я крупным планом, а потом на экране снова люди, смотрящие на него из лоджии. На фоне неба появляется черная четкая надпись "Мятеж" и медленно исчезает. Все по-прежнему стоят без движения; потом Сэвет искоса смотрит на Пауля. И вслед за ним все смотрят на Пауля. Он чуть-чуть изменился в лице. "Итак, крепость стала на сторону Михеля!" Пауль задумывается. Потом он поворачивается, идет к парапету лоджии и смотрит на крепость, а другие - дипломаты, охрана, арестованные - остаются на переднем плане и наблюдают за ним. Создается ощущение изолированности короля. Сейчас он одиночка, выступивший против всех. Пауль поворачивается и подходит к остальным. Он обращается к молодому капитану гвардии: "А как гвардейцы, капитан?" Капитан отдает честь, гвардейцы вытягиваются. "Ваше величество, гвардейцы политикой не занимаются. Они верны своему долгу". Пауль кивает. "Следовательно, дворец еще в моих руках... и арестованные тоже". Но Сэвет хочет сказать что-то еще. Он утрированно почтителен. "Ваше величество, примите уверения в моем нижайшем почтении, но, наверно, вы знаете не все, что произошло со вчерашнего дня. Гарнизон на сэвийской границе взбунтовался, к нему присоединились сэвийские войска, и все они готовятся к походу на Клаверию". Лицо Пауля крупным планом. "Принцесса с ними?" - спрашивает он. Сэвет кивает. Пауль сердито спрашивает: "Они хотят посадить на престол Михеля?" Сэвету хотелось бы и на это ответить утвердительно, но он не может. Поколебавшись, он говорит: "Они еще не знают о вашем тайном соглашении с Агравией. Они идут просить вас, чтобы вы повели их против Агравии". Пауль думает. "Михель с ней?" Наглая ухмылка. Да, Михель с ней. Торопливо входит Хаген. Он принес те же вести. Он что-то говорит Паулю. Пауль ему отвечает. Необходимо показать, что все наблюдают за Паулем. Король оборачивается. Отдает распоряжения. Велит увести арестованных. Они пожимают плечами и в сопровождении охраны уходят. Судя по их поведению, они чувствуют, что обстоятельства на их стороне и что скоро они будут свободны. Пауль резко поворачивается к дипломату, пожимает ему руку и отпускает его. Затем король подзывает Хагена, и они о чем-то говорят. 3. КОРОЛЬ УБИВАЕТ, КАК И ПОДОБАЕТ КОРОЛЮ "Этого от принцессы я не ожидал. По какой дороге движутся войска? Сколько их? Я считал, что в моем распоряжении еще три дня". Хаген дает разъяснения. Из небольшого книжного шкафа возле стола он достает карту. Король и Хаген обмениваются торопливыми фразами. Хаген показывает что-то на карте. "Они идут через перевал Ридель. Это труднопроходимый перевал, высоко в горах, но так они обходят гарнизон во Фридале, который еще колеблется. Его начальник сохранил верность вашему величеству". Пауль энергичен и сосредоточен. Он задает вопросы, водя пальцем по карте. Когда они доберутся вот сюда? А сюда? "Если я не остановлю их прежде, чем они доберутся до Клавополиса, я обречен". Он тотчас принимает решение выехать навстречу Михелю и расправиться с ним. Он возьмет с собой капитана и восемь гвардейцев. А Хаген с остальными гвардейцами пусть удерживает дворец. Пауль призовет мятежные войска не повиноваться Михелю. Или он вернется... или город займет Михель. Вот о чем говорят король с Хагеном, но титровать эти слова незачем. Короткое совещание; капитан, получив приказания, уходит; достаточно дать на экране последние важные слова Хагена. Король задает вопрос. Хаген отвечает: "Жители города в растерянности. Они нерешительны и будут делать то, что им прикажут. Сейчас они готовы поддержать Михеля". Постепенно экран темнеет. Король и Хаген с серьезными лицами разговаривают в лоджии, на заднем плане виден Клавополис и крепость. Теперь на экране ворота в высокой стене. Два больших автомобиля, восемь гвардейцев и молодой капитан ждут короля. Король выходит, вскакивает в первый автомобиль, и тотчас оба автомобиля быстро уносятся. Извилистая дорога идет вверх по ущелью. Минуя древний полуразрушенный замок и делая виражи на опасных поворотах, мчатся по дороге автомобили. Такие кадры должны подчеркнуть желание короля как можно скорее добраться до границы. Маленькая гостиница в горах. Близ нее от дороги отходит караванная тропа. Несколько солдат держат под уздцы лошадей. Они ждут. Подъезжают автомобили, из них выскакивают Пауль и его спутники. Быстро сев на лошадей, король, капитан и гвардейцы отправляются вверх по тропе. Мы видим, как кавалькада, минуя скалы и сосны, приближается к перевалу. Капитан показывает рукой на перевал. Вид на перевал с противоположной стороны. Вниз круто спускается горный склон. Тропа уходит наискось влево, потом сворачивает, ведя под уклон, так что по мере приближения человека со стороны Клаверии сначала появляются его голова и плечи, он постепенно становится виден во весь рост, потом он поворачивает налево, и его снова почти не видно. Повернув, он едет через экран слева направо, так что перевал остается в поле зрения зрителей. У правого края экрана он снова поворачивает и едет, все вырастая, прямо на зрителей. Надвинувшись на камеру, он исчезает с экрана. Едущие в Клаверию, то есть в том направлении, в котором движутся мятежные войска, повторяют все это в обратном порядке. Они появятся сбоку, громадные, обращенные к камере спинами, и будут двигаться к перевалу по тропе, вьющейся серпантином. На экране появляется маленький отряд Пауля - сначала головы, потом люди во весь рост. Они оглядывают простор. Капитан показывает на что-то рукой. Потом протягивает королю бинокль. На экране вид Сэвии с перевала. Красивые склоны гор не так круты, как с клаверийской стороны. Видно, как по извилистой тропе далеко