которое могло лишь удвоить его усердие.
   Слона вывели и тотчас же оседлали. Парс  в  совершенстве  знал  ремесло
"махута", или корнака.  Он  покрыл  спину  слона  чем-то  вроде  попоны  и
привесил с каждого бока по довольно-таки неудобной корзине.
   Филеас Фогг заплатил индусу банковыми билетами,  извлеченными  из  недр
знаменитого дорожного саквояжа. Паспарту показалось,  что  каждая  бумажка
вынута у него из нутра. Затем мистер Фогг предложил сэру Фрэнсису Кромарти
доставить его на станцию Аллахабад. Бригадный генерал  согласился.  Лишний
пассажир не мог утомить гигантское животное.
   Продовольствие было закуплено в  Кольби.  Сэр  Фрэнсис  Кромарти  занял
место в одной корзине, Филеас Фогг - в другой. Паспарту  уселся  на  спину
животного, между своим господином и бригадным  генералом,  парс  взобрался
слону на шею, и в девять часов животное вышло из  поселка,  направляясь  в
Аллахабад по кратчайшей дороге - через густой пальмовый лес.



        ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ,
   <b>где рассказывается о том, как Филеас Фогг и его спутники</b>
   <b>углубились в чащу индийских лесов, и о том, что из этого вышло</b>

   Чтобы сократить  путь,  проводник  оставил  в  стороне  железнодорожную
линию,  на  которой  шли  последние   строительные   работы.   Направление
железнодорожной линии, очень извилистой вследствие капризных  разветвлений
гор Виндхья, не являлось кратчайшим и было невыгодно Филеасу Фоггу.  Парс,
хорошо знакомый со всеми  дорогами  и  тропинками  этой  местности,  повез
путешественников напрямик через лес, чтобы таким образом сократить  дорогу
миль на двадцать.
   Филеас Фогг и сэр Фрэнсис Кромарти, запрятанные в свои корзины по самую
шею, жестоко страдали от тряской рыси слона, которого беспрестанно погонял
его  махут.  Но  они  переносили  свое  положение   с   чисто   британским
хладнокровием  и,  едва  видя  друг  друга,  лишь  изредка  перекидывались
словами.
   Паспарту сидел на спине животного и первый принимал на себя все толчки;
помня наставления своего господина, он старался держать язык за зубами  из
боязни откусить его. То взлетая на  шею  слона,  то  скатываясь  на  круп,
честный малый проделывал, подобно клоуну на трамплине, сложные упражнения.
Но, несмотря на эти неистовые  прыжки,  он  болтал,  смеялся  и  время  от
времени вытаскивал из сумки кусок сахару и протягивал  его  умному  Киуни,
который брал угощение кончиком хобота, ни  на  минуту  не  замедляя  своей
размеренной рыси.
   После двух часов пути проводник  остановил  слона  и  дал  ему  часовой
отдых.  Животное  поело  веток  и  молодых  побегов  и  утолило  жажду  из
находившегося  вблизи  болота.  Сэр  Фрэнсис  Кромарти  не  жаловался   на
остановку. Он чувствовал себя разбитым. Зато мистер  Фогг  выглядел  таким
свежим, словно только что встал с постели.
   - Вы что, железный, что ли? - с восхищением спросил бригадный генерал.
   -  Из  кованого  железа!  -   ответил   Паспарту,   который   занимался
приготовлением незатейливого завтрака.
   В полдень проводник подал знак к  отъезду.  Местность  становилась  все
более дикой. Высокие пальмовые деревья  сменились  зарослями  тамаринда  и
карликовых пальм; затем путники выехали на широкую долину, покрытую чахлым
кустарником и усеянную крупными  глыбами  камня.  Вся  эта  часть  горного
Бундельханда,  редко  посещаемая  путешественниками,  заселена   племенами
фанатиков, принадлежащих к одной из самых жестоких сект индусской религии.
Господство англичан еще не упрочилось  в  этой  области,  находящейся  под
властью радж, куда трудно проникнуть ввиду малой доступности гор Виндхья.
   Несколько раз путешественники встречали свирепые толпы индусов, которые
гневными жестами провожали быстроногое животное. Парс, насколько это  было
возможно,  стремился  избегать  подобных  встреч,  справедливо  считая  их
опасными. Путешественники почти не видели никаких животных: за  весь  день
им попалось лишь несколько  обезьян,  которые  немедленно  устремлялись  в
бегство и своими ужимками и гримасами сильно забавляли Паспарту.
   Одна мысль среди множества прочих особенно занимала нашего молодца. Что
сделает мистер Фогг со слоном, когда они приедут в Аллахабад? Возьмет  его
с собою? Невозможно! Транспортные расходы, прибавленные к стоимости слона,
сделали бы эту  покупку  совершенно  разорительной.  Может  быть,  он  его
продаст? Или отпустит на волю?  Благородное  животное  вполне  заслуживало
подобной счастливой участи. А вдруг мистер Фогг возьмет да и подарит слона
ему, Паспарту? Тогда он окажется  в  большом  затруднении.  Эта  мысль  не
давала Паспарту покоя.
   В восемь часов вечера главная горная цепь Виндхья  осталась  позади,  и
путешественники сделали привал в развалившемся бунгало у подошвы северного
склона хребта.
   За день было пройдено около двадцати пяти миль,  до  станции  Аллахабад
оставалось столько же.
   Ночь была холодная. Внутри бунгало парс развел костер из  сухих  веток,
наполнивший помещение приятной теплотой.  Ужин  приготовили  из  провизии,
закупленной в Кольби. Изнуренные и разбитые  путешественники  с  жадностью
принялись за еду.  Беседа,  начавшаяся  несколькими  отрывистыми  фразами,
вскоре  сменилась  звонким  храпом.  Проводник  бодрствовал  около  Киуни,
который спал стоя, опершись о ствол могучего дерева.
   Ночь прошла спокойно. Лишь рев гепардов и пантер да пронзительный хохот
обезьян время  от  времени  нарушали  тишину.  Но  хищники  ограничивались
рычаньем и не предпринимали никаких враждебных действий против  обитателей
бунгало. Сэр Фрэнсис Кромарти спал крепко, как солдат после  утомительного
перехода. Паспарту в беспокойном сне повторял курбеты, проделанные  им  за
день. Что же касается мистера Фогга, то он спал так же мирно, как в  своем
тихом доме на Сэвиль-роу.
   В шесть часов утра путники снова двинулись в путь. Проводник надеялся к
вечеру достигнуть станции  Аллахабад.  Таким  образом  мистер  Фогг  терял
только часть тех сорока восьми часов, которые он сберег с начала пути.
   Миновав последние отроги горного хребта Виндхья, Киуни снова перешел на
рысь.  К  полудню   проводник   обогнул   стороною   поселок   Калленджер,
расположенный на реке Кен, впадающей в один  из  притоков  Ганга.  Он  все
время держался вдали от населенных  мест,  чувствуя  себя  в  безопасности
среди пустынных полей и низин, указывавших на  приближение  великой  реки.
Станция  Аллахабад  находилась  не  дальше,  чем  в  двенадцати  милях   к
северо-востоку. Последний привал сделали в тени банановых деревьев, сочные
плоды которых, столь же сытные, как хлеб, и столь же вкусные, как  сливки,
были по достоинству оценены нашими путешественниками.
   В два часа проводник свернул под покров густого леса,  который  тянулся
на несколько миль. Ехать лесом было безопаснее, чем по открытому месту. Во
всяком случае, до сих пор не произошло  ни  одной  неприятной  встречи,  и
можно было надеяться, что путешествие окончится без приключений, как вдруг
слон неожиданно остановился, проявляя явное беспокойство.
   Было четыре часа пополудни.
   - Что случилось? - спросил сэр Фрэнсис Кромарти,  высовывая  голову  из
своей корзины.
   - Не знаю, господин генерал, -  ответил  парс,  вслушиваясь  в  неясные
звуки, долетавшие сквозь густую листву.
   Несколько мгновений спустя гул  сделался  более  отчетливым.  Казалось,
издали доносились слившиеся в единый  хор  человеческие  голоса  и  медные
инструменты.
   Паспарту весь обратился в слух и зрение. Мистер Фогг терпеливо ждал, не
произнося ни слова.
   Проводник соскочил на землю, привязал животное к дереву и  углубился  в
лесные заросли. Несколько минут спустя он вернулся, говоря:
   - Это процессия браминов, направляющаяся в нашу  сторону.  Постараемся,
чтобы они нас не заметили.
   Проводник   отвязал   слона   и   завел   его   в   чащу,   посоветовав
путешественникам не сходить на землю. Сам он стоял  настороже,  готовый  в
любую минуту взобраться на слона, если бы пришлось  бежать.  Он  надеялся,
что толпа верующих пройдет мимо, не заметив их, ибо  они  были  совершенно
скрыты густой листвой деревьев.
   Нестройный  шум  голосов  и   музыкальных   инструментов   приближался.
Слышалось однообразное пение,  сопровождаемое  барабанным  боем  и  звоном
цимбал. Вскоре под деревьями, в полусотне шагов от наших путешественников,
показалась голова процессии. Мистер Фогг  и  его  спутники  сквозь  листву
свободно  различали  причудливые  фигуры   участников   этой   религиозной
церемонии.
   В первом ряду выступали  жрецы  с  митрами  на  головах  и  в  длинных,
расшитых золотом одеяниях. Их окружали мужчины,  женщины,  дети,  тянувшие
какие-то  похоронные  псалмы,  прерываемые  через  правильные   промежутки
ударами там-тама и цимбал. Позади них, запряженная  двумя  парами  зебу  в
роскошных попонах, двигалась колесница на высоких колесах, спицы и  ободья
которых изображали переплетающихся змей. На  ней  возвышалась  безобразная
статуя с четырьмя руками, темно-красным телом, дикими глазами,  спутанными
волосами, высунутым языком и губами, выкрашенными хною и бетелем. На шее у
нее было ожерелье из мертвых голов, а на бедрах - пояс из отрубленных рук.
Она стояла на распростертом теле великана без головы.
   Сэр Фрэнсис Кромарти узнал эту статую.
   - Богиня Кали, - прошептал он, - богиня любви и смерти.
   - Смерти - согласен, но любви - никогда! - заявил Паспарту.  -  Что  за
гнусная особа!
   Парс сделал ему знак замолчать.
   Вокруг  статуи   суетились,   метались,   извивались   старые   факиры,
исполосованные коричневой краской и покрытые крестообразными порезами,  из
которых каплями сочилась кровь; это были те исступленные фанатики, которые
во время торжественных индусских церемоний до сих пор  еще  бросаются  под
колеса колесницы Джаггернаута.
   За ними несколько браминов в пышных восточных  одеяниях  вели  какую-то
женщину, с трудом передвигавшую ноги.
   Эта женщина была молода и белым  цветом  кожи  походила  на  жительницу
Европы. Ее голова, шея, плечи, уши, руки и ноги были украшены драгоценными
камнями, ожерельями, браслетами, серьгами  и  кольцами.  Туника,  расшитая
золотом и покрытая легким покрывалом, обрисовывала очертания ее фигуры.
   Вслед за молодой женщиной - какой ужасный контраст для глаз! - стража с
заткнутыми за пояс обнаженными саблями и длинными пистолетами, украшенными
серебряными насечками, несла в паланкине труп человека.
   Это было тело старика, облаченное в роскошные одежды раджи; как  и  при
жизни, на нем был  тюрбан,  вышитый  жемчугом,  тканный  золотом  шелковый
халат, изукрашенный бриллиантами кашемировый  пояс  и  драгоценное  оружие
индийского владетельного князя.
   Позади шел оркестр музыкантов,  сопровождаемый  толпой  фанатиков,  чьи
дикие крики заглушали порою звуки музыкальных инструментов.
   Сэр Фрэнсис Кромарти печальным взглядом проводил это пышное шествие  и,
обратившись к проводнику, сказал:
   - Сутти!
   Парс утвердительно кивнул головой и приложил  палец  к  губам.  Длинная
процессия медленно прошла  под  деревьями,  и  вскоре  последние  ряды  ее
скрылись в чаще леса.
   Мало-помалу пение стихло.  Некоторое  время  слышались  еще  отдаленные
выкрики, и, наконец, весь этот шум сменился глубокой тишиной.
   Филеас Фогг слышал слово, произнесенное сэром  Фрэнсисом  Кромарти,  и,
как только процессия исчезла, спросил:
   - Что такое "сутти"?
   - Сутти - это, мистер Фогг, человеческое  жертвоприношение,  -  ответил
бригадный генерал, - но жертвоприношение добровольное. Женщина, которую вы
только что видели, будет сожжена завтра при первых лучах солнца.
   - Негодяи! -  воскликнул  Паспарту,  который  не  мог  сдержать  своего
негодования.
   - А мертвец? - спросил мистер Фогг.
   - Это  князь,  ее  муж,  -  ответил  проводник,  -  раджа  независимого
княжества Бундельханд.
   - Как, разве эти варварские  обычаи  все  еще  существуют  в  Индии?  И
англичане не сумели  их  искоренить?  -  спросил  Филеас  Фогг,  в  голосе
которого не слышалось ни малейшего волнения.
   - В большей части Индии, - ответил сэр  Фрэнсис  Кромарти,  -  подобных
жертв больше не приносят, но мы не имеем никакой власти в диких отдаленных
местностях и, в частности, в Бундельханде. В северных отрогах гор  Виндхья
не прекращаются убийства и грабежи.
   - Несчастная! - прошептал Паспарту. - Ее сожгут заживо!
   - Да, - ответил бригадный генерал, - а если  бы  ее  не  сожгли,  вы  и
представить себе не можете, на какую ужасную жизнь обрекли бы ее  близкие!
Таким женщинам отрезают волосы, им дают в  день  всего  несколько  щепоток
риса и считают  нечистыми  тварями,  они  умирают,  где  придется,  словно
паршивые  собаки.  Обычно  эта  ужасная  перспектива,  а  не  любовь   или
религиозный фанатизм толкает этих несчастных  на  смертные  муки.  Иногда,
впрочем, такие жертвоприношения и на самом деле  бывают  добровольными,  и
требуется  решительное  вмешательство  властей,  чтобы  их  предотвратить.
Несколько лет назад, когда  я  жил  в  Бомбее,  к  губернатору  обратилась
молодая вдова с просьбой позволить ей быть сожженной вместе с телом  мужа.
Как вы можете догадаться, губернатор отказал. Тогда эта  женщина  покинула
город, отправилась во владения какого-то  раджи  и  там  принесла  себя  в
жертву.
   Во время рассказа бригадного генерала  проводник  все  время  покачивал
головой и, когда тот кончил, сказал:
   -  Жертва,  которую  принесут  завтра  на  восходе  солнца,  не   будет
добровольной.
   - Откуда вы знаете?
   - Об этом знает весь Бундельханд.
   - Однако эта несчастная и не пытается даже  сопротивляться,  -  заметил
сэр Фрэнсис Кромарти.
   - Да, но ведь она одурманена парами опиума и конопли.
   - Куда ее ведут?
   - В пагоду Пилладжи, в двух милях  отсюда.  Там  она  проведет  ночь  в
ожидании часа жертвоприношения.
   - Когда произойдет жертвоприношение?
   - Завтра, при первых проблесках зари.
   Сказав это, проводник вывел слона из чащи и взобрался к  нему  на  шею.
Но, прежде  чем  он  успел  подать  сигнал  особым  свистом,  мистер  Фогг
остановил его и, обратившись к сэру Фрэнсису Кромарти, спросил:
   - А что, если мы спасем эту женщину?
   - Спасти эту женщину, мистер Фогг!.. - вскричал бригадный генерал.
   - У меня в запасе еще двенадцать часов. Я могу ими пожертвовать.
   - А ведь вы, оказывается, человек с сердцем! - заметил генерал.
   - Иногда, - просто ответил Филеас Фогг. - Когда у меня есть время.



        ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ,
   <b>в которой Паспарту лишний раз доказывает,</b>
   <b>что счастье улыбается смельчакам</b>

   Предприятие было  крайне  смелое,  полное  трудностей  и,  быть  может,
невыполнимое. Мистер Фогг  рисковал  своей  жизнью  или  по  крайней  мере
свободой, а следовательно, и  успешным  исходом  своего  пари;  но  он  не
колебался. Впрочем в лице сэра Фрэнсиса  Кромарти  он  нашел  решительного
помощника.
   Что же касается Паспарту, то он был готов на все; на  него  можно  было
положиться. Он был в восторге  от  намерения  своего  господина.  Под  его
ледяной внешностью он угадал отзывчивое сердце. Он начинал любить  Филеаса
Фогга.
   Оставался проводник. На чью сторону станет он в этом деле? Не  вздумает
ли он помогать индусам? Необходимо было обеспечить если не его содействие,
то хотя бы нейтралитет.
   Сэр Фрэнсис Кромарти откровенно спросил его об этом.
   - Господин генерал, я - парс и эта женщина тоже парсианка. Располагайте
мною.
   - Прекрасно, - произнес мистер Фогг.
   - Но знайте, - продолжал проводник, - мы не только рискуем жизнью,  нам
грозят страшные мучения, если нас схватят. Подумайте об этом.
   - Мы уже подумали, - ответил мистер Фогг. - Мне кажется, для выполнения
нашего замысла надо дождаться ночи?
   - Я того же мнения, - сказал проводник.
   Благородный индус сообщил некоторые подробности о  несчастной  женщине.
Эта красавица индуска из племени парсов была  дочерью  богатого  купца  из
Бомбея. В этом городе  она  получила  чисто  английское  воспитание  и  по
манерам и образованию могла сойти за европейскую женщину. Звали ее Ауда.
   Оставшись сиротой, она насильно была  выдана  замуж  за  старого  раджу
Бундельханда. Три месяца  спустя  Ауда  овдовела.  Зная  об  ожидавшей  ее
участи, она бежала, но тотчас была поймана; заинтересованные в  ее  смерти
родственники раджи обрекли ее на мучительную казнь, от которой ее, видимо,
ничто не могло избавить.
   Этот рассказ  только  укрепил  мистера  Фогга  и  его  спутников  в  их
благородном  решении.  Проводнику  приказали  направить  слона  к   пагоде
Пилладжи, к которой надо было подойти как можно ближе.
   Полчаса спустя они остановились в густых зарослях, шагах  в  пятидесяти
от пагоды; она не была  им  видна,  но  дикие  крики  фанатиков  явственно
доносились до их слуха.
   Затем  путники  тщательно  обсудили,  как  добраться   до   несчастной.
Проводник знал пагоду Пилладжи, где, по его мнению, была заключена молодая
женщина. Сумеют ли они проникнуть туда через один из входов, когда  толпа,
опьянев, погрузится в сон, или им придется сделать пролом в стене?  Решить
это можно будет лишь  на  месте.  Ясно  было  одно:  похищение  надо  было
произвести этой ночью, не дожидаясь утра, когда жертву поведут  на  казнь.
Тогда уже не в силах человеческих будет ее спасти.
   Мистер Фогг и его товарищи выжидали наступления ночи. В сумерки,  часов
в шесть вечера, они решили отправиться на разведку вокруг  пагоды.  Оттуда
еще доносились затихающие крики факиров. По своему обыкновению,  эти  люди
были, вероятно, погружены в глубокое опьянение, вызванное "hang" -  жидким
опиумом, смешанным с настоем конопли, так что вскоре  могла  представиться
возможность незаметно проскользнуть к храму.
   Парс,  за  которым  следовали  мистер  Фогг,  сэр  Фрэнсис  Кромарти  и
Паспарту, бесшумна  продвигался  вперед.  Минут  десять  они  пробирались,
прячась за деревьями, а затем вышли на берег  маленькой  речки;  там,  при
свете  железных  светильников,  на  концах  которых  курилась  смола,  они
заметили груду срубленных стволов. То был  будущий  костер,  сложенный  из
драгоценных сандаловых деревьев, пропитанных душистым маслом. На нем лежал
набальзамированный  труп  раджи,  который  должны  были  сжечь  вместе   с
несчастной вдовой. В ста шагах  от  костра  возвышалась  пагода,  минареты
которой выступали из мрака среди вершин деревьев.
   - Вперед! - тихо произнес проводник.
   И, удвоив осторожность, он бесшумно пополз вместе со своими  спутниками
в высокой траве.
   Стояла полная тишина, нарушаемая лишь шепотом ветра в ветвях  деревьев.
Вскоре проводник остановился у края прогалины. Несколько смоляных  факелов
освещали ее. Поляна была усеяна группами спящих  индусов,  отяжелевших  от
опьянения.  Она  напоминала  покрытое  трупами  поле  сражения.   Мужчины,
женщины, дети - все лежали вповалку. Несколько пьяниц  что-то  выкрикивали
хриплыми голосами.
   На заднем плане, среди темной массы деревьев, смутно  виднелась  пагода
Пилладжи.  Но,  к  великому   разочарованию   проводника,   стража   раджи
бодрствовала: освещенные коптящими светильниками, караульные расхаживали с
обнаженными саблями у дверей. Можно было предположить, что и внутри пагоды
жрецы тоже не спят.
   Парс остановился. Он понял, что проникнуть в храм невозможно,  и  отвел
своих товарищей вглубь леса.
   Филеас Фогг и сэр Фрэнсис Кромарти тоже убедились, что с  этой  стороны
ничего предпринять нельзя.
   Они остановились и начали тихо совещаться.
   - Подождем, - сказал бригадный генерал, - сейчас только восемь часов, и
весьма возможно, что ночью стража тоже заснет.
   - Это действительно возможно, - согласился проводник.
   Филеас Фогг и его спутники расположились  у  подножья  дерева  и  стали
ждать.
   Время тянулось  так  медленно!  Проводник  несколько  раз  покидал  их,
отправляясь  на  разведку.  Стража  раджи  все  еще  бодрствовала,  горели
светильники, а из окон пагоды проникал слабый свет.
   Так прождали до полуночи. Положение не изменилось.  Охрана  по-прежнему
бодрствовала.  Становилось  очевидным,  что  на  сон  стражи  рассчитывать
нельзя. Вероятно, им и не  давали  опьяняющих  снадобий.  Необходимо  было
действовать иначе и попытаться  проникнуть  в  пагоду  через  отверстие  в
стене. Оставалось выяснить, не бодрствуют ли и жрецы  около  своей  жертвы
так же, как стража у входа в пагоду?
   После краткого  совещания  двинулись  вперед.  Впереди  шел  проводник,
мистер Фогг, сэр Фрэнсис и Паспарту следовали за ним. Они сделали довольно
длинный обход, чтобы приблизиться к пагоде с противоположной стороны.
   Около половины первого ночи они остановились у стен здания, не встретив
по пути ни одного человека. Охраны с этой стороны не было никакой, но зато
там не было ни окон, ни дверей!
   Ночь была темная. Луна, уже находившаяся на ущербе,  стояла  низко  над
горизонтом,  затянутым  тучами.  Высокие  деревья  еще  больше   усиливали
темноту.
   Но  было  недостаточно  дойти  до  пагоды,  предстояло  еще   проделать
отверстие в стене. Для этой операции у Филеаса Фогга и  его  спутников  не
было ничего, кроме карманных ножей. К счастью, стены храма  были  выложены
из смеси кирпича и дерева, и их, вероятно, нетрудно было  разобрать.  Если
вынуть первый кирпич, за ним легко последуют и остальные.
   Стараясь производить как можно меньше шума, все  приступили  к  работе.
Парс и Паспарту разбирали кирпичи, чтобы образовалось отверстие шириной  в
два фута.
   Работа подвигалась успешно, как вдруг внутри храма послышался  крик,  и
почти тотчас снаружи раздались ответные крики.
   Паспарту и проводник прервали работу. Неужели они замечены? Что это? Не
сигнал ли тревоги? Простая осторожность требовала, чтобы они удалились,  и
они отошли, а вслед за ними - Филеас Фогг  и  сэр  Фрэнсис  Кромарти.  Они
вновь укрылись за деревьями в ожидании, пока уляжется тревога, чтобы затем
опять приступить к делу.
   Но, на беду, у задней стены пагоды  появилась  стража  и  расположилась
там, не позволяя приблизиться к пролому.
   Трудно описать разочарование этих четырех людей,  вынужденных  прервать
свою работу. Теперь,  когда  они  были  лишены  возможности  проникнуть  к
пленнице, как сумеют они ее спасти? Сэр Фрэнсис Кромарти в  ярости  сжимал
кулаки. Паспарту был  вне  себя,  и  проводник  с  трудом  сдерживал  его.
Невозмутимый Фогг молча ждал, не проявляя своих чувств.
   - Что ж, нам остается только уйти? - тихо спросил бригадный генерал.
   - Да, больше ничего не остается, - подтвердил проводник.
   - Подождите, - сказал мистер Фогг. - Меня вполне устраивает  прибыть  в
Аллахабад к полудню.
   - Но на что вы надеетесь? -  спросил  сэр  Фрэнсис  Кромарти.  -  Через
несколько часов наступит день и...
   - Удача, которая от нас ускользает, может прийти в последний миг.
   Бригадному генералу захотелось проникнуть в мысли Филеаса Фогга.
   На что рассчитывает этот хладнокровный англичанин? Уж не собирается  ли
он в момент казни броситься к молодой женщине и на глазах у  всех  вырвать
ее из рук палачей?
   Но ведь это  безумие,  и  нельзя  допустить,  чтобы  человек  дошел  до
подобного безрассудства. Так или иначе,  но  сэр  Фрэнсис  Кромарти  решил
дождаться развязки этого страшного  события.  Тем  временем  проводник  не
решался оставаться дольше со своими спутниками на том месте, где они  были
укрыты, и отвел их на край прогалины. Здесь, спрятавшись за деревьями, они
могли не выпускать из виду группы спящих людей.
   Паспарту, сидя на нижних ветвях дерева, обдумывал одну мысль,  которая,
словно молния, пронзила его сознание и все глубже и  глубже  внедрялась  в
его мозг.
   Сначала он говорил себе: "Какое безумие!" - но потом стал повторять: "А
почему бы и нет? Это, может быть, единственный шанс с такими дикарями!.."
   Так или иначе, Паспарту больше не раздумывал, он поспешно, с  гибкостью
змеи, спустился по ветвям, концы которых доходили до земли.
   Часы шли, и вскоре небо несколько посветлело,  возвещая  о  приближении
дня. Но все же было еще довольно темно.
   Время жертвоприношения наступило. Спящие индусы словно воскресли. Толпа
зашевелилась. Послышались звуки там-тама. Пение и крики  снова  усилились.
Пришел час, когда несчастная должна была умереть. В  это  мгновение  двери
пагоды распахнулись. Сноп  света  вырвался  изнутри.  Мистер  Фогг  и  сэр
Фрэнсис Кромарти увидели  ярко  освещенную  жертву,  которую  двое  жрецов
влекли наружу. Им показалось, что несчастная стряхнула с  себя  дурман  и,
следуя властному чувству самосохранения, пыталась вырваться из  рук  своих
палачей. Сердце сэра Фрэнсиса  Кромарти  забилось,  он  судорожно  схватил
Филеаса Фогга за руку и почувствовал, что эта рука сжимает раскрытый нож.
   В это время толпа пришла в движение.  Молодая  женщина  снова  впала  в
оцепенение, вызванное парами конопли.  Она  прошла  сквозь  ряды  факиров,
которые провожали ее ритуальными возгласами.
   Филеас Фогг  и  его  товарищи,  смешавшись  с  толпой,  последовали  за
процессией.
   Минуты через две они дошли до берега реки и остановились меньше  чем  в
пятидесяти шагах от костра, на котором лежало тело раджи. В  полутьме  они
видели, как бесчувственное тело женщины положили рядом с трупом ее мужа.
   Затем к пропитанным маслом  дровам  поднесли  зажженный  факел,  и  они
тотчас же вспыхнули.
   В этот миг сэр Фрэнсис Кромарти и проводник еле удержали Филеаса Фогга,
который  в  порыве  благородного  безрассудства  готов  был  броситься   в
костер...
   Филеасу  Фоггу  удалось  уже  оттолкнуть  своих  спутников,  как  вдруг
произошло нечто неожиданное. Раздался всеобщий крик ужаса. Толпа в  страхе
распростерлась на земле.
   Старый раджа ожил! Словно привидение, он поднялся со своего ложа,  взял
молодую  жену  на  руки  и  сошел  с  костра,  окутанный   клубами   дыма,
придававшими ему призрачный вид.
   Факиры, стража и жрецы, охваченные внезапным ужасом, приникли к  земле,
не смея поднять глаза и лицезреть подобное чудо!
   Бездыханная жертва невесомо покоилась на мощных руках.  Мистер  Фогг  и
сэр Фрэнсис Кромарти застыли на месте. Проводник в страхе склонил  голову,
Паспарту, без сомнения, тоже был потрясен!..
   Воскресший раджа остановился возле мистера Фогга и генерала и отрывисто
сказал:
   - Бежим!..
   То был не кто иной,  как  Паспарту,  который  пробрался  к  костру  под
прикрытием густого дыма.  Паспарту,  который,  воспользовавшись  темнотой,
вырвал молодую женщину из рук смерти. Паспарту,  который  среди  всеобщего
смятения блестяще сыграл свою роль!
   Через мгновенье все четверо скрылись в  лесу  и  вскоре  крупной  рысью
неслись на своем слоне. Но крики, проклятья и свист пули, пробившей  шляпу
мистера Фогга, показали, что  хитрость  их  открыта.  На  пылавшем  костре
выделялось тело старого раджи. Жрецы, очнувшись от оцепенения, поняли, что
их жертву похитили.
   Они  тотчас  бросились  в  лес.  Стража  следовала  за  ними.  Вдогонку
похитителям раздался залп, но они быстро неслись  вперед  и  вскоре  стали
недосягаемы для пуль и стрел преследователей.



        ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ,
   <b>в которой Филеас Фогг пересекает чудесную долину</b>
   <b>Ганга, даже не подумав ею полюбоваться</b>

   Смелое похищение удалось. Паспарту долго посмеивался, вспоминая о своей
удаче. Сэр Фрэнсис Кромарти крепко пожал руку отважному малому.  А  мистер
Фогг сказал ему "хорошо",  что  в  устах  этого  джентльмена  было  высшей
похвалой. На это Паспарту ответил, что вся честь  предприятия  принадлежит
его господину. Ему же просто пришла  в  голову  одна  смешная  мысль;  его
забавляло, что на несколько мгновений  он,  Паспарту,  прежний  гимнаст  и
бывший сержант пожарной команды, превратится в старого набальзамированного
раджу, мужа прелестной женщины!
   А молодая индуска все еще не приходила в себя.  Завернутая  в  дорожное
одеяло, она покоилась в одной из корзин.
   Слон, направляемый уверенной рукой парса, быстро бежал по  еще  темному
лесу. Спустя час они были уже на широкой равнине.  В  семь  часов  сделали
привал. Молодая женщина все еще пребывала в полном беспамятстве. Проводник
влил  ей  в  рот  несколько  глотков  разбавленного  бренди,  но  действие
одурманивающих паров еще продолжалось.
   Сэр Фрэнсис Кромарти,  знавший,  как  долго  длится  состояние  сна  от
действия паров конопли, нисколько не беспокоился.
   Но  если  выздоровление  молодой  женщины  и  не  вызывало  у  генерала
сомнений, то ее будущее представлялось ему менее ясным.  Он  прямо  заявил
Филеасу Фоггу, что если  миссис  Ауда  останется  в  Индии,  то  неминуемо
попадет в руки своих палачей. Эти фанатики рассеяны по  всему  полуострову
и, невзирая на все старания  английской  полиции,  сумеют  разыскать  свою
жертву, будь то в Мадрасе, в  Бомбее  или  в  Калькутте.  В  подтверждение
сказанного сэр Фрэнсис Кромарти сослался на недавно имевший место  случай.
По его мнению, молодая женщина будет в безопасности  только  за  пределами
Индии.
   Филеас Фогг ответил, что он отдает себе в этом отчет  и  примет  нужное
решение.
   Около десяти  часов  утра  проводник  сообщил  о  прибытии  на  станцию
Аллахабад.  Отсюда  вновь  начиналась  прерванная  железнодорожная  линия.
Расстояние между Аллахабадом и Калькуттой поезда проходили  менее  чем  за
сутки.
   Следовательно, Филеас Фогг прибудет вовремя, и ему удастся  попасть  на
пароход, отходящий в Гонконг на следующий день, 25 октября, в полдень.
   Молодую женщину поместили в одну из комнат на  вокзале.  Паспарту  было
поручено приобрести для нее различные предметы туалета: платье, шаль, меха
и прочее - все, что удастся  найти.  Филеас  Фогг  открыл  для  этой  цели
неограниченный кредит.
   Паспарту сейчас же направился  в  город  и  быстро  обежал  его  улицы.
Название Аллахабад означает "град божий", это один из наиболее  почитаемых
городов  Индии,  куда  стекаются  паломники  со  всего  полуострова,   ибо
расположен он у слияния двух священных рек  -  Ганга  и  Джамны.  Согласно
сказаниям "Рамаяны", Ганг берет свое начало на  небе,  откуда  по  милости
Брамы спускается на землю.
   Делая всевозможные покупки, Паспарту быстро осмотрел  Аллахабад  с  его
великолепной крепостью, ставшей ныне государственной тюрьмой.  Раньше  это
был большой город с сильно развитой торговлей  и  промышленностью.  Теперь
там нет ни того, ни другого. Паспарту безрезультатно разыскивал магазин  с
модными товарами, словно  он  был  на  Риджент-стрит,  и  в  конце  концов
оказался в  лавке  старого  несговорчивого  еврея-перекупщика,  где  нашел
нужные  ему  вещи:  платье  из  шотландской  материи,  широкое   манто   и
великолепную шубу из меха выдры,  за  которую,  не  задумываясь,  заплатил
семьдесят пять  фунтов  стерлингов.  Затем,  торжествуя,  он  вернулся  на
вокзал.
   Ауда понемногу приходила в себя. Действие дурмана,  которому  подвергли
ее священнослужители из пагоды  Пилладжи,  мало-помалу  ослабевало,  и  ее
прекрасные глаза приобретали вновь свою индийскую мягкость.
   Некогда король-поэт Усаф Уддауль прославил прелести королевы Аменагара;
он говорил:
   "Ее сверкающие волосы, разделенные ровным пробором, обрамляли нежные  и
тонкие щеки, блиставшие свежестью и белизной. Черные  брови  были  подобны
луку бога любви Кама, а под длинными шелковыми ресницам" в черных  зрачках
ее  громадных  прозрачных  глаз,  словно  в  священных  озерах.  Гималаев,
отражался чистейший небесный свет. Точеные, ровные белые зубы сверкали меж
смеющихся губ, как капли росы в чашечке полураскрывшегося цветка  граната.
Ее маленькие уши были изящно  закруглены,  ее  розовые  руки  и  крохотные
ножки, подобные бутону лотоса,  ослепляли,  словно  драгоценные  жемчужины
Цейлона или прекраснейшие бриллианты Голконды. Ее тонкая и  гибкая  талия,
которую легко можно  было  обхватить  одной  рукой,  подчеркивала  изящную
округлость бедер  и  высокую  грудь,  которой  цветущая  юность  придавала
столько прелести; под складками шелковой туники она  казалась  отлитой  из
чистого серебра божественной рукой предвечного ваятеля Виквакарма".
   Не прибегая к такого рода поэтическим  преувеличениям,  можно  сказать,
что миссис Ауда - вдова раджи Бундельханда - была очаровательной  женщиной
в европейском понимании этого слова. Она  говорила  на  совершенно  чистом
английском языке, и проводник не  преувеличивал,  утверждая,  что  молодая
парсианка благодаря воспитанию превратилась в англичанку.
   Время  отхода  поезда  приближалось.  Проводник   ждал.   Мистер   Фогг
рассчитался  с  ним,  не  заплатив  сверх  обусловленной  цены  ни  одного
фартинга. Это несколько удивило Паспарту, который знал, сколь  многим  его
господин обязан проводнику. В самом деле, ведь парс  добровольно  рисковал
жизнью, принимая участие в похищении Ауды  из  пагоды  Пилладжи,  и,  если
индусы когда-нибудь узнают об этом, ему трудно будет избежать их мести.
   Оставался еще Киуни. Что сделают со слоном, купленным за такую  дорогую
цену?
   Но, оказывается, мистер Фогг уже принял на этот счет решение.
   - Парс, - сказал он проводнику, - ты  хорошо  и  самоотверженно  служил
нам. Я заплатил тебе за службу, но не за самоотверженность.  Хочешь  взять
слона? Он твой.
   Глаза проводника сверкнули.
   - Ваша милость, вы дарите мае целое состояние! - вскричал он.
   - Бери его, проводник, - ответил мистер Фогг, - я все равно еще у  тебя
в долгу.
   - Вот хорошо! - воскликнул Паспарту. - Бери его, друг! Киуни -  славное
и храброе животное! - И, подойдя к слону, он протянул ему несколько кусков
сахару: - На, Киунн, на!
   Слон тихо затрубил от удовольствия,  затем  взял  Паспарту  за  пояс  и
поднял хоботом до уровня своей головы. Паспарту, нисколько не испугавшись,
приласкал животное, которое вновь осторожно поставило  его  на  землю;  на
пожатие хобота честного Киуни  Паспарту  ответил  крепким  пожатием  своей
честной руки.
   Несколько минут спустя Филеас Фогг, сэр  Фрэнсис  Кромарти  и  Паспарту
разместились в комфортабельном  вагоне,  где  лучшее  место  уже  занимала
миссис Ауда; поезд на всех парах помчался к Бенаресу.
   Расстояние в восемьдесят  с  лишним  миль,  отделяющее  этот  город  от
Аллахабада, было покрыто за два часа.
   За это время молодая женщина совсем пришла  в  себя,  дурман  от  паров
конопли рассеялся.
   Каково же было ее удивление, когда она увидела себя  в  купе  вагона  в
европейской одежде, среди совершенно незнакомых ей путешественников!
   Прежде всего спутники постарались подкрепить  ее  несколькими  глотками
ликера, затем бригадный генерал рассказал  ей  обо  всем  случившемся.  Он
особо подчеркнул самоотверженность Филеаса Фогга, который, не задумываясь,
рисковал своей жизнью, чтобы спасти ее, а также то, что счастливым исходом
всего предприятия она обязана смелой изобретательности Паспарту.
   Мистер Фогг не прерывал его рассказа. Паспарту в смущении повторял:
   - Какие пустяки!
   Миссис  Ауда  горячо  благодарила  своих  спасителей:  правда,   больше
слезами, чем словами. Ее прекрасные глаза лучше всяких речей  выражали  ее
признательность. Вскоре  мысли  молодой  женщины  перенеслись  к  недавним
событиям, а глаза вновь увидели землю Индии, где ее  ожидало  еще  столько
опасностей. И она задрожала от ужаса.
   Филеас Фогг  понял,  что  происходит  в  душе  миссис  Дуды,  и,  чтобы
успокоить ее, он предложил - кстати сказать, достаточно бесстрастным тоном
- довезти ее до Гонконга, где она сможет остаться, пока вся эта история не
заглохнет.
   Миссис Ауда  с  благодарностью  приняла  это  предложение.  Как  раз  в
Гонконге жил один ее родственник, парс, как  и  она,  крупный  коммерсант,
обосновавшийся в этом совершенно английском городе, хотя  и  расположенном
на китайской земле.
   В половине первого дня поезд подошел к Бенаресу...  Браминская  легенда
утверждает, что этот город стоит на месте древнего Кази,  который  некогда
висел в пространстве между зенитом и надиром, подобно  гробнице  Магомета.
Но в нашу, более реалистическую эпоху  Бенарес  -  Афины  Индии,  как  его
именуют востоковеды, - самым прозаическим образом  покоится  на  земле,  и
Паспарту на одно мгновение увидел его кирпичные дома  и  плетеные  хижины,
придающие городу весьма унылый вид, лишенный всякой экзотики.
   Здесь заканчивал свой путь сэр Фрэнсис  Кромарти.  Войсковые  части,  к
которым он направлялся, были расквартированы в нескольких милях  к  северу
от города. Бригадный генерал распрощался с мистером  Фоггом,  пожелав  ему
полного успеха в путешествии,  и  выразил  надежду,  что  он  когда-нибудь
повторит его с менее оригинальной, но более полезной  целью.  Мистер  Фогг
слегка пожал пальцы своего спутника, миссис Ауда простилась с ним  гораздо
теплее. Она сказала, что никогда не забудет,  чем  обязана  сэру  Фрэнсису
Кромарти. Что касается Паспарту, то бригадный  генерал  крепко  пожал  ему
руку, и растроганный малый спросил себя, где  и  как  он  сумеет  доказать
генералу свою преданность.
   Затем путешественники расстались.
   После Бенареса железнодорожный путь некоторое время идет долиной Ганга.
Из окон вагона благодаря ясной погоде можно было любоваться разнообразными
пейзажами Бихара; мимо проносились горы, покрытые  зеленью,  поля  ячменя,
кукурузы  и  пшеницы,  водоемы,  населенные   зеленоватыми   аллигаторами,
чистенькие селения и все еще зеленые леса. Несколько слонов и большегорбых
зебу купались в священных водах реки, а  рядом  -  группы  индусов  обоего
пола,  невзирая  на  осенний  холод,  благочестиво  совершали   ритуальные
омовения в священных струях. Эти верующие - ярые враги буддизма и  горячие
приверженцы браминской религии, воплощенной в трех образах: Вишну  -  бога
солнца,  Шивы  -  божественного  олицетворения  сил  природы  и  Брамы   -
верховного владыки священнослужителей и законодателей. Но  какими  глазами
Брама, Шива и Вишну  должны  были  смотреть  на  "британизированную"  ныне
Индию, где ревущие пароходы  мутят  священные  воды  Ганга,  пугают  чаек,
летающих  над  его  поверхностью,  черепах,  которыми  кишат   берега,   и
распростертых у реки богомольцев?
   Вся эта панорама стремительно проносилась перед окнами вагона, и  клубы
белого пара часто скрывали от глаз отдельные  ее  детали.  Путешественники
едва успели  различить  форт  Чунар,  расположенный  в  двадцати  милях  к
юго-востоку от  Бенареса,  древнюю  цитадель  раджей  Бихара,  Газипур,  и
расположенные там крупные фабрики розовой воды и  масла,  а  также  могилу
лорда Корнваллиса, которая возвышается на левом берегу Ганга;  перед  ними
промелькнул  укрепленный  город  Буксар,  Патна,  крупный  промышленный  и
торговый центр, где находился  главный  рынок  опиума,  а  также  наиболее
европеизированный город Монгхир, напоминающий Манчестер  или  Бирмингам  и
знаменитый своими чугунолитейными  заводами  и  фабриками,  изготовляющими
различные орудия и холодное оружие; их высокие трубы оскверняли небо Брамы
дымом и копотью. Какая пощечина стране грез!
   Наступила ночь; поезд мчался на  всех  парах,  сопровождаемый  рычанием
тигров и медведей и завыванием волков, испуганных локомотивом; теперь  уже
нельзя было различить никаких чудес Бенгалии:  ни  Голконды,  ни  развалин
Гура, ни Муршидабада, бывшего некогда столицей, ни Бурдвана, ни Хугли,  ни
Шандернагора, этого французского пункта на территории Индии, где  Паспарту
с гордостью увидел развевающийся флаг своей родины!
   Наконец, в семь часов утра прибыли в Калькутту. Пароход, отправлявшийся
в Гонконг, снимался с якоря лишь в полдень. В распоряжении  Филеаса  Фогга
осталось еще пять часов.
   По составленному им расписанию наш  джентльмен  должен  был  прибыть  в
столицу Индии 25 октября, на двадцать третий день после своего отъезда  из
Лондона. Он приехал туда точно в назначенный день. Итак, он не  опоздал  и
не прибыл раньше срока. Два дня, которые он выиграл в пути между  Лондоном
и Бомбеем, были потеряны во время переезда через Индию  по  известным  нам
причинам. Но можно было предполагать, что Филеас Фогг об этом не сожалел.



        ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ,
   <b>в которой саквояж с банковыми билетами облегчается</b>
   <b>еще на несколько тысяч фунтов стерлингов</b>

   Поезд остановился на вокзале. Паспарту вышел из вагона первым,  за  ним
последовал мистер Фогг,  который  помог  сойти  на  перрон  своей  молодой
спутнице. Филеас Фогг предполагал сразу же отправиться на пакетбот, идущий
в Гонконг, с тем чтобы удобно устроить миссис Ауду, которую  он  не  хотел
оставлять одну, пока она находится в этой стране, где  ей  грозит  столько
опасностей.
   В ту минуту, когда мистер Фогг  выходил  из  вокзала,  к  нему  подошел
полисмен и спросил:
   - Мистер Филеас Фогг?
   - Да.
   - А этот человек  -  ваш  слуга?  -  прибавил  полисмен,  показывая  на
Паспарту.
   - Да.
   - Будьте любезны оба следовать за мной.
   Мистер Фогг ни одним жестом не выразил  своего  удивления.  Полицейский
был представителем закона, а для  всякого  англичанина  закон  -  святыня.
Паспарту, как истый  француз,  попробовал  было  рассуждать,  но  полисмен
коснулся его  своим  жезлом,  и  мистер  Фогг  сделал  своему  слуге  знак
подчиниться.
   - Может ли эта дама сопровождать нас? - спросил мистер Фогг.
   - Может! - ответил полисмен.
   Полицейский проводил мистера Фогга и  его  спутников  к  пальки-гари  -
четырехколесному и четырехместному экипажу,  запряженному  парой  лошадей.
Тронулись в путь. Во время переезда, длившегося двадцать минут,  никто  не
проронил ни слова.
   Экипаж сначала пересек "черный город" - узенькие улички, загроможденные
лачугами, где ютились грязные и оборванные люди - разноплеменное население
этих кварталов. Затем он проехал европейский город, застроенный кирпичными
домами,  осененный  кокосовыми  пальмами  и  ощетинившийся   строительными
лесами; здесь, несмотря на утренний час, проезжали элегантные  всадники  и
двигались роскошные кареты.
   Экипаж  остановился  перед  каким-то  зданием  невзрачного  вида,  мало
похожим на жилой дом. Полисмен высадил  своих  пленников  -  их  с  полным
правом можно было так назвать - и провел в комнату с решетками  на  окнах.
Затем он объявил:
   - В половине девятого вы предстанете пред судьей Обадия!
   Затем он вышел и запер дверь.
   - Ну вот! Мы арестованы! - воскликнул Паспарту, опускаясь на стул.
   Миссис Ауда, тщетно стараясь  скрыть  волнение,  сказала,  обращаясь  к
мистеру Фоггу:
   - Вы должны расстаться со мною, сударь! Вас преследуют из-за  меня!  За
то, что вы меня спасли!
   Филеас Фогг коротко ответил, что это невозможно. Преследовать  по  делу
"сутти"! Немыслимо! Как жалобщики  осмелились  бы  об  этом  заявить?  Тут
какая-то ошибка. Мистер Фогг закончил уверением, что он во всех случаях не
покинет молодой женщины и сопроводит ее до Гонконга.
   - Но пароход отходит в полдень! - заметил Паспарту.
   - Мы еще до полудня будем на борту,  -  спокойно  ответил  невозмутимый
джентльмен.
   Это было сказано так уверенно, что Паспарту невольно повторил про себя:
   - Черт побери! Ну, конечно! Еще до полудня будем на пароходе! -  Но  он
отнюдь не был в этом уверен.
   В половине девятого  дверь  комнаты  отворилась.  Появился  полисмен  и
провел арестованных в соседнее помещение. Это был  зал  суда,  наполненный
многочисленной публикой,  состоявшей  из  европейцев  и  местных  жителей.
Мистер Фогг, миссис Ауда и Паспарту  сели  на  скамью  перед  возвышением,
предназначенным для судьи и секретаря.
   Почти тотчас же вышел в сопровождении секретаря и сам судья Обадия. Это
был толстый, совершенно круглый человек. Он снял с гвоздя один из  париков
и ловко надел его себе на голову.
   - Слушается первое дело, - объявил он.
   Но вдруг он поднес руку к голове и воскликнул:
   - Эге! Да ведь это не мой парик!
   - Ваша правда, мистер Обадия, - это мой, - сказал секретарь.
   - Дорогой мистер Ойстерпуф, неужели вы думаете, что судья может вынести
правильный приговор, будучи в парике секретаря?
   Произошел обмен париками. Во время  этих  приготовлений  Паспарту  весь
сгорал от нетерпения - ему казалось, что стрелка громадных часов, висевших
в зале суда, страшно быстро движется по циферблату.
   - Слушается первое дело, - повторил судья.
   - Филеас Фогг! - провозгласил секретарь Ойстерпуф.
   - Я, - ответил мистер Фогг.
   - Паспарту!
   - Здесь! - отозвался Паспарту.
   - Превосходно! - начал судья. - Вот уже два дня, как вас ищут  во  всех
поездах, прибывающих из Бомбея.
   - Но в чем нас обвиняют? - нетерпеливо перебил Паспарту.
   - Вы это сейчас узнаете, - ответил судья.
   - Сударь, - начал Филеас Фогг, - я британский гражданин и имею право...
   - С вами непочтительно обошлись? - спросил судья.
   - Отнюдь нет.
   - Прекрасно! Вызовите жалобщиков.
   По приказу  судьи  дверь  распахнулась,  и  пристав  ввел  в  зал  трех
индийских жрецов.
   - Так я и думал! - прошептал Паспарту. - Это  те  самые  мерзавцы,  что
хотели сжечь нашу молодую даму.
   Жрецы встали перед судьей, и секретарь громким голосом прочел их жалобу
на Филеаса Фогга и  его  слугу,  обвиняемых  в  кощунственном  осквернении
браминского святилища.
   - Вы слышали? - спросил судья Филеаса Фогга.
   - Да, - ответил мистер Фогг, посмотрев на часы, - слышал и признаю.
   - Ага! Вы признаете?..
   - Да, признаю и жду, чтобы эти три жреца в свою  очередь  признались  в
том, что они были намерены делать в пагоде Пилладжи.
   Жрецы  переглянулись.  Они,  казалось,  ничего  не   поняли   из   слов
обвиняемого.
   - Вот именно, - нетерпеливо вмешался Паспарту, -  в  той  самой  пагоде
Пилладжи, перед которой они собирались сжечь свою жертву!
   Снова полная растерянность жрецов и крайнее изумление судьи Обадия.
   - Какую жертву? - спросил он. - Кого сжечь? В самом центре Бомбея!
   - Бомбея? - воскликнул Паспарту.
   - Ну да. Ведь речь идет не о пагоде Пилладжи, а о пагоде Малабар-Хилл в
Бомбее.
   -  В  качестве  вещественного   доказательства   представлены   башмаки
святотатца, - прибавил секретарь, ставя на стол пару обуви.
   - Мои башмаки! - закричал Паспарту, который был до того удивлен, что не
мог сдержать невольного восклицания.
   Можно себе представить, какая путаница была в умах и  господина  и  его
слуги. Они давно забыли  про  случай  в  бомбейской  пагоде,  и  вдруг  он
неожиданно привел их на скамью подсудимых здесь, в Калькутте.
   Дело в том, что сыщик Фикс оценил все выгоды, какие он мог  извлечь  из
злосчастного поступка Паспарту. Отложив на двенадцать часов  свой  отъезд,
Фикс предложил  жрецам  Малабар-Хилла  совет  и  помощь.  Он  пообещал  им
добиться крупного возмещения за нарушение святости храма, хорошо зная, что
английское правительство очень сурово относится к подобным проступкам, и с
ближайшим  поездом  отправился  со  жрецами  следом   за   осквернителями.
Вследствие задержки, вызванной освобождением молодой  вдовы,  Фикс  и  его
индусы прибыли в  Калькутту  раньше  Филеаса  Фогга  и  Паспарту,  которых
местные власти, предупрежденные телеграммой,  должны  были  задержать  при
выходе из вагона. Можно  себе  представить,  как  был  раздосадован  Фикс,
узнав, что Филеас Фогг еще не приехал в столицу Индии. Он решил,  что  его
вор сошел на одной из  станций  Индийской  железной  дороги  и  скрылся  в
северных провинциях.  Одержимый  смертельным  беспокойством,  сыщик  целые
сутки безотлучно находился на вокзале. И какова же была его радость, когда
утром он увидел путешественников, выходивших из  вагона;  правда,  с  ними
была  какая-то  молодая   дама,   присутствие   которой   казалось   Фиксу
необъяснимым. Он сейчас же подослал к ним полисмена, и вот  каким  образом
мистер Фогг, Паспарту и вдова раджи Бундельханда  предстали  перед  судьей
Обадия.
   Если бы Паспарту был менее занят ходом  дела,  он  мог  бы  заметить  в
уголке зала сыщика, который следил за ходом судебного заседания  с  вполне
понятным интересом, ибо в Калькутте, так же как в Бомбее и Суэце, ордер на
арест все еще не был им получен.
   Между  тем  судья  Обадия  приказал  занести  в   протокол   признание,
вырвавшееся у Паспарту, который отдал бы  все  на  свете,  лишь  бы  взять
обратно свои неосторожные слова.
   - Признаете ли вы факт преступления? - спросил судья.
   - Признаю, - холодно ответил мистер Фогг.
   - В виду того, - продолжал судья, - что английский закон равно охраняет
религиозные верования  всех  народов,  населяющих  Индию,  и  принимая  во
внимание, что проступок признан обвиняемым Паспарту, пытавшимся  коснуться
кощунственной стопой пола пагоды Малабар-Хилл в Бомбее двадцатого  октября
сего года, суд постановляет приговорить вышеупомянутого  Паспарту  к  двум
неделям тюрьмы и штрафу в триста фунтов.
   - Триста фунтов? - воскликнул Паспарту, которого по-настоящему  огорчил
только штраф.
   - Молчать! - крикнул судебный пристав визгливым голосом.
   - Принимая во внимание, - продолжал судья Обадия, - что  хотя  судебным
следствием и не был доказан факт сговора слуги  и  его  господина  в  этом
деле, но что господин во  всех  случаях  должен  отвечать  за  действия  и
поступки слуги, суд постановляет приговорить вышеупомянутого Филеаса Фогга
к восьми дням тюрьмы и полуторастам фунтам стерлингов  штрафа.  Секретарь,
огласите следующее дело!
   Сидя в своем углу. Фикс испытывал невыразимое удовольствие. Филеас Фогг
задержан в  Калькутте  на  целых  восемь  дней,  а  этого  времени  вполне
достаточно для того, чтобы прибыл ордер на его арест.
   Паспарту был ошеломлен. Этот приговор разорял  его  господина.  Пари  в
двадцать тысяч фунтов проиграно, и все из-за того, что он,  Паспарту,  как
последний зевака, забрел в проклятую пагоду!
   Филеас Фогг, сохраняя полное  самообладание,  как  будто  приговор  его
вовсе не касался, даже бровью не повел. Но когда секретарь начал объявлять
следующее дело, он поднялся с места и заявил:
   - Я предлагаю залог.
   - Это ваше право, - ответил судья.
   У Фикса мороз пробежал по спине, но он быстро оправился, когда услышал,
что судья, принимая во внимание  то  обстоятельство,  что  Филеас  Фогг  и
Паспарту не являются жителями  Калькутты,  назначил  для  каждого  из  них
огромный залог - в тысячу фунтов.
   Это должно было обойтись мистеру Фоггу в две тысячи фунтов, если он  не
предпочтет отбыть наказание.
   - Я плачу, - сказал наш джентльмен.
   Он вынул из саквояжа, который держал Паспарту, пачку банковых билетов и
положил ее на стол секретаря.
   - Эта сумма вам будет возвращена по выходе из тюрьмы, - сказал судья, -
а пока вы освобождены под залог.
   - Идем! - сказал мистер Фогг своему слуге.
   - Пусть они мне  по  крайней  мере  вернут  мои  башмаки!  -  в  ярости
воскликнул Паспарту.
   Башмаки были ему возвращены.
   - Ну и дорого же они мне обошлись! Больше тысячи  фунтов  каждый!  И  к
тому же еще жмут! - бормотал Паспарту.
   Совершенно убитый, Паспарту  последовал  за  мистером  Фоггом,  который
предложил руку молодой женщине. Фикс, до последней минуты надеявшийся, что
его вор никогда не решится расстаться с  суммой  в  две  тысячи  фунтов  и
предпочтет отсидеть восемь дней в тюрьме, бросился вслед за ними.
   Мистер Фогг нанял коляску и сел в нее с миссис Аудой и  Паспарту.  Фикс
побежал следом за коляской, которая вскоре остановилась на набережной.
   В полумиле от них, на рейде, уже  стоял  "Рангун"  с  развевающимся  на
мачте флагом. Пробило одиннадцать часов. Мистер Фогг прибыл на час  раньше
расписания. Фикс видел, как он вышел из кареты и вместе с миссис  Аудой  и
Паспарту сел в лодку. Сыщик топнул ногой.
   - Негодяй! - воскликнул он. - Он уезжает! Две тысячи фунтов пропали! Он
расточителен, как вор. Ну что ж, если надо, я поеду за ним на край  света.
Но, если так пойдет и дальше, он скоро истратит все украденные деньги!
   Инспектор полиции имел все основания негодовать. Действительно,  с  тех
пор как Филеас Фогг  покинул  Лондон,  он  потратил  на  путевые  расходы,
награды, покупку слона, залог и штраф больше пяти тысяч фунтов стерлингов,
а ведь по мере уменьшения похищенной суммы уменьшалась и премия сыщика.



        ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ,
   <b>в которой Фикс делает вид, будто не понимает, о чем с ним ведут речь</b>

   "Рангун"  -  одно   из   судов   компании   "Пенинсюлер-энд-Ориенталь",
совершающих рейсы в Китайском и Японском морях, -  был  железный  винтовой
пароход валовой вместимостью в тысячу семьсот семьдесят тонн и мощностью в
четыреста лошадиных сил. По быстроходности он был равен "Монголии",  но  в
отношении удобств значительно уступал ей; поэтому миссис Ауду  не  удалось
устроить так хорошо, как того желал бы Филеас Фогг. Но в конце концов дело
шло о переезде всего в три с половиной тысячи  миль,  на  что  требовалось
одиннадцать - двенадцать дней, а  молодая  женщина  оказалась  не  слишком
привередливой пассажиркой.
   В первые же дни путешествия миссис Ауда ближе познакомилась с  Филеасом
Фоггом.  При  каждом  удобном  случае  она  выражала  ему  свою   живейшую
благодарность. Флегматичный джентльмен выслушивал  ее,  во  всяком  случае
внешне, весьма холодно, по  крайней  мере  ни  единым  жестом,  ни  единой
интонацией не  выказывая  ни  малейших  признаков  чувства.  Он  тщательно
следил, чтобы молодая  женщина  ни  в  чем  не  испытывала  недостатка:  в
определенные часы он регулярно навещал ее, и если не разговаривал,  то  по
крайней мере слушал. Он вел себя  в  отношении  к  ней  в  высшей  степени
учтиво, но действовал при этом со своеобразной  грацией  автомата.  Миссис
Ауда не знала, что и думать, пока Паспарту не объяснил ей, что за странный
человек  его  господин.  От  него  она  узнала,  какое  пари  гонит  этого
джентльмена вокруг света. Миссис Ауда улыбнулась; но в  конце  концов  она
была ему обязана жизнью, и ее спаситель ничего не терял от того,  что  она
смотрела на него сквозь очки признательности.
   Миссис Ауда подтвердила волнующую  историю,  которую  рассказал  о  ней
проводник. Она действительно  происходила  из  племени  парсов,  играющего
видную роль среди  народов,  населяющих  Индию.  Многие  парсийские  купцы
составили себе в Индии крупные состояния на торговле хлопком. Один из них,
сэр Джемс Джиджибой, даже получил от английского правительства  дворянское
звание;  миссис  Ауда  приходилась  родственницей  этому  богатому  купцу,
проживавшему в Бомбее. К двоюродному брату сэра  Джиджибоя,  к  почтенному
Джиджи, она и ехала теперь в Гонконг. Найдет  ли  она  у  него  убежище  и
поддержку? Она не могла этого - утверждать. Но мистер Фогг обычно отвечал,
что ей не следует беспокоиться и что все устроится "математически". Именно
так он и выразился.
   Поняла ли молодая женщина это странное выражение? Неизвестно. Во всяком
случае, ее большие глаза,  "прозрачные,  как  священные  озера  Гималаев",
часто останавливались на мистере Фогге. Но непроницаемый  Фогг,  чопорный,
как обычно, отнюдь не походил на  человека,  готового  погрузиться  в  эти
озера.
   Первая часть переезда на  "Рангуне"  прошла  в  превосходных  условиях.
Погода стояла хорошая. На всем протяжении огромного залива, который моряки
называют "Бенгальским бассейном", стихии  благоприятствовали  путешествию.
Вскоре с  "Рангуна"  заметили  Большой  Андаман,  главный  из  Андаманских
островов,  с  живописной  горой  Сэдл-Пик,  возвышающейся  на  две  тысячи
четыреста футов и видной мореплавателям с далекого расстояния.
   Пароход прошел довольно близко  от  берега.  Дикие  папуасы,  обитатели
острова, не показывались. Эти  существа  находятся  на  последней  ступени
человеческой  цивилизации,  но  к  людоедам  их  причисляют   без   всяких
оснований.
   Вид островов  издали  был  великолепен.  На  переднем  плане  выступали
громадные леса  латаний,  капустной  пальмы,  бамбука,  мускатного  ореха,
индийского дуба, гигантских мимоз  и  древовидных  папоротников,  а  сзади
вырисовывались изящные силуэты гор.  Берега  кишели  тысячами  драгоценных
саланг, съедобные гнезда которых считаются изысканным  блюдом  в  Небесной
империи. Но разнообразные пейзажи Андаманских островов быстро промелькнули
мимо "Рангуна", который на всех парах продолжал свой  путь  к  Малаккскому
проливу, служащему воротами в Китайское море.
   Что же делал в продолжение этого переезда сыщик  Фикс,  столь  некстати
вовлеченный в кругосветное  путешествие?  Покидая  Калькутту,  он  оставил
распоряжение переслать  ему  ордер  на  арест  мистера  Фогга,  если  тот,
наконец, будет получен,  в  Гонконг;  садясь  на  пакетбот,  он  счастливо
избежал встречи с Паспарту и рассчитывал остаться незамеченным до прибытия
"Рангуна"  в  Гонконг.  Действительно,  Фиксу  было  бы  трудно  объяснить
Паспарту, не  возбуждая  его  подозрений,  почему  он  очутился  на  борту
пакетбота,  когда  ему  следовало  находиться  в   Бомбее.   Но   в   силу
обстоятельств ему все же пришлось возобновить знакомство с честным  малым.
Каким образом? Мы это сейчас увидим.
   Все надежды, все желания сыщика сосредоточились теперь на  одной  точке
земного шара - Гонконге, так как  остановка  пакетбота  в  Сингапуре  была
слишком кратковременной,  чтобы  Фикс  мог  что-либо  предпринять  в  этом
городе. Следовательно, он должен был арестовать вора  в  Гонконге,  ибо  в
противном случае тот снова ускользнул бы  от  него,  и  на  сей  раз,  так
сказать, безвозвратно.
   Ведь Гонконг был  последней  английской  территорией  на  пути  Филеаса
Фогга. Дальше  -  Китай,  Япония,  Америка  предоставляли  почти  надежное
убежище мистеру Фоггу. В Гонконге, если только ордер,  который,  очевидно,
следует за сыщиком, прибудет вовремя, Фикс арестует Фогга и передаст его в
руки местной полиции. Тут не будет никаких затруднений.  Но  за  пределами
Гонконга простого  ордера  на  арест  уже  недостаточно.  Там  потребуется
специальное постановление о  выдаче  преступника.  Отсюда  -  всевозможные
задержки, проволочки и препятствия, которыми  вор,  конечно,  не  преминет
воспользоваться, чтобы навсегда ускользнуть от  английской  полиции.  Если
попытка арестовать его в Гонконге не удастся, будет крайне трудно, пожалуй
даже невозможно, возобновить ее с шансами на успех.
   "Итак, - повторял про себя Фикс в те долгие часы, которые он проводил в
каюте, - или ордер будет в Гонконге и я арестую этого молодчика,  или  его
там не окажется, и тогда мне необходимо любой ценой задержать отъезд этого
Фогга! В Бомбее у меня сорвалось, в Калькутте тоже! Если я  и  в  Гонконге
промахнусь, моя репутация погибла! Во что бы то ни стало мне надо добиться
цели. Вопрос лишь в том, как задержать,  если  понадобится,  отъезд  этого
проклятого Фогга!"
   В крайнем случае Фикс решил во всем признаться  Паспарту  и  рассказать
ему, что за человек  его  хозяин.  После  такого  разоблачения  прозревший
Паспарту, который явно не является сообщником Фогга, из  боязни  оказаться
скомпрометированным, без сомнения, перейдет на сторону Фикса. Но  средство
это было рискованное и воспользоваться им следовало  лишь  за  отсутствием
иных возможностей. Достаточно было одного слова Паспарту своему господину,
чтобы безвозвратно погубить все дело.
   Итак, полицейский инспектор  находился  в  величайшем  затруднении.  Но
присутствие миссис Ауды  в  обществе  Филеаса  Фогга  на  борту  "Рангуна"
наполнило его новыми надеждами.
   Кто эта женщина? Какое стечение обстоятельств  связало  ее  с  Филеасом
Фоггом? Очевидно, их встреча произошла где-то между Бомбеем и  Калькуттой.
Но где именно? Только ли случай свел  мистера  Фогга  с  этой  молоденькой
путешественницей? Или, быть может,  самое  путешествие  через  Индию  было
затеяно  ради  свидания  с  этой  красавицей?  А  ведь   она   и   вправду
очаровательна! Фикс хорошо рассмотрел ее в зале суда в Калькутте.
   Понятно, до какой  степени  было  возбуждено  любопытство  полицейского
инспектора!  Он  спрашивал  себя,  не  имеет  ли  здесь  место  преступное
похищение? Что ж! Очень может быть. Эта мысль крепко засела в мозгу Фикса,
и  он  сразу  понял,  сколько  выгоды  он  мог   бы   извлечь   из   этого
обстоятельства. Замужем эта молодая женщина или нет, но похищение  налицо,
а  это  значит,  что  в  Гонконге  можно  устроить  ее  похитителю   такие
затруднения, из которых он не выпутается ни за какие деньги.
   Но незачем дожидаться прибытия  "Рангуна"  в  Гонконг.  У  этого  Фогга
отвратительная привычка скакать с одного корабля на другой, и, прежде  чем
Фикс успеет приступить к делу, он,  чего  доброго,  окажется  уже  далеко.
Поэтому надо было прежде всего заранее предупредить  английские  власти  в
Гонконге. Это сделать легко, ибо пакетбот заходит в Сингапур,  а  Сингапур
связан с китайской территорией телеграфной линией.
   Однако, прежде чем действовать и чтобы бить наверняка, Фикс  решил  еще
раз  порасспросить  Паспарту.  Он  знал,  что  честному  малому   нетрудно
развязать язык, и решил нарушить инкогнито, которое сохранял до  тех  пор.
Терять времени было нельзя. Дело происходило 30 октября; на следующий день
"Рангун" должен был прибыть в Сингапур.
   Поэтому  Фикс  вышел  в  тот  день  из  каюты  и  поднялся  на  палубу,
намереваясь первым подойти к Паспарту  и  выразить  крайнее  удивление  по
поводу встречи. Паспарту прогуливался на передней части палубы, как  вдруг
к нему бросился инспектор и воскликнул:
   - Как, вы на "Рангуне"?
   - Мистер Фикс здесь! - воскликнул  пораженный  Паспарту,  узнав  своего
попутчика по "Монголии". - Как? Я оставил вас в Бомбее и встречаю на  пути
в Гонконг! Чего доброго, и вы тоже совершаете кругосветное путешествие?
   - Нет, нет, - ответил Фикс, -  я  думаю  остановиться  в  Гонконге,  по
крайней мере на несколько дней.
   - Вот как? - протянул Паспарту, слегка удивленный. - Но почему я вас ни
разу не видел после отъезда из Калькутты?
   - Да так, небольшое недомогание... морская  болезнь...  Я  оставался  в
каюте... Бенгальский залив я переношу хуже, чем  Индийский  океан.  А  ваш
господин мистер Филеас Фогг?
   - В полном здравии и столь же пунктуален, как его расписание. Ни одного
дня опоздания! Ах, мистер Фикс, вы ведь еще не знаете: с нами едет молодая
дама.
   - Молодая дама? - спросил полицейский, прекрасно разыгрывая неведение.
   Паспарту немедленно ввел его в курс событий. Он рассказал  о  случае  в
бомбейской пагоде, о покупке слона за две тысячи фунтов, о деле "сутти", о
похищении Ауды, о судебном приговоре в Калькутте  и  об  освобождении  под
залог. Фикс, осведомленный о последних  событиях,  делал  вид,  будто  ему
ничего неизвестно, и Паспарту с большим удовольствием рассказывал о  своих
похождениях столь внимательному слушателю.
   - Что ж, - спросил в заключение Фикс, - ваш  хозяин  собирается  увезти
эту молодую даму в Европу?
   - Вовсе  нет,  мистер  Фикс,  вовсе  нет!  Мы  просто  провожаем  ее  к
родственнику, богатому купцу в Гонконге.
   "Ничего  не  поделаешь!"  -  сказал   себе   сыщик,   стараясь   скрыть
разочарование.
   - Стакан джина, господин Паспарту?
   - Весьма охотно, господин Фикс.  Как  не  выпить  за  нашу  встречу  на
"Рангуне"!



        ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ,
   <b>в которой во время переезда из Сингапура в Гонконг</b>
   <b>поднимаются и разрешаются некоторые вопросы</b>

   Начиная с этого дня, Паспарту и сыщик часто встречались, но полицейский
держал себя со своим спутником очень осторожно и  больше  не  пытался  его
расспрашивать. Раз или два ему  удалось  увидеть  мистера  Фогга,  который
охотно проводил время в большом салоне "Рангуна" - или в  обществе  миссис
Ауды, или за своим неизменным вистом.
   Что касается Паспарту, то он начал всерьез задумываться  над  тем,  как
случилось,  что  Фикс  еще  раз  оказался  на  пути   мистера   Фогга.   И
действительно, было  чему  удивляться.  Этот  приветливый  и  обязательный
джентльмен  сначала  встречается  им  в  Суэце,  садится  на   "Монголию",
высаживается в Бомбее, где намеревается задержаться,  и  вдруг  теперь  он
оказывается на "Рангуне", идущем в Гонконг, - словом, в  точности  следует
маршруту мистера Фогга; над всем этим стоило поразмыслить. По меньшей мере
странное совпадение! За кем охотится этот Фикс? Паспарту готов был  биться
об заклад на свои индусские туфли, которые он заботливо сохранил, что Фикс
покинет Гонконг в одно время с ними и, вероятно, на том же пароходе.
   Паспарту мог размышлять хоть целый век, но он никогда бы не  догадался,
какая миссия поручена сыщику. Ему бы и в голову  не  пришло,  что  Филеаса
Фогга "выслеживают" как  вора  по  всему  земному  шару.  Но  человеческой
природе свойственно  всему  находить  объяснение,  и  Паспарту,  озаренный
внезапной мыслью, объяснил  себе,  и  довольно  правдоподобно,  постоянное
присутствие мистера Фикса. По его мнению, выходило, что Фикс не кто  иной,
как  агент  коллег  мистера  Фогга  по  Реформ-клубу,  посланный  ими  для
наблюдения за правильным выполнением условий кругосветного путешествия.
   -  Это  ясно!  Это  ясно!  -  повторял  честный  малый,  гордясь  своей
проницательностью. - Он шпион, которого эти джентльмены пустили  по  нашим
следам. Какой недостойный поступок! Мистер Фогг  -  такой  честный,  такой
порядочный человек! И его выслеживают с помощью  сыщика.  Ну,  господа  из
Реформ-клуба, это вам дорого обойдется!
   Восхищенный своим открытием, Паспарту все же решил ничего  не  говорить
мистеру Фоггу, боясь, что  тот  будет  справедливо  оскорблен  недоверием,
которое ему выказывают противники. Но зато он решил при случае  хорошенько
поиздеваться над Фиксом и высмеять его, не выдавая себя.
   В среду, 30 октября, во второй половине дня "Рангун" вошел в Малаккский
пролив, отделяющий одноименный полуостров от острова Суматры. Невдалеке от
этого острова  глазам  пассажиров  предстала  группа  живописных  гористых
островков.
   А на следующий день, в  четыре  часа  утра,  пакетбот,  выиграв  полдня
против расписания, пришвартовался в Сингапуре, чтобы пополнить свои запасы
угля.
   Филеас Фогг записал этот выигрыш времени в графу прибылей; на  сей  раз
наш джентльмен сошел на  берег,  так  как  миссис  Ауда  выразила  желание
прогуляться.
   Фикс, которому все действия Фогга казались  подозрительными,  незаметно
последовал за ними. А Паспарту,  смеясь  про  себя  над  маневрами  Фикса,
отправился, как обычно, за покупками.
   Остров Сингапур невелик и не производит внушительного впечатления.  Ему
недостает гор, то есть рельефа. Тем не менее  он  по-своему  очарователен.
Это огромный парк,  прорезанный  прекрасными  дорогами.  Красивый  экипаж,
запряженный   изящными   лошадками,   вывезенными   из   Новой   Голландии
[первоначальное название Австралии], помчал миссис Ауду и Филеаса Фогга по
одной из этих дорог, среди чащи пальм с блестящими листьями  и  гвоздичных
деревьев, покрытых полураспустившимися бутонами.  Заросли  перца  заменяли
здесь терновые изгороди европейских деревень; купы саговых пальм,  высокие
древовидные папоротники  создавали  чисто  тропический  пейзаж;  мускатные
деревья с покрытыми лаком листьями наполняли воздух пряным  ароматом;  лес
был полон подвижных гримасничающих обезьян; в зарослях, наверное, водились
тигры. Тем, кто спросит, почему на таком сравнительно маленьком острове до
сих пор не истреблены эти кровожадные хищники, следует ответить, что тигры
добираются сюда вплавь - через пролив - с Малаккского полуострова.
   После двухчасовой прогулки по острову миссис Ауда и ее спутник, который
смотрел вокруг себя, мало что замечая, вернулись в город,  в  это  скопище
тяжеловесных и  приземистых  домов,  окруженных  прелестными  садами,  где
произрастают мангустаны, ананасы и другие вкуснейшие плоды мира.
   В десять часов Фогг и его дама поднялись на  пакетбот,  не  подозревая,
что всю дорогу их сопровождал полицейский инспектор, которому пришлось для
этого потратиться на наем экипажа.
   Паспарту ожидал их на палубе "Рангуна". Он купил несколько дюжин плодов
мангустана; плоды эти -  величиной  со  среднее  яблоко,  темно-коричневые
снаружи и ярко-красные внутри, их белая мякоть тает во рту и очень ценится
истинными знатоками. Паспарту был весьма  счастлив  предложить  эти  плоды
миссис Ауде, которая ласково поблагодарила его за это.
   В одиннадцать часов "Рангун", наполнив бункеры углем, снялся с якоря, и
несколько часов  спустя  пассажиры  уже  потеряли  из  виду  высокие  горы
Малакки, густые леса которых  дают  приют  самым  великолепным  тиграм  на
земном шаре.
   Приблизительно тысяча триста миль отделяют Сингапур от острова Гонконга
- небольшого клочка британской территории вблизи китайского берега. Филеас
Фогг был очень заинтересован в том, чтобы проделать оставшийся путь  самое
большее за шесть дней и успеть сесть в Гонконге на пароход,  отходивший  6
ноября в один из главных портов Японии - Иокогаму.
   "Рангун" был  сильно  нагружен.  В  Сингапуре  село  много  пассажиров:
индусов, цейлонцев, китайцев, малайцев, португальцев; большинство  из  них
разместилось во втором классе.
   Стоявшая дотоле хорошая погода с последней четвертью луны  испортилась.
На море поднялось  сильное  волнение.  Ветер  несколько  раз  переходил  в
сильный бриз, но дул, к счастью,  с  юго-востока,  что  благоприятствовало
ходу судна.  Едва  лишь  представлялась  возможность,  капитан  приказывал
ставить паруса. Пароход, превращаясь в бриг, плыл под  двумя  марселями  и
фоком, и его скорость благодаря объединенной силе пара и ветра значительно
возрастала. Так, преодолевая сильную, хотя и короткую,  но  подчас  весьма
изнуряющую волну, судно прошло мимо берегов Аннама и Кохинхины.
   Но повинно в качке  было  скорее  судно,  нежели  море,  и  большинству
страдавших от морской болезни пассажиров  "Рангуна"  следовало  жаловаться
именно на пакетбот.
   Действительно, корабли компании  "Пенинсюлер",  плавающие  в  китайских
морях, обладают серьезным  конструктивным  недостатком.  Осадка  груженого
судна и высота надводного борта плохо рассчитаны, поэтому суда  эти  слабо
сопротивляются бурному морю. Их  запас  плавучести  невелик,  и  они,  как
выражаются моряки, "легко потопляемы";  в  связи  с  этим  обстоятельством
достаточно нескольких тяжелых валов, чтобы  резко  изменить  их  скорость.
Если не по мощности паровых машин, то по своим  мореходным  качествам  эти
суда значительно уступают таким судам  французской  компании  "Мессажери",
как  "Императрица"  и  "Камбоджа",  которые   соответственно   техническим
расчетам могут  выдержать  до  полного  погружения  вес  воды,  равный  их
собственному  весу,  тогда  как  суда  компании  "Пенинсюлер"  "Голгонда",
"Корея" и тот же "Рангун" рискуют пойти ко дну под давлением воды,  равным
лишь одной шестой части их веса.
   Поэтому  в  дурную  погоду   надо   было   принимать   серьезные   меры
предосторожности. Иногда судну  даже  приходилось  под  небольшими  парами
ложиться в дрейф. Эта потеря времени, по-видимому, нисколько не отражалась
на настроении Филеаса Фогга,  но  выводила  из  себя  Паспарту.  Тогда  он
обвинял капитана, механика, компанию и посылал к чертям всех имеющих  хоть
какое-нибудь отношение к  перевозке  пассажиров.  Возможно,  что  мысль  о
газовом рожке, горящем за его счет в доме на  Сэвиль-роу,  в  значительной
мере объясняла его нетерпение.
   - Вы, значит, очень спешите в Гонконг? - спросил его однажды сыщик.
   - Очень спешим! - ответил Паспарту.
   - Вы полагаете, что мистер Фогг стремится застать пароход на Иокогаму?
   - В высшей степени.
   - Так вы теперь поверили в это кругосветное путешествие?
   - Вполне. А вы, мистер Фикс?
   - Я? Я не верю!
   - Шутник! - воскликнул, подмигивая, Паспарту.
   Это  замечание  заставило  сыщика  задуматься.  Эпитет,   употребленный
Паспарту, почему-то встревожил его. Не разгадал  ли  его  француз?  Он  не
знал, что подумать. Как мог, однако. Паспарту узнать, что  Фикс  -  сыщик,
когда это оставалось тайной для всех? А между тем, говоря с  ним  в  таком
тоне, Паспарту, несомненно, таил какую-то заднюю мысль.
   В другой раз Паспарту пошел еще дальше: он не в силах был держать  язык
за зубами.
   - Послушайте, мистер Фикс, - обратился  он  с  хитрым  видом  к  своему
собеседнику, - неужели нам, к глубочайшему сожалению, придется  расстаться
с вами по приезде в Гонконг?
   - Я, право, не знаю! -  ответил  растерявшийся  сыщик.  -  Может  быть,
мне...
   - Эх, - сказал Паспарту, - если бы вы нас сопровождали  и  дальше,  это
было бы прямо счастьем для меня! Право, агент Восточной индийской компании
не может остановиться на полдороге! Вы ехали только до Бомбея, а  вот  уже
скоро и Китай! Недалеко и Америка, а от Америки рукой подать до Европы!
   Фикс внимательно посмотрел на своего собеседника, который улыбался  ему
самым любезным образом, и также решил рассмеяться. Паспарту, который был в
ударе, спросил его:
   - Прибыльно ли ваше ремесло?
   - И да и нет, - ответил Фикс, не  моргнув.  -  Бывают  дела  хорошие  и
плохие. Но вы ведь сами понимаете, что я путешествую не за свой счет.
   - О, уж в этом-то я не сомневаюсь!  -  воскликнул  Паспарту,  заливаясь
смехом.
   На этом беседа закончилась; Фикс вернулся к себе в каюту  и  задумался.
Очевидно, его разгадали. Так или иначе, но француз пронюхал, что он сыщик.
Но предупредил ли он своего господина? Какую роль он сам  играет  во  всей
этой  истории?  Соучастник  он  или  нет?   Неужели   дело   раскрыто   и,
следовательно, проиграно? Сыщик провел  несколько  трудных  часов:  то  он
думал,  что  все  пропало,  то  надеялся,  что  Фогг  ничего  не  знает  о
создавшемся положении. Словом, Фикс не знал, что предпринять.
   Но затем он успокоился и решил действовать с Паспарту в открытую.  Если
ему не удастся арестовать Фогга в Гонконге и тот приготовится на  сей  раз
окончательно покинуть британскую территорию,  то  он.  Фикс,  все  откроет
Паспарту. Если слуга - сообщник своего господина  и  все  рассказал  тому,
тогда дело плохо; если же слуга не замешан в краже, тогда в его  интересах
будет покинуть вора.
   Таковы были взаимоотношения  этих  двух  людей,  а  над  ними  в  своем
величественном бесстрастии парил Филеас Фогг. Он деловито описывал  орбиту
вокруг  земного  шара,  нисколько  не  беспокоясь  о  тяготеющих  к   нему
спутниках.
   А между тем в соседстве с ним  находилась,  говоря  языком  астрономов,
возмущающая звезда, которая, казалось бы, должна была произвести некоторые
пертурбации в сердце нашего джентльмена. Но нет! Прелести миссис  Ауды,  к
крайнему удивлению Паспарту,  не  производили  этих  пертурбаций,  а  если
таковые и происходили, то во всяком случае их было труднее вычислить,  чем
те пертурбации Урана, благодаря которым был открыт Нептун.
   Паспарту дивился этому с каждым днем все больше, особенно потому, что в
глазах молодой женщины он читал столько признательности к  его  господину!
Но, как видно, Филеас Фогг обладал сердцем, способным лишь на героические,
а не на  любовные  порывы!  Не  было  в  нем  и  признаков  озабоченности,
неизбежной в столь рискованном  путешествии.  Зато  Паспарту  находился  в
постоянном волнении. Однажды, опершись на  поручни,  ограждающие  спуск  в
машинное отделение, он смотрел на мощную машину, которая по  временам  вся
сотрясалась,  когда  при  сильной  качке  над   водой   появлялся   бешено
вращавшийся винт. И пар вырывался тогда из клапанов, что  вызывало  ярость
честного малого.
   - Эти клапаны плохо работают! - кричал он. - Мы  не  движемся!  У  этих
англичан всегда так! Будь это американский  пароход,  он,  быть  может,  и
взорвался бы, но все же шел бы скорей!



        ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ,
   <b>в которой Филеас Фогг, Паспарту и Фикс занимаются каждый своим делом</b>

