--------------------
Уильям Тенн. Срок авансом.
Пер. - И.Гурова.
William Tenn. Time in Advance.
========================================
HarryFan SF&F Laboratory: FIDO 2:463/2.5
--------------------





     Через двадцать минут после того, как тюремный космолет приземлился на
нью-йоркском  космодроме,  на  борт  допустили  репортеров.  Они  бурлящим
потоком хлынули  в  главный  коридор,  напирая  на  вооруженных  до  зубов
надзирателей, за которыми  им  полагалось  следовать,  -  впереди  мчались
обозреватели  и  хроникеры,  а  замыкали  лавину  телеоператоры,   бормоча
проклятия по адресу своей портативной, но все-таки тяжелой аппаратуры.
     Репортеры, не замедляя  бега,  огибали  космонавтов  в  черно-красной
форме Галактической тюремной  службы,  которые  быстро  шагали  навстречу,
торопясь не упустить ни минуты из положенного им  планетарного  отпуска  -
ведь через пять дней космолет  уйдет  в  очередной  рейс  с  новым  грузом
каторжников.
     Репортеры не удостаивали  взглядом  этих  бесцветных  субъектов,  чье
существование  исчерпывается  монотонными  рейсами  из   конца   в   конец
Галактики. К тому же  жизнь  и  приключения  гетеэсовцев  описывались  уже
столько раз, что тема эта давно  была  выжата  досуха.  Нет,  сенсационный
материал ждал, их впереди!
     Глубоко в брюхе корабля надзиратели раздвинули створки огромной двери
и отскочили в  сторону,  опасаясь,  что  их  собьют  с  ног  и  растопчут.
Репортеры  буквально  повисли  на  прутьях   железной   решетки,   которая
отгораживала огромную  камеру.  Их  жадные  взгляды  метались  по  камере,
наталкиваясь на холодное равнодушие и лишь редко на любопытство  в  глазах
людей в серых комбинезонах - люди эти лежали и сидели  на  нарах,  которые
ряд за рядом, ярус за ярусом безотрадно тянулись по всей  длине  трюма.  И
каждый человек  в  сером  сжимал  в  руках  пакет,  склеенный  из  простой
оберточной бумаги, а некоторые нежно его поглаживали. Старший надзиратель,
выковыривая из зубов остатки завтрака, неторопливо приблизился к решетке с
внутренней стороны.
     - Здорово, ребята, - сказал он. - Кого это вы высматриваете? Я вам не
могу помочь?
     Кто-то   из   менее   молодых   и   наиболее   известных   хроникеров
предостерегающе поднял палец.
     - Бросьте эти штучки, Андерсон! Космолет сел с опозданием на полчаса,
и нас еще двадцать минут проманежили у трапа. Где они, черт подери?
     Андерсон  несколько  секунд  смотрел,   как   телеоператоры   локтями
отвоевывают место у самой решетки для себя и своей  аппаратуры.  Потом  он
извлек из зуба последний кусочек мяса.
     - Стервятники! - бормотал он. - Охотники за мертвечиной! Упыри!
     Затем, ловко перехватив дубинку, старший  надзиратель  стал  выбивать
частую дробь по прутьям решетки.
     - Крэндол! - рявкнул он. - Хенк! Вперед и на середину!
     Надзиратели, которые, поигрывая дубинками, мерным  шагом  расхаживали
между многоярусными нарами, подхватили команду:
     - Крэндол! Хенк! Вперед и на середину!
     Их крики метались по камере, отлетая рикошетом от гигантских сводов.
     - Крэндол! Хенк! Вперед и на середину!
     Никлас Крэндол сел, поджав ноги, на  своих  нарах  в  пятом  ярусе  и
сердито поморщился. Он было задремал и теперь протирал слипающиеся  глаза.
На тыльной стороне его кисти багровели три параллельных рубца - три прямые
борозды, какие может оставить когтистая лапа  хищного  зверя.  Над  самыми
бровями кожу рассекал темный зигзаг еще одного шрама. А в мочке левого уха
чернела круглая дырочка. Кончив протирать глаза,  он  раздраженно  почесал
это ухо.
     - Торжественная встреча! - проворчал  он.  -  Можно  было  догадаться
заранее! Все та же распроклятая Земля со всеми ее прелестями!
     Крэндол перекатился на живот и похлопал по  щеке  щуплого  человечка,
который храпел под ним на нарах.
     - Отто! - позвал он. - Отто-Блотто, давай шевелись!
     Хенк, еще не открыв глаза, сразу подскочил и сел, подобрав  под  себя
ноги. Его правая рука потянулась к шее,  покрытой  сеткой  зигзагообразных
рубцов такого же цвета и величины, как шрам на лбу Крэндола.  На  руке  не
хватало двух пальцев - указательного и среднего.
     - Хенк здесь, сэр! - хрипло  сказал  он,  потряс  головой  и,  открыв
глаза, посмотрел на Крэндола. - А, это ты, Ник... Что случилось?
     - Мы прибыли, Отто-Блотто. Мы на Земле, и  наши  свидетельства  скоро
будут готовы. Еще полчаса, и ты сможешь упиться коньяком, пивом, водкой  и
поганым виски на всю свою наличность. Тебе уже  больше  не  придется  пить
тюремную самогонку из консервной банки под нижней койкой, Отто-Блотто.
     Хенк крякнул и опрокинулся на спину.
     - Через полчаса! Так чего же ты разбудил меня сейчас? Что  я  тебе  -
карманник, который  сначала  украл,  потом  отсидел  и  теперь  визжит  от
нетерпения, ах, где его свидетельство?  Ник,  а  мне  приснился  еще  один
способ, как покончить с Эльзой, - такой, что закачаешься...
     - Лягаши  разорались,  -  ответил  Крэндол  по-прежнему  спокойно.  -
Слышишь? Им требуемся мы - ты и я.
     Хенк снова сел, прислушался и кивнул.
     - Почему такие голоса бывают только у галактических лягашей, а?
     -  Согласно  инструкции,  -  заверил  его  Крэндол.  -  Чтобы   стать
галактическим   лягашом,   требуется   максимальный   рост,    минимальное
образование и максимально противный  голос  в  сочетании  со  способностью
оглушительно орать. А  без  этого,  какой  бы  ты  ни  был  мерзопакостной
сволочью, придется тебе, брат, сидеть на Земле и  отводить  душу,  штрафуя
почтенных старушек на допотопных вертолетах за превышение скорости.
     Надзиратель, остановившись под ними, сердито стукнул по металлической
стойке.
     - Крэндол! Хенк!  Вы  еще  каторжники,  не  забывайте!  Даю  вам  две
секунды, или я влезу к вам и обработаю напоследок по старой памяти.
     - Есть, сэр! Иду, сэр! - отозвались они хором и начали спускаться  по
нарам, не выпуская из рук пакетов с одеждой, которую  когда-то  носили  на
свободе и теперь вскоре должны были надеть снова.
     - Слушай, Отто!  -  зачастил  Крэндол  беззвучным  тюремным  шепотом,
наклоняясь к самому, уху Хенка, пока они спускались. -  Нас  вызывают  для
интервью с  телевизионщиками  и  газетчиками.  Нам  будут  задавать  сотни
вопросов. Так смотри, не проговорись про...
     - Телевизионщики и газетчики? А почему нас? На что мы им сдались?
     - Потому что мы знаменитости, олух! Мы отсидели за мокрое  дело  весь
срок. А много таких, как по-твоему? Заткнись и слушай. Если тебя  спросят,
кого ты наметил, молчи и улыбайся. На этот вопрос не  отвечай.  Понял?  Не
проговорись им, за чье убийство ты отбывал срок. Как  бы  они  к  тебе  ни
приставали, заставить тебя отвечать они не могут. Таков закон.
     Хенк на мгновение замер в полутора ярусах над полом.
     - Ник! Ведь Эльза знает! Я ей сказал в тот самый день  -  перед  тем,
как пошел в полицию.  Она  прекрасно  знает,  что  сидеть  за  убийство  я
согласился бы только ради нее!
     - Она знает, она знает! Ну, конечно, она знает! -  Крэндол  быстро  и
беззвучно выругался. - Но доказать-то она этого не может, тупица! А  стоит
тебе объявить об этом при свидетелях,  и  она  получает  право  приобрести
оружие и застрелить тебя без предупреждения -  в  порядке  самообороны.  А
если ты промолчишь, права на это у нее не будет. Ведь  она  все  еще  твоя
бедная женушка, которую ты у алтаря клялся любить, почитать и  лелеять.  С
точки зрения всего мира...
     Надзиратель привстал на цыпочки и полоснул дубинкой по их спинам. Они
свалились на пол и съежились, а он рычал:
     - Я вам разрешил точить лясы? Разрешил? Если у нас останется время до
того,  как  вам  выдадут  свидетельства,   я   сведу   вас,   умников,   в
надзирательскую для последней выволочки. А теперь - живо!
     Они покорно побежали, точно цыплята от разъяренной собаки. У решетки,
отгораживавшей камеру, надзиратель отдал честь и доложил:
     - Допреступники Никлас Крэндол и Отто Хенк, сэр!
     Старший надзиратель Андерсон в ответ небрежно поднял руку к  козырьку
и повернулся к заключенным.
     - Эти господа хотят задать вам, ребята, пару  вопросов.  Отвечайте  -
это вам не повредит. Можете идти, О'Брайен.