внизу движется длинная колонна кавалерии. Во главе колонны - группа офицеров. В бинокль видно, что среди них угрюмая и молчаливая принцесса, а немного позади нее - угрюмый и молчаливый Михель. Крупным планом - Пауль, сидящий на лошади. Остальные - позади него и немного ниже, так что они видны только по грудь. Ближе всех к Паулю - капитан. Вышколенные гвардейцы застыли в нескольких шагах позади. Король с капитаном обмениваются короткими фразами. Капитан смотрит вперед из-под руки. "Их около двух тысяч, ваше величество... или даже больше". Пауль кивает, и оба застывают в задумчивости. Потом Пауль оглядывается. Неподалеку стоит дерево в цвету, стрекочут цикады. Пронзительный стрекот цикад и шелест листьев сливаются с музыкой. Пауль задумывается, но ничего не говорит. На фоне неба появляются слова: "Наверно, здесь меня и убьют". Он еще раз оглядывается. Прекрасный день. Пауль оборачивается к капитану. Капитан - само внимание. "Как приятно стрекочут эти цикады". Капитан немного удивился, но кивнул головой. Чудесный горный вид совсем не настраивает на мысли о смерти. Решив, что приятнее места для смерти не найдешь, Пауль снова смотрит на приближающуюся колонну. На экране тропа. Бок о бок едут Михель и принцесса. Камера следует за ними по извилистой горной тропе. Вдали показывается перевал, и на нем маленькая фигурка Пауля. Принцесса останавливает лошадь и показывает на нее рукой. Михель тоже останавливается. Она шепчет что-то. Взглянув вперед, офицер шепотом говорит что-то своему подчиненному. Шепот распространяется по колонне. Над ней как бы витает слово "король". Колонна уже недалеко от Пауля. Крупным планом показываются лица принцессы и Михеля. Принцесса не сводит глаз с фигуры в белом мундире, стоящей наверху. Михель следит за ней. Она оборачивается и показывает на Пауля плетью. "Может быть, он приехал, чтобы возглавить нас?" Михель угрюмо возражает ей. Он растерян, встревожен, обескуражен неожиданным появлением Пауля. Теперь принцесса и Михель совсем близко к Паулю. Она снова показывает на него плетью. "Вы сказали, что он прячется от войны в Клавополисе, как затравленная крыса". В ее тоне звучит нотка торжества. Но Михель возражает ей: "Даже крыса огрызается, если ее загнать в угол". Но она не сводит с Пауля глаз. Мы видим, как михелисты подъезжают к отряду короля. Пауль, словно конная статуя, высится над ними. Михель отдает приказания офицерам. Принцесса перебивает его: "Но вы не должны прибегать к насилию: ведь он король". Михель подозрительно смотрит на принцессу. Неужели она собирается предать его? Мы видим, как колонна подходит теперь почти вплотную к отряду Пауля. Михель с принцессой сворачивают влево. Пауль вытягивает руку, приказывая остановиться. Все останавливаются. Пауль и капитан в мундирах, ослепительно белеющих на солнце. Позади них (по грудь) - гвардейцы. Ниже и ближе к камере, темным полукругом стоят мятежники. На нижнем крае экрана видны головы, спины и оружие кавалеристов, смотрящих на Пауля. Принцесса переводит взгляд с Пауля на Михеля, потом обратно. У Михеля неприятное чувство, что перед ним самое трудное препятствие в его жизни. Он стоит вполоборота к Паулю, не выпуская из поля зрения своих сторонников. Он говорит: "Клаверия и Сэвия призывают вас объявить Агравии войну!" Пауль, который смотрит на него спокойно, почти презрительно, отвечает: "Я стою за мир". Михель по-прежнему к нему вполоборота. "В таком случае, король, вы изменник. Нам не о чем с вами разговаривать". Он обнажает саблю и указывает на Пауля солдатам, стоящим внизу. "Арестовать его", - говорит он, и эти слова долго остаются на экране. Два человека, двинувшиеся было к Паулю, останавливаются. Что-то в неподвижных фигурах короля и капитана пригвоздило их к месту. Наступает минута напряженной тишины. Потом неторопливо и спокойно Пауль вытаскивает из кобуры револьвер. Он поднимает оружие, но не может выстрелить человеку в спину. "Михель!" Михель оборачивается и видит, что Пауль целится в него из револьвера. Он поднимает руки, но, поняв, что это не спасет его, вытягивает их вперед (вместе с обнаженной саблей), как бы защищаясь. Он опускает голову. У Пауля решительное выражение лица, как у человека, который тщательно прицеливается в мишень и не намерен промахнуться. Пауль стреляет. Пораженный пулей, Михель валится назад. Он свисает с седла и падает кулем на землю. Пауль медленно опускает револьвер. Секунду он смотрит на Михеля, лежащего у его ног. Убив Михеля, Пауль уничтожил душу мятежной партии, стремившейся развязать войну. Все ошеломлены. Пауль обращается к полковнику, командующему мятежной кавалерией: "Ну, полковник, за кем вы пойдете теперь?" Солдаты переглядываются. Принцесса, которая до сих пор молча наблюдала за происходящим, вдруг тронула коня и подъехала к Паулю. Что она задумала? Она поворачивается к солдатам и поднимает плеть. "Это ваш король!" Полковник и солдаты, обнажив сабли, приветствуют короля. "Возьмите труп", - говорит Пауль, поворачивая коня. Солдаты спешиваются, подбирают труп Михеля и перекидывают его через седло, Пауль показывает рукой в ту сторону, откуда приехал. "В Клавополис", - говорит он. Капитан и его гвардейцы выстраиваются позади короля. В их четких движениях чувствуется неотвратимость. Пауль и гвардейцы скрываются из виду, за ними следует лошадь с телом Михеля, потом через перевал проходит кавалерия. Солдаты, поднимая пыль, едут по извилистой тропе и минуют перевал; изображение тускнеет и исчезает. Мы видим Пауля, спускающегося с перевала. Его надо показать в профиль. Темная фигурка короля движется вниз по крутому склону на фоне красивых далеких гор. Пауль едет спокойно. Позади него с застывшим, как маска, лицом едет принцесса Елена. Но на мгновение сквозь эту маску мелькает интерес: "А что сейчас думает и чувствует Пауль?" Она вспоминает недавнюю бурную сцену, оборачивается и глядит назад, на перевал. Так она и исчезает за рамкой кадра. Следом за ними едет полковник в сопровождении нескольких кавалеристов. Потом появляется тело Михеля, перекинутое через седло. Дальше следуют солдаты. Экран постепенно тускнеет. Лошади осторожно шагают вниз по тропе. 4. ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ МЕНЯЕТСЯ На экране снова площадь перед собором святого Иосифа. Площадь почти пуста. Видны лишь несколько прохожих да на одном углу военный отряд с двумя пулеметами. От солдат отделяется офицер и смотрит на крепость. Оживившись, он зовет другого офицера. Флаг михелистов опускается. Вновь поднимается знамя Пауля. Это видят и другие. Группки людей собираются на площади. Все смотрят на крепость. Движение на площади. Народ прибывает. Люди уже смотрят не на крепость, а в сторону улицы, выходящей на площадь. По ней кто-то приближается. Показывается голова колонны, прибывшей с перевала. Во главе ее Пауль и принцесса Елена. Колонна пересекает площадь. Толпа все растет. Люди с изумлением смотрят на тело Михеля. Лица крупным планом. На экране снова лоджия. Пауль и капитан все еще в сапогах со шпорами. Они подходят к парапету, глядят на город и крепость. Потом отворачиваются. Стража вводит троих газетчиков. Пауль весело встречает их, жмет руки. Он отпускает стражу. "Прошу прощения за беспокойство, которое вам причинили. Мне надо многое сказать вам... Я хочу, чтобы у меня была хорошая пресса". Не приходится сомневаться, что хорошая пресса у него будет. Он начинает говорить. Сэвет достает блокнот и делает заметки. Сумерки. На улицах горят фонари. На здании редакции "Сынов Клаверии" висит огромный плакат: ПОПЫТКА МЯТЕЖА ПРОТИВ КОРОЛЯ ПРИНЦ МИХЕЛЬ РАССТРЕЛЯН МИР ОБЕСПЕЧЕН У нижней кромки экрана - темная настороженная толпа, собравшаяся у здания редакции. Волнение толпы усиливается, когда вывешивают еще один плакат: ПРАВДА О НЕДАВНЕЙ ИЗМЕНЕ НОВЫЕ ПОТРЯСАЮЩИЕ ФАКТЫ ПАТРИОТИЧЕСКАЯ ЛИГА ЗАМЕШАНА В ПРЕСТУПЛЕНИИ Выносят газеты, и белые листы трепещут на фоне темной толпы. Какая-то уличка. Две испуганные женщины останавливают продавца газет. Они находят столбец с последними новостями. Одна читает. Другая заглядывает ей через плечо. На экране первая полоса "Сынов Клаверии". Заголовок большой статьи: СЭВИЯ ОТКАЗАЛАСЬ ОТ СВОЕГО УЛЬТИМАТУМА МИР ОБЕСПЕЧЕН Женщины радуются. К ним присоединяются другие прохожие. В музыку оркестра неожиданно врывается трезвон колоколов. Вскоре уже звонят все колокола Клавополиса. Люди вдруг избавились от страха перед новой мировой войной. Народ, заполнивший улицы, понимает это. Какие-то девушка и юноша начинают танцевать. По улице бежит старик, звоня в колокольчик. На несколько секунд на экране снова появляется площадь перед собором. Видна большая веселая и шумная толпа. На фоне темного вечернего неба то здесь, то там появляются яркие, словно светлячки, буквы, из которых складывается слово "МИР". Далее мы видим лоджию уже утром следующего дня. Пауль стоя ждет принцессу. Она входит. Принцесса в прелестном платье, так непохожем на военный костюм, который был на ней в горах. Король и принцесса смотрят друг на друга. Пауль говорит: "Вы спасли мне жизнь. Я думал, что вы хотите убить меня". Она никогда не хотела убивать его, но не уверена, что именно она его спасла. Не будь ее там, клаверийские солдаты, наверно, все равно перешли бы на его сторону после того, как был убит Михель. Они всегда колебались. Но он не позволяет ей преуменьшать ее роль в этой победе. Нет, он считает, что это она спасла ему жизнь. Она снова возражает. Оба чувствуют себя неловко. Король и принцесса теперь обыкновенные молодой человек и девушка, которые любят друг друга и потому смущены. Им так много надо сказать друг другу, и они чувствуют, что не находят слов. Она первая преодолевает робость. "А теперь, король Пауль, мы объединим Сэвию и Клаверию?" Они улыбаются друг другу. Их сближает теплое чувство. Пауль делает несколько шагов к зрителям, потом возвращается к принцессе. "Дорогая принцесса! Милая принцесса! Ведь я по-прежнему предаю все то, что вы так любите и чтите. Я по-прежнему полон решимости создать Новый Мир в этой древней стране". Она стоит, потупившись. Потом начинает говорить. Она готова к этому. Но Пауль хочет сказать ей правду до конца. "Я хочу принести в жертву Соединенным Штатам Мира наши флаги, наши армии, наши тарифы и границы. К этому идет человечество. Клаверия, Сэвия и Агравия дадут урок мирного единства, которому последуют более крупные государства. Наши короны, наши привилегии, наши государства отомрут. Клаверия, Сэвия и Агравия станут простыми штатами, входящими в одну большую федерацию". Она кивает. Теперь она понимает. "Клаверия и Сэвия были недоступными цитаделями. Я постараюсь открыть их для всего человечества. Можете ли вы принять это?" Она поворачивается к нему. "Пауль, я люблю вас. Неужели вы не понимаете? Ваша судьба станет моей судьбой". Обоих охватывает трепет. Ему неловко, что он заставил ее подчиниться. Он подходит к ней и хочет обнять, но им владеет та робость, которая бывает при зарождении любви. "Любимая", - шепчет он. Оба они слишком нерешительны и влюблены друг в друга, чтобы предаться бурным объятиям. Он обнимает ее за талию, а она кладет руку ему на плечо. Взяв его за другую руку, она смотрит ему в лицо. Это трепетное мгновение перед первым поцелуем. Входит канцлер Хаген. Они отстраняются, но не отходят друг от друга. Хаген достаточно тактичен, он остается в лоджии и держится как ни в чем не бывало. Он докладывает, что все идет хорошо. Пауль смотрит через его плечо на город уже с меньшим волнением, но по-прежнему с интересом. "Ну, что говорят в городе?" Хаген пожимает плечами. "То же, что написано в газетах: "Долой михелистов! Да здравствуют король Пауль, мир и процветание!". Пауль кивает, затем медленно поворачивает голову к принцессе, а она, веселая и счастливая, не сводит с него глаз. Улыбающийся Хаген почтительно ждет разрешения уйти. Экран постепенно тускнеет. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. МЕЖДУНАРОДНЫЙ КОНТРОЛЬ НАД КАЛЬКОМИТОМ 1. ТОЧКА ЗРЕНИЯ АНГЛИЧАН На экране снова одна из комнат английского министерства иностранных дел. За столом сидит министр и держит в руке бумагу. Его невысокий секретарь стоит рядом. Читая бумагу, министр хмурится. Он кладет бумагу на стол и, хлопнув по ней ладонью, оборачивается к секретарю. "И вы говорите, что этот драгоценный документ составлен совместными усилиями короля Клаверии, принцессы Сэвии и президента Агравии?" Личный секретарь подтверждает, что именно это он и хотел сказать, или, если говорить точнее, документ составлен королем Паулем и подписан его союзниками. Министр иностранных дел произносит: "Великий боже!" Он еще раз просматривает документ, и его негодование растет. "Этот человек, этот король какой-то ничтожной Руритании собирается учить Британскую империю, как ей распоряжаться своим калькомитом!" Секретарь соглашается, что создавшуюся ситуацию можно рассматривать и в таком свете. Входит премьер-министр. Министр иностранных дел показывает ему документ. "Вы только посмотрите! Только посмотрите!" - говорит он, и надпись мерцает, передавая его негодование. Премьер-министр берет документ. Кивает. Он уже читал копию. Премьер-министр переворачивает страницы, собираясь с мыслями, прежде чем сказать то, ради чего он пришел сюда. "Если бы наши борцы за высокие тарифы дали нам возможность мирно договориться о калькомите с американцами, французами, немцами, русскими и всеми остальными, мы не получили бы урока от этого господина". Секретарь бросает на него одобрительный взгляд. Он тоже так думает. По лицу министра иностранных дел видно, что он про себя чертыхается. Он снова начинает возмущаться документом. "Эта бумага составлена в оскорбительных выражениях". Да, премьер-министр согласен, что король Пауль выражается очень откровенно. Министр иностранных дел продолжает: "Это нельзя считать дипломатическим документом. Это предназначено для публикации. Это - обращение через наши головы ко всему миру". Премьер-министр пожимает плечами. Как крупный партийный лидер и организатор, он все оценивает по-другому. Он говорит: "Независимо от того, нравится это нам или нет, мы будем вынуждены признать идею международного контроля". Министр иностранных дел вспыхивает от негодования. "По указке этого... этого опереточного короля!" Секретарь совершает поступок, требующий большого мужества. Он знает об этом деле больше, чем оба министра. И он говорит: "По указке здравого смысла, сэр". Министр иностранных дел, почти забывший о его присутствии, с удивлением оборачивается и пристально смотрит на него. Рушатся самые основы. Кадровые чиновники предаются мечтам, а секретарей посещают видения! Министр иностранных дел в отчаянии. Он оборачивается к стене, на которой висят королевский герб и английский национальный флаг. "А как же это? Какой теперь во всем этом смысл?" Он становится спиной к зрителям, потом поворачивается и, подняв дрожащую руку, с горечью говорит: "Если так будет продолжаться, в один прекрасный день сама Британская империя окажется под контролем..." Роковые слова одно за другим появляются на экране. Буквы каждого из них постепенно растут, а четыре последних слова мерцают: "...янки, голландцев, иностранных политиканов, итальяшек, китайцев, индийцев, большевиков". Он застывает с вытянутой рукой, надеясь устрашить премьер-министра этой ужасной перспективой. Но премьер-министр не теряет спокойствия. "Пусть так, - появляется над его головой, - если они настоящие люди". Он заметно веселеет. Сказывается врожденный оптимизм. Подняв указательный палец, премьер-министр шутливо говорит: "Вот увидите - мы будем следовать их советам!" Но у министра иностранных дел не хватает чувства юмора. Он снова берет декларацию Пауля. "В юности меня учили, что дипломатия - профессия джентльменов! А эта штука... предвыборная листовка!" Но премьер-министра не так-то легко пронять. Министр иностранных дел почти швыряет документ своему коллеге. Он тупо смотрит с экрана. Это человек из прошлого. Лицо его вытягивается. С помощью специальной съемки его можно сделать очень длинным и худым. Королевский герб и флаг вытягиваются тоже. Министр иностранных дел постепенно исчезает. На экране премьер-министр. Он что-то обдумывает. Потом становится в позу оратора, говорящего с трибуны. И вот он уже обращается с трибуны к смутно виднеющимся слушателям. "Господа! Говорят, что международный контроль над калькомитом может повлечь за собой еще более серьезные уступки духу мирового единства". Риторическая пауза. Премьер-министр стоит, подбоченившись. Позади него сторонники (они немного не в фокусе) с тревогой ловят каждое его слово. На экране надпись: "Ну, и что же тогда?" Сторонники премьер-министра все еще беспокоятся. Жестикулируя, он убедительно говорит: "Повсюду: в промышленности, в торговле, финансовом мире - мы сегодня слышим одно магическое слово". И вслед за этим на экране крупными буквами вспыхивает: ОБЪЕДИНЕНИЕ Видно, как премьер-министр старается убедить своих слушателей. "В деловой жизни объединение означает конец губительной конкуренции. В политике оно может положить конец войнам". Произнося речь, он уже как бы обращается к зрителям. "Как быть, если миру приходится выбирать между объединением и войной?" Он произносит горячую речь против войны, и над ним появляются слова "политическое объединение". Ему удается достичь цели: слушатели, до сих пор колебавшиеся, кивают и аплодируют, а на экране появляется вид Нью-Йорка и комната для совещаний, которую мы уже видели в первой части. 