е пропустили к эстраде, что было тотчас исполнено. Так как известие о смерти молодой девушки появилось уже во многих утренних газетах, то некоторые из присутствующих удивились, что ее самая близкая подруга была в этой толпе и даже не в трауре. Вез десяти минут восемь председатель и члены "Клуба Чудаков", сопровождаемые нотариусом Торнброком, с неизменными алюминиевыми очками на носу, появились на эстраде и уселись вокруг стола. Карта штатов была разложена перед нотариусом. Около кожаного футляра лежали две игральные кости. Еще пять минут, и на стенных часах зала пробьет ровно восемь. Внезапно громовой голос прервал тишину, которая водворилась не без труда. Этот голос нельзя было не узнать: так гудеть мог только голос коммодора. Годж Уррикан попросил слова, ему необходимо было сделать одно маленькое замечание, что и было ему разрешено. - Мне кажется, господин председатель, - сказал он, повышая голос по мере того, как развивалась фраза, - мне кажется, что для того, чтобы неуклонно и точно исполнить волю покойного, лучше было бы не приступать к этому пятому метанию костей, так как пятая партнерша не в состоянии... - Да!, да!.. - проревели некоторые из группы, окружавшей Годжа Уррикана, и громче всех других проревел голос страшного человека, сопровождавшего накануне коммодора и стоявшего под окнами Джовиты Фолей. - Молчать, Тюрк!.. Молчать! - приказал коммодор Уррикан, точно он обращался к собаке. - Чтобы я замолчал!.. - Тотчас же! Под мечущим искры взглядом Уррикана Тюрк замолчал, и коммодор продолжал: - Если я делаю это предложение, то только потому, что имею самое серьезное основание предполагать, что пятая партнерша не может выехать ни сегодня, ни завтра... - Ни даже через неделю! - закричал один из присутствующих, сидевших в зале. - Ни через неделю, ни через две недели, ни через месяц, - подтвердил коммодор Уррикан, - и это потому, что сегодня утром, в пять часов сорок семь минут, она умерла! Сдержанный шепот прокатился по залу, но его покрыл женский голос, отчетливо произнесший: - Это ложь! Ложь! Ложь!.. Потому что я, Джовита Фолей, всего двадцать пять минут тому назад оставила Лисси Вэг живой и выздоравливающей. Новый взрыв криков и протестов раздался из группы Уррикана. После формального заявления коммодора поведение Лисси Вэг доказывало, что она не желала считаться ни с какими требованиями приличий! Разве она не должна была умереть, раз он категорически заявил о ее смерти? Тем не менее считаться со словами Годжа Уррикана теперь было трудно. А бешеный субъект продолжал настаивать, лишь несколько изменив свои аргументы. Вот что он заявил: - Пусть будет так... пятая партнерша не умерла, но в то же время ей все не лучше!.. Ввиду создавшегося положения я прошу, чтобы моя очередь подвинулась и чтобы то метание костей, которое произойдет через несколько минут, было бы для шестого партнера, который, таким образом, должен будет занимать с этих пор пятое место. Новый гром криков и топот в ответ на это требование Годжа Урикана - это неистовствовали его единомышленники, вполне достойные плавать под его флагом. В конце концов нотариусу Торнброку удалось усмирить эту беснующуюся компанию, и когда снова водворилась тишина: - Предложение Годжа Уррикана, - сказал он, - основано на неверном понимании воли завещателя и находится в полном противоречии с правилами благородной игры Северо-Американских Соединенных Штатов. Каково бы ни было состояние здоровья пятой партнерши, даже в том случае, если бы оно ухудшилось и ее пришлось бы вычеркнуть из числа живых, все равно мой долг, долг исполнителя завещания покойного Уильяма Гиппербона, требует, чтобы мы приступили к тиражу, назначенному на девятое мая для мисс Лисси Вэг. Через две недели, если она не окажется на своем посту, останется ли она в живых или нет, все равно, она будет лишена своих прав, и партия будет продолжаться при участии не семи, а шести партнеров. Последовали бурные протесты Годжа Уррикана. Голосом, полным негодования, он заявлял, что если кто-нибудь и понимал неверно волю завещателя, то это сам нотариус Торнброк, хотя его и поддерживали члены "Клуба Чудаков". Произнося эти столь грозные слова, коммодор был красен от гнева, но его красное лицо казалось бледным рядом с совершенно багровой физиономией его компаньона. Вот почему Годж Уррикан чувствовал, что ему необходимо удержать Тюрка около себя, чтобы предотвратить какое-нибудь несчастье. - Куда ты? - спросил он, остановив его в тот момент, когда Тюрк пытался от него ускользнуть. - Туда, - ответил Тюрк, указывая кулаком на эстраду. - Зачем? - Затем чтобы схватить этого Торнброка за шиворот и выбросить вон, как какую-нибудь морскую свинью... - Сюда, Тюрк!.. Сюда!.. - скомандовал Годж Уррикан. И присутствующие услышали в груди Тюрка нечто похожее на глухое рычание, какое издает плохо укрощенный дикий зверь, готовый броситься на своего укротителя. Пробило восемь часов, глубокая тишина водворилась в зале. Тогда нотариус Торнброк, может быть, немного более обычного взволнованный, правой рукой взял пустой футляр, левой положил в него игральные кости и потряс ими, то подымая футляр, то опуская его. Послышался легкий стук маленьких костяшек, ударившихся о стенки футляра, и когда их выбросили, они подкатились к самому краю стола. Нотариус Торнброк пригласил Джорджа В. Хиггинботама и его коллег проверить выброшенное число очков и звучным голосом произнес: - Девять, из шести и трех. Счастливое число, так как пятый партнер одним скачком попадал в двадцать шестую клетку, штат Висконсин. ^TГлава двенадцатая - ПЯТАЯ ПАРТНЕРША^U - О, дорогая Лисси, какой счастливый... какой изумительный удар костей!.. - восторженно вскричала Джовита Фолей. Она быстро вошла в комнату, забыв в эту минуту о том, что могла взволновать больную, которая, может быть, отдыхала. Но Лисси Вэг не спала. Все еще очень бледная и слабая, она разговаривала с пожилой женщиной, сидевшей около ее постели. После того как нотариус Торнброк объявил о числе выпавших очков, Джовита Фолей покинула Аудиториум, оставив присутствующих предаваться своим размышлениям, а Годжа Уррикаиа - донельзя взбешенным тем, что не на его долю выпал такой счастливый удар. - Какое же число выбросили кости? - спросила Лисси Вэг, слегка приподнимаясь на подушках. - Девять, милочка, девять, из шести и трех, что отсылает нас сразу в двадцать шестую клетку! - А эта клетка? - Штат Висконсин... город Милуоки, в двух часах... всего только в двух часах езды скорым поездом! Действительно, для начала партии лучшего нельзя было и желать. - Нет... нет! - продолжала восторженная особа. - Я прекрасно знаю, что девять очков, из пяти и четырех, отослали бы нас прямехонько в пятьдесят третью клетку... А эта клетка... посмотри на карту... ведь это Флорида!.. Представляешь себе нас, отправляющихся во Флориду? Можно сказать, на самый край света! И, разгоряченная, красная, взволнованная, она обмахивалась картой, как веером. - Ты безусловно права, - ответила Лисси Вэг. - Флорида - это действительно слишком уж далеко... - Все удачи, дорогая моя, тебе, тебе одной, - повторяла Джовита Фолей, - а все неудачи другим. - Будь немного повеликодушнее, Джовита. - Если хочешь, могу исключить из их числа Макса Реаля, так как ты желаешь ему всяких благ... - Без сомнения... - Но вернемся к делу, Лисси... Двадцать шестая клетка! Ты должна отдать себе ясный отчет в том преимуществе, которое это нам доставит!.. До сих пор первым был этот журналист Гарри Т. Кембэл, но он только еще добрался до двенадцатой клетки, тогда как мы!.. Еще тридцать семь очков... всего только тридцать семь очков... и мы достигнем цели! Ее несколько разочаровало, что Лисси Вэг, казалось, не разделяла ее энтузиазма. - У тебя такой вид, точно ты не рада!.. - вскричала она. - Рада, Джовита, рада!.. Мы отправимся в Висконсин, в город Милуоки! - О, у нас еще есть время, дорогая моя Лисси!.. Это не завтра и даже не послезавтра!.. Через пять или шесть дней, когда ты совсем поправишься... Может быть, даже через пятнадцать, если так будет нужно! Только бы нам быть на месте двадцать третьего в полдень... - В таком случае все к лучшему, раз ты довольна. - Довольна ли я, моя дорогая? Я настолько же довольна, насколько недоволен коммодор... Этот отвратительный человек хотел сделать так, чтобы ты оказалась вне конкурса... Хотел заставить нотариуса Торнброка предоставить этот пятый удар ему, коммодору, под предлогом, что ты все равно не смогла бы им воспользоваться... Что ты должна будешь лежать в течение нескольких недель. Он дошел до того, что заявил, что тебя нет больше на свете... О, этот отвратительный морской волк!.. Ты знаешь, я ведь никому не желаю зла, но этот коммодор! Я от души желаю ему заблудиться в "лабиринте", свалиться в "колодец", заплесневеть в "тюрьме", быть вынужденным платить всякие штрафы - простые, двойные и тройные, одним словом, желаю всех тех неприятностей, которые выпадают в этой игре на долю неудачников! А если бы ты слышала, как нотариус ему ответил! О, этот очаровательный нотариус! Мне хотелось его расцеловать! Оставляя в стороне некоторую долю преувеличения, свойственную молодой девушке, нужно признать, что Джовита Фолей была права. Эти выброшенные девять очков, составленные из шести и трех, означали один из лучших ходов, какие только возможны в начале игры, так как это не только давало Лисси Вэг возможность обогнать первых четырех партнеров, но и оставляло ей достаточно времени для полного выздоровления. Действительно, штат Висконсин находится рядом со штатом Иллинойс, от которого его отделяет на юге только сорок вторая параллель. На западе его границу составляет река Миссисипи, на востоке - озеро Мичиган, западным берегом которого он является, и на севере - частично озеро Верхнее. Его столица - Мадисон; Милуоки -его метрополия. Построенный на берегу озера менее чем в двухстах милях от Чикаго, этот город часто, быстро и регулярно сносится со всеми торговыми центрами Иллинойса. Итак, день 9 мая, грозивший большими неприятностями, начинался очень счастливо. Правда, волнение, которое испытала больная, несколько ухудшило ее состояние, и когда пришел доктор медицины Пью, он нашел ее немного более нервной, чем накануне. Приступы кашля, иногда очень резкие, сопровождались общей слабостью и небольшим повышением температуры. Ничего нельзя было, однако, предпринять нового, так как прежде надо было закончить принимать уже начатые лекарства. - Отдых... главное, отдых, - повторял доктор Джо-вите Фолей, которая его провожала. - Я вам очень советую, мисс, устранять от больной всякое волнение... пусть она остается одна, пусть больше спит... - Скажите, доктор, ее состояние вас сейчас не очень беспокоит? - спросила Джовита Фолей, чувствуя себя во власти новых опасений. - Нет... Повторяю: это только бронхит, который еще не кончился... Ничего угрожающего со стороны легких, ничего со стороны сердца... Главное, берегите ее от сквозного ветра... Да, еще нужно, чтобы она себя поддерживала питанием, насильно заставляя себя почаще что-нибудь есть - бульон, молоко... - Но, доктор... Скажите, если не произойдет каких-нибудь серьезных осложнений... - Которые всегда лучше предвидеть... - Да, я знаю... То можно ли надеяться, что наша больная поправится через неделю? Доктор ничего не ответил и только наклонил голову, что не было особенно успокоительно. Джовита Фолей, достаточно взволнованная, согласилась не оставаться подолгу в комнате Лисси Вэг и сидела в своей, оставив дверь между ними полуоткрытой. Разложив на столе карту благородной игры Американских Соединенных Штатов и свой путеводитель, она принялась изучать штат Висконсин, его климат, нравы его жителей, и все это в таких подробностях, точно она собиралась оставаться там всю жизнь. Газеты Союза, как и надо было ожидать, поместили на своих страницах отчет о пятом метании игральных костей. Во многих из них говорилось об инциденте с Урриканом, причем одни поддерживали претензии неистового коммодора, другие их осуждали. Но большинство все же было настроено против него. Нет! Он не имел никакого основания требовать, чтобы ему предоставили