е принимали участие несколько индейцев, но их роль была, скорее, фиктивной. Вернее было бы сказать, что отец Эсперанте, будучи одновременно и мэром, и священником, исполнял все официальные обязанности в миссии. Со времени нападения квивасов ничто не беспокоило жителей Санта-Жуаны, и, казалось, нельзя было ожидать никаких нападений и в ближайшем будущем. Но вот около 8 часов вечера 1 ноября, на другой день после того, как Жак Хелло и его спутники попали в руки Альфаниза, в поселке стала замечаться если не паника, то по крайней мере беспокойство. На саванне, с юго-востока, был замечен молодой индеец, который бежал со всех ног, точно его преследовали. Несколько гуахарибосов вышли из своих жилищ. Как только молодой индеец заметил их, он закричал: - Эсперанте... отец Эсперанте!.. Минуту спустя брат Анжелос вводил его к миссионеру. Последний тотчас же узнал в нем мальчика, который прилежно посещал школу миссии, когда жил со своим отцом в Санта-Жуане. - Ты... Гомо? - сказал миссионер. Мальчик едва мог говорить. - Откуда ты? - Я убежал... с этого утра... я бежал, чтобы попасть сюда... Молодому индейцу не хватало дыхания. - Отдохни. Ты умираешь от усталости... Хочешь поесть? - Только после того, как я скажу вам, зачем я пришел сюда... Нужна помощь. - Помощь?.. - Квивасы там... в трех часах отсюда... в Сьерре... со стороны реки... - Квивасы! - воскликнул брат Анжелос. - И их начальник тоже... - прибавил Гомо. - И их начальник?.. - повторил отец Эсперанте. - Беглый каторжник Альфаниз? - Он присоединился к ним несколько дней назад и вчера вечером с шайкой напал на отряд путешественников, которых я вел к Санта-Жуане... - Путешественников, которые направлялись в миссию? - Да, отец! Путешественники - французы... - Французы?!.. Лицо миссионера покрылось внезапной бледностью, и глаза на мгновение закрылись. Он взял молодого индейца за руку, привлек к себе и, смотря на него, произнес голосом, который от невольного волнения дрожал: - Скажи все, что ты знаешь! Гомо продолжал: - Четыре дня назад в хижину, в которой мы жили с отцом около Ориноко, пришел человек... Он нас спросил, где находятся квивасы, и просил проводить его... Это были те самые, которые разрушили нашу деревню Сан-Сальвадор, которые убили мою мать... Мой отец отказался... и выстрелом из револьвера был убит... - Убит!.. - пробормотал брат Анжелос. - Да... Альфанизом... - Альфанизом!.. А откуда пришел он, этот негодяй? - спросил отец Эсперанте. - Из Сан-Фернандо. - А каким образом он поднялся по Ориноко? - В качестве гребца, под именем Жиро... На одной из двух пирог, которые везли этих путешественников... - Ты говоришь, что эти путешественники - французы?.. - Да, французы, которые не могли плыть дальше устья Рио-Торриды... Они оставили свои пироги у устья, и один из них, начальник, сопровождаемый рулевым одной из пирог, нашел меня в лесу, около тела моего отца... Они сжалились... увели меня с собой... они похоронили моего отца... Затем они предложили мне проводить их в Санта-Жуану... Мы отправились... и вчера, когда мы достигли Фраскаэса, на нас напали квивасы и взяли в плен... - И с тех пор?.. - спросил отец Эсперанте. - ...с тех пор квивасы направились в сторону Сьерры... и только сегодня утром я смог убежать... Миссионер слушал молодого индейца с чрезвычайным вниманием. Блеск его глаз показывал, какой гнев возбуждали в нем разбойники. - Ты верно говоришь, мое дитя, - спросил он в третий раз, - что эти путешественники - французы? - Да, отец! - Сколько же их было? - Четверо. - И с ними были... - ...рулевой одной из пирог, банивас, по имени Вальдес, и два гребца, которые несли их багаж... - Откуда они приехали?.. - Из Боливара, откуда они отправились два месяца назад с целью достичь Сан-Фернандо, а оттуда подняться по реке до Сьерра-Паримы. Отец Эсперанте, погруженный в свои размышления, на несколько мгновений замолчал. Затем он спросил: - Ты говорил о начальнике, Гомо? Значит, этот маленький отряд имеет начальника?.. - Да, это один из путешественников. - Как его зовут?.. - Жак Хелло. - У него есть товарищ? - Да, его зовут Герман Патерн; он занимается собиранием растений в саванне... - А кто два других путешественника? - Один молодой человек, который был со мной очень дружен... которого я очень люблю... Черты Гомо выразили самую живую благодарность. - Этого молодого человека, - прибавил он, - зовут Жан Кермор. Едва он произнес это имя, как миссионер поднялся с выражением крайнего удивления. - Жан Кермор? - повторил он. - Это его имя? - Да, Жан Кермор. - Этот молодой человек, говоришь ты, приехал из Франции с Хелло и Патерном? - Нет, отец, как мне рассказал мой друг Жан, они встретились по дороге на Ориноко, в деревне Урбана... - Они прибыли в Сан-Фернандо? - Да... и оттуда вместе отправились в миссию. - А что делает этот молодой человек? - Он ищет своего отца... - Своего отца? Ты говоришь: отца? - Да, полковника Кермора. - Полковника Кермора! - воскликнул миссионер. Тот, кто посмотрел бы в этот момент на отца Эспе-ранте, заметил бы, как его удивление сменилось чрезвычайным волнением. Несмотря на всю свою энергию и самообладание, отец Эсперанте в крайнем смущении, которого он не мог скрыть, шагал взад и вперед по комнате. Наконец, сделав над собой усилие, он успокоился и продолжал свои расспросы. - Зачем, - спросил он Гомо, - зачем Жан Кермор едет в Санта-Жуану? - В надежде получить здесь указания, которые помогут ему отыскать отца... - Значит, он не знает, где его отец? - Нет. Вот уже четырнадцать лет, как полковник Кермор покинул Францию, уехал в Венесуэлу, и его сын не знает, где он находится... - Его сын... его сын! - пробормотал миссионер, который тер себе лоб, точно стараясь что-то припомнить. Наконец он опять обратился к Гомо: - Что же, он отправился один... этот молодой человек... один в такое путешествие?.. - Нет. - Кто же сопровождает его?.. - Старый солдат. - Старый солдат?.. - Да, сержант Мартьяль... - Сержант Мартьяль! - повторил