ебя в седельной сумке? - он головой указал на нее стоявшему рядом воину. Из нее выглядывал кусок робы Белазиуса. Тот засунул в сумку руку и вытащил одеяние. На замусоленной и помятой белой ткани отчетливо проступали темные пятна. Запах крови дошел до меня даже сквозь дым горящей факельной смолы. Почувствовав кровь, зафыркали и заволновались лошади. Люди переглянулись. Факельщики с подозрением поглядели на меня. Стражник выдохнул и что-то пробормотал. - Клянусь богами, вот в чем дело! - со злостью сказал Утер. - Один из них, о Митра! Я так и знал! Даже здесь от тебя пахнет священным дымом! Ладно, побочный сын. Именем моего брата тебе дарована свобода и его расположение, но посмотрим, что он на это скажет. Теперь, по-моему, тебе нет смысла изворачиваться. Я поднял голову. Наши глаза находились почти на одном уровне. - Изворачиваться? Я отрицаю, что преступил закон или совершил деяние, которое не понравится Графу. Лишь эти две вещи могут иметь значение, господин Утер. Я объяснюсь с ним. - Уж не сомневаюсь. Итак, тебя туда отвел Ульфин? - Ульфин не имеет к этому никакого отношения, - ответил я резко. - К тому времени мы с ним расстались. Как бы то ни было, он раб и делает, что ему приказывают. Утер внезапно пришпорил свою лошадь, и она заплясала рядом с моей. Он наклонился и ухватил меня за накидку. Сжав руку, он приподнял меня в седле. Его наколенник больно придавил мне ногу, зажатую между боками беспокойно переминающихся лошадей. Утер приблизил ко мне свое лицо. - А ты делаешь, как прикажу тебе я. Кем бы ты ни приходился моему брату, ты подчиняешься и мне. Он сжал руку еще сильнее. - Понял, Мерлин Эмрис? Я кивнул. Он поцарапался о мою брошь-застежку, выругался и отпустил меня. У него на руке выступила кровь. Я заметил, как он смотрит на брошь. Утер щелкнул пальцами факельщику. Тот приблизился, подняв факел. - Это он дал тебе ее? Красного дракона? - Утер не договорил. Его глаза остановились на моем лице и расширились. Их ярко-голубой цвет стал невыносимым. Серый жеребец пошел под ним в сторону, он резко одернул его, так, что брызнула пена. - Мерлин Эмрис, - едва слышно проговорил он. Потом неожиданно рассмеялся, задорно и громко. Таким я его еще не видел. - Что же, Мерлин Эмрис. Тебе все же придется рассказать, где ты был сегодня ночью. - Он развернул лошадь и бросил через плечо воинам: - Возьмите его с собой, да смотрите, чтобы не упал. Похоже, он дорог моему брату. Серый жеребец взвился под ударом шпор, и отряд быстро тронулся вслед за Утером. Мои охранники, не отпуская поводьев гнедой, поехали сзади. В грязи осталась лежать жреческая роба, скомканная и истоптанная конскими копытами. Интересно, найдет ли ее Белазиус? Будет ли осторожен? Вскоре я забыл о нем. Мне предстоял разговор с Амброзиусом. Кадал находился в моей комнате. - Спасибо богам, что ты не вернулся за мной, - проронил я с облегчением. - Меня подобрали люди Утера, а он сошел с ума от злобы, узнав, где я был. - Знаю, - угрюмо ответил Кадал. - Я видел. - Что это значит? - Я все-таки вернулся за тобой. Решил проверить, хватило ли у тебя ума отправиться домой, после того как раздался этот... шум, и поехал следом. Не увидев на дороге следов, подумал, что ты слишком лихо погнал кобылу... Я и сам припустил так, что подо мной задымилась земля. Потом... - Ты догадался, что происходит и где был Белазиус? - Да, - он повернул голову, собираясь плюнуть на пол, но вспомнил, где находится, и ограничился знаком против нечистой силы. - Когда я приехал сюда и не нашел тебя, то понял, что ты - своевольный дурачок - отправился смотреть, что там делается. Тебя могли убить, если бы ты попался этим друзьям. - И тебя тоже. Но ты вернулся. - Что мне оставалось делать? Ты мог бы и услышать, как я тебя зову. По меньшей мере ты поступил необдуманно. Я увидел отряд, когда до города оставалось меньше мили. Тогда съехал с дороги и дал им проехать. Знаешь тот старый разрушенный пост? Я спрятался там и видел, как они проезжали мимо. Тебя везли сзади под охраной. Я понял, что Утер догадался, и поехал следом, держась по возможности близко. В городе боковыми улицами я пробрался сюда первым. Получается, он все знает? Я кивнул и начал расстегивать накидку. - Придется дорого заплатить, уж точно, - заметил Кадал. - Как он узнал? - Белазиус засунул свою робу в мою седельную сумку, а они ее нашли. - Я улыбнулся. - Если бы они примерили ее на меня, то им бы пришлось заново ломать голову. Но они не додумались. Лишь бросили ее в грязь. - Тоже хороши. - Он опустился на колено, чтобы помочь мне расстегнуть сандалии. Сняв один, он задержался. - Выходит, Белазиус видел тебя? Говорил с тобой? - Да. Я дождался его, и мы вместе вернулись к лошадям. Кстати, Ульфин должен привести Астера. Сильно побледнев, он уставился на меня. - Утер не видел Белазиуса, - сказал я. - Белазиус вовремя смылся. Он понял, что услышали ржанье лишь одной лошади, и послал меня вперед. Иначе, они нашли бы нас вдвоем. Должно быть, он забыл свое одеяние или понадеялся, что его не найдут. Если бы не Утер, то никто бы и не додумался. - Тебе не следовало бы подходить к Белазиусу. Дела обстоят гораздо хуже. Подожди, дай сделаю я. У тебя холодные руки. - Он расстегнул застежку с драконом и снял накидку. - Хочешь в этом убедиться - убедишься. Он опасный человек, и все они такие, но он самый опасный. - Ты знаешь о нем? - Не скажу, что много. Но догадываюсь. Главное - с этим народом опасно связываться. - Он главный жрец-друид, по меньшей мере, глава секты. Поэтому он не совершит необдуманных поступков. Перестань так беспокоиться, Кадал. Он вряд ли способен причинить мне зло или позволить сделать это другим. - Он угрожал тебе? - Да, проклятием, - я рассмеялся. - Говорят, подобные вещи действуют. Рассказывают, что друиды способны послать за тобой летящий нож. Он будет преследовать цель на протяжении многих дней; перед тем как нож попадет в человека, тот услышит сзади в воздухе свистящий звук. - Много чего рассказывают, Кадал. Дай мне, пожалуйста, другую тунику, поприличнее. Вернул ли шерстянщик мою самую лучшую? Я хочу принять ванну, прежде чем отправиться к Графу. Он искоса поглядел на меня, доставая из сундука новую тунику. - К нему с дороги отправился Утер. Знаешь об этом? - Конечно. И предупреждаю - я расскажу Амброзиусу правду, - рассмеялся я. - Все без утайки? - Все. - Наверное, оно и к лучшему, - сказал он. - Если кто и может защитить тебя от них... - Не в этом дело. Он просто должен знать. У него есть на это право. А кроме того, зачем мне от него скрывать? - Я имею в виду проклятие, - медленно проговорил Кадал. - Даже Амброзиус не спасет. - Катись оно... - я сопроводил свои слова жестом, редко встречающимся среди аристократов. - Забудь о нем. Мы поступили верно. Лгать Амброзиусу нельзя. - Однажды тебе, Мерлин, придется побояться. - Возможно. - Разве ты не боялся Белазиуса? - Почему я должен его бояться? - поинтересовался я. - Он не причинит мне зла. - Я снял пояс с туники и бросил его на кровать. - А ты бы испугался, Кадал, если бы узнал, как умрешь? - Конечно, клянусь собакой! А ты? - Иногда я вижу что-то, и это наполняет меня страхом. Он, не двигаясь, глядел на меня. На его лице был написан испуг. - Что тебя ждет? - Пещера. Хрустальный грот. Иногда мне кажется, что это смерть, иногда - рождение, источник прозрения. Я не могу сказать точно. Но когда-нибудь узнаю. А пока мне не слишком страшно. В конце концов я приду в пещеру, равно как и ты... - Я запнулся. - Что я? - быстро спросил он. - Куда приду я? - Я хотел сказать "как и ты найдешь свою старость". - Это ложь, - грубо парировал он. - Я видел твои глаза. Когда ты начинаешь предвидеть, твои глаза становятся необычными: зрачки расширяются и затуманиваются, будто ты мечтаешь. Но взгляд не мягчает. Твои глаза холодны, как металл, ты не замечаешь, или не хочешь замечать, что происходит вокруг. Тебя нет, будто ты перенесся куда-то. А остался один голос. Как рог, в который дуют и который издает звук. Конечно, я видел тебя таким всего пару раз, но зрелище сверхъестественное, пугающее. - Это пугает и меня, Кадал. - Зеленая туника соскользнула с меня на пол. Он подал серое одеяние, которое я носил как пижаму. - Я тоже боюсь, - задумчиво, как бы обращаясь к самому себе, сказал я. - Ты прав в отношении ощущения. Я чувствую себя пустой раковиной, которой что-то движет. Говорю, вижу и думаю о вещах до сей поры мне незнакомых. Но неправильно полагать, что я ничего не чувствую. Мне больно. Возможно, потому, что не могу распоряжаться тем, что говорит во мне. Не могу пока руководить. Но буду. Научусь. В этом заключается настоящая сила. Буду различать в своих предсказаниях человеческое предчувствие и божье провидение. - Ты заговорил о моей смерти. Какова она будет? Я взглянул на него. Странно, но Кадалу было труднее солгать, нежели Утеру. - Но я не видел твоей смерти, Кадал. Не видел ничьей смерти, кроме своей собственной. Я собирался сказать "равно как и ты найдешь себе могилу в чужой земле" - мне известно, что для британца это хуже чем смерть. Но мне кажется, что тебя ждет именно это, если ты останешься моим слугой. Его взгляд просветлел, и он улыбнулся. В этом и заключается сила, подумал я, если мое слово способно испугать таких людей, как он. - Без проблем, - ответил Кадал. - Даже если меня не попросят, я останусь с тобой. Тебе легко и приятно служить. - Неужели? Я думал, ты считаешь меня своевольным дурачком и занудой. - В этом весь ты. Я не говорил подобных вещей никому из твоего сословия. Ты же, услышав их, рассмеялся. Ты ведешь себя вдвойне по-королевски. - Вдвойне по-королевски? Не могут же мой дед и... - я остановился, увидев выражение его лица. Он сказал необдуманные слова и теперь, раскрыв рот, пытался поймать их и проглотить обратно. Кадал молчал, стоя, где стоял, с грязной туникой в руках. Я медленно поднялся, забытая пижама сползла на пол. В его словах не было надобности. Как я не догадался об этом раньше, когда стоял перед Амброзиусом в зимнем поле, освещаемый светом факелов. Он узнал. Сотни людей догадывались. Мне вспомнились косые взгляды, бормотание командиров, почтение слуг, которое принял за уважение к приказам Амброзиуса. Теперь же я понял, что это являлось проявлением почтения к его сыну. Комната по-прежнему напоминала пещеру. Пламя за решеткой мигало, его свет тонул в бронзовом зеркале. Я посмотрел в него. Освещенная огнем бронза отражала мое обнаженное тело, похожее на невесомую тень. Лицо, однако, в игре света и тени было различимо. Я увидел его лицо таким, какое оно было, когда он сидел у камина и ждал. Ждал, чтобы расспросить меня о Ниниане. В этом месте Провидение вновь изменило мне. Я открыл для себя, что люди, обладающие божьим провидением, зачастую слепы как простые смертные. - И все знают? - спросил я Кадала. Он кивнул, даже не спросив, что я имел в виду. - Просто ходят слухи. Иногда ты очень похож На него. - Утер, наверное, догадался. Разве он не знал? - Нет. Он уехал, прежде чем распространилась молва. Но он взъелся на тебя не поэтому. - Рад слышать. Почему же? Из-за происшедшего в загоне у стоячего камня? - Из-за этого и многого другого. - Из-за чего же? - Он думал, что ты являешься наложником Графа, - прямо ответил он. - Амброзиус не увлекается женщинами, равно как и мальчиками. Но Утер не может себе представить человека, который не побывал с кем-нибудь в постели семь раз на неделе. Когда его брат проявил к тебе такое внимание, поместил тебя в своем доме и приставил слугу, Утер сделал однозначный вывод. - Понятно. Он сегодня сказал что-то об этом. Но я подумал, что он просто вспылил. - Если бы он пригляделся к тебе или послушал, что говорит народ, то понял бы, в чем дело. - Теперь он понял, - уверенно сказал я. - Он понял это на дороге, увидев подаренную мне Графом брошь с драконом. Конечно же, до него дошло, что Граф не подарит своему наложнику королевский вензель. Утер попросил даже поднести факел и всмотрелся в меня. - Здесь меня осенила еще одна мысль. - И Белазиус, наверное, знает. - А, да, - ответил Кадал, - знает. Но почему? - Судя по его