умлением наблюдает за моими перебежками. Я прибавил шагу, взлетел на крыльцо и остолбенел. На полу в гостиной я увидел скорчившуюся фигуру Фрэнка, на белой рубашке которого расплывалось яркое красное пятно. -- Фрэнк! -- заорал я и распахнул дверь. -- Фрэнк! Дальше картинки замелькали с невероятной стремительностью... Я стою в дверях чужой гостиной и тупо таращусь на пол, где, кроме пушистого ковра, не было ничего и никого. Элизабет выходит из кухни, испуганная, ничего не понимающая. Фрэнк выскакивает из спальни с криком: "Какого черта?" А я продолжаю стоять, покачиваясь и издавая странные всхлипывающие звуки. "Ты сходишь с ума, приятель", -- подумал я. И собственные слова острыми когтями впились в мой усталый мозг. -- Какого черта ты тут делаешь? -- повторил Фрэнк. Он стоял рядом с женой, причем лица у обоих выражали полное недоумение. Я еще что-то пробормотал и рухнул на пол. Дальше была темнота. Глава 15 Алан Портер расположил свою гигантскую тушу на огромном стуле, сделанном, очевидно, на заказ, вытянул длинные ноги, скрестил их, положил очки на стол и, произведя все упомянутые действия, ободряюще улыбнулся: -- Я готов. Давай вместе разберемся, что с тобой происходит. ...Был вечер понедельника. Я очнулся на кушетке в гостиной Фрэнка и Элизабет. Надо мной склонилась встревоженная Энн. Я не сумел придумать ничего лучшего и заискивающе улыбнулся ей. Мы решили сказать Фрэнку с Элизабет, что я весь день неважно себя чувствовал -- видимо, сильно переутомился. Конечно, объяснение звучало не особенно убедительно, но хозяева, как люди воспитанные, не настаивали на другом. Мы с Энн пришли домой, и после короткой, но бурной дискуссии я сдался и позвонил Алану. Тот велел нам немедленно явиться к нему, что мы и сделали. Энн осталась ждать в приемной, я прошел к Алану в кабинет, Элизабет осталась с Ричардом. -- Трудно тебе пришлось, -- заметил Алан, выслушав мой сбивчивый рассказ. Подумав с минуту, он выпрямился на стуле и величественно изрек: -- Смею тебя заверить, что ты не сумасшедший. В твоем психическом здоровье я нисколько не сомневаюсь. Я тоже так думал, но все равно почувствовал облегчение, услышав эти слова из столь авторитетных уст. -- В процессе гипноза, -- вновь заговорил он, -- невозможно наделить кого-либо дополнительными возможностями. Но если они дремлют в человеке, можно их высвободить. Это вовсе не значит, что речь идет о какой-то аномалии. Хотя мы, безусловно, имеем дело со случаем, который парапсихологи назвали бы сверхнормальным, в отличие от старого и приевшегося термина "сверхъестественный". Все упрощается, если то, с чем мы имеем дело, укладывается в естественную схему вещей. Запредельные явления привносят в нашу жизнь много сложностей. Чудеса нынче не в моде. -- Значит, -- решил я уточнить, -- никаких привидений? Никаких таинственных предсказаний? Алан улыбнулся: -- Думаю, нет. И не имеет значения, что то или иное происшествие кажется таинственным. Всегда найдется относительно простое объяснение. Я говорю "относительно", так как существует ряд основных положений, которые следует принять за основу. Это существование телепатии и основных ее проявлений -- ясновидения, психометрии и так далее. Иначе говоря, паранормальных или сверхнормальных возможностей человеческого мозга. -- Но почему все-таки я? -- Ты или кто-нибудь другой -- какая разница? Главное -- это никак не связано с наследственностью. -- Тут Алан необычайно оживился. -- Это, кстати, мой тезис. К счастью для тебя, он коренным образом отличается от мнения большинства моих коллег. Приди ты к кому-нибудь из них, диагноз "шизофрения" был бы тебе гарантирован. -- Я бы не смог их винить, -- вздохнул я. -- Последнюю неделю я вел себя как законченный псих. -- Прежде чем перейти к деталям, -- отозвался Алан, -- я бы хотел объяснить тебе несколько общих моментов, которые могут представлять для тебя интерес. Видишь ли, человеческий разум эволюционировал по определенной схеме. Сначала была аморфность, то есть нечто расплывчатое, неоформившееся. Затем -- пробуждающееся сознание. Потом -- возникновение инстинктов, потом -- отдельные проявления индивидуальности, а следом -- подавляющее влияние коллектива. И наконец, простейший разум. Далее -- утрата способности к широте реакций, другими словами -- сужение границ восприятия. Максимальные ограничения в обмен на максимальную силу, сконцентрированную в определенном направлении. Вот в этом-то состоянии мы и пребываем в настоящее время. Мы большие специалисты в области техники, но слепые котята в вопросах самопознания. И последняя стадия, которая еще не насту пила, но определенно приближается, -- сохранение здравого смысла и объективности на достигнутом уровне и вместе с тем погружение в былую аморфную неразумность. На первый взгляд это шаг назад, но на самом деле это будет гигантским скачком вперед, к личности, к ее чувствам и ощущениям. Так сказать, шаг к себе. К осознанию себя. -- Алан снова улыбнулся. -- Я столько всего наговорил... Ты еще в состоянии что-нибудь воспринимать? -- Пытаюсь Я напряженно вдумывался в его слова. -- Ты хочешь сказать, что случай со мной -- это своего рода сбой... непроизвольный скачок в эволюционном процессе? -- Не совсем. Я считаю, что гипноз, вернее не вполне корректный вывод из состояния гипноза, пробудил в тебе скрытые силы, Иначе говоря, выпустил на свет божий твоего психического двойника. Твой пси-фактор. Должно быть, я выглядел обескураженным, потому что Алан счел нужным пояснить: -- Это такое состояние умственной деятельности, при котором имеют место паранормальные познавательные способности. -- Ах, ну да! -- не удержавшись, фыркнул я. -- Вот теперь мне все сразу стало ясно. Алан весело рассмеялся, затем уселся поудобнее и внимательно посмотрел мне в глаза. -- Есть одна существенная деталь, -- произнес он. -- То, что я сказал, признается немногими специалистами, и я имею честь быть в их числе. Вот ты спросил, почему именно с тобой такое случилось, а я ответил, что то же самое могло произойти с любым другим человеком. Это исключительно важно. Я уверен, что любое человеческое существо с рождения наделено психической восприимчивостью, правда в различной степени, и достаточно иногда простого прикосновения, чтобы привести этот тончайший механизм в действие. На деле же, -- продолжал он, -- в эту способность не очень-то верят. Сейчас эти идеи не пользуются особой популярностью, потому что во всем этом отсутствует очевидность. Как и все прочие науки о человеке, изучение человеческих реакций требует к себе особого внимания. Отрицательное отношение приносит только вред. Здесь ничего нельзя потрогать или измерить независимо от того, веришь в это или нет. Поэтому с научной точки зрения теория выглядит зыбко и неубедительно. Но я убежден: когда люди осознают существование своего пси-фактора, они смогут реализовать свои потенциальные возможности, которые долгое время не использовались. -- Знаешь, -- задумчиво произнес я, -- это странно, но несколько раз я готов был поклясться, что Ричард знал, о чем я думаю, и знал, что я знаю, о чем он думает. -- Это вовсе не странно, это более чем вероятно, -- отозвался Алан. -- Пока дети не умеют общаться посредством слов, они, скорее всего, используют свои природные телепатические способности, которые также имеют историческую основу. Я верю, что в доисторические времена, до появления речи, паранормальные способности были в порядке вещей. И это вполне объяснимо. Нельзя же абсолютно все человеческие потребности выразить при помощи жестов и гримас. -- Тогда получается, что с появлением речи эти способности были утрачены? -- Я вроде бы что-то начал понимать. -- Скорее подавлены, -- ответил Алан. -- Но я убежден, что они все еще живут в каждом из нас. -- Он помедлил немного и снова заговорил. -- Что касается твоего случая, -- сказал он, -- думаю, восприимчивость, высвобожденная в тебе, ближе к возможностям доисторических людей, чем к человеку будущего. Но не расстраивайся. Девяносто пять процентов так называемых медиумов плывут с тобой в одной лодке, хотя они никогда со мной не согласятся. Но, судя по беспорядочным, абсурдным и противоречивым результатам их сеансов, это не подлежит сомнению. Именно поэтому видения приходили к тебе неожиданно. Единственное, что им предшествовало, -- это некий физический дискомфорт, что также является признаком вашего, а точнее, нашего несовершенства. Настоящие медиумы не чувствуют ухудшения своего физического состояния ни до, ни после сеанса. Их восприимчивость носит сугубо умственный характер, она идет, если так можно выразиться, от мозга, а не от болезней души и сердца. И разумеется, они полностью контролируют ситуацию. -- Знаешь, -- устало усмехнулся я, -- ты меня немного утешил. Оказывается, я не один, есть и другие люди, испытавшие то же самое. -- Сколько угодно, -- кивнул Алан. -- Причем большинство из них называют свои способности даром, хотя лично я назвал бы этот дар физическим недостатком. Посуди сам: в условиях, когда недостаточно знаешь и понимаешь самого себя, движение наугад способно принести больше вреда, чем пользы. -- Аминь, -- вставил я. Алан улыбнулся: -- Представь себе: ты, как и большинство медиумов-дилетантов, идешь по темному тоннелю с фонариком, который включается и выключается сам по себе, независимо от твоего желания. Ты успеваешь бросить лишь мимолетный взгляд на то, что вокруг тебя, не зная, что увидишь в следующий миг. -- Звучит не очень обнадеживающе. -- Это только начало. Что касается деталей, они сводятся к одному -- телепатии или ее проявлениям. Ты знал, когда на голову твоей жены свалилась банка, потому что она непроизвольно послала тебе мыслеформу боли, а ты уже преобразовал ее в физическое ощущение. Ты был настроен на волну няньки Ричарда и почувствовал, что она собирается сделать какую-то пакость. Примерно так же обстояло дело и с вашей соседкой. Ты действительно несколько раз уловил ее мысли, а остальное непроизвольно домыслил сам. -- А как же халат? -- вскинулся я. -- И формы для кексов? -- Все было тебе известно, -- ответил Алан. -- Разве этот халат Элси надевала впервые? -- Нет, я его уже видел, но... -- Значит, вероятность того, что она его снова наденет, была весьма высока. А что касается форм... Что ж, если их взяли, то рано или поздно должны были вернуть. И ты также знал это. -- Но меня послала Энн! -- Я все еще не был убежден и пытался сопротивляться. -- Кто заставил тебя сегодня остаться дома? Разве Энн? Вроде бы ты сам так решил. -- Она же могла пойти сама... -- Вероятно, она давно решила поручить это дело тебе. Вот ты и узнал об этом. Твой разум постоянно занят поисками совпадений между сном и реальностью и в чем-то идет дальше: подгоняет реальность под сон. -- Ты имеешь в виду крушение поезда? -- съязвил я. -- Ясновидение, -- спокойно ответил он, -- это другой аспект телепатии. Более чем вероятно, что ты находился в телепатической связи с кем-то из очевидцев или жертв катастрофы. Это часто случается при больших авариях. А затем переданные тебе телепатические образы приняли форму сна. -- А как насчет расчески? -- не унимался я. -- И кочерги? -- Здесь имеет место другое проявление телепатии -- психометрия. Медиум берет в руки предмет, принадлежащий личности, с которой он находится в телепатической связи, и считывает с этого предмета информацию об этой личности. Предмет в этом случае является носителем информации. В твоем варианте это оказалась расческа. Что касается мысли о смерти, то она, несомненно, принадлежала Элизабет. Так, кажется, зовут твою соседку? У беременных женщин всегда присутствует сознательный или подсознательный страх за свою жизнь и жизнь будущего ребенка. Многие боятся умереть при родах. С кочергой, как и с расческой, дело обстояло точно так же, только мы не знаем, от кого