труды. Скоро из дому донеслись громкие голоса и смех, возвестившие о прибытии первых гостей, и напряженность последних минут ожидания спала. Вернувшись в дом, мистер Полли нашел там трех экстравагантных молодых особ, розовощеких, шумных, в подчеркнутом трауре; они о чем-то увлеченно болтали с миссис Джонсон. Каждая по старинному английскому обычаю расцеловала мистера Полли. - Это ваши кузины Ларкинс, - сказала миссис Джонсон. - Это Энни! (неожиданные объятия и поцелуй), это Мириэм! (крепкие объятия и поцелуй), а это Минни! (долгое объятие и поцелуй). - Очень рад, очень рад! - бормотал мистер Полли, слегка помятый и полузадушенный этими горячими объятиями. - А вот и сама тетушка Ларкинс, - сказала миссис Джонсон, когда на пороге появилась более дородная и поблекшая копия трех молодых девиц. Мистер Полли в приступе малодушия чуть не обратился в бегство, но от тетушки Ларкинс не так-то легко было отделаться. Потискав мистера Полли в своих могучих объятиях и громко его расцеловав, она схватила его за руку и принялась бесцеремонно разглядывать. Лицо миссис Ларкинс было круглое, добродушное и все в веснушках. - Я бы узнала его где угодно! - с жаром воскликнула она. - Ах, послушайте, что говорит мама! - сказала кузина по имени Энни. - Она мистера Полли и в глаза никогда не видала! - Я бы узнала его где угодно! - повторила миссис Ларкинс. - Ведь это сын моей дорогой Лиззи. У него ее глаза! Удивительное сходство! Что же касается того, видала я его или нет, то, да будет тебе известно, я качала его на своих руках. Да, качала! - Ну, сейчас уж не показать! - прыснула Энни. Все три сестры громко расхохотались. - Скажешь тоже, Энни! - сквозь смех проговорила Мириэм, и в комнате некоторое время царило буйное веселье. - Прошло то время, когда меня качали на руках, - заметил мистер Полли, почувствовав необходимость что-то сказать. Его слова вызвали такой восторг, что и более скромный человек, нежели мистер Полли, поверил бы, что сказал нечто необыкновенно остроумное. Мистер Полли не удержался и выпалил еще одну фразу, почти такую же удачную. - Теперь уж моя очередь кого-нибудь качать, - сказал он, лукаво поглядывая на тетушку. И снова все расхохотались. - Чур не меня! - поддержала шутку миссис Ларкинс. - Благодарю покорно! - добавила она, и все застонали от смеха. Семейство Ларкинсов показалось мистеру Полли очень милым: с ними ему было легко. Они все еще продолжали хихикать, воображая, как мистер Полли станет качать на руках их мамашу, когда мистер Джонсон, вышедший на звук колокольчика, ввел в гостиную сгорбленную фигуру, при виде которой миссис Джонсон воскликнула: - Это вы, дядюшка Пентстемон? Дядюшка Пентстемон представлял собой довольно безобразную фигуру. Он был уже очень стар, но годы не придали его внешности благообразия. Время похитило растительность с его головы, оставив ему от похищенного жалкие крохи, которые пучками распространились по всему лицу. На нем были видавшие виды долгополый сюртук, высокий цилиндр, который он и не подумал снять, войдя в комнату. Он был согнут чуть ли не вдвое, в руках он держал плетеную корзинку, из которой застенчиво выглядывали свежие листочки салата и несколько луковых перьев, принесенные им в подарок по случаю похорон. Он проковылял в комнату, отмахиваясь от Джонсона, который пытался взять из его рук корзинку, остановился и, тяжело дыша, с откровенной враждебностью оглядел присутствующих. По его глазам было видно, что он всех узнал. - И ты здесь? - спросил он миссис Ларкинс. - Ты ведь... А это твои девчонки? - Да, мои, - ответила тетушка Ларкинс. - И лучших девчонок... - Это Энни? - спросил дядюшка Пентстемон, указывая на одну из сестер заскорузлым большим пальцем. - Кто бы подумал, что ты помнишь ее имя! - Еще бы не помнить! Эта гадкая девчонка испортила мою лучшую грибную грядку! - сварливо прошамкал старик. - Ну и досталось ей тогда! По заслугам, по заслугам! Я хорошо ее запомнил. Я принес тебе свежей зелени, Грейс, только что с грядки. Это очень полезно. Корзинку мне потом отдашь. Смотри, не забудь... Вы уже его заколотили? Ты, Грейс, всегда все делаешь раньше времени. Дядюшка Пентстемон замолчал: его внимание привлек больной зуб, и он яростно засосал его. От этого старика, заставившего всех притихнуть, веяло первобытной силой. Он, казалось, появился из тех далеких времен, когда наши предки занимались землепашеством, охотой и рыбной ловлей. Здесь, в этой гостиной, он походил на глыбу чернозема среди бумажных куколок. Он очень осторожно извлек из корзины сверток зелени с еще не отмытыми корнями, положил его прямо на новую лиловую скатерть, потом так же осторожно снял цилиндр и вытер вспотевший лоб и край цилиндра огромным красно-желтым носовым платком. - Я так рада, дядюшка, что вы смогли прийти, - сказала миссис Джонсон. - О, я пришел, - ответил дядюшка Пентстемон, - я-то пришел. Девчонки служат? - спросил он, поворачиваясь к миссис Ларкинс. - Нет, не служат. И никогда не будут служить, - заявила миссис Ларкинс. - Не будут, - повторил дядюшка Пентстемон таким тоном, что трудно было понять, одобряет он это или порицает. Потом перевел взгляд на мистера Полли. - Сын Лиззи? - спросил он. От возможного посрамления мистер Полли был избавлен раздавшимися в передней голосами: подошли еще гости. - А вот и Мэй Пант! - воскликнула миссис Джонсон, когда в комнату вошла маленькая женщина, одетая в черное платье с чужого плеча - хозяйка платья, по всей вероятности, была гораздо солиднее миссис Пант. За руку она вела крохотного мальчишку, остроносенького, белобрысого и умирающего от любопытства, - он первый раз был на похоронах. Вслед за ней появилось несколько приятельниц миссис Джонсон, поспешивших засвидетельствовать свою скорбь. Полли их почти не запомнил. (Тетушка Милдред, бывшая в семье притчей во языцех, не приняла любезного приглашения миссис Джонсон, к вящей радости всех, кто "был посвящен", по словам миссис Джонсон, хотя мистер Полли так и не мог составить себе представления, как любил говорить мой школьный учитель, кто был посвящен и во что.) Все были в глубоком трауре, правда, на новый манер; бросалось в глаза, что многие детали туалетов побывали у красильщика, а жакеты и шляпы - самого обычного покроя. Крепа почти не было, и ни в одном костюме, ни в одном платье вы не нашли бы ничего оригинального, примечательного, свидетельствовавшего о том, что приглашенный на похороны специально занимался своим нарядом - на континенте вы непременно бы это заметили. И все же это многолюдное сборище посторонних людей в черном произвело сильное действие на впечатлительный ум мистера Полли. Он, во всяком случае, такого никак не мог ожидать. - Ну, девочки, - сказала миссис Ларкинс, - посмотрим, какие вы хозяйки. И все три девицы засуетились, забегали, помогая миссис Джонсон. - Я уверена, - сказала миссис Джонсон, - что рюмка хереса и печенье не повредят никому. И прошу без церемоний. Мгновенно на месте свертка с зеленью дядюшки Пентстемона появился графин с вином. Мистер Джонсон попытался было освободить дядюшку от его шляпы, но тот отказался и сидел, как изваяние, у стены, а его драгоценный головной убор покоился на полу между его ног, и он настороженно следил за каждым, кто к нему приближался. - Не наступите на цилиндр, - предупреждал он то и дело. Разговор в гостиной стал общим, и комната наполнилась дружным гулом голосов. Дядюшка Пентстемон обратился к мистеру Полли. - Ты еще совсем мальчишка и ничего не понимаешь, - сказал он. - Я всегда был против брака твоей матери с ним. Ну да что ворошить прошлое? Я слыхал, из тебя сделали клерка? - Приказчика. В галантерейном магазине. - Да, да, припоминаю. А девчонки что, шьют? - Да, они умеют шить, - из другого угла откликнулась миссис Ларкинс. - Подай-ка мне рюмку хереса, - сказал дядюшка мистеру Полли. - А то, вишь, как к нему присосались. Он взял рюмку, которую поднесла ему миссис Джонсон, и, держа ее заскорузлыми пальцами, оценивающе ее взвесил. - Тебе это встанет в копеечку, - заметил он мистеру Полли. - Твое здоровье! Дамочка, вы задели юбками мой цилиндр. Он стал хуже на целый шиллинг. Такого цилиндра теперь днем с огнем не сыщешь. Он вылил в себя всю рюмку и громко сглотнул. Херес скоро развязал языки, скованность первых минут прошла. - Вскрытие должно было быть обязательно, - услышал мистер Полли, как сказала миссис Пант одной из приятельниц миссис Джонсон. - Какая прелесть! Как изящно! - раздавалось в углу, где сидели Мириэм и другая приятельница хозяйки, восхищенные траурным убранством гостиной. Еще не кончили обсуждать печенье с хересом, как появился гробовщик мистер Поджер, коренастый, низенький, гладковыбритый мужчина со скорбным и энергичным лицом в сопровождении помощника сугубо меланхоличного вида. Некоторое время он о чем-то беседовал с мистером Джонсоном наедине. Профессия этого человека была такого рода, что разговоры в гостиной приумолкли, и все стали вслушиваться в тяжелые шаги над головой. Наблюдательность мистера Полли обострилась. Он заметил, как гости со скорбной миной алчно набрасывались на херес, даже маленькому Панту распорядились поднести глоток. Затем последовали торжественная раздача черных кожаных перчаток, примеривание, натягивание. - Очень хорошие перчатки! - сказала одна из приятельниц миссис Джонсон. - Есть даже маленькому Вилли, - гордо ответила хозяйка. Все с подобающей случаю мрачной торжественностью участвовали в своеобразной процедуре похорон. Скоро опять появился мистер Поджер и пригласил мистера Полли как главное лицо на похоронах, миссис Джонсон, миссис Ларкинс и Энни занять места в первой карете. - Отлично! - воскликнул мистер Полли и сконфузился, почувствовав в своем восклицании неуместную живость. - Кому-то придется пойти пешком, - с сияющим лицом возвестила миссис Джонсон. - Карет всего две. В каждую поместятся шесть человек, остается еще трое. Началась великодушная борьба за место и в первую карету добавили еще двух девиц Ларкинс, застенчиво признавшихся, что у них новые туфли, которые немножко жмут, и выказавших явную заинтересованность в первой карете. - Будет очень тесно, - заметила Энни. - Я не возражаю против тесноты, - вежливо объявил мистер Полли. А про себя назвал свое поведение "исторической неизбежностью". Мистер Поджер опять появился в гостиной: он выходил на секунду взглянуть, как подвигается дело на лестнице. - Идет, как надо! Идет, как надо! - довольно потирал руки мистер Поджер. Он очень живо запечатлелся в памяти мистера Полли, как, впрочем, и поездка на кладбище в битком набитой карете: мистер Полли сидел, стиснутый двумя девицами в черных платьях, отделанных черной атласной тесьмой; ему запомнился на всю жизнь резкий, холодный ветер и то, что у священника был насморк и он ежесекундно чихал. Непостижимая загадка бытия! Непостижимая загадка мироздания! Как он мог ожидать, что все произойдет иначе? Мистер Полли стал замечать, что девицы Ларкинс все больше занимают его и что интерес этот взаимный. Девицы то и дело с явным любопытством поглядывали на него и при каждом его слове и жесте начинали хихикать. Мистер Полли обнаружил, что у каждой были свои, особенные черты. У Энни - голубые глаза и свежие розовые губки, хриплый голос и такой веселый, общительный нрав, что даже печальное событие не могло омрачить его. Минни была мила, простодушна, ей нравилось без конца прикасаться к руке мистера Полли и оказывать ему тысячу других знаков внимания. Смуглая Мириэм была гораздо сдержаннее своих сестер, на мистера Полли она смотрела со спокойной невозмутимостью. Миссис Ларкинс гордилась своими дочерьми, считая себя счастливейшей из матерей. Все три были влюбчивы, как и подобает девицам, редко видящим мужчин, странный кузен оказался удивительно подходящим объектом для излияния их чувств. Никогда в жизни мистера Полли столько не целовали, даже голова у него пошла кругом. Он не мог сказать, нравятся или не нравятся ему его кузины. Но ему было приятно видеть, как радостно они откликаются на каждое его слово. И все-таки сестры Ларкинс раздражали его, раздражали и похороны, но больше всего он раздражал сам себя: нелепая фигура главного плакальщика в новом шелковом цилиндре с широкой траурной лентой. Он участвовал в церемонии похорон, но она не вызывала в нем