притушили, громкоговорители начали тихонько потрескивать. Раздался голос, вещающий о громадных толпах, наводнивших Трафальгарскую площадь, и о представлении у фонтанов. Дуди отплясывал джигу с какой-то старушкой, которая светилась от радости. Судя по ее виду, старушенция не танцевала уже, наверное, лет тридцать. Сестра Коухен присоединилась к ним на пару с восьмидесятилетним старцем, который в другое время лежал бы себе в теплой постельке и изводил всех своим нытьем. Забили куранты - танцы тут же прекратились. Ривен встал, сжимая в руке бокал. Девять, десять, одиннадцать... На последнем ударе он осушил свой бокал и поднял его к потолку. За тебя, моя красотка. С Новым Годом! Когда он уходил из комнаты, Дуди целовал сестру Коухен. Пациенты, по новогодней традиции, по-старчески чмокали друг друга. Трясущиеся руки сплелись, и зазвучало "Доброе старое время". Мелодия летела за ним по пятам, пока он выбирался на улицу, к безмолвной ночи и холодным звездам, к лужайке и тихо струящейся реке. Трава была влажной и мокрой, так что продвигался Ривен медленно. Устав, он остановился и попытался определить созвездия. Орион со сверкающим своим поясом. Ковш Большой Медведицы и Полярная звезда. Яркая Венера низко над горизонтом и сияющий Юпитер. В прежние времена они ему были проводниками. И теперь они тоже вели его, как будто время могло повернуть вспять, и он опять оказался на Скае, и его сердце еще не разбилось, и рядом был кто-то, кто любит его. Река отражала Млечный Пусть и словно лилась через край под обнаженными ветвями ив. Ривен уселся на землю и стащил ботинки слегка дрожащими от усталости руками. Потом - носки. Студеная роса приятно холодила босые ноги. Поначалу речная вода обожгла его холодом, но потом жжение сменилось жарким покалыванием. Он стоял, позволяя ему - этому восхитительному ощущению - подниматься от ног по телу, и смотрел на звездный купол неба. Купол как будто вращался в бархатной темной безмерности. А он, Ривен, стал его центром, осью вращения. Он понял: время его в Бичфилде истекло. Наступило время уйти. Время вернуться в горы. 4 Ривен возвращался в Кемасанари не для того, чтобы писать свою книгу. Он просто пытался рассеять призраков, исцелить себя. Он Думал так: если он и возьмется писать, то это будет одним из средств его исцеления, но он не был уверен, что это средство понадобится. Как бы то ни было, он все же едет туда, на поезде, - все его вещи собраны в рюкзаке, который валялся теперь у его скрюченных ног, - Бичфилд остался за полдюжины графств отсюда, и новый год раскрывался перед Ривеном как загадочный цветок. Ночь в поезде. Он не побеспокоился даже о том, чтобы взять билет в спальный вагон; это было уже своего рода традицией - добираться до Ская с максимумом неудобств. Казалось, от этого, по контрасту, Квиллины при взгляде на них через Саунд-оф-Слит становились еще более прекрасными и притягательными. Он глядел в серое марево за окном. Если так будет и дальше, то я вообще ничего не увижу, - только эту бесконечную изморось. Проехали Карлайл и вместе с ним - Англию. Движение поезда убаюкивало Ривена. Он задремал. Несколько часов спустя он пробудился от своего судорожного сна, ощутил боль в ногах и увидел, как над нагорьем разливается свечение рассвета. Кое-где холмы уже были покрыты снегом. Интересно, спросил себя Ривен, а есть ли снег на островах. В первый раз за все время пути ему пришло в голову, что добраться до домика будет, наверное, не так-то просто. Придется топать через перевал, выбора нет. Вряд ли он там отыщет кого-то, кто потащит его на себе. В Маллейге он сошел с поезда в пасмурное утро и добрался пешком до гавани, - благо от станции было рукой подать. У причала качались рыбачьи лодки и какие-то транспортные катера. Над головой кричали чайки; Ривену казалось, что с тех пор, как он слышал крик чаек последний раз, прошли годы. Он поднял глаза и увидел большой особняк, абсолютно неуместный на покрытом пожухлым папоротником каменистом склоне горы, что возвышалась над гаванью. Ривен повернулся в сторону моря - за проливом в туманной дымке угадывался Скай. Он снова вернулся сюда, в край моря и камня. Он подоспел как раз к полуденному парому и, ступая на палубу маленького суденышка, испытал странное чувство, больше всего похожее на суеверный страх. Вновь оказаться так близко. Это ли нужно ему сейчас? Но он уже принял решение. Всю переправу Ривен простоял на палубе; свежий ветер играл его бородой. Уже приближался Армадейл, заросшее лесом местечко в низине. Отсюда еще долго-долго пилить на автобусе, а потом - на своих двоих через перевал. Плыви, мой челн... Палуба качалась под ногами, за кормой носились и резко кричали чайки. Зачем он вернулся сюда? Его мутило при одной только мысли о Кемасанари, мертвом, - как мертва она, - о вещах ее там, внутри, как они были оставлены тем летним утром. Мрачное настроение черным вороном кружилось над его головой, опускалось ему на плечо. Быть может, Моулси был не так уж прост. Едва ступив на мол Армадейла, Ривен стал беспомощной жертвой изощренных причуд островной системы автобусного сообщения. Впрочем, ему все-таки удалось добраться до Бродфорда без особой головной боли. Здесь можно будет подсесть на почтовый автобус, который проходит через Торрин; но сначала Ривен заглянул в отель и подкрепил дух свой и тело глоточком-другим виски Маклеода. Умение потреблять крепкие напитки относится к жизненно важным навыкам современной общественной жизни, и за то время, что Ривен провел в Шотландии, он изрядно поднаторел в этом искусстве. Маленький красный автобус, развозящий по острову почту, как обычно, опоздал. Водитель его не узнал, за что Ривен был ему искренне благодарен. Он промолчал всю дорогу, пока автобусик кружил средь холмов, пробираясь на юго-запад к Торрину. Для Ривена это было путешествие в прошлое. Месяцы, проведенные им в Центре, казались теперь серым туманным сном, от которого он, наконец, пробудился. И вот, наконец, его взору открылся перевал: горные склоны, бурые от пожухлых зарослей папоротника, вершины кряжа засыпаны снегом. Ривен смотрел на них, вдыхая свежий горный воздух всей грудью и теребя в руках палку. Поблизости от остановки очень кстати оказалась чахлая рощица орешника, Ривен вырезал себе настоящий посох, пригодный для горной тропы, и начал свое долгое восхождение. Ветер нес с собой промозглую изморось, и уже через пару минут все тепло виски выветрилось. Ривен мерно шагал, наклонившись вперед и пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Узкую тропку пересекали шумные ручейки, и вскоре Ривен промочил ноги. Спина и подмышки уже вспотели, хотя лицо и уши мерзли под холодным ветром. На мгновение остановившись, он выпрямил спину и вгляделся в подъем впереди, стараясь не обращать внимания на боль в ногах. Я, должно быть, с ума сошел. Но он снова двинулся вперед, опираясь на ореховый посох. На склоне холма паслись коровы. Не переставая жевать свою жвачку, они оглядели Ривена с выражением спокойного любопытства. Он прошкандыбал мимо и бросил взгляд на хмурое небо. Похоже, оно готовилось разразиться чем-то действительно неприятным. Ривен знал этот кряж, эту тропу. Все повороты ее и изгибы, подъемы и спуски, заболоченные низины, по которым нехотя стекали в долину черные торфяные воды. Вот только тело, которое брело по тропе, изнывая от боли, было ему незнакомо. Новая, неизвестная прежде слабость сопровождала его восхождение, как будто он шел по этой тропе в первый раз, ничего не зная об усилиях, необходимых для идущего по ней. Он пересек снеговую границу, дождь обратился теперь в мокрый снег, который, падая, скапливался на камнях и на вереске, затем сползал слякотью, а сверху снова валили свежие белые хлопья. Тихий, погожий денек, сказал бы Кэлам со своей вечной трубкой во рту и глазами, которые привыкли видеть погоду похуже. Но Кэлам умер, опередив дочь свою лишь на год, умер ясной лунной ночью, сломленный грузом бездействия, которое сердце его отказалось выносить. И пес его жалобно выл, свернувшись у ног хозяина. Ривен добрался до перевала и уселся на камень; внизу, словно бы выцветшая в сгущающейся темноте и кружащейся метели, простиралась Слайгаханская долина. За долиной громоздились горы, а слева шумело море, бесконечной пенистой лентой набегая на берег. Ну да. Тихий, погожий денек; но следующая ночь будет отнюдь не тихой. Он растер свои ноги. Изуродованный и одинокий. Такой одинокий. Только упрямство и, быть может, еще привычка к военной дисциплине удерживали его от того, чтобы не разрыдаться, как удержали от слез тогда, в Ирландии, когда прямо под носом у Ривена взрыв разметал на куски его капрала, или когда он узнал, что Дженни мертва. И он снова видел ее как живую - ветер треплет ее волосы, а она смеется и поторапливает его. Вниз по склону этого увала, на который он сейчас взобрался. Ривен направился дальше, проклиная свои бедные ноги, и грязь, и слякоть, и зиму, но больше всего - себя. Спуск оказался гораздо труднее подъема: икры болели, колени ныли. Ему приходилось глубоко втыкать посох в размокшую землю, хвататься за вереск и камни. Склон был настолько крут, что тропа петляла причудливым серпантином. Ручьи теперь текли почти прямо вниз, часто пересекая извилистую тропу. Его промокшие ноги уже больше не ощущали никаких неудобств от сырости, но боль донимала Ривена. Ему казалось, что спицы в ногах у него сдвигаются с места, винты врезаются в мышцы, металл царапает по кости. Пока Ривен спускался, снег опять перешел в дождь. Студеный, мелкий, нудный дождь, разбрасываемый порывами ветра с моря. Внизу, в заливе, ревели волны и крошились о мыс в белой ярости. Ривен обвел взглядом прибрежную луговину, и ему показалось, что он разглядел темное пятнышко на том конце залива - домик. Перешагивая один из ручьев, он поскользнулся на влажном камне и упал, и покатился вниз по склону. Цепляясь руками за камни и стебли травы, он смог удержаться только перед черной торфяной топью; еще бы дюйм, и он въехал бы туда лицом. Он полежал там с полминуты, пока вода болота не успокоилась и в ней не возникло его отражение, потом поднялся на четвереньки, при этом руки его по запястья погрузились в тину. Промокший до нитки и весь черный от грязи, Ривен заставил себя встать и, проклиная свое упрямство, продолжить свой путь вниз по склону сквозь дождь и ветер. - Ты погляди только, какое сегодня море. Синее-синее, - сказал он и остановился на вершине, засунув большие пальцы между лямками рюкзака и плечами. Она поглядела на него. Ветер немилосердно трепал ее длинные черные волосы. - Летом оно всегда синее или бирюзовое. И спокойно-сонное, гладкое, как зеркало. Хорошо, что здесь, наверху, нет мошкары. - Сняв рюкзак, она бросила его на землю. - Давай пару минуточек передохнем. Он тоже снял свой рюкзак. Ветер несся по склону неритмичными волнами, пригибая траву, сверкающую на солнце каплями росы. В суровом бледно-голубом небе плыли белые косматые облачка. День выдался ясным и свежим; воздух был прозрачным, точно хрусталь. На самом краю горизонта виднелись каменистые пики Квиллинской гряды. Они лежали в хрустящем папоротнике. Волосы Дженни разметались как веер. Она откинула их с лица и, повернувшись на бок, привстала, опершись на локоть. В небе, пронзительно вскрикивая, кружил одинокий кроншнеп. Облака стали темнее и то и дело набегали на-солнце. Должно быть, над морем копился дождик, готовясь вылиться на гористую преграду. Дженни заерзала. - Знаешь, люди - как времена года, - рассеянно проговорила она. Ривен нахмурился. Она лежала теперь на животе, подперев подбородок руками. Его лицо приняло озадаченное выражение, и в глазах Дженни вспыхнула искорка смеха. - Правда-правда, - сказала она. - Кто-то - зима, кто-то - лето, кто-то - весна или осень. Он рассмеялся. Она взъерошила ему волосы. - А я кто, по-твоему? - спросил он. - А ты балда, - рассмеялась она в ответ. Он сгреб ее в охапку и держал, не давая вырваться, но она продолжала брыкаться. - Балда! - победно выкрикнула она и завертелась в его объятиях, но вырваться так и не сумела. Наконец она успокоилась и затихла. Ветер, несущийся по холмам и швыряющий чаек как листья, разметал ее волосы. Они улыбнулись друг другу. Лишь несколько дюймов разделяло их лица. - А ты, - проговорил