гда стал почти полностью предоставлен  самому
себе, я продолжал хранить в тайне мои встречи, изобретал десятки предлогов
для своих отлучек и находил все новые подъездные пути к  пещере.  Я  завел
Астера в загон, расседлал его, снял уздечку, повесил упряжь и положил  ему
корма из сумки, притороченной к седлу. Перегородив вход толстой корягой, я
направился быстрым шагом в пещеру.
     Галапаса не было. Видно, он ушел недавно, так как сгребенные  в  кучу
угли слабо мерцали у входа. Я поворошил их, пока не разгорелось  пламя,  и
устроился с книгой. Сегодня мы не договаривались о встрече.  У  меня  была
уйма времени, я не стал выгонять мышей, решив спокойно почитать.
     Не знаю, что побудило меня сегодня  в  обычный  день,  проведенный  в
одиночестве, отложить книгу  и,  минуя  занавешенное  зеркало,  подойти  к
расщелине, в которой я прятался пять лет назад. Для себя  я  объяснял  это
тем, что мне просто стало любопытно, изменилось ли там чего, не  оказались
ли кристаллы плодом моего воображения. Но что бы там ни было, я  взобрался
на уступ и встал на четвереньки, всматриваясь внутрь.
     Из небольшой пещеры веяло темнотой и одиночеством.  Огонь  костра  не
достигал сюда. Я осторожно пополз вперед, пока  руки  не  нащупали  острые
кристаллы. Они существовали на самом деле. Даже сейчас,  не  отдавая  себе
отчет, зачем я спешил, не спуская глаз со входа и прислушиваясь,  не  идет
ли Галапас, я соскользнул с уступа, взял старенькую ездовую куртку,  кинул
ее на дно пещеры.
     С подстилкой из куртки внутренняя поверхность шара показалась гораздо
удобнее. Я тихо лег. Стояла полная тишина. Мои глаза привыкли к темноте, и
я  заметил  слабое  серое  мерцанье,  исходившее  от  кристаллов.   Однако
волшебного светлого сияния не было и в помине.
     В воздухе что-то шевельнулось, в моем теплом убежище  повеяло  свежим
воздухом, затем я услышал долгожданные шаги.
     Когда спустя несколько минут Галапас зашел в пещеру, я сидел у  огня,
читая книгу. Рядом лежала куртка.
     За полчаса до наступления сумерек мы отложили книги в сторону.  Но  я
не торопился уходить. Костер пылал,  наполняя  пещеру  теплом  и  неровным
светом. Мы посидели в тишине.
     - Галапас, я хотел бы спросить у тебя одну вещь.
     - Да?
     - Ты помнишь тот день, когда я впервые пришел сюда?
     - Очень ясно.
     - Ты знал, что я приду, и ждал меня.
     - Разве я так говорил?
     - Сам знаешь. Откуда же тогда тебе стало известно, что я буду здесь?
     - Я увидел тебя в хрустальной пещере.
     - Это само собой. Ты направил зеркалом зайчик от света свечи и увидел
мою тень. Но я спрашиваю не об этом. Откуда ты узнал, что в  этот  день  я
приду из долины?
     - Я же ответил, Мерлин. Я понял, что ты придешь в тот день из долины,
потому что перед твоим приходом увидел тебя в хрустальной пещере.
     Мы  молча  посмотрели  друг  на  друга.  Раскаленные  докрасна   угли
затрещали и рассыпались  под  порывом  ветра,  вынесшего  дым  из  пещеры.
По-моему, я лишь кивнул в ответ. Я догадывался, что  есть  что-то  важное.
Подождав немного, я прямо спросил:
     - Покажешь мне?
     Он смерил меня взглядом и поднялся.
     - Пожалуй, пора. Зажги свечу.
     Я повиновался. Небольшое золотистое пламя  высветило  неровные  тени,
отбрасываемые мерцающими углями.
     - Сними с зеркала покрывало.
     Я дернул его, и оно упало мне в руки шерстяным комком.
     - Теперь поднимайся на уступ и ложись.
     - На уступ?
     - Да. Ложись на живот головой к расщелине.
     - А ты не хочешь, чтобы я забрался туда полностью?
     - Подложив под себя куртку?
     Находясь на полпути к расщелине, я резко обернулся.
     Галапас улыбался.
     - Сдаюсь. Тебе все известно.
     - В один из дней ты проникнешь туда, куда я не смогу  последовать  за
тобой со своим провидением. Давай ложись и смотри.
     Уступ был широкий и плоский.  Я  лег,  удобно  устроился  на  животе,
подперев голову руками, и стал смотреть в темноту расщелины.
     До меня донесся голос Галапаса:
     - Не думай ни о чем. Управлять буду я. Тебе еще рано. Лишь наблюдай.
     Я услышал, как он сделал несколько шагов к зеркалу.


     Пещера оказалась больше, чем мне представлялось. Ее  потолок  терялся
наверху. Пол был отполирован множеством ног. Я  ошибся  даже  в  отношении
кристаллов. Свет факелов отражался от луж на полу и влаги на стене.
     Факелы, вставленные в щели в стенах пещеры, были сделаны  из  тряпья,
набитого в потрескавшиеся рога. Тряпки тускло горели  в  спертом  воздухе.
Несмотря на холод, люди работали  обнаженными,  оставив  лишь  набедренные
повязки. По их спинам стекал  пот.  Они  врубались  в  поверхность  скалы,
ритмично нанося удар за ударом. Я не слышал шума.  В  свете  факелов  было
видно, как напрягаются и дрожат от напряжения их мускулы.  Под  нависавшим
выступом у основания стены распростерлись в луже  сочившейся  сверху  воды
два человека. Они изнутри долбили молотками стену.  Молотки  проходили  на
расстоянии нескольких дюймов от их  лиц.  На  запястье  одного  из  них  я
заметил светлую складку старого клейма.
     Один из забойщиков низко склонился, закашлялся.  Подавив  кашель,  он
снова принялся за работу. В пещере стало светлее. Свет шел из  квадратного
проема, за которым открывался туннель. Там показался еще один факел.
     Появились четыре мальчика в набедренных повязках. Они  несли  высокие
корзины. За ними шел человек, одетый в коричневую влажную тунику. В  одной
руке он держал факел,  в  другой  -  табличку  для  записей.  Пока  ребята
сгребали в корзину породу, он, нахмурясь, изучал табличку. Мастер  подошел
к стене и,  высоко  подняв  факел,  принялся  ее  рассматривать.  Рабочие,
воспользовавшись передышкой, отошли. Один из  них  заговорил  с  мастером,
указывая на выработку и выступающую на дальней стене пещеры влагу.
     Мальчишки наполнили корзины, подбирая  все  до  последней  крошки,  и
оттащили их от стены. Мастер пожал плечами и улыбнулся.  Достав  из  сумки
серебряную монету, привычным движением заправского игрока он подбросил ее.
Рабочие  вытянули  шеи,  стараясь   разглядеть,   что   выпало.   Человек,
разговаривавший с мастером, вернулся к стене  и  вогнал  в  породу  кайло.
Трещина разошлась, взвилось облако пыли, затмившее свет, за пылью  хлынула
вода.


     - Выпей, - сказал Галапас.
     - Что это?
     - Один из моих, но пока не твоих отваров. Он безопасный. Выпей.
     - Спасибо. Галапас, пещера все-таки хрустальная.  Но  мне  приснилось
совсем другое.
     - Ничего, не обращай внимания. Как ты себя чувствуешь?
     - Необычно. Трудно объяснить. Хорошо, но немного болит голова. Внутри
пустота, как в ракушке, из которой вытащили улитку. Даже  нет,  как  камыш
без мякоти.
     - Свистулька для ветра. Ладно. Спускайся к жаровне.
     Я уселся на своем прежнем месте  у  костра  и  взял  в  руки  чашу  с
глинтвейном.
     - Где ты был? - спросил он.
     Я рассказал ему об увиденном. На расспросы, что это значило и что ему
известно, Галапас покачал головой.
     - Мне кажется, что это уже недосягаемо для меня. Мне  лишь  известно,
что ты должен быстро допить вино и отправляться домой. Уже взошла луна.
     Я вскочил на ноги.
     - Уже? Ужин давно закончился... Если меня начнут искать...
     - Тебя не будут искать. Происходят совсем другие вещи. Иди и  обдумай
для себя все.
     - Что ты имеешь в виду?
     - То, что сказал. Чего бы тебе ни стоило, оставайся с  королем.  Вот,
не забудь. - Он сунул мне в руки куртку.
     Я вслепую взял ее.
     - Он покидает Маридунум?
     - Да. На короткий срок, но не знаю на какой.
     - Он ни за что не возьмет меня с собой.
     - Боги не оставят тебя, Мирдин Эмрис, если ты пойдешь  по  их  стезе.
Для этого требуется храбрость. Надеть куртку, снаружи холодно.
     Я засунул руку в рукав, сердито взглянув на него исподлобья.
     - Ты видел, что происходит на самом деле,  я  насмотрелся  кристаллов
под огнем - и все впустую, лишь получил чертовскую головную боль. Какой-то
глупый сон про рабов в забое. Когда ты научишь меня видеть как ты?
     - Для начала я вижу волков, поедающих  тебя  и  Астера,  если  ты  не
поспешишь домой.
     Он хохотнул, будто отколол замечательную шутку. Я выбежал из пещеры и
ринулся седлать коня.



        8

     На небе стояла четверть луны, в  свете  которой  дорога  была  хорошо
видна. Конь играл, разгоняя кровь, и скакал домой живее, чем обычно,  весь
в предвкушении ужина. Мне пришлось придерживать его, так как было скользко
и я боялся упасть. Но надо признать, что от последнего замечания  Галапаса
мне стало не по себе, и я на всем скаку прогнал Астера сквозь рощу,  забыв
о скользкой дороге, замедлив шаг лишь у мельницы. Видимость  установилась,
и я пустил коня галопом.
     Подъехав к городу, я заметил, что там  что-то  происходило.  Бечевник
опустел, так как городские ворота давно заперли, но за  стенами  виднелось
множество факельных огней. Раздавались крики и  топот  ног.  У  конюшенных
ворот я соскользнул с седла, приготовившись к тому, что они будут заперты.
Едва я потянулся проверить,  как  двери  открылись  и  появился  Сердик  с
прикрытым фонарем в руке. Он поманил меня внутрь.
     - Я прислушивался весь вечер  и  услышал,  как  ты  едешь.  Где  тебя
носило, юный любовник? Она была хороша сегодня?
     - О да. Обо мне спрашивали? Меня не хватились?
     - Думаю, что нет. Сегодня вечером у них есть заботы поважнее, чем ты.
Дай мне уздечку, заведем его пока в сарай. На дворе слишком много народа.
     - Что происходит? Я услышал шум за версту. Война?
     - Нет, похуже. Хотя  может  закончиться  именно  этим.  Сегодня  днем
пришло  послание,  что  Верховный  король  направляется  в  Сегонтиум.  Он
пробудет там неделю или две. Твой дед  отправляется  завтра  с  утра.  Все
суетятся по поводу его отъезда.
     - Ага. - Я пошел следом за ним в сарай и посмотрел,  как  он  снимает
седло. Машинально выдернул из стога соломину, скомкал ее в пучок и передал
Сердику через шейный ремень.
     - Король Вортигерн в Сегонтиуме? Зачем?
     - Считает людей, говорят, - со смешком ответил Сердик.
     - То есть собирает союзников. Получается, речь идет о войне?
     - О войне постоянно будут говорить, пока в Малой  Британии  царствует
Амброзиус, которого поддерживает король Будек. Люди понимают, что о  таких
вещах лучше не говорить.
     Я кивнул головой. Не помню точно, говорил ли мне кто-нибудь об  этом.
Однако всем известно, как Верховный король добился трона. Он был  регентом
малолетнего короля Констанция, когда  тот  неожиданно  скончался.  Младшие
братья Констанция не стали дожидаться подтверждения слухов об  убийстве  и
бежали к своему кузену Будеку в Малую Британию, оставив королевство  Волку
и его сыновьям. Каждый год слухи рождались заново.  Говорили,  что  король
Будек начал вооружать двух принцев; Амброзиус уехал в Рим, а  Утер  не  то
поступил наемником к  Восточному  императору,  не  то  женился  на  дочери
персидского царя; оба брата собрали армию в четыреста тысяч  и  собираются
пройти как Божье  воинство  и  без  потерь  выгонят  саксов  с  восточного
побережья. Прошло, однако, 20 лет, и ни один из слухов не подтвердился.  О
приходе Амброзиуса отзывались как  о  свершившемся  факте,  который  успел
стать легендой, подобно появлению Брута и троянцев спустя четыре поколения
после падения Трои или путешествию Иосифа на Тернистый холм у Авалона. Или
же говорили как о втором явлении Христа, хотя, когда я передал это матери,
она очень рассердилась, а я больше так не шутил.