поведению. Будто он знал, что не может меня коснуться. Возможно, поэтому он и попытался запугать меня проклятием. Он очень хладнокровен, правда? Должно быть, ему пришлось крепко подумать. Белазиус не мог просто убрать меня с дороги за святотатство, но ему было надо, чтобы я молчал. Отсюда и взялось проклятие. И... - я остановился. - И что еще? - Не удивляйся. Еще один залог того, что я буду держать язык за зубами. - Бога ради, скажи, что? Я передернул плечами, вспомнив, что до сих пор стою голый, и потянулся за пижамой. - Он сказал, что возьмет меня с собой в святилище. По-моему, он хочет сделать из меня жреца. - Он так и сказал? - к уловкам Кадала против нечистой силы мне не привыкать. - Как же ты поступишь? - Отправлюсь с ним. Схожу разок. И не смотри так, Кадал. Сто против одного, что мне не захочется появляться там во второй раз. - Я прямо взглянул на него. - В этом мире не существует ничего, к чему бы я не был готов, даже бога, к которому я не могу приблизиться. Если мне нужно прибегнуть к его помощи, я должен познать его. Понимаешь? - Откуда? О каком боге ты говоришь? - Думаю, существует только один бог. Конечно, есть разные боги, они живут везде: в полых холмах, с ветрами, в море, в траве, по которой мы ходим, в воздухе, которым мы дышим, в тени, где их ждут люди, подобные Белазиусу. Но я верю, что существует только один настоящий бог, подобным бескрайнему морю. В конце концов все мы - маленькие боги, и люди, подобно грекам, стекаются к нему. Ванна готова? Через двадцать минут я закрепил голубую тунику на плече брошью с драконом и отправился к своему отцу. 12 В прихожей сидел секретарь, довольно искусно справлявшийся с бездельем. За занавесом слышался тихий голос Амброзиуса. Два стража на входе, похоже, одеревенели. Занавес отлетел в сторону, и вышел Утер. Увидев меня, он остановился и хотел что-то сказать, но перехватив любопытствующий взгляд секретаря, передумал и прошел мимо, взмахнув красным плащом и оставив конский запах. В любом месте можно определить, был ли здесь Утер. Он источал запахи, как половая тряпка. Судя по всему он отправился к брату, не приведя себя в порядок после дороги. Секретарь по имени Соллиус сказал мне: - Вы можете зайти прямо сейчас. Он ждет вас, сэр. Я даже не заметил обращения "сэр", давно к нему привыкнув. Он стоял спиной к двери рядом со столом. На столе были разбросаны дощечки для письма, на одной из них лежало стило, будто Амброзиуса прервали во время письма. На секретарском столе у окна виднелся наполовину раскатанный книжный свиток. Дверь за мной захлопнулась. Я остановился. Кожаный занавес с шуршанием опустился. Амброзиус повернулся. Мы молча смотрели друг на друга. Секунды показались нескончаемыми. Наконец он откашлялся и произнес: - А, Мерлин. Садись. - Он сделал неопределенный жест рукой. Я повиновался и пошел к своему стулу у камина. Секунду он помолчал, глядя на стол, потом взял стило и добавил на дощечке слово. Я ждал. Амброзиус нахмурился, глядя на написанное, и стер его. Бросил стило на стол, резко обратился ко мне. - Приходил Утер. - Да, сэр. Он поглядел на меня из-под нахмуренных бровей. - Он встретил тебя одного, катавшегося за городом. - Я катался не один, - быстро вставил я. - Со мной был Кадал. - Кадал? - Да, сэр. - Но ты сказал Утеру другое? - Нет, сэр. Взгляд Амброзиуса стал внимательным и неподвижным. - Кадал постоянно со мной, господин. Он более чем предан. Мы поехали на север до просеки в лесу. Потом у меня захромал пони, Кадал дал мне свою кобылу, и мы отправились домой. - Я набрал воздуха. - На тропинке встретили Белазиуса и его слугу. Белазиус сначала поехал со мной, но потом расстался, поскольку не хотел встречаться с принцем Утером. - Ясно. - Его голос ничего не выражал, но я понял, что ему в самом деле многое было ясно. Его следующий вопрос подтвердил мою догадку. - Ты побывал на острове жрецов-друидов? - Вы знаете об этом? - удивленно спросил я. Ответом мне была холодная тишина. Пришлось продолжить рассказ. - Я уже сказал, что мы с Кадалом решили срезать путь. Если вы знаете, где расположен остров, то должны представлять себе тропинку. В месте, где она начинает спускаться к морю, растет сосновая роща. В ней мы нашли слугу Белазиуса - Ульфина с двумя лошадьми. Кадал хотел забрать одну, чтобы быстро отправить меня домой. Во время разговора с Ульфином мы услышали крик, точнее вопль, он раздался восточнее рощи. Я пошел посмотреть, в чем дело. Клянусь, я не знал, что там находится остров и что на нем происходит. Не знал и Кадал. Будь он верхом, он задержал бы меня. Но к тому времени, когда он взял у Ульфина лошадь и пустился за мной, я уже исчез из виду. Он подумал, что я испугался и ускакал домой. Приехав сюда, Кадал не нашел меня и вернулся, но меня уже подобрал отряд. - Я засунул ладони между коленок и крепко сжал их. - Не знаю, что побудило меня подъехать к острову. Крик, может быть. Мне трудно объяснить. Пока. - Я глубоко вздохнул. - Господин... - Да? - Я должен вам сказать одну вещь. Сегодня ночью на острове убили человека. Не знаю, кто он такой, но слышал, что это человек короля. Какое-то время он считался пропавшим без вести. Его тело найдут где-то в лесу, оно будет выглядеть так, будто его задрал дикий зверь. - Я помолчал. Его лицо ничего не выражало. - Считаю, мне следовало сказать вам об этом. - Ты ходил на остров? - О, нет! Мне бы тогда не остаться в живых. Об убитом узнал позже. Его убили за святотатство. А я лишь спустился на берег и подождал в лесу, наблюдая за танцем и жертвоприношением. Слышал пение. Мне тогда было неизвестно, что это незаконно. У меня на родине это запрещено, хотя всем известно, что такое явление существует! Я думал, что здесь оно отличается. Однако, когда господин Утер узнал, где я побывал, он очень рассердился. Похоже, он ненавидит друидов. - Друидов? - спросил Амброзиус, думая о своем. Он по-прежнему играл стилем. - Да, конечно. Утер не испытывает к ним особой симпатии. Он является одним из фанатичных поклонников Митры. Свет же с тьмою - враги. Ну так что? - последние слова были обращены к Соллиусу, вошедшему с извинениями и ждавшему у двери. - Извините, сэр. Посланец от короля Будека. Я сказал ему, что вы заняты, но он просил передать, что у него важные сведения. Ему подождать? - Пусть войдет. Вошел человек со свитком. Он передал его Амброзиусу. Тот уселся в свое большое кресло, развернул свиток и, хмурясь, начал читать его. Я наблюдал за ним. За решеткой камина разрасталось пламя, освещая черты лица, известного мне лучше своего собственного. От углей исходило сияние. Оно затмило мне глаза, и в них поплыл туман. Они расширились. - Мерлин Эмрис? Мерлин! Эхо превратилось в обыкновенный голос. Видение исчезло. Я сидел на стуле в комнате Амброзиуса, уставясь на свои руки, зажатые между коленями. Амброзиус встал между мной и камином. Секретарь ушел, мы остались одни. При повторном упоминании имени я проснулся. - Что ты видел в огне? - спросил он меня. - Заросли боярышника на холме, - начал я перечислять, не поднимая головы, - девушку на коричневом пони, молодого человека с брошью-драконом на плече и туман, стелющийся по земле. Я услышал, как он глубоко вздохнул, взял меня за подбородок. Его глаза были внимательны и жестки. - Значит, правду говорят о твоих провидческих способностях. Теперь-то уж у меня не осталось никакого сомнения. Тогда, в первую ночь у изваяния, я подумал, что это мог быть сон, детский рассказ, удачная догадка, направленные на то, чтобы разбудить во мне интерес. Но это... Я не ошибся в тебе. Он выпрямился. - Ты видел лицо девушки? Я кивнул. - А мужчины? - Да, сэр. - Я встретился с ним взглядом. Он резко повернулся ко мне спиной, опустив голову. Снова взял со стола карандаш, начал вертеть его в руках. - Давно ты об этом знаешь? - спросил он, подождав. - С сегодняшнего вечера, когда приехал. Часть рассказал Кадал, потом я припомнил некоторые вещи и взгляд вашего брата, когда он увидел вот эту штуку. - Я показал на брошь с изображением дракона. Амброзиус взглянул на нее и кивнул. - У тебя впервые было подобное... видение? - Да. До этого даже и подумать не мог. Теперь же мне кажется странным, что я и не подозревал. Но клянусь, что это так. Он молча стоял, опершись рукой на стол. Не знаю, чего я ожидал, но никогда не думал увидеть великого Аурелия Амброзиуса лишенным дара речи. Он прошелся вдоль по комнате. - Странная у нас с тобой получается встреча, Мерлин. Столько есть о чем поговорить и в то же время так мало. Теперь ты понимаешь, почему я задавал так много вопросов? Почему старался узнать, что привело тебя сюда? - Боги, мой господин, привели меня сюда, - сказал я. - Почему вы оставили ее? Я не хотел задавать этот вопрос столь неожиданно, но уж слишком давно он давил на меня. Он вырвался у меня как обвинение. Запинаясь, я попытался исправить впечатление, но он спокойно оборвал меня жестом. - Мне было восемнадцать лет, Мерлин, и у меня была мечта побывать в своем собственном королевстве. Тебе известна история о том, как нас принял здесь кузен Будек после убийства моего брата - короля. Он ни на день не отказался от мысли отомстить за его смерть Вортигерну, хотя на протяжении многих лет это было невозможно. Но он продолжал засылать лазутчиков, он решил заслать меня самого к королю Корнуолла Горлуа. Он был другом моего отца и никогда не любил Вортигерна. Горлуа дал мне двух надежных людей и отправил на север слушать и наблюдать, познавать местность. Когда-нибудь я расскажу тебе о нашем путешествии, но... не сейчас. Что же касается тебя... В конце октября мы направлялись на юг, к Корнуоллу. Там нас ждал корабль, но мы попали в засаду. Нам пришлось сразиться с людьми Вортигерна. Не знаю, заподозрили они что-нибудь или просто вышли убивать, как делают саксы и лисы, чтобы испробовать сладостный вкус крови. Думаю, последнее. Иначе они постарались бы убедиться в моей смерти. Два моих спутника погибли, но я оказался счастливым, отделавшись открытой раной и ударом по голове, от которого потерял сознание. Все происходило в сумерках, и они подумали, что я мертв. Когда пришел в себя, уже наступило утро. Надо мной стоял гнедой пони, на нем сидела девушка и молча разглядывала побоище. На его лице впервые мелькнуло подобие улыбки. Наверное, он вспомнил ее лицо. - Я попытался заговорить. Пролежав ночь на открытом воздухе, я потерял много крови, и у меня начался жар. Я опасался, что она испугается и поскачет в город. Это был бы конец. Но она не стала убегать. Она поймала моего коня, достала из сумки флягу и дала мне напиться. Затем промыла и перевязала рану, а потом, бог знает как, взгромоздила меня на седло и вывезла из долины. Она сказала, что знает поблизости тихое место, куда никто не заходит, - пещера с источником. В чем дело? - Ничего, - ответил я. - Мне известно. Продолжайте. Там никто не жил? - Никто. Пока мы добирались туда, я впал в беспамятство. Ничего не помню. Она спрятала меня в пещере и укрыла коня. В моей седельной сумке остались еда, вино, накидка и одеяло. Наступил полдень, и она поехала домой. Там ей сказали, что найдены два убитых человека и неподалеку паслись их лошади. Отряд ускакал на север. Вряд ли кто-нибудь в городе догадывался, что должно было остаться три трупа. Поэтому мне ничего не угрожало. На следующий день она приехала к пещере снова, прихватив с собой еду и лекарства. То же повторилось на третий день. - Он помолчал. - Конец истории тебе известен. - Когда вы сказали ей, кто вы такой? - Когда она объяснила мне, почему не может уехать со мной из Маридунума. До этого я принимал ее за одну из дам в королевском доме. Возможно, то же самое она почувствовала во мне. Но это не имело никакого значения. Ничто не имело значения, кроме того, что я был мужчиной, а она - женщиной. С первого взгляда мы поняли друг друга. Он снова улыбнулся, но на этот раз уже не скрывая радости воспоминания. - Тебе придется подождать, Мерлин, прежде чем знание подобного рода станет подвластным тебе. Провидение в вопросах любви тебе не поможет. - Вы просили ее отправиться с вами сюда? Он кивнул. - Я говорил