западу, Аргун передал приказ:
     -- Охоту нужно закончить при дневном свете.
     Слова  кагана  разнеслись  по  цепи  охотников.  Затем  Горгид  услышал
радостные крики -- вторая половина армии под командованием Ирнэка показалась
на горизонте.  Передвигаясь  с  безошибочной  точностью,  какую  дает только
многолетний  опыт, всадники  на флангах помчались галопом,  закрывая бреши в
цепи охотников.
     Кольцо все  теснее  сжималось  вокруг загнанной добычи. Волки,  лисицы,
дикие  кошки, зайцы, олени, дикие  ослы, овцы, несколько коров и коз -- всех
объединила паника, все были едины в общем страхе перед людьми.
     Кочевники без  устали  осыпали  зверей стрелами,  срывая  один  колчан,
притороченный  к седлу, за другим. Шум, производимый загонщиками, смешался с
криком раненых животных.  Кругом  кричали, пищали,  ржали, выли,  мычали  --
какофонию невозможно было передать словами.
     Обезумевшие  животные делали то,  чего  при обычных  обстоятельствах не
сделали бы никогда. Одни метались из стороны в сторону  в  поисках спасения.
Некоторые в отчаянии бросались на дико кричащих охотников.
     Крупный олень  прыгнул  между Горгидом и Виридовиксом и исчез, покрывая
расстояние огромными  скачками. Ариг  быстро повернулся в седле и пустил ему
вдогонку стрелу, но промахнулся.
     Сквозь  кольцо загонщиков  пробилось стадо онагров -- на волю вырвалась
примерно сотня  диких  ослов.  Другие  животные  бросились в  образовавшуюся
брешь.
     Дикий осел с  размаха налетел  на  лошадь Агафия  Псоя  и опрокинул ее.
Видессианский офицер успел соскочить с падающей лошади и сумел увернуться от
скачущего на него во весь опор онагра. Агафия  спасли только его многолетний
опыт и знание  степной жизни.  Он  метался,  уклоняясь от мчащихся  на  него
животных, и орал  во все горло, пытаясь испугать их, чтобы они принимали его
за препятствие, которое нужно обойти.  В противном случае  они в  паническом
бегстве затоптали бы его.
     Один аршаум  подобрался  ближе к  Псою.  Агафий вскочил на коня  позади
кочевника.
     Грек сумел избежать столкновения с  онаграми. Честно говоря,  Горгид не
ожидал от себя такой прыти в управлении конем.
     Он  уже  поздравлял себя с удачей,  когда услышал предостерегающий крик
Батбайяна. Повернув голову, грек заметил огромного волка -- косматого вожака
стаи.  Оскалив страшную  пасть,  зверь  прыгнул  прямо на  человека.  Месяцы
тренировок с оружием доказали свою необходимость -- не успев еще толком ни о
чем подумать, Горгид  выбросил вперед руку с мечом, направив острие  прямо в
рычащую  морду.  Однако лошадь Горгида в ужасе  попятилась, и  выпад  пропал
впустую. Гладий прочертил  по  морде зверя  кровавую полосу  и едва не задел
горящий злобой левый глаз.
     Волк яростно взвыл и прыгнул снова. Мимо щеки Горгида свистнула стрела.
Она прошла так близко, что он ощутил дуновение ветерка. Стрела впилась между
ребер  волка. Рухнув, зверь стал яростно  грызть выступавшее из  тела древко
стрелы. Кровавая пена показалась в уголках его рта и ноздрей. Еще две стрелы
пронзили скорчившегося на земле зверя, он дернулся и замер.
     -- Хороший  выстрел! -- крикнул Горгид, оглядываясь  по сторонам, чтобы
увидеть, кто выпустил первую стрелу.
     В  ответ  ему махнул  Дизабул. Грек  попытался прочитать выражение лица
красавчика принца, но так и не сумел. Затем Дизабул  заметил  серую лисицу и
пришпорил коня, хватая на скаку стрелу.
     --  Ну   и  что  ты  об  этом  думаешь?   --  осведомился   Гуделин.  И
заговорщически подмигнул Горгиду.  Чиновник  был весел и  болтлив, хотя лицо
его посерело от пыли, по которой бежали ручейки пота.
     - Ты о чем - спросил грек. Его мысли все еще были поглощены охотой.
     -- А,  не  строй  из  себя невинного младенца, --  ответил Гуделин.  Он
обладал чисто видессианским даром видеть неискренность. -- Скажи  мне, думал
ли ты о том, что стрела предназначалась вовсе не волку, а тебе?
     Горгид покачал головой. Конечно, у Дизабула не было причин относиться к
нему  с большой  теплотой.  Юный принц поддерживал Боргаза, а Горгид  сорвал
коварный план йезда и помешал тому  отравить Аргуна.  Гордость Дизабула была
ранена.  Кроме того,  Дизабул вполне мог  бы стать  каганом,  если  бы Аргун
умер...
     Поразмыслив надо всем этим, Горгид признал:
     -- Не думаю, чтобы ты ошибся.
     Бюрократ  послюнил  палец  и  нарисовал  в  воздухе "галочку",  как  бы
поставив себе балл за сообразительность.
     Едва  стало  темнеть, кочевники  разошлись  и выпустили  из ловушки тех
животных,  что уцелели.  Охотники  покидали седла, чтобы собрать и разделать
подстреленных птиц.
     Виридовикс демонстративно  зажал нос.  Запах бойни угнетал  и  Горгида.
Однако  кровавая  вонь была  не  хуже  той, что  обычно  стояла  над  полями
сражений. А этого Горгид на своем веку повидал немало.
     Аршаумы  запалили  костры. К  небу  поднялись  высокие  огненные языки.
Кочевники коптили мясо, стараясь заготовить его впрок как можно больше.
     Аргун ковылял от одного костра к другому. Его сопровождал Ирнэк.
     -- Жаль, что здесь нет женщин, -- услышал Горгид слова кагана.
     -- Жаль, --  согласился  Ирнэк. -- Так много шкур, костей  и  сухожилий
пропало зря только потому, что у нас нет времени употребить их в дело.
     Степная  жизнь  была  суровой.  Не пустить в дело все, что  имеется под
рукой,  вопиюще  противоречило  обычаям,  которым при  иных  обстоятельствах
кочевники следовали неукоснительно.
     Привыкшие к  полуголодной жизни, кочевники умели, когда предоставлялась
возможность,  наедаться  до  отвала.  Непостижимым  образом они  заглатывали
огромные куски полупрожаренного мяса. Если  бы можно было затеять состязание
обжор, степняк переел бы любого.
     -- Наши ребята не клюют  по мелочи! -- весело  сказал Виридовикс, жадно
откусывая от жирного гуся, которого подобрал у ручья.
     -- Ты и сам недурно работаешь зубами, --  отозвался  Горгид, обгладывая
ножку  того  же  гуся.  Перед  кельтом  уже  лежала  хорошая  горка  дочиста
обглоданных костей.
     Батбайян  сидел один, повернувшись к костру спиной. Едва  Горгид утолил
первый голод и начал думать  о чем-либо еще,  кроме еды,  он поднялся, желая
пригласить  молодого хамора к своему костру. Увидев, куда  собрался  Горгид,
Виридовикс приподнялся и остановил его.
     -- Оставь парня в покое, -- тихо сказал кельт.
     Горгид раздраженно фыркнул:
     -- Тебе-то что? Ему будет лучше с нами, чем в мрачном одиночестве.
     -- Не  думаю.  Может быть, конечно, я ошибаюсь...  но костры напоминают
ему то дьявольское  пламя, которым Авшар  поймал  Таргитая в ловушку. Я тоже
мог оказаться  в числе несчастных,  но  мне повезло.  Если  Батбайян захочет
поговорить с нами, он подойдет сам. И можешь не злиться из-за этого.
     Грек опустился на траву у костра.
     --  Пожалуй, ты прав. Об этом ты и говорил Аригу  несколько дней назад,
не  так ли?  -- Горгид с  любопытством взглянул на Виридовикса. -- Я даже не
ожидал от тебя такой деликатности.
     Виридовикс задумчиво потянул себя за правый ус. Наконец он ответил:
     -- Мучить  других  без  особой нужды --  это развлечение для Авшара.  Я
видел, как он это делает. Теперь у меня нет никакого желания подражать нашим
врагам.
     -- Ты наконец начал взрослеть, -- сказал грек.
     Виридовикс презрительно хмыкнул.
     Горгид вдруг проговорил:
     --  Если  Авшар до  сих пор  не знал,  что такая большая  армия вошла в
Пардрайю, то наши огни выдадут нас.
     --  Он  знает, -- отозвался Виридовикс  с мрачной уверенностью.  --  Он
знает.
     ----------
     Спустя  два дня  в лагерь  аршаумов прибыл  хамор,  держа на копье щит,
выкрашенный  белой  краской, -- знак  мирных  намерений. Когда его привели к
Аргуну и  старейшинам,  он  смотрел странным взглядом, в  котором  смешались
страх и самоуверенность.
     Хамор  выглядел не  слишком молодым -- лет сорока;  его некрасивое лицо
было  отмечено печатью  хитрости и  лукавства, глаза бегали, половина левого
уха  была отрублена. С точки зрения степняков,  одет  он  был очень  богато:
шапка из  меха куницы, волчья куртка, отороченная соболями, мягкие  замшевые
штаны.  На  указательном  пальце  правой  руки  сверкало  золотое  кольцо  с
громадным рубином; уздечка и седло украшены бирюзой и нефритом.
     Его пренебрежительный поклон кагану  оказался достаточно дерзким, чтобы
вызвать  у  аршаумов  мрачные взгляды. Хамор  знал,  что  представляет здесь
мощную силу. Не обратив внимания на общее негодование, он заговорил:
     -- Говорит ли здесь кто-нибудь на моем языке?
     -- Я. -- Скилицез сделал шаг вперед.
     При   виде   видессианина  хамор  на  мгновение  растерялся,   а  затем
проговорил:
     --  Что  ж, крестьянин,  -- это  презрительное  обращение  должно  было
поставить Скилицеза на место, -- скажи  аршауму:  я -- Родак,  сын Папака! Я
пришел от  Варатеша,  Великого  Кагана  Королевского  Клана, повелителя всех
кланов Пардрайи!
     Нахмурившись,  Скилицез начал было переводить. Но  Батбайян прервал его
криком:
     --  Ты, вшивый  бандит!  Ты уронил изо  рта кусок  дерьма, когда назвал
Варатеша каганом, а свору бандитов -- кланом!
     Молодой  хамор собрался  уже наброситься  на  Родака,  но  два  аршаума
схватили сына Таргитая за плечи и оттащили назад.
     Родак  держался достоинством.  Он глянул  на  Батбайяна искоса,  словно
только что заметил его незначительную персону. Затем обратился к Аргуну:
     -- У вас один  из разбойников?  Вот как!  Я  не стану отвечать  ему! Он
отмечен печатью, как того и заслуживает!
     -- Я -- разбойник? -- кричал Батбайян, пытаясь  вырваться из цепких рук
аршаумов. -- А за что твой клан, твой <i>настоящий</i> клан, вышвырнул тебя, Родак?
За  что  ты  объявлен  вне  закона? Почему  от тебя отвернулись твои родичи,
Родак? Ты  убил  своего  брата? Ты  украл у  своего друга? Может,  ты сношал
соседских коз?
     -- Кем  я  был, не имеет  значения, -- холодно  молвил Родак.  Скилицез
бесстрастно  переводил  речи обоих  противников.  --  Имеет  значение, кто я
сейчас.
     -- И кто ты  сейчас? -- надрывался  Батбайян. -- Надутый кусок овечьего
дерьма! Ты портишь воздух всякий раз, как разеваешь пасть! Кем бы ты был без
черного колдовства Авшара? Вечно голодным, полудохлым изгоем! Да ты и сейчас
-- пес, тощий стервятник, ящерица... ты, <i>лягушка!</i>
     Кочевники  Пардрайи  иррационально  боялись и ненавидели  лягушек. Один
хамор не мог нанести другому более страшного оскорбления.
     Рука Родака метнулась к рукояти сабли.  Но посланник Варатеша тотчас же
замер: две дюжины стрел одновременно нацелились ему в грудь.
     Медленным, осторожным движением он убрал руку от оружия.
     -- Так лучше,  -- сухо заметил Аргун.  --  Послов-предателей здесь  уже
видели. Таким лучше не подходить к нам с оружием в руках.
     -- А  с оскорблениями?  -- отозвался Родак. Губы  у  него  побелели  от
гнева.
     --  Какое  слово  сделает  тебя гнуснее,  чем  ты уже  есть? --  сказал
Батбайян.
     --  Довольно!  --  проговорил Аргун. --  Я без  тебя разберусь,  кто он
такой.
     Батбайян замолчал. Аргун отдавал приказания мягким тоном; однако кагану
аршаумов повиновались беспрекословно.
     Каган повернулся к Родаку:
     -- Итак, чего же хочет от нас твой Варатеш?
     -- Он предупреждает тебя: поворачивай назад. Иди на свою сторону Шаума!
Иначе ты встретишься с гневом всех кланов Пардрайи!
     -- Если твой каган не собирается нападать на меня, то и я его не трону,
-- сказал Аргун. -- Моя война -- с Йездом. Пардрайя -- самая короткая дорога
на Машиз.  Пусть  Варатеш  меня  пропустит,  и  я  не стану искать  ссоры  с
хаморами. Если же только он нападет... -- Аргун оставил фразу незаконченной.
     Родак облизал пересохшие губы. Войны с Аршаумом страшным огнем горели в
памяти его народа.
     -- Авшар пришел, как говорят,  из Йезда.  Он принят в Королевский Клан!
После Варатеша Авшар -- второй человек клана.
     -- Какое мне дело до этого? -- осведомился Аргун.
     Батбайян раздвинул губы в жутковатой улыбке; Виридовикс в это мгновение
напоминал волка, почуявшего кровь. Аргун заключил:
     -- Вот мой ответ.  Я не поверну назад. Я иду войной  на Йезд. Я  пройду
мимо Варатеша  и не трону его, если  он не решится напасть на  меня. Передай
это твоему господину.
     Скилицез заколебался, прежде чем перевести хамору последнюю фразу.
     -- Как я должен это переводить?
     -- <i>Дословно, --</i> ответил Аргун.
     Слово  "господин", которое употребил Аргун,  буквально означало <i>"хозяин
собаки".</i>
     Родак гневно смотрел на Аргуна из-под густых бровей.
     --  Когда  мой...  <i>вождь...</i> услышит об  этом,  --  посмотрим, насколько
смешной  он  найдет  твою шутку. Рядом с  тобой  стоит одноглазый. Скоро  ты
позавидуешь его участи!
