деревьями,  орошаемые  родниковой  водой,  то
тщетно было бы искать их здесь, среди австралийской пустыни.
     30 декабря. - Придется  пробыть  двое  суток  в  Ватерлоо-Спрингс.  Эти
проволочки приводят меня в отчаяние,  когда  только  подумаю  о  расстоянии,
которое отделяет нас от той долины, где протекает река Фицрой. И кто  знает,
не придется ли нам еще искать племя индасов дальше этой долины? Какова  была
жизнь бедного моего Джона с того дня, как  Гарри  Фельтон  покинул  его?  Не
выместили ли дикари на нем своей злобы за побег товарища?..  Нет,  не  нужно
думать об этом... Мысль эта убивает меня! Зах Френ старается успокоить.
     - Раз капитан Джон и Гарри Фельтон уже столько лет находились в плену у
индасов, - сказал он мне, - то ясно, что у них есть  расчет  так  поступать.
Гарри Фельтон  дал  вам  понять  это.  Туземцы  эти  распознали  в  капитане
влиятельного белого вождя и выжидают за него богатого выкупа. На мой взгляд,
побег Гарри Фельтона не должен был ухудшить положения капитана Джона!
     Дай Бог, чтобы это оказалось так!
     31 декабря, - Сегодня закончился 1890 год. Пятнадцать  лет  тому  назад
"Франклин" покинул порт Сан-Диего. Пятнадцать лет! А караван наш выступил из
Аделаиды лишь четыре месяца и пять дней тому назад. Как завершится  для  нас
этот наступивший в пустыне год?
     2  января.   -   Спутники   пожелали   поздравить   меня.   Чрезвычайно
взволнованная, поцеловала меня дорогая моя Джейн, и я  долго  держала  ее  в
своих объятиях. Зах Френ и Том Марикс пожелали пожать мне руку.
     Я знаю, что имею в их лице двух друзей, готовых  пожертвовать  за  меня
своей жизнью. Все нашей люди окружили меня, выражая наилучшие пожелания.
     Я говорю - все, за исключением черных, которые  проявляют  теперь  свое
неудовольствие при каждом случае. Видимо, Тому Мариксу не без труда  удается
держать их в повиновении.
     Лен Боркер уверял меня снова в несомненном  успехе  экспедиции  обычным
ему ледяным тоном. Он не сомневается в том, что  нам  удастся  добраться  до
цели.
     Тем не менее, однако, он сомневается, следует ли продолжать путь к реке
Фицрой. Он того мнения, что индасы принадлежат к числу  кочевников,  которые
чаще встречаются в соседних с Квинслендом местностях,  то  есть  на  востоке
материка.
     - Правда, - закончил он, - что мы направляемся к тому месту, где  Гарри
Фельтон покинул своего капитана, но кто может уверять, что индасы не снялись
с этого места.
     Все это  высказывается  таким  тоном,  который  не  возбуждает  к  себе
доверия, причем Лен говорит, избегая встречаться со мной глазами.
     Более всего тронуло меня внимание  Годфрея.  Он  собрал  букет  цветов,
растущих между пучками колючек, и поднес его мне, сказав  при  этом  столько
нежных слов, что слезы показались у меня на глазах.
     Как горячо поцеловала я его, моего Годфрея, и как горячо отвечал он  на
мои поцелуи. Почему возвращаются ко мне прежние  мысли,  что  мой  маленький
Уайт его ровесник и, наверное, был бы таким же ласковым, как и он?
     Джейн присутствовала при этом; она так была взволнованна и  так  сильно
побледнела при появлении Годфрея, что я боялась, не упадет ли она в обморок.
     Но ей удалось справиться, и ее тотчас увел муж. Мы  снова  тронулись  в
путь в четыре часа дня при пасмурной погоде. Зной был несколько меньше.  Все
верховые и вьючные верблюды, несколько отдохнувшие, шли более скорым  шагом.
Пришлось даже несколько придерживать их, чтобы пешие могли успевать за ними!
     15 января. - -  Нам  удалось  удержать  этот  довольно  быстрый  ход  в
продолжение нескольких дней подряд. Выпали еще два  или  три  раза  обильные
дожди. Мы не страдали от жажды, и у нас не оскудевает запас воды"
     Мы довольствуемся теперь исключительно нашим запасом  провизии.  Нельзя
рассчитывать на какую-нибудь дичь в этой мрачной пустыне. Изредка  виднеется
несколько пар голубей, но к ним нельзя подойти. Они отдыхают  между  кустами
колючек после продолжительных перелетов, когда крылья уже не  держат  их  на
воздухе.
     Пропитание наше обеспечено еще на несколько месяцев, и с этой стороны я
спокойна. Зах Френ зорко наблюдает  за  тем,  чтобы  все  съестные  припасы,
консервы, чай, мука, кофе выдавались с соблюдением порядка и в установленное
время. Мы сами подчинены этому общему порядку. Ни для кого нет исключений.
     Туземцы не могут жаловаться на несправедливость.
     Там и сям летают воробьи, которые заблудились в этой пустыне; но они не
стоят того, чтобы за ними охотиться.
     По-прежнему мириады белых муравьев чрезвычайно мучают нас на привалах.
     Что же касается комаров, то места эти слишком  сухи,  чтобы  они  могли
досаждать нам.
     - Мы снова встретим их в сырых местах, - заметил на это Том Марикс.
     Но все согласны примириться с их укусами; раз близко будет вода, это не
будет слишком дорогой платой.
     Мы дошли 23 января до Мария-Спрингс, на расстоянии  девяноста  миль  от
Ватерлоо.
     Здесь растет купа тощих деревьев.
     Это несколько  эвкалиптов,  которые  высосали  всю  почвенную  влагу  и
наполовину засохли.
     - Листья их опущены, наподобие языков,  высохших  от  жажды,  -  сказал
Годфрей.
     Сравнение это очень меткое.
     Я замечаю, что этот мальчик, горячий, решительный,  по-прежнему  весел.
Здоровье его не пострадало, хотя я и опасалась этого. И тот же взгляд, когда
он глядит на меня; те же интонации голоса, когда он говорит со мной!
     И при этом разговор его, все его  мысли  сближают  его  с  моим  бедным
Джоном!
     Однажды я обратила внимание Лена Боркера на эту особенность.
     - Да, нет же Долли, - отвечал он мне, - это просто обман ваших  чувств.
Что касается меня, то я совсем не нахожу никакого сходства. На  мой  взгляд,
сходство это существует лишь в вашем воображении. Впрочем, это  безразлично,
раз вы интересуетесь этим мальчиком.
     - Нет, Лен, - перебила я  его,  -  если  я  так  сильно  привязалась  к
Годфрею, то потому, что я убедилась, как он увлекается тем,  что  составляет
единственную цель моего существования - отыскать и спасти Джона.  Он  умолял
меня взять его с собой, и, тронутая его просьбами, я согласилась. Да,  кроме
того, он один из моих детей из Сан-Диего, один из тех круглых сирот, которые
получили воспитание в Уайт-Хауз. Годфрей как бы брат моего маленького Уайта.
     - Я знаю, знаю Долли, - отвечал на это Лен Боркер, - - и я понимаю  вас
некоторым образом. Дай Бог вам, однако,  никогда  не  раскаиваться  в  вашем
поступке, который основан более на чувстве, чем на рассудке.
     - Я не хотела бы выслушивать от  вас  подобных  вещей,  Лен  Боркер,  -
возразила, я ему довольно резко. - Подобные замечания обижают  меня.  В  чем
можете вы упрекнуть Годфрея?
     - Ни в чем, пока по крайней мере ни в чем! Но кто  знает,  быть  может,
позже  не  пожелает  ли  он  злоупотребить  вашим  расположением?  Ведь  это
найденыш, неизвестно откуда он, кто он, какая кровь течет в его жилах?
     - Я уверена, что это кровь честных и достойных людей! Я отвечаю за это!
- вскричала я. - Все без исключения, начальники и  товарищи  на  "Брисбене",
любили его, и капитан передавал мне, что Годфрей не  заслуживал  никогда  ни
малейшего замечания. Зах Френ, который знает толк в людях, также  ценит  его
не менее меня. Но скажете ли вы мне, Лен Боркер, почему вы не  любите  этого
ребенка?
     - Я, Долли? Я отношусь к нему совершенно безразлично, вот и все. Дружбу
свою я не расточаю так легко первому встречному и думаю лишь о Джоне, как бы
вырвать его у дикарей.
     Если Лен Боркер желал дать мне урок, то я  не  принимаю  его,  так  как
сказанное им неверно. Я не забываю моего  мужа  ради  этого  ребенка,  но  я
счастлива сознавать, что Годфрей присоединяет свои усилия к моим для того же
дела. Я уверена, что Джон одобрит все то, что сделано мной  теперь  и  будет
сделано впоследствии для обеспечения будущего этого мальчика.
     Когда я передала этот разговор Джейн, бедная женщина поникла головой  и
ничего не ответила.
     Я не буду больше настаивать. Джейн не желает, не может признавать  Лена
Боркера неправым. Я понимаю эту сдержанность; с ее стороны это обязанность.
     29 января. - Мы  прибыли  на  берег  небольшого  озера,  вроде  лагуны,
которое  Том  Марикс  считает  озером  Уайт  (то  есть  Белое).  Оно  вполне
соответствует своему названию, ибо  вместо  испарившейся  воды  на  дне  его
бассейна - осадок соли. Это - еще один остаток  внутреннего  моря,  когда-то
разделявшего Австралию на два больших острова.
     Зах Френ возобновил запас соли; мы же предпочли  бы  воду,  годную  для
питья.
     В окрестностях много крыс меньше  обыкновенных.  Необходимо  обеспечить
себя от их нападений. Это такие прожорливые животные, что грызут все, что им
попадается.
  
     Впрочем, туземцы нашли, что не  следует  пренебрегать  подобной  дичью.
Поймав  несколько  дюжин  крыс,  они  изжарили  их   и   полакомились   этим
довольно-таки противным мясом.
     Вот мы и достигли границы  пустыни,  известной  под  названием  Великой
Песчаной пустыни.
     Почва постепенно изменилась на последних двадцати милях. Пучки  колючек
попадаются реже, и кажется, что и эта тощая зелень вскоре  совсем  исчезнет.
Неужели столь бесплодна эта почва, что  не  в  состоянии  даже  поддерживать
жизнь столь нетребовательного растения? Однако ни у кого не могло зародиться
ни малейшего в этом сомнения при одном взгляде на эту  огромную  равнину,  с
бугорками красного песка и без всяких следов какой-либо воды.
