о, что проще будет расплатиться с ними щедрой рукой и приказать забыть обо всем. Солово объявил, что Азия, Африка, даже Скандинавия, тоскуют по людям их калибра... но не Италия. Климат этой страны скверно скажется на их здоровье. Прекрасно зная своего капитана, пираты уловили намек, а как только что разбогатевшие люди, они могли позволить себе рассудительность... и сделать ему приятное. После первых ледяных мгновений, окруживших исламский военный корабль, на веслах входящий в порт, гостей встретили тепло. Воодушевление перешло в экстаз, когда выяснились масштабы победы. Колонна-фемист великолепно уладил дело, и на следующий день прибыл сам кардинал со всеми побрякушками (в смысле свиты, естественно), чтобы доставить тазовую кость св.Петра к месту упокоения и поклонения. Капитаны папского флота пускали слюнки на египетский корабль, а стайка монахинь увела из жизни Солово принцессу Хадинэ - навстречу бог весть какой судьбе. Равви Мегиллах благословил чело капитана и отправился к римским евреям, дабы обрести среди них утешение и - кто знает - даже постоянную обитель. Он сказал, что считает необходимым покинуть на время мусульманский мир, тем более что ему надоела бесплодная жена, оставшаяся в Каире. Равви по-прежнему находился в блаженном неведении относительно собственного везения. Поэтому все ликовали, начиная с самого папы, и капитан Солово решил устроить своему экипажу _последнюю_ (он подчеркнул это слово) пьянку. Барон Колонна, мудро выяснив окольными путями, какого сорта веселье ожидает пиратов, вежливо отказался присоединиться к ним. Он заметил, что капитану уже уготовано место среди чиновников Ватикана. Все... невыгодные для героя факты устранены из личного дела. Завтра Солово надлежало приступить к новым обязанностям и не оглядываться назад... или же в случае неожиданных трудностей вновь обратиться к барону. Через три-четыре часа, отданных потреблению чистого алкоголя, процедура достигла той стадии, которую Солово всегда называл "лезвием ножа", - общее веселье резко сменялось раздражительностью, а мысли пиратов обращались к собственным ножам. На борту корабля подобный момент проходил относительно безвредно, если не считать нескольких порезов... ну, в худшем случае, одного покойника. Однако на берегу, да еще в большом городе, Солово не чувствовал себя так же спокойно и уверенно. Он не хотел отвечать за то, что может случиться, - и ему пора было уходить. Прощально махнув, - что заметили немногие, - он поднялся и врезался в какое-то тело. Желая немедленно схватить оружие и нанести удар, Солово вовремя сообразил, что перед ним всего лишь крохотная старушонка из тех, кто часто зарабатывает в тавернах. - Хочешь по руке погадаю, сладенький? - проговорила она, так и не заметив собственной большой удачи. Задержка позволила пиратам осознать, что капитан оставляет их, и весть об этом пробежала вдоль столов. - Давай! - завопили они во внезапном сентиментальном порыве предотвратить уход обожаемого вожака. - Давай! Пусть старая корова подзаработает. Посмотрим, что тебя ждет! Христианская церковь всегда хмуро смотрела на подобные развлечения, и Солово в обычной ситуации уклонился бы. Однако сейчас его возражения могли бы вылиться в долгий и шумный скандал. К тому же он начинает новую жизнь... не благословить ли ее добротой? Солово сунул бабульке целый дукат и, улыбаясь, протянул следом за ним руку. С улыбкой она приняла и то и другое и стала разглядывать ладонь... Старуха не отводила от нее глаз, молчала... умолкли и пираты. А потом выронила руку Солово, словно обжегшись, вернула монету и, не отводя от него глаз, попятилась спиной к двери, переступая негнущимися ногами. - Мы были ошеломлены, - сказал фемист из Уэльса на другом конце существования адмирала, удаленном от жизненной лихорадки и кипения всяких страстей. - Полная перемена образа жизни, а вы чувствовали себя подобно рыбе в воде. - Не слишком-то подходящая метафора, на мой взгляд, - проговорил Солово. - Все наоборот. Вы заставили меня покинуть не знающее порядка царство Нептуна. - Верно подмечено, - кивнул фемист. - Да, мы хотели поставить вашу карьеру на прочную и стабильную твердь. Однако мы рассчитывали столкнуться с переходным периодом... предполагали, что нам придется извиняться за вас и подсказывать, как следует себя вести. - Да, - согласился Солово. - Я так и не привык вести себя, как подобает обычному человеку. Повиновение и работа, продвижение и подчинение... сложный настой. - Но как вы впивали его, - улыбнулся фемист. - Дневные часы, проведенные в Ватикане, дом, женская любовь... жена-христианка наконец! Мы уж и не знали, чего ожидать далее. Адмирал обернулся к своему гостю со зловещим огоньком в глазах. - В том-то и дело, - заявил он. - Вы все знали слишком хорошо... Дело было в ту самую пору, когда умер Михаил Горбачев. Археолог позволил своей ассистентке из Италии дать сигнал "крупной находки". - Аааааа! Сюююдаааа! - пропела она сладким голосом. А это означало, что землекопы, рядовые, и не только, могут оставить свои траншеи и поглядеть, что обнаружилось. Археолог считал подобные сборы благоприятно воздействующими на трудовую атмосферу. Когда собралась загорелая толпа, археолог скреб землю со все возрастающим энтузиазмом. Он даже не заметил, что иные явились с сигаретами, строго запрещенными в раскопе. - Повезло, - объявил он собравшимся. - Это могильная плита... не античная, как будто позднее средневековье. Джой, дай кисточку, посмотрим. Превосходно сложенная английская девица, блеснув вишенками глаз, передала требуемый инструмент. С легкостью, рожденной практикой, археолог воспользовался им, чтобы смахнуть оставшуюся почву. - Ах ты сволочь! Разбитая. Уэйн, это твоя бригада здесь кирками махала? - Да что ты, - ответил высокий англосакс в очках а-ля Джон Леннон. Я следил за ними - только лопатами. - Ну, значит, кто-то стукнул. Вот место удара, и от него трещины расходятся. - По-моему, старый разлом, - авторитетно отозвался Уэйн, склоняясь вперед и заглядывая в канаву. Археолог разогнулся. - Похоже, ты прав, - пробормотал он. - Какой позор! Вот что, ребята, я и не рассчитывал отыскать здесь что-то подобное. Насколько мне известно, церкви поблизости никогда не было, поэтому плита либо попала сюда откуда-то еще - и была при этом преднамеренно разбита, - либо тот, кому она принадлежит, похоронен под нею не в освященной земле. Тем не менее отличная награда на пути к античным слоям. - А можно ли хоть что-то прочесть? - спросила Джой. Археолог нагнулся пониже и еще раз махнул кистью по камню. - Тут много чего написано, но буквы в скверном состоянии: трещина прошла прямо по ним. Думаю, латынь. С одной стороны надпись побольше. Потише, посмотрим: СО-ЛО-ВО... Солово. Ну и ну! - Здесь была вилла, называвшаяся этим именем, объяснил Уэйн собравшимся каприйским рабочим. - С пятнадцатого по шестнадцатое столетие... там, где потом будет вилла Ферсен. Мы уже обнаружили кое-какие фрагменты оттуда: обломки статуй, тот причудливый ключ, который мы вчера вам показывали, - с выступами и нашлепками. - А это, наверное, и сам хозяин, - с улыбкой проговорил археолог. - Как аккуратно! Смотрите, здесь пока не копать, надо придумать, как поднять эту тушу и сохранить. - Вот что, - промолвила Джой нерешительным тоном. - То ли глаза подводят или просто так легло зерно камня, но... непохоже, чтобы это был естественный разлом. Она легко соскочила в траншею и опустилась на колени возле камня. Открывшийся вид на светло-кофейные бугорки разбудил в мозгу археолога дремлющие машины, и следующую реплику он уже не расслышал. - Пардон? - Я сказала, что это "V", - повторила она, нагибаясь еще ниже, тем самым создавая археологу новые сложности. - Большое заглавное "V"! Когда оказалось, что концы "разлома" действительно красиво украшены, а уголок буквы прикрыт роскошными молниями, археолог ощутил потребность проделать в свободное время некие исследования. Поход в библиотеку Англо-Итальянского института города Капри предоставил в его распоряжение знаменитый "Словарь знаков и символов" доктора Граймса, вполне похожую букву "V" и расшифровку "Феме" (предположительно) возле нее. А это в свой черед привело его к двухтомному "Оксфордскому словарю" и еще большей ясности в форме Vehme - Vehmgericht: секретный трибунал, пользовавшийся огромным влиянием в Вестфалии и повсюду с XII по XVI век. Заинтригованный археолог продолжил поиски тайн минувшего. И примерно через неделю "наткнулся на нефть", когда почта доставила ему "Тайные общества" профессора Ройстона Лайнса, доктора философии (Оксфордшир, 1990). Сидя в своей палатке при неровном свете полевой солнечной лампы, он обнаружил следующий текст и, углубившись в него, совсем позабыл о пылком внимании любвеобильных москитов: "Феме, по крайней мере в легендах, объединяли функции тайной полиции, альтернативного суда и руки, карающей власть имущих. В этом и прочем отношениях Феме напоминает ранние проявления МАФИИ (КОЗА НОСТРА), хотя предположительно они предшествовали своим сицилийским коллегам, а также обладали более обширными, но тщательно скрываемыми амбициями. Воображение современников видело в них ангелов-мстителей, являющихся из ниоткуда в виде людей в масках или в черном рыцарском одеянии, равных силой тем, кого выставляли против них церковь и государство. В сохранившихся историях много места уделяется загадочному происхождению Феме, суровости их суда и неумолимой неизбежности кары. Типичное повествование упоминало вызов, прибитый к двери замка или дворца; получившая его персона - он или она - в ужасе и без сопровождающих являлась на перекресток дорог или в указанный глухой уголок, откуда проводник в черном плаще доставлял ее с завязанными глазами в трибунал Феме. Судилище происходило обычно в громадной пещере или подземелье, зачастую вдалеке от дома жертвы. После допроса объявлялся приговор - в полночь. Потом повязку снимали и оправданный или осужденный человек в первый и последний раз видел перед собой "Свободных судей" в черных мантиях и масках, поскольку повторный вызов, как и неявка, сулил только смерть. Многочисленные истории описывают, как трусов и рецидивистов находили убитыми прямо под носом охраны... из груди непременно крестом торчала рукоятка кинжала, к которой был прикреплен "приговор". Говорили также, что Феме безжалостно преследовали изменников и отступников, не останавливаясь ни перед королевским троном, ни перед епископским саном. Реальность существования Феме подтверждается "Кодексом фемического суда", обнаруженным в архивах Вестфальских королей и опубликованным в "Reichstheater" Мюллера под претенциозным, но объемистым заглавием: "Кодекс и статут священного и тайного трибунала Свободного суда и Свободных судей в Вестфалии, установленные в 772 году императорам Карлом Великим и возобновленные в 1404 году королем Робертом, внесшим дополнения и изменения, необходимые для отправления правосудия в трибуналах иллюминатов, наделив их своей властью". Однако следствия этого не вполне очевидны. Несмотря на единственное упоминание, связывающее императора Карла Великого с возникновением Феме, другие, столь же авторитетные - или столь же сомнительные - источники приписывают основание Феме римскому императору Адриану или Юлиану-Отступнику. Существенно в кодексе Мюллера упоминание "иллюминатов", которые, как было недвусмысленно указано, одни могут зреть писание и лик Феме. Но какой свет и на какие предметы проливался этими "освещенными" и с какой целью - нигде не разъясняется и теперь, похоже, уже навсегда останется неизвестным. В постнацистской Германии отряды "Вервольфа" претендовали на выполнение фемической традиции, однако на деле скорее всего эта группа не пережила социальных бурь Реформации и Тридцатилетней войны." Археолог с восторгом глядел в умеренные дали - точнее, за двенадцать дюймов на стенку палатки. Итак, эти старые, сухие кости, которые они извлекли сегодня из-под плиты и аккуратно упаковали в пластик, некогда несли на себе плоть иллюмината. Или же принадлежали жертве Феме, а потому не стоили проявления настоенных на марксизме симпатий археолога. Так или иначе, к добру или злу, Феме, кем бы они ни были, решили пометить могилу старикашки своим знаком. Какой блестящий раздел появится