ы не знаем, есть ли здесь радиация. А к тому времени, когда это выяснится, будет слишком поздно. Неподалеку из-за пирамиды искореженных балок с трудом выкарабкался человек. Он стал хромая обходить воронки, неуклюже одолевать страшные завалы и, наконец, пошатываясь и припадая на одну ногу, подбежал и застывшей в ожидании паре. Это был мужчина. Вокруг его ободранных ног болтались драные лохмотья. Когда он приблизился, стала видна маска из грязи и крови, покрывающая мертвенно-бледное лицо, на котором горели полубезумные глаза. - Никого не осталось! - выкрикнул пришелец, махнув дрожащей рукой в ту сторону, откуда появился. - Никого, - он издал странный смешок. - Никого, только я да еще жалкая горстка угодных Всевышнему. - Скорчившись на земле, он поднял воспаленные глаза к небу и что-то забормотал так тихо, что разобрать было невозможно. Сквозь лохмотья, свисающие с левого бедра, сочилась кровь. - Слушайте! - вдруг воззвал он, приложив к уху дрожащую руку. - Гавриил затрубил в трубу, и даже пение птиц смолкло. - Он снова хихикнул. - Ни одной птицы. Все они попадали с неба замертво. Как дождь. - Покачиваясь взад и вперед, он вновь забормотал что-то нечленораздельное. Пилот сходил к самолету и вернулся с фляжкой. Взяв ее, мужчина стал глотать крепкое бренди, как воду. Он задыхался и снова пил. Опорожнив фляжку, он вернул ее владельцу и опять стал раскачиваться. Постепенно в глазах у него появился проблеск разума. С усилием поднявшись на ноги, он, покачиваясь, посмотрел на собеседников и проговорил уже более нормальным тоном: - У меня была жена и двое ребят. Отличная жена и ребятишки, дай Бог каждому. И где они теперь? - Глаза его снова загорелись. Он переводил вопрошающий взгляд то на одного, то на другого, словно надеясь получить ответ, но ответа не было. - Не надо отчаиваться, - попытался утешить его Грэхем. - Не надо, пока не узнаете наверняка. - Расскажите, как все произошло, - попросил пилот. - Я работал на Бора авеню, закрепляя на трубе особый незадуваемый колпак. И только я потянулся за куском проволоки, как все вокруг полетело в тартарары. Что-то сорвало меня с места, пронесло по воздуху и швырнуло наземь. А когда я поднялся, никакого Силвер Сити и в помине не было. Он закрыл глаза руками и постоял так некоторое время. - Ни улиц, ни зданий. Ни моего дома, ни жены, ни детишек. Только мертвые птицы падали с неба. - А вы не догадываетесь, отчего все это случилось? - спросил Грэхем. - Как же, - ядовито проговорил мужчина. - Это все штучки компании Нэшнл Кэмера; вечно они лезли, куда не следует. Только бы выгадать лишние десять центов, а потом - гори все ясным огнем! Пусть все, кто с ними заодно, будут прокляты - душой и телом, отныне и во веки веков! - Вы хотите сказать, что взрыв произошел на территории их завода? - вставил Грэхем, прервав его тираду. - Ну конечно! - В глазах говорящего вспыхнула ненависть. - Рвануло их резервуары. Там была целая батарея цилиндров; в них хранился миллион галлонов раствора нитрата серебра. Вот эти галлоны и взорвались разом - и отправили все прямехонько в преисподнюю. Кто им позволил хранить эту дрянь посреди города? По какому праву? И кто за все ответит? Да за такое повесить мало! Вздернуть бы их всех повыше, чем город взлетел! - Он яростно сплюнул, потер распухшие губы. В чертах его лица таилась смерть. - Мирные дома, счастливые семьи - все стерто с лица земли, все... - Но раствор нитрата серебра не должен так взрываться. - Ах, не должен, господин хороший? - с нескрываемой издевкой переспросил страдалец. - Тогда взгляните вокруг - Он широко развел руками. Его слушатели взглянули. Крыть было нечем. На дороге, ведущей из Бойсе, показались первые машины - голова той нескончаемой колонны, которая растянулась на целую неделю. Над ними загудел cамолет, еще один и еще. В полумиле приземлился автожир. Подлетали два вертолета скорой помощи, готовясь последовать его примеру. Тысячи пар ног уже пробирались по этому кладбищу Запада, позабыв на время о причинах катастрофы и бросив вызов ее последствиям. Тысячи пар рук осторожно разбирали завалы, откапывая изувеченных, но еще живых. Спеша спасти еле теплящиеся жизни, люди не думали о взбесившихся атомах, сеющих невидимую смерть, о сильнейшей радиации, пронзающей их тела. Со всех сторон спешили экипажи скорой помощи - на колесах и крыльях, специальные и приспособленные на скорую руку, они отбывали, чтобы вернуться еще и еще раз. Добровольцы с носилками протоптали широкую тропу, на месте которой была потом проложена улица Милосердия. На высоте нескольких сотен футов на спешно нанятых вертолетах кружили журналисты. Их телекамеры фиксировали творящийся внизу ужас. Трансляция агонии сопровождалась потоком высокопарных эпитетов, который не мог передать и десятой части той неприукрашенной правды, что глядела с экранов ста миллионов телевизоров. Грэхем с пилотом вкалывали вместе с остальными, вкалывали еще долго после того, как сгустились сумерки и ночь укрыла плотным саваном еще не найденных мертвецов. Ущербная луна взошла на небосводе и свесила свои лучи к изуродованной земле. Ладонь, застывшая на железной балке, тянулась им навстречу. Залатанный гиромобиль с молчаливым водителем за рулем доставил Грэхема обратно в Бойсе. Разыскав отель, он принял душ, побрился и позвонил полковнику Лимингтону. - Весть о катастрофе потрясла весь мир, - сказал Лимингтон. - Президент уже получил выражения соболезнования от пятнадцати зарубежных правительств и бессчетного количества частных лиц. - Мы делаем все необходимое, чтобы как можно скорее и точнее определить, что же это все-таки было - повторение Хиросимы, Черного Тома или Техас Сити, - продолжал он. - То есть, что является причиной: военная акция, саботаж или несчастный случай. - Нет, это не Хиросима, - заявил Грэхем, - то есть не атомный взрыв, во всяком случае, в том смысле, в котором мы его понимаем. Это обычный, банальный взрыв, вызванный разрушением молекул, - только в гигантском масштабе! - Откуда вы знаете? - Со всех концов набежали дозиметристы со счетчиками Гейгера. Перед отъездом я порасспросил кое-кого из них. Они сказали, что радиация в норме, по крайней мере, но их измерениям. Похоже, что район совершенно безопасен. Если что-то и дает излучение, то наши приборы не могут его зарегистрировать. - Что ж, надеюсь, скоро все выяснится, - проворчал Лимингтон. Несколько секунд он молчал, потом добавил. - Случись вам наткнуться на что-то, предполагающее существование некой связи между этим ужасным бедствием и тем расследованием, которое вы ведете, - немедленно бросайте все и связывайтесь со мной. В таком случае одному человеку с этим делом не управиться. - Пока на такую связь ничто не указывает, - ответил Грэхем. - Ничто - пока вы что-нибудь не копнете! - возразил Лиминггон. - В свете того, что уже произошло, у меня есть серьезные подозрения. Как вы и опасались, Бич стал в нашем списке двадцатым, - если, конечно, не попал в число тех немногих, кому удалось спастись. Ему заткнули рот прежде, чем вы успели до него добраться, - точно так же, как поступили со всеми остальными. Мне это не нравится. - Может, вы и правы, сэр, только... - Грэхем, я повторяю еще более решительно: если вы наткнетесь на какую-то связь между этим фейерверком и делом, которое вы расследуете, сразу же прекращайте розыски и безотлагательно сообщите мне. - Хорошо, сэр. - Если связь подтвердится, мы призовем к решению загадки лучшие умы державы. - Голос полковника прервался, потом зазвучал снова. - А сами-то вы как расцениваете ситуацию? Грэхем был в нерешительности. Он знал, что так же далек от истины, как и в самом начале, но не мог избавиться от странного, безотчетного чувства, которое преследовало его со времени гибели Мейо. Казалось бы, смешно придавать значение ощущениям, которые, несмотря на силу и неотвязность, продолжали оставаться смутными и неуловимыми. Не было ли это чувство сродни тем подозрениям, которые заставили его пуститься в погоню неизвестно за чем? Не связаны ли эти психические сигналы с его интуицией сыщика? Что это - ключ к разгадке или пустое суеверие? А может быть, просто нервы пошаливают? Наконец, приняв решение, он заговорил неторопливо и осторожно: - Шеф, у меня по-прежнему нет ни малейшей идеи, что за всем этим кроется, но мне кажется, что иногда говорить на эту тему - опасно. - Тут ему пришла в голову мысль, и он добавил: - Похоже, что иногда опасно даже думать об этом. - Что за чушь! - насмешливо воскликнул Лимингтон. - Настоящих телепатов не бывает, а гипноз сильно переоценивают. К тому же пока еще никто не создал приборов, которые могли бы засечь чьи-то тайные мысли. Да и как, черт побери, можно вести расследование, не думая? - В том-то все и дело, что никак, - сухо ответил Грэхем. - Поэтому мне и приходится рисковать. - Вы что, серьезно? - Более чем! Я полагаю, - а вернее - чувствую, что временами эти вещи можно обмозговывать совершенно спокойно и с пользой для дела. Но я столь же определенно чувствую, что иногда наступают какие-то непонятные мгновения, когда задумываться о них значило бы самому подставить себя под удар. А почему я так чувствую - и сам не могу объяснить. Может, я просто сдурел, только чем глубже я в это дело влезаю, тем больше ценю свою дурость. - Почему? - Да потому что я пока еще твердо держусь на ногах, а другие их давно уже протянули. Грэхем повесил трубку. В глазах у него горел странный огонек. Почему-то он знал, что правильно оценивает грозящую ему опасность. Он должен пойти на риск, неимоверный риск, выступив против сил, совершенно неизвестных и поэтому особенно грозных. Неусыпная бдительность - вот нереальная цена свободы. И если ему, как и Уэббу, суждено пасть в тщетном усилили заплатить эту цену, что ж, так тому и быть! Шеф полиции Корбетт наконец нашел того, кого искал на верхнем этаже битком набитой Центральной больницы. По словам раненого получалось, что из трех тысяч уцелевших, извлеченных из-под развалин Силвер Сити, он был единственным, кто работал на заводе Нэшнл Кэмера. Пострадавший был забинтован с головы до пят, даже глаз не было видно. Свободным оставался только рот. В палате стоял сильный запах дубильной кислоты - немое свидетельство того, что несчастный получил обширные ожоги. Грэхем присел с одной стороны койки, Корбетт - с другой. - Пять минут, не больше! - предупредила усталая сиделка. - Он очень слаб, но может продержаться, если дать ему шанс. Приблизив губы и закрытому повязкой уху, Грэхем спросил: - Что же все-таки взорвалось? - Резервуары, - послышался слабый шепот. - Нитрат серебра? - Грэхем постарался, чтобы в вопросе прозвучало недоверие. - Да - Как вы это объясните? - Никак. - Он провел распухшим языком, бледным и пересохшим, по марлевой бахроме, окаймлявшей обожженные губы. - Где вы работали? - тихо спросил Грэхем. - В лаборатории. - Занимались исследованиями? - Да. Грэхем со значением взглянул на Корбетта, который внимательно прислушивался к разговору, потом обратился ж человеку на койке: - Над чем вы работали, когда произошла катастрофа? Ответа не последовало. Рот под бинтами плотно сжался, дыхание стало совсем неслышным. Встревоженный Корбетт вызвал сиделку. Девушка примчалась и захлопотала над пациентом. - С ним все в порядке. У вас еще две минуты. - Она тут же убежала. От долгого дежурства лицо ее побледнело и осунулось. Грэхем еще раз задал вопрос - снова молчание. Нахмурившись, он дал Корбетту знак вступить в разговор. - С вами говорит Корбетт, начальник полиции Бойсе, - сурово изрек тот. - Человек, который вас допрашивает, - офицер Разведывательной службы Соединенных Штатов. При вчерашнем взрыве погибло больше тридцати тысяч человек, а те немногие, кто уцелел, находятся не в лучшем состоянии, чем вы. Необходимость выяснить причину трагедии гораздо важнее, чем ваша лояльность по отношению к работодателям. Советую не упрямиться. Плотно сжатые губы не шевельнулись. - Если вы не заговорите, у нас найдутся средства. - начал было Корбетт. Дав ему знак замолчать, Грэхем снова приблизил губы к уху лежащего и тихо сказал: - Доктор Бич разрешил вам сказать все, что вы знаете. - Бич! - воскликнул несчастный. - Почему же он