что у него самого вид вряд ли намного приятней. Наверное, и в самом деле пришло время вышвырнуть нас всех отсюда, подумалось ему. - Я пришел сразу же, как только получил сообщение, - сказал он и посмотрел на Понтифекса. - Что случилось? Он умирает, да? Но я не вижу в нем никаких изменений. - Ему еще очень далеко до смерти, - отозвался Сепултров. - Что же тогда происходит? - Судите сами, - ответил врач. - Вот, опять. Существо в шаре жизнеобеспечения шевелилось и качалось из стороны в сторону примерно раз в минуту. Понтифекс издал низкий воющий звук, потом - что-то вроде храпа с присвистом, и все это сопровождалось невнятным бормотанием. Хорнкаст и раньше неоднократно слышал все эти звуки, представлявшие собой особый язык Понтифекса, созданный тем на склоне мучительных лет и доступный пониманию одного лишь главного представителя. В некоторых из них почти угадывались слова, или признаки слов: в их размытых очертаниях все же проступал изначальный смысл. Другие же за много лет превратились просто в шумы, но Хорнкасту привелось наблюдать за этими превращениями и он знал, какие стоят за шумами осмысленности, зато иные, казалось, обладали формой определенной сложности и могли выражать отдельные идеи, постигнутые Тиверасом в его одиноком и продолжительном безумии. - Я слышу то же, что всегда, - сказал Хорнкаст. - Подождите немного. Прислушавшись, Хорнкаст уловил цепочку слогов, которые означали "Лорд Малибор" - Понтифекс забыл двух преемников Малибора и по-прежнему считал его нынешним Короналом, - а затем клубок других королевских имен: Престимион, Конфалум, Деккерет, опять Малибор. Слово "спать". Имя Оссьера, который был Понтифексом до Тивераса. Имя Кинникена, предшественника Оссьера. - Он блуждает в отдаленном прошлом, как с ним часто бывает. И вы меня позвали сюда, чтобы... - Подождите. С растущим раздражением Хорнкаст вновь обратил свой слух к невнятному монологу Понтифекса и с изумлением услышал, впервые за много лет, отчетливо произнесенное, полностью узнаваемое слово: - Жизнь. - Слышали? - спросил Сепултров. Хорнкаст кивнул. - Когда это началось? - Два часа назад, точнее, два с половиной, - сказал Дилифон. - Мы сделали запись. - Что еще он сказал, что вы поняли? - Семь или восемь слов, - ответил Сепултров. - Вероятно, есть и другие, которые сможете понять только вы. Хорнкаст перевел взгляд на Наррамер. - Он бодрствует или спит? - Мне кажется, в отношении Понтифекса эти понятия не годятся, - сказала она. - Он пребывает одновременно в обоих состояниях. - Поднимайся. Иди. - Он и раньше несколько раз произносил те же слова, - пробормотал Дилифон. Наступила тишина. Понтифекс, казалось, заснул, хотя его глаза продолжали оставаться открытыми. Хорнкаст угрюмо смотрел на него. Когда Тиверас впервые заболел, еще на заре царствования Лорда Валентина, поддерживать его жизнь таким образом представлялось вполне логичным, и Хорнкаст был среди наиболее активных сторонников плана, предложенного Сепултровом. До этого не случалось, чтобы Понтифекс пережил двух Короналов и чтобы третий Коронал пришел к власти, когда Понтифекс находился в весьма преклонном возрасте. Это нарушило динамику государственной системы. Хорнкаст сам в то время заявлял, что Лорда Валентина, столь молодого и неопытного, еле справлявшегося с обязанностями Коронала, еще слишком рано отправлять в Лабиринт. Все согласились с тем, что Понтифексу следует некоторое время оставаться на троне, если есть возможность поддержать его существование. Сепултров нашел средства сохранить ему жизнь, хотя вскоре стало очевидно, что Тиверас впал в дряхлость, заделался маразматиком и пребывает между жизнью и смертью. Но потом произошел переворот, за которым последовали трудные годы реставрации, когда для устранения последствий мятежа потребовалась вся энергия Коронала. Все эти годы Тиверас так и оставался в своей клетке. Хотя продление жизни Понтифекса означало более продолжительное пребывание у власти самого Хорнкаста, а вследствие недееспособности Понтифекса он сосредоточил в своих руках чрезвычайную власть, тем не менее, бесцеремонное затягивание жизни человека, давным-давно заслужившего покой, внушало ему отвращение. А Лорд Валентин просил дать время, больше времени, чтобы закончить свои дела в качестве Коронала. Прошло восемь лет: разве этого недостаточно? С некоторым удивлением Хорнкаст поймал себя на том, что готов чуть ли не молиться за избавление Тивераса от неволи. Если бы только можно было позволить ему уснуть! - Ва... Ва... - Что это значит? - спросил Сепултров. - Что-то новое! - прошептал Дилифон. Хорнкаст жестом призвал их к тишине. - Ва... Валентин... - Воистину новое! - сказала Наррамер. - Валентин Понтифекс... Валентин Понтифекс Маджипура... Установилась тишина. Эти отчетливо произнесенные, лишенные всякой двусмысленности слова витали в воздухе, подобно взрывающимся солнцам. - Я думал, он забыл имя Валентина, - сказал Хорнкаст, - а Короналом считает Лорда Малибора. - Явно не считает, - сказал Дилифон. - Иногда перед кончиной, - тихо сказал Сепултров, - разум восстанавливается сам по себе. Думаю, к нему возвращается рассудок. - Он по-прежнему безумен! - вскричал Дилифон. - Боги не допустят, чтобы он осознал, что мы с ним сделали! - Я полагаю, - заговорил Хорнкаст, - что он всегда знал, что мы с ним сделали, и сейчас к нему возвращается не рассудок, а способность общаться с помощью слов. Вы слышали: Валентин Понтифекс. Он приветствует своего преемника и знает, кто должен быть преемником. Сепултров, он умирает? - Приборы не отмечают никаких физических изменений. Я считаю, что он еще протянет некоторое время в таком состоянии. - Мы не должны этого допустить, - возразил Дилифон. - Что вы предлагаете? - поинтересовался Хорнкаст. - Мы слишком затянули с его уходом. Я знаю, что такое старость, Хорнкаст - вероятно, так же, как и вы, хоть по вам и не скажешь. Этот человек в два раза старше любого из нас. Он испытывает такие страдания, что нам и представить невозможно. Я считаю: надо положить им конец. Сегодня же. Сейчас же. - Мы не имеем права, - сказал Хорнкаст. - Уверяю вас, что не меньше, чем вы, сочувствую его страданиям. Но решать не нам. - Все равно, надо заканчивать. - Ответственность должен взять на себя Лорд Валентин. - Лорд Валентин никогда не пойдет на такое, - пробормотал Дилифон. - При его попустительстве фарс будет продолжаться еще лет пятьдесят. - Выбор за ним, - твердо сказал Хорнкаст. - Кому мы служим: ему или Понтифексу? - спросил Дилифон. - У нас единое правительство с двумя монархами, лишь один из которых в настоящий момент дееспособен. Служа Короналу, мы служим Понтифексу. Кроме того... Из шара жизнеобеспечения донеслось яростное мычание, леденящий кровь звук втягиваемого сквозь зубы воздуха и резкий тройной рык. Затем - слова, отчетливее, чем перед этим: - Валентин... Понтифекс Маджипура... слава! - Он слышит наш разговор и сердится. Он умоляет о смерти, - сказал Дилифон. - А может быть, думает, что уже умер, - предположила Наррамер. - Нет-нет, Дилифон прав, - ответил Хорнкаст. - Он услышал нас. Он знает, что мы не можем дать ему то, что он хочет. - Поднимайся. Иди. - Подвывание. Бульканье. - Смерть! Смерть! Смерть! Никогда за многие десятилетия Хорнкаст не испытывал такого отчаяния. Охваченный этим чувством, главный представитель метнулся к шару жизнеобеспечения, почти решившись оборвать все кабели и трубки и прямо сейчас покончить с мучениями старика. Но нет: поступить так, конечно, было бы безумием. Хорнкаст остановился и заглянул в шар; его глаза встретились со взглядом Тивераса, и он заставил себя сохранить твердость при виде застывшей во взгляде Понтифекса безмерной печали. Понтифекс вновь обрел рассудок. Никакого сомнения. Понтифекс понимал, что ему не дают умереть в интересах государства. - Ваше величество, - обратился к нему Хорнкаст, стараясь выговаривать слова громко и внятно. - Ваше величество, вы слышите меня? Закройте глаз, если слышите. Ответа не последовало. - И все же, полагаю, вы слышите меня, ваше величество. Я хочу сказать вам следующее: мы знаем, что вы страдаете, и не допустим затягивания ваших страданий. Мы клянемся, ваше величество. Тишина. Неподвижность. И вдруг: - Жизнь! Боль! Смерть! Потом - стоны, бульканье, свист и визг, - словно песня мертвеца из могилы. 15 - А это храм Леди, - сказал лорд-мэр Самбигель, указывая на изумительный отвесный утес, вздымавшийся к востоку от города. - Заветнейшая из всех ее святынь, не считая, конечно, самого Острова. Валентин напряг зрение. Храм сиял одиноким белым оком на челе темного утеса. Шел четвертый или пятый, а может быть, и шестой месяц великой процессии: дни и недели, города и провинции - все начинало терять очертания и мешаться. Сегодня он прибыл в огромный портовый город Алайсор, находившийся на северо-западном побережье Алханроеля. Уже остались позади Треймон, Стоензар, Вилимонг, Эстотилоп, Кимойс; город на городе, а все они сливались в сознании Лорда в один обширный мегаполис, раскинувшийся на поверхности Маджипура подобно некоему неповоротливому многорукому чудовищу. Темнокожий, низкорослый Самбигель, лицо которого окаймляла густая черная борода, все зудел и зудел, сыпал банальностями, выражая радость по поводу прибытия Валентина, а тот делал вид, что внимает, но сам думал о другом. Все это он слышал раньше: в Кикиле, в Стинорпе и Клэе. Незабываемое событие, любовь и признательность всего народа, гордимся тем-то, почтем за честь то-то. Да-да. Он вдруг поймал себя на том, что пытается вспомнить, в каком городе ему показывали знаменитое исчезающее озеро. В Симбильфанте, что ли? А воздушный балет... в Монтепульсиане или Грэве? Золотые пчелы - это наверняка Бейлемоона. А небесная цепь? В Аркилоне или Сеннамоле? Он снова взглянул в сторону храма на утесе. Тот властно манил к себе. Он страстно желал оказаться там именно сейчас: быть подхваченным ураганом и унестись, как сухой лист, на величественную вершину. - О, Леди, дай мне отдохнуть с тобой! В речи лорда-мэра то ли наступила пауза, то ли он закончил. Валентин обратился к Тунигорну: - Распорядись, чтобы я мог провести ночь в храме. Самбигель явно смешался. - Но я полагал, мой лорд, что вы сегодня посетите гробницу Лорда Стиамота, а потом отправитесь в Топазовый Зал на прием, после чего состоится ужин в... - Лорд Стиамот восемь тысячелетий обходился без изъявлений почтения с моей стороны. Думаю, он может подождать еще денек. - Конечно, мой лорд. Как скажете, мой лорд. - Самбигель торопливо сделал несколько знаков звездного огня. - Я уведомлю верховную жрицу Амбаргарду, что вы сегодня будете ее гостем. А теперь, если позволите, мой лорд, мы приготовили для вас некоторые развлечения... Оркестр заиграл какой-то торжественный гимн. Сотни тысяч глоток затянули песню, из которой Валентин не сумел разобрать ни слова, но не сомневался, что вирши должны быть трогательными. Он стоял, устремив бесстрастный взор поверх громадного скопления людей, время от времени кивал, улыбался, встречался взглядом с кем-нибудь из восторженных горожан, которые навсегда запомнят этот день. Его охватило ощущение собственной нереальности. Необязательно быть человеком из плоти и крови, подумал он, чтобы играть эту роль. С ней прекрасно справилась бы какая-нибудь статуя, искусно изготовленная марионетка или даже одна из тех восковых фигур, которые он видел когда-то на празднике в Пидруиде. Насколько полезнее было бы отправлять на подобные мероприятия копию Коронала, способную угрюмо слушать, поощрительно улыбаться и, возможно, даже произносить несколько прочувствованных слов благодарности... Краешком глаза он заметил, как обеспокоенно смотрит на него Карабелла. Двумя пальцами правой руки он сделал ей знак, известный лишь им двоим и означавший, что с ним все в порядке. Однако выражение озабоченности с ее лица не пропало. И ему показалось, что Тунигорн и Лизамон Хултин подались вперед и теперь стоят совсем близко от него. Чтобы подхватить его, если он начнет падать? Клянусь бакенбардами Конфалума, да они никак решили, что я вот-вот грохнусь, как тогда, в Лабиринте? Ему все труднее было держаться прямо: помахать рукой, кивнуть, улыбнуться, помахать, улыбнуться, кивнуть. Все идет нормально. Все. Абсолютно. Но