е муки, думая о несчастной участи экипажа "Дункана". Горе дочери стушевалось перед чувством друга, и она утешала Элен, некогда утешавшую ее. Мери первая заговорила о возвращении в Шотландию. Джон Манглс, видя ее столь мужественной, столь покорной судьбе, восхищался ею. Однажды он заговорил было о дальнейших поисках капитана Гранта, но Мери остановила его взглядом и позже сказала: - Нет, мистер Джон, будем думать о тех, кто пожертвовал собой. Лорд Гленарван должен вернуться в Европу. - Вы правы, мисс Мери, - ответил Джон Манглс, - это необходимо. Но необходимо также, чтобы английские власти знали о судьбе "Дункана". Не теряйте надежды. Я не брошу начатых поисков, и если нужно, то буду продолжать их один. Или я найду капитана Гранта, или погибну! Джон Манглс брал на себя тяжелое обязательство. Мери приняла его и протянула руку молодому капитану, словно скрепляя договор. Джон обещал ей вечную преданность, а Мери ему - вечную благодарность. В этот день окончательно решено было вернуться на родину. Порешили, не откладывая, выехать в Мельбурн. Наутро Джон Манглс пошел справиться, когда отплывет корабль на Мельбурн. Молодой капитан полагал, что между Иденом и столицей провинции Виктория существует регулярное сообщение. Однако его ожидания не оправдались: суда в Мельбурн ходили редко. Три-четыре корабля, стоявших на якоре в порту, составляли весь местный торговый флот. И ни одно из них не шло ни в Мельбурн, ни в Сидней, ни в Пойнт-де-Галл. А между тем только в этих трех портах Гленарван мог надеяться найти суда, отплывающие в Англию. Что оставалось делать? Ждать подходящего судна? Но можно было задержаться надолго, ибо в залив Туфолда суда заходят редко. Какое множество их проплывает в открытом море, не заходя в залив! Поразмыслив и обсудив этот вопрос с товарищами, Гленарван решил ехать в Сидней сухопутным путем, как вдруг Паганель предложил проект, который никому не приходил в голову. Географ независимо от Джона Манглса тоже побывал в заливе Туфолда и знал, что там не было судов, идущих на Мельбурн и Сидней. Но один бриг, стоявший на рейде, готовился к отплытию в Окленд, столицу И-ка-на-мауи, северного острова Новой Зеландии. Паганель предложил зафрахтовать этот бриг и плыть на нем в Окленд, откуда легко будет вернуться в Европу, ибо этот город связан с ней регулярными рейсами. Предложение Паганеля заслужило серьезного внимания. К тому же Паганель, вопреки обыкновению, не приводил бесчисленных доводов в пользу своего предложения, а ограничился лишь тем, что изложил суть дела, и добавил, что переход займет дней пять-шесть. Действительно, от Австралии до Новой Зеландии расстояние не больше тысячи миль. По странному совпадению Окленд находился как раз на той самой тридцать седьмой параллели, вдоль которой путешественники неотступно следовали от самых берегов Араукании. Несомненно, географ мог бы прибегнуть к этому выгодному для него доводу, даже не будучи обвинен в эгоизме, ибо это давало ему возможность попутно посетить берега Новой Зеландии. Однако Паганель не использовал это обстоятельство. Очевидно, он после двух неправильных толкований документа не хотел выдвигать третий вариант. Кроме того, о каком новом толковании могла идти речь, когда в документе определенно было сказано, что капитан Грант нашел убежище на континенте, а не на острове. А ведь Новая Зеландия - это всего лишь острова. Как бы там ни было, по этой ли причине или по иной, но, предлагая отправиться в Окленд, Паганель умолчал о том, что поездка в Окленд может быть связана с новыми поисками, а только обратил внимание на то, что между этим городом и Великобританией имеется регулярное сообщение, которое легко можно будет использовать. Джон Манглс поддержал предложение Паганеля, полагая, что лучше плыть на этом судне, чем ждать неопределенно долгое время прихода в залив Туфолда другого судна. Но, раньше чем решиться на это, он считал нужным побывать на бриге, о котором говорил географ. Гленарван, майор, Паганель, Роберт и молодой капитан сели в лодку и в несколько взмахов весел подплыли к интересовавшему их судну, стоявшему на якоре в двух кабельтовых от берега. Это был бриг вместимостью в двести пятьдесят тонн, носивший название "Макари". Он совершал рейсы между портами Австралии и Новой Зеландии. Капитан, или, точнее сказать, хозяин брига, принял посетителей довольно грубо. Они сразу поняли, что имеют дело с человеком невоспитанным, мало чем отличающимся от своих пяти матросов. Толстая красная физиономия, грубые руки, приплюснутый нос, вытекший глаз, отвисшая от тяжести трубки нижняя губа и зверский вид делали Билля Галлея мало приятным человеком. Но выбора не было, и для переезда в несколько дней с этим можно было примириться. - Эй вы там, что вам здесь нужно? - крикнул Билль Галлей незнакомцам, всходившим на палубу его брига. - Вы капитан? - спросил Джон Манглс. - Я, - ответил Галлей. - Еще что? - "Макари" идет с грузом в Окленд? - Да. Еще что? - С каким грузом? - Со всем, что продается и покупается. Еще что? - Когда он отчаливает? - Завтра в полдень, с отливом. Еще что? - Возьмете пассажиров? - Смотря каких, и притом, если они будут согласны есть из общего матросского котла. - У них будет своя провизия. - Еще что? - Еще что? - Да. Сколько их? - Девять, из них две дамы. - У меня нет кают. - Они удовольствуются предоставленной им рубкой. - Еще что? - Согласны? - спросил Джон Манглс, которого нисколько не смущали повадки и обращение капитана. - Посмотрим, - пробурчал хозяин "Макари". Билль Галлей прошелся раза два по палубе, топая грубыми, подбитыми гвоздями сапожищами, и вдруг, круто остановившись перед Джоном Манглсом, спросил: - Сколько заплатите? - А сколько вы хотите? - спросил Джон. - Пятьдесят фунтов. Гленарван кивнул головой, давая понять, что согласен. - Ладно, - ответил Джон Манглс, - идет: пятьдесят фунтов. - Только за проезд. - Ладно. - Еда особо. - Особо. - Уговорились. Еще что? - буркнул Галлей, протягивая руку. - Что еще? - Задаток. - Вот половина цены - двадцать пять фунтов, - сказал Джон Манглс, вручая хозяину брига пересчитанные на его глазах деньги. Галлей засунул их в карман, не найдя нужным поблагодарить. - Завтра будьте на судне. До полудня. Приедете или нет, все равно снимаюсь с якоря. - Приедем. Закончив переговоры, Гленарван, майор, Роберт, Паганель и Джон Манглс покинули судно, причем Билль Галлей даже не соблаговолил прикоснуться к клеенчатой шляпе, покрывавшей его рыжие всклокоченные волосы. - Ну и грубиян! - вырвалось у Джона Манглса. - А мне он нравится, - отозвался Паганель. - Настоящий морской волк! - Точнее, медведь, - возразил майор. - Уверен, что этот медведь торговал некогда рабами, - прибавил Джон Манглс. - Не все ли равно? - отозвался Гленарван. - Для-нас важно, что он капитан "Макари", а "Макари" идет в Новую Зеландию. Во время перехода из залива Туфолда до Окленда мы мало будем видеть его, а после Окленда и совсем больше не встретимся. Элен и Мери Грант были очень рады, узнав, что отъезд назначен на завтра. Гленарван предупредил их, что на "Макари" у них не будет тех удобств, какие были на "Дункане". Но такой пустяк не мог смутить мужественных женщин, перенесших столько испытаний. Олбинету поручили заготовить провизию. Бедняга оплакивал свою несчастную жену, оставшуюся на яхте, она, несомненно, стала жертвой свирепых каторжников, разделив участь всего экипажа. Тем не менее он с обычным старанием выполнял свои обязанности стюарда, и "отдельное питание" заключалось в изысканных яствах, о которых, вероятно, и не мечтала команда "Макари". В несколько часов Олбинет закончил покупку запасов. Тем временем майор получил деньги по чекам Гленарвана на Мельбурнский союзный банк. Он закупил оружие, боевые припасы, а Паганель приобрел прекрасную карту Новой Зеландии, составленную Джонстоном. Мюльреди был здоров. Он почти не страдал от раны, которая несколькими днями ранее угрожала его жизни. Морское путешествие должно было окончательно восстановить его здоровье. Он надеялся, что ветры Тихого океана исцелят его. Вильсону поручено было подготовить на "Макари" помещение для пассажиров. При помощи щетки и метлы рубка брига преобразилась. Билль Галлей, пожав плечами, предоставил ему орудовать как угодно. Гленарван, его спутники и спутницы совершенно не интересовали капитана. Он даже не знал их имен. Этот "добавочный" груз дал ему еще лишних пятьдесят фунтов стерлингов - вот и все, и они заботили его меньше, чем те двести тонн дубленой кожи, которые до отказа переполняли его трюм. "На первом месте - кожа, на втором - люди". Это был негоциант [торговец], однако одновременно довольно опытный моряк, отлично знающий эти моря, плавание в которых опасно из-за коралловых рифов. Гленарван хотел использовать последние часы пребывания на суше для того, чтобы еще раз побывать в том месте, где тридцать седьмая параллель пересекает побережье. У него к этому были две побудительные причины. Прежде всего он хотел еще раз осмотреть место предполагаемого крушения "Британии", и Айртон, несомненно, был раньше боцманом на "Британии", и было вполне возможно, что корабль потерпел крушение у этой части восточного побережья Австралии. Было бы легкомысленно покидать страну, не обследовав тщательно это место. Затем, если бы даже не удалось обнаружить следов "Британии", то ведь "Дункан" именно там был захвачен каторжниками. Быть может, происходил бой! И, может быть, на берегу сохранились еще следы борьбы, следы последнего отчаянного сопротивления? А если команда погибла в волнах, то волны могли выбросить на берег трупы? Гленарван, сопутствуемый своим верным Джоном, отправился на разведку. Хозяин гостиницы "Виктория" предоставил в их распоряжение двух верховых лошадей, и они снова направились к северу по дороге, огибавшей залив Туфолда. Печальной была эта разведка. Гленарван и капитан Джон ехали молча, но каждый понимал другого без слов. Одни и те же мысли, одни и те же тревоги терзали обоих. Они всматривались в утесы, изъеденные морем. Им не о чем было спрашивать друг друга, не на что было отвечать. Полагаясь на усердие и сообразительность Джона, можно не сомневаться, что каждый уголок побережья, каждый закоулок были самым тщательным образом осмотрены. Не были пропущены ни одна бухточка, ни один покатый пляж, ни одна песчаная отмель, куда прилив Тихого океана, хотя и не очень сильный, мог выбросить обломки корабля. Но не нашли ни малейших признаков того, что дало бы основание вновь начать поиски в этих местах. Ни малейших признаков крушения "Британии" не было. Не нашлось ничего, что свидетельствовало бы о пребывании "Дункана". Вся эта часть австралийского побережья была пустынна. Все же Джон Манглс обнаружил невдалеке от берега несомненные следы покинутого лагеря: обуглившиеся поленья недавно потухшего костра. Не прошло ли здесь несколько дней тому назад какое-нибудь туземное племя? Нет, костер этот был разведен не туземцами, ибо Гленарван увидел предмет, несомненно свидетельствующий о пребывании здесь каторжников. То была брошенная под деревом желто-серая изношенная, заплатанная шерстяная матросская блуза. На зловещих лохмотьях виднелось клеймо Пертской исправительной тюрьмы. Каторжника не было, но его одежда говорила о недавнем присутствии здесь. Эта ливрея каторги, побывав на плечах какого-то негодяя, догнивала ныне на пустынном побережье. - Видите, Джон, - сказал Гленарван, - каторжники были тут! Где-то наши бедняги товарищи с "Дункана"? - Да, - сказал капитан глухим голосом, - ясно, что их не высадили на берег, они погибли!.. - Презренные негодяи! Попадись они только в мои руки, я отомщу им за свою команду! - воскликнул Гленарван. Горе придало суровость лицу Гленарвана. В течение нескольких минут лорд не отрывал взора от горизонта, словно высматривая судно, затерявшееся в беспредельных пространствах океана. Но мало-помалу взор его потух, лицо приняло обычное выражение, и, не проронив ни слова, не сделав ни одного жеста, Гленарван во весь опор поскакал обратно в Идеи. Оставалось выполнить только одну формальность: заявить о происшедшем полицейскому офицеру. В тот же вечер об этом сообщили Томасу Генксу. Городской голова, составляя протокол, едва мог скрыть свою радость. Он был в восторге, узнав, что Бен Джойс и его шайка исчезли. Его радость разделял весь город. Правда, каторжники покинули Австралию, совершив еще одно преступление, но все же они, наконец, покинули ее. Эта важная новость была немедленно передана по телеграфу властям в Мельбурн и Сидней. Гленарван, сделав свое заявление, вернулся в гостиницу "Виктория". Грустно провели путешественники последний вечер в Австралии. Их мысли невольно блуждали по этой стране, принесшей им так много несчастий. Они вспоминали все те надежды, которыми жили на мысе Бернуилли, и о том, как надежды эти были столь жестоко обмануты в заливе Туфолда. Паганель был во власти какого-то лихорадочного возбуждения. Джон Манглс, наблюдавший за ним со времени происшествия у реки Сноуи, заметил, что географ и хочет сказать что-то и не хочет. Много раз Джон допрашивал его, но ученый молчал. И все же в этот вечер, провожая ученого в его комнату, Джон еще раз спросил, почему он так нервничает. - Джон, - ответил уклончиво географ, - я нервничаю сейчас не более обычного. - Господин Паганель, - решительно заявил Джон Манглс, - вас душит какая-то тайна. - Ну, пусть так! Я ничего не могу с этим поделать, - воскликнул, отчаянно жестикулируя, географ. - Но что вас так мучает? - Радость - с одной стороны, отчаяние - с другой. - Вы одновременно и счастливы и несчастны? - Да, я и радуюсь и скорблю, что еду в Новую Зеландию! - Нет ли у вас каких-нибудь новых указаний? - с живостью спросил Джон Манглс. - Может быть, вы напали на утерянный след капитана Гранта? - Нет, друг Джон! _Из Новой Зеландии не возвращаются_. Однако ж... Словом, вы знаете человеческую натуру: пока дышишь - надеешься. Ведь мой девиз: "Spiro spero" [пока дышу - надеюсь (лат)]. И это лучший девиз на свете. 