2. КАК ЭТО ВОСПРИНЯЛИ В НЬЮ-ЙОРКЕ Итак, на экране снова комната для совещаний в Нью-Йорке. Сначала - вид из окна, потом - сама комната. Поставив ногу на стул, высокий Д. держит в руке какой-то документ и разговаривает с Г. и А. Больше в комнате никого нет. "Вот декларация Клаверии, Сэвии и Агравии. Здесь прямо сказано, что ни мы, ни англичане не должны монополизировать эксплуатацию калькомита. Нам приказывают... слышите, господа, приказывают..." Он жестом подчеркивает свои слова. "Нам приказывают организовать международный контроль над калькомитом и прекратить спекуляцию на патриотических чувствах". А. говорит: "И приказывает новоиспеченный монарх Пауль Зелинка". Вмешивается Г. Нет, А. не прав. Он поправляет: "Приказывает здравый смысл". Все трое глядят друг на друга. Высокий Д., подперев подбородок рукой, задумывается. "Неужели наши действия расходятся со здравым смыслом?" На экране вьется, а потом исчезает американский флаг. "Неужели все понятия, связанные с существованием флагов, границ и соперничества между странами, устаревают?" Хлопнув рукой по документу, Г. говорит: "Эта декларация повсюду доходит до народов через головы правительств и политических деятелей. И сотни тысяч людей согласны с королем Паулем". Высокий человек спрашивает: "Быть может, мы ближе к всемирному государству, чем осмеливались мечтать?" Его коллеги смотрят на него во все глаза, а он невозмутимо продолжает: "Не знаю, как вы, господа, но, если это осуществимо, я за такое государство". Он улыбается своим ошеломленным собеседникам. "Да, господа, английский премьер-министр вчера призывал к ОБЪЕДИНЕНИЮ. А почему бы и нет?" Еще два бизнесмена входят и прислушиваются к разговору. Следом входит Человек-разрушитель, который слушает с удивлением и отвращением. Высокий человек продолжает: "Если мы хотим соблюдать интересы всего мира, нам придется согласиться на международный контроль. Так велит здравый смысл". Он поясняет свою мысль. "Не только над калькомитом", - появляется на экране. Один из вошедших возражает ему. Он отвечает на возражение: "Нет, сэр. Мы не отказываемся от нашей национальной свободы; напротив, мы расширяем ее. Помните: если другие получат возможность контролировать нашу металлургию, то мы тоже будем контролировать их промышленность". Разрушитель пытается что-то сказать, но Е. не обращает на него внимания. "К чему нам держаться за своих правителей? Проклятый национализм. Мы хотим забыть об этом. Нам нужны способные люди, независимо от того, где они родились". Г. осеняет важная мысль. Чтобы привлечь внимание Д., он хватает его за руку. "Например, король Пауль!" По лицу Д. видно, что он согласен. "Нам не нужны руководящие органы из людей различных национальностей; мы не намерены продолжать борьбу между государствами; нам нужны руководители мирового масштаба". Все его коллеги, кроме Разрушителя, соглашаются. Экран тускнеет. 3. ПАУЛЬ СМОТРИТ В БУДУЩЕЕ Мы видим короля и королеву Клаверии, которые в ясный полдень стоят с канцлером Хагеном в знакомом парке Клавополисского дворца. Неподалеку виден секретарь. Дворецкий только что объявил о приезде президента Агравии, и все ждут его появления. Теперь никто не носит военной формы, но дворцовые слуги по-прежнему одеты в клаверийские национальные костюмы. Входит Химбескет, вид у него самый красноречивый. Он кланяется, целует руку королеве и после секундного замешательства (он не знаток дворцового этикета) обменивается с Паулем рукопожатием. Потом произносит маленькую речь: "Для меня это великое событие... так же как и для всего мира. Вся Европа будет радоваться, ваше величество, тому, что вы учредили контроль над калькомитом". Паулю немного неловко выслушивать эти комплименты, но принцесса, получившая дворцовое воспитание, держится непринужденно. Химбескет продолжает: "Просто замечательно, что вы пригласили меня, чтобы познакомить с этим великим человеком, доктором Хартингом". Он, как обычно, становится в позу народного трибуна и обращается к воображаемым слушателям: "Достоин ли кто-нибудь Нобелевской премии мира более, чем доктор Хартинг? Я спрашиваю вас. Нет!" Он подбоченивается и, помолчав, говорит со значительным видом: "Это великий момент в истории человечества". Он выходит, так сказать, на авансцену и продолжает развивать свою мысль: "Если можно осуществить общий контроль над металлургической промышленностью мира, то можно установить контроль и над транспортом, и над продуктами питания, и над всеми видами сырья, и над миграцией населения". Он перечисляет эти затверженные истины так, словно сам открыл их. Слуги внимают его красноречию. Входит молодой гвардейский офицер и, отдав честь, о чем-то докладывает. Входят еще два офицера. Химбескет отодвигается вправо, и все внимание сосредоточивается на левой стороне экрана, где должен появиться доктор Хартинг с дочерью. Они входят. У доктора Хартинга очень усталый вид, дочь поддерживает его. Но при виде Пауля он оживляется и протягивает к нему обе руки. Маргарет и Елена многое уже знают друг о друге, и они обмениваются