     Он повернул коня и поскакал прочь.
     За  спиной  хамора  Ариг  затявкал,  как  щенок. Хор смеющихся  голосов
подхватил насмешку. Аршаумы тявкали и завывали на все  лады, провожая Родака
этим издевательским концертом, пока тот не скрылся.
     Батбайян подошел  к  Аригу и хлопнул его  по  спине,  безмолвно выражая
благодарность.
     Пока  не  стемнело,  кочевники  продолжали смеяться  и  гавкать друг на
друга.
     Однако  Горгид  не разделял общего веселья.  Он записал в свою летопись
все, что случилось  с  посольством Родака,  и добавил: "Хаморы  живут  ныне,
стиснутые меж двух  страхов: старым -- перед западными соседями,  и новым --
кошмаром  по имени Авшар.  Один -- только память о былом  кровопролитии,  но
второй -- ужасная реальность. Я думаю, что Авшар перевесит все остальное".
     Виридовикс спросил грека о том, что тот записал.
     -- Так ты думаешь, стычка с Варатешем неизбежна?
     --  Похоже на то. Зачем Авшару пропускать  нас к Йезду, если  он  может
сдержать нас этими кочевниками? Хаморы для него -- всего лишь слепое орудие.
Никакого сомнения -- Авшар сумеет натравить их на нас.
     Виридовикс  вытащил из ножен меч и  оглядел его  -- нет ли ржавчины. На
самом краю лезвия кельт  заметил два крошечных пятнышка.  Доведя  оружие  до
удовлетворительного состояния, Виридовикс снова вложил его  в ножны и мрачно
уставился на огонь. Наконец сказал:
     -- Думаю, мы побьем хаморов.
     --  Если ты так  думаешь,  то не  говори таким  похоронным голосом,  --
откликнулся Горгид, даже не пытаясь скрыть тревогу.
     Плечи кельта, казалось, поникли под грузом печали.
     -- В глубине души я  в это не верю, -- признался  Виридовикс.  -- Пусть
аршаумы -- отличные бойцы; что толку? Ты  сам несколько дней  назад говорил:
победу приносит колдовство Авшара, а не мужество воинов.
     Горгид поджал губы,  словно ощутив неприятный привкус во рту. От солдат
Авшара требовалось одно: продержаться  до того момента,  пока  в сражение не
вступит  вся  армия противника. Тогда  магия  князя-колдуна  отыщет у  врага
слабое место... или создаст его.
     --  Понял!   --  закричал   вдруг  Горгид.  От  волнения  он  заговорил
по-гречески.
     Виридовикс подскочил от неожиданности и сердито проворчал:
     -- Говори на языке, который можно понять.
     -- Прости. -- Слова бурным потоком полились с губ Горгида. Ему пришлось
повторить свои бессвязные речи несколько раз, чтобы кельт наконец понял.
     Слушая грека, Виридовикс раскрывал глаза все шире.
     -- Нет, ты,  должно  быть, самый  большой  хитрец  в мире, --  выдохнул
кельт. От восторга он испустил громкий боевой клич, а после рухнул на волчью
шкуру, служившую ему  одеялом,  и  захлебнулся  от  хохота. --  Лягушки!  --
просипел он. -- Лягушки!..
     Горгид высунул голову из палатки.
     -- Толаи!.. -- заорал он.


        Глава третья

     - Вон он. -- Марк показал на чиновника пальцем. -- Его имя Итзалин.
     -- Третий слева? -- спросил Гай Филипп.
     Трибун кивнул  и  тут  же пожалел  о своей  неосмотрительности:  голова
раскалывалась от тупой боли. От любого резкого движения в висках принимались
стучать молотки. Вчера Марк слишком много пил и слишком мало спал.
     Старший центурион двинулся вперед со словами:
     -- Его имя значит  для меня не больше, чем собачье дерьмо, в которое он
превратится, когда я закончу разбираться с ним.
     Высокий  римский  шлем едва  не  задевал потолок  жестким  гребнем,  от
быстрых  шагов красный шлем развевался на  плечах, кольчуга  звенела.  Скавр
прислонился к  косяку,  наблюдая за происходящим. Чиновники в  ужасе глядели
из-за гор пергаментных свитков на это воплощение войны, внезапно возникшее в
их маленьком уютном мирке.
     Итзалин, погруженный в счета, даже не заметил приближения римлянина. Он
продолжал  переводить  цифры  из одной  колонки в другую, тщательно проверяя
каждый столбец. Итзалину едва  перевалило за тридцать, однако  это  был  уже
опытный  бюрократ.  Лицо  его  было  бледным,  кожа  дряблой,  а  почерк  --
уверенным.
     Гай Филипп с громким лязгом вырвал меч из медных  ножен.  Марк бросился
вперед --  он привел сюда  старшего центуриона вовсе  не для того, чтобы тот
совершил убийство. Однако Гай Филипп с силой опустил меч на письменный  стол
Итзалина.   Чернильница   подпрыгнула  и   перевернулась,   костяшки  счетов
разлетелись в разные стороны.
     Чиновник  как  ужаленный выскочил из-за  стола и дико уставился на  Гая
Филиппа. С криком ужаса он подхватил толстую бухгалтерскую книгу,  спасая ее
из лужи расплывающихся чернил.
     -- Что это значит? -- вскричал он дрожащим голосом.
     --  Заткни  свою паршивую  глотку,  ты,  мешок гнилых яблок!  --  басом
заревел Гай Филипп. Старший центурион мог перекрыть голосом даже  шум битвы;
в  закрытом помещении его рев звучал  просто устрашающе. -- Не двигаться! --
Он ткнул несчастного бюрократа в грудь, видя, что тот пытается улизнуть.  --
Ты будешь слушать все, что я сочту нужным тебе сказать!
     И Гай Филипп ловко плюнул в чернильницу.
     Под пронзительным взором  старшего  центуриона Итзалин съежился. Что ж,
никакого позора в том, что бюрократ перепугался до потери сознания, не было.
Огненный  взор  Гая   Филиппа  превращал  в  пыль  даже  испытанных  в  боях
легионеров.
     -- Так это ты  тот самый  гребаный  дурень с кочаном капусты на плечах!
Это ты  валял  дурака  с  жалованьем  для моих  солдат!  -- рявкнул  старший
центурион, кривя губы.
     Краска смущения залила сероватое лицо Итзалина.
     --   Вполне   вероятно,  что  в  связи   с  некоторыми  непредвиденными
обстоятельствами   и    задержкой,   обусловленной...    м-м...    досадными
недоразумениями и некоторыми промахами в работе, а также... м-м... несколько
временных затруднений, усугубленных обилием...
     -- Хватит молоть чушь! --  приказал Гай Филипп. Он не понял и  половины
из того,  что  нес бюрократ.  Заметив, что все  еще держит меч в  руке,  Гай
Филипп  вложил  гладий  в ножны.  Теперь  он мрачно  тыкал  в лицо бюрократу
пальцем.
     Перепуганные глаза Итзалина были прикованы к этому пальцу.
     --  А  теперь  слушай меня!  Слушай  хорошенько,  понял?  --  заговорил
ветеран. Итзалин послушно кивнул, не смея поднять глаз. -- Это вы, проклятые
богами,  чернильные  души,  придумали  нанимать  солдат!  Это  вы  перестали
доверять видессианам,  потому что те  любили  своих господ больше, чем  вас.
Так? -- Гай Филипп встряхнул несчастного чиновника. -- Так или нет?
     -- Я...  <i>э-э...</i>  Полагаю, что нечто в  этом  роде  действительно  имело
место, хотя подобная политика... м-м... была внедрена в обычную практику  до
того, как я имел честь быть переведенным в данный отдел.
     -- Клянусь членом Марса! Ты что, всегда так разговариваешь? -- Римлянин
хлопнул себя рукой  по лбу, пытаясь осознать услышанное. -- Если бы спросили
<i>меня,  я</i> бы ответил вам так: да вы, ребята, задницей думали!.. Ладно, хрен с
этим делом. Слушай,  ты, ублюдочный  сын козы! Если ты хочешь, чтобы солдаты
сражались за деньги,  то почему ты вздумал задержать им жалованье?  Отвечай,
голозадый бюрократ! --  Голос  Гая Филиппа зазвучал еще громче, хотя Марк не
думал, что такое возможно. -- А если бы сюда пришли мои солдаты?.. Уж они-то
вовсе не такие мягкосердечные добряки, как я, не думай! Знаешь, что бы они с
тобой  сделали?  Они  оторвали бы твою  ослиную  башку и  помочились на нее!
Будешь знать, как задерживать их деньги!
     Казалось,  Итзалин с  минуты на минуту  потеряет сознание. Решив, что с
несчастного чиновника, пожалуй, хватит, Марк вмешался:
     -- Ну, раз уж  ты у нас такой мягкосердечный добряк, Гай, то скажи: что
же  <i>ты с</i> ним сделаешь? Ну коли не станешь отрывать ему голову и  мочиться на
нее?
     --  Э?  Я? Хм... -- Старший центурион на мгновение  смешался, но  почти
сразу же  великолепно  пришел  в  себя.  Придвинувшись  к  бедняге  Итзалину
вплотную,  он прошипел  тому  прямо  в  глаза:  --  Даю  тебе четыре дня! Ты
отправишь  нам все  до  последнего золотого! И в старых монетах, а не в  том
мусоре, который чеканил Ортайяс! Иначе я забуду дорожку в уборную и все свои
струйки солью на тебя. <i>Ты меня понял?</i>
     После третьей попытки Итзалин выдавил:
     - Да.
     -- Вот так-то оно лучше. -- Гай Филипп сурово огляделся по сторонам. --
А  вы,  паршивые  бездельники,  почему  не  работаете?  --  зарычал  он   на
ошеломленных бюрократов и скорым шагом покинул комнату.
     --  Всего вам  доброго, господа!  --  любезно  сказал  Марк чиновникам,
следуя за Гаем Филиппом. Уже в коридоре трибуна  посетила удачная  мысль. Он
снова заглянул в комнату и добавил: -- Наемники -- ужасные люди. Иметь  дело
с видессианскими аристократами было куда приятнее, не так ли?
     ----------
     Алипия Гавра весело смеялась, когда трибун рассказывал ей эту историю.
     -- И он получил жалованье?
     --  До последнего  медяка. Оплата была  выслана в Гарсавру  специальным
курьером дней десять назад.  Гай Филипп решил остаться в Видессе и дождаться
известия от Муниция о том, что деньги получены. Если произойдет задержка или
Муниций  недосчитается хотя бы одной монетки... ох,  не хотел  бы я в  таком
случае оказаться на месте Итзалина.
     --  Совсем  неплохо  время  от времени  устраивать  бюрократам  хорошую
взбучку,  --  серьезно  отозвалась  Алипия. --  Чиновники необходимы,  чтобы
Империя  оставалась  могущественной.  Но иногда  они начинают думать,  будто
жизнь сводится  к бухгалтерским книгам. Столкнуться с  реальностью  лицом  к
лицу... Полезный урок.
     Марк усмехнулся:
     -- Да  уж.  Думаю,  Гай Филипп  --  воплощенная  реальность.  Во всяком
случае, он куда реальнее, чем хотелось бы Итзалину.
     Алипия  поднялась с  постели. Прошла  несколько  шагов до столика,  где
стоял кувшин вина. Налила себе  и Марку. Это было лучшее вино, какое нашлось
в таверне. Правда, и оно оказалось не слишком хорошим.
     По сравнению с постоялым  двором Аэция  этот был маленьким и грязным. В
узкое  окно  врывался  непрестанный звон  молотков --  в  этом квартале жили
медники.
     Отставив кружку --  безобразный на вид  предмет желтого цвета,  кое-как
приспособленный  для  питья,  --  трибун  поймал  взгляд  Алипии.  Принцесса
смотрела на него с любопытством.
     Марк свел брови в дугу. "Что?" Помедлив, Алипия нерешительно спросила:
     -- Ты говорил Гаю Филиппу... о нас?
     -- Нет, -- тут же ответил Скавр. -- Чем меньше людей знает, тем лучше.
     -- Это так, -- кивнула принцесса. -- И все же, если даже половина того,
что  говорит о Гае мой дядя, -- правда,  то он никогда  тебя  не предаст. Он
верный  соратник и добрый твой  друг. Об  этом можно судить хотя бы по тому,
как слаженно вы работаете в паре.
     --  Ты права. Гай  никогда  не предаст меня,  -- согласился Марк. -- Но
если я ему откроюсь, моя  жизнь  легче  не  станет.  Зато его -- существенно
осложнится. Он  увидит  только  риск. Он  никогда не поймет, что  ты  стоишь
любого риска.
     -- Никогда не  говори, что не  рожден  быть придворным, милый  Марк, --
прошептала Алипия. Ее глаза засияли.
     Марк крепко обнял ее. Кожа Алипии, как теплый шелк, коснулась его щеки.
     С улицы донесся грубый голос:
     -- Прочь с дороги!
     По  каменной   мостовой  процокали   подкованные  копыта.  Алипия   еще
оставалась  в  объятиях  трибуна;  все,  что  происходило  за окном,  ее  не
интересовало. Однако трибун почему-то отметил этот шум. Квартал медников был
небогатым. Всадники нечасто появлялись здесь.
     Спустя короткое  время весь  второй этаж таверны  задрожал  от грохота.
Несколько человек в тяжелых сапогах затопали по деревянным ступеням.
     Марк нахмурился.
     --  Что  за  чушь?  --  пробормотал  он,  скорее  раздраженный,  нежели
испуганный. Лучше заранее подготовиться -- вдруг это бандиты или...
     Марк вскочил на ноги, вырвал меч из ножен и обмотал тунику вокруг левой
руки.
     Дверь  с  треском  рухнула.  Алипия  вскрикнула.  Скавр  бросился  было
вперед... и  вдруг  замер.  В коридоре  стояли  четыре  лучника. Стрелы были
нацелены Скавру в живот.  Позади ждали копейщики  -- их оказалось не  меньше
полудюжины.
     С широкой улыбкой вперед выступил Провк Марзофл:
     -- Ну, еще шаг, чужеземец! Давай!
     Трибун оцепенел. Он перестал  что-либо чувствовать, пораженный страшным
несчастьем. Медленно Марк опустил меч.
     <i>--</i> Не хочешь? -- спросил Марзофл, видя, что  Марк  не двигается. -- Тем
хуже для тебя. Тогда -- прочь с дороги!
     Римлянин повиновался.
     -- Всемогущий Юпитер, -- проговорил он, -- Юпитер, Юпитер, Юпитер...
     Это не было ни молитвой, ни  проклятием. Просто первым словом,  которое
он смог произнести.