2. ПРОШЛОЕ СТРАНЫ, В КОТОРУЮ ЕДУТ ПУТЕШЕСТВЕННИКИ На следующий день, 27 января, пассажиры брига "Макари" расположились в тесной рубке. Билль Галлей не предложил, конечно, своей каюты путешественницам, впрочем, об этом жалеть не приходилось, ибо эта берлога была под стать своему медведю. В полдень, с наступлением отлива, начали сниматься с якоря и лишь с большим трудом подняли его. С юго-запада дул умеренный ветер. Постепенно поставили паруса. Пятеро матросов брига не торопились. Вильсон хотел было помочь команде, но Галлей грубо остановил его, сказав, чтобы он не вмешивался не в свое дело. Он, Галлей, привык сам выкручиваться из затруднительных положений и не нуждается ни в помощи, ни в советах. Последняя фраза явно относилась к Джону Манглсу, который, видя медлительность и неумение матросов, не мог сдержать улыбки. Джон принял намек Галлея к сведению и решил вмешаться в дело управления судном лишь в том случае, если судну из-за неловкости команды будет угрожать опасность. Наконец пятеро матросов, понукаемые бранными окриками хозяина, в конце концов поставили паруса, и "Макари" поплыл под нижними парусами, марселями, брамселями, бизанью и кливерами, вышел левым галсом в открытое море. Но, несмотря на это обилие парусов, бриг едва двигался вперед. Слишком закругленный нос "Макари", его широкое дно и тяжелая корма делали его типичным образцом тех неуклюжих судов, которые известны у моряков под названием "калоша". Однако пришлось с этим мириться. К счастью, как бы медленно ни плыл "Макари", а через пять, самое большее шесть дней он должен же был бросить якорь на рейде Окленда. В семь часов вечера берега Австралии скрылись за горизонтом, исчез и огонь иденского маяка. Море было бурным, и бриг изрядно качало. Он тяжело зарывался в волны. Пассажиров сильно встряхивало, и пребывание в рубке очень утомляло их, однако на палубу выйти было невозможно, ибо лил сильный дождь. Каждый погрузился в свои думы. Говорили мало. Порой лишь леди Элен и Мери Грант перебрасывались несколькими словами. Гленарвану не сиделось на месте. Он расхаживал из угла в угол, тогда как майор сидел неподвижно. Джон Манглс и Роберт время от времени поднимались на палубу, чтобы взглянуть на море. Что касается Паганеля, то тот бормотал где-то в углу непонятные и бессвязные слова. О чем думал почтенный географ? О Новой Зеландии, куда влекла его судьба. Паганель перебирал в уме всю ее историю, и мрачное прошлое этого края воскресало перед его глазами. Не было ли в истории этого края хоть какого-нибудь происшествия или случая, на основании которого исследователи этих островов могли назвать их материком? Как видим, Паганель, не переставая, искал новое толкование документа. Он был словно одержим, им владела словно какая-то навязчивая идея. Его воображение было целиком захвачено одним определенным словом - Новая Зеландия. Но одно слово, одно лишь слово смущало его. - Контин... контин... - повторял он. - Это может означать только континент. И он стал припоминать имена мореплавателей, посетивших эти два больших острова в южных морях. 13 декабря 1642 года голландец Тасман, открыв Ван-Дименову Землю, причалил к неведомым берегам Новой Зеландии. Он плыл вдоль этих берегов, и 17 декабря его суда вошли в просторную бухту, которая заканчивалась узким проливом, разделявшим два острова. Северный остров был И-ка-на-мауи, что значило по-зеландски "рыба маори". Южный остров носил название Те-Вахи-Пунаму, то есть "кит, производящий зеленый нефрит". Авель Тасман послал на берег шлюпки, и те вернулись в сопровождении двух пирог, в которых сидели шумливые туземцы. Эти дикари были среднего роста, с темно-коричневой и желтой кожей; кости выдавались у них вперед, голос звучал резко, черные волосы связаны были по японской моде на макушке и увенчаны большим белым пером. Эта первая встреча европейцев с туземцами, казалось, предвещала доброжелательные и прочные отношения. Но на следующий день, когда одна из шлюпок выискивала более удобную стоянку, поближе к берегу, на нее напало множество туземцев, приплывших на семи пирогах. Шлюпка накренилась, наполнилась водой. Боцмана, который командовал шлюпкой, ранило в шею грубо отточенной пикой. Он упал в море. Из шести матросов четверо были убиты, а двое уцелевших и раненый боцман вплавь вернулись на суда. После этого зловещего происшествия Тасман приказал немедленно сниматься с якоря. Отомстив туземцам лишь несколькими мушкетными выстрелами, которые, по всей вероятности, не причинили им никакого вреда, Тасман ушел из бухты, получившей название бухты Избиения, поплыл вдоль западного побережья и 5 января бросил якорь у северной оконечности острова. Но сильный прибой и явная враждебность туземцев не позволили Тасману запастись пресной водой, и он окончательно покинул эти края, назвав их Землей Штатов - в честь голландских Генеральных штатов. Голландский мореплаватель был убежден, что эти острова граничат с островами, обнаруженными к востоку от Огненной Земли, и не сомневался, что открыл "Великий южный материк". В 1805 году племянник вождя Ранги-Ху, смышленый Дуа-Тара, ушел в море на судне "Арго". Судно это, которым командовал капитан Баден, стояло тогда в бухте Островов. Быть может, приключения этого Дуа-Тара послужат в будущем сюжетом героической поэмы для какого-нибудь Новозеландского Гомера. Множество бед, несправедливостей и дурного обращения пережил этот дикарь. Вероломство, заключение, побои, ранения - все испытал этот несчастный за его верную службу. Можно себе представить, какое представление он получил о людях, почитавших себя культурными! Дуа-Тара привезли в Лондон и там, на корабле, сделали матросом последнего разряда. Он служил козлом отпущения для всей команды. Если бы не почтенный Марсден, то несчастный юноша не перенес бы всех этих мук. Миссионер заинтересовался юным дикарем, его сметливостью, отвагой, необыкновенной кротостью и приветливостью. Он добыл для родины своего любимца несколько мешков зерна и орудия для обработки земли, но все это у бедняги украли. Злоключения и страдания вновь обрушились на несчастного Дуа-Тара, и лишь в 1814 году ему удалось вернуться в страну своих предков. Но как раз тогда, когда он начал пожинать плоды трудов своих, смерть унесла его в возрасте двадцати восьми лет. Несомненно, это непоправимое несчастье на долгие годы задержало культурное развитие Новой Зеландии. Ничто не может заменить разумного, доброго человека, в сердце которого сочетаются любовь к добру и любовь к своей родине! До 1816 года Новой Зеландией никто не интересовался. В этом году Томпсон, в 1817 году Николае, в 1819 году Марсден посетили различные местности обоих островов, а в 1820 году Ричард Крюйс, капитан 24-го пехотного полка, пробыл на этих островах десять месяцев, собрав за это время огромный материал о нравах туземцев. В 1824 году Дюперей, командир судна "Кокиль", провел пятнадцать дней на якоре в бухте Островов и не мог нахвалиться поведением туземцев. После него, в 1827 году, английскому китоловному судну "Меркурий" пришлось обороняться от туземцев. В том же году капитан Дильон во время двух своих стоянок встретил со стороны туземцев самый дружеский прием. В марте 1827 года командир судна "Астролябия", знаменитый Дюмон-Дюрвиль, безоружный, одинокий, провел безнаказанно несколько дней среди новозеландцев. Он обменялся с ними подарками, слушал их пение, спал в хижинах и беспрепятственно выполнял необходимые работы по съемкам, результатом которых явились столь полезные карты для флота. На следующий год английский бриг "Гаус", которым командовал Джон Джонс, войдя в бухту Островов, направился к Восточному мысу и чуть не погиб от предательства вождя Энараро. Многие спутники Джона Джонса были злодейски умерщвлены. Из этих противоречивых данных о кротости и жестокости можно сделать лишь один вывод, что жестокость новозеландцев была не чем иным, как местью. Хороший или дурной прием всецело зависел от того, хороши или дурны были капитаны. Конечно, бывали отдельные случаи нападения, которые ничем не были оправданы, но чаще всего они являлись местью, вызванной поведением европейцев. К сожалению, месть постигала порой людей, которые ее не заслуживали. После Дюрвиля этнография Новой Зеландии была дополнена смелым исследователем, двадцать раз объехавшим вокруг земного шара, кочевником, бродягой - английским ученым Ирлем. Он посетил неисследованные дотоле местности обоих островов, и хотя лично не имел оснований жаловаться на туземцев, он неоднократно бывал свидетелем людоедства. Новозеландцы с отвратительной жадностью пожирали друг друга. Те же сцены людоедства наблюдал в 1831 году во время своей стоянки в бухте Островов капитан Лаплас. Сражения между племенами стали более кровопролитными, ибо дикари уже с удивительным искусством научились владеть огнестрельным оружием. Поэтому некогда цветущие, густо населенные местности острова И-ка-на-мауи превратились в пустыни. Целые племена исчезли, как исчезают зажаренные и съеденные бараны. "Но ошибку, которую мог допустить моряк семнадцатого века, никоим образом не мог сделать Гарри Грант, моряк девятнадцатого века, - твердил себе Паганель. - Нет, это невероятно! Тут что-то не так!" В течение целого века никто не вспоминал об открытии Тасмана, и Новая Зеландия как бы не существовала. Когда французский мореплаватель Сюрвиль наткнулся на нее под 35ь27' широты, то на первых порах он не имел основания жаловаться на туземцев. Однажды на море разыгралась буря, во время которой шлюпка, перевозившая больных матросов с корабля Сюрвиля, была выброшена на берег бухты Рефюж. Там туземный вождь Наги-Нуи прекрасно принял французов и угостил их даже в собственной хижине. Все шло хорошо до тех пор, пока у Сюрвиля не украли одну из шлюпок. Сюрвиль тщетно требовал у туземцев возвращения шлюпки и в наказание за воровство спалил целую деревню. Эта жестокая и несправедливая месть, несомненно, сыграла роль в кровавых событиях, которые впоследствии разыгрались в Новой Зеландии. 6 октября 1769 года у этих берегов появился знаменитый Кук. Он поставил на якорь судно "Эндевор" в бухте Тауэ-Роа и пытался расположить к себе туземцев добрым отношением. Но чтобы добиться расположения людей, надо было сперва вступить в общение с ними. Кук, не колеблясь, взял в плен двух или трех туземцев и насильно облагодетельствовал их, осыпав подарками, а затем отправил восвояси. Вскоре многие туземцы, соблазненные их рассказами, добровольно явились на борт корабля и начали обменную торговлю с европейцами. Спустя некоторое время Кук переехал в бухту Хокса, большой залив на северном побережье острова. Там он оказался среди столь враждебно настроенных по отношению к себе дикарей, что пришлось, чтобы усмирить их, применить залп картечи. 