взглядами. Маргарет нравится Елене, и королева, повинуясь порыву, протягивает к ней руки. Они целуются. Доктор Хартинг, стоящий на переднем плане рядом с Паулем, говорит: "Не прошло и года с тех пор, как я прочел лекцию о калькомитной опасности. И вот вы ликвидировали ее". Пауль вновь становится способным молодым человеком из американского промышленного города. Он говорит: "Сэр, вы научили меня здравому смыслу". Химбескет выступает вперед. Он считает своим долгом сделать некоторые уточнения. "Для этого нужен был не только здравый смысл, ваше величество, но и мужество. Для меня это великое событие". Он делает размашистый жест. "Здесь, ваше величество, в этом маленьком городе, вы, ваше величество, заложили основы мира на земле". Он повторяет эту фразу, и она постепенно появляется на экране. "Если можно осуществить контроль над мировой металлургической промышленностью, то можно установить контроль и над транспортом, и над продуктами питания, и над всеми видами сырья, и над миграцией населения". Лицо пожилого человека проясняется, и он движением своего тонкого пальца привлекает к себе внимание Химбескета. "Если только вы сможете установить контроль над деятельностью патриотических партий". Он говорит очень убедительно. "Если только вы отведете флагам и эмблемам должное им место". Он машет рукой. Появляется большое, пышное знамя с клаверийским леопардом, заполняя почти весь экран, а когда старый профессор машет на него рукой, леопард начинает съеживаться, пока не становится просто забавной подставкой маленькой электрической лампы в углу лоджии. Лампа показывается крупным планом, потом позади нее появляются обои с узором из леопардов, потом смешная детская игрушка, жестяной леопард на колесиках, который катится за рамку кадра. Все эти мелочи исчезают, и на экране снова дворцовая лоджия, из которой видны улицы Клавополиса. В лоджии четверо. Химбескет ушел. Пауль по-мальчишески сидит на парапете лоджии, а старый Хартинг стоит рядом, он немного ниже его и ближе к зрителям. Они в правой части экрана. Слева - две женщины. Королева Елена стоит, прислонившись спиной к парапету, и смотрит исподлобья серьезным и дружелюбным взглядом на Пауля. Маргарет в тени, она стоит спиной к зрителям, перегнувшись через парапет, и почти все время смотрит на город, но иногда задумчиво поглядывает то на Пауля, то на Елену. Посмотрев немного на город и горы, Пауль оборачивается и говорит Хартингу: "И вы думаете, сэр, что наш контроль над калькомитом может перерасти в мировую экономическую систему?" Старый Хартинг отвечает: "Да, если контроль удастся осуществить. Нельзя контролировать мировую металлургическую промышленность и не контролировать потребление топлива. Нельзя контролировать потребление топлива и не контролировать транспорт. Нельзя контролировать транспорт и не контролировать распределение продуктов питания. Нельзя контролировать распределение продуктов питания и не контролировать рост населения". Пауль согласен. Он задумчиво смотрит вдаль. Он высказывает мысль, которая не покидает его. "Нам это не под силу!" Старик говорит: "Неужели вы обманете наши ожидания?" Пауль не отвечает. Он продолжает развивать свою мысль серьезно, но все же тоном способного студента, говорящего с профессором. "Мы ничего не могли бы поделать, если бы за нами не стояла крепнущая вера всех людей мира". Под ним появляется гигантская фигура его прототипа, Человека-созидателя, - это он сам, увеличенный во много раз. Пауль продолжает: "Мы только частицы, с которых начался процесс кристаллизации". Старик улыбается и с любовью похлопывает Пауля по руке. "Вы очень хорошая и здоровая частица", - говорит он, а фигура Человека-созидателя на время исчезает. По лицам Елены и Маргарет видно, что они согласны со стариком. Пауль опять смотрит на горы и небо. Вновь появляется громадный Человек-созидатель, теперь он сидит в той же позе, что и Пауль, и на фоне лоджии выглядит очень внушительно. Внимание зрителей сосредоточивается на нем, а Пауль и остальные трое остаются несколько в стороне. "Победа над войной - это только начало. Мир на земле не значит ничего, если он не подразумевает созидания, если он не даст свободу науке, творчеству, возможностям, заложенным в людях". Человек, похожий на Пауля, стоит у какого-то большого электрического аппарата. Он надевает темные очки и начинает что-то сильно накаливать. Какое-то вещество оплавляется и капает. Другой человек ловит эти капли. Подошедшая группа студентов наблюдает за процессом. Среди них юноша, сын той крестьянки, которую мы видели в третьей части фильма. Он задает вопросы, ему отвечают. Преподаватель обращается к студентам: "Из этого нового сплава мы сможем построить бесшумные самолеты. Они будут тех же размеров, что и современные ревущие и тряские машины, но в десять раз мощнее". На экране опытное пшеничное поле. Человек, похожий на Созидателя, показывает поле двум студентам. Один из них - сын все той же крестьянки. "Здесь, - говорит Человек-созидатель, - на половине акра мы выращиваем больше хлеба, чем прежде на квадратной миле, затрачивая в пятьдесят раз меньше труда. Мы можем превратить всю остальную землю в сады и парки". На экране биологическая лаборатория, в которой работает человек, похожий на Созидателя. На нем белый халат и резиновые перчатки. Рядом с ним видны другие ученые. Он подносит пробирку к свету, потом подготавливает каплю жидкости для исследования под микроскопом. Изображение тускнеет, и на экране появляется старая крестьянка возле своего дома, который мы видели в третьей части фильма. Ее искалеченный и слепой сын греется на солнце. Подходит