велел мне ничего не рассказывать? - Он сам вам велел? - ошеломленно спросил Грэхем. - Когда это случилось? Он что, заходил сюда? - За час до вашего прихода, - тихо проговорил собеседник. Грэхем с трудом сдержался, чтобы не крикнуть: "Так, значит, он жив!", но вовремя взял себя в руки и доверительным тоном произнес: - Час - большой срок, многое могло произойти. Говорите без всяких опасений. Запеленутая фигура на кровати слабо пошевелилась. - Позавчера мы получили новую эмульсию, - неохотно признался он. - Мы работали над ней уже три месяца под руководством Бича. Вкалывали, как проклятые, в три смены, день и ночь. На нас так жали, как будто каждая секунда обходилась кому-то в тысячи долларов. Бич не собирался отступать. Чтобы разработать такой состав, одному экспериментатору потребовалось бы лет десять, но нас было шестьдесят, и все ресурсы компании были к нашим услугам. Наконец в среду утром Уайман получил ее. Да, это было в среду утром, но мы не были уверены окончательно, что он получил именно то, что нужно, пока не испытал и ее как раз перед самым взрывом. - Что это была за эмульсия, и как вы ее испытывали? - задал наводящий вопрос Грэхем. - Фотографическая эмульсия, сохраняющая чувствительность далеко за пределами инфракрасного диапазона, гораздо дальше, чем любые имеющиеся в продаже пленки, которые нам удалось раздобыть. Бич считает, что такая эмульсия должна регистрировать какие-то объекты, вроде солнц, а зачем - не знаю. Никто из нас не знал. Использовав состав Уаймана, мы провели обычную экспозицию, и действительно - получили негативы, на которых запечатлелись какие-то шутки, похожие на мелкие солнца. - А дальше, дальше? - подгонял его Грэхем. - Мы стали их с любопытством разглядывать и потом еще долго обсуждали. Эти солнца представляли собой небольшие шарики невидимого излучения. Три или четыре из них парили над крышей экстрационного цеха номер четыре. Почему-то - я не могу объяснить, почему именно, - после того, как мы их увидели, всеми овладело сильнейшее волнение, люди просто из себя выходили. В тот момент, когда мы узнали, что испытания дали положительный результат, Бич был дома, и Уайман ему позвонил. Как раз в середине их разговора - трах! - и все взлетело в воздух. - А Бич определенно знал о существовании этих предметов еще до того, как вам удалось их сфотографировать? - А как же! Я не знаю, откуда он о них узнал, только он наверняка был в курсе. - И он никогда не намекал вам на происхождение этих объектов? - Нет. Только объяснил, как они должны выглядеть на негативе. И все. Он вообще о них особо не распространялся. - Спасибо, - сказал Грэхем. - Я уверен, что вы нам здорово помогли. Отодвинув стул, он медленно вышел из палаты. Корбетт в полном недоумении следовал за ним. Миновав изогнутую аллею, выходящую на главную дорогу, они остановились у гиромобиля, принадлежащего начальнику полиции. Повинуясь какому-то еле уловимому импульсу, какому-то странному наитию, которые он не смог бы ни выразить словами, ни объяснить, Грэхем постарался выбросить из головы результаты только что закончившегося допроса и сосредоточиться на чем-нибудь другом. Повелевать своим умом оказалось не так-то легко, и первые несколько минут, пока ему не удалось направить непокорные мысли по безобидному пути, он буквально взмок от напряжения. Грэхем извлек из памяти женский образ, и ум его с готовностью принялся любоваться волной черных кудрей, изгибом бедер, безмятежной улыбкой, которая временами освещала миловидное лицо в форме сердца - ну конечно же это была доктор Кертис! Как мужчина он мог без всякого труда забывать о ее профессиональных качествах. И вообще, кто дал ей право напускать на себя ученый вид - с такой-то фигурой! Он все еще мысленно всматривался в ее спокойные, ясные глаза, когда Корбетт залез в кабину и недовольно проворчал: - Жаль, парень не смог объяснить, что это еще за чертовы солнца! - Да, - не слушая его, согласился Грэхем и захлопнул за тучным полицейским дверцу. - Позвоню вам в управление сразу после обеда. - Он торопливо зашагал прочь, по-прежнему упорно сохраняя в воображении необычайно яркий образ девушки. Опустив стекло, Корбетт крикнул ему вслед: - Этими солнышками наверняка стоит как следует заняться! Ставлю жизнь на карту - что-то тут не чисто! Не получив ответа, начальник полиции пронзил широкую спину Грэхема возмущенным взглядом и, поставив жизнь на карту, нажал толстым пальцем на кнопку стартера. Гиромобиль взвизгнул, как голодная собака, рванул с места и набрал скорость. Все убыстряя ход, он с воем понесся по улице - только ставни на окнах домов захлопали от поднятого ветра. Пулей нырнув в узкую брешь между машинами, двигавшимися наперерез, гиромобиль влетел на перекресток, не обращая внимания на сигналы автоматических светофоров, так что перепуганные пешеходы бросились врассыпную. С той же бешеной скоростью он миновал следующий квартал, описав пологую дугу, проскочил еще один перекресток и со всего маху врезался в бетонный торец углового дома. От удара машина сложилась в гармошку, а двухтонная панель раскололась. Раздавшийся грохот еще долго отдавался эхом от стен окружающих зданий. Этот звук настойчиво бился в барабанные перепонки Грэхема, который еще не вышел из состояния самогипноза. Он из последних сил отчаянно старался удержать перед мысленным взором девичье лицо, чтобы отогнать, отразить, не допустить ужасную весть о том, что еще одному пришлось так страшно - поплатиться за проявленное к маленьким солнцам любопытство. Вокруг места катастрофы уже толпились зеваки, защищенные собственным неведением, а Грэхем, который из-за возникших у него подозрений стал уязвим для неведомой опасности, упрямо шагал прочь и боролся с собой - боролся, силясь сосредоточиться на своем видении и полностью отключить все остальные мысли. Он все шел и шел, настойчиво стараясь замаскировать предательский ум, и постепенно одержал победу в этой упорной борьбе. ГЛАВА 6 Тропинка, вся в пятнах лунного света, взбиралась все выше и выше, петляя и извиваясь, как испуганная змея. Прошло лишь несколько часов с тех пор, как Корбетт разбился всмятку, а Грэхему казалось - целый год. Отогнав воспоминание, он нырнул в тень сотворенного самой природой обелиска, который высился рядом с дорогой Унылая луна заливала тусклым светом мрачные скалы и молчаливые сосны, придавая гористому пейзажу бледный, призрачный вид. Затаившись, путник лихорадочно обшарил взглядом густые тени, пятнавшие только что пройденный путь. Напрягая слух, силился он уловить среди шелеста листвы, скрипа ветвей, журчания невидимого ручья какие-нибудь посторонние звуки - звуки, которые могли бы принадлежать чему-то обычно неслышимому. Невольно, только для того, чтобы успокоить свою чрезмерную бдительность, он старался разглядеть незримое, услышать беззвучное, ожидая появления того, что при встрече никому не оставляло времени для раздумий. Так он простоял целых пять минут. Нервы взвинчены, мышцы напряжены, тело и разум устремлены навстречу опасности, грозящей вырваться из мрака и безмолвия. Но ничего не случилось - вокруг все так же громоздились суровые скалы, тянувшие свои рваные вершины к таким же рваным облакам, да сосны, как часовые, несли свою вахту, охраняя ночной покой. Грэхем уже который раз останавливался вот так, озирая пройденный путь, - и каждый раз тропа оказывалась пуста, ничто не внушало подозрений. Таинственные преследователи, крадущиеся за ним по пятам в черноте ночи, были порождением его усталого ума. Он достаточно владел собой, чтобы понимать: все это - лишь плод разыгравшегося воображения, и все же не мог удержаться. Снова и снова выбирал наблюдательный пункт и, напрягая усталые глаза, пытался отыскать подтверждение преследующих его кошмаров. Он вглядывался в ночь, пока не убедился, что все спокойно, потом вышел из густой тени, отбрасываемой обелиском, и двинулся вверх по тропе. Проваливаясь в глубокие расщелины, натыкаясь на разбросанные тут и там валуны, еле видимые в обманчивом свете луны, он спешил все вперед и вперед. Тропа, прихотливо извиваясь, шла вокруг горы и заканчивалась в маленькой долине, с трех сторон окруженной нависающими каменными утесами. Дом, стоящий в конце долины, казалось, припал к земле и затаился. Это была не какая-нибудь развалюха, а мощное сооружение из бетона и местного камня - мрачное, приземистое, зловещее в своем одиночествое. У входа в долину стоял ветхий старинный указатель На его выцветшей табличке были неуклюже выведены слова: МИЛЛИГАНЗ СТРАЙК. Прищурившись, путник пристально всмотрелся в надпись, потом оглянулся на тропу. Ничего подозрительного. Он стал крадучись пробираться через долину. Угольно-черные тени громоздящихся вокруг скал поглотили его собственную тень. Наконец он добрался до безмолвно застывшего дома и оглядел его холодные, бесстрастно поблескивающие окна. Ни в одном из них не мелькнул приветливый огонек, ни единого звука не доносилось из-за суровых стен. Все было тихо, только потревоженный камень с шумом скатился по тропе. Этот слабый отдаленный гул заставил его прижаться к стене и сунуть руку в карман. Целых пятнадцать минут он следил за освещенным луной входом в долину. Успокоившись, Грэхем сильно постучал в бронированную дверь, потом подергал за ручку - заперто. Он еще раз постучал, на этот раз булыжником. Никакого ответа. Повернувшись спиной к двери и вперив налитые кровью глаза в белеющий под луной указатель, он заколотил по броне подкованным башмаком, так что по всей долине прокатилось эхо. Пока он яростно сражался с дверью, сердце его сжималось от ужаса. А вдруг другие уже проникли в дом до него, другие, которые не стучались и не открывали дверей, а просто вошли, коварно и бесшумно? Другие, стрелять в которых бесполезно, убежать от которых - невозможно. Прогнав панику, он нанес двери последний сокрушительный удар. Если через минуту никто не откроет, он возьмет здоровенный камень-и разобьет железную решетку на окне. Он должен войти любой ценой, даже если придется разнести весь дом. Прижав ухо к двери, он напряженно прислушался и уловил слабое гудение, которое переросло в низкий вой. Вой прекратился; лицо сыщика прояснилось. Раздался металлический грохот, потом послышались медленные осторожные шаги. Лязгнула цепочка, заскрипели отодвигаемые засовы, щелкнул замок - и дверь приоткрылась на шесть дюймов. - Ну, кто там? - спросил из темноты низкий глуховатый голос. Грэхем кратко представился и спросил: - Профессор Бич? Дверь распахнулась, и хозяин, неразличимый в царившем внутри мраке, отрывисто произнес: - Входите, Грэхем. Когда-то мы встречались. В этой кромешной тьме я вас не узнал. Войдя, Грэхем услышал, как дверь захлопнулась, загремели запоры. Его взяли за руку и в полной темноте перевели через площадку. Прямо перед лицом раздался лязг и скрежет металла, и пол ушел у него из-под ног. Надо же - лифт, в таком месте! Мимо проплыл плафон, и кабина остановилась. В лучах света перед Грэхемом предстало лицо профессора. Он был все тот же: высокий, темноволосый, с тонкими чертами лица. Бремя прожитых лет мало сказалось на нем. Грэхем не видел его несколько лет, но не заметил никаких перемен. Нет, одна перемена все-таки была, причем ошеломляющая - глаза! Тонкий, горбатый, как у ястреба, нос обрамляла пара холодных суровых глаз, сверкающих каким-то неземным светом. Было что-то подавляющее в их сверхъестественном блеске, что-то гипнотическое в остром, настороженном, проницательном взгляде. - Почему наверху так темно? - поинтересовался Грэхем, все еще не в силах оторваться от этих поразительных очей. - Свет приманивает ночных тварей, - уклончиво ответил Бич. - Они могут причинить неудобство. - Он разглядывал гостя. - Кто вас надоумил искать меня здесь? - Редактор газеты, издающейся в Бойсе, знает, что вы часто уединяетесь в этом доме. Он сказал, что утром пришлет репортера посмотреть, живы вы или нет. Вот я и решил его опередить. Бич вздохнул. - Так я и знал: после того, что случилось, сюда набежит целая свора ищеек. Ну, да ладно! - Он провел Грэхема в небольшую комнату, всю заставленную книгами, и подвинул гостю стул. Осторожно закрыв дверь, сел напротив. Потом переплел