     Лучники вошли в комнату. Трое наставили луки  на Марка, четвертый -- на
Алипию. Принцесса замерла  на постели, как  изваяние.  Скрывая  наготу,  она
натянула на себя одеяло. Ее расширенные глаза стали дикими, как у пойманного
в ловушку зверька.
     -- Нет необходимости целиться в нее, -- мягко сказал Марк.
     Лучник  -- судя по горбатому  носу  и  влажным  карим  глазам,  это был
васпураканин, -- кивнул и опустил лук.
     -- Заткнись! -- бросил Марку  Марзофл, стоявший  у двери.  Внезапно  он
заметил, что трибун все еще держит в  руке меч. --  Брось! -- приказал он  и
зло рявкнул на васпураканского лучника: -- А ты, Артаваст, подбери этот меч,
если уж тебе больше нечем заняться.
     Глаза Марзофла скользили по лицу Марка.
     --  Что,  продолжаешь  каждый  день  скрести  физиономию   бритвой?  --
Видессианин почесал бородку и неприятно усмехнулся. -- Ничего! Когда Туризин
закончит  с тобой разбираться,  тебе уже  не придется срезать щетину со щек.
Будешь гла-аденьким и пу-ухленьким...
     Голос  Марзофла тоненько  задребезжал,  как  у  евнуха.  Он  размашисто
хлопнул  себя между  ног в  очень понятном жесте.  У Марка кровь  застыла  в
жилах. Инстинктивно он прикрылся рукой. Один из копейщиков  позади  Марзофла
засмеялся.
     Парализующий страх вдруг отпустил Алипию.
     -- Нет! -- крикнула она в ужасе. -- Это я виновата, не он!
     -- А тебя никто  не спрашивает, шлюха! --  холодно произнес Марзофл. --
Давай, щебечи. Сперва валялась в постельке  у обоих Сфранцезов, теперь стала
подстилкой варвара.
     Алипия побелела как полотно.
     --  Закрой свой  грязный  рот,  Марзофл,  --  проговорил  Скавр. --  Ты
заплатишь за все, обещаю.
     -- Чего стоят твои обещания? -- Кавалерист подошел к  трибуну и  сильно
ударил его по лицу.
     Марк тряхнул головой, отгоняя слабость. В ушах у него звенело.
     -- Со мной  можешь  делать что  угодно,  но относись с уважением  к  ее
высочеству. Туризин тебя не похвалит, если она пожалуется.
     - Да? Не похвалит? -- Но в голосе Марзофла послышалось легкое сомнение.
Лучники, которым напомнили о титуле Алипии, быстро переглянулись.
     Однако Марзофл очень скоро пришел в себя:
     -- Жаль, у меня нет времени поступать с тобой так, как мне бы хотелось.
Давай, натягивай штаны.
     Скавр подавил  нервный  смешок. Он знал, что, начав  смеяться,  уже  не
остановится.
     Марзофл повернулся к Алипии.
     --  А  ты,  моя госпожа, -- молвил он,  превращая вежливое обращение  в
оскорбительное, -- вылезай из тепленького гнездышка. Неужели ты думаешь, что
я оставлю тебя здесь дожидаться следующего клиента?
     -- Будь ты проклят, Провк, -- сказал Скавр.
     Алипия  стояла неподвижно, кутаясь в одеяло.  На ее  лице  застыл ужас.
Марк  знал, что новое унижение может  сломать Алипию навсегда. Когда Марзофл
протянул руку, желая сорвать с нее одеяло, трибун крикнул:
     - Стой!
     - С какой стати?
     - Она все еще племянница Императора! Что бы Туризин ни сделал  со мной,
он не отблагодарит тебя за громкий скандал с его родственницей.
     Выпад  попал  в  цель.  Римлянин  видел,  как в  голове негодяя  вихрем
проносятся  различные доводы. Получив  крошечное преимущество,  Марк тут  же
принялся развивать его:
     -- Пусть она оденется без свидетелей. Куда она отсюда выйдет, подумай?
     Марзофл поскреб  подбородок, размышляя над услышанным. Наконец он резко
ткнул в Скавра пальцем.
     -- Выведите  его  в  коридор.  -- Когда  лучники повиновались  приказу,
добавил, обращаясь к Алипии: -- Поторопись.
     -- Благодарю, -- сказала Алипия -- Марзофлу и Марку одновременно.
     Марзофл захлопнул дверь и закричал на своих солдат:
     -- Что вы тут торчите, как болваны? Свяжите этого ублюдка!
     Прежде  чем последний узел был  затянут на руках Марка, Алипия вышла из
комнаты.  На ней  было длинное  льняное платье  золотистого  цвета.  На лице
принцессы  застыла маска  спокойствия. Но Марк  видел, как дрожала ее  рука,
когда Алипия закрывала за собой дверь.
     --  Делай, что  собирался,  -- обратилась  она  к  Марзофлу.  Ее  голос
прозвучал невозмутимо.
     Скавр споткнулся на ступеньках  и чуть не  упал, но лучник, который нес
его меч, поддержал трибуна за плечо.
     Посетители,  потягивавшие   в  пивной  эль,  уставились  на  солдат   и
пленников.  Марзофл, веселый и  оживленный, сунул  в руку хозяина  несколько
серебряных монет.
     -- Пусть это окупит причиненное мною беспокойство.
     Хозяин таверны жадно схватил монеты.
     Лошади стояли во дворе. За ними присматривало еще двое копейщиков.
     -- В седло! -- распорядился Марзофл и издевательски поклонился  Скавру.
-- На этот раз поскачешь на жеребце, а не  на своей  шлюхе.  Как  тебе такая
идея?
     -- Ты давно знал!.. -- вырвалось у Марка.
     -- Вот именно,  -- ответил Марзофл самодовольно.  -- У Сабория отменный
слух.  Я потратил некоторое  время, чтобы убедиться  в его  правоте, но дело
того стоило.
     --  Саборий!  --  одновременно воскликнули  Скавр и Алипия, обменявшись
взглядом.
     -- Фос! Что же теперь мой дядя сделает с Бальзамоном?
     -- К сожалению, черт возьми, ничего! -- сказал Марзофл. -- Увы. Ссора с
Патриархом может стоить его величеству бунта. --  С гнусной улыбкой  Марзофл
повернулся к Скавру:  -- К тебе это, разумеется, не относится.  Хотел  бы я,
чтобы всех  жадных  наемников  в Видессе  можно было скрутить так же  легко.
Поехали.
     Один из солдат помог Скавру сесть в седло. Неопытный наездник, римлянин
не мог править лошадью без узды.
     По  злой  насмешке  судьбы, Марк,  в принципе, понимал  имперца и  даже
соглашался с ним. Видессу лучше  бы опираться не на  наемников, а на местных
солдат.
     Но Алипия возразила:
     --  Значит, ты хотел  бы избавить Империю от наемников, Марзофл?  Тогда
скажи мне, что  никогда  не превращал  крестьян из своих владений  в  воинов
личной гвардии.  Скажи,  что  ни  разу  не  скрывал  доходов  от  налогового
департамента!
     В ее голосе звучало ледяное презрение. Грациозная, как кошка, принцесса
вскочила в седло позади Скавра.
     Аристократ покраснел, однако тут же нашелся:
     -- И зачем это я стану отдавать проклятым  чинушам мое золото? Они ведь
потратят его на новых наемников!
     Марзофл ударил шпорами свою лошадь. Она  двинулась вперед и потащила за
собой  коня, на котором сидел Марк. Трибун чуть  не свалился; только быстрое
движение коленями помогло ему не упасть. Марзофл, разумеется, ничего не имел
бы против, если бы Марк рухнул на землю.
     -- С  дороги!  Именем  Императора, с дороги!  -- снова  и снова  кричал
видессианский  офицер,  пробиваясь  к  дворцу  по  забитым   людьми  улицам.
Некоторые  горожане  отходили   в  сторону,   пропуская  процессию.   Многие
останавливались и глазели. Марзофл мог бы продвигаться гораздо быстрее, если
бы не поднимал шума,  но  видессианин не  мог не  кукарекать во всю глотку о
своей победе.
     Марк  по  возможности мужественно  переносил  этот  печальный  путь. От
невеселых дум его отвлекала  попытка удержаться в седле. По правде говоря, у
него не хватало сил даже смотреть на Алипию.
     Принцесса  держалась прямо,  не мигая глядя  перед собой. Казалось,  ни
толпа, ни стражи не имеют к ней ни малейшего отношения.  Только один раз она
быстро  и испуганно улыбнулась Марку. Лошадь оступилась, и Марк подпрыгнул в
седле, так и не успев ответить Алипии.
     После  суматохи  площади Паламы  тихие просторные  кварталы  дворцового
комплекса всегда казались трибуну облегчением. Так случилось  бы и  сегодня,
если бы Марзофл не погнал свой отряд почти галопом.
     Толстый  евнух, спешивший куда-то с серебряным блюдом в руках, отошел в
сторону,  на край газона, когда  всадники с  шумом проносились мимо. Поднос,
звеня, упал на дорожку сада -- евнух узнал пленников Марзофла...
     Они  проскакали  мимо  вишневых  деревьев,  уже  покрывшихся  душистыми
розовыми   цветами,  и  остановились  перед  большим  одноэтажным   зданием,
облицованным мрамором. Это были личные покои императорской семьи.
     Часовые замерли, увидев Марзофла... а может быть, -- при виде Алипии?
     Еще  один евнух,  слуга в  красном  шелковом  халате, расшитом золотыми
птицами, показался у двери.
     Марзофл сказал:
     -- Его величество нас ожидает.
     -- Подождите немного.
     Евнух исчез. Марзофл и его солдаты спешились. Трибун ухитрился покинуть
седло, не  упав на землю и даже не споткнувшись. Некоторые из часовых узнали
Марка  и  были весьма удивлены, увидев  его  связанным. Но прежде чем  Скавр
успел заговорить с ними, слуга  вернулся и разрешил  Марзофлу со  спутниками
войти.
     -- Возьми двоих лучников, -- велел евнух видессианскому кавалеристу. --
Остальных оставь здесь.  Его императорское  величество не  считает, что тебе
понадобится столько солдат.
     Марка тащили по коридорам мимо  собрания великолепных  старинных  вещей
изумительной  красоты  --  то  были  реликвии  полуторатысячелетней  истории
Видесса. Солдаты  подталкивали пленника,  чтобы тот шел быстрее.  Однако  ни
один не осмеливался дотронуться до Алипии.
     Слуга вошел в раскрытые двери и поклонился. Он  начал было докладывать,
но Туризин Гавр раздраженно оборвал:
     -- Я без тебя знаю, кто они такие! Убирайся.
     Слуга  с  безразличным видом  удалился.  Марзофл  подвел к  Автократору
Видессиан Скавра и Алипию.
     Гавр  резко повернулся. Император  двигался быстро и гибко,  хотя плечи
его  слегка осели, а глаза покрылись красной сеточкой. Он выглядел уставшим.
Марк подумал, что Туризин стал похож на Маврикия. Тяжесть правления ускоряла
бег времени, Автократоры старели рано.
     - Убери своих головорезов, Провк,  -- нетерпеливо сказал он. -- Если мы
не сумеем справиться с девушкой и связанным мужчиной, то пусть смилостивится
над нами Фос! -- Он хлопнул ладонью по  сабле --  боевому оружию в  потертых
кожаных  ножнах. -- Эй, стой!  Артаваст! -- окликнул  он одного из  стражей.
Ничего  удивительного в том, что Император  знал солдата по имени, не  было.
Любой  владыка, который хочет  просидеть на троне  долго,  должен знать  как
можно  больше своих  людей -- по имени и в лицо. -- Это что за меч у тебя  в
руках? -- Артаваст показал на Марка. Император кивнул. -- Почему бы тебе  не
отнести  эту  проклятую  штуку  к  Нейпу,  жрецу  из  Академии? Святой  отец
давненько пыхтит от желания добраться до этого клинка.
     Артаваст отдал честь и вышел.
     Марк  вздрогнул.  Когда у него отобрали  меч, он почувствовал себя  еще
более нагим и беспомощным, чем в тот миг,  когда Марзофл внезапно ворвался в
комнату.
     Разлука  с мечом оказалась для Марка настолько тяжелой, что трибун даже
пропустил реплику Туризина. Марзофл больно ударил своего пленника кулаком по
ребрам.
     Император повторил:
     -- Все еще не считаешь нужным вставать передо мной на колени? Даже ради
того, чтобы спасти свою глупую башку? Ах ты, упрямый ублюдок!
     -- Что толку вставать на  колени? -- спросил трибун.  -- Из-за этого ты
не станешь щадить меня.
     Марку  даже в  голову не пришло простереться перед Императором на полу,
как это делали видессиане. Республиканцы не преклоняли колен перед людьми --
даже перед самыми могущественными.
     --   Упрямый  и   гордый   ублюдок,  --  повторил  Туризин.  --  Однако
недостаточно гордый, чтобы не спать тайком с дочерью моего брата.
     -- Хорошо сказано! -- воскликнул Марзофл.
     Скавр почувствовал, как  лицо у него запылало. На все эти  обвинения он
не находил ответа.
     Алипия проговорила:
     -- Все это  не  вполне  так, как ты думаешь, дядя. К  этим  встречам  я
стремилась больше, чем он.
     -- А ты шлюха, подстилка грязного варвара!  --  усмехнулся  Марзофл. --
Твои признания не делают чище ни его, ни тебя, гулящая девка.
     -- Провк, --  резко оборвал  Император, -- с ее высочеством я разберусь
без твоей помощи.
     Кавалерист  захлопнул  рот, громко лязгнув  зубами.  Он не  осмеливался
преграждать путь гневу Туризина Гавра.
     -- Я люблю Марка, -- сказала Алипия.
     -- А я -- Алипию, -- эхом повторил Марк.
     Марзофл готов был лопнуть от злости.
     Туризин заорал:
     --  Навозные черви Скотоса!  Любовь!  Какое это  имеет значение? --  Он
повернулся к своей племяннице: -- Я-то думал, у  тебя хватит здравого смысла
не валять  в  грязи  имя нашей семьи  и  не  делать  его предметом сплетен в
пивных!
     -- Ах  вот оно что... -- протянула Алипия. Ее голос зазвучал опасно. --
Так это я валяю в грязи имя нашей семьи? А как  насчет сладенькой потаскушки
Комитты Рангеве,  которая кидалась на все, что двигалось? Эта вечно  текущая
сучка  не  пропускала  только  трупы, и то сомнительно!  Интересно, кому это
перемывали кости на глазах у всего города прошлой зимой в Амфитеатре?
     У Императора был такой  вид,  словно его  оглушили  дубиной. Сперва  он
побагровел. Потом побелел как мел.