когда же, когда же конец? Оставалось еще полтора часа. Но вот завершение, и королевская свита по подземному ходу быстро перешла в апартаменты, приготовленные для Коронала во дворце лорда-мэра в дальнем конце площади. Когда они остались вдвоем, Карабелла сказала: - Мне показалось, Валентин, что ты там начал заболевать. Он постарался, чтобы его ответ звучал как можно беззаботней. - Если скука - недуг, то тогда и впрямь заболел. Она немного помолчала. Потом спросила: - Неужели так необходимо продолжать процессию? - Ты же знаешь, что у меня нет выбора. - Я боюсь за тебя. - Отчего, Карабелла? - Временами я тебя просто не узнаю. Кто этот погруженный в свои мысли раздражительный человек, с которым я делю ложе? Что случилось с мужчиной по имени Валентин, которого я знала когда-то в Пидруиде? - Он по-прежнему здесь. - Надеюсь. Но он не виден, как солнце, когда его затмевает луна. Какая тень легла на тебя, Валентин? Какая тень легла на мир? Что-то загадочное произошло с тобой в Лабиринте. Что это было? Отчего? - Лабиринт для меня страшное место, Карабелла. Возможно, я чувствовал, что замурован там, похоронен заживо, задыхаюсь... - Он покачал головой. - Да, очень странно. Но теперь Лабиринт далеко позади. Как только наше путешествие стало проходить по более приятной местности, я почувствовал, что мое былое "я" возвращается, ко мне вновь пришли радость жизни, любовь, и я... - Себя-то ты, может, и обманешь, но только не меня. Тебе все это не доставляет никакой радости. Поначалу ты с жадностью впитывал все, что только можно - хотел везде побывать, все увидеть, все попробовать, - но этого больше нет. Я вижу по твоим глазам, по лицу. Ты двигаешься как во сне. Неужели ты станешь отпираться? - Да, я устаю. Признаюсь. - Тогда прекрати процессию! Вернись на Гору, которую ты любишь, где всегда был счастлив! - Я Коронал. На Коронала возложена священная обязанность являться народу, которым он правит. Это мой долг перед людьми. - А в чем тогда твой долг перед собой? Он пожал плечами. - Пощады, миледи! Даже если мне становится скучно, а мне на деле скучно - не стану отрицать, что уже во сне слышу все эти речи и вижу нескончаемые вереницы жонглеров и акробатов, - все же, от скуки еще никто не умирал. Процессия - моя обязанность. Я должен ее продолжать. - Ну тогда отмени поездку на Цимроель. Одного континента больше чем достаточно. У тебя и так уйдут месяцы лишь на то, чтобы возвратиться на Замковую Гору, если ты будешь останавливаться по дороге в каждом крупном городе. А еще и Цимроель? Пилиплок, Ни-мойя, Тил-омон, Нарабал, Пидруид - на них уйдут годы, Валентин! Он медленно покачал головой. - Мне положено заботиться обо всех, а не только о тех, кто живет на Алханроеле, Карабелла. Взяв его за руку, она сказала: - Я понимаю. Но, может быть, ты слишком требователен к себе. Еще раз прошу: подумай о том, чтобы исключить Цимроель из своих планов. Хорошо? Ну хоть пообещай, что подумаешь. - Если бы я мог, то вернулся бы на Замковую Гору сегодняшним же вечером. Но увы - я должен продолжать путь. - Ты надеешься сегодня ночью в храме поговорить во сне с Леди? - Да, - ответил он, - но... - Тогда дай слово, что, если тебе удастся проникнуть в ее разум, ты спросишь у нее, следует ли ехать на Цимроель. Пусть ее совет будет для тебя путеводной звездой, как бывало уже не раз. Обещаешь? - Карабелла... - Обещаешь? Только спроси! - Хорошо. Спрошу. Это я обещаю. Она лукаво посмотрела на него. - Похожа я на сварливую жену, Валентин? Когда так мучаю и извожу тебя? Ты же знаешь, что это только из любви к тебе. - Да, знаю, - сказал он, привлек ее к себе и обнял. Больше они не разговаривали, поскольку наступило время для восхождения на Алайсорские высоты к храму Леди. Уже опускались сумерки, когда они начали путь по узкой извилистой дорожке; огни Алайсора мерцали и искрились позади, напоминая миллионы ярких самоцветов, небрежно разбросанных по долине. Верховная жрица Амбаргарда, рослая, осанистая женщина с колючим взглядом и ослепительными белыми волосами, ожидала Коронала у калитки храма. В то время, как восхищенные служки смотрели на него во все глаза, она произнесла краткую и теплую приветственную речь - сказала, что он первый Коронал, который посетил храм после Лорда Тивераса во время его второй процессии - и повела через сад. Вскоре в поле зрения появился сам храм: длинное невысокое строение из светлого камня, без всяких украшений, даже суровое на вид, расположенное в обширном парке, величественном в своей простоте и очаровании. Западный фасад, обращенный в сторону моря, полумесяцем огибал выступ утеса, а разнесенные под острыми углами крылья были направлены на восток. По просторной галерее Валентин прошел в небольшой портик, казавшийся продолжением края утеса. Здесь он постоял немного, храня молчание, в то время как Карабелла и верховная жрица находились рядом, а Слит с Тунигорном немного поодаль. Здесь было восхитительно тихо: до Коронала не доносился ни один звук, кроме, разве что, пения прохладного ветерка, без передышки задувавшего с северо-запада, и легкого шелеста, сопровождавшего колыхание алого плаща Карабеллы. Он смотрел вниз на Алайсор. Огромный морской порт раскинулся у подножия утеса подобно гигантскому раскрытому вееру, протянувшись так далеко на север и юг, что границ его не было видно. Колоссальные проспекты темными спицами пересекали город из конца в конец, сходясь у отдаленного, еле различимого кольца обширных бульваров, где вздымались к небу шесть остроконечных обелисков: то была гробница Лорда Стиамота, победителя метаморфов. А дальше виднелось только окутанное низкой дымкой темно-зеленое море. - Пойдемте, мой лорд, - сказала Амбаргарда. - Последний свет дня уходит. Позвольте показать вам ваши покои. Этой ночью он будет спать один в келейке рядом с молельней. Ему не придется ни есть, ни пить ничего, кроме вина толкователей снов, которое раскроет его душу перед Леди. Когда Амбаргарда ушла, он повернулся к Карабелле и сказал: - Я не забыл о своем обещании, любимая. - Я знаю. Ах, Валентин, я молю только об одном: чтобы она велела тебе вернуться на Гору! - А ты подчинишься, если она велит что-нибудь другое? - Как я могу не подчиниться любому твоему решению? Ты Коронал. Но я молюсь, чтобы она посоветовала тебе вернуться. Хороших сновидений, Валентин. - Хороших сновидений, Карабелла. Она ушла. Он постоял немного у окна, наблюдая, как темнота поглощает берег и море. Где-то к западу, далеко за горизонтом, лежит Остров Снов, владение его матери, где обитает милосердная и благословенная Леди, которая принесла мудрость в заждавшийся мир. Валентин пристально смотрел в сторону моря, разыскивая среди туманов и сгущающейся тьмы - как будто достаточно было лишь всмотреться, чтобы увидеть - сверкающие белые меловые уступы, на которых покоился остров. Раздевшись, он лег на простую койку, составлявшую единственный предмет обстановки в комнате, и поднял кубок, наполненный темно-красным сонным вином. Он сделал большой глоток густой сладкой жидкости, потом еще один, откинулся на спину, ввел себя в транс, при котором душа открывается навстречу посылам извне, и стал дожидаться сна. - Приди ко мне, матушка. Это Валентин. Дремота опустилась на него, и он впал в забытье. - Матушка... - Леди... - Матушка... Худые долговязые фигуры вырывались из отверстий в земле и штопором ввинчивались в небесную высь. На стволах деревьев появлялись руки, и валуны открывали желтые глаза, а у рек вырастали волосы. Он наблюдал и ждал, все глубже и глубже погружаясь в царство снов, шаг за шагом приближая свою душу к Леди. И вот он видит ее, сидящей у восьмиугольного бассейна в своих чертогах из прекрасного белого камня во Внутреннем Храме Острова. Она наклонилась вперед, как бы разглядывая свое отражение. Он подплыл к ней и завис прямо у нее за спиной, взглянул вниз и увидел в воде знакомое лицо: темные блестящие волосы, пухлые губы, теплые любящие глаза, неизменный цветок за ухом, серебряная повязка на лбу. - Матушка? - тихо окликнул он. - Это Валентин. Она повернулась к нему. Но лицо, которое предстало его взору, было лицом незнакомки: бледное, изможденное, хмурое, удивленное. - Кто ты? - прошептал он. - Но ведь ты знаешь меня! Я Леди Острова! - Нет... Нет... - И все-таки это я. - Нет. - Зачем ты пришел ко мне? Тебе не следовало приходить, потому что ты Понтифекс, и скорее мне пристало искать тебя, а не наоборот. - Понтифекс? Ты хотела сказать, Коронал. - Ах, я так сказала? Тогда я ошиблась. - А моя матушка? Где она? - Это я, Валентин. И действительно, изможденное бледное лицо оказалось всего лишь маской, которая становилась все тоньше, пока не отпала, как лоскут старой кожи, чтобы открыть восхитительную улыбку его матери, ее навевающие умиротворение глаза. Но и они, в свою очередь, исчезли, и показалось истинное лицо Леди: она плакала. Он потянулся к ней, и его руки прошли сквозь нее, и он обнаружил, что остался один. Больше в ту ночь она не возвращалась, хоть он и разыскивал ее из видения в видение, бродил в плоскостях столь пугающих, что с радостью вернулся бы, если бы мог; в конце концов он оставил поиски и погрузился в глубокий сон без всяких сновидений. Когда он проснулся, утро было уже в разгаре. Совершив омовение, он вышел из комнаты и обнаружил у входа Карабеллу: осунувшаяся с покрасневшими глазами, она, похоже, вовсе не спала. - Что скажет мой лорд? - сразу же спросила она. - Я ничего не смог узнать. Мои сновидения оказались пустыми, а Леди не стала со мной разговаривать. - Ах, любимый, как жаль! - Сегодня я попытаюсь еще раз. Возможно, я перелил себе сонного вина или недолил его. Верховная жрица даст мне совет. Ты что-нибудь ела, Карабелла? - Давно. Но я позавтракаю с тобой, если хочешь. Слит хочет тебя видеть. Ночью пришло какое-то срочное сообщение, и он все рвался к тебе, но я не пустила. - Что за сообщение? - Он мне ничего не сказал. Послать за ним прямо сейчас? Валентин кивнул. - Я подожду там, - сказал он, показывая на выходящий к морю портик. Слит привел с собой какого-то незнакомца: худощавого гладкокожего человека с вытянутым лицом, широким лбом и угрюмым взглядом. Тот торопливо сделал знак звездного огня и уставился на Валентина так, будто Коронал был каким-то инопланетным существом. - Ваша светлость, это И-Уулисаан, который ночью прибыл с Цимроеля. - Необычное имя, - заметил Валентин. - Наш род носит его уже много поколений, мой лорд. Я имею отношение к сельскохозяйственному управлению в Ни-мойе и прибыл к вам с дурными вестями с Цимроеля. Валентин почувствовал, как у него сжалось сердце. И-Уулисаан подал пачку бумаг. - Здесь все описано, мой лорд: все подробности каждого заболевания, район распространения, размеры ущерба... - Заболевания? Какие заболевания? - В сельскохозяйственных районах, мой лорд. В Дулорне вновь появилась лусавендровая ржавчина, а к западу от Рифта наблюдается вымирание деревьев ниук, поражены также стаджа и глейн, а корневые долгоносики напали на рикку и милайл в... - Мой лорд! - вдруг закричала Карабелла. - Смотрите, смотрите туда! Он резко повернулся к ней. Она показывала на небо. - Что это? Валентин с тревогой посмотрел вверх. Там, несомая свежим ветерком, перемещалась диковинная армада крупных, сверкающих на солнце, прозрачных существ. Ничего подобного ему видеть не доводилось. Они появились внезапно, с запада. Их круглые тела равнялись в поперечнике росту среднего человека, а формой напоминали перевернутые с целью придания плавучести блистающие чаши, из которых со всех сторон торчали прямые мохнатые лапы. Глаза, расположенные на головах двойными рядами, походили на черные бусины размером с человеческий кулак и ослепительно сияли на солнце. Они пролетали по небу сотнями, если не тысячами; перелетная стая, поток фантастических призраков. Карабелла сказала: - Что за чудовища! Как самое страшное из посланий Короля Снов. В изумлении и ужасе наблюдал Валентин за полетом кошмарных тварей, которые то опускались, то поднимались по воле ветра. С храмового двора донеслись тревожные крики. Валентин кивком позвал Слита и побежал во двор, где увидел посреди лужайки верховную жрицу, водившую вокруг себя излучателем. Воздух кишел летающими существами, некоторые из них садились на землю, а