Ривен, затаив дыхание, - ты весна с порывистым ветром, и цветением вереска, и грозой... - Он легонько коснулся губами ее губ. - И осень с богатой жатвой. И снова губы их встретились. В папоротнике и вереске шуршал ветер. Облака и тучи громоздились на небе, загораживая солнце. Было темно. Он брел по колено в грязи, отмечающей нижний край склона. Заснеженная изломанная кромка хребта выделялась на фоне темнеющего неба. Облака поднялись вверх, и дождь почти прекратился. Скоро взойдет луна. Ривен продрался через заросли камыша, покрывающие низину. Боль в ногах превратилась в ослепительный свет в мозгу. Самое трудное позади, дружище. Осталось только обойти залив. Дождь, наконец, перестал, но соленый ветер швырял брызги моря в лицо Ривена, жаля кожу, привкусом соли ложась на губы. Белая пена и лунный свет омывали берег, далеко в море уходили белыми барашками волны. Ривен уже выбрался из грязи заболоченной низины на гальку, его ноги съезжали с крупных голышей, посох стал ненадежной опорой. Он задел посохом ракушку странной формы; открылась нежданная бледность перламутра. Тяжело дыша, Ривен остановился. Отсюда уже можно было отчетливо разглядеть домик. Темный дом, за ним - нагромождение гор, а справа - бескрайняя ширь моря и неба, сливающихся на горизонте. Ни света. Ни огонька. Печаль накатила волной, потом отступила прочь. А он остался таким же холодным, как галька у моря. Приехали, твою мать. Он вонзил посох в землю и сделал еще шаг, прикрывая глаза правой рукой от брызг соленой воды. Штормовой ветер рвался с моря в долину. Ривен представлял себе, как ветер бьется о ставни, воет в трубе. Как хлопает калитка. Эта калитка. Этот порог. Он долго возился с ключами, застрявшими в кармане. Ветер безжалостно рвал с него одежду - окоченевшего, ни на что не способного. Наконец, дверь открылась. Он стоял, едва держась на ногах, в дверном проеме, за спиной - рев черного с серебром моря. Дверь ударилась о стену, и ветер ворвался в дом, просвистев мимо Ривена, взметнул кучку золы в давно остывшем камине, прошелестел бледными страницами книги, оставшейся недочитанной. Потрепал рукав джемпера, брошенного на стуле. Брошенного ею. "Он мне не понадобится... сегодня очень жарко, я в нем задохнусь. Давай, Майкл, пройдемся, пока еще солнышко светит". - И вскрики чаек снаружи. Он закрыл за собой дверь, захлопнув ее перед носом настырного ветра; комната вновь стала мертвой, темная комната. Только сквозь оконные стекла лился лунный свет. Он швырнул на пол рюкзак и посох и сам упал на каменный пол. С одежды стекала вода, влажные волосы липли ко лбу. Из сумрака на каминной полке на Ривена смотрела их фотография, два медных подсвечника холодно блеснули дуэтом. А там, на его рабочем столе, - пишущая машинка и толстая пачка бумаги, придавленная круглым камушком, найденным на берегу. И большая кофейная чашка. "- ...Но я еще не закончил... - Передохни. Твоей голове очень не помешает сейчас свежий горный воздух". Вот тут, у двери, высокие сапоги. И еще прогулочные его ботинки и пара ботинок поменьше. Он рассеянно прикоснулся к шнуровке, потом отвернулся и встал на ноги. Как я устал. Господи, как я устал. Он прошел через комнату и уставился в черный камин. Здесь когда-то зажигали огонь. Он тащит торф, щурясь от солнца и ветра, бросает его в камин. Тепло первых язычков пламени гладит его по лицу. Внезапно его охватил приступ ярости. - Мне это не нужно. Боже милостивый, мне это не нужно! - Он ударил кулаком по каминной полке с такой силой, что та задрожала, взгляд его упал на фотографию, и Ривен отшатнулся. Дверь в спальню осталась открытой. Придавленный обрушившимися воспоминаниями, он заковылял туда. В спальню. Где разобранная постель и разбросанные подушки. На одной до сих пор еще осталась вмятина от ее головы. И ее ночная рубашка лежит поперек кровати. Теплый комочек волос и плоти, пахнущий лавандой, свернулся калачиком в его объятиях, чуть-чуть хмурясь во сне. Холодные пальчики ее ног тычутся ему в ноги, чтобы согреться. Нос уткнулся ему в плечо. Из груди его вырвался странный звук, нечто среднее между рыданием и рычанием. Он уже чувствовал, как знакомые черные крылья безнадежности бьются в опасной близости от его головы, но все равно встал на постель коленями и сжал обеими руками ее рубашку. Ее запах давно уже ушел, но Ривен все равно прижал рубашку к лицу и упал на холодный матрас. Так и не сняв мокрой одежды, он сжался на кровати и спрятал голову под подушку, чтобы не видеть, не слышать канонады морского прибоя, завывания ветра, скрипа петель и стука ставней опустевшего дома. Кэлам набил трубку прямо пальцем, ставшим за долгие годы такого использования бурым и огнеупорным, и выпустил струйку сизого дыма сквозь сжатые зубы. - Итак, ты, стало быть, намерен жениться на ней, - проговорил он спокойно, не отрывая взгляда серых глаз от морских волн, выгоняемых бризом на берег. - Да, - подтвердил Ривен. Кэлам носил старый твидовый пиджак, латаный-перелатаный: шляпа его, как обычно, была надета набекрень. На его худом морщинистом лице выделялись проницательные глаза, которые спокойно глядели на собеседника, а уголок его рта, почти постоянно занятый трубкой, то и дело весело приподнимался, выдавая смешливый и добрый нрав. Вот и теперь уголок его рта был приподнят, пока Кэлам обдумывал предложение этого ирландского солдата, который, в прямом смысле слова, одним зимним вечером свалился почти им, на голову и потом наезжал к ним с завидной регулярностью. - Ты уволишься из армии? - спросил он. - Да, и по возможности побыстрее. - Кое-где бы, наверное, сказали, что в наши дни это уже старомодно: просить у отца руки дочери, - в серых глазах Кэлама вспыхнул огонек. - Может быть, но вы - вся семья Дженни. И это важно. Кэлам одобрительно кивнул. Глаза его сузились, следя за полетом кроншнепа над береговой кромкой, длинный изогнутый клюв кроншнепа был отчетливо виден в вечернем свете, - силуэт на фоне темнеющего неба. - Ее мать была удивительной женщиной, - наконец, сказал он, оторвав взгляд от птицы. - Дженни, она из того же теста. Таких, как она, очень мало. - Я знаю, - тихо сказал Ривен. Кэлам выдохнул дым. - Да, ты знаешь. Я знаю об этом, Майк. - Он улыбнулся. - А как насчет приданого? - Что? - Если ты начал в такой старомодной манере, то нужно уж выдержать тон до конца. - Нет, Кэлам. Вовсе не нужно... - Вам ведь нравится Кемасанари, тот домик; вам обоим. - Ну, да. - Он, правда, порядком обветшал, нужно там кое-что подремонтировать, ну уж от ветра-то и дождя он защитит. Ривен улыбнулся. В первый раз за все время беседы Кэлам посмотрел ему в глаза, и морщины его расправились. - Как насчет тяпнуть по маленькой, дабы смочить вечерок? - Почему нет? И они вернулись к дому, где через открытую дверь лился вечерний свет и ждал ужин, приготовленный Дженни. Он проснулся на рассвете, продрогший и с болью во всем теле. Открыл глаза и пошевелился. Боль в ногах отдалась огнем в голове. Он сел и увидел, что стало с постелью: вся сырая, в грязи, простыни смяты. - О Боже. Он потер руками лицо и посмотрел пустыми глазами вокруг. Вот я и здесь. С трудом он встал. Кружилась голова. Повсюду вокруг, как следы кораблекрушения, бросались в глаза ее и их общие вещи. Они глядели на Ривена с туалетного столика, из гардероба, со стен и полок. Осиротевший дом совсем выстыл в одиночестве. Изо рта у Ривена шел пар. Он остановился и прикоснулся рукой к фотографии, на которой они были сняты вдвоем, - еще одна царапина на душе, - а потом двинулся в гостиную. Рюкзак его съежился в луже у двери, рядом валялся посох. Ривен поднял ореховую палку и провел ладонью по ее гладкой поверхности. Это его успокоило. Действительно, у него здесь есть что-то, не имеющее никакого касательства к прошлому. Он огляделся. Когда-то дом этот был для него самым счастливым местом на свете. Родное гнездо. Когда-то, но не теперь. Ривену захотелось поджечь его. Она бы это поняла. Однако пришлось удовольствоваться решением подмести и вычистить камин. Когда взгляд его упал на давно остывшие угли, останки последнего зажженного здесь огня, Ривен понял, что ему вовсе не хочется их выметать. Они стали реликвией. Но хранить такую реликвию больно. Он пересилил себя, преисполнился яростью вызова и выкинул их. От одежды его теперь шел пар, но он даже не замечал этого. Здесь слишком многое живо, слишком много напоминаний. Ривен тряхнул головой, словно отгоняя назойливую муху. Он вскипятил воду в чайнике и сварил себе кофе, старательно избегая мысли о своей походной фляжке, наполненной виски. На это еще будет время, потом. Утро выдалось пасмурным и унылым. Ветер так и не унялся. Моросил дождик. Солнце только мельком выглядывало из-за быстро несущихся облаков. Шум моря был слышен даже внутри дома. Все скоропортящиеся продукты давным-давно испортились. Ривен безразлично просмотрел свою писанину: ему попалось несколько страничек с карандашными поправками, замечаниями, и едкими шуточками, нацарапанными на полях рукой Дженни. Она частенько этим занималась - правила потихонечку его рукописи. Он поспешно отвернулся. Еще так близко. Совсем недавно. Быть может, потом. Но не сейчас. Он выудил свой рюкзак из лужи и развесил вещи сушиться у камина. Как всегда, языки пламени зачаровали его. Чайник громко засвистел. Он налил кружку и глотал обжигающий кофе, собираясь с духом. Итак, за работу. Он начал со спальни. Собрал все ее вещи; их вещи. Свалил все в кучу: фотографии, плюшевого мишку, одежду и обувь, гребенку с приставшими к ней черными волосами. Куча росла, Ривен методично опустошал шкафы и буфеты. Даже под кровать заглянул. Потом точно так же прошелся по остальным комнатам. Фотография с каминной полки тоже полетела в кучу, оставив после себя брешь. Ривен собрал все вещи-напоминания, сложил их в большой гардероб и запер дверцу, с треском провернув ключ. Ключ положил на каминную полку. В камине гудел огонь, сыпля искры на каменный пол. Наконец, он снял сырую одежду и повесил сушиться. Ривен бросил взгляд на свои ноги. Бледные, тонкие, все в шрамах. Не без горечи он вспомнил о своих прежних пробежках и восхождениях в горы, после чего надел сухие брюки и безучастно зашнуровал свои прогулочные ботинки. У камина, в сухой одежде, он почувствовал себя гораздо лучше и принялся вынимать из рюкзака продукты. Сахар намок, и Ривен положил его у плиты. Свой ореховый посох он пристроил у камина, подтащил поближе к огню деревянную скамейку с высокой спинкой и сел. И что теперь? На глаза опять попалась машинка. Ривен выругался. Эта чертова писанина все еще там. Ладно, он ее сожжет потом. Может быть. Он окинул взглядом комнату. Теперь ничто не указывало на то, что она вообще была. Жила. Кроме могилы в Портри и, возможно, пятен крови на камнях Сгарр Дига - Алой Горы. Впрочем, дожди и снега давно уже смыли кровь. И теперь ничего не осталось. Это несправедливо. Просто несправедливо. Он взял посох и вышел из дома; там его встретило суровое море и свинцовое небо, и волны с шипеньем набегали на гальку. Он принялся собирать всякую всячину, выброшенную на берег прибоем, отчасти - в силу привычки, отчасти - затем, чтобы отвлечься от мрачных раздумий. Прошлой ночью был шторм, и добыча выдалась богатой. Неизбежные садки для рыбы, обрывки лески, пластиковая бутылка, несколько обтесанных деревяшек и дохлый тюлень. Серый тюлень; у него было срезано полголовы, так что с одной стороны на Ривена глядел мертвый все еще влажный глаз, - карий, - а с другой щерился оголенный череп. Должно быть, задело винтом. Он пнул тюленя, туша грузно перевалилась со спины на брюхо. По привычке Ривен сложил добычу у дома. На северной стороне не было окон. Ветер легонько дернул его за бороду. Ривен машинально поскреб пятерней подбородок. Он тщательно вычистил домик, подмел и протер влажной тряпкой каменный пол, вынес проветрить постельное белье и подушки. Торфа здесь более чем достаточно, до конца зимы хватит с избытком, - дом пустовал давно. В воде недостатка нет, поблизости протекает ручей, надо только немного подняться вверх по течению, куда не доходит прилив. Единственное, с чем могут возникнуть проблемы, - так это с едой, как всегда было в Кемасанари. Здесь, правда, есть неплохой погреб с большой морозильной камерой, подключенной прямо к генератору, но за