право воспользоваться результатом этого метания игральных костей; и все одобряли нотариуса Торнброка, который применил правила, изложенные в завещании, во всей их строгости. К тому же, что бы ни говорил Годж Уррикан, Лисси Вэг не умерла и умирать не собиралась. Это вызвало в публике естественный подъем симпатий к больной, которая в глазах всех сделалась теперь более интересной, хотя все-таки трудно было думать, чтобы она могла вынести до конца всю тяжесть таких переездов. Что же касается ее болезни, то это не было даже настоящим бронхитом, и через сутки все должно было пройти. Но тем не менее, так как читатели газеты всегда очень требовательны ко всяким информациям, бюллетень о состоянии здоровья пятой партнерши печатался два раза в день - утром и вечером, так как если бы дело шло о здоровье какой-нибудь принцессы крови. День 9 мая не принес никаких изменений в состоянии больной, и оно не ухудшилось ни в следующую ночь, ни в день 10 мая, что заставило Джовиту Фолей сделать заключение, что одной недели будет совершенно достаточно для того, чтобы поставить больную на ноги. И к тому же, если бы даже ее выздоровление потребовало десяти, одиннадцати, двенадцати, даже тринадцати, даже пятнадцати дней, все равно, раз дело шло лишь о коротком, всего двухчасовом переезде... Только бы обе они явились 23-го числа в полдень в Милуоки, как того требовал устав матча Гиппербона! А если бы понадобился потом маленький отдых, то отдохнуть можно было бы в метрополии. Ночь с 10-го на 11-е прошла довольно спокойно. Приступов озноба у Лисси Вэг почти уже не было, и были все основания думать, что лихорадка закончилась. Кашель оставался еще довольно сильным, но хрипов становилось все меньше, дыхание делалось все свободнее, так что никаких новых осложнений ожидать было уже нельзя. Когда на следующее утро Джовита Фолей вошла в комнату больной, Лисси, видимо, чувствовала себя значительно бодрее. Перед тем Джовиты Фолей не было дома в течение часа. Но куда она уходила? Об этом она ни слова не сказала даже соседке, которая ничего по этому поводу не могла сообщить мисс Вэг. Едва только Джовита Фолей вошла в комнату своей подруги, как, не успев даже снять шляпу, поспешила к постели больной и крепко ее поцеловала, причем лицо у нее было такое оживленное, глаза блестели так хитро и весело, что Лисси не могла не спросить: Да что с тобой сегодня? - Ничего, дорогая моя... ничего... это только потому, что у тебя сегодня гораздо более здоровый вид, моя дорогая, и потом, погода такая чудная!.. Это майское солнце... все эти лучи, которые точно вдыхаешь, точно пьешь... О, если бы ты могла хоть часок посидеть у окошка... вместо лекарства принять хорошую дозу солнца!.. Я уверена, что это сразу тебя бы, вылечило, но... нельзя позволять себе никаких неосторожных поступков, чтобы не произошли осложнения... Но куда же ты уходила, Джовита? Куда уходила? Прежде всего в магазин "Маршалл Филд", чтобы сообщить о твоем здоровье... Наши патроны ежедневно об этом осведомляются, и мне хотелось их поблагодарить! - Ты хорошо сделала, Джовита! Они были очень добры, разрешив нам такой продолжительный отпуск... А когда он кончится... Все выяснено, все выяснено, моя дорогая, они никого не возьмут на наше место. - Ну а потом? - Потом? Что потом? - Ты нигде больше не была? - Где я еще была? Казалось, что Джовита Фолей не решалась ответить на этот вопрос. Но долго она не в состоянии была выдержать. И ей помогла Лисси Вэг, спросив: - Ведь сегодня, кажется, одиннадцатое мая, не правда ли? - Одиннадцатое, моя дорогая, - ответила Джовита восторженным тоном, - и если бы не этот твой бронхит, то вот уже два дня, как мы могли бы жить в гостинице в этом очаровательном городе Милуоки... - Но в таком случае, - прервала ее Лисси Вэг, - если сегодня одиннадцатое, то значит, шестое метание игральных коетей уже было... - Разумеется! - А это значит... - Это значит... Нет, знаешь, ничто никогда не доставляло мне такого удовольствия... Никогда! Нет, подожди, я должна тебя поцеловать!.. Я не хотела тебе все это рассказывать, потому что тебе нельзя волноваться... но я не могу, это выше моих сил! - Но говори же, Джовита... - Представь себе, милочка, ведь он тоже получил девять очков... но составленные из четырех и пяти. - Кто - он? - Коммодор Уррикан. - Да? Но мне кажется, что это еще лучше... - Да, лучше, потому что он сразу попадает в пятьдесят третью клетку, значительно опережая всех других... Но, с другой стороны, это очень нехорошо... И Джовита Фолей предалась неудержимым проявлениям радости, настолько же шумным, насколько и необъяснимым. - Но почему же это нехорошо? - спросила Лисси Вэг. - Потому что коммодор отослан к черту на кулички. - К черту на кулички? - Да!.. В самую глубину Флориды! Таков был действительно результат тиража этого утра, о котором с видимым удовольствием объявил нотариус Торнброк, все еще сердитый на Годжа Уррикана. Как же был принят этот результат самим коммодором? Он был, видимо, страшно взбешен, и возможно, что ему пришлось принять серьезные меры, чтобы удержать Тюрка от какой-нибудь совсем уж дикой выходки. Но по этому поводу Джовита Фолей ничего не могла сказать, так как она немедленно, после того как стало известно число выброшенных очков, покинула зал Аудиториума. - Вглубь Флориды! - повторяла она. - В самую глубь Флориды... дальше чем за две тысячи миль отсюда! Но эта новость не взволновала больную в такой степени, как того опасалась Джовита Фолей. Ее доброе сердце заставило ее, скорее, пожалеть коммодора. - Так вот как ты это воспринимаешь! - воскликнула ее так легко возбуждающаяся подруга. - Да... бедный коммодор! - тихо прошептала Лисси Вэг. День прошел недурно, хотя настоящее выздоровление еще не наступило. Во всяком случае, не было уже больше оснований бояться тех серьезных осложнений, которые осторожный врач всегда предвидит. Начиная со следующего дня, с 12 мая, Лисси Вэг начала есть с большим аппетитом и почувствовала себя немного крепче. Хотя лихорадка совершенно исчезла, ей не сразу было позволено вставать с постели, и время для обеих тянулось необыкновенно долго, особенно для Джовиты Фолей. Она часто сидела в комнате больной, и разговор - не в форме диалога, а скорее в форме монолога - бывал порой очень оживлен. А о чем стала бы говорить Джовита Фолей, как не об этом штате Висконсин, по ее словам, самом красивом, самом интересном из всех штатов Союза! С путеводителем в руках, она болтала не переставая. И если Лисси Вэг, задержанная болезнью, могла пробыть там не более нескольких часов, то она, Джовита Фолей, во всяком случае, уже успела изучить его так хорошо, как если бы провела там несколько недель. - Представь себе, моя дорогая, - говорила она восторженным тоном, - представь себе, что раньше этот штат назывался Месконсин, по имени реки, протекающей там, и что нигде в мире нет страны, которая могла бы с ним сравниться. На севере до сих пор еще видны остатки старых сосновых лесов, покрывавших когда-то всю его территорию. В нем имеются лечебные источники, превосходящие даже источники штата Вирджиния, и я уверена, что если бы твой бронхит... - Но, - заметила Лисси Вэг, - разве же мы сейчас едем не в Милуоки? - Да, в Милуоки, важнейший город штата. Это слово на старом индейском языке означает "прекрасная страна". Город с населением в двести тысяч душ, среди которых немало немцев... Его называют поэтому германо-американскими Афинами... О, если бы мы были сейчас там, какие восхитительные прогулки мы совершили бы по скалистому берегу реки, окаймленной прекраснейшими зданиями! Все сплошь красивые, безукоризненно чистые кварталы с домами из молочно-белого кирпича... Этим и заслужил город название... Неужели ты не догадываешься какое? Да, Джовита? Крем-Сити, моя дорогая... Сливочного города!.. В него хотелось бы обмакнуть хлеб... О, зачем только этот проклятый бронхит не позволяет нам отправиться туда тотчас же! Штат Висконсин насчитывал еще много других городов, которые они успели бы осмотреть, если бы выехали из Чикаго 9-го числа. Среди них город Мадисон, построенный как бы на мосту, на перешейке, соединяющем озеро Мендота с озером Монона. Потом еще несколько захолустных городишек с курьезными названиями, с изумительными по своей природной красоте озерами, бухтами и т. д. И Джовита Фолей продолжала читать восторженным голосом страницу за страницей своего путеводителя, рассказывая различные превращения этой страны, когда-то населенной индейскими племенами и колонизованной франко-канадцами в эпоху, когда эта страна была известна под именем Беджер-Стэт, штата Бобров. Утром 13-го числа любопытство населения Чикаго еще возросло. Газеты, в свою очередь, все больше и больше волновали умы. Вот почему зал Аудиториума кишмя кишел публикой, точь-в-точь как в тот день, когда там происходило чтение завещания Уильяма Гиппербона. И немудрено, так как в восемь часов должны были объявить результат седьмого метания игральных костей в пользу таинственной и загадочной личности, скрывающейся под инициалами X. К. 2. Тщетно старались раскрыть инкогнито этого седьмого партнера. Все самые ловкие репортеры, самые талантливые ищейки местной хроники потерпели неудачу. Несколько раз им казалось, что они напали на настоящий след, но тут же убеждались в своей ошибке. Сначала думали, что этой припиской, прибавленной к завещательному акту, покойный хотел привлечь к участию в партии одного из своих коллег из "Клуба Чудаков", предоставив ему седьмой шанс в своем матче. Некоторые даже называли таким коллегой Джорджа Хиггинботама, но почтенный член клуба это формально опроверг. Что касается нотариуса Торнброка, то когда к нему обратились по этому поводу, он заявил, что не имеет об этом ни малейшего представления и что его миссия заключается только в том, чтобы сообщать по телеграфу в местные почтовые бюро о результатах тиражей, касавшихся "Человека в маске", как его прозвали. Тем не менее многие надеялись и, возможно, не без основания, что в это утро господин X. К. 2. ответит на призыв к его инициалам в зале Аудиториума. Этим объяснялось присутствие в зале исключительно многочисленной толпы, причем только очень небольшая ее часть могла найти себе место перед эстрадой, на которой не замедлили появиться нотариус Торнброк и члены "Клуба Чудаков". Многие же тысячи зрителей толпились на соседних улицах и в аллеях Лейк-Парка. Но любопытные присутствующие были разочарованы, совершенно разочарованы: в маске или без маски - никакого субъекта в зале не появилось, когда нотариус Торнброк выбросил из кожаного футляра на стол игральные кости и громко произнес: - Девять, из шести и трех. Двадцать шестая клетка, штат Висконсин. По странному совпадению это было то же число, которое выпало на долю Лисси Вэг, составленное тоже из шести и трех, но тут было еще одно обстоятельство, крайне важное для нее, а именно, что, по установленным покойным Гиппербоном правилам, если бы она, Лисси Вэг, находилась еще в Милуоки в день приезда туда мистера X. К. 2., то ей надлежало уступить ему место, а самой вернуться на свое прежнее, что в данном случае означало сызнова начинать партию, оставаясь все еще прикованной к своей комнате и не будучи в состоянии покинуть Чикаго. Публика не желала расходиться. Она ждала. Но никто не являлся. И пришлось покориться. Во всяком случае, это было большим разочарованием, о котором вечерние газеты не замедлили упомянуть в своих заметках, мало симпатизирующих этому неизвестному X. К. 2. Нельзя же было так потешаться над населением! Потом дни потянулись за днями обычным порядком. Каждые сорок восемь часов производились в нормальных условиях тиражи, и их результаты рассылались по Телеграфу заинтересованным лицам в те места, где по расписанию они должны были в это время находиться. Так настало 22 мая. Никаких известий о X. К. 2., который до сих пор в Висконсин еще не являлся! Правда, в почтовое бюро Милуоки он мог приехать Даже 27-го, в последний срок. И разве Лисси Вэг не могла тотчас же туда отправиться и, согласно правилам игры, уехать оттуда раньше появления там X. К. 2. Да, могла, потому что она была почти совсем здорова, но тут она вновь взволновалась из-за боязни, как бы не заболела Джовита Фолей, у которой неожиданно сделался сильнейший нервный припадок. У нее поднялась температура, и ей пришлось слечь в постель. - Я тебя предупреждала, моя бедная Джовита, - говорила ей Лисси Вэг, - ты так неблагоразумна... - Это все пустяки, дорогая моя... К тому же положение сейчас совершенно другое... я не участвую в партии, и если бы я не могла поехать, то ты отправилась бы одна. - Никогда, Джовита! - А между тем пришлось бы... - Никогда, никогда, повторяю! С тобой - да, хотя вообще это бессмысленно... Но без тебя... ни за что!.. И действительно, если бы Джовита Фолей не смогла с ней поехать, то Лисси Вэг твердо решила не думать больше о том, чтобы использовать свои шансы сделаться единственной наследницей Уильяма Гипиербона. Но Джовита Фолей отделалась одним только днем полной диеты и отдыха. 