ло. - Есть, капитан! Двадцать минут спустя "Дженни" без фанфар, скромно, сопровождаемая лишь неуверенными взглядами вахтенных на борту корабля Его Величества "Делиция", отправилась из гавани Нью-Провиденс в свое последнее путешествие. 1 Правильно (исп.). ГЛАВА 24 Яркое утреннее солнце освещало выходящий на юг мраморный балкон солидного особняка на вершине холма над Спаниш-Тауном. Временами утренний прохладный бриз колыхал ветви перечного дерева, и солнечные лучи падали прямо на лицо мужчины с элегантной бородкой, завтракавшего за столиком, и тогда тот инстинктивно загораживал лицо рукой, поскольку для него было важно сохранить моложавость, избегая морщин. Во-первых, инвесторы больше полагались на мнение молодых бизнесменов, когда дело касалось состояния рынка и цен, а с другой стороны, теряется весь смысл погони за богатством, если ты достигаешь его только к старости. От громкого стона, раздавшегося сверху, рука у него дрогнула, и чай, который он наливал, пролился на блюдце. Проклятие, подумал человек, называющий себя Джошуа Хикс, с раздражением ставя чайник на стол. Разве не может человек спокойно позавтракать на собственном балконе без этих стенаний? Еще шесть дней, напомнил он себе, и мой договор с этим проклятым пиратом будет выполнен, он проделает свои трюки, заберет ее отсюда и оставит меня наконец в покое. Однако он понимал, что надеяться на это не приходится. "Он никогда не оставит меня в покое, пока я хоть немного остаюсь ему полезен. Может, мне следовало бы покончить с моей полезностью, ведь нашел же бедняга Стид Боннет мужество в подобной ситуации с Тэтчем: сдаться властям, сознаться во всем... Черт, ведь я же встречался с Боннетом пару раз, когда скачки цен на рынке сахарного тростника приводили его по делам в Порт-о-Пренс, и он вовсе не был ни героем, ни святым". Нет, признался он себе, глядя поверх полированных перил балкона сквозь пальмовые листья, колышущиеся в прохладном бризе, на спускающиеся террасами белоснежные дома, где селились обитатели Спаниш-Тауна, и красную черепицу уцелевшей части Порт-Ройяла. Он взял со стола хрустальный графин, вынул пробку и налил в чай коньяка, отсвечивающего в лучах солнца золотом. "Да, кто бы он там ни был, этот Боннет оказался храбрее, чем я, я никогда не смогу поступить так, как он, и Улисс это тоже знает, черти бы его побрали. Если мне приходится жить в клетке, то я предпочитаю роскошную клетку с решеткой, которая хоть и крепче, чем любая железная, но невидима и неосязаема". Он выпил чай с коньяком и поднялся, изобразив на лице улыбку, прежде чем повернуться к гостиной... к остекленевшим глазам собачьей головы, повешенной на стену, словно охотничий трофей. Он прошел через гостиную в холл, продолжая изображать улыбку на лице, потому что и там на стене висела собачья голова. Он с содроганием припомнил тот день в сентябре вскоре после его прибытия сюда, когда он покрывалами завесил все собачьи головы и испытал блаженное чувство уединенности. Но уже через час в дом без стука вошла огромная негритянка и, пройдя по всему дому, поснимала все покрывала. Она даже и взгляда не бросила в его сторону и ничего не сказала - впрочем, этого она и не могла бы сделать с подвязанной челюстью. Этот визит настолько выбил его из колеи, что он уже больше не пытался прятаться от соглядатаев Улисса. Слегка взбодренный порцией коньяка и уверенный в том, что в такую рань негритянка не явится, он поднялся по лестнице и замер, прислушиваясь, у двери комнаты его гостьи. Внутри больше не стонали, и он отодвинул щеколду, повернул ручку и открыл дверь. Молодая женщина спала, но тут же пробудилась с легким вскриком, когда он, пробираясь на цыпочках в полумраке, случайно наткнулся на ее нетронутый обед, оставленный у двери. Деревянная миска взлетела, ударилась о стену и покатилась, рассыпая зелень по ковру. Девушка села на постели, прижав одеяло к груди. - Боже мой, это ты, Джон? - Нет, черт побери, - сказал Хикс. - Это всего лишь я. Я услышал, как вы плачете, и зашел удостовериться, все ли в порядке. Кто этот Джон? Вы уже не в первый раз путаете меня с ним. - А. - Бет Харвуд откинулась на постель, надежда исчезла из ее глаз. - Да, все в порядке. В этой маленькой комнатке висело сразу три собачьих головы, и Хикс выпрямился во весь рост и, указав на разбросанные листочки зелени, грозно произнес: - Я этого не потерплю. Улисс желает, чтобы вы это ели, а я обеспечиваю выполнение его распоряжений. - Он вовремя спохватился и удержался, чтобы в праведном гневе не кивнуть песьей голове, прибитой над кроватью. - Мой отец - чудовище, - прошептала она. - И когда-нибудь он и вас принесет в жертву. Хикс тотчас же позабыл о собачьих головах и встревоженно сдвинул брови. В первые дни ее пребывания здесь его забавляли утверждения Бет, будто Улисс Сегундо ее отец. Ведь она постоянно твердила, будто у отца одна рука, а у Улисса их явно было две. Однако в очередное посещение пирата Хикс присмотрелся к правой руке Сегундо и в душе у него поселилось сомнение. Да, она была настоящей, живой, но до странности розовой и пухлой, как у младенца, без мозолей и морщин. - Что ж, - сказал он хрипло, - до Рождества осталась всего неделя, и тогда я наконец избавлюсь от вас. Молодая женщина откинула покрывало в сторону, спустила ноги и попыталась встать, но колени подогнулись, и она снова повалилась на постель, тяжело дыша. - Черт бы побрал вас и моего отца, - выдохнула она. - Ну почему мне нельзя поесть по-человечески? - А это, по-вашему, что? - наклоняясь и поднимая лист шпината, рявкнул Хикс, тряся им перед носом Бет. - В комнату уже нельзя войти, того и гляди - споткнешься. - Подайте мне пример - съешьте это. Хикс с сомнением оглядел лист и, фыркнув, отшвырнул его, давая понять, что не хочет иметь ничего общего с ее детскими выходками. - Хотя бы пальцы оближите, - настаивала Бет. - Я... Мне ничего не нужно вам доказывать. - А что должно произойти в субботу? Вы упоминали какую-то процедуру. Хикс был рад, что окна были закрыты шторами, потому что почувствовал, как краска прилила к лицу. - Вы же должны принимать это чертово лекарство, вы же должны все время... - "Дремать, - мысленно закончил он, - а не задавать вопросов, на которые при всем желании трудно ответить прямо". - Кроме того, ваш оте... капитан Сегундо, я хочу сказать, наверняка прибудет сюда к тому времени, и мне не придется... Я хочу сказать, разбирайтесь с ним тогда сами. Он решительно кивнул, повернулся, но испортил торжественный выход, потому что невольно взвизгнул и отскочил назад, когда заметил стоящую на пороге негритянку, бесшумно появившуюся несколько минут назад. Бет Харвуд хохотала, негритянка глядела на него пустыми, рыбьими глазами. Хикс поспешно ретировался, подумав: "Почему же ее одежда всегда наглухо зашита, а не застегнута, и почему, если уж она помешана на шитье, не зашьет оторванные карманы, и почему, черт возьми, она все время расхаживает босиком? И еще, - подумал он уже на лестнице, вынимая платок, чтобы вытереть испарину, выступившую на лбу, - почему другие негры так ее боятся? Да что там, моя прежняя кухарка лишь только увидела ее, так выпрыгнула в окно прямо со второго этажа, да и остальных чернокожих, сколько ни секи, в дом не загонишь. Мне пришлось нанимать белых слуг, да и то многие из них уже поувольнялись". Он вернулся за свой столик на балконе, но утреннее спокойствие было нарушено, и он яростно выплеснул остатки чая и налил в чашку коньяка. "Черт бы побрал Улисса и его присных, - подумал он. - Не стоило мне оставлять Гаити и менять имя". Он отпил коньяка и скорчил гримасу, припомнив, как красноречив поначалу был Улисс Сегундо. В начале августа он прибыл в Порт-о-Пренс и тут же предъявил векселя крупных европейских банков. Он произвел хорошее впечатление в обществе, прекрасно говорил по-французски, был воспитан и образован, богат, являлся владельцем отличного корабля, который стоял на причале поодаль от берега, по слухам, из-за того, что на борту находилась женщина, только что перенесшая мозговую лихорадку. Когда Хикса представили ему, на него произвели впечатление явная независимость и богатство этого человека, и когда несколькими днями позже Сегундо пригласил его отобедать и предложил принять участие в паре не совсем этичных, но весьма выгодных предприятий, Хикс был поражен еще и столь глубоким знанием торговли в Новом Свете. Явным стало и то, что ни одна сделка или мошенничество, как бы давно они ни произошли, не были скрыты от взгляда Сегундо: он прекрасно знал о них и безжалостно использовал эти данные. Хиксу даже подумалось: чтобы ориентироваться в таких тонкостях, надо быть либо телепатом, либо иметь связи с загробным миром. И вот однажды вечером в середине августа Сегундо появился в доме Хикса с плохой вестью. Хикс сонно уставился на Сегундо и отправил слугу за бренди. - Боюсь, - начал Сегундо, - что вы в опасности, мой друг. Человек, который теперь называл себя Хиксом, только что проснулся, и вначале ему показалось, что Сегундо говорит о разбойниках или о беглых рабах, которые в эту минуту приближаются к его дому. - Опасность? - спросил он, протирая глаза и зевая. - В доме десять слуг, на которых я готов положиться, с дюжиной заряженных ружей, что... - Я не об этом, - прервал его Сегундо с улыбкой. - Я говорю о грозящей вам опасности по закону, о судебном разбирательстве. Хикс мгновенно пробудился. Он взял бокал с бренди с подноса, отпил и осторожно покосился на Сегундо. - А на каком основании? - Гм, - отозвался Сегундо, усаживаясь на один из стульев в гостиной. - Трудно сказать. У нас с вами... имеется деловой партнер, и боюсь, что он, оказавшись захвачен и пытаясь облегчить собственную участь, выдал властям всех и вся, кого только мог. Контрабанда, скупка краденого, насколько я понимаю, но за ним водились грешки и другого рода: похищения, убийства, подлоги. Благодарю вас, - кивнул он, когда слуга подал ему бокал с бренди. Хикс сел на стул напротив. - Кто это? Сегундо бросил косой взгляд на зевающего слугу, наклонился вперед и проговорил: - Ну назовем его Эд Тэтч. Вам это имя ничего не говорит? Хикс осушил бокал, хотел было велеть слуге наполнить его снова, но передумал и приказал ему оставить графин и убираться вон. - И о каких же, - спросил он, когда слуга вышел и закрыл за собой створки дверей, - нелегальных сделках он поведал закону? Бог свидетель, Тэтч действительно помог ему во многом, начиная с тетушки, которую пришлось утопить, потому что она вечно совала нос куда не следует, когда ему понадобилось распустить слух, будто его брат мертв. - В этом-то все и дело, понимаете? Мне это неизвестно, но предполагаю, что он выложил все, что знал. Хикс застонал и спрятал лицо в ладони. Сегундо взял графин и наполнил бокал. - Не отчаивайтесь, - сказал он. - Полно, взгляните на меня. Я тоже замешан, по крайней мере не меньше вас, и что, я отчаиваюсь? Можно найти выход из любого тупика, кроме вашего последнего. Хикс поднял глаза: - Что можно сделать? - Проще простого: оставить Гаити. Вы можете отплыть на борту моего судна. - Но, - вяло запротестовал Хикс, - где мне раздобыть достаточно средств, чтобы жить в достатке? И притом власти наверняка станут меня разыскивать. Улисс Сегундо подмигнул. - Нет, не станут, если вы все еще остаетесь здесь. Например, что, если в вашей спальне будет найдено тело в вашей ночной рубашке, вашего роста... Тело с полностью уничтоженным выстрелом в упор лицом. Вдобавок может найтись прощальная записка, написанная вашей собственной рукой. - Да... но... кто же... - А что, у вас разве не найдется какого-нибудь белого на плантациях, которого не станут слишком разыскивать? - Ну... я полагаю... - Что касается денег, я готов сразу заплатить за все: за дом, за плантацию. Предвидя подобное развитие событий, я дал указания своему поверенному подготовить документы: купчие, векселя и закладные, пометив их задним числом за последние два года. Все для того, чтобы создать впечатление, будто вы потеряли все и все теперь в руках кредиторов. Понадобится целая армия бухгалтеров и годы, чтобы добраться до всех этих мнимых кредиторов, анонимных компаний, тайных партнеров и в конце концов выйти на меня. - Сегундо лучезарно улыбнулся. - И это даст