     Голос старшего надзирателя был исполнен  величайшего  благодушия.  На
его лице широким полумесяцем играла  улыбка.  Надзиратель  О'Брайен  снова
отдал честь и отошел, а Крэндол перебрал в памяти все, что он успел узнать
об Андерсоне за месяц перелета от Проксимы  Центавра.  Андерсон  задумчиво
покачивает головой, когда этого беднягу Минелли...  его  ведь  звали  Стив
Минелли... прогнали сквозь строй вооруженных дубинками надзирателей за то,
что он пошел в уборную без разрешения. Андерсон хихикает и  бьет  ногой  в
пах  седого  каторжника,  заговорившего  с  соседом  во   время   обеда...
Андерсон...
     И все-таки в храбрости ему отказать нельзя - ведь он знал, что на его
корабле находятся два допреступника, отбывшие срок за  убийство.  Впрочем,
он, наверное, знал и то, что они не станут тратить свои убийства на  него,
как бы он ни зверствовал. Человек не отправляется  добровольно  на  долгие
годы в ад только ради удовольствия пришить одного из местных дьяволов.
     - А мы обязаны отвечать на эти  вопросы,  сэр?  -  осторожно  спросил
Крэндол.
     Улыбка старшего надзирателя стала чуть-чуть поуже.
     - Я же сказал, что это вам не повредит, верно?  А  что-нибудь  другое
может и повредить. Так-то, Крэндол, все еще может. Мне бы хотелось оказать
услугу представителям прессы, и вы уж,  пожалуйста,  будьте  полюбезнее  и
поразговорчивее,  ладно?  -  он  слегка  повел   подбородком   в   сторону
надзирательской и перехватил дубинку.
     - Есть, сэр, - ответил Крэндол, а Хенк энергично кивнул. -  Мы  будем
любезны и разговорчивы.
     "Черт! - мысленно выругался Крэндол. - Если бы только это убийство не
было мне так нужно для другого! Помни про Стефансона, приятель, только про
Стефансона! Не Андерсон, не  О'Брайен  и  никто  другой.  Только  Фредерик
Стоддард Стефансон!"
     Пока  телеоператоры  по  ту  сторону  решетки  устанавливали  камеры,
Крэндол и Хенк отвечали на обычные предварительные вопросы репортеров.
     - Ну, как вы себя чувствуете, вернувшись на Землю?
     - Прекрасно. Просто прекрасно.
     - Что вы намерены сделать сразу же, как получите ваши свидетельства?
     - Поесть как следует. (Крэндол.)
     - Напиться до чертиков. (Хенк.)
     - Смотрите, как бы вам опять не угодить за решетку,  уже  в  качестве
послепреступников! (Один из хроникеров.)
     Общий  добродушный  смех,  в  который  вносят  свою   лепту   старший
иадзиратель Андерсон и Крэндол с Хенком.
     - Как с вами обращались, пока вы находились в заключении?
     - Очень хорошо. (Крэндол и Хенк в один  голос;  задумчиво  косясь  на
дубинку Андерсона.)
     - А вы не хотите сообщить нам, кого вы намерены убить?  Или  хотя  бы
один из вас?
     (Молчание.)
     - Кто-нибудь из вас передумал и решил не совершать убийства?
     (Крэндол задумчиво смотрит в потолок. Хенк задумчиво смотрит на  пол.
Снова общий смех, в котором на этот раз  слышится  некоторая  натянутость.
Крэндол и Хенк не смеются.)
     - Ну, мы готовы. Повернитесь  сюда,  пожалуйста,  -  вмешался  диктор
телевидения. - И улыбайтесь - нам нужна настоящая сияющая улыбка.
     Крэндол и Хенк покорно расплылись до ушей, и диктор получил даже  три
требуемых улыбки - Андерсон не преминул присоединиться к сияющей паре.
     Две  камеры  выпорхнули  из  рук  операторов  -  одна   повисла   над
заключенными,  другая  быстро  задвигалась  перед  их  лицами:   операторы
управляли ими с помощью маленьких  пультов,  умещавшихся  на  ладони.  Над
объективом одной из камер вспыхнула красная лампочка.
     - Итак, уважаемые телезрители и телезрительницы, - бархатно зарокотал
диктор, - мы с вами находимся на борту тюремного космолета "Жан  Вальжан",
который только что приземлился  на  нью-йоркском  космодроме.  Мы  явились
сюда, чтобы познакомиться с двумя людьми - с двумя из той редкой категории
людей, которые, добровольно отбывая срок за убийство,  сумели  отбыть  его
полностью и по закону получили право совершить по одному убийству  каждый.
Через несколько минут они будут  освобождены,  полностью  отбыв  семь  лет
заключения на каторжных планетах,  -  будут  освобождены  с  правом  убить
любого мужчину или женщину в пределах Солнечной системы. Всмотритесь в  их
лица, дорогие телезрители и  телезрительницы,  -  ведь,  быть  может,  они
изберут именно вас!
     После этого оптимистического замечания диктор сделал небольшую паузу,
и объективы впились в лица двух  мужчин  в  серых  тюремных  комбинезонах.
Затем диктор вошел в поле зрения камер и обратился к тому из  заключенных,
который был ниже ростом.
     - Ваше имя, сэр?
     -  Допреступник  Отто  Хенк,  номер  пятьсот  двадцать  пять  пятьсот
четырнадцать, - привычно отбарабанил Отто-Блотто,  хотя  слово  "сэр"  его
немного сбило.
     - Как вы себя чувствуете, вернувшись на Землю?
     - Прекрасно. Просто прекрасно.
     - Что вы намерены сделать сразу, как получите свидетельство?
     Хенк помолчал в нерешительности, потом робко покосился на Крэндола  и
ответил:
     - Поесть как следует.
     - Как с вами обращались, пока вы находились в заключении?
     - Очень хорошо. Так хорошо, как можно было ожидать.
     - Как  мог  бы  ожидать  преступник,  э?  Но  ведь  вы  пока  еще  не
преступник, верно? Вы же допреступник.
     Хенк улыбнулся так, словно впервые услышал это определение.
     - Верно, сэр, я допреступник.
     - Не хотите ли вы сообщить телезрителям, кто то лицо, из-за  которого
вы готовы стать преступником?
     Хенк укоризненно взглянул на диктора, который испустил сочный  смешок
- на этот раз в полном одиночестве.
     - Или, быть может, вы оставили свое намерение  относительно  его  или
ее?
     Наступила пауза, и диктор сказал несколько нервно:
     - Вы отбыли семь  лет  на  полных  опасностей  неосвоенных  планетах,
готовя их для заселения человеком. Это максимальный срок,  предусмотренный
законом; не так ли?
     - Да, сэр. С  зачетом,  положенным  допреступникам,  отбывающим  срок
авансом, за убийство больше семи лет не дают.
     - Бьюсь об заклад, вы рады, что в наши дни смертная  казнь  отменена,
а? Впрочем, в этом случае отбытие наказания авансом утратило бы смысл,  не
так ли? А теперь, мистер Хенк  -  или  я  все  еще  должен  называть  вас.
"допреступник Хенк"? - может быть, вы расскажете нашим телезрителям, какое
происшествие из случившихся с вами за  время  отбытия  срока  вы  считаете
самым жутким?
     -  Ну-у...  -  Хенк  задумался.  -  Хуже  всего,  пожалуй,  было   на
Антаресе-8, в моем втором лагере, когда  большие  осы  начали  откладывать
яйца... Видите ли, на Антаресе-8 водится оса, которая в сто раз больше...
     - Там вы и потеряли эти два пальца?
     Хенк поднял искалеченную руку и внимательно ее оглядел.
     - Нет. Указательный палец я потерял на Ригеле-12. Мы  строили  первый
лагерь на этой планете, и я выкопал такой странный красный камень, весь  в
шишечках. Ну, я и ткнул в него пальцем - посмотреть, очень ли он  твердый,
- и кончика пальца как не бывало! Фьють - и нет его. А  потом  весь  палец
загноился, и врачи его оттяпали напрочь. Ну, да  мне  еще  очень  повезло.
Кое-кто из ребят, из каторжников то есть, наткнулся  на  камушки  побольше
моего, так они потеряли кто ногу, кто руку, а один и вовсе  был  проглочен
целиком. На самом деле ведь это были не камни, а живые  твари  -  живые  и
голодные! Ригель-12 так ими и кишит. Ну, а средний палец... средний  палец
я потерял по глупости на космолете, когда нас перевозили в...
     Диктор понимающе кивнул, кашлянул и сказал:
     - Но осы, гигантские осы на Антаресе-8 были хуже всего?
     Отто-Блотто не  сразу  сообразил,  о  чем  идет  речь,  и  растерянно
замигал.
     - А-а... Это точно. Они кладут яйца под кожу обезьян, которые водятся
на Антаресе-8, понимаете? Обезьянам,  конечно,  приходится  туго,  зато  у
осиных личинок есть пища, пока они не вырастут. Ну, мы там обосновались, и
тут оказалось, что осы не видят никакой разницы между этими обезьянами и -
людьми. Все шло гладко, а потом вдруг то один  хлопнется  без  чувств,  то
другой. Забрали их в больницу, сделали рентген, и оказалось, что они прямо
нашпигованы...
