тога и складывать в сеновалы. В таком дождливом климате нельзя терять ни одного солнечного дня. Даже Малыш меньше интересовался своим стадом, усердно помогая Мартине и Китти. С каким усердием он загребал сено граблями, стараясь взгромоздить его на стог! Так прошел этот год, один из самых счастливых для Мартена на Керуанской ферме. Не о чем было бы сожалеть, если бы не отсутствие Пата. Можно было подумать, что Малыш принес всем счастье. Деньги за аренду и налог можно было заплатить совершенно свободно. За зимой, не особенно холодной, последовала ранняя весна, оправдавшая надежды земледельцев. Начались опять полевые работы. Малыш снова проводил целые дни с овцами и Бирком. Опять зазеленела трава, и вскоре послышался шелест колеблемых ветром колосьев. Поговаривали о новой жатве, заставлявшей всегда бабушку улыбаться... Да, вскоре Китти должна была подарить всем нового члена семьи Мак-Карти! В августе, в самое горячее время сенокоса, один из работников вдруг заболел, и его надо было поскорее заменить каким-нибудь свободным косарем, если только такой найдется. Мартену пришлось бы потерять полдня, чтобы идти в Сильтон. Поэтому он охотно согласился, когда Малыш вызвался идти вместо него. Можно было спокойно доверить Малышу отнести письмо по назначению. Пройти пять миль по знакомой дороге не могло его затруднить. Он решил даже отправиться пешком, потому что лошади и осел нужны были для перевозки сена. Покинув ферму рано утром, он надеялся вернуться до полудня. Малыш вышел на заре, идя бодрым шагом, с письмом от фермера, которое он должен был передать сильтонскому трактирщику, и с мешком провизии на дорогу. Погода была прекрасная, с легким свежим ветерком, и первые три мили были пройдены незаметно. Ни в домах, ни на дороге не было ни души. Все работали на полях. На громадном расстоянии виднелись высокие стога сена, которые скоро будут убраны. В одном месте дорога прерывалась лесом, который она огибала, удлиняя путь на целую милю. Малыш решил, что лучше идти по лесу, чтобы выиграть время. Он вошел в лес, однако, не без страха, свойственного детям, наслышавшимся рассказов о разбойниках и волках. Малыш не прошел и сотни шагов, как увидел человека, лежавшего под деревом. Был ли это путешественник, свалившийся от усталости, или просто прохожий, захотевший отдохнуть? Малыш стоял и глядел на человека, лежавшего неподвижно. Человек спал крепким сном, со скрещенными руками, надвинутой на глаза шляпой. Он казался молодым, лет двадцати пяти, не более. По его грязным сапогам и пыльной одежде нетрудно было догадаться, что он шел издалека. Но что особенно привлекло внимание Малыша, это предположение, что человек был моряк. Да, это было несомненно, если судить по костюму и большому покрытому дегтем мешку; на мешке была надпись, которую мальчуган и прочел. - Пат... - вскричал он, - это Пат! Да! Конечно, это был Пат, которого можно было узнать уже по одному сходству с братьями, Пат, от которого так давно не было известий и которого все ждали с таким нетерпением! Малышу захотелось его окликнуть, разбудить... Но он удержался. Ему пришло в голову, что, если бы Пат появился неожиданно на ферме, его мать, а в особенности бабушка могли бы захворать от волнения. Нет, лучше предупредить Мартена!.. Он сумеет все устроить. Он подготовит женщин к встрече с сыном и внуком. Что касается до поручения в Сильтон, то он может исполнить его и завтра. И наконец, ведь Пат же будет теперь работать на ферме! Значит, нанимать работника не придется. Моряк, очевидно, очень устал, но, когда он отдохнет, он быстро дойдет до фермы. Надо было поскорее предупредить всех, чтобы его отец и братья могли выйти навстречу. Не надо, чтобы Пат нес этот мешок еще целых три мили, лучше Малыш сам донесет его. Ведь хватит же у него на это сил, да и какая гордость нести вещи, принадлежащие матросу... вещи, бывшие в плавании!.. Подумайте только!.. Он поднял мешок за веревку, которой он был стянут, и, взвалив на плечи, направился к ферме. По выходе из леса оставалось идти все по прямой дороге, тянувшейся с полмили. Малыш не сделал и пятисот шагов, как услыхал за собой крик. Он, однако, не желал ни останавливаться, ни замедлять шагов и пошел, напротив, еще скорее. Но кто-то, продолжая кричать, в то же время догонял его. Это был Пат. Проснувшись, он не нашел своего мешка. Страшно озлобленный, он вышел из леса и увидел на повороте дороги ребенка, уносившего его мешок. - Ах ты вор!.. Стой! Стой! Малыш побежал еще скорее вперед. Но с мешком на спине он, конечно, не мог убежать от своего преследователя, уже настигавшего его. - Вор!.. Вор!.. Подожди же, ты от меня не уйдешь!.. Тогда Малыш, слыша, что Пат уже совсем близко, бросил мешок и пустился бежать во всю прыть. Пат, подобрав мешок, побежал за ним. Перед самой уже фермой Пат догнал ребенка и схватил его за шиворот. Мартен с сыновьями были на дворе, разгружая телеги с сеном. Какой радостный крик вырвался у всех при виде Пата: - Пат... сын мой!.. - Брат... брат!.. В это время из дома выбежали Мартина, Китти и бабушка и заключили его в свои объятия. Малыш стоял тут же, глядя на всех счастливыми глазами и как бы выжидая своей очереди. - А... мой воришка! - вскричал Пат. Все выяснилось в нескольких словах, и Малыш, бросившись к Пату, полез к нему на плечи, точно на мачту корабля. ^TГлава тринадцатая - ДВОЙНЫЕ КРЕСТИНЫ^U Какая радость для Мак-Карти! Пат, молодой моряк, опять на ферме, вся семья в сборе, все три брата за одним столом, бабушка со своим внуком, Мартен и Мартина со всеми своими детьми! Затем и год обещал быть хорошим. Сбор сена очень удачен, и можно надеяться, что такова же будет и жатва. А картофель, этот великолепный картофель, представляющий уже готовую пищу! Ведь чтобы испечь его, требуется лишь горсть горячей золы, которая найдется почти у всех бедняков. Мартина спросила Пата: - Ты вернулся к нам на целый год, дитя мое? - Нет, только на шесть недель! Я не хочу покидать своей службы, которую считаю очень хорошей... Через шесть недель я должен быть в Ливерпуле, откуда отправлюсь опять в плавание. - Через шесть недель! - еле слышно прошептала бабушка. - Да, но я буду уже старшим в команде, а это ведь что-нибудь да значит! - Ты молодец, Пат, молодец! - сказал Мюрдок. - До моего отъезда, - продолжал молодой моряк, - я могу предложить вам для работы две сильных руки. - Принимаю охотно предложение, - ответил довольный Мартен. Пат в этот день увидел в первый раз свою невестку Китти, свадьба которой состоялась в его отсутствие. И был в восторге, найдя в ней отличную женщину, достойную Мюрдока, и выразил свою благодарность за то, что она собиралась подарить ему племянника или племянницу еще до его отъезда. Он от души радовался, что станет дядей, и целовал Китти как сестру, объявившуюся в его отсутствие. Малыш не оставался безучастным среди этих излияний чувств. Он отвечал на них всей своей детской душой, оставаясь в то же время в своем углу. Но настала и его очередь подойти. Разве он не принадлежал к семье? Пату рассказали историю Малыша, очень его растрогавшую. С этой минуты они стали большими друзьями. - А я-то принял его за вора, когда он убегал с моим мешком! - сказал матрос. - Он, право, рисковал получить здоровую нахлобучку... - О, ваша нахлобучка, - ответил Малыш, - меня не пугала, так как ведь я у вас ничего не украл. И, говоря это, он откровенно любовался этим сильным человеком, крепко сложенным, с лицом загорелым и огрубевшим от солнца и ветра. Ему моряк казался каким-то особенным существом... Пат рассказал прежде всего, почему он так долго не давал о себе известий. Могло случиться, что он никогда более не вернулся бы домой: судно потерпело крушение у небольшого островка в Индийском море. Экипаж пробыл тринадцать месяцев на пустынном клочке земли, отрезанный от мира. После долгих трудов удалось наконец исправить "Guardian". Все было спасено: и судно, и груз. Пат за все время выказал столько усердия и отваги, что, по предложению капитана, фирма Маркарда в Ливерпуле назначила его боцманом в следующее плавание по Тихому океану. Все, значит, шло к лучшему. На следующий день все на Керуанской ферме принялись опять за работу, и тогда выяснилось, что заболевший работник был заменен несравненно лучшим в лице молодого моряка. В сентябре началась жатва. Пшеница, по обыкновению, уродилась плоховато, но зато рожь, ячмень и овес дали обильный сбор. Да, год (1878) был, несомненно, урожайным. Управляющий мот явиться хоть раньше Рождества и был бы удовлетворен. Ему уплатили бы наличными до последнего пенса, а оставленных запасов семье хватило бы на всю зиму. Правда, Мартену Мак-Карти и на этот раз не удавалось ничего скопить; он жил трудом, обеспечивавшим лишь настоящее, но не будущее. О, это будущее ирландских арендаторов, находящееся в полной зависимости от климатических условий! Это было вечное беспокойство Мюрдока, усиливающее его ненависть к такому положению дел, которое могло окончиться лишь с уничтожением лендлордства и передачей земли в руки земледельцев с рассрочкой платежа. - Не надо терять надежды, - повторяла ему Китти. Но Мюрдок, глядя на нее, молчал. Событие, нетерпеливо ожидаемое всей фермой, случилось девятого числа этого же месяца. У Китти появилась маленькая девочка. Какая это была для всех радость! Этого ребенка встретили, как ангела, впорхнувшего в окно залы. Бабушка и Мартина готовы были отнимать его друг у друга. Мюрдок со счастливой улыбкой поцеловал дочь. Оба брата были в восхищении от племянницы. Ведь это был первый плод ветви их семейства, ветви Китти - Мюрдок! Молодую мать поздравляли, целовали! Сколько было счастливых слез!.. Можно было подумать, что дом был совсем пуст до появления этого маленького создания! Что касается Малыша, то он, кажется, никогда не испытывал такого волнения, как в ту минуту, когда ему было позволено поцеловать малютку. Это событие решили ознаменовать празднеством, как только Китти будет в состоянии принимать в нем участие. Программа торжества была весьма проста. После обряда крестин в Сильтонской церкви кюре и несколько друзей Мартена с соседних ферм, которых, конечно, не остановит расстояние в несколько миль, соберутся на ферме, где их ждал вкусный, обильный завтрак. Все они - достойные люди и охотно примут участие в семейном торжестве уважаемой всеми семьи. Присутствие Пата, собиравшегося уехать в конце сентября, усиливало общую радость. Положительно, богиня Люцшгая - покровительница рождения, заслуживала благодарности, не будь она языческого происхождения. Прежде всего возник вопрос: какое имя дать ребенку? Бабушка предложила назвать девочку Дженни, и, конечно, это было сразу решено, как и выбор крестной матери. Все были уверены, что доставят бабушке удовольствие, предложив крестить ребенка. Правда, четыре поколения разделяло прабабку и правнучку, а было бы лучше, если бы крестница могла рассчитывать в будущем на поддержку крестной матери. Но здесь был вопрос чувства, и все рассуждения были оставлены в стороне. Старушка была так тронута предложением, обставленным очень торжественно, что слезы умиления брызнули из ее глаз. А крестный отец? Вот задача, которую не сразу решили. Просить кого-нибудь постороннего не имело смысла, потому что в доме имелось два брата, то есть двое дядей, Пат и Сим, которые сочли бы за честь принять на себя эту обязанность. Конечно, Пат, как старший, имел преимущество, но он был моряком, проводящим большую часть жизни на море. Как же он мог бы заботиться о своей крестнице?.. Он это и сам понимал и, хотя огорченный, уступил все же Симу. Но вот у бабушки явилась мысль, которая сначала повергла всех в удивление. Но она, во всяком случае, имела больше других права выбрать крестного. И что же - она выбрала Малыша! Как?! Найденыша, этого сироту, принадлежавшего неизвестно к какой семье?.. Допустимо ли это?.. Конечно, все ценили его за усердие, преданность... Но все же... Малыш!.. И потом, ему было только семь с половиной лет, не мало ли это для крестного отца?.. - Ничего, - сказала бабушка, - ему слишком мало лет, а мне слишком много, одно