долгие месяцы, пока дом простоял заброшенным, агрегат этот пришел в негодность. Ривену пришлось повозиться, перебрать двигатель генератора и привести его в более-менее божеский вид, после чего двигатель весело забубнил. Всю ночь и на рассвете в долине вопили олени-самцы. Древний, первозданный клич. Глядя в пламя очага, повернувшись спиной ко тьме снаружи, Ривен слушал их вопли, словно какой-то пещерный житель на заре истории, пережидающий зиму. Берег моря в том месте, где стоял домик, был крутым и каменистым; зимой дорога к Лох-Корайску и Гленбриттлу была просто жуткой, особенно у Крутой Пади, которая и в лучшее время года представляла опасность для путников. Ривен принялся заново знакомиться с этим местом, взбираясь на обломки скал и утесы, что нависали над пенящимся морем - насупленные и суровые, дозорные Квиллин. Большей частью он шел по оленьим тропам, иногда - на четвереньках, карабкаясь по каменным выступам, заросшим вереском. С вершины утеса высоко над головой Ривена взмыл в небо орел; перья на его крыльях растопырены, точно пальцы. Потом, когда силы его уже были на исходе, Ривен остановился и постоял, привалившись к заросшему мхом валуну, пока огонь в ногах у него не унялся и он не смог идти дальше. Он пытался заставить себя быть сильным и делал это, может быть, излишне жестко, не позволяя себе никакой, даже маленькой, слабости. Он измотал себя до предела, но зато получил вознаграждение - забвение, - как только в тот вечер его голова прикоснулась к подушке. Он твердо решил продолжать в том же духе, не давая себе послабления. С каким-то садистским удовлетворением он специально выбирал самые сложные маршруты вдоль каменистого берега и предгорьям. На следующий день он пошел к Лох-Корайску и увидел в озере выдру. Ее темная голова то погружалась в воду, то выступала из нее, и сначала он принял ее за тюленя, но потом разглядел в цепких лапках буек, оставленный рыбаками, и остановился понаблюдать. Зверюшка утягивала буек под воду, потом разжимала лапки, и он выпрыгивал на поверхность. Выдра забавлялась буйками, снова и снова, в каком-нибудь десятке ярдов от каменистого берега. Ривен смотрел на эту картину безлюдного горного озера с забавляющейся выдрой как зачарованный, и пошел домой, только когда совсем проголодался. Чтобы как-то поправить плачевную ситуацию с едой, Ривен разыскал в чулане свою винтовку 22 калибра и отправился поохотиться. Побродив по долине с полчаса, он наткнулся на куропаток и подстрелил двух, а затем еще зайца; потом погода испортилась, и Ривену пришлось вернуться. Дома он общипал, освежевал и выпотрошил свою добычу, причем проделал все это едва ли не с удовольствием. Он давно уже не использовал это свое умение - не было случая. Он припомнил промозглые биваки в Дартмуре, как они там пытались зажарить тощего зайца на жалком костре. Навыки выживания, так это называлось. Всем была противна такая игра в выживание, но, как это обычно бывает в армии, потом, за пивком в столовой, об этом было приятно вспомнить. Он прервал на мгновение свою кровавую работу у раковины, ощутив внезапную боль одиночества. И не только из-за Дженни. Он понял вдруг, что тоскует по своей юности. Юность! Он громко фыркнул. И юность давно ушла, и до пенсии еще далековато, но ощущение старости появилось. Он запихал почти всю добычу в морозильную камеру и принялся колдовать над бульоном из потрохов. Во время работы Ривен тихонько насвистывал, а потом ветер снаружи стих, и он вскинул голову. Ветер больше не громыхал по долине. Снаружи теперь доносились только легкие вздохи моря: его любимая колыбельная. Тихий плеск волн и пыхтение маленького дизельного генератора. Ривен прислушался к тишине - кто-то невидимый и бесшумный стоял у него за спиной. Он резко обернулся, - руки в крови зайца и куропаток, - но за спиной была только стена с дверью и шипение огня в очаге. Генератор вел свой приглушенный монолог; море тихонько вздыхало. Но ведь что-то его заставило обернуться. Он поспешно отошел от раковины и схватил свой ореховый посох, продолжая прислушиваться. Ничего. Только обычные звуки ночи. Где-то вскрикнул кроншнеп, пролетел под окнами и умчался прочь. А потом генератор умолк. У Ривена перехватило дыхание, когда свет в кухне стал меркнуть и, наконец, погас совсем. Теперь единственным освещением было шафрановое сияние огня камина. Все затихло, осталось только два звука: плеск волн, набегающих на берег, и потрескивание огня в камине. Ривен вышел на крыльцо. Ночь была тиха, в чистом небе только что народилась новая луна. Галька хрустнула у него под ногами. На берегу, у самой воды, виднелась черная туша мертвого тюленя. Тишина и покой. Не было даже легонького ветерка. Звездная, безлюдная ночь. Рука Ривена, сжимающая посох, расслабилась. Чертов генератор. Ривен круто повернулся - ему показалось, что он краем глаза ухватил какое-то движение у ручья, - и на мгновение остановился в нерешительности. Потом смачно выругался. Туманы с гор тебе в бороду, псих. Ривен запустил генератор по-новой, не обнаружив, впрочем, никаких причин для такого сбоя, и когда вернулся в дом, в кухне уже сиял свет. Ему показалось, что в доме как-то странно пахнет. Он сморщил нос; но его обоняние, похоже, едва уловив этот запах, тут же привыкло к нему, и запах исчез. Мускусный запах животного. Должно быть, убитой им дичи. Ривен вернулся к своей работе у раковины. 5 Писать - это рисовать на чистой бумаге, выдавливая кровь из собственных пальцев. Постепенно они вновь выступали из тумана и становились ясны и отчетливы, все его персонажи. Они долго отказывались выходить на бумагу из-под клавиш машинки, не позволяя ему запечатлеть себя на листе, только их тени ложились ему на плечи, когда он сидел за столом и без особой надежды стучал по клавишам. Он замыслил описать стремительное возвышение и падение властителей, сражения за власть в дикой зеленой стране своих книг, осады и битвы, и трагическую любовь, которую он так пока и не мог в полной мере представить себе. Нет, бесполезно. Все это уже не воплотить в жизнь. Мир его книги стал безжизненным и плоским, а герои - марионетками на неумело размалеванной сцене. Картины, которые он создавал, тускнели прямо на глазах, как цветник после заморозка. Воображение его растворилось в ледяной беззвездной мгле. Битвы смелых, сильных и великодушных людей обращались в кровавую бойню: бессмысленные стычки, после которых на снегу оставались горы трупов. Волки терзали тела убитых, копоть пожаров повисла в воздухе. В отчаянии он стучал пальцами по клавишам, но из-под них выходили только мертвые слова. Наконец, ему пришлось остановиться. Я - время года, подумал он. Я - зима в ожидании весны. И мне еще долго ее ждать. Потянулись угрюмые, мрачные дни. Целыми днями Ривен сидел за столом, глядя в окно на долину и навязчивое нагромождение гор. Он наблюдал, как ссорятся чайки над трупом тюленя, и жалел, что не закопал его. Потом он склонял голову и снова пытался вызвать жизнь из клавиш машинки. Но как этот дохлый тюлень, повествование его источало только трупный запах. Он вышел на воздух, ища поддержки у морского простора и свежего ветра. Со своим теперь неизменным ореховым посохом он спустился к ручью и, усевшись на валуне у воды, принялся потягивать виски из фляги. Он рассеянно оглядел скопление камней на той стороне ручья, причудливый узор лишайника, темные влажные пятна мха, понаблюдал за кружением песчинок на перекате. Виски согрело его, обожгло пустой желудок; в голове слегка поплыло. Ривен растер колени. Чайки прекратили свой шумный спор и улетели прочь, образовав в небе над морем восьмерку. Он снова уставился на валуны. Узор лишайника изменился; он менялся прямо на глазах. Ривен прищурился, угадывая очертания и силуэты. Лошадь, башня, корона, лицо... Худощавое смуглое лицо с резкими чертами, черные бусинки глаз, остренькая бородка, и губы в усмешке - как щель. - Боже правый! Он вскочил на ноги, пустая фляжка, глухо стукнув, упала на землю. Перед глазами все поплыло, Ривен буквально впился взглядом в валун... но там был только лишайник и пупырчатый гранит. Он зажмурил глаза и зажал их пальцами. Не стоит пить до обеда. В тот вечер он сел у камина и тщательно вычистил винтовку. Он провозился с ней дольше, чем обычно. Во-первых, ее давно уже нужно было как следует вычистить, а во-вторых его успокаивало ощущение гладкого деревянного приклада в руках, ему хотелось выбрать воображаемую мишень в сумерках на берегу. Ему всегда нравились ружья. Он любил разбирать их и чистить - кроме тех, конечно, случаев в армия, когда чистка оружия превращалась в нудную работу. Это было священнодействие с реальным результатом. Доставляющее удовольствие. Он передергивал и очищал затвор, пока окончательно не убедился, что на нем не осталось ни ржавчины, ни сажи. Потом зарядил магазин и дослал патрон в ствол. Он до сих пор еще не был уверен в том, что увиденное им сегодня днем не было просто игрой воображения... Пришла ночь. Ривен задремал в кресле, убаюканный треском огня и шумом прибоя. Винтовка лежала рядом с ним на полу, масло на ней поблескивало в неверном свете пламени. Он не включал электрический свет, в колеблющемся пламени камина огня лицо его - худое, заросшее бородой - обратилось в резкий горельеф, сумрачный свет подчеркнул шрамы на лбу и морщины у глаз и у рта, которые не разгладились даже во сне. Тепло очага уняло боль в ногах, а мерный плеск волн за окнами умиротворил его; обычное хмурое выражение лица во сне сгладилось. Он дышал глубоко и ровно. Торф в очаге осыпался с шуршанием, выгорая; стропила легонько поскрипывали под ветром. Раздался какой-то едва различимый звук. Ривен приоткрыл глаза. У очага кто-то сидел. Молча сидел, глядя в огонь. У Ривена перехватило дыхание. Кресло под ним скрипнуло. Воздух, не находящий дороги из легких, громовым раскатом отдался у него в висках. Он отважился приоткрыть глаза пошире, заставляя себя дышать ровно и тихо. Сердце его, казалось, вот-вот выскочит из груди - бьется, будто рыба, выброшенная из воды. Рука потянулась к огню - погреться в тепле, пальцы шевелились от удовольствия. Потом вновь раздался тихий звук, очень похожий на вздох, и тень на камине - сотканная из мрака и отблесков пламени - передвинулась ближе к очагу. Ривен явственно увидел лицо в обрамлении черных волос, брови, сходящиеся на переносице... а затем ему на глаза навернулись слезы и заслонили видение; Ривен решил, что спит и видит сон. Внезапно лицо повернулось к нему, и Ривен теперь увидел нищенскую его худобу, грязь на щеках, спутанную копну черных волос; он почувствовал слабый мускусный запах плоти, который пропал, как только Ривен определил его. Но глаза... эти глаза. Они пристально смотрели на него словно бы сквозь черную пропасть потери и кошмарных видений. Они глядели ему прямо в глаза из-под сходящихся на переносице бровей, и Ривен задохнулся, не веря. Мгновение или, может, столетие они смотрели друг на друга, как когда-то давным-давно. Была у них такая привычка: смотреть друг другу в глаза ясной ночью, когда в камине трещит огонь и ветер с воем носится по долине. Она обычно садилась у самого очага и поднимала к Ривену лицо, и глаза ее смеялись. А потом очаг остыл, и место ее опустело. Но в этих глазах не было ничего... Почти ничего. Ни намека на узнавание. Словно это была лишь безжизненная оболочка прежней Дженни. Пустая оболочка. И все же это была она. Здесь, в его сне. - Дженни... - выдавил он. Она вдруг рванулась, пробежала через комнату, шлепая босыми ногами по полу, лязгнула дверной щеколдой и пропала в ночи. Он бросился следом за ней, веря и не веря. Ночь встретила его глухой черной стеной и швырнула в него пригоршнями дождя, едва он выскочил за дверь. - Вернись! Дженни, ради Бога, вернись! Но берег был пуст, волны набегали на гальку и, шипя, отступали, ветер трепал его волосы. Вернись... Там, у самой воды, валялся дохлый тюлень. Ривену показалось, что что-то плеснуло на мелководье. Ветер был влажен и прохладен, в просвете туч невообразимо огромного небосвода светилась одинокая звезда. Ноги Ривена сделались ватными, по всему телу разлилась слабость. Он привалился к дверному косяку и закрыл глаза. Звезды вращались над головой, Большая Медведица понемногу уходила к северу, приближалась