жрица с полудюжиной служек старалась уничтожать их до приземления; но несколько десятков сумели все же прорваться сквозь заслон. Они оставались лежать неподвижно, однако на изумрудно-зеленой лужайке тут же появлялись желтые проплешины размерами вдвое-втрое больше самих уродин. Через несколько минут налет закончился. Летающие существа проплыли дальше на восток, но почва и парк имели такой вид, будто их забросали горящими факелами. Верховная жрица Амбаргарда заметила Валентина и, опустив излучатель, медленно подошла к нему. - Что это было? - спросил он. - Ветряные пауки, мой лорд. - Я ни разу не слышал о них. Они водятся в этих местах? - Благодарение богам, мой лорд - нет! Они прилетают с Цимроеля, с гор за Кинтором. Каждый год во время брачного сезона они поднимаются в небо, а во время полета спариваются и сбрасывают оплодотворенные яйца, которые более низкими потоками воздуха уносятся в противоположном направлении на восток, где из них проклевываются детеныши. А взрослых пауков уносит ветром в море. Иногда они даже достигают берегов Алханроеля. Слит с гримасой отвращения приблизился к валявшемуся неподалеку пауку. Тот лежал спокойно, почти неподвижно, лишь изредка подергивая толстыми мохнатыми лапами. - Держитесь от него подальше! - крикнула Амбаргарда. - Он весь ядовит! - Она подозвала служку, который уничтожил паука выстрелом из излучателя. Валентину же жрица сказала: - До спаривания они достаточно безобидны и питаются листьями, молодыми веточками и тому подобными вещами. Но как только сбрасывают яйца, становятся опасными. Сами видите, что они сделали с травой. Нам придется все выкапывать, иначе здесь ничего больше не вырастет. - И такое происходит каждый год? - спросил Валентин. - О, нет-нет, благодарение Дивин! Большая их часть гибнет в море. Они забираются в такую даль не чаще одного раза на протяжении многих лет. Но когда это случается... Ах, мой лорд, дурное предзнаменование! - И когда это было в последний раз? - спросил Коронал. Лицо Амбаргарды выражало замешательство. Наконец, она сказала: - В год смерти вашего брата Лорда Вориакса, мой лорд. - А до того? Губы у нее задрожали. - Не помню. Может быть, лет за десять до его гибели, или за пятнадцать. - Не в тот ли год, случайно, когда умер Лорд Малибор? - Мой лорд... простите меня... - Вам не за что извиняться, - спокойно сказал Валентин. Он отошел от остальных и встал в стороне, разглядывая выжженные пятна на изуродованной лужайке. В Лабиринте, подумал он, Коронала за праздничным столом терзали темные видения. На Цимроеле болезни уничтожают урожай. На Алханроель, суля неведомые беды, налетели ветряные пауки. А когда я во сне призвал свою мать, то увидел незнакомое лицо. Разве не ясен общий смысл всего происходящего? Да. Ясен как день. - Слит! - окликнул он. - Да, ваша светлость? - Разыщи Асенхарта и распорядись, чтобы он готовил флот. Отплываем как можно скорее. - На Цимроель, мой лорд? - Сначала на Остров, чтобы я смог пообщаться с Леди. А потом на Цимроель. - Валентин, - слабо окликнула Карабелла. Она пристально глядела на Коронала со странным выражением в глазах, а по ее лицу разлилась бледность. Сейчас она была почти ребенком - маленьким, испуганным ребенком, душу которого унес в ночь Король Снов. - Какое зло поразило наш мир, мой лорд? - спросила она еле слышно. - Что будет с нами, мой лорд? Скажи мне: что будет с нами? ЧАСТЬ ВТОРАЯ. КНИГА ВОДЯНЫХ КОРОЛЕЙ 1 - Твое задание - добраться до Эртсуд Гранда, - сказал ему наставник. - Маршрут пролегает по открытой местности к югу от дороги на Пинитор. Оружие - дубинка и кинжал. На пути тебя подстерегают семь хищников: вурхейн, малорн, зейль, кассай, мин-моллитор, вейхант и зитун. Они опасны, и если ты допустишь, чтобы тебя застали врасплох, тебе не поздоровится. Хиссуне прятался за неохватным стволом газана, настолько узловатым и искривленным, что ему спокойно можно было дать десять тысяч лет, и, выглядывая из-за дерева, изучал длинную и узкую долину, что протянулась внизу. Полная тишина. Он не видел ни своих соучеников, ни хищников. Шел третий день охоты, а ему оставалось пройти еще двенадцать миль. Местность, по которой он двигался, кого угодно могла привести в уныние: лишенный всякой растительности склон, усеянный гранитными обломками. Вполне возможно, что стоит ему только ступить на этот склон, как тут же начнется оползень, который потащит его за собой вниз, на скалы глубокого дна долины. Хотя речь и шла всего-навсего об учебе, он знал, что в случае оплошности наверняка погибнет. Но мысль о том, чтобы вернуться назад тем же путем и попробовать спуститься где-нибудь в другом месте, была еще менее привлекательной. Снова пробираться узким уступом по тропинке, что извивается и петляет по отвесной стене утеса, когда перед тобой пропасть глубиной в триста футов, в которую можно свалиться после любого неверного шага; ползти под этими гнусными выступами, уткнувшись носом в землю, когда над твоим затылком остается не больше половины фута свободного пространства, - нет уж, увольте. Лучше довериться каменному полю впереди, чем пытаться повернуть назад. Кроме того, где-то там все еще рыщет вурхейн - один из семи хищников. Счастливо избежав серповидных клыков и огромных загнутых когтей, Хиссуне не испытывал особого желания сталкиваться со зверем во второй раз. Используя дубинку в качестве посоха, он осторожно ступил на каменистое поле. На таком удалении от вершины Замковой Горы, гораздо ниже слоя облаков, что постоянно окутывал огромную гору где-то на середине ее высоты, яркое солнце палило нещадно. Ослепительные лучи освещали вкрапления на разбросанных по склону угловатых кусках гранита и отсвечивали прямо в глаза, ослепляя Хиссуне. Он осторожно поставил ногу, подался вперед и нащупал камень, который не шелохнулся под его весом, а потом сделал еще шаг и еще. Несколько больших обломков сорвались со своих мест и полетели, кувыркаясь, вниз по склону, сверкая как маленькие зеркальца, переворачиваясь и подскакивая на своем пути. Пока казалось, что опасности того, что весь склон обрушится, нет. Хиссуне продолжал путь. Икры и коленки, не успевшие отойти от вчерашнего перехода через высокий, продуваемый ветрами перевал, с трудом переносили движение вниз. Ремни заплечного мешка врезались в тело. Ему хотелось пить, а голова слегка побаливала: воздух на этом участке Замковой Горы был довольно-таки разреженным. Временами он страстно желал вновь оказаться в Замке и корпеть там над учебниками конституционного права и древней истории, изучать которые он был обречен в течение последних шести месяцев. Он не смог удержаться от улыбки при мысли о том, как в самые тяжкие дни учебы тоскливо считал дни до того момента, когда его освободят от книг и он отправится навстречу приключениям, чтобы пройти испытание на выживание. Теперь же, однако, дни, проведенные в библиотеке Замка, воспринимались не такими уж и тягостными, а поход представлялся утомительным экзаменом. Он поднял голову. Солнце, казалось, занимало полнеба. Он прикрыл глаза ладонью. Прошел почти год с тех пор, как Хиссуне покинул Лабиринт; он так до конца и не привык к виду на небе огненного шара, к прикосновению к коже его лучей. Иногда он наслаждался непривычным теплом - давно уже бледность, вынесенная им из Лабиринта, сменилась густым золотистым загаром - но все же, временами, солнце вызывало в нем страх, и ему хотелось отвернуться от него и зарыться на тысячу футов под землю, где оно не достанет его своими лучами. Идиот. Дурачина. Солнце - не враг тебе! Вперед. Вперед. Далеко на западе, у самого горизонта, он увидел черные башни Эртсуд Гранда. А скопление серых теней с другой стороны было городом Хоикмаром, из которого он отправился в путь. По его расчетам, он прошел не больше двадцати миль - сквозь жару и жажду, через пылевые озера и древние моря из пепла, вниз по закручивающимся спиралью фумаролам, по полям звенящей металлической лавы. Он сумел отделаться от кассая, зверя с подергивающимися усами и белыми глазами-тарелками, что преследовал его чуть ли не полдня. Он одурачил вурхейна при помощи древнего приема, заставив зверя идти на запах сброшенной туники, а сам пошел по тропе, слишком узкой для вурхейна. Оставалось пять хищников. Малорн, зейль, вейхант, мин-моллитор, зитун. Странные названия. Странные, неизвестно откуда взявшиеся животные. Возможно, это искусственно выведенные создания вроде шакунов, порождения забытых колдовских наук древности. Но зачем было создавать таких чудовищ? Зачем понадобилось выпускать их на свободу на Замковой Горе? Только для испытания и закалки молодого поколения знати? Хиссуне попытался представить, что будет, если вдруг из этого каменного крошева появится вейхант и неожиданно бросится на него. Если ты допустишь, чтобы тебя застигли врасплох, тебе не поздоровится. Да, не поздоровится. Но способны ли они его убить? В чем смысл этого испытания? Отшлифовать навыки выживания у юных кандидатов в рыцари или избавиться от непригодных? Насколько знал Хиссуне, в это же время примерно три десятка ему подобных кандидатов пробирались по тридцатимильной зоне полигона. Сколько из них достигнет Эртсуд Гранда? Он-то уж, во всяком случае, дойдет. В этом он не сомневался. Медленно пробуя дубинкой, насколько устойчивы камни, он спускался вниз по гранитному спуску. На полпути произошла первая неприятность: огромная, надежная на вид треугольная плита находилась, как выяснилось, в состоянии неустойчивого равновесия, и поддалась, едва он слегка наступил на нее левой ногой. В течение какого-то мгновения он отчаянно пытался сохранить равновесие, балансируя и размахивая руками, а потом стал падать вперед. Дубинка выскочила из его руки, а когда он споткнулся, вызвав небольшой камнепад, правая нога провалилась до бедра в расщелину между двумя острыми как бритва огромными плитами. Он цеплялся, за что попало, и удержался. Но камни, что были под ним, и не думали падать. Ощущение жжения распространилось по всей ноге. Сломана? Разрыв связок, растяжение мышц? Он медленно стал вытаскивать ногу. Штанина была располосована от бедра до икры, из глубокого пореза обильно текла кровь. Но, кажется, ничего серьезного не произошло, и эта рана, а также дрожь в паху, назавтра дадут о себе знать лишь легкой хромотой. Подобрав дубинку, он осторожно продолжил путь. Поверхность склона постепенно стала иной: огромные разломанные плиты сменились мелким щебнем, который так и норовил выскользнуть из-под ног. Хиссуне приспособился идти медленной скользящей походкой, поворачивая ступни боком и раздвигая гравий перед собой. Боль в поврежденной ноге заставляла его стискивать зубы, но теперь он шагал достаточно уверенно, и впереди уже виднелось дно склона. Он дважды поскользнулся на щебне. В первый раз он проскользил лишь несколько футов, во второй же проехал ярдов десять вниз по склону, удержавшись от падения до самого низа лишь тем, что уперся в щебенку ногами и зарылся ступнями на шесть-семь дюймов в глубину, одновременно отчаянно пытаясь ухватиться за что-либо руками. Поднявшись, он не смог отыскать свой кинжал. Безуспешно пошарив в щебне, он в конце концов пожал плечами и отправился дальше. Все равно, сказал он себе, при встрече с вейхантом или мин-моллитором от него никакого толку. Но все же кинжала ему будет немного не хватать при добывании пищи по дороге: клинок годился, чтобы выкапывать съедобные клубни или срезать кожуру с плодов. На дне склона он увидел, что долина переходит в широкое каменистое плато - сухое, зловещее, из которого тут и там торчали безлистные газановые деревья древнего вида, имевшие обычную, причудливо изогнутую форму. Но чуть подальше к востоку виднелись другие деревья: тонкие, высокие, с пышными кронами, стоящие близко друг к другу. Они сулили воду, и он направился к ним. Но этот зеленый островок оказался куда дальше, чем он думал. Он брел уже час, но, судя по всему, ни на шаг не приблизился к цели. Раненая нога быстро немела. Во фляге не осталось ни капли воды. А перевалив через гребень небольшой гряды, Хиссуне обнаружил, что на той стороне его поджидает малорн. Более омерзительную тварь было трудно себе представить: мешковатое овальное туловище на десяти длиннющих V-образных лапах, что поддерживали грудь