Он попробовал другое оружие.
Тот же самый эффект. Компьютер. На дисплее, который давал информацию о состоянии
бортового вооружения, против каждого вида оружия была надпись: "НЕИСПРАВНОСТЬ".
Голос Джоанны в наушниках был почти довольным. Или Эйдену показалось?
     - Ну что, птенчики. Можете считать себя покойниками. Вы оба. Кадет Пери. Твои
действия подозрительно смахивали на трусость. Не отвечать. Кадет Эйден. Будь на
месте этой дуры противник поопытнее, он бы отправил тебя на тот свет, не
дожидаясь, пока ты разберешься с морально-этическими проблемами. Ты это понял?
Отвечай.
     - Я понял. Сокольничий Джоанна. Я должен был действовать инстинктивно, пользуясь
благоприятным моментом.
     - Наконец до тебя что-то дошло, кадет. У тебя была целая секунда, чтобы
отреагировать, а ты так ничего и не сделал. Я взяла на себя управление вашими
машинами. У тебя была ЦЕЛАЯ СЕКУНДА. За это время в настоящем бою враг успел бы
снести твою дурацкую башку, а потом еще и вырвать двигатель из отсека и сожрать
его на завтрак. А теперь пошли вон из роботов. Выметайтесь!
Пока техники осматривали обе машины, Эйден стоял и испытывал мучительный стыд.
Он бросил взгляд на Пери и понял, что она чувствует то же самое. Подошли
остальные сибы. Обычно в подобном случае последовали бы дружеские утешения и
подбадривания, но на этот раз сибы молчали и отводили глаза. Они молча
расступились, пропуская Джоанну. Эйден ожидал увидеть ярость на ее лице, но оно,
напротив, было спокойным, даже бесстрастным. Скользнув равнодушным взглядом по
Эйдену и Пери, будто бы те уже были членами другой касты, Джоанна приказала
техникам доложить, когда будут готовы машины. Один из техников сказал, что
придется подождать некоторое время, потому что боевой робот Пери нагрет до
опасного уровня.
     - Ну что же. Мы подождем, кадеты? - сказала Джоанна, обращаясь к группе. - У нас
нет выхода, у нас всего два этих легких боевых робота, на которых мы можем
тренироваться. Клан экономит, как всегда. Однако мы можем использовать это
время, чтобы обсудить и проанализировать ошибки, которые только что совершили
два неудачника из вашей группы. Итак, первое. Находясь на мостике, вы должны
всегда твердо знать, что вы будете делать в следующий момент и как поведете
себя, если ситуация внезапно изменится. Умение планировать - это ключ к победе в
любой войне. Кадет Марта и кадет Тимм!
     Оба кадета замерли по стойке "смирно". Джоанна подошла к ним почти вплотную.
     - Вы двое пойдете следующими. На этот раз я хотела бы видеть настоящий бой.
Показухой вы не отделаетесь. Не пытайтесь палить изо всех сил - со мной этот
номер не пройдет.
     Эйден еле сдерживался, чтобы не заорать на нее: как ты смеешь! Их с Пери
отправили в бой, даже не предупредив об этом, не говоря уже о вводном
инструктаже, которым Джоанна сейчас пичкает Марту и Тимма. Почему? И тут же
Эйден понял, что знает ответ. И каждый сиб его знал. Джоанна и другие офицеры
прожужжали им все уши об этом. Потому что на войне нет правил. Потому что не
будет никакого инструктажа в случае внезапной атаки неприятеля. Именно это и
произошло с ним и с Пери. Они оказались в ситуации, когда атака внезапна, и
вынуждены были идти в бой без подготовки. На войне такое случается сплошь и
рядом.
     Выдав Марте и Тимму инструктаж, Джоанна направилась к техникам. Эйден слышал,
как она торопит и подгоняет их. Джоанне невозможно угодить. Техники, в
соответствии со своим положением, почтительно слушали ее, не прерывая, впрочем,
своей работы.
     Эйден пошел к группе. Все избегали встречаться с ним взглядом. Даже Марта.
Молча он стоял рядом с ней. Ему вдруг показалось, что она подросла и теперь
ростом даже выше, чем он сам. Или это из-за того, что он сегодня опозорился?
Интересно, может позор заставить человека стать меньше ростом?
     - Мы что, больше не друзья. Марта?
     - Друзья. Мы же из одной группы.
     - Это понятно. Но раньше между нами было все иначе. Мы были... эээ... близки.
Марта еле заметно пожала плечами.
     - Возможно. Но я теперь вижу, что это все ни к чему. Плохо, когда два сиба в
группе предпочитают друг друга всем остальным. Важна сама группа, а не ее
отдельные члены.
     Эйден не ожидал такого.
     - Ты уверена?
     - Что ты имеешь в виду?
     - Оглянись вокруг. Где ты видишь группу? Нас когда-то было двенадцать человек. А
теперь? Шестеро. Остальные либо мертвы, либо где-то в других кастах.
     - Что ты хочешь? Таков путь Клана.
     - Марта, нас осталось всего шестеро. К Аттестации нас будет и того меньше.
Группы больше нет. Есть лишь полдюжины кадетов, готовых перегрызть друг другу
глотки.
     Несколько секунд Марта смотрела ему в глаза. Сейчас у нее был тот самый, такой
знакомый заботливо-озабоченный взгляд.
     - Будь осторожен. Если Сокольничий Джоанна услышит, какую ересь ты несешь...
     - Ересь? Ты это называешь ересью? Джоанна одна из тех, кто разрушил нашу группу,
сделав так, что теперь каждый из нас сам по себе. И это сделано умышленно. Я
точно знаю.
     - Точно, говоришь? Да какое право...
     - Какое право? Я, знаешь ли, как и ты, тоже хочу выжить и дойти до конца. Только
видим мы это с тобой. Марта, по-разному.