младший сын и сообщает радостную новость. Он говорит: "Мама, я получил диплом электрика. Теперь тебе незачем надрываться на работе". Старуха не верит своим ушам. Юноша говорит: "Мы проведем сюда электричество, и оно облегчит твой труд. Оно будет работать за тебя, будет давать тепло и свет. Отдыхай, когда устанешь. Ешь, когда захочешь". Старуха оборачивается к своему старшему сыну и с беспредельной жалостью качает головой. "Слишком поздно, - говорит она. - Слишком поздно". Но надежда не угасает. "Даже для него не все потеряно: теперь, когда на земле царит мир, люди могут задуматься над важнейшими жизненными проблемами". Мы видим серьезного ученого, похожего на Созидателя, который с помощью какого-то инструмента осматривает глаза ее старшего сына. Тут же стоит повеселевшая старуха в чистом городском платье. Обернувшись, врач бросает на нее ободряющий взгляд. Она сжимает руки и повторяет вслед за ним: "Есть надежда, что он будет видеть, есть надежда, что разум вернется к нему!" На экране появляются лица Пауля и доктора Хартинга. Оба глядят вдаль. "Жизнь будет чистой, полной счастья и надежды, прекрасной, как никогда". На экране снова лоджия, потом крупным планом Маргарет, наблюдающая за Еленой и Паулем. И снова в центре внимания Пауль. Уже ночь, и Пауль протягивает руку к звездам. Зрители видят большую астрономическую обсерваторию. Затем на экране появляется изображение звездного неба, как на звездных картах. Покачиваясь, летит самолет. Звезды тускнеют. Сначала смутно, потом отчетливее разворачивается внизу панорама большого города, подобного Лондону или Парижу. Теснятся здания, вьется река. Зрители видят пилота и пассажирку самолета. Пилот - Пауль, а пассажирка - Елена. Он сидит, а она стоит позади него и смотрит вперед. Они летят в сторону зрителей. Это Созидатель и Женщина Хранительница и Помощница. Оглушительно гремит музыка. 4. ФИНАЛ На экране большая, красивая и широкая лестница, ведущая из дворца на улицу или во двор. (Для финала очень важно, чтобы место действия завершающей сцены было новым и красивым.) У лестницы ждет автомобиль; наверху появляется Елена с Маргарет и Хартингом. Елена одной рукой обнимает Маргарет. Она вышла проводить Маргарет и доктора Хартинга. Сначала мы видим весь дворец, а потом верхнюю площадку лестницы. Старый Хартинг хотел было спуститься сам, но останавливается. Он привык опираться на дочь. Он оглядывается на Маргарет, но та никак не может расстаться с Еленой. Посмотрев друг другу в глаза, они горячо обнимаются. Они одновременно и ревнивы и великодушны. Старый Хартинг, стоящий ниже, говорит: "Какая крутая лестница!" - Он боится спускаться один. Маргарет высвобождается из объятий Елены и приходит к нему на помощь. Елена стоит на площадке и смотрит вниз. Ее вдруг охватывает чувство любви к Маргарет. Маргарет сводит отца с лестницы. Как только она оказывается рядом, весь его страх исчезает. Спускаясь, он говорит со старческой дрожью в голосе: "Флаги исчезают. Патриотизм исчезает. Но миру по-прежнему нужны короли". Елена сверху ласково смотрит на Маргарет. Старик и Маргарет подходят к автомобилю. Старик твердит: "Короли без корон. Короля узнают не по короне". Маргарет его не слушает. Она во все глаза смотрит на Елену. Мы видим Елену на экране почти во весь рост. Она разводит руки, словно открывая Маргарет свое сердце, а потом безвольно их роняет. И наконец мы видим всю лестницу. Елена в той же позе стоит наверху, а Маргарет, поддерживая старика, смотрит на нее снизу. Через мгновение экран меркнет. Затихает музыка. Составленное из тех же простых букв, что и название фильма, появляется слово КОНЕЦ. ЗАКЛЮЧЕНИЕ. ТРУДНОСТИ, НЕИЗБЕЖНЫЕ ПРИ ПОСТАНОВКЕ ФИЛЬМА Теперь пора автору и постановщикам пожать лавры, если они их заслуживают. Появляются их имена: "Сценарий такого-то", "Постановка такого-то", "Музыка такого-то". При необходимости здесь же должно быть указано, что Английское цензурное управление разрешило показ фильма. Сеанс окончен. В зале зажигается свет, и, если мы в Англии, оркестр играет несколько тактов благочестивой и патриотической мелодии. Зрители начинают расходиться... Вот вам мое слово в дискуссии о кино - мое мнение, каким может быть фильм для народа. Я смею утверждать, что дал постановщику и композитору материал для прекрасного, но, возможно, трудного для постановки фильма и что я сделал все от меня зависящее, чтобы показать, как трудная, очень сложная проблема может быть показана в фильме более ясно и ярко, чем любым другим способом. Иным способом невозможно так ясно показать, что мир на земле может быть сохранен только путем международного контроля над всем, что жизненно важно для всего человечества, и что покончить с войной можно только путем открытой борьбы с шовинистическими идеями и лозунгами, питающими националистический дух. Я считаю, что такой фильм может заинтересовать зрителей во всех странах мира, и после сеанса они будут расходиться по домам, ожесточенно споря и приходя к новым, более прогрессивным убеждениям. Но я допускаю, что найдется немало людей, которым не понравится моя идея и которые сочтут создание и показ такого фильма нежелательным. К сожалению, эта вероятная недоброжелательность влияет на будущих постановщиков фильма. Они боятся, что мое неуважение к флагам могут счесть оскорбительным, а в сцене, где Михеля убивают, как бешеного пса, я захожу слишком далеко и могу побудить кого-нибудь к нежелательным действиям (хотя я не понимаю, почему бы взявшим меч и не погибнуть от меча, раз это самый прямой и удобный способ расправиться с ними). Считать, что нельзя применять силу и убивать ради