Колин Уилсон. Башня


     (Мир пауков 3)

     
     Найла мучила бессонница. Он подошел к окну и выглянул на улицу.
     Проспект внизу был залит призрачным лунным светом.
     Вокруг не было ни  души.  А  вдалеке,  если  встать  в  угол  комнаты,
виднелась  Белая  башня,  словно  светящаяся  изнутри  таинственным  ровным
сиянием.
     Юношей вдруг овладело невыразимое,  смутно влекущее  чувство.  Подобно
луне, она казалась отдаленной, недосягаемой, неприкосновенной.
     Сейчас он  не  думал  ни  о  Мерлью,  ни о ком бы то ни было еще;  все
внимание замкнулось на башне.
     Найл поднял лежавшую на  стуле  металлическую  трубку  и  потянулся  к
кнопке.   Удивительно:  нажимать  ее  на  этот  раз  не  понадобилось,  она
раздвинулась сама.
     Наконечник вызывал пощипывание в пальцах; ощущение такое же, как нынче
утром, когда приложился ладонями к башне.
     Юноша ступил в коридор, прикрыв за собой дверь.
     Кто-то в дальнем конце коридора прошелестел вверх по лестнице - должно
быть, одна из служанок.
     Найл остановился,  переждал,  пока она  не  поднимется,  и  прошел  на
верхнюю  площадку.  Едва  начав  спускаться,  он  услышал,  как чуть слышно
щелкнул язычок дверного замка.
     В коридоре показалась Мерлью.
     Найл видел,  как она тихонько постучала  в  дверь  его  комнаты;  чуть
подождав, повернула ручку и вошла. Найл решил спускаться дальше.
     В огромной парадной было пусто. Попробовал главную дверь - заперта.
     А вот выход во внутренний двор оказался открыт, равно как и ведущие на
улицу ворота.
     Найл не пытался укрываться.
     Он знал,  что смертоносцы охотятся с помощью  воли,  а  не  зрения,  и
странное внутреннее спокойствие давало ощущение неуязвимости.
     Башня с  надменной безучастностью возвышалась в конце проспекта.  Даже
исполинские соседние здания в сравнении с ней как бы мельчали,  а свет луны
будто увеличивал ее в размерах.
     Взгляд идущего  по  проспекту  юноши был прикован к белому светящемуся
столпу.
     Выйдя к площади,  он увидел двух бойцовых пауков,  недвижно караулящих
вход  в  здание с черным фасадом.  Они безо всякой агрессивности наблюдали,
как  Найл  пересекает  площадь:  видно,  у  двуногого  действительно   есть
неотложное  поручение,  коли  он безо всякой опаски вышагивает по площади в
запретный час.
     В непосредственной близости от башни воздух все еще попахивал порохом.
Земля  под  ногами  в том месте,  где сегодня спешно подсыпали грунт,  была
мягкой и податливой.
     Найл медленно тронулся вокруг подножия башни, неотрывно всматриваясь в
молочно-белую поверхность.
     Вблизи свечение  даже  перекрывало  лунный свет,  словно действительно
сочилось изнутри.
     А тело постепенно наводнялось странным, крепнущим предчувствием.
     Трубка ощутимо  покалывала  повлажневшую  ладонь,  словно  выстреливая
крохотные  округлые искорки незримого света.  Нечто подобное он испытывал в
прошлом,  когда выискивал воду в пустыне,  а теперь неуловимая тяга  словно
сама влекла его к определенному месту на северной стороне башни.
     По мере приближения, потаенная уверенность крепла.
     Найл обеими руками взялся за концы трубки.  И едва он сделал это,  как
тело его словно пробило разрядом.
     Голова закружилась,  закачалась под ногами земля.  Найл  пьяно  поднял
непокорную  голову.  Башня  была  непередаваемо огромной,  ум заходился при
попытке осмыслить, где у нее вершина.
     Трубка нечаянно  чиркнула  о  поверхность,  и  головокружение,   резко
усилившись, стало невыносимым.
     Ноги подкосились, и он, тяжело покачнувшись, начал безудержно валиться
в темный, бездонный омут.
     Но муть рассеялась, и не было уже темноты, а только свет.
     Найл стоял внутри башни.
     Ощущение, что он находится именно в башне,  продлилось ровно  столько,
сколько требуется глазам, чтобы привыкнуть к свету.
     Молнией полыхнуло   осознание  происшедшего,  и  у  Найла  перехватило
дыхание. Оказалось, он стоит на отлогом морском берегу.
     Секунду думалось,  что все это ему лишь  снится.  Но  невозможно  было
усомниться   в  достоверности  волн,  бьющихся  в  десятке  метров,  или  в
скользковатых на вид, покрытых водорослями острых камнях, уступом вдающихся
в море.
     В том,  что  именно произошло,  сомнения не было.  Уж сколько сказок и
легенд доводилось слышать от деда;  невозможно было не распознать  искусные
колдовские чары.
     Распахнутыми глазами    юноша    оглядывал    влажно-голубые   небеса,
нескончаемую цепь утесов,  теряющуюся вдали, и все пытался как-то освоиться
в создавшемся положении.
     Прохладное дыхание свежего ветра,  белые облака,  бороздящие небосвод,
указывали,  что его  занесло  далеко  от  пустыни.  Деревья,  оторачивающие
вершину  утеса,  откровением  не  стали.  Правда,  были они выше,  и зелень
темнее, гуще.
     Вода имела угрюмо свинцовый цвет и казалась студенее на вид, чем море,
по которому довелось плыть два дня назад.
     Найл принялся  снова  озирать  берег,  и  неожиданно  заметил  старца,
сидящего на камне.
     Юноша вздрогнул:  он мог бы поклясться,  что  несколько  секунд  назад
берег был совершенно безлюден.
     Теперь уж сомнения насчет колдовства развеялись окончательно.
     Когда старец поднял голову, пришлось поневоле вздрогнуть еще раз: Найл
узнал своего деда Джомара. Лишь подойдя ближе, он стал замечать различия.
     Этот человек выше, и взгляд совершенно иной, чужеземный какой-то.
     Вместе с тем сходство было поразительное, он вполне мог сойти за брата
Джомара.
     Когда Найл приблизился достаточно, тот встал.
     Его одеяние изумляло своей нездешностью.  Сероватое, вплотную облегает
тело от шеи до самых ступней.
     Штанины внизу переходят в блестящие черные башмаки.
     Найл поднял руку ладонью наружу - так приветствуют друг  друга  жители
пустыни.
     Поскольку незнакомец  был  гораздо  старше,  невежливо  было  затевать
разговор первым.
     Старец улыбнулся. Глаза у него были светлые, серо-голубые.
     - Тебя зовут Найл. - Это был не вопрос, а скорее утверждение.
     - Да, господин.
     - Не стоит называть меня господином. Мое имя Стииг. Уж лучше зови меня
так. Здравствуй.
     Старец неуловимо   отстранился,   упредив  движение  Найла,  думавшего
дотронуться до него предплечьем в знак приветствия.
     - Касаться меня не нужно, ни к чему. - Старец улыбнулся, явно не желая
обидеть юношу. Указал на камень:
     - Не желаешь присесть?
     Найл опустился на покрытый путаницей водорослей камень.
     Старец опустился  на  прежнее место и несколько секунд молча глядел на
юношу. Затем спросил:
     - Знаешь, где ты находишься?
     - Я... я был внутри Белой башни.
     - Ты и сейчас в ней. Закрой-ка глаза. Найл повиновался.
     - А теперь проведи рукой по камню, на котором сидишь.
     Найл провел и с удивлением почувствовал,  что у камня гладкая  плоская
поверхность.
     Открыв глаза,  он глянул вниз:  зеленая паутина водорослей, изъеденный
гранит.  Коснувшись,  он убедился, что очертания обманчивы; кончики пальцев
ощущали что-то, напоминающее отполированное дерево.
     - Сними сандалии и прикоснись ногами к песку, - велел старец.
     Найл так и сделал.
     Надо же! Ноги ступили на идеально ровную поверхность.
     Когда он  по ней ходил,  у него и тени сомнения не возникало,  что это
песок, настолько натурально тот смотрелся.
     - Ты, наверное, великий чародей, - произнес негромко Найл.
     Собеседник покачал головой.
     - Никакой я не чародей.  - Он кивком указал на берег. - И это вовсе не
колдовские  чары.  Все  это называлось в свое время панорамной голограммой.
Когда люди еще жили на Земле, это был обычный аттракцион в детских парках.
     - Ты знаешь что-то о той поре,  когда люди  были  хозяевами  Земли?  -
затаив дыхание спросил Найл.
     - Я знаю о ней все.
     - А сам ты один из древних людей? Старец покачал головой.
     - Нет.  По  сути,  меня  здесь  нет вообще,  в чем ты убедишься,  если
попробуешь до меня дотронуться.
     Он протянул  руку.  Когда  Найл  попытался  ее  сжать,  пальцы  прошли
насквозь, ничего не ощутив.
     Однако юноша  ничуть  не  встревожился.  Улыбка  у  старца  была такой
располагающей,  а манеры такие открытые и естественные,  что  бояться  его,
очевидно, совершенно не было причины.
     - Но ты, наверное, очень стар?
     - Отнюдь.  Я гораздо младше тебя.  По сути, мне от роду лишь несколько
минут.  - Старец  улыбнулся  растерянности  юноши.  -  Не  беспокойся.  Все
разъяснится по порядку, должным образом. Хотя думаю, прежде чем начать, нам
надо будет перейти наверх.
     Найл бросил смятенный взгляд на небо. А оно истаивало на глазах.
     Вместо него  проступили  очертания  белого,  слабо   фосфоресцирующего
купола.
     Там, где  виднелись  уходящие  вдаль  утесы,  теперь плавно круглились
стены башни.  Не было уже и покрытого морскими травами камня,  а был просто
гладкий табуретик из светлого дерева. Старец сидел на таком же.
     В остальном,  это  округлое помещение казалось пустым,  за исключением
столпа в самом центре,  устремленного из пола в потолок. Однако поверхность
колонны  была  не  ровной,  а  плавно  переливающейся,  словно там,  внутри
неспешно клубился дым.
     Старец поднялся.
     - Ну,  что,  хочешь, пойдем со мной? Он приблизился к столпу и исчез в
нем,  попросту  истаял.  Но откуда-то изнутри,  из-под дымчатой поверхности
донесся его голос:
     - Шагай, как я.
     Послушавшись, молодой человек почувствовал, как белый туман окутал его
и повлек вверх. Секунда, и Найл с легким толчком остановился.
     - Теперь еще раз шаг вперед, - послышался голос.
     На миг Найлу показалось, что он стоит под ночным небом.
     Над головой виднелась луна,  звезды, вокруг безмолвно раскинулся город
пауков.
     Вон оно,  метрах в двухстах,  здание  с  черным  фасадом  -  обиталище
Смертоносца-Повелителя.
     Различались даже бойцовые пауки,  застывшие на страже возле входа.  Но
когда, шагнув вперед, Найл протянул руку, то наткнулся на стекло.
     Оно было  таким  прозрачным,  что  совершенно   не   отражало   света,
наполняющего помещение. Найл указал на бойцовых пауков.
     - А им нас оттуда видно?
     - Нет. Свет может проникать в эти стены, но обратно не выходит.
     Помещение было уютно обставлено мебелью, в целом похожей на ту, что во
дворце у Каззака.
     Кресло и диван обтянуты гладким черным покрытием,  похожим на кожу, на
полу  мягкий черный ковер.  Необычным было лишь устройство - большой черный
короб,  стоящий возле прозрачной стены.  На  его  скошенной  лицевой  части
находилось подобие окошка из матово-белого стекла.
     Многочисленные кнопки,  рядком  идущие сверху вниз,  чем-то напоминали
загадочную машину, которую Найл некогда обнаружил в пустыне.
     - А это еще что такое? - поинтересовался юноша.
     - Самый ценный здесь предмет.  Он один стоит  больше,  чем  весь  этот
город.
     - А что он делает?
     - Для начала,  он создает меня. Найлу вспомнились легенды о сотворении
мира, что в детстве рассказывала мать.
     - Это... бог? - спросил он робко, сам стесняясь своего вопроса.
     - Ну, нет. Это всего-навсего машина.
     - А я думал, создавать может только бог.
     - Не совсем так.  Ты же  создаешь  меня.  Утверждение  было  настолько
нелепым, что
     Найлу оставалось лишь сидеть, вытаращив глаза.
     - Я реагирую на твои вопросы и ответы. Даже моя внешность заимствована
из твоей памяти.
     Найлу потребовалось время, чтобы все это осмыслить.
     - А башня?
     - Эту башню создали люди,  прежде чем оставить  Землю.  Вначале  здесь
предполагалось  создать  музей - место,  где воссоздается история планеты и
человеческого общества.  Когда строительство уже близилось к  концу,  людям
стало   известно,   что   Земле   предстоит  пройти  через  хвост  огромной
радиоактивной кометы.
     - А что такое комета?
     - Сейчас покажу. Смотри.
     Не успел старец договорить, как небосвод на глазах изменился.
     Полная луна  превратилась  в  узенький  месяц-серпик,   зависший   над
силуэтами зданий.
     Неожиданно преобразились и сами здания.  Их окна наполнились светом, а
фасады тех, что выходят на площадь, заиграли фонарями подсветки.
     А на южном небосклоне,  прямо над главным проспектом,  распустил космы
мохнатый огненно-белый султан света, отягченный в нижней части зеленоватым,
светящимся наконечником.
     Это чем-то напоминало застывший росчерк падающей звезды.  Найлу  много
раз  доводилось  видеть их в пустыне,  но то,  что показалось сейчас,  было
огромных размеров и висело неподвижно.
     - Комета Опик,  - пояснил старик.  - Голова у нее тысяча двести миль в
диаметре,  а  кома  - оболочка,  окружающая ядро,  - пятьдесят тысяч миль в
поперечнике. Хвост длиной более семи миллионов миль.
