ступный и высокомерный, как гнездо тарна. И в самом
деле, Трев был  известен  как  Вольтайский  Тарн.  Надменная  неприступная
крепость,  в  ней  люди  жили  результатами  набегов,  а  женщины   носили
драгоценности, награбленные в сотнях городов.
     И Вика из этого города.
     Я поверил в это.
     Но сегодня она мягка, а я добр к ней.
     Сегодня мы друзья.
     Она спрятала мазь в шкафу.
     - Мазь скоро впитается, - сказала она. -  Через  несколько  минут  не
останется ни следа ни от нее, ни от порезов.
     Я присвистнул.
     - У врачей Трева чудодейственные лекарства.
     - Это мазь царей-жрецов, - сказала она.
     Мне было приятно это слышать. Цари-жрецы уязвимы.
     - Значит царей-жрецов можно ранить? - спросил я.
     - Можно ранить их рабов, - сказала Вика.
     - Понятно.
     - Не будем говорить о царях-жрецах, - сказала девушка.
     Я смотрел, как она стоит в тускло освещенной комнате, красивая, лицом
ко мне.
     - Вика, твой отец на самом деле из касты врачей?
     - Да, а почему ты спрашиваешь?
     - Неважно.
     - Почему? - настаивала она.
     - Я подумал, что ты, может быть, рабыня для удовольствий.
     Конечно, было глупо так говорить, и я тут же пожалел о сказанном. Она
застыла.
     - Ты мне льстишь, - сказала она и отвернулась. Я ее обидел.
     Я сделал движение к ней. Не оборачиваясь, она сказала:
     - Пожалуйста, не трогай меня.
     Потом выпрямилась, повернулась ко мне,  прежняя  презрительная  Вика,
вызывающая, враждебная.
     - Конечно, ты можешь меня тронуть. Ты ведь мой хозяин.
     - Прости меня, - сказал я.
     Она горько и презрительно рассмеялась.
     Передо мной стояла истинная женщина Трева.
     Я видел ее так, как никогда не видел раньше.
     Вика - разбойничья принцесса, привыкшая к шелкам и драгоценностям  из
тысяч разграбленных караванов, привыкшая спать на драгоценных мехах и пить
редкие  вина,  захваченные  на  сожженных   и   затопленных   галерах,   в
разграбленных кладовых дымящихся жилых цилиндров, в домах, хозяева которых
убиты, дочери скованы рабской цепью; но только она сама, Вика, разбойничья
принцесса, гордая Вика, женщина из надменного пышного Трева, стала добычей
жестоких игр Гора, сама ощутила на горле сталь рабского ошейника,  который
ее соплеменники так часто надевали на своих прекрасных плачущих пленниц.
     Теперь Вика сама собственность.
     Моя собственность.
     Она смотрела на меня с яростью.
     Надменно приблизилась ко мне, медленно,  грациозно,  как  шелковая  и
грозная самка ларла, и, к моему изумлению, склонилась передо мной, сложила
руки на бедрах, приняла позу  рабыни  для  удовольствий,  в  презрительной
покорности склонила голову.
     Подняла голову, ее насмешливые голубые глаза смело смотрели на меня.
     - Я твоя рабыня для удовольствий, хозяин.
     - Встань, - сказал я.
     Она грациозно встала, обняла меня за плечи, приблизила губы.
     - Ты меня уже целовал, - сказала она. - Теперь я тебя поцелую.
     Я смотрел в эти голубые глаза, а она смотрела в  мои,  и  я  подумал,
сколько же мужчин сгорело в этом мрачном обжигающем пламени.
     Великолепные губы прижались к моим губам.
     - Это поцелуй твоей рабыни для удовольствий, - величественно и  мягко
сказала она.
     Я высвободился из ее объятий.
     Она удивленно смотрела на меня.
     Я вышел из комнаты в тускло освещенный коридор.  Оттуда  протянул  ей
руку.
     - Я тебе не понравилась? - спросила она.
     - Вика, - сказал я, - иди сюда и возьми руку глупца.
     Поняв, что я собираюсь сделать, она медленно покачала головой.
     - Нет, я не могу выйти из комнаты.
     - Пожалуйста.
     Она задрожала от страха.
     - Иди, - сказал я, - возьми мою руку.
     Медленно, дрожа, двигаясь как  во  сне,  она  приблизилась  к  входу.
Сенсоры на этот раз не засветились.
     Она смотрела на меня.
     - Пожалуйста, - повторил я.
     Она посмотрела на сенсоры,  которые  торчали  из  стены,  как  черные
невидящие глаза. Они перегорели и разбились, и даже на стене рядом с  ними
были видны следы их уничтожения.
     - Они больше не причинят тебе вреда, - сказал я.
     Вика сделала еще шаг; казалось, ноги под ней подгибаются, вот-вот она
упадет. Она взяла меня за руку. Глаза ее были полны страха.
     - Женщины Трева, - сказал я, - не только  прекрасны  и  горды,  но  и
храбры.
     Вика переступила через порог и упала мне на урки в обмороке.


     Я поднял ее и отнес на каменное возвышение.
     Посмотрел на сенсоры и на разбитые контролирующие устройства.
     Возможно, теперь не так уж долго ждать царей-жрецов Гора.
     Вика сказала, что когда я им понадоблюсь, за мной придут.
     Я усмехнулся.
     Возможно, теперь им придется ускорить свидание.
     Я осторожно положил Вику на каменную скамью.