20 октября "Эндевор" бросил якорь в бухте Токомару, где жило мирное племя в двести человек. Ботаники, находившиеся на судне, сделали здесь много полезных наблюдений, причем туземцы доставляли их на берег на своих пирогах. Кук сам посетил здесь два селения, обнесенных частоколами, брустверами и двойными рвами, что свидетельствовало о том, что туземцы умели строить укрепленные лагери. Их главное укрепление расположено было на скале, которая во время морского прилива была, словно остров, окружена водой, ибо волны не только окружали ее, но с ревом прорывались сквозь естественную арку в шестьдесят футов вышины, на которой стояла эта неприступная крепость. Кук пробыл в Новой Зеландии пять месяцев и, собрав множество всяческих диковин, 31 марта покинул Новую Зеландию, дав свое имя проливу, разделяющему два ее острова. Ему предстояло вернуться сюда еще раз во время следующих своих путешествий. И действительно, в 1773 году великий мореплаватель снова посетил бухту Хокса. В этот раз он стал свидетелем сцен людоедства. Впрочем, это было вызвано его спутниками. Судовые офицеры, найдя на берегу изуродованные останки какого-то молодого дикаря, привезли их на борт судна, "сварили" и предложили в пищу туземцам. Те жадно набросились на это мясо. Какое убогое развлечение быть поваром на пиршестве людоедов! Во время третьего путешествия Кук снова посетил эти места, к которым питал особое пристрастие. Мореплаватель непременно хотел закончить здесь свои гидрографические съемки. Навсегда он покинул Новую Зеландию 25 февраля 1777 года. В 1791 году Ванкувер провел двадцать дней в бухте Сомбр, но без всякой пользы для естественных наук и географии. В 1793 году д'Антркасто исследовал на протяжении двадцати пяти миль северное побережье острова И-ка-на-мауи. Капитаны торгового флота Хаузен и Дальримп, а затем Баден, Ричардсон, Мооди заходили сюда ненадолго. Доктор Севедж провел тут пять недель и собрал немало интересных сведений о нравах новозеландцев. Тщетно боролись миссионеры с этими кровожадными инстинктами. В 1808 году "Church Missionary Society" направило самых ловких агентов в главные поселки северных островов. Но невежество новозеландцев принудило их отказаться от мысли учредить там миссии. И лишь в 1814 году Марсден (покровитель Дуа-Тара), Халле и Кинг пристали к островам и купили у вождей двести акров земли, уплатив за нее дюжину топоров. Там обосновался центр англиканского общества. Начало было трудным. Но в конце концов туземцы начали уважать жизнь миссионеров. Они не отвергали ни их забот, ни их учения. Нравы некоторых дикарей смягчились. Чувство благодарности пробудилось в этих безжалостных сердцах. Был даже случай в 1821 году, когда новозеландцы защитили своего уважаемого миссионера от грубых матросов, которые осыпали его бранью и готовы были расправиться с ним. Таким образом, постепенно миссии расцвели, вопреки присутствию бежавших из порта Джаксона каторжников, разлагающе действовавших на туземное население. В 1831 году "Журналь де миссион еванжелик" указывал на два заслуживающих внимания учреждения, находящихся одно в Киди-Киди, на берегу пролива, вливающегося в море вблизи бухты Островов, другое - в Пай-Хия, на берегу реки Кава-Кава. Туземцы, обращенные в христианство под руководством миссионеров, проложили дороги сквозь огромные лесные чащобы, перебросили мосты через бурные потоки. Каждый миссионер в свою очередь отправлялся проповедовать в отдаленные поселки, строя там тростниковые или из древесного лыка часовни, школы для молодых туземцев; на скромных кровлях этих строений развевался флаг миссии, на котором виднелся крест и слова "Rongo-Pai", то есть "Евангелие" на местном наречии. К сожалению, влияние миссионеров распространилось лишь на ближайшие окрестности, а все кочевники остались вне сферы их влияния. Людоедство исчезло лишь среди обращенных в христианство, да и то опасно было подвергать этих новообращенных слишком большим соблазнам. В них кровавый инстинкт еще не угас. Кроме того, новозеландские племена непрерывно враждовали между собой. Новозеландцы не похожи на кротких австралийцев, которые отступают перед нашествием европейцев, - новозеландцы сопротивляются, защищаются, ненавидят захватчиков, и эта неукротимая ненависть побуждает их в данное время набрасываться на захватчиков-англичан. Будущность этих двух больших островов поставлена на карту. Их ждет либо немедленное приобщение к цивилизации, либо вековое невежество. Все решит оружие. Так Паганель, горя нетерпением поскорее добраться до Новой Зеландии, восстанавливал в памяти ее историю. Но ничто не давало ему права называть два острова "континентом". И если некоторые слова документа вновь воспламеняли воображение географа, то два слова "конти" мешали дать новое истолкование документа капитана Гранта. 3. РЕЗНЯ НА НОВОЙ ЗЕЛАНДИИ 31 января, спустя четыре дня после отплытия, "Макари" не прошел еще и двух третей расстояния от Австралии до Новой Зеландии. Билль Галлей мало занимался судном, предоставляя все своим подчиненным. Он редко показывался на палубе, и никто не жаловался. Пусть бы он просто проводил все время у себя в каюте, никто не возражал бы, но грубиян хозяин ежедневно напивался джином и бренди. Команда охотно следовала его примеру, и никогда ни одно судно не было так предоставлено воле волн, как "Макари" из залива Туфолда. Эта непростительная беспечность заставляла Джона Манглса быть настороже и беспрерывно наблюдать за ходом судна. Мюльреди и Вильсон не раз бросались выправлять руль, когда бриг кренило сильно набок. Нередко Галлей обрушивался за это на обоих матросов с грубейшей бранью. Те были мало склонны терпеть его грубость и были не прочь скрутить пьяницу и засадить его на дно трюма на все время перехода. Но Джон Манглс не без труда сдерживал справедливое негодование своих матросов. Однако такое положение судна сильно заботило молодого капитана. Но, не желая тревожить Гленарвана, он поделился своими опасениями лишь с майором и Паганелем. Мак-Наббс, правда в иных выражениях, но дал ему тот же совет, что Мюльреди и Вильсон. - Если вы полагаете нужным, Джон, - сказал майор, - то, не колеблясь, берите на себя командование кораблем, или, если вы предпочитаете иное выражение, то руководство судном. Этот пьянчуга, когда мы высадимся в Окленде, снова станет хозяином брига и пусть тогда, сколько его душе угодно, переворачивается и тонет. - Конечно, мистер Мак-Наббс, я так поступлю, если это будет безусловно необходимо, - ответил Джон Манглс. - Пока мы в открытом море, достаточно того, что ни я, ни мои матросы не покидаем палубы. Но если этот Билль Галлей не протрезвится при приближении к берегу, то, признаюсь, я окажусь в очень затруднительном положении. - Сможете вы держать правильный курс? - спросил Паганель. - Это будет трудно, - ответил Джон. - Подумайте, ведь на этом судне нет ни одной морской карты. - Неужели? - Уверяю вас. "Макари" плавает только между Иденом и Оклендом, и Билль Галлей так привык к этим местам, что ему не нужны никакие вычисления. - Он, очевидно, воображает, что его бриг сам знает дорогу и идет куда надо, - сказал Паганель. - Ну, я что-то не верю в суда, которые сами выбирают правильный путь, - отозвался Джон Манглс. - Если только Билль Галлей будет пьян, когда мы подплывем к берегу, то он поставит нас в очень затруднительное положение. - Будем надеяться, что вблизи берегов этот пьяница образумится, - промолвил Паганель. - Значит, если понадобится, то вы не сумеете ввести "Макари" в Оклендский порт? - спросил Мак-Наббс. - Без точной карты побережья это невозможно. Берега там очень опасны. Это ряд небольших, неправильных и причудливых фьордов, как фьорды Норвегии. Там множество рифов, и чтобы избежать их, надо иметь очень большой навык. Как бы ни было крепко судно, оно неминуемо разобьется, если киль наткнется на одну из таких подводных скал. - В таком случае плывущим на судне придется искать спасения на берегу, не так ли? - спросил майор. - Да, мистер Мак-Наббс, но только в том случае, если погода будет благоприятной. - Рискованный выход, - отозвался Паганель. - Ибо берега Новой Зеландии очень негостеприимны, так что нам на суше грозит такая же опасность, как и на море. - Вы намекаете на маорийцев, господин Паганель? - спросил Джон Манглс. - Да, друг мой. Среди моряков, плавающих по океану, репутация маорийцев установлена прочно. Это не робкие австралийцы, но смышленое, кровожадное племя, людоеды, от которых пощады не ждите. - Следовательно, если бы капитан Грант потерпел крушение у берегов Новой Зеландии, то вы не посоветовали бы нам разыскивать его? - спросил майор. - На побережье - да, - ответил географ, - там, может быть, удалось бы найти следы "Британии", но внутри страны - нет. Всякий европеец, рискнувший проникнуть в этот опасный край, попадает в руки маорийцев, а любой пленник маорийцев обречен на верную гибель. Я настоял на том, чтобы мои друзья пересекли пампу, пересекли Австралию, но я никогда не стал бы уговаривать их пускаться в путь по тропам Новой Зеландии. Да сохранит нас судьба от этих свирепых туземцев. Опасения Паганеля имели полное основание. Новая Зеландия пользуется ужасной славой, и почти каждое открытие какой-либо новой земли отмечено кровавой датой. Перечень мореплавателей, погибших мученической смертью, очень велик. Первыми в этом кровавом перечне каннибализма можно назвать пять матросов Авеля Тасмана, убитых и съеденных туземцами. Та же участь постигла капитана Туклея и всех матросов его шлюпки. Так же были съедены новозеландцами пять рыбаков судна "Сидней-Ков", захваченных в восточной части пролива Фово. Следует перечислить еще четырех матросов шхуны "Братья", съеденных в гавани Молине, многих солдат из отряда генерала Гейтса, трех дезертиров с судна "Матильда", чтобы подойти к печальной судьбе капитана Мариона дю Френа. 11 мая 1772 года, после первого путешествия Кука, в бухту Островов вошли два французских судна: под командой Мариона "Маскарен" и "Кастри" под командой его помощника, капитана Крозе. Лицемерные новозеландцы встретили вновь прибывших чрезвычайно радушно. Они даже притворились робкими, чтобы приручить их, пришлось их одаривать, оказывать услуги, ежедневно дружески общаться с ними. Их вождь, смышленый Такури, если верить Дюмон-Дюрвилю, принадлежал к племени вангароа и был родственником туземца, предательски захваченного в плен Сюрвилем два года тому назад. В стране, где долг чести требует от каждого маорийца кровавой мести за оскорбление, Такури, конечно, не мог простить обиду, нанесенную не только ему, но и его племени. Он терпеливо выжидал появления какого-нибудь европейского судна, обдумывая свою месть, и привел ее в исполнение с чудовищным хладнокровием. Обманув французов притворной робостью, Такури всеми средствами старался усыпить их бдительность. Он сам и его товарищи часто ночевали на французских кораблях. Они привозили французам отборную рыбу. Им сопутствовали их жены и дочери. Вскоре дикари узнали имена офицеров и стали приглашать посетить их поселения. Марион и Крозе, подкупленные такими знаками дружелюбия, объехали таким образом все побережье с его четырехтысячным населением. Туземцы встретили французов без всякого оружия и всячески старались внушить к себе полное доверие. Капитан Марион стал на якорь в бухте Островов, чтобы сменить на судне "Кастри" мачты, очень пострадавшие от последних бурь. Он осмотрел остров и 23 мая нашел чудесный кедровый лес, находившийся в восьми километрах от берега, вблизи бухты, расположенной в четырех километрах от стоянки кораблей. В этом лесу разбили лагерь, и две тысячи матросов, вооружившись топорами и прочими инструментами, принялись рубить кедры и чинить дорогу, ведущую к бухте. Раскинули еще два лагеря: один на острове Моту-Аро, в центре бухты, куда перевели больных и судовых кузнецов и бондарей, а другой на берегу океана, в шести километрах от стоянки судов; последний сообщался с лагерем плотников. Во всех трех пунктах морякам помогали в их разнообразных работах сильные и ловкие дикари. Однако капитан Марион считал необходимым принимать все же некоторые меры предосторожности. Так, дикарям запрещали появляться на судах вооруженными, а шлюпки ходили на берег не иначе, как с хорошо вооруженной командой. Но и Мариона и самых недоверчивых офицеров усыпило безукоризненное поведение дикарей, и глава экспедиции приказал матросам отправляться на берег без оружия. Тщетно капитан Крозе убеждал Мариона отменить этот приказ - он не добился успеха. После этого предупредительность и преданность новозеландцев возросли. Их вожди близко подружились с французскими офицерами. Неоднократно Такури привозил на суда своего сына и оставлял его там ночевать. 