полночь. Поставив винтовку поближе к камину, он уселся у догорающего огня. Ему хотелось уехать домой, но теперь у него не было дома. Такого места, которое он мог бы назвать своим домом. Любой дом теперь для него будет чужим. Но ведь не тронулся же он умом. Он ее видел; он слышал, как стукнула щеколда. И дверь ведь была открыта, когда он бросился следом за ней, а он точно помнит: дверь он закрывал. Она была здесь. Он не спал. Быть может, цыганка? Бродяжка? Какая-нибудь заблудившаяся девчушка? Здесь? У моря, в этих горах? Он попытался вспомнить получше ее лицо. Смутное впечатление смуглой худобы. Босые ноги... в такое-то время года! Но эти глаза... Глаза Дженни. Глаза, захватившие его душу. Просто не может быть. Вероятно, это кто-то из гостиницы на той стороне долины... скорее всего, заблудилась. Он потряс головой, прогоняя наваждение. Куда, интересно, она побежала глухой, темной ночью? Наконец, он заснул, прямо на стуле, уронив голову на грудь. Одна рука свесилась на пол. Он проснулся наутро, почти не ощущая затекшее тело. Кряхтя и кривясь, Ривен встал, проклиная холод в доме и пустоту очага. Его уже тошнило от болезненной слабости, от одиночества, но точно так же тошнило и при одной только мысли о людях. Еще один серый день. Изморось, как обычно. Небо занавешено свинцовым пологом облаков. Горы, похоже, приготовились снова накинуть вуаль тумана. От дождя тоже мутит. А вдруг будет снег. Холодрыга такая - как раз для снега, хотя здесь, у берега моря, снег ложится очень редко. Может быть, горы снова завалит снегом. Может быть, облака разойдутся, и удастся увидеть небо. Ривен повернулся на стук в окно: на него глядело лицо, заросшее бородой. Глядело и улыбалось. Губы задвигались, но из-за стекла слов не было слышно. Подхватив винтовку, он распахнул дверь. На лице пришельца - вспышка мгновенного изумления; едва уловимое выражение замешательства промелькнуло и тут же исчезло. - Прошу прощения. Я вас напугал? Ривен проследил за взглядом незнакомца и в смущении опустил винтовку. Ему вдруг стало стыдно. Гостеприимство - давний обычай на этом острове. - Простите, просто вы так неожиданно появились. - Какое-то время они оба молчали, каждый как будто оценивал про себя другого. Эти размышления, казалось, наполнили воздух, а потом громовой раскат вспорол небо и пронесся волной по долине. Ривен вздрогнул. - Похоже, суровый будет денек. Еще утром было видно, как гроза собирается, - проговорил незнакомец. Голос его звучал тихо и ровно; в нем проскальзывал какой-то неуловимый акцент, хотя Ривен не сомневался: он уже слышал такой акцент раньше. - Могу я зайти на минутку? Ривен попятился, освобождая проход. - Да, конечно. - В этот момент на землю упали первые капли дождя. - Благодарю, - незнакомец вошел и закрыл за собой дверь. Одет он был по-походному, с рюкзаком. - Последнюю пару недель я только и делал, что карабкался по горам. Я здесь уже второй раз. - Рюкзак шлепнулся на пол. - Но в первый раз дом пустовал, и я залег спать в том сарайчике на задах. Я подумал, что это, скорее всего, летний домик. И не ожидал, что здесь кто-то будет. Вы здесь живете? - Я здесь живу, - эхом отозвался Ривен. - Просто я... уезжал. - А-а. Понятно. - Теперь уже дождь барабанил вовсю. - Да. - Он взглянул за окно. - Гроза чуть-чуть за мной не поспела. - Посмотрел на ноги. - Ботинки новые. Стер все ноги. У меня там волдыри, здоровенные, как рыбьи пузыри. - Он поднял глаза. - Ой, я извиняюсь... у него была закрыта. - Протянул руку. - Меня зовут Байклин Варбутт. - Сухое, твердое рукопожатие, слишком крепкое для таких тонких, изящных пальцев. - Байклин? Смех звонкий, как колокольчик. - Именно. Так звали какого-то древнего моего предка, вот меня и назвали в честь него. Ответственные родители. Здесь меня зовут просто Байкер. - А я Ривен, Майкл Ривен. Он вроде бы где-то слышал уже это имя? Оно показалось Ривену как-то странно знакомым, словно сон, который не можешь припомнить. - Очень рад познакомиться... и спасибо, что вы впустили меня. Вы не будете против, если я задержусь, пока не закончится дождь? - И снова улыбка. Держись, Ривен. - Нет. Нет, конечно. - Он приободрился. Ему давно не приходилось играть роль радушного хозяина. - Если хотите, можете снять ботинки. - Опять громовой раскат, на этот раз ближе, громче. - Я сейчас растоплю камин. - Пока незнакомец. Байкер, возился со своей обувью, Ривен отошел к камину, не забывая при этом украдкой поглядывать на нежданного гостя. Была в нем какая-то непреходящая опрятность: как бы неотъемлемая часть всего его облика, а не то чтобы он именно сейчас старался не испачкаться. Быть может, это его аккуратная борода и ясные глаза придают ему франтоватый вид, независимо от аккуратности в одежде. Кисти рук у него правильной формы, стопы - маленькие, фигура - крепкая, ладная, как тело оленя. Одет по сезону, тепло, но, казалось, зима никак на него не влияет. Судя по виду его, он вообще никогда не страдал от каких-то там волдырей на ногах, или усталости, или чего-то подобного. О таких говорят: он так и пышет здоровьем. И улыбка у него всегда наготове. Ривену он не понравился, просто так, безо всякой разумной причины, и ему, Ривену, стало даже немного стыдно за себя: это похоже на то, как больной человек недолюбливает здорового. Но было и что-то еще - другое, - что его беспокоило. Неуловимое, словно дымок от тлеющего торфа. Если бы только он смог вспомнить! Огонь заплясал в очаге, согревая Ривена и распространяя мягкие волны тепла по комнате. Много всего происходи!. Слишком много всего. Он не хотел ничьего общества... пока еще не хотел. - Ну вот, уже лучше, - проговорил Байкер, пошевелив пальцами ног. Снова грянул гром, дождь забарабанил по оконным стеклам. Ривен уставился на горящий торф в очаге, снова уйдя в себя. - ...должен сказать, что вы очень любезны, пустив к себе незнакомого человека. - Смуглый гость встал и приподнял ботинки свои за шнурки. - Куда мне их поставить? - У двери будет в самый раз. - Не глядя на гостя, Ривен мешал кочергой угли и наблюдал, как искры улетают в черноту дымохода. - Ничего, что я спрашиваю, но вы ведь не здешний, вы из-за моря, да? Ривен кивнул. - Да. Северная Ирландия. - Понимаю. Перебрались сюда, полагаю, чтобы забыть обо всех треволнениях. И никто вас за то не осудит. Место там, что и говорить, трагическое. Ривен яростно ткнул кочергой в угли. - Вы, наверное, голодны. Сейчас я чего-нибудь соображу. - Он поднялся, но тут же нахмурился и не сдвинулся с места. Встал к камину спиной и вытянул руки к теплу. Байкер рылся в своем рюкзаке. - Это не вы вчера проходили по склону, который ведет к ручью? Байкер поднял глаза. - Ну да, я там был. Вы меня видели? - Мне кажется, и вы меня видели. Вы мне еще улыбнулись. Эта улыбка. - Я, может быть, и улыбался, дружище, но едва ли кому-то конкретно. Видите ли, я, когда поднимаюсь в горы, обычно смотрю под ноги, а а не по сторонам... Ривен, заметив, как бегают у Байкера глаза, понял, что тот солгал. - Неплохое у вас ружьишко, - продолжал Байкер, кивнув на винтовку. - Охотитесь? Ривен молча кивнул. - Вы, когда шли сюда, случайно не встретили смуглую девушку? Байкер, похоже, встревожился, но овладел собой. Казалось, он обдумывает ответ. - Нет, не встречал. Она что, здесь живет? - Нет. Я не знаю... где она живет. - Он ощутил какое-то смутное беспокойство. Как будто привидение прокралось в дом и дышит ему прямо в затылок. Нервным движением Ривен вытер руки о рубашку. Должно быть, я просто привык быть один. Он отправился на кухню разогревать вчерашний бульон из местной дичи. Было слышно, как гость ходит по гостиной. Ривен едва поборол желание выглянуть украдкой в приоткрытую дверь. Вновь прогремел гром, в окне промелькнула вспышка молнии. - Здесь всегда так зимой? - Не всегда. Хотя часто штормит. - Но вы, как я вижу, мужественно встречаете все невзгоды, - отозвался Байкер. Ривен на мгновение застыл, сморщив лоб, а потом снова принялся мешать бульон. К вечеру буря совсем рассвирепела. Дождь почти перестал, зато ветер выл и свистел, точно локомотив, проносясь по прибрежным утесам. Ривен нашел себе занятие: уселся за машинку и бездумно стучал по клавишам - всякую ерунду, лишь бы не разговаривать с гостем. Детские стишки, рифмованные обрывки, что угодно. Один стишок так настойчиво привязался к нему, буквально звенел у него в голове, доводя до бешенства, и Ривен никак не мог от него избавиться: Сколько миль до Вавилона? Два десятка, вероятно. Я успею до заката? Ты успеешь и обратно. Коль ходок хороший ты, Будешь здесь до темноты. - Хороший стишок, мне нравится, - раздался голос из-за спины. - Древний такой стишок, да? Байкер, или Варбутт, или как он еще себя там называет, заглядывал Ривену через плечо - так всегда делала Дженни - и читал, что тот печатает. Ривен буквально вспыхнул от ярости. - А вам-то какое дело? - Прошу прощения. - Байкер отступил с выражением искреннего сожаления. - Я знаю, как это раздражает... я и сам не люблю, когда мне вот так заглядывают из-за плеча. Ривену очень хотелось треснуть его машинкой по голове, но он лишь выругался себе под нос и, пробормотав: "ничего", - вернулся к своей "работе". Он так и не понял, сердится он на себя или на Байкера. Немного выдержки. Я ведь могу быть повежливее, разве нет? Клавиши машинки запнулись, остановились. Мать твою. Он явно был не в настроении. Да что там, он просто вышел из себя. Сие плачевно. Но так уж устроены люди - сами доводят себя до белого каления. Он поднялся из-за стола. Байкер сосредоточенно читал книгу. Ривен мог бы поклясться, что читает тот вслух: губы его беззвучно складывали слова. Ривен тряхнул головой, а потом пошел на кухню и притащил бутыль зля и два стакана. Один он поставил перед Байкером, а сам уселся со своим стаканом у камина прямо напротив гостя. Пора уже восстановить доброе имя гостеприимных горцев. - Вот, - сказал он, наполняя стакан Байкера янтарной жидкостью. Потом налил и себе. - Я, наверное, не слишком хороший хозяин, но зато у меня припасен добрый эль. Хорошо согревает, по крайней мере. Байкер улыбнулся. Первая искренняя улыбка. - Благодарю. Кто-нибудь скажет тост? - Слайнт. - Что? - Слайнт. На гэльском: пей до дна! Вот послушайте, "слоунш". Я, вероятно, произношу на ирландский манер. Гэльский шотландцев звучит немного грубее. Байкер приподнял стакан. - Ну что ж... значит, слайнт и за вашу удачу. - Да попадете вы на небеса за час до того, как дьявол прознает о вашей смерти, - сказал Ривен и осушил свой стакан. Потом снова наполнил его, не забыв подлить и Байкеру. - Как-нибудь перебьемся, и эль нам в этом поможет. Как говорится, прогонит волков со двора. Байкер глянул в окно, потом рассмеялся своим сухим, словно бы нарочитым смехом и отхлебнул глоток. - И давно вы тут обитаете? - Прилично, - ответил Ривен, глядя в огонь. - Только я... уезжал. - Да. Вы говорили. - Говорил? - Ривен потягивал крепкий напиток. Ему было тепло и спокойно. Все как будто бы встало на свои места. - Я служил в армии. - Он всегда это говорил. Он заметил, что это позволяет людям отнести его к четко определенному слою общества. - То есть, вы были офицером? - Всего лишь четыре года. Потом я уволился и поселился здесь. Осторожнее, Ривен; этого хватит. Дальше не нужно. - А что вы печатаете на машинке, не считая детских стишков? - Да так, одну книгу. А что вы такое читаете? - Да так, одну книгу. - Байкер, однако, не показал Ривену обложку. - Стало быть, вы - писатель. - Да. То есть, был. - Вот, черт. Что я несу? - Что, надоели истории? Нет. Похоже, что это я им осточертел. Они просто бегут от меня без оглядки, и я не могу их догнать. - Можно сказать и так. - Он слушал вой ветра, а внутри поднималась волна жгучей жалости к самому себе. Он мрачно глядел в свой стакан и сердито моргал, проклиная себя. - Здесь, должно быть, одиноко. - Ривен ничего не ответил на это. - Я бы на вашем месте хотя бы собаку завел для компании. - Голос Байкера звучал беззаботно, но Ривен знал, что тот пристально наблюдает за ним. Эль уже улетучился из головы, и Ривен вновь почувствовал себя неуютно. Кто он вообще такой, этот тип? - А чем вы занимаетесь, Байкер? Тень удивления пробежала по его лицу. - Ну, в основном пустяками. Просто брожу себе с места на место. Ривен не без труда подавил раздражение. - Но