длинные, тонкие пальцы и устремил на собеседника свой странный взгляд - Мне искренне жаль, что мы встречаемся при таких прискорбных обстоятельствах. Полагаю, ваш приход связан с катастрофой в Силвер Сити? - Да. - Но Ведомство целевого финансирования здесь вроде бы ни при чем. Почему же вас это интересует? - Темные, тонко очерченные брови профессора вопросительно поднялись. - Вы правы, - согласился Грэхем. Сняв с руки кольцо, он передал его Бичу. - Может быть, вы слышали о таких вещах, даже если вам не доводилось их видеть? На его внутреннюю поверхность нанесена микроскопическая надпись, подтверждающая, что я являюсь сотрудником Разведывательной службы США Если хотите, можете посмотреть под микроскопом. - А, разведка! - Нахмурив лоб, Бич задумчиво повертел в пальцах кольцо и отдал владельцу, даже не удосужившись разглядеть как следует. - Верю вам на слово, - он нахмурился еще сильнее. - Если вас интересует, почему взорвался нитрат серебра, то на этот вопрос я ответить не смогу. Мне еще несколько недель придется давать бесчисленные объяснения полицейским, заводским инспекторам, химикам-технологам, репортерам. И все они будут даром тратить время. Я совершенно не в силах объяснить причину аварии. - Лжете! - без обиняков заявил Грэхем. Покорно вздохнув, ученый поднялся и медленно направился к двери. Он отыскал палку с крючком на конце, зацепил ею большой экран, спрятанный в углублении потолка, и опустил его вниз. Удостоверившись, что экран полностью закрывает дверь, он вернулся на свое место. - Почему вы считаете, что я лгу? - Потому что вы, как никто другой, знаете, что раствор был непостижимым образом взорван тем таинственным феноменом, который вы пытались сфотографировать, - ответил Грэхем, чувствуя, как волосы у него на затылке зашевелились. - Потому что кому-то из вашей команды удалось, наконец, получить запретное изображение - и вот ответный ход: Силвер Сити сметен с лица земли. Горло у него судорожно сжалось. Грэхем отчетливо почувствовал, что этими словами подписал себе смертный приговор, и с удивлением отметил, что все еще жив. Он взглянул на Бича, желая увидеть, какой эффект произвело на него это заявление, но ученый только крепче сжал скрещенные на груди руки, да в его горящих глазах блеснула едва различимая искра. - Ведь город пал жертвой того же явления или явлений, которое погубило невесть сколько лучших ученых мира, - наступал Грэхем, - как раз выяснение обстоятельств смерти некоторых из этих ученых - американских ученых - и привело меня к вам. Он достал бумажник, извлек из него телеграмму и передал Бичу. Тот стал читать, бормоча себе под нос: ПОЛИЦИЯ БОЙСЕ ДЛЯ ГРЭХЕМА ЕДИНСТВЕННЫЙ ОБЩИЙ ЗНАМЕНАТЕЛЬ ТИРЕ ВСЕ БЫЛИ ДРУЗЬЯМИ БЬЕРНСЕНА ИЛИ ДРУЗЬЯМИ ЕГО ДРУЗЕЙ ТОЧКА ГАРРИМАН. - Имеются в виду те, кто умер в прошлом месяце. - Жестом обвинителя Грэхем наставил на профессора указательный палец. - Но ведь и вы были другом Бьернсена! - Совершенно верно, - согласился Бич и стал задумчиво изучать собственные руки. - Мы с Бьернсеном очень старые друзья. Таких, как я, осталось совсем немного. - Он поднял глаза и посмотрел прямо в лицо собеседнику. - И еще я должен признаться, что у меня действительно много таких сведений, которые я собираюсь хранить в строгой тайне. Ну и что вы собираетесь со мной делать? Этот дерзкий вызов мог бы смутить кого-то менее настойчивого. Но сыщик так легко не сдавался. Уперев руки в голени и подавшись вперед, он постарался изобразить на лице такое выражение, как будто ему известно гораздо больше, чем подозревает его оппонент, больше, чем он пока намерен открыть. - Скажу вам откровенно, - начал он, - Ирвин Уэбб оставил тайное послание, которое нам удалось расшифровать. Оно содержало многое из того, что он обнаружил. Уэбб утверждал: эту картину необходимо показать миру - если такое зрелище не приведет к бойне. - Бойня! - хрипло вырвалось у Бича. - Разве вам не достаточно того, что случилось с Силвер Сити? Один человек видит картину, смотрит на нее, думает о ней - и в единое мгновение тридцать тысяч людей расплачиваются за это своими жизнями, а может быть, и душами. Вот и сейчас самый опасный для вас враг - ваши собственные мысли. Зная самую малость, думая о ней, размышляя, прокручивая ее в мозгу, вы сами подставляете себя под удар, обрекаете себя на гибель. Вас выдает непроизвольная деятельность вашего же ума. - Взгляд его скользнул к двери. - Если вдруг люминещентный экран на двери засветится, ни я, ни весь цивилизованный мир уже не смогут спасти вас от немедленной смерти. - Знаю, - невозмутимо ответил Грэхем. - Но риск, которому я подвергаюсь, ничем не больше вашего: к тому же, он не сможет возрасти, если я узнаю то, что уже известно вам. От большего знания смерть не станет больше. - Стараясь не смотреть на экран, он сосредоточил все внимание на сверкающих глазах собеседника. Если экран засветится, он увидит его отсвет в глазах Бича. - Раз уж бойня все равно произошла, несмотря на то, что истина не стала достоянием масс, навряд ли положение ухудшится, если истина выйдет наружу. - Ваше предположение, - Бич саркастически усмехнулся, - построено на ошибочной предпосылке: плохое не может стать еще хуже. - Он не сводил глаз с экрана. - Когда-то не было ничего хуже лука и стрел - пока не появился порох. Не стало ничего хуже него - пока не появились отравляющие газы. Потом бомбардировщики. Потом сверхзвуковые ракеты. Потом атомные бомбы. Сегодня - бактерии и вирусы-мутанты. Завтра - что-нибудь еще. - Последовал отрывистый язвительный смешок. - Ценой слез и страданий мы начинаем понимать, что всегда есть простор для дальнейших усовершенствований. - Охотно поспорю с вами, но только когда буду знать все факты, - парировал Грэхем. - Поверить в эти факты невозможно! - Но вы-то сами верите? - Логичный вопрос, - с готовностью согласился Бич. - Только в моем случае о вере речи не идет. При чем здесь вера, если знание получено эмпирическим путем! Нет, Грэхем, я в них не верю - я их знаю! - Он задумчиво погладил подбородок. - Для людей сведущих неопровержимые доказательства, которые удалось собрать, не оставляют места сомнениям. - Так что же это за факты? - не отступал Грэхем, всеми силами стараясь заставить ученого заговорить. - Что - развеяло по ветру Силвер Сити? Что прервало эксперименты целой группы ученых, прикончив их таким образом, чтобы не вызвать никаких подозрений? Что только сегодня убило начальника полиции Корбетта? - Корбетт? Так он тоже погиб? Бич погрузился в длительное раздумье, устремив глаза через плечо собеседника на занавешенную дверь. В комнате повисла тишина - только настольные часы отсчитывали время, оставшееся до смерти. Один ум лихорадочно мыслил, другой с суровой неумолимостью ждал. Наконец Бич встал и выключил свет. - Лучше наблюдать за экраном в темноте, пояснил он. - Садитесь сюда, рядом со мной, и не сводите с него глаз. Если он засветится, начинайте думать о чем-то постороннем, или само небо не сможет вас спасти! Придвинувшись поближе к ученому, Грэхем устремил взгляд во тьму. Он знал: наконец-то дело вот-вот сдвинется с мертвой точки, и его безжалостно терзали угрызения совести. "Ты обязан выполнить приказ! - не умолкал в нем внутренний голос. - Твой долг - связаться с Лимингтоном, как тебе было велено! Если Бичу придет конец, а вместе с ним - и тебе, то мир ничего не узнает, кроме того, что ты потерпел неудачу, как и все остальные, причем только потому, что не захотел выполнить свой долг!" - Грэхем, - произнес из темноты хрипловатый голос Бича, положив конец покаянным мыслям разведчика, - мир получил научное открытие такой же величины и важности и такой же далеко идущей перспективы, как изобретение телескопа и микроскопа. - Что же это? - Способ расширения видимой части спектра далеко за пределы инфракрасного диапазона. - Вот оно что! - Его обнаружил Бьернсен, - продолжал Бич. - Как уже случалось с многими другими великими открытиями, он натолкнулся на него случайно, занимаясь чем-то совсем другим. Но сумел понять значение своей находки и получить практические результаты. Как и телескоп, и микроскоп, она раскрыла перед ним новый, доселе неведомый мир, о котором никто даже не подозревал. - Новый ракурс, позволяющий увидеть то, что незримо присутствовало и раньше? - подсказал Грэхем. - Вот именно! Когда Галилей, сам себе не веря, глядел в телескоп, он обнаружил то, что испокон веков было перед глазами несведущих миллионов, то новое, революционное, что перевернуло официально принятую и широко известную геоцентрическую систему. - Замечательное открытие, - согласился Грэхем. - Микроскоп дает гораздо лучшую аналогию - ведь он позволил увидеть факт, который с сотворения мира маячил у всех под носом и о котором тем не менее никто не подозревал. Факт, что мы всю свою жизнь соседствуем с бесчисленным множеством живых организмов, скрытых от нас за пределами нашего зрения, скрытых в бесконечно малом. Вы только подумайте, - настаивал Бич, голос его звучал все громче, - юркие живые твари, кишащие вокруг нас - над головой, под ногами, в нас самих. Они борются, размножаются и погибают в нашей же собственной кровеносной системе, и при этом никто о них знать не знал, даже не догадывался, пока микроскоп не прибавил остроты нашему слабому зрению. - Да, это тоже великое открытие, - подтвердил Грэхем. Несмотря на заинтересованность, нервы его все еще были на взводе: он так и подскочил, когда собеседник случайно коснулся его рукой в темноте. - Все это веками ускользало от нас - одно, скрываясь в непостижимо большом, второе - в невероятно малом. Точно так же ускользало и другое - затаившись в абсолютно бесцветном. - Глуховатый голос Бича дрожал от волнения. - Шкала электромагнитных колебаний занимает более шестидесяти октав, из которых человеческий глаз снособен увидеть всего одну. Вот за этим зловещим барьером, создаваемым нашим же слабым, ограниченным, беспомощным зрением, и скрываются жестокие, всемогущие господа, правящие каждым из нас с колыбели и до могилы, невидимо и безжалостно паразитирующие на нас - истинные хозяева Земли! - Кто же они, черт возьми? Перестаньте ходить вокруг да около, говорите же Бога ради! - На лбу у Грэхема выступила холодная испарина, глаза были прикованы к сигнальному экрану. Он с облегчением отметил, что пока ни единый проблеск света не прорезал окружающую тьму. - Перед глазами, наделенными новой зрительной способностью, они предстают в виде парящих сфер, сияющих бледно-голубым светом, - сообщил Бич. - За их сходство с шарами живого света Бьернсен прозвал их витонами. Они не только живые, но еще и мыслящие! Они - властители Земли, а мы - лишь скот на их лугах. Они - жестокие и безжалостные повелители невидимого мира, а мы - их мычащие, потеющие, полоумные рабы, до того тупые, что только теперь прознали про свои оковы. - А вы можете их видеть? - Могу! Но порой готов молить Всевышнего, чтобы мне никогда не доводилось их увидеть! - В тесной комнате отчетливо слышалось дыхание ученого. - Все те, кто повторил последний эксперимент Бьернсена, обрели способность проникать за этот зрительный барьер. Увидевшие витонов уже не могли жить спокойно, начинали постоянно думать о них - и входили под сень смерти. На определенном расстоянии витоны умеют читать человеческие мысли с такой же легкостью, с какой мы читаем открытую книгу. Вполне понятно, что они немедленно пресекают распространение информации, которая может в конце концов привести к тому, что мы бросим вызов их многовековому господству. Они так же хладнокровно отстаивают свою власть, как мы отстаиваем свою - над животным миром, а именно - уничтожая противников. Вот и тот, кто последовал примеру Бьернсена и не сумел скрыть полученное знание в тайниках ума или невольно обнаружил его во сне, когда мозг был беззащитен, уже никогда не сможет ничего сказать. Помолчав, он добавил: - Не исключено, что нас ждет та же участь. - Снова повисло молчание, отмеряемое равномерным тиканьем часов. - И вам, Грэхем, предстоит та же пытка, ибо знание несет в себе проклятие. Тренированный ум может постараться спастись, постоянно - ежеминутно, ежесекундно - контролируя свои мысли в часы бодрствования. Но