мотив для самоубийства, понимаете? Финансовый крах! Я полагаю, вы многим должны, и когда они попытаются взыскать долги, вся история и выплывет наружу. Так они и поступили. Хикс подписал все бумаги и после того, как Сегундо отбыл, отправился в бараки, где проживали батраки, и, разбудив мужчину приблизительно его телосложения и возраста, велел следовать за ним в дом. Ничего не объясняя, он провел батрака в спальню, напоил его вином со снотворным, и когда тот забылся в тяжелом сне, раздел его, сжег одежду в камине и обрядил безвольное тело в собственную ночную рубашку. Потом зарядил ружье кольцами, золотыми монетами и упаковал оставшееся золото и драгоценности в три сундука. Перед рассветом Сегундо вернулся с несколькими изможденными, но выносливыми моряками, и последнее, что сделал Себастьян Шанданьяк перед тем, как оставить отчий дом и принять имя Джошуа Хикса, - это разрядил ружье в лицо спящему батраку. Отдача вывихнула ему запястье, мощный выстрел повредил стену, разнеся голову спящего на куски, которые через окно улетели в сад. Сегундо пребывал в отличном настроении и, отъезжая на фургоне, запряженном четверкой лошадей, объявил, что ощущает запах крови, который принес ночной ветерок. - Именно это мне сейчас и нужно, - сказал он, охаживая лошадей кнутом. - Богатства теперь мне хватит, и единственное, в чем я нуждаюсь, так это морская вода и кровь, много крови, просто безумное количество свежей красной крови. Его веселый, мальчишеский смех стих в чаще кокосовых пальм и хлебных деревьев, посаженных вдоль дороги, ведущей к гавани. И вот теперь на балконе богатого дома на Ямайке Себастьян Шанданьяк уныло пил свой коньяк, кривя губы в натянутой улыбке. "Глупец, - подумал он, - надо было выждать и не лезть в петлю. Ведь Сегундо я нужен лишь как абсолютно преданный слуга, кукла с хорошими манерами, чтобы приглядеть за этой девицей, и в случае если тот не вернется к Рождеству, чтобы... - как это сказал Сегундо? - осуществить ритуал, который превратит ее в пустой сосуд, готовый к наполнению". Молю Бога, чтобы он вернулся к Рождеству, и не только потому, что сама мысль об осуществлении этого гнусного ритуала, последовательность которого Сегундо заставил меня выучить наизусть, противна моему существу, но и из-за того, что в эту самую ночь я устраиваю званый вечер. После того, как с таким трудом мне удалось отрастить эту чудовищную бороду, чтобы во мне ненароком не опознали Себастьяна Шанданьяка, появиться на таком важном для меня вечере в крови, в перьях и воняя могильной землей... Нет, немыслимо!" Шанданьяк печально покачал головой, ему вспомнилось поместье, плантация, которые он оставил в Порто-Пренсе, и ради чего? Один из банков Сегундо платил ему регулярное жалованье, и все: вопрос о выплате денег за все его имущество даже не обсуждался. И лишь неделю назад во время беседы с почтальоном ему удалось наконец выяснить, что на самом деле Тэтча убили, а вовсе не взяли в плен, еще в середине ноября, ровно за три месяца до того полуночного визита, когда Сегундо убедил Шанданьяка, будто Тэтч схвачен и выдает всех, кого знает. Он услышал, как наверху захлопнулась дверь, а затем раздался скрежет латунного засова. Он рывком поднялся, залпом допил все, что оставалось в чашке, схватил графин и кинулся в дом, надеясь, что успеет запереться в своей спальне, пока эта ужасная негритянка будет спускаться вниз. ГЛАВА 25 Джек Шэнди опустил наконец подзорную трубу. Он сидел, обхватив ногами рею и опершись спиной о мачту, и вот уже с четверть часа пристально рассматривал волны, редкие облачка над головой, но главным образом разбухавшую на восточном горизонте сизую, гигантскую тучу. Все знания, которые почерпнул он у Ходжа и Дэвиса, а также личный опыт говорили о том, что Веннер оказался прав. Было бы мудрее вернуться к Гранд Кайману, пробраться мимо рифов Ром-Пойнт-Чендла и вытащить там "Дженни" на берег. Решение надо было принимать незамедлительно, поскольку надвигающийся шторм двигался куда быстрее "Дженни", да и ветер, похоже, стихал. Шэнди охватило отчаяние. Ведь сегодня двадцать третье декабря, и уже послезавтра Харвуд должен осуществить свой магический ритуал, чтобы изгнать душу Бет из тела. "Мне надо найти этого Улисса Сегундо, как теперь называет себя этот проклятый старик, сегодня или завтра, иначе я мог бы вообще не выходить из гавани, - думал Шэнди. - Если же мы развернемся и будем пережидать шторм в безопасном месте, то теряем как минимум день. Имею ли я право подвергать всю команду опасности и идти навстречу шторму? А, пропади все пропадом, это неотъемлемое право капитана, - подумал он, кинул подзорную трубу матросу, который ждал на палубе, и стал спускаться. - Моя работа не только избегать рискованных ситуаций, а еще и вести людей сквозь опасности и преграды. Да и не поверю я, что Печальный Толстяк, если уж на то пошло, позволит стихии, пусть даже и тайфуну, помешать высадке на Ямайку". Он спрыгнул на палубу и уверенно улыбнулся Скэнку. - Мы прошмыгнем под этим штормом, пусть даже половина экипажа валяется вдрызг пьяная, - заметил Шэнди. - Идти прежним курсом. - Матерь Божья, Джек... - начал было Скэнк, но тут вмешался Веннер. - Почему бы не повернуть. - Он махнул рукой за корму. - Гранд Кайман всего в нескольких часах пути. Даже если ветер совсем стихнет, чертово течение принесет нас туда! Шэнди неторопливо обернулся к Веннеру: - Я не обязан объясняться, но так и быть: мы не доберемся до Гранд Каймана, этот шторм непременно нагонит нас, и нам лучше встретить его лицом к лицу. - Веннер стоял перед ним набычившись, и Шэнди заставил себя рассмеяться. - И что за черт, приятель! Ведь знаменитый Сегундо где-то здесь, забыл, что ли?! Ловцы черепах сказали вчера, что еще утром видели его корабль. У него на борту не только добыча с дюжины захваченных кораблей, он наверняка плавает на старине "Кармайкле". Это наш корабль, это морское судно, гораздо лучшее, и в отличие от "Дженни" оно способно достичь Мадагаскара и Индийского океана, где только нам и раздолье в эти дни. Взгляни, что стало с Тэтчем, когда он стал плавать только на шлюпе. - И у этого Улисса та женщина, - со злостью прошипел Веннер, - и не пытайся нас уверить, будто это не единственная причина, по которой ты собираешься догнать его! Что ж, может, она для тебя и значит больше твоей собственной шкуры, но мне на нее плевать, я не хочу рисковать головой. - Веннер обернулся ко всем остальным. - Парни, подумайте, ну какая необходимость разыскивать этого Улисса, или Харвуда, сегодня, что нам мешает сделать это на следующей неделе? Последние несколько ночей Шэнди почти не спал. - Сегодня, потому что я так сказал, - бросил он резко. Печальный Толстяк встал рядом с Шэнди. В его тени Веннер потонул целиком. - Мы плывем на Ямайку, - объявил он. Несколько долгих секунд, пока грозовое облако разрасталось, а Гранд Кайман уплывал все дальше и дальше, Веннер стоял, не двигаясь, и лишь переводил взгляд с Шэнди и Печального Толстяка на остальной экипаж, он явно оценивал, готовы ли пираты взбунтоваться. Шэнди, хотя и надеялся, что выглядит уверенно, размышлял о том же самом. Он зарекомендовал себя неплохо за месяц своего капитанства после захвата Харвудом "Кармайкла" и еще пользовался уважением пиратов в результате событий на борту английского корвета; помогала ему и поддержка бокора Дэвиса, несмотря на то, что команда только и говорила о приближающейся смерти этого странного человека. Но Шэнди все же мог лишь догадываться, впрочем, как и Веннер, насколько его репутация была подорвана беспробудной пьянкой на Нью-Провиденс за несколько последних месяцев. - Шэнди знает, что делает, - проворчал один беззубый старый пират. Скэнк кивнул с убежденным видом: - Мы просто не успеем вернуться к Гранд Кайману. Шэнди с благодарностью глянул на него, поскольку знал, что Скэнк солгал из верности ему. Плечи Веннера поникли, и улыбочка, теперь уже больше напоминавшая морщины на смятой рубашке, вновь была нацеплена на лицо. - Ну да, конечно, знает, - хрипло произнес он, - я просто хотел удостовериться, что мы все... в полном согласии. - Он повернулся и, оттолкнув двоих пиратов, зашагал на корму. Шэнди отдал команду обрасопить паруса. Пока Шэнди присматривался к облачной пелене, нависшей над ними, Скэнк подошел к нему и кивком отозвал в сторону. - Что стряслось? - спросил Шэнди голосом, глухим от напряжения. - Веннер недоволен, - тихо сказал Скэнк. - Гляди в оба, это скорее всего случится сегодня и наверняка сзади. - А, я поостерегусь, спасибо. - Шэнди уже хотел было отвернуться, но Скэнк загородил ему дорогу. - Ты знаешь, - торопливо пробормотал он, - нет, ты, наверное, не знаешь... Ведь это из-за него погиб Дэвис. Шэнди замер на месте. - Ну-ка рассказывай, - приказал он. Несколько тяжелых капель дождя с глухим стуком упали на палубу. Дождь сначала, потом ветер - вспомнил Шэнди давнее предупреждение Ходжа. - Ослабить канаты! - выкрикнул он и опять повернулся к Скэнку: - Я слушаю. - Ну, - быстро сказал Скэнк, боязливо поглядывая на небо, - мертвяк, который убил его, собирался прикончить тебя, ты бежал тогда к этой девице в воздухе... Глядел только на нее и не видел, как он там притаился... Так Фил и поторопился, чтобы прикончить его до того, дело пустяковое, да Веннер вмешался, дорогу преградил. Веннеру-то не нравилось, что ты старшина. Дождевые капли застучали чаще, но ветра пока не было. - Эй, на грот-мачте, взять рифы! Нет, отставить! Спустить гафель! Но будьте готовы поднять паруса! - Ну вот, он задержал Дэвиса, - продолжал Скэнк, - и ты был почти у лестницы, а Дэвис все же сделал попытку догнать тебя, но не успел он снести мертвяку голову, как тот всадил ему шпагу в живот. В этот момент на них обрушился шквал, и даже с убранными парусами "Дженни" так накренилась, что все поспешно ухватились за снасти и канаты. Мачта легла чуть ли не горизонтально. Вслед за ветром судно стали захлестывать высокие волны, и Скэнк с обезьяньей ловкостью вскарабкался наверх, чтобы помочь рулевому держать судно носом против ветра. Очень медленно, с огромным трудом, мачта вновь выпрямилась. Какое-то мгновение судно балансировало на гребне волны, усеянном клочьями пены, румпель беспомощно болтался в воздухе. Затем суденышко начало скользить вниз, и бушприт ушел в следующую волну. Шэнди затаил дыхание, ожидая, что вот-вот, в любой момент, бушприт не выдержит, волна проломит нос судна, хлынет в трюм и утянет корабль на дно. Однако сердце успело сделать всего восемь долгих ударов, как бушприт и нос корабля вынырнули, каскадами расплескивая пенистую воду, словно человек, стряхнувший с себя стаю седых от инея волков. Задирая нос, корабль вновь полез вверх. Шэнди шумно выдохнул. Кто бы там ни строил эту "Дженни", он прекрасно знал свое дело. Он приказал лечь в дрейф. Когда они выбрались на гребень новой волны, ветер уже дул с правого борта, и парусов хватало, чтобы "Дженни" могла лечь на курс. Таким образом, спокойно можно было продолжать лавировать в шторм. Цепляясь за канаты и скользя по палубе, Шэнди наконец добрался до кормы и пиратов, боровшихся с румпелем. Корабль дрейфовал, никаких приказов не стоило отдавать, да и сильный ветер все равно заглушал слова. Поэтому Шэнди просто прислонился к переборке и стал прикидывать, сколько еще "Дженни" сможет протянуть в такую бурю, не получив серьезных повреждений. Теплый ветер, похоже, усиливался, брызги пролетали мимо густыми облаками, словно картечь, обжигая лица и руки. Шэнди нервно облизал губы, и соленый привкус во рту сразу дал понять, что это морские брызги, а не капли дождя. Волны вздымались вверх, нависая над "Дженни", как зеленые скалы, и каждый раз, когда хрупкое суденышко соскальзывало с одной волны и врезалось в следующую, весь корпус содрогался, мачта так и ходила ходуном над головой. Вслед за налетавшими брызгами Шэнди тут же захлестывали бурные потоки воды, пытавшиеся утащить его за борт. Прищурившись от сильного ветра и брызг, Шэнди внимательно следил, чтобы судно не поворачивалось носом к ветру и в то же время не слишком уклонялось от курса. Вот уже несколько минут его удивляло, как старый шлюп превосходно ведет себя при такой погоде, повинуясь румпелю. И тут он заметил струйки пара, которые