     Джоанна заметила, что они стоят и разговаривают. Она смотрела в их сторону.
Смотрела подозрительно, как отметил Эйден. Он старался всячески скрывать от
Джоанны свою тягу к Марте, но был уверен, что Джоанна догадывается об этом.
     - Марта, вспомни лекции по истории, которые нам читали. Нам рассказывали об
армиях, состоящих из боевых единиц - звеньев. Между воинами в звеньях была такая
степень близости, что они даже думали одинаково. А что творится здесь? Здесь, в
этом учебном лагере, делается все, чтобы разделить нас.
     - Я не понимаю, о чем ты.
     - Прибыв сюда, мы были единой группой - сибами, которые вместе выросли. Мы были
настолько близки, что почти читали мысли друг друга. Мы их и читали порой, в
экстремальных ситуациях, вспомни. А теперь? Те, кто остался, едва разговаривают
между собой. Брет и Рена образовали нечто вроде альянса, и остальное их не
касается, другие вольны поступать, как им вздумается. Офицеры разрушили нашу
группу.
     - Даже если ты прав, я уверена, что это сделано для нашей же пользы.
     - Значит, ты признаешь, что я прав?
     - Ничего я не признаю.
     - А когда-то ты бы это признала. Когда-то мы с тобой могли проговорить всю ночь
напролет, если сталкивались с какой-нибудь проблемой.
     - Теперь ты предпочитаешь проводить свои ночи несколько иным образом.
     - Ты думаешь, я пошел бы, если бы она мне не приказывала?
     - Я не знаю.
     - А когда-то ты знала. Когда-то ты знала точно, что я сделал бы, а что нет.
Неужели ты не понимаешь? Нас здесь приучают к тому, что на мостике боевого
робота каждый из нас будет один, сам по себе. Нас приучают действовать,
полагаясь лишь на себя, делать заявки, полагаясь лишь на себя.
Нас учат здесь плевать друг на друга, убивать друг друга, если...
     - Значит, именно поэтому ты упустил сегодня шанс победить?
     - Я мог бы при этом убить Пери.
     - А тебя это так волнует?
     - Я уже и не знаю. Наверное, да. Да, черт возьми, это должно меня волновать. Я
ведь помню, как мы играли с ней в войну, когда еще были детьми. Может быть,
именно это и не позволило мне сегодня рисковать ее жизнью.
     - Тогда ты глупец.
     - Да. Выходит, что я глупец.
Ее твердый взгляд на миг смягчился. Эйдену показалось, что на короткое мгновение
в ее глазах проскользнуло воспоминание об их ныне утраченной близости. Мелькнула
мысль: может быть... Когда в последний раз они с Мартой были близки?
     - Понимаешь, Марта, возможно, в том, что они делают, и есть некий смысл.
Возможно, нам необходимо пройти через это... Я не знаю, как это назвать, не могу
подобрать слово. В общем, через ОДИНОЧЕСТВО человека на мостике боевого робота.
Может быть, пройдя через это, мы познаем новый уровень близости. Не близость
сибов в группе, а близость воинов одного подразделения. Может быть. Но как
только я подумаю, что ты больше...
     Он осекся. Язык не поворачивается сказать ЭТО Марте теперешней. Марта теперешняя
чужая ему, как и Сокольничий Джоанна. Но с Джоанной по крайней мере можно
переспать.
     - Знаешь, Эйден, я уверена: все, что делается, делается к лучшему. И не забивай
себе голову. Делай, что прикажут. Вкалывай изо всех сил - и станешь отличным
воином и...
     - Стоп! Именно этого от тебя и добиваются. Чтобы ты рассуждала подобным образом.
Именно поэтому мы больше не друзья.
     - Ты дурак, если и теперь печешься о дружбе. Эйден хотел еще что-то сказать, но
заметил Джоанну, направлявшуюся к ним. Поэтому он повернулся и побрел к
контрольной башне. Оглянувшись, он увидел, что Джоанна отчитывает понурившуюся
Марту. Лицо у Джоанны жесткое. Правда, слов не слышно. В старые добрые времена
Марта обязательно передала бы ему потом разговор с Джоанной.
Возможно, Марта и права. Возможно, и в самом деле несусветная дурость -
рассуждать теперь о каких-то дружеских отношениях. Пора избавляться от мусора в
голове, если он в самом деле хочет стать воином. Когда в следующий раз
кто-нибудь из группы окажется на прицеле и будет дан приказ стрелять, он, Эйден,
будет стрелять, не задумываясь. И убивать, не задумываясь. Даже если это будет
Марта.

        X
     - Молчишь? Злишься из-за того, что я тебя сегодня подставила, птенчик.
Джоанна сказала это спокойно, будто констатируя факт. Странно. На нее это не
похоже. Обычно она предпочитает задавать вопросы и выслушивать ответы.
     - Ну что ты молчишь? Прекрасно ведь знаешь, что когда мы вдвоем, то можешь
говорить, не дожидаясь моего разрешения.
     Эйден внезапно остро ощутил, какой здесь тяжелый и спертый воздух. В жилище
Джоанны царила застарелая вонь, в которую недавнее совокупление добавило свою
лепту. Джоанна, такая подтянутая и аккуратная на плацу, в быту была редкостной
неряхой. Грязь могла копиться неделями, если бы Эйден, органически не выносивший
беспорядка, не производил здесь регулярные уборки. Нестираные простыни на
постели смердели и были сплошь в каких-то пятнах, о происхождении которых Эйден
предпочитал не думать.
     - Дуешься, птенчик? Почему?
     - Даже здесь ты ни разу не назвала меня по имени.
     - И из-за этого ты обиделся? Ну и дела!
