нинами, ему пришла в голову мысль, которая, впрочем, не удивила бы никого из знавших доктора. Он напряженно размышлял, со всех сторон обсуждая и взвешивая эту идею; и вернувшись в ледяной дом, мог сообщить своим товарищам уже вполне созревший у него в уме план. - Мне пришло в голову, - заявил он, - поставить маяк на вершине утеса, который подымается над нашими головами. - Маяк? - в один голос воскликнули его товарищи. - Да, маяк! Он окажется вдвойне полезным: когда мы будем ночью возвращаться из дальних экскурсий, он будет указывать нам дорогу, а в долгие зимние месяцы - освещать площадку. - Несомненно, - ответил Альтамонт, - такой аппарат был бы нам очень полезен. Но как его устроить? - С помощью одного из фонарей "Порпойза". - Прекрасно! Но что же будет гореть в фонаре? Неужели тюлений жир? - О нет! Тюлений жир дает слишком слабый свет, который едва ли будет виден в тумане. - Уж не собираетесь ли вы добывать из каменного угля светильный газ? - И этот способ освещения в данном случае непригоден; к тому же мы не можем пожертвовать топливом. - Тогда, - сказал Альтамонт, - я уж не знаю... - Ну, а я думаю, - заявил Джонсон, - что нет такой вещи на свете, которой не мог бы сделать доктор! После ртутной пули, ледяного зажигательного стекла и постройки форта Провидения я... - Но скажите же, как вы думаете устроить маяк? - перебил Альтамонт. - Очень просто, - ответил доктор. - Я устрою электрический маяк! - Электрический маяк? - Ну, да! Ведь на борту "Порпойза" имеется батарея Бунзена, и она в полной исправности? - Да, - отвечал Альтамонт. - Вероятно, вы ее захватили для каких-нибудь опытов по электричеству; ведь у нас здесь все, что нужно, - изолированные провода и кислота, необходимая для элементов. Значит, нетрудно получить электрический свет. И светло нам будет, да и не так это сложно. - Замечательно, - воскликнул Джонсон, - и чем скорее... - Ну, что ж, материал у нас есть, - сказал доктор, - и через какой-нибудь час мы сложим ледяной столб высотою в десять футов. Этого будет вполне достаточно. Доктор вышел наружу; его товарищи вслед за ним взобрались на вершину утеса; работа закипела, и вскоре на столбе уже был укреплен фонарь, взятый с "Порпойза". Затем доктор приладил к фонарю провода, которые другим концом примыкали к батарее, стоявшей в зале ледяного дома, где ей не мог повредить мороз. Оттуда провода тянулись до самого маяка. Все это было проделано очень быстро, и путешественники ждали только вечера, чтобы насладиться новым эффектом. Когда стемнело, сблизили два угольных стержня, установленных внутри фонаря на некотором расстоянии друг от друга, - и яркие лучи снопом вырвались из фонаря и залили окрестность. Этот свет не ослабевал и не гас на ветру. Чудное зрелище представляли электрические лучи, белизной не уступавшие снежным полям; все возвышенности, бугры и торосы стали отбрасывать резкие тени. Джонсон в восторге захлопал в ладоши. - Наш доктор ухитрился сделать солнце! - воскликнул он. - Надо уметь делать все понемногу, - скромно ответил Клоубонни. Однако мороз дал себя знать и положил конец их восторгам. Все пошли домой отогреваться под одеялами. Жизнь в ледяном доме текла размеренно. С пятнадцатого до двадцатого апреля стояла переменчивая погода. Температура резко колебалась: за несколько часов она могла подскочить или опуститься на двадцать градусов; снегопады и метели сменялись сухими морозами, к всякий раз, выходя из дому, приходилось иметь в виду возможную перемену погоды. Но в субботу ветер стих, и это позволило путешественникам предпринять экскурсию, решено было посвятить этот день охоте, чтобы пополнить запас продовольствия. Альтамонт, доктор и Бэлл, вооруженные двуствольными ружьями, с достаточным количеством зарядов, небольшим топором и снеговым ножом, взятыми на случай, если бы понадобилось соорудить себе укрытие, двинулись в путь утром при пасмурной погоде. За их отсутствие Гаттерас должен был осмотреть берега и произвести кое-какие съемки. Доктор не забыл привести в действие маяк, свет которого успешно боролся с лучами дневного светила. И в самом деле, один только электрический свет, равный силе света трех тысяч свечей или трехсот газовых рожков, может выдержать сравнение с солнечным светом. Погода стояла сухая, холодная и безветренная. Охотники направились к мысу Вашингтона; по твердому насту идти было нетрудно. В полчаса они прошли три мили, отделявшие мыс от форта Провидения. Дэк весело прыгал вокруг спутников. Береговая линия отклонялась к востоку; горы, окружающие залив Виктории, постепенно понижались к северу. На основании этого можно было предположить, что Новая Америка - остров. Но на этот раз в их задачу не входило определение его очертаний. Охотники быстро шагали вдоль побережья, не встречая ни малейших следов человеческого жилья. Они ступали по девственной почве, которой еще не касалась нога человека. За первые три часа охотники прошли миль пятнадцать, закусывая на ходу. Казалось, их охоте не суждено было увенчаться успехом. Действительно, им удалось обнаружить только следы зайцев, песцов и волков. Кое-где уже порхали пуночки, предвестницы весны. Охотники отклонились в сторону, огибая глубокие ущелья и отвесные скалы, примыкавшие к горе Бэлла. Потеряв напрасно несколько часов, они снова вернулись на побережье. Лед еще не тронулся. Море было сковано на всем своем протяжении; но следы тюленей говорили о том, что эти животные уже начали вылезать на поверхность ледяных полей подышать воздухом. Судя по огромным следам на снегу и проделанным во льду отдушинам, несколько тюленей выходили на берег совсем недавно. Животные эти очень любят солнце и охотно выходят на сушу понежиться в его живительных лучах. Доктор обратил внимание товарищей на это обстоятельство. - Заметим хорошенько это место, - сказал он, - возможно, что летом мы найдем здесь сотни тюленей. В малонаселенных местах к ним очень легко подойти, да и убивать их не составит труда. Только не надо их пугать, потому что тюлени исчезают тогда как по волшебству и больше не возвращаются. Иной раз неумелые промышленники, вместо того чтобы поодиночке охотиться на тюленей, нападают на них гурьбой, с шумом и гамом, и упускают свою добычу. - А что, на тюленей охотятся только из-за шкур и жира? - спросил Бэлл. - Европейцы - да, но эскимосы едят тюленей, хотя сырая тюленина, политая кровью и жиром, далеко не аппетитна. Впрочем, все дело в умении, и я берусь приготовить чудесные тюленьи котлеты, которыми не побрезгует даже гурман, если не побоится их черноватого цвета. - За чем же дело стало! - сказал Бэлл. - Попробуем. Даю вам слово, что съем столько тюленьих котлет, сколько вам будет угодно. Слышите, доктор? - Дорогой Бэлл, вы, вероятно, хотите сказать, - сколько вы сможете съесть. Но сколько ни старайтесь, вам ни за что не сравняться в прожорливости с гренландцем, который съедает ежедневно от десяти до пятнадцати фунтов тюленины. - Пятнадцать фунтов! - воскликнул Бэлл. - Вот так желудок! - Полярный желудок, - ответил доктор, - удивительный желудок: он расширяется и сокращается по желанию, способен переносить длительную голодовку и избыток пищи. В начале обеда эскимос тощ, а в конце - его и не узнаешь, - так он растолстел! Правда, обед эскимоса нередко продолжается целый день. - Как видно, такая прожорливость свойственна только обитателям холодных стран, - сказал Альтамонт. - По-видимому, так, - ответил доктор. - В арктических странах приходится много есть; это необходимо для сохранения не только сил, но и самой жизни. Поэтому Компания Гудзонова залива отпускает ежедневно на каждого человека восемь фунтов мяса, или двенадцать фунтов рыбы, или же два фунта пеммикана. - От такого питания как не быть сильным! - заметил Бэлл. - Не так уж много оно дает сил, как вы думаете, друг мой: индеец, поглотивший такую уйму, производит не больше работы, чем англичанин, съевший фунт говядины и выпивший пинту пива. - Выходит, все к лучшему, доктор? - Разумеется. Однако обед эскимосов может хоть кого удивить. Сэр Джон Росс во время зимовки на полуострове Бутия постоянно изумлялся прожорливости своих проводников. Он рассказывает, между прочим, что двое эскимосов, - заметьте, только двое, - за одно утро съели целую четверть мускусного быка. Они нарезали мясо длинными лентами и запихивали в рот; затем каждый отрезал у самых губ часть ленты, не вошедшей в рот, в передавал ее товарищу. Иной раз эти обжоры развешивали ленты мяса таким образом, чтобы они свешивались до самого пола, и мало-помалу пожирали их, а затем, лежа на земле, переваривали, как удав - проглоченного быка. - Бррр! Что за отвратительное зрелище! - воскликнул Бэлл. - Всякий обедает по-своему, - философически заметил Альтамонт. - К счастью, это так! - ответил доктор. - Да, - сказал Альтамонт, - как видно, в полярных странах потребность в еде исключительно велика. Неудивительно, что полярные путешественники в своих отчетах постоянно упоминают о еде. - Вы правы, - согласился Клоубонни, - я сам это заметил! Происходит это не только потому, что в полярных странах человек нуждается в усиленном питании, но еще и потому, что там порой очень трудно его добыть. Волей-неволей постоянно думаешь о еде, а что на уме, то и на языке. - Однако, - сказал Альтамонт, - насколько я помню, на севере Норвегии крестьяне не нуждаются в таком усиленном питании и довольствуются небольшим количеством молока, яиц, хлеба с примесью березовой коры и по временам лососиной. Мяса они не едят никогда, а между тем посмотрели бы вы, какие это молодцы! - Все зависит от физической организации, - ответил доктор, - и объяснить это я не берусь, но я думаю, что второе или третье поколение норвежцев, переселившихся в Гренландию, под конец стало бы питаться на гренландский лад. Если бы и нам суждено было надолго остаться в этой благодатной стране, то и мы, друзья мои, подобно эскимосам, пожалуй, стали бы отпетыми обжорами. - Доктор так много говорил о еде, что мне даже захотелось есть, - заявил Бэлл. - Ну, нет, - сказал Альтамонт, - мне после ваших рассказов даже противно думать о тюленине. А! Да вот, кажется, представляется случай испытать себя, - посмотрите, вон там на льдине какое-то большое животное! - Это морж! - воскликнул Клоубонни. - Тише! Вперед! Действительно, в двухстах ярдах от охотников на льду разлегся огромный морж; он с наслаждением потягивался и поворачивался с буку на бок, греясь в бледных лучах полярного солнца. Охотники разошлись в разные стороны, чтобы окружить моржа и отрезать ему путь к отступлению. Прячась за торосами, они приблизились к нему на несколько туазов и дали залп. Морж свалился, но силы еще не покинули его, он старался проломить лед, чтобы ускользнуть от охотников. Альтамонт ринулся на него с топором и нанес несколько ударов. Животное отчаянно защищалось, но несколько выстрелов прикончили его, и бездыханный морж растянулся на льду, обрызганном его кровью. Это было крупное животное длиной в пятнадцать футов, считая от морды до хвоста; из него можно было бы добыть несколько бочонков жира. Доктор отрезал лучшие части от моржовой туши, а все остальное бросил воронам, которые уже носились над льдами. Смеркалось. Пора было возвращаться в форт Провидения; небо прояснилось; луна еще не вставала, и звезды ярко сверкали. - Идемте! - сказал доктор. - Время уже позднее. Сегодня нам не очень повезло. Впрочем, если охотник настрелял дичи себе на ужин, то он не имеет права жаловаться. Пойдем кратчайшим путем и постараемся не заблудиться. Звезды укажут нам путь. Однако не так-то легко ориентироваться по Полярной звезде в странах, где она блещет над самой головой путешественника. Действительно, когда север находится в зените, то другие части света трудно определить. К счастью, луна и крупные созвездия помогли доктору найти дорогу. Для сокращения пути доктор решил не идти вдоль извилистого побережья, а напрямик пробираться к форту. Так было ближе, зато рискованно, и в самом деле - не прошло и нескольких часов, как охотники окончательно заблудились. Они уже подумывали о том, чтобы переночевать в ледяном домике, а наутро вернуться на побережье и идти по ледяному полю. Но доктор, зная, что Гаттерас и Джонсон будут беспокоиться, настаивал на продолжении пути. - Нас поведет Дэк, - заявил он, - а Дэк никак не может ошибиться. Он одарен особым инстинктом и не нуждается ни в компасе, ни в звездах. Пойдем-ка за ним. Дэк шел впереди; путешественники вполне доверяли его чутью. И они не ошиблись, потому что вскоре на горизонте показался свет; это не могла быть звезда, потому что ее ни за что бы не увидать в густом тумане. - Это наш маяк! - воскликнул доктор. - Вы так думаете? - усомнился Бэлл. - Я уверен! Идем! По мере того как путешественники приближались, свет становился все ярче. Вскоре они вступили в полосу светящейся пыли; они шли в гигантском луче; их огромные отчетливые тени тянулись за ними по сверкающей снежной пелене. Путешественники ускорили шаги и через полчаса уже поднимались по откосу в форт Провидения. 