ков закон царей-жрецов. Я не знал, откроют они мне дверь или нет, но решил, что лучше будет, если они сообщат, что видели, как я вошел и не вышел. Сарм хотел, чтобы я пошел в туннели золотого жука и там погиб; пусть считает, что так и произошло. Я знал, что туннели золотого жука, как и помещения царей-жрецов, вентилируются, и надеялся найти вентиляционную шахту и выбраться незаметно. Если это невозможно, поищу другой выход. В самом худшем случае я был уверен, что мы с Викой теперь, когда я знаю опасности, силы и слабости золотого жука, сможем долго продержаться в туннелях, хоть жизнь наша будет нелегкой, и дождаться, пока портал откроют, чтобы впустить еще одного золотого убийцу царей-жрецов. Я вспомнил, что недалеко от входа, в двадцати-тридцати ярдах, видел при свете факела в потолке коридора вентиляционное отверстие. Его закрывала металлическая решетка, но нетолстая, и я думал, что сумею ее вырвать. Проблемой будет Вика. Теперь я чувствовал дуновение свежего воздуха. С Викой в руках я продолжал идти, пока не почувствовал его сильнее. Казалось, дуновение идет с места прямо у меня над головой. Я посадил Вику к стене и приготовился прыгнуть и схватиться за решетку. Пальцы мои коснулись решетки, и перед глазами будто что-то взорвалось, пальцы обожгло. Оцепеневший, потерявший ориентировку, я упал на пол. При вспышке я ясно разглядел и решетку, и шахту, и кольца в ее стене. Ими пользуются мулы, когда им время от времени приходится чистить вентиляцию и опрыскивать ее бактерицидами. Потирая руки и тряся головой, я немного отошел и подождал, пока приду в себя. Если повезет, вцеплюсь пальцами в решетку и повисну. Прыгнув снова, я схватился за решетку и закричал от боли, отворачивая лицо от огня, который, казалось, охватил ее поверхность. Потом я больше не мог оторвать рук и беспомощно висел, а разряды проходили через мое тело, но тут болты выскочили, я упал на пол, и решетка с лязгом ударилась рядом. Я по-прежнему не выпускал ее из пальцев. Освободив руки, я отполз к стене и некоторое время полежал. Тело болело и дрожало, и я не мог контролировать судорожные подергивания мышц. Я закрыл глаза, но бесполезно: перед ними продолжала взрываться вселенная. Не знаю, терял ли я сознание. Вероятно, да, потому что в следующее мгновение почувствовал, что тело уже не болит и что я, испытывая слабость и позывы к рвоте, лежу у стены. Отполз подальше, и меня вырвало. Потом я встал, неуверенно пошел назад и остановился под вентиляционной шахтой, подняв голову и наслаждаясь порывами свежего воздуха. Встряхнулся и попробовал руки и ноги. Потом, собравшись с силами, подпрыгнул, легко схватился за первое кольцо в шахте, подержался за него и снова соскочил. Подошел к Вике. Биение сердца прослушивается хорошо, пульс сильный. Возможно, помог свежий воздух. Я потряс ее. - Проснись! - Снова потряс, сильнее, но она не приходила в себя. Я отнес ее к шахте и попробовал поставить на ноги, но ее ноги подгибались. Мне казалось, что она смутно осознает происходящее. Я снова поставил ее на ноги и четыре раза сильно и резко ударил по лицу. - Проснись! - крикнул я, но хоть голова ее дергалась из стороны в сторону, в сознание она не приходила. Я поцеловал ее и осторожно опустил на пол. У меня не было желания вечно оставаться в туннелях, но и оставить девушку я не мог. Оставалось только одно. Я снял пояс и, сделав петлю, забросил на нижнее кольцо. Потом вынул из сандалий ремни. Одним ремнем связал сандалии и повесил на шею. Другим прочно связал запястья Вики и, просунув голову, положил девушку на плечо. Неся ее на спине, я поднялся к первому кольцу. Оказавшись в шахте, я отвязал пояс и, по-прежнему держа Вику, начал подъем. Поднявшись примерно на двести футов, я в радостью встретил две горизонтальные шахты, отходившие от вертикальной, по которой я поднимался. Сняв Вику с плеча, я понес ее в руках в общем направлении центра роя. Девушка слегка застонала, губы ее шевельнулись. Она приходила в себя. Примерно с ан я нес ее по многочисленным шахтам, иногда идя в полный рост, иногда ползком. Изредка встречались отверстия, и я сквозь решетку видел части роя. Свет, пробивавшийся в эти отверстия, радовал меня. Наконец в одном отверстии я увидел то, что искал: небольшой комплекс зданий, несколько работающих мулов и ни одного царя-жреца. Я увидел также у дальней стены в ярко освещенном пространстве ярус за ярусом пластиковых клеток, примерно таких, как та, что я занимал в комнате Миска. В некоторых клетках находились мулы, мужчины и женщины, иногда и те и другие. В отличие от клетки в помещении Миска, эти были заперты. Грибы, воду, матрацы и прочее необходимое обитателям клеток подавали мулы, работавшие снаружи. Эти клетки напомнили мне зоопарк. И действительно, глядя в решетку, я заметил, что не все клетки заняты мулами; там были и различные другие существа, некоторых я видел в рое, других нет. Среди них были даже млекопитающие. В одной клетке я видел пару слинов, в двух соседних клетках с передвижной решеткой между ними два ларла. Было человекообразное существо, маленькое, с убегающим назад лбом, с волосатой мордой и телом, оно прыгало на стену, оттуда, используя инерцию, перепрыгивало на другую, потом на пол, и все начиналось сначала. В просторной низкой клетке, на полу которой, по-видимому, росла настоящая трава, я увидел пару пасущихся волосатых длиннорогих босков; в той же клетке, но в другом углу небольшое стадо: пять взрослых животных, гордый самец и четыре самки - табуки, однорогая золотистая горянская антилопа. Когда одна самка передвинулась, я увидел, что рядом с ней изящными шагами идут два детеныша, первые, каких я вообще видел, потому что молодняк табуков не уходит далеко от своего логова в запутанных зарослях Ка-ла-на на Горе. Единственный рог у малышей был всего лишь бархатистым пеньком на лбу, а шкура, в отличие от шкуры взрослых, пятнистая коричнево-желтая. Когда мимо проходил один из работников-мулов, два маленьких табука мгновенно застыли и стали почти невидимы, а их мать, сверкая своей золотистой шкурой, отбежала от них; самец опустил голову и угрожающе приблизился к пластиковому барьеру. В клетках были и другие животные, но я не уверен в их определении. Кажется, я узнал ряд коричневых вартов; они висели вниз головой, как пушистые, зубастые, кожаные кулаки, на голой ветви в своей клетке. На дне их клетки валялись кости, может быть, и человеческие. В другой клетке разгуливала большая, очевидно, нелетающая птица. По ее клюву я решил, что это хищник. Еще в одной клетке, раздувшийся и сонный, лежал редкий золотой хис, горянский питон; его тело, даже некормленого, с трудом обхватит руками взрослый мужчина. И нигде не видно было тарна, этой большой хищной верховой птицы Гора, может, потому, что эти птицы плохо приживаются в неволе. Чтобы жить, тарн должен летать, далеко, высоко и часто. Горянская поговорка называет тарнов братьями ветра, а как такое существо может жить в заключении? Подобно своему брату ветру, когда тарн не свободен, он умирает. Я смотрел на это странное собрание животных, и мне пришло в голову, что я вижу один из вивариев, о которых говорил Сарм. Такой комплекс в данный момент идеально мне подходит. Я услышал стон Вики и повернулся к ней. Она лежала на боку у стены шахты, в семи-восьми футах от решетки. Свет из решетки пятнами падал на ее тело. Я немного отодвинулся от решетки, чтобы меня не увидели, и стал наблюдать за Викой. Руки ее по-прежнему были связаны. Она была прекрасна, и несколько обрывков ее некогда роскошной одежды не скрывали ее прелестей. Она встала на четвереньки, свесив голову, волосы ее упали до самого пола. Медленно подняла голову и потрясла ею, легким прекрасным движением отбросив волосы назад с лица. Взгляд ее упал на меня, она в изумлении широко раскрыла глаза. Губы ее дрогнули, но она не произнесла ни слова. - Разве в обычае гордых женщин Трева появляться перед мужчинами почти неодетыми? - спросил я. Она взглянула на свои тряпки, не пригодные даже для рабыни, на связанные руки. Потом по-прежнему широко раскрытыми глазами посмотрела на меня и еле слышно произнесла: - Ты принес меня из туннелей золотого жука. - Да. Теперь, когда Вика приходила в себя, я вдруг подумал, что нас могут ожидать трудности. Когда я в последний раз видел ее в сознании, она пыталась чарами своей красоты подчинить меня моему злейшему врагу царю-жрецу Сарму. Я знал, что передо мной враг, неверный, злой, предательский и из-за своей красоты еще более опасный, чем противник, вооруженный мечом или копьем. В глазах ее было странное выражение, которого я не понял. Губы ее дрогнули. - Я рада видеть тебя живым, - прошептала она. - И я рад видеть тебя живой, - строго ответил я. Она печально улыбнулась. - Ты сильно рисковал, чтобы связать руки девушке. Она подняла связанные руки. - Должно быть, твое мщение тебе очень дорого. Я молчал. - Вижу, что хоть некогда я была гордой жительницей высокого Трева, ты не удостоил меня даже веревки, а связал руки ремнем от сандалий, будто я презренная рабыня из таверны Ара, которую покупают за плату или проигрывают в карты. - А ты, Вика из Трева, считаешь себя выше рабыни из таверны Ара? Ответ ее меня поразил. Она склонила голову. - Нет, не считаю. - Ты хочешь меня убить? - спросила она. Я рассмеялся. - Понимаю, - сказала она. - Я спас тебе жизнь. - Я буду послушна. Я протянул к ней руки, она посмотрела прямо мне в глаза своими голубыми и прекрасными, подняла связанные руки, положила их мне в руки, склонилась передо мной и негромко, но отчетливо сказала: - Я, Вика из Трева, полностью отдаю себя Тарлу Каботу из Ко-ро-ба. Она снова посмотрела на меня. - Теперь, Тарл Кабот, я твоя рабыня и должна выполнять все твои желания. Я улыбнулся ей. Если бы у меня был ошейник, я бы одел его на ее прекрасное горло. - У меня нет ошейника, - сказал я. К моему удивлению, глаза ее были нежными, влажными, покорными, умоляющими. - Тем не менее, Тарл Кабот, - сказала она, - я ношу твой ошейник. - Не понимаю. Она опустила голову. - Говори, рабыня, - сказал я. Она должна была повиноваться. Говорила она тихо, очень тихо, запинаясь; должно быть, нелегко было гордой девушке из Трева говорить это: - С тех пор, как я впервые тебя встретила, Тарл Кабот, мне все время снится, что на мне твой ошейник и твои цепи. Мне снится, что я сплю под рабским кольцом, прикованная к ногам твоей кровати. Мне ее слова показались непонятными. - Не понимаю. Они печально покачала головой. - Это ничего не значит. Я взял ее за волосы и повернул к себе лицом. - Хозяин? Мой строгий взгляд требовал ответа. Она улыбнулась. Глаза ее были влажными. - Это значит только, что я твоя рабыня - навсегда. Я отпустил ее волосы, и она снова опустила голову. К моему удивлению, я увидел, как она целует жесткую кожу ремня, которым связаны ее руки. Она посмотрела на меня. - Это значит, Тарл Кабот, - в глазах ее были слезы, - что я люблю тебя. Я развязал ей руки и поцеловал ее. 26. УКРЫТИЕ ДЛЯ ВИКИ ИЗ ТРЕВА Трудно поверить, что эта мягкая послушная девушка, уютно устроившаяся в моих объятиях, плачущая и вздыхающая от удовольствия, что это гордая Вика из Трева. Я по-прежнему не был уверен, что ей можно доверять, и не собирался рисковать, потому что знал, кто она такая - разбойничья принцесса из разбогатевшего на грабежах Трева в Вольтайских горах. Нет, я не буду рисковать, я знаю, что эта девушка коварна и зла, как ночной хищник слин. - Кабот, - спрашивала она, - что я должна сделать, чтобы ты мне поверил? - Я тебя знаю, - ответил я. - Нет, дорогой Кабот, ты меня не знаешь. - И она печально покачала головой. Я начал вынимать решетку, чтобы мы могли спуститься вниз. К счастью, эта решетка была не под напряжением. - Я люблю тебя, - сказал Вика, коснувшись моего плеча. Я грубо оттолкнул ее. Мне показалось, что я понял ее предательский план, и прежняя горечь, которую я испытывал, глядя на эту женщину, наполнила грудь. - Но я люблю тебя, - повторила она. Я повернулся и холодно