ей об этом еще до того, как узнал, кто она такая. А узнав, испугался за нее, стал настаивать, но она не согласилась. Из разговора понял, что она боится и ненавидит саксов, ее страшит то, как Вортигерн расправляется с королевствами. И все же отказалась ехать со мной. Одно дело, сказала она, поступать, как она поступает, и другое - уехать за море с человеком, который, если вернется, станет врагом ее отцу. Мы должны прекратить наши встречи, говорила она мне, как прекращается в природе все, и потом забыть. С минуту он молчал, глядя на свои руки. - И вы никогда не знали, что у нее есть ребенок? - Нет. Конечно, я интересовался. Следующей весной я послал письмо, но не получил ответа. И я оставил все попытки, решив, что, если я ей понадоблюсь, она знает, где найти меня. Потом, по прошествии двух лет, до меня дошли сведения, что она обручилась. Теперь-то я знаю, что это не соответствовало действительности, но тогда это послужило поводом забыть о ней. Он посмотрел на меня. - Ты понимаешь? Я снова кивнул. - Возможно, это даже правда, хотя немного в другом смысле, мой лорд. Она завещала себя церкви, после того как я достигну определенного возраста и не буду нуждаться в ней. Христиане называют это обетом. - Да? - он задумался. - Как бы там ни было, я больше не писал писем. Когда же появились слухи о внебрачном сыне, мне даже в голову не пришло, что он мог быть моим. Однажды сюда приехал человек, глазной доктор, который до этого побывал в Уэльсе. Я послал за ним, чтобы расспросить. Он подтвердил, что во дворце есть внебрачный сын, такого же возраста, рыжий, сын самого короля. - Диниас, - подсказал я. - Врач, возможно, даже не видел меня. А меня держали подальше от посторонних глаз. Правда, иногда мой дед в разговоре с незнакомцами называл меня своим сыном. У него имелись во дворце побочные дети. - Так я и подумал. Поэтому следующий слух о внебрачном сыне то ли короля, то ли принцессы я уже не воспринял. История ушла в прошлое, давили заботы. К тому же я всегда думал, что если она родила бы от меня ребенка, то обязательно дала бы мне знать. Он умолк, погрузившись в свои собственные мысли. Понимал ли я тогда его - сейчас не помню. Позже разрозненные части мозаики сложились в цельную картину. Гордость, помешавшая ей последовать за любимым, помешала ей и послать за ним, когда у нее родился ребенок. Та же гордость помогала ей держаться в последующие годы. Более того, своим побегом она выдала бы своего возлюбленного, и тогда ничто не остановило бы ее братьев от убийства Амброзиуса прямо при дворе Будека. Зная деда, можно утверждать, что были принесены страшные клятвы отомстить человеку, ставшему моим отцом. Прошло время, воспоминания стерлись, почти исчезли. Он остался для нее мифом. Потом его место заняла другая сильная любовь - священники и религия. Остался ребенок, очень похожий на своего отца. Как только ее долг перед сыном был исполнен, она решила уединиться. Уединения и покоя искала она много лет в горной долине; подобно ей, и я выбрал позже ту же тропинку, ища того же. Когда он снова заговорил, я вздрогнул. - Очень тяжело тебе пришлось без отца? - Достаточно. - Ты веришь, что я не знал? - Я поверю любому вашему слову, мой лорд. - Как сильно ты меня ненавидишь за это? Уставившись на свои руки, я медленно проговорил: - Внебрачные сыновья и ничейные дети пользуются одной привилегией. Они свободны представлять своего отца кем угодно. Можно выбрать себе худшего из худших, лучшего из лучших. В любую минуту вы можете придумать себе нового отца. К тому времени мое положение более-менее прояснилось, я видел отца в любом солдате, принце, священнослужителе. Он виделся мне и в любом мало-мальски привлекательном рабе королевства Южный Уэльс. Амброзиус повторил свой вопрос, обращаясь ко мне очень нежно. - Теперь ты видишь его в действительности, Мерлин Эмрис. Скажи же, ты ненавидишь меня за выпавшую тебе долю? Я ответил, не поднимая головы и не отводя глаз от огня. - В детстве я мог выбирать отца, имея в распоряжении весь мир. Из всех я выбрал бы вас, Аурелий Амброзиус. Тишина. В камине пульсировало пламя. - В конце концов, какой мальчишка не выбрал бы себе в отцы короля всей Британии? - добавил я, пытаясь свести все к шутке. Он твердой рукой отвернул мою голову от камина. - Что ты сказал? - спросил он резко. - Что сказал? - заморгал я. - Я сказал, что выбрал бы вас. Его пальцы впились мне в подбородок. - Ты назвал меня королем всей Британии. - Разве? - Но это... - Он запнулся. Его глаза прожигали меня насквозь. Амброзиус отпустил руку и выпрямился. - Ладно, пускай. Если это на самом деле так, то бог напомнит об этом еще раз. - Он улыбнулся мне. - Сказанное имеет значение лишь постольку, поскольку исходит от тебя. Не всякому человеку доведется услышать подобное от взрослого сына. Кто знает, может, оно к лучшему, встретиться взрослыми, когда у каждого есть, что предложить другому. Человеку, чьи дети всегда рядом, невозможно увидеть себя в их лице, как довелось мне. - Я так похож? - Говорят. Я вижу в тебе Утера и понимаю, почему говорят, что ты мой. - Но он сам этого, похоже, не заметил. Он сильно рассердился или только испытал облегчение, узнав, что я не ваш наложник? - Ты и об этом знаешь? - Он искренне удивился. - Если бы он думал иногда мозгами, он бы выиграл от этого. А так мы ладим довольно неплохо. Он занимается одним, я - другим. И говоря откровенно, быть ему королем после меня, если я... Он запнулся на последнем слове. Возникла неловкая тишина. - Извини меня. - Он разговаривал со мною на равных. - Не обдумал сказанное. Слишком привык к мысли, что у меня нет сына. Я поднял глаза. - То, что вы имеете в виду - правда. По-моему, так считает и сам Утер. - Если ты смотришь на это моими глазами, тогда мне придется легче. - Не представляю себя королем. Даже на половину, на четверть. Возможно, мы вместе с Утером заменим вас, когда вы уйдете. Он так здоров, что лучше некуда, так вы говорите? Но Амброзиус не улыбнулся. Его глаза сузились, и взгляд стал неподвижным. - Приблизительно так я и думал. Что-то вроде этого. Догадался? - Нет, сэр. Откуда? - Я выпрямился. - Вы предполагали найти мне именно такое применение? Теперь-то понимаю, почему меня держали в этом доме и относились по-королевски. Хотелось верить, что вы на меня рассчитываете, что я могу быть вам полезен. Белазиус сказал, что вы используете каждого человека по его способностям. Если из меня не получится воина, я все равно вам пригожусь. Это правда? - Совершенно верно. Я чувствовал это, хотя и не знал, что ты можешь оказаться моим сыном. Но когда ночью в поле увидел тебя и услышал разговор с Утером... В твоих глазах блуждали видения, и от тебя исходила сила. Нет, Мерлин, из тебя не получится ни короля, ни даже принца в человеческом понимании. Но когда ты вырастешь и станешь человеком, любой король посчитает за счастье иметь тебя рядом, и тогда он уверенно будет править миром. Теперь понимаешь, почему я послал тебя учиться к Белазиусу? - Он очень ученый человек, - осторожно оценил я. - Он продажен и опасен, - прямо и четко охарактеризовал его Амброзиус. - Однако он мудр и умен, много путешествовал. Его опыт не постичь в Уэльсе. Учись у него. Но я не говорю - следуй за ним. Есть места, где ты не должен с ним появляться. Но учиться - учись. Я посмотрел на него и кивнул. - Вы знаете о нем. - Мои слова прозвучали не как вопрос, а уже как вывод. - Он служитель старой религии. Да. - И вы не против? - Я не могу позволить себе разбрасываться ценными инструментами потому, что мне не нравится их форма. Он полезен, и я его использую. Ты будешь делать то же самое, если хватит мудрости. - Он хочет взять меня на следующую встречу. Амброзиус вопросительно поднял брови, но ничего не сказал. - Вы запрещаете? - Нет. Ты пойдешь? - Да, - медленно ответил я, серьезно обдумывая каждое слово. - Мой лорд, если вы ищете... что ищу я, то приходится бывать в необычных местах. Люди не могут смотреть на солнце, они лишь видят его отражение в предметах, расположенных на земле. Если солнце отражается в луже, то все равно видно, что это солнце. Что бы там ни было, я его найду. Амброзиус улыбнулся. - Вот видишь? Тебе и охрана не нужна, разве что Кадал. - Он расслабленно оперся на стол, сдвинувшись на краешек стула. - Она назвала тебя Эмрис. Дитя света. Бессмертный. Божественный. Ты знал, что это значит? - Да. - А знал ли ты, что это и мое имя? - Мое имя? - вопрос прозвучал совсем глупо. Он кивнул. - Эмрис... Амброзиус. Одно и то же слово. Она назвала тебя в мою честь: Мерлинус Амброзиус. Я уставился на него. - Да... конечно. Мне и в голову не приходило. - Я рассмеялся. - Почему ты смеешься? - Из-за имени. Амброзиус - принц света. Она говорила всем, что мой отец был принцем тьмы, Люцифером. Слышал даже посвященную этому песню. У нас, в Уэльсе, складывают песни обо всем подряд. - Когда-нибудь ты мне споешь ее. - Внезапно он охладел. - Мерлинус Амброзиус, дитя света, погляди на огонь и скажи, что ты видишь сейчас? Когда я, пораженный, взглянул на него, он требовательно повторил: - Именно сейчас, до того, как погаснет огонь, пока тобою владеет усталость. Смотри на огонь и говори. Что будет с Британией? Что случится со мной? Что случится с Утером? Сослужи мне службу, сын мой. Говори. Но бесполезно. Я уже оглянулся, пламя угасало. Сила покинула меня. Осталась комната, в которой разговаривали двое. Но я любил его и вернул взгляд на угли. Установилась полная тишина, нарушаемая лишь постукиванием охлаждающегося металла. - Мне не видно ничего, кроме угасающего в камине огня и кучи тлеющих углей. - Продолжай. Я весь покрылся потом. Потекли капли с носа, под мышками, на животе. Я свел бедра, крепко до боли сжал руки. В висках болезненно застучало. Я встряхнул головой и посмотрел на Амброзиуса. - Бесполезно, мой лорд. Сожалею, но это бесполезно. Не я приказываю богу, а он мне. Возможно, что когда-нибудь я смогу действовать по своему желанию, но сейчас видение или приходит само собой, или вообще не появляется. В мольбе я протянул руки, пытаясь объяснить. - Это подобно ожиданию солнца, которое должно вот-вот показаться. Неожиданно подует ветер, облака разойдутся и становится светло. Иногда полностью, иногда частично. Я вижу лишь отдельные лучи - колонны. Когда-нибудь мне будет принадлежать весь храм. Но не сейчас. На меня навалилось изнеможение. - Извините, мой лорд. Я бесполезен для вас. У вас пока нет пророка. - Нет, - устало ответил Амброзиус. Он обнял меня, притянул к себе и поцеловал. - Всего лишь сын, который не ужинал и устал. Иди спать, Мерлин, и спи без снов. У тебя хватит времени для видений. Спокойной ночи. Той ночью меня не посетили видения, но приснился сон, о котором я не стал рассказывать Амброзиусу. Мне приснилась пещера на склоне горы и идущая к ней в тумане девушка по имени Ниниана. У пещеры ее ждал человек. Однако лицо Нинианы не было похоже на лицо моей матери, а у пещеры стоял не Амброзиус. Это был старик, и у него было мое лицо.  * КНИГА ТРЕТЬЯ. ВОЛК *  1 Я провел в Британии с Амброзиусом целых пять лет. Оглядываясь сейчас на прожитые годы, надо сказать, что многое исказилось в моей памяти. Представьте себе человека, который взялся восстанавливать давно разрушенную мозаику. Кое-что я вспоминаю без труда, в красках и с подробностями; другое, как картина, покрытая пылью времен, но более важное, словно затянуто дымкой. Места мне вспоминаются всегда отчетливо, иногда настолько, что представляю себя ходящим по ним. Если бы у меня хватило сил собраться, привлечь свое былое могущество, я смог бы спокойно воссоздать их, подобно тому, как в те далекие годы я описал для Амброзиуса Танец исполинов. Эти воспоминания так же ясны, как и мысли, посещавшие меня, чего я не могу сказать о людях. Я ворошу свою память, и мне становится интересно временами, не путаю ли я Белазиуса с Галапасом, Кадала с Сердиком, одного из бретонских военных командиров с военачальником моего деда в Маридунуме, пытавшегося сделать из меня воина. Он считал, что даже внебрачный принц должен желать искусно владеть холодным оружием. Когда же я начинаю писать об Амброзиусе, он словно оказывается рядом. И сейчас он будто со мной. Его выхватывает из темноты свет. Моя первая морозная ночь в Малой Британии. Я вижу тяжелые очертания человека в шлеме, твердый взгляд его глаз, нахмуренные брови. На выражение лица наложила отпечаток всепоглощающая непреклонная воля, на целых двадцать лет приковавшая его взор к закрытому для него королевству. Двадцать лет у него ушло, чтобы из ребенка вырасти в Идущего, создать, невзирая на бедность и слабость, ударные силы, ждущие своего часа. Сложнее писать о Утере. Точнее, сложно писать о Утере, так как он остался в прошлом, стал частью истории, завершившейся много-много лет назад. Я представляю его ярче, чем Амброзиуса. Но не в темноте. Здесь, в темноте, находится часть меня, которая была Мирдином. Часть меня, бывшая Утером, подвластна свету. Она охраняет берега Британии, следуя моему замыслу, замыслу, показанному мне Галапасом в один из солнечных дней в Уэльсе. Но это, конечно, уже не Утер. Я пишу не о нем, а о человеке, объединившем всех нас, вместе взятых, - Амброзиусе, давшем мне жизнь, Утере, трудившемся со мной, о себе, который нашел Утеру применение - дать Британии Артура. Время от времени из Британии приходили известия, а вместе с ними и вести из дома, попадавшие к нам от Горлуа из Корнуолла. Похоже, что после смерти моего деда Камлак не стал спешить откалываться от своего родственника Вортигерна. Ему требовалось больше уверенности, прежде чем поддержать "партию молодых", как окрестили группировку Вортимера. Вортимер едва не пошел на открытый мятеж, и было ясно, последний рано или поздно начнется. Король Вортигерн оказался снова между оползнем и потопом. Для того чтобы остаться королем бриттов, он должен был обратиться за помощью к соотечественникам жены - саксонки. Год от года саксы-наемники выдвигали все новые требования. Страна находилась в расколе и истекала кровью под бременем того, что люди открыто называли "саксонским террором". На западе все это проявлялось особенно наглядно. Люди оставались там свободными, и для мятежа не хватило лишь настоящего лидера. Положение Вортигерна становилось столь отчаянным, что (вопреки своим расчетам) ему постоянно приходилось перебрасывать войска с запада под командование Вортимера и его братьев. Уж в них-то не было примеси саксонской крови. Сообщений о матери не поступало, кроме известий, что она находится в монастыре в безопасности. Амброзиус не передавал ей посланий. Если бы до нее дошло, что с Графом Британии находится некий Мерлинус Амброзиус, то она все поняла бы. Но письмо или послание от противника короля могло лишний раз подвергнуть ее жизнь опасности. Она узнает, - говорил Амброзиус, - и достаточно скоро. В действительности же до этого момента оставалось еще пять лет, но... время стремительно летело. Когда в Уэльсе и Корнуолле стали назревать события, Амброзиус ускорил свои приготовления. Если уж народу на западе потребуется лидер, то у него были все намерения стать таковым. Он выждет и позволит Вортимеру стать тем клином, которым они с Утером расширят образовавшуюся трещину. Тем временем обстановка в Малой Британии нагнеталась. К Амброзиусу обращались все с новыми и новыми предложениями дать войска, заключить союз. Округа сотрясалась от топота лошадей и марширующих людей. В кварталах инженеров и оружейников до поздней ночи не смолкал перезвон. Люди старались за одно и то же время сделать два оружия вместо одного. Приближался решающий момент. Когда он наступит, Амброзиус должен быть во всеоружии, без намеков на поражение. Человеку нельзя потратить полжизни на создание смертоносного копья и потом потерять его, бросив наугад в ночную тьму. Не только люди и средства, но время, настрой и даже ветер должны помочь ему. Сами боги должны открыть перед ним ворота. Именно для этого они и послали меня к нему. Я вовремя предстал перед ним со словами победы и видением непобежденного бога, которое убедило его и, что еще важнее, находившихся с ним воинов, что приближается наконец тот час, когда они смогут нанести победный удар. К своему страху я обнаружил, что он меня ценил. Будьте уверены - я больше никогда не спрашивал его, какое он собирается найти мне применение. Он сказал об этом без обиняков. Терзаемый гордостью, страхом и желанием, я старался познать все, чему мог вообще быть научен, сделать себя доступным силе, которая была единственным, что я мог дать ему. Если он ожидал иметь под рукой готового пророка, то ему, вероятно, пришлось разочароваться. В прошедшем периоде времени я не видел ничего особенного. Знание, по-моему, препятствует предвидению. Это же было временем познания. Я учился у Белазиуса, пока не превзошел его, научившись делать то, чего он никогда не умел, - применять расчеты. Для Белазиуса расчеты являлись видом искусства, для меня таковым было пение. Долгие часы я проводил в квартале инженеров, пока меня оттуда не вытаскивал ворчащий Кадал. Такие занятия, говорил он, позволяют водить компанию только с банной прислугой, не больше. Я записал на память всю медицинскую науку, которую преподал мне Галапас, добавив кое-что из практического опыта, который приобрел, помогая военным медикам. Я обладал полной свободой перемещений по городу и лагерю. Используя имя Амброзиуса, я, как молодой волк, наслаждался имеющейся свободой. Учился я и у каждого встречного. Вглядывался, как обещал, в свет и тьму, в солнечный свет и неподвижную воду. Побывал с Амброзиусом в святилище Митры у фермы и с Белазиусом на лесных сборищах. Мне даже позволили присутствовать на совещаниях, проводившихся Графом со своими командирами, хотя никто не питал иллюзий в отношении моих скудных военных способностей. Если только, сказал однажды насмешливо Утер, он не вознесется над нами, подобно Джошуа, и не придержит солнце, дав поработать нам на полную катушку. Но шутки в сторону. Для людей он нечто среднее между посланцем Митры и осколком священного креста. Не при вас будь сказано, брат, но он принесет больше пользы, стоя на холме в качестве талисмана удачи, нежели на поле боя, где он не продержится и пяти минут. Он мог бы выразиться и похлеще, учитывая, что в шестнадцать лет я забросил ежедневные упражнения в фехтовании, дававшие человеку необходимый минимум навыков самозащиты. Узнав об этом, отец рассмеялся и ничего не сказал. Уже тогда он, в отличие от меня, знал, что я способен защитить себя по-своему. Итак, я учился у всех. У старух, собиравших растения, паутину и водоросли на лекарства, у бродячих торговцев, у лекарей-шаманов, у ветеринаров, предсказателей, священнослужителей. Я слушал разговоры воинов у таверн, речи командиров в отцовском доме, мальчишескую болтовню на улицах. Но существовала одна вещь, о которой я не знал ничего. К тому времени, когда я в 17 лет покинул Малую Британию, для меня загадкой были женщины. Когда я задумывался о них, что происходило довольно часто, то говорил себе, что у меня мало времени, впереди жизнь, а сейчас предстоят дела поважнее. Сейчас мне кажется, правда заключалась в том, что я их боялся. Я ушел с головой в работу. Страх же, я думаю с высоты сегодняшнего дня, шел от бога. Я ждал и занимался своим делом, заключавшимся, как я думал тогда, в том, чтобы служить моему отцу. Однажды я, как обычно, посетил мастерскую Треморинуса, главного инженера, учившего меня всему, что знал сам. Он отвел мне в мастерской место и дал материал для экспериментов. Тот день я помню особенно хорошо. Треморинус вошел в мастерскую и увидел меня сидящим на угловой скамье. Я склонился над небольшой моделью. Он подошел посмотреть и, увидев, чем я занят, рассмеялся. - Я-то думал, что в округе их достаточно и дальше ставить некуда. - Мне просто интересно, как их установили. - Я опрокинул масштабную копию каменного изваяния. Треморинус удивился, и я знал почему. Он прожил в Малой Британии всю свою жизнь и, как и все ее жители, уже не обращал внимания на стоящих повсюду каменных истуканов. Большинству людей, проходивших сквозь их строй, они казались мертвыми. Но не мне. Для меня они что-то сообщали, и предстояло узнать что. - Пытаюсь попробовать сделать это в малом масштабе, - лишь ответил я. - Сразу могу сказать одно: уже пробовали - не получается. - Он поглядел на блок, который я приспособил для поднятия модели. - Блоки годятся для колонн, да и то легких. - Нет. У меня была идея... Я собирался подойти к этому с другой стороны. - Зря тратишь время. Займись лучше чем-нибудь, что нужно нам. Вот, например, стоило бы развить твою идею о создании небольшого передвижного крана. Через несколько минут его позвали. Я разобрал модель и сел за новые расчеты, которых Треморинус даже не видал. У него есть заботы поважнее. В любом случае он рассмеялся бы, если бы услышал, что способ подъема стоячих камней я узнал от поэта. А произошло это так. Как-то за неделю до нашего разговора я гулял у водного рва, окружавшего стены города, и услышал поющего человека. Голос был старческий, дребезжащий, охрипший от многолетнего пения, голос профессионального певца. Однако мое внимание привлек не голос и не мелодия, которую невозможно было уловить, а упоминание моего собственного имени: Мерлин, Мерлин, куда лежит твой путь? Куда идешь ты в рань такую Со своей черною собакой? Он сидел у моста с чашей для подаяний. Было видно, что певец слеп, но голос его звучал четко. Услышав, что я остановился рядом, он не проявил признаков волнения или смущения, а продолжал сидеть, склонившись над лирой и перебирая пальцами струны, словно нащупывал ноты. Насколько я мог судить, ему приходилось петь перед королями. Мерлин, Мерлин, куда ты идешь так рано днем со своей черной собакой? Я ищу яйцо, красное яйцо морского змея, лежит оно у берега в камне пустом. А я иду собирать кресс-салат на лугу, зеленый кресс-салат и золотые травы, золотистый мох усыпляющий и омелу, что высоко на дубу, на жреческом суку, у бегущей воды в дремучем лесу. Мерлин, возвращайся из леса, от источника, оставь дуб и золотистые травы, оставь кресс-салат на заливном лугу и красное яйцо морского змея в морской пене у пустого камня! Мерлин, Мерлин, оставь свои искания, нет никого выше бога! Мерлин, Мерлин, куда лежит твой путь в такую рань, с тобой твоя черная собака. Я ищу яйцо, Морского змея красное яйцо. Лежит оно у берега в камне пустом. А я иду собирать кресс-салат на лугу, зеленый кресс-салат и золотые травы, золотистый мох усыпляющий и омелу, что высоко на дубу, на жреческом суку, у бегущей воды в дремучем лесу. Сегодня эта песня получила распространение под названием "Песня Девы Марии", или "Король и серая ива". Но тогда я впервые услышал ее. Узнав, кто остановился его послушать, певец выразил удовольствие. Я присел к нему и задал несколько вопросов. Мне помнится, что в то утро мы говорили большей частью о песне, а потом уж о нем самом. Он рассказал, что еще молодым побывал на Моне - острове друидов, знает Кэрнарвон, ездил в Сноудон. Зрение потерял на острове друидов, но не сказал как. Когда я поведал, что морские водоросли и кресс-салат, которые я собираю на берегу, являются лекарственными растениями, а не волшебными средствами, он улыбнулся и пропел стихотворение, услышанное мною от матери. По его словам, оно должно быть защитой. От чего, он не сказал, да и я не стал спрашивать. Я положил ему в чашу деньги, принятые им с достоинством, и пообещал найти ему новую лиру. Он замолчал, глядя в пространство пустыми глазницами. Я понял, что он не поверил мне. Лиру я принес на следующий день. Мои отец был достаточно щедр, и мне не было необходимости говорить ему, на что я трачу деньги. Когда я вложил лиру в руки старого певца, он заплакал. Потом он взял мои руки и поцеловал их. После этого случая, вплоть до отъезда из Малой Британии, я часто встречался с ним. Он исколесил весь свет, его дороги пролегали от Ирландии до Африки. Он научил меня песням всех стран - Италии, Галлии, снежного севера, древним песням Востока. Восточные напевы принесли на запад люди с островов, расположенных на востоке. Они и подняли каменные изваяния. В своих песнях они