     - Сердик, зачем Верховный король собрался в Северный Уэльс?
     - Я же сказал. Совершает обход и ищет поддержки, прежде чем  наступит
весна. Он и его саксонская королева, - Сердик сплюнул на землю.
     - Почему ты плюешься? Ты сам сакс.
     - Был им. Теперь я живу здесь.  Эта  соломенная  шлюха  первым  делом
заставила короля начать распродажу страны.  Ты  и  сам  знаешь,  что,  как
только она очутилась в королевской постели, от  северян  не  стало  спасу.
Вортигерн не может ни сразиться с ними, ни откупиться от них. А  если  она
представляет собой то, что о ней говорят люди, то  бьюсь  об  заклад,  что
никому из королевских детей не удастся поносить корону.
     Сердик говорил негромко, но при  этих  словах  обернулся,  сплюнул  и
сотворил знамение против нечистой силы.
     - Сам знаешь или узнаешь, если  будешь  побольше  слушать  старших  и
поменьше тратить времени на книги и  тому  подобное,  общаться  с  людьми,
живущими на полых холмах.
     - Ты думаешь, я туда езжу?
     - Люди так говорят. Я ничего не спрашиваю и  не  хочу  ничего  знать.
Давай поднимайся. - Последние слова были обращены к пони, Сердик развернул
его и принялся чистить другой бок.
     - Поговаривают, что саксы вновь высадились  к  северу  от  Рутупеи  и
заломили на этот раз такую цену, что даже Вортигерн воспротивился.  Весной
ему придется давать сражение.
     - Мой дед присоединится к нему.
     - Он надеется на него, уж точно. Но тебе лучше пойти поужинать,  если
хочешь успеть. Тебя никто не заметит. Час назад, когда я пытался  ухватить
себе кусок, на кухне стояла ужасная неразбериха.
     - Где мой дед?
     - Откуда я знаю? - Он поднял голову, поглядев на меня  через  конскую
спину. - К чему это?
     - Я хочу отправиться с ним.
     - Хо! - Он бросил пони рубленого корма. Его реплика не вдохновила.
     - У меня есть мечта посмотреть Сегонтиум, - упрямо повторил я.
     - У кого ее нет?  Я  сам  хочу.  Но  если  ты  намерен  обратиться  к
королю... - он не закончил. - Да, конечно, тебе  пора  посмотреть  свет  и
встряхнуться. Но не пойдешь же ты к королю?
     - Почему бы и нет? В худшем случае он откажет мне.
     - В худшем случае! Клянусь Юпитером,  посмотрите  на  него!  Послушай
моего совета - ужинай и ложись спать. Не  обращайся  даже  к  Камлаку.  Он
поссорился с женой и стал похож на горностая, у которого болит зуб.
     - Шутишь, что ли?
     - Боги не оставят тебя, если ты пойдешь по их стезе.
     - Да-да,  но  некоторые  боги  могут  задавить  тебя  своими  слишком
большими копытами. Ты предпочитаешь, чтобы тебя похоронили по-христиански?
     - Не против. Полагаю, что скоро меня ожидает крещение, как  только  к
нам приедет епископ. Но пока я не отношусь ни к кому.
     Он рассмеялся.
     - Надеюсь, меня предадут огню, когда настанет мой черед. Это выглядит
несколько чище. Ладно, не хочешь слушать - не слушай. Но не отправляйся  к
королю на пустой желудок.
     - Обещаю, - ответил я и отправился на поиски  ужина.  Поев,  я  надел
приличную тунику и пошел к деду.
     К моему облегчению, Камлака с ним не было. Король находился  в  своей
спальне, расслабленно развалившись в кресле перед пылающим камином. У  его
ног спали два волкодава. Поначалу мне показалось, что рядом с ним в кресле
с высокой спинкой сидела королева Олуэн,  но  это  была  моя  мать.  Рядом
лежало вышивание, усталые руки придерживали на коленях белое полотно.  Она
обернулась и приветствовала меня удивленной улыбкой.  Один  из  волкодавов
застучал по полу хвостом. Другой приоткрыл  глаз  и,  поводив  им,  закрыл
снова. Дед  сердито  посмотрел  на  меня  из-под  нахмуренных  бровей,  но
довольно добро сказал:
     - Ну что, мальчик? Не  стой  там.  Проходи  же  сюда.  Там  чертовски
сквозит. Закрой дверь.
     Я повиновался и подошел к огню.
     - Могу ли я видеть вас, сэр?
     - Ты видишь меня. Что ты хочешь? Садись.
     Я взял стул и поставил между ними, чтобы не оказаться в тени.
     - Ну что? Давно не видел тебя. Засиделся за книгами?
     - Да, сэр. - Исходя из принципа, что лучшая защита - это нападение, я
перешел к главному.
     - Я уезжал сегодня днем покататься верхом и...
     - Куда?
     - Вдоль реки. Ничего особенного, потренироваться в верховой езде и...
     - Уже хорошо.
     - Да, сэр.  Поэтому  я  пропустил  посланца.  Мне  сказали,  сэр,  вы
уезжаете завтра утром.
     - А какое это имеет отношение к тебе?
     - Мне только хотелось бы отправиться вместе с вами.
     - Тебе хотелось бы? Тебе хотелось бы? С чего бы это вдруг?
     В моей голове закружились десятки ответов.  Показалось,  что  мать  с
сожалением следит за мной. Дед ждал с безразличным нетерпением,  смешанным
с легким удивлением. Я ответил чистую правду.
     - Мне уже тринадцатый год, а я не ездил дальше Маридунума. Если  дядя
настоит, то меня заточат в этой  или  какой-нибудь  другой  долине,  стану
писарем и нигде не побываю.
     - Ты намекаешь, что тебе неохота учиться?
     - Нет. Я хочу учиться больше всего на свете. Но  учеба  что-то  дает,
если ты успел повидать мир. Если бы вы позволили мне отправиться с вами.
     - Я еду в Сегонтиум, разве тебе не говорили? Это тебе не  праздничная
охота.  Поездка  ожидается  долгая  и  трудная.  Ни  к   кому   не   будет
снисхождения.
     Мне стоило больших усилий выдержать жесткий взгляд его голубых глаз.
     - Я тренировался, сэр, и у меня сейчас хороший конь.
     - То, что осталось от коня Диниаса? Ну что ж,  выбор  по  тебе.  Нет,
Мерлин, я не беру детей.
     - Значит, Диниас остается.
     Мать тяжело вздохнула. Дед, уже было отвернувшийся,  снова  обернулся
ко мне. Я увидел, как его кулаки сжали подлокотники, но он не ударил меня.
     - Диниас - мужчина.
     - Тогда Маэль и Дуан, тоже едут с тобой? - Эти два пажа, моложе  меня
возрастом, неотступно следовали за королем.
     Мать тихо заговорила, но дед прервал ее движением  руки.  Его  взгляд
из-под сердито нахмуренных бровей остановился на мне.
     - От Маэля и Дуана есть прок. Какой прок будет от тебя?
     Я спокойно выдержал его взгляд.
     - Сейчас от меня небольшой прок. Но разве  вам  не  говорили,  что  я
говорю по-саксонски и по-уэльски, читаю по-гречески, а  моя  латынь  лучше
вашей?
     - Мерлин, - прервала меня мать, но я не обратил на нее внимания.
     - Я бы добавил к этому  бретонский  и  корнийский,  но  вряд  ли  они
потребуются в Сегонтиуме.
     - А можешь ли ты объяснить мне, -  сухо  спросил  дед,  -  зачем  мне
говорить с королем Вортигерном на другом языке, кроме уэльского, учитывая,
что он из Гвента?
     По его тону я понял, что победил. Отвести взгляд  от  его  глаз  было
равносильно долгожданному отходу с поля боя. Я набрал  в  легкие  побольше
воздуха и нерешительно ответил:
     - Нет, сэр.
     Он громко рассмеялся и перевернул ногой одного волкодава.
     - Да,  несмотря  на  твою  внешность,  в  тебе  все-таки  чувствуется
семейная кровь. По меньшей мере у тебя хватило  мужества  осадить  старого
пса  в  его  берлоге,  когда  приспичило.  Ладно,   поедешь.   Кто   будет
сопровождать тебя?
     - Сердик.
     - Сакс? Прикажи ему приготовить  снаряжение.  Мы  выезжаем  с  первым
лучом солнца. Ну что, чего еще ждешь?
     - Пожелать матери спокойной ночи. -  Я  встал,  подошел  к  матери  и
поцеловал ее. Она несколько удивилась, поскольку мне  нечасто  приходилось
проделывать это.
     Сзади донеслись резкие слова деда:
     - Не на войну собираешься. Вернешься через три недели. Уходи.
     - Да, сэр. Спасибо. Спокойной ночи.
     Я простоял за  дверью  добрых  полминуты,  прислонившись  к  стене  и
успокаивая дыхание. От горла отступил комок. "Боги не оставят  тебя,  если
ты пойдешь по их стезе. Для этого требуется храбрость".
     Я проглотил комок, вытер потные ладони и побежал к Сердику.