     Можно на основании этого предполагать, что не выпадет никаких осадков в
этой местности, обожженной солнцем даже в период зимы.
     Глядя на это печальное  бесплодие,  на  эту  возбуждающую  беспокойство
сушь, у каждого из нас, наверное, шевельнулись самые тяжелые предчувствия.
     Том Марикс указал мне на карте эти пустыни; это белое, пустое место, по
которому проведены линии, изображающие собой маршруты Джилльса и Гибсона.  К
северу нанесен маршрут полковника Варбуртона, представляющий  собой  ломаную
линию, указывающую,  насколько  неуверенно  продвигался  он  вперед  в  силу
необходимости делать частые повороты в поисках колодцев.  Тут  персонал  его
экспедиции, больной и голодный, выбился  из  сил.  В  другом  месте  вьючные
животные пали, сын его умирал. Лучше вовсе не знакомиться  с  описанием  его
путешествия тем, которые предпринимают такое же...
     Самые смелые попятились бы назад. Я же  читала  описание  это  и  вновь
перечитываю его. То, чему подвергался этот путешественник ради  исследования
неизвестных местностей  Австралийского  материка,  я  готова  испытать  ради
спасения Джона. В  этом  единственная  цель  моей  жизни,  и  я  добьюсь  ее
исполнения..
     3 февраля. - Мы вынуждены были уже  пять  дней  сокращать  длину  наших
переходов.  Безвозвратная  потеря!  Ничто  не  способно   вызвать   большего
сожаления!  Из-за  крайней  пересеченности  местности   караван   не   может
придерживаться прямого направления: нам приходится идти по крутым подъемам и
спускам.
     Местами равнина пересечена дюнами. Верблюды не  могут  проходить  через
них, и приходится отыскивать другую дорогу. Встречаются также песчаные холмы
высотой до ста футов. Пешие вязнут  в  этом  песке,  и  продвигаться  вперед
становится все тяжелее.
     Зной невыносимо тягостен. Нельзя и вообразить, как  печет  солнце.  Его
лучи пронизывают вас насквозь, словно огненные стрелы.  Нам,  Джейн  и  мне,
едва удается  укрываться  в  палатке.  Какие  тяжелые  испытания  приходится
переносить моим товарищам во время утренних и  вечерних  переходов!  Как  ни
вынослив Зах Френ, а и он очень страдает; но он не жалуется, так  же  весел,
как и прежде, этот верный друг, жизнь которого связана с моей.
     Джоз Мерит выносит все испытания так спокойно и с такой выдержкой,  что
можно, право, позавидовать ему. Джин Ги, менее терпеливый, жалуется, но  ему
не удается растрогать своего господина. И когда подумаешь, что оригинал этот
подвергается подобным испытаниям, чтобы отыскать шляпу...
     - Хорошо!.. О! Очень хорошо! - отвечает он, когда ему замечают  это.  -
Да, но какая редчайшая шляпа!
     - Старый шут! - бормочет про себя Зах Френ, подымая вверх плечи.
     - Да, ветошь какая-то, - вставляет, в свою очередь, Джин Ги, -  ветошь,
которую никто бы не согласился носить.
     В продолжение дня между восемью  часами  утра  и  четырьмя  часами  дня
невозможно  было  бы  сделать  ни  одного   шага.   Располагаются   привалом
безразлично где и разбивают две или три палатки.
     Люди охраны, белые и черные, располагаются кто как может, укрываясь  за
верблюдами. Что всего страшнее, так это недостаток воды, который грозит  нам
в ближайшее время. Что будет с нами, если по-прежнему будем  встречать  лишь
высохшие колодцы?
     Я подозреваю, что Том Марикс чрезвычайно встревожен, хотя  и  старается
скрыть это от меня.  Напрасно  он  так  делает.  Лучше  было  бы  ничего  не
скрывать. Я все могу выслушать и не потеряю присутствия духа.
     14 февраля. - Прошло одиннадцать дней, и в течение этого времени  дождь
шел всего один раз в продолжение двух часов.  Едва  удалось  наполнить  наши
бочонки, людям утолить жажду, верблюдам - возобновить свой запас. Мы прибыли
в Эмилия-Спрингс и нашли там ключ совсем высохшим. Верблюды выбились из сил,
Джоз Мерит исчерпал все средства принуждения по отношению к своему верблюду.
Он, однако, не бьет его,  а  старается  воздействовать  на  его  чувства.  Я
слышала, как он говорил:
     - Бедное мое животное! Верно, ты  мучаешься,  но  по  крайней  мере  не
страдаешь душой!
     Думаю, что бедное животное не способно понять этого преимущества.
     Мы возобновляем свой путь более чем когда-либо встревоженные.
     Два верблюда больны. Они едва тащатся и не будут в состоянии продолжать
дальнейший путь. Пришлось переместить запас провизии с вьючного верблюда  на
верхового из-под одного белого охранника.
     Мы можем считать себя счастливыми из-за того, что верблюд,  на  котором
едет Том Марикс, до сего времени бодр. Иначе все остальные, а в  особенности
самки, разбежались бы и ничем не удалось бы их удержать.
     Приходится приканчивать бедных больных животных. Оставить  их  издыхать
от голода и жажды в тяжелой агонии гораздо более жестоко,  чем  закончить  с
одного раза их страдания.
     Караван удаляется и обходит песчаный бугор... Раздаются два выстрела...
Том Марикс возвращается к нам, и путешествие продолжается.
     Еще более тревожит нездоровье двух людей нашей охраны. Это  чрезвычайно
беспокоит меня. У них лихорадка, и мы усиленно лечим их сернокислым хинином,
которого имеется много в дорожной аптечке. Их томит страшная жажда. Запас же
нашей воды на исходе, и ничто не указывает на близость колодца.
     Больные лежат, каждый на верблюде, которого ведут их товарищи в поводу.
Нельзя оставлять людей, как оставляют животных. Мы будем за ними  ухаживать,
это нагла обязанность, и мы ее исполним. Но  эта  немилосердная  температура
доконает их постепенно.
     Несмотря на закаленность ко всем тяжким испытаниям, которые  приходится
выносить в пустыне, несмотря на  всю  опасность,  которую  он  выказывает  в
случаях, если надо оказать помощь кому-либо из каравана, Том Марикс начинает
теряться и не знает, что предпринять. Воды! Воды! Вот о чем молим мы небеса,
раз мы не можем получить ее от земли. Туземцы охранной стражи выносят  лучше
нас усталость и этот ужасный зной.
     Тем не менее,  хотя  они  и  страдают  менее  других,  недовольство  их
усиливается с каждым  днем.  Тщетны  старания  Тома  Марикса  успокоить  их.
Наиболее  возбужденные  держатся  -  в  стороне  от   белых   на   привалах,
сговариваются, все более и более раздражаются  и  проявляют  явные  признаки
близкого возмущения.
     Днем 21-го числа все с общего согласия отказались  продолжать  путь  по
направлению к северо-западу, заявляя, что умирают  от  жажды.  Причина  эта,
увы, слишком серьезна. Вот уже полсуток, как нет ни одной капли воды в наших
бочонках. Мы вынуждены  прибегать  к  спиртным  напиткам,  действие  которых
крайне печальное.
     Мне пришлось лично уговаривать этих туземцев, которые уперлись на своем
решении. Приходилось вразумлять их, что остановка при подобных  условиях  не
могла облегчить их страданий.
     - Вот потому-то, - отвечал мне  тогда  один  из  них,  -  мы  и  желаем
вернуться обратно.
     - Вернуться обратно?.. Куда же?
     - В Мария-Спрингс.
     - В Мария-Спрингс нет воды, - отвечала я, - и вы хорошо знаете это!
     - Если нет более воды в Мария-Спрингс,  -  возразил  туземец,  -  можно
найти  ее  несколько  выше,  в  сторону  холма  Уилсона,  по  направлению  к
Сторт-Крик.
     Я смотрю на Тома Марикса.  Он  принес  специальную  карту,  на  которой
нанесена песчаная пустыня. Мы рассматриваем ее.
     И действительно, к северу от Мария-Спрингс есть  довольно  значительный
ручей, который, быть может, еще и не высох. Но  каким  образом  туземец  мог
знать  о  существовании  этого  ручья?..  Я  расспрашиваю  его.  Он   сперва
колеблется и наконец сообщает мне, что мистер Боркер рассказал им  об  этом.
Предложение направиться к Сторт-Крик исходит от него лично.
     Мне очень досадно, что Лен Боркер был настолько неосторожен; а впрочем,
одна ли это неосторожность  возбудить  часть  охранной  стражи  предложением
возвратиться  обратно  на  восток?  Последствиями  этого  будет  не   только
значительная задержка, но и весьма серьезное изменение в нашем маршруте, что
привело бы к отклонению от реки Фицрой.
     Я совершенно определенно высказываю ему все свое недоумение.
     - Что же вы хотите, Долли? - отвечает он. - Предпочтительнее мириться с
задержками и даже отклонениями, чем упорствовать, следуя по  пути,  где  нет
колодцев.
     - Во всяком случае, Боркер, - резко сказал ему Зах Френ,  -  вам  лучше
было бы сообщить ваши соображения миссис Брэникен, а не туземцам.
     - Вы так ведете себя с нашими черными, что я не могу более  справляться
с ними. Вы здесь начальник, Боркер, или я? - прибавляет Том Марикс.
     - Я считаю ваши замечания непристойными, Том Марикс, - говорит  на  это
Лен Боркер.
     - Непристойные или пристойные, но во всяком случае  они  вызваны  вашим
поведением, и я советую вам иметь это в виду.
     - Я не согласен получать здесь приказаний ни от кого, разве  только  от
одной миссис Брэникен.
     - Хорошо, Лен Боркер, - отвечала я. - На будущее, если захотите сделать
какое-либо замечание, я прошу вас обращаться лично ко мне, а не к другим.
     - Миссис Брэникен, - сказал тогда  Годфрей,  -  дозвольте  мне  выехать
вперед каравана и поискать колодец? Я уверен, что найду!
     - Без воды! - пробормотал Лен Боркер, удаляясь и пожимая плечами.
     Воображаю, что испытывала Джейн, присутствовавшая при этой сцене. Образ
действий  ее  мужа,  разрушающий  согласие  во  взаимных  отношениях  членов
каравана,  может  вызвать  для  нас   крупные   осложнения.   Мне   пришлось
присоединиться  к  Тому  Мариксу,  чтобы  добиться  от   туземцев   согласия
продолжать путь.