        9. ЦАРЬ-ЖРЕЦ

     Я позволю Вике спать на большой каменной лежанке, на спальных мехах и
шелковых простынях.
     Это, впрочем, необычно, потому  что  на  Горе  рабыни  спят  в  ногах
постели своего  хозяина,  часто  на  соломенном  матраце  с  одним  тонким
одеялом, сотканным из мягких тканей похожего на хлопок растения реп.
     Если хозяин недоволен ею, рабыня  в  качестве  наказания  может  быть
прикована к рабскому кольцу - прикована нагой, без одеяла и матраца. Камни
пола жесткие, а ночи на Горе холодны, и редкая  девушка,  когда  ее  утром
раскуют, отказывается послушно выполнять желания хозяина.
     Между  прочим,  даже  вольная  спутница  может  подвергнуться  такому
суровому обращению, если заслужит его, несмотря на то что она  свободна  и
обычно горячо любима. Согласно горянскому взгляду на  мир,  вкус  рабского
ошейника полезен для женщины, даже для вольной спутницы.
     Поэтому, если она раздражает или как-то мешает, даже вольная спутница
может оказаться в ногах постели, ее ждет  приятная  ночь  на  камнях,  она
раздета, у нее нет ни матраца, ни одеяла, она прикована к рабскому кольцу,
как будто она самая жалкая рабыня.
     Это горянский  способ  напомнить  ей,  если  она  нуждается  в  таком
напоминании, что она тоже женщина и  потому  должна  подчиняться  мужчине.
Если она забудет этот основной закон Гора, рабское кольцо в  ногах  каждой
горянской постели должно напомнить ей, что Гор - мужской мир.
     Однако в этом мире очень много великолепных прекрасных женщин.
     Горянская женщина, по непонятным мне причинам, учитывая ее  положение
в культуре, довольна этим положением.  Часто  это  великолепное  существо,
искреннее, разговорчивое, полное жизни, активное,  вдохновенное.  В  целом
горянские женщины жизнерадостнее своих  земных  сестер,  у  которых  -  по
крайней мере теоретически - более высокий  статус,  хотя,  конечно,  и  на
Земле я встречал женщин, с горянским пылом верных сути своего пола, полных
радости, грации, красоты, нежности  и  бесконечной  любви;  а  мы,  бедные
мужчины, далеко не всегда способны понять и оценить это.
     Но при всем уважении к этому прекрасному  и  удивительному  полу,  я,
может быть, из-за своего горянского воспитания, все же считаю, что  и  для
них  прикосновение  к  рабскому  кольцу  -  хотя  бы  изредка  -  было  бы
благотворным.
     По обычаю рабыня, даже принося наслаждение своему хозяину,  не  может
лежать на постели. Я считаю, что причина этого ограничения  в  том,  чтобы
провести  более  четкое  различие  между  рабыней  и  вольной   спутницей.
Достоинство постели по обычаю принадлежит исключительно вольной спутнице.
     Когда хозяин хочет использовать свою рабыню, он велит ей зажечь лампу
любви, и та послушно ставит ее на окно комнаты, чтобы  их  не  беспокоили.
Потом своей собственной рукой хозяин бросает  на  пол  роскошные  любовные
меха, может быть, даже ларла, и приказывает рабыне лечь на них.
     Я осторожно положил Вику на каменное возвышение.
     Поцеловал ее в лоб.
     Ее глаза открылись.
     - Я выходила из комнаты? - спросила она.
     - Да.
     Она долго смотрела на меня.
     - Как мне завоевать тебя? - спросила она. - Я люблю тебя, Тарл Кабот.
     - Ты только благодарна, - ответил я.
     - Нет, я тебя люблю.
     - Ты не должна меня любить.
     - Люблю, - повторила она.
     Я подумал, как мне убедить ее, что между нами не может быть любви.  В
доме царей-жрецов не может быть любви, и она сама не знает, чего хочет, да
к тому же есть еще Талена, чей образ ничто не уберет из моего сердца.
     - Ты ведь женщина их Трева, - улыбаясь, сказал я.
     - А ты думал, что я рабыня для удовольствий, - насмехалась она.
     Я пожал плечами.
     Она отвела от меня взгляд, посмотрела на стену.
     - Кое в чем ты прав, Тарл Кабот.
     - Как это?
     Она прямо взглянула на меня.
     - Моя  мать,  -  с  горечью  сказала  она,   -   была   рабыней   для
удовольствий... выращенной в загонах Ара.
     - Должно быть, она была очень красива, - сказал я.
     Вика странно смотрела на меня.
     - Да, вероятно.
     - Ты ее не помнишь?
     - Нет, она умерла, когда я была маленькой.
     - Жаль, - сказал я.
     - Это неважно: она ведь была животным, выращенным в загонах Ара.
     - Ты так презираешь ее? - спросил я.
     - Она была племенной рабыней.
     Я молчал.
     - Но мой отец, - продолжала Вика, - чьей рабыней она была - он входил
в касту врачей Трева,  -  очень  любил  ее  и  просил  стать  его  вольной
спутницей. - Вика негромко рассмеялась. - Три года она отказывала ему.
     - Почему?
     - Потому что любила его и не хотела, чтобы у него  вольной  спутницей
была низкая рабыня для удовольствий.
     - Очень благородная женщина, - сказал я.
     Вика сделала жест отвращения.
     - Она была дура. Часто ли племенной рабыне  выпадает  шанс  выйти  на
свободу?
     - Редко, - согласился я.
     - В конце концов, боясь, что он покончит  с  собой,  она  согласилась
стать его вольной спутницей. - Вика внимательно смотрела на меня. Смотрела
прямо в глаза. - Я родилась свободной, - сказала  она.  -  Ты  должен  это
понять. Я не племенная рабыня.
     - Понимаю, - ответил я. -  Может  быть,  твоя  мать  была  не  только
красивой, но и благородной и храброй женщиной.
     - Как это может быть? - презрительно засмеялась Вика. - Я  ведь  тебе
сказала, что она племенная рабыня, животное из загонов Ара.
     - Ты ведь ее не знала.
     - Я знаю, кем она была.
     - А твой отец? - спросил я.
     - В чем-то он тоже мертв.
     - Что значит в чем-то?
     - Ничего, - сказала она.
     Я осмотрел комнату, шкафы у стены  в  тусклом  свете  ламп,  разбитое
устройство на потолке, разбитые сенсоры, большой пустой портал, ведущий  в
коридор.
     - Должно быть, он очень любил тебя после смерти твоей матери.
     - Да, вероятно, - ответила Вика, - но он был глупец.
     - Почему ты так говоришь?
     - Он пошел за мной в Сардар, пытался спасти меня.
     - Должно быть, очень храбрый человек, - сказал я.
     Она откатилась от меня и лежала, глядя в стену. Через некоторое время
голосом, полным жестокого презрения, сказала:
     - Он был помпезный маленький глупец. Он боялся даже рычания ларла.
     Она фыркнула.
     Потом неожиданно снова повернулась лицом ко мне.
     - Как могла моя мать его любить? Он был всего лишь толстый  помпезный
маленький дурак.
     - Наверно, он был добр с ней, - предположил я, - а остальные - нет.
     - А почему нужно быть добрым к рабыне для  удовольствий?  -  спросила
Вика.
     Я пожал плечами.
     - Рабыне для удовольствий, - сказала  она,  -  полагается  лодыжка  с
колокольчиком, духи, хлыст и меха любви.
     - Может быть, он был добр с ней, - повторил я, - а остальные - нет.
     - Не понимаю, - сказала Вика.
     - Может быть, он о ней заботился, был с ней мягок, разговаривал с ней
- любил ее.
     - Может быть, - согласилась Вика. - Но разве этого достаточно?
     - Возможно.
     - Я часто над этим раздумывала.
     - Что с ним стало, - спросил я, - когда он пришел в Сардар?
     Вика не ответила.
     - Ты знаешь?
     - Да.
     - Так что же?
     Она горько покачала головой.
     - Не спрашивай.
     Я не стал настаивать.
     - А как он тебе разрешил идти в Сардар? - спросил я.
     - Он не разрешал, - ответила Вика.  -  Пытался  помешать  мне,  но  я
обратилась к посвященным и предложила себя в качестве  дара  царям-жрецам.
Конечно, я им не  говорила  о  подлинных  причинах.  -  Она  помолчала.  -
Интересно, знали ли они?
     - Возможно, - сказал я.
     - Отец, конечно, и слышать не хотел. - Она рассмеялась. -  Он  закрыл
меня в моих комнатах, но верховный посвященный города  пришел  с  воинами,
они ворвались в наш дом, избили отца, так что он не мог двигаться, и  я  с
радостью ушла с ними. - Она снова рассмеялась.  -  О,  как  я  радовалась,
когда его били и он кричал. Я его ненавидела. Как я его ненавидела! Он  не
был настоящим мужчиной, даже не мог терпеть боль. И не мог слышать рычания
ларла.
     Я знал, что кастовая  принадлежность  в  Горе  обычно  передается  по
наследству, но это правило не обязательное, и человек,  который  не  хотел
оставаться в своей касте, мог ее поменять, если получал одобрение  высшего
совета своего города; такое  одобрение  давалось,  если  он  подходил  для
другой касты и если члены этой касты  не  возражали  принять  его  в  свое
братство.
     - Может быть, - предположил я, - он оставался врачом, потому  что  не
мог выдержать боль.
     - Может быть, -  согласилась  Вика.  -  Он  всегда  хотел  прекратить
страдания, даже если речь шла о животном или рабе.
     Я улыбнулся.
     - Видишь, как он был слаб, - сказала Вика.
     - Вижу.
     Вика снова легла на меха и шелка.
     - Ты первый из мужчин в этой комнате заговорил со мной о таких вещах.
     Я не ответил.
     - Я люблю тебя, Тарл Кабот, - сказала она.
     - Думаю, нет, - мягко ответил я.
     - Люблю! - настаивала она.
     - Когда-нибудь ты полюбишь... но не думаю, что воина из Ко-ро-ба.
     - Думаешь, я не могу любить? - вызывающе спросила она.
     - Когда-нибудь ты полюбишь и будешь любить сильно.
     - А ты сам можешь любить?
     - Не знаю, - я улыбнулся. - Когда-то... давно... я думал, что люблю.
     - Кто она была? - не очень приятным голосом спросила Вика.
     - Стройная темноволосая девушка, по имени Талена.
     - Она была красива?
     - Да.
     - Как я?
     - Вы обе очень красивы.
     - Она была рабыня?
     - Нет, - ответил я, - она была дочерью убара.
     Лицо Вики гневно исказилось, она соскочила с возвышения и  подошла  к
стене, схватившись руками за ошейник,  как  будто  хотела  сорвать  его  с
горла.
     - Понятно! - сказала она. - А я, Вика, всего лишь рабыня!
     - Не сердись, - сказал я.
     - Где она?
     - Не знаю.
     - И давно ты ее не видел?
     - Больше семи лет.
     Вика жестоко рассмеялась.
     - Тогда она в городах праха, - насмехалась она.
     - Может быть, - согласился я.
     - А я, Вика, здесь.
     - Знаю.
     Я отвернулся.
     Услышал ее голос за собой.
     - Я заставлю тебя забыть ее.
     В ее голосе звучала жестокая, ледяная,  уверенная,  страстная  угроза
женщины из Трева, привыкшей получать все, что она хочет, женщины,  которой
нельзя отказать.
     Я снова повернулся к ней лицом. Это теперь была не девушка, с которой
я разговаривал, а женщина из  высшей  касты  разбойничьего  города  Трева,
высокомерная и властная, хотя и в рабском ошейнике.
     Вика расстегнула пряжку на левом плече, и платье упало к ее ногам.
     Она была заклеймена.
     - Ты думал, я рабыня для удовольствий, - сказала она.
     Я рассматривал  стоявшую  передо  мной  женщину,  ее  мрачные  глаза,
надутые губы, ошейник, клеймо.
     - Разве я недостаточно красива, - спросила она, - чтобы быть  дочерью
убара?
     - Да, ты красива.
     Она насмешливо смотрела на меня.
     - А ты знаешь, что такое рабыня для удовольствий?
     - Да.
     - Это самка человеческого рода,  но  выращенная  как  животное,  ради
своей красоты и страстности.
     - Знаю.
     - Это животное, выведенное для удовольствия мужчины,  выращенное  для
удовольствия своего хозяина.
     Я ничего не ответил.
     - В моих жилах, - сказала она, - течет кровь такого животного. В моих
жилах кровь рабыни для удовольствий. - Она засмеялась. - А ты, Тарл Кабот,
хозяин. Мой хозяин.
     - Нет, - сказал я.
     Она насмешливо приблизилась ко мне.
     - Я буду служить тебе как рабыня для удовольствий.
     - Нет.
     - Да. Я буду послушной рабыней для удовольствий. - И она  подняла  ко
мне свои губы.
     Я удерживал ее руками на расстоянии.
     - Попробуй меня, - сказала она.
     - Нет.
     Она засмеялась.
     - Ты не сможешь отказаться от меня.
     - Почему? - спросил я.
     - Я тебе этого не позволю. Видишь ли, Тарл Кабот, я  решила,  что  ты
будешь моим рабом.
     Я оттолкнул ее от себя.
     - Ну, хорошо! - воскликнула она. Глаза ее сверкали. - Хорошо,  Кабот,
тогда я завоюю тебя!
     И в этот момент я  снова  ощутил  тот  запах,  который  чувствовал  в
коридоре за пределами комнаты; я прижался губами к губам Вики, впился в ее
губы зубами, откинул ее назад, так что только моя рука не давала ей упасть
на каменный пол, услышал ее удивленный болезненный крик,  а  потом  гневно
отбросил ее на соломенный  рабский  матрац,  лежавший  в  ногах  спального
возвышения.
     Теперь мне казалось, что я понял их замысел, но  они  пришли  слишком
быстро! У нее не было возможности выполнить свое задание. Но если бы я  не
сосредоточился, могло бы быть труднее.
     Я по-прежнему не поворачивался к входу.
     Запах усилился.
     Вика в страхе скорчилась на рабском матраце, в тени рабского кольца.
     - В чем дело? - спросила она. - Что случилось?
     - Значит ты должна завоевать меня?
     - Не понимаю, - она запиналась.
     - Ты негодное орудие царей-жрецов.
     - Нет, - сказала она, - нет!
     - Сколько мужчин ты завоевала для царей-жрецов? -  Я  схватил  ее  за
волосы и повернул к себе лицом. - Сколько?
     - Не нужно! - Она заплакала.
     Мне хотелось разбить ее голову о каменную платформу, потому  что  она
предательская, соблазнительная, злая женщина, достойная  только  ошейника,
наручников и хлыста!
     Она качала головой, как бы отрицая не высказанные мною обвинения.
     - Ты не понимаешь, - сказала она. - Я люблю тебя!
     Я с отвращением отбросил ее от себя.
     Но по-прежнему не смотрел на вход.
     Вика лежала у моих ног, с угла ее губ стекала струйка  крови  -  знак
моего жестокого поцелуя. Полными слез глазами она смотрела на меня.
     - Пожалуйста, - сказала она.
     Запах все усиливался. Я знал, что он близко. Как это девушка  его  не
замечает? Разве это не часть ее плана?
     - Пожалуйста, - повторила она, протянув ко мне  руку.  Лицо  ее  было
залито слезами, в голосе звучали рыдания. - Я люблю тебя.
     - Молчи, рабыня, - сказал я.
     Она склонила голову к камням и заплакала.
     Я знал, что теперь он здесь.
     Запах подавлял.
     Вика, казалось, тоже поняла, она подняла голову, глаза ее расширились
от ужаса, она  поползла  на  коленях,  закрыв  лицо  руками,  задрожала  и
испустила длинный ужасный крик, крик, полный страха.
     Я выхватил меч и повернулся.
     Он стоял в проходе.
     По-своему красивый, высокий и золотой, нависал  надо  мной,  в  рамке
массивного портала. Не более ярда в ширину, но голова почти касалась верха
портала, так что я решил, что он не менее восемнадцати футов ростом.
     На шести ногах, с большой головой, как золотой шар,  с  глазами,  как
светящиеся диски. Две передние лапы, напряженные и изящные, подняты вверх,
перед телом. Челюсти один раз раскрылись и закрылись. Двигались они вбок.
     От  головы  отходили  два  тонких  соединенных  отростка,  длинных  и
покрытых короткими вздрагивающими золотистыми волосками. Эти два отростка,
как два глаза, обвели комнату и потом как будто уставились на меня.
     Они  изогнулись  по  направлению  ко  мне,  как  тонкие   клешни,   и
бесчисленные золотистые волоски на них распрямились и нацелились на  меня,
как дрожащие золотые иглы.
     Я не понимал,  как  воспринимает  мир  это  существо,  но  знал,  что
нахожусь в центре его восприятия.
     На  шее  у  него  висел  небольшой  круглый  прибор,   что-то   вроде
транслятора,  похожего,   но   более   компактного,   чем   знакомые   мне
разновидности.
     Я почувствовал, что это существо издает какие-то новые запахи.
     Почти одновременно из прибора послышался механический голос.
     Говорил он по-горянски.
     Я знал, что он скажет.
     - Я царь-жрец, - сказал он.
     - Я Тарл Кабот из Ко-ро-ба, - сказал я в ответ.
     Я  снова  ощутил  изменение  в  запахах;  они  исходили  из  прибора,
висевшего на шее этого существа.
     Два   чувствительных   отростка   на   голове   существа,   казалось,
воспринимают эту информацию.
     Новый запах донесся до моих ноздрей.
     -  Следуй  за  мной,  -  произнес  механический  голос,  и   существо
повернулось.
     Я пошел к входу.
     Существо длинными шагами удалялось по коридору.
     Я взглянул на Вику, которая протянула ко мне руку.
     - Не ходи, - сказала она.
     Я презрительно отвернулся от нее и пошел за существом.
     За собой я услышал, как она плачет.
     Пусть плачет, сказал я себе: она подвела своих хозяев,  царей-жрецов,
и наказание ее ждет нелегкое.
     Если бы у меня было время, если бы не более настоятельные дела, я сам
бы наказал ее, наказал бы безжалостно, показал ей, что значит ее  ошейник,
научил бы ее повиновению, как горянский хозяин учит провинившуюся рабыню.
     Мы бы тогда посмотрели, кто победит.
     Я отбросил эти мысли и двинулся по коридору.
     Нужно забыть эту предательскую  злобную  девчонку.  Меня  ждут  более
важные дела. Рабыня - ничто.
     Я ненавидел Вику.
     Я шел за царем-жрецом.



        10. ЦАРЬ-ЖРЕЦ МИСК

     Цари-жрецы почти  не  издают  запахов,  доступных  для  человеческого
обоняния, хотя можно заключить, что у  них  есть  общий  роевой  запах,  а
вариации этого роевого запаха дают возможность различать индивидуумы.
     То, что в коридорах я принял за запах  царей-жрецов,  на  самом  деле
было  коммуникационными  сигналами:   цари-жрецы,   подобно   общественным
животным Земли, общаются друг с другом с помощью запахов.
     Общей особенностью  таких  сигналов  является  легкий  кислый  запах,
который я заметил: так, у всех людей - англичан, бушменов, китайцев, горян
- есть нечто общее в голосе, что отличает  человеческую  речь  от  рычания
животных, шипения змей или крика птиц.
     У царей-жрецов есть глаза, сложные и многофасеточные, но они не очень
полагаются на эти органы. Они для них все равно что для нас уши или нос  -
вторичные органы чувств,  мы  используем  их  информацию,  если  не  можем
полагаться на главный источник сведений об  окружающем  -  зрение,  или  в
случае с царями-жрецами - на обоняние.  Соответственно  два  золотоволосых
соединенных отростка, выступающих на шарообразных головах,  над  круглыми,
похожими на диски глазами, их  основной  орган  чувств.  Эти  отростки  не
только воспринимают звук,  но  благодаря  видоизменению  части  золотистых
волосков могут преобразовывать звуковые колебания в  понятные  им  запахи.
Так что при желании можно сказать, что они не только обоняют, но и  слышат
этими отростками. Очевидно, впрочем, что слух не очень для них важен,  так
как модифицированных волосков  немного.  Любопытно,  что  почти  никто  из
царей-жрецов, которых я об этом расспрашивал,  не  смог  четко  определить
разницу между обонянием и слухом. Мне это кажется невероятным, но у них не
было причин меня обманывать. Они понимают,  что  у  нас  другой  сенсорный
аппарат, чем у них, и я подозреваю, что им так же  неясна  природа  нашего
восприятия, как нам - их. Я говорю преимущественно об обонянии и слухе. Не
уверен, что применительно к царям-жрецам эти слова имеют смысл. Я говорю о
том, что они обоняют и слышат с помощью золотистых отростков, но  что  они
на самом деле испытывают, я не знаю. Например, обладает ли царь-жрец таким
же качественным восприятием действительности, как мы, когда сталкивается с
каким-то запахом? Я склонен  в  этом  сомневаться.  Их  музыка,  например,
состоящая из набора  запахов,  которые  производят  специально  для  этого
сконструированные инструменты - цари-жрецы часто на них играют, причем мне
говорили, что некоторые это делают гораздо искуснее других,  -  невыносима
для моего уха, вернее, носа.
     В некоторых обстоятельствах общение с помощью сигналов-запахов весьма
эффективно, хотя в других случаях оно  может  быть  затруднено.  Например,
чувствительные органы царей-жрецов улавливают  запах  на  гораздо  большем
расстоянии, чем человек - крик другого человека. Больше  того,  если  речь
идет  не  об  очень  значительных  промежутках  времени,  царь-жрец  может
оставить сообщение в своей комнате или коридоре для другого царя-жреца,  а
этот другой спустя некоторое время может принять это сообщение. Недостаток
такого способа сообщения в том, что оно может быть воспринято чужаком  или
тем,  кому  не  предназначалось.  В  коридорах  царей-жрецов  нужно   быть
осторожным со словами: они задерживаются в воздухе, пока не рассеиваются и
не превращаются в не имеющий смысла общий запах.
     У них  есть  специальные  устройства  для  записи  запахов  на  более
длительные  периоды,  причем  не  механические.  Самое  простое  и   самое
удивительное такое устройство - специальная химически обработанная нить из
похожего на ткань материала, которую царь-жрец  насыщает  запахами  своего
послания. Свернутая нить  неограниченно  сохраняет  эти  запахи,  и  когда
другой царь-жрец хочет прочесть сообщение, он медленно разворачивает нить,
все время касаясь ее своими отростками.
     Мне говорили, что в языке царей-жрецов семьдесят три фонемы.  Точнее,
то, что соответствует фонемам земных языков: у них ведь они не звуковые, а
обонятельные. Число запахов, разумеется, потенциально  бесконечно,  как  и
число звуков  английского  языка,  но  как  мы  признаем  некоторые  звуки
основными, различающими смысл, точно так же у них обстоит дело с запахами.
Кстати, число фонем английского языка приближается к пятидесяти.
     Морфемы языка царей-жрецов, эти минимальные имеющие значение  отрезки
речи, в особенности корни и аффиксы, подобно морфемам  английского  языка,
весьма многочисленны. Нормальные морфемы  в  их  языке,  как  и  в  нашем,
состоят из последовательности фонем. Например, английское  "bit"  -  кусок
состоит из одной морфемы, но трех фонем. Аналогично в  языке  царей-жрецов
семьдесят три "фонемы", или основных  запаха,  используются  для  создания
смысловых отрезков, и одна морфема в их  языке  может  представлять  собой
сложный набор запахов.
     Не знаю, в каком языке: английском или царей-жрецов - больше  морфем,
но оба языка очень богаты, и, разумеется, простое количество морфем  никак
не передает сложности словаря,  так  как  слова  создаются  из  комбинаций
морфем.  Немецкий  язык,  например,  больше  ориентируется  на  комбинации
морфем, чем английский или французский. Кстати, мне говорили, что в  языке
царей-жрецов морфем больше, чем в английском, но не  знаю,  насколько  это
верно: цари-жрецы повышенно  чувствительны  к  сравнениям  с  организмами,
которые они относят к низшим. Особенно если эти сравнения не в их  пользу.
С другой стороны, вполне вероятно, что в  их  языке  морфем  действительно
больше. Я просто не знаю.  Нити  для  перевода,  кстати,  примерно  одного
размера, но это ни о чем не говорит, потому что перевод приблизительный: в
английском есть морфемы, непереводимые на язык царей-жрецов, а в их  языке
есть морфемы, для которых в английском нет  эквивалента.  Например,  я  их
языке нет "слова", соответствующего английскому "дружба", а  также  другим
словам с этим корнем. Впрочем, в их языке есть  выражение,  которое  можно
перевести как "роевая правда", которое играет аналогичную роль в их образе
мыслей. Дружба, насколько я могу  судить,  это  отношения,  привязанность,
надежность двух или больше индивидуальностей; "роевая правда" имеет  более
обобщенный смысл, это чувство надежности практики и традиций  всех  членов
роя.
     Долго шел я за царем-жрецом по коридорам.
     Несмотря на большую массу, они двигался с грацией хищника. Для своего
размера он очень легок или очень силен, а может, и то и  другое.  Двигался
он крадучись и одновременно  величественно,  изящными,  почти  утонченными
движениями; как будто это существо не  желало  запачкаться,  прикасаясь  к
полу.
     Двигалось   оно   на   четырех   длинных,   тонких   четырехсуставных
конечностях, а две  хватательные,  гораздо  более  мускулистые  конечности
держало перед собой высоко, на уровне челюстей.  Каждая  такая  конечность
заканчивалась  четырьмя  меньшими,   похожими   на   крюки   хватательными
отростками,  которые  обычно   складывались   и   касались   друг   друга.
Впоследствии я узнаю, что в  каждой  передней  конечности  есть  изогнутые
роговые пластины, похожие на лезвия, которые могут выдвигаться вперед; это
происходит одновременно  с  поворотом  меленьких  хватательных  отростков;
такое  движение  выдвигает  вперед   лезвия,   а   хватательные   отростки
отодвигаются назад, под защиту лезвий.
     Царь-жрец остановился перед глухой стеной.
     Он высоко над головой поднял переднюю конечность и  коснулся  чего-то
не видного мне.
     Часть стены отодвинулась, и  царь-жрец  вошел  в  небольшое  закрытое
помещение.
     Я последовал за ним, и панель закрылась.
     Пол ушел у меня из-под ног, я схватился за меч.
     Царь-жрец смотрел на меня сверху вниз, его антенны вздрагивали.
     Я отпустил меч.
     Я находился в лифте.