     - Благодарю вас, мистер Хенк, ко наши телезрители уже не меньше  трех
раз видели осу Херкмира и слушали рассказ о  ней  во  время  "Межзвездного
полета".  Программа  эта,  как  вы,   без   сомнения,   помните,   дорогие
телезрители, передается по средам от девятнадцати до девятнадцати тридцати
по среднеземному времени. А теперь,  мистер  Крэндол,  разрешите  спросить
вас, сэр, как вы себя чувствуете, вернувшись на Землю?
     Крэндол выступил вперед и подвергся примерно такому же допросу, как и
его товарищ.
     Впрочем, произошло одно значительное отступление от  шаблона.  Диктор
спросил, думает ли он, что Земля за это время сильно  изменилась.  Крэндол
приготовился пожать плечами, потом вдруг усмехнулся.
     - Одну заметную перемену я вижу уже сейчас, - сказал он.  -  Вот  эти
парящие  в  воздухе  камеры,  которыми  управляют  с   помощью   маленьких
коробочек.  В  тот  день,  когда  я  расстался  с  Землей,  этого  еще  не
существовало. Изобретатель, наверное, неглупый человек.
     - А? - диктор оглянулся. - Вы говорите о дистанционном  переключателе
Стефансона? Его изобрел Фредерик Стоддард Стефансон лет пять назад. Верно,
Дон?
     - Шесть лет, - поправил телеоператор. - Пять лет назад  переключатель
поступил в продажу.
     - Переключатель был изобретен шесть лет назад, - пояснил диктор. -  А
в продажу он поступил пять лет назад.
     Крэндол кивнул.
     - Ну, так  этот  Фредерик  Стоддард  Стефансон,  должно  быть,  очень
неглупый человек, очень-очень неглупый, - и он снова усмехнулся в объектив
камеры.
     "Гляди на меня! - подумал он. - Я ведь  знаю,  что  ты  смотришь  эту
передачу, Фредди! Гляди на меня и трепещи!"
     Диктор как будто немного опешил.
     - Да... - сказал он. - Вот  именно.  А  теперь,  мистер  Крэндол,  не
расскажете ли вы нам о самом жутком происшествии...
     После того как телеоператоры собрали свое оборудование  и  удалились,
репортеры обрушили  на  обоих  допреступников  последний  шквал  вопросов,
надеясь выведать что-нибудь пикантное.
     "Роль женщины в вашей жизни?", "Ваши любимые книги, ваше хобби,  ваши
развлечения?", "Встречались ли вам на каторжных планетах атеисты?",  "Если
бы вам пришлось повторить все сначала..."
     Никлас Крэндол отвечал вежливо и скучно,  а  сам  думал  о  Фредерике
Стоддарде  Стефансоне,  который  сидит  сейчас   перед   своим   роскошным
телевизором с экраном во всю стену.
     Или Стефансон уже выключил телевизор? Может быть,  он  сейчас  сидит,
уставившись на погасшими экран, и старается  разгадать  замыслы  человека,
который выжил, хотя, согласно статистическим данным, у  него  был  на  это
лишь один шанс из десяти тысяч,  и  вернулся  на  Землю,  отбыв  все  семь
невероятных лет в лагерях на четырех каторжных планетах...
     А может быть, Стефансон, посасывая губы, вертит в руках свой  бластер
- бластер, которым ему не придется воспользоваться.  Ведь  если  не  будет
неопровержимо доказано, что он  убил,  не  превысив  пределов  необходимой
обороны, ему придется отбыть за убийство полный срок без зачета семи  лет,
положенного тем, кто добровольно отбывает наказание авансом. И он  обречет
себя на четырнадцать лет в кошмарном аду, из которого только что  вернулся
Крэндол.
     Но может быть, Стефансон сидит, скорчившись в дорогом  пневматическом
кресле, и угрюмо смотрит на экран невыключенного телевизора - оледенев  от
- ужаса и все-таки  не  в  силах  оторваться  от  увлекательной  передачи;
которую подготовила телевизионная компания в  связи  с  возвращением  двух
(нет, вы только подумайте - двух!) допреступников, авансом  отбывших  срок
за убийство.
     Сейчас,  наверное,  передается   интервью   с   каким-нибудь   земным
представителем  Галактической  тюремной  службы,  энергичным   начальником
отдела по связи с прессой, поднаторевшим в социологических терминах.
     "Скажите, мистер Имярек, -  начнет  диктор  (другой  диктор  -  более
солидный и интеллигентный), - часто ли  допреступники  полностью  отбывают
срок за убийство и возвращаются на Землю?"
     "Статистические данные, - эти слова сопровождаются шелестом бумаги  и
сосредоточенным  взглядом  вниз,  за   кадр,   -   статистические   данные
показывают, что человек, полностью отбывший срок за  убийство  с  зачетом,
положенным допреступникам, возвращается на Землю  в  среднем  лишь  раз  в
одиннадцать и семь десятых года".
     "Таким образом, мистер Имярек, можно сказать,  что  возвращение  двух
таких людей в один и тот же день - событие довольно необычное?"
     "Весьма необычное, иначе вы, телевизионщики,  не  подняли  бы  вокруг
него такую шумиху". (Жирный смешок, которому вежливо вторит диктор.)
     "А что происходит с теми, кто не возвращается, мистер Имярек?"
     (Изящный взмах широкой пухлой руки.)
     "Они гибнут. Или  отказываются  от  своего  намерения.  Семь  лет  на
каторжных планетах - это не шутка. Работа там не для неженок -  не  говоря
уж  о  местных  живых  организмах,  как  крупных,  человекоядных,  так   и
крохотных, вирусоподобных. Вот почему  тюремные  служащие  получают  такую
высокую плату и такие длительные отпуска. В некотором смысле мы  вовсе  не
отменяли  смертной  казни,  а  только  заменили  ее  общественно  полезным
подобием рулетки. Любой человек, совершивший или намеренный совершить одно
из особо  опасных  преступлений,  высылается  на  планету,  где  его  труд
принесет  пользу  всему  человечеству  и  где  у  него  нет  стопроцентной
гарантии, что он вернется на Землю - хотя бы даже калекой.  Чем  серьезнее
преступление, тем длиннее срок и,  следовательно,  тем  меньше  шансов  на
возвращение".
     "Ах, вот как! Но, мистер, Имярек, вы сказали, что  они  либо  гибнут,
либо отказываются от своего намерения. Не будете ли вы так добры объяснить
нашим телезрителям, в чем выражается их отказ и что тогда происходит?"
     Мистер Имярек откидывается в  кресле  и  сплетает  пухлые  пальцы  на
округлом брюшке.
     "Видите ли, всякий допреступник имеет право обратиться  к  начальнику
лагеря  с  просьбой  о  немедленном  освобождении,  для  чего   достаточно
заполнить соответствующий бланк. Этого человека немедленно снимают с работ
и с первым же кораблем отправляют на Землю. Соль тут вот в чем:  та  часть
срока, которую он уже отбыл, полностью  аннулируется,  и  он  не  получает
никакой компенсации.  Если,  выйдя  на  свободу,  он  совершает  настоящее
преступление, он должен отбыть положенный срок полностью.  Если  он  вновь
выражает желание отбыть срок авансом, то  опять  отбывает  его,  с  самого
начала, хотя, разумеется, с положенным зачетом.  Трое  из  каждых  четырех
допреступников подают просьбу об освобождении в первый же год. Эти планеты
быстро придаются".
     "Да, я думаю! - соглашается диктор. - Но мы хотели  бы  ужинать  ваше
мнение о зачете, положенном допреступникам. Ведь многие, как вам известно,
считают,  что  такое  сокращение  срока  вдвое  слишком  соблазнительно  и
порождает преступников".
     По  холеному  благообразному  лицу  пробегает  еле  уловимая  гримаса
злости, которая тотчас сменяется снисходительно-презрительной усмешкой.
     "Боюсь, что эти люди, хотя и движимые самыми лучшими побуждениями, не
слишком осведомлены в вопросах современной криминалистики и педологии.  Мы
вовсе не  стремимся  уменьшать  число  допреступников,  мы  стремимся  его
увеличивать.
     Вы  помните,  я  сказал,  что  трое  из  четырех  подают  просьбу  об
освобождении в первый же год? Эти индивиды были достаточно благоразумны  и
попытались отбыть лишь половину срока, положенного за их преступление. Так
неужели же они будут настолько глупы и все-таки  совершат  преступление  с
риском получить полный срок без зачета, когда уже убедились, что не  могут
выдержать и двенадцати месяцев каторги? Не говоря уж о том,  что  на  этих
планетах, где выживают лишь отдельные счастливчики, вытянувшие  выигрышный
билет в  лотерее  борьбы  за  существование,  они  на  практике  постигают
ценность человеческой жизни, необходимость  социального  сотрудничества  и
преимущества цивилизованных методов.
     А тот, кто не просит об освобождении?  Ну,  у  него  есть  достаточно
времени, чтобы желание совершить задуманное преступление совсем остыло, не
говоря уж и  о  гораздо  большей  вероятности  того,  что  он  погибнет  и
останется  ни  с  чем.  Таким  образом,  число   допреступников,   которые
возвращаются и совершают  задуманное  преступление,  настолько  мало,  что
общество  оказывается  в  колоссальном  выигрыше!  Разрешите,  я   приведу
несколько цифр.