     Провк Марзофл, судя  по  всему, сейчас истово мечтал провалиться сквозь
землю. Оказаться  в  эпицентре ссоры  в  императорской семье! Проклятие, это
дурно сказывается на здоровье, не говоря уж о карьере.
     Алипия продолжала еще громче:
     -- А если тебя так беспокоят мои встречи с  мужчинами, дорогой дядя, то
почему  ты  не оставил  свою  драгоценную любовницу, когда взошел  на  трон?
Почему не женился, не получил наследника?
     Отважная    Алипия   напоминала   сейчас   Марку   воина,   окруженного
превосходящими силами врагов, который бросается в последнюю атаку, собираясь
победить или пасть со славой.
     Туризин наконец пришел в себя:
     -- Все, что делаешь ты, касается <i>меня!</i> Эй, Бизолин! Доменциол! Коркон!
     Несколько слуг вбежало в зал. Гавр распорядился:
     --  Проводите ее высочество в ее апартаменты. Проследите за  тем, чтобы
она оставалась там, пока я не позволю ей выйти. За это отвечаете жизнью.
     -- Я все вижу! -- закричала Алипия. --  Когда ты не находишь ответа, ты
прячешься от вопроса, чтобы только не думать!
     Слуги  вывели  ее из  зала. Она бросила  на Скавра  последний взгляд --
однако промолчала, боясь ухудшить его положение.
     -- Уф-ф! --  выдохнул Император, вытирая ладонью вспотевший лоб. -- Ты,
должно быть,  большой  колдун, римлянин. Никогда  еще я не видел ее  в таком
гневе. -- Туризин невесело рассмеялся:  --  Да уж, вот истинная дочь Гавров.
Она скрывает  темперамент за этой  маской  спокойствия, которую таскает,  не
снимая. -- Взгляд Туризина вновь сделался суровым. -- Так. Теперь -- к делу.
Что мне с тобой делать?
     -- Я предан вашему величеству, -- отозвался Марк.
     Марзофл  испустил  громкий  смешок,  но  затих,  точно  мальчишка,  под
взглядом Туризина.
     --  Так  ты  предан  мне? Проклятие!  У  тебя своеобразная  манера  это
доказывать!  --  Туризин поскреб подбородок. Борода  младшего  Гавра заметно
поседела за те немногие годы, что Марк знал его. -- Будь ты видессианином, я
нашел бы  тебя  смертельно опасным.  Ты  хороший  солдат  и  совсем недурной
чиновник, а это значит, что обе партии тебя бы поддержали.  Но даже несмотря
на то, что ты -- варвар, ты очень опасен. Ну-ка скажи мне прямо в лицо,  что
ты не честолюбив.
     Честолюбие.  Скавр  знал, что  Император  станет  обвинять его именно в
этом.
     -- Разве честолюбие -- грех? -- спросил Марк.
     -- Для офицера-наемника -- да. Грех, и непростительный. Вспомни хотя бы
Дракса.
     Скавр возразил:
     -- Честолюбие не имеет никакого  отношения к моим чувствам к Алипии. Уж
ты-то достаточно  хорошо ее знаешь. Она сразу распознала бы  фальшь, вздумай
какой-нибудь тщеславный или  корыстолюбивый человек поволочиться за ней ради
укрепления своей карьеры.
     --  Что может  распознать  глупая  девка,  изнемогающая от  похоти?  --
ядовито фыркнул Марзофл.
     Туризин на  мгновение  задумался.  Кавалерист  мог считать слова  Марка
ложью. Однако Император действительно хорошо знал свою умную, рассудительную
племянницу.
     --  Будь я предателем, -- продолжал настаивать Марк, -- разве я остался
бы с  тобой  во время гражданской  войны  со  Сфранцезами?  Разве я  стал бы
предупреждать о замыслах Дракса, когда ты послал его против Баана Ономагула?
Разве стал бы я воевать с намдалени, когда они захватили западные провинции?
     --  Волочиться за принцессой из императорской семьи -- для видессианина
тяжкое преступление. А ты еще и чужеземец, -- сурово ответил Туризин. Сердце
трибуна  сжалось. -- Значит, ты  у  нас  чист душой и  сердцем? А почему  ты
собирался бросить меня?  Я знаю,  что ты  встречался  с вожаками  намдалени,
когда после неудачного штурма вам показалось, будто я не смогу  отнять Город
у Сфранцезов.  Что  доказывает  твоя  болтовня о  Драксе? Любой отомстил  бы
сопернику, если  уж подвернулась возможность. Значит, ты подозревал Дракса в
измене?  Почему же тогда ты позволил ему удрать  и строить против меня новые
заговоры?
     --  Ты хорошо  знаешь, как все  случилось, --  отозвался Скавр,  но уже
вяло. Было очевидно, что Туризин не желает слушать никаких оправданий.
     Несправедливость  обвинений Гавра тем больнее уязвила  трибуна, что  он
искренне поддерживал правление Туризина и предпочитал его  любому другому. В
тревожное для Видесса время Марк не мог  представить себе лучшего правителя,
нежели Туризин. А Империя постепенно стала для Марка второй родиной.
     -- Я знаю только одно, -- сказал Гавр.  -- Доверять тебе я не могу. Для
меня этого достаточно.
     Трибун  почувствовал, что это --  окончательное решение Туризина. Враги
вторглись в Видесс с запада,  рвались с востока.  В такой ситуации Император
не мог рисковать, коль скоро речь заходила о его безопасности. Будь Скавр на
месте Туризина, он поступил бы точно так же.
     -- Кстати,  голова этого  распутного ублюдка  -- или иная часть тела --
была бы подходящим украшением для Вехового Камня, -- предложил Марзофл.
     Веховой Камень -- красная гранитная колонна  на площади  Паламы -- была
точкой отсчета,  от которой измерялось расстояние  по  всей Империи.  Там же
выставляли на кольях головы мятежников и преступников.
     -- Не сомневаюсь, -- сказал Туризин. -- Но боюсь, что если я его казню,
то его проклятый отряд восстанет. А эти легионеры -- опасные люди. К тому же
они сидят  в Гарсавре, а  Гарсавра -- ключ  к западным провинциям.  Полагаю,
ничего с ним не случится,  если  я брошу  его на недельку  в тюрьму,  как ты
считаешь?
     Марзофл казался разочарованным.
     ----------
     -- Скавр и принцесса? Просто поверить не могу! -- сказал Сенпат Свиодо,
театрально взмахнув руками.  Этот  широкий жест чуть было не  сбросил на пол
кружку вина,  стоявшую перед женой молодого васпураканина. Быстрым движением
Неврат успела схватить ее.
     -- Расскажи подробнее,  братец, -- попросила  Неврат,  откидывая  прядь
густых, волнистых черных волос, упавшую ей на лицо.
     --  Да  тут не слишком много  остается добавить,  -- ответил  Артаваст,
оглядевшись.
     Трое  васпуракан  сидели у маленького столика  в полупустой  таверне  и
переговаривались   на  своем  родном  языке,  и  все   же  Артаваст  казался
встревоженным. Неврат не могла винить его за это. Новости, которые принес ее
двоюродный  брат,  были  неплохим  топливом  для  бунта   --  а  вспыльчивым
видессианам только дай повод, чтобы начать громить все подряд.
     -- Как вышло, что  ты арестовал  Скавра?  --  спросил  Сенпат, погладив
бородку, обрамлявшую его красивое смуглое лицо.
     -- Очень просто, -- ответил Артаваст.  -- Марзофл пришел в нашу казарму
и забрал мой взвод. Звание у него высокое, должность солидная, никто не стал
возражать. Он до самого постоялого двора не говорил нам, куда мы идем.
     -- Но принцесса... М-да... -- протянул Сенпат, все еще качая головой.
     Марзофл утверждал, будто они встречались не меньше двух месяцев. В этом
он был уверен. Возможно, и  дольше.  Судя по тому, что мы увидели,  он прав.
Когда мы ворвались в комнату, эти  двое больше  беспокоились друг о друге...
если ты понимаешь, что я имею в виду.
     -- Похоже на Марка, -- кивнула Неврат.
     -- Я  знаю, что ты и твой муж -- близкие друзья этого человека, сестра.
Вот  я и подумал,  что вам лучше  бы  узнать  обо всем.  -- Артаваст немного
помедлил. --  Быть  может, сейчас  небезопасно оставаться его  друзьями.  Не
исчезнуть ли вам из города на некоторое время?
     -- Неужели все так плохо? -- встревоженно спросила Неврат.
     Артаваст задумался.
     --  Возможно, и нет. Туризин слишком умен. Он  не станет  убивать людей
лишь за то, что они знали кого-то, кто впал в немилость.
     --  Надеюсь,  --  сказала  Неврат. -- Иначе  у  Туризина  -- при его-то
вспыльчивом нраве -- останется не слишком много подданных.
     Молодая  васпураканка  не  слишком беспокоилась  за себя  или  Сенпата.
Скорее всего, ее брат  правильно  судил о здравомыслии Туризина. Но это вряд
ли могло помочь Скавру. Он-то был виновен!
     -- Я до сих пор не могу поверить, -- повторил Сенпат.
     Неврат тоже с трудом верила услышанному,  но по  другой причине. Сенпат
не  знал,  что Марк, погруженный в одиночество  и  горькое  отчаяние,  начал
осторожно  ухаживать за Неврат.  Это было прошлой осенью.  Неврат не  видела
необходимости  рассказывать мужу об этом кратком  эпизоде. Трибун понял, что
отказ васпураканки был искренним, и ни на чем не настаивал.
     Но  <i>это!</i> Как же  долго росло  чувство между Марком и Алипией?  Конечно,
Неврат никто не был  нужен, кроме ее любимого мужа... И все  же она  ощутила
легкий укол самолюбия,  когда узнала, что Марк, получив от Неврат отказ, так
быстро нашел ей замену.
     -- Над чем ты смеешься, дорогая? -- спросил Сенпат.
     Краска смущения залила  лицо  Неврат.  К счастью, в таверне  было почти
темно.
     -- Над собой, -- ответила Неврат, но больше ничего объяснять не стала.
     ----------
     Забранная  решеткой  дверь  в  дальнем   конце  коридора  со  скрежетом
раскрылась.  Ржавые  петли завизжали.  Двое  стражников  втолкнули в коридор
скрипучую тележку. Еще двое встали по обе стороны со  стрелами наготове. Все
четверо откровенно скучали.
     -- Поднимайтесь, лежебоки! -- гаркнул один из лучников.
     В  окрике  не  было  необходимости:  заключенные уже  сгрудились  перед
решетками  в   ожидании  кормежки.   Еда  была  единственным,   что  приятно
разнообразило унылую тюремную жизнь.  Марк поспешил вместе с остальными. При
одной только мысли о похлебке в животе заворчало.
     Неподалеку затрещал  и  почти погас  факел. Марк  закашлялся от  едкого
дыма.  Эти   факелы  и  без   того  давали  совсем  немного   света.  Тюрьма
располагалась глубоко под  землей, в подвальных помещениях здания  архива на
Срединной  улице.  Над   головами  заключенных,  в  верхних  этажах,  кипела
оживленная административная деятельность. Скрытая система вентиляции уносила
часть  дыма, так  что  можно  было  дышать, но  воздух  все равно  оставался
спертым.  Темницу насквозь пропитала нестерпимая вонь гнилой соломы, немытых
тел и испражнений.
     Эти ядовитые  миазмы едва не свели Скавра с ума, когда солдаты Марзофла
бросили  трибуна в темницу. Но прошло  четыре или  пять дней,  и Марк  почти
привык к вони.
     Скрипя,  тележка  медленно катилась по длинному узкому  коридору. Перед
каждой камерой она останавливалась.  Один из стражников  передавал  глиняный
кувшин с водой в камеру слева; второй совал в  камеру  справа хлеб  и жидкую
похлебку в миске. Затем стражники менялись местами и проталкивали тележку на
несколько шагов вперед.
     Трибун вернул пустой кувшин и миску. Ему налили воды и положили дневную
порцию  похлебки. Вода  была  тухловатой, а хлеб  --  выпеченным из проса  с
соломой. С  тех  пор как  куски  рыбы, плававшие  в похлебке,  были свежими,
утекло немало воды. Но Марк доел похлебку и обтер миску хлебом дочиста.
     Он  все  время  хотел  есть,  однако  старался не  обращать внимания на
постоянное  голодное бурчание  в животе. Марк не был истинным стоиком --  во
всяком случае, не настолько, чтобы держать  в узде эмоции. Однако физические
неудобства не причиняли ему слишком большого беспокойства.
     Стражники  обошли  все  камеры  и  удалились.  Теперь  оставалось  лишь
коротать время  в беседе. Марк почти не участвовал в разговорах заключенных.
На вопрос, за  что он попал  в тюрьму,  Скавр ответил:  "За  государственную
измену".  Раздались  свистки  и ядовитый  смех. Воры, составлявшие  основную
массу  населения  тюрьмы,  презрительно относились  к  "политическим". Кроме
того, Марк не мог научить их ничему новому.
     Один из  воров без конца рассказывал, как открывать замки и  запоры  на
дверях.
     -- Если у  тебя достаточно времени, можешь бросать в  замочную скважину
горстки песка, пока стержень не поднимется и ты не сможешь его вытащить. Это
очень медленная, кропотливая и тихая  работа.  Если замок находится в темном
помещении, сделай сеточку и привяжи ее к тонкой веревочке, а потом протолкни
ключ. Когда ключ упадет на пол -- протащи  его под дверью. Дело сделано! Еще
неплохая  штука -- тонкие  щипчики... Эх, дурни, ведь здесь  такие же замки,
как везде!  Да только до них не дотянуться. Клянусь Скотосом,  я вырвался бы
отсюда через минуту, если бы мог коснуться хоть одного замка.
     Скавр вполне верил этому. В голосе взломщика звучала деловая, спокойная
уверенность человека, отлично знающего свое ремесло.
     Едва в камере Скавра настала тишина, как издалека донесся чей-то важный
голос,  рассказывающий,  как  надлежит  окрашивать  стекло, дабы придать ему
видимость драгоценного камня и потом с выгодой продать.
     -- Ха! -- выкрикнул кто-то. -- Если ты такой умный,  то почему ты здесь
сидишь?
     Ответом было оскорбленное молчание.
     Разговор перешел на женщин -- еще одна тема, которую  заключенные могли
обсасывать целыми днями. У трибуна имелась своя история, которая потрясла бы
его  собратьев по  несчастью,  однако Марк  не  имел  ни  малейшего  желания
рассказывать ее.
     Несколько часов Марк  проспал. Раза  три его  будили  укусы  насекомых.
