ОЖ постепенно отвыкнут от привычки убивать и пожирать все, что попадается им на глаза. Полученные нами результаты, как мы надеемся, помогут ФСОЖ в выживании на родине и дадут им возможность выбраться из эволюционного капкана, попав в который они лишились всякой возможности превращения в цивилизованную нацию. "У них так много общего с гоглесканцами", - подумал Конвей и, улыбнувшись, добавил: - Но это - только одна из моих проблем. Другая состоит в том, чтобы удостовериться: до конца ли вы понимаете те задачи, которые стоят перед вами. Последовала долгая и (местами) жаркая дискуссия, к концу которой все присутствующие уразумели, какие перед ними стоят задачи, и поняли, что срочность их решения - весьма немаловажный фактор. Плененного Защитника Нерожденных нельзя было долго держать в старой обсервационной палате для тралтанов на двести втором уровне, где двое инженеров-эксплуатационников ФРОБ по очереди колотили его железными прутьями. Эти двое худлариан, невзирая на колоссальную физическую силу и устрашающую внешность, в душе были большими добряками, и порученная им работа, хоть их и непрерывно убеждали в том, что она направлена исключительно на благо ФСОЖ, приносила худларианам множество огорчений. "У всех свои проблемы", - мысленно вздохнул Конвей. Свою, самую насущную - то бишь голод - он ликвидировал довольно быстро и легко. Он нарочно пошел в столовую к тому времени, когда там обедала бригада медиков "Ргабвара" - прежде всего потому, что хотел повидаться с Мерчисон, и нашел ее в компании с Нэйдрад, Приликлой и Данальтой за столиком, сконструированным для мельфиан-ЭЛНТ. Патофизиолог молчала, пока Конвей заказывал себе еду - огромную отбивную с двойным гарниром. - Нет, ты явно не в своей тарелке, - заключила Мерчисон, завистливо глядя на объемистую порцию, - либо твои alter ego - не вегетарианцы. Между прочим, от синтетической еды тоже толстеют, знаешь? И почему только у тебя не отрастает пузо, как у беременной крепеллианки? - Тут все дело в моем психологическом отношении к еде, - усмехнулся Конвей, принявшись за массированную хирургическую операцию отбивной. - Пища - это ведь всего-навсего топливо, которое надо сжечь. Вам всем должно быть понятно, что я, потребляя здешнюю еду, особого наслаждения не испытываю. Нэйдрад издала непереводимый кельгианский звук и продолжала есть. Приликла тихо порхал над столом, а Данальта увлеченно отращивал пару мельфианских конечностей, причем остальная часть его тела превратилась в зеленую пирамидку с глазом на вершине. - Я - это я, - сказал Конвей Мерчисон. - С небольшой примесью гоглесканца-ФОКТ. Помимо прочих заданий, мне поручили пациента ФСОЖ, Защитника Нерожденных, и именно о нем мне хотелось бы с тобой поговорить. Я временно исполняю обязанности диагноста, несу полную ответственность за лечение больных и имею право просить любой помощи и советов. Помощь мне нужна дозарезу, но пока не понимаю, какая именно. Не хотелось бы мне донимать и других диагностов. И уж конечно, не хотелось бы дергать Главного диагноста Отделения Патофизиологии. Посему мне хотелось бы использовать обходной маневр и связаться с Торннастором через тебя, его главную заместительницу, чтобы получить столь важные для меня советы. Несколько мгновений Мерчисон молча созерцала процесс заправки Конвея "топливом", после чего серьезно проговорила: - Никакие обходные маневры с Торннастором не нужны. Он просто жаждет поучаствовать в работе с Защитником Нерожденных. Во главе этого проекта поставили бы его, если бы не твое звание Старшего врача и тот факт, что ты был первым, кому довелось столкнуться с этим чудищем. Кроме того, ты стажируешься на диагноста. Торни будет только рад оказать тебе любую помощь. А вот если ты не обратишься к нему за советом, - улыбнулась Мерчисон, - наш Главный патофизиолог просто растопчет тебя всеми своими шестью тяжеленными ножищами. - Мне бы тоже хотелось помочь тебе, друг Конвей, - вступил в разговор Приликла. - Однако, учитывая солидную мышечную массу пациента, моя помощь может быть только дистанционной. - И мне бы тоже хотелось помочь, - заявил Данальта. - А я, - буркнула Нэйдрад, оторвав взгляд от тарелки с зеленоватой мешаниной, столь лакомой для вкусовых рецепторов кельгиан, - буду продолжать делать то, что мне велят. Конвей рассмеялся. - Спасибо вам, друзья, - поблагодарил он коллег и добавил, обратившись к Мерчисон: - Схожу с тобой в Отделение Патофизиологии, потолкую с Торннастором. Между прочим, не так уж я и заносчив. И если мне удастся обмолвиться о гоглесканской проблеме, и о палате для престарелых ФРОБ, и еще о всякой всячине, которую мне... - Торннастора, - уверенно проговорила Мерчисон, - интересует все. И он готов сунуть свой безразмерный обонятельный орган во все на свете. После встречи с заведующим Отделением Патофизиологии Конвей значительно приободрился. А встреча продлилась до самого окончания рабочего дня, поскольку периоды бодрствования и сна у тралтанов гораздо дольше, чем у людей. Торннастор был самым заядлым сплетником в госпитале. Казалось, его рты никогда не закрываются. Между тем он был первоклассным специалистом, и всему тому, что он знал о патофизиологии всевозможных инопланетян, можно было верить с закрытыми глазами. Да и в других областях медицины Торннастор был весьма и весьма сведущ. Торннастор желал знать все, но и сам скрытничать не собирался. - Как вы уже знаете, Конвей, - высокопарно заявил он, когда Конвей уже собрался уходить, - мы, диагносты, считаемся представителями медицинской элиты. К нам относятся с уважением, насколько это возможно в стенах этого сумасшедшего дома, но нас немного жалеют за те психологические страдания, которые нам приходится терпеть, а к творимым нами медицинским чудесам другие медики подходят, я бы сказал, несколько легкомысленно. Мы - диагносты, - продолжал тралтан, - и чудеса, творимые нами, как бы сами собой разумеются. Однако сотворение истинного чуда медицины, как и произведение радикального хирургического вмешательства, как и успешное завершение серии ксенобиологических исследований, может не удовлетворить врача с определенным складом характера. Я говорю о тех прагматиках, которые, невзирая на свои таланты, интеллект и всецелую преданность своему искусству, нуждаются в том, чтобы работа приносила им некую прибыль, пусть и моральную. Конвей сглотнул подступивший к горлу ком. Прежде Главный диагност Отделения Патофизиологии никогда с ним так не разговаривал, а такие речи годились больше для лекции об издержках профессии диагноста из уст Главного психолога. Неужели Торннастор, зная о том, как Конвей обожает принимать решения и назначать пациентам курсы лечения самостоятельно, с минимумом сторонних консультаций, решил намекнуть на его дилетантство и тем самым сказать, что на поприще диагностики ему лавров не стяжать? Но нет, это навряд ли. - Диагносты редко бывают удовлетворены результатами проделанной работы, - продолжал тралтан, - поскольку порой не в силах определить, сами ли проделали эту работу, им ли принадлежат сформировавшиеся идеи? Безусловно, полученные диагностами мнемограммы содержат исключительно запись памяти доноров, однако межличностная интерференция заставляет диагноста чувствовать, что он просто-таки обязан разделить свои успехи с обитателями своего сознания. И если конкретный врач носит в своем разуме три, четыре, а то и десять мнемограмм, на столько же частей ему приходится делить свои успехи. - Но разве хоть кому-нибудь в госпитале, - запротестовал Конвей, - придет в голову отобрать славу у диагноста, который сумел... - Несомненно, нет, - прервал его Торннастор. - Но диагност сам у себя отбирает славу, и его коллеги тут ни при чем. Делать это совершенно не обязательно, но таковы уж личностные особенности профессии диагноста. Есть и другие, для преодоления которых вам придется изобрести собственные методы. Все четыре глаза тралтана развернулись и пристально уставились на Конвея - редкий случай и подтверждение тому, что Торннастор весьма сосредоточенно обдумывает положение коллеги. Конвей нервно рассмеялся. - Стало быть, мне уже пора навестить О'Мару и заполучить пару-тройку мнемограмм, - сказал он, - дабы поиметь более четкое представление о моих будущих проблемах. Думаю, начать стоит с худларианской мнемограммы, затем присовокупить к ней мельфианскую и кельгианскую. А когда я привыкну к ним - если привыкну, - попрошу что-нибудь поэкзотичнее... - Некоторые из мнемограмм, которыми пользуются мои коллеги, - напыщенно продолжал Торннастор, не обращая внимания на то, что Конвей прервал его, - таковы, что их содержанием можно в значительной мере поделиться с супругами, но ни в коем случае - ни с кем другим. Несмотря на мое искреннее любопытство к делам такого рода, мои собратья-диагносты никогда со мной не откровенничают, а Главный психолог свои файлы не откроет ни за что на свете. Торннастор скосил два глаза в сторону Мерчисон и продолжал: - Время терпит. Получить мнемограммы можно и через пару часов, и даже через несколько дней. Патофизиолог Мерчисон свободна, и я предлагаю вам посвятить досуг друг другу, покуда это еще возможно без межвидовых психологических помех. Они уже дошагали до двери, когда Торннастор добавил: - Данное предложение мне подсказала записанная в моем сознании мнемограмма землянина. Глава 11 - Теоретически вы должны освоиться с ощущением замешательства, вызванным чужими мыслительными процессами, - проворчал О'Мара, глядя на заспанного Конвея, протиравшего глаза. - И лучше будет угощать вас большими порциями замешательства через длительные промежутки времени, чем потчевать маленькими понемногу. Вы получали мнемограммы в течение четырех часов пребывания под действием легкого седативного препарата и храпели, будто полоумный худларианин. Можете считать, что теперь вы - законченный индивидуалист в пяти экземплярах. Если у вас возникнут сложности, - продолжал Главный психолог, - я не желаю узнавать о них до тех пор, пока вы абсолютно не уверитесь в том, что они неразрешимы. Но советую вам передвигаться с осторожностью и постараться не наступать себе на ноги. Как бы вас ни пытались переубедить ваши новые alter ego, ног у вас по-прежнему всего две. Дверь приемной О'Мары выходила в один из самых оживленных коридоров госпиталя. Тут в обе стороны сновали медики и эксплуатационники всех мастей - шагом, ползком, вприпрыжку и на разнообразных транспортных средствах. Завидев сотрудника с нашивкой диагноста и заподозрив (в случае с Конвеем - совершенно справедливо), что у этого сотрудника с головой не все в порядке, встречные расступались и давали ему дорогу. Даже ТЛТУ, сидевший внутри герметичной кабины машины на гусеничном ходу, проехал на расстоянии в метр от Конвея. Еще через несколько секунд мимо Конвея протопал Старший врач-тралтан, но новым обитателям разума Конвея гигант ФГЛИ был незнаком, поэтому и сам Конвей отреагировал на приветствие с опозданием. А когда он обернулся, чтобы поздороваться с коллегой, у него вдруг жутко закружилась голова, поскольку в мозгу у него теперь поселились худларианин и мельфианин, а эти существа головами вертеть не умели. Конвей инстинктивно поспешил к стене и оперся о нее рукой, ожидая, когда пройдет головокружение. Однако даже вид собственной верхней конечности - мягкой, розовой, пятипалой, показался ему странной. Он ожидал увидеть на ее месте толстое щупальце худларианина или блестящую черную клешню мельфианина. К тому времени, как Конвей пришел в себя как умственно, так и физически, он заметил, что рядом с ним стоит и терпеливо ожидает его землянин-ДБДГ в зеленой форме Корпуса Мониторов. - Вы меня искали, лейтенант? - спросил Конвей. - Целых два часа, доктор, - ответил офицер. - Но вы были у Главного психолога на сеансе мнемографии, и вас нельзя было беспокоить. Конвей кивнул. - Что-нибудь случилось? - Сложности с Защитником, - отозвался лейтенант и торопливо продолжал: - В спортивном зале - так мы теперь называем это помещение, хотя оно больше напоминает пыточную камеру, - нехватка энергетического обеспечения. Чтобы добраться до главной энерголинии этого отсека, нужно пройти через четыре уровня, из которых только один