     Это удалось нам не без труда.
     Они, однако, заявили, что, если  нам  не  удастся  отыскать  колодец  в
продолжение двух суток, они все вернутся  обратно  к  Мария-Спрингс  с  тем,
чтобы направиться к Сторт-Крик.
     23 февраля, - Какие пришлось вынести страдания  в  последние  два  дня!
Состояние здоровья наших двух товарищей ухудшилось. Трое верблюдов пали и не
в состоянии были подняться. Пришлось прикончить их  тут  же.  Это  были  два
верховых и один вьючный верблюды. Четырем белым охранной  стражи  приходится
уже продолжать пешком свой путь, и без того столь тяжелый даже для верховых.
     И ни  одного  живого  существа  в  этой  песчаной  пустыне!  Ни  одного
австралийца, уроженца этих местностей и земли Тасмана, который мог  бы  дать
нам какие-нибудь справки о нахождении колодцев!
     Очевидно, караван наш  отклонился  в  сторону  от  маршрута  полковника
Варбуртона,   так   как   последнему   не   приходилось   совершать    столь
продолжительные переходы без  возобновления  запасов  воды.  Правда,  весьма
часто бывали случаи, что наполовину высохшие колодцы  не  заключали  в  себе
ничего,  кроме  теплой  гущи,  почти  негодной   к   употреблению,   но   мы
удовольствовались бы и подобной водой.
     Наконец, сегодня, к концу первого нашего перехода, нам удалось  утолить
жажду. Годфрей нашел колодец!
     С утра 23-го числа этот храбрый ребенок отправился  на  несколько  миль
вперед и два часа спустя спешно возвратился обратно.
     - Колодец! Колодец! - крикнул он, как только голос  его  мог  дойти  до
нас.
     Услышав  этот  крик,  наш  небольшой  отряд  оживился.  Верблюды  сразу
поднялись на ноги, как будто по возвращении своем им  передал  ту  радостную
весть их товарищ, на котором ездил Годфрей.
     - Вода! Вода!
     Час спустя караван остановился у купы  деревьев  е  высохшими  ветками,
ограждающей колодец. К счаcтью, это были камедные деревья, а  не  эвкалипты,
которые высосали бы всю воду из колодца.
     У Годфрея оказалась счастливая рука. Колодец,  у  которого  мы  разбили
лагерь, к одиннадцати часам утра заключал в себе более воды, чем требовалоеь
для того, чтобы напоить наших верблюдов и полностью возобновить запас  воды.
Вода эта  была  прозрачная,  так  как,  профильтрованная  через  песок,  она
сохранила свою свежесть.
     Каждый из нас с особым наслаждением утолил жажду. Пришлось  уговаривать
даже  наших  товарищей  быть  осторожнее;  можно  было  опасаться,  что  они
обопьются. Нельзя полностью дать себе отчета  в  благодетельном  воздействии
воды на организм, когда не приходилось испытывать  продолжительного  мучения
жажды! Действие мгновенное: самые слабые тотчас поднимаются на ноги, силы их
возвращаются мгновенно, а с силами - мужество. Это не только  восстановление
сил, это - перерождение!
     В 4 часа утра на следующий день мы тронулись  в  путь,  направляясь  на
северо-запад,  чтобы  добраться  по  возможности  скорее  до   Анна-Спрингс,
находящемуся в 190 милях от Мария-Спрингс.
     Эти отрывочные выдержки из  дневника  миссис  Брэникен  достаточны  для
того, чтобы показать не ослабевавшую в ней энергию.
  
 
        ^TГлава одиннадцатая - БЕДА И ЕЕ ПРЕДВЕСТНИКИ^U  
      
  
     Последние строчки дневника миссис Брэникен,  приведенные  в  предыдущей
главе, свидетельствовали, что мужество и  вера  снова  вернулись  к  личному
составу  каравана.  В  съестных  припасах  еще  ни  разу   не   испытывалось
недостатка, и запаса достаточно было на несколько месяцев. Не было лишь воды
в продолжение нескольких переходов; с открытием же колодца Год-фреем и  этот
недостаток был восполнен с лихвой, а потому  все  смело  тронулись  в  путь.
Правда,  по-прежнему  испытывали  изнуряющий  зной  и   дышали   раскаленным
воздухом, проходя по этим бесконечным равнинам, лишенным  деревьев  и  тени.
Найдется очень немного путешественников, способных  выдерживать  этот  зной,
если только они не уроженцы  Австралии.  И  там,  где  туземец  выдерживает,
чужеземец погибает.
     По-прежнему шла полоса дюн и красных песков. Сама почва настолько  была
накалена, что для  европейцев  совершенно  невозможно  было  встать  на  нее
необутой ногой. Что же касается негров, то огрубелая кожа  их  позволяла  им
совершенно свободно погружать голые ноги в раскаленный песок.
     Несмотря на удовлетворение жажды, туземцы продолжали глухо волноваться,
и недоброжелательство с их стороны проявлялось при каждом случае все резче и
резче. Одни  лишь  соображения  о  необходимости  сохранить  полностью  весь
наличный состав охранной стражи для отражения нападения какого-либо  племени
туземных дикарей побуждали Тома Марикса не обращаться к  миссис  Брэникен  с
предложением распустить туземцев, находящихся у нее на службе.
     Том Марикс вообще предвидел  впереди  массу  осложнений,  и  надо  было
удивляться, с каким самообладанием он вел себя,  особенно  если  принять  во
внимание, что он считал всю эту экспедицию  бесполезной.  О  его  внутреннем
убеждении догадывался один лишь Зах Френ.
     - А знаете, Том, - сказал он ему однажды, - я не считал вас  человеком,
способным падать духом.
     - Способным падать духом?.. Вы ошибаетесь, Зах Френ. По крайней мере во
мне сохранится всегда достаточно мужества для доведения  принятого  мной  на
себя дела до конца. Меня не тревожит переход  по  этой  пустыне,  и  если  я
задумываюсь, так только о том, как нам придется возвращаться обратно.
     - Разве вы полагаете, Том, что капитан Джон погиб  после  побега  Гарри
Фельтона?
     - Ничего я не знаю об этом, Зах, так же как и вы.
     - Нет, я уверен, что он жив еще.
     - Искренне желаю,  чтобы  вы  остались  правы.  Допустим,  однако,  что
капитан Джон жив, он тем не менее во власти индасов, а где находятся индасы?
     - Они находятся там, где они пребывают в настоящее время, Том,  и  туда
именно направится караван, хотя бы и пришлось проболтаться по  степи  еще  в
продолжение целого полугодия. Черт возьми! Когда нельзя идти  вперед  против
ветра, идут назад по ветру и все-таки  в  конце  концов  попадают  снова  на
настоящую свою дорогу!..
     - На море - да, Зах, когда известно, где тот порт, куда идут, но  разве
известно это в пустынях?
     - Во всяком случае, не узнаешь этого, сокрушаясь!
     - Я отнюдь не сокрушаюсь, Зах!
     - Нет, вы сокрушаетесь, Том, а самое опасное в том, что в конце  концов
вы не в состоянии будете более скрывать настоящих  ваших  мыслей.  Плох  тот
капитан, который не умеет скрывать своего беспокойства. Он вызывает подобное
же беспокойство и в своем экипаже. Наблюдайте за собой, Том, не ради  миссис
Брэникен, которую ничто не в  состоянии  поколебать,  но  ради  белых  нашей
охраны! Не вздумалось бы им присоединиться к черным...
     - Я уверен в них как в самом себе.
     - А я лично отвечаю за вас, Том, как за самого себя! А потому не  будем
говорить о спуске флага, пока целы мачты!
     - Кто говорит об этом, Зах, разве один только Лен Боркер?
     - О, что касается его, Том, то будь я  здесь  капитаном,  давно  бы  он
сидел у меня в трюме, с ядром на ноге! Пусть он остерегается,  однако  я  не
теряю его из виду!
     Зах Френ был прав, наблюдая за Леном  Боркером.  В  случае  беспорядков
среди личного состава экспедиции последние всецело были бы его делом. Он  не
переставал возбуждать к  беспорядкам  тех  черных,  на  которых  Том  Mapикс
полагался. Это был один из  способов  помешать  успеху  экспедиции.  Но  Том
Марикс и без того не сохранял никаких иллюзий  насчет  возможности  отыскать
индасов и освободить капитана  Джона.  Допуская  даже,  что  караван  избрал
совершенно правильный путь, направляясь к реке Фицрой, вполне возможно,  что
какие-нибудь   непредвиденные   обстоятельства,   например   усобица   между
отдельными  племенами,  принудили  индасов  давно  покинуть  землю  Тасмана.
Закоренелая, вековая вражда,  требующая  крови,  могла  вызвать  между  ними
жестокую войну. У этих людоедов война - синоним  охоты.  Враг  -  не  только
враг, он вместе с тем и добыча;  победитель  съедает  побежденного.  Этим  и
объясняются  их  постоянные  столкновения  между  собой,   преследования   и
кочевания из одной местности в другую на далекие расстояния.
     Поэтому теперь надо было точно узнать, находятся  ли  индасы  на  своем
обычном месте или покинули его, а узнать это можно было только  случайно  от
австралийца, прибывшего с северо-запада.
     Отыскать  туземца  стало  задачей  Тома  Марикса,  которому   деятельно
помогал, в свою очередь,  Годфрей,  нередко  выезжавший  на  несколько  миль
вперед, не слушая ни уговоров, ни приказаний миссис Брэникен.  Он  неустанно
совершал разведки в поисках или колодцев, или туземцев; разведки эти были до
этого времени безуспешны.
     Наконец, 9 марта, приблизительно в половине десятого  утра,  послышался
вдруг крик, состоящий из двух слогов: "куу-и"!
     - Туземцы вблизи, - сказал Том Марикс.
     - Туземцы? - переспросила его Долли.
     - Да, они так перекликаются между собой.
     - Постараемся добраться до них, - отвечал на это Зах Френ.