   В последние дни плавания стояла довольно ненастная погода. Дул  сильный
северо-западный ветер, мешавший ходу судна. Малоустойчивый "Рангун" сильно
качало, и пассажиры справедливо негодовали на  огромные  валы,  вызывавшие
тошноту.
   Третьего и четвертого  ноября  разразилось  что-то  вроде  бури.  Шквал
яростно хлестал по волнам. "Рангун" вынужден был на целые  полдня  лечь  в
дрейф, его винт делал лишь по десять оборотов в минуту, чтобы судно  могло
хотя бы противиться волнам. Все паруса были убраны, и  ветер  ревел  среди
голых снастей.
   Скорость пакетбота,  естественно,  сильно  уменьшилась,  и  можно  было
предполагать, что  если  буря  не  утихнет,  то  он  придет  в  Гонконг  с
опозданием  часов  на  двадцать,   если   не   больше,   против   времени,
установленного расписанием.
   Филеас Фогг с  обычной  невозмутимостью  взирал  на  разъяренное  море,
которое, казалось, вступило с ним в единоборство. Его чело ни на мгновение
не омрачалось, хотя опоздание на двадцать часов могло  нарушить  весь  ход
его путешествия, ибо он рисковал опоздать к отплытию парохода в  Иокогаму.
Но этот человек  без  нервов  не  ощущал  ни  беспокойства,  ни  волнения.
Казалось, что налетевшая буря также входила в его расписание, что он и  ее
предвидел. Миссис Ауда, заговорив со  своим  спутником  об  этой  досадной
помехе, убедилась, что он столь же спокоен, как и всегда.
   Но Фикс смотрел на все это другими глазами. Совсем  другими.  Буря  эта
ему даже нравилась. Восторгу его, конечно, не  было  бы  границ,  если  бы
"Рангун" под напором шторма вдруг повернул бы назад. Всякое опоздание было
ему на руку, так как оно могло  заставить  мистера  Фогга  задержаться  на
несколько дней в Гонконге. Словом, небесные стихии со  шквалами  и  бурями
были козырями в его игре. Правда, ему немного нездоровилось, но какое  это
имело значение! Он не обращал внимания  на  тошноту,  и,  хотя  его  всего
корчило от морской болезни, в душе он испытывал огромное удовлетворение.
   Легко себе представить,  с  какой  нескрываемой  яростью  встретил  это
испытание Паспарту. До сих пор все шло так  замечательно!  Земля  и  вода,
казалось, покорно служили его господину. Пароходы и поезда слушались  его.
Ветер и пар объединялись, чтобы  содействовать  его  путешествию.  Неужели
теперь пробил час разочарований? Паспарту не находил  себе  места,  словно
сумму в двадцать тысяч фунтов предстояло выплатить из его  кошелька.  Буря
раздражала его, шквал приводил в бешенство,  и  он  охотно  высек  бы  это
непокорное море!  Бедный  малый!  Фикс  заботливо  скрывал  от  него  свое
удовлетворение и хорошо делал, так как, если бы Паспарту догадался  о  его
тайной радости, сыщику пришлось бы пережить несколько неприятных минут.
   В продолжение всего шторма Паспарту не покидал палубы "Рангуна". Он  не
мог оставаться внизу; он карабкался на мачты, помогая матросам, и  удивлял
весь экипаж своей обезьяньей ловкостью и проворством. Сотни раз он задавал
один и тот же  вопрос  капитану,  офицерам,  матросам,  которые  не  могли
удержаться от смеха, видя растерянность честного  малого.  Паспарту  хотел
наверняка знать, сколько времени продлится буря. Его отсылали к барометру.
Он тряс его, но ни толчки, ни оскорбления, которыми он осыпал  безответный
барометр, не помогали: тот и не думал подниматься.
   Наконец, шторм утих. Днем 4 ноября  состояние  моря  улучшилось.  Ветер
переместился на два румба к югу и вновь сделался благоприятным.
   Лицо Паспарту прояснилось вместе с погодой. Поставили марсели и  нижние
паруса, и "Рангун" с большой скоростью вновь устремился вперед.
   Но наверстать потерянное время полностью было уже  невозможно.  С  этим
надо было примириться, земля показалась только 6 ноября в пять часов утра.
По расписанию Филеас Фогг должен был прибыть в Гонконг 5, но прибыл только
6 ноября. Он опаздывал, следовательно,  на  целые  сутки  и  волей-неволей
должен был пропустить пароход на Иокогаму.
   В шесть часов лоцман поднялся на борт "Рангуна" и стал на мостик, чтобы
ввести судно в Гонконгский порт.
   Паспарту умирал от желания спросить его, ушел ли пакетбот  в  Иокогаму,
но не решился, желая сохранить до последней минуты хотя бы  тень  надежды.
Он поделился с Фиксом своим беспокойством, и тот - хитрая  лиса!  -  начал
его утешать,  говоря,  что  мистер  Фогг  может  поехать  и  со  следующим
пароходом. Это привело Паспарту в дикую ярость.
   Но если Паспарту так и не отважился заговорить с  лоцманом,  то  мистер
Фогг, заглянув в путеводитель, хладнокровно спросил лоцмана, не  знает  ли
он, когда уходит из Гонконга какой-нибудь пароход в Иокогаму.
   - Завтра с утренним приливом, - ответил лоцман.
   - Вот как! - сказал мистер Фогг, не выражая ни малейшего удивления.
   Присутствовавший при  этом  разговоре  Паспарту  охотно  расцеловал  бы
лоцмана, зато Фиксу захотелось свернуть моряку шею.
   - Как называется этот пароход? - спросил мистер Фогг.
   - "Карнатик", - ответил лоцман.
   - Разве он не должен был отплыть вчера?
   - Вы правы, сударь, но на нем пришлось ремонтировать один из котлов,  и
поэтому он отойдет лишь завтра.
   - Благодарю вас, - сказал мистер  Фогг  и  возвратился  в  салон  своей
размеренной походкой.
   Что касается Паспарту, то он стиснул руку лоцмана и сильно  потряс  ее,
восклицая:
   - Вы, лоцман, молодчина!
   Лоцман, конечно,  так  и  не  узнал,  почему  его  ответ  вызвал  столь
дружеские излияния. Раздался свисток,  и  он,  поднявшись  на  капитанский
мостик, повел пакетбот среди целой  флотилии  джонок,  лодок,  на  которых
китайцы живут целыми семьями, рыболовных суденышек и кораблей всех  видов,
теснившихся на Гонконгском рейде.
   В час дня "Рангун"  пришвартовался  к  набережной  и  пассажиры  начали
высаживаться.
   Надо  признать,  что  случай  сильно  помог  Филеасу  Фоггу.  Если   бы
"Карнатику" не понадобилось ремонтировать котел, он отплыл бы 5 ноября,  и
путешественникам,  отправляющимся  в  Японию,  пришлось  бы  восемь   дней
дожидаться следующего парохода.  Правда,  мистер  Фогг  опоздал  на  целые
сутки, но это опоздание не  могло  иметь  гибельных  последствий  для  его
дальнейшего пути.
   Отплытие парохода, курсирующего через Тихий  океан  между  Иокогамой  и
Сан-Франциско, согласовано с приходом пакетбота из Гонконга, и он не может
отойти до прибытия последнего. Правда, в Иокогаме  Филеас  Фогг  будет  на
сутки позже против расписания, но это опоздание  легко  нагнать  во  время
двадцатидвухдневного пути через Тихий океан. Таково было положение Филеаса
Фогга на тридцать пятый день после его отъезда из Лондона.
   "Карнатик" должен был отплыть назавтра в пять часов  утра,  так  что  в
распоряжении мистера  Фогга  имелось  шестнадцать  часов,  чтобы  заняться
делами, то есть устройством миссис Ауды. Сойдя с  парохода,  он  предложил
молодой женщине руку и проводил ее до паланкина. Он  попросил  носильщиков
указать  ему  лучший  отель;  те  назвали  гостиницу   "Клуб".   Паланкин,
сопровождаемый Паспарту, пустился в путь и через двадцать минут  прибыл  к
месту назначения.
   Для молодой  женщины  были  сняты  отдельные  комнаты,  и  Филеас  Фогг
позаботился, чтобы она ни в чем  не  нуждалась.  После  этого  он  сообщил
миссис Ауде" что немедленно отправляется разыскивать ее  родственника,  на
попечение которого он должен был ее оставить в  Гонконге.  Одновременно  с
этим он приказал Паспарту не покидать гостиницы, чтобы молодая женщина  не
оставалась одна.
   Наш джентльмен приказал  доставить  себя  на  биржу.  Там,  несомненно,
должны были знать такого человека, как почтенный Джиджи, который  считался
одним из богатейших коммерсантов города.
   Маклер, к которому обратился  мистер  Фогг,  действительно  знал  этого
негоцианта-парса. Но тот уже два года, как не жил в Китае.  Составив  себе
большое состояние, он переселился в Европу, как предполагали в  Голландию,
ибо в этой стране у  него  были  большие  связи  по  прежней  коммерческой
деятельности.
   Филеас Фогг тотчас же вернулся в гостиницу и  попросил  у  миссис  Ауды
разрешения  повидать  ее.  Без  долгих  предисловий  он  сообщил  ей,  что
почтенный Джиджи больше не живет в Гонконге и, вероятнее всего,  поселился
в Голландии.
   Сначала миссис Ауда ничего не ответила. Она провела  рукой  по  лицу  и
задумалась. Потом своим нежным голосом спросила:
   - Что ж мне теперь делать, мистер Фогг?
   - Очень просто, - ответил джентльмен, - отправиться в Европу.
   - Но я не могу так злоупотреблять...
   - Вы ничем не злоупотребляете, и ваше присутствие нисколько не нарушает
моих планов... Паспарту!
   - Что угодно? - спросил Паспарту.
   - Отправляйтесь на "Карнатик" и закажите три каюты.
   Восхищенный возможностью  продолжать  путешествие  в  обществе  молодой
женщины, которая была с ним так ласкова, Паспарту тотчас  же  помчался  на
пароход.



        ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ,
   <b>в которой описывается, как Паспарту проявил слишком живой</b>
   <b>интерес к делам своего господина и то, что из этого вышло</b>