населен теплокровными кислорододышащими существами. На прохождение остальных трех уйдет много времени, поскольку там нам грозит сильное загрязнение атмосферы - особенно на том уровне, где обитают хлородышащие илленсиане. Есть мысль установить автономный источник энергии в спортзале. Но если Защитник оттуда вырвется, может не выдержать экранированная защита источника, а если это произойдет, возникнет опасность радиационного выброса, и тогда придется эвакуировать пять уровней над и под этим помещением, и уйдет еще больше времени на ликвидацию... - Это помещение располагается вблизи наружной обшивки, - встрял Конвей, чувствуя, что лейтенант тратит гораздо больше времени, спрашивая совета у него, врача, по чисто техническим вопросам - причем вопросам элементарным. - Наверняка вы могли бы установить небольшой реактор на наружной обшивке. Тогда Защитник до него не доберется, а вы сумеете протянуть линию к... - Мне такая идея тоже пришла в голову, - прервал Конвея лейтенант, - но при ее осуществлении тут же возникнут новые сложности - скорее административные, нежели технические. Существуют строгие инструкции относительно того, что можно, а что нельзя монтировать на наружной обшивке. Если мы взгромоздим реактор там, где прежде никогда не устанавливали реакторов, могут возникнуть сложности в маневрировании внешнего госпитального транспорта. Короче говоря, целый клубок бюрократических заморочек, но я бы его, конечно, размотал, будь у меня время в запасе. Поговорил бы со всеми, с кем нужно, попробовал бы их умаслить. А вы, доктор, учитывая срочность вашего проекта, могли бы безо всяких экивоков просто сказать им, что вам нужно, и все. Конвей отозвался не сразу. Он припомнил одно из высказываний Главного психолога перед началом сеанса мнемографии - незадолго до того, как на Конвея подействовало успокоительное средство. О'Мара кисло улыбнулся и сказал: "Теперь у вас новое звание, Конвей, несмотря на то, что оно может оказаться временным. Так употребляйте же его. Можете даже злоупотребить им, я не возражаю. Главное - дайте мне понять, что вы им пользуетесь". Постаравшись придать своему голосу уверенность диагноста, отказать которому не сумела бы ни одна живая душа в госпитале, Конвей проговорил: - Я вас понял, лейтенант. Сейчас я направляюсь в гериатрическую палату для худлариан, но, как только мне попадется коммуникатор, я немедленно решу все вопросы. У вас есть еще проблемы? - Естественно, есть, - хмыкнул лейтенант. - Всякий раз, как вы притаскиваете в госпиталь нового пациента, весь Эксплуатационный отдел трясет, как в лихорадке! Левитирующие бронтозавры, роллеры с Драмбы, а теперь еще этот новенький, который еще даже не родился, а сидит внутри... берсеркера! Конвей удивленно посмотрел на своего собеседника. Обычно офицеры Корпуса Мониторов были непогрешимы в дисциплинарных вопросах и выказывали подобающее уважение к старшим по званию - как к военным, так и к медикам. Конвей сухо проговорил: - Лечить лихорадку мы умеем. - Прошу прощения, доктор, - сдавленно произнес лейтенант. - Дело в том, что последние два часа я командовал бригадой кельгиан и напрочь позабыл о том, что такое вежливость. - Понятно, - кивнул Конвей и рассмеялся. Ему было легко посочувствовать лейтенанту - ведь кельгианскую мнемограмму он получил в числе прочих. - Но тут я вам не помощник. Что-нибудь еще? - Да, - ответил лейтенант. - Вопросы нерешаемые, но второстепенной важности. Двое худлариан продолжают упрашивать, чтобы им разрешили перестать бить Защитника. Я спросил у О'Мары, не мог бы он поручить эту работу кому-нибудь другому, кто бы не так страдал морально при ее выполнении. А он мне ответил, что, если такое существо ускользнуло от его психологического скрининга и работает в госпитале, он готов немедленно уйти в отставку. В общем, придется мне терпеть худлариан и их треклятую музыку, пока новая палата не будет готова. Они утверждают, что музыка помогает им отвлечься от работы, но вы мне скажите, вам когда-нибудь доводилось непрерывно, день за днем, слушать худларианскую музыку? Конвей признался в том, что такого опыта не имеет, и предположил, что с него бы хватило нескольких минут. Они подошли к межуровневому люку, и Конвей начал облачаться в легкий скафандр, предназначенный для перехода по наполненному желтым туманом уровню обитания хлородышащих илленсиан и залитых водой палатам водных жителей Чалдерскола, лежавших на пути к худларианскому отделению. Он проверил и перепроверил все застежки, прочитал и перечитал инструкцию по безопасности, хотя носил такой скафандр бессчетное число раз и мог бы облачиться в него с закрытыми глазами. Дело было в том, что он сейчас был не до конца самим собой, а инструкции гласили: всякий сотрудник, являвшийся реципиентом мнемограмм и, как следствие, страдавший легкой степенью помрачения сознания, был обязан широко раскрытыми глазами эти самые инструкции прочитать. Лейтенант терпеливо торчал рядом, не уходил. - Что-то еще? - спросил Конвей. Офицер кивнул. - Ну, еще одно дельце, доктор, более или менее легкое. Хардин, главный диетолог, интересуется консистенцией пищи для Защитника. Говорит, что готов изготовить синтетическую бурду, которая бы удовлетворяла всем диетическим потребностям ФСОЖ, но он считает, что для поддержания хорошего общего состояния именно этого пациента крайне важен психологический аспект потребления пищи. А у вас с одним из Защитников был краткий телепатический контакт, так что кому же об этом знать, как не вам? Он хотел бы получить ваши рекомендации. - Я с ним попозже поговорю, - пообещал Конвей, готовясь надеть шлем. - А пока что можете сказать ему, что Защитники редко едят растительность, а то, что они едят, облачено либо в толстенную шкуру, либо в прочнейший панцирь, и при этом отчаянно дерется. Я предлагаю ему поместить еду в длинные полые трубки со съедобными стенками. Трубки можно насадить на детали спортивных тренажеров и попробовать поколотить ими пациента в интересах создания более высокой степени реальности окружающей среды. Челюсти защитника способны перегрызть стальные листы, так что Хардин прав. ФСОЖ не порадуется, если его начнут пичкать чем-нибудь наподобие овсянки. - Рассмеявшись, Конвей добавил: - Рисковать нельзя, а то у него зубки сгниют. * * * Гериатрическая палата была открыта в госпитале сравнительно недавно, и с ее появлением впервые встал вопрос об обеспечении ухода за больными с психологическими изменениями. Однако и теперь лечение было доступно только статистически избранному меньшинству. Связано это было с тем, что в случае успешного завершения проекта его результаты планировалось применить в масштабе целой планеты. Искусственная сила притяжения была приравнена к худларианской, то есть составляла почти четыре земных <G>, а параметры атмосферного давления были установлены компромиссные - такие, чтобы в палате более или менее сносно чувствовали себя как пациенты, так и медперсонал. Сейчас в палате дежурили три медсестры-кельгианки. Беспокойно шевеля серебристой шерстью под тонкой тканью защитных костюмов, они, снабженные устройствами для нейтрализации силы притяжения, старательно опрыскивали питательным спреем бока троих из пяти пациентов. Конвей нацепил гравитационный нейтрализатор, соответствующий массе тела землянина, жестом дал кельгианкам понять, что в провожатых не нуждается, и направился к ближайшему худларианину из двоих, не занятых в процедуре кормления. И тут же заработала худларианская мнемограмма, почти заглушив записанный в сознании Конвея мельфианский, тралтанский, кельгианский и гоглесканский материалы. Даже собственный разум Конвея был готов скрыться под нахлынувшей волной жалости, сострадания и беспомощного гнева, вызванных видом страданий пациента. - Как вы себя сегодня чувствуете? - задал Конвей ритуальный вопрос. - Спасибо, хорошо, доктор, - заученно ответил пациент. Как большинство существ, отличавшихся колоссальной физической силой, худлариане-ФРОБ были застенчивы, беззащитны и неагрессивны. Ни один худларианин ни за что не позволил бы себе усомниться в профессионализме Конвея, ответив, что чувствует себя плохо. Но сомнений быть не могло: престарелый худларианин чувствовал себя ужасно. Шесть его, гигантских щупалец, призванных поддерживать тяжеленное туловище всю жизнь - при бодрствовании и во время сна, и служившие как ногами, так и руками, вяло, безжизненно свисали по краям подвесной люльки. Твердые роговые наросты - копыта, расположенные у худлариан под пальцами, потрескались и потускнели. Сами же пальцы, у здоровых худлариан сильные, твердые как камень, но при этом чрезвычайно подвижные и ловкие, то и дело корчились в судорогах. Худлариане обитали на планете с высокой силой притяжения и большим атмосферным давлением, где немыслимо сгущенный воздух просто-таки кишел растительными и животными микроорганизмами, напоминая суп-пюре. Этот суп худлариане всасывали кожей на спине и боках. Но механизм всасывания у этого пациента работал уже недостаточно хорошо, поэтому кое-где на его теле питательный спрей высох корочками, которые перед следующим кормлением медсестрам придется смывать. Однако состояние больного все ухудшалось, способность всасывать питание падала с каждым днем, а это в свою очередь отрицательно сказывалось на состоянии его кожных покровов. Из-за химических изменений вследствие неполноты процесса всасывания остававшийся на коже питательный раствор неприятно припахивал. Но куда хуже был запах, исходивший от области выделения органических отходов, расположенной в нижней части туловища пациента. Экскременты выделялись непроизвольно в виде молочно-белого выпота и сочились в судно под люлькой. На самом деле, конечно, Конвей никаких запахов не чувствовал, так как был одет в скафандр, снабженный баллоном с воздухом. Но тот ФРОБ, что благодаря записанной мнемограмме теперь поселился в сознании у Конвея, видел своих сородичей в столь плачевном состоянии много раз в жизни, а психосоматические запахи были, мягко говоря, острее реальных. При всем том разум пациента был по-прежнему ясен, и физическое разрушение головного мозга могло произойти только через несколько минут после того, как остановились бы оба сердца худларианина - вот в этом-то и состояла истинная трагедия. Находясь внутри подвергавшегося болезненному распаду гигантского тела мозг ФРОБ оставался структурно целостным, а психика постепенно начинала сдавать, поскольку худларианам уже не хватало сил терпеть страшные муки и ясно осознавать свое положение. Конвей отчаянно искал ответа, перебирал в уме все сведения по гериатрии, полученные во время сеанса мнемографии, вспоминал о тяжелых переживаниях в детстве, обо всем, с чем сталкивался на опыте. Но он не находил ответа в своем, пусть и увеличившемся в объеме, разуме. Все обитатели сознания Конвея подсказывали единственное: увеличить дозу обезболивающих лекарств, чтобы по возможности уменьшить страдания больного. Конвей записал новые назначения в историю болезни. Речевая мембрана старика-худларианина что-то прошелестела. Этот орган тоже начал барахлить, так что транслятор ничего не перевел. Конвей пробормотал слова утешения, которые, как понимали и он сам, и пациент, были напрасны, и перешел к следующей люльке. У этого худларианина общее состояние было немного лучше, чем у предыдущего. Он принялся оживленно болтать с Конвеем и был готов говорить обо всем на свете, кроме собственных мук. Но ему было не дано обмануть как самого Конвея, так и его худларианское alter ego: Конвей знал, что этот ФРОБ радуется - если это слово было применимо в этом случае - последним часам пребывания в здравом рассудке. Еще двое худлариан вообще не смогли поговорить с Конвеем, а третий что-то громко орал, но он уже был не в своем уме. Его речевая мембрана была накрыта большим цилиндрическим глушителем, чтобы издаваемые ФРОБом звуки меньше тревожили уши и психику его сородичей, но все же вопли старика худларианина были слышны, и Конвею из-за них стало весьма не по себе. Да и выглядел престарелый ФРОБ удручающе. Помимо того, что система всасывания питания у него отказала на большей площади поверхности тела, помимо того, что он, как и