22 мая после полудня она могла уже встать и окончательно уложила и заперла чемодан, который молодые путешественницы должны были взять с собой. - О, - вскричала она, - я отдала бы десять лет своей жизни за то, чтобы очутиться сейчас уже в дороге! Десять лет, которые она отдавала уже неоднократно, и еще другие десять, которые она, вероятно, не раз еще отдаст в течение своего путешествия, составили бы такую внушительную цифру, что ей очень немного лет осталось бы прожить на этом свете! Отъезд был назначен на другой день, 23 мая, с поездом, который через два часа должен был прибыть в Милуоки, где в двенадцать часов Лисси рассчитывала получить телеграмму от нотариуса Торнброка. День, предшествующий отъезду, закончился бы без всяких событий, если бы около пяти часов к подругам не явился гость, которого они не ждали. Лисси Вэг и Джовита Фолей, высунувшись в окно, смотрели на улицу, где уже собралась большая толпа любопытных, взгляды которых то и дело направлялись на окна их квартиры. Раздался звонок, и Джовита пошла открывать дверь. На площадке стоял человек, только что поднявшийся в лифте на девятый этаж. Здесь живет мисс Лисси Вэг? - спросил незнакомец, поклонившись молодой девушке. Да, здесь. - Могла бы она меня принять? - Но... - начала было Джовита Фолей нерешительным тоном, - мисс Вэг была очень больна... - Знаю... знаю... - сказал гость. - И я имею основания думать, что в настоящее время она совершенно поправилась? Да, совершенно, так что завтра утром мы уезжаем. - Значит, я имею удовольствие говорить сейчас с мисс Джовитой Фолей? Вы не ошиблись. И может быть, по вашему делу я могла бы заменить вам сейчас Лисси? Я предпочел бы лично повидать ее, увидеть ее своими собственными глазами, если только это возможно. Могу я спросить, для чего? У меня нет причин скрывать от вас цель моего прихода, мисс Фолей... Я собираюсь принять участие в матче Гиппербона... в качестве держателя пари и поставить большую сумму на пятого партнера. И вы понимаете... что мне хотелось бы... Понимала ли Джовита Фолей? Разумеется, и была в восторге. Наконец-то нашелся кто-то, кто считал, что шансы Лисси Вэг настолько серьезны, что готов был рискнуть тысячами долларов, держа за нее пари! Мой визит будет коротким, очень коротким, прибавил гость, поклонившись. Это был человек лет пятидесяти, с легкой сединой в бороде, с очень живыми глазами, более живыми даже, чем это обычно встречается людей его возраста. Это был джентльмен изысканного вида, со стройной фигурой, умным, выразительным лицом и необыкновенно мягким голосом. Настаивая на своем желании быть принятым Лисси Вэг, он делал это в безукоризненно вежливой форме, извиняясь, что принужден ее беспокоить накануне путешествия, имеющего для нее такое важное значение. В общем, Джовита Фолей не нашла никаких оснований отказать ему в его желании, тем более что, по его словам, визит не грозил быть продолжительным. - Могу я узнать ваше имя, мистер? - спросила она. - Гемфри Уэлдон из Бостона, Массачусетс, - ответил незнакомец. И, войдя в переднюю комнату, дверь которой ему отворила Джовита Фолей, он направился в следующую, где была Лисси Вэг. Увидав его, молодая девушка поспешно встала. - Не беспокойтесь, пожалуйста, - сказал он. - Простите мне мою навязчивость, но мне очень хотелось вас повидать... Только одну минуту, одну минуту... Но он все же сел на придвинутый ему Джовитой Фолей стул. - Минуту... только одну минуту... - повторил он. - Как я уже сказал, я имею намерение поставить на вас значительную сумму, так как верю в ваш успех, и мне хотелось убедиться в том, что состояние вашего здоровья... - Я совершенно поправилась, - ответила Лисси Вэг, - и благодарю вас за то доверие, которое вы мне оказываете, но... по правде сказать... мои шансы... - Тут все дело в предчувствии, мисс Вэг, - заметил мистер Уэлдон тоном, не допускающим возражения. - Именно, в предчувствии... - подтвердила Джовита Фолей. - Так что спору это не подлежит... - прибавил почтенный джентльмен. " - И то, что вы думаете о моей подруге Вэг, - вскричала Джовита Фолей, - думаю о ней и я!.. Я уверена, что она выиграет. - Я в этом нисколько не сомневаюсь... особенно с тех пор, как знаю, что нет никаких препятствий к ее отъезду, - заявил мистер Уэлдон. - Да, - подтвердила Джовита Фолей, - завтра утром мы будем на вокзале, и поезд к двенадцати часам доставит нас в Милуоки... - Где вы сможете в течение нескольких дней отдохнуть, если бы в этом оказалась надобность, - заметил мистер Уэлдон. - О нет, ни в коем случае! - быстро возразила Джовита Фолей. - Но почему? - Потому что не нужно, чтобы мы были еще там, когда туда приедет мистер X. К. 2., так как в этом случае нам пришлось бы начинать партию сызнова... - Правильно. - А куда-то отправит нас следующее метание игральных костей! - заметила Лисси Вэг. - Вот что меня беспокоит. - Но не все ли равно, моя дорогая! - вскричала Джовита Фолей, так быстро поднимаясь со стула, точно в этот момент у нее выросли крылья. - Будем надеяться, мисс Вэг, - сказал гость, - что следующий тур окажется для вас таким же счастливым, как и первый. И этот милейший человек принялся говорить о тех предосторожностях, которые надо было иметь в виду во время путешествия, о необходимости самым точным образом согласоваться с расписанием поездов и выбирать наиболее подходящие во всей этой громадной железнодорожной сети, покрывающей территорию Союза. - Впрочем, - прибавил он, - я вижу, что, к моему большому удовольствию, вы не будете путешествовать в полном одиночестве. - Да, моя подруга будет мне сопутствовать или, лучше сказать, увлекать меня за собой!.. - Вы совершенно правы, мисс Вэг, - сказал мистер Уэлдон. - Всегда лучше путешествовать вдвоем. Это гораздо приятнее... - И это безопаснее, особенно когда дело идет о том, чтобы не опаздывать на поезда, - заявила Джовита Фолей. - Итак, я полагаюсь на вас, - прибавил мистер Уэлдон. - Я уверен, что вы поможете вашей подруге выиграть. - Да, вы можете на меня положиться, мистер Уэлдон. - Примите же мои самые искренние пожелания, так как ваш успех гарантирует мой! Визит длился не более двадцати минут, и, попросив разрешения пожать руку сначала Лисси Вэг, а потом ее милой подруге, господин Уэлдон в сопровождении Джовиты вышел на лестницу и уже из лифта послал молодой девушке прощальное приветствие. - Бедняга! - сказала Лисси Вэг. - Мне неприятно думать, что по моей вине он потеряет такие большие деньги... - Знаю... знаю... - возразила мисс Фолей, - но запомни, что я тебе сейчас скажу, моя дорогая. У этих пожилых господ много здравого смысла, у них есть какое-то чутье, которое их никогда не обманывает... И этот достойный джентльмен принесет тебе счастье в игре. Приготовления были уже закончены, и им ничего другого не оставалось, как лечь в этот день пораньше, чтобы встать при первом проблеске зари. Но они все-таки решили дождаться последнего визита доктора, который обещал вечером к ним заехать. И он действительно заехал, мистер Пью, и констатировал, что состояние здоровья больной не оставляло желать ничего лучшего и что все опасения серьезных осложнений должны быть наконец забыты. На следующий день, 23 мая, в пять часов утра более нетерпеливая из двух путешественниц была уже на ногах. А перед самым отъездом в последнем нервном припадке эта удивительная Джовита Фолей вновь нарисовала себе целую картину всяких неудач, задержек, опозданий и несчастных случаев!.. Что если экипаж, который повезет их на вокзал, сломается по дороге? Если улицы будут так запружены, то придется двигаться шагом?.. Если за ночь произошло изменение в расписании поездов?.. Если произойдет какая-нибудь железнодорожная катастрофа?.. - Упокойся же, Джовита, успокойся, прошу тебя, - не переставала повторять Лисси Вэг. - Не могу, не могу, дорогая моя! - И ты собираешься пребывать в таком состоянии все время путешествия? - Все время! - В таком случае я остаюсь. - Карета внизу, Лисси... скорее!.. Пора!.. Действительно, карета ждала их, вызванная за час раньше, чем нужно было. Подруги поспешно спустились с лестницы, напутствуемые пожеланиями всех жильцов. В раскрытых окнах дома даже в такой ранний час виднелись сотни любопытных. Экипаж тронулся по Норт-авеню и, доехав до Норт-Бранч, стал спускаться вдоль правого берега Чйкаго-Ривер, переехал реку по мосту, находившемуся в конце Ван-Берен-стрит и к семи часам десяти минутам доставил путешественниц на вокзал. Возможно, что Джовита Фолей испытала некоторое разочарование, увидав, что отъезд пятой партнерши матча не привлек толпы любопытных. Очевидно, Лисси Вэг не была любимицей в этом матче Гиппербона. Впрочем, эта скромная молодая девушка нисколько об этом не жалела, предпочитая уехать из Чикаго, не привлекая к себе внимания публики. - Даже этот мистер Уэлдон и тот не приехал, - не удержалась от замечания Джовита Фолей. Действительно, вчерашний гость не явился на вокзал, чтобы проводить до вагона участницу партии, которая так живо его интересовала. - Как видишь, - сказала Лисси Вэг, - он тоже меня покинул. Наконец поезд тронулся, и никто не порадовал даже приветствием Лисси Вэг. Никаких "ура", никаких горячих пожеланий, если не считать тех, которые Джовита Фолей произнесла в душе в честь своей подруги. Поезд обогнул озеро Мичиган и промчался, не останавливаясь, мимо станций Лейк-Вью, Эванстон, Гленок и других. Погода была восхитительная. Воды сверкали, оживляемые движением пароходов и парусных судов, те самые воды, которые, переливаясь из озера в озеро - Верхнее, Гурон, Мичиган, Эри и Онтарио, уносятся главной артерией - рекой Св. Лаврентия - в безбрежную Атлантику. Из Ванкегана, важного города этого побережья, поезд, миновав на одной из станций главный железнодорожный путь штата Иллинойс, помчался дальше по штату Висконсин. Двигаясь к северу, он сделал остановку в Расине, большом фабричном городе, и не было еще десяти часов, когда он остановился на платформе вокзала города Милуоки. - Приехали!.. Приехали!.. - вскричала Джовита и так глубоко и радостно вздохнула, что ее вуалетка натянулась, точно парус, вздуваемый ветром. - Приехали на целых два часа раньше, - заметила Лисси Вэг, взглянув на свои часы. - Нет, на четырнадцать дней позже, - возразила Джовита Фолей, выскакивая на платформу. И она поспешила на розыски своего чемодана, лежавшего среди целой груды всякого багажа. С чемоданом ничего не случилось, неизвестно, почему Джовита Фолей боялась за его целость. Подъехала карета, и молодые путешественницы велели отвезти себя в одну из приличных гостиниц, адрес которой они нашли в путеводителе. Когда их спросили там, долго ли они намерены оставаться в Милуоки, Джовита Фолей ответила, что они это скажут по возвращении из почтового бюро, но что, по всей вероятности, они уедут в тот же день. Потом, обращаясь к Лисси Вэг: - Я думаю, что ты голодна? - спросила она. - Да, я охотно позавтракала бы, Джовита. - В таком случае идем завтракать, а потом погуляем. - Но ты ведь знаешь, что ровно в полдень... - Этого ли мне не знать, моя дорогая? Они отправились в столовую гостиницы и оставались там не более получаса. Так как они еще не записали своих имен, решив сделать это по возвращении из почтового бюро, то жители Милуоки не имели