     Минуты через четыре-пять лифт остановился и мы с царем-жрецом вышли.
     Царь-жрец оперся на две задних  конечности  и  небольшим  крючком  за
третьим суставом передней конечности начал причесывать свои антенны.
     - Это туннели царей-жрецов, - сказал он.
     Я огляделся и увидел, что нахожусь на  высокой,  обнесенной  перилами
платформе, с которой открывался  вид  на  обширный  круглый  искусственный
туннель, пересеченный мостами и террасами. В глубинах этого туннеля  и  на
террасах по его сторонам возвышались многочисленные сооружения, в основном
в форме геометрических тел: конусы, цилиндры, кубы, купола, шары и  прочее
- различных размеров, цветов и освещения, многие с окнами и  многоэтажные,
некоторые возвышались даже до уровня платформы, на которой я стоял, другие
даже выше и уходили вверх, к огромному куполу, который, как каменное небо,
нависал над всем туннелем.
     Я стоял на платформе, вцепившись в перила, пораженный увиденным.
     Лампы, установленные на куполе,  как  звезды,  заливали  весь  каньон
ярким светом.
     - Здесь  начало  наших  владений,  -  сказал  царь-жрец,  по-прежнему
расчесывая золотистые волоски своих антенн.
     Со  своего  места  на  платформе  я  видел  многочисленные   туннели,
отходящие на разных  уровнях  от  каньона,  вероятно,  в  другие  огромные
пещеры, также заполненные сооружениями.
     Что это за сооружения, думал я: казармы, фабрики, склады?
     - Обрати внимание на лампы, - сказал царь-жрец. - Они установлены для
удобства таких видов, как твой. Цари-жрецы в них не нуждаются.
     - Значит здесь живут не только цари-жрецы? - спросил я.
     - Конечно, - ответил он.
     В этот момент, к моему ужасу, рядом появился большой, не менее восьми
футов в длину и ярда в высоту, артропод, многоногий,  сегментированный,  с
глазами на стебельках.
     - Он не опасен, - сказал царь-жрец.
     Артропод рассматривал нас, склонив стебельки глаз, его челюсти дважды
щелкнули.
     Я потянулся к мечу.
     Не поворачиваясь, артропод попятился, пластины  его  тела  шелестели,
как пластиковые доспехи.
     - Посмотри, что ты сделал, - сказал царь-жрец. - Ты его испугал.
     Я оставил меч и рукой вытер со лба пот.
     - Это робкие существа, - сказал царь-жрец. -  Боюсь,  они  так  и  не
привыкли к виду таких, как ты.
     Его антенны задрожали.
     - У вас отвратительная внешность, - сказал он.
     Я рассмеялся, не из-за абсурдности его слов, а потому, что,  с  точки
зрения царей-жрецов, это, вероятно, правда.
     - Интересно, - заметил царь-жрец. - То,  что  ты  сейчас  сказал,  не
переводится.
     - Это был смех.
     - А что такое смех?
     - Так поступают люди, когда им весело, - сказал я.
     Царь-жрец казался удивленным.
     Я призадумался. Вероятно,  в  туннелях  царей-жрецов  люди  не  часто
смеются, поэтому он и не  привык  к  этому  человеческому  обыкновению.  А
может, цари-жрецы вообще не способны понять юмор, они  генетически  лишены
его. Нет, сказал я себе, цари-жрецы разумны, а мне трудно представить себе
разумную расу, не обладающую чувством юмора.
     - Мне кажется, я понял, - сказал царь-жрец. - Все  равно  что  трясти
антеннами и сворачивать их.
     - Может быть, - ответил я, еще более удивленный, чем царь-жрец.
     - Какой я глупый, - сказал царь-жрец.
     И, к полному моему изумлению, это существо, приподнявшись  на  задних
конечностях, затряслось, начиная  с  живота,  включая  туловище,  грудь  и
голову, антенны его задрожали и начали  сворачиваться,  свиваться  друг  с
другом.
     Потом царь-жрец перестал трястись, антенны его развернулись, он снова
опустился на четыре конечности и принялся разглядывать меня.
     И опять начал терпеливо, педантично расчесывать свои антенны.
     Мне показалось, что он размышляет.
     Неожиданно он перестал расчесывать  антенны,  которые  уставились  на
меня.
     - Спасибо за то, что не напал на меня в лифте, - сказал он.
     Я поразился.
     - Пожалуйста, - ответил я.
     - Не думаю, чтобы анестезия была необходима, - сказал он.
     - Было бы глупо нападать на тебя, - сказал я.
     - Да, нерационально, - согласился царь-жрец, - но низшие  виды  часто
действуют нерационально. Теперь я когда-нибудь дождусь  радостей  золотого
жука.
     Я ничего не сказал.
     - Сарм считал анестезию необходимой, - сказал он.
     - Сарм тоже царь-жрец?
     - Да.
     - Значит, цари-жрецы могут ошибаться, - сказал я. Мне это  показалось
важным,  гораздо  важнее  простого  факта,  что  царь-жрец   не   понимает
человеческого смеха.
     - Конечно, - сказал он.
     - Я мог бы убить тебя? - спросил я.
     - Возможно.
     Я смотрел через перила на удивительно сложный мир. окружавший нас.
     - Но это неважно, - продолжал царь-жрец.
     - Неужели?
     - Да. Важен только рой.
     Глаза мои не отрывались от открывавшегося внизу вида. Диаметр  пещеры
не менее десяти пасангов.
     - Это рой? - спросил я.
     - Это начало роя, - ответил царь-жрец.
     - Как тебя зовут?
     - Миск.