отец Эсперанте. На этот раз, если бы отец Анжелос не поддержал его, он упал бы как пораженный громом на пол. ^TГлава двенадцатая - В ПУТИ^U Колебаться в оказании помощи французам после столь определенных ответов молодого индейца было невозможно. Миссионер, если бы он знал, в каком направлении вести преследование, бросился бы в путь через саванну в этот же вечер. В самом деле, где сейчас находился Альфаниз? Около брода Фраскаэс? Нет! Судя по словам Гомо, он ушел оттуда на другой день после нападения. К тому же в его интересах было уйти подальше от Санта-Жуаны, углубиться в соседний лес саванны, а может быть, спуститься к устью Торриды, чтобы захватить пироги и их экипаж. Отец Эсперанте понял, что прежде, чем пускаться в путь, необходимо было выяснить положение. В 6 часов два индейца верхами были отправлены к броду Фраскаэс. Три часа спустя эти всадники вернулись обратно, не найдя никаких следов квивасов. Перешел ли Альфаниз реку, чтобы углубиться в западный лес или он спускался к Сьерра-Париме, чтобы подойти с левого берега к лагерю пика Монуар? Это было неизвестно, но это нужно было узнать, хотя бы пришлось потерять ночь. Два других индейца оставили миссию с приказанием осмотреть саванну в сторону истоков Ориноко, так как не могло быть, чтобы Альфаниз спустился прямо к реке. С рассветом эти два индейца, сделавшие конец в 25 километров, вернулись в Санта-Жуану. Они не нашли квивасов, но, во всяком случае, узнали от нескольких индейцев бравос, встреченных ими в саванне, что шайка направилась к Сьерра-Париме. Альфаниз, значит, хотел достичь истоков Ориноко, намереваясь напасть на лагерь Монуар. Таким образом, его можно было захватить у Сьерра-Паримы и избавить территорию от этого сброда каторжников. Солнце только что встало, когда отец Эсперанте покинул миссию. Его отряд состоял из сотни гуахарибосов, специально обученных владеть современным оружием. Эти храбрые люди знали, что они идут против квивасов, своих давнишних врагов, и не только для того, чтобы их рассеять, но и чтобы истребить их всех до одного. Около двадцати индейцев были верхами и охраняли телеги с провиантом на несколько дней. Поселок был оставлен под начальством брата Анжелоса, который через разведчиков должен был по возможности поддерживать сношения с экспедицией, Отец Эсперанте ехал верхом во главе своего отряда, одетый в более удобный костюм, чем миссионерское платье. На нем была полотняная каска, сапоги; у седла висел двухзарядный карабин, за поясом был револьвер. Он ехал молчаливый и задумчивый, нравственно потрясенный, стараясь скрыть свое волнение. Сообщения молодого индейца путались у него в голове. Он был точно слепой, который прозрел, но разучился видеть. Выйдя из Санта-Жуаны, отряд направился черев саванну к юго-востоку. Привыкшие к ходьбе индейцы шли быстрым шагом, не задерживая верховых. Почва постепенно понижалась; подъем ее начинался лишь с приближением к Сьерра-Париме. Эта болотистая местность, наполняющаяся водой лишь в дождливое время года, представляла теперь, вследствие сухой погоды, довольно твердую почву, что позволяло идти по ней, не делая обходов, Дорога шла под острым углом к той, по которой Гомо вел Жака Хелло и его спутников. Это был кратчайший путь от миссии к горным массивам Паримы. По некоторым признакам можно было 1заметить, что здесь недавно прошел значительный отряд, Гуахарибосы, таким образом, удалялись от Рио-Торриды, которая текла к юго-востоку... На их пути встречались маленькие притоки этой реки с левой стороны. Пересохшие, они не представляли никакого препятствия движению. Приходилось только избегать некоторых водоемов, наполненных стоячей водой. После получасовой остановки в полдень отец Эсперанте двинулся дальше: отряд так торопился, что около пяти часов гуахарибосы остановились у подножия гор Паримы, недалеко от того места, где поднимается гора, названная Шаффаньоном горой Фердинанда Лессепса. Тут замечены были следы недавно оставленного лагеря. Остывшая зола, остатки еды, смятая трава свидетельствовали, что какие-то люди здесь провели прошлую ночь. Таким образом, не могло оставаться сомнений, что квивасы Альфаниза - а значит, и пленники - направлялись к Ориноко. Во время привала, который продолжался час и дал возможность покормить лошадей, отец Эсперанте прохаживался в стороне от лагеря. Все его мысли сосредоточились на этих двух именах, которые произнес молодой индеец. - Сержант Мартьяль, - повторял он. - Сержант здесь и направляется в Санта-Жуану! Затем он переносился мыслью к Жану Кермору. Кто был этот юноша? У полковника не было сына! Нет! Гомо ошибся! Во всяком случае, там были пленные французы, соотечественники, которых нужно было освободить из рук квивасов! Отряд снова двинулся в путь и около шести часов достиг правого берега Ориноко, Эта часть Сьерры была покрыта старыми деревьями, которым суждено было пасть от собственной ветхости, так как никакой дровосек не пошел бы, конечно, с топором в эту отдаленную область. Место казалось совершенно пустынным. Ни одна пирога, никакая лодочка не могли бы подняться сюда в засуху, и фальки должны были остановиться на пятьдесят километров по течению ниже. Эти пятьдесят километров - если бы гуахарибосы были воодушевлены таким же рвением, как и их начальник, - могли быть пройдены за ночь, и отряд прибыл бы к лагерю пика Монуар с рассветом. Заблудиться было невозможно. Достаточно было идти вдоль правого берега реки, высохшие притоки которой не представляли препятствия. Отцу Эсперанте не нужно было даже спрашивать индейцев, хотят ли они сделать это усилие. Он встал и двинулся вперед. Всадники и пешеходы двинулись за ним. Ориноко, весьма узкое в своем начале, не превышало в этом месте нескольких метров ширины и текло между крутыми берегами из глины и скал. На этом протяжении, в пору сильных дождей, пирога могла подняться по течению, только пройдя несколько порогов, и притом ценой больших усилий. Около 8 часов вечера, с наступлением темноты, гуахарибосы