вы же кем-то работаете? Что-то делаете? - Но уж точно не кирпичи кладешь. Байкер пожал плечами. - Да все делаю, лишь бы платили. - Он поставил стакан и от души потянулся. - Я понимаю, не мне это говорить, но уже поздно, а я хочу завтра выйти пораньше. Если вы не против, то я бы сейчас завалился спать. Ривен встал, сообразив, что придется оставить гостиную с камином гостю. - Надеюсь, что пол здесь не слишком жесткий. - Ну, бывало и хуже. Где только ни приходилось спать. Спокойной вам ночи. И спасибо за выпивку. Ривен неопределенно махнул рукой и отправился в темную спальню, прихватив с собой бутылку. - Спокойной ночи. - Он закрыл за собой дверь, отрезая сполохи огня, и сел, зевнув, на кровать. Байкер прав. Уже поздно. Да и выпил он хорошо. Ривен поставил бутылку на пол у кровати, разделся и лег. Подкатила знакомая боль: здесь без Дженни. Он еще долго слушал рев ветра и грохот волн, а когда, наконец, заснул, спал на этот раз без сновидений. Пение птиц, солнечный свет, льющийся в комнату через окно. Он улыбнулся, заслушавшись. Пение птиц и плеск моря. С добрым утром, Ривен. Спасибо, и вам того же. Из кухни доносился запах жарящегося бекона. Ривен с удовольствием потянулся. Она... Мертва, Ривен. Мертва. Это вчерашний твой гость. Чувствует себя как дома. Он лежал, слушая крики чаек и наслаждаясь потоками животворного света, что струились сквозь оконное стекло. Он подумал о том, что хорошо бы остаться в постели, пока Байкер не уйдет восвояси, но это не очень удобно. К тому же, запах бекона звал и манил. Ривен встал и прошаркал на кухню, зевая и почесывая затылок. - Ты как любишь яйца? - спросил его Байкер. - Что? А, ну да, в виде яичницы. - Он запнулся. - Но у меня нет яиц. И бекона тоже, раз уж на то пошло. - У меня с собой были кое-какие запасы. Так что я тоже на что-то сгодился. В знак благодарности за ночлег. Ничего? Ривен наполнил чайник. - Да нет... очень даже замечательно. Правда. Продолжайте. Мне, пожалуйста, пару яиц. Спасибо. - Просыпайся, лентяй. Он еще раз потянулся и вышел на улицу. К соленому свежему ветру и отблескам солнца, разлитым на поверхности моря. Вот теперь это похоже на весну. Дженнино время года. - Кушать подано, - позвал Байкер. Ривен еще мгновение постоял, глядя на море. Знакомые слова как будто ужалили его. С добрым утром, моя девчонка. Надеюсь, ты чувствуешь солнце. Где бы ты ни была. - Остынет. Он поспешно вернулся в дом, где на столе уже ждал горячий завтрак. - Хороший денек, а? - Байкер, сиял, как медный таз. Похоже, энтузиазм его был заразителен. И солнце заливало всю комнату. Ривен сдержанно улыбнулся, ощутив укол прежнего беспокойства. - Прелестный. - Ривен уже начал думать, что Байкер, может быть, не такой уж и мерзкий тип. Особенно после того, как приготовил завтрак. - Я собираюсь сегодня дойти до Гленбриттла, - сказал Байкер. - Отсюда вдоль берега миль, наверное, четырнадцать будет. По хорошей погоде это не очень много. Я уже тут ходил, так что дорогу немножко знаю. Вот только меня несколько беспокоит Крутая Падь. Ривен пил чай. Дружелюбие буквально переполняло его. - В такую погоду ее пройти нетрудно. Нужно только быть поосторожнее, вот и все. Я как-то даже прошел там осенью под дождем, когда камень был мокрым и скользким, и пер на себе рюкзачок фунтов на шестьдесят. - Правда? Ривен прикусил язык. Пари держу, этот мужик забирался на Эйгер и теперь тихо ржет надо мной про себя. - Я думаю там пока остановиться, в Гленбриттле, в какой-нибудь гостинице. А потом собираюсь попробовать свои силы на Алой горе... Сгарр Диг, так она называется. Ривен отставил свою чашку. - Только вы поосторожнее с этой горой. Знаете, как еще ее называют? Байкер покачал головой. - Неприступный пик. - Я понимаю... да, - задумчиво проговорил Байкер. - Я слышал, там кто-то в прошлом году убился. Ривен молча намазывал маслом хлеб. - А почему бы тебе не пойти со мной? Ривен вздрогнул и поднял глаза. - Что? - Пройтись со мной вдоль берега. Ты можешь быть моим проводником. Денек выдался замечательный, и ты вроде сейчас ничем таким срочным не занят, если мое замечание тебя не обидит. Я собираюсь остановиться в Слайгахане. Пробуду там пару дней. И приглашаю тебя со мной. В конце концов, должен же я отплатить тебе за гостеприимство. - Зимой Гленбриттлский отель закрыт, - сказал Ривен и понял, что отчаянно ищет пути к отступлению. - Ну и ладно, у меня есть... палатка. - Складывалось впечатление, что Байкер, прежде чем произнести, очень тщательно подбирал слово. Ривен молчал. Снаружи громко кричали чайки. Вероятно, опять ссорятся из-за тюленя. - А почему бы и нет? - наконец, сказал он. - Мне это только на пользу пойдет. Но на Сгарр Диг я не полезу. - Байкер как-то странно взглянул на него, но и рта еще не успел раскрыть, как Ривен поднялся из-за стола. - Ты давай, мой посуду, а я пойду соберу рюкзак. Я быстренько. И он скрылся в спальне, не дожидаясь ответа Байкера. 6 Дженни назвала бы этот день чудесным. Воздух был так прозрачен, что со склона мыса виднелся Скай в сиянии залитого солнечным светом моря, а чуть дальше за ним - темные утесы Рама. Ривен сел и, улыбаясь, всей грудью вдохнул чистый, прохладный воздух. Байкер прав: это именно то, что ему сейчас нужно. Снять паутину. Открыть окна настежь. Мне так нравится это место. Байкер внимательно изучал карту. - Это вот мыс Альфат, - сказал он. - Мыс Волчьего Сердца. То есть, самую трудную часть мы прошли. Хотя засветло до Гленбриттла нам уже не добраться. Ривен не слушал его. Сейчас ему больше всего хотелось впитать в себя этот вид, сохранить у себя в памяти, как сверкающий драгоценный камень. Это стоит того, чтобы жить, Дженни. Пока способен еще помнить такое, все это стоит того, чтобы жить. Наконец, он повернулся к своему спутнику. - Если мы пройдем по этой тропе чуть дальше, то выйдем к дубовой рощице на склоне. Оттуда можно будет подняться на плато. За рощей тропа не такая крутая. Дальше будет водопад. Как только мы до него доберемся, сразу начнем подъем. Плато ровное почти всю дорогу до Лох-Бриттла, разве что заболоченное местами. Идти там легко даже когда темно. Байкер сложил карту. - Тебе она не нужна, как я вижу, - проговорил он со своей неизменной усмешкой. Ривен с трудом оторвался от великолепного пейзажа и машинальным движением растер ноги. Они затекли и немного побаливали, но похоже, что до Гленбриттла дотянут. Настоящее испытание еще впереди: подъем на плато. Он поднялся, по опыту зная, что истинное удовольствие никогда не следует затягивать надолго, и, больше ни разу не взглянув на море, сосредоточился на тропе впереди. День уже угасал. Они слишком много времени потратили на переход вдоль берега. В основном из-за слабости Ривена. А вот выносливость Байкера вызвала у Ривена невольное восхищение с завистью пополам; этот смуглый парень уже сейчас был бы, наверное, в Гленбриттле, если бы шел один. Правда, была у него одна странность. Ривен давно уже заметил, что его спутник часто достает свою карту и пялится на нее совершенно невидящим, рассеянным взором. Непонятно, зачем она ему нужна. Они миновали группу прибрежных скал, потом пробрались сквозь рощицу чахлых дубов. Им было жарко и неудобно, тем более, что каждый пер на себе тяжелый рюкзак. Ривен был из тех путешественников, которые, прежде чем выйти из дома, набивают рюкзак по завязку - мало ли что может понадобиться в дороге. Он захватил с собой даже яркий нейлоновый трос, хотя твердо знал: больше никогда в жизни не даст втянуть себя в ситуацию, когда понадобится эта штука. Но привычка - вещь странная. - А вот и водопад, - сказал Байкер, когда они выбрались, наконец, из зарослей. Вышли они почти к тому месту, где Ривен видел выдру. Он обвел взглядом озеро, но сегодня в волнах его не было ничего, даже буйка. Они на мгновение остановились, и Ривен сумел, наконец, перевести дух. - Местность за Гленбриттлом называют Мингниш, - проговорил Байкер, - а сам Скай называют еще Эйлеаном, что значит Остров Туманов. - Больше похоже на остров измороси, - раздраженно пробурчал Ривен. Собственная физическая слабость бесила его. - Странные такие названия. Они вроде не все из гэльского. - Да, не все. Здесь, на этих островах, были когда-то поселения викингов. Так что много названий осталось от них. - Викинги, надо же! - Байкер, похоже, искренне изумился. - Ты имеешь в виду этих рослых блондинов с дальнего севера, в шлемах с рогами и с такими здоровенными топорами? - Они были совсем не такими, - раздраженно отозвался Ривен. - Я думал, они пришли из-за моря. Ну уж никак ведь не из Шотландии? - Норвежцы постоянно совершали набеги на этот берег. Им принадлежали Оркнейские и Шетландские острова и весь край за Пентленд-Фертом. Байкер присвистнул. - Ничего себе бродяги. - Они открыли Ньюфаундленд. - А я всегда думал, что его открыл... этот испанец. - Колумб приплыл в Карибское море спустя целых четыре века. - И откуда ты все это знаешь? Ривен пожал плечами. - Из программы колледжа. Но мне казалось, что это все знают, насчет Колумба. Как он искал заднюю дверь в Индию. Теперь уже Байкер пожал плечами. - Так мы поднимаемся или нет? - спросил он, вдруг потеряв интерес к разговору. Ривен кивнул. Для такого самоуверенного и явно неглупого человека, каким он казался, Байкер выказывал более чем странные представления об истории и географии. Или, может быть, просто это его не интересовало. Склон горы был так крут, что временами им приходилась взбираться на четвереньках. Этот подъем стоил Ривену немалых трудов и невыносимой боли. Закусив губу, он карабкался и совсем ничего не видел, только камни и море внизу, да желтую траву под носом. - Да, нелегко, - резюмировал Байкер. - Но это последний бросок, дальше уже будет легче. Ривен хмыкнул, выражая согласие, при этом ему хотелось лишь одного: передышки. Он запыхался, пот заливал ему глаза. Наконец, они добрались до вершины. Там неожиданно стало теплее. Ривен сбросил рюкзак и навзничь упал на траву. Небо очистилось, облака остались только на горизонте. Почти как летом. Байкер внимательно изучал тропу. Потом наклонился и принялся рыться в своем рюкзаке. Ривен сел, огляделся и смачно выругался. Никакого Лох-Бриттла не было и в помине, как, впрочем, и Квиллинской гряды. Скай просто пропал. Его не стало. Перед Ривеном, насколько хватало глаз, простирались невысокие холмы, - буйная зелень свежего папоротника и золотистая россыпь лютиков, - словно залитое солнцем безбрежное желто-зеленое море света и тени, что разлилось до горизонта, где возвышались малиновые вершины: где - голый камень, где - сверкающая струйка водопада, где - темные пятна деревьев. Привольный край под высоким небом. Неподвижный, тихий. Только ветер слегка шевелил траву. Далеко-далеко на западе, - или там, где еще только что был запад, - виднелся синий силуэт исполинского горного кряжа. Очень далеко. Но Ривен все равно инстинктивно определил: они, эти горы, были намного выше самой высокой вершины в Шотландии. Снег на их склонах переливался на солнце. Пьянящий весенний ветерок ласково шевелил его волосы. И еще запах... Похоже, в этом краю неизвестно, что такое завод или бензиновый мотор. Запах травы, цветов, свежего папоротника, тонкий аромат смолы, принесенной из хвойных лесов на склонах гор, - запах весенней цветущей земли. Запах ворвался, как глоток целебной родниковой воды. На мгновение глаза защипало от слез. А потом, словно темная туча, поднялась волна смятения, подкатив к горлу комком. - Боже мой! Он повернулся к Байкеру - посмотреть: может быть, у того тоже глюки. Его спутник наблюдал эту волшебную картину, развернувшуюся перед ним, с выражением, больше всего похожим на восторг. - Байкер, что это такое? Ради Бога, где мы? Тот рассмеялся. - Успокойся, Майкл Ривен. Незачем так волноваться. По спине Ривена пробежала дрожь. Ему стало страшно. - Кто ты такой? - Голос его тоже дрожал. - Что это? Что ты наделал? - Он внимательно рассмотрел зеленые холмы впереди, потом оглянулся и увидел знакомый каменистый холм, откуда он наблюдал за выдрой, водопад, низвергающийся прямо в море. - Ничего я не делал, - ответил Байкер. - Кто ты? - заорал Ривен и внезапно все понял. Едва только Байкер ему улыбнулся, он узнал его. И узнал этот край. "...