езда должна была теперь, без сомнения, удвоиться: семьдесят или восемьдесят часов вместо сорока! Короче говоря, Джон Мильнер пережил все фазы волнения и тревог в то время, как его спутник переживал все фазы своей ужасной болезни: встряску всех внутренностей, неправильности в аппарате кровообращения и такие головокружения, какие не в состоянии вызвать даже самое сильное опьянение. Одним словом, говоря языком капитана Кертиса, Тома Крабба оставалось только подобрать лопатой. Наконец, 9 мая около трех часов пополудни, после страшного порыва ветра - к счастью, кратковременного - появились берега Техаса, окаймленные дюнами белого песка и защищенные непрерывным рядом островов, над которыми летали стаи громадных пеликанов. Они могли составить большую экономию для запасов провианта на пароходе, тем более что Том Крабб, хотя он и очень часто, даже слишком часто открывал рот, ничего еще не ел после своего последнего завтрака, полученного, когда пароход находился на одной параллели с портом Иде. Джон Мильнер лелеял надежду, что его компаньон скоро поправится, победит отвратительную болезнь, снова примет человеческий облик и будет иметь приличный вид, когда "Шерман", укрывшись от бурного моря в заливе Галвестон, не будет больше подвергаться капризам разъяренных волн. Но нет, несчастному Тому Краббу не удалось принять человеческий вид даже и тогда, когда он очутился в спокойных водах. Город Галвестон построен на самом конце песчаного мыса. Виадук {Виадук - мостовое вооружение для переезда или перехода через встречающиеся на пути преграды: овраги, ущелья, дороги.} соединяет его с материком, и через него ведутся торговые сношения, среди которых особо важную роль играет торговля хлопком. Как только "Шерман" прошел фарватер, он направился к месту своей стоянки. Джон Мильнер не мог сдержать возгласа ярости, увидев, что несколько сот любопытных собрались уже на набережной. Извещенные по телеграфу о том, что Том Крабб выехал пароходом из Нового Орлеана в Галвестон, они явились встречать его на пристань. И что же мог представить им тренер вместо чемпиона Нового Света, второго участника матча Гиппербона?.. Бесформенную массу, которая была более похожа на пустой мешок, чем на человеческое существо! Джон Мильнер еще раз попытался вызвать физическую встряску у Тома Крабба. - Ну что же?.. Все еще не того?.. - спросил он. Мешок оставался мешком, и его пришлось на носилках перенести в "Бич-Отель", где для них было оставлено помещение. Несколько шуток, несколько каламбуров раздалось по пути его следования вместо тех громких привычных "ура", которые сопровождали его отъезд из Чикаго. Но, в конце концов, не все было потеряно. Завтра, после спокойной ночи и целого ряда искусно скомбинированных кушаний, Том Крабб, без сомнения, обретет свою жизненную энергию и присущую ему силу, и от его болезни не останется следа. Джон Мильнер все это говорил себе, но он глубоко ошибался, ночь не принесла никакого изменения в состоянии здоровья его компаньона. Помрачение всех его способностей на другой день было такое же глубокое, как и накануне. А между тем от него требовали не какого-то умственного напряжения (на которое он был вообще неспособен), а лишь чисто животного усилия. Но все было тщетно. С того момента, как он очутился на твердой земле, его рот все время оставался герметически закрытым. Он не требовал пищи, его желудок не издавал привычных сигналов в положенные часы еды. Так прошел день 10 мая, затем настало 11-е, а 16 мая было тем последним сроком, когда он должен был прибыть в Остин. Джон Мильнер решился на единственную меру, к которой можно было еще прибегнуть: лучше было приехать слишком рано, чем слишком поздно. Если Тому Краббу суждено выйти из этого состояния прострации {Прострация - состояние человека, характеризующееся упадком сил и психической активности.}, он сможет из него выйти так же хорошо в Остине, как и в Галвестоне, но по крайней мере он будет в назначенном месте к указанному сроку. Итак, Том Крабб был препровожден на вокзал на ручной тележке и внесен в вагон, как багаж. Когда пробило половину девятого вечера, поезд тронулся, и стоявшие на перроне держатели пари отказались рискнуть самой маленькой суммой, даже двадцатью пятью центами, за партнера, находившегося в таком плачевном состоянии. К счастью, чемпиону Нового Света и его тренеру предстоял переезд не через все семьдесят пять миллионов гектаров, составляющих территорию Техаса. Им нужно было только проехать сто шестьдесят миль, отделяющих Галвестон от столицы штата. Было бы желательно побывать в областях, орошаемых великолепнейшей рекой Рио-Гранде и другими: Антонио, Бразос и Тринити, вливающимися в бухту Галвестон, а также рекой Колорадо с ее капризно извивающимся руслом, усеянным жемчужными устрицами. Великолепная страна этот Техас, с его бесконечными прериями, где когда-то стояли лагерем команчи! На западе она сплошь покрыта девственными лесами, пышными магнолиями, смоковницами, акациями, пальмами, дубами, кипарисами, кедрами, громадными рощами апельсиновых деревьев и кактусами, наиболее красивыми из всей флоры. Горы Техаса, которые на северо-западе говорят о близости цепи Скалистых гор, бесподобны. Эта страна дает сахарный тростник лучше того, что растет на Антилах, табак "нокогдоше", превосходный табак мэрилендский и вирджинский, и хлопок лучше того, который произрастает в штатах Миссисипи и Луизиана. Отдельные фермы штата обладают площадью земли в сорок тысяч акров, в них насчитывается столько же голов скота, а на их ранчо {Ранчо - скотоводческая ферма на западе США.} выращиваются тысячи лошадей самой лучшей породы. Но могло ли все это интересовать Тома Крабба, который никогда ни на что не смотрел, и Джона Мильнера, который смотрел на одного лишь Тома Крабба? Вечером поезд остановился на два часа на станции Хьюстон, где находится склад товаров, доставляемых по рекам Тринити, Бразос и Колорадо, а на следующий день, 13 мая, очень рано Том Крабб вышел из вагона на станции Остин, конечном пункте своего путешествия. Этот город, столица штата, представляет собой очень важный промышленный центр, и его омывают воды реки, на которой имеются искусственные заграждения. Остин расположен на возвышенности к северу от Колорадо, в центре района, изобилующего железом, медью, марганцем, гранитом, мрамором, гипсом и глиной. Этот город более американский, чем многие другие города Техаса; в нем сосредоточены все судебные учреждения штата. Население его не превышает двадцати шести тысяч, и почти все его жители саксонского происхождения. Здесь это единственный "одиночный" город среди тех "двойных" городов, какими являются вообще все города, расположенные вдоль реки Рио-Гранде, в которых деревянные дома находятся на одном берегу реки, а хижины из необожженного кирпича - на другом; таковы, например, города Эль-Пасо и Эль-Пресидио, наполовину мексиканские. В Остине наши пассажиры встретили только таких американцев, которые приехали сюда из любопытства и с целью заключить несколько пари, посмотрев на второго партнера, которого игральные кости прислали в Остин из отдаленнейших областей Иллинойса. И этим любопытным посчастливилось больше, чем жителям Галвестона и Хьюстона, так как, ступив на перрон вокзала столицы Техаса, Том Крабб вышел наконец из состояния той угрожающей неподвижности, которую не могли победить ни заботы, ни мольбы, ни даже упреки Джона Мильнера. Правда, чемпион Нового Света казался еще несколько утомленным, вялым и слабым. Но что в этом удивительного, если он не проглотил ничего, кроме морского воздуха, с самого того дня, когда "Шерман" вышел в открытое море? Да! Этот великан был вынужден питаться все эти дни исключительно самим собой. Но, по правде говоря, даже и при таком режиме ему хватило бы пищи еще на многие, многие дни! Зато какой завтрак получил он в это утро, завтрак, продолжавшийся до самого вечера: полные блюда крупной дичи, окорока баранины и телятины, всевозможные виды колбас, овощи, фрукты, сыры, и джин, и виски, и смесь портера с пивом, и чай, и кофе! Джону Мильнеру стало немного страшно, когда он подумал о счете, который ему представят в гостинице в день отъезда. И все это повторялось на другой день, и на следующий, и так вплоть до 16 мая. Том Крабб теперь снова превратился в удивительную человеческую машину, при столкновении с которой Корбэт, Фитсимонс и другие, не менее его знаменитые боксеры, столько раз терпели полное поражение. ^TГлава девятая - ОДИН И ОДИН - ДВА^U В это утро один из городских отелей или, лучше сказать, одна из небольших и далеко не лучших гостиниц, "Сэнди-Бар", принимала двух путешественников, приехавших с первым утренним поездом в Кале, маленький городок штата Мэн. Эти двое путешественников, мужчина и женщина, видимо порядочно измученные длинной и утомительной дорогой, назвались мистером и миссис Филд. Фамилия Филд, так же как Смит, Джонсон и некоторые другие, одна из наиболее распространенных среди людей англосаксонского происхождения. Вот почему нужно обладать совершенно исключительными качествами, занимать какое-нибудь выдающееся положение в мире политики, искусства или военной науки, словом, нужно быть гением, чтобы носящие это заурядное имя могли обратить на себя общественное внимание. Так как имена мистера и миссис Филд никому ничего не говорили, хозяин гостиницы записал их в своей книге без всяких дальнейших вопросов. В эту эпоху по всей территории Соединенных Штатов ничьи имена не были так распространены, не повторялись так часто миллионами уст, как имена партнеров знаменитого матча и имя эксцентричного члена "Клуба Чудаков". Но так как ни один из "семерки" не назывался Филдом, то в Кале никто приезжей четой не заинтересовался. К тому же оба они не подкупали своей наружностью, и весьма возможно, что хозяин гостиницы задавал себе вопрос, как-то они еще ему заплатят, когда настанет время подавать им счет. Для чего же явилась чета Филдов в этот маленький городок, расположенный на самой далекой границе штата, находящегося на северо-восточной окраине Союза, для чего прибавила она две единицы к шестистам шестик десяти одной тысяче жителей этого штата, равного по площади половине всей территории Новой Англии? {Новая Англия - основной центр капиталистического развития США.} Комната в первом этаже, предоставленная мистеру и миссис Филд в гостинице "Сэнди-Бар", была малокомфортабельна: одна кровать, стол, два стула и туалетный столик. Вид из окна открывался на реку Сент-Круа, левый берег которой принадлежит Канаде. У дверей в коридор стоял единственный чемодан приезжих, принесенный железнодорожным носильщиком. В одном углу комнаты виднелись два толстых дождевых зонтика и ветхий дорожный мешок. Оставшись вдвоем после ухода хозяина гостиницы, который привел их в эту комнату, мистер и миссис Филд заперли сначала дверь изнутри, потом приложили ухо к замочной скважине, чтобы убедиться, что их никто не услышит. - Наконец-то мы добрались до цели нашего путешествия! - сказал он. - Да, - подтвердила она, - после трех дней и трех долгих ночей, проведенных в вагоне. - Я думал, что это путешествие никогда не кончится, - продолжал мистер Филд, опуская почти безжизненные руки таким жестом, точно все их мускулы были совершенно не в состоянии функционировать. - И оно еще не окончено, - сказала миссис Филд. - Интересно, сколько все это будет нам стоить? - Дело не в том, сколько все это будет стоить, - раздраженным тоном ответила его супруга, - а в том, сколько все это может нам принести! - Во всяком случае, - продолжал мистер Филд, - нам пришла удачная мысль не путешествовать под нашими действительными именами. - Это моя мысль... - И мысль восхитительная... Ты представляешь себе, что с нами было бы, если бы мы оказались во власти хозяев гостиниц, трактирщиков, кучеров и всех этих живодеров, жиреющих от щедрот тех, кто попадается им в руки, - и все это под тем предлогом, что в наши карманы вскоре потекут миллионы долларов. - Да, мы хороню сделали, - повторила миссис Филд, - и мы впредь будем сокращать, насколько это возможно, все наши расходы. Во всяком случае, за все эти три дня путешествия мы ни копейки не истратили в буфетах железнодорожных