на часах, развалившись на полуденном солнышке перед самым императорским дворцом, который они должны охранять? - Что?! - Тот, кто рассказывал тебе сказки, - заявил трибун, - должен был договорить до конца. Тебе, видно, сообщили только половину истории. - И он объяснил, что увидел обоих часовых дрыхнувшими на лестнице. - Какую еще причину я мог найти, чтобы так поступить с ними? Разве они ничего не сказали об этом? - Нет, - признался Комнос, - они передали мне, что ты набросился на них без предупреждения. Со спины. - Сверху, если уж на то пошло, - сердито фыркнул Марк. - Они могут считать, что им повезло, ведь это твои солдаты, а не мои. У римлян же плети - самое малое, что их ждало бы. Но Комнос все не мог поверить. - Их рассказы совпадают во всех деталях. - А чего бы ты хотел? Лентяи прекрасно договорились обо всем. Послушай, Комнос, мне безразлично, веришь ты мне или нет. Ты разбудил меня, перебил мой завтрак. Но вот что я тебе скажу. Если это - лучшие солдаты Видессоса, то я не удивляюсь тому, что вам нужны наемники. Скаурус подумал о Зимискесе, о Мазалоне, Апокавкосе (да и о самом Комносе); он знал, что был несправедлив к видессианам, но ничего не мог поделать со своим раздражением. Невероятная наглость солдат, которые не только пытались скрыть свою вину, но и взвалили ее на трибуна, просто вывела его из себя. Комнос, все еще кипя от гнева, отвесил поклон. - Я проверю твое сообщение, - сказал он, снова поклонился и ушел. Проводив глазами Комноса, шагавшего прямо и четко, Марк подумал о том, не нажил ли он еще одного врага? Сфранцез, Авшар, теперь Комнос. "Для человека, не интересующегося политикой, - подумал он, - я обладаю замечательным даром говорить правду не вовремя. Если Сфранцез и Комнос оба станут моими врагами, то где в Видессосе я найду друзей?" Трибун вздохнул. Как всегда, поправить дело словами уже поздно. Все, что ему осталось, - это продолжать как-то жить и тащить на себе последствия своих поступков. В конце концов, жизнь продолжается, и завтрак - это не так уж плохо, подумал он. Марк поплелся в сторону казармы. Несмотря на стоические попытки принимать вещи такими, какие они есть, Марку тяжело дались утро и полдень этого дня. Пытаясь стряхнуть неприятный осадок, он решил с головой погрузиться в работу и вложил в учения столько энергии, что каждый солдат почувствовал это. В любое другое время он гордился бы своим легионом и легионерами, но сегодня взрывался по пустякам. Вот и сейчас Марк раздраженно рявкнул на легионера, который, по его мнению, недостаточно долго отжимался. - Командир, - возразил один из солдат, - мы никогда не отжимались по стольку. Трибун потер плечо и отошел, решив для успокоения поговорить с Виридовиксом. Но и тот не слишком помог ему. - Я знаю, орать на людей скверно, - сказал галл. - Но что поделаешь? Им только позволь, и они будут спать а утра до вечера. Знаешь, я бы именно так и делал, но есть вещи и поважнее, чем сон: хорошая потасовка и красивые женщины. Гай Филипп прислушивался к подобным речам с неодобрением. - Если солдаты не умеют подчиняться, то это уже не армия, а просто банда. Поэтому мы, римляне, и сумели завоевать Галлию. В поединке один на один кельты - храбрейшие воины, но без дисциплины все вы - просто кусок навоза. - Не буду отрицать, мы, кельты, разобщены. Но ты, Гай Филипп, просто дурак, если думаешь, что ваши жалкие римляне смогут удержать Галлию. - Я - дурак?! - Старший центурион подпрыгнул, как разъяренный терьер. - Придержи язык! Виридовикс сердито огрызнулся. - Сам придержи язык, а то я вставлю тебе новый, и вряд ли он тебе понравится. Не дожидаясь, пока его разъяренные товарищи начнут дубасить друг друга, Марк быстро встал между ними. - Вы как два пса, дерущиеся из-за кости, отражение которой увидели в зеркале. Никто из нас никогда не узнает, кто победил в той войне. В легионе не должно быть врагов - у нас их и так достаточно. Я говорю вам: прежде, чем вы поднимете друг на друга руку, вам придется перешагнуть через меня. Трибун притворился, что не видит оценивающих взглядов, которыми смерили его друзья. Он сумел разрядить обстановку: центурион и кельт, в конце концов, проворчали друг другу что-то не слишком враждебное и разбрелись каждый по своим делам. Скаурус вдруг понял, что Виридовиксу было куда более одиноко в новой земле, чем римлянам. Здесь целый легион римских солдат, но среди них нет ни одного галла, ни одной души, с которой он мог бы поговорить на родном языке. Не удивительно, что иногда он срывался - удивительно то, что он вообще ухитрялся держать себя в руках. Около пяти часов вечера примчался Зимискес и сообщил трибуну, что Комнос умоляет его о встрече. На жестком лице видессианина было написано удивление. Он просил меня отпустить его на полчаса, чтобы увидеть тебя. Я не помню случая, чтобы он кого-нибудь так просил. Он просил... - повторил Зимискес, все еще с трудом веря этому. Комнос стоял возле дверей казармы и теребил бороду. Когда Марк подошел, он резко отдернул руку от подбородка, как будто его поймали на чем-то позорном. Прежде чем заговорить, видессианин некоторое время шевелил губами. - Черт бы тебя побрал, - сказал он наконец. - Я приношу свои извинения. Я был неправ. - Принимаю с радостью, - ответил Марк. (С какой радостью он их принял - об этом трибун умолчал.) - Я все же надеялся, что ты обо мне лучшего мнения. У меня есть дела и поважнее, чем просто так драться с твоими солдатами. - Не буду врать, я очень удивился, когда Блемидес и Куркоаса пришли ко мне со своими россказнями. Но разве можно не доверять своим собственным солдатам? Ты знаешь, что из этого может выйти. Скаурус только кивнул. Офицер, который отказывается помочь своим солдатам, ни на что не годен. Когда солдаты теряют веру в командира, он уже не может доверять их рапортам, и ком недоверия растет... Этот путь уводит вниз, и любые попытки ступить на него должны пресекаться в самом начале. - Что заставило тебя изменить свое мнение? - спросил Марк. - После той приятной утренней беседы я вернулся в казарму и допросил обоих плутов отдельно. Куркоаса в конце концов сознался. - Тот, что помоложе? - Да. Интересно, как ты догадался. У тебя, я вижу, наметанный глаз. Да, Лексос Блемидес изображал невинность до последней минуты. Пусть Скотос вырвет его лживое сердце. - Что ты собираешься делать с ними? - Я уже сделал. Сначала я допустил ошибку, но я же ее и исправил. Как только я узнал правду, я содрал с них мечи и кирасы и отправил за Бычий Брод на первом же пароме. Западные территории, стиснутые между шайками мародеров и Каздом, будут самым подходящим местом для таких бравых ребят. Хорошо, что я от них избавился. Жалею только о том, что эти бездельники чуть не поссорили нас. - Не думай об этом, - ответил Марк, понимая, что и он в свою очередь был довольно резок с Комносом. - Ты не единственный человек, который говорил нынче утром вещи, о которых вечером пожалел. - Звучит искренне, - Комнос протянул руку, и трибун пожал ее. Рука видессианина, стертая не только рукоятью меча, но и удилами, была крепче, чем его собственная. Комнос хлопнул Марка по спине и ушел. Скаурус подумал, что теперь часовые не скоро вздумают вздремнуть на посту. Он успокоился и проспал довольно крепко несколько часов. Обычный шум казармы - кто-то шел за водой, кто-то обедал в углу - никогда не мешал его отдыху, а иначе ему не пришлось бы спать вообще. Марка разбудили еле слышные шаги, тихое шарканье сапог по полу. Этот звук не принадлежал казарме. Римляне обычно ходили босиком или носили сандалии. Эти же шаги звучали незнакомо. Марк резко вскочил с постели, вглядываясь в темноту. Горело несколько факелов, и этого было достаточно лишь для того, чтобы люди не натыкались друг на друга. Согнутая фигура человека, крадущегося вдоль стены мимо коек, не принадлежала ни одному из легионеров. Увидев плотное сложение и густую бороду, Марк узнал камора. Это был тот самый человек, с которым вчера разговаривал Авшар. И он приближался к трибуну с кинжалом. Увидев, что трибун с мечом в руке вскочил с постели, кочевник тряхнул головой, что-то пробормотал, потом вскрикнул и бросился на римлянина. У Марка не было времени вытаскивать меч из ножен, и он ударил по кинжалу камора, используя меч как палку. Потом схватил врага за левое запястье и сильно сжал, не давая ему возможности пустить в ход кинжал. Марк перехватил взгляд своего противника. Темные глаза камора были широко раскрыты и казались совершенно безумными. Но было еще в них что-то, ускользающее, непонятное, и лишь впоследствии трибун догадался, что это был ужас. Сцепившись друг с другом, они покатились по полу. Казарма загремела от шума схватки, диких выкриков камора, голосов проснувшихся легионеров. Потребовалось несколько секунд для того, чтобы солдаты пришли в себя и сообразили, что происходит. Марк крепко держал врага за запястье и свободной рукой молотил по его голове рукоятью меча. Создавалось впечатление, что голова у камора крепче камня. Он все еще извивался, пытаясь ударить трибуна ножом. Неожиданно еще одна сильная рука схватила кочевника за руку. Виридовикс, полуголый, как и сам Скаурус, стиснул пальцы камора и заставил его выронить кинжал. Оружие со стуком упало на пол. Виридовикс встряхнул камора, как крысу. - Зачем ему понадобилось нападать на тебя, дорогой мой римлянин? - спросил он и рявкнул на пленника: - Не юли, ты! И он снова встряхнул его. Глаза камора неподвижно смотрели в одну точку - на упавший кинжал. Он не обращал на галла никакого внимания. - Я не знаю, - ответил Марк. - Думаю, Авшар заплатил ему за это. Я видел их вчера за дружеской беседой. - Авшар? Ну, с ним все понятно, а как насчет этой крысы? Кто это, наемный убийца, или у него есть с тобой счеты? Некоторые из римлян встали поблизости и раздраженные тоном галла принялись ворчать, но Марк поднял руку, и они замолчали. Он уже собирался сказать, что видел камора только раз в компании Авшара, но, поймав неподвижный взгляд поверженного врага, неожиданно вспомнил все и в возбуждении прищелкнул пальцами. - Помнишь кочевника у Серебряных Ворот, который так пристально глазел на меня? - Да, я его помню, - ответил Виридовикс. - Ты хочешь сказать... Стой! Чтоб ты сгорел! - заорал он на пленника, который все еще пытался освободиться. - Нет никакой необходимости держать его так всю ночь, - сказал Гай Филипп. Старший центурион притащил связку толстых веревок. - Секст, Тит, Паулус, помогите мне. Надо связать эту птицу. Даже с помощью четырех римлян и могучего галла им едва удалось справиться с камором, на в конце концов убийца оказался крепко связан. Он сопротивлялся с дикой, сумасшедшей яростью, еще большей, чем во время схватки с римлянином, и выкрикивал при этом ругательства на своем языке. Он дрался так отчаянно, что оставил отметины своих когтей почти на всех своих противниках, но это ему не помогло - веревки опутали его так, что он не мог шевельнуться. Но даже после этого он все еще пытался вырваться из своих пут. Неудивительно, - подумал трибун, - что Авшар решил использовать именно этого человека. Предубеждение против пехотинцев вполне могло превратиться в личную неприязнь после того, как Марк заставил его отвести взгляд - там, у городских ворот. Как сказал Виридовикс, у камора были свои причины договориться с каздианским послом. Кочевник хотел свести счеты с римлянином. Но у Серебряных Ворот кочевник выглядел вполне нормальным - почему же сейчас он был похож на сумасшедшего? Может быть, Авшар дал ему какое-нибудь зелье? Была лишь одна возможность выяснить это. - Горгидас! - позвал Марк. - Что случилось? - отозвался грек, пробираясь сквозь толпу легионеров, собравшихся около связанного камора. Марк объяснил ему, что произошло, и добавил: - Ты можешь его осмотреть и узнать, почему он так сильно изменился с тех пор, как мы увидели его впервые? - А что, по-твоему, я собираюсь сделать? Но наши ребята так тесно его обступили, что к нему и не пробиться. Легионеры отодвинулись и освободили Горгидасу место возле пленника, который лежал на кровати Скауруса связанный. Врач склонился над ним, посмотрел в его безумные глаза, прислушался к дыханию, а когда выпрямился