возместит другое. Действительно, если крестному отцу не было еще восьми, то крестной матери шел семьдесят шестой год. Но бабушка уверяла, что каждому из них, значит, по сорок два года... - Самые лучшие годы, - прибавила она. Хотя всем хотелось доставить ей удовольствие, но все же вопрос требовал некоторого размышления. Молодая мать не имела ничего против этого, потому что полюбила Малыша, как своего ребенка. Но Мартен и Мартина оставались в нерешительности относительно такого крестного. Мюрдок по пожил конец колебаниям. Он стоял за Малыша. - Хочешь быть крестным отцом? - спросил он у Малыша. - О да, господин Мюрдок! - ответил тот. И сказал это с такой твердостью, что все были удивлены. Не было сомнения, что он сознавал ответственность, которую брал на себя по отношению к своей крестнице. Двадцать шестого сентября все с раннего утра были уже готовы, чтобы отправиться в церковь. Разодетые по-праздничному женщины сели в тележку, а мужчины пешком последовали за ними в Сильтон. Но при входе в церковь возникло недоразумение, о котором никто раньше и не подумал. Вопрос был возбужден священником. Когда он спросил, кто должен быть крестным отцом ребенка, ему ответили, что им будет Малыш. - А сколько ему лет? - Семь с половиной. - Семь с половиной!.. Маловат, хотя это не может служить препятствием. Но как же его зовут, ведь не Малышом же? - Мы не знаем другого имени, господин кюре, сказала бабушка. - Как же так? - удивился священник. И, обращаясь к мальчику, спросил: - Какое же тебе дали имя при крещении? - Я не знаю, господин кюре. - А может быть, ты совсем не крещен, дитя мое?.. Что бы ни было, но Малыш был не в состоянии дать какие-либо сведения. Никогда ничто не напоминало ему о таком событии в его жизни. Оставалось только удивляться, что такая благочестивая и строгая семья, как Мак-Карти, никогда не поинтересовались этим вопросом. Малыш, вообразивший, что для него возникло непреодолимое препятствие сделаться крестным отцом Дженни, стоял огорченный и грустный. Но Мюрдок вдруг вскричал: - А если он не крещен, господин кюре, то надо его окрестить. - А если он крещен?.. - заметила бабушка. - Ну что же, он будет вдвойне христианином! - вскричал Сим. - Окрестите его раньше девочки!.. - И то правда, - ответил священник. - И тогда он может быть крестным? - Конечно. - И можно будет крестить после него девочку? - спросила Китти. - Не вижу к тому никаких препятствий, ответил кюре, - если только Малыш найдет себе крестных отца и мать. - Я буду отцом, - отозвался Мартен. - А я матерью, - произнесла Мартина. Ах, как счастлив был Малыш при мысли, что еще теснее сроднится со своей приемной семьей! - Спасибо... спасибо!.. - повторял он, целуя руки бабушке, Китти и Мартине. Итак, сначала был окрещен маленький крестный отец, затем уже он и бабушка стали рядом, и малютка была окрещена и наречена Дженни, по желанию крестной. И тотчас радостно зазвонил церковный колокол, взвилось несколько ракет, и копперы полетели дождем на маленьких нищих, собравшихся со всех окрестных деревень. Мог ли предвидеть Малыш, что ему придется играть такую роль в важном торжестве! Как весело все возвращались на ферму с кюре во главе, с приглашенными гостями в с ближайшими соседями! Все уселись за стол, накрытый в большой зале под надзором искусной кухарки, приглашенной на этот день Мартеном из Трали. Все продукты, разумеется, были взяты с фермы, ничто не было куплено: ни баранина под пикантным соусом, ни цыплята, облитые белой подливкой с душистыми травами, ни окорока, едва помещающиеся на блюдах, ни фрикасе из кроликов, ни даже лососина и щуки, выловленные из вод Кашена. Излишне прибавлять, что вся эта провизия была отмечена у Малыша в графе расхода, и весь расчет в книге был в исправности. Он мог спокойно есть и пить. Впрочем, за столом были здоровенные малые, мало заботящиеся о происхождении кушанья. Ценилось их количество, и от всего этого обильного завтрака не осталось ровно ничего, ни даже десерта, несмотря па то, что рисовый плум-пудинг был неимоверной величины и что каждый получил, кроме него, еще по ватрушке с крыжовником. А вино, портер, виски, водка, грог, приготовленный по знаменитому рецепту: "hot, strong and plenty", то есть горячо, крепко и много! Было от чего скатиться под стол самым привычным к вину людям. К концу завтрака у всех блестели глаза и лица раскраснелись. В семье МакКарти все были воздержанны... Никто не посещал "эфирных кабаков", названных так католиками в отличие от "спиртных кабаков", предоставленных протестантам. К тому же ведь в день крестин можно было сделать некоторое снисхождение, и, наконец, присутствие кюре смягчало грех. Мартен, между тем наблюдавший за сидевшими, заметил с удивлением, что его сын Пат мало пил по сравнению с Симом, заметно увлекшимся спиртными напитками. Соседний фермер, толстяк, тоже выразил свое удивление по поводу того, что моряк так воздержан, на что Пат ответил ему: - Это потому, что мне хорошо знакома история Джона Плейна! - История Джона Плейна?! - вскричали все. - Да, его история, если хотите, сложенная в балладу. - Спой нам ее, Пат, - попросил кюре, довольный предстоявшим развлечением. - Но она грустная и очень длинная! - Это ничего... У нас хватит времени дослушать до конца. Тогда Пат затянул песнь приятным, но дрожащим голосом. Песнь о Джоне Плейне <> 1 <> Джон Плейн, прошу мне верить, совершенно пьян, он пьет без передышки и не перестает пить до последней минуты. Еще бы! Два часа, проведенных в кабаке, разве этого не достаточно, чтобы пропить все, что имеешь. Что ж! Во время плавания он наживает, а явившись на сушу, пропивает все до копейки. Впрочем, такова привычка всех рыбаков Кромера. Работа их нелегка. Итак, Джон Плейн, в море! - Вот и хорошо, - сказал Сим, - значит, он больше не в кабаке. - Это очень тяжело для пьяницы! - прибавил толстый фермер. - Но он достаточно пил! - заметил Мартен. - Даже слишком много! - сказал кюре. Пат продолжал: <> 2 <> Судно Джона Плейна очень остроносое, снабженное фоком и бизанью, называется "Каван". Но пусть Джон спешит вернуться па борт. Рыбачьи шлюпки уже покинули гавань. Ведь скоро уже начнется отлив. И если Джон не поспешит выехать как можно скорее да еще погода разыграется - то конец его судну! - Конечно, если с ним случится несчастье, он сам будет виноват! - сказала бабушка. Тем хуже для него! - заметил кюре. Пат продолжал: <> 3 <> Небо облачно, и ночь темна... Уже ветер налетает, как коршун. Джон своим кошачьим взором пронизывает темноту и приближается к берегу. Но что же он слышит вдруг? Удар о скалу... И горе, если он замешкает! Его лодка будет затоплена водой, сильный удар волны может разбить ее. И Джон Плейн ворчит, бранится сквозь зубы - ведь теперь нелегко пуститься в путь! Собравшись с силами, не без вздохов икоты, он зажигает трубку об огниво. И так как погода холодная, то он надевает кожаною шапку, сапоги и кафтан. Затем не без труда он поправляет парус, но Джон ведь очень ловок и достаточно силен! Взявшись за фал, чтобы остановить фок-заиль, он одним сильным движением поднимает парус. Ослабив парус, он наклоняет его вперед и, зажав рукой канат, отдает себя воле ветра. Проезжая мимо распятия, пьянице, разумеется, пришлось сделать крестное знамение. - Ирландец должен перекреститься перед распятием, - сказал строго Мюрдок. - Даже когда он пьян, - ответила Мартина. - Да хранит его Бог! - прибавил кюре. Пат продолжал свою песнь: <> 4 <> Бухта имеет две мили до подножия уступов - трудные проходы, глубокие извилины! Это похоже на лабиринт, в котором даже в полдень двигаешься не без страха, какой бы ни обладал храбростью. Джон весь отдался делу. Руки его сильны, глаз верен, он знает, что надо делать, и прямо держит путь на мыс, который выдается под старым маяком. Там течение так сильно, как в узком канале. Джон ослабляет свой парус, опустив его сразу, и предоставляет лодке плыть самой. Так! Вдруг погас огонь маяка. Это оттого, что Джон уже у входа в северо-восточный пролив. И теперь, затянув канат на железный крюк, Джон на верном пути. Джон Плейн в открытом море! "В открытом море! - подумал Малыш. - Как это должно быть прекрасно!" <> 5 <> Впереди бездна, темная, страшная, и не будь молний, в ней ничего не было бы видно. Ветер бушует пока в вышине, но он не замедлит под напором грозы опуститься ниже. И в самом деле - шквал разражается в воздухе, опускается вниз, почти касаясь поверхности моря. Пат на минуту прервал песнь. Все сидели молча, точно прислушиваясь к грозе, бушевавшей, как им казалось, над Керуанской фермой, превратившейся для них в судно Джона Плейна. <> 6 <> Но у Джона своя мысль: воспользовавшись ветром, плыть как можно скорее. Он натянул все паруса, хотя ветер очень силен, и с развернутым парусом поплыл как мог скорее. И хотя страшная буря грозила его потопить, он стоял на своем и продолжал плыть вперед. Теперь, когда паруса натянуты, судно идет само, и нет нужды помогать ему рулем... С отяжелевшей головой и полузакрытыми глазами Джон хватает свою флягу и, откупорив ее, подносит ко рту. Держит крепко, опрокидывает, а сам ложится на скамью и вскоре засыпает. Он спит, наполнив желудок водкой, брандвейном... - Вот неосторожный! - вскричал Мартен. - Говорят, что есть Бог и для пьяниц, заметил Сим. - Нашел же занятие! - сказала Мартина. - Увидим, что будет дальше, - заметил кюре. Продолжай, Пат. <> 7 <> Всего несколько туч осталось на утреннем небе, и то лишь легких и быстрых, сквозь которые светит солнце. Как всегда, легко забывается опасность, когда она уже миновала, - и все теперь весело шутят над разразившейся в бухте бурей. Все лодки спешат к порту, столпившись в кучу, борт к борту. - А Джон Плейн? - спросил Малыш, очень беспокоившийся об участи заснувшего пьяницы. - Погоди! - ответил Мартен. - Мне страшно за него! - заметила бабушка. <> 8 <> Но что это происходит? Одна из лодок вдруг делает поворот, чтобы встать опять к ветру. Остальные позади все поворачиваются таким же образом, не думая о возвращении. Неужели в грозу какое-нибудь судно потерпело крушение? Да, вот и обломки!.. Все спешат, все подъезжают... На море видно судно, одинокое, разбитое, со снастями на боку! - Разбитое! - вскричал Малыш. - Разбитое! - повторила бабушка. <> 9 <> Живо! Все за работу! Надо сначала исправить снасти и мачту, а затем взять судно на буксир. Его поворачивают, выпрямляют мачту; оно встает и приближается... В нем лежит мертвец!.. Это останки человека, отнятые у моря! Да, это Джон Плейп, рыбак из Кромера... <> 10 <> Его судно, без сомнения, предоставленное ветру, перевернулось и потерпело крушение. Вот каким образом этот пьяница и безумец запутался в свои собственные сети и погиб! О, какой у него был ужасный вид, когда его вытащили на берег! Да, несмотря на столько поглощенной воды, он все же кажется пьяным - Несчастный! - воскликнула Мартина. - Помолимся за него! - сказала бабушка. <> 11 <> Окончим же дело, рыбаки! Надо вернуться, надо похоронить несчастного пьяницу. Положите его туда, где бы он не мог больше пить, и выройте поглубже яму! Так кончил Джон Плейн из Кромера! Но прилив уже начался, скорей, рыбаки, в море! Голос Пата звенел, как рожок, когда он пел последние слова песни. Впечатление, оставленное песней, было так велико, что все слушатели выпили только по одному разу за здоровье хозяев... И, расставаясь, все решили никогда не подражать Джону Плейну даже на суше. ^TГлава четырнадцатая - ПОДВИГ МАЛЫША^U Счастливый день миновал, и ферма принялась снова за работу. Пат и не думал об отдыхе. С каким рвением он помогал отцу и братьям! Моряки, положительно, отличные работники, даже вне морского дела. Пат явился в самое горячее время жатвы. А там начался сбор овощей. Малыш не отходил от него. Пат полюбил его любовью матроса к юнге. По окончании дня, когда все собирались к ужину, Малыш приготовлялся с восторгом слушать рассказы Пата о путешествиях, приключениях, бурях. Но особенно его интересовал груз, привозимый для фирмы Маркардов со всей Европы. Очевидно, на его практичный ум эти торговые операции производили особенно