     - Нет, не из-за этого. Это я так, к слову. "Птенчик" - вот максимум, на что я
могу надеяться. Остальное - сплошь унизительные прозвища.
Джоанна улыбнулась. Это с ней тоже случалось крайне редко.
     - Пытаешься осмыслить, кто ты для меня? Брось - мой тебе совет. Потому что ты -
никто. Ты машина, точно так же, как БМР. Ты придаток к боевому роботу, точнее,
можешь им стать, если, конечно, тебе все-таки удастся пройти Аттестацию. Ты
когда-нибудь думал, кем ты тогда будешь? Я тебе скажу. Воином - водителем
робота, воином-роботом. Вслушайся в это слово: воин-робот. То есть воин-раб, раб
робота, воин, который служит своему роботу; воин, который есть не что иное, как
часть этого самого робота, понял? Ты станешь частью машины, ты сам будешь
машиной. А пока ты даже этим не можешь похвастать. И ты еще пытаешься заикаться
о каком-то имени? Машине до лампочки, как ее ни назови. Заруби это себе на носу,
птенчик.
     - Я так не считаю.
     - Тогда я вынуждена тебе заметить, что ты туп. Еще одно очко в пользу того, что
тебе никогда не стать воином. Плохи твои дела, птенчик, воут?
     - Ут. Ты мне это говоришь сто раз на дню. Джоанна внезапно села. Старое
потрепанное одеяло сползло, открыв ее грудь. Поначалу ее маленькие, упругие,
красивой формы груди вызывали у Эйдена некоторый интерес, который со временем
притупился, а потом и вовсе сошел на нет. Слишком много времени проводили они
вместе. Сейчас внимание Эйдена непроизвольно фиксировалось на отдельных деталях.
Капля пота, упавшая с подбородка на грудь. Длинный шрам, начинавшийся от шеи и
тянувшийся к левой груди. Сколько раз приходилось Эйдену касаться этого шрама,
но он так и не спросил Джоанну ни разу, откуда он у нее.
     - Временами я спрашиваю себя, - ее голос был на диво спокойным - третье чудо за
ночь ,- не сделала ли я большую глупость, позволив тебе свободно обращаться ко
мне, когда мы вдвоем. Может, имело смысл сохранять уставные отношения и здесь, в
постели? А теперь слушай. То, что скажу тебе сейчас, я скажу один раз. Повторять
не буду, запомни.
     Она поморщилась и потянулась за курткой. Куртка лежала на столе возле постели.
Раздеваясь, Джоанна швырнула ее туда, не глядя. Теперь она говорила,
одновременно надевая куртку через голову.
     - Птенчик... ЭЙДЕН. Я обратила на тебя внимание сразу же, в тот самый день,
когда ты прибыл сюда. Я увидела вызов в твоем взгляде, да и не только во взгляде
     - во всем. Даже когда ты стоял с постной рожей, в тебе был вызов. А еще в тебе
чувствовался будущий воин. В тебе был потенциал. Я сразу это определила. Кроме
того, меня заинтриговала твоя серьезность. Даже в той дурацкой ребяческой
потасовке, которую вы учинили сразу же по прибытии, ты выглядел взрослым. Ты был
сильнее их всех. Я ценю это в людях. Поэтому я и постаралась в тот день
превратить тебя в отбивную. Но ты не сломался и в тебе по-прежнему кипела
ярость. Мне это тоже пришлось по душе.
     Надев куртку и натянув штаны, Джоанна приняла свой обычный вид, в котором
расхаживала по лагерю. На нагрудных карманах ее куртки были привинчены
потускневшие от времени серебряные значки - награды за воинскую доблесть.
     - Я сама была такой. В моей сиб-группе. Наверное, даже круче, чем ты. Но ты
всегда пекся о своих сиб-сотоварищах, ты и сейчас о них печешься. А вот я на
своих плевала. Я хотела только одного - стать настоящим воином. Я думала, что
потом, когда окажусь в настоящей воинской среде, я найду себе боевых товарищей.
Ничего подобного! Я нашла там то же, что и везде. И тогда я приняла это как
данность и смирилась.
     Сейчас Джоанна занималась разглаживанием складок на одежде при помощи
устройства, приобретенного, должно быть, по случаю на каком-нибудь базарчике на
одной из далеких планет. Устройство представляло собой цилиндрический валик с
ручкой. При соприкосновении с тканью валик искрил. На вид устройство немудреное,
однако же работало очень эффективно, разглаживая любые складки.
     - Моя ненависть к окружающим здорово помогла мне в военной карьере. Когда
ненавидишь, это всегда придает тебе некий дополнительный импульс. И, если
честно, я убеждена, что ненавидеть других - это самое разумное, если хочешь
преуспеть.
     Джоанна на миг замолчала, потом заговорила вновь:
     - Время от времени мне попадаются люди, к которым я начинаю относиться не так,
как к остальным. В общем-то я ненавижу и их, но это, можно сказать, ненависть в
ослабленной форме. Вот и с тобой так вышло. Когда я увидела тебя, то поняла -
мне остается одно из двух: либо сокрушить тебя, раздавить, вышибить из тебя
мозги, искалечить, сделать дефективным идиотом и отослать на хрен отсюда, либо
сделать из тебя такого воина, какого свет не видывал, а перед этим выколотить из
тебя всю дурь.
     Теперь Джоанна смотрела на Эйдена в упор.
     - Я с самого начала чувствовала, что ты что-то скрываешь. Я прекрасно знаю о
твоем противоестественном, назовем это так, влечении к кадету Марте. Я заметила
это почти сразу. И вынуждена была принять все меры, чтобы это не повредило ни
тебе, ни ей. Сделала все от меня зависящее. Я разрушила вашу связь. Марта станет
воином, и тебе не удастся своими романтическими бреднями ей помешать. И она
теперь не будет для тебя препятствием.