и заговорил, голос его был тревожным. - Ты был прав, командир, - сказал он. Марк знал, что такая официальность в обращении была для Горгидаса показателем высшей степени беспокойства - врач не любил тратить времени на формальности. - Бедняга на пороге смерти. Я полагаю, его опоили каким-то зельем. - На пороге смерти? - ошеломленно переспросил Скаурус. - Всего несколько минут назад он был полон жизни. Горгидас нетерпеливо дернул плечом. - Может быть, он умрет не через час или даже не завтра. Но то, что его смерть близка, - это несомненно. Глаза глубоко запали, один из зрачков в два раза больше обычного. Он дышит глубоко и медленно, словно в бреду. В перерывах между криками он скрипит зубами и стонет. Любой, кто читал учение Гиппократа, скажет тебе, что это признаки скорого летального исхода. И вместе с тем, у него нет высокой температуры, - продолжал врач, - я не вижу никаких язв или ран, которые могли бы объяснить его болезнь. Поэтому я пришел к выводу, что ему дали наркотик или отравили каким-нибудь ядом. - Сможешь ли ты вылечить его? - спросил Марк. Врач отрицательно покачал головой. - Я уже говорил тебе, я - врач, а не чудотворец. Я не знаю, каким дьявольским зельем его опоили, а без этого не могу ничего предпринять. Да если бы и знал - все равно все уже бесполезно. - Чудотворец - так ты изволил выразиться? - вмешался Виридовикс. - Возможно, жрецы Фоса смогут спасти его, если ты бессилен. - Не будь смеш... - начал Горгидас и вдруг остановился в замешательстве. Марк оценил выдержку врача. Нехотя грек признал: - Возможно, в этом что-то есть. Некоторые из них могут делать вещи, в которые я никогда бы не поверил, если бы не видел их своими глазами. Правда, Муниций? Легионер, которого исцелил имбросский жрец, был сильным молодым парнем с черными усами. - Да, ты все время твердишь об этом, - ответил он. - Я ничего не помню, проклятый жар выжег из меня всю память. - Этот Нейпос, которого ты привел сюда вчера вечером, кажется вполне разумным человеком, - заметил Горгидас. - Я думаю, что ты прав. Нефон Комнос тоже должен быть извещен о случившемся. Хотя я не удивлюсь, если он вдруг решит, что я хочу взорвать армию Видессоса изнутри. - При таком положении дел, скажу я вам, армию Видессоса не грех было бы слегка тряхнуть, - заявил Гай Филипп. Про себя трибун вполне согласился с ним. Но он давно уже понял, что видессианам лучше об этом не говорить. Марк наклонился и подобрал кинжал, оброненный камором. Это оружие не понравилось ему сразу. Рукоятка - дикая кошка в страшном оскале - была вырезана из кости и обмотана мягкой зеленой, скорее всего, змеиной кожей. Лезвие же было покрыто синеватыми пятнами, как будто его закаляли слишком долго или слишком часто. Но как только пальцы Марка коснулись рукоятки, он выронил нож, вскрикнув в тревоге. Темная сталь начала медленно мерцать, но не добрым красновато-желтым светом, как символы друидов на его мече, а зеленоватым дьявольским пламенем. Трибун почувствовал тошнотворный запах тления, похожий на вонь сгнивших грибов. Он еще раз потянул носом - нет, ему не показалось, - слабый сладковатый дух исходил от кинжала. Он мысленно поблагодарил всех богов, каких только знал, за то, что дьявольское лезвие не задело его: смерть, которую оно несло, не была бы легкой. - Нейпос должен увидеть это немедленно, - сказал Горгидас. - Магия - его специальность. Марк согласился, но снова взять в руки проклятое лезвие не решился. Магия не была его специальностью. - Лезвие стало светиться, когда ты коснулся его, - заметил Горгидас. - Светилось ли оно, когда кочевник напал на тебя? - Сказать по правде - не имею ни малейшего представления. В тот момент я был слишком занят. Горгидас фыркнул. - Хм, я думаю, тебя нельзя за это осудить, - сказал он, однако тон его выражал нечто прямо противоположное словам. Грек был человеком, который, положив голову на плаху, смог бы запомнить цвет глаз палача в маске. Он наклонился, чтобы осторожно взять смертоносное оружие за рукоятку. Лезвие все еще лучилось искорками света, словно глаза страшного хищника в легкой полудреме, который ждет свою добычу. Он оторвал клочок ткани от солдатского плаща и несколько раз обернул им рукоять кинжала, и лишь после этого взялся рукой за рукоятку. Лезвие осталось темным, и врач удовлетворенно кивнул. - Я думаю, ткань будет хорошей защитой, - сказал он, осторожно передавая оружие Скаурусу, который так же бережно принял его. Держа нож на расстоянии, Марк пошел к двери, но был остановлен хриплым смешком Виридовикса. - Может быть, господин офицер подумает о том, что не худо бы одеться? Или он хочет смутить всех видессианских девок в округе? Трибун заморгал. Он был так занят всеми этими событиями, что совсем забыл одеться. Положив кинжал на кровать, он быстро обулся и набросил плащ. Затем со вздохом взял кинжал и вышел во двор. Солнце только-только поднималось над горизонтом. Он огляделся по сторонам и сразу же понял, каким образом кочевник сумел пробраться в римскую казарму незамеченным. Оба часовых лежали на земле и спали глубоким сном. Удивленный и разгневанный, Марк толкнул ближайшего солдата ногой, причем не слишком нежно. Легионер что-то пробормотал, но не проснулся даже после более сильного пинка. Столь же непробудно спал и его товарищ. Не похоже было, чтобы они пострадали от нападения, но привести их в чувство было невозможно. Когда Марк подозвал Горгидаса, грек тоже оказался бессилен. - Черт возьми, откуда я могу все знать? - сердито сказал он. - В этой проклятой стране нужно быть не просто врачом, но еще и волшебником, иначе грош тебе цена. Иди, позови Нейпоса. Солдаты дышат ровно, пульс нормальный. Им пока ничего не грозит. Едва первые лучи солнца упали на купола храмов, трибун подошел к Видессианской Академии, которая располагалась в северной части дворцового комплекса. Он не знал, сможет ли найти Нейпоса так рано, но других способов найти жреца он все равно придумать не мог. Скаурус шел по знакомым улицам и смотрел на солнце, которое золотило дворцовые сады и парки. Он видел, как медленно раскрывались под его лучами цветы, как они тянулись к свету. Когда он вышел из сумрака большой гранитной колоннады, солнце коснулось и его. Кинжал, который он нес, вдруг стал горячим и обжег ладонь. Как только лучи солнца упали на лезвие, оно начало гореть и клубиться едким желтым дымом. Римлянин бросил его на землю и отшатнулся, кашлял и хватал ртом воздух - дым, едкий, как от горящего угля, проникал в легкие. Возможно, ему послышалось, - но, кажется, металл застонал, словно в агонии. Он приписал это своему воображению. Огонь горел очень жарко и скоро погас. Марк нерешительно приблизился к заколдованному оружию. Он ожидал увидеть искореженный, обугленный металл, но, к своему удивлению, обнаружил, что рукоять и даже лоскут Горгидаса сохранились в целости, так же, как и лезвие, которое, правда, уменьшилось на ширину пальца. Осторожно коснувшись кинжала, Марк заметил, что он достаточно холоден для того, чтобы взять его в руки. Стараясь унять дрожь, трибун подхватил кинжал и поспешил к Академии. Четырехэтажное здание из серого песчаника было средоточием науки Видессоса. Хотя кроме религиозных, здесь изучались и светские дисциплины, в центре Академии возвышался шпиль, увенчанный золотым шаром - тут, как и всюду, последнее, решающее, слово принадлежало религии. Полусонный привратник был удивлен, увидев первого посетителя - капитана наемников. Но он был достаточно вежлив, чтобы скрыть свое удивление. - Брат Нейпос? - сказал он. - Да, он здесь, он всегда встает рано. Вы, вероятно, найдете его в рефектории, в конце коридора, третья дверь направо. Стояло раннее утро, и коридоры Академии были почти пусты. Юный послушник в голубой одежде был очень удивлен, увидев римлянина, проходившего мимо, но, как и привратник, не сказал по этому поводу ни слова. Солнечный свет струился сквозь многочисленные перегородчатые окна и падал на отполированные локтями и покрытые царапинами столы, на старые, удобные, повторяющие форму тела стулья. Но вместо того, чтобы подчеркивать ветхость обстановки, мягкий свет придавал ей необычный эффект только что отлакированной мебели. Если не считать толстого небритого повара, склонившегося над своими кастрюлями, Нейпос был один в большом зале. Жрец замер с ложкой дымящейся каши, поднесенной ко рту. - Ты выглядишь хуже смерти, - сказал он трибуну. - Что привело тебя сюда в столь ранний час? Вместо ответа Скаурус уронил на стол перед жрецом то, что осталось от кинжала. Реакция Нейпоса была бы еще сильнее, если бы не толстый повар, стоявший рядом. Забыв о ложке и о каше, он резко отодвинул стул, на котором сидел. Каша полетела во все стороны. Жрец сначала покраснел, а потом побелел как полотно. - Где ты нашел это? - требовательно спросил он. Жесткость в его голосе была необыкновенной. По мере того, как римлянин рассказывал, что с ним произошло, круглое лицо Нейпоса становилось все более мрачным. Когда Марк закончил свой рассказ, Нейпос несколько минут сохранял полное молчание. Затем он резко вскочил на ноги и крикнул: "Скотос среди нас!" с таким ужасом, что ошеломленный повар уронил свою поварешку в котел и вынужден был потом выуживать ее оттуда длинным крючком. - Теперь, когда ты все знаешь, - начал Марк, - я могу передать эту новость Нефону Комносу, чтобы он допросил... - Комнос? Допросил? - перебил его Нейпос. - Нет, нет! Здесь нужно настоящее дознание. Мудрость, а не сила. Я сам поговорю с этим кочевником. Идем, - резко сказал он, схватив кинжал со стола. Он помчался так стремительно, что Марку пришлось догонять его. - Вы куда-то собрались, ваше преосвященство? - спросил Нейпоса, уже выходившего из дверей Академии, привратник. - Ваша лекция должна начаться меньше чем через час, и... Нейпос даже головы не повернул. - Отмени ее! - Затем он обернулся к Марку. - Поспеши, человек! За твоими плечами весь гнев ада, хотя ты, вероятно, даже не подозреваешь об этом! Когда они вернулись в казарму, связанный камор вскрикнул в отчаянии, увидев то, что осталось от кинжала. Он поник и опустил голову на колени. Гай Филипп, истинный солдат, уже отправил большинство римлян на утренние тренировки. Нейпос попросил уйти из казармы всех, кто там еще оставался, за исключением кочевника, двух потерявших сознание римских часовых и Горгидаса, разрешив врачу быть ассистентом. - Идите, идите, - сказал он, выгоняя всех из казармы. - Вы ничем не сможете помочь мне, а неудачное слово в плохой момент может принести беду. - Ага! И этот тоже друид, - проворчал Виридовикс. - Вечно думает, что он знает в два раза больше, чем все остальные. - Я заметил, что ты был здесь, вместе с нами, - сказал Виридовиксу Гай Филипп. - Это так, - признался кельт. - Слишком часто ваш друид прав. К сожалению. Прошло всего несколько минут, и часовые очнулись. Похоже, они прекрасно себя чувствовали, но не могли понять, каким образом их сморил сон. Они помнили только, что стояли на часах, а проснувшись, увидели Нейпоса, бормочущего над ними молитвы. Оба солдата были смущены и рассержены тем, что так опозорились в карауле. - Об этом не беспокойтесь, - сказал им Марк. - Вы не можете винить себя за то, что оказались жертвой колдовства. Он отослал их к легионерам, а затем стал ждать Нейпоса. Прошло не менее двух часов, прежде чем толстый жрец медленно вышел из здания. Когда он приблизился к Марку, тот отшатнулся, пораженный. Лицо Нейпоса было серым от усталости, и, чтобы не упасть, священник вцепился в плечо Скауруса, как жертва кораблекрушения в обломок судна. Плащ его потемнел от пятен пота, глаза глубоко запали, и под ними легли темные круги. Весь его облик свидетельствовал о крайнем переутомлении. Щурясь от солнечного света, он тяжело, с видимым облегчением опустился на скамью. Несколько минут он собирался с силами и, наконец, заговорил: - Ты, друг мой, - сказал он Марку устало, - даже не представляешь, как тебе повезло. Ведь ты проснулся! А еще большая удача - что этот проклятый кинжал не коснулся тебя. Один укол, всего лишь укол, но он перебросил бы твою душу из тела в бездонные глубины ада, где она мучилась бы бесконечно. К этому лезвию был прикован