     Она, кстати,  не такая грозная,  как кажется.  Голова у нее состоит из
крохотных частичек, в основном, не больше песчинки.
     Даже врезавшись   в   планету  напрямую,  она  не  наделает  серьезных
разрушений.  Но Опик явилась откуда-то из-за пределов Солнечной  системы  и
несла мощный заряд радиации, то есть содержала вещества, способные погубить
все живое.
     У людей оставалось около  года,  чтобы  приготовиться  к  эвакуации  -
вынужденному переселению.
     Больше ста  миллионов  человек  -  подавляющее  большинство  жителей -
отбыли на гигантских космических  транспортах.  Но  прежде  чем  уйти,  они
достроили эту башню - для той эпохи,  когда люди вернутся.  Найл сокрушенно
покачал головой:
     - Я мало что понимаю.
     - Вот для этого и выстроили башню,  чтобы люди будущего могли  уяснить
всю картину
     - Боюсь, я какой-то непрошибаемый болван, - вздохнул Найл.
     - Нет,  неправда. Твой ум способен вмещать ничуть не меньше, чем разум
создателя машины,  Торвальда Стиига. Только Стииг давным-давно умер, и тебе
попросту трудно понять его язык.
     - Но ты же сам сказал, Стииг - это твое имя.
     Старец улыбнулся.
     - У  меня  есть  право зваться этим именем.  Я - все,  что осталось от
разума Стиига, - он указал на черный короб. - Видишь ли, в комнате меня, по
сути, и нет. Я нахожусь внутри этого компьютера. На самом деле, ты говоришь
не со мной, а с ним.
     - А компьютер - что это такое?
     - Ни один из твоих вопросов не останется без ответа.  Но на это  уйдет
немало   времени.   Ты   желаешь   остаться,  пока  не  удовлетворишь  свое
любопытство?
     - Да, конечно. Только...
     - Ты переживаешь за мать и брата.  Найла пронизал суеверный страх.  Не
очень приятно ощущать, когда даже тайные твои мысли как на ладони.
     - Откуда ты знаешь?
     - Ты  привлек  к  себе  внимание  -  не мое,  а скорее Стигмастера,  -
собеседник кивнул на компьютер,  -  когда  привел  в  действие  летательный
аппарат в пустыне.  С той самой поры мы наблюдаем за тобой.  Это Стигмастер
вызвал тебя сюда нынче ночью.
     - Зачем?
     - И на этот вопрос будет дан ответ.  Но прежде есть  множество  других
сведений,  которые тебе необходимо уяснить Ты готов приступить сейчас?  Или
сначала поспишь?
     - Я не хочу спать. Кроме того...
     - Ты беспокоишься о матери и брате.
     - Да.  Я боюсь,  что Каззак может навредить им,  когда узнает,  что  я
исчез.
     - Он   ничего   с   ними   не   сделает.   Он  не  осмелится  сообщить
Смертоносцу-Повелителю,  что позволил тебе уйти.  Поэтому сделает вид,  что
держит  тебя  во  дворце под своим наблюдением.  А с матерью и братом будет
обходиться как с почетными гостями, потому что знает:
     пока они в его власти, ты неизбежно возвратишься.
     - Откуда ты знаешь? Ты можешь читать его мысли?
     - Ну,  не в таких тонкостях,  как ты.  Но и за Каззаком  мы  наблюдаем
довольно  давно.  Мы  можем  предсказывать  его  реакции.  Этого  человека,
несмотря на хитрость, понять несложно.
     - А Смертоносец-Повелитель? Ты можешь понимать его?
     - Причем запросто.  Видишь ли,  единственное его желание -  удерживать
власть  над Землей.  А на данный момент больше всего ему хочется заручиться
твоей поддержкой.
     - Почему?
     - Он боится,  что существуют другие подобные тебе.  Он жаждет найти их
всех и уничтожить. После чего не пощадит он ни тебя, ни твоих родных.
     Найл сам  подозревал  нечто  похожее,  однако  слышать  все  это - так
напрямую, безжалостно - было тяжело. Внутри похолодело.
     - И что, он непобедим? - спросил юноша.
     - Тогда он бы тебя не боялся.
     - В таком случае,  как я могу с ним покончить?  - резко спросил  Найл.
Старец покачал головой.
     - Ты  слишком торопишься со своими вопросами.  Надо начинать с основы.
Пойдем со мной.
     Проходя мимо Найла, старец чуть задел его рукавом.
     Юноша ничего не почувствовал,  но вместе с тем послышалось,  как  сухо
шелестнула одежда; так же он воспринимал и глухую поступь по ковру.
     Он проследовал  за  старцем в дымный столп,  и вновь его окружил белый
туман. Тело невесомым перышком поплыло вниз.
     Едва лишь выйдя,  Найл сразу понял,  что это опять чародейство Стиига:
такой огромный зал никак не мог бы уместиться в стенах башни.
     Глазам открывалась широкая галерея в полсотни метров длиной.
     Стены покрывали  пышные,  голубые  с  золотом  гобелены,  на  стенах -
множество картин.  На равных промежутках друг от друга стояли постаменты  с
бюстами   и   статуями.   Хрустальные   люстры   свешивались   с  затейливо
разрисованного потолка.
     За окнами виднелся незнакомый город.
     Размерами он явно уступал паучьему - не город,  а скорее,  городок - и
дома только в один-два этажа.
     Город разделяла река (на берегу - башня),  которую в нескольких местах
перемыкали каменные мосты-арки.
     Вокруг города шла стена,  равномерно чередуясь прямоугольниками башен.
Вдали виднелись зеленые холмы-террасы.
     На улицах  и  площадях торопились по своим делам какие-то люди в ярких
разноцветных одеждах.
     Висящие на стенах полотна зачаровывали. Найл впервые видел перед собой
произведения  живописи  и  поражался,  как  черты  человеческого лица можно
передавать с такой тонкостью.
     Искусство перспективы поражало  еще  сильнее.  Вроде  бы  смотришь  на
плоскую поверхность,  а вместе с тем пейзаж выглядит так, будто смотришь на
него из окна.
     - Где мы?
     - В одном  древнем  городе,  которого  давно  уже  нет.  Назывался  он
Флоренция и был когда-то культурным центром всего западного мира.
     Найл в сердцах мотнул головой.
     - Я совершенно ничего не понимаю! Что означает "культурный центр"? Что
такое "западный мир"?
     - Скоро ты все это поймешь.  Но сначала твой мозг надо  подготовить  к
приему знаний. Надо, чтобы ты лег вот сюда.
     В центре галереи стояла машина из голубоватого металла.
     Нижняя ее часть представляла не то кровать,  не то кушетку, на которую
свешивался металлический полог. Получалось некое подобие балдахина, потолок
которого состоял из матового стекла.
     - А для чего она?
     - У   нас   ее   называли   машиной  умиротворения.  Ее  назначение  -
раскрепощать ум и тело,  удаляя все очаги напряжения.  После ее воздействия
ты уже сможешь приступить к впитыванию.
     - Впитыванию?
     - Так,  на самом деле,  называется процесс усвоения знании. То, что ты
постигаешь, впитывается умом примерно так же, как телом усваивается пища, и
становится частью тебя.
     Кушетка оказалась такой мягкой,  что Найл утонул в ней всем туловищем,
как в воде.  Едва улегся,  как за стеклом,  что сверху под балдахином, ожил
свет  и  послышалось  тихое гудение.  Найл разом ощутил в теле глубочайшую,
мучительно-сладкую безмятежность. Все скрытые недомогания, душевные муки, о
наличии которых он толком и не догадывался,  выявились наружу, словно камни
из-под мелеющей воды, и принялись стаивать.
     В висках сухо стукнули молоточки,  и на мгновение  вспыхнула  головная
боль, но тут же исчезла.
     Будто нежные  невидимые  пальцы проникали в самые недра его существа и
теперь  разминали,  распутывали  заскорузлые,  окостеневшие  узлы  боли   и
страдания.
     Одним глубоким  выдохом  Найл  словно  вытеснил из груди все невзгоды,
наслоившиеся за годы существования в этом мире.
     Ему сделалось  тепло  и  уютно,  словно  он  младенец,  засыпающим   у
материнской  груди.  Уют,  спокойствие  и полнейшая безопасность.  Ленивыми
рыбами проплывали в мозгу разрозненные образы,  словно отзвуки  голосов  из
иного мира.
     Найл тихо, безропотно канул в теплую пучину забытья.
     Когда к  нему  возвращалось  сознание,  юноша  вскользь успел заметить
куцые  обрывки  воспоминаний,  бессвязных  событий,  канувших   в   небытие
одновременно с тем, как он раскрыл глаза.
     Какой-то миг   Найл   тщетно   пытался  определить,  где  же  это  он,
пробуждение напоминало переход из одного сновидения в другое.
     Реальный мир в сравнении с  грезами  казался  до  странности  тусклым,
простым и одномерным.
     Когда Найл  повернул голову,  взгляд неожиданно упал на бюст мужчины с
окладистой бородой и  твердыми  чертами  лица,  выдающими  недюжинную  силу
характера.
     Надпись внизу гласила "Платон".
     Прошло несколько  секунд,  прежде  чем  до  юноши дошло,  что он может
читать символы, высеченные на постаменте.
     От охватившего волнения он даже сел.
     Больше в галерее никого не было, из окон струился солнечный свет.
     Выкарабкавшись с кушетки, Найл остановился перед бюстом.
     Под надписью находился забранный в стекло небольшой текст.
     Найл, заходясь сердцем от восторга, прочел громким голосом вслух:
     "Платон - настоящее имя Аристокл, родился в четыреста двадцать седьмом
году  до  новой  эры в Афинах.  Прозвище "платой",  что означает "широкий",
получил  за  свои  широкие  плечи.  Разочаровавшись  в  своих  политических
амбициях,   Платон   основал  Академию,  ставшую,  судя  по  всему,  первым
университетом."
     Изумляло то, что был понятен смысл слов.
     Найл знал,  что Афины - это город в Древней  Греции,  а  "политические
амбиции" означает попытку стать государственным деятелем, что университет -
это школа передовой мысли.
     Глядя из окна,  он сознавал,  что перед ним небольшой город в  Италии,
достигший  расцвета в Средние века.  Река,  на которой он стоит,  именуется
Арно,  высокое белое здание с красным куполом -  это  собор,  а  квадратное
угрюмое здание рядом - старый дворец семейства Медичи, перед которым сожгли
на костре Савонаролу. ..
     Он сидел на стуле возле окна и не мигая смотрел на реку.
     Трудно определить,  каков объем его знаний,  всякий раз перед тем, как
дать ответ на тот или иной вопрос, приходилось усиленно рыться в памяти.
     Он напоминал   человека,  унаследовавшего  богатейшую  библиотеку,  но
весьма приблизительно представляющего, что на какой полке стоит.
     Из белого столпа показался старец
     - Доброе утро. Как спалось, нормально?
     - Пожалуй, да.
     - Наверное, не прочь бы и поесть?
     - Д-да... - Найл так был увлечен, что совершенно упустил это из виду.
     - Тогда тебе не мешало бы подкрепиться,  прежде чем  двинемся  дальше.
Ступай за мной.
     Он провел  Найла в небольшое помещение,  где стояло несколько столов и
стульев.
     Из окна открывался вид  на  реку,  изгибом  уходящую  вдаль,  и  серую
городскую  стену.  Неподалеку  от окна стоял серебристый металлический ящик
продолговатой формы.
     - Это пищевой процессор.  Натуральной пищи у нас здесь, боюсь, нет. Но
люди  перед  отлетом  с  Земли добились больших успехов в синтезе продуктов
питания.  Выбирай,  что хочешь,  и нажимай на кнопку, еда появится внизу на
раздаточном лотке.
     Чуть сбоку  от  машины  на  стене  висела  таблица  с  перечнем блюд и
напитков:  говяжье филе,  яичница с ветчиной,  яблочный пирог  со  взбитыми
сливками, торт-пекан, кексы, мороженое...
     Каждое блюдо снабжено было картинкой и серебристой кнопкой.
     - Я  бы  на  твоем месте выбирал блюда,  которые можно есть руками,  -
посоветовал Найлу старец. - Телячьи отбивные здесь очень хорошие. И жареная
утка,  скорее  всего,  тоже.  Томатный  суп,  думаю,  просто великолепен на
вкус...
     Найл, выбрав,  нажал на нужные кнопки.  В металлическом ящике  коротко
поурчало.  Через пару минут внизу со щелчком открылась дверца,  и наружу на
металлическом подносе выскользнули три тарелки и стакан.
     Найл поднес их к столику возле окна.
     Одна из рам была приоткрыта, и в помещение задувал приятный ветерок.
     Снаружи доносилась разноголосица звуков:
     выкрики гребцов с реки,  плеск весел в  воде,  глухой  стук  лошадиных
копыт и скрип повозок-
     Найл изумился, когда вдруг старец выдвинул стул и уселся напротив.
     - Как тебе это удается, ты же бесплотный?
     - Микросреда  здесь полностью контролируется.  Стигмастер может делать
почти все.
     Он взмахнул рукой,  и стулья в комнате принялись с шумом выдвигаться и
задвигаться под столы, а сами столы снялись с пола и, прежде чем опуститься
на место, галантно прокружили по воздуху.
     Привыкший уже к чудесам, Найл только улыбался.
     Еда была восхитительной.
     Вкус этой пищи был Найлу совершенно незнаком.
     Томатный суп густой,  душистый,  в  меру  сдобрен  специями,  косточка
телячьей   отбивной   обернута   бумагой   -  корочка  снаружи  золотистая,
поджаристая, а внутри мясо нежное, розовое.
     Кекс с вишневой пропиткой  оказался  таким  объедением,  что  у  Найла
возник соблазн взять себе добавку.