оставили давно забытые знания. Не думаю, что для старого певца они были чем-то иным, нежели старые волшебные песни, поэтические сказания. Но чем больше я вникал в их смысл, тем больше они говорили мне о живших в действительности людях, о поставленных величественных памятниках, славивших их богов и королей-гигантов прошлого. Один раз я сказал об этом Треморинусу, но он рассмеялся и свел все к шутке. Больше я не поднимал эту тему. Мастерам Амброзиуса приходилось в те дни ломать голову более чем достаточно. Не хватало им еще помогать мальчишке с расчетами, не имевшими для предстоящей высадки никакого практического значения. Так оно и осталось. Весной того года, когда мне исполнилось восемнадцать лет, из Британии наконец пришли вести. В январе и феврале зима закрыла для людей море, и лишь в начале марта, воспользовавшись последним зимним затишьем перед началом штормов, в порт вошло небольшое торговое судно, принесшее взволновавшее всех известие. Через несколько часов после прибытия судна на север и восток понеслись курьеры Графа собирать его союзников. Вортимер в конце концов порвал со своим отцом и саксонской королевой. Устав упрашивать Верховного короля бриттов бросить союзников - саксов и защитить от них собственный народ, несколько британских лидеров, включая людей с запада, убедили Вортимера взять дело в свои руки. Они объявили его королем и призвали всех под его знамена сражаться с саксами. Саксов оттеснили к юго-востоку и вынудили их в поисках убежища переплыть на своих длинных ладьях на остров Тенет. Вортимер продолжал преследовать их и там. Они запросили пощады и молили разрешить им с миром вернуться обратно в Германию. Разрешение было получено, и саксы отплыли, оставив в Британии своих жен и детей. Но победоносное царствие Вортимера не продлилось долго. Прошел слух, что его предательски отравил приближенный королевы. Как бы там ни было, Вортимера нашли мертвым, и его отец Вортигерн снова вернулся на престол. Первым делом (что опять приписывают его жене) он послал за Хенгистом и его саксами, призывая их вернуться в Британию. Как он сказал, "с небольшими силами, небольшими, но боевитыми, необходимыми для поддержания мира и единства в его раздробленном королевстве". По слухам, саксы собрались выставить триста тысяч человек. Даже если слухи были неверными, не оставалось сомнений, что Хенгист намеревался взять с собой немало войск. Были новости и из Маридунума. Дошедшие до нас известия скорее представляли преувеличенные слухи, к тому же достаточно худые. Согласно им, Камлак со своей знатью, людьми моего деда, принял сторону Вортимера. Они вместе с ним участвовали в четырех решающих битвах с саксами. Во второй из них, при Эписфорде, Камлака убили, погиб и Катигерн, брат Вортимера. Меня больше волновало то, что после смерти Вортимера начались гонения на его сторонников. Вортигерн присоединил к собственным землям Гвента королевство Камлака. Как и двадцать пять лет назад, он взял заложниками детей Камлака, один из которых - еще грудной ребенок. Они были отданы на попечительство королеве Ровене. Мы никак не могли узнать теперь, что с ними. Не знали мы и о сыне Олуэн, который подвергся той же участи. Жив ли он? Вряд ли. О моей матери известий не было. Через два дня после получения новостей начались весенние штормы. Снова море стало преградой. Но это почти не имело значения, так как в Британии тоже не располагали известиями о нас, об ускоренно завершающейся подготовке вторжения в Западную Британию. Сомнений не было - час настал. Задача состояла не только в том, чтобы пройти освободительным походом по Уэльсу и Корнуоллу, но и собрать там оставшихся союзников Красного Дракона. В наступившем году Красному Дракону предстоит сражаться за свою корону. - Вернешься с первым кораблем, - сказал мне Амброзиус, не отрывая взгляда от карты, расстеленной перед ним на столе. Я стоял у окна. Несмотря на запертые ставни и задернутые шторы, я слышал шум ветра. Занавески колыхались, подхваченные сквозняком. - Да, сэр, - ответил я и подошел к столу. - Поеду в Маридунум? - Я заметил, что его палец остановился в какой-то точке на карте. - Сядешь на первый корабль, отходящий на запад, и, где бы он ни причалил, доберешься до дома. Первым делом отправишься к Галапасу и узнаешь новости. Сомневаюсь, чтобы тебя узнали в городе, но лучше не рискуй. У Галапаса тебе ничего не грозит. Можешь у него обосноваться. - Из Корнуолла нет вестей? - Никаких, не считая слуха, что Горлуа принял сторону Вортигерна. - Вортигерна? - мне потребовалось время, чтобы осмыслить. - Он не поднялся вместе с Вортимером? - Насколько мне известно, нет. - Он лавирует? - Возможно. Хотя мне трудно поверить. Понятное дело, у него молодая жена. Или он предвидел участь Вортимера и предпочел присоединиться потом ко мне, оставив видимость лояльности Верховному королю. Пока же не узнаю, мне нельзя открыто выходить на него. За ним могут следить. Поэтому езжай к Галапасу и собирай уэльские новости. Мне сказали, что Вортигерн окопался тоже где-то там, оставив Хенгисту незащищенной восточную часть Британии. Придется сначала выкуривать этого старого волка, а потом уж объединять силы Запада против саксов. Делать все придется быстро. Мне нужно взять Карлеон. - Амброзиус поднял голову. - Я пошлю с тобой твоего старого приятеля - Маррика. Известия для меня можешь передавать с ним. Будем надеяться, что тебе удастся узнать максимум. Тебе, наверное, и самому интересно. - Могу подождать, - ответил я. Он промолчал и лишь приподнял бровь, затем вернулся к карте. - Ладно, садись. Проинструктирую тебя. Надеюсь, в скором времени ты отплывешь. Я показал на качающиеся занавески. - Меня будет мутить всю дорогу. Он рассмеялся. - Клянусь Митрой, об этом я не подумал. Может, и меня тоже? Чертовски недостойное возвращение на родину. - В свое королевство, - уточнил я. 2 Я пустился в плавание в начале апреля, и на том же самом судне. Однако на этот раз путешествие разительно отличалось от предыдущего. Путешествовал не Мирдин-беглец, а Мерлинус, хорошо одетый молодой римлянин, располагавший деньгами и слугами. На том же корабле, на котором голого Мирдина держали взаперти, у Мерлинуса была удобная каюта и почтительное обращение. Мне прислуживали Кадал и, к моему удивлению, Маррик (Ханно погиб, превзойдя себя самого в пустячном дельце, связанном с шантажом). Я, естественно, расстался с внешними признаками своей принадлежности к Амброзиусу, хотя ничто не могло заставит меня снять подаренную им брошь. Я носил ее у плеча, прикрепленной к тунике изнутри. Вряд ли кто-нибудь признает во мне того беглеца, виденного пять лет назад, даже капитан не подавал виду. Но я держался в стороне и говорил только на бретанском. Если повезет, судно поднимется прямо к реке Тайви и бросит якорь в Маридунуме. Заранее было установлено, что я и Кадал высадимся на входе в устье. В одном оба плавания совершенно не отличались. Всю дорогу меня преследовала морская болезнь. То, что теперь я занимал удобную каюту и мне прислуживал Кадал (я был избавлен от старых мешков и ведра), не имело для меня никакого значения. Как только корабль вышел в Малое море и начал бороться с ветреной апрельской погодой, я сменил свою бравую позу на носу на лежание в каюте. Нам сопутствовал хороший ветер, и в начале апреля мы до рассвета вползли в устье и бросили якорь. Занималась заря, стояли холод и туман. Было очень тихо. Начинался прилив, поднимавшийся до самого устья. Наша лодка отошла от корабля. Далеко раздавался звонкий переклик петухов. Где-то в тумане блеяли ягнята, им отвечали овцы. Воздух был чист и солен, неуловимо пахло домом. Мы держались середины реки, скрытые от берега туманом. Разговаривали шепотом. Один раз на берегу залаяла собака, и послышался голос человека. Его речь была так явственна, словно он находился с нами в лодке. Подобного предупреждения было достаточно. Мы прекратили разговоры. Прилив оказался по-весеннему сильным и быстро донес нас к реке. Это оказалось кстати, поскольку мы запоздали с прибытием и бросили якорь, когда уже начало светать. Гребцы тревожно посматривали наверх и налегали на весла. Напрягая зрение, я вглядывался в знакомый берег. - Рад вернуться? - спросил Кадал на ухо. - Зависит от того, что нас ждет. О, Митра, как я голоден. - Неудивительно. - Он кисло рассмеялся. - Что ты высматриваешь? - Там должна быть заводь. Белый песок и ручей, выходящий из-под деревьев. За ним холм, поросший сосняком. Пристанем там. Он кивнул. План состоял в том, что я и Кадал высадимся под Маридунумом в месте, которое я укажу, и незамеченными выйдем на дорогу, выдавая себя за корнийцев. Говорить буду только я, поскольку акцент Кадала мог сойти за какой угодно, но только не корнийский. У меня имелось с собой несколько горшочков с мазями и лекарствами, и в случае необходимости я мог представиться странствующим лекарем. С подобной легендой можно было пройти везде. Маррик остался на борту. Он сойдет на берег в городе, найдет своих старых знакомых и получит от них новости. Кадал отправится со мной к пещере Галапаса и передаст Маррику полученные мной сведения. Корабль будет стоять в Маридунуме три дня, после чего заберет Маррика с новостями. Встретимся ли мы с ним, будет зависеть от того, что мы обнаружим. Ни я, ни мой отец не забыли, что, после того как Камлак присоединился к мятежу, Вортигерн, должно быть, рыщет по Маридунуму, как лиса, в поиске разбежавшихся кур. Моей первой задачей было узнать о Вортигерне и послать вести Амброзиусу. Второй - найти мать и убедиться, что ей ничего не грозит. Хорошо снова ступить на сушу! Пускай и не на такую сухую, поскольку на возвышенности росла высокая трава, вся покрытая росой. Как только лодка исчезла в речном тумане, я почувствовал легкость и волнение. Неприметными тропами мы вышли на дорогу. Не помню, что я ждал увидеть в Маридунуме. И не думаю, что меня это очень заботило. Я испытывал возбуждение не от возвращения домой, а от сознания факта, что выполняю задание Амброзиуса. Если я не мог послужить ему как пророк, то смогу выполнить мужскую работу и по-сыновьи. По молодости я постоянно ждал, что меня попросят умереть за него. Мы добрались до моста без происшествий. Нам сопутствовала удача - мы столкнулись с торговцем лошадьми, продававшим пару кляч. Я купил у него одну, поторговавшись ради приличия, чтобы не вызвать подозрения. Цена подходила, и он дал в придачу довольно потрепанное седло. Сделку мы завершили, когда стало совсем светло. Появились редкие люди, но никто не обращал на нас особого внимания. Обычно ограничивались беглым взглядом. Кроме одного парня. Тот, по-видимому, узнал лошадь, улыбнулся и обратился скорее к Кадалу, нежели ко мне. - Далеко собираетесь на ней уехать? Я притворился, что не расслышал, и заметил углом глаза, как Кадал простер руки, пожал плечами и показал на меня глазами: "Мол, я лишь следую за ним, несмотря на все его причуды". Бечевник пустовал. Кадал догнал меня и положил руку на упряжь. - Он прав. Эта развалина тебя не вывезет. Далеко ехать? - Неблизко, насколько я помню. Шесть миль от города. - И все в гору? - Почти все время я ходил пешком. - Погладив рукой тощую шею кобылы, я добавил: - Лошадь не настолько плоха, как это может показаться. Пара хороших кормежек все поправит. - Тогда надеюсь, что ты не зря потратил деньги. Что ты там видишь за стеной? - Это место, где я жил. Мы проезжали дом деда. Он совсем не изменился. Со спины клячи я мог заглянуть за стену на террасу, где росла айва. Ее яркие пламенные цветки уже раскрывались навстречу утреннему солнцу. А вот и сад, где Камлак дал мне отравленный абрикос. А вот ворота, через которые я выбегал в слезах. Появился фруктовый сад, наливавшийся яблоневым цветом. Небольшую терраску, где сидела и пряла Моравик, а я играл у ее ног, окружала молодая зеленая трава. Здесь я перебрался ночью через дворцовую стену. Вот кривая яблоня, к которой я привязывал Астера. Стену разрушили, и в проеме виднелась жесткая трава. Этим путем я бежал в ту ночь из своей комнаты, оставив за собой погребальный костер и Сердика. Я остановил кобылу