демон - демон, которого может освободить вкус крови, а уничтожить - свет Фоса. Так оно и случилось. В своем собственном мире трибун бы счел, что эти витиеватые слова обозначают одно - кинжал был отравлен. Но здесь... Он сразу вспомнил, как завыл кинжал, когда его коснулись лучи солнца. Жрец продолжал: - Ты был прав, обвиняя Авшара в том, что он послал несчастного заколдованного им кочевника в вашу казарму. Бедная, потерянная душа. Колдун соединил его жизнь с жизнью демона, прикованного к кинжалу. Когда камор не смог выполнить приказания, демон стал выходить из него. Он умирал, как свеча, гаснущая без воздуха. Но смерть демона ослабила узы, которые наложил Авшар, и я многое узнал, прежде чем пламя его свечи упало в Ничто. - Мой господин хочет сказать, что кочевник умер? - спросил Виридовикс. - Но ведь его даже не ранили! - Он мертв, - сказал Горгидас. - Его душа, его желание жить, назови это как хочешь, - их не стало, и он умер. Марк вспомнил, как страшно предсмертно вскрикнул камор, когда увидел свой изувеченный кинжал. - Можно ли доверять сведениям, полученным от умирающего человека, который был игрушкой в руках твоего врага? - Хороший вопрос, - кивнул жрец. Постепенно голос его становился менее усталым и менее жестким. - Путы, которые казд наложил на него, слишком сильны, - я бы проклял его, но он уже был проклят, и это заклинание - сильнее моего. Тем не менее Фос позволяет тем, кто следует за ним, разрушать эти узы. - Настойка беладонны - вот что он использовал, - объяснил Горгидас, выведенный из терпения цветистыми иносказаниями Нейпоса. - Я применял ее и раньше, ничего не зная о Фосе. Она убивает боль и развязывает человеку язык. Однако нужно быть осторожным: слишком большая доза - и твой пациент навеки забудет о боли и улетит в небесные пределы. Жрецу было совершенно безразлично то, что Горгидас так легко выдал один из его секретов. Он был занят более важными вопросами. - Достаточно того, что мы знаем две вещи: Авшар послал человека и демона, чтобы убить тебя - это первое; и второе - он колдун более могущественный, чем те, с которыми мы сталкивались за многие годы. То, что он совершил, говорю я вам, лишает его всех привилегий и прав неприкосновенности, которая распространяется на послов даже самых недружественных стран. - Улыбка удовлетворения мелькнула на лице Нейпоса. - Итак, мои чужеземные друзья, негодяй сам предает себя в наши руки! Теперь мы можем послать за Нефоном Комносом! 6 Мысль о том, что голова Авшара увенчает собой обелиск на площади, имела для Марка такую жуткую привлекательность, что он выбежал из казармы и промчался несколько сот метров, пока не сообразил, что не знает, где именно найти Комноса. Не знал этого и Нейпос, который тяжело сопел позади него. - Я ведь только слышал о нем, но никогда не встречался, - сказал он римлянину. Это не слишком обеспокоило Скауруса. Он был уверен, что любой солдат, который провел в Видессосе больше недели, мог сказать им, где искать Комноса. Первые, кого он увидел, были намдалени, возвращавшиеся с полевых учений. Во главе взвода шел Хемонд из Метепонта, который нес свой конический шлем под мышкой. Он тоже заметил трибуна, остановил солдат и подошел к Скаурусу. - Для наемника-новичка у тебя очень необычный круг знакомств, - заметил он с улыбкой. - От колдуна-посла из Казда до жреца из Академии путь неблизкий. Нейпос был одет, как обычный жрец. "Хемонд, - подумал Марк, - на редкость хорошо осведомлен". Намдалени приветствовал Нейпоса вежливым кивком головы. - Вообще-то, - заметил Скаурус, - при желании ты можешь оказать мне небольшую услугу. - Говори, - потребовал Хемонд. - Мы должны встретиться с Нефоном Комносом. Понятия не имею, где он может быть. - Хо-хо! - Хемонд приложил палец к носу и подмигнул. - Ты собираешься подергать за бороду еще одного лентяя-часового? "Да, на редкость хорошо осведомлен, - снова подумал Марк, - но на этот раз недостаточно хорошо". Он немного помолчал, однако, памятуя о том, что Хемонд и Хелвис держали его сторону во время схватки с колдуном, решил, что может рассказать намдалени всю историю. - Да нет, не совсем так, - начал он. Когда он закончил, Хемонд поскреб свой выбритый подбородок и выругался на своем языке. - Змея действительно прыгнула дальше, чем нужно, - произнес он, обращаясь скорее к себе, чем к Нейпосу и Скаурусу. Вдруг он прищурился, словно готовился к выстрелу. - Ворс! Файярд! - крикнул он. Двое солдат повернулись к нему и замерли. - Возвращайтесь в казарму и сообщите остальным, что мы задерживаемся. Как только они ушли, Хемонд повернулся к римлянину. - Я отдал бы свое годовое жалованье, чтобы только поймать эту скользкую ящерицу, а ты как раз предлагаешь мне этим заняться. - Он сжал ладонь Скауруса и рявкнул: - Сначала к Комносу за помощью, а потом к Авшару. Поджарим его на медленном огне! Одобрительные крики солдат еще раз напомнили Марку о том, как велика была ненависть к Казду. Хемонд предпочел бы конную атаку, но и пешим он был хорош Он двинулся вперед с такой скоростью, что Марк едва поспевал за ним. Нейпос плелся сзади. Через несколько минут (им пришлось вступить в перебранку с часовым) они уже были в кабинете Комноса - хорошо освещенной комнате рядом с приемным залом дворцового комплекса. Видессианин оторвался от бумаг и взглянул на пришедших. Когда он увидел, что перед ним стоят Скаурус, Хемонд со своим взводом и Нейпос, густые брови его поднялись. - Ты собрал в одну компанию странных людей, - сказал он трибуну, повторяя фразу Хемонда, которому не очень доверял. - Вполне возможно, - пожал плечами римлянин. - Они помогли мне найти тебя, когда в этом возникла необходимость. Марк рассказал Комносу все, что с ним произошло, и еще до того, как он закончил, на лице старого воина появилось то же хищное выражение, которое Марк подметил у Хемонда. Это был охотник, увидевший добычу. Он ударил кулаком по столу с такой силой, что чернильница подпрыгнула и залила чернилами все бумаги, но Комнос даже не обратил на это внимания. - Зигабенос! - крикнул он, и адъютант вышел из соседней комнаты. - Если через минуту здесь не будет взвода солдат, ты окажешься снова в родной деревне за плугом. Зигабенос испуганно моргнул, отдал честь и исчез. - У меня и моих ребят тоже есть свои счеты с колдуном, - предупредил Хемонд. - Хватит и на твою долю, - заверил его видессианский офицер. Марк думал, что Комнос начнет спорить, но если видессианин и сомневался в преданности намдалени Видессосу, то в его ненависти к Авшару он мог быть уверен. Комнос не успел еще надеть перевязь с мечом, когда вспотевший Зигабенос привел взвод акритай. Кабинет был теперь забит людьми до предела. Видессианские солдаты бросали подозрительные взгляды на наемников Хемонда. Но Комнос знал, как пересилить старую неприязнь внутри имперской армии. Одной фразы было достаточно, чтобы зажечь людей. - Вы знаете, ребята, что мы с вами будем сейчас делать? Мы отправимся в Палату Послов, захватим нашего дорогого друга Авшара, вытащим его из норки и закуем в кандалы. А намдалени помогут нам. После секунды недоверчивого молчания видессиане взорвались криками радости. Хемонд и его намдалени с восторгом присоединились к ним. Вопли в маленькой комнате оглушили всех. Распри были забыты, и два взвода вместе с Нейпосом и Марком быстрым шагом двинулись к Палате Послов, словно гончие в логово льва. Палата, как ей и полагалось, находилась рядом с приемным залом, так что иностранные послы всегда имели возможность встретиться с императором. Над палатой трепетали флаги множества стран, княжеств и племен; среди них был и флаг с изображением прыгающей пантеры Казда. Для двух дюжин солдат, бросившихся к логову Авшара, дипломатическая неприкосновенность не была препятствием. Тасо Ванес услышал их приближение. Налет на палату застал его за беседой о торговле мехами и пряностями с кочевником из западных степей Шаумкиила. Он взглянул на солдат, пробормотал своему собеседнику "Вы, надеюсь, извините меня", - и в страхе убежал. Кочевник тоже покинул зал. В его комнате был лук со стрелами, и он собирался в случае нападения дорого продать свою жизнь. Но солдаты не обратили внимания ни на него, ни на громкие крики во внутренних помещениях. Нефон Комнос повел их по широкой лестнице из полированного мрамора. Пока они поднимались, видессианин сообщил: - Комната этого ублюдка на втором этаже. Много раз я приходил к нему, чтобы выкупить пленников, но такой повод для посещения мне куда милее! Солдаты одобрительно загудели. Гавтруз из Татагуша нес к себе серебряный поднос, на котором лежали жареное мясо и засахаренные фрукты, когда услыхал за спиной шаги солдат. Несмотря на то, что он был довольно толст и ему было уже за шестьдесят, реакция у него сохранилась хорошая. Он швырнул поднос с мясом на тех, кто, как он предполагал, собирались на него напасть. Хемонд отбил летящую в его голову посудину своим щитом. Двое солдат закричали, почувствовав боль от ожогов. Еще один поскользнулся на пролитом жире и упал. - О, Фос! - пробормотал Комнос и крикнул, обращаясь к Гавтрузу: - Подождите, доблестный господин! Мы ничего не имеем против вас, нам нужен только Авшар. При этих словах Гавтруз опустил свой нож. Глаза его расширились. - Человек из Казда? Вы враждуете с ним, я это знаю, но он находится в посольстве, его нельзя арестовать. Марк заметил, что Тасо Ванес был прав, говоря о Гавтрузе как о притворщике, - если нужно, видессианский язык Гавтруза был безупречен. - Послы, которые уважают законы страны, где они находятся, пользуются правом неприкосновенности. Но не колдуны, которые нанимают убийц, поручая им грязные дела, - парировал Комнос. Его солдаты и наемники Хемонда уже стояли перед толстой дверью с изображением пантеры. Комнос приказал: - Постучите тихонько. Я не хочу врываться в комнату посла без предупреждения. Однако тихого стука не получилось. В дверь забарабанили десяток тяжелых кулаков. Ответа не было. - Ломайте! - рявкнул Комнос. Дверь оказалась прочной и не поддавалась ударам. Не магические ли заклинания ее удерживают, подумал Марк. - Хватит валять дурака! Ну-ка, прочь с дороги! - крикнул один из намдалени, темноволосый гигант с громадными руками. Он держал большой боевой топор. Видимо, как и многие из его братьев-халога, он предпочитал это оружие всякому другому. Солдаты отошли в сторону, чтобы дать ему размахнуться. Взлетели щепки. С каждым ударом топор погружался почти на половину лезвия. После дюжины таких ударов дверь подалась. Солдаты ворвались в комнату врага, держа оружие наготове. Комнос остался снаружи, объясняя возмущенным и перепуганным дипломатам, почему здесь находятся солдаты Видессоса. Марк сразу заметил, что, несмотря на жажду власти, Авшар почти не тяготел к роскоши в личной жизни. Посольство Казда было убрано очень просто, в духе кочевников. Исключение составлял только красивый видессианский стол, возвышающийся посреди комнаты. Подушки заменяли стулья, а все остальные столы были низкими, чтобы можно было сидеть перед ними прямо на полу. Вся мебель была черного цвета, а стены дымчато-серого. Дверь между посольским кабинетом и личными покоями Авшара была заперта, но несколько ударов топором решили и эту проблему. Авшара они не нашли и там. Впрочем, Марк не удивился этому. Видессиане пришли слишком поздно. Личные апартаменты казда были почти так же скромны, как и посольский кабинет - низкие, покрытые черным лаком столы, подушки, толстый матрас, набитый конским волосом и заменяющий кровать. Над матрасом висело изображение черного воина, бросающего голубую молнию. Он ехал по трупам нагих, истекающих кровью пленников, навстречу своему врагу - убегающему Солнцу. - Скотос! - прошептали видессианские солдаты и сложили пальцы крестом, оберегаясь от сил Тьмы. На столе в углу комнаты стояла небольшая бронзовая рамка, в которую было заключено изображение одного из темных богов пантеона Казда, и алтарь Скотоса. На алтаре лежали белый голубь с перебитой шеей, а на столе они нашли горстку пепла - Авшар не собирался возвращаться в посольство и сжег все важные бумаги. Ни видессиане, ни намдалени не имели желания подходить близко к алтарю, но когда Марк обошел