9. ТЕПЛО И ХОЛОД Гаттерас и Джонсон с беспокойством поджидали товарищей. Охотники очень обрадовались, добравшись, наконец, до теплого уютного уголка. Вечером температура сильно понизилась, и термометр показывал -23ьF (-31ьС). Измученные, полузамерзшие охотники совсем выбились из сил. К счастью, печи работали исправно, и плита была растоплена. Доктор преобразился в повара и нажарил несколько котлет из моржового мяса. В девять часов вечера все пятеро уселись за сытный ужин. - Ей-богу, - сказал Бэлл, - пусть меня назовут эскимосом, - но должен признаться, что еда - важное дело во время полярной зимовки. Если попал тебе порядочный кусок, уписывай за обе щеки! У всех рты были набиты и никто не мог сразу же ответить Бэллу. Но доктор кивнул в знак согласия. Моржовые котлеты оказались превосходными. Правда, их никто не хвалил, но их живо истребили, а это равносильно одобрению. За десертом доктор, по своему обыкновению, приготовил кофе. Клоубонни никому не позволял варить этот превосходный напиток, приготовлял его тут же на столе в кофейнике на спиртовке и подавал кипящим. Если кофе не обжигал ему языка, доктор не удостаивал проглотить свою порцию. В этот вечер он пил такой горячий кофе, что никто не мог ему подражать. - Да вы сожжете себе рот, доктор, - сказал Альтамонт. - Никогда, - ответил он. - Что у вас, небо луженое, что ли? - спросил Джонсон. - Ничуть, друзья мои. Советую вам брать пример с меня. Некоторые люди, в том числе и я, пьют кофе температурой в сто тридцать один градус (+55ьС). - Сто тридцать один градус! - воскликнул Альтамонт. - Да ведь даже рука не выдержит такой температуры! - Разумеется, Альтамонт, потому что рука выносит температуру не выше пятидесяти градусов. Но небо и язык менее чувствительны и выносят то, чего не может выдержать рука. - Вы меня удивляете, - сказал Альтамонт. - Что ж, я постараюсь вас убедить. Доктор взял термометр, погрузил его в горячий кофе, подождал, пока ртуть понизилась до пятидесяти пяти градусов, и затем с видимым удовольствием выпил живительный напиток. Бэлл хотел было последовать примеру доктора, но обжег себе язык и завопил не своим голосом. - Это от непривычки, - улыбнулся Клоубонни. - Не скажете ли вы, доктор, - спросил Альтамонт, - какую температуру может выдержать человек? - Охотно, - отвечал доктор. - Были произведены соответствующие опыты, надо сказать, весьма любопытные. Могу привести несколько замечательных фактов. Они вам докажут, что можно ко всему привыкнуть, даже к температуре, при которой жарятся бифштекс. Известно, что девушки, работавшие в общественной пекарне города Ларошфуко во Франции, в течение десяти минут оставались в печи, накаленной до трехсот градусов (+132ьС), то есть температура была на восемьдесят восемь градусов выше точки кипения воды. Вокруг них жарились в печи яблоки и говядина. - Вот так девушки! - воскликнул Альтамонт. - А вот вам другой, не подлежащий сомнению факт. Восемь наших соотечественников - Фордайс, Банкс, Соландер, Благдин, Хом, Нус, лорд Сифорт и капитан Филипс - выдержали в тысяча семьсот семьдесят четвертом году температуру в двести девяносто пять градусов (+128ьС) в печи, где в это время жарился ростбиф и варились яйца. - И это были англичане? - не без гордости спросил Бэлл. - Да, Бэлл, англичане, - ответил доктор. - О, американцы сделали бы и почище того, - заявил Альтамонт. - Они изжарились бы, - засмеялся Клоубонни. - А почему бы и нет? - возразил американец. - Во всяком случае, сделать этого они не пытались, поэтому я ограничусь своими соотечественниками. Упомяну еще об одном факте, который кажется прямо невероятным, но свидетелей его нельзя заподозрить во лжи. Герцог Рагузский и доктор Юнг, француз и австриец, своими глазами видели, как один турок окунулся в ванну, температура которой достигала ста семидесяти градусов (+78ьС). - Мне кажется, - заметил Джонсон, - что это далеко не так замечательно, как то, что делали служанки общественной пекарни и наши соотечественники. - Простите, - сказал доктор, - но одно дело выдерживать горячий воздух, а другое - погружаться в горячую воду. Горячий воздух производит испарину, предохраняющую тело от ожога, а в горячей воде мы не потеем, следовательно, обжигаемся. Поэтому для ванн рекомендуется температура не выше ста семи градусов (+42ьС). Видно, у этого турка был какой-то необыкновенный организм, раз он мог выдерживать такую высокую температуру. - Скажите, доктор, - спросил Джонсон, - какая вообще температура у животных? - У различных классов животных различная температура, - ответил Клоубонни. - Так, самая высокая температура наблюдается у птиц, в особенности у кур и уток. Температура их тела превышает сто десять градусов (+43ьС), в то время как у филина она не выше ста четырех (+40ьС). Затем идут млекопитающие и люди; температура тела англичан в среднем - сто один градус (+37ьС). - Я уверен, что Альтамонт и здесь будет доказывать превосходство американцев, - засмеялся Джонсон. - Да, среди нас есть люди очень горячие, - сказал Альтамонт, - но так как мне не приходилось измерять им температуру ни подмышкой, ни во рту, то я боюсь что-нибудь утверждать. - Люди, принадлежащие к различным расам, - продолжал доктор, - не обнаруживают значительной разницы в температуре, если находятся в одинаковых условиях, причем характер пищи не играет особой роли. Могу вам даже сказать, что температура человеческого тела под экватором и на полюсе одна и та же. - Следовательно, - спросил Альтамонт, - теплота нашего тела одинакова как здесь, так и в Англии? - Почти одинакова, - ответил доктор. - Что касается других млекопитающих, то их температура вообще несколько выше температуры человека. Ближе всех в этом отношении стоят к человеку лошадь, заяц, слон, дельфин и тигр; кошка, белка, крыса, пантера, овца, бык, собака, обезьяна, козел, коза обладают температурой в сто три градуса, но свинья всех их превосходит, ибо ее температура даже выше ста четырех градусов (+40ьС). - Это прямо обидно для людей, - заметил Альтамонт. - Затем идут земноводные и рыбы, температура которых изменяется в зависимости от температуры воды. Температура змеи - всего восемьдесят шесть градусов (+30ьС), лягушки - семьдесят (+25ьС); акула обладает примерно такой же температурой, как лягушка. Наконец, насекомые, по-видимому, имеют ту же температуру, что окружающие их воздух или вода. - Все это прекрасно, - вдруг заговорил Гаттерас, до сих пор не принимавший участия в беседе, - и я очень благодарен доктору, который охотно делится с нами своими познаниями. Но мы так долго говорим о высокой температуре, что можно подумать, будто нам предстоит переносить палящую жару. Мне кажется, более уместно было бы поговорить о холоде и назвать самую низкую температуру, какая до сих пор наблюдалась. - Вот это дело, - заметил Джонсон. - Извольте, - отвечал Клоубонни. - Могу вам и об этом рассказать. - Еще бы! - воскликнул Джонсон. - Вам и книги в руки! - Друзья мои, я знаю только то, чему научился от других, и когда я вам расскажу, вы будете знать не меньше моего. Итак, вот что я могу вам сказать относительно холодов и морозов, наблюдавшихся в Европе. Насчитывают немало памятных зим; по-видимому, самые суровые из них повторяются через каждые сорок один год, период, совпадающий с периодом появления наибольшего числа солнечных пятен. Упомяну о зиме тысяча триста шестьдесят четвертого года, когда Рона замерзла до самого Арля; о зиме тысяча четыреста восьмого года, когда Дунай был скован льдом от истоков до устья и волки переходили по льду Каттегат; о зиме тысяча пятьсот девятого года, когда Адриатическое и Средиземное моря замерзали в районах Венеции, Сета и Марселя, а Балтийское море десятого апреля еще не было свободно ото льдов; о зиме тысяча шестьсот восьмого года, когда в Англии погиб весь скот; о зиме тысяча семьсот восемьдесят девятого года, когда Темза замерзла до самого Грейвсенда, на шесть лье ниже Лондона; о зиме тысяча восемьсот тринадцатого года, о которой французы сохранили такие ужасные воспоминания, и, наконец, о зиме тысяча восемьсот двадцать девятого года, самой ранней и вместе с тем самой продолжительной из всех зим девятнадцатого столетия. Так обстоит дело в Европе. - Но здесь, за полярным кругом, до какого градуса опускается температура? - спросил Альтамонт. - Черт возьми, - сказал доктор, - кажется, нам пришлось испытать самые большие морозы, когда-либо наблюдавшиеся на земле, так как спиртовой термометр однажды показывал минус семьдесят два градуса (-58ьС). Если не ошибаюсь, до настоящего времени полярным путешественникам приходилось наблюдать на острове Мелвилла минус шестьдесят один градус, в порту Феликса - минус шестьдесят пять и в форте Упования - минус семьдесят (-56,7ьС). - Да, - вырвалось у Гаттераса, - нас очень некстати задержала суровая зима. - Задержала зима? - переспросил Альтамонт, пристально глядя на капитана. - На пути к западу, - поспешил добавить доктор. - Таким образом, - продолжал Альтамонт, возвращаясь к прерванному разговору, - человек может выдерживать температуру в диапазоне примерно двухсот градусов? - Да, - сказал доктор. - На открытом воздухе термометр, защищенный от действия отраженных лучей, никогда не поднимается выше ста тридцати пяти градусов (+57ьС), а при самой жестокой стуже не опускается ниже семидесяти двух (-58ьС). Таким образом, друзья мои, мы можем приспособиться к любой температуре. - А что, если солнце вдруг погаснет, - спросил Джонсон, - уж, наверно, земля живо замерзнет? - Солнце не погаснет, - ответил доктор, - а если бы даже и погасло, то, по всем вероятиям, температура не опустилась бы ниже указанных мною пределов. - Вот это любопытно! - Вы знаете, в прежнее время ученые предполагали, что в космическом пространстве за пределами земной атмосферы царит мороз в несколько тысяч градусов; эти цифры пришлось, однако, значительно снизить после опытов французского ученого Фурье. Он доказал, что если бы в космическом пространстве, в котором несется Земля, царил такой страшный холод, то на полюсах было бы гораздо холоднее, чем теперь, и между дневной и ночной температурой существовала бы огромная разница. Из этого следует, что на расстоянии нескольких миллионов миль от Земли не холоднее, чем в арктических странах. - Скажите, доктор, - спросил Альтамонт, - правда ли, что температура Америки ниже температуры других стран? - Без сомнения, но, пожалуйста, не вздумайте этим гордиться, - улыбнулся доктор. - Чем же это объясняют? - До сих пор еще не находят удовлетворительного объяснения. Так, Галлей предполагал, что некогда Землю задела проносившаяся мимо комета, причем от толчка сместилась земная ось, а тем самым и полюса. По его мнению. Северный полюс, некогда находившийся в Гудзоновом заливе, переместился к востоку, и область, где раньше находился полюс, до настоящего времени сохранила более низкую температуру, несмотря на то, что ее много веков обогревает солнце. - Но вы не принимаете этой гипотезы? - Ни на минуту, потому что если она оправдывается по отношению к восточному побережью Америки, то совершенно несостоятельна в отношении ее западного побережья, температура которого значительно выше. Нет, необходимо допустить существование изотермических поясов, независимых от параллелей, вот и все! - Не правда ли, доктор, - сказал Джонсон, - очень приятно разговаривать о морозе, сидя в теплом помещении. - Правильно, старина! Мы даже можем наши