тех чувств, которые должна была вызывать, и смутно было у него на душе. Домой мистер Полли возвращался пешком, потому что ему хотелось побыть одному. Мириэм с Минни присоединились было к нему, но, увидев рядом с ним дядюшку Пентстемона, отступили. - А ты умен, - заметил дядюшка Пентстемон, когда они остались одни. - Рад слышать, - заставил себя ответить мистер Полли. - Я тоже люблю пройтись перед едой, - сказал дядюшка Пентстемон и громко икнул. - Херес действует, - объяснил он. - Ужасная бурда! Его готовят в местной лавчонке. Он спросил, во сколько обошлись похороны, и, узнав, что мистер Полли понятия об этом не имеет, вдруг как будто обрадовался. - В таком случае, мой мальчик, - назидательно проговорил он, - они тебе обойдутся дороже, чем ты предполагаешь. Некоторое время дядюшка Пентстемон размышлял. - На своем веку я перевидал уйму распорядителей похорон, уйму, - задумчиво проговорил он. Вдруг он вспомнил о девицах Ларкинс. - Мамаша сдает внаем комнаты, стряпает постояльцам обеды. А поглядите на них. Расфуфырились в пух и прах! Будто и не на похороны пришли. На фабрику, небось, не хотят идти работать! - Дядюшка Пентстемон, вы хорошо знали моего отца? - спросил мистер Полли. - До сих пор не могу успокоиться. Чтобы Лиззи могла такое выкинуть! - сказал дядюшка Пентстемон и опять громко икнул. - Очень плохой херес, - сказал он, и первый раз за весь день в его дребезжащем голосе проскользнуло сожаление. Похороны на свежем ветру оказались отличным средством для возбуждения аппетита. Лица всех присутствующих оживились при виде накрытого в гостиной стола. Миссис Джонсон, как всегда, действовала быстро, и когда мистер Полли вошел в дом, все уже, оказалось, сидели за столом. - Скорее садитесь, Альфред! - радостно окликнула его хозяйка. - Мы вас заждались! Нельзя же начинать без вас! Бесси, ты откупорила бутылки с пивом? Дядюшка, вам приготовить виски с содовой? - Поставь виски с содовой возле меня. Терпеть не могу, когда женщины суются не в свое дело, - пробурчал дядюшка Пентстемон, осторожно ставя свой цилиндр на книжный шкаф, где ему ничто не угрожало. Гостям были поданы два холодных цыпленка, которых миссис Джонсон аккуратно поделила на много равных порций, добрый кусок грудинки, ветчина, пирог с потрохами, огромная миска салата, всевозможные соленья, яблочный пудинг, сладкий рулет с вареньем, головка силтонского сыра, несколько бутылок пива и лимонад для дам, а мистеру Панту принесли стакан молока - словом, угощение получилось на славу. По одну сторону мистера Полли сидела миссис Пант, поглощенная воспитанием своего отпрыска, по другую - школьная приятельница миссис Джонсон и сама хозяйка; эти две дамы увлеклись воспоминаниями о прошлом и обсуждением того, как изменились и за кого вышли замуж их школьные подруги. Напротив него, рядом с другой приятельницей миссис Джонсон, сидела Мириэм. Мистеру Полли выпала обязанность разрезать грудинку, кроме того, он каждую минуту должен был вскакивать с места, чтобы пропускать прислуживающую за столом Бесси, поэтому в течение всех поминок ему так и не удалось предаться размышлениям о бренности всего земного, даже если бы между миссис Ларкинс и дядюшкой Пентстемоном не вспыхнула перепалка о воспитании молодых девиц в наше время, грозившая одно мгновение, несмотря на увещевания мистера Джонсона, нарушить плавный ход печального обряда. Вот что осталось в памяти мистера Полли от этого поминального обеда. По правую руку от него миссис Пант говорит учтивым полушепотом: - Я вижу, мистер Полли, вы и не подумали вскрыть вашего бедного папочку. Сидящая слева дама обращается к нему: - Мы с Грейс вспоминаем незабвенные дни далекого прошлого. Мистер Полли спешит ответить миссис Пант: - Мне как-то это не пришло в голову. Не хотите ли еще грудинки? Голос слева: - Мы с Грейс сидели за одной партой. Нас тогда называли Розочка и Бутончик. Миссис Пант вдруг взрывается: - Вилли, ты проглотишь вилку! - И прибавляет, обращаясь к мистеру Полли: - У меня как-то квартировал один студент-медик... Слева нежный голосок: - Еще ветчинки, Альфред? Я вам так мало положила. За стулом мистера Полли появляется Бесси и пытается изо всех сил протиснуться между спинкой стула и стеной. Мистер Полли галантно приходит ей на помощь. - Никак не пройти? Подождите, я немного подвину стул. Вот так. Теперь все в порядке? Отлично! Дама слева отважно продолжает рассказывать, невзирая на то, слушают ее или нет; а миссис Джонсон рядом с ней, по обыкновению, сияет. - Вы бы видели, с каким гордым видом она сидела на уроках! И чего только не проделывала! Кто ее знает теперь, никогда бы не поверил. То вдруг начнет передразнивать классную даму... Миссис Пант продолжает свое: - Содержимое желудка должно быть обязательно исследовано... Голос миссис Джонсон: - Альфред, передайте, пожалуйста, горчицу! Мириэм, перегнувшись через стол: - Альфред! Голос соседки слева: - А один раз нас всех из-за нее оставили без обеда. Подумайте, какой ужас, всю школу! Мириэм, более настойчиво: - Альфред! Дядюшка Пентстемон сердито возвышает голос: - Я бы и сейчас ее выдрал, если бы она испортила мои грядки! Шкодливая тварь! Мириэм, поймав наконец взгляд мистера Полли: - Альфред, моя соседка бывала в Кентербери, я ей рассказала, что вы там жили. Мистер Полли: - Рад слышать! Соседка Мириэм, почти крича: - Мне он очень нравится! Миссис Ларкинс, тоже возвышая голос! - Я никому не позволю, ни старому, ни малому, оскорблять моих дочерей! Хлоп! В потолок летит пробка. Мистер Джонсон, как бы между прочим: - Дело не в пиве, оно совсем некрепкое. Просто в комнате очень жарко. Бесси: - Простите, пожалуйста, мне опять надо пройти... - Она бормочет еще что-то, но ее слова тонут в общем шуме. Мистер Полли встает, двигает стул, опять садится. - Ну как? Отлично? Ножи и вилки, вступив, по-видимому, между собой в тайное соглашение, начинают вдруг хором звенеть, стучать, визжать, заглушая все остальные звуки. - Никто не имел никакого представления, отчего он умер... Вилли, не набивай рот! Ты что, куда-нибудь торопишься? Боишься опоздать на поезд? - Помнишь, Грейс, как однажды на уроках чистописания... - Прекрасные девочки, ни у кого никогда таких не было... Тоненький, ясный, сладкий голосок миссис Джонсон: - Гарольд, нельзя ли миссис Ларкинс еще кусочек цыпленка? Мистер Полли, оценив ситуацию: - Не хотите ли грудинки, миссис Ларкинс? Поймав взгляд дядюшки Пентстемона, предлагает и тому: - Может, вам еще кусочек, дядюшка? - Альфред! Дядюшка Пентстемон громко икает, на мгновение воцаряется тишина, нарушаемая хихиканьем Энни. А над ухом мистера Полли звучит неумолимо и монотонно: - Пришел другой доктор и сказал: "Все надо вынуть и положить в спирт, абсолютно все!" Вилли громко чавкает. Рассказ, доносящийся слева, достигает своего апогея. - "Девицы, - говорит нам она, - окуните в чернила перья и выньте оттуда носы!" - Альфред! - слышен требовательный голос. - Некоторые люди, как собаки, любят бросаться на чужих детей. Своих-то нет, хотя две жены было, да померли обе, бедняжки, не выдержали... Мистер Джонсон, стараясь отвратить бурю: - Не надо поминать плохое в такой день... - Поминай не поминай, а и дюжина бы не выдержала, все сошли бы в могилу. - Альфред! - надрывается Мириэм. - Если подавишься, больше ничего не получишь. Ни кусочка. И пудинга не дам. - Целую неделю вся школа была без обеда, целую неделю! Мистер Полли, почувствовав, что рассказ подходит к концу, делает вид, что очень заинтересовался. - Подумать только! - восклицает он. - Альфред! - кричит во весь голос Мириэм, потеряв надежду, что ее услышат. - И что бы вы думали? Они все-таки нашли причину смерти. Ключ от комода. Зачем он его проглотил? - Нельзя допускать, чтобы кто-нибудь бросался на людей! - А кто же это, по-вашему, бросается? - Альфред, моя соседка хочет знать, Проссеры еще живут в Кентербери? - Я никогда никому ничего плохого не делала! Комара не убью... - Альфред! Не кажется ли вам, что вы слишком заняты своей грудинкой? И все в том же духе чуть ли не целый час. Мистеру Полли было тогда и смешно и неловко, но ел он тем не менее с аппетитом все, что ему подкладывали. Однако через час с четвертью - но еще задолго до конца поминок, - когда компания за столом зашевелилась, стали отодвигать тарелки и вставать с мест, потягиваясь и вздыхая, мистер Полли почувствовал, что его доброе расположение духа сменяется глухим раздражением и унынием, что было, конечно, следствием зарождавшейся диспепсии. Он стоял между вешалкой и окном - ставни были открыты - в окружении девиц Ларкинс. Мистер Полли изо всех сил старался отогнать подступавшую тоску и, увидев на руке Энни два кольца, пустился высказывать всякие остроумные предположения. - Это не обручальные кольца, - кокетливо возражала ему Энни. - Я выиграла их по лотерейному билету. - Лотерейный билет в брюках, надо полагать? - заметил мистер Полли, вызвав целую бурю смеха. - Чего только он не придумает! - пискнула Минни, хлопнув мистера Полли по плечу. И в эту минуту он вдруг вспомнил то, что ему никак не полагалось забывать. - Господи помилуй! - воскликнул он, сразу посерьезнев. - Что случилось? - спросил его мистер Джонсон, оказавшийся поблизости. - Я должен был вернуться на службу в магазин еще три дня назад. Представляю, какой они поднимут шум! - Нет, он просто прелесть! - взвизгивая, захохотала Энни, как будто обрадовалась пришедшей ей в голову приятной мысли: - Так они же вас вытурят! Мистер Полли, состроив гримасу, передразнил Энни. - Нет, он нас уморит! - едва выговорила та сквозь смех. - Я уверена, что ему наплевать на них! Несколько сбитый с толку весельем Энни и выражением ужаса на лице Мириэм, мистер Полли, пробормотав извинения, шмыгнул в кухню, а оттуда через мойку - в садик. Свежий воздух и мелкий, моросящий дождь принесли ему минутное облегчение. Но черный сплин, порожденный приступом диспепсии, взял верх. Непроглядный мрак окутал его душу. Он ходил, засунув руки в карманы, между грядок гороха, и страшно, необъяснимо с точки зрения здравого смысла тосковал о своем умершем отце. Шум, суматоха поминального обеда, противоречивые эмоции, которые обед в нем вызвал, - все отошло на задний план. Он видел сейчас перед собой отца, рассерженного, разгоряченного, как он тащил по узкой лестнице несчастную тахту, пиная ее, проклиная на чем свет стоит. И вот теперь этот человек лежит неподвижно на самом дне глубокой прямоугольной ямы, рядом с ней холмик земли, который вот-вот сокроет его навеки. Какой покой! Какая непостижимая тайна! И нескончаемое раскаяние! И вдруг в сердце мистера Полли вспыхнула безумная ненависть ко всем этим людям, ко всем до единого. - Жалкие смехачи с куриными мозгами! - прошептал мистер Полли. Он подошел к забору, облокотился на него и стал смотреть вдаль. Так он стоял долго. Из дома вдруг донеслись громкие голоса, потом опять стало тихо. Миссис Джонсон позвала Бесси. - Любители упражнять голосовые связки! - разразился мистер Полли. - Охотники до похоронных игр! О, его вы этим не обидите! Ему нет дела до вас!.. Долгое время никто не замечал отсутствия мистера Полли. Когда он наконец появился в гостиной, глаза у него горели мрачным огнем, но никто на это не обратил внимания. Гости поглядывали на часы, всеведущий Джонсон сообщал расписание поездов. О мистере Полли вспомнили только а последний момент, когда стали прощаться. Каждый сказал ему несколько прочувствованных слов. Только дядюшка Пентстемон ничего не сказал: его совсем расстроило исчезновение корзинки. Он был уверен, что ее засунули подальше умышленно, с намерением присвоить себе. Миссис Джонсон пыталась дать ему взамен другую, точно такую же, но он с негодованием ее отверг: его корзинка была несравненно лучше, у нее одна ручка была скреплена веревкой, он сам ее починял, сделав это очень искусным и оригинальным способом, известным только ему одному. Так что попытку миссис Джонсон навязать ему другую корзину он расценил как самое беззастенчивое нахальство, на которое миссис Джонсон отважилась, уповая только на его преклонные годы и склероз. Мистер Полли опять попал в распоряжение девиц Ларкинс. Кузина Минни, забыв всякий стыд, целовала его без конца и даже объявила, что ехать домой еще рано. Кузина Мириэм нашла поведение сестрицы глупым и, поймав взгляд мистера Полли, сочувственно ему улыбнулась. Кузина Энни перестала хихикать, расчувствовалась и сказала проникновенно, что похороны доставили ей такое удовольствие, что словами описать невозможно. 