стол, он увидел кусочек пергамента, обгоревший с одного края, - должно быть, тот упал, подхваченный сквозняком, и не успел догореть до конца. Марк наклонился, чтобы поднять его, и возбужденно вскрикнул - это был план города и крепостных стен. Маленькая пунктирная линия вела от Палаты Послов к башне у моря. Его друзья столпились вокруг. Разочарование от неудачи прошло, когда они поняли, что обнаружил римлянин. Они пожимали его руку и хлопали его по спине, поздравляя с находкой. - Это большая удача! - крикнул Хемонд. - Воистину, Фос сегодня с нами! - Нельзя терять драгоценного времени, - сказал Нейпос, - будем праздновать победу, когда схватим казда, не раньше. - Хорошо оказано, жрец, - согласился Хемонд. Приказав пяти - шести солдатам, чтобы они обыскали комнаты, он повел остальных намдалени мимо Комноса, который все еще разъяснял дипломатам причины штурма посольства. Марк показал клочок пергамента и ему. Комнос внимательно посмотрел на карту и выхватил ее из рук Марка. - Игра продолжается! - воскликнул он. Он поклонился послам и их секретарям. - Господа, дальнейшие объяснения будут сделаны позднее. - Он пробился через толпу, крича своим солдатам: - Подождите, дурни, у меня в руках карта! Башня, которую Авшар изобразил на своем плане, находилась на северо-востоке Видессоса - там, где город острым клином врезался в пролив Бычий Брод. Это было в пятнадцати минутах ходьбы от Палаты Послов. Дорога лежала через дворцовый комплекс и улицы города и шла высоко по холмам. Трибун бежал к башне, чувствуя, как колотится сердце и как пот заливает его лицо. Он был одет только в легкий плащ и сандалии; солдатам, бегущим в полном вооружении, было намного тяжелее. Один намдалени не выдержал этого бешеного бега и упал на мостовую - он потерял сознание. Марк остановился и пощупал его пульс. - Он скоро придет в себя, - пробормотал он. - Переутомление, ничего страшного. На ходу Марк подумал о том, что такой опытный и умный противник, как Авшар, все же допустил промах - и большой промах. Ночное покушение провалилось, а когда он сжег свои бумаги, одна из самых главных уцелела и дала возможность преследователям найти его. Если бы Авшар знал об этом, как заскрежетал бы он зубами под своим покрывалом!.. Дорога пошла вниз, и вскоре они увидали городскую стену, подступавшую к самому морю. - Вот она! - крикнул Комнос задыхаясь и указал на квадратную башню, высившуюся перед ними. Он втянул ноздрями морской воздух и крикнул: - Эй, стража! Вы не видели Авшара из Казда? Ему никто не ответил. Солдаты подошли к башне и поняли причину этого молчания. Четверо часовых лежали у входа неподвижно. Дверь была распахнута настежь. Комнос страшно выругался и обратился к Марку: - За последние пять лет я не встречал спящих часовых. А теперь почему-то вижу такое чудо второй раз за два дня, и ты тому свидетель. Во имя светлого Фоса, позор мне! Странное положение, в котором спали часовые, наводило только на одну мысль - Авшар применил свое колдовство. Марк объяснил это, добавив: - Я не думаю, что они заснули по своей вине - это действие чар, которые наложил на них колдун. Карта не лжет, у нас есть время схватить его прежде, чем он улизнет от нас морем. Нефон Комнос с чувством пожал руку римлянину. - Чужеземец, ты человек чести. - Благодарю, - ответил Марк, удивленный и взволнованный. - Вперед, довольно болтовни! - воскликнул Хемонд, выхватывая меч из ножен. - Успеете еще наговориться!.. Он бросился вперед, а за ним устремились остальные. Нейпос все еще ковылял позади, ему трудно было поспевать за быстрыми шагами солдат. Он задержался возле лежащих без сознания часовых, чтобы помочь им. Внезапно оказавшись в полумраке башни, Марк на мгновение ослеп и чуть не споткнулся о винтовую лестницу. Единственным источником света были бойницы для стрелков. - Подождите, - сказал Хемонд. В темноте кто-то налетел на трибуна, и Марк выругался. - Что там? - спросил Комнос, который тоже вбежал в башню. - Я нахожусь в начале коридора, - ответил Хемонд. - Он должен вести в кладовую, где хранится оружие или что-то в том же роде. В середине коридора я вижу что-то очень похожее на белый плащ кочевника. Кажется, мы поймали негодяя! Он засмеялся от радости. Возбужденный гул прошел по толпе солдат. Один за другим, с мечами наготове, они пошли по коридору, узкому и короткому, не более четырех метров в длину. В конце его находилась дверь. Сжимая рукоять меча, Марк шел к двери. Он уже больше не думал об Авшаре как о страшном колдуне, которого обрисовал ему Нейпос, - скорее как о злом и перепуганном дураке, который умудрился ускользнуть от них и в конце концов оказался заперт в ловушке, из которой не было выхода. Ему даже стало жаль казда, сидевшего по другую сторону двери. Хемонд с силой толкнул ногой дверь, и она широко распахнулась. Наемник угадал правильно - это действительно была оружейная кладовая. Марк увидел связки копий, стрел, мечей, горы шлемов, а когда вошел, то заметил ноги неподвижно лежащего человека. В отличие от большинства присутствующих, он сразу узнал мертвеца - это был Мебод, испуганный слуга Авшара. Голова у него была повернута набок, шейные позвонки переломаны так же, как и у голубя на алтаре Скотоса в комнате Авшара. Бессмысленность убийства и страшная жестокость этого человека поразили трибуна. Но куда больше его удивляло другое - ведь Авшар только что был здесь. В комнате некуда спрятаться. Где же тогда беглый эмиссар Казда? Пока он думал об этом, дверь за ними со стуком захлопнулась. Хотя раскрылась она легко, от одного толчка, сейчас открыть ее было невозможно - она не поддавалась под отчаянными ударами людей, оказавшихся взаперти. Холодок пробежал по жилам Марка: он понял, что из охотника сам стал добычей. - А.. как приятно мне видеть вас. Вы - мои гости... От этого глубокого, полного леденящей ненависти голоса руки солдат опустились. В недоумении и ужасе они повернулись. Труп Мебода со свернутой шеей и пустыми невидящими глазами встал, и голос Авшара вновь прозвучал из его мертвых губ. - Вы оказались добры и умны, не пренебрегли моим приглашением, которое я оставил в комнате, вы пришли сюда, - продолжал колдун. - Я буду гостеприимен. Мебод, дернувшись как марионетка, широко развел руками. Как бы подчиняясь приказу, оружие в комнате ожило и стало летать по воздуху, поражая ошеломленных людей, еще минуту назад вообразивших, что казд в их руках. Один из видессиан сразу же упал, копье пробило его кольчугу. Через секунду еще один солдат - намдалени - скорчился на полу, стрела пронзила его горло. Дротик впился в руку третьего. Никогда Марк не мог (да и не хотел) представить себе такой битвы - люди против копий и мечей, которые сами по себе носились в воздухе и жалили их, как разъяренные пчелы. Отбивать удары было бесполезно: никто не знал, что произойдет в следующий миг, откуда прилетит разящая сталь. Воины могли только защищаться и получали одну тяжелую рану за другой. Хемонд отрубил правую руку Мебода, но это ничего не изменило - оружие по-прежнему летало по комнате. Но вот как только один из клинков коснулся меча Марка, символы друидов ожили и заиграли золотом. Копье, летевшее прямо в грудь трибуну, вдруг остановилось и, упав на пол, осталось неподвижным. Это повторилось снова и снова. Однако в воздухе мелькало столько лезвий, что Скаурусу хватало сил лишь на защиту, нанести ответный удар он не мог. Когда вслед за Хемондом он решил ударить Мебода, летающие дротики удержали его на расстоянии и отбросили назад. При этом Марк получил несколько легких ранений. Снаружи кто-то стучал в дверь. "Сюда нельзя! Здесь - смерть!" - закричал Марк в ответ. Крик его утонул в стоне Хемонда - летающий меч насквозь пробил грудь воина. Руки Хемонда судорожно обхватили рукоять и бессильно опустились. Предсмертный вопль заглушил крик, раздававшийся снаружи: - Открывай, во имя святости Фоса! - ревел Нейпос. И дверь широко, словно от удара, распахнулась. Широко разведя руки, жрец вошел в комнату. Сейчас он вовсе не казался таким низкорослым, как раньше. Оценив опасность, которую представлял жрец, летящее оружие оставило в покое солдат и перекинулось на нового врага. Но Нейпос был не слабее Авшара. Он трижды плавно провел ладонями, сопровождая каждое движение коротким заклинанием и молитвой Фосу. Клинки неподвижно повисли в воздухе и с грохотом упали на пол. В тот же момент тело Мебода покачнулось, осело и вновь превратилось в обыкновенный труп. Кошмар был позади. Несколько секунд солдаты стояли наготове, не осмеливаясь поверить наступившей тишине. Но оружие лежало на полу, словно куча соломы, и только тела погибших напоминали о том, что все это не было сном. Те же, кто уцелел в этой колдовской битве, в изнеможении прислонились к стене. Только сейчас они поняли, какую цену заплатили за нападение на башню. Четверо их товарищей лежали мертвыми (видессианин, убитый в самом начале, и трое намдалени, включая Хемонда). Офицер наемников погиб, когда спасение было так близко... Марк печально покачал головой и закрыл глаза Хемонду. Зачем судьба свела их этим утром?.. Хороший солдат, Хемонд почти стал добрым другом Марку. Все еще глядя на тело Хемонда, трибун вздрогнул - кто-то коснулся его руки. Это был Нейпос, усталый и растерянный. - Позволь мне перевязать твои раны, - сказал он. - Что? Ах да, конечно. - Погруженный в свои мысли, Скаурус почти забыл о них. Нейпос перевязал его с той же аккуратностью и быстротой, какую трибун замечал у Горгидаса. Жрец заговорил с ним, и Марк понял, что не он один нес на себе бремя войны. Слова Нейпоса были обращены не только к нему, но и ко всем воинам. - Я задержался, снимая чары с охранников, - горько сказал жрец, - но ведь это было так легко, и вполне могло подождать!.. Фос идет своими путями. Печальная радость - разбудить четырех человек только для того, чтобы они увидели, как четверо других лежат мертвыми. - Ты сделал то, что положено. Ты помог, когда людям требовалась помощь, - ответил Марк. - Ты бы не был самим собой, если бы прошел мимо. Тут нет твоей вины. Нейпос не согласился: - Ты судишь о жизни, как халога. Это они верят, будто существует судьба, которой не избежать никому. Но мы, последователи Фоса, знаем, что бог создает нас и нашу жизнь, и стараемся найти свое предназначение. Бывает время, однако, когда сделать это трудно, очень трудно. Двигаясь медленно, словно еще во власти кошмара, люди помогали друг другу перевязывать раны. В скорбной тишине они подняли погибших товарищей и Мебода и неловко вынесли их по винтовой лестнице на солнечный свет. Часовые, которых разбудил Нейпос, уже стояли у дверей. Один из них, на лице которого читалась тревога, сказал Марку: - Прошу тебя, господин, не обвиняй нас. Мы исправно несли службу, но вдруг потеряли сознание, а очнулись только на руках этого жреца, который снял с нас чары. Мы заснули не из-за усталости. В любое другое время римлянина бы порадовала его репутация строгого командира, но сейчас он только сказал: - Я знаю. Колдун, который усыпил вас, обманул нас всех. Он улизнул, и я думаю, что никто в Империи не пожалеет об его отсутствии. - Сын грязи еще далеко от дома, - сказал Нефон Комнос. - Он пересек пролив, но ему еще предстоит пройти семьсот километров по нашим западным провинциям. Наши огненные маяки смогут передать приказ закрыть границы задолго до того, как колдун доберется до них. Я сам пойду к маякам. Посмотрим, как встретят этого колдуна акритай! Скаурус восхитился его решимостью, но не слишком надеялся на удачу. Если Авшар сумел удрать из самого защищенного города в мире, то видессианские пограничные солдаты, как бы отважны и опытны они ни были, вряд ли смогут удержать этого колдуна. Он повернулся к намдалени. Ему было страшно заводить этот разговор, но он чувствовал, что должен приободрить этих людей. - Я привел вас сюда в несчастливый час, - сказал Марк. - Трое из вас мертвы. Я был бы счастлив назвать Хемонда своим другом, хотя знал его слишком мало. Если ваши обычаи позволят, то весть о гибели этого отважного воина должен принести его жене именно я. Я виноват, я отвечаю за это. - Человек живет столько, сколько ему отмерено, ни часом больше, - сказал наконец