сильное впечатление. - Это и называют торговлей? - однажды спросил он у Пата. - Да, корабль нагружают товаром, производимым в одной стране, и везут его на продажу в другую страну, где такого товара не имеется... - И продают дороже, чем его купили? - Разумеется. Затем набирают товары из других стран и опять везут их перепродавать... - И всегда дороже, Пат? - Всегда дороже... если возможно! Но скоро, к общему огорчению, настал день, когда Пат должен был покинуть ферму и вернуться в Ливерпуль. Тридцатого сентября он должен был расстаться с теми, кого так любил. Сколько времени будут они опять в разлуке? Он не знал, но обещал писать как можно чаще. Как горячо его все расцеловали! Бабушка не могла удержаться от слез. Увидит ли Пат еще раз эту добрую старушку сидящей у очага и окруженной всей семьей? Хорошо, что, уезжая, он оставлял ее вполне здоровой, как и всех остальных членов семьи. Да и год был счастливый для земледельцев. Нечего было опасаться зимы, которая уже приближалась. Поэтому Пат сказал старшему брату: - Я бы желал тебя видеть менее озабоченным, Мюрдок. - Да, Пат, если только счастье на твоей стороне; но ведь счастью не закажешь! Видишь ли, брат, когда работаешь на земле, которая тебе не принадлежит, которая никогда и не будет твоей, и к тому же когда находишься в зависимости от урожая, тут не помогут ни мужество, ни желание... Пат не знал, что и ответить. Однако, пожимая брату в последний раз руку, прошептал: - Не теряй надежды! Молодой моряк отправился в Трали на тележке. Его сопровождал отец, братья и Малыш. Пат уехал поездом в Дублин, а оттуда отправился на корабле в Ливерпуль. В следующие недели было еще немало работы на ферме: жатва, молотьба... И вот Мартен отправился по рынкам распродавать свои продукты, оставив себе лишь зерно для посева. Фермер брал Малыша всегда с собой; надо ли осуждать ребенка, который живо интересовался торговлей, предполагая стремление к наживе. Он охотно довольствовался камешком, который получал каждый вечер от Мартена, и радовался, что его богатство увеличивается. Заметим, впрочем, что любовь к наживе - врожденное качество у ирландцев. Жители Зеленого Ирина не прочь наживать деньги при условии, конечно, чтобы они были добыты честно. Когда фермеру удавалось продать выгодно товар на Тралийском рынке или в соседних селениях, Малыш был так же счастлив, как если бы эта прибыль шла только в его пользу. Октябрь, ноябрь, декабрь прошли при довольно хороших условиях. И когда управляющий явился за арендной платой накануне Рождества, деньги были приготовлены. Мюрдок, не желавший видеть, как будут отданы деньги, заработанные усиленным трудом, поспешил выйти, как только показался управляющий. Ведь на ферме не осталось ни копейки. К счастью, зима была обеспечена, а запасы позволяли начать посевы без новых затрат. С новым годом начались сильные холода. Из фермы почти не выходили. Но работы и теперь было достаточно. Надо было кормить и выхаживать скот. Малышу был поручен птичий двор, и на него можно было вполне положиться. Не забывал он, что у него была крестница. С какой радостью он держал на руках Дженни, улыбался ей, вызывая ее ответную улыбку, пел песни, убаюкивал, когда мать ее была занята работой! Он отнесся серьезно к своим обязанностям крестного отца и смотрел на девочку, как на собственного ребенка. Он составлял честолюбивые планы ее будущего. Ей не понадобятся учителя, он сам научит ее всему - сначала говорить, потом читать, потом писать и, наконец, всему остальному, чтобы она могла "самостоятельно вести хозяйство". Малыш прекрасно воспринял уроки, преподанные Мартеном и его сыновьями, а в особенности Мюрдоком. Он уже далеко ушел вперед от того, чему обучил его Грип, этот бедный Грип, который постоянно занимал его мысли и воспоминания о котором не могли никогда изгладиться из памяти. Весна не запоздала после очень суровой зимы. Маленький пастух принялся опять за свои обычные занятия, сопровождаемый Бирком. Опять овцы и козы потянулись под его охраной на пастбище. Как он жалел, что еще не был достаточно силен, чтобы принимать участие в земледельческих работах! Он говорил об этом бабушке, которая отвечала ему, качая головой: - Имей терпение, твое время придет... - Но до тех пор неужели я бы не мог сеять, как другие?.. - Это доставило бы тебе удовольствие? - Да, бабушка. Когда я смотрю, как Мюрдок и Сим ходят равномерным шагом и, раскачивая рукой, кидают зерна, мне ужасно хочется делать так же. Это такая славная работа, и так интересно подумать, что из зерен выйдут колосья, длинные, длинные... Отчего так делается?.. - Я не знаю, дитя мое, знает лишь Бог, и этим мы и должны довольствоваться. Но через несколько дней можно было видеть Малыша на поле, ходившего равномерными шагами и бросавшего зерна с такой ловкостью, что он заслужил похвалу от Мартена Мак-Карти. Зато, когда из земли показались маленькие зеленые ростки, Малыш с удивительной настойчивостью отгонял ворон-грабителей от своего посева; он вставал раньше обычного, отгонял птиц камнями. Мы забыли сказать, что в день рождения Дженни он посадил посреди двора маленькую елку, которая должна была расти одновременно с малюткой. Ему приходилось также усердно защищать это дерево от нападения назойливых птиц, ставших его злейшими врагами. В лето 1880 года работы были особенно тяжелы в деревнях Западной Ирландии. Климатические условия оказались очень неблагоприятны, и во многих местностях урожай заметно уступал предыдущим годам. Хотя голод не предвиделся, потому что картофель хорошо уродился. Зато ржи, ячменя, овса собрали очень мало, а пшеницы почти вовсе не было. Конечно, это поднимет цены на них, но какой толк в том для земледельцев, которым нечего будет продавать; они собрали лишь зерно, необходимое для будущего посева. У кого было хоть немного скоплено денег, тот должен был истратить их на уплату налогов, а когда придется платить аренду, то ни у кого не останется ни одного шиллинга. И как следствие - усиливающееся народное брожение в графствах. Это случается каждый раз, когда над ирландскими деревнями нависают тучи, предвещающие нищету. Во многих местах раздавался ропот, смешанный с криками отчаяния. Слышались ужасные угрозы по адресу владельцев земли. В Уестпорте в июне народ, возбужденный голодом, кричал: - Держитесь крепко за ваши фермы! А в деревнях раздавались возгласы: - Земля должна принадлежать земледельцам! Вспыхнули беспорядки в графствах Донегальском, Слитском, Галуейском. Не составил исключение и Керри. Испуганная бабушка, Мартина и Китти заметили, что Мюрдок стал по ночам часто покидать ферму и возвращался лишь на другой день усталый и еще более мрачный. Он посещал митинги, которые организовывались в главных селениях и на которых призывали к восстанию против лордов, к общему бойкоту, так что вся земля лордов оставалась незасеянной. Тревога семьи за Мюрдока еще более увеличилась, когда она узнала, что лорднаместник Ирландии, готовый на самые крутые меры, приказал полиции строго наблюдать за националистами. Мартен и Сим, разделяя чувства Мюрдока, ничего не говорили, когда тот возвращался после продолжительного отсутствия. Но женщины упрашивали его быть осторожным и сдержанным в поступках и словах. Они хотели заставить его дать им обещание не присоединяться к мятежникам, стоящим за home rule. Мюрдок тогда не выдерживал, и в большой зале раздавались его сердитые возгласы. Он говорил, увлекаясь, точно был на митинге. - Нищета после целой жизни труда, нищета без конца! - повторял он. И в то время как Мартина и Китти дрожали, чтобы его не услышал агент полиции, бродивший по окрестностям, Мартен и Сим сидели молча в стороне, опустив голову. Малыш бывал очень взволнован, присутствуя при таких сценах. После всех пережитых им испытаний неужели его несчастья еще не окончились с того дня, как он поселился на Керуапской ферме? Что еще готовила ему судьба? Ему было восемь с половиной лет. Благодаря крепкому сложению его организм устоял - и ни болезни, ни лишения, ни плохие жизненные условия не могли сломить его. Про паровые котлы говорят обычно, что они испытаны "до высоких атмосфер", когда они подвергались соответствующим давлениям. Малыш тоже был испытан до последнего градуса сопротивления и мог выдержать какие угодно физические и нравственные лишения. Это было заметно по его развитым плечам, широкой груди. Волосы сильно потемнели и были коротко острижены. Темно-синие глаза с блестящими зрачками выражали живость и энергию. Такие же энергия и решительность сказывались в его слегка сжатых губах и в немного выступающем подбородке. Все это не ускользнуло от внимания семьи. Земледельцы люди серьезные, рассудительные и всегда хорошие наблюдатели. Они не могли не заметить, что этот мальчуган был трудолюбив и что из него, без сомнения, должен был вырасти незаурядный человек. Когда настало время жатвы и сенокоса, урожай оказался таким плохим по сравнению с прежними годами, что получился значительный дефицит. Жители фермы сами справились с полевыми работами, и посторонних нанимать не понадобилось. Однако картофель был отличный. Так что зимой семья будет с едой. Но откуда взять денег для уплаты аренды и податей? Зима была ранняя. В начале сентября начались сильные холода, а вскоре выпал обильный снег. Скот нельзя было выгонять на пастбище: ни козы, ни овцы не могли бы добыть травы из-под толстого крепкого слоя снега. Появились основательные опасения, что заготовленного корма для них не хватит до весны. Кто имел только возможность, в том числе Мак-Карти, закупил, конечно, за высокую цену недостающий корм, хотя было бы, может быть, лучше избавиться от части скота, содержание которого было далеко не обеспечено. Сильные холода, от которых поля промерзают на несколько футов, считаются весьма печальным явлением во всех странах, но в Ирландии они еще чувствительнее отзываются на земле, плохо согретой удобрениями. Что тогда может сделать плуг с землей, крепкой, как камень? А если посев не будет сделан вовремя, предстоит нищета. Ведь человеку не дано изменять климатических условий. Ему приходится молча выжидать, в то время как запасы убывают с каждым днем. К концу ноября за снежными метелями последовали сильнейшие холода. Термометр показывал неоднократно девятнадцать градусов ниже нуля. Ферма, покрытая ледяной корой, походила на гренландские хижины, затерянные среди снегов. Но толстый слой снега сохранял тепло внутри жилищ, и благодаря ему не приходилось чересчур страдать от холода. Мороз был настолько силен, что, выходя на воздух, надо было принимать известные предосторожности. В это время Мартен и Мюрдок, предвидя скорые платежи, принуждены были продать часть скота и, между прочим, большую партию овец. Надо было спешить продавать их, пока был спрос на рынке. Было около 15 декабря. Так как ехать в тележке по ледяной коре было трудно, то фермер с сыном решили идти пешком. Двадцать четыре мили в двадцатиградусный мороз было, конечно, делом не легким. Их отсутствие должно было продолжаться не менее двух-трех дней. Они покинули ферму рано утром. Хотя погода была сухая, но тяжелые тучи, двигавшиеся к западу, предвещали перемену. Мартен и Мюрдок, вышедшие 15-го, могли вернуться не ранее 17-го вечером. День прошел без изменений температуры. Но к вечеру мороз усилился на два градуса, и поднялся ветер, что немало встревожило оставшихся на ферме, так как Кашенская долина всегда сильно подвергается натиску бури. В ночь с 16-го на 17-е разразилась сильнейшая буря; в снежной круговерти за десять шагов уже ничего нельзя было различить. Шум сталкивающихся ледяных глыб на реке был невыносим. Где были в это время Мартен и Мюрдок? Возвращались ли они уже домой? Никто этого не знал. Во всяком случае, 18-го вечером их еще не было. Всю ночь свирепствовала буря. Можно себе представить, каково было беспокойство бабушки, Мартины, Китти, Сима и Малыша! Может быть, они заблудились в снежных заносах?.. Или, выбившись из сил, лежат где-нибудь на дороге, умирая от стужи и голода? На другой день к десяти часам утра на горизонте посветлело, и порывы