перешли вброд Креспо, названный так на карте французским путешественником в честь президента Венесуэльской Республики. Солнце зашло на чистом небе, скрывшись за безоблачным горизонтом, и звезды должны были скоро поблекнуть при свете восходящего полного месяца. Пользуясь светлой ночью, гуахарибосы могли сделать быстрый и большой переход. Их не стесняли даже травянистые болота, в которых в темноте можно было завязнуть по пояс. На рассвете, около пяти часов утра, отец Эсперанте достиг поворота реки, в 12 километрах от устья Рио-Торриды. Меньше чем в три часа он мог добраться теперь до Паршаля и оставшихся у пирог гребцов. К юго-западу, на другом берегу Ориноко, виднелся пик Монуар, вершина которого освещалась первыми лучами солнца. Об отдыхе - хотя бы на час - не было и речи. Если квивасы направились вдоль реки, чтобы достичь лагеря, то были ли они еще там или, разграбив пироги, ушли в саванну?.. Кто знает, может быть, Альфаниз и решил привести в исполнение свой план: вернуться на западную территорию Венесуэлы, уведя с собой и пленников?.. Шли уже около часа, и отец Эсперанте, конечно, не сделал бы привала, не достигнув устья Торрмды, если бы около 6 часов утра не случилось одного происшествия. Молодой индеец шел по берегу шагах в пятидесяти впереди отряда. Он старался проследить путь квивасов. Вдруг он остановился, нагнулся к земле и крикнул. В этом месте, у основания дерева, лежал на земле человек - не то мертвый, не то заснувший. При крике Гомо отец Эсперанте погнал свою лошадь и немедленно догнал молодого индейца. - Это он... он! - кричал юноша. - Он? - воскликнул отец Эсперанте. Он спрыгнул на землю и подошел к лежавшему человеку. - Сержант... сержант Мартъяль! - воскликнул он. Старый солдат с простреленной грудью, может быть мертвый, лежал на этом месте, залитом кровью. - Мартьяль... Мартьяль!.. - повторял отец Эсперанте, из глаз которого текли крупные слезы. Он стал поднимать несчастного и наклонил свое лицо к его лицу, стараясь уловить признаки дыхания... Затем он произнес: - Он жив!.. Жив! В самом деле, сержант Мартьяль слабо вздохнул. В этот момент его рука поднялась и снова бессильно опустилась. Затем его глаза на секунду раскрылись, и он взглянул на миссионера... - Вы... полковник!.. Там... Альфаниз!.. И он потерял сознание, произнеся эту отрывистую фразу. Отец Эсперанте поднялся, охваченный страшным смущением, теряясь в мыслях и догадках. Сержант Мартьяль тут... но кто тот юноша, который отправился с ним на розыски своего отца и которого не было с ним?.. Почему оба они в этой отдаленной области Венесуэлы?.. Кто объяснит ему все эти непонятные вещи, если несчастный умрет, не сказав больше ни слова?.. Нет, он не умрет!.. Миссионер спасет его еще раз, как он уже спас его однажды на поле сражения... Он будет бороться со смертью... По его приказанию подъехала одна из телег, и сержант Мартьяль был уложен в нее на подстилку из травы. Ни глаза, ни губы его не открылись. Но слабое дыхание все же колебало его грудь. Движение вперед продолжалось. Отец Эсперанте держался около телеги, где лежал его старый товарищ по оружию, узнавший его после такой продолжительной разлуки, - сержант, оставленный им четырнадцать лет назад в Бретани, которую полковник Кермор покинул с мыслью никогда не вернуться!.. И вот он находит его здесь, в этом потерянном краю... раненого... может быть, рукой этого негодяя Альфаниза... "Итак, - думал он, - Гомо не ошибся, когда говорил о сержанте Мартьяле... Но что он хотел сказать?.. Этот ребенок... сын, в поисках своего отца... Сын... сын...". Обратившись к молодому индейцу, который шел рядом с ним, он сказал: - Этот солдат, как ты мне сказал, приехал сюда не один? С ним был юноша? - Да. Мой друг Жан... - И оба они направлялись в миссию? - Да, оба шли в миссию, чтобы найти полковника Кермора. - И этот юноша - сын полковника?. - Да, его сын. От таких определенных ответов сердце у отца Эсперанте забилось так, что готово было лопнуть. Оставалось ждать. Может быть, эта тайна разъяснится к вечеру... Напасть на квивасов, если они были в лагере пика Монуар, - несколько слов, сказанных сержантом, давали уверенность, что это было так, - вырвать у них пленников - все сосредоточилось на этой цели. Гуахарибосы пустились вперед беглым шагом, а телеги были оставлены сзади с достаточным прикрытием. Незадолго до восьми часов отец Эсперанте остановился, а гуахарибосы умерили шаг, достигнув обширной поляны, за которой начинался поворот. Напротив, на другом берегу возвышался пик Монуар. Вдоль правого берега не было видно никого. На реке не заметно было ни одной лодки. За поворотом реки поднимался вертикально столб дыма, так как ветра не было. Значит, в ста пятидесяти метрах, на левом берегу Торриды, был расположен какой-то лагерь. Это должен был быть лагерь квивасов, но в этом надо было убедиться. Несколько гуахарибосов поползли в кусты и минуты три спустя вернулись, сообщив, что этот лагерь действительно занят шайкой Альфаниза. Отряд отца Эсперанте собрался в глубине поляны. Телеги присоединились к нему, и та, которая везла сержанта Мартьяля, была поставлена в середину. Убедившись, что состояние больного не ухудшилось, полковник Кермор отдал распоряжение окружить Альфаниза и его шайку. Несколько минут спустя раздались страшные крики, смешавшиеся с ружейными выстрелами. Гуахарибосы налетели на Альфаниза прежде, чем он успел подумать о защите. Если численность обоих отрядов и была одинакова, то зато гуахарибосы были лучше вооружены и имели лучшего начальника. Оружие, которым располагал испанец, состояло из захваченных в пирогах нескольких револьверов, оставленных Жаком Хелло, и тех ружей и револьверов, которые были отобраны у пленников. Борьба не могла быть продолжительной. Захваченная врасплох шайка неминуемо должна была быть разбита. Большая часть квивасов бросилась в бегство после слабого сопротивления. Одни бросились в лес, другие побежали через почти пересохшую реку, чтобы