ил своего коня и быстро подскакал к Аригу. Несколько
аршаумов громко закричали, чтобы он вернулся в строй. Но возглас Марка
перекрыл все вопли:
-- Хо, хатриш! А где же Пакимер?
Незнакомец положил руку на рукоять сабли, когда римлянин приблизился к
нему, однако из ножен ее не вынул.
-- Он там, где ему быть полагается, и нигде больше! -- прокричал он в
ответ. -- А кто это хочет знать о нем?
Насмешливый ответ не задел Скавра; трибун хорошо успел узнать
легкомысленный нрав хатришей.
-- Это друзья, -- сказал он Аригу, а потом громко назвал свое имя.
-- Ах ты, лживый ублюдок! Скавр же мертв!
-- Кто мертв? Я?
Трибун выехал вперед и остановился на достаточном расстоянии от
хатриша, чтобы тот мог увидеть его лицо. Как и надеялся Марк, дерзкий хатриш
оказался одним из младших офицеров Лаона Пакимера. Как же его зовут? А,
вспомнил!..
-- Ну, посмотри на меня внимательно, Конон, и скажи честно, мертв я или
нет.
Конон внимательно оглядел римлянина.
-- Ух ты, чума на мою голову! -- воскликнул он. -- Это и вправду ты! А
тот мрачный зануда -- он все еще с тобой?
-- Гай? -- Марк скрыл улыбку. -- Да, он с нами.
-- Ну конечно, куда он денется, -- мрачно проворчал Конон и махнул
рукой в сторону аршаумов. -- А это еще что за жулики? Если ты с ними, то, я
полагаю, они не йезды.
-- Нет.
Аршаумы и хатриши, видя, что их парламентеры мирно беседуют,
приблизились друг к другу. Конон с нескрываемым любопытством рассматривал
кочевников Шаумкиила. Их широкие, почти безбородые лица, плоские,
приплюснутые носы и раскосые глаза были для него непривычны.
-- Странные и забавные на вид ублюдки, -- заметил он беззлобно. --
Сражаться-то они умеют?
-- Они прошли через всю Пардрайю и Йезд.
-- Да, в таком случае, умеют.
Трибун представил Конона Аригу и наконец задал вопрос, мучивший его так
долго:
-- Что делает Гавр в Аморионе?
-- Ну, уж тебе-то это должно быть хорошо известно, -- ответил хатриш.
-- Это все твоя вина.
-- Что? -- Такого ответа Скавр не ожидал.
-- А чья же еще? -- развязно продолжал Конон. -- Когда Сенпат и Неврат
примчались к Муницию и наперебой принялись вопить о том, что Император
погнал тебя в Аморион, в пасть к Земарку, ничто на свете не могло удержать
его. Весь легион отправился тебя спасать. Разумеется, Пакимер взял на
прогулку и нас всех.
Несмотря на веселый тон хатриша, к горлу трибуна подступил комок.
Возможно, раньше Марк просто не задумывался о том, как относятся к нему его
солдаты... да и хатриши тоже.
-- Значит, легионеры сейчас в Аморионе?
-- Я только что сказал тебе это, еще не забыл?
Гай Филипп подошел к собеседникам вместе с Горгидом и Виридовиксом,
чтобы услышать свежие новости. Хатриш еще раз повторил для них свое
сообщение и, усмехнувшись, добавил:
-- У нас было веселенькое времечко, пока мы шли вверх по течению
Аранда. Мы двигались так быстро, что Явлак до сих пор не сообразил, кто же
это дал ему по зубам.
Гай Филипп обвиняюще ткнул в хатриша своим острым пальцем.
-- Так это ваша проклятая армия... нет, наша проклятая армия? Так это
вы шли на Аморион в дни гибели Земарка?!
-- Ну конечно! А кто еще, как ты думаешь?
-- О, моя бедная голова! -- простонал ветеран.
Марку хотелось смеяться и плакать одновременно. Они с Гаем Филиппом
бежали на запад с караваном Тамаспа, попали в Машиз, прошли страшные
подземные тоннели -- и все только потому, что были уверены: армия, идущая на
Аморион, могла быть только армией иездов.
Конон повернулся к трибуну:
- Ах да, еще одно: Гагик Багратони сердит на тебя.
- За что? Я же разделался с Земарком!
- Именно поэтому он и зол. Накхарар мечтал сделать это сам -- и
постепенно, а не сразу. Не могу винить его за это после всего, что я слышал
о Его Святейшестве Земарке Благочестивом. Как ты думаешь, простит ли тебя
когда-нибудь Багратони? -- На мгновение хатриш посерьезнел. -- Мы, честно
говоря, уж решили, что оба вы попали в ловушку, из которой живыми не
выбрались. Мы разобрали Аморион по кирпичику, разыскивая вас, но не нашли и
следа. -- Казалось, хатриш искренне возмущен тем, что они все-таки уцелели.
-- В ловушку, из которой не выйти живым? -- повторил Скавр и
содрогнулся при мысли о пропасти с кольями на дне. -- Ты почти прав. На
свете есть места, куда более страшные, чем Аморион.
----------
Ровные ряды кожаных палаток на восемь человек каждая располагались
позади насыпи, квадратной в плане. Лагерь легионеров разительно
контрастировал с царившим вокруг хаосом. Тут высился шатер из белого шелка;
там сгрудилась куча юрт; еще дальше вырос целый лес палаток и укрытий,
разбросанных в полном беспорядке. Одни палатки были маленькими, в других мог
укрыться от непогоды целый отряд в сто -- сто пятьдесят человек...
Часовой у ворот римского лагеря, смуглый, плотно сбитый солдат в
кольчуге-безрукавке, пристально вглядывался поверх большого
полуцилиндрического щита в приближающихся всадников, одетых как кочевники в
меха и кожу. Подняв тяжелое копье, он крикнул:
- Стойте! Что вы здесь делаете?
-- Привет, Пинарий. Не слишком хорошая погода, а? -- сказал Марк
по-латыни. Ошеломленный легионер со звоном выронил копье...
-- Нет, вы только поглядите на этого несчастного дурня! -- проговорил
Виридовикс, печально качая головой. -- Если он не сможет назвать нас по
именам, значит, с ним все кончено. Похоже, он, бедняжка, рехнулся. Не может
даже отличить друга от врага.
Пинарий уже собрался было броситься со всех ног в лагерь, когда
разглядел Гая Филиппа... и не посмел оставить свой пост. Вместо этого он
громко крикнул:
-- Клянусь всеми богами! Наш трибун вернулся и все вместе с ним!
Подхватив свое копье, он отступил в сторону и, отдав Марку салют,
пропустил гостей в лагерь.
И в тот же миг хваленая римская дисциплина с грохотом рухнула. Римляне
выскакивали из палаток, бросали свои тренировки на мечах и копьях и со всех
ног мчались к трибуну. Марк и его товарищи не успели соскочить с лошадей --
их сняли с седел десятки рук. Легионеры облепили их со всех сторон,
обнимали, пожимали им руки, хлопали по спине, чтобы убедиться, что все это
происходит, наяву.
-- В Галлии вы приветствовали меня далеко не так горячо, -- жаловался
Виридовикс.
Горгид слишком настороженно воспринимал прикосновения чужих рук. Для
него буйная радость легионеров была в некотором роде испытанием. Ракио стоял
рядом. Кто-то заметил незнакомца.
-- Кто это?
-- Друг, -- ответил грек.
С этого мига Ракио приветствовали с таким же восторженным энтузиазмом,
как и всех остальных. В отличие от Горгида, ирмидо получал от этого большое
удовольствие.
- Отойдите же в сторону! -- К вновь прибывшим, расталкивая легионеров,
шел Секст Муниций. Но продвигался он медленно, поскольку толпа была очень
плотной. В конце концов он все же подобрался к трибуну.
Месяцы, проведенные Муницием в командирской должности, не прошли для
него даром. Молодой солдат возмужал на глазах; на его широком красивом лице
появилось серьезное, слегка суровое выражение, которого Скавр прежде не
видел.
Муниций отдал Скавру четкий салют.
-- Рад передать тебе отряд и командование!
Марк покачал головой:
-- Отряд мне не принадлежит. Гавр разжаловал меня.
Легионеры разразились сердитыми криками. Муниций сказал так:
-- Мы слышали об этом. Я тебе так скажу: мы сами выбираем, кто нами
командует.
Он снова отдал трибуну честь. Римляне одобрительно загудели.
-- Он прав, черт подери! Мы же не указываем Гавру, как ему поступать, и
он пусть тоже не лезет в наши дела! Если бы не мы, он все еще сидел бы у
себя в Видессе. Мы пробили в рядах йездов брешь, через которую может пройти
и слепой!
И в толпе все громче поднимался возбужденный хор голосов:
-- Скавр, Скавр, Скавр!!!
Тронутый до глубины души, не находя слов, чтобы выразить свои чувства,
трибун отдал ответный салют. Радостные вопли стали оглушительными.
Виридовикс тронул Гая Филиппа за плечо.
-- Ты, должно быть, заметил, что никто из них не обрадовался твоему
появлению?
-- Меня здорово удивило бы, случись иначе, -- не остался в долгу
старший центурион. -- Мне положено быть черствым, бессердечным ублюдком,
который делает свое дело. На моем фоне командир выглядит просто ангелом.
Видессиане и другие не-римляне среди легионеров поначалу стояли в
стороне, чтобы подпустить к Марку его соотечественников, но вскоре и они
присоединились к торжеству. Суровые коренастые васпуракане сжимали его в
своих медвежьих объятиях, выкрикивали приветствия по-латыни, и все это было
сдобрено веселыми и грязными ругательствами на ридессианском и
васпураканском.
-- Значит, ты все-таки уцелел, -- прогудел Гагик Багратони, стиснув
трибуна так, что тот едва не задохнулся. Накхарар с его широким крепким
лицом, густыми волнистыми волосами и черной копной бороды всегда напоминал
Скавру льва. -- Мы мчались со всех ног. Клянусь, сделали все, что было в
наших силах! Когда мы не нашли тебя, то решили уж, что ты мертв.
-- Я поражаюсь, что вы вообще добрались до этих мест, -- сказал Марк.
-- Хорошо поставленная разведка, -- хитро отозвался Багратони. Он
оглянулся. -- Сенпат, Неврат, идите-ка сюда!
Молодые "принцы", растолкав легионеров локтями, пробились к накхарару и
Скавру. Сенпат Свиодо был единственным человеком в легионе, который мог
носить в любое время дня и ночи свою традиционную васпураканскую треуголку,
украшенную цветными лентами. Красивое лицо и веселый, добродушный нрав
позволяли ему делать многое из того, за что любой другой давно бы уже
поплатился выбитыми зубами. Сенпат топнул ногой и громко запел первый куплет
солдатской песенки: "Хей, хей, хей! Мы встретиться хотели поскорей! И лучше
поздно, чем никогда, как говорила старая и ржавая пила..." Улыбка его была
неотразима; Скавр почувствовал, что невольно растягивает рот в ответной
ухмылке.
Марк повернулся к Неврат. Лица большинства васпураканок были грубоваты,
но Неврат была счастливым исключением; как и у ее мужа, часть этой красоты
заключалась в ее сильном характере. Она даже не захотела слушать
благодарностей трибуна.
-- Сущие пустяки. Несколько дней прогулки по приятной местности из
Видесса в Гарсавру. Не о чем говорить. Разве ты не спас меня от намдалени,
когда мы сражались с Драксом во время первой гражданской войны? Ты заколол
его как раз вовремя.
-- А ты помнишь, кик ты отплатила мне за это?
Легионеры взвыли и засвистели. Что-то в глазах Неврат сказало Марку,
что помнила она и другие вещи, но в ее больших черных глазах сверкало и
озорство.
-- Очень хорошо помню, -- ответила она просто и прямо.
-- Что ж, тогда сравняем счет, -- заявил Марк. Крики и улюлюканье стали
еще громче. Трибун обратился к Багратони: -- Смотри внимательно, Гагик, я
собираюсь поцеловать замужнюю женщину.
И обнял Неврат.
-- Ты не возражаешь? -- прошептала она ему в ухо.
Он кивнул.
Неврат поцеловала его на этот раз по-настоящему, более нежно, чем
собиралась. Губы ее были уверенными и сладкими.
-- Если ты делаешь что-то, то лучше делать это, как полагается, --
заметила она.
-- Возможно, мне следовало оставить тебя в Видессе, -- зарычал Сенпат,
но и он весело смеялся.
Легким кивком Неврат дала понять Марку, что Сенпат ничего не знает.
Впрочем, не было ничего такого, что он должен был бы "знать".
Багратони подтолкнул трибуна локтем.
-- Так что же такого особенного я должен был увидеть? Такие вещи я
знал, когда мне было только двенадцать лет.
Шум в римском лагере привлек и других имперских солдат -- видессиан,
хатришей, халогаев, хаморов, нескольких намдалени. Они бросились к
укрепленной насыпи, чтобы посмотреть, что же привело в такое возбуждение
обычно спокойных, невозмутимых легионеров.
-- Ну вот, а мы хотели, чтобы наше прибытие осталось незамеченным, --
сказал Горгид.
Скавр отлично понял, что он имел в виду.