в его отчете! Отключив облепленный насекомыми солнечный фонарь, он с удовольствием опустил на подушку свою бородатую голову. Отчет так и не попал на бумагу. Могила Солово не обрела известности, хотя костям его пришлось слетать в Лондон, чтобы после поверхностного обследования обрести Покой в одном из мусорных баков Холборна. Кое-какие из более симпатичных находок были принесены в дар лондонским музеям, готовым принять их. Тем временем археолог, все еще взволнованный зовом либидо и недоступностью Джой, соблазнился, хоть и не сразу, пением сирен Капри. И после недели вдохновляемой кошельком любви, никогда не скудевшим на острове, заразился ВИЧ [вирус иммунодефицита человека, вызывающий СПИД], который и занимал все его время вплоть до конца его недолгой жизни. Год 1492. ПЛАТЕЖИ В РАССРОЧКУ: я теряю терпение и начинаю тосковать, не имея возможности погубить все человечество. Мало-помалу я кое-что узнаю "Господь Всемогущий, вполне обоснованно предполагая, что Ты существуешь и Твои желания человечество узнает из откровений, доступных моему времени и культуре, прости меня за все, что я делал, делаю и буду делать. Вообще-то я хочу хорошего, кроме тех случаев, когда хочу плохого, что, вероятно, происходит излишне часто (хотя винить в этом следует моих работодателей). Прошу Тебя, сдерживай мою меланхолию в приемлемых рамках. Не обращай внимание на мою известную симпатию к иудаизму: обращение, как Ты, без сомнения, согласишься, практически недопустимо в настоящее время. Воззри благосклонно на мое пристрастие к языческому стоицизму: я не хочу выказать этим даже капли неуважения к Тебе. Для начала благослови мою жену, где бы она ни находилась. И учти: я скорблю о людях, которых убил в этом году..." Уверенное прикосновение к плечу нарушило молитву адмирала Солово. Он мгновенно повернулся, коснувшись большим пальцем пружинки, выпускающей жало из опалового перстня, и обнаружил возле себя длинноволосого молодого человека. - Никаких благодарностей, - шепнул адмирал, не вставая с колен. - За что? - удивился элегантный молодой человек. - За то, что ты продаешь: себя ли (я слыхал, что сейчас это модно в Риме), сестру ли, всякие деликатесы или индульгенции. Чем бы ты ни торговал, твоего товара мне не нужно. - Ты ведешь себя оскорбительно, - проговорил юнец, скорее высказывая предположение, нежели раздражаясь. - А ты нарушаешь ход моих молитв, - заметил Солово, - теперь мне придется начинать с самого начала. - Так... - отозвался молодой человек. - Каждое мгновение, проведенное возле христианских святынь, дорого обходится мне. Даже эта короткая беседа уже укоротила мою жизнь примерно на ваш век. Еще пять минут такой близости к освященной земле - и я умру. - И что же? - спросил нисколько не обеспокоенный этой перспективой Солово. - Но моя весть потребует много большего времени... Адмирал, я не прошу сочувствия, а исхожу только из интересов дела. - Я человек рассудительный, - ответил Солово, медленно поднимаясь на ноги. - Сходим куда-нибудь, - и, обращаясь к Господу, добавил: - Прости мне, Боже, прерванные молитвы, но этот эльф желает поговорить о деле. Молодой человек вовсе не желал чваниться, но его природная грация, - если сравнивать с гражданами Рима, - тем не менее производила впечатление надменности. Оказавшись вне церкви San Tommaso degli Inglcse [св.Фомы Английского], он прикрыл голову широкополой шляпой, расправил по плечам рыжие кудри и торопливо зашагал по Виа ди Монсеррато. Адмирал Солово не отставал, прекрасно сознавая, что при всей приобретенной с детства осанке рядом со своим спутником он напоминает хромую обезьяну. Вечер лишь начинался; была та пора, что отделяет конец торговли от начала веселья. Редкие прохожие не обнаруживали особого любопытства, и влажность, порожденная человеческими телами, оставалась в допустимых пределах. - Возникли споры, - проговорил молодой человек, не соизволив даже повернуть голову. - Элементы зреют быстрее всяких ожиданий. Ты должен выполнить поручение быстро: за один из ваших месяцев; будет предоставлена повышенная оплата. У себя дома, - продолжал он, - ты найдешь дубовый бочонок. Внутри его находится богато украшенная самоцветами тиара, прежде принадлежавшая пальмирской царице Зенобии, а также литой золотой меч, которым римский император Калигула пользовался для целей, бесспорно позорных в ваших глазах. Мы не знатоки людских цен, но считается, что после продажи этих предметов вы будете располагать достаточными средствами. Адмирал Солово едва ли собирался оспаривать это утверждение, однако не выразил удовольствия. - Вечно эти курьезы, - скривился он. - Нагрудник Соломона, золотая плевательница Аттилы, косметический набор Клеопатры... вы представляете себе, какую славу приобрету я, торгуя подобными предметами? Антиквары задают мне вопросы, а жена моя, генуэзка, особа весьма корыстолюбивая, не хочет упускать из дому такие ценности. Почему бы просто не дать мне драгоценных камней: их было бы намного проще утаить от нее. - Мы не ценим их, адмирал, - самым невинным образом ответил молодой человек. - Эти камешки мы отдаем нашим детям, если утруждаем себя, подобрав их. Будь доволен тем, что имеешь... о, прошу прощения, кажется, это еще одна вещь, на которую люди просто не способны? - В основном, - вежливо согласился Солово. - Прости мне маленькую дерзость, но я нахожу, что ты не слишком хорошо подготовлен. Юнец небрежно кивнул. - Возможно. Я получил необходимые наставления, однако, увы, не проявил к ним Достаточного внимания. В общем и целом, разговоры о вашей породе вызывают у нас довольно неприятное чувство. - Понимаю, - отозвался адмирал. - Ну а теперь я считаю, что пора обратиться к той персональной награде, которую ты получишь за все труды; в противном случае тебя ждет немилость. - Так, и что же я получу? - проговорил Солово, обращаясь к расовому стереотипу усталости ради. Прекрасный молодой человек с видимым удовлетворением выслушал подтверждение своего предвзятого мнения. - Король прислал тебе вот это. - Он извлек из кошелька крохотный цилиндрик из позеленевшей бронзы. Помни - через месяц. И не подведи нас, иначе других не будет. - С этими словами он передал цилиндр Солово и исчез. Он мог бы и не спешить - ум адмирала ныне скитался неизвестно где. Более того, - что бывало весьма редко, - Солово с трудом сдерживал себя. Едва ли не трясущимися пальцами, с чувствами, прорвавшимися на лицо, он разобрал цилиндр на части. Адмирал не обращал внимания на мастерство, с которым на них были изображены причудливые сценки. Все мысли Солово сконцентрировались на обрывке пергамента внутри цилиндрика - уголке древней странички, грубо оторванном наискосок. Забыв обо всем, адмирал Солово стоял посреди улицы и изучал классический греко-латинский текст: "...подобно парфянскому замку... не копи страданий, но размышляй, напротив, о смысле человеческой жизни, которая..." Солово сражался с собой в титанической внутренней битве и, выиграв ее, испытал гордость за свою нерушимую веру стоическим принципам. - Как это прискорбно, - проговорил он невозмутимо. - На все один месяц, - промолвил адмирал Солово. - _Сложновато_ будет... - Недавно, - продолжил Солово деловым тоном, - мне улыбнулась удача: я обнаружил золотой меч императора Калигулы и продал кардиналу Гримани за непристойно огромную сумму. Кроме того, с учетом своего вклада у ювелира Мегиллаха в Риме я могу придать новую перспективу любым _сложностям_. Послав за женой, чтобы зачитать договор, оружейник от всего сердца пожелал, чтобы все сложности испарились подобно флорентийской добровольной милиции перед швейцарскими копейщиками. - Я найму всех искусников Капри, - проговорил он с гордостью. - Если потребуется, я обращусь к услугам неаполитанцев. Ваши аркебузы будут готовы вовремя, адмирал. Верьте мне. - С этими словами оружейник, без сомнения узрев умственным взором виллы, фермы и обеспеченную старость, сделался откровенным, едва ли не фамильярным. - Капри еще не видел подобного заказа, - восторгался он, откупоривая оплетенную бутыль совершенно мерзкого вина. - Столько сотен ружей! Прежде я делал за год одно или два, но при таких средствах, вместе со своими учениками... Само синее небо не может сдержать моего счастья! "Сдержит, еще как сдержит, - подумал Солово, бросив хмурый взгляд в кубок с вином. - И как ни скорбно, раньше, чем ты рассчитываешь". Он поглядел на блаженствующего оружейника и, если бы не долгое самовоспитание, испытал бы жалость по вполне понятным причинам: трудяга сей не должен был пережить окончания работ - об этом еще следовало позаботиться. Солово не мог обратиться к нему с утешениями или соболезнованиями и потому ограничился тем, что похвалил вино. - Мы растем или уменьшаемся, - проговорил король, - в прямой пропорции нашей силе в представлении человечества. Некогда мы были гигантами и титанами, теперь мы просто высокие. Я не сомневаюсь, что вскоре люди совсем перестанут в нас верить. Ваша литература сделает из нас статуэтки, пригодные для украшения ваших садов. Адмирал Солово ответил приятной улыбкой и подумал, что король, пожалуй, отстает от времени. Когда сомкнутые ряды эльфийской пехоты дали очередной учебный залп, он заметил, что в шеренгах было маловато стрелков. - Вот еще одно несчастье, - сердитым тоном продолжил король, - это ваши сады! Повсюду, куда ни направится ваша родня, - сады. Зачем вечно лезть со своими усовершенствованиями в то, что дано вам от природы? "Потому что это в нашей природе", - подумал Солово, однако ответил: - Ваше величество, не мне защищать человечество. Я всего лишь купец, доставивший вам оружие. Король повернулся к нему, желтые колючие глаза горели под козырьком бронзового шлема. - И достаточно умелый для такого ренегата. Полагаю, что на этот раз мы сможем отплатить тебе целой страницей. Адмирал Солово постарался сдержать восторг и бесстрастно оглядел тренировочный лагерь. Отсюда с высоты он мог видеть верхушки леса, разбегавшегося во все стороны едва ли не до бесконечности. До Рима было весьма далеко. Адмиралу еще не случалось настолько удаляться от пределов родной цивилизации. И с некоторым утешением он обнаружил, что ее отсутствие не особенно расстраивает его. Внизу на поляне воины-эльфы выстрелили еще раз, терзая занавес леса. Солово приходилось видеть и более метких стрелков, однако он понимал, что это всего лишь начало. Отметив неловкость, с которой стрелки перезаряжали оружие, он поспешил предупредить следующий вопрос короля. - Содержание железа абсолютно минимально. Дальнейшее увеличение содержания бронзы вызвало бы чрезмерное ухудшение характеристик оружия. Об отвращении вашего народа к железу мне прекрасно известно, но хотя бы в этом отношении вам придется потерпеть. Не забудьте - вы нанимали меня как искусного оружейника. - Да, в этом деле вы мастера, - согласился король. - Память человечества о нас еще не настолько померкла, чтобы я мог разослать своих золотоглазых посланцев закупать мириады бронзовых ружей для долгоруких страшил. К тому же ты знаешь толк в деньгах и торговле. Твое высокое положение в Ватикане предоставляет нам великолепное прикрытие... как и отсутствие у тебя расовой лояльности. У нас не было более подходящей кандидатуры. - Ваше величество излишне добры ко мне, - ответил Солово, слегка кланяясь. Король глядел в сторону - куда-то недалеко. - Нам придется научиться терпеть жгучие прикосновения железа, - заметил он. - Железо изгнало нас и железом же - хорошо, пусть только Долей его - мы вернем себе землю. Никаких кремней и меди против стальных клинков: на этот раз мы будем столь же смертоносны, как вы... Заведовавший в последнее время римским государственным арсеналом, Солово позволил себе усомниться в этом, но промолчал. Он только что с удивлением обнаружил, что иные из гибких эльфийских девиц определенно привлекают его. - Я знаю, о чем ты думаешь, - проговорил король. "Надеюсь, что нет", - подумал адмирал. - Ты думаешь, что нас чересчур мало для подобного предприятия, что наше военное искусство и аркебузы ничто перед вашей швейцарской, французской, английской или германской пехотой... - Итальянцы тоже могут иногда, - запротестовал Солово. - ...