, переросшим вскоре в неимоверный, тоскующий восторг. До него сразу же дошло, что это. Конус наполнила некая чистая форма женской сексуальной энергии, которую плоть поглощала с хищностью голодающего. Возникло иллюзорное ощущение, будто о тебя томно трутся телами нагие красавицы, лаская влажными губами чувствительные места. Наслаждение такое, что приходилось сдерживать себя от бессмысленного, восторженного хохота. По мере того как сладкое безумство все нарастало, он стал полностью пассивен, словно растворясь сущностью во Вселенной (ощущение примерно как тогда у снаму). И тут внезапно все кончилось. Он полностью насытился - настолько, что малейшее продолжение, и сделалось бы дурно. Когда свет потускнел, а конус пошел вверх, он почувствовал сбегающую по бедру скользкую влагу и понял, что незаметно закончил оргазмом. Тело так отяжелело, что хотелось лечь на кушетку и закрыть глаза. Ригмар, очевидно, это понимала. - Некогда, - потянула она в соседнюю комнату. - Ну-ка быстро туда. Грубиu уже очнулся: под конус Карлсен взошел под взглядом собственного тела. Через несколько секунд чувства схлынули, а восстановившаяся вскоре тщедушная легковесность дара понять: возврат в свою всегдашнюю оболочку произошел. Тепло и отяжеленность держались еще около минуты. В сравнении с остротой и ясностью ощущений Грубига собственное восприятие казалось каким-то размытым и невнятным: все равно, что из-за руля нового красавца- автомобиля пересесть в разбитый драндулет. Выходя из комнаты, Карлсен поймал себя на том, что в теле пока держатся и следы пребывания Грубига: грубая сила и постепенно утихающее вожделение к Ригмар. К удивлению, Грубиг вид имел сердитый и раздосадованный. - Ты почему ему дала, а не мне, а?! - Ты знаешь, почему, - ответила Ригмар. - И на том спасибо. - Нет не знаю! - Ступай давай, - велела она. Грубиг, свирепо зыркнув, тряхнул башкой и вышел. - А сбежать он не может? - Исключено. Каждый шаг его прослеживается. Интересно: не имея ни капли женской энергии у себя в теле, Карлсен тем не менее ощущал в себе сладостное насыщение. И Ригмар также утратила свою холодность и угрюмость - приобщения к восприятию Грубига хватило, чтобы она оказалась желанной. - Что ты такое со мной сделала? - поинтересовался он. - Влила немного женской жизненной энергии. - Но как вы ее храните? - Это наш секрет, - уклончиво ответила она. Перемена в женщине спровоцировала на вопрос: - Почему ты не дала это ощутить ему? Ригмар посмотрела с удивлением. - Разве не ясно? Он бы в таком случае делал все, чтобы его повторить. И стал бы крайне опасен. - Жаль все-таки, что нельзя ему дать того, чего он хочет. При достаточном вливании он бы ведь наверняка перестал быть опасным? В ее взгляде читалось изумление. - Как, ты так и не понял? Побывал в его теле и не уяснил? - Извини, такой уж дурень, - виновато улыбнулся Карлсен. - Ложись снова, - кивнула она на кушетку. Карлсен без вопросов подчинился. Ложе теперь ощущалась гораздо жестче: немудрено, при таком уменьшении плотности тела. Ко лбу ему она присосками прикрепила электроды, затем к голеням с помощью ремней. Затем, - неожиданно, - еще и к гениталиям, ремешок пропустив под мошонкой. - Сейчас ты увидишь, почему это необходимо, - спокойно сказала она. Выпрямившись, Ригмар вернулась к пульту. - Так, смотри на экран. - Синева монитора сменилась на сиреневый, затем на нежно-розовый, цвета весенней зорьки, и, наконец разом на яркий, чистый желтый, цвета подсолнуха. Одновременно от электродов заструились успокаивающие вибрации, от которых задышалось глубже, а веки смежились сами собой. - Сейчас ты ощущаешь сексуальную энергию непосредственно, в чистом виде - ту, что оживляет мужскую сперму и оплодотворяет женскую яйцеклетку. Это одна из простейших форм жизненной энергии. От нее чувствуешь себя младенцем. Точность ее описания удивляла. Его преполняло лучистое, кроткое счастье младенца, лежащего на руках у матери. Словно действительно заново переживаешь первые часы своей жизни. - А теперь что будет, если я усилю поток. Вибрации усилились, вызвав прилив эротической энергии, от которой он с присвистом втянул воздух, словно от боли. - Видишь? Вначале до него не дошло, о чем она. И тут он увидел" что желтизна психограммы сменилась на красный, который снизу между тем разбавился серым, будто туда просочилась грязная вода. Ненадолго: поколебавшись, серость отхлынула. С усилием овладев голосом, Карлсен спросил: - Что там серое такое? - Вожделение, - ответила Ригмар с улыбкой. Когда она снова сработала на пульте, паводок эротической энергии поднялся настолько, что им зажглось все тело. - Попытайся освободить ум, - сказала она. Невозможно: пронизывающий живой поток экстаза наводнял ум наисексуальными сценами. Самая желанная - притиснуть к себе Ригмар и пить, упиваться ее жизненной энергией. Серость между тем наводняла экран странно хлябающим движением, все равно, что капля чернил, пущенная в стакан с водой. Удивительно: в определенный момент вместо того, чтобы смешаться с красным и создать некий красно-коричневый колорит, серость пошла обособляться, создавая быстро чернеющие пятнышки-островки неправильной формы. Два цвета как бы отказывались сочетаться, все равно, что нефть и вода. Минуты не прошло, как экран напоминал уже абстрактную живопись вроде той, что на психограмме у Грубига. Хотя не ярко алое и черное, а как бы выцветшее. Разница еще и в том, что у Грубига алое и черное приходились примерно наполовину, а здесь красное преобладало на три четверти как минимум. Карлсен в очередной раз начал испытывать смущение, уловив связь между абстракцией на экране и неистовым желанием возобладать женщиной, стоящей сейчас за пультом и направляющей поток. Ригмар не могла не понимать, что является объектом этого хлещущего фонтана вожделения. Через несколько секунд проблема разрешилась сама собой: нестерпимое наслаждение увенчалось оргазмом. Когда Ригмар отсоединяла электроды, Карлсен пассивно, закрыв глаза лежал на кушетке. Чувствовалось, как она влажной тряпицей промокает ему на животе сперму. - Ну, теперь понимаешь? - спросила она, глядя на него сверху вниз. - Похоже, да. - Что именно? Карлсен с усилием сосредоточился. - Сексуальное желание не может существовать без запретности. - Нет, - она покачала головой. - Ты же помнишь ощущение сексуальной энергии, когда я только еще включила аппарат. Я тогда сказала тебе: вот она, сексуальная энергия в чистом виде, та, что оплодотворяет яйцеклетку. Но стоит этой энергии направиться на объект, как она разбавляется тем, что ты назвал "запретностью". И тогда красная энергия становится черной. - У нас это еще называется "первородным грехом", - кстати вспомнил Карлсен. - Да. Я знаю вашу легенду о садах Эдема. Но она не вполне соответствует. По Библии, Адам решает ослушаться Бога и вкусить яблока. На самом же деле это вина Бога. Природа решила сделать секс привлекательным, придав ему дух запретности. Карлсен, слегка нахмурясь, покачал головой. Он сам над этим многократно размышлял. - Но ведь это же, безусловно, не относится к более простым формам жизни - животным, птицам? Ригмар покачала поднятым пальцем. - Наши ученые всех их опробовали. Это относится к любой форме жизни, размножающейся совокуплением. - Даже к снаму? - Секс в общепринятом смысле к снаму не относится. Они ближе к простым биоорганизмам, которые множатся делением. -Да, но... Та вдруг остерегающе взметнула руку. На лице - обостренное внимание. - В чем дело? - спросил Карлсен. Не успел договорить, как свет в комнате стал тускнеть. Посмотрел через прозрачный пол и стало ясно, почему: вода под ногами заметно потемнела. - Грубиг, - негромко произнесла Ригмар. - Пытается сбежать. Грубиг! - резко окликнула она, подойдя к экрану связи. Высветилась лишь пустая камера. - Так и знала, что рискнет именно сегодня, - она натянуто улыбнулась. - Идем. Следом за ней он вышел в коридор. Дойдя быстрым шагом до пересечения, они вышли навстречу одной из идущих женщин. Карлсен подумал вначале, что Логайя, хотя нет, повыше. Ригмар преградила ей дорогу. - Как тебя зовут? - Живана, - ответила женщина. - Я из социолаборатории... - Грубиг, бесполезно! - еще ближе подошла к ней Ригмар. - Ой, извините... - замешкалась чего-то женщина. Карлсен во все глаза смотрел на Ригмар - особа не из тех, кто может обознаться. При этом он краем глаза уловил мимолетное движение. Секунды не прошло, как женщина, схватив Ригмар, притиснула ее к своей груди. Сделав было шаг, чтобы вмешаться, Карлсен вдруг единым толчком почуял сильную опасность. Чужую хватку Ригмар внешне сносила совершенно пассивно. Послышалось потрескивание, и в воздухе основательно повеяло паленым. Неожиданно женщина ослабила хватку, и отшатнувшись вполоборота, грузно осела на пол. Он посмотрел сверху вниз: Грубиг. Паленым так и несло. Настолько, что даже подташнивало. - Что ты с ним сделала? - Взяла из него энергию, которую он хотел выпить из меня. Лицо у Грубига как-то разом пожухло и пожелтело, как у тяжелобольного, одна щека искажена, как при параличе. Выглянув из-за своей двери, к ним подошел Каджек. - Бедняга, - мягко сказал он. - Я предполагал, что до побега ему еще как минимум неделя. - А я поняла, что сегодня, - сказала Ригмар. - Он нынче утром похитил у меня немного энергии. - Почему ты его не остановила? - Хотела, чтобы гость наглядно представил себе одну из наших насущных проблем. - Позову сейчас помощников, пускай уберут, - каджек удалился по коридору. - Идем, - сказала Ригмар. - Надо еще много чего посмотреть. Вновь выйдя на свежий воздух, он испытал облегчение. Ощущать в помещении такую толщу воды под ногами было настолько непривычно, что нервировало. Под открытым небом игнорировать это было проще: помогало отражение от тротуаров и мостовых. По-прежнему точила мысль о Грубиге, все никак не шла из памяти искаженная щека. Ригмар, напротив, лучилась мягкой, уверенной жизненностью (сказывалась, видимо, поглощенная энергия). Становилось ощутимо жарко, хотя прохладный ветерок делал температуру сносной. - Ты голоден? - спросила Ригмар. - Нет, спасибо. - Все никак о Грубиге забыть не можешь? Карлсен улыбнулся, признавая ее проницательность. Но желание быть откровенным и одновременно тактичным никак не могли ужиться между собой. - Я постоянно к нему испытываю некоторую симпатию. Видимо, это естественно после того, как побываешь в одной шкуре. - С эдакой-то зверюгой? - она пожала плечами. - Так уж необходимо было его убивать? - С чего ты взял, что он мертв? - Разве нет? - удивленно посмотрел он. - Я просто вытянула из него энергию. - Так он восстановится? - Физически да. А вот клетки хранения энергетики навсегда теперь с изъяном. Прежним он уже не будет никогда. Ее откровенность располагала. - А без изъяна никак нельзя было с ним сладить? - Никак, - со спокойной твердостью сказала она. - Видишь ли, мне пришлось столкнуться с исходящим от него напором: вытянуть из меня жизненную силу. Причем все это мгновенно, не раздумывая. Хорошо, что я уже ожидала нападения. Если б нет, он бы пересилил. - Он бы тебя убил? - Нет. Я уже объясняла: желая этого, он сам бы и погиб. У меня была цель лишь противостоять его намерению. Через площадь они прошли на окольную улицу. Торговые ряды, изобилующие всевозможной рыбой, съедобными моллюсками и ракообразными, придавали картине сходство с каким-нибудь норвежским портовым городком. Горками навалены были желтые в черную полоску раковины, а из ракообразных выделялся размерами один, напоминающий гигантского омара. Встречались водяные улитки с пятнистыми синими ракушками, лакричного вида черный гриб, и еще какой-то странного вида кочан в сером меху, ровно, как сердце, пульсирующий. Расспрашивать было бессмысленно, иначе пришлось бы теребить вопросами, не умолкая. Карлсен шел, оглядывая безупречно чистые улицы Хешмара, со вкусом оформленные витрины, нарядные дома под серебристыми крышами. Абсурд все- таки вопиющий: женщинам не иметь возле себя мужчин. Ну что такого? Жили б себе да жили. - А что, ну неужели никак договориться нельзя с мужчинами?.. - Договоренность у нас есть, - перебила она. - Раз в году