        11. ЦАРЬ-ЖРЕЦ САРМ

     Я отвернулся от перил,  чтобы  рассмотреть  большую  рампу,  спиралью
длиной в несколько пасангов поднимавшуюся к нашей платформе.
     К нам, скользя по рампе, приближался низкий овальный диск. На нем был
другой царь-жрец.
     Новый царь-жрец очень походил на Миска, но был больше. Я подумал, что
людям трудно отличать одного царя-жреца от другого. Позже я  делал  это  с
легкостью, но вначале путался. Сами цари-жрецы  различают  друг  друга  по
запаху, но я, конечно, мог полагаться только на зрение.
     Овальный диск остановился в сорока футах от нас, и  золотое  существо
осторожно сошло с него.
     Оно приблизилось ко мне, его антенны внимательно  меня  разглядывали.
Потом оно попятилось футов на двадцать.
     Мне оно показалось точно таким, как Миск, только побольше.
     Как и на Миске, на нем не было ни одежды, ни  оружия,  только  с  шеи
свисал прибор-переводчик.
     Позже я узнаю, что запахом царь-жрец обозначает свой  ранг,  касту  и
положение так же ясно, как офицер  земной  армии  -  петлицами  и  другими
знаками различия.
     - Почему он не анестезирован? - спросил вновь прибывший,  поворачивая
антенны к Миску.
     - Я не считал это необходимым, - ответил Миск.
     - Я рекомендовал анестезию.
     - Знаю, - сказал Миск.
     - Это будет записано, - заявил вновь прибывший.
     Миск вроде бы пожал плечами. Он повернул голову, его движущиеся  вбок
челюсти открылись и закрылись,  плечи  поднялись,  а  антенны  раздраженно
дернулись, а потом уставились в купол.
     - Рой не подвергается опасности, - послышалось из переводчика Миска.
     Антенны второго царя-жреца дрожали, вероятно, в гневе.
     Он повернул ручку своего транслятора,  и  воздух  тут  же  заполнился
резкими запахами, вероятно, выговором. Но я ничего не услышал, потому  что
он выключил свой переводчик.
     Отвечая, Миск тоже отключил транслятор.
     Я смотрел на их антенны и на общую позу длинных изящных тел.
     Они кружили друг возле друга, как осы.  Иногда,  несомненно,  в  знак
раздражения, концы их передних конечностей  поворачивались,  и  я  впервые
увидел роговые лезвия, выступившие наружу и тут же скрывшиеся.
     Позже я научусь  понимать  по  таким  признакам  эмоции  и  состояние
царей-жрецов. Многие признаки гораздо менее  очевидны,  чем  те,  что  они
сейчас проявляли в приступе гнева.  Нетерпение  обычно  выражается  дрожью
чувствительных волосков на  антеннах,  отвлеченное  внимание  обозначается
бессознательными  движениями  очистительных  крюков  за  третьим  суставом
передних конечностей; размышляя, цари-жрецы обычно чистят свои  антенны  и
проводят за таким занятием очень много времени; должен, впрочем, заметить,
что они считают людей исключительно грязными животными  и  в  туннелях  из
санитарных соображений содержат их в закрытых зонах; тонкость признаков, о
которых я говорю, можно показать  на  таком  примере:  признак  отвлечения
внимания почти совпадает поверхностно с таким же  признаком,  указывающим,
что царь-жрец очень доволен  другим  царем-жрецом  или  существом  другого
вида. В этом случае тоже наблюдается неосознанное  движение  очистительных
крюков,  но  оно  сопровождается  еле   заметным   вытягиванием   передних
конечностей в сторону того, кем доволен царь-жрец, как будто он собирается
причесать предмет своего удовольствия.  Это  становится  понятно,  если  я
упомяну, что цари-жрецы с помощью своих очистительных крюков,  челюстей  и
языка часто причесывают не только себя,  но  и  других.  Голод  передается
кислотным выделением в углах челюстей, отчего они кажутся слегка влажными;
интересно, что жажда проявляется в некоторой, вполне заметной оцепенелости
конечностей и в коричневатом оттенке,  который  появляется  на  золотистой
груди  и  животе.  Но  самыми  чувствительными  выразителями   настроения,
конечно, как вы уже догадались, являются антенны.
     Кстати, транслятор, когда он включен, переводит  сказанное  и  слова,
если уровень громкости в ходе разговора  не  регулируется,  всегда  звучат
одинаково громко. Аналогом  может  служить  ситуация,  когда  произносимые
слова одновременно в одном и том  же  размере  появляются  на  экране.  На
экране не  отразятся  индивидуальные  особенности  речи,  ритм  языка  или
настроение говорящего. Прибор-переводчик может сказать вам, что  говорящий
сердит, но не может показать это.
     Спустя какое-то время цари-жрецы перестали кружить и  повернулись  ко
мне. Одновременно повернули ручки переводчиков.
     - Ты Тарл Кабот из города Ко-ро-ба, - сказал больший.
     - Да.
     - Я Сарм, возлюбленный Матери и рожденный первым.
     - Ты глава царей-жрецов? - спросил я.
     - Да, - сказал Сарм.
     - Нет, - сказал Миск.
     Антенны Сарма дернулись в сторону Миска.
     - Глава роя Мать, - сказал Миск.
     Антенны Сарма расслабились.
     - Верно, - сказал он.
     - Мне нужно о многом поговорить с царями-жрецами, - сказал я. -  Если
та, кого вы называете Матерью, главная среди вас, я хочу повидаться с ней.
     Сарм откинулся на задние конечности. Его антенны коснулись друг друга
и слегка изогнулись.
     - Никто не может увидеть Мать,  кроме  ее  ближайших  слуг  и  высших
царей-жрецов: рожденного первым, вторым, третьим,  четвертым  и  пятым,  -
сказал Сарм.
     - За исключением трех великих праздников, - добавил Миск.
     Антенны Сарма гневно дернулись.
     - А что это за праздники? - спросил я.
     - Цикл роевых праздников, - ответил Миск, - Тола, Толам и Толама.
     - А что это за праздники?
     -  Это  годовщина  Ночного  Полета,  -  сказал   Миск,   -   праздник
откладывания первого яйца и празднование первого вылупления из яйца.
     - И скоро эти праздники?
     - Да, - сказал Миск.
     - Но даже во время этих праздников никто из низших существ  не  может
увидеть Мать, только цари-жрецы, - сказал Сарм.
     - Верно, - согласился Миск.
     Меня охватил гнев. Сарм, казалось, этого не заметил, но антенны Миска
вопросительно уставились на меня. Вероятно, у него больше опыта общения  с
людьми.
     - Не думай о нас плохо, Тарл Кабот, - сказал Миск, - потому что и для
низших существ, работающих  на  нас,  это  тоже  праздник;  даже  те,  кто
работает на пастбищах и на грибных плантациях, освобождаются от работы.
     - Цари-жрецы великодушны, - заметил я.
     - А люди на равнинах делают это для своих животных? - спросил Миск.
     - Нет, - ответил я. - Но люди не животные.
     - Может быть, люди цари-жрецы? - спросил Сарм.
     - Нет.
     - Значит, они животные, - сказал Сарм.
     Я извлек меч и посмотрел на Сарма. Движение было очень  стремительным
и, вероятно, удивило его.
     Во всяком случае Сарм с  невероятной  скоростью  отпрыгнул  на  своих
согнутых стеблеобразных конечностях.
     Теперь он стоял в сорока футах от меня.
     - Если нельзя говорить с той, что вы называете Матерью, - сказал я, -
поговорю с тобой.
     И сделал шаг к Сарму.
     Сарм опять отпрыгнул, его антенны возбужденно извивались.
     Мы смотрели друг на друга.
     Я заметил, что концы его  передних  лап  повернулись,  выступили  два
изогнутых костных лезвия.
     Мы внимательно следили друг за другом.
     Сзади послышался механический голос переводчика Миска:
     - Она Мать, а мы все в рою ее дети.
     Я улыбнулся.
     Сарм увидел, что я больше не приближаюсь, его  возбуждение  улеглось,
хотя настороженность осталась.
     Впервые  я  заметил,  как  дышат  цари-жрецы:  дыхательные   движения
возбужденного Сарма стали заметнее. Происходят мышечные сокращения живота,
в результате чего воздух всасывается  в  систему  через  четыре  маленьких
отверстия по обе стороны живота;  через  эти  же  отверстия  происходит  и
выдох. Обычно дыхательный цикл, если только  не  стоять  совсем  близко  и
внимательно не прислушиваться, совсем не заметен, но теперь с расстояния в
несколько футов я отчетливо слышал звук втягиваемого воздуха сквозь восемь
маленьких мускулистых  ртов  в  животе  Сарма;  почти  тут  же  через  эти
отверстия он выдохнул воздух.
     Но вот сокращения мышц живота Сарма стали незаметны, и звуков дыхания
я больше не слышал. Концы его передних лап  больше  не  поворачивались,  в
результате роговые лезвия исчезли,  снова  стали  видны  четыре  маленьких
хватательных крючка. Концы их касались друг друга. Антенны Сарма застыли.
     Он рассматривал меня.
     И не двигался.
     Я так и не смог привыкнуть к этой невероятной,  полной  неподвижности
царей-жрецов.
     Он отдаленно напоминал лезвие золотого ножа.
     Неожиданно антенны Сарма нацелились на Миска.
     - Ты должен был анестезировать его, - сказал Сарм.
     - Может быть, - согласился Миск.
     Почему-то меня это обидело. Мне показалось, что Миск предал меня, что
я вел себя не как разумное существо, и Сарм именно этого и ожидал.
     - Прости, - сказал я Сарму, убирая меч в ножны.
     - Видишь, - сказал Миск.
     - Он опасен, - заявил Сарм.
     Я рассмеялся.
     - Что это? - спросил Сарм, поднимая антенны.
     - Он трясет своими антеннами и сворачивает их, - ответил Миск.
     Получив эту информацию, Сарм не затрясся и не стал  сворачивать  свои
антенны; снова  выскочили  лезвия  и  скрылись,  антенны  его  раздраженно
дернулись. Я понял, что нельзя трясти антеннами  и  сворачивать  их  перед
царем-жрецом.
     - Поднимайся на диск, Тарл Кабот из Ко-ро-ба, - сказал Миск, указывая
передней конечностью на плоский овальный диск,  на  котором  на  платформу
прилетел Сарм.
     Я колебался.
     - Он боится, - сказал Сарм.
     - Ему нечего бояться, - ответил Миск.
     - Я не боюсь, - заявил я.
     - Тогда поднимайся на диск, - сказал Миск.
     Я послушался, и два царя-жреца осторожно присоединились ко мне,  став
по обе стороны и чуть сзади. Не успели они встать, как диск гладко и  тихо
начал спускаться по длинной рампе к дну каньона.
     Диск двигался с большой скоростью, и я с некоторым трудом удерживался
на ногах, склонившись под давлением  воздуха.  К  моему  раздражению,  оба
царя-жреца стояли неподвижно, слегка наклонившись  вперед,  высоко  подняв
передние конечности, прижав антенны к голове.



        12. ДВА МУЛА

     Овальный диск замедлил движение и  остановился  в  центре  мраморного
круга  в  полпасанга  диаметром  на   дне   огромного   ярко   освещенного
многоцветного искусственного каньона.
     Я оказался на площади, окруженной  фантастическими  сооружениями  роя
царей-жрецов. Площадь  была  заполнена  не  только  царями-жрецами,  но  и
многочисленными существами самого  разнообразного  вида.  Среди  них  были
мужчины и женщины, босоногие, с  выбритыми  головами,  одетые  в  короткие
пурпурные накидки, в которых отражался свет площади. Одежда как  будто  из
пластика.
     Я посторонился, мимо на маленьком диске пролетело  плоское  существо,
похожее на слизня; оно цеплялось за диск многочисленными лапами.
     - Нам нужно спешить, - сказал Сарм.
     - Я вижу здесь людей, - обратился я к Миску. - Это рабы?
     - Да, - ответил Миск.
     - Но у них нет ошейников, - заметил я.
     - Нам не нужно обозначать различие между рабами и свободными в рое, -
сказал Миск, - потому что в рое все люди рабы.
     - Почему они выбриты и так одеты?
     - Так гигиеничней, - сказал Миск.
     - Нам пора уходить с площади, - сказал Сарм.
     Позже я узнал, что он опасался испачкаться  в  таком  грязном  месте.
Ведь тут ходят люди.
     - А почему рабы одеты в пурпур? - спросил я Миска. - Это цвет  одежды
убаров.
     - Потому что быть рабом царей-жрецов  -  огромная  честь,  -  ответил
Миск.
     - Вы и меня собираетесь побрить и переодеть?
     Рука моя снова потянулась к мечу.
     - Может быть, и  нет,  -  сказал  Сарм.  -  Возможно,  тебя  придется
немедленно уничтожить. Нужно просмотреть записи запахов.
     - Он не будет уничтожен, - заявил Миск, - и не будет  выбрит  и  одет
как раб.
     - Почему? - спросил Сарм.
     - Таково желание Матери.
     - А какое она к этому имеет отношение?
     - Большое, - сказал Миск.
     Сарм, по-видимому,  удивился.  Он  остановился.  Его  антенны  нервно
задергались.
     - Его привели в туннели с какой-то целью?
     - Я пришел по своей воле, - вмешался я.
     - Не будь глупцом, - сказал мне Миск.
     - С какой целью его привели в туннели? - спросил Сарм.
     - Цель известна Матери, - ответил Миск.
     - Я рожденный первым, - сказал Сарм.
     - Она Мать, - ответил Миск.
     - Хорошо. - Сарм отвернулся. Я чувствовал, что он очень недоволен.
     В это время  поблизости  проходила  девушка.  Глядя  на  меня  широко
раскрытыми глазами,  она  посторонилась.  Хоть  голова  ее  была  выбрита,
девушка оказалась хорошенькой, и прозрачная пластиковая одежда не скрывала
ее прелестей.
     Сарм в отвращении вздрогнул.
     - Быстрей, - сказал он, и мы вслед за ним пошли с площади.


