отражался второй луной. На этот раз почувствовалась и жара, мощно дохнувшая горнилом доменной печи. Хорошо, что снова завертело ускорение. И опять, тело как будто вытянулось (в уме мелькнуло: "А вот, если сейчас возьмет и лопнет посередине?"). Тут головокружение прошло, и все опять стало на свои места. Сзади на фоне черной пустоты по-прежнему полыхал Ригель, но теперь уже едва ли больше, чем Солнце с Земли. Впереди находилось еще одно тело, крупнее Ригеля, хотя уступающее по яркости. Цвет зеленоватый, как у Ригеля-10, только текучие облака, параллельными кольцами идущие с севера на юг, медленно-премедленно взбухали и клубились, как облака над атомным грибом. С приближением уютная картина неспешного движения исчезла, Карлсен, словно летел над бушующим потоком, частично затуманенным неким мглистым вихрем. Впечатление от взрывной энергии ужасало: все равно, что зависать в нескольких футах над главным каскадом водопада Виктория. И, хотя все было беззвучно, возникало иллюзорное ощущение оглушительного рева. Хотя с продолжением этого полета начинало пробирать все растущее очарование зеленой планетой. Каким-то странным образом она приковывала внимание, словно некий тайный смысл крылся в этом бурлящем котле буйства. И тут лишь дошло, что планета излучает какую-то энергию, дающую ощущение безотчетного восторга, точно как дождь на планете снаму. Странный неслышный рев воздействовал, подобно музыке. Когда планета стала убывать вдали, а вместе с ней и рев, нахлынула непонятная грусть. Мысли Карлсена были настолько заняты тем безумным кружением, что он невольно вздрогнул, поняв, что приближается к очередному планетарному объекту. Этот был еще ярче, чем сияющее позади солнце, но выглядел каким- то бескровно-бледным, словно заснеженная равнина. Это, очевидно, и есть тот самый Криспел. За удивительно короткий промежуток спутник заполонил собой весь горизонт и стало ясно, что размером он гораздо крупнее, чем казалось первоначально - примерно с тысячу миль. Покалывание в голове и плечах дало знать о входе в гравитационное поле. Пикируя на белую поверхность планеты, Карлсен сделал судорожную попытку перевернуться, но это было так же трудно, как сделать сальто в воде: по какой-то причине планета, словно предпочитала, чтобы к ней приближались головой вперед. Тут, к облегчению, скорость уменьшилась, и тело перевернулось само по себе. Вместе с тем как покалывание передалось на ноги, возникло ощущение спуска на парашюте. Поверхность стремительно неслась навстречу, Карлсен напрягся, готовясь к столкновению. Что удивительно - ноги неожиданно мягко ушли в грунт, и вокруг воцарилась темнота, из которой он начал выскребаться с отчаянием утопающего. Несколько секунд, и свет возвратился: из грунта Карлсена вытеснило, как пробку из-под воды. Он лежал на мелово-белой поверхности, припорошенной тонким слоем пыли, такой же белой. Сел, огляделся. Его окружала плоская, гипсовая какая-то равнина, на расстоянии десятка миль равномерно утыканная исполинскими сводчатыми горами - все в дырах, как швейцарский сыр. В отдалении, ближе к горизонту, высились горы, чем-то напоминающие земные, хотя и со странно искривленными склонами, вроде клыков старой акулы. После Ригеля-10 сама оголенность пейзажа навевала уныние. Свет исходил от только что оставленной зеленой планеты, заполняющей четверть небосклона вверху. И отсюда явственно различались ее текучие буйные облака, хотя движение их было таким медленным, что для того, чтобы различить, приходилось пристально вглядываться. Даже на таком расстоянии сознавалась ее энергия, струящаяся благодатным ливнем. Было что-то странно удовлетворяющее в этой планете, словно она - живописное полотно, способное вызывать впечатление некоей грандиозной, взрывной жизненности. От одного уже взгляда на нее тянуло безудержно смеяться. Ее сумбурная зеленая поверхность резко контрастировала с черным небом противоположного горизонта, и разбирало неуемное любопытство: что же там, интересно, таится под бурлящим облачным покровом? Одно было ясно: основная часть этой колоссальной энергии отражается обратно в космос. - Мы называем ее Саграйя, - послышался голос Крайски, - что значит "Зеленое лицо". Тут, словно рассеялись чары, и произошло резкое пробуждение. Все вдруг показалось будничным и реальным. Карлсен огляделся - вокруг пусто. - Где ты? Ответ донесся сверху, с расстояния нескольких футов. - Ты меня не разглядишь. Мой вибрационный уровень чуть выше, чем у лунного энергетического поля. - И нельзя изменить этого уровня, чтобы я тебя видел? - Нежелательно. У тебя у самого он слегка десинхронизирован, потому ты такой полупрозрачный. "Какой?" - спросил, было Карлсен, и тут, оглядев себя, растерянно убедился, что Крайски прав: сквозь ступни внизу, как через какое-нибудь полупрозрачное стекло, просвечивала земля. Топнул ногой - ничего, твердо, хотя на пыли ни единого отпечатка. - Что это за место? - Криспел, шестой спутник Саграйи. - И кто здесь обитает? - Потомки гибридов снаму. Карлсен оглядел горизонт с саблезубыми горными пиками. - И что, им здесь нравится? - Еще как. Они считают это райским местом. - Судя по фыркнувшему смешку, Крайски явно иронизиро- вал. - Черт меня подери, если пойму. - Поймешь. Идем за мной. - Как это я пойду, если не вижу? - раздраженно воскликнул Карлсен. Удаляющийся смешок Крайски дал понять, в какую сторону направляться. Судя по всему, идти надо было к ближайшей громаде-горе, от которой их отделяло примерно пять миль. - Почему нам не понадобился приемник, чтобы войти? - Здесь вся луна - приемник. - А следы почему не остаются на пыли? - У тебя недостаточно веса. На тебе. Вес как вес - даже, пожалуй, потяжелее обычного. Вместе с тем жесткого грунта ноги как бы не касались вовсе. Не менее странно и то, что, хотя они шли к зеленой планете спиной, от них не отбрасывалось ни малейшей тени. Может потому, что свет пронизывал их сразу насквозь. В остальном же все вокруг смотрелось четко и достоверно, как на Земле. Равнина была не такой плоской, как казалась. Много попадалось бугров и впадин, в последних кусками битого мрамора пылились белые скалы. Прошли и несколько дыр в грунте - большинство из них неправильных очертаний, все равно что проделанные каким-нибудь крупным животным. Заглянув в одну такую, Карлсен не смог различить дна. Показалось, что откуда-то из глубины доносится отдаленный звук, вроде грохота водопада. Карлсен поспешил отойти от края. Гора на подходе тоже оказалась более крупной. И покрыта некими сахаристо поблескивающими кристаллами, вроде шапки на кексе. До горы оставалась еще миля, когда они свернули в укромную лощину. Здесь впервые на глаза попались образования, похожие на вулканическую лаву. Очутившись за углом в тени, Карлсен с удивлением почувствовал, что на душе несколько потускнело - как на Земле, когда солнце скрывается за тучей. Совершенно неожиданно лощина сузилась в расселину и вроде бы подошла к концу. Карлсен в растерянности остановился, но спереди позвал голос Крайски: - Смотри под ноги! Осторожно подавшись вперед, он различил, что в расселине выдолблен узкий лестничный проход. Через несколько минут Карлсен выбрался на свет и там увидел, что гору под легким уклоном опоясывает тропа. Вблизи белые кристаллы напоминали плавиковый шпат. Он чутко ступал, спиной тревожно угадывая глубину провала. Что ни говори, бесплотности Крайски можно позавидовать. Зеленая планета успела сместиться и была теперь почти сверху. Кожу начинало сухо пощипывать, как при начинающемся солнечном ожоге. Свернув за угол, Карлсен очутился перед входом в одну из дыр, придающих горе сходство со швейцарским сыром. Вблизи она (раза в два больше роста Карлсена) сходство с дыркой в сыре имела еще больше: гладкая, воронкой, возникшая как бы с выходом крупного пузыря газа. - Сюда, - коротко указал голос Крайски. Он осмотрительно ступил в дыру и оказался в туннеле, почти сразу же сворачивающем за угол. Удивительно: думал, что сейчас окунется в темноту, а оказалось, свет здесь почти такой же яркий, как на поверхности. Видимого источника света не было, и вскоре Карлсен решил, что это сами стены так фосфоресцируют. Туннель, все такой же округлый и гладкий, покато углублялся вниз. - Это что, искусственно делалось? - Нет. Все это результат вулканической деятельности. Несколько миллионов лет назад здесь было эдакое булькающее море белой грязи. - А белизну что дает? - Разновидность окиси цинка. После нескольких извивов и поворотов туннель неожиданно раздался в обширную галерею. Здесь впервые на стенах виднелись следы механической обработки. Заметно ярче стал и свет. Зеленый как-то разом углубился и стал ярко-синим, как Средиземное море. Галерея почти сразу сворачивала за угол, и... Карлсен остановился в изумлении. Перед глазами раскрылась пещера такая широкая, что не охватишь и границ. Впереди тянулся полупрозрачный барьер, видимо, из тех же кристаллов, что и склоны горы. Поставлен, скорее всего, против незадачливых путников - неровен час, сорвутся туда, где внизу на расстоянии примерно мили раскинулся город, созданный из того же кристаллического материала. Громады зданий имели сходство с земными городами, за исключением того, что здесь почти не наблюдалось острых граней и прямоугольных изгибов. Через город пролегал широкий проспект, розовый посередине (наверно, цветы). А в центре, уходя в высь такую, что шпиль едва не касался свода, вздымалось колоссальное здание - видимо, какой-то храм. Бока его мягко переливались пастельными оттенками, от которых исходили колкие радужные блики. Раза, пожалуй, в два выше самого высокого здания на Земле. - Как это место называется? - Крэйс. Самый большой город на спутнике. Тропа, спускаясь к городу, опоясывала стену пещеры, и, насколько хватало глаз, была охвачена барьером (напрашивалось сходство с боковым проходом в каком-нибудь невероятном театре). На расстоянии с четверть мили стало видно, что кто-то идет навстречу. По мере сближения, Карлсен определил: женщина. Различалось уже на расстоянии: полногрудая, белокурые волосы до плеч. - Так они