в Хешмар из Гавунды прибывают мужчины, давать нам свое семя. Без них род бы вымер. - Но в таком случае?.. - Ты не понимаешь, - нетерпеливо перебила она. - Видел результаты теста, и все еще не понимаешь. "Извини", - сказал было Карлсен, но вовремя себя одернул: может вызвать раздражение. На Земле это лишь разменное словцо, здесь же, в телепатическом сигнале, прозвучал бы весь сокровенный его смысл. Вместо этого он произнес: - Я хотел бы понять. - У тебя будет возможность, - смягчилась она... - Как раз сегодня они нагрянут. Дальше шли молча. Карлсен замечал, что женщины, проходя, улыбаются его спутнице, на него при этом и не глядя. Причем не то чтобы из неприязни, а просто игнорируют, будто его нет вовсе. Исключение составила одна, чуть не столкнувшаяся с ними на выходе из дверей магазинчика. Прежде чем вступить с Ригмар в разговор, она с любопытством мелькнула на Карлсена взглядом. Как-то странно: Ригмар при этом его не представила, не заикнулась даже, кто он такой. Более того, был еще момент, когда женщина (по виду лет на десять старше Ригмар) вдруг взяла и легонько сжала ей запястье. Разговор (смесь слов и телепатии) шел, похоже, о какой-то "Массаре". Что или кто это, он так и не уловил. Когда двинулись дальше, он спросил: - А зачем она тронула тебе руку? - Убедиться, что ей не мерещится. Потому что рядом был ты. - Она что, заподозрила, что перед ней галлюцинация, как Грубиг? Ригмар кивнула. - Гребиры частенько пытаются просочиться в наш город. Джерид дает сигнал тревоги, но все равно приходится их выявлять. (Джерид? - Ах да, то самое дерево, высоченное). - А что означает "джерид"? - Шептатель. Смерив взглядом скрюченные, изломанные ветви, он подумал, что это дерево свое давно уже отшептало. Женщины, проходя мимо, Карлсена по-прежнему игнорировали. - Но почему они смотрят так, будто меня вообще нет? - Тебе не понять, насколько гребиры ненавистны в Хешмаре. - Но смотрели же, когда мы только въезжали в город? - Потому что вы были в машине. Они-то думали, вы пленники. А так, если со мной, они принимают тебя за какого-нибудь гребира. Для нас, - перебила она, видя, что Карлсен пытается сказать что-то в оправдание, - все мужчины так или иначе гребиры. Нам постоянно надо быть начеку. Улица в конце неожиданно расширялась. Вначале подумалось, что еще на одну площадь. Но оказалось, из затенения домов они вышли на подобие огромной арены, сходящей вниз рядами амфитеатра - пятьсот ярдов в поперечнике и ярдов триста глубиной. Ступени четырех секторов вели на дно, где посредине белым куполом возвышалось какое-то здание. Белизна ослепительно контрастировала с кобальтовой синевой амфитеатра - красота архитектуры обворожительная. - Это наш Архивный Зал, - указала Ригмар. Мысль о спуске по меньшей мере на тысячу ступеней нагоняла тоску. И тут, к облегчению, Ригмар села на синее сиденье в верхнем ряду, Карлсену указав занять другое, рядом пониже. Такие же роскошные сидения-кресла шли до самого низа. Едва сели, как кресла мягко и бесшумно двинулись вниз, словно фуникулер или эскалатор. Под стеклом порскнули в стороны всполошившиеся рыбы. Устройства эскалатора уяснить не удавалось: не было видно ни троса, ни приводного ремня, на котором крепились бы кресла. Во всю величину здание (по сути, усеченная сфера с плоским основанием) предстало вблизи дна - габариты несравненно больше любого из городских строений: футов сто в высоту. Причина такого исключения выяснилась, когда ступили на стеклянный пол. Оказывается, здание покоилось на основании из материковой породы - судя по неровностям, дну озера. - Грандиозно. Кто же это возвел? - Каджек К-17. - Кстати, вопрос: А откуда каджеки родом? - С планеты в системе Эпсилон. Они называют ее Каджан. - Они в самом деле бесполы? - Этот вопрос, - Ригмар улыбнулась, - ты сумеешь задать уже вот-вот. Озадачивало то, что у сферического здания не было видимого входа - всюду лишь гладкая белая поверхность. Лишь на подходе взору открылась идущая под плоское основание лестница - вырублена непосредственно в породе и, в отличие от всего остального, не взята под стекло. При спуске взгляд подмечал вмурованные окаменелости раковин, отпечаток какого-то примитивного земноводного. В конце лестницы плавно отъехала дверь, открыв подъем в десяток ступеней. Поднявшись, они оказались в смутно освещенном интерьере, напоминающем чем-то концертный зал Алькатраз: вдвое меньшие размеры придавали ему странное сходство с утробой. Темно-зеленое покрытие пола напоминало отложения водорослей, теплые и бархатисто мягкие. Вышедший навстречу каджек, на первый взгляд, точь в точь походил на своего сородича: то же бесхитростное одеяние, грушевидная голова с наростом вместо волос, плоский лоб с округленными, как от постоянного удивления, глазами. Лишь вблизи стало понятно, что он гораздо старше К- 97. - Доброе утро, К-17. Вот он, человек, о котором я тебе сообщала. Его имя Доктор Карлсен. К-17, как и К-97, улыбнулся с той же редкостной, видимо типичной для каджека, обаятельностью. Тепло рукопожатия контрастировало с ледяной холодностью пальцев (ассоциация почему-то с пригоршней сырой осенней листвы). - Вы доктор философии? - спросил каджек словами (вот это да!), английские фразы произнося с забавной точностью иностранца, прилежно окончившего языковые курсы. - Скорее медицины: я психолог. - А-а, - протянул тот с чуть заметным разочарованием. - Это вы спроектировали этот комплекс? - О нет. Это мой прадед. Я К-17 пятый. Просто нам удобнее значиться под прежним именем. - Я вас покину, - вмешалась Ригмар. - У меня встреча Массары. К-17 с удовольствием тебе поотвечает. - Благодарю. Перспектива насытить наконец свое любопытство вызывала волнение. Так голодный радуется подносу с обильной трапезой. Остаться наедине с К-17 тоже неплохо: к Ригмар за это время он успел уже проникнуться, но все равно подспудно чувствовалось, что ей с ним скучновато. - Хорошо, - сказал К-17, когда женщина удалилась. - Побеседовать с человеком для меня неожиданное удовольствие. - Вы бывали на Земле? - Нет. К сожалению, лицом не вышел: неизбежно бы привлек у вас внимание, - сказал каджек без намека на шутливость. - Но существует же обмен телами. Глаза у К-17 подернулись пленкой (похоже, выражение иронии или усмешки). - Мы, каджеки, крайне консервативны. - Он вернулся к телепатии, человеческий язык считая, видимо, затяжным и нудным. Ментальный контакт был исключительно ярким, отчетливым. - Для нас пользовать чужие тела надо сказать, на редкость зазорно. - Лицо его вновь преобразилось восхитительной улыбкой. - Ну, а теперь любые ваши вопросы. Несмотря на неуемное любопытство, приступить к расспросам оказалось не так-то легко. - Вы не могли бы рассказать что-нибудь о каджеках? - Мы происходим с десятой планеты в системе Эпсилон, единственной наделенной жизнью. Эпсилон, как вам известно, двойная звезда, потому у нас страсть к абстракциям. - Почему? - сморгнул, не понимая, Карлсен. - А-а, вы же не знаете, что двойные звезды в своих планетарных системах подвергают все живое колоссальному напряжению: постоянные перемены в гравитационном поле сказываются на жизни дезориентирующе. Мы реагируем тем, что ищем чего-то неизменного, вроде мира математики и науки. Религии у вас на Земле основаны на том же принципе. - Религия и наука в вашем понимании одно и то же? К-17 посмотрел несколько удивленно. - А как же. Безусловно, одно и то же. Карлсен решил не углубляться: и без того вопросов уйма. - И где вы храните свои архивы? - В секретном подземном хранилище. Лишиться их было бы колоссальной утратой. Карлсен растерянно оглядел огромный пустой зал. - Я-то считал, это и есть архивный зал? - Именно так. Откуда вам желательно начать? - Признаться, понятия не имею. Мне ничего не известно о ньотх-коргхаи. - Разумеется. Тогда позвольте показать, чем мы располагаем. Прошу сюда. Следом за ним Карлсен прошел к центру пола, где среди мшистого ковра находился большой круг из того же фосфорно-белого материала, что и купол. Стоило в него ступить, как тело пронизал трепет - некая мощная вибрация, исходящая от пола и электризующая волосы. Совершенно внезапно свет усилился и все вокруг преобразилось. Непонятно, что именно сделал для этого каджек, смотрящий при этом в другую сторону, но помещение приняло вид библиотеки с необозримыми анфиладами книг - чем-то похоже на Лестерскую библиотеку во дворце Топкапи. Спицами колеса тянулись от стен к центру подвесные тендеры с книгами. - Это раздел по этой планете, - повел рукой каджек, - в помещении, как видите, самый обширный. Прочие разделы содержат историю всех обитаемых планет в галактике, и даже нескольких за ее пределами. - Кто же, интересно, собирал весь этот материал? - В основном мои прапрадед, прадед и дед. Кое-что для разделов поменьше добавили мы с отцом. - Каджек повел Карлсена по залу. Лишь покрытие под ногами давало понять, что помещение прежнее, обстановка сменилась неузнаваемо. Начать с того, что купола над головой не было, а тянулся высокий плоский потолок. К-17 указал на тендер и идущие за ним полки. Если б не единообразный темно-коричневый цвет томов с номерами на корешке вместо названий, зал вполне сошел бы за земную библиотеку. Сами полки как будто из красного дерева, эффект, нарушаемый белыми кружками на торцах полок, вроде наклеек-указателей. - Вот история вашей Земли, а вот здесь - Марса, с его десятью древними цивилизациями... - Так Марс все же был обитаем? - переспросил невольно Карлсен. На Земле в среде археологов развернулась недавно огромная дискуссия: в Море Времени среди пустыни были обнаружены массивные камни, предположительно высеченные разумными существами. - Безусловно. Только последняя цивилизация погибла еще в вашу эпоху динозавров. - Но откуда вы это все знаете? К-17 глубоко вздохнул и, чуть повременив, сказал: - В двух словах: все события происходят одновременно на трех разных уровнях вибрации, причем у второго уровня, выражаясь доступным языком, нет времени. Так что, вибрации, можно сказать, замораживаются, как в каком-нибудь хранилище. Для воссоздания любого исторического события его достаточно разморозить. Объяснение на редкость неуклюжее и бестолковое, но на более четкое уйдет весь день. Карлсен смотрел на тендер, относящийся к истории Земли. Потянул было одну книгу с полки - вделана будто намертво. - Не так, - вежливо заметил К-17. - Для доступа к содержанию требуется нажать вот на это. - Он потянулся к белому кружку под полкой, но задержался с выставленным пальцем. - Кстати, хочу предупредить: сразу же возникает голограмма, так что не удивляйтесь. Лучше развернуться. Хорошо, что предупредил. Стоило повернуться, и зала как не бывало. Вокруг гудел невнятный рокот голосов. Карлсен позади толпы стоял на какой-то площади, вокруг которой теснились старинные деревянные дома с освинцованными окнами - нижние наглухо закрыты ставнями, зато из верхних гроздьями свешиваются зеваки, в основном добротно одетые мужчины и женщины. В центре площади - виселица с уныло покачивающейся полуголой фигурой на веревке. - Бог ты мой, что это? К-17 вгляделся в экранчик на углу полки. - Судя по всему, казнь эпохи королевы Елизаветы - человек по фамилии Лопез. Не вижу толком, что... ах да, казнен за измену, с двумя другими сообщниками. - Понятно. - Топчущийся впереди детина в окровавленном фартуке, смердящем мясной лавкой, сделав неосторожный шаг назад, наступил Карлсену на ногу, совершенно его при этом проигнорировав. Карлсен попробовал тронуть его за голое плечо - как живой, только ноль внимания. - Это просто голограмма, - напомнил К-17. - А ощущение, будто настоящий. - Потому что голограмма высокоэнергетическая, прикосновение отражает как твердая материя. Они... Голос потонул в радостном реве толпы. Палач, невысокий, по пояс голый человечек, срезал покачивающееся тело. Висящий грохнулся на доски под враз воцарившееся выжидательное молчание. Палач, осклабясь на толпу, сорвал с упавшего набедренную повязку и вынул большой мясницкий нож. Карлсен с ужасом понял, что тот собирается кастрировать бездыханное тело. Собираясь уже отвернуться, он неожиданно услышал отрывистый