взглянул на нее. - Ты хорошо исполняешь свою роль. Ты меня чуть не одурачила, Вика из Трева. - Не понимаю, - запинаясь, ответила она. Я разъярился. Как она убедительна в роли влюбленной рабыни, как будто отчаянно, бесконечно преданной, но ждущей возможности предать меня. - Молчи, рабыня! Она вспыхнула, повесила голову, закрыла лицо руками и опустилась с плачем на колени, тело ее дрожало от рыданий. На мгновение я чуть было не сдался, но вспомнил о ее предательстве и продолжил свою работу. Я буду обращаться с ней холодно и грубо, как она заслужила, эта прекрасная и предательская рабыня. Наконец я сдвинул большую решетку настолько, что смог проскользнуть вниз. Вика последовала за мной, я помог ей спуститься. Решетка встала на место. Я был доволен, обнаружив сеть вентиляционных шахт: это давало возможность тайно пробраться почти в любое место роя. Вика все еще плакала, но я ее волосами вытер ей лицо и приказал прекратить шум. Она прикусила губу, подавила рыдание и перестала плакать, хотя глаза были полны слез. Я осмотрел ее одежду: грязная и изорванная, это все-таки одежда рабыни комнаты. Так не пройдет. Одежда выдаст ее, вызовет любопытство, может быть, подозрения. У меня был смелый план. Я строго взглянул на Вику. - Ты должна делать все, что я прикажу, быстро и без вопросов. Она повесила голову. - Я буду послушна, - негромко сказала она, - хозяин. - Ты девушка, которую привели с поверхности, поэтому ты еще не побрита. Тебя доставили в виварий по приказу царя-жреца Сарма. - Не понимаю, - сказала она. - Но ты будешь повиноваться. - Да. - Я твой хранитель и привел тебя как самку мула в племенные клетки. - Мула? - переспросила она. - Племенные клетки? - Разденься, - приказал я, - и руки за спину. Вика удивленно смотрела на меня. - Быстрее! Она послушалась, и я связал ей руки за спиной. Потом взял связку тряпок, которые были на ней, и выбросил в ближайший контейнер для уничтожения отходов - этими приспособлениями уставлен весь рой. Через несколько мгновений, приняв важный вид, я подвел Вику к главному хранителю вивария. Он с отвращением взглянул на ее небритую голову, на длинные прекрасные волосы. - Как она отвратительна, - сказал он. Я понял, что он родился в рое, где и сформировалось его представление о женской красоте. Мне приятно было заметить, что Вику потрясла его оценка: вероятно, впервые мужчина посмотрел на нее неодобрительно. - Это, конечно, какая-то ошибка? - спросил хранитель. - Нет, - ответил я, - это новая самка мула с поверхности. По приказу Сарма побрей ее, одень соответственно и помести в племенную клетку, она должна там содержаться одна, в закрытой клетке. Дальнейшие приказы получишь позже. Жалкую и сбитую с толку Вику из Трева я отвел в маленькую, но удобную клетку на четвертом ярусе вивария. На ней было короткое пластиковое платье, какие носят все самки мула в рое, на теле ее оставались из волос только ресницы. Она увидела свое отражение в стене клетки и закричала, закрыв лицо руками. И в таком виде она, впрочем, оставалась привлекательной. У нее прекрасная форма головы. Для Вики было, должно быть, сильным шоком увидеть себя в таком виде. Она застонала и, закрыв глаза, прислонилась к стене клетки. Я обнял ее. Это как будто ее удивило. Она посмотрела на меня. - Что ты со мной сделал? - прошептала она. Мне хотелось сказать, что я это делаю, чтобы спасти ей жизнь, но я не сказал этого. Напротив, я строго посмотрел на нее и ответил: - Делаю, что хочу. - Конечно, - сказала она, горько отводя взгляд. - Я ведь только рабыня. Она посмотрела на меня, и во взгляде ее не было горечи, не было упрека, только вопрос. - Но разве в таком виде я нравлюсь хозяину? - Да. Она отступила. - Да, - сказала она, - я забыла. Твоя месть... - она не закончила фразу, и глаза ее снова наполнились слезами - Хозяин умен, - сказала она, гордо выпрямившись. - Он хорошо знает, как наказать предательскую рабыню. И отвернулась. Я слышал ее голос и видел отражение в пластиковой стене клетки. - Теперь ты меня оставишь? Или ты еще не покончил со мной? Я хотел заверить ее, что как только будет возможность, я ее отсюда выпущу, что, по моему мнению, в ее анонимности теперь залог ее безопасности в рое; конечно, такую предательницу нельзя посвящать в свои планы, да, к счастью, и возможности такой у меня не было, потому что в этот момент подошел главный хранитель и протянул кожаный ремешок с ключом от клетки Вики. - Я буду хорошо кормить и поить ее, - сказал хранитель. Услышав это, Вика неожиданно повернулась ко мне лицом, прижавшись спиной к стене клетки, упираясь в стену ладонями. - Прошу тебя, Кабот, не оставляй меня здесь. - Ты останешься, - ответил я. У меня в руках она увидела ключ от клетки. Медленно, оцепенело покачала головой. - Нет, Кабот.... пожалуйста. Я принял решение и был не в настроении обсуждать его с рабыней, поэтому я ничего не ответил. - Кабот, - сказала она, - а если бы это была просьба женщины из высшей касты одного из высоких городов Гора... ты тоже отказал бы? - Не понимаю. Она посмотрела на свое отражение в пластиковой стене и вздрогнула. Встретилась со мной взглядом. Я видел, что она не просто не хочет оставаться в клетке. Она в ужасе. Неожиданно она упала на колени, глаза ее были полны слез, она протянула ко мне руки. - Смотри, воин из Ко-ро-ба, - сказала она, - женщина высшей касты из высокомерного города Трева склоняется перед тобой и умоляет, чтобы ты не оставлял ее здесь. - Я вижу у своих ног только рабыню, - ответил я. И добавил: - Она останется здесь. - Нет, нет! Она не отрывала взгляда от ключа, который я держал в руках. - Пожалуйста... - Я принял решение, - ответил я. Вика со стоном опустилась на пол, она не могла стоять. - Теперь она красива, - одобрительно сказал хранитель. Вика тупо посмотрела на него, будто не поняла, что он сказал. - Да, - согласился я, - очень. - Поразительно, как соответствующая одежда и устранение нитевых разрастаний улучшают внешность самки, - заметил хранитель. - Да, поразительно, - подтвердил я. Вика опустила голову на пол и застонала. - Другой ключ есть? - спросил я у хранителя. - Нет. - А что если я потеряю этот? - Ну, это пластик для клеток и замок тоже, так что лучше ключ не терять. - Но все-таки? - Со временем мы могли бы прорезать стену огнем. - Понятно, - сказал я. - Это уже случалось? - Один раз, - ответил хранитель. - Потребовалось на это несколько месяцев, но никакой опасности нет, потому что пищу и воду подают снаружи. - Очень хорошо, - сказал я. - К тому же, - добавил хранитель, - ключ не потеряется. В рое ничего не теряется. - Он рассмеялся. - Даже мул. Я угрюмо улыбнулся. Войдя в клетку, я проверил подачу грибов. Вика уже поднялась на ноги и вытирала слезы руками в углу. - Ты не можешь меня здесь оставить, Кабот, - сказала она просто, как о чем-то очевидном. - Почему? Она взглянула на меня. - Во-первых, я принадлежу тебе. - Я считаю, что моя собственность здесь в большей безопасности. - Ты шутишь, - сказала она всхлипывая. Она смотрела, как я поднимаю крышку контейнера с грибами. Грибы свежие, хорошего сорта. - Что в контейнере? - спросила она. - Грибы. - Для чего? - Ты их будешь есть. - Никогда. Лучше умру с голоду. - Ты их будешь есть, когда достаточно проголодаешься, - сказал я. Вика с ужасом смотрела на меня, потом, к моему изумлению, расхохоталась. Прижавшись спиной к стене, она еле держалась на ногах от смеха. - О Кабот, - облегченно и с упреком воскликнула она, - как ты меня напугал! - Она подошла ко мне и взяла меня за руку. - Теперь я понимаю, - сказала она, почти плача от облегчения, - но ты меня напугал. - О чем ты? Она рассмеялась. - Грибы, только подумать! - Когда привыкнешь, не так уж и плохо, но, конечно, не самая лучшая еда. Она покачала головой. - Пожалуйста, Кабот, ты уже достаточно пошутил. - Она улыбнулась. - Пожалей - если не Вику из Трева, то твою бедную рабыню. - Я не шучу. Она мне не верила. Я проверил трубку с пилюлями и поступление воды. - В рое нет той роскоши, что была в твоей комнате, - сказал я, - но вполне достаточно для жизни. - Кабот, - смеялась она, - пожалуйста! Я повернулся к служителю. - Каждый вечер давать ей двойную порцию соли. - Хорошо, - согласился он. - Ты объяснишь ей, как тут моются? - Конечно, - ответил он, - и как упражняться. - Упражняться? - Да, в таком замкнутом помещении очень важно упражняться. - Конечно, - согласился я. Вика подошла сзади и обняла меня. Поцеловала в шею. Негромко рассмеялась. - Ты достаточно пошутил, Кабот, - сказала она, - теперь давай уйдем из этого места. Оно мне не нравится. В клетке не было алого мха, но был у стены соломенный матрац. Лучше того, что в ее комнате. Я в последний раз осмотрел клетку: учитывая обстоятельства, все вполне подходит. Я пошел к выходу, и Вика, держа меня за руку, улыбаясь и глядя мне в глаза, пошла со мной. Я выхода я остановился, и, когда она сделала попытку выйти, задержал ее. - Нет, - сказал я, - ты останешься здесь. - Ты шутишь. - Нет, не шучу. - Шутишь! - рассмеялась она, вцепившись мне в руку. - Отпусти мою руку, - сказал я. - Ты не можешь меня тут оставить, - сказала она, качая головой. - Нет, просто не можешь. Нельзя оставить Вику из Трева. - Она рассмеялась и посмотрела на меня. - Я этого просто не разрешу. Я смотрел на нее. Улыбка исчезла с ее губ. - Не разрешишь? - переспросил я. Спросил голосом хозяина. Она отняла руку, отступила и стояла, дрожа, испуганная. Лицо ее побледнело. - Я не подумала, что говорю. В ужасе она опустилась на колени, встав в позу рабыни, ожидающей наказания, скрестив перед собой руки, будто они связаны. - Я не хочу тебя наказывать, - сказал я. Удивленная, она подняла голову, в глазах ее стояли слезы. - Бей меня, если хочешь, - взмолилась она, - но, пожалуйста, не оставляй меня здесь. - Я тебе сказал, что принял решение. - Но ведь ты можешь изменить свое решение, хозяин, - умоляла она, - ради меня. - Нет. Вика пыталась удержать слезы. Я подумал: может быть, впервые в жизни в важном для нее вопросе она не получила своего у мужчины. По моему сигналу она робко встала. Вытерла глаза и посмотрела на меня. - Может рабыня задать вопрос, хозяин? - Да. - Почему я должна здесь остаться? - Потому что я тебе не доверяю, - просто ответил я. Она отскочила, будто я ее ударил, из глаз ее опять полились слезы. Я не мог понять, почему мои слова так поразили гордую предательскую Вику, но она казалась больше обиженной, чем когда стояла в позе рабыни, ожидая удара. Я посмотрел на нее. Она одиноко стояла в центре чистой пластиковой клетки, стояла неподвижно, оцепенело. В глазах ее были слезы. Я должен был напомнить себе, что передо мной превосходная актриса и множество мужчин поддалось ее изобретательности и лести. Да, я знал, что не дрогну, хотя мне очень хотелось ей поверить, считать ее чувства искренними. - Так ты приковывала мужчин к рабскому кольцу? - спросил я. - О, Кабот, - простонала она, - Кабот... Ничего больше не сказав, я вышел из клетки. Вика медленно покачала головой и тупо и недоверчиво осмотрелась, увидела матрац, сосуд с водой, контейнеры с грибами. Я протянул руку, чтобы закрыть дверь клетки. Этот жест, казалось, встряхнул Вику, она вся задрожала от страха, как прекрасное пойманное животное. - Нет! - закричала она. - Прошу тебя, хозяин! Она бросилась ко мне в объятия. Я обнял ее и поцеловал, ее влажные и теплые, горячие и соленые от слез губы встретились с моими, потом я оттолкнул ее, и она упала на пол у противоположной стены клетки. Повернулась ко мне лицом, стоя на четвереньках. Отчаянно затрясла головой, как бы не веря своим глазам; глаза были полны слез. Она протянула ко мне руки. - Нет, Кабот! - сказала она. - Нет! Я захлопнул дверь клетки. Повернул ключ и услышал, как щелкнул механизм замка. Вика из Трева моя пленница. С криком она вскочила на ноги и бросилась к двери, лицо ее исказилось, она яростно заколотила кулачками. - Хозяин! Хозяин! - кричала она. Я повесил ключ на ремне себе на шею. - Прощай, Вика из Трева! Она