     Караван продвинулся вперед, приблизительно на сотню  шагов,  и  Годфрей
закричал, что видит двух черных между дюнами, но захватить их представлялось
нелегким делом, так как австралийцы убегают  от  европейцев,  едва  замечают
последних. Замеченные Годфреем дикари пытались  укрыться  за  высокой  дюной
красноватого  цвета,  между  кустами  колючек,  но  людям  каравана  удалось
окружить их  и  привести  к  миссис  Брэникен.  Одному  из  них  было  около
пятидесяти лет, а другому, его сыну, около двадцати. Оба они направлялись  к
станции у озера Вуд, входящей в телеграфную сеть. Вскоре с помощью подарков,
главным образом нескольких  фунтов  табака,  удалось  приручить  их,  и  они
выказали готовность ответить на некоторые вопросы, заданные Томом  Мариксом,
который тотчас  же  переводил  ответы  туземцев.  Прежде  всего  австралийцы
указали место, куда они направлялись, что  представляло,  в  сущности,  мало
интересного. Тогда Том Марикс спросил их, откуда они шли, что являлось более
важным.
     - Мы идем оттуда, издалека, - отвечал отец, указывая по  направлению  к
северо-западу. - С морского берега?
     - Нет... с материка.
     - Из земли Тасмана? - Да... с реки Фицрой.
     Как уже известно, караван направлялся именно к этой реке.
     - Из какого вы племени? -спросил Том Марикс
     - Из племени гурзи.
     - Вы - кочевники?
     Казалось, туземец не понял, что хотел сказать этим Том Марикс.
     - Вы ходите от одного становища к другому? - пояснил Том  Марикс  -  Не
живете постоянно на одном месте в деревне?
     - Мы живем в деревне гурзи, -  отвечал  на  это  сын,  который  казался
довольно понятливым.
     - А деревня эта близко от Фицроя?
     - Да, в десяти днях больших переходов от того места, где он  впадает  в
море.
     Фицрой впадает в залив Короля, и там именно закончилась вторая кампания
"Долли Хоуп" в 1883 году. Десять дней пути, обозначенные молодым  человеком,
указывали на расположение деревни гурзи приблизительно в расстоянии ста миль
от морского берега.
     На это указал Годфрей на подробной карте Западной Австралии, на которой
нанесено было течение реки Фицрой на протяжении двухсот пятидесяти  миль  от
истока ее в неизвестной местности земли Тасмана.
     - Знаете ли вы племя индасов? - спросил тогда Том Марикс туземцев.  При
произнесении этого слова в глазах отца и сына промелькнули как бы искорки.
     - Очевидно, индасы и гурзи -  два  враждебных  племени,  которые  ведут
постоянные войны, - заметил Том Марикс, обращаясь к миссис Брэникен.
     - Весьма вероятно, -  -отвечала  Долли,  -  возможно,  что  этим  гурзи
известно, где находятся в настоящее время индасы! Расспросите  их  об  этом,
Том Марикс, и постарайтесь получить от них возможно более точный  ответ.  От
него зависит успех наших поисков.
     На вопрос Тома Марикса последовал вполне ясный ответ, что племя индасов
находилось в то время в верхнем течении Фицроя.
     - В каком расстоянии от деревни гурзи  находятся  они?  -  спросил  Том
Марикс.
     - В расстоянии двадцати дней пути, направляясь к восходящему солнцу,  -
отвечал на это молодой.
     Расстояние это, переведенное на карту, указывало  становище  индасов  в
двухстах восьмидесяти милях от того места, на котором находился караван.
     - Часто ли воюет ваше племя с племенем индасов? - продолжал Том Марикс.
     - Вечно! - отвечал на это сын.
     И одновременно тон его ответа,  и  жесты,  его  сопровождающие,  -  все
вместе указывало на свирепость этих людоедов.
     - И мы будем преследовать их, -  добавил  к  сказанному  отец,  челюсти
которого прыгали от ярости, - и победим их тогда,  когда  не  будет  с  ними
белого начальника, который помогает им своими советами.
     Можно было  представить  себе  то  волнение,  которое  охватило  миссис
Брэникен и всех присутствовавших, когда Том Марикс перевел  им  этот  ответ.
Этот белый начальник, столько уже  лет  пленник  индасов,  был,  несомненно,
капитан Джон!
     Удовлетворяя настойчивым требованиям Долли, Том  Марикс  предложил  еще
ряд  вопросов  обоим  туземцам.  Они  в  состоянии  были  передать,  однако,
совершенно поверхностные сведения по  отношению  к  белому  начальнику.  Они
заверяли, однако, что три месяца тому назад, при  последней  битве  гурзи  и
индасов, он находился еще во власти последних.
     - И  не  будь  его,  -  воскликнул  молодой  австралиец,  -  у  индасов
оставались бы в настоящее время одни лишь женщины!
     Итак, удалось узнать главное.  Джон  Брэникен  и  индасы  находились  в
трехстах милях по направлению к северо-западу.  Необходимо  идти  к  ним  на
берега Фицроя.
     Караван собирался уже выступать, а оба  туземца  готовились  продолжить
свой путь после того, как миссис Брэникен вторично одарила их, а Джоз  Мерит
задержал их, и, обращаясь к  Тому  Мариксу,  попросил  последнего  допросить
дикарей по поводу  тех  шляп,  которыми  украшали  старшины  свои  головы  в
высокоторжественных случаях.
     И, ожидая ответа дикарей на вопрос, Джоз Мерит был не менее взволнован,
чем Долли при расспросах о своем муже.
     Достойный коллекционер имел основание быть  довольным  и:  "Хорошо!  О,
очень хорошо!" - так и посыпались с его уст, когда ему сделалось  известным,
что шляпы иностранного  происхождения  не  были  редкостью  между  племенами
северо-запада.
     В высокоторжественных случаях  головы  важнейших  австралийских  вождей
обыкновенно покрыты были ими.
     - Вы понимаете, миссис Брэникен,  -  заметил  Джоз  Мерит,  -  отыскать
капитана Джона,  несомненно,  очень  хорошо.  Но  еще  лучше  завладеть  тем
историческим сокровищем, которое я разыскиваю во всех пяти частях света!
     - Очевидно! - отвечала на это миссис Брэникен.
     - Слышали вы, Джин Ги? - добавил к сказанному Джоз Мерит,  обращаясь  к
своему слуге.
     - Я слышал, господин мой Джоз, - -отвечал китаец. - А когда  мы  отыщем
эту шляпу...
     - ...мы поедем в Англию, вернемся обратно в Ливерпуль, и  там  на  вас,
Джин Ги, одетого в нарядную черную шапочку, в  красном  шелковом  халате,  с
шелковой, желтого цвета, накидкой, - возложена будет одна лишь обязанность -
показывать мою коллекцию любителям. Довольны ли вы?
     - Доволен, наподобие цветка хайтана,  который  готов  распуститься  при
ветерке с моря, тогда как черный кролик спустился к западу, - отвечал на это
поэтически настроенный Джин Ги.
     Тем не менее он покачивал в раздумье головой, столь же мало  убежденный
в грядущем своем счастье, как если бы его господин объявил ему о  назначении
его мандарином с семью пуговками.
     Лен  Боркер  присутствовал  при  допросе   туземцев   Томом   Мариксом.
Внимательно прислушиваясь ко всему происходившему, он  отмечал  в  уме  все,
имеющее отношение к настоящему положению индасов. Он рассматривал  то  место
на  карте,  где  должны  были  находиться,  по  предположениям,  индасы.  Он
высчитывал в уме расстояние, которое предстояло каравану пройти, так же  как
и время, необходимое для перехода этих местностей земли Тасмана.
     В сущности говоря,  на  все  это  не  должно  было  понадобиться  более
нескольких недель. Предчувствуя прилив энергии во всех, Лен  Боркер  выходил
из себя от злобы.
     Как! Неужели предстояло освобождение капитана  Джона  и  Долли  удастся
вырвать его из рук индасов?! От этих мыслей на лбу  Лена  Боркера  появились
глубокие складки, глаза налились кровью. Джейн заметила совершающуюся  в  ее
муже перемену, и в ней шевельнулось предчувствие близкой беды.  Почувствовав
одновременно, что взгляд мужа остановился  на  ней,  она  едва  не  лишилась
сознания.
     Несчастная женщина поняла,  что  происходило  в  душе  этого  человека,
способного совершить все преступления, лишь бы обеспечить за собой состояние
Брэникенов.
     И действительно, Лен Боркер думал теперь о том,  что,  удайся  Джону  и
Долли снова встретиться, все его будущее должно было неминуемо рухнуть. Рано
или поздно последует усыновление Годфрея. Тайна  эта  должна  была  в  конце
концов быть открытой, если только он лично не помешает этому.
     Но тайну Годфрея может открыть Джейн,  и  для  Лена  стало  необходимым
разлучить ее с Долли, после чего нужно было опередить  прибытие  каравана  к
индасам и погубить Джона. Осуществление этого  плана  представлялось  вполне
возможным для человека столь бессовестного  и  вместе  с  тем  решительного,
каким был Лен Боркер, да к тому же и сами обстоятельства должны были  вскоре
благоприятно сложиться для него. Выступление  каравана  последовало  в  этот
день по сигналу Тома Марикса в четыре  часа  пополудни.  Порядок  сохранялся
обычный. Все перенесенные  тяготы  были  позабыты.  Энергия,  воодушевлявшая
Долли, передалась всему каравану. Цель была на виду, и к  ней  приближались.
Успех казался уже несомненным.
     Туземцы охранной стражи проявляли  теперь  большее  подчинение,  и  Том
Марикс управился бы с ними, если бы только не  было  Лена  Боркера,  который
постоянно возбуждал в них недовольство.
     Караван следовал по маршруту полковника Варбуртона. Зной усиливался,  и
ночи были чрезвычайно душные. Недостаток воды снова начинал чувствоваться  и
грозил муками жажды. Приходилось разыскивать колодцы на далеких расстояниях,
а это отвлекало экспедицию от пути, который неизбежно  удлинялся  вследствие
этих отклонений. Чаще всего жертвовали собой всегда готовый на это Годфрей и
вечно неутомимый Том Марикс. Сердце каждый раз сжималось у миссис Брэ-никен,
когда она видела их отъезжавшими на разведку. Надежды на  грозу  было  очень
мало, так как грозы в это время года весьма редки. На  небосклоне  не  видно
было ни малейшего облачка.
     Возможно  было  надеяться  исключительно  лишь  на  почвенную  воду.  С
открытием  какого-нибудь  колодца  Томом  Мариксом  или   Годфреем   караван
направлялся в ту сторону. Снова двигались,  понукали  верблюдов  и  находили
тинистую жидкость в яме, в которой кишели крысы.