именно ты получил телепатическую информацию и какое отношение к этому неизвестному лицу имеет ваша кочерга. Если хочешь узнать поточнее, тебе вновь придется взять в руки эту кочергу. Ситуация прояснится. -- Нет уж, спасибо! -- Я ожесточенно замотал головой. -- Я не настолько любопытен. -- Понимаю, -- усмехнулся Алан, -- но другого пути нет. -- А как же я узнал о смерти матери Энн? -- Здесь возможны два варианта. Первый -- простое совпадение. Твоя жена наверняка не раз говорила тебе о болезни матери, и в памяти у тебя прочно засела информация о том, что она -- старая и больная женщина. А телефонный разговор только обострил ситуацию. Ну а другой вариант -- та же телепатия. Ты уловил мысль отца Энн или ее умирающей матери. Возможно и то и другое. -- А почему я увидел окровавленного соседа на полу в его собственной гостиной? -- Ты сам мне рассказывал, что на вечеринке, с которой все началось, был разговор о том, сможет ли Элизабет в состоянии гипнотического транса застрелить своего мужа. Это осталось у тебя в памяти. Кроме того, ты знал, что у Фрэнка есть любовница. Вот и все. Остальное довершило твое воображение. -- А если все-таки убийство произойдет в действительности? -- Это лишь докажет, что Элизабет наконец решилась пристрелить бабника и садиста. С таким же успехом ты можешь напророчить смерть трех сотен людей четвертого июля, и они действительно погибнут в различных катастрофах. Здесь ты имеешь дело уже не с телепатией, а с теорией вероятностей. Согласись, здесь уже другая специфика. Кстати, должен тебе сказать: вероятность того, что Элизабет в конце концов не выдержит и пристрелит своего гулящего супруга, достаточно велика, особенно если в доме есть оружие. Я разинул рот. -- У Фрэнка есть "люгер", -- наконец выговорил я, -- он привез его из Германии. -- Что ж, остается надеяться, что он хранит его незаряженным, -- философски заметил Алан. -- Так чьи же я мысли все-таки читал, когда увидел эту кровавую сцену? -- Вероятнее всего, мысли Элизабет, -- подумав, ответил Алан. -- А если она не знает о существовании любовницы, тогда -- Фрэнка. Он думает, что жена его убьет, если узнает о рыжеволосой подружке. Ты воспринимаешь эту мысль, затем включается воображение, и наконец ты "видишь" эту сцену. Я откинулся на стуле и медленно произнес: -- В твоем изложении все оказывается чертовски просто... -- Вовсе нет, -- возразил Алан, -- ты оказался свидетелем и участником удивительных событий, которые в очередной раз доказывают существование телепатии, причем сразу в нескольких ее проявлениях. Уверяю тебя, это немало. Несколько минут я сидел молча, пытаясь осознать услышанное. Казалось невероятным, что кошмар, который меня преследовал последние дни, так легко и логично разъяснился. Я даже ощутил легкое разочарование. Невозможно было не согласиться с Аланом, что от этого дара больше вреда, чем пользы. Но где-то в глубине моей души еще не умерло детское стремление к чему-то необычному, волшебному... -- А женщина? -- Телепатия в чистом виде. Причем сигнал, очевидно, идет непосредственно от нее. Как, ты сказал, ее зовут? -- Элен Дрисколл. -- Вот-вот. Вероятно, ты прав, предполагая, что она очень хочет вернуться в этот дом и мысленно посылает тебе свое желание. Кроме того, она, возможно, оставила в доме какую-то заряженную ее мысленной энергией вещь, на которую ты наткнулся. -- Значит, никаких привидений, -- вздохнул я и рассказал Алану о своей уверенности, что нашел доказательство жизни после смерти. -- Было бы очень неплохо иметь такое доказательство, -- усмехнулся Алан, -- но, к великому сожалению, его не существует независимо от того, что по этому поводу говорят наши друзья-спириты. Насколько мне известно, именно телепатия лежит в основе всех паранормальных явлений. -- Он заложил руки за голову, потянулся и продолжил: -- Хотелось бы поверить в существование простенькой схемы: никогда не исчезающая полностью жизненная энергия существует в бесконечном цикле между сном и явью, покоем и активностью, жизнью и смертью, причем последнее -- просто неудачно подобранный термин. Но, увы... доказать это невозможно. -- Алан снял очки и с улыбкой посмотрел на меня: -- По-моему, хватит теорий. Сейчас я тебя усыплю и выведу всех тараканов из твоей головы. Как я запомнил его последние слова! Глава 16 Когда я на следующий день пришел с работы, Энн встретила меня прямо у двери. Она ничего не спросила, но ее глаза настолько светились робкой надеждой, что я не выдержал и улыбнулся: -- Кажется, сработало. -- Слава богу, -- облегченно вздохнул Энн и поцеловала меня. -- Слава богу. Мы вместе отправились на кухню, и, пока она готовила ужин, я подробно рассказал обо всех своих ощущениях. Очевидно, Алану удалось убрать то, что так меня беспокоило. Я мирно спал всю ночь без всяких сновидений, проснулся посвежевшим и отлично отдохнувшим, рабочий день тоже прошел без происшествий, мою голову не посетила ни одна чуждая мысль. -- Даже трудно поверить, -- оживленно рассуждала Энн, -- что всего один визит к Алану смог остановить весь этот кошмар. -- Так ведь твоему брату тоже не потребовалось больше времени, -- фыркнул я, -- чтобы заварить эту кашу. Я рассказал Энн, как Алан моментально погрузил меня в гипнотический сон, а затем, как он выразился, разгладил несколько лишних психических морщинок мягкой ладонью внушения. Проснувшись, я сразу почувствовал перемены. Ушло напряжение, постоянно державшее меня в тисках всю последнюю неделю. Взамен появилось ощущение отличного самочувствия, которое сохранилось и до сих пор. Энн радостно улыбалась. -- Он никогда не узнает, насколько стало легче мне, -- прошептала она. -- Не знаю, как долго я смогла бы еще терпеть. -- Понимаю, дорогая. -- Я виновато всматривался в милое побледневшее личико. -- У тебя была очень тяжелая неделя. Я постараюсь загладить свою вину. Энн радостно засмеялась и похлопала меня по щеке. -- Ты вернулся, а это самое главное. -- Да, я вернулся. Переодеваясь, я сказал Энн, что Алан собирается написать обо мне статью в каком-то из специальных журналов, разумеется не называя имени. Значит, случай показался ему достаточно интересным. Я был на пути в ванную, когда Энн меня остановила: -- Если ты идешь умываться, боюсь, ничего не получится. Сток засорился. Полчаса назад вода из умывальника вообще перестала уходить. -- Ты сказала Сентасу? -- Я звонила целый день, но их не было дома. Если хочешь, попробуй еще раз. Я подошел к телефону и набрал номер. Миссис Сентас ответила сразу. Я попросил позвать к телефону мужа, и через несколько секунд трубка прорычала: -- Ну что там еще? -- В ванной засорился сток, мистер Сентас, и мы были бы вам очень признательны, если бы вы решили эту проблему. -- Я только что пришел, -- буркнул он, -- еще даже не ел. -- Тогда, возможно, вы сможете заняться этим после ужина, -- очень вежливо предложил я, -- поймите нас, пожалуйста, мы же не можем не пользоваться ванной. Даже не обладая особенно развитым воображением, можно было легко представить хмурую и до крайности раздраженную физиономию нашего домовладельца. А перспектива поработать сантехником отнюдь его не порадовала. -- Зайду позже, -- буркнул он и бросил трубку. Так что мои изъявления благодарности были утоплены в пронзительных коротких гудках. Я вернулся в кухню. -- Приветлив, как всегда, -- поделился я своими наблюдениями с женой, -- просто очаровашка. Энн едва заметно улыбнулась: -- Возможно, у него тоже есть проблемы. -- Конечно, они у всех есть, -- покладисто согласился я, -- но это еще не повод кидаться на людей. Я потоптался посреди кухни и, чтобы не мешать, подошел к окну. Ричард и Кэнди играли в соседнем дворе. Они сидели в песочнице и увлеченно копались ложечками в песке. -- Как хорошо они играют вместе, не правда ли? -- с умилением глядя на малышей, спросил я. -- Я бы не сказала, -- сообщила Энн, -- в основном они целыми днями дерутся. Просто ты в это время на работе. А к тому времени, как ты приходишь домой, они уже слишком устают и теряют бойцовский дух. Причем обычно Кэнди задирает Ричарда. Мне кажется, понятие дисциплины ей совершенно незнакомо. Впрочем, мне не хочется сейчас это обсуждать. Лучше скажи, когда ты собираешься съездить в магазин. -- Много покупок? -- Немало. Мы же не ездили на прошлой неделе, когда меня стукнуло банкой по голове. -- Ужин скоро? -- деловито поинтересовался я. -- Я готовлю мясной пирог... наверное, через час. -- Хорошо, тогда я поеду прямо сейчас. Кстати, а как твоя голова? -- Нормально. -- Было бы забавно, -- решил я блеснуть остроумием, -- если бы теперь ты начала читать мысли. -- Очень смешно. Сообразив, что мою шутку не оценили, я молча достал карандаш и блокнот и приготовился составлять список покупок. -- Слушай, -- вспомнил я, -- а куда ты дела мои каракули? -- Спрятала. -- Мы покажем их внукам. Энн попыталась снова улыбнуться, но в ее глазах стояли слезы. А я наконец сообразил, что она еще очень тоскует о матери, и замолчал. В блокноте я аккуратно начертил шесть прямоугольников (по количеству отделов в супермаркете). Продукты, которые необходимо купить, я всегда заранее распределял по отделам. Эту полезную привычку я приобрел в первый год нашей совместной жизни. Такая сие тема позволяла избежать лишних перемещений по магазину, что на необъятных просторах лос-анджелесских супермаркетов давало экономию в несколько миль. Сосредоточившись, Энн начала диктовать список: -- Значит, так: сахар, мука, соль, перец, пасло, хлеб, апельсиновый сок, яйца, бекон... Я аккуратно заносил наименования продуктов в соответствующие прямоугольнички. -- Супы и каши... Энн на несколько секунд замолчала, изучая содержимое шкафа, я вопросительно посмотрел на нее... и оцепенел. Моя рука продолжала писать. Сама. Я тупо уставился на бегающий по бумаге карандаш, не в силах осознать, что за новая напасть свалилась на мою голову. Карандаш остановился. С колоссальным трудом овладев собой, я почти нормальным голосом попросил: -- Дорогая, повтори, пожалуйста. -- Крекеры, печенье и ореховое масло. Дождавшись, когда Энн отвернулась, я быстро зачеркнул написанные сами собой, причем не моим почерком, слова. И продолжил составлять список покупок. Я ничего не сказал Энн. Нет никаких оснований для беспокойства. Произошла ничего не значащая случайность. Я изо всех сил старался убедить в этом самого себя. Десять минут спустя я уже ехал к ближайшему супермаркету и не переставал думать о словах, написанных в моем блокноте, моей рукой, но чужим почерком. "Я -- Элен Дрисколл". Сентас появился только после девяти. А я весь вечер возился в гараже с фургончиком Ричарда. Я уже несколько недель собирался покрасить его и заменить несколько болтов. Сидеть дома я все равно не мог, боялся, что опять что-нибудь случится. Вот и перебрался в гараж. Я сказал "боялся", но это был уже совсем не тот страх, который я испытывал ранее. Теперь я опасался за Энн. Тут не было никакой телепатии. Я не мог знать, что творится у нее в голове, но справедливо считал, что за последние дни на ее долю выпало слишком много напастей. Даже в обычных условиях смерть матери, к которой она была очень привязана, -- серьезное испытание. А к нему еще добавился навалившийся на нас спиритический кошмар. Такой напор неприятностей может сломить и сильного духом мужчину. А то, что все это свалилось на беременную женщину... Честно говоря, я вообще не понял, как она сумела с этим справиться. Поэтому я и не мог рассказать ей о том, что написала моя рука. Боялся. Я тщательно красил игрушечный фургон и размышлял. Невозможно было понять, что все это значит. То, что я видел Элен Дрисколл в доме, если верить Алану, вполне объяснимо. Но теперь, выходит, я получил от нее записку, причем написанную ее почерком. Это, на мой взгляд, уже слишком. И все же я боялся только за Энн. После визита к Алану я