зеленый и радостный мир, покрытый морщинками долин, быстрых, прозрачных рек и лесами - дремучими, непроходимыми, нетронутыми человеком..." Нет. Должно быть, я просто умом тронулся. - Я Байклин Варбутт, наследник владений Рорима Раларта, твердыни людей из Долов. "Тот край был суров, но плодороден и даже обилен. В Долах, в уголках, укрытых от северных ветров, вызревал добрый ячмень..." Нет. Быть такого не может. - Это просто невозможно, - прошептал Ривен. - Это твоя страна, - мягко проговорил Байкер. - Вот она, здесь. Наяву. Перед нами. - Он широко раскинул руки. - Порождение твоей фантазии. Наяву. Голова Ривена закружилась. Его мозг, казалось, раздваивался, и два параллельных потока мыслей нейтрализовали друг друга: одна часть мозга усваивала сказанное Байкером, пытаясь понять, какой в нем таится смысл, а другая - беззвучно вопила, целиком отвергая услышанное и увиденное. Ривен встретился взглядом с человеком, с которым они уже были вместе, когда на них напали Снежные Исполины. С человеком, который в книгах его был принцем... Вот он стоит в походных ботинках и красной куртке с капюшоном. Байклин Варбутт, наследник Рорима Раларта. Которого он выдумал. Которого нет и никогда не было. Он зажмурил глаза, не желая об этом думать. Но мысли его уже понеслись бешеной гонкой в голове, пытаясь найти во всем этом какой-то смысл. А та часть существа Ривена, которую обычно определяют как здравый смысл, продолжала тихонько скулить в растерянности. - Этого просто не может быть, - промолвил он тихим, но твердым голосом. А потом осторожно поднялся - ноги были какие-то ватные - и с опаской взглянул на Байкера. - Как такое могло случиться? Как я здесь оказался? Куда делся реальный мир? Что происходит? - Слишком много вопросов. Боюсь, я не сумею ответить на все. Я постараюсь, конечно, тебе объяснить, что смогу, а остальные ответы получишь потом. Потерпи. - Отвечай! - закричал Ривен, в его голосе уже слышались нотки истерии. Ноги его подкосились, и он упал на траву. Чушь какая-то. Просто вздор. Я, наверное, тронулся. Или слишком увлекся. Или где-то я круто ошибся: - Ты не сошел с ума, - сказал ему Байкер. - Попытайся принять все, что ты видишь здесь... просто прими это. Ты уже здесь. Я хорошо себе представляю, что ты сейчас должен чувствовать. Мы все это знаем, все, кто прошел сквозь одну из Дверей. - Что за двери еще? - простонал Ривен. - Мы с тобой прошли сквозь Дверь из твоего мира в мой... с Острова Туманов, который вы называете Скаем, сюда. В Мингниш. - Мингниш, - повторил Ривен. - Но ведь это на Скае. - Край по ту сторону гор Квиллина. Я знаю. Но это наше название нашей земли. - "Нашей"? - переспросил Ривен, выдохнув весь воздух из легких. - В моих книгах нет никакого Мингниша. Я ничего так не называл. - Не все подчиняется твоему воображению, - отозвался Байкер. - Я прочел твои книги, Майкл Ривен. Здесь, в этом мире, есть много того, о чем ты даже не упомянул. - Лицо его вдруг помрачнело. - И каждый день появляется что-то еще. О Боже. Ривен указал рукой в том направлении, откуда они пришли: вниз, на знакомый мыс и на водопад. - Но вот же он, Скай. Море, берег. Все это есть в моем мире. Оно существует. - Да, существует. Но ты не сможешь вернуться обратно по этой дороге. А если попробуешь, то очутишься на берегу южного океана... нашего океана, не вашего. Двери открыты только в одну сторону. Ривен сидел, обхватив голову руками. - Но должно же быть какое-то всему этому объяснение. Квантовая физика, теория относительности или что-нибудь в этом роде. - Он поднял глаза. - Так ты говоришь - этот мир соответствует описаниям его в моих книгах? Байкер кивнул. - В основном. - И у вас тут есть огромные волки, и Снежные Исполины, и все остальное? - Да. Более чем достаточно. - И... все герои моих книг, - голос Ривена дрогнул. - Ратаган, Мертах, Гвион... и ваш покорный слуга. Все здесь, - мягко проговорил Байкер. Ривен буквально почувствовал, как волосы у него поднялись дыбом. Дженни. - А смуглая женщина... или девушка? Черт. - Теперь он вспомнил. Та девушка в пустом прибрежном доме, которая не была сном. - Нет, - поспешно ответил Байкер. Слишком поспешно. - Должна быть, - упорствовал Ривен. Матерь Божья, ну что я такого сделал? - Нет, - решительно сказал он. - Я не согласен. Это вообще возмутительно. Я не знаю, чего тебе от меня надо, но ты ничего не получишь, так вот и знай. Все: я ухожу домой, и ты меня не остановишь. - Ты не сможешь вернуться по этой дороге, - сурово отрезал Байкер. - Если тебе это так нравится, то ищи приключений на свою голову, а меня, пожалуйста, оставь в покое. - Ривен подхватил свой рюкзак и решительным шагом направился вниз по склону горы. - Все равно ты не сможешь вернуться! - крикнул Байкер ему вдогонку. А вот поглядим, огрызнулся про себя Ривен. Смуглый вздохнул и принялся распаковывать свой рюкзак. Пока Ривен спускался к мысу и восвояси поднимался обратно, уже успело стемнеть. Ноги разболелись ужасно. Его охватила дрожь - после захода солнца заметно похолодало. В небе сияли далекие - но странные - звезды. Байкер, закутанный в теплый плащ, ждал Ривена наверху у весело пылающего костра. Ривен сбросил рюкзак на землю и прорычал: - Сукин сын, - а потом повалился без сил у россыпи золотых углей. Ему было уже наплевать, Скай это, Англия или волшебная страна Оз. Ой вымотался совершенно и, кажется, растянул себе ногу во время подъема. Так что когда Байкер, одетый теперь в черную кожу и препоясанный перевязью с мечом, укрыл его плащом, Ривен не стал протестовать. Костер тихонько потрескивал, ветерок, дующий с моря, пригибал пламя к земле. Его отблески отражались в глазах Байкера, пристально наблюдающих за Ривеном. - Проголодался, наверное? Ривен молча кивнул. Обернув руку полой плаща, Байкер снял с огня небольшой, давно почерневший котелок и поставил перед Ривеном. Бульон. Тот склонился над котелком, вдыхая аппетитный запах. Потом заморгал, глаза наполнились слезами, откуда-то из глубин его существа поднялось глухое рыдание. Он пытался перебороть себя, но казалось, что оно разорвет ему грудь, и всхлип все же вырвался наружу. За первым последовал и второй; Ривен в отчаянии вцепился в котелок, не ощущая ожога от горячего металла. - Господи Боже, - язык Ривена разбух во рту. Прекрати. Прекрати пускать слюни, парень. Но золотистые в отблесках пламени слезы уж потекли по его щекам. На окруженном стеной ночного мрака пятачке у костра теснились и подступали к нему незримые причудливые фигуры. Ривен еще раз всхлипнул, заскрежетав зубами. Что-то болезненное шевельнулось внутри, что-то надломленное давно, и Ривен испугался, что боль эта убьет его. Наконец, он взял себя в руки, налил бульон в кружку и выпил ароматную, горячую жидкость. Потом растянулся на траве, пристроив рюкзак под голову, и уставился в ночное небо. - Байкер, - прошептал он. - Что со мной творится? На лице смуглого человека читалась жалость, которая в любой другой ситуации взбесила бы Ривена. - Если бы я это знал, я нашел бы ответы и на многие свои вопросы. Вопросы жизненно важные. Давай пока что не будем об этом. Тебе нужен хороший отдых, да и ответы на все вопросы лучше приходят при свете дня. Неужели? - спросил себя Ривен и вперил взгляд в синюю тьму за пределами круга света. Он вдруг испугался того, что принесет ему утро. - А как ты попал на Скай? - спросил он Байкера. - Через другую Дверь. Что в северных горах... - Байкер умолк в нерешительности. - Гресхорн. - Да. Он самый. Там есть гора, называется Стэйр. У самой вершины ее - каменистый провал, через него можно пройти из Мингниша в ваш мир... на Остров Туманов. - А как все это началось? Почему? Как вы нашли эти двери? И что вам понадобилось от меня? Байкер лишь покачал головой и подбросил в огонь сухой вереск. Ярко вспыхнуло пламя, Ривен почувствовал тонкий запах горящего вереска. - Это долгая история. Я расскажу тебе, но не сегодня... - при этом он бросил на Ривена такой взгляд, что тот сразу понял: спорить бесполезно. - Завтра я попытаюсь тебе объяснить... кое-что... - Он вздохнул, и печать усталости легла на его лицо. - Это не так-то легко объяснить. Но у тебя есть право знать. Да что там: ты должен знать. А сейчас тебе надо поспать. Я немного еще посижу, покараулю, хотя звери вряд ли полезут к костру. - Звери? - переспросил Ривен. - Давай спать, - отозвался Смуглый. Рассвет был ярок и холоден, солнечный свет серебрил влажные камни и росу на траве, отражался от завесы пурпурных облаков на западном горизонте. Холмы звенели пением птиц, но никаких других звуков не было. Проснувшись, Ривен лежал еще пару минут, глядя в небо. Байкер был уже на ногах и возился теперь у догоревшего костра. Даже сквозь спальный мешок Ривен ощущал сырость раннего утра. Больные ноги ломило. А ведь еще предстоит идти. Да уж, сегодня прогулочка будет адом. Нет, то была не зима. То вообще было совсем не то место, откуда Ривен вчера начал свой путь. Все это действительно с ним происходит. На самом деле. Реальное, как капли росы на траве или поднявшийся ветер, который разогнал облака, открыв синее-синее небо... ни разу в жизни не видел Ривен такой синевы. Ничего, что напоминало бы о шумной и чадной цивилизации. Никаких автомобилей. Никакого индустриального шума и дыма. Воздух был прозрачен, как сверкающий в солнечном свете алмаз. Это не Скай. Это вообще не Земля. Ривен на мгновение прикрыл глаза, решив, что это сон. Байкер обещал объяснить ему все сегодня. Побыстрей бы уж. Морщась, он сел. Смуглый спутник его уже разжег костер, в котелке закипало какое-то варево. - С добрым утром, - сказал ему Смуглый. - Надеюсь, спалось тебе хорошо. Ривен кивнул и выполз из спальника. - А разве тебе не положено жарить кролика на вертеле и все такое? Байкер попробовал свою стряпню и, похоже, остался доволен. - В данный момент эта штука гораздо удобнее, потому что не требует особых хлопот. Нам сегодня с тобой предстоит пройти не одну милю. Ривен не сдержал слабый стон. Только этого мне не хватало. Тут он заметил, что рюкзак Смуглого куда-то делся, а вместо него появились кожаный вещевой мешок и короткий меч в ножнах. Ривен потряс головой, отгоняя наваждение. Я не верю. Мечи и всякое колдовство. - Может быть, я должен к тебе обращаться "принц Байкер"? - спросил он, воюя со шнурками ботинок. Смуглый улыбнулся в ответ. - Мы здесь, в Мингнише, не церемонимся. Байклин вполне сойдет. Слово "принц" встречается лишь в твоих книгах. Оно не совсем соответствует моему титулу в этой стране. - Прошу прощения, - буркнул Ривен. - В следующий раз я постараюсь все сделать правильно. - Он полез в свой рюкзак. Прежде всего нужно выпить кофейку. Без кофе он не жилец. Байклин наблюдал за ним с искренним интересом, ложку за ложкой отправляя в рот свой жуткий завтрак. - Что это за дрянь у тебя? - спросил Ривен, когда кофе сварился. - Бобы с ветчиной по-охотничьи, - невозмутимо ответил Байклин. - Подходящая штука из вашего мира, которую я просто не мог упустить. Ривен отхлебнул свой кофе. - А ты хорошо знаешь мой мир? - Я провел там немало времени. Поначалу мне было очень неуютно и жутко, я все боялся, что не сумею оттуда выбраться и никогда уже не вернусь домой. Это я нашел первую Дверь. Совершенно случайно. А вот ту Дверь, через которую можно вернуться, мне пришлось искать очень долго... ту самую Дверь, через которую мы с тобой прошли. Ривен нахмурился. - Что за чушь! Какой в этом смысл? Как такое могло случиться? - В голове его это не вмещалось, а в голосе слышны были нотки истерии, но ему было уже все равно. Он был совершенно сбит с толку. В реальной жизни такого просто не может быть. В другом мире. Его мире, черт побери. Байклин покончил с завтраком и встал. - Нам пора уже выходить. Поговорить можно и по дороге. Они быстро собрались. Байклин завязал вещевой мешок и закрепил на перевязи меч. Ривен уставился на него во все глаза. Он бы, наверное, рассмеялся, если бы не побоялся задеть Байклина. А еще через пару минут только черный кружок от костра говорил о том, что кто-то здесь останавливался на ночлег, да и его Байклин прикрыл травой и забросал камнями. Они зашагали на север. Ривена восхищала дикая красота этого края. Ближе к полудню воздух прогрелся; он уже обливался потом, вещевой мешок тянул плечи, ноги ныли, не переставая, - но несмотря на все это, на душе у Ривена было спокойно и даже приятно. Ему