вопль. "Труп" стоял на ногах, а палач валялся на спине. Толпа взревела от восторга, когда палач, попытавшись подняться, стал один за другим получать увесистые тумаки от набросившейся жертвы. Даже Карлсен с одобрением наблюдал за неистовой местью казнимого. Палач, понимая, что выставляет себя на посмешище, отбивался и несколько минут удерживал перевес, хотя висельник очевидно дрался с отчаянием обреченного. Но тут, получив связанными руками удар по физиономии, запнулся о какое-то орудие пытки (похоже, клещи) и снова упал. Толпа впала в буйство: прорвав жидкую цепь обграждавших эшафот стражников, начала криками подбадривать голого висельника. Карлсен сам так заинтриговался, что поднялся на каменное крыльцо ближнего дома, чтобы лучше видеть (ростом он выделялся над всей толпой). Отсюда на эшафоте различались еще два неподвижных изувеченных тела. Палач теперь снова был на ногах, но повторно распластался, поскользнувшись на крови, еще несколько секунд, и он свалился с эшафота. Тут двое стражников решили положить шутовству конец: ринулись на эшафот, и один из них толкнул приговоренного назад, а другой хватил его по голове шипастой палицей. Человек рухнул лицом вниз. Стражники перевернули его на спину, один сел ему на ноги, другой крепко взял за руки. Палач при этом (явно униженный и рвущийся отомстить) всей пятерней обжал висельнику мошонку и взмахнул ножом. Когда бесформенный кусок мяса шлепнулся на землю, толпа с глумливым азартом вовсю уже приветствовала палача, который, похотливо раздувая ноздри, вогнал нож жертве в живот и, вспоров, начал, визжа ругательства, выдирать оттуда внутренности. Над площадью пахнуло смрадом; Карлсену сделалось дурно. Внезапно обрушилась тишина, и вокруг опять возникла библиотека. Смрад, хвала святым, тоже сгинул. - Думаю, с нас вполне достаточно, - учтиво сказал К- 17. Карлсен крупно сглотнул, глаза слезились. - Это, - он закашлялся и сплюнул, сдерживая рвотный позыв, - омерзительно... К-17 кивнул. - Однако самый эффективный способ изучения истории. Кстати, после обнаружилось, что все трое ни в чем не виновны. Карлсен поймал себя на том, что машинально нащупывает носовой платок, хотя никаких карманов на тунике не было. К-17 подал ему кусок ткани из своего менее аскетичного одеяния. Вытерев глаза и высморкавшись, Карлсен немного успокоился. Сцена потрошения потрясала сильнее стычки с капланой. - Вы лучше присядьте, - предложил К-17. В белом кругу по центру Карлсен с удивлением увидел стул и стол. - А вы? - Каджеки никогда не присаживаются, разве что за едой. Это одна из наших особенностей. Карлсен с облегченным вздохом опустился на стул. Стол на поверку оказался покатой плоскостью пульта. - Что бы вы хотели увидеть прежде всего? -- спросил каджек. - Боюсь, я совершенно незнаком с историей вашей планеты. - Очень хорошо. Но вы уже посещали Ригель - и, видимо, знаете кое-что из истории снаму и толанов? Он коснулся пульта, и Карлсен увидел вдруг себя самого, озирающего на знакомом берегу ровно мреющее светом море. - Да. - И Криспел тоже видели? Берег истаял, уступив место галерее над, городом и величавому шпилю солярия. - Да. Он опять очутился в библиотеке. Было что-то до странности бодрящее и жизнестойкое в этой способности возвращаться в иные места, видя их во всей достоверности. Сердце при этом наполнялось надеждой и радостью, источник которых толком не угадывался. - Тогда вам известно, что многие из толанов-гибридов - "эвату" - перебрались на Криспел. Они остановили выбор на человеческих телах. А другие, именовавшиеся "ньотх-коргхаи", переселились на эту планету, Ригель-3, и на соседний Ригель-4, находящийся на этой же орбите. Ригель-4 почти дублирует условия Ригеля, с той лишь разницей, что на нем жарче и он почти полностью находится под водой. - Они плавали, как снаму? - Нет. В вашем понимании они были бесплотны. То есть, просто научились вселяться в тела с более высоким уровнем энергетики. - Астральные тела? - Если угодно. Они предпочитали тела с более высокой энергетикой, поскольку это позволяло им исследовать другие галактики: "ньотх-коргхаи" означает "исследователи Вселенной". - Когда все это было? - По земному времени около ста десяти тысяч лет назад. Ньотх-коргхаи были так же бесполы. Узнав максимально возможное о сексе от толанов, они решили придерживаться однополости, вроде снаму, на секс глядя как на приятную забаву, не более. Будучи бесплотными, они утратили интерес и к науке, по крайней мере, в смысле технического прогресса. Интересовались ньотх-коргхаи только религией и философией. Целью их было способствовать эволюции менее развитых цивилизаций. Дело здесь не в чистом альтруизме - они сами при этом достигали более высокого уровня. Так группа их явилась к вам на Землю сотню с лишним тысяч лет назад. Самым разумным существом тогда был человекообразный гуманоид, которого вы прозвали неандертальцем... Ой, прошу прощения. Библиотека снова исчезла, и на ее месте возникла зеленая равнина, кишащая напряженно работающими темнокожими людьми в набедренных повязках. Карлсен изумился, моментально узнав в возводящемся сооружении величавую пирамиду - начать с того, на заднем плане безошибочно угадывался сфинкс. Картина тотчас растаяла. - Не то, - пояснил К-17. - Извините, - встрепенулся Карлсен, - позвольте-ка... Что там было? - Строительство пирамиды Хеопса, - Я так и понял. Но пески-то где? - То, что вы видели, происходило в 2654 году до новой эры, когда Сахара была еще зеленой и плодородной. Эрозия ее началась где-то через пару веков. - Невероятно! Можно подробнее рассмотреть? - Если так уж хочется. Только скоро вернется Ригмар, а увидеть еще надо бы многое. - Да, конечно, извините. Прошу вас, дальше. - Мысль о всей панораме человеческой истории, готовой развернуться сейчас с единым нажатием кнопки, тело словно пробирало ватное тепло. Комната разом наполнилась неуютным холодом. Одновременно с тем картина сменилась наиболее впечатляющей покуда панорамой. За пещерным лазом, широким и низким, вплоть до дальних заснеженных гор расстилался зимний пейзаж: свинцово-серое небо покрывало вершины одеялом из туч. Впереди, буквально в нескольких футах, сидели несколько существ - судя по всему, неандертальцы. Маленькие серые глаза, покатые лбы, широкие носы и почти отсутствующие губы придавали им сходство с обезьянами. Очевидно, это была семья: сидящая у огня мать кормила грудью младенца. Двое детей постарше играли с костями животных. Сгорбившись, сидел мужчина (рост - максимум четыре фута): руки длинные, массивные плечи и предплечья. Необычайно густой волосяной покров до самых стоп был уже именно человеческим, а не животным. Утлая одежда из шкур, кажущаяся издевкой на промозглом холоде, кое-как прикрывала наготу. Пованивало, как бывает в зверинце. Сам пейзаж был унылым, гнетущим, с полузамерзшей рекой и снегом во впадинах. В четверти мили, наполовину скрытое хвойным перелеском, паслось по серо-зеленой тундре оленье стадо. Каменистую землю вокруг пещеры покрывал зеленый лишайник. - Вот таких существ, - указал К-17, - ньотх-коргхаи попытались превратить в людей. Представляете, что за задача перед ними стояла? (Как не понять: существа эти, напоминающие больше орангутангов, чем людей, с виду обучению вообще не подлежали). Но у них было одно преимущество - неандертальцы, не различая ньотх-коргхаи, тем не менее сознавали их присутствие. Естественно, они относились к ним как к сверхъестественным существам, и развили у себя чувство священного ужаса и преклонения - свой первый основной шаг к человеческому облику. Кроме того, ньотх-коргхаи несколько усовершенствовали им голосовые связки, так что они смогли развить у себя зачатки речи - что, как известно, является основой всякого проявления разума. - Прошу прощения, - виновато пробормотал Карлсен, - холод можно слегка убавить? - у него стучали зубы. - Ой, извините. - К-17 потянулся к пульту, и картина исчезла: стоило появиться библиотеке, как температура мгновенно нормализовалась. Сам каджек на холод либо не реагировал вообще, либо так был занят рассказом, что ничего не замечал. Он спешно продолжал с тем особым, свойственным именно каджекам энтузиазмом: - После этого ньотх-коргхаи переключили свое внимание на другие миры, - среди них и наша планета Каджан, - и тысяча с лишним лет минула, прежде чем они снова наведались на Землю. Им не терпелось взглянуть на результат своего эксперимента, но увиденное разочаровывало. Неандертальцы так и жили себе по пещерам, общаясь примитивным гуканьем. Причина была безусловно в их полной прикованности к сиюминутному физическому существованию. Они не видели причины, ради которой стоит меняться. И вот тогда великого биоинженера Кубена Дротха посетила мысль. Беда неандертальцев состояла в том, что у них не было воображения. Как можно было простимулировать у них развитие воображения? - ... Секс? - Точно! Как и прочих животных, самцов-неандертальцев секс занимал только тогда, когда у самок начинался гон. Иными словами, он был исключительно орудием размножения. И вот, Кубен Дротх рассудил: если усилить у них половое влечение, у самцов станут пробуждаться сексуальные фантазии. Поэтому он в порядке эксперимента решил усилить половые гормоны. Вначале все шло вроде бы успешно. У самцов резко увеличилась половая активность, так что к женским особям они начали приставать и тогда, когда у тех не было гона. Большинство из них, безусловно, притязания отвергало. Но те, что не давались, приносили и меньше потомства. Мало-помалу самки неандертальцев перестали испытывать гон только в определенную пору. Но и это их не изменило. По сути, они оставались такими же тупыми. Вот тогда-то ньотх-коргхаи и пошли на самый свой дерзкий эксперимент. Они стали вживляться самцам в мозг и учить их, как фантазировать. Тем, кто находился на охоте, они внушали сексуальные сны. Результаты просто изумляли. Секс у неандертальцев беспрецедентно возрос. А с ним, разумеется, и рождаемость. Равно как и соперничество из-за самок у самцов. С приближением Ледникового периода охотникам в поисках пищи приходилось все больше времени проводить вдали от жилья. Молодые мужчины начали соперничать, стремясь завладеть наиболее желанными женщинами: самые искусные охотники могли выбирать свой собственный гарем. Через десяток поколений неандертальцы изменились до неузнаваемости. Как видите. Библиотека в очередной раз исчезла, и повеяло холодом. Окружающая картина в целом узнавалась, с той разницей, что горы теперь были наполовину скрыты свинцово-серыми тучами, а равнина в основном была белой, а не зеленой. При входе в пещеру дюжий неандерталец разделывал рубилом тушу животного (что-то вроде буйволенка). Помогал ему в этом дикарь помоложе - похоже, сын. С пучком хвороста на спине подходила старуха, Еще одна женщина, сунув в горящий снаружи огонь заостренную палку, жарила на ней мясо. Внутри пещеры виднелась еще одна женщина и двое детей. Хотя непонятно, что имел в виду К-17 под "неузнаваемой переменой". Каджек прочел его мысль. - Вглядитесь внимательно в их лица, особенно в мужчину. Ничего не замечаете? Карлсен, подойдя ближе, пытливо всмотрелся в лицо мужчины, сноровисто освежевывающего тушу. Физиономия такая же невзрачная - мелкие глазки, широкие ноздри и покатый подбородок. А впрочем, чем-то она знакома. Разгадку подсказал широкий, чувственный рот. - Ну конечно! Я видел его на Криспеле, в музее... К-17 кивнул. - Первый человек. Адам. - А это, значит, Ева... Карлсен подошел к женщине, зажаривающей мясо. Выглядела она старше (волосы с проседью), но явно та самая, которую он видел в музее. Рот тоже широкий и чувственный, хотя и не настолько, как у мужчины. Но несло от нее так, - смесь застоявшегося пота и какого-то прогорклого жира, - что Карлсен брезгливо отвернулся. Он покачал головой. - Что-то мне кажется, женщины не особо изменились. - Он пристально посмотрел на сидящую в пещере женщину помоложе - возможно, дочь. - Разве не так? - На лицо, может, и нет. - А-а, - неожиданно понял Карлсен. Женщина, которую он видел раньше, была одета в одинаковую с мужчинами набедренную повязку. На "Еве" же было своего