которая раздавит нас просто численным превосходством. Ты думаешь о том, что твоя порода размножается быстро, в то время как мы рождаем потомков изредка и лишь при удаче... разве не так? - Нет, - ответил адмирал вполне чистосердечно, - мой ум обращен к иным предметам. - Но даже если и так, - король не желал отказываться от привычного хода мыслей, - подумай об этом и ты ошибешься. - Несомненно, - поддакнул Солово. - Мы только авангард, адмирал. Случилось непредвиденное. Здесь со мной сошлись лучшие из некогда враждовавших племен. Все, кто решился прикоснуться к железу и мечтает вернуть утраченное, собрались вокруг меня; старые вожди не в силах удержать их. Мы не будем больше таиться в глухих уголках и бежать, уступая вашему наступлению. Мы учимся у вас. Древние расы еще не знали такого: нами выбран Верховный король, и он перед тобой. Мои мечты переплавляют нашу жизнь и обычаи. Мы будем вооружаться и научимся пользоваться вашими ружьями. Наш день возвращается, и как только мы будем готовы, то сразу возьмем какой-нибудь город людей, и перебьем до последнего всех узурпаторов. А когда об этом узнают повсюду, все эльфийские нации, таящиеся по уголкам мира, восстанут и объединятся! - Весьма похвальная перспектива, - проговорил адмирал Солово тоном, воплощавшим самую благородную терпимость к дурацкой авантюре. - Я бы предложил вам начать с Пизы. Стены города находятся в плачевном состоянии, кроме того, мне пришлось провести там целых три месяца в довольно безрадостном положении. Король, подобно всякому эльфу и человеку, насмешек не терпел и потому понизил голос на октаву-другую. - И тогда наступит ваш черед влачить свою жизнь в лесах и горах и добывать себе пропитание, - мрачно заключил он. - Кстати! - Король вспомнил о насущных интересах. - Закажи еще тысячу штук стрелкового оружия и двенадцать легких пушек. Я надеюсь, что прежний оружейник уже мертв? - К моему прискорбию, - подтвердил адмирал. - Тогда пусть их сделают в ином месте... подальше. - Может быть, в Венеции? - предложил Солово. - Великолепный выбор, у нас там достаточно связей. Мой посланник вступит в контакт с тобой. - Тот же молодой человек, что и прежде, ваше величество? - Нет: визит в вашу... церковь подорвал его здоровье, пришлось убить. - Понимаю. - Он полностью согласился с моим решением, адмирал. Среди нас нет наблюдателей: только мученики... будущие. Взгляни сам. - Король поднялся с поваленного дерева, на котором сидел, и жестом пригласил Солово в сторону долины. - Не страшись, тебе ничего не грозит - в отличие от всех остальных людей. Тем не менее негромкий, но музыкальный ропот неодобрения приветствовал адмирала Солово уже на подступах к эльфийской армии. Не имея возможности изменить положение дел, он предпочел игнорировать шум и скоро оказался посреди увенчанных перьями и конскими хвостами солдат. В соответствии с племенными обычаями или наклонностями некоторые были просто в черном, зеленом или золотом. Другие же блистали великолепием, как какой-нибудь кардинал во всей своей славе. За свою долгую эволюцию, на много более длительную, чем могли позволить себе люди, мечи и алебарды эльфов обрели сложные и дикие очертания, множеством лезвий контрастируя с откровенной практичностью сделанных человеком ружей. "Кто знает, - подумал Солово. - Быть может, я заблуждаюсь и у них еще остался хотя бы один шанс". Ведь даже самый хилый и занюханный эльф возвышался дюймов на шесть над головой адмирала. - Вижу твое потрясение, - заметил король, - и понимаю его. Старые вожди советовали терпеть... они говорили: вооружайтесь, если хотите, но втайне. Ждите, чтобы узурпаторы оступились... ждите мора, голода, всемирной войны, способной уравнять шансы. Но мы и без того ждем чересчур" долго: твое племя, подобно крысам, переживает все несчастья и делается только сильнее. Младшие и лучшие из нас теряют терпение и оставляют свой народ. Они присоединяются к победителям и сливаются с ними... становятся знаменитыми среди людей художниками, солдатами и тому подобное. Они работают не на свой род, а на вас! - Король качнул головой в шлеме. - Это должно закончиться, - заявил он и, выхватив двуручный меч, скосил ближайшего воина. - Но этого не произойдет, - продолжил он, вытирая клинок об одежду убитого, - если эльфы будут проявлять такое же разгильдяйство, как этот тип. Волосы его не были причесаны. Я не могу терпеть подобной расхлябанности, а вы, адмирал? - Вы правы, ваше величество, - ответил Солово, приятно удивленный отсутствием реакции среди эльфов. Учение продолжалось и над покойником, и вокруг. - Ну а теперь, - проговорил король, когда, миновав солдат, они очутились в лагере на противоположной стороне долины, - ты должен получить заслуженную награду. - Если это не затруднит вас, - сказал адмирал, скрывая нетерпение в голосе. Король пожал укрытыми кольчугой плечами. - Мне это безразлично. Но кто есть этот Марк Аврелий, из уважения к которому ты предаешь свою расу? Адмирал Солово вновь обратился к скудеющим запасам терпения. - _Был_, ваше величество... был. Во втором столетии христианской эры этот человек стал римским императором и основным выразителем принципов стоической философии, которую я исповедую с подобающим смирением. Всегда полагали, что его труды сохранились в одном только томе, вмещающем несравненные "Размышления". Однако, насколько я понимаю, вы располагаете второй его книгой, столь же достойной внимания... - Именно так. - Король эльфов безжалостно улыбнулся. - ...копией, переписанной в девятом столетии монахом с оригинала, наименование которого остается до сих пор неизвестным мне. - Потому что я не хочу показывать ее тебе, - дружелюбно заметил король. - Действительно, - согласился Солово, понимая теперь муки, выпавшие на долю Тантала в Аиде [в древнегреческой мифологии Аид (как и Гадес, Тартар) - подземное царство мертвых, царство теней, преисподняя, ад]. Король согнул палец, и из хаоса кухонных очагов и коновязей возник мальчишка-эльф, в руках которого оказался сверток, обернутый алым эльфийским шелком. - Кажется, я обещал страницу, - заметил король, извлекая из ткани переплетенную в дерево книгу. Одним длинным пальцем он перелистал ее потрепанные листы, не отводя глаз от Солово. - Но, конечно, тебе может достаться лишь заголовок или просто пустой вкладыш, - проговорил он с поддельной скорбью. - Такое и в самом деле возможно, - согласился Солово. - Но судьба предписывает, чтобы ты получил... эту! - Левая рука короля остановилась в своем продвижении вперед, и его большой и указательный пальцы взяли страницу за верхний уголок. - Надо же - полна текста, целый отрывок: "_О произращении изобильного урожая безразличия_". Мамаша Фортуна улыбнулась тебе, адмирал; пусть же удача принесет тебе радость - или безразличие к ней. Страница была беспощадно выдрана из книги и передана адмиралу. Не сходя с места, адмирал Солово торопливо пробежал ее глазами, чтобы эльфы в припадке жестокости не лишили его награды. Он успел хорошенько запомнить содержание, прежде чем вновь поднял глаза. Подобно детям, - каковыми они в известном отношении и являются, - эльфы вдруг потеряли к нему всяческий интерес и отправились по своим делам. Книга исчезла вместе с королем и эльфийским мальчишкой, и Солово остался в одиночестве посреди лагерной суматохи. То есть ему указали на дверь. Адмирал на всякий случай перечитал страницу и с любовью опустил ее в карман. Конь его неподалеку отдыхал среди арабских скакунов эльфов. Пренебрегая удобствами, - но при удачном стечении обстоятельств, - он мог вернуться в Рим дней за пять. Можно будет сперва выполнить свои обязанности в Ватикане и только потом придумать, как устроить эту смерть в Венеции. Все шло просто великолепно, однако адмирал старался сдерживать свою радость. Солово с улыбкой обернулся в сторону эльфов, выделывавших пехотные упражнения под вечерним солнцем. На то, чтобы приобрести всю книгу целиком, надеяться не приходилось. Между тем адмирал полагал, что вполне возможно в известной мере ознакомиться с ее содержанием до грядущего исхода событий. Ведь если нападение эльфов на Пизу завершится успехом и, как предсказывал король, вернутся старые добрые времена, древней расе потребуется дополнительное оружие, чтобы стереть человечество с лица земли. К тому же Пиза (получив здравое предупреждение от... кого-нибудь) может отразить нападение и тем самым навести Верховного короля на иные мысли. Лишь со временем стало бы ясно, что поставленные Солово ружья не могли (и вполне осознанно были рассчитаны на это) выдержать более полусотни выстрелов. Так или иначе, поступления в пользу адмирала будут продолжаться. Что бы ни случилось, но адмирал Солово услышит мнение императора-стоика Марка Аврелия через всю пропасть столетий... ну а прочитав книгу и всем сердцем усвоив ее, он удовлетворится любым будущим. - Так, значит, не сработало, адмирал? Там, у конца своей жизни, Солово все еще беседовал с уэльским фемистом. - Как ни прискорбно. Когда я в следующий раз вернулся в лагерь Верховного короля, все исчезло, как и не бывало. Ах да, кроме одной вещи: одна из моих аркебуз лежала посреди поляны, аккуратно раскроенная пополам. Я воспринял это как жест, сделанный ради моего же блага. - Совершенно верно, - подтвердил фемист. - Ну а истолковав его смысл, - продолжал Солово, - я более не возвращался туда и больше никогда не слышал об эльфах. Но, увы, не получил и свою книгу. - Конечно, - проговорил фемист, пытаясь выразить благопристойное сожаление. - Мы сочли, что вы не заслужили ее. Адмирал играл с зеленой фигой, старательно проминая ее сильными пальцами. - Итак, это была еще одна из ваших интриг? - спросил он, разглядывая изуродованный плод. Фемист ответил: - Мы урезали ваше свободное предпринимательство, посчитавшись с нашими союзниками. Учтите, ваша преданность до той поры просто восхищала нас. Мы начали догадываться лишь после нападения на Пизу. - О! - улыбнулся Солово, - так, значит, они перешли к делу? Почему же я ничего не слышал об этом? - Потому что, - откровенно признался фемист, - тогда мы сами взялись за дело. Все заинтересованные партии - открыто или тайно - стремились набросить вуаль на события. К тому же пизанцы не любопытны, они не склонны к историям и анналам. Все, что нельзя съесть или вы... - Безусловно, - прервал на этом слове щепетильный адмирал. - И что же случилось? - Я же _говорил_, что вы спросите, - рассмеялся фемист, - но мой господин не согласился и сказал: "_Этого человек в его положении знать не должен_". Хорошо, что я заранее ознакомился со всей папкой... - Я - человек военный, - промолвил Солово. - И люблю краткость. - Конечно, адмирал, я должен порадовать вас во всем. Скажем просто: они были в общем-то и не так уж плохи, учитывая все обстоятельства. Имейте в виду, например, что это всего лишь отдельные племена и личности. К тому же они в последний раз участвовали в настоящей войне примерно... э... - Тысячу? - подсказал Солово. - Ага, примерно тысячу лет назад... Более того, они использовали не свое привычное оружие - арбалет с репетиром и убийственные клинки, а те самые ружья, которые вы столь любезно поставили им. Я бы сказал, что их предприятие производило вполне внушительное впечатление. - Однако оно не принесло им успеха, я правильно понимаю? - Вы правы. Они повели колонны копейщиков к городским воротам под прикрытием цепи пехотинцев с аркебузами. Все было достаточно внушительно, невзирая на разболтанность эльфов. Их пушки даже несколько раз попали относительно точно, хотя я не представляю, как можно промазать в городскую стену. - Просто вы никогда не стреляли из пушки в разгар боя, - едко заметил адмирал. - Нет, слава богам, - ответил фемист, отмахиваясь от колкости. - Конечно же, пизанцы были захвачены врасплох, но они отстреливались, и как только несколько эльфов упали, весь их порядок - увы! - рассыпался. Словом, эльфы, забыв обо всем, повалили к воротам, вытащив ножи и пылая расовой ненавистью. Адмирал скорбно покачал головой. Все это уже ничего не значило, однако даже спустя десятилетия подобная распущенность все еще расстраивала его. - Итак, к городской стене они подступили уже обезумевшей толпой, - продолжал фемист, мужественно стараясь скрыть весьма умеренное удивление. - Тем временем пизанская милиция, если можно так выразиться, проснулась, подкатила