     Мороженое с  фисташками  и грецким орехом просто изумляло - такая пища
ему и во сне не снилась.
     Но и при всей вкусноте управиться со столь обильной трапезой оказалось
очень и очень непросто.
     Чувствуя, что  сейчас  лопнет,  наевшийся  до отвала Найл откинулся на
стуле, вытирая липкие от еды пальцы о влажный кусок ткани, которую вынул из
запечатанного пакета.
     - Те, кто так питались каждый день, наверное, жили как боги.
     - Любопытный   вывод.   Может,  прелесть  такой  жизни  и  состояла  в
приближении к  божественному.  А  в  целом  создатели  пищепроцессора  были
озабочены сугубо будничными проблемами. Божественного в них было не больше,
чем в управителе Каззаке или твоем отце.
     Сам Найл просто млел от восторга,  что полностью понимает  смысл  слов
старца, два-три часа назад такая речь была бы выше его разумения.
     - Как же ты, интересно, научил меня читать?
     - Сравнительно простая методика,  называется обучением во сне.  Знание
напрямую вводилось прямиком в клетки памяти твоего мозга.
     - Почему ты заодно не вел знания о создателях пищепроцессора?
     - Сделай я это,  ты бы потерял вкус к самостоятельному  постижению.  А
удовольствие такого рода - наисущественнейшая часть всякого обучения.
     Теперь, попривыкнув уже к старцу, Найл стал замечать, что его реакциям
чуть недостает спонтанности.
     Не знай Найл изначально,  что Стигмастер - творение человеческих  рук,
он бы,  скорее всего,  ничего и не заподозрил;  лишь подумал бы, может, что
возраст делает старика слегка нерасторопным.
     А теперь он видел,  что набор человеческих  реакций  Стиига  и  впрямь
ограничен.
     Старец улыбался  в  нужные  моменты  и  вовремя  кивал  при разговоре,
облизывая языком губы,  почесывал указательным пальцем нос, но при всем при
этом   имел  рассеянный  вид,  а  на  обдумывание  ответа  у  него  уходила
секунда-другая.
     Не было между собеседниками той потаенной  приязни,  что  возникает  у
обычных людей во время разговора.
     А попытка  настроиться на мыслительную волну собеседника вообще ничего
не давала.  Там ничего не было;  лишь туманная зыбкость, будто он общался с
тенью.
     - Увы,  я действительно далек от совершенства, - вздохнул старец. - Ко
времени эвакуации  возраст  компьютеров  у  людей  насчитывал  лишь  два  с
половиной столетия. К настоящему времени они, несомненно, усовершенствовали
у себя компьютерные голограммы так,  что те вообще перестали отличаться  от
людей. - А как тебе удается читать мои мысли?
     - Языковые области твоего левого полушария работают по нехитрой схеме.
Когда твои мысли имеют словесные аналоги, Стигмастер может их расшифровать.
А  вот  чувства  твои и интуитивные проблески он выявлять не может.  В этом
отношении твой мозг куда изощреннее.
     - Если б я тебя еще и понимал. Что такое "языковая область"?
     - Проще показать, чем объяснить словами.
     Давай вернемся.
     Поднявшись, Стииг запихнул обратно ногой  свой  стул.  Найл  любовался
четкостью его реакций.  Не зная наперед,  невозможно предположить,  что это
лишь бесплотный дух.
     Когда возвратились в картинную галерею,  солнце там поднялось  уже  на
свою полуденную высоту.
     - Это всамделишное солнце? - поинтересовался Найл.
     - Нет.  Будь  оно  настоящим,  ты бы при его свете видел город пауков.
Больше ни о чем спрашивай,  договорились?  Всего лишь через несколько часов
сможешь на все ответить сам. Иди-ка, ложись на прежнее место.
     Найл снова устроился на кушетке под голубым металлическим балдахином.
     И опять,  едва  тело  утонуло в податливой материи,  сверху затеплился
свет.
     Юношу снова захлестнула кроткая,  несущая покой и умиротворение волна.
Она проникала в каждую клеточку, принося невыразимое блаженство.
     Но провала в забытье на этот раз не было.  Найл смутно чувствовал, что
где-то  над  головой  образовалась  некая  точка  -  словно  невидимое  око
уставилось  из-за  матового  стекла,  переправляя  прямо  в мозг звуковые и
зрительные сигналы.
     Странный процесс, с налетом некоторой иллюзорности.
     Одновременно с тем где-то в области грудной клетки раздавался голос.
     Впрочем, голосом это можно было называть сугубо условно.
     Это была  не  обычная  человеческая  речь,  а  калейдоскоп  понятий  и
умозрительных  образов,  вызывающих  в  мозгу  огоньки озарений и рождающих
встречные импульсы-отклики,  что бывает, обычно, когда слышишь человеческую
речь.
     Закрыв глаза,  Найл увидел мысленным взором панораму паучьего города -
как тогда, когда она впервые открылась ему меж двух холмов.
     Город исполинских столбовидных башен (Найл теперь знал, что называются
они небоскребами), разделенный надвое широкой рекой.
     Город неожиданно сместился вниз,  словно Найл воспарил над ним. Минуту
спустя ему открылось море и бухта из громадных каменных блоков.
     Затем город и бухта стали убывать в размерах,  пока не уменьшились  до
ничтожной точки на широкой зеленой плоскости равнины.  Стала видна земля на
другом берегу залива и красная пустыня по ту сторону гор.
     Где-то там пещера, в которой лежит мертвое тело отца.
     Едва Найл,   встрепенувшись,   попытался   сосредоточить   взор,   как
умозрительный  образ обрел четкость и обозначились контуры обширного плато,
а также большого соленого озера к югу от Диры.
     Тут его снова понесло вверх,  но открылась земля  к  югу  от  соленого
озера и к северу от города пауков.
     Скорость возрастала,  пока не начало казаться, что плоская поверхность
земли плавно выгибается,  а зеленые плоскости  равнин  внизу  подергиваются
голубоватым отливом, оттеняя темную пучину моря.
     Постепенно Земля  обрела вид мохнатого клубка,  медленно кружащегося в
бездонном пространстве.
     Звезды -  крупные,  яркие,  переливающиеся  -  напоминали   освещенные
изнутри кристаллы льда.
     Висящее справа  солнце  имело  вид  готового  лопнуть  пылающего ядра,
такого ослепительно яркого, что глаза ломило от света.
     Луна отсюда походила на огромный серебристый шар.
     Чудно сознавать,  что  это  круглое  тело  всегда  представлялось  ему
золотистым блюдцем, плывущим сквозь облака.
     И хотя  солнце  освещало  лишь  часть  лунной  поверхности,  Найл ясно
различал также ее ранее затененные области, выхваченные светом звезд.
     Не успел он опомниться,  как его  уже  занесло  далеко  в  космическую
бездну.
     Он зависал  над плоскостью Солнечной системы,  в такой дали,  что само
Солнце казалось не больше человеческого зрачка.
     Найл одну за  другой  угадывал  кружащиеся  по  эллиптическим  орбитам
планеты.
     Вон Меркурий  -  раскаленное докрасна железное ядрышко с поверхностью,
сморщенной,  как ссохшееся, пролежавшее свой срок яблоко; Венера, окутанная
вуалью серого  тумана;  промерзшие  рыжие  пустыни  Марса;  красный  гигант
Юпитер,  сплошь состоящий из бурлящей жидкости;  Сатурн -  сизый  странник,
разбухший ком замерзшего водорода;  Уран,  Нептун и Плутон, где температура
такая низкая,  что сами планеты немногим  отличаются  от  округлых  ледяных
глыб, кружащихся в пространстве.
     От одного лишь размера Солнечной системы, холодея, заходился ум.
     С орбиты Плутона Солнце казалось не больше горошины,  а Земля - вообще
едва различимой былинкой. Вместе с тем, даже ближайшие звезды находились на
расстоянии столь же далеком, как земной экватор от полярных шапок.
     Обратив внимание  на собственную персону,  Найл потрясенно понял,  что
совершенно утратил память о том, кто он сам такой.
     Переживаемое обуревало настолько,  что  сознавать  свое  наличие  было
как-то нелепо.
     Прежде Найл,  случалось,  "растворялся"  в  собственных  грезах  или в
историях, которые рассказывала мать или дед.
     От них в свое время тоже разгоралось воображение,  но сравнивать это с
тем,  что  он  видел  сейчас,  было  все  равно  что сопоставлять искорку и
фейерверк.
     Оторопелый, он  не  смел  перевести  дух,  словно  человек,   внезапно
очнувшийся от сна.
     Душа содрогалась от буйства непостижимых сил.
     Хотелось задать тысячи вопросов,  побывать на каждой из этих планет, а
затем тотчас ринуться в  путь  через  космос  к  другим  мирам  и  звездным
системам. При мысли, что непознанного такая бездна, а собственная жизнь так
ничтожно коротка, сердце сжималось от горестного, беспомощного чувства.
     Средь сонма  безутешных  мыслей,  вихрем  проносящихся   в   сознании,
бессловесный внутренний голос посоветовал успокоиться.
     Темные мысли  рассосались,  схлынули;  вместо этого Найл ощутил в себе
ровную и стойкую тягу к знанию,  желание  всю  оставшуюся  жизнь  посвятить
постижению и освоению нового.
     - Задавай  любые вопросы,  - послышался голос старца.  - В Стигмастере
содержится все человеческое знание. Тебе решать, что необходимо узнать.
     - Ты можешь рассказать о Земле до прихода смертоносцев, и о людях, что
построили этот город?
     - Для  этого  нам  надо будет возвратиться примерно на пять миллиардов
лет назад, к зарождению Солнечной системы...
     Когда Найл снова закрыл глаза,  голос исходил  уже  не  от  старца,  а
откуда-то изнутри.
     В глазах стояла нестерпимо яркая вспышка,  заполняющая,  казалось, все
обозримое пространство,  из  центра,  словно  щупальца  некоего  спрута,  с
устрашающей силой вырывались спиралевидные струи газа.
     Тяжко ворочающейся  буче  не  было  конца,  а в космосе одна за другой
выбрасывались гигантские волны бушующей разрушительной энергии.
     Затем все,  хотя и медленно, но как-то понемногу улеглось, и под силой
собственного  тяготения взрыв,  устремленный наружу,  превратился во взрыв,
направленный внутрь.
     В неописуемом коловороте принялись вращаться выпущенные некогда наружу
газы, которые теперь тянулись обратно.
     В набирающем лютость космическом холоде жар постепенно истаивал,  пока
газы не остыли в круглые капли жидкости.  Спустя полмиллиарда лет капли эти
сконденсировались в десять планет.
     Некоторые из  них,  вроде  Меркурия,  были  так  горячи,  что не могли
образовать и удерживать атмосферу.
     Другие - Марс,  например,  - были  чересчур  маленькими  и  холодными.
Только Земля, расположенная примерно в сотне миллионов миль от Солнца, была
и не слишком горячей и не слишком холодной.
     Формирование планеты проходило так же бурно, как и зарождение.
     Кометы и астероиды крушили поверхность,  взбивая ее в  месиво  кипящей
слякоти.
     Целых два миллиарда лет прошло, прежде чем Земля остыла, превратившись
из кипящей адской печи в планету с морями и континентами.
     К этому  времени  она  тысячекратно  сжалась  в  сравнении  со   своим
первоначальным размером.
     Солнце тоже  постепенно  сжималось,  пока не достигло того порога,  за
которым начались те самые ядерные реакции, превратившие его из темного кома
в  однородную  красновато-бурую  массу,  а затем уже - в полыхающую атомную
печь.
     Ультрафиолетовые лучи светила проникли сквозь тонкую земную  атмосферу
     -  в  основном,  водород  и  аммиак  -  и вызвали неописуемые по своей силе
электромагнитные бури.  По мере того, как лучевой бомбардировке подверглись
газы  и  водяные испарения,  начали формироваться первые сложные молекулы -
сахар и аминокислоты.
     Появилась и  молекула  под  названием  ДНК  -   дезоксирибонуклеиновая
кислота,  -  имеющая  уникальное  свойство  размножаться.  ДНК  и сотворила
первейшую форму жизни на земле - бактерии.
     Бактерии были  наделены  одним  незамысловатым  инстинктом:  поглощать
органические образования,  плавающие вокруг них в теплом океане, и похищать
их энергию.
     Начало жизни было положено энергетическими вампирами.
     На этой первоначальной стадии жизнь чуть не стала жертвой собственного
размаха.  Бактерии  множились  так  обильно,  что вскоре поглотили основную
часть органических соединений в океане.
     Жизнь угасла бы так же быстро,  как и  возникла,  не  выкинь  одна  из
бактерий  необычный  фокус:  она  научилась  вырабатывать собственную пищу,
впитывая энергию солнечных лучей.
     С помощью процесса,  известного  как  фотосинтез,  бактерии  научились
вырабатывать сахар из двуокиси углерода и воды.
     Солнечный свет  они впитывали особым химикатом,  хлорофиллом,  который
придавал крохотным организмам зеленый цвет.
     И вот уже скалы всех материковых шельфов Земли - их тогда было  четыре
     -   оказались   покрыты   пятнами   скользкого  зеленого  вещества,  первых
водорослей.  Они стали пить из земной атмосферы углекислоту и превращать ее
в кислород.
     Прошел еще  невероятно  длинный период,  на протяжении которого земная
атмосфера беспрестанно обогащалась кислородом.  И опять жизнь  оказалась  в
опасности,  став  жертвой  собственного успеха,  - поскольку,  что касается
растений, то кислород для них яд, и планета, на которой обитают только они,
погибла бы от нехватка углекислоты.
     Но прежде  чем это произошло,  появилась еще одна форма жизни:  форма,
способная впитывать кислород и превращать его в углекислоту.
     Плавучие студенистые комочки стали первыми животными.