рода примитивное платье из шкуры, покрывающее ей правое плечо и грудь - левая оставалась неприкрытой. То же самое и у женщины, что в пещере. - Они уяснили, что сокрытие усиливает привлекательность, - указал каджек. - А вот вам и еще одно различие. - Он указал на старуху, сбросившую со спины вязанку хвороста. - Они научились плести что-то вроде веревки, и даже вязать узлы. Через пару тысяч лет они изобретут лук и стрелу, и начнут высекать солнечные диски. Еще несколько поколений, и они научатся добывать из земли охру, раскрашивать ею тела. Все это - результат сексуального воображения. Картина снова истаяла, вызвав на этот раз смутное огорчение. Несмотря на холод, мысль о том, что перед тобой первые предки человека, очаровывала. - А Кубен Дротх, интересно, как выглядел? К-17 тронул панель. В следующую секунду Карлсен отскочил так, что чуть не опрокинул стул. Над ними вылетевшим из бутылки джинном вздымался толан, головой едва не касаясь потолка. У них на глазах он согнулся и как бы вперился отсутствующим взором. Подобно толанам, чьи портреты Карлсен видел на Ригеле, Кубен Дротх был обнажен. Как и у них, у него была зеленая кожа и приплющенная сверху голова. Руки с узловатыми веревками мышц опушал белый волос. Опоясывающие голову красные глаза и нос-пятак вызывали невольную оторопь. Вместе с тем более пристальное изучение его лица, - а Кубен Дротх, безусловно, был личностью наивыдающейся, - открывало в нем максимум серьезности и сосредоточенности. Спустя секунду Кубен Дротх исчез. - Довольны? - с улыбкой спросил К-17. - Да-а, - только и протянул Карлсен, - ощущение не для слабонервных. Но вы же говорили, ньотх-коргхаи бесплотны? - Такими они казались на Земле, из-за того, что были на более высокой вибрационной волне. Хотя себя они считали толанами. - Но потомки-то их, эти женщины, с виду вроде бы люди как люди. Овальные глаза К-17 округлились еще сильнее - ни дать ни взять испуганный медвежонок коала. - Вам что, никто и не объяснил? - Карлсен мотнул головой. - Но вы же были в музее на Криспеле! Куратор что, не рассказывал вам о раздоре с толанами? - Так, упомянул слегка. К-17 покачал головой: - Засмущался, должно быть. - С чего? - Из-за чего? Толаны изгнали эвату из-за того, что считали их безнравственными и растленными. - Об этом он мне сказал, но не объяснил почему. - Разве не понятно? Ньотх-коргхаи преобразовали неандертальцев тем, что входили к ним в тела и вызывали сексуальные грезы... - Это я понял. - А включившись в это, и сами пристрастились к сексуальному наслаждению. - Но ведь и толаны не были его лишены? К-17 покачал головой. - Только не на том уровне. Их удовольствия находились на более высокой шкале телесных ощущений. Им не хватало той сугубо физической интенсивности человеческого экстаза. Удовольствие толана, если так говорить - это квартет Бетховена, а человеческая страсть - это бетховенская симфония. - Он улыбнулся удачному, как ему самому показалось, сравнению. - Так и не вижу, что в этом возмутительного для толанов. - Да то, что человеческое наслаждение основано на чувстве запретности. - Я это понимаю. - Тогда надо понять и то, почему толаны относились к сексу пуритански. Они считали, что природа допустила ошибку, основав секс на запретности. Секс, по их убеждению - удел лишь брачных пар, и по идее ему отводиться лишь роль размножения, никак не удовольствия. - Но толанам же нравилось предаваться... - Действительно. Но они считали это своего рода детской слабостью и тяготились тем, что ее не переросли. Точно так же считали и ньотх- коргхаи, когда прибыли на Землю. И тут, начав обучать неандертальцев фантазиям, они открыли для себя в сексе неожиданное наслаждение. Оказалось, что человеческое тело куда лучше приспособлено для сексуального удовольствия, чем тело толана, и стали по большей части пребывать в телах людей. Для человеческой эволюции это обернулось благом, а для ньотх-коргхаи крахом. - Но отчего? Не пойму. - До того как пристраститься к сексу, ньотх-коргхаи были близки к четвертому вибрационному уровню эволюции. После этого они скатились на второй. Карлсен растерянно развел ладони. Все его либеральные принципы восставали против такого довода. - Да не поверю, чтобы секс действительно был чем-то греховным! Каджек перетерпел его несдержанность. - Поверьте мне, вы заблуждаетесь, в самом что ни на есть научном смысле. Вам Ригмар демонстрировала психограф? - Да. - Тогда вы видели: когда на предмет направляется сексуальная энергия в чистом виде, она насыщается черной энергетикой - желанием к запретному. Ученый-толан однажды провел ряд экспериментов над подростками-толанами. Им внушили запрет на ряд предметов, даже таких невинных как "эсковер", - что-то вроде сладкого картофеля, - и зонты. Через несколько недель у подопытных возникало сексуальное возбуждение при виде эсковеров и зонтов. Ученый неоспоримо доказал, что половое влечение основано на обусловленности, и предмет здесь безотносителен. - А вампиры об этом знают? - Вы имеете в виду, гребиры? Конечно. - И им безразлично сознавать, что наисильнейшее их побуждение основано на иллюзии? - Ну и что? На Земле кто-то придал бы значение, начни вы убеждать людей, что секс основан на иллюзии? - А-а, так на Земле-то секс имеет практическую цель - продолжение рода. Здесь же, на Дреде, такой цели нет. Гребиры даже не живут со своими женщинами. Вампиризм у них напрочь деструктивен. - Но так было не всегда. Начать с того, это был вопрос жизни и смерти. Вы забываете, какая катастрофа постигла их на пути домой. - Черная дыра? Так это был не вымысел? - Ни в коем случае. Вы еще и сомневались? - Я думал, в черной дыре не может уцелеть ничто. - Четыре корабля из экспедиции не уцелели. Пятый выжил лишь от того, что угодил вокруг нее на орбиту. Они думали, что гибель в конце концов уготована и им. Но оказалось, не так. Через тысячу лет черная дыра исчезла, - выпала из нашей Вселенной, - и они оказались вдруг на свободе. Но они уже израсходовали всю энергию на оставшиеся четыреста световых лет пути. Зависли в космосе, в полном изнеможении. Им было ясно, что единственная надежда выжить - это найти миры с развитыми формами жизни и поглотить их жизненную энергию. Так эти уцелевшие сделались "уббо- саттла", губителями жизни. - Но они возвратились-таки на эту планету? - В конце концов, через две с лишним тысячи лет, им удалось накопить достаточно энергии для возвращения. Они ожидали, что сородичи им обрадуются. Так оно вначале и было, однако, вскоре ньотх-коргхаи почуяли: что-то здесь не так. От уббо-саттла, по их мнению, как будто несло мертвечиной. Уббо-саттла показались им такими несносными, что они предпочли перебраться на планету-близнец, Ригель-10, оставив Дреду во власти этих "губителей жизни". Уббо-саттла какое-то время умоляли их вернуться, помочь им восстановить четвертый вибрационный уровень. Но, в конце концов решили, что уж лучше оставаться как есть. Карлсен лишь изумленно покачал головой. - Они предпочли остаться на более низком эволюционном уровне? - Они теперь так не считают. Твердят, что цель эволюции - достичь наивысшей степени порыва и жизненной силы. Одно из их основных изречений гласит: "Непостижимо, что за выгода в слабости". - Я, в общем-то, не могу с этим не согласиться. - А-а, только порыва-то и жизненности они достигали исключительно через агрессию. На этой планете водятся очень даже опасные особи, - ульфиды, гриски, варбойги, - так уббо-саттла покорили их всех. А затем возвели себе в честь триумфа громадный монумент - город Гавунду. - Можно на него взглянуть? - Конечно, - К-17 коснулся пульта. И вправду, Гавунда зачаровывала. Взору открывался широкая, кроваво- красная панорама, обитаемая невиданными зданиями. Черными перстами вздымались здания-трубы, многие из них вместе, словно пучками. Ясно, что уббо-саттла не терпели плоских поверхностей: все их небоскребы были изогнуты или выпуклы. Хотя по высоте ни одно из зданий не превышало небоскребов Нью-Йорка, внешнее сходство лишь прибавляло эффекта, а контраст между алостью тротуаров и чернотой зданий действовал неотразимо. Все в этой архитектуре дышало каменной грозностью, от которой почесывалось у корней волос. - До вас должна доходить символика, - подал голос К-17. - Улицы цвета чистой сексуальной энергии, а здания черны. Уббо-Саттла усвоили, что вся сексуальная энергия в основе своей разрушительна. - Вся? - Почему вы упорно этого не воспринимаете? - посмотрел К-17 с легкой укоризной. - Надо же учиться видеть факты. Карлсен растерянно пожал плечами: - Нелегко это. - Он поглядел по сторонам. - А люди-то где? - Это всего-навсего увеличенная модель. А вот типичный гребир той поры. Готовый увидеть очередного великана, Карлсен неожиданно разочаровался, когда, неожиданно возникнув, навстречу им пружинистой походкой двинулся некто, напоминающий рослого мужчину в черном. Сходство полное, за исключением необычно больших и сильных рук. И еще голова, продолговатостью и плосковатой лысой макушкой напоминающая скорее толана, к тому же зеленоватая. Уши крупнее человеческих и без мочек. Плотно сжаты тонкие губы. - Что-то не пойму... - произнес Карлсен. К-17 повел на него своими кроткими глазами. - Он совсем не похож на Грубига. - Разумеется, нет. Грубиг не уббо-саттла. Он "бараш" - из породы рабов, завезенных с Икс-59, что в системе Эпсилон. Его соплеменники бежали из Гавунды во время Великого восстания. Хотя они все так же держатся там в рабстве. Карлсен не сводил глаз с одетого в черное гребира, который переходил сейчас дорогу. Было в нем что-то, разом и чарующее и отталкивающее. - Как у них обстояло с сексом? - А, это интересно. Сейчас покажу. Улица по обеим сторонам пришла в движение. Ощущение странное, поскольку представить невозможно, чтобы эти громады двигались - а между тем, они словно скользили по тротуару, не переставляя ног. Глазницы окон, круглые и овальные, были не застеклены, то же самое и отверстые зевы дверных проемов. Пересекли обширную площадь, где взметал изумрудно-зеленые струи сиротливый фонтан, и оттуда открылось одно из самых впечатляющих зданий - фактически целый их ряд, напоминающий трубы громадного органа. Самой широкой была центральная башня - видимо, главное здание в городе. - Это место называется у них Кубенхаж, - пояснил каджек. - Главная башня - обиталище их правителя, Гребиса. Однако вошли не в центральную башню, а в ту, что ниже всех, слева. Пересекая порог, Карлсен как бы почувствовал легкий удар током - понятно теперь, почему не надо здесь ни окон, ни дверей: силовые барьеры. Помещение чем-то напоминало мечеть, с той разницей, что арки здесь округлые, а не сводчатые. Внутри цветовая гамма смягчалась до того, что чернота стен начинала контрастировать с прочими цветами спектра, где преобладали зеленый и желтей. Все цвета чистые: полутонов гребиры, очевидно, не использовали. Каджек провел его по переходу на дальний конец передней. - Вот их Зал Женщин. - А-а, ну да. Грондэл рассказывал, они для сексуальных игрищ создавали себе роботов. Помещение, видимо, представляло собой лабораторию или мастерскую, хотя утварь, состоящая в основном из различных трубок и капсул, была по большей части из стекла. В ближайшей из них, закрыв глаза, словно во сне, лежала нагая женщина. Грудь ее тихо приподнималась и опадала. Карлсен, приблизившись, склонился над стеклом. Да, действительно, красавица просто редкостная. Янтарно-золотистые волосы до плеч, как раз такие, что наиболее популярны у женщин Хешмара. Кожа совсем как человеческая; синеватые прожилки еще сильнее подчеркивают сходство. Изъян единственно в излишнем совершенстве: слишком уж утонченные для женщины черты, а приоткрытые чувственные губы, безупречный бюст и выпуклый лобок явно созданы творцом, более заинтересованном в сексуальной привлекательности, чем в скульптурном реализме. И наконец, соблазнительно приоткрытые бедра, словно манящие к более тесному знакомству. Карлсена мгновенно проняло поистине мучительное желание. К-17, видимо, это уловил. - Лично у меня в голове не укладывается, что они такого находят в этих поделках. Мне так она кажется на редкость