к месту действия пушку-другую... ну а после этого орде эльфов было просто нечего делать... - То есть, - вмешался адмирал, завершив повествование фемиста, - они были рассеяны картечью и в панике бежали, пав жертвой собственного солипсистического индивидуализма [солипсизм - крайняя форма субъективного идеализма]. - К тому же бросив своих раненых, - с укоризной добавил фемист. - Естественно, - отозвался Солово. - Это ведь эльфы. - Что их нисколько не извиняет, - настаивал на своем фемист. - Брошенные эльфы - живые и мертвые - ничуть нас не смутили. В конце концов все улеглось... официальное объяснение поминало бандитов, правда, неожиданно нахальных. Подобное определение удовлетворяло все заинтересованные стороны. - Ну а что случилось с забытыми? - поинтересовался Солово. - Мы устроили неподалеку от городской стены довольно странный курган... загадку для грядущих антикваров и грабителей могил... такие длинные конечности, элегантные черепа. По их просьбе мы разрешили этим господчикам самостоятельно разделаться с Верховным королем. Все было проделано с чрезвычайным коварством. - Я так и думал, что рано или поздно это произойдет, - сказал адмирал. - Он вылез раньше времени и создал им дурную славу. Эта раса не любит излишнего внимания. - Именно так, - согласился фемист. - Теперь им суждено населять болота, топи и горы - если только амбиции их не поумерятся или не уляжется людская нетерпимость. Конечно, если какая-нибудь подобная вам беззаветная личность своими поступками не пробудит в них память прежних обид и не направит их вновь дорогой, ведущей к погибели. - Я потерял тогда терпение, - проговорил адмирал Солово, удивляясь себе самому... с какой это стати он чувствует потребность пояснить свои действия. - Даже если забыть ту наживку, которую приготовил для меня Верховный король, вы словно забыли про меня в этих пыльных лабиринтах ватиканской бюрократии. - Грех, и самый прискорбный, - признался фемист. - По всей видимости, в те годы наш взор был устремлен в другие края... хотя подобную забывчивость едва ли можно извинить. Ваше небольшое предприятие заставило нас вновь обратить свое внимание на Италию и понять - там остались клинки, которые мы еще не сумели заточить. И было решено сообщить вам побольше. - Ах да, - припомнил Солово. - На ежегодном обрядовом пиршестве вашего международного заговора... Фемист улыбнулся и вздрогнул. Год 1493. Я умираю в Германии. А потом меня вовлекают в заговор - Ты уснешь здесь, брат. Солово вступил внутрь. Первым делом он отметил отсутствие крыши, потом услышал за спиной стук запираемого замка. - Ты уснешь здесь, - повторил снаружи голос рыцаря-фемиста, - и проснешься, чтобы начать новую жизнь. Адмирал Солово не отвечал. Он находился здесь по желанию Священного Феме, и тщетные протесты ничего не дали бы. Путешествие по морю - он уже успел отвыкнуть от них - пробудило в нем прежние воспоминания и забытые вкусы. Весь путь от Рима к... месту, за обладание которым Германия спорила с турками, он размышлял над своей неестественной жизнью, орудуя гусиным пером, а не стилетом. Тонкий и ученый посланник Феме (монах в повседневной жизни), назначенный в сопровождающие адмиралу и еще для того, чтобы опровергать все сложившиеся у него мнения, находил для себя весьма немного работы. Все дела адмирала были устроены быстро и точно - словно ударом молнии. Уведомление об отпуске, подписанное самим епископом, оказалось у него на столе среди прочей корреспонденции. В тот же вечер один из его чиновников, доселе абсолютно ни в чем не подозревавшийся, поведал Солово, что с утренним отливом отплывает некий корабль и он, адмирал, обязан быть на его борту. Солово охотно отдался напору событий и позволил себе плыть по течению. Путь привел его в конце концов в каменный ящик без крыши, откуда было удобно видеть звезды, освещавшие и его, и весь уединенный пейзаж. Стены были чересчур высоки и не позволяли думать о бегстве. Одна-единственная дверь при своей простоте и явной прочности не позволяла мечтать об удачном штурме. Солово придется пробыть здесь столько, сколько требуют нужды Феме. Ощущение того, что в техническом смысле он не одинок, приносила весьма небольшое утешение. Быстрое - в темноте - знакомство с лагерем показало, что подобных келий по крайней мере сорок. Выходило, что из соображений экономии времени - или каких-то еще - Феме посвящали своих новобранцев целыми партиями. В помещении находилась довольно скромная мебель, однако Солово подозревал, что получит достаточно времени на исследования. И заставив себя обратиться памятью к творениям Евклида, он отошел ко сну. Утром окошко в двери отворилось, и Солово обменял ночной горшок на хлеб и вино. Ночью шел дождь, но адмирал не стал жаловаться или вступать в разговоры с невидимым владельцем руки подающей. Сидя на раскисшей земле, он старательно жевал половину буханки, медленно потягивая вино. Адмирал старался запомнить вкус каждого глотка, чтобы найти себе утешение в час истинной нужды и заметить, когда в его пищу подмешают ядовитый или одурманивающий состав. Солово заучил целые главы из "Размышлений" Аврелия и "Бесед" Эпиктета, а потому имел возможность скоротать часть времени за книгой. Устав от сего утомительного занятия, как и подобает при чтении самой возвышенной литературы, он освежил свое тело и ум энергичными упражнениями. Яркий полуденный свет навел его на мысль о том, что светлее в камере не будет и что настало время полностью обозреть все особенности своего крохотного мирка. На стороне, противоположной избранному адмиралом месту пребывания, размещался прелюбопытный столик, - скорее даже подобие алтаря, - сделанный из снопа свежескошенной пшеницы; срезанные поверху и выровненные стебли позволяли разместить на них вазу, так же являвшуюся произведением природы. Она была изготовлена из хитроумно переплетенной травы. В ней топорщился остью единственный колос на длинном стебле. Над столиком на стене располагалась пара изображений - выписанные на дереве, они напоминали Солово иконы, покупавшиеся или похищавшиеся у греческих и восточно-славянских схизматиков [католическая церковь считает православную раскольнической]. Одна явно изображала Зевса в облике Непобедимого Солнца... другую же адмирал не узнал. Кроме сих предметов он ничем более не располагал, и Солово пришлось напомнить себе сексуальный репертуар жены, чтобы угомонить свой ум. Через двадцать три дня перестала поступать пища. К этому времени сноп-алтарь высох и склонился к земле, в которой и место соломе. Адмирал Солово имел более чем достаточную возможность проследить за его медленным увяданием; невзирая на скуку и докучливые знаки внимания дождя и солнца, сам Солово настойчиво противился унынию. Прочие собратья его, проходившие испытание, подобной стойкостью не обладали: несколько раз он слышал раздраженные протесты, доносившиеся из некоторых соседних келий. У Феме, должно быть, имелись эффективные способы скорого подавления какого бы то ни было негодования, поскольку всякий раз недовольство слабых братии смирялось буквально в течение секунд. Солово легко подметил намек, а потому следовал собственному суждению. Проведя очередную неделю на одной воде, адмирал ощутил легкость в голове и душевный покой. Всякое там бунтарство и озлобление покинули его, прицепившись к остатку сил. В самом конце недели после дня, прошедшего даже без воды, как раз перед рассветом, бесплотная рука просунула в щелку одежду из сверкающей белой ткани. Солово охотно принял ее - скорее всего из деликатности. Почти немедленно дверь распахнулась, и преображенный адмирал, шагнув наружу, воссоединился с миром. Пережив начальный неловкий момент - трудно было сфокусировать глаза на удаленных предметах, - он обнаружил себя среди дюжины столь же робких фигур. Среди них было несколько европейцев, негры, даже одна женщина с желтой кожей и странно раскосыми глазами. Подчиняясь дисциплине проведенного в заточении лунного месяца, все молчали и сдерживали даже свое визуальное любопытство. Солово был потрясен проявившейся по случаю организацией: конные отряды направляли посвящаемых в нужную сторону и своим присутствием поясняли, как поддерживается спокойствие в лагере. Молчаливые всадники действовали не по приказу, подчиняясь лишь тому, что уже было запечатлено в головах, и при этом выезжали в идеальном порядке, словно бы провели вместе долгие, полные событий годы... братьями, разделяющими мысли друг друга. Солово гадал, как может случиться подобное, ведь все они происходили из самых различных стран, армий и наций, сохраняя одежду и оружие, присущие каждому из них. Адмирал не мог понять, какая сила может заставить жандарма, стратиота, рейтара и спаги [наименование солдат у французов, греков, немцев и итальянцев] действовать в такой гармонии. Подобно овцам с ослепительно блестящим руном, освобожденные узники Феме шествовали под неусыпным надзором суровых и безмолвных всадников. Их оставили перед входом в подземный храм. Впереди не было света - фемическая кавалерия могла бы и затоптать идущих. Адмирал Солово тем не менее возглавил цепочку узников, стараясь, насколько позволяло его ослабленное состояние, оставаться хозяином своей судьбы. К нему присоединился умудренный возрастом турок, обладавший не меньшей силой духа. Какое-то время они спускались по наклонному, освещенному факелами проходу, ожидая в любой момент вступления в высокую драму подземной каверны или сводчатого зала. Однако этого не произошло. Отдадим Феме должное: чему бы они ни учили - истине или наоборот, - в ней не было мелочности и обмана. Их истина не нуждалась в помощи рекламного агента. Там, где проход чуть выровнялся, Солово едва не наткнулся на женщину, стоящую в полутьме возле одной из стен. Он удивил себя самого, не успев ни принять боевую стойку, ни потянуться с самым злодейским намерением к глазам или горлу неожиданно возникшей дамы. Бесспорно, период усиленной подготовки и раздумий не прошел бесплодно. Вместо этого адмирал... поздоровался. Она была очень молода и необыкновенно красива, а ее голос - сама сладость и ничего лишнего. Но до всего остального адмиралу попросту не было дела, хотя он мог еще академически оценить совершенство, представшее перед ним во всей нагой красе. - Прошу прощения, - извинился он за неловкость, внимательно изучив ее взглядом. Девушка хихикнула, изящно прикрывая рот крошечной ручкой. - Все в порядке, - проговорила она, многозначительно поглядев на него. - Добро пожаловать в Новый Элевсин! Прошу попить из источника. Потом она повернулась к старому турку и обратилась к нему на его собственном языке явно с подобной же вестью. Очевидно, Солово должен был уже следовать дальше. Он покорно повиновался, давая тем самым возможность фемической девице приветствовать всех посвящаемых. Буквально в нескольких шагах адмирал обнаружил упомянутый источник и погрузил свое лицо в струю, бившую из стены в каменную чашу. Питье горчило, однако было богато солями и бодрило. Он подождал, пока напьются все остальные; наконец, каллипигическая [прекраснозадая (греч.); один из эпитетов Афродиты] девица встала во главе вереницы, чтобы повести бывших узников дальше. Это самое "дальше" превратилось в лабиринт, и в его сонных извивах цепочка идущих скоро разделилась. Тут адмирал Солово и умер. Сперва он полагал, что оказался у входа в тоннель... трепетное воспоминание из будущего о прошлом, впрочем, достаточно привычное для него. Но потом отметил, что тоннель освещен и не имеет предела, что ног больше не требуется, чтобы нести его нематериальное тело, которое поддерживал величественный свет. Подобное переживание не имело ничего общего со спуском к "Новому Элевсину", и посему Солово радикально изменил выводы. Поглядев вниз, он увидел на пыльном полу бренные и грубые останки, бывшие некогда адмиралом Солово. Тем временем сила, которую по привычке он именовал собой, увлекалась вперед - к тому, что порождало этот ослепительный свет и привлекало к себе все сотворенное. Стремясь познакомиться с этим огнем - или, как ни странно, _вновь встретиться_ со своим стариннейшим другом, - Солово не медлил. Торопясь, словно шлюха, которой предложили целое состояние, он едва замечал отступающий назад лабиринт во всей его