гуманоиды! - Тс-с! Не так громко. Вообще не нужно, чтобы тебя слышали. Давай сюда. Что за ерунда, почему это не должны слышать, если он явно у нее на виду. Хотя, пока подходили, начало пробирать недоумение. Глядя перед собой, его она как будто не замечала. Наконец на расстоянии двадцати футов, сомневаться стало просто невозможно. Она смотрела прямо сквозь него. Карлсен почувствовал у себя на предплечьи руку Крайски - тот тянул к стене (вообще впервые за все время ощутилось его физическое присутствие). Женщина прошла буквально в нескольких ярдах. Карлсен проводил ее вожделенным взглядом. Красота просто редкостная. Наряд, можно сказать, неглиже, а под ним светлое белье, в том числе полупрозрачный лифчик. На ногах синие сандалии; осанка прямая, уверенная, упругие груди соблазнительно колышутся. Здоровьем так и пышет - на Земле сошла бы за спортсменку. Карлсен плотоядно поглядел на длинные, стройные ноги и безупречные бедра, повиливающие под облегающими трусиками. - Бог ты мой, вот красавица-то! - выдохнул он, когда она отдалилась на сотню ярдов. - Ты так считаешь? - тускло переспросил Крайскн, - А ты разве нет? - Так, средняя. Карлсен, глядя ей вслед, дал волю воображению: сейчас бы раскрыть на ней неглиже, стянуть трусики... от такой мысли в паху приятно ожило. Женщина, неожиданно остановившись, оглянулась, при этом глаза ее цепко смотрели сквозь них. Постояв, пошла дальше. - Она что, услышала нас? - спросил Карлсен шепотом. - Да нет, - со смешком отозвался Крайски, - просто прочла твои мысли. - Ты серьезно? - Абсолютно. Судя по тому, откуда донесся голос, Крайски уже шагал вперед. Выждав, пока позволит расстояние, Карлсен спросил: - Почему, интересно, они гуманоиды? - А почему нет? - Ты же сам сказал: это все гибриды снаму в обличий толанов. - Так было, пока они не решили, что лучше иметь человеческое тело. В голосе Крайски скользнула нетерпеливая нотка: вопросы лучше приберечь на потом. Через четверть часа до города было уже всего ничего, по улицам двигались прохожие. С расстояния - ни дать, ни взять, пешеходы на одной из нью-йоркских авеню, разве что одеты чересчур легко (на многих все исчерпывалось купальным костюмом), и на тротуарах в целом не так людно. Некоторые разъезжали на упряжках, которые резво тянули животные, по виду большие собаки. Хотя нет, рептилии: морды плоские, как у ящериц, и шкура чешуйчатая. Тропа, подступая к городу, выравнивалась и расширялась, пока наконец, естественным образом не втекала в русло одной из главных магистралей. Голубой свет верхних уровней неуловимо сменился на подобие обычного дневного. Своды от этого смотрелись, как небо ясным летним днем - легкие облачка, и те присутствовали. Широкая розовая полоса, казавшаяся издали цветами, на самом деле была травой. Розовой была и листва обрамляющих магистраль деревьев, только нижние листья пурпурные и фиолетовые. В отличие от земных, деревья здесь были отчасти прозрачными, словно из янтаря. Внутри - разветвляющиеся капилляры, прямо как артерии у человека. Что удивительно, так это шелест легкого, по-весеннему пахнущего ветерка, дышащего прохладой (и откуда он берется?). Первое, что бросалось в глаза - это здоровье и красота мужчин и женщин - ну просто фотомодели, на кого ни глянь. Походка вполне своеобразная, хотя так просто не опишешь. Характерное покачивание бедер и плеч, выдающее скрытую силу - на Земле, в сравнении с этим, люди тянутся неуклюжим стадом. Дети красивы исключительно (одна нимфетка лет десяти, с рыжими волосами до пояса, отличалась такой изысканностью черт и шелковистой кожей, что Карлсен просто взгляда отвести не мог - картинка из сказки, да и только). Было заметно, что все дети одеты строже, чем взрослые. У девочек в фаворе цветастые платья ниже колена, мальчики в просторных рубашках и штанах в обтяжку. Часто, почему-то, в желтых носках. Из пожилых, многие выделялись фасонистыми седыми шевелюрами и дородностью лиц - брови часто густые, глаза проницательные (один попался - ну просто вылитый нынешний Генеральный атташе США!) - Ступай осторожно, - прошептал на ухо Крайски, - говори потише, и старайся ни с кем не сталкиваться. Когда переходили дорогу, мимо проскочил какой-то малец, держа на отлете пеструю ленту, колышущуюся, словно воздушный змей. "Ты смотри, куда суешься!", - бойко прокричал он той самой рыжеволосой нимфетке - голос звонкий и с каким-то среднеевропейским акцентом. - Невероятно! - выдохнул Карлсен, - они же говорят на английском! - Ну и что? Я тоже на нем говорю. Это место смоделировано с Земли. Симпатичный молодой человек в шортах остановился поговорить с девушкой, гуляющей с хорошенькой девчуркой, за которой семенила на поводке одна из тех самых собачек-ящерок. Приветствие прозвучало невнятно, что-то вроде: "Хербаш курст", за чем сразу же последовало объятие. Тут, на глазах у изумленного Карлсена, девица расстегнула у парня ширинку и запустила туда руку. Выпростав наружу пенис, непринужденно поласкала его и выпустила. Карлсен недоумевал, как же сейчас поведет себя девчурка, но та увлеченно играла с собачкой. Парень стоял себе и разговаривал, ничуть не смущаясь висящего наружу пениса (необычно большого, и головка ярче, все равно, что подкрашенная губной помадой). Карлсен придвинулся ближе, чтобы лучше слышать, о чем идет речь - похоже, о родителях. Разговор мало чем отличался от любого такого же, звучащего на улицах Нью-Йорка, разве что жесты более оживленные: - Я ей говорю, говорю, а она вообще, будто меня не слышит! - Да у меня то же самое. Тут подняла голову девчурка (собачка игриво юлит на спине, подставляя под щекотку брюшко). - Зато цулки цолные не заставляет тия носить. - На пенис она посмотрела, как ни в чем не бывало. - А что, черные чулки на тебе смотрелись бы что надо, - сказал парень девушке. - У тебя волосы как раз того цвета. Девушка польщенно улыбнулась. - Правда? Распахнув свободную накидку, она приспустила бежевые трусики и обнажила лобок, опушенный рыжева- тыми волосами - светлее, чем на голове. Молодой человек посмотрел с учтиво-внимательным видом. - Да, черные чулки попробовать стоит. - Ладно, посмотрим, - она привела одежду в порядок. - Ну что, мы пошли. Договаривались зайти к бабуле на чай. - Хорошо, Теда. Пока. - Пока, Грэд. - Протянув руку, она легонько сжала ему пенис, а парень, сунувшись под накидку, поласкал девушке правую грудь. - Ну-ка, попрощайся с Грэдом, - велела она ребенку. - До сиданья, Грэд, - девчурка ладошкой тронула его за пенис. Когда они пошли, парень заправил свою принадлежность обратно в шорты и пересек дорогу. - Да-а, - только и протянул Карлсен, - вот уж кто без комплексов: Крайски тихонько рассмеялся. - Ты не поверишь: комплексов у них уйма. Только не сексуальных. На пути Карлсен увидел пару пожилых, тоже остановившихся поздороваться. Здесь пенис вынул мужчина, а женщина элегантно его потрясла. Что примечательно: хотя паре было явно за пятьдесят, фигуры у обоих были спортивные, а волосы женщины, даром что с проседью, шелковисто струились по плечам, как у молодой девушки. Полупрозрачная накидка была черной, а под ней темное белье - что-то вроде сплошного купальника с широкими штанинами. В очередной раз удивляли их оживленность, улыбки и восклицания - можно подумать, старые друзья встретились после многолетней разлуки. Общение длилось несколько минут, после чего женщина еще раз взялась за его пенис, а мужчина, слегка наклонившись, пошарил у нее под накидкой и поласкал между бедер. Было ясно, что все это исключительно дань вежливости, как и дружеские кивки при прощании. Когда они разошлись, мужчина заправил пенис обратно в штаны. - А сексом-то они здесь занимаются? - полюбопытствовал Карлсен. - А то как же! - Крайски указал на тротуар, где стояла ярко раскрашенная будка, Карлсен принял ее за торговую палатку. - Если кого-то раззадорит, пожалуйте сюда, быстренько перепихнуться. Когда проходили мимо, Карлсен ненароком бросил взгляд за неплотно прикрытую створку: там на нехитром ложе занималась любовью голая парочка. На вид не старше подростков. Девочка, сладко постанывая, ритмично двигалась вверх-вниз, руки сомкнув на худых бедрах партнера, который работал с неистовой быстротой. - Они, вообще, с какого возраста начинают заниматься сексом? - С любого, как вздумается. У детей сексуальные игры поощряются, едва они начинают ходить. Парочка, похоже, не обращала внимания, что створки прикрыты неплотно, а одежда, оказывается, и вовсе валяется у будки на тротуаре... - Берегись! - окрикнул вдруг Крайски. От тугого удара в плечо Карлсен отлетел через тротуар (неловко подумалось, что это за подглядывание) и, ударившись другим плечом о стену, съехал по ней на корточки, враз лишившись дыхания. Чувствовалось, как Крайски тормошит за предплечье, спрашивая громким шепотом: - С тобой все в порядке? Карлсен кивнул, все еще не в силах восстановить дар речи. Остановившись невдалеке, в их сторону недоуменно смотрел молодой парень. - Я же говорил, смотри по сторонам, - запоздало укорил Крайски. Молодой человек, возвратись в их сторону, глянул в будку, затем себе под ноги и пошел, озадаченно покачав головой. Карлсен, морщась, поднялся. - Бог ты мой, они из чего сделаны - из бетона? Плечо ныло от удара от стену. Благо, что не головой. - Тела у них гораздо плотнее, чем у нас, - пояснил Крайски. - По земным меркам, этот паренек весит пару центнеров. Крайски на секунду-другую прислонился к стене, отдышаться. - Ну что, полегчало? - Да вроде. Идем. Где-то еще с милю шли вдоль главного проезда, приближаясь к центру города. Всюду царила жизнерадостная, праздничная атмосфера - отчасти, может, из-за полосатеньких будок, отстоящих по проспекту примерно на четверть мили одна от другой (кстати, все остальные пустовали), а также опрятные, ярко размалеванные лавочки, где продавалось все - от обуви с одеждой до цветов и крупной утвари. Бросались в глаза обилие улыбок и общий дух благоденствия. Собак-рептилий встречалось несколько пород, от тех, что величиной с таксу, до мастиффов. Было и еще одно непонятного вида создание: туловище длинное, змеистое, и