вокзалов. И я надеюсь поступать так и в дальнейшем. - И все же, может быть, мы лучше сделали бы, если бы отказались... - Довольно, Герман! - властным тоном заявила миссис Филд. - Разве же у нас меньше шансов, чем у других участников, приехать первыми? - Конечно нет, Кэт! Но самым благоразумным было бы все-таки согласиться на предложение... разделить наследство между всеми участниками матча... - Я другого мнения. К тому же против этого восставал коммодор Уррикан, а неизвестный X. К. 2. отсутствовал и дать своего согласия не мог. - А знаешь ли, что я тебе скажу, - продолжал господин Филд, - именно его-то я и боюсь больше всех других. Никто не знает, ни кто он, ни откуда... С ним никто не знаком. Его зовут X. К. 2. Но разве же это имя? Прилично ли называться X. К. 2.? Говоривший был господин Титбюри. Если он сам не скрывался под инициалами, то ведь он, однако же, переменил свою фамилию Титбюри на Филд (читатель, без сомнения, узнал его по первым же фразам, которыми он обменялся со своей женой, самозваной госпожой Филд, - фразам, насквозь пропитанным отвратительной скаредностью). Да, то был действительно Герман Титбюро, третий партнер. Игральные кости, выбросив два очка, по единице каждый, отослали его во вторую клетку, штат Мэн. Это была большая для него неудача, которая приближала его всего лишь на два шага к шестьдесят третьей клетке, заставляя в то же время проделать длинный путь до крайнего северо-восточного пункта Союза. Дело в том, что штат Мэн граничит и с доминионом Канада, и с Нью-Брансуиком. После вступления этого штата в 1820 году в конфедерацию его восточной границей сделался залив Пассамакодди, в который направляет свои воды река Сент-Круа, подобно тому как этот штат, разделенный на двенадцать графств, посылает двух сенаторов и пятьдесят депутатов в Конгресс, который немного претенциозно может быть назван "Национальным заливом", так как в него вливаются "политические реки" Американских Соединенных Штатов. Мистер и миссис Титбюри вечером 5 мая покинули свой темный дом на Робей-стрит и поселились теперь в этой мрачной гостинице в городе Кале. Мы знаем, какие соображения заставили их присвоить себе вымышленную фамилию. Не извещая никого о дне и часе своего приезда, они путешествовали, соблюдая строгое инкогнито, так же как и Макс Реаль, хотя мотивы, которые ими руководили, были, конечно, совершенно иные. Все это озадачило держателей пари, так как нужно признать, что Герман Титбюри в этой скачке за миллионами представлялся замечательным спортсменом и не стремился больше ни к чему. Не было сомнения в том, что ставки на него будут все увеличиваться по мере развития матча и что он сделается его фаворитом. Не был ли он одним из тех привилегированных лиц, которым все удается благодаря полному отсутствию щепетильности в выборе средств, обеспечивающих успех? Его богатство позволит ему заплатить все штрафы, и как бы они ни были велики, он без колебания расплатится наличными деньгами. К тому же Титбюри не станет предаваться никаким фантазиям во время переездов, подобно Максу Реалю и Гарри Кембэлу. Были ли какие-нибудь основания в таком случае бояться, что он задержится в пути? Разумеется, никаких. Была только несомненная уверенность в том, что в назначенный день он будет в указанном месте. Все это составляло, безусловно, очень серьезные гарантии, представляемые Германом Титбюри, не говоря уж о той личной удаче, которая никогда ему не изменяла во всех его делах. Эта достойная чета позаботилась о том, чтобы придумать маршрут наиболее быстрый и наименее дорогой для путешествия по запутанной сети железных дорог, раскинутой, точно громадная паутина, по всей восточной территории Союза. Нигде не останавливаясь, не подвергая себя угрозе полного разорения в станционных буфетах или в отдельных ресторанах, питаясь исключительно провизией, взятой из дома, переходя из одного поезда в другой с точностью шарика в руках ловкого фокусника, они так же мало, как и Том Крабб, интересовались достопримечательностями той или иной местности. Всегда погруженные в одни и те же соображения, всегда преследуемые одним и тем же страхом, записывая каждый грош своих ежедневных расходов, считая и пересчитывая сумму, взятую с собой для путешествия, проводя дни в дремоте, а ночи в сне, господин и госпожа Титбюри проехали штат Иллинойс с запада на восток, потом штат Индиана, за ним штат Огайо, далее штат Нью-Йорк и, наконец, Нью-Хэмпшир. Так они достигли утром 8 мая границы штата Мэн, находящейся у подножия горы Вашингтон из группы гор Монтань Бланш, снежная вершина которой через полосу ливней и града возносит на высоту целых пяти тысяч семисот пятидесяти футов имя славного героя Американской республики {Речь идет о Джордже Вашингтоне.}. Оттуда мистер и миссис Титбюри прибыли в Париж, затем Льюистон на Андроскоггине, торговый город, который соперничает с важным городом Портлендом, одним из лучших портовых городов Новой Англии, нашедшим себе приют в бухте Каско. Оттуда железная дорога привела их в Огасту, официальную столицу штата Мэн, элегантные виллы которой рассеяны по берегам реки Кеннебек. Доехав до станции Бангор, надо было подняться к северо-востоку до станции Баскахоган, где кончался железнодорожный путь, и спуститься на лошадях до Принстона, который соединяется с Кале. Вот таким-то образом, при частых и неприятных переменах поездов, завершился переезд четы Титбюри в штат Мэн. Туристы охотно посещают цепь окружающих его гор, поля морены, его дремучие бесконечные дубовые леса, рощи канадских сосен, кленов, буков и берез, представляющие собой квинтэссенцию северных районов, которые снабжали лесным материалом все местные верфи до введения железных корпусов в морские конструкции. Мистер и миссис Титбюри, они же Филд, прибыли в Кале 9 мая с ранним поездом, значительно раньше назначенного срока, что вынуждало их оставаться там до 19-го числа. Десяток дней жить в этом маленьком городке, в котором всего несколько тысяч жителей и который представляет собой обыкновенный каботажный порт! {Каботаж - плавание морских судов между портами одного государства.} Чем займут они время до того часа, когда телеграмма нотариуса Торнброка заставит их оттуда уехать? А между тем какие восхитительные экскурсии можно совершить среди такой разнообразной природы! На северо-западе великолепная местность с горой Катадин высотой в три тысячи пятьсот футов - гранитной скалой, поднимающейся из-за зеленого свода лесов. А город Портленд, с пятьюдесятью тысячами жителей, где родился великий поэт Лонгфелло {Лонгфелло, Генри Уодсуорт (18071882) - знаменитый американский поэт, автор известной "Песни о Гайавате" (1855).}, город, полный оживления благодаря своей интенсивной торговле с Южной Америкой и Антиллами, а также своим памятникам, паркам и садам, которые его жители - артисты в душе - поддерживают с такой любовью и вкусом! И этот скромный Брансуик со своим знаменитым колледжем Бодэном, чья картинная галерея привлекает всех истинных любителей искусства! А дальше на юг, вдоль берегов Атлантики, все эти курорты, лечебные станции, так охотно посещаемые в жаркий сезон богатыми семьями из соседних штатов, семьями, которые считали бы для себя позором не провести в одной из них, например в Бар Харбор, на этом чудеснейшем острове Маунт-Дезэрт, несколько недель! Но требовать таких передвижений от двух моллюсков, оторванных от родной почвы и перенесенных за девятьсот миль от нее, было бы напрасным трудом! Нет! Они ни на один день, ни на один час не покинут Кале! Они останутся в обществе друг друга, обсуждая свои шансы, мысленно проклиная своих партнеров и в сотый раз придумывая, как бы лучше употребить свое новое богатство в том случае, если судьба сделает их триста раз миллионерами: шестьдесят миллионов долларов равнялись примерно тремстам миллионам франков. И в самом деле, не слишком ли все это их затруднит? Затруднят... миллионы... их?! Об этом не беспокойтесь! Они сумеют обратить их в ценные, вполне верные бумаги, в акции банков, рудников, промышленных обществ и будут жить на громадные доходы, не растрачивая их ни на какие благотворительные учреждения, ничего не тратя также и на свой комфорт, на свои удовольствия. Они будут жить, как раньше, сосредоточивая все свое существование на любви к деньгам, пожираемые auri sacra fames {проклятая жажда золота.}, эти скареды, трясущиеся над сундуком и способные удавиться из-за копейки, подлые крысы, презренные существа, бессменные члены академии сквалыг. Если судьба покровительствовала этой отвратительной чете, то у нее были, верно, на то свои причины. Какие именно, трудно себе представить. Но это было в ущерб другим партнерам, более достойным богатства Уильяма Дж. Гиппербона, которые сумели бы лучше употребить его деньги; да, безусловно все, не исключая Тома Крабба и даже самого коммодора Уррикана. И вот оба они сидят на далекой окраине федеральной территории, в маленьком городке Кале, скрываясь под вымышленной фамилией Филд, скучающие и нетерпеливые, ожидая дальнейших событий, наблюдая во время приливов уход в море рыбачьих лодок, а затем их возвращение с добычей - тяжелым грузом макрелей, сельдей и лососей. Потом они возвращаются в свою комнату в гостиницу "Сэнди-Бар" и запираются на ключ, дрожа от страха при мысли, что их настоящие имена будут вскоре обнаружены. На самом деле городок Кале не так уж затерян в глубине штата Мэн, чтобы слухи и толки о знаменитом матче могли не дойти до его жителей. Все они прекрасно знали, что вторая клетка находится в этом штате Новой Англии, а телеграф им сообщил, что при третьем метании игральных костей выброшенное число очков - одно и одно - обязывало партнера Германа Титбюри явиться в их город. Так прошли 9, 10, 11 и 12 мая, дни, наполненные скукой в этом маленьком унылом городишке. Макс Реаль и тот вряд ли смог бы пересилить эту скуку. Когда вам совершенно нечего делать, как только слоняться по улицам, застроенным деревянными домами, да бродить взад и вперед по набережной, то вам кажется, что время тянется бесконечно долго. А впереди эта телеграмма с указанием нового маршрута, телеграмма, которая не могла быть отправлена раньше 19-го числа! Каким нужно было вооружиться терпением, чтобы ждать ее еще целых семь дней! А между тем чете Титбюри представлялся очень удобный случай "побывать за границей", перейдя реку Сент-Круа, левый берег которой принадлежит доминиону Канада. Эта мысль пришла в голову Герману Титбюри, и утром 13 мая он обратился к госпоже Титбюри со следующими словами: - Вот уж, можно сказать, черт побрал бы этого Гиппербона! Зачем только он выбрал этот самый отвратительный город из всех городов штата Мэн, чтобы послать туда партнеров, имевших несчастье получить два очка в самом начале партии! - Осторожнее, Герман! - шепотом остановила его госпожа Титбюри. - Что если тебя вдруг кто-нибудь услышит! Раз судьба привела нас в Кале, то хочешь не хочешь, а надо оставаться в Кале. - Но разве нам запрещено выходить из города? - Нет, конечно, но при условии оставаться на территории Союза. - Значит, мы не имеем даже права переправиться на тот берег реки? - Ни в коем случае, Герман! Покойный категорически запрещает покидать территорию Соединенных Штатов. - Но кто об этом узнал бы, Кэт? - воскликнул мистер Титбюри. я - Я тебя не понимаю, Герман! - возразила почтенная особа, повышая голос. - Неужели это ты говоришь?.. Я положительно не узнаю тебя! А если потом узнают, что мы переходили границу? Если вдруг с нами что-нибудь случится такое, что нас там задержит... Какое-нибудь несчастье... И мы не сможем вернуться в срок, девятнадцатого?.. Вообще... я этого не желаю! И у нее были основания этого не желать, у властной миссис Титбюри. Разве знают заранее, что когда может случиться? Разве нельзя предположить, что произойдет землетрясение? Что Нью-Брансуик отделится от материка?.. Что эта часть Америки вдруг разойдется по всем швам и между двумя странами образуется страшная пропасть?.. Как же в таком случае попасть в телеграфное бюро в назначенный день? И разве это не будет грозить исключением их из числа участников матча? - Нет! Нам нельзя перебираться на тот берег! - сказала миссис Титбюри тоном, не