        9

     Итак, я впервые покинул  Маридунум.  Для  меня  поездка  стала  самым
чудесным приключением в мире. Прохлада утренней зари, когда  на  небе  еще
стоят звезды. Люди были мрачные и полусонные, поэтому мы ехали в молчании.
В морозный  воздух  поднимался  пар.  Копыта  лошадей  высекали  искры  из
сланцевой дороги. Даже звон доспехов холодил  душу.  Я  закоченел  и  едва
удерживал поводья. Меня занимало лишь одно. Как удержаться на своем пони и
чтобы не отослали с позором домой, прежде чем мы отъедем милю.
     Наш поход в Сегонтиум продолжался 18 дней. Я  впервые  увидел  короля
Вортигерна, правившего Британией к тому времени уже 20 лет. Я наслышался о
нем всякого - и правды и вымыслов. Он был  сильным  и  жестоким,  каким  и
должен быть человек, захвативший трон с помощью  убийства  и  удерживающий
его на  крови.  Эпоха  требовала  сильных  личностей.  Не  его  вина,  что
придуманная им хитрость призвать в качестве наемников саксов  выскользнула
из рук и разрубила одну из них до кости. Он платил и сражался, сражался  и
платил. Добрую часть последних лет он провел как дерущийся  волк,  пытаясь
сдержать натиск орд с Саксонского берега. Люди  отзывались  о  нем  как  о
кровожадном и жестоком тиране, а о его жене, саксонской  королеве  Ровене,
говорили с ненавистью как о ведьме.  И  хотя  с  детства  воспитывался  на
кухонных россказнях рабов,  я  с  нетерпением  мечтал  увидеть  их  обоих,
испытывая в большей степени любопытство, нежели страх.
     В любом случае я мог не бояться. Верховного  короля  я  видел  только
издалека.  Снисходительности  моего  деда  хватило  лишь   на   разрешение
сопровождать его. Когда мы приехали, обо мне забыли. В толпе  мальчиков  и
пажей я был предоставлен самому себе. С моим пониманием жизни трудно найти
друзей среди сверстников. Позже мне  пришлось  поблагодарить  судьбу,  что
несколько раз в толпе, окружавшей двух королей, Вортигерн так и не заметил
меня, а дед и Камлак не вспоминали о моем существовании.
     Мы  провели  в  Сегонтиуме  неделю.  В  Уэльсе   Сегонтиум   называют
Кэр-ин-ар-Воном, так как он лежит на берегу, противоположном острову Мона,
острову друидов. Подобно Маридунуму, город поставили в устье  реки  Сэйнт,
впадающей  в  море.  В  городе  имеется  чудесная  гавань  и  стоящая   на
возвышенности крепость. Римляне построили ее для защиты гавани  города.  В
течение ста лет она оставалась заброшенной,  пока  Вортигерн  частично  не
восстановил ее. Внизу у холма находилось  новое  укрепление,  построенное,
насколько я помню, Максеном, дедом убитого Констанция,  в  целях  сдержать
набеги ирландцев.
     Местность выглядела здесь богаче, чем в Южном  Уэльсе,  но  меня  эта
красота больше отталкивала, чем притягивала. Возможно, летом земля у устья
зеленела и преображалась, но зимой холмы  нависали  над  городом  мрачными
тучами, их склоны были покрыты лесами, в которых  яростно  свистел  ветер.
Сверху лежал синеватый снег. Над холмами высилась  величественная  вершина
Моэль-и-Видфа, которую саксы  окрестили  Снежным  холмом,  Сноудоном.  Это
самая высокая гора в Британии. На ней живут боги.
     Не обращая внимания на рассказы о привидениях, Вортигерн  остановился
в замке Максена. Его армия, в те дни насчитывавшая не менее тысячи воинов,
разместилась в Форте. Знать, сопровождавшая деда, остановилась с королем в
башне. Остальные, в том числе и я, поселились у западных  ворот  Форта.  К
нам относились с почетом. Вортигерн приходился деду дальним родственником,
и, кроме того, было похоже, что  Верховный  король  на  самом  деле  искал
поддержки. Он был крупным смуглым человеком с широким  полным  лицом.  Его
черные волосы напоминали густую свиную щетину, начавшую,  правда,  седеть.
На тыльной стороне ладоней и в ноздрях у него росли черные волосы.  Он  не
взял с собой королеву. Сердик шепнул  мне,  что  он  просто  не  осмелился
привезти ее сюда, где саксов особо не жаловали. В ответ на мое  замечание,
что его самого терпели, поскольку  он  стал  порядочным  уэльсцем,  Сердик
рассмеялся и ущипнул меня за ухо. Не моя вина, что я никогда не  вел  себя
по-королевски.
     Дни походили один на другой. Большая часть времени уходила на  охоту.
Охотились до начала сумерек. У костров ждало угощенье,  выпивка  и  всякие
яства. После чего короли и их люди принимались за беседы,  а  слуги  -  за
кости, распутство и другие виды развлечений.
     Прежде мне не приходилось охотиться. Данный вид спорта был чужд  моей
натуре. Здесь же все выезжали на охоту одной шумной  и  суетливой  толпой,
что также не вызывало у меня симпатии. Охота явилась  к  тому  же  опасным
занятием.  На  холмах  водилось  много  дичи,  за   которой   устраивались
головокружительные гонки. Но мне ничего  не  оставалось.  Мне  нужно  было
посмотреть страну и выяснить, зачем Галапас настоял на моем путешествии  в
Сегонтиум. Мне приходилось охотиться каждый день. Падал я мало,  потому  и
обходился лишь синяками и ушибами. Внимания к  собственной  персоне  я  не
привлекал, как положительного, так и отрицательного.  Выяснить  что-нибудь
мне не удалось. Единственным достижением стали, во-первых,  опыт  верховой
езды и, во-вторых, смягчившиеся повадки Астера.
     На восьмой день нашего пребывания мы отправились домой. Взяв с  собой
отряд в  100  человек,  Верховный  король  собственной  персоной  вызвался
проводить нас до главной дороги.
     Начало пути пролегало по поросшему  лесом  ущелью  вдоль  глубокой  и
быстрой речки. Всадники скакали по одному-два в ряд, зажатые между скалами
и потоком. Передвигаться в таком многочисленном  составе  было  безопасно,
поэтому отряд шел легкой рысцой. В ущелье эхом  отдавался  звон  доспехов,
стук копыт и шум  голосов.  Время  от  времени  над  головами  раздавалось
карканье ворон. Эти птицы, как утверждают некоторые,  не  дожидаются  шума
битвы. Они сопровождают вооруженные отряды на протяжении миль,  предвкушая
сражения и добычу.
     В тот день обошлось без сражений, и к обеду  мы  добрались  до  места
прощания с Верховным королем. Ущелье находилось у слияния двух рек и здесь
переходило в широкую долину. Мрачные утесы по обеим сторонам сковывал лед.
На юг вместо двух речушек направлялся единый поток, бурливый и грязный  от
талого снега. У слияния находился брод, за которым открывалась  широкая  и
сухая дорога на юг, ведущая к Тошен-и-Муру.
     Мы остановились к северу от брода. Короли свернули в плотно  закрытую
с трех сторон лесом низину. Заросли ольхи и камыша указывали  на  то,  что
летом низина превращается в болото. В тот декабрьский  день  землю  прочно
сковал мороз. Ветра не было, мягко светило солнце.  Отряд  остановился  на
привал перекусить и отдохнуть. Короли сели напротив друг друга,  рядом  их
свиты. В свите деда находился Диниас. Я не стал оставаться ни  со  свитой,
ни с воинами и слугами, а отдал  коня  Сердику  и  направился  в  лесистую
лощину, где можно было бы дальше от посторонних глаз  скоротать  время.  Я
оперся на согретый солнцем валун. Со стороны  доносился  приглушенный  шум
разговора, звон сбруи пасущихся лошадей и редкие  взрывы  грубого  хохота.
Спустя немного стало тише, разговоры, начали умолкать. Я понял,  что  люди
принялись за кости в ожидании,  пока  короли  распрощаются.  Надо  мной  в
холодном воздухе реял сокол. Солнце отражалось в его бронзовых крыльях.  Я
подумал о Галапасе и бронзовом зеркале. Зачем я здесь?
     Неожиданно за мной раздался голос короля Вортигерна.
     - Сюда. Можешь сказать мне, что ты думаешь.
     Пораженный, я резко обернулся, прежде чем успел понять, что король  и
его собеседник находились с другой стороны камня.
     - Мне говорили, пять миль в любую сторону. - Голос Верховного  короля
стал тише. До меня донесся звук  шагов  по  мерзлой  земле,  хруст  жухлых
листьев и скрип кованых ботинок по камню. Они шли мимо. Я тихо поднялся  и
осторожно выглянул из-за камня. Увлекшись разговором, Вортигерн и мой  дед
начали углубляться в лес.
     Помню, я засомневался. Все, что можно было сказать, уже было  сказано
в уединенной башне Максена. Не думаю, что Галапас послал меня шпионить  за
их переговорами. Тогда зачем?  Возможно,  бог,  на  чьем  пути  я  сегодня
оказался, послал меня сюда именно за этим. Полный сомнений, я тронулся  за
ними.
     Не успел я сделать и шага, как чья-то рука  крепко  поймала  меня  за
плечо.
     - И куда ты собрался? - спросил запыхавшийся Сердик.
     Я со злостью стряхнул его руку.
     - Черт тебя побери, Сердик. У меня чуть сердце не остановилось. Какое
твое дело?
     - Меня послали смотреть за тобой.
     - Лишь потому, что я взял тебя с собой. Последнее время тебя никто не
обязывал присматривать за мной. Или обязывали? - Я пристально посмотрел на
него. - Ты ходил за мной до этого?
     Он улыбнулся.
     - По правде говоря, никогда. С чего бы?
     Я продолжал настаивать.
     - Тебя просил кто-нибудь следить за мной сегодня?
     - Нет. Но разве ты не видел, кто  это  был,  Вортигерн  и  твой  дед.
Представляю себя на твоем месте, если бы пошел за ними следом.
     - Я не собирался этого  делать,  -  солгал  я,  -  просто  осматривал
окрестности.
     - На твоем месте я бы занялся этим подальше  отсюда.  Они  специально
приказали  охране  ждать  внизу.  Я  пришел  проверить,  где  ты.   Приказ
исполнялся.
     Я снова сел.
     - Ладно, считай, что проверил. Теперь уходи. Потом можешь вернуться и
сказать, когда мы будем уезжать.
     - Чтобы ты в ту же минуту смылся отсюда?
     Я почувствовал, что краснею.
     - Сердик, я же тебе сказал.
     - Подожди, - настаивал он. - Я хорошо знаю тебя. Что  бы  ни  было  у
тебя  на  уме,  когда  ты  так  смотришь,  обязательно  случается   что-то
нехорошее. И всегда с тобой. Надо что-то делать.
     Я рассердился.
     - На этот раз случится с тобой, если не сделаешь, как я сказал.
     - Только без королевских ноток, - ответил он. - Я же хочу спасти тебя
от порки.
     - Знаю. Забудь обо мне. У меня есть свои соображения.
     - Скажи мне. Я же вижу, в последнее время тебя что-то мучает.  В  чем
дело?
     - Ни в чем, - ответил я искренне, - нет ничего, чем  бы  ты  мог  мне
помочь. Забудь об этом. Короли сказали, куда пойдут? У них хватало времени
в Сегонтиуме или по пути сюда, чтобы обговорить все.
     -  Они  пошли  на  вершину  скалы.  За  хребтом  есть  место,  откуда
просматривается вся долина. Там стояла старая башня - Динас Бренин.
     - Королевский форт?
     - От него ничего не осталось, кроме груды камней. Зачем тебе знать?
     - Просто интересно, когда мы поедем домой.
     - Через час, они сказали. Послушай, почему бы тебе не  спуститься?  Я
бы обыграл тебя там в кости.
     Я улыбнулся.
     - Благодарю покорно. Оторвал тебя от игры? Извини.
     - Ничего. Я все равно проигрывал. Ладно.  Оставайся  один,  но  и  не
думай  высовывать  отсюда  голову.  Попомни,  что  я  рассказывал  тебе  о
голубе-вяхире.
     В это же  мгновение,  легок  на  помине,  стрелой  промчался  голубь.
Раздалось хлопанье крыльев, свист рассекаемого морозного  воздуха.  Сверху
над ним, готовясь нанести удар, пролетел сокол.
     Голубь поднялся вдоль  склона,  огибая  препятствия,  подобно  чайке,
скользящей над волной. Птица стремилась скрыться в  чаще.  Она  летела  на
расстоянии фута от земли. Соколу было опасно нападать на  нее.  Но  сокол,
видно, изголодался и рискнул кинуться на голубя,  как  только  тот  достиг
опушки леса.
     Послышался писк, пронзительное "квик-ик-ик" сокола, треск веток  и...
тишина. Сверху плавно опускались, качаясь в воздухе, белые перья.
     Я выбежал на пригорок.
     - Он догнал его!
     Происшедшее было яснее ясного. Сокол, вцепившись в голубя,  влетел  в
заросли, и они вместе упали на землю. Судя по установившейся тишине,  оба,
оглушенные, лежали там.
     Чащу у основания ложбины образовывали  густые  заросли.  Я  раздвинул
ветви и зашел в лес. Перья указывали мне направление, и наконец-то я нашел
их.  Мертвый  голубь  лежал  на  камнях  с  распростертыми  крыльями.  Его
белоснежная шея была в крови. Сверху покоился сокол, глубоко погрузив свои
когти в голубиную спину и наполовину вогнав в нее клюв. Он  был  еще  жив.
Когда я  наклонился  над  ними,  сокол  пошевелил  крыльями  и,  приоткрыв
голубоватое веко, посмотрел на меня пронзительным взглядом.
     Тяжело дыша, подоспел Сердик. Он взглянул из-за моего плеча.
     - Не трогай его. Он поранит тебя.
     Я выпрямился.
     - Вот так-то с твоими голубями, Сердик. Пора их забыть,  не  так  ли?
Оставь их. Они дождутся нашего возвращения.
     - Возвращения? Откуда?
     Я молча указал в направлении полета птиц. За зарослями, в возвышении,
чернело квадратное  отверстие,  похожее  на  дверной  проем.  Сразу  и  не
заметишь.
     - Ну и что? - спросил Сердик. - Судя по  всему,  вход  в  заброшенную
шахту.
     - Да. Именно ее-то я и хочу осмотреть. Зажги свет и пойдем.
     Он начал отказываться, но я резко оборвал:
     - Хочешь - иди, не хочешь - не ходи, но сделай мне свет.  Поторопись,
осталось мало времени.
     Немного погодя я услышал, как он, недовольно  ворча,  начал  набирать
сушняк, чтобы сделать факел.
     В штольне кругом были навалены битые камни. Деревянные опоры  местами
подгнили. Однако за ними открывался довольно ровный проход, шедший в самое
основание холма. Я мог шагать почти не сгибаясь,  как  и  Сердик:  он  был
небольшого роста.  В  свете  самодельного  факела  наши  тела  отбрасывали
причудливые тени. На полу виднелись углубления от тяжелых корзин,  которые
волоком вытаскивали на поверхность. Стены и потолок пестрели следами  кайл
и зубил, которые использовали при прокладке туннеля.
     - Куда ты, к чертям, собрался?  -  нервно  спросил  Сердик,  шагавший
сзади. - Пойдем обратно. Здесь небезопасно, может случиться обвал.
     - Не случится. Смотри, чтобы не погас факел, - коротко ответил я.
     Туннель повернул направо и начал полого спускаться  вниз.  Ориентация
под землей затруднялась, даже  легкого  дуновения  ветерка  не  ощущалось,
благодаря  которому  в   кромешной   тьме   угадывалось   направление.   Я
догадывался, что наш путь лежит в  глубину  основания  холма,  на  котором
находилась  старая  королевская  башня.  Но  нам  не   грозила   опасность
заблудиться. Мы держались главной галереи. Начали попадаться завалы.  Один
раз мне пришлось  остановиться,  когда  мы  наткнулись  на  груду  камней,
полностью закрывавших проход. Я перебрался через них  -  дальше  путь  был
свободен.
     У камней Сердик остановился. Он поднял факел и вгляделся в темноту.
     - Погляди, Мерлин! Пойдем обратно, ради всех святых. Это хуже всякого
безумства! Послушай же меня. Здесь по-настоящему опасно! Мы забрались  под
самую скалу. Лишь богам известно, кто здесь живет. Пошли обратно, малыш.
     - Не трусь, Сердик. Тебе места хватит. Пошли быстрее.
     - Нет, не пойду. Если ты сейчас же не  вернешься,  клянусь,  я  пойду
обратно и все расскажу королю.
     - Погоди, - сказал я, - это важно  для  меня.  Не  спрашивай  почему.
Клянусь тебе, что там не опасно.  Если  ты  боишься,  давай  мне  факел  и
возвращайся.
     - Ты же знаешь, я не могу тебя оставить.
     - Да, знаю. А если ты оставишь меня и со  мной  что-нибудь  случится,
что будет с тобой?
     - Правильно о тебе говорят, что ты дьявольское отродье.
     Я рассмеялся.
     -  Когда  вернемся,  называй  меня  как  тебе  вздумается,  а  сейчас
поторопись, Сердик. Пожалуйста. Уверяю, тебе ничего  не  грозит.  По  всем
приметам сегодня безопасный день. Ты сам  видел,  что  на  подземелье  нас
навел сокол.
     Конечно же, он пошел. Бедный Сердик, ему ничего не оставалось.  Левой
рукой он сделал знак против нечистой силы.
     - Не задерживайся, - сказал он.
     Шагов через двадцать за сводом туннеля открывалась пещера.  Знаком  я
приказал  ему  поднять  факел.  У  меня   перехватило   дыхание.   Большое
углубление,  расположенное  прямо  в  сердцевине   горы;   темнота,   едва
потревоженная светом факела, мертвенная спертость воздуха  -  конечно  же,
это была та самая пещера. Я узнавал каждый  след,  различал  путь  водного
потока. Вот он, куполообразный  свод,  терявшийся  в  вышине;  вот  ржавые
металлические обломки насоса в углу; те же самые лужи и вода под  каменным
навесом у основания стены.  Приблизительно  треть  поверхности  пола  была
скрыта под водой.
     Воздух имел необычный запах - дыхание воды  и  живого  камня.  Где-то
сверху капала вода. Каждая капля отдавалась ударом небольшого молоточка по
металлу. Я взял у Сердика тлеющий пучок хвороста и подошел  к  воде.  Свет
металлическим отблеском отражался от водной поверхности. Я подождал.  Свет
искрился и терялся в темноте. В воде  не  виднелось  ничего,  кроме  моего
отражения, похожего на привидение в зеркале Галапаса.
     Я передал факел Сердику. Он не проронил ни слова, искоса наблюдая  за
мной туманным от страха взглядом.
     Я потрогал его за руку.
     - Можно возвращаться. Факел догорает. Пошли.
     Обратный путь был пройден в молчании. Мы обогнули спиральную галерею,
прошли каменный завал и через  старый  вход  вышли  наружу.  Стоял  зимний
морозный день. Небо было нежного бледно-голубого цвета. На его фоне зимние
деревья казались тонкими и хрупкими. Внизу раздался звук рога.
     - Они отъезжают, - Сердик погасил факел о замерзшую землю.
     Я быстренько  пробрался  сквозь  чашу.  Голубь  лежал  на  месте  уже
замерзший и одеревеневший. Нахохлившись, сокол  сидел  на  камне  рядом  с
жертвой. Я поднял вяхиря и бросил его Сердику.
     - Запихни его в сумку. Тебе не  надо  говорить  о  том,  что  следует
молчать о виденном?
     - Не надо. Что ты делаешь?
     - Он оглушен. Если мы его оставим здесь, то он через час замерзнет. Я
возьму его с собой.
     - Осторожно! Это уже взрослый сокол и...
     - Он не ударит меня. - Я взял сокола. От холода он взъерошил перья  и
был похож на молодую сову. Я раскатал левый рукав своей кожаной  куртки  и
подставил ему. Он крепко уцепился за нее. Теперь он полностью открыл  свои
черные дикие глаза и внимательно следил за мной. Сидел он,  однако,  тихо,
крыльями не хлопал. Было слышно,  как  Сердик  что-то  бормотал,  перенося
вещи. Тут он обратился ко мне:
     - Пошли, молодой хозяин.
     Такого я прежде не слышал.
     Сокол послушно сидел у меня на кисти.  Я  незаметно  присоединился  к
королевскому отряду, направлявшемуся домой, в Маридунум.