чувствовал себя намного лучше и увереннее. Но ради спокойствия Энн очень надеялся, что никаких происшествий больше не будет. К сожалению, они не заставили себя долго ждать. Слава богу, когда все опять началось, Энн не было дома. Около девяти она пришла в гараж и сообщила, что Ричард спит, а она идет к Элизабет помочь ей со швейной машинкой. Я оставил покрашенный фургончик сохнуть и пошел в дом. Я сидел в кухне, блокнот передо мной, карандаш в руке. Сам по себе он не двигался. Дело в том, что, как и в самом начале, любопытство порой побеждало во мне все остальные чувства. Как бы ни было временами страшно, а все равно интересно, что же будет дальше и чем все закончится. Я уже хотел начать что-нибудь писать, но услышал громкий стук в дверь. Убрав с глаз долой письменные принадлежности, я пошел открывать. За дверью стоял злой как черт Гарри Сентас. -- Забито? -- осведомился он и, получив утвердительный ответ, протопал в ванную. На меня при этом он поглядывал как на злейшего врага. Открыв кран, он стал с интересом наблюдать, как наполняется раковина. Вода не уходила совсем. Я стоял рядом и думал, что воду уже давно пора закрыть, потому что скоро она польется на пол, однако проявил благоразумие и промолчал. Сентас внимательнейшим образом следил за подъемом уровня жидкости в раковине и, только наполнив ее до краев, закрутил кран. Разъяренно фыркнув, он сунул руку в воду и потыкал пальцем в сливное отверстие. Мне показалось, что наполненная раковина и я -- мы оба вызываем у него одинаковое отвращение. -- Сток всегда засоряется волосами, -- наконец изрек он, -- ваша жена мыла сегодня здесь голову? -- Не знаю, но если и мыла, то что нам теперь делать? -- Сейчас я уже ничего не сделаю, -- заявил он, -- утром вызову слесаря... Я раздраженно подумал, что слесаря он вызовет только завтра, а эту чертову раковину умудрился наполнить уже сегодня, но сдержался и очень вежливо попросил попытаться помочь нам сегодня. -- Сегодня поздно, -- он уже шел к двери, -- завтра. Именно в этот момент все и началось, без предупреждения, без подготовки, и оказалось тем более неожиданным, поскольку последовало за такой приземленной и сугубо житейской беседой, как обсуждение засора в ванной. -- Сентас! -- внезапно услышали мы и оба замерли. -- Сентас, Гарри Сентас, -- настойчиво повторил чей-то голос. Я задрожал и покрылся холодным потом. Это был голос моего двухлетнего сына. И в то же время не его. Голосовые связки, несомненно, принадлежали Ричарду, но голос был другим. Вы когда-нибудь видели кукольное шоу марионеток, когда взрослый дядя-кукловод говорит тоненьким противным голосом и предполагается, что эти слова идут из неподвижных кукольных губ. Сейчас происходило что-то похожее. Из неподвижных губ Ричарда доносился искаженный фальцет кукловода: -- Ты же знаешь меня, Гарри Сентас, знаешь. Домовладелец со свистом выдохнул воздух. В лице его не было ни кровинки. -- Что, черт возьми, здесь происходит? Я честно открыл рот, но не смог выдавить ни звука. -- Ты хорошо знаешь меня, Гарри Сентас, -- говорил голос моего сына, -- меня зовут Элен Дрисколл. Мы оба были настолько потрясены, что некоторое время не могли сдвинуться с места. Затем Сентас сделал несколько шагов в сторону спальни, но тут же притормозил и попятился назад. -- Эй, парень, что это? -- прошептал он. Ответить я не успел. -- Ты же меня очень хорошо знаешь, Гарри Сентас, -- снова донесся голос. Сентас еще несколько секунд поглазел на дверь спальни Ричарда. Я даже не мог вообразить, что его вечно красная физиономия может стать такой белой. -- Что это за чертовы шуточки?! -- наконец взревел он и почти бегом бросился к выходу. -- Сами разбирайтесь с вашей проклятой ванной! Дом содрогнулся от удара захлопнувшейся двери. А я на негнущихся ногах проковылял к кроватке Ричарда. -- Вернись, -- пробормотал он в темноте странным механическим голосом, -- вернись ко мне, Гарри Сентас. И затих. По его тельцу прокатилась непонятная дрожь, он с облегчением вздохнул и засопел, уже спокойно досматривая свои детские сны. Увидев меня, Энн сразу поняла: что-то произошло. -- Нет, -- упавшим голосом произнесла она, -- только не это. -- Энн, сядь, пожалуйста, давай поговорим. Она присела на другой конец дивана с видом насмерть перепуганного, но послушного ребенка. -- Я хочу рассказать тебе все, и считаю такое решение правильным, потому что, если это, не дай бог, случится с тобой, ты уже будешь готова и не испугаешься. Вместо ответа, Энн закрыла глаза и горько заплакала. -- Господи, помоги нам, я так надеялась, что все уже позади. -- Она скрипнула зубами и подняла на меня испуганные глаза. -- Я больше так не могу! -- Энн, может быть, тебе стоит... -- Слава богу, что я вовремя прикусил язык и замолчал. Потому что я совсем было собрался предложить ей уехать на время к матери, пока все не кончится. -- Энн, я хотел сказать, что если мы сумеем это встретить без страха... -- Без страха? -- взорвалась Энн. -- А я что делаю? Я живу с этим, дышу этим и каждый день умираю с этим. Я больше не могу терпеть. Я, как мог, старался утешить рыдающую женщину, но получалось плохо. -- Тише, детка, все в порядке, теперь все по-другому, я больше не беспомощен. -- Я машинально произносил успокаивающие слова и в этот момент понял, что говорю чистую правду. -- Поверь мне и ничего не бойся. Все будет в порядке. Я больше не беспомощен. -- Я, -- рыдала Энн, -- понимаешь, я беспомощна. Взглянув на залитое слезами лицо жены, я принял решение. Оно с самого начала было неизбежно, просто раньше я этого не понимал. Мне придется взять дело в свои руки. И справиться с этим. Глава 17 Я не мог рассказать о своем решении Энн. События последних дней совершенно подкосили ее. Смерть матери, волнения, связанные со мной, затем облегчение, когда она поверила, что все закончилось, и последовавшее вторичное погружение в пучину кошмара. Такое не всякий вынесет. Я заставил ее выпить успокоительное, уложил в постель и долго сидел рядом, дожидаясь, пока оно подействует. Убедившись, что Энн крепко спит, я вернулся в кухню и достал блокнот. Все обстояло не так просто, как объяснил Алан. Здесь присутствовало что-то еще. Если Элен Дрисколл хочет вернуться в этот дом, зачем она отправляет мне записки? И, что еще более важно, почему она вещает устами моего ребенка, обращаясь при этом к своему родственнику? Только если предположить, что с ней что-то случилось... Если она... Нет. Я решительно отвергал эту мысль. И не собирался бесконечно повторять свои же ошибки. Это была новая ловушка. А я намеревался впредь вести себя более хладнокровно, тщательно продумывать каждый шаг, не делать поспешных выводов и не решать с ходу вопросы, на обдумывание которых великие философы прошлого тратили свои жизни, но так и не находили ответа. Пока я был готов признать только одно: ситуация сложнее, чем предполагали мы с Аланом. Я взял карандаш, поднес его к бумаге и уставился в окно. Надо было отвлечься, сосредоточить внимание на чем-то постороннем, тогда рука начнет двигаться автоматически. Таким образом включается подсознание. Я где-то слышал, что некоторые люди могли одновременно читать и писать. А кто-то даже писал во сне. Мне было видно окно кухни в доме Элси. У нее снова были гости. Все сидели за столом и, насколько я понял, играли в карты. Временами до меня доносились взрывы смеха. Но даже шум почему-то не отвлекал меня. Я смотрел на Элси и вспоминал свои ощущения от ее не слишком праведных и не очень чистоплотных мыслей. И еще я пытался представить себе хаос, который наверняка воцарился бы в мире, если бы все вдруг стали телепатами. Наверное, общество, в котором каждый его член является открытой книгой для своих соседей, не смогло бы существовать. Хотя, если до этого когда-нибудь дойдет, вероятно, человечество достигнет той степени зрелости, при которой оно сможет пользоваться своими способностями разумно. Прошел час. Рука, сжимавшая карандаш, затекла и начала болеть. Но карандаш остался неподвижен. Еще час прошел. Я плюнул и решил идти спать. Опыт явно не удался. Но пока я натягивал пижаму, в голову пришла другая мысль. Похоже, сила Элен Дрисколл слабеет. Сначала она мне являлась сама, потом заговорила устами моего малыша, заставила мою руку писать. Что вынуждает ее искать всякий раз новые способы общения? Если она -- дух, а этот факт я бы ни за что не признал даже перед самим собой, то странный какой-то дух, непоследовательный. Мечется во все стороны, тычется даже в самые узкие щелочки. Интересно, это возможно? Видимо, да. Если предположить, что после смерти человека остается душа, она же не знает, что ей делать. Если ее грубо вырвали из жизни и бросили в реку забвения, это должно больше чем просто испугать, ошеломить. Поэтому, если Элен Дрисколл... На этом я прервал свои мудрые размышления и посоветовал сам себе не лезть в дебри потустороннего мира. Можно забраться слишком далеко. Я поставил перед собой другую задачу -- попытаться связаться с Элен Дрисколл, а если повезет -- увидеть ее. Я не чувствовал никакого физического дискомфорта, как это было ранее, и ничего не боялся. Я подозревал, что становлюсь, по определению Алана, развитым медиумом, который уже не беспомощен перед новым знанием. Но почему так получилось, я не знал. Часы показывали без двадцати час, когда я выключил свет, уселся на диван и попробовал сконцентрироваться. Я не ложился и не закрывал глаза. Чувствовал, что это не нужно. Возможно, не следовало и свет выключать. Разве не говорил Алан, что развитые медиумы успешно проводят свои сеансы при свете дня? Но я сам где-то читал, что свет ослабляет психическое восприятие, поэтому решил выбрать самый легкий путь. В конце концов, я все еще был новичком в этом деле. Мой поиск Элен Дрисколл не был реальным, динамичным процессом. Я не шептал: "Где ты? Если ты здесь, стукни ножкой кофейного столика один раз, если хочешь сказать "да", и два раза -- если "нет". Я просто попытался выбросить из головы все мысли, если можно так сказать, освободил место и ждал, что она как-нибудь себя проявит. Я же был медиумом, и она должна была проявить себя через меня. Я находился в полусонном состоянии, когда почувствовал первые признаки вторжения. Только я ожидал установления контакта с Элен Дрисколл, а не того, что произошло. Сначала было напряжение, странное двойственное чувство страха, смятения и одновременно противодействия ему. Я повертел головой, ожидая увидеть гостью в черном платье, но комната была пуста. Появилось недомогание, очень похожее на то, что я испытывал в первую ночь, и в то же время -- нечто другое. Я словно стал зеркалом, отражающим это чувство. Напряжение было везде, только не во мне. Я решил, что это как-то связано с Элен Дрисколл, и попытался разобраться в своих ощущениях. Неужели это ее чувства и эмоции? Точно я сказать не мог, но предположил, что тут что-то другое. Мне показалось, что вокруг существовала какая-то аура, чуждая ей. Тем не менее я попытался вникнуть в суть. Она чем-то очень расстроена? Она в беде? Я встал, чтобы пойти за карандашом и блокнотом. И тут же рухнул на диван, буквально сбитый с ног непонятным, чисто животным чувством. Оно было слишком сильным, слишком близким. Оно текло передо мной, беспрерывно дробясь и сразу же снова сливаясь воедино. Словно я смотрел на отражение в воде, а чья-то шаловливая рука плескалась, рассеивая образ, не давая его рассмотреть и узнать. Все еще не ведая, что мне явилось, я продолжал думать об Элен Дрисколл. Это было ее чувство, теперь я был уверен. Она старалась что-то мне передать, но я не мог понять, что именно. Пока я ощущал лишь нечто туманное и бессвязное. Это был гнев или даже нечто большее -- дикая ярость, еще была обида и ненависть. Но я никак не мог понять, к кому конкретно Элен Дрисколл испытывает столь сильные чувства. А в