допускающим никаких возражений. - Ты права, нам это запрещено, - согласился мистер Титбюри. - Я даже не знаю, как мне могла прийти в голову подобная мысль!.. Несомненно, что с тех пор, как мы уехали из Чикаго, я сделался совсем другим человеком... Это проклятое путешествие превратило меня в совершенного тупицу!.. Всю жизнь мы никуда не уезжали из своего дома на Робей-стрит и вдруг вздумали пуститься странствовать по большим дорогам... в нашем-то возрасте!.. Эх! Ну разве не лучше бы мы сделали, если бы остались дома... отказались от участия в этой партии... - Шестьдесят миллионов долларов - такая сумма, ради которой стоит себя немножко побеспокоить! - заявила миссис Титбюри. - Решительно, ты уже заговариваешься, Герман! Город Сент-Стивен, находящийся в доминионе Канада, на противоположном берегу реки Сент-Круа, так и не удостоился чести принять в свои стены чету Титбюри. Казалось, что люди, в такой мере предусмотрительные и осторожные, представлявшие больше гарантий, чем все другие партнеры, должны были быть застрахованы от всяких неприятных неожиданностей. Казалось, что их никогда не могли бы застать врасплох, с ними никогда не должно было произойти ничего такого, что бы их скомпрометировало. Но случай любит иной раз посмеяться над самыми ловкими1 людьми и ставит им ловушки, и тогда вся их осмотрительность не в состоянии уберечь их, и ничего другого не остается, как считаться со случаем. Итак, утром 14 мая мистер и миссис Титбюри надумали предпринять маленькую экскурсию. Успокойтесь, никуда далеко они не собирались, всего только на две-три мили от Кале, не дальше. Здесь будет кстати заметить, что этот город получил французское название оттого, что он построен на самой окраине Соединенных Штатов, подобно тому как одноименный с ним французский город стоит на самой окраине Франции; что же касается штата Мэн, то он назван так в честь первых колонистов, которые обосновались там в царствование Карла I Английского. В день, о котором идет речь, погода была грозовая, тяжелые тучи поднимались на горизонте, жара к полудню обещала сделаться нестерпимой. Такой день был мало удачен для прогулки пешком, тем более что идти им приходилось все время в гору вдоль правого берега Сент-Круа. Мистер и миссис Титбюри вышли из гостиницы около девяти часов утра. Сначала они шли вдоль реки по открытому месту, а потом, по выходе из города, - в тени деревьев, в густых ветвях которых резвились тысячи белок. Чета Титбюри заранее навела все необходимые справки у хозяина гостиницы и успокоилась, узнав, что в окрестностях этого города им не грозила встреча ни с какими дикими зверями - ни с волками, ни с медведями, разве что с несколькими лисицами. Поэтому они могли с легким сердцем гулять по лесам, которые когда-то сплошь покрывали весь штат Мэн. Само собой разумеется, что мистер и миссис Титбюри абсолютно не интересовались теми разнообразными пейзажами, которые открывались их взорам. Они говорили только о своих партнерах, о тех, которые уехали до них, и тех, которые должны были ехать позже. Где могли быть в это время Макс Реаль и Том Крабб?.. И вечно этот X. К. 2., который беспокоил их более всех других!.. Наконец, после двух с половиной часов ходьбы - время близилось уже к полудню - они подумали, что пора бы вернуться позавтракать в гостиницу "Сэнди-Бар", но, мучимые жаждой в эту убийственную жару, решили зайти сначала в кабачок, расположенный на берегу реки в какой-нибудь полумиле от Кале. Несколько посетителей сидели за столиками, на которых красовались кружки с пивом. Мистер и миссис Титбюри уселись в сторонке и стали обсуждать, что бы такое им себе спросить. Портер и эль казались не вполне для них подходящими. - Боюсь, как бы эти напитки не были чересчур холодны, - заметила миссис Титбюри. - Мы сейчас разгорячены, и это было бы рискованно. - Ты совершенно права, Кэт, схватить плеврит так легко!.. - согласился мистер Титбюри. И, повернувшись к хозяину кабачка: - Грог из виски, - сказал он. - Из виски, вы говорите? - воскликнул тот. - Да... или из джина. - А ваше разрешение? - Разрешение? - повторил Титбюри, крайне удивленный таким вопросом. Он не удивился бы, если бы вспомнил, что штат Мэн принадлежит к той группе штатов, которые установили принцип запрета алкоголя. Да, в Канзасе, в Северной Дакоте, в Южной Дакоте, в Вермонте, в Нью-Хэмпшире и особенно в Мэне запрещается производить и продавать спиртные напитки. Во всех этих штатах одни только городские агенты имеют право выдавать их за деньги тем, кто их покупает для медицинских или промышленных целей, и это только после того, как эти напитки подверглись экспертизе одного из комиссаров штата. Нарушать этот закон хотя бы только неосторожным требованием - значило подвергать себя очень строгим взысканиям, налагаемым декретом с целью искоренения алкоголизма. Вот почему, едва мистер Титбюри задал свой вопрос, к нему подошел какой-то человек. - Вы не имеете требуемого разрешения? - спросил он. - Нет... не имею. - В таком случае вы обвиняетесь в нарушении закона. - В нарушении закона? Но почему? - Потому что вы требовали себе виски или джина. Это был агент, делающий объезд своего округа. Он записал имена мистера и миссис Филд и предупредил их, что на следующий день им надо будет явиться к судье. Чета вернулась в свою гостиницу совершено расстроенная, и что за день, что за ночь она там провела! Если несчастная мысль зайти в кабачок пришла в голову миссис Титбюри, то какой же несчастной была идея мистера Титбюри спросить вместо эля или портера грог из виски! Какому же штрафу они теперь подвергнутся? И бранные слова, взаимные обвинения, споры продолжались всю ночь! Судья, некий Р. Т. Ордак, был, бесспорно, самым неприятным, вечно брюзжащим и на все обижающимся существом, какое только можно себе вообразить. Когда на следующее утро нарушители закона предстали перед ним в его кабинете, он, не обратив никакого внимания на их вежливые приветствия, стал поспешно задавать им вопросы крайне резким тоном. Их имена?.. Мистер и миссис Филд. Их местожительство?.. Они назвали наудачу - Гаррисберг, штат Пенсильвания. Их профессия?.. Рантье. Судья тотчас бросил им в лицо: - Подвергаетесь штрафу в размере ста долларов за нарушение закона о запрещении спиртных напитков в штате Мэн. Это было уж слишком! Как ни умел владеть собой Титбюри и какие усилия ни прилагала миссис Титбюри, чтобы его успокоить, сдержаться на этот раз он не смог и, окончательно выйдя из себя, стал грозить судье Ордаку. А в результате судья Ордак удвоил штраф, наказав мистера Титбюри еще дополнительными ста долларами за неуважение к правосудию. "Дополнение" еще больше взбесило мистера Титбюри. Двести долларов добавочно к уже сделанным ранее расходам, связанным с переездом в самый отдаленный пункт проклятого штата Мэн! Доведенный до полного отчаяния, нарушитель закона забыл всякую осторожность и дошел до того, что пожертвовал даже всеми теми преимуществами, какие давало ему его инкогнито. Скрестив на груди руки, с пылающим от бешенства лицом, с несвойственной ему силой отталкивая миссис Титбюри, он наклонился к сидевшему за бюро судье и проговорил: - А знаете ли вы, с кем имеете дело? - С неучем, которого я награждаю штрафом в триста долларов за то, что он продолжает говорить все тем же тоном, - ответил не менее его выведенный из себя Р. Т. Ордак. - Триста долларов? - вскричала миссис Титбюри и, почти потеряв сознание, упала на скамейку. - Да, - ответил судья, отчеканивая каждый слог, - триста долларов должен уплатить мистер Филд из Гаррисберга, штат Пенсильвания. - В таком случае, - проревел мистер Титбюри, ударяя по бюро кулаком, - знайте, что я не мистер Филд из Гаррисберга, штат Пенсильвания... - Кто же вы в таком случае? - Мистер Титбюри... из Чикаго... Иллинойс... - Другими словами, субъект, позволяющий себе путешествовать под вымышленным именем! - вскричал судья таким тоном, как если бы он сказал: "Еще одно преступление к целой массе других". - Да... мистер Титбюри, из Чикаго, третий партнер в матче Гиппербона, будущий наследник его колоссального состояния! Это заявление не произвело, по-видимому, никакого впечатления на Р. Т. Ордака. Этот судья, настолько же несдержанный на язык, насколько и беспристрастный, относился, по-видимому, к третьему партнеру матча Гиппербона совершенно так же, как к любому портовому матросу. Вот почему он проговорил своим свистящим голосом, точно высасывая каждое слово: - В таком случае этот мистер Титбюри из Чикаго, Иллинойс, уплатит триста долларов штрафа, а кроме того, за то, что он позволил себе предстать перед правосудием под чужим именем, я приговариваю его к восьмидневному тюремному заключению. Это было уж слишком, и рядом с миссис Титбюри, продолжавшей лежать да скамейке, грохнулся, в свою очередь, и мистер Титбюри. Восемь дней тюрьмы! А через пять дней должна была прийти ожидаемая телеграмма, и 19-го предстояло отправиться в дальнейший путь, быть может на другой конец Соединенных Штатов, и надлежало явиться туда в назначенный день, так как иначе это грозило исключением из партии! Нужно согласиться, что для господина Титбюри это было гораздо серьезнее, чем если бы он был отослан в пятьдесят вторую клетку, штат Миссури, в "тюрьму" Сент-Луиса. Там по крайней мере он имел надежду быть освобожденным одним из партнеров, тогда как в тюрьме города Кале, по распоряжению судьи Р. Т. Ордака, ему предстояло оставаться в заключении вплоть до отбытия своего наказания. ^TГлава десятая - РЕПОРТЕР В ПУТИ^U - Да, господа, да! Я смотрю на этот матч Гиппербона как на одно из самых изумительных национальных явлений, которое обогатит историю нашей славной страны! После войны Северных штатов с Южными за независимость после провозглашения доктрины Монро {Доктрина Монро - декларация принципов внешней политики США, вошедшая в послание президента Дж. Монро конгрессу 2.XII. 1823 года - "Америка для американцев!". Доктрина Монро была направлена против вмешательства европейских держав в дела Американского континента. В то же время требование Америки для США, вытекавшее из доктрины, имело экспансионистский характер и должно было прикрыть захватнические планы США по отношению к странам Латинской Америки.} и проведения в жизнь билля Мак-Кинли - это самое значительное событие, созданное фантазией одного из членов "Клуба Чудаков", событие, которое сосредоточило на себе всеобщее внимание. Так говорил Гарри Кембэл, обращаясь к пассажирам того поезда, который 7 мая вышел из Чикаго. Главный репортер газеты "Трибюн", преисполненный радости и надежды, шагал сначала по центральному проходу от одного конца вагона к другому, все время без умолку болтая и произнося высокопарные фразы, а потом перешел по тамбуру, соединяющему вагоны, в соседний и стал так путешествовать по всему поезду, мчавшемуся на всех парах по южному берегу озера Мичиган. Гарри Кэмбэл ехал один. Выразив благодарность тем из своих товарищей, которые предложили его сопровождать, он не принял их предложения. Нет, он поедет один, даже без слуги, один, совершенно один! Как вы видите, он не хотел путешествовать инкогнито, как Макс Реаль или Герман Титбюри. Он ничего ни от кого не скрывал и охотно написал бы на своей шляпе: "Четвертый партнер матча Гиппербона!" Его провожала на вокзал многочисленная толпа с криками "ура" и с пожеланиями счастливого пути. Он был так возбужден, так самоуверен, его все знали как человека очень решительного, смелого и ловкого, что многие тут же начали держать за него пари. За него ставили один против двух и даже против трех, что льстило ему, ибо он считал это для себя хорошим предзнаменованием. Но если Гарри Кембэл отказал своим друзьям в просьбах сопровождать его в переездах по Союзу, то он отнюдь не имел намерения - в чем нетрудно было уже убедиться - сидеть в полном одиночестве в своем углу, погруженным в собственные мысли, ни с кем не говоря ни слова. Наоборот, все путешественники, с которыми сталкивала его судьба, становились его товарищами. Он принадлежал к тем людям, которые думают только тогда, когда говорят, сказать же, что во время своего пути он был скуп на слова, было, конечно, невозможно. Ни на слова, ни на деньги! Касса богатейшей "Трибюн" была для него открыта, и он всегда мог возместить свои расходы всевозможными интервью, описаниями, рассказами, статьями всякого рода. Различные перипетии матча должны были доставить ему богатый материал. - Но, - обратился к нему один из путешественников, янки с головы до йог, - не придаете ли вы слишком большого значения партии, придуманной Уильямом Дж. Гиппербоном? - Нет, - ответил репортер, - я считаю, что такая оригинальная идея могла зародиться только в ультраамериканском мозгу. - Вы совершенно правы, - сказал на это толстый коммерсант из Чикаго, - все Соединенные Штаты потеряли сейчас голову, и в день похорон можно было убедиться, какую популярность приобрел покойный на другой день после своей смерти. - Мистер, - обратилась к говорившему пожилая дама с искусственными зубами и в очках, сидевшая в своем уголке, закутавшись в плед, - а вы тоже участвовали в процессии? - Да, и мне казалось, что я тоже один из наследников нашего славного гражданина, - ответил не без гордости коммерсант из Чикаго. - И я более чем счастлив, встретив на своем пути в Детройт одного из будущих наследников. - Вы едете в Детройт? - спросил Гарри Т. Кембэл, протягивая ему руку. - В Детройт, штат Мичиган. - В таком случае я буду иметь удовольствие сопровождать вас до города, которому суждено такое блестящее будущее. Я его еще не знаю, но очень хочу узнать. - У вас не хватит на это времени, - заявил янки так поспешно, что его можно было принять за одного из держателей пари. - Это значило бы удлинить ваш маршрут, и я повторяю, что у вас не хватит на это времени. - Всегда можно найти на все время, - ответил Гарри Т. Кембэл таким уверенным тоном, что еще больше расположил к себе всех присутствующих. Гордые тем, что среди них находится пассажир с таким темпераментом, они огласили вагон громкими криками "ура", которые были услышаны в самом конце поезда. - Мистер, - обратился к Кембэлу пожилой священник в пенсне, пожиравший репортера глазами, - довольны вы этим первым ударом игральных костей? - И да и нет, ваше преподобие, - ответил журналист почтительным тоном. - Да - потому что мои партнеры, уехавшие до меня, не ушли дальше второй, восьмой и одиннадцатой клеток, тогда как я выпавшими на мою долю очками - два и четыре - отослан в шестую клетку, а оттуда в двенадцатую. Нет - потому что эту шестую клетку занимает штат Нью-Йорк, в котором, как гласит легенда, "есть один мост...", и этот мост - через водопад Ниагара. Ну а водопад Ниагара мне чересчур хорошо известен. Я уже раз двадцать там был!.. Слишком уж это избито, повторяю; так же, как американский и канадский водопады, как Пещера Ветров, как Козий остров!.. К тому же это чересчур близко от Чикаго!.. Мне хотелось бы поездить по всей стране, побывать во всех четырех углах Союза, отмахать тысячи миль... - Но это при условии, что вы всегда в назначенный день и час будете на месте... - сказал священник. - Разумеется! Будьте уверены, что ничто никогда не заставит меня запоздать хотя бы на одну минуту! - Но мне кажется, - заметил находившийся среди публики торговец консервами, свежий цвет лица которого говорил в пользу его товара, - мне кажется, мистер Кэмбэл, что вы могли бы себя поздравить, так как после того, как вы ступите на территорию штата Нью-Йорк, вам надо будет направиться в Нью-Мексико... А они не так уж близко один от другого... - Но, - воскликнул репортер, - ведь их разделяют всего несколько сотен миль! - Да, если только не быть посланным в крайний пункт Флориды или в какую-нибудь пограничную деревушку штата Вашингтон... - Вот этого мне и хотелось бы! - объявил Гарри Т. Кембэл, - Пересечь всю территорию Соединенных штатов с северо-запада на юго-восток!.. - Но разве эта шестая клетка, в которой имеется "мост", не обязывает вас уплатить штраф? - спросил священник. - Ба, тысячу долларов! Вот уж что не разорит "Трибюн"! Со станции Ниагара-Фоле я по телеграфу пошлю туда чек, который газета поспешит, конечно, оплатить... - И тем охотнее, - прибавил янки, - что этот матч Гиппербона для нее является делом... - ...которое к тому же превратится в очень выгодное дело, - ответил уверенным тоном Гарри Т. Кембэл. - Я в этом так убежден, - сказал коммерсант, - что если бы держал пари, то держал бы за вас... - И вы хорошо сделали бы, - ответил репортер. Можно судить по этим ответам, что уверенность Кембэла в своем успехе можно было сравнить только с уверенностью Джовиты Фолей в успехе ее подруги Лисси Вэг. - А не думаете ли вы, - спросил священник, - что среди ваших конкурентов есть один, которого, по моему мнению, следует опасаться более всех других? - Кого же именно? - Седьмого, мистер Кембэл, того, который значится единственно под инициалами X. К. Ъ. - Этого "партнера последней минуты"?! - воскликнул журналист. - Ну что вы! Он только ловко пользуется всей той таинственностью, которой его окутали. Это своего рода "Человек в маске", так любимый всеми зеваками! Но в конце концов его инкогнито раскроется, и если бы даже он оказался самим президентом Соединенных Штатов, то и тогда все равно не было бы никаких оснований бояться его больше, чем кого-либо другого из этих "семи". Было почти невероятно, чтобы этот седьмой, на котором завещатель остановил свой выбор, оказался президентом Соединенных Штатов. Но в Америке никто не нашел бы ничего неприличного и в том, что первое лицо в Союзе вступило в борьбу с целью оспаривать у своих конкурентов состояние в шестьдесят миллионов долларов. Около семисот миль отделяют Чикаго от Нью-Йорка, но Гарри Кембэлу надлежало сделать только две трети этого пути, не заезжая в этот огромный американский город, что ему вовсе и не улыбалось, так как он знал его еще лучше, чем те знаменитые водопады, куда он теперь отправлялся. Покинув Чикаго и обогнув озеро Мичиган, поезд достиг штата Индиана, граничащего с Иллинойсом, и стал подниматься по дороге, которая шла в гору вплоть до самого города Мичиган-Сити. Несмотря на свое название, этот город, однако, не принадлежит штату того же имени и является одним из портовых городов штата Индиана. Если самонадеянный репортер избрал этот путь из целой сети других железнодорожных путей этого района, если он проехал Нью-Буффало, если он остановился всего на несколько часов в Джексоне, важном фабричном центре с двадцатью тысячами жителей, если он продолжал двигаться все дальше и дальше на северо-восток, то это потому, что он решил посмотреть Детройт, куда и прибыл в ночь с 7 на 8 мая. На следующий день, после недолгого сна в комфортабельной комнате одной из городских гостиниц, откуда известие о его приезде быстро распространилось по всему городу, он с самого утра получил горячие приветствия от множества любопытных, вернее, симпатизирующих ему людей, решивших весь этот день ходить за ним по пятам. Может быть, он не раз пожалел о невозможности скрыться под строгим инкогнито, тем более что, в сущности, речь шла только о беглом осмотре города. Но как избежать известности и славы и всех связанных с ними неудобств, когда вы являетесь главным репортером "Трибюн" и одним из "семи" матча Гиппербона?! В результате, окруженный многочисленной и шумной компанией, Гарри Т. Кембэл осмотрел Детройт, метрополию штата Мичиган, официальной столицей которого является скромный город Лансинг. Это благоденствующий город, выросший из маленького пограничного форта, построенного французами в 1670 году, и названный так по имени пролива шириной в этом месте в четыреста туазов. По этому проливу озеро Гурон несет излишек своих вод в озеро Эри. Напротив возвышается канадский город Виндзор, его предместье, куда четвертый партнер не заглянул, так как у него едва хватило времени на то, чтобы осмотреть самый Детройт, население которого составляет двести тысяч человек. Там встретили его с величайшим энтузиазмом и всевозможными пожеланиями, которыми они, без сомнения, с такой же горячностью наградили бы любого из семи партнеров. Гарри Т. Кембэл в тот же вечер отправился дальше. Если бы ему было позволено воспользоваться железнодорожными путями Канады и пересечь южную часть провинции Онтарио, он мог бы через длинный туннель, проложенный под рекой Сент-Клэр при ее выходе из озера Гурон, достигнуть более прямым путем Буффало и Ниагары. Но въезд на территорию доминиона Канада был ему запрещен. Поэтому ему надо было доехать до штата Огайо, спуститься к Толидо, быстро растущему городу, построенному в южной части озера Эри, затем повернуть по направлению к Сандаски, путешествуя все время среди самых богатых виноградников Америки, и, наконец, по восточной береговой линий озера доехать до Кливленда. О, это великолепный город с населением в двести шестьдесят две тысячи, с улицами, обсаженными кленовыми деревьями, с аллеями Эвклида, прозванными Елисейскими полями Америки, с предместьями, расположенными амфитеатром на холмах, с природными богатствами, доставляющими неисчерпаемые запасы нефти, которым мог бы позавидовать Цинциннати!.. Потом он проехал Эри-Сити, город штата Пенсильвания, и, покинув этот штат на станции Нортвилл, очутился в штате Нью-Йорк, откуда, промчавшись мимо Ден-кирка, освещенного газом своих природных источников, вечером 10 мая доехал до Буффало, второго по значению города штата, где за сто лет перед тем он встретил бы лишь тысячи бизонов вместо теперешних сотен тысяч жителей. Несомненно, Гарри Т. Кембэл хорошо сделал, не задержавшись в этом прелестном городе, на его бульварах и аллеях парка Ниагара, у его складов и элеваторов, наконец, на берегу озера, в которое вливаются воды водопада. Было необходимо, чтобы ровно через десять дней - последний срок - он предстал своей собственной персоной в Санта-Фе, столице Нью-Мексико, находившейся на расстоянии тысячи четырехсот миль, из которых не на всех проведены железные дороги. Вот почему на следующий же день после короткого переезда приблизительно в двадцать пять миль он уже подъезжал к деревне Ниагара-Фоле. Что бы ни говорил репортер об этом знаменитом водопаде, ставшем теперь слишком известным и слишком индустриализованным, причем индустриализация еще усилится, когда будут укрощены все его шестнадцать миллионов лошадиных сил, все равно ничто не может привлечь к себе столько туристов, сколько привлекает водопад Лошадиная Подкова. Ни горная цепь Адирондайк, представляющая собой совокупность ущелий, узких горных проходов, котловин и лесов, - изумительная территория, которую Союз намеревается превратить в национальный заповедник, - ни заграждения на реке Гудзон, ни Центральный парк Нью-Йорка, ни его Бродвей, ни Бруклин-мост, так дерзко перекинувшийся через Ист-Ривер, - ничто из всех этих чудес не может сравниться с чудесами знаменитого водопада! Да! Ничто не может сравниться с этим шумным низвержением вод, мчащихся по Ниагарскому каналу из озера Эри в озеро Онтарио! Это мчится река Св. Лаврентия и, на своем пути разбиваясь об один из утесов Козьего острова, образует два водопада: по одну сторону американский, а по другую - канадский, называемый Лошадиной Подковой. И что за изумительное зрелище эта гневно клокочущая река, ее страшные скачки у подошв двух водопадов и эти глубокие зеленоватые впадины в центре второго из них! А затем река успокаивается и катит свои укрощенные воды на протяжении трех миль, вплоть до моста Сэспеншен-Бридж, где она вновь разрывает свои оковы и превращается в наводящие ужас стремнины. Когда-то на крайнем выступе скалистого берега Козьего острова возвышалась Террапин-Тауэр, башня, окруженная до самой своей верхушки облаками распыленной пены, которая днем образовывала солнечные радуги, а по ночам - лунные. Но эту башню пришлось снести, так как водопад за последние полтора столетия отодвинулся почти на сто футов и башня могла свалиться в пропасть. В последнее время пешеходный мост, так смело перекинутый с одного берега бушующих вод на другой, позволяет туристам любоваться двойным течением реки во всей ее красе. Гарри Т. Кембэл, сопровождаемый многочисленными приезжими - американцами и жителями Канады, прошел осторожно на середину мостика, стараясь не ступать на ту его часть, которая принадлежит доминиону Канада. После провозглашенного громко "ура", подхваченного тысячей восторженных