        10

     По приезде домой сокол не стал улетать от  меня.  Осматривая  его,  я
обнаружил, что у него были повреждены перья крыла.  Он  сломал  их,  когда
ринулся сквозь ветки за голубем. Я залечил их,  как  учил  Галапас,  после
чего сокол облюбовал себе грушу за окном. Он спокойно принимал пищу у меня
из рук. Когда в следующий раз я отправился  к  Галапасу,  то  взял  его  с
собой.
     Было первое февраля. Накануне ночью мороз спал и  пошел  дождь.  Небо
приобрело  серо-свинцовый  оттенок.  Низко  плыли  облака.  С  дождем  дул
пронизывающий ветер. Повсюду  во  дворце  гуляли  сквозняки.  Люди  плотно
занавешивали шторы, кутаясь в шерстяные одеяния и греясь  у  каминов.  Мне
казалось, что весь дворец погрузился в мрачную тишину. С тех  пор  как  мы
вернулись в Маридунум, я совсем не видел своего деда. Он часами  совещался
с  придворными.  Когда  он  оставался  с  Камлаком,  они  спорили  и  даже
ссорились. Однажды, придя к своей матери, я через приоткрытую дверь увидел
и могу поклясться, что, склонившись перед святыми  образами,  она  рыдала.
Мне же сказали, что мать занята молитвой и не может меня принять.
     В долине ничего не изменилось. Галапас  осмотрел  сокола  и  похвалил
меня за работу. Он посадил его на выступ скалы у входа в  пещеру,  а  меня
позвал к костру погреться, достал из кипящего котла немного тушеного  мяса
и заставил отведать, прежде чем я начну рассказ. Я выложил ему все, вплоть
до ссор во дворце и слез моей матери.
     - Клянусь, Галапас, это была та самая пещера! Но почему?  Там  ничего
не оказалось и ничего не произошло. Совсем  ничего!  Я  расспрашивал  всех
подряд. Сердик говорил с рабами, но  никто  не  знает,  о  чем  беседовали
короли или почему разошлись дед и Камлак. Но от Сердика я узнал  одно:  за
мной следят люди Камлака. Если бы не они, я  приехал  бы  раньше.  Сегодня
Камлак с Аланом и своими людьми уехал. Я сказал, что собираюсь на заливной
луг дрессировать сокола. И вот я здесь.
     Пока он молчал, я настойчиво повторил важный для меня вопрос:
     - Что происходит, Галапас? Что все это значит?
     -  Что  касается  твоего  сна  и  найденной  пещеры,  то  мне  ничего
неизвестно. Что же до дворцовых тревог, то я могу  лишь  догадываться.  Ты
знаешь, что  у  Верховного  короля  остались  от  первой  жены  сыновья  -
Вортимер, Катигерн и Пасентиус?
     Я кивнул.
     - Они не присутствовали в Сегонтиуме?
     - Нет.
     - Мне сказали, что они порвали со своим отцом, -  сказал  Галапас.  -
Вортимер собирает собственную армию.  Поговаривают,  что  он  хочет  стать
Верховным королем, и похоже, что Вортигерна ожидает мятеж,  а  это  крайне
нежелательно  для  него  при  нынешних  обстоятельствах.  Королеву  кругом
ненавидят, ты знаешь. Мать Вортимера была славной британкой, да и молодежь
хочет молодого короля.
     - Выходит, Камлак за Вортимера? - быстро спросил я,  на  что  Галапас
улыбнулся.
     - Видно, так.
     Я немного поразмыслил.
     - Говорят, что когда волки дерутся, вороны летят  своей  дорогой?  Не
так ли? Я родился в сентябре, моя звезда - Меркурий, а птица - ворон.
     - Возможно, - ответил Галапас. - Более вероятно, что  тебя  запрут  в
клетку гораздо быстрее, чем ты думаешь. -  Его  слова  прозвучали  как  бы
отвлеченно, будто бы он думал о другом.
     Я вернулся к волновавшей меня теме.
     - Галапас, ты сказал, что ничего не знаешь о сне и  пещере,  но  ведь
это должно быть божьим провидением?
     Я взглянул на выступ, где терпеливо сидел сокол.  Он  прикрыл  глаза,
оставив щелки, в которых отражался огонь.
     - Может быть.
     Я поколебался.
     - Нельзя ли нам выяснить, что он... что имелось в виду?
     - Ты снова хочешь побывать в хрустальном гроте?
     - Н-нет, не хочу. Но кажется, что  все-таки  нужно.  Что  бы  ты  мне
посоветовал?
     Спустя несколько секунд он сказал, тяжело роняя слова:
     - Думаю, тебе надо сходить.  Но  сначала  мне  следует  научить  тебя
кое-чему. На этот раз  ты  должен  сам  создать  огонь.  Нет,  не  так,  -
улыбнулся он, когда я разворошил веткой угли. - До отъезда ты просил  меня
показать тебе кое-что настоящее. Это последняя вещь, которой я тебя научу.
Я не осознавал... Ладно.  Пора.  Нет,  сиди  на  месте.  Книги  больше  не
понадобятся, малыш. Только наблюдай.
     То, что случилось вслед за этим, я  не  стану  описывать.  В  этом  и
заключалось все искусство, переданное мне Галапасом, не  считая  некоторых
приемов врачевания.
     Но, как я уже сказал, оно стало для меня первым волшебством  и  уйдет
от меня последним. Мне было легко  создавать  холодный  как  лед  огонь  и
разжигать неистовый огонь, огонь, который тонкой струей уходит в  темноту.
По молодости все эти чудеса получались быстро,  однако  если  быть  к  ним
неподготовленным и неспособным, то можно запросто ослепнуть.


     Когда мы завершили, уже стемнело. Галапас поднялся.
     - Я вернусь через час и разбужу тебя.
     Он сдернул с зеркала закрывавшую его накидку, надел  ее  и  вышел  из
пещеры.
     Длинные языки  пламени  напоминали  лошадь,  скачущую  галопом.  Один
длинный и яркий язычок извивался как плеть. Со свистящим пеньем  прогорало
полено. И тут разом заговорили тысячи веток, зашептались тысячи людей.
     В бриллиантовом сиянии тишины костер погас. Вспыхнуло зеркало. Я взял
свою накидку, сухую и уютную, и забрался в хрустальный грот.  Я  расстелил
ее и лег сверху, не спуская глаз с хрустального  свода  надо  мной.  Пламя
заполняло все пространство. Я лежал в шаре, полном света, будто  находился
внутри звезды. Становилось все ярче и ярче. Неожиданно наступила тишина.


     Копыта скачущих лошадей высекали искры из камней  римской  дороги.  В
воздухе  свистела  плеть,  но  конь  уже  мчался  во  весь  опор.   Широко
раздувались розовые ноздри. Дыхание густым паром  вырывалось  на  холодный
воздух. На коне сидел Камлак.  Далеко  сзади,  на  расстоянии  в  полмили,
держались его люди. За ними, прилично отстав, скакал  посланец,  привезший
вести королевскому сыну.
     Город горел факелами. Из ворот выбегали люди, встречая ездока. Камлак
не обращал на них никакого внимания. Вонзив в бока коню острые  шпоры,  он
промчался через весь город и буквально влетел во  дворец.  Он  соскочил  с
коня и бросил поводья стоявшему рядом рабу. Беззвучными  шагами  в  мягкой
ездовой  обуви  он  стремительно  взбежал  по  ступеням  и  направился  по
колоннаде в комнату отца. На мгновение юркая черная фигура исчезла из виду
в тени арочных сводов и появилась вновь. Широко распахнув дверь, он вошел.
     Посланец оказался прав. Смерть наступила мгновенно. На резной римской
кровати лежал старик, накрытый покрывалом из пурпурного шелка.  Подбородок
чем-то подперли. Жесткая седая борода торчала  кверху.  Под  шею  положили
кусок  обожженной  глины,  чтобы  голова  лежала  ровно.  Тело  неподвижно
застыло. Как ни смотри, не заметишь, что шея была сломана. Покойник  начал
спадать с лица, кожа сморщилась, смерть обострила нос, сделав лицо похожим
на восковую маску. Рот и глазницы закрывали золотые монеты,  блестевшие  в
свете факелов, которые с четырех углов освещали кровать.
     В ногах стояла, одетая в белое, Ниниана. Стояла прямо,  не  двигаясь,
сложив перед собой руки и наклонив голову. Между покойным и ею  находилось
распятие. Взгляд Нинианы замер на пурпурном покрывале, но не в горести,  а
будто она находилась в мыслях далеко-далеко.  Даже  открывшаяся  дверь  не
вывела ее из оцепенения.
     Мягкими шагами брат подошел к ней и встал рядом, глядя  на  отца.  Он
положил свою руку на мертвые  руки,  сложенные  поверх  покрывала.  Камлак
взглянул на Ниниану.  В  тени,  в  нескольких  шагах  от  нее,  находилась
небольшая группа шушукающихся и шепчущихся мужчин, женщин  и  слуг.  Среди
них, молчаливые, с сухими глазами,  стояли  Маэль  и  Дуан.  Все  внимание
Диниаса было приковано к Камлаку.
     Камлак спокойно обратился прямо к Ниниане:
     - Мне сказали, что это был несчастный случай. Это правда?
     Ниниана не шевельнулась и не нарушила молчания.  Он  подождал,  затем
раздраженно взмахнул рукой и повысил голос.
     - Ответьте мне, кто-нибудь. Это был несчастный случай?
     Вперед выступил один из слуг короля по имени Мабон.
     - Это правда, повелитель. - Он в нерешительности облизал губы. Камлак
оскалился.
     - Что же, черт возьми, со всеми вами происходит? - И здесь он увидел,
что всеобщее внимание приковано к его правому бедру, на котором за  поясом
висел окровавленный кинжал. Выражая нетерпение и недовольство, он  вытащил
его и швырнул на пол. Кинжал пролетел  по  комнате  и  резко  стукнулся  о
стену.
     - Вы думали, чья это кровь? - спросил он, не переставая скалиться.  -
Это кровь оленя. Когда пришло известие, мы как раз убили его. Я со  своими
людьми находился в 20 милях от дворца.
     Он оглядел присутствующих, призывая высказаться. Никто не тронулся  с
места.
     - Продолжай, Мабон. Мне сказали, что он поскользнулся и упал. Как это
произошло?
     Мабон прочистил горло.
     - Произошло глупо. Чистая случайность. С  ним  никого  не  было.  Все
случилось на малом дворе. Там старые стертые ступени. Один из слуг заливал
маслом светильники и пролил немного на ступени. Пока он ходил за  тряпкой,
чтобы вытереть, появился король. Он спешил. Его не ждали там в это  время.
О боже, он оступился на масле и упал прямо на спину, ударившись головой  о
камень.  Все  произошло  именно  так.  Есть  люди,  готовые  поклясться  в
увиденном.
     - А виновный человек?
     - Раб, повелитель.
     - С ним разобрались?
     - Он мертв.
     Пока они говорили, за колоннадой послышался шум. Это  подъехали  люди
Камлака. Они набились в комнату. Когда Мабон кончил говорить, вперед вышел
Алан и дотронулся до руки Камлака.
     - Новость распространилась по всему городу, Камлак. Снаружи собралась
толпа. Ходит миллион слухов.  Могут  быть  неприятности,  и  очень  скоро.
Покажись людям и поговори с ними.
     Камлак бросил на него острый взгляд и кивнул.
     - Полите посмотрите пока, ладно? Бран и Руан, идите с  ним.  Закройте
ворота. Скажите народу, что я скоро выйду. А теперь убирайтесь все.
     Комната опустела. Диниас задержался, но не удостоился  даже  взгляда.
Дверь захлопнулась.
     - Ну, Ниниана?
     Все это время она не поднимала на него глаз. Теперь  они  встретились
взглядом.
     - Что ты от меня хочешь? Мабон сказал правду. Он не сказал лишь,  что
король был пьян и заигрывал со служанкой. Это был на самом деле несчастный
случай, и вот он мертв. А ты со своими друзьями был  за  20  миль  отсюда.
Итак, ты теперь король,  Камлак,  и  никто,  ни  один  человек  не  станет
указывать на тебя пальцем и говорить: "Он желал смерти своего отца".
     - Этого не может сказать мне и ни одна женщина, Ниниана.
     - Я этого и не говорила. Хватит ссор. Королевство твое, а сейчас, как
заметил Алан, тебе лучше выйти и поговорить с народом.
     - Сначала я поговорю с тобой. Почему ты ведешь себя так,  будто  тебя
ничто не волнует? Будто тебя с нами не было.
     - Потому что это, наверное, соответствует истине. Ты мне брат, и твои
желания меня не волнуют. Я хочу просить тебя только об одной вещи.
     - Что же?
     - Разреши мне уйти сейчас. Он никогда бы не позволил, но ты, надеюсь,
разрешишь.
     - В монастырь Святого Петра?
     Она наклонила голову.
     - Я же сказала тебе, что меня здесь больше ничто не заботит. И меньше
всего меня волнуют разговоры о вторжении, о войне, слухи о  переворотах  и
смерти королей. Не смотри на меня так. Я не дура. Отец говорил со мной. Но
тебе не надо меня бояться. То, что  я  знаю  или  могу  совершить,  никоим
образом не отразится на твоих планах. Я  ничего  не  жду  от  жизни,  хочу
только покоя, жить в покое вместе с сыном.
     - Ты сказала "одну вещь", а выходит - две.
     Впервые что-то мелькнуло в ее глазах. Может быть, даже страх.
     - В отношении моего сына всегда имелся план, - быстро сказала она,  -
твой план. Даже прежде, чем он стал планом моего отца. В день, когда уехал
Горлан, ты твердо знал, что если даже приедет отец Мерлина с мечом в руках
и тремя тысячами воинов, то я не пойду с ними.  Мерлин  не  причинит  тебе
вреда, Камлак. Он останется безымянным сыном. Ты же знаешь,  он  не  воин.
Видят боги, он не опасен для тебя.
     - Тем более если станет священнослужителем, - голос Камлака прозвучал
вкрадчиво.
     - Тем более если станет священнослужителем. Камлак,  ты  разыгрываешь
меня. Что ты задумал?
     - Раб, проливший масло, - тихо произнес Камлак, - кто он?
     Что-то снова мелькнуло в ее глазах. Веки Нинианы опустились.
     - Сакс. Сердик.
     Камлак не шевельнулся, но на черном фоне его груди неожиданно блеснул
изумруд, будто о него ударилось сердце.
     Она жестко продолжала:
     - Не притворяйся, что ты об этом догадывался! Откуда ты мог знать?!
     - Без догадок. Об этом шумел весь город!
     С внезапным раздражением он добавил:
     - Что ты стоишь  тут  как  бесплотное  привидение?  Сложила  руки  на
животе, будто защищаешь еще одного побочного ребенка.
     К его удивлению, она улыбнулась.
     - Да, защищаю. - Взглянув на блеснувший изумруд, Ниниана  продолжала:
- Не будь дураком. Откуда уж мне сейчас дети?  Я  имею  в  виду,  что  мне
нельзя уходить, пока он не будет в безопасности. Пока мы оба  не  будем  в
безопасности, не будем зависеть от твоих предложений.
     - Моих предложений? Клянусь, в них нет...
     - Я говорю о королевстве отца. Ладно, не будем об  этом.  Сейчас  моя
единственная забота, чтобы монастырь Святого Петра был оставлен в покое...
Правда, думаю, его и не тронут.
     - Ты видела это в кристалле?
     - Христианке не пристало заниматься прорицанием, -  ее  голос  звучал
несколько натянуто. Камлак внимательно поглядел  на  нее,  и  им  овладела
тревога. Он внезапно быстрыми шагами отошел в тень, но тут же вернулся  на
свет.
     - Скажи мне, - резко спросил он, - что станет с Вортимером?
     - Он умрет, - ответила она безразлично.
     - Мы все умрем когда-то. Ты знаешь, я связан с ним сейчас. Не  можешь
ли ты сказать мне, что произойдет этой весной?
     - Я не вижу ничего и не скажу тебе ничего. Но что бы ты ни задумал  в
отношении  королевства,  слухи  об  убийстве  могут  оказаться  пагубными.
Послушай меня, будет последней глупостью с твоей  стороны  считать  смерть
короля чем-то иным, кроме несчастного случая. Это произошло на глазах двух
конюхов и девчонки.
     - Сказал ли он что-нибудь, прежде чем они убили его?
     - Сердик? Нет. Лишь то, что это было случайностью. Похоже, его больше
волновала судьба моего сына, нежели его собственная.
     - Про это я и слышал, - сказал Камлак.
     Вновь установилась тишина. Они посмотрели друг на друга.
     - Тебе не следовало бы...
     Он промолчал. Брат и сестра стояли, глядя  друг  другу  в  глаза.  По
комнате потянуло сквозняком, пламя факелов заколебалось.
     Камлак улыбнулся и вышел. Хлопнула дверь. До  Нинианы  донесся  порыв
воздуха. Огни заметались, отбрасывая тени. Свет  задрожал,  огонь  угасал.
Кристаллы потускнели. Выбираясь из пещеры, я зацепился накидкой  и  порвал
ее. Тлеющие головешки под жаровней приобрели темно-красный  цвет.  Снаружи
стемнело. Я слез с уступа и подбежал к выходу.
     - Галапас! - закричал я. - Галапас!
     Он стоял рядом. Его высокая, сутулая фигура  вышла  из  темноты.  Его
полуголые ноги в истрепанных сандалиях посинели от холода.
     Я остановился в ярде от него, но у меня было такое чувство,  будто  я
влетел к нему в объятия и прижался к его руке.
     - Галапас, они убили Сердика.
     Он промолчал, но его молчание подействовало утешающе. Болело горло. Я
откашлялся.
     - Если бы я не пришел сегодня сюда... Он  поскользнулся  из-за  меня.
Ему можно было доверять и сказать даже о тебе. Галапас, если бы я остался,
если бы был с ним... Я смог бы наверняка что-то сделать.
     - Нет. Ты пустое место и прекрасно это знаешь.
     - Теперь я меньше, чем пустое место. -  Я  приложил  руку  к  голове.
Голова раскалывалась, перед глазами  плыли  круги.  Я  с  трудом  различал
предметы. Он нежно взял меня за руку и усадил у костра.
     - К  чему  ты  это  говоришь?  Подожди,  Мерлин,  расскажи  мне,  что
случилось.
     - Разве ты не знаешь? - спросил я удивленно.  -  Он  наполнял  маслом
светильники  у  колонн  и  пролил  немного  масла   на   ступени.   Король
поскользнулся и сломал шею. Сердик не  был  виноват,  Галапас.  Он  только
пролил масло. Он как раз возвращался, чтобы вытереть, и тут случилось это.
Они схватили его и убили.
     - Камлак теперь стал королем.
     Я уставился на него  невидящими  глазами.  Мой  мозг  был  неспособен
целиком постигнуть происшедшее.
     Он мягко продолжал:
     - А твоя мать? Что с ней?
     - Что, что ты сказал?
     У меня в руках оказался теплый кубок. По запаху я определил  напиток,
отведанный в пещере после первого сна.
     - Выпей. Тебе следовало поспать. Тогда  было  бы  получше.  Выпей  до
конца.
     По мере того как я пил,  острая  боль  в  висках  притупилась,  слабо
пульсируя.  Расплывающиеся  вокруг  контуры  приобрели  четкие  очертания.
Одновременно прояснились мысли.
     - Извини. Теперь все в порядке. Могу думать снова.  Я  вернулся.  Она
попыталась взять с Камлака обещание, что он оставит меня в  покое,  но  он
ушел от ответа. Я думаю...
     - Да?
     Я тщательно обдумывал слова.
     - Не все мне до конца понятно. Я думал  о  Сердике.  Кажется,  Камлак
собирается убить меня. И, по-моему, использует для этого смерть  деда.  Он
скажет, что его убил мой раб. Никто не поверит, что я здесь ни при чем. Он
заточит меня у церковников, а у них я умру тихой смертью. К этому  времени
слухи возымеют действие, и никто не пикнет. Став монахиней,  мать  уже  не
будет иметь при дворе права голоса. - Я  взял  кубок.  -  Как  можно  меня
бояться, Галапас?
     Он не ответил, лишь кивком указал на чашу.
     - Заканчивай. А затем ты должен идти, дорогой мой.
     - Идти? Но если я вернусь, меня или убьют, или  посадят...  Разве  не
так?
     - Да, если они тебя найдут, то попытаются...
     - Но если я останусь с тобой, - с нетерпением возразил я, - то  никто
не узнает. Ты и я увидим их в долине за милю. Они никогда не найдут  меня.
Даже если меня найдут и придут сюда, тебе ничего не грозит.
     Он покачал головой.
     - Для этого еще не настало время. Когда-нибудь, но  не  сейчас.  Тебе
больше не спрятаться. Твоему соколу не забраться обратно в яйцо.
     Я оглянулся на выступ  скалы,  где  перед  уходом  оставил  терпеливо
сидящего сокола, похожего на сову, которую держала  при  себе  Афина.  Там
никого не было. Я протер глаза тыльной стороной ладони и моргнул, все  еще
не веря. Скала стояла пустая.
     - Галапас, он улетел?
     - Да.
     - Ты видел, как он улетел?
     - Он улетел, когда ты позвал меня в пещеру.
     - Я... куда?
     - На юг.
     Я допил зелье до конца и выплеснул остатки на землю, оставив их богу.
Кубок поставил на землю и потянулся за накидкой.
     - Мы увидимся еще?
     - Да. Обещаю тебе это.
     - Тогда я приду еще раз?
     - Я уже пообещал. Однажды эта пещера и  все,  что  в  ней  находится,
перейдут к тебе.
     Холодный ветер, проникший снаружи, пошевелил мою накидку и волосы  на
затылке.  По  коже  побежали  мурашки.  Я  поднялся,  запахнул  накидку  и
застегнул заколку.
     - Едешь? - Галапас улыбался. - Ты настолько мне  доверяешь?  Куда  ты
поедешь?
     - Не знаю. Сначала, наверное, домой. У меня есть время  подумать.  Но
пока я еще нахожусь на  божьей  стезе.  Ощущаю  дующий  ветер.  Почему  ты
улыбаешься, Галапас?
     Он не ответил. Он  поднялся,  притянул  меня  к  себе,  наклонился  и
поцеловал сухим и легким старческим поцелуем. Тело будто пощекотали. Затем
Галапас подтолкнул меня к выходу.
     - Езжай. Я приготовил твоего коня.
     В  долине  шел  дождь,  холодный,  мелкий   и   пронизывающий.   Вода
скапливалась в складках накидки, стекала по плечам и  лицу,  смешиваясь  с
льющимися слезами.
     Я плакал второй раз в своей жизни.