примитивной. - Я понимаю, о чем вы, - деланно согласился Карлсен (хорошо хоть, под туникой ничего не проступает). К-17 коснулся выключателя сбоку стола, и крышка капсулы бесшумно сдвинулась. Это, видимо, привело в действие некий механизм: женщина, открыв глаза, улыбнулась им обоим. Естественность ее мимики поражала: взгляд больших пушистых глаз был именно взглядом настоящей женщины. Когда Карлсен машинально улыбнулся в ответ, она протянула ему руку. Одновременно с тем, разведя бедра, она чуть приподняла ягодицы, словно умоляя, чтобы в нее вошли. Желание током ожгло пах и солнечное сплетение, в горле внезапно пересохло. Возбуждение охватило такое, что и о каджеке как-то забылось. Карлсен не противился, когда она, потянувшись, взяла его руку и сунула ее себе меж бедер. Удивительно, губы у нее были теплые и влажноватые - поверить невозможно, что это действительно не женщина, которая, пробудившись только что от эротического сна, желает теперь удовлетвориться в реальном смысле. Лишь когда она, выпустив руку Карлсена, сама потянулась к нему под тунику, открылась вся нелепость положения. Любовная услада была так близка, - вот она, заберись лишь в капсулу!, - что в воображении он уже отчасти ей предавался - оставалось лишь решиться. И тут иллюзия лопнула словно пузырь, заставив опомниться. Карлсен отдернул руку и тут же устыдился своей грубости. Женщина в ответ кротко улыбнулась, как бы снимая с него всякую вину, и Карлсена заполонила буря чувств. Не стой здесь рядом К-17, он бы проник к ней из одного лишь оправдания. К-17 с любопытством поглядывал. - По-моему, мастерство просто невероятное, - откашлявшись, сипло выдавил Карлсен. - Прямо-таки живой персонаж! Каджек словно не замечал его смятения. - Да, личность подлинная, в своем роде копия с реального прототипа. Они изготовили модель под именем Елены Троянской - такую, чтобы превосходила красотой любую из когда-либо существовавших женщин. Прототипом была реальная Елена Троянская, - он задвинул крышку, и глаза у женщины моментально закрылись. - Но я по-прежнему представить не могу, как вампиры могли заниматься любовью с роботами! - откровенно признался Карлсен. - Хотя сами сочли ее привлекательной. - Да, но у людей секс основан на зрительном восприятии. Уббо-саттла же были вампирами, привыкшими поглощать жизнь. Уж они-то наверняка различили бы, что перед ними просто заводная игрушка. - Непонимание каджека озадачивало. - Сами-то каджеки испытывают в том или ином виде сексуальное возбуждение? - По сути, никакого. Пол у нас только один, причем ни мужской ни женский. - А как же вы размножаетесь? - Партогенезом, как снаму. - Тогда ясно, - кивнул с улыбкой Карлсен, - почему секс вам непонятен. - Что здесь понимать? - пожал плечами К-17. - Секс - иллюзия. Еще несколько часов назад Карлсен не стал бы вступать в полемику. Но время, проведенное в лаборатории Ригмар, дало понять, что в целом вопрос здесь не такой простой. - Это правда лишь отчасти. Согласен, секс по большей части основан на условном рефлексе: мужчина машинально реагирует при виде раздевающейся женщины. Такой секс действительно без малого иллюзия, за которой ничего нет. Когда же мужчина, полюбив, оказывается в постели с женщиной, которую обожает - это более высокий уровень реальности. Частично иллюзорность, разумеется, присутствует и здесь, но, чувство, по крайней мере, не испаряется с окончанием соития. Различие достаточно существенное. - Вы в таких вещах лучше разбираетесь, - К-17 печально и добродушно развел ладошками (хотя, судя по всему, ничегошеньки не понял). Они теперь шли по проходу в дальний конец помещения. По обе стороны тянулись стеклянные скамьи, на которых лежали женщины-роботы в различной стадии сборки. Разнообразие изумляло. Преобладали брюнетки, хотя встречались и блондинки, и русоволосые, и рыжие. Все расы налицо: негритянки, белые, азиатки, толстушки и стройняшки, высокие и невелички, причем иные вовсе не красавицы. По возрасту они варьировались буквально от нимфеток до тех, кому за сорок. И у всех начинка - розовое желе, такое же, как у той служки в капсуле у Грондэла. Собирались они, очевидно, по сегментам: верхняя часть туловища с нижней, кисти рук, предплечья, ключицы, ступни, голени, бедра. Бюст, оказывается, прилаживался отдельно. Вон одна - без рук и без ног, и только одна грудь - вторая рядом на скамейке. Карлсен, воровато оглянувшись, поднял ее и приладил к соответствующему месту. Секунда- другая, и она приросла, как будто с помощью всасывания, да так, что даже места сращивания незаметно. Одновременно с тем удивленно раскрылись глаза, а губы тронула вкрадчивая, робкая улыбка. Глаза такие одушевленные, что Карлсен опять почувствовал что-то вроде укора совести, и поспешно повернул к двери. - Нет-нет, постойте, - окликнул К-17, - еще не все. Он провел Карлсена в помещение меньших размеров. Вот это да! Оказывается, здесь у роботов была и анатомия. Уже не розовое желе, а близкие к натуральным органы, ткани и кости наполняли отделенные руки, ноги и туловища. Вон один с пустой брюшиной, а рядом емкость с внутренностями, как на анатомических занятиях в медучилище. У самой женщины лицо красивейшее, с тонкими чертами, а кожа такая нежная, какой у земных женщин и не бывает. Карлсену трудно было оторвать взгляд от ее лица - сейчас вот нагнулся бы и поцеловал. - Невероятно... В первый раз такую кожу вижу. - Это потому, что она тоньше обычной, и кровь скорее розовая, чем красная. - Он указал туда, где в ногах скамьи стояло подобие реторты с розоватым содержимым. - Эти роботицы изготавливались специально для членов правящего совета. Поточным способом изготавливать было их невозможно. На создание каждой уходило больше года... Почему вы хмуритесь? - Что-то не могу понять... Какая, в конце концов, разница, с внутренностями они или без? - Тут до Карлсена дошло нечто ужасное: - Уж не потрошили ли они их? - Сомневаюсь: слишком уж дорого они обходились. Хотя ваше знание психологии может дать ответ. Создатели роботиц, - "пикрины", по местному, - считали себя людьми искусства: реализм у них был предметом гордости. Каждая роботица здесь считалась неким шедевром. Одна из самых знаменитых, - по имени Заава, - помимо красоты обладала таким рассудком, что стала главной помощницей Гребиса - таков титул повелителя гребиров. С другой стороны, очень популярны были роботицы и небольшого ума. Здесь прославился один пикрин по имени Вольке: он создал строптивых роботиц, перечащих своим хозяевам и ведущих себя предосудительно, за что хозяева были вынуждены их то и дело шлепать. Сложились даже хитросплетения любовных интриг, ставшие характерной частью жизни в Гавуиде. Например, некоторые из хозяев как бы разыгрывали к своим наложницам ревность, так чтобы другие испытывали приятную, неподдельную дрожь запретного, соблазняя чужую роботицу. Карлсену почему-то стало ужасно смешно, и он во весь голос расхохотался. К-17 лишь бесстрастно моргнул, очевидно, не видя в этом ничего смешного. Когда Карлсен успокоился, он продолжил: - Из самых удачных экземпляров некоторые сдавались в городской публичный дом. Точно так, как у вас есть публичные дома для мужчин, особо вожделеющих женщин в одежде школьниц или сестер милосердия, или таких, кому нравится стегать или стегаться хлыстом, так и пикрины стремились ублажить всякую фантазию. За тысячу с лишним лет сексуальная фантазия стала своего рода искусством, вроде японского театра масок. - Удивительно, что они не завозили настоящих женщин. - Вот именно это они и сделали. Примерно в пятитысячном году до новой эры Дукториум, - "совет вождей", - снарядил экспедицию на Землю, которая возвратилась, привезя тысячу с лишним женщин. Из них пятьдесят были отобраны для поддержания племени, - теперешние жительницы Хешмара - их потомки, - а остальные отданы в рабство. К сожалению, из рабынь лет через двадцать в живых не осталось никого. - А что произошло? - несказанно удивился Карлсен. - Неужели не догадываетесь? - Карлсен покачал головой (так проще). - Несмотря на то, что, настоящих женщин, убивать было запрещено под страхом смерти, вампиры не могли устоять перед соблазном. Они так привыкли к роботицам, утоляющим любую их прихоть, что сексуальные фантазии стали у них на редкость тонкими и извращенными. Теперь, обладая настоящими, женщинами, они никак не могли совладать с соблазном поглощать их в момент оргазма. Скажем, гребис по имени Мардрук, известный своим врагам как "Грекс-разрушитель", убил более сотни женщин, прежде чем его удалось свергнуть и умертвить. - А потому женщины спаслись бегством и обосновали свой собственный город? - Это случилось позже: тысячелетия прошли. История гребиров - просто беспросветное насилие и кровь. Женщинам обрести независимость удалось лишь семь веков назад, с помощью женщины-вождя по имени Орйа Друвеш... - От которой свой род веду я, - вклинился неожиданно голос Ригмар. Бесшумно войдя, она с неприязнью разглядывала пустотелую роботицу. - Вы уже вернулись? - учтиво спросил К-17. - Чуть быстрее, чем мы ожидали. - Мастерская тел при этом исчезла, их снова окружала библиотека. Карлсен тряхнул головой (ощущение такое, будто очнулся от сна). - Ну теперь, наверное, понял, - обратилась к нему Ригмар, - почему мы не горим желанием вернуть себе участь рабынь в доме терпимости? - Выходит, жаль... - Что жаль? - переспросила она сузив глаза. - Жаль, что жители Гавунды не смогли просто обратить процесс вспять. Если сексуальная фантазия вывела их из нормы, почему б ее не восстановить опять-таки через нее? Ригмар саркастически улыбнулась. - Интересная идея, хотя нереальная. Я-то надеялась, повернулась она к К-17, - у тебя получится все ему разъяснить. - Каджек в ответ лишь тускло улыбнулся. - Ты знаешь, почему мы зовем их гребирами? - снова спросила она Карлсена. Тот молча покачал головой. - В вашем языке этому слову эквивалента нет. Оно означает "эгоисты", или "центрованные на самих себя". Хотя в целом значение шире. - Солипсисты? - переспросил Карлсен. - Уже ближе. То есть партнер, когда речь идет о сексе, является просто орудием наслаждения. Гребиры не заинтересованы в том, чтобы давать удовольствие. Более того, для них это фактически невозможно. Стоит гребиру почувствовать, что партнер испытывает удовольствие, как у него самого оно исчезает. Карлсен состроил недоуменную мину. - У нас бы их сочли за душевнобольных. - Вот и мы их считаем, - холодно, без всякого юмора улыбнулась Ригмар. - Но чем они мотивируют такое поведение? - Говорят, что оно продиктовано логикой. Любые моральные идеи они считают иллюзией. Утверждают, что сама природа безнравственна. - Так они что, не хотят жить с вами? - Разумеется, нет. К нам они относятся с полным презрением. Карлсен покачал головой. С мгновенной ясностью высветилось ему нечто самоочевидное. - Они напрашиваются на гибель... Удивительна была их реакция: в неожиданном изумлении распахнувшиеся глаза. - Почему ты так сказал? - резко спросила Ригмар. Напор ее взгляда вызывал некоторую растерянность - трудно было говорить откровенно. Помявшись, Карлсен скованно произнес: - Потому что такое отношение губительно для них самих. - Но вы сказали "напрашиваются", - уточнил К-17 Ах, вот оно что... - На Земле мы говорим "напрашивается", когда кто-то ведет себя настолько плохо, что как бы, сам накликает на себя беду. Оба молчали, в упор глядя на него. Наконец Ригмар сказала: - Ты говоришь так, будто тебя посетило озарение. Только чересчур быстро, и я не успела уловить (Карлсен не нашелся, что сказать). Видишь ли, мы с К-17 слишком уж хорошо гребиров знаем, из-за такого плотного соседства. Они нам кажутся совершенно неразрешимой Проблемой. Твердят, что нуждаются в нас, но стоило б нам так или иначе дать, чего они хотят, тут нам и конец. А теперь ты говоришь, что это ОНИ напрашиваются на гибель. Вот почему я желаю знать, что ты имел в виду. И опять - пронзительная ясность! - Что они подсознательно желают собственной гибели. Ригмар с каджеком переглянулись: - Интересно, если б ты был прав, - произнесла она задумчиво. - Чувствовалось, что она взволнована, хотя пытается это скрыть. Внимание