нравился этот простой пустынный пейзаж, не тронутый, не обезображенный человеком. Не было здесь ни дорог, ни телеграфных проводов или следов самолетов в небе. Никаких свалок мусора. И почти никаких звуков. Если бы не шелест ветра и пение птиц, этот край можно было бы назвать безмолвным. Здесь даже тише, чем там, в уединенном доме у моря, где непрестанно шумели ветер и волны. Все было бы прекрасно, если бы не одно обстоятельство - видеть все это, не говоря уж о том, чтобы шагать в этом пейзаже, - само по себе уже бред, сумасшествие. Ривен решительно взялся за Байклина. - Ты обещал рассказать мне, как это все завертелось... почему ты пришел на Скай. И зачем меня притащил сюда. Смуглый вздохнул. - Да, обещал. - Он умолк на мгновение. Лицо его стало непроницаемым. - История долгая и запутанная, так что придется тебе запастись терпением. Я не слишком хороший рассказчик. Вот Ратаган, тот другое дело. - Он быстро взглянул на Ривена. - Но ты и так уже знаешь об этом. Ратаган, здоровенный рыжебородый детина. Пьяница... балагур. Ривен знает его. Да, конечно. - Ну что ж, начну, как говорится, с начала. А началось это в прошлом году, в самый разгар лета. Я бродил по северным холмам, что по ту сторону Талскера... - Ривен хотел было что-то сказать, но Байклин жестом остановил его. - Замечательный был денек лютики, легкая дымка, спеющий ячмень. И мне вдруг взбрело в голову подняться на Алую гору и поглядеть на все это сверху, я ведь не просто так там ходил. В то время я подрядился на службу к барону Квириниусу, вроде как бы проводником и разведчиком, хотя почти ничего и не делал. Та весна была мирной, лето - изобильным. Погода держалась прекрасная, так что прогулки в горах не доставляли совсем никаких хлопот. Зимой, понятно, другое дело. Так вот, я поднимался по западному склону. Солнышко припекало. Я нашел один уступ в скале, укрытый от ветра и не очень доступный. Там-то я и уселся. А потом, не прошло и четверти часа, меня сморил сон. - Байклин надолго замолчал. Лицо его оставалось таким же непроницаемым. - Разбудил меня крик; кто-то падал. Потом я услышал еще один крик. Кто-то кричал от боли. Но я никого не видел, хотя кричали, похоже, совсем-совсем близко. Я огляделся и что, ты думаешь, я увидел? Крошечную долину внизу, - такой вообще нет в Мингнише, - а в долине несколько домов. Я таких в жизни не видел. А передо мной висела такая яркая цветная веревка, обернутая вокруг валуна. Я потянул и без труда вытащил ее. Конец оказался оборванным. - "Майкл!" - вот что выкрикнул женский голос. Голос той, которая падала. Но это я уже вспомнил потом. А тогда я подумал, что мне просто напекло голову. Но я все равно не забыл. Я зажмурил глаза, а когда снова открыл их, то опять оказался на Алой горе, где все мне было знакомо. Вот только все словно бы замерло. Ветер стих, земля как будто приумолкла. Ни птичьего крика, ни жужжания пчелы. А люди в долине побросали работу свою на полях и все, как один, воззрились в небо, потому что по небу разлилось сияние, похожее на кровоподтеки. И даже солнце поблекло в сравнении с этим сиянием. Тишина буквально оглушила меня. Я выбрался из-под карниза скалы и понесся вниз со всех ног, насколько вообще можно нестись по крутому склону... Но еще до того, как настала ночь, туча, черная, как смола, затянула собой все небо. Ветер поднялся снова, он нарастал и нарастал, - бури такой никогда еще не было прежде. Кое-кто утверждал, что настал конец света. Ячмень ветром прибило к земле. Молнии так и разили людей и скотину. А потом хлынул дождь, точно на землю обрушился потоп. Реки вышли из берегов, затопили поля. - Байклин прищурил глаза, взгляд его где-то блуждал, далеко-далеко, в воспоминаниях. Рука сомкнулась на рукояти меча. - Вот так она и началась. Большая Зима. Лето умерло, снег покрыл землю еще до осени; дикие звери повылезли из своих горных берлог и принялись рыскать в поисках добычи. И Исполины - никто уже даже не помнил, когда они появлялись в Долах в последний раз - вышли из снежных своих убежищ, наводя ужас на Роримы. Волки выли у самых ворот Талскера. Мингниш умирал. Я вернулся на юг, домой... в Рорим Раларта. Там все было засыпано снегом. Лютая зима заморозила землю, и никто не мог этого объяснить. - Он опять на мгновение умолк. - Никто, кроме меня. Я, кажется, понял, в чем дело. Я рассказал о догадках своих Варбутту - моему отцу, - а потом снова ушел на север. В этот раз Мертах пошел со мной. Мы направились вдоль Великой Реки, а затем пошли по ущелью к перевалу. Мы скользили по камням и тонули в снегу. Наконец, у перевала мы прошли через Дверь. И оказались на вершине горы под названием Сгарр Диг, на Острове Туманов. Так мы впервые вдохнули испорченный воздух вашего мира... Он замолчал и понурился. - Что и говорить, переживание не из приятных. Странно, но оказалось, что мы говорим на том же языке, на каком говорили и люди на Острове... на каком ты писал свои книги. Только звуки у нас были немного другие, но нас все равно понимали. У Мертаха получалось лучше, он почти в точности скопировал их акцент, людей с острова. Мы жили как нищие или воры. Чтобы жить, приходилось красть. Нам, впрочем, хватало. Мы даже одежду сумели добыть подходящую. Но настоящей проблемой были зверюшки Мертаха. Надо же было их где-то прятать. - Зверюшки? - переспросил Ривен. - Волки, Майкл Ривен. Мертах повсюду таскает с собой двух волков: Флейта и Барабан, его любимцы. - Погоди-ка... Но Байклин покачал головой. - Дай мне закончить, иначе я вообще ничего не сумею тебе рассказать. Во всяком случае, мы частенько наведывались во всякие питейные заведения на Острове, и в конце концов нам удалось разузнать, что случилось в тот летний день на склоне Алой горы. Женщина разбилась насмерть, мужчина сильно покалечился. Мы узнали, как звать мужчину. Ну а дальше уже было проще простого взять след. За тобой пошел Мертах; золото Мингниша облегчило ему путь на юг. А я остался на севере и начал искать еще одну Дверь, которая привела бы нас обратно домой. А он в это время искал тебя. - И нашел. - То ночное видение: волки под сенью ив. Значит, ему не почудилось. Он действительно видел их. - Да. Когда он уверился окончательно, что ты вернешься на Остров, он и сам поспешил обратно. Как он добирался, рассказывать долго: то пешком, на своих двоих, то на этих машинах, внутри которых передвигаются ваши люди. А Флейта с Барабаном создавали ему всю дорогу сложности. - Байклин хохотнул. - Скажу тебе, бывали они в переделках. Но все закончилось благополучно. Они вернулись и сообщили, что ты и сам вскоре сюда вернешься. Но Мертах принес с собой кое-что еще, Майкл Ривен. Он принес твои книги, мы без труда прочитали их, ведь мы могли говорить на вашем языке. И когда мы прочли их, они нас ошеломили. Нам стало понятно, что тот твой несчастный случай, твоя утрата, они как-то связаны с тем, что происходит на нашей земле. Каким-то образом ты связан с Мингнишем. И, что еще важнее, каким-то непостижимым образом ты явился причиной всех тамошних перемен к худшему. Над этим стоило поразмыслить. Ривен рассерженно встрепенулся, но Байклин не дал ему заговорить. - Это еще не все. Неподалеку от Сгарр Дига, вблизи моря, что в вашем мире, я нашел Дверь обратно. В Мингниш. - Как? - резко спросил Ривен. Он чувствовал, что ответ очень важен. Байклин смотрел куда-то в сторону, стараясь не встречаться с ним взглядом. - Когда я бродил по горам, я случайно столкнулся с темноволосой девушкой. Я незаметно пошел за ней и видел, как она исчезла, пройдя через Дверь. Возможно, она сейчас здесь, в Мингнише. - Ты подлец! - взорвался Ривен. Взгляд его потяжелел от гнева. - Ты знал о ней! Все это время ты знал! И знал, что она значит для меня! - Прости, - сдерживаясь проговорил Байклин. - У меня не было выбора. - Это моя жена! Но ведь она умерла. То есть, так думали. - Я знаю. И я знаю, как тебе больно. Но попытайся принять это. Просто принять и все. Так будет легче. Может быть, от деяний твоих теперь зависит жизнь многих людей, друг мой... и даже судьба всего мира. - Только избавь меня от торжественной проповеди, Байклин. Итак, получается, Дженни здесь. Может быть, бродит по этим холмам, среди диких зверей, совершенно одна. Печаль и тоска тошнотой подкатили к горлу. Как она узнала, что он вернулся в их дом? И почему, почему она от него убежала тогда? Он пнул травянистую кочку. Это все сумасшествие... Бред. Он расхаживает по миру, которого не существует. Который есть лишь в его книгах. И жена его - погибшая - снова жива. Боже правый! Ему пришлось остановиться и прислониться к валуну. Ноги не держали его. - Не могу... не могу я принять это, Байклин. Для меня это слишком. Так не бывает. - Да, - согласился Смуглый. - Но тем не менее это так. - Это неправильно. Несправедливо. Она умерла. Господи, неужели же на земле нет ничего святого? Она же была мне женой. - А это моя страна. Ривен резко повернулся к нему. - Это твоя страна? Тогда где этот снег и лед? Где Исполины и волки? Насколько я вижу, здесь все прекрасно, как в раю... или я, может быть, что-нибудь упустил? Байклин, похоже, растерялся. В первый раз. - Да, я понимаю, о чем ты, - сказал он. - Я не могу этого объяснить. Когда я был здесь в последний раз, вся земля была укрыта снежным саваном и скована лютым морозом. Но тебе же здесь нравится, правда, Майкл Ривен? Тебе приятно идти здесь, по этому краю? - Да. Ну и что? - Возможно, это и есть объяснение. Возможно. - Черт возьми! Я, по-твоему, кто? Заклинатель погоды? - Может быть, - мягко проговорил Байклин и пошел дальше. Через минуту Ривен догнал его, чертыхаясь про себя на чем свет стоит. - Куда мы идем? - спросил он. - В Рорим Раларта... куда же еще? И нам еще дня два пути, никак не меньше. Так что лучше не будем задерживаться, Майкл Ривен. И молись, чтобы погода эта продержалась. До того, как стемнеет, нам нужно пройти немалый путь. И Ривен покорно поплелся следом за Байклином. А что еще ему оставалось? В ту ночь пошел дождь, тихий, как шепот на похоронах. Они сидели у костра, свет дня медленно угасал, и капли дождя запутались серебристым туманом в их волосах. Этот костер Байклин зажег при помощи кремня и кресала. Ему пришлось повозиться - воздух был влажным. Поужинали они консервами из запасов Ривена, потом закопали мусор и сидели, завернувшись в плащи, в полном молчании глядя в огонь. Дождь моросил беспрестанно. Тихая, мирная ночь. Нет, подумал Ривен, земля эта скорбит вместе с ним, и в горле его застрял комок. - Байклин, - позвал он тихонько, и его зов вплелся влажным узором в мягкий шелест дождя. - Расскажи мне какую-нибудь историю. Байклин поднял глаза, - на лице его бесшумно скользили тени, но в глазах отражался свет пламени. - Нет, это ты - Сказитель, - возразил он. Ривен безнадежно помотал головой и уставился на догорающие угольки. Искры рассыпались веером, когда Байклин подбросил хворосту в костер. - Мне почти нечего и рассказывать, - сказал он. - У нас, в Мингнише, мало сказаний. Хотя я знаю одну историю, очень древнюю, про мирканов. - Про мирканов? - Теперь Ривен вспомнил. - Мирканы - солдаты, воители. Байклин поморщился. - Нет, не воители. Они солдаты и только солдаты. - Он вдруг нахмурился и поджал губы. - Когда-то и я был солдатом. - Да, ты говорил. Но мирканы рождаются, солдатами и солдатами умирают. Я расскажу тебе эту историю, чтобы ты знал. Потому что ты скоро их встретишь. - Байклин подправил костер. А потом начал свою историю: - Жили-были на севере Исполины, громадные, точно утесы. Среди них были добрые, были и злые, ибо так уж в мире заведено - нет худа без добра. Но Исполины и есть исполины, если добры они, то беспредельно добры, если же злы... - Байклин пожал плечами. - В общем, был среди них один, жил он в горах за Дан Дринаном, и был он ужасно злым, просто воплощение Зла. Он поработил людей из ближайшего Дола и заставлял их платить ему дань. Он отбирал у них скот. И их женщин, чтобы было чем поразвлечься. Он крушил стены, которые они возводили с таким трудом. И убивал их мужчин. Просто так, для забавы. Короче, были они несчастны, те люди за Дан Дринаном. Но кто же станет спорить с Исполином? Итак, Исполин этот - Мирка, так он себя называл, хотя его звали многими именами, - преисполнился, наконец, такой гордыни, что взбрело