кто из нас способен контролировать свои сновидения? Да, самая смертельная опасность - это сны. Не ложись в постель - она может взорваться! - Я подозревал нечто подобное. - Неужели? - Бич был явно удивлен. - С самого начала расследования бывали странные, необьяснимые мгновения, когда я ощущал: просто необходимо начать думать о чем-то другом. Я не раз повиновался этому абсурдному, но властному импульсу - занять мысли чем-то посторонним, чувствуя, веря, почти зная, что так безопаснее. - Только это вас и спасло, - подтвердил Бич. - Иначе вас бы давно прикончили. - Неужели я владею своими мыслями лучше, чем такие гораздо более талантливые люди, как Бьернсен, Лютер, Мейо, Уэбб? - Дело не в этом. Просто вам было легче. Ведь то, что вам приходилось контролировать, не выходило за рамки смутных подозрений. В отличие от других, вам еще не доводилось подавлять в себе мысли, содержащие ужасную истину во всей ее полноте. Настоящая проверка только начинается - посмотрим, на сколько вас хватит теперь! - зловеще добавил он. - И все же, спасибо Всевышнему за эти подозрения, - пробормотал Грэхем. - Похоже, что вас посещают вовсе не подозрения, - сказал Бич. - Если эти ощущения, несмотря на всю свою смутность и неопределенность, все же были достаточно сильны, чтобы в противовес инстинкту рассудка заставить вас повиноваться, то у вас скорее всего необычайно развито экстрасенсорное восприятие. - Никогда не задумывался ни о чем подобном, - признался Грэхем. - Просто времени не хватало, чтобы копаться в себе. - Такая способность встречается не особенно часто, и тем не менее она далеко не уникальна. Встав со стула, Бич включил свет и выдвинул ящик большого каталожного шкафа. Порывшись в ворохе газетных вырезок, заполняющих ящик, он извлек одну из подборок и стал ее просматривать. - Здесь собраны сведения о подобных случаях за сто пятьдесят лет. Вот Мишель Лефевр из Сент-Эйва - это во Франции, неподалеку от Ванна - ее не раз исследовали французские ученые. Они установили, что ее экстрасенсорное восприятие составляло шестьдесят процентов от нормального зрения. Хуан Эгерола из Севильи - семьдесят пять процентов. Вилли Осипенко из Познани - девяносто процентов. - Он извлек из пачки очередную вырезку. А вот самый смак! Взято из английской газеты "Тит Битс" от 19 марта 1938 года. Илга Кирпс, латышская пастушка из-под Риги, молоденькая девушка с интеллектом не выше среднего и в то же время научный феномен. Комиссия из ведущих европейских ученых подвергла ее самой тщательной проверке, в результате чего было установлено, что она, несомненно, обладает настолько развитым экстрасенсорным восприятием, что оно по силе своей превосходит обычное зрение. - Посильнее, чем у меня, - заметил Грэхем. Профессор сложил вырезки в ящик, потушил свет и вернулся на свое место. - Сила бывает разной. Илга Кирпс - витонский гибрид. Экстрасенсорное восприятие - чисто витонское качество. - ЧТО?!! - Грэхем весь напрягся, пальцы его вцепились в ручки кресла - Это витонское качество, - невозмутимо повторил Бич. - Илга Кирпс - весьма удачный результат эксперимента, поставленного витонами. Ваш случай менее показателен, возможно, потому, что операция была проведена внутриутробно. - Внутриутробно? Господи, уж не думаете ли вы?.. - Я давно вышел из того возраста, когда говорят не то, что думают, - заверил его Бич. - И когда я говорю "внутриутробно", то имею в виду именно это. Я хочу сказать, что не будь этих проклятых светил, мы сегодня не знали бы многочисленных осложнений, связанных с родами. Когда они бывают неудачными, дело вовсе не в несчастном случае, как обычно полагают! Грэхем, теперь я допускаю возможность явления, которое отвергал всю свою жизнь, считая его чистой воды абсурдом, - возможность непорочного зачатия. Я допускаю, что могли быть случаи, когда беспомощные, ни о чем не подозревающие жертвы подвергались искусственному оплодотворению. Витоны постоянно вмешиваются в нашу жизнь, ставя на нас, своих космических подопытных животных, тончайшие хирургические эксперименты! - Но зачем, зачем? - Чтобы выяснить, возможно ли привить человеку витонские качества. - Помолчав мгновение, Бич сухо добавил: - Зачем люди учат тюленей жонглировать мячами, попугаев - ругаться, обезьян - курить папиросы и ездить на велосипеде? Зачем они пытаются вывести говорящих собак и заставляют слонов выполнять дурацкие фокусы? - Улавливаю параллель, - мрачно согласился Грэхем. - У меня здесь еще тысячи вырезок, где говорится о людях, наделенных нечеловеческими способностями, страдающих от неестественных или сверхьестественных дефектов, рождающих жутких уродов, которых сразу же умерщвляли или прятали подальше от посторонних глаз. И о многих других, ставших жертвами непонятных экспериментов или необычной судьбы. Помните случай с Дэниелом Данглассом Хоумом, который на глазах у изумленной публики вылетел, как птица, из окна первого этажа? Это подлинный случай, когда человек обладал способностью левитации, а ведь именно так передвигаются витоны! Вам нужно прочитать книгу "Триумф чародея", там как раз говорится о Хоуме. Он обладал и другими таинственными силами. Только он вовсе не был чародеем. Он был витоночеловек! - Силы небесные! - Еще был Каспар Хаузер, человек из ниоткуда, - как ни в чем не бывало продолжал Бич. - Ничто не появляется из вакуума, так что Хаузер, как и все остальные, тоже где-то родился. Скорее всего, в лаборатории витонов. Быть может, такая же таинственная участь постигла и Бенджамена Бэтхерста, чрезвычайного посла Великобритании в Вене. 25 ноября 1809 года он скрылся за парой лошадей - и бесследно исчез. - Я не совсем улавливаю связь, - возразил Грэхем. - Какого черта эти супертвари заставляют людей исчезать? Даже сквозь темноту он уловил холодную, безжалостную усмешку Бича. - А почему студенты-медики заставлярт исчезать бездомных кошек? Из каких ничего не ведающих болот исчезают лягушки, которых потом препарируют? Кто тащит из морга труп бродяги, так что кишки волочатся по мостовой? - Брр! - Грэхем поежился от омерзения. - Исчезновение - самое обычное дело. Что, например, случилось с экипажем "Марии Целести"? Или с экипажем "Розали"? Не были ли они подходящими лягушками, которых вытащили из ближнего болота? Что случилось с "Уаратой"? Не был ли человек, который в последний момент передумал плыть на "Уарате", наделен экстрасенсорным восприятием, или же он получил подсознательное предупреждение, поскольку оказался неподходящей лягушкой? Что делает одного человека подходящим, а другом - нет? Неужели первый живет под бременем постоянной опасности, а второй может всю жизнь наслаждаться покоем? Неужели в каждом из нас есть нечто особое, неуловимое, что означает: я обречен на смерть, а вы останетесь невредимы? - Это покажет только время. - Время! - презрительно фыркнул Бич. - Может быть, уже миллион лет мы таскаем на своем горбу дьявола и только сейчас, наконец, начинаем прозревать. Гомо сапиенс - человек, несущий бремя беды! - Он что-то пробормотал про себя, потом продолжил: - Только сегодня утром я изучал один случай, разгадать который не могут вот уже десять лет. Подробности опубликованы в лондонской "Ивнинг Стэндарт" за 16 мая 1938 года и несколькими днями позже в британской "Дейли Телеграф". Судно Англо-Австралийской линии водоизмещением 5466 тонн исчезло в единый миг. Современный, надежный корабль, спокойное море. И вдруг - ни корабля, ни экипажа из тридцати восьми человек. Они испарились посреди Атлантики, в пятидесяти милях от других судов, незадолго до этого отправив радиограмму, подтверждавшую, что все у них в полном порядке. Спрашивается, куда они все подевались? И где большинство из тех тысяч, которых годами ищет Бюро розыска пропавших без вести? - Кому вы говорите! - Грэхем безуспешно пытался разглядеть в темноте спасительный экран. Он где-то там, на своем посту, охраняет их, как безмолвный часовой, но он способен лишь подать молниеносный сигнал о вторжении противника. А уж обороняться им придется самим. - Ответ мне не известен, - признался Бич. - Да и никому не известен. Единственное, что можно сказать: их захватили силы, о которых мы только начинаем понемногу узнавать, силы неведомые, но ни в коем случае не сверхъестественные. А зачем их взяли - можно разве что догадываться. Они исчезли, как исчезали многие с незапамятных времен и как будут исчезать впредь. Вернулись единицы: что с ними сделали - так никто и не уразумел. Это те, кого потом распяли, сожгли на костре, расстреляли серебряными пулями и закопали, присыпав чесноком, или же упрятали в психушку. - Может быть, - скептически заметил Грэхем. - Все может быть. - Всего месяц назад стратоплан Нью-Йорк - Рио скрылся за облаками над Порт-оф-Спейн, что на острове Тринидад, и пропал. Только что его видели тысячи глаз, секунда - и никакого следа. С тех пор о нем никто не слышал. Девять месяцев назад точно так же исчез новый лайнер Москва - Владивосток. 0 нем тоже никаких сведений. Длинная череда похожих случаев тянется с самого зарождения аэронавтики. - Припоминаю некоторые из них. - А что случилось с Амелией Эрхард и Фредом Нунаном, с лейтенантом Оскаром Омдалом, с Брайсом Голдсборо и миссис Ф. У. Грейсон, с капитаном Теренсом Талли и лейтенантом Джеймсом Медкафом, с Нангессером и Коли? Возможно, кто-то из них потерпел крушение, но остальные-то нет, нимало в этом не сомневаюсь. Их похитили, как уже давно похищают людей: поодиночке, группами, целыми партиями. - Нужно предупредить мир, - торжественно произнес Грэхем. - Открыть людям глаза. - Вы полагаете, кому-то удастся предупредить, открыть миру глаза и остаться в живых? - язвительно осведомился Бич. - Сколько таких потенциальных открывателей уже сомкнуло уста и легло в могилу? И сколько еще тысяч витоны столь же успешно сумеют утихомирить навеки? Сказать - значит подумать, подумать - значит выдать себя, а выдать себя - значит погибнуть. Даже здесь, в этом уединенном убежище, какой-нибудь бродячий невидимка может нас обнаружить, подслушать и заставить поплатиться за то, что мы слишком много знаем. Вот цена неумения скрывать свое знание. Витоны безжалостны, абсолютно беспощадны, об этом свидетельствует тот страшный факт, что они взорвали к черту весь Силвер Сити, как только узнали, что нам удалось их сфотографировать. - И все равно мир нужно предупредить, - упрямо твердил Грэхем. - Может быть, неведение и есть благо, зато знание - оружие. Человечество должно узнать своих угнетателей, чтобы сбросить их иго! - Прекрасно сказано, - насмешливо отозвался профессор. - Я восхищен вашей силой духа, только дух - это еще не все. Вы слишком мало знаете, чтобы понять то, что вы предлагаете, невыполнимо. - Для этого я и вам и пришел, - парировал Грэхем. - Узнать больше! Если л уйду отсюда, не получив всей информации, то в моей неосведомленности будете виноваты только вы. Откройте мне все, что вам известно, - о большем я просить не могу. - И что потом? - Всю ответственность и весь риск я беру на себя. Что еще я могу сделать? Мрак и тишина. Двое застыли, глядя на экран, один, сгорая от нервного нетерпения, другой, погрузившись в невеселые раздумья. Только противоречивые мысли стремительно метались в тишине, отмеряемой неторопливым тиканьем часов. Как будто судьба всего мира дрожала на весах одного-единственного человеческого разума. - Пошли, - внезапно произнес Бич. Включив свет, он открыл дверь рядом с по-прежнему безразличным экраном и зажег лампы в небольшой, но хорошо оборудованной лаборатории, где в полном порядке выстроились всевозможные приборы. Потушив свет в комнате, из которой они только что вышли, Бич закрыл ведущую в нее дверь и показал Грэхему звонок, укрепленный на стене лаборатории: - Если экран в соседней комнате засветится, сработает фоточувствительный элемент и звонок зазвонит. Если это случится, сразу же взбаламутьте как следует свои мысли - или приготовьтесь к худшему. - Понял. - Садитесь сюда, - велел Бич. - Он протер пальцы эфиром и взял пузырек. - Реакция Бьернсена - синергическая. Вы знаете, что это значит? - Она дает чисто ассоциативный эффект. - Верно! Вы объяснили это по-своему, но весьма удачно. Это реакция, которая вызывается