перестала колотить кулаками по стене и смотрела на меня, лицо залито слезами, руки прижаты к пластику. Потом, к моему удивлению, улыбнулась, вытерла слезы, взмахнула головой, будто убирая волосы с лица, снова улыбнулась этому глупому жесту. Посмотрела на меня. - Ты на самом деле уходишь. Сквозь вентиляционное отверстие в пластике я слышал ее голос. Он звучал обычно. - Да. - Я знала, что я твоя рабыня, но до сих пор не знала, что ты мой истинный хозяин. - Она потрясенно смотрела на меня сквозь пластик. - Странное чувство, - сказала она, - знать, что у тебя есть хозяин, что он может сделать с тобой, что захочет, что твои чувства для него ничего не значат, что ты беспомощна и должна делать то, что он говорит, должна повиноваться. Мне было немного печально слушать, как Вика перечисляет горести женского рабства. Потом, к моему изумлению, она мне улыбнулась. - Хорошо принадлежать тебе, Тарл Кабот, - сказала она. - Мне нравится принадлежать тебе. - Я женщина, а ты мужчина, ты сильней меня, и я твоя, и теперь я это поняла. Я был удивлен. Вика опустила голову. - Каждая женщина в глубине сердца хочет носить цепи мужчины, - сказала она. Мне это показалось сомнительным. Вика посмотрела на меня и улыбнулась. - Конечно, нам при этом хочется выбирать мужчину. Это мне казалось более похожим на истину. - Я выбрала бы тебя, Кабот. - Женщины хотят свободы, - сказал я ей. - Да, - согласилась она, - и свободы тоже. - Она улыбнулась. - В каждой женщине есть что-то от вольной спутницы и что-то от рабыни. Мне слова ее показались странными. Может, потому, что я вырос не на Горе, где мысль о подчиненном положении женщины так же привычна и естественна, как приливы сверкающей Тассы или фазы трех лун. Я попытался выбросить из головы ее слова. Подумал о долгом процессе эволюции, о тысячах поколений, приведших к появлению человека. Вспомнил о тысячелетиях в моем старом мире, о тысячелетней борьбе, которая сформировала суть моего вида, о схватках с пещерным медведем за жилище, о долгих опасных неделях охоты за той же добычей, за которой охотился саблезубый тигр, о годах защиты своей подруги от нападений хищников и налетов других человекообразных. Я думал о первобытном человеке, стоящем на пороге своей пещеры с отколотым камнем в одной руке и с факелом в другой, подруга за ним, детеныши прячутся в глубине. Какие способности выжить в столь враждебном окружении переданы нам по наследству? Среди них сила, и агрессивность, и быстрота реакции, и храбрость мужчины. А что со стороны женщины? Какое генетическое наследие в крови женщины позволяло ей и ее мужчине победить в безжалостной борьбе видов, остаться живыми и удержать свое место на негостеприимной жестокой планете? Мне показалось, что таким генетическим даром может быть желание женщины принадлежать... полностью... мужчине. Ясно, что если раса должна выжить, женщину нужно оберегать, защищать, кормить - и заставлять производить потомство. Если бы она была слишком независима, она бы погибла в этом мире, а вместе с нею погибла бы и раса. Чтобы род выжил, эволюция сохраняла не просто привлекательных для мужчин женщин, а таких, которые обладали необычными свойствами; среди них буквально инстинктивное стремление принадлежать мужчине, отыскивать себе спутника и подчиняться ему. Может быть, если он хватал ее за волосы, отбрасывал к стене пещеры и насиловал на шкурах зверей, для нее это было ожидаемой кульминацией ее врожденного желания принадлежать ему. Я улыбнулся, вспомнив обычаи своего мира, которые в своей отдаленности все же напоминают древние обычаи пещер: жених переносит невесту через порог в свой дом, как пленницу; крошечные обручальные кольца напоминают примитивные веревки, которыми связывали руки первых невест, а позже золотые наручники, которые надевали на плененных принцесс, когда вели их под приветственные крики толпы по улицам как рабынь. Да, подумал я, слова Вики не такие уж странные, какими кажутся. Я мягко сказал: - Мне нужно идти. - Когда я в первый раз тебя увидела, Кабот, - сказала она, - я поняла, что принадлежу тебе. Я хотела быть свободной, но знала, что принадлежу тебе - хотя ты не касался меня, не целовал - я знала, что с этого момента я твоя рабыня. Твои глаза сказали мне, что ты мой хозяин, и в глубине души я это признала. Я повернулся, собираясь уходить. - Я люблю тебя, Тарл Кабот, - неожиданно сказала она и потом, чуть смущенно и испуганно, опустила голову. - Я хотела сказать: я люблю тебя, хозяин. Я улыбнулся этой поправке: рабыне не разрешается, во всяком случае публично, называть хозяина по имени. В соответствии с обычаем правом называть мужчину по имени обладают свободные женщины, преимущественно вольные спутницы. Горянская пословица утверждает: рабыня становится дерзкой, если ее губам позволяют касаться имени хозяина. С другой стороны, я, подобно большинству мужчин Гора, если девушка не издевается, не ведет себя вызывающе, если поблизости нет свободных женщин, предпочитал, чтобы меня называли по имени; мне кажется, что каждый понимает: нет ничего лучше, чем когда твое имя произносят прекрасные уста. В глазах Вики была тревога; девушка как будто пыталась притронуться ко мне через пластик. - Могу ли я спросить, куда идет мой хозяин? Я обдумал вопрос и улыбнулся ей. - Я иду давать гур Матери, - сказал я. - Что это значит? - спросила она, широко раскрыв глаза. - Не знаю, но собираюсь узнать. - Тебе обязательно идти? - Да. Мой друг может быть в опасности. - Рабыня довольна, что хозяин ее смелый человек. Я повернулся. Услышал сзади ее голос: - Желаю тебе добра, хозяин. Я на мгновение повернулся, увидел ее лицо и почти бессознательно поцеловал кончики пальцев и прижал их к пластику клетки. Вика поцеловала стенку напротив того места, которого коснулись мои пальцы. Странная девушка. Если бы я не знал, насколько она жестока и коварна, я бы, может, сказал бы ей что-нибудь ласковое. Я пожалел, что коснулся стенки: не сумел скрыть своего отношения к ней. Ее игра великолепна, убедительна. Она почти заставила меня поверить, что беспокоится обо мне. - Да, - сказал я, - Вика из Трева, рабыня, ты хорошо сыграла свою роль. - Нет, - взмолилась она, - хозяин, я тебя люблю. Рассердившись на себя, что чуть не обманулся, я рассмеялся. Осознав, что ее игра проиграна, она закрыла лицо руками, опустилась на колени и заплакала за прозрачной пластиковой стеной клетки. Я отвернулся. Меня ждали более важные проблемы, чем предательская рабыня из Трева. - Я буду хорошо кормить и поить эту самку, - сказал хранитель вивария. - Как хочешь, - ответил я и ушел. 27. В ПОМЕЩЕНИИ МАТЕРИ Все еще был праздник Толы. Хотя уже время четвертого кормления. Уже почти восемь горянских анов, или десять земных часов, как я сегодня рано утром расстался с Миском, Мулом-Ал-Ка и Мулом-Ба-Та. Диск, на котором мы добрались до помещения, где я нашел Миска, теперь у входа в туннели золотого жука. И пусть там остается, как доказательство того, что я вошел и не вышел. Хуже, что пришлось оставить на диске переводчик, но мне казалось это необходимым: в туннели золотого жука не ходят с переводчиком; а если его на диске не найдут, могут заподозрить: не то, что я вернулся из туннелей, а скорее, что просто сделал вид, что вхожу. Слова двух мулов у входа могли и не убедить их хозяев царей-жрецов. Мне понадобилось недалеко отойти от вивария, чтобы сориентироваться и понять, в каком районе роя я нахожусь; вскоре я заметил транспортный диск, так сказать, припаркованный на газовой подушке у входа в распределительный зал. Никто за ним, конечно, не присматривал, потому что в замкнутой, строго регулируемой жизни роя воровство, за исключением щепотки соли, неизвестно. Так что я, по-видимому, создал прецедент, поднявшись на диск и наступив на полосы ускорения. Вскоре я уже несся по подземному залу на своем, учитывая значение и срочность дела, можно сказать, реквизированном экипаже. Я пролетел около пасанга, прежде чем остановил диск у другого входа в распределительный зал. Вошел и через несколько минут вышел в пурпурной одежде мула. Клерк, записавший по моей просьбе расходы на счет Сарма, сказал, что мне нужно как можно быстрее нанести на одежду запись запахами, в которой удостоверяется моя личность, указывается количество черт в характеристике и прочее. Я заверил его, что займусь этим немедленно, и вышел. А он мне вслед поздравлял меня с тем, что мне позволено стать мулом, а не оставаться низменным мэтоком. - Ты теперь не только в рое, но и часть его, - расплылся он. Красную одежду, которая перед этим была на мне, я сунул в ближайший контейнер, откуда ее пневматически переместят в отдаленные мусоросжигатели, расположенные где-то под роем. Потом снова поднялся на диск и полетел к комнате Миска. Тут я в течение нескольких минут подкрепился грибами и напился. За едой я обдумывал свои будущие действия. Можно попробовать отыскать Миска. Вероятно, я погибну вместе с ним или в попытке отомстить за него. Потом я подумал о Вике. Она сейчас тоже в клетке, но ее клетка, в отличие от моей, тюрьма. Я потрогал ключ от ее клетки, висевший на ремешке у меня на шее. Почему-то я надеялся, что ее не очень расстроит пленение; потом почувствовал презрение к себе за эту слабость и решил, что надо радоваться ее жалкому положению. Она его вполне заслужила. Я спрятал металлический ключ под одеждой. Вспомнил тяжелую прозрачную клетку на четвертом ярусе вивария. Да, часы заключения будут долгими и одинокими для остриженной Вики из Трева. Интересно, что стало с Мулом-Ал-Ка и Мулом-Ба-Та? Они, подобно мне, ослушались Сарма и стали в рое преступниками. Я надеялся, что они сумели скрыться, раздобыть достаточно пищи и выжить. Шансы их невелики, но любая самая жалкая альтернатива предпочтительнее помещений для разделки. Я думал также о молодом царе-жреце в потайном помещении под комнатой Миска. Вероятно, лучшей услугой Миску было бы оставить его и позаботиться о безопасности молодого самца, но меня эти дела не интересовали. Я не знал, где находится женское яйцо, а если бы и знал, то не умел с ним обращаться; и даже если раса царей-жрецов вымрет, мне это не казалось делом человека, особенно учитывая мою ненависть к ним, мое отрицательное отношение к тому, как они регулируют жизнь людей на этой планете. Разве они не уничтожили мой город? Разве не рассеяли его жителей? Разве они не уничтожают людей при помощи огненной смерти, не приносят их в этот мир, хотят они того или нет, в путешествиях приобретения? Разве они не имплантируют сетку в человеческий мозг, разве не они вывели ужасных мутантов носителей гура из того рода, представитель которого я сам? Разве они не считают нас низшими животными, в полной власти их высокомерных величеств? А как же мулы, и рабыни комнат, и многие другие люди, которые вынуждены либо прислуживать им, либо умереть? Нет, сказал я себе, для моего вида хорошо, если цари-жрецы вымрут. Но Миск - это совсем другое дело, он мой друг. Между нами роевая правда, и, следовательно, как человек и воин, я готов отдать за него жизнь. Проверив меч в ножнах, я вышел из комнаты Миска, встал на диск и неслышно и быстро полетел по туннелю в том направлении, где, как я знал, находится помещение Матери. Пролетев несколько анов, я оказался у толстой металлической решетки, которая преграждала мулам доступ в эту часть роя. У входа стоял на страже царь-жрец; он вопросительно задвигал антеннами, когда я остановил диск в двенадцати футах от него. На голове у него была гирлянда зеленых листьев, как у Сарма; и тоже как у Сарма, на шее рядом с переводчиком висела церемониальная нить с металлическими инструментами. Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы понять причину замешательства и недоумения царя-жреца. На моей одежде не было надписи запахами, и он вначале подумал, что диск движется сам, без водителя. Я видел, как он напряженно всматривается своими большими сложными глазами-линзами; точно так же мы напрягаемся, чтобы расслышать слабый звук. Реакция у него была такая же, как у человека, который что-то услышал в комнате, но ничего не видит. Наконец его антенны устремились ко мне, но я знал, что царь-жрец раздражен тем, что не получил обычных хорошо различимых обонятельных знаков на одежде. Без этой надписи я для него неотличим от множества других мулов, встречающихся в рое. Для другого человека, разумеется, одни мои волосы, косматые и ярко-рыжие, послужили бы достаточным отличием, но у царей-жрецов, как я уже отмечал, очень слабое зрение; больше того, я полагаю, что они не различают цвета. Цветовые различия в рое встречаются только в тех районах, которые посещаются мулами. Единственный царь-жрец во всем рое, который узнал бы меня безошибочно и на расстоянии, это Миск, но для него я не мул, а друг. - Ты, несомненно, благородный страж помещения, где я могу нанести на свою одежду надпись запахами, - жизнерадостно сказал я. Царь-жрец, по-видимому, испытал облегчение, когда я заговорил. - Нет, - сказал он, - я охраняю вход в туннель, ведущий к Матери, и ты сюда войти не можешь. Что ж, сказал я себе, я попал в нужное место. - А где же мне пометить мою одежду? - Возвращайся туда, откуда пришел, и там спроси, - ответил царь-жрец. - Спасибо, благородный! - воскликнул я и повернул диск так, будто у него была вертикальная ось, Оглянувшись, я увидел, что царь-жрец все еще пытается рассмотреть меня. Я тут же свернул в боковой туннель и начал искать вентиляционное отверстие. Через два-три ана я нашел подходящее. Отведя диск на полпасанга, я оставил его у портала, за которым множество мулов помешивали большими деревянными ложками варящийся в котлах пластик. Я быстро вернулся к вентиляционной решетке, открыл ее, забрался внутрь и вскоре уже двигался по вентиляционной шахте в сторону помещения Матери. Время от времени мне встречались отверстия в шахте, и я выглядывал. Из одного отверстия я увидел, что уже нахожусь за стальным заграждением, у которого царь-жрец стоял вертикально в полной неподвижности, так характерной для его рода. Никакие звуки не свидетельствовали о празднике, но мне удалось без труда найти место, где он происходил: я отыскал шахту, которая откачивала воздух, и воздух этот был густо насыщен необычными запахами. Во время своей недолгой жизни с Миском я узнал, что цари-жрецы считают эти запахи особенно прекрасными. Я пошел по ним и вскоре смог заглянуть в огромное помещение. Потолок его был всего в сто футов высотой, но оно было очень длинное и широкое и все заполнено золотыми царями-жрецами с зелеными гирляндами и нитями крошечных инструментов на шее. Всего в рое около тысячи царей-жрецов. Я решил, что почти все они собрались здесь, за исключением немногих стражников в самых важных пунктах, вроде той стальной решетки у входа на территорию Матери. Могли они быть также в смотровой комнате или, еще вероятнее, в энергетическом центре. Большую часть работы в рое исполняли, конечно, мулы. Цари-жрецы стояли неподвижно концентрическими кругами-ярусами, которые расходились от середины, как от сцены в древнем театре. С одной стороны я видел четырех царей-жрецов, нажимавших кнопки большого, размером с целую комнату, устройства для производства запахов. С каждой стороны этого квадратного устройства было не меньше сотни кнопок, и цари-жрецы с большим искусством и в очевидном ритме касались этих кнопок в сложной последовательности. Я понял, что это самые известные музыканты роя, они избраны, чтобы играть на великом празднике Толы. Антенны тысячи царей-жрецов застыли. Все были поглощены музыкой. Нагнувшись, я увидел на помосте в одном конце помещения Мать. На мгновение я не поверил, что она реальна и жива. Она, несомненно, относилась к роду царей-жрецов и тоже была бескрылой, но самой удивительной ее особенностью был невероятных размеров живот. Голова чуть больше, чем у обычного царя-жреца, грудь тоже, но дальше начинался живот, который с яйцами, наверно, размером превышал городской автобус. Но теперь этот чудовищный живот, опустошенный и сморщенный, лишившийся всякой упругости, лежал как расплющенный мешок коричневато-золотой старой кожи. Ее ноги не могли выдержать вес даже пустого живота, и она лежала на помосте, сложив перед собой передние конечности. Цвет у нее не такой, как у обычного царя-жреца, но темнее, коричневатый, тут и там на груди и животе темные пятна. Антенны ее, казалось, утратили гибкость и упругость. Они лежали на голове. Глаза у нее тусклые. Я подумал, не слепа ли она. Я смотрел на древнейшее существо - Мать роя. Трудно представить себе ее, бесчисленные поколения тому назад, с золотыми крыльями на открытом воздухе, в голубом небе Гора, летящей вместе со своим возлюбленным на великолепных быстрых ветрах этого далекого дикого мира. Какой золотой она была тогда! Самца, Отца роя, нет; я думал, что он умер вскоре после брака. Были ли с ней другие с ее отдаленного мира, или она осталась одна, опустилась на землю, чтобы отъесть свои крылья, закопаться глубоко под горы и начать одинокую жизнь Матери - создательницы нового роя? Были ли другие самки? Если их убил Сарм, как Мать могла не узнать этого и не приказать его уничтожить? Или это ее желание, чтобы не было других? Но если это так, то почему она в союзе с Миском пытается продлить существование расы царей-жрецов? Я снова посмотрел через решетку отверстия. Она находилась примерно в тридцати футах от пола и немного в стороне от помоста Матери. Я предположил, что по другую сторону от помоста есть такая же шахта: симметрия - главное свойство инженерной эстетики царей-жрецов. Музыканты продолжали исполнять свою сложную музыку на производителе запахов, а цари-жрецы в это время один за другим медленно проходили вперед и приближались к помосту Матери. Здесь из большой золотой чаши в пять футов глубиной и не менее двадцати в диаметре, стоящей на тяжелом треножнике, царь-жрец набирал в рот немного беловатой жидкости. Это, несомненно, гур. Он набирал немного, один глоток, и хоть праздник Толы в полном разгаре, чаша полна почти до краев. Потом царь-жрец очень медленно приближался к Матери и опускал голову. С крайней осторожностью он касался ее головы своими антеннами. Она вытягивала голову, и он с точностью, какую трудно предположить в таком огромном теле, переносил маленькую каплю драгоценной жидкости из своего рта в ее. Затем начинал пятиться и возвращался на прежнее место, где застывал в неподвижности. Он дал гур Матери. Я тогда не знал, что гур - это выделения желез большого серого одомашненного артропода. По утрам стада этих артроподов выгоняют на пастбища, где они кормятся растениями сим - большими ползучими лозами, похожими на виноградные, с огромными листьями. Их выращивают при свете специальных ламп, укрепленных в потолке, в огромных пещерах-пастбищах. По ночам артроподы возвращаются в стойла, где их доят мулы. Особый гур, которым пользуются на празднике Толы, по обычаю в течение нескольких недель выдерживают в животах избранных для этого царей-жрецов, там он достигает необходимого вкуса и консистенции. О таких царях-жрецах говорят, что они держат гур. Я смотрел, как один за другим цари-жрецы поднимаются к Матери и повторяют церемонию гура. Вероятно, я первый человек, увидевший эту церемонию. Учитывая количество царей-жрецов и время, необходимое одному, чтобы дать гур Матери, я решил, что церемония началась несколько часов назад. Казалось возможным, что она займет целый день. Я уже был знаком с поразительным терпением царей-жрецов, и потому не удивился полному отсутствию движения в золотых рядах царей-жрецов, окружавших помост Матери. Но глядя на еле заметное дрожание их антенн в ритм с музыкой запахов, я понял, что это не просто демонстрация их терпения - это для них время экстаза, время единства роя, оно напоминает им об их общем происхождении, о далекой родине и долгой общей истории, напоминает о самой их сущности, о том, что из всех живых существ во вселенной только они - цари-жрецы. Я смотрел на золотые ряды царей-жрецов, напряженных, неподвижных, с головами, украшенными зелеными листьями, с висящими на шее нитями крошечных примитивных серебристых инструментов, которые напоминают о далеких простых временах, когда не было ни смотровой комнаты, ни энергетического центра, ни огненной смерти. Я не мог представить себе древности этого рода и только смутно понимал их мощь, их чувства, надежды и мечты, если представить себе, что такие древние существа еще способны на мечты и надежды. Рой, как сказал Сарм, вечен! Но на помосте перед этими золотыми существами лежала Мать, возможно, слепая, почти бесчувственная, огромная и слабая, ее огромное изношенное тело сморщено и пусто. Вы умираете, цари-жрецы, сказал я про себя. Как я ни напрягал зрение, я не смог найти ни Сарма, ни Миска в этих золотых рядах. Я смотрел уже около часа, и мне показалось, что церемония кончается, потому что уже несколько минут ни один царь-жрец не подходил к Матери. И тут я почти одновременно увидел Сарма и Миска. Ряды царей-жрецов расступились, образуя проход в середине помещения, и теперь цари-жрецы стояли лицом к этому проходу, а по проходу шли вместе Сарм и Миск. Я решил, что наступает кульминация праздника Толы, гур дают величайшие из царей-жрецов, пять рожденных первыми; впрочем, из них осталось только двое, рожденный первым и рожденный пятым, Сарм и Миск. Как я узнал позже, мое предположение было правильным и эта часть церемонии известна под названием Марш пяти перворожденных, пятеро идут к матери рядом друг с другом и дают ей гур в порядке, обратном порядку рождения. У Миска, конечно, не было на голове зеленых листьев, а на шее нити с инструментами. Если Сарм и встревожился, обнаружив тут Миска, которого считал убитым, он никак этого не показывал. Вместе, в молчании для человеческого уха, но в громе музыки запахов, величественной процессией два царя-жреца приблизились к Матери, и я увидел, как Миск первым склонил голову к большой золотой чаше на треножнике и затем приблизился к Матери. Когда его антенны коснулись ее головы, антенны Матери приподнялись и задрожали, древнее коричневое существо подняло голову, и на ее протянутый язык из своего рта Миск, ее дитя, с величайшей осторожностью опустил каплю гура. Он попятился от нее. Теперь Сарм, рожденный первым, приблизился к ней, опустил челюсти в золотую чашу, подполз к Матери, коснулся антеннами ее головы, и снова древнее существо подняло антенны, но на этот раз они, казалось, отпрянули. Сарм протянул голову, но Мать не подняла своей головы. Она отвернулась. Музыка запахов неожиданно смолкла, цари-жрецы зашуршали, будто невидимый ветер неожиданно шевельнул осенние листья, и я даже услышал звяканье крошечных металлических инструментов. В рядах царей-жрецов ясно видны были признаки ужаса, антенны шевелились, вытягивались в сторону помоста и Матери, их головы и большие тела склонялись. Снова Сарм протянул челюсти к лицу Матери, и снова она отвернула от него голову. Она отказалась принимать гур. Миск стоял неподвижно. Сарм попятился от Матери. Он стоял пораженный. Антенны его блуждали. Весь его корпус, длинное золотое стройное лезвие, казалось, дрожит. Дрожа, без изящества, которое характеризует все движения царей-жрецов, он попытался еще раз приблизиться к Матери. Движения его были неуверенными, неуклюжими, замедленными. На этот раз еще до того, как он приблизился к ней, Мать отвернула свою древнюю коричневатую выцветшую голову. Сарм снова отступил. Теперь в рядах царей-жрецов прекратилось всякое движение, они стояли в неестественной неподвижности и смотрели на Сарма. Сарм медленно повернулся к Миску. Он больше не дрожал, выпрямил свое тело во весь рост. Перед помостом Матери, глядя на Миска, почти на два фута возвышаясь над ним, Сарм стоял с необычной даже для царя-жреца неподвижностью. Долгое время антенны двух царей-жрецов рассматривали друг друга, потом Сарм прижал антенны к голове. Миск поступил так же. Одновременно из их передних конечностей выскочили роговые лезвия. Цари-жрецы