-- Это уже не имеет значения, -- ответил он. -- Когда Гуделин и
Скилицез доложат Императору обо всем, он и так узнает, кто прибыл вместе с
аршаумами.
И очень скоро, подумал Марк, последует официальный вызов к Туризину.
Виридовикс нахмурился.
-- Тебе-то он, по крайней мере, дал хоть какие-то обещания, -- сказал
он Марку. -- А меня он точно изрубит на кусочки, как собаку, за то, что я
мял его любовницу в постели.
Ничто не могло убедить Виридовикса в том, что Туризин был только рад
избавиться от Комитты Рангаве.
Трибун, в свою очередь, размышлял над тем, много ли стоят обещания
Автократора. Он знал Гавра как человека, который держит слово, но знал
также, как велик будет соблазн нарушить клятву.
Ну что ж, тут уж ничего поделать нельзя. И не имеет значения, что
собирается делать Туризин. У Авшара тоже имеются свои планы, и эти планы
могут разрушить намерения всех остальных.
-- Нам нужно узнать побольше о том, что здесь происходит, -- сказал
трибун Гаю Филиппу.
-- Муниций и Багратони будут твоей правой и левой рукой, -- ответил
ветеран. -- И я уже послал за Пакимером.
-- Отлично.
Муниций провел их к командирской палатке, которая стояла в центре
главной "улицы" лагеря. Он посторонился, пропуская Скавра вперед.
-- Похоже, мне нужно снова привыкать к маленькой палатке, -- заметил
Муниций.
Палатка действительно была просторной. Но, если не считать постели,
нескольких циновок и простого походного мешка, она была совершенно пустой.
Муниций был солдатом.
Оглядевшись по сторонам, Виридовикс сказал:
-- Какая разница, сколько у тебя свободного места? Ты мог спокойно жить
и в бочке. Все равно у тебя нет вещей.
-- Не думаю, что Ирэна будет этим довольна, -- сказал Муниций. -- Она
снова ждет ребенка.
-- Она в Гарсавре? -- спросил Марк.
-- Да. Все женщины там, за исключением Неврат, но она настоящий воин.
Мы бросились на запад в необычайной спешке. Мы не пытались прогнать йездов,
а просто прошли сквозь них. Гавр поступил точно так же. Эти ублюдки все еще
роятся, как мухи, между Гарсаврой и Аморионом.
-- Вот и ответ на один из моих вопросов, -- сказал Гай Филипп. -- Это
не совсем то, что я хотел бы слышать, но именно этого я и ожидал.
Лаон Пакимер прибыл, едва они уселись на циновки. Хатриш тоже сел и
кивнул Скавру и Гаю Филиппу так спокойно и непринужденно, как будто они
расстались несколько часов назад.
-- Ты пришел довольно быстро, -- нехотя признал старший центурион.
Трудно было сказать наверняка, что больше раздражало его: быстрота и
эффективность действий Пакимера или его легкомысленный, ребяческий стиль
командования. Командир хатришей знал, что выводит ветерана из себя, и решил
подшутить над ним.
-- У нас есть свои обычаи, -- сказал он весело.
-- Пакимер переговорил с Кононом прежде, чем римский гонец добрался до
лагеря хатришей, -- пояснил Горгид.
Пакимер обиженно надулся:
-- Ты опять испортил мне фокус!
-- Ладно, давай о серьезном, -- сказал Марк.
Хатриш внезапно стал деловитым, как и остальные собравшиеся. Он сообщил
Скавру подробности: легионеры и хатриши вместе пробились к Амориону из
Гарсавры. Когда Туризин увидел, что их поход увенчался удачей, он последовал
за ними с остальной частью армии, которая теперь базируется в Аморионе. Гавр
не сумел полностью взять под свой контроль долину реки Аранд, но послал
отряд к северу от порта Наколея на побережье Видесского моря.
-- Это разумно, -- сказал трибун. -- Таким образом, мы не будем
совершенно отрезаны от Империи.
После этого разговор перешел к вопросам обеспечения продовольствием,
готовности солдат к походу и войне, о планах Гавра.
Секст Муниций сказал:
-- Вряд ли у него вообще были какие-то планы, когда он пошел за нами.
Разве что хотел убедиться, что мы не захватим Аморион. Но теперь получено
донесение о том, что Авшар движется на нас через Васпуракан. Если это так,
то Аморион послужит хорошей базой.
Трибун и его друзья обменялись торопливыми взглядами.
-- Этот проклятый высохший труп передвигается, на мой взгляд, слишком
быстро, -- заметил Гай Филипп.
Никто не сомневался в том, что князь-колдун намерен сокрушить Видесс
раз и навсегда. Они видели приготовления Авшара собственными глазами; трибун
и старший центурион слышали похвальбу и угрозы, срывавшиеся с сухих губ
колдуна.
Пакимер сказал:
-- Мне кажется, в прибытии Императора сразу вслед за нами кроется куда
больше смысла, чем говорил Муниций. -- Хатриш замолчал и стал ждать, пока
Скавр и его друзья сами найдут ответ на эти слова.
-- Политика? -- предположил Гай Филипп.
Командир хатришей в замешательстве почесал голову. Пусть его религия и
отличалась от ортодоксального видессианского учения, но Пакимер был частью
этого мира -- в отличие от грека, римлян и Виридовикса.
-- Иногда мне кажется, -- проговорил он, -- что вы родились
полуслепыми. Попробуйте понять, если сможете: за последние несколько лет
Аморион был заражен схизмой. Этот город выступал против жрецов Фоса и
официальной столицы, за что спасибо Земарку. Вы, римляне, в большинстве
своем язычники и неверующие. Имперцы же считают мой народ одним сортом
еретиков, а народ Багратони -- другим. Туризин не мог доверить никому из нас
установить здесь власть; иначе зачем же он привез с собой Бальзамона? Разве
не для того, чтобы вернуть схизматиков в лоно ортодоксальной веры?
-- Бальзамон здесь? -- Марк насторожился. -- Я ничего не слышал об
этом.
-- Да, это так. Старый лысый человек проповедовал направо и налево --
очень здорово проповедовал, надо признать. Я сам слушал его раз или два.
Очень живой человек. По правде говоря, еще бы несколько таких жрецов, как
он, и я сам обратился бы в веру имперцев. Он заставляет тебя поверить в
Добро.
-- Я тоже слушал его, -- подхватил Багратони. -- Он куда лучше, чем
Земарк, -- да, в тысячу раз! Но переменить веру? Нет, никогда. Слишком много
страданий претерпели "принцы" от Видесса, чтобы теперь принять веру Империи.
После этого совещание быстро закончилось. Марк подумал, что даже
истовый религиозный Скилицез не осмелился бы в эту минуту спорить с
накхараром о религии. Что касается самого Марка, то он вообще не следовал
вере Фоса. И куда больше понимал светского владыку Видесса, чем всех его
жрецов и патриархов вместе взятых.
----------
На следующее утро двое стражников-халогаев уже поджидали Скавра у
главных ворот римского лагеря. Кое-чему халогаи от легионеров уже научились,
подумал Марк. Из четырех ворот лагеря главные были самыми близкими к палатке
командира.
На самом деле Скавр пытался отвлечься от гнетущей тревоги, думая о
таких обыденных вещах. Халогаи вызвали только его, а не Гая Филиппа, Горгида
или Виридовикса. Марк не был уверен, что это хороший знак.
Наемники-северяне обливались потом под знойным видессианским солнцем.
Это были высокие белокурые люди, такие же рослые, как трибун, но более
широкие в плечах. У одного из них волосы свободно падали на плечи, другой
заплел их в толстую косу, которая спускалась ему на спину. У обоих висели в
ножнах мечи, хотя основным оружием гвардейцев-халогаев были тяжелые боевые
топоры на длинных рукоятях.
Они кивнули Марку, узнав его. Халогаи с косой сказал:
-- Нам приказано отвести тебя к Автократору.
Халогай говорил с сильным жестким акцентом, но трибун понял его. Он
пошел между двух стражников, которые подняли свои топоры на плечи и
двинулись к императорскому шатру.
Гавр не стремился к роскоши и в походе жил очень просто и скромно.
Голубой флаг с золотым солнечным шаром в расходящихся лучах развевался перед
его палаткой. Это был единственный знак, свидетельствовавший о его высоком
положении. У многих офицеров были шатры куда богаче.
Еще двое солдат-халогаев ходили взад-вперед перед входом. Они
напряженно замерли, когда перед ними появились Марк и его сопровождающие.
Один из северян сказал:
-- Это командир римлян.
Часовые отошли в сторону, пропуская их внутрь.
Склоняя голову под пологом и входя, Скавр делал все возможное, чтобы
удивление никак не отразилось на его лице. Почему халогаи назвали его
"командиром римлян"? Ведь Туризин отобрал у него звание! Неужели он снова
вернул ему легион?
Но у Марка было не слишком много времени для замешательства; он слышал,
как Гавр нетерпеливо говорит:
-- Давайте покончим с этим поскорее. У меня есть и другие дела.
Какой-то офицер отсалютовал Императору и повернулся спиной к Скавру.
При звуке его голоса трибун сжался, как пружина. Провк Марзофл! Когда тот
повернулся, чтобы выйти из шатра, он налетел на Марка и вдруг замер, как
громом пораженный. Недоумение и злоба исказили его лицо.
-- Ты?! -- вскрикнул он, хватаясь за меч.
Рука Марка молниеносно метнулась к оружию. Один из халогаев бросился
между Марзофлом и Скавром, другой железной хваткой стиснул руку римлянина.
-- Оставь оружие в ножнах, -- приказал он, и трибуну оставалось только
повиноваться.
Туризин не двинулся с места. Он сидел за столом, заваленным свитками.
-- Выполняй приказ, Провк, -- промолвил он. -- Могу заверить тебя, что
поступлю с ним так, как он заслуживает.
Тон и слова Императора не слишком понравились Скавру. Но и Марзофла они
не чересчур обрадовали.
-- Слушаюсь, -- ответил кавалерист, едва не задохнувшись от бессильной
злобы. Он надменно тряхнул волосами и вышел из палатки, процедив на прощание
сквозь зубы: -- Между нами еще не все закончено, ты, осел в львиной шкуре.
Единственное, что не позволило римлянину броситься на Марзофла, была
железная рука стражника. Гнев Марка удивил даже его самого. Он не сердился
на кавалериста за то, что вытерпел сам: сделано и позабыто. Но Марзофл был в
ответе за все, что случилось в эти несколько месяцев с Алипией. А этого
трибун никак не мог ни забыть, ни простить. Принцесса и так уже выстрадала
слишком много.
-- Убирайтесь отсюда, Бьоргольф, Харэк, -- сказал Туризин
стражникам-халогаям, стоявшим справа и слева от трибуна. -- Эвинд и
Скаллагрим останутся снаружи и проследят за тем, чтобы этот человек не
попытался умертвить меня. Впрочем, он ведь этого не сделает -- я нужен ему
живым. Не так ли, чужеземец?
Туризин цинично посмотрел на Марка. Трибун промолчал. Халогаи отдали
честь и вышли -- у них не было ни малейшего желания спорить со своим
повелителем.
Трибун повернулся к слуге, который чистил его красные сапоги, и бросил
ему серебряную монету.
-- Довольно, Гликий. Иди потрать ее на что-нибудь.
Рассыпавшись в благодарностях, видессианин последовал за
наемниками-халогаями. Когда он ушел. Император с удовольствием хмыкнул:
-- Теперь здесь не осталось никого, кто упал бы в обморок, увидев, что
ты все еще отказываешься от проскинезы.
Марк по-прежнему стоял молча. Ему уже приходилось видеть Туризина в
таком игривом настроении. Это беспокоило Марка, он не мог читать мысли
Императора.
Гавр поднял бровь:
-- Если ты не собираешься ложиться на брюхо, то, по крайней мере,
садись в кресло.
Трибун повиновался.
Скрестив пальцы, Туризин внимательно рассматривал его целую минуту,
прежде чем заговорить снова:
-- Что же мне делать с тобой, римлянин? Ты, как фальшивый медяк, всегда
появляешься, когда тебя не ждут.
Марку внезапно стало не по себе от этого неопределенного начала -- Гавр
обычно держался куда прямее и откровеннее. Наконец трибун сказал:
-- Мне кажется, возможны только два варианта. Или ты сдержишь слово,
или казнишь меня.
Император тонко улыбнулся:
-- Пытаешься меня уговорить? Несколько раз мне и впрямь страшно
хотелось видеть твою голову на пике у Вехового Камня. Но не я буду решать
сейчас твою участь.
-- Не ты. Авшар. -- Это не было вопросом.
-- Да. -- Мысль о войне снова заставила Туризина посерьезнеть. -- Вот,
смотри сам.
Скавр придвинул свой стул поближе. Гавр повернул карту западных
территорий так, чтобы она оказалась справа от римлянина, и показал реку Рамн
на восточном рубеже Васпуракана.
-- Сигнальные костры донесли, что армия йездов перешла Рамн чуть
севернее города Соли. Это было вчера.
Трибун мысленно прикинул расстояние. Князь-колдун передвигался быстрее,
чем Марк считал возможным.
-- Значит, через неделю. Возможно, плюс-минус один-два дня, не больше.