достичь противоположной саванны, причем многие из них были смертельно ранены. В то же время Жак Хелло, Герман Патерн, Вальдес, Паршаль и гребцы пирог бросились на тех квивасов, которые их стерегли. Гомо первым подбежал к ним, крича: - Санта-Жуана... Санта-Жуана! Таким образом, вся борьба сосредоточилась в центре лагеря. Тут, окруженный своими сообщниками из Кайенны и квивасами, Алъфаниз защищался выстрелами из револьверов. Вследствие этого несколько гуахарибосов получили раны, к счастью неопасные. В этот момент отец Эсперанте бросился в окружавшую испанца группу. Жанна Кермор почувствовала непреодолимое влечение к миссионеру... Она хотела броситься к нему, не Жак Хелло удержал ее... Альфаниз, покинутый квивасами, которые издали наполняли воздух своими криками, еще сопротивлялся. Двое его товарищей по каторге были только что убиты около него. Отец Эсперанте оказался как раз против испанца и жестом остановил гуахарибосов, которые уже окружали его. Альфаниз отступил к берегу реки, держа в руке револьвер с несколькими зарядами. Среди наступившей тишины раздался могучий голос отца Эсперанте: - Альфаниз, это я! - сказал он. - Миссионер Санта-Жуаны! - воскликнул испанец. Подняв револьвер, он хотел уже выстрелить, но Жак Хелло схватил его за руку, и пуля пролетела мимо. - Да... Альфаниз... отец миссии Санта-Жуаны, а также полковник Кермор!.. Альфаниз, увидев в нескольких шагах Жана, которого он считал сыном полковника, прицелился в него... Но раньше, чем он успел выстрелить, раздался другой выстрел, и негодяй упал, сраженный пулей отца Эсперанте. В этот момент на место сражения прибыла телега с сержантом Мартьялем. Жанна бросилась в объятия полковнику Кермору... Она называла его отцом... Последний же не мог признать в этом юноше своей дочери, которую он считал погибшей, которой он никогда не видел, и повторял: - У меня нет сына... В этот момент сержант Мартьяль приподнялся и, протянув руку к Жанне, сказал: - Нет, полковник, но у вас была дочь... Это она! ^TГлава тринадцатая - ДВА МЕСЯЦА В МИССИИ^U Со времени исчезновения полковника Кермора, со времени его отъезда в Америку, прошло четырнадцать лет, и история этих четырнадцати лет может быть рассказана в нескольких строках. В 1872 году полковник Кермор узнал о гибели своей жены и ребенка при крушении "Нортона". Условия, в которых произошла эта катастрофа, были таковы, что он никак не мог думать, что одно из дорогих ему существ, его дочь Жанна, совсем еще тогда маленькая, оказалась спасенной. Он даже не знал ее, так как должен был покинуть Мартинику за несколько месяцев до ее рождения. Еще в течение года полковник Кермор оставался командиром полка. Затем, подав в отставку и не будучи связан никакими родственными отношениями, решил посвятить остаток своей жизни миссионерству. Полковник Кермор, не сообщив об этом никому, даже сержанту Мартьялю, тайно оставил Францию в 1875 году и направился в Венесуэлу. Как только он окончил свое богословское образование в этой стране, он получил посвящение и вошел членом в общество иностранных миссионеров под именем отца Эсперанте, которое обеспечивало тайну его нового существования. Он вышел в отставку в 1873 году, а был посвящен в 1878 году, когда ему было 49 лет. В Каракасе отец Эсперанте принял решение отправиться на жительство в почти неизвестную южную область Венесуэлы, где миссионеры показывались очень редко. Он отправился по назначению в начале 1879 года, сохранив тайну своего прошлого. Поднявшись по среднему течению Ориноко, отец Эсперанте, который говорил по-испански как на родном языке, прибыл в Сан-Фернандо, где прожил несколько месяцев. Из этого города он написал письмо одному из своих друзей, нотариусу Нанта. Это письмо - последнее, которое должно было быть подписано его настоящим именем и которое было вынуждено его семейными делами, - он просил адресата сохранить в тайне. Нужно напомнить здесь, что это письмо, найденное в бумагах нотариуса, было передано сержанту Мартьялю лишь в 1891 году, тогда, когда с ним уже шесть лет жила Жанна Кермор. В Сан-Фернандо отцу Эсперанте удалось благодаря своим личным средствам раздобыть все необходимое для основания миссии за истоками реки. В этом же городе он привлек к своему делу брата Анжелоса, хороню уже знакомого с индейскими нравами, который оказал ему впоследствии большую помощь. Брат Анжелос обратил внимание отца Эсперанте на гуахарибосов, большая часть которых бродила вдоль берегов верхнего Ориноко и по соседству Сьерра-Паримы. Гуахарибосы имели репутацию убийц и грабителей, даже людоедов, - репутацию, которой они на самом деле не заслуживали. Во всяком случае, это обстоятельство не могло остановить такого энергичного человека, как полковник Кермор, и он решил сосредоточить центр миссионерской деятельности к северу от Рораймы, привлекая сюда туземцев области. Отец Эсперанте и брат Анжелос отправились из Сан-Фернандо на двух пирогах, обильно снабженных всем необходимым для основания миссии. Остальное им должно было присылаться по мере надобности. Пироги поднялись вверх по реке, останавливаясь по пути в главнейших городах и поселках, и достигли Рио-Торриды на территории гуахарибосов. После многих бесплодных попыток, неудач и опасностей индейцы мало-помалу потянулись к отцу Эсперанте. Образовалась деревня, которой миссионер дал имя Санта-Жуана, - Жанна было имя его дочери... Прошло 14 лет. Миссия процветала. Казалось, что ничто не свяжет вновь отца Эсперанте с его тяжелым прошлым, как вдруг случилось событие, рассказанное выше. После слов сержанта Мартьяля полковник обнял Жанну, не будучи в силах удержаться от слез. В нескольких словах молодая девушка рассказала ему о своей жизни, спасении на пароходе "Виго", пребывании в семье Эредиа в Гаване, о возвращении во Францию, о нескольких годах, проведенных ею в доме в Шантенэ, о решении, которое было ею принято тотчас после того, как сержант Мартьяль и она узнали о письме, написанном из Сан-Фернандо, о своем отъезде