начали медленно кружить в ритуале, даже более древнем, чем праздник Толы, древнее тех дней, которые символизировали висящие на шее Сарма металлические инструменты. С невероятной для таких размеров скоростью Сарм бросился на Миска, и в следующее мгновение я увидел, как они, сомкнувшись передними конечностями, раскачиваются, пытаясь пустить в ход лезвия. Я хорошо знал силу царей-жрецов и представлял себе, какое напряжение они сейчас испытывают, раскачиваясь взад и вперед, пытаясь вырвать преимущество. Сарм вырвался и снова начал кружить, а Миск медленно поворачивался, следя за ним, его антенны были прижаты к голове. Я слышал сосущий звук: это оба царя-жреца всасывали воздух. Неожиданно Сарм набросился на Миска и ударил одним своим лезвием, а потом отскочил, прежде чем я увидел, как рана, полная зеленой жидкости, открылась в левой стороне большого шара головы Миска. Снова Сарм напал, и снова, как по колдовству, на груди Миска, рядом с одним из нервных узлов, появился длинный разрез. Я подумал, сколько времени нужно, чтобы убить царя-жреца. Миск казался ошеломленным и медлительным, голова его опустилась, антенны еще больше расплющились. Я увидел, что зеленая жидкость уже застыла, превратилась в зеленую затвердевшую корку и больше не поступает из ран. Мне пришло в голову, что Миск, несмотря на свое как будто беспомощное состояние, потерял очень мало жидкости тела. Может, на него действует удар в области мозга. Сарм осторожно следил за расплющенными и жалкими антеннами Миска. И тут одна из ног Миска подогнулась, и он странно наклонился на бок. В ярости битвы я, вероятно, не заметил, как он получил эту рану. Сарм, видимо, тоже. Пощадит ли Сарм своего противника, учитывая его отчаянное положение? Снова Сарм подскочил к Миску, поднял для удара переднюю конечность с лезвием, но на этот раз Миск неожиданно быстро выпрямился, опираясь на как будто поврежденную ногу, убрал антенны за голову за мгновение до удара Сарма, и Сарм обнаружил, что его передняя конечность зажата хватательными крюками Миска. Сарм задрожал и нанес удар второй конечностью, но Миск перехватил и ее, и они стояли, раскачиваясь; Миск, в первой стычке убедившись в быстроте противника, решил с ним сблизиться. Челюсти их сомкнулись, большие головы дрожали. Потом челюсти Миска с неожиданной силой сжались, повернулись, и Сарм оказался на спине, и в тот момент как он ударился о пол, челюсти Миска скользнули на толстое трубчатое соединение головы с грудью; на нем висела нить с инструментами; у человека это можно было бы назвать горлом; челюсти Миска начали сжиматься. И я увидел, как роговые лезвия скрылись в передних конечностях Сарма, он прижал конечности к груди и прекратил сопротивление, даже поднял голову, чтобы еще уязвимей стала труба, соединяющая ее с грудью. Челюсти Миска перестали сжиматься, он стоял как бы в нерешительности. Теперь он может убить Сарма. Хотя переводчик, висевший на шее Сарма вместе с церемониальным набором инструментов, не был включен, мне не нужен был перевод, чтобы понять отчаянный набор запахов, который испустил перворожденный. Я помнил этот сигнал, хотя он был короче тогда. Он был обращен ко мне и пришел их переводчика Миска в комнате Вики. Если бы транслятор Сарма был включен, я бы услышал: - Я царь-жрец. Миск разжал челюсти и отступил. Он не мог убить царя-жреца. Миск отвернулся от Сарма, медленно приблизился к Матери, на его теле большие пятна свернувшейся зеленоватой жидкости обозначали места ран. Если они говорили друг с другом, я никаких сигналов не уловил. Может, они просто смотрели друг на друга. Меня больше интересовал Сарм, который угрожающе поднялся. И тут я, к своему ужасу, увидел, как он снял с горла переводчик и, размахивая им на цепи, как булавой, набросился на Миска и сильно ударил его сзади. Ноги Миска подогнулись, и он опустился на пол. Я не мог сказать, умер он или просто оглушен. Сарм снова выпрямился во весь рост; как золотое лезвие стоял между Миском и матерью. Он снова надел на шею переводчик. Я ощутил сигнал Матери, первый ее сигнал Он был едва слышен. Она сказала: - Нет! Но Сарм оглядел неподвижные ряды царей-жрецов и, удовлетворенный, раскрыл свои огромные лезвия и направился к Миску. В этот момент я вырвал вентиляционную решетку, с воинственным криком города Ко-ро-ба спрыгнул на помост Матери и с обнаженным мечом встал между Сармом и Миском. - Стой, царь-жрец! - крикнул я. Никогда нога человека не вступала в это помещение, и я знал, что совершаю святотатство, но мне было все равно, потому что в опасности был мой друг. Ужас охватил ряды царей-жрецов, антенны их бешено задвигались, золотые тела дрожали от гнева, должно быть, сотни их одновременно включили свои переводчики, потому что отовсюду я услышал угрозы и протестующие крики. Слышались крики "Он умрет!", "Убейте его!", "Смерть мулу!" Я чуть не улыбнулся, потому что невыразительные механические голоса трансляторов так контрастировали с возбуждением царей-жрецов и содержанием их выкриков. Но тут сзади, со стороны Матери, снова послышался отрицательный сигнал; он отразился в сотнях трансляторов: "Нет!" Это сказали не они, это произнесла лежавшая за мной коричневая и сморщенная Мать. - Нет! Ряды царей-жрецов дрогнули в сомнении, затем вновь неподвижно застыли. Они стояли, как золотые статуи, и смотрели на меня. Только в переводчике Сарма послышалось: - Он умрет. - Нет, - сказала Мать, и это слово повторил переводчик Сарма. - Он умрет, - настаивал Сарм. - Нет, - сказала Мать. Ее ответ снова донесся из транслятора Сарма. - Я перворожденный, - сказал Сарм. - Я Мать, - ответила лежавшая за мной. - Я делаю, что хочу, - сказал Сарм. Он посмотрел на тихие неподвижные ряды царей-жрецов и увидел, что никто с ним не спорит. Теперь и Мать молчала. - Я делаю, что хочу, - снова послышалось их переводчика Сарма. Его антенны уставились на меня, как будто пытаясь узнать. Они осмотрели мою одежду, но на ней не было надписи запахами. - Пользуйся глазами, - сказал я ему. Золотые диски на голове сверкнули и нацелились на меня. - Кто ты? - спросил Сарм. - Я Тарл Кабот из Ко-ро-ба. Мгновенно блеснули лезвия Сарма и остались обнаженными. Я видел Сарма в действии и знал, что он обладает невероятной скоростью. Я надеялся, что увижу его нападение. Вероятно, он ударит по голове или горлу, потому что, с его ростом, ему легче до них дотянуться и потому что он хочет покончить со мной как можно быстрее, чтобы потом заняться главным делом - убить Миска. Тот по-прежнему лежал за мной, мертвый или без сознания. - Как ты посмел прийти сюда? - спросил Сарм. - Я делаю, что хочу, - ответил я. Сарм распрямился. Он так и не убрал свои лезвия. Антенны прижал к голове. - Кажется, один из нас должен умереть, - сказал Сарм. - Возможно, - согласился я. - Что с золотым жуком? - Я его убил. - Я указал на свой меч. - Давай, начнем. Сарм сделал шаг назад. - Это невозможно, - сказал он, повторяя слова Миска, когда-то сказанные мне. - Большое преступление - убить золотого жука. - Он мертв, - ответил я. - Давай, начинай схватку. Сарм сделал еще шаг назад. Он повернулся к ближайшему царю-жрецу. - Принеси мне серебряную трубу. - Серебряную трубу, чтобы убить всего лишь мула? - спросил царь-жрец. Я увидел, как начали сворачиваться антенны царей-жрецов. - Я пошутил, - сказал Сарм царям-жрецам, которые не ответили. Они продолжали стоять неподвижно, глядя на него. Сарм снова приблизился ко мне. - Большое преступление - убить золотого жука, - сказал он. - Позволь мне убить тебя быстро, или я отправлю тысячу мулов в помещения для разделки. Я немного подумал. - Если ты умрешь, - спросил я, - как же ты их отправишь в помещения для разделки? - Большое преступление - убить царя-жреца, - заявил Сарм. - Но ты ведь хотел убить Миска. - Он изменил рою. Я возвысил голос, надеясь, что он долетит до преобразователей всех царей-жрецов. - Сарм изменил рою, - воскликнул я, - этот рой умирает, а он не позволяет основать новый. - Рой вечен, - сказал Сарм. - Нет, - сказала Мать, и это слово опять донеслось из переводчика Сарма и отразилось в тысяче трансляторов царей-жрецов во всем огромном помещении. Неожиданно с невероятной, невообразимой скоростью правое лезвие Сарма устремилось к моей голове. Я почти не видел удара, но за мгновение до этого заметил, как напряглись мышцы его плеча, и понял, что меня ждет. Я нанес ответный удар. Быстрое живое лезвие Сарма было еще в целом ярде от моего горла, но тут оно встретилось со сталью горянского меча, который я пронес через осаду Ара, который устоял перед мечом Па-Кура, убийцы Гора, а его до того времени называли самым искусным фехтовальщиком планеты. Мне в лицо ударил поток зеленоватой жидкости, я отскочил в сторону, одновременно вытирая лицо и глаза кулаком. Через мгновение я был готов к новой схватке, мое зрение прояснилось, но я увидел, что Сарм теперь ярдах в пятнадцати от меня, он медленно поворачивается и поворачивается в первобытном невольном танце боли. Запах боли, который я ощущал через его переводчик, заполнил помещение. Я вернулся на место, где нанес удар. С одной стороны у подножия каменного яруса с царями-жрецами лежало отрубленное лезвие. Сарм сунул обрубок передней конечности под плечо, и там обрубок погрузился в застывающую зеленоватую жидкость, вытекающую из раны. Дрожа от боли, он повернулся ко мне, но не приближался. Я увидел, как двинулись вперед несколько царей-жрецов рядом с ним. Поднял меч, настроенный умереть в бою. Сзади я что-то почувствовал. Оглянувшись через плечо, я с радостью увидел, что Миск встал. Он положил переднюю конечность мне на плечо. Осмотрел Сарма и ряды царей-жрецов, его большие, движущиеся вбок челюсти открылись и закрылись. Цари-жрецы за Сармом остановились. В трансляторе Сарма послышались слова Миска: - Ты ослушался Матери. Сарм молчал. - От твоего гура отказались, - сказал Миск. - Уходи. Сарм задрожал, задрожали и стоявшие за ним царя-жрецы. - Мы принесем серебряные трубы, - сказал Сарм. - Уходи, - повторил Миск. И тут во множестве переводчиков по всему помещению послышались странные слова: - Я помню его... я его никогда не забывала... в небе... в небе... у него крылья, как потоки золота. Я ничего не понял, но Миск, больше не обращая внимания ни на Сарма, ни на других царей-жрецов, бросился к Матери. Остальные цари-жрецы придвинулись, и я тоже подошел ближе. - Как потоки золота, - повторила она. Я слышал эти слова в переводчиках царей-жрецов, приблизившихся к помосту. Древнее существо на помосте, выцветшее и высохшее, подняло антенны и осмотрело своих детей. - Да, - повторила Мать, - крылья у него были как потоки золота. - Мать умирает, - сказал Миск. Эти слова тысячу раз повторились в преобразователях, они повторялись снова и снова: это цари-жрецы повторяли их недоверчиво друг другу. - Этого не может быть, - говорили одни. - Рой вечен, - повторяли другие. Слабые антенны дрогнули. - Я буду говорить с тем, кто спас мое дитя. Мне было странно, что так говорят о могучем золотом Миске. Я подошел к древнему существу. - Это я, - сказал я. - Ты мул? - спросила она. - Нет, я свободный человек. - Хорошо, - сказала она. В этот момент через ряды своих братьев прошли два царя-жреца со шприцами. Они собрались, должно быть, в тысячный раз делать ей укол, но она затрясла антеннами и отстранила их. - Нет, - сказала она. Один из них, несмотря на ее запрет, хотел сделать укол, но Миск положил ему на плечо свою конечность, и тот не стал. Другой царь-жрец, пришедший со шприцем, осмотрел антенны Матери и ее тусклые глаза. Он знаком отозвал своего товарища. - Разница всего в несколько анов, - сказал он. Сзади я услышал, как один из царей-жрецов повторяет снова и снова: - Рой вечен. Миск положил переводчик на помост рядом с умирающей Матерью. - Только он, - сказала Мать. Миск жестом велел отойти врачам и остальным царям-жрецам и настроил преобразователь на самый тихий уровень. Я подумал, сколько может держаться в воздухе послание из запахов, пока