     - Твой меч, - сказал Миск, протягивая ко мне переднюю лапу.
     - Ни за что, - ответил я и попятился.
     - Пожалуйста, - попросил Миск.
     Почему-то я неохотно отстегнул пояс с мечом и протянул оружие Миску.
     Сарм, стоявший  на  диске  в  длинной  комнате,  казалось,  был  этим
доволен. За ним была стена с тысячами светящихся кнопок, Сарм повернулся к
ней, отодвинул занавес, и оказалось, что к  кнопкам  ведут  многочисленные
тонкие нити. Сарм начал пропускать их между антеннами. Примерно  с  ан  он
занимался этим, потом раздраженно повернулся ко мне.
     Я взад и вперед ходил по длинной комнате, нервничая из-за  отсутствия
привычной тяжести меча у бедра.
     Все  это  время  Миск  не   двигался,   он   застыл   в   невероятной
неподвижности, на которую способны цари-жрецы.
     - Записи запахов молчат, - сказал Сарм.
     - Конечно, - согласился Миск.
     - Что мы сделаем с этим существом? - спросил Сарм.
     - Мать желает, чтобы некоторое время  ему  позволено  было  жить  как
мэтоку, - сказал Миск.
     - А что это? - спросил я.
     - Существо, которое в рое, но не принадлежит рою, - ответил Миск.
     - Как артропод?
     - Совершенно верно.
     - По-моему, - сказал Сарм, - его нужно  отправить  в  виварий  или  в
помещения для разделки.
     - Но желание Матери не таково, - ответил Миск.
     - Понимаю, - сказал Сарм.
     - И не таково желание роя.
     - Конечно, - согласился Сарм, -  потому  что  желание  Матери  -  это
желание роя.
     - Мать - это рой, и рой - это Мать, - сказал Миск.
     - Да, - подтвердил Сарм, и оба царя-жреца  подошли  друг  к  другу  и
осторожно коснулись антеннами.
     Когда они разъединились, Сарм повернулся ко мне.
     - Тем не менее, - сказал он, - я поговорю с Матерью об этом.
     - Конечно, - сказал Миск.
     - Нужно было посоветоваться со мной, потому что я рожденный первым.
     - Может быть, - сказал Миск.
     Сарм смотрел на меня сверху вниз. Вероятно, он никак не мог  простить
испуг, который испытал при нашей встрече на платформе высоко над каньоном.
     - Он опасен, - сказал Сарм. - Его следует уничтожить.
     - Может быть, - опять сказал Миск.
     - И он тряс на меня своими антеннами.
     Миск молчал.
     - Да, - повторил Сарм, - его следует уничтожить.
     При этом Сарм отвернулся от меня и нажал кнопку на панели, у  которой
стоял.
     Не успела его  конечность  коснуться  кнопки,  как  панель  отошла  в
сторону и в комнату вошли два  человека,  очень  красивых,  с  одинаковыми
фигурами  и  чертами  лица,  с  выбритыми  головами,  одетые  в  пурпурные
пластиковые одеяния рабов. Они распростерлись перед помостом.
     По сигналу Сарма они встали и стояли перед помостом, расставив  ноги,
высоко подняв головы, сложив руки.
     - Посмотри на этих двоих, - сказал Сарм.
     Ни один из этих двоих, казалось, не заметил меня.
     Я подошел к ним.
     - Я Тарл Кабот из Ко-ро-ба, - сказал я, протягивая руку.
     Если они и увидели ее, то не сделали попытки принять.
     Я решил, что они генетические  близнецы.  У  обоих  большие  красивые
головы, сильные крепкие тела, в позе спокойствие и сила.
     Оба немного ниже меня, но, вероятно, тяжелее и плотнее.
     - Можете говорить, - сказал им Сарм.
     - Я Мул-Ал-Ка, - сказал один, - почетный раб великих царей-жрецов.
     - Я Мул-Ба-Та, - сказал второй, - почетный раб великих царей-жрецов.
     - В рое, - объяснил Миск, - слово "мул" означает раба-человека.
     Я кивнул. Остальное мне не нужно было рассказывать. Ал-Ка и  Ба-Та  -
это названия первых двух букв горянского алфавита. В сущности у этих людей
нет имен, они просто раб А и раб Б.
     Я повернулся к Сарму.
     - Вероятно, у  вас  тут  больше  двадцати  восьми  рабов-людей.  -  В
горянском алфавите 28 букв. Я считал свое замечание язвительным,  но  Сарм
не обиделся.
     - Остальные нумеруются,  -  сказал  он.  -  Когда  один  умирает  или
уничтожается, его номер передается другому.
     - Начальные номера, - вмешался Миск, - передавались не  менее  тысячи
раз.
     - А почему у этих рабов нет номеров? - спросил я.
     - Это особые рабы, - сказал Миск.
     Я внимательно взглянул на  них.  Они  кажутся  прекрасными  образцами
человечества. Может, это и имеет в виду Миск?
     - Можешь ли ты угадать, который из них синтезирован? - спросил Сарм.
     Должно быть, я заметно вздрогнул.
     Антенны Сарма захихикали.
     - Да, - сказал Сарм, - один из них синтезирован, собран  молекула  за
молекулой.  Это  искусственно  созданное  человеческое   существо.   Особо
научного интереса не представляет, просто как курьез  и  редкость.  Его  в
течение двух столетий создавал царь-жрец Куск, чтобы отвлечься и отдохнуть
от серьезных биологических исследований.
     Я пожал плечами.
     - А другой? - спросил я.
     -  Он  тоже  представляет  известный  интерес,  это  тоже   результат
профессионального каприза Куска, одного из величайших ученых роя.
     - Он тоже синтезирован?
     -  Нет,   -   сказал   Сарм,   -   это   результат   воздействия   на
наследственность, искусственного контроля и изменения  молекулярного  кода
наследственности в гаметах.
     Я начал потеть.
     - Один из интересных аспектов этой работы - их сходство, -  продолжал
Сарм.
     Я не мог отличить этих двух человек - если их можно назвать людьми  -
друг от друга.
     - Вот свидетельство подлинного искусства, - сказал Сарм.
     - Куск - один из величайших в рое, - подхватил Миск.
     - А который из этих рабов синтезирован? - спросил я.
     - А ты можешь определить? - Это опять Сарм.
     - Нет.
     Антенны Сарма задрожали и обвились друг вокруг друга. Он трясся, и  я
теперь знал, что это проявление веселья.
     - Я тебе не скажу, - заявил он.
     - Уже поздно, - заметил Миск, - а мэток, если  он  останется  в  рое,
должен быть обработан.
     -  Да,  -  согласился  Сарм,  но  ему,  видно,  не  хотелось  кончить
насмехаться. Он указал длинной  передней  конечностью  на  двух  мулов.  -
Поражайся их виду, мэток, - сказал он, - потому что они - результат работы
царей-жрецов и самые совершенные образцы твоей расы.
     Я в это время думал о словах Миска насчет "обработки", но  Сарм  меня
раздражал. Раздражали и эти два серьезных красивых парня, которые с  такой
готовностью низкопоклонствовали перед помостом.
     - Как это? - спросил я.
     - Разве это не очевидно? - удивился Сарм.
     - Нет.
     - Они создавались симметрично, - объяснил Сарм. -  Больше  того,  они
умны, сильны и здоровы. - Сарм как  будто  ждал  моего  ответа,  но  я  не
ответил. - И они живут на грибах и воде и моются двенадцать раз за день.
     Я рассмеялся.
     -  Клянусь  царями-жрецами!  -  богохульная  горянская  клятва   сама
выскользнула у меня, она не  очень  соответствовала  моему  положению.  Но
царей-жрецов она не обеспокоила, хотя у  любого  члена  касты  посвященных
вызвала бы слезы гнева.
     - Почему ты сворачиваешь свои антенны? - спросил Сарм.
     - Их ты называешь совершенными человеческими существами?  -  Я  рукой
указал на рабов.
     - Конечно, - ответил Сарм.
     - Конечно, - подхватил Миск.
     - Совершенные рабы! - выпалил я.
     - Наиболее совершенные человеческие существа,  конечно,  должны  быть
совершенными рабами, - сказал Сарм.
     - Совершенные человеческие существа свободны, - возразил я.
     В глазах рабов появилось выражение удивления.
     - У них нет желания быть свободными, - заявил Миск.  Он  обратился  к
рабам: - Какова ваша величайшая радость, мулы?
     - Быть рабами царей-жрецов, - ответили они.
     - Видишь?
     - Да, - согласился я. - Вижу, что они не люди.
     Антенны Сарма гневно дернулись.
     - А почему бы вашему Каску не синтезировать царя-жреца?  -  бросил  я
вызов.
     Сарм, казалось, дрожит от гнева. Из его конечностей выскочили лезвия.
     Миск не шевельнулся.
     - Это было бы аморально, - сказал он.
     Сарм повернулся к Миску:
     - Будет ли Мать возражать, если я сломаю руки и ноги мэтоку?
     - Да, - ответил Миск.
     - Будет ли Мать  возражать,  если  у  него  будут  повреждены  другие
органы?
     - Несомненно.
     - Но ведь его можно наказать, - сказал Сарм.
     - Да, - согласился Миск, - несомненно, его нужно поучить как-нибудь.
     -  Хорошо,  -  согласился  Сарм  и  нацелил  свои  антенны  на   двух
бритоголовых рабов в пластиковых одеяниях. - Накажите мэтока, - сказал он,
- но не сломайте ему кости и не повредите органы.
     Как только из переводчика  Сарма  донеслись  эти  слова,  двое  рабов
прыгнули ко мне, чтобы схватить.
     В то же мгновение я прыгнул им навстречу, застав их врасплох и вложив
в свой удар инерцию прыжка.  Левой  рукой  я  отбросил  одного  из  них  в
сторону, а кулаком правой ударил другого в  лицо.  Голова  его  откинулась
назад, ноги подогнулись. Он рухнул на пол. Прежде чем  первый  восстановил
равновесие, я подскочил к нему, обхватил  руками,  поднял  над  головой  и
бросил на каменный пол длинной  комнаты.  Если  бы  это  была  схватка  на
смерть, в следующий момент я бы его прикончил,  прыгнув  на  него,  ударив
пятками в живот и разорвав диафрагму. Но я не хотел убивать  или  серьезно
ранить. Он перевернулся на живот. В этот момент я мог бы сломать ему  шею.
Мне пришло  в  голову,  что  эти  рабы  недостаточно  подготовлены,  чтобы
наказывать кого-то. Казалось, они вообще  ничего  не  знают.  Теперь  этот
человек стоял на коленях, тяжело дыша  и  опираясь  на  правую  руку.  Это
вообще глупо, если он не левша. И он не пытался прикрыть горло.
     Я взглянул на Сарма и  Миска,  которые,  наблюдая,  стояли  в  полной
неподвижности.
     - Больше не вреди им, - сказал Миск.
     - Не буду.
     - Возможно, мэток прав, -  сказал  Миск  Сарму.  -  Возможно,  они  и
вправду не совершенные человеческие существа.
     - Возможно, - согласился Сарм.
     Раб,  который  оставался  в  сознании,  жалобно   протянул   руку   к
царям-жрецам. Глаза его были полны слез.
     - Позвольте нам пойти в помещения для разделки, - взмолился он.
     Я был поражен.
     Второй пришел в себя и,  стоя  на  коленях,  присоединился  к  своему
товарищу.
     - Позвольте нам пойти в помещения для разделки! - воскликнул он.
     Я не мог скрыть своего изумления.
     - Они  не  сумели  выполнить  желание  царей-жрецов  и  потому  хотят
умереть, - объяснил Миск.
     Сарм смотрел на рабов.
     - Я добр, - сказал он, - и скоро праздник Толы. - Мягким, разрешающим
движением, почти благословляя, он поднял переднюю конечность.  -  Идите  в
помещения для разделки.
     К моему удивлению, на лицах рабов выразилась  благодарность;  помогая
друг другу, они встали и направились из помещения.
     - Стойте! - крикнул я.
     Они остановились и посмотрели на меня.
     Я смотрел на Сарма и Миска.
     - Вы не можете посылать их на смерть.
     Сарм как будто удивился.
     Миск пожал антеннами.
     Я лихорадочно искал подходящее объяснение.
     - Куск расстроится, если его создания будут уничтожены, - сказал я. Я
надеялся, что это подействует.
     Сарм и Миск соприкоснулись антеннами.
     - Мэток прав, - сказал Миск.
     - Верно, - согласился Сарм.
     Я облегченно вздохнул.
     Сарм повернулся к рабам.
     - Вы не пойдете в помещения для разделки, - объявил он.
     Рабы без всяких эмоций сложили руки и, расставив ноги, остановились у
помоста. Как будто за последние мгновения ничего не произошло, только один
из них тяжело дышал, а лицо второго было покрыто кровью.
     Никто из них не выразил  ни  благодарности,  ни  негодования  за  мое
вмешательство.
     Как вы догадываетесь, я был поражен. Реакция и поведение  этих  рабов
были мне непонятны.
     - Ты должен понять, Тарл Кабот из Ко-ро-ба, - Миск, очевидно, заметил
мое изумление, - что величайшая радость  мулов  -  любить  царей-жрецов  и
служить им. Если цари-жрецы хотят, чтобы они умерли, они умрут с радостью.
Если цари-жрецы хотят, чтобы они жили, их радость не меньше.
     Я заметил, что ни один из рабов не выглядел очень радостно.
     - Понимаешь, - продолжал Миск,  -  эти  мулы  созданы,  чтобы  любить
царей-жрецов и служить им.
     - Они так сделаны, - сказал я.
     - Совершенно верно, - согласился Миск.
     - Но ты говоришь, что они люди.
     - Конечно, - сказал Сарм.
     И тут, к моему удивлению, один из рабов, хотя я не  мог  бы  сказать,
какой именно, посмотрел на меня и просто сказал:
     - Мы люди.
     Я подошел к нему и протянул руку.
     - Надеюсь, я тебе не очень повредил, - сказал я.
     Он взял мою руку и неуклюже подержал ее, не зная, очевидно, ничего  о
рукопожатиях.
     - Я тоже человек, - сказал другой, прямо глядя на меня.
     Он протянул руку ладонью вниз. Я взял его руку, повернул и пожал.
     - У меня есть чувства, - сказал первый.
     - У меня тоже, - подхватил второй.
     - У нас у всех они есть, - сказал я.
     - Конечно, - заметил первый, - потому что мы люди.
     Я внимательно оглядел их.
     - Который из вас синтезирован?
     - Мы не знаем, - ответил первый.
     - Да, - согласился второй, - нам не говорили.
     Цари-жрецы с некоторым интересом следили за этим разговором,  но  тут
послышался голос из переводчика Сарма.
     - Уже поздно. Отведите мэтока на обработку.
     - Следуй за мной, - сказал первый  и  повернулся.  Я  пошел  за  ним,
второй человек - рядом со мной.