На их пути лежит каменистая пересеченная местность. Или ты собираешься
встретить их где-то на полпути, по дороге сюда?
-- Нет. На этот раз я решил стоять в обороне.
Туризин раздраженно покривил губы; его первым порывом всегда была
атака.
-- После Марагхи, -- продолжал Император, -- после бесконечных
гражданских войн, это -- последняя армия, которую я сумел наскрести. Если я
потеряю ее, то у Видесса не останется ничего. И это еще одна причина
заботиться о твоем здоровье, засранец. Я не могу позволить себе роскошь
подбить твоих головорезов на мятеж.
Марк принял командование легионом так же непринужденно и незаметно, как
Туризин -- обмолвился об этом в разговоре.
-- Сколько солдат в армии Авшара? -- спросил он.
-- Я надеялся узнать об этом от тебя. Его армия больше моей, я полагаю,
но ты хорошо знаешь, чего стоят донесения, переданные на такие большие
расстояния. Да и йезды идут в поход со всеми своими запасными лошадьми, что
заставляет людей думать, будто их в несколько раз больше. Но ведь ты только
что был в Машизе... Ад Скотоса, Скавр, если верить Гуделину, ты был рядом с
Вулгхашем, когда Авшар выдернул трон прямо из-под его задницы. Это была
первая весть о его низвержении. О том, что происходит в Иезде, ты должен
знать больше всех.
-- Я могу кое-что рассказать тебе об Авшаре, если хочешь. Туризин
нетерпеливо тряхнул головой:
-- Я уже и так знаю больше, чем мне хотелось бы. Не имеет значения, кто
сидит на троне Иезда -- Авшар или Вулгхаш. Важно другое: вот уже много лет
именно Авшар дергает все ниточки.
-- Я встречался с Вулгхашем и не стал бы с такой уверенностью говорить,
что не имеет значения, кто именно занимает престол владык Иезда, --
отозвался трибун. -- А сейчас я скажу тебе то, чего не мог сообщить тебе
Гуделин: Вулгхаш жив, хотя Авшар считает его мертвым.
Скавр рассказал Туризину о том, как каган и римляне встретились в
тоннелях под дворцом владык Машиза.
-- Любопытная история, но что в ней толку? -- сказал Гавр. -- Живой или
мертвый, Вулгхаш -- беглец и изгнанник. Он больше не игрок. Я не стану
тосковать по нему, даже если он вполовину такой хитроумный, как ты
утверждаешь.
Марк пожал плечами:
-- Что ж, я рассказал тебе все, что знал. Если хочешь узнать о йездах
что-нибудь еще, поговори с Аригом. Он сражался с ними все лето и наблюдал за
их приготовлениями, когда они укрепляли Машиз.
-- Я поговорю с ним. Хорошо, что ты привел сюда аршаумов. -- Император
запнулся и взглянул на Скавра с неохотным уважением. -- Чтоб тебе сгнить,
шлюхино отродье! Ты оказался слишком полезным, чтобы укорачивать тебя на
одну голову. Если мы уцелеем, то, возможно, в конце концов, я доведем до
завершения нашу с тобой сделку.
-- Как поживает Алипия? -- спросил Марк тихо.
Губы Туризина сжались.
-- Ты не пытаешься облегчить мне задачу, а?
-- Лучше сразу узнать все самое плохое. Что толку в том, что сегодня ты
случайно оказался в хорошем настроении, если завтра оно опять испортится?
-- Иногда я все же думаю, что Маврикию стоило бы пресечь твою наглость
с самого начала. Это избавило бы нас от многих неприятностей. -- Император
забарабанил пальцами по столу. Наконец он сказал: -- Да, с ней все в
порядке. Вокруг нее вилось полтора десятка молодых дворян (очень богатых и
энергичных), которые осыпали ее комплиментами на моей свадьбе. Правда, она
их не слушала.
Последняя фраза Гавра заставила Марка глупо раскрыть рот.
-- На твоей... что?
-- Свадьбе, -- повторил Туризин. -- Давно пора было мне взять законную
супругу. Твои любовные шашни напомнили мне, насколько необходим наследник. А
он у меня будет -- четыре дня назад я узнал, что императрица в тягости.
-- Прими мои поздравления, -- сказал Марк от души. Если у Туризина
родится наследник, он станет куда менее упрям в вопросе замужества
принцессы. Трибун немного поколебался, прежде чем спросить: -- И кто твоя
супруга?
-- Ну да, конечно, откуда тебе это знать! Ее зовут Алания Ворцеза. Ага,
вижу, ты уже слыхал о ее семье. Да, это чиновники. Такой брак поможет мне
приманить этих жуликов в мой лагерь. Она -- тихое, кроткое создание. Еще
одна причина выбрать ее после нескольких лет с этой визжащей змеюкой... О,
милая Комитта! Да смилуется Фос над монастырем, куда я ее отправил. --
Император криво улыбнулся. -- А ты все еще немногословен, а? Ты гораздо
больше услышал от меня, чем разболтал.
Трибун начал было протестовать, но Император только отмахнулся:
-- Убирайся, ты. И если увидишь у палатки одного из моих эпархов,
скажи, что он может войти.
Щурясь на яркое солнце после полумрака палатки, Скавр действительно
встретил бюрократа, стоявшего у входа и нервно переминавшегося с ноги на
ногу. Трибун придержал полог, приглашая чиновника войти. Эпарх с крайней
неохотой подчинился. Марк успел еще услышать рев Туризина:
-- Ты, ленивый, глупый осел! Куда ты подевал пятьдесят телег с
пшеницей? Кто врал мне, что они будут здесь еще позавчера?!
-- Я вижу, Туризин все такой же вспыльчивый и несдержанный, -- шепнул
трибун одному из халогаев. Стражник в ужасе возвел глаза к небу.
Когда Марк вернулся в римский лагерь, до него донесся страшный шум. У
входа в палатку он сразу заметил Виридовикса; кельт был на голову выше всех
остальных.
-- Из-за чего этот тарарам? -- осведомился Марк.
Солдаты расступились, пропуская его вперед. Виридовикс уже вбил в землю
два кола и заострил их. На каждый он водрузил по окровавленной человеческой
голове. На лице одной застыло выражение ярости и вызова, другая же была
изуродована до неузнаваемости -- меч срезал почти всю правую сторону лица.
-- Трофеи? -- сухо спросил Скавр.
Виридовикс взглянул на него:
-- Привет, мой дорогой римлянин. Да, пожалуй что трофеи. Бросились на
меня, несчастные олухи, так сказать, даже не поздоровавшись. Прошу прощения
за беспорядок и все такое прочее, но у меня нет двери, к которой я мог бы их
прибить.
-- Или даже Вехового Камня, -- сказал трибун, вспомнив свой разговор с
Туризином. Он снова взглянул на головы. Обе были смуглые, с длинными
косматыми бородами, сейчас пропитанными кровью. -- Иезды.
-- Да, думаю, ты прав, хотя я не спрашивал их об этом.
-- Как же они проникли в наш лагерь? -- спросил Марк.
Шум привлек внимание Гая Филиппа.
-- Ты, ты, ты и ты! -- закричал старший центурион, тыча пальцем в
четырех легионеров. -- Каждый из вас -- к воротам, смените часовых с постов
и пришлите их сюда, чтобы я мог поговорить с ними. Как только мы с ними
покончим, они вернутся на свои посты.
Старший центурион только вчера появился в легионе, но власть его была
непререкаема, как и прежде. Легионеры отсалютовали и бросились выполнять
приказ. Римлянин, который пропустил в лагерь убийц-йездов, в ужасе уставился
на "работу" Виридовикса.
-- Я... я не думал, что это враги, -- запинаясь, пробормотал он. -- Они
спросили по имени тебя или кельта. В лагере все знали, что Император вызвал
тебя к себе, поэтому я сказал им, где можно найти Виридовикса. Я думал, это
ваши друзья, которых вы повстречали во время похода.
-- Это не твоя вина, Вестилиан, -- вздохнул Скавр. Ему не нужно было
допрашивать солдата, чтобы узнать, каким образом йезды отыскали его и
Виридовикса за тысячи километров. Он снова остро пожалел о том, что не сумел
уговорить Вулгхаша наложить чары на меч кельта. Тогда Авшару было бы куда
труднее найти его.
-- Ничего, все и так получилось неплохо, -- заявил Виридовикс, вытирая
меч пучком травы. -- Вот торчат головы двух ослов, принявших сторону этого
гада, а это значит, на двух врагов стало меньше. Думаю, теперь он уже не
рискнет посылать таких дураков, раз уж он сам так близко.
-- Ближе, чем мы думали. -- Марк вспомнил о том, что сказал ему
Туризин.
-- Ну что ж, хорошо: В таком случае, так или иначе, скоро уже все будет
кончено. -- С легким металлическим шорохом Виридовикс вложил меч в ножны.
----------
Едва занялся рассвет, как легионер-васпураканин просунул голову в
палатку трибуна и разбудил его.
-- Тебя ждет посыльный у ворот, -- сказал он, мешая видессианские и
латинские слова. -- После вчерашнего я не хочу пускать его в лагерь.
-- Правильно поступаешь, -- пробормотал Скавр и потянулся за туникой и
штанами. -- По крайней мере, Гавр дал мне поспать целую одну ночь. -- Он
натянул через голову тунику и плеснул в лицо холодной воды. -- От кого
посыльный на этот раз?
-- Он сказал, что его отправил императорский... как там это правильно?
В общем, ихний главный жрец. -- Васпураканин сплюнул; он не питал большой
любви к священнослужителям Видесса. -- Если ты спросишь моего мнения, то я
скажу: по мне, так пусть ждет хоть до скончания века.
Марк выбежал из палатки. Вызов от Бальзамона был почти так же важен,
как вызов от самого Императора.
Скавр уже узнал жреца в голубом плаще, который поджидал его у ворот;
встреча была отнюдь не из приятных.
-- Что тебе нужно от меня, Саборий? -- рявкнул трибун.
Помощник Бальзамона, несмотря на свой жреческий облик и бритую голову,
держался как подобает солдату, которым когда-то был.
-- Я должен проводить тебя к моему повелителю, -- ответил он четко и
посмотрел прямо в лицо Скавру. -- Ты можешь держать на меня какое угодно
зло, твое дело. Моя первая забота -- о Его Императорском Величестве.
Марк уже остыл. Забавно, но у них с Саборием было практически
одинаковое представление о долге.
Солнце уже поднялось над горизонтом, когда они вошли в Аморион. Городу
изрядно досталось с той поры, как трибун видел его в последний раз. Многие
дома были покрыты шрамами недавнего мятежа. Уличные бои и стычки оставили
разбитые стекла. Трудно было сказать наверняка, были ли то следы бунта,
начатого Скавром, или же последствия попыток уцелевших фанатиков Земарка
отбросить железную лавину легионеров и хатришей. Многие здания были попросту
брошены жителями; сорная трава росла у основания стен. Двери и ворота многих
домов были разбиты или распахнуты настежь.
-- Владельцы давно уже удрали, -- сказал Саборий, перехватив взгляд
Марка. -- Некоторые бежали при атаке твоих солдат, другие -- в страхе перед
йездами или перед карой Императора.
Но кое-какие дома все еще были заселены, и там ютилось по нескольку
семей. Вновь прибывшие теснились на рыночной площади, застроенной палатками
и самодельными убежищами из досок и всякого хлама.
-- Беженцы, спасшиеся от йездов, -- пояснил Саборий.
-- Их будет еще больше, когда вблизи города появится Авшар, --
предсказал Марк.
-- Знаю. Нам уже сейчас нелегко кормить их. Разумеется, часть беженцев
снова покинет город, и баланс, таким образом, почти восстановится. --
Саборий говорил с уверенностью человека, видавшего подобные вещи уже не раз.
Бальзамон жил в доме, принадлежавшем некогда Земарку, неподалеку от
главного храма Амориона. Как и большинство провинциальных святынь, он был
небольшой копией Собора Фоса в Видессе. Марк и Саборий прошли в тени его
купола и наконец оказались у маленькой резиденции, спрятавшейся позади
храма. Трибун увидел старые незатертые пятна крови на штукатурке стен.
Бальзамон сам открыл дверь.
-- Добро пожаловать! Добро пожаловать! -- Он радушно улыбнулся Скавру.
-- Нежданный друг лучше жданных двух.
На лице Патриарха показалось лукавое выражение, хорошо знакомое
трибуну: Бальзамон как бы приглашал разделить с ним какую-то маленькую
шалость, эдакий "секретик".
Но это, пожалуй, было единственным, что осталось от того энергичного и
умного прелата, которого Марк знавал в столице. Уже тогда трибун думал, что
здоровье Бальзамона пошатнулось; теперь же стало слишком очевидно, что
Патриарх сдает. Он очень похудел; его любимый старый плащ болтался на нем,
как на вешалке. Кожа нездорово обвисла, щеки покрылись морщинами. Патриарху
пришлось опереться об дверь, чтобы удержаться на ногах, когда накатил
внезапный приступ слабости.
Но несмотря на старость и болезнь, Бальзамон оставался все таким же
внимательным.