и перегнулся, всматриваясь. Да, в ту ночь я чисто сработал. Пристройки исчезли вместе с моей комнатой и частью внешнего двора. Конюшня стояла на месте. Пожар ее не тронул. Обе части колоннады разрушились и были отстроены заново в современном стиле, не имевшем никакого отношения к прошлому. Крупные неотесанные камни, здание грубых форм, квадратные столбы, несущие деревянную крышу, квадратные глубокие окна. Смотрелось безобразно и неуютно. Единственным достоинством было то, что здание являлось хорошим укрытием от непогоды. С таким же успехом, подумал я, усаживаясь в седло и трогая лошадь, можно жить в пещере. - Чему ты улыбаешься? - спросил Кадал. - Каким я стал римлянином. Смешно, но мой дом теперь не здесь. И сказать честно, по-моему, не в Малой Британии. - Где же тогда? - Не знаю. Там, где Граф. Это точно. Когда-нибудь им станет это место. Я кивнул на старые римские казармы за дворцом. Они лежали в развалинах и выглядели опустевшими. К лучшему, подумал я. По крайней мере Амброзиусу не придется за них сражаться. Дайте Утеру двадцать четыре часа, и место это станет как новенькое. А вот и монастырь Святого Петра, его не тронули ни пожар, ни война. - Знаешь что? - обратился я к Кадалу, когда мы миновали монастырскую стену и направились по тропинке к мельнице. - Если где у меня и есть дом, так это пещера Галапаса. - Звучит отнюдь не по-римски, - заметил Кадал. - Дай мне хорошую таверну, открытую в любой день, приличную постель и немного баранины на пропитание и можешь оставить себе все пещеры на свете. Даже верхом на этой жалкой кляче путь показался гораздо короче, чем я помнил. Скоро мы доехали до мельницы и свернули с дороги в долину. Время будто остановилось. Словно только вчера я проезжал по залитой солнечным светом долине, и ветер трепал серую гриву Астера. И не только Астера. Вон под тем же боярышником сидит мальчик-полуумок, пасущий тех же овец, как и в первую мою поездку. Доехав до развилки, я поймал себя на том, что ищу глазами вяхиря. На склоне холма была тишина. Лишь кролики сновали в зарослях молодого папоротника. То ли кобыла почувствовала конец пути, то ли ей понравилась мягкая трава под ногами и легкость груза, она ускорила шаг. Впереди уже виднелся изгиб холма, за которым находилась пещера. Я бросил поводья на куст боярышника. - Вот мы и на месте. Она там, на утесе. - Я соскользнул с седла и бросил поводья Кадалу. - Останься здесь и подожди меня. Можешь подойти через час. Подумав немного, добавил: - Не беспокойся, если увидишь наверху подобие дыма. Это вылетают летучие мыши. Я уже забыл, как Кадал делает знак против нечистой силы. Теперь он сделал его и тем рассмешил меня. 3 Еще прежде, чем обойти невысокий гребень и выйти на лужайку перед входом в пещеру, я уже почти все знал. Назовите это предвидением. Просто не было признака. Тишина. Но тишина стояла всякий раз, когда я подходил к пещере. Теперешняя тишина отличалась. Только спустя немного я понял, в чем дело. Не журчал источник. Тропинка закончилась. Я прошел по траве и увидел. Можно было не заходить в пещеру, чтобы узнать, что его там нет и никогда не будет. На мягкой траве перед входом в пещеру были разбросаны какие-то обломки. Я подошел поближе. Все произошло не так давно. Здесь жгли костер, затушенный дождем до того, как все сгорело. На кострище высилась груда мокрого хлама: полуобгорелое дерево, лохмотья, пергамент, превратившийся в бесформенную массу, почерневшую по краям. Я перевернул ногой ближний ко мне кусок обугленной древесины. По резьбе догадался, что раньше это был сундук, в котором хранились его книги, а пергамент - это все, что осталось от свитков. Наверное, в обломках среди хлама валялись и другие его вещи. Я не стал смотреть. Если пропали книги, значит пропало все, и Галапас тоже. Я медленно подошел ко входу в пещеру. Задержавшись у источника, понял, почему пропал звук. Кто-то забросал его камнями, землей и рухлядью из пещеры. Но все-таки вода медленно просачивалась из камня, размывая земляную грязь. Странно, но высоко на уступе у входа в пещеру сохранился сухой факел. Хотя под руками не было ни кремня, ни огнива, я разжег огонь и, высоко держа факел, вошел. По коже побежали мурашки. Из пещеры дул холодный ветер. Я знал, что меня ждет. Из пещеры все вынесли. Все выбросили наружу, чтобы потом спалить на костре. За исключением бронзового зеркала. Оно не горело и было слишком тяжелым, чтобы унести с собой. Его сорвали со стены, и оно, накренясь, теперь стояло на земле. Больше ничего. Даже шума и шепота летучих мышей. Пещера пустовала. Я высоко поднял факел и поискал глазами хрустальный грот. Его тоже не было. Факел успел несколько раз мигнуть. Мне подумалось, что он замаскировал вход в него, а сам ушел в убежище. Потом я увидел. Проем, открывавший вход в хрустальный грот, остался на месте. Но случай, называйте это как хотите, сделал его невидимым для непосвященных. Упавшее зеркало, бросавшее на вход отраженный свет, отражало теперь темноту. Свет от входа в саму пещеру падал на стену, бросавшую на хрустальный грот тень. Для занимавшихся внизу мародерством и разрушением он оставался незаметным. - Галапас? - обратился я в пустоту. - Галапас? Из хрустального грота донесся легкий свист, тихое неестественное жужжание, похожее на слышанную мной в ночи музыку. Человеком и не пахло. Этого я не ожидал. Но все же забрался на уступ, встал на колени и вгляделся в темноту. В свете факела показались кристаллы и моя лира, стоявшая за освещенным шаром. Она была совершенно невредима. И ничего больше, не считая угасавшего в блестящих стенах шума. Во вспышках и бликах света там должны быть видения, но сейчас мне неподвластны они. Я оперся рукой о камень и спрыгнул на пол. Пламя факела заколебалось. Проходя мимо покосившегося зеркала, я поймал в нем отражение высокого юноши. Его лицо было бледно, черные глаза расширены. Я выбежал на траву, забыв про пылающий факел. Сложив ладони рупором, я приготовился позвать Кадала, но звук, донесшийся сзади, заставил меня резко обернуться и посмотреть наверх. С холма поднялись два ворона и черная ворона и принялись сердито каркать на меня. На этот раз не спеша я взобрался по тропинке мимо источника на холм над пещерой. Не прекращая каркать, вороны набрали высоту. Из кустов молодого папоротника взлетела еще пара ворон. Остальные продолжали возиться среди цветущего боярышника. Я размахнулся и швырнул в них горящим факелом. Трудно сказать, сколько времени он был мертв. Я узнал его по выцветшим коричневым лохмотьям, трепещущим под скелетом. В апрельских маргаритках валялся старый сломанный сандалий. Кисть отломилась от руки, и белые хрупкие кости лежали теперь рядом с моей ногой. Был виден сломанный мизинец, криво вправленный на место. Сквозь пустую грудную клетку начала прорастать апрельская трава. Воздух был чист и наполнен светом. Пахло цветущим утесником. Факел уткнулся в свежую траву. Я наклонился и поднял его. Не следовало бросать им в птиц. Они устроили ему подобающие проводы. Я обернулся, услышав шаги. Это был Кадал. - Увидел, как взлетели птицы, - сказал он и поглядел на останки под боярышником. - Галапас? Я кивнул. - Беспорядок у пещеры говорит сам за себя. Я догадался. - Не думал, что пробыл здесь так долго. - Доверь это дело мне. - Он наклонился. - Похороню его. Иди и подожди меня там, где мы оставили лошадей. Я посмотрю какой-нибудь инструмент. - Нет, пускай лежит с миром под боярышником. Мы соорудим над ним насыпь, которая и поглотит его. Займемся этим вместе, Кадал. Кругом было достаточно камней, чтобы соорудить могильный курган. Кинжалами мы нарезали дерна и положили его сверху. В конце лета он прорастет папоротником, наперстянкой и молодой травой, которые послужат ему саваном. Здесь мы и оставили его. Спускаясь с горы, я припомнил, когда последний раз проходил здесь. Тогда я горько оплакивал смерть Сердика, потерю матери и Галапаса. Кто знает, что готовит нам будущее? "Ты еще увидишь меня, - сказал он. - Обещаю тебе". Да, я увидел его. Когда-то по-своему сбудется и его другое обещание. Я вздрогнул и поймал на себе быстрый взгляд Кадала. - Надеюсь, ты додумался взять с собой флягу, - отрывисто проговорил я. - Мне надо сделать глоток. 4 Кадал взял нечто больше, чем флягу. Он принес еды - соленую баранину, хлеб и оливки последнего урожая в собственном масле. Мы остановились у леса с его подветренной стороны и приступили к трапезе. Рядом паслась кобыла, далеко внизу безмятежно текла река, блестевшая среди по-апрельски зеленеющих полей и поросших молодняком холмов. Туман развеялся, стоял прекрасный солнечный день. - Ну, - сказал в конце концов Кадал, - что будем делать? - Отправимся к моей матери. Если, конечно, она еще там. Клянусь Митрой, я бы дорого дал за то, чтобы узнать, кто это сделал! - добавил я с неожиданной для самого себя яростью. - Кто же, кроме Вортигерна? - Вортимер, Пасентиус, кто угодно. Когда человек мудр, добр и хорош, - добавил я с горечью, - кажется, что все подряд против него. Галапаса мог убить бандит из-за пищи, пастух из-за жилья, проходивший мимо воин ради глотка воды. - Но это не убийство. - Что же это? - Я имею в виду, что это сотворил не один. Человеческая стая во много крат хуже человека-одиночки. Думаю, что это были люди Вортигерна, возвращавшиеся из города. - Наверно, ты прав. Я узнаю. - Думаешь, у тебя получится увидеть мать? - Попытаюсь. - Он... У тебя есть послание для нее? - подобный вопрос мог быть задан Кадалом лишь в силу существовавших между нами отношений. - Если ты подразумеваешь, не просил ли Амброзиус передать ей что-нибудь, нет, - просто ответил я. - Он доверил это мне. Что я ей скажу, зависит целиком и полностью от того, что здесь произошло за время моего отсутствия. Сначала поговорю с ней, а потом решу, что сказать. Со временем привязанности меняются. Посмотри на меня. Мы расстались, когда я был ребенком. У меня остались лишь детские воспоминания. Теперь мне кажется, что я совершенно не понимал ее, ее мысли и желания. Ее привязанности могут заключаться совершенно в разном, не только в церкви. Она может по-другому думать об Амброзиусе. Боги ведают, что она не виновата, если стала мыслить иначе. Она ничего не должна Амброзиусу и позаботилась об этом с самого начала. - Монастырь не тронули, - задумчиво проговорил Кадал, глядя в зеленую даль, прорезанную блестящей ленточкой реки. - Верно. Вортигерн пощадил монастырь. Мне предстоит узнать, кто в чьем лагере находится, прежде чем отправлять сообщение. Что бы матери ни было известно за все прошедшие годы, ей не повредит неведение в течение непродолжительного срока. Что бы ни происходило перед высадкой Амброзиуса, я не должен рисковать, раскрывая все карты. Кадал начал собирать остатки еды, а я задумчиво глядел в светлую даль. - Довольно просто выяснить, где сейчас находится Вортигерн, - произнес я медленно, как бы размышляя вслух. - Высадился ли уже Хенгист, сколько с ним людей. Маррик узнает это без особого труда. Но Граф поручил мне выведать еще кое-что, чего не узнать в монастыре, а Галапас мертв. Придется поискать. Подождем здесь до сумерек и спустимся к Святому Петру. Мать скажет мне, к кому можно безбоязненно обратиться. - Я поглядел на Кадала. - Какому бы королю она ни оставалась верна, она не выдаст меня. - Да. Будем надеяться, ей разрешат повидаться с тобой. - Если ей станет известно, кто хочет с ней встретиться. Представляю, как настоятельница будет ее отговаривать. Не забывай, что она остается королевской дочерью. - Я откинулся на траву, заложив руку за голову. - Даже если я пока не считаюсь королевским сыном... Но кем бы я ни был, в монастырь мне так просто не пройти. Я не ошибся, полагая, что монастырь не понес ущерба. Вдалеке виднелись его целые и нетронутые стены. Новые крепкие ворота были окованы железом и наглухо закрыты. Снаружи даже факел не горел. В ранних сумерках узкая неосвещенная улочка пустовала. В ответ на наш стук в воротах открылось небольшое квадратное окошко, и за решеткой показался глаз. - Мы путешественники из Корнуолла, - тихо сказал я. - Мне надо обязательно переговорить