голосов, так что оно было слышно, даже несмотря на шум и гул воды, он вернулся в деревушку Ниагара-Фоле, обезображенную теперь соседством большого количества заводов. Но что прикажете делать, когда вопрос идет о возможности утилизировать миллион тонн в час! Репортер не отправился бродить по зеленеющим рощам Козьего острова, не спускался к гроту Ветров, спрятанному в лесной чаще острова, и не пожелал скрыться на время за густыми завесами водопада, именуемого Лошадиной Подковой, что можно сделать, только перейдя на канадский берег. Но он не забыл явиться в деревенскую почтовую контору, откуда отправил чек на тысячу долларов на имя нотариуса Торнброка, город Чикаго, чек, который тотчас по предъявлении должен был быть оплачен кассиром газеты "Трибюн". После полудня, воздав должное превосходному завтраку, данному в его честь, Гарри Т. Кембэл возвратился в Буффало и в тот же вечер уехал из этого города, чтобы к назначенному сроку завершить вторую часть своего маршрута. Когда он уже садился в вагон, мэр города, почтенный X. В. Экселтон, сказал ему серьезным тоном: - Это хорошо удается раз, мистер Кембэл, но не увлекайтесь больше всякими прогулками и поездками, как вы это делали до сих пор... - А если это доставляет мне удовольствие? - возразил Гарри Т. Кембэл, не любивший никаких замечаний, в том числе и тех, которые исходили даже от таких высокопоставленных лиц, как мэр Буффало. - Мне кажется, что я имею право... - Нет, мистер Кембэл... Вы так же мало имеете на это права, как какая-нибудь пешка, желающая двигаться куда ей вздумается по шахматной доске... - О! Но ведь я сам себе хозяин, я полагаю? - Глубокая ошибка, мистер Кембэл! Вы принадлежите тем, кто держит за вас пари, и в том числе мне, который поставил на вас пять тысяч долларов. В сущности, почтенный X. В. Экселтон был прав, и в собственных своих интересах репортер "Трибюн" даже в том случае, если бы от этого пострадали его заметки, обязан был думать главным образом об одном: как достигнуть назначенного пункта самым быстрым и коротким путем. К тому же Гарри Кембэлу совершенно незачем было изучать этот штат Нью-Йорк, в котором он бывал уже столько раз. Железнодорожные сообщения между его центром и Чикаго так же многочисленны, как и просты. Для американцев это дело одного дня, так как их поезда удерживают рекорд пробега одной тысячи миль в сутки. В общем, Гарри Кембэл не имел основания быть недовольным этим первым метанием игральных костей. Разве оно не отсылало его из штата Нью-Йорк в штат Нью-Мексико, где его любопытство туриста могло быть вполне удовлетворено? По всей вероятности, каприз игральных костей направит в штат Нью-Йорк еще и других участников матча, которые там еще не бывали, например Германа Титбюри, Лисси Вэг и ее неизменную спутницу Джовиту Фолей. Штат Нью-Йорк по своей населенности является первым в Союзе (в нем насчитывается не менее шести миллионов жителей), а по своей территории в сорок девять тысяч квадратных миль - двадцать девятым. Это "Главный штат", как его иногда называют, расположенный в форме треугольника, стороны которого составляют прямые линии. Без сомнения, те из партнеров Гарри Кембэла, которые туда приедут, не будут иметь большей, чем он, возможности, то есть оставаться там в течение всех пятнадцати дней - периода, отделяющего один тираж от другого. Как и ему, им придется только очень бегло осмотреть водопад и, побывав на Ниагарском мосту, спешить в Санта-Фе, столицу Нью-Мексико. И если в конце концов они решили бы доехать до Нью-Йорка, то на другие города у них уже не осталось бы времени. А между тем большинство из них стоило бы того, чтобы их осмотреть: Олбани, местопребывание представителей законодательной власти, с населением в сто десять тысяч жителей, гордый своими музеями, школами, парками, своим дворцом, постройка которого обошлась не менее чем в двадцать миллионов долларов; Рочестер, мукомольный центр, город мануфактурный по преимуществу, развивающий индустрию с помощью энергии водопада Дженесси; Сиракузы, город, богатый солью, добываемой из неисчерпаемых солончаков Онондага, и еще много других городов, которыми штат может справедливо гордиться. Нужно осмотреть самый Нью-Йорк, возвышающийся между реками Гудзон и Восточной, расположенный на полуострове Манхаттан, где он занимает сейчас площадь в шестьсот квадратных километров, или двенадцать тысяч гектаров. Необходимо осмотреть его бульвары, его памятники, его тысячи церквей, что не так уж много для миллиона семисот тысяч жителей; собор св. Патрика, выстроенный из белого мрамора; Центральный парк, занимающий площадь в триста сорок пять гектаров, с лужайками, рощами, водами, парк, к которому примыкает большой акведук (водопровод) Кротона; его Врук-лин-мост, перекинутый через Восточную реку в ожидании дня, когда будет перекинут такой же и через Гудзон; его порт, торговые обороты которого выражаются цифрой в восемьсот миллионов долларов, и его обширный залив, испещренный островами. Среди них находится и Ведлоэ-Айленд, где возвышается колоссальная статуя Бартольди - Свобода, освещающая мир. {Бартольди, Август-Фридрих - известный французский скульптор. Созданная по его проекту грандиозная статуя Свободы расположена у входа в Нью-Йоркский порт.} Но, повторяю, все эти чудеса не представляли для главного репортера "Трибюн" прелести новизны, а потому, посетив водопад Ниагара, он решил впредь не уклоняться от своего маршрута. Действительно, было уже 11 мая, ему надо было быть в Санта-Фе самое позднее 21 мая ровно в полдень, а, как всем известно, два штата, разделенные расстоянием в тысячу пятьсот - тысячу шестьсот миль, не могут называться соседними! Покидая Буффало, Гарри Т. Кембэл предполагал вернуться в Чикаго, чтобы направиться далее на запад по Центральной Тихоокеанской железной дороге. Но так как не было никакой соединительной ветки, идущей прямо в Санта-Фе, то это было бы ошибкой, ибо ему пришлось бы долго ехать на лошадях по стране с очень плохо налаженным транспортом. К счастью, его сотрудники по "Трибюн", ознакомившись основательно с этой частью Дальнего Запада, составили для него маршрут, сообщенный ему телеграммой в Буффало. Телеграмма эта заканчивалась так: "Не забывайте, что подписавшийся под этой телеграммой поставил на вас сто долларов и что при всяком другом маршруте он рискует их потерять. Брумап С. Бикгорн, секретарь редакции". Как же мог тот из "семи", которого так усердно обслуживали друзья, облегчая ему с такой заботливостью исполнение его задачи, как же мог он не иметь всех шансов явиться первым? Да, без сомнения, но при условии следовать совету почтенного X. В. Экселтона, другими словами, не задерживаясь для ознакомления с окружающим. "Хорошо, мой добрый Бикгорн, этому маршруту я и буду следовать, - мысленно сказал себе Гарри Т. Кембэл, - и не позволю себе ни малейшего от него уклонения. Что же касается железной дороги, то об этом тревожиться нечего. Будь спокоен, любезный секретарь редакции! Если случится какое-либо запоздание, то это произойдет не по моему легкомыслию или небрежности, и твои сто долларов будут так же энергично защищаться, как и пять тысяч его превосходительства главного представителя власти Буффало. Я не забываю, что ношу цвета "Трибюн". Благодаря строго обдуманной комбинации железнодорожного расписания и поездов Гарри Т. Кембэл, не спеша, отдыхая по ночам в лучших отелях, проехал за шестьдесят часов шесть штатов - Огайо, Индиану, Иллинойс, Миссури, Канзас, Колорадо - и 19-го вечером остановился на станции Клифтон, на границе Нью-Мексико. И если репортер пожал там пятьсот сорок шесть рук, то это значило, что в этой маленькой деревушке, затерянной в глубине необозримых равнин Дальнего Запада, было всего только двести семьдесят три двуруких существа! Гарри очень рассчитывал провести в Клифтоне спокойную ночь, но велико было разочарование по выходе из вагона, когда он узнал, что по случаю значительных исправлений пути движение поездов будет прервано на несколько дней. А он был еще в ста двадцати пяти милях от Санта-Фе, и на переезд у него оставалось не больше тридцати шести часов. Мудрый Бруман С. Бикгорн этого не предвидел! К счастью, при выходе из вокзала Гарри Кембэл столкнулся с субъектом полуамериканского-полуиспанского типа, который как будто его ждал. Увидев репортера, этот человек три раза щелкнул своим бичом - тройная пальба, применявшаяся им, по-видимому, всякий раз, когда он с кем-нибудь здоровался. Потом на языке, напоминавшем скорее Сервантеса, чем Купера: - Гарри Кембэл? - спросил он. - Я. - Желаете ли вы, чтобы я отвез вас в Санта-Фе? - Желаю ли я этого?! - Значит, решено? - Твое имя? - Изидорио. - Изидорио! Мне нравится. - | Мой экипаж здесь, готов к отбытию. - Так едем же. И не забудь, мой друг, что если экипаж двигается благодаря своей упряжке, то на место он прибывает благодаря своему кучеру. Понял ли испано-американец все то, на что намекал этот афоризм? Возможно. Это был человек лет сорока пяти - пятидесяти, очень смуглый, с очень живыми глазами, с насмешливым выражением лица, один из тех хитрецов, которые нелегко дают себя провести. А что он был горд тем, что везет важную особу, имевшую один шанс из семи сделаться обладателем шестидесяти миллионов долларов, в этом репортер нимало не сомневался, хотя ничто не было менее достоверно. Гарри Т. Кембэл ехал в экипаже один. Это была отнюдь не почтовая карета, запряженная шестеркой лошадей, а простая одноколка, способная перенести все трудности пути. Она стремительно понеслась по тряской дороге Обэй-Трейль, пересеченной многочисленными ручьями, которые они переезжали вброд. Затем, сделав запас провизии на почтовой станции, они отдохнули ночью несколько часов. На следующий день на заре одноколка помчалась дальше, сделав около сорока миль через Кимаррон, следуя вдоль цепи Белых гор, не встретив в пути никаких препятствий. Теперь больше уже не приходилось опасаться ни апашей, ни команчей, ни других племен краснокожих, которые в былые времена бродили по дорогам, так как некоторые из них добились разрешения от федерального правительства сохранять свою независимость. К полудню Гарри Т. Кембэл проехал Форт Юнион и Лас-Вегас и ехал теперь по горным перевалам Моро-Пикс. Это очень гористая, трудная и даже опасная дорога, совершенно неподходящая для быстрого передвижения, так как с низменности надо было подняться на высоту в семьсот или восемьсот туазов над уровнем моря к тому месту, где лежит Санта-Фе. За этим громадным горным хребтом Нью-Мексико простирается водный бассейн, пополняемый многочисленными притоками, делающими реку Рио-Гранде одной из великолепнейших водных артерий западного склона Америки. Там начинается одна из очень важных дорог, которая идет из Чикаго в Денвер и способствует торговым сношениям с провинциями Мексики. В ночь с 20-го на 21-е продвижение одноколки сделалось очень трудным и медленным, и нетерпеливый путешественник не без основания начал бояться, что не успеет приехать в Санта-Фе к сроку. В результате - нескончаемые уговоры и упреки по адресу флегматичного Изидорио. - Да ведь ты совсем не двигаешься! - Что поделать, мистер Кембэл, ведь у нас только колеса, а нам нужны были бы крылья! - Но ты, значит, не понимаешь, почему я спешу приехать в Санта-Фе непременно двадцать первого! - Что ж! Если не будем там в этот день, приедем на следующий... - Но это будет уже слишком поздно! - Моя лошадь и я делаем все, что можем, и нельзя требовать большего от одного человека и одного животного. Изидорио действительно не проявлял никакого упрямства и не щадил себя. Гарри Т. Кембэл почувствовал, что ему необходимо вызвать в своем вознице больший интерес к той партии, в которой он сам участвовал. Когда экипаж с трудом поднимался по одной из самых крутых дорог горного перевала, посреди густых зеленеющих лесов, следуя по зигзагам лабиринта, покрытого камнями, пнями и свалившимися от старости деревьями, он сказал, обратившись к своему Автомедону {Автомедон, Автомедонт - персонаж поэмы Гомера "Илиада", возничий Ахиллеса.