     Глядя на Землю,  такую,  какой она была миллиард лет назад, Найл видел
мирную и статичную планету, теплые моря которой ласково лизали берега голых
материков - вернее,  одного голого  материка,  поскольку  четыре  тогдашних
континента,   сдвинувшись  вплотную,  слились,  образовав  одну  гигантскую
территорию, известную геологам под названием Пангея.
     Ничего не происходило на том безмятежном куске суши.  Потому что,  как
ни странно, здесь не было смерти.
     Примитивные амебы,  черви  и  водоросли теряли свои старые клетки,  но
взращивали новые, и так до бесконечности.
     И вот тут каким-то образом жизнь изобрела  смерть,  породив  те  самые
немыслимые сложности эволюции.
     Случилось так,  что  маленькие  существа  научились  производить  себе
подобных - родитель теперь умирал, а молодая особь вступала в жизнь.
     Существо, живущее долгие миллионы лет беспрестанно,  впадает в ленивый
ритм существования.
     Оно знает, как выживать, и этого ему достаточно.
     Но когда  рождается  новое  существо,  оно не наделено вообще никакими
знаниями. Чтобы утвердиться в этом мире, ему приходится бороться.
     И необходимо развить в себе способность запоминать то, чему научилось.
Существу, не ведающему смерти, не нужна память, основные хитрости выживания
оно освоило миллионы лет назад.
     Новорожденному же существу приходится создавать багаж знаний за  очень
короткий период, иначе ему не выжить. Древние, бессмертные формы жизни были
просто пассивными растительными образованиями;  новые организмы,  в отличие
от них, оказались наделены свойством бороться и постигать.
     И вот с появлением смерти начинается история.
     Новые организмы    не   были   одинаковыми,   они   обладали   большим
разнообразием и индивидуальностью.
     А это значит,  что они исследовали новые ареалы  обитания,  и  поэтому
сами постепенно менялись.
     Начали развиваться новые виды,  новые особи. Порой случайное изменение
в  структуре  ДНК  -  какой-нибудь  сбой  при  делении,   дающий   существу
дополнительный глаз или щупальце - становилось большой удачей.
     Ненормальная особь  имела  большие  шансы  приспособиться к окружающей
среде, чем ее обычные сородичи.
     В итоге получалось так, что они вымирали, а выродок выживал.
     Слизистые комочки превратились в червей, моллюсков, рыб.
     Причем некоторые из тех рыб оказались настолько совершенны,  что у них
не возникало надобности в дальнейших изменениях. Гигантская акула появилась
на Земле около четырехсот миллионов лет назад, и тем не менее теперешние ее
особи как две капли воды напоминают своих предков.
     Однако жизнь   устроена   так   странно,   что   иной   раз   наименее
приспособленные организмы оказываются  наиболее  успешными  в  эволюционном
плане,  потому что все еще продолжают борьбу и совершенствуются, в то время
как удачно сложившиеся останавливаются в своем развитии.
     Примерно в то же время,  как на Земле появилась гигантская акула, рыбы
с  мясистыми  плавниками  завели  привычку  выбрасываться из воды на берег,
чтобы скрыться от врагов или,  расслабясь,  полежать на солнце. Они не были
как  следует приспособлены к жизни вне воды,  когда прилив откатывался,  им
зачастую не удавалось дотащить тело обратно до моря.
     И неразвитым  их  легким   было   невыносимо   трудно   перерабатывать
неувлажненный воздух - многие из них задыхались и гибли, не сумев добраться
до родных вод.
     И тем не менее суша была настолько  безопаснее  океана  (ведь  на  ней
тогда  не  было  живых  существ),  что эти ранние амфибии предпочитали риск
истощения и смерти унылой перспективе существования среди акул.
     Они-то и дали начало самым первым рептилиям.
     А по истечении еще  двухсот  миллионов  лет  эволюции  рептилии  стали
полновластными хозяевами суши.
     Растительноядные ящеры  были самыми крупными существами,  каких только
носила планета; бронтозавр нередко достигал двадцати метров в длину и весил
тридцать тонн.
     Плотоядные ящеры  -  такие,  как  тиранозавр  -  были самыми свирепыми
тварями.  А  летающие  ящеры  -  птеродактиль  и  археоптерикс   -   самыми
подвижными.
     Сто пятьдесят миллионов лет ящеры не знали себе равных.  А затем стали
жертвами собственного успеха.
     Шестьдесят пять миллионов лет назад на Земле произошел катаклизм.
     Какое-то небесное тело (вероятно,  гигантский  метеорит)  с  ужасающей
силой   врезалось   в   Землю  и  подняло  облако  пара,  отчего  атмосфера
превратилась в теплицу.
     Температурная кривая резко взмыла, и громоздкие растительноядные ящеры
вымерли от переизбытка тепла.
     Хищники, жившие  за  счет растительноядных,  вымерли от голода.  И вот
впервые  за  все  время  шанс  размножиться  и   утвердиться   появился   у
теплокровных.
     Гибель ящеров подготовила почву для появления человека.
     Самыми древними   млекопитающими  предками  человека  были  грызуны  -
крохотные древесные крысы с длинным хвостом и гибким позвоночником -
     Около десяти миллионов  лет  назад  большой  палец  у  них  разработал
подвижность,  и  стало  сподручнее  лазать по деревьям.  Крыски развились в
обезьян.
     Еще десяток  миллионов  лет,  и  у  обезьяны  наметилось  сходство   с
человеком. А каких-то пять миллионов лет назад от человекообразной шимпанзе
ответвились два новых вида, горилла и обезьяночеловек.
     И вот наш предок явился на Землю. Была эпоха плиоцена - период засухи,
длившийся двенадцать миллионов лет.
     По мере  того как растительность скудела,  обезьяночеловек спустился с
деревьев и принялся основное время проводить на земле в  поисках  съедобных
кореньев и червей.
     Он принялся совершенствовать самое ценное свое дарование - хождение на
задних ногах.
     А поскольку надежды на лес стало мало (пища  там  уже  не  была  такой
обильной),  человеку  пришлось поневоле совершенствоваться,  чтобы обживать
различные климатические зоны:  пустыню,  лесостепь,  горы,  тундру. А чтобы
справляться с новыми неотложными задачами, он развивал свой мозг.
     С той  поры,  как  три  миллиона  лет назад изменился климат,  ни одно
животное на планете  не  могло  сравниться  с  обезьяночеловеком  в  умении
приспосабливаться.
     Внезапно он открыл для себя озера, реки, обширные травянистые равнины,
где паслись стада травоядных животных.
     Он оказался  изначально  наделен  способностью  сотрудничать  с   себе
подобными, теперь совместные действия стали необходимостью. Бесполезно было
в одиночку тягаться с мамонтом,  пещерным медведем,  шерстистым  носорогом,
гигантским  красным  оленем или саблезубым тигром.  А вот группа охотников,
сидящая в засаде  с  кольями  и  костяными  дубинами,  могла  сразиться,  в
сущности, с любым зверем.
     Прямохождение дало  человеку колоссальные преимущества,  а необходимые
для работы навыки с невероятной быстротой развивали мозг.
     У первой  человекообразной  обезьяны,  рамапитека,  мозг  весил  около
четырехсот граммов. У охотника - уже вдвое больше.
     А всего  через  каких-нибудь  два  миллиона лет мозг "гомо эректуса" -
человека прямоходящего - составлял килограмм.  Еще полмиллиона  лет,  и  он
опять  увеличился  вдвое.  Таким  и  остается  размер  мозга у современного
человека.
     "Гомо эректус" изобрел рубило и скребок для разделывания туш животных,
но  за  миллион  лет  даже не попытался усовершенствовать это бесхитростное
приспособление -  например,  снабдить  его  рукояткой  и  использовать  как
оружие.
     Около шестидесяти тысяч лет назад разрозненные группы "гомо эректусов"
перебрались из Африки и Азии в Европу и наконец развились в "гомо  сапиенс"
     - особей,  к которым, в сущности, и относится современный человек, каким мы
его знаем.
     Человек нового типа не знал,  как разводить  огонь,  однако  когда  от
случайной  молнии загорался лес,  он заботливо сохранял тлеющие головни,  и
огонь горел у него, не угасая, год за годом.
     Он использовал его,  чтобы поджигать приземистый подлесок  и  загонять
животных   в   ловушку   или  вынуждать  их  срываться  с  круч  в  ущелье;
использовался огонь и для приготовления пищи.
     Наступило Великое Оледенение,  и отныне  огонь  стал  применяться  для
обогрева пещерных жилищ.
     Вероятно, огонь  и  произвел  необходимый "мозговый взрыв",  поскольку
обязывал человека жить в соответствии с себе подобными. невольно закладывая
основы цивилизованных устоев.
     Небольшая группа в двадцать-тридцать человек могла существовать так же
бесхитростно,  как стая животных.  А вот группа из ста или двухсот поневоле
должна была организовываться.
     Появилась насущная  потребность  в  законах  и  обычаях.  Более  того,
человеку приходилось овладевать и определенным моральным кодексом.
     Примитивные всхлипы и выкрики,  вполне подходившие для общения раньше,
развились в более утонченный язык.
     Примерно сто  двадцать  тысяч  лет  назад  на  Земле  существовали два
основных подвида людей.
     Одни, внешне  наиболее  схожие  с   современным   человеком,   обитали
преимущественно в Африке.
     Другие же  -  неандертальцы - были более примитивны и обезьяноподобны,
но в умственном развитии  своим  сородичам  особо  не  уступали.  Эти  люди
изобрели  лук  и  стрелу,  так  что теперь охотники могли убивать добычу на
расстоянии. Их женщины украшали себя красной охрой.
     Кроме того,  они поклонялись солнцу и верили в загробную  жизнь  -  по
крайней   мере,   такой   вывод   напрашивается  из  того  факта,  что  они
изготавливали каменные диски,  а мертвых хоронили по обряду,  с возложением
цветов.
     Более восьмидесяти   тысяч  лет  неандертальцы  преобладали  на  Земле
числом. И вдруг неожиданно исчезли.
     А исчезновение  их   совпадает   с   внезапным   подъемом   их   более
"человекоподобных" собратьев, кроманьонцев.
     Вероятно, наши  предки  выжили  своих соперников-неандертальцев и сами
приспособились жить на Европейском континенте.
     В сравнении с неандертальцем кроманьонец был просто сверхчеловеком.
     Кроманьонцы умели общаться не выкриками, а связной речью.
     Их жрецы - или шаманы - прибегали  к  чародейству,  помогая  охотникам
завлекать в засаду добычу тем,  что рисовали изображения животных на стенах
пещер и совершали таинственные ритуалы.
     Они выработали даже определенную форму письменности,  царапая на кости
пометки,  по  которым  можно  было  предсказывать фазы луны или чередование
времен года.
     Они научились делать лодки и пересекать реки,  а какое-то время спустя
отважились  пускаться  в путь даже через моря.  Теперь,  при наличии языка,
люди могли друг с другом торговать,  выменивая кремни,  гончарные изделия я
шкуры.
     Они приручили  животных:  волка (он сделался собакой),  лошадь,  козу,
стали разводить рогатый скот и овец.
     Примерно десять тысяч  лет  назад  появилось  земледелие,  люди  стали
выращивать пшеницу и овес.
     И вот вскоре уже появились первые окруженными стенами города,  человек
вышел на новый этап эволюции.
     - Как видишь, эти древние земледельцы стояли примерно на той же стадии
развития,  что и сегодняшние люди.  Это пауки сдвинули стрелку человеческой
эволюции на десять тысяч лет назад.
     Найл открыл глаза,  не зная  точно,  Стииг  это  произнес  или  кто-то
другой, но старца нигде не было видно.
     Юноша очнулся  словно  после  глубокого  сна.  Комната,  в  которой он
находился, казалась совершенно незнакомой.
     Тогда до него дошло,  что солнце светит через окна на  другой  стороне
галереи:  уже  далеко  за полдень.  Он прикинул,  что лежит здесь уже часов
восемь.
     Чувство глубокой  безмятежности  создавалось  машиной   умиротворения,
снимающей  напряжение,  скапливающееся  обычно  после длительных умственных
усилий.
     Машина фокусировала  ум  на   иллюзорной,   сну   подобной   панораме,
проплывающей перед внутренним взором.
     Повинуясь какой-то внутренней подсказке.  Найл поднялся, добравшись до
пищевого процессора,  съел тарелку супа и яблоко;  закончив,  с  удивлением
обратил внимание, что у плода совсем нет косточек.
     Ел Найл   машинально;   всем  своим  существом  он  осмысливал  сейчас
явившееся ему, перебирая выводы.
     Через полчаса,  не успев еще обсохнуть  после  душа  (с  премудростями
сантехники   Найл   справился  с  бездумной  заученностью  сомнамбулы),  он
возвратился к машине умиротворения и,  улегшись под балдахин,  вновь закрыл
глаза.
     Незаметно для себя Найл очутился среди смутно знакомого пейзажа.
     На этот раз ощущения,  что он лежит на кушетке,  не было, все будто бы
происходило наяву.  Найл стоял на берегу  моря,  глядя  в  сторону  плавных
волнообразных гор на горизонте.
     В отдалении  обильно  рос  цветущий  кустарник;  тут  и  там виднелись
пальмы, а из сухой земли пробивались стебли песколюба.
     Где-то в полумиле возвышался окруженный  стенами  город:  строения  из
обожженной глины, окружающая стена - смесь обожженной глины и камня.
     Озирая цепь холмов,  юноша внезапно догадался, что это за место. Это и
есть то большое соленое озеро Теллам,  и город стоит как раз на  месте  тех
развалин, среди которых Найл убил смертоносца.
     - Как ты считаешь, почему вокруг города стены? - спросил голос.
     - Защищаться от диких зверей?
     - Нет.  От людей. Создавшие цивилизацию люди, помимо прочего, усвоили,
что зерно и скот проще отнять у соседа, чем выращивать самому. Вот для чего
стали  необходимы стены.  Цивилизация и преступление зародились в одно и то
же время.