        13. СЛИЗНЕВЫЙ ЧЕРВЬ

     Я вслед за Мулом-Ал-Ка и Мулом-Ба-Та прошел через несколько помещений
и по длинному коридору.
     - Вот зал обработки, - сказал один из них.
     Мы миновали несколько высоких стальных порталов; в каждом  на  высоте
примерно в двадцать футов - эта высота доступна для антенн царей-жрецов  -
виднелись пятна. Позже я узнал, что это пятна запаха.
     Если бы эти пятна не  издавали  запаха,  можно  было  бы  считать  их
аналогом графем в земном письме, но они  издают  запах,  и  потому  лучшим
аналогом для них будут фонемы и комбинации фонем - прямое  отражение  речи
царей-жрецов.
     Может показаться, что царь-жрец в окружении таких пятен  подвергается
какофонии  стимулов,  как  мы  по  соседству  с  несколькими   работающими
радиоприемниками и телевизорами, но на  самом  деле  это  не  так;  лучшая
аналогия - прогулка по тихой ночной улице города, когда  вокруг  множество
световых реклам; мы можем их заметить, но не обратить особого внимания.
     У царей-жрецов нет разницы между произнесенным и записанным словом  -
разницы  в  нашем  смысле,   хотя   есть   существенное   различие   между
действительно  ощущаемыми  запахами  и  запахами,  которые  можно  ощутить
потенциально, как например на неразвернутой нити с записью запахов.
     - Тебе  может  не  понравиться  обработка,  -  сказал  один  из  моих
проводников.
     - Но тебе после нее будет хорошо, - заметил другой.
     - А почему я должен быть обработан?
     - Чтобы защитить рой от заражения, - сказал первый.
     Запахи со временем, конечно, выветриваются, но синтетические  запахи,
производимые царями-жрецами, могут  выдержать  тысячелетия  и  в  конечном
счете  переживут  выцветающие  буквы  человеческих   книг,   разлагающуюся
целлюлозу кинопленки и, может быть, даже резные выветрившиеся камни, вечно
провозглашающие несравненные  достоинства  наших  многочисленных  королей,
завоевателей и властителей.
     Между прочим,  пятна-запахи  располагаются  квадратом  и  читаются  с
верхнего ряда слева направо, потом справа налево, снова  слева  направо  и
так далее.
     Я должен заметить, что горянское письмо устроено аналогично, и хотя я
хорошо владею горянским, мне трудно писать, главным  образом  потому,  что
через строчку приходится менять направление  письма.  Торм,  мой  друг  из
касты писцов, до сего дня не может мне простить этого; если  он  еще  жив,
то, конечно, по-прежнему считает меня отчасти неграмотным. Как он говорит,
из меня никогда не получится писец.
     - Это очень просто, - говорил он. - Пиши  по-прежнему  вперед,  но  в
противоположном направлении.
     Слоговая  азбука  царей-жрецов,  которую  нельзя   смешивать   с   их
семьюдесятью тремя "фонемами", состоит из четырехсот  одиннадцати  "букв",
которые кажутся мне громоздкими; каждая буква  -  это  просто  фонема  или
комбинация фонем, обычно комбинация. Определенные сочетания этих  фонем  и
фонемных  комбинаций,  естественно,  образуют  слова.  Я  предположил   бы
существование более простой системы или даже экспериментов с  графическими
знаками без запаха, но, насколько мне известно, такие эксперименты никогда
не производились.
     Со всем уважением к  этой  сложной  азбуке,  я  считаю,  что  она  не
подвергалась упрощениям просто потому, что цари-жрецы, с  их  интеллектом,
усваивают эти 411 знаков быстрее,  чем  человеческий  ребенок  алфавит  из
тридцати букв; для них разница между более чем четырьмястами  и  тридцатью
не имеет значения.
     Это неплохая догадка, но истинные причины глубже. Прежде всего, я  не
знаю, как учатся цари-жрецы. Они учатся не так, как мы. Во-вторых,  у  них
во  многих  делах  склонность  к  сложности;  они  считают  ее  элегантней
простоты. Практическим результатом этой склонности является  то,  что  они
никогда не упрощают  физическую  реальность,  биологические  процессы  или
функционирование мозга. Им не приходит в голову, что  природа  в  сущности
проста, а если бы они это заметили, то были бы глубоко  разочарованы.  Они
воспринимают природу как взаимосвязанный континуум; мы же, ориентирующиеся
на зрение, скорее представляем ее как ряд  дискретных  объектов,  каким-то
загадочным  образом  связанных  друг  с  другом.  Кстати,  их   математика
начинается  с  дробей,  а  не  с  натуральных  чисел;  натуральные   числа
рассматриваются ими как ограниченный случай.  Но,  как  я  полагаю,  самая
главная причина  того,  почему  азбука  царей-жрецов  остается  сложной  и
никогда не проводился эксперимент с не имеющими запаха буквами: цари-жрецы
хотят, чтобы их язык сохранился таким же, каким был в древности.  Из  всех
разумных  существ  цари-жрецы  больше   всего   склонны   к   шаблону,   к
установленным образцам, по крайней  мере  в  основных  вопросах  культуры,
таких, как обычаи роя и язык; склонны не по необходимости, а по  какому-то
генетически  врожденному  предпочтению  ко  всему  знакомому  и  удобному.
Цари-жрецы, как и люди, способны изменяться, но редко делают это.
     И все-таки в этой проблеме есть еще что-то, а  не  только  изложенные
выше соображения. Однажды я спросил  у  Миска,  почему  не  была  упрощена
азбука царей-жрецов, и он ответил:
     - Если бы это было сделано, нам пришлось бы отказаться  от  некоторых
знаков, а мы не могли бы этого вынести, потому что они прекрасны.
     Под пятнами запаха на каждом портале, вероятно, для удобства людей  и
других не царей-жрецов было стилизованное изображение фигуры.
     Мы проходили мимо многих входов, но нигде не было фигуры человека.
     К нам приближалась, бегом, но не очень быстро, а размеренно,  молодая
женщина, лет восемнадцати, с бритой головой, в пластиковой одежде мула.
     - Не задерживай ее, - сказал один из проводников.
     Я отступил в сторону.
     Едва заметив нас, девушка пробежала мимо. В  руках  она  сжимала  две
свернутых нити запахов.
     У нее карие глаза; несмотря на  бритую  голову,  она  показалась  мне
привлекательной.
     Мои спутники не проявили к ней ни малейшего интереса.
     Меня это почему-то раздражало.
     Я оглянулся, прислушался к звуку ее шагов.
     - Кто она?
     - Мул, - сказал один из рабов.
     - Конечно, мул, - сказал я.
     - Тогда почему ты спрашиваешь?
     Я надеялся, что именно он синтезирован.
     - Она посыльный, - сказал другой, - разносит нити  с  запахами  между
порталами зала обработки.
     - Вот оно что, - сказал первый раб. - Его интересуют такие вещи.
     - Он ведь новичок в туннелях, - заметил второй.
     Мне стало любопытно. Я пристально посмотрел на первого раба.
     - У нее ведь хорошенькие ножки?
     Он удивился.
     - Да, сильные.
     - Она привлекательна, - сказал я второму.
     - Привлекательна?
     - Да.
     - Да, - согласился он, - она здоровая.
     - Может, она чья-то подружка?
     - Нет, - сказал первый раб.
     - Откуда ты знаешь?
     - Она не из племенной группы.
     Почему-то эти лаконичные ответы и покорное принятие варварских правил
царей-жрецов разъярили меня.
     - Интересно, какова она в объятиях, - сказал я.
     Они посмотрели друг на друга.
     - Об этом нельзя думать, - сказал один.
     - Почему?
     - Запрещено, - объяснил другой.
     - Но ведь вы об этом думали?
     Один из них улыбнулся.
     - Да, - признался он, - я иногда думаю об этом.
     - И я тоже, - сказал другой.
     Мы все повернулись и посмотрели  на  девушку;  она  казалась  далекой
точкой в свете вечных ламп.
     - Почему она бежит? - спросил я.
     - Она бежит по расписанию, - сказал первый раб, -  и  если  опоздает,
получит черту.
     - Да, - подтвердил второй, - пять таких черт, и ее уничтожат.
     - Черта - это какой-то знак в вашей характеристике?
     - Да, и он наносится на твою одежду.
     - На нашей одежде, - сказал другой, - записана подробная  информация,
и по ней цари-жрецы различают нас.
     - Да, - подтвердил первый, - иначе,  боюсь,  они  не  смогли  бы  нас
отличать друг от друга.
     Я запомнил эти  сведения,  надеясь,  что  когда-нибудь  они  окажутся
полезными.
     - Я полагаю, могучие цари-жрецы могли бы изобрести  и  более  быстрый
способ доставки записей.
     - Конечно, - сказал первый раб, - но мулы дешевле и легко заменяются.
     - Скорость в таких делах  мало  интересует  царей-жрецов,  -  добавил
второй.
     - Да, - опять первый, - они очень терпеливы.
     - Почему ей не дали средство передвижения?
     - Она всего лишь мул.
     Мы втроем  опять  посмотрели  на  девушку,  но  она  уже  исчезла  на
расстоянии.
     - Но она здоровый мул, - сказал один из рабов.
     - Да, - подхватил другой, - и у нее сильные ноги.
     Я рассмеялся и похлопал их по плечам. Мы отправились дальше по залу.


     Вскоре нам встретилось длинное червеобразное  животное,  с  маленьким
красным ртом, которое ползло по коридору.
     Мои проводники не обратили на него внимания.
     Даже я, после встречи с  артроподом  на  платформе  и  слизнеподобным
зверем на транспортном диске на площади начал привыкать к тому, что в  рое
царей-жрецов можно встретить самых странных существ.
     - Что это? - спросил я.
     - Мэток, - ответил один из рабов.
     - Да, - подтвердил второй, - он в рое, но не часть роя.
     - Но я считал, что я мэток.
     - Ты мэток.
     Мы продолжали идти.
     - Как оно называется?
     - О, это слизневый червь.
     - А что он делает?
     - Давным-давно, - сказал один из рабов, - он использовался в рое  как
очистительное и канализационное приспособление, но уже много тысяч лет  он
не исполняет эти функции.
     - Но остается в рое?
     - Конечно. Цари-жрецы очень терпимы.
     - Да, - подтвердил другой раб, - они очень почитают традиции.
     - Слизневый червь заслужил свое место в рое, - сказал первый.
     - А чем он питается?
     - Поедает остатки пиршеств золотого жука.
     - А кого убивает золотой жук?
     - Царей-жрецов, - сказал второй раб.
     Я, конечно, хотел расспрашивать дальше, но в этот момент мы подошли к
очередному высокому порталу.
     Посмотрев  вверх,   я   увидел   под   пятнами   запаха   несомненные
стилизованные очертания человеческой фигуры.
     -  Мы  пришли,  -  сказал  один  из  моих  спутников.  -  Здесь  тебя
обработают.
     - Мы тебя подождем, - сказал другой.



        14. ПОТАЙНАЯ КОМНАТА МИСКА

     Меня подхватили металлические руки, и я беспомощно повис в нескольких
футах над полом.
     За мной закрылась стенная панель.
     Я находился в большой мрачной комнате, затянутой  пластиком.  Комната
пуста, только на одной стене несколько  металлических  дисков,  а  выше  -
прозрачный щит. Через этот щит на меня смотрел царь-жрец.
     - Чтоб ты  выкупался  в  помете  слизневого  червя!  -  жизнерадостно
обратился я к нему. Надеюсь, у него есть переводчик.
     Под щитом две круглых металлических  пластины  скользнули  вверх,  из
отверстий вытянулись две металлические руки.
     Я хотел было  бежать  от  них,  но  сообразил,  что  в  этой  пустой,
закрытой, тщательно подготовленной комнате мне от них никуда не уйти.
     Металлические руки схватили меня и подняли над полом.
     Царь-жрец за щитом как будто не заметил моего замечания. Вероятно,  у
него нет переводчика.
     Я продолжал висеть, и,  к  моему  раздражению,  из  стены  высунулись
другие управляемые царем-жрецом устройства и потянулись ко мне.
     Одно с  удручающей  осторожностью  сняло  с  меня  всю  одежду,  даже
разрезало   ремни   сандалий.   Другое   заставило   проглотить    большую
отвратительную пилюлю.
     Учитывая размер царей-жрецов и относительно малый  масштаб  действий,
которые совершались  надо  мной,  я  решил,  что  тут  использован  мощный
передаточный  механизм.  Осторожность,  с  которой  проводились  операции,
говорила также о каком-то увеличении. Позже я узнал, что вся стена  передо
мной была сложным устройством, по существу усилителем  запахов.  Но  в  то
время мне было не до восхищения инженерными талантами моих похитителей.
     - Чтоб твои антенны вымокли в грязи! - обратился я к своему мучителю.
     Его антенны дрогнули и слегка завились.
     Я был доволен. Все-таки переводчик у него есть.
     Я обдумывал следующее оскорбление,  когда  металлические  руки  вдруг
подвесили меня над большой клеткой с двойным  полом:  верхний  представлял
собой решетку из узких  прутьев,  а  нижний  -  просто  белый  пластиковый
поднос.
     Металлические руки неожиданно отпустили меня, и я упал в клетку.
     Вскочил на ноги, но верх клетки уже закрылся.
     Я хотел попробовать  прочность  решетки,  но  тут  почувствовал  себя
плохо, в животе забурлило, и я опустился на пол.
     Больше мне не хотелось оскорблять царя-жреца.
     Помню, я посмотрел наверх и  увидел,  как  дрожат  и  загибаются  его
антенны.
     Пилюле потребовалось всего две-три минуты, чтобы сделать  свое  дело,
но эти минуты я вспоминаю без всякого удовольствия.
     Наконец пластиковый поднос выскользнул из-под клетки и исчез в  узкой
щели в стене.
     Я отметил это с благодарностью.
     Вся  клетка  на  каком-то  катке  двинулась  мимо  стены,  в  которой
появились различные отверстия.
     Во  время  этого  движения  меня  последовательно   мыли   различными
растворами  разной  температуры  и  плотности;  некоторые  показались  мне
отвратительными.
     Если  бы  я  чувствовал  себя  лучше,  я  бы,  конечно,  еще   больше
оскорбился.
     Наконец,  после  того,  как  я,  отплевываясь  и  откашливаясь,   еще
несколько раз  был  вымыт  и  вычищен,  клетка  медленно  двинулась  между
вентиляторами, из которых шли потоки горячего воздуха; на меня  нацелились
различные  проекторы;  некоторые  лучи  я   видел,   желтые,   красные   и
ярко-зеленые.
     Позже я узнал, что эти лучи, которые прошли сквозь мое  тело  так  же
легко  и  безвредно,  как  солнечный  луч  сквозь  стекло,  действуют   на
метаболизм различных микроорганизмов, вредных для  царей-жрецов.  Я  узнал
также, что последний раз такие организмы  проникли  в  рой  около  четырех
тысяч лет назад. В последующие несколько недель в рое я  нередко  встречал
больных  мулов.  Организмы,  вызывающие  болезни  людей,   безвредны   для
царей-жрецов, и потому  им  позволено  жить.  Их  даже  рассматривают  как
мэтоков: они в рое, но не часть роя. И потому их  присутствие  переносится
спокойно.
     Мне было совсем плохо, когда, одетый в красную пластиковую одежду,  я
присоединился к ожидавшим меня рабам.
     - Ты выглядишь гораздо лучше, - сказал один из них.
     - Тебе оставили нитевидные отростки на  голове,  -  удивленно  сказал
другой.
     - Волосы. - Я опирался о стену.
     - Странно, - сказал один из рабов. -  Мулам  разрешено  иметь  только
ресницы.
     Вероятно, чтобы защищать глаза от пыли. Интересно, лениво подумал я -
меня все еще мутило - есть ли тут пыль?
     - Он ведь мэток, - сказал один.
     - Верно, - согласился другой.
     Я был рад, что моя одежда не цвета убарского  пурпура,  что  означало
бы, что я раб царей-жрецов.
     - Ну, если очень постараешься, может, и станешь мулом, - сказал  один
из рабов.
     - Да, - подхватил другой, - тогда ты  не  только  будешь  в  рое,  но
станешь его частью.
     Я не ответил.
     - Так было бы лучше, - сказал один.
     - Да, - сказал другой.
     Я закрыл глаза и несколько раз медленно вдохнул и выдохнул.
     - Тебе отвели для жилья клетку в помещениях Миска, - сказал  один  из
них.
     Я открыл глаза.
     - Мы отведем тебя туда, - добавил другой.
     Я смотрел на них.
     - Клетку?
     - Он болен, - заметил один из рабов.
     - Клетка очень удобная, - заверил меня другой, - с грибами и водой.
     Я снова  закрыл  глаза  и  покачал  головой.  Почувствовал,  как  они
осторожно берут меня за руки и ведут по залу.
     - Поешь грибов, и тебе станет гораздо лучше, - сказал один из них.
     - Да, - согласился другой.