том, что это была именно она, у меня больше не было сомнений. Возможно, решил я, она за что-то всерьез обижена на Сентаса. В конце концов, именно к нему она обращалась. "Ты меня знаешь, Гарри Сентас". Я принялся мысленно строить всяческие предположения. Возможно, она была слишком близка с сестрой, а Сентасу это не нравилось, и он вынудил ее уехать. Или, наоборот, она была любовницей Сентаса и уехала, опасаясь, что сестра поймает их на месте преступления. Не исключено, что миссис Сентас и в самом деле узнала об их любовной связи и именно она заставила сестру покинуть дом. Тогда вполне объяснима некоторая натянутость, постоянно присутствующая в отношениях этой супружеской пары. Я продолжал обдумывать возможные варианты, а вокруг меня продолжали мелькать неясные образы, до неузнаваемости искаженные невидимой рукой. Единственное, что оставалось неизменным, -- это подступавшие все ближе, нарастающие волны ярости. Вдруг я испуганно подумал, что Элен Дрисколл может оказаться совершенно ни при чем. А чувство гнева, со всех сторон подступающее ко мне, испытывает Энн, причем по отношению ко мне. Я попытался отбросить эту мысль, но безуспешно. Такое вполне могло произойти. Беременная женщина, постоянно подвергающаяся из-за меня стрессам, вряд ли испытывает ко мне чувство благодарности. Просто днем ей удается контролировать свои эмоции, а сейчас, расслабившись во сне, она излучает волны гнева и ненависти. Я встал. Сел. Снова встал. Этого не может быть! А гнев усиливался. Теперь мимо меня проносились обрывки слов, сначала слишком далекие и беспорядочные, чтобы их понять; я напрягся, пытаясь разобрать хоть что-нибудь, но сразу понял, что этого делать не следовало. Концентрация внимания ослабила остальные ощущения. Я вздохнул и постарался расслабиться. На меня снова нахлынули чужие эмоции, и теперь уже можно было разобрать слова. "Жестокий. Бессердечный. Дом. Жена. Ты. Презрение. Этот грубиян и я. Ты просто не знаешь..." И вслед за этим прелюбодеяние. Внезапно я понял, что теперь все знаю. Это знание пришло, словно миллионы осколков зеркала вдруг стали единым целым, и я увидел истинное, неискаженное изображение. Я судорожно вздохнул. И в это время в холле щелкнул выключатель. По световой дорожке, ведущей из холла, в гостиную медленно шла моя жена. -- Том! -- позвала она. Ужасный момент! Я находился одновременно в двух местах, был свидетелем двух событий, происходящих в разных местах, но в одно и то же время. -- Том, ты здесь? Какой же у нее слабый, испуганный голос! -- Не... -- Больше я не мог произнести ни звука. Да и видел я Энн не очень отчетливо. Ее силуэт дрожал и расплывался перед глазами. Зато другая сцена была совершенно отчетливой. Фрэнк и Элизабет... На секунду я увидел Энн яснее. Она все еще стояла в дверях, прижимая ладони к щекам. -- Том, что ты здесь делаешь? -- Ее голос сильно дрожал. Ответить я не мог. Я видел искаженное мукой лицо Элизабет, угрюмую физиономию Фрэнка и в тот момент отчетливо понял: она все о нем знала. -- Том, что ты делаешь? Громкий голос Энн вернул меня обратно. Я услышал ее быстрые шаги. Она зажгла настольную лампу и внимательно посмотрела мне в лицо. -- Это Элизабет, -- будто со стороны услышал я свой хриплый голос, и внезапно в памяти всплыли слова Алана: "Остается надеяться, что он хранит оружие незаряженным". -- Боже мой! -- воскликнул я и ринулся к двери. Энн что-то кричала вслед, но я не ответил, я должен был успеть. -- Том! -- На секунду я заколебался, остановленный звучащим в ее голосе отчаянием. И в этот момент раздался выстрел. Глава 18 Забыв обуться, я спрыгнул с крыльца на холодную, мокрую траву и ринулся к соседям. Я был примерно на середине улицы, когда тишину ночи разорвал второй выстрел. Стиснув зубы, я припустил еще быстрее. Лужайку перед их домом я преодолел в три прыжка и подбежал к окну. Алан был не прав. Эта мысль первой пришла мне в голову, когда я заглянул в гостиную. Потому что там, на полу, скорчившись, лежал Фрэнк в точно такой же позе, в какой я видел его раньше. Все совпадало: гримаса боли на лице, широко раскрытые глаза, кровавое пятно, расплывающееся по белой рубашке. Было только одно отличие. В двух шагах от него неподвижно стояла Элизабет с совершенно диким выражением лица. В руке она сжимала "люгер". В ночной тиши я слышал повторяющийся щелкающий звук. Это она снова и снова нажимала на спуск. Когда я вбежал, она резко оглянулась и тут же, не издав при этом ни звука, опустилась на ковер неподалеку от мужа. С глухим стуком рядом с нею шлепнулся пистолет. И началась суета. Я опустился на колени перед Фрэнком и нащупал пульс. Сердце билось, но очень слабо. Оказалось, в него попала только одна пуля, но рана в груди выглядела тяжелой. Кровь текла из нее пульсирующей струей. Я нашел в шкафу чистую простыню и, как умел, обмотал ее вокруг его груди, надеясь, что это хоть немного остановит кровь. К тому времени как я закончил свои манипуляции, он потерял сознание и перестал стонать. Решив, что первую помощь раненому я оказал и больше ничего полезного сделать не смогу, я вызвал "скорую помощь". Затем перетащил Элизабет на кушетку. Она была очень бледна, даже с каким-то синеватым оттенком. Лицо и руки были холодны как лед. Я расстегнул воротник ее пижамы и начал интенсивно массировать запястья. Через несколько секунд веки дернулись, и она открыла глаза. Сперва мне показалось, что она меня не узнала. Но вскоре в ее глазах что-то промелькнуло, и она рванулась вперед. -- Фрэнк! -- выдохнула она. -- Лежи, Элизабет, не вставай. -- Я пытался удержать ее за плечи, не давая подняться, но она сопротивлялась, проявляя удивившую меня силу. Она не сводила глаз с лежащего на полу Фрэнка и изо всех сил старалась вырваться из моих рук. Но внезапно силы покинули ее тело, и она, слабо пискнув, упала на подушку. Глаза закрылись, по телу пробежала дрожь, она со свистом выдохнула воздух. Долгий, слишком долгий выдох. Я наклонился посмотреть, дышит ли Фрэнк, когда услышал на крыльце шаги и подумал, что пришла Энн. Но это оказался сосед, живущий в доме по правую сторону. -- Что слу... -- Он не договорил и замер, словно наткнувшись на невидимое препятствие и не сводя глаз с Фрэнка. -- Великий Боже! -- потрясение пробормотал он. Вскоре подошла Энн в легком пальто, надетом прямо на ночную сорочку. Видимо, у нее уже не было сил чему-то удивляться. Потому что она молча перевела глаза с Фрэнка на меня, потом подошла к кушетке и села рядом с Элизабет. Я еще раз попытался затянуть потуже простыню, опасаясь, что Фрэнк умрет от потери крови раньше, чем приедет "скорая". Энн молча гладила руку трясущейся от рыданий Элизабет. "Скорая" приехала через пять минут, а за ней и полиция. Вернувшись домой, я первым делом отправился помыть руки, но оказалось, что засор сам собой не ликвидировался и раковина полна воды. Я выругался и двинулся в кухню, старательно пряча от Энн окровавленные пальцы. Она молчала. Пробило час. Невероятная ночь! И это после того, как Алан сказал, что, скорее всего, мне больше не о чем волноваться. Забавно... Я тщательно смыл кровь, вытер руки и тут обнаружил, что Энн стоит возле двери и внимательно смотрит на меня. Она явно собиралась что-то сказать, но, подумал я, очевидно, не могла найти подходящие слова. В конце концов она заговорила. -- Он умрет? -- довольно спокойно поинтересовалась она. Это было не совсем то, что я ожидал услышать, и в первый момент даже растерялся. -- Не знаю, -- честно ответил я. -- Ты знаешь. -- Она пристально всматривалась мне в глаза. -- Просто не хочешь говорить. -- Нет, я действительно не знаю, -- возразил я и, немного помедлив, добавил: -- Я думал, что несчастье должно произойти с Элизабет. Энн опустила глаза и судорожно вздохнула. Я несколько секунд смотрел на ее осунувшееся лицо с темными кругами под глазами, потом решительно подошел и сел рядом: -- Послушай, Энн. Думаю, ты знаешь, по крайней мере, я надеюсь, что ты знаешь, как мне это все неприятно. Я не урод и не чудовище, Энн, поверь мне, я все тот же нормальный человек, за которого ты когда-то вышла замуж. Я не хочу пугать тебя. И не хочу, чтобы со мной происходили все эти вещи. Но я ничего не могу сделать. Неужели ты не понимаешь? Неужели ты думаешь, что я делаю все это нарочно? Разве я умышленно пытаюсь огорчить тебя? То, что случилось, -- не моих рук дело. Я -- такая же жертва, как и ты. Я понятия не имею, что все это означает и почему происходит именно со мной. Но это все же происходит! Необходимо смотреть правде в глаза. Во мне что-то появилось и не намерено меня покидать. Я уверен. Пойми, теперь это часть меня. Что я еще могу сказать? Пожалуйста, прими это, смирись, не надо с этим бороться, все равно бесполезно. Поверь, Энн, все не так страшно. Нужно только поверить, что в этом нет ничего неестественного и неправильного. Похоже, моя пылкая, взволнованная речь произвела впечатление. Мне показалось, что теперь она смотрит на меня с сочувствием, даже с пониманием. Только это быстро прошло. -- А что будет с нами? -- спросила она. -- Все будет по-прежнему? А разве может все идти как раньше, если ты стал таким? И теперь каждый день -- новое испытание? Что, если... Том, что, если ты начнешь видеть мое будущее, наше... Я буду знать об этом, ты все равно не сумеешь скрыть. И жизнь станет невыносимой. Я не смогу жить, каждый день ожидая нового несчастья. -- Милая, то, что должно случиться, произойдет в любом случае. Я же не являюсь причиной событий, не вызываю их. Тебя это тревожит? Как я могу на них влиять? Я просто знаю, что они произойдут, но они происходят не по моей воле. Понимаешь? Энн прикусила губу и задумалась. -- Ты, наверное, прав, но... -- Она вздохнула и жалобно взглянула на меня: -- Ты сейчас тоже читаешь мои мысли? -- Энн, я... -- Несколько секунд я не мог произнести ни слова. -- Ради всего святого, неужели ты считаешь меня... колдуном?! Конечно, я не читаю твои мысли, кстати, скорее всего, и не смогу, даже если захочу. Я же сказал тебе: все изменилось. Раньше обрывки чужих мыслей вторгались в мой мозг помимо воли. Теперь мне необходимо сконцентрироваться. Не знаю, что ты вообразила, только никакой фантастики здесь нет. Не знаю, что еще сказать. -- Я тоже не знаю... Боюсь, я не готова жить так каждый день. -- Милая, так не будет каждый день. Вряд ли Элизабет будет каждый день стрелять в своего мужа или твоя мать... -- Тут я вовремя прикусил язык. -- А как же с этой женщиной? -- спросила она. -- Элен Дрисколл, если это действительно она. -- С этим действительно необходимо разобраться, -- признал я. -- Ты... сделаешь это? -- Попытаюсь. Энн надолго замолчала. Я совсем было решил, что разговор окончен, и встал, чтобы идти спать, но она снова заговорила. -- Если я попробую... -- начала она. Я сразу снова сел и со страхом взглянул на нее. -- Если я попробую с этим смириться... обещаешь ли ты, Том, рассказывать мне все, абсолютно все, даже если это будет касаться нас обоих? -- Раз ты настаиваешь, конечно, я это сделаю. Я подошел к Энн, взял ее за руку и заглянул в глаза. -- Я просто хочу, чтобы ты была рядом. Ты мне очень нужна. Я люблю тебя. Она попыталась улыбнуться. -- Я написал своей тете. Надеюсь, скоро придет ответ. Тогда мы узнаем, нет ли тут наследственности. А если окажется, что у меня в родне уже были медиумы или ясновидящие, тебе станет легче? Энн еще какое-то время колебалась, потом с силой сжала мне руку. -- Не знаю, Том. Одно могу сказать: я попробую. Скорее всего, я буду продолжать до смерти бояться, но я попытаюсь справиться. Мы еще немного посидели молча, думая каждый о своем. -- Он умрет, Том? -- снова спросила Энн. -- Не знаю, дорогая. Правда, ощущение смерти, которое меня посетило, было связано с Элизабет, а не с Фрэнком. Но... все может быть. Энн прикусила губу и снова задумалась. Потом, глядя