животного на высоте трех футов от земли. Восемь ног заканчивались широкими подушечками, а две передние обладали клешнями и когтями. На всем протяжении туловища сверкали налитые кровью глаза. Длинный загнутый хвост ощетинился жалами. - Чтобы убить тебя, хватило бы и зеркала! - сказал ему Хиссуне. - Стоит тебе только увидеть свое отражение, как ты перепугаешься до смерти! Малорн издал негромкий шипящий звук и медленно двинулся на него, пощелкивая клешнями и словно что-то пережевывая. Хиссуне поднял дубинку и стал ждать. Бояться нечего, говорил он себе, главное - не впадать в панику: ведь смысл этого испытания - не убивать учеников, а лишь закалять их и, возможно, понаблюдать за их поведением в минуту опасности. Он подпустил малорна на десять ярдов, поднял камень и запустил зверю в морду. Малорн, не замедлив движения, легко отбил камень в сторону. Хиссуне осторожно сместился левее, в седловину на гребне, стараясь держаться повыше и сжимая дубинку обеими руками. Малорн не производил впечатления ловкого или стремительного зверя, но Хиссуне предпочитал сражаться с хищником, стоя на возвышении. - Хиссуне? Голос раздался сзади. - Кто там? - не оборачиваясь, спросил Хиссуне. - Альсимир. - Кандидат в рыцари из Перитола, на год или два старше. - У тебя все в порядке? - спросил Хиссуне. - Я ранен. Малорн меня ужалил. - Сильно? - Рука вздувается. Яд. - Сейчас подойду. Но сначала... - Осторожней. Он прыгает. И действительно, малорн, похоже, сгибал лапы перед прыжком. Хиссуне ждал, с трудом сохраняя равновесие и слегка покачиваясь. Бесконечно долго ничего не происходило. Казалось, время застыло; Хиссуне терпеливо наблюдал за малорном. Он был совершенно спокоен: в его душе не оставалось места страху, неуверенности, размышлениям о дальнейшем ходе событий. Потом странное затишье кончилось; зверь оттолкнулся от земли всеми лапами и оказался в воздухе, и в то же самое мгновение Хиссуне рванулся вниз по склону, навстречу парящему малорну, чтобы тот в своем могучем прыжке перелетел через него. Когда малорн оказался над Хиссуне, юноша бросился на землю, чтобы избежать колющего удара смертоносным хвостом. Сжимая дубинку обеими руками, он изо всех сил ткнул ею вверх, норовя продырявить зверю брюхо. Послышался свист воздуха; от боли малорн замолотил лапами, его когти чуть было не зацепили Хиссуне. Малорн приземлился на спину в нескольких футах. Хиссуне подскочил поближе и, увернувшись от дергающихся лап, дважды всадил дубинку в брюхо зверю. Затем он отступил. Малорн продолжал слабо шевелиться. Тогда Хиссуне отыскал самый большой валун, какой только смог поднять, и, размахнувшись, опустил его на малорна. Подергивание прекратилось. Хиссуне отвернулся. Теперь его бросило в дрожь и в пот; он оперся на дубинку. В животе у него все бурлило и переворачивалось, но вскоре к нему вернулось хладнокровие. Альсимир лежал футах в пятидесяти вверх по склону, зажав правой рукой левое плечо, опухшее настолько, что оно казалось увеличенным раза в два по сравнению с обычным размером. Его лицо пылало, глаза потускнели. Хиссуне присел рядом. - Дай кинжал. Свой я потерял. - Возьми, там. Хиссуне решительно отрезал рукав. Его взгляду открылась рана в форме звезды, прямо над бицепсом. Кончиком кинжала он крест-накрест надрезал эту звезду, надавил, выпустил кровь, высосал ее, сплюнул, опять надавил. Альсимир дрожал, постанывал, пару раз вскрикнул. Вскоре Хиссуне вытер рану насухо и начал рыться в своей сумке в поисках бинта. - Думаю, этого достаточно, - сказал он. - Если ничего не случится, завтра, примерно в это же время, ты уже будешь в Эртсуд Гранде, где тебя подлечат как следует. Альсимир со страхом посмотрел на поверженного малорна. - Я пытался увернуться от него, так же как и ты - а он вдруг прыгнул и ужалил меня. Наверное, он ждал моей смерти, чтобы сожрать - а тут появился ты. Хиссуне поежился. - Экая уродина. На картинке в учебнике он не выглядит и вполовину так мерзко. - Ты его убил? - Возможно. Интересно, от нас требовалось убивать их? А вдруг они понадобятся для испытаний на следующий год? - Их трудности, - заметил Альсимир. - Если уж они послали нас навстречу этим страшилищам, то нечего обижаться, если мы и убьем случайно одно из них. О, Леди, до чего же больно! - Пошли. До конца пойдем вместе. - Но это против правил, Хиссуне. - Ну и что? Неужели ты думаешь, что я оставлю тебя одного, в таком состоянии? Идем. Пусть нас выгонят, если хотят. Я убиваю малорна, я спасаю раненого - ладно, испытание я не выдержал. Зато завтра я буду жив. И ты тоже. Хиссуне помог Альсимиру подняться на ноги, и они медленно пошли в сторону видневшихся вдалеке зеленых деревьев. Внезапно Хиссуне вновь заколотила запоздалая дрожь. Он нескоро забудет кошмарную тварь у себя над головой, кольцо из красных выпученных глаз, мягкое подбрюшье... Шаг за шагом к нему возвращалось хладнокровие. Он попытался представить Лорда Валентина сражающимся с малорнами, зейлями и зитунами в этой злосчастной долине. Или Элидата, или Диввиса, или Мириганта. Наверняка, они прошли точно такое же испытание в дни подготовки к рыцарскому званию, и, может быть, тот же самый малорн шипел и щелкал челюстями на юного Валентина двадцать лет назад. Хиссуне все это казалось несколько нелепым: какое отношение имеет возня со всякой живностью к обучению искусству государственного управления? Несомненно, рано или поздно он поймет эту связь. А пока ему надо думать об Альсимире, а также о зейле, вейханте, мин-моллиторе и зитуне. При любом раскладе ему еще придется столкнуться с одним-двумя хищниками: вероятность того, что ему повстречаются все семь, была слишком мала. Но до Эртсуд Гранда остается миль десять, а дорога выглядит так неприветливо и сурово. Вот, значит, какова развеселая жизнь на Замковой Горе? Зубрить по восемь часов в день указы всех Короналов и Понтифексов от Дворна до Тивераса, отвлекаясь лишь на непродолжительную прогулку в эти негостеприимные места, чтобы посражаться с малорнами и зитунами? А где же праздники и развлечения? Где увеселительные поездки по паркам и заповедникам? По-видимому, обитатели равнины имеют уж слишком приукрашенные представления о жизни знати на Горе. Хиссуне бросил взгляд на Альсимира. - Как дела? - Чувствую себя довольно слабым. Но опухоль вроде пошла на убыль. - Мы промоем рану, когда дойдем до тех деревьев. Там должна быть вода. - Я бы погиб, если бы ты не появился как раз в тот момент, Хиссуне. Хиссуне лишь пожал плечами. - Не я, так кто-нибудь другой. Таким путем идти удобнее всего. Немного помолчав, Альсимир сказал: - Не понимаю, зачем тебя заставляют проходить это испытание. - Ты о чем? - Я имею в виду, заставляют подвергаться такому риску. - Почему бы и нет? Все кандидаты должны пройти через него. - Лорд Валентин имеет на тебя особые виды. Я слышал на прошлой неделе, как Диввис говорил об этом Стасилейну. - Ну да, конечно, меня ждут великие дела. Главный конюший. Верховный ловчий. - Я не шучу. Как ты знаешь, Диввис завидует тебе. И побаивается, поскольку ты - фаворит Коронала. Диввис мечтает стать Короналом, - это всем известно. И он думает, что ты стоишь у него на пути. - У тебя, по-моему, горячка началась от яда. - Поверь мне, Хиссуне, Диввис видит в тебе угрозу. - И зря. У меня не больше шансов стать Короналом, чем... чем у Диввиса. Наиболее вероятный преемник Элидат. А Лорд Валентин, как мне удалось узнать, собирается оставаться Короналом, сколько сможет. - Да говорю же тебе... - Ничего не говори. Прибереги-ка лучше силы для перехода. До Эртсуд Гранда как минимум двенадцать миль. А по дороге нас поджидают еще четыре зверюги. 2 Вот сон пьюривара Фараатаа: Наступил Час Скорпиона, и вскоре солнце поднимется над Велалисером. Сразу за воротами города, вдоль дороги, известной когда-то под названием Дорога Прощания, но которая отныне будет зваться Дорогой Возвращения, собралась огромная процессия, вытянувшаяся чуть ли не до горизонта. Впереди стоит Грядущий Принц, окутанный изумрудным облаком. За ним - четверо в обличьях Красной Женщины, Слепого Великана, Человека Без Кожи и Последнего Короля. Затем следуют четверо пленников, связанных провисшими жгутами; а за ними - многочисленный народ пьюриваров: Те, Кто Возвращается. Фараатаа парит высокого над городом, легко перемещаясь в любую точку на всем его протяжении, одним взглядом охватывая всю его необъятность, в которой нет ни одного изъяна: все отстроено заново, стены восстановлены, воздвигнуты вновь башни, поставлены прямо упавшие колонны. По акведукам вновь течет вода, цветут сады, удалены сорняки и кустарники, заполнившие все щели, город очищен от песчаных заносов. Лишь Седьмой Храм оставлен в том же виде, что и во времена Падения: плоская поверхность, одно лишь основание в окружении каменных обломков. Фараатаа парит над ним, и мысленно проносится сквозь темный океан времен назад, чтобы увидеть Седьмой Храм таким, каким он был до разрушения, и перед ним возникает картина Осквернения. А вон, смотри! На Столах Богов готовится нечестивое жертвоприношение. На обоих Столах лежат огромные водяные короли, все еще живые, беспомощные от своего собственного веса; их крылья слабо шевелятся, шеи изогнуты, глаза сверкают от ярости или страха. Крошечные фигурки копошатся вокруг двух исполинов, готовясь к совершению запретного обряда. Фараатаа содрогается. Фараатаа плачет, и слезы его хрустальными шариками падают на далекую землю. Он видит сверкание длинных ножей; он слышит рев и хрип водяных королей; он видит, как отрезаются куски мяса. Он хочет крикнуть народу: "Нет, нет, это чудовищно, мы понесем страшную кару", но что толку, что толку? Все это произошло тысячи лет назад. И он продолжает плыть, продолжает наблюдать. Как муравьи, нечестивцы растекаются по городу, и каждый несет кусок водяного короля на высоко поднятых руках, и они идут с жертвенным мясом к Седьмому Храму, швыряют его в погребальный костер и поют Песнь Огня. Что вы делаете? - кричит Фараатаа, но его никто не слышит. Вы сжигаете наших братьев! И вздымается дым, черный и густой; и этот дым жжет глаза Фараатаа, и он больше не может удержаться в воздухе и падает, падает, падает. Осквернение свершилось, и город обречен, и весь мир будет потерян вместе с ним. И вот на востоке появляется первый свет дня, который проходит через весь город и освещает полумесяц, установленный на высоком шесте над основанием Седьмого Храма. Грядущий Принц подает знак поднятой рукой. Процессия начинает движение. По мере продвижения Те, Кто Возвращается время от времени видоизменяются в соответствии с учением Книги Водяных Королей. Они последовательно принимают формы, которые зовутся Пламя, Поток, Падающий Лист, Клинок, Пески, Ветер. Проходя Место Низменности, они вновь превращаются в настоящих пьюриваров и сохраняют это обличье. Грядущий Принц заключает в объятия каждого из четырех узников. Затем их ведут к алтарям над Столами Богов. Красная Женщина и Человек Без Кожи ведут младшего короля и его мать к восточному столу, где когда-то, в ночь святотатства, погиб водяной король Низнорн. Слепой Великан и Последний Король провожают старшего короля и того, кто приходит ночью во сне, к западному столу, где был предан смерти Осквернителями водяной король Домситор. Грядущий Принц стоит один над Седьмым Храмом. Теперь его окутывает алое облако. Фараатаа опускается, сливается с ним и становится им: теперь они одно целое. "Вначале было Осквернение, когда безумие обуяло нас, и мы совершили грех по отношению к нашим морским братьям, - восклицает он. - А когда пелена спала с наших глаз, и мы осознали дело рук своих, за тот грех мы разрушили наш великий город и отправились в изгнание. Но мало того, на нас были насланы издалека полчища врагов, и они забрали у нас все, что мы имели, и вытеснили нас в пустынные места, и это стало нашей карой, поскольку мы согрешили перед нашими морскими братьями. И мы блуждали, претерпевали огромные страдания, и лик Наивысшего отвернулся от нас, пока не наступил конец искуплению, и мы не собрались с силами, чтобы сбросить угнетателей и вернуть себе все, что было нами утеряно за тот древний грех. И было предсказано, что среди нас появится принц и он выведет нас из изгнания, когда наступит конец искуплению". "Наступило