совместным действием препаратов, ни один из которых, взятый в отдельности, не смог бы ее вызвать. Можете себе представить, что это значит - проверить взаимодействие нескольких составляющих во всевозможных комбинациях: нужно провести астрономическое количество экспериментов! Синергетикой будут заниматься еще много лет. И на эффект Бьернсена могли не натолкнуться еще лет пятьдесят. Если бы у него самого не хватило ума распознать проблеск удачи, мы бы все... - он замолчал и, наклонив пузырек над мензуркой, стал тщательно отсчитывать капли. - Что вы делаете? - спросил наблюдавший за ним Грэхем. - Собираюсь обработать вас по формуле Бьернсена. На несколько минут вы потеряете зрение, но не пугайтесь: просто ваши палочки и колбочки должны перестроиться. А пока зрение будет изменяться, я подробно расскажу вам все, что мне удалось узнать - Полученный эффект будет постоянным или временным? - Он кажется постоянным, но я не стал бы утверждать категорически. Просто никто не прожил достаточно долго, чтобы удостовериться, насколько он продолжителен. Поставив пузырек, он подошел к Грэхему, держа в одной руке стаканчик, в другой клочок ваты. - Что ж, начнем, - сказал он. - А теперь слушайте внимательно, что я вам скажу кто знает, может быть, повторить уже больше не придется! Сам того не ведая, он оказался пророком. ГЛАВА 7 По диску заходящей луны проносились бледные клочья облаков. Густая, почти осязаемая тьма окутывала долину. Ночной мрак надежно укрывал дом, угрюмо затаившийся в ее глубине, и неясную тень, которая выскользнула из бронированной двери и метнулась под полог шумящих сосен. У обшарпанного указателя, залитого лунным светом, тень на мгновение превратилась в силуэт мужчины, потом растворилась, слившись с темными деревьями. По тропе прокатился камешек, где-то хрустнула ветка - и снова вокруг только шелест неугомонной листвы да стон ветвей, колеблемых ночным ветром. У конца тропы рябина укрыла своими ветвями узкий, стремительный, отливающий металлом корпус. Что-то темное, мелькнув у ствола рябины, слилось с машиной. Тихо щелкнул хорошо смазанный замок, раздался тихий, но мощный гул. Тревожно вскрикнула ночная птица, и металлический цилиндр, выскочив из глубокой тени, рванулся по дороге, держа курс на перевал. Еще светало, когда тот же самый цилиндр уже стоял у стратопорта Бойсе. На одном краю небосклона мигали на фоне постепенно светлеющей мглы бледные звезды, другой розовел от лучей занимающегося дня. Утренняя дымка полупрозрачной пеленой висела над отрогами Скалистых гор. Зевнув, Грэхем сказал лейтенанту полиции Келлерхеру. - Бич и я отправляемся в разное время и следуем разными маршрутами. Для этого есть особые причины. Абсолютно необходимо, чтобы один из нас добрался до Вашинггона. Вы лично отвечаете за то, чтобы через час Бича встретили и в целости и сохранности доставили на борт "Олимпийца". - Не волнуйтесь, все будет в полном порядке, - заверил его Келлерхер. - Хорошо, поручаю это вам. - Грэхем еще раз широко зевнул и, не обращая внимания на завороженный взгляд лейтенанта, прикованный к его глазам, забрался на заднее сиденье скоростного армейского реактивного самолета, готового умчать его на восток. Пригнувшись над рычагами управления, пилот запустил двигатель. Языки пламени и длинные струи пара вырвались из сопел и отразились в зеркальной поверхности крыльев. С пронзительным ревом машина рванулась в рассветное небо, и, протянув за собой быстро тающий перистый шлейф, понеслась над горами, тревожа их покой эхом громовых раскатов. Набрав высоту над зубчатыми вершинами Скалистых гор, пилот выровнял машину. Грэхем, судорожно зевая, смотрел в иллюминатор. Глаза его, несмотря на усталость, сохраняли все тот же неизменный блеск. Мерно подрагивая, двигатели развивали скорость, на полмили опережающую скорость звука. Постепенно Грэхем уронил подбородок на грудь, веки его отяжелели и, потрепетав, закрылись. Убаюканный монотонной вибрацией двигателей и покачиванием самолета, он начал похрапывать. Разбудил его удар колес о землю и стремительный бег по посадочной полосе. Вот и Вашингтон! Легонько толкнув пассажира в бок, пилот усмехнулся и кивнул на часы. Они показали отличное время. Когда Грэхем вышел, к машине торопливо приблизились четверо. Двоих он узнал: полковник Лимингтон и лейтенант Воль. С ними было двое незнакомцев - высокие, плотные мужчины с властными манерами. - Получил вашу телеграмму, Грэхем, - сообщил Лимингтон. Его проницательные глаза так и горели от нетерпения. Он достал из кармана бланк и прочитал вслух: - "Дело проясняется, от его исхода зависит судьба человечества. Необходимо доложить президенту. Встречайте армейским самолетом, прибытие два сорок". - Он взъерошил усы. - Я так понимаю, что ваша информация чревата страшными последствиями? - Именно так! - Устремив в небо холодные, сверкающие глаза, Грэхем, казалось, выискивал там сигнал появления невидимых и незваных гостей. Вверху каменной преградой, заслоняющей конспираторов от всевидящих небес, высилась тяжеловесная громада здания Министерства обороны. Аудитория была смешанная. В ней преобладали настороженное ожидание, внимание и легкое недоверие. Там был полковник Лимингтон, с ним Воль и двое правительственных чиновников, встречавших Грэхема в стратопорте. Слева от них беспокойно ерзали на своих местах сенаторы Кармоди и Дин, доверенные лица президента страны. Широкоплечий флегматик, сидящий справа, - Уиллетс С. Кейтли, глава разведывательной службы США, рядом с ним - его личный секретарь. За ними - ученые, правительственные служащие, консультанты-психологи, всего две дюжины человек. Вот проницательное лицо, увенчанное белой гривой, - профессор Юргенс, ведущий в мире специалист по массовой психологии, или, как предпочитают говорить его друзья, "реакции толпы". Смуглый мужчина с тонкими чертами, выглядывающий из-за плеча Юргенса, - Кеннеди Вейтч, ведущий специалист по физике излучения. Шестеро слева от него - представители тысячи ученых, уже давно работающих над созданием волновой бомбы, преемницы атомной. Остальные - столь же компетентные специалисты, каждый в своей области, одни неизвестные, другие снискавшие мировую славу. Внимание собравшихся было приковано ж Грэхему, чьи горящие глаза, хрипловатый голос и выразительные жесты доносили до их восприимчивых умов ужасную правду. Установленный в углу магнитофон с механической точностью фиксировал сведения, ставшие теперь общим достоянием. - Господа, - начал Грэхем, - не так давно шведский ученый Педер Бьернсен вел поиски в неисследованной области науки; месяцев шесть назад его работа была успешно завершена: при этом обнаружилось, что границы человеческого зрения можно расширить. Этот блестящий результат ему удалось осуществить благодаря применению йода, метиленовой синьки и мескаля. И хотя до сих пор не вполне ясно, как именно данные компоненты реагируют друг с другом, сомневаться в их эффективности не приходится. Человек, прошедший обработку по прописи Бьернсена, способен воспринимать гораздо более широкий диапазон электромагнитных частот, нежели тот, что доступен обычному зрению. - Насколько более широкий? - раздался недоверчивый вопрос. - Расширение происходит только в одном направлении, - ответил Грэхем, - в сторону инфракрасного диапазона. Если верить Бьернсену, граница проходит в пределах ультракоротких радиоволн. - Неужели тепловидение? - раздался голос с места. - Вот именно, тепловидение и даже сверх того, - подтвердил Грэхем. Повысив голос, чтобы перекрыть возникший ропот изумления, он решительно продолжал: - Каким именно образом достигается подобный эффект - предстоит поломать головы вам, ученым. Но во всем этом есть еще один поразительный факт, буквально вытащенный на свет Божий благодаря открытию Бьернсена, факт, который не может оставить равнодушным ни меня лично, ни нашу страну, ни весь мир. - Он сделал паузу, потом заявил прямо, без обиняков: - Господа, наша Земля принадлежит другим, более высоко развитым существам! Как ни удивительно, не последовало ни гневного протеста, ни скептических смешков, ни даже гула изумления. Что-то удержало собравшихся некое общее чувство открывшейся истины или, быть может, ощущение полной искренности говорящего. Так они и сидели, как статуи, застыв на своих местах, устремив на Грэхема потрясенные, завороженные, тревожные взгляды. На лицах было написано: новость превзошла их самые фантастические ожидания. - Уверяю вас, все, что я сказал, - реальность, не вызывающая ни малейших сомнений, - заявил Грэхем. - Я сам видел этих тварей. Видел, как эти бледные и в то же время странно светящиеся голубые шары проплывали по небу. Два из них стремительно и бесшумно пронеслись надо мной, когда я крался по безлюдной тропе из лаборатории Бича, затерянной в горах между Бойсе и Силвер Сити. Один покачивался в воздухе над стратопортом Бойсе незадолго до отлета лайнера, который доставил меня сюда. Когда я прибыл в Вашингтон, то застал здесь целые дюжины их собратьев. Вот и сейчас над городом парят десятки; возможно, некоторые крутятся над зданием. Они предпочитают людские сборища. Весь ужас в том, что они скапливаются там, где нас много. - Кто же они? - спросил сенатор Кармоди. Его пухлое лицо раскраснелось. - Никто не знает. Они не дают времени, чтобы их как следует изучить. Сам Бьернсен полагал, что они вторглись на Землю из других миров, причем сравнительно недавно, однако он понимал, что это чистой воды догадка, поскольку данных для подтверждения гипотезы у него не было. Покойный профессор Мейо тоже склонялся к мысли, что это организмы внеземного происхождения, но считал, что они захватили и поработили нашу планету много тысяч лет назад. Доктор Бич, напротив, думает, что они коренные обитатели Земли, так же, как микробы. Бич говорит, что покойный Ганс Лютер пошел дальше других и, основываясь на наших физических несовершенствах, предположил, что они и есть истинные земляне, в то время как мы являемся потомками животных, которых они вывезли из других миров на своих космических кораблях-скотовозах. - Скот-скот-скот! - пронеслось по залу. Собравшиеся выговаривали это слово так, как будто оно было бранным. - Что еще известно об этих существах? - спросил кто-то. - Боюсь, что очень немногое. Они ничуть не похожи на людей и, с человеческой точки зрения, настолько чужды нам, что не ясно, каким образом мы сможем найти что-то общее, что позволило бы достичь хоть какого-нибудь взаимопонимания. Они выглядят как светящиеся шары около трех футов в диаметре. Их живая, сияющая поверхность окрашена в голубой цвет, но лишена каких бы то ни было внешних признаков. Их нельзя снять на обычную инфракрасную пленку, но Бич изобрел новую эмульсию, с помощью которой их можно регистрировать. Радиолокаторы их не обнаруживают, очевидно, по той причине, что они поглощают радиоимпульсы вместо того, чтобы их отражать. Бич утверждает, что они любят роиться поблизости от антенн радиолокаторов, как ребятишки в жару вокруг фонтана. Он считает, что именно они натолкнули нас на изобретение локатора, чтобы тем самым ценою нашего пота доставить им еще одно непонятное удовольствие. На лицах слушателей отразилось смешанное выражение изумления и страха. Грэхем продолжал: - Установлено, что взамен зрения эти зловещие шары применяют экстрасенсорное восприятие, достигшее у них поразительного развития. Вот почему они всегда могли следить за нами, оставаясь для нас неуловимыми: ведь это шестое чувство независимо от электромагнитных колебаний. Кроме того, органы речи и слуха им заменяет телепатическая связь, а может быть, она лишь оборотная сторона того же электрасенсорного восприятия. В любом случае, они могут читать и понимать человеческие мысли, но только на близком расстоянии. Бич назвал их витонами, поскольку, судя по всему, они бесплотны и являются сгустками энергии. Они принадлежат не ж животному, не к минеральному, не к растительному миру, а к миру энергии. - Ерунда! - взорвался один из ученых, обретя наконец какую-то опору в своей области науки. - Энергия не может сохранять такую компактную и уравновешенную форму! - А как же шаровые молнии? - Шаровые молнии? - вопрос застал критика