бури ослабели. От холодного ветра падавший снег моментально леденел. Сим объявил, что пойдет навстречу отцу и брату, взяв с собою Бирка. С ним согласились, но при условии, что он возьмет с собой Мартину и Китти. Малыш, несмотря на страстное желание сопровождать их, должен был остаться дома с бабушкой и малюткой. Решено было, впрочем, не отходить далее трех миль от дома, и если Сим найдет нужным идти еще дальше, то Мартина и Китти вернутся домой. Бабушка и Малыш остались одни. Дженни спала в комнате Мюрдока и Китти рядом с залой. Род корзины, подвешенной на двух веревках, перекинутых через балки, служил, по ирландскому обычаю, колыбелью для ребенка. Кресло бабушки стояло перед очагом, в котором Малыш поддерживал огонь, подкладывая дрова и торф. Время от времени он заходил в комнату, где спала малютка, беспокоясь, не проснулась ли она, готовый напоить ее теплым молоком или покачать осторожно колыбель. Бабушка, измученная беспокойством, прислушивалась к малейшему шуму на дворе. - Ты ничего не слышишь, Малыш? - спрашивала она. - Нет, бабушка. И, очистив окно от замерзшего инея, он старался рассмотреть, что делалось на покрытом снегом дворе. Около половины первого девочка вдруг вскрикнула. Малыш поспешил к ней, но так как она даже не открыла глаз, он только слегка покачал колыбель, и Дженни опять заснула. Он хотел уже вернуться к бабушке, не желая оставлять ее одну, когда вдруг снаружи послышался шум. Малыше прислушался. Казалось, кто-то царапал когтями в стороне хлева, примыкавшего к комнате Мюрдока; но так как она была отделена цельной стеной, то он и не обратил на это особенного внимания. Вероятно, это были крысы, старавшиеся пробраться в дом. Окно было хорошо затворено, и с этой стороны опасаться было тоже нечего. Малыш, заперев дверь, вернулся к бабушке. - Что с Дженни? - спросила та. - Она опять заснула. - Тогда посиди со мной, дитя мое. - Хорошо, бабушка. Сидя перед очагом, оба говорили о Мартене и Мюрдоке, затем о Мартине, Киттн и Симе, ушедших их встречать. Не случилось бы только с ними несчастья. Среди этих снежных бурь случаются иногда ужасные катастрофы! Конечно, люди сильные и энергичные всегда сумеют выйти из затруднения... Как только они придут домой, они согреются перед пылающим очагом и найдут горячий грог на столе... Прошло два часа с тех пор, как Мартина и другие ушли из дома. - Хотите я выйду за ворота, бабушка? - предложил Малыш. - Оттуда я увижу, что делается на дороге... - Нет... нет! Нельзя всем покинуть дом, а он покинут, когда в нем только я одна... Вскоре утомившаяся от ожидания старушка уснула. Малыш, подложив ей под голову подушку и стараясь не шуметь, подошел к окну. Протерев стекла, он стал всматриваться. Двор, весь белый, был безмолвен, как кладбище. Раз бабушка и Дженни спокойно спали, почему бы ему не пойти за ворота? Это любопытство или, вернее, желание посмотреть, не возвращаются ли запоздавшие, было весьма простительно. Малыш вышел из дома и закрыл за собой осторожно дверь. Пройдя по снегу до ворот, он заглянул на дорогу. Белая, покрытая снегом дорога была совершенно пустынна. Ни малейшего звука не доходило до него, а между тем лай Бирка мог бы быть слышен на очень далеком расстоянии в такой сильный мороз. Малыш, осмотревшись, вышел на середину дороги. В эту минуту его внимание было привлечено опять каким-то царапаньем, раздававшимся не на улице, а на дворе вправо от хлева. Царапанье это сопровождалось, кроме того, каким-то ворчанием. Малыш, неподвижный, прислушивался. Сердце у него сильно билось. Но он храбро направился к хлеву и, обогнув угол здания, стал осторожно подвигаться. Шум продолжал слышаться внутри, в том углу, где была комната Мюрдока. Малыш, предчувствуя что-то неладное, пополз осторожно вдоль стены. Едва он завернул за угол, как невольно вскрикнул. В этом месте солома была раскидана, и в известковой стене, ветхой от времени, виднелась большая дыра, выходившая в комнату Дженни. Кто сделал это отверстие?.. Человек или животное? Малыш, недолго думая, бросился в комнату. Как раз в эту минуту какое-то большое животное выбежало из нее, опрокинув мальчика. Это был волк, один из тех громадных волков, с остроконечной мордой, которые бродят зимой стаями по ирландским деревням. Прорыв в стене дыру, тот пробрался в комнату и, сорвав колыбель с ребенком, пустился бежать, унося ее с собой. Девочка громко кричала. Малыш, не задумываясь, с ножом в руке бросился вдогонку за волком, взывая громко о помощи. Но кто мог услышать его? Кто мог помочь? А если волк набросится на него? Но он об этом не думал, он не боялся за себя и видел только ребенка, уносимого зверем. Волк бежал скоро, таща колыбель за веревку. Малышу пришлось пробежать около сотни шагов, прежде чем он догнал его. Миновав ферму, волк выскочил на дорогу, когда Малыш наконец настиг его. Волк, бросив колыбель, накинулся на мальчика. Малыш твердо выждал его и в ту минуту, как зверь набросился на него, всадил ему в бок нож. Но и волк, однако, успел укусить ему руку, и боль была так сильна, что ребенок лишился чувств. В это же мгновение послышался лай, и Бирк бросился на волка, который поспешил скрыться среди дальних белых сугробов. Затем прибежали Мартен и Мюрдок, которых Сим, Мартина и Китти встретили за две мили от дома. Маленькая Дженни была спасена, и мать, схватив ее на руки, унесла в дом. Малыша же, которому Мюрдок перевязал рану, положили в бабушкину комнату. Как только он пришел в себя, спросил: - А Дженни? - Она там, - ответила Китти, - и жива благодаря тебе, мой храбрый мальчик! - Мне хотелось бы ее поцеловать... И как только он увидел девочку, улыбнувшуюся ему, глаза его опять закрылись. ^TГлава пятнадцатая - ТЯЖЕЛЫЙ ГОД^U Рана Малыша была не опасна, хотя он потерял много крови. Но опоздай они на несколько минут - Мюрдок нашел бы его лишь мертвым, а Китти никогда бы более не увидала своего ребенка! Нечего и говорить, что Малыша окружили самыми нежными заботами. Как часто ему приходилось сознавать, что у него была родная семья, несмотря на то, что он был никому не известным сиротой! С какой благодарностью он отвечал на эти выражения чувств, вспоминая, сколько счастливых дней он провел на Керуанской ферме. Чтобы знать их число, ему нужно было лишь сосчитать, сколько у него было камешков, полученных от Мартена. С каким радостным чувством он опустил в горшок камешек после приключения с волком! Наступил новый год, а холода не уменьшались. Громадные стаи волков стали бродить вокруг фермы, стены которой не устояли бы против их крепких когтей. Мартену с сыновьями приходилось не раз стрелять из ружей, чтобы отогнать опасных хищников. Так было и во всем графстве, в долинах которого раздавался по ночам зловещий вой. Да, это была одна из тех суровых зим, когда, казалось, холодный, пронизывающий ветер со всех полярных стран дул на Северную Европу. Нельзя было предвидеть конца ужасному времени, могущему затянуться, как длительная лихорадка у тяжелобольных. А когда таким больным является земля, каменеющая от холода, растрескавшаяся, как губы умирающего, - невольно является сомнение, восстановится ли когда-нибудь ее плодородие. Поэтому тревога фермера и всей его семьи была вполне понятна. Однако благодаря продаже овец Мартен оказался все-таки в состоянии уплатить налог и аренду, что, видимо, удивило управляющего, пришедшего на Рождество за арендными деньгами, ведь на многих других фермах ему не смогли их уплатить, и он, опираясь на закон, выселил нескольких фермеров. Но что будет делать Мартен Мак-Карти на следующий год, если затянувшиеся холода помешают посевам?.. К тому же последовали и еще несчастья. Морозы дошли до тридцати градусов, и в конюшне стало так холодно, что четыре лошади и пять коров пали. И не было возможности оградить от холода ветхие постройки, пострадавшие еще больше от натисков бури. Даже птичий двор сравнительно лучшей постройки потерпел значительные потери: Малышу приходилось ежедневно отмечать всевозраставшую убыль. Приходилось опасаться за дом; хотя Мартен с сыновьями его ежедневно осматривали и чинили, но ветхие стены грозили обвалиться в сильный шторм. Дорога стала непроходимой и была покрыта снегом вышиной в рост человека. Посередине двора, от деревца, посаженного в день рождения Дженни, виднелась только побелевшая верхушка. Чтобы пробраться к хлеву, приходилось расчищать тропинку по несколько раз в день. Что было удивительно, но мороз нисколько не уменьшался, несмотря на обильно падавший снег. Правда, снег состоял не из пушистых хлопьев, а был крепкий и жесткий. Поэтому даже хвойные деревья, бывшие всегда зелеными, стояли обнаженными, словно по ветвям провели скребками. На крыше скопились громадные льдины, напоминающие ледяные горы и заставлявшие опасаться новых бедствий, когда они начнут таять от весеннего солнца. Как защитить ферму, если вся масса воды устремится на ее здания? Но пока у Мартена и его сыновей была другая забота: как сохранить скот? В последний разразившийся ураган была сорвана крыша с хлева, и животные провели три-четыре дня, не защищенные от холода, что повлекло за собой потерю нескольких из них. Семье пришлось, работая в сильнейший холод, пожертвовать частью хлева, чтобы прикрыть ею остальную. Дом, в котором жила семья Мак-Карти, тоже пострадал от бури. Однажды ночью рухнула вышка, в которой помещался Сим, и ему пришлось поселиться в зале. Но потолок от тяжести снега грозил обрушиться, и пришлось сделать подпорки из досок. А зима продолжалась, оставаясь столь же суровой. Февраль по холоду не уступал январю. Температура держалась около двадцати градусов ниже нуля. Жители фермы походили на потерпевших крушение, заброшенных на полярный берег и не знавших, когда наконец настанет весна. Поспешим, однако, заметить, что в пище пока не было недостатка. Мяса и овощей было очень много. К тому же замерзшие животные, хорошо сохранявшиеся во льду, представляли также немалый запас продовольствия. Что касается топлива, то приходилось каждый день подбирать валявшиеся в снегу сучья, сохраняя таким образом запас торфа. Впрочем, сильные и здоровые, закаленные в суровой климате Мартен с сыновьями не страдали от всех испытаний. Малыш выказывал тоже удивительную стойкость. Мартина и Китти, усердно работая, до сих пор хорошо выдерживали невзгоды. Маленькая Дженни, не покидавшая всегда закрытой комнаты, росла как тепличное растение. Одна только бабушка, видимо, страдала, несмотря на заботы всех окружающих. Ее физические страдания усугублялись страданиями нравственными, так как она страшилась за будущее семьи. В апреле температура стала более сносной, и ртуть в градуснике поднялась выше нуля. Но земля ждала майской погоды, чтобы окончательно оттаять. Было поздно начинать посевы. Может быть, сенокос будет удачен, но зерно едва ли успеет созреть. Лучше было не рисковать посевом хлеба, а заняться овощами, которые могли созреть в октябре, и, главное, посадить как можно больше картофеля, могущего спасти деревни от голода. Но какой окажется земля, когда сойдет последний снег? Будет ли еще мерзлой на несколько футов и тверда, как гранит? Как разрыхлить, если плуг не возьмет ее? Нельзя было начать пахать до конца мая. Солнце, казалось, потеряло свою силу, так медленно стаивал снег, оставшийся до июня в более возвышенных местах графства. Все земледельцы решили не сеять зерно, а сажать лишь картофель. И не только фермеры Рокингамского владения Керрийского графства, но и в других графствах северо-западной Ирландии. Только в Лейнстерской провинции, в которой земля скорее оттаяла, приступили к посеву хлебов с некоторой надеждой на успех. Арендаторам пришлось употребить неимоверные усилия, чтобы сделать землю годной для посадки овощей. Мартену и сыновьям его пришлось заменить собой животных, павших зимой. У них оставалась только одна лошадь и осел, которыми они могли пользоваться для полевых работ. Засадили картофелем около тридцати акров земли, боясь, что и этот адский труд будет уничтожен. Тогда началось новое бедствие, обыденное в горных местностях Ирландии. В конце июня наступила сильная жара, и