     Оценка по шкале  Лазареса  показывает,  что  уменьшение  числа  одних
только умышленных убийств со времени введения  зачета  для  допреступников
составляет 41% для Земли, 33,3% для Венеры, 27% для..."
     "Плохим, очень плохим утешением послужат Стефансону эти 41% и 33,3%",
- с удовольствием подумал Никлас Крэндол. Сам он учитывался в другой графе
этих статистических выкладок  -  человек,  который  по  достаточно  веской
причине  хочет  убить  некоего  Фредерика  Стоддарда  Стефансона.  Он  был
остатком на странице  вычитаний  и  погашений  -  вопреки  вероятности  он
вернулся после семи лет каторги, чтобы получить товар, оплаченный авансом.
     Он и Хенк. Два воплощения до нелепости крохотного шанса. Жена  Хенка,
Эльза... может быть, и она сидит перед  своим  телевизором,  точно  птица,
завороженная взглядом змеи,  в  тупом  отчаянии  надеясь,  что  объяснения
представителя Галактической тюремной службы  подскажут  ей,  как  избежать
неизбежного, как спастись от столь редкой судьбы, которая ей уготована.
     Впрочем, об Эльзе пусть думает Отто-Блотто. Пусть радуется: он дорого
заплатил за это право. Но Стефансон принадлежит ему, Крэндолу.
     "Я хочу, чтобы этот долговязый бандит как следует попотел от  страха,
я буду выжидать своего часа, и пусть он трясется!"
     Репортеры продолжали допрос; но тут громкоговоритель над их  головами
откашлялся и объявил:
     "Заключенные, на выход! Первый десяток собирается и идет в канцелярию
начальника корабля. Все правила распорядка строго  соблюдаются  до  самого
конца. Вызываются: Артур,  Вуглюк,  Гарфинкель,  Гомес,  Грэхем,  Крэндол,
Феррара, Фу-Йен, Хенк..."
     Через полчаса они уже шли по центральному коридору к  трапу  в  своей
старой гражданской одежде. У выхода они предъявили свидетельства часовому,
механически-угодливо улыбнулись Андерсону, когда он крикнул в иллюминатор:
"Эй, ребята, возвращайтесь поскорее!", и сбежали по наклонным  сходням  на
поверхность планеты, которую нс видели семь долгих мучительных лет.
     У выхода их опять поджидали  репортеры  и  фотографы,  а  также  один
телеоператор, которому было поручено показать  их  миру  в  первые  минуты
свободы.
     Вопросы, вопросы - но теперь они могли позволить себе резкие  ответы,
хотя им было еще трудно отвечать грубо кому бы то ни было, кроме товарищей
по-заключению.
     К счастью, внимание репортеров отвлек  третий  допреступник,  который
шел с ними. Фу-Йен отбыл два года  с  зачетом  за  избиение  с  нанесением
увечий. А к тому же он лишился  обеих  рук  и  одной  ноги  в  едких  мхах
Проциона-3 всего за месяц до освобождения и  теперь  медленно  ковылял  по
сходням на здоровой ноге и протезе - держаться за перила ему было нечем.
     Когда репортеры с неподдельным интересом принялись расспрашивать его,
каким образом он намерен осуществить избиение, не говоря  уж  о  нанесении
увечий, при столь ограниченных возможностях; Крэндол толкнул Хенка локтем,
они быстро сели в ближайшее гиротакси и попросили водителя  отвезти  их  в
какой-нибудь бар - поскромнее и потише.
     Полная свобода выбора совершенно ошеломила Отто-Блотто.
     - Ник, я не могу! - прошептал он.  -  Слитков  уж  тут  много  всякой
выпивки!
     Крэндол вывел его из затруднения, заказав для них обоих.
     - Два двойных виски, - сказал он официантке. - И больше ничего.
     Когда виски было принесено, Отто-Блотто уставился на рюмку с грустной
недоуменной нежностью - так смотрит отец  на  сына-подростка,  которого  в
последний раз видел еще грудным младенцем. Он  осторожно  протянул  к  ней
трясущуюся руку.
     - За смерть наших врагов! -  сказал  Крэндол  и,  залпом  вылив  свое
виски, стал смотреть, как Отто-Блотто медленно прихлебывает, смакуя каждую
каплю.
     - Не увлекайся! - сказал он предостерегающе.  -  Не  то  Эльза  и  не
заметит твоего возвращения - разве что будет возить цветы по приемным дням
в клинику для алкоголиков.
     - Можешь не опасаться, - проворчал Отто-Блотто в пустую  рюмку.  -  Я
вскормлен на этом зелье. Да и в любом случае я больше не пью, пока  с  ней
не разделаюсь. Я так все и задумал, Ник: одна рюмка,  чтобы  отпраздновать
свободу, потом Эльза. Я выдержал эти семь лет не для того, чтобы теперь по
собственной промашке остаться в дураках.
     Хенк поставил рюмку на стол.
     - Семь лет то в одном кромешном  аду,  то  в  другом.  А  до  того  -
двенадцать лет с Эльзой. Двенадцать лет  она  измывалась  надо  мной,  как
хотела, смеялась мне в глаза и говорила, что по закону она моя жена, что я
обязан ее содержать и буду ее содержать, а не то мне же будет хуже. А чуть
только я переставал ползать перед ней на брюхе, она тут же находила способ
упечь меня за решетку. Потом через месяц-другой  говорила  судье,  что  я,
наверное, образумился и она готова меня простить! Я на коленях  просил  ее
дать мне развод, в ногах у нее валялся - детей у нас  нет,  она  здоровая,
молодая, а она только смеялась мне в лицо. Когда  ей  надо  было  засадить
меня, так перед судьей она плакала и рыдала, но когда мы оставались с  ней
вдвоем, она только хохотала, глядя, как меня корчит. Я содержал  ее,  Ник.
Отдавал ей все, что зарабатывал, до последнего цента,  но  этого  ей  было
мало. Ей нравилось смотреть, как я корчусь, она сама мне  так  и  сказала.
Ну, а сейчас пришел ее черед  корчиться.  -  И,  крякнув,  он  добавил:  -
Женятся только дураки.
     Крэндол поглядел в открытое окно, рядом с которым он  сидел.  Там  на
множестве уходящих вниз уровней бурлила обычная жизнь Нью-Йорка.
     - Может быть, - произнес он задумчиво. - Не берусь судить.  Мой  брак
был счастливым, пока он длился, - все пять  лет.  А  потом  вдруг  счастье
исчезло - словно масло прогоркло.
     - Во всяком случае, она дала тебе развод, -  заметил  Хенк.  -  А  не
вцепилась в глотку.
     - О, Полли была не из тех женщин, которые  вцепляются  кому-нибудь  в
глотку. Я звал ее Прелесть Полли, а  она  меня  -  Большой  Ник.  А  потом
звездный блеск потускнел, да и я тоже, наверное. Тогда я еще лез  из  кожи
вон, пытаясь добиться, чтобы наша с Ирвом фирма приносила прибыль. Оптовая
торговля электронным оборудованием. Ну и, конечно, нетрудно  было  понять,
что миллионера из меня не выйдет. Возможно, дело было именно  в  этом.  Но
так или иначе, Полли решила уйти, и я не стал  ей  мешать.  Мы  расстались
друзьями. Я часто думаю, что она теперь...
     Раздался хлопок, похожий на всплеск, - словно тюлень ударил ластом по
воде. Крэндол взглянул на  стол,  где  между  рюмками  теперь  лежал  чуть
приплюснутый шар. В тот же миг рука Хенка подхватила шар и швырнула его  в
окно. В воздух взвились длинные зеленые нити, но шар уже падал вдоль стены
гигантского здания, и рядом не было живой плоти, в которую  они  могли  бы
впиться.
     Уголком глаза Крэндол успел заметить, что какой-то человек  стремглав
выбежал из бара. Несомненно,  это  он  бросил  шар:  остальные  посетители
испуганно смотрели ему вслед  и  оглядывались  на  их  столик.  Стефансон,
очевидно, решил, что за Крэндолом стоит установить  слежку  и  обезвредить
его.
     Отто-Блотто не стал хвалиться быстротой своей реакции.  Они  оба  уже
научились  действовать  мгновенно  -  чужие  смерти  преподали  им  немало
полезных уроков. И Хенк сказал только:
     - Одуванчик-бомба с Венеры. Ну, во всяком случае, Ник, этот типчик не
хочет тебя убить. Просто искалечить.
     - Да, это в духе Стефансона, - согласился Крэндол, когда, заплатив по
счету, они направились к выходу, а лба вокруг только еще начали  бледнеть.
- Сам он этого не сделал бы. Нанял бы исполнителя. И нанял  бы  его  через
посредника,  на  случай,  если:  исполнитель  попадет  в  руки  полиции  и
расколется. Но и то был бы риск: обвинение в уже совершенном убийстве  его
никак не устроило бы. Вот он и прикинул: небольшая доза одуванчика-бомбы -
и я для него уже не опасен. Возможно, он даже навещал бы меня в приюте для
неизлечимо больных. Ведь присылал же он мне на каждое  рождество  открытки
все эти семь лет. И всегда одно и то же: "Еще злишься? Привет! Фредди".
     - Этот твой Стефансон - парень ничего  себе!  -  сказал  Отто-Блотто,
внимательно огляделся по сторонам и только тогда вышел из бара на  тротуар
пятнадцатого уровня.