     Черные и белые охранной стражи не колеблясь утоляли  жажду,  но  Долли,
Джейн, Годфрей,  Зах  Френ  и  Лен  Боркер  были  настолько  брезгливы,  что
терпеливо выжидали, когда наступит возможность получить уже очищенную  воду.
Тогда только решались напиться и они. После этого наполнялись бочонки водой,
которой должно было хватить до следующего колодца.
     Таким образом пришлось двигаться вперед в продолжение почти восьми дней
- с 10 по 17 марта - без особых приключений, но с  возрастающим  утомлением,
которое дошло наконец до крайних пределов.
     Состояние здоровья обоих больных не только не  улучшалось,  но  грозило
смертью. Лишившись уже пяти верблюдов, Том Марикс затруднялся  в  размещении
поклажи.
     Не менее его  беспокоилась  и  сама  миссис  Брэникен,  хотя  ничем  не
выказывала этого. Всегда впереди всех и последней уходившая  на  покой,  она
подавала пример необычной энергии, соединенной с верой, которую ничто  не  в
состоянии было поколебать. И на какие жертвы ни согласилась бы она для того,
чтобы избежать постоянных задержек и сократить это нескончаемое путешествие!
Однажды она спросила Тома Марикса, почему тот не желал держать путь прямо  к
верхнему течению реки Фицрой, где должна была находиться стоянка индасов?
     - Я думал об этом, - отвечал Том Марикс, - но этот вечный вопрос о воде
удерживает и тревожит меня.  Направляясь  к  Иоанна-Спрингс,  мы  обеспечены
водой колодцев, о которых упоминал полковник Варбуртон.
     - А разве нет подобных же колодцев в местностях на севере?  -  спросила
тогда Долли.
     - Быть может, и есть, но я в этом не уверен, - отвечал Том Марикс. - Да
кроме того, можно предполагать колодцы эти высохшими, тогда  как,  продолжая
наш путь к западу, мы уверены в том, что дойдем до реки Оксовер,  у  которой
стоял  полковник  Варбуртон.  А  река  эта  даст   нам   возможность   легко
возобновлять наши запасы до самого вступления в долину Фицроя.
     - Хорошо, Том, - ответила миссис Брэникеи, - если это необходимо, будем
направляться к Иоанна-Спрингс!
     Последнее и было приведено в исполнение, причем те  трудности,  которые
пришлось испытать, превысили все те, которые одолели до сих пор. Температура
все время в среднем была не ниже 40<sup>o</sup> по Цельсию  в  тени,  подразумевая  под
словом "тень" ночь. И, действительно, тщетны были  бы  поиски  какого-нибудь
облачка на небосклоне или дерева на этой равнине. Продвигались вперед  среди
удушливой атмосферы. В колодцах не  было  достаточно  воды.  Едва  удавалось
проходить по десяти миль в один переход.
     Невзирая на ухаживания самой Долли, состояние здоровья двух больных  не
улучшалось. Необходимо было бы  иметь  более  продолжительную  остановку,  в
какой-либо деревне и  выждать  понижения  температуры.  А  ничего  подобного
нельзя было сделать.
     В продолжение 17 марта пали еще два вьючных верблюда, из них  один,  на
котором навьючены были  все  предметы,  предназначенные  в  качестве  выкупа
Джона. Груз с этих верблюдов по распоряжению Тома Марикса перенесен  был  на
двух верховых, благодаря чему еще двум людям пришлось следовать пешком.
     Эти достойные люди приняли без возражений такое решение.
     Между тем туземцы продолжали волноваться  и  выражать  недовольства  по
поводу каждого случая, так что  Том  Марикс  начал  опасаться,  что  в  один
скверный день они оставят караван и уйдут, предварительно ограбив его.
     Наконец, к вечеру 19 марта, караван остановился на расстоянии пяти миль
от Иоанна-Спрингс, у колодца, вода  в  котором  скрывалась  под  песком,  на
глубине  шести  футов.  Не  представлялось  никакой  возможности  продолжать
переход до указанного пункта.
     Было чрезвычайно душно. Раскаленный воздух, проникая в легкие,  жег  их
огнем. Небо, чистое, темно-лазуревое, как в некоторых местностях на  берегах
Средиземного моря, когда бушует мистраль, имело странный и угрожающий вид.
     Том Марикс смотрел на небо с такой тревогой, что  это  не  укрылось  от
Заха Френа.
     - Вы что-то чуете, - сказал он, - и что-то вам не совсем по сердцу?
     - Да, Зах, - отвечал Том Марикс, - я предвижу самум, вроде тех, которые
свирепствуют в пустынях Африки.
     - Если будет ветер, то будет, вероятно, и вода? - заметил  на  это  Зах
Френ.
     - Нет, Зах, наступит еще более страшная сушь; этот ветер в  Центральной
Австралии, Боже упаси, что может натворить!..
     Это замечание опытного человека способно было вызвать опасения во  всем
караване.
     Поэтому приняты были все предосторожности на случай быстрой перемены  в
состоянии погоды.
     Было девять часов вечера. Палатки не были разбиты;  это  представлялось
излишним в эти горячие ночи, посреди  песчаных  дюн.  Утолив  жажду,  каждый
получил свою порцию на ужин.
     Однако пища не шла никому. Необходим был чистый воздух;  желудок  менее
страдал, чем органы дыхания. Более пользы  принесли  бы  этим  бедным  людям
несколько часов сна, чем несколько глотков  пищи,  но  не  было  возможности
заснуть в этой тяжелой атмосфере. До  самой  полуночи  не  произошло  ничего
особенного. Том Марикс, Зах Френ и Годфрей бодрствовали поочередно; то  тот,
то другой из них приподнимались со своего места для наблюдения горизонта  по
направлению к северу. Он был настолько  светел  и  даже  ясен,  что  вызывал
невольно какой-то суеверный страх. Закатившееся одновременно с луной, солнце
скрылось за дюнами, расположенными на западе. Сотни звезд блестели у  Южного
Креста.  И  вдруг,  около  трех  часов  ночи,  небо  померкло  и   наступила
непроглядная тьма.
     - Скорей!.. Скорей!.. - закричал Том Марикс.
     - Что случилось? -  спросила  миссис  Брэникен,  быстро  поднявшись  со
своего места.
     Бывшие  около  нее  Джейн,  Гарриет,  Годфрей  и  Зах  Френ   старались
разглядеть друг  друга  среди  этой  темноты.  Лежавшие  на  земле  животные
приподымали головы, и, объятые страхом, испускали пронзительные,  отрывистые
крики.
     - Что случилось? - переспросила миссис Брэникен.
     - Самум! - отвечал Том Марикс.
     Это были последние слова, которые можно было еще расслышать.
     Поднялся такой шум в воздухе, что ухо не  могло  уловить  ни  малейшего
звука, в то же время глаз не был в состоянии что-либо различить.
     Это был самум, один  из  тех  внезапно  наступавших  ураганов,  которые
опустошают австралийские равнины на огромных пространствах. С юга показалось
огромное облако, которое опускалось на равнину, облако, заключавшее  в  себе
песок и воду, захваченные с поверхности этой пустыни, обугленной солнцем.
     Дюны, около которых расположен  был  привал,  пришли  в  движение,  как
морские волны, и разлетались во все стороны не в виде жидкой пены, а в  виде
неосязаемой пыли, которая ослепляла, оглушала, душила.
     Все  чувствовали,  что  над  ними  пролетал  поток  воздуха   и   песка
непреодолимой силы со свистом картечи. Годфрей держал Долли  обеими  руками,
опасаясь, что страшный ураган разметет весь караван и разлучит их.
     Так именно и произошло,  и  никакое  сопротивление  было  немыслимо.  В
продолжение часа, пока свирепствовала буря, миссис Брэникен и ее  спутников,
в  том  числе  и  двух  больных,  бросало,  как  щепки,  по  пространству  в
четыре-пять миль; они приподнимались, чтобы снова свалиться на землю.
     Они не могли ни видеть, ни слышать друг друга. Таким образом донесло их
до  окрестностей  Иоанна*  Спрингс,  как  раз  к  тому  времени,  когда  над
горизонтом всходило солнце.
     Все ли оказались  налицо  при  перекличке?  Миссис  Брэникен,  Гарриет,
Годфрей Джоз Мерит, Джин Ги, Зах Френ,  Том  Марикс,  оставшиеся  на  постах
своих белые, - все оказались налицо вместе с четырьмя верховыми  верблюдами.
Но туземцы все  исчезли  с  двадцатью  остальными  верблюдами,  припасами  и
выкупом капитана Джона!
     И когда Долли позвала Джейн, та не откликнулась Лен и Джейн Боркер тоже
исчезли...
  
  
        ^TГлава двенадцатая - ПОСЛЕДНИЕ УСИЛИЯ^U  
  
     Исчезновение туземцев,  верховых  и  вьючных  животных  ставило  миссис
Брэникен и оставшихся ей верными спутников в почти безвыходное положение.
     Зах Френ первым произнес слово "измена"; за ним повторил  его  Годфрей.
При сопоставлении  всех  обстоятельств,  сопровождавших  исчезновение  части
каравана, измена становилась вполне очевидной. К этому мнению  присоединился
и Том Марикс, которому  известно  было  пагубное  влияние  Лена  Боркера  на
туземцев охраны.
     Долли еще сомневалась. Она не могла предполагать такого  вероломства  и
подлости.
     Разве Лен Боркер не мог быть обманут и уведен?
     - Уведен-то уведен, но вместе с черными, - заметил на это Зах Френ, - и
одновременно с теми верблюдами, на которых съестные припасы!
     - А бедная моя Джейн! - тихо сказала Долли. - Она разлучена со мной,  и
я даже не могла заметить этого!
     - Лен Боркер не пожелал даже, чтобы и она осталась при  вас,  -  сказал
Зах Френ. - Негодяй же он после этого!
     - Негодяй?.. Хорошо!.. О!.. Очень хорошо! - добавил,  в  свою  очередь,
Джоз Мерит. - Если все это не измена, я согласен никогда не напасть на  след
этой шляпы... исторической... которая...
     И обращаясь затем к китайцу, он спросил:
     - И что вы думаете об этом, Джин Ги?
     - Ай, ай, мой господин Джоз! Я думаю, что я тысяча и десять  тысяч  раз
лучше сделал бы,  если  бы  никогда  не  вступал  ногой  в  эту  столь  мало
комфортабельную страну.
     - Быть может! - ответил на это Джоз Мерит.  Измена,  в  сущности,  была
настолько очевидна, что и миссис Брэникен должна была наконец сдаться  перед
фактами.