снег, таявший на горах, устремился потоками по склону. Особенно страдала Мюнстерская провинция, может быть, по причине многочисленных разветвлений ее ручьев. В Керрийском графстве разлив напоминал наводнение. Реки, выйдя из берегов, все кругом залили водой. Многие дома были унесены. Почти весь скот погиб. В Керрийском графстве часть Рокингамских владений исчезла под водами Кашена. В две недели окрестности ферм превратились в сплошное озеро, прорезаемое такими сильными течениями, что уносили с собой вывернутые с корнем деревья, обломки хижин, сорванные с домов крыши, трупы животных, гибнущих целыми сотнями. Разлив достиг и Керуанской фермы, почти совершенно уничтожив сараи и хлев. Не удалось спасти животных, кроме свиней. Если бы жилой дом не находился на возвышении, волны достигли бы и его - вода разлилась до нижнего этажа, находившегося всю ночь во власти бушующей стихии. Последним ударом, нанесенным бедной стране, была повсеместная гибель картофеля, пострадавшего от наводнения. Никогда еще семье Мак-Карти не приходилось терпеть столько бед сразу. Мрачная будущность предстала перед ними. Как расплатится Мартен, когда явится управляющий? Как тяжелы обязательства арендаторов! Большая часть дохода попадает всегда в карманы собирателя податей и управляющего лендлордов. Если поземельным владельцам приходится платить триста тысяч фунтов за землю и шестьсот тысяч подати за бедных, то крестьяне еще более угнетаемы налогами за дороги и мосты, налогами в пользу полиции, судебных властей, налогами на содержание тюрем, работных домов и т. д. - представляющими сумму в миллион стерлингов в одной Ирландии. Удовлетворить все эти требования очень затруднительно для фермера даже при хороших обстоятельствах, то есть если урожай удачен, так как ему еще уплачивать арендные деньги за пользование фермой. Но когда земля поражена бесплодием, когда суровая зима и разлив разорили страну, когда впереди ждут изгнание и голод, - что делать тогда? Ведь это не помешает сборщику податей прийти в назначенное время, а после его визита исчезают и последние гроши... Так случилось и с Мартеном Мак-Карти. Куда девались веселые, счастливые дни жизни Малыша на ферме!.. Никто теперь не работал, потому что работы не было. Вся семья проводила в бездействии бесконечно длинные дни, сидя около бабушки, заметно угасавшей. Впрочем, почти все местности графства одинаково пострадали от разразившихся бедствий. Зато в самом начале зимы 1881 года везде раздавались угрозы устроить "бойкот лордов", чтобы земля оставалась необработанной, - мера совершенно безуспешная, ведшая к разорению как владельца, так и фермера. Не этими средствами Ирландия может избавиться от тирании феодального режима, добиться пользования землей арендатором на более подходящих условиях или смягчить меры, практикуемые лендлордами. Волнение среди крестьян все же усилилось. Оно выразилось особенно заметно в Керрийском графстве, где устраивались митинги и велась агитация за автономию. Мюрдок, к ужасу своей жены и матери, весь отдался этому движению. Ни холод, ни голод, ничто не могло его удержать. Он переходил из селения в селение, подстрекая всех к общему отказу от арендных платежей и новых аренд в случае изгнания фермеров. Мартену и Симу нечего было и пытаться его удержать. Впрочем, они вполне сочувствовали ему, видя, к чему привели их труды. Однако правительство приняло свои меры. Так же поступил лорд-наместник на случай выступления националистов. Отряды "mounted constabulary" разъезжали по деревням, готовые в случае надобности помогать полиции. Им поручено было рассеивать митинги и арестовывать слишком ярых пропагандистов, замеченных полицией. Вероятно, в их числе должен был быть вскоре и Мюрдок, если только уже не был под их надзором. Что могут поделать ирландцы против порядков, опирающихся на тридцать тысяч солдат, водворенных в Ирландии? Можно себе представить тревогу, в которой жила семья Мак-Карти. Когда на дороге раздавались шаги, Мартина и Китти бледнели. Бабушка приподнимала голову, но через минуту снова опускала ее на грудь. Вдруг это была полиция, шедшая арестовать Мюрдока, а с ним вместе его отца и брата?.. Мартина не раз умоляла старшего сына не подвергать себя опасности, угрожавшей всем членам аграрного союза. В городе уже происходили аресты, они будут, конечно, и в деревнях. Куда мог бы тогда скрыться Мюрдок? Искать убежища в пещерах или в лесах нечего было и думать в такой холод. К тому же Мюрдок не хотел расставаться со своей женой и ребенком, и если ему было лучше удалиться на север, менее подверженный надзору, то он не мог этого сделать за неимением необходимых средств для перевозки и содержания своих. Касса националистов, доходы которой достигали двух миллионов, была недостаточна для поддержки восстания против лендлордизма. Мюрдок оставался на ферме, готовый ежеминутно бежать, если нагрянет полиция. Все поэтому сторожили входы и выходы па ферму. Малыш с Биркой бродили вокруг фермы. Никто не мог бы подойти, не будучи замечен издалека. Но, кроме всего этого, Мюрдока сильно беспокоило предстоящее посещение управляющего с требованием арендной уплаты. До сих пор Мартен был всегда в состоянии расплатиться благодаря продуктам фермы и небольшим сбережениям в предыдущие годы. Один или два раза только он просил небольшой отсрочки, чтобы собрать нужную сумму. Но сегодня откуда взять деньги, когда ему нечего было продавать? Как мы уже упоминали, владетелем Рокингама был английский лорд, никогда не приезжавший в Ирландию. Если допустить, что у него были самые лучшие намерения относительно своих арендаторов, то ведь он их не знал, не мог интересоваться ими, как и они не могли обратиться к нему. Его доверенный Джон Эльдон, принявший на себя эксплуатацию владений, жил в Дублине. Он тоже не имел почти никаких сношений с фермерами, предоставляя вести с ними дело своему управляющему. Управляющего, являвшегося к Мартену раз в год, звали Гербертом. Это был черствый, беспощадный человек, настолько привыкший к крестьянскому горю, что оно уже ничуть его не трогало. Все знали, что он был неумолим: немало повыгонял семейств, оставив их без крова и средств к существованию, и пользовался данной ему властью, чтобы применять ее со всей строгостью. Увы! Ирландия все еще оставалась той страной, в которой когда-то мог раздаться возглас: "Убийство ирландца не преследуется законом!" Понятно поэтому, каково было беспокойство всех на Керуанской ферме Герберт не замедлит прийти, так как всегда являлся в конце декабря. Двадцать девятого утром Малыш, заметивший его первым, прибежал предупредить семью, собравшуюся в зале. Там были все - отец, мать, сыновья, прабабушка и ее правнучка, которую Китти держала на руках. Управляющий открыл калитку, прошел через двор решительным шагом, - шагом хозяина, - открыл дверь в залу и, даже не снимая шляпы, как человек, чувствующий себя более хозяином дома, чем те, к которым он пришел, сел на стул перед столом и вынул бумаги из своей кожаной сумки. - С вас, Мак-Карти, следует получить за истекший год сто фунтов, - сказал он. - Расчет верен, я надеюсь?.. - Да, господин Герберт, - ответил фермер слегка дрожащим голосом. - Сто фунтов... Но я попрошу у вас отсрочки... Вы мне раз давали ее... - Отсрочку! - вскричал Герберт. - Я только это и слышу на всех фермах!.. А чем же расплатится мистер Эльдон с лордом Рокингамом, не отсрочками же вашими? - Год был очень плохим для всех, господин Герберт, и наша ферма пострадала не меньше других... - Мне до этого дела нет, и никакой отсрочки я вам дать не могу. Малыш, забившись в угол, слушал, скрестив руки, с широко раскрытыми глазами. - Прошу вас, господин Герберт, - продолжал фермер, - пожалейте бедных людей... Я прошу только немного подождать... Половина зимы уже прошла, и морозы были не особенно сильны... Мы выплатим все после лета... - Что же, уплатите вы немедленно или нет, Мак-Карти? - Я был бы счастлив, если бы мог это сделать, господин Герберт, но уверяю вас, теперь это невозможно... - Невозможно! - вскричал управляющий. Продайте все, что имеете... - Это уже сделано, а остальное уничтожено наводнением... Того, что осталось, не продать и за сто шиллингов... - Так как же вы можете надеяться на будущий сбор, когда вам нечего даже сеять?.. Да что вы, смеетесь, что ли, надо мной? - Нет, господин Герберт, я никогда себе этого не позволю. Но ради Бога, не отнимайте у нас последней надежды! Мюрдок и Сим, молчавшие все время, теперь едва сдерживались, видя, что отец принужден был унижаться перед этим человеком. В это время бабушка, привстав со своего кресла, сказала торжественным голосом: - Господин Герберт, мне семьдесят семь лет, и все эти семьдесят семь лет я прожила на этой ферме, которую арендовал сначала мой отец, потом муж и сын. До сих пор арендные деньги были всегда уплачены, и я никогда не поверю, чтобы лорд Рокингам захотел нас прогнать... - Дело не в лорде Рокингаме! - ответил грубо Герберт. - Он о вас и понятия не имеет, лорд Рокингам! А вот Джон Эльдон вас знает, и он строго приказал удалить вас из Керуана, если вы не уплатите... - Уйти из Керуана! - вскричала Мартина, бледная как смерть. - Да, и через неделю! - А куда же мы денемся? - Куда хотите! Малышу пришлось видеть уже много горя, он претерпел ужасную нужду, а между тем ему теперь казалось, что он еще никогда не видел ничего подобного. Оно было тем ужаснее, что здесь не было ни слез, ни криков. Однако Герберт встал и, прежде чем спрятать бумаги в сумку, еще раз спросил: - Я вас еще раз спрашиваю, хотите вы платить или нет? - Но чем же? Это произнес громким голосом Мюрдок. - Да!.. Чем платить? - повторил он, приближаясь к управляющему. Герберт давно знал Мюрдока. Ему было небезызвестно, что тот один из самых ярых сторонников народной лиги, и он подумал в настоящую минуту, что хорошо было бы избавиться от него. Поэтому, не считая нужным с ним церемониться, он ответил, пожимая плечами: - Вы спрашиваете, чем платить? Уж конечно, не тем, что принимать участие в смутах и бойкотировать владельцев... Работать надо!.. - Работать! - вскричал Мюрдок, показывая ему свои руки, загрубевшие от работы. - Разве эти руки не работали?.. Разве мои родители, братья сидели столько лет на этой ферме, сложив руки?.. Господин Герберт, не говорите таких вещей, потому что я не в состоянии их слушать... Мюрдок закончил слова жестом, заставившим управляющего попятиться. И тогда, дав волю своему сердцу, в котором было столько гнева на общественную несправедливость, он высказался с энергией, присущей ирландскому языку, про который было сказано: "Если хотите говорить в защиту своей жизни, то говорите по-ирландски!" Конечно, все, что он теперь высказывал, было борьбой за жизнь своих и свою собственную. Почувствовав облегчение после всего сказанного, он сел опять в стороне. Сим чувствовал, что негодование клокочет в нем, как огонь в печке. Мартен Мак-Карти, опустив голову, не решался прервать молчания, последовавшего после резких слов Мюрдока. Герберт продолжал, однако, окидывать всех злым и презрительным взглядом. Мартина встала и, обращаясь к управляющему, сказала: - Сударь, я умоляю вас дать нам отсрочку... Это даст нам возможность заплатить вам через несколько месяцев... Мы будем работать до изнеможения... Умоляю вас... на коленях... сжальтесь!.. И несчастная женщина преклонила колени перед этим безжалостным человеком, один вид которого служил оскорблением. - Довольно, мать!.. Слишком много унижений! - сказал Мюрдок, подняв мать с колен. - Таким мерзавцам отвечают не просьбами... - Нет, - сказал Герберт, - мне ваши слова не нужны, мне нужны деньги, и сию же минуту, не то через неделю вас отсюда выгонят... - Хорошо! - вскричал Мюрдок. - Но я раньше выгоню вас! Пока мы еще здесь хозяева! И, схватив управляющего поперек туловища, он выбросил его за дверь. - Что ты сделал, сын мой?.. - проговорила Мартина, в то время как все остальные лишь поникли головами. - Я сделал то, что должен сделать каждый ирландец, - ответил Мюрдок. - Они должны прогнать из Ирландии лордов, как я прогнал