ным дыханием следил за братом, тщетно пытаясь унять сердце, прыгающее в груди. От муравейника Вайга все еще отделяло около полутораста метров, он приближался очень осторожно. Внезапно Найл подумал, что надо бы прежде всего сладить с бешеным сердцебиением (в детстве ведь получалось!), и, на время забыв даже о Вайге, сосредоточился на своем волнении и страхе, веля им исчезнуть. Поначалу все приказы звучали впустую, но потом что-то начало получаться. Найл сосредоточился еще сильнее - в мозгу, ожив, затрепетала точка яркого света. Когда мальчик снова посмотрел на тропу, Вайг был уже недалеко от входа. Обострившимся чутьем Найл ощущал его страх и вместе с тем отчаянную решимость: Вайг тоже держал себя в руках, не выказывая боязни. Вот навстречу брату засеменил выбежавший из лаза муравей-рабочий. По мере того как человек и насекомое сближались, Найл отчетливо чувствовал смятение муравья: запах вроде бы знакомый и в то же время какой-то не такой, но, судя по всему, враждебных намерений существо не имеет и пахнет как родное. Только когда муравей с Вайгом разминулись, Найл сообразил, что смог прочитать мысли насекомого. Более того, он чувствовал и остальных, тех. кто находился в муравейнике: разум точно распадался на тысячи крохотных осколков, и каждый осколок в то же время был неотъемлемой частью неизменного целого. Вайг же тем временем уже подходил к муравьям-охранникам. У них не возникало и тени сомнения, что существо, крадущееся навстречу, - чужак, которого необходимо остановить. Это сообразили сразу несколько насекомых, причем практически одновременно, словно они перебросились словами, хотя к Вайгу повернулись только двое - выжидающе, со скрытой угрозой. Юноша, смекнув, что дело неладно, свернул в сторону и сошел с тропы. Пик сосредоточенности у Найла прошел, и он сразу перестал "слышать" муравьев. Мальчик подумал: а ведь, если сильно захотеть, можно, наверное, вмешаться в "разговор" насекомых. Можно было бы, скажем, "прикрикнуть", чтобы тот не огибал стоящего на пути Вайга, а остановился перед ним. Муравей и не заподозрил бы, что действует по чьей-то указке, и воспринял бы все как должное. Уж не так ли повелевают своими рабами-людьми смертоносцы? Отыскав братьев в кустах, Вайг подошел и сел рядом. - Не идет. Надо, наверно, мазаться чем-то другим. - А то ты думал! Они, скорее всего, этой дрянью метят тропы, а друг друга различают как-нибудь иначе. - Откуда ты знаешь? - удивился Вайг. Найл не мог толком ответить. Просто знал, и все. Солнце стояло уже над головой, и муравьи укрылись в прохладу своего подземного жилища. Вайг отмылся в ручье. Весь следующий час братья блаженствовали, лежа в проворной проточной воде, а затем улеглись в тени финиковых пальм. На одну из них Хролф взобрался, исцарапав о шероховатый ствол ладони и ступни, и накидал вниз гроздья фруктов. Финики были недозрелые, но тем не менее вкусные. Затем Вайг вернулся к муравьям, а Хролф с Найлом пошли осмотреть окрестности. Разок на них из скрытого кустом логова бросился жук-олень, но, когда братья пустились наутек, быстро отстал. Большинство насекомых здесь, похоже, ели только растения, и пищи для них было полным-полно. Встречалось очень много плодоносящих растений, кое-какие из них были уже и знакомы, а если нет - можно смело есть все, чем питались насекомые. Правда, самый аппетитный на вид - этакий увесистый лиловый шар в зеленых и желтых пятнышках - оказался маслянистым и горьким. Иные, вроде круглого и желтого плода, из-за которого угодил в опасную воронку Найл, имели сладкий, чуть вяжущий вкус. Их, похоже, больше всего любили муравьи. На границе с каменистой пустошью росло небольшое не то деревце, не то куст, сродни полому кактусу. Его сухие обвислые листья стелились по земле видимо, в них собиралась вода - и были жесткими, как трава альфа. Отщипнув от них три узкие полоски, Найл сплел веревку. Этому ремеслу он обучился еще в детстве и теперь владел им в совершенстве. Новый материал оказался настолько удачным, что мальчик, отщипывая полоску за полоской, постепенно сплел веревку раз в восемь длиннее собственного роста. Тем временем Хролф, свесив ноги в воронку, где обитал хищник, едва не погубивший его братьев, один за другим бросал туда камешки, надеясь выманить злобное существо наружу. Первый камень, прицельно пущенный вниз по склону, заставил жука выглянуть из логова. Прилетевший следом второй ударил страшилище по голове - оно зарылось в землю и больше уже не показывалось. Лениво, не зная, чем еще бы заняться, Найл тоже начал кидать в воронку камни, стараясь по чуть заметному бугорку угодить в то место, где - он знал - прячется сейчас насекомое, а затем вдруг подумал: а что если выманить его наружу, разыграв из себя приманку? Если обмотаться вокруг пояса веревкой, то не так уж и страшно. Прежде всего опробовали веревку. Хролф взялся за один конец, Найл что было силы потянул за другой. Веревка показалась обоим прочнее той, что из травы. Присев на краешек воронки, Найл стал медленно спускаться, не забывая усердно пинать камни. Не успел он пройти и четверти пути, как камни на дне зашевелились и наружу показалась знакомая пучеглазая голова. Найл спустился еще на пару метров (Хролф вытравливал веревку), затем остановился. Насекомое выкарабкалось из-под земли и теперь сидело, уставясь на людей. Было что-то ужасное в этой бесстрастно-зловещей физиономии, и Найл невольно усомнился, а вдруг оно взберется по склону прежде, чем он успеет выскочить наверх? Веревка вокруг пояса стала туже - значит, Хролф готовит пращу (другой ее конец был затянут у него вокруг пояса). Над головой Найла прожужжал камень, да так близко, что ветром взъерошило волосы. Видать, Хролф хорошо прицелился: камень попал страшилищу прямо по морде, оно тяжело вздрогнуло и отскочило, неуклюже опираясь на короткие ноги. Второй камень пришелся сбоку, основательно задев голову. Третий, угодивший насекомому между щупиками, обратил его в бегство: несколько секунд - и на дне воронки остался лишь бугорок из камней и грунта, а вскоре сгладился и он. Хролф, ухватившись за веревку, вытянул Найла наверх. Они обнялись и громко расхохотались, хлопая друг друга по плечам. Метрах в двадцати братья обнаружили еще одну воронку. И ее обитателя удалось выманить, с силой обрушивая камни. И опять со всей той же зловещей безучастностью оно дожидалось, когда добыча скатится вниз. Именно эта безучастность и привносила в игру азарт. Страшилище, похоже, нисколько не сомневалось, что добыча никуда не денется. Братья, можно сказать, физически ощущали его изумление и ярость, когда вдруг тварь понимала, что добычей, собственно, была она сама. Однажды она вдруг так разозлилась, что, когда метко пущенный камень смял ей щупик, ринулась вверх по склону, силясь добраться до обидчика. На несколько секунд паренька обуял беспросветный страх, сменившийся великим облегчением, когда громоздкое насекомое, потеряв равновесие, сорвалось вниз. Четыре метких выстрела из пращи довершили дело, обратив противника в паническое бегство. Когда нашли третью воронку, помельче предыдущих, Найл уже действовал уверенно, не сомневаясь в исходе поединка. По склону он спускался, держась совершенно прямо, и пригнулся лишь тогда, когда над головой зажужжали камни Хролфа. Он и сам швырнул несколько камней, но те отскочили от брони, не причинив твари никакого вреда. Повернуть вспять насекомое вынудили удары Хролфа. Роль живца начала Найлу постепенно приедаться. Ему хотелось поупражняться с пращей. Брат с удовольствием бы пошел ему навстречу, но для такого дела был излишне крупноват: Найл при всем желании не мог вытянуть его наверх. Тогда Найл придумал следующее. Хролф, крепко упершись расставленными ногами, встал в нескольких шагах от ямы, а Найл отошел, насколько позволяла веревка, а затем разбежался и кинулся вниз по склону. На ту сторону его вынесло маятником - помог Хролф. Град камней сделал свое дело: тварь полезла из-под земли наружу. Пока она недоуменно озиралась, пытаясь определить, где же добыча, Найл несколько раз успел поработать пращей. По сравнению с Хролфом метателем он был неважным, только один камень попал насекомому в голову. Но и этого оказалось достаточно, чтобы оно опять зарылось в камни. Развлечение слегка поднадоело обоим, и они пошли к ручью охладиться. Потеха над обитателями воронок сослужила добрую службу: своей вылазкой братья изжили страх. Погрузившись в прохладную воду, Найл поделился с Хролфом мыслью, что вот уже два дня как засела в его голове: надо бы уговорить семью перебраться из пустыни в эти края, где вдоволь пищи и воды. На секунду глаза у брата зажглись, но он тут же помрачнел: - Джомар никогда на это не согласится. Он боится смертоносцев. - Но у них дозоры-то всего два раза в день! - А там, где у нас дом, лишь два раза в месяц. А в пустыню и вообще не залетают, - сказал Хролф и, помолчав, добавил: - Там, откуда родом моя мать, они бывают примерно раз в неделю. У Найла никогда и мысли не возникало, что Ингельд раньше жила где-то в другом месте, он всегда считал ее членом их семьи. - А где это? - Там, где руины, в трех днях пути к югу. - А руины - это что? - Руины? - Хролф задумался, не зная, как объяснить. - Это место, где люди жили в ту пору, когда не было пауков. - Не было пауков? - Слова двоюродного брата ошеломили Найла. - Говорят, было такое время, когда люди правили всей землей. А там, где сейчас руины, они жили тысячами. - Тысячами? - Мальчик не знал такого слова. Все, что превышало десяток, было выше его понимания. - Но как они умещались в пещерах? Он попытался представить город, состоящий из подземных жилищ. Если их взгромоздить одно на другое, они непременно обрушатся. - Не в пещерах и не в норах. Ты видел когда-нибудь термитник? Найл как-то во время одной из охотничьих вылазок обратил внимание на странный коричневый конус. - Люди жили примерно в таких строениях над землей. - И не боялись смертоносцев? - Джомар говорит, что когда-то даже самые крупные пауки были величиной с мой кулак, не больше, и боялись людей. Это было настолько невероятно, что Найлу потребовалось время, чтобы усвоить такую мысль. Люди, дерзнувшие бросить смертоносцам вызов, погибали страшной смертью. Так неужели это правда, что когда-то человек и впрямь правил миром? В голове мальчика тут же возникли сотни вопросов, которые ему не терпелось задать. Громкий плеск воды, донесшийся снизу по течению, заставил обоих настороженно встрепенуться. Оказывается, шумел Вайг. Стоя посередине ручья, он отчаянно махал руками. Торопливо прошлепав по воде к берегу, братья подобрали копья и веревку и двинулись навстречу Вайгу. Тот с трудом сдерживал волнение: - Ну где вас носит? Все уже обежал! - Найл заикнулся было, как они обстреливали лупоглазых, но Вайг, пропустив его слова мимо ушей, выпалил: - Они бьются! - И ткнул пальцем в сторону муравейника. - Между собой? - Да нет же, дурень! Красные напали на черных. Бежим смотреть! Зрелище оказалось жутким. Под раскидистым деревом землю устилали сотни муравьиных трупов, и красных, и черных. И повсюду, насколько хватало глаз, кишмя кишели спины красного воинства, выкатывающего из лесной поросли волна за волной. И хотя ростом они значительно уступали черным, в битве были куда более грозными противниками: верткими, хваткими. Завидев черного муравья, красный бросался навстречу с ожесточенной решимостью, стараясь укусить врага за переднюю ногу. У черных ноги были длинные и узловатые, так что, если красному удавалось увернуться от челюстей неприятеля, он кусал его за ногу, а затем обхватывал конечностями и пытался повалить. Черный в лучшем случае мог лишь грызть защищенную спину. Не раз случалось и так, что еще один красный - они, похоже, числом сильно превосходили черных - цеплял еще и за заднюю ногу. Лишившись двух из шести конечностей, муравей становился беспомощным. Красный таранил сбоку, пытаясь опрокинуть врага на спину, чтобы добраться до "горла" - места, где голова соединяется с грудью. Пока поверженный беспомощно барахтался, второй противник накидывался на "талию" - место, где грудь смыкается с задней частью. Что впечатляло более всего, так это странная осмысленность и планомерность действий муравьиного воинства: красные кидались и маневрировали, словно по команде. Иногда - хотя