в Венесуэлу под именем Жана, о путешествии по Ориноко, нападении каторжника Альфаниза и квивасов у брода Фраскаэс. После этого оба подошли к телеге, где лежал старый солдат. Сержант Мартьяль чувствовал себя бодрее, он сиял... он плакал и говорил: - Полковник!.. Теперь, когда наша Жанна нашла своего отца, я могу умереть... - Я запрещаю тебе это, мой старый товарищ! - Ну, если вы запрешаете... - Мы будем ухаживать за тобой, мы вылечим тебя... - Если вы будете ухаживать за мной, я не умру... наверное... - Но тебе нужен покой. - Я спокоен, полковник!.. Смотрите... вот меня уже клонит ко сну... и к хорошему сну... на этот раз. - Спи, мой старый друг! Мы сейчас отправимся в Санта-Жуану. Дорога тебя не утомит, и через несколько дней ты будешь на ногах. Полковник Кермор наклонился над раненым, поцеловал сержанта Мартьяля в лоб, и его старый друг уснул с улыбкой на устах. - Отец! - воскликнула Жанна. - Мы спасем его! - Да, дорогая Жанна, мы сделаем для этого все, что возможно, - ответил миссионер. Вместе с Германом Патерном полковник осмотрел рану сержанта Мартьяля. Она показалась им несмертельной. Тут же стало известно, что ранил сержанта Альфаниз в тот момент, когда Мартьяль в припадке гнева бросился на него. После этого отец Эсперанте сказал: - Сегодня мои храбрые индейцы, а также и ваши спутники, господин Хелло, должны отдохнуть. Завтра утром мы отправимся в миссию. Гомо поведет нас кратчайшим путем. - Мы обязаны нашим спасением этому храброму мальчику, - заметила Жанна. - Я знаю, - ответил отец Эсперанте. Подозвав молодого индейца, он сказал: - Подойди, Гомо, подойди ко мне! Я поцелую тебя за всех тех, кого ты спас! После объятий отца Эсперанте Гомо перешел в объятия Жанны, которую он в смущении продолжал называть "мой друг Жан". Так как молодая девушка не успела еще снять мужской одежды, которую она носила с самого начала путешествия, то отец ее спрашивал себя, знают ли ее спутники, что "господин Жан" был дочерью Кермора. Он скоро узнал это. Как только полковник пожал руки Жаку Хелло и Герману Патерну, Паршалю и Вальдесу, Жанна сказала: - Отец, я должна рассказать вам, чем я обязана двум моим соотечественникам, с которыми я никогда не смогу расплатиться. - Сударыня, - ответил Жак Хелло, голос которого дрожал, - прошу вас... я ничего не сделал... - Дайте мне говорить, Хелло! - Тогда уж говорите о Жаке, но не обо мне, мадемуазель Кермор, - воскликнул Герман Патерн, смеясь, - потому что я не заслуживаю никакой награды!.. - Я обязана вам обоим, мои дорогие товарищи, - продолжала Жанна, - да, обоим, отец! Жак Хелло спас мне жизнь... - Вы спасли мою дочь? - воскликнул полковник Кермор. Кермору пришлось выслушать рассказ Жанны об аварии пирог и о том, как благодаря самоотверженности Хелло она спаслась от смерти. После этого молодая девушка прибавила: - Я сказала, отец, что Хелло спас мне жизнь. Но он сделал еще больше, решив с господином Патерном сопровождать меня и Мартьяля в наших поисках. - Совсем нет! - возразил последний, протестуя. - Поверьте, сударыня, мы и без того имели намерение подняться к истокам Ориноко. Это входило в нашу задачу... Министр народного просвещения... - Нет, Герман, нет! - ответила Жанна, улыбаясь. - Вы должны были остановиться в Сан-Фернандо, и если вы продолжили ваше путешествие до Санта-Жуаны... - ...то это была наша обязанность! - просто докончил Жак Хелло. Само собой разумеется, что подробно обо всех приключениях этого путешествия полковник должен был узнать позже. Но уже и теперь, несмотря на сдержанность Жака Хелло, отец Жанны мог уловить те чувства, которыми была полна душа его дочери. Пока Жанна Кермор, Жак Хелло, Герман Патерн и полковник говорили обо всем этом, Паршаль и Вальдес устраивали лагерь, в котором предстояло провести этот день и ближайшую ночь. Их гребцы перенесли в лес всех убитых. Что касается раненых гуахарибосов, то ими занялся Герман Патерн. Затем, после того как из телег была вынута и распределена провизия и были зажжены в нескольких местах костры, Жак Хелло и Герман Патерн в сопровождении полковника Кермора и его дочери направились к обеим пирогам, которые стояли на обсохшем дне реки. Не были ли они разграблены или уничтожены квивасами? Ничего этого не случилось, так как Альфаниз думал ими воспользоваться, чтобы возвратиться на западную территорию, поднявшись по течению Вентуари. Стоило прибыть воде, и обе фальки могли бы пуститься в плавание. - Спасибо этим мошенникам, - воскликнул Герман Патерн, - что они сохранили мои коллекции! Вы представляете себе мое возвращение без них? Сделав в пути столько фотографических снимков, вернуться без единого негатива! Я никогда не решился бы явиться к министру народного просвещения! Читатель поймет эту радость натуралиста, так же как и удовольствие пассажиров "Галлинетты" и "Моринга", нашедших в целости весь свой багаж, не говоря уж об оружии, которое они подобрали на поляне. Теперь, под охраной экипажа, пироги могли остаться у устья Рио-Торриды в полной безопасности. И когда пришло бы время - по крайней мере для "Мориши" - отправляться в обратное плавание, Жаку Хелло и Патерну оставалось бы только сесть в пирогу. Впрочем, об обратном путешествии думать было рано. Отец Эсперанте должен был вернуться в Санта-Жуану со своей дочерью, сержантом Мартьялем, молодым Гомо и большей частью своих индейцев. И как было обоим французам отказаться от приглашения провести несколько дней или даже недель в миссии? Они приняли приглашение. - Так нужно, -заметил Жаку Хелло Герман Патерн. - Разве мы можем вернуться в Европу, не побывав в Санта-Жуане? Никогда я не решусь явиться к министру. Да и ты тоже, Жак! - И я, Герман! - Еще бы! В течение этого дня обедали и ужинали все вместе, пользуясь провизией, взятой с пирог и из телег. За столом отсутствовал один только сержант Мартьяль, но он был и без того счастлив, что вновь увидел полковника, - хотя бы и в одежде отца Эсперанте! Хороший воздух Санта-Жуаны должен был восстановить