     Эйден открыл было рот, чтобы возразить, но Джоанна оборвала его.
     - Молчи! Мне плевать, что ты по этому поводу думаешь. Слушай, птенчик, я тебе
кое-что скажу. С самого начала я положила себе за правило быть с тобой
сверхжестокой. Я сделала все, чтобы усложнить тебе жизнь, чтобы сломать тебя.
Таков был единственный путь сотворить из тебя воина. Я знала это с самого
начала. Ты слишком много думаешь, Эйден, и в конце концов погоришь на этом.
Покончив с туалетом, Джоанна встала с кровати. Одним движением головы она
заставила свои длинные волосы лечь как надо. Эйдена всегда изумляло, как ей это
удается.
     - Я вижу ненависть в твоих глазах. Хорошо. Это то, что нужно. Я специально
добивалась этого. Сегодня мы здесь последний раз вдвоем. Больше я не стану тебя
вызывать по ночам. Отныне между нами только уставные отношения. А теперь
заткнись и катись отсюда. И напоследок желаю тебе проиграть. Будь ты проклят.
Эйден был рад поскорее убраться из жилища Джоанны. После ее сегодняшних речей он
еще больше возненавидел это место и саму Джоанну.
Прошло несколько часов, а Эйден все ворочался и не мог понять, чем был вызван
сегодняшний разговор? Уже начало светать, а он еще лежал с открытыми глазами и
терялся в догадках. Ясно было одно: он должен любыми средствами доказать
Джоанне, что сможет стать воином. А в тот день, когда Аттестация будет уже
позади, он с удовольствием плюнет на ее начищенные до зеркального блеска сапоги.




        XI
В те редкие минуты, когда удавалось отвлечься от постоянных занятий и
тренировок, Эйден думал о сменявших друг друга днях, как о снарядах, очередями
летящих в цель. Снаряды-дни проносились слишком быстро, чтобы их можно было
заметить. И все они поражали свою цель - Эйдена. Позднее, если бы его попросили
изложить события этого периода в хронологическом порядке, он бы, наверное,
затруднился это сделать.
     Эйден видел, как все больше и больше отдаляются друг от друга сибы. В них
появилось что-то чужое, враждебное. Даже в Марте.
И сам Эйден как-то неуловимо изменился. Он ощущал это, начиная с последнего
вызова к Джоанне, которая тогда сказала ему, что он не что иное, как машина. Что
же, она была не так уж и не права. Эйден чувствовал, что он и впрямь стал
машиной, по крайней мере уже на полпути к этому. Любые эмоции он себе запретил.
Все его интересы свелись исключительно к учебе. Приказывали делать - он делал.
Приказывали отвечать - он отвечал, отрывисто и кратко. Одним словом, Эйден
сделался образцовым кадетом.
     И чем больше он старался, тем больше орала на него Джоанна, тем сильнее пыталась
унизить его перед остальными. Каких только эпитетов она не придумывала! Раньше
он бы злился, теперь ему было все равно.
     Эйден стал плохо спать. Вымотанный до предела, он лежал по ночам в бараке, а сон
к нему все не шел и не шел. В последнее время Эйден даже полюбил ночные
дежурства. Лучше уж стоять на часах, чем просто так валяться и маяться от
бессонницы.
     Однажды ночью, стоя на посту, Эйден вдруг заметил, как кто-то идет по плацу. По
правилам внутреннего распорядка лагеря находиться ночью на плацу строго
запрещалось, поэтому Эйден, действуя по уставу, окликнул:
     - Кто идет?
     Неизвестный приблизился, и Эйден понял, что это был не кто иной, как командир
Сокольничих Тер Рошах. Поначалу у Эйдена мелькнуло опасение: а не является ли
нарушением устава самовольное обращение к старшему офицеру? Но, с другой
стороны, тот же устав, регламентируя действия часового, не делал исключений ни
для кого, независимо от воинского чина.
     Должно быть. Тер Рошах шел, глубоко задумавшись. Поэтому, когда Эйден его
окликнул, он поднял голову, прищурился, вглядываясь, а потом спросил неуверенно:
     - Рамон? Это ТЫ?
     Эйден повторно потребовал командира Сокольничих назваться и объяснить причину,
по которой тот оказался на плацу. Этого требовал устав. Тер Рошах, должно быть,
опомнился.
     - Командир Сокольничих Тер Рошах. Инспекционный осмотр... Очень хорошо, кадет. Я
забыл про время, но я как раз собирался заглянуть в вашу казарму. Проводите
меня? Отвечайте.
     - Разрешите покинуть пост, командир.
     - Разрешаю.
     В бараке Эйден встал в дверях и смотрел, как Тер Рошах проводит классическую
"внезапную" ночную инспекцию. Командир пинком поднял Брета и с размаха врезал
ему по скуле, указав на нечищенные сапоги. Потом настал черед Рены. Она висела в
воздухе, пока Тер Рошах, держа ее в вытянутой руке-протезе, сообщал, что
последние результаты Рены по вождению заставили покраснеть от стыда лично его.
Тер Рошаха. После чего гнев командира Сокольничих обратился на Тимма и Пери.
Досталось обоим. Тимму - за неопрятный вид, а Пери - за то, что та "кривила
морду". Одна только Марта избежала наказания. Наоборот, Тер Рошах поставил ее в
пример остальным. От Эйдена не укрылся огонек злорадства, мелькнувший в глазах
командира Сокольничих, ибо, хваля Марту и противопоставляя ее остальным. Тер
Рошах тем самым сеял среди сибов ростки зависти и ревности.
Эйден смотрел на это, а в голове у. него крутилось: "Надо что-то делать. Надо
принимать контрмеры, пока группа окончательно не распалась".