и не часто - черному удавалось одержать в поединке верх. Если он умудрялся избежать смертоносных объятий и красный нырял под живот, у черного появлялась возможность ухватить его за задние ноги или за "талию" между грудью и брюхом. Но и при таком раскладе красный муравей мог еще накинуться на незащищенные ноги. Братья наблюдали за баталией с напряженным волнением. Муравьи вообще не замечали людей, даже если те оказывались в гуще сражения. Видно было, что идет беспощадная война не на жизнь, а на смерть. Красные полны были решимости пробиться в жилище противника. - Но в чем дело, чего они не поделили? - недоуменно спросил Найл. Не укладывалось в голове, что два муравьиных племени, обитающих на расстоянии каких-нибудь пары миль и до сегодняшнего дня прекрасно друг с другом уживавшихся (мальчик вчера лишь видел, как и те, и другие собирали дыни бок о бок), вдруг ни с того ни с сего кидаются друг на друга. Поначалу казалось, что победа будет за красными. Но не прошло и получаса, как выяснилось: все не так просто. Да, действительно, красных было куда больше. Но и черные не иссякли: на смену погибшим и искалеченным из лаза в земле появлялись новые. Они, похоже, не стремились уничтожить превосходящие силы врага, главное было не пустить их в жилище. Найлу бросилась в глаза невероятная стойкость и самоотверженность защитников муравейника. Каждому из десятка черных бойцов, время от времени выходящих наружу, было, наверное, ясно, что жить им осталось лишь считанные минуты. И тем не менее они совершенно не боялись. Если под землей их еще много, то враг не сможет сломить их. И тут произошло нечто странное. Со стороны гнездилища красных муравьев неожиданно появилась колонна черных. Вначале братья подумали, что это отлучившиеся на охоту рабочие спешат на выручку своим. То, что случилось на деле, просто сбило их с толку: вновь пришедшие, приблизившись к входу, вдруг набросились на охранников. Сами защитники, похоже, растерялись: подоспевшие, судя по запаху, вроде бы свои, собратья - можно их пропустить; однако они явно желают зла. Защитники начали отбиваться заметно слабее. Наступившая сумятица предоставила красным возможность, которой у них до этой поры не было. Пока стража боролась с новой, неожиданно нагрянувшей опасностью, красные прорвались и поползли внутрь. Выкатившее навстречу черное подкрепление невольно застыло, увидев, что происходит: свои нещадно бьются со своими. Неожиданно Вайг хихикнул - настолько не к месту, что братья уставились на него с немым изумлением. Вайг хлопнул себя по бедру: - Теперь все ясно! Джомар, так тот знает о муравьях все. Красные - поработители. Они захватывают личинки у черных и выращивают из них рабов. Они пытаются пролезть сейчас в муравейник за личинками! Теперь все встало на свои места. Вновь подоспевшие черные - это рабы. Им велели идти на своих, и они слепо подчинились. В какой-то момент сражения до красных дошло, что рабов можно использовать как засадный полк. Такой замысел явно выдавал зачатки разума. Однако разум этот явно был примитивным, иначе зачем устраивать всю эту бойню, если можно просто велеть рабам войти внутрь и похитить столько личинок, сколько нужно? Оборона черных была прорвана, и красные потоком влились в их жилище. Найлу внезапно стало очень грустно. Он надеялся, что черные дадут-таки отпор. Разочарованный, он повернулся и побрел вверх по ручью к финиковым пальмам: что-то опять захотелось есть. Пройдя с полсотни шагов, Найл остановился и удивленно посмотрел по сторонам. Из кустов выползала колонна черных, отступающих с поля боя. Однако, всмотревшись пристальнее, он понял, что происходит на самом деле. Муравьи тянулись по трое в ряд, средние несли в передних лапах личинки. Они прятали потомство. Буквально в нескольких шагах от них красные деловито расправлялись с противниками. Удивительно, но никто из них не замечал торопливо отходящую колонну. Осторожно раздвинув кусты, Найл увидел, что муравьи открыли запасной вход. Подземная часть гнездилища, очевидно, была огромной - целый город с населением в сотни тысяч. Учуяв незнакомый запах, один из черных сторожей ринулся к Найлу - тот поспешно отступил в воду. Очевидно, спасая драгоценное потомство, муравьи готовы смести любую преграду. Но куда они их тащат? В другое защищенное укрытие? Или собираются отстроить новый муравейник где-нибудь подальше отсюда? Когда гнездилище покинул последний из арьергарда, Найл громко позвал Вайга. Вайг с Хролфом так увлеклись сражением, что проворонили отступление муравьев, и теперь, поднимая фонтаны брызг, мчались смотреть, что происходит около жилища насекомых. Возле запасного выхода в тесный боевой порядок сплотилась черная рать, прикрывающая отход. На глазах у братьев в проеме показался первый из красных захватчиков и тут же был сражен. Но, как Найл и предугадывал, втекающие в противоположный вход полчища красных внезапно изменили направление и ринулись к запасному выходу, словно в какую-то долю секунды среди них распространился сигнал: сменить тактику. Часть красных окружила фалангу черных ратников и вступила с ними в бой, другая заспешила вслед удаляющейся колонне. Найл затрусил вдоль другого берега ручья: интересно, почует ли колонна погоню, прибавит ли шагу? То, что он увидел, просто поразило мальчика: колонна муравьев повернула к ручью, идущие впереди без колебаний вступили в воду, и лишь те, кто нес личинок, остались ждать на берегу. Так как муравьи были гораздо меньше человека, вода вскоре покрыла их с головой, а передних смело течением. Однако они упорно продолжали заполнять ручей, ступая по спинам тонущих собратьев. Минуты не прошло, как из муравьиных тел образовался прочный мост, достаточно широкий, чтобы противостоять силе прибывающей воды. Затем, словно по сигналу, по нему двинулись муравьи, несущие личинки. Отряд прикрытия скопился на берегу, готовясь сразиться с преследователями. Братья, стараясь не подходить слишком близко, шли за отступающими муравьями. Это был вполне упорядоченный отход. Эскорт, сопровождающий колонну дальше, был немногочисленным - большинство осталось на том берегу сдерживать неприятеля. Вот последние из носильщиков пересекли мост. Вероятно, они были теперь вне опасности: защищающее их черное воинство скопилось так густо, что хватило бы и на день битвы. Но у красных были иные замыслы. Колонна преследователей также змеилась к воде, уровень которой теперь стал значительно ниже: тела черных перегородили ручей в нескольких метрах выше по течению. Точно так же, как и их враги, красные быстро создали мост и через несколько минут уже настигали отступающую колонну. Едва они догнали последних, как защищавшие мост черные все как один бросились следом, словно кто-то невидимый протрубил в рог, отдавая приказ об очередном перестроении. Теперь и братья забеспокоились, сообразив, что угодили в клещи и красная лавина катит прямо на них. Единственное, что утешало юношей - насекомые пока не обращали на них ни малейшего внимания. Какое-то время братья, не смея шелохнуться, стояли в самой гуще муравьев, чувствуя, как по ногам елозят гладкие жесткие панцири. Едва волна миновала, они поспешили отойти в сторону. Началось новое сражение. На одного черного порой накидывались сразу пять-шесть неприятелей, и беднягам ничего не оставалось, как класть драгоценную ношу на землю и защищаться. И всякий раз, когда это происходило, один из красных тут же аккуратно подхватывал личинку и тащил ее к ручью. Здесь он непременно натыкался на кого-нибудь из черных воинов, и схватка разгоралась с новой силой. Иногда черным удавалось вызволить личинку. Взглянув на Вайга, Найл сразу сообразил, что тот задумал. Пока муравьи сражались, многие личинки валялись без присмотра: этакие белые куколки, сантиметров по десять длиной. Глаза братьев встретились. Вайг молча спрашивал у Найла совета: рискнуть? И, хотя тот промолчал, Вайг понял, что младший брат его одобряет. Вайг юркнул в гущу сцепившихся муравьев и за считанные секунды подобрал с полдесятка личинок. За плечами Найла болталась травяная сума с финиками и еще кое-какими плодами. Он тут же вытряхнул их на землю, освобождая место под добычу. - Пошли, - коротко бросил Вайг. В нескольких шагах от братьев положил на землю личинку черный муравей, отбивающийся от врагов. Один из красных, мгновенно подхватив ее, побежал прямехонько на юношей. Вайг не устоял перед соблазном и, нагнувшись, одним движением выхватил куколку. Муравей, наконец-то заметив присутствие людей, без колебаний сделал выпад к ноге Вайга, однако тот отдернул ее, едва успев избежать мощных челюстей, с размаха пнул насекомое, и оно, кувыркнувшись в воздухе, шлепнулось прямо на спины сражающихся. - Бежим! - крикнул Вайг. Бежать к ручью не имело смысла: вся прибрежная полоса превратилась в поле битвы. Безопасность - пусть временную - сулила пустошь. Помчались туда. Оглянувшись на бегу, Найл испуганно вскрикнул: отделившись от основного воинства, за ними устремилась колонна. От досады Вайг даже застонал. - Что, выбрасываем? - взволнованно спросил Найл. Вайг упрямо насупился: - Ну уж нет! Не догонят. И в самом деле, муравьи бежали не слишком быстро. Но направлялись они, несомненно, за братьями, и что-то грозное было в их размеренных, словно заученных движениях. Осталась позади полоса поросли, отделяющая оазис от пустоши. На какое-то время муравьи скрылись из виду. Вайг указал на большой валун, видневшийся в отдалении слева, и юноши поспешили к нему. Через несколько секунд из поросли вынырнула колонна насекомых и тоже повернула к камню. Они определенно шли на запах личинок. - Не хочется далеко забегать за камни, - выдохнул на бегу Хролф. - Что, если возьмем обратно к ручью? Однако не успели они повернуть к кустам, как увидели, что муравьи десятками выкатываются из поросли, на ходу выстраиваясь в ряд. Найла внезапно прошиб безотчетный страх. Впереди и справа путь был уже отрезан. Стоит допустить оплошность, и они втроем окажутся в кольце. Не сговариваясь, братья понеслись к пустоши. Вскоре под ногами зашуршали крупные ребристые камни. Бежать по ним было крайне неудобно: за спиной болтается сумка с личинками, по плечам колотит смотанная в кольцо веревка. Запнувшись, Найл чуть не грохнулся на колени. Выручило копье - успел опереться. Муравьям же, судя по всему, камни совершенно не мешали. Вдруг Хролф, бежавший шагах в двадцати впереди, резко вильнул. Он, оказывается, едва не угодил в воронку. Пришлось огибать яму, на что ушли драгоценные секунды - насекомые были уже шагах в сорока. Увидев, что брат сдает, Вайг сдернул с его плеча сумку: - Дай сюда! Перекинув ношу через плечо, он погнал дальше. Пробежав еще немного, братья опять наткнулись на воронку. Найл с Хролфом вильнули влево, Вайг побежал направо. Муравьи пустились за ним. Несколько насекомых не успели свернуть и сорвались вниз. Найл, мельком оглянувшись через плечо, испытал предательское облегчение: все муравьи преследовали теперь Вайга. Кроме того, он успел заметить, что насекомым, сорвавшимся в яму, путь наверх дается с трудом. И тут Найла осенило. Выход был найден. Озарение будто прибавило мальчику сил, и он помчался за Вайгом легкой поступью, как бы обновленный. Догнать его было несложно: брату мешала бежать сумка, которую он придерживал рукой, чтобы не болталась. - Погоди! - крикнул Найл. - Чего еще? - буркнул тот, не сбавляя хода. - Я знаю, как от них отделаться! - Как? - Вайг, опешив, приостановился. - Сейчас увидишь! Дай-ка сумку. - Проворно размотав висящую за плечом веревку, один конец он обвязал вокруг пояса, другой всучил Хролфу. - Сейчас попробую заманить их в одну из ям. Муравьи находились уже совсем близко. Братья снова пустились бежать. Шагах в двухстах снова подвернулась воронка. Найл кинулся к ней, замер на мгновение, а затем решительно полез вниз. Изпод ног с глухим шелестом поползли камни, земля на дне зашевелилась, и наружу выглянуло лупоглазое насекомое. Спустя секунду на гребне ямы появился первый муравей. Не сбавляя хода, он проворно засеменил вниз, прямо на Найла, но оступился на непривычной наклонной плоскости, его ноги подогнулись, и он проскочил мимо. Следом возник другой. Этот мог и не промахнуться, и Найлу пришлось отпрыгнуть, чтобы избежать столкновения. Тут через край перевалился уже