время искупления! - отвечают все. - Наступило время Грядущего Принца!" "Грядущий Принц явился!" "Ты - Грядущий Принц!" "Я - Грядущий Принц, - восклицает он. - Теперь все прощено. Теперь все долги оплачены. Мы прошли через искупление и очистились. Исполнители кары изгнаны из нашей страны. Водяные короли получили возмещение. Велалисер отстроен. Жизнь наша начинается заново". "Наша жизнь начинается заново! Наступило время Грядущего Принца!" Фараатаа поднимает жезл, сверкающий огнем в утреннем свете, и подает знак тем, кто ждет на двух Столах Богов. Четырех пленников выталкивают вперед. Сверкают четыре длинных ножа, и мертвые короли падают, и короны катятся в пыль. Столы омыты кровью захватчиков. Сыграно последнее действие. Фараатаа воздевает руки. "Теперь придите и восстановите вместе со мной Седьмой Храм!" Пьюривары устремляются вперед. Они собирают разбросанные камни храма и под руководством фараатаа укладывают их туда, где они лежали когда-то. Когда все заканчивается, Фараатаа становится на самую вершину и смотрит вдаль, в морскую ширь, где собрались на просторе водяные короли. Он видит, как они бьют своими огромными крыльями по поверхности воды. Он видит, как они поднимают свои громадные головы и фыркают. "Братья! Братья!" - зовет их Фараатаа. "Мы слышим тебя, земной брат". "Враг уничтожен. Город вновь освящен. Седьмой Храм поднялся заново. Закончено ли наше искупление, о, братья?" И они отвечают: "Закончено. Мир очищен, и начинается новая эпоха". "Прощены ли мы?" "Вы прощены, о, земные братья". "Мы прощены!" - восклицает Грядущий Принц. И все протягивают к нему руки, и видоизменяются, и становятся поочередно Звездой, Туманом, Тьмой, Лучом, Пещерой. И остается только одно - простить тех, кто совершил изначальный грех, кто с тех пор оставался пленником этих развалин. Грядущий Принц простирает к ним руки и говорит им, что висевшее над ними проклятие снято и что они отныне свободны. И камни павшего Велалисера отпускают своих мертвецов, и вылетают их души, бледные и прозрачные; они обретают жизнь и краски; и они танцуют, видоизменяются и издают крики радости. И вот что они выкрикивают: "Славься, Грядущий Принц, который есть Король Сущий!" Таким был сон пьюривара Фараатаа, когда тот лежал на ложе из листьев пузырника под огромным деревом двикки в провинции Пьюрифайн, а над ним накрапывал дождик. 3 Коронал сказал: - Позовите И-Уулисаана. По всему столу Лорда Валентина в его каюте на борту флагманского судна "Леди Тиин" были разложены испещренные пометками и надписями карты и планы пораженных болезнями районов Цимроеля. Шел третий день плавания. Эскадра из пяти кораблей под командованием Верховного адмирала Асенхарта вышла из Алайсора, держа курс в сторону порта Нуминор на северо-восточном побережье Острова Снов. Путешествие обещало занять много недель даже при попутном ветре, а сейчас, как назло, встречный. В ожидании советника по сельскому хозяйству Валентин еще раз просмотрел документы, приготовленные для него И-Уулисааном, и те, которые он затребовал из исторических архивов. После отплытия из Алайсора он перелистывал их, наверное, раз в пятидесятый, но от того сведения, которые в них содержались, не становились более радостными. Валентин знал, что болезни растений появились вместе с земледелием. Каким бы благодатным миром он ни был, Маджипур не мог полностью избежать таких напастей, чему в архивах имелось достаточно подтверждений. Болезни, засуха, насекомые наносили серьезный урон урожаям при десяти с лишним правителях, а основные невзгоды выпадали по крайней мере на пять эпох: при Ситифоне и Лорде Станидоре, при Трейме и Лорде Вильдиваре, при Струине и Лорде Гваделуме, при Канабе и Лорде Сирруте, а также во времена Синьора и Лорда Меликанда в седой древности. Но то, что происходило сейчас, выглядело куда более угрожающим, думал Валентин, и дело не только в том, что о тех случаях известно лишь по архивным делам, а нынешняя беда случилась именно сегодня. Население Маджипура неизмеримо выросло со времен предыдущих бедствий: сейчас оно составляет двадцать миллиардов, в то время как во времена Струина народу было раз в шесть меньше, а при Синьоре - вообще горстка. При столь громадном населении, если погибнет сельское хозяйство, легко может наступить голод, основа, да и само общество может потерпеть крах. Валентин отлично понимал, что стабильность жизни на Маджипуре в течение стольких тысячелетий - в отличие от большинства цивилизаций - основана на чрезвычайном благополучии жизни на гигантской планете. Поскольку никому и никогда не приходилось испытывать истинной нужды в чем-либо, существовало почти всеобщее молчаливое согласие по поводу установленного порядка вещей и даже неравенства в обществе. Но стоит только лишить людей уверенности в сытом, безбедном существовании, как все остальное может развалиться за одну ночь. А все эти его темные сны, видения хаоса и странные предзнаменования - ветряные пауки над Алханроелем и тому подобное - по капле вливали в его душу ощущение грозной, невообразимой опасности. - Мой лорд, пришел И-Уулисаан, - сказал Слит. В каюту вошел советник по сельскому хозяйству. Вид у него был неуверенный и смущенный. Он неуклюже пытался изобразить знак звездного огня, как того требовал этикет. Валентин терпеливо мотнул головой и жестом пригласил И-Уулисаана садиться. Показав отмеченную красным зону вдоль Дулорнского Рифта, он спросил: - Каково значение лусавендры? И-Уулисаан ответил: - Велико, мой лорд. Она составляет основу ассимиляции углеводов во всех северных и западных районах Цимроеля. - А что можно сделать при большой нехватке лусавендры? - Восполнить запасы продовольствия такими культурами, как стаджа. - Но стаджа тоже охвачена болезнью! - Совершенно верно, мой лорд. И милайл, который имеет примерно такую же пищевую ценность, также поражен корневыми долгоносиками, как я вам уже говорил. Отсюда следует, что территория Цимроеля на указанном участке окажется зараженной примерно через шесть-девять месяцев... Кончиком пальца И-Уулисаан обвел на карте широкий кружок, захватывавший Ни-мойю на востоке и Пидруид на западном побережье, а на юге - Велатис. Валентин прикинул, какова численность населения в этих местах. Миллиарда два с половиной, пожалуй? Он попытался представить два с половиной миллиарда голодных людей, привыкших за всю свою жизнь к изобилию пищи. И если они наводнят Тил-омон, Нарабал, Пидруид... Валентин сказал: - Житницы империи какой-то срок смогут обеспечивать нуждающихся. А тем временем мы постараемся обуздать болезни. Насколько я понимаю, лусавендровая ржавчина уже появлялась лет сто назад, но тоща с ней удалось справиться. - Лишь за счет чрезвычайных мер, мой лорд. В нескольких провинциях был объявлен карантин. Сжигали целые фермы, а потом еще и снимали верхний слой почвы. Все это обошлось в миллионы роялов. - Что деньги, если люди голодают? Мы снова сделаем то же самое. Как ты полагаешь, сколько времени потребуется, чтобы выправить ситуацию, если мы незамедлительно начнем действовать в тех районах, где выращивается лусавендра? И-Уулисаан помолчал немного, машинально потирая пальцами свои странно широкие, заостренные скулы. Потом, наконец, сказал: - Не меньше пяти лет. Скорее, даже десять. - Это невозможно! - Ржавчина распространяется очень быстро. Пока мы тут беседуем, мой лорд, заразилась, должно быть, тысяча акров. Самое главное - локализовать болезнь, а уже потом - уничтожить. - А заболевание ниуков? Оно распространяется так же быстро? - Еще быстрее, мой лорд. И кажется, это связано с уменьшением количества стаджи, которая, как правило, растет вместе с ниуком. Валентин посмотрел на переборку каюты и не увидел ничего, кроме серой пустоты. После продолжительной паузы он обратился к И-Уулисаану: - Мы справимся, чего бы это ни стоило, и я хочу, И-Уулисаан, чтобы ты разработал планы борьбы с каждой из этих болезней. Мне нужно оценить затраты. Можешь это сделать? - Да, мой лорд. Слиту Коронал сказал: - Нам необходимо объединить усилия с Понтифексом. Передай Эрманару, чтобы он срочно установил контакт с министром сельского хозяйства из Лабиринта - пусть выяснит, известно ли им, что происходит в Цимроеле, что они собираются предпринять и так далее. В разговор вмешался Тунигорн: - Мой лорд, только что я разговаривал с Эрманаром. Он уже связался с Понтифексом. - И что? - В министерстве сельского хозяйства ничего не знают. Собственно говоря, сама должность министра в настоящий момент не занята. - Не занята? Как это может быть? Тунигорн невозмутимо ответил: - Я полагаю, что в силу недееспособности Понтифекса Тивераса многие высокие должности в течение последних нескольких лет остаются вакантными, что вызывает некоторое замедление деятельности Понтифексата, мой лорд. Но подробней об этом вам может рассказать Эрманар, поскольку он является основным связующим звеном с Лабиринтом. Послать за ним? - Пока не надо, - вяло ответил Валентин. Он вернулся к картам И-Уулисаана. Водя пальцем по Дулорнскому Рифту, он сказал: - Тут, похоже, положение хуже всего. Но если судить по картам, значительные зоны выращивания лусавендры располагаются еще и на плоскогорье между Тагобаром и северными пределами Пьюрифайна и вот тут, к югу от Ни-мойи до окрестностей Гихорны. Я не ошибаюсь? - Все верно, мой лорд. - Поэтому первым делом следует оградить от лусавендровой ржавчины именно эти районы, - он смотрел на Слита, Тунигорна и Делиамбра. - Оповестите герцогов зараженных провинций о том, что прекращается всякое сообщение между зонами распространения заболевания и не затронутыми бедствием провинциями: все границы должны быть тотчас же перекрыты. Если им это не понравится, пусть отправляются на Гору жаловаться Элидату. Да, кстати, сообщите обо всем и Элидату. Неоплаченные торговые счета пока могут переправляться по каналам Понтифексата. Пожалуй, Хорнкаста следует предупредить, чтобы он готовился к серьезным скандалам. Далее: в районах выращивания стаджи... Битый час из уст Коронала лился непрерывный поток распоряжений, что охватывали все насущные и будущие проблемы. Коронал частенько обращался за советом к И-Уулисаану, и у того всегда находилось какое-нибудь дельное предложение. У Валентина мелькнула мысль, что в этом человеке есть нечто непонятное и отталкивающее, какие-то отстраненность и холодность, даже надменность; впрочем, он прекрасно разбирался в сельском хозяйстве Цимроеля, и то, что он появился в Алайсоре как раз к отплытию королевского флагмана в сторону Цимроеля, казалось подарком судьбы. И все же после окончания совещания в душе у Валентина сохранилось смутное чувство тщетности всех этих усилий. Он отдал десятки приказов, разослал во все концы послания, предпринял твердые и решительные действия для сдерживания и уничтожения заболеваний, но тем не менее, по-прежнему остался простым смертным в маленькой каюте небольшого судна что болтается по волнам безбрежного моря, пылинкой в необъятном мире; а тем временем невидимые организмы разносят болезнь и смерть по тысячам акров плодородных угодий, и что могут поделать все его приказы против несокрушимой поступи этих роковых сил? Он ощутил вновь, что сползает в состояние безнадежной подавленности, столь не свойственной его истинному характеру. Может быть, во мне самом сидит какая-то болезнь, подумал он. Может быть, я сам поражен каким-то недугом, который лишает меня надежд, радости и жизненных сил, и я обречен закончить дни свои в жалкой безысходности? Он закрыл глаза. И снова у него в мозгу появился образ из его видения в Лабиринте, образ, который как будто неотступно преследовал его: огромные разломы на твердом основании мироздания, вздымающиеся и сталкивающиеся друг с другом гигантские куски земли и скал. А посреди безумия природы - он сам, отчаянно пытающийся удержать мир. Но безуспешно, безрезультатно, безнадежно. Не наложено ли на меня некое проклятие? - мелькнула у него мысль. Почему из сотен сменявших друг друга Короналов именно я избран присутствовать при крушении нашего мира? Он заглянул к себе в душу и не обнаружил там потаенных грехов, за которые боги могли бы обрушить кару на него самого и на Маджипур. Он не домогался трона; он не злоумышлял против своего брата; он никогда не использовал во