никакого представления о том, что пятая партнерша матча Гиппербона находилась в это время в их городе. Без четверти двенадцать путешественницы вошли в почтовое бюро, и Джовита Фолей спросила одного из чиновников, не было ли телеграммы для мисс Лисси Вэг. При этом имени чиновник поднял голову, и его глаза выразили искреннее удовольствие. - Мисс Лисси Вэг? - переспросил он. Да... из Чикаго... - ответила Джовита Фолей. Депеша вас ждет, - сказал чиновник, подавая телеграмму адресату. Дай!. Дай!.. - воскликнула Джовита Фолей. - Ты так долго будешь распечатывать, что со мной, наверное, сделается нервный припадок! Дрожавшими от нетерпения руками она распечатала телеграмму и прочла: "Лисси Вэг. Почтовое бюро Милуоки. Висконсин. Двадцать из десяти и десяти. Сорок шестая клетка, штат Кентукки, Мамонтовы пещеры. Торнброк". ^TГлава тринадцатая - ПРИКЛЮЧЕНИЯ КОММОДОРА УРРИКАНА^U Одинадцатого мая в восемь часов утра коммодору Уррикану было сообщено о числе очков шестого тиража, а в девять часов двадцать пять минут он уже покинул Чикаго. Как видите, он не терял времени, да этого и нельзя было делать, так как он обязывался до истечения срока, то есть ровно через две недели, быть в самом отдаленном пункте полуострова Флорида. Девять, из четырех и пяти, один из самых лучших ходов партии! Счастливый игрок сразу отсылался в пятьдесят третью клетку. На карте, составленной Уильямом Гиппербоном, эту клетку занимал штат Флорида, самый отдаленный из всех штатов юго-восточной части Северо-американской республики. Друзья Годжа Уррикана или, правильнее, его сторонники, - так как друзей у него не было, но были люди, верившие в счастливую звезду этого несдержанного на язык человека, - выразили желание поздравить его при выходе из зала Аудиториума. - Зачем это, скажите, пожалуйста? - сказал он своим обычным недовольным, ворчливым тоном, придававшим такое "обаяние" его речам. - Зачем обременять меня вашими пожеланиями и выражениями симпатии в момент, когда я буду трогаться в путь? Это сделает мой багаж чересчур тяжелым. - Коммодор, - говорили ему, - пять и четыре - ведь это такое блестящее начало! - Блестящее? Представляю себе... блестящее для тех, у кого есть дела во Флориде. - Заметьте, коммодор, что вы этим значительно обгоняете ваших конкурентов... - Думаю, что это только справедливо, так как судьба заставляет меня ехать последним! - Без сомнения, мистер Уррикан, и теперь вам было бы достаточно получить десять очков, чтобы очутиться у цели, и в два хода вы выиграли бы партию. - Действительно!.. Если я получу девять очков, то у меня уже не будет больше хода... А если получу больше десяти очков, то мне придется возвращаться вспять, еще неизвестно куда... - Все равно, коммодор, всякий на вашем месте был бы очень доволен. - Возможно, но лично я недоволен! - Подумайте только: шестьдесят миллионов долларов, может быть, ждут вашего возвращения. - Я так же хорошо воспользовался бы ими, если бы пятьдесят третья клетка находилась в одном из штатов, соседних с нашим! Это было вполне правильное соображение, и тем не менее, хотя он с этим не соглашался, его преимущество перед остальными пятью партнерами было вполне реальным, так как никто из них не мог бы при следующем ходе попасть в последнюю клетку, между тем как ему было бы совершенно достаточно для этого получить десять очков. Но так как Годж Уррикан был всегда глух к голосу рассудка, то весьма возможно, что даже в том случае, если бы он попал в один из штатов, соседних с Иллинойсом, штат Индиана или Миссури, он все равно не стал бы его слушать. Ворча и негодуя, коммодор Уррикан вернулся к себе на Рандольф-стрит в сопровождении Тюрка, выражавшего свое негодование так громко и неистово, что его хозяин вынужден был строго-настрого приказать ему замолчать. Его хозяин?.. Но разве Годж Уррикан был хозяином Тюрка? И это тогда, когда, с одной стороны, Америка провозгласила уничтожение рабства, а с другой - этот Тюрк, хотя и был совершенно черен от загара, все равно не мог бы сойти за негра. Был ли он, в конце концов, его слугой? И да и нет. Тюрк, хотя он и был в услужении у коммодора, не получал от него никакого жалованья, а когда случалось, что ему нужны были деньги - о, совсем немного, - он их просил, и ему давали. Ближе всего ему подходило название "сопровождающего", тем более что разница в их социальном положении не позволяла смотреть на него как на товарища коммодора. Тюрк (это было его настоящее имя) был один из старых моряков федерального флота, никогда не плававший в морях другого государства, служивший сначала во флоте в качестве юнги, потом матроса, потом квартирмейстера, словом, прошедший все инстанции. Нужно заметить, что он служил на тех судах, где служил и Годж Уррикан, бывший сначала учеником, потом мичманом, лейтенантом, капитаном и коммодором. Вот почему они прекрасно знали друг друга, и Тюрк был единственным из судовой команды, с кем этот горячка-офицер бывал иногда способен столковаться. И, возможно, потому, что Тюрк проявлял себя еще более неистовым, чем коммодор. Он принимал во всех происходивших ссорах сторону Уррикана, готовый наброситься на каждого, кто не имел счастья тому понравиться. Во время плавания Тюрк нередко исполнял должность личного слуги Годжа Уррикана. Тот оценил его и кончил тем, что не мог без него обходиться. Когда возраст позволил коммодору выйти в отставку, Тюрк, у которого срок регулярной службы кончился, оставил флот, нашел Годжа Уррикана и вскоре сделался самым необходимым для него человеком на условиях, о которых говорилось выше. Таким образом, он уже три года как проживал на Рандольф-стрит, занимая положение управляющего, который ничем не управляет, или, если хотите, почетного интенданта. Но о чем еще не было сказано и чего никто не подозревал, это что Тюрк был, в сущности, самым кротким, самым безобидным, самым приятным для совместной жизни человеком. За время своей службы во флоте он никогда ни с кем не поссорился, никогда не принимал участия в ссорах и драках матросов, никогда не подымал ни на кого руку, даже после того, как выпивал виски или джин стаканами, причем часто он пил без счету, но никогда не пьянел. Как же ему пришла вдруг мысль, ему, человеку миролюбивому и спокойному, превзойти в неистовстве Годжа Уррикана, самого неистового из людей? Тюрк искренне любил коммодора, несмотря на всю его необщительность. Он был похож на тех верных псов, которые, когда их хозяин начинает на кого-нибудь сердиться, вторят ему еще более громким лаем. Разница была только в том, что пес слушался голоса своей природы, а Тюрк действовал этому голосу наперекор. Привычка выходить из себя при каждом удобном и неудобном случае и проявлять свое негодование в гораздо более резкой форме, чем Годж Уррикан, нимало не изменила мягкости его характера. Его припадки неистового гнева были деланным, он играл роль, но играл ее изумительно, совершенно перевоплощаясь в другого человека. Он поступал так, движимый истинной привязанностью к своему хозяину: старался превзойти его в бешенстве, чтобы его сдержать, напутав теми последствиями, к которым такие порывы бешенства могли привести. И действительно, всякий раз, когда Годж Уррикан находил нужным вмешаться и успокоить Тюрка, он сам в конце концов успокаивался. Когда один говорил, что проучит какого-нибудь невежу, другой предлагал пойти и надавать тому пощечин, а когда коммодор угрожал кому-нибудь пощечиной, Тюрк заявлял, что изобьет того до смерти. И коммодор во всех таких случаях начинал уговаривать Тюрка, и в результате доброму малому удавалось предотвратить истории, которые грозили коммодору очень крупными неприятностями. Так было в последний раз, по поводу отъезда коммодора во Флориду, когда Годж Уррикан намеревался вызвать нотариуса на дуэль, как будто тот был в чем-то виноват, а Тюрк во весь голос кричал, что эта отвратительная канцелярская крыса, очевидно, что-то сплутовала, и клялся оборвать ему оба уха и сделать из них букет для своего хозяина. Таков был этот оригинальный субъект, достаточно ловкий для того, чтобы не дать никому догадаться о своей игре, и именно он сопровождал утром 11 мая на Центральный вокзал Чикаго коммодора Уррикана. К отходу поезда, увозившего шестого партнера, на вокзале собралась большая толпа, и если, как уже говорилось выше, у отъезжавшего в этой толпе не было друзей, то, во всяком случае, были люди, решившиеся рисковать своими деньгами и ставившие на него большие суммы. Может быть, им казалось, что человек такого бешеного характера должен был уметь держать в повиновении даже саму фортуну? Каков же был маршрут, придуманный коммодором? Очевидно, тот, который грозил ему меньшим риском запоздать к сроку, - самый короткий. - Слушай, Тюрк, - -сказал он, как только вернулся к себе на Рандольф-стрит, - слушай и смотри. - Слушаю и смотрю... Вот эта карта Соединенных Штатов, которую я сейчас кладу на стол перед тобой. - Очень хорошо... Карта Соединенных Штатов... - Да. Вот здесь Иллинойс с Чикаго... Там - Флорида... - О, я знаю! - ответил Тюрк, глухо ворча себе под нос. - В былые времена мы там плавали и воевали, коммодор. - Ты понимаешь, Тюрк, что если бы речь шла только о том, чтобы отправиться в Таллахасси, столицу Флориды, или Пенсаколу, или даже в Джексонвилл, то это было бы очень легко и скоро, комбинируя различные идущие туда поезда... - Очень легко и скоро, - повторил Тюрк. - И, - продолжал коммодор, - когда я думаю, что эта Лисси Вэг, эта глупая девчонка, отделается только тем, что переедет из Чикаго в Милуоки... - Негодная! - прорычал Тюрк. - И что этот Гиппербон... - О, если бы только он не умер, мой коммодор! - вскричал Тюрк, подымая кулак таким жестом, точно хотел уложить на месте бедного покойника. - Упокойся, Тюрк... он умер... Но для чего нужно было ему выбрать во всей Флориде место, наиболее отдаленное в штате... Это на самом конце того длинного полуострова в форме хвоста, который вдается в Мексиканский залив... - Того хвоста, которым следовало бы его выпороть. Выпороть до крови! - заявил Тюрк. - Потому что, в конце концов, ведь это в Ки-Уэст, на этот маленький островок из группы островков Пайн-Айленде, нам придется тащить наш чемодан! Маленький островок, и к тому же очень скверненький, как говорят испанцы, годный только на то, чтобы служить цоколем маяку, и на котором теперь вырос целый город. - Скверные места, мой коммодор, - сказал Тюрк. - А что касается маяка, то мы его не раз пеленговали, прежде чем входить во Флоридский пролив. - Ну, и я думаю, - продолжал Годж Урршсан, - что самое лучшее, самое быстрое, что мы можем предпринять, это проделать первую половину нашего пути по железной дороге, а вторую - морем... скажем, девятьсот миль, чтобы доехать до Мобила, и от пятисот до шестисот, чтобы доплыть оттуда до Ки-Уэета. Тюрк не возразил, да никаких возражений этот проект, очень благоразумный, и не требовал. По железной дороге через тридцать шесть часов Годж Уррикан попадал в Мобил, штат Алабама, и ему оставалось двенадцать дней для того, чтобы на пароходе доехать до Ки-Уэста. - Если бы нам это не удалось, - заявил коммодор, - это означало бы, что суда перестали совершать по морю рейсы. - Или что не осталось больше воды в море! - вскричал Тюрк голосом, в котором чувствовалась явная угроза Мексиканскому заливу. Но каждый согласится, что таких двух случайностей опасаться, конечно, трудно. Возможность не найти в Мобиле судно, отправлявшееся во Флориду, исключалась. Это очень оживленный порт, его навигационная деятельность значительна, и к тому же благодаря своему положению между Мексиканским заливом и Атлантикой Ки-Уэст сделался местом стоянки многих судов. В общем, этот маршрут в некоторых своих частях походил на маршрут Тома Крабба. Если чемпион Нового Света спускался вниз по бассейну Миссисипи вплоть до Нового Орлеана, штат Луизиана, то коммодору Уррикану предстояло спуститься до Мобила, штат Алабама. Достигнув порта, первый поворачивал на запад, к берегам Техаса, а второй намеревался повернуть на восток, к берегам Флориды. Итак, Годж Уррикан и Тюрк, предшествуемые носильщиком с тяжелым чемоданом в руках, в девять