добрый десяток сразу, и каждый норовил вцепиться в паренька. Однако у всех муравьев была одна и та же беда: спеша вперед, они не успевали затормозить и безудержно проносились мимо, вздымая клубы пыли. А сверху уже кубарем летели следующие и, сшибая передних, катились дальше. Хролф и Вайг стояли друг против друга по краям воронки: оба цепко держали веревку, теперь тугую, как струна. Один из муравьев изловчился цапнуть Найла за лодыжку, показалась кровь. Задерживаться в яме становилось небезопасно, и мальчик начал осторожно выползать наверх. Муравьи пытались увязаться следом, но срывались и падали вниз. Вскоре Найлу уже ничего не угрожало: Вайг с Хролфом вытянули его наверх. А на дне озабоченно копошились муравьи. Переваливая через гребень, к кишащей на глубине массе прибавлялись все новые и новые. Чудовище, обитавшее в яме, наконец-то могло полакомиться вволю. Покрытое бронированными пластинами тело грузно вздымалось над мелкорослым муравьиным сонмищем. Едва кто-нибудь из них подбегал достаточно близко, хищник пригвождал его к земле мощными передними лапами. Мгновенное движение тяжелых челюстей - и голова отскакивала, как мячик. Перекусить туловище ему тоже не составляло труда. Число угодивших в ловушку бестолково копошащихся тел, видимо, не смущало чудище. Оно работало с размеренной монотонностью заведенного механизма, и вскоре дно воронки стало скользким от крови- Пытаясь защититься, муравьи пускали в ход жала - куда там! Даже когда одному из них перед гибелью удалось вонзить свое оружие лупоглазому в глотку, тварь вынула его челюстями, как занозу. В яму скатились последние из преследователей, и теперь там барахталось, пожалуй, не меньше сотни. Выбраться наверх они уже не могли. Всех, кому удавалось хоть чуть-чуть подняться, увлекали обратно тела сородичей. Некоторые счастливцы все же чудом добирались до гребня, но там их с копьями наготове уже поджидали братья, и муравьи снова скатывались на дно. Теперь слитность действий муравьев грозила им гибелью. Общность зачаточного разума, которая превращала их в столь серьезных преследователей, обернулась для них непоправимой бедой: каждое насекомое в отдельности проникалось теперь общим чувством безысходности и обреченности. Эту картину братья наблюдали еще с полчаса, пока трупов внизу не нагромоздилось столько, что обитателю воронки стало трудно двигаться. Сами муравьи как-то сникли, сделались вялыми, словно запас сил у них иссяк. В конце концов, когда солнце уже начало клониться к закату, молодые люди повернулись к бойне спиной и отправились обратно к ручью. Шли медленно: от безумной гонки по камням поистерли ноги. Найл ощущал странную пустоту в душе, будто все его чувства полностью истощились. Даже завидев впереди летящие низко над деревьями паучьи шары, он не испытал никакого смятения, словно это были простые облака. Братья намеренно сделали большой крюк и к ручью вышли мили за две ниже муравейника черных. Каждый втайне опасался, что насекомые, чего доброго, учуют личинок. Все понимали, что второй раз убежать не хватит сил. К счастью, муравьи не попадались. Братья повстречали лишь несколько жуков, одну тысяченожку да большого серого паука, который проводил их жадным взором из-за натянутой между деревьями паутины, однако напасть не решился. Наконец перед самой темнотой юноши добрались до своего пристанища под камнем. Туда уже успели забраться несколько крупных мух, проведавших, где у людей хранится запас дынь. Выгнать их не составило труда, и, освободив свой временный дом от нахальных гостей, братья закидали вход кустами и сучьями, завернулись в одеяла и забылись глубоким сном. На следующий день перед рассветом отправились в обратный путь. Солнце застало путников на пустоши, а примерно за час до темноты показались и знакомые красные скалы-обелиски, изъеденные ветром. Сердце у Найла радостно затрепетало, даже слезы выступили на глазах. Прошло несколько дней, и личинки превратились в муравьишек - крохотных, беззащитных созданий с ненасытно распахнутыми ртами. Вайг дни напролет проводил в поисках корма для них, прочесывая окрестности, чтобы раздобыть спелые плоды со сладкой мякотью. Утро целиком уходило на то, чтобы надоить у афидов приторной жидкости, которую брат собирал в специальную посудину. Найл души не чаял в уморительных малышах. Ручной живности у них никогда не водилось. Осу-пепсис с независимым и строптивым норовом едва ли можно было считать ручной, а эти были такими забавными, как и сестренка, только куда бойчее и шаловливей. Набрав самой мягкой во всей округе травы, Вайг свил муравьям гнездо, и те в нем резвились, дурашливо карабкаясь и легонько покусывая друг дружку за лапки, а когда Найл совал им палец, пытались добраться до него. Мягкая их кожица вскоре отвердела, и мальчику нравилось легонько постукивать по муравьиному боку пальцем - звук получался бодрым, звонким. Найлу также доставляло удовольствие, расслабясь, сливаться с их незамысловатым умишком. При этом ему казалось, что он и сам точь-в-точь такой же маленький муравьишко, и невольно думалось, что именно так, должно быть, человек ощущает себя в пору младенчества. Пообщавшись с муравьями, Найл всякий раз выходил наружу из пещеры, напрочь утрачивая чувство страха. В такие минуты ему казалось, что его присутствие сознают и кактусы и кустарник - не остро, с внимательной настороженностью, а тепло и смутно, словно сквозь дымку приятного сна. И когда однажды на руку Найлу уселась большая остроносая муха, намереваясь поживиться кровью, он не ощутил ни неприязни, ни раздражения, а лишь терпеливое сочувствие, а потому смахнул муху бережно, словно извиняясь перед ней. Через несколько недель муравьи заметно выросли, повзрослели и принялись деловито исследовать каждый уголок жилища. Однажды утром, задолго до рассвета Найл проснулся от необычного звука, который доносился из глубины пещеры, где держали муравьев. Найл на ощупь пробрался туда и осторожно провел рукой по подстилке из сухой травы - муравьиное гнездо пустовало. Осторожно шаря руками по стене и по полу, мальчик неожиданно наткнулся на влажную кучку свежего грунта. Источник звука, судя по всему, находился где-то поблизости. Уяснить что-либо, сидя в полной темноте, было решительно невозможно, поэтому Найл, возвратившись в жилую часть, прихватил там охапку лучинок и огниво (осторожно, чтобы не перебудить остальных). Аккуратно ступая между постелями, он вернулся в "муравейник" - пусто. Однако возле угла в стене виднелась дырка, а под ней - земляной холмик. Сунувшись туда с лучиной, Найл убедился, что это не просто отверстие, а прямо-таки лаз, ведущий куда-то вниз. Прошло немного времени, и наружу выкарабкался один из муравьев, доставив в передних лапках горстку грунта, которую тут же положил на скопившуюся кучку. Пара минут - и возник еще один, тоже с землей. Разгадка наступила лишь через несколько часов, когда куча почти уже достигла потолка и в ней появилось много песка. Передние лапы муравьев покрывала жидкая грязь, а песок был подозрительно мокрым. Насекомые пробивались к скрытому под землей водному источнику. Еще через час грязи на муравьях уже не было, а когда Торг опустил в образовавшуюся скважину масляный светильник, язычок пламени отразился в воде, до которой было метров двадцать. Вайг пощекотал муравьиную грудь, и насекомое послушно выделило глоток воды. Бурая жидкость была прохладной и освежала, хотя и имела железистый привкус. Вскоре Вайг приучил муравьев самостоятельно сливать воду в посудину. Так у людей появился постоянный источник воды, немыслимая прежде роскошь. Совсем незаметно муравьи стали взрослыми. Теперь они покидали жилище и добывали себе пропитание самостоятельно. Возвращаясь, они нередко приносили плоды или сладкие ягоды. Покидая пещеру поутру, насекомые устремлялись в пустыню с таким хлопотливо-деловитым и уверенным видом, словно наперед уже знали, что и где их там ждет. Несколько раз Найл и Вайг пытались следовать за ними, но пройдя милю-другую, махали на все рукой: муравьи, похоже, вообще не знали, что такое усталость. Помимо прочего насекомые отличались еще и редким бескорыстием. Возвращаясь после проведенных в пустыне часов, часто уже затемно, они по первому же требованию безотказно делились нектаром. Выяснилось, что верхняя часть их тел - своеобразное хранилище пищи. Чувствуя голод, муравей сглатывал небольшую долю из собственного запаса, пропуская ее в желудок. Вместе с тем доступ в "хранилище" был открыт любому из членов семьи, достаточно лишь, подставив посудину или даже пригоршню, пощекотать муравьиную грудь. Сестренка Найла, Руна - она тогда едва начала ходить - полюбила лакомиться тягучим медвяным нектаром и розоватой мякотью фрукта, напоминающего дыню. Вскоре она сама научилась выклянчивать у муравьев порции сластей, и в считанные недели из крохотного сухонького заморыша превратилась в девчушкукубышку с румяной, круглой, как луна, мордашкой. Жизнь стала намного благополучнее, чем когда-либо прежде. Большинство обитателей пустыни постоянно было занято поиском пищи, не составляла исключение и горстка людей. Им ничего не стоило отмахать за день двадцать миль, единственно чтобы насобирать опунций или съедобных плодов кактуса. Найл с детства привык к постоянному чувству голода. Теперь же, когда с ними жили оса и муравьи, которые стали основными охотниками и добытчиками, люди не испытывали недостатка в еде. Часть дня они по-прежнему охотились - скорее, в силу привычки, при этом не так уж было важно, попадется что-нибудь сегодня или нет. Улф сделал в стене пещеры глубокую нишу под хранилище, выложив ее камнями. В таком прохладном месте плоды не портились целыми неделями. А если и портились, их все равно не выбрасывали. Джомар вспомнил давно забытую вещь. Если испорченный плод замочить в воде, настой, забродив, приобретает особый кисловатый вкус, а выстоявшись несколько недель, превращается в напиток, одновременно и утоляющий жажду, и создающий в голове приятную, игривую легкость. Когда сгущался сумрак, мужчины усаживались теперь посредине жилища в круг и, потягивая напиток, непринужденно беседовали. Уютно трепетал огонек светильника, отбрасывая на стену непривычно большие тени. У мужчин развязывались языки, они начинали живо вспоминать всякие увлекательные истории. Прежде такие беседы были редкостью: охотники возвращались измотанные и такие голодные, что не тратили остатка сил на разговоры. Теперь же тягот поубавилось, голод не донимал, поэтому собеседники, случалось, засиживались до тех пор, пока не прогорало масло в светильнике. Муравьи, чувствуя душевный настрой хозяев, подходили поближе и укладывались у них в ногах, занимая почти все свободное место на полу, а оса-пепсис подремывала высоко на стене, в отороченном мехом гнезде. Вот тогда-то Найл впервые услышал рассказы об Иваре Сильном, который укрепил город Корш и отражал любые попытки смертоносцев прогнать людей в пустыню; о Скапте Хитром, что пошел на смертоносцев войной и спалил их главный оплот; о прожившем вдвое больше других людей Бакене Мудром, который обучал серых пауков-пустынников выведывать замыслы смертоносцев. Постепенно Найл начал уяснять, отчего смертоносцы так ненавидят и боятся людей и идут на все, чтобы истребить их. Оказывается, между людьми и пауками шла долгая и жестокая борьба, и пауки одержали в ней верх лишь потому, что научились понимать человеческие мысли. По легенде, рассказанной Джомаром, перелом произошел, когда принц Галлат влюбился в красивую девушку по имени Туроол. У самой Туроол уже был избранник, не особо знатный юноша Басат. Галлат же с ума сходил от ревности, образ Туроол день и ночь стоял у него перед глазами, и он задумал похитить девушку из лагеря Басата. У Туроол был верный пес Ойкел. Совершенно случайно сложилось так, что пес охотился возле лагеря на крыс и вдруг учуял чужака. Лагерь поднялся по тревоге, Галлата с позором выдворили. Принц пришел в неописуемую ярость и, поклявшись отомстить, направился в городище смертоносцев. Там он добровольно сдался страже и потребовал, чтобы его провели к самому Повелителю, жуткому стоглазому тарантулу по имени Хеб. Склонившись перед чудовищем, Галлат заявил, что в знак искреннего расположения готов выдать своего союзника, короля Рогора. Так из-за подлой измены городок