с леди Нинианой. - С кем? - спросил монотонный и вялый голос, принадлежащий, видно, глухому человеку. Раздраженно подумав, зачем ставить у ворот глухих привратниц, я повысил голос. - С леди Нинианой. Я не знаю, какое у нее теперь имя. Она приходилась покойному королю сестрой. Она еще у вас? - Да, но она никого не принимает. У вас письмо? Она прочтет. - Нет, я должен с ней переговорить. Идите и скажите, что это один из ее родственников. - Родственников? - в глазах привратницы мелькнул интерес. - Они почти все умерли от страха или сгинули. Разве в Корнуолле неизвестно? Ее брат погиб в прошлом году в битве, его дети у Вортигерна. Ее собственный сын мертв пять лет. - Знаю. Я не из семьи ее брата и так же верен Верховному королю, как и она сама. Передайте ей это. И, подождите, вот вам за ваше старание. Я передал через решетку кошелек, тут же схваченный по-обезьяньи ловко. - Ладно, передам. Как вас зовут? Не ручаюсь, что она согласится, но я скажу ей ваше имя. - Меня зовут Эмрис, - я поколебался. - Она меня знает. Передайте ей это, и быстро. Мы будем ждать здесь. Минут через десять я услышал возвращающиеся шаги. Подумал, что мать, но это оказалась та же старуха. На решетку легла скрюченная рука. - Она встретится с вами, но не сейчас, молодой господин. Вам нельзя входить. Не сможет выйти и она, пока идет молитва. Она сказала, что встретит вас на тропинке у реки. В стене есть еще одни ворота, но вас никто не должен видеть. - Ладно. Мы будем осторожны. В темноте виднелись белки глаз, пытавшихся рассмотреть меня. - Она сразу вас узнала. Эмрис? Не волнуйтесь. Мы живем в беспокойные времена, и чем меньше сказано, тем лучше, о чем бы ни шла речь. - Когда? - Через час после восхода луны. Вы услышите колокол. - Буду ждать, - сказал я, но решетку уже захлопнули. Над рекой снова поднимался туман. Кстати, - подумал я. Мы тихо спустились по улочке, огибавшей монастырь. Она уводила прочь от остальных улиц и вела к бечевнику. - Что теперь? - спросил Кадал. - До восхода луны еще два часа. Глядя же на небо, вообще ничего не увидеть. Не рискуешь появиться в городе? - Нет. Но и ждать под этой изморосью нет смысла. Найдем местечко посуше, откуда можно будет услышать колокол. Пойдем. Ворота конного двора были заперты. Я не стал тратить время и пошел к фруктовому саду. Во дворце - ни огонька. Мы перебрались через пролом и по мокрой траве прошли в сад моего деда. Воздух пропах сырой землей, молодой зеленью, мятой, шиповником и мхом. Побеги сгибались под тяжестью росы. Наши ноги давили не собранные в прошлом году плоды. Сзади хлопали незакрытые ворота. Колоннада пустовала. Двери и оконные ставни были плотно закрыты. Стояла темень, в которой слышалось лишь шуршание крыс. Следов разрушений не видно. Взяв город, Вортигерн, наверное, решил оставить дворец себе и убедил саксов не подвергать его разграблению. Из-за страха перед епископами он пощадил и монастырь. Тем лучше для нас. Мы должны устроиться в сухом и удобном месте. Моя учеба у Треморинуса прошла бы даром, если бы я не мог отпереть во дворце любой замок. Я собирался сказать об этом Кадалу, когда из-за угла неожиданно пружинистой крадущейся походкой вышел молодой человек. Увидев нас, он остановился как вкопанный, его рука потянулась к поясу. Кадал не успел вытащить свой кинжал, как парень, внимательно всмотревшись в меня, воскликнул: - Мирдин! Клянусь святым дубом! Какое-то время я не мог узнать его, что и понятно, он был не старше меня и за пять лет имел возможность измениться не меньше моего. И здесь я узнал его. Широкие плечи, выдающаяся челюсть, рыжие волосы. Диниас. Он стал принцем и королевским отпрыском, когда все считали меня безымянным побочным сыном. Мой "кузен" Диниас, не признававший между нами родственных уз, претендовавший на титул принца и получивший его. От принца в нем мало что было. В угасающем свете я различил его одежду - не лохмотья, но что-то похожее на купеческие обноски. Он носил лишь одно украшение - медное кольцо за запястье. На нем была накидка из хорошей материи, но грязная и с обтрепанными краями. Пояс - из обыкновенной кожи, рукоятка меча - самая незатейливая. Он производил несколько убогое впечатление. Видно, человек перебивался, экономя изо дня в день, от еды к еде. Несмотря на происшедшие с ним изменения, он оставался моим кузеном Диниасом. Поскольку он узнал меня, не было никакого смысла убеждать его в обратном. Я улыбнулся и протянул ему руку. - Здравствуй, Диниас. Ты сегодня первый знакомый, кого я вижу. - Клянусь богами, что ты здесь делаешь? Все говорили, что ты мертв, но я не верил. Он наклонил вперед свою крупную голову, всматриваясь в меня бегающими глазами. - Где бы ты ни был все это время, но выглядишь ты ничего. Когда ты вернулся? - Мы приехали сегодня. - Тогда тебе известны новости? - Знаю, что Камлак мертв. Жаль... тебе, наверное, тоже. Нас нельзя назвать друзьями, но дело не в политике. - Я остановился, давая ему возможность продолжить. Уголком глаза заметил, что Кадал настороже и не снимает руки с бедер. Я спокойно опустил свою руку, и тогда он тоже расслабился. Диниас поднял плечо. - Камлак? Он дурак. Я говорил ему, откуда прыгнет волк. На протяжении всего разговора его глаза напряженно всматривались в темноту. Похоже, что в последнее время люди в Маридунуме стали осторожнее. Наконец он перевел на меня свой настороженный и подозрительный взгляд. - А чем ты здесь занимаешься? Что тебя привело сюда? - Повидаться с матерью. В Корнуолле до нас доходили лишь слухи о сражениях. Прослышав, что Камлак и Вортимер погибли, мне захотелось узнать, что же происходит дома. - Она жива Верховный король, - Диниас повысил голос, - чтит церковь. Хотя сомневаюсь, что тебе позволят повидаться с ней. - Наверное. Я ходил в монастырь, но меня не пустили. И все-таки останусь здесь на несколько дней, передам ей послание. Если мать захочет увидеть меня она найдет способ. Но хорошо хоть, что она в безопасности. Мне действительно повезло, что мы встретились. Ты расскажешь мне об остальных событиях. Я совершенно не представлял себе, что меня здесь ждет. Сегодня утром незаметно приехал сюда со своим слугой. - Уж точно, что незаметно. Подумал - воры. Вам повезло, что я вас сначала не прижучил. Это говорил прежний Диниас. В его голосе зазвучала угроза - естественная реакция на мой мягкий, извиняющийся тон. - Мне ничего не грозило, я лишь хотел узнать о своей семье. Дождавшись сумерек, я направился к Святому Петру, а на обратном пути заглянул сюда. Дворец пустует? - Здесь живу я. Кому же еще здесь жить? Его вызывающий ответ эхом пронесся по пустой колоннаде. Мне захотелось попросить разрешения остановиться у него и посмотреть на его реакцию. Но здесь его словно что-то осенило: - Говоришь, из Корнуолла? Какие оттуда новости? Говорят, посланцы Амброзиуса снуют по Малому морю. Я рассмеялся. - Не знаю. Я вел уединенную жизнь. - Нашел место по себе. - Мне послышалось хорошо знакомое презрение. - Рассказывают, что старью Горлуа провел зиму, устроившись в постели с девицей, которой едва исполнилось двадцать лет, предоставив другим королям играть под снегом в свои зимние игры. Говорят, что по сравнению с ней Елена Троянская - рыночная торговка. Какова она из себя? - Я не видел ее. У нее ревнивый муж. - Ревновать к тебе? - Диниас рассмеялся и выдал комментарий, от которого у Кадала перехватило горло. Однако насмешка настроила Диниаса на шутливый лад, и он расслабился. Я оставался для него внебрачным родственником, не имеющим авторитета. - Похоже на тебя, - добавил он, - провести мирненько зиму со старым козлиным герцогом в то время, когда остальные гоняли саксов по всей стране. Итак, он сражался на стороне Камлака и Вортимера. Это мне и требовалось узнать. - Я не несу ответственности за действия герцога, как тогда, так и сейчас, - сказал я мягко. - Тоже знакомо. Тебе известно, что он был на севере у Вортигерна? - Я слышал, что он уехал, чтобы присоединиться к нему у Кэрнарвона, правильно? Ты сам туда собираешься? - спросил я вкрадчиво. - У меня не было возможности получать все важные новости. Между колоннами потянуло прохладным, сырым воздухом. Из какой-то разбитой трубы сверху на плиты закапала вода. Диниас запахнулся в накидку. - Что здесь стоять? - радушие не уступало по количеству фальши высокомерию. - Пойдем, расскажем друг другу о новостях за бутылью вина, а? Я колебался недолго. Ясно было, что у Диниаса имелись мотивы не попадаться Верховному королю на глаза. С одной стороны, если бы он смог отмыться от своего союза с Камлаком, то сейчас он находился бы у Вортигерна в армии, а не околачивался полуоборванный в пустом дворце. С другой стороны, он теперь знал о моем приезде в Маридунум, и мне было бы лучше держать его под присмотром, нежели отпустить, чтобы он рассказывал обо мне кому угодно. С польщенным видом я принял приглашение, настаивая лишь на том, что угощать буду я, если он покажет, где вкусно готовят и хорошо топят. Не дав мне закончить, он взял меня за руку и быстрыми шагами вывел через портик на улицу. - Чудесно, чудесно! В западной части за мостом есть одно местечко. Там хорошо готовят и посетители не суют нос в чужие дела. - Он подмигнул. - С девчонками ты не связываешься, а? Ладно, хватит. Ты вроде не горишь желанием рассказывать о тех денечках. У нас же ты или за уэльсцев, или за Вортигерна. Город последнее время просто кишит его шпионами. Не знаю, кого они ищут, но рассказывают... Нет, убери свою тарелку. - Последние слова относились к нищему, протянувшему поднос с грубо обработанными камнями и кожаными шнурками. Человек безмолвно отодвинулся. Он был слеп на один глаз. Скулу, глазницу и переносицу рассекал ужасный шрам, оставшийся, похоже, от удара мечом. Проходя мимо, я положил на поднос монету. Диниас кинул на меня далеко не дружелюбный взгляд. - Времена поменялись. Должно быть, ты разбогател в Корнуолле. Расскажи мне, что случилось в ту ночь? Ты хотел поджечь весь дворец? - Расскажу за ужином. - До дверей таверны я не проронил больше ни слова. Войдя, мы нашли место в углу и сели спинами к стене. 5 Я не ошибся, отметив бедность Диниаса. Даже в задымленном помещении были заметны его изношенная одежда и взгляд, в котором боролись обида и желание, когда я заказал еду и кувшин лучшего здесь вина. Пока их несли, я извинился и переговорил быстро с Кадалом. - Возможно, я получу от него нужные нам сведения. В любом случае мне лучше остаться с ним, чтобы он был под моим присмотром. До восхода луны он неопасен. Или я устрою его в постель с девочкой, или же, если он окажется не в состоянии, провожу домой по пути в монастырь. Если же к этому времени не в состоянии окажусь я, то отправляйся к воротам у бечевника и переговори с моей матерью сам. Ты знаешь нашу историю. Скажи ей, что я столкнулся с кузеном Диниасом и мне надо сначала от него избавиться. Она поймет. А пока закажи себе поесть. - Смотри, осторожно, Мерлин. Кузен, говоришь? Еще тот фрукт. Ты ему не нравишься. - Подумаешь, открытие! - рассмеялся я. - Это у нас взаимно. - А... Ну, тогда смотри. - Постараюсь. У Диниаса хватило воспитанности подождать. Я отпустил Кадала и, вернувшись, разлил вино. Он оказался прав в отношении еды. Принесенный нам пирог был нафарширован говядиной и устрицами, залитыми густым горячим соусом. Хлеб, хотя и был ячменный, отличался свежестью. Бесподобен был и сыр. И в остальном таверна на уступала другим. Время от времени из-за занавески выглядывали хихикающие девушки, кто-нибудь из посетителей оставлял свою чашу и спешил к ним. Судя по взглядам, которые Диниас бросал за занавеску, не переставая жевать, я подумал, что без труда спроважу его, получив нужные сведения. Не узнав расклада, я не подготовился бы вступить на дорогу, которая могла оказаться скользкой. Но, используя свою семейную принадлежность, смог бы достаточно отсеять нужной Амброзиусу информации, расспрашивая лишь о родственниках. Диниас с готовностью отвечал на вопросы. Сначала выяснилось, что меня, начиная со времени ночного пожара, считали погибшим. Тело Сердика исчезло вместе с целым флигелем. Когда неподалеку