     - Очень даже. Он держит меня в кулаке  и  время  от  времени  сжимает
кулак покрепче - так просто, для забавы. Я познакомился  с  его  методами,
еще когда мы делили комнату в студенческом общежитии, но думаешь, это  мне
хоть чуточку помогло? Я случайно встретился с  ним,  когда  наша  с  Ирвом
фирма была уже при последнем издыхании, года через два после того, как  мы
с Полли разошлись. Мне было очень скверно и  хотелось  излить  кому-нибудь
душу - вот я и рассказал ему, что мой компаньон дрожит над кандым  грошом,
а я строю воздушные замки, и вдвоем  мы  доведем  до  верного  банкротства
фирму, которая могла бы стать золотым дном. А потом я добрался и до  моего
дистанционного переключателя - как мне, дескать, хотелось бы  заняться  им
всерьез, да все нет времени.
     Отто-Блотто то и дело тревожно оглядывался - не потому, что  опасался
нового нападения, а потому, что  его  как-то  смущала  возможность  ходить
свободно. Встречные останавливались, глядя на  их  старомодные  туники  до
колен.
     - Вот так-то! - продолжал Крэндол. - Конечно,  я  свалял  дурака,  но
поверь, Отто, ты и  представления  не  имеешь,  как  ловко  и  убедительно
субъекты, вроде Фредди Стефансона, умеют разыгрывать дружеское участие; Он
сказал мне, что у него есть загородный дом, но он в нем сейчас не живет, а
в подвале оборудовал электронную лабораторию  с  новейшей  аппаратурой.  И
если я захочу, то со следующей недели он отдаст и  дом,  и  лабораторию  в
полное мое распоряжение. Вот только  о  своем  пропитании  я  должен  буду
заботиться сам. Никакой платы ему не нужно: делает он это по старой дружбе
и потому, что хочет, чтобы я не разменивался на мелочи,  а  создал  что-то
по-настоящему большое. Ну, как я мог не  попасться  на  такую  удочку?!  И
только через два  года  я  сообразил,  что  лабораторное  оборудование  он
установил в этом подвале уже после нашего разговора -  когда  я  предложил
Ирву за две сотни выкупить мою долю  в  нашей  фирме.  Зачем,  собственно,
могла   понадобиться   электронная   лаборатория   Стефансону,   владельцу
маклерской конторы? Но подобные вещи как-то не приходят  в  голову,  когда
старый товарищ проявляет к тебе такое теплое дружеское участие.
     Отто вздохнул и продолжал:
     - Ну, и он навещал тебя чуть ли не каждую неделю, а когда твоя  новая
штучка заработала как миленькая, он захлопнул дверь перед твоим  носом,  а
все твои чертежи и готовую штучку увез неизвестно куда. А тебе сказал, что
запатентует ее прежде, чем ты успеешь восстановить хотя бы один чертеж. Да
и вообще работал-то ты в его доме. И  он  сумеет  доказать,  что  он  тебя
субсидировал. И тут он расхохотался тебе в лицо, прямо как  Эльза.  Верно,
Ник?
     Крэндол закусил губу, вдруг осознав, что Отто Хенк знает его  историю
наизусть. Сколько раз они  делились  планами  мести  и  рассказывали  друг
другу, что привело их на каторгу! Сколько раз каждый повторял  все  ту  же
горькую повесть, а товарищ  говорил  те  же  слова  сочувствия,  одинаково
соглашался и даже одинаково возражал!
     Внезапно Крэндолу захотелось избавиться от Отто-Блотто и  насладиться
блаженством одиночества. Двумя уровнями ниже он  увидел  сверкающую  крышу
отеля.
     - Пожалуй, я пойду туда. Давно пора подумать о ночлеге.
     Отто кивнул, догадываясь, чем вызвано это внезапное решение.
     -  Валяй!  Я  тебя  понимаю.  Но  не  жирно  ли   это   будет,   Ник?
"Козерог-Ритц"! Не меньше двенадцати кредитов в день.
     - Ну и что? Неделю я могу пошиковать. А когда сяду  на  мель,  мне  с
моей биографией нетрудно будет  найти  выгодную  работу.  Сегодня  я  хочу
пошиковать, Отто-Блотто.
     - Ну, ладно, ладно. Адрес мой у  тебя  есть,  Ник?  Я  буду  у  моего
двоюродного брата.
     - Да, есть. Ну, желаю удачи с Эльзой, Отто!
     - Спасибо! Удачи с Фредди! Ну, и... пока!
     Отто-Блотто резко повернулся и вошел  в  лифт.  Когда  двери  за  ним
закрылись, Крэндолу вдруг стало грустно. Хенк был теперь  для  него  ближе
родного брата. Ведь они с Хенком не расставались последние годы  ни  днем,
ни ночью. А Дэна он не видел... сколько же это... да, почти девять лет.
     И Крэндол вдруг почувствовал, как мало, в сущности, осталось  у  него
связей с миром людей, если не считать негативного желания убрать из  этого
мира Фредди Стефансона. Сейчас ему, пожалуй, была бы  нужна  женщина  -  и
сойдет почти любая.
     Нет, ему гораздо нужнее  нечто  совсем  другое  -  и  времени  терять
нельзя.
     Он быстро  зашагал  к  ближайшей  аптеке  -  очень  большой  и  очень
роскошной. В самом центре витрины он сразу увидел то, что ему было нужно.
     Подойдя к прилавку, Крэндол спросил продавца:
     - Что-то очень уж дешево - может быть, бракованная партия?
     Продавец ответил с видом оскорбленного достоинства:
     - Прежде, чем мы  пускаем  товар  в  продажу,  сэр,  он  подвергается
тщательнейшей проверке. А цена такая низкая потому, что мы - самая крупная
оптовая фирма во всей Солнечной системе.
     - Ну, ладно, дайте мне один среднего калибра. И две коробки патронов.
     С бластером в кармане Крэндол почувствовал себя немного спокойнее. Он
был вполне уверен, что  в  нужный  момент  успеет  отпрянуть,  увернуться,
отпрыгнуть - эту уверенность воспитали долгие годы, когда ему  приходилось
каждую минуту опасаться нападения хищных тварей с молниеносными реакциями.
Однако всегда приятно иметь возможность ответить  ударом  на  удар.  Да  и
Стефансон, конечно, не станет долго тянуть со следующей попыткой.
     В отеле Крэндол назвался вымышленной фамилией - эта  хитрость  пришла
ему в голову в самый последний момент. "И могла бы вовсе не приходить",  -
подумал он, когда лифтер, получив чаевые, сказал:
     - Спасибо, мистер Крэндол. Желаю  вам  благополучно  прикончить  вашу
жертву, сэр.
     Итак, он - знаменитость. Возможно, его лицо знает весь мир.  Пожалуй,
из-за этого будет труднее добраться до Стефансона.
     Перед тем как пройти в ванную,  Крэндол  запросил  у  телесправочного
бюро сведения о Стефансоне. Семь лет назад Стефансон  уже  был  достаточно
богат и известен в деловых кругах.  А  теперь  благодаря  стефансоновскому
переключателю (стефансоновскому, черт  побери!)  он,  вероятно,  стал  еще
богаче и гораздо известнее.
     Так и оказалось. Телевизор  сообщил,  что  за  последний  календарный
месяц в бюро поступило шестнадцать записей, касающихся Фредерика Стоддарда
Стефансона. Крэндол подумал и попросил, чтобы ему проиграли последнюю. Она
была датирована этим днем. "Фредерик Стефансон, президент Стефансоновского
сберегательного банка  и  Стефансоновской  электронной  корпорации,  отбыл
сегодня рано утром в свой гималайский охотничий домик. Он намерен  пробыть
там не менее..."
     - Достаточно! - крикнул Крэндол из ванны.
     Значит, Стефансон струсил. Долговязый бандит ополоумел от страха! Это
уже  кое-что.  Неплохой  процент  с  семи  лет  каторги.  Пусть   попотеет
хорошенько - так, чтобы смерть, когда они наконец полностью сведут  счеты,
показалась ему облегчением.
     Крэндол заказал последние  известия  и  имел  удовольствие  выслушать
последнюю сводку новостей о себе самом - о том, что он поселился  в  отеле
"Козерог-Ритц" под именем Александра Смейзерса. "Но  оба  эти  имени  -  и
Крэндол, и Смейзерс - неверны, - ораторствовала равнодушная  запись;  -  У
этого человека есть только одно истинное имя, и  это  имя  -  Смерть!  Да,
сегодня в отеле "Козерог-Ритц" поселился юнец жизней,  и  только  он  один
знает, кому из нас не суждено увидеть новый восход солнца.  Этот  человек,
этот Жнец человеческих жизней, этот посланец Смерти -  единственный  среди
нас, кому известно..."
     - Заткнись! - в бешенстве завопил Крэндол. За эти семь лет он  совсем
забыл, какие муки вынужден безропотно переносить свободный человек.
     На  телевизионном  экране  вспыхнул  сигнал  частного  телевизионного
вызова. Крэндол поспешно вытерся, оделся и спросил:
     - Кто это?
     - Миссис Никлас Крэндол, - ответил голос телевизионистки.
     Крэндол потрясенно уставился на экран.
     Полли! Откуда она вдруг взялась?
     И как она  узнала,  где  его  найти?  Впрочем,  на  последний  вопрос
ответить было нетрудно - он же знаменитость!