   Гонконг - небольшой остров, который по нанкинскому договору после войны
1842 года перешел во владение Англии.  За  несколько  лет  колонизаторской
деятельности предприимчивая Великобритания выстроила здесь крупный город и
создала порт, назвав его Виктория. Островок этот расположен в  устье  реки
Кантон и отделен лишь шестьюдесятью милями от португальского города Макао,
стоящего на другом берегу реки. Гонконг неизбежно должен  был  победить  в
коммерческой  войне  Макао,  и  ныне  большая  часть  китайского  транзита
проходит через английский город.  Глядя  на  его  доки,  верфи,  пакгаузы,
больницы, готический собор, "governement-house" [правительственное  здание
(англ.)], на его мощенные щебнем улицы, можно подумать, что находишься  не
в Китае,  а  в  одном  из  торговых  городов  графства  Кент  или  Сэррей,
прорезавших толщу  земного  шара  и  вынырнувших  на  его  противоположной
стороне.
   Паспарту,  засунув  руки  в  карманы,  направился  в  порт,  глазея  на
паланкины - эти крытые  носилки,  еще  не  вышедшие  из  моды  в  Небесной
империи,  и  с  любопытством  рассматривая  толпы  китайцев,   японцев   и
европейцев, наполнявших улицы. За малым исключением это  был  все  тот  же
Бомбей, Калькутта или Сингапур, вновь оказавшиеся на пути нашего  славного
малого. Цепь английских городов тянулась вокруг всего земного шара.
   Паспарту пришел в порт Виктория.  Там,  в  устье  реки  Кантон,  стояло
множество   судов   всех   национальностей:    английских,    французских,
американских, голландских, военных кораблей и коммерческих судов, японских
и китайских лодок, джонок, сампанов и даже лодок с цветами, образовывавших
на воде плавучие цветники. Прогуливаясь, Паспарту заметил несколько  очень
старых китайцев, одетых во все желтое. Зайдя в цирюльню,  чтобы  побриться
"на китайский манер", он  узнал  от  местного  Фигаро,  бегло  говорившего
по-английски, что каждому из этих стариков  исполнилось  по  крайней  мере
восемьдесят лет и что,  достигнув  этого,  возраста,  они  получили  право
носить желтый цвет, который в Китае  является  императорской  привилегией.
Сам не зная почему, Паспарту нашел это весьма забавным.
   Побрившись, он вернулся в порт, где стоял  "Карнатик",  и  заметил  там
Фикса, который прогуливался взад и вперед. Паспарту нисколько не  удивился
этой встрече, но он прочел на лице полицейского инспектора живейшую досаду
и растерянность.
   "Эге!  -  воскликнул  про  себя  Паспарту,  -  видно,  неважны  дела  у
джентльменов из Реформ-клуба!"
   Сделав вид, что не замечает дурного  настроения  Фикса,  он  с  сияющей
улыбкой подошел к нему.
   Сыщик имел достаточно  оснований  проклинать  свое  роковое  невезение.
Ордера на арест все еще не было! Очевидно, он путешествует вслед за ним  и
может настичь  его  лишь  в  том  случае,  если  Фикс  на  несколько  дней
задержится в  каком-нибудь  городе.  Но  так  как  Гонконг  был  последней
английской территорией на пути Фогга, то следовало во что бы то  ни  стало
задержать его здесь, чтобы он окончательно не ускользнул.
   - Ну как, мистер Фикс, вы все же надумали сопровождать нас до  Америки?
- спросил Паспарту.
   - Да! - процедил сквозь зубы Фикс.
   - Вот как! - воскликнул с громким хохотом Паспарту. - Я знал, что вы не
можете расстаться с нами. Ну что ж, идемте, заказывайте себе каюту!
   И они вместе вошли в бюро морских сообщений и  заказали  четыре  каюты.
При этом служащий  предупредил  их,  что  ремонт  "Карнатика"  закончен  и
пакетбот уйдет не на следующее утро, как предполагалось, а в этот же  день
в восемь часов вечера.
   - Великолепно! -  заметил  Паспарту.  -  Это  вполне  устраивает  моего
господина. Пойду его предупредить.
   Тут Фикс отважился на крайнее средство. Он решил все открыть  Паспарту.
Это был, пожалуй, единственный способ на несколько дней задержать  Филеаса
Фогга в Гонконге.
   Выйдя  из  бюро,  Фикс  предложил  своему  спутнику  зайти  в   таверну
освежиться. У Паспарту было еще время. Он принял приглашение Фикса.
   На набережной им попалась таверна. У нее был очень заманчивый вид.  Оба
вошли в нее. Это был просторный, хорошо убранный зал, в  глубине  которого
стояло что-то вроде огромной походной кровати со  множеством  подушек.  На
ней лежало несколько спящих.
   Человек  тридцать  посетителей  сидело  за  маленькими   столиками   из
плетеного тростника. Одни пили английское пиво,  эль  или  портер,  другие
предпочитали алкогольные напитки - ликер, джин  или  бренди.  Кроме  того,
большинство курило  длинные  глиняные  трубки,  набитые  шариками  опиума,
смешанного с розовой эссенцией. Время от времени кто-нибудь из курильщиков
терял сознание и скатывался под стол, и тогда двое официантов хватали  его
за голову и за ноги и клали на кровать,  где  уже  лежало  около  двадцати
человек в последней стадии опьянения.
   Фикс и Паспарту поняли, что попали в одну из тех курилен, куда сходятся
несчастные, исхудалые, отупевшие  и  впавшие  в  слабоумие  люди,  которым
предприимчивая Англия продает  ежегодно  на  двести  шестьдесят  миллионов
франков губительного снадобья, называемого опиумом!  Презренные  миллионы,
полученные от  использования  одного  из  самых  губительных  человеческих
пороков!
   Китайское правительство давно стремится путем суровых  законов  пресечь
это зло, но тщетно. От обеспеченных слоев населения, которым некогда  было
предоставлено исключительное право курения опиума, эта привычка перешла  к
широким слоям народа, и вред, производимый ею, не мог уже быть  ограничен.
В Китае опиум курят всюду и особенно в центральной части страны. Мужчины и
женщины предаются этой пагубной страсти и, привыкнув вдыхать  дым  опиума,
уже не могут без этого обходиться,  не  испытывая  мучительных  судорог  в
желудке. Привычный курильщик может выкурить в день до  восьми  трубок,  но
через пять лет такой жизни он умирает.
   В одну из этих многочисленных даже в Гонконге курилен и попали  Фикс  и
Паспарту, желавшие немного освежиться. У Паспарту не было с  собой  денег,
но он охотно воспользовался  "любезностью"  своего  спутника,  рассчитывая
отплатить ему в свое время тем же.
   Они спросили две бутылки портвейна,  которым  француз  воздал  должное.
Фикс, более сдержанный, наблюдал за своим спутником  с  особым  вниманием.
Говорили о том, о сем  и  больше  всего  о  прекрасной  идее  Фикса  также
совершить путешествие на "Карнатике". Вспомнили о том, что пароход  должен
отойти на несколько часов раньше назначенного срока.  Паспарту,  опорожнив
обе бутылки, поднялся, чтобы пойти предупредить своего господина.
   Фикс удержал его.
   - Минутку, - сказал он.
   - Что вы хотите, мистер Фикс?
   - Мне надо с вами потолковать о серьезных делах.
   - О серьезных делах! - воскликнул Паспарту,  допивая  несколько  капель
вина, оставшихся на дне его стакана. -  Ну  что  ж,  мы  поговорим  о  них
завтра. Сегодня мне некогда.
   - Останьтесь, - настаивал Фикс, - дело касается вашего господина!
   Паспарту при этих словах внимательно посмотрел на своего собеседника.
   Выражение лица Фикса показалось ему странным. Он снова сел.
   - Что ж вы хотите мне сообщить? - спросил он.
   Фикс понизил голос и, взяв за локоть своего собеседника, сказал:
   - Вы догадались, кто я такой?
   - Еще бы! - ухмыльнулся Паспарту.
   - Тогда я вам признаюсь во всем...
   - Теперь, когда я и так все знаю, приятель! Вот уж  совсем  неумно!  Ну
ладно, валяйте. Но сначала позвольте мне  сказать,  что  ваши  джентльмены
напрасно потратились.
   - Напрасно?! - спросил Фикс. - Вам легко говорить. Сразу видно, что  вы
не знаете, какая сумма...
   - Очень хорошо знаю! - ответил Паспарту. - Двадцать тысяч фунтов.
   - Пятьдесят пять тысяч фунтов! - поправил Фикс, сжимая руку француза.
   - Как! - воскликнул Паспарту. - Мистер Фогг рискнул!..  Пятьдесят  пять
тысяч фунтов!.. Ну, тогда еще больше оснований  не  терять  ни  минуты,  -
добавил он, вновь поднимаясь из-за стола.
   - Пятьдесят пять тысяч  фунтов,  -  повторил  Фикс,  насильно  усаживая
Паспарту на место и приказав принести  еще  бутылку  бренди.  -  В  случае
успеха я получу премию в две тысячи  фунтов.  Хотите  пятьсот  фунтов  при
условии, что вы мне поможете?
   - Помогу вам? - воскликнул Паспарту, вытаращив глаза от изумления.
   - Да, поможете мне  на  несколько  дней  задержать  господина  Фогга  в
Гонконге!
   - Это еще что такое?! Что за вздор вы городите! - вскричал Паспарту.  -
Мало того что ваши джентльмены следят за моим  господином,  сомневаются  в
его порядочности, они еще вздумали  чинить  ему  препятствия!  Мне  просто
стыдно за них!
   - Как? Что вы этим хотите сказать? - спросил Фикс.
   - Я хочу сказать,  что  это  просто  неприлично.  Это  все  равно,  что
обобрать мистера Фогга и вынуть у него деньги из кармана.
   - Именно к этому мы и стремимся!
   - Так это же западня! -  воскликнул  Паспарту,  возбужденный  действием
бренди, ибо Фикс все время наполнял его стакан и  честный  малый  пил,  не
переставая. - Настоящая западня! А еще называются коллеги! Джентльмены!
   Фикс ничего не понимал.
   - Коллеги! - продолжал кричать Паспарту. - Члены  Реформ-клуба!  Знайте
же, мистер Фикс, мой господин - честный человек, и  раз  уж  он  заключает
пари, то выполняет его по всем правилам.
   - За кого вы меня принимаете? - спросил Фикс, пристально вглядываясь  в
Паспарту.
   -  Черт  возьми!  Конечно,  за  агента  членов  Реформ-клуба,  которому
поручено  проверять  маршрут  моего  господина,  что  в   высшей   степени
унизительно! Вот почему, хотя я уже давно  вас  разгадал,  я,  разумеется,
ничего не сказал мистеру Фоггу!
   - Он ничего не знает?.. - живо спросил Фикс.
   - Ничего, - ответил Паспарту, еще раз осушая свои стакан.
   Сыщик провел рукой по лбу. Он не решался продолжать разговор.  Что  ему
надлежало предпринять? Заблуждение Паспарту казалось искренним, но это еще
более затрудняло выполнение  плана  агента.  Было  очевидно,  что  француз
говорил совершенно чистосердечно  и  отнюдь  не  был  соучастником  своего
господина, а ведь этого соучастия Фикс и боялся больше всего.
   "Ну что ж, - подумал сыщик, - раз он не соучастник, он мне поможет".
   И сыщик вторично решился. Впрочем, у него больше не было времени ждать.
Любой ценой надо было задержать Фогга в Гонконге.
   - Слушайте! - быстро заговорил Фикс.  -  Слушайте  меня  хорошенько.  Я
вовсе не тот, за кого вы меня принимаете. Я не агент членов Реформ-клуба.
   - Вот как! - протянул Паспарту, насмешливо глядя на него.
   - Я - полицейский инспектор, у меня поручение от столичной полиции...
   - Вы... полицейский инспектор?
   - Да, и  я  это  вам  сейчас  докажу,  -  продолжал  Фикс.  -  Вот  мои
полномочия.
   Полицейский агент вытащил из бумажника свои документы и показал  своему
собеседнику  полномочия,  подписанные  начальником   лондонской   полиции.
Опешивший Паспарту, лишившись дара речи, смотрел на Фикса.
   - Пари мистера Фогга, - продолжал  Фикс,  -  лишь  предлог,  с  помощью
которого он надул и вас  и  своих  коллег  по  Реформ-клубу,  ибо  он  был
заинтересован в том, чтобы обеспечить себе ваше невольное соучастие.
   - Но в чем? - воскликнул Паспарту.
   -  Слушайте.  Двадцать  девятого  сентября  в  Английском  банке   была
совершена кража пятидесяти пяти тысяч фунтов стерлингов человеком, приметы
которого установлены. Так вот,  смотрите,  они  точь-в-точь  соответствуют
наружности Фогга.
   - Ну вот еще! - закричал Паспарту,  ударяя  своим  могучим  кулаком  по
столу. - Мой господин - самый честный человек на свете!
   - А почем вы знаете? - возразил Фикс. - Он  ведь  вам  вовсе  незнаком!
Поступили вы к нему в день отъезда, а выехал он поспешно, воспользовавшись
нелепым предлогом, даже без вещей, захватив с  собою  лишь  большую  сумму
денег. И вы  осмеливаетесь  после  этого  утверждать,  что  он  -  честный
человек!
   - Да! да! - машинально повторял бедный малый.
   - Вы что ж, хотите быть арестованным, как его соучастник?
   Паспарту схватился за голову. Он был неузнаваем. Он не  смел  взглянуть
на полицейского инспектора. Филеас Фогг - вор! Он, спаситель Ауды,  смелый
и великодушный человек! А между тем какие жестокие улики выдвинуты  против
него! Паспарту постарался отбросить все подозрения, возникшие в его мозгу.
Нет, он но хотел верить в виновность своего господина!
   - В конце концов чего вы от меня хотите? - спросил он сыщика,  страшным
усилием воли овладев собою.
   - Вот чего, - ответил сыщик. - Я проследил господина Фогга до Гонконга,
но этого мало: до сих пор не получен  приказ  об  его  аресте,  который  я
затребовал из Лондона. Вы должны помочь мне задержать его в Гонконге...
   - Я! Чтобы я...
   - А я поделюсь с вами премией в две тысячи фунтов стерлингов, обещанной
Английским банком.
   - Никогда! - ответил Паспарту, который попытался подняться и снова упал
на стул, чувствуя, что и силы и разум  изменяют  ему.  -  Мистер  Фикс,  -
произнес он заикаясь, - если даже все, что вы мне говорили, правда... если
даже мой господин тот  самый  вор,  которого  вы  разыскиваете...  хотя  я
отвергаю это... я был... я у него на службе... и я видел, что  он  добр  и
великодушен... Предать его!.. никогда... ни за какие блага мира. Я  не  из
такого теста сделан!
   - Вы отказываетесь?
   - Отказываюсь.
   - Будем считать, что я ничего не говорил, - сказал  Фикс,  -  а  теперь
выпьем.
   - Да, выпьем!
   Паспарту чувствовал, что пьянеет все больше и  больше.  Фикс,  понимая,
что надо любой ценой разлучить слугу и господина, решил его  доконать.  На
столе лежало несколько трубок, набитых опиумом. Одну из них  Фикс  взял  и
сунул в руку Паспарту, тот поднес ее к губам,  зажег  и  сделал  несколько
затяжек; голова его отяжелела под действием яда и склонилась на стол.
   - Наконец-то! - сказал Фикс, глядя  на  неподвижного  Паспарту.  -  Наш
господин Фогг не будет предупрежден вовремя об отходе "Карнатика", а  если
он все же уедет, то по крайней мере без этого проклятого француза!
   И он вышел из таверны, заплатив по счету.



        ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ,
   <b>в которой Фикс входит в непосредственные отношения с Филеасом Фоггом</b>

   Во время вышеописанной  сцены,  которая  могла  иметь  столь  серьезные
последствия для судьбы мистера Фогга, этот джентльмен  сопровождал  миссис
Ауду в прогулке по английским кварталам города. С тех пор как миссис  Ауда
приняла его предложение проводить ее до Европы, ему приходилось заботиться
обо всех  мелочах,  необходимых  для  столь  далекого  путешествия.  Когда
англичанин его склада совершает  кругосветное  путешествие  с  одним  лишь
саквояжем в руках, это еще куда ни шло! Но женщина, конечно,  не  способна
проделать  столь  долгий  путь  в   таких   условиях.   Поэтому   возникла
необходимость приобрести ей одежду и все нужное  для  путешествия.  Мистер
Фогг выполнил эту  обязанность  с  присущим  ему  спокойствием  и  на  все
извинения и протесты смущенной такой любезностью молодой вдовы  неизменно"
отвечал:
   - Это в интересах моего путешествия, это входит в мою программу.
   Сделав покупки, мистер Фогг и молодая женщина вернулись в  гостиницу  и
пообедали за роскошно сервированным столом. Затем немного уставшая  миссис
Ауда поднялась к себе в комнату, пожав на  английский  манер  руку  своему
невозмутимому спасителю.
   А почтенный джентльмен на весь вечер погрузился  в  чтение  "Таймса"  и
"Иллюстрейтед Лондон ньюс".
   Будь он человеком, способным  чему-нибудь  удивляться,  его,  наверное,
изумило бы отсутствие Паспарту, который не появился  к  часу,  положенному
для отхода ко сну. Но, зная, что пакетбот  на  Иокогаму  покидает  Гонконг
лишь на следующий  день  утром,  мистер  Фогг  не  придал  этому  большого
значения. Утром на его звонок Паспарту тоже не явился.
   Что подумал почтенный  джентльмен,  узнав,  что  его  слуга  вообще  не
вернулся  в  гостиницу,  этого  никто  не  может  сказать.   Мистер   Фогг
ограничился тем, что взял свой саквояж, послал предупредить миссис Ауду  и
приказал нанять паланкин.
   Было еще  только  восемь  часов.  Полный  прилив,  которым  должен  был
воспользоваться "Карнатик",  чтобы  выйти  в  открытое  море,  ожидался  в
половине десятого.
   Паланкин прибыл к дверям гостиницы, мистер Фогг и  миссис  Ауда  заняли
места в этом комфортабельном экипаже; багаж следовал за ними в тележке.
   Через полчаса наши путешественники были уже на пристани, и  там  мистер
Фогг узнал, что "Карнатик" отплыл накануне.
   Мистер Фогг, который рассчитывал найти одновременно и пакетбот и своего
слугу, не нашел ни того, ни другого. На его лице не  промелькнуло  и  тени
досады, а в ответ на тревожный взгляд миссис Ауды он только произнес:
   - Сударыня, это простая случайность, не больше.
   В  эту  минуту  к  ним  приблизился   какой-то   человек,   внимательно
наблюдавший за ними  издалека.  То  был  полицейский  инспектор  Фикс.  Он
поклонился и сказал:
   - Сударь, вы, верно, как и я, один из пассажиров,  прибывших  вчера  на
"Рангуне"?
   - Да, - холодно ответил мистер Фогг. - Но я не имею чести...
   - Извините меня, я рассчитывал найти здесь вашего слугу.
   - А вы знаете, где он? - живо спросила молодая женщина.
   - Как! Разве он не с вами? - с притворным удивлением сказал Фикс.
   - Нет, - ответила миссис Ауда. - Он не появлялся со вчерашнего дня.  Не
уехал ли он без нас на "Карнатике"?
   - Без вас, сударыня?.. - протянул агент. - Но  простите  за  нескромный
вопрос: вы, стало быть, рассчитывали отплыть на этом пакетботе?
   - Да, сударь.
   - Я тоже, сударыня, и теперь я в полном отчаянии.  "Карнатик"  закончил
ремонт раньше времени и покинул Гонконг двенадцать часов  тому  назад,  не
предупредив никого из пассажиров. И теперь придется ждать восемь  дней  до
следующего парохода!
   Говоря "восемь дней", Фикс чувствовал,  как  его  сердце  колотится  от
радости. Восемь дней! Фогг задержан на восемь  дней  в  Гонконге!  За  это
время  придет  ордер  на   его   арест.   Наконец-то   судьба   улыбнулась
представителю закона.
   Его словно обухом ударили по голове, когда он услышал, как Филеас  Фогг
спокойно произнес:
   - Но ведь в Гонконге должны быть, мне кажется, и другие корабли  помимо
"Карнатика".
   И мистер Фогг, предложив руку миссис Ауде, отправился к докам в поисках
отплывающего судна.
   Ошеломленный Фикс следовал за ним. Можно было  подумать,  что  какая-то
нить привязывала его к этому человеку.
   Но, как видно, судьба окончательно изменила  тому,  кому  так  исправно
дотоле служила. Филеас Фогг в продолжение трех часов исходил гавань  вдоль
и поперек; он решил, если понадобится, зафрахтовать специальное  судно  до
Иокогамы, но видел лишь суда, которые стояли под погрузкой  или  выгрузкой
и, следовательно, не  могли  сняться  с  якоря.  В  сердце  Фикса  оживала
надежда.
   Однако мистер Фогг не падал духом. Он продолжал  свои  пои