}: - Изидорио, я хочу сделать тебе одно предложение. - Сделайте, мистер Кембэл. - Ты получишь тысячу долларов, если я буду завтра до полудня в Санте-Фе. - Тысячу долларов, говорите вы? - переспросил испано-американец, прищуривая один глаз. - Тысячу долларов, при условии, разумеется, что я выиграю партию. - А, - протянул Изидорио, - при условии, что... - Ну разумеется. - Идет... Пусть будет так! И он трижды стегнул хлыстом свою лошадь. В полночь одноколка достигла только вершины горного перевала, и беспокойство репортера усилилось. Будучи не в состоянии сдерживать дольше своего волнения. - Изидорио, - объявил он, ударяя его по плечу, - я хочу сделать тебе новое предложение. - Делайте, мистер Кембэл. - Десять тысяч... да, десять тысяч долларов, если я приеду вовремя. - Десять тысяч?.. Что вы говорите! - повторил Изидорио. - Десять тысяч! - И опять, если вы выиграете партию?.. - Разумеется. Чтобы спуститься с горной цепи, не заезжая в Гали-стео, где можно было бы воспользоваться добавочной железнодорожной веткой, а это отняло бы некоторое время, и поехать по долине реки Чикито до города Санта-Фе, находившегося на расстоянии пятидесяти миль, требовалось не менее двенадцати часов. Правда, дорога была теперь сносная, с небольшим подъемом, а лучшая лошадь, чем та, которую Гарри Т. Кембэл получил на последней станции в Санта-Фе к указанному сроку, но только при условии, что они нигде ни на минуту не задержатся и что погода будет им благоприятствовать. Ночь была великолепная; луна - точно заказанная по телеграфу заботливым Бикгорном; температура воздуха приятная; легкий свежий ветерок, а когда подымался сильный ветер, то он дул в спину и потому не мешал движению экипажа. У дверей гостиницы фыркала от нетерпения лошадь, полная огня, представительница мексикано-американской породы лошадей, выращенной в коралях западной провинции. Что касается того, кто держал в руках вожжи, то лучшего возницу трудно было бы найти. Десять тысяч долларов чаевых! Блеск такой суммы никогда, даже в самых безумных мечтах, не ослеплял его глаз! И тем не менее Изидорио не казался так сильно пораженным этим неожиданно свалившимся на него богатством, как должен был быть, по мнению Гарри Т. Кембэла. "Может быть, - говорил себе репортер, - негодяй хотел бы больше? Раз в десять больше, например? В конце концов, что такое какие-то тысячи долларов по сравнению с миллионами Гиппербона?.. Капля воды в море! Ну так что же! Если нужно, я дойду и до ста капель". И в тот момент, когда они трогались в путь: Изидорио! - сказал он ему на ухо. - Теперь дело идет уже не о десяти тысячах долларов... Как? Значит, вы берете назад свое обещание? - резко воскликнул Изидорио. Да нет, мой друг, нет... наоборот!.. Сто тысяч долларов тебе, если мы до полудня будем в Санта-Фе... Сто тысяч долларов... говорите?.. - переспросил Изидорио, полузакрыв свой левый глаз. Потом прибавил: - Опять же... если вы выиграете? Да, если я выиграю. А вы не могли бы мне это написать на кусочке бумажки, мистер Кембэл? Всего только несколько слов... За моей подписью? За вашей подписью и с вашим росчерком... Само собой разумеется, что словесное обещание в таком важном деле не могло быть достаточным. Гарри Т. Кембэл без всяких колебаний вынул из кармана свою записную книжку и на одном из листков написал, что он обязуется выплатить сто тысяч долларов господину Изидорио из Санта-Фе - обязательство, которое будет точно выполнено, если только репортер окажется единственным наследником Уильяма Дж. Гиппербона. Он подписался, сделал росчерк и отдал бумажку вознице. Тот взял ее, прочел, бережно сложил, сунул в карман и сказал: - А теперь - в путь! Что это была за безумная скачка, что за головокружительная быстрота, как мчалась теперь одноколка по дороге вдоль берега реки Чикито! Но, несмотря на все усилия, рискуя сломать экипаж и свалиться в реку, в Санта-Фе все же нельзя было попасть раньше, чем без десяти минут двенадцать. В этой столике насчитывают не более семи тысяч жителей. Штат Нью-Мексико был присоединен к владениям федеральной республики в 1850 году, а зачисление его в состав пятидесяти штатов совершилось за несколько месяцев до всех этих событий, и это позволило покойному чудаку включить его в свою карту. Впрочем, штат этот остался определенно испанским как по своим нравам, так и по своему внешнему виду, и англо-американский характер прививался к нему очень медленно. Что касается Санта-Фе, то его положение в центре серебряных рудников обеспечивает ему цветущую будущность. По словам его жителей, город покоится на прочном серебряном фундаменте и из почвы улиц можно извлекать минерал, который приносит до двухсот долларов с тонны. Впрочем, для туристов город представляет мало любопытного, если не считать развалин церкви, построенной испанцами почти за три века перед тем, и дворца губернатора, скромной одноэтажной постройки, единственное украшение которой составляет портик с деревянными колоннами. Что касается испанских и индейских домов, построенных из кирпича-сырца, то есть необожженного кирпича, то некоторые из них представляют собой не что иное, как кубы каменной кладки с проделанными в стенах неправильными отверстиями, подобно тем, какие встречаются в индейских жилищах. Гарри Т, Кембэл был принят здесь так же, как и по всему пути своего следования. Но он не успел ответить иначе как выражением общей благодарности на все тянувшиеся к нему семь тысяч рук. Было уже одиннадцать часов пятьдесят минут, а он должен был явиться на телеграф до того, как на городских башенных часах пробьет полдень. Его ждали там две телеграммы, посланные почти одновременно утром из Чикаго. Первая, за подписью нотариуса Торнброка, извещала его о результате произведенного для него второго метания игральных костей. Десять очков, из пяти и пяти, отсылали четвертого партнера в двадцать вторую клетку, в Южную Каролину. Таким образом, этот бесстрашный, не знающий усталости путешественник, мечтавший о безумных маршрутах, получал желаемое! Добрых тысячу пятьсот миль предстояло ему "поглотить", направляясь к атлантическому склону Соединенных Штатов!.. Он позволил себе только одно замечание: - Если бы захватить Флориду, то у меня было бы еще несколько лишних сот миль!.. В Санта-Фе испано-американцы хотели отпраздновать прибытие своего компатриота {Компатриот (франц.) - соотечественник.}, организовав митинги, банкеты и другие подобные церемонии. Но, к своему большому сожалению, главный репортер газеты "Трибюн" принужден был отказаться от всех этих торжеств. Наученный опытом, он решил строго следовать советам почтенного мэра города Буффало: не позволять себе задерживаться в пути, выбирать самые кратчайшие дороги и вознаградить себя экскурсиями позже, когда он уже приедет на место своего назначения. К тому же телеграмма, отправленная ему предусмотрительным Бикгорном, заключала в себе новый маршрут, не менее всесторонне обдуманный, чем предыдущий, и товарищи просили Кембэла все время неуклонно придерживаться его. Вот почему он решил в тот же день покинуть столицу Нью-Мексико. Городские возницы были уже осведомлены о том, что этот ультращедрый путешественник сделал для Изидорио, и Гарри Т. Кембэлу оставалось только выбирать, так как все предлагали ему свои услуги в надежде, что они будут так же хорошо награждены, как и их товарищ. Без сомнения, может показаться странным, что Изидорио не потребовал для себя чести - что было почти его правом - довезти репортера до ближайшей железнодорожной линии, кто знает, может быть, в тайной надежде прибавить еще сто тысяч долларов к тем, которые ему уже обеспечивала расписка Гарри Т. Кембэла. Возможно, этот практичный испано-американец чувствовал себя настолько же усталым, насколько и удовлетворенным. Все же он пришел простится я с журналистом, который, уже сговорившись с другим возницей, собирался выехать из города в три часа пополудни. - Ну как, любезный? Все хорошо? - спросил его Гарри Т. Кембэл. - Все хорошо, мистер. - Ну а я не считаю, что окончательно с тобой рассчитался тем, что привлек тебя к участию в моем будущем богатстве... - Вы слишком добры, мистер Кембэл. Я не заслуживаю... - Да-да... Я еще раз хочу выразить тебе свою благодарность и сказать, что без твоего усердия, без твоей преданности я приехал бы слишком поздно... Меня исключили бы из партии, если бы запоздал хотя бы только на десять минут! Изидорио выслушал эту лестную похвалу, оставаясь, как всегда, спокойным и насмешливым, потом сказал: - Если вы довольны, мистер Кембэл, то и я тоже... - А двое составляют пару, как говорят наши друзья французы, Изидорио! - Значит, это - как для упряжных лошадей? - Именно. А что касается бумажки, которую я тебе подписал, то храни ее очень бережно. Когда же ты услышишь, что обо мне все будут говорить как о победителе матча Гиппербона, то отправляйся в Клифтон, садись в поезд, который привезет тебя в Чикаго, и иди прямо в кассу!.. Будь совершенно спокоен, я сумею сделать честь моей подписи. Изидорио слушал, склонив голову, почесывая лоб, щуря глаза, с видом человека, который хочет что-то сказать, но не решается. - Ну что же, - проговорил Гарри Т. Кембэл, - разве ты не считаешь себя достаточно вознагражденным? - Как можно! - ответил Изидорио. - Но... эти сто тысяч долларов... это все... если вы выиграете? - Подумай, любезный, сообрази... Разве может быть иначе. - Почему нет? - Ну послушай... разве я мог бы иметь возможность заплатить тебе такую сумму, если бы я не получил наследства? - О, я понимаю, мистер Кембэл... я даже очень хорошо понимаю!.. Поэтому я предпочел бы... - Что же именно? - Сотню добрых долларов... - Сотню вместо ста тысяч? - Да, - спокойно ответил Изидорио. - Видите ли, я не люблю рассчитывать на случай, и сто добрых долларов, которые вы мне дадите сейчас, - это будет более основательно. Делать было нечего, и Гарри Т. Кембэл - возможно, в душе сожалея о своей излишней щедрости - вынул из кармана сто долларов и передал их этому мудрецу, который разорвал его расписку и отдал ему кусочки. Репортер уехал, сопровождаемый шумными пожеланиями счастливого пути, и вскоре исчез из виду, уже мчась по шоссейной дороге Санта-Фе. На этот раз, несомненно, новый возница, при случае, проявит себя в меньшей степени философом, чем его товарищ. А когда Изидорио расспрашивали о причине принятого им решения, он отвечал: - Что ж! Сто долларов - это хорошо... это - сто долларов!.. А доверия у меня к нему не было!.. Человек до такой степени самоуверенный!.. Видите ли... Я не поставил бы за его голову и двадцати пяти центов! ^TГлава одиннадцатая - ПЕРЕЖИВАНИЯ ДЖОВИТЫ ФОЛЕЙ^U Лисси Вэг была по очереди пятой отъезжающей. Прошло девять суток с того дня, как уехал из Чикаго Макс Реаль, до того дня, когда она, в свою очередь, должна была покинуть метрополию Иллинойса. С каким волнением переживала она эту бесконечно тянувшуюся неделю, или, вернее, с каким волнением переживала ее Джовита Фолей! Лисси Вэг никак не могла ее успокоить. Джовита не ела, не спала - похоже было, что она не жила. Все приготовления к отъезду были сделаны на следующий же день после первого метания костей 1-го числа в восемь часов утра, а два дня спустя она заставила Лисси Вэг пойти с ней в Аудиториум, где должно было состояться второе метание игральных костей в присутствии всей той же многочисленной, все такой же взволнованной толпы. 