врасплох. Он неуверенно огляделся и пошел на попятный. - Должен признаться, вы меня поймали. Этому феномену наука пока не дала удовлетворительного объяснения. - И все же наука не отрицает, что молнии представляют собой компактную, временно уравновешенную форму энергии, которую невозможно воспроизвести в лабораторных условиях, - произнес Грэхем серьезно. - Может быть, это умирающие витоны. Не исключено, что эти существа смертны, как и мы с вами, каков бы ни был срок их жизни. А умирая, они рассеивают свою энергию на таких частотах, что внезапно становятся видимыми. - Вынув бумажник, он извлек несколько газетных вырезок. - "Уорлд Телеграм", 17 апреля: сообщение о шаровой молнии, которая влетела в дом через открытое окно и, взорвавшись, подпалила ковер. В тот же день еще одна молния, подпрыгивая, прокатилась по улице ярдов двести и исчезла, оставив после себя волну раскаленного воздуха "Чикаго Дейли Ньюс", 22 апреля: сообщение о шаровой молнии, которая медленно проплыла над лугом, проникла в дом, попыталась подняться по каминной трубе, а потом взорвалась, разрушив камин. Спрятав вырезки, он усталым жестом пригладил волосы. - Я позаимствовал эти вырезки у Бича. У него их целая коллекция за последние сто пятьдесят лет. Около двух тысяч статей, посвященных шаровым молниям и другим подобным феноменам. Когда их просматриваешь, зная то, что наконец стало известно, все выглядит совершенно иначе. Они перестают быть коллекцией устаревших сведений и становятся уникальной подборкой неоспоримых, исключительно важных фактов, которые заставляют нас удивляться: почему мы никогда не подозревали того, что открылось нам теперь. Ведь устрашающая картина все время была перед глазами, только нам не удавалось как следует сфокусировать изображение. - Почему вы считаете, что эти существа, эти витоны - наши господа? - в первый раз подал голос Кейтли. - Бьернсен установил это, наблюдая за ними, и все его последователи неизбежно приходили к такому же выводу. Мыслящая корова тоже могла бы довольно быстро уловить, чьему господству она обязана тем, что ее сородичи попадают на бойню. Витоны ведут себя так, как будто они - хозяева Земли, но ведь так оно и есть! Они и есть наши хозяева - ваши, мои, президента, любого короля, любого преступника, рождающегося на нашей планете. - Черта с два! - выкрикнул кто-то из заднего ряда. Никто не обернулся. Кармоди недовольно нахмурился, остальные не спускали глаз с Грэхема. - Нам известно мало, - продолжал Грэхем, - но и это малое стоит многого. Бич убедился, что витоны не только состоят из энергии, но еще и зависят от энергии, питаются энергией - нашей с вами энергией! Мы для них - производители энергии, которых им любезно предоставила природа для удовлетворения аппетитов. Потому они нас и разводят, то есть побуждают к размножению. Они пасут нас, загоняют в хлев, доят, а сами жиреют на токах, идущих от наших эмоций, точно так же, как мы жиреем на соках, выделяемых коровами, которым даем корм, содержащий стимуляторы лактации. Покажите мне очень эмоционального человека, чья жизнь была бы долгой и здоровой - и вот вам витонская корова-рекордистка, обладательница первого приза! - Вот дьяволы! - раздался чей-то возглас. - Если вы, господа, поразмыслите над этим как следует, - продолжал Грэхем, - то поймете весь ужас создавшегося положения. Давно известно, что выделяющаяся в процессе мышления нервная энергия, как и реакция желез на эмоциональное возбуждение, имеет электрическую или квазиэлектрическую природу. Именно этими продуктами и питаются наши призрачные владыки. Они могут в любое время увеличить урожай, сея ревность, соперничество, злобу и таким образом раздувая эмоции - и вовсю пользуются этим. Христиане против мусульман, черные против белых, коммунисты против католиков - все они льют воду на витонскую мельнипу, все, сами того не сознавая, набивают чужое брюхо. Витоны выращивают свой урожай так же, как мы выращиваем свой. Мы пашем, сеем и жнем - и они пашут, сеют и жнут. Мы - живая почва, взрыхленная обстоятельствами, которые навязывают нам витоны, засеянная противоречивыми мыслями, удобренная грязными слухами, ложью и умышленным извращением фактов, политая завистью и подозрительностыо, дающая тучные всходы эмоциональной энергии, которые витоны потом пожинают серпами беды. Каждый раз, когда кто-то из нас призывает к войне, витоны приглашают друг друга на банкет! Мужчина, сидевший рядом с Вейтчем, поднялся и сказал: - Может быть, вы знаете, чем мы занимаемся. Мы уже давно пытаемся расщепить атом. Пытаемся найти способ достичь полного рассеяния субатомных частиц в первоначальную энергию. Пытаемся создать волновую бомбу. И если нам повезет, это будет еще та штучка! Даже одна небольшая бомбочка разнесет мир на куски. - Он облизнул губы и огляделся по сторонам. - Что же, по-вашему, нас витоны вдохновляют? - Вы еще не получили вашу бомбу? - Нет еще. - Вот вам и ответ, - сухо сказал Грэхеж - Может быть, вы ее вообще никогда не получите. А если получите, возможно никогда ею не воспользуетесь. Ну, а если вы ее создадите и взорвете!.. Раздался громкий стук в дверь. Несколько человек вздрогнули от неожиданности. Вошел военный, что-то шепнул Кейтли и сразу вышел. Кейтли встал, лицо его побледнело. Он взглянул на Грэхема, потом обвел глазами собравшихся и заговорил медленно и серьезно: - Господа, мне очень жаль, но только что стало известно: в двадцати милях к западу от Питтсбурга потерпел крушение "Олимпиец". - Голос его сорвался. Было видно, как он взволнован. - Много пострадавших, один человек погиб. И эта единственная жертва - профессор Бич! Он сел. Вокруг поднялся встревоженный гул. Целую минуту в зале не утихало волнение. Слушатели переглядывались, испуганно посматривали то на экран, то на лихорадочно горящие глаза Грэхема. - Еще один из посвященных ушел навсегда, - с горечью сказал Грэхем. - Сотый или тысячный - кто знает! - Он выразительно развел руками. - Мы нуждаемся в еде, но не бродим наугад в поисках дикого картофеля. Мы его выращиваем, улучшаем, исходя из того, каким, по-нашему разумению, должен быть картофель. Вот и клубни наших эмоций, видно, недостаточно крупны, чтобы насытить властелинов Земли. Их нужно растить, удобрять, культивировать по правилам тех, кто тайком возделывает наше поле. Вот почему мы, люди, которые в остальном достаточно разумны и даже настолько изобретательны, что порою сами поражаемся силе своего ума, не способны управлять миром так, чтобы это делало честь нашему интеллекту! - выкрикнул он, потрясая перед ошеломленными слушателями увесистым кулаком. - Вот почему сегодня мы, которые могли бы создать невиданные в истории человечества шедевры, живем в окружении жалких памятников нашей собственной страсти к разрушению и не способны построить мир, покой, безопасность. Вот почему мы достигли успехов в естественных науках, во всех порождающих эмоциональный отклик искусствах, во всевозможных возбуждающих затеях, но только не в социологии, которая с самого начала была в загоне. Широким жестом он развернул воображаемый лист бумаги и сказал: - Если бы я показал вам микрофотоснимок лезвия обыкновенной пилы, ее зубцы и впадины дали бы график, прекрасно воспроизводящий волны эмоций, которые с дьявольской регулярностью сотрясают наш мир. Эмоции - посев! Истерия - плод! Слухи о войне, подготовка к войне, войны, которые то и дело вспыхивают - кровавые и жестокие, религиозные бдения, религиозные волнения, финансовые кризисы, рабочие стачки, расовые беспорядки, идеологические демонстрации, лицемерная пропаганда, убийства, избиения, так называемые стихийные бедствия, а иначе - массовые истребления тем или иным вызывающим эмоциональный подъем способом, революции и снова войны. Все так же громко и решительно он продолжал свою речь: - Подавляющее большинство обычных людей всех рас и вероисповеданий больше всего на свете инстинктивно жаждет мира и покоя - и все же наш мир, населенный в основном трезвыми, разумными людьми, не может утолить эту жажду. Нам не позволяют ее утолить! Для тех, кто на шкале земной жизни занимает верхнюю отметку, мир, истинный мир - голодное время. Им нужно любой ценой получить урожай эмоций, нервной энергии: чем больше, тем лучше, и по всей Земле! - Какой ужас! - вырвалось у Кармоди. - Когда вы видите, что мир терзают подозрения, раздирают противоречия, изнуряет бремя военных приготовлений, будьте уверены: приближается время жатвы - чужой жатвы. Эта жатва не для вас и не для нас, ибо мы всего лишь жалкие недоумки, чей удел - быть отогнанными от кормушки. Урожай не про нас! Он весь подался вперед - подбородок агрессивно выпячен, горящие глаза устремлены на слушателей. - Господа, я пришел дать вам формулу Бьернсена, чтобы каждый мог проверить ее на себе. Возможно, кое-кто из вас думает, что я просто-напросто нагоняю на вас страх. Боже, как бы я хотел, чтобы все это оказалось заблуждением! Скоро и вы захотите того же. - Он усмехнулся, но усмешка получилась жесткой и совсем не веселой - Я прошу, нет, требую, чтобы мир узнал всю правду, пока еще не поздно. Никогда человечеству не изведать покоя, никогда не построить рай на земле, пока его общую душу гнетет это страшное бремя, пока его общий разум растлевается с самого своего рождения. Наверняка наше оружие - правда, иначе эти твари никогда не пошли бы на такие крайние меры, стараясь, чтобы она не вышла наружу. Они боятся правды, значит, мир должен эту правду узнать. Необходимо открыть миру глаза! Он сел и закрыл лицо руками. Оставались еще кое-какие факты, которые он не мог им сообщить. Да и не хотел. Еще до утра некоторые из них обретут способность проверить истинность его утверждений. Они взглянут в грозные небеса - и кто-то из них погибнет. Они умрут, крича от страшной правды, проникшей в их умы, от ужаса, стиснувшего их бешено колотящиеся сердца. Напрасно будут они питаться отбиться или убежать от невидимого врага. Все равно им суждено умереть, лепеча бесполезные слова протеста. Грэхем смутно слышал, как полковник Лимингтон обратился к аудитории, призывая ученых расходиться по одному, соблюдая бдительность и осторожность. Каждый должен был взять у него копию драгоценной формулы, чтобы как можно скорее проверить ее на себе и сразу же сообщить ему о полученных результатах. И, что самое главное, им предстояло, держась порознь, все время контролировать свои мысли, чтобы в случае неудачи каждого из них обнаружили как одиночку, а не как члена группы. Лиминггон тоже понимал угрожавшую всем опасность. И старался хотя бы уменьшить риск. Один за другим правительственные эксперты покидали помещение. Каждый получал от Лиминггона листок бумаги. Все посматривали на неподвижно застывшего Грэхема, но никто с ним не заговаривал. Лица ученых отражали невеселые раздумья, уже пустившие ростки в их умах. Когда последний из них ушел, Лиминггон сказал: - Грэхем, мы приготовили для вас место, где вы сможете поспать; оно еще ниже под землей. Придется о вас заботиться как следует, пока факты не получат подтверждения: ведь смерть Бича означает, что вы теперь - единственный, кто получил информацию из первых рук. - Сомневаюсь. - Что? - от удивления у Лимингтона даже челюсть отвисла. - Я так не думаю, - устало пояснил Грэхех - Одному небу известно, сколько ученых получили сведения об открытии Бьернсена по личным каналам. Некоторые наверняка отмахнулись от него, как от заведомой ереси - во всяком случае, им так показалось. Никто из них не потрудился проверить полученные сведения, это упущение и спасло им жизнь Но могли быть и другие, которые повторили опыт Бьернсена и пришли к тому же результату. Им повезло больше: их до сих пор не обнаружили. Эти перепуганные, загнанные люди, доведенные собственным знанием до полубезумного состояния, боятся выставить себя на посмешище, или ускорить собственную гибель, или даже вызвать страшную бойню, если начнут выкрикивать правду направо и налево. Они где-то скрываются, затаившись в безвестности, молча шныряя вокруг, как помойные крысы. Вам придется здорово попотеть, чтобы их выловить. - Вы считаете, что широкое распространение сведений может привести к беде? - К беде - это еще мягко