их агента с нашей фермы! ^TГлава шестнадцатая - ИЗГНАНИЕ^U Таково было положение семьи Мак-Карти в начале 1882 года. Малышу только что минуло девять лет. Существование недолгое, конечно, если считать по истекшему времени, и в то же время очень долгое по пережитым испытаниям. В нем насчитывалось только три счастливых года - именно те, которые он провел на ферме. Итак, нищета, которая ему была хорошо известна, обрушивалась теперь на людей, которых он любил больше всего на свете, на семью, ставшую ему родной. Несчастье должно было расторгнуть связь, соединяющую брата, мать, детей. Они принуждены будут расстаться, разойтись в разные стороны, может быть, даже покинуть Ирландию, так как не могли более жить на своем родном острове. Разве за эти последние годы не отняли землю у трех с половиной миллионов фермеров? И то, что случилось с другими, может же случиться и с ними. Да смилуется Бог над этой страной! Голод поражает ее как эпидемия, как война! Такое же бедствие, и такие же результаты... Всем памятна зима 1840/41 года, когда было столько жертв голода, и еще более ужасный 1847-й, прозванный "черным годом". Когда не бывает урожая, все деревни пустеют. Можно войти в открытые двери любой фермы, нигде никого не встречая. Все арендаторы изгнаны самым безжалостным образом. Земледельческой промышленности нанесен удар прямо в сердце. Если бы это происходило только от неудачного урожая хлебов, можно было бы надеяться на следующий год. Но когда суровая, продолжительная зима убила даже картофель, деревенским жителям остается только бежать в города, ютиться в "работных домах" или совсем покинуть страну. В этом году большинство земледельцев решилось на последнее. Обыкновенный результат нахлынувшего бедствия. Когда-то в Ирландии было двенадцать миллионов жителей, теперь только в Соединенных Штатах насчитывают более шести миллионов ирландских колонистов. Не эта ли участь предстояла и Мак-Карти с семьей? Да, и предстояла в самом скором времени. Ни аграрный союз, ни митинги, в которых участвовал Мюрдок, не могли устранить этого. Средства "Poor board" были слишком незначительны в сравнении с количеством пострадавших. Касса, пополняемая ассоциациями home rulers, не замедлит опустеть. Что же касается восстания против владельцев и сопровождающих его грабежей, то лорд-наместник решил укротить их силой. Это было заметно по огромному числу агентов полиции, наблюдавших за самыми подозрительными, иначе говоря, самыми несчастными местностями. Поэтому Мюрдоку следовало быть очень осторожным, но он об этом и не думал. Вне себя от горя и озлобления, он взывал о мщении и подстрекал крестьян к восстанию. Его отец и брат, увлекаясь его примером, навлекли подозрение и на себя. Их теперь ничто не могло остановить. Малыш, страшась появления полиции, бродил целыми днями вокруг фермы. Жили на последние средства. Продали кое-что из мебели, чтобы добыть хоть немного денег. А между тем впереди еще несколько месяцев зимы!.. Как дотянуть до весны? И что можно ожидать в будущем?.. К тревогам за настоящее и будущее присоединялось еще огорчение по поводу болезни бабушки. Бедная старушка слабела с каждым днем. Она не покидала своей комнаты, не могла встать даже с постели. Малыш сидел обыкновенно около нее. Она любила, чтобы он был с маленькой Дженни, которой исполнилось два с половиной года. Иногда она брала к себе ребенка, отвечая на его улыбку... Какие грустные мысли осаждали ее, когда она думала о будущем девочки. Она тогда спрашивала Малыша: - Ты ее любишь, не правда ли? - Да, бабушка. - Ты ее никогда не покинешь?.. - Никогда... никогда!.. - Дай Бог, чтобы она была счастливее нас!.. Она ведь твоя крестница, не забывай этого!.. Ты будешь уже взрослым, когда она еще будет девочкой!.. Ведь если бы ее родители умерли, ты должен заменить ей отца... - Нет, бабушка, не надо об этом думать! Не всегда же будет одно горе... Пройдет несколько месяцев - и все будет опять хорошо... Ваше здоровье поправится, и мы увидим вас опять в вашем большом кресле, а Дженни будет играть около вас... Говоря это, Малыш чувствовал, что готов расплакаться, потому что знал, что бабушка была очень, очень больна... Но при ней он все же сдерживался и давал волю слезам только тогда, когда никто его не видел. Он ждал, кроме того, ужасного появления Герберта, который должен был прийти со своими помощниками, чтобы изгнать семью из ее единственного пристанища. В первых числах января бабушке стало заметно хуже. У нее было несколько припадков, и после последнего можно было подумать, что она умирает. Ее посетил доктор, один из тех сердобольных врачей, которые лечат бедняков, не могущих ничем заплатить им. Он объезжал верхом эти несчастные деревни, когда Малыш остановил его с просьбой зайти на ферму. Осмотрев бабушку, доктор не смог скрыть от семьи, что старушке оставалось жить лишь несколько дней. Горе и лишения сломили ее. Она была в полном сознании, которое и должна была сохранить до последней минуты. В этой крестьянке было столько еще жизненной силы, столько противодействия разрушению, что борьба со смертью предстояла страшно тяжелая. Прежде чем уйти, доктор прописал лекарство, которое должно было облегчить последние минуты бабушки. Он ушел, оставив семью в полном отчаянии. Пойти в Трали, заказать и получить лекарство, - на все это понадобилось бы не более суток... Но чем заплатить за него?.. Семья уже долгое время питалась лишь овощами, не имея ни пенса. Продать было нечего: не осталось ни мебели, ни одежды... Это была нищета, доведенная до последней возможности. И Малыш вдруг вспомнил о гинее, которую он когда-то получил от мисс Анны Уестон. Это была чистая комедия со стороны актрисы, но он считал, что деньги эти были им вполне заслужены, и поэтому берег их в том самом горшке, где лежали его камешки... Мог ли он тогда надеяться, что они когда-нибудь превратятся в шиллинги или пенсы? Никто на ферме не знал, что у Малыша была эта золотая монета, которую он решил теперь употребить на лекарство бабушке. Оно облегчит страдания, может быть, продлит ее жизнь... Малышу все еще хотелось надеяться, хотя надежды больше не было. Он был вправе употребить эти деньги на что хотел. Во всяком случае, нельзя было терять времени, но чтобы никто не заметил, он решил уйти ночью. Двенадцать верст до Трали да двенадцать назад не Бог весть что для сильного ребенка, и он об этом даже и не задумался. Что касается его отсутствия, то вряд ли это заметят, так как он имел обыкновение, если только не сидел около бабушки, проводить все время вне дома, наблюдая, не идет ли управляющий, чтобы прогнать их с фермы, или полиция для задержания Мюрдока. Седьмого января Малыш вышел в два часа ночи из своей комнаты, поцеловав бабушку, не проснувшуюся от его поцелуя. Затем затворил осторожно дверь и поласкал Бирка, который, казалось, спрашивал его: "Ты не берешь меня с собой?" Нет, он хотел оставить его на ферме, на тот случай, если бы появился кто-нибудь неожиданный, о ком бы пес мог предупредить своим лаем. Пройдя двор и отворив калитку, он очутился совершенно один на пустынной дороге. Была полная темнота. В первые дни января солнце восходит на этой широте, между пятьдесят второй и пятьдесят третьей параллелью, очень поздно. В семь часов утра восток едва окрашивается первым отблеском зари. Таким образом, Малышу предстояло совершить половину пути среди темной ночи; его это нисколько не пугало. Погода была холодная, хотя термометр показывал лишь двенадцать градусов ниже нуля. Небо усеяно миллиардами звезд. Дорога, вся белая, тянулась бесконечной снежной лентой. Шаги гулко раздавались в тишине. Малыш вышел в два часа утра, надеясь вернуться до наступления темноты. По его расчету, он должен был быть в Трали около восьми часов. Пройти двенадцать миль за шесть часов не могло затруднить мальчика, обладавшего крепкими ногами. Он отдохнет часа два в Трали в то время, когда будет закусывать в каком-нибудь кабачке за два или три пенса. Затем, взяв лекарство, отправился в путь около десяти часов. Программа эта, старательно составленная, будет, конечно, выполнена, если не произойдет чего-нибудь непредвиденного. Дорога была хорошая, и холод только способствовал скорой ходьбе. Малыш был рад, что прекратился ветер, против которого ему было бы трудно бороться. Обстоятельства благоприятствовали, и ему оставалось только благодарить провидение. Конечно, можно было опасаться какой-нибудь недоброй встречи, стаи волков например. Это была бы настоящая опасность. Хотя зима и не была чересчур сурова, звери бродили с воем по окрестностям. Малыш не мог не подумать об этом, и сердце его невольно забилось, когда он очутился один на этой большой дороге, с торчащими, как скелет, обнаженными деревьями. Мальчик, идя скорым шагом, прошел первые шесть миль в два часа. Было четыре часа утра. Темнота начинала понемногу рассеиваться, и звезды заметно побледнели. Часа через три на горизонте должно было появиться солнце. Малыш почувствовал потребность отдохнуть. Он сел на срубленный пень и, вытащив из кармана печеную картофелину, съел ее с жадностью. В четверть пятого отправился дальше. Нечего и говорить, что Малыш вовсе не боялся заблудиться. Он прекрасно знал эту дорогу, по которой не раз проезжал в тележке с Мартеном. Это было счастливое время, которое теперь невозвратно... Дорога была по-прежнему пустынна. Ни одного пешехода, - о чем Малыш, впрочем, и не сожалел, - но и ни одной тележки, которая могла бы подвезти его, избавив от усталости. Ему оставалось, значит, рассчитывать лишь на свои ноги, маленькие, правда, но зато крепкие. Наконец были пройдены еще четыре мили, не так, правда, быстро, как первые шесть, но, во всяком случае, оставалось пройти только две. Был восьмой час в начале. Последние звезды погасли на горизонте. Грустная заря тускло освещала пространство в ожидании, когда солнце пронижет волокнистые облака. Предметы были ясно видны на большом расстоянии. В эту минуту в конце дороги показалась группа людей, идущих из Трали. Первой мыслью Малыша было не показываться, хотя что могли они сделать ребенку? Инстинктивно, не размышляя, он поспешно спрятался за кусты, выжидая, чтобы эти люди пропели. Это был отряд полиции, состоявший из двенадцати человек с констеблем во главе. С тех пор как страна находилась под надзором, можно было часто видеть подобные патрули, расхаживающие по распоряжению лорда-наместника. Малышу, следовательно, нечего было удивляться этой встрече. Но у него вырвался крик испуга, когда он заметил среди полицейских управляющего Герберта, являющегося всегда таким образом, когда собирался изгонять кого-нибудь. Ужасное предчувствие заставило сжаться его сердце! Не шел ли он на ферму и не взята ли эта полиция, чтобы арестовать Мюрдока? Малыш отверг эту ужасную мысль. Как только люди прошли, он выскочил из засады и побежал, как мог быстрее, в Трали, куда и прибыл в половине девятого. Прежде всего он отправился в аптеку, где дождался лекарства, прописанного доктором, отдав в уплату свою золотую монету, - все свое достояние. Так как лекарство оказалось очень дорогим, он получил сдачи лишь около пятнадцати шиллингов. Не торговаться же ему было, в самом деле?.. Малыш даже и не подумал об этом, раз дело касалось бабушки; но зато он решил сэкономить на своем завтраке. Вместо сыра и пива он обошелся большим ломтем хлеба и кусочком льда для утоления жажды. Около десяти часов он покинул Трали и направился обратно к Керуанской ферме. При других обстоятельствах по дороге было бы заметно оживление. Чувствовалась хотя бы жизнь торговли. Но этот несчастный год заставил выселиться жителей, которым нечем было кормиться! Даже в обычное время сотни тысяч ирландцев переселяются в Новый Свет, в Австралию или Южную Африку, где они надеются не умереть с голоду. Да, наконец, существуют специальные эмиграционные общества, которые за два фунта стерлингов доставляют переселенцев даже на побережья Южной Америки. В этом же году при неимоверном количестве переселенцев вся западная часть Ирландии походила на пустыню или, что еще печальнее, на опустевшую