Марк не сумел скрыть горечи и тревоги. Заметив это, Бальзамон
засмеялся:
-- Я еще не умер, друг мой. Не бойся, я протяну ровно столько, сколько
потребуется. Ну что, пойдем? Входи! Нам есть, о чем поговорить.
Марк не подозревал, о чем же им разговаривать, тем более -- долго...
Тем не менее он сделал шаг вперед, затем остановился и обернулся. Как и
прежде, Саборий встретил испытующий взгляд трибуна не мигая.
-- Император знает, что ты здесь, -- сказал он твердо. -- Я не буду
подслушивать в замочную скважину.
Скавру пришлось удовольствоваться этим.
Бальзамон посторонился, пропуская его в комнату. Патриарх со вздохом
облегчения опустился на один из трех стульев с прямой спинкой. Кроме этих
стульев и маленького столика, в небольшой комнатушке не было никакой мебели.
Аскетическая простота составляла основу всего учения Земарка.
Марк гневно спросил:
-- По какому праву Туризин вытащил тебя из Видесса? Ты же болен!
-- По самому большому праву -- по праву Автократора Видессиан,
наместника Фоса на земле, -- ответил Патриарх. Он поразил Скавра
серьезностью, с которой произнес эти слова. Для видессиан императорская
власть была священной. -- Если уж говорить все, как есть, то он приказал мне
явиться сюда, дабы покончить со схизмой Земарка. Я сделал это с огромным
удовольствием. Ты сам видел, какую страшную ненависть он насаждал.
-- Да, -- признал трибун. -- Но почему именно ты? Разве это обычное
дело -- посылать Патриарха из столицы проповедовать в провинциальном городе?
-- Последний Патриарх, покинувший Видесс, насколько мне известно, был
Пофос, и случилось это триста пятьдесят лет назад. Его отправили в Имброс с
корнем вырвать вспышку ереси "весовщиков". -- Усталые глаза Бальзамона
засветились легкой улыбкой. -- Я думаю, что сумел преизряднейше
спровоцировать Императора, коль скоро он поступил со мной так же, как
некогда поступили с Пофосом. -- Зная, что именно вызвало гнев Туризина, Марк
в замешательстве опустил голову. Бальзамон громко засмеялся. -- Да спасет
меня Фос, я смутил человека, сделанного из камня! Кстати, ты, человек из
камня! У меня есть для тебя одно послание. Правда, немного запоздалое, но
все же, думается, оно представляет для тебя некоторый интерес.
-- Слушаю, -- сказал Скавр. Он догадывался, от кого услышит весточку,
но после хитрых намеков и шуток Бальзамона не хотел доставлять Патриарху
удовольствие, показав свою тревогу.
Его напускная невозмутимость, казалось, забавляла прелата не меньше,
чем ожидаемое возбуждение. Хитрым, уклончивым тоном, столь характерным для
видессианина, Бальзамон сказал:
-- Я, кажется, что-то говорил о камнях? Ну что ж, имеется некий
человек, и он не прочь довести до твоего слуха, что некоторые камни --
зеленого цвета, -- вероятно, знакомые тебе, постоянно надеваются на шею
упомянутого человека. И сия персона намеревается носить их до вашей
следующей встречи, когда бы сия встреча ни произошла.
Пусть Саборий поломает себе над этим голову, подумал Марк. Он полагал,
что помощник Бальзамона и без того знал, чем занимается его формальный
"повелитель", независимо от того, подслушивал ли бывший солдат в замочную
скважину. Алипия носит подарок Марка -- изумрудное ожерелье. Мысль об этом
ласково согрела сердце трибуна. Бальзамон понял, что сообщение дошло по
адресу. Марк просто сказал:
-- Спасибо. Надеюсь, что смогу ответить на это послание сам.
-- Человек, который доверил его мне, тоже надеется на это. -- Патриарх
выдержал паузу, как бы не вполне уверенный в том, что хочет переменить тему
беседы. Затем он сказал: -- Тебе пришлось проделать путь куда дальше, чем до
Амориона.
-- Я вовсе не собирался уходить так далеко, -- отозвался Скавр. -- Мне
это путешествие было совершенно не нужно!
Одна только мысль о том, что его понесло на запад, в Машиз, вместе с
караваном Тамаспа -- и именно в тот момент, когда легионеры рвались к
Амориону спасать его, -- одна эта мысль выводила его из себя.
-- Не нужно, говоришь? Я не был бы столь в этом уверен, -- заметил
Бальзамон. -- В молодости я искал мирской мудрости и обучался в Академии; в
зрелые лета начал служить Фосу в жреческом облачении. И за все эти годы я
усвоил одну истину: паутина жизни и свершений всегда больше, чем кажется
мухе, которая бьется в своем маленьком углу.
-- Не слишком отрадная картина.
-- Разве? -- невозмутимо переспросил Патриарх. И снова помедлил, прежде
чем продолжать. -- Я так понимаю, ты... м-м... лично имел дело с... м-м...
повелителями Иезда.
- Да.
Марк не удивился тому, что у Бальзамона имелись свои источники
информации. Зная видессиан, он был бы поражен не окажись их у прелата.
Скавр рассказал о своей встрече с Вулгхашем. Бальзамон выслушал
вежливо, но без особого интереса. Однако как только трибун заговорил об
Авшаре, весь облик Патриарха преобразился. Его глаза впились в римлянина. И
Марк, и прелат позабыли о своей игре в невозмутимость. Бальзамон засыпал
трибуна вопросами, точно тот был студентом на экзамене в Видессианской
Академии.
Когда трибун в разговоре обмолвился о "развалинах Скопензаны",
Бальзамон разом осел, точно под тяжким грузом. Внезапно Марк увидел, каким
старым, больным и усталым он был. Патриарх сидел в молчании, не двигаясь,
так долго, что Скавр подумал было, что старик грезит с открытыми глазами.
Наконец тот произнес:
-- Теперь многое становится ясным.
-- Только не для меня, -- заметил трибун.
-- Нет? -- Бальзамон приподнял свою густую бровь. -- Много столетий
назад Авшар был одним из нас. Иначе почему он так ненавидит Видесс и с таким
жестоким издевательством каждое наше творение заменяет своим?
Марк медленно кивнул. И многочисленные познания Авшара, и старинный
архаический видессианский язык, на котором князь-колдун разговаривал в
Империи, -- все это свидетельствовало о том, что имперские обычаи и речь
были его родными. А вспомнив храм Скотоса в Машизе и красные плащи жрецов
темного бога, Марк понял, что имел в виду Патриарх. Пародия, издевательское
искажение прообраза...
-- Но как ты догадался об этом, услышав название "Скопензана"? --
спросил Марк. -- Что это такое? Я слышал о ней только один раз -- из уст
Авшара.
-- В наши дни это слово ничего не говорит большинству людей, --
отозвался Бальзамон. -- Все, что осталось от Скопензаны, -- это руины,
овраги и, в летнее время, палатки кочевников. Она расположена в местности,
ныне принадлежащей Татагушу. Но когда Авшару было всего тридцать лет, эта
территория именовалась "провинцией Братзиста", и Скопензана была третьим по
величине и значению городом Империи, а может быть, и вторым. "Из золотистого
песчаника стены ее, и с пением несет свои воды Алгос в серое море..." Так,
во всяком случае, писал о Скопензане поэт.
-- А Авшар?..
-- ...был прелатом Скопензаны. Неужели это тебя так удивляет? Не
удивляйся. Он и в самом деле князь, дальний родственник Автократора. Это
было в те великие годы, когда Видесс простирался от макуранских границ до
холодных вод Халогайского залива. Авшар происходил из знатной семьи, он был
необычайно талантлив -- предрекали, что когда-нибудь он станет Патриархом
Видесса, воистину великим Патриархом.
-- Руины, Татагуш... -- Марк внезапно связал воедино разорванные нити.
-- Так это случилось в те годы, когда хаморы вторглись в Империю, не так ли?
-- Да. -- По взгляду Бальзамона можно было предлоложить, каков ход его
мыслей: не исключено, что у этого незадачливого студента имеются неплохие
задатки и из него еще выйдет толк, если, конечно, он постарается. --
Гражданская война ослабила границы, и кочевники хлынули в бреши, как
муравьи. За каких-нибудь девять лет они разрушили плоды терпеливого
трехвекового труда, уничтожили целую цивилизацию. Как и многие другие
города, Скопензана пала. В какой-то степени Авшару повезло. Он уцелел. Он
добрался до реки Алгос и пошел вниз по течению, до самого моря. В конце
концов он возвратился в столицу. Но ужас увиденного и пережитого во время
войны искалечил его дух, исказил мысли, направил по иному пути.
Трибун вспомнил слова Авшара, произнесенные в тот страшный день в
тронном зале Машиза.
-- И тогда он отвернулся от Фоса и обратился к Скотосу, не так ли?
"Оценка" экзаменуемого стала еще выше, судя по довольному взгляду
Патриарха.
-- Именно, -- подтвердил Бальзамон. -- Он решил, что у Добра больше нет
никакой силы в мире, где существует такое страшное зло, и что темный бог
является единственным, истинным повелителем нашего мира. Когда Авшар
добрался до столицы, он уже знал, что его прямой обязанностью будет
обращение в свою черную веру всей священнической иерархии.
Даже в своем последовательном фанатизме Авшар был истинным
видессианином, подумал Скавр. Но сказал трибун следующее:
-- Чрезвычайно глупые и очень опасные воззрения! Если твой дом сгорел,
неужели после этого нужно прожить остаток своих дней в кустах? Куда разумнее
восстановить все, что можно, и продолжать нормальную жизнь.
-- Так говоришь ты, так утверждаю и я. Но культ Скотоса -- это как
отравленное вино, сладкое, пока не увидишь дно. Видишь ли, если не
существует Добра, то не существует и сознания вины. Почему бы не убить
мужчину, не изнасиловать женщину, не ограбить дом?
Безнаказанность и вседозволенность -- это и вправду крепкое вино. В
своем роде это напомнило Марку вакхические оргии в Риме, запрещенные Сенатом
за столетие до его рождения. Но даже в самых своих диких проявлениях
вакхические ритуалы были временным освобождением от реального мира с его
жесткими законами. Авшар же собирался сделать беззаконие основой вселенной.
-- Неужели люди не осознали этого? -- спросил трибун, закончив рассказ
об оргиях. -- Ведь если не будет законов, традиций и обычаев, каждый человек
попадет в зависимость от милости самого сильного и самого жестокого.
-- Именно так объявил Синод, который осудил Авшара, -- кивнул
Бальзамон. -- Я читал заключения Синода. Это были самые страшные слова,
какие мне когда-либо приходилось читать. Даже предавшись злому богу, Авшар
оставался ослепительным и жутким, как молния. Его доводы и аргументы до сих
пор живы -- на пергаменте. В них звучит страшная убежденность, от которой и
сегодня стынет кровь в жилах. И если, -- задумчиво проговорил Патриарх, -- в
поклонении злу и темноте он нашел возможность победить даже само Время, если
он сумел дожить до сегодняшних дней, если он и сейчас пытается повергнуть
Империю на колени -- страну, которая сперва оценила его способности и
знания, а потом осудила его...
-- Не повергнуть на колени, а победить, завоевать и править ею, как ему
захочется, -- перебил Скавр.
-- Это еще хуже. Но теперь многое из того, что случилось за долгие
столетия, прояснилось и стало куда более осмысленным. Например, странное,
варварское, почти звериное поведение халогаев, которые пересекли Астрис во
время правления Анфимия Третьего пятьсот лет назад. В немалой степени их
удачный поход объясняется дряхлостью Анфимия, однако затем, тремя годами
позднее, на престол сел Крисп...
-- Боюсь, все эти имена мне неизвестны, -- сказал Марк. Это признание
опечалило его. Даже после стольких лет жизни в Видессе он все еще был так
невежествен во многом, что касалось Империи и ее древней истории!
Марк хотел добавить что-то еще, но Бальзамон больше не - замечал его.
Глаза Патриарха затуманились. Казалось, старик вперился взором куда-то вдаль
и не может отвести взгляда.
Скавр однажды уже видел это выражение на лице Патриарха, и волосы на
голове трибуна встали дыбом, а по коже побежали мурашки. Страшные
пророческие видения были для Бальзамона ловушкой. Наконец Патриарх очнулся
от своего жуткого сна.
-- Все то же, то же, -- проговорил он с мукой в глухом голосе. -- Все
то же самое. Все повторяется.
Он произнес эти слова несколько раз, прежде чем окончательно пришел в
себя. Марк не посмел спросить Патриарха, что именно тот увидел. Трибун ушел
так тихо и незаметно, как только мог.
День выдался теплый, но на протяжении всего пути в лагерь легионеров
Марка пробирала ледяная дрожь. Он слишком хорошо помнил, что сказала Алипия
о видениях Патриарха: на Бальзамоне лежало проклятие видеть только гибель.
Теперь же, когда расстояние между Авшаром и Видессом таяло с каждым днем,
трибуну становилось страшно при одной только мысли о том, что он знает, из
какой бездны явился колдун.