5. ЛЮБОВЬ Мистер Полли возвращался после похорон отца в Клэпем, готовый к самому худшему, так что известие об увольнении не застало его врасплох. - Вы просто несколько опередили меня, - сказал он вежливо. Вечером в спальне он объяснял своим бывшим сослуживцам, что решил немного отдохнуть перед тем, как заняться поисками нового места; но о полученном наследстве никому не сказал ни слова, вероятно, унаследовав от отца также и некоторую скрытность. - Это тебе удастся как нельзя лучше, - заметил Аскоф, старший приказчик из обувного отдела. - Теперь это модно. Шесть недель на прелестной улице Вуд-стриг! У них там, говорят, есть отделение туризма... "Немного отдохнуть" - вот что первое пришло в голову мистера Полли, когда он освоился наконец с мыслью о свалившемся на него богатстве. Путешествия - вот что такое, по его мнению, была настоящая жизнь, все остальное - жалкое прозябание. И теперь он может позволить себе немного отдохнуть. У него есть деньги, чтобы купить билет на поезд, чтобы остановиться в гостинице, не думать о куске хлеба. Но ему хотелось бы отдохнуть в чьем-нибудь обществе. Сперва он лелеял надежду разыскать Парсонса, уговорить его бросить службу и отправиться с ним в Стрэтфорд-на-Эйвоне и Шрюсбери, побродить в горах Уэльса и по берегам реки Уай, побывать во множестве других таких же мест - словом, пожить целый месяц веселой, беззаботной, бездумной жизнью. Но, увы! Парсонс больше не работал в галантерейной лавке возле собора святого Павла, он ушел оттуда, не оставив адреса. Мистер Полли попытался было уговорить себя, что и одному путешествовать не так уж плохо, но из этого ничего не вышло. Он мечтал о случайных дорожных встречах с интересными людьми, о романтических знакомствах. Подобные вещи случались у Чосера, у Боккаччо, и буквально на каждом шагу в очень вредном романе Ричарда Ле Гальена "Поиски золотой девы", который он прочитал в Кентербери. Но ему не верилось, что такое может случиться в Англии, с ним. Когда месяц спустя он захлопнул наконец за собой дверь клэпемского Пассажа и очутился на залитой солнцем лондонской улице, у него закружилась голова от нахлынувшего на него чувства свободы, но он не совершил ничего из ряда вон выходящего, а только сел в первый попавшийся кэб и приказал кучеру отвезти его на вокзал Ватерлоо, где немедля купил билет на исвудский поезд. Он хотел... Чего же все-таки он хотел от жизни? Мне кажется, больше всего на свете ему хотелось быть среди друзей. Он уже истратил фунт или два, устраивая пирушки для своих бывших коллег, - небольшие ужины, что ли, а в одно из воскресений веселая, галдящая компания во главе с важным и счастливым организатором отправилась на прогулку через Уэндсвортскую и Уимблдонскую пустоши в Ричмонд, где их ждало вкуснейшее холодное мясо, салат и превосходный пунш! Пунш! А мистера Полли, само собой разумеется, соответствующий счет. Но в тот день, когда мистер Полли покидал Лондон, все его приятели томились за прилавками, и он отправился в Исвуд один, с баулом в одной руке и портпледом в другой; в купе, кроме него, никого не было, он стоял у окна и смотрел на мир, в котором каждый человек, который мог бы стать его другом и спутником, или трудился, в поте лица добывая хлеб свой, или искал возможности трудиться, одержимый одним отчаянным стремлением - во что бы то ни стало найти работу. Он глядел из окна на дороги пригорода, на ряды одинаковых домиков, которые либо сдавались жаждущими жильцов хозяевами, либо были населены малообщительными, неинтересными людьми, погруженными в свои дела и заботы. Около Уимблдона проехали площадку для гольфа; два пожилых джентльмена, которые могли бы, если бы только захотели, стать свободными, как ветер, с великим усердием и сосредоточенностью примеряли головки клюшек к мячам, чтобы удар получился сильный и точный. Мистер Полли не мог их понять. Вдоль шоссе - обратил внимание мистер Полли, хотя проезжал здесь сотни раз, - тянулись изгороди: то крепкий частокол, то чугунная ограда, то аккуратно подстриженная живая изгородь. И он подумал, что в других странах дороги, наверное, не огораживают, и они манят путника своей свободой и естественностью. Пожалуй, лучше всего путешествовать за границей, решил мистер Полли. И пока он стоит и смотрит на убегающие за окном изгороди, дороги, дома, в его памяти оживает полузабытый сон: он видит на лесной дороге карету; две дамы и два кавалера, красивые, в нарядных одеждах, танцуют старинный танец с поклонами и приседаниями; им играет на скрипке бродячий музыкант. Они ехали в карете в одну сторону, он шел себе потихоньку в другую. Они встретились - и вот результат. Возможно, они явились прямо из счастливой Телемской обители, в уставе которой было только одно правило: "Делай, что хочешь". Кучер распряг лошадей, и они мирно пасутся в стороне; сам он сидит на камне и хлопает в ладоши, отбивая такт, а скрипач все играет. Солнечный свет кое-где пробивается сквозь пышные кроны деревьев, трава в лесу, высокая и густая, пестреет бледно-желтыми нарциссами, а на зеленом лугу, где танцуют дамы и кавалеры, рассыпаны белые звездочки маргариток. Мистер Полли - простая душа! - твердо верил, что такие вещи случаются в жизни. Только почему Же с ним никогда ничего такого не было? - спрашивал он себя с изумлением. Может быть, это случается на юге Англии, а может, в Италии? Или, может, это бывало сто лет назад и теперь уже не бывает? А вернее всего, это случается и сейчас за каждым углом, только в те дни и часы, когда все добропорядочные мистеры Полли сидят по своим лавкам и магазинам. Так, мечтая о всяких чудесах до боли в сердце, мистер Полли трясся в пригородном поезде, приближаясь к дому рассудительного мистера Джонсона и его жизнерадостной и гостеприимной супруги. Мистер Полли перевел свою беспокойную жажду счастья на Гарольд-Джонсоновский язык, сказав своему кузену, что ему необходимо хорошенько осмотреться, прежде чем начать новую жизнь. Мистер Джонсон это одобрил. Было решено, что мистер Полли поселится пока у Джонсонов в своей бывшей комнате и будет платить за обеды восемнадцать шиллингов в неделю. На следующее утро мистер Полли вышел из дому пораньше и скоро вернулся с покупкой - новеньким велосипедом; он уже и место присмотрел, где можно учиться ездить на велосипеде, - тихую улочку, посыпанную песком, которая начиналась сразу же за домом мистера Джонсона. Но из гуманных соображений задернем над мистером Полли занавес на то время, пока он учится езде на велосипеде. Кроме того, мистер Полли купил несколько книг: конечно, своего любимого Рабле, "Арабские сказки", сочинения Стерна, кипу "Блэквудских рассказов", все это он купил за дешевую цену в лавке букиниста, пьесы Вильяма Шекспира, "Дорогу в Рим" Беллока - тоже у букиниста, разрозненный том "Странствий пилигрима" Сэмюеля Пэрчеса и "Жизнь и смерть Ясона". - Лучше было бы купить хорошее руководство по бухгалтерии, - наставительно заметил мистер Джонсон, перелистывая мудреные страницы. Запоздалая весна, чтобы наверстать упущенное, надвигалась семимильными шагами. Потоки солнечного света заливали землю, пьянящие ветры овевали ее, караваны облаков, похожих на башни, плыли по синим просторам небесного океана, спеша исполнить великую миссию. Очень скоро мистер Полли уже ездил, правда, не совсем уверенно, на своем велосипеде по незнакомым дорогам Серрея, всякий раз загадывая, что начнется за следующим поворотом, любуясь цветущим терновником и тщетно выискивая белые цветы майского боярышника. Он был удивлен и раздосадован, как, впрочем, многие другие доверчивые люди, обнаружив, что в начале мая никакого майского боярышника и в помине нет. Он никогда не ездил с одной и той же скоростью, как делают благоразумные люди, наметившие путь заранее и старающиеся приехать на место в срок. Мистер Полли ездил то быстро, то медленно и всегда с таким видом, будто он ищет что-то очень важное, чье отсутствие хотя и не нарушает очарования весны, но делает ее чуточку менее волшебной. Иногда он бывал так безумно счастлив, что пел или насвистывал что-нибудь; иногда его охватывала легкая грусть, но от нее не болело сердце. Его диспепсия под действием свежего воздуха и физических упражнений прошла; и было так приятно гулять вечерами с мистером Джонсоном по саду и обсуждать планы на будущее. У Джонсона было полно всяких идей. Более того: мистер Полли неплохо изучил дорогу в Стэмтон - новый пригород Исвуда, и как только ноги у его велосипеда достаточно выросли, он, покорный закону неизбежности, устремился в дальнюю улочку Стэмтона, где проживали в одном из маленьких домиков сестры Ларкинс. Там его встретили с необычайным восторгом. Улица, на которой жили Ларкинсы, была узкой и грязной, - небольшой тупичок, по обеим сторонам которого лепились крохотные домики с полукруглыми окнами, коричневыми облезлыми дверями и черными дверными молотками. Он приставил свой новенький велосипед к окну, постучал и стал ждать; в черном саржевом костюме и новой соломенной шляпе он чувствовал, что производит приятное впечатление человека процветающего. Дверь отворила кузина Мириэм. На ней было голубое ситцевое платье, придававшее ее смуглой коже теплый оттенок, и хотя вот-вот могло пробить четыре часа пополудни, рукава ее платья, как бывает, когда в доме уборка, были закатаны выше локтя, открывая довольно тонкие, но приятной формы загорелые руки. Воротничок платья был расстегнут, и наружу стыдливо выглядывала хорошенькая, кругленькая шейка. Какой-то миг она смотрела на него подозрительно и даже враждебно, потом в ее глазах вспыхнула радость: она узнала мистера Полли. - Боже мой! - воскликнула она. - Кузен Альфред! - Приехал навестить вас, - сказал мистер Полли. - Ах, в каком же виде вы нас застали! Секунду они стояли, глядя друг на друга, пока Мириэм приходила в себя от такой неожиданности. - Любознательный пилигрим, - сказал мистер Полли, показывая на велосипед. По лицу Мириэм не было заметно, что она оценила остроумие мистера Полли. - Одну минуточку, - произнесла наконец она, придя, видимо, к какому-то решению. - Пойду скажу маме. И с этими словами захлопнула дверь перед носом озадаченного мистера Полли, оставив его на улице. "Мама!" - донеслось из-за двери, затем послышались частые слова, смысл которых мистер Полли не уловил. И Мириэм появилась вновь. Казалось, она исчезла на секунду, но и этого было достаточно, чтобы навести некоторый порядок в туалете: руки спрятались в рукава, фартук исчез, мило сбившаяся прическа слегка подправлена. - Я вовсе не хотела оставлять вас за дверью, - сказала она, выходя на крыльцо. - Просто надо было сказать маме. Как поживаете, Альфред? Вы чудесно выглядите. А я и не знала, что вы умеете ездить на велосипеде. Это новый велосипед, да? Она потрогала руль. - Какой красивый! Но вам, наверное, трудно держать его в чистоте? До слуха мистера Полли доносились чьи-то быстрые шаги в коридоре, и весь дом, казалось, наполнился возней, приглушенной, но энергичной. - Он ведь покрыт лаком, - ответил мистер Полли. - А что в этой маленькой сумке? - спросила Мириэм и, не дождавшись ответа, перескочила на другое: - У нас сегодня ужасный беспорядок. Сегодня моя очередь убирать. Не могу похвастаться, что я какая-нибудь там необыкновенная чистюля, но время от времени я люблю перевернуть вверх дном весь дом. Они ведь никто пальцем о палец не стукнут... Если бы я дала им возможность... Вы должны, Альфред, принимать нас такими, какие мы есть. К счастью, мы сегодня дома. - Мириэм на секунду умолкла. Чувствовалось, что она старается выиграть время. - Я так рада снова вас видеть, - сказала она. - Но я все равно никуда бы не делся, - любезно заметил мистер Полли. - И не застань я моих милых кузин сегодня, я бы приехал еще раз навестить их. Мириэм ничего не ответила. Она густо покраснела. - Вы всегда скажете что-нибудь такое. - И она так глянула на мистера Полли, что он, повинуясь своей несчастной слабости - боязни обмануть ожидание собеседника, кивнул ей многозначительно головой и, глядя ей прямо в лицо своими круглыми карими