куда-то в сторону, тихо спросила: -- А обо мне ты что-нибудь знаешь? -- Дорогая, я ничего не знаю ни о тебе, ни о нас... -- тут я запнулся, сообразив, что говорю неправду, -- ну, разве что... -- Ты о чем? -- испуганно вздрогнула она. -- Не знаю, захочешь ли ты это знать, но... не слишком ли тебя огорчит, если я скажу, что у нас родится девочка? Сначала мне показалось, что Энн вообще лишилась дара речи. Но потом выражение ее лица начало на глазах меняться. Она уже смотрела ласково, почти нежно. -- Правда? -- шепнула она. -- Думаю, да. Надеюсь, я не испортил тебе настроение? По-моему, она меня уже не слышала. Она смотрела в будущее. -- Девочка, -- пробормотала она, -- крошечная девочка. Вернувшись на следующий день с работы, я опять увидел Элси на лужайке перед домом. Она поливала траву, но, увидев меня, оставила свое занятие и подошла поближе. Видимо, ей очень хотелось поговорить. -- Какой кошмар, правда? С этим трудно было не согласиться. -- Да, действительно ужасно, -- ответил я. -- Мы все просто потрясены, -- сообщила Элси, -- непонятно, зачем она это сделала? Я была уверена, что они очень счастливы вместе. Не нужно было обладать ни телепатическими способностями, ни даже излишне развитым воображением, чтобы понять: ей не дает покоя обычное женское любопытство. -- Не знаю, Элси, -- кратко ответил я и пошел к крыльцу. -- Все это так ужасно, -- уже мне в спину проговорила она, -- особенно насчет ребенка. Я невольно замедлил шаг и совсем было решил выяснить, что еще произошло, но передумал и поспешил домой. Энн в кухне чистила картошку. -- Ребенок? -- спросил я с порога. Она грустно кивнула: -- Да, это случилось утром. Видимо, сказался шок. У нее был выкидыш. -- Ох! -- Мне стало нехорошо. Ощущение смерти все же оказалось верным. Оно на самом деле касалось Элизабет. Только действительность была намного ужаснее моих предположений. -- Бедная женщина, -- вздохнул я. -- Да, теперь она потеряла все. -- Значит, Фрэнк не умрет. -- Я скорее констатировал факт, чем задал вопрос. Энн покачала головой, и ее губы сжались в тоненькую ниточку. -- Нет, этот тип будет жить. Два дня спустя мы забрали Элизабет из больницы. У нее не было родственников, к которым ее можно было бы отвезти. А Фрэнк еще оставался в больнице. Против нее не выдвигали никаких обвинений: придя в себя, Фрэнк заявил, что произошел несчастный случай. Они просто не знали, что пистолет заряжен. Я решил, что так он хотел загладить свою вину перед женой, хотя и с опозданием. Она молчала, когда мы пришли к ней в палату, не произнесла ни слова, когда мы, поддерживая с двух сторон, вели ее к машине. Она шла медленными, нетвердыми шагами, словно за одну ночь постарела и утратила волю к жизни. Когда мы ехали домой, тоже по большей части молчали. Все попытки Энн завести разговор на какую-нибудь нейтральную тему, хотя бы о погоде, заканчивались неудачей. Элизабет или вообще никак не реагировала, или отвечала так тихо, что о смысле слов можно было только догадываться. Именно во время этой поездки меня посетило одно из самых жутких ощущений за все последнее время. Оказалось, что самое страшное может происходить днем, при ярком солнечном свете, при самых обыденных обстоятельствах. Ночь для этого вовсе не является обязательной, так же как и вспышки молний, яростные раскаты грома, стена дождя и сбивающие с ног порывы ветра, вызванные магическими чарами злого волшебника. Мы ехали в машине, три обыкновенных человеческих существа. Среди нас не было ни монстров, ни чудовищных порождений тьмы или чего-нибудь подобного. Тем не менее, я никогда не забуду мерзкой, изнуряющей тяжести, которая змеей вползла в мою душу. Волна шла от Элизабет, в этом не было сомнений. Начиналось все очень медленно, сперва были угрызения совести, потом отчаяние и жуткая, звериная тоска. Чувство росло и крепло, постепенно трансформируясь в отвратительную массу жестокого голода и продолжая набирать силу. Мне даже не нужно было концентрироваться. Такие сильные эмоции и без того захлестывают. Я чувствовал безрассудное желание, яростную, животную потребность. Все это будоражило и пугало. А потом перед глазами возникло жуткое видение. Оно было таким отчетливым и страшным, что я даже съежился на сиденье и вцепился в руль так сильно, что побелели пальцы. Элизабет дрожащими когтистыми пальцами потянулась к животу Энн. Она разорвала мягкую плоть и вырвала из чрева Энн нашего еще не рожденного ребенка. Потом она, дико вскрикивая, разорвала окровавленными пальцами свой собственный живот и засунула маленькое тельце внутрь своего тела. Как я был рад, что мы доехали! Энн хотела остаться с Элизабет, но та отказалась, заявив, что хочет побыть одна. Это меня порадовало. Мы еще не успели спуститься с крыльца, когда услышали, что она закрыла дверь на замок. -- Том, она может что-нибудь с собой сделать? -- спросила Энн. Похоже, она считала, что я могу предвидеть любые события. Ее детская вера почему-то не тешила мое самолюбие. Я хотел было сказать, что в жизни случается всякое, но не рискнул. Пожалуй, у меня не было такого права. У меня не было никаких мыслей относительно будущего Элизабет. -- Не знаю, Энн, -- ответил я, -- честное слово, я не волшебник. -- Извини. -- Энн взяла меня под руку. -- Мне кажется, я все-таки должна была с ней остаться. -- Не волнуйся, милая, думаю, с ней все будет в порядке. Когда мы подошли к дому, Энн сразу же отправилась к Элси, проверить, все ли в порядке с Ричардом, а я поднялся на крыльцо. Письмо лежало в почтовом ящике. Я достал его, отнес в гостиную и прочитал. Когда пришла Энн, я сидел на диване и блаженно улыбался. Все-таки мне стало немного легче. Не говоря ни слова, я протянул ей письмо. Быстро пробежав его глазами, она от удивления открыла рот. -- Твой дедушка... -- Прадедушка, -- уточнил я, -- Кастор Джеймс Уоллис Йоркширский. Он жил в Англии и был великим медиумом. -- Что ж, -- проговорила Энн после долгого молчания, -- видимо, в этом все дело. -- Ты согласна смириться, -- я требовательно заглянул ей в глаза, -- и жить с этим? Энн беспомощно вздохнула: -- Ты же мой муж. Я обнял ее и прижал к себе так сильно, что она застонала. -- Потише, -- шепнула она, -- Сэму не нравится, когда его так сдавливают. -- Не Сэму, а Сандре, -- поправил я. Я потерся щекой о ее мягкие пушистые волосы, вдохнул их тонкий аромат. Я не забыл, что обещал рассказывать ей все. Но я вовсе не собирался говорить ей о том, что происходило в уме и в душе Элизабет. Я знал, что должен сдержать обещание, но проявляя при этом осмотрительность. Вокруг так много лжи! -- Ну, -- спросила Энн, сложив письмо и положив его в карман, -- и что теперь? -- Элен Дрисколл, -- ответил я. -- С этим надо разобраться. Энн была со мной согласна. Глава 19 Дверь открыла миссис Сентас. Было начало восьмого. -- Что вам угодно? -- Как всегда, она говорила исключительно высокомерно. -- Могу я поговорить с вами и с вашим мужем, миссис Сентас? -- О чем? -- удивилась она. -- М-м-м... дело очень деликатное, позвольте, пожалуйста, мне войти. Некоторое время она брезгливо рассматривала меня, словно решая, человек я или, быть может, насекомое. Потом с выражением величайшего неудовольствия поинтересовалась: -- Вы уверены, что это совершенно необходимо? Мы с мужем как раз собираемся уходить. -- Это касается вашей сестры, -- сообщил я. Даже если бы я со всего размаху воткнул в нее иголку, она бы не смогла вздрогнуть сильнее. -- Так могу я войти? -- повторил я. Миссис Сентас наконец сделала шаг в сторону, и я протиснулся мимо нее в гостиную. За моей спиной захлопнулась дверь. -- Садитесь, пожалуйста, -- сказала хозяйка дома. Я сел на диван и с любопытством осмотрелся. Гостиная была точно такого же размера, как у нас. Но на этом сходство заканчивалось. У нас стояла недорогая американская мебель. А гостиная Сентасов была обставлена во французском стиле, причем очень элегантно: столы со столешницами из черного мрамора, стулья, кресла и диваны в изысканном античном стиле, зеркала в красивых рамах, тяжелые гардины и толстые пушистые ковры. Без всякого ясновидения я мог бы биться об заклад, что интерьер этой комнаты -- дело рук миссис Сентас. Она присела на краешек стула и вопросительно взглянула на меня. Из кухни вышел Гарри Сентас со стаканом в руке. -- В чем дело? -- спросил он, глядя на меня как на назойливого коммивояжера. -- Мистер Уоллис хочет сообщить нам что-то об Элен, -- пояснила его более сдержанная супруга. -- Да? -- Сентас с трудом уместил свое тело на стуле. -- Ну? Я чувствовал себя крайне неуютно. Одно дело доказывать свою правоту Энн, и совсем другое -- сидеть перед четой Сентасов, желая сообщить им мою, мягко говоря, не слишком очевидную информацию. -- Я хотел вас спросить, -- наконец решился я, -- когда вы последний раз получали известия от вашей сестры? -- А зачем тебе? -- подозрительно прищурился Гарри. -- У меня есть на то причины, -- продолжал настаивать я. -- Так когда? -- Какое твое дело? -- начал Гарри, но миссис Сентас его остановила. -- Гарри, -- только и произнесла она, но этого оказалось достаточно, чтобы он мгновенно онемел. Я внимательно посмотрел на миссис Сентас. Она выглядела немного обескураженной. -- Почему вы спрашиваете? -- напряженно поинтересовалась она. -- Что ты сделал? Наверное, нашел ее письмо, которое она отправила нам, вскрыл и прочитал? -- заорал Гарри Сентас. -- Нет, -- спокойно ответил я, внимательно глядя на сидящих передо мной мужчину и женщину. -- Мистер Уоллис, кажется, я задала вам вопрос, -- холодно произнесла миссис Сентас. За ее ледяной отчужденностью явственно угадывался страх. -- А я задал вам вопрос, миссис Сентас, потому что хочу кое-что сообщить вам о вашей сестре, но прежде хочу узнать... -- Что вы хотите сообщить? -- перебила она. -- Я требую, чтобы вы мне все сказали. -- Боюсь, что ваша сестра мертва. Миссис Сентас вздрогнула, но не произнесла ни слова. -- Что ты, черт побери, несешь? -- Гарри Сентас стукнул своим стаканом по столу с такой силой, что по меньшей мере половина содержимого выплеснулась на пушистый ковер. -- Гарри, -- дрожащим голосом проговорила миссис Сентас, и тот снова послушно заткнулся. Я пожалел, что высказал им все прямо, в лоб, без подготовки, но миссис Сентас сама вынудила меня. Она же и нарушила затянувшееся молчание: -- Откуда вы знаете? -- Потому что я видел ее в нашем доме. -- Что? -- потрясенно воскликнула миссис Сентас. И тут снова вмешался ее драгоценный супруг. -- Ты за кого нас принимаешь, парень? -- завопил он. -- Приперся в дом и несешь черт знает что. Будь я проклят, если хоть на секунду поверю в твои небылицы. -- Это вовсе не... -- начал я, но, оказывается, Гарри еще не завершил свою пламенную речь. -- Не знаю, в какую игру ты играешь, -- рычал он, тыча в меня толстым пальцем, -- но лучше поберегись, предупреждаю. -- Гарри... Он снова замолчал. Просто удивительно, как легко ей удавалось укрощать этого громилу. -- Послушай, Милдред, -- уже потише обратился он к жене, -- неужели ты не понимаешь, что... И Сентас снова замолчал. На сей раз жена призвала его к порядку легким движением головы. -- Так вы получали от нее какие-нибудь известия? -- снова спросил я. -- С тех пор, как она уехала в Нью-Йорк, -- нет. -- Голос миссис Сентас звучал глухо. -- Как давно это было? -- Почти год назад. -- Так, парень, мы не желаем тебя больше слушать. -- Гарри Сентас вскочил и навис надо мной своей огромной тушей. -- Убирайся вон отсюда, и немедленно. -- Гарри, замолчи. -- Послушай, -- обратился он к жене, -- неужели ты собираешься и дальше слушать этого психа? Я же сказал, убирайся к черту! -- Последнее относилось уже ко мне. Я встал. -- Мистер Уоллис, что вы имели в виду, говоря, что видели мою сестру? -- В голосе миссис Сентас теперь появились истерические нотки. -- Я имел в виду только то, что