     "Но зачем было обманывать? - спрашивала она себя. - Что такое сделала я
Лену Боркеру? Разве я не позабыла о прошлом?  Разве  я  не  приняла  их  как
родственников, несчастную его жену и его лично? А он покидает нас, оставляет
нас беспомощных и похищает у меня цену  свободы  Джона!  Зачем  же  все  это
сделано им?"
     Никто не знал тайны Лена Боркера, и никто не  мог  бы  ответить  миссис
Брэникен. Одна лишь Джейн могла бы поведать о том, о чем известно было ей из
гнусных проектов ее мужа, но Джейн уже не было.
     Между тем все предположения соответствовали истине. Лен Боркер привел в
исполнение  давно  уже  задуманный  план,  который,  казалось,  должен   был
несомненно сопровождаться удачей. Чернокожие из охраны легко  поддались  его
уговорам, подкрепленными обещанием щедрой награды.
     В самый разгар урагана, в то время как двое черных увлекли Джейн, крики
о помощи которой  не  могли  быть  услышаны,  остальные  погнали  верблюдов,
которые разбрелись вокруг лагерной стоянки по направлению к северу. Никто не
заметил их среди окутывавшей все кругом темени, еще более сгущенной облаками
пыли, и еще до наступления рассвета Лен Боркер вместе со  всеми  сообщниками
находился уже на расстоянии нескольких миль к востоку от Иоанна-Спрингс.
     Джейн была разлучена с Долли, ее мужу нечего было более опасаться,  что
она под давлением угрызений совести откроет тайну рождения Годфрея. Да кроме
того, он имел все основания рассчитывать, что лишенным съестных  припасов  и
средств передвижения, миссис Брэникен и ее  спутникам  предстоит  неминуемая
гибель в этих пустынях.
     И действительно, будучи в Иоанна-Спрингс, караван  еще  был  удален  от
Фицроя приблизительно на триста миль. Каким образом мог  бы  обеспечить  Том
Марикс необходимые потребности, хотя  и  в  значительной  мере  убавившегося
теперь персонала экспедиции, в продолжение предстоящего  еще  столь  долгого
путешествия?
     Оксовер-Крик - главный приток реки Грей, впадающей в Индийский океан  в
области земли Уайта.
     Том Марикс нашел  здесь,  на  берегах  той  реки,  которая  никогда  не
пересыхает, даже при самом  знойном  лете,  те  же  тенистые  места,  то  же
местоположение, о которых с таким  радостным  чувством  упоминает  полковник
Варбуртон.
     Какое счастье видеть зелень, проточную воду после бесконечных  песчаных
равнин,  покрытых  дюнами  и  колючкой!  Но  если,  прибыв  сюда,  полковник
Варбуртон был почти уверен в том, что он дойдет до  поставленной  цели,  ибо
ему оставалось лишь спуститься по ручейку Рокбон для того,  чтобы  добраться
до морского берега,  то  далеко  не  в  таком  положении  находилась  миссис
Брэникен. Положение ее, наоборот, должно  было  значительно  ухудшиться  при
предстоящем переходе по бесплодным местностям, отделяющим  Оксовер  от  реки
Фицрой.
     Весь караван состоял теперь из  двадцати  двух  человек  вместо  сорока
трех,  бывших   при   отправлении   со   станции   Алис-Спрингс.   Долли   и
женщина-туземка Гарриет, Зах Френ, Том Марикс, Годфрей, Джоз Мерит, Джин  Ги
и с ними еще пятнадцать человек белых из состава охранной  стражи,  в  числе
которых двое были тяжело  больны;  из  средств  передвижения  только  четыре
верблюда, так как остальные были уведены Леном Боркером, в том числе  и  тот
самец, который был вожаком,  а  также  и  тот,  на  котором  погружена  была
палатка. Равным образом  исчезло  и  то  животное,  качества  которого  были
оценены  Джозом  Меритом  по  достоинству,  что  поставило   англичанина   в
необходимость продолжать путешествие пешком, наравне со слугой. Что касается
съестных  припасов,  то  осталось  лишь  незначительное  число  жестянок   с
консервами, которые были найдены в ящике, упавшем с одной из  верблюдиц.  Не
было более муки, кофе, чая, сахара, соли, спиртных напитков,  лекарств,  без
которых Долли была лишена возможности лечить двух людей, бывших в сильнейшей
лихорадке. Словом, ощущался полный недостаток во всем.
     С  рассветом  миссис  Брэникен  созвала  всех  своих   спутников.   Эта
доблестная женщина нисколько не потеряла присущей ей энергии, и  ей  удалось
своими словами, призывающими к  мужеству,  подкрепить  силы  товарищей.  Она
главным образом указывала им на близость цели  и  возможность  добраться  до
нее.
     Путешествие снова было возобновлено, но при таких тяжелых условиях, что
самый верующий в возможность успеха должен был признать  последний  едва  ли
осуществимым. Пришлось предоставить двух верблюдов из числа четырех больным,
ибо нельзя было оставлять их в Иоанна-Спрингс, одной из необитаемых станций,
из числа тех, на которые полковник Варбуртон  указывает  в  своем  маршруте.
Хватит ли, однако, сил у этих несчастных людей, чтобы  выдержать  дорогу  до
Фицроя, где, быть может, откроется возможность переправить их в какую-нибудь
больницу,  расположенную  по   берегам   этой   реки?   Это   представлялось
сомнительным, и сердце миссис Брэникен болезненно сжималось при  мысли,  что
еще новые жертвы увеличат собой  число  жертв,  которое  насчитывали  уже  с
катастрофы "Франклина". И тем  не  менее  Долли  не  отказывалась  от  своих
проектов.
     Нет! Она не прекратит розысков! Ничто не в  состоянии  удержать  ее  от
исполнения долга, хотя бы ей пришлось остаться совсем одной!
     Покинув  Оксовер-Крик,  который  перешли  вброд  на  одну   милю   выше
Иоанна-Спрингс, караван направился на северо-восток. Взяв  это  направление,
Том Марикс надеялся добраться до  Фицроя  в  ближайшем  пункте  неправильной
дуги, описываемой этой рекой, до впадения ее в залив Короля.
     Зной был не так силен. Потребовались самые настоятельные уговоры, почти
насилие со  стороны  Тома  Марикса  и  Заха  Френа,  для  того  чтобы  Долли
согласилась взять одного из верблюдов для себя лично. Годфрей и Зах Френ шли
бодрым шагом впереди, равно как и Джоз Мерит, длинные ноги которого походили
по своей несгибаемости на пару ходуль. А когда  миссис  Брэникен  предлагала
ему временно занять ее место, он отклонял это предложение, говоря:
     - Хорошо!.. О, очень хорошо!..  Англичанин  всегда  англичанин,  китаец
всегда только китаец. И я не  вижу  никакого  неудобства  в  том,  чтобы  вы
сделали то же предложение Джину Ги, но  только  я  воспрещаю  ему  принимать
такое предложение.
     А посему Джин Ги и шел  пешком,  не  без  того,  чтобы  не  жаловаться,
помышляя  о  далеких  прелестях  Су-Чеу,  города  лодок-цветов,   обожаемого
жителями Поднебесной империи.
     Четвертый  верблюд  служил  либо  Тому  Мариксу,  либо  Годфрею,  когда
требовалось несколько опередить караван. Запас воды, взятый из Оксовер-Крик,
подходил к концу, и тогда снова вопрос о колодцах должен  был  выступить  на
первый план.
     Покинув берега реки, двинулись к северу по равнине несколько волнистой,
с едва намеченными  контурами  песчаных  дюн,  которые  тянулись  вплоть  до
крайних пределов видимого горизонта. Пучки колючек попадались чаще, а  также
кое-какие кустарники с пожелтевшей листвой, что придавало менее  унылый  вид
всей местности. Быть может, представится какой-нибудь  счастливый  случай  и
встретится какая-нибудь дичь. Том Марикс, Годфрей и  Зах  Френ,  никогда  не
расстававшиеся со своим оружием, сохранили, к счастью, ружья и револьверы  и
при случае сумели бы воспользоваться ими. Правда, небольшой  запас  патронов
требовал крайне расчетливого расходования.
     Продвигались таким образом в продолжение нескольких  дней,  делая  один
переход утром и один вечером. Русла  ручейков,  которыми  была  покрыта  эта
местность, состояли лишь из камней,  лежавших  среди  выгоревшей  от  солнца
травы. В песке не было заметно и следов влажности. Необходимо было во что бы
то ни стало отыскивать колодцы, хотя бы  по  одному  каждые  сутки.  Годфрей
занимался этими поисками.
     - Дитя мое, - уговаривала его миссис Брэникен,  -  будь  осторожен!  Не
подвергай себя опасности.
     Благодаря его преданности, а также как бы инстинкту, руководившему  им,
были найдены колодцы, хотя и совсем в стороне, подчас на несколько  миль  на
севере или юге. Таким образом, если караван и не был вовсе избавлен  от  мук
жажды, то по крайней мере они не были чрезмерными в той части земли Тасмана,
которая заключена между Оксовер-Крик  и  Фицроем.  Наибольшие  лишения  были
сопряжены  с  недостатком  перевозочных  средств,  крайне   скудной   пищей,
ограниченной лишь весьма небольшим запасом консервов, недостатком чая, кофе,
табака,  столь  тяжелым  для  людей  охранной  стражи;  очень   давал   себя
чувствовать и недостаток спирта, которым  можно  было  бы  подправлять  вкус
почти негодной для питья воды. Самые сильные люди изнемогали от усталости  и
лишений после перехода, продолжавшегося не более двух часов.
     Кроме того, не было почти  никакого  подножного  корма  для  верблюдов,
кроме сухих кустарников, на которых не было ни ветки, ни  листа,  годного  в
пищу. Не было и тех  акаций-карликов,  довольно  питательная  смола  которых
употребляется туземцами в пищу  во  время  голода.  Верблюды  еле  тащились,
опустив головы, с подгибающимися задними ногами,  падали,  и  не  без  труда
удавалось снова поставить их на ноги.
     Двадцать пятого числа  Тому  Мариксу,  Годфрею  и  Заху  Френу  удалось
раздобыть немного свежей пищи. Появилось стадо  диких  голубей.  Быстрый  их
полет чрезвычайно затруднял подход к ним.  В  конце  концов,  удалось  убить
несколько штук. Они показались очень вкусными, но и не будь они  таковыми  в
действительности, несчастные голодающие  все  равно  признали  бы  их  самой
лакомой дичью. Их поджарили на огне, разведенном из высохших корней,  и  Том
Марикс мог сберечь часть консервов в продолжение двух дней.