такой же хвост с небольшими шипами, буквально из боков торчат три пары согнутых лап. Из драконьей головы пялятся глава-луковицы, и физиономия, будто все время улыбается. Эта диковинная ящерица передвигалась с забавным вихлянием (кажется, именно такой кожей были обтянуты кресла в подземной капсуле у Грондэла). От центрального проспекта шли узкие улочки, где в глубине проглядывали небольшие площади с фонтанами и сквериками - хотя с розовой травой свыкнуться было трудновато (вблизи она смотрелась совсем как на Земле, разве что глянцевитой и сочнее). Напоминало "старые кварталы", воссозданные в таких городах как Париж, Брюссель и Берлин - с булыжными мостовыми и домами "под Средневековье", - хотя здесь упор делался не на стилизацию под старину, а на создание атмосферы очарования и спокойствия. Только дома, построенные из полупрозрачного кристалла, придавали месту нездешний вид. От земных домов их отличала одна существенная деталь: окна не прямоугольные, а как-то странно искривленные. Некоторые вообще напоминают реющий на ветру флаг. Через одну из таких тихих заводей они прошли и свернули в извилистую улочку с видом на "собор", где по широким ступеням спустились еще на одну миниатюрную площадь с фонтаном (Карлсен с восторгом увидел там водяную лилию с зелеными листьями, а в глубине даже мелькнула рыбка, похожая на сазана). На бордюре фонтана, болтая ножками, сидела симпатичная девчушка и бросала в воду корм из кулька. Напротив фонтана стояло высокое здание со сводчатым фронтоном, похоже на какую-нибудь муниципальную контору. Повинуясь направляющей руке Крайски, он приблизился к главной двери, которая отворилась, когда они были в нескольких футах. Парадная напоминала какой-нибудь скромный семейный отель в Северной Европе: толстые ковры, глубокие кресла (в одном сидит мужчина и читает газету) и можно сказать, чопорный декор с темной полированной мебелью. Налево за остекленной дверью видна была библиотека. За конторкой там стояла прехорошенькая брюнетка с короткими кудрявыми волосами и полноватыми губам. Синяя сорочка на ней смотрелась подобием официальной униформы... Они поднялись по лестнице, прошли мимо читального зала, где за длинными столами за книгами и газетами сидело с дюжину человек, и еще одну комнату, явно картинную галерею. Карлсен хотел зайти, но Крайски потянул дальше: "Успеется". В дальнем конце коридора они остановились у массивной двери (по виду - полированное красное дерево). - Стучи, - велел голос Крайски. Он постучал, и звук, что удивительно, получился металлический, а не такой как по дереву. - Войдите, - послышалось из-за двери. Дверь отворилась (видно, Крайски приналег), и навстречу им поднял глаза какой-то лысач, сидящий за столом у окна. - А, Георг, ты снова здесь, - сказал он (прозвучало как "Гэй-орг"). - На этот раз еще и с визитером, - уточнил Крайски. Мужчина встал (росту шесть с лишним футов). На нем было коричневое одеяние с капюшоном за спиной, напоминающее монашескую сутану. Лицо кроткое, дружелюбное, с крупным румянцем. - Чудесно! Кто же этот твой друг? - Его звать Ричард Карлсен - доктор Карлсен. Он психиатр из Нью-Йорка. - Ах, Нью-Йорк! - лысач расцвел в улыбке. - Один из любимейших моих городов на Земле. Добро пожаловать в Крэйс, доктор. Карлсен протянул руку, верзила лишь улыбнулся и покачал головой. - Нельзя нам пожимать друг другу руки: энергетический уровень разный. Георг разве не объяснил? - Георг ничего не объяснял, - вклинился Крайски. - Он это все предоставляет тебе. - Вот как! Что ж, звать меня Аристид Мэдах, я куратор этого заведения. Зовите меня просто Аристид. - Вы можете обоих нас видеть? - с интересом спросил Карлсен. - Да. Я наделен даром, который вы приписываете медиумам. Может, присядете? - Пожалуй, воздержимся, - отреагировал Крайски. - Я привел его сюда посмотреть на Адама и Еву. - А, еще один: - Не возражаешь? Лучше, если бы он все это увидел до полудня, - в голосе у него почему-то угадывалось поспешность. - Конечно, - он повернулся к Карлсену. - Доктор, соизволите пройти? Вот это куртуазность - чтобы такое, да на запредельно далекой луне... Аристид прошел к двери в другом углу кабинета. - Кстати, - обратился он, прежде чем открыть, - я был бы признателен (надо же, английский акцент просто безупречный), если б вы пытались не обращаться ко мне в присутствии других людей. Они и без того считают меня за сумасшедшего. Большинство так меня и зовет: "Мэд", безумный. Делают вид, что как бы сокращают мою фамилию, но я-то знаю, почему. - Он поднес палец к губам и отворил дверь. Следом за ним они прошли полутемным коридором и, спустившись на три лестничных пролета, попали, судя по всему, в подвал. Изумляло то, что здание не только смотрелось точь-в-точь как земное, но еще и одинаково пахло. Прошли помещение, похожее на гардероб, хотя вешалки пустые. Возле двери стол - очевидно, место билетера. Мэдах вынул из кармана большой медный ключ и вставил его в скважину. Другой рукой нажал на выключатель, и открывшееся впереди помещение сразу наполнилось мягким зеленоватым свечением. Этот огромный зал (в длину ярдов сто) был уставлен стеклянными тумбами. Еле уловимый запах пыли и дезинфектанта вызывал ассоциацию с хранилищем Чикагского антропологического музея. Над дверью висели старинные механические часы вроде тех, что на стене Нью-Йоркской публичной библиотеки - эти отчетливо тикали. От земного музей отличало то, что большинство экспонатов здесь было совершенно незнакомы. Минералы типа и цвета, каких на Земле никогда не встречаются, престранные скелеты и муляжи, иные с виду полная бессмыслица - так, в одной из тумб стояла лишь дымчато-розовая вода. Остановились перед тумбой в дальнем конце зала - футов пять в высоту, а внутри двое прямоходящих существ, издали похожих на человекообразных обезьян. Приблизившись, Карлсен сразу же распознал в них неандертальцев - похожие восстановленные экземпляры стояли в музее Филадельфии. Рост на удивление маленький, не больше четырех футов. При более пристальном взгляде показалось, что они состоят из живой плоти; волоски на грубой коже, и те как настоящие... - Это что, подлинники? - Нет. Хотя плоть действительно человеческая, сделана одним из опытнейших наших биохимиков. Карлсен посмотрел вниз, на табличку. - А почему, интересно, Адам и Ева? - Потому, что мы их считаем истинными прародителями человечества. Эти существа первыми преобразовали животное ворчание в зачатки речи. В этом смысле они - родители вашего кроманьонца. Карлсен продолжительное время вглядывался в неподвижные фигуры, пытаясь по лицам составить кар- тину их личностных черт. Мужчину, с его обезьяньей физиономией и клыкастой пастью, в сходстве с человеком трудно было и заподозрить, не говоря уже об отношении к нему как действительно к своему предку-человеку. Только рот - широкий, тяжелый и чувственный - казался странно осовремененным. Карлсен перевел взгляд на соседнюю тумбу, где стоял прямоходящий человек. - Да, - сообщил Мэдах, - это кроманьонец. На его создание ушло почти три тысячелетия. Кроманьонец был выше неандертальцев и на современного человека походил так, что не вызвал бы никаких вопросов на Пятой авеню. Карие глаза смотрели дружелюбно и с умом. Карлсен долго его разглядывал. - Замечательное достижение. - К несчастью, он послужил еще и причиной нашего разрыва с толанами. Наши эксперименты в био- инженерии они считали беспринципными и разлагающими. - И у нас на Земле такое все еще доводится слышать, - вставил Карлсен. - По счастью, в эту пору одна из наших экспедиций открыла Криспел. - Он посмотрел мимо Карлсена. - Ты ему рассказывал о нашем мире? - Нет, - отозвался голос Крайски. - Для своих размеров Криспел имеет исключительно высокую гравитацию, и он же - наивысший уровень свободно текущей витальности по галактике. Это потому, что Саграйя - своего рода печь жизненной силы. На ней высоко развита растительная жизнь, но условия такие невообразимые, что единственная возможность выжить - это воспроизводиться быстрее, чем сметут. Гигантские побеги на Саграйе растут почти со скоростью идущего человека. Но их, пока растут, чуть ли не сразу разрывает на куски. Вот почему планета излучает такую колоссальную жизненность. Криспел на нашем языке означает "волшебный сад", а центр нашего мира он и есть. Там выращивается все, в чем мы нуждаемся. Если у вас есть время, я с удовольствием свожу вас туда на прогулку. - Времени, боюсь, нет, - перебил Крайски, - Как-нибудь в другой раз. Мэдах, судя по всему, приуныл. Ему явно нравилась роль гида-экскурсовода. - А это кто? - проворно отвлек Карлсен, указывая на тумбу по другую сторону зала. - А-а, это один из экспериментов, который позже решили забыть за ненадобностью. Существа в тумбе смотрелись на редкость внушительно: мужчина восьми с лишним футов ростом, сложения такого мощного, что с расстояния вообще похож на каменную статую. Все тело излучает мощь, от лобастой головы с подбородком-глыбой до толстого, тяжелого пениса, свисающего до половины бедра (при эрекции, пожалуй, выше пупа будет). Не уступала и стоящая рядом женщина, здоровенная как цирковая силачка: мощные плечи, арбузно огромные груди и странно округлый лобок, будто ей туда сунули персик. От груди к животу тело повдоль разделялось заметной впадиной, исчезающей меж бедер. Карлсен на секунду с какой-то иллюзорной ясностью представил, как эта пара совокупляется, грузно смыкаясь-размыкаясь на манер гигантских машин. - Ну, а что, внешне смотрится без изъяна, - сухо заметил он. - Что вы, да никакого изъяна и не было - глаза у монаха засветились энтузиазмом. - Только наши предки на Криспеле подыскали более подходящий вариант. Один из наших биоинженеров научился создавать КОК - компактную организацию клеток. Живые клетки напоминают клетки батареи, которая заряжается жизненной силой. Благодаря новым компактным клеткам, мы смогли вмещать гораздо больший жизненный заряд, чем те же толаны или земляне. - И как вы их заряжаете? Аристид посмотрел с замешательством. - Конечно же, через солнце! - Солнце? - Наше великое зеленое солнце! - монах