        11

     Ворота конного двора были заперты. Этого я и ожидал. Сегодня  с  утра
я, не таясь, проехал через главный двор. У меня на плече  сидел  сокол.  Я
мог вернуться тем же путем когда угодно, хоть ночью,  придумав  историю  о
потерявшейся птице и поисках, затянувшихся до темноты. Но не сегодня.
     Сегодня меня никто не будет ждать и выслушивать.
     Хотя налицо и была настоятельная необходимость поспешить, я придержал
нетерпеливого коня и медленно  и  тихо  проехал  под  дворцовой  стеной  в
направлении моста. Всю дорогу заполняла шумная толпа с  факелами.  Дважды,
пока я ехал к мосту, из города галопом выезжали всадники и направлялись за
реку, на юг.
     Голые и  мокрые  ветви  деревьев  из  фруктового  сада  нависали  над
бечевником. Под высокой стеной была ниша, скрытая ветвями. Я соскользнул с
коня, завел его под знакомую яблоню и привязал. Встав на седло и  какое-то
мгновенье удерживая равновесие, я подпрыгнул и ухватился за висевшую  надо
мной ветку.
     Рука соскочила со скользкой ветки, и я  остался  болтаться  на  одной
руке. Найдя ногами опору, я забрался наверх. В считанные секунды я был  на
стене и спрыгнул на мягкую землю сада.
     Слева находилась высокая стена, скрывавшая сад моего деда,  справа  -
голубятня и высокая терраса, на которой любила посидеть  со  своей  пряжей
Моравик. Впереди располагались лачуги прислуги. К моему облегчению, я  был
скрыт тьмой. Шум и свет сконцентрировались  слева  за  стеной,  в  главном
здании дворца.  Издалека  доносились  звуки  приглушаемой  дождем  уличной
суматохи.
     В моем окошке не светилось ни огонька. Я побежал. Мне и в  голову  не
могло прийти, что они принесут  его  сюда,  домой.  Его  подстилка  лежала
теперь не у двери, а в углу, рядом  с  моей  кроватью.  Все  обошлось  без
пурпура и факелов.  Он  лежал,  как  его  бросили.  В  полусумраке  я  мог
различить неуклюже растянувшееся тело с откинутой рукой.  Пальцы  касались
холодного пола. В темноте трудно было определить, какой смертью он умер. Я
склонился над ним и поднял его руку. Она уже остыла и начала  коченеть.  Я
нежно опустил ее на подстилку рядом  с  телом.  Метнувшись  к  кровати,  я
стащил с нее мягкое шерстяное покрывало  и  накрыл  им  Сердика.  Раздался
мужской голос, кого-то позвали, и за колоннадой послышались шаги. В  ответ
прокричали:
     - Нет. Он здесь не появлялся. Я смотрю  за  дверью.  Пони  еще  не  в
конюшне.
     - Нет. Никаких признаков. -  И  немного  спустя  в  ответ  на  другой
вопрос: - Ладно. Он не мог далеко уехать. Он часто задерживается допоздна.
Что? Хорошо!
     Шаги быстро затихли. Наступила тишина.
     Где-то между колоннами находилась лампа. Ее света, проникавшего через
приоткрытую дверь, было достаточно, чтобы осмотреться. Я  бесшумно  поднял
крышку сундука и вытащил одежду:  свою  лучшую  накидку  и  пару  запасных
сандалий. Затолкал все это в сумку вместе с остальными вещами: гребнем  из
слоновой кости, парой застежек и корнийской брошью.  Это  я  мог  продать.
Взобравшись на кровать, я выкинул сумку за окно. Затем вернулся к Сердику,
откинул покрывало и, стоя на коленях, ощупал  его  тело.  У  него  остался
кинжал. Неловким движением пальцев я потянул застежку, и она  развязалась.
Я взял ремень с мужским кинжалом. Он  был  вдвое  длиннее  моего  и  остро
заточен - можно убить человека. Свой кинжал положил рядом на подстилку. Он
мог бы пригодиться ему там, куда он собрался.  Хотя  вряд  ли.  Он  всегда
обходился руками.
     Я завершил приготовления. Глядя на него, какое-то мгновение, словно в
хрустальном отражении, мне представилось, как при свете факелов, при общем
молчании на пурпур кладут  моего  деда.  Здесь  -  лишь  темнота.  Собачья
смерть. Рабская смерть.
     - Сердик, - позвал я вполголоса. Я  не  плакал.  Все  закончилось.  -
Сердик, спи спокойно. Я устрою тебе похороны, какие ты хотел. Как королю.
     Я подбежал к двери и послушал. Проскользнув к опустевшей колоннаде, я
снял сверху лампу. Она была тяжелая, и пролилось масло. Ну да, он наполнял
ее как раз сегодня вечером.
     Вернувшись в комнату, я поднес лампу к телу.  Теперь  -  этого  я  не
видел в пещере - мне было видно, как он умер. Ему перерезали горло.
     Даже если бы я не хотел этого, оно бы  случилось.  Лампа  дрогнула  в
моей руке, и нагретое масло  расплескалось  по  покрывалу.  На  него  упал
горящий кусочек фитиля.  Масло,  зашипев,  вспыхнуло.  Я  бросил  лампу  и
несколько секунд  наблюдал,  как  занималось  пламя,  вспыхнувшее  тут  же
костром.
     - Отправляйся к своим богам, Сердик, - сказал я и прыгнул на окно.
     Я приземлился на свою котомку и, схватив сумку, побежал  к  стене  со
стороны реки.
     Чтобы не испугать коня, я перебрался через стену в  нескольких  ярдах
от него и кинул сумку прямо в канаву.
     Стоя на парапете, я оглянулся. Пламя занялось. В  моем  окне  полыхал
красный свет. Тревогу еще не подняли. Оставались считанные секунды, прежде
чем заметят пламя или почуют дым. Я перебрался  через  парапет.  Только  я
поднялся на ноги, как рядом появилась высокая тень и кинулась на меня.
     Тяжелое тело придавило меня  к  земле,  к  грязной  и  мокрой  траве.
Широкая ладонь зажала  мне  рот.  Рядом  послышались  быстрые  шаги,  звук
вынимаемого металла и мужской голос, говоривший по-бретонски:
     - Погоди. Пускай сначала расскажет.
     Я лежал не шелохнувшись. Несложная задача, если учесть,  что  у  меня
перехватило дыхание, а  к  горлу  был  приставлен  нож.  После  этих  слов
нападавший недовольно хрюкнул, приподнялся и отвел нож на пару дюймов.
     - Это всего лишь  мальчишка,  -  сказал  он  с  удивлением,  почти  с
отвращением. Ко мне он  обратился  по-уэльски:  -  Чтоб  ни  звука,  иначе
перережу горло. Ясно?
     Я кивнул. Он отвел руку, встал, поднял  меня.  Я  оказался  вмятым  в
стену. К моей ключице приставили нож.
     - Что это ты вытворяешь, выскакиваешь из дворца  как  крыса,  которую
преследуют собаки, воришка? Давай говори, крысенок, пока не придушил.
     Он встряхнул меня, как самую настоящую крысу.
     - Я не сделал ничего плохого! Отпустите меня! - выдавил я.
     Из темноты донесся тихий голос второго человека:
     - Вот. Он что-то перебросил через стену. Сумка, полная барахла.
     - Что там? - спросил державший меня. - Тихо, ты! - Это уже  обращаясь
ко мне.
     Угрожать мне не было никакой необходимости. Я  чувствовал  в  воздухе
дым и заметил, как огонь перебрался уже на крышу.  Я  прижался  плотнее  к
стене, скрываясь в ее черной тени.
     Второй копался в моей котомке.
     - Одежда, сандалии, какие-то украшения, вроде...
     Он вышел на бечевник. Мои глаза привыкли к  темноте,  и  я  определил
его. Это был пронырливый человек с покатыми плечами, с  узким  заостренным
лицом и редкими волосами. Прежде оба мне не встречались.
     Я с облегчением вздохнул.
     - Вы не люди короля! Кто вы? Что вам здесь надо?
     Проныра перестал рыться и уставился на меня.
     - Не твое дело, - сказал громила, державший меня. - Спрашивать  будем
мы. Почему ты боишься людей короля? Ты их всех знаешь?
     - Конечно. Я живу во дворце. Я раб.
     - Маррик, - резко дернулся проныра, - смотри, там начался  пожар.  Не
дворец, а осиное гнездо. Не будем тратить время на  это  рабское  отродье.
Режь ему горло и бежим, пока есть время.
     - Подожди, - сказал громила. - Он может кое-что знать. Слушай, ты...
     - Если вы собираетесь резать  мне  горло,  то  какой  смысл  мне  вам
что-нибудь говорить? Кто вы?
     Он всмотрелся в меня, пригнув голову.
     - С чего бы ты так закукарекал? Бежавший раб, говоришь?
     - Да.
     - Украл?
     - Нет.
     - Нет? Украшения в сумке? А это - это не накидка раба. -  Он  сжал  в
кулак ворот одежды. Мне  пришлось  поизвиваться.  -  А  пони?  Ну,  давай,
выкладывай правду.
     - Ладно, - проскулил я, как настоящий  раб,  трусливо  и  прибито.  -
Прихватил немного вещей. Это пони принца  Мирдина.  Конь  убежал.  Честное
слово, сэр. Принц уехал сегодня и еще не вернулся.  Он  упал  с  коня,  он
дрянной наездник. Мне повезло, пока его не хватятся, я буду уже далеко.  -
Я умоляюще схватился за его одежду. -  Пожалуйста,  сэр,  отпустите  меня.
Пожалуйста! Я не опасен!
     - Маррик, ради всех святых, у нас  нет  времени.  -  Огонь  занимался
вовсю. Из дворца неслись крики. Проныра потянул громилу за руку. -  Прилив
заканчивается. Лишь богам известно, на месте ли корабль  в  такую  погоду.
Прислушайся к шуму. Они могут появиться здесь в любую минуту.
     - Не появятся, - сказал я. - Им хватит забот с тушением пожара. Когда
я убегал, он прилично разгорался.
     - Когда ты убегал? -  Маррик  даже  не  шевельнулся.  Он  внимательно
поглядел на меня сверху вниз и ослабил руку. - Это ты устроил пожар?
     - Да.
     Их внимание полностью переключилось на меня.
     - Зачем?
     - Они ненавистны мне. Они убили моего друга.
     - Кто?
     - Камлак и его люди. Новый король.
     Установилась тишина. Сейчас я мог разглядеть Маррика получше.
     Это был крупный, плотный мужчина с копной черных волос. В его  темных
глазах отсвечивало пламя.
     - А если бы остался, они бы  убили  меня  тоже.  Я  поджег  дворец  и
убежал. Пожалуйста, отпустите меня.
     - Зачем им  было  тебя  убивать?  Теперь-то  понятно  -  весь  дворец
превратился в костер. Но до этого?
     - Не за чем. Просто я давно служил королю и много слышал. Рабы слышат
все. Камлак думает, что я опасен. У него есть различные планы.  Я  знаю  о
них. Поверьте мне, сэр! - вполне искренне сказал я. - Я служил ему так же,
как и королю, верой и правдой. Но он убил моего друга.
     - Какого друга? Почему?
     - Другого раба. Сакса по имени Сердик. Он разлил на ступенях масло, а
старый король поскользнулся. Это произошло случайно, но они перерезали ему
горло.
     Маррик повернулся ко второму человеку.
     - Слышал, Ханно?
     - Это верно. Я слышал то же самое в городе, - и  снова  обратился  ко
мне. - Ладно, расскажи нам еще. Ты знаешь планы Камлака?
     Здесь Ханно опять вмешался, не скрывая волнения.
     - Ради бога, Маррик.  Если  тебе  кажется,  что  он  может  быть  нам
полезен, давай возьмем его с  собой.  Поговорить  можно  и  в  лодке.  Еще
немного  -  и  прилив  закончится,  лодка  уйдет.  Скорее  всего,   погода
испортится, и я боюсь, что они не станут ждать.
     По-бретонски же он добавил: "Мы всегда сможем избавиться от него".
     - Лодка? - спросил я. - Вы уйдете по реке?
     - А как же еще? Думаешь, мы пройдем по дороге? Посмотри на мост, - он
мотнул головой. - Ладно, Ханно, спускайся, мы подойдем.
     Он потащил меня через бечевник. Я повис у него на руках.
     - Куда ты меня тащишь?
     - Не твое дело. Умеешь плавать?
     - Нет.
     Маррик рассмеялся не вселяющим надежды смехом.
     - Тогда для тебя это не имеет значения, верно? Пошли, пошли.
     Он снова зажал мне рукой рот и оторвал меня от земли, будто  я  весил
не больше котомки. Мы спускались к реке, маслянисто блестевшей в темноте.
     Это была обычная рыбацкая лодка, сплетенная  из  ивняка  и  обтянутая
кожей; ее спрятали под кустами у самой воды.  Ханно  уже  поднимал  якорь.
Спотыкаясь и скользя,  Маррик  спустился  вниз,  скинул  меня  в  лодку  и
забрался сам. Лодка отошла  от  берега,  и  я  снова  почувствовал  у  шеи
холодное лезвие ножа.
     - Ясно? Пока мост не скроется из виду, рта не открывать.
     Ханно оттолкнулся веслом, и нас подхватило течение.  Ханно  заработал
веслом и направил лодку к южному пролету моста. Меня под  охраной  Маррика
посадили на корме. Когда мы были уже далеко от берега, я  услышал  громкое
испуганное ржанье Астера, почуявшего дым. В отблесках неистового пожара  я
увидел, как он отделился от стены и, волоча оборванную  привязь,  помчался
подобно привидению вдоль по бечевнику. Случись хоть потоп, он  вернется  к
воротам конюшни, и его обязательно найдут.  Интересно,  что  подумают  обо
мне, когда хватятся? Сердика больше нет, как и моей комнаты. Догадаются ли
они, что я обнаружил тело Сердика и в страхе уронил лампу, при этом сгорел
сам? Что бы они ни думали, теперь это для меня не имеет  значения.  Сердик
отправился к своим богам, а я похоже, направляюсь к своим.