     Замечание это смутило Найла, показавшись каким-то несуразным.
     Цивилизация представлялась чем-то грандиозным,  значительным, решающим
шагом человека к осознанию своего величия.  В сравнении с этим преступление
казалось чем-то ничтожно мелким и пошлым.
     Почему голос звучал при этом так, будто оба эти понятия равнозначны?
     - Потому что преступление - нечто более  весомое,  чем  тебе  кажется.
Даже не по сути своей, а как симптом главной человеческой беды.
     Подумай, что   значило  для  людей  жить  в  городах.  Теперь  уже  не
требовалось каждому мужчине непременно быть охотником или  земледельцем,  а
женщине  -  родительницей  и  хранительницей  очага.  Теперь вокруг хватало
строителей,  землепашцев,  ткачей,  ремесленников,  жрецов. Каждый шлифовал
строго определенные навыки.
     Ты с рождения жил в пустыне, с боем добывая каждый кусок пищи и глоток
воды.  Поэтому-то город Каззака показался тебе просто раем.  А как те,  кто
прожил в нем всю жизнь? Они сами считали его раем?
     - Нет.
     - А почему?
     - Он им уже приелся.
     - Именно.  То  же  самое коснулось и обитателей этого древнего города.
Двести миллионов лет потребовалось человеку,  чтобы проделать путь развития
от  древесной  крысы,  нередко  находясь на грани вымирания.  Он сражался с
разными напастями,  природными бедствиями,  лишь бы выжить.  А тут не успел
глазом моргнуть, как ему и уют, и безопасность... и разделение труда.
     Но это  произошло  слишком  быстро.  Человек  не смог в течение одного
жизненного срока изменить привычек,  въевшихся  в  него  за  миллионы  лет,
поэтому  неизменно  возвращался  к своей прежней сущности охотника и воина.
Вот почему шел он с войной на своих соседей. И именно тогда чувствовал, что
действительно живет.
     - Так получается, он разрушал все то, к чему стремился?
     - Нет. Потому что нужда в уюте и безопасности у него даже сильнее, чем
тяга к риску и приключениям.  Человеку прежде  нужна  безопасность,  а  уже
затем  приключения,  никак  не  наоборот.  Кроме того,  война и риск уже не
утоляли его основной жажды - к познанию.  Именно этот  глубочайший  симптом
пересилил  тягу  к  риску,  подвиг  его  изобрести мотыгу и плуг,  колесо и
парус...
     Слова были больше не нужны.
     Снова перед Найлом медленно разворачивалась панорама истории, понятная
без словесных комментариев.
     Он наблюдал  рост  первых  городов  в  Мессопотамии,  Египте  и Китае,
воцарение  деспотов-воителей,  строительство  каменных  храмов  и  пирамид,
открытие вначале бронзы, затем железа.
     Он видел взлет и падение империй.  Шумеры,  египтяне, минойские греки,
халдеи, ассирийцы...
     Кровь стыла и тошнота подкатывала к горлу от чудовищных злодеяний.
     Не укрывалось ничего: как огню и мечу предавали города, как истязали и
убивали жителей.
     Двинулись грозные полчища ассирийских воинов, длинными копьями разящие
пленных. Обезглавленные, сожженные заживо, посаженные на кол...
     Найл просто кипел от гнева,  так что развал и исчезновение ассирийских
деспотий  наблюдал со злорадным удовлетворением.  А когда все это схлынуло,
сам убедился, что гнев и ненависть прилипчивы, как зараза.
     Но вот всплыла картина Древней Греции,  и Найл  оттаял  сердцем,  едва
увидев   расцвет  цивилизации  древних  эллинов,  зарождение  демократии  и
философии, появление театра, открытие геометрии и естествознания.
     И вновь его обуяло неизъяснимое волнение при мысли,  насколько все  же
преуспел  человек  в движении к совершенству,  и проснулась гордость за то,
что и он тоже из рода людей.
     Хотя машина умиротворения и действовала успокаивающе, впитывание такой
бездны информации истощало.
     Когда Найл  наблюдал  войну  между  Афинами и Спартой,  картины начали
подергиваться рябью, и он сам не заметил как забылся.
     Проснулся лишь через несколько часов. За окнами темнота, сам он накрыт
одеялом. В окне, выделяясь на фоне звезд, виднелся купол собора...
     Когда очнулся окончательно, утро уже было в разгаре.
     Слышались выкрики гребцов, торговцы шумели на рыночной площади.
     Наведался еще раз к пищепроцессору,  но ел и пил машинально. Какая тут
еда, когда не терпится узнать, что там дальше с человечеством.
     И Найл снова поспешил улечься под отсвечивающий холодом тусклый экран.
     На этот раз перед  внутренним  взором  развернулась  история  Древнего
Рима.
     Сменяли друг друга эпохи,  период демократии, Пунические войны, приход
к власти тиранов Мария и Суллы,  Юлия Цезаря,  Августа,  Тиберия, Калигулы,
Клавдия, Нерона.
     Обреченно, очарованный   мрачностью,   юноша   вновь  наблюдал  череду
кровавых убийств, разврат и скотство.
     Рождение христианства заронило  в  душу  надежду:  учение  о  любви  и
всеобщем  братстве  выглядело  самым  отрадным  и  многообещающим с момента
возникновения человеческой цивилизации.
     Но укрепление церкви  под  началом  императора  Константина  поубавило
оптимизма.
     В христианах терпимости к религиозным оппонентам было еще меньше,  чем
у язычников-римлян;  нередко из-за какого-нибудь пустячного  расхождения  в
трактовке Писания они убивали друг друга.
     С падением Рима под неудержимым натиском варваров Найл ощутил какую-то
усталую опустошенность и взирал на все с полнейшим равнодушием.
     Когда наконец растаял зрительный образ, Найл, придя в себя, спросил:
     - И  это  постоянно?  Неужели  вся  человеческая   история   настолько
беспросветна? Голос внутри отозвался:
     - Не  совсем.  Следующее  тысячелетие  картина  довольно неприглядная,
поскольку на умы людей жестоко давила церковь,  убивая всякого, кто пытался
мыслить  по-иному.  Перемены  наступили примерно тогда,  когда возвел купол
своего собора Брунеллески.
     Найл сел, устало потирая глаза.
     - Все стало постепенно меняться одновременно  с  рядом  великих  войн,
именуемых Крестовыми походами.
     Вышло так, что люди покончили с зависимостью от одного и того же места
и начали бродить по свету.  Это расширило их кругозор,  они  стали  строить
корабли,  на  которых отправлялись исследовать новые земли.  Затем некто по
имени Иоганн Гуттенберг  изобрел  книгопечатание,  а  еще  кто-то  научился
выделывать  грубую,  толстую  бумагу  -  количество  книг  стало измеряться
миллионами.
     И вот церковь пошла на попятный,  ей не хватало уже сил препятствовать
вольнодумству...
     Усталость у Найла внезапно прошла, он снова улегся и закрыл глаза.
     - Покажи.
     То, что последовало дальше, заслуживало самого пристального внимания.
     Найл воочию   пронаблюдал   историю   Реформации,   а  затем  то,  как
астроном-любитель Коперник вывел, что Земля вращается вокруг Солнца.
     Видел он изобретение телескопа и  великую  баталию  между  Галилеем  и
папой Павлом Пятым вокруг того, в самом ли деле Земля - центр Вселенной.
     Он был   свидетелем   открытий   сэра   Исаака   Ньютона  и  основания
Королевского Общества.  Он с восторгом наблюдал, как все смелее подает свой
голос эпоха Благоразумия, открыто не повинуясь угрозам церкви.
     Чувствовалось, что  человечество  наконец  приблизилось  к  постижению
тайны мира и своего величия.
     Он даже хлопал в ладоши,  приветствуя падение Бастилии и казнь  короля
Людовика XVI - неужто казнь нескольких тиранов во имя свободы и братства не
искупает себя?
     Девятнадцатый век, казалось, оправдывает все волнующие ожидания.
     Похоже, на  сцену  вот-вот  должен  появиться  человек  нового   типа,
достойный  плодов  своего  разума:  железной дороги,  парохода,  телеграфа,
электрического света.
     И тут вдруг,  словно в  отместку  за  чрезмерный  оптимизм,  открылась
неприглядная  панорама  войн  и  социальных  потрясений:  походы Наполеона,
Парижская коммуна, осада Севастополя, восстание сипаев в Индии, гражданская
война в США, франко-прусская и русско-турецкие войны; юношей снова овладела
беспросветность.
     Просто оторопь берет,  насколько тесно  соседствуют  в  собратьяхлюдях
величие духа и мракобесие.
     Он беспокойно шевельнулся, и тут голос сказал:
     - Наберись терпения. Впереди еще немало интересного.
     И Найл  опять закрыл глаза,  сплачивая все свое мужество по мере того,
как разворачивалась история двадцатого века.
     Первая мировая война, кровавая революция в России, становление фашизма
и нацизма,  японская интервенция в Китае, Вторая мировая, появление атомной
и водородной бомб и как следствие - неустойчивый,  до зубов вооруженный мир
на грани войны.
     Размах человеческих достижений, безусловно, восхищал: аэроплан, радио,
телевидение,  компьютер,  первые орбитальные  станции.  Но  теперь-то  было
известно, что кроется за всем этим, и Найл опасался, что людей ничто уже не
изменит.
     Надежды оставалось все меньше,  и мучила безотрадная мысль: развившись
в   интеллектуального  гиганта,  человек  вместе  с  тем  остался  духовным
карликом.
     В ответ - голос:
     - Да,  действительно,  временами кажется,  что человечество движется к
катастрофе. Но это потому, что я для схематичности вынужден многое чересчур
упрощать.  Если бы ты мог провести здесь месяцев шесть,  вникая  во  всякие
подробности,   у   тебя   было   бы  больше  поводов  для  оптимизма.  Сила
приспособления у человека уникальна.
     - И что,  неужели они так и  жили  в  этом  безумии,  пока  комета  не
вынудила их покинуть Землю?
     - До   поры   до  времени  -  да.  Ядерное  оружие  удерживало  их  от
развязывания мировых войн,  зато все это с успехом компенсировалось сотнями
войн  поменьше.  А преступность к той поре сделалась такой чудовищной,  что
люди поневоле превращали свои дома в  крепости.  Несмотря  на  все  попытки
как-то этому воспрепятствовать, население планеты продолжало расти.
     В конце концов, города стали напоминать переполненные муравейники, где
опасно ходить по улицам.  В начале двадцать первого века у людей  появилось
оружие,  сделавшее  войну  очаровательнейшей  из  забав,  причем куда более
разрушительной, чем в прежние времена.
     Жнец. По виду это оружие напоминает автомат,  но испускает луч атомной
энергии,  так  что,  пустив его в ход,  можно было свалить рощу или скосить
целиком улицу вместе с домами.
     Человек решительно   не   мог   устоять   перед    соблазном:    такая
обворожительная, демоническая мощь!
     Жнец стал   излюбленным   оружием   террористов  -  людей,  пытающихся
навязывать свою линию силой,  - и у правительств,  по сути, не было никакой
возможности отыскать на них управу.
     А потом,   в   середине  двадцать  первого  столетия,  двое  ученых  -
гениальный  физиолог  и  гениальный  психолог  -  создали   первую   машину
умиротворения.
     Это стало  одним  из величайших изобретений в истории человечества.  У
людей неожиданно появился простой метод очищения от всей той  скверны,  что
делает их агрессивными.
     В прошлом  для  этой цели люди одурманивали себя самыми разными ядами;
пристрастие к ним многих доводило до могилы.
     Машина же умиротворения не порождала к себе болезненной тяги,  из  нее
люди выходили просто посвежевшими, полными бодрости и сил.
     Почти полностью  исчезли  душевные  недуги  и  жестокие,  связанные  с
насилием  преступления.  Стали  забываться   и   войны.   Некоторое   время
человечество торжествовало: наконец-то покончено с величайшей из бед.
     А тех двоих ученых,  Чатера и Такахаси,  просто боготворили.  Такахаси
стал президентом Федерации Афро-Европейских государств.
     Пошла на убыль и рождаемость,  так что к концу две тысячи сотого  года
людей на Земле проживало даже меньше, чем в тысяча девятисотом.
     Но при  всем  при  том  вскоре сделалось ясно,  что главная из проблем
остается нерешенной. Человек по-прежнему не овладел тайной счастья.
     Несмотря на низкий уровень преступности и  отсутствие  стрессов,  люди
по-прежнему маялись от странной ненаполненности жизни.
     Подспудно они чувствовали,  что жизнь - это нечто большее,  чем просто
уютное, безмятежное отбытие отпущенного земного срока;  человеку необходимо
самоутверждаться, покорять новые миры.
     А зная,  что других таких миров в их Солнечной системе нет, они начали
экспериментировать с космическими кораблями в попытке достичь звезд.
     Из космоса  улавливались  сигналы.  Они  наталкивали  на мысль,  что в
системе звезды под названием Альфа Центавра возможна разумная жизнь.
     Но даже оттуда свет, чтобы достичь Земли, пронизывал пространство пять
лет.  Пройдут  века,  прежде  чем  даже  самый  быстрый  корабль долетит до
ближайшей звезды.
     Предположим, что проблему можно  решить,  создав  судно,  напоминающее
планету в миниатюре - с садами, реками, даже горами.
     Первое из  таких  создали в две тысячи сотом году,  направив в сторону
Проксимы Центавра. Через двадцать лет его нагнал первый в своем роде, новый
тип  корабля  с лазерными двигателями - их энергия позволяла разогнаться до
половины скорости света.
     Первое судно,  достигшее системы Центавра,  прибыло туда в две  тысячи
сто тридцатом году; возникло поселение под названием Новая Земля.
     Однако большинство  людей  вскоре  затосковали  по  родной планете,  и
следующие десять лет было истрачено на обратный путь.