вред власть, полученную неожиданно для себя; он не... он не... он не... Валентин сердито тряхнул головой. Что за глупая трата душевных сил! У крестьян появились некоторые, совпавшие по времени, трудности, а ему приснилось несколько нехороших снов: просто нелепо возводить все это до уровня ужасного катаклизма вселенских масштабов. Со временем все уладится. Болезни растений будут побеждены. Его правление не забудется в истории не только из-за омрачавших его бедствий, но и благодаря гармонии, равновесию и радости. Ты хороший король, сказал он себе. У тебя нет причин сомневаться в себе. Коронал поднялся и вышел из каюты на палубу. День клонился к вечеру: громадное бронзовое солнце нависало над кромкой воды на западе, а на севере как раз всходила одна из лун. Небо переливалось разными цветами: коричневатым, бирюзовым, фиолетовым, янтарным, золотистым. На горизонт наползали густые тучи. Валентин немного постоял в одиночестве у поручня, глубоко вдыхая соленый морской воздух. Со временем все уладится, сказал он себе еще раз, но почувствовал, что его вновь, исподволь, охватывают беспокойство и мучительные колебания. Казалось, нет никакой возможности надолго уйти от этого настроения. Никогда в жизни ему не приходилось так часто предаваться тоске и отчаянию. Он не узнавал того Валентина, каким стал, мнительного человека на грани меланхолии, чужого самому себе. - Валентин? Карабелла! Он заставил себя стряхнуть мрачные раздумья, улыбнулся и предложил ей руку. - Какой чудный закат, - сказала она. - Просто великолепный. Один из лучших во все времена. Хотя и есть сведения, что однажды, в правление Лорда Конфалума, был один закат еще красивее, чем этот, на четырнадцатый день... - Этот лучше, Валентин, потому что сегодня он наш. - Она взяла его под руку и молча встала рядом. Он обнаружил, что сейчас уже трудно понять, почему всего буквально несколько мгновений тому назад его снедало уныние. Все будет хорошо. Потом Карабелла спросила: - А это не морской дракон, вон там? - Морские драконы никогда не заходят в здешние воды, любовь моя. - Тогда у меня галлюцинация. Но очень убедительная. Разве ты не видишь? - А куда надо смотреть? - Вон туда. Вон, видишь, где от воды отражается полоска пурпурно-золотистого цвета? А теперь немножечко левее. Вон там. Там. Валентин прищурился, напряженно всматриваясь в море. Поначалу он не увидел ничего; потом ему показалось, что он видит на волнах огромное бревно; а потом море осветил последний луч заходящего солнца, пробившийся сквозь облака, и у него не осталось никаких сомнений: да, это, несомненно, морской дракон, медленно плывущий к северу. Он почувствовал озноб и прижал руки к груди. Насколько он знал, морские драконы передвигаются только стадами и всегда странствуют вокруг света примерно одним и тем же маршрутом в южных водах с запада па восток, вдоль южной оконечности Цимроеля, вверх вдоль побережья Гихорны до Пилиплока, затем в восточном направлении на широте Острова Снов и вдоль знойного южного берега Алханроеля до какого-то места в не нанесенных ни на какие карты просторах Великого Моря. И все же это был дракон собственной персоной и он плыл на север. Пока Валентин наблюдал за ним, исполин расправил громадные черные крылья и стал бить ими по воде, медленно и размеренно - хлоп-хлоп-хлоп-хлоп, - будто собирался совершить невозможное, оторваться от поверхности моря и подобно какой-то птице колоссальных размеров улететь в затянутые туманом полярные дали. - Как странно, - пробормотала Карабелла. - Ты видел когда-нибудь что-либо подобное? - Нет, никогда, - Валентин содрогнулся. - Знамение за знамением, Карабелла. Что все это мне предвещает? - Пойдем, выпьем теплого вина. - Нет. Пока нет. И он стоял как вкопанный на палубе, напрягая зрение, чтобы различить в сгущающихся сумерках темную фигуру на фоне темного моря. Огромные крылья раз за разом вспенивали море, но вот дракон свернул их, выпрямил длинную шею, откинул назад тяжелую треугольную голову и испустил рокочущий скорбный крик, напоминающий звук туманного горна, что пробивается сквозь мглу. Потом дракон нырнул под воду и скрылся из виду. 4 Когда шли дожди, - а в это время года дожди в долине Престимион шли непрерывно, - кисловатый запах обугленных растений поднимался от сожженных полей и проникал повсюду. Когда Аксимаан Трейш в сопровождении своей дочери Хейнок, поддерживающей ее под руку, приплелась в зал муниципальных собраний в центре города, вонь настигла ее и здесь, в нескольких милях от ближайшей из переданных огню плантаций. От запаха спасения не было. Он стоял над землей, как вода в паводок. Удушливые испарения проходили через все двери и окна, добирались до винных подвалов и портили вино в запечатанных бутылках. Ими пропитывалось мясо на столах. Никакие усилия не могли избавить от вони одежду. Смрад проникал во все поры и пачкал плоть. Аксимаан Трейш уже начинала думать, что даже душа покрывается потихоньку пятнами копоти. И когда подойдет ее время вернуться к Источнику, если ей когда-нибудь вообще будет позволено завершить свою нескончаемую жизнь, Аксимаан Трейш не сомневалась, что стражники на мосту остановят ее и хладнокровно отправят назад презрительными словами: "Нам не нужен здесь скверный запах пожарища. Забирай свое тело, старуха, и уходи отсюда". - Присядешь сюда, матушка? - спросила Хейнок. - Мне все равно. Куда угодно. - Здесь хорошие места. Тебе отсюда все будет слышно. В зале возникла легкая суматоха: люди в ряду сдвигались потеснее, чтобы дать ей место. Сейчас все к ней относились как к выжившей из ума старухе. Конечно, она стара, чудовищно стара, она пережила времена Оссьера, она стара настолько, что помнит дни юности Лорда Тивераса; но ведь ее старость - не новость, так почему же все вдруг стали относиться к ней так снисходительно? Она не нуждалась в особом отношении. Она еще могла самостоятельно передвигаться; она видела еще достаточно хорошо; она все еще могла выйти в поле в страду и собирать стручки... и собирать... выйти в... поле... и... собирать... Почти не спотыкаясь, немного неловко Аксимаан Трейш подошла к своему месту и села. Заслышав произнесенные шепотом приветствия, она ответила на них несколько отчужденно, потому что сейчас с трудом припоминала имена тех, кого видела. Когда люди из долины в эти дни разговаривали с ней, в их голосах всегда проскальзывало сочувствие, как будто над ее семьей витала смерть. Так оно в некотором роде и было. Но не та смерть, которой она искала, не та смерть, которая от нее отказалась, смерть, принадлежавшая ей. Наверное, тот день никогда не наступит. Ей казалось, что она обречена вечно продолжать свой путь в мире разрухи и отчаяния, бесконечно вдыхать едкую вонь. Она сидела тихо, глядя куда-то невидящим взглядом. Хейнок сказала: - По-моему, он такой отважный. - Кто? - Семпетурн. Тот, который будет выступать сегодня. Его пытались остановить в Мазадоне, обвинив в том, что он ведет изменнические речи. Но он все равно выступил, а теперь разъезжает по всем сельскохозяйственным провинциям и пытается нам объяснить, почему уничтожен наш урожай. Сегодня здесь все жители долины. Это очень важное событие. - Да, очень важное событие, - сказала Аксимаан Трейш. - Очень важное. Да. Она ощущала себя немного не в своей тарелке из-за такого большого количества людей вокруг. В городе она не была уже несколько месяцев. Она редко выходила из дому и чуть ли не целыми днями напролет сидела у себя в спальне спиной к окну, чтобы не смотреть на плантации. Но сегодня Хейнок проявила настойчивость. Она все время повторяла, что это очень важное событие. - Смотри, матушка! Вот он! Аксимаан Трейш едва заметила, как появился на возвышении низкорослый краснолицый человек с напоминающими звериную шерсть густыми волосами, черными и уродливыми. Как странно, подумала она, насколько за последние месяцы мне стал ненавистен вид человеческих существ с их мягкими дряблыми телами, бледной потной кожей, отвратительного вида волосами и слабыми водянистыми глазами. Человек взмахнул руками и начал говорить противным скрипучим голосом. - Жители долины Престимион... с вами мое сердце в час тяжких испытаний... в зловещую пору, когда на вас неожиданно обрушились великие несчастья... эта трагедия, это горе... Вот оно, очень важное событие, подумала Аксимаан Трейш, этот шум, эти причитания. Да уж, чрезвычайно важное. Вскоре она перестала вникать в суть выступления, но она явно была весьма серьезной, потому что доходившие до нее отдельные слова звучали очень весомо: "Рок... судьба... наказание... прегрешение... невинность... совесть... коварство..." Но слова, какими бы весомыми они ни казались, пролетали мимо как некие бесплотные крылатые создания. Последнее важное событие в жизни Аксимаан Трейш уже произошло, а других не будет. После обнаружения лусавендровой ржавчины ее поля первыми подверглись сожжению. Сельскохозяйственный агент Еривейн Ноор с весьма удрученной физиономией, беспрестанно рассыпаясь в льстивых извинениях, объявил в городе трудовую повинность, приколотив объявление об этом на дверь того самого зала, где Аксимаан Трейш сидела в настоящее время, и однажды в воскресенье утром все трудоспособные жители долины Престимион собрались на ее плантации, чтобы произвести сожжение. Тщательно распределив горючее вещество по всей плантации, сделав из него кресты посреди полей, они пошвыряли факелы... А потом очередь дошла до земли Михиэйна, затем - Собора Симитота, Пальвера, Нитиккималя... Все пропало, вся долина почернела и обуглилась, нет больше ни лусавендры, ни риса. И в следующем сезоне не будет урожая. Зернохранилища будут пустовать, весы - ржаветь, а солнце - одаривать теплом мир пепла. Очень похоже на послание Короля Снов, подумала Аксимаан Трейш. Когда ты погрузилась в двухмесячный зимний отдых, в твою душу закрались пугающие видения уничтожения всего, что ты создала тяжким трудом, и, пока лежала, ты ощутила на душе тяжесть дыхания Короля, которое давило тебя, сминало, нашептывало: "Это твое наказание, ибо ты виновна в прегрешении". - Откуда мы знаем, - говорил человек на возвышении, - что тот, кого мы именуем Лордом Валентином, действительно является помазанным Короналом, благословенным богами? Разве мы можем быть уверены в этом? Аксимаан Трейш вдруг выпрямилась, ловя каждое слово. - Только вдумайтесь! Мы знали Коронала Лорда Вориакса, который был темноволос, верно? Восемь лет правил он нами, правил мудро, и мы любили его. Разве нет? А потом, по неисповедимой воле богов, он слишком рано покинул нас, и с Горы донеслась весть, что нашим Короналом станет Лорд Валентин, тоже темноволосый. Это известно. Он был среди нас во время великой процессии, впрочем, нет, не здесь, не в этой провинции, но его видели в Пилиплоке, его видели в Ни-мойе, в Нарабале, Тил-омоне, в Пидруиде, и был он тогда темноволос, со сверкающими черными глазами и черной бородой, и нет сомнения в том, что он был братом своего брата и нашим законным Короналом. Но что мы узнали потом? Появился человек с золотистыми волосами и голубыми глазами и сказал народу Алханроеля, что он, мол, и есть настоящий Коронал, лишенный своего тела колдовскими чарами, а тот, темноволосый, - самозванец. И народ Алханроеля сделал, все как один, знак звездного огня, склонился перед ним и восславил его. И когда в Цимроеле нам заявили, что тот, кого мы считали Короналом, вовсе не Коронал, мы тоже приняли его и поверили его россказням о колдовстве, и все эти восемь лет он владеет Замком и руководит правительством. Разве неправда то, что мы приняли золотоволосого Лорда Валентина вместо темноволосого? - Ясно как божий день, это измена, - выкрикнул плантатор Нитиккималь, сидевший рядом с Аксимаан Трейш. - Его собственная мать, Леди Острова, признала его. Человек на возвышении оглядел собравшихся. - Верно, сама Леди признала его, а также Понтифекс и все высокородные лорды и принцы на Замковой Горе. Я не отрицаю этого. И кто я такой, чтобы обвинять их в ошибке? Они преклоняют колени перед златовласым королем. Он их устраивает. Он устраивает вас. Но устраивает ли он богов, друзья мои? Я прошу вас, оглянитесь вокруг! Сегодня я проехал по долине Престимион. Куда подевался урожай? Почему не зеленеют тучные поля? И я видел пепел! Я