страну. Малыш продолжал идти скорым шагом. Он не хотел замечать усталости и выказывал удивительную энергию. Нечего и говорить, что он не мог догнать людей, прошедших тогда мимо него, но по следам их, видневшимся на снегу, мог заметить, что они шли по направлению к Керуапской ферме. Это была достаточно побудительная причина, чтобы заставить торопиться Малыша, хотя ноги его начинали ныть от слишком продолжительной ходьбы. Однако он не позволил себе ни разу отдохнуть и продолжал идти вперед. Около двух часов дня он находился в двух милях от Керуана. Через полчаса показались строения среди необъятной белизны. Что сразу поразило Малыша, это отсутствие дыма из трубы, а между тем он знал, что в очаге было еще достаточно топлива. К тому же, казалось, какая-то странная тишина и пустота исходили из этого места. Малыш еще более заторопился и, напрягая последние силы, пустился бежать. Падая и снова вставая, он наконец достиг ворот двора... Что за зрелище! Ворота были сломаны, двор весь истоптан. От строений, хлева, амбаров торчали лишь одни стены... Крыши были сорваны, не оставалось также ни одного окна, ни одной двери. Не хотели ли сделать этот дом негодным для обитания и тем лишить семью их последнего крова? Добровольно ли сделали это сами хозяева или это насильственная работа враждебных рук?.. Малыш застыл от изумления. Его охватил ужас. Он не решался войти во двор, не смел заглянуть в дом... Он все же решился наконец. Если фермер или кто-нибудь из семьи еще оставался в доме, то надо было узнать... Малыш подошел к двери, позвал... Но никто не ответил. Тогда он сел у порога и расплакался. Вот что произошло в его отсутствие. В Ирландии не редки эти ужасные сцены изгнания, после которых пустуют не только фермы, но и целые деревни. Но несчастные, выгнанные из жилища, в котором они родились и в котором надеялись умереть, могут ведь вздумать вернуться, не найдя себе нигде другого убежища. Помешать им существует весьма простой способ. Надо сделать дом негодным для жизни. Для этого устанавливается перед домом огромное бревно, висящее на цепи между тремя столбами. Перед таким тараном ничто не может устоять. Крыша отлетает, труба отламывается, очаг разбивается. Ломаются двери и окна, оставляя лишь одни голые стены. И когда дом приведен в такое состояние, когда он открыт для бурь и снега, тогда лендлорд и его агенты могут быть спокойны: семья в него больше не вернется. Что же удивительного, что после подобного отношения сердце ирландца переполнено ненавистью к его поработителям?.. А здесь, в Керуане, это изгнание сопровождалось еще большей жестокостью, вызванной жаждой мести со стороны Герберта. Желая отплатить Мюрдоку, он пришел на ферму не с одними только помощниками своими по поводу аренды; он донес на фермера, как на мятежника, которого и приказано было арестовать. Прежде всего Мартена с женой и детьми выгнали из дома, где начали производить обыск. Не пощадили даже старой бабушки. Сорвав ее с постели, ее сволокли на двор, где у нее, однако, хватило сил приподняться, чтобы проклясть в лице своих убийц убийц Ирландии; после этого она упала мертвой... В эту минуту Мюрдок бросился на негодяев. Обезумев от гнева, он поднял топор... Его отец и брат хотели последовать его примеру, защищая своих... Но противников было больше, и сила закона взяла верх, если можно так назвать это издевательство над справедливостью. Вооруженное сопротивление полиции было занесено в протокол, и не только Мюрдока, но и Мартена и Сима арестовали. С 1870 года ни один фермер не мог быть изгнан без известного вознаграждения, но Мартен утратил теперь это право. Нельзя было похоронить бабушку на ферме, ее надо было отнести на кладбище; положив на носилки, ее понесли оба внука, сопровождаемые Мартеном, Мартиной и Китти с ребенком на руках, окруженными со всех сторон полицейскими. Печальное шествие направилось в Лимерик. Можно ли себе представить что- нибудь печальнее этого зрелища несчастных, окруженных полицией людей, сопровождавших прах бедной старушки?.. Малыш, пришедший наконец в себя, обегал весь пустой дом, тщетно зовя всех по именам... Но все кругом оставалось безмолвно. Вот в каком виде он нашел дом, в котором провел счастливейшие годы своей жизни, дом, с которым он был связан столькими воспоминаниями!.. Он вспомнил тогда о своих камешках, означавших число дней, проведенных им на ферме, и отыскал глиняный горшок, который оказался в целости. Ах, эти камешки! Малыш, сев на пол у дверей, начал пересчитывать: их было тысяча пятьсот сорок. Это означало четыре года и восемьдесят дней - с 20 октября 1877 года до 7 января 1882-го, - прожитые им на ферме. И теперь надо было покинуть ее, надо было разыскать семью, ставшую ему родной!.. Прежде чем уйти, Малыш связал в узелок свое белье, оставшееся в разбитом ящике. Вернувшись во двор, он вырыл яму под елью, посаженной им в день рождения его крестницы, и закопал в нее свой горшок с камешками. Бросив последний взгляд на разрушенный дом, он вышел на дорогу, уже черневшую в вечерних сумерках... Конец первой части ^TЧАСТЬ ВТОРАЯ^U ^TГлава первая - ИХ СВЕТЛОСТИ^U Лорд Пиборн, не теряя изысканности манер, перебрал многочисленные бумаги, разбросанные на столе, перевернул журналы и газеты, осмотрел карманы своего желтого плюшевого халата и темно-серого пальто, лежащего на спинке кресла, и сдвинул незаметным движением брови. Его светлость выражал всегда все свои, даже самые сильные движения, неудовольствие лишь таким аристократическим образом. Его слегка согнутая фигура выражала желание заглянуть и под стол, покрытый длинной скатертью, окаймленной бахромой; но, одумавшись, он нажал кнопку звонка у камина. Почти в ту же минуту появился лакей Джон, остановившийся неподвижно в дверях. - Посмотрите, не упал ли мой портфель под стол, произнес лорд Пиборн. Джон нагнулся, приподнял тяжелую скатерть и встал с пустыми руками. Портфеля его светлости под столом не было. Брови лорда Пиборна опять сдвинулись. Где леди Пиборн? - спросил он. В своих покоях, - ответил лакей. А граф Эштон? Прогуливается в парке. Передайте мой привет ее светлости леди Пиборн и скажите, что я желал бы иметь честь переговорить с ней как можно скорее. Джон, быстро повернувшись - хорошо выдрессированному лакею не полагается делать поклона при исполнении своих служебных обязанностей, - вышел размеренным шагом из кабинета, чтобы исполнить приказание своего хозяина. Лорду Пиборну пятьдесят лет - пятьдесят лет добавки к тем нескольким столетиям, которые насчитывает за собой его благородный, ничем не запятнанный род. Член верхней палаты, он искренне сожалел о прежних привилегиях феодализма, о прежних порядках судопроизводства, о предках. Все, кто был ниже по происхождению, или чей род был менее знатен, приравнивались им к мужику, простолюдину, хаму и рабу. Он маркиз, его сын граф. Баронеты, кавалеры и вообще люди более низкого звания, чем он, были, по его мнению, едва достойны находиться в прихожих истинной знати. Длинный, худой, с бесцветным лицом, потухшими глазами от привычки вечно выражать презрение, лорд Пиборн представляет тип величавых вельмож, удивительно напоминающих старые пергаменты, и которые начинают, к счастью, исчезать даже в аристократическом королевстве Великобритании и Ирландии. Следует заметить, что маркиз Пиборн английского происхождения и что он нисколько не унизил свой род, женившись на маркизе, по происхождению шотландке. Их светлости были поистине созданы друг для друга и должны были произвести потомство наивысшего достоинства. Что ж вы хотите? Ведь эти вельможи воображают, что Бог надевает перчатки, чтобы встретить их при входе в рай. Дверь открылась и, как это принято на больших приемах при входе важной особы, лакей доложил: - Ее светлость леди Пиборн. Маркиза, лет сорока, высокая, с длинными буклями по обеим сторонам пробора, со сжатыми губами, с аристократически правильным носом, плоской фигурой, не отличалась, конечно, никогда красотой, но что касается утонченности манер и знания этикета, то в этом отношении, конечно, лорду Пиборну никогда не найти бы себе подходящей жены. Джон, пододвинув кресло с вырезанными на нем гербами, удалился. Благородный супруг выразился следующим образом: - Извините меня, маркиза, что вы из-за меня побеспокоились покинуть ваши покои, чтобы доставить мне честь поговорить с вами в моем кабинете. Нечего удивляться, что их светлости обмениваются такими изысканными выражениями в своих интимных разговорах, так как это есть лишь доказательство высокого происхождения. И потом, они ведь были воспитаны в школе "пудры и париков" прежней gentry. Они никогда не согласились бы унизиться до фамильярной болтовни, прозванной в шутку Диккенсом "попугайской болтовней". - Я к вашим услугам, маркиз, - сдержанно ответила леди Пиборн. - Что вы желаете у меня спросить? - Я попрошу вас припомнить некоторые обстоятельства. - Я слушаю. - Маркиза, не выехали ли мы из замка вчера, около трех часов пополудни, чтобы отправиться к господину Лерду, нашему поверенному? - Да, совершенно верно, вчера после полудня. - Если я хорошо помню, граф Эштон, наш сын, ехал вместе с нами в коляске? - Он ехал с нами, маркиз, и сидел впереди. - А два выездных лакея на запятках? - Да, как и полагается. - Теперь вы, конечно, помните, продолжал лорд, - что у меня был портфель с бумагами, касающимися процесса, угрожающего нам со стороны прихода... - Процесса несправедливого, в который приход имел дерзость нас вовлечь, - добавила леди Пиборн очень многозначительным тоном. - Этот портфель, - продолжал лорд, - заключал в себе не только важные бумаги, но и банковые билеты на сто фунтов, предназначенные поверенному. - Совершенно верно, маркиз. - Вы знаете, маркиза, что произошло далее. Мы приехали в Ньюмаркет, ни разу не выйдя из коляски. Господин Лерд встретил нас у подъезда. Я показал ему бумаги, предложил на расходы деньги, но он заявил, что ему пока не нужны ни те, ни другие и что он сам явится в замок, когда надо будет дать ответ на требования прихода... - Глупые требования, которые в прежние времена сочли бы за дерзкое посягательство на наши права!.. Говоря это, маркиза лишь повторила слова, не раз сказанные по этому поводу маркизом. - Итак, я унес с собой портфель, мы сели снова в коляску и вернулись к семи часам вечера домой, когда уже начинало смеркаться. Вечера стояли темные, потому что был еще только конец апреля. - И вот, - продолжал маркиз, - этот портфель, который я, как отлично помню, положил в левый карман пальто, теперь мною не найден. - Может быть, вы положили его по приезде на письменный стол? - Я тоже так полагал, маркиза, и обыскал весь стол... - Никто не заходил сюда со вчерашнего вечера?.. - Кроме Джона, никто. Но он вне подозрений. - Никогда не следует слишком доверять людям, - ответила леди Пиборн. - Возможно, что портфель выпал на сиденье коляски... - Выездной лакей заметил бы это, и если только он не нашел нужным присвоить себе эти сто фунтов... - Я готов пожертвовать в случае надобности этими ста фунтами, но фамильные бумаги, доказывавшие наши права против прихода... - Прихода! - повторила, как эхо, маркиза. В ее возгласе слышно было все презрение замка к какому-то приходу, требования которого были слишком непочтительны. - Значит, - сказала она, - если бы мы проиграли этот процесс, несмотря на полную нашу правоту... - И мы проиграли бы его, если бы не имели этих актов. - Приход вступил бы во владение этой тысячью акров леса, примыкающего к парку и составляющего часть владения Пиборнов со времен Плантагенетов?.. - Да, маркиза. - Это было бы возмутительно!.. - Возмутительно, как и все вообще, что угрожает феодальной собственности в Ирландии, - эта уступка земель крестьянам, это возмущение против лендлордизма!.. Да, мы живем в странное время, и если губернатор не восстановит порядка, повесив главарей аграрного союза, то я просто не знаю или, скорее, я прекрасно знаю, чем все это кончится... В эту минуту дверь кабинета отворилась, и на пороге появился мальчик. - А, это вы, граф Эштон? - сказал лорд. - Маркиз и маркиза