поднимались оттуда, где руль соединялся с румпелем. Приглядевшись, Шэнди заметил, что железная скоба раскалилась до вишневого цвета. Печальный Толстяк стоял рядом, и Шэнди, отерев брызги с лица рукавом, так и впился взглядом в фигуру колдуна. Глаза бокора были закрыты, он нервно грыз кулак, и хотя дождь и брызги сплошным потоком текли по его руке, Шэнди заметил струйку крови и догадался, что послушное поведение "Дженни" связано не только с мастерством рулевого. Но каждая следующая волна оказывалась выше и круче, и когда суденышко с трудом вскарабкивалось на гребень и Шэнди, смаргивая воду с ресниц, оглядывал море, ему казалось, будто некая сила несет корабль через сияющие вершины Альп. Ему приходилось напоминать себе, что за неистовыми порывами ветра не кроется сознательная злая воля. Когда суденышко стало взбираться на очереднук крутую волну, Шэнди физически почувствовал, как палуба под ногами словно бы развернулась. Они уже выскочили на гребень, и тут крепление реи не выдержало, лопнув с оглушительным грохотом, похожим на пушечный выстрел. Она крутанулась, порвав веревки, и рухнула на транец, как копье с тремя остриями. Шэнди пригнулся в ту самую секунду, когда рея пронеслась над его головой. Он огляделся, опасаясь, как бы, не дай Бог, не убило рулевого или, того хуже, не разнесло румпель в щепки. Однако рулевой был цел, но не успел Шэнди с облегчением вздохнуть, как заметил, что окованный железом конец реи вонзился в грудь Печального Толстяка и пригвоздил того к транцу. - Дева Мария! - выдавил Шэнди онемевшими губами. Сумеют ли они теперь уцелеть без бокора? Уверенность окончательно покинула его, но, несмотря на это, он оттолкнулся от леера, ухватился за гик и, перебирая руками, добрался до мачты, где бился на ветру ничем не закрепленный парус. С другой стороны шел кто-то еще, это оказался Скэнк, в его руках были нож и веревка. Когда судно устремилось в провал между волнами, они вдвоем умудрились прорезать несколько дыр в парусе, потом ухватились за мачту и держались, пока вода не схлынула с палубы. Когда же судно выскочило на гребень, Шэнди зашвырнул конец веревки на левый борт, ветер перехлестнул ее вокруг мачты, Скэнк поймал конец и успел два раза обмотать вокруг кнехта, прежде чем ветер снова налетел на них со всей своей силой. Пары квадратных ярдов поставленного паруса хватило, чтобы удержать корму от заноса по ветру, но Шэнди знал, что такой меры надолго не хватит. Но на помощь им уже спешили другие, и Шэнди прижался к лееру, пропуская их. Он ощутил резкую боль в животе, то ли оттого, что он перенапрягся, то ли от съеденного. Шэнди надеялся, что в ближайшее время от него не потребуется никаких физических усилий. В ту же минуту он вдруг осознал, что какая-то тяжесть давит ему на грудь. Он непроизвольно посмотрел вниз и даже отшатнулся от леера, ибо на отворотах камзола болтались невесть откуда взявшиеся два серых угря с круглыми головами. И лишь когда он схватил одного, намереваясь оторвать от лацкана и выкинуть за борт, Шэнди понял, что это оторванные по локоть руки мертвеца. Все его существо содрогнулось от отвращения и страха, но сознание приказывало успокоиться. На нем сейчас был тот самый камзол, что и в день преследования "Кармайкла". Он помнил, как руки мертвеца, вцепившиеся в его камзол, не выдержали, оборвались, и тот свалился в пучину. Потом руки, казалось, исчезли, но, похоже, они все это время призрачно цеплялись за его камзол, подобно паутине, которую можно разглядеть только при определенном освещении. Усилившаяся боль в животе заставила его согнуться. Он заставил себя размышлять. Что же это за освещение, которое выявляет эту мерзость? Ну конечно же, чья-то враждебная магия, не скованная ограничениями берега. Ты бы давно уже догадался об этом по запаху горячего железа, если бы не ветер. Боль в желудке явно чей-то злобный подарок. Морская вода захлестнула его, когда "Дженни" врезалась в очередную волну. Но несмотря на страстное желание скорчиться в три погибели - от проступившего холодного пота даже брызги казались теплыми, - он выпрямился и схватил за плечо первого же пирата. - Где Веннер? - проревел Шэнди тому в ухо. Тот с удивлением уставился на руки, болтавшиеся на лацканах камзола, но все же указал куда-то вперед и вниз. Шэнди отпустил его и, мучительно переставляя ноги, стал пробираться к люку. Он хватался за все, что попадалось под руку, пытаясь удержаться на ногах. Внезапный порыв ветра, когда "Дженни" взмыла на гребень волны, сбил его, и последние несколько ярдов он прополз, словно какое-то огромное неуклюжее насекомое. Прилагая огромные усилия, от которых у него, казалось, полопаются кишки, Шэнди откинул крышку люка и наполовину свалился, наполовину сполз по трапу в трюм. В трюме было темно, но он прекрасно знал, где хранится оружие. "Дженни" резко накренилась на волне, и Шэнди толчком отбросило влево, где в подставках стояли сабли и рапиры. Он вытащил одну из них. Рапира была легче сабли и немного длиннее. Шэнди поудобнее перехватил рукоять. Впереди по носу различалось смутное багровое сияние, и он двинулся туда. При каждом толчке омерзительные мертвые руки у него на лацканах раскачивались из стороны в сторону. Веннер скорчился над маленьким котелком, что-то шепча и кидая в него какие-то растения. Усилием воли превозмогая боль в желудке, Шэнди заставил себя броситься вперед, на Веннера, но в этот самый момент "Дженни" перевалилась через гребень волны, ее нос нырнул, и Шэнди неловко упал, налетев на Веннера. И они оба рухнули в плескавшуюся воду по левому борту. И сквозь натужный скрип шпангоутов корабля, с трудом противостоящего напору стихии, надрывное дыхание и свист ветра Шэнди ясно различил, как зашипел котелок, когда вода залила тлеющие в нем угли. И даже скорчившись в темной воде, под тяжелой тушей Веннера, который локтем немилосердно давил ему на спину, Шэнди почувствовал невероятное облегчение, боль в желудке в мгновение ока исчезла, и руки мертвеца исчезли бесследно. Нос судна врезался в новую волну, и на несколько секунд их еще сильнее вдавило в борт. Шэнди буквально ощущал как вода проникает сквозь щели обшивки, как будто само море плюется на него сквозь деревянные клыки. Раскаленный котелок прокатился по шее, обжигая кожу, а затем шлюп задрал нос и начал свое восхождение на новую волну. Шэнди, Веннера и добрую порцию морской воды швырнуло в сторону кормы. В кромешной тьме Шэнди перекатился на бок, пытаясь попасть рапирой в Веннера. Дважды он ясно ощущал, что конец рапиры утыкается во что-то мягкое, а не в деревянную обшивку корабля, но, скользя и перекатываясь, ему было слишком трудно сделать выпад. Серый свет, льющийся из открытого люка, на мгновение ярко высветил силуэт Веннера, но секундой позже Веннер вскарабкался по трапу и исчез. Шэнди вскочил на ноги и последовал за ним, держа рапиру - теперь он узнал в ней одну из запасных рапир Дэвиса - перед собой, чтобы блокировать нападение. Но когда выбрался на палубу, то увидел Веннера на носу; выхватив у кого-то пистолет, он целился в Шэнди. Шэнди подавил желание нырнуть обратно в трюм, ибо он был капитаном и даже в самый разгул стихии половина команды с изумлением смотрела на это противостояние. К тому же выстрел на мокрой, скользящей под ногами палубе не мог быть слишком точным, да и наверняка брызги подмочили порох. И все же он повернулся к Веннеру боком, глядя на того через правое плечо. Он поднял рапиру в дуэльном салюте, одновременно стремясь продемонстрировать невозмутимость уверенного в себе капитана и в тайной надежде, что если пуля и полетит точно в него, то угодит либо в клинок, либо в эфес рапиры. Брызги не подмочили порох, и в то же самое мгновение, когда он увидел вспышку, огненный шар обжег кожу под ребром. Он невольно отшатнулся, но тут же преодолел растерянность и, насколько было возможно в этой круговерти стихий, вежливо поклонился, хотя для этого ему пришлось ухватиться за леер и пошире расставить ноги, и неумолимо двинулся к Веннеру. Рулевой, отвлекшись на разыгрывающуюся драму, не успел поставить нос судна к волне, и очередной удар пришелся в левый борт. "Дженни" грузно завалилась на правый борт, зеленая масса воды с грохотом обрушилась на палубу, закружилась вокруг мачты и по меньшей мере одного матроса смыла за борт. "Дженни" боком вынырнула в провале меж волнами, им грозила неминуемая гибель, и перепуганный этим больше, чем нападением Веннера, Шэнди заторопился на корму. По пути ему пришлось бросить рапиру и ухватиться двумя руками за канат, чтобы не быть смытым волной. Скэнк с другими успели высвободить еще несколько квадратных футов паруса, один смельчак даже карабкался по раскачивающейся мачте с концом каната в зубах, надеясь перебросить канат через уцелевшую верхнюю рею и таким образом подтянуть полотнище кверху. Ничего больше они сделать не могли, но Шэнди прекрасно понимал, что этого слишком мало. И позади, двигаясь медленно, поскольку ему не хотелось терять подобранную где-то саблю, на корму пробирался Веннер. Шэнди глянул на рулевого, который всем телом навалился на румпель, до упора поворачивая его. Шэнди понимал, что надо бы помочь ему, ибо стоит только "Дженни" взобраться на гребень волны, и по ним снова ударит шквал ветра; в этот момент взгляд его упал на Печального Толстяка. Бокор оторвался от транцев и теперь стоял на палубе, широко расставив ноги и взбугрившимися мышцами руками стискивая воткнувшийся в его грудь обломок реи. Треска лопающегося дерева Шэнди не слышал - свист ветра заглушал звуки, - но он собственными глазами видел, как в разные стороны полетели щепки. Пригибаясь, неловко переступая с ноги на ногу и кружа на месте. Печальный Толстяк гнул и ломал длинный обломок. Наконец бокор отшвырнул от себя обломок реи. Шэнди даже озноб прошиб, когда он увидел, как из спины бокора показался дымящийся кусок металла. И Шэнди вдруг понял, что магия тут ни при чем, что бокор добился этого лишь силой собственных рук. Железный наконечник так и остался торчать из спины, когда бокор в изнеможении опустился на колени. Шэнди кинулся было на помощь, но Печальный Толстяк, превозмогая боль, с усилием отодвинул одной рукой обломок реи, и само по себе это было впечатляюще: шесть футов крепкого дерева, обмотанного обрывками мокрой парусины и канатами. - Плавучий якорь, - прохрипел бокор. - Брось по правому борту. Шэнди тотчас все понял. Перехватив обломок - ему пришлось ухватиться за него двумя руками, напрягая все силы, - он с трудом перевалил гафель через леер, в бушующее море. И в этот момент "Дженни" взмыла на гребень, метнулась в сторону под напором ветра и начала скользить по пологому склону в провал между волнами. Рулевой яростно, точно лев, сражался с румпелем, дюйм за дюймом уступая стихии. Шэнди поспешно отвязал фал и принялся травить веревку, чтобы дать плавучему якорю больше свободы. "Дженни" врезалась в следующую волну, так и не успев развернуться носом, и снова волна накрыла корабль, перекатившись через палубу. Задыхаясь в воде, Шэнди отчаянно цеплялся за леер, гадая: не перевернулись ли они, не проломлен ли борт, может, "Дженни" уже идет ко дну? Это мгновение длилось целую вечность. Но вот вода стала спадать, сначала вынырнула голова, потом руки, и когда море еще захлестывало колени, Шэнди принялся вторично привязывать фал, поскольку теперь канат был отпущен на полную длину. Самой реи видно не было, она болталась где-то за гребнем волны, но как только "Дженни" начала взбираться на следующий водяной холм, Шэнди ощутил, как натянулся фал, корпус под ногами вздрогнул, и старый шлюп слегка развернулся. В дело вступили остатки паруса и румпель, нос развернулся к ветру, судно стало более послушным. Шэнди изо всех сил стискивал пальцами леер, он был сосредоточен только на своих ощущениях, внимательно прислушиваясь к малейшей вибрации корабля, и потому, когда позади раздался незнакомый подозрительный скрип, он лишь оглянулся. И тут же бросился на палубу ничком. Сабля Веннера рассекла леер вместо головы Шэнди. Шэнди перекатился в сторону, пока Веннер выдергивал саблю из твердого дерева, и успел лишь подняться на корточки, когда Скэнк улучил минутку и, оторвав руки от паруса, перекинул Шэнди свою саблю. Палубу