махнул рукой на небо, - животворящую Саграйю. - А-а, понятно: Хотя на самом деле он лишь делал вид, что понимает. При чем здесь солнце, когда все они находятся под землей, и энергия планеты попусту уходит в космос? Внимание Карлсена привлекла тумба дальше вдоль прохода, где тоже находились мужская и женская особи. На первый взгляд, они напоминали карикатуры, сделанные каким-нибудь скульптором-сатириком: туловища-бочки с раздутыми животами и непомерными ягодицами. Аристид посмотрел в направлении его взгляда. - Ах да. Эти чудища были одним из ранних наших экспериментов. Мы предполагали, что ответ лежит в самой массе тела. - Ответ?? - На проблему, как тело может держать максимум жизненного заряда. - У них, наверное, волчий был аппетит. - В этом вся беда. - Аристид кашлянул, и Карлсен удивленно покосился (не застеснялся ли чего мо- нах?). - Безусловно, им почти постоянно приходилось есть, а так как сьеденное перед превращением в живые клетки надо было еще переварить, весь процесс проходил неудовлетворительно. К счастью, - он прошел мимо тумбы, - с открытием КОКа все уладилось. Он бегло глянул на часы над дверью. Стрелки показывали одиннадцать тридцать. - Идем совсем уже скоро. Вы извините, я поговорю сейчас с секретаршей? Может, встретимся снаружи? - Пожалуйста. Когда поднимались по лестнице (в тишине слышалось дыхание Крайски), Карлсен спросил: - Зачем ему встречать нас снаружи? - Время идти в Солярий. - Что за солярий? - То самое здание, как храм. - Зачем? Что там будет? - Они в это время ходят в церковь. Это у них называется часом Саграйи. Они стояли в вестибюле, кресла к этому времени уже пустовали. То же самое, очевидно, и по всей библиотеке. Карлсен поднял со столика газету. Она была на каком-то центрально-европейском языке, каком именно, непонятно. - Это румынский, - предугадал его вопрос Крайски, - язык Трансильвании. - Румынский-то здесь откуда? - Этот город, можно сказать, Земля в миниатюре, с акцентом на Европу. Большинство людей здесь отпуск проводят на Земле. - Абсурд какой-то! - рассмеялся Карлсен. - Откуда они добывают тела? - Обмениваются с визитерами, кто уже там. - Я имею в виду, откуда они взялись изначально? - Изготавливаются в лабораториях на Земле. Ты уже видел, что эвату - искусные биоинженеры. В этот момент дверь открылась, и вошла темноволосая библиотекарша. Она приостановилась перед ве- шалкой. Карлсен ожидал, что она сейчас возьмет одно из висящих там пальто. Вместо этого она расстегнула свое официального вида платье, сняла и повесила его на один из крючков. Вслед за тем сняла лифчик и повесила его туда же за лямку. На тот же крючок последовали и миниатюрные белые трусики, которые она стянула вдоль ног. Оглядев затем себя в настенное зеркало и поправив прическу, девушка вышла на улицу. - Я вижу, - заметил Крайски, - ты проникаешься местным колоритом. Карлсен посмотрел вниз и с удивлением обнаружил у себя эрекцию, он и не заметил, как это произошло. Хотя все тело сейчас покалывало от приятного предвкушения. Когда дверь за девушкой закрылась, здание смолкло, словно пустое. - Где же Аристид? - было без четверти двенадцать. - Пошел, наверное, подкрепиться. - Подкрепиться? - Крайски коротко хохотнул. - Я же говорил, комплексы у них все же есть. - Не понимаю. - Ты заметил на главном проспекте хоть один гастроном или ресторан? - Нет, если вдуматься с твоих слов... - Вот-вот. А как Мэдах покраснел, когда ты спросил его насчет тех монстров возле выхода? - Я подумал, он просто как-то уклоняется. - Да он остолбенел от ужаса, подумал, что я сейчас вмешаюсь с разъяснениями. - Какими разъяснениями? - Он тебе наплел, что те уродины-тяжеловесы были якобы просто эксперимент. А просуществовали-то они, ни много, ни мало, две тысячи лет. - Не вижу смысла: зачем они тяготели к такой наружности? - Да нет же, никто и не тяготел, - Крайски досадливо вздохнул. - Такая наружность им была необходима, чтоб достаточно было плоти впитывать жизненную энергию. Ты-то этого не чувствуешь, потому что у тебя тело не на их вибрационном уровне. - И у тебя тоже. - Безусловно. Я об этом позаботился, потому и невидимый. Иначе мне не вынести. - Так ты что имеешь в виду: что они стыдятся есть? - Именно. Те глыбы-монстры едой бредили точно так же как сексом: жрали и жрали, пока не стошнит, и снова жрать, жрать. Те образчики в подвале еще цветочки, ни в какое сравнение не идут. А то были просто необъятные ходячие желудки, в триста с лишним кило весом. Только, когда многие от обжорства стали гибнуть, инженеры у них схватились искать какое-нибудь спасительное средство и создали КОК. То есть вес получался тот же самый, а размеры вдвое меньше. - Тогда почему они все еще тушуются? Крайски сказал терпеливо: - Потому, что тяга к еде у них стала инстинктом, еще сильнее полового влечения. На Земле мужчина возбуждается от вида раздевающейся женщины. Эвату разбирает от вида чашки с супом или мясного рулета. У них даже пищевая порнография есть, где смакуются обеды из десятка блюд. Я как-то раз видел скандальный комикс про Проныру Тома, который в замочную скважину подглядывает, как женщины завтракают. Есть еще одна непристойная книга про педофила, что ест только молодую морковку и мясо исключительно молодняка. Книга эта вызвала такой скандал, что ее пытались запретить. - Но надо же им как-то питаться. - Разумеется. Супруги здесь едят вдвоем, в приватной обстановке, но при этом вначале задергивают шторы. На обеды-ужины никто здесь друг друга не зовет - представь, как на Земле какая-нибудь респектабельная пара пригласила бы своих соседей на "групповушку". Ты заметил, когда мы подходили, как маленькая девчушка кормит там рыбок? - Заметил. - Так вот это потому, что она еще ребенок. Взрослого бы уже арестовали. - Ты шутишь?! - На Криспеле с этим не шутят. - Боже ты мой, - Карлсен только головой покачал. - У них и еще какие- нибудь странности есть? - Насчет мытья, например, хотя с этим полегче... Сзади на лестнице кто-то осторожно кашлянул. Мэдах - стоит переминается, неловко так. - Уж вы, прошу, извините меня, что заставил ждать. Я как-то забыл, что мне письмо надо было продиктовать, важное. Ну что, идем? Карлсен заметил, что корешки волос над самым лбом у него влажны, видимо, мылся. Людей на улице прибавилось, причем, в основном, голых. Небо казалось ярче, как будто вышло солнце (хотя так и не понятно, где здесь вообще источник света). Карлсена в очередной раз удивляла веселость толпы - лица такие счастливые, что на Земле из них половину сочли бы за подвыпивших. Тем не менее, побыв несколько минут под солнцем, он уяснил причину этой веселости: вся улица оживлялась сексуальным возбуждением. Трепетало оно и в его собственном теле, наполняя пах светозарным, медово- сладостным теплом, отчего укромное место начало набухать. То же самое явно происходило и со многими другими, только у большинства мужчин была полная эрекция (это ж надо: идут, даже разговаривают, а она все равно держится). В очередной раз бросалась в глаза (как тогда у первого встречного в этом городе) необычная величина их пенисов с ярко-красной головкой. Причем теперь видно, что косметика здесь ни при чем: цвет естественный. У многих женщин лица цвели улыбкой мечтательного предвкушения. И опять изумляла красота их тел. Кое-кто из женщин (в основном, средних лет) был немного полноват, но сложения, все равно, безупречного. Совсем рядом прошла высокая стройняшка с небольшими округлыми ягодицами, мелькнули заостренные грудки со светлыми сосками. Самые молоденькие - подростки еще, с неоформившейся толком грудью - шли пока в трусиках (чувствуется, из-за некоторой робости). Пользуясь возможностью глядеть во все глаза (благо невидимый), Карлсен отмечал, что на кого из идущих ни бросишь взгляд (включая детей), тело каждого поражает своей скульптурностью. Прямо парад нудистов, да и только. Свернув на улицу, ведущую к Солярию, он обнаружил перемену цвета. Радужность исчезла, сменившись характерно зеленым, как Саграйя. Даже дымчатая взвихренность пригрезилась за кристаллической поверхностью храма. Уходя в самое небо (шпиль терялся в высоте), смотрелась громада на редкость внушительно. Явно росла и тяжелая сладость в паху, мелькнуло сравнение с осенними деревьями, гнущимися под тяжестью спелых плодов. Только выйдя на главную площадь, Карлсен уяснил сам размер Солярия. По форме он представлял собой овал, в основании длиной, по меньшей мере, полмили. Восходящие к основанию ступени, и те заканчивались вровень с крышами окружающих зданий. Кристалл храма по частоте подобен был воде, и, несмотря на солидную толщину стен, с внутренней стороны совершенно не давал искажения. Стиль, по земным стандартам, можно было назвать готическим, с тем лишь отличием, что башни и опоры были округлыми. Особенно грандиозно смотрелся огромный шпиль: выше любого готического собора, острие, словно пронзает небесный свод. Бока у храма были чуть вогнуты, а круглый плоский парапет вокруг основания придавал ему сходство с невероятной ведьмачьей шляпой. Следом за Аристидом Карлсен стал подниматься по ступеням, статная фигура монаха защищала его от столкновений со встречными. Если кто иногда и задевал, то с рассеянным видом извинялся, не замечая в предвкушении, что рядом никого нет. Куда делся Крайски, Карлсен понятия не имел. Широкая, из зеленоватого кристалла площадь, между верхней ступенью и входом замечательно просвечивала, так что смотреть вниз было все равно, что глядеться в чистую морскую воду. Здесь паломники, сняв сандали, аккуратно составили их в рядок, сверху аккуратно сложив одежду. Наравне со всеми процедуру проделал и Мэдах, обнажив широкую грудь, поросшую рыжеватым волосом. Несмотря на крупную комплекцию, сложен он был безупречно. Что удивительно, пол внутри Солярия (Карлсен про себя так и называл его "собором") был не из мрамора и не из кристалла, а просто ковер из розовой травы, умело ухоженный, как площадка для гольфа, и пахнущий свежеподстриженным газоном. По странно упругой этой траве босые ступни паломников ступали совершенно бесшумно. От входа внутреннее