        12

     Черневший свод моста со стремительной быстротой приближался к нам. Мы
плыли вниз по течению. Начался отлив. Последняя волна подхватила  лодку  и
понесла в море.
     Маррик убрал нож от моей шеи.
     - Хорошо отделались. Этот чертенок  оказал  нам  отличную  услугу  со
своим пожаром. Никто не обратил внимания на реку и лодку,  проплывшую  под
мостом. Ну что, приятель, теперь послушаем тебя. Как зовут?
     - Мирдин Эмрис.
     - Но ты же сказал... Ну-ка постой! Мирдин, говоришь? Не  побочный  ли
ты сын?
     - Он.
     Маррик присвистнул. Ханно задержал весло в воздухе  и  сделал  мощный
гребок. Лодку качнуло.
     - Слышал, Ханно? Он побочный сын! Но скажи, почему ты назвался рабом?
     - Я не знал, кто вы, а вы не узнали меня. Поэтому я подумал, что если
вы воры или люди Вортигерна, то отпустите меня.
     - Сумка, пони и  все  прочее...  Получается,  что  ты  в  самом  деле
ударился в  бега?  М-да...  -  задумчиво  проговорил  он.  -  Если  верить
россказням, то тебя особо не за что винить. Но зачем устраивать пожар?
     - Я сказал вам правду. Камлак убил  ни  за  что  моего  друга,  сакса
Сердика. Я думаю, он сделал это только потому, что  тот  принадлежал  мне.
Камлак хотел использовать его смерть против меня. Они  подкинули  тело  ко
мне в комнату, чтобы я увидел. По обычаю  саксов  люди  попадают  к  своим
богам через огонь. Потому я и поджег комнату.
     - А остальные во дворце отправляются к дьяволу?
     - В крыле прислуги никого не было, -  с  безразличием  ответил  я.  -
Народ или ужинал, или меня искали, или обслуживали Камлака. Удивительно, а
может быть, и  нет,  но  как  быстро  люди  привыкают  к  новым  хозяевам.
Наверняка пожар потушат прежде, чем огонь успеет добраться до  королевских
апартаментов.
     Он долго молча глядел на меня. Нас все еще  несло  на  волнах  отлива
прямо в устье. Ханно не делал попыток пристать к какому-нибудь  берегу.  Я
запахнул поплотнее накидку и поежился.
     - К кому ты бежал? - спросил Маррик.
     - Ни к кому.
     - Погоди, приятель, мне нужно знать правду, иначе сейчас же  полетишь
за борт, будь ты хоть королем. Слышишь меня? Ты бы не протянул  и  недели,
если бы тебе не к кому было бежать. О ком ты думал? О Вортигерне?
     - А что, идея, правда? Камлак за Вортимера.
     - Что? - воскликнул он. - Ты уверен?
     - Никакого сомнения. Он давно носился с этой идеей, потому и ссорился
с королем-отцом. В любом случае он со своими людьми  ушел  бы  к  нему.  А
сейчас, имея королевство в своем распоряжении, он просто не пустит к  себе
Вортигерна.
     - А кого же он пустит?
     - Этого я не знаю. Кого, в  самом  деле?  Насколько  вы  можете  себе
представить, он не очень-то откровенничал об этом до  последнего  времени,
пока не умер мой дед.
     - Хм. - Маррик поразмыслил с минуту. - У старого короля  остался  еще
один сын. Если знати не понравится этот союз...
     - Вы имеете в виду  ребенка?  Не  слишком  ли  просто  получается?  У
Камлака есть хороший пример. Вортимер оказался бы совсем в  другом  месте,
если бы его отец не проделал то, что собирается проделать Камлак.
     - А что он собирается проделать?
     - Вам известно об этом столько же, сколько мне. А потом, зачем я буду
все рассказывать, не зная, кто вы? Не пора ли открыть себя?
     Он пропустил мимо ушей мой вопрос.
     - Похоже, ты прилично знаешь всю кухню. - Его голос звучал задумчиво.
- Сколько тебе лет?
     - Двенадцать. В  сентябре  исполнится  тринадцать.  Для  того,  чтобы
понять Камлака и Вортимера, не надо быть семи пядей во лбу. К  тому  же  я
слышал это собственными ушами.
     - В самом деле? Клянусь Тельцом! А что ты еще слышал?
     - Очень много. Я все время путался  под  ногами.  На  меня  никто  не
обращал внимания. Моя мать сейчас уходит в монастырь Святого Петра, и я не
отдал бы ломаного гроша за мое будущее. Поэтому решил смыться.
     - К Вортигерну?
     - Понятия не имею, - искренне ответил я. - У меня не было конкретного
плана. Может быть, и к Вортигерну. Кроме него, никого не  остается.  Саксы
волками вцепились в горло британцам и будут рвать Британию на клочки, пока
ничего не останется. К кому же еще?
     - Ну, - сказал Маррик, - к Амброзиусу.
     Я рассмеялся.
     - Ну, конечно, к Амброзиусу. Я  думал,  вы  серьезно.  Я  по  акценту
понял, вы из Малой Британии, но...
     - Ты же спрашивал, кто мы. Мы люди Амброзиуса.
     Установилась тишина. Устье исчезло из виду. Далеко на  севере  мерцал
огонек - маяк. Дождь уменьшился, а скоро перестал совсем. Стало холодно, с
берега  дул  ветер.  По  воде  пошла  зыбь.  Лодку  кидало  и  качало.   Я
почувствовал первые признаки морской болезни. От холода и дурноты я крепко
сцепил руки на животе.
     - Люди Амброзиуса? - резко спросил я. - Выходит,  вы  лазутчики?  Его
шпионы?
     - Называй нас верными людьми.
     - Выходит, верно, что он ждет своего часа в Малой Британии?
     - Да, верно.
     - Вы направляетесь в Малую Британию? - спросил  я,  пораженный  своей
догадкой. - Вы надеетесь доплыть туда в этой утлой посудине?
     Маррик рассмеялся.
     - И пришлось бы плыть, если бы ушел корабль, - кисло сказал Ханно.
     - Какой корабль зимой? - допытывался я. - В такую погоду не плавают.
     - Плавают, если хорошо заплатить, - заметил Маррик сухо.
     - Амброзиус платит. Корабль будет ждать на месте.
     Уже участливо он положил руку мне на плечо.
     - Оставим этот разговор. Мне хотелось бы узнать еще кое-что.
     Я свернулся калачиком, сжав живот  и  делая  большие  глотки  свежего
воздуха.
     - Могу порассказать вам многое. Однако мне все равно  нечего  терять,
если вы собираетесь отправить меня за борт. Поэтому я предпочел бы или  не
говорить ничего, или подождать, пока Амброзиус назначит  за  мои  сведения
свою цену. Вон ваш корабль, слепые, что ли? Больше я не буду говорить. Мне
плохо.
     - Да ты, я гляжу, уж точно не из пугливых. Ага, вот и корабль. Хорошо
виден. Учитывая твое положение, возьмем тебя на борт. Скажу одну вещь. Мне
понравилось, как ты рассказывал  о  своем  друге.  Это  звучало  правдиво.
Значит, ты умеешь быть верным, да? Быть верным Камлаку  или  Вортигерну  у
тебя  нет  оснований.  Мог  бы  ты   засвидетельствовать   свою   верность
Амброзиусу?
     - Сначала погляжу на него, потом скажу.
     От удара кулаком я растянулся на дне лодки.
     - Принц ты или еще кто - соблюдай  приличия,  говоря  о  нем.  Немало
людей почитают его за своего короля.
     Я встал, меня тошнило. Откуда-то рядом  донесся  тихий  окрик,  через
секунду мы уже качались в тени корабля.
     - Мне достаточно, что он человек, - сказал я.