часов утра были уже на перроне вокзала. Их дорожные костюмы - куртка, кушак, сапоги и фуражка - указывали на то, что это были моряки. Вдобавок оба они были еще вооружены шестиствольными "деринджерами", составляющими необходимую принадлежность каждого настоящего американца. Их отъезд, сопровождаемый обычными криками "ура", не был ознаменован никаким приключением, если не считать того, что коммодор имел горячее объяснение с начальником станции по поводу того, что поезд отправился с опозданием на три с половиной минуты. Паровоз помчал их с бешеной скоростью и так мчал до Кейро, находящегося почти на границе Теннесси. В Кейро, откуда Том Крабб отправился дальше по железнодорожной линии, которая заканчивается в Новом Орлеане, они выбрали тот путь, который следует вдоль границы Миссисипи и Алабамы и заканчивается в Мобиле. Главный город здесь был Джексон, штат Теннесси, который не надо смешивать с городами этого же названия в штатах Миссисипи, Огайо, Калифорния и Мичиган. Их поезд вскоре после полудня 12-го числа пересек границу Алабамы, находившуюся приблизительно в ста милях от конечного пункта этой железнодорожной ветви. Всем, конечно, ясно, что коммодор Уррикан путешествовал не для удовольствия, а для того, чтобы самым коротким путем достигнуть назначенного пункта. Поэтому никаких забот туриста он не знал. К тому же все внешние достопримечательности - города, ландшафты и тому подобное - не могли интересовать старого моряка, а тем более Тюрка. В десять часов вечера поезд остановился на платформе вокзала Мобила, совершив свой длинный переезд без каких бы то ни было недоразумений и несчастных случаев. Нужно прибавить, что Годж Уррикан не имел повода поссориться ни с кем из машинистов, кочегаров, кондукторов, железнодорожных служащих, ни даже со своими товарищами по путешествию. Впрочем, он не скрывал того, кем он был, и весь поезд был осведомлен, что в лице этого энергичного и шумного субъекта везут шестого партнера матча Гиппербона. Коммодор велел проводить себя в ближайший от порта отель. Справляться об отходящих пароходах было слишком поздно, и Годж Уррикан решил этим заняться на следующий день, покинув с самого раннего утра свою комнату. Тюрк намеревался, конечно, ему сопутствовать, и если бы какое-нибудь судно, направлявшееся во Флориду, оказалось готовым к отплытию, то они в тот же день отправились бы дальше. На следующее утро, когда солнце только еще вставало, оба они дружно шагали по набережной Мобила. Монтгомери является официальной столицей Алабамы, штата, названного так по реке того же имени. Он состоит из двух областей: одна гористая, по которой тянутся в юго-западном направлении последние отроги Аппалачских гор, а другая - из обширных равнин, в южной своей части наполовину болотистых. В прежние времена этот штат занимался только производством хлопка, теперь же благодаря удобному железнодорожному сообщению он энергично эксплуатирует свои железные и каменноугольные копи. Но ни Монтгомери, ни даже Бирмингам, промышленный город в центре штата, не могут соперничать с Мобилом, население которого составляет около тридцати двух тысяч жителей. Он построен на террасе в глубине одноименной бухты, очень удобной во всякое время года для причаливания судов, приходящих из открытого моря. Его предместье распланировано очень широко и окружено зелеными рощами. Коммодор Уррикан не без основания полагал, что он найдет здесь очень много способов добраться морем до Ки-Уэста. Торговое значение порта Мобила таково: он принимает ежегодно в свои воды по меньшей мере пятьсот судов. Но существуют люди, которых преследуют неудачи, которые никогда не могут их избежать, и на этот раз Годжу Уррикану представился серьезный случай выйти из себя. Дело в том, что он явился в Мобил в самый разгар забастовки, всеобщей забастовки тамошних грузчиков. Она была объявлена только накануне и грозила продолжиться несколько дней. Из судов, которые уже были назначены к отплытию, ни одно не могло выйти в открытое море до соглашения с судовладельцами, решившими сопротивляться всем требованиям бастующих. Таким образом, 13, 14 и 15 мая коммодор провел в тщетной надежде, что какое-нибудь судно закончит погрузку и сможет пуститься в путь. Грузы оставались на набережной, в пароходных котлах не было огня, громадные тюки хлопка занимали все доки; навигация не была бы более бездеятельной, если бы бухта Мобила оказалась внезапно покрытой льдами. Такое ненормальное положение вещей могло продолжаться неделю и даже больше... Что же делать? Приверженцы коммодора Уррикана внушили ему безусловно очень разумную Мысль - отправиться немедленно в Пенсаколу, один из крупных городов штата Флорида на его границе со штатом Алабама. Поднявшись по железной дороге до северной окраины штата, а затем спустившись к берегу Атлантики, было нетрудно достигнуть Пенсаколы за двенадцать часов. Годж Уррикан-нужно отдать ему в этом справедливость - был человек быстрых решений и не терял времени на пустые разговоры. Вот почему, сев утром 16-го числа вместе с Тюрком в поезд, он в этот же вечер был в Пенсаколе. У него оставалось еще в запасе девять дней, более чем требовалось, чтобы переехать из Пенсаколы в Ки-Уэст, даже если бы речь шла о переезде на парусном судне, Флорида представляет собой полуостров, вдвинувшийся в Мексиканский залив, и имеет в длину около трехсот пятидесяти миль. Если Таллахасси является столицей, законодательным центром штата, то значение Пенсаколы, во всяком случае, не меньше, чем значение Джексонвилла, хозяйственного центра штата. Соединенная длинной цепью железных дорог с центром Союза, Пенсакола со своими двенадцатью тысячами жителей переживает период расцвета. Но для коммодора Уррикана, разыскивавшего какое-нибудь готовое к отплытию судно, особенно важно то, что в торговом обороте порта участвовало почти тысяча двести кораблей. Но здесь опять начинались все те же преследовавшие коммодора неудачи. Забастовки в Пенсаколе, конечно, не было, но зато не было также ни одного судна, которое собиралось выйти из гавани, направляясь на юго-восток, в Антилы или в Атлантику, - и, разумеется, никакого вероятия добраться морем до Ки-Уэста! - Очевидно, - проговорил Годж Уррикан, кусая себе губы, - ничего не поделаешь! Не везет! - И никого нет, с кем можно было бы за это посчитаться!.. - ответил его компаньон, свирепо вращая глазами. - Но не можем же мы здесь бросить свой якорь на целую неделю... - Нет!.. Во что бы то ни стало нам нужно сняться с якоря, мой коммодор, - заявил Тюрк. - Согласен, но каким способом перебраться из Пенсаколы в Ки-Уэст? Годж Уррикан, не теряя ни минуты, принялся обходить парусные суда и пароходы один за другим, но всюду получал самые неопределенные обещания... Да, они поедут... Уложат только товары и пополнят груз... - но ничего окончательного, несмотря на высокую цену, которую коммодор предлагал за свой переезд. Тогда он попробовал "по-своему" вразумить этих проклятых капитанов и даже самого начальника порта, рискуя попасть за это в тюрьму. Так прошли еще два дня, и вечером 18-го стало ясно, что оставалось снова попробовать сухопутный переезд, так как о морском нечего было и думать. И какая усталость! Какой страх опоздать к назначенному сроку! Подумать только! Если ехать не пароходом, а по железной дороге, то нужно было пересечь почти всю Флориду с запада на восток и ехать через Таллахасси вплоть до Лайв-Ок, а потом спуститься на юг, к Тампе или к Пунта-Горда, лежащим на берегу Мексиканского залива, - сделать, в общем, около шестисот миль по железной дороге, причем поезда по расписанию не были согласованы один с другим. И с этим можно было бы еще примириться, если бы начиная с данного пункта железнодорожная сеть обслуживала всю остальную, южную часть полуострова. Так нет же! И если нельзя было поймать какое-нибудь судно, готовое к отплытию, то предстояла еще длинная дорога, целое путешествие, и в каких тяжелых условиях! Это очень печальная часть Флориды, малонаселенная и плохо приспособленная для жизни. Найдутся ли там какие-нибудь транспортные средства в виде почтовых карет, повозок или верховых лошадей, которые дали бы возможность в несколько дней доехать до крайнего пункта Флориды? И если бы даже вы нашли все необходимое, причем это стоило бы безумных денег, каким это было бы медленным и утомительным передвижением! И даже опасным в этих бесконечных лесах с рядами темных кипарисов, местами непроходимых, погруженных наполовину в стоячие воды трясин; на дорогах, едва различимых под массой болотных трав, скрывающих почву; в густых зарослях гигантских грибов, которые при каждом шаге разрываются с шумом фейерверочных ракет, и дальше по лабиринту болотистых равнин и озер, в которых кишмя кишат аллигаторы, и ламантины {Ламантины - семейство морских млекопитающих из отряда сирен, водятся у тропических берегов Америки и Африки.}, и самые страшные змеи с головами в форме треугольников, укусы которых смертельны. Такова эта ужасная страна Эверглэйдских болот, куда скрылись последние представители племени семинолов, красивые и дикие индейцы, так бесстрашно боровшиеся во времена своего вождя Оцеолы против вторжения в их страну федеральных армий. Одни только туземцы в состоянии жить или, вернее, прозябать в этом сыром и жарком климате, так благоприятствующем развитию болотных лихорадок, сваливающих с ног в несколько часов самых здоровых и крепких людей, даже таких, каким был коммодор Уррикан! О, если бы эту часть Флориды можно было сравнить с той, которая простирается на восток до двадцать девятой параллели, и если бы требовалось отправиться из Фернандины в Джексонвилл и в Сент-Огастин, в местность, в которой нет недостатка ни в селах, ни в городах, ни в путях сообщения!.. Но ехать из Пунта-Горда на самую окраину страны, к мысу Сэйбл... А тем временем настало уже 19 мая. Оставалось всего шесть дней. И выяснилась полная невозможность использовать сухопутный путь! Утром в этот день к коммодору Уррикану подошел на набережной некий Хьюлкар, один из местных судовщиков, наполовину американец, наполовину испанец, один из тех, которые занимаются мелким каботажем у берегов Флориды, и, поднеся руку к своей кепке, сказал: - Все еще нет судна, чтобы везти вас во Флориду, коммодор? - Нет, - ответил Годж Уррикан, - и если вам такое известно, вы получите от меня десять пиастров {Пиастр - старинная испанская крупная серебряная монета.}. - Одно такое я знаю. - Какое? - Мое. - Ваше? - Да... "Чикола", хорошенькая шхуна на сорок пять тонн. Три человека судовой команды. Шхуна, делающая обычно восемь узлов {Узел - мера скорости движения судна, равная одной морской миле (1,852 км), проходимый кораблем в один час.