сказано, - заявил Грэхем. - В словаре просто нет такого слова, которым можно назвать то, что произойдет. Новость сможет распространиться только в том случае, если витонам, несмотря на их отчаянное противодействие, не удастся этому помешать. Если они сочтут необходимым, то без малейших сожалений сотрут с лица Земли половину человечества, чтобы сохранить другую половину в блаженном неведении. - Если сумеют, - уточнил Лимингтон. - Они уже развязали две мировые войны и последние двадцать лет постоянно подогревают наши эмоции по поводу неотвратимости третьей, самой разрушительной. - Грэхем потер руки и ощутил сочащуюся из пор влагу. - То, что было для них доступно раньше, доступно и сейчас. - Вы что же хотите сказать, что они всемогущи, а значит, бороться с ними бесполезно? - Нет и еще раз нет! Но недооценивать противника тоже нельзя. Мы уже слишком много раз делали подобную ошибку! - Лимингтон поморщился, но возражать не стал. - Об их численности и мощи можно пока только догадываться. Очень скоро они начнут рыскать вокруг, стараться выследить зачинщиков мятежа и расправиться с ними - быстро, умело, раз и навсегда. Если они обнаружат меня и уничтожат, вам придется искать кого-то из выживших ученых. Бьернсен уведомил своих друзей, и никто не знает, как далеко растеклись сведения по чисто личным каналам. Дейкин, к примеру, получил их от Уэбба, а тот через Бича от самого Бьернсена. К Риду они попали другим путем - от Мейо и опять же от Бьернсена. Дейкин и Рид получили новость из третьих, четвертых, а может быть, и десятых рук, и все равно она их угробила. Не исключено, что есть другие, которые, скорее по чистой случайности, нежели по какой-то иной причине, умудрились выжить. - Остается надеяться на это, - хмуро заметил Лимингтон. - Как только новость выйдет наружу, те, которым она известна, окажутся в безопасности: исчезнет повод с нами разделаться. - В его голосе прозвучала надежда человека, мечтающего избавиться от невыносимого бремени. Если результаты, полученные учеными, подтвердят ваше заявление, - вмешался сенатор Кармоди, - тогда я лично позабочусь о том, чтобы президента срочно информировали. Вы можете рассчитывать на полную поддержку правительства. - Благодарю вас, - сказал Грэхем и, поднявшись, вышел вместе с Волем и Лиминггоном. Они проводили его в отведенное ему временное пристанище, которое находилось под тем же зданием Министерства обороны, но на много уровней ниже. - Послушай, Билл, - обратился к нему Воль, - ведь я получил из Европы уйму сообщений, только не успел тебе рассказать. Результаты вскрытия Шеридана, Бьернсена и Лютера оказались точь-в-точь такими же, как и у Мейо с Уэббом. - Все сходится, - заметил полковник Лимингтон, прямо-таки с отеческой гордостью похлопав Грэхема по плечу. - Людям будет нелегко поверить в историю, которую вы раскрыли, но я полагаюсь на вас целиком и полностью. Они ушли, чтобы Грэхем смог наконец поспать, хотя он знал, что ничего из этого не выйдет. Разве можно уснуть, когда человечество стоит на пороге кризиса? На его глазах погиб Мейо. Он видел, как Дейкин пытался убежать от судьбы, удар которой был стремителен, точен и неумолим. Он предчувствовал, какой конец ожидает Корбетта, и слышал отзвук катастрофы, в которой тот погиб. Сегодня - Бич! А завтра? Холодным промозглым утром страшная новость оглушительно взорвалась над ошеломленной планетой, взорвалась так внезапно, что у всех просто дух захватило, и так неистово, что это превзошло самые худшие опасения. Весь мир буквально взвыл от ужаса. ГЛАВА 8 Было три часа утра 9 июня 3015 года. Редко упоминаемый, но в высшей степени эффективный Отдел пропаганды Соединенных Штатов трудился не покладая рук. Его огромные помещения, занимавшие два этажа здания Министерства внутренних дел, были темны и безлюдны. Тем временем в дюжине комнат, укрытых в просторном подземном помещении, находящемся в двух милях от главного здания, кипела работа. Там собрался весь штат отдела, усиленный восемью десятками добровольных помощников. Этажом выше, покоясь на мощных железобетонных перекрытиях, застыли старинные тяжеловесные типографские прессы. Чистые, смазанные, блестящие, они много лет простояли, ожидая того момента, когда неожиданный выход из строя всей национальной системы телеинформации снова призовет их к действию. Над ними на высоту в тысячу футов возносилась стройная громада - резиденция полуофициальной "Вашингтон Пост". В руки четырехсот взмыленных людей, уже давно сбросивших свои пидкаки, стекались новости со всего земного шара. Телевидение, радио, кабельная сеть, стратопочта, даже полевая связь вооруженных сил - все было отдано в их распоряжение. Но выше, на уровне земли, эта бешеная деятельность никак себя не обнаруживала. Здание "Пост" было явно безлюдно, в бесконечных рядах его неосвещенных окон дробилась тысячью отражений бледная луна. По тротуару одиноко брел патрульный полицейский; он шагал, устремив взгляд на освещенный циферблат уличных часов и ничего не подозревая о лихорадочной работе, кипевшей у него под ногами. Все его мысли были сосредоточены на чашке кофе, ждавшей его в конце обхода. Кошка молнией перебежала ему дорогу и шмыгнула в тень. А тем временем там, глубоко внизу, под нависшими бетонными громадами, вдали от миллионов ничего не подозревающих, мирно спящих горожан, четыреста человек фанатично трудились, готовя ужасную новость на грядущее утро. Телеграфные ключи и скоростные печатающие аппараты отбивали то краткие быстрые сообщения, то более длинные и зловещие. Бешено грохотали телетайпы, выдавая горы информации. Надрывались телефоны, выплевывая чьи-то металлические голоса. Мощный многоканальный коротковолновый передатчик посылал через высотную антенну тревожные имнульсы по всему миру. Стекающиеся отовсюду новости анализировались, сравнивались, классифицировались. Бликер завершил опыт. Сообщает, что видит два шара, парящие над Делавер авеню. 0'кей, передайте Бликеру, чтобы он забыл о них - если сумеет! Звонит Уильямс. Говорит, что провел опыт и теперь видит светящиеся шары. Поблагодарите Уильямса, и пусть он как можно скорее куда-нибудь скроется! На проводе Толлертон. Опыт дал положительные результаты. Он наблюдает вереницу голубых шаров, на большой высоте пересекающих Потомак. Пусть спустится в укрытие и вздремнет. - Это вы, Толлертон? Спасибо за информацию. Извините, но нам не разрешено говорить, насколько результаты других опытов совпали с вашими. Почему? Ну, конечно, ради вашей же безопасности. А теперь выкиньте все из головы и ступайте баиньки! Вокруг царил шумный, но методичный шурум-бурум: каждый звонок пробивался сквозь встречные вызовы, каждый далекий абонент стремился опередить остальных. Вот мужчина отчаянно вцепился в трубку, уже раз в двадцатый пытаясь связаться со станцией ВРТС в Колорадо. Отчаявшись, он сделал запрос в полицейское управление Денвера В другом углу радист терпеливо и монотонно повторял в микрофон: - Вызываю авианосец Аризона. Вызываю авианосец Аризона. Ровно в четыре часа посреди этой суматохи появились двое; они вышли из туннеля, по которому вот уже десять лет вывозили на поверхность тысячи еще влажных газет, чтобы срочно доставить их на железнодорожную станцию. Войдя, первый почтительно придержал дверь, пропуская вперед своего спутника, высокого плотного мужчину со стальной шевелюрой и светло-серыми глазами, спокойно и непреклонно глядевшими с жестковатого лица. Он остановился и оценивающим взглядом окинул помещение. - Господа, перед вами президент! - сказал его провожатый. Наступила тишина. Все встали, вглядываясь в хорошо знакомые черты. Глава государства знаком призвал их продолжать работу и вместе с сопровождающими проследовал в отдельную кабину. Там он надел очки, взял в руки несколько машинописных листков и придвинулся к микрофону. Вспыхнула сигнальная лампочка. Президент заговорил. Голос его звучал спокойно и уверенно, в интонациях ощущалась убедительная сила. Тонкая аппаратура, скрытая в другом подземелье, на расстоянии двух кварталов, улавливала его голос и воспроизводила в двух тысячах копий. После его отъезда аппаратура, работавшая на полную мощность, выдала две тысячи катушек магнитной пленки. Их быстро собрали, упаковали в герметические контейнеры и увезли. Стратоплан Нью-Йорк - Сан-Франциско, вылетевший в пять часов, унес на борту две дюжины копий речи президента, спрятанных среди груза. Три из них он успел оставить в пунктах посадки, после чего пилот потерял власть над своими мыслями и стратоплан исчез навсегда. Специальный рейс 4.30 на Лондон получил десяток копий, благополучно перенес их через Атлантику и доставил в пункт назначения. Пилоту и его помощнику сказали, что в запечатанных контейнерах находятся микрофильмы. Они и считали, что там микрофильмы; поэтому те, кого их мысли могли бы, заинтересовать, невольно обманулись, поверив в истинность сказанного. До наступления критического часа по назначению попали примерно три четверти копий. Из оставшейся четверти несколько задержались в пути по естественным и непредвиденным причинам, остальные же явились первыми потерями в новой беспощадной войне. Конечно, президент и сам мог бы без труда произнести эту речь по всем программам сразу. Но речь его также без труда могла быть прервана на первой фразе затаившейся в микрофоне смертью. Теперь же целых полторы тысячи президентов ждали с речью наготове у полутора тысяч микрофонов, разбросыных по всему земному шару одни в американских посольствах и консульствах в Европе, Азии и Южной Америке, другие - на дальних островах, затерянных в Тихом Океане, некоторые - на боевых кораблях, вдали от людей и витонов. Десять расположились в безлюдных просторах Арктики, где о витонах напоминали только безопасные вспышки в небесах. В семь утра в восточных штатах, в полдень в Великобритании и в свое время - в каждой точке планеты новость выплеснулась на первые страницы газет, вспыхнула на теле и стереоэкранах, загремела из громкоговорителей и радиоприемников, зазвучала с крыш домов. Стон недоверия и ужаса вырвался у человечества. Он становился все громче по мере того, как росла вера в реальность происходящего, и наконец перешел в истерический вопль. В голосе человечества звучало постигшее его потрясение, которое каждая раса выражала в соответствии со своим эмоциональным складом, каждая нация - со своими убеждениями, каждый человек - со своим темнераментом. В Нью-Йорке обезумевшая толпа до отказа забила Таймс Сквер. Люди толкались, орали, потрясали кулаками в хмурые небеса, распалившись, как загнанные в угол крысы. В Центральном парке более благопристойная толпа молилась, распевала гимны, взывала к Иисусу, оглашая воздух то протестами, то рыданиями. В это же утро лондонская Пикадилли обагрилась кровью сорока самоубийц. На Трафальгарской площади негде было яблоку упасть. Даже знаменитые каменные львы скрылись под наплывом обезумевших толп. Кто-то требовал августейшего присутствия Георга Восьмого, кто-то отдавал приказы самому Всемогущему. И вот когда львы, казалось, от страха припали к земле еще ниже, чем перепуганное человечество, когда побледневшие, покрытые испариной лица были устремлены на ораторов, вещавших, что смерть есть расплата за содеянные грехи, колонна Нельсона переломилась у основания, накренилась, на какое-то мгновение, показавшееся вечностью, застида, как бы опираясь на другую колонну, образованную людскими воплями, потом рухнула, придавив триста человек. Фонтан змоций взмыл до небес - утоляющих жажду эмоций! В то утро мусульмане переходили в христианство, а христиане ударялись в пьянство. Народ метался между церковью и публичным домом, частенько заканчивая психушкой. Грешники спешили омыться святой водой, а праведники - забыться, погрязнув в пороке. Каждый сходил с ума по-своему. Каждый был витонской коровой с набухшим выменем, получившей нужную подкормку. И все же новость вышла наружу, несмотря на все попытки помешать этому, несмотря на все созданные препятствия. Не все газеты откликнулись на распоряжение правительства отдать первые страницы президентскому воззванию. Многие, решив отстоять независимость прессы или, вернее, тупое упрямство своих владельцев, внесли