     Экран заполнило лицо Полли.  Крэндол  внимательно  рассматривал  его,
слегка улыбаясь. Она немного постарела,  но,  пожалуй,  заметить  морщинки
можно только при таком увеличении...
     И Полли  как  будто  тоже  это  сообразила:  во  всяком  случае,  она
повернула ручку настройки, и ее лицо уменьшилось до нормальных размеров  -
теперь  были  видны  вся  ее  фигура  и  окружающая   обстановка.   Полли,
по-видимому, звонила ему из дома.  Комната  выглядела,  как  все  гостиные
меблированных квартир для  небогатых  людей,  зато  сама  Полли  выглядела
прекрасно и смотреть на нее было очень приятно. У  Крэндола  потеплело  на
сердце от воспоминаний...
     - Полли! Здравствуй! Что случилось? Вот уж не ожидал увидеть тебя!
     - Здравствуй, Ник, - она прижала руку ко рту и несколько секунд молча
смотрела на него, а потом сказала:
     - Ник... Ну, пожалуйста! Пожалуйста, не мучь меня!
     Крэндол сел на первый попавшийся стул.
     - Что?
     Полли заплакала.
     - Ах, Ник! Не надо! Не будь таким жестоким. Я знаю, почему  ты  отбыл
этот срок, эти семь лет. Едва я сегодня услышала твою фамилию,  как  сразу
все поняла. Но, Ник, ведь, кроме него, никого не было. Только он, он один!
     - Один он... что он?
     - Я была тебе неверна только с ним. И я думала, что  он  любит  меня,
Ник. Я не стала бы разводиться с тобой, если бы знала, какой он  на  самом
деле. Но ведь ты это знаешь, Ник! Знаешь, как он заставил меня страдать. Я
уже достаточно наказана, Ник, не убивай меня, пожалуйста, не убивай!
     - Полли, послушай, - сказал он ошеломленно. -  Полли,  деточка,  ради
бога...
     - Ник! - истерически всхлипнула она. - Ник, ведь  с  тех  пор  прошло
одиннадцать лет: Во всяком случае, десять. Не убивай  меня  за  это,  Ник,
пожалуйста, не убивай. Ник, честное слово, я была тебе неверна только год.
Ну, от силы два. Честное слово, Ник. И ведь только с ним одним;  Остальные
не в счет. Это были так... мимолетные увлечения.  Они  ничего  не  меняли,
Ник. Только не убивай меня! Не  убивай!  -  и,  закрыв  лицо  руками,  она
затряслась в неудержимых рыданиях.
     Крэндол несколько секунд смотрел на нее,  потом  облизнул  пересохшие
губы. Потом присвистнул и выключил телевизор. Потом  откинулся  на  спинку
стула и снова присвистнул - но на этот раз сквозь стиснутые зубы, так  что
получился не свист, а шипение.
     Полли! Полли ему изменяла! Год... нет, два года!  И...  как  это  она
выразилась? - остальные! Остальные были лишь мимолетными увлечениями!
     Единственная  женщина,  которую  он  любил  и,  кажется,  никогда  не
переставал  любить,  женщина,  с  которой  он  расстался   с   бесконечным
сожалением, виня во всем только себя, когда  она  сказала  ему,  что  дела
фирмы отняли его у нее, но так как было ей нечестно просить его отказаться
от того, что, очевидно, столь для него важно...
     Прелесть Полли! Полли-деточка! Пока они были вместе, он ни разу  даже
не посмотрел на другую женщину. А если бы кто-нибудь посмел сказать... или
даже намекнуть... он раскроил бы наглецу  физиономию  гаечным  ключом!  Он
развелся с ней только потому, что она его об этом попросила, но  продолжал
надеяться, что, когда фирма окрепнет и  основная  часть  работы  ляжет  на
плечи Ирва, заведовавшего бухгалтерией, они  с  Полли  вновь  найдут  друг
друга. Но дела пошли еще хуже, жена Ирва серьезно заболела, Ирв  стал  все
реже и реже показываться в конторе, и...
     - У меня такое ощущение, - пробормотал он вслух,  -  будто  я  сейчас
узнал, что добрых волшебников не бывает. Чтобы Полли... И все эти  светлые
годы... Один человек! А остальные - только мимолетные увлечения!
     Снова вспыхнул телевизионный сигнал.
     - Кто это? - раздраженно буркнул Крэндол.
     - Мистер Эдвард Болласк.
     - Что ему нужно? (Чтобы Полли, Прелесть Полли...)
     На экране появилось изображение  чрезвычайно  толстого  человека.  Он
настороженно осмотрел номер.
     - Я должен спросить вас, мистер  Крэндол,  уверены  ли  вы,  что  ваш
телевизор не подключен к линии подслушивания.
     - Какого черта вам нужно?
     Крэндол почти жалел, что толстяк не явился к нему лично. С  каким  бы
удовольствием он сейчас кого-нибудь хорошенько отделал!
     Мистер  Эдвард  Болласк  укоризненно  покачал  головой,  и  его  щеки
заколыхались где-то под подбородком.
     - Ну что же, сэр, если вы не можете дать мне такой гарантии,  я  буду
вынужден рискнуть. Я обращаюсь к вам, мистер Крэндол, с призывом  простить
вашим врагам, подставить под оскорбившую длань другую  щеку.  Я  взываю  к
вам: откройте душу вере, надежде и милосердию  -  и  главное,  милосердию,
которое  превыше  всех  остальных  добродетелей.  Другими  словами,   сэр,
забудьте о ненависти к тому или к той, кого вы намеревались убить, поймите
душевную слабость, толкнувшую их сделать то, что они сделали,  и  простите
их.
     - Почему я должен им прощать? - в бешенстве спросил Крэндол.
     - Потому что так вы изберете благую участь, сэр: я  имею  в  виду  не
только нравственные блага, хотя не должно забывать и о духовных ценностях,
но и материальные блага. Материальные, мистер Крэндол.
     - Будьте любезны, объясните мне, о чем вы, собственно, говорите.
     Толстяк наклонился вперед и вкрадчиво улыбнулся.
     - Если вы простите того, кто заставил вас  принять  семь  долгих  лет
страданий, семь лет лишений и мук, мистер Крэндол, я готов предложить  вам
чрезвычайно выгодную сделку. У  вас  есть  право  на  одно  убийство.  Мне
требуется одно убийство. Я очень богат. Вы же, насколько  я  могу  судить,
сэр, - не поймите это превратно - очень бедны. Я могу  обеспечить  вас  до
конца ваших дней - и не просто обеспечить, мистер Крэндол, -  если  только
вы откажетесь от своего замысла, от своего недостойного замысла,  поборете
злобу, отринете личную месть. Видите ли, у меня есть конкурент, который...
     Крэндол выключил телевизор.
     - Сам отсиди свои семь  лет,  -  ядовито  посоветовал  он  померкшему
экрану. И  вдруг  ему  стало  смешно.  Он  откинулся  на  спинку  стула  и
захохотал.
     У, жирная свинья! Вздумал пичкать его евангельскими текстами!
     Однако этот звонок принес  свою  пользу.  Теперь  он  увидел  смешную
сторону их разговора с Полли. Только подумать: она сидит  в  своей  убогой
комнатке и трясется из-за грязных интрижек десятилетней  давности!  Только
подумать: она вообразила, что он прошел через семилетний ад из-за такой...
     Крэндол представил себе это и пожал плечами.
     - И пусть. Ей это только полезно.
     Тут он почувствовал, что очень голоден.
     Он хотел  было  распорядиться,  чтобы  обед  принесли  ему  в  номер,
опасаясь еще одной встречи со стефансоновским метателем  шаров,  но  потом
передумал. Если Стефансон всерьез охотится за ним, то  нет  ничего  легче,
чем подсыпать чего-нибудь в  предназначенный  ему  обед.  Куда  безопаснее
поесть в ресторане, выбранном наугад.
     Кроме того, будет приятно посидеть в ярко освещенном зале,  послушать
музыку, развлечься немного. Ведь это его первый вечер на свободе - и  надо
как-то избавиться  от  скверного  привкуса  во  рту,  который  остался  от
разговора с Полли.
     Прежде чем выйти за дверь, он внимательно  осмотрел  коридор.  Ничего
подозрительного. Но ему вспомнилась крохотная планетка  вблизи  Веги,  где
они вот так же оглядывались по сторонам каждый раз,  когда  выбирались  из
туннелей, образованных параллельными рядами  высоких  хвощей.  А  если  не
оглядеться...  неосторожных  иногда  подстерегал  огромный  пиявкообразный
моллюск, который умел метать куски своей раковины с  большой  силой  и  на
порядочное расстояние. Обломок только оглушал  жертву,  но  за  это  время
пиявка успевала подобраться к ней. А эта пиявка  могла  высосать  человека
досуха за десять минут.
     Один раз такой обломок попал в него, но пока он валялся без сознания,
Хенк... старина Отто-Блотто! Крэндол  улыбнулся.  Неужели  настанет  день,
когда они будут вспоминать пережитые ужасы с ностальгической  тоской?  Так
старым солдатам бывает  приятно  за  кружкой  пива  вспомнить  даже  самые
тяжелые испытания войны. Ну что ж - во всяком  случае,  они  пережили  эти
ужасы не ради жирных святош  вроде  мистера  Эдварда  Болласка,  мечтающих
безнаказанно убивать чужими руками.