Глава двенадцатая
Донесение разведчиков Туризина оказалось точным. Судя по количеству
огней походных костров, мерцающих на краю степи, армия йездов значительно
превышала ту, что стояла у них на пути. Порывы западного ветра доносили до
трибуна бесконечное скандирование: "Авшар! Авшар! Авшар!" Глухие удары
барабанов сопровождали эти крики, и от рокота у любого, кто сражался при
Марагхе, мурашки бежали по спине. Трудно было забыть о той кошмарной ночи,
когда йезды окружили видессианский лагерь.
Однако Гай Филипп только презрительно фыркал:
-- Пускай себе стучат. Они могут не спать и драть глотку всю ночь, если
им так нравится. Лично я собираюсь хорошенько выспаться.
Скавр кивнул:
-- Гавр не очень любит стоять в обороне, но при необходимости он знает,
как это делать.
Император двигался от Амориона на северо-запад, покуда нашел нужное ему
поле битвы -- степь, резко обрывающуюся оврагом. Здесь высилась одинокая
скала с острыми камнями. Видессиане разбили наверху укрепленный лагерь.
Несколько отрядов и две легкие катапульты прикрывали более незначительные
подходы к вершине.
Авшар даже и не пытался атаковать их. Он бросил свою армию прямо на
основную часть имперского войска. В отличие от Туризина, князь-колдун рвался
в бой.
Разведчики уже обменивались ударами сабель и стрелами на "ничейной
земле", и дикое ржание раненой лошади прорезало вопли йездов.
-- Значит, завтра, -- рассеянно говорил Гай Филипп, примеряя
легионерский шлем, который он одолжил у солдата. Удовлетворившись
результатом примерки, старший центурион повернулся спиной к костру и
уставился в темноту, пытаясь прикинуть, кто же победил в ночной стычке. Но в
такой темени почти невозможно было это узнать.
Спустя некоторое время на лице Гая Филиппа проступило выражение
замешательства.
-- Насколько я понимаю, -- сказал он, -- Гавр делает все, как
полагается. Почему же мне это так не нравится?
-- Потому что мы сидим на месте, -- тут же отозвался Виридовикс.
Горячий нрав кельта заставлял его жаждать действий еще больше, чем Туризина.
-- Это не имело бы значения, будь армия уверена в себе, -- возразил
Горгид. -- Однако наша армия... -- Он не закончил фразы и выразительно
замолчал.
Марк знал, что имел в виду грек. Некоторые отряды армии Туризина --
пестрой, собранной с миру по нитке -- были вполне крепки и боеспособны.
Легионеры всегда сражались с йездами до последнего, как и хатриши,
действовавшие с римлянами бок о бок, начиная с Марагхи. Гвардейцы-халогаи,
постоянно сопровождавшие Императора, вообще не страшились никого на свете.
Что касается аршаумов, то йезды для них были всего лишь еще одним хаморским
племенем. Конники Арига составляли большую часть кавалерийского прикрытия
Туризина.
Однако видессиане -- основа и ядро боевых сил Гавра -- были далеко не
так едины. Несколько подразделений были укомплектованы ветеранами, такими же
опытными профессионалами, как и наемники. Однако для других -- гарнизонных
солдат из маленьких городков, вроде Серреса, для бойцов местной самообороны
-- эта битва была первой в их жизни. И никто не мог предвидеть, насколько
хорошо будут сражаться неопытные новобранцы.
Кроме того, каждый знал, хотя и не говорил об этом вслух, что Авшар со
своим дьявольским колдовством сам по себе стоит целой армии. И эта страшная
невысказанная мысль шевелилась в каждой голове, в равной степени устрашая и
новичков, и ветеранов.
-- Завтра, -- пробормотал Скавр и подумал: было то молитвой или
проклятием.
----------
Солдат успели накормить прежде, чем они заняли свои места в строю.
Выбрав место для боя, Император одновременно с тем заранее рассчитал и
порядок расположения частей. Он сам и гвардейцы-халогаи заняли центральную
позицию. Северяне выступили вперед, и их могучие боевые топоры заиграли
кроваво-золотым светом в лучах восходящего солнца.
На левом фланге, манипула за манипулой, как на параде, выстроились
легионеры. Перед каждой манипулой находился присвоенный ей значок-сигна --
две сжатые руки, поднятые венком. Позолоченные значки ярко сверкали в
утреннем свете. Острия легионерских копий казались двигающимся лесом, когда
римляне шагали к своей позиции на поле.
То и дело в строю легионеров можно было заметить солдат, вооруженных
вместо традиционных римских копий и коротких мечей-гладиев иным, более
привычным для этих боицов оружием. Виридовикс, разумеется, не расставаться
со своим галльским мечом. Зеприн Красный с боевым топором на плече мог бы
сейчас находиться среди своих соотечественников в гвардии Императора. Но
халогай все еще не считал себя достойным служить в их рядах и потому
оставался рядовым легионером.
На левом крыле рядом с императорскими гвардейцами стояла сотня
намдаленских латников -- Туризин решился довериться им, несмотря на все
раздоры между Княжеством и Видессом. На головах намдалени сверкали
конические шлемы с металлическими накладками, закрывающими переносицу. Их
кольчуги доходили до колен; в руках намдалени держали длинные тяжелые копья,
мечи, предназначенные для нанесения рубящего удара, прямоугольные щиты,
раскрашенные во всевозможные цвета. Сильные, крупные лошади намдалени были
также защищены конским доспехом из плотной кожи и металла.
Ракио, вооруженный с головы до ног, в доспехах, вышел из рядов римлян и
подъехал к отряду намдалени, желая присоединиться к ним.
-- Не бойся за меня, -- сказал он Горгиду. -- Будет лучше, если я стану
сражаться рядом с солдатами, которые воюют так же, как я.
Он склонился в седле и на прощанье обнял Горгида, Легионеры
заулюлюкали. Ракио выпрямился.
-- Все вы просто ревнуете, -- заявил он, вызвав новую волну воплей и
свистков. Однако ирмидо ничуть не разозлился; он привык к обычаям своего
народа и не собирался от них отступать. Махнув рукой, он поскакал вперед.
Горгид мог только позавидовать простодушию своего друга. Снова
оказавшись среди легионеров, грек почувствовал, что опять возвращается к
старой привычке тщательно скрывать свою личную жизнь. Но, оглядевшись по
сторонам, он обнаружил, что римляне ухмыляются вполне беззлобно. Возможно,
доброта и доверчивость Ракио подействовали на них таким благотворным
образом.
-- Эй, кто-нибудь, дайте мне точильный камень, -- сказал Горгид, желая
в последний раз перед боем привести в порядок свой гладий.
Два или три легионера протянули ему свои бруски; один из них
усмехнулся:
-- Тот парнишка на лошади находит твое лезвие и без того достаточно
острым.
Горгид вздрогнул, как от удара. Однако замечание легионера было
обыкновенной солдатской шуткой; в нем не было той злобной издевки, с которой
несколько лет назад столкнулся Квинт Глабрио. Горгид ответил непристойным
жестом. Солдат громко засмеялся.
Лаон Пакимер поднял коня на дыбы, развернулся и повел своих хатришей,
чтобы прикрыть фланги легионеров. Марк поднял шлем и махнул, отвечая на
приветствие Пакимера.
-- Да, неплохие солдаты, хотя дисциплиной у них и не пахнет, --
проворчал Гай Филипп, словно прочитав мысли трибуна.
Видессианские солдаты, более легко вооруженные, но зато и более
подвижные, чем бойцы центра армии, заняли позиции на левом и правом крыле.
Часть из них была вооружена луками, у других были сабли или копья.
Один из видессианских офицеров тоже поднял на дыбы своего породистого
тонконогого коня. Обычно имперцам не было свойственно проявлять боевой дух
так браво и откровенно. По правде говоря, очень немногие из них были
по-настоящему отважны.
И вдруг Марк узнал этого офицера. Провк Марзофл! Трибун не желал
признавать за своим врагом мужества.
Кочевников Туризин расположил на обоих флангах своей армии, за
видессианами. Слева стояли хаморы, нанятые Туризином в Пардрайской степи.
Любопытно, откуда они были -- из краев, что неподалеку от реки Астрис,
естественной границы между Видессом и степью? А может быть, друг
Виридовикса, Батбайян, прислал их на помощь Империи через Присту?
Справа находились аршаумы Арига. Римлянин уже хорошо различал глухие
удары военного барабана аршаумов, которые звучали глуше и резче, чем у
йездов. Они заглушали даже рожки и дудки, протрубившие сигнал к выступлению.
Армия Авшара, управляемая железной рукой колдуна, тоже продвигалась
вперед. Похоже, вся она состояла из кавалерии. Самые сильные, отборные бойцы
князя-колдуна занимали центр, выстроенные прямо напротив видессианского
стяга, голубого с золотым солнечным диском.
У самого Авшара было два гигантских знамени: поменьше -- знамя Иезда,
черная пантера в прыжке на фоне полотна цвета засохшей крови; и побольше,
красное. Имперцы не сразу разглядели изображенные на нем символы; когда же
люди в конце концов поняли, что это такое, многие из них быстро очертили
круг солнца у своего сердца. На знамени Авшара развевался символ Скотоса --
три параллельные молнии.
Князя-колдуна окружали отряды тяжелых макуранских копейщиков. У многих
на верхушках шлемов, украшенных острыми шпилями, колыхались плюмажи, которые
делали всадников еще выше.
Но куда большая мощь Авшара заключалась в йездах. Слишком часто Скавр
видел их в действии, чтобы презирать этих воинов за беспорядок и плохую
дисциплину. Бросаясь в бой всей своей массой, они соединяли бесстрашный
варварский дух с удесятеренной жестокостью, которой научились у своего
повелителя.
В строю кочевников колыхались знаки множества кланов -- здесь зеленый
флаг, там волчий череп или человеческая голова, воздетая на копье.
Авшар приучил их и к покорности себе -- когда знамя Скотоса четыре раза
качнулось вперед-назад, они резко, хотя и несколько неуклюже, остановились.
Армии все еще разделяло расстояние в два-три полета стрелы. Подозревая
какую-то ловушку с применением колдовства, Туризин тоже подтянул вперед свои
силы и остановился. Его задачей было задержать врагов, а не атаковать их.
Пусть Авшар сам бежит в атаку, если хочет.
Из рядов йездов выехал всадник и медленно двинулся вперед по
нейтральной полосе между армиями. По имперскому строю пробежал гул, когда он
подъехал так близко, что можно было разглядеть его лицо. Это ужасное,
мертвое лицо могло принадлежать только самому князю-колдуну. Авшар
заговорил, применив небольшое заклинание, так что все солдаты Императора
хорошо расслышали его голос:
-- Псы! Свиньи! Последние жалкие прихвостни издыхающей религии! Есть ли
среди вас хоть один, кто осмелится сразиться со мной?
-- Я! -- заревел громовым голосом Зеприн Красный. Его лицо побагровело
от гнева, и он как никогда оправдывал в этот миг свое прозвище.
Высоко подняв над головой тяжелый топор, звеня кольчугой,
великан-халогай пробился вперед сквозь ряды римлян и бросился на колдуна,
который сделался объектом его неугасимой ненависти со времен битвы при
Марагхе.
-- Остановите его! -- резко крикнул Марк, и несколько легионеров
бросились за халогаем.
Один, пеший, Зеприн недолго продержался бы против конника. У него не
было шансов одолеть Авшара даже в честном бою, а трибун знал, что честного
поединка с колдуном никогда не будет.
Однако Авшар даже не обратил внимания на Зеприна. Еще один
видессианский всадник пришпорил свою лошадь и помчался навстречу
князю-колдуну, громко крича:
-- Да оградит меня Фос от зла!
Он натянул тетиву до уха и пустил стрелу. Засмеявшись своим страшным,
ледяным смехом, Авшар сделал быстрое, неуловимое движение рукой. Стрела
вспыхнула, как молния, и исчезла в воздухе.
-- Можешь призывать на помощь своего жалкого божка, -- сказал
князь-колдун. -- Увидишь, как он поможет тебе!
Авшар еще раз быстро проделал несколько замысловатых движений. Сноп
оранжево-красного пламени вырвался из его тонких, костлявых, как у скелета,
пальцев, и метнулся к видессианину. Всадник и его конь отчаянно закричали,
охваченные ослепительным пламенем. Их обугленные тела рухнули на землю у
копыт Авшарова жеребца, который осторожно отступил на шаг. В воздух поднялся
запах паленого мяса.
Наступила гробовая тишина.
-- Есть ли еще желающие? -- спросил Авшар.
К этому времени римляне сумели обуздать Зеприна и затащить его в свой
строй.
Повелитель Йезда снова засмеялся, и в голосе прозвучала жуткая
уверенность в скорой гибели его врагов.
Виридовикс поймал взгляд Скавра. Трибун кивнул в ответ. Лучшего случая
не представится. Вдвоем они, возможно, окажутся более удачливы, чем
безвестный отважный видессианин.
-- Есть ли еще кто-нибудь? -- снова сказал Авшар. Он явно ожидал
молчания. Скавр уже набрал в легкие воздуха, чтобы крикнуть в ответ, но
прежде, чем он успел это сделать, в центре видессианской армии началось
какое-то движение. Ряды халогаев расступились и пропустили вперед одинокого
всадника.