     По возвращении на Землю все пошло прежним чередом.  Преступность опять
поползла вверх - люди начали совершать преступления от скуки.
     Но, по  крайней  мере,  им теперь хватало ума сознавать суть проблемы:
человек слишком быстро развился.
     Больше миллиона  лет  прошло,  прежде  чем  он  из   обитателя   пещер
превратился  в  жителя  городов,  и  лишь  каких-нибудь  семь тысяч (меньше
трехсот поколений),  чтобы из жителя  городов  сделаться  исследователем  и
покорителем космоса.
     Даже тело   у   него  не  готово  к  переменам.  Оно  приспособлено  к
физическому труду и испытаниям на выносливость, а не к сидению в кабинетных
креслах.
     Все инстинкты  в  нем  были сориентированы на одоление трудностей,  от
уюта и спокойствия оно хирело.
     Люди даже стали  мечтательно  вздыхать  о  прошлом:  в  эпоху  войн  и
корсаров жилось азартнее, рисковее.
     Один знаменитый   биолог   даже  написал  книгу,  где  утверждал,  что
человечество в конечном итоге изойдет от скуки.
     И тут людям неожиданно открылось,  что  жизнь  на  Земле  находится  в
опасности: ей угрожает радиоактивная комета.
     Это напоминало пробуждение от массовой спячки.
     Теперь у людей была единственная цель: отвести угрозу катастрофы.
     Вначале комету  надеялись  уничтожить  или  сбить  с  курса,  но,  как
выяснилось, она была чересчур велика, пятьдесят тысяч миль в диаметре.
     Когда стало ясно,  что столкновение неизбежно,  и произойдет это менее
чем  через  пять  лет,  человечество  весь  свой  колоссальный  технический
потенциал направило на строительство гигантских космических транспортов.
     Биологи кинулись изыскивать способ привить людям иммунитет к радиации.
     Для этого ставили опыты на скорпионах,  способных без малейшего  вреда
для себя поглощать дозу во сто крат большую, чем млекопитающие.
     Средство вроде отыскалось, но на эксперимент отважились далеко не все.
     И вот  в  две  тысячи сто семьдесят пятом году Земля почти обезлюдела:
эвакуация.
     Через шесть  недель  комета  прошла  вблизи  от  Земли  и  задела   ее
смертоносным  хвостом.  Погибло  девять  десятых  всей  фауны и большинство
людей, не успевших вовремя эвакуироваться.
     Последние транспорты  покинули   пределы   Солнечной   системы   через
несколько недель.  С их бортов были сделаны снимки *- комета,  описав петлю
вокруг Солнца, удалялась в открытый космос.
     И тут обнаружилось нечто, сбивающее астрономов с толку.
     Хвост кометы,  создаваемый давлением солнечного света на легкие  газы,
всегда  бывает направлен в сторону от светила.  А вот на излете кометы Опик
хвост все так же влекся следом.
     Большинство ученых от этого факта отмахнулись:  вздор,  такого быть не
может.  Но  кое-кто  все  же  усомнился:  было  ли  столкновение  с  Землей
действительно чистой случайностью, или же...
     Башня и еще сорок девять ей подобных были воздвигнуты в разных  частях
планеты.  Эту  строили  первой.  Первоначально  здесь планировалось создать
музей  -  или  капсулу  времени,  как  это  называлось,  -  содержащий  всю
совокупность  человеческого  знания.  Она  также была приспособлена к тому,
чтобы собирать информацию о  происходящем  на  Земле  со  времени  Великого
Исхода.
     - Но как можно собирать информацию, не выходя из башни?
     - Из  сознания  людей.  В  конце двадцать первого века были изобретены
устройства,  считывающие  мысли.  Придумали  их   почти   случайно,   когда
исследовались методы обучения во сне. Отслеживая, как можно подавать знание
напрямую в области  памяти,  люди  создали  метод  расшифровки  информации,
хранящейся в них.
     От этих слов Найлу стало неуютно.
     - Получается, ты можешь читать все, что у меня на уме?
     - Нет.  Я  ведь сказал "мысли",  а не "ум".  Мысли - лишь верхний слой
твоего сознания.  Это как  бы  серии  циркулирующих  шифрованных  сигналов,
которые можно ловить,  как ловят радиоволны.  Мощное сканирующее устройство
раскроет основное содержание твоей долгосрочной памяти.  Но ему не по силам
добраться до чувств и интуиции, или решений твоей воли. Основную информацию
из людских умов мы, кстати, считываем, когда люди спят.
     - Но для чего это вам?
     - Чтобы люди Новой Земли знали, что происходит на этой планете.
     Сердце у Найла гулко стукнуло.
     - Вся информация,  которую собирает Стигмастер,  передается  прямо  на
Новую Землю.
     - Так что, им уже известно обо мне?
     - Пока нет. Радиоимпульс идет до них пять лет.
     - Но о пауках они, должно быть, знают?
     - Безусловно.
     - Значит,  они могут возвратиться и помочь нам их одолеть?  - радостно
встрепенувшись, спросил Найл.
     - Нет. А зачем?
     Найл растерялся  от   такого   явного,   граничащего   с   жестокостью
равнодушия.
     - Затем, что... - голос его срывался, - они ведь тоже люди.
     - Да,  в  самом  деле.  Но у них десять лет уйдет только на то,  чтобы
добраться обратно до Земли,  и то после того,  как получат твое послание. К
чему им все эти усилия, если вы сами можете себе помочь?
     Такой ответ оставлял место хоть какой-то надежде.
     - Ты думаешь, нам самим по силам это сделать?
     - Если  нет,  то  вы  и  не заслуживаете свободы.  Закон жизни гласит:
выживает сильнейший.  Бели вам не по силам одолеть смертоносцев, значит, вы
недостойны свободы,  а пауки имеют право на то,  чтобы и впредь властвовать
над Землей.
     Найл призадумался. Наконец сказал:
     - Когда я сюда только пришел,  ты обещал,  что скажешь мне,  как можно
покончить с пауками. Ты сделаешь это?
     - Мог бы.
     - Так в чем же дело?
     - Боюсь, что нельзя.
     У Найла в душе все опустилось.
     - Почему?
     Пауза. Затем:
     - Давай  условимся.  Если ты сам скажешь мне,  почему нельзя,  тогда я
попытаюсь тебе помочь.
     Найл в растерянности покачал головой.
     - Здесь какой-то подвох?
     - Нет, просто уговор.
     - Но сколько времени ты дашь мне на обдумывание?
     - Лично мне разницы нет,  у меня времени хватит.  Но и слишком  тянуть
тоже не советую, нет смысла.
     - Почему?
     - Потому что,  чем дольше ты здесь находишься,  тем тебе труднее будет
выбираться.  Пауки все еще не знают,  что ты отсутствуешь.  Когда им станет
известно,  они  быстро  сообразят,  где  ты  можешь  прятаться.  А едва это
произойдет, их соберется возле башни целая орда, чтобы не дать тебе пройти.
     - Но как же они догадаются, где я нахожусь?
     - Тебя видели по пути сюда, или ты уже забыл?
     Найл припомнил   двоих   бойцовых   пауков,   карауливших    обиталище
Смертоносца-Повелителя.
     - Почему они не подняли тревогу?
     - Потому что еще ничего не знают о твоем исчезновении.
     Найл поймал  себя  на  том,  что  смотрит  в  окно.  Завистливую тоску
вызывали жители Флоренции, с беспечным видом спешащие по своим делам.
     - Ты не знаешь, как там сейчас мать и брат? - спросил юноша.
     - Знаю.
     - Можешь показать?
     - Закрой глаза, - велел голос.
     Едва сомкнув веки, Найл очутился во дворце у Каззака; от яви просто не
отличить. Он сам стоял в углу покоя, где у них состоялся последний разговор
с Каззаком.
     В помещении находились четверо Каззак.  Вайг.  мать и одетая в  черное
стражница - та самая, что посадила Найла под замок.
     Последняя стояла навытяжку, недвижно уставясь перед собой. Сайрис - на
лице усталая безропотность - сидела на горке подушек.
     Управитель стоял сейчас спиной, глядя в окно.
     Сидел и Вайг - вид унылый, не очень уверенный.
     - Мы знаем,  что он скрывается где-то в городе, - говорил Каззак. Если
хотите видеть его живым,  надо срочно его разыскать, прежде чем это сделают
пауки.
     Вайг покачал головой:
     - Понять бы, зачем он бежал...
     - Я же сказал:  не знаю!  -  раздраженно  перебил  Каззак.  Так  глупо
поступить. А ведь складывалось-то как хорошо.
     Вайг:
     - Он, наверное, пытается пробраться назад к детской?
     Сайрис испуганно ахнула. Каззак, чутко вздрогнув, резко обернулся.
     - Какого  черта  вы...  -  и  осекся,  увидев Найла.  Глаза управителя
вспыхнули от удивления и радости облегчения.
     - Хвала небесам! Где ж ты, чертенок, пропадал?!..
     Найл попытался ответить,  но голоса не было.  Кошмарное ощущение: губы
шевелятся, а изо рта ни звука.
     Картина стала таять на глазах.
     Открыв глаза,  Найл  обнаружил,  что  все так же стоит возле открытого
окна, глядя на воды Арно.
     Старец стоял неподалеку,  чуть заметно усмехаясь. Видение длилось лишь
несколько секунд.
     - Что случилось? - ошалело выдохнул Найл.
     - Ты прервал контакт.
     Голова кружилась  так,  что  юноша  невольно  опустился  на  ближайшую
кушетку. Бешено ухало сердце, по лицу струился пот.
     "Сейчас свалюсь", - пронеслось в голове.
     Однако вскоре тошнота прошла,  взор прояснился.  Выжат,  как лимон - с
чего бы?
     - Они меня заметили.
     - Мать заметила. И Каззак.
     - А остальные разве нет? - Все было так быстро, что он сам толком и не
различил.
     - Нет.
     Найл окунулся лицом в ладони; стало чуточку легче.
     - Что у меня с головой?
     - Ты попытался заговорить и спалил всю свою внутреннюю энергию.
     - Но ведь я там побывал. Они увидели меня.
     - Разумом,  не глазами.  Через минуту-другую  сердце  унялось.  Глотка
сухая, опаленная.
     - Пойду попью чего-нибудь.
     Найл отправился по коридору к пищепроцессору.
     Понятно, ничуть  не  удивился,  застав там Стиига,  сидящего на столе.
Найл наугад нажал одну из питьевых кнопок.
     Через полминуты  из  окошка  раздачи  выскользнул   стакан   холодного
апельсинового сока,  поверху плавали кусочки цедры. Найл с жадностью осушил
стакан. Затем сел напротив старца.
     - И что теперь будет?
     - Уж теперь-то Каззак,  точно,  сделает все, чтобы тебя заполучить. Он
уверен,  что ты наделен сверхъестественной силой.  Он не мыслит дальнейшего
без тебя.
     Вспомнив бледное лицо матери, юноша проникся чувством вины. На секунду
он задумался, как бы сподручнее возвратиться во дворец Каззака.
     Стииг покачал головой.
     - Глупо. Теперь они глаз с тебя не будут спускать.
     Найл мрачно уставился в окно.
     - Куда же мне деваться?
     - Прежде ты должен выполнить наш с тобой уговор, - улыбнулся старец.
     - Это загадку-то?
     - Не загадку, просто ответ на простой вопрос.
     Найл зарылся лицом в ладони, но ясности в мыслях не возникало.
     - Ты  ждешь,  чтобы  я  сказал...  почему ты не в состоянии помочь мне
уничтожить пауков?
     - Не совсем.  Ты спрашивал,  могу ли я сказать,  как этого добиться. Я
ответил, что нет, потому что запрещено. Но помочь тебе не отказывался.
     - Но прежде хочешь, чтобы я догадался обо всем сам?
     - До тебя начинает доходить, - кивнул собеседник.
     Найл задумчиво произнес:
     - Ты  не  можешь  мне  сказать,  как  их одолеть,  потому что...  - он
тщательно подбирал слова, - ... потому что подсказка - слишком легкий путь.
Человек должен добиваться свободы сам... иначе он не оценит по достоинству,
что значит быть свободным.  - Он посмотрел на старца. - Это и есть ответ на
загадку?
     - Частично.
     Найл тяжело мотнул головой;  усталость по-прежнему донимала дурнотой и
тяжестью.
     - Больше ничего на ум не идет.
     - Что ж, пока достаточно и этого.
     - Значит, ты мне все-таки поможешь? - встрепенулся Найл.
     - Прежде позволь еще один вопрос. А зачем тебе понадобилось уничтожить
пауков?
     Вопрос насторожил  Найла,  в  нем  чуялся  скрытый  подвох.  Помедлив,
сказал:
     - Этот город построили люди,  а пауки городов никогда не строили.  Они
живут в городах, оставленных людьми.
     - Но  зато они хозяева Земли.  Это разве не доказательство,  что у них
есть над людьми превосходство?
     - Нет.  Просто у них сильнее развита  воля.  Но  такой  жизни  они  не
достойны.
     - А почему?
     Найл призадумался, затем досадливо тряхнул головой.
     - Не могу объяснить. Но чувствую, что это так!
     - Если ты намерен одолеть пауков,  - с мягкой назидательностью заметил
старец, - тебе необходимо знать, почему это так.
     - Ты можешь мне сказать?
     - Я могу еще больше: показать. Ступай за мной.
     Найл не замедлил, подчиниться и пошел коридором в галерею.
     Он думал,  что  сейчас  надо  опять  будет   укладываться   в   машину
умиротворения,  но  старец  не  задерживаясь  прошел  мимо и ступил в белый
столп; Найл последовал за ним. Поднялись.
     Выйдя наружу, Найл обнаружил, что стоит в комнате на верхотуре башни с
видом на город. Странно было видеть ее снова.
     Иллюзорная панорама  Флоренции  представлялась  такой явственной,  что
теперь сложно было от нее отвыкнуть. Солнце клонилось к закату.