5 и 7 мая произошли третье и четвертое метания костей. Еще сорок восемь часов - и судьба произнесет свой приговор обеим подругам. Так как их больше не разделяли: они вдвоем составляли как бы одну личность. Нужно, однако, выразиться более точно: Джовита Фолей всецело поглотила Лисси Вэг, а этой последней была - предоставлена роль ментора, осторожного и рассудительного, которого, однако, не хотят никогда слушать. Излишне говорить, что отпуск, который дал мистер Маршалл Филд своей второй кассирше и своей главной продавщице, начался 16 апреля, на другой день после прочтения завещания. С этих пор обе молодые особы были избавлены от необходимости являться каждый день на Мадисон-стрит. Это несколько волновало более благоразумную из них, так как она сомневалась, сможет ли их патрон в том случае, если бы их отсутствие продлилось несколько недель, может быть, даже несколько месяцев, обходиться без них. - Мы сделали ошибку, - повторяла Лисси Вэг. - Ладно, - отвечала Джовита Фолей, - но эту ошибку мы будем продолжать, пока это понадобится. Говоря так, эта нервная, впечатлительная молодая особа не переставала ходить взад и вперед по маленькой комнате, занимаемой ими на Шеридан-стрит. Она то открывала единственный чемодан, в котором лежали белье и платья, приготовленные для путешествия, желая убедиться, что ничто не забыто, то принималась считать и пересчитывать имевшиеся у них деньги - все, что они сэкономили и превратили теперь в кредитные билеты и в золото, - которые не замедлят, конечно, поглотить гостиницы, железные дороги, экипажи и всякие неожиданности, к большому огорчению Лисси Вэг. И Джовита говорила об этом почти со всеми жильцами, столь многочисленными в этих громадных домах-ульях Чикаго, насчитывающих семнадцать этажей. Она то спускалась на лифте, то опять поднималась, едва ей удавалось узнать от кого-нибудь в толпе или из газеты какую-нибудь новость. - Лисси, дорогая, - вскричала она однажды, - он уже уехал, этот мистер Макс Реаль! Только неизвестно, где он сейчас... Он не сообщил даже своего маршрута в Канзас! Действительно, никакие старания местных хроникеров не в состоянии были найти следов молодого художника, о котором можно было получить известие не раньше 15-го, то есть спустя неделю после того, как Джовита Фолей и Лисси Вэг начнут свое путешествие по Союзу. - Знаешь, говоря откровенно, - сказала Лисси Вэг, - из всех наших партнеров этот молодой человек единственный, который меня интересует... - Потому только, что он тебе пожелал счастливого пути? Не так ли? - ответила Джовита. - И также потому, что он мне кажется достойным всяких милостей фортуны! - Но после тебя, Лисси, надеюсь?! - Нет, раньше. - Понимаю... Если бы ты не была одной из "семи", то ты именно ему пожелала бы успеха, - ответила Джовита Фолей. - Но я все равно и теперь ему этого желаю. - Допустим. Но так как ты одна из участниц партии и я тоже в качестве твоей ближайшей подруги, то, прежде чем молить небеса за Макса Реаля, я предложила бы тебе подумать обо мне. К тому же, я тебе повторяю, никто не знает, где он, этот художник. Полагаю, что недалеко от Форта Рилей, если только какой-нибудь несчастный случай не... - Будем надеяться, что этого не случится, Джовита. - Нужно надеяться, что не случится... Разумеется, разумеется, моя дорогая! Такими словами, звучавшими в ее устах несколько иронически, Джовита Фолей отвечала обычно на замечания робкой Лисси. Потом, чувствуя опять желание ее слегка подразнить, она прибавила: - Ты никогда ничего не говоришь об отвратительном Томе Краббе, а ведь он уже в дороге со своим провожатым... Он тоже едет в Техас... Может быть, ты желаешь успеха также и этому представителю ракообразных? - Я желаю только, чтобы судьба не отослала и нас так далеко, Джовита! - Пустяки, Лисси! - Но не забывай, Джовита, что мы только женщины и что какой-нибудь соседний штат был бы для нас несравненно более удобен. - Согласна, Лисси, но в то же время, если судьба не будет к нам настолько любезной, чтобы потворствовать нашей слабости, и отошлет нас к Атлантическому или Тихому океану или, наконец, к Мексиканскому заливу, то нам все равно придется этому подчиниться. - Мы подчинимся, потому что ты этого хочешь, Джовита. - Не потому, что я этого хочу, а потому, что так надо, Лисси. Ты думаешь всегда только об отъезде и никогда о приезде... о великом моменте прибытия в шестьдесят третью клетку... А я думаю об этом и днем и ночью... потом о нашем возвращении в Чикаго, где нас ждут миллионы в кассе милейшего нотариуса. - Да!.. Знаменитые миллионы наследства! - улыбаясь, проговорила Лисси Вэг. - Но скажи, Лисси, неужели другие партнеры выражали также свое неудовольствие? Разве они не подчинились своей участи? Разве чета Титбюри не отправилась в Мэн? - Бедняги! Мне их жаль... - О! Ты выведешь меня из терпения в конце концов? - воскликнула Джовита Фолей. - А если ты не успокоишься и будешь продолжать волноваться, как ты это делаешь всю эту неделю, то захвораешь, и я останусь за тобой ухаживать. Предупреждаю тебя об этом. - Я?.. Заболею?.. Ты с ума сошла!.. Ведь только нервы меня и поддерживают. Они-то и дают мне бодрость и выносливость, и я буду нервничать в течение всего путешествия!.. - Хорошо, Джовита, но тогда, если не ты скоро сляжешь, то я... - Ты... ты?.. Ну попробуй только заболеть! - воскликнула милая, но чересчур экспансивная особа, бросаясь на шею Лисси Вэг. - В таком случае не волнуйся, - возразила Лисси Вэг, отвечая на поцелуй своей подруги, - и все будет хорошо. Джовита Фолей не без усилий взяла себя в руки, страшно испугавшись мысли, что ее подруга вдруг сляжет в самый день отъезда. Седьмого числа утром, вернувшись из Аудиториума, Джовита Фолей сообщила Лисси последнюю новость, а именно, что четвертый партнер, Гарри Т. Кембэл, получив шесть очков, должен отправиться сначала в штат Нью-Йорк, на Ниагарский мост, а оттуда в Санта-Фе, штат Нью-Мексико. По этому поводу Лисси Вэг заметила что репортеру "Трибюн" придется уплатить, очевидно, штраф. - Вот что уж ни в коем случае не затруднит его газету, - возразила ее подруга. - Конечно нет, Джовита, но очень затруднило бы нас, если бы нам пришлось уплатить тысячу долларов в самом начале... или вообще в течение путешествия. Верная себе, Джовита ответила движением головы, которое ясно выражало: "Этого не случится! Нет! Этого не случится!.." Но в глубине души именно это ее больше всего и беспокоило, хотя она тщательно это скрывала от всех. И каждую ночь в тревожном сне, который мешал спать также и Лисси Вэг, она громко говорила о "мосте", о "гостинице", о "лабиринте", о "колодце", о "тюрьме", О всех тех мрачных клетках, которые заставляли участвующих платить штрафы простые, двойные и тройные, для того чтобы иметь право продолжать партию. Приближался день, когда двум молодым путешественницам надлежало отправиться в путь. Горячими угольями, которые Джовита Фолей постоянно чувствовала у себя под ногами в течение всей этой недели, можно было бы нагреть паровоз большой скорости, и он доставил бы их в самые дальние пункты Америки. Нечего и говорить, что Джовита Фолей поспешила приобрести путеводитель по Соединенным Штатам, самый подробный и самый лучший из всех "Guide-book" {путеводитель.}, который она без конца перелистывала, читала и перечитывала, хотя совершенно не могла отдать себе отчета в преимуществе одного маршрута перед другим. Впрочем, чтобы быть в курсе дела, достаточно было просматривать газеты столицы или любого города штата. Устанавливалась немедленно письменная связь с теми штатами, в которые воля игральных костей направляла участников матча, и особенно с теми местностями, какие были указаны в завещании Уильяма Дж. Гиппербона. Почта, телефон и телеграф беспрерывно работали во все часы дня и ночи. В утренних листках, так же как и в вечерних, можно было найти целые столбцы информации, более или менее достоверных и фантастических также, надо в этом признаться; и это потому, что случайные читатели и абоненты всегда предпочитают получать хоть фальшивые известия, чем не иметь никаких. К тому же все эти информации зависели от самих участников партии, от образа действия каждого из них. Таким образом, если сведения, даваемые о Максе Реале, были весьма неосновательны, то это потому, что он никого не посвящал в свои планы, кроме своей матери, и так как он не расписался ни в Омахе, куда приехал с Томми, ни в Канзас-Сити по прибытии туда на пароходе "Дин Ричмонд", то репортеры тщетно разыскивали его следы, и никто не знал, что с ним происходит в данное время. Глубокая неизвестность окутывала также и Германа Титбюри. В том, что он 5-го числа уехал из Чикаго вместе с госпожой Титбюри, никто, конечно, не сомневался. В доме его на Робей-стрит никого не оставалось, кроме их прислуги, этого колосса в юбке, о которой упоминалось выше. Но никому не было известно, что они путешествовали под вымышленным именем, и потому все усилия репортеров захватить их где-нибудь по дороге оставались тщетными. По всем данным, точных известий об этой чете нельзя было ждать раньше того дня, когда они явятся в почтовое бюро Кале за своей телеграммой. О Томе Краббе получались довольно подробные вести. Выехавших 3-го числа из Чикаго Мильнера и его компаньона видали и интервьюировали во всех главных городах их маршрута и, наконец, в Новом Орлеане, где они сели на пароход, чтобы ехать в Галвестон, штат Техас. Газета "Фрейе Прессе" нашла нужным заметить по этому поводу, что пароход "Шерман" был американским, другими словами, составлял как бы частичку родины. Так как участникам партии было запрещено покидать национальную территорию, то считалось более приличным не ездить на иностранных пароходах, даже когда эти пароходы оставались все время в водах Союза. Что касается Гарри Кембэла, то сведений о нем было очень много. Они падали, как апрельский дождь, так как он сыпал телеграммами, газетными заметками, письмами, и это было очень выгодно "Трибюн". Таким образом, стали известны его переезды в Джексон и Детройт, и читатели с нетерпением ждали подробных сообщений о тех приемах и празднествах, которые были организованы в честь его в Буффало и на Ниагарском водопаде. Так настало 7 мая. Через день нотариус Торнброк в присутствии Джорджа Хиггинботама должен был объявить в зале Аудиториума о результате пятого метания игральных костей. Еще тридцать шесть часов - и Лисси Вэг станет известна ее судьба. Легко себе представить, в каком нетерпении Джовита Фолей провела эти два дня, не без основания предаваясь самым беспокойным, волнующим мыслям. Дело в том, что в ночь с 7-го на 8-е у Лисси Вэг появилась сильнейшая боль в горле и такой острый приступ лихорадки, что ей пришлось разбудить свою подругу, спавшую в соседней комнате. Джовита Фолей тотчас вскочила с постели, дала ей напиться и тепло укутала, повторяя не очень уверенным голосом: - Это пустяки, дорогая моя... это пройдет. - Надеюсь, - ответила Лисси Вэг. - Заболеть теперь было бы чересчур некстати. Такого же мнения была и Джовита Фолей, которая уже не в состоянии была снова лечь спать и не отходила от постели молодой девушки. Сон Лисси был очень тревожен. На следующий день, едва рассвело, весь дом уже знал, что пятая участница партии заболела и что необходимо вызвать доктора. Его прождали до девяти часов. Вскоре уже и вся улица, как и дом, была в курсе того, что случилось, за улицей - весь ближний квартал, а за ним и город, так как известие о болезни Лисси распространилось с быстротой электричества, с быстротой, свойственной всем мрачным известиям. И что было в этом удивительного, впрочем? Разве мисс Вэг не была героиней дня? Личностью наиболее у всех на виду после отъезда Гарри Кембэла? Разве не на ней сосредоточивалось теперь все внимание публики? Не была ли она единственной героиней среди всех героев матча Гиппербона? И вот Лисси Вэг больна - может быть, серьезно - накануне того дня, когда должна была решиться ее судьба. Наконец объявили о приходе вызванного врача, доктора медицины Пью; это было вскоре после девяти часов. Он начал с того, что спросил Джовиту Фолей о характере молодой девушки. - Прекрасный... - ответила она. Тогда доктор, сев у кровати Лисси Вэг, внимательно посмотрел на нее, велел показать язык, пощупал пульс, выслушал и выстукал. Ничего со стороны сердца, ничего со стороны печени, ничего со стороны желудка. Наконец, после добросовестного осмотра, который один стоил четырех долларов: - Ничего страшного, - сказал он, - едва только не произойдет каких-нибудь серьезных осложнений. - А есть ли основание бояться таких осложнений? - спросила Джовита Фолей, взволнованная словами доктора. - И да и нет, - ответил доктор Пью. - Нет, если болезнь удастся пресечь в самом начале... Да, если, несмотря на все наши старания, она будет продолжать развиваться и лекарства будут бессильны это остановить. - Но, во всяком случае, - возразила Джовита Фолей, которую все более и более волновали эти уклончивые ответы, - могли бы вы теперь определить болезнь? - Да, и самым категорическим образом. - Говорите же, доктор! - Мой диагноз: обыкновенный бронхит... Затронуты нижние доли легких... Есть небольшие хрипы, но плевра не затронута... Таким образом, пока опасаться плеврита не приходится... Но... - Но?.. - Но бронхит может перейти в воспаление, а воспаление - в отек легких... Это именно то, что я называю серьезными осложнениями. Доктор прописал обычные в таких случаях средства - капли аконита {Аконит - род многолетних трав из семейства лютиковых. Клубни его используются в медицине. Аконитин - яд; применяется как болеутоляющее средство.