глазами, добавил: - Я не говорю, какую именно. Выражение ее лица вдруг открыло ему, какую он затевает опасную игру. В глазах у нее загорелся алчный огонек. К счастью, в этот момент послышался голосок Минни, и обстановка разрядилась. - Привет, Альфред! - воскликнула Минни, появляясь на пороге. Она была весьма аккуратно причесана; красная блузка, правда, была ей несколько не к лицу, но в том, что появление мистера Полли ее искренне обрадовало, сомневаться не приходилось. Мистер Полли должен был остаться на чашку чая. Выплывшая наконец из комнат миссис Ларкинс, облаченная в цветастый, но довольно засаленный фланелевый халат, очень радушно повторила приглашение. Мистер Полли ввел свой велосипед в прихожую, поставил его в узенький, закопченный чуланчик, и вся компания вошла в крохотную, давно не убиравшуюся кухню, где стоял обеденный стол, с которого, видимо, только что убрали остатки предыдущей трапезы. - Придется принимать вас на кухне, - сказала миссис Ларкинс, - потому что в гостиной Мириэм затеяла уборку. Такая чистюля, не приведи бог! Воскресений и праздников для нее не существует. Застали нас врасплох, как говорится, но все равно мы очень рады вас видеть. Жаль только, что Энни нет дома, она сегодня работает до семи. Мириэм расставила стулья, разожгла огонь в плите. Минни подсела к мистеру Полли. - Я так рада снова вас видеть, - сказала она с таким чувством и так приблизив к нему свое лицо, что он заметил у нее сломанный зуб. Миссис Ларкинс доставала чайную посуду и без умолку тараторила, расхваливая благородную простоту их жизни, и просила его "не судить строго их простые обычаи". У мистера Полли голова шла кругом от такого радушия, и его отзывчивая натура тут же среагировала: он взялся помогать накрывать на стол и заставил всех хохотать до упаду, делая вид, что никак не может сообразить, как расставить чашки, тарелки и куда положить ножи. - С кем я буду сегодня сидеть? - спросил он и стал расставлять чашки так, чтобы все три женщины оказались его соседками. Он так искусно разыграл озадаченность, что миссис Ларкинс не выдержала и упала от смеха в кресло, стоявшее возле больших часов, черных от многолетней пыли и давно отслуживших свой век. Наконец уселись пить чай, и мистер Полли принялся веселить компанию рассказами о том, как он учился ездить на велосипеде. Оказалось, что слово "вильнуть" способно вызвать гомерический хохот. - Невозможно предусмотреть все эти инциденты, - объяснил он. - Никак невозможно! (Минни прыснула.) - Толстенький пожилой господин в белых манжетах и в мусорной корзине, то бишь соломенной шляпе, на голове, стал переходить дорогу. Судя по тому, что в руке он нес банку для керосина, он шел в керосиновую лавку... - И вы наехали на него? - воскликнула миссис Ларкинс, задыхаясь от смеха. - Неужели вы на него наехали? - Наехал! Только не я, мадам. Никогда ни на кого не наезжал. Я вильнул в сторону, звякнул колокольчиком. Еще раз вильнул... (Смех до слез.) - Я и не думал на него наезжать! Господин услышал колокольчик. И тоже вильнул в сторону. В этот миг подул ветер. Шляпа этого господина вспорхнула и ударилась о мое колесо. Велосипед вильнул. Что было дальше? Шляпа покатилась по дороге, пожилой господин помчался за ней, я звоню, раздается вопль. И господин налетает на меня. Он не подал мне сигнала об опасности: у него ведь не было звонка. Просто налетел на меня. Я лечу прямо ему на голову, он падает на землю, я на него. Банка с грохотом катится по мостовой. (Минутная заминка: Минни подавилась крошкой хлеба.) - Что же было дальше с этим пожилым господином? - спросила миссис Ларкинс. - И вот мы сидим посередине дороги, рядом валяются велосипед, корзина для мусора, керосиновая банка, и оживленно беседуем. Я говорю ему, что нельзя носить такие опасные шляпы, которые сбивают встречных с ног. Если он не умеет управлять своей шляпой, пусть оставляет ее дома. Это был долгий и скучный разговор. Он все перебивал меня: "Позвольте сказать вам, сэр... Позвольте сказать вам, сэр..." И ужасно кипятился. Должен заметить, подобные вещи то и дело случаются, когда ездишь на велосипеде. То на тебя налетит человек, то курица, то кошка, то собака. Каждая тварь норовит оставить свой след на твоем велосипеде. - Но вы сами, Альфред, ни на кого не наезжали? - Ни на кого, провались я на этом месте! - торжественно заявил мистер Полли. - Он же говорит тебе, что не наезжал, - пропищала Минни. - Надо слушать, что он говорит! И она снова впала в состояние, потребовавшее решительного удара по спине. - Веди себя прилично, Минни, - сказала Мириэм, стукнув сестру как следует. Никогда прежде не случалось мистеру Полли иметь такой успех в обществе. Девицы Ларкинс с восторгом внимали каждому его слову, то и дело заливаясь смехом. Веселая это была семья! А он так любил веселье! Обстановку, в которой текла их жизнь, он почти не разглядел, да она почти ничем не отличалась от того, к чему он привык. Стол был покрыт ветхой скатертью, чашки, блюдца, чайник, полоскательница - все было разномастное, ножи служили, вероятно, еще бабушке миссис Ларкинс; зеленая стеклянная масленка была тоже вполне самостоятельным предметом. На стене висела посудная полка с кухонной утварью, не очень многочисленной, на ней стояли коробка для рукоделия и неопрятная рабочая корзинка, на окне рос кустик чахлой герани, обои были в пятнах и кое-где свисали клочьями, стены украшали цветные хозяйственные календари, пол был устлан пестрыми кусками линолеума. В двери торчало несколько гвоздей, на которых висели кофты, шали, халаты. Деревянное кресло, на котором сидел мистер Полли, то и дело поскрипывало, что тоже служило поводом для веселья. - Спокойно, спокойно, лошадка! - выговаривал креслу мистер Полли. - Тпру, мой резвый конь! - Чего только он не придумает! - восхищенно ахали девицы Ларкинс. - Чего только не придумает! - И не думайте уходить! - заявила миссис Ларкинс. - В восемь часов будет ужин. - Отужинайте с нами, раз уж навестили нас, - настаивала миссис Ларкинс, поддерживаемая бурными возгласами Минни. - Пойдите немножко погуляйте с девочками и возвращайтесь к ужину. Можете встретить Энни, пока я все уберу и накрою на стол. - Только смотри ничего не трогай в гостиной, - сказала Мириэм. - Кому нужна твоя гостиная? - ответила миссис Ларкинс, видимо, забыв на секунду о присутствии гостя. Дочери одевались и прихорашивались, а матушка тем временем расписывала лучшие стороны каждой. Наконец дружная компания покинула дом и отправилась осматривать Стэмтон. На улице девиц как подменили: они перестали хихикать и приняли скромный, достойный вид, особенно Мириэм. Они повели мистера Полли в парк "культурного отдыха", как они выразились. Это был уютный уголок с асфальтированными аллеями, питьевыми фонтанчиками и хорошеньким домиком сторожа, на клумбах весело цвели желтофиоли и нарциссы, пестрели зеленые нарядные щиты для объявлений с красивыми афишами. Парк тянулся до самого кладбища, откуда открывался вид на далекие холмы Серрея. Девицы с мистером Полли миновали газовый завод, пошли по берегу канала и скоро увидели ворота фабрики, из которых вдруг появилась удивленная и сияющая Энни. - Привет! - воскликнула Энни. Всякому человеку приятно испытывать дружеское внимание со стороны своих собратьев. А когда к тому же этот человек молод и сознает, что не лишен ума, что траурный костюм ему к лицу, а собратья - три хорошенькие, молоденькие, восторженные девушки, затеявшие спор, кому идти с ним рядом, - можно простить ему ликующее восхищение собой. А девицы Ларкинс и в самом деле спорили, кому идти рядом с мистером Полли. - С Альфредом пойду я! - твердо заявила Энни. - Вы с ним целый день, к тому же мне надо кое-что ему сказать. Ей действительно надо было кое-что сказать. Что именно, стало известно очень скоро. - Знаете, Альфред, - без обиняков начала она, - я и в самом деле выиграла те кольца по лотерейному билету. - Какие кольца? - удивился мистер Полли. - А те, что были у меня на руке, когда хоронили вашего бедного папочку. Вы еще сказали тогда, что я их ношу неспроста. Честное слово, тут ничего такого нет! - Значит, кое-кто проморгал свое счастье, - заметил мистер Полли, вспомнив, о каких кольцах шла речь. - Никто свое счастье не проморгал, - возразила Энни. - Никогда не позволяю себе делать кому-нибудь авансы. - И я тоже, - сказал мистер Полли. - Может быть, я иногда слишком много смеюсь, - призналась Энни. - Такой уж у меня характер. Но это ничего не значит. Я не из тех, у кого ветер в голове. - Ну и отлично! - сказал мистер Полли. Домой в Исвуд мистер Полли возвращался в одиннадцатом часу, когда уже светила полная луна и впереди велосипеда бежало красноватое пятно света, отбрасываемое прикрепленным к рулю китайским фонариком. Мистер Полли был несказанно доволен прошедшим днем и собою. За ужином пили пиво, смешанное с имбирным элем, оно так весело пенилось в кувшине. Ни одно облачко не омрачило счастливого настроения мистера Полли, пока он не увидел встревоженное и укоряющее лицо Джонсона, который в ожидании своего родственника Не ложился спать, а сидел в гостиной и курил, пытаясь читать "Странствия пилигрима" - историю одного монаха, отправившегося в Сарматию и видевшего там огромные телеги, на которых кочевники перевозили свои кибитки. - Что-нибудь случилось, Альфред? - спросил он. Слабость характера мистера Полли проявилась в его ответе. - Да так, пустяки, - сказал он. - Педаль немного ослабла, когда я добрался до Стэмтона. Дальше ехать было нельзя. Пока его чинили, я заглянул к кузинам. - Уж не к Ларкинсам ли? - Вот именно. Джонсон зевнул, спросил, как поживает тетушка Ларкинс и ее дочери, и, получив доброжелательный отчет, сказал: - Пора идти спать. Я тут читал одну твою книжку. Чепуха какая-то. Не мог ничего понять. Во всяком случае, что-то очень древнее. - Это верно, старина, - ответил мистер Полли. - Ничего полезного из нее почерпнуть нельзя. - И это верно, - согласился мистер Полли. - Видел что-нибудь подходящее в Стэмтоне? - Ничего стоящего, на мой взгляд, там нет, - ответил мистер Полли и пожелал Джонсону спокойной ночи. До и после этого краткого разговора мистер Полли думал о своих кузинах тепло и радостно, как можно думать только в самый разгар весны. Мистер Полли пил из отравленного источника английской литературы, источника, который не только не мог принести пользы добропорядочному клерку или приказчику, а был способен внушить опасную мысль, что любовь веселого, смелого человека должна быть галантной и беззаботной. В тот вечер он пришел к выводу, что ухаживать за всеми тремя кузинами очень остроумно, занятно и великодушно. Нельзя сказать, чтобы какая-нибудь из трех нравилась ему особенно, они нравились ему все трое. Ему были приятны их молодость, женственность, их энергичные, решительные характеры и особенно их отношение к нему. Правда, они принимались хихикать над всяким пустяком и были абсолютно невежественны, у Минни не было зуба, а у Энни был чересчур визгливый голос - и все-таки они были милы, очень милы. Мириэм была, пожалуй, лучше всех. Перед уходом он на прощание расцеловал каждую. Минни тоже бросилась его целовать: получился настоящий "целовальный экзерсис". Мистер Полли зарылся носом в подушку и заснул. Ему снились всякие сны, но только не о том, как должен устраивать свою жизнь в этом мире всякий здравомыслящий молодой человек. Так началась двойная жизнь мистера Полли. Перед Джонсонами он играл роль человека, занятого поисками подходящего дела, но старался в этом не переигрывать, чтобы Джонсон не слишком ему докучал. Он делал вид, что выжидает, не подвернется ли счастливый случай. И каждое утро, отправляясь в погоню за этим счастливым случаем, он говорил Джонсону, что едет на разведку то в Чертей, то в Вейбридж. Но оказывалось, что если и не все дороги, то большинство, хотя бы и окольным путем, ведут в Стэмтон, где его встречал звонкий смех девиц Ларкинс и все растущая их привязанность. Его роман с Энни, Минни и Мириэм развивался успешно. Каждая из них все больше представала перед ним в собственном свете, и это ему было очень интересно. Смеяться они стали меньше, бурная радость первых дней поулеглась, но теплота и доверчивость возрастали. А вечером, когда он возвращался в дом мистера Джонсона, снова