другие пациенты, страдал недержанием, две из его конечностей окончательно утратили подвижность и напоминали стволы высохших деревьев. - Этим конечностям требуется хирургическое вмешательство, доктор, - оповестила Конвея медсестра, занятая опрыскиванием худларианина питательной смесью, предварительно выключив транслятор ФРОБа. И откровенно, как это свойственно кельгианам, добавила: - Для продления жизни пациента, если это желательно, показана ампутация. В обычных обстоятельствах продление жизни больных всегда было желательно, именно этого на самом деле и добивались медики. Разум Конвея был полон соответствующих сведений. Доноры мельфианских, кельгианских, тралтанских мнемограмм наперебой давали ему советы по лечению подобной патологии, подключился и его собственный опыт. Однако существам, кодированным аббревиатурой ФРОБ, само понятие медицины было неведомо до тех пор, пока их планета не была открыта и не вошла в состав Федерации. Серьезные хирургические вмешательства для них были сопряжены с высочайшим риском, поскольку из-за огромной силы притяжения и высокого атмосферного давления у обитателей Худлара развились соответствующе высокие показатели обмена веществ и внутреннего давления в тканях и сосудах. Крайне трудно было остановить кровотечение как в процессе операции, так и после ее завершения. А в результате внутренней декомпрессии - неизбежной побочной реакции на хирургическое вмешательство - могла произойти деформация и серьезные повреждения внутренних органов, примыкающих к операционному полю. Словом, худларианская мнемограмма вкупе с собственным опытом Конвея в хирургии ФРОБ призывала его к осторожности, а все остальные обитатели его сознания настаивали на неотложной операции. Но ампутировать две конечности у престарелого и жутко ослабленного больного... Конвей сердито покачал головой и отвернулся. Сестра-кельгианка пристально смотрела на него. Она поинтересовалась: - Ваше движение черепом означает "да" или "нет" в ответ на мой вопрос, доктор? - Оно означает, что я пока ничего не решил, - буркнул Конвей и поспешил ретироваться в детскую палату. Взрослые худлариане действительно большую часть жизни не были подвержены болезням и мелким травмам - именно поэтому их планета и не знала медицины. Однако в первые годы жизни здоровью худлариан грозило множество опасностей, так же как и в последние. Только что Конвей воочию лицезрел страдания, испытываемые худларианами на склоне лет, а теперь перед ним предстал другой, не менее удручающий край клинического спектра болезней ФРОБ. Детишек ФРОБ, похоже, поражали все до одного патогенные микробы, подмешанные к бульонообразной атмосфере их родной планеты. Если им удавалось выжить, перенеся целый ряд детских инфекций, у них развивался естественный иммунитет, удерживавшийся в течение большей части невероятно долгой жизни. К счастью, большинство худларианских инфекционных заболеваний по отдельности не были смертельны, хотя эти хворобы и давали ярчайший набор симптомов. Медицинская наука Федерации уже успела разработать схемы лечения ряда этих инфекций и трудилась над задачей успешной терапии остальных. Но к несчастью, хотя каждая из худларианских детских инфекций и не должна была, по идее, вызвать летального исхода, их сочетание всегда грозило неблагоприятным прогнозом. Подхватив сразу несколько болезней, худларианские малыши слабели, и показатель смертности зависел от того, в каком порядке их поразили патогенные микробы и в каком количестве. Простого решения у этой проблемы быть не могло, покуда не были бы разработаны специфические препараты для лечения всех без исключения инфекционных заболеваний. Как только Конвей вошел и окинул взглядом палату, в которой кипела напряженная работа, худларианская мнемограмма мгновенно подсказала ему, что массовой иммунизацией тут не обойдешься. Конвей отчетливо осознавал, что вследствие применения такого метода защиты детишек ФРОБ от инфекций в конце концов ослабнет весь вид в целом. Но тот худларианин, что стал донором мнемограммы, не был медиком по профессии, поскольку такой профессии на Худларе просто не существовало. Он являл собой странную смесь философа, психиатра и учителя. И все же Конвей погрузился в такие глубокие медицинские раздумья, что вышел из них только тогда, когда к нему рванулся шестиногий, весом в полтонны, малыш-худларианин и прокричал, что хочет, чтобы с ним поиграли. У Конвея все мысли из головы разом выветрились. Надо было срочно спасаться бегством. Установив регулятор нейтрализатора гравитации на одну четвертую <G>, Конвей взлетел к поручню галереи для наблюдателей за две секунды до того, как юный худларианин налетел на стену палаты, издав при этом такой грохот, что волей-неволей пришлось задуматься, не слишком сильно ли он ушибся и не нанес ли ощутимых повреждений системе звукоизоляции. Глядя на палату сверху вниз, Конвей насчитал менее двадцати пациентов. Сила притяжения у пола равнялась четырем <G>, но детишки ФРОБ сновали по палате так быстро, что казалось, будто их как минимум в три раза больше, чем на самом деле. Время от времени кто-то из них останавливался, чтобы изменить направление, и тогда Конвей видел, в каком ужасном состоянии их кожа. Взрослый ФРОБ с баллонами питательной смеси за спиной заканчивал опрыскивание питательной смесью малыша, загнанного в дальний угол палаты. Завершив кормление, он развернулся и затопал к Конвею. На ФРОБе красовались знаки различия практиканта сестринских курсов. Фактически во время дежурства его должность означала, что он нянечка, не более того. Между тем Конвей знал, что перед ним - один из троих ФРОБов, в данное время обучавшихся в Главном Госпитале Сектора, то есть один из первых представителей худларианского народа, призванных привить своим сородичам понятия профилактической и лечебной медицины. ФРОБ сейчас пребывал в женской ипостаси. Худларианка, на взгляд донора мнемограммы, была очень хороша собой и вдобавок в отличие от сестры-кельгианки из гериатрической палаты отличалась редкостной учтивостью. - Не могла ли бы я чем-нибудь вам помочь, доктор? - осведомилась худларианка, устремив взгляд на Конвея. На него нахлынула всепоглощающая волна чужих воспоминаний, и он утратил дар речи. - Пациент под седьмым номером, маленький Метиглеш - тот, что хотел поиграть с вами, - очень хорошо отвечает на лечение, предложенное диагностом Торннастором. Если вы желаете обследовать его с помощью сканера, я могла бы его иммобилизовать, это не составит мне труда. "Медсестре-худларианке с ее-то габаритами, естественно, труда не составит", - подумал Конвей. Именно поэтому на дежурство в эту палату определили практикантку-ФРОБ. Она точно знала меру физического воздействия на маленьких гигантов, а вот квалифицированные медсестры, принадлежавшие к другим видам, побоялись бы применять силу из страха причинить боль худларианским детишкам. Юные ФРОБ отличались завидной крепостью, а отдельные представительницы этого вида - редкостной красотой. - Я просто мимо проходил, сестра, - наконец выдавил Конвей. - Похоже, у вас тут все в полном порядке. Между тем он не спускал глаз с худларианки, и его собственное отношение к ФРОБам забилось в дальний угол сознания. Его затмило ощущение пребывания в мужской худларианской ипостаси - именно в ней пребывал и донор мнемограммы на момент производства записи излучения его мозга. Эти воспоминания были чуть сильнее памяти о жизни в обличье женской особи. Конвей помнил о недавнем рождении своего отпрыска, о том, что роды повлекли за собой столь резкое изменение гормонального равновесия, что он вновь вернулся в мужскую ипостась. На Худларе семейным парам повезло: каждый из них по очереди был способен производить на свет детенышей. - Сюда частенько наведываются медики разных видов, получившие худларианские мнемограммы, - продолжала медсестра, не догадываясь о том, в какое замешательство привела Конвея. А худларианское alter ego без устали подсыпало все новые и новые порции фактов, воспоминаний из пережитого опыта: об осуществленных и неосуществленных мечтаниях в период ухаживания, о любовной игре и спаривании великанов с великаншами. Из-за всего этого разум Конвея-человека в ужасе сжался в комок. Увы, хозяином положения сейчас было не собственное сознание Конвея. Он отчаянно пытался овладеть собой, преодолеть всепоглощающие наплывы инстинкта, не дававшего ему ясно мыслить. Конвей старался не смотреть на худларианку, он уставился на свои затянутые в перчатки пальцы, судорожно сжимавшие поручень, а медсестра все говорила и говорила: - И самим худларианам, и существам, носящим в своем сознании худларианскую мнемограмму, тяжело посещать гериатрическую палату. Я бы сама туда ни за что не пошла, если бы только меня не отправили, и я отношусь с высочайшим уважением и восхищением к тем из медиков, кто бывает там исключительно из чувства профессионального долга. Говорят, что, побывав там, многие перестают думать о собственных бедах. Безусловно, вы вольны пробыть в палате столько, сколько сочтете нужным, доктор, что бы вас сюда ни привело, - кокетливо проговорила худларианка. - Я готова исполнить любую вашу просьбу. Худларианская часть сознания Конвея была готова завыть на луну. Конвей промямлил что-то невразумительное - такое, что даже транслятор не понял, - и, перебирая руками вдоль поручня, отчаянно бросился к выходу. "Ради всего святого, возьми себя в руки! - увещевал он себя. - Она же вшестеро больше тебя!" Глава 12 Аварии и несчастные случаи в звездной системе Менельден происходили нередко. Она была обнаружена шестьдесят лет назад разведывательным кораблем Корпуса Мониторов, и по традиции капитан корабля самолично присвоил системе название, так как ничто не говорило о том, что хотя бы на одной из планет может существовать разумная жизнь, представители которой имели бы собственное название той или иной планеты. Если когда-либо в этой системе и существовала цивилизация, все ее следы были уничтожены, когда в систему откуда ни возьмись вломился огромный, размером с планету, железорудный метеорит. Первым делом он налетел на самую далекую от местного солнца и самую крупную планету, нанес ей ощутимые повреждения и толкнул с такой силой, что она, в свою очередь, хорошенько стукнула следующую планету, а та - свою соседку, и так далее. В итоге все планеты сбились к солнцу, и орбиты их сблизились до предела. К тому времени, когда система Менельден постепенно оправилась от пережитого шока, ее состарившееся желтое солнце было окружено быстро вращавшимся плотным поясом астероидов, значительная часть которых представляла собой металл почти в чистом виде. Сразу же после открытия системы в ней закипела жизнь - в форме создания добывающих и металлообрабатывающих комплексов, где трудились бригады со всей Федерации. В этой космической модели броуновского движения частенько имели место чрезвычайные происшествия. Подробности одного такого происшествия стали известны только через несколько недель, а кто был в нем виноват, так и осталось невыясненным. Громадный многовидовой жилой модуль, предназначенный для размещения шахтеров и металлургов, перетаскивали тягачами с выработанного астероида на нетронутый. Модуль торжественно скользил между медленно вращавшимися и неподвижными астероидами, и его огибали другие транспортные корабли, занятые столь же деликатными маневрами в области трехмерной навигации. Одним из кораблей, чей курс пролегал в непосредственной, но безопасной близости от маршрута модуля, ведомого тягачами, было грузовое судно, под завязку набитое металлическими болванками и прокатом. Конструкции этот грузовик был весьма специфической: между кормовыми двигателями и крошечным отсеком управления располагалась открытая палуба - так было легче производить погрузку и разгрузку. Видимо, зрелище чудовищной массы металла, не слишком надежно закрепленной на открытой палубе, повергло капитана тягача-флагмана в трепет, и он велел капитану грузового судна посторониться. Капитан грузовика заартачился и стал доказывать капитану тягача, что никакой опасности столкновения нет. Между тем грузовик и летевший на большой скорости модуль неумолимо сближались. Но в этой