Рогора оказался в лапах у смертоносцев, сожравших на своем кровавом пиршестве около двух тысяч человек. Вслед за этим Галлат пообещал научить Хеба читать людские мысли, если только тот уничтожит Басата и захватит в плен Туроол. Хеб согласился, но вначале потребовал, чтобы Галлат выполнил свое обещание. Целый год вероломный принц раскрывал ему таинства человеческой души. Как выяснилось впоследствии, до Великой Измены паукам недоступны были эти тонкости: души людей гораздо сложнее и утонченнее, чем у пауков. Хеб оказался смышленым учеником. Говорят, он велел согнать людейузников, и те часами стояли перед Повелителем, пока тот "вглядывался" в их умы - до тех пор, пока не вырисовывались и мельчайшие подробности их жизней. Затем он велел каждому рассказывать о себе, пока не восполнялись упущенные мелочи и не наступала полная ясность. Потом Хеб пожирал несчастных, считая, что по-настоящему сможет познать их лишь тогда, когда впитает в себя их плоть. Изведав все тайны человеческого разума, Хеб сдержал свое слово. И вот однажды ночью тысячи пауков опустились на лагерь Басата. Нападение было таким внезапным, что уцелели лишь немногие. Басата и Туроол подвели к Галлату, и тот, велев сопернику встать на колени, собственноручно снес ему голову. Эта бессмысленная жестокость сгубила то главное, ради чего все, собственно, затевалось: обезумевшая от горя Туроол кинулась с ножом на ближайшего стражника. Через секунду она была уже мертва: смертоносец всадил в нее ядовитые клыки. И была еще одна великая тайна, постичь которую Хебу оказалось не под силу: тайна Белой башни. Эта башня была воздвигнута людьми давно прошедшей эпохи и стояла в центре городища смертоносцев (сам город принадлежал когда-то людям). Она не имела ни дверей, ни окон и сделана была из гладкого материала - судя по всему, непроницаемого. Жукам-бомбардирам однажды приказали проделать в башне брешь, однако, сколько те ни старались, ничего не вышло. Тогда Хеб пообещал даровать Галлату власть над всеми людьми, если тот поможет ему овладеть тайной Белой башни. Галлат, отличавшийся непомерным, болезненным властолюбием, соблазнился предложением. Многих старых и мудрых людей замучил он, пытаясь выведать секрет. Наконец одна пожилая женщина, жена старейшины, вызвалась помочь мучителям, если те освободят ее мужа. Она раскрыла, что башня устроена по принципу, который был заведен у людей древности - "ментальный замок". В определенный момент человек отдает мысленный приказ охранной системе стен, и те поддаются так легко, будто сделаны из дыма. Роль "отмычки" должен играть особый жезл, которым человеку надлежит коснуться стены. Жезл этот старейшина держал при себе как символ власти. Галлат, отняв у старика жезл, назавтра же устремился к башне (по преданию, потайную дверь в ней указывает первый луч солнца). Но, стоило злодею приблизиться к ней, как какая-то неведомая сила вдруг швырнула его наземь. Поднявшись, он повторил попытку, но опять был повержен. Тогда он простер руки к башне и что есть силы крикнул: "Я приказываю тебе - откройся!" - и потянулся жезлом к стене. Но едва он ее коснулся, как полыхнула яркая вспышка и там, где стоял принц, осталась лишь куча пепла. Хеб, узнав о случившемся, предал смерти всех своих узников, не помиловав и старейшину с женой. А тайна Белой башни так и осталась нераскрытой. На мальчика легенда произвела такое сильное впечатление, что ему начали сниться кошмары. Однажды ему привиделось, будто бы он, Найл, заслышав возле жилища шум, вышел наружу и увидел гигантского тарантула ростом с кактус-цереус, с двумя рядами блестящих желтых глаз и челюстями, способными раскромсать дерево. Однако едва он проснулся, как страх исчез. Будучи совсем еще ребенком, Найл приходил в ужас при мысли о смертоносцах. Теперь же, узнав, что пауки на самом деле не такие уж неодолимые (вон какие победы одерживал над ними Ивар Сильный и Скапта Хитрый), он стал относиться к паукам по-иному. Воистину, чем меньше знаешь, тем больше боишься. Он, например, не без злорадства думал о том, что Повелителю пришлось брать уроки у Галлата, иначе бы он нипочем не научился проникать в человеческие умы. Вот Найла, например, никто этому не учил, а он может понимать даже муравьев. Бывали моменты, когда он сознавал и чувствовал, что происходит у них в головах - как будто сам становился насекомым. Так что, если паукам было трудно понять людей, это могло означать лишь одно: у них совершенно иной образ мышления. И от такой мысли смятение и радостный трепет рождались в душе. Смертоносцы, скажем, покорили человечество оттого, что познали людские умы. Получается, что и человек, познав сущность паучьего разума, сможет одержать когданибудь над ними верх! На следующее утро он отправился в пустыню, намереваясь найти подтверждения своим мыслям. В полумиле от пещеры росло несколько раскидистых фисташковых деревьев - место обитания серых пауков-пустынников. Прибыв на место вскоре после рассвета, Найл увидел, что нижние ветви сплошь увешаны тонюсенькими паутинкам. Чуть выше висела белая сумка, в какие пауки обычно откладывали яйца, откуда недавно вылупилось потомство. Более крупная сеть матери-паучихи едва виднелась среди верхних ветвей. Мальчик разместился в тени невысокой жесткой поросли и сразу увидел, что паучиха уже заметила его и теперь внимательно за ним наблюдает, выжидая когда двуногий подойдет ближе, чтобы можно было свалиться ему на спину. Устроившись поудобнее, Найл пытался расслабиться, "остудить" рассудок, но ничего не получалось: мешала неотступная мысль, что за ним следят. Мимо с жужжанием промчалась большая зеленая муха, удирая от ктыря крупного желтого насекомого, чем-то похожего на осу. Ктырь атаковал добычу слету, пикируя, словно сокол, но с первого раза, видимо, просчитался. Муха со страху взвилась вверх, пытаясь увернуться от хлипких паутинок, сотканных новорожденными паучками, и угодила прямехонько в сеть взрослого насекомого. Ктырь, уже не в силах вильнуть в сторону, тоже стремглав влетел в липкие шелковистые тенета. Спустя секунду паучиха уже спешила вниз - поскорее опутать великолепную добычу шелком, чтобы не вырвалась. И тут до нее дошло, что помимо безвредной мухи в паутину угодил еще и опасный ктырь, яд которого мог вызвать мгновенный паралич. Она замерла, покачиваясь на волокнах в такт барахтанью двух насекомых, которые силились вырваться на свободу. Зеленой мухе это почти удалось, но, когда пять из шести ее лап высвободились из липких волокон, она опрометчиво дернулась в сторону, и у нее увязло крыло. Зачарованно наблюдавший за происходящим, Найл наконец ощутил глубокий покой, которого не мог достичь еще несколько минут назад, сосредоточился в мозгу ожила трепетная светящаяся точка, и он неожиданно четко уловил вибрации слепого ужаса, исходящие от мухи, и сердитое недоумение ктыря. Ктырь оказался созданием куда более стойким, чем муха, и его не покидала отчаянная решимость заставить обидчика дорого заплатить за гнусное посягательство на его жизнь. Чуя, что паучиха смотрит на него, выжидая, он как бы твердил: "Ну, давай, иди сюда, живо схлопочешь дырку в брюхе!". И паучиха, привычная к тому, что перед ней немеют со страха, растерялась. Найл чувствовал эту неуверенность, но, когда попытался проникнуть в паучий мозг, ничего вышло. Создавалось впечатление, будто там вообще ничего нет. Попробовал снова, на этот раз так настойчиво, что, не будь сейчас у паучихи занятия поважнее, она непременно бы обратила внимание на мальчика. Заметив, что неподалеку за противоборством наблюдает еще одна паучиха, Найл попытался проникнуть в ее мозг, взглянуть на мир ее глазами. И опять ощутил лишь пустоту. Через долю секунды его внимание отвлекли яростные толчки ктыря, и понадобилось несколько минут, чтобы мальчик смог снова сосредоточиться. Его неуклюжая попытка нащупать сознание насекомого дала паучихе понять: происходит что-то неладное. Найл чувствовал, как она рыщет вокруг взглядом, пытаясь определить, что так ее беспокоит. Разглядеть Найла она не могла - мешал куст, и ее настороженность переросла в беспокойство. И тут до Найла впервые дошло, почему ему так сложно выявить мыслительные вибрации паучихи. Оказывается, ум этого существа пассивен, словно растение. Зеленая муха и ктырь по сравнению с пауком кажутся сгустком суматошной, напористой энергии. И именно благодаря этой пассивности паук хорошо чувствует добычу - ведь она-то активна! Найлу все сразу же стало ясно. Паук всю свою жизнь проводит в паутине, подкарауливая пролетающих мимо насекомых. Вибрации паутины для него - своеобразный язык, каждый оттенок подобен слову. Единственно, что нужно - это ждать, изучая оттенки вибраций: живые пульсации дерева, смутное шевеление копошащихся где-то в корневище насекомых, волнение ветра в листве, странную пульсирующую дрожь солнечного света, подобную скрытому гулу, наполняющему воздух. О его, Найла, присутствии паучиха догадалась еще задолго до того, как он приблизился к деревьям: вибрации людей можно сравнить с громким жужжанием пчелы. Одновременно мальчик понял и то, как паукам-смертоносцам удается помыкать прочими существами: одним лишь умственным усилием-импульсом. Обыкновенный взгляд - это уже направленный импульс воли. Найл помнил несколько случаев, когда он, считая, что находится один, вместе с тем испытывал смутное чувство, будто за ним кто-то исподтишка наблюдает, и, обернувшись, обнаруживал: так оно и есть. Серая паучиха оттого и забеспокоилась, что волевой импульс Найла, когда он пытался проникнуть в ее сознание, коснулся ее, словно рука. Пассивность восприятия - вот что самое главное в сознании паука. Он единственное существо, чья жизнь проходит в выжидании, когда добыча сама угодит в расставленные сети. Все прочие ищут себе еду активно. А пауки постепенно выработали способность посылать направленный импульс волевого усилия, чтобы заманивать свою жертву. Тогда почему, спрашивается, серые пауки-пустынники безопасны для человека? Ответ подвернулся сам собой. Потому что они не сознают, что поймать добычу им помогает усилие воли. Вынуждая муху изменить направление и угодить в ловушку, они думают, что это случайность. Смертоносцы завладели миром тогда, когда до них дошло, что силу воли можно использовать как оружие. И тут же, как будто нарочно, чтобы мальчик оценил свою догадливость, он смог воочию убедиться, что значит сила воли, пускай бессознательной. Возвратясь в угол сети, паучиха поползла по другой ее стороне, так что ктырь уже не мешал ей приблизиться к зеленой мухе. Чуя скорую гибель, бедняга забилась с такой отчаянной силой, что чуть было не высвободилась, но, увы, приклеилась другим крылом. А паучиха подбиралась все ближе, пожирая добычу глазами. И тут муха окончательно сдалась. Хищница проворно набросила ей на туловище шелковистую нить, за ней другую. Вскоре муха уже превратилась в плотно спеленутый кокон. Тут и ктырь, даром что все еще хорохорился, начал уже понимать, что скоро придет конец и ему. Он, конечно, еще мог постоять за себя: извернувшись, нанести удар практически под любым углом. Один укол - и паучиха бессильно повисла бы посреди собственной паутины. Тем не менее, когда она, справившись с мухой, решительно двинулась к ктырю. тот уже не сопротивлялся и, лишь раз отчаянно рванувшись напоследок, бессильно поник и дал запеленать себя. Найл смог на краткий миг мысленно коснуться сознания жертвы и изумился, насколько она стала равнодушной. Выйдя из контакта, он словно пробудился от кошмарного сна. Возвращался мальчик в глубокой задумчивости, потрясенный и зачарованный пережитым. Ему впервые открылись потаенные возможности волевого воздействия. Теперь он явственно чувствовал, что мир вокруг полон страхов и скрытых опасностей, его мозг постоянно находился начеку, чутко реагируя на любые импульсы враждебности. Проходя шагах в двадцати от логова желтого скорпиона, он ощутил на себе взгляд насекомого. Тварь притомилась после ночной охоты и не очень хотела вылезать наружу. Уловив эту нерешительность, Найл намеренно усугубил ее, послав встречный сигнал о том, что он вооружен и опасен. Скорпион рассудил, что в конце концов ни к чему тратить силы, да еще и рисковать, и остался в логове. Вернувшись в уютную прохладу жилища, паренек бросился на травяную