заводились серьезные и вместе с тем уклончивые разговоры о его будущем. Джонсон был очень озабочен тем, чтобы пристроить наконец своего кузена к "делу". Он был честный малый с твердыми убеждениями, и он искренне желал, чтобы мистер Полли нашел занятие, хотя это и лишило бы его самого дополнительного дохода. Ненависть к убытку, кто бы его ни терпел, была в нем гораздо сильнее стремления к наживе. Миссис же Джонсон нравилось, что мистер Полли не спешил. Поэтому она казалась ему более приятной и человечной, чем ее супруг. Порой мистер Полли пытался увлечься какой-нибудь перспективой, блеснувшей ему в беседах с Джонсоном. Но в конце концов все оказывалось невыносимо скучным. То вдруг он воображал себя франтоватым приказчиком с безукоризненными манерами в большом лондонском магазине, но здравый смысл тут же подсказывал ему, сколь неправдоподобна эта картина. То он видел себя преуспевающим хозяином маленького, удачно расположенного магазинчика, увеличивавшим свой капитал ежегодно, скажем, на двадцать фунтов, - у мистера Джонсона был такой магазинчик на примете. Это спокойное, благополучное процветание, хотя и основанное на строжайшей экономии, было заманчиво, но сердце говорило мистеру Полли, что из этого вряд ли что-нибудь получится. И тут в жизнь мистера Полли вдруг ворвалась Любовь - настоящая Любовь из страны грез. Она нахлынула на него, пробудила в душе сладкие, упоительные надежды и ушла. Явилась и ушла - увы! - так поступала эта прекрасная дама со многими из нас. Ушла, оставив после себя зияющую пустоту, в которой мистер Полли тщетно искал хотя бы призрак пленительного образа. И все-таки мистер Полли был благодарен ей, потому что знал теперь, что и в жизни случаются вещи, о которых он до тех пор только читал в книгах. В один прекрасный день он твердо решил не ехать в Стэмтон и для этого отправился из Исвуда по южной дороге, приведшей его в прелестное место, где заросли папоротника образовывали джунгли, а на зеленых лужайках, затененных раскидистыми деревьями, пестрели колокольчики, ромашки, вьюнки, зверобой и которое вполне возмещало человеку романтического склада отсутствие "подходящего дела". Он свернул с дороги в заросли папоротника по едва заметной стежке и вдруг оказался перед высокой каменной стеной с полуразрушенной верхней кладкой, заросшей желтофиолями, уже начинавшими отцветать. В нескольких шагах от нее лежали бревна одно на другом. Мистер Полли соскочил с велосипеда, сел на бревна, снял шляпу, положил ее рядом с собой, закурил сигарету и погрузился в мечтания; серенькая с коричневым птичка, введенная в заблуждение его неподвижной позой, прыгала возле самых его ног, и мистер Полли по-дружески следил за ней. - Как здесь хорошо! - тихонько сказал он серенькой птичке. - Дела подождут. Он стал думать о том, что мог бы прожить так лет пять-шесть, а потом снова вернуться к тому состоянию, в котором его застала смерть отца, и хуже ему, чем было тогда, не будет. - Проклятые дела! - вздохнул мистер Полли. И в этот миг мистер Полли узрел Любовь. Точнее, он ее сперва услышал. Любовь возвестила о своем появлении звуками энергичной возни за стеной, затем чей-то нежный голосок что-то невнятно проговорил, сверху посыпались камешки, и на стене появились розовые кончики пальцев, которые мистер Полли не заметил бы, если бы сразу же за ними немного сбоку не появилась нога, неожиданная, но вполне реальная, красивой формы, стройная, в коричневом чулке, в коричневой, сбитой на носке туфельке, и наконец... верхом на стене оказалась хорошенькая, рыжеволосая, очень молоденькая девушка в коротком голубом полотняном платье; она тяжело дышала, и вид у нее был несколько растрепанный; мистера Полли она не видела... Деликатность подсказала ему, что надо отвернуться и сделать вид, что любуешься окрестностями. Он так и сделал, но уши его настороженно прислушивались к малейшему шороху за спиной. - Ой, кто это? - воскликнул тоненький голосок, в котором звучало изумление, граничащее с досадой. Мистер Полли в один миг был на ногах. - Боже мой! Не могу ли я вам помочь? - проговорил он с почтительной услужливостью. - Я не думала, - сказала девушка, спокойно рассматривая мистера Полли ясными синими глазами, - я не думала, - повторила она, - что здесь кто-нибудь есть. - Простите меня, - ответил мистер Полли, - но я не знал, что вам будет неприятно мое присутствие. Девушка минутку помолчала. - Дело не в этом, - наконец сказала она, продолжая его разглядывать. - Просто нельзя лазить на эту стену. Это неприлично. По крайней мере во время занятий. Но поскольку сейчас каникулы... Она развела руками, давая таким образом понять, какое у нее на этот счет мнение. - Ну, конечно, раз каникулы - дело другое, - ответил мистер Полли. - Видите ли, я бы не хотела нарушать правила, - сказала девушка. - Прыгайте сюда, тогда правила останутся за стеной, - сказал мистер Полли с замиранием сердца, - и их нельзя будет нарушить. Восхищаясь собственным остроумием и смелостью, с трепетом в душе, он протянул ей руку. Девушка перекинула через стену вторую ногу в коричневом чулке и, поправив юбку быстрым, но ловким движением, сказала: - Пожалуй, я останусь на стене, потому что все-таки нужно подчиняться правилам... Она глядела на мистера Полли, улыбаясь, но с явным одобрением. Мистер Полли тоже улыбнулся. - Вы умеете ездить на велосипеде? - спросила она. Мистер Полли ответил. Оказалось, что и незнакомка умеет ездить. - Мои родители в Индии, - прибавила она со вздохом. - Чертовски противно, то есть, я хотела сказать, очень скучно, когда родители уезжают далеко и оставляют тебя одну. - А мои родители, - сказал мистер Полли, - на небе. - Это ужасно! - Ужасно! - согласился мистер Полли. - И больше никого у меня нет. - Так вот почему вы... - начала было девушка, указывая на его траур, но, смутившись, с участием добавила: - Мне вас очень, очень жаль. Они попали в кораблекрушение, или это был пожар? Ее простодушие было неподражаемо. Мистер Полли покачал головой. - Самая обычная смерть; сперва мать, потом отец. Он говорил это с грустным видом, а внутри у него так все и ликовало. - Вы одиноки? Мистер Полли кивнул. - Я сейчас здесь сидел и предавался меланхолии, - кивая на бревна, сказал он. По лицу девушки пробежало легкое облачко раздумья. - В том, что мы с вами разговариваем, ничего плохого нет, - заметила она. - Наоборот, вы делаете доброе дело. Может быть, вы прыгнете сюда? Она подумала, посмотрела вниз на траву, на мистера Полли, огляделась вокруг. - Останусь лучше на стене, - ответила она. - Нельзя нарушать правила. Мистер Полли смотрел на нее снизу. Какая она была красивая! Какая у нее тоненькая, нежная шейка, какой милый, округлый подбородок, особенно милый, потому что он был виден снизу, какие прелестные брови и глаза, прелестные именно потому, что смотрели на него сверху вниз! Но, к счастью, подобная мысль в эту рыжую головку не приходила. - Давайте о чем-нибудь поговорим, - сказала она, и на некоторое время воцарилось молчание. Из своих любимых книг мистер Полли знал, что, когда герой попадает в подобное приключение, он должен проявить рыцарскую галантность. И это было ему как раз по вкусу. - Увидев вас, - начал он, - я почувствовал себя странствующим рыцарем, что разъезжает по стране в поисках драконов, прекрасных дам и опасных приключений. - Да? - воскликнула незнакомка. - Почему? - Потому что вы прекрасная дама, - ответил он. Ее лицо, чуть подернутое веснушками, запылало тем ярким румянцем, который бывает только у рыжеволосых. - Чепуха! - сказала она. - Нет, это правда! - настаивал мистер Полли. - И не я первый это говорю. Прекрасная дама, томящаяся в заколдованном замке, вернее, в заколдованной школе. - Никакая она не заколдованная! - И вот к замку подъезжает рыцарь, закованный в броню. Точнее говоря, закован его боевой конь. Этот рыцарь готов сразиться с самым страшным драконом и спасти вас. Она весело рассмеялась, блеснув белыми зубами. - Если бы вы только видели этих драконов! - воскликнула она, совсем развеселившись. И мистер Полли почувствовал, что весь мир так же далек от них сейчас, как земля от солнца. - Бежим со мной! - очертя голову воскликнул он. Она на минуту смотрела на него серьезно, потом расхохоталась. - Вы очень смешной! - наконец проговорила она, успокаиваясь. - Мы знакомы с вами всего пять минут! - В средние века этого было достаточно. Я принял решение. Он был счастлив и горд своим остроумием, но тут же ловко переменил тон: - Хотел бы я, чтобы можно было принять такое решение. - Как можно такие решения принимать! - Можно, если видишь перед собой создание, подобное вам. - Мы даже не знаем, как друг друга зовут, - заметила девушка, стараясь перевести разговор на менее опасную тему. - Я уверен, что у вас самое красивое имя на свете. - Откуда вы знаете? - Так должно быть! - Оно и правда красивое. Меня зовут Кристабел. - Ну, что я говорил?! - А вас как зовут? - Менее интересно, чем я заслуживаю. Альфред. - Я не могу вас так звать. - Тогда зовите Полли. - Полли? Но ведь это - женское имя! На какой-то миг мистер Полли растерялся и сбился с тона. - Какое уж есть, - тихо сказал он и готов был откусить себе язык, потому что сказанное было совсем в духе сестриц Ларкинс. - Но зато его легко запомнить, - поспешила на выручку Кристабел. - Мне знаете, что любопытно? - сказала Кристабел после минутной паузы. - Для чего вы ездите на велосипеде по окрестностям? - Езжу, потому что мне нравится. Пользуясь своим небольшим жизненным опытом, Кристабел пыталась отгадать, к какому кругу он принадлежит. Он стоял, опершись одной рукой о стену, и, задрав голову, смотрел на нее, обуреваемый самыми головокружительными мечтами. Он был небольшого роста, вы знаете; но он не был ни урод, ни безобразен в те дни, ибо во время прогулок загорел и посвежел, а сейчас еще и разрумянился от волнения. По какому-то наитию он держал себя просто: самый опытный волокита не придумал бы ничего лучшего. - Я верю в любовь с первого взгляда, - сказал он убежденно. Глаза Кристабел стали большими и круглыми от волнения. - Мне кажется, - произнесла она медленно, не выказывая ни страха, ни раскаяния, - что мне пора уходить. - Пусть это вас не тревожит, - сказал он. - Для вас я никто. Я знаю только, что никогда в жизни не видал более прекрасного существа, чем вы. - Дыхание его участилось. - И нет ничего дурного в том, что я вам это говорю. - Если бы вы говорили это всерьез, мне бы пришлось немедленно уйти, - сказала она после небольшой паузы, и оба улыбнулись. Потом они еще говорили о каких-то пустяках. Синие глаза из-под широкого, красивой формы лба рассматривали мистера Полли с ласковым любопытством, как рассматривает очень умная кошка собаку незнакомой породы. Ей хотелось выведать о нем все. Она задавала вопросы, которые озадачивали стоявшего у ее ног закованного в латы рыцаря, и подошла вплотную к роковой тайне, касавшейся поисков дешевого магазинчика и профессии мистера Полли. Когда он произносил слишком пышное слово или ошибался в ударении, на ее лицо набегало темное облачко раздумья. "Бум!" - раздалось неподалеку. - Боже мой! - воскликнула Кристабел, над стеной мелькнули ее коричневые ноги, и она исчезла. Потом розовые пальчики появились опять и следом ее рыжая макушка. - Рыцарь! - крикнула она из-за стены. - Эй, рыцарь! - Что, моя дама? - ответил мистер Полли. - Приходите завтра опять. - Как вам будет угодно. Только... - Что? - Всего один пальчик! - Зачем? - Поцеловать! За стеной послышались убегающие шаги, и все стихло. На следующий день мистер Полли ждал минут двадцать, пока наконец Кристабел не появилась над стеной, запыхавшись от усилий, и на этот раз вперед головой. И мистер Полли увидел, что никакие самые яркие мечты не могут сравниться с живой Кристабел, такой прекрасной, умной и благородной. От первой до последней минуты их знакомство длилось всего десять дней. Но за эти десять дней мистер Полли пережил десять лет, полных самых невозможных мечтаний. - У меня такое впечатление, - заметил как-то Джонсон, - что у него нет ни к чему серьезного интереса. Этот магазин на углу могут перехватить, если он не поторопится. Кристабел и мистер Полли не встречались ежедневно в эти десять дней. Один раз Кристабел не могла прийти, потому что было