ситуации последнее слово было за капитаном флагманского тягача, ответственным за целостность модуля, самостоятельно передвигаться не способного и имевшего на борту более тысячи рабочих, в то время как экипаж грузовика состоял всего из троих. Очень медленно, поскольку мешали чудовищный вес груза и инерция, грузовой корабль начал отворачивать в сторону от модуля. Его капитан намеревался включить главные двигатели задолго до того, как могли пересечься траектории полетов его корабля и модуля. Они сближались, но довольно-таки медленно. Времени в запасе было предостаточно. И вот тут-то комендант жилого модуля - вовсе не потому, что почувствовал реальную опасность, - решил, что самое время объявить учебную тревогу. Капитан флагманского тягача, ведя переговоры с модулем, увидел на экране мигание аварийных сигналов и доносящиеся откуда-то из недр модуля вопли сирен. Вероятно, из-за этого ему стало здорово не по себе. Он решил, что грузовик разворачивается слишком медленно, и выслал вперед два тягача, дабы те подтолкнули треклятый грузовик гравилучами. Невзирая на то, что обиженный капитан грузовика то и дело заверял капитана тягача в том, что у него для разворота еще уйма времени и что он целиком и полностью владеет ситуацией, грузовик неуклонно несло боком к приближавшемуся модулю. В принципе, поравнявшись с модулем, капитан грузового корабля мог включить главные двигатели и убраться за несколько секунд. Но двигатели не заработали. То ли это случилось из-за того, что гравилучи направили небрежно и угодили ими по открытым линиям управления между кабиной и хвостовой частью, то ли всемогущей Судьбе дано было распорядиться так, что двигатели грузовика сами по себе отказали именно в это мгновение, - этого никому не дано было узнать наверняка. И все же до столкновения оставалось еще несколько минут. Не обращая внимания на панику на борту модуля, где комендант отчаянно пытался внушить народу, что учебная тревога вдруг стала самой настоящей, капитан грузовика врубил на полную мощность боковые двигатели, дабы вернуться на прежний курс. Но колоссальный вес груза оказался слишком велик, и корма грузовика медленно, почти мягко коснулась передней части жилого модуля. Грузовой корабль, чья конструкция позволяла выдерживать нагрузку только сверху, получив резкий удар сбоку, треснул пополам. Громадные металлические слитки обломали крепежные стальные скобы так легко, словно те были веревочными петельками. Длинные открытые стойки для листов проката при аварии развалились, и их содержимое полетело в сторону жилого модуля наподобие замедленных метательных ножей. Мало того: с кучей металла смешались обломки грузовика и части развалившегося ядерного реактора. Множество стальных плит ударило по модулю ребром, отчего его обшивка получила длинные, в несколько сотен метров, пробоины. Плиты отскочили после удара, а за ними последовали металлические болванки и принялись нещадно колотить по уже и без того побитому модулю. Трескалась обшивка, обнажались десятки кают, в модуле образовалось множество глубоких вмятин. При столкновении модуль прекратил свое плавное движение вперед и стал медленно вертеться, поворачиваясь к месту аварии то нетронутым боком, то пострадавшим. Один из тягачей ринулся вдогонку за грудой металла, которая совсем недавно являла собой грузовой корабль и его груз, дабы проследить за тем, куда отнесет металлические заготовки и чтобы попытаться спасти уцелевших членов экипажа. Остальные тягачи усмирили вращавшийся модуль, их экипажи оказали пострадавшим рабочим первую помощь, затем прибыли спасательные бригады с ближайших астероидов, и, наконец, подоспел "Ргабвар". На той стороне модуля, которую искорежили стальные плиты и болванки, в живых не осталось никого, кроме нескольких худлариан, индифферентных к космическому вакууму, и немногих тралтанов, которые также могли некоторое время выдержать пребывание в безвоздушном пространстве: они при этом впадали в анабиоз и закрывали все естественные отверстия тела. Но даже отличавшиеся невероятной физической силой толстокожие худлариане и тралтаны не могли бы выжить при нулевом давлении, имея ранения. Массивную взрывную декомпрессию не умели лечить даже в Главном Госпитале Сектора. Больше других при аварии пострадали худларианские и тралтанские отсеки модуля. В других отсеках утечки воздуха не произошло, хотя так или иначе по сигналу учебной тревоги жильцы модуля облачились в скафандры и, следовательно, были защищены и от резкого падения давления. Но и в этих отсеках многие были ранены при столкновении с грузовиком и во время вращения модуля. Скафандры были прочны, но не всесильны. Как только внутри модуля восстановили искусственную гравитацию, большинство раненых попали в надежные руки менельденских медиков, своих сородичей. Раненых разместили по спешно преображенным в палаты каютам, где они ожидали отправки на родные планеты для дальнейшего лечения или реабилитации. В Главный Госпиталь Сектора отправили наиболее тяжело раненных. Известие об аварии в системе Менельден пришло в госпиталь как раз вовремя, чтобы отвлечь Конвоя от других серьезных проблем, хотя, на его взгляд, радоваться тому, что можешь отложить крайне важное совещание под предлогом срочного вылета неотложки к месту катастрофы, было стыдно. Мнемограммы уже успели так основательно закрепиться в сознании Конвея, что ему было трудно определить, чьи чувства владеют им, чьи реакции он проявляет - свои или чужие. Он все чаще со страхом ожидал приближения встреч с Мерчисон, чреватых интимной близостью, - тех часов, когда они оба были свободны от дежурств и могли уединиться в своей комнате. Конвей просто не представлял, как будет себя вести, насколько будет владеть собой и ситуацией и, что самое главное - как на его поведение будет реагировать любимая женщина. И вот неожиданно "Ргабвар" был послан в систему Менельден для руководства спасательной операцией и доставки в госпиталь тяжелораненых рабочих. Естественно, полетела и Мерчисон - один из главных членов бригады медиков. Сначала Конвей этому очень обрадовался. Однако, будучи бывшим главой медицинской бригады корабля-неотложки, он понимал, какая опасность грозит Мерчисон при осуществлении крупномасштабной спасательной акции. Конвей начал беспокоиться за нее. И вместо того чтобы радоваться тому, что не увидит подругу пару дней, он жутко переживал и в один прекрасный момент обнаружил, что ноги сами несут его к шлюзу приемного покоя для травматологических пациентов, куда вот-вот должен был прибыть "Ргабвар". Возле шлюзовального люка Конвей обнаружил Нэйдрад и Данальту. Они стояли поодаль от сотрудников приемного покоя, делавших свое дело и в посторонней помощи не нуждавшихся. - Где патофизиолог Мерчисон? - спросил Конвей, проводив взглядом носилки, на которых везли тралтана с множественными травматическими ампутациями. К поверхности сознания Конвея тут же вынырнула мнемограмма ФГЛИ, подсказавшая массу методов лечения этого пациента. Конвей резко тряхнул головой, чтобы прочистить ее, и произнес еще более решительно: - Я хочу видеть Мерчисон. Данальта, расположившийся рядом с нехарактерно молчаливой Нэйдрад, принялся преображаться в женщину-землянку, ростом и фигурой напоминавшую патофизиолога. Заметив, что это шоу у Конвея восторга не вызвало, Данальта мгновенно вернулся в свое обычное бесформенное состояние. - Она на борту? - прищурившись, резко спросил Конвей. Подвижная шерсть медсестры гуляла волнами, вертелась крошечными водоворотиками. Кельгианское alter ego Конвея подсказывало ему, что Нэйдрад очень не хочет отвечать на его вопрос и ожидает больших неприятностей. - Я получил кельгианскую мнемограмму, - негромко проговорил Конвей, указав на разбушевавшуюся шерсть Нэйдрад. - Чем вы так встревожены, сестра? - Патофизиолог Мерчисон решила остаться на месте происшествия, - наконец ответила Нэйдрад, - чтобы помочь доктору Приликле в сортировке больных. - В сортировке?! - взорвался Конвей. - Приликле не следует подвергать себя... Проклятие! Мне бы следовало тоже отправиться туда и помочь им. Тут полным-полно докторов, которые и без меня окажут помощь раненым, а если... У вас есть возражения? Картина волнения шерсти Нэйдрад изменилась. Теперь она отражала другие эмоции. - Доктор Приликла возглавляет бригаду медиков, - сказала кельгианка. - Его долг - находиться на месте происшествия и руководить спасательными работами и распределением пострадавших по степени тяжести полученных травм, независимо от того, как он сам при этом страдает физически или морально. Присутствие бывшего руководителя бригады может быть сочтено недооценкой его профессионализма, который до сих пор являлся образцовым. Наблюдая за движениями чрезвычайно выразительной кельгианской шерсти, Конвей не мог не изумиться силе чувств, питаемой Нэйдрад к старшему по должности коллеге, назначенному на этот пост всего несколько дней назад. Как правило, подчиненные начальство уважали, порой побаивались, а чаще всего выполняли распоряжения своих руководителей с известной долей неохоты. Но Приликла доказал, что существует иной способ руководства подчиненными: его распоряжения исполнялись беспрекословно из страха ранить чувства босса. Конвей промолчал, а Нэйдрад продолжала: - Ваше предложение оказать бригаде помощь не было неожиданностью, все так и думали, что вы его выскажете. Именно поэтому патофизиолог Мерчисон осталась с Приликлой. Как вам известно, эмпатический дар цинрусскийца не требует того, чтобы доктор Приликла работал в непосредственной близости от пострадавших. Поэтому он держится от раненых на достаточном удалении, а непосредственно работает с ними Мерчисон, как и вы бы работали, находись вы там. - Доктор, - наконец вступил в разговор Данальта. - Патофизиологу Мерчисон помогают несколько крупных, мускулистых особей, относящихся к тому же виду, что и она, имеющих богатый опыт в осуществлении спасательных операций. Эти существа производят извлечение раненых из-под завалов согласно указаниям патофизиолога и заботятся о том, чтобы эти самые завалы не грозили безопасности доктора Мерчисон. Я упоминаю об этом, доктор, - добавил Данальта, - чтобы успокоить вас и заверить в том, что вашей партнерше никакая опасность не грозит. Тактичная, уважительная речь Данальты после прямолинейных высказываний Нэйдрад прозвучала чуть ли не заискивающе. Конвей не забыл о том, что ТОБС, помимо способности к мимикрии, наделены и даром эмпатии, но вежливость была приятна ему в любом случае - как искренняя, так и наигранная. - Благодарю вас, Данальта, за заботу, - сказал Конвей и, обратившись к Нэйдрад, сокрушенно покачал головой. - И все-таки... Приликла - на сортировке раненых! Одна эта мысль заставляла Конвея, да и любого другого, кто знал хрупкого эмпата, содрогнуться. Эффективность и чувствительность эмпатических способностей цинрусскийца при его работе в составе бригады медиков "Ргабвара" были поистине неоценимы. Теперь, когда Приликлу поставили во главе бригады, в этом плане его обязанности остались прежними. Эмпат мог легко разыскать на потерпевшем аварию корабле пострадавших по их эмоциональному излучению, в особенности тех, кто не мог двигаться, получил тяжелые травмы и находился без сознания. Он умел с абсолютной точностью определить, в каком скафандре - труп, а в котором - живое существо. Добивался этого цинрусскиец путем настройки на остаточное эмоциональное излучение мозга. Приликла ощущал то же самое, что ощущал мозг бесчувственного раненого, и, анализируя свои ощущения, мог решить, есть ли надежда разжечь тлеющий огонек жизни. Если при авариях была надежда хоть кого-то спасти, действовать приходилось быстро, и зачастую именно эмпатический дар Приликлы позволял сэкономить время и спасти жизнь многим страдальцам. Однако за этот дар цинрусскийцу приходилось дорого платить: ведь чаще всего Приликла был вынужден терпеть те же страдания, что и обследуемые им раненые. Иногда обследование заканчивалось быстро, но порой на него уходило много времени. Однако при сортировке пострадавших во время аварии в системе Менельден Приликла должен был столкнуться с жутким эмоциональным шоком - таким, какого прежде ему