В горле трибуна встал комок от недоброго предчувствия. Не думал он, что
Туризин окажется настолько безумным, чтобы выйти на бой по вызову Авшара.
Император был хорошим воином, но князь-колдун превосходил силой любого
смертного человека.
Однако тот, кто вышел на бой, не был Автократором. Это был старик в
поношенном голубом плаще. Он сидел верхом на скромном ослике. Увидев его,
Авшар отшатнулся.
-- Уходи, -- проговорил Бальзамон. Та же магия, которой воспользовался
Авшар, заставила голос Патриарха зазвенеть сотнями колоколов. -- Много лет
назад Святейший Синод предал тебя анафеме. Уходи же отсюда навек! В Видессе
нет больше места для тебя и твоих деяний.
Потрясенный, Марк уставился в спину Бальзамона. Ему и раньше доводилось
видеть, как Бальзамон, обычно такой смешливый, жизнерадостный и простой в
общении с близкими людьми, в одно мгновение обретал суровость и достоинство,
подобающие его сану. Однако в этот миг Патриарх превзошел самого себя.
Бальзамон, повторяющий анафему, прозвучавшую много веков назад, казался
карающим владыкой, подобно мозаичному изображению Фоса под куполом Собора в
Видессе.
Однако Авшар быстро оправился от первого потрясения и взял себя в руки.
-- Глупец! Ты выставил себя на посмешище, решившись осыпать меня своими
жалкими анафемами! Впрочем, это не имеет значения. Дни твои сочтены. Тебе
осталось не более года! Да, скоро ты будешь мертв! Мертв, как те слепцы и
безумцы, которые не захотели увидеть света истины! После гибели Скопензаны я
пришел к ним, желая открыть их пустые глаза. Я стоял перед ними и слушал,
как они проклинают меня. Минули века -- и вот я стою перед тобой. Скажи --
кто же из нас двоих поклоняется более могущественному богу?
-- Когда-нибудь и ты, порождение зла, окончишь дни свои. Раньше или
позже -- какое это имеет значение пред лицом Вечности? Твои жестокие дела
вопиют к небесам и свету солнца! Ты будешь призван к ответу, Авшар! Остаток
Вечности ты проведешь во льду Скотоса, обреченный страдать среди прочих его
темных созданий.
Мрачные глаза князя-колдуна горели презрением.
-- Ты так же глуп и наивен, как твои пращуры! Все мы -- творения
Скотоса, и ты, и я, и все прочие! И тот вспыльчивый болван, что сидит на
троне, по праву принадлежащем мне, -- он тоже! Воистину, человек -- самое
замечательное из творений Скотоса. Из всех живых существ лишь он один в
полной мере познал, что такое зло, и пользуется им по доброй воле.
Авшар говорил так, словно они с Бальзамоном беседовали наедине. Да так
оно, в своем роде, и было. Оба они -- невзирая на разделявшую их пропасть --
были созданиями теологической иерархии Видесса.
Бальзамон ответил таким тоном, словно пытался вернуть заблуждающегося
коллегу к общепринятой доктрине, а не вступил в смертельный поединок с
опаснейшим врагом своего народа и своей веры:
-- Следуя твоей логике, с тем же успехом можно утверждать, что вся пища
-- отрава, если в ней попадется одна тухлая рыба. Неужто ты в слепоте своей
позабыл о том, что в душе каждого человека кроется не только зло, но и самое
удивительное, бескорыстное добро?
Вероятно, Патриарх хотел задать чисто риторический вопрос, но Марк
подумал, что Бальзамон затронул самую глубинную суть дела. Чем дольше живет
человек, тем больше он становится самим собой. Когда-то в душе Авшара
крылось не больше зла, чем в душе любого другого человека. Так продолжалось
до тех роковых дней, когда прелату Скопензаны выпало тяжкое испытание --
пережить вторжение хаморов и падение Видесса. И тогда он увидел в этой
катастрофе знамение торжества Скотоса на земле и обратился к темному богу.
Применяя дьявольскую магию, Авшар сумел прожить множество веков. Он сделал
выбор и закостенел в нем, и теперь...
...И теперь он проклял Бальзамона с беспредельной жестокостью, которую
веками лелеял в своей груди, -- ибо ненависть изгнанника и предателя в сотни
раз ужаснее ненависти честного врага:
-- Так умри! Увидишь, как поможет тебе твое Добро!
Его руки взметнулись вверх в том же движении, которое убило
видессианского всадника. Когда яркое пламя коснулось Бальзамона, Марк
невольно закричал от боли. Патриарх заслужил лучшего, чем неотомщенным
погибнуть от руки Авшара. Но Бальзамон не упал, хотя осел в седле, точно
придавленный тяжким грузом.
-- Я отрицаю тебя и твою силу, -- сказал он. Его голос дрожал, но в нем
по-прежнему звучала уверенность в своей правоте. -- Пока я жив, твои
дьявольские чары не будут вмешиваться в ход битвы.
-- Пока ты жив? -- Авшар бросил против Патриарха новое заклинание.
Скавр услышал, как Бальзамон застонал. Затем голос Патриарха стал
тихим; он перестал пользоваться заклинанием, позволявшим ему говорить на все
поле. Теперь он старался только защитить себя.
Князь-колдун насылал одно заклинание за другим. Бальзамон не был
достаточно сильным чародеем, чтобы сравняться со своим могущественным
противником. Несколько раз он покачнулся в седле и чуть не упал на землю.
Бальзамон не пытался нанести ответного удара. Но в своей глухой обороне
он был неуязвим. Словно старый, но все еще грозный боец, желающий только
удержать врага на расстоянии, он твердо отбивал страшные чары, которые
одолели бы более сильного, но менее уверенного в своей правоте мага.
Увидев, что Патриарх уцелел в этом жутком вихре колдовства, армия
Туризина начала громко выкрикивать его имя, точно боевой клич. Снова и снова
гремело, тревожа эхом далекие холмы:
-- Бальзамон! Бальзамон! Бальзамон!
Марк и раньше видел подобное: Патриарх черпал силы в восторге людей.
Выпрямившись в седле, он широко развел руками и стал размахивать ими,
отражая каждый удар, наносимый Авшаром ему или имперской армии.
-- За его спиной сам ангел-хранитель, -- прошептал Виридовикс на ухо
Скавру.
Горгид, который стоял далеко позади них, пробормотал себе под нос
по-гречески: "энтузиазмос".
Наконец, дико вскрикнув от ненависти, Авшар сдался. Резко дернув за
поводья, он повернул свою лошадь и галопом помчался к строю йездов.
Видессиане разразились хором приветственных криков своему Патриарху и
грязными оскорблениями в спину врагу.
Гвардеец-халогай, подхватив за узду мула, отвел его в безопасное место
позади строя видессианской армии. Утомленный, но не побежденный. Патриарх
помахал рукой солдатам. Однако Марк хорошо видел его лицо. Бальзамон не был
победителем. Он едва спасся от страшного поражения.
Несколько минут царило молчание. Затем в обеих армиях офицеры начали
громко отдавать приказы, до хрипоты подбадривая своих солдат.
Марк заглянул себе в душу, пытаясь найти вдохновляющие слова,
подобающие ситуации, но не смог обнаружить их слишком много. Какие бы
иллюзии о славе на поле боя он ни питал в юности, они давно уже превратились
в пыль. Впрочем, это касалось и любого из легионеров. Наконец Марк сказал,
повысив голос:
-- Все очень просто. Если мы проиграем эту битву, всем нам конец.
Держитесь дружно, бейтесь слаженно, выполняйте все приказы и не дайте
ублюдкам пробиться через ваши ряды. Думаю, это все.
Он слышал, как несколько голосов повторяли за ним, переводя его краткую
речь на гортанный васпураканский язык для тех "принцев", которые все еще не
говорили по-латыни.
Выступление Марка не вызвало аплодисментов. Все свои восторги легионеры
уже израсходовали на Бальзамона. Однако Марк не слишком беспокоился по этому
поводу. Его солдаты были готовы биться и не испытывали страха. Все остальное
уже не имело большого значения.
Скавру почудилось, что он слышит гром в ясном, без единого облачка,
небе. Какое еще колдовство направил на них Авшар? Но это была не гроза.
-- Началось, -- сказал Гай Филипп.
Иезды пришпорили своих лошадей и, сотрясая землю, понеслись на ряды
видессиан. Топот копыт тысяч лошадей, казалось, заполонил собой весь мир.
Громко закричал Лаон Пакимер, и хатриши галопом вылетели вперед,
прикрывая пеших легионеров и халогаев от града стрел. Всадники Пакимера
начали осыпать ответными стрелами йездов и немного замедлили скорость их
яростной атаки. Марк видел, как пораженные меткими выстрелами падают лошади
и люди в обоих отрядах.
Хатриши были отважными бойцами, но враги превосходили их численностью.
Сделав все возможное, Пакимер помахал в воздухе своей засаленной меховой
шапкой. Это заменяло приказ отступать. Хатриши, уцелевшие в стычке,
вернулись на свои позиции.
-- Авшар! Авшар! -- Крики йездов звоном отзывались в ушах Скавра.
Стрелы уже долетали до железных рядов легионеров. Где-то позади Марка
послышались проклятие и звон металла. Один из легионеров упал на землю.
Другой выругался, когда в его ногу впилась стрела.
Еще одна стукнула о щит Марка. Трибун покачнулся и мысленно
поблагодарил тех, кто сделал этот тяжелый щит. Несколько слоев толстой кожи,
металла и дерева защищали в бою куда лучше, чем легкие щиты кочевников или
видессиан. Тот щит, что дали аршаумы Марку во время похода на Видесс, был бы
сейчас пробит насквозь.
Иезды продолжали наседать на римлян. Они были уже совсем близко.
-- Копья к бою! -- крикнул трибун, прикинув на глаз расстояние до
врага. Марк высоко поднял меч и краем глаза заметил, как буккинаторы
приложили к губам трубы.
-- Вперед! -- крикнул он. Десятки трубачей передали приказ легионерам.
Сотни тяжелых копий разом метнулись на врагов. Раненые йезды дико
кричали; их лошади ржали от боли и страха. Вопли людей и животных
беспрестанно звучали в воздухе, кони валились на землю один за другим,
придавливая собой всадников.
Некоторые йезды пытались защититься от копий щитами. Это спасало их в
первый миг, но когда они пытались вырвать копья из щитов и выбросить
мешавшие им древки, они обнаруживали, что мягкие железные наконечники
римских копий согнулись от удара и намертво застряли в щитах, делая их
бесполезными в бою. Ругаясь, йезды отбрасывали щиты в сторону.
Еще несколько сотен копий полетели во врагов. После этого с лязгом
вышли из ножен короткие мечи легионеров. Закипел рукопашный бой.
Невозможно было сказать, что гнало йездов в битву -- страх перед своим
ужасным повелителем или одна только кровожадность. Но бились они яростно и
отважно.
На римлян обрушились тучи кочевников. Пыль, поднятая их лошадьми,
окутала легионеров душным, густым облаком.
Марк чихнул и прокашлялся. Глаза его покраснели и слезились от пыли. Он
слепо рубил всадника, напиравшего прямо на него. Вдруг Скавр ощутил слабое
сопротивление металла, которое означало, что меч вошел в тело. Брызнула
теплая кровь, и Марк услышал стон. Он так никогда и не узнал, был это
человек или конь.
Трибун вытер лицо рукавом, чтобы лучше видеть, и быстро огляделся по
сторонам. Здесь и там йезды пробили глубокие бреши в рядах легионеров,
однако настоящего прорыва не произошло. Повзводно и манипулами римляне
быстро передвигались в самые горячие места боя, чтобы отразить натиск врага
там, где давление было сильнее всего. В ближнем бою у римлян имелось куда
больше преимуществ, чем у кочевников, несмотря на то что те были конными.
Колющие мечи, прочные доспехи, тяжелые щиты и железная дисциплина,
помноженная на гибкость и маневренность манипулярного строя, имели сейчас
большее значение, чем умение рубить с седла.
Марк увидел, как Тит Пулион вступил в яростную схватку с йездом, громко
крича и насмехаясь и нанося врагу удар за ударом. Пока разъяренный
противник, поглощенный боем, желал только одного -- зарубить дерзкого
римлянина, один из легионеров незаметно наклонился и распорол живот коня.
Животное рухнуло на землю, жалобно заржав. Пулион тотчас же подскочил к
йезду и пронзил его мечом.
-- Правильно! Лежачего не бьют, лежачего убьют! -- засмеялся Луций
Ворен. -- Заставляй их спешиваться!
Ворен сражался с йездом, который потерял своего коня и вынужден был
рубиться пешим. Римский гладий наносил короткие колющие удары, которым
обучали легионеров учителя фехтования на тренировках. Никакая ярость не
могла устоять перед отточенностью римского фехтовального искусства. Йезд
рухнул на землю, схватившись руками за живот. Скавр уловил гнилой запах. Это
означало, что у йезда пробиты кишки.
Пулион уже бился с другим всадником. Они с Вореном давно позабыли о
своих прежних распрях, но Пулион отнюдь не собирался позволить товарищу
обойти себя в бою.