воскресенье, не пришла она и на восьмой день, уклончиво объяснив свое отсутствие тем, что в школе было собрание. Все их свидания состояли в том, что Кристабел сидела на стене, - так, по ее мнению, правила более или менее не нарушались, - позволяя мистеру Полли все больше и больше влюбляться в нее, и выслушивала его признания. Она пребывала в блаженном состоянии человека, которого обожают и на которого это не налагает никаких обязательств, и время от времени вонзала в мистера Полли острие своего кокетства, подстрекаемая любопытством и бессознательной жестокостью, что, впрочем, свойственно ее полу и возрасту. А бедный мистер Полли влюбился по уши, как будто земля под ним разверзлась и он провалился в другой мир - мир сияющих облаков, неутоленных желаний и безумных надежд, мир, чьи неисчислимые горести были прекраснее и - как это ни странно - заманчивее ясного, безоблачного счастья повседневной жизни, мир, чьи радости - по правде говоря, это были лишь слабые отблески настоящих радостей - были дороже мистеру Полли, чем видения райских врат умирающему мученику. Ее улыбающееся личико смотрело на мистера Полли с небес, ее непринужденная поза была сама жизнь. Безрассудно, глупо, но все, что было лучшего в мистере Полли, билось и пенилось, подобно волнам, у ног Кристабел и откатывалось назад, ни разу ее не задев. А она сидела на возвышении, любуясь им и удивляясь, а однажды, вдруг тронутая его мольбой, наклонилась к нему и без всякого жеманства протянула к его губам свою маленькую, покрытую веснушками, жесткую от теннисной ракетки лапку. Заглянула ему в глаза, смутилась и выпрямилась. А потом еще долго задумывалась и мечтала. На девятый день, повинуясь, видимо, инстинкту самосохранения, она рассказала своим трем подругам, великим знатокам людского сердца, об удивительном феномене, которого она открыла по ту сторону каменной стены. - Кристабел! - сказал мистер Полли. - Я схожу с ума от любви к вам! Я не могу больше играть эту пантомиму. Я не рыцарь! Я живой человек, и вы должны относиться ко мне, как к живому человеку. Вы сидите там наверху и смеетесь, а я в муках терзаюсь у ваших ног, мечтая хотя бы один часок провести вместе с вами. Я никто и ничто. Но послушайте. Вы можете подождать меня пять лет? Вы еще ребенок, и вам это не будет трудно. - Тише ты! - прошептала кому-то Кристабел, отвернувшись от мистера Полли так, чтобы он не услыхал. - До сих пор я валял дурака, но я умею работать. Я словно проснулся. Подождите немного, у меня есть деньги, я попытаю счастья. - Но ведь у вас мало денег. - Достаточно для того, чтобы начать. Я придумаю что-нибудь. Найду. Уеду отсюда. Даю вам слово. Перестану болтаться без дела, буду работать. Если я не вернусь через пять лет, забудьте обо мне. Если вернусь... В ее лице появилось беспокойство. Она наклонилась к нему. - Не надо об этом, - сказала она вполголоса. - Что не надо? - Не надо так говорить. Вы сегодня совсем не похожи на себя. Оставайтесь лучше рыцарем, который мечтает поцеловать руку своей дамы... Какое-то подобие улыбки скользнуло по ее лицу. - Но... Вдруг слуха мистера Полли коснулся чей-то шепот, он замолчал и, прислушиваясь, посмотрел на Кристабел. За стеной были отчетливо слышны чьи-то приглушенные голоса. - Молчи, Рози! - говорил кто-то. - Говорят тебе, я хочу на него посмотреть! Мне совсем ничего не слышно. Подставь колено! - Дура! Он увидит тебя! И ты все испортишь! Земля поплыла из-под ног мистера Полли. Ему показалось, что он теряет сознание. - Там кто-то слушает нас, - сказал он, точно громом пораженный. Кристабел поняла, что все пропало. - Противные твари! - закричала она голосом, полным ярости, обращаясь к кому-то невидимому, в один миг взметнулась над стеной и исчезла. За стеной раздался чей-то вопль, послышались гневные восклицания: там началось сражение. Секунду-другую мистер Полли не мог прийти в себя. Затем, полный яростной решимости проверить свои самые худшие подозрения, он подтащил бревно к стене, вступил на него, ухватился дрожащими пальцами за верхнюю кромку и подтянулся, желая увидеть, что происходит за стеной. Его любовь, его идол - все в один миг рассыпалось во прах. Рыжая девчонка с торчащей сзади косичкой тузила изо всех сил свою вопящую от боли подругу. - Перестань, Кристабел, перестань!.. - Идиотка! - кричала Кристабел. - Идиотка несчастная! А вдали между берез мелькали платья двух других подруг, которые что было духу удирали от расправы. Пальцы мистера Полли ослабли, он опустил руку и, стукнувшись подбородком о камни, неловко спрыгнул на землю, поцарапав щеку о неровную поверхность стены и ударившись коленом о то самое бревно, которое служило ему опорой. Секунду он, скорчившись, стоял у стены. Потом, пробормотав какое-то проклятие, шатаясь, подошел к бревнам и сел. Некоторое время он сидел молча и без движения. - Глупец! - наконец произнес он. - Жалкий глупец! - И стал потирать ушибленное колено, только сейчас почувствовав боль. Он потрогал щеку и обнаружил, что она вся мокрая от крови, той самой крови, которой истекало его сердце. 6. МИРИЭМ Нет никакой логики в том, что мы, пострадав от одного человека, тотчас бросаемся за утешением к другому. Но именно так мы поступаем. Мистеру Полли казалось, что только человеческое участие может унять жгучую боль от испытанного им унижения. Более того: по каким-то неведомым причинам это должно быть обязательно женское участие, а среди знакомых мистера Полли женщин было не так уж много. Разумеется, он сразу вспомнил о семействе Ларкинсов, тех самых Ларкинсов, у которых он не был вот уже десять дней. Какими славными казались они ему сейчас, славными и простыми! У них были такие добрые сердца, а он пренебрег ими ради фантома. Если он поедет к ним прямо сейчас, он будет там смеяться, болтать всякую чепуху, и, может, ему удастся справиться с той мучительной болью в сердце, которая не дает ему возможности ни думать, ни действовать. - Боже мой! - воскликнула миссис Ларкинс, отворяя дверь. - Входите, входите! Вы совсем нас забыли, Альфред! - Все дела, - пробормотал неверный мистер Полли. - Девочек нет дома, но Мириэм вот-вот вернется, она пошла в магазин. Не позволяет мне заниматься покупками, очень уж я забывчива. Прекрасная хозяйка, наша Мириэм! Минни на работе, поступила на ковровую фабрику. Боюсь, как бы она от этих ковров опять не слегла. Минни такая нежная, хрупкая!.. Проходите в гостиную. У нас немного не убрано, но уж принимайте нас такими, какие мы есть. Что это у вас с лицом? - Оцарапал немного. Все из-за велосипеда. - Как же это случилось? - Хотел объехать фургон не с той стороны, ну он и прижал меня к стене. Миссис Ларкинс внимательно осмотрела ссадины на щеке. - Некому за вами и поухаживать, - сказала она. - А ранки-то глубокие и совсем еще свежие. Надо помазать кольд-кремом. Вкатите сюда ваш велосипед и проходите в гостиную. В гостиной миссис Ларкинс тотчас принялась наводить порядок или, правильней сказать, разводить еще больший беспорядок. Поставила корзинку с рукоделием на стопку книг, переложила несколько номеров "Дамского чтения" с загнутыми уголками со стола на поломанное кресло и стала сдвигать чайную посуду на один край стола, поминутно восклицая: "Где же масленка?" или "Куда я дела ножи?" и не забывая при этом расхваливать, какая Энни энергичная и какая мастерица делать шляпки, какое у Минни доброе, любящее сердечко, какая хозяйственная Мириэм, и как она любит порядок. А мистер Полли стоял у окна, чувствуя себя немножко виноватым, и думал, какая милая и добрая сама миссис Ларкинс. Хорошо все-таки снова очутиться среди близких тебе людей! - Вы очень долго ищете подходящий магазин, - заметила миссис Ларкинс. - Семь раз примерь, один раз отрежь, - ответил мистер Полли. - Это верно, - сказала миссис Ларкинс. - Покупаешь не на год, не на два, а на всю жизнь. Все равно как выбирать мужа. Чем дольше выбираешь, тем лучше выберешь. Я два года не давала Ларкинсу согласия, пока окончательно не убедилась, что он человек достойный. А какой красавец был мистер Ларкинс! Да вы и сами можете видеть это по девочкам. Но, как говорится, тот красив, кто умен и добр. Чай пить будете с вареньем? Я не сомневаюсь, что мои девочки, когда придет их черед, тоже заставят своих женихов подождать. Я им все время твержу: замуж спешит только тот, кто не понимает собственного блага. А вот и Мириэм! В гостиную вошла Мириэм с надутым лицом, неся в руках сумку с продуктами. - Ты должна позаботиться, - начала она, обращаясь к матери, - чтобы я не ходила в магазин с сумкой, у которой сломана ручка. Мне все пальцы нарезало веревкой. Тут она заметила мистера Полли, и лицо ее просветлело. - Привет, Альфред! - воскликнула она. - Где вы столько времени пропадали? - Все в поисках. - Нашли что-нибудь подходящее? - Видел два-три магазинчика более или менее ничего. Но это дело такое, что спешить нельзя. - Мама! Ты поставила не те чашки! Мириэм унесла свои покупки на кухню и скоро вернулась оттуда, неся другие чашки. - Что с вашим лицом, Альфред? - спросила она и, подойдя к нему, стала разглядывать его щеку. - Какие глубокие царапины! Мистер Полли был вынужден снова повторить рассказ о фургоне, Мириэм слушала сочувственно, как родная. - Вы сегодня какой-то тихий, - заметила она, когда все сели пить чай. - Заботы одолевают, - ответил мистер Полли. Случайно он коснулся ее руки, лежавшей на столе, и пожал ее, Мириэм ответила на пожатие. "А почему бы и нет?" - вдруг подумалось мистеру Полли. Подняв глаза, он встретил взгляд миссис Ларкинс и виновато покраснел. Миссис Ларкинс с неожиданной для нее деликатностью ничего не сказала. А лицо ее приняло загадочное, но отнюдь не враждебное выражение. Вскоре с фабрики вернулась Минни и принялась выкладывать обиды: хозяин, по ее мнению, несправедливо оценивает работу. Ее рассказ был многословен, запутан и перегружен непонятными словечками, но его недостатки искупались горячей убежденностью рассказчицы. - Я всегда знаю с точностью до шести пенсов, сколько стоит моя работа, - заявила она. - С его стороны это просто нахальство! Мистер Полли, почувствовав, что его молчаливость начинает слишком бросаться в глаза, принялся описывать, какой магазинчик он ищет и что представляют собой уже им виденные. И пока он говорил, он все больше и больше увлекался воображаемой картиной. - Ну, наконец-то разговорился! - заметила миссис Ларкинс. Он действительно разговорился, да так, что уж и остановиться не мог. Сначала мистер Полли набросал рисунок, потом принялся разукрашивать его. В первый раз перспектива стать владельцем собственной лавки приняла заманчивый и привлекательный вид. Его подстегивало еще и то, с каким вниманием его слушали. Откуда только взялись яркие, сочные краски! На мистера Полли снизошло истинное вдохновение. - А когда я куплю себе дом с лавкой, обязательно заведу кота. Коты ведь тоже должны где-то жить. - Чтобы он ловил мышей? - спросила миссис Ларкинс. - Нет, зачем же? Чтобы спал на окошке. Это будет такой почтенный, толстый кот. Трехцветный. Если уж заводить кота, так только трехцветного. Кота и непременно канарейку! Никогда раньше мне в голову не приходило, что коты и канарейки так подходят друг к другу. Солнечным летним утром я буду сидеть за столом и завтракать в чистой, уютной кухне позади магазина, в окно будет литься солнечный свет, на стуле будет дремать кот, канарейка распевать песни, а миссис Полли... - Вы слышите? - воскликнула миссис Ларкинс. - Миссис Полли жарит еще одну порцию ветчины. Ветчина шипит, канарейка поет, кот мурлычет, чайник пофыркивает, миссис Полли... - А кто же будет таинственная миссис Полли, если не секрет? - спросила миссис Ларкинс. - Игра воображения, мадам, - ответил мистер Полли. - Я упомянул о миссис Полли для полноты картины. Пока еще на примете нет никого. Но, уверяю вас, так все оно и будет. И еще я мечтаю о садике. - Мистер Полли перевел разговор на менее опасную тему. - Не о таком, как у мистера Джонсона. Джонсон, конечно, специалист своего дела. Но я не хочу разводить сад, чтобы мучаться. То копай, то поливай, то рыхли, и все время думай, что у тебя ничего не вырастет. Нет, день и ночь гнуть спину - это не по мне. Я мечтаю о маленькой клумбе с настурциями и душистым горошком. Двор, выложенный красным