сказал. Я ее видел. Если вы хотите убедиться в этом, приходите к нам через час. -- Черт бы тебя побрал, ублюдок, да уберешься ты, наконец, из моего дома? -- завопил Сентас и замахнулся. -- Не приближайтесь ко мне, -- с достоинством изрек я и направился к двери. -- Мистер Уоллис! Я обернулся. Изрядно побледневшая миссис Сентас испуганно смотрела мне вслед. -- Имейте в виду, если это какая-то шутка... -- Это не шутка, -- ответил я и вышел. Сентас с такой силой захлопнул за моей спиной дверь, что дом содрогнулся, и с крыши что-то посыпалось. Я не оглянулся, хотя он и задел дверью каблук моего ботинка. -- Если я тебя еще раз увижу, сукин сын, вызову полицию. Эту реплику я услышал уже через дверь. Устало вздохнув, я поплелся к дому. На противоположной стороне улицы, на лужайке, сидела Элизабет. Рядом с ней стояла Энн. Обе женщины смотрели на меня. Очевидно, их внимание привлек стук двери. Я заметил, как Энн что-то сказала Элизабет и направилась ко мне. -- Полный провал, -- подвел я итог своего визита к Сентасам. -- Они не придут? -- Нет, насколько я понял. Сентас практически вышвырнул меня из дома. Боюсь, он нас в следующем месяце выселит. В смысле, она выселит. Энн всплеснула руками. -- Ну и что теперь? -- спросила она. Я вздохнул и пожал плечами: -- Бог его знает. Энн растерянно смотрела на меня и молчала. -- Как Элизабет? -- спросил я. Не то чтобы меня это интересовало. Просто я чувствовал, что должен что-то сказать. -- Как она может быть? Жива, но не более того. Кстати, -- Энн несколько замялась, -- я ей рассказала... Ну, не все, конечно, только об Элен Дрисколл. -- Ну и что? Удалось тебе развеселить ее? -- Она увидела, что ты идешь в дом к Сентасам, и спросила, что случилось. Вот я ей и рассказала кое-что. Я кивнул и тяжело опустился на стул. -- Итак, -- сообщил я, -- мы ни к чему не пришли. Если только... Меня прервал телефонный звонок. -- Ричард проснется! -- воскликнула Энн и поспешила к телефону. Я услышал, как она сняла трубку и сказала: "Алло!" Дальше последовало молчание, затем -- "Хорошо". И после новой паузы -- "Всего доброго". Она вернулась и удивленно сообщила: -- Они придут. Ровно в восемь пятнадцать в дверь позвонили. Мы были в кухне, заканчивали убирать посуду после ужина. -- Я открою, -- сказал я и пошел к двери. Но Энн остановила меня: -- Том... Это будет очень страшно? Я совсем было собрался соврать, но передумал. -- Не знаю, дорогая, -- честно сказал я. -- Откровенно говоря, я вообще не знаю, что произойдет. Поэтому я и хочу, чтобы ты побыла у Элизабет, пока все не кончится. В дверь снова позвонили. А Энн покачала головой. -- Я тебя не оставлю, -- твердо заявила она, -- что бы ни случилось, я буду рядом. -- Возможно, вообще ничего не получится, -- улыбнулся я, -- но все равно надо попробовать. В дверь звонили уже не переставая. Я отчетливо представлял себе Сентаса, нетерпеливо нажимающего на кнопку звонка своим толстым пальцем. -- Надо впустить его, пока он не вышиб дверь, -- натянуто улыбнулась Энн. -- Не волнуйся, -- ответил я, -- он не станет калечить свою собственность, вернее, собственность своей жены. Я подошел к двери, открыл ее и вежливо поприветствовал гостей. Сентас буркнул что-то неразборчивое, его жена холодно кивнула. Затем они оба с явным испугом уставились на окруженный четырьмя стульями стол, стоящий в центре гостиной. Вошла Энн и пригласила гостей сесть. Опустившись на стул, Сентас немедленно заорал: -- А теперь послушайте меня, вы оба! Не думайте, что мы способны поверить в ваши небылицы. Но моя жена волнуется, не получая никаких известий от сестры, поэтому мы здесь. Но если это шутка... -- Уверяю вас, это не шутка. -- А что это? -- подала голос миссис Сентас. -- Что вы имели в виду, приглашая нас прийти, чтобы встретиться с сестрой? -- Я имел в виду... -- И что это ваш мальчишка вчера болтал? Почему он со мной разговаривал таким тоном? -- напирал Сентас. -- Вы же не думаете, что это он с вами разговаривал, правда? -- тихо осведомился я. Сентас начал раздраженно что-то говорить, но на полуслове умолк, так и замер с раскрытым ртом. В глазах застыл испуг. -- Что ты хочешь сказать? -- с трудом выдавил он. -- Только то, что это была ваша свояченица. -- Что? -- Мистер Уоллис, с меня хватит, -- не выдержала миссис Сентас, -- или объяснитесь, или мы уходим. -- Буду рад вам все объяснить, -- ответил я и вкратце, опуская подробности, рассказал им о сеансе гипноза и его последствиях. -- Это все правда? -- потрясение спросила миссис Сентас. -- Можете позвонить доктору Портеру, он подтвердит. -- Скорее всего, я так и сделаю, -- задумчиво проговорила она. -- В жизни не слышал ничего более нелепого, -- буркнул Сентас, но его голосу явно недоставало былой уверенности. -- Я все же не понимаю, -- вновь подала голос миссис Сентас, -- почему вы считаете, что моя сестра умерла. -- Я сказал, что я так думаю, -- пояснил я, -- поэтому и пришел спросить, есть ли у вас о ней сведения. Тот факт, что вы не имеете о ней известий... -- То есть вы хотите сказать, -- перебила миссис Сентас, -- что видели ее привидение? -- Полагаю, что да, -- ответил я. На Энн я не смотрел. -- Надеюсь, вы осознаете, во что предлагаете нам поверить, -- сухо проговорила миссис Сентас. -- Конечно. Но я видел именно вашу сестру. Теперь я это знаю точно. -- Но откуда вы можете знать, что это была именно она? -- спросила миссис Сентас. -- Конечно, если предположить, что вы действительно что-то видели, в чем я сомневаюсь. Я рассказал ей о платье, жемчуге, о том, что все это подтвердила Элизабет. -- Ради бога, -- не выдержал Сентас, -- он видел где-то фотографию Элен и теперь пытается давить на нас. -- Зачем? -- спокойно полюбопытствовал я. -- Что я от этого выиграю? Сентас открыл рот, чтобы ответить, но, видимо, не решил, что сказать, и снова закрыл его. А я обратился к миссис Сентас: -- Когда именно ваша сестра покинула Калифорнию? -- В прошлом году, в сентябре, -- ответила она. -- Не хочу лезть в ваши дела, но... у нее были какие-нибудь особые причины для отъезда? -- Нет. -- Вы не заметили никаких странностей в ее поведении, когда она уезжала? -- Мы не присутствовали при ее отъезде, мистер Уоллис. Последние слова потрясли меня. Ошалело уставившись на миссис Сентас, я пробормотал: -- Не понимаю. -- Она оставила нам записку, -- объяснила миссис Сентас. -- Понятно. -- Я вздохнул, попытался унять отчаянно колотившееся сердце и указал на стол со стульями. -- Ну что же, попробуем? -- Милдред, пошли отсюда, -- снова загрохотал Сентас. Она молча отмахнулась, пристально глядя на меня. -- Что вы собираетесь делать, мистер Уоллис? -- спросила она. -- Должна предупредить, я не верю в то, что вы говорите. Но я очень беспокоюсь о сестре. -- Очень просто, -- сообщил я, -- мы все сядем вокруг стола, и я попытаюсь связаться с вашей сестрой. -- Милдред, если ты совсем спятила, можешь оставаться, -- прорычал Сентас, -- а я пошел. -- Мы останемся. Она произнесла всего два слова, но их оказалось вполне достаточно, чтобы привести к повиновению взбесившегося орангутанга. А я понял, что именно связывает ее с Сентасом. Некрасивая, но образованная и обеспеченная женщина вышла замуж за невоспитанного, невежественного и горластого мужика. Она предпочла этот союз невеселой участи старой девы. -- Давайте сядем, -- предложил я. Энн и миссис Сентас заняли места за столом. Миссис Сентас сидела очень прямо, лицо ее напоминало неподвижную маску. Тихо выругавшись, Сентас с размаху плюхнулся на стул напротив меня. Несчастный стул издал жалобный скрип, но устоял. Я чувствовал исходящие от Сентаса волны холодной враждебности. -- Так, -- сказал я, стараясь не обращать внимания на Сентаса, -- пожалуйста, сидите тихо. Миссис Сентас не шевелилась. Энн тоже, только с беспокойством поглядывала на меня. Сентас немного поскрипел стулом и тоже затих. Дождавшись тишины, я закрыл глаза. До меня доносилось только хриплое дыхание Сентаса. А я старался расслабиться, очистить мозг от посторонних мыслей. И еще во мне росла уверенность: что-то произойдет. Через некоторое время меня вдруг заинтересовало, почему Сентас так тяжело дышит. И вдруг я понял, что слышу свое собственное дыхание. Моя грудь тяжело двигалась вверх и вниз, заставляя тело дышать, а мозг постепенно погружался в темноту. Я почувствовал, как холодеют руки и ноги. Дыхание становилось все быстрее и быстрее. Кульминацией послужил глубокий вдох, от которого по всему телу пробежала дрожь, за которым последовал медленный выдох. Я успел заметить потрясенные лица сидящей за столом троицы. Вслед за этим меня не стало. Позже Энн рассказала мне, как все происходило. Как только я закрыл глаза, дыхание участилось, голова склонилась на плечо и начала раскачиваться из стороны в сторону, руки безжизненно висели, как у тряпичной куклы, только периодически подергивались, рот раскрылся, черты лица потеряли определенность, как-то размазались. Лицо лишилось индивидуальности. Я перестал быть похожим на самого себя. Так продолжалось несколько минут. Вдруг учащенное дыхание прекратилось, наступила мертвая тишина. Моя голова дернулась и приняла вертикальное положение, но глаза еще были закрыты. Потом из горла вырвалось странное щелканье, непонятный сдавленный скрежет, похожий на звук, издаваемый дебилом, когда он пытается заговорить. И я заговорил. -- Милдред, -- сказал я тихо, без всякого выражения. Миссис Сентас вздрогнула и замерла на своем стуле, не сводя с меня внимательных глаз. -- Милдред, -- повторил я, -- Милдред. Она глубоко вздохнула, но не проронила ни слова. Энн легонько дотронулась до ее руки и прошептала: -- Вам лучше ответить. -- Милдред! -- упорно звал я. -- Что? -- наконец сумела выдавить миссис Сентас. На моем лице появилось выражение крайнего отчаяния. -- Милдред, -- произнес я срывающимся шепотом, -- боже мой, Милдред, где же ты? -- Ох! -- Миссис Сентас смотрела на меня с немым ужасом и дрожала так сильно, что стул под ней ходил ходуном. -- Милдред. -- Я с мольбой протянул к ней руку. -- Нет! -- всхлипнула она и отпрянула назад. -- Милдред! -- Я продолжал тянуться к ней. -- Прекратите это! -- пробормотал Сентас. Я дотянулся до дрожащей и холодной как лед руки миссис Сентас и взял ее. Миссис Сентас тихо застонала и попробовала высвободить свою руку. Но не тут-то было. Я держал ее достаточно крепко. -- Прости меня, Милдред, -- сказал я жалобным, плачущим голосом, -- видит бог, я виновата, прости меня, дорогая. Сентас вытаращил глаза и попытался встать. Но Энн была начеку и не допустила бегства муженька. -- Милдред, -- сказал я, -- ты что, не узнала меня? Это же я, Элен. -- Прекратите это дурацкое представление! -- прошипел Сентас. Я опустил руку его дражайшей половины, сел очень прямо и внезапно открыл глаза. И посмотрел на него. -- Пошли отсюда, -- сказал Сентас жене, считая, что я уже проснулся и представление окончено. -- Гарри, -- позвал я неприятным, скрипучим голосом. -- Слушай, парень, -- начал он, но тут же замолчал, осознав, что я все еще в трансе. -- Гарри, -- сказал я, -- Гарри Сентас. -- Мои зубы сами собой сжались, воздух прорывался сквозь них со свистом. -- Черт бы тебя побрал, Гарри Сентас, ты проклятый ублюдок, сукин сын! -- Я закрыл глаза и вытер их рукой. -- Бог мой, что я тебе сделала? -- разрыдался я. Потом я поднял голову и протянул дрожащие руки к Гарри Сентасу, по моим щекам текли ручейки слез. -- Гарри, за что? Почему ты это сделал, Гарри? С хриплым воплем Сентас опрокинул на меня стол. Я вместе со своим стулом свалился на пол. Глава 20 Я снова стал самим собой. Только слух и зрение вернулись не сразу. Перед глазами вспыхивала картинка, потом она гасла и появлялась следующая. Вот Сентас с перекошенным от лютой ненависти лицом рвется ко мне, его жена изо всех сил удерживает его, затем темнота, потом я увидел Энн, тяжело