пространство казалось необъятным - где-то в сотню раз больше любого земного собора. Колонны, каждая футов тридцать диаметром, напоминали о гигантских красных секвойях в калифорнийском Национальном парке. Мэдах, повернувшись, каменно взял его за руку и утянул за одну из громадин-опор, так что людской поток струился по обе стороны, не задевая. - Если желаете, можно обменяться телами. Этого Карлсен ожидал меньше всего. Непонятно почему мысль об обмене телами с посторонним вызвала замешательство. Хотя колебаться сечас было явно не время. - А чего. Только вы уверены?.. Аристид, не размениваясь на слова, завел его в высокую, глубокую нишу в основании колонны. По какой-то причине стены изнутри теряли прозрачность, становясь черными, как антрацит. Мэдах шагнул следом, приперев своим чугунным корпусом Карлсена к стене. Чувствуя по-прежнему неловкость и замкнутость в себе, Карлсен без особого энтузиазма изготовился к какого-нибудь сексуальному возбуждению, как тогда со снаму. Чувстовался лишь легкий дискомфорт от тесноты и льдисто- холодного кристалла, давящего спину. Секунда, и он резко втянул воздух от невыразимого наслаждения. Ощущение такое, будто внутренности растворились. Совершенно неожиданно монах исчез, а взгляд Карлсена уперся в стену ниши. Прошло несколько секунд, прежде чем дошло, что между ним и стеной утиснута фигура - причем не чья-нибудь, а его самого. Он смотрел сверху вниз на собственную макушку, хотя если точнее, принадлежала она сейчас Аристиду Мэдаху. Он поспешно отодвинулся. "Благодарю", - сдавленно произнесла фигура голосом Ричарда Карлсена, непонятно зачем. И тут он впервые в жизни ощутил себя полностью, стопроцентно живым. Тело дышало ощущением ровной мощи, какое на Земле возникает разве что в моменты сексуального оргазма. От восторга ощущение бодрствования поднялось до точки, откуда обычное сознание видится эдаким неизбывным состоянием легкой утомленности. Ричард Карлсен, на удивление, улыбался. - Ну что, теперь я доберусь вон до той часовни, - он указал туда, где в отдалении виднелось какое-то подобие алтаря, - и помедитирую. Когда надо будет, пройдете и меня отыщете. - Как ощущение? - раздался вдруг голос Крайски. Он стоял как раз позади Карлсена, саркастически улыбаясь. А с телом у него происходило что-то странное: зыбкое какое-то, бесплотное. Карлсен спохватился было, что это что-нибудь со зрением: переливчато зыбится, как мираж. - Сейчас я вас покидаю, - произнесло его собственное тело. - Приятных вам ощущений. - Осмотрительно поглядывая по сторонам, оно стало удаляться в направлении алтаря. - Ну что, - подал голос Крайски, - почему б нам не пойти полюбоваться? Карлсен на эти слова и внимания толком не обратил. Чувство полной удовлетворенности поглощало его целиком. Как будто вся прежняя жизнь была каким-то сном, от которого, наконец, очнулся. Ощущение самой живости интриговало. Вспомнились юношеская пылкость, места, где любил бывать, дни, полные счастья. Над всем этим царило колоссальное радушие, жизненная щедрость, подобная добродушному смеху. Сейчас впору было даже обнять Крайски, из любви и одновременно жалеючи. Двигаясь в притихшей толпе, он четко понимал, чего стремились достичь эвату. Это твердое компактное тело могло удерживать жизненную энергию, не давая ей уйти наружу. Все люди (теперь это сознавалось отчетливо) протекают: половина их энергии рассасывается в окружающем воздухе. Все это просто потому, что тела у них чересчур слабы, чтобы удерживать поле жизненной энергии. Все равно, что пытаться лить воду в треснувшую кружку. Если сравнивать, то тело Аристида жестко контролировало все свои жизненные силы. В результате - откровение, внезапный проблеск насчет того, что все люди должны собой представлять. Озадачивало одно: зачем Мэдах сам предложил обменяться телами? Чего ему вообще может быть надо от этого слабого, недужного и неэффективного мешка костей? Карлсен хотя и занимал сейчас тело монаха, доступа к его мыслям и воспоминаниям у него не было. Оставалось лишь предполагать, что обмен этот - исключительно по доброте душевной. Внезапно в голове полыхнула идея. А что, если остаться здесь, на Криспеле, и упросить эвату создать ему такое же вот тело, в каком он сейчас? Эвату воплотили у себя то, к чему испокон веков безуспешно стремятся люди: не только полнейшую социальную гармонию, но и беспрестанную радость, ставшую сутью сознания. Если позволят остаться, будет просто глупо не ухватиться за такую возможность. Идея взволновала Карлсена так, что он в ту же минуту чуть было и не сорвался бежать к Мэдаху за советом. Сдержала лишь мысль о том, что монах, может быть, сейчас в глубокой медитации. По мере продвижения вглубь собора, все больше внимания начинали обращать на себя тишина и чувство ожидания. Совершенно непохоже на атмосферу любого из земных храмов - даже величественного Казанского собора, где голоса двух тысяч молящихся во время Всенощной вызвали у него однажды слезы. Здесь же надо всем довлело молчаливое, сбывающееся предвкушение. Люди вокруг стояли теперь неподвижно и настолько свободно, что пространство просматривалось на полсотни ярдов вперед - туда, где гигантским кольцом загибалась какая-то полупрозрачная стена высотой футов семь. Карлсен тоже остановился и осторожно оглядел близстоящих. Казалось, все полностью ушли в себя, словно цепко во что-то вслушиваясь. Он медленно поднял взгляд, и поразился самой высоте шпиля, изнутри кажущегося еще более высоким. Его украшал бледно-золотистый узор, создающий впечатление рвущегося кверху пламени (изумительно: шпиль как будто венчается голубой вспышкой, словно верхушка его открыта небесам). Он осторожно двинулся вперед, шепотом извиняясь, если случалось кого-то задеть. Раза с третьего стало ясно, что это необязательно: никто его, похоже, и не замечал. Стена оказалась кристаллическим барьером, прозрачным, как дистиллированная вода. За ней зияла черная дыра диаметром ярдов пятьсот, похожая на кратер вулкана. Бока у нее были из грубой пепельного цвета породы, с вкраплением черных кристаллов - все это в трещинах, оплавлено, словно из раскаленного жерла. Дыра казалась бездонной, и голова начинала кружиться при взгляде в ее мертвую глубину. Через несколько секунд донесся звук - гулкий рокот, напоминающий приближение поезда в метро. И тут дыра озарилась изнутри смутно-зеленым свечением, отчего глубина открылась примерно на милю. Свет медленно нарастал, покуда не стал таким нестерпимым, что пришлось отвернуться. Стоящая в поле зрения молоденькая девушка, зачарованно смотрела на воронку, распахнув глаза и приоткрыв рот. Не успел он толком отметить ее лицо, как за долю секунды свет словно сгустился в подобие зеленой воды, тугим жгутом рвущейся к поверхности. Карлсен испуганно отпрянул, когда он гейзером метнулся в воздух и взмыл на высоту мили к верхушке шпиля. Теперь ясно, почему верхушка открыта небу: чтобы у этого слепительного фонтана энергии был сквозной проход. Но и при этом, задевая о бока сужающейся кверху горловины, он осыпался на толпу сонмом неожиданно холодных брызг, отчего в воздухе создавалось подобие тумана. Шлепаясь на голову и плечи, они легонько пощипывали, как слабый ток. Плоть замрела невыразимо странным и приятно будоражащим ощущением, переросшим вдруг в вожделение такое, словно им враз воспламенились все части тела. Эрекция возникла, можно сказать, чугунная. Причем гораздо тверже, чем подобное бывает на Земле - очевидно, из-за уплотненной клеточной структуры (понятно теперь, почему мужчинам удавалось удерживать эрекцию, даже идя по улице). В эту секунду он обостренно осознал наготу, свою и окружающих. Вначале восторг был такой мощный, что не было желания двигаться - достаточно было просто стоять, ощущая волну за волной благодать, захлестнувшую с головой. Через несколько минут блаженство достигло того уровня стабильности, когда уже можно было оглядеться. Первым, на кого упал взгляд, оказался мужчина средних лет, который, пристроившись за девушкой, все так и стоящей с открытым ртом, крепко взял ее сзади за обе груди. Помедлив вначале, она, словно под гипнозом, завела руку себе за спину и ухватила туго набрякший пенис, головкой достающий ей до копчика. Мужчина запустил ей руку между бедер и стал медленно ласкать, лицо у девушки судорожно исказилось, словно от нехватки воздуха. Она медленно развернулась, не выпуская при этом пениса, и притиснулась лобком к его животу. Мужчина опустил ее на траву, руками придерживая за ягодицы. Там девушка легла на спину, широко раздвинув согнутые в коленях ноги, и медленно ввела в себя член. От наблюдения Карлсена отвлекла чья-то рука, вкрадчиво тронувшая его за гениталии - оказывается, темноволосая библиотекарша, та самая (Карлсен каким-то скрытым чутьем определил, что они с монахом занимаются любовью каждый день). Стоило женщине взять его обеими руками за жезл, как ощутилась ее искристо втекающая жизненная сила. Через несколько секунд женщина зовуще потянулась к Карлсену, как дитя, просящееся на руки. Сунув ручищи ей под мышки, он без труда (вот уж не ожидал) поднял ее над землей. Ногами она сноровисто обхватила ему бедра, Карлсен свободной рукой вправил ей жезл меж упругих ягодиц и, пристроившись поудобнее, отпустил. Входя в ее тело, от нестерпимой сладости он судорожно вздохнул. Под собственным весом она медленно нанизалась, пока лобок не притиснулся вплотную к его животу. Ощущение этого влажного проникновения было таким пронзительным, что хотелось стоять без движения; достаточно было ощущать облекающую женственность, всей своей сущностью растворяясь в этом наимужском из всех мужских ощущений. В эту секунду ему открылось подлинное преимущество уплотненного строения тела. У людей с ослаблением внимания снижается и импульс воздействия. Секс теперь впервые воспринимался им с полным вниманием - действительно, откровение. Вот почему, оказывается, люди так зациклены на сексе. Он сводит внимание в точку, где сознание, похоже, обретает полную власть над материальным миром. Улавливалась и ценность телепатического сознания в любовном акте. Получалось, что