один из воинов княжества Намдален. Марк не знал, следовал ли этот солдат религии Фоса, но воззрения предков-халога, несомненно, были в нем живы. - Ты честно делал свое дело, сражаясь за страну, которая тебя наняла, и мы все тоже. Честь может причинить боль, но не может стать причиной вины. - Он на мгновение замолчал, глядя в глаза своих соплеменников, и, удовлетворенный тем, что увидел, завершил: - Мы не видим причин, мешающих тебе принести меч Хемонда Хелвис. - Увидев, что Скаурус не совсем его понял, он пояснил: - Это наш обычай. Так поступают, когда слова слишком тяжелы, чтобы их произнести. Но вины на тебе нет, - повторил солдат. - Если бы даже она и была, твой поступок смывает ее. Меня зовут Эмбриак, сын Ренгари, и я почту за честь считаться твоим другом. Остальные намдалени серьезно кивнули, один за другим называя свои имена и пожимая трибуну руку двумя ладонями по обычаю северян. После этой короткой церемонии они снова подняли свою ношу и начали печальное шествие назад, к казарме. Весть о случившемся распространилась, как лесной пожар. Солдаты не прошли и половины пути, как первые крики "Смерть Казду!" послышались в городе. Скаурус увидел толпу людей, вооруженных палками и кинжалами, которые преследовали какого-то иностранца, не очень разбираясь, из Казда он был или нет. Тяжесть тела Хемонда заставила его согнуться от боли, хотя эту ношу он разделял с намдалени. Марк и остальные солдаты были ранены; возможно, это объясняло их усталость. Они не раз останавливались, чтобы передохнуть. С каждым шагом их ноша становилась все тяжелее. Марк нее время думал о том, почему он решил взять на себя эту горькую весть. То, что он говорил намдалени, было правдой, но не всей правдой. Он понимал, как красива Хелвис, и чувствовал себя виноватым в том, что ее красота повлияла на его решение. "Перестань, дурак, - сказал он сам себе. - Ты делаешь только то, что должен делать". Но... она была так прекрасна. Казармы намдалени казались мирным островком в море волнующегося Видессоса. Чужеземцы и еретики, люди Княжества, не имели ничего общего с горожанами, и мельница слухов не затронула их. Они не знали, какой страх наводил Авшар на видессиан. Несколько человек занимались борьбой на песке возле казармы. Большая толпа подбадривала их криками и делала ставки. Двое других фехтовали. Из ближайшей кузницы доносился стук молотов о наковальню. Несколько солдат, сидя на корточках, играли в кости. Марк подумал о том, что намдалени, похоже, жили игрой, она была у них в крови. Кто-то в толпе увидел приближающихся солдат, несущих свой печальный груз. Его возглас заставил всех присутствующих поднять глаза. Один из фехтующих выронил меч; его товарищ, продолжавший бой, тоже увидел процессию и опустил оружие. Намдалени бросились к носилкам, выкрикивая вопросы на своем жестком диалекте. Марк и раньше с трудом понимал их речь, теперь же, после пережитых потрясений, даже не пытался этого сделать. Вместе с другим солдатом он осторожно опустил тело на землю. Потом трибун снял пасс, ножны, взял меч Хемонда и пошел к казарме. Наемники расступились. Один из них подошел к Марку и, охватив его за руку, стал что-то кричать на своем языке. Эмбриак перевел: - Он обвиняет тебя а случившемся. На чистом видессианском языке, чтобы его поняли и соплеменники, и римлянин, Эмбриак подробно рассказал о случившемся. Намдалени кивнул и отпустил Марка. Казарма намдалени была намного удобнее и уютнее римской. Разумеется, частично это объяснялось тем, что большой контингент намдалени находился в Видессосе в течение многих лет, так что люди Княжества успели вложить в свое жилище много труда и сделали казарму похожей на дом. Так как многие наемники большую часть жизни проводили на службе Видессоса, неудивительно было, что они обзаводились семьями в столице. Некоторые из них женились на видессианках, другие привозили жен или возлюбленных с собой. Казарма отражала и эту сторону их уклада. Только первый ее этаж был таким же, как у римлян, - там жили солдаты. Второй был разделен на комнаты различных размеров. Помня, что Хелвис помахала ему рукой из окна на втором этаже, Марк поднялся по широкой лестнице, совсем не похожей на ту винтовую лестницу, что вела в башню, где засел Авшар. Неужели она махнула ему рукой только два дня назад? Ему было сейчас тяжелее, чем тогда, когда он гнался за колдуном, меч Хемонда тянул его к земле, как свинцовый. Трибун вспомнил, как Хелвис показывала ему сверкнувшее золотом в лучах солнца украшение. Он примерно представлял себе, где искать ее. Дверь в комнату была открыта, и он услышал чистое контральто, которое было ему так хорошо знакомо. - Подожди здесь немного, - строго говорила Хелвис. - Я должна узнать, что там случилось и почему такой шум. Они столкнулись в дверях. Хелвис резко остановилась и засмеялась, удивленная: - Здравствуй, Марк! - сказала она. - Ты ищешь Хемонда? Я не знаю, где он. Кажется, на учениях... А что случилось? Я не вижу из окна... - Она внезапно остановилась, и голос ее изменился. - Почему ты такой мрачный? Что-нибудь случ... - Голос задрожал. - Нет, - сказала она тихо, - нет. Краски исчезли с ее лица, когда она наконец узнала меч в ножнах, который он принес. От неожиданности она побледнела, вцепилась в ручку двери, как бы ища опоры, которой не было. - Кто это, мама? Легко одетый мальчик трех-четырех лет от роду смотрел на Скауруса из-за юбки матери. У него были ее голубые глаза и белокурые волосы Хемонда. Марк даже не подумал о том, что у Хемонда могут быть дети, и почувствовал себя еще хуже. - Разве ты не идешь на улицу? - спросил малыш. - Да. Нет. Через минуту, - ответила она. Глаза Хелвис скользнули по липу трибуна, умоляя дать ей любое объяснение тому, что он принес. Он кусал губы, пока боль не заставила его зажмуриться, но не было ничего, что смягчило бы жестокую весть, что бы он ни сказал или ни сделал. - Так ты не идешь на улицу, мама? - снова спросил мальчик. - Тихо, Мальрик, - сказала Хелвис. - Ступай в свою комнату. Он ушел и закрыл за собой дверь. - Это правда? - спросила она, все еще не веря. Она уже поняла, что произошло, но отказывалась в это верить. - Да, - ответил он так мягко, как только мог. Не глядя на трибуна, двигаясь медленно, как бы во сне, Хелвис взяла в руки меч Хемонда. Она погладила старое лезвие, коснулась пальцами рукояти. Марк знал, что запомнит эту руку на всю жизнь. Довольно крупная для женщины, она была все же мала для того, чтобы обхватить рукоять меча. С опущенной головой вдова отнесла меч в свою комнату и вскоре вернулась. Когда она наконец взглянула на трибуна, слезы струились по ее лицу. - Веди меня к нему, - сказала она. Они пошли вниз по лестнице. Хелвис схватила Марка за руку, словно утопающий за доску, чтобы удержаться на плаву еще несколько минут. Она все еще старалась не думать о случившемся и говорила о мальчике, чтобы только не столкнуться с тем невероятным, что лежало на улице - холодное и неподвижное. - Почему же меч принес именно ты? - спросила она у трибуна. - Я не хочу оскорбить тебя, но ты не принадлежишь к нашему народу и не следуешь нашим традициям. Почему же ты пришел? Ответить на этот вопрос было нелегко. Он мог бы отделаться отговоркой или выдать более-менее приемлемую ложь, но оказался совершенно не готов к этому. Фальшивая доброта куда хуже жестокой правды. - Мне показалось, что это единственно правильное решение, - сказал он. - Я чувствую себя виноватым в его гибели. Она остановилась так внезапно, как будто он ударил ее. Ее ногти впились в его кожу. Через минуту ее лицо смягчилось. Марк почувствовал, как по его руке потекли капли крови. - Расскажи мне все, - сказала она, и он начал рассказ, сначала через силу, затем все больше увлекаясь. - Он умер быстро, моя госпожа, - заключил он не очень уверенно, пытаясь найти хотя бы какое-то утешение. - У него не было времени почувствовать боль... Я... - У Марка перехватило горло. Сознание бесполезности любых соболезнований заставило его замолчать вернее, чем любой кляп. Хелвис коснулась его руки настолько мягко, насколько жестоко она сделала это только что. - Ты не должен себя мучить за то, что выполнил свой долг, - сказала она. - Если бы Хемонд оказался на твоем месте, он сделал бы то же самое. Это в его характере, - добавила она мягко и снова заплакала: горькая правда начала пробиваться к ее сознанию сквозь все защитные барьеры. Несмотря на свое горе, она пыталась успокоить его, это потрясло Марка, он почувствовал себя еще хуже. Такая женщина не заслуживала подобной участи. Почему ее жизнь оказалась сломанной из-за интриг какого-то колдуна или случайной встречи Хемонда с Марком? Ну что ж, еще одна добавка к счету, который он предъявит Авшару. Как будто еще не достаточно. После полумрака казармы солнечный свет на улице ослепил римлянина. Увидев толпу, окружившую тела Хемонда и его солдат, Хелвис отпустила руку Скауруса и побежала им навстречу. Неожиданно оказавшись один среди чужого народа, трибун вдруг почувствовал, что понимает одиночество Виридовикса. Он нашел какое-то извинение и вернулся к своим солдатам. Обливаясь потом, при всех регалиях, Марк стоял в центре видессианского Амфитеатра и думал о том, что никогда в жизни не видел такого моря людей, собравшихся в одном месте. Пятьдесят, сто тысяч - он не мог сказать наверняка, сколько их было. В течение трех дней глашатаи ходили по улицам, объявляя решение Императора говорить со своим народом в Амфитеатре. Большая арена стала заполняться людьми перед восходом солнца, и сейчас, за несколько минут до полудня, она была забита так, что негде яблоку упасть. Единственное открытое место было в центре арены и ведущей к ней лестницы, по краям которой выстроилась императорская гвардия. Это свободное пространство можно было считать открытым лишь отчасти. Его заполняли статуи из мрамора, золота и бронзы, а в центре стоял высокий гранитный обелиск, уходящий в небо своим острым шпилем. Вокруг него теснилась видессианская знать, чиновники в пышных и нелепых одеждах, соответствующих занимаемой должности, высшие жрецы в голубых плащах, отряды солдат из каждого уголка мира, служившие Империи. Среди них был и Скаурус со своей манипулой. Его отряд находился у самого рострума, с которого Император собирался обратиться к народу. Слева и справа от римлян стояли отряды рослых халога, неподвижных, как окружающие их статуи. Казалось, однако, что вся воинская дисциплина мира не в силах согнать с их лиц неприязнь. Почетное место, занятое римлянами, всегда было их местом, и они не слишком обрадовались, когда их оттеснили вновь прибывшие наемники - люди, которые даже не умеют правильно приветствовать Императора. Однако сегодня центральное место принадлежало римлянам по праву. Новость о чародейских кознях и нападении Авшара на Скауруса, о смертельной западне, которую Авшар устроил для него и акритай, пронеслась по городу, как огонь по сухому лесу. Погоня за чужеземцем, которую видел вчера Марк, была только началом волнений. Многие видессиане решили, что, если Казд нанес удар в их собственной столице, то Фос дал им право отомстить любому казду или даже любому чужеземцу, если уж на то пошло. Почти все подданные Казда, которые находились в Видессосе, были купцами или торговцами, они жили здесь еще с тех времен, когда западный сосед Империи назывался Макураном. Они ненавидели захватнические набеги своих правителей больше, чем сами видессиане. Но их чувства не имели никакого значения для толпы, кричавшей "Смерть Казду!" и не задававшей никаких вопросов своим жертвам. Чтобы утихомирить вспышки бунта, потребовались солдаты - видессианские солдаты. Хорошо зная свой народ, Император был уверен, что один вид чужеземных наемников, пытающихся успокоить видессиан, только добавит масла в огонь Поэтому римляне, халога, каморы и намдалени оставались в своих казармах, пока Комнос и его акритай наводили в городе порядок. Марк одобрил четкие профессиональные действия своего видессианского друга. - А почему бы и нет? - сказал на это Гай Филипп. - У него, вероятно, было достаточно времени, чтобы отточить свое мастерство на практике. Но эти три дня не были совершенно спокойными. Имперский писец прибыл в римскую казарму, чтобы получить от римлян информацию о том, как был схвачен наемный убийца, посланный Авшаром. Другой писец, более высокого ранга, попросил Марка описать по минутам, что произошло с ним и тем кочевником, а также рассказать об Авшаре и заклинаниях, которые казд использовал в оружейной кладовой. Когда трибун-поинтересовался, к чему все эти допросы, писец пожал плечами и коротко ответил: - Знания никогда не бывают излишними. После чего возвратился к допросу. ...