многозначительной сложности. Сверхъестественное зеленое видение фемической горы с осиным гнездом комнат, бараков, храмов и тысячами кишащих почитателей более не могло его удивить - как и подтверждение шарообразности мира или преждевременное открытие существования Америки, Австралазии и Антарктиды. Адмирала Солово интересовали исключительно далекие фигуры, которые он различал в центре призывающего света. Точно он их не видел, но искренне верил, что его зовут к себе мать и отец. Впервые после детства он почувствовал желание увлажнить слезами свое лицо. Там были и прочие вещи, способные дополнить и усилить столь непривычное высокое чувство. Нечто - это можно было назвать музыкой, волнами сопереживания и откровенной мудрости - аккомпанировало ему невидимым хором. Фигуры из прошлого, люди, которых он посылал перед собой, на миг обретали жизнь и без всякого злопамятства уверяли адмирала, что не испытывают к нему недобрых чувств. Солово начинал уже понимать вещи, которые прежде пушечным ядром вышибли бы из него всю приобретенную сухость. Эти вопросы вдруг показались ему бесконечно важными... если бы только он мог понять, о чем пытается поведать ему Свет... Подобно трехлетке, едва ознакомленному с началами стоицизма, адмирал Солово не был готов воспринять все, что хлынуло на него; но он рос с каждой секундой и вот-вот должен был все понять. И все простить. И тут некто влил какую-то жидкость в противящееся горло адмирала и призвал его к жизни. Быстрее, чем суждено было человеку путешествовать до изобретения ракет, Солово метнулся в свое тело и занял оболочку, с которой надеялся расстаться. Каким-то невыразимым образом он понимал, что уже не так подходит для нее, как прежде. Обнаженная фемическая девица, усевшись на его грудь, ритмично барабанила по ней кулаками, и через несколько секунд адмирал начал ощущать удары. Заодно он почувствовал во рту какую-то мерзость и попытался выплюнуть ее. Девушка улыбнулась и оставила свои старания. - Добро пожаловать обратно! - сказала она. - Все стараются это сделать: выплюнуть зелье жизни. Это нехорошо, но я уже постаралась, чтобы ты проглотил побольше. - Она изогнулась над ним и прижалась ухом к грудной клетке адмирала. - Вот, - проговорила она, не скрывая удовлетворения. - Я вновь запустила его как надо. Ты вернулся назад - и к лучшему. - Она отодвинулась. Солово не знал, что чувствовать, - первая мучительная волна потери оказалась вполне посильной для его возродившихся стоических наклонностей, и это было неплохо. Меньше удовлетворения принесло понимание того, что память о его путешествии к свету быстро тает... Подобно песочному замку, тщетно противящемуся приливу, он ощущал, что с каждой секундой его оставляет все больше и больше драгоценнейших откровений, и, наконец, остался ни с чем. Адмирал затратил почти час, чтобы выбраться из лабиринта, повороты и спирали которого выдумал ум, еще более изобретательный, чем его собственный. Дважды на пути к выходу он натыкался на тела посвященных, покорившихся яду источника. Быть может, фемическая девица не смогла отвести от них смерть, или же она просто не сумела их разыскать. С точки зрения Солово, подобное небрежное обращение с подопечными лишь подчеркивало ту важную роль, которую наниматели отвели для _него_ лично. Выйдя из лабиринта к ослепительному свету его сердцевины, он оказался в округлом зале с высоким потолком, набитом людьми, где среди космополитической толпы кое-где виднелись посвященные, обнаружившие в лабиринте большую приспособляемость, чем адмирал. Полный мужчина в тюрбане предложил Солово питье. - Вкушай без сдержанности, брат, - проговорил он на безупречном итальянском. - Сия жидкость не содержит ничего неподходящего. Адмирал из вежливости попробовал. Вино годилось для принца и бросилось прямо в голову. Энвер-паша, турок-фемист, любезно предоставил Солово возможность оглядеться и собраться. Он отметил, что внимание адмирала особо привлекал огромный шар над головой, что освещал комнату. - Некоторым мы ничего не объясняем, вам можно сказать, что для этого нагревается пар. Малая часть наших познаний, однако же впечатляет. - Я могу предложить множество употреблений подобной лампе во внешнем мире, - сказал адмирал. - Если вы извините игру слов, то мне хотелось бы знать, зачем вы предпочли держать свой свет под спудом? [имеется в виду притча о свече (Евангелие от Луки, 8, 16-18)] Турок пожал плечами и блеснул вызолоченной улыбкой. - Быть может, время для его широкого использования еще настанет, - согласился он, - но это будет _наше_ время, и в тайне не будет нужды. Ну а пока мы храним, что имеем. - А... конечно, - произнес Солово, словно бы услыхав бог весть какое откровение. Он хотел услышать от фемиста это признание в тщеславии. - И сегодня это единственный урок, который вы должны усвоить, - продолжил турок. - С этого мгновения вы - это мы, а мы - это все. Верность придет с годами, но тем временем пусть самоограничение, страх и уважение послужат той же цели. Слуга подал изысканные яства, отчего онемевшие вкусовые сосочки на языке Солово обрели новую жизнь. Он волком проглотил горстку печенья, после чего сумел овладеть собой и промолвил: - Я узнаю этого человека. Фемист повернулся и явно впервые обратил свое внимание на удаляющегося слугу. - Естественно, - проговорил он. - Этот епископ часто бывает в Риме. - Надеюсь, - заметил Солово; воздержавшись от нескольких вариантов ответа, он опустил глаза к яркому мозаичному полу, - вы не рассчитываете на то, что я буду прислуживать за столом подобно лакею. Энвер-паша вновь улыбнулся. В его голосе не слышалось доброты. - Нет. Вы выше его в наших глазах и сулите больше... возможностей. Однако, если мы прикажем, будете подавать яства без всяких возражений. Оглядевшись, Солово отклонил скрытый вызов. Мир принимал весьма живое обличье, и Энвер-паша, исполнявший роль хозяина при адмирале, не хотел, чтобы его подопечный уклонился от всеобщего духа, и попытался возобновить разговор. - Ну а как вы перенесли смерть, адмирал? - вежливо поинтересовался он. - Если вы не хотите вспоминать об этом, пожалуйста. Некоторые предпочитают молчать. - Спасибо, это было весьма интересное переживание, - ответил Солово, пресекая дальнейшие расспросы. - Полагаю, ваших рук дело. - Конечно же, - согласился фемист. - Всего лишь яд и противоядие - то и другое в лошадиных дозах. Подобный метод, не имея себе равных, позволяет столкнуть личность со всех основ и сделать восприимчивой к новым идеям. Разумеется, случаются и отходы... - Но тем не менее вы считаете упражнение полезным, - договорил за него Солово, почему-то не желая услышать подобных слов из уст турка. Энвер-паша попытался отыскать признаки осуждения в высказывании Солово и не нашел таковых. - Поэтому, - сказал он, - я полагаю, что вы видели Универсальный Свет, как обычно случается у монотеистов [последователи монотеизма - религии, признающей единого бога]. Я бы не стал придавать этому большое значение, как и фигурам приветствующих вас любимых. Это просто последний гамбит гибнущего мозга, одолевающего ужас воспоминания о рождении и тем самым освобождающего себя от груза памяти. Во всяком случае, мы так считаем. По тому, как напряглась спина адмирала, Энвер-паша вдруг заметил, что нанес оскорбление. Он понял, что на краю забвения Солово видел нечто, перевернувшее его сердце. - Но теперь испытание миновало, - проговорил он торопливо, - вы вправе иметь о нем собственное мнение. - Благодарю вас, - ответил адмирал с каменным выражением лица; на деле он был не столько оскорблен, сколько чувствовал стыд, вспоминая свои слезы в заканчивающемся светом тоннеле. - Значит, все так просто... я согласен. Никаких мрачных тайн? Никаких жутких клятв? - Нет, - подтвердил Энвер-паша. - Совсем никаких. Некоторые здесь будут давать обеты, но в вашем случае мы считаем их излишними. Вы и без того обладаете необходимым почтением к античному миру и чересчур углублены в себя, чтобы испытать волнение от крови, клятв и угроз. У нас обряд каждого посвящения соответствует личности. Заверяю вас, после всего пережитого ортодоксальные верования внешнего мира покажутся вам еще менее привлекательными, чем прежде. Вас сделали восприимчивым к более широкому диапазону симпатий... этого достаточно для наших нынешних нужд. - Впрочем, - закинул удочку Солово, - вы ничего не рассказали мне о себе. Безусловно, мне следует знать, _чему_, собственно, я служу. Энвер-паша не стал торопиться с ответом. - В этом пока нет нужды, - решился он наконец. - Вы не из тех, кого мы будем муштровать и бить по лбу, - в вашем случае подобный подход непродуктивен. Более того, считайте себя свободным. Однако сегодня ваш праздник, и я хочу повеселить вас. Пойдемте со мной. Он пробирался сквозь толпу, и Солово послушно последовал за ним, воспользовавшись возможностью, чтобы прихватить по пути бокал вина и горстку печенья. Фемист то и дело указывал адмиралу на людей, повторяя: - Видите картину, адмирал? Мы - все и вся... коалиция, семья, союзники, объединившиеся против мира. Так они приблизились к стене просторной палаты, увешанной гобеленами, изображающими обычные сюжеты из классической мифологии, Бесспорно знакомый со строением подземного храма, фемист отвернул один из ковров, за которым оказалась дверь. Солово подозревал, что подобный скрытый вход или выход был здесь не единственным, да и помещение это могло лишь открывать длинный ряд погребов. Энвер-паша отпер дверь ржавым ключом и жестом поманил Солово. Дверь захлопнулась позади адмирала с пугающей внезапностью, полностью оставив за собой звуки веселья. - Вот, - сказал он, показывая на предмет, доминировавший во всей комнате, в которой они очутились. - Что это по-вашему? - Большой шар, - ответил Солово, - а на его поверхности карта. Узнаю Средиземное море и Италию, но кривизна искажает реальность, а потому... Энвер-паша с прискорбием качнул головой и жестом руки велел адмиралу молчать. - Наблюдайте, - проговорил он испытующе, - и учитесь по этому Земному Яблоку. Здесь, - он указал место на карте, - в Китае, мы распространили ультраконсервативную конфуцианскую философию среди бюрократов династии Мин. Лю Дася - один из наших, кстати, военный министр, - приказал уничтожить навигационные карты, позволявшие китайским джонкам ходить в Азию, Африку и Индонезию. Он объяснил императору, что контакт с чужеземными "-варварами" лишь растворит и ослабит культуру страны. В результате родина этой культуры впадет в застой и упадок, затеряется в мечтах о самостоятельности и былой славе. Поэтому, когда флоты Запада - эти страны сейчас называются христианскими - в свое время направятся на Восток, доступ в Индийский и Тихий океаны будет для них открыт. - Теперь смотрите далее. Вот Сонгаи, империя Гао, Тимбукту, центр караванных дорог и торговли золотом. Мы сделали так, чтобы Сонни али Бер [Сонни Али (1464-1492) - правитель Сонгаи в период его расцвета], император, просто пугающий своими способностями, утонул в реке Нигер в прошлом году. Он возвращался из похода, совершив на Юге великие завоевания, однако больше побед у Сонгаи не будет. Португальцам уже... внушаются честолюбивые планы относительно Северной Африки: наследники Сонни али Бера будут править над изолированной, не имеющей выхода к суше страной, которая рано или поздно падет - что могут сделать копья и стрелы против пороха. Мы решили: Африка не должна процветать. Солово, воевавший против "Всадников Юга" по приказу Кайр Халил-эль-Дина во время своего пребывания в Триполи, был совершенно безразличен ко всей этой геополитике. - Вы вполне уверены, что я необходим вам? - только и спросил он. - По-моему, все дела и без того идут достаточно гладко. Энвер-паша праздно крутнул глобус, пытаясь не глядеть на свое отечество, поскольку ему были прекрасно известны перспективы, назначенные Феме его родине. - Как личность, конечно, нет, - ответил он, - хотя кое-кто из наших старейших усматривает в вас признаки странной судьбы. Однако нам нужны многочисленные одаренные мужчины и женщины - творить наши чудеса. - И как я узнаю их? Энвер-паша остановил кружение глобуса. - Вы их узнаете, только если они сами захотят этого. Могу сказать лишь одно - ищите нас среди высоких и мудрых. - Эти два качества