теории подтвердить на практике. Полярные страны - это гигантская лаборатория, где можно производить интересные опыты над использованием низких температур. Только надо соблюдать осторожность и быть благоразумным: если какая-нибудь часть тела начинает у вас замерзать, скорее трите ее снегом, чтобы восстановить кровообращение. Да и когда сидите у огня, будьте осторожнее, потому что можно незаметно получить сильные ожоги рук или ног. В таком случае потребовалась бы ампутация, а между тем мы не должны оставлять ни малейшей частицы своего тела в полярных странах. А теперь, друзья мои, недурно будет отдохнуть несколько часов. - Охотно, - откликнулись товарищи доктора. - Кто сегодня дежурит у печи? - Я, - отвечал Бэлл. - Так смотрите же, чтобы огонь в печи не погас, потому что сегодня дьявольский мороз. - Не беспокойтесь, доктор! Мороз-то мороз, а вот поглядите, все небо в огне. - Да, - сказал доктор, подходя к окну, - чудесное северное сияние! Какое великолепное зрелище! Не могу вдоволь на него наглядеться. Доктор всегда восхищался этим метеорологическим явлением, на которое его товарищи не обращали особенного внимания. Он заметил, что северному сиянию всякий раз предшествуют возмущения магнитной стрелки, и по этому вопросу уже подготовлял статью для "Книги погоды". Бэлл сел дежурить у печки, а его товарищи улеглись на койки и вскоре заснули крепким сном. 10. РАЗВЛЕЧЕНИЯ ВО ВРЕМЯ ЗИМОВКИ Жизнь в полярных странах удручающе однообразна. Человек вынужден покоряться прихотям погоды, постоянному чередованию метелей и холодов. Большую часть времени нельзя выглянуть наружу, приходится оставаться в ледяном доме. Долгие месяцы проходят в полном бездействии, зимовщики сидят, как кроты в норе. На следующий день температура понизилась на несколько градусов, и разразилась сильная метель. Ничего нельзя было разглядеть в белесоватой мгле. Доктор волей-неволей оставался дома, и ему было почти нечего делать; приходилось только чуть не каждый час расчищать входной коридор, который заносило снегом, и вытирать ледяные стены, на которых осаждалась влага во время топки помещения. Но ледяной дом был построен солидно, а метель, утолщая его стены, придавала ему еще большую прочность. Склады тоже были сделаны на славу; снятые с судна вещи сложили в строгом порядке в "интендантстве", как выражался доктор. Хотя они находились в каких-нибудь шестидесяти шагах от дома, но в метель было почти невозможно до них добраться. Поэтому часть продуктов для ежедневного потребления хранилась на кухне. "Порпойз" вовремя разгрузили. Льды медленно, незаметно сжимали судно и могли мало-помалу раздавить его. Было ясно, что из обломков корабля ничего путного нельзя построить. Однако доктор надеялся кое-как выкроить небольшую шлюпку, чтобы вернуться на ней в Англию. Впрочем, об этом было еще рано думать. Долгие дни зимовщики были обречены на бездействие. Гаттерас, вечно задумчивый, целый день лежал на койке, Альтамонт пил или спал, а доктор и не думал выводить их из этой спячки, опасаясь каких-нибудь новых досадных столкновений. Капитаны редко говорили друг с другом. За обедом предусмотрительный доктор старался так направлять разговор, чтобы не задевать больных мест, и искусно обходил щекотливые темы. Клоубонни изо всех сил старался чем-нибудь заинтересовать своих товарищей, поучал их и развлекал. Он или приводил в порядок свои путевые заметки, или беседовал с товарищами, затрагивал исторические темы, рассказывал о метеорологических явлениях или о путешествиях, приводя весьма поучительные для них факты. Он говорил увлекательно, порой пускаясь в философию, делая интересные выводы из самых, казалось бы, незначительных фактов. Память его была прямо неистощима и никогда не изменяла ему. Клоубонни прекрасно применялся к уровню своих слушателей, приводил им множество любопытных фактов, дополняя теорию остроумными замечаниями. Этот достойный человек был в полном смысле слова душою маленького общества, воплощением искренности и справедливости. Товарищи всецело доверяли доктору; он внушал уважение даже Гаттерасу, который очень его любил. Он всем подавал пример и на словах и на деле, и благодаря ему жизнь этих пяти человек, затерянных в ледяной пустыне в шести градусах от полюса, вошла в нормальную колею. Когда доктор говорил, можно было подумать, что он рассуждает, сидя в своем рабочем кабинете в Ливерпуле. Но как непохожа была участь наших путешественников на участь мореплавателей, потерпевших крушение на Тихом океане и выброшенных на необитаемый остров, - этих робинзонов, похождениям которых нередко завидуют читатели. В самом деле, плодородная почва и роскошная природа тропиков облегчают жизнь человеку. В этих прекрасных странах, при некоторой сообразительности, затратив немного сил, можно обеспечить себя всем необходимым. Природа там идет навстречу человеку; охота и рыбная ловля доставляют ему все необходимое, деревья приносят ему плоды, пещеры дают безопасный приют, ручьи - воду для питья; тенистые деревья защищают от палящих лучей; зимой ему не грозят морозы; небрежно брошенные в плодородную землю верна через несколько месяцев приносят богатый урожай - словом, там можно наслаждаться безоблачным счастьем вдалеке от людей. Кроме того, эти чудесные острова, эти благодатные земли лежат как раз на пути кораблей. Потерпевший крушение может всегда надеяться, что его подберет какое-нибудь судно, и, наслаждаясь жизнью, спокойно ожидать своего избавления. Но здесь, на берегах Новой Америки, - какой контраст! Часто доктору приходило в голову такое сравнение, но он не делился этими мыслями с товарищами и только проклинал свое вынужденное бездействие. Клоубонни с нетерпением ждал оттепелей, чтобы возобновить экскурсии, но вместе с тем опасался, как бы с наступлением весны между Гаттерасом и Альтамонтом не возникли новые серьезные столкновения. Чем кончится соперничество этих двух людей, если им удастся когда-нибудь достигнуть полюса? Необходимо было исподволь привести соперников к взаимному пониманию, внушить им доверие друг к другу. Но какая трудная задача - примирить англичанина с американцем, людей, зараженных национальной враждой, - высокомерного британца с предприимчивым, смелым и грубоватым сыном Нового Света! Размышляя о беспощадной борьбе за существование и о национальном соперничестве, доктор никогда не пожимал с презрением плечами, но искренне горевал о человеческих слабостях. Нередко он беседовал на эту тему с Джонсоном. Старый моряк и доктор хорошо понимали друг друга. Оба ломали голову: какой маневр пустить в ход, чтобы добиться примирения? Вражда капитанов сулила в будущем серьезные неприятности и осложнения. Между тем по-прежнему стояла дурная погода, и нечего было и думать даже на короткое время отлучиться из форта Провидения. День и ночь приходилось сидеть в ледяном доме. Скучали все, кроме доктора, который постоянно чем-то был занят. - Неужели нельзя хоть чем-нибудь развлечься? - сказал однажды вечером Альтамонт. - Это не жизнь, а какая-то спячка; мы похожи на змей, которые на зиму забиваются в норы. - Вы правы, - ответил доктор. - К сожалению, нас слишком мало для того, чтобы можно было придумать какое-нибудь развлечение. - Так вы думаете, - продолжал Альтамонт, - что легче было бы бороться со скукой, если бы нас было больше? - Без сомнения. Когда экипажи кораблей зимовали в полярных странах в полном составе, они придумывали средства убивать скуку. - Хотелось бы мне знать, - сказал Альтамонт, - как это им удавалось! Надо обладать очень изобретательным умом, чтобы ухитриться хоть немного повеселиться в такой мрачной обстановке. Неужели же они задавали друг другу шарады? - В этом не было нужды. Они прибегали к таким развлечениям, как литература и театр. - Как? Они издавали газеты? - удивился Альтамонт. - И давали театральные представления? - воскликнул Бэлл. - Разумеется, и это доставляло им огромное удовольствие. Во время зимовки на острове Мелвилла Парри предложил своему экипажу эти два вида развлечений, и его предложение имело колоссальный успех. - Признаться, хотелось бы мне быть на их месте, - сказал Джонсон. - Должно быть, это было очень занятно. - Занятно и любопытно, Джонсон. Лейтенант Бичи сделался директором театра, а капитан Сабин - главным редактором "Зимней хроники, или Газеты Северной Георгии". - Удачные названия! - заметил Альтамонт. - Газета выходила по понедельникам с первого ноября тысяча восемьсот девятнадцатого года до двадцатого марта тысяча восемьсот двадцатого. Там описывались все выдающиеся события зимовки, охоты, происшествия, приключения, приводились метеорологические и температурные данные: газета содержала более или менее занимательную хронику. Конечно, там нечего было искать остроумия Стерна или увлекательных статей "Дейли телеграф", но делали, что могли, а главное, экипаж развлекался. Читатели были невзыскательны, неизбалованны, и, кажется, еще ни один журналист не строчил с таким увлечением. - Честное слово, - сказал Альтамонт, - мне бы очень хотелось, дорогой доктор, познакомиться с выдержками из этой газеты; но, вероятно, статьи с первого до последнего слова там были холодны, как лед. - Ничуть, - возразил доктор. - Во всяком случае, то, что показалось бы немного наивным Философскому обществу Ливерпуля или Лондонскому институту изящной словесности, вполне удовлетворяло погребенный под снегом экипаж. Не хотите ли убедиться в этом? - Как? Неужели вы запомнили наизусть?.. - Нет, но на борту "Порпойза" я нашел описание путешествия Парри, и мне остается лишь прочитать вам рассказ этого знаменитого мореплавателя. - Пожалуйста! - воскликнули товарищи доктора. - Нет ничего легче! Клоубонни вынул книгу из шкафа, стоявшего в зале, и быстро разыскал место, о котором шла речь. - Вот, - сказал он, - несколько выдержек из "Газеты Северной Георгии". Это письмо к главному редактору: "Мы горячо приветствуем ваше намерение выпускать газету. Мы уверены, что издаваемая под вашей редакцией газета доставит нам истинное удовольствие и поможет нам переносить в течение ста суток гнетущий зимний мрак. Не без интереса я наблюдал, какое впечатление произвело ваше объявление на наше общество. Употребляя ходячее выражение лондонской прессы, могу вас уверить, что оно вызвало в публике подлинную сенсацию. После вашего объявления на другой же день на борту корабля наблюдался необычайный, прямо-таки небывалый спрос на чернила. Зеленое сукно было усеяно обрезками перьев, к великому прискорбию нашего служителя, который, стряхивая их, загнал себе обрезок под ноготь. Наконец, из достоверного источника мне стало известно, что сержант Мартин за день наточил не менее девяти перочинных ножей. Столы трещат под тяжестью письменных приборов, уже два месяца не видевших света божьего. Говорят даже, будто недра трюма неоднократно разверзались, извергая кипы бумаги, никак не ожидавшей, что так скоро будет нарушен ее безмятежный покой. Считаю долгом вас уведомить, что кое-кто намеревается опустить в ваш ящик статьи, которые никак не могут вам подойти по недостатку оригинальности, так как их нельзя считать неопубликованными. Смею вас уверить, что не далее как вчера видели одного автора, который, наклонившись над столом, в одной руке держал открытый том "Зрителя", а в другой - чернильницу, разогревая чернила на лампе. Нечего и говорить, что вы должны остерегаться такого рода подвохов. В столбцах "Зимней хроники" не должны появляться статьи, прочитанные нашими предками за завтраком еще сто лет тому назад". - Прекрасно, - сказал Альтамонт, когда доктор окончил чтение. - Право же, это очень забавно; судя по всему, автор письма был разбитной малый. - Именно - разбитной, - ответил доктор. - А вот не лишенное юмора объявление: "Требуется особа средних лет и хорошего поведения для одевания актрис "Королевского театра Северной Георгии". Будет предложено приличное вознаграждение; чай и пиво - по требованию. Адресоваться в театральный комитет. NB. Предпочтение будет отдано вдове". - Однако наши соотечественники были веселые ребята, - сказал Джонсон. - И что же, вдова нашлась? - спросил Бэлл. - Как будто нашлась, - ответил доктор, - потому что вот ответ театральному комитету: "Милостивые государи, я вдова; мне двадцать шесть лет от роду, и я могу представить неоспоримые доказательства своего безупречного поведения и незаурядных дарований. Но, прежде чем принять на себя заботы о туалете актрис вашего театра, я хотела бы знать, будут ли они ходить в штанах и дадут ли мне в помощь несколько дюжих матросов, чтобы затягивать и зашнуровывать корсеты этих дам? Затем вы можете, милостивые государи, рассчитывать на готовую к услугам А.