не превратится в неразличимую смесь, которую унесет вентиляционная система и выбросит где-то вверху, среди черных утесов замерзшего Сардара. Я прижал ухо к транслятору. И услышал слова, которые не донеслись до других трансляторов в помещении. - Я была неправа, - сказала Мать. Я был поражен. - Я хотела быть единственной Матерью царей-жрецов, - продолжало умирающее существо, - и слушала своего перворожденного, а он хотел всегда оставаться перворожденным единственной Матери царей-жрецов. Ее тело вздрогнуло - от боли или печали, не могу сказать. - Теперь я умираю, но племя царей-жрецов не должно умереть вместе со мной. Я едва слышал доносящиеся из переводчика слова. - Давным-давно, - продолжала она, - Миск, мое дитя, украл яйцо самца и спрятал его от Сарма и остальных, кто не хотел, чтобы был новый рой. - Я знаю, - негромко ответил я. - Недавно, не больше четырех ваших столетий назад, он рассказал мне, что сделал, и объяснил причины. - Сморщенные антенны дрогнули, их тонкие коричневые волоски приподнялись, как будто их шевельнула подходящая смерть. - Я ему ничего не ответила, но обдумала его слова, и наконец в союзе с рожденным вторым, который после этого отдался радостям золотого жука, я отложила женское яйцо, чтобы его спрятали от Сарма за пределами роя. - Где это яйцо? - спросил я. Казалось, она не поняла мой вопрос; я испугался, потому что все ее высохшее тело вдруг задрожало, и я подумал, что это предвещает конец долгой жизни. Один из врачей кинулся вперед и сделал укол сквозь экзоскелет ей в грудь. Прижал к ней антенны. Дрожь прекратилась. Он отошел и смотрел на нас с расстояния, не двигаясь, как остальные. Цари-жрецы сейчас напоминали тысячу золотых статуй. Снова в переводчике послышался звук. - Яйцо унесли из роя два человека, - сказала она, - свободных человека, как ты, не мула... и спрятали. - Куда спрятали? - спросил я. - Эти люди вернулись в свои города и, как им и было приказано, никому ничего не рассказали. Выполняя пожелание царей-жрецов, они преодолели множество опасностей. испытали немало лишений и стали как братья. - Где яйцо? - снова спросил я. - Но между их городами началась война, - продолжала Мать, - и в схватке эти люди убили друг друга, и с ними умерла их тайна. - Она попыталась поднять большую выцветшую голову, но не смогла. - Странный народ вы, люди, - сказала она. - Наполовину ларлы, наполовину цари-жрецы. - Нет, - возразил я, - наполовину ларлы, наполовину люди. Она некоторое время молчала. Потом я снова услышал ее голос в трансляторе. - Ты Тарл Кабот из Ко-ро-ба, - сказала она. - Да. - Ты мне нравишься. Я не знал, как на это ответить, и потому молчал. Древние антенны рывками приблизились ко мне, я взял их и осторожно подержал в руках. - Дай мне гур, - сказала она. Удивленный, я отошел от нее и приблизился к золотой чаше на треножнике, набрал в ладонь несколько капель драгоценной жидкости и вернулся к Матери. Она снова попыталась поднять голову и снова не смогла. Ее большие челюсти слегка раздвинулись, и я увидел за ними длинный мягкий язык. - Ты хочешь знать об этом яйце, - сказала она. - Если ты мне скажешь. - Ты уничтожишь его? - Не знаю, - ответил я. - Дай мне гур. Я осторожно просунул руку между большими челюстями и коснулся ладонью языка, чтобы она могла слизнуть гур. - Иди к людям телег, Тарл из Ко-ро-ба, - сказала она. - Иди к людям телег. - А где это? И тут, к моему ужасу и изумлению, она задрожала, я отскочил, а она поднялась во весь рост, вытянула во всю длину антенны, будто хотела почувствовать, ощутить что-то, и в этом припадке безумия и ярости она была Матерью великого народа, прекрасной, сильной и великолепной. И в тысячах переводчиков послышались ее слова, они долетели до каменного потолка, до далеких стен, и я никогда не забуду их печали, радости и умирающего великолепия; из трансляторов доносились простые негромкие слова. Мать сказала: - Я вижу его, я вижу его, и у него крылья как потоки золота. Ее большое тело медленно опустилось на помост, перестало дрожать, и антенны неподвижно легли на камень. Миск подошел к ней и осторожно коснулся антенн. Он повернулся к царям-жрецам. - Мать умерла. 28. ГРАВИТАЦИОННЫЙ РАЗРЫВ Шла уже пятая неделя войны в рое, и положение продолжало оставаться неясным. После смерти Матери Сарм и его последователи - а их оказалось большинство, потому что он перворожденный, - бежали из помещения и отправились, как и сказал Сарм, за серебряными трубами. Это цилиндрическое оружие, управляемое вручную, но основанное на том же принципе, что и огненная смерть. Эти трубы много столетий пролежали в пластиковых оболочках без применения, но когда оболочку разорвали и разгневанные цари-жрецы взяли их в руки, трубы были готовы к своей мрачной работе, как и в день их изготовления. Я думаю, что с таким оружием в руках человек мог бы стать убаром всего Гора. Вероятно, не более ста царей-жрецов присоединились к Миску, и у них было не больше десятка серебряных труб. Штаб сил Миска расположился в его комнате; тут, склонившись над запаховыми картами туннелей, он указывал места расположения своих оборонительных порядков. Думая одолеть нас без труда, войска Сарма на транспортных дисках устремились по туннелям и площадям, но цари-жрецы Миска, скрываясь в помещениях, прячась в порталах, стреляя с карнизов и крыш зданий, нанесли большой урон неподготовленным и не ожидавшим сопротивления сторонникам Сарма. В такой войне гораздо более значительные силы перворожденного оказались нейтрализованы, и установилось равновесие, нарушаемое выстрелами снайперов и отдельными засадами. На второй день второй недели войны, когда войска Сарма отступили, я, вооруженный мечом и серебряной трубой, встал на диск, преодолел ничейную территорию и по незанятому тоннелю направился в виварий. Хотя я все время был настороже, мне не встретились враги, не было даже мулов и мэтоков. Я решил, что пришедшие в ужас и смущенные мулы попрятались в своих клетках, живя на запасах грибов и воды, пока над их головами свистело оружие хозяев. Поэтому я удивился, услышав отдаленное пение; оно становилось все громче, я остановил диск и ждал с оружием наготове. В это время туннель и, как я потом узнал, весь комплекс погрузился во тьму. Погасли - вероятно, впервые за много столетий - энергетические шары-лампы. Но пение не прервалось ни на мгновение, темп его не спадал. Как будто для поющих темнота не имела значения. Я ждал на неподвижном диске в темноте с оружием наготове. И вдруг впереди я увидел голубой свет факела мулов, потом еще одну вспышку, и еще; к моему удивлению, огни, казалось, свисают с потолка туннеля. Это переносчики гура, и я с оцепенением следил за процессией гуманоидных существ, которые по два в ряд двигались по потолку, пока не оказались надо мной. - Здравствуй, Тарл Кабот, - послышался голос с пола туннеля. Я не заметил говорящего, потому что смотрел наверх. - Мул-Ал-Ка! - воскликнул я. Он подошел к диску и стиснул мою руку. - Ал-Ка, - сказал он. - Я решил, что больше не буду мулом. - Значит, Ал-Ка! Ал-Ка поднял руку и указал на существа над нами. - Они тоже решили быть свободными. Сверху послышался тонкий, но сильный голос, будто говорил одновременно старик и ребенок: - Мы пятнадцать тысяч лет ждали этого. Другой голос произнес: - Скажи, что нам делать. Я увидел, что существа надо мной, которых я отныне буду называть носителями гура, потому что они больше не мулы, несут с собой свои мешки золотистой кожи. - Они несут не гур, - объяснил Ал-Ка, - а грибы и воду. - Хорошо, - ответил я, - но скажи им, что это не их война, это война царей-жрецов, и они могут вернуться в безопасность своих помещений. - Рой умирает, - сказало одно из существ, висящих надо мной, - и мы хотим умереть свободными. Ал-Ка смотрел на меня в свете факелов. - Они приняли решение, - сказал он. - Очень хорошо, - ответил я. - Я восхищаюсь ими, - продолжал Ал-Ка, - они видят в темноте при свете единственного факела на тысячу ярдов, они целый день могут прожить на горсти грибов и глотке воды и они очень храбры и горды. - Тогда я тоже восхищаюсь ими, - сказал я. Я взглянул на Ал-Ка. - А где Мул-Ба-Та? - Впервые я видел этих двоих порознь. - Он пошел на пастбища и на плантации грибов, - ответил Ал-Ка. - Один? - Конечно. Так мы сделаем вдвое больше. - Надеюсь скоро с ним увидеться, - сказал я. - Увидишься, - ответил Ал-Ка, - потому что погасили огни. Царям-жрецам они не нужны, но людям без них трудно. - Значит огни погасили из-за мулов? - Мулы поднимаются, - просто сказал Ал-Ка. - Им понадобится свет, - сказал я. - В рое есть люди, которые в этом разбираются, - ответил Ал-Ка. - Как только соберем установки и подключим к энергии, свет снова будет. Меня поразило его спокойствие. В конце концов ведь Ал-Ка и другие люди роя, за исключением носителей гура, никогда не знали тьмы. - Куда ты идешь? - спросил Ал-Ка. - В виварий. За женщиной мулом. - Хорошая мысль. Наверно, я как-нибудь тоже возьму себе женщину мула. И вот странная процессия направилась по туннелю вслед за диском, которым с радостью взялся управлять Ал-Ка. Под куполом вивария, держа в руке факел, я поднялся на четвертый ярус, заметив, что все клетки пусты. Но я знал, что по крайней мере одна не будет пустой. Так и есть. В клетке, слегка обожженной, будто кто-то пытался ее открыть, я нашел Вику из Трева. Она сидела в дальнем от двери углу, и при свете факела я ее увидел. Она поднялась на ноги, закрывая глаза руками, пытаясь защитить их от света. Даже остриженная, она показалась мне необыкновенно прекрасной и очень испуганной с своем коротком пластиковом платье - единственной одежде, разрешенной мулам. Я снял с шеи металлический ключ и повернул механизм тяжелого замка. Открыл клетку. - Хозяин? - спросила она. - Да. Крик радости сорвался с ее губ. Она стояла передо мной, мигая в свете факела, и пыталась улыбнуться. И казалась очень испуганной. К моему удивлению, она боялась подойти к двери, хотя та была открыта. Она смотрела на меня. В глазах ее было беспокойство и ожидание: она не знала, что я сделаю и почему я вернулся к ее клетке. И страх ее не уменьшился, когда она за мной увидела существа, несомненно, отвратительные в ее глазах, которые со своими факелами висели на потолке вивария. - Кто они? - шепотом спросила она. - Необычные люди, - ответил я. Она смотрела на маленькие круглые тела и необыкновенно длинные конечности с круглыми подушечками вместо ступней и ладоней. Сотни пар больших круглых темных глаз смотрели на нее. Она вздрогнула. Потом снова посмотрела на меня. Не посмела ничего спросить, но покорно склонилась, как требовало ее положение, и наклонила голову. Я сказал себе, что клетка многому научила Вику из Трева. И перед тем как она опустила голову, я прочел в ее взгляде бессловесную мольбу беспомощной рабыни, чтобы ее хозяин, ее владелец, который держит ее цепь, был доволен и добр к ней. Нужно ли забирать ее из клетки? Плечи ее задрожали. Она ждала решения своей судьбы. Теперь, когда я лучше знал, как обстоят дела в рое, я не хотел больше держать ее здесь. Мне казалось, что в войсках Миска она будет в большей безопасности. Больше того, смотрители вивария исчезли, остальные клетки опустели, и она со временем может просто умереть с голоду. Мне не хотелось приходить в виварий время от времени, чтобы кормить ее; к тому же, если понадобится, я смогу запереть ее куда-нибудь вблизи штаба Миска. Если ничего не подвернется, можно ее просто посадить на цепь возле моей клетки. Вика склонилась передо мной, плечи ее дрожали, но она не смела поднять голову, не смела прочесть свою судьбу в моем взгляде. Хотел бы я верить ей, но знал, что не могу. - Я вернулся за тобой, Вика из Трева, рабыня, - строго сказал я, - чтобы забрать тебя из клетки. Вика медленно подняла голову. Глаза ее сверкали, губы дрожали. - Спасибо, хозяин, - негромко и покорно ответила она. Глаза ее наполнились слезами. - Зови меня Кабот, если хочешь. На Горе я не возражал против владения женщинами, но