} при хорошем ветре и... - Какой национальности? Американской? - Американской. - Готовая к отплытию? - Готовая к отплытию и к вашим услугам, - ответил Хьюлкар. Приблизительно пятьсот миль отделяли Пенсаколу от Ки-Уэста. Если ехать по прямой линии, при условии делать не меньше пяти узлов в час, наконец, принимая во внимание возможное отклонение в пути или неблагоприятные ветры, этот переезд можно было совершить в шесть дней. Десять минут спустя Уррикан и Тюрк стояли уже на палубе "Чиколы", которую разглядывали глазами знатоков. Это было маленькое каботажное судно, сидевшее неглубоко в воде, предназначенное к плаванию вдоль побережья, с достаточно широким корпусом, чтобы выдержать большую парусность. Для таких двух моряков, как коммодор и бывший квартирмейстер, опасностей на море не существовало. Что же касается Хьюлкара, то он уже в течение двадцати лет плавал на своей шхуне от Мобила до Багамских островов через флоридские воды и несколько раз заезжал в Ки-Уэст. - Сколько за переезд? - спросил коммодор. - Пять пиастров в день. - С едой? - С едой. Это было дорого, и Хьюлкар пользовался обстоятельствами. - Едем! Тотчас же! - приказал Уррикан. - Как только ваш багаж будет на палубе. - А в котором часу отлив? - Он уже начался, и через какой-нибудь час мы будем в открытом море. Только переезд на "Чиколе" давал возможность явиться в срок в Ки-Уэст, куда шестой партнер обязан был прибыть не позднее полудня 25 мая. В восемь часов, предварительно расплатившись в гостинице, Уррикан и Тюрк были уже на берегу, а через пятьдесят минут маленькая шхуна плыла по заливу между портами Макрэ и Пикинс, построенными когда-то французами и испанцами, и скоро она вышла в открытое море. ^TГлава четырнадцатая - ПРОДОЛЖЕНИЕ ПРИКЛЮЧЕНИЙ КОММОДОРА УРРИКАНА^U Погода была надежная. Дул свежий восточный ветер. На море, защищенном полуостровом Флорида, не ощущалось еще волнений атлантических вод, и "Чикола" чувствовала себя хорошо. К тому же ни коммодору, ни Тюрку нечего было опасаться морской болезни, от которой так жестоко пострадал Том Крабб. Что касается управления шхуной, то они готовы были прийти на помощь Хьюлкару и его троим матросам, если бы это понадобилось. Так как ветер дул встречный, то "Чикола" лавировала, чтобы оставаться все время в виду земли. Переезд этим, конечно, удлинялся. Но бури в этом заливе бывают очень свирепыми, и такое легкое суденышко не может рисковать удаляться от портов, бухт, устьев рек и речек, столь многочисленных на флоридском побережье и доступных для причаливания судов небольшого тоннажа. Тем более что "Чикола" всегда могла бы найти себе убежище в какой-нибудь маленькой бухточке и простоять там в течение нескольких часов. Но это было бы, разумеется, потерей времени, а в распоряжении Годжа Уррикана его оставалось так мало! Сильный ветер дул весь день и всю ночь, но постепенно становился тише. Если бы произошло обратное, то это позволило бы идти лучшим, более быстрым ходом. К несчастью, на следующий день ветер постепенно совсем успокоился, и по белой, теперь неподвижной поверхности моря "Чикола", хотя и с увеличенной парусностью, могла сделать только около двадцати миль в юго-восточном направлении. Пришлось даже прибегнуть к веслам, для того чтобы не быть отнесенными в открытую часть залива. В общем, эффект сорокавосьмичасового плавания сводился почти к нулю. Коммодор кусал от нетерпения кулаки и ни с кем не говорил ни слова, даже с Тюрком. Тем не менее 22 мая "Чикола", поддерживаемая течением из залива, быстро плыла по морю, находясь на одной параллели с портовым городом Тампа, насчитывающим от пяти до шести тысяч жителей и являющимся надежным убежищем для судов небольшого тоннажа, плавающих в усеянных рифами водах. Но до Тампы оставалось еще миль пятьдесят, и маленькая шхуна не могла бы, конечно, подойти к нему и потом двигаться дальше вдоль берега Флориды, до самого южного ее пункта, рискуя запоздать к назначенному времени. К тому же после спокойствия, царившего накануне, можно было предвидеть по состоянию неба резкую перемену погоды. В этом не сомневались ни коммодор Уррикан, ни Тюрк, ни матросы шхуны. - Возможно, что погода скоро переменится, - сказал утром коммодор Уррикан. - Для нас будет лучше, если ветер начнет дуть с запада, - ответил Тюрк. - Море, очевидно, что-то уже чует, - подтвердил хозяин шхуны. - Видите вы эти длинные, такие тяжелые волны и зыбь, которая там, в открытом море, начинает уже зеленеть? Потом, внимательно осмотрев горизонт и покачав головой, он прибавил: - Не люблю, когда дует с этой стороны! - Но для нас это хорошо, - сказал Тюрк, - пусть бы ветер еще даже усилился, лишь бы только погнал нас туда, куда нам нужно! Годж Уррикан молчал, видимо озабоченный этими грозными симптомами; тучи сгущались между западом и юго-западом с каждой минутой. Хорошо, когда дует сильный ветер, но нужно для этого держать море в руках, а с этим суденышком в сорок тонн и с половинной палубой... Никто никогда не узнает того, что происходило в смятенной душе коммодора! Едва буря начала бушевать там, в открытом море, как такая же буря поднялась и в груди Годжа Уррикана! После полудня ветер, окончательно принявший западное направление, проявил себя резкими продолжительными порывами с короткими передышками. Оказалось необходимым спустить верхние паруса, и шхуна понеслась по морю, казавшемуся жестким и изрытым глубокими впадинами, как перышко, несомое бушующими волнами. Ночь была плохая в том смысле, что пришлось еще уменьшить паруса. Теперь "Чиколу" толкало к берегу Флориды более энергично, чем это требовалось. Если и не было времени искать там убежища, все равно нужно было продолжать двигаться в юго-восточном направлении, туда, где находился назначенный пункт. Хозяин шхуны правил ею, как опытный моряк. Тюрк, держа руку на румпеле {Румпель - рычаг, служащий для управления рулем.}, удерживал, насколько был в силах, маленькое судно от боковой качки. Коммодор помог матросам взять рифы на фоке и гроте {Фок - самый нижний прямой или косой парус, поднимаемый на Фокмачте - первой, считая от носа к корме, мачте на судне Грот - нижний прямой парус на грот-мачте - второй от носа мачте морского парусного судна.}, оставив только малый фок. Было неимоверно трудно противодействовать одновременно и ветру и течению, которые толкали шхуну к земле. И действительно, утром 23 мая из-под лохматых клочьев тумана, скрывавших горизонт, неожиданно появилась плоская береговая полоса. Хьюлкар и матросы, не сразу ее узнавшие, сказали: - Бухта Уайту отер. Эта бухта, глубоко врезающаяся в побережье, отделена от Флоридского пролива только узкой и длинной полосой земли, защищаемой фортом Пойнсэт, находящимся на оконечности мыса Сэйбл. Еще каких-нибудь десять миль в этом направлении, и маленькая шхуна будет на траверсе {Траверс - здесь направление, перпендикулярное курсу корабля.} этого мыса. - Боюсь, что мы окажемся вынужденными зайти в этот порт, - сказал Хьюлкар. - Зайти туда, для того чтобы не быть в состоянии оттуда выбраться при этом ветре?! - вскричал Тюрк. Годж Уррикан не произносил ни слова. - Если мы этого не сделаем, - продолжал хозяин шхуны, - то течение, когда мы будем на одной параллели с мысом Сэйбл, отбросит нас в пролив, и мы очутимся не в Ки-Уэсте, а среди Багамских островов в водах Атлантики. Коммодор продолжал молчать, и возможно, - так вздуто было его горло и так крепко сжаты губы, - что он не в состоянии был произнести ни единого слова. В свою очередь хозяин шхуны прекрасно понимал, что если бы они стали искать убежища в бухте Уайту-отер, то "Чикола" оказалась бы заблокированной там на много дней. А было уже 23 мая, и явиться в Ки-Уэст нужно было не позже чем через сорок восемь часов. Матросы, соперничая друг с другом, проявляли чудеса смелости и ловкости, желая защитить маленькое судно от бурных порывов ветра, которые налетали с открытого моря; они выполняли свою работу с риском поломать мачты и даже перевернуть судно вверх дном. Попробовали держаться по ветру с малым фоком и фок-стеньгой {Стеньга - продолжение мачты, служащее для увеличения парусности на больших парусных судах.} марселя {Марсель - прямой четырехугольный парус, второй снизу, на парусных судах с прямым вооружением.} позади. Шхуна потеряла еще три или четыре мили в течение этого дня и следующей ночи. Если ветер не переменит направления и не начнет дуть с севера или с юга, то она уже не в состоянии будет сопротивляться и на следующий день ее прибьет к берегу. И в этом не осталось больше сомнений, когда на заре 24 мая полоса земли, вся точно всклокоченная от множества покрывавших ее отрогов скал, опоясанная рифами, обнажила на расстоянии пяти приблизительно миль страшные острия мыса Сэйбл. Еще несколько часов, и "Чикола" будет увлечена течением во Флоридский пролив. Тем не менее соединенными усилиями всех находившихся на шхуне, пользуясь начинавшимся приливом, может быть и возможно было бы еще добраться до бухты Уайту отер. - Это нужно, - заявил Хыолкар. - Нет, - ответил Уррикан. - Но я не хочу подвергать себя риску потерять свою шхуну и самому погибнуть вместе с ней, продолжая упрямо стремиться к открытому морю... - Я у тебя ее покупаю, твою шхуну... - Она не продается. - Судно всегда продается, когда за него дают больше того, что оно стоит! - Сколько же вы за нее даете? - Две тысячи пиастров. - Согласен, - ответил Хьюлкар, восхищенный такой выгодной сделкой. Это вдвое больше того, что она стоит, - сказал коммодор Уррикан. - Из этих денег одна тысяча за нее, а другая - за тебя и за твоих трех матросов. - А когда платеж? - Я дам тебе чек, по которому ты получишь деньги в Ки-Уэсте. - Ладно! Решено, коммодор! - А теперь, Хыолкар, живей в открытое море! Весь день "Чикола" мужественно боролась; временами ее совершенно заливало волнами, и ее защитные заслоны были уже наполовину под водой. Но Тюрк правил ею твердой рукой, а маленькая команда работала храбро и с исключительным искусством. В конце концов шхуне удалось отделиться от берега благодаря легкому изменению направления ветра к северу. Но с наступлением ночи ветер начал слабеть и все расстилавшееся перед глазами пространство заполнилось густым туманом. Трудность положения дошла теперь до предела. В течение дня невозможно было мало-мальски точно определить, где именно находилась шхуна: на одной ли параллели с Ки-Уэстом, или она уже миновала гряду подводных камней, простирающихся от оконечности полуострова по направлению к Маркезас и Тортугас? По мнению Хыолкара, "Чикола" должна была быть теперь очень близко от целой группы островков, позади которых катятся вместе с водами Флоридского пролива теплые воды Гольфстрима. - Мы теперь наверняка уже видели бы маяк Ки-Уэста, не будь этого тумана, - сказал Хьюлкар. - И надо быть очень осторожным, чтобы не наткнуться на прибрежные скалы. Я считаю, что было бы лучше подождать рассвета и, если туман рассеется... - Я не буду ждать, - ответил коммодор. Он действительно не мог больше ждать, если намеревался быть в Ки-Уэсте на другой же день в полдень. "Чикола" продолжала двигаться по направлению к югу по совершенно почти успокоившемуся морю, среди густого тумана. Как вдруг около пяти часов утра все, кто на ней находился, почувствовали сильный толчок, а за ним другой... Маленькая шхуна натолкнулась на подводный камень. Приподнятая в третий раз ударом высокой волны, уже наполовину приведенная в негодность, шхуна с переломленной передней частью корпуса легла на левый бок и опрокинулась. В эту минуту раздался чей-то крик. Тюрк узнал голос своего коммодора. Он стал громко звать его, но не получил никакого ответа. Облака тумана были так густы, что совершенно скрывали скалы, окружавшие шхуну. Ее хозяину и трем матросам удалось наконец укрепиться на одном из подводных камней. К ним присоединился и Тюрк. В полном отчаянии он все искал и звал коммодора... Тщетные призывы, тщетные поиски... Но, может быть, облака тумана рассеются, и Тюрк найдет своего коммодора еще живым? Он не смел на это надеяться. Крупные слезы катились по его щекам. Около семи часов туман начал понемногу рассеиваться, и местами стало видно море. "Чикола" разбилась, ударившись о гряду беловатых скалистых отрогов. Раздавленная при столкновении шлюпка больше уже ни на что не была годна. На западе и на востоке на протяжении четверти мили эта гряда скалистых отрогов тянулась уже в виде целого ряда подводных камней. Снова возобновились поиски, и один из матросов нашел наконец коммодора Уррикана, лежавшего между двумя подводными камнями. Тюрк кинулся к нему, схватил его) в объятия и приподнял, засыпая вопросами. Никакого ответа. Едва заметное дыхание вырывалось, однако, из раскрытых губ Годжа Уррикана, и сердце его билось хотя и слабо, но все же отчетливо. - Он жив... он жив!.. - закричал Тюрк. Годж Уррикан находился в очень плачевном состоянии, так как при падении голова его ударилась об острый край скалы. Но кровь почти уже не текла. Рану, которая закрылась сама собой, перевязали куском полотна, обмыв ее предварительно небольшим количеством пресной воды, которая нашлась на шхуне. Потом коммодор, остававшийся все еще без сознания, был перенесен на выступающий берег маленького островка, где морской прилив не мог его настигнуть. В это время небо совершенно очистилось от завесы тумана, и можно было видеть на несколько миль вперед. Было двадцать минут десятого, когда Хьюлкар, протягивая руку по направлению к западу, воскликнул: - Маяк Ки-Уэста! Действительно, Ки-Уэст находился теперь на расстоянии не более четырех миль в том же направлении. Если бы в эту ночь не было тумана, огни маяка были бы вовремя замечены и маленькая шхуна не погибла бы среди этих опасных подводных камней. Обычно моряки стараются избегать этих мест, опасаясь Нижней Флориды. Что касается шестого партнера матча Гиппербона, то не было ли основания считать его окончательно выбывшим из партии? У него не было никакой возможности переплыть расстояние, отделявшее островок, на котором он нашел себе убежище, до Ки-Уэста, и ему ничего другого не оставалось, как пребывать на нем в ожидании момента, когда какое-нибудь судно захватит всех потерпевших кораблекрушение людей и доставит их в Ки-Уэст. Печальна была участь этих несчастных, находившихся на этой беловатой гряде, похожей на какое-то хранилище костей, выступающей из воды во время морского прилива не более как на пять или шесть футов. Вокруг извивались, как змеи, гигантские саргассовы водоросли {Саргассовы водоросли - семейство морских бурых водорослей, встречающихся в морях Северного и Южного полушарий. Громадное скопление этих водорослей - в районе Саргассова моря, в западной части Атлантического океана.