поднимающуюся со стула и направляющуюся ко мне. Комната плыла и кружилась. Горло пересохло, мне страшно хотелось пить. Голова раскалывалась от пульсирующей боли. -- Дорогая, -- с трудом выговорил я, всматриваясь в испуганное лицо Энн, стоявшей рядом со мной на коленях. -- Черт бы вас всех побрал! -- вопил разъяренный Сентас. -- Я не намерен больше терпеть трюки этого ублюдка! Отпусти же меня, я его по полу размажу! -- Последнее относилось уже к жене, которая мертвой хваткой вцепилась в его руку и не давала подойти ко мне. -- Прекрати, -- всхлипывая, молила она, -- перестань! Я не могу восстановить в памяти последовательность событий между моим падением на пол и их уходом из нашего дома. Время бежало, мягко говоря, не вполне обычно, оно двигалось какими-то странными скачками. Все еще лежа на полу, я посмотрел на бушующего Сентаса и его истерически рыдающую жену и удивился, как ей удается удерживать этого буйвола на месте. А в следующий момент их уже не было в доме. И лежал я не на полу, а на диване, и Энн осторожно обтирала влажным и очень холодным полотенцем мое разгоряченное лицо. -- Воды! -- Это было первое слово, которое я сумел произнести. Полагаю, такой же голос был бы у заблудившегося в пустыне странника -- тихий и хриплый. Должно быть, я выглядел далеко не лучшим образом, потому что Энн почти бегом устремилась в кухню и принесла самый большой из имеющихся в наличии стакан с водой. Я осушил его одним глотком. Затем я вздохнул и расслабился. -- Как хорошо, -- прошептал я, -- знаешь, а ведь я совсем забыл. -- О чем? -- Энн смотрела на меня с откровенным испугом, опасаясь, не поехала ли у меня крыша. Я улыбнулся и похлопал ее по руке. Смеяться просто не было сил. -- Я забыл, как нам, медиумам, после сеанса всегда хочется пить. -- Еще раз слабо улыбнувшись, я поинтересовался: -- Что здесь произошло? Энн подробно пересказала мне все события, стараясь не упустить ни одной детали. -- Неудивительно, что они ушли, -- заметил я. -- Очень громко ушли, я бы сказала, -- вымученно улыбнулась Энн. -- Сентас грохнул дверью так, что дом едва не рухнул. Даже о своей собственности не подумал. -- Она несколько секунд помолчала и добавила: -- Веселенькое у нас лето. Я в ответ криво улыбнулся. После всего случившегося чувство юмора уже не особенно помогало. Мы прижались друг к другу и некоторое время сидели молча, думая каждый о своем. Я чувствовал, что ко мне снова возвращается гнетущее чувство страха. -- Энн, -- сказал я, -- мне кажется, я знаю, почему Сентас так разбушевался. Она внимательно всматривалась мне в лицо, вопрос явно вертелся у нее на языке, но она так и не задала его. -- Элен Дрисколл никогда не уезжала на восток, -- медленно начал я, -- она вообще никуда не уезжала. Потому что умерла здесь. И убил ее Гарри Сентас. -- Что?! -- Могу поклясться! Все сходится. Если бы он знал, что она живет где-то на востоке, он не стал бы так нервничать. Я имею в виду сегодняшний инцидент. -- Не знаю... А может быть, все не так страшно? -- Что ты имеешь в виду, дорогая? -- Я подумала, наверное, у Сентаса была связь с Элен Дрисколл, он решил, что тебе все стало известно, и боялся, что ты начнешь его шантажировать. А в то, что ты медиум, он, по-моему, не поверил. -- Мне тоже кажется, что не поверил, -- подумав, согласился я, -- но, если все так, как ты говоришь, он слишком уж нервничает. Я верю, что он действительно спал с Элен Дрисколл. Но я также уверен, что он убил ее и написал от ее имени письмо, чтобы все подумали, будто она и в самом деле уехала в Нью-Йорк. И он оказался прав. Никто ничего не заподозрил. -- Но... где же она? -- Вероятно, похоронена где-нибудь в укромном месте. Энн вздрогнула и зябко поежилась. -- Это просто ужасно, -- пробормотала она, -- но мы все-таки не можем быть уверены. Если она действительно мертва, у полиции все равно нет никаких доказательств. Я почувствовал, что она намеренно акцентирует свое внимание на поверхностных деталях, чтобы не вдаваться в главное -- в то, что со мной общается призрак. Даже после смерти Элен Дрисколл я ее вижу и слышу. -- Ты права, -- вздохнул я, -- не приходится сомневаться, что над моими свидетельскими показаниями в суде в лучшем случае посмеются, ну а в худшем -- я окажусь на приеме у психиатра. -- Как бы узнать, где похоронена эта женщина, -- задумчиво протянула Энн, -- конечно, если предположить, что ты прав... а я в этом почти уверена. Страшно вспомнить, как этот громила бросился на тебя... даже не знаю, как у миссис Сентас хватило сил его удержать. -- Тс-с-с, успокойся, дорогая. -- Я обнял жену и задумался. Что я мог сказать полицейским? Что я -- медиум и мне является убитая женщина? Меня наверняка поднимут на смех, и до суда, скорее всего, дело не дойдет. Никто не станет меня слушать. И тем не менее я был убежден, что не ошибаюсь. Реакция Сентаса на голос Ричарда, его поведение сегодня... Совершенно очевидно, что он пытался держать жену подальше от этого дома, пока она не обнаружила чего-нибудь лишнего. Записка, оставленная Элен Дрисколл. Тот факт, что сестра не присутствовала при ее отъезде. Да и вся ситуация в целом -- некрасивая властная жена, звероподобный муж и живущая по соседству симпатичная сестра жены. Возможно, она пригрозила, что расскажет сестре об измене супруга, тот пришел в ярость, схватил первое, что подвернулось под руку, и... -- Черт меня побери! -- воскликнул я. -- Кочерга! Я подошел к железке и, собравшись, взял ее в руки. Энн увидела, как сильно я вздрогнул и вновь уронил ее на пол. -- Вот почему я оставил ее на полу в ту ночь, -- объяснил я ничего не понимающей Энн, -- именно этой кочергой была убита несчастная женщина. Энн стояла раскрыв рот и смотрела то на кочергу, то на меня. -- Поднеси ее, пожалуйста, сюда, к лампе, -- попросил я. -- Я?! -- Мне тяжело к ней прикасаться, дорогая. Осторожно, будто гремучую змею, Энн взяла кочергу и, стараясь держать ее подальше от себя, положила под лампу. Осмотрев орудие убийства, я был вынужден признать, что на нем нет пятен крови, волос -- в общем, ничего, что могло бы явиться доказательством преступления. Очевидно, Сентас ее как следует вымыл. Энн снова с опаской взглянула на кочергу и, соблюдая прежнюю осторожность, отнесла ее на место. -- А что может служить доказательством? -- спросила она. -- Возможно, уже ничего, -- вздохнул я, -- прошло слишком много времени. -- Но если это правда, -- начала Энн, -- может быть, в полиции сумеют заставить его говорить? -- Если мы не предъявим труп, нас даже слушать не будут, -- вздохнув, сообщил я и тут же оживился: -- А что, если... Энн не произнесла ни слова, но на ее лице снова появилось испуганное выражение. -- В сказках о привидениях, живущих в домах или замках, -- поделился я своими мыслями, -- часто находят тела, похороненные в подвалах или на чердаках. -- Том! -- Бедная Энн даже позеленела. -- Ради бога, пожалей меня. -- Прости, дорогая, я понимаю, как все это ужасно, но такое вполне может быть. Мне не дает покоя выражение лица этой женщины. Мольба... -- Том, умоляю тебя! -- В любом случае есть только один способ убедиться в моей правоте. -- Нет! -- воскликнула она, но, сдержавшись, добавила: -- Прямо сейчас? -- Сентас может сбежать, Энн, если решит, что у меня есть что-то конкретное против него. -- Да, но... -- она тяжело опустилась на диван, -- я не могу тебе помочь в этих жутких поисках и очень надеюсь, что ты не прав. Потому что, если окажется, что все это время мы жили рядом с могилой... -- Она тяжело вздохнула и закрыла глаза. -- Скоро вернусь, -- сообщил я и направился к выходу. -- Том, а где ты собираешься искать? Я беспомощно развел руками: -- Думаю, где-то под домом. Вряд ли он это сделал на заднем дворе... В общем, не знаю. Потоптавшись еще немного на пороге, я решительно открыл дверь и шагнул на улицу. Ночь была довольно прохладной. И пока я шел по аллее к гаражу, легкий ветерок приятно холодил мое разгоряченное лицо. В гараже я включил свет, разыскал лопатку с короткой ручкой -- под домом можно было работать только такой -- и снял с крючка фонарь. "Неудивительно, что Энн стало дурно, -- думал я, направляясь на задний двор. -- Мысль о том, что мы два месяца жили над могилой зверски убитой женщины, способна кому угодно испортить настроение". В доме не было подвала, их очень редко строят в Калифорнии. По периметру стоящего на свайном фундаменте строения было предусмотрено невысокое бетонное ограждение, чтобы под дом не затекала вода, а над ограждением имелось отверстие, достаточно большое, чтобы в него можно было пролезть. Отодвинув в сторону декоративный щит, я зажег фонарь, вооружился лопатой и заполз под дом. Причем сразу же почувствовал себя как в холодильнике. Песчаная почва была влажной и очень холодной. Поздравив себя с возможностью простудиться, я поднял фонарь и принялся осматриваться. В пределах видимости была только ровная, нетронутая земля. Я немного повернулся в другую сторону, и в этот момент луч фонаря осветил небольшой холмик. Моим первым и, пожалуй, вполне естественным желанием было поскорее выбраться из темного и сразу ставшего жутким подпола и бежать в полицию. Пусть уж они сами выясняют все остальное. Но, поразмыслив, я понял, что спешить нельзя. В конце концов, там вполне может быть зарыто что-нибудь другое. Дом построен недавно, строители могли закопать в подполе строительный мусор. Судорожно сглотнув, я пополз к страшному холмику. И чем ближе я к нему приближался, тем меньше оставалось сомнений. Словно чей-то назойливый голос нашептывал мне в ухо одно-единственное слово: "да". Вблизи холмика уровень земли был несколько выше, чем в том месте, где я проник в подпол, поэтому копать пришлось лежа. В полной тишине было слышно только, как с глухим стуком падали комья мокрой земли. И тут ко мне снова явилось озарение. "Поспеши, -- билось у меня в мозгу, -- поспеши!" Я продолжал копать, убеждая себя, что скоро все кончится, мы снова заживем нормальной жизнью. Возможно, я смогу найти хорошего медиума, который научит меня, как правильно обращаться с этим непрошеным даром. Тогда у нас больше не будет неприятностей. Тут с моих губ сорвалось проклятие. И еще я ощутил сильный позыв к рвоте. Потому что я нашел, что искал. Кусочки земли срывались с краев ямы и прыгали по синеватым пальцам мертвой руки, которую я только что откопал. Несколько секунд я не мог отвести взгляд от ужасной находки, потом резко воткнул лопату в землю и поспешил выбраться на волю. Я был прав и все сделал правильно. Теперь у меня было доказательство. Выбравшись из-под дома, я с удовольствием принял вертикальное положение и тщательно отряхнулся. Потом вернул на место щит и пошел домой. У нас в гостиной на моем любимом зеленом стуле сидела Элизабет. -- Привет, Элизабет, -- поздоровался я с гостьей. Она молча кивнула. -- Я пригласила Элизабет к нам, -- нерешительно начала Энн, -- ей дома очень одиноко. -- Ладно. -- Я вопросительно взглянул на жену: -- Ты ей сказала? -- Нет. Элизабет пристально разглядывала мои брюки. Опустив глаза, я понял, что мои попытки почистить одежду на улице успехом не увенчались. Брюки были перепачканы мокрой землей. -- Ты что-нибудь нашел? -- не выдержала Энн. -- Да, она там, внизу. -- Боже мой! В другом конце комнаты раздался шорох. -- Ну вот и все, -- выдохнула Элизабет. Обернувшись, я увидел, что она целится в меня из своего "люгера". Глава 21 -- Лиз, что ты... -- Энн не сумела договорить. Ничего не понимая, она завороженно уставилась на пистолет. А я так вообще онемел, глядя на бледное лицо соседки. Где же были все мои предчувствия, ощущения и озарения? Куда же подевалась хваленая телепатия? Я был потрясен, сбит с ног, уничтожен! -- Лиз, что это? -- пролепетала вконец растерявшаяся Энн. Наконец у меня тоже прорезался голос. -- Ты, -- с недоверием прошептал я, -- так