он разделяет желание женщины, видя себя в ее глазах незнакомцем, и она, угадывая эти его чувства, возбуждается еще сильней. В этом резонансе было что-то от той страсти с Фаррой Крайски, с существенной разницей, что это возбуждение - абсолютно чистое, без недужного оттенка пагубной опасности. Вместе с тем все делалось с полной отрешенностью. То, что он знал библиотекаршу (звали ее Кьера), а она его, ничего не значило. Здесь они были просто орудиями взаимного наслаждения, и пикантность состояла в том, что через несколько минут они разделятся и отыщут себе других партнеров. Прелесть была в обращении с партнером именно как с инструментом собственной услады, самому при этом служа точно для того же. Похоже чем- то на то, как Карлсен в колледже подрабатывал на каникулах официантом: то же укромное удовольствие от того, что ничем не выделяясь, просто состоишь в услужении. Все это время - уже минут десять - он стоял вертикально, так поглощенный удовольствием от взаимного контакта, что желание горело одно: остановить бы время. Слившись с Кьерой в поцелуе, у себя во рту он ощущал нежный трепет ее языка. К этому моменту она начала терять контроль: не в силах сдержаться, стала неистово ерзать взад-вперед, хотя сомкнуты они были настолько, что почти и не двинешься. И тут, судя по сокращениям мышц влагалища, она разразилась оргазмом. Удовлетворение неимоверное, но близить эякуляцию Карлсен не собирался. Это сократило бы удовольствие, слишком дорога услада - размениваться на обыкновенное семяизвержение. Завершив, он бережно опустил Кьеру на землю. Она так и не развела рук, скользнув вниз по его торсу влажным теплом губ. Когда она прикрыв глаза раскинулась на траве, случившийся поблизости другой мужчина склонился над ней и вскоре, лаская, уже пристраивался наверху. Обвивая ему руками шею, она по-прежнему не открывала глаз. Карлсен с каким-то вуайеристским сладострастием пронаблюдал, как в нее входят. Отвлекся он от того, что ощутил бедром прикосновение чьих-то губ - оказалось, та самая блондинка с гибким телом. Подняв девушку на ноги, он коснулся ее влажной вульвы. Мысленный контакт дал понять, что она совсем еще подросток, и обычно испытывает робость. Сейчас, словно во сне, она кротко ласкала Карлсена с томной медлительностью гейши, обученной искусству ублажать. Опустившись на траву, девушка протянула ему руки. Он почти не ощутил проникновения, настолько она была влажна. Откликаясь на мысленное желание Карлсена, она свела ноги, тесно обжав ему жезл внутренними мышцами. В этот момент ее возбужденность передалась ему, а сознавание обычной робости девушки лишь оттеняло чувство контраста. Что- то в ней очень напоминало Хайди, но, что странно, не было желания частично вбирать ее в себя или приобщаться к ее жизненной энергии. При такой неимоверной жажде плоти ему хотелось лишь использовать ее тело, точно так, как она использует его. Сдерживая страсть, он глубоко, размеренно задвигался. Девушка цепко обхватила его (удивительно, откуда такая сила берется: осьминожка, да и только). Судя по ее судорожному биению, она забыла сейчас обо всем, переполненная собственным наслаждением. Приятно было ощущать себя обыкновенной мужской особью, инструментом ее удовольствия. Вслед за тем как она отошла, Карлсен лег на живот, впитывая волшебную силу, кожа под которой трепетала, подобно тонкой водяной взвеси, и наблюдал за парами, пламенея их возбуждением. Вид этой оргии стыда не вызывал: все ею просто упивались. Было заметно теперь, что мужчины в большинстве удерживаются от оргазма, в то время как женщины, наоборот, испытывают один за другим. Причем женщины, все до единой, вызывали у него неистовое желание. Он желал всех и каждую, любая казалась непередаваемо и непостижимо отличной от него самого. Выражаясь земным языком, Карлсену хотелось всех их видеть своими женами. И тут он понял, что в каком-то смысле так оно и есть. В этом суть всего общественного уклада на Криспеле. Все женщины здесь приходятся женами всем мужчинам, и наоборот. Каждый располагает колоссальным гаремом противоположного пола. Куда ни глянь, всюду творилась любовь в самых разнообразных позах. Причем без той порывистости, что Карлсен невольно подглядел тогда в будке (подобное, смутно понял он, считается кощунственным по отношению к благодатной Саграйе). Двигались обнаженные медленно, нежно, и с таким упоением, что не замечали, если на них нечаянно наталкивались другие. Странно то, что смотрелось все это на удивление целомудренно - распутством здесь веяло не больше, чем где-нибудь в зале ресторана. Лица млели томной страстью, а из женщин некоторые лежали закатив глаза так, что не видно было зрачков. Едва закончив совокупление, пары расходились, причем иной раз сразу же в руки вожделенно поджидающих партнеров. Наблюдать чужое соитие было здесь существенной частью сексуального наслаждения - удовольствие этим обострялось еще сильней. Когда Карлсен, прижавшись лбом к хрустально прозрачному барьеру, попробовал вглядеться вглубь шурфа, от взвихренности течения невыносимо зарябило в глазах: все равно, что всматриваться в водопад. Кстати, действительно что-то общее: энергетический поток напоминал перевернутую стремнину, и, провожая ее взглядом к шпилю, Карлсен замечал, как она, плеща и вспениваясь по краям, змеисто уходит навылет сквозь купол. Щеки и лоб впитывали взвесь рассеянной по храму зеленой энергии, как сухая земля всасывает воду. Мягкое свечение так и продолжало сочиться в пах, упруго пульсирующий тяжелой сладостью, словно непрерывная готовность к эякуляции. Кто-то сзади давнул ему ягодицы ступней. Над ним стояла крепко сбитая девица - рельефная, крутобедрая, с кокетливо миниатюрным треугольничком темных волос на мыске. "Да сколько можно", - мелькнуло было в уме (вроде, как театрал, после двух спектаклей на третий начинающий уже позевывать). Но стоило девице прилечь рядом, как стало ясно, что тело не разделяет наметившегося равнодушия ума. Одно ее прикосновение, и желание вспыхнуло с прежним жаром, вызвав очередное совокупление. Судя по теплой сухости нижних губ, Карлсен был у нее едва ли ни первым на дню, а входя, интуитивно понял, что она искала его, предвкушая эту встречу весь день. И, несмотря на роскошь ее скульптурного тела, мысленно он наблюдал за этим занятием с добродушной снисходительностью, как смотрят на резвящегося с мотком пряжи котенка. На Земле такое отвлечение наверняка свело бы желание на нет, здесь же повышенная эластика наделяла плоть особой стойкостью. Он намеренно сдерживал возбуждение, стремясь между тем раззадорить ее: работал все размашистей, пока не довел ее до неистовства, а постепенно и до сладостных судорог (до сих пор удивительно, какой исступленный у них оргазм - сноп искр, да и только). Успев сменить за последующие полчаса пятерых партнерш, он с интересом замечал в себе все растущий зазор между умом и телом. По мере того, как тело продолжало поглощать жизненную силу, пылко реагируя на каждую новую партнершу, ум вторил все растущим интересом к анализу происходящего. Имея теперь подробное представление об этом городе, Карлсен сознавал, что участвует сейчас в культовом ритуале. В действительности эти люди не так уж сильно отличались от снаму в океанах Ригеля-10: секс у них служил формой самовоплощения. При должной выучке компактированное тело способно достигать интенсивности наслаждения, аналогичной у снаму единению со Вселенной. Расставшись с восьмой по счету (седовласая женщина, встречавшаяся сегодня на улице), Карлсен украдкой огляделся, нельзя ли незаметно улизнуть. Трава вокруг барьера становилась уже неприятно влажной и скользкой. Мало- помалу ему удалось продвинуться на более спокойный пятачок за одной из колонн. С последней партнершей, несмотря на всю ее прелесть, обнаружилась все усиливающаяся проблема с любовной телепатией. Он уж и так и эдак, но видимо, не сумел скрыть своего отчуждения, для нее напоминающего обидное равнодушие. Не будь его партнерши без всякой задней мысли убеждены, что перед ними сородич-эвату, в нем распознали бы чужака, без всякого на то права участвующего в их священном ритуале. Так что, когда женщина, получив от него желанный оргазм, перешла в руки молодого бугая с фигурой тяжелоатлета, Карлсен влез в свое длиннополое одеяние и тронулся к выходу. Несмотря на бодрящее, как прежде, ощущение внутренней силы, вид обнаженных тел возбуждения больше не вызывал. Подняв случайно взгляд к куполу, он уяснил причину: гейзер жизненной энергии терял напор - цвет поблек до болотного, и немолчный гул опал до глухого рокота. Пока пробирался между пар, из которых многие, расцепившись, забылись сном, зеленый столп стал медленно убывать к земле, а вместе с ним и энергия. Глубочайшая умиротворенность, такая же осязаемая как недавний гвалт, наполнила обширное пространство храма тишиной и покоем. Неподалеку от выхода откуда-то сбоку нежданно возник полупрозрачный Крайски. - Ну как, не соскучился еще? - спросил он с ехидной улыбкой. Карлсен унял вспышку раздражения. - С чего бы. А ты? - Меня от этой пошлятины воротит, - бросил тот с неподдельным отвращением. Карлсена эта фраза покоробила, хотя он тут же успокоился, стоило взглянуть на лица идущих к выходу - лучезарные, умиротворенные. Возникла почему-то ассоциация со зрителями, толпой высыпавшими на улицу после сеанса на Бродвее. На сегодня порцию грез они уже получили. Сейчас разойдутся по домам и предадутся греховно-интимной усладе: обильной трапезе. А завтра с полудня сладостный трепет снова повлечет их к храму Саграйи. И воздух по-прежнему будет колыхаться от ауры сексуальности, для местных жителей такой же отрадной, как аморфное, бесполое единение для снаму. Крайски повел Карлсена в сторону часовни. Там, на первый взгляд, было пусто, но вскоре он заме- тил монаха. Тот, скрестив ноги, сидел перед алтарем: от исполинского глыбообразного кристалла весом в сотню тонн словно бы исходил желтоватый свет. Наверху глыбы стояла зеленая статуя высокого лысоголового человека. Туловище нарочито удлинненое, а резьба как бы намекает на рвущееся