испытывать не доводилось. К счастью, Мерчисон питала к крошке эмпату чувства, близкие к фанатичному материнству, и должна была позаботиться о том, чтобы бушевавшие внутри разбитого модуля чувства - боль, страх, тоска по погибшим товарищам - эмпат переживал, находясь как можно дальше от раненых. Кроме того, Мерчисон наверняка следила и за тем, чтобы эмоциональные контакты Приликлы были как можно более короткими. Сортировка раненых требовала присутствия Старшего хирурга на месте происшествия. Приликла был одним из лучших хирургов госпиталя, а ассистировала ему патофизиолог высочайшего уровня - выше стояли только диагносты. Да, вдвоем они могли справиться с этой жуткой работой быстро и профессионально. Опираться при этом они будут на меры, разработанные в далеком прошлом, когда требовалось оказание срочной медицинской помощи в массовом масштабе - после воздушных атак, бомбардировок, террористических актов и прочих последствий межрасового массового психоза, называемого войной, который унес множество жизней - пожалуй, больше, чем стихийные бедствия. В такое время медикам приходилось экономить и время, и средства. Они не могли тратить силы в попытках спасти безнадежно раненных. Вот какова была стратегия сортировки пострадавших. После оценки состояния раненых их делили на три группы. В первую попадали пострадавшие с поверхностными и не угрожавшими жизни травмами, существа, пережившие психологический шок, а также те, с началом лечения которых можно было не торопиться, и они, следовательно, могли дождаться отправки на родные планеты. Во вторую группу определяли смертельно раненных, которым можно было только облегчить предсмертные муки. Третью, наиболее важную группу составляли больные с тяжелейшими травмами, у которых сохранялась надежда на выздоровление в случае оказания неотложной помощи. Глядя на очередные носилки, на которых везли раненого, вид которого было невозможно определить из-за огромного количества реанимационной аппаратуры, Конвей думал о том, что в Главный Госпиталь Сектора привозят как раз раненых из третьей группы. По его мнению, этот раненый вот-вот мог перейти из третьей группы во вторую. - Это последний раненый из доставленных этим рейсом, - поспешно сообщила Нэйдрад. - Нам нужно срочно вылетать за новой партией. Кельгианка развернулась и, засеменив многочисленными лапками, поползла к переходной трубе, ведущей к борту "Ргабвара". Данальта, превратившийся в темно-зеленый шар с единственным глазом и ртом, посмотрел на Конвея и сказал: - Как вы уже наверняка заметили, доктор, Старший врач Приликла весьма высокого мнения о хирургической квалификации своих коллег. Кроме того, ему просто нестерпима мысль о признании того или иного случая безнадежным. Рот и глаз исчезли, поверхность шара разгладилась, и ТОБС быстро покатился вслед за Нэйдрад. Глава 13 О возвращении "Ргабвара" с последней партией раненых из системы Менельден Конвей узнал, собираясь на первое в своей жизни совещание диагностов. Поскольку он был новичком, он не мог пропустить это совещание под предлогом того, что ему надо перемолвиться парой слов с Мерчисон, - это бы сочли проявлением бестактности и грубейшим нарушением субординации. Итак, встреча с любимой вновь откладывалась. Это немного утешало Конвея, но ему было жутко стыдно, что его это утешает. Он занял свое место, нисколько не ожидая, что сможет внести хоть какой-то вклад в этот Совет Богов. Конвей бросил нервный взгляд на сидевшего напротив него O'Мapy - единственного не-диагноста на совещании, кроме самого Конвея-практиканта. Главный психолог казался карликом рядом с массивным Торннастором, разместившимся по одну руку от него, и огромной герметической защитной оболочкой Семлика - метанодышащего холодолюбивого диагноста-СНЛУ. О'Мара ответил Конвею непроницаемым взглядом. На совещание собрались диагносты всех мастей. Одни из них сидели, другие свернулись клубками, третьи свисали с насестов - словом, каждый из них разместился на том предмете обстановки, который обеспечивал ему наибольший комфорт. Конвей не мог судить об их настроении по выражениям физиономий, хотя многие из них смотрели на него. Первым слово взял Эргандхир, один из присутствующих на совещании мельфиан-ЭЛНТ. - Прежде чем мы приступим к обсуждению плана лечения поступивших в госпиталь раненых из системы Менельден - то есть срочнейшей и наиболее приоритетной работы, - не желает ли кто-нибудь упомянуть о каких-либо не столь срочных делах, требующих общего обсуждения и руководства? Конвей, вы, будучи новобранцем, пополнившим ряды добровольных безумцев, наверняка уже столкнулись с кое-какими проблемами? - Столкнулся, - согласился Конвей и растерянно добавил: - В настоящее время проблемы носят технический характер. Пока они либо вне моей компетенции, либо совершенно неразрешимы. - Пожалуйста, уточните, - послышался чей-то голос с противоположного конца зала. Не исключено, что это был один из кельгиан, чьи речевые органы при разговоре шевелились едва заметно. - Стоит надеяться, что неразрешимость этих проблем носит всего лишь временный характер. На миг Конвей почувствовал себя, как когда-то, младшим интерном, которого куратор отчитывает за поспешность суждений и излишнюю эмоциональность. Да, критику он вполне заслужил. Ему пришлось взять себя в руки и заново все обдумать всеми пятью своими разумами. Он, старательно выговаривая каждое слово, проговорил: - Технические проблемы возникают вследствие необходимости обустройства палаты с адекватной средой обитания и необходимым медицинским оборудованием для размещения Защитника Нерожденных до наступления родов, и... - Прощу прощения за то, что прерываю вас, Конвей, - вмешался Семлик, - но оказать вам непосредственную помощь в решении этой задачи мы навряд ли сумеем. Ведь это вы осуществили спасение данного существа из пострадавшего в аварии корабля, это у вас произошел краткий телепатический контакт с разумным эмбрионом, и, следовательно, только вы обладаете достаточными личными познаниями для решения этой задачи. Со всем моим сочувствием могу вам сказать единственное: добро пожаловать в эту проблему. - Увы, я не могу оказать вам непосредственной помощи, - вступил в разговор Эргандхир, - но я бы мог обеспечить вас сведениями по физиологии и поведению во многом сходного с Защитниками Нерожденных существа, обитающего на Мельфе. Эти существа, так же как и юные Защитники, рождаются полностью сформированными и способными к самозащите. Роды имеют место у этих существ один-единственный раз за жизнь, и у них всегда рождается четверо детенышей. Появившись на свет, отпрыски этого существа принимаются нападать на своего родителя, пытаясь его сожрать. Как правило, родителю удается не только уцелеть, но и успешно защититься, после чего он пожирает одного-двух детенышей, а детеныши порой пытаются съесть один другого. Не будь это так, они бы уже давно стали господствующим видом на Мельфе. Эти существа неразумны... - Слава Богу, - пробормотал О'Мара. - ..И вряд ли когда-либо у них разовьется разум, - продолжал Эргандхир. - Ваши сообщения о Защитнике Нерожденных я изучил с большим интересом, Конвей, и был бы рад обсудить с вами эту тему, если вам кажется, что таковое обсуждение может вам чем-то помочь. Но вы упомянули и о других проблемах. Конвей кивнул. Мельфианская мнемограмма уже рисовала перед его мысленным взором маленьких, похожих на ящериц существ, обитавших в сельскохозяйственных областях Мельфы. Эти создания ухитрились выжить как вид, невзирая на свои упорные попытки самоуничтожения. Да, параллели между ними и Защитниками явно прослеживались. Непременно при первой возможности следовало поговорить с диагностом-мельфианином. - Кажется неразрешимой и проблема Гоглеска. Срочности здесь нет, то есть срочность существует для меня, поскольку имеет место личная заинтересованность. Поэтому мне бы не хотелось тратить ваше время на... - А я не знал, - один из двоих присутствующих илленсиан-ПВСЖ, беспокойно задергавшись внутри наполненной хлором оболочки, - что у нас имеется гоглесканская мнемограмма. Конвей совсем забыл о том, что "личная заинтересованность" - одно из словосочетаний, пользуясь которыми диагносты и Старшие врачи - носители мнемограмм дают друг другу понять, что их сознание вмещает запись памяти существа, о котором в данный момент идет речь. Не дав Конвею ответить, в разговор вмешался О'Мара. - Такой мнемограммы у нас нет, - сообщил он. - Передача памяти произошла случайно и не по доброй воле. Это случилось во время посещения Конвеем Гоглеска. Быть может, он пожелает в дальнейшем поделиться с нами подробностями случившегося, но сейчас я с ним согласен: дискуссия на эту тему может затянуться и не дать особых результатов. Все диагносты как один не сводили глаз с Конвея. Первым, предварительно сменив фокусное расстояние объектива своего наблюдательного устройства, заговорил Семлик. - Следует ли мне понять, что вы обладаете записью памяти, которую нельзя стереть, Конвей? - поинтересовался он. - Эта мысль меня пугает. Перенаселенность моего сознания создает для меня массу сложностей, и я уже подумывал о возвращении к должности Старшего врача за счет стирания части мнемограмм. Но мои alter ego - это гости, которых всегда можно выгнать вон, если их компания становится невыносимой. Однако перманентная запись памяти, которую нельзя стереть, - это уже слишком. Поверьте, никто из ваших коллег не станет осуждать вас, если вы решите поступить так, как собираюсь поступить я, и попросите, чтобы все остальные мнемограммы были стерты... - Подобные желания возникают у Семлика, - шепнул О'Мара Конвею, заблаговременно отключив транслятор, - каждые несколько дней в течение последних шестнадцати лет. Но он прав. Если гоглесканская память действительно мешает из-за своего взаимодействия с другими мнемограммами, их лучше стереть. Действительно, вас никто не осудит, никто не сочтет неадекватной личностью. Процедура, между прочим, чувствительная. Но, собственно говоря, особой чувствительности за вами не числится. - ...Среди гостей моего сознания, - вещал тем временем Семлик, - попадаются существа, которые вели, скажем так, небезынтересный и неортодоксальный образ жизни. Располагая подобным опытом, не имеющим непосредственного отношения к медицине, я бы посоветовал вам, если у вас возникнут сложности личного порядка с патофизиологом Мерчисон... - С Мерчисон? - недоверчиво переспросил Конвей. - Это вполне возможно, - как ни в чем не бывало отозвался Семлик. - Все здесь присутствующие высоко ценят ее профессионализм и личные качества, и лично мне было бы неприятно думать, что она будет испытывать эмоциональные травмы из-за того, что я вовремя не дал вам такого совета, Конвей. Вам очень повезло в том смысле, что это существо является вашим спутником жизни. Я, естественно, никакого физического влечения к этому существу не испытываю... - Отрадно слышать, - выдавил Конвей и устремил отчаянный взгляд на О'Мару в поисках поддержки. У него было такое ощущение, что диагност-СНЛУ мало-помалу утрачивает свой переохлажденный кристаллообразный рассудок. Но Главный психолог хранит бесстрастность. - ..