совмещаются отнюдь не всегда, - сухо заметил Солово. - Тогда, быть может, - возразил фемист, - именно по такому-то сочетанию вы их и узнаете. - У меня есть вопрос-другой... разрешите ли? - Как угодно, адмирал, сомневаюсь, чтобы мы встретились снова. - Ну что ж... первое - чего вы хотите? Фемист поглядел на Солово. - Мы - это Союз амбиций, как я сказал вам. Однако он порождает и консенсус целей: все мы надеемся на возвращение старых - и лучших - времен и обычаев. - Эльфийских, имперских, языческих? - предложил варианты Солово. Энвер-паша напряженно улыбнулся, но отказался продолжать тему. - Тогда уверены ли вы, что цель достойна усилий? - Солово зашел с другой стороны. Энвер-паша явно никогда прежде не думал об этом. - Возможно, и нет, адмирал, - проговорил он в конце концов, - однако за все это время проект наш набрал собственную инерцию. К тому же, - добавил он загадочным тоном, - нашу руку направляет Книга... - Которая не имеет ничего общего со Священным писанием или даже с Кораном... я правильно понимаю? - Ну, адмирал, это чересчур прозаично. Это наша собственная книга; мы сами писали ее и с радостью видим, как страница за страницей выполняются ее пророчества. Впрочем, не напрягайте своего любопытства, я сомневаюсь, чтобы вы могли получить возможность поглядеть даже на ее обложку. - Настолько хороша, так? - Выше всякой похвалы, Солово. Это история времен от туманного прошлого до столь же туманного будущего. Тем не менее я не хочу оставить вас полностью неудовлетворенным; иначе вы затеете собственные расследования и тем самым обесцените себя в наших глазах. Она представляет сводку пророчеств древних Дельфийского и Амонского оракулов, Элевсинской и Додонской мистерий, Кумской и Сивиллиной книг - это я могу сказать вам. На нашей памяти дополнения вносил благословенный Гемист Плифон, и поскольку вы не удосужились поинтересоваться, так знайте: это его портрет украшал вашу келью. Вы можете познакомиться с некоторыми из его трудов - не столь радикальными и совершенно открытыми - и там узреть хотя бы тень нашего проекта. Считайте это домашним заданием. Было бы бесцельно скрывать пробуждение интереса к книжной премудрости, и Солово не стал даже пытаться этого сделать. - Я так и поступлю, - ответил он. - Что еще я обязан делать? - Все и ничего, адмирал. Вы не принадлежите к числу наших намеченных снарядов. Мы ожидаем выгоды в любой области, которая может вас заинтересовать. Итак, Солово, все просто - идите и живите. Заводите друзей, влияйте на людей. Продемонстрировав последней фразой, что разговор окончен, фемист вежливо проводил адмирала в большой зал, где торжество было в самом разгаре. Облаченный в черное слуга держал прежние одежды адмирала - чисто выстиранные и сложенные. Солово не полагалось знать, что они стали на стежок-другой посвободнее - их распороли, а потом аккуратно сшили вновь. Феме не жалели труда, даже самого кропотливого, чтобы посвященные, уезжая домой, чувствовали себя в чем-то неопределенном совершенно иными людьми. Не сомневаясь в том, что все его прочие потребности - транспорт, еда и оружие - будут удовлетворены еще до отъезда, адмирал позволил увести себя из зала. Пол к выходу поднимался, и портал - такой же, как и выход из лабиринта, - охраняли по обеим сторонам два огромных колосса древних времен, мраморные изваяния Марса и Гор-Адриана. В ночь подобных чудес Солово едва поглядел на них, обремененный думами об истории в процессе ее творения. Впрочем, он один пребывал в такой беспечности. Даже другие посвященные уже знали достаточно много, чтобы с живым интересом следить за уходящими с праздника мимо живых стражей. Поэтому, когда желтый свет вспыхнул в глазах забытого бога и мертвого императора и каменные титаны застонали в тщетной попытке последовать за адмиралом, подобное незамеченным _не осталось_. И во всем большом зале, где собрался Священный и Древний Феме, разом утихли все разговоры. Год 1497. УДАР КИНЖАЛОМ ВО ТЬМЕ: я проявляю либеральность при отправлении правосудия и помогаю измученной душе - А на мой взгляд, - заметил Хуан Борджиа [старший сын римского папы Александра VI], второй герцог Гандийский, князь Теано и Трикарико, герцог Беневентский и Террачинский, только что назначенный гонфалоньером Святой Церкви, - царство Венеры более прочих созрело для... завоевания. - Захвата и разграбления! - согласился его услужливый прихлебатель, остававшийся в маске. - Именно так. - Герцог облизнул губы. - Границы его открыты, а силы столь слабы, что просто приглашают к насилию. В молодости я нередко совершал набеги на его окрестности; теперь, князем, я захвачу его целиком. - Свидетельствую, - заверил мужчина в маске. - Герцог Хуан Борджиа обслуживает отверстия женского рода в три зубца и ежедневно. Оба от всей души расхохотались, а потом Хуан фыркнул, погасил веселье, словно свечу, вернувшись к своему обычному злобному недовольству. - А как думаете _вы_, адмирал? - бросил он резко. - Как вы относитесь к моей военной метафоре? Небольшая группа, устроившаяся в винограднике, отставила в сторону напитки и деликатесы и обернулась к адмиралу Солово. - Я не слишком часто посещал ту страну, о которой вы говорите, - ответил тот ровным голосом, нимало не смущаясь общим вниманием. - Местность нередко обманчива, можете мне поверить, однако продолжительное пребывание, как мне кажется, сулит меньше приятного времяпрепровождения, чем принято считать. - Адмирал полагает, - заметил Чезаре Борджиа, до этого безмолвно прислушивавшийся, - и я, пожалуй, согласился бы с ним, что королева Венера не заслуживает крупной кампании. Она не причиняет нам вреда, ничем не грозит, платит нам дань губами. Я не понимаю такой агрессивности по отношению к ней. Герцог Хуан, постоянно пребывавший на вершине своей злобы, перевел мрачный взгляд с адмирала на младшего брата. - Неужели настолько необходимо... - проговорил он ледяным голосом. Чезаре задумался. - Да, - произнес он наконец. - Таково мое мнение... насколько я знаю, и нашего отца тоже. Не сомневаюсь, что он предпочтет, чтобы его гонфалоньер сконцентрировал свои усилия на чем-то другом, скажем на кампании, послужившей предлогом для нашей нынешней встречи. - Вечно я у тебя в долгу за совет, братец. - Улыбка Хуана казалась хуже всякой насмешки. - Ты знаешь, как я стремлюсь - просто жажду - жить в соответствии с твоими ожиданиями. А вот и мать идет, чтобы успокоить нас. Тон разговора сразу понизился на одну-две нотки, когда к ним подошла Ваноцца Катанеи. Ее никогда не считали красивой или остроумной. Тем не менее Катанеи рожала сыновей и - редчайшее из качеств в то время и в той стране - была верной и благоразумной. В течение почти тридцати лет эти качества сохранили глубокую привязанность и любовь к ней Родриго Борджиа (позже папы Александра VI), невзирая на все его краткосрочные потребности здесь и повсюду. Сия дама обладала еще неким чувством, присущим знатным римским домам: умела понимать, когда разговор принимает опасный оборот, прежде чем это успевали осознать сами участники. - Сыновья, синьоры, - сказала она негромко, - я ощутила в воздухе известную напряженность, изгоняющую вечерний покой и делающую запах вина не столь приятным. Неужели она могла исходить отсюда? - Совершенно не так, мама, - ответил герцог Хуан до того убедительно, что вызвал новое уважение в потрясенных Чезаре и Солово. - Мы обсуждали военные хитрости; вопрос весьма уместный, учитывая мое скорое отбытие на войну. Но родную мать даже самой искусной ложью не обмануть. Мадам Катанеи не была убеждена. - Какая удача, Хуан... присутствующий среди нас военный может высказать квалифицированное мнение о твоих планах: адмирал Солово, как вы себя чувствуете? Солово изящно поклонился. - Прекрасно, моя госпожа. Но мои глаза избавляют меня от необходимости осведомляться о вашем здоровье. Катанеи одарила его скупой улыбкой. - А вы все еще бьете турок на морях, адмирал? - Редко, мадам... я нечасто отлучаюсь до своего родного Капри. - А я считал вас флорентийцем, - заметил Хуан, мгновенно отреагировав на ошибку в информации. - Или это был Милан? Выражение на лице адмирала не переменилось. - С одной стороны, - согласился он, - как будто бы да... однако, чтобы ответить, на вопрос госпожи, скажу: теперь я плаваю в менее предсказуемых водах. - Говорят, - отозвалась Катанеи, - что вы были весьма полезны одному папе, потом другому... - Они приходят и уходят, папы то есть, - пояснил Жоффре Борджиа, самый младший, и покраснел, осознав, что высказался довольно глупо и даже опасно. Однако, невзирая на дефекты морали, манеры присутствующих можно было считать образцовыми, и подростковый ляп сошел с рук в пристойном молчании. - Стараешься быть полезным, - проговорил Солово, - и приспосабливаться. Подобное заявление исчерпывающим образом объясняло абсолютно все. Никто из знати в эти времена даже и не подумал бы оспорить такое утверждение. - Универсальная максима! - произнес Чезаре, изгоняя из голоса все чувства. - И люди подчиняются ее требованиям, разве не так? Возьмем для примера моего брата Хуана: вчера герцог... какого-то местечка в Испании, сегодня гонфалоньер, отправленный перевоспитать Орсини и покарать умбрийских царьков за былые ошибки [знатный римский дом Орсини, подобно многим итальянским городам, сделал понятную (но непростительную) попытку поддержать как будто бы неотвратимое, но тем не менее оказавшееся безуспешным вторжение Карла VIII в Италию в 1494 году]. Просто колесо фортуны, и мы должны повиноваться его поворотам. - Желая герцогу Хуану удачи во всем, как это делаешь ты, - твердо проговорила госпожа Катанеи, прямо глядя в пространство. - Именно так, - невозмутимо согласился Чезаре. Адмирал Солово был поражен. Достопочтенная госпожа тихо и властно установила покой во взрывоопасном уголке своего виноградника... во всяком случае, почти. - Что касается твоего компаньона, Хуан, его праздничная маска _весьма_ забавна, однако кажется излишне постоянной. Сегодня мы празднуем с семьей и друзьями... и теми, за кого они Могут поручиться. Нужды в тайнах нет. - Увы, в его случае это не так, - непринужденно ответил Хуан. - На моей службе этот испанец поцеловался с клинком и теперь опасается взволновать дам и детей последствиями такого поцелуя. Я приблизил его за верность... и к тому же он развлекает меня. Последние слова герцог добавил с известной поспешностью, заметив общий шорох неодобрения подобными сантиментами. Тут ручей беседы укрылся под землей и более уже не мог обнаружиться. Катанеи была довольна победой, герцога Хуана смущало явное поражение. Адмирал Солово давно уже приучился смаковать молчание... в любом случае угадать взволнованную колкость мыслей Чезаре Борджиа просто не представлялось возможным. Жоффре, как недоросток, и человек в маске, как слуга, не могли внести вклад ни в развитие разговора, ни в его угасание. Первым не выдержал герцог Хуан. - Упоминание о веселье в устах моей матери пробудило мою память, - объявил он, всем своим видом демонстрируя уверенность. - Я вспомнил про некое свидание. Не извините ли вы меня? - Если простофиля встает, - проговорила Катанеи, - я не могу ничего поделать. Этот вечер устроен в твою честь, и поэтому нет причин полагать, что он переживет твое отбытие или же переменит свое настроение. - Я весьма обязан, - Хуан почтительно склонил голову, увенчанную диадемой. - Идем, цыган, - жизнь ждет нас! Человек в маске поклонился всем присутствующим и последовал за своим господином. - Кто это? - резко бросила Катанеи. - Испанец по имени Себастьяно, - ответил Чезаре. - Ты проверил это? Он заслуживает доверия? - Да - на оба твоих вопроса, мама. - Тогда я спокойна. - Госпожа Катанеи кивнула адмиралу Солово и скользнула в дверь. Вечер был в самом разгаре, а в Риме - тем более в римском винограднике - такой час чарует невероятно. Среди виноградных лоз мерк дневной свет, таяло тепло и политически корректные статуи привлекали и захватывали праздный взгляд. Вечеринка была весьма благопристойной - подобно слабому освежающему напитку, во всем противоречащая социальному урагану за стенами сада. Адмирал Солово подметил нечто стоическое во всей концепции и был этим обрадован. - Брат Жоффре, - негромко произнес Чезаре, - насколько я вижу, синьор Бонданелла