     Но что достаточно было для пропитания людей, не годилось для пропитания
животных. Утром 26-го числа верблюд, на котором помещался один  из  больных,
пал. Тому Мариксу пришлось прикончить его, пустив  ему  пулю  в  голову.  Не
желая вместе с тем ничего терять из этой туши,  которая  могла  служить  для
пропитания каравана в продолжение нескольких суток, невзирая на чрезвычайную
худобу животного, он разделил  ее  на  куски,  придерживаясь  австралийского
способа.
     Тому  Мариксу  известно  было,  что  все  части  верблюда  могут   быть
употребляемы в пищу.  Из  костей  и  части  верхнего  покрова,  сваренных  в
единственной оставшейся посуде, получился бульон, который  показался  весьма
вкусным  проголодавшимся  желудкам.  Что  же  касается  мозга,  языка,   щек
животного, то куски эти, надлежаще приготовленные,  были  более  питательной
пищей.
     Все остальное  мясо,  разрезанное  тонкими  длинными  полосами,  быстро
высушенными на солнце, было сохранено впрок, равно как и ноги - самая лучшая
часть животного. Весьма прискорбно было, что не было соли, так как  солонина
сохранялась бы лучше.
     Путешествие  продолжалось  при  подобных  условиях  не  более  как   по
нескольку миль в день. К несчастью,  состояние  больных  не  улучшалось,  за
недостатком средств, но никак не от недостатка ухода за  ними.  Видно  было,
что не удастся всем добраться до той цели, куда устремлены были  все  усилия
миссис Брэникен.
     Действительно,  на  следующий  день  больные  скончались   от   слишком
продолжительного истощения. Они оба были уроженцы Аделаиды,  одному  из  них
было всего двадцать пять лет от роду, другому около сорока лет.
     Бедные люди! Они первые изнемогли от непосильных трудов, и товарищи  их
были чрезвычайно удручены их кончиной. Разве не всех их ожидала подобная  же
участь с тех пор, как благодаря измене Лена  Боркера  все  они  очутились  в
такой местности, где даже животные не могут отыскать корм для себя?
     Что мог ответить Зах Френ, когда Марикс сказал ему:
     - Два человека погибли, чтобы спасти одного, не считая тех, которые еще
погибнут вслед за ними!
     Миссис Брэникен сотворила молитву над телами умерших, и над могилой  их
был водружен небольшой крестик, которому суждено было  вскоре  обратиться  в
прах благодаря разрушительным свойствам климата.
     Караван снова пустился в путь.
     Все люди из числа наиболее утомленных попеременно ехали на оставшихся в
живых трех верблюдах для временного восстановления  своих  сил,  ибо  миссис
Брэникен отказалась от исключительного пользования одним из  этих  животных.
Во время остановок на этих же животных Годфрей или  Том  Марикс  производили
разведки; но не попадался ни один туземец, у которого можно было бы  навести
справки. Это как бы указывало на перекочевку туземцев  к  северо-востоку  от
земли Тасмана. В  подобном  случае  пришлось  бы  идти  по  следам  индасов,
углубляясь  в  долину  Фицроя.  Это  обстоятельство  представлялось   крайне
прискорбным, ибо удлиняло весь путь на несколько сотен миль.
     В начале апреля Марикс заметил, что запас консервов приходит  к  концу.
Пришлось пожертвовать одним из трех  верблюдов.  Получался,  таким  образом,
запас провизии на  несколько  дней,  в  продолжение  которых  возможно  было
надеяться добраться до Фицроя, от которого караван должен был находиться  не
далее как на расстоянии пятнадцати переходов.
     Необходимо было пожертвовать верблюдом и примириться  с  этим.  Выбрано
было наиболее истощенное животное. Оно было убито, разделено,  разрезано  на
длинные полосы, которые, высушенные на  солнце,  сохраняют  еще  питательные
свойства. Что же касается остальных частей животного, в том числе  сердца  и
печени, то они оставлены были про запас. Годфреем было убито  несколько  пар
голубей,  слабое  подспорье,  когда  необходимо  было  обеспечивать  прокорм
двадцати человек.  Томом  Мариксом  вновь  отмечено  было  появление  пучков
акаций, и можно было употреблять в пищу их зерна, предварительно изжарив  на
огне.
     Случись задержка на несколько дней, и большинство этих несчастных людей
не будет иметь уже достаточно сил добраться до Фицроя. 5  апреля  совсем  не
оставалось консервов в запасе, равно и верблюжьего мяса. Миссис  Брэникен  и
ее товарищи вынуждены были довольствоваться одними семенами  акации,  потому
что  осторожный  Том  Марикс   колебался   пожертвовать   последними   двумя
верблюдами. Он не мог решиться на это, помня о том пути,  который  предстоял
им еще. Он вынужден был, однако, прибегнуть к этому средству в тот же вечер,
ибо никто не ел в продолжение уже пятнадцати часов.
     Но как раз перед остановкой человек из охранной стражи подбежал к нему,
крича:
     - Том Марикс, Том Марикс, оба верблюда пали!
     - Попробуйте поднять их!
     - Невозможно.
     - Убить немедленно!
     - Убить их? - переспросил охранник. - Они сами сейчас сдохнут, если уже
не сдохли.
     - Сдохли! - воскликнул Том Марикс.
     И он не мог удержаться от жеста отчаяния,  ибо,  раз  животное  сдохло,
мясо его уже не годится в пищу.
     Том Марикс направился к тому месту, где только что пали  оба  животных.
Распростертые на земле, с судорожно сведенными членами, с  пеной  у  рта,  с
тяжело подымающейся грудью, животные  неминуемо  должны  были  сдохнуть,  да
притом неестественной смертью.
     - Что случилось с ними? - спросила Долли. - Это не от утомления, не  от
истощения.
     - Нет, не от этого, - отвечал Том Марикс. - Я опасаюсь, не действие  ли
это какого-нибудь вредного растения!
     - Мне известно, что это,  -  отвечал  Джоз  Мерит.  -  Я  видел  это  в
восточных провинциях, в Квинсленде! Эти верблюды отравлены.
     - Отравлены? - повторила Долли.
     - Да, - сказал Джоз Мерит, - это отрава.
     - Ну, и так, - продолжал Джоз Мерит, -  раз  у  нас  нет  более  других
средств, нам остается лишь брать пример с людоедов, разве только предпочесть
умереть с голоду!.. Что делать? Каждая страна имеет  свои  обычаи,  и  всего
лучше приноравливаться к ним.
     Джентльмен говорил это все с такой иронией, что страшно было глядеть на
него, более чем когда-либо худого и с выпученными от голода глазами.
     Итак, оба верблюда сдохли. И отрава эта, Джоз Мерит не  ошибался,  была
вызвана ядовитой крапивой, довольно, впрочем, редкой на этих северо-западных
равнинах. Это так называемая "Maroides laportea", которая  дает  плод  вроде
малины и обладает листьями с колючими остриями.
     Одно прикосновение к ним вызывает сильную и продолжительную  боль.  Что
же касается самого плода, то  он  сильно  ядовит;  единственное  противоядие
против него - сок "colocasia macrorhizu", другого растения,  произрастающего
обычно там же, где растет ядовитая крапива.
     Инстинкт,  предохраняющий  обыкновенно  животных  от  прикосновения   к
вредным для них растениям, на этот раз был  побежден,  и  оба  животных,  не
воздержавшиеся  от  искушения  съесть  этой  крапивы,  издохли  в   страшных
мучениях.
     Ни миссис Брэникен, ни ее спутники не сохранили в памяти, как проведены
были последующие два дня. Пришлось оставить на месте, где  они  пали,  обоих
животных, ибо час спустя  их  трупы  уже  разлагались,  -  настолько  быстро
действует этот растительный яд. Караван тащился по направлению к Фицрою.
     Ищется ли им всем добраться туда?.. Нет, и некоторые из них молили  уже
о том, чтобы их поскорее прикончили на месте, чтобы избежать более  страшной
агонии*.
     Миссис Брэникен переходила от одного к другому. Она пыталась подбодрить
их. Она умоляла их сделать еще одно  последнее  усилие.  Цель  была  близка.
Оставалось еще несколько  переходов.  Там  спасение!..  Но  чего  могла  она
добиться от этих несчастных.
     Вечером 8 апреля ни у кого уже не было сил разбить  лагерь.  Несчастные
ползали около колючих кустов, чтобы пожевать их покрытые пылью листья.
     Они не могли более говорить; все их силы были исчерпаны до  конца!  Все
свалились на этом последнем привале.
     Миссис Брэникен еще сопротивлялась. Стоя на коленях перед ней,  Годфрей
глядел на нее с мольбой  во  взгляде.  Он  называл  ее  "мама,  мама!",  как
ребенок, умоляющий ту, которая родила его на свет, не дать ему умереть.
     А Долли, одна на ногах среди всех своих спутников,  окидывала  взглядом
весь расстилавшийся перед ней горизонт, крича:
     - Джон!.. Джон!..
     Как будто последняя помощь могла ей прийти от капитана Джона!
  
  
        ^TГлава тринадцатая - У ИНДАСОВ^U  
  
     Племя  индасов,   состоявшее   в   то   время   из   нескольких   сотен
туземцев-мужчин, женщин и детей, занимало берега Фицроя приблизительно в ста
сорока милях  от  истока  реки.  Туземцы  эти  возвращались  из  местностей,
расположенных в земле Тасмана, по которым протекает верхняя часть реки.
     Как раз в то время,  когда  караван  закончил  последний  свой  привал,
испытав   предварительно   такие   лишения,   которые   превосходят   всякие
человеческие силы, это племя  перекочевало  в  местность,  расположенную  на
расстоянии двадцати пяти миль от того  самого  места,  где  капитан  Джон  и
помощник его Гарри Фельтон провели девять лет среди племени индасов.
     Благодаря последующим событиям можно было восстановить всю жизнь  их  в
продолжение этого долгого периода  времени,  восполняя  этим  рассказ  Гарри
Фельтона на смертном одре.