его силы в несколько дней. Он в этом не сомневался. Нечего и говорить, что Жак Хелло и Жанна должны были дать полковнику Кермору самый подробный отчет о путешествии. Он слушал, наблюдал их, догадывался о чувствах Жака Хелло и был задумчив. В самом деле, какие новые обязанности наложат на него эти новые обстоятельства? Само собой разумеется, молодая девушка в тот же день облачилась в женское платье, которое хранилось в одном из чемоданов, стоявших в каюте "Галлинетты". По этому поводу Герман Патерн не преминул заметить своему другу: - Мила мальчиком, мила и девушкой! Впрочем, я ведь ничего в этих делах не понимаю!.. На другой день, распростившись с Паршалем и Вальдесом, которые предпочли остаться с пирогами для их охраны, отец Эсперанте, его гости и гуахарибосы оставили лагерь пика Монуар. С лошадьми и телегами переход через леса и саванны не представлял трудностей. Отряд направился не по старой дороге, ведущей к истокам Ориноко. Кратчайший путь лежал вдоль правого берега реки, по которому шел Жак Хелло по указанию молодого индейца. Шли так быстро, что к полудню достигли брода Фраскаэс. Никаких следов квивасов, теперь рассеянных, замечено не было; впрочем, бояться их было уже нечего. У брода сделали небольшую остановку и, так как движение телеги не очень утомило сержанта Мартьяля, вновь двинулись в путь к Санта-Жуане. Расстояние от брода до поселка можно было пройти в несколько часов, и еще засветло отряд достиг миссии. Две комнаты в миссии были отведены Жанне Кермор и сержанту Мартьялю, другие две - Жаку Хелло и Герману Патерну - в соседней постройке, где их принял брат Анжелос. Бесполезно рассказывать шаг за шагом жизнь последующих дней в миссии. Здоровье раненого быстро поправилось, уже в конце недели ему было дано позволение сидеть в мягком кресле из оленьей кожи под тенью пальм. Полковник Кермор и его дочь вели длинные беседы о прошлом. Жанна узнала, как ее отец, лишившись жены и ребенка, решил заняться миссионерством. Мог ли он теперь оставить свое незаконченное дело?.. Нет, конечно... Жанна останется с ним, она посвятит ему всю свою жизнь... Эти беседы отца с дочерью сменялись беседами миссионера с сержантом Мартьялем. Миссионер благодарил старого солдата за все, что он сделал для его дочери... Он благодарил его за то, что тот согласился на это путешествие... Затем расспрашивал о Жаке Хелло... расспрашивал, не наблюдал ли сержант за ними... им и Жанной... - Что вы хотите, полковник! - отвечал сержает Мартьяль. - Я принял все предосторожности... Это был Жан... молодой бретонец... племянник, которого дядюшка взял с собой в путешествие по этим диким странам... Случилось, что Жак Хелло и ваша дорогая дочь встретились в дороге... Я делал все, чтобы помешать, но ничего не мог сделать!.. Между тем время шло, а положение вещей не менялось. В общем, почему Жак Хелло не решался поговорить обо всем открыто? Ошибался он?.. Нет, ни в своих собственных чувствах, ни в чувствах, внушенных им Жанне Кермор, он не ошибался. Но из чувства деликатности, которое отличало его, он молчал... Ему казалось, что его предложение может показаться требованием вознаграждения за оказанные им услуги. Весьма кстати разрешил вопрос Герман Патера. Однажды он сказал своему другу: - Когда же мы отправляемся? - Когда хочешь, Герман! - Хорошо! Но ведь когда я захочу этого, то не захочешь этого ты... - Почему? - Потому что дочь Кермора будет уже замужем. - Замужем?.. - Да, потому что я намерен просить ее руки... - Ты сделаешь это?.. - воскликнул Жак Хелло. - Не для себя, конечно, а для тебя! И он сделал, как говорил, не слушая никаких возражений. Жак Хелло и Жанна Кермор предстали перед миссионером в присутствии Германа Патерна и сержанта Мартьяля. Затем на вопрос отца Жанна сказала растроганным голосом: - Жак, я готова стать вашей женой... и всей моей жизни едва хватит, чтобы выразить вам мою благодарность. - Жанна... моя дорогая Жанна! - ответил Жак Хелло. - Я люблю вас... да!.. Я люблю вас... - Довольно, замолчи, дорогой друг! - воскликнул Герман Патерн. - Лучшей жены ты все равно не нашел бы. Полковник Кермор обнял обоих. Было решено, что свадьба будет отпразднована через две недели в Санта-Жуане. О согласии ничем не связанного Жака Хелло, семью которого полковник знал раньше, спрашивать не приходилось. Несколько недель спустя после свадьбы молодые должны были уехать, с тем чтобы по дороге в Европу заглянуть в Гавану, повидать семью Эредиа. Оттуда они направлялись во Францию, в Бретань, чтобы устроить свои дела. После этого они должны были вернуться в Санта-Жуану, к полковнику Кермору и сержанту Мартьялю. Двадцать пятого ноября в присутствии Германа Патерна и сержанта Мартьяля в качестве шаферов миссионер совершил акт гражданского и церковного бракосочетания Жанны Кермор и Жака Хелло. После этого прошло около месяца, когда Герман Патерн решил, что уже пришло время давать отчет о научной экспедиции, которая была поручена ему и его товарищу министром народного просвещения. Без министра, как видно, Герман Патерн обойтись не мог. - Уже? - спросил Жак Хелло. Дело в том, что он не считал дней... Он был слишком счастлив, чтобы заниматься такими вычислениями!.. - Да... уже, - повторил Герман Патерн. - Министр, вероятно, думает, что нас съели хищные звери или что мы кончили свою научную карьеру в желудках людоедов. После переговоров с отцом Эсперанте отъезд из миссии был назначен на 22 декабря. С грустью и болью ждал полковник Кермор часа разлуки с дочерью, хотя она и должна была вернуться к нему через несколько месяцев. Правда, это путешествие должно было совершиться при благоприятных обстоятельствах, и г-же Хелло не предстояло испытать тех опасностей, которые пережила Жанна Кермор. Спуститься вниз по течению реки до Боливара было нетрудно. На этот раз надо было лишиться общества Мигуэля, Фелипе и Варинаса, так как они, вероятно, покинули уже Сан-Фернандо. Впрочем, достигнуть Кайкары пироги могли в пять недель, а оттуда предстояло уже ехать на пароходе по нижнему Ориноко. Что касается возвращения в Санта-Жуану, то в этом отношении можно было положиться на Жака Хелло: оно должно было совершиться при наилучших условиях как в смысле скорости, так и в смысле безопасности. - И потом, полковник, - заметил сержант Мартьяль, - ваша дочь имеет хорошего мужа, который сумеет защитить ее, а это лучше, чем старый, глупый солдат, который не мог даже спасти ее ни из вод Ориноко, ни от любви этого храбреца, Жака Хелла! ^TГлава четырнадцатая - ДО СВИДАНИЯ!