Желание помочь вам проистекает из действия мнемограммы землянина-ДБДГ, которая оккупировала большую часть моего сознания, как только я вступил в беседу с вами, - продолжал разглагольствовать СНЛУ. - Донором этой записи был талантливейший хирург, чрезмерно, на мой взгляд, увлеченный деятельностью, связанной с продолжением рода. Поэтому ваша спутница жизни вызывает у меня большое волнение. Она обладает способностью к невербальному общению и даже к бессознательному - в процессе соития, а область молочных желез у нее особенно... - У меня, - поспешно прервал СНЛУ Конвей, - подобные чувства вызвала практикантка-худдарианка из детской палаты для ФРОБ. Тут же выяснилось, что среди присутствующих на совещании диагностов многие являются реципиентами худларианских мнемограмм. Эти медики были отнюдь не против пространного обсуждения профессиональных качеств и физических достоинств медсестры, но СНЛУ эти разговоры моментально пресек. - Подобные разговоры могут создать у Конвея превратное мнение о нас, - заявил Семлик, и окуляры его зрительного устройства развернулись, дабы дать СНЛУ возможность охватить всех присутствующих взглядом. - Они могут уронить диагностов в глазах Конвея, который придерживается о нас высокого мнения и наверняка не сомневается в том, того наши выдающиеся таланты заслуживают более достойного применения. Так позвольте же мне заверить его от вашего имени в том, что мы всего лишь пытаемся показать потенциальному члену нашего сообщества, что проблемы, с которыми он столкнулся, не новы и решаемы тем или иным способом. Как правило, их решение достигается за счет помощи коллег, которые готовы оказать вам поддержку в любое время. - Благодарю вас, - вымолвил Конвей. - Судя по продолжительному молчанию Главного психолога, - продолжал Семлик, - до сих пор дела у вас шли более или менее сносно. Тем не менее я мог бы кое в чем вам помочь, но моя помощь скорее будет носить экологический, нежели личный характер. Вы можете в любое время наведаться на мой уровень. Единственное условие - вам придется ограничиться галереей для наблюдателей. На самом деле мало кто из теплокровных кислорододышащих медиков интересуется моими пациентами, - добавил СНЛУ. - Но если вы согласны нарушить это правило, придется предпринять кое-какие организационные меры. - Нет, спасибо, - покачал головой Конвей. - Вряд ли мне удастся и сейчас, и когда-либо в обозримом будущем внести полезный вклад в лечение кристаллообразных существ, живущих при температуре ниже нуля. - И тем не менее, - не унимался метанодышащий, - если вы все-таки решите посетить нас, непременно выведите ваши наушники на полную громкость и не забудьте отключить транслятор. Некоторые из ваших теплокровных коллег остались очень довольны результатами посещения наших уровней. - Да, их пыл там здорово охладили, - сухо проговорил О'Мара и добавил: - Мы тратим непростительно много времени на личные проблемы Конвея в ущерб его пациентам. Конвей обвел присутствующих взглядом, гадая, многие ли из них наделены мнемограммами ФРОБ. - Есть сложности с гериатрией ФРОБ, - сказал он. - В частности, мне трудно принять решение о проведении рискованной для пациентов множественной ампутации. В случае ее успеха удастся ненадолго продлить пациентам жизнь. В противном случае пациенты будут оставлены на произвол судьбы. Однако и после операции качество их жизни будет незавидным. Эргандхир, восседавший в проволочном гамаке, наклонил вперед свой красиво раскрашенный панцирь, и его жвала задвигались в такт переводимым словам. - С подобными ситуациями, - сказал он, - я в жизни сталкивался не раз, как и все мы, и проблема эта волнует многие виды, не только худлариан. Пользуясь мельфианским сравнением, могу сказать вам, Конвей, что результаты таких операций выглядят как некрасиво обкусанный панцирь. Ампутация - проблема этическая, Конвей. - Безусловно! - подхватил один из кельгиан, не дав Конвею и рта раскрыть. - Решение должно быть личным и тайным. Хотя, учитывая мои знания об этом специалисте, я бы сказал, что Конвей предпочтет хирургическое вмешательство клиническому наблюдению за пациентом в терминальном состоянии. - Склонен согласиться, - впервые с начала совещания подал голос Торннастор. - Если положение в любом случае безнадежное, лучше попытаться что-то сделать, нежели не делать ничего. Операционная среда в палате для ФРОБ создает определенные ограничения для медиков других видов, а вот опытный хирург-землянин мог бы добиться там хороших результатов. - Земляне-ДБДГ - не самые лучшие хирурги в Галактике, - снова встрял кельгианин, и шевеление его шерсти поведало обладателям мнемограмм ДБЛФ о тех чувствах, которые он не мог облечь в слова. - В определенных обстоятельствах тралтаны, мельфиане, цинрусскийцы и мы, кельгиане, способны продемонстрировать хирургическое мастерство более высокого уровня. Однако бывают ситуации, когда мы просто не в состоянии блеснуть своим искусством из-за экологических условий... - Условия в операционной должны быть адекватными для пациента, - возразил чей-то голос, - а не для врача. - ...или из-за факторов физиологии хирурга, - продолжал свою тираду кельгианин. - Защитные костюмы и транспортные средства, необходимые для работы во враждебной окружающей среде, в значительной степени стесняют точные движения манипуляторных конечностей. Манипуляторам же с дистанционным управлением недостает гибкости, а порой они отказывают в самые критические моменты. А вот руки ДБДГ можно защитить от многих потенциально опасных сред за счет редкостно тонких перчаток, не стесняющих движения пальцев и не мешающих сокращениям примыкающей мускулатуры. Вследствие всего вышесказанного земляне способны оперировать с минимальной потерей эффективности в условиях повышенного давления и большой силы притяжения. Руки хирургов-ДБДГ сохраняют завидную подвижность даже тогда, когда находятся вблизи антигравитационной аппаратуры. Несмотря на грубость строения и сравнительную ограниченность подвижности, руки у ДБДГ способны, выражаясь хирургически, пролезть куда угодно, и... - Ну, это вы, конечно, хватили, - вмешался Семлик. - "Куда угодно" - это чересчур. Конвей, я был бы вам очень признателен, если бы вы держали свои перегретые руки подальше от моих пациентов. - Диагност Курзедт проявляет несвойственную для кельгианина дипломатичность, - вставил Эргандхир. - Он хвалит ваш профессионализм, одновременно объясняя, почему вам придется справиться со всеми труднейшими заданиями, и даже более того. - Это я понял, - рассмеялся Конвей. - Вот и славно, - пробасил Торннастор. - А теперь перейдем к рассмотрению срочного вопроса - лечению менельденских раненых. Если вы будете так любезны и взглянете на ваши дисплеи, мы обсудим клиническое состояние пациентов, предлагаемые схемы лечения и необходимость хирургического вмешательства... На некоторое время все отвлеклись от препарирования чувств Конвея и разбора его профессиональных заморочек, завуалированных вежливыми расспросами, выражением сочувствия и высказыванием пожеланий. Торннастор, самый опытный диагност в госпитале, возглавил консилиум. - ...Как видите, лечение большинства пациентов, - продолжал тралтан, - поручено Старшим врачам, относящимся к различным физиологическим классификациям и обладающим профессиональным уровнем, более чем адекватным для осуществления этой работы. Если возникнут непредвиденные сложности, за помощью обратятся к кому-либо из нас. Однако ответственность за небольшую часть пациентов - самых тяжелых больных - ляжет непосредственно на нас. Некоторым из вас будет поручено лечение всего одного пациента. Причины такого ограничения станут вам понятны, когда вы ознакомитесь с историями болезни. Другим придется позаботиться о большем количестве пациентов. После окончания консилиума вам следует немедленно приступить к формированию хирургических бригад и подробному планированию операций. Есть еще какие-либо вопросы, предложения? На несколько минут диагносты погрузились в изучение материалов о препорученных их заботам раненых. Все либо молчали, либо сокрушались по поводу плачевного состояния своих будущих пациентов. - Вот вы мне поручаете двоих раненых, Торннастор, - проворчал Эргандхир, постукивая кончиком острой клешни по дисплею, - а у них такое количество осложненных и декомпенсированных переломов... Если и удастся их спасти, в них придется впихнуть такое множество спиц, проволоки и пластин, что всякий раз, когда они окажутся поблизости от генератора, из-за индукции у них будет жутко повышаться температура тела. Кстати говоря, что на Менельдене забыли эти двое орлигиан-ДБДГ? - Они пострадали при ликвидации последствий катастрофы, - ответил патофизиолог. - Работали в бригаде спасателей, посланной с расположенного неподалеку орлигианского металлообрабатывающего комплекса. Между прочим, вы всегда жаловались, что вам недостает опыта в хирургии ДБДГ. - А мне вы дали только одного больного, - сказал диагност Восан. Крепеллианский осьминог развернулся к Торннастору, издал непереводимый звук и добавил: - Нечасто мне доводилось видеть столь удручающую клиническую картину. Безусловно, я здесь поработаю всеми своими восемью руками. - Именно число и ловкость ваших манипуляторных конечностей, - отозвался Торннастор, - прежде всего побудили меня препоручить этого пациента вашим заботам. Однако наш консилиум пора заканчивать. Есть ли у кого-то еще вопросы, прежде чем мы приступим к делу? Эргандхир торопливо проговорил: - Во время осуществления трепанации черепа у одного из моих пациентов был бы крайне желателен мониторинг эмоционального излучения. - И мне бы он не помешал, - подхватил Восан, - на этапе предоперационной подготовки в целях оценки уровня сознания пациента и потребности в наркозе. - И мне! И мне! - громко потребовали еще несколько диагностов. Скоро все загомонили хором, и трансляторы зашкалило. Торннастор жестом призвал собравшихся к тишине. - У меня такое подозрение, - заключил тралтан, - что Главный психолог должен вновь напомнить вам о физиологических и психологических возможностях нашего единственного квалифицированного медика-эмпата. Майор? О'Мара прокашлялся и сухо, монотонно проговорил: - Не сомневаюсь, доктор Приликла с радостью вызвался бы помочь всем вам, однако ему, Старшему врачу и потенциальному диагносту, лучше судить о том, где более высока потребность в приложении его эмпатического дара. Не будем также забывать о том, что, хотя эмпатический мониторинг пациентов, находящихся в бессознательном состоянии во время операции, дело, безусловно, полезное и нужное, но пациенту от такого мониторинга не жарко и не холодно, и единственное его преимущество состоит в успокоении оперирующего хирурга. Не будем также забывать и о том, - продолжал Главный психолог, не обращая ровным счетом никакого внимания на непереводимые выражения протеста, прозвучавшие в ответ на его заявление, - что нашему эмпату лучше всего дается совместная работа с теми, кто его любит и понимает. А поскольку это так, вам должно быть ясно, почему Приликле позволено лично выбирать и пациентов, и хирургов, с которыми он пожелает работать. Так вот... Если тот, кто работает рука об руку с Приликлой с тех самых пор, когда цинрусскиец пришел в наш госпиталь младшим интерном, тот, кто опекал его на первых порах, если этот доктор попросит Приликлу ассистировать во время операции, эмпат ему не откажет. Не так ли, Конвей? - Я... да, пожалуй, - промямлил Конвей. Последние несколько минут он просто ничего не слышал, уйдя с головой в изучение материалов о своих пациентах - своих почти безнадежных пациентах. Это изучение повергло его в состояние, близкое к готовности поднять профессиональный бунт. - Вам нужен Приликла? - негромко спросил O'Мapa. - Имеете право отказаться. Если вы просто хотите, чтобы вам помог ваш друг-эмпат, но можете обойтись без его услуг, так и скажите. По левую руку от вас тут же выстроится очередь из ваших коллег, отчаянно нуждающихся в ассистировании цинрусскийца. Конвей на миг задумался, стараясь регулировать все составные части своего разума. Даже милая робкая Коун излучала сочувствие к пациентам, вверенным его заботам, а ведь раньше одного только зрелища вполне здорового худларианина было достаточно, чтобы повергнуть ее в панический страх. Наконец Конвей ответил: - Не думаю, чтобы при оперировании этих больных мне так уж потребовалась помощь эмпата. Приликла не способен творить чудеса, а здесь такая картина, что как минимум в трех случаях нужно вмешательство сверхъестественных сил. Но даже если операции пройдут успешно, я не уверен, что и сами пациенты, и их ближайшие родственники будут нам несказанно благодарны. - Можете отказаться от этих пациентов, - спокойно произнес O'Мapa, - но только в том случае, если сумеете обосновать свой отказ не только тем, что они безнадежны. Как мы уже упоминали ранее, вам как диагносту-практиканту может показаться, что на вас сваливают неоправданно большое число тяжелобольных. Делается это для того, чтобы вы свыклись с мыслью о том, что в госпитале приходится сталкиваться не только с милыми, аккуратными полными излечениями, но и со скромными успехами, а порой - и с неудачами. До сих пор вам не приходилось отягощать себя проблемами послеоперационного ухода за больными, верно, Конвей? - Я все понимаю, - сердито буркнул Конвей. Ощущение у него было такое, словно его то ли решили пожурить за прежние успехи, то ли (в скрытой форме) обвинить в высокомерии. Однако он тут же подумал: не из-за того ли так разозлился, что в этих обвинениях есть солидная доля истины. Сдержавшись, он добавил более спокойно: - Наверное, мне раньше просто везло... - Хирург вы превосходный! - попытался подбодрить Конвея Торннастор. - ...