Б. P.S. Не найдете ли вы возможным заменить пиво водкой?" - Браво! - воскликнул Альтамонт. - Я, кажется, вижу этих горничных, которые зашнуровывают актрис при помощи шпиля. Веселый народ были спутники капитана Парри! - Как и все, кто достигает своей цели, - ответил Гаттерас. Подав такую реплику, капитан снова погрузился в молчание. Доктор, не хотевший распространяться на эту тему, продолжал чтение. - А вот картина арктических невзгод, - сказал он. - Ее можно было бы разнообразить до бесконечности, но здесь встречаются довольно меткие замечания. Судите сами: "Выйти утром подышать свежим воздухом, спуститься с корабля на лед - и с первого же шага провалиться в прорубь и против воли принять холодную ванну. Отправиться на охоту, приблизиться к великолепному оленю, прицелиться, спустить курок и испытать ужасное разочарование, обнаружив, что порох на полке отсырел. Пуститься в путь с куском свежего хлеба в кармане, почувствовать аппетит и убедиться, что хлеб замерз, стал как каменный и может искрошить вам зубы, между тем как последним ни за что не удастся искрошить хлеб. Услыхав, что в виду корабля оказался волк, поспешно встать из-за стола и выйти наружу, а по возвращении убедиться, что обед ваш съеден другими. Возвращаться с прогулки, предаваясь глубокомысленным и полезным размышлениям, и вдруг очутиться в объятиях медведя". - Нам с вами, друзья мои, - сказал доктор, - ничего не стоит вообразить и другие невзгоды полярной жизни; но когда испытаешь подобные бедствия, рассказывать о них становится уже удовольствием. - Честное слово, - сказал Альтамонт, - "Зимняя хроника" - преинтересная газета, и очень жаль, что мы не можем на нее подписаться. - А что, если мы попробуем издавать собственную газету? - спросил Джонсон. - Впятером-то? - воскликнул доктор. - Мы все пятеро были бы авторами, и, пожалуй, не оказалось бы читателей. - Не оказалось бы и зрителей, если бы нам вздумалось давать представления, - заметил Альтамонт. - Кстати, доктор, - сказал Джонсон, - расскажите нам что-нибудь о театре капитана Парри. Исполнялись ли там новейшие пьесы? - Разумеется. Сначала были использованы два тома собраний драматических произведений, находившихся на корабле "Гекла", и представления давались по понедельникам, раз в две недели. Но потом, когда репертуар истощился, новоиспеченные драматурги принялись за дело, и сам Парри, по случаю рождества, сочинил комедию на тему дня под названием; "Северо-Западный проход, или Конец путешествия"; она имела огромный успех. - Замечательное заглавие, - сказал Альтамонт, - но если бы мне пришлось заняться таким сюжетом, то, признаюсь, я не знал бы, как быть с развязкой. - Ваша правда, - сказал Бэлл, - кто знает, чем все это кончится. - Но зачем думать о последнем акте, если первые идут хорошо? - воскликнул доктор. - Предоставим все судьбе, друзья мои; будем как можно лучше исполнять свою роль, но так как развязка зависит от творца вселенной, то не будем сомневаться в его искусстве. Уж он знает, как нам помочь. - Все это мы увидим во сне, - сказал Джонсон. - Уже поздно; пора и на боковую. - Вы слишком торопитесь в постель, старина, - заметил доктор. - Что поделаешь, доктор! Мне так уютно в постели! К тому же я всегда вижу приятные сны, мне снятся теплые страны, и, по правде сказать, одна половина моей жизни проходит под экватором, а другая - под полюсом. - Черт возьми, - сказал Альтамонт, - какая у вас счастливая натура! - Вот именно, - ответил Джонсон. - В таком случае, - добавил доктор, - было бы грешно мучить милейшего Джонсона. Его ждет тропическое солнце. Идем спать. 11. ПОДОЗРИТЕЛЬНЫЕ СЛЕДЫ В ночь с двадцать шестого на двадцать седьмое апреля погода переменилась. Температура значительно понизилась. Обитатели Дома доктора сразу обнаружили это по холоду, забиравшемуся к ним под одеяла. Альтамонт, дежуривший у печи, не скупился на дрова, желая поддержать в помещении температуру не ниже пятидесяти градусов (+10ьС). Похолодание предвещало скорое окончание метели, что радовало доктора. Это означало, что начнутся привычные занятия, охота, экскурсии, обследование окрестных территорий, и кончится вынужденное безделие, которое способно испортить даже самый лучший характер. На другой день доктор встал рано и, карабкаясь по ледяным уступам, взобрался на вершину утеса, где стоял маяк. Ветер повернул к северу; воздух был прозрачен. Плотная белая скатерть снегов покрывала равнину. Вскоре и остальные путешественники вышли на воздух и первым делом занялись очисткой своего дома от снежных сугробов. Площадку нельзя было узнать: на ней не видно было следов человеческого жилья. Метель сравняла все неровности почвы. Землю покрывал слой снега не менее пятнадцати футов толщиной. Прежде всего пришлось расчистить снег вокруг строений; затем вернули дому его прежнюю архитектурную форму, восстановили занесенные снегом стены, придав им нужный отвес. Этого добились без особых трудов: сперва скололи лед снеговым ножом, потом быстро обтесали стены до нужной толщины. После двухчасовой усердной работы весь лед был сколот, и показалась гранитная почва; затем расчистили дорожку к складам и к пороховому погребу. Но так как в этом изменчивом климате можно было всегда ожидать метелей, то из склада перенесли в кухню новый запас провизии. Всем приелась солонина, и хотелось свежего мяса. Необходимо было улучшить питание. Дело было за охотниками: они стали готовиться к походу. Апрель уже подходил к концу, но еще незаметно было признаков полярной весны, час возрождения арктической природы еще не пробил: приходилось ждать не менее шести недель. Слабые лучи солнца не могли прогреть снежные равнины и вызвать к жизни скудную северную флору. Было мало надежды на пернатую и четвероногую дичь. Между тем заяц, несколько белых куропаток и даже молодой песец вполне бы удовлетворили неприхотливых обитателей Дома доктора. Итак, охотники дали себе слово беспощадно преследовать любое животное, которое приблизится на расстояние ружейного выстрела. Доктор, Бэлл и Альтамонт решили обследовать окрестности. Американец, судя по его замашкам, был искусным, смелым охотником и метким стрелком, хотя и любил прихвастнуть. К ним присоединился и Дэк, такой же рьяный охотник, как Альтамонт, но не склонный к бахвальству. Трое охотников направились на восток, перебрались через соседний утес и пошли по беспредельной белоснежной равнине. Впрочем, незачем было далеко ходить, потому что уже в двух милях от форта появились многочисленные следы зверей, тянувшиеся к берегам залива Виктории. Казалось, они охватывали форт концентрическими кругами. Охотников это заинтересовало; некоторое время они шли по следам, потом, остановившись, переглянулись. - Ну, да! Теперь мне все ясно! - воскликнул доктор. - Ясно, как божий день, - подхватил Бэлл. - Это медвежьи следы. - Превосходная дичь, - заявил Альтамонт, - но, мне думается, нынче она нам не очень-то подходит. - Почему же? - спросил Клоубонни. - Ее слишком уж много, - ответил Альтамонт. - Что вы хотите сказать? - спросил Бэлл. - Здесь отчетливо можно различить следы пяти медведей, - это уже чересчур! - Вы в этом уверены? - спросил доктор. - Посмотрите и судите сами: вот этот след совсем не похож на тот; у того когти гораздо дальше расставлены друг от друга. А вот следы еще одного медведя, который будет поменьше. Сравните как следует, и на небольшом пространстве вы обнаружите следы пяти белых медведей. - Так оно и есть, - внимательно всмотревшись, подтвердил Бэлл. - В таком случае, - заявил Клоубонни, - нечего вам попусту храбриться. Напротив, надо соблюдать осторожность. В конце суровой зимы медведи всегда очень голодные. Теперь они чрезвычайно опасны, и так как мы знаем теперь, сколько их... - А также их намерения, - добавил Альтамонт. - Вы думаете, - спросил доктор, - что они обнаружили наше присутствие на этом побережье? - Наверняка. Впрочем, может быть, мы напали на дорогу, которой шли медведи... Но тогда почему следы описывают круги, а не идут по прямой линии? Очевидно, медведи пришли с юго-востока, остановились здесь и отсюда начали свои поиски. - Совершенно верно, - сказал доктор. - Несомненно, сегодня ночью они были здесь. - Наверное, и прошлые ночи, - ответил Альтамонт, - только следы их занесло снегом. - Нет, - возразил Клоубонни, - скорее всего медведи выжидали, пока кончится буран, затем направились к берегу залива, надеясь застигнуть врасплох какого-нибудь тюленя, тут они и почуяли нас. - Наверное, так и было, - согласился Альтамонт. - Впрочем, легко будет узнать, придут ли они сюда в эту ночь. - А как же это узнать? - спросил Бэлл. - Надо на некотором участке стереть их следы. Если завтра мы увидим новые следы, - значит, медведи действительно выслеживают нас. - Так и сделаем, - сказал доктор. - По крайней мере мы будем знать, как быть дальше. Охотники принялись за дело и вскоре следы на протяжении около ста туазов были стерты. - Как странно! - сказал Бэлл. - Как могли медведи почуять нас на таком расстоянии! Ведь мы не жгли никакого жира, запах которого мог бы их привлечь. - О! Медведи обладают чрезвычайно острым зрением и тонким обонянием, - отвечал Клоубонни. - К тому же это очень смышленые звери, может быть даже самые умные животные на свете; они живо почуяли, что здесь происходит что-то необычное. - А кто может поручиться, - добавил Бэлл, - что во время бурана они не подходили к самому форту? - Но почему же они остановились сегодня ночью на таком расстоянии от нас? - спросил Альтамонт. - Трудно сказать, - ответил доктор, - но можно ожидать, что они будут постепенно суживать свои круги вокруг форта Провидения. - Посмотрим, - сказал Альтамонт. - Пойдемте дальше, - заявил Клоубонни, - только прошу не зевать: будем начеку! Охотники продвигались крайне осторожно: ведь медведи могли притаиться где-нибудь за ледяным холмом. Нередко они принимали за медведя высокий белый сугроб, но всякий раз с радостью убеждались в своей ошибке. На обратном пути они поднялись на соседний конический утес и с его высоты внимательно осмотрели всю равнину от мыса Вашингтона до острова Джонсона. Они ничего не обнаружили. Все было неподвижно, бело и мертво: ни звука, ни шороха... Охотники вернулись в ледяной дом. Гаттерасу и Джонсону рассказали о происшедшем; решено было соблюдать крайнюю осторожность. Настала ночь; ничто не нарушало ее торжественный покой; ничто не предвещало близкой опасности. На другой день на рассвете Гаттерас и его товарищи, хорошо вооруженные, пошли осматривать снега и обнаружили такие же следы, как и накануне, но уже ближе к дому. Очевидно, враги готовились к осаде форта Провидения. - Они снова кружат вокруг нас, - сказал доктор. - И даже выдвинулись вперед, - добавил Альтамонт. - Взгляните на следы, которые идут по направлению к площадке. Это следы огромного медведя. - Да, мало-помалу медведи приближаются к нам, - сказал Джонсон. - Ясно, что они хотят нас атаковать. - Это несомненно, - ответил доктор. - Но не будем выходить без нужды. Нам трудно будет с ними справиться. - Но куда же девалось это проклятое зверье? - воскликнул Бэлл. - Они, наверно, подстерегают нас, притаившись за льдинами, где-нибудь на востоке. Нам нельзя удаляться от дома. - Ну, а как же охота? - спросил Альтамонт. - Отложим ее на несколько дней, - ответил доктор. - Давайте сотрем ближайшие следы, а завтра утром посмотрим, появятся ли новые. Таким образом, мы сможем следить за действиями неприятеля. Охотники последовали совету доктора. Пришлось снова замкнуться в форте. Близость свирепых зверей не позволяла совершать экскурсии. С наблюдательного пункта внимательно оглядывали окрестности залива Виктории. Маяк сняли, так как теперь от него не было толку, и он мог только привлечь внимание зверей. Фонарь и электрические провода перенесли в