отвлек шум сверху: дробное постукивание, напоминающее дождь. Через несколько секунд оно переросло в ровный шелест ливня, заполонивший весь зал. Гулко грянул гром. - Что это? - Гребиры прибыли, - ответила Ригмар. Сквозь затихающий раскат прорезалось гудение - высокое, вроде зуммера. - А это что? - Джерид вызванивает тревогу, - улыбнулась Ригмар. - Они любят демонстрировать, что оповещение у нас оставляет желать лучшего. Ну что, мы пошли, - повернулась она к каджеку. К-17 протянул Карлсену руку. - Надеюсь когда-нибудь снова с вами встретиться. - Рано прощаешься, - сказала Ригмар, - Тебе б тоже не мешало с нами сходить. - Разумеется, - с готовностью откликнулся К-17 (если и удивился, то виду не подал). И правда, на подходе к двери стало видно: ливень, можно сказать, невиданный. На тротуаре воды было уже с дюйм. Между тем, хлестало так, что капли рикошетили будто градины, у верхнего пролета уже по колено. Каджек тронул что-то там на стене, и послышался всасывающий звук. Через несколько секунд воды у лестницы как небывало: унеслась по стоку. Карлсен, видя, что явно Ригмар собирается наружу замешкался. - А переждать нельзя, пока остановится? - Не остановится. Это у них шутки такие. - Твердой походкой поднявшись по ступеням, она вышла под ливень, в считанные секунды промочивший ее до нитки. Когда наружу вышел и каджек, Карлсену ничего не оставалось, как зашлепать следом. У него перехватило дыхание. Это тебе не Земля, где удельный вес воды вдвое меньше. Струи лупили внавес будто из брандспойтов. Удивительно то, что К-17 и Ригмар шли так, словно для них это легкий душ. Да, массы в них больше, но чтобы с такой, поистине вызывающей непринужденностью... Поминутно поскальзываясь, он доковылял до транспортера и рухнул в ближайшее кресло (Тьфу! Не сиденье, а ковш с водой). Кресла моментально двинулись вверх по амфитеатру, где каждая ступень представляла собой миниатюрный водопад. В сидячей позе хлестало еще сильнее. Карлсен прикрыл голову руками. В этом положении он обнаружил под стеклом необычайно бурное движение. Оказывается, это неистово метались рыбы, а какие-то существа вроде пестрых осьминогов, прилепившись к стеклу присосками, пучили на Карлсена овальные, как у каджека, буркалы. От такого вида даже дискомфорт и гвоздящие струи ливня на миг забылись. Секундное это отвлечение обернулось проблеском свободы. С небывалой четкостью Карлсен убедился, что тело лишь придаток ума. Дождем теперешний дискомфорт объяснялся лишь отчасти. Подлинная же проблема состояла в том, что ум усиливал этот дискомфорт, предполагая, что он имеет отношение к нему. Стоило переключиться мыслями на что-то другое, как неудобство перестало донимать, словно происходило с кем-то другим. Одновременно с тем его повторно охватил взмыв светлого восторга. Ливень вдруг перестал восприниматься как нечто тягостное, показавшись, наоборот, чем-то удивительно расслабляющим, все равно, что циркулярный душ. Убрав с головы руки, Карлсен поднял лицо навстречу курящемуся небу. Кресло остановилось, и он открыл глаза. В нескольких футах стояла Логайя, неожиданно чувственная в облепившем рельефные формы платье. Позади стоял угрюмо нахохлившийся Крайски. - Ну как, понравилось?! - прокричал он, перекрывая зуммер джерида и оглушительный шелест ливня. Карлсен в ответ лишь кивнул. Все впятером они без разговоров двинулись через площадь. От чуть маслянистой воды тротуар сделался скользким, так что даже босиком ступать приходилось осторожно. Но стойкая и вместе с тем легкая радость без всякого напряжения пропускала сквозь себя и хлесткие удары струй и порывы ветра, которые, набирая разбег по прямым коридорам улиц, били иной раз, казалось, разом с нескольких сторон. Без воздействия ума тело двигалось непринужденно и легко, ведомое особой, животной сноровкой. Вышли на набережную, где швартовались лодки - в одной из них, укрывшись от ветра у стены причала, двое женщин сортировали пеструю груду рыбы. На плотной воде озера ветер не сказывался фактически никак: так, легкая рябь. В конце причала Карлсен с интересом заметил прозрачное, напоминающее снаряд судно, футов двадцати длиной, цепями пришвартованное к двум штангам. Форма изящная, обтекаемая. - Что это там? - спросил он у каджека. - Корабль гребиров. Жаль, что путь лежал в противоположную сторону: хотелось как следует рассмотреть вблизи. Начать с того, у судна не было заметно двигателя или иного двигательного приспособления. И сидений не было, лишь несколько прозрачных цилиндров в рост человека, приделанных, видимо, к полу. Оказывается, шли на окраину города, к зданию с видом на озеро. Своим видом оно разительно отличалось от других: чуть ли не вдвое выше, с островерхим конусом, словно раковина моллюска. Было что-то странно фривольное в его розоватом, с белыми прожилками цвете: эдакий детский пляжный балаганчик. Прихотливых очертаний вход, кажущийся естественной частью раковины, выходил на озеро, посреди которого эксцентричной скульптурой вздымался джерид. - Зал Ритуала, - лаконично сказала Ригмар. Ливень с ветром расходился так, что лишь на самом подходе под портиком различились четыре фигуры. Вначале показалось, что это молодые девушки - стройные, с короткими светлыми волосами, в белых туниках. Лишь когда один, шагнув вперед, поднял в приветствии руку, стало ясно: мужчины. В эту секунду ливень прекратился - резко, будто кто выключил поливочную машину. Одновременно перестал гудеть и сигнал. Воцарившаяся тишина казалась неестественной. - Я Макрон, - представился мужчина в белом. - А со мной Проспид, Мискрат и Бальтаир. - При этом каждый, кого он называл, слегка кланялся. Каждый был по-своему очень эффектен. Макрон - тонкими чертами и чуть вытянутым подбородком, Проспид - продолговатым лицом с квадратной челюстью. Мискрат выделялся худощавым лицом, перебитым носом и пронзительными синими глазами, Бальтаир, последний из четверки, был плотнее и выше остальных, орлиным профилем и странно холодным взором напоминая какого-нибудь развращенного и на редкость опасного римского тирана. - Это Ригмар, - представила в свою очередь Логайя, - главный исполнитель мессары и управитель Ритуала. А я Логайя, главный распорядитель. - Добро пожаловать в Хешмар-Фудо, - сказала Ригмар. Карлсен был несколько растерян. Он-то ожидал увидеть, облаченных в черное уббо-саттла, вроде тех, что на макете Гавунды. А тут, оказывается, что-то вроде студенческой спортивной команды. - Это двое гуманоидов с Земли, - повела рукой Ригмар, - и К-17, наш ведущий технический советник. Крайски, он заметил, ограничился просто кивком, хотя когда их взгляды с Макроном встретились, между ними мелькнуло понимание. Сам Карлсен эдак церемонно склонил голову. И наконец, К-17 состроил какую-то невнятную гримасу. - Мы рады быть вашими гостями, - сказалг вслух Макрон. При этих словах температура стала ощутимо повышаться. Еще секунда, и сверху снопом ударил солнечный свет. В облаках (надо же!) образовалась прореха, в которой обнажилась пронзительная зелень неба. Причем облака не плыли, а как бы всасывались в некую воронку. Сама Вега хотя и не была видна, свет неприятно слепил глаза. Хлынула жара, словно кто открыл печную заслонку. Через несколько секунд от тротуаров густо повалил пар. - Великодушный жест с твоей стороны, кивнула РигМар. -- Но мы предпочитаем избегать прямого солнечного света. - Как пожелаешь, - склонил голову Макрон. Секунда, и облака затянулись, а вместе с тем потускнел, и свет. - Только прошу, позволь мне высушить вашу мокрую одежду. - Пожалуйста, не беспокойся. - Однако я настаиваю, - улыбнулся Макрон участливо. При этом откуда-то задул теплый ветер, словно из гигантского фена, в струе которого захлопали, полощась, туники. Причем дуло как будто отовсюду разом, даже снизу. Ригмар с Логайей терпеливо стояли, прижав руками юбки, в то время, как Макрон смотрел на них с бесстрастной улыбкой. Карлсен, наслаждаясь приятным теплом, тем не менее, чувствовал во всем этом явный подвох: Макрон, несмотря на свою показную учтивость и церемонность, вел себя явно вызывающе. Все было направлено на то, чтобы навязать свою волю. Причем женщины не могли выразить протест, не выйдя при этом за рамки вежливости, что создало бы Макрону лишь дополнительное преимущество. Продержавшись с минуту, струи жара унялись. И тунюка Карлсена, и волосы были теперь совершенно сухими. - Может, проведешь нас внутрь? - с улыбкой обратился к Ригмар Макрон. Юноши выстроились в ряд, и Ригмар с Логайей пошли впереди, Крайски сзади. Карлсен задержался - хотелось кое о чем спросить у каджека. - Они в самом деле могут управлять погодой, или это какой-то трюк? - Нет, не трюк. - А почему они все так молоды? - Никогда не суди гребира по внешности, - только и сказал тот в ответ. В портике они остались одни. Раковина просто зачаровывала; такое затейливое переплетение завитков и спиралей. Теперь различалось, что это, в сущности, панцирь какого-то морского животного, причем толщиной не больше полудюйма. А когда вглядываешься, ощущение такое, будто тебя втягивает в какое-то невероятное хитросплетение. - Что это за создание? - спросил он у каджека. - Мы называем его экандрианский керт. Узор настолько магнитил взгляд, что с трудом можно оторвать. - Хищник? - Пожалуй, самое смертоносное из всех морских чудищ на этой планете. Естественной смертью они не умирают. Это, например, пришлось убить, прежде чем заложили город. Когда подошли к двери, вход им преградила спина того самого юноши с лицом римского тирана. - Прошу прощения, - подал голос Карлсен. Тот, обернувшись, окинул его бесстрастным взглядом. - Думаю, вам придется подождать снаружи. - Как, ведь нас пригласили? - Не мы же, - ответил Бальтаир. Вроде и грубостью не назовешь, но налицо скрытая враждебность. Карлсен почувствовал вспышку раздражения. Ясно, что Бальтаир и не думал сторониться, так что подвинуть его можно было лишь силой. Хотя попробуй- ка сдвинь глыбу весом в четверть тонны. И тут из помещения ясно послышался голос Ригмар: - Пропусти их, пожалуйста. Бальтаир странно пустым взором уставился Карлсену в лицо и так простоял секунд десять, будто не слыша. Затем, снисходительно отстранившись, дал пройти. Карлсена буквально трясло. Как психиатру, работающему в тюрьмах, такой взгляд ему доводилось видеть часто. Взгляд опасного психопата. Внутри было людно. Два с лишним десятка женщин (иные совсем еще девочки) стояли вдоль зеркально-серебристых стен. Мужчины сидели на длинной скамье у задней стены. Напряженность поз придавала им смутное сходство с гладиаторами, ждущими вызова на арену. Свет от озера, отражаясь на стенах и потолке, давал видимость не хуже дневной. Примечательно, что у всех женщин, кроме Ригмар и Логайи, волосы до плеч. В центре помещения, где стояли Ригмар с Логайей, возвышался аппарат: два сообщающихся цилиндра вроде тех, что в здешней лаборатории. Разница лишь в том, что от каждого цилиндра ответвлялась трубка поуже диаметром дюймов шесть, где пульсировало что-то вроде белого пара, который то и дело пронизывался мерцающими спиралями. Перед аппаратом стоял пульт в форме трибуны, а возле - высокий металлический цилиндр. Ригмар повернулась к дружно поднявшимся мужчинам. - Кто будет первым? Они вежливо переглянулись. Наконец вперед выступил Бальтаир. - Я. Он прошел на центр и остановился у одного из цилиндров. - Кого ты выбираешь? - осведомилась Ригмар. Бальтаир не колеблясь поднял руку и указал: - Ее. Девушка, на которую пал выбор, из всех присутствующих казалась моложе всех: стройные бедра, едва оформившаяся грудь. - Гэйлис, - позвала Ригмар. Девушка если и нервничала, то вида не подала: лицо бесстрастное как у куклы. Она шагнула вперед, на Бальтаира и не глядя. Тот разглядывал ее с таким явным вожделением, что оно передалось в этом помещении всем - некое вибрирующее, сродни электрическому току тепло в области сердца. Оба, словно соблюдая некий обусловленный ритуал, повернулись к цилиндрам, и, открыв дверцы, вошли. Буквально следом пульсирование в газовых трубках усилилось, а вместе с ним стал меняться и цвет - у Бальтаира через несколько секунд, сменился на ярко алый, а