кверху от алтаря пламя, улыбка на лице невыразимо лукавая. Вне сомнений - воплощение Саграйи. При их приближении Мэдах поднял голову. - Готовы? - Да. Он неловко поднялся на ноги. - Ну, как тебе мое сутуловище? - поинтересовался Карлсен. - Интересно, очень интересно. Карлен ждал какого-нибудь комментария, но монах, похоже, считал, что сказал достаточно. - Не скучновато? - О нет, - Мэдах улыбнулся. - Совсем не скучновато. Крайски остро поглядел, силясь, видимо, сообразить, о чем это они. Мэдах сделал несколько шагов, разминая конечности и глубоко переводя дух. - Ну что, идем? - А разменяться? - растерянно спросил Карлсен. - С этим можно чуть подождать. Вот тебе раз. Невероятно: чтоб кому-то здесь хотелось подольше побыть в человеческом теле? А Мэдах впереди уже выходил из Солярия. Снаружи при входе он подал Карлсену одежду. Толпа хотя и растекалась во многих направлениях, на улицах было все еще многолюдно. Вот, видно, почему Мэдах решил повременить с обменом тел: хочет, чтобы Карлсен сполна вкусил, что значит быть жителем Криспела. Ощущение, безусловно, приятное - вспомнилось, как сам студентом баловался с друзьями марихуаной. Все казалось чарующе живым: люди, здания, деревья, животные. Даже сейчас, после такой обильной любви, по коже все еще проходил озорной трепет, так что на женщин Карлсен поглядывал с интересом любовника, наблюдающего за раздеванием возлюбленной. Большинству женщин монах, очевидно, был знаком, и они цвели ему навстречу особыми, электризующе радужными улыбками, столь характерными, похоже, для криспиянок. Все это создавало радостную атмосферу принадлежности, единства со всеми. Причем, будучи сексуальным изначально, оно в корне отличалось от бесполого единения снаму. Это единство основывалось на резком контрасте. Мужчины его особо не занимали, к ним он испытывал лишь взаимное доверие, как к членам одного большого семейства. О сексуальном влечении и говорить не приходится. Сила Саграйи возводила половой инстинкт до степени, где гомосексуализм - с присущей ему двусмысленностью - был здесь невозможен. В теперешнем состоянии восприимчивости различалось, что и сам город спроектирован с упором на принадлежность всем. Здания с полупрозрачными стенами, создающие атмосферу доверительности, янтарного цвета деревья с просвечивающей сетью прожилок - казалось, все здесь источает открытость, где нет места утаиванию.*** Толпа рассосалась на удивление быстро, пока дошли до здания библиотеки, на улицах было почти уже пусто. К тому моменту как ступили на порог, библиотекарша Кьера как раз успела застегнуть лифчик. Натянув через голову платье, она улыбчиво кивнула монаху, просто как сослуживцу. Да и он теперь, по окончании часа Саграйи, воспринимал ее не больше, чем знакомую. События в Солярии представлялись каким-то сном. Тело полно было здоровой бодрости, сексуальное желание полностью отсутствовало. Тут Карлсену неожиданно стал понятен смысл касания гениталий в знак приветствия. Сексуальной подоплеки здесь никакой, главное - показать, что желание хотя и исчезло, но не сменилось неприязнью или безразличием. У себя в кабинете Мэдах открыл резной дубовый шкафчик и вынул оттуда три маленьких стаканчика. - Прошу вас, присаживайтесь. Ликера нашего отведаете? На всю галактику славится. - Нам вообще-то пора, - заерзал Крайски. - Ну и славно. Только сначала пригубим. Странновато было слышать собственный голос явно с чужой интонацией. Мэдах из длинношеей бутылочки налил медового цвета жидкость. Один из стаканчиков подал Карлсену. - Мы называем его "криспелин", а рецепт держится в тайне. Карлсен пригубил: вкус, разом и сладкий и вяжущий, вызывал ассоциацию с какими-нибудь экзотическими цветами. Пробежав по языку, ликер наполнил теплом все тело, вызвав трепет удовольствия. Крайски принял свой стаканчик неохотно и осушил залпом, запрокинув голову (неуважение просто редкостное). Монах как будто ничего не заметил, сидя за столом, потягивал ликер с видимым удовольствием. Посмаковав с прикрытыми глазами, стаканчик он поставил на стол и с улыбкой взглянул на Карлсена. - Как бы вам, понравилось наведываться на Криспел регулярно? У Карлсена от восторженного волнения перехватило дыхание. - А что, такое возможно? - Можно осуществить, - после некоторой паузы отозвался монах. Карлсен украдкой взглянул на Крайски - лицо как всегда непроницаемое, только гнусавая ухмылочка выдает сарказм. Так и тянуло сказать о согласии, но он сдержался, спросив: - Как? - Можно периодически обмениваться телами. - Такого Карлсен не ожидал, и слегка опешил. - Это... нам с вами?? - прозвучало глуповато, но другого на ум не пришло. - Совершенно верно. Вы, я вижу, удивлены. - Удивлен. Но... - какое-то время он подыскивал слова, - что вам такого от обычного земного тела? - Приятный контраст с моим собственным. Карлсен покачал головой. Монах, улыбаясь, молча дожидался. - Так и не пойму. Зачем силу менять на слабость? - У слабости свои преимущества. - Какие? - спросил было Карлсен, но сдержался: от добра добра не ищут. - Я, конечно, был бы только рад. Но как такое осуществить? - Просто. Я в условленное время появляюсь у вас на Земле и занимаю ваше тело. Вы же просто окажетесь здесь на Криспеле. - Да-а... Ответ, очевидно, положительный. Подал голос Крайски: - Ты не думаешь, что через какое-то время тебе здесь покажется довольно скучно? Карлсен посмотрел на него с изумлением. Неужели до него не доходит, что при компактной структуре плоти скука невозможна? Монах улыбнулся Крайски абсолютно чистосердечно. - Видите, он считает такой вопрос нелепым. Идемте, - повернулся он к Карлсену. - Мне кое-что еще надо вам показать. Карлсен покосился на Крайски, ожидая каких-нибудь возражений, но ничего - тот лишь плечами пожал. Из ящика стола Мэдах вынул ключ и пошел через комнату. Карлсен вслед за ним стал спускаться по узкой, истертой каменной лестнице, сзади, по пятам - Крайски. Двумя этажами ниже прошли через холодную каморку, где в бочонках хранились фрукты. Похожие на яблоки, но с пурпурной кожицей, и запах в кладовой какой-то лимонный. На полках были навалены крупные ярко-розовые плоды величиной с тыкву, только кожура напоминает апельсин. В дальнем конце кладовой находилась серая металлическая дверь с полукруглым верхом наподобие арки. Мэдах отпер ее и первым вошел. Внутри под уклоном шел коридор, стены выдолблены из скальной породы вроде базальта. В потолке на интервале двадцати футов друг от друга горели круглые белые лампы. Прошли с полмили. Коридор такой узкий, что руки задевают о стены. Теперь было ясно, что бугристые стены и потолок естественного происхождения. Проход вилял то так то эдак, а в одном месте оказался почти полностью перегорожен массивным валуном высотой футов под тридцать - едва протиснулись сбоку. Был момент, когда Мэдах чуть не застрял. И тут, коридор неожиданно закончился. Прошло несколько секунд, и когда освоились глаза, Карлсен увидел, что они находятся в пещере с низкими сводами. Хотя и без искусственной подсветки, видимость по обеим сторонам была хорошей. Напрашивалось сравнение с каким-нибудь подвалом в средневековом замке, только вместо искусственных столбов свод подпирали колонны из натуральной породы, из которых многие у основания и вверху расширялись. - Почти уже пришли. Карлсен следовал за ним по пещере. И как монаху только не холодно в теперешней земной оболочке? Место довольно прохладное, даже для уплотненной кожи. Впереди пробивался какой-то свет. Через несколько секунд повернули за угол, и Карлсен затаил дыхание. Вначале показалось, что вошли в более крупную пещеру, освещенную разноцветными фонариками. Но постепенно дошло, что свет исходит от самих стен. Черные глянцевитые стены изобиловали скоплениями кристаллов различной формы и цвета: красные, синие, зеленые, фиолетовые, розовые и желтые. Сквозь толщу породы змеились и жилы металла (по виду серебро или золото), в том числе и один ярко-зеленый, которого он прежде никогда не видел - переливчатый, редкостно красивый. - Это моя тайная палата медитации, - обвел комнату монах. - И почему тайная? - спросил Крайски скептически. - Потому что никто, считай, про нее не знает. Ее открыл мой предшественник, брат Рекс, и смекнул: если не держать ее в тайне, вся планета здесь перебывает. Так что вы из той горстки, что знают о ее существовании. - Красиво здесь, - вслух заметил Карлсен. Его занимало, каким образом кристаллы лучатся сами собой. Люминесценция, наверное. - И не стыдно одному накладывать на все это лапу? - спросил Крайски. - Нет. Потому что от многолюдства здесь неминуемо развеется самое сокровенное: атмосфера, располагающая к медитации. Карлсен моментально понял, о чем он. Некое волшебство читалось в цветах, перемежающихся пятнами темноты. Чем-то напоминало "магический грот" в Диснейленде времен его детства. Только эффект здесь неизмеримо мощнее. Мэдах повернулся к Карлсену. - Мы вас ненадолго оставим. Мне надо кое-что обсудить с Георгом. Едва смолкли их шаги, как Карлсена охватило жадное, вожделеющее волнение, от которого неистово застучало сердце. Непонятно, зачем его здесь оставили, но почему-то, думалось, что за это время непременно произойдет что-нибудь необычное и волнующее. К правой стене пещеры примыкал вытесанный под сиденье камень с грубыми подлокотниками. Усевшись туда, Карлсен обратил внимание еще на один камень, напоминающий видом поганку с перевернутой шляпкой: шляпка полна была воды, стекающей по бокам. На кромке примостилась тяжелая металлическая кружка. Окунув ее в воду, Карлсен пригубил - ледяная. И хотя жажды до этого не чувствовалось, лью- щаяся в горло жгуче-холодная вода, словно гасила палящую жажду. Карлсен, сосредотачиваясь на блаженстве, прикрыл глаза, и, как оказывается, без труда впал в глубокую медитацию. Открыв глаза, он поймал себя на том, что смотрит на скопление темно- зеленых кристаллов в противоположном конце пещеры. Цвет у них был настолько притягателен, что казалось, между ними идет диалог. Карлсен, пройдя под гулкими пещерными сводами, наклонился вперед, пока кристаллы не заполонили все поле