помещение, затем поочередно стали сторожить на верхней площадке. Пришлось снова поскучать. Но что было делать? Вступать в неравную борьбу не следовало; жизнь каждого была слишком драгоценна, чтобы ею рисковать. Не видя больше людей, медведи, быть может, будут сбиты с толку; но если бы звери стали появляться поодиночке, то был бы смысл на них охотиться. На этот раз праздность не была так тягостна, приходилось быть начеку, и путешественники охотно несли караул. Весь день 28 апреля враги не заявляли о своем существовании. На следующий день путешественники пошли осматривать медвежьи следы, и то, что они увидели, крайне их изумило. Ни одного следа! Снега расстилались до горизонта незапятнанной белой пеленой. - Вот здорово! - воскликнул Альтамонт. - Медведи сбиты с толку. Выдержки у них не хватило, терпение лопнуло, и они убрались. Счастливого пути, голубчики! А теперь - на охоту! - Ну, ну! Не торопитесь! - возразил доктор. - Для очистки совести, друзья мои, надо поостеречься еще денек-другой. Как видно, неприятель не подбирался к нам сегодня ночью... с этой стороны... - Обойдем вокруг площадки, - сказал Альтамонт. - Тогда и решим, что делать. - Хорошо, - согласился доктор. Путешественники с величайшим вниманием исследовали снежные поля на две мили в окружности, но нигде не обнаружили медвежьих следов. - Что ж, теперь можно бы и поохотиться? - предложил нетерпеливый Альтамонт. - Подождем-ка лучше до завтрашнего дня, - посоветовал доктор. - Ну, что ж, отложим до завтра, - скрепя сердце согласился Альтамонт. Охотники вернулись в форт. Как и накануне, каждый из них по часу караулил на наблюдательном посту. Пришла очередь Альтамонта, и он взобрался на вершину утеса, чтобы сменить Бэлла. Как только он ушел, Гаттерас собрал вокруг себя товарищей. Доктор отложил в сторону свои записки, а Джонсон оставил свои печи. Можно было ожидать, что Гаттерас заговорит об опасности их положения. Но он и не помышлял об этом. - Друзья мои, - сказал он, - воспользуемся отсутствием американца, чтобы потолковать о своих делах. Есть вещи, которые его не касаются, к тому же я не желаю, чтобы он вмешивался в наши дела. Собеседники капитана переглянулись, недоумевая, к чему он клонит. - Я решил, - продолжал Гаттерас, - условиться с вами, как нам дальше действовать. - И прекрасно, - ответил доктор. - Потолкуем, пока мы одни. - Через месяц, - сказал Гаттерас, самое большее через шесть недель, можно снова пускаться в дальние походы. Думали ли вы о том, что нам предпринять летом? - А вы, капитан? - спросил Джонсон. - Могу смело сказать, что день и ночь я занят одной мыслью. Надеюсь, никто из вас не хочет возвращаться назад? Все молчали, озадаченные вопросом. - Что до меня, - заявил Гаттерас, - то я намерен добраться до Северного полюса, хотя бы мне пришлось идти одному. Мы находимся в каких-нибудь трехстах шестидесяти милях от полюса. Никогда еще человек не был так близко к этой желанной цели, и я не упущу такого случая. Я сделаю все, даже невозможное! Что же вы думаете делать? - То же, что и вы, - с живостью ответил доктор. - А вы, Джонсон? - То же, что и доктор, - отвечал боцман. - Ну, а вы что скажете, Бэлл, - обратился к плотнику Гаттерас. - Капитан, - ответил Бэлл, - правда, никого из нас не ждет семья в Англии, но родина все-таки остается родиной!.. Неужели вы не думаете о возвращении в Англию? - Вернуться можно и после того, как мы откроем полюс, - сказал капитан. - И будет гораздо легче. Трудности не увеличатся, потому что, продвигаясь к северу, мы оставляем позади самую холодную область земного шара. Провизии и топлива у нас хватит еще надолго. Ничто не может остановить нас, и мы совершим преступление, если не дойдем до цели. - Ну, что ж, - сказал Бэлл, - мы согласны, капитан. - Прекрасно! Я никогда в вас не сомневался, - ответил Гаттерас. - Мы добьемся успеха, друзья мои, и честь нашего открытия будет принадлежать Англии! - Но среди нас есть американец, - заметил Джонсон. При этих словах у Гаттераса вырвался жест досады. - Знаю, - мрачно бросил он. - Покинуть его здесь мы не можем, - заметил доктор. - Нет, не можем, - машинально повторил Гаттерас. - Он отправится с нами! - Да. Но в таком случае кто будет начальником? - Конечно, вы, капитан. - Я не сомневаюсь, что вы готовы мне повиноваться. Но что, если янки откажется? - Не думаю, чтобы он посмел, - ответил Джонсон. - Но допустим, что Альтамонт откажется исполнять ваши приказания... - Тогда он будет иметь дело со мной! Товарищи капитана молча посмотрели на него. - Каким же путем мы пойдем? - начал доктор. - По возможности придерживаясь берегов, - ответил Гаттерас. - А если встретим свободное море, что весьма вероятно? - Что ж, тогда переплывем море. - Но как? Судна-то у нас нет. Гаттерас ничего не ответил. У него был смущенный вид. - Может быть, - предложил Бэлл, - из остатков "Порпойза" удастся построить шлюпку? - Никогда! - запальчиво крикнул Гаттерас. - Никогда? - переспросил Джонсон. Доктор покачал головой: он понял причину раздражения капитана. - Никогда! - повторил Гаттерас. - Шлюпка, сделанная из остатков американского корабля, будет американской шлюпкой!.. - Но, капитан... - начал было Джонсон. Доктор сделал знак боцману, чтобы тот не настаивал. Следовало отложить этот вопрос до более благоприятного момента. Клоубонни понимал душевное состояние капитана, хотя и не разделял его чувств. Он все же надеялся, что ему удастся заставить своего друга отказаться от нелепого решения. Он заговорил на другую тему, высказав предположение, что, быть может, им удастся добраться по суше до неведомой точки земного шара, которую называют Северным полюсом. Словом, доктор искусно уклонился от щекотливого предмета. Разговор был прерван приходом Альтамонта. Американец ничего нового не сообщил. Так кончился день; ночь также прошла спокойно. По-видимому, медведи удалились. 12. ЛЕДЯНАЯ ТЮРЬМА На другой день Гаттерас, Альтамонт и Бэлл решили отправиться на охоту. Медвежьих следов больше нигде не было видно; по-видимому, звери отказались от осады форта. Они или испугались неведомых врагов, или, не видя больше людей, решили, что там, под снежными сугробами, нет ни души. Во время отсутствия охотников доктор хотел посетить остров Джонсона, чтобы исследовать состояние льда и произвести кое-какие гидрографические съемки. Стужа стояла жестокая, но зимовщики уже освоились с морозами и легко их переносили. Джонсон должен был остаться в Доме доктора и охранять его. Охотники стали готовиться к походу. Каждый был вооружен двуствольной винтовкой с нарезными стволами, заряжавшимися коническими пулями. Захватили с собою немного пеммикана на случай, если ночь настигнет их в пути, а также снеговые ножи, которые так необходимы в полярных странах; на охотниках были куртки из оленьей кожи и за поясом топорик. Тепло одетые, без груза и с легким оружием, они могли далеко уйти; все они были незаурядные стрелки, и можно было надеяться на счастливую охоту. К восьми часам утра сборы были закончены, и они тронулись в путь. Дэк, весело прыгая, бежал впереди. Охотники перебрались через холм, поднимавшийся на востоке, обогнули утес, где раньше находился маяк, и зашагали по снежным полям, направляясь к югу, туда, где высилась гора Бэлла. Доктор условился с Джонсоном, что они дадут друг другу сигнал в случае какой-нибудь опасности; затем он спустился на побережье и стал пробираться к заливу Виктории, загроможденному льдами. Джонсон остался один в форте Провидения; но он не сидел сложа руки. Первым делом он выпустил на двор гренландских собак, которые лаяли и беспокойно метались в "собачьем дворце"; а дикой радости они стали кататься по снегу. Затем старый моряк занялся домашним хозяйством. Надо было пополнить запасы топлива и провизии, навести порядок в складах, починить кое-какую утварь, порванные одеяла, а также обувь ввиду предстоящих летом продолжительных экскурсий. Дела было по горло, и Джонсон работал ловко и проворно, ибо всякий моряк - мастер на все руки. За работой он все время думал о вчерашнем разговоре, о поразительном упорстве Гаттераса, который ни за что не хотел плыть к полюсу вместе с американцем, в американской шлюпке. В сущности говоря, это было похвальное, героическое упорство. "Но как переплыть океан без шлюпки? - думал Джонсон. - Когда мы дойдем до свободного моря, как ни вертись, а без суденышка дело не обойдется. Будь ты хоть лучшим из англичан, все равно не одолеешь вплавь трехсот миль. Пожалуй, можно бы и поступиться патриотизмом. А впрочем, поживем - увидим. Времени у нас еще много, да и доктор не сказал еще своего последнего слова. Человек он бывалый и, наверно, сумеет уговорить капитана. Готов побиться об заклад, что по дороге к острову доктор осмотрит обломки "Порпойза" и сообразит, можно ли из них что-нибудь смастерить". Такие мысли занимали Джонсона после ухода охотников. Прошел час, как вдруг в двух или трех милях под ветром грянул сухой резкий выстрел. - Здорово! Уж, верно, напали на дичь, - сказал себе Джонсон, - и к тому же не слишком далеко, потому что выстрел хорошо слышен. Впрочем, воздух очень чистый. Прогремел второй выстрел, за ним третий. - Так. Должно быть, набрели на славную добычу, - заметил Джонсон. Опять раздалось три выстрела, но поближе. "Шесть выстрелов! - подумал Джонсон. - Все заряды выпущены... Видно, дело-то не шуточное... Неужели Же..." Боцман побледнел; выбежав из дому, он поднялся на вершину утеса. То, что он увидел, заставило его вздрогнуть. - Медведи! - вырвалось у него. Охотники, за которыми следовал Дэк, бежали со всех ног, а за ними гнались пять огромных медведей. Выпустив шесть зарядов, им не удалось свалить ни одного зверя. Медведи уже настигали их. Гаттерас, который бежал позади, удерживал медведей на известном расстоянии: он бросил им сперва свою шапку, потом топорик и, наконец, ружье. По своему обыкновению, медведи останавливались, чтобы обнюхать предметы, возбуждавшие их любопытство, и таким образом отставали от охотников, хотя бежали быстрее лошадей. Гаттерас, Альтамонт и Бэлл, запыхавшись, подбежали к Джонсону и вместе с ним по склону кубарем скатились к дому. Еще мгновение, и медведи настигли бы их; капитану едва удалось отразить охотничьим ножом удар громадной лапы. В один миг Гаттерас и его товарищи заперлись в доме. Медведи в нерешительности остановились на плоской вершине утеса. - Ну, теперь мы еще посмотрим, чья возьмет! - заявил Альтамонт. - Пятеро против пятерых! - Четверо против пятерых! - дрожащим голосом сказал Джонсон. - Как же так? - спросил Гаттерас. - Доктор!.. - ответил Джонсон, указывая на пустую залу. - Что доктор? - Он отправился на остров. - Ах, несчастный! - вырвалось у Бэлла. - Разве можно его бросить одного! - сказал Альтамонт. - Бежим! - воскликнул Гаттерас. Он распахнул дверь, но тут же опять захлопнул, потому что медведь едва не раскроил ему череп лапой. - Медведи здесь! - крикнул он. - Все пятеро? - спросил Бэлл. - Все! - ответил Гаттерас. Альтамонт бросился к окну и стал закладывать его амбразуру кусками льда, которые он отбивал от стен. Его товарищи, ни слова не говоря, стали закладывать другие окна. Молчание нарушалось только глухим ворчанием Дэка. Всех занимала одна и та же мысль. Забывая о собственной опасности, они думали только о докторе. О нем, - не о себе! Бедняга Клоубонни! Такой добрый, такой преданный, душа их маленького отряда! В первый раз его не было с ними... Что будет с ним? Ведь ему грозит такая страшная опасность, быть может, даже гибель! Ничего не подозревая, он будет спокойно возвращаться домой и вдруг увидит перед собой свирепых зверей. И, главное, невозможно его предупредить. Было бы безумием делать вылазку. - Я все-таки надеюсь, - сказал Джонсон, - что доктор теперь уже начеку. Выстрелы предупредили его об опасности, и он, наверное, догадался, что случилось что-то неладное. - А что, если в тот момент он был слишком далеко? Что, если он не догадался, в чем дело? - спросил Альтамонт. - Словом, восемь шансов из десяти, что он вернется домой, даже не подозревая об опасности. Медведей заслоняет эскарп, и он их не увидит. - В таком случае необходимо отделаться от этих зверюг до прихода доктора, - заявил Гаттерас. - Но как? - спросил