^U Двадцать пятого декабря, утром пироги были готовы начать свое обратное плавание вниз по течению Ориноко. В это время года разливы еще не поднимают уровня реки. Пришлось поэтому тащить "Галлинетту" и "Моришу" пять километров к устью маленького притока правого берега, где глубина была достаточна. Дальше они уже не рисковали сесть на мель до дождливого времени года; самое большее, что им грозило, - это остановка на несколько часов. Отец Эсперанте пожелал проводить своих детей в новый лагерь. Сержант Мартьяль, который вполне окреп, присоединился к нему, так же как и молодой индеец, сделавшийся приемышем миссии Санта-Жуана. Их сопровождал конвой из пятидесяти гуахарибосов, и они благополучно прибыли к устью реки. Ко времени отправления Вальдес занял свое место на "Галлинетте", на которой должны были поместиться Жак Хелло с женой. Паршаль сел за руль "Мориши", в каюте которой должны были поместиться драгоценные коллекции Германа Патерна и не менее ценная особа самого натуралиста. Так как обе фальки должны были идти вместе и чаще всего борт о борт, то Герман Патерн не был осужден на одиночество. Он мог, когда хотел, быть в обществе молодых супругов. Кроме того, само собой разумеется, обеды и ужины должны были происходить сообща на "Галлинетте", за исключением тех случаев, когда Жак и Жанна Хелло были бы приглашены Германом Патерном на "Моришу". Погода стояла благоприятная, то есть ветер дул с востока, и довольно свежий, заволакивавшие солнце легкие облака делали температуру очень сносной. Полковник Кермор и сержант Мартьяль спустились к самому берегу, чтобы проститься со своими детьми. Ни те, ни другие не скрывали своего, вполне естественного, волнения. Жанна, несмотря на всю свою энергию, тихо плакала. - Я тебя привезу к отцу опять, моя дорогая Жанна! - сказал Жак Хелло. - Через несколько месяцев мы оба снова будем в Санта-Fуане... - Все трое, - прибавил Герман Патерн, - так как я, кажется, забыл собрать некоторые растения, которые растут только на территории миссии, и я докажу министру народного просвещения... - До свидания, мой добрый Мартьяль, до свидания! - сказала молодая женщина, целуя старого солдата. - Да, Жанна, не забывай своего дядюшку, который тебя никогда не забудет!.. Затем наступила очередь Гомо, который тоже получил свою долю поцелуев. - До свидания, отец, - сказал Жак Хелло, пожимая руку миссионера, - до свидания... до свидания! Наконец Жак Хелло с женой и Герман Патерн заняли места на "Галлинетте". Паруса были поставлены, чалки отданы, и обе пироги начали спускаться по течению. Затем сержант Мартьяль, Гомо и миссионер, сопровождаемые гуахарибосами, двинулись по дороге к миссии. Не стоит рассказывать подробно об этом плавании пирог вниз по Ориноко. Благодаря течению путешествие потребовало в три или четыре раза меньше времени, в десять раз меньше усилий и представляло в десять раз меньше опасностей, чем при движении к истокам. Употребление бечевы для пирог стало совсем ненужным, а когда поднимался ветер, то достаточно было шестов. Какой контраст представляло это путешествие по сравнению с совершенным несколько недель назад! Молодая женщина и ее муж вспоминали все беспокойства и опасности своего первого плавания! У плантации кептэна барэ Жанна вспомнила, что, если бы Жак Хелло не раздобыл драгоценного колорадито, который предупредил смертельный кризис, она умерла бы от лихорадки... Недалеко от горы Гуарако пассажиры узнали то место, где стадо быков было атаковано ужасными электрическими угрями... Затем в Данако Жак Хелло представил свою жену Мануэлю Ассомпсиону, у которого они в обществе Германа Патерна провели в гостях один день. Каково было удивление радушных жителей плантации, когда они узнали в красивой молодой женщине "племянника Жана", который вместе со своим дядюшкой Мартьялем останавливался в одной из хижин селения марикитаросов! Наконец, 4 января "Галлинетта" и "Мориша" вошли в Атабапо и остановились у набережной Сан-Фернандо. Жак Хелло и его спутники оставили этот город три месяца назад. Находились ли еще здесь Мигуэль, Фелипе и Варинас?.. Это казалось невероятным. Обсудив со всех сторон вопрос об Ориноко, Гуавьяре и Атабапо, они давно уже должны были вернуться в Боливар. Герман Патерн очень хотел узнать, какая из трех рек оказалась победительницей. И так как пироги должны были простоять здесь несколько дней, чтобы возобновить запас провизии до Кайкары, то было время удовлетворить это любопытство. Жак Хелло, его жена и Герман Патерн высадились на берег и остановились в том же доме, где уже жил сержант Мартьяль. В этот же день они отправились с визитом к губернатору, который с удовольствием узнал о событиях, происшедших в миссии Санта-Жуана: с одной стороны, о почти полном истреблении шайки Аль-фаниза, с другой - об удачном результате путешествия. Что касается Мигуэля, Фелипе и Варинаса, то они - пусть не удивятся этому - все еще оставались в городе, менее чем когда-либо согласные относительно гидрографического вопроса о трех реках. В тот же вечер пассажиры "Галлинетты" и "Мориши" смогли пожать руку трем пассажирам "Марипара". Как хорошо встретили Мигуэль и его коллеги своих старых товарищей по путешествию! Можно также представить себе изумление, когда они увидели Жана... их милого Жана... под руку с Жаком Хелло, в дамской одежде. - Почему он так переоделся? - спросил Варинас. - Потому что я женился на нем, - ответил Жак Хелло. - Вы женились на Жане