} всевозможных цветов и самые крохотные водоросли, извлекаемые из подводных глубин течением Гольфстрим. Много маленьких заливчиков кишмя кишели сотнями рыб самых различных пород, всяких величин и форм: сардинки, морские петухи, морские волки, морские коньки восхитительных окрасок, испещренные разноцветными полосами. Во множестве там находились также и моллюски, и всякие ракообразные существа: креветки, омары, крабы и лангусты. И, наконец, со всех сторон, почти на поверхности, чуя кораблекрушение, плавали между отрогами скал хищные и жадные акулы, главным образом акулы-"молотки" длиной от шести до семи футов, снабженные челюстями, страшнейшие морские чудовища. Что касается птиц, то они здесь летали бесчисленными стаями - обыкновенные и хохлатые цапли, чайки, морские ласточки и большие бакланы. Несколько пеликанов, очень крупных, стоявших наполовину в воде, ловили рыбу так же серьезно, но с большим успехом, чем профессиональные рыболовы, ловящие удочкой. Они издавали при этом "замогильным", как выразился один французский путешественник, голосом своеобразный крик: "Хоэнкор!" Во всяком случае, найти пищу на этом островке было нетрудно, хотя бы только охотясь за легионами черепах, находившихся и в воде и на суше, на всем пространстве, отделявшем островок от тех, которые названы по имени этих пресмыкающихся. Между тем время шло, а несчастный коммодор, несмотря на все старания тех, кто его окружал, все еще не приходил в себя. Это приводило Тюрка в самое искреннее беспокойство и волнение. Если бы он мог доставить своего хозяина в Ки-Уэст и поручить заботам какого-нибудь врача! Может быть, его спасли бы, принимая во внимание необыкновенно крепкое здоровье. Но сколько еще пройдет дней, прежде чем они смогут покинуть этот островок? Было немыслимо починить шхуну, исправить ее продавленный корпус: никакой ремонт не помог бы шхуне противостоять опасностям, которые грозили в таких местах. Нечего говорить, что Тюрк не строил никаких иллюзий относительно результата матча Гиппербона: для Годжа Уррикана партия была проиграна. Какой взрыв негодования охватил бы его, если бы он остался жив, и кто не простил бы ему на этот раз его раздражения перед лицом такой адской неудачи?! Было немногим более десяти часов, когда один из матросов, стоявших на страже в конце песчаной полосы, покрытой скалистыми отрогами, закричал: "Лодка, лодка!", и действительно, рыболовная лодка, подталкиваемая слабым ветром, приближалась к островку. Немедленно Хьюлкар дал сигнал, замеченный находившимися в лодке. И полчаса спустя, захватив всех пострадавших от кораблекрушения, лодка уже плыла по направлению к Ки-Уэсту. Слабая надежда вновь зажглась в сердце Тюрка; возможно, она блеснула бы и у Годжа Уррикана, если бы он мог выйти из состояния полной прострации: ничто не доходило до его сознания. Как бы то ни было, несомая ветром лодка быстро проплыла четыре мили, и в четверть двенадцатого она уже входила в гавань. На этом островке Ки-Уэст, длиной в два лье {Лье - старинная французская путевая мера, равная 4,5 км.}, а шириной в одно, маленький городок вырос подобно тому, как вырастают овощи под влиянием хорошего ухода. Теперь это был уже довольно значительный город, сообщавшийся с центральным штатом при помощи подводного кабеля, город с большим будущим, благоустройство которого шло быстрыми шагами вперед благодаря росту навигации (тоннаж - триста тысяч). Лодка вошла в самую глубь гавани, причалила к берегу, и тотчас же несколько сот жителей - Ки-Уэст насчитывал их в это время около восемнадцати тысяч - окружили прибывших. Они ждали коммодора Уррикана. Но в каком виде он предстал перед ними или, лучше сказать, в каком виде он был им представлен! Решительно, море не благоприятствовало участникам матча Гиппербона! Том Крабб явился в Техас в виде инертной массы, а коммодор был почти трупом! Годжа Уррикана поволокли в портовую контору, куда тотчас же явился спешно вызванный доктор. Коммодор еще дышал, и хотя его сердце билось слабо, никаких внутренних повреждений в его организме, по-видимому, не произошло. При падении со шхуны он ударился головой об острый край скалы, и теперь кровь снова усиленно потекла. Все время можно было опасаться кровоизлияния в мозг. Но, несмотря на все принятые меры, несмотря на энергичный массаж, для чего Тюрк уже не пожалел своих рук, коммодор все еще не приходил в себя. Тогда доктор предложил перенести его в комнату какой-нибудь комфортабельной гостиницы или в больницу Ки-Уэстра, где за ним будет лучший уход, чем в каком-либо другом месте. - Нет, - ответил Тюрк, - ни в больницу, ни в гостиницу. - Но куда же в таком случае? - В почтовое бюро! Эту мысль, которая пришла в голову Тюрку, поняли и одобрили все присутствующие, окружавшие в эту минуту коммодора. Если Годж Уррикан все же явился в Ки-Уэст в полдень 25 мая, и это наперекор буре и приливу, то почему его присутствие не зарегистрировать официально в том самом месте, где по расписанию ему полагалось быть в этот день? Послали за носилками, положили на них коммодора и направились к почтовому бюро в сопровождении все увеличивающейся толпы. Велико было изумление всех почтовых чиновников, подумавших сначала, что, несомненно, произошла какая-нибудь ошибка. Не приняли ли их бюро за морг? Но когда им стало известно, что лежавшее перед ними тело было телом коммодора Уррикана, одного из партнеров матча Гиппербона, их удивление сменилось волнением и участием. Он был здесь, перед маленьким окошечком почтовой конторы, куда попал по воле игральных костей, выбросивших пять и четыре очка... и явился в назначенный день, но в каком виде! Тюрк выступил вперед и громким голосом, который был всеми услышан, спросил: - Нет ли телеграммы на имя коммодора Годжа Уррикана? - Еще нет. - ответил чиновник. - В таком случае, - продолжал Тюрк, - будьте добры удостоверить, что мы были здесь до ее получения. Этот факт был немедленно зарегистрирован в присутствии многочисленных свидетелей. Было сорок пять минут двенадцатого, и ничего другого не оставалось, как ожидать телеграммы, которая, несомненно, была послана из Чикаго. Ждать ее пришлось недолго. В одиннадцать часов пятьдесят три минуты затрещал телеграфный аппарат, его механизм пришел в действие, и узкая полоска бумажной ленты начала разматываться. Чиновник взял ее, и прочитав адрес, проговорил: - Телеграмма на имя коммодора Годжа Уррикана! - Здесь! - ответил Тюрк за своего хозяина, у которого даже в эту минуту доктор не мог заметить никакого намека на прояснение сознания. Телеграмма содержала следующее: Чикаго, Иллинойс, 8 час. 13 мин, утра, 25 мая. Пять очков, из трех и двух. Пятьдесят восьмая клетка, штат Калифорния, Долина Смерти. Торнброк. Штат Калифорния, на другом, противоположном конце федеральной территории, которую придется пересечь с юго-востока на северо-запад! Дело было не только в расстоянии в две тысячи с лишком миль, отделявших Калифорнию от Флориды, но в том еще, что эта пятьдесят восьмая клетка была та самая, на которой в благородной игре в "гусек" фигурирует "мертвая голова", а это означает, что, явившись в эту клетку, игрок обязан возвратиться в самую первую и сызнова начинать всю партию. - Ну, - произнес мысленно Тюрк, - лучше, кажется, чтобы мой хозяин так и не приходил в себя... Такого удара он не перенесет! ^TГлава пятнадцатая - ПОЛОЖЕНИЕ ДЕЛ 27 МАЯ^U Вероятно, никто не забыл, что вначале, по завещанию Уильяма Гиппербона, число игроков в благородной игре Американских Соединенных Штатов было ограничено шестью избранниками, на которых выпал жребий. Эти шесть участвовали в погребальной процессии, идя около самой колесницы с телом эксцентричного члена "Клуба Чудаков". Вероятно, помнят также, что во время заседания 15 апреля, когда нотариус читал в зале Аудиториума завещание, неожиданная приписка привлекла к участию в партии еще седьмого партнера, значившегося под инициалами X .К.. 2. Но был ли этот новый партнер, подобно его другим товарищам, избран по жребию или исключительно по желанию покойного, никто не знал. Как бы то ни было, ввиду строгости, с которой была сделана приписка, никто не помышлял о том, чтобы ее в точности не соблюсти, и господин X. К. 2., или "Человек в маске", пользовался теми же правами, что и остальные шестеро. И если бы судьба сделала его единственным наследником, то никто не стал бы у него это богатство оспаривать. На основании именно этой приписки 13-го числа в восемь часов утра нотариус Торнброк приступил к седьмому метанию игральных костей, и (напомним на всякий случай и об этом факте) число выброшенных очков - девять, из шести и трех - заставило господина X. К. 2. отправиться в штат Висконсин. Таким образом, если этот неизвестный партнер не был обуреваем безудержной страстью к путешествиям, той любовью "к перемене мест", которая терзала репортера газеты "Трибюн", если он был чужд всякой страсти к приключениям, то он должен был считать себя вполне удовлетворенным. Несколько часов по железной дороге доставили бы его в Милуоки, и если бы по прибытии туда он застал еще Лисси Вэг, то она должна была бы уступить ему свое место, а сама начинать партию сызнова. Но поспешил ли этот "Человек в маске" отправиться в Висконсин, как только ему стал известен результат седьмого тиража, хотя в его распоряжении оставалось еще пятнадцать дней, этого никто не знал. Все были необычайно заинтригованы этим новым участником матча. Что он собой представлял? Разумеется, он уроженец Чикаго, так как завещатель никого, кроме коренных жителей города, в свою партию не допускал, но больше никто ничего о нем не знал, и любопытство публики от этого только возрастало. Вот почему 13 мая, в день седьмого тиража, на вокзале в часы отхода поездов из Чикаго в Милуоки толпа любопытных была особенно многочисленна. Все рассчитывали узнать этого X. К. 2. по его виду, по походке, по какой-нибудь его странности или оригинальной черте. Полное разочарование! Вокруг - одни только обычные физиономии путешественников, которых ничто не выделяло из толпы обыкновенных смертных. Тем не менее в самый момент отъезда какой-то неизвестный честный малый был принят за "Человека в маске" и, до крайности смущенный, сделался предметом незаслуженной овации. На следующий день явилось снова порядочное число любопытных, но на третий день их было уже меньше и совсем мало во все последующие дни. Так и не нашлось никого, кто по виду имел бы основание рассчитывать на наследство Уильяма Дж. Гиппербона. Единственно, что можно было сделать и что сделали все эти люди, донельзя заинтересованные таинственностью X. К. 2., готовые рискнуть большими суммами, держа за него пари, это расспросить о нем нотариуса Торнброка. Ему не давали покоя, засыпая вопросами. - Ведь вам же должно быть известно все, что касается X. К. 2., - говорили ему. - Абсолютно ничего! - отвечал он. - Но вы его знаете? - Я его не знаю, а если б и знал, то не имел бы никакого права открыть его инкогнито. - Но вы должны знать, где он живет, в Чикаго или в каком-нибудь другом