видел смерть! Посмотрите, болезнь обрушилась на вашу землю, и с каждым днем она все дальше распространяется по Рифту, быстрее, чем вы успеваете сжигать ваши поля и очищать почву от смертоносных спор. В следующем сезоне у вас не будет лусавендры. У жителей Цимроеля будут пустые желудки. Можете ли вы припомнить такие времена? Здесь есть женщина, пережившая многих Короналов, которая исполнена мудрости благодаря прожитым годам. Приходилось ли ей жить в такие времена? Я обращаюсь к тебе, Аксимаан Трейш, имя которой с уважением произносится во всей провинции, - поля твои были преданы огню, нивы уничтожены, жизнь отравлена на самом закате... - Матушка, он говорит о тебе, - громко шепнула Хейнок. Аксимаан Трейш непонимающе встряхнула головой. Она утонула в этом потоке слов. - Почему мы здесь? О чем он говорит? - Что скажешь ты, Аксимаан Трейш? Разве милость богов не покинула долину Престимион? Ты знаешь, что это так! Но не из-за твоих прегрешений или грехов кого бы то ни было из присутствующих! Я говорю вам: это гнев богов без разбору обрушивается на мир и лишает долину Престимион лусавендры, уничтожает милайл в Ни-мойе, а стаджу - в Фалкинкипе. И кто знает, какое растение будет следующим, какая напасть свалится на нас, а все из-за лже-Коронала... - Измена! Измена! - Говорю вам, лже-Коронал сидит на Замковой Горе и неправедно царствует! Златовласый узурпатор, который... - А? Что? Опять трон захвачен? - пробормотала Аксимаан Трейш. - В каком-то году до нас уже доходили слухи, что кто-то незаконно захватил власть... - И я говорю, пусть он докажет, что он - избранник богов! Пусть он придет сюда во время великой процессии, встанет перед нами и покажет, что он настоящий Коронал! Думаю, он не станет этого делать. Я думаю, он не сможет этого сделать. А еще я думаю, что, пока мы терпим его в Замке, на нас падет еще большая кара богов, если мы не... - Измена! - Пусть говорит! Хейнок прикоснулась к руке Аксимаан Трейш. - Матушка, ты себя хорошо чувствуешь? - Почему они сердятся? Что они кричат? - Наверное, мне нужно проводить тебя домой, матушка. - И я говорю: долой узурпатора! - А я говорю - зовите прокторов, этого человека надо привлечь к ответственности за измену. Аксимаан Трейш в замешательстве огляделась. Все, казалось, вскочили со своих мест и что-то кричали. Как шумно! Какой рев! И этот странный запах - запах чего-то сырого, что это? От него щиплет в носу. Почему же они так кричат? - Что с тобой, матушка? - Мы ведь завтра начнем сажать лусавендру, да? Так что нам пора домой. Верно, Хейнок? - Ах, матушка, матушка... - Начнем сажать... - Да, - сказала Хейнок. - Утром начнем. А сейчас нам пора идти. - Долой всех узурпаторов! Да здравствует настоящий Коронал! - Да здравствует настоящий Коронал! - неожиданно крикнула Аксимаан Трейш, поднимаясь с места. Глаза у нее горели, язык безостановочно двигался во рту. Она вновь почувствовала себя молодой, полной жизненных сил и энергии. Завтра на рассвете в поле - разбросать семена и любовно присыпать их, вознести молитву и... Нет, нет и нет. Пелена спала с ее глаз. Она вспомнила все. Поля сожжены. Сельскохозяйственный агент сказал, что их нельзя засевать еще три года, пока почва не очистится от спор. А этот странный запах - запах горелых стеблей и листьев. Огонь бушевал несколько дней. А после дождя запах усилился и распространился по воздуху. В этом году урожая не будет. И через год. И через два. - Глупцы, - произнесла она. - Кто, матушка? Аксимаан Трейш описала рукой широкий круг. - Они все. Потому что поносят Коронала. Потому что считают все это карой богов. Неужели ты думаешь, что боги желали наказать нас так страшно? Мы все будем голодать, Хейнок, потому что ржавчина убила наши посевы, и совершенно неважно, кто Коронал. Совершенно неважно. Отведи меня домой. - Долой узурпатора! - закричали опять, и, пока она шла из зала, крик этот отзывался у нее в ушах погребальным звоном. 5 Внимательно оглядев собравшихся в совещательной комнате принцев и герцогов, Элидат сказал: - Указ подписан Валентином собственноручно и скреплен печатью Валентина. Его подлинность не вызывает сомнений. Юноша должен быть введен в принципат в кратчайший срок. - И вы считаете, что этот срок наступил? - спросил Диввис ледяным тоном. Высокий советник невозмутимо встретил гневный взгляд Диввиса. - Да, я так считаю. - Почему вы так решили? - Его учителя сообщили мне, что он овладел всеми основными предметами. - Стало быть, он может назвать всех Короналов от Стиамота до Малибора в правильном порядке! И что это доказывает? - Обучение состоит не только из запоминания перечня Короналов, Диввис. Надеюсь, что вы этого еще не забыли. Он прошел полный курс подготовки и вполне его усвоил. Синодальный и Декретный Свод, финансы. Кодекс Провинций и все остальное: надеюсь, вы помните все это? Экзамены он выдержал безупречно. В суть предметов вникает глубоко и вдумчиво. Вдобавок он проявил отвагу. При переходе через равнину он убил малорна. Вам это известно, Диввис? Не просто обошел его, а убил. У него исключительные способности. - Думаю, что вы правы, - сказал герцог Элзандир Хоргский. - Я выезжал с ним на охоту в леса за Гизелдорном. Передвигается он быстро, с прирожденной грацией. У него очень живой ум, чуткая душа. Он осознает пробелы в своих знаниях и изо всех сил старается их восполнить. Его нужно возвысить без промедления. - Немыслимо! - воскликнул Диввис, сердито хлопнув несколько раз ладонью по столу. - Безумие какое-то! - Спокойней, спокойней, - сказал Миригант. - Вам не подобает так кричать, Диввис. - Юноша слишком молод, чтобы стать принцем! - И не будем забывать, - добавил герцог Галанский, - что он низкого происхождения. Стасилейн негромко спросил: - Сколько ему лет, Элидат? Высокий советник пожал плечами. - Двадцать. Может быть, двадцать один. Молод, согласен. Но ребенком его едва ли можно назвать. - Вы сами только что назвали его "юношей", - заметил герцог Галанский. Элидат развел руками. - Оборот речи, ничего более. Да, признаю: выглядит он совсем юным. Но лишь по причине худощавости и невысокого роста. Да, вид у него, пожалуй, мальчишеский: но он не мальчик. - Но еще и не мужчина, - отметил принц Манганот Банглекодский. - И как же вы это определили? - поинтересовался Стасилейн. - Посмотрите вокруг, - сказал принц Манганот. - Здесь вы увидите немало признаков мужественности. Взять вас, Стасилейн: любой распознает в вас силу. Стоит вам только пройтись по улицам любого города - пусть то будет Сти, Норморк или Бибирун - просто пройтись, и люди, помимо своей воли, будут оказывать вам почтение, даже не имея представления о вашем титуле или имени. То же самое и Элидат. И Диввис. И Миригант. Мой царственный брат из Дундилмира. Мы - мужчины. Он же - нет. - Мы - принцы, - сказал Стасилейн, - и являемся таковыми на протяжении многих лет. От длительного осознания нашего положения в нас появляется какая-то стать. Но разве двадцать лет тому назад мы были такими? - Думаю, что да, - ответил Манганот. Миригант рассмеялся. - Я припоминаю некоторых из вас в возрасте Хиссуне. Да, вы были шумливыми и хвастливыми, и если это и есть истинные мужские качества, то тогда вы точно были мужчинами. Но, с другой стороны... полагаю, что надо еще доказать, будто стать принца происходит от самоосознания себя принцем, и мы надеваем ее на себя, будто плащ. Посмотрите на свои пышные одеяния, а потом попробуйте переодеться в крестьянскую одежду и отправьтесь в какой-нибудь портовый город на Цимроеле. И кто там будет нам кланяться? Кто окажет нам почести? - В нем нет стати принца и никогда не будет, - угрюмо сказал Диввис. - Он - всего лишь маленький оборвыш из Лабиринта, и ничего более. - Я все же настаиваю на том, чтобы не возвышать какого-то подростка до нашего положения, - заявил принц Манганот Банглекодский. - Говорят, Престимиону тоже не хватало родовитости, - отметил герцог Хоргский. - Но его правление, как мне кажется, все же в основном считается успешным. Почтенный Канталис, племянник Тивераса, вдруг поднял голову и, нарушив часовое молчание, с изумлением спросил: - Вы сравниваете его с Престимионом, Элзандир? И чем мы в таком случае занимаемся? Возводим человека в принципат или выбираем Коронала? - Любой принц может стать Короналом, - сказал Диввис. - Давайте не забывать об этом. - И нет никакого сомнения в том, что выборы следующего Коронала не за горами, - сказал герцог Галанский. - Просто возмутительно, что Валентин так долго не дает умереть старому Понтифексу, но рано или поздно... - Мы сейчас говорим о другом, - резко перебил его Элидат. - Думаю, о том же, - возразил Манганот. - Если мы сделаем Хиссуне принцем, то ничто не сможет помешать Валентину усадить его в конце концов на трон Конфа чума. - Такие домыслы нелепы, - подал голос Миригант. - Вы так думаете, Миригант? А сколько нелепостей со стороны Валентина мы уже видели? Он берет в жены девочку-жонглерку, делает колдуна-вроона одним из главных министров, окружает себя этой шайкой бродяг, которые занимают наше место при дворе, в то время как нас попросту отпихнули подальше... - Выбирайте слова, Манганот, - предупредил Стасилейн. - Тут присутствуют те, кто любит Лорда Валентина. - Здесь нет таких, кто его не любит, - отпарировал Манганот. - Можете не сомневаться, а Миригант с полной ответственностью подтвердит, что после смерти Вориакса я был в числе самых ярых сторонников передачи короны Валентину. Я люблю его не меньше, чем кто бы то ни было. Но любовь не должна быть слепой. Он способен на безрассудство, как и любой из нас. И я утверждаю, что безрассудно подбирать двадцатилетнего юношу на задворках Лабиринта и делать его принцем. - А сколько лет было вам, Манганот, когда вы стали принцем? Шестнадцать? Восемнадцать? А вам, Диввис? Кажется, семнадцать? А вам, Элидат? - спросил Стасилейн. - Мы - другое дело, - ответил Диввис. - Мы отличаемся высоким происхождением. Мой отец был Короналом; Манганот принадлежит к одному из благороднейших семейств Банглекода. Элидат... - И все же бесспорно то, - сказал Стасилейн, - что, когда мы были моложе Хиссуне, мы уже обладали этим титулом. Как и сам Валентин. Дело в подготовленности, а не в возрасте. Элидат же заверил нас, что юноша вполне готов. - Разве мы когда-нибудь возводили в принцы человека из простонародья? - спросил герцог Галанский. - Умоляю вас, только вдумайтесь: кто такой этот новый принц? Дитя улиц Лабиринта, мальчик-попрошайка или, может быть, даже карманный воришка... - У вас нет достоверных сведений на этот счет, - сказал Стасилейн. - То, что вы говорите, - просто клевета, как мне кажется. - А разве неправда, что он был попрошайкой в Лабиринте, когда Валентин впервые встретил его? - Тогда он был всего лишь ребенком, - сказал Элзандир. - И истина состоит в том, что он нанимался в качестве гида и добросовестно отрабатывал свои деньги, хотя тогда ему было всего десять лет. Но все это к делу не относится. Нас не должно волновать его прошлое. Мы обязаны принять во внимание настоящее и попытаться предугадать будущее. Коронал попросил нас сделать его принцем, когда, по мнению Элидата, наступит подходящий момент. Элидат говорит нам, что такой момент наступил. Отсюда следует, что всякие споры лишены смысла. - Нет, - отрезал Диввис. - Мнение Валентина - еще не закон. Ему не обойтись без нашего согласия. - Ага, значит вы хотите переиначить волю Коронала? - спросил герцог Хоргский. После некоторой паузы Диввис ответил: - Если так велит мне совесть, то да, так я и поступлю. Непогрешимость Валентина имеет пределы. Иногда я совершенно с ним не согласен. Сейчас как раз такой случай. - С тех пор, как он переменил тело, - заговорил принц Манганот Банглекодский, - я замечаю перемены в его характере, склонность к романтике, к фантазиям, что, возможно, присутствовало в нем и до узурпации, но никогда не бросалось в глаза, а теперь проявляется во всем... - Достаточно! - раздраженно прервал Элидат. - Нам следовало обсудить назначение, что мы и сделали. Я заканчиваю дебаты. Коронал предлагает нам возвести рыцаря Хиссуне, сына Эльсиномы, в принципат со всеми привилегиями титула. Как Высокий советник и Регент, я представляю на ваш суд это назначение со своим голосом в поддержку. Если нет