Йезд нацелился копьем на Зеприна Красного, который легко уклонился от
удара. Огромный халогай был гибок и ловок в движениях. Со страшным воем
северянин обрушил свой громадный топор на голову вражеского коня. Удар
пришелся животному между глаз. Мозги забрызгали всех вокруг, и конь
свалился, как громом пораженный. Второй удар подверг той же участи всадника.
Слева от легионеров сверкали боевые топоры -- гвардейцы-халогаи
уничтожали лучших солдат Авшара. Но макуранские копейщики, которые стояли в
центре вражеской армии, сражались с не меньшим мужеством и искусством. Все
больше северян бросались вперед, чтобы заменить в строю своих товарищей,
павших в бою.
-- Закройте брешь! -- закричал Марк. -- Помогите им!
Он отправил одну манипулу на левый фланг, чтобы не дать возможности
макуранцам увеличить брешь между халогаями и легионерами. В армии, собранной
из разномастных отрядов, подобная опасность была вполне вероятной. В битве у
Сангария намдалени Дракса научили трибуна думать об этом. Скавр заплатил за
урок дорогую цену.
Хотя Виридовикс не подчинялся никому на свете, он придвинулся ближе к
трибуну. Кельт был рад помочь халогаям. Суровые, мрачные люди, -- куда более
пессимистичные, чем его соплеменники-кельты, -- халогай чем-то все же
напоминали Виридовиксу его народ.
Один макуранец попытался ударить кельта по голове обломком копья.
Виридовикс нагнулся и отбил удар. Металлический панцирь, защищающий лошадь
макуранского копейщика, спас ее от ранения. Она взвилась на дыбы, чтобы
ударить Виридовикса копытами, однако тот увернулся. Мгновение враги смотрели
друг другу в глаза, тяжело дыша. Под коническим шлемом с плюмажем кельт
видел смуглое лицо, покрытое маслянистыми каплями пота; густо навощенные усы
грозно топорщились, как рога. Рыжие усы Виридовикса были влажными и обвисли.
Поглядев на Виридовикса настороженно, макуранец хлебнул вина из бурдюка, с
уважением отсалютовал кельту и повернул коня в другую сторону.
-- Пусть ты выйдешь из боя невредимым, -- бросил ему вслед Виридовикс.
Он не имел ни малейшего понятия, услышал ли его макуранец, а если и услышал,
то понял ли слова, произнесенные по-видессиански.
Новая атака йездов чуть было не отбросила Марка с его манипулой назад,
но Гай Филипп и Гагик Багратони остановили напор кочевников.
Васпуракане бились с захватчиками с такой исступленной яростью и
презрением к смерти, что это ужасало даже привычного ко всему Гая Филиппа.
Старший центурион содрогнулся, увидев, как один из "принцев" и иезд
одновременно пронзили друг друга саблями и упали на землю, схватившись в
предсмертном объятии.
-- Болваны! -- заревел Гай Филипп. -- Не бросайтесь своей жизнью
впустую! Один за одного -- плохая сделка с этими ублюдками!
Солдаты Багратони, похоже, не обратили на него внимания.
Спустя миг старший центурион заметил пехотинца, который, кажется, не
знал своего места в строю. Гай Филипп яростно выдохнул:
-- Ты!..
Солдат повернулся к нему лицом.
-- А, это ты, -- произнес старший центурион -- уже совсем другим тоном.
Горгид не ответил ему. Как раз в этот момент один из римлян пошатнулся,
схватившись за локоть, из которого хлынула кровь от косого удара саблей.
-- Стой! -- громко крикнул врач. Легионер, привыкший повиноваться,
замер как вкопанный. Горгид оторвал длинную полосу от солдатской туники,
соединил края раны и туго ее забинтовал.
-- Иди в тыл, -- приказал грек. -- С такой рукой ты больше не можешь
сражаться.
Легионер пытался было протестовать, но Горгид рявкнул:
-- Делай, как я велю! Ты больше не сможешь защитить себя. Здесь не
произойдет прорыва только потому, что в строю не будет тебя.
Солдат заковылял прочь. Горгид надеялся, что повязка остановит
кровотечение. Рука солдата была рассечена до кости.
Он поднял меч, который отложил в сторону, когда перевязывал раненого, и
вздрогнул, когда кто-то схватил его за локоть.
-- Эй, тихо, тихо, -- сказал Гай Филипп. -- По-моему, это мой меч!
Отдай-ка его мне.
- Нашел время вспоминать об этом, -- возмущенно сказал Горгид. -- Чем
же я, по-твоему, должен защищать себя?
-- Позволь уж нам позаботиться об этом, -- ответил ветеран. Он
удовлетворенно хмыкнул, ощутив в ладони рукоять своего старого меча. -- Из
всего увиденного я сделал такой вывод: как врач ты принесешь значительно
больше пользы, чем как солдат. Ты совсем неплохо владеешь мечом, но,
по-моему, тебе лучше делать то, что ты умеешь лучше всего.
Грек подумал и быстро склонил голову в знак согласия.
-- Дай мне хотя бы тот меч, что висит у тебя на поясе. Все же это
лучше, чем ничего.
Но Гай Филипп уже бежал к легионерам. Бой разгорелся с прежней яростью.
-- Вперед, Муниций! -- заревел старший центурион. -- Мне нужно здесь
еще два взвода!
Двое йездов пробились через ряды отчаянно сопротивляющихся легионеров.
Центурион отразил сабельный удар и прыгнул на кочевника, повалив его с седла
на землю. Затем одним прыжком он подскочил к другому йезду и пронзил врага
со спины прежде, чем тот сообразил, что к чему. Но первый йезд был лишь
оглушен. Он сумел вскочить на ноги и бросился на Гая Филиппа.
Горгид пришел на помощь центуриону. Грек ухватился обеими руками за
правое запястье кочевника и не отпускал его, покуда они не покатились по
земле. Жилистые сильные руки грека удерживали врага до тех пор, пока Гай
Филипп осторожно, боясь промахнуться, не вонзил свой меч в горло иезда.
- Смело проделано, -- сказал старший центурион, помогая Горгиду
подняться на ноги. -- Но почему ты не ударил его кинжалом?
-- Я забыл, что у меня есть нож, -- тихо сказал Горгид
-- Дилетант! -- Гай Филипп превратил это слово в ругательство. --
Постарайся хотя бы не убить себя этим оружием, договорились? -- добавил он,
протянув Горгиду меч который тот у него просил.
Только нехватка времени спасла грека от смущения.
Ветеран направил подкрепление из отряда Муниция в наиболее слабое место
в цепи солдат, где просачивались йезды.
Давление на легионеров немного ослабло, когда слева затрубили рога.
Намдалени бросились вперед с общим для армии Туризина боевым кличем: "С нами
Фос!"
Поначалу тяжелое вооружение и сильные, крупные лошади намдалени давали
им большое преимущество. Макуранцы Авшара замедлили атаку островитян, но не
смогли их остановить. Тяжелые всадники шли сквозь ряды легковооруженных
степняков, как нож сквозь мягкое масло. Будь у Туризина побольше намдалени,
островитяне могли бы в эту минуту решить исход битвы в пользу Видесса.
Но йезды были куда многочисленнее. Они облепили островитян со всех
сторон, как мухи, осыпали их градом стрел. Даже прочные кольчуги и защитные
панцири лошадей не могли послужить надежной защитой от этого смертоносного
дождя. Атака намдалени замедлилась.
Однако, пытаясь остановить лавину намдаленских латников, йезды оголили
свои фланги. Увидев впереди щель в боевых порядках врагов, Провк Марзофл
бросился вперед с присущим ему дерзким мужеством, которое однажды уже
отличило его в одном из сражений и обратило на себя внимание Туризина.
Громко крича и нанося удары, он повел в тыл врагов конных видессиан, таких
же сумасбродно-отчаянных рубак, как и он сам. И снова: будь армия Туризина
вся такой же, как отряд Марзофла, видессиане смогли бы разрезать армию
йездов пополам и уничтожить правое крыло врагов.
Но йезды тоже заметили эту опасность. Их крики зазвучали испуганно.
Легионеры приветственно завопили, не зная в точности, что именно произошло,
но уверенные в том, что случившееся не принесло ничего хорошего их врагам.
Однако, несмотря на отчаянные призывы Марзофла и его проклятия,
остальные видессиане медлили. Несколько долгих секунд сыграли свою роковую
роль. Йезды залатали брешь, и в ловушке оказались не они, а сам Марзофл.
Кавалерист повернул свой отряд прямо на Авшара, однако этот путь был уже
блокирован -- слишком много йездов и макуранцев бросилось ему наперерез.
Голос Провка Марзофла перекрыл шум боя:
-- Назад, к нашим, ребята!
Уцелевшие (их осталось чуть больше половины) пробились к видессианской
армии и заняли позицию как раз между намдалени и халогаями.
Марк подбадривал удальцов, пока не охрип. И вдруг он узнал в их
командире Марзофла.
-- Будь я проклят! -- проговорил трибун, не обращаясь ни к кому в
особенности. -- В этом надутом павлине есть что-то, что заслуживает
уважения.
Эта мысль больно ужалила его.
----------
Авшар кипел от гнева. Он чувствовал, как рушатся все его планы, так
долго вынашиваемые. Сотни раз проклинал он Бальзамона, насылая на него одно
заклятие за другим. Черная магия колдуна причиняла Патриарху Видесса боль.
Авшар мог чувствовать мучения Бальзамона. Это было приятно, но недостаточно.
Князь-колдун так и не ощутил пока сладкого вкуса победы.
Рано или поздно -- Авшар знал это -- он сумеет разбить Патриарха на
осколки, точно глиняный кувшин. Но когда это произойдет? При обычных
обстоятельствах Бальзамон уже не устоял бы перед последним заклинанием
колдуна. Но нынешний день, увы, не был обычным. Старый служитель Фоса сумел
каким-то образом собрать свои последние силы в мощный кулак. Он долго еще
будет сопротивляться Авшару. Такое напряжение убьет Бальзамона дня через
два, но Авшар не мог ждать так долго.
Бессилие чар -- вот единственное, что было в состоянии испугать Авшара.
Без своей дьявольской магии он превращался в обыкновенного военачальника,
полностью зависящего от своего ума, хитрости и удачливости. Хуже того --
неразрывно связанного с простыми смертными солдатами, которые приносили бы
ему победы... или поражения!
А имперцы не выказывали ни малейшего намерения отступать. Наоборот, они
выглядели куда более уверенными и стойкими, чем их противники-варвары. Иезды
были достаточно дерзки и храбры, когда чуяли близкую победу, но, как всякие
кочевники, они быстро и без угрызений совести отступали, как только бой
оборачивался не в их пользу.
Князь-колдун заскрипел зубами от ярости. Ну почему, почему ему почти
всегда приходится действовать в одиночку? Он пожалел, что Марзофл не сумел
добраться до него. Даже без своего колдовства Авшар нашел бы возможность
покарать горькой, страшной смертью этого дерзкого негодяя-видессианина.
Внезапно князь-колдун откинул голову назад и громко рассмеялся.
Несколько лошадей в страхе попятились, но он не обратил на них никакого
внимания.
-- Какой же я дурак! -- воскликнул Авшар. -- Если мост рухнул в реку,
то я могу переплыть ее, вот и все.
Он внимательно осмотрел колеблющиеся ряды йездов, обдумывая свой план.
Задуманное было нелегким даже для него. Но оно было возможным.
Снова засмеявшись, Авшар потянулся за стрелой с черным оперением и
положил ее на тетиву своего лука.
----------
Стон, пробежавший по рядам видессиан, прозвучал так громко и горестно,
что Марк подумал было, что погиб сам Император. Но голубое знамя Туризина
по-прежнему развевалось по ветру. Трибун увидел самого Императора -- тот
сидел на своем сером скакуне и подбадривал воинов. Туризина нельзя было не
узнать -- он выделялся позолоченной кирасой, шлемом и красными
императорскими сапогами. Халогаи держались крепко, и левое крыло имперцев
продолжало наступать. Но где же тогда случилась беда?
Скавр вгляделся вдаль. Высокий рост давал Марку большие преимущества.
Позади Автократора возникло замешательство. Несколько императорских
телохранителей и жрецов суетились возле одиноко стоящего мула... Трибун даже
не осознал, что громко стонет.
Виридовикс, стоявший рядом, даже спросил:
-- Тебя ранило, дружище?
-- Не меня! -- нетерпеливо ответил Скавр. -- Бальзамона.
-- Проклятие!..
Марк схватил за локоть одного из римлян:
-- Найди Горгида и отправь его туда, -- приказал он, махнув в сторону
осиротевшего мула. Нет сомнения, видессианские жрецы-целители уже пытаются
оказать помощь Патриарху, но Марк не упускал и такой возможности, что они
каким-то невероятным злым чудом могли в эту минуту выбыть из строя -- все до
единого.
Задыхаясь от быстрого бега, Горгид бросился к Бальзамону. Он не был
лично знаком с Патриархом, как Скавр и не слишком трепетал перед саном
духовного владыки видессиан. Горгид вообще не поклонялся Фосу. Но любой кто
обладал духовной силой, сегодня мог принести неоценимую пользу в борьбе
против Авшара. А человек, сумевший остановить колдуна, был полезен вдвойне.
И потерять его из-за шальной стрелы было бы слишком большим
расточительством.