Керморе? - воскликнул Фелипе, глаза которого буквально полезли на лоб. - Нет, на мадемуазель Жанне Кермор. - Что? - изумился Мигуэль. - На мадемуазель Кермор?.. - Она сестра Жана! - ответил, смеясь, Герман Патерн. - Не правда ли, как они похожи! Все объяснилось, и самые сердечные поздравления посылались как на новобрачных, так и особенно на г-жу Хелло, нашедшую своего отца в лице миссионера Санта-Жуаны. - А Ориноко? - спросил Герман Патерн. - Оно все на том же месте? - Все на том же, - ответил, смеясь, Мигуэль. - Ну так как же? Это его воды донесли наши пироги до истоков Сьерра-Паримы? При этом вопросе лица Варинаса и Фелипе нахмурились. Глаза их метнули молнии, предвещавшие грозу; Мигуэль покачал головой. И опять начался спор, горячность которого не уменьшилась от времени, - спор между сторонником Атабапо и сторонником Гуавьяре. Нет!.. Они не были согласны между собой и никогда не будут согласны. Они охотнее уступили бы мнению Мигуэля в пользу Ориноко, чем один другому! - Отвечайте, сударь, - воскликнул Варинас, - и отвергните, если решитесь на это, что Гуавьяре не обозначается много раз под именем восточного Ориноко чрезвычайно компетентными географами! - Такими же некомпетентными, как вы сами, сударь! - воскликнул Фелипе. - Брать свое начало в Сьерра-Сума-Паце, к востоку от верхней Магдалены, на территории Колумбии, - это гораздо почетнее, чем вытекать черт знает откуда... - Черт знает откуда, сударь? - ядовито повторил Фелипе. - И вы имеете смелость употреблять подобные выражения, когда дело идет об Атабапо, которьи! спускается с льяносов, орошаемых Рио-Негро, и который является соединительной ветвью с бассейном Амазонки? - Но воды вашего Атабапо черны и не могут даже смешаться с водами Ориноко! - А воды вашего Гуавьяре желтоваты, и вы не могли бы их отличить в нескольких километрах ниже Сан-Фернандо! Ваш Гуавьяре не имеет даже черепах... - А ваш Атабапо не имеет даже комаров... - Наконец, Гуавьяре впадает в Атабапо - именно здесь... и это общее мнение. - Нет, это Атабапо впадает в Гуавьяре, как с этим согласны все разумные люди, и количество несомой Гуавьяре воды не меньше трех тысяч двухсот кубических метров... - И, как Дунай, - сказал Герман Патерн, цитируя поэта "Ориенталис", - он течет с запада на восток. Этим аргументом Варинас еще не пользовался, но он не преминул включить его в актив Гуавьяре. Во время этого обмена возражениями в пользу обоих притоков Мигуэль не переставал улыбаться, предоставляя спокойно течь Ориноко на расстоянии 2500 километров между Сьерра-Паримой и дельтой его 50 рукавов, которыми он впадает в Атлантический океан. Между тем приготовления продвигались вперед. Пироги были осмотрены, исправлены, приведены в полную пригодность, снабжены провизией и к 9 января могли двинуться в путь. Жак и Жанна Хелло написали тогда своему отцу письмо, в котором не были забыты ни сержант Мартьяль, ни молодой индеец. Это письмо должны были доставить в Санта-Жуану купцы, которые обыкновенно поднимаются по реке в начале сезона дождей. В этом письме было высказано все, что могли сказать два счастливых человека. Накануне отъезда пассажиры были в последний раз приглашены к губернатору Сан-Фернандо. В течение этого вечера произошло перемирие, и гидрографический спор не возобновился. Не потому, что он исчерпался, а потому, что спорщики имели впереди еще месяцы и годы для его продолжения. - Итак, Мигуэль, - спросила молодая женщина, - ваш "Марипар" не уйдет вместе с "Галлинеттой" и "Моришей"?.. - По-видимому, нет, - ответил Мигуэль, решивший продолжить свое пребывание у слияния Атабапо и Гуавьяре. - Нам нужно еще установить несколько важных моментов, - заявил Варинас. - И произвести еще некоторые обследования, - прибавил Фелипе. - Тогда до свидания! - сказал Жак Хелло. - До свидания? - спросил Мигуэль. - Да, - ответил Герман Патерн, - в Сан-Фернандо, когда мы будем возвращаться... через шесть месяцев... потому что не может быть, чтобы бесконечные споры об Ориноко не задержали вас здесь до нашего возвращения. На другой день, 9 января, простившись с губернатором, Мигуэлем и его товарищами, путешественники сели в пироги и, увлекаемые быстрым течением реки - Ориноко, Атабапо или Гуавьяре, - скоро потеряли из виду Сан-Фернандо. Они без труда прошли пороги Мэпюр и Атур, миновали устья Меты и деревню Карибен, Изобиловавшие дичью острова и рыбная ловля доставляли им вкусную провизию. Прибыв к поселку Мирабаля в Тигре, пассажиры пирог ввиду ранее данного обещания провели здесь в гостях сутки. С какой радостью Мирабаль поздравил их с успешным окончанием предприятия, которое привело не только к отысканию полковника Кермора, но и "ко всем дальнейшим последствиям". В Урбане пироги должны были возобновить запас провизии на последнюю часть пути. - А черепахи? - воскликнул Герман Патерн. - Жак, ты помнишь черепах?.. Эти тысячи черепах!.. Недурно... прибыть сюда на черепахах!.. - В этой деревне мы в первый раз встретились, Герман, - сказала молодая женщина. - Благодаря этим великолепным животным... которым мы так обязаны... - объявил Жак Хелло. - И мы докажем им свою благодарность, съев их, так как они очень вкусны, эти оринокские черепахи! - воскликнул Герман Патерн, который на все смотрел со специальной точки зрения. Наконец, 25 января пироги достигли Кайкары. В этом городе Жак Хелло, Жанна и Герман Патерн расстались с рулевыми пирог и их экипажами, поблагодарив их от всего сердца за самоотверженную службу и щедро наградив их. Из Кайкары пароход доставил путешественников в два дня до Боливара, а оттуда они доехали по железной дороге до Каракаса. Десять дней спустя они были в Гаване, в семье Эредиа, а через месяц -в Европе, во Франции, в Бретани, в Сен-Назере, в Нанте. Затем Герман Патерн сказал: - Знаешь, Жак, не показались тебе эти пять тысяч километров, которые мы сделали по Ориноко, слишком длинными? - Когда мы ехали обратно - нет! - ответил Жак, взглянув при этом на счастливо улыбающуюся Жанну.