на пациентов, чье лечение могло завершиться либо полным выздоровлением, либо бесповоротной неудачей, - продолжал Конвей. - Но эти больные... Даже притом, что аппаратура жизнеобеспечения работает постоянно, у меня такое ощущение, что они живы, если хотите, только номинально. Эмпатический дар Приликлы мне необходим только для того, чтобы в этом удостовериться. - Этих раненых в госпиталь отправил Приликла, - подал голос один из кельгиан, прежде молчавший. - Значит, он наверняка не счел их безнадежными. - У вас сложности с планированием операций, Конвей? - Безусловно, нет! - огрызнулся Конвей и продолжал более сдержанно: - Просто я знаю, что Приликла, как все цинрусскийцы - неисправимый оптимист. Ему чужды мысли как о неблагоприятном прогнозе вследствие лечения, так и о признании больного безнадежным с самого начала. Было время, когда он и меня приучил стыдиться подобных заключений. Но теперь я смотрю на вещи реально. И мое мнение таково: пожалуй, трое из этих пациентов являют собой материал, который вот-вот будет готов для передачи патологоанатомам. - Наконец-то вы, похоже, более или менее ясно осознали положение дел, Конвей, - медленно, с пафосом проговорил Торннастор. - Теперь вам больше никогда не удастся целиком и полностью посвятить себя одному отдельно взятому пациенту. Вы должны научиться смиряться с неудачами, делать выводы из этих неудач и добиваться того, чтобы в будущем они поспособствовали вашим успехам. Не исключено, что вы потеряете всех четверых больных, а может быть, всех до одного спасете. Но какой бы план лечения вы ни избрали, какие бы ни получили результаты - хорошие или плохие, - вы неизбежно используете свой многократно умножившийся разум и поймете, достаточно ли стабилен тот или иной его компонент, способен ли он руководить вашими действиями вне зависимости от того, кто примет решение об их выполнении - вы лично или кто-то из доноров ваших мнемограмм. Кроме того, - продолжал Главный диагност, - в процессе работы над менельденскими ранеными вам не удастся отвлечься от прочих ваших забот. Проблемы гериатрии ФРОБ, сложности вследствие недостаточно хорошо разработанной системы замещения ампутированных конечностей, приближение родов у Защитника. Но даже нестираемый мнемологический материал вашей подруги-гоглесканки может сыграть свою положительную роль. Так вот, если вы все это уже записали на корочку... Кстати, эту фразу мне подсказал землянин - донор мнемограммы, кажется, она из тех, что вы, ДБДГ, именуете каламбурами. Короче: вам бы уже следовало понять, что восстановительная хирургия ФРОБ должна сыграть решающую роль в лечении всех четверых раненых, вверенных вашему попечению. Любая неудача обеспечит вам непосредственный доступ к органам, необходимым для спасения не столь безнадежных пациентов. Нам всем трудно смиряться с неудачами, Конвей, - продолжал Торннастор, - и вам это дастся нелегко. Однако данные больные поручены вам не из психологических соображений. Ваша хирургическая квалификация позволяет... - Наш чрезмерно многословный коллега повторяется, - встрял один из диагностов-кельгиан, раздраженно шевеля шерстью. - Он хочет сказать, что наихудшие больные достаются наилучшим докторам. Не могли бы мы теперь кратко обсудить положение двух моих пациентов, пока они оба не умерли... от старости? Глава 14 Первые три часа ушли на подготовительную работу, закрытие ран, полученных вследствие травматических ампутаций на месте катастрофы, на оценку степени внутренних повреждений, на проверку готовности операционных бригад. Несмотря на то, что костюм Конвея был снабжен системой охлаждения, он все равно жутко взмок. На этом этапе его работа носила большей частью характер надзора за деятельностью подчиненных, посему усиленное потоотделение не являлось следствием бешеной физической активности. О'Мара называл это состояние психосоматической потливостью и терпеть не мог тех, кто был к ней склонен. Один из пациентов скончался до операции, и Конвей изумился тому, что среагировал на его смерть гораздо сдержаннее, чем ожидал. У этого худларианина прогноз был в любом случае самый неблагоприятный, потому никто и не удивился, когда биодатчики зарегистрировали летальный исход. Мельфианский, илленсианский, кельгианский, тралтанский и гоглесканский компоненты сознания Конвея отреагировали на это с некоторым профессиональным сожалением. Худларианское alter ego испытало более сильные чувства, однако к боли утраты примешалась солидная доля облегчения - ведь ФРОБ, гостивший в разуме Конвея, отлично понимал, что за жизнь ожидает пациента в случае его спасения. Сам же Конвей, углубленный в раздумья о судьбе остальных трех раненых, отреагировал на смерть первого пациента как бы усредненно. Конвей позаботился о сохранении неповрежденных органов и конечностей скончавшегося худларианина, дабы в дальнейшем использовать их для трансплантации. Вскоре после этого у него в сознании началась жаркая дискуссия между худларианским компонентом и всеми прочими на предмет отношения к останкам пациентов. Худлариане, во всех остальных отношениях народ высокоцивилизованный, тонкий и мудрый, сами не понимали, откуда у них взялось такое в высшей степени непочтительное отношение к умершим сородичам. Воспоминания о том, каким был покойный худларианин при жизни, его друзья свято хранили, его память чтили, исполняя различные ритуалы, но при этом всячески избегали упоминания о его кончине. Умерших хоронили быстро и безо всяких церемоний - так, словно избавлялись от неприятных отходов. В данном случае худларианская идиосинкразия к трупному материалу имела явные преимущества, поскольку избавляла от длительных переговоров с ближайшими родственниками на предмет их согласия на взятие органов для трансплантации. Внезапно осознав, что отвлекся и упускает драгоценное время, Конвей дал знак начинать операцию. Он подошел к операционному столу, на который уложили ФРОБа под номером три - пациента с наиболее благоприятным прогнозом, и занял место наблюдателя рядом с кельгианским хирургом, Старшим врачом Ярренсом, возглавившим хирургическую бригаду. Вначале Конвей намеревался лично прооперировать того худларианина, что только что умер, но теперь у него появилась полная возможность внимательно проследить за ходом всех трех операций. Все хирургические вмешательства были срочными, а критическое состояние всех трех раненых продиктовало не последовательное, а одновременное их выполнение. Члены бригады Конвея рассредоточились и присоединились к другим хирургам: Ярренсу, Старшему врачу мельфианину Эдальнету, приступившему к оперированию ФРОБа под номером десять, и Старшему врачу тралтану Хоссантиру, занявшемуся ФРОБом под номером сорок восемь. Худлариане-ФРОБ обладали способностью жить и работать в невесомости и безвоздушной среде, но только тогда, когда их необычайно толстые и гибкие кожные покровы не имели повреждений. Стоило только произойти проникающему ранению, вследствие которого обнажались кровеносные сосуды и внутренние органы (а именно это и произошло у того раненого, за операцией которого сейчас наблюдал Конвей), как осуществление полостных операций сразу становилось возможным только в случае воспроизведения параметров давления и гравитации родной планеты ФРОБ. В противном случае грозило тяжелейшее кровотечение и смещение органов за счет высокого внутреннего давления в организме ФРОБ. Поэтому члены хирургической бригады заранее облачились в тяжелые скафандры, оборудованные усилителями гравитации, выдававшими четыре <G>. Только конечности хирургов были обтянуты плотно облегающими перчатками, хоть немного защищающими от избыточного давления. Конвею хирурги и их ассистенты показались стайкой голодных рыбешек, готовых наброситься на приманку. - Задние конечности имеют лишь поверхностные повреждения, которые заживут естественным путем, - объявил Ярренс, более для записывающего устройства, нежели для Конвея. - Две срединные конечности и левая передняя утрачены. Требуется хирургическая обработка культей и их подготовка к протезированию. Правая передняя конечность сохранилась, однако имеет сильнейшие переломы, вследствие которых, невзирая на попытки восстановить кровообращение, успел развиться некроз. Требуется ампутация и этой конечности и обработка... ФРОБ - обитатель сознания Конвея как бы беспокойно заерзал и, похоже, был готов высказать возражения, но Конвей промолчал, поскольку не понимал, против чего тут можно возразить. - ..культи, - продолжал Старший врач-кельгианин. - В правой половине грудной клетки имеется металлический осколок, повредивший магистральную вену. Кровотечение из этого сосуда частично купируется за счет применения внешнего давления. Эта рана требует срочного вмешательства. Наблюдается также повреждение черепной коробки - глубокий пролом, сопровождающийся сжатием главного нервного ствола, ведущим к утрате подвижности задних конечностей. В случае одобрения плана операции, - Ярренс бросил быстрый взгляд на Конвея. - сначала мы удалим поврежденную переднюю конечность и тем самым позволим нейрохирургам быстрее приступить к ликвидации черепно-мозговой травмы, а затем подготовим культи к... - Нет, - решительно заявил Конвей. Он видел только коническую головку кельгианина за лицевой пластиной шлема, но отчетливо представлял, как от гнева серебристая шерсть Старшего врача встала дыбом. - Не закрывайте культи передних конечностей. Подготовьте их к трансплантации. В остальном я одобряю план операции. - Риск для пациента возрастает, - резко выговорил Ярренс. - Продолжительность операции увеличивается минимум на двадцать процентов. Это желательно? Конвей ответил не сразу. Он думал о качестве жизни пациентам в случае успеха более простой операции, выполненной в предпочтение более сложной. По сравнению с чрезвычайно сильными и ловкими передними конечностями здорового ФРОБа раздвижные сборные протезы были непрочными и малоэффективными. Кроме того, перенесшие ампутацию худлариане считали протезы неэстетичными и жутко переживали из-за них: ведь только передними конечностями они могли дотянуться до глаз, ими они выполняли прочие тонкие движения, включая и те, что сопутствовали долгой процедуре ухаживания за брачными партнерами. Аутотрансплантация задних конечностей на место передних, невзирая на тяжесть состояния больного, была гораздо предпочтительнее. В случае успеха этой операции ФРОБ мог получить передние конечности, лишь немного уступающие чувствительностью и тонкостью утраченным. А поскольку материал для трансплантации предполагалось взять у этого же пациента, не приходилось волноваться за иммуно-логическую несовместимость или отторжение тканей. Худларианская мнемограмма, не унимаясь, твердила Конвею, что он недооценивает риск, а его собственный разум отчаянно метался в поисках методов снижения этого самого риска. Он распорядился: - К трансплантации приступайте только после окончания операции на черепной коробке и грудной клетке. Если эти этапы не дадут успеха, и трансплантация ни к чему. Не забывайте о как можно более частом промывании кожных покровов и распылении анестетика. В подобных случаях механизм всасывания поврежден за счет общего состояния па... - Я в курсе, - оборвал Конвея Ярренс. - Не сомневаюсь, - кивнул Конвей. - Ведь вы - реципиент худларианской мнемограммы, не исключено - той же самой, которую получил я. Операция сопряжена с высоким риском, но вы вполне способны с ней справиться. Не сомневаюсь, если бы пациент был в сознании... - Он бы тоже не пожелал рисковать, - вновь прервал Конвея Ярренс. - Но если обитающий в моем сознании худларианин придерживается такого мнения, я, как хирург, обязан высказать от