кидало из стороны в сторону, дождь и брызги заливали глаза, Шэнди не поймал саблю, он слышал, как она со звоном упала на палубу и заскользила по ней, слышал, как, глухо заскрипев, лезвие противника вышло из дерева и тут же раздались шаги Веннера. Шэнди кинулся туда, куда отлетела сабля. В этот же момент нос шлюпа врезался в очередную волну: нахлынувшая вода перекатилась через него, едва не смыв за борт, но Шэнди успел ухватиться за планшир. Волна не успела схлынуть, а он уже, моргая и стряхивая воду с лица, оглядывался по сторонам. Освещение было плохое, но он успел заметить блеск сабли, перекатывающейся в воде, и нырнул, поднимая брызги. Ладонь его натолкнулась на эфес. Веннер нанес удар, когда Шэнди пытался встать, но в этот момент палубу резко накренило. Веннер потерял равновесие, и хотя конец сабли задел плечо Шэнди, удар был нанесен плоской стороной. Тем не менее толчок бросил Шэнди на колени, но и Веннер тоже упал, и Шэнди улучил мгновение и ткнул острием сабли в колено Веннера, куда смог дотянуться, и стал устало подниматься на ноги. Веннер тоже успел подняться. Шэнди понимал, что эта стычка может закончиться для него поражением, либо расколотой головой, либо распоротым животом. Но он был настолько измотан, что не испытывал никаких чувств, кроме усталости. Он привалился к транцам, покрепче перехватывая скользкий эфес пальцами. Веннер замахнулся саблей, метя в голову Шэнди. Тот заставил себя поднять руку, чтобы отразить смертельный удар, но единственное, что он сумел сделать, так это изменить направление удара: Веннер снова ударил его плоской стороной сабли, но на этот раз по уху. Резкая боль обожгла голову, в ушах зазвенело, колени подогнулись. Он попытался выпрямиться, но в этот момент Веннер сделал выпад вперед, и вместо этого Шэнди присел и едва успел отклониться: сабля скользнула по ребру, зацепила полу камзола и пригвоздила ее к дереву. Шэнди успел поднять свою саблю и хоть и с запозданием, но оказался способен нанести удар. На дрожащих от нервного напряжения ногах Шэнди выпрямился, подавшись вперед, камзол с треском разорвался, лезвие вошло в тело Веннера сначала на два дюйма, потом на четыре. Чуть не упав, Шэнди вовремя спохватился и успел отступить. Внезапно побледнев, Веннер отшатнулся назад, рука выпустила эфес сабли. "Дженни" взмыла на гребень волны, на мгновение резко накренилась, все, за исключением двух дуэлянтов, схватились за что-нибудь, чтобы удержаться на палубе. Шэнди же использовал этот момент и бросился вперед. Палуба резко ушла из-под ног, и на лету Шэнди ударил в широкую грудь Веннера с такой силой, что лезвие с треском обломилось, и оба сквозь дождь и брызги полетели за борт. Шэнди выпустил обломок сабли и инстинктивно успел ухватиться за один из канатов, но Веннер, кувыркаясь на лету, скрылся за бортом. Потом нос шлюпа пошел вниз, корма поднялась, канат выскользнул из онемевших рук Шэнди, и он рухнул на палубу. ГЛАВА 26 Шэнди приходил в сознание медленно, постепенно, с большой неохотой расставаясь с видениями, которые были гораздо предпочтительнее холодной и неуютной действительности. Эти видения возвращали его в прошлое, когда он путешествовал со своим отцом и кукольным театром по всей Европе, он видел осуществление своей мечты: будто он находит Бет Харвуд и говорит ей все то, что давно уже собирался сказать. Поначалу ему даже показалось, что если он сосредоточится хорошенько, то сумеет изменить реальность, в которой ему предстоит очнуться. Но действительность все настойчивее и настойчивее вторгалась в его сознание, и когда он наконец пришел в себя и открыл глаза, то обнаружил, что лежит на палубе "Дженни". Он попытался присесть, но внезапная тошнота подкатила к горлу, и он вновь откинулся навзничь, совершенно обессиленный. На лбу выступил пот. Когда Шэнди опять открыл глаза, то увидел над собой озабоченное лицо Скэнка. Шэнди попытался заговорить, но язык не повиновался, его бил сильнейший озноб. Он стиснул зубы, а затем повторил попытку: - Что... что произошло? - Ты здорово припечатался о палубу после того, как покончил с Веннером. - Где Дэвис? Скэнк озадаченно сдвинул брови. - Он... э-э-э... мертв, кэп. Погиб еще тогда, когда Харвуд захватил "Кармайкл". Разве ты забыл? Шэнди показалось, что он действительно помнит о чем-то подобном. Он попытался сесть, но снова бессильно рухнул на палубу. Все тело сотрясала крупная дрожь. - Что произошло? - Ну ты же был там, кэп. Да и я рассказал тебе сегодня, помнишь? Ну о том, как один из мертвяков Френда убил его. - Да нет, что произошло сейчас? - Ты грохнулся на палубу, я же только что сказал тебе. - А. - Шэнди сделал еще одну попытку присесть, на этот раз успешно. Тошнота подкатила к горлу, но тут же отступила. - Тебе, вероятно, какое-то время придется обо всем напоминать мне. - Шэнди поднялся, шатаясь, ухватился за леер и непонимающе посмотрел по сторонам. - Э-э... шторм прекратился, - отметил он, гордый тем, что способен оценить обстановку. - Да, кэп. Кончился, пока ты был без сознания. Мы легли в дрейф и переждали бурю. Твой плавучий якорь здорово тут помог. Шэнди потер лицо. - Мой плавучий якорь. - Он решил ничего не спрашивать. - Отлично. Какой у нас курс? - Зюйд-ост. Шэнди поманил Скэнка и, когда пират наклонился к нему, негромко спросил: - Куда мы плывем? - На Ямайку, ты же сказал. - А-а. - Он сдвинул брови. - А что нам там нужно? - Улисс Сегундо, - пояснил Скэнк, все больше и больше нервничая, - и его корабль "Восходящий Орфей". Ты сказал, что он на самом деле Харвуд, а "Орфей" - это "Кармайкл". По слухам, он крутился где-то возле Каймановых островов, но, когда мы добрались туда, ты узнал, что он вернулся к Ямайке. Да, и Печальный Толстяк тоже хотел попасть на Ямайку, да умер. Скэнк печально покачал головой. - Что, Печальный Толстяк мертв? - Большинство из нас так думает. Этот гафель проткнул его насквозь, как вертел курицу, и после того, как он выломал его, он свалился и больше не двигался. Мы оттащили его в трюм, чтобы похоронить, когда высадимся на берег. Мертвого бокора не станешь хоронить в море, если не уверен, что так и следует. Однако двое парней говорят, что нащупали у него пульс, а Ламонт утверждает, будто никак не может делать свое дело как следует, потому что Печальный Толстяк что-то напевает. Но сам я, кэп, ничего не слышал. Шэнди заставил себя сосредоточиться. Он смутно вспомнил кое-что из того, о чем говорил Скэнк. Он осознавал острую необходимость торопиться, что-то делать, но сколько ни пытался, так и не мог вспомнить, что он должен был сделать, откуда такая необходимость. В настоящую минуту им владела единственная мечта: найти сухое местечко, чтобы выспаться. - Эта буря, она налетела внезапно? - спросил он. - Разве мы не могли где-нибудь укрыться? - Мы могли бы вернуться назад и найти убежище у Гранд Каймана, - сообщил Скэнк. - Веннер как раз предлагал это, но ты велел плыть дальше. - А я сказал, зачем? - Ты сказал, что буря все равно нас настигнет, так что лучше продолжить поиски "Орфея", а Веннер сказал, что ты лишь хочешь разыскать эту девицу... ну помнишь, дочь Харвуда. - А, - смутные мысли начали обретать какой-то порядок. - Какой сегодня день? - Не знаю. Вроде пятница. А в воскресенье Рождество. - Ясно, - задумчиво произнес Шэнди. - Продолжай напоминать мне изредка, хорошо? А сейчас, раз буря миновала, распорядись-ка поставить все уцелевшие паруса. На следующий день на рассвете они увидели "Восходящий Орфей". Как поступить, сомнений ни у кого не возникло. В этом вопросе все были единодушны. Ночь они провели, вычерпывая воду из трюма "Дженни", но, несмотря на то, что они забили щели мешочками с рисом и обтянули борт пластырем из парусины, вода с каждым часом заполняла трюм все быстрее и быстрее. Шэнди сомневался, что потрепанный стихией старый шлюп продержится на плаву достаточно долго, чтобы достичь берега. Поставив все оставшиеся паруса, "Дженни", поминутно зарываясь носом в волну, рванулась навстречу кораблю. Шэнди вглядывался в подзорную трубу, щурясь от ярких бликов солнца на воде. - "Орфея" тоже потрепало, - бросил он сгрудившимся вокруг пего дрожащим, усталым людям. - Рей не хватает, на бизань-мачте сплошная путаница из парусов и канатов... но корпус, похоже, цел. Если мы в ближайший час проделаем все, как надо, то нам хватит рома, жратвы и сухой одежды. Гул одобрительных возгласов был ответом на его слова, поскольку большинство команды провели бессонную утомительную ночь на помпах, выкачивая воду из трюма, поддерживая себя лишь надеждой на короткий отдых и пригоршню размокших крошек от сухарей. Бочонок с ромом же ударило о борт во время шторма, щепки от него разметало по всему трюму, и теперь в воздухе витал лишь аромат недостижимого напитка. - Как там с порохом, не весь подмочен? - поинтересовался Шэнди. Скэнк пожал плечами: - Кто ж его знает. - Хм, ну что же, мы же все равно не собираемся повредить "Орфей". - Шэнди опустил подзорную трубу. - Если мачта не обломится, то мы сможем отрезать им дорогу на юг, и тогда - на абордаж. - Верно, - подхватил молодой, с красными от бессонницы глазами, пират, одетый в какие-то лохмотья. - Либо сражаться, либо вплавь добираться до Ямайки. - Ты не боишься, что он попытается удрать, когда увидит, что мы гонимся за ним? - выразил свои сомнения Скэнк. - Может быть, - вздохнул Шэнди, - хотя готов биться об заклад, что мы в любом случае нагоним его даже в нашем теперешнем состоянии. К тому же вряд ли мы сейчас кажемся особенно большой опасностью. Шэнди снова приставил подзорную трубу к глазу. - Впрочем, не важно, - буркнул он мгновением позже. - Он сам направляется к нам. На секунду на палубе воцарилась тишина. - Видать, сильно их потрепало штормом, - заметил кто-то угрюмо, - нужны лишние руки. Скэнк закусил губу и, морща лоб, глянул на Шэнди. - Кэп, когда последний раз ты с ним столкнулся, он тебя просто поднял и бросил в воду. У тебя есть... основание думать, что этого снова не случится? Шэнди ломал голову над этим вопросом с тех самых пор, как они отчалили с острова Нью-Провиденс. "Соедини свою кровь, - вспомнились ему слова губернатора Сауни, - с холодным железом шпаги, пусть атомы крови и железа выстроятся в одну цепь, сольются в одном стремлении, как игла компаса поворачивается на север. Или наоборот. Это все относительно, приятель..." Несмотря на приложенные усилия, улыбка у Шэнди вышла несколько кривой. - Будем надеяться. Я буду у нактоуза. Пусть кто-нибудь принесет мне саблю, молоток и зубило. "Орфей" развернулся и несся прямо на "Дженни" с востока. Восходящее солнце отбрасывало на паруса тени мачт и рей. Поминутно вглядываясь в приближающийся корабль, Шэнди срезал с части рукояти сабли, которую ему принес Скэнк, кожу, отколол дерево, оголив железный стержень, чтобы ладонь соприкасалась с металлом. В этом месте он процарапал узкий желобок. Шэнди закончил работу, когда "Орфей" был в ста ярдах от них, и высоко поднял саблю за лезвие. Шэнди выпрямился и посмотрел на "Орфей". - Если события повернутся против нас, - сказал он Скэнку, который с удивлением следил за его действиями, - то постарайся обогнуть его с востока и правь прямо на Ямайку. В том состоянии, в котором находится "Кармайкл", он не успеет вовремя развернуться. - Уж лучше пусть нам повезет, кэп. Шэнди улыбнулся, но улыбка получилась усталой и вымученной: - Это точно. Он стукнул молотком по стеклу компаса, потом отбросил молоток и принялся шарить среди стеклянных осколков, пока не зажал в окровавленных пальцах стрелку компаса. - Проверь, все ли на местах, готовы ли веревки и крючья. Если повезет, мы атакуем его раньше, чем он сообразит, что мы собираемся напасть. Шэнди вставил конец стрелки компаса, указывающий на север, в желобок, который процарапал в рукояти, и положив саблю на палубу, подобрал молоток и вогнал стрелку поглубже. Он осторожно засунул подготовленную таким образом саблю за пояс и на минуту замер, дыша как можно глубже, стараясь сосредоточиться. И когда "Восходящий Орфей" врезался носом в левый борт "Дженни", бросив тень на палубу, Шэнди раскрутил абордажный крюк и метнул его. Зубья блеснули на солнце, крюк на мгновение застыл в воздухе, потом зацепился за борт "Орфея". "Дженни" в последний раз атакует "Кармайкл", - подумал Шэнди и начал карабкаться по веревке. От усилия у него носом пошла кровь, и голова раскалывалась от невыносимой боли. Добравшись до конца веревки, он обессиленно повис на леере и никак не мог сообразить, зачем же он сюда полез. Что ему здесь было нужно? Он был уверен, что перед ним "Громогласный Кармайкл", но часть ограждения была снесена, полубак отсутствовал напрочь. Они что, до сих пор не добрались до Ямайки? И где же капитан Чаворт и эта болезненная девушка с сопровождающим ее толстяком-врачом? Растерянность несколько уменьшилась, когда он узнал в человеке, спускавшемся по трапу с юта, отца девушки. Как там его зовут? Харвуд, да, Харвуд. Но тут Шэнди озадаченно нахмурился: он явственно помнил, что у того не было одной руки. Его внимание отвлек лязг сабель и крики. Шэнди перевел взгляд на палубу и, щурясь, поскольку яркое солнце слепило глаза, попытался приглядеться к происходящему. Он подумал, что явно сходит с ума. Чумазые люди в драной, но яркой одежде сражались с ожившими трупами, и не верилось, что костлявые руки мертвецов способны держать оружие, а молочно-белые запавшие глаза - видеть. Кровь, текшая из его ушей, биение пульса в висках делали окружающий мир почти беззвучным, придавая всему происходящему гротескную призрачность ночного кошмара. Даже вопрос, с какой стати вдруг он вздумал украсить свой камзол оторванными по локоть мумифицированными руками, казался совершенно не важным. Шэнди боялся потерять равновесие и потому осторожно перебрался на палубу. Человек, который, казалось, был Бенджаменом Харвудом, шел ему навстречу. На его лице играла приветливая улыбка... И должно быть, у Шэнди вновь начались галлюцинации, потому что он неожиданно оказался рядом с отцом на затемненном помосте, над освещенной кукольной сценой, держа в руках коромысла. Он смотрел на освещенное пространство внизу и лихорадочно соображал, что, наверное, они разыгрывают какую-то массовую сцену, потому что слишком уж много коромысел раскачивалось одновременно. И тут, на мгновение забыв, что это всего лишь галлюцинация, Шэнди почувствовал подступающую панику, поскольку совершенно забыл, какую же пьесу они сегодня играют. Он присмотрелся к крошечным марионеткам внизу и тотчас же узнал их - это были персонажи из пьесы "Юлий Цезарь". К счастью, начинался третий акт - оставалось не так уж много действий. Они дошли до сцены убийства, и маленькие деревянные сенаторы уже сменили обычные правые руки на руки с кинжалами. Марионетка-Цезарь заговорил, и Шэнди в изумлении широко раскрыл глаза, потому что личико уже не было деревянным, оно было из плоти, это было его собственное лицо. - Иль Олимп ты сдвинешь? - произнесло его миниатюрное воплощение. Куколки-сенаторы, которые теперь все были во плоти, кинулись к нему... и сцена исчезла, и Шэндн вновь оказался на палубе "Кармайкла", и, щурясь от яркого солнца, смотрел в лицо Харвуду. Уверенная улыбка быстро исчезла с лица Харвуда, но он атаковал снова, и Шэнди опустился на горячий песок на берегу острова Нью-Провиденс, критически оглядывая четыре бамбуковых шеста, воткнутых в песок. Они стояли до тех пор, пока он не попытался скрепить их друг с другом сверху, и теперь они накренились в разные стороны, словно пушки, готовые отразить атаку со всех сторон. - Что, плетете корзину? - послышался за спиной голос Бет Харвуд. Он не слышал ее шагов и хотел было раздраженно отмахнуться, но потом улыбнулся: - Вообще-то это должно было быть хижиной, в которой я собираюсь ночевать. - Но проще построить шалаш. Вот, я вам сейчас покажу. Это был один из жарких дней июля, когда они производили переоснастку "Кармайкла". Бет показала ему, как можно соорудить более устойчивый каркас, и был момент, когда она, стоя на цыпочках, заматывала пеньку восьмеркой, но не удержалась и, потеряв равновесие, упала ему в объятия. Карие глаза и медно-рыжие волосы ее оказались совсем рядом. Его охватили чувства, в которых физическое влечение было лишь частью, как партия духовых инструментов в звучании огромного оркестра. Это воспоминание часто возвращалось к нему в снах. На этот раз, однако, все происходило иначе. Вместо пеньки она воспользовалась молотком и гвоздями, она оскалила зубы, глаза были широко открыты. Она прижала его руки к бамбуковым шестам, приставила к запястью гвоздь... ...и снова он стоял на палубе "Кармайкла", непонимающе мигая, глядя на Харвуда. Харвуд явно растерялся. - Что, черт возьми, с вашим рассудком? - проворчал он. - Он похож на полосатый волчок! Шэнди готов был согласиться. Он все пытался вспомнить, что же он тут делает, и каждый раз, когда его взгляд падал на кошмарное сражение, кипевшее вокруг, он чувствовал изумление и ужас. И теперь, словно для того, чтобы окончательно свести его с ума, палуба начала удаляться, и, к собственному изумлению, он обнаружил, что медленно поднимается в воздух. Инстинктивно он попытался за что-нибудь ухватиться, и странным образом рука его ухватилась не за леер, не за канат, а за эфес сабли. Выступающая стрелка компаса вонзилась ему в ладонь, но тот же самый импульс, который заставил его ухватиться за какую-нибудь опору, не дал ему разжать руку. Медленно его подъем сменился спуском, и через несколько секунд он уже снова стоял на палубе. Он вновь огляделся. Сражение кипело с неубывающей яростью, хотя ни ударов, ни бряцания оружия он по-прежнему не слышал. Однако к ним никто не приближался: очевидно, то, что происходило между Харвудом и Шэнди, сражающиеся считали личным поединком. На лице Харвуда промелькнуло тревожное удивление, он что-то пробормотал себе под нос, но слишком тихо, чтобы Шэнди мог расслышать. Затем старик выхватил свою рапиру и атаковал. По-прежнему стискивая эфес, который острой стрелкой впивался в ладонь, Шэнди все-таки успел выхватить саблю из-за пояса в самый последний момент и неловко отбить выпад Харвуда, отпрыгнуть назад и уже спокойнее отразить новый выпад, а потом и еще один. Омерзительные руки, вцепившиеся в лацканы, раскачиваясь из стороны в сторону, стукались друг о друга локтями. От крови, текущей из пораненной ладони, эфес стал скользким, и каждый раз, когда оружие Шэнди натыкалось на лезвие Харвуда, игла компаса впивалась в плоть, скрежеща по костям, и боль как молния пронзала руку до плеча. С хриплым смешком Харвуд кинулся вперед, однако Шэнди яростно стиснул эфес, от боли в глазах на мгновение потемнело, но он все же сумел захватить концом сабли рапиру Харвуда и последним усилием вырвать оружие из руки противника; рапира со звоном отлетела и упала за борт. Тяжело дыша, Шэнди застыл на месте, ожидая, пока не прояснится в глазах. Харвуд отпрянул назад и, глянув куда-то в сторону, повелительно показал на Шэнди. Очевидно, это уже перестало быть только их дуэлью. Один из истлевших мертвецов послушно двинулся по палубе навстречу Шэнди. Грязные лохмотья едва прикрывали его, и солнце просвечивало сквозь кости одной ноги, но мертвец был высок, широкоплеч и размахивал саблей с такой же легкостью, с какой парусных дел мастер управляется с иглой. Шэнди с ужасом чувствовал, что силы его уже на исходе. Компасная игла в ладони причиняла ему обжигающую боль, и казалось, стоит лишь мотыльку сесть на саблю, как он не выдержит и потеряет сознание. Однако Шэнди заставил себя сделать шаг вперед и поднять саблю, хотя от одного этого движения весь покрылся холодным потом. Мертвец тоже сделал шаг вперед. Харвуд улыбнулся, приказал: "Убей Шэнди!" - и смертоносное оружие взлетело над головой моряка, готовое нанести удар. Шэнди заставил себя сосредоточиться, приподнял саблю, с усилием стиснув эфес. Но клинок не опустился на Шэнди, он метнулся в сторону и обрушился на Харвуда, швырнув его на палубу. И в то самое мгновение, как мертвый моряк рухнул на палубу грудой костей и серые мертвые руки испарились с лацканов камзола Шэнди, его взгляд встретился с взглядом мертвеца, и искорка понимания промелькнула между ними. Они узнали друг друга, в этом взгляде было все: приветствие и одновременно прощание истинных друзей. Потом не осталось ничего, кроме груды старых истлевших костей да жалкого тряпья. Шэнди выронил саблю, опустился на колени и наклонился над останками. Глухота неожиданно прошла, и он явственно расслышал стук собственных слез, падавших на палубу. - Фил, - вскрикнул он. - Фил, друг, не уходи! Вернись! Но Дэвис и весь остальной экипаж мертвецов исчез. На палубе остались только те, кто высадился с "Дженни". Харвуд, шатаясь, прислонился к борту, его лицо покрывала смертельная бледность, а пальцы сжимали обрубок недавно выращенной руки. Крови не было, но все колдовские силы Харвуда явно уходили на то, чтобы не дать себе истечь кровью. Харвуд пошевелился. Он оттолкнулся от борта и медленно, с усилием направился к кормовой каюте. Шэнди тоже поднялся на ноги и поплелся за ним. Харвуд пнул дверь, она открылась, и он ввалился внутрь. Шэнди застыл снаружи, вглядываясь в полумрак. - Бет, вы здесь? - неуверенно позвал он. Никакого ответа, кроме неразборчивого бормотания Харвуда, не последовало. Шэнди глубоко вздохнул, здоровой рукой вытащил складной нож и шагнул внутрь. Харвуд лихорадочно рылся в сундуке, и когда он выпрямился, Шэнди увидел в его руках знакомую деревянную шкатулку. Он повернулся и пошел на Шэнди. Воздух словно бы сгустился, выталкивая того наружу. Вскоре Шэнди снова оказался на прогретой солнцем палубе, и ему стало ясно, что Харвуд направляется к шлюпке. Шэнди наполовину раскрыл свой нож, положил палец и захлопнул, кровь прыснула из пореза, и сопротивление воздуха пропало. Очевидно, даже обычное железо было теперь способно противостоять заклинаниям Харвуда. Шэнди шагнул вперед и, прежде чем Харвуд успел заметить собственное бессилие, выбил шкатулку из его руки. Шкатулка покатилась по палубе, и Харвуд, с открытым от напряжения ртом, повернулся, но, сделав шаг, рухнул на колени и, помогая себе единственной рукой, пополз к шкатулке. Шэнди был не менее обессилен, однако сумел опередить Харвуда, сел на горячую палубу рядом со шкатулкой и пальцем, все еще зажатым лезвием ножа, откинул крышку. - Мою саблю! - прохрипел он, обращаясь к Скэнку, который оказался поблизости, перебинтовывая себе ногу. Молодой пират оторвался от своего занятия, потянулся и ногой толкнул саблю, которая со звоном подкатилась к Шэнди. Не обращая внимание на лезвие ножа, Шэнди ухватился за эфес, вгоняя иглу в ладонь, затем размахнулся и воткнул лезвие в шкатулку. Иссохшая голова в шкатулке лопнула со звуком разрываемого холста. Харвуд замер, не веря своим глазам, потом со свистом втянул в легкие воздух и издал такой душераздирающий вопль, что даже самые тяжело раненные невольно оглянулись на него. После этого он ничком рухнул на палубу, и из обрубка руки толчками забила алая кровь. С содроганием Шэнди выронил саблю, высвободил палец и, стащив с себя камзол, принялся ножом кромсать его на полосы, чтобы перевязать рану Харвуду - он не хотел, чтобы Харвуд истек кровью. Ему нужно было узнать, где сейчас Бет. Из-за приступов головокружения и тошноты Шэнди казалось, что обыск "Кармайкла" затянулся на целую вечность - он дважды заглядывал во все каюты и открывал подряд все сундуки, даже те, где Бет явно не могла поместиться. Причиной этого был ужас перед тем, что ему придется сделать, если Бет Харвуд не окажется на корабле. Но все-таки это время настало: Шэнди вынужден был признать, что он обследовал каждый фут на судне. В трюмах обнаружилось столько золота и драгоценностей, что не разгрузить и за день, однако Бет Харвуд отсутствовала. Шатаясь от усталости, он выбрался на палубу и, моргая от ослепительно яркого солнца, оглядывал столпившихся пиратов, пока наконец не признал Скэнка. - Харвуд пришел в сознание? - спросил он. - Пока нет, - ответил Скэнк. - Послушай, там внизу ты ничего не нашел? - Нет. - Шэнди нехотя повернулся к каюте, куда отнесли Харвуда. - Найди мне... Скэнк и дюжина пиратов, которые еще держались на ногах, загородили ему дорогу. Лицо молодого пирата было столь же жестким, как высушенный солнцем кусок плавника. - Капитан, - прокричал он внезапно охрипшим голосом, - черт побери, ты же нас уверял, что он держит в трюмах всю добычу, добычу, награбленную со всех кораблей, которые он