     Привыкнуть  к  грибам  нетрудно.   Это   очень   мягкое   волокнистое
растительное вещество бледно-белого цвета, почти безвкусное.  Одна  порция
не отличалась от другой по вкусу. Даже мулы, многие из которых родились  в
рое, не очень его любят. Едят его так же  привычно  и  автоматически,  как
дышат.
     Мулы едят четыре раза  в  день.  В  первую  еду  грибы  измельчают  и
смешивают с водой, получается что-то вроде  похлебки,  во  вторую  еду  их
нарезают двухдюймовыми кубиками; в третью смешивают с  таблетками,  похоже
на нарезанное мясо; таблетки, по-видимому, какие-то необходимые добавки  к
диете; в четвертую из грибов делают плоские лепешки, посыпанные  небольшим
количеством соли.
     Миск мне рассказывал - и я ему верю, - что мулы иногда  убивают  друг
друга из-за пригоршни соли.
     Грибы мулов, насколько я могу судить, не очень отличаются от  грибов,
выращенных в идеальных условиях, из  тщательно  отобранных  спор,  которые
подаются в пищевые корыта самих царей-жрецов. Однажды Миск дал мне немного
таких грибов. Может быть, не такие жесткие,  как  грибы  мулов.  Миск  был
раздражен, что я не вижу разницы. Я тоже был раздражен, когда позже узнал,
что главное различие заключается в запахе. Я пробыл в рое уже больше  пяти
недель,  когда  смог  ощутить  чуть   заметное   различие,   которое   для
царей-жрецов так важно. И мне вовсе не казалось, что этот запах лучше  или
хуже запаха грибов для мулов.
     Чем дольше я находился в рое, тем острее  становилось  мое  обоняние;
позже  я  уже  не  понимал,  как  мог  не  обращать  внимания   на   такие
разнообразные  многозначительные  чувственные  сигналы,  которые  в  таком
изобилии меня окружают. Миск дал  мне  переводчик,  я  произносил  в  него
какое-нибудь горянское выражение и ждал  перевода  на  язык  царей-жрецов;
таким образом я научился различать многие  имеющие  смысл  запахи.  Первым
запахом, который я научился  различать,  было  имя  Миска;  я  с  радостью
заметил, когда стал более чувствителен и набрался опыта, что  запах  этого
имени и запах самого Миска совпадают.
     Я использовал переводчик, чтобы прочесть  информацию,  нанесенную  на
мою одежду. Там было немного, только мое имя, название города, сообщалось,
что я мэток, нахожусь  под  присмотром  Миска,  что  у  меня  нет  черт  в
характеристике и что я могу быть опасен.
     Последнее замечание вызвало у меня улыбку.
     У меня нет даже меча, и я был убежден, что в схватке  с  царем-жрецом
не устою против его могучих челюстей и грозных роговых лезвий.
     Клетка в комнате Миска оказалась не такой плохой, как я ожидал.
     Больше того, она показалась мне более удобной, чем  помещение  самого
Миска, абсолютно пустое, кроме корыта  для  пищи  и  многочисленных  шкал,
рычагов и датчиков, смонтированных на одной стене. Цари-жрецы едят и  спят
стоя, они никогда не ложатся, может, только когда умирают.
     Как выяснилось, пустой комната Миска кажется только таким организмам,
которые ориентируются преимущественно на зрение. Стены, пол и потолок этой
комнаты выложены изысканными рисунками запахов. Миск сообщил мне, что этот
рисунок создавался величайшими художниками роя.
     Моя клетка представляла собой  прозрачный  пластиковый  куб  примерно
восьми  квадратных  футов,  с  вентиляционными  отверстиями  и  скользящей
пластиковой дверью. Замка на двери не было, я  мог  заходить  и  выходить,
когда захочу.
     Внутри находились канистры с грибами, чашка, ложка, нож для грибов  с
деревянным лезвием; тюбик с пилюлями, который выдавал их  по  одной  после
нажатия на  дно;  большой  сосуд  с  водой,  под  ним  мелкая  миска;  она
наполнялась водой из сосуда с помощью крана.
     В углу матрац из мягкого свежего мха; мох менялся ежедневно, и  спать
на нем было удобно.
     От клетки-куба пластиковыми скользящими панелями отделялись туалет  и
умывальная кабинка.
     Кабинка  очень  похожа  на  наши  души,  только  нельзя  регулировать
поступление жидкости. Когда вступаешь в  кабинку,  жидкость  включается  и
регулируется автоматически. Вначале я думал,  что  это  обычная  вода;  во
всяком случае внешне очень похоже;  но  однажды  я  попробовал  выпить  ее
утром, вместо обычной порции воды из сосуда. Задыхаясь, с обожженным ртом,
я выплюнул жидкость.
     - Хорошо, что ты ее не проглотил, - сказал Миск, - потому что  в  эту
жидкость добавлены очистительные вещества, ядовитые для человека.
     После нескольких небольших первоначальных недоразумений мы  с  Миском
вполне уживались. Недоразумения касались в  основном  солевого  рациона  и
количества умываний в день. Если бы я был мулом, то за каждый день,  когда
не мылся двенадцать раз, получал бы черту. Кабинки для  умывания,  кстати,
имеются  во  всех  клетках  для  мулов,  а  также  в  туннелях  и   других
общественных местах: на площадях, в парикмахерских,  где  рабов  регулярно
бреют, в распределителях пилюль и грибов. Будучи мэтоком, я  настаивал  на
исключении из Обязанности Двенадцати Радостей, как это обычно  называется.
Вначале я считал, что одного раза в день вполне достаточно, но бедный Миск
так расстраивался, что я согласился мыться дважды. Он и слышать об этом не
хотел и твердо настаивал, что  я  должен  мыться  не  меньше  десяти  раз.
Наконец, чувствуя, что я в долгу перед Миском за приглашение  жить  в  его
комнате, я предложил компромисс: пять раз в день, а за лишний пакетик соли
- шесть раз через день. Миск добавил два пакетика, и я согласился на шесть
умываний ежедневно. Сам он, конечно,  такой  кабинкой  не  пользовался,  а
расчесывал и чистил  себя  по  древнему  обычаю  царей-жрецов  при  помощи
очистительных крюков и рта. Позже, когда мы лучше узнали  друг  друга,  он
позволял мне причесывать его, и когда он в первый раз дал  мне  деревянную
вилку для этого, я понял, что он мне доверяет, что я ему нравлюсь, хотя  я
не мог понять, почему.
     Самому мне Миск тоже нравился.
     - Знаешь ли ты, - сказал  мне  однажды  Миск,  -  что  среди  существ
низшего порядка люди самые разумные?
     - Рад слышать.
     Миск замолчал, его антенны ностальгически подергивались.
     - У меня был однажды домашний мул, - сказал он.
     Я невольно взглянул на свою клетку.
     - Нет, - сказал Миск, - когда домашний мул умирает, его клетка всегда
уничтожается, чтобы не было заражения.
     - А что с ним случилось?
     - Это была маленькая самка. Ее убил Сарм.
     Передняя конечность Миска, которую я расчесывал, невольно напряглась,
будто он готов был обнажить свое роговое лезвие.
     - Почему? - спросил я.
     Миск долго молчал,  потом  удрученно  повесил  голову,  протянув  мне
антенны для расчесывания. Я некоторое  время  занимался  ими.  Наконец  он
снова заговорил.
     - Это моя вина, - сказал Миск. - Она хотела, чтобы у  нее  на  голове
были нитевидные разрастания, потому что она родилась не  в  рое.  -  Голос
Миска из переводчика звучал так  же  последовательно  и  механически,  как
всегда, но тело его задрожало. - Я слишком потакал ей, - Миск  выпрямился,
так что его большое тело нависло надо мной, слегка отклонился от вертикали
в характерной для царей-жрецов позе. - Поэтому в сущности ее убил я.
     - Мне кажется, нет. Ты старался быть с ней добрым.
     - И это произошло в тот день, когда она спасла мне  жизнь,  -  сказал
Миск.
     - Расскажи мне об этом.
     -  Я  выполнял  поручение  Сарма  и  оказался  в  редко  используемых
туннелях. Чтобы не скучать, я взял  с  собой  девушку.  Мы  встретились  с
золотым жуком, хотя раньше их здесь никогда не видели, и я захотел пойти к
нему, опустил голову и направился к жуку,  но  девушка  схватила  меня  за
антенны и оттащила в сторону, тем самым спасла мне жизнь.
     Миск снова опустил голову и протянул антенны для расчесывания.
     - Боль была ужасная, и я не мог  не  последовать  за  девушкой,  хотя
хотел идти к золотому жуку. Спустя ан я, конечно, уже не хотел идти к жуку
и понял, что она спасла мне жизнь. И в этот самый день Сарм велел записать
девушке пять черт за разрастания на голове, и она была уничтожена.
     - За такое нарушение всегда полагается пять черт? - спросил я.
     - Нет. Не знаю, почему Сарм так поступил.
     - Мне кажется, - сказал я, - что в смерти девушки ты должен винить не
себя, а Сарма.
     - Нет, - ответил Миск, - я был слишком снисходителен.
     - Может быть, Сарм хотел, чтобы тебя убил золотой жук?
     - Конечно, - сказал Миск. - Таково, несомненно, было его намерение.
     Я удивился, зачем Сарму смерть Миска. Несомненно, между ними какое-то
соперничество или политическая борьба.  Для  моего  человеческого  разума,
привыкшего к изобретательности людей  в  таких  случаях,  не  было  ничего
удивительного в том, что Сарм пытался как-то способствовать гибели  Миска.
Но позже я узнал, что это почти немыслимо для царей-жрецов,  и  хотя  Миск
признавал это, в глубине души он в это не верил,  потому  что  оба  они  с
Сармом принадлежали рою и такое действие было бы нарушением роевой правды.
     - Сарм рожден первым, - сказал Миск,  -  а  я  пятым.  Первые  пятеро
рожденные Матерью составляют Высший  Совет  роя.  Однако  за  долгие  годы
рожденные вторым, третьим и четвертым поддались радостям золотого жука. Из
пяти остались только мы с Сармом.
     - Значит он хочет, чтобы ты умер и чтобы он был  единственным  членом
Совета и обладал абсолютной властью.
     - Мать больше него, - сказал Миск.
     - Все равно, - настаивал я, - власть его возрастет.
     Миск смотрел  на  меня,  его  антенны  обвисли,  золотистые  волоски,
казалось, утратили блеск.
     - Тебе грустно, - сказал я.
     Миск наклонил тело, так  что  оно  заняло  горизонтальное  положение,
потом еще больше наклонил ко мне голову. Он мягко опустил антенны  мне  на
плечи, как человек кладет на плечи другому руки.
     - Ты не понимаешь этого, - сказал Миск. -  Ты  мыслишь  человеческими
терминами. А тут другое.
     - Мне не кажется другим.
     - Это глубже и значительнее, и ты не можешь понять.
     - Мне все кажется просто.
     - Нет, - сказал Миск. - Ты не понимаешь. - Его антенны слегка  нажали
мне на плечи. - Но поймешь.
     Царь-жрец выпрямился и направился  к  моей  клетке.  Двумя  передними
конечностями он легко поднял ее и перенес в сторону. Легкость,  с  которой
он это сделал, поразила меня: клетка весила несколько сот фунтов.  В  полу
под клеткой я увидел вделанное в камень кольцо. Миск наклонился  и  поднял
его.
     - Я сам вырыл это помещение, - сказал он, - день за  днем  в  течение
многих жизненных сроков мулов я извлекал камни, измельчал их  и  незаметно
разбрасывал в туннелях.
     Я посмотрел в открывшееся углубление.
     - Я старался, как видишь, ничего для этого не брать.  Даже  открывать
приходится с помощью физической силы.
     Он отошел к стене и достал тонкий черный стержень. Обломил его конец,
и стержень загорелся голубоватым пламенем.
     - Это факел мулов, - сказал  Миск.  -  Им  пользуются  мулы,  которые
выращивают грибы в темных помещениях. Тебе он понадобится, чтобы  ты  смог
видеть.
     Я знал, что самому царю-жрецу такой светильник не нужен.
     - Идем, - сказал Миск, показывая на отверстие.



        15. В ПОТАЙНОЙ КОМНАТЕ

     Держа над головой тонкий факел мулов, я  всматривался  в  углубление,
открывшееся в полу комнаты Миска. Туда  от  кольца  спускалась  веревка  с
узлами.
     Факел мулов почти не давал тепла, но, учитывая его небольшие размеры,
горел поразительно ярко.
     - Рабочие грибных террас, - объяснил Миск, - ломают оба конца  факела
и несут его в зубах.
     Я так не хотел делать, зажал факел с одним горящим концом в зубах  и,
перебирая руками, опустился по веревке с узлами.
     Одну сторону лица жгло. Я закрыл правый глаз.
     Я  опускался,  а  на  стенах  потайного  помещения  перемещался  круг
голубого призрачного света. Через несколько футов  стены  стали  влажными.
Температура упала  на  несколько  градусов.  Я  видел  на  стенах  наросты
плесени, вероятно, белой, но в свете  факела  она  казалась  голубой.  Моя
пластиковая одежда тоже покрылась слоем влаги. Тут и там по стенам стекали
ручейки, скапливались на полу и исчезали в какой-нибудь трещине.
     Спустившись по веревке на сорок футов, я поднял факел и  увидел,  что
нахожусь в пустом помещении.
     Посмотрев вверх, я увидел Миска. Не обращая внимания на  веревку,  он
перегнулся в отверстие, изящными шагами вниз головой прошел по  потолку  и
начал, пятясь, спускаться по стене.
     Через несколько мгновений он стоял рядом со мной.
     - Ты не должен никому рассказывать о том, что я тебе покажу, - сказал
он мне.
     Я ничего не ответил.
     Миск колебался.
     - Пусть между нами будет роевая правда, - сказал я.
     - Но ты не из роя, - ответил Миск.
     - Тем не менее пусть между нами будет роевая правда.
     - Хорошо, - согласился Миск и нагнулся, протягивая ко мне антенны.
     Какое-то время  я  не  мог  догадаться,  чего  он  хочет.  Потом  мне
показалось, что я это понял. Сунув факел в щель стены, я протянул  руки  к
Миску.
     Чрезвычайно осторожно, почти нежно царь-жрец  коснулся  моих  ладоней
антеннами.
     - Пусть между нами будет роевая правда, - сказал он.
     - Да, - согласился я, - пусть между нами будет роевая правда.
     С моей стороны это больше всего напоминало соприкосновение антенн.