Бэлл. Нелегко было ответить на такой вопрос. Было бы безумием идти на вылазку. Правда, они завалили глыбами льда коридор, но медведи, конечно, могли бы одолеть эту преграду и пробраться в дом. Теперь звери знали, что имеют дело только с четырьмя врагами, которые были куда слабее их. Осажденные разошлись по комнатам и стали ждать нападения. Слышно было, как звери тяжело топают по снегу, глухо рычат и царапают когтями ледяные стены. Необходимо было действовать. Альтамонт решил проделать в стене отверстие и открыть огонь по осаждающим. Он очень быстро пробил насквозь ледяную стену, но едва он просунул в отверстие ружье, как оно было вырвано у него из рук. Американец даже не успел выстрелить. - Черт возьми! Ну и силища! - воскликнул Альтамонт. И он поспешил забить бойницу. Прошел час; выхода из этого положения не предвиделось. Стали снова обсуждать возможности вылазки. Было очень мало шансов на успех, поскольку нельзя было справиться с медведями поодиночке. Но Гаттерасу и его товарищам не терпелось покончить с этой напастью; по правде сказать, им было стыдно, что медведи загнали их в ловушку, - и они уже готовы были решиться на открытое нападение, когда капитану вдруг пришел в голову новый способ обороны. Он схватил железную кочергу, которой Джонсон выгребал угли, сунул ее в печь; затем стал проделывать в стене отверстие, но пробил ее не насквозь, оставив снаружи тонкий слой льда. Товарищи Гаттераса молча смотрели на эти приготовления. Когда кочерга накалилась добела, Гаттерас сказал: - Я отброшу медведей раскаленной кочергой - они не смогут ее схватить, а когда они отойдут, мы станем стрелять в них из бойницы, и им не удастся вырвать у нас ружья. - Здорово придумано! - воскликнул Бэлл, подходя к капитану. Гаттерас вынул из печки кочергу и быстро сунул ее в отверстие. Снег громко зашипел, от кочерги повалил пар. Подбежали два медведя, схватили раскаленную кочергу и страшно заревели. Один за другим загремели четыре выстрела. - Попали! - крикнул Альтамонт. - Попали! - повторил Бэлл. - Надо повторить, - сказал Гаттерас, быстро забивая бойницу. Кочергу снова засунули в печь, и через несколько минут она вновь раскалилась. Альтамонт и Бэлл, зарядив ружья, стали по местам. Гаттерас опять проделал отверстие и сунул в него раскаленную кочергу. Но на этот раз она уперлась в какой-то твердый предмет. - Проклятие! - крикнул американец. - В чем дело? - спросил Джонсон. - А в том, что проклятые звери наваливают льдину на льдину, они хотят замуровать нас в доме и заживо похоронить! - Не может быть! - Посмотрите сами: кочерга дальше не идет. Это, наконец, становится смешно! Но было уже не смешно, - положение все ухудшалось. Смышленые звери решили взять измором врагов. Они стали заваливать вход льдинами. - Этакая обида! - ворчал раздосадованный Джонсон. - Добро бы еще люди, а то - звери! Прошло часа два. Положение осажденных становилось ужасным. Приваленные к стене глыбы так ее утолстили, что снаружи не доносилось ни звука. Альтамонт в волнении шагал из угла в угол. Его приводила в бешенство мысль, что ему при всей его отваге приходится пасовать перед медведями. Гаттерас с ужасом думал о докторе и о страшной опасности, грозившей ему на обратном пути. - Ах, если бы доктор был здесь! - сетовал Джонсон. - Ну, что? Что бы он тут сделал? - спросил Альтамонт. - О, уж он-то, наверное, выручил бы нас. - Каким же это образом? - с невольной досадой спросил Альтамонт. - Если бы я это знал, я не нуждался бы в докторе, - ответил Джонсон. - Впрочем, я догадываюсь, что он сейчас посоветовал бы нам! - Что же именно? - Перекусить. Это было бы не вредно. Как вы думаете, Альтамонт? - Что ж, я не прочь поесть, несмотря на наше дурацкое, прямо-таки унизительное положение, - ответил Альтамонт. - Держу пари, - сказал Джонсон, - что после обеда мы придумаем, как выпутаться из беды. Никто не ответил. Все сели за стол. Воспитанный в школе доктора, Джонсон старался философски относиться к опасности, но это ему никак не удавалось. Шутки застревали у него в горле. К тому же осажденные стали испытывать недомогание. Атмосфера начинала сгущаться в наглухо закрытом помещении, почти не было притока свежего воздуха, так как в печах была плохая тяга. Огонь должен был в скором времени погаснуть. Кислород, поглощаемый легкими и печью, мало-помалу заменялся углекислотой. Гаттерас первый заметил эту новую опасность, он не скрыл ее от своих товарищей. - Значит, надо во что бы то ни стало выйти наружу! - воскликнул Альтамонт. - Да, - сказал Гаттерас, - но подождем ночи. Сделаем отверстие в потолке, и воздух освежится; один из нас подымется к отверстию и будет стрелять по медведям. - Больше ничего не остается, - ответил Альтамонт. Приняв это решение, стали выжидать подходящего момента. Прошло несколько часов. Альтамонт проклинал создавшееся положение. - Слыханное ли дело, - говорил он, - чтобы медведи приперли к стене людей? 13. МИНА Настала ночь. Лампа медленно угасала от недостатка кислорода. К восьми часам приготовления были закончены. Осажденные тщательно зарядили свои ружья и стали пробивать отверстие в потолке. Работа продолжалась уже несколько минут. Бэлл ловко справлялся с делом, как вдруг Джонсон, стоявший на страже в спальне, быстро подошел к товарищам. Он был встревожен. - Что с вами? - спросил капитан. - Ничего, так... - нерешительно ответил старый моряк. - Впрочем... - Что случилось? - спросил его Альтамонт. - Тише! Вы ничего не слышите? - Где? - Вон там... в стене творится что-то неладное. Бэлл бросил работу и стал прислушиваться. Вскоре он уловил глухой шум. Казалось, в боковой стене прокапывали отверстие. - Скребутся, - сказал Джонсон. - Несомненно, - ответил Альтамонт. - Неужели медведи? - спросил Бэлл. - А кто же, кроме них? - воскликнул Альтамонт. - Они переменили тактику, - продолжал старый моряк, - видно, раздумали брать нас измором. - Они думают, что мы уже задохлись, - возразил Альтамонт, которого не на шутку разбирала злость. - Они скоро сюда вломятся, - сказал Бэлл. - Ну, что ж, - ответил Гаттерас. - Дело дойдет до рукопашной! - Черт побери! - воскликнул Альтамонт. - По-моему, это гораздо лучше! Надоели мне эти невидимые враги. По крайней мере будем хоть видеть неприятеля. - Да, - сказал Джонсон, - но едва ли можно будет пустить в ход ружья: здесь слишком тесно. - И отлично! Возьмемся за ножи и за топоры! Шум все усиливался. Уже ясно слышно было царапание когтей. Медведи прокапывали отверстие в том месте стены, где она примыкала к снежному валу, упиравшемуся в утес. - Медведь теперь не дальше чем в шести футах от нас, - заявил Джонсон. - Вы правы, Джонсон, - сказал Альтамонт. - Сейчас мы его, голубчика, угостим на славу! Американец схватил одной рукой топор, а другой нож, выставил вперед правую ногу и откинулся назад, приняв оборонительное положение. Гаттерас и Бэлл последовали его примеру. На всякий случай Джонсон зарядил свое ружье. Треск раздавался уже совсем близко; слышно было, как лед разлетался на куски под ударами железных когтей. Теперь только тонкий слой льда отделял их от врагов. Вдруг кора льда треснула, как лопается в обруче бумага, прорываемая клоуном, и какая-то большая черная масса ввалилась в полутемную комнату. Альтамонт замахнулся было топором. - Стойте! Ради бога! - раздался знакомый голос. - Доктор! доктор! - закричал Джонсон. Действительно, то был доктор; потеряв равновесие, он кувырком покатился на середину комнаты. - Здравствуйте, друзья мои! - сказал он, легко вскакивая на ноги. Все остолбенели, но изумление тут же сменилось неописуемой радостью. Каждый хотел обнять достойного Клоубонни; взволнованный Гаттерас долго прижимал его к груди, а доктор отвечал капитану горячим пожатием. - Неужели это вы, доктор? - воскликнул боцман. - Я самый, старина, собственной персоной. И я даже больше беспокоился о вас, чем вы обо мне. - Как же вы узнали, что нас осаждают медведи? - спросил Альтамонт. - А мы-то пуще всего боялись, что вы преспокойно будете возвращаться в форт, даже не подозревая об опасности. - О! Я отлично все видел! - ответил доктор. - Ваши выстрелы предупредили меня. В тот момент я находился около "Порпойза"; я взобрался на торос и вижу: за вами бегут пять медведей. Ну, и испугался же я за вас! Потом вижу, вы стремглав скатились с утеса, а медведи в недоумении остановились на вершине скалы. Тут я немного успокоился, сообразив, что вы успели запереться в доме. Тогда я стал мало-помалу продвигаться вперед то ползком, то прячась за льдинами. Таким-то манером я подошел к форту. Тут я увидел, что медведи работают, точно громадные бобры: загребают глыбы и приваливают их к стене, словом - хотят вас замуровать. К счастью, им не пришло в голову скатывать с утеса глыбы льда, а то вас расплющило бы в лепешку. - Но ведь вы сами, доктор, были в большой опасности, - сказал Бэлл, - медведи всякую минуту могли кинуться на вас. - Им было не до того. Гренландские собаки, выпущенные Джонсоном, несколько раз приближались к форту, но медведи и не думали их преследовать; нет, они рассчитывали полакомиться более вкусной дичью. - Спасибо за комплимент! - засмеялся Альтамонт. - О! тут нечем гордиться! Как только я разгадал тактику медведей, то сразу же решил пробраться к вам. Благоразумие требовало подождать до ночи. Когда стемнело, я тихонько подкрался к валу со стороны порохового погреба. Выбрал я это место потому, что отсюда было легче всего прокопать стену. Я принялся за работу и начал рубить лед снеговым ножом; кстати сказать - какое это полезное орудие. Добрых три часа я рыл, копал, рубил, выбился из сил, голоден, как пес, - но все же добрался до вас... - Чтобы разделить нашу участь? - спросил Альтамонт. - Чтобы спасти всех нас. Но прежде всего дайте мне сухарик и кусок мяса: я умираю с голоду. Вскоре доктор уже уписывал за обе щеки изрядный кусок солонины. Это не мешало ему отвечать на вопросы, которыми его засыпали со всех сторон. - Чтобы спасти нас? - повторил Бэлл. - Ну, разумеется, - отвечал доктор, энергично работая челюстями. - В самом деле, - сказал Бэлл, - мы можем удрать тем же путем, каким пришел доктор. - Вот это да! - воскликнул Клоубонни. - Уступить наши позиции врагу! Да эти зловредные твари живо пронюхали бы, где лежат припасы, и все дочиста бы сожрали! - Делать нечего, приходится оставаться здесь, - сказал Гаттерас. - Конечно. Но надо во что бы то ни стало отделаться от медведей. - Так, значит, вы нашли какое-нибудь средство? - спросил Бэлл. - И даже очень верное, - ответил доктор. - Ну, не говорил ли я! - воскликнул Джонсон, потирая руки. - Пока доктор с нами, нельзя вешать нос: у него всегда найдется про запас какая-нибудь уловка. - Слушайте, доктор, - сказал Альтамонт, - а разве медведи не могут пробраться сквозь ход, который вы прокопали? - Ну нет, я крепко забил отверстие. Теперь мы можем преспокойно ходить в пороховой погреб, медведи не будут даже подозревать об этом. - Да скажите же, наконец, как вы хотите избавить нас от непрошеных гостей? - А очень просто; я даже кое-что уже подготовил для этого. - Что же именно? - Вот увидите. Но я и забыл, что пришел не один. - Как так? - удивился Джонсон. - Позвольте вам представить моего товарища. С этими словами Клоубонни вытащил из отверстия в стене недавно убитого им песца. - Песец! - воскликнул Бэлл. - Это моя сегодняшняя добыча, - скромно пояснил доктор. - И этот песец очень нам пригодится! - Но в чем же состоит ваш план? - с нетерпением спросил Альтамонт. - В том, чтобы взорвать всех медведей; на это пойдет сто фунтов пороха. Все в недоумении уставились на доктора. - Но где же порох? - спросили они. - В пороховом погребе. - Ну, а как добраться до погреба? - Мой ход прямехонько ведет туда. Недаром же я прорыл проход в десять туазов длиной. Я мог бы прокопать бруствер и поближе к дому, но я знал, что делаю. - Где же вы думаете заложить мину? - спросил американец. - Посередине вала, то есть как можно дальше от дома, порохового погреба и складов. - Но как заманить туда медведей всех сразу? - Это уж мое дело, - ответил Клоубонни. - Но будет болтать, за дело! Мы должны за ночь прорыть проход длиной в сто футов: работа предстоит немалая, но впятером мы ее сделаем, если будем сменять друг друга. Пусть