Тюремные камеры -- настоящий  рай для вшей и блох, гнездившихся в соломенных
матрасах. Марк  потерял счет тараканам,  которых прибил  на  кирпичном полу.
Некоторые заключенные ловили их и ели. Однако Марк был не настолько голоден,
чтобы питаться тараканами.
     Незадолго  до  очередной кормежки по  коридору  загрохотали  солдатские
сапоги.  Командир  взвода видессиан показал пропуск. Начальник стражи прошел
вместе  с  офицером  по  ряду  камер,  пока  не остановился  возле той,  где
находился трибун.
     -- Этот, что ли?
     -- Дай взглянуть. Да, он самый.
     -- Забирай.
     Стражник вытащил ключ, открыл засов и распахнул решетчатую дверь.
     -- Выходи, ты! -- рявкнул он римлянину.
     Марк кое-как вылез наружу. Увидев  командира взвода,  трибун постарался
взять себя в  руки. Лучше уж идти на смерть с высоко  поднятым знаменем, чем
сдаться и погибнуть ни за что. Так говорили римские офицеры.
     -- Куда ты меня ведешь? -- спросил Скавр резко. -- К Императору?
     Если мужество  трибуна и удивило  видессианина, то  тот довольно удачно
скрыл свои чувства. Его лицо осталось невозмутимым.
     -- Нет, -- ответил он кисло. -- В баню. От тебя разит, как от выгребной
ямы.
     Солдаты схватили Скавра за локти и потащили вон из тюрьмы.
     ----------
     В  свежей одежде (правда,  она  не  вполне  подходила  по  размеру),  с
чистыми,  еще влажными волосами, Марк почувствовал себя заново родившимся. В
конце концов  солдаты  почти силой  вытащили его  из теплого бассейна.  Марк
намыливался  дважды  и  тер себя  пемзой, пока  кожа не  покраснела.  На его
подбородке  еще росла  колючая золотистая щетина;  побриться в Видессе  было
делом  замысловатым --  бритвы  здесь на  каждом  углу не  валялись.  Щетина
невыносимо чесалась  и делала лицо неопрятным, словно постоянно  напоминая о
времени, проведенном в тюрьме.
     Марк почувствовал некоторое облегчение, когда  стражники провели его не
в Большую Тронную Палату, а в личную резиденцию Туризина.  Что бы ни ожидало
его  впереди,  это,  во  всяком   случае,  не  будет  публичным  проклятием.
Видессиане обставляли подобные церемонии с большой помпой.
     Марк, конечно, знал, что Алипии он  у  Туризина не встретит. И  все  же
отсутствие принцессы лишний раз напомнило трибуну о том серьезном положении,
в котором он очутился.
     Туризин  Гавр  облачился  во  все  императорские  регалии.  Обычно   он
ограничивался красными сапогами. Сегодня  на нем красовался пурпурный  плащ,
осыпанный драгоценностями, и порфира.
     Кроме стражников, самого Императора и  Скавра, единственной живой душой
в помещении был  один из  императорских  слуг-евнухов --  Коркон. Он  держал
восковую табличку и стило.
     Гавр оглядел римлянина с головы до ног:
     -- Ты готов выслушать приговор?
     -- А у меня что, есть выбор?
     Дворецкий в ужасе уставился на Скавра. Император невольно усмехнулся.
     --  Нет,  --  сказал он и стал суровым.  -- Знай. Ты  осужден за измену
императорскому дому.
     Марк стоял безмолвно.  Он только надеялся,  что  холодок, пробежавший у
него по спине, никак не отразился на выражении его лица.
     Слова Императора катились снежной лавиной:
     -- Как изменник ты  лишаешься своего поста  в финансовом департаменте и
должности эпаптэса.
     Конечно,  мысли Скавра  не  ограничивались  только  армией,  но  потеря
должности эпаптэса не ввергла его в отчаяние.
     Туризин продолжал греметь:
     -- Обманув наше доверие, ты лишаешься  права командовать своим отрядом.
Тебе запрещены любые контакты с римлянами, дабы  предотвратить предательство
и  мятеж.  Твой заместитель, Гай Филипп, с  этого  мгновения  получает  твое
звание и твою должность.
     Окончательно  порвать со  всем, что осталось от  его  народа...  от его
мира... Трибун низко опустил голову, ногти больно впились в кожу ладоней.
     Очень тихим голосом Марк проговорил:
     --  Гай Филипп --  хороший солдат. Ты уже сказал ему, что  отныне он --
командир римского легиона?
     -- Скажу.  Мы  еще не закончили  разговор, -- ответил  Император. -- За
измену  существует лишь  одно  наказание. Ты об этом  знаешь. В добавление к
таким мелочам, как потеря званий и  титулов,  ты  должен положить голову под
топор палача.
     По сравнению с  вечной  разлукой  с  римлянами топор  палача  не так уж
страшил Марка. По крайней мере, смерть наступит быстро и без мучений.
     Марк неожиданно выпалил:
     -- Если ты с самого начала собирался приговорить меня к казни, то зачем
вся эта словесная шелуха?
     Гавр не стал отвечать прямо.
     --  На  сегодня  достаточно.  Коркон,  ты  можешь   быть  свободен,  --
распорядился Император.
     Толстяк евнух  низко  поклонился  и  вышел.  Тогда Император  с  кислой
улыбкой повернулся римлянину:
     --  Возможно, тебе польстит  то  забавное обстоятельство,  что  в  этом
городе  нашлись  люди,  которые  не желают, чтобы  приговор был  приведен  в
исполнение. Более того, они <i>требуют,</i> чтобы ты остался в живых.
     -- Нашлись такие люди? -- откликнулся Скавр.
     -- Целая стая. И довольно крикливая, кстати. Во-первых, Алипия. Будь ты
таким  невинным,  как  она утверждает,  ты  все  еще  оставался  бы  грудным
младенцем и уж всяк не лазил бы по чужим постелям. Алипия почти убедила меня
в этом.  Но не  до  конца, Скавр, не  до  конца.  Наличествует  также  Тарон
Леймокер, друнгарий флота. Отличный, честный человек. Честнее  я в жизни  не
видел! -- Гавр  скосил  бровь при  мысли о  знаменитой несгибаемой честности
адмирала.  -- С другой стороны, Леймокер обязан тебе жизнью. Если бы не твое
упрямство,  он  до   сих  пор   гнил  бы   в  тюрьме.  Так  чего  стоит  его
заступничество?
     --  Ты единственный, кто  может судить об этом, -- ответил Марк. У него
потеплело на душе при мысли о том, что Леймокер не оставил его в беде.
     -- Ну вот. И еще несколько персон, чьи мольбы я могу понять. -- Туризин
еще раз  смерил  трибуна взглядом. -- Но во имя Фоса -- объясни:  каким  это
образом в толпе просящих за тебя оказался Итзалин?
     -- Итзалин? -- переспросил трибун, пораженный. Затем он выдавил нервный
смешок: одной встречи с Гаем Филиппом, вероятно, оказалось достаточно, чтобы
несчастный чинуша возмечтал о том, чтобы Скавр жил вечно.
     Туризин скривил рот:
     -- Не думай, будто я  переменил свое мнение,  чужеземец. Твоя  вина  не
подлежит сомнению. Должен признать, однако, что все  же на волосок усомнился
в  неблаговидных мотивах  твоего поведения.  Поэтому  я  дам тебе  такой  же
волосок возможности искупить вину.
     Марк рванулся вперед, но стражи удержали его за руки.
     -- Так что ты со мной сделаешь, Туризин?
     -- Положи конец мятежу Земарка в Аморионе!  Его  проклятия приносят мне
одни неприятности! Этот фанатик заводит по  всей Империи  узколобых жрецов и
их тупорылых последователей. Погаси мятеж -- и я скажу, что ты заслужил  мое
прощение. И... благодарность.  Я пожалую тебе  титул,  земли. В этом  я могу
поклясться в Соборе перед любым жрецом, которого ты назовешь, за исключением
Бальзамона... Хотя нет!  И  перед Патриархом тоже -- если ты  сомневаешься в
моих словах.
     -- В этом нет необходимости. Я согласен, -- тут же сказал Марк.
     Туризин  был  вспыльчив и подозрителен, но слово  держал  крепко. Мысли
Марка быстро завертелись: прямая атака на Аморион, подкуп...
     -- Какой отряд я могу взять?
     --  Я могу пожертвовать тебе от щедрот хорошую кавалерийскую лошадь, --
ответил Император.
     Скавр начал было улыбаться, но тут же одернул себя.  Лицо Туризина было
жестким, глаза -- смертельно-серьезными.
     -- Я не шучу,  римлянин. Заслужи свое спасение, если можешь. Но от меня
ты помощи не получишь.
     Один человек против  толпы мятежников? Фанатик-жрец сумел отбиться даже
от йездов!
     -- Итак, твои руки останутся незапятнанными, а совесть --  свободной от
укоров,  не  так  ли? Ты посылаешь  меня на смерть вместо того, чтобы  убить
своими руками? --  уже не сдерживаясь,  горько спросил трибун. Ему все стало
безразлично. Теперь он не считал необходимым обдумывать каждое слово.
     -- Ты успел доказать, что ты -- предатель. Я могу  сделать с тобой все,
что  захочу,  -- напомнил  Гавр,  скрестив  на груди руки.  --  Называй  мое
поведение, как тебе вздумается, Скавр. Я не собираюсь с тобой спорить.
     -- Отдай мне хотя бы мой меч. Если уж я должен спасти себя сам, -- Марк
произнес эти  слова с  издевкой, --  то дай мне хотя бы  возможность сделать
это.
     Туризин подумал немного.
     -- Справедливая просьба. --  Он нашел листок  пергамента, окунул перо в
красные  чернила  и что-то яростно  нацарапал.  <I>--</I> Держи, Спект.  -- Туризин
передал записку одному  из  солдат. --  Отдашь Нейпу из Академии. Когда жрец
вернет тебе меч, принесешь сюда. Римлянин может взять оружие на корабль.
     - На какой корабль? -- спросил трибун.
     -- Неужели ты думаешь, будто я отправлю тебя по суше? Чтоб ты побежал к
своим римлянам и поднял их один  Фос знает  на что? Нет  уж,  спасибо. Кроме
того, -- Император слегка наклонился к Марку, -- морем быстрее, чем по суше.
Если ты высадишься  в  порту Наколея  к  северу от Амориона, тебе  останется
пройти совсем небольшое расстояние. Правда, эту территорию удерживают йезды,
зато дорога  совсем короткая. Постарайся попасть в город к началу панегириса
-- торговой  ярмарки,  посвященной  святому Моисею.  В  эти  дни  в  Аморион
стекаются торговцы и ремесленники со всего Запада. Может быть,  ты сумеешь в
их толпе проскользнуть незамеченным.
     Скавр кивнул, благодарный за совет.
     -- Еще одно, -- сказал римлянин.
     --  Что?  --  зарычал  Туризин.  --  Ты  не   в  том  положении,  чтобы
торговаться, негодяй.
     Но Скавр, и без того приговоренный к смерти, пребывал по другую сторону
страха.
     -- Можешь отрубить мне голову. Хуже уже не будет.
     Император криво усмехнулся:
     -- Ладно, что там у тебя?
     -- Если я одолею Земарка, ты пожалуешь мне земли и титул, не так ли?
     -- Я же сказал тебе!
     Скавр  глубоко  вздохнул,  словно   собираясь  в  следующее   мгновение
распрощаться с жизнью.
     --  Хорошо.  Если  я  каким-то  чудом  вернусь  из Амориона, то  думаю,
доказательств моей  преданности  будет  достаточно  даже для тебя.  В  таком
случае...  <i>если</i>  я  вернусь...  позволь мне ухаживать  за  твоей племянницей
открыто.
     --  Ах  ты,  наглый сукин сын! Ты  посмел  просить меня  об этом  прямо
сейчас?
     Гавр, казалось, вырос прямо на глазах у Марка.
     Один из  охранников,  не сдержавшись, выругался. Марк почувствовал, что
руки стражников сжимают его еще крепче. Один из солдат обнажил меч.
     Однако в  ответ на вопрос Императора Марк кивнул. Холодный пот выступил
у него на лбу.
     -- Чтоб тебе  провалиться  под  лед! --  заорал Туризин. -- Чтоб Скотос
оледенил  твою душу, Скавр!  Теперь  я должен Алипии  пятьдесят золотых. Она
говорила,  что  ты попросишь меня  об этом. Никогда не  думал,  что  в  тебе
сыщется столько наглости.
     -- Итак? -- спросил Марк. От облегчения у него слабели колени.
     -- Если ты  вернешься, то  за подобную просьбу я не убью тебя на месте,
-- произнес Император  через силу. Он повернулся к стражникам и повелительно
махнул рукой: -- Уберите его отсюда!
     -- Мой меч, -- напомнил Марк.
     --  Ты что, хочешь увидеть, близко  ли край пропасти, римлянин? -- Гавр
яростно ударил кулаком по столу. --  Теперь  я  начинаю  понимать,  почему у
твоего  народа  нет царей. Кому  захочется взваливать на  себя такое  бремя?
Избави нас  Фос от подобных подданных! --  Он  снова обратился к стражам: --
Дайте  ему любое оружие,  любые доспехи, какие он выберет, но только <i>уведите
его  с глаз моих!</i> Пусть...  Пусть ждет  свой  проклятый  меч во  дворе! -- И
наконец  Гавр снова  повернулся к  Марку,  словно  пользуясь правом  владыки
оставить  за  собой последнее  слово: --  Ну так  что,  Скавр, пожелать тебе
успеха?
     ----------
     "Пенитель моря" был грузовым судном с острым носом и кормой. По каждому
борту имелось  десять  длинных весел, а широкий  квадратный парус неподвижно
висел на мачте, пока корабль покачивался на волнах у причала.
     Слегка сгибаясь под тяжестью мешка с вещами, Марк остановился  у доски,
переброшенной с корабля на берег. Взвод императорских гвардейцев наблюдал за
ним с причала.
     -- Разрешите  подняться на  борт! -- крикнул Марк, опознав  капитана по
короткой,  до колен, тунике и небольшому  мечу на поясе. Большинство моряков
носили только набедренные повязки и кожаные пояса с ножом в ножнах.
     Матросы   перекатывали  в  трюм  большие  кувшины  с  вином,  амфоры  с
маринованной рыбой и тюки необработанной шерсти.
     Капитан поглядел на трибуна.
     --  Так  это  ты --  наш <i>особый груз?</i> Валяй, лезь! Эй,  Озакий!  Помоги
сухопутному господину!
     Матрос протянул Скавру руку.  Марк  довольно неуклюже прыгнул на палубу
-- спасибо,  не мешком  свалился.  Истинный римлянин,  он  не был привычен к
морю.