Шум и крики в Амфитеатре стали громче, когда двое слуг с зонтиками вошли через Императорские Ворота. За ними последовала еще одна пара слуг и еще одна - пока двенадцать белых зонтиков не проплыли по узкому коридору, охраняемому отрядом акритай. Раденос Ворцез гордился тем, что по званию ему полагалось двое слуг с зонтиками. Императора обслуживали двенадцать таких слуг. Приветственные крики толпы превратились в неистовый рев восторга: из ворот вышел Император. Марк почувствовал, что арена дрожит под его ногами. Шум стоял оглушительный. Его можно было только ощущать всей кожей, уши уже отказывались воспринимать его. Почетный эскорт возглавлял Варданес Сфранцез. Возможно, у Марка разыгралось воображение, но ему показалось, что толпа отнюдь не приветствовала его появление. Патриарх Бальзамон пользовался куда большей любовью и уважением. По рангу он был даже выше премьер-министра, и таким образом его место было между Сфранцезом и императорской семьей. Слушая приветственные возгласы толпы, толстый старый жрец так и расцвел, словно сирень на летнем солнышке. Его острые глаза лучились в довольной улыбке, обе руки поднялись в благословляющем жесте. Пока он шел мимо гудящего роя людей, многие пытались прикоснуться к краю его одежды, и ему пришлось несколько раз останавливаться, чтобы оторвать от себя чьи-то руки. Туризина Гавраса в городе тоже любили. Каждому видессианину он казался чем-то вроде младшего брата. Он был близок к простому люду. Если бы Севастократор устроил драку в таверне или начал бы приставать к служанкам, ему пришлось бы оплачивать счет, как всякому другому, несмотря на его положение. Но Туризин, не несущий на себе бремени ответственности и власти, умел наслаждаться свободой в полной мере. Он медленно ехал на лошади с видом человека, облеченного высокой, но порядком надоевшей ему властью и желающего закончить церемонию как можно скорее. Его племянница, дочь Маврикиоса Алипия, появилась непосредственно перед отцом. Она шла, гордо подняв голову, и, глядя на Принцессу, можно было подумать, что в Амфитеатре никого нет, что она здесь совершенно одна. В ту минуту, как и на банкете, от нее исходила спокойная гордость. Марк не мог понять, было ли это ее природным достоинством, застенчивостью или простым равнодушием. Лицом к лицу с собеседником она выглядела гораздо более раскованной. Трибуну казалось, что громче орать уже невозможно, но при появлении Императора он понял, что ошибся. Шум причинял уже настоящую боль, как будто кто-то сверлил его голову тупым сверлом. Маврикиос Гаврас, возможно, не был идеальным императором для страны, сотрясаемой социальными бурями. Долгие поколения правителей не закрепили права его семьи на трон - он был всего лишь захватившим власть военачальником, более удачливым, чем его предшественник. Правительство Маврикиоса раздирали распри, многие из знати были настроены против него и делали все, чтобы остановить любые преобразования, способные ослабить их собственные позиции. Но так или иначе, Маврикиос был Автократором Видессиан, и в тяжелое время народ пришел к нему. С каждым его шагом шум в Амфитеатре поднимался все выше, словно волны, вздымаемые ветром. Все вскочили с мест и громко кричали. Несколько трубачей сопровождали Императора, но в таком грохоте они не могли услышать даже друг друга. Следом за Севастосом, Патриархом и членами своей семьи, император вошел в самый центр Амфитеатра. Каждый из отрядов приветствовал его появление. Каморы и видессиане подняли луки, халога - боевые топоры и, наконец, римляне и намдалени взметнули в воздух копья. Проходя мимо трибуна, Туризин Гаврас метнул на Марка взгляд, который тот легко понял. Хищные мысли Туризина были просты - он хотел воевать с Каздом, а Скаурус проложил ему путь, и потому Марк высоко поднялся в его глазах. Маврикиос был куда сложнее. Он сказал что-то Скаурусу, но вой толпы унес его слова, и Марк не расслышал их. Сообразив это, Император с досадой пожал плечами и продолжил свой путь к роструму. Гаврас задержался на несколько секунд, пока его свита, носители зонтов и прочие не подошли ближе. Когда нога императора коснулась деревянных ступеней рострума, Марк лихорадочно начал соображать: то ли Нейпос и его коллеги-чародеи что-то сотворили с толпой, то ли уши его, наконец, не выдержали и сдались. Тишина, звенящая до боли, воцарилась в Амфитеатре. Она нарушалась только звоном крови в ушах и далеким протяжным криком продавца рыбы: "Свежие кальмары!" Император внимательно оглядел толпу, наблюдая за людьми, которые постепенно усаживались на длинные скамьи. Римлянин подумал, что нечего и надеяться, будто речь Императора услышат все присутствующие, но он ничего не знал о чудесах акустики, созданных видессианскими мастерами в этом Амфитеатре. Из центра арены можно было говорить так, что все, как бы далеко они ни находились, могли слышать голос. - Я не мастер красиво говорить, - начал Император, и Марк улыбнулся, вспомнив, что примерно теми же словами и он начинал свою речь на лесной поляне в Галлии. - Я вырос среди солдат, - продолжал Маврикиос, - и провел всю свою жизнь в армии. Я научился ценить солдатскую честность и откровенность. За красивыми речами далеко ходить не надо, - он махнул рукой в сторону своих чиновников. Толпа удовлетворенно хмыкнула. Повернув голову, Скаурус увидел, как Варданес Сфранцез недовольно поежился. Но Император не стал развивать сваю мысль. Он знал, что ему необходимо добиться полного единства в этой разобщенной стране и потому заговорил о том, что было всем ясно и понятно. - В столице, - сказал он, - мы счастливы. Здесь мы в безопасности, хорошо питаемся, защищены флотом и могучими стенами. Большинство из нас живет в этом городе давно. Вы пустили здесь корни, вы не можете пожаловаться на свою жизнь. Марк подумал о Фостисе Апокавкосе, который медленно умирал от голода в трущобах Видессоса. "Ни один Император, - подумал трибун, - даже такой, как Маврикиос, не сможет знать о всех бедах своей страны. Но кое-что ему все же известно". Император продолжал: - Жители западных провинций, там, за проливом, завидуют нам. Уже семьдесят лет яд Казда сочится в наши земли. Он сжигает наши поля, убивает наших крестьян, захватывает и морит голодом наши деревни и города, оскверняет жилища нашего бога. Мы сражались с приверженцами Скотоса везде, где только могли. Но они как саранча: на место каждой издохшей твари рождаются две новых. Их посол сплел свою паутину в самом Видессосе. Авшар Проклятый не сумел в честном поединке одолеть солдата Империи и начал вязать сети подлости и обмана. Он подослал заколдованного человека, как ядовитую змею в ночи, чтобы умертвить того, кого он не смог убить в открытом бою. Толпа, к которой он обращался, низко, гневно загудела, словно земля перед землетрясением. Маврикиос дал этому гулу набрать силу и поднял руки, призывая к молчанию. Ярость в голосе Императора была не ораторским трюком - он гневался по-настоящему. - Когда же его преступление раскрылось, этот зверь из Казда удрал, как трус, прикрывая свои следы грязным, богопротивным колдовством. И снова он убивал, и снова он убивал не своими руками. - На этот раз ярость толпы улеглась не сразу. - Достаточно, говорю я вам! Достаточно! Слишком часто Казд нападает на нас и не слишком часто получает отпор. Их бандам нужно дать хороший урок. Да, мы терпеливы со своими соседями, но мы памятливы на преступления. И злодеяния Казда лежат далеко за гранью, до которой можно прощать! Последняя фраза почти утонула в гневных воплях разъяренной толпы. Марк подверг речь Императора критическому анализу и не нашел в ней изъянов. В душе он восхищался даром Маврикиоса, который от слова к слову вырастил в душах людей гнев, подобно тому как каменщик возводит здание из кирпичей - ряд за рядом. Его откровенность была для толпы эффектным новшеством. - Война! - заревел Амфитеатр. - Война! Война! Слово отдавалось эхом и раскатывалось по Амфитеатру, как дикий перезвон колоколов. Император позволил людям покричать всласть. "Возможно, он наслаждается, видя, как объединяется его народ", - решил Марк. Он использовал всеобщую ненависть к Казду, чтобы преодолеть сопротивление бюрократов, которые постоянно ставили ему палки в колеса. Наконец император поднял руки, и люди медленно успокоились. - Благодарю вас, - сказал он собранию. - Вы поддержали меня в том деле, которое было правым в любом случае. Время полумер прошло. В этом году мы ударим всей силой. Я сам поведу войска. В следующем году Казд уже не причинит нам беспокойства! Последние приветственные крики - и арена опустела, но люди все еще в возбуждении переговаривались. Когда наконец Император пошел к выходу, стражники тоже позволили себе немного расслабиться. - Ну, что ты думаешь об этом? - спросил Скаурус Гая Филиппа, когда они или к казарме. Старший центурион почесал свой шрам на щеке. - Он совсем не так глуп, в этом нет сомнения. Но до Цезаря ему далеко. Марк согласился с ним. Да, речь Императора зажгла толпу, что правда, то правда. Но разгорячить народ и убедить в своей правите оппозицию - это слишком разные вещи. Театральные действа ничего не значили для таких холодных расчетливых людей, как Сфранцез. - А кроме того, - неожиданно добавил Гай Филипп, - глупо говорить о своих триумфах до того, как ты их получил. "И в этом, - подумал трибун, - старший центурион был, как всегда, прав". 7 - Какой-то намдалени ждет тебя у дверей, - доложил Фостис Апокавкос утром второго дня после объявления императором войны. - Он сказал, что его зовут Сотэрик, чей-то там сын. Это имя ничего не говорило Марку. - А он не сказал, чего ему нужно от меня? - Нет, а я его не спрашивал. Не люблю намдалени. Для меня все они... - И Фостис добавил сочное латинское ругательство. Бывший крестьянин прочно вписался в общество римлян - лучше, чем надеялся Марк, когда вытащил его из жуткой дыры в воровском квартале Видессоса. Его лицо потеряло мрачное выражение, на костях наросло немного мяса, чего, впрочем, и следовало ожидать. Но не это было главным. Отвергнутый страной, где он родился, он делал все, что мог, чтобы стать частью легиона и быть таким же, как его новые друзья. Хотя римляне уже могли бегло говорить по-видессиански, что сильно облегчало их жизнь в Империи, Фостис учился латыни с не меньшей быстротой, чтобы облегчить свою жизнь в римской казарме. Он упорно и умело трудился, осваивая приемы борьбы на мечах. Ни меча, ни копья он никогда прежде не держал в руках. И... Марк наконец заметил: - Ты побрился! - воскликнул он. Апокавкос в смущении провел рукой по выбритому подбородку. - Ну и что с того? Я чувствовал себя неловко - единственная борода в казарме. Красавцем мне не быть, с бородой или без нее. Правда, я не очень-то понимаю, зачем вы, ребята, это делаете - бритье приносит больше неприятностей, чем пользы, если тебя интересует мое мнение. Но я пришел показать тебе не свой выбритый подбородок. Ты собираешься говорить с этим чертовым намдалени? Или мне сказать ему, чтобы он убирался отсюда? - Думаю, я поговорю с ним. Что там сказал этот жрец несколько дней назад? Знания никогда не бывают излишними. "Подумать только, - сказал он про себя, - кажется, моими устами говорит Горгидас..." Прислонившись к стене казармы, солдат-наемник с восточных островов терпеливо дожидался римлянина. Это был крепко сложенный человек среднего роста с темными волосами, голубыми глазами и бледной кожей, выдававшей в нем северянина из княжества Намдален. В отличие от большинства своих соплеменников, он не выбривал сзади голову, и длинные волосы копной падали ему на плечи. На вид ему было не больше тридцати двух - тридцати трех лет. Когда