потопил... - А, добыча. - Шэнди устало кивнул. - Да, конечно. Полно всего, как я и говорил. Я даже надорвался, двигая один сундук, полный золота. Отправляйтесь вниз, купайтесь в золоте, сколько хотите. Но сначала зачерпните ведро морской воды и поищите где-нибудь огонь... свечу... что угодно. Я буду в каюте с ним. Скэнк ошарашенно отступил в сторону. - Э-э, да, конечно, кэп. Разумеется. Шэнди печально покачал головой, войдя в каюту. Харвуд без сознания лежал на дощатом полу. Из его горла вырывалось натужное дыхание, похожее на скрип пилы по сухому дереву. Его рубашка потемнела от крови, пол покрывали темные брызги. Однако кровотечение, похоже, прекратилось. Шэнди смотрел на Харвуда, размышляя над тем, с кем же все-таки имеет дело: с оксфордским профессором, автором "Оправдания свободы воли"? Отцом Бет? Супругом мертвой Маргарет? Или Улиссом Сегундо, пиратом? На осунувшемся лице проступили заострившиеся скулы. Шэнди попытался представить себе облик молодого Харвуда, но так и не смог. Он присел рядом на корточки и потряс того за здоровое плечо. - Мистер Харвуд, проснитесь. Ритм дыхания не изменился, морщинистые веки не дрогнули. - Мистер Харвуд, это очень важно. Пожалуйста, проснитесь же. Никакой реакции. Шэнди опустился на одно колено и, глядя на старика, попытался прогнать тяжелые мысли. Наконец за спиной раздались тяжелые шаги Скэнка. В полутьме каюты заколебалось оранжевое пламя, маленький огонек лампы едва мог соперничать с ярким солнцем снаружи. - Вот вода, кэп, - сказал Скэнк, со стуком опуская на пол ведро. - И лампа. - Неуверенно оглядевшись по сторонам, он нагнулся и тоже поставил ее на пол. - Отлично, - прошептал Шэнди. - Спасибо. Скэнк вышел, прикрыв за собой дверь. Теперь только лампа освещала каюту. Шэнди зачерпнул воду из ведра и плеснул ее в лицо Харвуду. Старик слегка нахмурился, больше никак не прореагировав. - Проклятие! - взорвался Шэнди, из горла невольно вырвался всхлип. - Не вынуждайте же меня! Он схватил Харвуда за ухо и с силой крутанул. Никакого эффекта. В отчаянии и гневе Шэнди поднялся, отпихнул лампу ногой и, схватив ведро, выплеснул воду на Харвуда. Под действием струи голова старика повернулась, редкие волосы слиплись, словно зубцы короны. Однако, несмотря ни на что, он продолжал дышать так же ровно и безмятежно. Рыдая в голос, Шэнди потянулся за лампой и тут же прошептал благодарность Богу: за спиной раздался протяжный стон. Он присел подле Харвуда. - Проснитесь, - настойчиво потребовал он, - Вам будет лучше. Веки Харвуда медленно поднялись. - Мне... больно... - прошептал он. - Да. - Шэнди вытер слезы, чтобы отчетливо видеть лицо старика. - Но жить вы, вероятно, будете. Вы уже выжили один раз. Где Бет? Элизабет Харвуд, ваша дочь? - А... Все кончено, да? Все пропало. - Харвуд встретился взглядом с Шэнди. - Вы! Вы уничтожили... голову Маргарет... Я чувствовал, как ее дух отлетел. Обыкновенная сабля! - Его голос был спокоен, словно он высказывал свою точку зрения на пьесу, которую они вместе видели. - Но ведь это не просто холодное железо?.. - Да, вместе с моей кровью. - Шэнди пытался говорить так же спокойно, как Харвуд. - Где вы спрятали вашу дочь? - Ямайка, Спаниш-Таун. - А... - Шэнди кивнул и улыбнулся. - А где конкретно в Спаниш-Тауне? - В чудесном доме. Она, конечно, под присмотром, пленница. Но комфорт ей обеспечен. - В чьем доме? - Э-э, Джошуа Хикса. Харвуд, казалось, был по-детски горд тем, что ему удалось вспомнить это имя. Шэнди облегченно вздохнул. - У вас есть шоколад? - вежливо поинтересовался Харвуд. - У меня ничего не осталось. - К сожалению, нет. - Шэнди поднялся. - Мы купим шоколад на Ямайке. - Мы плывем на Ямайку? - Еще бы, естественно. Как только мы приведем в порядок старину "Кармайкла". Теперь можно передохнуть, Бет может и подождать денек-другой, пока мы не починимся. - О да, Хикс позаботится о ней. Я оставил ему строжайшие инструкции, к тому же за ним присмотрит негритянка. "Негритянка, - подумал Шэнди. - Трудно представить негритянку, которая командовала бы потомком аристократического рода". - Что ж, отлично, мы... - Кстати, какой сегодня день? - Канун Рождества, - отозвался Шэнди, а про себя подумал: "Неужели было трудно сообразить по праздничному настроению вокруг?" - Может, мне стоит помахать ему завтра. Шэнди, с лица которого все еще не сходила улыбка облегчения, наклонил голову. - Помахать кому? - Хиксу. Он будет на скале, на Портланд-Пойнт, завтра на рассвете с подзорной трубой. - Харвуд хихикнул. - Ему чертовски не нравится это дело, он собирается устраивать званый вечер и предпочел бы быть дома, чтобы приглядывать за подготовкой, однако он явится. Он боится меня. Я велел ему ждать корабль и удостовериться, что я машу ему рукой с палубы. - Но к завтрашнему рассвету нам до Ямайки не добраться, - ответил Шэнди. - Боюсь, что наш корабль на такое не способен. - А... - Харвуд опустил веки. - Тогда я не сумею помахать ему. Шэнди, который уже собрался выйти из каюты, остановился и оглянулся. - А зачем, собственно, нужно махать? Почему он будет ждать этого сигнала? - Я хочу спать, - пробормотал Харвуд. - Говорите же. - Взгляд Шэнди снова упал на лампу. - Иначе не будет никакого шоколада. Харвуд обиженно надул губы и все же ответил: - Если я не помашу ему с корабля, то он должен предположить, что я не прибуду вовремя, и поэтому ему придется самому выполнить первую часть магического обряда, часть, которую надо осуществить именно в день Рождества. Я сам собирался быть на Ямайке сегодня, но вчерашний шторм, а потом вы... - Харвуд приоткрыл глаза. - Я просто подумал, что, если бы мы успели туда к завтрашнему утру, я бы помахал ему с палубы и избавил бы его от лишних хлопот. Ведь в конце концов все равно нельзя совершить полный обряд, раз вы уничтожили голову Маргарет... моей Маргарет... - Веки его снова смежились. - В чем же... заключается эта первая часть обряда? - спросил Шэнди, почувствовав, как неясная тревога поселяется в его сердце. - Та часть, которую можно выполнить на суше. Все остальные процедуры я собирался совершить сам на море. И завтра в полдень он приступит. Ему очень хотелось, чтобы я его избавил от этой необходимости, он будет ужасно разочарован завтра утром. - Какая процедура? Черт побери, в чем она заключается? Харвуд вновь открыл глаза и задумчиво посмотрел на Шэнди. - Как же, изгнание ее разума, ее души... Он освободит от нее тело при помощи магии. Я показал ему как, оставил инструкции. Хотя, - добавил он, зевая, - это лишь пустая трата времени. Некого больше поместить туда взамен. Лишь резкая боль в коленях дала знать Шэнди, что ноги его подкосились, и он упал на пол. - Но она вернется? - спросил он, лишь усилием воли сдерживаясь, чтобы не закричать. - Душа Бет сумеет вернуться в тело? Харвуд рассмеялся легким, беззаботным смехом ребенка. - Вернется?! Нет, конечно. Когда она исчезнет, она... исчезнет. Шэнди едва удержался, чтобы не придушить старика на месте, и заговорил, только когда полностью взял себя в руки. - Ну что ж, - начал он, но в голосе все еще чувствовался гнев, и он повторил снова: - Ну что ж, я позабочусь, чтобы этот корабль был у берегов Ямайки до рассвета. И тогда вы помашете этому своему... другу, этому Хиксу, не так ли? - Он улыбался, глядя на Харвуда, но его окровавленные руки были с такой силой стиснуты, что, несмотря на загар, побелели. - Вот и хорошо, - бросил Харвуд, зевнув. - А теперь я хочу поспать. Шэпди тяжело поднялся. - Превосходно, спите. Завтра нам придется подняться чертовски рано. Не смея повернуться, поскольку предполагалось, что он погружен в молитву, мальчик из церковного хора искоса осмотрел церковь и отметил для себя, что здесь стало намного темнее. И хотя он страшился сухих, пыльных птицеподобных существ, которые выбирались из своих углов, когда мерк дневной свет, он в то же время торопил наступление тьмы, поскольку после свадебной церемонии священник примется раздавать святое причастие, а он знал, что слишком согрешил, и потому ему хотелось в темноте ускользнуть незамеченным... пусть это даже и значило, что сам он станет одним из покрытых паутиной птицеподобных существ. Он зябко передернул плечами, думая о том, что стало со всем, что было в его жизни хорошего. Ведь были же жена, друзья, профессорство, уважение коллег, уверенность в себе. Может, это все было лишь недостижимыми грезами? И никогда не существовало ничего, кроме тьмы, холода и неумолимо ускользающего рассудка? Он почувствовал облегчение. Венчающаяся пара подошла к алтарю, их руки соединились, медленно, зыбко, словно переплелись колышущиеся водоросли. Потом они стали подниматься по ступеням, и мальчик из хора понял, что абсолютная тьма слишком долго не наступает. Вместо невесты рядом с женихом двигалось лишь пустое ожившее платье. Само по себе это не было столь уж ужасно. Не так уж страшно обнаружить отсутствие там, где предполагалось присутствие. Но вот жених был живым и настоящим. Правда, было невозможно знать наверняка, человек ли он. Казалось, эта кровоточащая, лишенная кожи плоть имела форму лишь потому, что была заключена в тесные одежды. И хотя глаза жениха были закрыты, мальчик из хора с уверенностью мог сказать, что тот жив, поскольку кровь струйками стекала по телу и одежде, а рот открывался и закрывался в немом крике. Неожиданно мальчик из хора осознал, что изувеченное существо - это он сам. Однако ужаса он не испытал, поскольку тотчас же понял, что способен покинуть тело: достаточно было отказаться от всего, чтобы уйти в небытие. И так он с огромным облегчением и поступил. ГЛАВА 27 Когда в первых проблесках зари побледнел Сириус и еще три крохотные звездочки созведия вокруг него, Шэнди потребовал себе подзорную трубу и обозрел полутона серой мглы, которая окутывала юго-восточный горизонт. И несмотря на усталость после утомительной бессонной ночи, несмотря на то, что горло саднило от постоянных команд, он улыбнулся, потому что в тенях на востоке он явственно различил смутные очертания, которые не могли быть ничем иным, кроме берега Ямайки. - Вот мы и прибыли, Скэнк, - тихо сказал он, передавая подзорную трубу пирату, который стоял рядом. - Десять часов изнурительной ночной гонки одним галсом, поскольку лавировать мы не могли. И надо же, на заре мы прибыли туда, куда и собирались прибыть. Видел бы это Дэвис. - Точно, - прохрипел Скэнк устало. - Пускай кто-нибудь приведет Харвуда. Пожалуй, настало время его выхода на сцену. - Есть, кэп. - Скэнк растворился в темноте, и Шэнди остался один. Он вглядывался в юго-восточный горизонт, пытаясь невооруженным глазом определить очертания Ямайки. Но после двух бессонных ночей сфокусировать внимание на чем-нибудь было физически невозможно. Он видел лишь призрачные очертания, которые кружились и скользили, стоило отвести от них взгляд. Шэнди отчаянно надеялся спасти Бет, но не из желания почувствовать себя героем, а скорее потому, что после всего этого он сможет расслабиться и как следует выспаться. С усталой бесстрастностью он размышлял: схватят ли его на Ямайке, а если и схватят, то что последует за этим? Можно было сказать, что условий амнистии они не нарушили, поскольку единственным кораблем, который они захватили, был "Кармайкл", а Харвуд уж точно не был его законным владельцем. Что может считаться меньшим преступлением: украсть просто или украсть украденное? Что ж, если его схватят и осудят, он по крайней мере освободит Бет Харвуд и заставит ее выслушать все, что расскажет ее отец. И докажет, что все было совсем иначе, нежели она думает. Он потер усталые глаза и, не испытывая никаких переживаний, окинул внутренним взором все то, что он утратил за последние несколько месяцев: праведные убеждения, юридическое положение наследника, скептицизм, молодость, сердце... и он улыбнулся в холодную тьму, когда понял, что почти так же, как утраченной невинности и погибших друзей, ему жаль старого, потрепанного, но верного суденышка под названием "Дженни". Поскольку некого было поставить на откачку воды из трюмов во время сражения, шлюп затонул, и абордажные канаты угрожающе натянулись, накренив "Кармайкл". И с горьким чувством в душе Шэнди приказал рубить канаты. Со слезами на глазах Шэнди наблюдал за тем, как медленно под