Уже в дверях Тер Рошах приказал Эйдену вернуться на пост. Тот повиновался.
Прежде чем уйти, командир Сокольничих странно посмотрел на него, затем
проговорил:
     - Имей в виду, ты у меня кандидатура номер один на отчисление. Слишком много
мнишь о себе. Я все вижу. Ты думаешь, что сможешь победить систему? Тебе ее не
победить. Отвечай.
     - Мне нечего сказать, командир.
     - Жаль, что ты на посту и я не могу врезать тебе как следует. Утром, когда сдашь
дежурство, явишься ко мне с рапортом. Отвечай.
     - Вас понял, командир.
     Однако, когда Эйден явился утром домой к Тер Рошаху, тот спал. По уставу Эйден
не мог обратиться к нему, а следовательно, разбудить. Он ждал у дверей, пока
окончательно не рассвело, но Тер Рошах так и не проснулся. В дальнейшем командир
Сокольничих не вспоминал о своем приказе.
     Днем, сразу после еды, Эйден, выждав момент, прижал Марту в углу спиной к стене.
     - Сиб-группа агонизирует. Мы не можем этого допустить, - сказал он.
На мгновение в ее глазах появилось презрительное выражение - в точности такое
же, как у Сокольничего Джоанны. Затем брови ее сошлись.
     - Для чего ты мне это говоришь?
     - Потому что мы когда-то... были друзьями. Были близки.
     - Ты наслушался мифов. Наша близость, как ты ее называешь, была детской дружбой
и осталась в прошлом. А мы больше не дети.
     - А кто же мы теперь по-твоему? Воины-мастера, что ли?
     - Оставь свои насмешки. Это твоя самая отвратительная черта. Сколько раз
Сокольничий Джоанна говорила...
     - Я плевать хотел на то, что она говорила. Она спит и видит, как бы развалить
нашу сиб-группу.
     - Если это так, то, значит, сиб-группа должна быть развалена. Ради нашего же
блага.
     - Тогда чего стоит все то, что мы пережили вместе? Я не имею в виду тебя и меня.
Я говорю о нас всех. О тех, кто выжил, и о тех, кто умер, и о тех, кто отправлен
в другие касты. Опекуны наперебой твердили нам, что мы выживем только в том
случае, если будем держаться друг друга. Сиб силен, если он держится вместе со
своей группой. Ты ведь это знаешь не хуже меня. Марта.
     - Все делается ради того, чтобы из нас получились воины. Что тут непонятного?
Сначала нас собрали в группу, чтобы выявить среди нас будущих воинов. Теперь
лишние отсеялись. Впереди Аттестация. У тех, кто дойдет до нее и станет воином,
по-разному сложатся судьбы и...
     - Как бы они порадовались, узнав, что ты начала так думать...
     - Они? Кого ты имеешь в виду?
     - Джоанну. Остальных. Наших бывших опекунов. Офицеров-инструкторов. Всех тех,
кто направлял нас, учил нас, заставлял думать так, а не иначе, внушал...
     - Эйден, по-моему, ты спятил. Ты не хуже меня знаешь, что путь Клана...
     - Относительно пути Клана я ничего не могу сказать. Я ничего не знаю о Клане.
Равно как и ты. Наш мир всегда ограничивался сиб-группой с тех пор, как...
     - Ты противоречишь сам себе.
     - Я не понимаю тебя. Марта.
     - Ты заявляешь, что нужно сохранить во что бы то ни стало сиб-группу. Потом сам
же признаешь, что сиб-группа ограничивала наш мир. Следовательно, распад группы
есть необходимый этап нашего становления как воинов. Следовательно, сиб-группа
может рассматриваться как этап, который уже миновал.
Эйдену захотелось взять ее за плечи и хорошенько встряхнуть.
     - Это же чушь! Это нам вдалбливают на уроках. Ты напоминаешь мне Сокольничего
Дерворта, когда...
     - Да? Тогда ты, должно быть, ослеп, раз не в состоянии отличить меня от
Сокольничего Дерворта.
     Эйден почувствовал себя обезоруженным. Мягкий тон, которым были сказаны эти
слова, а также юмор напомнили ему, какой еще недавно была Марта. Если бы она и
дальше оставалось такой! Но он знал, что это невозможно. От тоски у него
перехватило горло.
     - Эйден! - мягко сказала она. - Мне, как и тебе, иногда не хватает того, что
было. И остальным, наверное, тоже. Но я знаю, это все в прошлом. И кроме того, я
в самом деле очень хочу стать воином и пойду на все, чтобы им стать.
     - Я тоже хочу им стать.
     - Ты это серьезно?
     - Да!
     Эйден внутренне поморщился: до чего драматично и вымученно прозвучал его ответ.
     - Что-то не верится, Эйден. Если бы ты и в самом деле этого хотел, то не пытался
бы убедить меня в необходимости сохранении сиб-группы.
     - Но...
     - Пожалуйста, Эйден. Давай прекратим бесполезный разговор.
Она попыталась вырваться. Эйден снова прижал ее к стене. Она оттолкнула его так,
что он чуть не упал. И прежде чем он обрел равновесие. Марта нанесла ему удар по
горлу, как раз под адамово яблоко. Никогда раньше они с Мартой не дрались между
собой, разве что во время командных состязаний и прочих игр. Будь это не Марта,
а кто-нибудь другой из сибов...
     Марта дождалась, пока он перестал кашлять, затем пошла прочь.
В течение последующей недели Эйден пытался по очереди убедить других сибов, что
офицеры-инструкторы проводят политику разрушения группы. Но сколько Эйден ни
взывал к чувствам сибов, сколько ни напоминал им о былом единстве, у него ничего
не вышло. Брет даже не понял, что так волнует Эйдена. На его взгляд, сиб-группа
как была, так и осталась сплоченной. Пери заявила, что никакой особой близости
между сибами никогда и не было, по крайней мере лично она этого не припоминает.