     Капитан пожал ему руку:
     -- Меня зовут Стилиан Зота. Я капитан этой посудины.
     Видессианину,  худому седобородому человеку, было около пятидесяти лет.
Его густые брови  сходились на переносице, а кожа потемнела от  многолетнего
морского  загара. Когда  капитан  снял шапку, чтобы почесать  голову, трибун
увидел, что тот почти лыс.
     Позади Марка на палубу ступил  Тарон  Леймокер. Моряки замерли,  прижав
правые кулаки к сердцу.
     -- Здорово, ребята! -- произнес адмирал своим громким хриплым  басом, а
затем положил руку на плечо трибуна: -- Береги его, Стил. Он хороший парень.
А что  попал в опалу к его  величеству...  Насколько мне известно,  добиться
этого очень просто.
     Друнгарий флота тряхнул головой, отбрасывая с глаз светлую прядь. После
того как Туризин выпустил его из тюрьмы, он так и не подстриг волос.
     -- Я в любом случае стал бы беречь своего пассажира, -- отозвался Зота.
-- Если  с  ним что-нибудь  случится, это  запятнает всех  нас... Но где его
лошадь? Что-то ее до сих пор не доставили!
     -- Сухопутные швабры! -- презрительно бросил Леймокер. На борту корабля
не  было  места  для  ошибок,  забывчивости и  неточности.  --  Хотел  бы  я
задержаться подольше, но времени нет. Нужно снарядить корабли  для береговой
патрульной службы. Да пребудет с тобой Фос, чужеземец.
     Леймокер крепко сжал  плечо Скавра, хлопнул Зоту  по спине и прыгнул на
причальную доску.
     Погрузка на  "Пенитель  моря" продолжалась. Марк наблюдал, как несут  в
трюм тюки соломы -- для лошади. Той самой, что до сих пор не было видно.
     Взвод  видессианских  солдат  все  еще стоял  на  причале. Марк  громко
окликнул  их,  пытаясь  выяснить,  что  же  случилось  с  лошадью.  Командир
видессиан недоуменно развел руками.
     Зота сказал:
     --  Прости, Скавр, но если твоя лошадь  не появится к полудню, придется
отплыть  без нее. У меня важные донесения. Они  не  могут ждать. Возможно, в
Наколее ты найдешь коня или мула.
     -- Возможно, -- с сомнением отозвался трибун.
     Время  тянулось медленно. Марк  поглядывал то на  пирс,  то  на палубу,
пытаясь понять, скоро ли закончится погрузка.
     Двое  матросов  уронили на  палубу кувшин  с вином.  Липкую лужицу  они
затерли  шваброй, а осколки  кувшина  выбросили  за  борт. Зота выругался. В
довершение беспорядка  один  из них порезал босую ступню об острый осколок и
ушел, прихрамывая, перевязать рану.
     -- Лучше бы тебе ходить за плугом, Алор, -- бросил ему капитан.
     Товарищи незадачливого матроса тут же окрестили его "Алор - пахарь".
     Наблюдая за этим происшествием, Марк отвлекся  от пирса  и подскочил от
неожиданности, когда со сходней донесся громкий голос:
     -- Эй там! На борту! Ахой!  Или как у  вас принято орать, вы,  ублюдки?
Можно мне залезть в вашу чертову лоханку?
     Трибун резко повернулся:
     -- Гай! А ты что здесь делаешь?
     -- Ты что, знаешь этого увальня? -- осведомился Зота, красный от гнева.
Капитану  вовсе  не  понравилось,  что   его  любимого  "Пенителя"  обозвали
"чертовой лоханкой".
     Марк объяснил капитану, кто такой Гай Филипп. Зота нехотя сказал тому:
     -- Если хочешь -- поднимайся.
     Старший центурион,  крякнув, приземлился на палубу  и  покачнулся,  что
неудивительно  -- Гай Филипп  явился в  полном  боевом облачении; в шлеме  с
высоким  поперечным  гребнем,  кольчуге,  кожаном  поясе   с  металлическими
бляшками, в медных поножах, с тяжелым мешком за плечами. Все это снаряжение,
начищенное до блеска, ослепительно сверкало.
     Марк  поддержал  Гая Филиппа  за плечо и с  любопытством  уставился  на
своего старшего офицера:
     -- Никак  ты пришел проводить  меня?  Мне кажется, для этого ты слишком
принарядился.
     -- Иди ты в задницу с этими проводами. -- Гай Филипп хотел презрительно
харкнуть, но под суровым, предупреждающим взглядом капитана сплюнул за борт,
а не на палубу. -- Я еду с тобой.
     --  Что?  -- Скавр  схватился за рукоять  меча. Неужели  Туризин  решил
отдать легион кому-то из  своих офицеров? -- Гавр  обещал, что передаст тебе
мою должность и мое звание, как только я окажусь за пределами столицы.
     -- Вот именно! Он мне это и предложил. Что было, то было. Я посоветовал
Гавру засунуть эту должность себе в задницу.
     У Зота  отвисла  челюсть.  Никто  еще  не  разговаривал  с Автократором
Видессиан подобным образом.
     Гай Филипп бросил взгляд на видессианского капитана и предусмотрительно
перешел на латынь.
     -- Ну, можешь меня распять! -- сказал он трибуну.  -- Я не приму легион
из рук человека, который лишил тебя звания.
     --  У него были на то причины, -- ответил Скавр и торопливо, путаясь  в
словах, поведал  старшему центуриону, в  чем эти причины заключались. -- Так
что, если ты захочешь изменить свое решение, Гавр, скорее всего, отдаст тебе
легион. Он очень хорошего мнения о тебе.  Я не  раз слышал об этом  от  него
самого.
     Узнав о любви между трибуном и Алипией, Гай Филипп воскликнул:
     --  Ты,  должно  быть,  рехнулся!  Так играть с огнем!.. --  И  старший
центурион  вынес  приговор вполне в его  духе: -- Нет, женщины приносят куда
больше неприятностей, чем радости. Я тебе и раньше об этом говорил.
     Марк промолчал.
     --  Но почему  он заподозрил  тебя в измене? Вот  что  удивительно,  --
продолжал  Гай  Филипп. --  Что дало  бы  тебе  низвержение Гавра? Кто бы ни
пришел ему на смену, он будет хуже.
     -- Именно так я и считаю.
     -- Разумеется. Ведь ты не полный дурак. И я назад не вернусь. Лучше мне
бедствовать   под   твоей   командой,   чем  процветать   под   началом  Его
Подозрительного  Величества.  -- Гай Филипп усмехнулся: --  Ну вот я  и стал
настоящим наемником! Для меня мой командир важнее целого государства.
     -- Я  этому рад,  -- просто сказал Марк.  И добавил: -- Но имей в виду:
веселого нас ждет мало.
     -- А, ты о  Земарке? Так ведь нас  теперь будет двое, а это увеличивает
наши шансы ровно в два раза. А то и больше. Да, -- добавил  ветеран  в ответ
на невысказанный вопрос  Скавра. -- Туризин сказал мне, куда  тебя посылает.
Насколько  я понимаю, тебе  повезло. Гавр в такой ярости! Я просто  удивлен,
что он не прикончил тебя на месте.
     -- Да  я и сам,  по правде сказать,  до  сих  пор  этому  удивляюсь, --
сознался Марк.  -- Впрочем, пока я собирал вещи и оружие, у меня было  время
поразмыслить  над  решением  Туризина. Если  Земарк меня  убьет -- результат
будет  равен  обычной  смертной казни. Фью! Нет Скавра!  А  если я  уничтожу
Земарка  --  что ж,  правда,  Скавр  останется  коптить  небо, зато  Туризин
избавится от сумасшедшего  фанатика, который во сто крат опаснее меня.  Ну а
если мы с милейшим Земарком каким-либо удачным образом угробим друг друга...
В таком случае Гавр убьет сразу двух зайцев.
     Гай Филипп плотно сжал губы.
     -- Ты  прав, -- признал он.  --  Эти  видессиане еще более верткие, чем
греки,  клянусь! Чума на  них! Три комбинации! И во всех трех  Гавр  выходит
победителем. -- Старший центурион взглянул на трибуна из-под поднятой брови.
--  Единственная  неприятность заключается в том, что в двух  из трех  ты --
вернее сказать, <i>мы --</i> проигрываем.
     ----------
     Путь под парусами из Видесса до  Наколеи -- при условии,  что удержится
попутный  ветер,  --  занимает дней  семь.  Зота  давал команде  возможность
отдохнуть и не прикасаться к веслам. Голубой парус нес "Пенителя" на восток.
     Конь  Скавра,  в конце  концов доставленный на корабль, был  привязан к
мачте  в носовой  части  корабля.  Поначалу  великолепное животное испуганно
стригло ушами, прислушиваясь  к незнакомым звукам. Но  затем решило, что они
не представляют угрозы, и перестало обращать на них внимание.
     Трибун делал все, что  мог, чтобы конь  привык к новому  хозяину. Марк,
разумеется, знал, что не совладает с крупным серым жеребцом, если между ними
не возникнет  взаимопонимания; одного опыта, весьма небольшого, римлянину не
хватит.
     Поэтому Марк расчесывал  коню шелковистую серую гриву, гладил за  ухом,
кормил сушеными абрикосами и яблоками, выпрошенными у кока.
     Конь принимал ласку горделиво. Казалось, он считал, что такое отношение
полагается ему по праву.
     Скавр легко приспособился к  судовым порядкам. Он  носил только  легкую
тунику,  а из  оружия  оставил себе меч. Так  делали на  корабле многие. Гай
Филипп упорно  таскал штаны  и  не снимал подбитых  гвоздями сапог. На босые
ноги трибуна старший центурион поглядывал с явным неодобрением.
     -- Я решил,  что лучше будет  последовать  примеру матросов, -- пояснил
Марк. -- Они знают о море больше, чем я.
     -- Будь они  еще умнее -- остались бы на суше. --  Гай Филипп вынул  из
ножен  гладий и  попробовал  ногтем  острие. --  Не хочешь  размяться? После
долгой зимы, которую ты  провел,  зарывшись по уши в  пергамент, тебе это не
повредит.
     Трибун вытащил из ножен свой меч и вдруг замер от неожиданности. Вокруг
клинка был обмотан  длинный  свиток. На  краях  он  был  залеплен  древесной
смолой, чтобы не разворачивался.
     --  Что  там  у  тебя?  --  спросил  Гай  Филипп,  увидев,  что  трибун
замешкался.
     -- Сам еще не знаю.
     Скавр развернул пергамент и очистил ногтем клинок от прилипшего кусочка
смолы.
     --  От  кого  это?  Что  там написано?  --  Гай  Филипп  подошел ближе,
вглядываясь в  замысловатую  вязь  видессианских букв. В отличие от трибуна.
Гай Филипп так и не научился читать на языке Империи. Ему хватало  проблем и
с родной латынью.
     -- От Нейпа, -- ответил Марк.
     Он не стал читать вслух, а быстро пробежал глазами свиток и  пересказал
записку по-латыни.
     "Да хранит  тебя Фос! -- писал маг из Академии. -- Я  рад, что  у  меня
наконец появилась  возможность хорошенько исследовать твое необычное оружие.
Я сожалею лишь о том, что обстоятельства, позволившие мне сделать это, столь
печальны.   Моя  записка   содержит   краткое  изложение   результатов  моих
исследований. Закованный в железо дурень уже топочет у меня под дверью..."
     Марк улыбнулся.  Он  словно въяве увидел Нейпа, лихорадочно  строчащего
письмо под злющим взглядом солдата. Впрочем, Скавр не сомневался: солдату не
слишком удалось погонять Нейпа.
     "Заклинания,  наложенные  на  твой  меч,  чрезвычайно  сильны.   Должен
признаться, подобного  я  еще  не встречал.  Я предполагаю, что  это явление
обусловлено  весьма слабой природой  чародейства в  твоем мире.  Ты  и  твои
товарищи нередко говорили мне об  этом. Только необыкновенно сильные  чары в
состоянии действовать в вашем мире  хоть каким-то  образом. Следствие: чары,
наложенные  на твой  меч, сотворены для более суровых обстоятельств. В нашем
мире они сделались необыкновенно  могучими. У меня возникли затруднения даже
на начальном этапе исследований.
     Я  не мог понять  природу  их  происхождения. Грубая сила  твоего  меча
затрудняла  мою  работу --  все равно что измерять  море, черпая его  чайной
ложкой. Прости, я отвлекся.
     Итак,  что же я все-таки выяснил.  На меч  наложены два  различных вида
заклинаний.  Первое  охраняет меч и  его  владельца  от  чар  врага. Ты  был
свидетелем  этому, и  не один  раз.  Я весьма  сожалею  о том,  что не  могу
сказать, <i>как именно</i> эти чары были наложены на оружие.
     Поскольку защитные  чары меча  столь велики, второе заклинание  удалось
выявить  лишь  косвенными  методами.  Боюсь,  в данном  случае результаты не
вполне удовлетворительны. Это заклинание  способно защитить не  только того,
кто носит на себе меч, но и весь его  <i>народ.</i>  Ни  один  видессианский маг не
смог бы создать ничего подобного. Будь у меня сейчас меч твоего рыжеволосого
друга, я  мог  бы  предложить тебе более  исчерпывающую информацию. Впрочем,
думаю, возьми я в руки оба меча, я погиб бы на месте.
     Прими  мои  извинения за то, что не могу  рассказать больше. Не  думаю,
чтобы ты  оказался  в  Видессе случайно.  Но  это  лишь догадка.  Я не  могу
подтвердить ее никакими доказательствами.
     Добавлю, что один <i>историк,</i> которого мы оба  хорошо знаем, разделяет мое
мнение.  Мы оба желаем тебе успеха! Благостью Повелителя  Доброго  Разума мы
надеемся увидеть тебя снова.
     <i>Нейп".</i>
     Трибун не стал переводить для Гая Филиппа  последние несколько фраз. Но
на  душе  у  него  потеплело. У Алипии  Гавры не  было  никакой  возможности
встретиться  с  ним  открыто.  Однако она предположила,  что  галльский  меч
вернется к трибуну и Марк получит письмо Нейпа.
     Скомкав пергамент, Марк бросил его в море.
     Гай Филипп осведомился:
     -- Ну и что толку знать, что меч заколдован?  Ты ведь  не колдун, чтобы
возиться с заклинаниями.
     - К сожалению. Будь я магом, я опалил бы бороду Земарка чарами.
     -- Поменьше болтай. Ты  ведь  не сможешь  это сделать,  --  сказал  Гай
Филипп.  -- Вот  тебе  мой совет: пользуйся  оружием как надо!  Иначе  ты не
доживешь даже до встречи с Земарком. Берегись!