8 июня, когда Марион нанес торжественный визит вождю, туземцы провозгласили французского капитана "великим вождем" всего края и в знак почтения украсили его волосы четырьмя белыми перьями. Так прошло тридцать три дня пребывания судов в бухте Островов. Работа по замене мачт успешно продвигалась вперед. Ею руководил лично капитан Крозе. Суда запасались пресной водой из источников островка Моту-Аро. Все шло более чем благополучно, казалось, что не могло быть ни малейшего сомнения в успехе предприятия. 12 июня в два часа дня катер командира был спущен на воду для рыбной ловли близ поселения, где жил Такури. Марион отправился с двумя молодыми офицерами - Водрикуром и Легу, одним волонтером, одним каптенармусом и двенадцатью матросами. Их сопровождали пять туземных вождей во главе с Такури. Ничто не предвещало ужасной трагедии, ожидавшей шестнадцать европейцев из семнадцати. Катер отвалил от борта, поплыл к берегу и вскоре скрылся из виду. Вечером капитан Марион не вернулся ночевать на судно. Его отсутствие не возбудило ни в ком беспокойства. Все решили, что капитан отправился посетить лагерь в лесу и там заночевал. На следующее утро шлюпка с судна "Кастри", по обыкновению, отправилась за пресной водой на островок Моту-Аро и благополучно вернулась обратно. В девять часов утра вахтенный с "Маскарена" заметил в море обессилевшего человека, плывшего к судам. Ему на помощь была послана шлюпка, которая и доставила его на судно. Это был Турнер, гребец с катера капитана Мариона; он был ранен в бок копьем. Из семнадцати человек, покинувших судно, вернулся он один. Турнера засыпали вопросами и вскоре узнали подробности ужасной драмы. Катер несчастного Мариона причалил к берегу в семь часов утра. Дикари весело приветствовали гостей и на плечах вынесли на берег офицеров, так как те не желали замочить себе ног. Затем французы разбрелись в разные стороны, и дикари тотчас же, вооруженные пиками, дубинками, кастетами, набросились на них, десять на одного, и убили их. Матросу Турнеру, дважды раненному копьем, удалось ускользнуть от врагов и спрятаться в чаще. Лежа там, он был свидетелем жестоких сцен. Дикари раздели мертвецов, вспороли им животы и разрезали на куски. Никем не замеченный, Турнер бросился в море и почти умирающий был подобран шлюпкой с "Маскарена". Рассказ Турнера привел в ужас экипаж обоих судов. Раздались призывы к мести. Но прежде чем мстить за мертвых, надо было спасать живых. На берегу находилось три лагеря, и тысячи кровожадных дикарей-людоедов, уже отведавших человеческого мяса, окружали их. В отсутствие капитана Крозе, ночевавшего в лагере, необходимые меры принял старший офицер Дюклемер. Он отправил с "Маскарена" шлюпку с отрядом солдат под командой офицера, которому приказал в первую очередь оказать помощь плотникам. Шлюпка поплыла вдоль побережья, офицер увидел выброшенный на мель катер капитана Мариона и высадился на берег. Капитан Крозе, проведший, как сказано, ночь в лагере, в лесу, ничего не знал о резне, когда около двух часов пополудни он увидел приближающийся взвод солдат. Предчувствуя беду, он поспешил им навстречу и узнал о том, что произошло. Не желая сеять панику среди команды, Крозе запретил сообщать ей о случившемся. А между тем туземцы, собравшиеся толпами, заняли все окрестные возвышенности. Капитан Крозе велел собрать главные инструменты, а прочие зарыть, поджечь сараи и начал отступать во главе отряда в шестьдесят человек. Туземцы следовали за ними, выкрикивая: "Такури мате Марион!" ["Такури убил Мариона!"] Они думали, что, сообщив матросам о гибели их начальника, они приведут их в смятение, но те, охваченные бешенством, хотели броситься на дикарей. Капитану Крозе еле удалось удержать их. Пройдя два лье, взвод добрался до берега, и, соединившись с матросами из второго лагеря, все начали размещаться по шлюпкам. В это время тысяча дикарей сидела неподвижно на берегу. Но лишь только лодки вышли в море, как вслед полетели камни. Тотчас же четыре матроса, хорошие стрелки, открыли огонь и перебили вождей племени, к великому изумлению дикарей, не имевших еще понятия об огнестрельном оружии. Капитан Крозе, вернувшись на "Маскарен", тотчас же послал шлюпку с отрядом солдат на островок Моту-Аро. Под охраной этого отряда бывшие на островке больные провели там еще ночь, а утром перевезены были на суда. На другой день сторожевой пост Моту-Аро был усилен добавочным отрядом солдат. Надо было очистить островок от наводнивших его туземцев, а затем продолжать пополнять запасы пресной воды. Поселение Моту-Аро насчитывало триста жителей. Французы напали на них. Шестерых вождей убили, остальных дикарей обратили в бегство штыками, а поселение сожгли. Но "Кастри" не мог выйти в море без мачт. Крозе вынужден был отказаться от мысли использовать стволы кедров и приказал починить старые мачты. Работа по снабжению судов пресной водой продолжалась. Так прошел месяц. Дикари делали не раз попытки вернуть себе Моту-Аро, но неудачно. Лишь только их пироги подходили на расстояние пушечного выстрела, как их обращали в щепы. Наконец ремонт мачт был закончен. Оставалось узнать, не остался ли в живых кто-нибудь из шестнадцати жертв, и отомстить за убитых. Шлюпка с офицерами и отрядом солдат направилась к тому поселению, где жил Такури. При ее приближении вероломный и трусливый вождь, накинув плащ командира Мариона, бежал. Хижины поселка тщательно обыскали. В хижине Такури нашли человеческий череп, который недавно был сварен. На нем виднелись еще следы зубов людоеда. Тут на деревянном вертеле торчала человеческая ляжка, там валялась сорочка Мариона с окровавленным воротником, несколько поодаль одежда и пистолеты юного Водрикура, оружие, бывшее на шлюпке, куча разорванной одежды, а в соседнем поселке нашли вычищенные и сваренные человеческие внутренности. Отряд собрал все эти неопровержимые доказательства убийства и людоедства. Человеческие останки были с почетом преданы земле, а поселения Такури и его соучастника Пики-Оре были сожжены. 14 июля 1772 года оба корабля покинули роковые места. Таково было ужасное событие, которое должен помнить всякий путешественник, вступающий на берега Новой Зеландии. Неосторожен тот капитан, который не извлечет предостережения из этого рассказа. Новозеландцы и поныне вероломны и падки на человеческое мясо. В этом при всем своем пристрастии к Новой Зеландии убедился и Кук во время своего второго путешествия в 1773 году. Шлюпка одного из кораблей "Авантюр", посланная 17 декабря капитаном Фюрно на новозеландский берег за травой, не возвратилась. На шлюпке находился мичман и девять матросов. Обеспокоенный капитан Фюрно послал на розыски лейтенанта Бюрнея. Тот, высадившись на берег, наткнулся на ужасную картину каннибализма и варварства, о которой, по его словам, "нельзя говорить без содрогания: кругом, на песке, валялись головы, внутренности, легкие наших товарищей, и тут же собаки грызли объедки". Чтобы закончить этот кровавый перечень, следует упомянуть о нападении в 1815 году на судно "Братья" и гибель в 1820 году от руки тех же новозеландцев всей команды судна "Бойд" (до капитана включительно). Наконец, 1 марта 1829 года вождь Энараро разграбил английский бриг "Гаус", пришедший из Сиднея. При этом орда людоедов убила многих матросов и трупы их зажарила и съела. Такова была Новая Зеландия, куда шел бриг "Макари", с тупоумной командой, возглавляемой капитаном-пьяницей. 4. ПОДВОДНЫЕ СКАЛЫ Тем временем утомительный переход продолжался. 2 февраля, спустя шесть дней после отплытия, с "Макари" еще не было видно оклендского побережья, хотя ветер был попутный - юго-западный, но бригу препятствовали встречные течения, и он еле двигался вперед. Море было бурное. "Макари" сильно качало, его корпус трещал, нырял в волны и с трудом оттуда поднимался. Плохо натянутые ванты, бакштаги и штаги слабо держали мачты, и сильная качка расшатывала их. К счастью, Билль Галлей, не любивший торопиться, не поднимал всех парусов, в противном случае мачты неизбежно сломались бы. Джон Манглс надеялся, что жалкая посудина благополучно доползет до гавани, но его огорчало, что его спутникам приходится ехать в столь плохих условиях. Однако ни леди Элен, ни Мери Грант не жаловались, хотя непрерывный дождь вынуждал их сидеть в рубке, где было душно и сильно качало. Поэтому, не обращая внимания на дождь, они порой выходили на палубу, и только нестерпимые порывы ветра заставляли их спускаться обратно в тесную рубку, более пригодную для перевозки товаров, чем пассажиров, а тем более пассажирок. Друзья всячески старались развлечь их. Паганель пытался рассказывать всевозможные истории, но они не имели успеха. Печальное возвращение действовало на путешественников угнетающе. Насколько прежде они с интересом внимали повествованиям географа о пампе и Австралии, настолько теперь Новая Зеландия оставляла их холодными и равнодушными. И действительно, ведь они плыли в этот мрачный край помимо своей воли, без энтузиазма, в силу роковой необходимости. Из всех пассажиров "Макари" наибольшего сожаления заслуживал Гленарван. Его редко можно было видеть в рубке - ему не сиделось на месте. Человек нервный, легко возбуждающийся, он не мог примириться с бездельничаньем. Все дни, порой даже ночи, проводил он на палубе, не обращая внимания на волны, хлеставшие по ней, ни на потоки дождя. Он то неподвижно стоял, опершись на поручни, то лихорадочно расхаживал по палубе, упорно вглядываясь в нависший кругом туман, а если туман на мгновение рассеивался, то Гленарван всматривался в просветы, словно вопрошал немые волны и хотел одним взмахом руки разорвать эту завесу тумана, это скопление паров, застилавшее горизонт. Он не мог примириться с постигшим его несчастьем, и лицо его выражало глубокое страдание. Это был энергичный человек, до сей поры счастливый и могущественный, которому вдруг изменило и то и другое. Джон Манглс не покидал Гленарвана и вместе с ним переносил все прихоти непогоды. В этот день Гленарван с особенной настойчивостью вглядывался в просветы на горизонте. - Вы ищете землю, сэр? - спросил Джон Манглс. Гленарван отрицательно покачал головой. - Однако я уверен, что вы с нетерпением ждете той минуты, когда покинете этот бриг, - промолвил молодой капитан. - Еще тридцать шесть часов тому назад мы должны были увидеть огни Оклендского порта. Гленарван промолчал. Он продолжал смотреть в подзорную трубу в ту сторону горизонта, откуда дул ветер. - Земля не в той стороне, - заметил Джон Манглс. - Вам следует направить подзорную трубу направо, сэр. - Зачем, Джон? - ответил Гленарван. - Ведь я не землю ищу. - А что же, сэр? - Мою яхту! Мой "Дункан"! - гневно ответил Гленарван. - Она плавает в этих водах, пенит эти волны и служит зловещему ремеслу пиратов! Яхта тут, Джон! Тут, говорю вам, на пути между Австралией и Новой Зеландией. Я предчувствую, что мы встретим ее. - Лучше бы нам не встречать ее, сэр! - Почему, Джон? - Вы забываете, сэр, в каком мы положении. Что мы будем делать на этом бриге, если "Дункан" погонится за нами? Мы не в силах уйти от него. - Уйти, Джон? - Да, сэр! Мы будем напрасно пытаться сделать это! Нас захватят, и мы окажемся во власти этих негодяев, а Бен Джойс уже показал, что не остановится перед преступлением. Речь идет не о нашей жизни - мы будем защищаться до последнего вздоха! А потом что? Подумайте, сэр, о леди Гленарван, о Мери Грант. - Бедные женщины! - прошептал Гленарван. - У меня сердце разрывается, Джон, и порой я прихожу в отчаяние. Мне кажется, что нас ждут новые беды, что судьба ополчилась против нас, я боюсь, Джон! - Вы, сэр? - Не за себя, Джон, но за тех, кого я люблю и