     Как уже сказано выше, экипаж "Франклина" нашел убежище  после  крушения
судна на острове Браус, лежащем приблизительно в двухстах  пятидесяти  милях
от ближайшего берега Австралийского материка. Потерпевшие крушение проживали
на этом острове в продолжение шести лет, то есть с 1875 по 1881 год. Так как
два матроса  погибли  во  время  крушения  судна,  то  весь  состав  экипажа
последнего,  которому  удалось  спастись,  состоял  из  двенадцати  человек,
лишенных возможности вернуться на  родину  в  продолжение  всего  указанного
времени, и за совершенным отсутствием каких-либо для этого средств. Средство
это наконец представилось им в виде прибитой к берегу острова шлюпки.
     Предполагая воспользоваться этой шлюпкой для общего  спасения,  капитан
Джон распорядился привести ее в такое состояние, чтобы  можно  было  на  ней
добраться  до  австралийского  берега;  на  шлюпку  взяли  запас   провизии,
рассчитанный на несколько недель. Так  как  шлюпка  могла  вместить  в  себя
только семь человек, то в ней отправились капитан Джон  и  Гарри  Фельтон  с
пятью матросами, а на острове  осталось  пятеро,  спасшихся  с  "Франклина",
временно, до прихода корабля, который предполагалось выслать  за  ними,  как
только представится к тому возможность. Известно  уже,  как  эти  несчастные
погибли, не дождавшись своего спасения, а также  при  каких  обстоятельствах
были найдены их останки капитаном Эллисом при второй экспедиции "Долли Хоуп"
в 1883 году.
     Шлюпка пристала к  берегу  около  мыса  Левек.  После  крайне  опасного
перехода по этим бурным водам Индийского океана ей удалось войти  в  тот  же
залив, в который вливается река Фицрой.
     Но злому року угодно было, чтобы на них напали  туземцы,  причем  убиты
были четверо из команды.
     Туземцы, принадлежавшие к  племени  индасов,  увлекли  капитана  Джона,
Гарри Фельтона и последнего матроса, оставшегося в живых,  в  глубь  страны.
Матрос был ранен, не мог вылечиться, и несколько недель спустя капитан  Джон
и  Гарри  Фельтон  оказались  единственными,  пережившими  всех  потерпевших
крушение. На  первых  порах  начавшейся  для  них  новой  жизни  им  грозила
опасность быть убитыми, ибо, как было сказано выше, индасы, как  и  все  без
исключения  оседлые  и  кочевые  племена  Северной  Австралии,   свирепы   и
кровожадны. Людоедство - наиболее глубоко укоренившийся  обычай  среди  этих
туземцев, настоящих диких зверей. Почему же пощажены  были  капитан  Джон  и
Гарри  Фельтон?  Это  произошло  по  следующим   причинам.   Как   известно,
междоусобные войны  туземцев,  кочующих  внутри  материка,  и  тех,  которые
располагаются по морскому берегу, постоянны и передаются от одного поколения
другому. Оседлые нападают населением одной деревни  на  население  другой  и
взаимно уничтожают друг друга, как во время  самой  схватки,  так  и  потом,
после победы, пожирая своих пленников. Таков же обычай  и  племен  кочующих;
они преследуют друг  друга  от  становища  до  становища,  и  каждая  победа
заканчивается страшными сценами людоедства. Эти кровавые распри  приведут  к
окончательному истреблению австралийской расы с такой же неизбежностью,  как
и практикуемые англосаксонцами для той же  цели  приемы.  Почему  нельзя  не
признать эти приемы в некоторых случаях в высшей степени варварскими и ничем
не оправданными.  Возможно  ли,  например,  отнестись  иначе  как  с  полным
возмущением к таким мерам, как организация  охот  на  черных  с  облавами  и
гоном, словно на дичь. Завоеватели прибегали  даже  к  массовому  отравлению
дикарей  стрихнином  как  средству,  дающему  наиболее  быстрые  результаты.
Уместно будет поэтому  привести  здесь  фразу,  сорвавшуюся  с  пера  одного
австралийского  колониста:  "Я  стреляю  и  убиваю  каждого  туземца,  когда
встречаю его на своих пастбищах, потому  что  они  убивают  скотину;  всякую
женщину-туземку, потому что она производит  на  свет  тех,  которые  убивают
скот, и всех детей, потому что они сделаются впоследствии убийцами скота".
     Понятной делается и ненависть австралийцев  к  их  палачам,  ненависть,
сохраняющаяся из поколения в поколение по закону атавизма.
     Весьма редки случаи, чтобы не были убиты ими те белые, которые попадают
им в руки.
     Почему же индасы пощадили спасшихся с "Франклина"?
     Весьма вероятно, что только вскоре наступившая  смерть  матроса  спасла
последнего от неизбежно ожидавшей его участи. Старейшина племени, туземец по
имени Вилли, приобрел, благодаря своим сношениям с  береговыми  колонистами,
достаточно опытности,  для  того  чтобы  распознать  двух  офицеров  в  лице
капитана Джона и Гарри Фельтона, от которых он мог получить двоякую  пользу.
В качестве  военачальника  Вилли  открывалась  возможность  использовать  их
способности и знание  в  борьбе  с  враждебными  племенами;  в  качестве  же
негоцианта он предвидел выгодное дело, иначе говоря, богатый выкуп  за  этих
двух пленников.
     В силу  этих  соображений  их  жизнь  была  пощажена,  но  им  пришлось
испытывать  на  себе  все  тяготы  кочевого   образа   жизни,   усугубляемые
непрестанным наблюдением за ними со стороны индасов.  Их  стерегли  денно  и
нощно; тщетно пытались они дважды  бежать  и  за  это  едва  не  поплатились
жизнью.
     Между  тем  им  представилась   возможность   во   время   непрестанных
столкновений  племен  оказывать  ценную  помощь  индасам  своими   советами,
каковыми Вилли сумел воспользоваться, чтобы обеспечить за  собой  постоянную
победу над своими врагами. Благодаря своим успехам это племя сделалось самым
могущественным из всех, кочующих в различных местностях Западной Австралии.
     Северо-западные  племена  принадлежат,  вероятно,  к   смешанной   расе
австралийцев и папуасов. Как и их единоплеменники, индасы  носят  длинные  и
вьющиеся волосы; цвет лица их не так темен, как у туземцев южных  провинций,
которые принадлежат, по-видимому, к более сильной расе; они  не  так  высоки
ростом: в среднем от одного метра тринадцати  сантиметров  до  одного  метра
тридцати сантиметров. Мужчины лучше сложены, чем женщины;  хотя  лоб  у  них
несколько покат, но он выступает над выпуклыми  бровными  дугами,  что,  как
известно, считается признаком умственных способностей, если  верить  выводам
этнологов. Глаза их, очень темные, со  зрачками,  светящимися  ярким  огнем;
волосы темного цвета, волнистые, но не курчавые, как у  африканских  негров;
объем черепа, однако, невелик, и  природа  не  особенно  щедро  наделила  их
мозговым веществом. Их  зовут  "черными",  хотя  они  не  столь  черны,  как
нубийцы;  они  шоколадного  цвета,  если  дозволено  употребить  это  слово,
благодаря которому дается совершенно точное определение окраски их кожи.
     Австралийский негр обладает чрезвычайным чутьем, которое успешно  может
выдерживать сравнение с чутьем наилучших охотничьих  собак.  Ему  достаточно
понюхать землю,  траву  и  кустарники,  чтобы  распознать  тотчас  же  следы
человека или животного. Равным образом весьма чувствителен у него и слух,  и
благодаря этому ему удается будто бы распознавать шум муравьев, работающих в
муравьиной  куче.  Что  же  касается  причисления  этих  туземцев  к  породе
ползунов, то это определение очень метко, ибо не существует в природе такого
высокого и гладкоствольного дерева, на которое они не в состоянии  оказались
бы влезть до самой вершины, пользуясь для этого упругой  камышиной,  которую
они  называют  "камин",  а  главным  образом  благодаря  особому  устройству
большого пальца на ноге.
     Как уже  было  ранее  отмечено,  по  отношению  к  туземцам  Финк-Ривер
австралийская женщина скоро старится и никогда не доживает  до  сорока  лет,
тогда как мужчины в некоторых местностях обычно достигают  пятидесятилетнего
возраста.
     Их несчастные женщины обречены на самые тяжелые  домашние  работы;  они
рабыни под гнетом самых жестоких владельцев, вьючные животные для  переноски
на себе тяжестей, домашних принадлежностей, оружия; на их обязанности  лежит
отыскивать годные  для  пищи  растения,  ящериц,  червей  и  змей,  которыми
питаются эти племена. Все это сказано было уже  ранее,  и  если  повторяется
снова, то ради  того,  чтобы  добавить  к  приведенному,  что  они  нежно  и
заботливо относятся к своим детям, тогда как их отцы проявляют мало интереса
к  ним,  усматривая  в  каждом  ребенке  помеху   его   матери   предаваться
исключительно лишь одним заботам кочевой жизни.
     А потому у некоторых племен замечено было, что негры  заставляют  своих
жен отрезать груди, чтоб лишать  их  возможности  кормить  детей.  С  другой
стороны,  однако,  наблюдались  такие  факты,  которые   явно   противоречат
целесообразности этой, направленной против размножения, меры; бывают случаи,
что во время голодовок у некоторых племен, где процветает людоедство,  детей
пожирают и, значит, нет расчета их истреблять зря.
     У австралийских негров весь смысл существования заключен в  одном  лишь
акте: "аммери".  Слово  это  постоянно  встречается  в  туземном  обиходе  и
означает голод. Самый обычный жест у этих дикарей  -  похлопывание  себя  по
животу, ибо последний в большинстве случаев пуст. В этих  странах,  лишенных
дичи и обрабатываемых земель, принимают пищу во все часы дня и ночи,  тогда,
когда представляется к тому  случай,  с  преобладающим  над  всем  и  всегда
опасением грядущего и продолжительного голодания. И в самом деле, чем  могут
питаться эти туземцы, несомненно самые убогие  из  дикарей,  какие  рассеяны
природой на поверхности всех  материков?  Пищу  их  составляют:  род  грубой
лепешки, "дампер", испеченной из небольшого количества ржи, без дрожжей,  не
в печи, а на горячих углях;  мед,  для  добычи  которого  иногда  приходится
валить то дерево, на верхушке которого пчелы соорудили свой улей; "каджера",
род белой кашицы, получаемой из протертых плодов определенного  вида  пальм;
яйца куропаток, водящихся в джунглях, голубей особой австралийской породы.
     Наконец, они употребляют в пищу  еще  личинки  некоторых  пород  жуков,
которые находят либо среди веток  акации,  либо  в  древесном  перегное,  на
поверхности земли, в лесных чащах. Вот и