с Палатинского холма снова запустил руку за корсаж твоей жены. Какой позор для нашего семейства, какое оскорбление гостеприимства матери! Тем более что все происходит при полном попустительстве молодой особы. Ступай и уладь дело! С ругательством Жоффре бросился прочь, повинуясь брату. Оставшись вдвоем, адмирал Солово и Чезаре Борджиа принялись изучать все вокруг, кроме своего собеседника. Тем не менее адмирал заметил искорку в глазах Борджиа, когда тот наконец заговорил. - Мужчина должен чтить своих отца и мать, адмирал. - "_Дабы жить долго и процветать в земле своей_", - осторожно согласился Солово. - Да, эта заповедь [одна из десяти Моисеевых заповедей] удерживает в целостности общество людей. Чезаре кивнул. - И все же насколько легче повиноваться этому благородному призыву, адмирал, когда находишься в полном согласии со взглядами своих родителей. - В самом деле, - подтвердил Солово. Чезаре протянул вверх руку в перчатке и, сорвав одну виноградинку из грозди, продолжил: - И потому я позволяю себе испытывать приятное согласие с матерью, когда она утверждает, что отбытие Хуана можно простить. Впервые - и то всего лишь на секунду - их взглядам было дозволено встретиться, и за короткий миг оба отыскали всю необходимую информацию. - Как мне кажется, - неторопливо проговорил адмирал, - я перед вами в долгу. - Если это так, - ответил Чезаре, - вы найдете во мне более благородного кредитора, чем те евреи, с которыми вы якшаетесь. - Я говорю это, - заторопился Солово, встревоженный подробным знакомством Чезаре с его делами, - подозревая, что до вашего вмешательства герцог Хуан намеревался... отделаться от меня, скажем иначе - отказаться от моих услуг. - Подобные желания, - голос Чезаре приобрел необходимую нотку значительности, - не оставляют нас, адмирал. "Действительно это так", - подумал Солово, более чем обычно стараясь скрыть от собеседника все свои помыслы. У него были веские причины для опасений: глядя вслед герцогу Хуану, его слуге и человеку в маске, Солово заметил некоторую _расплывчатость_ в очертаниях фигуры гонфалоньера, явно двоившейся в глазах адмирала. Душа его словно бы готовилась к расставанию с телом. - И потом вы обнаружили тело герцога Хуана? - сказал равви Мегиллах. - Это ведь отчасти и заслуга? - В известной степени, - подтвердил адмирал. - Но его святейшество платит мне за каждый час, и я не могу сделать ничего иного. При всем моем убеждении в том, что некоторые тайны лучше оставлять нераскрытыми, у меня не было выбора в этом деле. Равви поднял взгляд от своего кубка с водой, торопливо пряча в глубине глаз зерно подозрения. - Екклезиаст, 9, 5, - проговорил он, чтобы избежать возможного непонимания. - "_Мертвые ничего не знают_". Поэтому, что им до нас? - Он мог бы не беспокоиться, поскольку Солово явно не заметил оплошности. - Но это была лишь часть моего поручения, - отстранение произнес адмирал. - Баланс более проблематичен. - Александр требует преступника? - предположил равви Мегиллах. - Точного соблюдения правосудия! - подтвердил Солово. - Адмирал, он принадлежит к людям, которые могут требовать подобной экзотики. Вот если бы вы или я... - Или любой из дюжины некогда бывших людьми, а ныне покоящихся в водах Тибра. - Именно так. Немногие будут задаваться вопросом... еще меньшее количество людей проявит интерес, и уж никто не потребует у мира объяснения подобных прегрешений. Некоторые обратятся к Всемогущему (да будет благословенно имя Его), не имея особой надежды на ответ. В наше время удары молний нередки. - Хотя можно и не путешествовать во время грозы, - заметил адмирал Солово, - Таанит, 25; равви Элиезер сказал: "_Некоторые сами роют себе могилу_". - Однако случается - молния может поразить тебя дома - в безопасности и покое. - Если так будет предопределено, - поправил собеседника Солово, приспосабливая религиозную метафору к строго естественному феномену. Равви Мегиллах принял добродушный укор и намеренно перевел разговор в новое русло. - Говорят, что раны просто ужасны, - произнес он с поддельным сочувствием. - Как всегда и бывает, - сказал адмирал. - Безусловно, их наносили со страстью и рвением. Всего девять: одна в шее, остальные в голове. Смертельной могла оказаться любая. - Какой позор! Для испанца он был симпатичным мужчиной. - Теперь уже нет. Когда мы его выловили - вблизи сточной канавы, - от его обаяния уже почти ничего не осталось. - Мы лишь мехи, полные крови, связанные и одушевленные словом Всемогущего (благословенно имя Его), - нараспев проговорил равви Мегиллах, как будто бы адмирал не знал этой простейшей истины. Прекратив изучать крышку стола, Солово поглядел на равви. - Я не узнаю цитаты, - заметил он с интересом. - Моя собственная, адмирал. - Как жаль: составленная христианином, она бы заслуживала публикации. Мегиллах пожал плечами с достойным зависти безразличием к подобным соображениям. - А слуга герцога Хуана может что-либо сказать о несчастье? - Он умирает, - Солово мягко улыбнулся, - однако не может смириться с этим фактором. Стараясь заслужить свою земную награду, он ничего не говорит и ничего не помнит. Даже ярость его святейшества не смогла разбудить его память. - Пытка? - предложил равви. - Она убьет его за какие-то минуты. Увы, его святейшество лишен какого-бы то ни было воображения в этой области, а я чересчур брезглив, чтобы выступать с предложениями, которые могли бы поправить дело. - А что слышно о человеке в маске, адмирал. Его обнаружили? - Исчез, равви, словно бы и не существовал. Его не знают в мире людей. - Так вот вам и преступник! - улыбнулся равви Мегиллах, радуясь, что может оказать помощь. - Но нам нужен оружейник, который сделал кинжал, - Солово качнул седой головой. - Папа хочет видеть не оружие, а того, кто направил его... не убийцу, а его патрона. - Он хочет чересчур многого, - заметил равви Мегиллах с удивлением. - Но если папа чего-то хочет, его желание будет исполнено. - Как глава гетто, равви обладал достаточными и скорбными доказательствами этого правила, невзирая на недолгое пребывание на этом посту. - Или это, или нечто не менее приемлемое. К сожалению, то, чем я сейчас располагаю, совершенно не устраивает его святейшество - как и меня самого. - Но у вас есть преступник! - воскликнул Мегиллах. - О да, - адмирал Солово улыбнулся в третий или четвертый раз за вечер (должно быть, рекорд). - Скажем так, - подумал он вслух, - можно переговорить кое с кем. - Благодарю вас за согласие побеседовать, - сказал Чезаре Борджиа, - и за проявленную при этом сдержанность. Солово поклонился, с изяществом принимая благодарность. - Не хотите ли подкрепиться, адмирал? - Едва ли, милорд. - Вы можете не бояться отравы, адмирал. Не следует преувеличивать моего коварства. - Как и моего стремления к отравленному питью, мой господин. К тому же мое устранение не даст вам сейчас никаких преимуществ. Чезаре Борджиа, протонотарий, казначей Картахенского кафедрального собора, епископ Памплоны, архиепископ Валенсии и кардинал-дьякон церкви Санта-Мария Нуова, сидел неподвижно, спокойно прокручивая какие-то мысли в сверхнизкотемпературной вычислительной машине, которую сделал из своего ума. - Ах да, - заметил он к месту, - вспомнил теперь: вы же стоик, разве не так? Адмирал Солово знаком дал понять свое безразличие к этому или какому угодно другому определению. - Если этот ярлык выделяет меня среди других следователей его святейшества, я рад этому, - заметил он. - Однако и вам нетрудно удостоиться подобного определения (если вы простите меня) от всякого, кто захочет обратить внимание на ваше непременное черное одеяние. Чезаре улыбнулся. - Пожалуй, прощу. Я признаю связь. Самоконтроль, присущий вашей философии, дает известные преимущества, но причины моего выбора одежды куда глубже. - Как и моя философия, - парировал Солово. Чезаре резко изменил направление наступления, чем позже сделал себя знаменитым на поле битвы. - И насколько же глубоко зашло ваше нынешнее расследование, адмирал? - спросил он. - Реки глубоки, горы высоки, синьор, - ответил Солово. - Однако о подобных вещах я бы не стал говорить в отсутствие его святейшества и самых близких его родственников. - Не обращайте внимания на Микелотто, - проговорил Чезаре, показывая на смуглого мужчину, облаченного в подобный же траур и сидевшего рядом с ним. - Он мой: я верю ему и в жизни, и в смерти. Адмирал Солово поглядел на Микелотто, и длинноволосый объемистый приспешник вежливо склонил голову. Широкие и невинные глаза делали его непохожим на убийцу, что наверняка давало ему известное преимущество. - Очень хорошо, - сказал Солово. - Я могу известить вас, что мое расследование завершено, отчет подготовлен, составлены предварительные выводы. - И будет непоправимой бедой, если вы досрочно представите эти соображения кому-нибудь еще, кроме его святейшества папы? - Безусловно, да. - Но тем не менее? - продолжил Чезаре, придавая голосу крохотный оттенок сомнения. - Тем не менее, - заверил его Солово, - все взвесив... - Я не стану оскорблять вас предложением золота и покровительства, - быстро произнес Чезаре, не желая вырывать поражение из пасти неожиданной победы. - Не надо. У предательства не всегда бывают мирские причины, но вы, конечно, знаете это. Чезаре Борджиа скромно отмахнулся от комплимента и экономно воспользовался тем же жестом, чтобы ускорить развитие событий. - Ваш брат, - проговорил адмирал Солово, откидываясь назад в кресле, - оставил вечеринку у вашей матери, по сути дела утверждая, что еще не поздно предаться иным удовольствиям. - В самом деле, - согласился Чезаре с некоторым пренебрежением. - Область, расположенная ниже пояса, ведала всей жизнью Хуана. Это известно достаточно хорошо. - Итак, самое тщательное расследование показало, - сказал Солово, так же осуждая эту слабость, - что его сопровождали в тот день слуга и испанец в маске, весь последний месяц бывший у него шутом и компаньоном. Он оставил нас, ночь миновала, и челядь доложила, что герцога нет дома. Его святейшество не встревожился; вполне обоснованно полагая, что герцог застрял у какой-то замужней дамы, не желая покидать ее при дневном свете. Когда прошел день, а за ним ночь, его святейшество назначил меня распоряжаться всем делом, и уже после полудня следующего дня я обнаружил тело герцога Хуана. - Вы, бесспорно, проницательнейший из людей, - заметил Чезаре бесстрастным тоном. - Любой папа или князь, способный воспользоваться вашими услугами, будет воистину счастлив. - Я бы не назвал этот случай приятным, - продолжал Солово, - однако он оказался весьма поучительным. Чтобы проиллюстрировать это, позвольте мне привести один анекдот из моей практики. Чезаре скупым движением руки велел говорить. - Поскольку отсутствие герцога Хуана затянулось, я, естественно, обратился к Тибру - сточной канаве для всех отбросов. Я переговорил с торговцем лесом, который в интересующую нас ночь сторожил свой склад в лодке со стороны реки. Освежив свою память, он начал вспоминать - во все более мелких подробностях, по мере того как мое терпение истощалось, - как группа мужчин в плащах принесла тело на берег и бросила его в воду возле стока. Я спросил, почему он не донес о случившемся; торговец ответил, что за тот недолгий срок, в течение которого он владеет складом, подобные эпизоды на его глазах происходили более сотни раз и никого это не взволновало: так почему же следует считать другим этот случай? Да, мой господин, в таком мире нам приходится жить. Я счел этот аргумент разумным и оставил торговцу левое ухо. Чезаре кивнул, одобряя либеральный подход адмирала. - Мы забросили сети, - продолжил Солово, - и нашли герцога Хуана "в крови и грязи", как поют уличные певцы. Вознаградив таким образом себя за труды, я начал искать преступника и был вынужден обратиться к кандидатам, имеющим личные или политические мотивы. На теле оказалось тридцать дукатов, и поэтому нетрудно было понять, что Хуан не пал жертвой грабителя, - тон адмирала не изменился. - К моему удивлению, я услыхал ваше имя. Ну, например, в качестве соперника герцога Хуана в борьбе за благосклонность доньи Санчии, жены вашего младшего брата. Чезаре расхохотался... словно вдали стрельнула пушка. - Именно, - проговорил Солово. - Насколько мне известно, сия