Рена даже не захотела разговаривать с Эйденом на эту тему, а Тимм все пытался
сообразить, чего же от него хотят.
     Кстати о Тимме. Он был отчислен через несколько дней. Из оставшихся шестерых
кадетов у Тимма была самая низкая успеваемость. Эйден так никогда и не узнал,
почему именно того отчислили, хотя сильно подозревал, что главным поводом была
потрясающая способность Тимма не пропускать ни одной особенности ландшафта,
замедляющей движение. Кроме того, Тимм был тугодумом. Все вместе это не могло не
привести к провалу. Сейчас почти все учебные бои на боевых роботах сводились к
состязанию в скорости.
     Как и большинство остальных отчисленных, Тимм исчез ночью, даже не попрощавшись.
Утром обнаружилось, что койка Тимма пуста и заправлена. Это был верный знак. И
точно. Через некоторое время в барак вошли двое из вспомогательного персонала и
вынесли койку. Когда группа только прибыла на Железную Твердыню, спальные места
в бараке располагались в два ряда по шесть в каждом. Теперь остался только один.
Койка Тимма была крайней. Когда ее вынесли, ряд укоротился и между крайней
теперь койкой и стеной осталось свободное пространство.
Когда-то в бараке было тесно. Теперь здесь стало как-то пустынно. Щелястые стены
плохо защищали от свирепых ветров Железной Твердыни, и по бараку гуляли
сквозняки. Эйден и Рена простыли.
     Эйден лежал под грубым и тонким одеялом. Его бил озноб. На соседней койке Рена
опять завела свою песню: дескать, Эйден сморкается в ее платок. Это дико бесило
Эйдена. Он пользовался только сводим носовым платком. Элементарная брезгливость
не позволила бы ему взять чужой, да к тому же использованный платок. Неужели
Рена этого не понимает?
     Марта в последние дни замкнулась, стала еще более молчаливой. Через два дня
после исчезновения Тимма она переставила свою койку в другой, пустой ряд. Тем
самым она демонстративно отделилась от остальных кадетов. Брету, Рене и Пери
было на это, похоже, наплевать. Эйдену тоже. Последний разговор отбил у него
желание общаться с ней.
     - Нам теперь даже командное состязание не провести - народа не хватит, - сказал
Брет как-то ночью, перед сном.
     - Когда ты повзрослеешь, ублюдок вольнорожденный? - злобно отозвалась Рена.
Не в силах снести подобное оскорбление. Брет набросился на Рену. Они сцепились и
рухнули на пол. Лицо Брета было искажено яростью. Эйден кинулся их разнимать и
попытался оторвать Брета от Рены. Туг же подскочила Пери и оттолкнула Эйдена.
     - Не мешай. Хоть какое-то развлечение.
     - Для тебя драки между своими - это развлечение?
     - Подумаешь? Будто раньше драк не было. А теперь... - Она кивнула в сторону
Марты. Та сидела на своей койке, подобрав ноги, и смотрела на потасовку, как на
цирковое представление.
     Драка тем временем принимала серьезный оборот. Оба противника были уже на ногах.
Рена сделала выпад, метя пальцами Брету в глаза. Тот отклонился, раскрывшись.
Воспользовавшись моментом, Рена ударила его коленом между ног. Другого это
вывело бы из строя, но Брет, хоть и скрючился, тут же ударил Реву головой в
живот. Та сложилась пополам. Ее лицо перекосилось от боли.
Да, зрелище было что надо! Оба стояли друг напротив друга, согнувшись, и изо
всех сил сдерживали стоны (еще один урок, преподанный Джоанной). Пери бросилась
к Брету и обняла его, нашептывая что-то утешительное. Эйден же поддерживал Рену.
В глазах у Рены стояли слезы.
     И тут. Эйден осознал, что впервые за столь долгое время они ведут себя сейчас
так, как в старые добрые дни. Не выпуская руки Рены, он взял за руку Пери.
Теперь их четверка стояла, держась за руки.
     С койки, что напротив, донесся громкий хохот.
Это смеялась Марта.
     - Дурачье, - вдруг сказала она. Ее мимика и интонация сейчас были в точности,
как у Джоанны.
     Марта встала с койки и подошла к ним. Встав на колени напротив Эйдена, она
положила одну руку Брету на плечо, другой сжала ладонь Рены. И посмотрев на
Эйдена, улыбнулась ему. Возможно, это была лишь игра воображения, но Эйдену
вдруг показалось, что эта добрая улыбка могла появиться на губах только той,
прежней Марты, какой она была до того, как оказалась в этом лагере.
     - Дурачье, - повторила она и медленно, отрицательно покачала головой.
Вернувшееся на миг чувство общности исчезло. Этой ночью Эйден опять лежал и не
мог уснуть. Не давала покоя одна мысль: а вдруг они сегодня миновали кризис и им
удастся снова восстановить старую дружбу? Как здорово бы это было!
Но следующий день разбил надежды Эйдена. Брет по-прежнему оставался
агрессивно-настороженным, Рена - молчаливо-угрюмой. Пери -
загадочно-непроницаемой. А койка Марты по-прежнему стояла особняком. И сама
Марта держалась особняком. Казалось, ей нет никакого дела до того, кто чем
занят.
     Больше никогда ни Эйдену, ни его товарищам не доведется испытать того чувства
общности, которое в последний раз соединило их на миг прошлой ночью. Отныне они
навек - каждый сам по себе. Впрочем, это было уже неважно. Вскоре их останется
только трое. Втроем, и каждый сам по себе, выйдут они на край большого поля,
чтобы пройти Аттестацию, которая должна сделать их воинами Клана Кречета.