постель в полном изнеможении. Хотя утомилось, собственно, не тело, а ум, истощенный попыткой применить непривычную пока силу. Найлу как раз исполнилось пятнадцать лет, когда Сайрис родила еще одну девочку. Ребенок появился на свет раньше срока, и первые две недели было не ясно, выживет он или нет. Назвали девочку Марой, что значит "темненькая": на крохотном сморщенном личике проглядывали забавные коричневые пятнышки. Жизнь ей, несомненно, спасла сладкая муравьиная кашица. Едва ребенок оказался вне опасности, у него запоздало прорезался плач, пронзительный, прерывистый младенческий крик, раздражающий всех, кроме матери. Если девочка не была голодна, ее донимали попеременно то резь в животике, то что-нибудь еще. Первые шесть месяцев своей жизни малышка плакала по несколько часов каждую ночь. Ингельд, никогда не любившая детей, страшно злилась и донимала Торга и Хролфа просьбами подыскать другое жилище. Довольно скоро они нашли вместительное логово примерно в миле от пещеры, неподалеку от красных скал, и прогнали оттуда прежних его обитателей навозных жуков. Однако на новом месте Ингельд провела лишь одну ночь, решила, что там ей неуютно, и - к великому неудовольствию Найла - возвратилась на следующий же день. Когда Маре минуло полгода, она стала вести себя заметно тише, однако тогда же выяснилось, что она очень беспокойный, нервный ребенок. От любого резкого движения девочка испуганно вздрагивала и принималась плакать, а от внезапного шума просто заходилась в крике. Муравьев же она и вовсе панически боялась. Как-то поутру Найл случайно услышал, что Ингельд и Торг, думая, что они в пещере одни, разговаривали о Маре, о том, что будет, когда девочка подрастет и узнает о смертоносцах. - Из-за нее мы все погибнем! - воскликнула Ингельд, и голос ее задрожал. Найл почувствовал, как гнев сжал ему горло: он терпеть не мог эту женщину и презирал ее. Однако, как это ни прискорбно, но Ингельд была права. Страх Мары мог выдать всех. Но что делать? Не убивать же ее! Выход подсказал Джомар: сок ортиса. Когда Джомар был еще мальчишкой, десяток храбрецов рискнули отправиться в Великую Дельту и возвратились с флягами, полными этого сока. Ортис - растение плотоядное и добычу заманивает изумительным запахом, таким нежным и опьяняющим, что люди от него забываются сном. Когда на цветок ортиса садится насекомое, растение выделяет лишь одну каплю чистой, прозрачной жидкости. Насекомое жадно припадает к ней и вскоре перестает шевелиться. Словно нежные пальцы, усики растения аккуратно переправляют добычу в большой, похожий на колокол цветок, лепестки смыкаются, и от жертвы не остается и следа. Как удалось избежать той же участи охотникам? Они нарочно выискивали растения помельче, которым не под силу совладать с человеком. Охотник касался цветка пальцем, а проступающий сок сцеживал в маленькую чашечку. Если запах растения его одолевал, остальные кидались на помощь и оттаскивали одурманенного в сторону. Главная беда таилась в том, что некоторым начинал так нравиться этот запах, что люди не хотели отрываться от цветка, добровольно поддавались дурману и пробуждались потом со странной блаженной улыбкой. Один из охотников тогда забылся, уткнувшись лицом в небольшое растеньице, и тотчас же к рукам, ногам и голове потянулась дюжина колокольчиковкровопийц. Когда остальные сообща оттаскивали товарища, усики упорно цеплялись, не отпуская добычу. Пришлось отсекать их кремневыми ножами, а за это время облака медвяного аромата свалили еще двоих. Когда жадные зевы растений удалось наконец отодрать от лиц и от рук, в сердцевинах цветков, словно роса, искрились капельки крови. Тот охотник пролежал без чувств два дня, а когда очнулся, то все равно ходил как в полусне. Он возвратился вместе со всеми, но стал с той поры вялым и ленивым. После того, как его несколько раз застали за тем, что он воровал сок ортиса, старейшины распорядились его казнить. Улф, слушая рассказ, то и дело задумчиво поглядывал на Мару, сосущую у матери грудь. Затем повернулся к Торгу: - Ты бы пошел со мной? - Разумеется. - Прекрасно. Отправимся в полнолуние. - Можно и я с вами? - попросился Найл. Улф положил ладонь на голову сыну: - Нет, мальчик. Кому-то надо остаться, оберегать женщин. И вот через десять дней Улф, Торг, Вайг и Хролф отправились в Дельту. К той поре появилась и еще одна причина отправиться за соком. У Ингельд по утрам стали случаться приступы тошноты - стало ясно, что она беременна. К походу подготовились обстоятельно. От палящего зноя хорошо защищала одежда из шкуры тысяченожки, для того же служил и прикрепленный к ней капюшон. На ноги мужчины надели крепкие, с многослойной подошвой сандалии. У каждого на спине была легкая удобная сумка, свитая из травяных стеблей. Брать большой запас пищи и воды не имело смысла, всем можно было разжиться по дороге; с собой прихватили лишь немного сушеного мяса и по фляге с водой. Вооружены мужчины были копьями, пращами и ножами; на всякий случай взяли еще и веревки. В путь вышли, когда сгустились сумерки. Двинулись на север, в сторону каменистой пустоши. Четверым вооруженным мужчинам не были страшны ни скорпион, ни жук-скакун, ни другие ночные хищники. Найл хотел проводить охотников до границы пустоши, но отец не велел: слишком опасно было возвращаться домой в одиночку. Сайрис и Ингельд нервничали. Нередко случалось, что мужчины отсутствовали по несколько суток кряду, но на этот раз - женщины понимали это - они рисковали намного сильнее. Охотники прекрасно знали повадки гигантских насекомых пустыни и умели избегать стычек с ними. Дельта же таила множество новых, неизведанных опасностей. Даже Джомар не бывал там никогда, разве что пролетал на паучьем шаре. На следующий вечер перед сумерками Сайрис уединилась в глубине пещеры, а все остальные затихли. Мару два часа назад хорошенько накормили, и девочка спала спокойно. Примерно через полчаса Сайрис вошла в мысленный контакт с путниками. Когда она вернулась обратно, Найл зажег светильник. - С ними все в порядке, - сообщила Сайрис. - На Хролфа напал ядовитый москит, но его тут же убили, присосаться не успел. - Как там Торг? - осведомилась Ингельд. - Подвернул ногу, но так, ничего серьезного. Ингельд и сама могла установить связь с Торгом, но ей недоставало терпения, а потому трудно было сосредоточиться. К тому же она по натуре была ленива и предпочитала все свалить на других. На следующий день женщины отправились собирать плоды кактуса. Найл пошел с ними, чтобы охранять их. На согнутой руке он нес осу-пепсис. Насекомое, давно отжившее половину отведенного ему природой срока, уже было не таким непоседливым. Оса словно догадывалась, что главный ее хозяин сейчас далеко, и поэтому ей надлежит охранять семейство от тарантулов и других хищников. Расслабясь и слившись со смутным разумом насекомого, Найл ощутил бесхитростную преданность и готовность подчиняться. Когда, изнемогая от зноя, люди возвращались в пещеру, юноша приметил в небе движущуюся точку. Нет, не паучий шар, птица, да большая. Внимательно всмотревшись, он определил, что птица летит прямо на них. Найл попробовал проникнуть в рассудок птицы, "уговорить", чтобы та не меняла направления. Уловив волнение хозяина, встрепенулась и оса. Прошли считанные минуты, а птица - уже вот она, в какой-нибудь паре сот шагов, да и летит невысоко, над самым деревом. Найл отдал осе приказ. Насекомое взмыло вверх, пронеслось мимо крылатой цели и, набрав запас высоты, прянуло вниз. Для птицы такой маневр был полной неожиданностью, с осами она явно никогда не сталкивалась. Почуяв навязчивое чужое присутствие, она негодующе встрепенулась, и тут же - Найл это четко уловил - забилась в агонии: оса вогнала жало. Через несколько секунд добыча уже валялась на земле в сотне шагов. Когда юноша подбежал, насекомое смиренно сидело на изломанном крыле, а глаза птицы уже подернулись смертной пеленой. Особь попалась на удивление крупная, так что в тот вечер пещеру заполнил аромат жареной дичи. Даже Ингельд была в приподнятом настроении и не ворчала. Как оказалось, это был последний безмятежный вечер в жизни семьи. Наутро поднялся ветер. Злобный, колючий, он налетел со стороны Дельты и задувал прямо в пещеру. Найл лишь рискнул высунуть голову наружу и мгновенно юркнул обратно, вытирая кулаками слезящиеся глаза. На зубах скрипел песок. Не унимаясь, плакала весь день Мара, даже Найла выведя из себя настолько, что он готов был ее придушить. В тот вечер не было связи с Улфом и Вайгом, даром что Сайрис пыталась войти с ними в контакт больше часа. Джомар, как мог, успокаивал женщин: охотникам перед сумерками не до этого. Но и на следующий день ничего не получилось. Тут по-настоящему заволновалась даже Ингельд. Когда сгустились сумерки, она, скрестив ноги, тоже села на пол и попыталась настроиться на контакт. Однако, сколько она ни старалась, все было напрасно. На следующий день тревога и дурное предчувствие охватили всех. С наступлением ночи Сайрис и Ингельд опять сели друг возле друга, угрюмо склонив головы, в то время как Джомар с Найлом затаились на постелях, боясь лишним шорохом отвлечь женщин. Наконец у Сайрис изменилось дыхание: она смогла связаться с мужчинами. Найл вздохнул с облегчением. И тут, повергнув всех в ужас, мать пронзительно, как дикий зверь, вскрикнула и с глухим стуком упала. Подскочив к матери, юноша увидел, что она без чувств лежит на спине. Лицо было холодным на ощупь. Ингельд сразу запричитала, что Сайрис умерла, но Джомар сердито прикрикнул на истеричку, и она замолчала. Найл бережно усадил мать, прислонив ее спиной к стене. Джомар, пальцами стиснув женщине скулы, влил ей в приоткрывшийся рот немного воды. Сайрис закашлялась. - Они погибли... Торга и Хролфа нет в живых... - обретя дар речи, выдавила она. Ингельд забилась в страшной истерике. Проснувшиеся дети громко разревелись. Плакала Сайрис, беззвучно сотрясаясь от рыданий. Единственно, что она смогла еще сообщить, это что причиной гибели обоих стали цветы ортиса, а Улф с Вайгом как-то сумели избежать печальной участи. Горе Ингельд сменилось яростью. - Почему умерли мои?! - заорала она. - Почему не ваши?! Несчастной женщине не стали перечить, и она, устав от крика, зашлась в беззвучном плаче. Рыдала она едва ли не всю ночь, и Найлу даже стало стыдно за свое счастье - его отец и родной брат живы. Улф и Вайг возвратились через десять дней, оба в полнейшем изнеможении. Правую половину груди и плечо Улфа покрывали крупные пятна, похожие на ожоги- Вайг страшно исхудал, а в глазах его стояла такая тоска, что Найл не на шутку встревожился и немного растерялся: ему казалось, что брат никогда не сможет вытравить из памяти кошмарные воспоминания. Измотавшиеся охотники рухнули на постели и проспали весь следующий день и всю ночь. Сок, стоивший Торгу и Хролфу жизни, уместился в небольшой фляжке емкостью чуть больше полулитра. Горлышко было плотно заткнуто листьями и обмотано лоскутками кожи. Когда через несколько часов проснулась и по обыкновению своему опять заревела Мара, Сайрис бережно размотала лоскутки, налила в деревянную ложку капельку прозрачной медвяной жидкости и осторожно поднесла ее к губам ребенка. Не прошло и минуты, как девочка уже спала. Не пробудилась она и через шестнадцать часов, когда проснулся Улф. При первой же возможности Найл понюхал сок ортиса. Жидкость имела изумительный сладкий аромат, было в нем что-то и от запаха розовато-лилового цветка, который он видел в стране муравьев. Хотя если честно, после захватывающих дух рассказов деда Найл ожидал чего-то вообще сверхъестественного. Много дней прошло, прежде чем Улф и Вайг сумели взять себя в руки и немного взбодриться. Вайг потом рассказал Найлу, что последние полтора-два дня оба шатались, как пьяные, и не чаяли уже добраться. На той каменистой пустоши Вайг трижды терял сознание, и отцу пришлось нести его, взвалив себе на плечи. Счастье, что на пути не встретился ни один хищник. Вздумай хоть кто-нибудь на них напасть, и им бы точно пришел конец. У них даже не было сил высматривать в небе шары смертоносцев. Ингельд к этой поре слегка оправилась от потрясения и стала еще более язвительной и сварливой. Все жалели бедняжку и потому мирились с ее колкостями, но как-то раз, хлебнув перебродившего сока, она зашла в