намдалени увидел трибуна, он выпрямился, подошел к нему и протянул две ладони в обычном приветствии. Скаурус тоже подал ему руку, но вынужден был заметить при этом: - Боюсь, что не знаю твоего имени. - Разве? Прошу прощения, я называл себя твоему солдату. Меня зовут Сотэрик, сын Дости из Метепонта. Из Княжества, разумеется. Апокавкос опустил полное имя Сотэрика, но и в таком виде оно ничего не говорило Марку. Однако римлянин что-то слышал о его родном городе. - Метепонт? - нахмурился он. Затем припомнил: - Родина Хемонда? - И Хелвис. Она моя сестра. Теперь Марк присмотрелся к нему внимательнее. Прежде Хелвис не упоминала о своем брате, но он видел их несомненное сходство. Цвет кожи у них был одинаковый, однако это еще ни о чем не говорило - у многих намдалени кожа была светлой. Но у Сотэрика был тот же изгиб рта, хоть и более жесткий, лицо его, как и у Хелвис, было широким, с крупным подбородком. Нос у нее короче и прямее. Трибун вдруг сообразил, что слишком долго изучает лицо гостя, а это может показаться невежливым. - Извини, - сказал он. - Не зайдешь ли ты в казарму, чтобы обсудить твое дело за кувшином хорошего вина? - С удовольствием. Сотэрик прошел следом за трибуном. По пути Скаурус познакомил его с несколькими легионерами. Приветствия Сотэрика были достаточно дружелюбными, но Марк заметил, что гость невольно оценивает и сравнивает жилища намдалени и римлян. Это не огорчило трибуна - он сам сделал бы то же самое. Сотэрик уселся на стул в углу, чтобы не сидеть спиной к двери. Марк с улыбкой заметил: - Теперь, когда ты обезопасил себя от нападения из-за угла, рискнешь ли ты выпить со мной стакан красного вина? На мой взгляд, это вино слишком сладкое, но все вокруг очень любят такое... На бледном лице Сотэрика проступила краска смущения. - Неужели меня так легко разгадать? - спросил намдалени, качая головой в шутливом сожалении. - Я слишком долго пробыл среди видессиан, чтобы научиться не доверять собственной тени, но недостаточно долго, чтобы умело скрывать это. Да, красное вино будет в самый раз. Спасибо. Они молча выпили. Казарма была почти пуста. Как только Фостис Апокавкос увидел намдалени, он сразу же испарился, не желая с ним разговаривать. Наконец Сотэрик поставил стакан на стол и посмотрел на Марка сквозь скрещенные пальцы. - Ты не такой, каким я тебя представлял, - сказал он резко. - Вот как? - на это заявление трудно было найти другой ответ. Римлянин еще раз отхлебнул из стакана. "Вино, - подумал он, - слишком уж густое и терпкое". - Хемонд - пусть Фос примет его душу - и моя сестра говорили мне, что ты терпеть не можешь ядовитой хитрости и интриг, которые так ценятся в Империи, но я не поверил им. Ты слишком дружен со многими видессианами и слишком быстро завоевал доверие Императора. Но, повстречав тебя, я вижу, что они были правы. - Я рад, что ты так думаешь. Но, может быть, моя хитрость столь велика, что ты принимаешь ее за искренность? Сотэрик снова покраснел. - Я думал и об этом. - Ты знаешь больше, чем я. Так не лучше ли оставить все эти церемонии и сразу перейти к делу. Мы говорим добрых полчаса, а я понятия не имею, зачем ты здесь. - Тебе конечно же известно... - начал намдалени, но тут же сообразил, что Марк ему не земляк. - Да нет, откуда ты можешь знать. Согласно нашим обычаям, я должен принести слова благодарности человеку, доставившему меч воина его семье. Я ближайший родственник Хемонда в Видессосе, и эта обязанность лежит на мне. Наш дом навеки твой должник. - Ты был бы куда большим моим должником, если бы я не встретил Хемонда тем утром, - горько сказал Марк. - Ты не должен мне ничего - скорее, я обязан вам. Из-за нашей встречи с Хемондом мой друг мертв, прекрасная женщина стала вдовой, мальчишка, о существовании которого я и не подозревал, осиротел. И ты еще говоришь о каком-то долге? - Наш дом навеки в долгу у тебя, - повторил Сотэрик, и Марк понял, что обязан принять это независимо от обстоятельств. И он развел руками, показывая, что соглашается, но через силу. Сотэрик кивнул, и по его виду можно было заключить, что он считает свой долг выполненным. Марк подумал, что сейчас он поднимется и уйдет, но гость пришел к римлянину не только с этим. Он налил себе второй стакан и, откинувшись на спинку ступка, произнес: - Я имею кое-какое влияние среди наших солдат и потому говорю от имени всех нас. Мы наблюдали за вами на полевых занятиях. Вы и наши братья-халога - единственные, кто, как вам известно, предпочитают сражаться в пешем строю. Но ваша тактика куда более совершенна. Как ты думаешь, можете ли вы показать нам ваши приемы боя? Мы, правда, предпочитаем лошадей и рождаемся прямо в седле, это правда, но бывает, что приходится сражаться пешими. Что ты на это скажешь? Трибун с большим удовольствием согласился. - Мы тоже, в свою очередь, сможем кое-чему научиться у вас, - сказал он. - Ваши воины храбры, они хорошо вооружены, и к тому же это самые дисциплинированные солдаты из всех, которых я здесь видел. Сотэрик опустил голову, принимая комплимент. Через несколько минут, обсудив все детали, римлянин и намдалени договорились об удобном для обоих дне и о численности солдат - по триста с каждой стороны. - А что мы поставим на кон? - спросил Сотэрик. "Не в первый раз уже намдалени выдают свою страсть к азартной игре", - подумал Марк. - Лучше всего, чтобы ставка была невысока. Слишком сильный азарт в бою ни к чему, - сказал он и, подумав несколько секунд, добавил: - Как тебе понравится такое предложение: проигравший угощает победителей в своей казарме. Это подходит? - Отлично, - улыбнулся Сотэрик. - Это даже лучше, чем деньги, потому что, - клянусь ставкой на Фоса против Скотоса! - римлянин, ты мне нравишься. Эта клятва удивила Марка. Но потом он вспомнил замечание Апсимара о вере намдалени, которые считали, что, хотя исход битвы между Добром и Злом и предопределен, человек все же должен время от времени подбадривать светлые силы своими ставками. Неудивительно, что при подобных религиозных воззрениях люди Княжества так пристрастились к азартным играм. Сотэрик допил свое вино и уже собирался уходить, но вдруг вспомнил еще о чем-то и остановился. - Совсем забыл... Я ведь должен передать тебе... - медленно начал он. И молчал после этого так долго, что Марк напомнил ему: - Ты, кажется, хотел что-то сказать? Островитянин удивил Марка своим ответом: - Вообще-то поначалу я не хотел этого делать... Но я уже говорил тебе, вы, римляне, и ты в том числе, не такие, какими я вас себе представлял. Поэтому я все же скажу. Это касается Хелвис. Одного этого имени было достаточно для того, чтобы Марк превратился в слух. Он не знал, чего ему ожидать, и попытался скрыть свое волнение под маской вежливости. Сотэрик продолжал: - Она просила сказать, если я сочту нужным, что не считает тебя виноватым в трагедии. Долг нашей семьи перед тем, кто принес ей меч, распространяется и на нее. - Она очень добра, и я навсегда останусь благодарен ей за это, - сказал Марк от всей души. Если бы Хелвис через несколько дней после гибели мужа возненавидела его, то все было бы чересчур просто. На учениях римляне показывали чудеса смелости и выучки: каждый хотел войти в число тех трехсот, которые сойдутся в бок с намдалени. Другого Марк и не ожидал. Отобранные счастливцы были лучшими легионерами Марка. То, что трибун выбрал именно их, доверив им честь легиона, наполняло солдат гордостью. В учебных боях в Имбросе стало ясно, что они были лучшей пехотной частью Империи. Теперь им предстояло доказать это снова - уже в столице. - Надеюсь, ты не отстранишь меня от этого боя только потому, что я не сражаюсь в строю? - заметно нервничая, спросил Виридовикс, когда они возвращались в свои казармы. - У меня даже и мысли такой не было, - заверил его трибун. - Если бы я только попытался сделать это, ты бы набросился на меня с мечом, а? Лучше испытай его на намдалени. - Договорились. - К чему столько эмоций из-за глупого желания порубить друг друга на куски? - поинтересовался у кельта Горгидас. - Что за удовольствие ты от этого получаешь? - Язык у тебя подвешен неплохо, мой греческий друг, но, думаю, что сердце не слишком-то горячее. Битва - это вино, женщины и золото вместе взятые. Никогда я не жил более полной жизнью, как в те минуты, когда видел сраженного мною врага у своих ног. - А если сраженным окажешься ты? - пожал плечами Горгидас. - Ты понял бы куда больше, если бы взглянул на войну глазами врача: грязь, раны, гной, отрубленные руки и ноги. Калеки, которые уже никогда не будут здоровыми. Лица людей, несколько дней умирающих от раны в живот. - А слава? - крикнул Виридовикс. - Эти глупости ты скажешь истекающему кровью парню, который только что потерял руку. Лучше не говори мне о славе, я латаю тела, по которым ты к ней идешь. Врач ушел, и на его лице было написано отвращение. - Если бы оторвал свой взор от грязи, ты, возможно, увидел бы побольше, - крикнул ему вслед Виридовикс. - Если бы ты не бросал в грязь раненых, мне никогда не пришлось бы туда смотреть. - Никакого воинского духа, никакой мужской воли, - печально подытожил Виридовикс, обращаясь к Скаурусу. Трибун снова вернулся мыслями к Хемонду. - Так ли он неправ? Я не уверен. Галл уставился на него, а затем резко повернулся и поспешил прочь, словно опасаясь подцепить опасную заразу. В казарме их ждал Нейпос. Его толстое лицо выражало печаль и озабоченность. После вежливого обмена приветствиями он спросил Марка: - Скажи мне, не вспомнил ли ты что-нибудь важное об Авшаре с того времени, как императорские судьи начали свое расследование? Хоть что-нибудь? - Не думаю, что смогу припомнить об Авшаре что-нибудь новенькое. Писцы вытащили из меня буквально все, - усмехнулся Марк, вспомнив допросы, через которые он прошел. - Даже пытками они не добились бы большего. У Нейпоса опустились руки. - Мы снова во мраке, и проклятый казд - пусть Фос лишит его своего благословения - выиграл еще один тур. Как хорек, он проскальзывает в самые узкие щели. Римлянин подумал о том, что, когда Авшар достигнет западного берега Бычьего Брода, все шансы схватить его исчезнут. Он не слишком надеялся на огненные маяки Комноса, расставленные на границе, - она была слишком велика и слишком слабо защищена, да и кроме того, на нее слишком часто совершали налеты летучие отряды из Казда. Но, увидев разочарование, проступившее на лице Нейпоса, он понял, что у жреца была идея поимки колдуна и теперь еще одна надежда рухнула. Когда Скаурус высказал свое предположение вслух, то получил в ответ безвольный кивок. - Да, да. Было бы не так уж трудно выследить его. Когда он покинул Посольскую Палату, он забрал почти все свои вещи, оставив только дымящийся алтарь своего темного бога. Но то, что когда-то принадлежало ему, все еще ему подчиняется. С помощью этих вещей наши ученые могли бы найти Авшара. Но все наши заклинатели, включая вашего покорного слугу, в растерянности. Его колдовство не подчиняется тем правилам, которым следуют люди с доброй волей. Злодей силен, очень силен. Нейпос выглядел таким мрачным, что Марку захотелось хоть как-нибудь приободрить его, но он не смог придумать ничего веселого. Как великан, оказавшийся среди пигмеев, Авшар стряхнул с себя преследователей и теперь, на свободе, был готов выпустить на волю все зло, которым обладал. - Давным-давно, еще до того, как маркуранцев поглотил Казд, люди Макурана говорили: "Чтоб ты жил в интересное время!" До того, как ты, Марк, и твои солдаты появились в Видессосе, я и не понимал, насколько сильным было это выражение. Тренировочное поле, на котором проходили учебные бои видессианских солдат, находилось прямо под городской стеной, на юге. Глядя на юго-восток, можно было увидеть остров, который видессиане, называли Ключ, - темная земля на сером горизонте. Занимая положение между западными и восточными провинциями Империи, он доминировал над местностью и защищал подступы к столице со стороны моря Моряков. По величине порта он занимал второе место после столицы, и именно там находилась главная база императорского флота. Но Марку сейчас некогда было думать об этом, мысли его были заняты более неотложными делами. Отряд, состоявший