начинает Бэлл, а мы немного отдохнем. - Черт возьми! - воскликнул Джонсон. - Вы, доктор, здорово придумали! Доктор с Бэллом полезли в темный проход, а где мог проползти Клоубонни, там и другим было не тесно. Вскоре минеры проникли в пороховой погреб, где стояли рядами бочонки с порохом. Доктор объяснил Бэллу, что следовало делать, плотник начал пробивать стену, к которой примыкал бруствер, а Клоубонни вернулся в ледяной дом. Бэлл работал уже целый час и прорыл ход длиною около десяти футов; там можно было пробираться ползком. Бэлла сменил Альтамонт и за час сделал не меньше Бэлла. Снег выносили в кухню, где доктор растапливал его на плите, чтобы он занимал меньше места. Альтамонта сменил Гаттерас, а капитана - Джонсон. Через десять часов, то есть к восьми часам утра, ход был прорыт. На рассвете Клоубонни взглянул на медведей через бойницу, проделанную им в стене порохового погреба. Терпеливые звери не покидали своих позиций. Они бродили взад и вперед, нюхали воздух, рычали - словом, сторожили с примерной бдительностью, обходя ледяной дом, который исчез под грудой наваленных на него льдин. Наконец, терпение их лопнуло, доктор заметил, что медведи начали разбирать натасканные ими глыбы. - Вот так штука! - вырвалось у него. - Что это они затевают? - спросил его стоявший рядом капитан. - По-видимому, им надоело ждать: они растаскивают глыбы и хотят добраться до нас. Но погодите, голубчики! Мы с вами расправимся. Однако надо торопиться! Клоубонни пробрался в камеру, которая была вырыта внутри вала и где должны были заложить мину; он велел значительно увеличить камеру. Вскоре на ее потолке остался слой льда всего в фут толщиной, - пришлось даже подпереть потолок, чтобы он не провалился. В ледяной пол вбили столб, утвердив его ха гранитной почве; к столбу привязали труп песца; внизу столб был обвязан веревкой, которая тянулась по проходу до самого погреба. Товарищи доктора исполняли его распоряжения, хотя и не вполне понимали их значение. - Вот приманка, - сказал доктор, указывая на песца. Он велел подкатить к столбу бочонок, содержавший фунтов сто пороха. - А вот и мина, - добавил Клоубонни. - А мы сами, чего доброго, не взлетим на воздух вместе с медведями? - спросил Гаттерас. - Нет! Мы будем достаточно далеко от места взрыва; к тому же дом построен прочно. Впрочем, если он и даст трещины, их нетрудно будет заделать. - Хорошо, - сказал Альтамонт. - Но как же вы будете действовать? - А вот как. Дернув веревку, мы повалим столб, который поддерживает над миною ледяной потолок. Труп песца сразу же окажется снаружи, и голодные медведи мигом накинутся на эту неожиданную добычу. - Понятное дело. - Тут я взрываю мину, и вся компания взлетает на воздух. Гаттерас, всецело доверявший своему другу, не требовал никаких объяснений. Он ждал. Но Альтамонту хотелось знать все до малейших подробностей. - Можете ли вы, доктор, рассчитать длину фитиля таким образом, чтобы взрыв произошел в нужный момент? - Это очень просто, и я даже не стану вычислять. - Значит, у вас имеется фитиль длиной в сто футов? - Никакого фитиля у меня нет! - Так вы хотите сделать пороховую дорожку? - Ну, нет! Это не надежно! - Так, значит, один из нас должен пожертвовать собой и взорвать мину? - Что ж, я готов! - вызвался Джонсон. - Незачем, дорогой друг, - ответил доктор, пожимая руку боцману. - Жизнь каждого из нас драгоценна, и, бог даст, все мы уцелеем. - Ну, так я прямо теряюсь, - заявил Альтамонт. - Плохой бы я был физик, - улыбнулся Клоубонни, - если бы не сумел выпутаться из беды в таких обстоятельствах! - Так вот оно что, - физика в ход пошла! - воскликнул Джонсон, и лицо его расплылось в улыбке. - Ну да! Разве у нас нет гальванической батареи и нужной длины проводов, которыми мы пользовались для маяка? - Так что же? - Так вот, мы можем взорвать мину в любой момент, притом без малейшего риска. - Ура! - крикнул Джонсон. - Ура! - подхватили его товарищи, не беспокоясь, что их могут услыхать медведи. Провода были быстро протянуты от дома до порохового погреба. Одним концом они были соединены с гальваническим элементом, а другой конец был опущен в бочонок с порохом; провода шли близко друг от друга. К девяти часам утра все было готово. Медлить было нельзя, потому что медведи принялись яростно разрушать дом. Наступил решающий момент. Находившийся в пороховом погребе Джонсон должен был дернуть за веревку, привязанную к столбу. Он занял свой пост. - Будьте наготове, - сказал доктор товарищам, - на случай, если медведи не будут убиты сразу. Встаньте рядом с Джонсоном и сразу же после взрыва выбегайте наружу. Гаттерас, Альтамонт и Бэлл поползли в пороховой погреб, а доктор остался у электрического аппарата. Вскоре послышался приглушенный голос Джонсона: - Готово? - Все в порядке! - ответил Клоубонни. Джонсон с силой дернул веревку; столб пошатнулся. Боцман бросился к амбразуре и стал с волнением смотреть. Ледяной свод рухнул, и труп песца выглянул из-под обломков льда. В первый момент медведи были озадачены, но потом с жадностью бросились на добычу. - Огонь! - скомандовал Джонсон. Доктор соединил провода; раздался оглушительный взрыв; дом качнулся, как от подземного толчка, стены дали трещины. Гаттерас, Альтамонт и Бэлл выскочили из порохового погреба, держа ружья наготове. Но стрелять было не в кого. Четверо медведей были убиты на месте, их изуродованные, обугленные трупы валялись на снегу, а пятый медведь, с опаленной шкурой, удирал что есть мочи. - Ура! Ура! Ура! - закричали товарищи доктора. Сияющий Клоубонни переходил из объятий в объятия. 14. ПОЛЯРНАЯ ВЕСНА Пленники оказались на свободе. Восторг был всеобщий: все горячо благодарили доктора. Правда, старый боцман пожалел о медвежьих шкурах, которые были опалены и никуда не годились, но это не очень омрачило его радость. Весь день чинили ледяной дом, сильно пострадавший от взрыва. Его Очистили от глыб льда, нагроможденных медведями, и скрепили рассевшиеся стены. Легко работалось под веселые песенки боцмана. На другой день значительно потеплело благодаря внезапной перемене ветра, термометр поднялся до +15ьF (-9ьС). Эта перемена быстро сказалась и на людях и на природе; все кругом повеселело. Вместе с южным ветром появились и первые признаки полярной весны. Такая относительно теплая погода продержалась несколько дней; термометр в защищенном от ветра месте показывал +31ьF (-1ьС); лед начал подтаивать. По ледяным полям зазмеились трещины: там и сям из-подо льда выбивала соленая вода, напоминая фонтаны английского парка; через несколько дней пошел сильный дождь. Над снежными равнинами плавал густой туман - хорошая примета, предвещавшая дружное таяние снеговых масс. Бледный диск солнца постепенно начал окрашиваться все ярче и описывал на небосклоне все более удлиненные круги. Ночи продолжались какие-нибудь три часа. Другой, не менее знаменательный признак - появились целые стаи белых куропаток, полярных гусей, ржанок и рябчиков. Кругом звенели их пронзительные крики, памятные мореплавателям еще с прошлой весны. На берегах залива появились зайцы, на которых успешно охотились, а также арктические мыши - лемминги, чьи норки, расположенные ровными рядами, избуравили весь берег. Доктор обратил внимание своих товарищей на то, что почти все звери и птицы теряли свой белый зимний наряд и одевались по-летнему. Они спешно готовились к весне, а природа в свою очередь готовила им пищу в виде мхов, маков, камнеломки и низкорослой травы. Под таявшими снегами уже зарождалась новая жизнь. Но вместе с этими безвредными животными возвратились и их изголодавшиеся враги - песцы и волки. Во время коротких ночей слышался их зловещий вой. Волки полярных стран - очень близкие родственники собак; они даже лают. Отличить их лай от собачьего очень трудно; они могут обмануть даже собаку. Говорят, будто волки прибегают к этой уловке, чтобы приманить собак и полакомиться их мясом. Факт этот, замеченный в окрестностях Гудзонова залива, был проверен доктором в Новой Америке. Джонсон не выпускал на волю упряжных собак из боязни, как бы их не заманили волки. Что касается Дэка, то этот пес видывал виды и был слишком осторожен, чтобы угодить в волчью пасть. Целых две недели путешественники усиленно охотились; свежего мяса было вдоволь. Били куропаток и ортоланов - очень вкусную дичь. Однако охотники не отходили далеко от форта Провидения. Мелкая дичь, так сказать, сама напрашивалась на выстрелы. Стаи птиц оживляли безмолвный берег, и залив Виктории принял необычный, приветливый вид. Так прошло полмесяца после победы над медведями. Весна брала свои права. Термометр поднялся до +32ьF (0ьС); по оврагам гремели ручьи, и бесчисленные потоки сбегали каскадами по склонам холмов. Доктор расчистил один акр земли и засеял его кресом, щавелем и ложечной травой - антицинготными растениями. Из земли уже выползли маленькие зеленые листочки, как вдруг снова ударил мороз. За ночь, при жестоком северном ветре, термометр опустился почти на сорок градусов и показывал - 8ьF (-22ьС). Все замерзло; птицы, четвероногие, земноводные исчезли как по мановению волшебного жезла; тюленьи отдушины затянулись льдом, трещины на ледяных полях сомкнулись; лед по-прежнему стал твердым, как гранит, а струи каскадов, схваченные морозами, застыли прозрачными хрустальными лентами. Эта внезапная перемена произошла в ночь с одиннадцатого на двенадцатое мая. Бэлл чуть не отморозил нос, выставив его на жестокую стужу. - Ах, полярная природа! - воскликнул слегка озадаченный Клоубонни, - что за штуки ты выкидываешь! Что делать, придется мне снова заняться посевами. Гаттерас отнесся к этой перемене не так философски, как доктор, - ему не сиделось на месте. Но волей-неволей приходилось выжидать. - Морозы зарядили надолго? - спросил Джонсон. - Нет, друг мой, - ответил Клоубонни. - Это последний натиск зимы. Мороз здесь полновластный хозяин и не уйдет без сопротивления. - Однако здорово он защищается, - заметил Бэлл, потирая себе нос. - Да! Но я должен был это предвидеть, - сказал доктор, - и не тратить попусту семян, как какой-нибудь неуч, тем более что можно было бы дать им прорасти на кухне у плиты. - Как, - спросил Альтамонт, - вы могли предвидеть это похолодание? - Конечно, хоть я и не пророк. Надо было поручить мои посевы покровительству святых Мамерта, Панкратия и Сервазия, память которых празднуется одиннадцатого, двенадцатого и тринадцатого числа текущего месяца. - Скажите на милость, - воскликнул Альтамонт, - какое влияние могут оказать эти три святых мужа на погоду? - Очень даже большое, если верить садоводам: они их называют "тремя студеными святыми". - По какой же это причине, позвольте спросить? - Потому что в мае месяце периодически наступают холода, и заметьте: наибольшее понижение температуры наблюдается между одиннадцатым и тринадцатым числом. - Факт действительно любопытный, но как его объясняют? - спросил Альтамонт. - Его объясняют двояко: или прохождением в эту пору года большого числа астероидов между землею и солнцем, или просто-напросто таянием снегов, которые при этом поглощают огромное количество тепла. И то и другое объяснение правдоподобно. Но следует ли их принимать безусловно? Ответить на это я не берусь. Как бы то ни было, я не могу сомневаться в самом факте. Я упустил все это из виду и... погубил посевы. Клоубонни оказался прав. По той или другой причине, но до конца мая стояли сильные холода. Пришлось отказаться от охоты не столько из-за морозов, сколько из-за отсутствия дичи. К счастью, запасы свежего мяса еще далеко не истощились. Жители ледяного дома снова были обречены на бездействие. В течение двух недель, с 11 по 25 мая, их монотонная жизнь ознаменовалась лишь одним событием: плотник неожиданно заболел тяжелой, злокачественной ангиной. Доктор сразу же определил эту страшную болезнь по его сильно распухшим, покрытым налетом миндалинам. Но тут Клоубонни был уже в своей стихии, и болезнь, застигнутая врасплох его искусной тактикой, должна была быстро отступить. Лечение было очень простое, а аптека - под рукой. Доктор клал в рот пациенту небольшие кусочки льда; через несколько часов опухоль начала спадать, налеты исчезли. Сутки спустя Бэлл уже был на ногах. Всех удивлял