мне никогда не нравилось, когда меня называют "хозяин". Достаточно просто быть хозяином. Женщины, которыми я владел, Сана, Талена, Лара и другие, о ком я не писал, племенные рабыни, нанятые на время в тавернах Ко-ро-ба или Ара, рабыни для страсти, данные другом на ночь в знак гостеприимства, - все они знали, что я хозяин, и этого вполне достаточно. С другой стороны, я никогда особенно и не возражал против этого, потому что, недолго пробыв на Горе, обнаружил, что это слово вызывает неописуемую дрожь у девушки, когда она его произносит; она в этот момент знает, что она рабыня. Не знаю, так ли было бы с девушками Земли. - Хорошо, Кабот, мой хозяин, - сказала Вика. Посмотрев в глаза Вики, я увидел в них слезы радости и благодарности, но было в них и какое-то другое, более нежное чувство, которого я не смог разгадать. Она поклонилась в позе рабыни для страсти, сложив руки на бедрах, но бессознательно, просительно повернула ко мне ладони. Как будто просила позволения встать и прийти ко мне в объятия. Я строго посмотрел на нее, она повернула ладони к бедрам, снова опустилась на колени и опустила голову, глядя мне в ноги. Все ее тело дрожало от желания. Но она рабыня и не смела заговорить. Я строго посмотрел на нее. - Подними голову, рабыня. Она подняла голову. Я улыбнулся. - К моим губам, рабыня, - приказал я. С криком радости и со слезами она бросилась ко мне в объятия. - Я люблю тебя, хозяин, - воскликнула она. - Я люблю тебя, Кабот, мой хозяин! Я знал, что она говорит неправду, но не осадил ее. Я больше не хотел быть жестоким с Викой из Трева, кем бы она ни была. Через несколько минут я строго сказал ей: - У меня нет на это времени, - и она рассмеялась и отступила. Я повернулся и вышел из клетки, и Вика, как ей и подобало, счастливо шла в двух шагах за мной. Мы спустились к транспортному диску. Ал-Ка внимательно осмотрел Вику. - Она очень здоровая, - сказал я. - Ноги не кажутся сильными, - ответил Ал-Ка, разглядывая прекрасные бедра, икры и лодыжки рабыни. - Я против этого не возражаю, - сказал я. - Я тоже, - согласился Ал-Ка. - Ведь можно заставить ее побегать взад и вперед, и они у нее окрепнут. - Верно. - Я думаю, как-нибудь я тоже возьму себе женщину. - Потом добавил: - Но с более сильными ногами. - Хорошая мысль, - сказал я. Ал-Ка вывел диск из вивария, и мы направились к комнате Миска, а носители гура двигались над нами. Я держал Вику за руки. - Ты знала, что я за тобой вернусь? Она вздрогнула и посмотрела вперед, в темный туннель. - Нет, я знала только, что ты поступишь, как захочешь. Она посмотрела на меня. - Может ли бедная рабыня попросить, - прошептала она негромко, - чтобы хозяин призвал ее к своим губам? - Приказываю, - сказал я, и ее губы тут же отыскали мои. Позже в тот же день появился Мул-Ба-Та, теперь просто Ба-Та; он привел с собой множество прежних мулов. Они пришли с пастбищ и грибных плантаций, и, подобно носителям гура, в пути они пели. Одни несли на спинах мешки с лучшими спорами, другие сгибались под тяжестью больших корзин с только что сорванными грибами; эти корзины они несли по двое на палках. Те, что пришли с пастбищ, гнали перед собой длинными заостренными палками больших серых артроподов, скот царей-жрецов, или несли вязанки лоз с большими листьями растения сим, пищи этого скота. - Скоро зажжем лампы, - сказал Ба-Та. - Мы просто сменим пастбища, вот и все. - Грибов нам хватит, - заметил один из работников грибных плантаций, - пока мы не посадим свежие споры и не вырастим новый урожай. - Все, что мы не смогли унести, мы сожгли, - добавил другой. Миск с удивлением смотрел, как эти люди подходили ко мне и уходили дальше. - Мы приветствуем вашу помощь, - сказал он, - но вы должны повиноваться царям-жрецам. - Нет, - возразил один из них, - мы больше не повинуемся царям-жрецам. - Но мы исполним приказы Тарла Кабота из Ко-ро-ба, - добавил другой. - Я думаю, вам следует держаться в стороне от войны между царями-жрецами, - сказал я. - Ваша война - это наша война, - возразил Ба-Та. - Да, - согласился один из работников с пастбищ, держа заостренную палку, как копье. Один из грибников посмотрел на Миска. - Мы выросли в рое, - сказал он царю-жрецу, - и он такой же наш, как и твой. Антенны Миска согнулись. - Я думаю, он говорит правду, - сказал я. - Да, - ответил Миск, - поэтому я и загнул свои антенны. Я тоже думаю, он говорит правду. И вот люди, прежние мулы, неся с собой запасы пищи, начали переходить на сторону Миска и его немногих последователей. Я решил, что исход битвы в основном зависит от серебряных труб, которых у Сарма большинство, но все же умение и храбрость прежних мулов могут сыграть свою роль в исходе битвы за рой в глубинах Сардара. Как и предсказывал Ал-Ка, вскоре загорелись лампы, кроме тех, которые были уничтожены огнем серебряных труб. Инженеры-мулы, ученики царей-жрецов, соорудили вспомогательную энергетическую установку и подали энергию в систему. Когда лампы вначале затлели, потом загорелись ярким сиянием, люди в лагере Миска громко радовались; все, кроме носителей гура, для которых свет не важен. Заинтересовавшись твердостью пластика клеток в виварии, я поговорил об этом с Миском, и мы с ним и с другими царями-жрецами и людьми создали флот бронированных транспортных дисков; на них ставили серебряные трубы, превращая в исключительно эффективное оружие; даже без труб они отлично служили для разведки и относительно безопасного передвижения. Огненные залпы серебряных труб обжигали пластик, но не могли его пробить, если, конечно, действие было недолгим. А простой факел, как я узнал позже, не может даже следа оставить на этом прочном материале. На третью неделю войны, вооруженные бронированными транспортными дисками, мы начали перемещать фронт боевых действий в сторону армии Сарма, которая по-прежнему значительно превосходила нас по численности. Наша разведка действовала значительно лучше, и обширная вентиляционная сеть давала быстрым ловким пастухам и носителям гура доступ почти в любое место роя. Больше того, бывшие мулы, воевавшие на нашей стороне, одевались в пластиковую одежду без надписей запахом, и это давало им лучшую возможную в рое маскировку. Например, в разное время возвращаясь с рейда, неся с собой захваченную серебряную трубу, которая больше не нужна ее убитому владельцу из армии Сарма, я часто оставался не замеченным даже Миском, хотя стоял в футе от него. К своему смущению, но ради собственной безопасности, те цари-жрецы, которые присоединились к Миску, на груди и спине носили ясно видную букву горянского алфавита - первую букву имени Миска. Вначале они возражали против этого, но потом, когда некоторые чуть не наступали на безмолвных носителей гура или забредали, сами того не заметив, в их расположение - а ведь эти паукообразные гуманоиды вооружены серебряными трубами, - их мнение изменилось, и они очень заботились, чтобы буква была видна ясно, и тут же подновляли ее, если краска снашивалась. Цари-жрецы нервничали, проходя, например, в футе от мускулистого парня с грибных плантаций, который сидел в вентиляционном отверстии и при желании мог своим факелом подпалить их антенны; или вдруг оказавшись в окружении молчаливых пастухов, которые могли пронзить их десятком острых кольев. Люди и цари-жрецы вместе представляли исключительно эффективную боевую силу. То, чего не замечали антенны царей-жрецов, видели остроглазые люди, а если слабый запах ускользал от человеческого обоняния, его легко различали цари-жрецы в отряде. Сражаясь рядом, они начали уважать друг друга, доверять друг другу, короче, становились друзьями. Однажды был убит храбрый царь-жрец из войск Миска, и сражавшиеся рядом с ним люди плакали. В другой раз царь-жрец под огнем десятка серебряных труб рискнул, чтобы спасти раненого носителя гура. Вообще, по моему мнению, величайшей ошибкой Сарма в войне в рое стала недооценка мулов. Как только ему стало ясно, что мулы в плантаций грибов и с пастбищ, а также носители гура переходят на сторону Миска, он решил, что всех мулов в рое нужно рассматривать как врагов. Соответственно он приказал уничтожать всех, кто оказывался в пределах досягаемости серебряных труб, и тем самым побудил верно служивших ему мулов перейти в лагерь Миска. Эти новые мулы, не с пастбищ и плантаций, а из комплексов самого роя, принесли с собой множество новых способностей и умений. К тому же из их сообщений мы узнали, что запасы пищи у Сарма не так значительны, как мы считали. Нам сообщили, что теперь цари-жрецы Сарма даже питаются грибами из клеток убитых или бежавших мулов. Прошел слух, что единственные мулы, которых Сарм не приказал уничтожать немедленно, были импланты, такие, как Парп, которого я встретил давным-давно, когда впервые оказался в логове царей-жрецов. Миск предложил осуществить один свой замысел и познакомил меня с тем, как цари-жрецы овладели силами тяготения. - Будет ли полезно, если бронированный транспортный диск сможет летать? - спросил он. Я решил, что он шутит, но ответил: - Да, это было бы очень полезно. - Ну, тогда я это сделаю, - сказал Миск, щелкнув антеннами. - Как? - Ты, конечно, заметил, что для своего размера транспортный диск необыкновенно легок? - Да. - Это потому, что он частично сооружен из металла, противостоящего тяготению. Признаюсь, я рассмеялся. Миск удивленно смотрел на меня. - Почему ты свернул свои антенны? - спросил он. - Потому что не существует металла, противостоящего тяготению. - А как же транспортный диск? - спросил он. Я перестал смеяться. Да, спросил я себя, как же транспортный диск? Я взглянул на Миска. - Подчиненность тяготению, - сказал я, - такое же свойство материальных тел, как их размер и форма. - Нет, - возразил Миск. - Поэтому не может существовать металл, противостоящий тяготению. - Но ведь есть транспортный диск, - напомнил он мне. Миск начал меня раздражать. - Да, - ответил я, - диск есть. - На твоем старом мире, - заговорил Миск, - тяготение - еще неисследованное природное явление, какими когда-то были электричество и магнетизм, но ведь этими явлениями вы до определенного предела овладели. А мы, цари-жрецы, до определенного предела овладели тяготением. - Тяготение - это совсем другое дело, - сказал я. - Да, - согласился он, - и поэтому вы им еще не владеете. Ваше понимание тяготения еще на стадии математического описания, а не на стадии управления и контроля. - Нельзя контролировать тяготение, - сказал я, - тут совсем другие принципы, с ним просто нужно считаться. - А что такое тяготение? - спросил Миск. Некоторое время я размышлял. - Не знаю, - наконец признался я. - А я знаю, - ответил Миск. - Давай работать. На четвертую неделю войны в рое наши корабли были переоборудованы и бронированы. Боюсь, сооружения получились примитивными, хотя строились на принципах, совершенно не известных на Земле; я теперь понял, насколько ограничена наша земная наука. Корабль представлял собой просто транспортный диск, снизу одетый в пластик; сверху прозрачный купол из того же материала. В передней части корабля приборы управления и отверстия для серебряных труб. Никаких пропеллеров или ракетных двигателей, и мне трудно объяснить принцип его действия: могу только сказать, что сила тяготения взаимодействует сама с собой таким образом, что гравитационный ур - это горянское выражение, означающее гравитационную постоянную, - остается неизменным, хотя распределение его меняется. Не думаю, чтобы сила, или заряд, или другое приходящее в голову выражение могли точно соответствовать понятию "ур", и я предпочитаю не переводить это слово. Упрощенно можно сказать, что двигатель и система управления диска действовали таким образом, что использовали тяготение одних объектов и отгораживались от тяготения других. Я не поверил бы, что такой корабль возможен, но мне трудно было спорить перед фактом успеха Миска. В сущности именно умение управлять тяготением давным-давно привело мир царей-жрецов в нашу систему, этот инженерный подвиг иначе бы бы