упреках слишком далеко и обвинила Улфа и Вайга в том, что их трусость стоила жизни Торгу и Хролфу. Улф стиснул ей руку с такой силой, что женщина вскрикнула. - Никогда не произноси больше этих слов, не то я ударю тебя и не посмотрю, что ты жена моего брата. Ингельд, свернувшись на полу калачиком, тихонько заскулила: - Но ведь я еще так молода! Я не хочу быть вдовой! Неужели мне век теперь вековать без мужских объятий? Улф понял, что она права. Женщине нет еще и сорока, и многим мужчинам она решительно бы приглянулась. - Здесь мужчин для тебя не найти, - рассудил он. - Но ты могла, бы вернуться к своим соплеменникам. Ингельд, резко вскинув голову, посмотрела на Улфа, и ее глаза радостно блеснули. - А как я туда доберусь? - Мы можем тебя проводить. Вдова бережно провела ладонями по животу: - Скоро я буду слишком тяжела для путешествия. - Что ж, - сказал, подумав, Улф. - Дождемся полнолуния и в следующую же ночь отправимся. Сайрис попробовала было вмешаться: надо же, еще не пришли в себя после вылазки к Дельте, а уже помышляют о новом походе! Но перехватив жесткий, упрямый взгляд Ингельд, Найл догадался: она не отступится. Ингельд и думать не желала о каком-либо промедлении, хотя и понимала, что Сайрис права: безопаснее переждать хотя бы с месяц. Впрочем, ей было все равно, что станет с Улфом и Вайгом на обратном пути - сама-то она будет уже в безопасности, среди своих. Вскоре стало очевидным, что Вайг никуда пойти не сможет. Он был еще слишком слаб для перехода, и к тому же его то и дело донимала лихорадка. Из-за хромоты, да и из-за возраста, не мог отлучаться на большие расстояния и Джомар. Сайрис пыталась уговорить Ингельд повременить, но та, отводя глаза, с притворной кротостью вздыхала, что если оттягивать, то она ведь не сможет потом отправиться в такую даль. В конце концов Сайрис, передернув плечами, со всей откровенностью заявила, что и сама рада избавиться от капризной родственницы: чем скорей она оставит их всех в покое, тем лучше будет раздоры прекратятся. Найл мельком перехватил взгляд Улфа - отец задумчиво посматривал на него, и мальчик понял, о чем он сейчас думает. - Может быть, вместо Вайга пойду я? - А ты уверен, что тебе по силам вынести такую дорогу? - В выносливости я брату не уступаю. - Но ведь это дней пять. В лучшем случае. Улф начертил ему на песке план местности. Соплеменники Ингельд жили возле берегов соленого озера Теллам, примерно в двух днях пути к югу от большого плато. Труднее всего было идти через пустыню, окаймляющую подножие плато: там было очень мало ориентиров. Граница пустыни представляла собой сплошные голые камни и высохшие русла рек, постепенно нисходящие к соленому озеру. В окрестностях озера были и зелень, и вода, однако и ядовитые сороконожки водились там в изобилии. Найл указал на плато: - А что, обязательно идти через пустыню? Разве нельзя попробовать здесь? - Там только голые камни, и трудно дышать: не хватает воздуха. - Уж лучше голые камни, чем песчаные дюны. Хотя бы местность не меняется до неузнаваемости. - Возможно, - не стал спорить Улф. К полнолунию Улф в целом восстановил силы и готов был двигаться в путь. У Вайга же щеки все еще оставались впалыми, а в глазах сквозила усталость. Сайрис, понятно, беспокоилась, что в такую даль приходится идти младшему, но знала: иного выбора нет. Идти обратно один Улф не может: слишком опасно, любой хищник отважится напасть на одинокого путника, но задумается, если их будет двое. В дорогу, по крайней мере, запаслись неплохо. За день до того, как они собрались отправляться, Вайг сходил с осой на охоту и добыл крупного грызуна. Сайрис, начинив тушку съедобными кореньями и травами, зажарила ее целиком. Напекла и тонких лепешек из муки, намолотой из дикого маиса. Еще загодя женщины нацедили чистой воды из чаши уару. Приноровившись, они подставляли фляги и под длинные изогнутые листья вельвиции, собирая влагу, которую растение припасало для своих корней. Солоноватая вода, которую извлекали из подземной скважины муравьи, для долгих странствий не годилась: в ней было много минеральных солей, отчего во рту оставался горький привкус и горло быстро пересыхало. Вышли за час до сумерек. Каждый нес за плечами по две плетеные сумки. Было все еще жарко, хотя горячий ветер уже утихомирился. Когда совсем стемнело, путники устроили на песке часовой привал, а Найл даже вздремнул: прошлой ночью он так волновался, что почти не спал. Едва взошла луна, все снова тронулись в путь. Ночь выдалась холодная, но ходьба согревала. Теперь, добившись своего, Ингельд - хотя и запоздало все же усовестилась, а потому безропотно шла за своими спутниками, не жалуясь, что они шагают слишком быстро. В разливе призрачно-бледного лунного света пустыня выглядела красиво и загадочно. Впереди на фоне горизонта четко вырисовывалось плато, идти до которого было куда дальше, чем думалось вначале. Когда луна опустилась за горизонт, они продолжали путь под сенью звезд, света которых вполне хватало привыкшим к темноте глазам. Подножия плато достигли за час до рассвета, и с восходом солнца вошли в каменный мешок, где Найл прожил первые семь лет своей жизни. Поели лепешек и жареных крылаток, а затем улеглись в тени - переждать дневную жару. В прежний свой дом Найл ступил со смешанным чувством отрады и трепетного волнения. Нора, казалось, стала с той поры как-то меньше, невзрачнее. К тому же за годы жизни, на новом месте юноша успел позабыть, как жарко и душно бывает тут в светлое время суток, когда ветер неожиданно меняет обычное направление. Так что, когда пришло время, нору он покинул без особого сожаления. Несмотря на то что солнце все еще палило, они тем не менее продолжили путь. Улф решил внять совету Найла и двинуться через плато. Отвесные склоны над пещерой уходили высоко в небо, и, чтобы подыскать место для подъема, надо было проделать путь с десяток миль. До высохшего русла добрались за час до сумерек. Вспотевшие, усталые, путники решили передохнуть, прежде чем штурмовать высоту. Когда взошла луна, они направились вверх по руслу, которое с каждым метром становилось все круче. Вскоре извилистая дорожка сузилась, а затем склон и вовсе стал таким отвесным, что Найл, взглянув вниз, почувствовал, что у него закружилась голова. В отдельных местах приходилось всем телом приникать к выпирающим, словно зубья, камням, и тогда все особенно ясно представляли, какая бездна отделяет их от земли. Ингельд с трудом передвигала ноги, ей все мешало, а в одном месте она вообще отказалась идти вперед, пока Улф не обмотал ей талию веревкой. Пока добрались до вершины плато, Ингельд, судя по всему, не один раз успела пожалеть, что не осталась дома. Открывшаяся с плато панорама завораживала. Впереди, уходя на юго-восток, медленно кренилось книзу плато - каменистое, с разрозненными кривыми кустиками терновника. Сзади простиралась пустыня - безмолвная, залитая серебристым светом. Пейзаж вовсе не казался гостеприимным, однако белизна камней, окутанных призрачной дымкой, зачаровывала. Всем захотелось прилечь и отдохнуть, но земля оказалась настолько жесткой, что никому не захотелось даже останавливаться здесь. Проковыляв с полчаса по щербатому голому грунту, путники опять вышли к речному руслу, устланному гладкой белой галькой. Вдруг Улф, радостно и изумленно вскрикнув, указал рукой вперед. Там, в каких-нибудь сорока метрах, свет луны отражался от гладкой поверхности, напоминающей круглое зеркало. Это была небольшая, чуть больше метра, округлая лужица - вода, скопившаяся во впадине. Путники с облегчением опустили поклажу и устроили привал. Вода была белесой, как разбавленное молоко, и имела сладковатый привкус. Отправившись в путь, они считали каждую каплю, а теперь - вот радость-то! - можно было пить вволю, сколько душе угодно. Устроившись поудобнее, поели плодов кактуса, пополнили запас воды, после чего неохотно - ноги гудели от усталости - пошли дальше. Идти по устланному галькой руслу оказалось неожиданно легко, так что не остановились даже тогда, когда луна уже села. На рассвете Ингельд заныла, что ей нежно отдохнуть, но Улф не стал ее слушать. Через несколько часов солнце уже повиснет над самой головой, а надо еще отыскать пристанище. Незадолго перед тем, как зной набрал силу, путники заметили впереди чащобу и устремились прямиком к ней. Это оказались не деревья, а скорее, кусты метра под три высотой, причем нижние ветви образовывали подобие сводчатой арки. Поверху разбросали шелковистое полотно, а другое, пришпиленное тяжелыми камнями к земле, защищало от ветра. Забравшись в укрытие, путники погрузились в тяжелую дремоту и пролежали до той поры, пока солнце не опустилось к самому горизонту, а затем перекусили и тронулись дальше. Теперь путь лежал через участок застывшей лавы, из которой, будто орехи из глазури, торчали большие округлые валуны. Через несколько миль дорога стала удивительно гладкой, словно плотно спрессованный песок. Ингельд начала сетовать, что натерла себе ноги. Улф и Найл перекинулись понимающими взглядами: все, покладистость кончилась, теперь к тяготам пути добавится еще и бесконечное ворчание спутницы. К счастью, вскоре набрели на другое озерцо, больше и глубже предыдущего. Когда вволю напились и наполнили сосуды, Ингельд велела мужчинам отвернуться, а сама сняла одежду и зашла в воду. Ее лицо выражало такое блаженство, что Найл решил присоединиться к ней. После дневного зноя вода все еще хранила тепло и вместе с тем приятно освежала, и юноша сразу почувствовал прилив бодрости. К рассвету ровная поверхность вновь пошла на подъем, и путники поняли, что приближаются к южной оконечности плато. Через час они уже стояли на самой вершине. Даль светилась - это солнце отражалось на гладкой поверхности соленого озера Теллам. Ингельд судорожно вздохнула: день перехода, и она среди своих соплеменников. Однако Улф, поняв, о чем она думает, пояснил, что высота скрадывает расстояние и на самом деле им еще, возможно, придется одолеть не один десяток миль. На вершине плато укрыться от зноя было совершенно негде, так что выход оставался один: отыскать где-нибудь место, пригодное для спуска, а стоянку устроить уже на равнине. Подойдя к самому краю, Найл глянул вниз. Перед глазами поплыло - высота, наверное, с полтысячи метров, не меньше. Более того, утес уходил книзу под тупым углом - злой пустынный ветер выдул скальную породу. Обломись сейчас кромка, и лететь Найлу да лететь, пока не грохнется об ощерившиеся внизу острые камни. Надо было определить, куда поворачивать, на запад или на восток. Если на запад, то они просто выйдут к месту, куда взбирались с равнины, а потому двигаться решили на восток. Кроме того, взяли на полмили вглубь: кромку плато сплошь усеивали ребристые камни, было полно расселин, так что разумнее было держаться подальше от края - безопаснее. Но здесь сильнее давала о себе знать жара - повсюду насколько хватало глаз ослепительно сияла белая лава, раскаленная солнцем. Глянув краем глаза на отца, Найл с тревогой заметил, что того буквально шатает от усталости - он ведь еще толком не оправился после похода к Дельте. Ингельд семенила рядом, и казалось, она вот-вот заплачет. Тоже выискалась мученица! Через час пути на западе у самого горизонта начал медленно вырисовываться массивный силуэт. На холм он не походил: слишком причудливыми были его очертания. - Неужто цитадель воинов? - с трудом проговорил Улф, и Найл, поняв, что отец едва держится на ногах, не стал беспокоить его лишними расспросами. Цитадель постепенно приближалась. Одни ее размеры вызывали изумление: метров двести в высоту, никак не меньше. Юноше никогда еще не доводилось видеть чего-либо более внушительного и величавого. Теперь можно было различить, что возведена она на вершине каменного холма, представляя собой как бы его продолжение. Сложена крепость была из огромных каменных блоков, каждый примерно три на полтора метра. Вздымались к небу прямоугольные башни, некоторые наполовину уже разрушенные. Снизу их подпирали огромные колонны. Чем ближе подходили путники, тем отчетливее виднелась разрушительная работа неумолимого времени. Взять те же исполинские колонны едва не пяти метров в обхвате. Когда-то они подпирали свод. Теперь же только две из них сохранили прежнюю высоту, остальные