     Он прыгнул к  трибуну,  направив  острие  гладия в  грудь Марка.  Скавр
пружинисто отскочил. Моряки столпились вокруг, наблюдая за поединком.


        Глава четвертая

     Простое, черное как сажа знамя, некогда бывшее флагом бандитской шайки,
ныне  заставляло трепетать  всю  Пардрайю.  Гордые каганы  признали Варатеша
главой только  что  поднявшегося Королевского Клана  и прислали  ему отряды,
чтобы воевать  с  аршаумами.  Несдобровать  бы этим  гордецам,  вздумай  они
отказаться! И они об этом хорошо знали.
     Варатеш  ударил  шпорами  свою лохматую степную  лошадку. Рядом широкой
рысью  несся громадный черный  жеребец. Глядя на всадника  в  белых одеждах,
возвышающегося на черном коне, Варатеш хмурился.
     "Королевский Каган"! "Повелитель Степи"! Так  называли теперь Варатеша.
Авшар, как и остальные, громогласно  именовал этими титулами  бывшего вожака
бандитов.  Но и князь-колдун,  и сам  Варатеш  слишком хорошо знали, что это
ложь. Игрушка, которую дергают за веревочки! Орудие в руках колдуна!
     Не будь Авшара, Варатеш до сих пор оставался бы жалким вожаком голодной
стаи бандитов. Блохой, которая куснет и поскачет дальше, если не прихлопнут.
     Иногда  Варатешу  хотелось,  чтобы смерть  настигла  его  поскорей.  До
встречи с Авшаром ему  не раз приходилось убивать. Но даже тогда Варатеш еще
не знал, что такое <i>настоящее</i> зло.
     Он  стал плохо спать.  В  кошмарах  ему  виделись  раскаленное докрасна
железо, обгоревшая  плоть, крики  ослепленных  людей.  И это он  сделал сам,
своими руками.  Он отдал  приказ,  он участвовал  в пытке. Но, пройдя  через
ужас, он стал Королевским Каганом, и теперь одно его имя наводило страх.
     Авшар хмыкнул. Его смех был ледяным, как воды зимней реки. Под порывами
ветра за спиной князя-колдуна развевался белый, как саван, плащ. Черный конь
нес всадника на юго-запад.
     -- Мы разобьем их, -- проговорил колдун, усмехаясь. Он говорил на языке
хаморов без малейшего акцента, хотя и  не был кочевником.  Варатеш знал, что
скрывается под просторными  белыми одеждами. Лучше бы ему никогда не  видеть
этого!
     --  Да,  мы  разобьем  их,  --  повторил  Авшар.  --  Они  заплатят  за
оскорбление, нанесенное Родаку, а значит, и тебе, о мой повелитель.
     Колдун легко  и естественно назвал Варатеша  "повелителем",  но  это не
могло обмануть бандита. Игрушка! Орудие! Эти слова жгли мозг Варатеша.
     Авшар добавил:
     -- Твои отважные воины и мои хитроумные  чары навсегда развеют сказку о
неуязвимости "непобедимых аршаумов".
     При  звуке  этого  голоса, в  котором слышалась неутолимая  жестокость,
Варатеш содрогнулся. Но логика  колдуна была  безупречна. Аршаумы шли  через
Пардрайю,  несмотря  на  запрет, исходивший от Великого Кагана. Что же,  он,
Варатеш, --  глупая  овца или  несмышленый  мальчишка, чтобы  эти аршаумы не
обращали на него никакого внимания?
     - Предвещает ли гадание удачу? -- спросил Варатеш.
     Авшар обратил на кочевника свой страшный взор. Варатеш отшатнулся.
     С леденящим душу смешком князь-колдун ответил:
     --  Какое  мне дело до  суеверий?  Я  не энари, Варатеш!  Я  не  жалкий
трясущийся в экстазе шаман, что испуганно всматривается в будущее. Будущее я
создаю сам!
     ----------
     -- Что предвещают приметы?  -- Сам того не зная, Горгид повторил вопрос
Варатеша. Большой скептик, грек слабо верил в предсказания, но чудеса нового
мира  заставили даже  упрямого  Горгида усомниться в  некогда  непоколебимом
рационализме.
     --  Скоро узнаем, --  отозвался шаман. Голос  звучал приглушенно из-под
страшной оскаленной демонской маски.
     Протянув руку, энари взял  тоненькую палочку из  ивовой древесины.  При
этом движении множество полосок бахромы, нашитых на шаманскую одежду, пришло
в движение. Сняв с пояса кинжал, Толаи разрезал палочку на две части.
     Вожди аршаумов окружали верховного шамана.
     -- Дай руку,  --  молвил Толаи,  обращаясь  к Аргуну.  Каган  безмолвно
повиновался. Он даже не дрогнул, когда шаман сделал надрез на его пальце.
     Размазав кровь Аргуна по одной из половинок, Толаи пояснил:
     -- Это будет обозначать нас.
     Он вонзил вторую палочку в землю Пардрайи, испачкав ее почвой.
     -- А это -- хаморы.
     -- Я могу дать свою кровь, если нужно, -- предложил Батбайян.
     Из-под неподвижных губ маски прозвучало:
     -- Мне следовало бы добавить: хаморы, являющиеся <i>нашими врагами.</i>
     Батбайян слегка покраснел.
     Толаи заключил:
     -- Довольно  разговоров!  Посмотрим,  что  скажут  нам духи -- если они
смогут ответить мне.
     Шаман  взял барабанчик, края которого были покрыты  такой же затейливой
бахромой, как и  его  одежда.  Встав,  Толаи  принялся  тихо  постукивать по
натянутой коже. Глухие  удары словно исходили из  недр  земли. Они звучали в
унисон протяжному монотонному пению Толаи. Шаман тянул без слов,  выплясывая
вокруг двух палочек -- сначала медленно и осторожно, затем все быстрее.
     Пляска  стала  стремительной.  Шаман  подпрыгивал   все  выше,  метался
вправо-влево все резче. Теперь он не замечал собравшихся вокруг вождей.
     Вот хриплый голос выкрикнул что-то на непонятном языке. Звук послышался
на высоте примерно трех метров над головой шамана. Ему ответил другой голос,
высокий, похожий на женский.
     От  неожиданности  Горгид  подскочил.  Скилицез  прошептал  побелевшими
губами молитву и очертил  круг у  сердца. Сперва Горгид подумал, что это сам
шаман разговаривает  под маской на два голоса, но  тут оба  голоса зазвучали
одновременно. Ни один шутник не смог бы этого сделать.
     Толаи исступленно вертелся по кругу.
     -- Покажи мне! -- закричал он.
     Удары барабана гремели, как раскаты грома.
     -- Покажи мне! Покажи мне! Покажи мне!
     Первый голос ответил грубо и резко. Демон явно отказывал в просьбе.
     -- Покажи мне! Покажи мне! Покажи мне!
     Теперь целый хор голосов присоединился к шаману:
     -- Будущее! Покажи мне будущее!
     Гневный  вопль  чуть  не  оглушил  Горгида.  Внезапно  настало  мертвое
молчание.
     --  Вы   только   поглядите!   --   воскликнул  Виридовикс.   А   Ирнэк
удовлетворенно произнес:
     -- А!
     Обе палочки, одна  красная от  крови  Аргуна, вторая темная  от  земли,
поднимались, как живые существа. Они  медленно двигались по воздуху, пока не
повисли на высоте половины человеческого роста. Затем замерли.
     Аршаумы  напряженно  смотрели на них. От  изумления Виридовикс  разинул
рот.
     Как  атакующая  змея, черная  палочка устремилась  к  красной. Палочка,
вымазанная кровью, в ответ  атаковала противника. Вдруг обе замерли,  словно
заколебавшись,  и  медленно  опустились  вниз,   время  от  времени  пытаясь
наброситься друг на друга.  Окровавленная  поднялась над своей противницей и
так зависла.
     Аршаумы  радостно закричали, но тут же прикусили язык: внезапно красная
палочка откатилась в сторону.
     И снова у  вождей вырвался  громкий  крик, на этот раз -- испуганный  и
недоуменный.  Кровь  внезапно  исчезла с  поверхности  древесины,  а палочка
разломилась на три части.
     Наблюдая  за вождями  аршаумов, Горгид пришел  к выводу,  что  во время
прошлых гаданий шамана ничего подобного они не видели.
     В  этот миг "хаморская"  палочка также  разломилась,  но  на двенадцать
кусков. Некоторые вспыхнули ярким пламенем. Самый большой обломок исчез.
     Потеряв сознание,  Толаи  рухнул ничком. Горгид успел подхватить шамана
прежде,  чем  тот  коснулся земли.  Сорвав маску с  лица шамана,  грек мягко
похлопал  его по щекам. Толаи застонал и медленно  пошевелился.  Склонившись
над Толаи,  Ариг прижал к  его  губам бурдюк с  кумысом.  Толаи закашлялся и
открыл глаза.
     -- Еще, -- просипел он.
     -- Ну? -- сказал  Ирнэк. -- Такого предсказания мы еще не видывали. Что
оно означает?
     Толаи смахнул со лба холодный пот. Шаман был настолько бледен, что даже
темный цвет кожи не мог этого скрыть. С большим трудом Толаи сел.
     --  Эту  головоломку  вы  должны  разрешить  сами,  --  проговорил  он,
вздрогнув от ужаса.  -- Я не могу разъяснить вам,  что именно вы видели. Эта
магия намного сильнее моей.  Она окутала  мои чувства туманом,  она едва  не
вышибла из меня дух.  Я был  точно хорек, гнавшийся за мышью и не заметивший
медведя, пока тот не поддал ему лапой.
     -- Авшар! -- тут же сказал Горгид.
     С этой догадкой Батбайян и Виридовикс едва не опередили его.
     -- Не могу сказать наверняка.  Не думаю, чтобы проклятый колдун  вообще
чувствовал мое  присутствие. Будь это  так, от  меня остался бы лишь хладный
труп. Я никогда еще не соприкасался с такой страшной  магией. Черный ледяной
туман... Холодный, влажный, смертоносный...  -- Толаи провел рукой  по липу,
пытаясь стереть память об этом жутком прикосновении.
     Внезапно  Скилицеза охватил ужас. Офицер выкрикнул  имя Скотоса и снова
обвел круг вокруг сердца. Пикридий Гуделин, не имевший обыкновения призывать
Божество всякую минуту, последовал примеру Скилицеза.
     Горгид не разделял веры видессиан,  но описание  Толаи действительно  в
точности   совпадало   с  атрибутами   дьявольского  противника  Фоса.  Грек
нахмурился.
     -- Ну  и что?  -- сказал  Аргун. Для  него  и  Фос, и Скотос были  лишь
пустыми  словами.  --  Скотос?  Какой-то  дух,  которому   поклоняетесь  вы,
видессиане? Какое отношение он имеет к нашей степи? Здесь не его дом.  Лучше
бы ему поберечься!
     --  Мы не поклоняемся Скотосу!  --  сурово  произнес  Скилицез и  начал
развивать идею единого универсального божества.
     Горгид оборвал его:
     -- Авшар --  не  бог  и не дух. Когда Скавр в Видессе сразился с ним на
мечах, из ран Авшара текла кровь. И в конце концов Скавр побил его.
     --  Это правда, -- подхватил  Ариг. -- Я был при  этом. В тот день мы с
тобой  и встретились, Вридриш,  -- помнишь? О! Два  высоких воина,  и каждый
мастерски владеет мечом!
     -- Увы! Я слишком рано ушел  с пирушки  и  не видел поединка, -- сказал
кельт. -- Тем  хуже для меня.  Я  удрал  с глупой девкой. Вместо  того чтобы
полюбоваться отличной схваткой, я убил время с какой-то неуклюжей шлюхой.
     Ирнэк задумчиво проговорил:
     -- Не люблю я идти вперед совершенно вслепую.
     --   Когда  дело  касается  битвы,  узнать  смысл  предсказания  всегда
непросто, -- возразил Толаи.  -- Сильные чувства  сражающихся затемняют даже
глаза  духов. Черные дьявольские  чары окружают будущую  битву, закрывают ее
густыми тенями. Скоро мы без всяких предсказаний узнаем всю правду, так  что
нам больше не придется ломать себе голову над этой загадкой.
     ----------
     Разведчики  Аргуна  заметили  приближающуюся  армию  врага,  когда  она
находилась  на  расстоянии целого  дня  пути к северо-востоку от аршаумов. В
любом  другом  случае  такое  заблаговременное  предупреждение  принесло  бы
большое преимущество, но когда речь шла об Авшаре и  его колдовстве, все это
не имело большого значения.
     Готовясь встретить передовые отряды Варатеша, аршаумы развернули боевые
порядки. Они  были,  как заметил Виридовикс,  куда  более организованны, чем
хаморы. Хаморы  воевали  кланами,  семьями или просто  каждый  сам  по себе.
Каждая небольшая группа имела своего вождя.
     Аршаумы  делили  кланы на небольшие  подразделения  по  десять человек;
десятки  объединялись в сотни, сотни -- в тысячи. Каждое подразделение имело
командира, так что приказы передавались  быстро  и исполнялись с  точностью,
поразившей кельта.
     -- Да им  самое место в  римском легионе! --  сказал Виридовикс Горгиду
почти жалобным  тоном,  когда отряд кочевников Аргуна разбился по команде на
взводы и снова  перестроился в один отряд.  Построение происходило  в полной
тишине. Приказы отдавались черно-белыми сигнальными флагами.
     В ответ грек только  хмыкнул. За свою жизнь он повидал сражений больше,
чем мог или хотел припомнить. Но при этом он всегда оставался только врачом,
надежно укрытым от опасности за стальными рядами легионеров.
     Оказавшись  в  армии аршаумов, Горгид был обречен взять в  руки оружие.
Среди кочевников не мог находиться человек, который не принимал бы участия в
сражении.  Даже  Толаи  брал в  руки  лук  и  саблю  и  сражался  наравне  с
остальными.
     Горгид педантично  осмотрел  свои доспехи  и оружие. Он убедился в том,
что гладий хорошо заточен, панцирь  из твердой, как камень, кожи и маленький
круглый щит не имеют уязвимых мест, а подпруга хорошо затянута.
     -- Из тебя еще получится хороший воин,  -- одобрительно заметил  кельт.
Виридовикс  мог  легкомысленно относиться почти ко  всему,  но только  не  к
оружию. Здесь он мог дать фору даже дотошному греку.
     - Не приведи бог! --  отозвался Горгид. -- Но если что-нибудь случится,
винить в этом мне придется только самого себя.