изменения в предоставленные им копии - добавили юмора или нагнали страха, каждая по своему вкусу, - сохранив таким образом освященную веками свободу допускать грубые искажения, именуемые свободой печати. Несколько газет наотрез отказались печатать столь очевидную галиматью. Некоторые упомянули новость в редакционных статьях, охарактеризовав ее как явный предвыборный фокус, на который они и не подумают клюнуть. Другие же честно старались сделать все возможное, но это им не удалось. "Нью-Йорк Таймс" вышла с опозданием, известив читателей, что ее утренний выпуск не увидел свет в связи с "внезапными потерями в штате". В то утро в редакции умерло десять сотрудников. "Канзас Сити Стар" вышла вовремя, громогласно требуя ответа на вопрос: что за очередную утку, рассчитанную на выкачивание денег, состряпали в Вашингтоне на этот раз? Ее штат не пострадал. В Эльмире редактор местной "Газетт" сидел за своим столом. Он был мертв. Окоченевшие пальцы все еще сжимали полученную по телетайпу из Вашингтона копию президентской речи. Помощник редактора, попытавшийся взять листок, упал замертво у ног своего шефа. Третий распростерся у дверей - репортер, погибший от безрассудного намерения исполнить долг, за который отдали свои жизни его товарищи. Радиостанция ВТТЦ взлетела в воздух в тот самый миг, когда ее микрофоны включились, и диктор уже открыл рот, чтобы прочитать новости, за которыми должна была последовать речь президента. В конце недели подвели итог: семнадцать радиостанций в Соединенных Штатах и шестьдесят четыре по всей планете были загадочным образом выведены из строя некими сверхъестественными силами, причем как раз в нужное время, чтобы не допустить трансляции нежелательных для противника новостей. Тяжелые потери понесла и пресса. В критический момент редакционные здания рушились от каких-то неведомых взрывов или же самые информированные члены редакций гибли один за другим. И все же мир узнал. Он получил ту весть, которую так тщательно готовили. Даже невидимки не вездесущи. Новость вышла наружу, и несколько избранных почувствовали себя в безопасности. Зато всех остальных охватил ужас. Вилл Грэхем вместе с лейтенантом Волем сидели у профессора Юргенса на Линкольн Парнуэй и просматривали вечерние выпуски всех газет, которые удалось раздобыть. - Реакция в точности такая, как и следовало ожидать, - заметил Юргенс. - Сплошная мешанина. Вот, взгляните! Он развернул "Бостон Транскрипт". В газете не было никаких упоминаний о невидимых силах, зато три колонии занимала передовая статья, содержавшая яростные нападки на правительство. "Нас не интересует, правда или ложь - мрачная сенсация, обнародованная нынче утром, - вещал ведущий обозреватель "Трансирипт". - Зато нас интересует, кто за ней стоит. Тот факт, что правительство взяло на себя полномочия, которые избиратели ему никогда не давали, и практически узурпировало первые страницы всех газет страны, мы рассматриваем как первый шаг и диктатуре. Мы наблюдаем тенденцию к методам, которые наша свободная демократическая страна не потерпит никогда, ни на единый миг, и которые столкнутся с нашим непреклонным протестом, пока мы еще сохраняем свободу голоса". - Возникает вопрос, чьи взгляды выражает газета, - озабоченно сказал Грэхем. - Можно предположить, что автор писал ее абсолютно честно и с наилучшими намерениями. Вот только неизвестно, действительно ли он так считает, или эти мысли коварно внушены ему извне, но он воспринимает их как свои собственные и верит, что так оно и есть. - Да, такая опасность существует, - согласился Юргенс. - По нашим данным, витоны способны склонять общественное мнение в любую сторону, незаметно внушая мысли, которые наилучшим образом служат их целям. Поэтому разобраться, какие взгляды возникли и развились сами по себе, а какие навязаны извне, практически невозможно. - В этом вся трудность, - подтвердил профессор. - Витоны имеют колоссальное преимущество: ведь они держат человечество в своих руках, разделяя его, несмотря на все наши попытки к объединению. Теперь каждый раз, когда какой-нибудь интриган начнет мутить воду, мы должны задать себе жизненно важный вопрос: кто за этим стоит? - Он нацелил длинный тонкий палец на статью, о которой шла речь. - Вот вам первый психологический удар, нанесенный врагом, первый выпад против замышляемого единства - ловко посеянное подозрение, что где-то якобы таится угроза диктатуры. Добрый старый прием: облить противника грязью. И каждый раз на удочку попадаются миллионы. И всегда будут попадаться - ведь люди скорее поверят выдумке, чем убедятся в правде. - Да уж. - Грэхем мрачно уставился в газету. Воль задумчиво наблюдал за ним. - "Кливленд Плейн Дилер" придерживается другого мнения, - заметил Юргенс. Он поднял газету и показал двухдюймовую шапку: - Вот отличный пример того, как журналисты подают читателям факты. Этот парень возомнил себя сатириком. Он делает тонкие намеки на некую пирушку, состоявшуюся в Вашинггоне пару недель назад, и предлагает для витонов свое название: "вампиры Грэхема". Что касается вас, он полагает, что вы чем-то торгуете, скорее всего, очками от солнца. - Скотина! - возмущенно бросил Грэхем. Уловив смешок Воля, он одарил приятеля таким взглядом, что тот быстренько примолк. - Да вы не расстраивайтесь, - продолжал Юргенс. - Если бы вам довелось заниматься массовой психологией столько лет, сколько мне, вы давно перестали бы удивляться. - Он похлопал рукой по газете. - Этого следовало ожидать. Журналисты считают, что правда существует только для того, чтобы ее насиловать. А факты они уважают только тогда, когда это им выгодно. В остальных случаях гораздо умнее пичкать читателей всяким вздором. Это поднимает журналиста в собственных глазах и дает ему ощущение превосходства над нами, дураками. - Увидь они все воочию, превосходства бы у них сильно поубавилось. - Да нет, навряд ли. - Юргенс на мгновение задумался, потом сказал: - Не хотелось бы впадать в мелодраму, но, будьте добры, скажите, нет ли сейчас поблизости витонов? - Ни одного, - успокоил его Ррэхем, бросив в - окно взгляд широко раскрытых сверкающих глаз. - Несколько парят вдали, над крышами домов, еще два висят высоко в воздухе над дорогой, а здесь их нет. - Ну и слава Богу, - лицо ученого прояснилось. Он провел пятерней по длинным седым волосам и едва заметно улыбнулся, увидев, что Воль тоже вздохнул с облегчением. - Меня интересует, что нам делать дальше. Теперь мир узнал самое худшее - и что же он намерен предпринять, да и что он сможет предпринять? - Мир должен не только узнать самое худшее, но и осознать его как суровую и непреложную истину, - убежденно проговорил Грэхем. - Правительство включило в свой стратегический план практически все крупные химические компании. Первый шаг - выбросить на рынок массу дешевых препаратов, входящих в формулу Бьернсена, чтобы весь народ смог сам увидеть витонов. - Ну и что это нам дает? - Это дает большой шаг к неизбежному обнародованию всех фактов. Нужно, чтобы в грядущей схватке мы могли опереться на единодушное общественное мнение. Я не имею в виду только нашу страну. Оно должно быть единодушным во всемирном масштабе. Всем нашим вечно грызущимся группировкам - политическим, религиозным и всяким прочим - придется прекратить раздоры перед лицом нависшей опасности и, объединившись, помочь нам в борьбе, чтобы раз и навсегда покончить с врагом. - Наверное, вы правы, - неуверенно заметил Юргенс, - вот только... Но Грэхем продолжал: - Еще необходимо собрать как можно больше информации о витонах. Ведь то, что мы знаем о них сегодня, - сущая малость. Нам нужно гораздо больше сведений, а их могут предоставить только тысячи, может быть, даже миллионы наблюдателей. Мы должны как можно скорее уравновесить колоссальное преимущество, которое имеют витоны, уже много веков назад постигшие человеческую природу, и так же досконально выведать о них все возможное. Познай своего врага! Бесполезно готовить заговоры и сопротивляться, пока мы не знаем точно, кто нам противостоит. - Вполне разумно, - согласился Юргенс. - Я не вижу для человечества никакого выхода, пока оно не сбросит это бремя. Только сознаете ли вы, что такое сопротивление? - Что же это по-вашему? - поинтересовался Грэхем. - Гражданская война! - Психолог даже взмахнул рукой, стремясь подчеркнуть серьезность своего заявления. - Чтобы получить шанс нанести витонам хотя бы один удар, вам придется сначала завоевать и подчинить полмира. Человечество разделится на две враждующие половины - уж об этом они позаботятся. И ту половину, которая окажется под витонским влиянием, другой половине придется одолеть, возможно, даже истребить, и не просто до последнего воина, но даже до последней женщины, до последнего ребенка! - Неужели все они дадут себя провести? - вставил Воль. - До тех пор, пока люди думают железами, желудками, бумажниками - всем, кроме мозгов, провести их - проще простого, - зло бросил Юргенс. - Они попадаются на каждый ловкий, настойчивый, возбуждающий пропагандистский трюк и всякий раз оказываются в дураках. Возьмите хотя бы япошек. В конце позапрошлого века мы называли их цивилизованным, поэтичным народом и продавали им лом черных металлов и станки. Через десяток лет мы звали их грязным желтобрюхим сбродом. В 1980-м мы снова обожали их, лобызали и называли единственными демократами во всей Азии. А к концу века они опять превратились в исчадий ада. Такая же история с русскими: их поносили, расхваливали, опять поносили, снова расхваливали - и все в зависимости от того, к чему призывали народ: поносить или расхваливать Любой ловкий обманщик может взбудоражить массы и убедить их влюбить одних и ненавидеть других, смотря что его в данный момент устраивает. И если заурядный мошенник способен разделять и властвовать, что же тогда говорить о витонах! - Он повернулся к Грэхему. - Помяните мои слова, молодой человек: первым и самым трудно одолимым препятствием станут миллионы истеричных дуралеев, наших же собратьев. - Боюсь, что вы правы, - неохотно признал Грэхем. Юргенс действительно оказался прав, еще как прав. Через семь дней формула Бьернсена поступила на рынок, причем в огромных количествах. А на восьмой день рано утром последовал первый удар. Он грянул с такой разрушительной силой, что человечество было парализовано, как при психической атаке. На лазурное небо, обрызганное розоватым светом утреннего солнца, невесть откуда низверглись две тысячи огненных струй. Спускаясь все ниже, они бледнели, расплывались и наконец превратились в мощные выхлопы незнакомых желтых стратопланов. Внизу лежал Сиэтл. Его широкие улицы были еще совсем малолюдны. Из печных труб поднимались редкие кудрявые дымки. Множество изумленных глаз устремились в небо, множество спящих заворочались в своих постелях, когда воздушная армада с ревом пронеслась над Паджет Саунд и обрушилась на город. Стремительный бросок - и рев перешел в пронзительный вой. Желтая свора промчалась над самыми крышами домов. На нижних поверхностях обрубленных крыльев уже можно было разглядеть эмблемы в виде пламенеющих солнц. От стройных, удлиненных корпусов стали парами отделяться какие-то черные зловещие предметы. Несколько мгновений, показавшихся вечностью, они беззвучно падали вниз. И сразу же дома превратились в бешено крутящиеся вихри пламени, дыма, обломков дерева и кирпича. Шесть ужасных минут Сиэтл содрогался от серии мощных взрывов. Потом две тысячи желтых смертей, как адские призраки, взмыли в извергнувшую их стратосферу. Четыре часа спустя, когда улицы Сиэтла еще сверкали от осколков битого стекла, а уцелевшие жители еще стонали среди развалин, атака повториласк На этот раз пострадал Ванкувер. Пике, шестиминутный ад - и снова ввысь. Медленно, словно неохотно, густеющие струи реактивных выхлопов растворялись в верхних слоях атмосферы. А внизу лежали изрытые улицы, обращенные в руины деловые кварталы, разрушенные жилые дома, вокруг которых бродили враз постаревшие мужчины, рыдающие женщины, плачущие дети; многие были ранены. То здесь, то там слышался неумолчный крик, будто чья-то навеки проклятая душа претерпевала все муки ада. То здесь, то там звучал коротк