превратились в жалкие обрубки. У подножия холма задержались попить воды: хотя с юга дул ветер, зной стоял такой, что ничего не стоило получить солнечный удар. Обогнув наполовину северный склон, они нашли то, что искали: петляющую цепочку выдолбленных в скале узких, чуть шире стопы, ступеней. Ненадежная эта лестница казалась бесконечной. Но иного выхода не предвиделось, поэтому путники пошли по ней. Подвешенные за плечами сумки, покачиваясь, бились о каменную стену. Ступени оказались неровными - то слишком узкие, то чрезмерно широкие, были и такие, что едва виднелись или совсем осыпались. Первым шел Улф, за ним Найл, Ингельд держалась сзади. Юноше путь давался тяжело, он намеренно смотрел только на очередную ступеньку. Рискнув в конце концов окинуть взором всю местность, Найл с удивлением обнаружил, что они оказались над долиной и до стен цитадели уже рукой подать. Прошло совсем немного времени, и путники ступили под свод арки, ведущей во внутренний двор. Все здесь показалось Найлу таким необычным, что он забыл об усталости. Поведай ему кто-нибудь из домашних о таком месте, он бы заподозрил рассказчика во вранье. В просторном дворе повсюду валялись битые камни, огромные перевернутые блоки, в нескольких местах виднелись немые зевы арок, ведущие внутрь, в громадные залы. Главное здание вырастало непосредственно из самой скалы, а рыжеватобурые блоки, довершающие строение, придавали ему сказочный облик. Вершина цитадели, как и в былые времена, по-прежнему вздымалась на высоту более пятидесяти метров. Больше всего путникам сейчас хотелось укрыться в тень, дать телу долгожданный отдыха Они пересекли двор и прошли под одной из сводчатых арок в пустынный зал - настолько громадный, что дальние стены и потолок тонули в темноте. Стояла удивительная, благодатная прохлада: солнце взошло с другой стороны здания. Расстелив одеяла, путники молча улеглись, утомленно переводя дух и слушая заунывный шум ветра. Через пару минут Найл уже спал. Он увидел странный сон, в котором Повелитель пауков Хеб с явной насмешкой смотрел на него с какой-то запредельной высоты, и резко проснулся мгновенно почувствовав холод. Снаружи двор заливало безжалостное солнце, рядом тихо посапывали отец и Ингельд. Сев, Найл вытянул часть одеяла из-под себя и завернулся в него, как в спальный мешок. В одной из сумок лежало скатанное в рулон тонкое одеяло из шкуры гусеницы. Но ведь за ним надо лезть, а шевелиться совсем не хотелось. Беспокоил памятный отрывок нехорошего сна: на самой высокой башне цитадели сидит и таращится Повелитель. Но, взглянув на лежащего рядом отца, юноша успокоился и вскоре крепко заснул. Пробудился он оттого, что ему показалось, будто кто-то коснулся плеча. Гдето наверху, беспокойно жужжа, билась муха. Было холодно, одеяло соскользнуло с плеча. Найл потянулся поправить одеяло, но это оказалось не так-то просто, что-то мешало, словно одеяло подвернуто под спину и мешает шевелиться. Почти сразу жужжание наверху, вдруг преобразившись, зазвучало вопиющим сигналом тревоги: муха угодила в паутину! Приподняв голову, Найл окинул взглядом зал, и ему показалось, будто что-то суетливо прошмыгнуло в темноте. Да и темнота теперь была какая-то живая, населенная россыпью ярких точек. Сна как не бывало. Юноша попробовал сесть и наконец-то сообразил, что именно ему мешает. Над ним стелились густые тенета, каким-то образом крепившиеся к полу. Паутина покрывала тело Найла почти полностью, словно мягкое, рыхлое одеяло. Он бросил взгляд на отца и Ингельд - и те тоже окутаны паутиной, еще мягкой, не успевшей просохнуть. Теперь он разглядел, что светящиеся точки это глаза десятков пауков, которые наблюдали за людьми. Его крик разбудил спутников, однако, стоило им шевельнуться, как паутина облекла их, словно влажная простыня. Садясь, они лишь плотнее соприкасались с мгновенно пристающим липким шелком, попытавшись высвободиться, безнадежно увязли в паутине. Пауки высыпали из тени, будто присматриваясь, и Найл с облегчением обнаружил, что это так, мелюзга - туловище не крупнее ладони, а лапы на сгибе не длиннее руки. Он также определил, что у них есть что-то общее с серыми пустынниками - значит, насекомые не ядовиты. Тут до Найла дошло, как все-таки удачно он поступил, не поленившись натянуть на себя одеяло: паутина пристала лишь к плечу, правой руке и левой ступне. Потянувшись левой рукой, он сумел подвинуть к себе поклажу, вытащить кремневый нож и распилить нити, стягивающие запястье, затем примерно так же освободил плечо и левую ступню. Выскользнув из-под одеяла, юноша встал на ноги - пауки попятились в тень. Подобрав с пола увесистый камень, он швырнул его им вслед и услышал, как насекомые с глухим шелестом разбегаются. - Не шевелись! - прикрикнул он на Ингельд. Лицо женщины исказилось от страха. Судорожно поскуливая, она силилась разодрать тенета, а по остекленевшим глазам было видно, что бедняжка уже распрощалась с жизнью. Несколькими ловкими движениями Найл отсек паутину в местах, где та крепилась к полу, и через несколько минут Ингельд удалось, пошатываясь, подняться. Шелковистые нити по-прежнему обвивали ее со всех сторон. - Давай наружу! - скомандовал Найл. Подгонять ее не пришлось, женщина кинулась вон, волоча за собой концы паутины. Затем юноша начал освобождать отца. Пока он это делал, насекомые снова выкарабкались наружу, и он бросил в них еще несколько камней. Пауки вновь рассеялись. Стало ясно, что непосредственная опасность миновала. Теперь, когда добыча бодрствует, насекомые не отважатся напасть. День был в разгаре, свет снаружи ослеплял. Найл помог отцу и Ингельд освободиться от тенет. Он мотал паутину в одну сторону, а те раскручивались в другую. На коже оставались прилипшие волокна и влажно поблескивающие полоски. Прошло около часа, прежде чем все освободились окончательно. Поклажа оставалась внутри. Возвратясь за ней, путники снова увидели россыпь блестящих точек: насекомые следили из темноты. Приставшие к полу обрубленные концы паутины отвердели, став заметно прочней, клейковина, выделяемая пауками, превратилась в подобие грубой резины. Насекомые испускали легкие волокна, набрасывая их затем на спящих. Нити были невесомыми и ложились легко, словно снежные хлопья. Именно от прикосновения одной из них и пробудился Найл. Не укройся он одеялом, увяз бы точно так же, как Улф с Ингельд. И лежали бы они сейчас, ожидая скорбной участи. Неожиданная опасность, по крайней мере, прогнала усталость. Путники теперь готовы были отмахать сотню миль, лишь бы оказаться как можно дальше от этого зловещего угла. Но, не определившись с направлением, не имело смысла и уходить. Оставив поклажу в тени, они отправились на поиски нового места, откуда было бы сподручнее осмотреть южную часть равнины. То, что они искали, обнаружилось в смежном дворе: пролет каменной лестницы, идущей вверх по внешней стороне стены. Одолев с сотню неплохо сохранившихся ступеней, путники вышли на стену цитадели, метра три толщиной, с каменным квадратом примыкающего к смежному двору караульного помещения. Найл зашел в караульную и оттуда выглянул из окна - как-то безопаснее, чем стоять на открытой всем ветрам площадке. Вдали виднелись сияющие воды соленого озера. Прямо перед глазами пропасть с полкилометра глубиной. В этом месте склон выглядел не таким отвесным, но и по нему спускаться было немыслимо. Все ясно. - Бесполезно. Бездна вон какая, - мрачно сказал Улф. - Но как они-то спускались вон туда? - спросил юноша, не отводя взгляда от равнины. - Пешком шли, вот и все, - раздраженно вставила Ингельд. - Пешком-то оно пешком, но как? Не может быть, чтобы на ту сторону они проходили вот так, вокруг всего плато. - Да, ты, пожалуй, прав, - слегка удивился Улф. - Должен быть какой-то спуск. - Это все что, строили великаны? - озадаченно спросил Найл. - Нет. - Отец покачал головой. - Та лестница рассчитана на таких же, как мы с тобой. Найл глубоко задумался. Неужели эту цитадель сооружали такие же люди, как он сам? Но тогда, наверное, на это ушли сотни и сотни лет? Хотя понятно, все зависит от того, сколько их было. Впервые юноша на самом деле понял, что все же и правда было время, когда человек правил Землей. Прежде Найл иногда тешился такой мыслью, но никогда не воспринимал ее всерьез. Теперь же перед его мысленным взором прошли тысячи людей, сообща вырезающих каменные блоки, возводящих эти грандиозные стены. И его пронизал небывалый восторг, сравнимый разве что с потоком живительной проточной воды. Столь нужные ступени - небольшие, выбитые в стене утеса - Найл обнаружил в другой сторожевой башне. Разглядеть их можно было только сверху. Тогда становилось заметно, что утес - это не просто голый мертвый камень. Ветер и песок источили его поверхность, выдув более податливую породу, так что склон стал представлять собой причудливую бугристую колоннаду. Из случайных щелей, где придется, выглядывали корявые деревца и кусты. Здесь склон больше походил на то место, откуда они начинали взбираться на плато. А непосредственно впереди виднелись идущие вниз ступени, которые терялись за округлым горбом большой скалы, напоминающей морщинистую кожу живого существа - это сотворил ветер. По ступеням они спустились во внутренний двор, но не обнаружили там прохода, который вывел бы их за наружную стену. Миновали еще один двор, и еще один - выхода не было нигде. - И правильно, - заметил Улф. - Иначе зачем строить громадную крепость, где, куда ни сунься, сплошь входы и выходы? Как же тогда, спрашивается, защищаться от непрошеных гостей? Но как же удавалось проникать сюда самим обитателям крепости? Найл опять взобрался на стену, оглядел оттуда ступени и только тогда заприметил нечто такое, чего нельзя было различить, если присматриваться сбоку. Лестница начиналась метрах в пяти-шести над подножием утеса. Но как тогда добирались до цитадели люди, идущие со стороны равнины? Подойдя к другой стороне стены, Найл глянул вниз. Там на почти белом фоне чуть заметно выделялось округлое пятно метров трех в поперечнике. - Что это? - крикнул Найл отцу. - Ты о чем? - Там на земле круг, вот ты сейчас прямо на нем стоишь! - Где? - Ну вот прямо подо мной! Найл поспешно спустился с лестницы Оказывается, со двора различить круг было невозможно, но, поскольку отец стоял непосредственно на нем, юноша, подойдя к этому месту вплотную, встал на четвереньки и принялся кропотливо изучать каждый сантиметр пыльного грунта. Там, где пыль казалась мягче, он пытался скоблить кремневым ножом. Наконец между камнями обнаружилась трещина. Тогда к Найлу присоединились отец и Ингельд. В результате через пять минут обозначился круг, а затем металлическое кольцо (Найл прежде никогда не видел металла, поэтому принял его за какую-то редкую породу камня). Кольцо большое, тяжелое, впору ухватиться всем троим. Упершись ногами, они потянули кольцо на себя - бесполезно. Попытались еще раз - большая каменная крышка, похоже, чуть подалась. Минут пять они, выбиваясь из сил, тянули не переставая, однако крышку удалось приподнять лишь на пару сантиметров, не больше. В конце концов решили заглянуть в зал, вход в который виднелся на противоположном конце двора. Это помещение уступало в размерах тому, где им довелось спать, и заполнено было непонятными деревянными предметами. Никто из путников не знал, что такое стол и стул, поэтому и не разобрались, что находятся в трапезной военачальников. Почти вся мебель была источена червями, и когда Найл попробовал поднять стул, тот развалился прямо у него в руках. Остатки ковра выбелило солнце, но по краям, куда оно почти не проникало, все еще виднелись цветастые узоры - поблекшие, но удивительно красивые. А в углу, выдаваясь над грудой безмолвного праха, стоял длинный деревянный шест, достаточно толстый. Приподняв один его конец, Улф попробовал древесину на прочность - ничего, вполне сгодится. Найл подхватил с другого конца, шест вынесли во двор и продели его в металлическое кольцо. Найл и Ингельд взялись за один конец, Улф - за другой. Упершись коленями, потянули изо всех сил. Каменная крышка приподнялась сантиметров на десять. Вес оказался непомерно велик, удержать ее не удалось. Найл сходил в комнату еще раз и вернулся еще с одним продолговатым куском дерева. Когда крышку приподняли снова, юноша