от дворца нашли моего коня без седока, то подумали, что я разделил участь Сердика. Мать и Камлак послали людей на поиски, которые, естественно, не дали результата. Никто и не предполагал, что я исчезну морским путем. Торговое судно не заходило в Маридунум, а лодчонку никто не заметил. Мое исчезновение не вызвало переполоха, что и неудивительно. О мыслях матери никто не знал. Вскоре она затворилась в монастыре Святого Петра. Камлак, не теряя времени, объявил себя королем и проформы ради предложил Олуэн свое покровительство. У него уже родился сын, и жена ждала второго ребенка. А королеву Олуэн ждал брак с каким-нибудь безобидным аристократом. И так далее, и тому подобное. Мы так и проговорили о новостях вчерашних, не являвшихся ни для меня, ни для Амброзиуса секретом. Закончив есть, Диниас откинулся к стене и расслабил пояс, разомлев от еды, вина и тепла. Я подумал, что настало время обратиться к более существенным вопросам. В таверне набралось народу, и стоял шум, заглушавший наш разговор. Из внутренних комнат вышли несколько девушек, раздался смех, и поднялась грубая возня. На улице стало темнее. Входившие встряхивались по-собачьи и громко требовали глинтвейна. Воздух наполнился дымом, запахами печей и пищи, вонью ламп. Я не опасался быть узнанным. Чтобы хорошенько рассмотреть меня в лицо, требовались определенные усилия. - Послать еще за мясом? - спросил я. Диниас покачал головой, рыгнул и улыбнулся. - Нет, спасибо. Мы хорошо поели. Я твой должник. Теперь выкладывай свои новости. Мои ты уже слышал. Где ты был все это время? - Он вновь потянулся за кувшином с вином. - Чертов кувшин пуст. Еще? Я засомневался. Его не отличала крепкая голова. Не хотелось, чтобы сразу напился. - Давай, давай, не станешь же ты жалеть для меня кувшин вина? - Он неправильно расценил мои сомнения. - Не каждый день из Корнуолла приезжают богатые родственники. Что тебя туда занесло? Чем ты занимался все это время? Давай, Мирдин, послушаем твой рассказ, а? Но сначала закажи вина. - Да, конечно. - Я вызвал мальчика-слугу. - Но не называй меня здесь по имени, если нетрудно. Пока я не выясню, куда дует ветер, зови меня Эмрис. Он согласился с удивительной готовностью, и я подумал, что дела в Маридунуме обстоят несколько сложнее, чем предполагалось. Похоже, было опасно вообще говорить, кто ты такой. Большинство людей в таверне походили на уэльсцев, но я никого не узнавал. Неудивительно, учитывая компанию, которую я водил пять лет назад. У дверей сидела группа русоволосых и бородатых людей, могущих оказаться саксами. Люди Вортигерна, наверное. Мы продолжали молчать, пока слуга не принес новый кувшин. Мой кузен налил себе, отодвинул тарелку, откинулся назад и вопросительно поглядел на меня. - Ну, давай рассказывай о себе. Что случилось в ночь, когда ты исчез? С кем ты ушел? Тебе тогда было не больше двенадцати или тринадцати лет? - Я встретил двух торговцев, отправлявшихся на юг. Дорогу я оплатил одной из брошей, которую мне подарил де... старый король. Они отвезли меня в Гластонбери. Там мне повезло - встретил купца, ехавшего на запад, в Корнуолл. Он вез стекло из Исландии и взял меня с собой. - Я нарочно поглядел мимо него. - Он хотел осесть там и повести жизнь джентльмена. Ему было бы престижно иметь мальчика, умеющего петь, играть на лире, читать и писать. - Хм. Очень похоже. - Я угадал его мысли. В его голосе прозвучало удовлетворение, презрительное отношение ко мне получило подтверждение. Тем лучше. Мне все равно, что он подумает. - А потом? - Я оставался с ним несколько месяцев. Он и его друзья оказались достаточно великодушны. Мне удалось даже подзаработать на стороне. - Играя на лире? - спросил он. - Играя на лире, - ответил я вежливо. - А также читая и ведя записи. Я вел его бухгалтерские дела. Когда он вновь отправился на север и решил взять меня с собой, я не хотел возвращаться. Не осмелился, - уточнил я с обезоруживающей откровенностью. - Я без особого труда устроился в церковном учреждении. Но за молодостью лет не принял сана. Честно говоря, мне там понравилось. Очень спокойная жизнь. Я помогал им переписывать историю падения Трои. Выражение его лица рассмешило меня. Хороший товар, самийское изделие, блестящее от глянца с инициалами гончара. А.М. - меня сделал Амброзиус, - неожиданно подумал я и погладил буквы большим пальцем. Так завершился отчет безродного кузена Диниасу о тех пяти годах. - Я работал там до тех пор, пока до нас не начали доходить слухи из дому. Сначала я не обращал на них внимания: слухи есть слухи. Узнав о том, что погиб Камлак, а потом и Вортимер, я заинтересовался, что же происходит в Маридунуме. Понял, что надо увидеться с матерью. - Ты собираешься здесь остаться? - Вряд ли. Мне понравился Корнуолл, у меня там дом. - А потом ты станешь священником? Я пожал плечами. - Пока даже не знаю. Из меня всегда хотели сделать священника. Что бы мне ни готовило будущее, у меня теперь здесь ничего не осталось, даже если что-то и было. Конечно же, я не воин. При этих словах Диниас улыбнулся. - Ты им и не был, не так ли? Война еще не закончилась, а точнее, она еще даже не начиналась. - Он доверительно оперся на стол, но неосторожным движением опрокинул свою чашу, вино разлилось по столу. Диниас поспешно схватил ее и поставил на место. - Почти все пролилось. Вина снова нет. Неплохое вино, а? Как насчет добавить? - Как хочешь. Но ты хотел что-то сказать? - Корнуолл. Мне всегда хотелось там побывать. Что там говорят об Амброзиусе? Вино начало действовать. Он забыл о секретности. Он повысил голос, в нашу сторону повернулись головы. Я не стал обращать внимания. - Думаю, ты слышал там, если до вас вообще доходят новости. Он собирается высадиться именно там, да? - Аа! - с легкостью ответил я. - Об этом говорят постоянно, на протяжении многих лет, сам знаешь. Пока же его нет, и нам остается только гадать. - Поспорим? - он потянулся к поясу за кошельком и достал пару игральных костей, бездумно перебрасывая их из руки в руку. - Вперед, сыграем игру! - Нет, благодарю. Во всяком случае, не здесь. Погоди, Диниас, знаешь что, давай возьмем кувшин, два, если хочешь, и пойдем прикончим их дома? - Дома? - он презрительно ухмыльнулся, надув губы. - Это где? В пустом дворце? Он не понижал голоса, и я заметил, что кто-то в помещении наблюдает за нами. Никого из знакомых. Двое людей в темной одежде. Один с небольшой черной бородкой, другой - узколицый и рыжеволосый с длинным, как у лисы, носом. Судя по виду, уэльсцы. Перед ними стояла бутыль. Но ее содержимое за последние полчаса не уменьшалось. Я поглядел на Диниаса. По-моему, он дошел до той степени, когда начинают выбалтывать секреты и затевать драки. Настаивать уйти - значит, спровоцировать громкую ссору. Если за нами следят и люди у двери - люди Вортигерна, то лучше остаться здесь и попытаться спокойно уговорить кузена уйти, пусть даже потом и продолжат слежку. Что в конце концов значит имя Амброзиуса? Оно сейчас у всех на языке. С распространением слухов заговорили о нем все: и друзья, и враги Вортигерна. Диниас уронил кости на стол и начал толкать их перед собой твердым указательным пальцем. По меньшей мере у нас найдется предлог для посиделок нос к носу. А кости могут отвлечь Диниаса от вина. Я достал пригоршню мелких монет. - Ладно, если ты так хочешь. Что ты ставишь? Пока мы играли, я постоянно ощущал, что Черная борода и лис наблюдают за нами. Саксы у двери показались достаточно безобидными. Большинство из них уже прилично накачались вином и громко переговаривались, не обращая ни на кого внимания. Однако чернобородый не на шутку проявлял интерес. Я бросил кости. Пять, четыре. Слишком хорошо. Хотелось, чтобы Диниас выиграл. Я не мог спровадить его с девочкой за занавеску, дав денег просто так. Тем временем я собью чернобородого со следа... Негромко, но достаточно четко я сказал: - Амброзиус, говоришь? Слухи тебе известны. Не слышал о нем ничего определенного, лишь истории, ходящие в народе последние десять лет. Люди говорят, что он появится или в Корнуолле, или Маридунуме, или Лондоне, или Эйвон-Мауте. Забирай, твой бросок. Внимание чернобородого ослабло. Я наклонился, чтобы посмотреть ход Диниаса, и понизил голос. - А если он придет сейчас, что тогда? Ты знаешь лучше моего - от Запада ничего не осталось. Кто поднимется с ним или встанет на сторону Вортигерна? - Запад погибнет в огне, что, собственно говоря, уже произошло. Дубль или квиты? В огне, как в ночь твоего побега. Боже, как я смеялся! Мелкий негодяй поджигает дворец и убегает. Зачем? Мой ход, дубль пять. Бросай снова. - Хорошо. Зачем бежал, спрашиваешь? Говорил же: боялся Камлака. - Я не об этом. Зачем поджигать дворец? Только не говори, что вышло случайно, - все равно не поверю. - Я устроил погребальный костер. Они убили моего слугу. Диниас уставился на меня, зажав кости в руке. - Ты поджег королевский дворец из-за раба? - Почему бы и нет? Мой слуга нравился мне больше, нежели Камлак. Он посмотрел на меня слегка опьяневшими глазами и бросил кости. Два, четыре. Я забрал себе несколько монет. - Черт бы тебя побрал, - сказал Диниас. - Ты не имеешь права выигрывать. С тебя хватит. Так, снова. Твой слуга, подумаешь? Уж слишком ты заносишься для внебрачного сына, заделавшегося церковным писарем. Я улыбнулся. - Ты тоже внебрачный сын, дорогой кузен, не забывай. - Может быть, но я по крайней мере знаю, кто был моим отцом. - Потише, люди слышат. Ладно, бросай. Пока стучали кости, образовалась пауза. Я с волнением наблюдал за исходом. В мою пользу. Было бы кстати, если бы свою силу можно применять в таких мелочах. Это не потребовало бы особых усилий, но облегчило бы многие вещи. Однако мне уже пришлось узнать, что могущество ничего не облегчает. Получив его, заимел вцепившегося в горло волка. Иногда я напоминал себе мальчика из старой сказки, который запряг лошадей солнца и помчался на них вокруг света, подобно богу. Став могущественным, он сгорел. Интересно, увижу ли я пламя вновь? Два, один. Зачем сила, если есть удача? Диниас удовлетворенно хрюкнул и забрал кости. Я передал ему несколько монет. Игра продолжалась, я проиграл еще три броска. Кучка монет под его рукой значительно увеличилась. Диниас расслабился. Никто не обращал на нас внимания. Так казалось. Пора было еще кое-что узнать. - Где сейчас король? - спросил я. - Что? А, да, король. Он уехал отсюда почти месяц назад. Направился на север, как только потеплело и открылись дороги. - В Кэрнарвон, ты сказал, то есть в Сегонтиум? - Разве я говорил? Ах, в самом деле. Он называет это своей базой, но кто хочет, чтобы его поймали зажатым между И-Видфой и морем? Нет, он строит себе новую крепость. Ты вроде собирался взять еще бутыль? - Вот, несут. Наливай себе. С меня хватит. Крепость? Где? - Что? Да, хорошее вино. Не знаю точно, где-то в Сноудоне. Называется Динас Бренин или будет так называться. - Что же ему мешает? Там еще сопротивляются? Сторонники Вортимера или кто-то новенький? В Корнуолле говорили, что у него под рукой тридцать тысяч саксов. - Под одной рукой, под другой рукой, у нашего короля всюду саксы. У него, да не у него. У Хенгиста. А у них на уме разные вещи. Короля обложили со всех сторон! К счастью, он говорил тихо, и слова тонули в шуме голосов и стуке костей. Диниас почти забыл обо мне. Бросая кости, он ворчал на стол: - Только погляди! Чертовы кости заговорены, как королевский форт. Слова Диниаса попали на одну из струн моей памяти, которая слабо зазвучала, подобно жужжанию пчелы в липовом дереве. - Заговорен? Как это? - спросил я мимоходом, бросая кости. - Ага, вот так лучше. Это можно побить. Ты же знаешь этих северян. Если утром подул холодный ветер, значит, мимо пролетает дух мертвых. Всю работу за землемеров в их армии делают предсказатели. Я слышал, что они четырежды возводили стены на высоту человеческого роста и каждый раз на следующее утро находили их расколотыми пополам. С чего бы это? - Неплохо. Они ставили стражу? - Конечно. Охрана ничего не видела. - Откуда им видеть? - похоже, что счастье отвернулось от нас обоих. Диниасу не везло с камн