зрения. Те из них, что на поверхности, имели форму ромбов цвета еловой или сосновой хвои. Цвет, казалось, источает вереницу смутных образов: черного леса, хвойной чащобы вокруг финского озера; плюща на садовой стене, заснеженных сосен в отдаленной шотландской низине; стен Игнатьевской обители под Казанью; книги о великих изобретателях в дедовской библиотеке - массивной, в кожаном переплете. Все эти впечатления словно свелись воедино к ощущению зимних пейзажей, прохладного декабрьского предвечерья. Даже теперешний овевающий тело холод казался каким-то романтичным. А образы и воспоминания между тем, множась, сообщались с еще более дальними - книгами, которые прочел (среди них особняком выделялась "Ледяная пустыня" Жюля Верна), знакомой музыкой, картинами и пейзажами. Чем-то напоминает то вселенское озарение снаму при поглощении медузы, хотя и гораздо скромнее. Через несколько минут ощущение осмысленности переросло границы, чересчур усложнилось. Карлсен почувствовал пресыщение, как от слишком обильной трапезы. Но и при этом закрыть глаза и отвернуться стоило труда. Темно- зеленый кристалл бесконечно привлекал своей зимней красотой. Он заставил себя вернуться и сесть. Ясно, что приближаться к кристаллу не следовало, тем более вглядываться. Даже на растоянии сквозила его сила, тревожащая отзвуками значений. Однако теперь чувствовалось и влияние других кристаллов, у каждого свое. Красный наводнял взор видениями крови и багряных закатов, расплавленного металла и буйствующих вулканов, исторгающих огненосные реки лавы. Сила от них исходила грубая, мятежно- неистовая. Что странно, был в ней и оттенок сексуального возбуждения. В противовес ему, синий цвет сулил мир и спокойствие - с образом чистых небес, спокойной морской глади и далеких гор. Чувствовалось, что это цвет абстракции и бесконечности, философов и религиозных мудрецов. Теперь понятно, какое значение придавали ему средневековые ремесленники, создатели витражей. Желтые кристаллы поначалу резали глаз, но стоило с этим свыкнуться, как они буквально брызнули безудержной радостью и восторгом: неприхотливые, как звонкий зов трубы или бескрайние поля горчичного семени. Фиолетовые (цвет, никогда Карлсену не импонировавший) теперь являли собой бесконечную глубину и значение, пробуждая покой и вос- приимчивость - условия в свою очередь для интуиции и понимания. От синевато-серых кристаллов, расположенных сразу над диагональной жилой серебра, казалось, веет твердостью и силой, гигантскими напластованиями породы и гранитных храмов, в то время как само серебро навевало грезы о лунном свете на заснеженной вершине и перьях облаков, через которые сквозят звезды. Каждая гамма по мере всматривания начинала казаться самой значимой, можно было неотрывно смотреть на нее хоть днями. Но стоило перевести взгляд на очередную группу кристаллов, как новый цвет начинал притягивать с такой же силой, сообщая целое измерение новых впечатлений и чувств. Теперь было ясно, что цвет - это тайный код, воплощающий значение Вселенной, всякое творение которой передается на языке вибраций. Вот он, скрытый смысл Божьего веления "Да будет Свет". Свет содержит все оттенки цвета, а, следовательно, все значения Вселенной. В то же время сознавалась и дичайшая неприспособленность человеческого ума к улавливанию этих скрытых значений. Невольно чувствуешь себя ничтожным червем, пытащимся постичь значение симфонии. И вместе с тем, несмотря вопиющее несоответствие, это абсурд. Значения вот они, здесь, ждут своей разгадки. Сама пещера - книга, главы которой можно кропотливо, последовательно читать, хотя смысл ее неисчерпаем. Невероятно, чтобы Мэдах готов был бросить это ради какой-то праздной, скучноватой экскурсии на Землю. Но тут дошло и кое-что еще. Все эти значения крылись не в самих кристаллах. Они средоточились в его уме, кристаллы лишь задевали извлекающие их струны. Так что постигать он пытался свой ум, а не пещеру. Такое изобилие значений начинало утомлять, и Карлсен закрыл глаза. Жест, кстати, тоже символический. Люди тоже закрывают глаза на значение - не из испорченности или глупости, а из практических соображений. Парадокс - но излишний смысл становится бессмыслицей. Значение - своего рода пища, которую за присест можно переварить лишь частично. Людям необходимо знать только то, что значение существует, а скука и тщета - иллюзорны. Стоит это уяснить, и значение становится доступно в любое время. Единственная опасность - в глупости и негативизме, возникающих из незнания этого факта. Постепенно он понял, что навлек противоречие. Если значение доступно в любое время, то получается, нет необходимости ни в пещере, ни в ее кристаллах. Суть в нем самом, так что в его силах изъявить ее наружу. От отдаленного звука голосов Карлсен невольно вздрогнул: Мэдах с Крайски возвращаются. Он сделал еще один поспешный глоток, и в очередной раз подивился самой глубине ощущения у себя на языке: на Земле какой угодно ликер, и тот не сравнился бы по прелести. На этот раз, сглатывая ледяную воду, глаз Карлсен не закрывал, и, оказалось, что кристаллы при этом затеплились чуть ярче, словно кто усилил напряжение. Стоило проглотить, как свечение убавилось. Звук приближающихся голосов напомнил, что скоро пора меняться телами. Тут сама мысль о свойственном этой процедуре некоем экстазе вызвала очередной сполох озарения. Он вдруг осознал, что во всем потоке извлекаемых кристаллами значений напрочь отсутствовал секс. Вся череда образов - леса и горы, соборы и храмы, идеи и устремления, были до странности невинны. Всем им присущ был оттенок детства и дальних горизонтов. Мысль о сексе в этом контексте казалась на редкость неуместной. Воображать половой акт было буквально каким-то падением. - Ну, как, скучать не пришлось? - весело осведомился Мэдах с порога. - Что вы, - ответил Карлсен скованно, так как все еще целиком не принадлежал себе. Мэдах, похоже, был удивлен такой лаконичности. В наступившей тишине отчетливо прозвучал вопрос Крайски: - Ты готов? - Да. - Тогда я верну вам ваше тело, - сказал Мэдах. Странное все-таки выражение. Монах впереди пошел к арке в самом отдаленном углу пещеры - таком темном, что Карлсен только сейчас ее и различил. Оказалось, это вход в коридор, идущий под уклоном вниз, в темноту. Где-то вдалеке погромыхивало, и вроде тянуло сквозняком. Стены, как и в пещере, смутно флюоресцировали - не кристаллы, а сама порода. Мэдах, пройдя впереди футов шесть, остановился. На этом месте Карлсен различил расщелину, идущую от свода до пола. Монах повернулся к нему лицом, после чего осторожно подался спиной в расщелину, стены которой сияли точками серебряного света. Карлсен, спустя секунду, последовал за ним, втянув голову в плечи, чтобы не покорябать лысину о грубую породу. Внутри свет показался текущей по стенам жидкостью, от вида которой почему-то закружилась голова. Еще миг, и их с Мэдахом тела соприкоснулись. Головокружение не унималось, смазывая предвкушение. И тут без всякого перехода взгляд уперся в осанистое тело монаха: все, случилось. На этот раз обмен произошел без малейшего ощущения. Мэдах вытеснился из расщелины, освобождая дорогу. Карлсен с интересом отметил, что обмен-то, оказывается, мало что изменил. В сравнении с монашеским, собственное тело казалось легким и бесплотным, причем, вопреки ожиданию, не было чувства потери или огорчения. Ноги-руки занемели от холода, а так вообще он был бодр на удивление. Вернувшись в пещеру, он с удивлением обнаружил, что снова может видеть Крайски, лицо которого выявлялось мутно, как на недопроявленном фото, эффект странно зловещий. Удивительно, но кристаллы в пещере смотрелись теперь до странности невыразительно. При всей своей очевидной красоте, они не передавали уже ни одно тех обостренных значений, которые удавалось различать глазами Мэдаха. Вперясь в темно-зеленый кристалл, Карлсен лишь на миг вызвал вспышку видения - заснеженные сосны в зимнее предвечерье - и все, тут же, как не бывало. В душе шевельнулось горьковатое чувство потери. - Попробуйте это, - предложил монах. Он протягивал металлическую кружку. Карлсен принял ее (увесистая, однако) и пригубил воду. Соприкоснувшись с языком, она вызывала все тот же электризующий трепет удовольствия - безусловно, слабее прежнего, но и специфический, как знакомое вино. Карлсен сделал глоток покрупнее, глядя теперь при этом на зеленые кристаллы. При сглатывании кристаллы словно ожили ярче, и он ошеломленно замер от образов зимних пейзажей и елей, смотрящихся в озерную гладь - все это длилось лишь мгновение. Никогда с такой досадной ясностью не чувствовались зыбкость и двойственность собственного восприятия. - Что это за вода? - поинтересовался он. - У нас она зовется сагала - вода жизни. Берется из озера, отсюда десять миль в глубину. Стоит ей попасть под дневной свет - для питья уже не годится. - Мы уже должны быть в пути, - снова напомнил Крайски. - Прежде я хочу задать вопрос, - посмотрел на него Карлсен. - Пожалуйста, - готовно сказал монах. Он этого, похоже, ожидал. - Вы догадываетесь, о чем я. Для чего такому, как вы, человеческое тело? - Мне же дольше хочется погостить на Земле. - Это я знаю. Но, я слышал, вы можете использовать тела, специально для вас изготовленные. Зачем вам мое тело? Монах нахмурился, было очевидно, что он искренне пытается сформулировать ответ. Наконец, он произнес: - Это почти невозможно объяснить. - И, тем не менее, мне нужно знать, - отчеканил Карлсен, чувствуя, как поднимает голову врожденное упрямство. Видя, что Мэдах тщетно подыскивает слова, он сказал: - Ладно, позвольте с моей стороны предположение. Это как-то связано с сексом? Мэдах кивнул. Крайски, до этой поры пассивно слушавший, вскинулся в недоумении. - С сексом?? Монах медленно кивнул, пряча взгляд. - Он прав. Я уже два года как пишу книгу. - Он поднял глаза. - Свои возражения против... религии Саграйи. Карлсен ожидал всего, но такого, да еще вслух... OCR&Spellcheck by Serjio Killinger НПО "Мир и семья-95", С.-П. , 1995 г. Copyright Colin Wilson "Metamorphosis of the vampire", 199