у девушки на столь же чистый индиго. Карлсен цепко смотрел -- впервые процесс перехода наблюдался снаружи. Хотя все выглядело до странности непримечательно. Логайя подошла к пульту, и верх-низ обоих цилиндров напряженно дрогнул синеватым свечением. Бальтаир и Гэйлис закрыли глаза. А когда, через секунду, открыли, у девушки трубка стала алой, а у гребира сменилась на индиго. Причем у Гэйлис она теперь полыхала ярче, а у Бальтаира чуть потускнела. Тишина воцарилась полная, все словно затаили дыхание. Гэйлис из цилиндра вышла первой, и смотрелась теперь совершенно по иному - улыбалась и лучилась вожделением, которое прежде исходило от Бальтаира. Последнее, более того, усилилось, буквально звеня под сводами. Изменился и показавшийся из цилиндра Бальтаир. Агрессивность схлынула, вид кроткий, присмиревший. Гэйлис шагнула навстречу Бальтаиру и медленно завела руку ему за шею - будучи на полголовы ниже, она невольно приподнялась на цыпочки. Сунув руку ему под тунику и высвободив наружу вялый пенис, девушка у всех на глазах влажно скользнула языком Бальтаиру меж губ. Через несколько секунд пенис набряк и она ввела его себе меж бедер, чуть подправив сзади рукой, после чего притиснулась к гребиру, обняв его за шею. Электризующий трепет в области сердца, усилившись, перерос вдруг в томительную, по-весеннему свежую сладость. Одновременно с тем что-то сменилось в атмосфере, враз забурлившей вдруг жизненной энергией, пронизавшей всех присутствующих. Слияние концентрации было сродни слиянию голосов в хоре, создавая поистине молитвенное единение. Тут в неожиданном проблеске Карлсен понял. Серебристые стены служили неким телепатическим изолятором, от которого все ментальные импульсы средоточились в пределах зала. А, поскольку внимание каждого было приковано к находящейся в центре паре, ее внутреннее состояние сказывалось на каждом из присутствующих. Все равно, что пьеса, которую смотришь с таким поглощающим вниманием, что невольно сливаешься душой с персонажем. Девушка явно растерялась и занервничала, очутившись в мужском теле, но тем не менее отзывалась на возбуждение партнера. Зрелище захватывающее, и к тому же трогательное: извечная драма женской невинности, одолевающей предвзятость и покоряющейся в итоге мужскому вожделению. Бальтаир так полыхал желанием, что оно оглашало своды подобно реву. Просто каннибал какой-то, рвущийся растерзать, сожрать. Но это было невозможно, поскольку он находился в ее теле. Теперь понятно, почему в ритуал входил обмен телами: предосторожность, чтобы гребир не уничтожил партнершу. Напряжение вдруг схлынуло: Гэйлис, отстранившись, юркнула ладонью в карман туники. Выпростав оттуда прозрачный мешочек, она обеими руками водрузила его Бальтаиру на жезл. Чуть-чуть не успела: первый неистовый плевок спермы пролетел на тунику одной из женщин. По залу пробежал негромкий ропот (ни дать ни взять болельщики осуждают неудачный удар на теннисном корте). Бальтаир исходил эякуляцией с полминуты, пока мешочек не отяжелел от белесой жидкости - вот-вот хлынет через край. Изумляло само обилие семени - на Земле такое увидишь разве что у быка. Гэйлис передала мешочек Логайе. Та, проворно запечатав, сунула его в металлический цилиндр (безусловно, холодильный агрегат). Бальтаир, между тем, впал как бы в изнеможение: глаза закрыты, руки обвисли плетьми, словно вот-вот свалится в обморок. Внезапно зал будто наводнила сонная удовлетворенность - весеннее утро переросло в спелый летний день (Карлсен сдержался, чтобы не зевнуть. Сейчас, видимо, разойдутся по цилиндрам и снова разменяются). Но ритуал, оказывается, предусматривал нечто иное. Гэйлис вместо этого вернулась в круг женщин, все так же улыбаясь и лучась чувственностью. Бальтаир поплелся назад к скамье и ахнулся на нее так, что пол задрожал. Закрыв глаза, голову он откинул к стене. Вскоре стало ясно: спит. Кто следующий, спрашивать не пришлось: вперед уже выступил Макрон. На этот раз ритуальную фразу произнесла Логайя: - Кого ты выбираешь? - Тебя, - ответил гребир с улыбкой. На миг все потрясение застыли. Наконец нашлась Ригмар: - Ты знаешь, что это запрещено. Макрон не сводил глаз с Логайи: было ясно, что он пытается подавить ее своей волей. Карлсен проникся невольным восхищением. Ясно, почему его избрали лидером. Неуверенности или сомнения в нем не было ни на йоту (дескать, "отказ отказом, но свое я все равно возьму"). - А как считает Логайя? - дерзко спросил он. - У тебя нет права... - начала было та. - Я знаю. Но все равно хочу тебя. Логайя с Ригмар переглянулись. В эту секунду всем стало ясно: верх одержал гребир. - Решение за тобой, - никчемно подытожила Ригмар. Логайя, пожав плечами, направилась к ближнему цилиндру. Когда вошла, индикатор высветился цветом индиго. Макрон открыл дверцу соседнего цилиндра. Секунда, и индикатор вспыхнул кроваво-алым. Секунд через десять цвета поменялись. Макрон при переходе даже не закрывал глаз. Первой из цилиндра вышла Логайя. Лицо, хотя и спокойное на вид, так или иначе выказывало глубокое довольство Макрона: свое все же взято. Удовлетворение прямо-таки максимальное. Приспустив наплечные лямки, платье он сбросил на пол. Обнаженной Логайя смотрелась безупречно. Ноги словно литые, замечательной формы, грудь крупная и упругая, без малейшего намека на дряблость. Макрон появился следом - осанисто, достойно, без робости и нерешительности, которые все же выказала Гэйлис. Судя по виду, в мужском теле Логайя чувствовала себя совершенно свободно. Было совершенно ясно, почему он выбрал именно ее. Отчасти в шутливое назидание Бальтаиру, из всех присутствующих выбравшему самую молоденькую и уязвимую: Макрон, в противовес ему, выбрал фигуру авторитетную. И то потому, что ритуальную фразу произнесла Логайя. Произнесли ее Ригмар, он бы избрал ее. Первым вперед выступил мужчина - с подобием улыбки, словно забавляясь от мысли, что сейчас предстоит любовь с собственным телом. Бесцеремонно притянув Логайю, он ее поцеловал. Ясно, что Макрон сейчас находился в невыгодном положении. Такой решительности он не ожидал. Правой рукой обвив партнера за шею, левой он полез под мужскую тунику. Все почувствовали мелькнувшую меж ними искру, отозвавшись на нее вспышкой возбуждения. Логайя, в отличие от Гэйлис, намеревалась продемонстрировать, что гребиру не уступает ни в чем. Тем не менее, первоначальное столкновение воль вскоре растворилось в чувственном наслаждении. Оба перестали сознавать чужую индивидуальность, уйдя в пылкий обмен ощущениями. Удивляло, что все присутствующие сопереживают это соитие с прежней остротой. Казалось бы, внимание могло уже и поистощиться. Впрочем, теперь понятно: людские мерки он пытается применить к существам, уровень концентрации которых неизмеримо превосходит любого человека. Более того, у него и собственные силы выросли в сравнении с тем, что было на Земле. На занятиях йогой и медитацией Карлсен иной раз достигал повышенной степени контроля, тем не менее оно ни в какое сравнение не шло со стойким свечением интенсивности, что впервые заставило его осознать силы собственного ума. На этот раз Карлсен специально дистанцировался от пика оргазма, но мимоходом удовлетворенно подметил, что спермы сейчас не пропало ни капли. В тот момент когда Логайя передавала Ригмар мешочек (та его сноровисто запечатала и бросила в холодильник), Макрон, казалось, тоже вот-вот потеряет сознание, как Бальтаир. Не ничего - встрепенувшись, выпрямился и расправил плечи. Размена телами, как и в предыдущий раз, не было: Логайя прошла к остальным женщинам, а Макрон твердой поступью направился к скамье. А когда проходил мимо и их взгляды встретились, Карлсен ошеломленно поймал себя на том, что смотрит на Логайю: улыбка, выражение глаз, мимика губ - ошибка исключена. Мискрат, - юноша с перебитым носом, - шагнул уже вперед. Но не прошел он и двух шагов, как раздался голос Ригмар: - Поскольку Макрон изменил порядок церемонии, я воспользуюсь своим положением главной исполнительницы Совета, и внесу дальнейшее изменение. - Она сделала паузу, для полноты эффекта. - Следующий выбор сделаю я. Макрон в образе Логайи, прислонясь среди женщин к стене, наблюдал с улыбкой: дескать, детство все это. Секунду спустя улыбка сменилась ошарашенным выражением, когда Ригмар объявила: - Я выбираю его, - и указала на Карлсена. - Я протестую! - шагнула вперед Логайя. - Это нарушает все договорные рамки. - Согласна, - парировала Ригмар, глядя на него со спокойствием, скрывающим вызов. Прием тот же, какой он сам использовал десять минут назад: полная уверенность, что "будет так, как я сказал". - Но это же несерьезно, - Логайя явно была потрясена. - Это будет абсолютно бессмысленно. - Почему же? - Потому что он человек, - Макрон-Логайя метнул на Карлсена презрительный взгляд. - Способный, тем не менее, давать нам мужское семя. Макрон полностью вышел из равновесия. - Ты... Так вы говорите нам, что намерены изменить правила? - Какие именно? - надменно улыбнулась Ригмар. Макрон молчал. Ригмар оглядела остальных гребиров. - Кто-нибудь еще возражает? Нет? Идем, - позвала она Карлсена. Впервые за все время он почувствовал себя неуютно. Мысль о прилюдном соитии вызывала беспокойство. А вдруг не получится? Впрочем, что за вздор: он же будет в теле Ригмар. Карлсен твердой поступью прошел в середину круга. Ригмар вошла в свой цилиндр, вспыхнувший синим - цвет несколько светлее и холоднее, чем у Логайи. Войдя в соседний, Карлсен смущенно увидел, что индикатор лишь чуть порозовел, вроде разбавленного вина. Краем глаза успел заметить: гребиры на скамье глумливо скалятся. Ощутив знакомое головокружение, Карлсен закрыл глаза. Вскоре повышенная энергичность с ровно тлеющим огоньком сексуальности дали понять, что он перекочевал в тело Ригмар. Но лишь с выходом из цилиндра различилась вся степень перемены в сознании. Ни один из прежних обменов не был хотя бы опосредованно связан с переселением в женское тело. Все ощущения сейчас казались более четкими, от тепла щек до прохлады стеклянистого пола под босыми ступнями. Как он и ожидал, тело ощущалось гораздо тяжелее, хотя это совершенно не сказывалось на дышащих ровной силой мышцах: ни дать ни взять атлет на пике спортивной формы. Хотя самыми поразительными были умственное и эмоциональное различие - такое ошеломляющее богатство, что полностью и не охватишь. Ригмар, приблизившись, прижала его к себе, вызвав в теле встречную вспышку удовольствия. Со странно вязким ощущением того, что нарушается некий запрет. Карлсен обнял ее за шею и припал губами к ее рту, одной рукой, между тем, потянувшись под тунику, нащупать мужской орган. Тот, к счастью, пребывал уже в эрекции: получается, для Ригмар его тело было таким же возбуждающим. Он приподнял тунику, чтобы сподручнее вправить жезл между бедер, и когда их гениталии пришли в контакт, сразу же ощутил знакомый поток жизненной силы. В точности, как то первое ощущение дифиллизма с Хайди Грондэл, только роли сейчас поменялись. С началом соития все остаточное напряжение сошло на нет. Странность женского обличия перестала восприниматься, враз очаровав способностью вызывать такой отклик желания в партнере. Мужское тело лишь производило сексуальную энергию - своим откликом он формировал ее и трансформировал, как дирижер формирует звуки оркестра. (Просто откровение, надо будет обязательно над этим поразмыслить). Что удивительно, текущая встречно энергия партнера была явно женская - от нее веяло личностью Ригмар, а стоило сомкнуть веки, как перед глазными яблоками замерцал поток цвета индиго. Из всех прежних ощущений этот обмен был, пожалуй, самым интенсивным. Пыл, вызванный тогда Фаррой Крайски, казался в сравнении с ним никчемным фарсом, каким-то злым детским озорством. С Ригмар чувство запретности быстро подчинилось взаимному стремлению, неожиданно невинному по своей сути. В нем мгновенно угадывалась та чистая сексуальная энергия, что ощущалась в лаборатории у Ригмар - та, подсолнечно-желтая. Взаимодействие продолжалось, и стало ясно, что энергии сливаются подобно двум ручьям, сохраняя вместе с тем свою индивидуальность. Наблюдение настолько