кирпичом, веревка для белья. Веселый флюгер. В свободное время можно сколотить экран для хмеля. Задняя стена дома затянута плющом. - Вирджинским? - спросила Мириэм. - Канарским, - ответил мистер Полли. - Как у вас будет мило! - сказала Мириэм, откровенно завидуя. - Очень! - ответил мистер Полли и продолжал расписывать идиллию: - Дин-динь-динь! Это в лавке звенит колокольчик. Мистер Полли приосанился, сестрицы и мамаша рассмеялись. - Представьте себе маленькую, аккуратную лавку, - продолжал мистер Полли. - Прилавок, касса, - словом, все, что полагается. Подставка для зонтиков, вешалка с галстуками, разложены носки, на полу ковер, на полке спит кот. Все в порядке. - И скоро вы намерены купить такую лавку? - спросила Мириэм. - Очень скоро, - ответил мистер Полли, - как только встречу что-нибудь подходящее. Само собой разумеется, - продолжал он рисовать картину домашнего уюта, - я заведу кота, а не кошку. - Выжидательно помолчав, мистер Полли добавил: - Не очень-то будет весело, если в один прекрасный день я войду в лавку и увижу на подоконнике целый выводок котят. Что с ними делать? На этот товар спросу нет... Когда чай был выпит, он несколько минут оставался наедине с Минни, и ситуация вдруг так накалилась, что мистера Полли прошиб пот. Сперва наступило неловкое молчание. Мистер Полли сидел, облокотившись на стол, и смотрел на Минни. Всю дорогу в Стэмтон его сумасбродная голова была занята матримониальными мыслями: он на всевозможные лады воображал себя женихом. Не знаю, почему это так его занимало. Это была бессознательная подготовка к тому, что пока еще не имело для него конкретного смысла, но сейчас его дорожные мечты завладели им с новой силой. Он не мог думать ни о чем на свете, что не имело хотя бы косвенного отношения к брачной проблеме. Было сладко и жутко воображать, как вспыхнет и затрепещет Минни, стоит ему только сказать несколько слов. Она сидела за столом, поставив корзинку с рукоделием посреди чашек, и чинила перчатки. Ей не хотелось принимать участия в уборке и мытье посуды. - Я люблю кошек, - сказала Минни после продолжительной паузы. - Я часто прошу маму завести кошечку. Но нам ее негде держать: у нас нет двора. - У меня тоже никогда не было кошек, - признался мистер Полли. - Никогда. - Я обожаю кошек, - продолжала Минни. - Не могу сказать, что я их обожаю, - заметил мистер Полли, - но мне очень нравится смотреть на них. - Я уверена, что заведу себе кошку, и даже скорее, чем вы купите дом. - Я куплю дом очень скоро, - возразил мистер Полли. - Можете мне поверить. Канарейку и все прочее. Минни покачала головой. - А я все-таки киску заведу раньше! - сказала она. - Вы только все мечтаете. - Могли бы завести сразу все вместе, - сказал мистер Полли, поддавшись инерции своих мыслей и позабыв о благоразумии. - Что вы хотите сказать, Альфред? - воскликнула Минни, сразу насторожившись. - Магазин и кошка - сразу вместе, - не сумел остановиться мистер Полли. Голова у него закружилась, лоб взмок. Сейчас он видел только два горящих глаза, впившихся в него. - Вы хотите сказать, Альфред... - медленно начала Минни, надеясь услышать подтверждение своей догадке. Но мистер Полли вдруг вскочил и бросился к окну. - Вон бежит собака! - воскликнул он и подбежал к двери. - Грызет мои шины, проклятая собачонка! И исчез. В прихожей он промчался мимо велосипеда, как будто его там и не было. Открывая входную дверь, он услыхал за собой шаги миссис Ларкинс и обернулся. - Мне показалось, что мой велосипед горит. Забыл, что оставил его в прихожей. А тут еще увидел собачонку... Мириэм готова? - Разве вы куда-нибудь собираетесь? - Встречать Энни. Миссис Ларкинс внимательно посмотрела на него. - Вы останетесь поужинать с нами? - спросила она. - Если позволите, - ответил мистер Полли. - Ах, какой вы смешной, Альфред! - сказала миссис Ларкинс и крикнула: - Мириэм! В дверях гостиной появилась озадаченная Минни. - Нет никакой собаки, Альфред, - сказала она. Мистер Полли потер рукой лоб. - У меня было странное ощущение, - проговорил он, - будто что-то случилось. Какая-то собака почудилась. Но теперь уже все прошло. Он нагнулся и проверил, как надуты шины. - Вы что-то начали говорить про кошку, Альфред, - сказала Минни. - Я вам подарю кошечку, - ответил он, не поднимая глаз. - В первый день, как только открою лавку. Мистер Полли выпрямился и дружески улыбнулся. - Можете не сомневаться, - прибавил он. Когда в результате тайных действий миссис Ларкинс мистер Полли оказался наедине с Мириэм в небезызвестном городском саду, лежавшем на пути к фабрике, где служила Энни, он почувствовал, что не в состоянии говорить ни о чем другом, кроме своего будущего дома. Опасность, сопряженная с этой темой, только подстегивала его. Настойчивое желание Минни тоже пойти встречать сестру было решительно пресечено миссис Ларкинс, заявившей, что она хочет хоть раз в жизни увидеть, как Минни занимается хозяйством. - Вы и в самом деле намерены завести собственное дело? - спросила Мириэм. - Я ненавижу службу, - ответил мистер Полли, переходя на менее опасную почву. - Со своей лавкой, конечно, больше хлопот, но зато ты сам себе хозяин. - Это не просто слова? - Ни в коем случае... - В конце концов, - продолжал мистер Полли, - маленькая лавка - это не так уж плохо. - Свой дом, - сказала Мириэм. - Да, свой дом. Молчание. - Если не держать приказчика, то не надо никаких бухгалтерских книг и прочей чепухи. Смею думать, что я отлично управлюсь с делами и сам. - Я бы хотела видеть вас в вашей лавке, - сказала Мириэм. - Я уверена, у вас все было бы в полном порядке. Опять молчание. - Давайте посидим немножко на лавочке за щитом с афишами, - предложила Мириэм. - Оттуда можно любоваться вон теми синими цветами. Они сели возле треугольной клумбы с левкоями и дельфиниумом, оживлявшей серый рисунок асфальтовых дорожек парка. - Как называются эти цветы? - спросила Мириэм. - Мне они очень нравятся. Красивые! - Дельфиниум, - ответил мистер Полли. - У нас в Порт-Бэрдоке их было много. Милый уголок! - с явным одобрением добавил он. Мистер Полли положил одну руку на спинку скамьи и уселся поудобнее. Он искоса поглядывал на Мириэм, сидевшую в непринужденной задумчивой позе, устремив взгляд на цветы. На ней было старенькое платье. Она не успела переодеться. Его голубой тон сообщал теплоту ее смугловатой коже, а принятая поза придавала некоторую женственность ее худым и неразвитым формам и приятно округляла плоскую грудь. На ее лице играл солнечный зайчик. Воздух был напоен солнечным светом, преображавшим все вокруг; в нескольких шагах в песочной куче весело возились малыши; в садах, окружавших соседние виллы, пышно цвел багряник; деревья, кусты, трава - все сверкало яркими красками начала лета. Ощущение этого радостного дня сплеталось в душе мистера Полли с ощущением близости Мириэм. Наконец Мириэм обрела дар речи. - В своей собственной лавке человек обязательно должен быть счастлив, - сказала она, и в ее голосе прозвучали непривычные, теплые нотки. А она, пожалуй, права, подумал мистер Полли. Человек должен быть счастлив в собственной лавке. Глупо предаваться мечтам о лесной чаще, зарослях папоротника и рыжеволосой девушке в полотняном платье, сидящей верхом на пестрой от солнечных пятен старинной каменной стене и царственно взирающей на тебя сверху вниз своим ясными голубыми глазами. Глупые и опасные эти мечты, до добра они не доводят! Только мука и стыд остаются от них. А вот здесь, рядом с этой девушкой, можно ничего не бояться. - Своя лавка - это так респектабельно! - мечтательно добавила Мириэм. - Я уверен, что буду счастлив в лавке, - сказал он. И, чтобы последующие слова произвели больший эффект, он на секунду умолк. - Если, конечно, рядом со мной будет хороший человек, - закончил он. Мириэм замерла. Мистер Полли чуть свернул с того скользкого пути, на который было ступил. - Не такой уж я набитый дурак, - сказал он, - чтобы не суметь торговать. Надо, конечно, быть попроворнее, когда едешь за товаром. Но я уверен, у меля все пойдет, как по маслу. Он замолчал, чувствуя, что стремительно падает все ниже и ниже в воцарившейся предгрозовой тишине. - Если, конечно, рядом с вами будет хороший человек, - медленно проговорила Мириэм. - Ну, с этой стороны все в порядке. - Вы хотите сказать, что у вас есть на примете такой человек? Мистер Полли понял, что тонет. - Этот человек сейчас передо мной, - промолвил он. - Альфред! - воскликнула Мириэм, поворачиваясь к нему. - Вы хотите сказать, что я... В самом деле, что он хотел сказать? - Да, это вы, - сказал он. - Вы шутите, Альфред! - сказала она, стиснув руки, чтобы они не дрожали. Мистер Полли сделал последний шаг. - Вы и я, Мириэм, в собственной лавке, с кошкой и канарейкой... - Он вдруг спохватился и решил было вернуться в область предположений. - Только представьте себе это, - сказал он, но было уже поздно. - Вы хотите сказать, Альфред, что любите меня? - спросила Мириэм. Что еще, кроме единственного слова "люблю", может ответить на этот вопрос мужчина? Не обращая внимания на гулявшую в парке публику, на игравших в песке детей, позабыв обо всем на свете, Мириэм потянулась к мистеру Полли, схватила его за плечи и поцеловала в губы. Что-то затеплилось в душе мистера Полли от этого поцелуя. Он обнял Мириэм, привлек к себе и поцеловал в ответ, чувствуя, что все решено бесповоротно. У него было странное ощущение: ему хотелось жениться, хотелось иметь жену, только почему-то он желал, чтобы это была не Мириэм. Но ему было приятно обнимать ее, были приятны ее губы. Они отодвинулись немного друг от друга и секунду сидели смущенные и красные. Мистер Полли не отдавал отчета, что происходит в его душе. - Я и подумать не могла, - начала Мириэм, - что понравилась тебе. Мне сперва казалось, что тебе нравится Энни, потом Минни... - Ты с самого начала нравилась мне больше всех, - ответил мистер Полли. - Я полюбила тебя, Альфред, сразу, как только мы с тобой познакомились, на похоронах твоего бедного отца. Если бы только я тогда знала... Нет, ты правда меня любишь? - спросила она и прибавила: - Я никак не ожидала, что так все случится! - И я тоже, - согласился мистер Полли. - Ты действительно хочешь открыть лавку и чтобы я стала твоей женой? - Как только подыщу что-нибудь подходящее, - ответил мистер Полли. - Я даже подумать ни о чем таком не могла, когда мы выходили из дому. - И я тоже, - ответил мистер Полли. - Это как сон. Какое-то время они сидели молча. - Я должна ущипнуть себя, чтобы поверить, что это не сон, - сказала Мириэм. - Как только они будут без меня обходиться? Когда я скажу им... Ни за что на свете мистер Полли не мог бы сказать, что его сейчас волнует: сладостное ли предвкушение счастья или раскаяние, смешанное со страхом. - Мама совсем не умеет вести хозяйство, ни капельки. Энни ни о чем не хочет думать, а у Минни просто не хватает соображения. Что они будут без меня делать, ума не приложу! - Ничего, привыкнут, - сказал мистер Полли, выдерживая взятый тон. На городской башне начали бить часы. - Боже мой! - воскликнула Мириэм. - Мы не встретим Энни, если будем сидеть здесь и любезничать. Она встала и потянулась было взять мистера Полли под руку. Но мистер Полли почувствовал, что все тотчас догадаются об их намерениях и они станут всеобщим посмешищем. А потому он сделал вид, что не заметил ее движения. Когда показалась Энни, мистер Полли уже целиком пребывал во власти сомнений. - Не говори пока никому о нашем решении, - сказал он. - Только маме, - решила Мириэм. Цифры - это самое удивительное и потрясающее, что есть в мире. Если посмотреть на них со стороны - крохотные, черные закорючки и больше ничего, но какой удар они могут нанести человеку! Представьте себе, что вы возвращаетесь домой после небольшого заграничного путешествия и, листая газету, вдруг видите против далекой железной дороги, о которой имеете самое смутное представление, но в которую вы вложили почти весь свой капитал, вместо привычных 95-96 (в крайнем случае, 93 без дивиденда) более богато орнаментированные цифры - 76 1/2 - 78 1/2! И вы чувствуете, что под ногами у вас разверзается бездна. Точь-в-точь то же самое испытал мистер Полли, когда увидел черную вязь трех цифр: "298" вместо "350" - числа, которое он привык считать