возражений, предлагаю записать, что он возведен в ранг единодушно. - Я против, - сказал Диввис. - Против, - поддержал его принц Манганот Банглекодский. - Против, - присоединился герцог Галанский. - Есть ли еще такие, - медленно спросил Элидат, - кто желает оказаться среди выступающих против воли Коронала? Молчавший до сих пор принц Нимиан Дундилмирский теперь объявил: - В ваших словах, Элидат, содержится скрытая угроза, против чего я возражаю. - Ваше возражение принимается к сведению, хотя никакой угрозы не подразумевалось. Как вы распорядитесь своим голосом, Нимиан? - Против. - Да будет так. Против четверо, чего явно не хватает для отрицательного решения. Стасилейн, пригласите, пожалуйста, принца Хиссуне в зал совещаний. - Окинув взглядом помещение, Элидат добавил: - Не желает ли кто-либо из тех, кто голосовал против, изменить свое решение? Сейчас подходящий момент. - Пусть останется как есть, - сразу же заявил герцог Галанский. Принц Банглекодский и Нимиан Дундилмирский тоже отказались присоединиться к большинству. - А что скажет сын Лорда Вориакса? - спросил Элидат. Диввис улыбнулся. - Я меняю свое решение. Дело сделано: пускай же оно пользуется моей поддержкой. При этих словах Манганот привстал с места. Его взгляд выражал изумление, лицо налилось кровью. Он хотел что-то сказать, но Диввис оборвал его жестом и суровым взглядом. Манганот нахмурился, озадаченно покачал головой, но вновь опустился в кресло. Герцог Галанский шепнул что-то принцу Нимиану, который пожал плечами и ничего не ответил. Вернулся Стасилейн. Рядом с ним шел Хиссуне, одетый с простое белое платье с золотым пятном на левом плече. Его лицо слегка порозовело, глаза возбужденно сверкали, но во всем остальном он выглядел спокойно и собранно. Элидат провозгласил: - По представлению Коронала Лорда Валентина и при одобрении собравшихся здесь высоких лордов, мы включаем вас в принципат Маджипура с соответствующими титулами и привилегиями. Хиссуне склонил голову. - Я несказанно тронут, мои лорды. Невозможно выразить словами всю мою признательность вам за оказанную мне высочайшую честь. Потом он оглядел всех присутствующих, задержавшись на какой-то миг на Нимиане, Манганоте, на герцоге Галанском, а потом - уже подольше - на Диввисе, который встретил его взгляд с легкой улыбкой. 6 Одинокий морской дракон, столь необычно бивший крыльями по воде на закате, оказался предвестником еще более странных явлений. На третьей неделе плавания от Алайсора к Острову Снов справа по борту "Леди Тиин" неожиданно появилась целая стая гигантских чудовищ. Лоцман Панделюма, скандарша с темно-синей шерстью, которая когда-то охотилась на морских драконов, чтобы добыть средства к пропитанию, первой заметила их, когда делала астрономические измерения на наблюдательной палубе. Она доложила об этом Верховному Адмиралу Асенхарту, тот поделился новостью с Аутифоном Делиамбром, а последний взял на себя труд разбудить Коронала. Валентин быстро вышел на палубу. К этому времени солнце уже взошло над Алханроелем и отбрасывало на воду длинные тени. Лоцман подала ему подзорную трубу, он приложил ее к глазу, а Панделюма навела трубу на видневшиеся вдали фигуры. Поначалу он не увидел ничего, кроме легкой зыби в открытом море, а потом, поведя трубой к северу и напрягая зрение, разглядел морских драконов: очертания темных горбатых туш, что с необычайной целеустремленностью плыли куда-то сомкнутым строем. Время от времени над поверхностью показывалась длинная шея или распрямлялись и трепетали обширные крылья. - Их, должно быть, не меньше сотни, - изумленно воскликнул Валентин. - Больше, мой лорд, - отозвалась Панделюма. - Ни разу за все время промысла я не сталкивалась с такой стаей. Видите королей? Их пять, по меньшей мере. И еще с полдюжины почти таких же крупных. И десятки коров и молодняка, невозможно сосчитать... - Вижу, - сказал Валентин. Посреди группы передвигалась небольшая фаланга из животных исполинского размера, полностью погруженных в воду, за исключением рассекавших воду спинных гребней. - Их шесть, на мой взгляд. Какие громадины - даже больше, чем тот, который пустил ко дну "Брангалин", когда я на нем плыл! Да они еще и не в своих водах. Что они здесь делают? Асенхарт, вы слышали когда-нибудь, чтобы стаи морских драконов подходили с этой стороны к Острову? - Ни разу, мой лорд, - сумрачно ответил хьорт. - Я уже тридцать лет плаваю между Нуминором и Алайсором и ни разу не видел ни одного дракона. Ни разу! А тут - целая стая... - Хвала Леди, они плывут в стороне от нас, - заметил Слит. - Но как они вообще здесь очутились? - спросил Валентин. Никто не мог ответить. Казалось, невозможно найти объяснение тому, что побудило морских драконов столь неожиданно изменить древнему обычаю - ведь на протяжении тысячелетий их стаи с завидным постоянством следовали проторенными морскими путями. Каждая стая беспечно выбирала для своих долгих странствий вокруг света один и тот же маршрут, что приводило к большим потерям среди драконов, потому что драконобои из Пилиплока, знавшие, где их искать, ежегодно нападали на них в соответствующее время года и производили среди них страшные опустошения, устраивали настоящую бойню, поскольку на рынках всего мира можно было с выгодой продать и драконье мясо, и драконий жир, и молоко, и кости, и много-много всяких других, добытых из драконов, продуктов. И все же драконы не изменяли своим привычкам. Иногда перемены ветров, течений или температур могли заставить их отклониться на пару сотен миль к югу или северу от испытанных маршрутов, возможно, из-за того, что туда перемещались служившие им пищей морские существа, но сейчас происходило нечто, доселе не виданное: целая стая драконов огибала восточное побережье Острова Снов и направлялась, очевидно, в полярные районы вместо того, чтобы обогнуть с юга Остров и берега Алханроеля и проследовать в воды Великого Моря. Кроме того, та стая была не единственной. Через пять дней заметили еще одну, поменьше, особей из тридцати. Гигантов среди них не было, и проплыли они милях в двух от эскадры. В опасной близости, по словам адмирала Асенхарта: ведь на судах, переправлявших на Остров Коронала со свитой, не имелось никакого мало-мальски серьезного оружия, а морские драконы отличались своенравным характером и недюжинной силой, которую испытали на себе многие злополучные суда, случайно оказавшиеся на их пути в неподходящий момент. Плыть оставалось шесть недель. В кишащем драконами море они представлялись весьма продолжительными. - Может быть, нам лучше повернуть назад и предпринять плавание в более подходящее время года, - предложил Тунигорн, никогда до этого не бывавший в море. Еще до встречи с драконами вода не слишком-то радовала его. Слит тоже проявлял беспокойство по поводу продолжения путешествия; Асенхарт имел озабоченный вид; Карабелла подолгу мрачно всматривалась в море, будто ожидая появления дракона прямо под носом "Леди Тиин". Но Валентин, самым невероятным приключением которого в годы изгнания был случай, когда ему довелось познать на себе всесокрушающую ярость дракона и не только оказаться на борту потопленного чудовищем корабля, но и попасть к дракону в пещерообразное чрево, не хотел и слышать об изменении планов. Он должен посоветоваться с Леди; он должен посетить пораженный эпидемией растений Цимроель: он чувствовал, что возвращение на Алханроель стало бы отречением от всей возложенной на него ответственности. Да и вообще, какие имелись основания считать, будто заблудившиеся чудища собираются нанести какой-либо урон эскадре? Они выглядели целиком поглощенными своими таинственными делами и не обращали никакого внимания на проплывавшие мимо них суда. Примерно через неделю после второй появилась третья группа драконов, в составе которой было около пятидесяти особей с тремя исполинами среди них. - Кажется, вся годовая миграция движется к северу, - заметила Панделюма. Она объяснила, что существует примерно с десяток отдельных драконьих стай, странствующих вокруг света в разное время. Никто не может сказать точно, сколько продолжается их кругосветное плавание, но, вероятно, оно занимает несколько десятилетий. Каждая стая по пути разбивается на несколько меньших по размеру, но все они выдерживают общее направление; вот и теперь большая стая, по всей видимости, решила проторить новую тропу в северном направлении. Отозвав Делиамбра, Валентин спросил у вроона, что тот чувствует. Бесчисленные щупальца маленького колдуна начали причудливо извиваться, что, как Валентин уже давно догадался, служило признаком крайнего возбуждения; но сказал Делиамбр немного: - Я ощущаю их силу, огромную, могучую. Вы знаете, они отнюдь не глупые животные. - Я понимаю, что такое тело вполне может обладать и соответствующих размеров мозгом. - Так оно и есть. Проникая еще дальше, я чувствую их присутствие, величайшую решимость, сильнейшую сплоченность. Но куда они направляются, мой лорд, я вам сказать не могу. Валентин, как мог, старался преуменьшить грозящую им опасность. - Спой мне балладу о Лорде Малиборе, - попросил он Карабеллу как-то вечером, когда они сидели за столом. Она странно посмотрела на него, но он улыбнулся и проявил настойчивость. В конце концов, она достала свою миниатюрную арфу и заиграла старинную мелодию: Нарядный, смелый Малибор Любил волнение на море. Покинул Гору Малибор, Чтоб порезвиться на просторе. Он подготовил свой корабль - В поход идем, не в гости. Блестят на солнце паруса И мачты из слоновой кости. Валентин вспомнил слова и принялся подтягивать: На волны смотрит Малибор, Ища в воде дракона, Который топит корабли Без права и закона. "Король-дракон, - воскликнул он, - Приди ко мне сразиться". На зов откликнулся дракон И не замедлил появиться. Тунигорну явно было не по себе. Он расхаживал по каюте, держа в руке кубок с вином. - Я думаю, мой лорд, эта песня принесет нам несчастье, - пробормотал он. - Ничего не бойся, - сказал Валентин. - Спой с нами. "Тебя услышал я, мой лорд, И вызов принимаю". Он был двенадцать миль длиной, А сколько вглубь - не знаю. Сражался храбро Малибор, Текли потоки крови. Корабль качался на волнах В волнующемся море. В кают-компанию вошла кормчая Панделюма. Подойдя к столу Коронала, она остановилась с видом некоторого замешательства на заросшем шерстью лице. Валентин жестом пригласил ее присоединиться, но она нахмурила брови и, отойдя, встала в сторонке. Король-дракон коварен был И, хоть сражались долго, Он Малибора проглотил, Как божию коровку. И напоследок вам, друзья, Хочу я так сказать: Как бы охотник ни хитрил - Он может дичью стать. - Что случилось, Панделюма? - спросил Валентин, когда затих последний зычный куплет. - Драконы, мой лорд, идут с юга. - Много? - Очень много, мой лорд. - Вот видите? - не выдержал Тунигорн. - Мы накликали их этой дурацкой песенкой! - Тогда споем еще разок, чтобы они оставили нас в покое и следовали своей дорогой, - сказал Валентин и затянул снова: Нарядный смелый Малибор Любил волнение на море... Новая стая состояла из нескольких сот особей - обширное сборище морских драконов, вереница поражающих воображение туш. Посредине стаи находилось девять громадных королей. Валентин старался не подавать виду, что тревожится, хотя сам ощущал почти осязаемую угрозу, исходившую от этих созданий. Впрочем, драконы проследовали мимо, не подходя к эскадре ближе, чем на три мили, и стремительно скрылись в северном направлении с какой-то сверхъестественной целеустремленностью. Глубокой ночью, когда Валентин, доступный любым сновидениям, спал, ему привиделся странный сон. Посреди широкой долины, утыканной угловатыми скалами и изъязвленными сухими деревьями без листьев, легкой парящей поступью по направлению к отдаленному морю передвигалось множество народу. Он обнаружил среди них себя, в таких же, как и они, свободных одеждах из какой-то воздушной белой ткани, которая развевалась сама по себе, хотя в воздухе не чувствовалось ни дуновения. Никто из окружающих не казался ему знакомым, но в то же время у него не было ощущения того, что он находится среди чужаков: он знал, что тесно связан с этими людьми, что они его попутчики в неких странствиях, продолжавшихся многие месяцы, возможно, годы. А теперь путешествие подходит к с