впихнул ногой деревяшку в образовавшуюся щель. Затем, используя шест как рычаг, снова подняли каменную крышку и в конце концов отвалили. Лица обдало стру"й воздуха. Внизу виднелись ступени уходящей вниз, в темноту, лестницы. Спустя десять минут путники стали спускаться - потихоньку, осторожно. На протяжении метров двадцати стояла такая непроницаемая темнота, что приходилось пробираться буквально на ощупь, обшаривая ногой каждую ступеньку. Вскоре, однако, стало чуть светлее, а прорезавшийся за поворотом солнечный луч буквально ослепил. Путники оказались на площадке под узенькой аркой. Сверху казалось, что ступени идут вниз едва ли не вертикально, и от этого даже слегка кружилась голова. Ингельд, согнувшись, медленно села, прижавшись спиной к стене туннеля: - Ой, простите. Я дальше не пойду. Высотища-то какая! Улф изумленно взглянул на нее: - Но ты же как-то забралась наверх! - Так то вверх! К тому же было почти темно. Улф язвительно усмехнулся: - Будем дожидаться темноты? Ингельд уже чуть не плакала: - Извини, но никак не могу. - Ты что, ночь собираешься провести здесь? - спросил Улф, пожав плечами. - А может, где-то есть спуск поудобнее? - Меня и этот вполне устраивает. Лицо Ингельд окаменело, и, упрямо поджав губы, она заявила: - Я здесь спускаться не буду. Улф побледнел от ярости. Сколько раз Торг выводил его из себя тем, что постоянно потакал капризам своей бабы, которая вертела им как хотела. Он посмотрел на Ингельд с угрюмой решимостью: - Поступай как знаешь. А мы пойдем дальше и ночевать будем на равнине. Ингельд оторопела: еще никто так не обращался с ней. - А что прикажешь делать мне? - Можешь возвращаться и ночевать в крепости. - К паукам?! - Так чего ты больше боишься, пауков или темноты? - Улф повернулся лицом к ступеням. - Пойдем, Найл. Паренек неохотно повиновался (отец был, безусловно, прав, но все-таки и Ингельд жаль) и пошел за Улфом след в след. На деле спуск оказался не таким опасным, как представлялось вначале: помимо ступеней в скале были проделаны и углубления для рук. Еще тридцать метров вниз по склону, где ступени, делая поворот, исчезали за выпирающим горбом камнем - и спуск внезапно стал пологим. Теперь Ингельд видеть их уже не могла. Улф приказал Найлу сесть. Они посидели минут пятнадцать, сжевали по опунции и по маисовому хлебцу, затем Улф освободился от поклажи и снова полез вверх. Через несколько минут он вернулся, ведя за собой Ингельд. Глаза у женщины припухли от слез, губы были недовольно надуты, но непрошибаемое упрямство не покинуло ее. Ступеней было тысячи три, не меньше. Путь вниз шел как бы по спирали, то теряясь в расселинах, то вновь выходя на склон утеса. Пошли долиной, где кверху вздымались прямоугольные скалы-обелиски, обтесанные человеческой рукой. На них виднелись барельефы, изображавшие диковинных животных. Некоторые из них слегка походили на обитающих в пустыне грызунов, но только значительно мельче. Путники, остановившись, с трепетом разглядывали изваяния. Найл указал на одно существо, выглядевшее особенно грозно, которое окружали, судя по всему, охотники: - Что это? - Понятия не имею. - Наверное, тигр? - неуверенно предположила Ингельд. - Неужели такие существа и вправду водились на Земле? - А то как же! - Пауки истребили всех крупных животных, - сказал Улф. - Тогда почему они оставили человека? - Потому что человек беззащитен. Нет у него ни когтей, ни бивней, ни острых клыков. - Зато есть оружие! - Оружие можно отнять, - мрачно заметил Улф. - У тигра не отнимешь когтей, пока не убьешь его. Двинулись дальше. Последние десятки метров идти оказалось довольно трудно: порода здесь вся была выщерблена ветром, а у основания ее и вовсе не было, так что пришлось вначале побросать вниз поклажу, а затем, не дойдя последних пяти метров, прыгать на рыхлый песок. Вскинув головы, путники обнаружили, что лестница - та самая - исчезла из виду. Видно, строители все предусмотрели, чтобы враги не проникли внутрь. Открывшийся впереди пейзаж во многом напоминал родные места. Правда, растительности здесь было побольше. В глубине души Найл глубоко сожалел, что они оставили цитадель так быстро (сожаления не умаляла даже стычка с пауками). Для него это было нечто, с чем прежде никогда не доводилось сталкиваться - чудесная, чарующая тайна. Солнце завершало свой круг по небу. Долгий спуск утомил всех, и Улф решил устроить привал, пока не взойдет луна. В подножье каменного склона кое-где встречались впадины - некоторые, судя по всему, достаточно глубокие. В поисках места под ночлег путники прошли на запад уже больше мили, но все впадины казались им ничтожно мелкими. В конце концов набрели на рощицу - не то кустарников, не то деревьев наподобие той, что на плато. Выбрав растения пониже, раскинули сверху куски шелка, образовав навес, и устроились на отдых. Ингельд демонстративно улеглась в стороне: все не могла простить, что Улф поступил по-своему, не посчитавшись с ней. Когда солнце уже клонилось к закату, Улф пробрался в самую гущу поросли и, скрестив ноги, сел и оперся спиной об изогнутое древесное корневище- Отец хотел установить связь с Сайрис. Под единым для всех небом он и она могли видеть закат одновременно, а вступать в контакт они условились в тот миг, когда солнце касается горизонта. Найл чуть придвинулся, чтобы лучше видеть отца. Улф был измотан и вместо того, чтобы расслабиться, мог просто заснуть. Поэтому юноша рассудил, что за отцом надо приглядывать: если того одолеет дремота, можно будет пошуршать чем-нибудь, и отец, заслышав, проснется. Взглянув в очередной раз на Улфа, Найл остолбенел от ужаса. В полом корневище, как раз за спиной отца, что-то грузно зашевелилось, и наружу прямо на глазах стало выползать длинное, извилистое туловище серой сороконожки. Длины в ней было около полутора метров, суставчатые антенны настороженно вибрировали: тварь учуяла на своей территории чужаков. Улфа она пока не видела: он сидел неподвижно, как каменный. Юноше случалось наблюдать тысяченожек, хотя и редко - они были довольно противными тварями, но уж больно забавно передвигали свои крохотные конечности, да и вреда от них было немного. В отличие от тысяченожек сороконожки были еще и ядовиты и тем самым опасны. Когда насекомое. обшарив все вокруг, почуяло чужака, оно тут же вскинуло голову, обнажив ядовитые клыки, похожие на паучьи. Пока Улф сидел без движения, он был в безопасности, но стоило ему шевельнуться, как сороконожка неминуемо бы в него впилась. Найл резко обернулся и взглянул на Ингельд. Так и есть! Эта истеричка лежит именно там, откуда хорошо виден Улф. Глаза у нее закрыты, но если она - о небо! - их откроет, то вскочит и заорет дурным голосом. И тогда все пропало. Пересилив ударивший в голову страх, Найл заставил себя успокоиться. В этот миг Улф задышал глубже и реже: вступил в контакт. Сороконожка все так же стояла, угрожающе вздыбившись, и лишь считанные дюймы отделяли ее ядовитые клыки от незащищенной спины Улфа. Отец сидел не шевелясь, и насекомое немного расслабилось. Соблюдал предельную осторожность, юноша оглянулся в поисках копья: до прислоненного к стволу дерева оружия можно было дотянуться рукой. Найл потянулся к нему - медленно, очень медленно, чтобы не потревожить Ингельд, и когда пальцы намертво стиснули древко, начал плавно возводить руку для мгновенного удара. Судя по дыханию, Улф из контакта еще не вышел. Стояла полная тишина. И тут некстати пошевелилась во сне Ингельд, костяные браслеты на ее запястье глухо звякнули. Этого оказалось достаточно, чтобы сороконожка опять мгновенно приняла боевую стойку. Через какое-то время насекомое снова немного успокоилось. Улф вышел из контакта и. глубоко вздохнув, пошевелился. Найл что есть силы метнул копье. Оно скользнуло ядовитой твари под брюхо, вспахав землю в нескольких дюймах от нее. Улф вскочил на ноги. Копье отшвырнуло насекомое на шагдругой в сторону, и секунду спустя Найл уже стоял над конвульсивно подергивавшимся туловищем и яростно гвоздил его отцовским оружием. Ингельд, проснувшись и увидев, что творится, дико завизжала. Полминуты назад этот визг стоил бы Улфу жизни, а теперь лишь придал ему решительности. Схватив другое копье, отец принялся лихорадочно колоть хищника, влажно блестящие клыки которого были уже не опасны: голова наполовину отделилась от туловища. Когда тварь затихла, отец скупым движением взъерошил Найлу волосы: - Молодец, сын. Слышать похвалу от отца юноше доводилось крайне редко, и он просто зарделся от добрых слов. Ингельд все никак не могла прийти в себя от ужаса. - Скорей, скорей отсюда! Ужас какой! - вопила она. - Теперь-то как раз все спокойно, - пожал плечами Улф и глубоко всадил копье в корень дерева. - Я не могу всего этого выносить! - В голосе женщины слышались истерические нотки. Улф вздохнул: - Все равно нет смысла куда-то трогаться, пока луна не взошла. Мы даже не разглядим, куда идти. - Тогда я пойду одна! Выбравшись из кустарника, Ингельд с дерзким видом отошла шагов на тридцать и вызывающе обернулась. Найл хотел было сказать вдогонку, что на открытых местах водятся скорпионы, а сороконожки могут напасть там еще скорее, чем среди кустарника, но вовремя понял, что это заведомо пустая трата слов. Мысль, что терпеть осталось недолго, вызывала в его душе неописуемый восторг, и он не стал спорить с капризной бабенкой. Через час взошла луна, и путники двинулись на юг. Одолев еще несколько миль, они вышли на истоптанную дорогу, ведущую, судя по всему, к соленому озеру. По ней и шли остаток ночи. Время от времени то с одной, то с другой стороны дороги из недр пустыни доносились смутные, настораживающие звуки шорохи, глухой шелест, а один раз и зловещее шипение. Однако прямой опасности не было заметно нигде: мало кто из обитателей пустыни отважится напасть сразу на троих. Когда луна села, устроили часовой привал. Ингельд устало, с протяжным вздохом растянулась на земле. Улф улегся на спину, положив голову на плоский камень. Найл предпочел сесть, опершись спиной о валун (недобрые звуки пустыни действовали ему на нервы). Крепко заснуть не удалось, и вскоре его разбудил еле слышный шелест. Встрепенувшись, парень затих - тишина. Найл расслабился, не утратив, а, наоборот, усилив бдительность, а затем сосредоточился. Усталость при этом, как ни странно, сработала на пользу: достичь нужного состояния оказалось легче обычного, и юноша внезапно ощутил глубокий внутренний покой, словно ступил в какой-то огромный пустой зал. Завозилась во сне Ингельд, и внимание Найла переключилось на нее. Он прекрасно понимал ее чувства: усталость, недовольство тяготами пути, от которых не могут уберечь ее двое спутников. Ясно было и то, что в Ингельд нет благодарности ни к нему, ни к его отцу за то, что они сопровождают ее в опасном пути, - только презрение. Он осознал теперь, что в ней живет злая, беспощадная обида на Улфа и Вайга за гибель Торга, ее мужа, и Хролфа, сына. Ингельд и заснула-то с этим чувством. Улф спал глубоко, беспробудно. Переведя внимание на отца, Найл словно погрузился в серую пульсирующую взвесь, полную зыбких образов и видений. Когда юноше пришло в голову окинуть мысленным вором пустыню, он неожиданно ясно ощутил незримое присутствие множества живых существ: жуков, пауков, муравьев. Некоторые, серые пауки например, чувствовали, что кто-то посторонний пытается вторгнуться в их разум, остальные ни о чем не подозревали. Отчего-то ощущалось смутное беспокойство, какое-то отдаленное чувство смятения, проникающее словно из-за плотного занавеса. Сознание Найла будто пробудилось, и он увидел, что уже рассвело. Юноша невольно вздрогнул: что-то, чиркнув, метнулось по ноге. Вокруг суетливо, проворно ползали темные, мохнатые, похожие на гусениц существа, которые выползали откуда-то из низкой поросли, ветвящейся возле дороги. На миг у, него промелькнула паническая мысль, что это ядовитые сороконожки, но уже со второго взгляда Найл определил, что эти движутся по-иному - как гусеницы. Длина насекомых была различной, от десяти сантиметров почти до метра. Ингельд лежала на спине - рот приоткрыт, рука закинута за голову. Одна из гусениц проворно вползла ей на короткий подол. Юноша зашевелился, намереваясь разбудить спящую, но в этот миг уже доползшая до груди гусеница приподнялась на хвосте, с