     - Ложись вон туда, - старец указал на черную кожаную кушетку.
     Возле кушетки  на  стекле  черного  столика   лежало   устройство   из
скрепленных  меж  собой  изогнутых  металлических  полосок;  оно напоминало
обрывки шляпы.
     Длинный провод соединял его со Стигмастером.
     - Надень  на  голову,  -  велел  Стииг,  сопроводив  слова   мысленной
иллюстрацией.  Найл  не  рассуждая  подчинился.  Гладкие  упругие подушечки
прилегали ко лбу и вискам.
     - Устраивайся поудобнее, голову на подушку. Готов?
     Найл кивнул.  В местах,  где подушечки касались кожи, чуть покалывало,
будто иголочками.
     Юноша прикрыл глаза.
     Он готовился увидеть какой-нибудь умозрительный образ, которому, может
статься,  вторит невыраженным словами поток сознания. Ощущение же оказалось
сугубо   физическим:   покалывание,   переходящее   постепенно   в   легкое
пощипывание.
     Все это сопровождалось  приятным  ощущением,  как  если  бы  вдруг  он
отрешился от тела и плавно взмыл в небо, словно воздушный шар.
     Приятное пощипывание из головы оттекло к ногам.
     Он совершенно не ожидал такого невыразимого блаженства.
     Колкие искорки  обрели вдруг свечение,  образовавшее вокруг тела белый
ореол.
     Свет постепенно проник в каждую пору, тело будто обрело прозрачность.
     Похожее удовольствие он испытывал,  прижимаясь телом к Мерлью,  только
это было куда сильнее.
     И тут  даже  сам  свет  внезапно  озарился  изнутри яркой,  насыщенной
вспышкой,  сравнимой разве что с высоким звуком. Звук реял все выше и выше,
свет  стал  ослепительным,  как солнце в разгаре дня.  Но все это было лишь
прелюдией к тому, что почувствовалось затем секунд на пять.
     До этого  момента  Найл  воспринимал  все  происходящее  пассивно,   с
молчаливой признательностью.
     Но настал   миг,   когда   до   него   начало  доходить:  ощущение-то,
оказывается,  исходит не извне.  Оно лишь отражение чего-то,  происходящего
внутри.
     Впечатление такое,  будто  над  неведомым  горизонтом  его  внутренней
сущности восходит солнце.
     А затем несколько секунд его сотрясал поток необузданной  первозданной
силы - силы колоссальной, ошеломляющей, поднимающейся из пучин сознания. Ей
сопутствовало озарение - такое, что тянуло громко, с надрывом расхохотался,
зайтись хохотом.  Все - башня, Стигмастер, старец, те же пауки - показались
одной большой наивной шуткой.
     Шуткой был и он сам,  Найл,  поскольку дошло:  он - маска, оболочка, в
сущности,  просто  фантом,  абсурд,  на  самом  деле его,  оказывается,  не
существует.
     Затем свет стал таять,  и  ощущение  неизреченной  силы  убавилось  до
чувства просто удовольствия, словно мощная волна, откатившись, опустила его
на берег.
     Вместе с тем,  наступившее просветление никуда не исчезло. Теперь было
ясно: средоточием мощи является он сам, его внутренняя сущность.
     Прекратилось покалывание  в  прилегающих к коже подушечках.  Помещение
словно преобразилось.
     Он взирал на него так,  будто сам  все  тут  создал.  Ничто  здесь  не
казалось уже ни странным, ни диковинным.
     Несколько секунд  Найл  лежал неподвижно,  вслушиваясь в угасающее эхо
звука,  вынесшее его за  пределы  самого  себя.  Затем,  глубоко  вздохнув,
сдвинул с головы устройство и поместил на стол.
     В теле - томная усталость, но сам он был абсолютно спокоен.
     Старца нигде  не  было  видно,  но  голос внутри грудной клетки изрек:
"Теперь тебе все ясно".
     Отказываться не было смысла.  Найл впервые отчетливо понял,  что голос
этот  принадлежит  машине,  запрограммированной отвечать на его собственные
вопросы.
     Он и сам уже  начал  об  этом  догадываться,  но  машина  предпочитала
выступать в человечьем обличье, и ему хотелось верить в эту наружность.
     Теперь же стало ясно, какова правда.
     Захотелось прилечь и осмыслить все, что сейчас было ему преподано.
     Основным, главенствующим фактором была сила.  И просто,  и очевидно, и
вместе с тем вызывало растерянность.
     Источник силы находится внутри.  К ней  прибегают  всякий  раз,  когда
требуется  шевельнуть рукой или смежить веки.  Одновременно,  ее хватает на
то, чтобы изменить Вселенную.
     Почему людям так мало известно  об  этом  внутреннем  источнике  силы?
Почему они ее почти не используют?
     Теперь ответ был ясен.
     Прежде чем воспользоваться,  ее надо вызволить... а чтобы проникнуть в
такую бездну,  человеку необходимо углубиться в себя и сузить  сознание  до
точки.
     Таким же образом он погружается в сон,  отрешается от физического мира
и постепенно теряется в глубинах сознания. Получается, человек осознает эту
силу редко,  потому что сон, как правило, одолевает его прежде, чем удается
ее достичь...
     Найл насупил   брови,   сплачивая   всю   свою   энергию   в    едином
сосредоточенном  усилии,  и  вскоре  ощутил мгновенный напряженный проблеск
силы.
     Неважно, что это было лишь слабое  подобие  испытанного  им  несколько
минут  назад.  Главное,  у  него  получалось  его  вызывать  (пусть смутно)
напряжением воли.
     Теперь понятно,  почему те же смертоносцы не уходят в  своем  развитии
дальше определенной черты.
     Миллионы и  миллионы  лет своей эволюции они оставались пассивны.  Это
дало им возможность уяснить один важный секрет (кстати, неизвестный людям),
что сила воли имеет физическую природу.
     Человек никогда  над  этим  не задумывался,  постоянно размениваясь на
работу руками и головой,  которым  отводил  роль  безропотных  исполнителей
волевых решений.
     Затащив в тенета муху силой воли,  паук понял,  что никакие физические
придатки для того  не  нужны.  И  разросшись  до  гигантских  размеров,  он
"отрастил" себе и соответствующую силу воли.
     Однако и это был шаг в неверном направлении.
     Пауки стали использовать свою силу воли так,  как люди используют силу
мышц - для удовлетворения сиюминутных телесных потребностей.
     Они распыляли ее наружу, на других существ.
     А поскольку им никогда не приходилось использовать свой мозг  активно,
они упустили спросить себя, что является источником этой силы.
     Поэтому им  осталась  совершенно  неведомой та колоссальная мощь,  что
кроется в них самих.
     Вот почему  людям  суждено  их  превзойти.  Вот   почему   смертоносны
догадываются,   что   в   конечном  итоге  придется  уступить.  Вот  отчего
Смертоносец-Повелитель боится людей.
     Найл подошел к прозрачной стене, выходящей на север.
     На том конце окружающей башню лужайки проспект разветвлялся я  тянулся
примерно  на  полмили  по  прямой.  Между полуразвалившимися зданиями вдали
проглядывала река.
     В конце длинного проспекта, судя по всему, должен быть мост.
     - У тебя есть план паучьего города? - спросил Найл.
     Стены комнаты моментально утратили прозрачность, и комната погрузилась
в  темноту.  На стене словно каким-то лучом высветилась огромная карта,  на
которой здания были изображены так,  будто их снимали строго по вертикали с
воздуха.
     Теперь было видно, что город имеет форму круга.
     С севера на юг его рассекает проспект, а с юго-запада опоясывает река.
     Женские кварталы  располагались в юго-западном секторе,  а разделяющая
центральная стена выходила далеко за южную оконечность города.
     Гораздо больших размеров был полукруг к северу от реки.
     Он был  помечен  надписью  "Квартал  рабов",  а   нерезкие   очертания
показывали, что многие здания лежат в руинах.
     Здесь, как  и  в  южном  секторе,  по  центру  находилась своя большая
площадь,  в середине которой  возвышалось  окаймленное  лужайкой  здание  с
куполом.
     - Это что? - спросил Найл.
     - Когда-то административный центр города,  зал собраний.  Теперь здесь
прядут шелк.
     - Для шаров паукам?
     - Да, и не только.
     - Шары делают здесь?
     - Нет. Шелк отвозят в город жуков-бомбардиров, в пяти милях к югу.
     - А почему не здесь?
     - Потому что слуги пауков не такие искусные умельцы.  Шар  сделать  не
так-то просто, а у жуков слуги умнее и искуснее.
     - Если  пауки  боятся  людей,  то почему они тогда позволяют,  чтобы у
жуков были разумные слуги?
     - Им просто некуда деваться.  На жуков не действует паучий яд,  а если
их рассердить, они могут дать достойный отпор.
     - А зачем жукам сообразительные слуги?
     - Потому  что  жуки,  в  отличие от пауков,  восхищаются человеческими
достижениями.  Еще их приводит в  восторг  человеческое  умение  разрушать.
Получили, стало быть, эволюционное наследие. Жуки извечно защищались своими
выхлопами, так что, по их разумению, во взрыве - красота. Основная работа у
тех слуг - устраивать фейерверки,  да помощнее. А для этого требуется очень
даже смекалистая голова.
     - Жуки, наверно, доставляют паукам много хлопот?
     - Да,  было такое время,  пока те и другие  не  пришли  к  соглашению.
Теперь  у  них налажена система обмена рабами.  Сообразительные слуги жуков
меняются на привлекательных женщин паучьего города.
     - А самих слуг жуков это не задевает - видеть,  как собратьев отдают в
рабство?
     - Нет. Им нравится, что у них появляются красивые женщины. Кроме того,
слуги жуков считают это завидной участью: их же используют для производства
потомства.
     Найл долгое время изучал план.
     - Где бы мне было надежнее всего спрятаться?
     - Где угодно в квартале рабов. Там никто не спросит, откуда ты.
     - А там что, нет пауков?
     - Полным-полно.  Но  они  почти не отличают людей друг от друга.  Надо
лишь соблюдать разумную осторожность.
     Внезапно Найл почувствовал смятение.  В башне было  уютно,  совершенно
безопасно.  А  теперь  бередила  тоска:  безмятежности и уюту пришел конец,
вновь предстоит ввергнуться в  пучину  неведомых  опасностей.  Даже  светоч
полученного  за  эти  два  дня знания несколько потускнел.  На секунду душу
замутила тоска, сродни отчаянью.
     Стигмастер, похоже, не придал никакого значения переживаниям Найла.
     - Прежде чем отправишься,  - произнес  голос,  -  надо  бы  в  деталях
запомнить план города.
     - На  это  уйдет  много  времени.  - Найл пытался скрыть нарождающуюся
усталость.
     - Не так много, как кажется. Загляни в шкафчик возле Стигмастера.
     Найл открыл дверцу небольшого  металлического  шкафчика  и  неожиданно
обнаружил напротив свое лицо.
     На задней  стенке  шкафчика  висело  зеркало.  Посмотрев  себе прямо в
глаза, Найл заметил во взгляде тоску и неуверенность.
     Над зеркалом,  на аккуратном золоченом крючке висела тоненькая золотая
цепочка, а на ней маленький зеркальный диск с ноготь величиной.
     - Возьми  это  и  повесь  на  шею,  -  велел голос.  - Этот медальон -
ментальный рефлектор, отражатель мысли.
     Найл снял медальон с крючка и дотошно рассмотрел.
     Диск был   чуть   выпуклый,   темно-золотистого   цвета.   При   более
внимательном  взгляде стало заметно,  что это не круг,  а,  скорее,  овал с
округлыми краями.  Поверхность у зеркала была какой-то матовой; искаженное,
с золотистым налетом лицо Найла отражалось, точно сквозь облачко тумана.
     Когда он вешал медальон на шею, голос заметил:
     - Нет,  не так,  надо обратной стороной. Найл надел медальон как надо.
Выпуклая  поверхность  плотно  уместилась  в  ложбинку  на   груди   повыше
солнечного сплетения.  Тут Найла неожиданно качнуло, даже сердце замерло на
секунду.
     Глаза еще раз повстречались с  отражением  -  неуверенности  в  глазах
больше не было. Голос:
     - Отражатель  мысли  довела  до совершенства одна древняя цивилизация,
ацтеки;  их жрецы использовали его во время  медитаций  перед  человеческим
жертвоприношением.      Эта      тайна      повторно      была      открыта
исследователями-парапсихологами в конце двадцатого века.  Зеркало  способно
координировать мыслительные вибрации мозга,  сердца и солнечного сплетения.
Теперь постарайся запомнить план города.
     Найл внимательно вгляделся в  план.  Удивительно,  охватить  его  весь
целиком оказалось почему-то вполне по силам.
     Зеркальный медальон     на     груди    словно    умножал,    усиливал
сосредоточенность.
     Еще пять минут назад план  казался  чрезмерно  запутанным  и  сложным;
теперь мозг впитывал его с внезапной жадностью, как желудок еду.
     Минуты не прошло, как Найл уже затвердил его наизусть.
     - Что такое крепость? - осведомился он.
     - Здесь располагаются главные казармы города. Казармы - помещения, где
живет воинский контингент.
     - А арсенал что такое?
     - Место, где складывают оружие. Найл указал на план.
     - Мост охраняется?
     - Да.  На прошлой неделе там поймали одну из служительниц  -  пыталась
пробраться  в  детскую,  чтобы повидать своего младенца.  Теперь подступы с
обеих сторон охраняются бойцовыми пауками.
     - Что сделали со служительницей?
     - Принародно казнили и съели.
     - Есть еще где-нибудь место, где можно переправиться через реку?
     - Как ни выгадывай,  а лучше моста места нет.  Здесь у реки наименьшая
глубина.
     - Когда удобнее всего попытаться это сделать?
     - Лучше на рассвете, когда меняется стража.