месте, раз вы ему сообщали о результате метания игральных костей. - Я ничего ему не посылал. Он узнал об этом или из газет, или же слышал в зале Аудиториума. - Но ведь вам непременно придется послать ему телеграмму, извещающую о тираже двадцать седьмого? - Телеграмму я ему, конечно, пошлю. - Но куда? - Туда, где он в это время будет или, лучше сказать, туда, где он должен будет находиться: в Милуоки, Висконсин. - Но по какому адресу? - До востребования, на инициалы X. К. 2. - Но если его там не будет? - Если его там не будет, то тем хуже для него, так как он лишится права продолжать игру. Как видите, на все эти "но" любопытных нотариус Торнброк давал один и тот же ответ: он ничего не знал и ничего не мог сказать. Постепенно интерес, вызванный человеком, о котором упоминалось в приписке, начал ослабевать, и в конце концов решили предоставить будущему установить личность неизвестного X. К. 2. Ведь если бы он выиграл и сделался таким образом единственным наследником Уильяма Гиппербона, то его имя разнеслось бы по всем пяти частям света. Если же, наоборот, выигрыш пал бы не на него, то для чего было знать все эти подробности: был ли он стар или молод, богат или беден, толст или худ, высокого роста или маленького, блондин или брюнет и под какой фамилией записан в регистрационной книге своего прихода. А тем временем за всеми перипетиями игры следили с исключительным вниманием в том мире, где занимаются спекуляцией, в мире жаждущих выиграть, любителей риска и поклонников "бума". Финансовые бюллетени день за днем давали подробные сведения о положении вещей, подобно тому как они информируют о состоянии биржевого курса. Не только в Чикаго, который один из " репортеров назвал "городом пари", и во всех больших городах Союза, но и во всех городских предместьях, даже в самых маленьких деревушках за участниками партии следили с необычайным увлечением. Главные города Союза - Нью-Йорк, Бостон, Филадельфия, Вашингтон, Олбани, Сент-Луис, Балтимор, Ричмонд, Чарлстон, Цинциннати, Детройт, Омаха, Денвер, Солт-Лейк-Сити, Саванна, Мобил, Новый Орлеан, Сан-Франциско и Сакраменто - организовали специальные агентства, дела которых шли необыкновенно успешно. Все давало основание думать, что число таких агентств удвоится, утроится и удесятерится по мере того, как по капризу игральных костей Макс Реаль, Том Крабб, Герман Титбюри, Гарри Т. Кембэл, Лисси Вэг, Годж Уррикан и X. К. 2. будут делаться победителями или жертвами. Были созданы настоящие рынки с маклерами, где отмечались спрос и предложение, продавались и покупались по изменяющимся ценам шансы того или другого участника знаменитого мачта. Само собой разумеется, что это движение не было сосредоточено исключительно на территории Американских Соединенных Штатов. Оно вскоре перешло через границу и отдельными потоками потекло по доминиону по городам Квебек, Монреаль, Торонто и другим важным городам Канады. Потом направилось в Мексику и в маленькие штаты, омываемые водами залива. Оттуда оно распространилось по Южной Америке - по Колумбии, Венесуэле, Бразилии, Аргентинской республике, по Перу, Боливии и Чили. Лихорадка игры не замедлила охватить весь Новый Свет. Помимо этого, по другую сторону Атлантики, в Европе - во Франции, Германии, Англии, России; в Азии - в Индии, Китае и Японии; в Океании - в Австралии и Новой Зеландии тоже принимали участие во всех безумствах матча Гиппербона. Если покойный член "Клуба Чудаков" не очень нашумел при своей жизни, то какую бурю он поднял после своей смерти! Почтенный Джордж Хиггинботам и другие коллеги покойного могли гордиться тем, что принимали участие в рождении его посмертной славы. Кто же в данное время был баловнем судьбы на поприще этого нового вида спорта? Хотя сейчас было трудно ответить на этот вопрос, так как число метаний игральных костей было еще очень незначительно, все же четвертый партнер, Гарри Кембэл, имел очень много сторонников, и общественное внимание сосредоточилось главным образом на его особе. О нем особенно громко кричали газеты, следуя за ним как бы по пятам, получая от него ежедневно письменные сообщения. Макс Реаль со свойственной ему сдержанностью, Герман Титбюри, путешествовавший вначале под вымышленным именем, Лисси Вэг, отъезд которой был отложен на последний день, - все они не могли соперничать с блестящим и шумным репортером газеты "Трибюн". Следует, однако, прибавить, что Том Крабб, вовсю рекламируемый Джоном Мильнером, тоже привлекал к себе внимание многих держателей пари. Казалось вполне естественным, что такое колоссальное богатство достанется этому колоссальному животному. Случай любит подобные контрасты или, лучше сказать, подобные сходства, и если он чужд привычкам, то, во всяком случае, у него бывают капризы, с которыми приходится считаться. Что касается коммодора Уррикана, то в самом начале на всех биржах его акции стояли очень высоко. Первые полученные им девять очков, составленные из пяти и четырех, отправили его в пятьдесят третью клетку, и каким это было блестящим началом! Но, будучи отослан при втором метании в пятьдесят восьмую клетку, в Калифорнию, и вынужденный сызнова начинать партию, он лишился всех симпатий публики. К тому же знали, что он потерпел кораблекрушение около Ки-Уэста, что его переезд туда совершился при самых отвратительных условиях и что в полдень 23 мая он был еще без сознания. Неизвестно, будет ли он когда-нибудь в состоянии добраться до Долины Смерти и не был ли он мертв вдвойне - как человек и как партнер. Оставался один только седьмой партнер - X. К. 2., и было серьезное основание предполагать, что ловкачи и хитрецы, у которых мозг устроен не так, как у других людей, и позволяет им заранее угадывать удачные удары игральных костей, остановят свое внимание именно на нем. Если же в этот момент его оставляли в покое, то потому, что не знали, отправился ли он уже в штат Висконсин или нет. Но этот вопрос должен был выясниться, как только он явится в почтовое бюро Милуоки за получением телеграммы. И этот день был уже не за горами. Приближалось 27 мая, когда должен был произойти четырнадцатый тираж, главным заинтересованным лицом в котором был .... "Человек в маске". В этот день после метания игральных костей нотариус Торнброк пошлет ему телеграмму в почтовое бюро Милуоки, куда около полудня он должен явиться лично. Легко можно себе представить, какая толпа любопытных соберется в это бюро, людей, стремящихся увидеть наконец господина X. К. 2. Если они не узнают его имени, то по крайней мере увидят его и фотографические аппараты не замедлят сделать с него моментальные снимки, которые в этот же самый день будут напечатаны в газетах. Кстати, нужно заметить, что Уильям Гиппербон расположил различные штаты Союза на своей карте самым произвольным образом. Все эти штаты не были помещены ни в алфавитном, ни в географическом порядке. Вот почему штаты Джорджия и Флорида, в действительности соседние, занимали один - двадцать восьмую Клетку, другой - пятьдесят третью. Техас и Южная Каролина были помещены под номерами десятым и одиннадцатым, тогда как их разделяет расстояние в восемьсот или девятьсот миль. То же самое можно сказать и про все остальные. Такое распределение не было, конечно, результатом сознательного выбора, и возможно даже, что штаты были расположены на карте в том порядке, какой им выпал по жребию завещателя. Как бы то ни было, именно в штате Висконсин таинственный X. К. 2. должен был ждать телеграммы, извещающей его о результате второго тиража. Что касается Лисси Вэг и Джовиты Фолей, то, приехав в Милуоки только 23 утром, они поспешили его покинуть, для того чтобы не встретиться там с седьмым партнером, когда тот явится в городское телеграфное бюро. Наконец наступило 27 мая. Общее внимание сосредоточилось на этой таинственной личности, которая неизвестно по каким мотивам не желала объявить своего имени публично. Вот почему в этот день зал Аудиториума не был так переполнен, как он мог бы быть: тысячи любопытных с утренним поездом отправились в Милуоки, где надеялись увидеть наконец в почтовой конторе этого таинственного X. К. 2. В восемь часов утра нотариус Торнброк, по обыкновению очень торжественный, окруженный членами "Клуба Чудаков", выбросил из футляра на стол игральные кости и при наступившем общем молчании громко произнес: - Четырнадцатый тираж. Седьмой партнер. Десять очков, из четырех и шести. Вот что означали эти выброшенные десять очков. Так как X. К. Ъ, был в двадцать шестой клетке, штат Висконсин, то десять очков отослали бы его в тридцать шестую, если бы эти очки не должны были дублироваться, поскольку эта тридцать шестая клетка была занята штатом Иллинойс. В силу этого неизвестному X. К. X. нужно было, покинув штат Висконсин, отправиться в сорок шестую клетку, которая на карте Уильяма Гиппербона находилась в округе Колумбия. Фортуна несомненно покровительствовала этому таинственному партнеру! Первое метание костей послало его в штат, соседний с Иллинойсом, а второе - направило всего только на три штата дальше, через Индиану, Огайо и Западную Вирджинию, в округ Колумбия, в его столицу Вашингтон, являющуюся в то же время столицей Соединенных Штатов Америки. Какая разница между этими путешествиями и теми, которые выпали на долю его конкурентов, отсылаемых на самые окраины федеральной республики! Разумеется, необходимо было держать пари именно на него, которому так везет, если только он в действительности существовал. И вот в это утро в Милуоки не осталось на этот счет никаких сомнений: незадолго до полудня толпа любопытных, находившихся и внутри и вне почтового бюро, раздвинула свои ряды для того, чтобы пропустить человека среднего роста, крепко, по-видимому, сложенного, с легкой проседью в бороде, с лорнетом. На нем был костюм путешественника, и он держал в руках небольшой чемодан. - Есть у вас телеграмма для X. К. 2.? - спросил он почтового чиновника. - Вот, получите, - ответил тот. Тогда седьмой партнер, - так как это был именно он, - взял телеграмму, распечатал ее, прочел, снова сложил, положил в свой портфель и, не высказав никакого признака ни удовольствия, ни неудовольствия, вышел из бюро при полном молчании взволнованной публики. Его наконец увидели, этого седьмого партнера! Он существовал! Это не продукт фантазии, он один из представителей человеческого рода! Но кто же он? Как его имя? Какое он занимает общественное положение? Каковы его качества? Этого никто не знал. Он явился тихо, бесшумно и так же тихо исчез! Но все равно, раз он в назначенный день явился в Милуоки, то так же точно в назначенный день явится и в Вашингтон. Для чего же нужно знать его социальное положение? Нельзя сомневаться в том, что он будет продолжать точно выполнять все условия, раз он выбран самим завещателем. К чему же тогда предпринимать те или другие шаги, чтобы узнать что-нибудь большее? Пусть каждый, не колеблясь, держит за него пари! Он сделается, по-видимому, баловнем судьбы, так как, судя по первым полученным очкам, все говорит за то, что удача будет ему сопутствовать в течение всего путешествия. В итоге вот каково было положение дел в этот день 27 мая: Макс Реаль 15 мая покинул Форт Рилей, штат Канзас, для того чтобы отправиться в двадцать восьмую клетку, штат Вайоминг. Том Крабб 17 мая выехал из города Остина, штат Техас, в тридцать пятую клетку, штат Огайо. Герман Титбюри, откупившись от наказания, покинул 19 мая город Кале, штат Мэн, чтобы направиться в четвертую клетку, штат Юта. Гарри Кембэл 21 мая выехал из города Санта-Фе, штат Нью-Мексико, в двадцать вторую клетку, штат Южная Каролина. Лисси Вэг 23 мая покинула город Милуоки, штат Висконсин, для того чтобы отправиться в тридцать восьмую клетку, штат Кентукки. Коммодор Уррикан, если он еще жив, - а надо надеяться, что он поправился, - получил сорок восемь часов тому назад, 25 мая, телеграмму, которая отправила его в пятьдесят восьмую клетку, штат Калифорния, откуда ему. предстоит вернуться в Чикаго, для того чтобы начать всю партию сызнова. И, наконец, X. К. 2. 27 мая был послан в сорок шестую клетку, в округ Колумбия. Миру остается теперь толь