всегда называли сына по его титулу. - С добрым утром, милорд, отец мой. Затем он подошел к миледи, своей матери, и поцеловал у нее церемонно руку. У этого юного четырнадцатилетнего джентльмена было удивительно правильное, но ничего не выражавшее лицо, которое не обещало и с годами стать более живым и умным. Это было вполне естественное произведение маркиза и маркизы, не затронутых течением современной жизни. Родовой инстинкт заставлял этого мальчика вести себя довольно прилично и оставаться до конца ногтей графом, несмотря на то, что маркиза очень баловала его и все слуги были обучены исполнять его малейшие капризы. На самом же деле у него не было ни одного качества его возраста: ни добрых порывов, ни восторженности, присущей молодости. Это был молодой человек, привыкший, благодаря воспитанию, видеть во всех окружающих лишь низших людей, прекрасно изучивший все виды спорта: верховую езду, скачки, охоту, игру в теннис и крокет, но по образованию почти невежда, несмотря на полдюжины преподавателей, напрасно старавшихся над его развитием. Число молодых людей высокого происхождения, обещающих быть совершенными болванами, но отличающихся изысканным воспитанием, теперь заметно уменьшается. Однако они еще не совсем исчезли, и в числе их был и граф Эштон. Ему рассказали случай с портфелем. Он помнил, что милорд, его отец, держал портфель в руке, выходя от поверенного, и что он положил его не в карман пальто, а на одну из подушек сиденья при отъезде из Ньюмаркета. - Вы уверены в том, что говорите, граф Эштон? - спросила маркиза. - Да, миледи, и не думаю, чтоб портфель мог выпасть из экипажа. - Следовательно, он должен был еще находиться там, когда мы приехали в замок?.. - Из чего следует заключить, что он присвоен одним из лакеев, - заметила леди Пиборн. Граф Эштон был того же мнения. Он не питал ни малейшего доверия к этим хамам, которые всегда или шпионы, или воры и которых следовало бы иметь право сечь плетьми. Откуда он взял, что в Великобритании были некогда рабы? Он очень жалел, что маркиз не назначил ему особого лакея, лично для него, или по крайней мере хоть грума. Вот уж кто узнал бы, что значит господская рука... Чтобы так рассуждать, согласитесь, надо было иметь в жилах чистейшую кровь Пиборнов. В конце концов все пришли к убеждению, что портфель был украден, что вором мог быть лишь один из лакеев, что надо назначить следствие, и на кого падет хоть малейшее подозрение, тот будет тотчас же передан констеблю. Затем граф Эштон нажал звонок, и через несколько минут управляющий предстал перед их светлостями. Скарлет, управляющий, был настоящий тип ханжи и пройдохи, ненавидимый всей дворней замка. Всегда слащавый и лживый, он преследовал своих подчиненных мягко, не раздражаясь, словно гладя их когтями. В присутствии маркизов и графа он имел самый покорный вид, точно кающийся перед священником. Ему сообщили историю портфеля, который, положенный на подушку сиденья, должен быть найден на том же месте. Таково было и мнение Скарлета, раз так думали лорд и леди Пиборн. При их прибытии в замок он хотя и стоял почтительнейше у дверцы экипажа, но темнота помешала ему видеть, находился ли портфель на указанном месте. Скарлету могла бы прийти мысль, что портфель мог выпасть по дороге, но он не решился бы ее высказать. Поэтому он заметил только, что в портфеле должны были, без сомнения, находиться очень важные бумаги, раз он принадлежал столь важному лицу, как маркиз. - Очевидно, что здесь произошло присвоение. - Скажем, кража, если ваша светлость позволит так выразиться. - Да, кража, господин Скарлет, и кража не только значительной суммы денег, но и важных бумаг, доказывающих преимущество наших прав перед приходом! Кто не видел выражения лица управляющего при мысли, что приход мог отстаивать свои права против знатного рода Пиборн, - безобразие, немыслимое в добрые старые времена, когда привилегии происхождения были всеми чтимы, - кто не наблюдал за оскорбленной фигурой Скарлета с трясущимися руками, воздетыми к небу, и опущенными вниз глазами, тот не мог бы понять, до какой степени совершенства дошел этот лицемер в искусстве мимики. - Но если кража совершена... - сказал он наконец. - Как?.. Если она совершена?.. - заметила маркиза сухим тоном. - Да простит мне ваша светлость, - поспешил поправиться управляющий, - я хочу сказать, что так как совершена кража, то она могла быть сделана... - Лишь одним из наших слуг! - ответил граф Эштон, подняв хлыст, который был у него в руке. - Вы потрудитесь, господин Скарлет, продолжал маркиз, - сделать расследование, чтобы найти виновного или виновных, и прибегнуть к судебной власти, раз я не имею более права распоряжаться в собственных владениях. - А если расследование ни к чему не приведет, - спросил управляющий, - что желает тогда предпринять его светлость? - Вся прислуга замка должна быть рассчитана, все без исключения, господин Скарлет! Получив этот ответ, управляющий удалился, маркиза отправилась на свою половину, а граф в парк, к своим собакам. Управляющий должен был тотчас же приняться за исполнение предписанной ему обязанности. Что портфель выпал по дороге из экипажа, для него не было сомнения, хотя это и доказывало невнимание лорда. Но раз его господа желали, чтобы была заявлена кража, он заявит... и если нужно найти вора, он его найдет... Вся челядь: выездные лакеи, комнатные лакеи, повара, кучера, конюхи - все должны были предстать перед управляющим. Все они, понятно, утверждали, что не виноваты, и, хотя Скарлет был при особом мнении, он все же объявил им, что они будут переданы констеблю, если портфель не найдется. Были украдены не только деньги, но древние акты, доказывающие права его господина... Здесь мог быть подкуп для совершения этой кражи! Пусть только попадется этот негодяй - он будет сослан на остров Норфолк!.. Лорд Пиборн был слишком знатен, и обокрасть его было почти то же, что обокрасть члена королевской фамилии... Скарлет повторял это всем, кто подвергся его допросу. К несчастью, ни один не захотел признать себя вором. Поэтому, окончив допрос, управляющий поспешил дать в нем отчет лорду Пиборну. - Они все сговорились, - объявил маркиз, - и, вероятно, поделили между собой деньги... - Я думаю точно так же, - ответил Скарлет. На все предложенные мною вопросы был получен один в тот же ответ. Это доказывает, что они сговорились между собою. - Сделали вы обыск в их комнатах, шкафах, вещах, господин Скарлет? - Нет еще. Ваша светлость согласится со мною, что лучше будет сделать это в присутствии констебля?.. - Это верно, - ответил маркиз. - Пошлите же человека в Кантурк... или лучше... отправьтесь сами. Я желаю, чтобы никто не отлучался из замка до окончания следствия. - Приказание вашей светлости будет исполнено. - Констебль должен захватить с собою несколько полицейских, господин Скарлет. - Передам ему ваше желание, которое он не преминет исполнить. - И передайте также моему поверенному, господину Лерду, что мне необходимо поговорить с ним по этому поводу и что я буду ждать его в замке. - Сегодня же передам ему это. - Вы отправитесь?.. - Сию же минуту! Я вернусь до вечера. - Хорошо. Это происходило 29 апреля, утром. Никому не говоря, зачем он ехал в Кантурк, Скарлет велел подать себе одну из лучших лошадей и собирался уже сесть на нее, когда у ворот раздался звонок. Дверь открыли. Появился мальчик лет десяти. Это был Малыш. ^TГлава вторая - В ПРОДОЛЖЕНИЕ ЧЕТЫРЕХ МЕСЯЦЕВ^U В состав Мюнстерской провинции входит графство Корк, смежное с Лимериком и Керри. Оно занимает южную часть между заливами Бентри и Югхал-Хевен. Главный порт Куинстон, названный по имени залива, на котором он находится, - залива, являющегося одним из самых посещаемых в Ирландии. Графство прорезано несколькими линиями железных дорог, одна из них - через Маллоу и Килларней - достигает Трали. Немного выше, в той части ветви, которая идет вдоль реки Блекуатер, в шести километрах к югу от Ньюмаркета находится селение Кантурк, а далее, в двух километрах, замок Трелингер. Это владение древнего рода Пиборп. Оно охватывает пространство в сто тысяч акров лучшей земли Ирландии. Маркиз, таким образом, очень богат, не говоря уж о других доходах, доставляемых владениями в Шотландии. Его состояние считается одним из самых значительных в стране. Если лорду Рокингаму никогда не приходило в голову посетить свои земли в графстве Керри, то нельзя упрекнуть за это и лорда Пиборна. Проводя по нескольку месяцев то в Эдинбурге, то в Лондоне, он приезжал ежегодно в Трелингер-Кэстл, где оставался с апреля до ноября. Замок существовал три столетия, будучи построен еще во времена Стюартов. Во всяком случае, возведение его не могло быть отнесено ко времени Плантагенетов, столь близких сердцу Пиборнов, хотя теперешний владелец постарался придать замку как можно более феодальный вид, украсив его снаружи зубцами, окружив сторожевыми башнями и снабдив подъемным мостом, который никогда не поднимался, и железной решеткой, которая никогда не опускалась. Внутри располагались громадные комнаты, отличавшиеся, однако, большим удобством, чем помещения времен Эдуарда IV или Иоанна Безземельного. По обе стороны замка находились службы, конюшни, сараи. Впереди - большой чистый двор, засаженный великолепными деревьями, с двумя строениями по бокам, из которых одно, правое, служило помещением для привратника. У дверей этого флигеля и позвонил Малыш в ту минуту, когда управляющий собрался уже уехать. Прошло четыре месяца с того незабвенного дня, когда приемыш Мак-Карти покинул Керуанскую ферму. Как провел Малыш это время? Когда он ушел с фермы, начинало уже смеркаться. Так как он не встретил ни Мартена, никого из своих по дороге в Трали, то у него явилась сначала мысль отправиться в Лимерик, куда обыкновенно отводили арестованных. Ему казалось вполне естественным разыскать семью Мак-Карти и разделить их участь. Почему он не был настолько силен, чтобы быть в состоянии зарабатывать деньги? Он нанялся бы в работники и трудился бы изо всех сил... Но на что можно было надеяться в десять лет? На этой безлюдной дороге, в холодный темный вечер Малыш чувствовал себя более одиноким, чем когда-либо. Не похож ли он был на оторванный лист, упавший на дорогу? Ветер будет гнать этот лист, куда вздумается, пока тот не превратится наконец в прах. Нет рядом ни одной души, которая пожалела бы его. Если он не найдет Мак-Карти, что с ним будет?.. У кого спросить о них? А если их не отведут в тюрьму и они решатся эмигрировать, как большинство их соотечественников, что тогда?.. Малыш решил идти к Лимерику через снежное поле. Было совершенно тихо, он прошел две мили, не встретив ни одной живой души, и почти наугад. Впереди громады сосен затемняли еще более горизонт. Малыш, уставший еще от своего путешествия в Трали, почувствовал вдруг, что силы изменяют ему. Но он не хотел ни за что останавливаться и сумел пройти еще полмили. Но это еще более ослабило его, и он упал под дерево, тяжелые ветви которого были покрыты инеем. Лежа на снегу, весь продрогший, он мог лишь, теряя сознание, крикнуть: - Ко мне!.. Ко мне! Почти в ту же минуту отдаленный лай пронесся в воздухе. Вскоре на повороте показалась собака, бегущая по следам мальчика с высунутым языком и горящими глазами. Но успокойтесь - не для того, чтобы растерзать его, а чтобы согреть. Малыш скоро пришел в себя. Он открыл глаза и почувствовал, что горячий язык лижет его замерзшие руки. - Бирк! - прошептал он. Действительно, это был Бирк, его верный друг и товарищ с Керуанской фермы. Лаская отогревшую его собаку, Малыш сказал себе, что теперь он не совсем одинок... Они вместе отправятся отыскивать Мак-Карти... Но почему Бирк не пошел за ними? Может быть, его прогнали ударами палок или бросали в него камнями?.. Так оно и было, и Бирку ничего более не оставалось, как вернуться на ферму. Теперь можно было надеяться найти Мак-Карти, и Малыш был вполне уверен, что Бирк приведет к ним по следам... И он принялся говорить с собакой, как делал это, когда они проводили вместе долгие часы на пастбище. Бирк отвечал