госпожа излишне охотно и широко наделяет своей благосклонностью всех желающих. Более того, другой слушок намекал, что вы с Хуаном и с вашим отцом, его святейшеством, претендуете на руку... и прочие части тела вашей сестры Лукреции. Я промолчу о нем во всем прочем, кроме того, что происхождением своим он обязан некоему Джованни Сфорца, прежнему мужу вашей сестры, разведенному с ней по унизительной причине - из-за импотенции. - Я отмечу это, - Чезаре вновь улыбнулся. - И учитывая, что вы по крайней мере имеете хотя бы представление о правах наследования, я отверг версию, предполагавшую, что подобным путем вы хотели добиться герцогства вашего брата. - Оно переходит к его старшему сыну, - согласился Чезаре. - Точно так, мой господин. Подведем итог: ни одно из этих предположений _не удовлетворило_ меня. Мне пришлось обратиться к дедукции и собственным возможностям. - А именно? - поинтересовался Чезаре, словно каталогизируя. - Мои догадки возникли при насильственном предотвращении немедленного обмывания и обряжения трупа вашего брата, на чем настаивали некоторые из слуг Борджиа. Поэтому я сумел обнаружить крошечное пятнышко крови возле правого уха герцога Хуана и получил основание утверждать, что эта рана оставлена игольчатым стилетом профессионального убийцы. Поскольку следствия подобного удара непоправимы, стало ясно, что прочие раны нанесены после смерти, чтобы запутать расследование. Не оставляя своих расчетов, Чезаре понимающе кивнул головой. - И мои выводы подтвердились, когда я сегодня вновь встретил Микелотто - прежнего Себастьяно на вашей службе. Он самым убедительным образом изменил облик, осанку и манеры держаться. Однако месяц ношения маски под жарким римским солнцем оставляет заметный след на лице. Кстати, я вижу, у него нет никакого шрама. - Нет, - ответил Чезаре. - Мой брат считал выгодным использовать слугу в маске и тем самым создал прецедент. - Но слуга - человек дела, - сказал Солово. - ...и по-деловому относится к альтернативным предложениям, - заверил Чезаре. - Между прочим, будучи человеком чувствительным, он был весьма смущен своей предыдущей встречей с вами. Как мне кажется, он хотел бы принести извинения. С редкой снисходительностью Чезаре разрешил слуге вступить в разговор. - Синьор адмирал, - проговорил Микелетто мертвым, тусклым голосом. - Я бы хотел, чтобы вы шире глянули на наше столкновение в винограднике. Я стремлюсь убедить вас, что не всегда бываю таким. Мои грязные слова были продиктованы обществом герцога Хуана. В вопросах плоти он вел себя как самый опустившийся человек, а исполняя определенную роль, приходится... приспосабливаться, невзирая на отвращение. - Я вполне понимаю это, - ответил адмирал Солово. - Мужчин гонит буря обстоятельств; мы неспособны выстоять против нее в одиночку и едва ли может отвечать за курс своего крохотного корабля. Микелотто встал и поклонился в явно неподдельном восхищении благородством адмирала. - Если я правильно понял вас, - произнес Чезаре, - то, очевидно, могу предложить возможное объяснение смерти Хуана. - В самом деле? - Солово изобразил удивление. - Разве не могло, адмирал, случиться так, что герцога устранил кто-то из его же собственного семейства, скажем младший брат, стремящийся к мирским благам, ливнем проливавшимся на Хуана? Разве не мог столь беспринципный и изобретательный человек заслать убийцу в дом герцога и замаскировать свое преступление под удар ревнивого мужа? - Подобное, безусловно, возможно, мой господин, - согласился Солово. - Более того, именно эту версию я и предпочел в своем письме к его святейшеству; несколько экземпляров, написанных собственной рукой, я оставил в различных местах, чтобы они были доставлены его святейшеству лишь в случае моей неожиданной кончины. - Тогда пусть этот день наступит не скоро, - с беспокойством промолвил Чезаре. - Но оставим такую возможность, - решительно проговорил адмирал. - Я вижу, что вас, теперь старшего в клане, ожидает весьма блестящее будущее. Ну а поскольку это так, я бы хотел услышать от вас пожелания относительно моего отчета перед его святейшеством. Выражаясь коротко и ясно, мой господин, ваша судьба в собственных руках, и не угодно ли вам сделать выбор? В противном случае я бы назвал это стремлением к самоубийству... Чезаре удовлетворенно вздохнул и опустился в кресло. - Что за редкое счастье, - он улыбнулся, наслаждаясь моментом, - встретить человека, наделенного столь проницательным взглядом. Адмирал Солово проснулся и подумал, действительно ли это случилось. Вместо того чтобы находиться в ночной рубашке в собственной постели, он нашел себя одетым и вне дома. _Где именно_, адмирал не знал, однако подземный лабиринт он мог узнать и по собственному опыту, и по книгам. Стены тоннеля были высоки и неровны, они исчезали над головой за пределами тусклого и мерцающего желто-красного огонька, чьего происхождения адмирал не мог определить. Оглядевшись, он обнаружил, что находится не в одиночестве. - Эй, надо поговорить! Одно только слово, - раздался достаточно свирепый голос, и высокая, темная, насквозь промокшая фигура, вынырнув, из теней, приблизилась к адмиралу. - Добрый вечер, герцог Хуан! - сказал адмирал и вежливо добавил: - Как вы себя чувствуете? - Мертв и загажен неописуемой мерзостью, - ответил герцог, гневным жестом указывая на зияющие раны. - Сами прекрасно видите! А во всем прочем отлично. Пошли. Он взял Солово за плечо, и они отправились вниз по слегка наклонному тоннелю. - Можно ли спросить, - начал адмирал, - как случилось, что и я оказался здесь? Или я тоже мертв? - Увы, нет. Объяснение таково: мой великий гнев способен низвергнуть вас сюда в ночные часы, когда дух человека слабеет. - Понимаю, - Солово явно заинтересовался. - И об этом вы намеревались переговорить со мной? - Изобретательное человечество еще не выдумало столь жестоких слов. Посему я вынужден использовать предложения. - Ох-ох! - в словах адмирала не чувствовалось волнения. - Весьма неприятная перспектива. - Так есть и так будет. - Хуан блеснул превосходными белыми зубами сквозь слой грязи, оставленный на его лице Тибром. - Я бы предпочел убить вас, но, поскольку не имею на то разрешения, придется свести с ума. - Каким же образом? - осведомился Солово. - Ваше общество теперь не более отвратительно, чем при жизни, да и место это кажется терпимым. Судя по всему, чистилище. Кстати, куда нам сворачивать на этом перекрестке? - Какая, к черту, разница, куда вы свернете! - рыкнул герцог Хуан. - Все тоннели одинаковы и тянутся беспредельно. Здесь никого не встретишь, не увидишь ничего нового и интересного. Это чистилище предназначено для вас! - Как-то хочется исправить свою жизнь, чтобы избежать его, - проговорил адмирал. - О, этого вам не удастся! - возликовал герцог Хуан. - Я буду кипеть гневом, и каждую ночь вам придется ходить здесь со мной. А на утро будете просыпаться измученный и утомленный... наконец, рассудок начнет оставлять вас. А потом поживете еще малость в земном аду, сумасшедшем доме... в цепях... и благородные дамы будут хохотать над вами. А может быть, броситесь вниз с крыши собственной виллы, потеряв все силы или решив полетать, и разобьетесь всмятку о мостовую. В любом случае я скоро заставлю вас по праву разгуливать по этим коридорам. Адмирал Солово из вежливости изобразил подобающий трепет. - Перспектива эта бросает меня в дрожь, - признался он, и герцог Хуан ухмыльнулся, как испорченное дитя. - Однако любопытства ради хотелось бы знать: почему ваш гнев направлен против меня? Не я втыкал иглу в ваше ухо, не я сейчас узурпирую почести, предоставленные вам гордым отцом. Виноват ваш брат Чезаре; теперь гонфалоньер, это он покоряет и побеждает вместо вас. Вам не кажется, что подобное внимание ко мне несколько несправедливо? Герцог Хуан плюнул на стену тоннеля. - От Чезаре я ничего не жду! Его поступок был вполне предсказуем и соответствовал характеру... я просто не ожидал, что он так скоро приступит к действиям. Но вы, адмирал, вы... Я потрясен! Наследник св.Петра облек вас доверием, поручил отыскать убийцу своего старшего сына... И что же вы делаете? Не думайте, что я не слежу. _Я бы назвал это самоубийством, если хотите_. Какой позор - вы позволили Чезаре уйти безнаказанным! Солово нечего было сказать, и они некоторое время брели в молчании, наугад выбирая путь. В доиндустриальном XV веке адмирал никогда не знал столь глубокого _покоя_ и начинал уже наслаждаться им. И вдруг вспомнил, что на утро ему назначена аудиенция у папы, а потому следует отдохнуть. - Герцог Хуан, - проговорил он извиняющимся тоном. - Я без особой охоты упоминаю об этом, но, мне кажется, вы кое-чего не учли. - Итак, остаток ночи вы спали спокойно? - спросил равви Мегиллах. - Как и все ночи с тех пор, - подтвердил адмирал. - Хотя, по совести, я не имею на это никакого права, но сплю по-прежнему сном праведника. - Судя по вашим словам, - заметил равви, - может показаться, что у его святейшества имелись основания быть благодарным Чезаре. Борджиа нужно было, чтобы кто-то избавил их род от глупца. Адмирал Солово согласился. - Меня так и подмывает сказать, что в глазах Чезаре это выглядит именно так. Если бы герцог Хуан был получше, с точки зрения Борджиа, я вполне могу предположить, что Чезаре просто отступил бы в сторонку. - Герцог Хуан _был_ в высшей степени безрассудным молодым человеком, не так ли? - осведомился равви Металлах. - В самом деле, - ответил Солово. - И это было по-своему неплохо. В его безрассудстве скрывалось мое спасение, если вы позволите мне так выразиться. Как я указывал ему, неразумно требовать невыполнимого от нас, остающихся в этом мире... искать справедливости там, где ее не знают, требовать более высокой нравственности, чем практиковал при жизни он сам. Хуже того, это было греховно и могло только продлить его томление в чистилище. Как и столь сильный гнев, обрушившийся на меня, и желание мести - из-за могилы. Он стоял перед бесконечной дилеммой: либо отказаться от своих поисков того, что он называл "честной игрой", либо скитаться целую вечность, так и не очистив себя до конца от греха и не заслужив избавления. - Судя по вашему ночному блаженству, - заметил равви, - можно предположить, что герцог выбрал путь мудрости. - Похоже, - кивнул Солово. - Кстати, о путях: я благородно предложил ему идти вверх, а не вниз. "Быть может, спускаться всегда и легче, - заметил я, - но что толку, если попадешь не туда, хотя и легким путем?" Он много скулил и оплакивал путь, который ему придется пройти заново. Равви Мегиллах присвистнул. - Такова теперь молодежь, - осудил он. - Делаешь для них все возможное, а они не испытывают и капли благодарности. - Вы правы, - просто ответил адмирал. - Но справедливости нет, так ведь? Год 1498. Я предлагаю гостеприимство тому, кто хочет сделать из Нотр-Дам мечеть - Они считают, что вы сделали хорошо, - сказал Фра Бартоломео делла Порта [Баччо делла Порта (1472-1517) - известный флорентийский художник; в 1500 г. вступил в орден доминиканцев; основные работы написаны в начале XVI в.], глядя над краем рисовальной доски. - Мне кажется, они весьма надеются на вас. Адмирал Солово, раздраженный столь долгим стоянием, не был склонен выслушивать комплименты. - Я в первую очередь думал о том, чтобы уцелеть, - ответил он, - а не о карьере Чезаре Борджиа, что бы там ни предопределили ему Феме. - Не уверен в его перспективах, - отозвался делла Порта, продолжая яростно делать набросок. - Поговаривают, что он просто временный протеже, от которого потом отделаются. Утверждают, что им больше по нраву этот флорентинец Макиавелли; вдохновленный Чезаре, он собрался написать книгу. Но их никогда не поймешь, так ведь? - Действительно, - вежливо согласился Солово. - Проклятье, не вертите головой! Вечно выходит: хочешь ты их порадовать или нет, а дело непременно завершится к их удовольствию. У меня всегда так получается. Просто загоняют тебя в такое положение, когда их и твои интересы совпадают. Вы хотели жить, а Борджиа желал избежать обвинения в убийстве, понятно? Левую руку чуточку повыше. - Я слыхал, они наголо обрили вас руками Савонаролы, - сделал выпад адмирал. - Поэтому, наверное, у вас и дергается лицо? Делла Порта свирепо взглянул на Солово. -