воду уходит мачта с заплатанными парусами, и хотя он по-прежнему плохо слышал, а может, именно поэтому, ему показалось, будто он различает нестройный хор затихающих голосов, один из которых все повторял: "Я не собака". По палубе за спиной зашаркали шаги, и Скэнк похлопал его по плечу и позвал: - Эй, кэп. Шэнди повернулся: - Да? Где же Харвуд? Не важно, что он слаб, он должен... - Кэп, - сказал Скэнк, - он мертв. Шэнди почувствовал слезы ярости на глазах. - Мертв?! Ну уж нет, этот сукин сын не может так просто умереть, он... - Кэп, да он уже застыл и не дышит. Кровь не идет, если ткнуть ножом, Шэнди пошатнулся, навалился на поручень и сполз вдоль борта, опустившись на палубу. - Черт бы его побрал, - свистящим шепотом выдохнул он. - Черт его побери, что же мне теперь: плыть к берегу, лезть на скалы и разыскивать этого Хикса? Каким образом, черт побери, я должен... - Он спрятал лицо в ладонях, и на несколько секунд пораженному Скэнку показалось, будто он плачет. Однако когда Шэнди поднял голову и заговорил, голос его был хоть и хрипл, но тверд. - Притащите труп сюда. - Шэнди медленно поднялся на ноги, повернулся к Ямайке, нервно сжимая и разжимая пальцы. Небо на востоке заметно посветлело, до восхода солнца оставалось совсем-совсем немного. - Э-э, слушаюсь, кэп. - Скэнк заторопился было прочь, но остановился. - А... а зачем? - Отыщи две планки, не меньше ярда длиной, и моток прочной и тонкой пеньки, - продолжил Шэнди, не отрывая взгляда от острова, - и... - Он сделал паузу и сглотнул, словно к горлу подступила тошнота. - И что, капитан? - подхватил Скэнк. - И иглу для парусов. "Ну какой же смысл был покидать Порт-о-Пренс, - подумал Себастьян Шанданьяк, пытаясь устроиться поудобнее среди нагромождения валунов и травы, усеянной капельками предутренней росы, - если и под новой личиной Джошуа Хикса я по-прежнему тайком пробираюсь по берегу, ожидая сигнала с пиратского корабля?" Он зябко передернул плечами, поплотнее запахнул плащ, приложился к фляжке и хлебнул бренди, и его сразу согрел алкоголь и зависть кучера, который сидел в коляске всего в нескольких ярдах от него. Он опять бросил взгляд на горизонт, потому что теперь заметил белое пятнышко вдали, на темной поверхности моря. Он приставил подзорную трубу к глазу и, прикрыв другой глаз ладонью, стал изучать точку. Да, это был корабль с высокими мачтами и квадратными парусами, но больше ничего разобрать было невозможно, корабль находился еще слишком далеко. Хикс нехотя опустил подзорную трубу. Это, должно быть, Сегундо. Ну какой еще другой корабль будет на рассвете в канун Рождества проплывать мимо Портленд-Пойнт? Он оглянулся на коляску. Кучер сидел насупившись, завидуя хозяину, лошадь нетерпеливо ударила копытом, выдохнув струйку пара в прохладный утренний воздух. Но Шанданьяк продолжал сидеть, не вставая. Сегундо дал ясные распоряжения, что сам лично выйдет на палубу. - Корабль может быть и моим, - сказал Сегундо с улыбкой, которая обнажала слишком много зубов. - Но меня на нем может и не быть, я могу задержаться или быть убит, в таком случае я вернусь уже после Рождества. А магия изгнания должна быть проделана именно в день Рождества. Так что приготовьтесь проделать обряд, если не убедитесь, что я стою на палубе и подаю знак рукой. "Будь же на борту, - чуть не молился Шанданьяк, - дай знак. Не хочу я быть замешанным во все это грязное дело". Только сейчас ему пришло в голову, что ему куда приятнее находиться здесь, на обдуваемом всеми ветрами скалистом берегу, а не в уютной постели дома, ибо со вчерашнего вечера эта ужасающая негритянка взялась за подготовку всего необходимого: жгла жуков и змей в очаге, не страшась их укусов, а затем аккуратно собрала пепел и посыпала им корни и листья, предназначенные на обед пленной девушке; опробовала и настроила примерно с дюжину оловянных свистков, что-то шептала в старые грязные бутылки, а потом торопливо затыкала их, словно пытаясь закрыть в них свои слова. И что самое невыносимое, от чего нервы Шанданьяка не выдержали и он поспешил на этот берег гораздо раньше, чем это было необходимо, - она на его глазах вскрыла себе вену над чашкой, собрав в нее не кровь, да и вообще не жидкость, а мельчайший черный порошок... Вспоминая это, он теперь содрогнулся. "Улисс Сегундо, пожалуйста, будь на борту. Ты уж сам твори свое проклятое колдовство, не вмешивай меня больше, и тогда я смогу спокойно заняться подготовкой к вечеру. Уж ты сдержи слово, что уберешь из моего дома все магические принадлежности до трех часов, когда начнут прибывать слуги для подготовки вечернего торжества". Он снова приложил к глазам подзорную трубу. Это, без сомнения, был "Восходящий Орфей", правда, немного потрепанный. "Вот и отлично, - подумал он, боясь радоваться раньше времени, - через полчаса я покачу к себе обратно в Спаниш-Таун, позавтракаю в клубе и вообще буду держаться подальше от дома, пока Улисс не закончит со своим отвратительным делом. Потом завью парик, проверю, чтобы моя одежда была тщательно вычищена, может, даже вздремну чуток, это же очень важно - суметь выкинуть из головы всю мерзость, чтобы произвести должное впечатление на Эдмунда Морсиллу". Даже до живущего уединенно Шанданьяка дошли слухи о Морсилле - толстом, лысом моложавом богаче, который в конце ноября объявился в Кингстоне и с тех пор постоянно вкладывал большие деньги не только в сахар и землю, но и в торговлю рабами. И на прошлой неделе от Морсиллы пришло письмо с предложением партнерства в каком-то земельном предприятии. Шанданьяк охотно откликнулся на это предложение, поскольку видел в нем возможность освободиться от опеки Сегундо. Морсилла прислал ему длинное, дружелюбное письмо, где вскользь упомянул о желании жениться на привлекательной энергичной молодой леди, предпочтительно шатенке. Шанданьяку так хотелось понравиться Морсилле, что он даже упомянул в письме о молодой девушке с легкой мозговой лихорадкой, которая гостила у него. В том же самом письме он пригласил Морсиллу на свой званый вечер и был так доволен, когда Морсилла ответил согласием, что даже и не волновался по поводу постскриптума, в котором богач выразил интерес к указанной молодой леди. Луч солнца, ударив в глаза, вырвал его из этих размышлений, и Шанданьяк снова поднял подзорную трубу. На этот раз он не опускал ее, поскольку корабль проплывал мимо берега, развернувшись левым бортом. Похоже, его немного потрепало во время шторма: отсутствовало несколько рей, оснастка была повреждена и починена на скорую руку, нижние паруса на бизань-мачте были порваны и путались в такелаже, но Шанданьяк ясно различал людей на палубе. Оперев подзорную трубу о маленькое чахлое деревце, росшее неподалеку, он принялся внимательно осматривать матросов на палубе и через несколько секунд различил Сегундо. Тот стоял у бизань-мачты, спиной к нему, но Шанданьяк легко узнал его фигуру, одежду и седые волосы. Потом Сегундо повернулся, и Шанданьяк облегченно рассмеялся, потому что он повсюду узнал бы это морщинистое лицо и пронизывающий властный взгляд. Пока Шанданьяк смотрел, Сегундо поставил ногу на разбитый транец, и хотя правая его рука оставалась в кармане камзола, левой он размашисто помахал, одновременно кивая головой. Шанданьяк в ответ тоже помахал рукой, зажав в ней подзорную трубу, хотя и знал, что его жест не увидят на корабле, и даже не слишком огорчился, когда металлический тубус трубы выскочил из закоченевших пальцев, полетел вниз и разбился о камни у подножия скалы. Весело насвистывая, Шанданьяк повернулся спиной к морю и направился к коляске. И Шэнди, под прикрытием перепутанных парусов и оборванных канатов, привязанный к мачте, в изнеможении опустил руки. Теперь можно было не отгонять радужные переливы перед глазами и позволить сознанию покинуть себя. Его руки выпустили скользкое от крови коромысло. Мгновение оно балансировало на рее, а потом повисло. И марионетка на палубе внезапно приняла поразительную позу: труп Харвуда, более или менее поддерживаемый в вертикальном положении веревками, откинулся назад, задрав левую ногу и вскинув голову; невидящие глаза уставились в небо, губы продолжали улыбаться, он напоминал танцора, застывшего посередине особенно энергичного движения. Несколько секунд пираты с удивлением смотрели на это странное зрелище, потом один из них перекрестился и саблей перерубил веревки, которыми были прошиты рука, голова и ноги Харвуда. Раздался громкий стук - это упало коромысло. Секундой позже с глухим звуком мертвое тело рухнуло на палубу, конец одной из освободившихся веревок перелетел через рею и хлестнул Шэнди по щеке. Тело Харвуда распласталось на палубе, словно сломанная кукла. Трупное окоченение уже началось, и Шэнди немало пришлось поработать пилой, прежде чем пришивать веревки. Удар заставил Шэнди очнуться. Щурясь, он стал оглядываться по сторонам и сделал попытку освободиться из веревок, которые были пропущены под мышками. - Вышвырните его за борт, - распорядился Скэнк, кивнув на труп Харвуда. - Нет! - закричал Шэнди и едва снова не потерял сознание от усилия. Пираты на палубе удивленно уставились на своего капитана. - Только... не его тело, - хрипло выдохнул Шэнди, пытаясь как-то распутать веревки, чтобы спуститься. - Ни одна капля... черт бы побрал эти веревки!... его крови... не должна попасть в море. - Наконец он сумел выпутаться из веревок и, уцепившись за мачту, дал себе передышку, глядя сверху вниз на палубу. - Вы поняли? Труп надо будет обязательно сжечь, когда вы высадите меня на берег. - На берег, - тупо повторил один из пиратов. - Ты собираешься высадиться на берег. - Ну конечно, я сойду на берег, - проворчал Шэнди. Он подергал узлы, стараясь их развязать. В глазах от напряжения потемнело, порезанные руки невыносимо болели. - Эй, кто-нибудь, заберитесь сюда и помогите мне выпутаться! Я хочу... - Он почувствовал, как обморок снова накатывает на него, и усилием воли постарался его прогнать. - Я еще хочу успеть на торжественный обед. "Кармайклу" понадобилось несколько часов, чтобы добраться до южной оконечности гавани Кингстона. Ветер дул прямо с берега, и неспособному маневрировать кораблю приходилось часто менять галсы, чтобы поймать попутный ветер. Вместо того, чтобы преодолеть двадцать пять миль по прямой, они сделали все шестьдесят. Шэнди как раз хватило времени сбрить слипшуюся от морской воды бороду, в которой пробивалась седина, подыскать подходящую одежду из гардероба Харвуда и натянуть на израненные руки лайковые перчатки. Солнце поднялось уже довольно высоко, когда перед ним предстал лес мачт в гавани, а за красными крышами в лиловой дымке открылись вершины гор. Ему пришло в голову, что он наконец добрался до Кингстона, и даже на борту "Кармайкла", правда, с опозданием на шесть месяцев. Он припомнил, как они с Бет преждевременно праздновали прибытие, кидая морские сухари чайке, и как он собирался вечером отобедать вместе с капитаном Чавортом. Он дал команду рулевому не приближаться к берегу и повернулся к Скэнку. - Прежде чем спустить шлюпку, заверните Харвуда в полотнище и положите на дно, - распорядился он. - Спускайте шлюпки очень осторожно. Мне необходим гребец, а ты отведи "Кармайкл" на юг за рифы и жди нас там. Если мы не вернемся на корабль завтра утром, то поднимай якорь. Это будет означать, что нас арестовали, и каждый час промедления может стоить вам всем жизни. Ты останешься за капитана, Скэнк. Поделите добычу по справедливости и живите себе припеваючи. Я, право, не знаю, можно ли считать наш рейд нарушением условий амнистии. На всякий случай скройтесь куда-нибудь, где о нас и слыхом не слыхали. Нагуляй жирок, валяйся на солнышке и пей каждый день, поскольку будешь пить и за меня тоже. Вероятно, Скэнк не был способен плакать, но его узкие глазки подозрительно блестели, когда он с чувством потряс правую руку Шэнди. - К черту, Джек, ты справишься. Ты же выходил невредимым и не из таких переделок. Шэнди криво ухмыльнулся: - Ты прав, переделки были. Ну что ж, ладно, грузите Харвуда... - Оставьте труп пока на борту, - послышался откуда-то снизу, из трюма, громкий голос. Шэнди и Скэнк оба узнали голос и пораженно смотрели, как Печальный Толстяк взбирается на трап. Он обмотался обрывком