ему в голову, чтобы черты его запечатлелись навечно на лицах людей из Дола. И он заставил их сделать свое изваяние. И чтобы было оно в полный рост. Горных гномов он тоже заставил работать, ибо искусны они в резке камня, да и покрепче людей... но забыл он, что гномы сильнее сердцем и не прощают обид, но жестоко мстят за них. В общем, они изваяли громадную статую, и вид ее впечатлял всякого. И нависла она над Долом, и тень ее накрыла дома людей. Когда Исполин поглядел на статую, что, ты думаешь, он увидел? А увидел он, что камень повторяет его облик до мельчайших деталей, вплоть до дубины, которую он неизменно носил с собой. И был он доволен весьма. Но когда Исполин внимательнее вгляделся в лицо изваяния, он увидел, что не лицо это вовсе, а свиная морда, с малюсенькими такими глазками, кривыми зубами и длинным рылом. Тут он разъярился, и рев его, точно гром, прокатился по Долу, устрашая людей. А что он сделал потом? Он замахнулся своей дубиной, размером с вековое дерево, и обрушил ее на статую, да так, что та разлетелась на куски... Но эти обломки камня окружили Мирку-Исполина со всех сторон. И каждый осколок разбитой статуи стал солдатом с суровым взглядом и руками могучими, точно камень. Испугался Мирка-Исполин и упал замертво. Со временем тело его и кости удобрили почву, и с тех пор Дол этот стал самым богатым во всем Мингнише. А солдаты, умертвившие Исполина, назвали себя мирканами и разошлись по всем Долам Мингниша, дабы защищать людей от Зла. И по сей день мирканы, едва ли не единственные из всех, живущих здесь, оберегают Долы от напастей. От лютых зверей, что спустились с гор. Байклин замолчал. Костер уже догорал. - Вот и вся история. - Он поднял взгляд к небу. - Похоже, к утру мы промокнем до нитки. Ты давай-ка, поспи, а я покараулю еще немножко. Но когда Ривен проснулся вдруг, ни с того, ни с сего, в глухой предрассветный час, Байклин стоял рядом с обнаженным мечом в руке, подняв лицо вверх, будто охотничий пес, напавший на след. - Что такое? Что-то не так? - Кажется, все нормально. Просто ветер подул с другой стороны, запах какой-то странный. Нет, ничего. - Байклин убрал меч в ножны. - Но мы все равно выйдем прямо сейчас, не задерживаясь. А позавтракаем где-нибудь в другом месте. Пальцы Ривена окоченели и не хотели слушаться. Байклин помог ему собраться в предрассветном полумраке. В чистом небе сияло солнце, тепло его приятно согревало больные ноги Ривена. Сырая одежда быстро высыхала. Если идти и дальше, я просто свалюсь. Никакие спицы такой нагрузки не выдержат. Интересно, сколько они прошли за последнюю пару дней. Ривен долго вычислял, но в конце концов бросил это дело, когда обнаружил, что складывает несовместимое: мили, пройденные на Скае, с расстоянием, которое они одолели здесь, в Мингнише. Просто прими все, как есть. - Там, впереди, дым какой-то, - заметил Ривен и бросил взгляд на Байклина. Тот, казалось, был доволен. - Вижу. Но ты не волнуйся. Нас ждут. - Поднятая рука отмела все расспросы. Про себя Ривен обругал его последними словами, но вслух не сказал ничего. Еще одна миля - и они вышли к костру, вокруг которого расположилась небольшая компания. Две зверюги, - что-то вроде больших серых собак, они сидели на задних лапах и внимательно изучали вновь прибывших, принюхиваясь к ветру, - и два человека. Они встали, едва только Байклин с Ривеном приблизились: первый - громадного роста, широкоплечий, второй - невысокий и хрупкий, с фигурой подростка. Они широко улыбались. - С Острова Туманов он явился, и вид у него был ужасен, даже страшней, чем в тот день, когда он родился на свет, - сказал тот, что поменьше. Одет он был в льняную рубаху, в нечто похожее на овчинный тулуп и в кожаные штаны. Из-за плеча у него торчала рукоять меча. На загорелом лице сияли голубые глаза. Два волка тихонько устроились у его ног. Ривен нахмурился. - Мертах, от тебя несет, как от дохлой овцы жарким летом, - весело парировал Байклин, одной рукой похлопав его по плечу, а вторую протянув волкам. Те дружелюбно ее облизали, потом обнюхали его и Ривена, - незнакомые запахи, - желтые их глаза были остры и внимательны. Ривен буквально похолодел, когда влажный, прохладный нос волка ткнулся ему в ладонь. - А как же я, ах, ты, лисье отродье? Неужели же нет у тебя доброго слова для Ратагана? - Здоровенный детина был тоже наряжен в овечий тулуп, перевязанный вокруг пояса синим кушаком. За кушак заткнут топор. На лице его, грубом, как дикий камень, лежали морщинки, но не от возраста, а от смеха; рыжая борода топорщилась во все стороны. Он сгреб Байклина в объятия, приподнял его, точно ребенка, и так тряхнул, что у того лязгнули зубы. - Собачья ты шкура! - выдавил Байклин. - Сказал бы я тебе, если б знал, что ты трезв... - Тут гигант бросил его на землю. Байклин приземлился легко, по-кошачьи, и внимание тех двоих тут же переключилось на Ривена. Он даже грешным делом подумал, что его сейчас тоже швырнут, как какой-нибудь половичок. - Так ты все же привел Сказителя, - сказал Мертах. - Он сейчас выглядит поздоровее, чем тогда, когда я в последний раз его видел. - Он вышел вперед и низко поклонился Ривену. - Мертах Моул, к вашим услугам, Майкл Ривен. Приятно видеть вас у нас, в Мингнише. Мы так вас ждали. - Моулси! - в изумлении воскликнул Ривен. Мертах улыбнулся. Белые зубы резким контрастом блеснули на загорелом лице. - Он самый. - Он согнул плечи, словно старик, и проговорил с шотландским акцентом: - Как вы сегодня, мистер Ривен, хорошо себя чувствуете? Ривен в изумлении разинул рот. - Вы здесь одни, или еще кто-то есть? - спросил Байклин Мертаха. - Сейчас, пока мы тут балаболим, за округой приглядывают два миркана, - отозвался тот. - Их знание леса просто прискорбно, но в лугах и холмах они ориентируются неплохо, так что если за нами вдруг будет погоня, они быстренько от нее избавятся. Байклин приподнял бровь. - Мирканы. Язык у тебя, должно быть, подвешен изрядно, раз ты сумел убедить их влезть в это дело. Мертах вдруг посерьезнел. - Многое здесь изменилось, пока тебя не было, Байклин. Снег сошел, но даже теперь мало кто отважится просто так подняться в горы. Погода стала получше, да, но это не значит, что горные твари прекратили свои набеги. Байклин поморщился. - Мы еще это обсудим, потом. Когда будем дома. У меня есть что сказать Варбутту. - Боюсь, у него тоже есть что сказать, - проговорил Ратаган, затаптывая костер. - С тех пор, как ты ушел, он стал мрачнее тучи. В Рориме тоже многое изменилось. - Но разговор об этом может пока подождать, - прервал его Мертах. - Нам пора в путь; хотя до ночи еще далеко, впереди у нас много миль. Байклин кивнул. Ратаган и Мертах подхватили свои мешки, и небольшой отряд двинулся в путь. Волки вприпрыжку неслись впереди. Продвигались они быстро: утро было прохладным, местность - достаточно ровной. Голова Ривена буквально гудела от вопросов, но он давно уже понял, что лучше пока помолчать. Сегодня четверг. А вчера была среда, а позавчера я был еще на Скае. Ел вместе с Байклином на завтрак яичницу с беконом. Было чудесное утро. Просто чудесное. Вот они: порождения твоей фантазии. Но что здесь творятся? Возможно ли это? Что со мной происходит? 7 Они шли весь день, причем в темпе, очень мучительном для Ривена, так что в конце концов он начал чувствовать себя каким-то затравленным пленником. Вот почему он обрадовался сумеркам, хотя с наступлением темноты на горизонте появилась зловещая темная полоса. - Скаралльский лес, - пояснил Байклин. - Немало мы отмахали. Переночуем здесь, а уже завтра к вечеру будем в Рориме Раларта. - Он поглядел на Мертаха. - А где мирканы? - Присоединятся к нам чуть позже. Если мы разобьем свой лагерь на южной опушке леса, они без труда нас найдут. Через час они добрались до опушки леса. Ратаган тут же вынул из-за пояса свой топор и встал на страже, пока остальные готовили лагерь к ночлегу. Флейта с Барабаном улеглись на землю и дышали, раскрыв пасти и высунув языки, как собаки. Желтые глаза их мерцали в полумраке. Вскоре после того, как запылал костер, послышался шорох опавших прошлогодних листьев, и два человека, словно бы выросли из-под земли у костра. Ривен едва сдержал вскрик изумления - так внезапно они появились - и во все глаза смотрел на первых встреченных им мирканов. В его книгах это были суровые неразговорчивые солдаты, нанимающиеся на службу к властителям Долов. Короче, наемники. Однако, судя по тому, что рассказывал Байклин, их роль была более сложной. Они с оружием в руках защищали Добро от Зла. Ему было странно наблюдать за ожившими героями своих книг, - людьми и характерами, созданными его фантазией, - наблюдать, как они ходят, жестикулируют, разговаривают; все равно, что попасть внутрь фильма. Но самое, может быть, странное во всей этой истории, - что персонажи его жили собственной жизнью, проявляли такие черты характера, каких и в помине не было в его книгах. Они были, подумал он, более цельными, более полными, что ли. Впрочем, жизнь всегда полнее любого искусства. И еще вопросы не давали Ривену покоя. Это он создал Мингниш и каким-то непостижимым образом вдохнул в него жизнь, или он просто - опять неведомо как - извлекал информацию для своих книг из уже существующего мира? Эти мирканы выглядели гораздо более земными, чем он всегда представлял их себе. Никогда в жизни Ривен не видел людей более цельных и крепких. О таких говорят: соль земли. Низкорослые, широкоплечие, что называется, крепко сбитые. Глядя на их пружинистую походку, можно подумать, что они постоянно готовы к стремительному прыжку. Их темные волосы пострижены очень коротко, лица - чисто выбриты. Одеты они в плотно облегающие кожаные штаны, высокие, до колен, сапоги и куртки из той же кожи с защитной металлической сеткой на плечах, на груди и на чреслах. Как и Ратаган, оба миркана были препоясаны синими кушаками. В руках каждый держал по посоху из какого-то темного дерева, - длиной пять футов, не меньше, - переплетенного по всей длине металлическим кольцами, которые блестели при свете пламени. Лица их были суровы, агатовые глаза мерцали. Полоса белой краски, от уха до уха через переносицу, пересекала лица обоих. Должно быть, они были братьями-близнецами. Ни один из них не сказал ни слова. Они просто молча уселись у костра. В конце концов Ратаган не выдержал и нарушил молчание: - Какие новости, друзья мои? - прогремел он с того места, где стоял на самом краю круга света от пламени костра. Металл посоха блеснул, когда миркан заговорил: - За нами нет никого. Все тихо. Мы видели зимних волков, но теперь они далеко. - Миркан так пристально разглядывал Ривена, что тому даже стало немного не по себе. Он нервно заерзал и тихонько шепнул Байклину: - Скажи ему, что я друг, хорошо? Байклин улыбнулся. - Орд, это Майкл Ривен, Сказитель. Тот самый, о котором тебе говорил Мертах. Он пришел с Острова из-за моря, чтобы помочь нам. - Байклин повернулся к Ривену. - Это Орд и Юниш. Они из мирканов. - Очень рад, - сказал Ривен. Во-первых, потому, что надо же было хоть что-то сказать, а, во-вторых, потому что он хотел сразу рассеять все подозрения, которые могли возникнуть насчет него у этих замкнутых и суровых людей. Мирканы молча посмотрели на Ривена, но вскоре, кажется, утратили к нему всякий интерес. Он устал. Он был раздражен. Похоже, никто не собирался ему ничего объяснять. Он вытащил спальный мешок - мирканы снова уставились на него - и улегся, пока остальные готовили ужин. Ривену показалось, что земля под ним вздрогнула. Он сел и, нахмурившись, потрогал почву руками. - Что такое? - спросил Байклин. - Ничего. Я просто почувствовал... что-то. Такое. - В земле? - Наверное, просто почудилось, - сказал Ривен, ощущая себя неврастеником. Но Байклин с Мертахом встревоженно переглянулись. - Ведь со Скараллом все в порядке, да? - спросил Байклин. Мертах явно забеспокоился. - Я думаю - да. - И в это мгновение земля под Ривеном вспучилась и просела. Он вскочил на ноги. - Вот черт. Там что-то есть, под землей. Оно движется. Все, как один, вскочили и обнажили мечи. Флейта с Барабаном глухо зарычали, шерсть встала дыбом. - Что, это? Что-то не так? - Ривен настойчиво требовал ответа. Земля перед ним разверзлась. Что-то громадное, черное, скользкое вырвалось из-под земли и бросилось на Ривена.