из трехсот тщательно отобранных солдат, внимательно следил за готовящимися к бою намдалени. Горгидас предлагал назвать их "спартанцами", поскольку их число соответствовало численности отважного отряда, который встретил персов в Фермопилах. Скаурус серьезно ответил: - Я знаю, эти люди были гордостью Греции. Но, видишь ли... нам требуется доброе предзнаменование, а они, насколько мне известно, все погибли. - Нет, говорят, что двое из них уцелели. Один потом отважно сражался при Платайе, а второй покончил с собой от стыда за свою трусость. Но я принимаю твои возражения. Наблюдая за намдалени, трибун уже в который раз отметил про себя их отличное сложение. Такие же высокие, как кельты, они носили конические шлемы, отчего казались еще выше. В плечах и груди намдалени были шире, чем галлы, и доспехи их были тяжелее. Этим частично объяснялось их пристрастие к лошадям: в пешем бою они быстрее уставали из-за тяжестей, которые носили на себе. Между намдалени и римлянами сновали судьи из видессиан и халога, известных своей честностью и объективностью. Они были вооружены серебряными свистками, а их белые судейские одежды ярко выделялись на общем фоне. Мечи и копья бойцов были снабжены деревянными наконечниками, чтобы избежать настоящих ранений. Марк уже привык к тому, что слухи мгновенно разлетаются по городу, и все же его удивила многочисленность толпы зрителей. Разумеется, сведи них было немало римлян, намдалени, а также солдат и офицеров из видессиан. Но каким образом о предстоящем поединке узнали цветасто разодетые чиновники и горожане? Откуда узнал об этом тощий посол Аршарума? Последний раз Марк видел его в Посольской Палате, когда он бежал за своим луком, чтобы отбиваться от солдат Хемонда. Впрочем, на этот вопрос Марк получил ответ быстро. Кочевник что-то крикнул, обращаясь к римлянам, и Виридовикс ответил ему взмахом руки. Высокий, сильный галл и худощавый маленький кочевник составляли довольно забавную пару, но они, несомненно, были хорошо знакомы и нравились друг другу. Главный судья, командир халога по имена Зеприн Красный, подозвал обоих командиров в центр поля. Халога, носивший баранью шкуру, получил свое прозвище не за цвет волос (они были белокурые), а за цвет лица. Кожа его, от шеи до бровей, была красной, как мясо семги. Взглянув на него, Горгидас назвал бы его "кандидатом в жертвы полнокровия", но халога был не тем человеком, которому можно безнаказанно говорить такое. Марк обрадовался, увидев Сотэрика. В отряде намдалени были и более высокие по званию офицеры, но именно сын Дости получил честь командовать отрядом: ведь это он организовал сражение. Зеприн сурово оглядел обоих командиров. Его медленный, размеренный выговор чистокровного халога придавал словам еще больший вес. - В соревнование вступают честь и выучка. Вы знаете это. Знают это и ваши солдаты. Не забудьте же мои слова, когда начнете наносить друг другу удары деревянными наконечниками. Нам не нужна резня. Он оглядел остальных судей, чтобы убедиться в том, что все слышали его речь. Удовлетворенный увиденным, он заговорил уже спокойнее: - Я не боюсь, что это случится - среди вас нет ни одного горожанина. Так пусть же этот бой принесет вам радость! Как бы я хотел присоединиться к вам не с жалким жезлом судьи в руке, а с настоящим боевым мечом! Скаурус и Сотэрик вернулись к своим солдатам. Римляне собрались в три манипулы - две в атаке и третья в резерве. Их противники образовали единую колонну с копейщиками в авангарде, построенными в виде клина. Сотэрик оказался в центре в первом ряду. Когда Зеприн увидел, что обе стороны готовы, он махнул жезлом, давая сигнал к началу. Остальные судьи отошли в сторону, чтобы наблюдать за ходом сражения. Как и предполагал халога, трудно было поверить, что это ненастоящий бой. Намдалени, сосредоточенные и суровые, двинулись вперед. Прямая атака их длинных копий, их крики, способные устрашить противника, - все это было настоящим, и только не блестела на наконечниках сталь. Они приближались. - Вперед! - рявкнул трибун, и первая шеренга бросилась в атаку, выставив наперевес свои _п_и_л_а_. Большинство из них ударились о щиты намдалени, не причинив им никакого вреда. В настоящем же бою пила с острыми наконечниками из мягкого металла пробили бы маленькие круглые щиты островитян. Здесь и там копье ударялось о кольчугу или кожу. Судьи торопливо перебегали от одной группы сражающихся к другой, поднимая жезлы и приказывая "убитым" отойти в сторону. Один из солдат-намдалени, полагая, что его доспех выдержал удар копья, обругал судью, посчитавшего его "убитым". Судья-халога, который был на голову выше солдата из Княжества, толкнул его в грудь кулаком, и еще до того, как тот упал, снова переключил свое внимание на бой. Копья намдалени не были метательным оружием. Выстаивая под ударами дротиков, северяне пожертвовали частью солдат, пока не подошли вплотную к римлянам. Сила их фаланги и длина их копий начали давать о себе знать. Римляне не смогли подойти к противникам так, чтоб можно было пустить в ход мечи, и центр их начал слабеть. Все больше "убитых" римлян уходило с поля боя, повинуясь свисткам и взмахам жезлов. Люди Княжества издали радостный клич в ожидании победы. Гая Филиппа одолевали двое намдалени. Меч его мелькал в воздухе, как язык пламени, отчаянно отбивая атаки. На помощь бросился Виридовикс. Одного из врагов он уложил своим громадным кулаком, затем отразил несколько ударов другого и вдруг аккуратно, как хирург, коснулся шеи намдалени тыльной стороной меча. Лицо солдата стало пепельным, и он отшатнулся. Свисток судьи он услышал с явным облегчением. Римляне и некоторые из их противников одобрительными возгласами отметили искусство кельта. Однако были и настоящие ранения - даже защищенные деревянными насадками копья солдат обоих отрядов оказались достаточно эффективным оружием. Вот один из легионеров упал со сломанной рукой, а другой свалился, оглушенный ударом по голове. Несколько человек получили ранения мечами, хотя противники старались наносить только безобидные удары. Марк не обращал большого внимания на потери. Он был слишком занят тем, что удерживал намдалени от прорыва и заставлял их сражаться поодиночке. Благодаря своему посту командира и красному плащу, он был хорошей мишенью. Одни намдалени старались не попасть под удар его знаменитого меча, другие, более храбрые, наоборот, стремились сразиться с ним и испытать его силу. Сотэрик бросился на него. Лицо намдалени горело вдохновением боя. Римлянин встретил удар его копья своим щитом. Он уже хотел напасть на Сотэрика с мечом в руке, но сражение разлучило их. Другой намдалени упал, сбитый с ног ударом щита, и трибун коснулся его груди мечом. Он отступил на шаг, ожидая сигнала судьи, но этот удар, по-видимому, остался пропущенным. Скаурус начал пробиваться к старшему центуриону. Гай Филипп только что отбил атаку и вывел солдата из боя, коснувшись мечом его живота. Трибун крикнул во все горло, стараясь перекрыть голосом шум схватки. Некоторые из намдалени, должно быть, тоже услышали его, но это не имело значения - ведь они не знали ни слова по-латыни. Услышав Марка, Гай Филипп в удивлении поднял брови. - Ты уверен? - Да, я уверен. Они, безусловно, побьют нас, если мы примем их правила. - Хорошо. - Центурион кулаком, в котором был зажат меч, смахнул пот со лба. - Ты прав, терять нам нечего. Эти паразиты слишком сильны в прямой атаке. Я надеюсь, ты разрешишь мне возглавить контратаку? - Только тебе и никому другому. Возьми с собой галла, если сумеешь его найти. Гай Филипп оскалился по-вольчьи. - Да. Если наш план будет удачен, то именно такой человек мне и нужен. Он прошел сквозь ряды римлян, раздавая команды. Третья манипула до сих пор стояла в резерве и, хотя вражеский натиск усилился, не принимала участия в битве. Гай Филипп собрал около тридцати солдат и быстро передвинулся с ними на левый фланг. По пути он увидел Виридовикса, занятого поединком, и крикнул ему, чтобы тот присоединялся. - Ну, прощай, мне пора, - сказал кельт своему противнику и быстро коснулся его лица мечом. Солдат выбыл из боя. Еще до того, как судья вывел с поля "убитого", Виридовикс уже бежал за центурионом и его фланговой группой. "Еще несколько минут - и все кончится", - подумал Марк. Если намдалени пробьют поредевшую линию легионеров до того, как Гай Филипп присоединится к флангу, римляне проиграют бой. Если же нет, он устроит Киноскефалы в миниатюре. Так же, как Тит Фламинин в сражении с Филиппом Македонским сто сорок лет назад, он собирался использовать умение своих солдат сражаться малыми группами и одной только маневренностью разбить тяжело вооруженного, неповоротливого противника. "А изучение греческого языка - не такое уж бесполезное дело, - подумал он. - Если бы не интерес к Полибию, я никогда бы не додумался да этого". Положение должно было измениться очень скоро. Римский центр был непростительно растянут. В самой гуще битвы стоял, словно несокрушимый каменный бастион, легионер Муниций. Шлем его был смят и сбит на сторону, щит почти разломался на куски, но воин все еще удерживал намдалени на расстоянии. Другие римляне, теснимые противником, отошли к нему. Внезапно давление на них ослабло. Это Гай Филипп и его небольшая группа ударили по противнику с фланга. Короткие пила, которые в начале столько хлопот причинили римлянам, теперь превратились в кошмар для их врагов. Намдалени не успели вовремя развернуть свои длинные копья, чтобы встретить легионеров, и строй их был смят. С победным боевым кличем римляне бросились в образовавшиеся бреши, и вскоре прорыв дал возможность остальным римлянам и резерву начать настоящую "бойню". За ними бегали вспотевшие, задыхающиеся судьи, считавшие "потери". В таком бою, когда всякий строй и порядок был уничтожен, Виридовикс был незаменим. Словно дикая машина для разрушения, он проносился сквозь распавшиеся ряды намдалени, разбивая копья и ломая щиты своим могучим мечом. Его длинные рыжие волосы выбивались из-под шлема и развевались на ветру, как огненное знамя. В то время как ряды намдалени смешались, римляне снова выстроились в прежний порядок и их атаки завершили дело, начатое ударом фланговой колонны. Островитяне уже не могли сопротивляться. Вскоре сражение продолжала лишь горстка уцелевших храбрецов, сжатая римлянами со всех сторон. Среди окруженных был и Сотэрик. Увидев Марка, он с хохотом выкрикнул: - Подлый враг! Тебе не взять меня живым! Он бросился к трибуну, подняв меч. Улыбнувшись в ответ, Скаурус подошел ближе. Брат Хелвис оказался быстрым, сильным и очень опытным фехтовальщиком, пожалуй, самым опытным из всех, что встречались Марку в бою. Отражая удары шитом, римлянин делал все возможное, чтобы его не коснулось лезвие меча. Марк тяжело дышал, впрочем, намдалени тоже начал задыхаться. Учебный бой был таким же утомительным, как и настоящий. Легионер бросился на помощь к своему командиру. Отвлеченный новой опасностью, Сотэрик на секунду замешкался, и меч Марка обошел его щит сбоку, ударив в кольчугу. Зеприн Красный свистнул в свисток и указал на намдалени своим жезлом. Сотэрик поднял руки. - Окруженный врагами, ваш храбрый вождь пал, - крикнул он своим людям. - Пришло время просить пощады. Он упал на землю, вполне достоверно имитируя собственную гибель. Оставшиеся на ногах солдаты сняли шлемы в знак своего поражения. - Да здравствуют наши враги в этой битве и наши друзья в следующих боях! - крикнул Марк, и римляне с радостью подхватили это приветствие. Намдалени ответили криками одобрения. Оба отряда тут же оставили поле боя. Бывшие противники смеялись, хлопали друг друга по плечу и пожимали руки. Марк увидел, как один солдат из Княжества помогает хромающему римлянину добраться до врача, как один из легионеров показывает свой колющий удар двум намдалени, и решил, что сегодняшний день был очень удачным. Чудом восстав из мертвых, Сотэрик подошел к трибуну. - Я хочу попросить тебя, чтобы ты отложил пирушку на пару дней. Я был так уверен в нашей победе, что, боюсь, не приготовил никаких припасов для этого пира. - Мы не торопимся, - ответил Марк. - Твои воины сражались очень хорошо. Он хотел сказать, чт