паруса, задрапировав парусиной торчавший из груди обломок реи, и двигался более медленно, чем обычно, но во всем остальном казался прежним: сильным, суровым и бесстрастным. - Сожжете тело Харвуда позже. Я перевезу тебя на берег, Шэнди. Я хочу умереть на земле Ямайки. Шэнди и Скэнк обменялись растерянными взглядами. Шэнди пожал плечами и кивнул. - Ну, похоже, мне не понадобится гребец, Скэнк. - Наоборот, Джек, понадобится, - возразил Скэнк. - Похоже, бокор Дэвиса останется на берегу, а сам ты обратно как доберешься, у тебя же все руки порезаны. - Ну это будет завтра, что-нибудь придумаю. - Повернувшись к бокору и помня, что тот глух, Шэнди махнул рукой в сторону шлюпки, болтавшейся на талях над самой водой. ГЛАВА 28 "Кармайкл" описал крутую дугу, ветер наполнил паруса, и не успел Печальный Толстяк сделать и пятидесяти гребков, как корабль скрылся за южным мысом. Шэнди поудобнее устроился на корме и, стараясь не смотреть на странно умиротворенное лицо бокора, наслаждался солнцем, пейзажем и ароматами, которые доносил бриз. Теперь, когда пиратский корабль скрылся из виду, они превратились в обычных людей, плывущих на лодке, хотя, конечно, стоило лишь кому-нибудь заглянуть под тогу Печального Толстяка, и любого могла взять оторопь. Шэнди имел все основания предполагать, что им удастся высадиться, не вызвав ничьих подозрений. И даже когда из-за леса мачт и корпусов показался военный шлюп, сверкавший свежей краской и белоснежными в полуденном солнце новыми парусами, идущий им наперерез, Шэнди лишь вскользь подумал, что тот, видимо, направляется куда-то по своим делам. Только когда шлюп убрал паруса и закачался на волнах, преграждая путь, Шэнди заволновался. Он поймал взгляд Печального Толстяка и сумел дать тому понять, что впереди возникло неожиданное препятствие. Печальный Толстяк оглянулся, кивнул и вынул весла из воды. Несколькими секундами позже шлюпка мягко ткнулась в борт шлюпа. В окружении полудюжины моряков с пистолетами через леер перегнулся молоденький офицер. - Не вы ли Джон Шанданьяк, также известный под именем Джека Шэнди? И знахарь по прозвищу Печальный Толстяк? - явно нервничая, осведомился он. - Мы плывем на Ямайку, - перебил его бокор на середине фразы. - С ним бесполезно разговаривать, - начал было Шэнди. - Отвечайте на вопрос, - потребовал офицер. - Да нет, черт побери! - выкрикнул Шэнди с отчаянием. - Я - Томас Хоббс, а это мой слуга - Лавиофан. Мы только... - Горе тебе, воин Вавилона, - прогудел внезапно Печальный Толстяк, тыкая пальцем в офицера и выкатывая белки глаз. - Лев Иудеи втопчет в грязь смоковницу твою, плоды приносящую... - Вы арестованы! - взвизгнул офицер, выхватывая пистолет. И бросил своим морякам: - Спуститься и проверить, нет ли оружия, и пленников на борт. Моряк уставился на офицера: - Есть. Только, простите, за что? - За что? Ты же слышал, как он оскорбил меня! Он обозвал меня плутом! - Все вовсе не так... - начал было Шэнди, но замолк, когда офицер направил дуло пистолета ему в лицо, и поднял руки и широко улыбнулся, краем рта прошептав глухому бокору: - Отлично придумано. Моряки спустили веревочную лестницу, и Шэнди с Печальным Толстяком взобрались на палубу. Матросы продели веревку в причальное кольцо шлюпки и взяли ее на буксир. И когда двум пленникам связали руки, молоденький офицер провел их в крошечную каюту на нижней палубе. Печальному Толстяку пришлось согнуться чуть ли не вдвое, чтобы войти. Шэнди с беспокойством вспомнил другую каюту на военном корабле - корвете, захватившем "Дженни". - Пленники, вас видели спускавшимися с пиратского судна "Восходящий Орфей". Мы получили донесение из колонии Нью-Провиденс о том, что Джон Шанданьяк и Печальный Толстяк покинули остров тринадцатого декабря, отплыв на Ямайку, с намерением встретиться с пиратом Улиссом Сегундо. Станете ли вы отрицать, что вы и есть вышепоименованные лица? - Да, мы отрицаем это, - рявкнул Шэнди. - Я же сказал вам, кто мы такие. Что вы хотите с нами сделать? - Доставим в тюрьму города, где вы будете ждать суда. И словно чтобы подчеркнуть значение его слов, корабль вздрогнул, и шлюп с поднятыми парусами понесся к берегу. - Обвинения, выдвинутые против вас, весьма серьезны, - добавил офицер укоризненно. - Я буду сильно удивлен, если вас не повесят. Печальный Толстяк наклонился вперед, его голова маячила под самым потолком. - Куда вы нас доставите, - произнес он с нажимом, - так это в Морское управление. На мгновение Шэнди ощутил запах каленого железа, и струйка сизого дымка взвилась за спиной бокора. Как будто не слыша слов Печального Толстяка, молоденький офицер важно сообщил: - Мы вас доставим в Морское управление. - И словно бы оправдываясь, добавил: - В конце концов именно они предъявили вам обвинение. Печальный Толстяк откинулся на стуле, явно удовлетворенный сказанным. Шэнди почувствовал, как по каюте распространился запах жженого дерева. Спинка стула начала тлеть в том месте, где окованный наконечник реи прикоснулся к дереву. Шэнди надеялся, что умирающий бокор что-то задумал. Шэнди прекрасно знал, что Морское управление было конторой, которая занималась исключительно делопроизводством, а вовсе не местом, куда обычно доставляли преступников. Офицер вышел, заперев их в каюте, однако через тонкую переборку до Шэнди донеслись удивленные возгласы озадаченных моряков. Морское управление оказалось самым южным из полудюжины официальных учреждений в западной части гавани. Перед ним располагался собственный причал, к которому и подошел шлюп. Как и другие прибрежные здания, оно представляло собой каменное побеленное строение с черепичной крышей, опирающейся на балки из пальмового дерева. В сопровождении офицера и нескольких вооруженных моряков они прошли по бревенчатому настилу к входу, и Шэнди заметил, как у одного из высоких окон столпились клерки, с нескрываемым любопытством разглядывая диковинных посетителей. Руки Шэнди оставались связанными, и он внимательно смотрел вокруг, выискивая, чем, в случае чего, перерезать веревки. Один из моряков забежал вперед и распахнул перед ними дверь. Офицер, который начинал уже проявлять признаки неуверенности, вошел первым, однако переполох внутри вызвал Печальный Толстяк в своей тоге из парусины. При виде него клерки повскакивали со своих мест, побросав перья. На голову выше всех и по крайней мере раза в три толще каждого присутствующего, бокор окинул комнату хмурым взглядом. Шэнди решил, что доски пола вместо земли Ямайки того явно не устраивают. Один из клерков, понукаемый старым седым начальником, приблизился к вошедшим. - Что в-вам здесь н-нужно? - дрожащим голосом спросил он, с ужасом таращась на Печального Толстяка. - Чего в-вы хотите? Офицер открыл было рот, но громовой голос Печального Толстяка легко заглушил его. - Я глухой, ничего не слышу, - объявил бокор. Клерк побледнел и умоляюще оглянулся на свое начальство: - Господи помилуй, сэр, он говорит, что собирается испражняться! Клерки и счетоводы бросились врассыпную, стремясь поскорее выбраться наружу; несколько человек просто выпрыгнули из окон. Но тут Печальный Толстяк увидел сквозь створки двойных дверей маленький внутренний дворик с флагштоком, фонтаном... и травой. Он грузно зашагал в этом направлении. - Эй, стой, стой! - окликнул его офицер. Печальный Толстяк продолжал идти, не обращая на него внимания. Офицер выхватил пистолет. Заметив, что на время про него все позабыли, Шэнди бочком стал пробираться вдоль стены. Ба-бах! Грохнул выстрел, кровавые брызги полетели во все стороны из спины Печального Толстяка, но пуля даже не пошатнула бокора. Он распахнул двери и вступил на дорожку. Шэнди был совсем рядом. Офицер отбросил разряженный пистолет, подбежал и вцепился сзади в гиганта, пытаясь втащить его обратно, но сумел только сорвать парусину с плеч гиганта. Когда взору потрясенных зрителей предстал торчащий из спины окровавленный обломок реи, кто-то завизжал от ужаса. Печальный Толстяк сделал еще шаг и ступил на землю Ямайки. Шэнди следовал за ним по пятам, и когда бокор стал внезапно валиться на спину, он инстинктивно подставил связанные руки, пытаясь поддержать падающее тело. Зазубренный край железной оковки резанул по веревке, обмотанной вокруг запястий, а в следующий миг Печальный Толстяк уже покоился на земле, запрокинув в небо улыбающееся лицо и раскинув в траве босые ноги. Шэнди рванул ослабевшие путы на руках, они поддались, и он наконец освободился. Шэнди проскользнул во двор. На выстрел из окон и дверей домов повысовывались люди, многие с пистолетами и саблями наготове. Шэнди понял, что его сейчас неминуемо снова захватят, и тут ему пришла в голову спасительная идея. Неторопливо, словно выполняя свою обычную обязанность, он подошел к флагштоку, нарочито зевнул и принялся взбираться на деревянный шест, время от времени хватаясь за веревку флага, и уже взобрался до середины столба, когда во двор выбежал офицер. - Сейчас же спустись! - заорал он. - И не подумаю! - бросил Шэнди через плечо. Он добрался уже до самого верха, на котором крепился латунный шар. Шэнди ухватился за этот шар, и британский флаг накрыл его, как капюшоном. - Принести топор! - закричал офицер. Но команда явно запоздала. Шэнди начал раскачивать шест все сильнее и сильнее; дерево не выдержало, раздался громкий треск, верхушка флагштока обломилась, и Шэнди вместе с ней взлетел вверх, пронесся над двором и рухнул на черепичную крышу. Наполовину оглушенный, Шэнди заскользил по скату крыши к водостоку вниз головой, и лишь широко раскинув ноги и прижимаясь к черепице, ему удалось наконец остановиться. Обломок флагштока и несколько черепиц пронеслись мимо и упали вниз. Стоная от головокружения, Шэнди принялся задом карабкаться вверх по крыше, и когда обломок шеста и черепица загремели, достигнув земли, он уже оседлал конек. Шэнди перелез на другую сторону и, пригибаясь, на полусогнутых ногах пробежал по трещавшей черепице до самого края крыши, рядом с которым росло высокое оливковое дерево, и с легкостью опытного моряка по веткам спустился на землю. По переулку, в который он спустился, как раз проезжал фургон с овощами. Шэнди перемахнул через борт и зарылся в колючую кучу кокосовых орехов. Он выбрался из фургона, лишь когда тот остановился перед крытым рынком в центре Кингстона. Прохожие бросали на него удивленные взгляды, но он лишь добродушно улыбнулся и пошел прочь. Одежда Харвуда была продрана во многих местах и запорошена красной пылью от черепиц да к тому же усеяна волокнами кокосовых орехов. Поэтому, стараясь не привлекать внимания, он на ходу оторвал подкладку перевязи и выудил пару золотых эскудо, которые зашил туда. Их должно было хватить на приличный костюм и на оружие. Он остановился, когда ему в голову пришла забавная мысль. Он хмыкнул, сделал еще несколько шагов и снова остановился. "А, черт, - сказал он себе, - почему бы и нет? В конце концов денег хватит. Да, пожалуй, куплю заодно и компас". ГЛАВА 29 То, что наступала рождественская ночь, только подчеркивало всю экзотичность этой земли: от привычных домашних запахов теплого пунша, жареной индейки и сливового пудинга гости лишь острее осознавали странность пряных ароматов, приносимых морским бризом из джунглей. Желтый свет ламп и скрипичная музыка, струившиеся из окон, тут же поглощались тьмой и пальмами, которые раскачивались, шурша и потрескивая под теплым тропическим ветерком. В пышных нарядах, сшитых по последней моде Старого Света, гости чувствовали себя здесь неловко и напряженно, и потому смех звучал натянуто, а остроумие казалось искусственным. Однако на званый вечер Джошуа Хикса народу прибыло много. До всех дошли слухи, что сам Эдмунд Морсилла будет на приеме, и большинство денежных мешков Ямайки лишь из-за этого соизволили принять приглашение. Хозяина дома прямо-таки переполняла радость, что вечер удался. Он мелькал то в одном конце бального зала, то в другом, целуя ручки дамам, следя за тем, чтобы бокалы не пустели, смеясь остротам. Хикс озабоченно озирался по сторонам, поправлял одежду и нервно оглаживал ухоженную бородку. К восьми часам перед домом выстроилась целая очередь экипажей прибывших гостей. Себастьян Шанданьяк оказался не в состоянии приветствовать каждого гостя лично -