неизменным показателем своего богатства. У него вдруг засосало под ложечкой почти так же, как в тот момент, когда он узнал о вероломстве рыжеволосой школьницы. Лоб его сразу стал влажным. - Попал в водоворот, - прошептал он. Произведя в уме действие вычитания - беспримерный подвиг со стороны мистера Полли, - он пришел к выводу, что после смерти отца им было истрачено пятьдесят два фунта. - Поминальный пирог, - прошептал мистер Полли, припоминая возможные расходы. Счастливая пора, когда он жил, наслаждаясь теплыми летними днями и безграничной свободой, когда все дороги заманчиво расстилались перед ним, когда ему верилось, что он так и будет ездить на своем велосипеде и любоваться окрестностями, - эта пора растаяла, как волшебный замок. И он опять очутился в мире, где царствует суровая экономия, в мире, который заставляет человека трудиться в поте лица, который подрезает крылья мечте, отбивает охоту к праздным, но увлекательным беседам, налагает вето на беспечный смех. Он уже видел перед собой печальную Вуд-стрит и нескончаемый ряд дней, полных беспросветного ожидания. Ко всему этому он обещал жениться на Мириэм и, в общем, был не прочь совершить этот обряд. Ужинал мистер Полли в совершенном отчаянии. Когда миссис Джонсон удалилась на покой, сославшись на легкую головную боль, он завел с Джонсоном разговор. - Пришло время, старина, подумать о деле всерьез, - сказал он. - Ездить на велосипеде и обозревать окрестности в-поисках подходящих заведений очень приятно, но пора и за дело браться. - А я о чем все время толкую? - спросил Джонсон. - Во сколько, по-твоему, обойдется тот магазинчик на углу? - опросил мистер Полли. - Ты серьезно о нем думаешь? - Вполне. Так сколько, по-твоему, он будет стоить? Джонсон подошел к шкафу, достал из него какое-то старое письмо и оторвал от него чистую половинку странички. - Сейчас подсчитаем, - сказал он с явным удовольствием. - Сейчас посмотрим, сколько на него надо как минимум. Он углубился в расчеты, а мистер Полли сидел рядом, как ученик, наблюдая растущий столбик скучных, ненавистных цифр, затаивших намерение избавить его от наследства. - Сперва подсчитаем текущие расходы, - сказал мистер Джонсон, слюнявя карандаш. - Это, во-первых, плата за аренду... Через час наводящей тоску возни с цифрами мистер Джонсон закончил подсчет. - В самый обрез, но попытать счастья можно. - Гм, - промычал мистер Полли и добавил веско: - Смелого бог бережет. - Одну вещь, во всяком случае, можно сделать. Я уже говорил об этом. - Что именно, старина? - Снять лавку без второго этажа. - Но чтобы вести дело, надо иметь угол, где приклонить голову. А то и работать не сможешь. - Само собой. Ты просто не понял меня. Я хочу сказать, что пока ты один, ты можешь жить у нас. Это тебе будет дешевле. - Надо подумать, - заметил мистер Полли, а про себя добавил: зачем же ему тогда нужна Мириэм? - Мы с тобой положили на покупку товаров восемьдесят фунтов, - размышлял Джонсон. - Можно сократить эту сумму до семидесяти пяти. Все-таки выгадаем пять фунтов. Но больше урезывать нельзя. - Нельзя, - согласился мистер Полли. - Все это очень интересно, - сказал Джонсон, складывая и разворачивая листок с цифрами. - Я сам иногда мечтаю о собственном деле вместо службы на жалованье. Еще, конечно, тебе придется завести бухгалтерские книги. - Хозяин должен точно знать, в каком положении его дела, - глубокомысленно заметил мистер Полли. - Я бы завел двойную бухгалтерию, - сказал мистер Джонсон. - Сперва это немного обременительно, но скоро начинаешь понимать ее преимущества. - Дай-ка я взгляну, что ты там насчитал, - сказал мистер Полли, взял листок с таким чувством, с каким принимают горькую микстуру, и равнодушно пробежал глазами по аккуратным колонкам цифр. - Ну что ж, старина, - сказал мистер Джонсон, поднимаясь и потягиваясь, - пора и на боковую. Утро вечера мудренее. - Именно, старина, - ответил мистер Полли, не вставая с места. Даже пуховая постель показалась бы ему сейчас ложем из терновника. Он пережил ужасную ночь, как бывает в последний день каникул. Но только мистеру Полли было во сто крат тяжелее. Как будто он стоял на пороге тюрьмы и сквозь решетку ворот смотрел в последний раз на траву и деревья. Он должен был опять впрягаться в хомут повседневности. А он был так же способен ходить в упряжи, как обыкновенный домашний кот. Всю ночь судьба, похожая лицом и манерами на мистера Джонсона, расхваливала преимущества мерзкого магазинчика на углу возле станции. - О господи! - прошептал проснувшийся мистер Полли. - Уж лучше я опять пойду служить приказчиком. По крайней мере у меня останутся мои деньги. Но судьба ничего не хотела слушать. - Пойду в матросы! - наконец воскликнул мистер Полли. Но он понимал, что на этот шаг у него не хватит характера. - Перережу себе горло, - опять прошептал он. Постепенно мистер Полли настроился на менее отчаянный лад, он вспомнил Мириэм и стал думать о ней. - Ну так что же ты решил? - начал за завтраком Джонсон. Никогда еще утренняя трапеза не казалась мистеру Полли такой отвратительной. - Надо несколько дней, чтобы хорошенько обмозговать эту идею, - кисло сказал он. - Дождешься, пока у тебя уведут из-под носа этот магазин, - сказал мистер Джонсон. В эти несколько дней, когда мистеру Полли надлежало решить свою судьбу, бывали такие минуты, что предстоящая свадьба казалась ему наименьшим злом; порой, особенно по ночам, после того, как он за ужином съедал не менее дюжины гренков с сыром, приготовленных заботливой миссис Джонсон, жизнь представлялась ему в таком мрачном, зловещем свете, что он был готов немедленно покончить с собой. Бывали часы, когда ему вдруг, наперекор всему, очень хотелось жениться. Он пытался вспомнить подробности объяснения в городском саду, но, к своему изумлению, не мог вспомнить ничего. Он стал все чаще бывать в Стэмтоне, целовал всех кузин и особенно Мириэм - это его приятно волновало. Он видел, что сестрицы посвящены в тайну. У Минни глаза были на мокром месте, но, в общем, она покорилась судьбе. Миссис Ларкинс встречала его с распростертыми объятиями, а к чаю подавалась целая банка домашнего варенья. И он никак не мог решиться поставить свою подпись на бумаге, в которой излагался договор об аренде, хотя дело зашло уже так далеко, что был составлен черновик договора и карандашом было помечено место его будущей подписи. Однажды утром, сразу же после того, как мистер Джонсон ушел на службу, мистер Полли вывел на дорогу свой велосипед, вернулся в спальню с самым независимым видом, на какой он был способен, собрал кое-какие вещички, а именно длинную ночную рубашку, гребень, зубную щетку, сказал явно заинтригованной миссис Джонсон, что собирается "отлучиться денька на два, проветриться", выскочил на порог, сел на свой велосипед и покатил в сторону экватора, тропиков, южных графств, а точнее, в городок Фишбурн, сонный, мирный Фишбурн. Он вернулся через четыре дня и безмерно поразил мистера Джонсона, сказав ему, когда тот завел разговор о магазинчике на углу, что снял в Фишбурне небольшую лавку с домом. Помолчав, он с еще более независимым видом добавил: - Между прочим, я собираюсь совершить в Стэмтоне, так сказать, брачный церемониал. С одной из мисс Ларкинс. - Церемониал? - воскликнул опешивший мистер Джонсон. - Звон свадебных колоколов, старина. Бенедикт [персонаж пьесы Шекспира "Много шума из ничего"] женится. В общем, мистер Джонсон проявил удивительное самообладание. - Это - твое личное дело, старина, - сказал он, когда более или менее уяснил ситуацию. - Надеюсь, тебе не придется жалеть, когда будет слишком поздно. Миссис Джонсон заняла другую позицию. В первую минуту она потеряла дар речи от негодования, потом разразилась градом упреков. - Чем мы заслужили, чтобы с нами обращались, как с последними глупцами? - возмущалась она. - Мыто о нем заботились, старались во всем ублажать его, ночей не спали! А он, хитрый обманщик, покупает лавку за нашей спиной и, не сказав нам ни слова, покидает нас! Как будто мы собирались украсть его деньги. Я ненавижу нечестные поступки, никак этого не ожидала от вас, Альфред! Теперь, сами знаете, летний сезон уже наполовину прошел, и что я буду делать с вашей комнатой, ума не приложу. Стыдно обманывать людей! Честная игра - так честная игра. Меня, во всяком случае, этому учили в детстве. А то как же получается: вы здесь живете, пока вам нравится, потом вдруг вам надоело, и вы уезжаете, не сказав нам спасибо и даже не спросив, как мы к этому отнесемся. Мой муж слишком уж с вами добр. Хотя бы слово оказал, а ведь он только и делал, что день и ночь считал, считал, считал, голову ломал над всякими проектами, как бы вам получше устроиться, все свои дела забросил. Миссис Джонсон перевела дыхание. - Во всем виновата любовь, - пробормотал в свое оправдание мистер Полли. - Я и сам этого не ожидал. А женитьба мистера Полли приближалась с неумолимой неизбежностью. Он пытался было убедить себя, что действует по собственной инициативе, но в глубине души понимал свою полнейшую беспомощность против приведенных им же самим в движение могучих общественных сил. Он должен был жениться по воле общества, так же как в далекие времена другим добрым душам предстояло по воле общества быть утопленными, сожженными или повешенными. Конечно, мистер Полли предпочел бы играть на свадьбе менее заметную роль наблюдателя, но, увы, выбора ему не оставалось. И он старался как можно лучше исполнить свою роль. Он купил себе красивые модные брюки в клетку. Весь остальной туалет, за исключением ярко-желтых перчаток, серо-голубого галстука и новой шелковой ленты на шляпе более легкомысленного цвета - черную пришлось снять, - на нем был тот же, что и в день похорон. Скорбь человеческая сродни радости. Девицы Ларкинс сотворили чудеса из светло-серого сатина. Мысль о флердоранже и белой вуали была с сожалением отвергнута по причине того, что кэб оказался слишком дорогостоящим удовольствием. Да и недавно прочитанный рассказ о невесте, стоявшей у алтаря "в скромном, стареньком платьице", укрепил их в принятом решении. Мириэм откровенно плакала, Энни тоже, но все трое то и дело пытались смехом разогнать слезы. Мистер Полли нечаянно подслушал, как Энни говорила кому-то, что у нее самой не было никаких шансов выйти замуж, пока Мириэм вечно торчала дома, подкарауливая женихов, как кошка мышей. Эти слова не могли не дать, как говорят, пищу для размышлений. Миссис Ларкинс была красная, как кумач, и вся промокла от слез; она то и дело принималась рыдать, и язык ее ни на секунду не умолкал. Она была насыщена влагой, как только что вытащенная из воды губка, а в ее пухлом, красном кулачке был зажат носовой платок, в котором не было сухой нитки. "Такие хорошие девочки! - с дрожью в голосе твердила она. - Все такие хорошие!" Она залила слезами мистера Полли, когда бросилась целовать его. Чувства распирали ее до того, что пуговицы на ее платье не выдержали и отлетели, так что, пожалуй, последнее, что сделала Мириэм в отчем доме, - это в одиннадцатый раз заделала зияющую брешь на корсаже своей матери. На миссис Ларкинс была крохотная, плохо державшаяся на голове шляпка, черная с красными розами; сперва она была слишком надвинута на левый глаз, а когда Энни сказала об этом матери, шляпа переехала на правый глаз, отчего лицо миссис Ларкинс неожиданно приобрело свирепое выражение. Но после поцелуев - мистеру Полли в этот момент показалось, что его окунули в купель для крещения - деликатный предмет на голове миссис Ларкинс просто съехал назад и повис там, зацепившись за шпильку и время от времени жалобно колыхаясь на волнах слишком бурных переживаний. Шли часы, и шляпка все чаще и чаще привлекала внимание мистера Полли, под конец ему стало казаться, что на шляпку напали приступы зевоты. На семейном торжестве не было только миссис Джонсон. Сам Джонсон на свадьбу пришел, но держался от всех поодаль, ни с кем не разговаривая, и поглядывал на мистера Полли большими серыми глазами с любопытством и недоумением, тихонько насвистывая что-то и втайне не переставая изумляться такому неожиданному повороту событий. Мистер Джонсон был прекраснейший в своем роде человек. В церковь пришла целая стайка в одинаковых серых шляпках хихикающих и подталкивающих друг друга л