     Корабль был небольшой, но вместительный, с низкой осадкой. Он стоял в
ночном море без огней. Его мачта покачивалась на фоне бегущих  по  черному
небу облаков. Судно было оснащено как одно из многих торговых,  заходивших
в Маридунум в мореходный  сезон,  однако  выглядело  оно  покрепче,  да  и
ходовые качества, наверное, были получше.
     Маррик откликнулся на голос. Сверху бросили канат, Ханно поймал его и
закрепил.
     - Давай пошевеливайся. Можешь лазить или нет?
     Кое-как в шатающейся лодке я поднялся на ноги. Канат намок и скользил
в руках. Сверху настойчиво торопили:
     - Побыстрее же. Хорошо, если вообще сможем отплыть при такой погоде.
     - Наверх, наверх. Черт бы тебя  побрал.  -  Маррик  снизу  подтолкнул
меня. Этого-то и не хватило. Руки разжались, и я  упал  обратно  в  лодку,
ударившись о борт. Я беспомощно растянулся поперек  лодки,  и  меня  опять
начало тошнить. Мне было совершенно наплевать на божью стезю  и  ожидавшие
меня королевства. Ударьте ножом или киньте  за  борт  -  только  бы  стало
легче. Я перевесился через борт как груда мокрых тряпок. Меня рвало.
     Последующие события запомнились  плохо.  Стояла  несусветная  ругань.
Ханно настойчиво советовал Маррику смириться с потерей и  кинуть  меня  за
борт. Тем не менее я был в целости поднят на борт. Меня проволокли вниз  и
бросили на тряпки. Рядом поставили ведро и пустили струю свежего воздуха.
     Путешествие заняло,  по-моему,  четыре  дня.  Погода  была,  конечно,
скверная, но вскоре мы  оставили  ее  позади.  Корабль  быстро  устремился
вперед. Весь путь я провел в трюме на тряпках у  открытого  проема,  не  в
силах поднять головы. Самые сильные приступы морской болезни прошли, но  я
по-прежнему не мог шевельнуться. Слава богу, что меня никто не тревожил.
     Один раз ко мне спускался Маррик. Встреча запомнилась плохо,  как  во
сне. Он перелез через сваленную в кучу старую якорную цепь и встал  рядом,
наклонился, рассматривая меня.
     - Подумать только, - сказал он, покачав головой. -  А  мы-то  думали,
что нам с тобой повезло. Надо было с самого начала бросить тебя  за  борт.
Меньше беспокойства. По-моему, тебе нечего нам больше сказать.
     Я не ответил.
     Он издал тихое  странное  хрюканье,  походившее  на  смех,  и  вышел.
Измученный, я заснул. Когда проснулся, обнаружил, что с меня сняли  мокрую
одежду и завернули в сухие одеяла. У изголовья  стоял  кувшин  с  водой  и
лежал ломоть ячменного хлеба.
     Есть я совершенно не мог. На закате в один из  дней  вдали  показался
Дикий берег. Мы бросили якорь в спокойных водах  Морбихана,  который  люди
еще называют Малым морем.




         * КНИГА ВТОРАЯ. СОКОЛ * 


        1

     Первое, что я помню после тяжелого изнуряющего сна, - это пробуждение
от раздававшихся прямо над моей головой голосов.
     - Ладно, пусть так, если ты веришь ему. Но ты действительно  думаешь,
что даже внебрачный принц может быть в таких одеждах? Все  промокшее,  нет
даже позолоченной пряжки на поясе, а взгляни на его туфли.  Я  согласен  с
тобой, что плащ хороший, но он изношен. Более вероятна первая история:  он
просто раб, сбежавший от своего хозяина и прихвативший его вещи.
     Это был голос Ханно, разговаривали на британском. К счастью  я  лежал
спиной к ним, свернувшись под грудой  одеял.  Поэтому  мне  было  нетрудно
делать вид, что я сплю. Я не шевелился и даже старался не дышать.
     - Нет, это в самом деле внебрачный принц; я видел  его  в  городе.  И
узнал бы его раньше, если бы была возможность его рассмотреть.
     А это говорил Маррик.
     - В любом случае вряд ли имеет значение, кем он был, раб или побочный
принц, но он посвящен в дела дворца, и Амброзиус захочет его послушать.  А
он сообразительный парень. Да, да, он именно тот, за кого он себя  выдает.
Судя по его  разговору,  не  скажешь,  что  он  воспитывался  на  кухонных
задворках.
     - Да, но... - От изменившегося голоса Ханно у меня натянулась кожа на
костях. Я замер.
     - Да, но что?
     Проныра еще больше понизил свой голос:
     - Может быть, заставить  его  сначала  нам  все  выложить...  Я  хочу
сказать, что давай-ка прикинем, как это сделать. Все, что он нам сообщил о
намерениях короля Камлака... Если мы сами заполучим  все  эти  сведения  и
сообщим о них, то нас ждут туго набитые кошельки, согласен?
     В ответ Маррик проворчал:
     - А когда он попадет на берег и проболтается кому-нибудь?  Дойдет  до
Амброзиуса. Мимо него никогда ничего не проходит.
     - Ты что, простачком прикидываешься? - последовал язвительный вопрос.
     Мне оставалось одно - не шевелиться. Лопатки впились в  натянутую  на
спине кожу.
     - Да не такой уж  я  простак.  Соображаю,  куда  ты  клонишь.  Но  не
представляю, что это возможно.
     - Никто в Маридунуме не  знает,  куда  он  ушел,  -  заговорил  Ханно
быстрым и нетерпеливым шепотом. - Что касается  тех,  кто  видел  его  при
посадке на судно, то они подумают, что мы увезли его с собой. На самом  же
деле мы сейчас заберем его с собой, а по дороге в город...
     Я услышал, что Ханно судорожно проглотил слюну.
     - Еще до выхода в море я говорил тебе: бессмысленно тратиться на  его
проезд, - продолжал Ханно. Затем раздался резкий голос Маррика:
     - Если мы собирались от него избавиться, то, конечно, было  бы  лучше
вообще не тратить деньги на его провоз. Но пораскинь немножко мозгами:  мы
получим деньги в любом случае и, может быть, приличный куш сверх того.
     - Как это ты себе представляешь?
     - Ну, если у парнишки есть что  сказать,  то  Амброзиус  оплатит  его
провоз, можешь не сомневаться. Затем, если окажется, что мальчик  побочный
принц, а я в этом не сомневаюсь, то и тут мы получим сверху.  Сыновья  или
внуки королей - из них  всегда  можно  извлечь  пользу,  и  кому,  как  не
Амброзиусу, об этом знать.
     - Амброзиус должен знать, что  невыгодно  держать  парня  в  качестве
заложника, - пробурчал угрюмо Ханно.
     - А если он все-таки не пригодится Амброзиусу, то мы  оставим  его  у
себя, продадим и поделим выручку. Вот давай так и сделаем.  Живой  он  еще
чего-то стоит,  мертвый  -  ничего,  и  тогда  плакали  бы  наши  денежки,
потраченные на его провоз.
     Я почувствовал довольно-таки жесткие тычки Ханно ногой.
     - На данный момент он вообще ничего не стоит. Таких дохлых я  еще  ни
разу не видел. У него, должно быть, девчачий желудок. Вы думаете,  что  он
способен передвигаться?
     - Сейчас посмотрим, -  сказал  Маррик  и  потряс  меня.  -  Послушай,
парень, подымайся.
     Я застонал и медленно перевернулся, показав им,  как  и  предполагал,
свое несчастное бледное лицо.
     - Что это? Мы на месте? - спросил я на уэльском.
     - Да, мы на месте. Давай-ка вставай, мы собираемся на берег.
     Я застонал опять, но на сей раз сильнее и схватился за живот.
     - О боже. Нет, оставьте меня.
     - Черпак морской воды, - предложил Ханно.
     Маррик выпрямился.
     - Время прижимает. - Он опять заговорил  на  британском.  -  Судя  по
всему, нам придется его нести.
     - Нет, нам придется оставить его: мы должны идти прямо  к  графу.  Не
забывай, что вечером встреча. Он уже знает, что судно  пришвартовалось,  и
рассчитывает увидеть нас перед своим отъездом. Нам  лучше  прямо  сообщить
ему, иначе могут  быть  неприятности.  Парнишку  мы  оставим  пока  здесь.
Закроем его и скажем, кто останется охранять, чтоб не спускал с него глаз.
А назад мы сможем вернуться еще до полуночи.
     - Сможем, думаешь? - угрюмо спросил Ханно.
     - У меня есть то, что не будет ждать.
     - Амброзиус тоже  не  будет  ждать.  Поэтому,  если  хочешь  получить
деньги, тебе лучше пойти. Разгрузка судна наполовину  уже  закончена.  Кто
останется охранять?
     Ханно сказал что-то, но скрип тяжелой двери, закрывшейся за  ними,  и
глухой стук задвигаемых засовов заглушили ответ. Слышно было, как в засовы
вставляют  клинья.  Затем  звук  их  голосов  и  шагов  затерялся  в  шуме
разгрузки. Работа шла полным ходом; скрип воротов,  крики  людей,  скрежет
разматывающихся тросов, глухой звук от перетаскиваемых на пристань тяжелых
грузов.
     Я откинул одеяла и сел. После  того,  как  прекратилась  эта  ужасная
качка, я  опять  почувствовал  себя  нормально  -  даже  хорошо.  Ощущения
какой-то легкости и  очищения  вызывали  во  мне  необычное  состояние:  я
почувствовал себя здоровым и полным сил. Я встал на колени и оглядел себя.
     На  пристани  горели  фонари,  свет  их  проникал   через   маленький
квадратный бортовой иллюминатор.  Я  увидел  кувшин  с  широким  горлом  и
большой кусок ячменного  хлеба.  Откупорив  кувшин,  осторожно  попробовал
воду. Отдавало плесенью, известняком, но пить можно было, от воды  у  меня
пропал металлический привкус во рту. Хлеб был как кремень, но я держал его
в воде до тех пор, пока он не  стал  разламываться  на  кусочки.  Затем  я
поднялся и подтянулся к окошку.
     Для этого мне  пришлось  добраться  до  подоконника,  подтянуться  на
руках, опереться ногой на выступ одной из распорок перегородки. Я и  ранее
предполагал, что моя тюрьма находится на носу судна, а сейчас  убедился  в
этом. Судно было пришвартовано к каменной пристани, где на столбах  висела
пара фонарей, при свете которых около  двадцати  воинов  сгружали  тюки  и
полные упаковочные клети. Дальше за пристанью выстроился  ряд  капитальных
сооружений - вероятно склады.
     Создавалось впечатление,  будто  товары  отправляли  еще  куда-то.  У
фонарных столбов ожидали повозки с привязанными мулами. Воины были в форме
и вооружены. За разгрузкой наблюдал  офицер.  Судно  стояло  среди  других
кораблей и  близко  к  пристани,  где  находились  сходни.  Носовой  канат
располагался от перил до пристани прямо над моей  головой.  Между  мною  и
берегом было примерно пятнадцать футов.  Канат  убегал  вниз  в  спокойную
темень ночи, дальше шла густая темнота складских сооружений. Но  я  решил,
что мне придется подождать, пока не закончится разгрузка, а  повозки  и  с
ними, вероятно, воины не уйдут. У меня еще оставалась  надежда  на  побег,
учитывая, что на борту будет всего  лишь  один  часовой  и,  возможно,  на
пристани уберут фонари.
     Конечно, я должен бежать. Если останусь здесь,  то  моя  безопасность
будет зависеть единственно от доброй воли Маррика, а это в свою очередь  -
от исхода его разговора с Амброзиусом. А если по каким-то причинам  Маррик
не вернется сюда, а вместо него придет Ханно...
     Кроме  того,  я  хотел  есть.  Вода  и  та  отвратительная  каша   из
размоченного хлеба привели соки в моем ужасно пустом  желудке  в  кипение.
Сама мысль, что придется еще ждать два или три часа, пока кто-то вернется,
казалась мне невыносимой, даже если исключить страх перед тем,  что  могло
принести их возвращение. И даже если бы произошло  самое  благоприятное  и
Амброзиус послал за мной,  я,  находясь  в  его  руках  и  выдав  ему  все
сведения, которыми располагал, тем не менее  не  испытывал  уверенности  в
своей  безопасности.  Хотя  обман  спас  мне  жизнь,   Ханно   был   прав,
предполагая, что я со своими скудными  сведениями  бесполезен  в  качестве
заложника. Да и Амброзиус  это  поймет.  Мой  полукоролевский  статус  мог
произвести впечатление только на Маррика и Ханно. Амброзиус же  не  принял
бы во внимание ни то, что  я  внук  союзника  Вортигерна,  ни  то,  что  я
племянник Вортимера. Дела обстояли так, что в лучшем  случае  быть  мне  в
рабстве, в худшем - невоспетая смерть.
     А ждать этого совсем не входило в мои планы. Тем более, что  бортовой
иллюминатор оставался открытым, а буксирный канат проходил прямо надо мной
к швартовой тумбе на причале. Оба охранника, как  я  полагал,  никогда  не
имели дело с малолетними узниками, и потому не придали значения  открытому
иллюминатору. Никто, даже такой шустряк, как Ханно, и не подумал бы бежать
таким образом. А если и подумали, то не знали, что я даже плавать не умею.
Канат же они в расчет не принимали, а я его внимательно разглядывал.  Если
уж крысы могли пробираться по нему, а в тот момент я как раз наблюдал одну
из них - крупную,  откормленную,  лоснящуюся,  сползающую  на  берег,  то,
значит, и я справлюсь.
     Но мне нужно было ждать. Между тем похолодало, а я был раздет.
     Свет с берега шел слабый, но я  рассмотрел  свою  маленькую  тюремную
клетку с грудой одеял, наваленных на кучу  старых  мешков;  у  перегородки
увидел покоробившийся и потрескавшийся матросский сундучок, тяжелую -  мне
не под силу - ржавую цепь, кувшин для воды, а в дальнем углу  -  "дальнем"
значило два шага от меня - стояла мерзкая  бадья,  наполовину  заполненная
блевотиной. Возможно, из добрых побуждений Маррик снял  с  меня  промокшую
одежду, а может быть, просто забыл вернуть ее или же сознательно не отдал,
чтобы предотвратить попытку побега.
     Пять секунд осмотра сундучка показали, что в нем, кроме  дощечек  для
письма, бронзового кубка и каких-то кожаных ремешков от  сандалий,  ничего
нет. Закрывая крышку сундучка с этой не  подающей  надежды  коллекцией,  я
подумал, что хоть туфли они мне оставили.  Не  потому,  что  я  не  привык
ходить босиком, но не зимой же и не по здешним  дорогам...  Однако,  голым
или нет, я должен был бежать. Именно меры  предосторожности,  предпринятые
Марриком, вынуждали меня  больше,  чем  когда-либо,  стремиться  выбраться
отсюда.
     Я не знал, что буду делать, куда пойду. Всевышний  выпустил  меня  из
рук Камлака и помог перебраться через море, и я поверил в свою судьбу.  По
плану я намеревался войти в приближение Амброзиуса, чтобы узнать,  что  он
за человек. Потом, если там можно будет найти покровительство или хотя  бы
милосердие, я бы рассказал о себе и предложил свои услуги. Мне никогда  не
приходило в голову, что просьба воспользоваться услугами двенадцатилетнего
- это какой-то абсурд.  Полагаю,  что  в  силу  своего  возраста  я  тогда
рассуждал по-королевски.
     Мешки, на которых я лежал, были старыми и кое-где  даже  прогнившими.
Так что не составляло труда разорвать один из них  по  швам,  чтобы  через
образовавшиеся дырки просунуть голову и руки.  Одеяние  было  ужасным,  но
зато модным. Таким же образом я "разделался" и  со  вторым  мешком.  Стало
теплее. Одеяла были добротными и слишком толстыми, чтобы их  разорвать,  к
тому же помешали бы мне отсюда выбраться. Связав пару  кожаных  ремней,  я
сделал себе пояс. Оставшийся кусок ячменного хлеба я  засунул  в  переднюю
пройму мешка, остатками воды вымыл лицо, руки и волосы,  снова  подошел  к
иллюминатору, поднялся и выглянул.
     Пока занимался своей экипировкой, я слышал выкрики  и  громкий  топот
шагов, как будто шло построение к маршу. Так оно и было. Воины  и  повозки
покидали пристань. Последняя из повозок,  тяжело  груженная,  со  скрипом,
сопровождаемая щелканьем кнута, удалялась вдоль сооружений. Меня разбирало
любопытство: что за груз?
     В эту пору года зерно - вряд ли; более вероятно -  металл  или  руда.
Это подтверждало и то, что разгрузку вели воины, и  повозки  отправляли  в
город под охраной. Звуки стихли. Я осторожно огляделся вокруг. Фонари  все
еще горели, но, насколько я мог видеть, на пристани не было  никого.  Пора
двигаться, пока часовому не вздумалось проверять, на месте ли узник.
     Вскоре я уже сидел на подоконнике иллюминатора и  пытался  дотянуться
до каната, наполовину высунувшись и опираясь ногами  на  перегородку.  Мне
стало немножко не по себе,  когда  увидел,  что  не  могу  сразу  за  него
ухватиться, что придется встать в рост и как-то удержаться,  находясь  над
черной бездной между судном и пристанью,  куда  маслянистые  волны  катили
груды мусора. Но мне удалось справиться. Цепляясь ногтями за борт, как это
делала крыса, которую до этого наблюдал, я смог выпрямиться  и  ухватиться
за канат. Он был туго натянут. Я вцепился в него обеими руками и ногами.
     Я полагал, что, перебирая руками по канату,  без  шума  приземлюсь  в
тени на пристани. Но не имея никакого "морского" опыта,  я  не  учел  одну
вещь - легкий вес малого  судна.  Когда  я  повис  на  канате,  оно  резко
наклонилось и, раскачиваясь, неожиданно накренилось  в  сторону  пристани.
Канат под моим весом опустился к воде и начал сворачиваться в петлю. В том
месте, где я прилип к канату, как обезьяна, он внезапно встал вертикально.
Ноги потеряли опору, руки не могли удерживать мой  вес.  Я  заскользил  по
канату, как бусинка по нитке.
     Если бы судно  качнулось  более  плавно,  оно  придавило  бы  меня  к
пристани или я бы пошел на дно, достигнув нижнего  изгиба  петли.  Но  оно
повело  себя,  как  пугливая  лошадь.  Когда  судно  стукнулось  о  кромку
пристани, я как раз был на ее уровне. Оно резким толчком как  бы  сбросило
меня с себя. В нескольких дюймах от тумбы я приземлился,  растянувшись  на
твердой мерзлой земле.