} на спирту, успокаивающие кашель, сиропы, теплое питье и отдых - главное, отдых. Потом, пообещав заехать еще вечером, исчез, торопясь к себе, не сомневаясь, что его в кабинете уже ждут репортеры. Произойдут ли те осложнения, о которых говорил доктор, и если произойдут, то что делать? Ввиду такой грозной возможности Джовита Фолей едва не потеряла голову. В течение последних часов Лисси Вэг казалась ей более слабой, более страдающей. Легкая дрожь говорила о новом приступе лихорадки, пульс бился еще более ускоренно, общая слабость, казалось увеличилась. Джовита Фолей, потрясенная морально не менее, чем Лисси Вэг физически, не отходила от ее изголовья, обтирала ее разгоряченный лоб, давала ей микстуру, а потом снова предавалась самым грустным мыслям и роптала на такую несправедливость судьбы. "Нет, - говорила она себе, - нет! Ни Том Крабб, ни Титбюри, ни Кембэл, ни Макс Реаль не заболели бы бронхитом накануне своего отъезда!.. Не случилось бы такого несчастья и с коммодором Урриканом! Нужно же, чтобы все это обрушилось на мою бедную Лисси, обладающую таким цветущим здоровьем!.. И завтра... да, завтра пятый тираж... А что если вдруг нас отошлют куда-нибудь далеко... далеко... если опоздание на пять или шесть дней помешает нам явиться в срок к месту назначения... если двадцать третье число настанет раньше, чем мы успеем покинуть Чикаго... если будет слишком поздно это сделать и нас исключат из партии еще до того, как мы ее начнем!" Если... если!.. Это несчастное "если", не переставая, вертелось в мозгу Джовиты Фолей и заставляло кровь приливать к ее вискам. Около трех часов приступ лихорадки начал слабеть. Лисси Вэг вышла из состояния глубокой прострации, но кашель как будто усилился. Открыв глаза, она увидела Джовиту Фолей, склонившуюся над ее изголовьем. - Ну как же ты себя сейчас чувствуешь? - спросила та. - Лучше, не правда ли?.. И скажи, что мне сейчас тебе дать? - Выпить чего-нибудь, - ответила мисс Вэг голосом, очень изменившимся от боли в горле. - Вот, голубчик... прекрасное питье: горячее молоко с содовой водой!.. А потом, доктор тебе велел... всего только несколько порошков... - Все, что ты хочешь, моя милая Джовита! - В таком случае все устроится само собой... - Да... само собой... - Кажется, ты меньше страдаешь... - Ты ведь знаешь, голубчик, - сказала Лисси Вэг, - что когда острый приступ лихорадки проходит, чувствуется всегда большая слабость и в то же время некоторое облегчение... - Значит, ты начинаешь выздоравливать! - воскликнула Джовита Фолей. - Завтра все пройдет! - Начинаю выздоравливать?.. Уже?.. - прошептала больная, пытаясь улыбнуться. - Да... уже... и, когда доктор вернется, он, наверно, скажет, что ты можешь встать! - Но ты должна сознаться, Джовита, что мне правда очень не везет! - Не везет?.. Тебе?! - Да, мне... И судьба очень ошиблась, не выбрав тебя на мое место! Завтра ты была бы уже в Аудиториуме... и могла бы в тот же день выехать... - Чтобы я уехала, оставив тебя в таком состоянии?.. Никогда! - Я сумела бы тебя заставить! - К тому же не в этом дело, - ответила Джовита Фолей, - не я пятая участница партии, не я будущая наследница покойного Гиппербона... это все ты! Обдумай все хорошенько, моя дорогая!.. Ведь ничто не будет потеряно, если мы отложим наш отъезд на сорок восемь часов... У нас еще останется целых тринадцать дней на путешествие, а в тринадцать дней можно проехать от одного конца Соединенных Штатов до другого! Лисси Вэг не хотелось ответить, что ее болезнь могла продлиться неделю и больше - кто знает, может быть, даже больше двух недель, - и она удовольствовалась только тем, что сказала: - Обещаю тебе, Джовита, выздороветь как можно скорее. - Я большего и не прошу! А сейчас довольно болтать, не утомляй себя, постарайся немного заснуть... а я посижу здесь, около тебя... - Ты кончишь тем, что сама заболеешь... - Я?.. Будь спокойна... И к тому же у нас очень хорошие соседи, которые меня всегда заменили бы в случае надобности... Спи спокойно, моя Лисси! Пожав руку своей подруге, Лисси перевернулась на другой бок и тотчас уснула. Если что беспокоило и раздражало Джовиту Фолей, так это то, что после полудня на улице перед их домом началось необычайное для этого квартала оживление. Уличный шум был так велик, что мог бы разбудить Лисси Вэг, спавшую на девятом этаже дома. По тротуарам взад и вперед шагали любопытные. Деловые с виду люди останавливались перед домом Э 19 и о чем-то друг у друга осведомлялись. Одна за другой подъезжали кареты и после небольшой остановки мчались дальше, к городским кварталам. - Как-то она сейчас? - спрашивали одни. - Ей хуже, - отвечали другие. - Говорят, тяжелая форма лихорадки. - Нет, тиф... - Ах, бедная барышня!.. Некоторым людям правда не везет! - Но ведь она - одна из "семи" матча Гиппербона. - Нечего сказать, большое преимущество, если им нельзя воспользоваться! - Если бы даже Лисси Вэг и была в состоянии сесть в поезд, разве она могла бы перенести все трудности, связанные со столькими переездами? - Прекрасно сможет... если партия закончится всего в несколько ходов... Это вполне возможно! - А если она продлится еще месяц? - Никогда нельзя полагаться на случай... И тысяча подобных же замечаний. Само собой разумеется, что многие любопытные, быть может держатели пари, и, без сомнения, газетные репортеры явились в тот день на квартиру к Джовите Фолей. Но, несмотря на настойчивые требования принять их, она отказала всем. Отсюда целый ряд противоречивых известий, или преувеличенных, или с начала до конца фальшивых, о болезни Лисси Вэг, известий, которые очень быстро распространились по городу. Но Джовита Фолей не сдавалась и ограничивалась тем, что, подходя к окну, проклинала все усиливающийся уличный гул. Она сделала исключение только для одной из служащих дома "Маршалл Филд", которой дала самые успокоительные сведения: "Катар горла... легкая простуда"... Около пяти часов вечера, когда уличный шум опять усилился, она высунулась из окна и среди одной группы людей, очевидно очень взволнованных, узнала... кого? Годжа Уррикана! Его сопровождал человек лет сорока, по виду матрос, широк оплечий, сильный, подвижной, жестикулировавший не переставая. Казалось, он был еще более бешеного темперамента, чем страшный коммодор. Разумеется, не из участия к своей молоденькой партнерше Годж Уррикан явился в этот день на Шеридан-стрит и стоял под ее окнами, с которых не сводил глаз. И это в то время, как его компаньон, что прекрасно видела Джовита Фолей, демонстративно грозил кому-то кулаком с видом человека, который не в силах долее сдерживаться. И когда в окружавшей его толпе разнеслось известие, что болезнь Лисси Вэг не представляла ничего серьезного: - Какой болван это сказал? - проревел он. Тот, кто принес это известие, разумеется, не пожелал себя назвать, боясь неприятных последствий. - Плохо... ей очень плохо!.. - объявил коммодор Уррикан. - Все хуже и хуже, - добавил его компаньон, и если кто-нибудь попробует утверждать противное... - Послушай, Тюрк, держи себя в руках! - Чтобы я держал себя в руках?! - заревел Тюрк, ворочая глазами, как разъяренный тигр. - Это легко вам, мой коммодор, который, как известно, самый терпеливый из людей! Но мне... слушать подобного рода разговоры!.. Это выводит меня из себя... А когда я вне себя... - Хорошо... А теперь довольно! - приказал Годж Уррикан, дергая за руку своего компаньона с такой силой, точно хотел ее оторвать. После этих нескольких фраз можно было прийти к заключению - многие сочли бы это невероятным, - что на свете существовал человек, по сравнению с которым коммодор Годж Уррикан казался ангелом кротости. Во всяком случае, если оба эти субъекта явились сюда, то только в надежде получить плохие известия и удостовериться в том, что в матче Гиппербона будут участвовать всего только шесть партнеров. Так именно думала Джовита Фолей, с трудом удерживаясь, чтобы не выйти на улицу. Ей хотелось поступить с этими двумя субъектами так, как они того заслуживали, хотя бы она и рисковала быть растерзанной этим страшным зверем в человеческом образе. Короче говоря, в результате всех этих обстоятельств все газеты, появившиеся около шести часов вечера, оказались переполненными самыми странными противоречиями. Согласно одним сообщениям, здоровье Лисси Вэг окрепло благодаря заботам врача и ее отъезд ни на один день не будет отложен. Согласно другим, хотя болезнь и не представляла ничего серьезного, вес же мисс Вэг потребуется некоторое время для отдыха и она не сможет отправиться в путешествие раньше конца недели. Газеты "Чикаго Глоб" и "Чикаго Ивнинг Пост", расположенные к девушке, оказались особенно пессимистичными: в них сообщалось о консилиуме светил науки... о необходимости операции... "Мисс Вэг сломала себе руку", - извещала первая газета. "Ногу", - утверждала вторая. А нотариус Торнброк, исполнитель завещания покойного, получил поддельное письмо, подписанное именем Джовиты Фолей, в котором ему сообщали, что пятая партнерша отказывалась от своей доли наследства. Что же касается газеты "Чикаго Мэйл", редакторы которой разделяли симпатии и антипатии коммодора Уррикана, то эта газета без всяких колебаний объявила, что Лисси Вэг в этот день между четырьмя часами сорока пятью минутами и четырьмя часами сорока семью минутами пополудни скончалась. Когда эти новости дошли до Джовиты Фолей, с ней едва не сделалось дурно; к счастью, доктор Пью во время своего вечернего визита до некоторой степени ее успокоил. - Нет!.. Это только обыкновенный бронхит, - повторял он. - Никаких симптомов страшного воспаления или еще более страшного отека легких нет. До сих пор по крайней мере... Достаточно будет нескольких дней спокойствия и отдыха... - Но скольких же именно?! - Может быть, семи или восьми. - Семи или восьми?! - При условии, чтобы больная не подвергалась ни малейшему сквозному ветру. - Семь или восемь дней!.. - повторяла несчастная Джовита Фолей, ломая руки. - И притом - если не произойдет никаких серьезных осложнений... Ночь прошла беспокойно. Снова появилась лихорадка- приступ, который продолжался до самого утра и вызвал сильнейшую испарину. Но боль в горле уменьшилась, и откашливание постепенно становилось менее затруднительным. Джовита Фолей не ложилась спать. Бесконечные часы провела она у изголовья своей больной подруги. Какая сиделка могла бы сравниться с ней в заботах, в рвении и во внимании? Впрочем, она никому не уступила бы своего места. На следующий день после небольшого недомогания и возбуждения, обычных по утрам, Лисси Вэг снова заснула. Было 9 мая, и в этот день в зале театра Аудиториум должно было состояться пятое метание игральных костей матча Гиппербона. Джовита Фолей отдала бы десять лет своей жизни, чтобы там быть. Но оставить больную! Нет... об этом нечего было и думать. Случилось так, что Лисси Вэг скоро проснулась и, подозвав к себе подругу, сказала: - Милая Джовита, попроси нашу соседку прийти сюда заменить тебя около меня. - Ты хочешь, чтобы... - Я хочу, чтобы ты отправилась в Аудиториум... Ведь туда надо к восьми часам, не так ли? - Да - к восьми... Ну вот... через двадцать минут ты вернешься... Мне приятно, что ты там будешь... и так как ты веришь в мою удачу... "Еще бы!" - вскричала бы Джовита Фолей тремя днями раньше, но в этот день она так не сказала. Она только поцеловала больную в лоб и предупредила соседку, почтенную особу, которая тотчас же пришла и уселась у изголовья постели. Потом Джовита сбежала с лестницы и, сев в первую попавшуюся карету, велела ехать к Аудиториуму. Было без двадцати восемь, когда Джовита Фолей подошла к дверям зала, уже переполненного публикой. Ее тотчас узнали и засыпали вопросами: - Как себя чувствует мисс Лисси Вэг? - Вполне хорошо, - заявила она и попросила, чтобы е