        XII
"Мне даже не пришлось проявить какого-то особого героизма, чтобы завоевать себе
право на Родовое Имя, - писал командир Сокольничих Тер Рошах.- Я получил его,
что называется, по сумме очков. Я участвовал во множестве боев, на моем счету
было много убитых противников, я командовал звеном, которое одержало немало
блестящих побед в мелких стычках. В какой-то момент оказалось, что мой послужной
список вполне дает мне право выставить свою кандидатуру на соискание Родового
Имени. И я завоевал его. Но даже на Соискании я не сделал ничего особенного. Я
просто сумел дойти до конца и поэтому выиграл.
Тесное общение с Рамоном Маттловым не прошло даром. Я научился выигрывать в
Споре Благородных. Однако на войне мои стратегические способности оставляли
желать лучшего. Впрочем, мне и здесь везло: порой под моим началом оказывался
талантливый адъютант, который компенсировал мою бездарность как стратега. Хотя
обычно я брал другим - просто кидался в самое пекло боя и там, под огненным
ливнем, среди вражеских и своих боевых роботов, пляшущих танец смерти, сразу
инстинктивно понимал, что нужно делать. Я выкрикивал команды, мое звено их
выполняло, и мы побеждали. Думаю, мое дело - тактика - вот в чем я силен. Я
просто отталкивался от стратегии противника - вот и все. Если против моих трех
боевых роботов было пять вражеских, я знал, как распределить силы, как
максимально использовать особенности ландшафта. Я знал, когда надо отступить,
когда ударить, когда совершить неожиданный прыжок. Если я чувствовал, что есть
смысл растоптать "ногами" моего боевого робота вражеского водителя, выбравшегося
из люка поверженной машины, я растаптывал его. Я делал все, чтобы мое звено
победило. Все, что было мне во вред, я поворачивал себе на пользу.
Но теперь мои тактические способности не смогут мне помочь. Мне противостоит
враг, который сильнее меня, - время. Я старею, и ничего не могу с этим поделать.
Теперь, когда прошло столько лет, оглядываясь назад, я начинаю понимать, что
по-настоящему талантлив был в одном - во мне всегда пропадал организатор. Мое
звено было снабжено всем необходимым. Когда мы входили во вражеские селения, у
моих людей была пища и крыша над головой. Кто лучше меня справлялся с задачей,
когда нужно было срочно передислоцировать большое количество людей и боевой
техники? Никто. В самом деле, именно административная деятельность была тем
поприщем, где мой талант проявлялся во всем блеске. Я брался за дело, и мне
сразу становилось ясно, что надо сделать в первую очередь, что - во вторую, что
     - в третью. И так далее. Возможно, тактик - это администратор, чьи
организаторские способности проявляются лишь на поле боя. В сражении я вел себя
совершенно так же. Я просто начинал выстраивать все опасности по ранжиру. Прежде
всего я устранял наибольшую в данный момент опасность. Оказавшись в гуще
сражения, я сразу же составлял себе представление о боевой обстановке. Бой я
воспринимал как ряд задач, подлежащих решению. После чего начинал решать эти
задачи, одну за другой. И побеждал. А в моем послужном списке появлялась еще
одна отметка о выигранном сражении.
     Но это не могло длиться вечно. Штабное начальство в конце концов заметило, что я
просто хороший солдат, но никакой не герой. И это тоже было отражено в моем
послужном списке. До поры до времени меня еще держали в действующей армии. Но
годы шли, и вот однажды в штабе решили, что отныне я буду полезнее Клану в
качестве наставника молодежи. И вот я здесь, на Железной Твердыне. Не скажу, что
меня это особо огорчает. Работа здесь мне, пожалуй, даже нравится. Кроме того, я
могу в полной мере использовать свои организаторские способности. Я с ходу могу
определить, у кого из кадетов есть потенциал, а кто обязательно будет переведен
в другую касту. Требования к будущим воинам жесточайшие, поэтому из сиб-группы
до Аттестации доходят всего двое-трое, редко четверо кадетов. Впрочем, мне
доводилось видеть сиб-группы, где к Аттестации допускались пять кадетов. Это
объяснимо. Генный набор у разных групп разный. Но все же подобные случаи
являются скорее исключением. Кроме того, не следует забывать, что в среднем лишь
половина кадетов, принявших участие в Аттестации, становится воинами. И я
горжусь, что каждая из вверенных мне сиб-групп давала минимум одного воина.
То здесь, то там раздаются голоса, критикующие наши программы подготовки будущих
воинов. Я имею в виду то, как готовят воинов у нас, на Железной Твердыне.
Критики утверждают, что программы подготовки неэкономичны, что они тормозят рост
численности наших вооруженных сил, что скоро некого станет сажать на боевых
роботов, что, может быть, целесообразнее было бы использовать простаивающую
боевую технику на горных выработках и тому подобное. Не могу согласиться с
подобными заявлениями. Более того, считаю их политически вредными, особенно если
речь заходит о том, что пополнение не в состоянии компенсировать потери личного
состава действующих армий. Ибо такие утверждения есть не что иное, как досужий
вымысел. Эти критики, видно, и понятия не имеют, сколько воинов мы даем Клану
только здесь, на Железной Твердыне. Я знаю, что кроме меня на этой планете одних
только командиров Сокольничих более сотни. И под началом каждого из них не менее
двадцати учебных групп-подразделений. Я, к примеру, на сегодняшний день руковожу
обучением двадцати шести сиб-групп, причем все они находятся на разных этапах
обучения, начиная с новобранцев и кончая кадетами, которым уже скоро проходить
Аттестацию.. Я считаю, что мы даем Клану все больше и больше воинов. И это при
том, что каждый кадет проходит полноценный, а не ускоренный курс обучения. Я
уверен, что Николай Керенский имел бы все основания гордиться нашими
результатами, доживи он до наших дней. Те воины, которые выходят сегодня отсюда,
служат живым подтверждением гениальности Керенского, учредившего генетические
программы. Керенский считал, что именно плохие гены являются препятствием к
созданию расы великих воинов. Он прав, тысячу раз прав. И это его заслуга, что
сегодня, здесь, на Железной Твердыне, мы взращиваем таких воинов, каких еще не
знало человечество. Это триумф генетических программ. И это путь Клана.