        2

     Времени на раздумья не было. Я слышал шлепанье босых ног  по  палубе.
Видно,  часовой  побежал  посмотреть,  что  случилось.  Я  сгруппировался,
перекатился, вскочил на ноги и уже бежал, прежде чем он с  раскачивающимся
фонарем оказался на том месте, где я только что был. Он что-то кричал,  но
я уже скрылся за углом строений и был уверен, что он не видит  меня.  Даже
если бы и видел, я все равно считал себя более-менее уже  в  безопасности.
Сначала мой страж проверит каюту, где меня заперли, но даже в этом  случае
я  сомневался,  что  он  осмелится  оставить  судно.  На  пару  секунд   я
прислонился к стенке, крепко прижимая к себе расцарапанные руки и стараясь
привыкнуть к темноте. Я быстренько огляделся,  чтобы  выбрать  направление
движения.
     Сарай, за которым я укрылся, стоял в дальнем конце  пристани.  Прямая
лента гравиевой дороги тянулась в  направлении  видневшихся  вдали  огней,
скорее всего - город. Там, где дорога уходила в темноту,  мерцали  тусклые
огоньки,  принадлежавшие  направляющемуся  в  город  каравану.  Все  будто
замерло.
     Нетрудно было догадаться, что столь тщательно охраняемый  груз  ждали
именно в штабе Амброзиуса. Я не представлял себе,  как  мне  добраться  до
него или вообще до какой-нибудь деревушки, или города. А  пока  мне  нужно
было разыскать себе еду и теплый кров, под крышей которого я мог бы  найти
убежище и дождаться наступления дня. Бог, видимо, покровительствовал мне.
     Было бы неплохо, если бы он помог мне еще  и  с  едой.  Изначально  я
планировал обменять на еду  какую-нибудь  из  драгоценностей,  но  теперь,
труся следом за повозками,  подумал,  что  мне  все-таки  придется  что-то
украсть. На худой конец у меня оставалась коврига ячменного  хлеба.  Потом
дождусь рассвета, и... Если Амброзиус проводил  "встречу",  как  выразился
Маррик,  то  будет  совершенно  бесполезно  отправляться  в  его  штаб   и
добиваться аудиенции. Сколько бы важной ни представлялась мне  собственная
персона, охрана Амброзиуса будет руководствоваться другими  соображениями,
узрев меня в подобном виде. Дождемся наступления дня.
     Стояла стужа. На фоне черного морозного  воздуха  пар  моего  дыхания
казался серым. Луна не светила, зато, как волчьи глаза,  сверкали  звезды.
Блестели схваченные морозцем камни на дороге. До  меня  доносился  звонкий
цокот копыт и звучный скрип колес. На мое счастье ветра не было. От бега я
согревался, но близко подходить к конвою  опасался.  Повозки  и  люди  еле
тащились, поэтому время от времени я замедлял свой бег. Мороз проникал под
рваную мешковину, и я колотил себя руками, пытаясь разогнать кровь.
     Мне везло:  на  дороге  было  где  спрятаться.  Кругом  росли  кусты.
Группами или поодиночке, они застыли, припав к земле и протянув свои ветви
в  направлении  господствующего  здесь  ветра.  Резко  выделяясь  на  фоне
звездного неба, в кустах стояли огромные камни. Сначала  я  принял  их  за
большие  вехи.  Они  будто  росли  прямо  из  земли,  их  нестройные  ряды
напоминали деревья,  погнутые  ветром.  Или  аллею  неведомых  мне  богов.
Звездное сияние высветило поверхность одного из камней.  Что-то  привлекло
мое внимание, когда я остановился.  Грубо  вырубленные  в  граните  формы,
оттененные, как сажей, холодным светом, - двуглавый топор. Стоящие, как на
параде гигантов, камни терялись в  темноте.  Сухой  поломанный  чертополох
колол мои босые ноги. Повернувшись, чтобы еще раз взглянуть на топор, я не
увидел его. Он исчез.
     Я выбежал на дорогу, сжимая стучавшие от холода зубы.
     Именно от холода, отчего же еще? Повозки ушли значительно вперед, и я
двинулся следом, стараясь бежать по землистой обочине, хотя она была такой
же твердой, как и сама дорога. Под сандалиями хрустел иней. Позади меня  в
темноте оставалось молчаливое каменное воинство. Впереди  светился  огнями
городок, и меня уже касалось тепло его домов. По-моему, я, Мерлин, впервые
бежал к свету и людям, спасаясь от одиночества.
     Город был обнесен стеной, как оно и полагалось, если  город  стоял  у
моря. Его окружал высокий земляной вал  с  изгородью  наверху.  С  внешней
стороны  вала  выкопали  широкий  ров,  сейчас  весь  покрытый  льдом.  На
расстоянии друг от друга во  льду  были  сделаны  пробоины,  чтобы  он  не
выдерживал тяжести тела. Я различал черные проемы и извилистые трещины. Их
уже затянуло свежим льдом, похожим на матовое стекло. Через ров к  воротам
вел деревянный мост. При выезде повозки остановились, и  навстречу  страже
от конвоя выехал офицер. Охрана неподвижно ожидала конца  разговора.  Мулы
же нетерпеливо переминались, сопели и звенели упряжью,  чувствуя  близость
теплой конюшни.
     Если я и лелеял надежду залезть в повозку и таким образом  проникнуть
в город, то сейчас был вынужден распрощаться с ней.  На  протяжении  всего
пути солдаты, растянувшись цепочкой, с обеих сторон сопровождали  караван.
Офицер непрерывно контролировал все повозки. Поговорив со стражниками,  он
отдал приказ заезжать. Сам же развернул лошадь и отъехал в хвост  колонны,
к последней телеге. Мне  удалось  быстро  рассмотреть  его  лицо.  Мужчина
средних лет, с крутым нравом и к тому же сильно замерзший. Не из тех,  кто
терпеливо выслушает  или  вообще  станет  слушать.  Мне  будет  безопаснее
остаться наедине со звездами и марширующим каменным воинством.


     С  глухим  стуком  ворота  закрылись  за  конвоем.  Я  услышал  скрип
задвигаемых засовов.
     Вдоль рва, на восток,  вела  едва  заметная  тропинка.  Проследив  ее
направление, я заметил вдалеке огни. Они несомненно принадлежали  какой-то
усадьбе, расположенной за пределами города.
     Я рысцой выбежал на тропинку, дожевывая на ходу ковригу хлеба.
     Оказалось, что огнями  светился  приличных  размеров  дом,  постройки
которого образовывали закрытый двор: сам дом высотой в  два  этажа,  баня,
жилища для прислуги, конюшня и пекарня. Они  были  достаточно  высокими  с
узкими окошками,  добраться  до  которых  мне  не  представлялось  никакой
возможности. Сводчатые ворота венчало железное крепление,  где  на  высоте
человеческого роста неярко горел факел, влажная смола  шипела  и  трещала.
Двор был освещен получше, но оттуда не доносилось  ни  шума,  ни  голосов.
Ворота, конечно, были наглухо заперты.
     Доверять свою судьбу привратнику? Я обогнул  стену  в  надежде  найти
лаз. Из третьего окна - пекарни - несло холодом и плесенью. Но я все равно
предпринял попытку забраться наверх. Оно представляло собой узкую щель,  в
которую даже я не пролез бы.
     Дальше конюшня, загон... На меня пахнуло запахом скота и сухого сена.
Рядом стояли дом вообще без окон и баня. Я снова вернулся к воротам.
     Неожиданно совсем рядом звякнула цепь и раздался громкий лай  собаки.
Помнится, что я отпрыгнул назад на целый шаг и плотно  прижался  к  стене.
Кто-то открыл дверь. В тишине было слышно рычание  пса.  Человек  постоял,
что-то отрывисто  сказал  и  закрыл  дверь.  Собака  немного  поворчала  и
успокоилась. Посопев, она с цепью потащилась в конуру. Я услышал, как  она
устраивалась там на сене.
     Судя по всему, внутрь  не  пробраться  и  убежища  там  не  найти.  Я
постоял, обдумывая положение, спиной  по-прежнему  прижимаясь  к  холодной
стене, которая казалась теплее, чем воздух. Меня трясло от  холода,  мороз
пробирал до самых костей. Я был уверен, что поступил правильно,  убежав  с
корабля и не доверившись конвою. Может,  постучать  в  дом  и  попроситься
переночевать? Меня примут за нищего, и тогда расправа  будет  короткой.  А
если остаться здесь, к утру я  окоченею  насмерть.  Буквально  в  двадцати
шагах от меня, куда не попадал свет от факела, я заметил невысокие  темные
очертания каких-то построек, похоже на загон для скота. Было  слышно,  как
внутри топчется живность. С ними, пожалуй, можно согреться: а если к  тому
времени у меня перестанут стучать зубы, то доем и корку хлеба.
     Я отошел от стены, сделал шаг, клянусь, не издав  никакого  шума,  но
собака тут же вылетела из конуры,  со  звоном  протащила  цепь  и  подняла
адский лай. На этот раз дверь моментально открылась, во двор вышел человек
и направился к воротам. Послышался скрежет, будто вынимал он оружие. Я уже
приготовился бежать, но тут услышал то, что привлекло внимание  собаки.  В
морозном воздухе раздался звонкий и громкий  топот  копыт.  Кто-то  скакал
сюда во весь опор.
     Метнувшись тенью, я пересек площадку в направлении загона.  В  насыпи
увидел проход, прикрытый сухим кустом боярышника. Тихо, как только мог,  я
пролез под ним и забрался в загон, стараясь не потревожить скот. Прочь  от
ворот.
     Загон оказался небольшим, грубо сложенным строением, в высоту не выше
человеческого роста, покрытый сверху соломой. Скота  было  много,  большей
частью молодые бычки. В тесноте они не могли лечь и стояли, согревая  друг
друга своим теплом и жуя сухой корм. Выход из  загона  преграждала  доска.
Снаружи простиралось пустое поле, освещенное звездным  светом.  На  морозе
оно казалось серым. Его окаймляла невысокая насыпь, по  которой  стелились
приземистые, помятые ветром кусты. В центре поля стоял каменный истукан.
     За воротами  человек  успокаивал  собаку.  Топот  копыт  приближался,
выбивая звонкую дробь по металлической дороге. Неожиданно всадник оказался
совсем рядом. Он вынырнул из темноты и придержал  лошадь  у  самых  ворот.
Раздался скрежет металла по  камню.  Человек  что-то  прокричал.  Приезжий
ответил, спрыгивая с седла.
     - Да, конечно. Давай, открывай.
     Ворота, заскрипев, открылись. До меня  донеслись  обрывки  разговора.
Кроме отдельных слов, я ничего не мог  разобрать.  Судя  по  отбрасываемой
тени, привратник или кто-то, кто вышел встречать, вынул  факел  из  петли,
чтобы обозначить путь. Оба с лошадью на поводу направились к загону.
     Я услышал, как всадник