кого вы тоже любите. - Успокойтесь, сэр, - ответил молодой капитан. - Бояться нечего. "Макари" идет плохо, но все-таки идет. Билль Галлей - тупоумная скотина, но ведь я-то здесь, если я увижу, что подходить к берегу опасно, то поведу судно обратно в открытое море. Итак, с этой стороны почти или даже совсем нет опасности. А вот оказаться бок о бок с "Дунканом", вот это было бы ужасно, и я на вашем месте, сэр, осматривал бы горизонт не для того, чтобы увидеть его, а для того, чтобы уйти от него. Джон Манглс был прав: встреча с "Дунканом" была бы роковой для "Макари". Ибо встреча с пиратами была бы страшна именно в этих водах, где они могли свободно разбойничать. К счастью, в этот день яхта не появилась, и шестая ночь со времени отплытия из залива Туфолда наступила без каких-либо угрожающих признаков. Но этой ночи суждено было стать ужасной. Стемнело внезапно в семь часов вечера. Небо было грозным. Инстинкт моряка заговорил даже в пьяном Билле Галлее. Протирая глаза, тряся своей большой рыжей головой, он вышел из каюты и с силой втянул в себя воздух, как другой выпил бы стакан воды, и затем начал осматривать паруса. Ветер свежел и, повернув на четыре румба к западу, нес бриг к новозеландскому побережью. Билль Галлей, грубо ругая матросов, велел им убрать брамселя. Джон Манглс мысленно одобрил это распоряжение капитана, но промолчал. Он решил не вступать ни в какие разговоры с грубияном моряком. Но ни молодой капитан, ни Гленарван не ушли с палубы. Два часа спустя ветер усилился, и Билль Галлей приказал взять марселя на рифы. С этой работой было бы трудно справиться команде из пяти человек, если бы не имелись двойные реи американской системы, при наличии которых достаточно было опустить верхнюю рею, чтобы площадь марселя значительно уменьшилась. Прошло еще два часа. Море становилось все более бурным. Волны так резко били в бриг, что всякий раз казалось, будто киль его натыкается на подводные скалы, но этого не было, тяжелый корпус брига с трудом поднимался на волну. Набегавшие сзади волны перехлестывали через борт и бурно разливались по палубе. Шлюпка, висевшая над левым бортом, была смыта нахлынувшим валом. Джон Манглс тревожился. Любому другому судну такие волны были не страшны, но тяжеловесный "Макари" мог сразу пойти ко дну, ибо каждый раз, когда он зарывался в волны, вода, заливавшая палубу, не успевая стекать по желобам, угрожала затопить бриг. Чтобы ускорить сток воды, благоразумнее было бы прорубить топорами отверстия в верхней части бортов, но Билль Галлей не согласился на эту меру предосторожности. Впрочем, "Макари" угрожала большая опасность, и ее предотвратить уже не было времени. Около половины двенадцатого ночи до Джона Манглса и Вильсона, стоявших у борта с подветренной стороны, донесся какой-то необычный шум. Инстинкт моряков заставил их насторожиться. Джон схватил матроса за руку. - Прибой! - сказал он. - Да, - отозвался Вильсон, - волны разбиваются о рифы. - Не больше как в двух кабельтовых? - Не больше. Там земля! Джон перегнулся через борт, посмотрел на темные волны и крикнул: - Лот, Вильсон, лот! Хозяин "Макари", стоявший на носу, по-видимому, ничего не подозревал. Вильсон схватил лот, свернутый в лот-баке, и бросил его в воду. Лотлинь заскользил между его пальцами, но на третьем узле остановился. - Три сажени, - крикнул Вильсон. - Капитан, мы у бурунов! - крикнул Джон, подбегая к Биллю Галлею. Заметил ли Джон Манглс, как Галлей пожал плечами, или нет, было неважно, только молодой капитан кинулся к рулю, повернул румпель, тогда как Вильсон, бросив лот, стал подтягивать марсель, чтобы привести бриг к ветру. Рулевой, которого Джон Манглс с силой оттолкнул, даже не понял, чем вызвано это внезапное нападение. - К наветренным брасам! Трави! Трави! - кричал молодой капитан, поворачивая бриг таким образом, чтобы уйти от бурунов. С полминуты судно шло, почти задевая правым бортом рифы, и, несмотря на темноту, Джон разглядел саженях в четырех от "Макари" белые гребни, ревущих волн. Тут Билль Галлей, поняв наконец грозящую судну опасность, потерял голову. Полупьяные матросы не могли понять, чего от них требует капитан. Его сбивчивая речь, противоречивость его приказаний, все говорило о том, что этот тупоумный пьяница не обладал хладнокровием. Галлей был совершенно ошеломлен: он полагал, что земля от него в тридцати - сорока милях, а она оказалась в восьми. Судно отнесло течением в сторону от его обычного пути, и это захватило незадачливого капитана врасплох. Благодаря быстрому вмешательству Джона Манглса "Макари" избежал бурунов. Но Джон Манглс не знал фарватера. Быть может, рифы окружали его со всех сторон? Ветер нес бриг прямо на восток, и каждую минуту он мог налететь на подводную скалу. Вскоре шум прибоя стал нарастать справа. Пришлось снова лавировать. Джон снова положил руль на ветер. Перед форштевнем судна то и дело возникали буруны. Надо было во что бы то ни стало выйти в открытое море. Но удастся ли этот маневр на неустойчивом судне, с малой парусностью? Шансов на успех было мало, но другого выхода не было. - Руль на ветер! На борт! - крикнул Джон Манглс Вильсону. "Макари" приближался к новой гряде подводных скал. Море вокруг кипело. Наступила минута мучительного ожидания. Волны светились от пены, будто вспыхивая фосфорическим светом. Море дико ревело. Вильсон и Мюльреди налегли изо всех сил на штурвал. Вдруг почувствовался страшный толчок. "Макари" наткнулся на подводную скалу. Ватер-штаги лопнули, и фок-мачта потеряла устойчивость. Удастся ли повернуть судно без других аварий? Нет, не удалось - ветер внезапно спал, бриг увалило под ветер. Нахлынувший вал подхватил его, поднял, понес прямо на рифы и со страшной силой швырнул на скалы. Фок-мачта со всей оснасткой рухнула. Бриг дважды ударился килем о скалы и замер, накренившись на правый борт на тридцать градусов. Стекла в рубке разлетелись вдребезги. Пассажиры выбежали на палубу, но волны перекатывались по ней, и оставаться там было небезопасно. Джон Манглс, зная, что судно основательно увязло в песке, попросил пассажиров вернуться в рубку. - Скажите правду, Джон, - спокойно спросил Гленарван, - что нам грозит? - Правду, сэр? Хорошо: ко дну мы не пойдем, хотя судно может быть разбито волнами, но у нас есть время принять нужные меры. - Теперь полночь? - Да, сэр, надо подождать до утра. - Нельзя ли спустить шлюпку? - При такой волне и среди такого мрака это невозможно. К тому же мы даже не знаем, где можно пристать к берегу. - Хорошо, Джон, останемся здесь до утра. В то время Билль Галлей метался, словно сумасшедший, по палубе. Его матросы, придя в себя, вышибли дно у бочонка с водкой и начали пить. Джон предвидел, что это пьянство не замедлит вызвать дикие выходки. Рассчитывать на капитана нельзя было, он уже утратил свой авторитет. Этот жалкий человек рвал на себе волосы, ломал руки и думал только о своем грузе, который не был застрахован. - Я разорен! Я погиб! - орал он, перебегая от одного борта к другому. Джон Манглс не стал утешать его. Он посоветовал своим спутникам вооружиться, и все приготовились в случае необходимости дать отпор матросам. Те пили бренди, выкрикивая ужасные ругательства. - Первого, кто только осмелится приблизиться к рубке, я убью, как собаку, - спокойно заявил майор. Матросы, видимо, поняв, что с ними церемониться не будут, вдруг куда-то исчезли. Джон Манглс забыл об этих пьяницах и с нетерпением ждал рассвета. Бриг оставался совершенно неподвижным. Ветер стих. Море мало-помалу успокоилось. Корпус судна мог продержаться на воде еще несколько часов. С восходом солнца Джон Манглс надеялся разглядеть берег. Если пристать к нему будет возможно, то ялик, единственное оставшееся на судне средство сообщения, перевезет на берег команду и пассажиров. Ялику придется совершить несколько рейсов, ибо он мог вместить не более четырех человек. А шлюпка, как известно, была сорвана и унесена нахлынувшим валом в море. Обдумывая опасное положение, в котором они все оказались, Джон Манглс, опершись о люк, прислушивался к шуму прибоя. Он старался разглядеть что-либо в окружавшем его беспросветном мраке. Он спрашивал себя, на каком расстоянии находится эта, столь желанная и столь опасная земля. Буруны часто отстоят на много миль от побережья. Выдержит ли легкая, хрупкая лодка такой большой переход? В то время как Джон Манглс, обдумывая все это, ждал первых проблесков зари, пассажирки, успокоенные молодым капитаном, спали на своих койках. Полная неподвижность судна обещала им несколько часов отдыха. Гленарван, Джон Манглс и их спутники, не слыша больше криков мертвецки пьяных матросов, тоже слегка задремали, и в час ночи на "Макари", который лежал на своем песчаном ложе, воцарилось полное спокойствие. Около четырех часов утра на востоке показались первые проблески зари. Облака слегка посветлели в бледных лучах рассвета. Джон Манглс поднялся на палубу. Туманная завеса висела на горизонте. Что-то как бы волнообразно колебалось высоко в утренних парах. Слабая зыбь пробегала по морю, и волны океана сливались с неподвижными тучами. Джон Манглс ждал. Мало-помалу светлело, восток окрасился алым светом. Туманная завеса медленно взвилась, из воды постепенно выступали черные скалы. Наконец за каймой пены обрисовалась полоса, а над нею загорелся, словно маяк, яркий свет - то солнце, еще не взошедшее, осветило остроконечную вершину горы. Земля находилась не больше как в девяти милях. - Земля! - вскричал Джон Манглс. Его спутники, проснувшиеся от этого крика, выбежали на палубу и молча глядели на берег, видневшийся теперь на горизонте. Гостеприимный или враждебный, он должен был дать им приют. - Где Билль Галлей? - спросил Гленарван. - Не знаю, сэр, - ответил Джон Манглс. - А матросы? - Скрылись, как и он. - И, вероятно, мертвецки пьяны, как и он, - добавил Мак-Наббс. - Разыщите их, - сказал Гленарван. - Нельзя же их бросить здесь, на этом судне. Мюльреди и Вильсон спустились в кубрик и через две минуты вернулись. Там никого не оказалось. Они тщательно обыскали судно, до самого дна трюма, но ни Билля Галлея, ни его матросов нигде не нашли. - Как! Никого? - сказал Гленарван. - Не упали ли они в море? - спросил Паганель. - Все возможно, - отозвался Джон Манглс, очень встревоженный этим исчезновением. Затем, направляясь на корму, он крикнул: - К ялику! Вильсон и Мюльреди последовали за ним, чтобы спустить на воду ялик, но его не было - ялик исчез. 