совершенно невозможен; разве что пришлось бы сверкающую Тассу разнести на отдельные водородные атомы. Диск движется исключительно гладко, и создается полное впечатление, что мир движется, а ты стоишь. Когда поднимаешь диск, кажется, что земля уходит вниз; когда движешь его вперед, кажется, горизонт устремляется тебе навстречу; попятишься - и горизонт начинает удаляться. Может, не стоило распространяться на эти темы, но ощущение неприятное, особенно вначале. Как будто сидишь в комнате, а мир вращается вокруг. Несомненно, это результат отсутствия сопротивления силе тяготения: ведь обычно мы считаем ускорение и замедление неприятными, но привычными эффектами. Необходимо заметить - какая ирония! - что первый транспортный диск, подготовленный к полету, был военным кораблем. На нем находился я сам, а также Ал-Ка и Ба-Та. Иногда кораблем управлял Миск, но для него он был тесен, Миск в нем не мог стоять, а на царей-жрецов почему-то действует крайне угнетающе, если они не могут распрямиться. Все равно что заставить человека лежать на спине, когда происходит что-то важное. Лежать на спине значит быть уязвимым, беспомощным, открытым, и мы при этом нервничаем. Это, несомненно, след древней привычки постоянно быть настороже. С другой стороны, поскольку Миск соорудил корабль недостаточно большим для себя, я решил, что он и не хочет принимать участие в вылазках. Конечно, меньший корабль более маневрен, легче проходит в туннелях, но я думаю, Миск просто не доверял себе в возможной стычке со своими прежними братьями. Нужно было бы убивать, а он не смог бы нажать курок серебряной трубы. К несчастью, войска Сарма и, может быть, к счастью, большая часть сторонников Миска такого опасного внутреннего сопротивления не испытывали. Испытывать такое сопротивление на поле битвы, когда твои враги этого не чувствуют, - прямой путь к гибели. Построив первый корабль, мы почувствовали, что обретаем преимущество в подземной битве. Конечно, огонь серебряных труб может повредить, а со временем и уничтожить такой корабль, но пластиковая клетка дает хорошую защиту экипажу, и корабль, оставаясь в относительной безопасности, способен все уничтожить на своем пути. Поэтому Миск считал - и я с ним согласился, - что нужно направить ультиматум войскам Сарма и что корабль, если возможно, не нужно использовать. Конечно, использование корабля могло привести к успеху, но мы не хотели успеха, связанного с кровопролитием, если этого можно избежать. Мы как раз обсуждали эту проблему, когда без всякого предупреждения одна стена комнаты Миска неожиданно стала видна неясно, потом рассыпалась в порошок, такой легкий и тонкий, что он поднялся прямо к вентиляционному отверстию вместе с использованным воздухом. С невероятной скоростью Миск, схватив меня, прыгнул через комнату, оттолкнув занимаемую мной клетку, наклонился, открыл люк и, продолжая держать меня, спустился в него. Голова у меня кружилась, на расстоянии я слышал крики, возгласы, вопли - ужасные голоса искалеченных и умирающих. Миск прислонился к стене, прижимая меня к груди. - Что это? - спросил я. - Гравитационный разрыв, - ответил Миск. - Это запрещено даже царям-жрецам. Все его тело дрожало от ужаса. - Сарм уничтожит весь рой, даже всю планету, - сказал Миск. Мы вслушивались в крики. Не слышалось грома падающих зданий, грохота камней. Слышались только человеческие голоса. Только они свидетельствовали о происходящем вверху уничтожении. 29. АНЕСТЕЗИЯ - Сарм разрывает связи ура, - сказал Миск. - Подними меня наверх! - закричал я. - Тебя убьют. - Быстрей! - воскликнул я. Миск повиновался, я выбрался из люка и с удивлением увидел картину разрушения. Помещение Миска исчезло, только груды пыли указывали место, где стояли стены. В стене туннеля, находившегося за комнатой Миска, зияло отверстие. Я увидел сквозь него следующий большой комплекс роя. Я пробежал по полу туннеля и сквозь проделанное в камне отверстие и посмотрел на этот комплекс. Над ними висели десять кораблей, вероятно, того типа, что используются для наблюдения за поверхностью; на носу каждого корабля виднелось конусообразное сооружение. Я не видел никакого луча из этих конусов, но когда они нацеливались на какой-нибудь объект, он вздрагивал и исчезал в облаке пыли. Тучи пыли висели в воздухе, сером под шарами-лампами. Конусы методично разрезали комплекс. Время от времени человек или царь-жрец выбегал на открытое место, и тогда ближайший конус нацеливался на него, и человек или царь-жрец, подобно зданиям и стенам, вздрагивал и превращался в пыль. Я побежал в мастерскую, где стоял подготовленный Миском транспортный диск. В одном месте я встретил разрез, с геометрической точностью проделанный уничтожающим конусом в самом основании роя. Он перерезал мне дорогу трещиной, шириной в тридцать пять футов, глубиной не менее сорока. Я закричал в отчаянии, но понял, что должен попытаться, и отступил для разбега. Гор несколько меньше Земли, и соответственно сила его тяготения тоже меньше. Если бы не это, моя попытка была бы за пределами человеческих возможностей. Все же я не был уверен, что смогу перепрыгнуть, но должен был попытаться. Я разбежался, перепрыгнул щель, приземлившись всего в двух футах от края, и побежал дальше, в мастерскую Миска. Я миновал группу людей, скорчившихся за остатками стены. Стена на протяжении в сто футов была срезана в двух футах от основания. Один человек, без руки, со стонами лежал на полу; его рука исчезла в невидимом луче из конуса. "Как болят пальцы!" - кричал он. Рядом с ним склонилась девушка, она пыталась остановить кровотечение. Это была Вика! Я подбежал к ней. - Быстрее, Кабот! - воскликнула она. - Нужно сделать турникет! Я схватил руку человека, зажал рану и остановил кровотечение. Вика сняла с человека разорванную ткань и, используя ее и металлический прут от стены, быстро соорудила турникет, надежно прикрепив его к остатку руки. Дочь врача работала быстро и уверенно. Я встал, собираясь уходить. - Я должен идти. - Можно мне с тобой? - Ты нужна здесь. - Да, Кабот, - согласилась она, - ты прав. Когда я повернулся, она протянула ко мне руку. Не спросила, куда я иду, не попросила снова разрешения сопровождать меня. - Будь осторожен, - сказала она. - Постараюсь, - ответил я. Раненый снова застонал, и девушка повернулась к нему. Неужели это действительно Вика из Трева? Я подбежал к мастерской Миска, распахнул двойную дверь, прыгнул в корабль, закрыл люк, и через мгновение пол как будто провалился подо мной, а дверь полетела навстречу. Менее чем через несколько инов я привел корабль к большому комплексу, где десять кораблей Сарма продолжали свою уничтожающую работу. Они действовали так же методично и точно, как газонокосильщик на лужайке. Я не знал, как защищены корабли Сарма, знал только, что на моем корабле единственная серебряная труба, а это оружие по разрушительной силе намного уступает гравитационным деструкторам, смонтированным на кораблях Сарма. Больше того, я знал, что пластиковое покрытие защитит меня от оружия Сарма не лучше бумажного листка. Ведь это оружие не прожигает и не разрывает, оно, распространяясь из центра наружу, гравитационно расшатывает материю, размельчает ее на частицы и разбрасывает их. Я вырвался на открытое пространство, и пол ушел подо мной вниз, а я повис у самых ламп под вершиной купола. Очевидно, ни один из кораблей Сарма меня не заметил. Я направился к ведущему кораблю и несколько снизился, чтобы сократить расстояние и увеличить эффективность действия серебряной трубы. Я находился в двухстах ярдах за кораблем, когда открыл огонь. К своей радости, я увидел, что металл почернел и разорвался, как жестянка; я прошел под кораблем и начал подниматься ко второму, который разрезал снизу. Первый корабль начал неконтролируемо поворачиваться и затем упал на землю. Я надеялся, что Сарм сам находился в ведущем корабле. Второй взлетел к самому потолку и разбился о каменный купол. Груда обломков упала на поверхность. Остальные восемь кораблей неожиданно прекратили свою разрушительную работу и как будто застыли в нерешительности. Я подумал, что они связываются друг с другом. Вероятно, они не ожидали встретить сопротивление. Меня они, возможно, даже не заметили. Пока они в нерешительности висели в воздухе, как частицы в капле воды, я снова нырнул, и третий корабль раскололся на части, как игрушка под ударом сабли; я снова поднялся, и огонь серебряной трубы ударил в середину четвертого корабля, и тот загорелся в ста ярдах от меня. Теперь оставшиеся шесть кораблей сблизились, направили конусы во все направления, но я находился над ними. Я знал, что если на этот раз снижусь, не смогу скрыться от них; они будут знать, что я под ними, и по крайней мере хоть один корабль сумеет накрыть меня своим оружием. Еще несколько мгновений, и они меня обнаружат. Уже сейчас два корабля меняли свою позицию, один при этом начинал прикрывать флот снизу, другой сверху. Через несколько мгновений нападение будет равнозначно гибели. Потолок пещеры прыгнул вверх, и я оказался прямо посреди шести кораблей, окруженный с четырех сторон, сверху и снизу. Я видел, как работают смонтированные в носах кораблей сканеры. Но меня они не могли обнаружить. С небольшого расстояния я видел люки на верху кораблей. В комплексе достаточно кислорода, чтобы смотреть, но никто из царей-жрецов не выглядывал в люки. Напротив, они продолжали работать у своих приборов. Должно быть, удивлялись, что их приборы не могут меня обнаружить. У них могут возникнуть две гипотезы, объясняющие происходящее. Либо я бежал из комплекса, либо нахожусь среди них. Я улыбнулся про себя. Второе никогда не придет им в голову. Это невероятно, а цари-жрецы слишком рациональные существа. Пол горянского ана мы так висели, не двигаясь. Целый ан мы неподвижно висим над комплексом. Я снова улыбнулся про себя. На этот раз я сумею переждать царей-жрецов. Неожиданно корабль подо мной дрогнул и исчез. Сердце мое подпрыгнуло. Огонь с поверхности! Я представил себе, как Миск торопливо работает в своей мастерской, собирая необходимое оборудование, или посылает царя-жреца в тайный арсенал, где хранится запретное оружие. Сам Миск никогда бы не пустил его в ход, если бы Сарм не создал ужасный прецедент. Почти тут же пять кораблей выстроились в линию и устремились к входу в один из туннелей, ведущих от комплекса. Первый корабль рассыпался в пыль у самого выхода, но остальные четыре и я за ними прошли сквозь завесу пыли и направились по туннелю в расположение Сарма. Передо мной в туннеле находилось четыре корабля. Они бежали. С удовлетворением я заметил, что ширина туннеля не позволяет им повернуть. С угрюмой решительностью я нажал спусковой крючок серебряной трубы, блеснул огонь, и обломки и куски металла застучали о корпус моего бронированного транспортного диска. Некоторые куски летели с такой силой, что пробили прочное пластиковое покрытие, и корабль задрожал, прокладывая путь в этой груде падающих на дно туннеля обломков. Три корабля теперь находились далеко впереди, и я увеличил скорость диска, чтобы догнать их. В тот момент, как три корабля вырвались в открытое пространство другого комплекса, я поравнялся с ними и выстрелил по третьему кораблю, но на этот раз выстрел оказался менее эффективен. Заряд трубы почти истощился. Третий корабль двигался неуверенно, один его бок почернел от моего выстрела. Но тут экипаж, по-видимому, восстановил контроль, и корабль, как загнанная крыса, повернулся ко мне. Через миг я буду в пределах досягаемости конуса. Я поднял свой корабль, пролетел над противником и выстрелил еще раз, еще с меньшим успехом. Я пытался держаться сверху, уворачиваясь от конуса на носу противника. И был уверен, что остальные два корабля поворачивают, и вскоре я буду в пределах их досягаемости. В этот момент я увидел, как открылся люк поврежденного мной корабля и оттуда высунулась голова царя-жреца. Вероятно, на корабле вышли из строя приборы наблюдения. Антенны царя-жреца за