это была ты? -- Не смей так разговаривать со мной! -- взвизгнула Элизабет, и я увидел, как дернулся палец на спусковом крючке. -- Элизабет!.. Судя по голосу, Энн все еще ничего не понимала. -- Тебе обязательно надо было вмешаться, -- словно бы выплюнула Элизабет, не сводя с меня полыхающих ненавистью глаз. -- Зачем ты полез не в свое дело? -- Элизабет, -- спокойно сказал я, -- положи пистолет. -- Тебе этого хочется, не так ли? -- истерически рассмеялась она. -- Ты бы хотел, чтобы у меня его отняли еще в полиции, но, слава богу, они этого не сделали. Ведь Фрэнк сказал, что произошел несчастный случай. Правда, он душка? Ненависть и презрение, которые она месяцами подавляла в себе, теперь выплеснулись наружу и сделали ее голос визгливым и резким. -- Что это? -- Энн, похоже, наконец пришла в себя. -- Можно я сяду? -- поинтересовался я у Элизабет. -- Можешь ли ты сесть? -- презрительно повторила она. -- Да какая, к черту, разница, что ты будешь делать? Стараясь двигаться очень медленно, чтобы резкие движения не показались ей подозрительными, я сел рядом с Энн и взял ее за руку. -- Вы неплохо смотритесь, -- заявила Элизабет, -- прекрасная картинка. -- Она неожиданно всхлипнула. -- Элизабет, положи пистолет. -- Заткнись! -- По ее щеке скатилась одинокая слезинка, но она, казалось, этого не заметила. -- Ничего не хочу слышать. -- Элизабет, что с тобой? -- Энн искренне недоумевала. -- Наша Элизабет и есть... -- начал я. -- Прекратите шептаться! -- завопила Элизабет. -- Лиз, ты же разбудишь... -- В это мгновение я стиснул руку Энн, и она не успела произнести вслух имя нашего сына. Но Элизабет оказалась догадливой. -- Ричарда? -- спросила она, и ее глаза заблестели. -- Вашего ребенка? Энн судорожно вдохнула, но ничего не сказала, с ужасом следя за пляшущим в руке Элизабет пистолетом. -- Расскажи нам все, Лиз, -- быстро проговорил я, -- если мы сможем помочь, то непременно... -- Помочь? -- Ее смех был больше похож на рыдания. -- Вы собираетесь мне помочь? Вы сможете вернуть моего ребенка? -- Разумеется, нет, -- сказал я, -- но мы обязательно поможем тебе с полицией. Элизабет еще больше побледнела и выпрямилась на стуле. -- Вы никогда не увидите полицию, -- доверительно сообщила она. -- Вы вообще никого и никогда больше не увидите. Ты, Том, -- мерзкий, надоедливый сукин сын. Будь ты проклят! Я слышала, что ты тут вытворял с Сентасами. Я стояла на крыльце и все слышала. -- Лиз, -- подала голос Энн, но на нее никто не обратил внимания. -- Вы, наверное, хотите знать, как я убила ее, -- нахмурилась Элизабет. -- Что ж, я расскажу вам, как я убила эту суку. Ей было на все и на всех наплевать. Кроме мужчин. На них у нее круглый год был открыт сезон охоты. На любых. Она украла мужа даже у собственной сестры. Но этого ей показалось мало. Ей нужен был еще чей-нибудь муж. Причем она не брезговала никем. Она могла любого уложить в свою грязную постель. -- Лиз, -- попробовал вмешаться я, но она продолжала свой монолог. -- Я узнала, -- кивнула она, -- я все узнала. Все считают меня дурой. Бедняжка Лиз! Бедная старушка Лиз... Я попробовал подняться. -- Сидеть! -- заорала она, и я быстро плюхнулся на место. Судя по всему, у нее совсем помутился рассудок. -- Я все узнала, -- повторила она со зловещей улыбкой. -- Фрэнк считал, что я ничего не знаю, но он ошибался. Зато он позволил мне иметь ребенка. Вы об этом не знали? А у нас была такая сделка. Мне пришлось заключить с ним сделку. -- Внезапно она прижала не занятую пистолетом руку к лицу. -- Разве кто-то поверит, что мне пришлось пойти на такую сделку с собственным мужем, чтобы он позволил мне иметь ребенка? -- Лиз, не надо, -- пробормотал я. Слушать ее прерываемый сдерживаемыми рыданиями рассказ обо всех ужасах, с которыми ей приходилось жить каждый день, было просто невыносимо. -- Нет уж, -- воскликнула она, -- вы все выслушаете! Каждую отвратительную деталь моей истории. Она вновь подняла пистолет, а я придвинулся поближе к Энн, готовый, в случае необходимости, закрыть ее своим телом. Но Элизабет немного расслабилась и откинулась на стуле: -- Фрэнк куда-то ушел той ночью. Не знаю куда. Да и какая разница? Может быть, нашел себе новую дешевку... -- Она на несколько секунд умолкла, чтобы перевести дух. Мне показалось, что к этому моменту у нее не осталось даже остатков разума. -- Я увидела, как к ней прокрался Сентас, -- доверительно поведала она, -- он частенько туда шастал в отсутствие жены. Как кобель, учуявший течную суку. Милая, спокойная, застенчивая Элизабет! -- Он пробыл у нее не долго, -- продолжила она, -- им не требовалось много времени. Поэтому мне не пришлось долго ждать его ухода. В доме было темно. Дверь была открыта. И я вошла. В гостиной ее не было. Но я точно знала, где ее искать. Она могла быть только в одном месте -- в постели. И я... я... -- По-моему, она испытала чувство близкое к восторгу, вновь переживая события той ночи. -- Я взяла вон ту кочергу и вошла в спальню. В комнате было очень тихо. Слышалось только хриплое дыхание Элизабет Вонмейкер, которая хотела от жизни совсем немногого -- иметь ребенка и быть любимой. -- Эта сука была одета, -- продолжала она хриплым от бешенства голосом, -- на ней было то самое черное платье, о котором ты меня спрашивал, помнишь? С ацтекскими символами. Она даже не сняла его. Ей было достаточно просто задрать платье и... -- Элизабет снова прижала руку к лицу и зарыдала. -- Видит бог, я убила ее. И убила бы снова, снова, снова... еще сто раз, тысячу раз! -- По ее подбородку потекла слюна, но Элизабет не обратила на это внимания. Она перевела дыхание и заговорила опять: -- Я убила ее, ударила по голове, когда она лежала в постели. Она попыталась встать, но я снова ударила ее. Она свалилась на пол и поползла в гостиную. А я шла за ней и била, била, била ее, пока она не перестала дышать. -- Закончив рассказ, она перевела дыхание и взглянула на нас. -- Итак, -- поинтересовалась она, -- разве ты не удивлена, моя милая подружка Энн, узнав, что твоя маленькая Лиз может делать с суками? И с мужьями, которые спят с суками? Энн тяжело вздохнула и закрыла глаза. Я решил взять инициативу в свои руки. -- Элизабет, -- начал я, -- позволь нам тебе помочь. Ты не совсем здорова. Никто не накажет тебя за поступки, совершенные в таком состоянии. -- Не совсем здорова! -- расхохоталась она. -- Какой ты милый, Том! И как это великодушно с твоей стороны. -- Она подалась вперед и совершенно спокойным, ледяным голосом процедила сквозь зубы: -- Неужели ты не понимаешь, что мне теперь все совершенно безразлично? Я потеряла ребенка. Моего ребенка! И больше не смогу иметь детей. Я потеряла мужа и не хочу другого. Я убила женщину -- суку, ведьму -- и попыталась убить мужчину. И после всего этого ты думаешь, что я беспокоюсь о своей судьбе? Ты считаешь, что мне еще можно причинить боль? -- Теперь ты хочешь сделать нам больно, Лиз? -- Да! -- завопила она. -- Я хочу причинить боль... Я хочу, чтобы другие люди тоже знали, что такое страдание! -- Лиз, если ты сейчас положишь пистолет, с тобой ничего не случится, обещаю. -- Ничего не случится? -- Она вновь истерически расхохоталась. -- Боже, как ты забавен. -- Мама! Только услышав голос сына, я понял, что такое настоящий страх. Он, казалось, проник в кровь через поры, разбежался по жилам и стальным обручем стиснул сердце. Он парализовал меня, и несколько секунд я не мог ни шевелиться, ни говорить. Элизабет медленно повернула голову в сторону комнаты Ричарда и внезапно вскочила на ноги. -- Да! -- радостно воскликнула она. -- Нет! -- Еще не сообразив, что именно надо делать, я уже стоял у нее на пути. С яростным криком Элизабет подняла пистолет и выстрелила. Что-то больно ударило меня по голове, отчего моя несчастная черепушка качнулась в сторону, и я почувствовал, что падаю. Но, движимый одним из самых сильных в природе инстинктов -- родительским чувством, через секунду я уже был на четвереньках, тщетно пытаясь встать. Что-то мокрое и очень горячее текло по лицу, заливая правый глаз. Я рванулся следом за Элизабет, которая направлялась к Ричарду, но успел только коснуться кончиками пальцев ее туфель. И вдруг раздался пронзительный вопль. Элизабет пятилась обратно с искаженным гримасой смертельного ужаса лицом. -- Нет, -- бормотала она, -- не-ет!.. Она поминутно спотыкалась, но удерживала равновесие. Ее глаза за чем-то следили. И это что-то шло ей навстречу. Я ничего не видел, но знал, что это было. -- Убирайся! -- В голосе Элизабет уже не было ничего человеческого. -- Убирайся! Всему в этой жизни есть предел, и в конце концов Элизабет не выдержала. Колени ее подогнулись, и с отчаянным криком "Не прикасайся ко мне!" она рухнула на пол. Уже лежа, она несколько раз выстрелила в воздух. В ночной тиши выстрелы звучали оглушающе громко. Испуганный Ричард плакал у себя в кроватке. Издав какой-то странный звук, Элизабет приподнялась на одной руке и попыталась ползти, но безуспешно. Из разинутого рта текла слюна. -- Нет! -- еще раз вскрикнула она, поднесла пистолет к своему виску и спустила курок. Выстрела не последовало. В ответ раздался только громкий щелчок. Она повторила попытку -- но с тем же эффектом. Большего она уже не могла вынести. Выронив пистолет, она потеряла сознание. Я еще успел заметить расширенные от страха глаза склонившейся надо мной Энн, пробормотать ей, что все в порядке, и провалился в темноту. Очнулся я в незнакомой постели. Рядом сидела очень грустная и озабоченная Энн. Заметив, что я открыл глаза, она схватила меня за руку. -- Где мы? -- проявил я естественное любопытство. -- И что с Ричардом? -- В больнице, -- сообщила она, -- а Ричард в порядке. Он сидит в коридоре, и медицинская сестра читает ему книжку. -- Слава богу, -- выдохнул я. -- Когда Лиз пошла к нему, я думал... -- Поморщившись от резкой боли в голове, я замолчал, но потом снова задал вопрос: -- А что с моей головой? -- Тебя зацепило пулей. Но ничего страшного. Доктор сказал, что через несколько дней все будет в порядке. -- Энн сжала мою руку и улыбнулась, хотя в глазах блестели слезы. -- Боже, как я испугалась! Я нежно поцеловал жену и спросил: -- А как наша малышка? -- Все еще внутри, -- последовал ответ, -- хотя, откровенно говоря, я сама удивляюсь, как она все это выдерживает. -- При такой жизни, -- слабо улыбнулся я, -- она вообще не захочет выбираться наружу. Энн улыбнулась, ее лицо светилось любовью и гордостью. -- Я никогда не забуду, -- сказала она, -- как ты стоял под дулом пистолета, заслоняя собой Ричарда. -- Мне это не слишком удалось, -- признался я, -- так что спасать его пришлось Элен Дрисколл. -- Ты думаешь... -- Не сомневаюсь. Элизабет увидела ее. Не понимаю только, почему я ничего не видел. Кстати, а где Элизабет? -- В тюремной больнице. -- Бедная, бедная Лиз, -- вздохнул я. И почему-то вспомнил расческу. Я понял, что ощущение смерти шло от Элен Дрисколл. Не знаю почему, но я мог поклясться, что в ту ночь, когда Элизабет убила Элен Дрисколл, расческа была у нее в кармане. Одна женщина убила другую, жестоко и подло, в темноте. Элен Дрисколл даже не поняла, кто именно ее убивает, и считала, что это Гарри Сентас. Даже после смерти. -- Представляешь, -- вспомнил я, -- а я еще задавал Элизабет вопросы об Элен Дрисколл. Хорош медиум! -- Думаешь, ты все еще медиум? -- осторожно поинтересовалась Энн. -- Понятия не имею! Я перестал быть медиумом. Не знаю почему. Возможно, пуля что-то сместила в моих мозгах. Или этот дар был дан мне на небольшой отрезок времени, а может быть -- только с определенной целью. В любом случае я его утратил. Но я всегда могу с гордостью сказать, что самое главное мое предсказание сбылось. Тут я попал в десятку, потому что в конце сентября у Энн начались схватки, я отвез ее в больницу, и через несколько часов она родила. Девочку.