интересное, что сексуальное возбуждение как бы сместилось на второй план: тело полыхало, а ум взирал сторонним наблюдателем. Крупная дрожь чувственности возвестила приближение оргазма. Карлсен- Ригмар полез в карман туники и вынул оттуда паутинно тонкий мешочек. Он зачарованно пронаблюдал, как головка пениса исторгла в него тугую струйку спермы. И горькое сожаление пронзило от того, что все закончилось так быстро. Он замешкался, не зная, будет ли Ригмар размениваться сейчас телами. Но это явно противоречило порядку ритуала. Она сделала знак смуглой женщине, представленной как Ашлар; та заняла место распорядительницы, а сама Ригмар в образе Карлсена прошла к стене за спины гребиров. Карлсен же, с облегчением убедившись, что маскарад окончен и он теперь опять неброский зритель, прошел и встал среди женщин. С соитием схлынуло и все остаточное напряжение. Первой реакцией на выход сексуального напряжения была дремливая умиротворенность, сродни блаженству в теплой ванне. Вскоре оно сменилось сексуальным подъемом - частично отклик на общую атмосферу в зале, но, прежде всего, непосредственно восприятие тела, в котором он сейчас обитал. По глубине оно намного превосходило обычную мужскую возбужденность от прикосновения к обнаженной женской плоти, поскольку контакт теперь был прямой. Вот она, наивысшая форма интимной близости: тело женщины принадлежало ему сейчас в самом, что ни на есть, буквальном смысле. Возвратившись вниманием к церемонии, он увидел, что новая распорядительница вызвала Мискрата, который в свою очередь избрал черноглазую шатенку, стоящую рядом с ним, Карлсеном - ее звали Герлинна. Провожая взглядом ее невесомую поступь танцовщицы, Карлсен ошеломленно поймал себя на том, что знает эту девушку близко словно сестру. Все в ней казалось странно знакомым. Сквозная эта ясность озадачивала, похоже, ее можно было "вызывать", будто по памяти. При прежних обменах, - с Аристидом ли, с Грубигом, - чужая память оставалась недоступной, все равно, что автоматически блокировалась. С Ригмар подобного не происходило. Невозможно, чтобы это была случайность. По какой-то причине Ригмар решила открыть ему доступ в свою память. Чувствуя полную поглощенность остальных, он сумел, расслабившись, отвести внимание. Понятно, было бы верхом неприличия, если б кто-нибудь это заметил (так школьник-хорист, отлынивая, лишь открывает-закрывает рот во время общего пения), но тело Ригмар очаровывало настолько, что этим можно было пренебречь. Как будто происходила некая химическая реакция, где скопляющаяся в диафрагме и солнечном сплетении теплота медленными кругами расходилась по телу. Внезапно стало ясно, почему Ригмар избрала в партнеры именно его. С гребиром эта алхимия была бы невозможна: слишком уж поглощены они собой, замкнуты в своей мужской одержимости властвовать. А если б возможность и была, то допускать их к этой внутренней перемене было бы опасно: они бы усмотрели в ней дерзость, вызов своему мужскому началу. Ясно и то, почему Ригмар решила позволить ему остаться в Хешмар-Фудо: с первого взгляда она углядела в нем потенциальное решение своих проблем... Происходило, очевидно, некое слияние, которое, возникнув от его мужской сексуальной энергии, продолжалось потому, что он фокусировал теперь на нем свое внимание. Причем обе энергии не просто смешивались, а сочетались химически: при закрытых глазах смесь индиго и желтого сменилось холодно изумрудной зеленью. Напоминало медленно разрастающийся оргазм, только в отличие от него, здесь не было конкретного пика и спада. Напротив, возникало стабильное и незыблемое ощущение силы и уверенности. И вот сейчас, в метнувшейся искре догадки, Карлсен понял свое недавнее ощущение - то, что он как бы дирижирует оркестром. "Дирижирование" это было по сути процессом усвоения и трансформации. Теперь ясно, что именно с человеческой сексуальностью обстоит не так. Все равно, что глотать пищу не распробовав, хлебать вино, не чувствуя его аромат. Все это исходит из человеческой пассивности. Жизненной энергии надлежит трансформироваться через волю: она и есть реторта алхимика. С груодам и итого хуже: не видя нужды в трансформации, они качество заменяют количеством, попусту транжиря похищенную энергию. Глупо, все равно, что сливать вино в дырявый сосуд. Страх вызывало в основном то, что кто-нибудь из гребиров заметит сейчас, что происходит. Карлсен нутром чувствовал: процесс тогда моментально пойдет насмарку. Медленное это слияние лишало Ригмар зависимости от мужской сексуальности - то, что гребиры безусловно сочтут за оскорбление. К счастью, они так поглощены были брачным ритуалом Мискрата и Герлинны, что ничто остальное их не занимало. Из груди и плеч мреющая теплота и уверенность передались в голову. При этом на миг закружилась голова, а затылок пронзила острая боль, лопнувшая медно-золотистыми искрами. Это длилось лишь мгновение: следом стало ясно, что внутреннее преображение завершено. Зал словно вдруг отступил, ужался, как будто смотришь на него сверху. И все, на что ни глянь, подернуто медно-золотистым свечением. И тут ему с внезапной ясностью открылось все происходящее в зале, а также мысли и чувства каждого из присутствующих. Самым поразительным было воспринимать сексуальность гребиров глазами женщин. Каджекам секс виделся иллюзей, для женщин же Хешмара он был полон трагизма. Они изнывали по мужской энергии, столь необходимой для этой алхимии внутреннего слияния. Мужчины жаждали женской энергии по той же причине. Но у мужчин вожделение достигало такого накала, что утолить его не было возможности. Не сознавая нужды в трансформации, они маялись в замкнутом круге буйства и неутоленности. Объясняло это и то, почему гребиры способны заниматься любовью с роботицами. В сексе они настолько сориентированы на самих себя, что достоверность партнера их толком и не занимает. Мискрат даже сейчас, при обмене жизненной энергией, на деле предавался некоей фантазии мастурбирования. То же самое и в отношении всех других мужчин-гребиров. Их тянуло овладевать женщинами вплоть до уничтожения. Достичь же желаемого не получалось ни у мужчин, ни у женщин: и те и другие обречены были на безмолвный голод отчаяния. Как ни странно, сквозная эта ясность не вызывала ни беспомощности, ни уныния. Ригмар постигла теперь суть проблемы (пожалуй, первая за все времена женщина на планете); в конце концов к этому придут и остальные, положив таким образом конец трагедии (или комедии) противостояния. Гораздо важнее осознание того, что нет ума "мужского" или "женского", а суть дела, очевидно, в самом уме. Карлсен же ощущал сейчас главную цель полового влечения: именно это слияние, где мужское и женское переплавляются в нечто, объединяющее и охватывающее обоих. Напряжение в зале усилилось: Мискрат приближался к оргазму. Тот оказался таким бурным, что гребир, зажмурясь откинул голову, стиснув зубы как в нестерпимой муке. Все изумленно уставились, когда белесая жидкость, переполнив кулек, заструилась на пол. Ноги у юноши на миг подкосились: вот-вот свалится в обморок. Ашлар что-то прошептала ему на ухо, и он кое- как выпрямился. Последовавший глухой ропот можно было приравнять к аплодисментам. Мискрат, двигаясь явно через силу, возвратился на скамью. Герлинна на свое место прошла по-мужскому твердой походкой (вовсе не той восхитительно грациозной поступью), с победной улыбочкой на устах. Она-то и олицетворяла собой неприглядную суть гребиров. Все-то для них сила, все агрессия. И реальность-то у них единственно в упражнении воли. Как можно быть так по-ребячьи глупыми? Неужто не видно, что истинная сила к помыканию посторонними отношения не имеет? Встретившись на миг глазами с Герлинной, он понял, что выдал свое раздражение. Ну и ладно: с высоты теперешнего прозрения гребиры казались ему попросту детьми. Встал со скамьи Проспид. Но не успел он сделать и шага, как чей-то голос велел: "Остановись!" Это была Логайя, выступившая со стороны женщин. Ашлар взглянула на нее со смешливым недоумением: - Очередное изменение процедуры, Макрон? - Нет. Но мне надо кое-что сказать. Исподволь Карлсен мгновенно уловил, что слова эти относятся к нему. Собрав волю, он внутренне приготовился к неприятному, - Ну что ж, Макрон, давай, - кивнула Ашлар. - Кое-кому необходимо покинуть этот зал. - Изволь объясниться. - В этом нет необходимости, - раздался неожиданно в ответ его собственный, Карлсена, голос, хотя безусловно с темпераментом Ригмар. Она поднялась со скамьи. Тон такой же властный как у Макрона (кстати, интересно: тело у него смотрелось как-то более внушительно и грозно, чем у гребиров). - Я главная исполнительница Совета и распорядительница ритуала. Если есть какие-то претензии, пускай подождут до окончания. Все, продолжаем. - Сначала пусть уйдет твой соглядатай! - В голосе Макрона сквозило какое-то мальчишеское упрямство, выдающее незрелость. При этом он повернулся к Карлсену. Последовал жесткий, как удар дубинкой, толчок воли, от которого отнялось дыхание и замерло сердце. Но, будучи исподволь к нему уже готовым, Карлсен сумел приглушить удар. При этом чувствовался гнев Макрона, такую дерзость воспринявшего как добавочное оскорбление. - Проспид, - обратилась Ригмар, - прошу, выбирай свою партнершу. Проспид покачал головой. - Макрон прав. Землянин должен уйти. - Чувстовалось, что старшего он поддерживает скрепя сердце, вынужденно отвлекаясь от вожделения. Слушая этот диалог, Карлсен невольно ослабил бдителыюсть. Оказалось, напрасно: лязгнув, сжало так, будто тело обратилось в соляной столп, а следом будто и вовсе растворилось. Осталось лишь отобщенное сознание, мысли, но никак не тело. - Я приказываю, остановитесь! - резко сказала Ригмар. Прозвучало до странности глухо, будто уши заложило. Ум, несмотря на дискомфорт, оставался отстранен, на происходящее взирая как бы сверху. Оказывается, гребиры все вчетвером сплотили свою волю против него - давление куда как сильнее, чем от капланы. Однако он по-прежнему хранил покой и хладнокровие. Памятуя о том, что страх - предвестник поражения, ум взирал на происходящее со скучливым презрением. Умы у них сейчас контактировали напрямую, а потому среди гребиров чувствовалось замешательство. Опыт противостояния у них основывался на существах вроде капланы или противниках вроде Грубига, для которых поражение, - сломленная воля, - означает унизительную, мучительную смерть. В сознании у них закрепилось, что как бы ни был силен противник, точку надлома у него можно нащупать всегда. А тут какой-то слабый, жалкий гуманоид, не заслуживающий ничего кроме презрения, нагло нарушает законы природы, оставаясь безразличным к угрозе уничтожения. Такой парадокс не укладывался для них ни в какие рамки. В голове мелькнуло: а как же у Ригмар с сердцем? Если полностью остановилось, то не опасно ли для жизни? Он вовремя спохватился, что размышлять над этим чревато: появится уязвимость, а теперешнее отчуждение как раз от него и зависит. Едва отогнав ощущение уязвимости, Карлсен почувствовал, что будто бы плавно взмывает вверх. Словно ум, отрешившись от тела, обрел легкость надутого гелием шара и от малейшего толчка может тронуться в том или ином направлении. Считанные секунды, и он снова плыл в атмосфере чистой свободы. Мир и безопасность были такие полные, что Карлсен напрочь позабыл о своем местонахождении. Ощущение времени схлынуло - все равно что спать и вместе с тем полностью бодрствовать. И тут, когда ощущение покоя начало переплавляться в физическую сладость (сродни несказанно уютному теплу), до него дошло, что окружающий мир вот он, возвратился. Ощущение непостижимо переросло в трели искристого света, словно кровь преобразилась в молодое шампанское, средоточащее в себе все запахи весны, лета и осени. Но вот оно прошло, и Карлсен почувствовал, что все так же стоит прислонясь к стене, а все в зале на него смотрят. Макрон стоял непосредственно напротив, с напряженным недоумением вглядываясь ему в лицо. Голос Ригмар: - Мы условились, что тебе следует выйти. Карлсен натянуто улыбнулся ей, затем Макрону. Нечего и гадать, решение принято единственно с целью умилос