его имени предосторожность. Между тем я согласен, Конвей. Операция желательна. Конвей покинул операционный стол, решив польстить Ярренсу тем, что не будет наблюдать за началом операции. Как бы то ни было, инцизия прочнейших кожных покровов ФРОБ больше походила на работу в слесарной мастерской, чем на этап хирургического вмешательства. Тонкими лазерными резаками тут работать было нельзя, поскольку их прижигающий эффект, столь важный при полостных операциях, значительно замедлял процесс заживления по краям надрезов кожи. Приходилось пользоваться кельгианскими скальпелями шестого размера, применение которых требовало как приложения большой физической силы, так и значительной сосредоточенности. Частенько хирургу, орудующему этим скальпелем, грозила большая опасность, нежели больному. Пора было предоставить Ярренсу возможность трудиться, не отвлекаясь, в частности, на разговоры с будущим диагностом. Конвей перебрался к ФРОБу под номером десять. С первого же взгляда ему стало ясно, что этому пациенту никогда не вернуться на родину. Пять из шести конечностей худларианина либо оторвались, либо получили такие жуткие переломы, что ни о какой хирургической пластике и речи быть не могло. Мало того: на левом боку несчастного виднелась глубокая резаная рана, вызвавшая нарушение функции органов дыхания. Из-за декомпрессии - пусть и непродолжительной, поскольку пациент был почти мгновенно накрыт спасательной оболочкой, - пострадал второй дыхательный орган, поскольку все жидкости тела тут же устремились к участку туловища, открытому для вакуума. В итоге сохранить жизнь ФРОБу было можно, но при условии, что он будет воздерживаться от каких-либо нагрузок и передвижения. Представить себе ФРОБа, которому предписан полный покой, было почти невозможно. То есть в принципе возможно, но это был бы очень несчастный худларианин. - Предстоят множественные пересадки, - сообщил Старший врач Эдальнет, скосив глаз в сторону приближающегося Конвея. - Если придется пересаживать главный внутренний орган, нет смысла в протезировании. Но я в тревоге, Конвей. Мое худларианское alter ego предлагает мне не прилагать слишком больших усилий к этому пациенту, а мой эгоистичный мельфианский разум диктует необходимость приобретения опыта межвидовой хирургии. - Вы слишком строги к себе, - возразил Конвей и задумчиво проговорил: - Между тем я искренне рад тому, что в госпитале не поощряются визиты родственников пациентов. Разговор после операции, особенно с таким больным, как этот, крайне тяжел. - Если эта перспектива вас сильно удручает, я могу поговорить за вас, - поспешил предложить Эдальнет. - Благодарю, не нужно, - не без сожаления отказался Конвей. - Это мой долг, никуда не денешься. И действительно, куда было деваться? Ведь он сегодня исполнял обязанности Ответственного диагноста. - Конечно, - вздохнул Эдальнет. - Надеюсь, материал для пересадки готов? - Пациент под номером восемнадцать скончался несколько минут назад, - ответил Конвей. - Всасывательные и пищеварительные органы интактны. Имеются три полностью сохранившиеся конечности. Торннастор обеспечит вас дополнительным трансплантационным материалом по мере необходимости. Катастрофа была такая, что без запчастей мы не останемся. С этими словами Конвей закрепился у операционного стола рядом с Эдальнетом, и они принялись обсуждать специфические проблемы предстоящей операции, в частности - необходимость осуществления трех глобальных хирургических вмешательств одновременно. Из-за локализации ранений у ФРОБа под номером десять система всасывания отказала более чем наполовину. Поддерживающая аппаратура трудилась на полных оборотах, однако состояние купировалось с большим трудом. Нельзя было с уверенностью заявить, что через несколько часов несчастному не станет хуже. Механизм абсорбции худлариан позволял вводить в организм ФРОБ либо питание, либо анестетики, но ни в коем случае и то, и другое одновременно. Поэтому пребывание пациента под наркозом следовало сократить, елико возможно. В то время, как трансплантация конечностей представляла собой относительно несложную процедуру, изъятие пораженного внутреннего органа и такого же здорового от умершего худларианина сулило большие сложности. Это было всего лишь немногим легче, чем сама пересадка. Органы абсорбции существ, относящихся к физиологическому классу ФРОБ, были уникальны для теплокровных кислорододышащих существ, обитавших в пределах Галактической Федерации. Уникальны даже притом что, строго говоря, дышать-то худлариане и не дышали. Расположенные под кожей по бокам, эти органы представляли собой большие, полукруглые, чрезвычайно сложные структуры, занимавшие более одной шестой площади туловища. По верхнему краю их разделял позвоночный столб. Эти органы составляли единое целое с кожей, которая в этих участках имела тысячи крошечных устьиц. Их раскрытием и закрытием ведала система произвольной мускулатуры. Сами же органы залегали на глубину до девяти - шестнадцати дюймов. Этим органам приходилось выполнять одновременно функции легких и желудка. Смесь воздуха с пищей, которую являла собой плотная супообразная атмосфера Худлара, поступала в них, ее газообразная и твердая части очень быстро перерабатывались, а осадок отправлялся в один биологически менее сложный орган меньшего размера, расположенный в нижней части брюшной полости. Экскременты выделялись из него в виде молочно-белого выпота. Два сердца, расположенные между органами абсорбции и защищенные грудными позвонками, качали кровь с такой скоростью и при таком давлении, что первые попытки оперировать худлариан были чреваты для пациентов высочайшей опасностью. После вхождения Худлара в состав Федерации в хирургии ФРОБ был накоплен значительный опыт, и, что самое главное, убить худларианина было крайне трудно. Если, конечно, как в данном случае, он уже не был полумертв. Между тем одно большое преимущество у хирургической бригады все-таки имелось. И трансплантация конечностей, и пересадка органов абсорбции представляли собой более или менее поверхностные операции, не требовавшие сверхтонкой работы в области тесных межорганных пространств. На операционном поле могли одновременно трудиться сразу несколько хирургов, возникни такая необходимость. Конвей понимал, что сейчас возле операционной рамы ФРОБа десятого начнется самая оживленная работа в госпитале. Эдальнет принялся инструктировать хирургических сестер, а Конвей отправился взглянуть на ФРОБа сорок третьего, мало-помалу начиная свыкаться со своей руководящей ролью. К этому чувству он привык за годы продвижения по ступеням врачебной иерархии. Чем выше ступень - тем больше ответственности и авторитета. Между тем Конвей понимал, что Эдальнет, один из лучших Старших врачей в госпитале, медик крайне ответственный, в случае чего не растеряется и позовет его ассистировать. Беглый осмотр ФРОБа сорок третьего позволил заключить, что состояние пациента более или менее удовлетворительное. У него сохранились все шесть конечностей, и притом безо всяких переломов. Пористая кожа в области органов абсорбции не пострадала. Похоже, целыми остались и черепная коробка, и позвоночник, хотя этому худларианину довелось в момент катастрофы находиться в отсеке модуля, принявшего на себя главный удар. В истории болезни коротко упоминалось о том, что данного худларианина заслонил собой другой ФРОБ, получивший тяжелейшие травмы. Однако жертва товарища - а скорее всего супруга - ФРОБа сорок третьего была напрасна. Прямо под одной из срединных конечностей Конвей разглядел герметизирующий колпачок, накрытый повязкой. Под повязкой располагалась глубокая колотая рана, нанесенная металлическим стержнем, проткнувшим кожу ФРОБа, словно тупое копье. В результате была прорвана стенка матки (во время катастрофы ФРОБ пребывал в женской ипостаси и вынашивал ребенка). На счастье, металлический стержень не задел крупные кровеносные сосуды и на долю дюйма не добрался до сердца. Невзирая на то, что треклятый стержень прошел всего в нескольких дюймах от спины плода, состояние ребенка было вполне удовлетворительным. Сердце худларианки само по себе не пострадало, но конец стержня нарушил приток крови к сердечной мышце, и притом нарушил необратимо. Сердечную деятельность поддерживали с помощью аппаратуры жизнеобеспечения, но тем не менее сердце худларианки могло в любое мгновение остановиться. Нужна была срочная пересадка. Конвей вздохнул, предвидя новые серьезные огорчения. - Материал для пересадки можно взять у ФРОБа восемнадцатого, - сказал Конвей Хоссантиру, Старшему врачу-тралтану, возглавлявшему хирургическую бригаду. - Так или иначе мы забираем у него органы абсорбции и все интактные конечности. Возьмем и сердце - ведь теперь он не станет возражать. Хоссантир уставился на Конвея всеми четырьмя глазами и сказал: - Вы совершенно правы, если учесть, что восемнадцатый и сорок третий были супругами. - Я этого не знал, - смущенно проговорил Конвей, почувствовав в словах тралтана упрек. Тралтаны в отличие от худлариан к покойникам относились чрезвычайно трепетно. - Какой у вас план? - спросил Конвей. Хоссантир намеревался пока не извлекать из тела худларианки металлический стержень. Его наружную часть отпилили спасатели, дабы облегчить транспортировку раненой, но удалять стержень целиком не стали, дабы не осложнить и без того плачевное состояние пациентки. В данное время дальний конец стержня выполнял в некотором роде полезную функцию - сдерживал кровоизлияние. Хоссантир собирался первым делом зашить надорванную матку, чтобы затем производить пересадку сердца без риска навредить плоду. Конечно, рана располагалась далеко не в непосредственной близости от сердца, однако все же довольно близко для того, чтобы ее можно было расширить и тем самым избавить пациентку от дополнительного травмирования, связанного с произведением сечения грудной клетки. Когда тралтан закончил изложение своих соображений, Конвей окинул взглядом хирургическую бригаду, дрейфующую в невесомости около операционной рамы. Мельфианин, двое орлигиан и еще один тралтан - младшие хирурги, пять медсестер-кельгианок и две ианки. Все они молча смотрели на Конвея. А он знал, что Старшие врачи крайне болезненно относятся даже к мнимым поползновениям в отношении их авторитета и особенно тяжело воспринимают распоряжения, которые им дают из-за того, что они что-то упустили. Кельгианское alter ego Конвея убеждало его назвать вещи своими именами, а тралтанское уговаривало изыскать дипломатичный подход. - Даже при хирургическом расширении раны, - осторожно проговорил Конвей, - доступ к операционному полю будет ограничен. - Естественно, - отозвался Хоссантир. Конвей решил выразиться более определенно. - Одновременно оперировать смогут не более двух хирургов, - продолжал он, - поэтому большая часть бригады будет простаивать. - Безусловно, - ответил Хоссантир. - А Старшему врачу Эдальнету, - решительно заявил Конвей, - нужна помощь. Хоссантир скосил два глаза в сторону соседней операционной рамы после чего быстро отрядил двух хирургов-орлигиан и тралтана на помощь к Эдальнету и сказал им, что они могут распоряжаться, в случае необходимости, медсестрами. - Я проявил непростительный эгоизм и невнимательность, - сказал Хоссантир Конвею. - Благодарю вас за то, что вы столь тактично намекнули мне на это упущение в присутствии моих подчиненных. Но прошу вас, в будущем постарайтесь выражаться более прямо. В настоящее время я являюсь носителем кельгианской мнемограммы и не обижусь на любые посягательства на мой авторитет. Честно говоря, я очень рад тому, что вы здесь, Конвей. У меня не такой уж большой опыт в полостной хирургии худлариан. "Если бы я рассказал вам о своем опыте, - с тоской подумал Конвей, - вы бы так не радовались". Но неожиданно для самого себя он вдруг улыбнулся, вспомнив о том, как однажды О'Мара, в свойственной ему сардонической манере, отозвался о назначении диагноста в операционной. По его мнению, функция диагноста здесь носила большей частью характер психологический, и отводились ему большей частью волнения, переживания и взятие на себя ответственности, которая оказывалась не по плечу подчиненным. Пер