     И уж если на то пошло, не ради подленьких трусливых потаскушек  вроде
Полли.
     "Фредерик Стоддард Стефансон. Фредерик Стоддард Стефансон..."
     Кто-то положил руку ему на плечо, и, очнувшись, он  увидел,  что  уже
прошел половину вестибюля.
     - Ник!
     Крэндол обернулся. Подстриженная бородка клинышком - у него  не  было
знакомых с такими бородками, но глаза были ему удивительно знакомы...
     - Ник, - сказал человек с бородой, - я не смог.
     Эти глаза... ну конечно же, это его младший брат!
     - Дэн! - крикнул он.
     - Да, это я. Вот!
     Что-то со стуком упало на пол. Крэндол посмотрел  вниз  и  увидел  на
ковре бластер - большего калибра и  значительно  более  дорогой,  чем  его
собственный. "Почему Дэн ходит со шпалером? Кто за ним охотится?"
     Эта мысль принесла с собой смутную догадку. И  страх  -  страх  перед
тем, что может сказать брат, которого он не видел столько лет.
     - Я мог бы убить тебя, как только ты вошел  в  вестибюль,  -  говорил
Дэн. - Я все время держал тебя под прицелом. Но я хочу, чтобы ты знал, что
я не нажал на спусковую кнопку не из-за срока, который дают за совершенное
убийство.
     - Да? - сказал Крэндол на медленном выдохе протяжением во  все  вновь
пережитое прошлое.
     - Я просто не мог вынести мысли, что буду еще  больше  виноват  перед
тобой. Со времени этой истории с Полли я постоянно...
     - С Полли? Да,  конечно,  с  Полли,  -  казалось,  к  его  подбородку
подвесили гирю, она оттягивала его голову вниз, мешала закрыть рот. - Этой
истории с Полли.
     Дэн дважды ударил себя кулаком по ладони.
     - Я знаю, что рано или поздно ты придешь рассчитаться со мной. Я чуть
с ума не сошел от ожидания - и от угрызений совести. Но я не думал, что ты
выберешь такой путь, Ник. Семь лет ожидания!
     - Поэтому ты и не писал мне, Дэн?
     - А что я мог написать? И сейчас - что я могу сказать? Мне  казалось,
что я люблю ее, но все кончилось, как только вы развелись. Наверное,  меня
всегда тянуло к тому, что было твоим, Ник, потому что ты мой старший брат.
Другого оправдания у меня нет, и я прекрасно понимаю, чего оно стоит. Ведь
я знаю, как было у вас с. Полли, и я разрушил все это  просто  из  желания
сделать гадость. Но вот что, Ник: я не убью тебя, и я не буду  защищаться.
Я слишком устал. И слишком  виноват.  Ты  знаешь,  где  меня  найти,  Ник.
Приходи, когда захочешь.
     Дэн повернулся и быстро зашагал к выходу.  Металлические  блестки  на
его икрах  -  последний  крик  моды  -  сверкали  и  переливались.  Он  не
оглянулся, даже когда проходил за прозрачной стеной вестибюля.
     Крэндол долго смотрел ему вслед, затем  тоскливо  пробормотал  "Гм!",
нагнулся, поднял второй бластер и отправился искать ресторан.
     Он сидел, рассеянно  ковырял  пряные  деликатесы  с  Венеры,  которые
оказались  далеко  не  такими  вкусными,  какими  представлялись   ему   в
воспоминаниях, и думал о Полли и Дэне. Всякие  мелочи  теперь,  когда  они
встали на свое место, всплывали в его памяти одна за другой. А он-то и  не
подозревал... Но кто мог заподозрить Полли? Кто мог заподозрить Дэна?
     Крэндол достал из кармана свое свидетельство об освобождении и  начал
внимательно его изучать: "Полностью  отбыв  максимальный  семилетний  срок
тюремного   заключения   с   предварительным   зачетом,   Никлас   Крэндол
освобождается со всеми правами допреступника..."
     ...чтобы убить свою бывшую жену Полли Крэндол?
     ...чтобы убить своего младшего брата Дэниела Крэндола?
     Какая нелепость!
     Но им-то это не показалось нелепостью!  Оба  они  были  так  блаженно
уверены в  своей  вине,  так  самодовольно  считали  себя  и  только  себя
единственным объектом  ненависти,  столь  свирепой,  что  жажда  мести  не
отступила даже перед самым страшным из всего, чем располагает Галактика, -
оба они были так в этом уверены,  что  их  проверенная  на  деле  хитрость
изменила им и они неправильно истолковали радость в его глазах! И Полли  и
Дэн легко могли бы оборвать уже начатую исповедь  -  и  он  ни  о  чем  не
догадался бы! Если бы они только  не  были  так  заняты  собой  и  вовремя
заметили его удивление, они могли бы и  дальше  обманывать  его.  Если  не
обоим, то уж кому-нибудь одному-то из них это наверняка удалось бы!
     Уголком глаза Крэндол заметил, что возле его столика  стоит  женщина.
Слегка  наклонившись,  она  читала  свидетельство  через  его  плечо.   Он
откинулся и оглядел ее с головы до ног, а она улыбнулась ему.
     Незнакомка была сказочно красива. Она обладала  не  только  тем,  что
делает женщину красивой - идеальными фигурой,  лицом,  осанкой,  волосами,
кожей и глазами, - но ко всему этому добавлялись и те завершающие  штрихи,
которые,  как  и  в  любом  виде  искусства,  отличают  шедевр  от  просто
прекрасного произведения. Одним из этих штрихов было, конечно,  богатство,
которое воплощалось в прическе и  платье,  достойно  обрамлявших  подобную
красоту, и  в  единственном  пеаэа,  бесценном  камне  с  Сатурна,  черным
пламенем горевшем на ее груди. Но к этим же штрихам можно было  отнести  и
светившийся в ее глазах  ум,  и  породистость,  пикантно  дополнявшую  это
великолепное творение, созданное из живой плоти.
     - Вы позволите мне сесть с  вами,  мистер  Крэндол?  -  спросила  она
голосом, о котором достаточно будет сказать, что он вполне гармонировал  с
ее обликом.
     Эта просьба позабавила  Крэндола,  но  и  преисполнила  его  бодрящим
волнением. Он подвинулся, и незнакомка села  рядом  с  ним  на  диванчике,
точно императрица, опускающаяся на трон под взглядами царей-данников.
     Крэндол примерно догадывался, кто она такая и чего  ищет.  Это  могла
быть либо одна из  юных  львиц  высшего  света,  либо  кинозвезда,  совсем
недавно вспыхнувшая и еще сохраняющая статус Новой.
     А он, только что освобожденный каторжник, владеющий  правом  жизни  и
смерди, был редкостной  новинкой,  которую  ей  во  что  бы  то  ни  стало
захотелось попробовать.
     Конечно, такой интерес к нему был не слишком  лестен,  но,  с  другой
стороны, при обычных обстоятельствах простому смертному нечего и мечтать о
встрече с подобной женщиной, так почему бы ему  и  не  извлечь  пользы  из
своего положения? Он удовлетворит ее каприз, а она в первый его  вечер  на
свободе...
     - Это ваше свидетельство об освобождении, не так ли? - спросила она и
перечитала документ еще раз. Кожа на ее верхней губе слегка увлажнилась, и
Крэндол удивился, заметив подобный признак усталой пресыщенности  у  этого
живого воплощения победоносной юности и красоты.
     - Скажите,  мистер  Крэндол,  -  заговорила,  наконец,  незнакомка  и
повернулась к нему. Капельки пота на ее верхней губе заблестели еще  ярче.
- Скажите, вы не отбыли срок за убийство как допреступник? Но ведь правда,
что наказание за убийство и  наказание  за  самое  зверское  изнасилование
одинаковы?
     После долгого молчания Крэндол потребовал у официанта счет и вышел из
ресторана.
     Когда он подошел к своему отелю, он уже успокоился настолько, что  не
забыл внимательно оглядеть вестибюль за прозрачной стеной. Никого похожего
на стефансоновского наемника. Впрочем, Стефансон  -  осторожный  игрок  и,
потерпев неудачу, пожалуй, не станет торопиться со следующей попыткой.
     Но эта девица! И мистер Эдвард Болласк!
     В его почтовом ящике лежала записка. Кто-то звонил ему и оставил свой
номер, но больше ничего передать не просил.
     Поднимаясь к себе, Крэндол раздумывал, кому еще он мог  понадобиться.
Может  быть,  Стефансон  решил  нащупать   почву   для   примирения?   Или
какая-нибудь глубоко несчастная мать попросит, чтобы он убил ее неизлечимо
больное дитя?
     Он назвал номер и с любопытством уставился на экран.
     Экран замерцал, и на нем появилось лицо.  Крэндол  еле  удержался  от
радостного возгласа. Нет, один друг в  Нью-Порке  у  него  все-таки  есть.
Старина Ирв, всегда благоразумный и надежный. Его бывший компаньон.
     Но в тот самый миг, когда Крэндол уже был готов выразить свою радость
вслух, он вдруг прикусил язык. Слишком  много  неожиданностей  принес  ему
этот день. А в выражении лица Ирва было что-то такое...
     - Послушай, Ник, - сумрачно начал Ирв после неловкой паузы. - Я хотел
бы задать тебе сейчас только один вопрос.