5. МАТРОСЫ ПОНЕВОЛЕ Билль Галлей вместе с командой, воспользовавшись темнотой и тем, что все пассажиры спали, бежал с брига на единственной уцелевшей лодке. В этом не могло быть ни малейшего сомнения. Капитан, которого долг обязывает оставить судно последним, покинул его первым. - Эти негодяи сбежали, - сказал Джон Манглс. - Что ж! Тем лучше, сэр: теперь мы избавлены от неприятных сцен. - И я того же мнения, - подтвердил Гленарван. - К тому же, Джон, у нас на судне есть свой капитан и матросы, пусть не опытные, но храбрые, это ваши товарищи. Приказывайте, мы готовы повиноваться! Майор, Паганель, Роберт, Вильсон, Мюльреди и даже Олбинет встретили рукоплесканиями слова Гленарвана и, выстроившись на палубе, ждали распоряжений Джона Манглса. - Что надо делать? - спросил Гленарван. Молодой капитан взглянул на море, на поврежденную оснастку брига и, подумав немного, ответил: - У нас, сэр, есть два способа выйти из этого положения: либо снять бриг с рифов и выйти в море, либо доплыть до берега на плоту, который легко построить. - Если бриг можно снять с рифов, то снимем его, - ответил Гленарван. - Это лучший выход, не правда ли? - Да, сэр, ибо если мы доберемся до суши, то что с нами будет, если мы лишимся средств передвижения? Следует избегать высадки на берег, - сказал Паганель, - не забывайте, что это Новая Зеландия. - Тем более что вследствие беспечности Галлея мы значительно отклонились от нашего курса, - прибавил Джон Манглс. - Нас, очевидно, отнесло к югу. В полдень я определю наше местонахождение, и если мои предположения, что мы находимся южнее Окленда, подтвердятся, то я попытаюсь достигнуть его, плывя вдоль берегов. - Но ведь бриг поврежден. Как же быть? - спросила леди Элен. - Не думаю, что авария серьезная, - ответил Джон Манглс. - Я сломанную фок-мачту заменю временной, и "Макари" пойдет медленно, но в том же направлении, куда нам нужно. А если, к несчастью, окажется, что корпус брига проломлен и нельзя будет снять его с рифов, то придется покориться необходимости плыть до берега на плоту и добираться пешком в Окленд. - Итак, прежде всего осмотрим судно, - заявил майор, - это важнее всего. Гленарван, Джон Манглс и Мюльреди спустились по трапу в трюм. Там было беспорядочно навалено почти двести тонн дубленых кож. Благодаря прикрепленным к штагу талям оказалось возможным переместить тюки с кожей без особого труда. Чтобы облегчить судно, Джон Манглс распорядился немедленно выбросить часть тюков в море. После усиленной трехчасовой работы показалось дно брига. Выяснилось, что два паза обшивочного пояса левого борта разошлись. Так как "Макари" лег на правый борт, то левый, поврежденный, борт был выше воды. Только благодаря этому в трюме не было течи. Вильсон законопатил разошедшиеся пазы паклей и аккуратно забил их медным листом. Опустили на дно трюма лот и выяснили, что в трюме воды было не более двух футов. Эту воду легко можно было выкачать насосами и тем облегчить судно. Осмотр корпуса показал Джону Манглсу, что в целом бриг при посадке на рифы мало пострадал. Конечно, во время снятия брига часть фальшкиля, увязнув в песке, могла остаться в нем, но это было не опасно. Закончив осмотр внутренних частей судна, Вильсон нырнул в воду, чтобы выяснить положение "Макари" на мели. Оказалось, что бриг, обращенный носом на северо-запад, сидит на песчано-илистой мели, круто опускающейся в море. Нижняя оконечность форштевня и две трети киля глубоко застряли в песке. Остальная часть корпуса до ахтерштевня была в воде, глубина которой достигла пяти саженей. Таким образом, руль не увяз и мог действовать свободно, что давало возможность воспользоваться им при первой же надобности. В Тихом океане прилив не достигает особой высоты, но тем не менее Джон Манглс рассчитывал, что подъем воды поможет снять с мели "Макари". Бриг сел на мель приблизительно за час до начала отлива. Во время отлива бриг все больше и больше кренился на правый борт. В шесть часов утра, в момент наибольшего спада воды, крен достиг своего максимума, следовательно, подпирать бриг не было необходимости. Благодаря этому можно было сохранить реи и шесты, они нужны были Джону Манглсу для временной мачты, которую он собирался поставить на носу брига. Оставалось принять меры для снятия "Макари" с мели. Это была долгая и утомительная работа. Ее, конечно, немыслимо было закончить к моменту прилива, то есть к двенадцати с четвертью часам дня. На этот раз можно было лишь проверить, какое действие окажет подъем воды на свободную часть брига, и только в момент следующего прилива необходимо было напрячь все силы и снять "Макари" с мели. - За работу! - скомандовал Джон Манглс. Добровольцы-матросы стали по местам. Джон Манглс распорядился убрать все паруса. Майор, Роберт, Паганель под руководством Вильсона взобрались на марс. Надутый ветром грот-марсель препятствовал бы освобождению судна. Необходимо было его свернуть, что кое-как сделали. Затем после упорной и тяжелой для неопытных рук работы грот-брам-стеньгу спустили. Юный Роберт, проворный, как кошка, и отважный, как юнга, во многом очень помог товарищам в этой нелегкой работе. Затем следовало бросить якорь, а может быть даже два, за корму, против киля. Эти якоря должны были во время прилива снять с мели "Макари". Такая операция - дело нетрудное, когда судно располагает шлюпкой. Якорь завозят в ней на нужное место и там бросают в воду. Но на бриге не имелось лодки, надо было чем-то ее заменить. Гленарван был достаточно сведущ в морском деле, чтобы понять необходимость бросить якорь для снятия судна, севшего на мель во время отлива. - Но как это сделать без лодки? - спросил он Джона Манглса. - Соорудим плот из обломков фок-мачты и пустых бочонков, - ответил молодой капитан. - Завести якоря будет, конечно, трудно, но возможно, ибо якоря "Макари" невелики. Если они будут закинуты и не сорвутся, то я надеюсь на успех. - Хорошо. Приступим к работе, Джон. Все матросы и пассажиры были вызваны на палубу, и каждый принялся за работу. Срубили топорами снасти, еще удерживавшие фок-мачту. Мачта эта была сломана у топа, так что марс легко удалось снять. Джон Манглс предназначил этот материал для постройки плота. Сбитую марсовую площадку укрепили на пустых бочонках, чем дали ей возможность выдержать тяжесть якорей. К этому плоту приделали для управления кормовое весло. Впрочем, отлив и так должен был отнести плот за корму, откуда, забросив якоря, легко было вернуться на судно, держась за протянутый с него канат. К полудню работа над плотом была наполовину закончена. Джон Манглс, поручив Гленарвану руководить работой, сам занялся определением местонахождения брига. Это дело было делом чрезвычайно важным. К счастью, Джон Манглс нашел в каюте Билля Галлея ежегодный справочник Гринвичской обсерватории и секстант, хотя и очень грязный, но все же годный для работы. Молодой капитан вычистил его и принес на палубу. Этот прибор при помощи нескольких подвижных зеркал давал отображение солнца на горизонте в полдень, то есть в тот момент, когда дневное светило находится в высшей точке. Таким образом ясно, что, работая с прибором, необходимо направлять зрительную трубу секстанта на истинный горизонт, тот, на линии которого сливаются вода и небо. Однако земля на севере тянулась как раз в виде обширной возвышенности, которая мешала наблюдателю. В таком случае подлинный горизонт заменяют искусственным: Обычно берут плоский сосуд, который наполняют ртутью, дающей совершенно зеркальную поверхность, над которой и ведут наблюдения. К сожалению, у Джона Манглса на борту не было ртути, но он вышел из затруднения, заменив ртуть дегтем, поверхность которого вполне четко отражает солнце. Долготу местности Джон Манглс уже знал, ибо находился у западного побережья Новой Зеландии. Это было счастье, ибо за отсутствием на "Макари" хронометра он не смог бы определить ее. Значит, ему неведома была лишь широта. Он попытался определить ее. Угловая высота солнца на горизонте была 68ь30'. Вычитая полученный "угол из прямого угла, то есть из 90ь, Джон получил угловое склонение в 21ь30'. Склонение солнца в этот день, 3 февраля, равнялось 16ь30', так было помечено в "Ежегоднике". Прибавив этот угол к только что найденному, он получил широту 38ь. Итак, "Макари" находился под 38ь широты и 78ь13' долготы. Отклонение Могло быть незначительным в силу несовершенства прибора, но это не имело значения. Справившись по карте Джонсона, купленной Паганелем в Идене, Джон Манглс убедился, что авария произошла у входа в бухту Аотеа, невдалеке от мыса Кахуа, у берегов провинции Окленд. Так как город Окленд находится на тридцать седьмой параллели, то, значит, "Макари" снесло на один градус к северу. - Итак, нам предстоит переход в какие-нибудь двадцать миль - это сущий пустяк, - сказал Гленарван. - Да, пустяк, если ехать морем двадцать пять миль, но пройти пешком - это долгий и трудный путь, - возразил Паганель. - Поэтому-то надо сделать все, что в человеческих силах, чтобы снять "Макари" с мели, - сказал Джон Манглс. После определения широты снова принялись за работу. В четверть первого начался прилив, но Джон Манглс не мог им воспользоваться, ибо якоря не были еще заброшены. Однако он с некоторой тревогой следил за тем, что делается с "Макари". Не всплывет ли бриг благодаря приливу? Это должно было решиться в течение пяти минут. Все ждали. Раздался легкий треск. Он происходил либо от того, что судно начинало всплывать, либо от сотрясения его корпуса. Бриг не сдвинулся, но Джон Манглс не терял некоторой надежды на следующий прилив. Работы продолжались. К двум часам плот был готов. На него погрузили малый якорь. Джон Манглс и Вильсон поместились на плоту, предварительно прикрепив к корме судна перлинь. Прилив отнес их на полкабельтова; тут они бросили якорь на глубине десяти саженей. Якорь хорошо держался, и плот вернулся к бригу. Теперь предстояло заняться вторым, большим якорем. Его опустить оказалось сложнее. Но плот вновь отнесло приливом, и вскоре второй якорь был брошен позади первого, но уже на глубине пятнадцати саженей. Покончив с этим, Джон Манглс и Вильсон, подтягиваясь на канате, вернулись на "Макари". Канат и перлинь взяли на брашпиль, и все, бывшие на "Макари", стали ждать нового прилива, разгар которого должен был наступить в час ночи, а было лишь шесть часов вечера. Джон Манглс похвалил своих матросов и даже дал понять Паганелю, что, проявляя всегда столько усердия и храбрости, он когда-нибудь может стать боцманом. Тем временем мистер Олбинет, потрудившийся в поте лица, вернулся на кухню. Он приготовил сытный обед, который пришелся очень кстати. Команда брига была голодна, и обед полностью удовлетворил всех и влил в них новые силы для предстоящих работ. После обеда Джон Манглс принял последние меры осторожности, которые должны были обеспечить успех задуманного плана. Когда речь идет о снятии с мели судна, то нельзя пренебрегать ничем. Порой дело срывается из-за самой незначительной перегрузки, и тогда киль не покидает своего песчаного ложа. Джон Манглс уже распорядился выбросить в море большую часть товара для облегчения брига. Теперь же остальные тюки с кожей, тяжелые длинные деревянные брусья, запасные реи, несколько тонн чугуна для балласта, все это было перемещено на корму, чтобы она своею тяжестью помогла подняться форштевню. Вильсон и Мюльреди перекатили туда еще несколько бочонков, которые они затем наполнили водой. Пробило полночь, когда эти последние работы были закончены. Вся команда устала до изнеможения, что было очень некстати, так как успех дела зависел только от самочувствия людей. Это побудило Джона Манглса принять новое решение. К этому времени наступил штиль. Легкая зыбь едва рябила море. Джон Манглс, всматриваясь в горизонт, заметил, что ветер с юго-западного меняет направление на северо-западный. Моряк не мог ошибаться, глядя на особое расположение облаков и на их окраску. Вильсон и Мюльреди были того же мнения, что и капитан. Джон Манглс, поделившись своими наблюдениями с Гленарваном, предложил ему отложить до завтра снятие брига с мели. - Мои соображения таковы, - сказал молодой капитан, - прежде всего мы все очень утомлены, а чтобы высвободить "Макари", понадобятся все наши силы. Затем, в случае если нам даже и удастся снять бриг с мели, то как вести его среди подводных скал в столь темную ночь? Лучше действовать днем. К тому же у меня есть еще одно основание не торопиться: ветер, по-видимому, станет благоприятным, и я хочу воспользоваться этим, чтобы, когда прилив поднимет эту старую калошу, ветер дал бы ей задний ход. Завтра, по-моему, будет дуть северо-западный ветер. Мы поставим паруса на грот-мачту, и они помогут нам снять бриг с мели. Доводы эти были настолько убедительны, что даже Гленарван и Паганель, самые нетерпеливые из пассажиров, и те сдались, решено было всю операцию отложить на завтра. Ночь прошла благополучно. Установили вахту, главным образом для наблюдения за якорями. Наступило утро. Предсказания Джона Манглса сбылись: ветер подул с северо-запада и вдобавок все более крепчал, что сильно помогало. Весь экипаж был вызван на палубу. Роберт, Вильсон и Мюльреди заняли места наверху грот-мачты, а майор, Гленарван и Паганель - на палубе, чтобы в нужный момент поставить паруса. Грот-марса рею подняли при помощи блока, а грот и грот-марсель оставили на гитовах. Было девять часов утра. До разгара прилива оставалось еще четыре часа. Джон Манглс использовал это время для того, чтобы заменить сломанную фок-мачту временной. Это должно было дать ему возможность уйти из этих опасных мест, как только "судно" будет снято с мели. Команда напрягла все силы, и незадолго до полудня фока-рея была прочно укреплена на носу брига в качестве временной мачты. Леди Элен и Мери Грант оказали большую помощь товарищам, приладив запасной парус к фор-брам-рее. Они были рады, что смогли поработать для общего спасения. Когда оснастка "Макари" была закончена, то хотя внешний облик брига был не очень элегантен, он все же мог отлично плыть, не слишком удаляясь от берега. Начался прилив. По морю пошли небольшие пенистые волны. Черные верхушки подводных скал мало-помалу исчезли, заливаемые водой, словно морские животные, прячущиеся в родную стихию. Близился решительный момент. Путешественники ждали его с лихорадочным нетерпением. Все молчали и глядели на Джона, ожидая его приказаний. Молодой капитан, перегнувшись через поручни шканцев, наблюдал за приливом. Порой он беспокойно поглядывал на сильно натянутые канат и перлинь якорей. В час дня прилив достиг своего наивысшего подъема. Наступил тот момент, когда вода и не прибывает и не убывает. Надо было действовать без промедления. Поставили грот и грот-марсель, и оба паруса тотчас наполнились ветром. - На брашпиль! - крикнул Джон Манглс. Это был горизонтальный ворот, снабженный качалками, подобно пожарным насосам. Гленарван, Мюльреди и Роберт с одной стороны, Паганель, майор, Олбинет - с Другой навалились на качалки, приводившие брашпиль в движение. Одновременно Джон Манглс и Вильсон, схватив шесты для кренгования, присоединили свои усилия к усилиям товарищей. - Смелей! Смелей! - кричал молодой капитан. - Дружно, все сразу! Под могучим действием брашпиля канат и перлинь натянулись. Якоря держались крепко. Чтобы добиться успеха, надо было торопиться. Через несколько минут должен был начаться отлив. Команда удвоила усилия. Свежий ветер надувал паруса, прижимая их к мачте. Корпус брига задрожал. Казалось, что он вот-вот приподнимется. Быть может, еще последнее усилие, и бриг вырвали бы из его песчаного ложа. - Элен! Мери! - крикнул Гленарван. Молодые женщины бросились помогать товарищам. Брашпиль лязгнул в последний раз, но бриг не двинулся. Операция не удалась. Начался отлив, и теперь было очевидно, что такой небольшой команде даже с помощью ветра и волн не снять с мели судно. 6. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОБОСНОВАНИЯ ЛЮДОЕДСТВА Итак, первый способ спасения, предложенный Джоном Манглсом, не удался. Надо было немедленно попытаться привести в исполнение второй. Было очевидно, что снять с рифов "Макари" невозможно, и столь же очевидно было, что единственно правильное решение - это покинуть бриг. Ожидать на бриге маловероятной помощи было не только неосторожно, но безумно. Еще до того как появится какой-нибудь благодетельный корабль, "Макари" обратится в щепки. Стоит разыграться буре или задуть с открытого моря свежему ветру, как волны поволокут злосчастный бриг по песку, разобьют его, растерзают и разметают его обломки. И поэтому Джон Манглс стремился добраться до суши еще до этой неминуемой гибели судна. Он предложил построить такой крепкий плот, что на нем можно было бы перевезти на берег Новой Зеландии пассажиров и необходимое количество съестных припасов. Обсуждать было не время, надо было действовать. Закипела работа, ее прервали лишь с наступлением ночи. Около восьми часов вечера, после ужина, когда Элен и Мери Грант отдыхали в рубке на койках, Паганель и его друзья расхаживали по палубе, обсуждая то трудное положение, в которое попали. Роберт остался с ними. Храбрый мальчуган слушал и был готов исполнить любое приказание, любое опасное дело. Паганель спросил молодого капитана, нельзя ли, вместо того чтобы высадить пассажиров на берег, проплыть с ними на плоту вдоль побережья до Окленда. Джон Манглс ответил, что это опасно. - А могли бы мы проплыть до Окленда на ялике? - Только в крайнем случае, - ответил Джон Манглс, - и лишь при условии, что мы плыли бы днем, а ночью отстаивались бы на якоре. - Так, значит, подлецы, которые нас бросили... - Ах, эти-то! - сказал Джон Манглс. - Ну, они были совсем пьяны, и боюсь, что в такую непроглядную ночь они поплатились жизнью за свою подлость. - Тем хуже для них, - отозвался Паганель, - но тем хуже и для нас, ибо ялик был бы для нас очень полезен. - Что делать, Паганель! - вмешался в разговор Гленарван. - Но ведь и плот доставит нас на сушу. - А вот этого-то я и не хотел бы, - сказал географ. - Как! - воскликнул Гленарван. - Неужели нас, людей закаленных, испугает путешествие в каких-нибудь двадцать миль после всех наших злоключений в пампе и Австралии! - Друзья мои, - ответил Паганель, - я не сомневаюсь ни в нашем мужестве, ни в выносливости наших спутниц. Двадцать миль - это сущий пустяк в любой иной стране, но не в Новой Зеландии. Надеюсь, вы не заподозрите меня в малодушии - ведь я первый подбивал вас пересечь Америку, пересечь Австралию. Но здесь я еще раз повторяю: все что угодно, лишь бы не путешествие по этой вероломной стране. - Нет, пусть любое путешествие по суше, чем верная гибель с осевшим на мель судном, - возразил Джон Манглс. - А чего, собственно, нам следует опасаться в Новой Зеландии? - спросил Гленарван. - Дикарей! - ответил Паганель. - Дикарей! - повторил Гленарван. - Но разве мы не можем избежать встречи с ними, идя вдоль берега? К тому же нападение нескольких жалких дикарей не может устрашить десять европейцев, хорошо вооруженных и готовых защищаться. - Речь идет не о каких-то жалких дикарях, - возразил, качая головой, Паганель. - Новозеландцы объединены в грозные племена, они борются с английскими захватчиками и часто побеждают их и всегда поедают убитых врагов. - Так это людоеды! Людоеды! - крикнул Роберт, а затем прошептал еле слышно; - Сестра... мисс Элен... - Не бойся, мой мальчик, - сказал Гленарван, желая успокоить его. - Наш друг Паганель преувеличивает. - Я ничего не преувеличиваю! - возразил географ. - Роберт показал себя мужчиной, и я говорю с ним, как с мужчиной, не скрывая от него правды. Новозеландцы - самые жестокие и, пожалуй, самые прожорливые из людоедов. Они пожирают все, что попадется им на пути. Война для них не более как охота на лакомую дичь, именуемую человеком, и надо признать, что это единственная война, заслуживающая какого-то логического оправдания. Европейцы убивают врагов своих, а затем хоронят. Дикари убивают врага и затем пожирают; совершенно справедливо сказал мой соотечественник Туссенель, что зло заключается не столько в том, что убитого врага зажарят, сколько в том, что его убивают, когда он не хочет умирать. - Паганель, - ответил майор, - все это очень спорно, но сейчас спорить не время. Логично или нет быть съеденным, но мы не желаем, чтобы нас съели. Но почему же христианство до сей поры не искоренило еще людоедства? - Неужели вы полагаете, Мак-Наббс, что все новозеландцы - христиане? Обращенных в христианскую веру очень мало, и сами миссионеры очень часто являются жертвами этих скотов. Еще в прошлом году досточтимый Уолькнер был зверски замучен дикарями. Маорийцы повесили его. Их жены вырвали его глаза, они выпили его кровь, пожрали его мозг, это преступление имело место в тысяча восемьсот шестьдесят четвертом году, в Опотике, в нескольких милях от Окленда, почти на глазах у английских властей. Друзья мои, понадобятся столетия, чтобы изменить человеческую природу. Чем маорийцы были, тем они останутся еще на долгое время. Вся их история - это история кровопролитий. Какое множество матросов-европейцев они убили и съели, начиная от матросов Тасмана и кончая разгромом "Хауса". И не белокожие пробудили в них вкус к человеческому мясу. Они еще задолго до появления европейцев лакомились человеческим мясом. Множество путешественников, живущих среди них, присутствовали при трапезах людоедов, когда лишь потребность в изысканном блюде толкала их пожирать мясо женщины или ребенка. - Ба! - сказал майор. - Не рождено ли большинство рассказов воображением путешественников? Лестно вернуться из опаснейших стран, чуть не побывав в желудках людоедов. - Допускаю, что в этих свидетельствах есть доля преувеличения, - ответил Паганель, - но обо всем этом рассказывали люди, достойные доверия, например, миссионеры Марсден, Кендаль, капитаны Диллон, Дюрвиль, Лаплас и многие другие, и я верю их рассказам, я не могу им не верить. Новозеландцы по природе своей жестоки. Когда у них умирает вождь, то они приносят человеческие жертвы. Они полагают, что, принося эти жертвы, они смягчают гнев умершего, - иначе этот гнев мог бы обрушиться на живых, а заодно вождь получает слуг для загробной жизни. Но так как, принеся в жертву этих слуг, новозеландцы тут же пожирают их, то есть основание предполагать, что это делается скорее из желания полакомиться человеческим мясом, чем из суеверия. - Однако, - заметил Джон Манглс, - мне кажется, что суеверие играет немалую роль в сценах людоедства. И поэтому, когда изменится религия, то изменятся и нравы. - Милый друг Джон, - ответил Паганель, - вы затронули сейчас серьезный вопрос о происхождении людоедства. Что толкнуло людей на это: религиозные верования или голод? Этот вопрос в данный момент является для нас совершенно праздным. Почему существует людоедство - этот вопрос еще не решен. Но оно существует, и это единственное, о чем мы должны думать. Паганель был прав. Людоедство в Новой Зеландии стало столь же хроническим явлением, как и на островах Фиджи, у берегов Торресова пролива. Суеверие, несомненно, играет известную роль в этих гнусных обычаях, но часто людоедство существует главным образом потому, что дичь в этих местах бывает редко, а голод силен. Дикари начали есть человеческое мясо, чтобы удовлетворить терзающий их голод, а в дальнейшем жрецы узаконили этот чудовищный обычай, придав ему характер религиозного обряда. К тому же, с точки зрения маорийцев, нет ничего более естественного, как поедать друг друга. Миссионеры нередко расспрашивали их о причинах людоедства, о том, почему они пожирают своих братьев, на что дикари отвечали, что ведь рыбы едят рыб, собаки пожирают человеческие трупы, люди едят собак, а собаки друг друга. У маорийцев существует даже легенда, что якобы одно божество пожрало другое. При наличии таких примеров почему им тоже не съедать себе подобных? Кроме того, новозеландцы утверждают, что, пожирая врага, они тем самым уничтожают его духовную сущность и таким образом наследуют его душу, его силу, его доблесть, ибо все это главным образом заключено в его мозгу. Поэтому человеческий мозг является на пиршествах людоедов самым изысканным и почетным блюдом. Однако Паганель настаивал, и не без основания, что главной причиной людоедства является голод и не только у новозеландцев, но и у европейских дикарей. - Да, - прибавил географ, - людоедство долго имело место среди предков самых цивилизованных народов, и не примите это за личную обиду, но особенно оно было развито у шотландцев. - В самом деле? - сказал Мак-Наббс. - Да, майор, - подтвердил Паганель. - Если вы прочтете некоторые отрывки из летописей Шотландии, то увидите, каковы были ваши предки. Впрочем, не углубляясь даже в древние времена, можно указать, что в царствование Елизаветы, когда Шекспир создал своего Шейлока, шотландский разбойник Сэвней Бек был казнен за людоедство. Что побудило его есть человеческое мясо? Религиозные верования? Нет, голод. - Голод? - повторил Джон Манглс. - Да, голод. Но главная потребность - есть мясо и тем питать свое тело и кровь азотом, который содержится в живом мясе. Не плохо питать легкие корнеплодами и крахмалом. Но тот, кто хочет быть сильным и деятельным, должен впитывать в себя пищу, способствующую образованию органических тканей и укрепляющую мускулы. До той поры, пока маорийцы не станут членами "Вегетарьянского общества", они будут питаться мясом, и мясом человеческим, - повторил Паганель. - А почему не мясом животных? - спросил Гленарван. - Потому что в этой стране почти нет животных - это надо знать: не для того чтобы оправдывать новозеландцев, но чтобы объяснить причины их людоедства. В этом негостеприимном крае редко встречаются не только четвероногие, но даже птицы. Поэтому маорийцы во все времена питались человеческим мясом. У них существует даже "сезон людоедства", как в цивилизованных странах - охотничий сезон. Тогда у новозеландцев происходят великие битвы, иначе говоря - великие войны, после которых целые племена подаются на стол победителей. - Итак, Паганель, вы полагаете, что людоедство в Новой Зеландии исчезнет, как только на ее лугах начнут пастись стада овец, быков и свиней? - спросил Гленарван. - Очевидно, так, дорогой сэр. И потребуются еще долгие годы, чтобы маорийцы отказались от человеческого мяса, они предпочитают его всем прочим, и еще долгое время потомкам будет нравиться то, что