     Миск резко распрямился.
     - Где-то здесь, - сказал он, - у пола, без запаха, так что  царь-жрец
вряд ли найдет, есть ручка, очень похожая на камень. Найди ее и поверни.
     Я тут же отыскал эту ручку, хотя для  царя-жреца,  как  мне  кажется,
сделать это было бы очень трудно.
     Я повернул ручку, и часть стены отодвинулась.
     - Входи, - сказал Миск. Я вошел.
     Не успели мы войти, как Миск тронул рычаг, который  находился  высоко
над моей головой, я его не видел, и стена задвинулась.
     Единственным освещением был огонь моего факела.
     Я с удивлением осмотрелся.
     Помещение, по-видимому, большое,  отдаленные  части  его  терялись  в
тени.  Я  видел  инструментальные  панели,  многочисленные   шкалы,   иглы
регистрирующих запахи приборов, рычаги, клапаны, пучки проводов.  По  одну
сторону  помещения  находились  катушки  со  свернутыми  нитями   запахов,
некоторые из них медленно разматывались, пропуская нити через  вращающиеся
прозрачные светящиеся  шары.  Эти  шары,  в  свою  очередь,  связаны  были
проводами с большим тяжелым агрегатом, сделанным из стали и  установленным
на  колесах.  В  переднюю  часть  этого  агрегата  все   время   поступали
металлические диски,  они  укладывались  на  место,  происходила  передача
какой-то энергии, потом диск  отходил  в  сторону,  и  его  место  занимал
другой. В центре помещения на каменном столе,  покрытом  мхом,  неподвижно
лежал царь-жрец; к его телу от агрегата вели восемь проводов.
     Я высоко поднял факел и принялся рассматривать этого  царя-жреца.  Он
меньше других, в длину всего двенадцать футов.
     Больше всего меня удивили его крылья, длинные, стройные,  прекрасные,
золотистые, прозрачные крылья, сложенные на спине.
     Он не был привязан.
     Казалось, он без сознания.
     Я прижался ухом к отверстиям в животе и  не  услышал  даже  слабейших
звуков дыхания.
     - Мне пришлось самому сконструировать все это оборудование, -  сказал
Миск,  -  поэтому  оно  исключительно  примитивно,  но  не  было   никакой
возможности использовать стандартное оборудование.
     Я не понял.
     - И  мне  самому  пришлось  создавать  диски  памяти,  конструировать
преобразователь  запахов;  к  счастью,  нити  запахов  легкодоступны.   Их
импульсы преобразуются и воздействуют на нервные блоки.
     - Не понимаю, - сказал я.
     - Конечно, - ответил Миск, - потому что ты человек.
     Я смотрел на длинные золотые крылья этого существа.
     - Это мутант?
     - Конечно, нет.
     - Тогда что же это?
     - Самец, -  ответил  Миск.  Он  долго  молчал,  устремив  антенны  на
неподвижную фигуру на столе. - Первый самец, рожденный  в  рое  за  восемь
тысяч лет.
     - А разве ты не самец?
     - Нет, - сказал Миск, - и остальные тоже нет.
     - Значит ты самка.
     - Нет, в рое только одна самка - Мать.
     - Но ведь должны быть еще самки.
     - Изредка, - сказал Миск, -  появляются  женские  яйца,  но  все  они
уничтожаются по приказу Сарма. Сейчас в рое нет  женских  яиц,  и  я  знаю
только одно, появившееся за шесть тысяч лет.
     - Сколько же лет живут цари-жрецы?
     - Давным-давно, - ответил Миск, - был открыт способ замещения клеток,
и теперь, если не болезнь или несчастный случай, мы живем до тех пор, пока
не поддадимся радостям золотого жука.
     - А сколько лет тебе?
     - Сам я вылупился до того, как мы привели свой мир  в  эту  солнечную
систему. - Миск посмотрел на меня сверху вниз.  -  Это  было  больше  двух
миллионов лет назад.
     - Значит, рой никогда не умрет, - сказал я.
     - Он умирает сейчас, - ответил Миск. - Один за  другим  предаемся  мы
радостям золотого жука. Мы стареем, и нас осталось мало. Некогда  мы  были
богаты и полны жизни, тогда было построено все это,  потом  расцвело  наше
искусство, потом у нас оставалось только научное любопытство, но даже  оно
все слабеет.
     - А почему вы не убиваете золотых жуков?
     - Это было бы неправильно, - сказал Миск.
     - Но ведь они вас убивают.
     - Нам необходимо умирать, иначе рой был бы вечен,  а  рой  не  должен
быть вечен. Иначе как мы будем его любить?
     Я не все понимал в словах Миска, и мне было трудно отвести взгляд  от
неподвижной фигуры юного самца царя-жреца, лежавшего на каменном столе.
     - Должен быть новый рой, - сказал Миск.  -  И  новая  Мать,  и  новый
рожденный первым. Я сам готов умереть,  но  раса  царей-жрецов  не  должна
погибнуть.
     - Сарм убил бы этого самца, если бы узнал о его существовании?
     - Да.
     - Почему?
     - Он не хочет уходить, - просто ответил Миск.
     Я смотрел на механизмы, на провода, в восьми точках  углублявшиеся  в
тело самца.
     - Что ты с ним делаешь? - спросил я.
     - Я его учу.
     - Не понимаю, - сказал я.
     - То, что ты знаешь - даже такое существо, как ты, - сказал  Миск,  -
зависит от электрических разрядов и микроструктуры  твоей  нервной  ткани;
обычно ты приобретаешь эти разряды и микроструктуру в процессе регистрации
и  оценки  сенсорных   стимулов   из   окружения,   например,   когда   ты
непосредственно испытываешь что-то, или когда кто-то другой сообщает  тебе
информацию, или ты читаешь нити запахов. Машины, которые ты видишь, просто
приспособления для передачи  разрядов  и  формирования  микроструктур  без
внешних стимулов, что заняло бы слишком много времени.
     Подняв  факел,  я  с  благоговением  смотрел  на   неподвижное   тело
царя-жреца на каменном столе.
     Смотрел, как вспыхивают огоньки, как быстро сменяются диски.
     Инструменты и приборные доски, казалось, нависают надо мной.
     Сколько же импульсов через эти восемь проводов одновременно  попадают
в тело существа, лежащего перед нами?
     - Значит, ты буквально изменяешь его мозг, - прошептал я.
     - Он  царь-жрец,  -  ответил  Миск,  -  у  него  восемь  мозгов,  это
модификации сети ганглий. Такие существа, как  ты,  ограниченные  наличием
позвоночника, могут развить только один мозг.
     - Мне это кажется очень странным.
     - Конечно, - согласился Миск, - низшие существа учат своих  детенышей
по-другому; они способны воспринять за всю  жизнь  только  ничтожную  долю
сведений.
     - А кто решает, чему его учить?
     - Обычно, - сказал Миск,  -  используются  стандартные  мнемонические
диски, которые готовятся хранителями традиций. Глава хранителей - Сарм.  -
Миск распрямился, и его антенны слегка свернулись. - Как ты догадываешься,
я не мог использовать стандартный набор и сам создал  памятные  диски,  по
своему собственному рассуждению.
     - Мне не нравится мысль об изменении мозга.
     - Мозгов, - поправил Миск.
     - Все равно не нравится.
     - Не будь глупым, - сказал  Миск.  Его  антенные  свернулись.  -  Все
существа, которые учат свое потомство, изменяют ему мозг. Это устройство -
просто быстрый и удобный способ обучения, с его помощью  можно  эффективно
научить тому, что желательно для разумного существа.
     - Я встревожен, - сказал я.
     - Понимаю, - заметил  Миск,  -  ты  опасаешься,  что  он  сам  станет
машиной.
     - Да.
     - Ты  должен  помнить,  что  он  царь-жрец,  следовательно,  разумное
существо, и превратить его в  машину  невозможно,  не  затронув  некоторые
важнейшие сферы, а при этом он перестанет быть царем-жрецом.
     - Но он будет самоуправляющейся машиной.
     - Мы все такие машины,  -  сказал  Миск,  -  с  большим  или  меньшим
количеством случайных элементов. - Он дотронулся до меня антеннами.  -  Мы
делаем, что можем, а об окончательном результате судить не нам  и  не  при
помощи мнемонических дисков.
     - Не знаю, что здесь истина, - признался я.
     - Я тоже, - сказал Миск. - Это вообще очень  трудная  и  таинственная
проблема.
     - А что вы делаете до ее окончательного решения?
     - Некогда мы радовались и жили, но теперь тело наше молодо,  но  мозг
стар, и мы все чаще и чаще поддаемся радостям золотого жука.
     - Верят ли цари-жрецы в жизнь после смерти?
     - Конечно, - сказал Миск, - ведь когда кто-нибудь умирает, рой живет.
     - Нет, - сказал я, - я имею в виду индивидуальную жизнь.
     - Сознание, - ответил Миск, - это функция сети ганглий.
     - Понятно. И все-таки ты согласен, как ты выразился, уйти.
     - Конечно. Я долго жил. Должны жить и другие.
     Я снова посмотрел на молодого царя-жреца, лежащего на столе.
     - Он будет помнить все это? - спросил я.
     - Нет, - ответил Миск, - его внешние сенсоры отключены. Но  он  будет
знать, что его учили с помощью мнемонических дисков.
     - А чему его учат?
     - Основам информации,  как  ты  и  догадываешься,  в  области  языка,
математики и других  наук,  но  он  также  изучает  историю  и  литературу
царей-жрецов, обычаи роя, социальные условности; он получает информацию  в
области механики,  сельского  хозяйства,  ведения  домашнего  хозяйства  и
другую.
     - А потом он будет продолжать учиться?
     - Конечно, - сказал Миск, - но это уже  будет  делаться  на  надежном
основании  всего,  что  узнали  его   предки.   Нет   смысла   сознательно
воспринимать старую информацию, когда время можно истратить для  получения
новой. Когда обнаруживается новая информация,  ее  тут  же  записывают  на
мнемонические диски.
     - А что если на мнемонические диски попадет ложная информация?
     - Несомненно, так бывает, - согласился Миск,  -  но  диски  постоянно
пересматриваются. Их содержание возможно чаще обновляется.



        16. ЗАГОВОР МИСКА

     Я оторвал взгляд от молодого царя-жреца и  посмотрел  на  Миска.  Его
дискообразные глаза на золотой голове  сверкали  в  голубом  свете  факела
множеством своих фасеток.
     - Должен тебе сказать, Миск, - я говорил медленно, - что пришел  сюда
убить царей-жрецов, отомстить за уничтожение моего города и его жителей.
     Я считал своим долгом сообщить Миску, что я не союзник ему, он должен
знать о моей ненависти к царям-жрецам, о моем стремлении наказать их за то
зло, что они причинили.
     -  Нет,  -  возразил  Миск,  -  ты  пришел  в  Сардар,  чтобы  спасти
царей-жрецов.
     Я смотрел на него пораженный.
     - Именно по этой причине тебя привели сюда.
     - Я пришел по своей воле! - воскликнул я. - Потому что мой город  был
уничтожен!
     - Поэтому и был уничтожен твой город, -  ответил  Миск,  -  чтобы  ты
захотел прийти в Сардар.
     Я отвернулся. Глаза  мои  горели  от  слез,  тело  дрожало.  В  гневе
посмотрел на высокое неподвижное существо  и  на  молодого  царя-жреца  на
столе.
     - Если бы у меня был меч, я бы убил его!  -  сказал  я,  указывая  на
молодого царя-жреца.
     - Нет, не убил бы, - возразил Миск, - именно поэтому  ты,  а  не  кто
другой был избран для прихода в Сардар.
     Я бросился к столу, высоко подняв факел, хотел ударить.
     И не смог.
     - Ты не причинишь ему вреда, потому что он не виноват, - сказал Миск.
- Я это знал.
     - Как ты мог знать?
     - Ты из  рода  Каботов,  а  мы  знаем  этот  род.  Знаем  уже  больше
четырехсот лет, и со дня рождения мы наблюдаем за тобой.
     - Вы убили моего отца! - воскликнул я.
     - Нет, - возразил Миск, - он жив, живы и другие жители твоего города,
но они разбросаны по всему Гору.
     - А Талена?
     - Насколько я знаю, она жива, - но мы не могли наблюдать за ней и  за
другими из Ко-ро-ба, чтобы не вызвать подозрений, что мы заботимся о тебе,
хотим заключить с тобой сделку.
     - А почему бы просто не вызвать меня  сюда?  Зачем  уничтожать  целый
город?
     - Чтобы скрыть наши мотивы от Сарма.
     - Не понимаю, - сказал я.
     - Время от времени мы уничтожаем на Горе какой-нибудь  город.  Обычно
его выбирают с помощью специального  устройства,  действующего  по  закону
случайных чисел. Это показывает низшим  существам  нашу  мощь  и  учит  их
исполнять законы царей-жрецов.
     - А если город не сделал ничего плохого?
     - Тем лучше, - сказал Миск, - в таком случае люди за горами  смущены,
они еще больше нас боятся; впрочем, как мы узнали, члены касты посвященных
тут же находят  объяснение,  почему  уничтожен  именно  этот  город.  Если
объяснение достаточно правдоподобно, ему верят. Например, мы позволили  им
предположить, что именно по твоей вине - как я  припоминаю,  неуважение  к
царям-жрецам - был разрушен твой город.
     - А почему вы не сделали этого, когда я впервые явился на Гор, больше
семи лет назад?
     - Необходимо было испытать тебя.
     - А осада Ара, - спросил я, - и империя Марлениуса?
     - Они оказались вполне подходящим испытанием. С точки  зрения  Сарма,
конечно, тебя  использовали  только  для  ослабления  могущества  Ара.  Мы
предпочитаем, чтобы люди жили в изолированных  общинах.  С  научной  точки
зрения, так лучше наблюдать за их разновидностями; да и безопаснее,  чтобы
они не объединялись: будучи разумными, они  способны  создавать  науку,  а
поддаваясь неразумным стремлениям, могут представлять для нас опасность.
     - Поэтому вы ограничиваете наше оружие и технологию?
     - Конечно, - согласился Миск, - но позволяем  развиваться  во  многих
областях: в медицине, например, где независимо  создано  нечто  близкое  к
нашей стабилизирующей сыворотке.
     - А что это такое?
     - Ты, конечно, заметил, что хоть прибыл на Гор больше семи лет назад,
не испытал никаких физических изменений.
     - Заметил, - ответил я, - и размышлял над