     Найл опять  изучающе  вгляделся в план.  Нечего и думать о том,  чтобы
подобраться к мосту по главному проспекту - равносильно самоубийству.
     А вот вдоль набережной на расстоянии примерно полумили друг от друга к
реке спускались ступени каменных лестниц.
     Если бы  как-нибудь  проникнуть  к реке возле разделяющей город стены,
можно было бы пройти к мосту по кромке берега.
     - Где можно укрыться в квартале рабов?
     - Многие здания уже не имеют  верхних  этажей.  Обычно  там  пауки  не
распускают тенета. Вот в таком месте будет тебе всего безопаснее.
     Неожиданно у  Найла  заломило  в висках.  Он помассировал себе виски и
лоб, ломота унялась.
     - Это из-за медальона.  Ты к нему еще не привык, поэтому если внимание
не  уравновешенно,  то  возникают  головные  боли.  В  таких случаях всегда
поворачивай его тыльной стороной.
     Найл повернул  медальон  зеркальцем  наружу.  Едва  это  сделал,   как
напряжение исчезло,  сменившись непривычной опустошенностью. В голове гулко
шумело.  Найл лег на кушетку и закрыл глаза. Тело начала окутывать приятная
дремота.
     - Не советую засыпать сейчас, - заметил голос. - СмертоносецПовелитель
только что послал к  Каззаку  нарочного  -  привести  тебя  к  нему.  Когда
управитель  признается,  что  ты  исчез,  все  пауки в городе поднимутся на
розыски.
     Найл (куда усталость девалась!) моментально сел.
     В кровь опять просочился едкий страх; не сразу и уймешь.
     Совладав с голосом, Найл спросил:
     - Что будет Каззаку?
     - Ничего.  Смертоносец-Повелитель - реалист, он ничего ему не сделает.
Но уходить тебе надо немедленно.
     - Иду.  -  Внутренне  сосредоточась,  он  подавил-таки страх.  Окрепла
решительность. - Я смогу поддерживать с тобой связь?
     - Да.  Через раздвижную антенну.  Она  настроена  на  ментальную  цепь
Стигмастера.  Но  пользуйся  ей по возможности реже.  Многие пауки способны
улавливать ее импульсы,  поэтому,  пуская се в ход,  ты всякий раз рискуешь
быть обнаруженным.
     Возле белого столпа неожиданно возник старец.
     - Прежде чем отправиться, надо подкрепиться. Ночь впереди долгая.
     - Есть я сейчас не хочу. - Аппетит у Найла пропал.
     - Тогда возьми еду с собой. Ты также должен переодеться в одежду раба.
Пойдем со мной. Времени уже в обрез.
     Найл ступил в столп.  На этот раз порхающая легкость при  спуске  была
неприятной, от нее лишь явственнее чувствовалась нервная взвинченность.
     Они оказались в помещении с плавно изогнутыми белыми стенами.
     На одном   из  табуретов  (это  его  Найл  принял  тогда  за  поросший
водорослями  прибрежный  камень)  лежала  раздвижная  трубка  и   посконная
грязно-серая рубаха раба.
     Натянув ее  поверх одежды,  Найл брезгливо сморщился:  от дерюги несло
застоявшимся потом.
     В отличие от его одежд,  рубаха раба имела карманы, причем в каждом из
них  чтото  лежало.  Найл  сунул  руки  в оба.  В одном оказалась небольшая
деревянная коробочка,  в другом - легонький цилиндрик, сантиметров десяти в
длину  и  пару  сантиметров  в диаметре.  Под слоем ваты в коробочке лежало
несколько крохотных коричневых таблеток.
     - Это пищевые таблетки, - пояснил старец, - из тех, что использовались
для жизнеобеспечения космонавтов во время длительных экспедиций.
     - А это?
     - Легкий костюм, тоже для использования в космосе. Нажми с торца.
     Утопив конец   цилиндрика  большим  пальцем,  Найл  увидел,  как  тот,
удлинившись против прежнего вдвое, начинает быстро разворачиваться.
     Постепенно стал  угадываться  мешковатый   комбинезон   металлического
цвета; размер такой, что запросто вместит двоих Найлов.
     - А надо ли? - с сомнением спросил Найл.
     - Возьми,  потом спасибо скажешь.  Когда надавишь на кнопку,  он опять
свернется.
     Найл с веселым любопытством наблюдал,  как костюм снова превращается в
аккуратную  серую  трубочку,  дивясь  тому,  что  делается  это  совершенно
бесшумно, даже, вопреки ожиданию, без шороха.
     - А теперь иди, иначе все эти приготовления - пустой звук.
     Старец исчез.  Найлу было не по себе от такой поспешности, но это лишь
яснее свидетельствовало о неотложности дела.
     Едва подняв металлическую трубку, он ощутил в пальцах покалывание.
     Вытянул руку  и  коснулся трубкой стены.  Слабость в ногах,  внезапное
головокружение. Шаг вперед, и он снова будто сорвался в водопад.
     Невыносимо замутило... Но мгновение спустя сознание опять прояснилось.
Найл стоял на лужайке перед башней.
     От хлесткого порыва холодного ветра в голове прояснилось.
     Мгла была  почти  непроницаемой,  но вот из-за стремглав несущихся туч
проглянула луна. Ничего, все нормально, вот уже и полегчало.
     Трава под ногами была сырой и  скользкой,  очевидно,  прошел  затяжной
дождь. Найл двинулся вперед как можно осторожнее, чтобы не поскользнуться.
     Он опирался на металлическую антенну, как на посох.
     Через минуту-другую  под  ногами  ощутилось  мокрое покрытие.  В тучах
снова наметилась прогалина,  и луна скудно  осветила  идущий  на  север,  к
мосту, проспект.
     Найл повернул налево и тронулся в направлении женского квартала.
     Когда он  огибал дальнюю оконечность площади,  ветер стоял такой,  что
приходилось идти, нагнув голову, превозмогая встречный напор.
     Но, когда он выбрал подветренную  сторону,  двигаться  стало  полегче.
Судя  по  карте,  эта  часть  города  была пустой - своего рода нейтральная
территория между южной частью и кварталом рабов.
     Хоронясь от ветра,  от которого клацали зубы,  Найл  приостановился  в
проеме  подъезда  и  выждал,  пока  появится луна.  Дождавшись,  он оглядел
площадь.
     Сердце опасливо сжалось.  В  призрачном  свете  башня  белела,  словно
залитая изнутри собственным светом.
     Вокруг основания  различалось  грузное  шевеление  приземистых тварей,
ясно распознаваемое на светлом фоне башни.
     На секунду подумалось,  что это тени от облаков, но вот луна, выплыв в
свободную от них темно-синюю прогалину,  засияла ярче,  и тогда стало ясно,
что это живые существа.
     Одновременно с тем, как свет померк, стало казаться, будто тени ползут
по траве в его сторону.
     Первой мыслью,  еще  полуосознанной,  было стремление бежать,  но Найл
тотчас же понял, что это будет ошибкой. Самоконтроль тут же сработал на то,
что он вообще перестанет владеть собой.
     Следующим порывом  было  укрыться  в ближайшем здании.  Но он отверг и
это: рано или поздно каждое здание в городе будет прочесано. Пауки обладают
бесконечным  терпением  и  действуют  с  неторопливой дотошностью.  Укрытие
вскоре превратится в западню.
     Самым правильным будет не сбавлять хода,  в надежде на то,  что мгла и
ветер замедлят облаву.
     Найл двинулся   на  запад,  в  сторону  женского  квартала,  с  каждым
перекрестком сворачивая на север, чтобы еще приблизиться к реке.
     В этих узких рукотворных каньонах темень стояла такая, что приходилось
пробираться  подобно  слепому,  выставив перед собой трубкупосох,  а другой
рукой хвататься за уличные ограждения и стены.
     Тротуары были неровные, все в выщербинах.
     На одном из углов (именно углов,  поскольку ветер задувал разом с двух
сторон) Найл запнулся о поребрик и угодил ногой в нишу водостока.
     Посох со  звоном  вылетел из рук.  Упав на четвереньки,  Найл принялся
лихорадочно шарить повсюду вокруг, борясь с нарастающим страхом.
     Мысль, что трубка утеряна, наполняла мозг отчаянием.
     Тут вспомнилось о зеркальном медальоне.  Найл залез себе под рубаху  и
повернул его нужной стороной к груди, сам сел в стенающей темноте.
     Сосредоточился. На  секунду  где-то в затылке остро кольнуло,  а затем
тело наполнилось ровной силой и  спокойной  уверенностью.  Он  поднялся  и,
растопырив  пальцы  невысоко  над  землей,  пошел  -  медленно-премедленно.
Покалывание в кончиках пальцев правой руки дало знать, где искать пропажу.
     Теперь, в сравнительно  спокойном  состоянии,  он  мог  уловить  некое
подобие сигнала,  исходящее от металлического прута.  Через секунду удалось
отыскать, где именно в нише водостока он лежит.
     Медальон Найл  снова  отвернул   от   груди,   чувствуя,   как   такая
сосредоточенность высасывает его энергию.
     Когда луна выявилась снова,  Найл обнаружил, что до широкого проспекта
уже рукой подать.
     План он помнил хорошо:  река должна  находиться  в  двух  кварталах  к
северу. Задержавшись в подъезде, он внимательно оглядел проспект - не видно
ли там движущихся теней. Похоже, никого...
     Сверху тяжело полоскались на ветру большие тенета,  но  паук  в  такой
ветер наверняка забился, съежившись, куда-нибудь подальше, в щель.
     Найл заспешил вверх по проспекту.
     Глаза постепенно свыклись с темнотой, и он мог двигаться проворнее.
     Лицо и  голые  руки немели от стылого ветра.  Но это даже хорошо,  что
холод: паукам он не приятнее, чем ему.
     До реки оставался еще целый квартал,  когда Найл  остановился  немного
передохнуть на углу улицы.
     Сверху луну затянуло огромной тучей,  минут десять пройдет, не меньше,
прежде чем она схлынет.
     Не надо бы  выходить  на  набережную  в  полной  темноте,  если  пауки
охраняют мост, то, вероятно, могут нести дозор и вдоль реки.
     Он сидел  на тротуаре,  прислонясь спиной к ограждению подвала.  Чтото
сзади скрипнуло:  оказалось, он прислонился к двери. Мысль о том, что можно
укрыться   от   ветра,   пусть   хоть   на   несколько   минут,  показалась
соблазнительной.
     Найл открыл дверь,  и  та  отозвалась  протяжным  пением  проржавевших
шарниров.  Елозя  на  коленях,  юноша  нащупал  истертые  каменные ступени,
скользкие от дождя.  Он  стал  осмотрительно  спускаться,  пока  не  достиг
подобия подвала, расположенного ниже уровня улицы.
     Стоял неприятный запах,  как от гниющей растительности,  но ветра,  по
крайней мере, не чувствовалось.
     Теперь, когда острый холод  не  обдавал  кожу,  ощутилась  даже  некая
видимость  тепла.  Найл,  дрожа,  сидел,  сцепив  руки  на  коленях,  а сам
удивлялся, с чего это запах гнилых овощей все усиливается.
     Что-то вкрадчиво коснулось руки; юноша опасливо вздрогнул.
     Первым делом мелькнуло, что сейчас в неприкрытую кожу вопьются готовые
впрыснуть  яд  паучьи клыки;  Найл буквально окаменел.  Однако нет;  что-то
размякше-нежное украдкой подбиралось к плечу  и  одновременно  обволакивало
левую голень.
     Найл вскочил  на  ноги  уже  тогда,  когда что-то холодное и скользкое
смыкалось вокруг лодыжки; от омерзительного смрада перехватило дыхание.
     Рывком высвободив  ногу,  Найл  почувствовал,  как  это  же  самое   -
пакостное, скользкое - пробирается вверх по руке.
     Попытался отшатнуться   -   но   оно   сомкнулось  вокруг  предплечья,
притягивая к ограждению.
     Несмотря на страх и тошнотворный смрад, утешало хотя бы то, что это не
паук.
     Эти холодные,  влажные щупальца продвигались медленно,  но верно;  вот
одно уже проникло между ног и обвивалось вокруг правого колена.
     Когда наклонился,  рука влезла во что-то холодное, рыхлое и осклизлое,
сжал  -  словно слякоть засочилась меж пальцев.  Какой-нибудь хладнокровный
червь, не иначе.
     Еще один червеобразный отросток  попытался  вытянуть  из  правой  руки
металлическую трубку.
     Найл, стиснув   ее  в  ладони,  ударил  между  столбиками  ограждения,
врезался во что-то мягкое.
     Он ударил со всей силы еще,  и еще,  и всякий раз  удар  приходился  в
точку. Однако, несмотря ни на что, щупальца продолжали ползти, обвивая тело
с дремотно-неспешной целеустремленностью.
     Когда это - холодное  -  коснулось  лица,  отвращение  превратилось  в
пламенеющий гнев.
     Найл снова  схватился  за  конец  трубки  и во всего размаха ударил ею
между столбиками ограждения.
     Мозг словно оплавила вспышка слепой ярости.
     Чувствовалось, как сила эта,  накаляясь,  течет  через  мышцы  руки  и
отдает в трубку.
     Стиснув зубы,  Найл схватился сильнее и опять почувствовал,  что будто
разряд сбегает по руке вниз.
     Хватка щупалец внезапно ослабла.
     Найл тяжело откинулся спиной на стену,  затем,  отпихнувшись  плечами,
кое-как  поднялся  по  ступеням  и  выбрался  на улицу.  Давясь и сдерживая
судорожные позывы к рвоте,  он шаткой поступью побрел через дорогу,  затем,
чуть придя в себя, побежал.
     Лицо освежал холодный ветер, желанный, словно ласка.
     Когда пробежал с десяток шагов, самообладание восстановилось.
     Найл укрылся  в  подъезде  и  там  стоял  с закрытыми глазами,  унима