любили их предки. По словам маорийцев, мясо новозеландцев имеет вкус свинины, только еще душистее. Что же касается мяса белокожих, то оно менее вкусно, ибо белые употребляют в пищу соль, что придает их мясу особый привкус, который лакомкам-людоедам не нравится. - Они очень привередливы, - заметил майор, - а в каком виде они едят это мясо - в жареном или вареном? - Да зачем вам это нужно знать, мистер Мак-Наббс? - воскликнул Роберт. - А как же, мой мальчик! - серьезно ответил майор. - Если мне когда-либо суждено кончить жизнь в зубах людоеда, так я предпочитаю, чтобы меня сварили. - Почему? - Чтобы быть уверенным, что меня не съедят еще живым. - А если вас заживо сварят? - озадачил его географ. - Да, скажу я вам, это выбор, пожалуй, не легкий, - ответил майор. - Ну как бы то ни было, но знайте, Мак-Наббс, что новозеландцы едят людей только в жареном или копченом виде. Они люди благовоспитанные и большие гурманы. Но что касается меня, то, признаюсь, я не хотел бы быть съеденным. Окончить жизнь в желудке дикаря! Фу! - Словом, из всего этого я делаю вывод, что нам не следует попадаться им в руки, - заявил Джон Манглс. - Будем надеяться, что когда-нибудь их обратят в христианскую веру и это смягчит их жестокие нравы. - Да, будем надеяться, - ответил Паганель, - но уверяю вас, что дикарь, который однажды отведал человеческого мяса, не легко впоследствии откажется от этой пищи. Я приведу вам два примера, а вы судите по ним. - Послушаем, Паганель, - сказал Гленарван. - Первый случай описан в "Хроник де ла Сосьетэ" в Бразилии. Португальскому миссионеру пришлось как-то натолкнуться на тяжело больную старую бразильянку. Ее дни были сочтены. Иезуит приобщил ее к нескольким истинам христианского вероучения. Затем, утолив, так сказать, ее духовный голод, он предложил своей пациентке некоторые европейские яства. "Увы, - ответила старуха, - мой желудок не переваривает никакой пищи. Существует только одно блюдо, которым я очень хотела бы полакомиться, но, к несчастью, здесь никто мне не может его достать". - "Что же это такое?" - спросил иезуит. "Ах, сын мой! Это рука маленького мальчика. Мне кажется, что я с удовольствием погрызла бы маленькие косточки". - Вот как! А разве они вкусные? - спросил Роберт. - На это тебе даст ответ вторая история, которую я расскажу, - ответил Паганель. - Однажды некий миссионер начал осуждать жестокий и противный всякому божескому закону обычай пожирать человеческое мясо. "И, кроме того, оно, по всей вероятности, отвратительно на вкус", - добавил он. "Ах, отец мой! - ответил дикарь, с жадностью взглянув, на миссионера. - Говорите, что ваш бог воспрещает вам питаться человеческим мясом, но не говорите, что это не вкусно. Если бы вы только попробовали!.." 7. ВЫСАДКА НА ЗЕМЛЮ, ОТ КОТОРОЙ ЛУЧШЕ БЫЛО БЫ ДЕРЖАТЬСЯ ПОДАЛЬШЕ... Факты, сообщенные Паганелем, были неоспоримы. Жестокость новозеландцев не подлежала сомнению. Высаживаться на их побережье было опасно. Но будь эта опасность во сто крат большей, все-таки приходилось идти ей навстречу. Джон Манглс сознавал необходимость безотлагательно покинуть судно, обреченное на близкую гибель. Из двух опасностей - одной бесспорной, а другой только возможной - ясно было, какую выбрать. Рассчитывать на то, что путешественников подберет какое-нибудь судно, было легкомысленно: "Макари" находился в стороне от пути судов, плывущих в Новую Зеландию. Обычно они проходят либо севернее, в Окленд, либо южнее, в Нью-Плимут, а бриг сел на мель между этими двумя пунктами, близ пустынных берегов И-ка-на-мауи. Берега опасные, редко посещаемые. Суда избегают их, и если ветер заносит их сюда, то они стремятся поскорее уйти из этих мест. - Когда мы двинемся в путь? - спросил Гленарван. - Завтра в десять часов утра, - ответил Джон Манглс, - в это время начнется прилив, и он отнесет нас прямо к берегу. Постройка плота была закончена на следующий день, 5 февраля, около восьми часов утра. Джон Манглс приложил все усилия, чтобы оборудовать его наилучшим образом. Плот, сколоченный для завозки якорей, не мог, конечно, доставить на берег и пассажиров и съестные припасы. Тут нужен был плот более солидный, легко управляемый, способный выдерживать плавание в девять миль. Такой плот можно было соорудить только из мачт. Вильсон и Мюльреди принялись за работу. Они перерубили весь такелаж, а затем взялись за грот-мачту. Нижняя часть мачты, стеньга и брам-стеньга были распилены и разъединены. Теперь главные части плота были уже спущены на воду. Их присоединили к обломкам фок-мачты. Все эти длинные шесты крепко-накрепко связали между собою канатами, а между ними Джон Манглс распорядился укрепить полдюжины пустых бочек - они должны были приподнять плот над водой. На этот прочный фундамент Вильсон набил из решетчатых люков нечто вроде пола, таким образом волны могли перекатываться через плот, и вода, не задерживаясь, стекала сквозь решетки. К тому же крепко привязанные вокруг плота пустые бочки из-под воды образовали род борта, защищая плот от крупных волн. В то утро Джон Манглс, заметив, что дует попутный ветер, распорядился установить посредине плота мачту. Ее укрепили с помощью вантов и подняли на нее парус. У задней части плота для управления им было установлено большое весло с широкой лопастью. Столь тщательно и обдуманно сколоченный плот должен был выдержать удары волн. Но если ветер переменит направление, возможно ли будет управлять плотом, доплывет ли он тогда до берега? Вот в этом был вопрос. В десять часов началась погрузка. Прежде всего на плот снесли съестные припасы в таком количестве, которого хватило бы до самого Окленда, ибо в этом бесплодном крае нельзя было рассчитывать достать что-либо съестное. Из припасов, купленных Олбинетом, на бриге сохранилось только небольшое количество мясных консервов. Этого, конечно, было недостаточно, пришлось запастись незамысловатым продовольствием брига: плохими морскими сухарями и двумя бочонками соленой рыбы. Стюард был очень огорчен этим. Продукты сложили в герметически закупоренные, непроницаемые для морской воды ящики, которые спустили на плот и прикрепили к основанию мачты толстыми найтовами. Столь же заботливо погрузили в безопасное место ружья и боевые припасы. К счастью, у путешественников были в достаточном количестве карабины и револьверы. Погрузили также небольшой якорь на случай, если не удастся добраться до берега в продолжение прилива и придется ждать следующего. В десять часов начался прилив. Дул слабый северо-западный ветер. По морю шла легкая зыбь. - Все готово? - спросил Джон Манглс. - Все готово, капитан! - ответил Вильсон. - На посадку! - крикнул Джон Манглс. Леди Элен и Мери Грант спустились на плот по грубой веревочной лестнице и сели у мачты на ящики со съестными припасами. Их спутники разместились вокруг них. Вильсон взялся за руль. Джон Манглс стал у снастей. Мюльреди перерубил канат, которым плот был прикреплен к бригу. Подняли парус, и плот под двойным действием - прилива и ветра - поплыл к берегу. Побережье находилось в девяти милях. Это расстояние на шлюпке с хорошими гребцами можно пройти в каких-нибудь три часа, но плот не мог, конечно, плыть столь быстро. Если ветер продержится, то можно будет добраться до берега за один прилив, но если ветер спадет, то отлив увлечет плот обратно в море и придется бросить якорь в ожидании следующего прилива. Положение трудное, очень беспокоившее Джона Манглса. Однако он верил в успех. Ветер свежел. Прилив начался в десять часов, необходимо было добраться до берега не позже трех часов дня, в противном случае придется стать на якорь или быть отнесенными наступившим отливом. Вначале все шло хорошо. Черные верхушки рифов и желтизна песчаных отмелей мало-помалу исчезали под волнами надвигавшегося прилива. Требовались внимание и большая ловкость, чтобы избежать столкновения с этими прячущимися под водой скалами и править плотом, который не очень повиновался рулю и легко уклонялся в сторону. В двенадцать часов плот был в пяти милях от берега. Ясное небо позволяло с этого расстояния отчетливо видеть все изгибы побережья. На северо-восточной стороне неба вырисовывалась гора странного вида в две с половиной тысячи футов высотой; казалось, что это силуэт запрокинутой назад головы кривляющейся обезьяны. То была гора Пиронгия, расположенная, судя по карте, как раз на тридцать восьмой параллели. В половине первого Паганель обратил внимание своих спутников на то, что все подводные скалы исчезли под волнами прилива. - Исключая одной, - отозвалась леди Элен. - Какой? - спросил Паганель. - Вон той, - ответила Элен, показывая на черную точку в миле расстояния от плота. - Верно, - согласился географ. - Постараемся точно определить ее положение, чтобы не натолкнуться на нее: а то прилив скроет ее от наших глаз. - Она находится как раз по направлению к северу от горы, - сказал Джон Манглс. - Вильсон, обходи ее! - Есть, капитан! - ответил матрос, налегая всем своим корпусом на большое рулевое весло. За полчаса прошли еще полмили. Но странно: черная точка продолжала виднеться среди волн. Джон Манглс внимательно вглядывался в нее и, чтобы лучше рассмотреть, попросил у Паганеля подзорную трубу. После минутного наблюдения капитан сказал: - Это не скала, а нечто поднимающееся и опускающееся вместе с волной. - Может быть, это обломок мачты с "Макари"? - спросила Элен. - Нет, - ответил Гленарван, - ни один обломок не мог быть отнесен так далеко от судна. - Постойте! - крикнул Джон Манглс. - Я узнаю его - это ялик! - Ялик с брига? - спросил Гленарван. - Да, сэр, он самый и перевернутый вверх дном. - Несчастные! - крикнула Элен. - Они погибли! - Да, погибли, - подтвердил Джон Манглс, - но они неминуемо обречены были на гибель при таком бурном море, в такую беспросветную ночь, среди этих рифов. В течение нескольких минут пассажиры молчали, глядя на приближающийся утлый челн. По-видимому, он перевернулся в четырех милях от берега, и, конечно, ни один из бывших на нем пассажиров не спасся. - Этот ялик, пожалуй, может нам пригодиться, - сказал Гленарван. - Конечно, - ответил Джон Манглс. - Правь на него, Вильсон. Матрос выполнил приказание капитана, но ветер вскоре начал спадать, и плот добрался до опрокинутого ялика лишь к двум часам. Мюльреди, стоявший на передней части плота, ловко подтянул ялик к борту плота. - Пустой? - спросил Джон Манглс. - Да, капитан, - ответил матрос, - ялик пуст и пробит, а потому служить нам не сможет. - Значит, им нельзя воспользоваться? - спросил Мак-Наббс. - Нельзя, - ответил Джон Манглс. - Этот обломок годен только на дрова. - Жаль, - промолвил Паганель. - На таком ялике мы могли добраться до Окленда. - Что делать, господин Паганель, приходится мириться с этим, - отозвался Джон Манглс. - Кстати, при таком бурном море я предпочитаю плыть на плоту, чем на этой утлой лодке. Достаточно легкого удара, и она дала бы течь. Итак, сэр, здесь нам больше нечего делать. - Едем дальше, Джон, - сказал Гленарван. - Правь прямо на берег, Вильсон! - приказал молодой капитан. Прилив должен был держаться еще около часа. За это время плот прошел еще мили две. Но тут ветер почти стих, и казалось, что он начинает дуть от берега. Плот остановился. Вскоре под действием отлива его начало относить в открытое море. Нельзя было терять ни секунды. - Отдай якорь! - крикнул Джон Манглс. Мюльреди, бывший наготове, бросил якорь. Плот отнесло еще назад на два туаза, но его удержал туго натянувшийся перлинь, и путешественники приготовились к длительной стоянке. Следующий прилив должен был наступить в девять часов вечера, а так как Джон Манглс не решался плыть ночью, то путешественникам предстояло простоять на якоре до пяти часов утра. Они находились менее чем в трех милях от берега. На море поднялось довольно сильное волнение, и казалось, что волны катились прямо к берегу. Когда Гленарван узнал, что им предстоит провести на плоту всю ночь, то спросил Джона Манглса, почему не воспользоваться этими волнами и не приблизиться к берегу. - Это кажущееся движение, сэр, - ответил молодой капитан, - а на самом деле эти волны неподвижны. Это лишь беспрерывное движение молекул воды. Попробуйте бросьте в волны кусочек дерева и увидите, что его никуда не унесет, пока не начнется отлив. Нет, сэр, нам