Скавр оказался прав, когда предполагал, что жрецы-целители уже делали
все возможное для своего прелата. Они с подозрением уставились на Горгида.
Однако вскоре они убедились в том, что этот чужеземец разделяет с ними
искусство исцеления.
-- Добрый Бог да благословит тебя за заботу, -- произнес один из них,
обведя знак солнца вокруг сердца, -- но ты уже опоздал. Даже появись ты в
самый миг, когда его поразила вражеская стрела, ты все равно опоздал бы.
-- Дайте мне взглянуть на него, -- сказал врач, пробиваясь сквозь толпу
имперцев.
Владея чудесным даром магического исцеления, жрецы были почти несведущи
в простой медицине, которой Горгид обучался в Греции и Риме. Возможно, эти
обыкновенные земные познания, которые грек стал презирать с тех пор, как
оказался в Империи, окажутся полезными сейчас...
Но даже беглого взгляда на Бальзамона оказалось достаточно, чтобы
убедиться: видессианский жрец прав. Патриарх лежал в неловком положении на
левом боку. На его лице застыло спокойное выражение, но глаза сделались
стеклянными и пустыми; тонкая струйка крови вытекла из утла рта и капнула на
бороду. Дыхание больше не вздымало грудь. Стрела, поразившая его, впилась
ему в сердце почти до самого оперения.
Горгид коснулся запястья, хотя заранее знал, что пульса уже не
нащупает.
Врач оглядел поле боя. Ему ведома была сила степных луков, но на таком
расстоянии ни один из кочевников не смог бы пустить стрелу. Затем грек
напрягся от внезапной мысли... Виридовикс говорил ему о таком луке... и о
стрелах с черным оперением. Любой, кто считал Авшара только колдуном и ничем
более, допускал роковую ошибку. Бывший прелат Скопензаны еще и могучий воин.
Теперь щит Империи был разбит.
Вскочив на ноги, Горгид тревожно закричал стоявшим вокруг людям:
-- Кто из вас не только целитель, но и маг?
Несколько человек кивнули в ответ. Грек только и успел сказать:
-- Тогда берегитесь, потому что Авшар...
Он не успел договорить то, что хотел сказать: "...сорвался с цепи". Все
целители, кроме одного, рухнули, как подрубленные. Некоторые раскрыли рты,
словно задыхаясь, другие просто повалились на землю. Ужас выступил на их
лицах. Губы умирающих кривились в агонии.
Последний из целителей, который оказался сильнее остальных, стоял,
шатаясь, несколько минут, словно щенок, очутившийся лицом к лицу с драконом.
Слезы текли из его глаз; через секунду они превратились в ручейки крови. Он
бил себя кулаками в виски, словно желая избавиться от нестерпимой боли;
страшное давление раскалывало его голову. Затем глаза его закатились, и он
упал замертво рядом с телом Бальзамона.
Чародеи и маги погибали один за другим вдоль всего видессианского
строя, пораженные насмерть жестокими чарами Авшара. Несколько самых сильных
магов остались в живых и не лишились рассудка, но это было все, что им
удалось сделать. У них не осталось сил, чтобы защищать армию от колдуна.
Горгид почувствовал, что течение битвы меняется. Внезапно имперцы стали
держаться неуверенно и испуганно, в то время как йезды словно получили
свежий заряд сил и мужества. Грек вытащил из ножен короткий меч Гая Филиппа
и побежал к передним рядам бойцов. Ветеран был не прав; похоже, что врачу
таки придется еще поработать сегодня оружием.
----------
Будь Авшар котом, он бы сейчас замурлыкал. Положив на колено свой
страшный черный лук, он наблюдал за тем, как оцепенение и страх расползаются
по видессианской армии, точно чернила, растекающиеся по чистой воде. Авшар
повергал одного чародея за другим и ощущал, как дух имперских солдат умирает
вместе с ними. Сейчас, когда Бальзамона не стало, это было так просто. Авшар
нежно погладил свой лук.
-- Благодарю тебя, Скотос, за твои дары, -- прошептал он и задумался о
том, что же ему делать дальше.
Магия приносила лишь некоторые ограниченные преимущества. Пока Авшару
приходилось оказывать давление на имперских чародеев, все еще
сопротивлявшихся ему, он был вынужден использовать самые слабые заклинания.
Применение более сильной магии означало бы выпустить из-под контроля магов
Видесса. А им только дай маленькое послабление -- и они вполне еще смогут
каким-нибудь образом помешать его чарам.
Боевая магия не всегда срабатывала стабильно. Ну что ж, решил Авшар,
пусть это будет маленькая магия. Ее будет достаточно, чтобы привести в
панику имперцев, коль скоро они решат, что за слабыми чарами последуют более
сильные и страшные. И это поможет йездам одержать решительную победу.
Чувствуя замешательство противника, йезды уже напирали на имперский
строй.
Князь-колдун отложил в сторону лук и вытащил из ножен длинный прямой
меч. У него не было никакого сомнения в том, кто зарубит сегодня Туризина
Гавра. Он одолел Патриарха Видесса и своей рукой убьет Императора. И тогда
Империя узнает своего истинного повелителя.
На мгновение Авшар пожалел о том, что Бальзамона нельзя принести в
жертву темному богу на алтаре Собора в столице. Глаза Авшара засверкали
торжеством. Впереди еще будет множество жертв.
----------
Марк почувствовал, что имперцы теряют преимущество, еще задолго до
того, как это изменение стало очевидным для Горгида. Центр армии держался
непоколебимо, и далеко на правом крыле Ариг крушил йездов. Но сами
видессиане заколебались, когда весть о гибели Бальзамона пробежала по их
рядам. Казалось, мужество и воля покинули сердца имперцев вместе с жизнью,
оставившей тело Патриарха.
Трибун пожалел о том, что среди павших духом не находится Марзофл.
Несмотря на гибель, постигшую Патриарха, видессианский аристократ держался
на удивление стойко. Личным примером он мог бы поддержать тех, кого охватил
страх. Но отчаянная атака кавалериста, пробившегося сквозь ряды йездов,
бросила Марзофла в гущу тех солдат, которым не требовалась моральная
поддержка. Они были не менее отважны, чем сам Марзофл.
Как и в битве при Марагхе, Скавр восхищался уверенностью и мужеством
халогаев. На их долю приходилось давление куда худшее, чем на легионеров,
поскольку главные силы тяжелых макуранских копейщиков сосредоточились на
Императоре и его гвардии. И все же северяне держались твердо. Топоры
халогаев размеренно поднимались и опускались, словно они рубили не людей, а
деревья. Как только один из халогаев падал на землю раненым или убитым, на
его место заступал товарищ. В бою они пели; это был монотонный напев на их
родном языке. Боевая песнь халогаев напоминала трибуну о волнах, бьющихся о
каменистый, овеваемый ветрами берег.
Закованный в тяжелую кирасу, Марк пекся заживо. Его лицо ныло под
грязной маской пыли, по которой размазывались ручейки пота. Плоская
выжженная равнина, ставшая сегодня полем боя, никогда не ведала мягкого
прикосновения моря. Думая об этом, Марк чуть было не попал под удар сабли
йезда. Он едва успел увернуться. Виридовикс усмехнулся:
-- Ты выбрал не самое лучшее время нюхать цветочки, дорогой мой
римлянин.
-- Ты прав, -- признал трибун.
И в этот миг оба забыли о битве -- символы друидов на галльских мечах
одновременно вспыхнули золотым огнем.
-- Авшар! -- воскликнул Марк.
В двухстах метрах от римского арьергарда Горгид прокричал свое
бесполезное предупреждение. Крики ужаса пронеслись по рядам видессиан.
Солдаты увидели, как князь-колдун уничтожил имперских магов, раздавив их,
точно червей.
Сквозь шум битвы Скавр различил громовой голос Туризина Гавра:
-- Стоять крепко! Стоять крепко!
Судя по голосу. Император не поддался панике и даже не казался
встревоженным. Таким тоном он мог бы отдать команду на параде или военном
учении.
Его невозмутимость отчасти помогла восстановить порядок. Увидев, что их
предводитель сохраняет спокойствие, солдаты словно вдохновились его
стойкостью. Они мужественно продолжали сражаться.
И снова при виде их уверенности заколебались и дрогнули йезды.
Виридовикс бросил взгляд на свой меч. Символы друидов мерцали,
становясь все ярче и ярче. Кельт мрачно покачал головой.
-- Бедные парни. Пусть остаются храбрецами, пока могут. Очень скоро на
них обрушится новая беда, хуже прежней, это уж точно.
Сначала Марк подумал, что жужжание, наполнившее его голову, было просто
следствием переутомления. Но потом халогай, стоящий рядом, оборвал песню,
прорычал ругательство и хлопнул себя по лбу ладонью. Через секунду еще один
его товарищ повторил то же самое, затем -- легионер... Императорский
гвардеец обтер руку о тунику и заметил, что Скавр смотрит на него.
-- Проклятые мухи! -- проговорил он с кислой улыбкой. -- Хуже стрел, я
думаю.
Трибун кивнул. Насекомые всегда были одной из маленьких пыток в походе
и бою. Самого Марка еще никто не кусал, но он видел, как большие темные
облака мух вились то над одной жертвой, то над другой. Их укусы были
довольно болезненными, и на них невозможно было не обращать внимания.
Это стало причиной гибели одного из римлян. Муха укусила легионера в
шею, и он машинально хлопнул по ней рукой. Иезд, с которым сражался легионер
и которого насекомые почему-то щадили, тут же воспользовался секундным
замешательством своего противника и зарубил его саблей.
Скавра мухи избегали. Трибун сумел оценить, насколько это большое
благо. Видессиане метались, пытаясь избежать жестоких укусов. Лишь немногие
напрягали всю свою волю, чтобы не обращать внимания на мух и сосредоточиться
на битве.
Что касается йездов, то мухи их не трогали. Кочевники не замедлили
воспользоваться этим.
Сопоставив факты, трибун с мрачной уверенностью понял, кто виновник
всего этого. Авшар способен и на более жуткие заклинания, подумал Марк, но
вряд ли ему удалось бы изобрести более дьявольскую шутку.
Солдаты Туризина не могли избавиться от назойливых мух. Видессиане
нарушали строй и давали йездам огромные преимущества. Легионер, погибший в
этой суматохе, едва ли был единственным солдатом, столь дорого заплатившим
за свою невнимательность.
Но эффект, который мухи оказали на людей, был несопоставим с тем, что
произошло с лошадьми. Просто немыслимо удерживать в повиновении лошадь,
когда ее жалят мириады маленьких мучителей. Кони дико ржали, вздымались на
дыбы и неслись прочь, сбрасывая всадников на землю. Иные и вовсе становились
неуправляемыми, что делало конников Видесса легкой добычей для йездов -- те,
разумеется, сохраняли полный контроль над своими неуязвимыми лошадками.
И снова видессиане дрогнули. На сей раз Туризину нелегко было удержать
их в повиновении. Он сам едва держался в седле; его серый жеребец брыкался и
ржал. Но Император не давал сбросить себя с седла. Сдерживая коня, он
неустанно кричал:
-- Не поддавайтесь, вы, ублюдки! Неужто мухи одолеют вас? Чешитесь
завтра, сколько влезет, а сегодня -- сражайтесь!
Его крики и вопли десятков других таких же упрямых офицеров,
раздававшиеся в видессианском строю тут и там, отчасти помогли предотвратить
катастрофу. Теперь казалось, что имперцы сражаются в эпицентре завывающей
песчаной бури. Стоило вдвое больше сил отбивать каждую новую атаку йездов, а
врагов становилось все больше и больше.
Скавр убил еще одного кочевника. Скоро йезды найдут брешь в рядах
легионеров либо сумеют пробить ее лобовой атакой. И -- неизбежная гибель...
Но Авшару вовсе не казалось, что наступила его полная победа. Он
надеялся, что теперь-то уж сумеет раздавить упрямых врагов, но пока что ему
этого не удавалось. Имперцы медленно поддавались давлению на обоих флангах,
но центр оставался крепким, как скала. В этой части поля мириады его мух
оказались бессильными. Гвардейцы Гавра бились, стараясь не обращать на
насекомых никакого внимания. Что касается намдалени, то их лошади были
защищены таким прочным доспехом, что укусы мух не достигали цели.
Князь-колдун сжал кулаки и стиснул зубы. Более пятидесяти лет он
трудился, оттачивая свое последнее оружие! Война с Видессом потребовала
слишком много времени! Он перенес слишком много поражений, чтобы выдержать
теперь еще одно. Если его магия оказалась слишком слабой и не привела к
решающим результатам, то вместо нее пусть сработает грубая сила.
Авшар повернулся к ординарцу, стоявшему позади него:
-- Приведи сюда Норгаза и Кайкаиса.
Макуранские военачальники явились к Авшару быстро. Случись в дедовские
времена все по-иному, Норгаз мог бы стать Царем Царей Макурана, однако
сейчас он низко поклонился Авшару. Гордый, талантливый и беспощадный, он был
лучше, чем даже Варатеш, подумал князь-колдун, а Кайкаис равен Норгазу почти
во всем.
Авшар указал на солнечный диск Фоса, горделиво реющ