     - А именно, Ирв?
     - Ты давно знаешь? Когда ты догадался?
     Крэндол перебрал в уме несколько возможных ответов и выбрал  наиболее
подходящий.
     - Очень давно, Ирв. Но ведь тогда я ничего не мог сделать.
     Ира кивнул.
     - Я так и думал. Ну так послушай. Я не стану просить и оправдываться.
За эти семь лет ты столько перенес, что никакие мои  оправдания,  конечно,
ничего изменить не могут. Но поверь одному: много брать из кассы я  начал,
только когда заболела вена. Мои личные средства были истощены. Занимать  я
больше не мог, а у тебя хватало и собственных семейных неприятностей.  Ну,
а  когда  дела  фирмы  пошли  лучше,  я  боялся,   что   слишком   большое
несоответствие между прежними цифрами и новыми откроет тебе глаза. Поэтому
я продолжал прикарманивать прибыль уже  не  для  того,  чтобы  платить  по
больничным счетам, и не для того, чтобы обманывать тебя,  Ник,  поверь,  а
просто чтобы ты не узнал, сколько я уже присвоил. Когда ты пришел ко мне и
сказал, что совсем пал духом и хотел бы уйти из  фирмы...  ну,  тогда,  не
спорю, я поступил подло. Мне следовало  бы  сказать  тебе  правду.  Но,  с
другой стороны, как компаньоны мы не очень подходили друг другу, а тут мне
представился случай одному стать хозяином фирмы, когда  ее  положение  уже
упрочилось, ну, и... и...
     - И ты выкупил мою долю за триста двадцать кредитов, -  договорил  за
него Крэндол. - А сколько теперь стоит фирма, Ирв?
     Ирв отвел глаза в сторону.
     - Около миллиона. Но послушай, Ник! В прошлом году  оптовая  торговля
переживала небывалый расцвет. Так что твоего тут уже  не  было.  Послушай,
Ник...
     Ирв достал чистую бумажную салфеточку и вытер вспотевший лоб.
     - Ник, - сказал  он,  наклоняясь  вперед  и  изо  всех  сил  стараясь
дружески улыбнуться. - Послушай меня, Ник. Забудь про  это,  не  преследуй
меня,  и  я  тебе  кое-что  предложу.  Мне  нужен  управляющий  с   твоими
техническими знаниями. Я дам тебе двадцать процентов в деле,  Ник...  нет,
двадцать пять. Я готов дать даже тридцать... тридцать пять...
     - И ты думаешь, что это компенсирует семь лет каторги?
     Ирв умоляюще поднял трясущиеся руки.
     - Нет, Ник, конечно, нет. Их ничто не компенсирует. Но послушай, Ник.
Я готов дать сорок пять про...
     Крэндол выключил телевизор.  Некоторое  время  он  продолжал  сидеть,
потом вскочил и начал расхаживать по комнате. Он  остановился  и  осмотрел
свои бластеры - купленный утром и брошенный Дэном. Достал свидетельство об
освобождении и внимательно прочел его. Потом снова сунул в карман туники.
     Позвонив дежурной, он заказал межконтинентальный разговор.
     - Хорошо, сэр. Но вас хочет видеть один джентльмен. Мистер Отто Хенк,
сэр.
     - Пошлите его сюда. И включите мой экран, как  только  вас  соединят,
мисс.
     Через несколько минут к нему в номер вошел Отто-Блотто. Он был  пьян,
но, как обычно в таких случаях, внешне это у него не проявлялось.
     - Как ты думаешь, Ник, как ты думаешь, что, черт возьми...
     - Ш-ш-ш! - перебил его Крэндол. - Меня соединили.
     Телевизионистка где-то в Гималаях сказала:
     - Говорите, Нью-Йорк.
     И на экране появился Фредерик Стоддард Стефансон. Он постарел гораздо
больше всех тех, кого Крэндол успел увидеть в этот день. Впрочем, это  еще
ни о чем не говорило: когда Стефансон разрабатывал  сложную  операцию,  он
всегда казался постаревшим.
     Стефансон ничего не сказал. Он только  смотрел  на  Крэндола,  крепко
сжав губы. Позади него  виднелся  зал  охотничьего  домика  -  точь-в-точь
такой, каким  подобные  залы  подчас  рисуются  воображению  телевизионных
режиссеров.
     - Ну ладно, Фредди, - заговорил Крэндол. - Я долго тебя  не  задержу.
Можешь  отозвать  своих  псов  и  не  стараться  больше  убить  меня   или
искалечить. Я на тебя теперь даже не зол.
     - Даже не зол...  -  Стефансон  с  трудом  обрел  привычное  железное
самообладание. - А почему?
     - Потому что... ну, тут много причин. Потому что  теперь,  когда  мне
осталось только убить тебя, твоя смерть не подарит  мне  семи  лет  адской
радости. И потому, что ты не сделал мне ничего такого, чего не делали  все
остальные - кто что мог и, вероятно,  со  дня  моего  появления  на  свет.
Очевидно, я простофиля от рождения. Так уж я  создан.  И  ты  просто  этим
воспользовался.
     Стефансон наклонился, вперил в его лицо  внимательный  взгляд,  потом
перевел дух и облегченно скрестил руки на груди.
     - Пожалуй, ты говоришь искренне.
     - Конечно, я говорю искренне. Видишь? - он показал на два бластера. -
Сегодня я их выброшу. С этих пор я не буду носить никакого  оружия.  Я  не
хочу, чтобы от меня хоть как-то зависела чья-то жизнь.
     Стефансон задумчиво поковырял под ногтем большого пальца.
     - Вот что, - сказал он. - Если ты говоришь серьезно  -  а,  по-моему,
это так и есть, - то, может быть, мы что-нибудь придумаем. Например, будем
выплачивать тебе какую-то долю прибыли. Там поглядим.
     - Хотя это не принесет тебе никакой выгоды? -  с  удивлением  спросил
Крэндол. - Почему же ты раньше мне ничего не предлагал?
     - Потому что я  не  люблю,  чтобы  меня  принуждали.  До  сих  пор  я
противопоставлял силу силе.
     Крэндол взвесил этот ответ.
     - Не понимаю. Но, наверное, ты так создан. Что ж, как ты сказал - там
поглядим.
     Когда он наконец повернулся к Хенку, Отто-Блотто все  еще  растерянно
покачивал головой, занятый только собственной неудачей.
     - Представляешь, Ник? Эльза месяц назад отправилась в  увеселительную
поездку на Луну. Кислородный шланг в ее костюме засорился, и она умерла от
удушья, прежде чем ей успели помочь. Черт-те что, Ник, верно? За месяц  до
моего срока! Не могла подождать какой-то паршивый месяц! Она хохотала надо
мной, когда помирала. Это уж как пить дать!
     Крэндол обнял его за плечи.
     - Пойдем погуляем, Отто-Блотто. Нам обоим будет полезно проветриться.
     "Странно, как право на убийство действует на людей,  -  думал  он.  -
Полли поступила на свой манер, а Дэн  -  на  свой.  Старина  Ирв  отчаянно
вымаливал себе жизнь - и старался не переплатить. Мистер Эдвард Болласк  и
девица в ресторане... И только Фредди Стефансон,  единственная  намеченная
жертва, только он не пожелал просить".
     Просить он не пожелал, но на милостыню расщедрился.  Способен  ли  он
принять от Стефансона то, что, в сущности, будет подачкой?  Крэндол  пожал
плечами. Кто знает, на что способен он сам или любой другой человек?
     - Что же нам теперь делать,  Ник?  -  обиженно  спросил  Отто-Блотто,
когда они вышли из отеля. - Нет, ты мне ответь: что нам теперь делать?
     - Я, во всяком случае, сделаю вот что,  -  ответил  Крэндол,  беря  в
каждую руку по бластеру. - Только это, и ничего больше.
     Он  по  очереди  швырнул  сверкающие  бластеры  в  стеклянную   дверь
роскошного вестибюля "Козерог-Ритца". Раздался  звон,  затем  снова  звон.
Стена рухнула, расколовшись на длинные кривые кинжалы.  Люди  в  вестибюле
оборачивались, выпучив глаза.
     К Крэндолу подскочил полицейский. Бляха на  его  металлической  форме
отчаянно дребезжала.
     - Я видел! Я видел, как ты это сделал! - кричал он, хватая  Крэндола.
- Ты получишь за это тридцать суток!
     - Да неужто? - сказал Крэндол. - Тридцать  суток?  -  он  вытащил  из
кармана свое свидетельство об освобождении и протянул его полицейскому.
     - Вот что, уважаемый блюститель порядка. Сделайте-ка в  этой  бумажке
надлежащее число проколов или  оторвите  купон  соответствующих  размеров.
Либо так, либо эдак. А можете и так, и эдак. Как вам больше нравится.

+========================================================================+
I          Этот текст сделан Harry Fantasyst SF&F OCR Laboratory         I
I         в рамках некоммерческого проекта "Сам-себе Гутенберг-2"        I
Г------------------------------------------------------------------------
I        Если вы обнаружите ошибку в тексте, пришлите его фрагмент       I
I    (указав номер строки) netmail'ом: Fido 2:463/2.5 Igor Zagumennov    I
+========================================================================+


Популярность: 88, Last-modified: Thu, 20 Aug 1998 05:04:16 GMT