этот простой способ лечения. - Это - страна ангин, - поучал Клоубонни, - поэтому необходимо, чтобы рядом с болезнью находилось и лекарство. - Лекарство-то лекарством, но главное лекарь! - добавил Джонсон, в глазах которого доктор поднялся на недосягаемую высоту. Клоубонни решил на досуге серьезно поговорить с Гаттерасом. Необходимо было отговорить капитана от его намерения подняться к северу, не захватив с собой ни шлюпки, ни лодки, ни куска дерева, на которых можно было бы переправиться через залив или пролив. Как всегда, верный своим принципам, капитан ни за что не соглашался плыть в шлюпке, сделанной из остатков американского судна. Доктор не знал, как приступить к делу; между тем необходимо было быстро принять какое-то решение: в июне пора было двигаться в путь. Долго раздумывал он об этом, наконец, отведя в сторону Гаттераса, ласково спросил его: - Скажите, Гаттерас, вы считаете меня своим другом? - Конечно, - горячо ответил капитан, - лучшим, можно сказать единственным другом! - Если я вам дам один непрошеный совет, - продолжал Клоубонни, - то поверите ли вы, что я даю его от чистого сердца? - Да, потому что вы никогда не руководствуетесь эгоистическими соображениями. Но в чем же дело? - Погодите, Гаттерас, я хочу вам предложить еще один вопрос. Считаете ли вы меня добрым англичанином, которому, как и вам, дорога слава и честь своей родины? Гаттерас в недоумении посмотрел на доктора. - Да, - отвечал он, - но почему вы меня об этом спрашиваете? - Вы стремитесь к Северному полюсу, - продолжал Клоубонни. - Я понимаю ваше честолюбие и разделяю его; но, чтобы достигнуть цели, надо сделать все, что от вас зависит. - Что ж, разве до сих пор я не жертвовал всем для успеха своего дела? - Нет, Гаттерас, но вы не пожертвовали своими предубеждениями и сейчас отвергаете средство, которое совершенно необходимо для дальнейшего продвижения. - А! - воскликнул капитан, - вы говорите о шлюпке и об этом человеке? - Слушайте, давайте рассуждать спокойно, Гаттерас. Рассмотрим вопрос с разных сторон. Весьма возможно, что земля, где мы провели эту зиму, не простирается до самого полюса, до которого остается еще шесть градусов. Если сведения, которым вы до сих пор доверяли, окажутся правдивыми, то летом мы должны встретить на пути свободное ото льдов море. Теперь я спрошу вас: что мы будем делать, когда увидим перед собой свободный и благоприятный для плавания Северный океан, если у нас не окажется средств его переплыть? Гаттерас молчал. - Неужели вы остановитесь в нескольких милях от полюса только потому, что не на чем будет до него добраться? Гаттерас уронил голову на руки. - А теперь, - продолжал доктор, - рассмотрим "вопрос с точки зрения морали. Я понимаю, что каждый англичанин готов пожертвовать жизнью и состоянием для славы своей родины. Но если шлюпка, сколоченная из досок, взятых с американского судна, с корабля, потерпевшего крушение и потерявшего всякую ценность, - если такая шлюпка, говорю я, пристанет к неизвестному берегу или пройдет неисследованный океан, то неужели это умалит славу совершенного вами открытия? Если бы вы нашли на этих берегах брошенный экипажем корабль, неужели вы не решились бы им воспользоваться? Разве не главе экспедиции принадлежит вся честь открытия? Теперь я спрошу вас: не будет ли такая шлюпка, построенная четырьмя англичанами и управляемая экипажем, состоящим из четырех англичан, английской шлюпкой, от киля до кончика мачты? Гаттерас молчал. - Нет! - продолжал Клоубонни. - Будем говорить откровенно, - вас смущает не шлюпка, а Альтамонт. - Да, доктор, - отвечал капитан. - Я ненавижу этого американца, как только может ненавидеть англичанин! Судьба поставила его у меня на пути, чтобы... - Чтобы спасти вас! - Чтобы погубить меня! Мне кажется, он глумится надо мной, распоряжается здесь, как хозяин, воображает, будто разгадал мои намерения и будто моя судьба в его руках. Разве он не выдал себя с головой, когда речь зашла о названиях вновь открытых земель? Говорил ли он хоть раз, что привело его в эти широты? Вам не вышибить у меня из головы мысль, которая меня прямо убивает: этот человек - глава экспедиции, снаряженной правительством Соединенных Штатов... - Допустим, что так, Гаттерас; но почему вы уверены, что эта экспедиция направлялась к полюсу? Разве Америка, подобно Англии, не вправе попытаться открыть Северо-Западный проход? Во всяком случае, Альтамонт не знает о ваших намерениях, потому что никто из нас - ни Джонсон, ни Бэлл, ни я, ни вы - ни разу при нем об этом не говорил. - Так пусть же он никогда и не узнает моих намерений! - Под конец он все равно их узнает; ведь не можем же мы бросить его здесь одного! - А почему бы и нет? - не без раздражения спросил капитан. - Разве он не может остаться в форту Провидения? - Он не согласится на это, Гаттерас. К тому же с нашей стороны было бы бесчеловечно бросить Альтамонта одного! Ведь он легко может погибнуть здесь без нас! Нет, Альтамонт должен отправиться с нами! Но сейчас еще рано говорить ему о нашей цели, - ведь он, может быть, ничего не подозревает. Поэтому мы скажем ему, что хотим построить шлюпку, чтобы исследовать на ней берега вновь открытой земли. Гаттерас долго не сдавался на доводы своего друга. Доктор никак не мог дождаться ответа. - А вдруг он не согласится пожертвовать своим кораблем? - спросил, наконец, капитан. - Тогда мы прибегнем к праву сильного. Вы построите шлюпку без его согласия, и ему больше не на что будет претендовать! - Дай-то бог, чтобы он не согласился! - воскликнул Гаттерас. - Может быть, он и не откажется, - сказал доктор. - Надо его спросить. Я беру это на себя. В тот же вечер за ужином Клоубонни завел речь о предполагаемых на лето экскурсиях и о гидрографической съемке берегов. - Я думаю, Альтамонт, - сказал он, - вы отправитесь с нами? - Конечно, - ответил Альтамонт. - Надо же узнать, как далеко простирается Новая Америка. Гаттерас пристально посмотрел на своего соперника. - А для этого, - продолжал Альтамонт, - нужно хорошенько использовать обломки "Порпойза". Можно будет построить из них прочную шлюпку, на которой мы можем далеко уплыть. - Слышите, Бэлл! - радостно сказал доктор. - Завтра же принимайтесь за работу! 15. СЕВЕРО-ЗАПАДНЫЙ ПРОХОД На другой день Бэлл, Альтамонт и доктор отправились к месту крушения "Порпойза". В дереве не было недостатка; особенно пригодилась старая шлюпка с высаженным дном: остов ее решили использовать для новой шлюпки. Плотник немедленно приступил к работе. Необходимо было построить вполне мореходную прочную шлюпку и в то же время достаточно легкую, чтобы ее можно было везти на санях. В последних числах мая температура повысилась; термометр стоял на точке замерзания; на этот раз весна возвратилась уже окончательно, и путешественникам пришлось сбросить свою зимнюю одежду. Перепадали частые дожди; вешние воды каскадами сбегали по камням и кочкам. Гаттерас от души радовался оттепели. Свободное море несло ему освобождение. Он надеялся в скором времени проверить показания своих предшественников о существовании полярного бассейна. От этого зависел успех предприятия. Однажды вечером, после довольно теплого дня, когда льды начали заметно таять, Гаттерас завел разговор на волновавшую его тему о свободном море. Он привел свои обычные доводы и, как всегда, нашел в лице доктора горячего сторонника своей теории. Впрочем, выводы Гаттераса были довольно убедительны. - Несомненно, - сказал он, - если океан очистится ото льдов в районе бухты Виктории, то от них очистится и его южная часть вплоть до острова Корнуолла и пролива Королевы. Пенни и Бельчер видели там свободное море, и, конечно, они не могли ошибиться. - Я тоже так думаю, Гаттерас, - отвечал Клоубонни, - тем более что нет оснований сомневаться в правдивости этих славных мореплавателей. Правда, некоторые утверждают, что их ввел в заблуждение мираж, но это предположение не выдерживает критики. Они так уверенно говорят о свободном море, что нельзя усомниться в его существовании. - Я всегда был того же мнения, - заговорил Альтамонт, который до сих пор молчал. - Полярный бассейн простирается не только на запад, но и на восток. - Это вполне можно допустить, - заметил Гаттерас. - Это необходимо допустить, - ответил Альтамонт, - потому что свободное море, которое видели капитан Пенни и Бельчер у берегов Земли Гриннелла, видел также лейтенант Мортон, сподвижник Кейна, в проливе, который носит имя этого отважного ученого. - Но, к сожалению, мы сейчас не в проливе Кейна, - сухо сказал Гаттерас, - и не можем проверить этого факта. - Во всяком случае, его можно допустить, - заметил Альтамонт. - Конечно, - подхватил доктор, которому хотелось прекратить бесполезный спор. - Альтамонт прав, и если только окрестные земли не отличаются какими-нибудь особенностями, то под одинаковыми широтами всегда можно ожидать одинаковых явлений. Поэтому я думаю, что свободное море простирается и на запад и на восток. - Во всяком случае, это для нас не имеет особого значения, - сказал Гаттерас. - Я не согласен с вами, Гаттерас, - возразил американец, которого начинало раздражать притворное равнодушие капитана. - Весьма вероятно, что со временем это будет иметь для нас значение. - Но когда же, позвольте вас спросить? - Когда мы будем думать о возвращении. - О возвращении! - воскликнул Гаттерас. - А кто же об этом думает? - Никто, - ответил Альтамонт, - но я полагаю, что где-нибудь мы должны же будем остановиться. - Где же именно? - спросил Гаттерас. Вопрос был поставлен ребром. Доктор отдал бы руку на отсечение, лишь бы прекратить этот разговор. Альтамонт не отвечал; капитан повторил свой вопрос. - Где же именно? - настаивал он. - Там, куда мы направляемся, - спокойно ответил Альтамонт. - Кто может это сказать? - сказал Клоубонни, пытаясь успокоить соперников. - Итак, я полагаю, - продолжал Альтамонт, - что если мы захотим воспользоваться для возвращения полярным бассейном, то можно попытаться проникнуть в пролив Кейна, который приведет нас прямо в Баффинов залив. - Вы так думаете? - насмешливо спросил Гаттерас. - Да, думаю. Я думаю также, что если полярные моря сделаются когда-нибудь доступными, то туда будут отправляться именно этой дорогой как кратчайшей. Открытие доктора Кейна - великое открытие! - В самом деле? - сказал Гаттерас, до крови закусив губы. - Разве можно это отрицать? - спросил доктор. - Надо каждому воздать должное. - Не говоря уже о том, - упрямо продолжал американец, - что до этого знаменитого мореплавателя еще никто так долго не продвигался на север. - Мне отрадно думать, - возразил капитан, - что в настоящее время англичане продвинулись дальше его. - А американцы? - воскликнул Альтамонт. - При чем тут американцы? - проронил Гаттерас. - Да разве я не американец? - гордо поднял голову Альтамонт. - Вы странный человек, - с трудом сдерживаясь, сказал Гаттерас. - Разве можно ставить на одну доску счастливый случай и науку? Правда, ваш американский капитан далеко продвинулся на север, но только благодаря случайности... - Случайность! - прервал его Альтамонт. - И вы смеете говорить, что Кейн обязан этим великим открытием не своей энергии, не своим знаниям? - Я говорю, - отвечал Гаттерас, - что имя этого самого Кейна не следовало бы даже произносить в стране, прославленной открытиями англичан Парри, Франклина, Росса, Бельчера, Пенни и, наконец, Мак-Клура, который прошел Северо-Западным проходом... - Мак-Клура! - гневно воскликнул Альтамонт. - Вы упоминаете об этом человеке и отрицаете роль случайностей? Разве своим успехом Мак-Клур не был обязан только случаю? - Нет! - отрезал Гаттерас, все более разгорячаясь. - Нет! Не случаю, а своему искусству и упорству, благодаря которому он провел четыре зимы среди льдов... - Еще бы! - возразил Альтамонт. - Его затерло льдами, обратный путь был невозможен, и Мак-Клур под конец бросил свой корабль "Инвестигейтор" и вернулся в Англию. - Друзья мои... - начал было доктор. - Впрочем, - перебил его Альтамонт, - оставим в стороне личности и рассмотрим только достигнутые результаты. Вы говорите о Северо-Западном проходе, но ведь проход этот еще нужно открыть. Гаттерас так и привскочил: его национальное самолюбие было задето за живое. Док