предотвращения войны, - это лицемерие. Мы применяем силу, чтобы предотвратить одиночное убийство; тем более мы должны применить ее, чтобы остановить убийство массовое. Более того, несколько моих несговорчивых сотрудников, видимо, хотят, чтобы изображение войны у меня было больше похоже на сражение, а не на бойню и чтобы зрители могли принять чью-либо сторону и кричать "ура!", но дело именно в том, что почти всегда современная война и есть бойня, деморализующая народ, а об этом очень важно рассказать всем. Утверждение, что война - это все еще спортивная борьба, в которой побеждает достойнейший, является совершеннейшей ложью, поддерживаемой для того, чтобы заставить нас по-прежнему нести опасное и отвратительное бремя расходов на содержание армии и флота. В действительности армии и флоты теперь уже не орудия ведения боевых действий; это орудия безжалостного истребления. Встречаясь с более мощными средствами, они либо гибнут, либо обращаются в бегство. В последней мировой войне было удивительно мало "великолепных сражений". В большинстве боев проявлялось не больше честности и благородства, чем в поджоге или ограблении. Против постановки фильма приводится еще один довод: сознание людей, мол, еще не подготовлено к восприятию идеи всемирного государства. Но именно поэтому был задуман и написан этот сценарий. В истории человеческой мысли есть периоды, когда человечество, по-видимому, намеренно не замечает самых очевидных вещей, и сейчас у нас именно такой период. Создать вместо путаницы, которую вносят независимые суверенные правительства в управление делами человечества, систему международного контроля вполне в человеческих возможностях. Такой образ правления просто необходим. Нет сомнения, что осуществить этот контроль сложно и трудно, но не сложнее, чем разгадать загадки физики микромира и биологии, к чему современная научная мысль подходит уверенно и постепенно. Задача эта великая, но она не идет ни в какое сравнение с величием рода человеческого, которому предстоит справиться с ней. Шумихой и суетой тут делу не поможешь; это можно осуществить, только все тщательно продумав и подготовившись. Усилий может потребоваться не больше, чем их затрачивают великие державы на нашей планете, сколачивая блоки и приближаясь к пропасти новой мировой войны. В результате этих усилий должно быть создано всемирное целое вместо ряда крупных, но разрозненных частей. Но на стороне войны всеобъемлющая косность, которая маскируется под уважение к традициям, трезвый консерватизм, добродушное приятие порядка вещей таковым, каков он есть, и недоверие к "диким" революционным идеям. Очень многие люди более или менее уверены, что, какие бы катастрофы ни угрожали им, нынешней общественной системы, единственной системы, к которой они считают себя приспособленными, на их век хватит. Это стало рефлексом. Им кажется, что они не смогут начать сначала. Они будут кричать "ура" при виде своего клаверийского леопарда, завывать, едва заслышав национальный гимн, и надеяться, что уцелеют, когда будут свирепствовать газ и огонь. Мир без войны кажется им слишком странным, возвышенным, чистым, и там они со своими привычками, понятиями и манерами окажутся в невыгодном положении. А так они держатся за старину и надеются на лучшее, но на самом деле лучшего что-то не видно, будущее не сулит ничего доброго, а опасность растет. Я говорю не о массе, чьи мысли и желания часто диктуются со стороны, а о тех людях, которые обладают способностью мыслить самостоятельно и могут активно способствовать творческим усилиям общества, направленным на его освобождение. Правда о войне известна этим людям до конца или почти до конца, и если они возьмутся за дело, выход будет найден. Однако сегодня они стараются сдержать пропаганду таких идей или даже помешать ей всеми силами. Эти идеи давно уже волнуют их самих, и они боятся сделать их достоянием большинства. Поэтому писатель, всерьез изображающий нынешнюю обстановку, попадает в печальное и вместе с тем смешное положение. Когда он излагает свои взгляды на будущее, современники считают его безумным мечтателем, выдвигающим сумасбродные идеи. Так его называют даже многие из тех, кто в душе соглашается с ним. А когда его взгляды оказываются оправданными и он торжествует, все, что он может сказать, уже будет банальным. Всякий будет знать то, что он открыл, и немногие поймут, что это когда-то было открытием. Среди множества посетителей красивого замка-музея на Луаре сегодня найдется мало людей, способных понять, как это такая веселая и приятная с внешней стороны жизнь могла сочетаться с существованием темниц, пыточных камер и как могли люди прятать еще не остывшие трупы в какой-нибудь сотне шагов от зала, где шел пир горой. Жизнь пятнадцатого столетия уже не укладывается в сознании людей. Придет день (и день этот очень недалек), когда наш воинственный мир тоже будет казаться непостижимым. Тогда в поступках Пауля Зелинки люди не найдут ничего героического: он станет просто примитивным человеком, жестоко поправшим собрание живописных и милых древностей. Но в настоящее время, когда эти самые древности определяют нашу жизнь, я сомневаюсь, что мой фильм о Пауле Зелинке будет поставлен, а если это и удастся сделать, то вряд ли его охотно станут показывать массовому зрителю. Возможно, цензура даже будет колебаться, а нет ли в фильме чего-то такого, что может подорвать "политические устои". На издание сценария в виде книги, слава богу, смотрят иначе, во всяком случае, сейчас. К сожалению, даже один из тысячи людей, которые охотно посмотрели бы фильм, вряд ли когда-нибудь прочтет этот сценарий.