     Он ощущал холодок, бегущий по спине, и одновременно с тем  -- теплоту в
груди.  Отчасти это было вызвано возбуждением, отчасти -- желанием  так  или
иначе покончить с  предстоящей опасностью. И это было совсем не похоже на то
чувство, которое он обычно испытывал  перед  боем,  оставаясь  просто врачом
легиона. Прежде Горгид переживал лишь отвращение к предстоящей бойне.
     Это  возбуждение, такое  новое  и незнакомое,  отчасти устыдило  грека.
Когда он попытался рассказать об этом Виридовиксу, тот понимающе кивнул.
     -- У меня тоже  так было, и не  раз. Жажда крови -- это жарче сжигающей
горячки, крепче вина, слаще поцелуя красавицы... -- Виридовикс оборвал фразу
и помрачнел, вспомнив Сейрем. -- И если  бы твое искусство  исцеления  могло
излечить человека от этого жестокого чувства, то лучшего и желать нельзя!
     -- Так ли? -- Горгид покачал  головой. --  Но если мы  все исцелимся от
жажды убийства, то как нам защищаться от убийц и захватчиков?
     Кельт потянул себя за длинный ус.
     -- Убирайся <i>к</i> воронам, трепло! Мы с тобой уже десять раз обежали вокруг
дерева.  Теперь  <i>ты</i>  будешь   доказывать  <i>мне,</i>   что  в   войне   есть  своя
необходимость! А я хочу лишь одного: чтобы войнам настал конец. Гай  Филипп,
этот угрюмый вояка, ржал бы до рези в животе, если бы мог услышать нас.
     --  Думаю,  Гай Филипп  сказал бы, что  наш спор  не стоит и выеденного
яйца. Не слишком-то он любит долгие разговоры  о том, что "правильно", а что
"неправильно".  Он принимает жизнь такой, какова она есть. Гай  Филипп умеет
приспособиться  к обстоятельствам и  при  этом  не умничать.  Римляне всегда
таковы. Раньше я  частенько думал: что это -- величайшая мудрость римлян или
же их проклятие?
     Несколько отрядов аршаумов выступило  вперед, оторвавшись  от  основной
армии. Они  желали схлестнуться с  хаморами  и проверить  их  на прочность в
первой стычке.  Некоторые аршаумы держали пари,  что одного  их  вида  будет
достаточно, чтобы рассеять хаморов Варатеша.
     Батбайян  молчал.  Его   раздирали  противоречивые  чувства.  Он  хотел
надеяться на  то, что аршаумы окажутся  правы и хаморы побегут...  И в то же
время не мог не гневаться, слыша, как потешаются над его соплеменниками.
     Передовой  отряд  вернулся  задолго до  того,  как сгустилась  темнота.
Несколько человек вели коней без седоков. Пятеро были ранены. Пока разбивали
лагерь, аршаумы забросали своих товарищей вопросами.
     -- Было странно.  Непонятно, -- сказал  один  из  разведчиков. Он стоял
неподалеку  от Горгида, так что грек слышал каждое слово.-- Мы столкнулись с
несколькими отрядами "косматых".  Такие же передовые части, как наша. Первый
отряд  пустил  в  нас  несколько  стрел и удрал.  Но  второй  сражался,  как
одержимый. -- Аршаум почесал в затылке. -- Так чего же нам ожидать?
     -- М-да, не густо, -- проворчал Виридовикс. --  Ну да ладно. Скоро мы и
без того все будем знать. Вот уж точно!
     ----------
     Багровый  свет  ночных  костров освещал  лежавших  на  земле обнаженных
кочевников.  Их  было  с десяток.  Они  не  были  связаны,  однако не  могли
пошевелиться. Одни хаморы наблюдали за ними со страхом, другие ухмылялись.
     --  Смотрите,  какова награда  за  трусость!  --  сказал  Авшар.  Голос
князя-колдуна звучно гремел, разносясь по всему лагерю.
     Авшар  сделал  два  быстрых и в то  же  время  плавных движения руками.
Рукава его просторного белого одеяния развевались, как крылья.
     Раздался  душераздирающий крик. Один из беспомощно  распластавшихся  на
земле хаморов застонал от  боли, когда  его руки --  сперва  одна, а потом и
другая -- выскочили из суставов.
     Затем   послышался  еще  один  дикий   крик.  Нога  второго   кочевника
вывернулась из сустава и отлетела в сторону, как сорванная ветром ветка.
     Варатеш до крови  прикусил губу, едва  заслышав крики несчастных. Вождь
бандитов и сам не был новичком  в таких делах. Для достижения своих целей он
нередко прибегал к жестокости, однако никогда не наслаждался ею, как Авшар.
     Крики  перешли  в  протяжные  слабеющие  стоны.  Хлынула  кровь. Голоса
умирающих стали затихать -- на этот раз навсегда.
     Наконец настала мертвая тишина.
     Авшар сказал:
     --  Похороните  эту   падаль.  Урок  окончен.   Вы   получили   хорошее
предостережение на будущее.
     Собравшись с духом, Варатеш обратился к князю-колдуну:
     -- Это было чересчур жестоко. Так  ты только вызовешь  ненависть  к нам
обоим.
     Насытившийся  кровавым  зрелищем,  Авшар  усмехнулся. Варатеш  с трудом
удержался, чтобы не бежать от него прочь.
     -- Это только  взбодрит их, -- беспечно сказал колдун, жадно поглядывая
на искалеченные трупы. -- Пусть  ненавидят, лишь бы боялись. Завтра  аршаумы
позавидуют этим негодяям. Я  проделал сложную  работу, зато  заклинания  мои
надежны.
     ----------
     Кровь  из раны над бровью  стекала по  лицу  конного разведчика, но он,
казалось, не замечал этого.
     -- Если  они будут двигаться  с  той же скоростью, --  устало сказал он
Аргуну, -- то будут здесь через час.
     Каган кивнул:
     -- Спасибо, друг.
     Разведчик развернул коня и поспешил к своему отряду.
     -- Мне тоже пора к моим, -- сказал Ирнэк. -- Удачной охоты!
     -- Ну, Толаи, -- обратился к шаману Аргун, -- ты готов?
     -- Уже  давно. -- Шаман улыбнулся. Маску  демона он держал под  мышкой.
День выдался теплым и солнечным, а Толаи не хотел взмокнуть от пота, нацепив
маску слишком  рано.  --  Я  начну, когда  захочешь.  Будем  надеяться,  что
заклинания сработают. Если же нет... -- Он пожал плечами.
     --  Надеюсь, что  они не сработают! -- вмешался Дизабул. -- Я хотел  бы
одолеть  врага  в  честном  рукопашном  бою! Резня  будет страшнее, если  мы
порубим их саблями!
     Дизабул взмахнул рукой, как мечом. Его глаза загорелись волчьим огнем.
     --  Страшная резня будет и среди <i>наших</i> людей,  болван! -- ответил Ариг.
-- О них и следует думать в первую очередь!
     Дизабул вспыхнул, но, прежде чем ссора между братьями разгорелась не на
шутку, Аргун быстро заговорил с видессианами:
     -- Ну, мои союзники, примете ли вы участие в битве?
     Скилицез кивнул, быстро и уверенно. Гуделин наклонил голову с неохотой.
Толстый  чиновник  никогда  не скрывал  своего отвращения  к  военному делу.
Агафий Псой потянулся через плечо, взял из колчана  стрелу  и положил  ее на
тетиву лука. Что касается Батбайяна...
     - Сегодня я полностью на стороне Дизабула, -- сказал молодой хамор. Его
единственный глаз горел огнем, как у хищника, поджидающего добычу.
     -- И  я. Прости уж,  милый Ариг, -- подхватил Виридовикс. Прикрыв глаза
рукой от  яркого  солнца, кельт оглядел  степь, ожидая  появления передового
отряда хаморов. -- Сегодня я хочу отомстить!
     <i>--</i>  Нам  вполне хватит просто  победы.  Неважно,  какими средствами она
будет  достигнута,  --  сказал Горгид. -- Наша основная  цель  -- Йезд.  Мне
хотелось бы, чтобы эта  битва была выиграна малой кровью. Чем  меньше потерь
мы понесем сейчас, тем сильнее будет наша армия, когда мы подойдем к Машизу.
     Греку пришлось приложить некоторые  усилия, чтобы голос его  не дрожал.
Сердце билось учащенно, в горле застрял ком. От многих солдат Горгид слыхал,
что  эти неприятные  ощущения  исчезают, когда дело действительно доходит до
битвы. Он ждал начала сражения, надеясь, что ветераны не лгут.
     На левом фланге громко загудели трубы. Качнулись вверх-вниз  сигнальные
флаги.
     -- Они увидели неприятеля! -- воскликнул Ариг, пристально вглядываясь в
сигналы флажков. -- Ирнэк отходит. Они, должно быть, обошли его с флангов.
     -- В таком случае крыло хаморов  оголится, и мы сможем атаковать их, --
отозвался Аргун. Каган махнул  знаменосцу, и тот еще выше поднял на  длинном
копье черный кафтан Боргаза.
     Сигнальщик  взмахнул  флагами,  и  армия  двинулась  на запад.  Большой
барабан отбивал  глухие  удары. Барабанщик,  неподвижно  сидящий  на телеге,
подвергался большой  опасности.  Он был  едва ли  не  единственным аршаумом,
защищенным кольчугой.
     -- Вперед! -- крикнул Аргун. Начало боя пьянило старого кагана.
     Горгид  дернул   поводья  своей  лошади,  и  она  понеслась  вперед  за
остальными. Только Толаи и другие  шаманы остались на месте.  Они занимались
последними приготовлениями.
     Виридовикс придвинулся поближе к греку.
     --  Довольно  долго ты будешь для них бесполезен, -- предупредил он. --
Сперва в дело вступают лучники. А потом  начнется рукопашная. Тогда гляди --
не оплошай!
     Горгид нетерпеливо наклонил голову в знак  согласия. Ему уже доводилось
видеть нечеловеческую меткость лучников.
     Впереди показались  движущиеся  точки.  Кто  это скачет --  друзья  или
враги?
     У  аршаумов, в отличие от грека, сомнений не возникло. Одним  слаженным
движением они натянули тетиву  до уха и пустили первые стрелы. Иным пришлось
откинуться в седле назад, такой тугой была тетива.
     Кони и  всадники валились наземь,  убитые врагами, которых они даже  не
успели увидеть.
     Глаза Горгида расширились. Стрелять по неподвижной мишени  -- это одно,
но поражать на таком расстоянии движущуюся цель, да еще на скаку, с седла...
Да, это было нечто совсем иное!
     Однако  хаморов  было слишком много,  чтобы стрелы  могли истребить  их
всех.  У самого уха Горгида свистнула вражеская стрела. Затем пролетело мимо
еще несколько. Один из солдат Псоя вскрикнул и схватился за ногу. Неподалеку
с седла рухнул аршаум. В горле у него застряла стрела.
     Горгид внезапно  понял, что имел в виду Виридовикс. Он  выхватил меч  и
выкрикнул проклятие  Варатешу. К несчастью, греку пришлось  бессильно ждать,
пока противник подойдет ближе.
     Враждующие стороны стремительно опустошали колчаны. То и дело отряды из
нескольких лучников молниеносно приближались к врагу, выпускали град тяжелых
длинных  стрел и тут же неслись прочь. С более дальнего расстояния кочевники
посылали более легкие  стрелы  с тонкими и острыми, как иглы, наконечниками.
Эти   стрелы   были  не  столь  смертоносны.   Тяжелые  же  пробивали   даже
металлический доспех.
     Степная  война развивалась в постоянном движении. Римлянам с их точными
маневрами  и  правильными  передвижениями  пехотных частей  здесь просто  не
нашлось  бы  места. В  отступлении степняки не  усматривали никакого позора.
Наоборот,  зачастую это был лишь маневр, цель которого  -- завлечь  врага  в
ловушку.
     Аршаумы с их более крепкой дисциплиной и умелой  системой  командования
владели  этой хитрой игрой лучше,  чем  хаморы. То и  дело они  пускались  в
притворное бегство,  а затем обходили врага с флангов полумесяцем и отсекали
вырвавшихся вперед хаморов от основных сил.
     Битва стала  еще более жестокой. Попавшие в окружение  хаморы  отчаянно
пытались пробиться к своим товарищам.
     Пришпорив лошадь, Виридовикс помчался туда, где схватка кипела наиболее
яростно, и тут же столкнулся с хамором, истекающим кровью. Хотя щека и плечо
кочевника были рассечены, он продолжал сражаться. Его лицо казалось сплошной
маской боли и ярости. С  криком хамор замахнулся на кельта, пытаясь поразить
его ударом сверху, а потом сделал выпад, который едва удалось  отбить. Враги
обменялись несколькими ударами.
     Длинный  меч  Виридовикса  давал  кельту  некоторые  преимущества,   но
превосходство  кочевника  в   мастерстве   управления   конем   сводило  это
преимущество фактически на нет. Хамор без всяких усилий направлял коня одним
движением  коленей  и  легко  удержался  в  седле,  когда  один  из  выпадов
Виридовикса заставил его покачнуться.
     Кельта спасла лишь сила его рук. Иначе он не удержал бы яростного удара
кочевника.  Сабля  разрезала штанину,  и  кельт  почувствовал, как  холодное
лезвие коснулось кожи.
     В этот момент в бок лошади хамора  впилась стрела. Животное взвилось на
дыбы. Всадник отвлекся от  противника  -- его силы  были  направлены на  то,
чтобы  удержаться в седле.  Прежде чем он обрел равновесие,  меч Виридовикса
перерубил  ему горло. Хамор рухнул  на  траву. На  его лице навсегда застыло
выражение недоумения и ужаса.
     Кельт не почувствовал того свирепого возбуждения, которого  так ожидал,
когда  ввязывался  в  битву.  Он  ощутил  лишь  удовлетворение от  того, что
по-прежнему хорошо делает свою работу. Но радость так и не пришла.
     -- Что ж, мне  пришлось  это сделать, ничего не поделаешь, -- сказал он
самому себе. Затем он на мгновение замер, недовольный таким ходом мыслей. --
Чтоб меня разорвали боги! Похоже, я превращаюсь в римлянина!
     Гуделин  вступил  в  поединок  с  хамором, который был  еще  толще, чем
чиновник.  Однако  тучный  кочевник   оказался   умелым   бойцом.  Бюрократу
приходилось туго. Хамор  легко отбивал неуклюжие выпады Гуделина и уже успел
несколько  раз  несильно  кольнуть  имперца. Пока  что  удача  сопутствовала
видессианину и уберегала его от гибели.
     -- Да  не  целуйся ты с  ним, Пикридий, во имя  Фоса! -- взревел Панкин
Скилицез. -- Руби, руби!..
     Но суровый видессианский офицер был поглощен схваткой с  врагом. У него
не было никакой возможности прийти Гудел