Я не страдаю ностальгией (а если и страдал бы, то рассматривал бы ее как свой
личный недостаток, с которым нужно бороться). Но все же время от времени мне
вспоминается наша сиб-группа и времена учебы. Мы были суровыми ребятами, не то
что нынешние сибы - они куда мягче, и к началу действительно серьезных
тренировок мы избавились от тех, кому с нами было не по пути. В первом же бою,
оказавшись на мостике учебного боевого робота, я убил своего одногруппника. Я
смотрел на его труп, и меня посетила мысль: а были ли мы когда-нибудь
по-настоящему близки? К своему удивлению, я не чувствовал ни малейшего
раскаяния. Я ни о чем не жалел. Ни тогда, ни потом.
Группа Маттлова-Прайд сейчас вышла на заключительный этап подготовки. Осталось
пять кадетов, включая кадета Эйдена, за которым я слежу особо, хотя бы потому,
что он так напоминает мне Рамона. Сейчас у этих кадетов происходит внутренняя
ломка. Они уже почти готовы к тому, чтобы стать наполовину людьми, наполовину
машинами. Этого требует воинская специальность. Водитель должен составлять одно
целое со своим боевым роботом. У настоящих воинов совершенно иная, чем у других,
психология. Я годами твержу об этом. Но посторонним такого не понять. Они даже
отдаленно не представляют себе, в чем дело. Да что посторонние! Не все воины это
понимают. Мне доводилось слышать, что все сводят к эффектам, создаваемым
нейрошлемом. Чушь, чушь и еще раз чушь. Сколько раз у меня в бою был поврежден
нейрошлем, а ощущение, что мы с моим боевым роботом единое целое, оставалось. И
я не представляю, как может быть иначе. Кстати, кто меня понимал, так это
танкисты. Они говорили, что у них в бою возникает такое же ощущение.
Говоря о группе Маттлова-Прайд, не могу не отметить успехов оставшейся пятерки.
Они меня радуют. Эти кадеты делают все от них зависящее, чтобы стать настоящими
воинами. Хотя подозреваю, двоим из них не суждено дойти до Аттестации. В первую
очередь кадету Пери, хотя в теоретических дисциплинах она чуть ли не на первом
месте. Но у Пери не все ладится с механикой и вождением. Если она не наверстает,
то ей грозит серьезная опасность сойти с дистанции уже на подступах к
Аттестации. Впрочем, она будет исключительно полезна Клану и в любой другой
касте. Человек должен приносить максимальную пользу, а не портить свою жизнь
ради пустой бравады. Это расточительство. Надо переговорить насчет Пери с
Сокольничим Джоанной.
     Что до Эйдена и Марты, то у этих двоих лучшие показатели в группе. Хотя, как мне
кажется, только Марта знает об этом. Эйден, как я частенько замечаю по его
глазам, несколько неуверен в себе. Несомненно, к этому приложила руку Джоанна.
Она сделала все от нее зависящее, чтобы лишить парня уверенности в себе. сломать
его. Но ей это не удалось. Каждый раз он вновь поднимается во весь свой
внушительный рост, как тогда, в первый день, когда Джоанна основательно его
избила. Стремление к сопротивлению - вот отличительная черта его характера. И
одновременно я вижу в нем какую-то внутреннюю слабину. Это меня серьезно
беспокоит. Я уже не раз советовал Джоанне быть с ним помягче, но она стоит на
своем. Джоанна не верит в теорию, утверждающую, что поощрением можно добиться
лучших результатов, чем наказанием. По ее словам, быть добреньким с кадетом,
значит, развивать в нем внутреннюю расхлябанность, что ни к чему хорошему не
приведет. Возможно, так оно и есть. Не знаю. Ей виднее. Знаю только, что из меня
с моей раздражительностью и приступами внезапного бешенства педагог неважный. Я
склонен скорее наказывать, чем поощрять. Хотя, с другой стороны, офицеры,
которые придерживаются этой теории, воспитывают совсем неплохих воинов.
Многим кажется странным, что наши способы воспитания в основе своей прямо
противоположны способам, практиковавшимся в прежние времена. Тогда
офицеры-инструкторы видели свою задачу в стирании индивидуальности. Кадетов
собирали в группы и учили действовать слаженно, как единое целое. Как я понимаю
(мне попадалась литература по этому вопросу), подготовка кадров сводилась в
основном к промыванию мозгов. Все" что не соответствовало групповым интересам,
подлежало искоренению. В результате получался сплоченный армейский коллектив. Мы
же идем другим путем. Мы берем сплоченную группу, сиб-группу в нашем случае, и
разрушаем ее единство. Нам нужна не группа, а индивидуумы. Иногда, если
получается, мы даже натравливаем сибов друг на друга, как это имеет место в
группе Маттлова-Прайд. Для чего, спрашивается? Для того, чтобы сделать из них
настоящих водителей боевых роботов. Водитель в бою один, поэтому он должен
научиться действовать в одиночку, полагаться лишь на свои силы. А для этого
нужно оторвать его от группы и сделать индивидуалистом. Конечно, мы осознаем
важность группового взаимодействия, особенно в боевых условиях. Но это следующий
уровень, уровень звена. Именно внутри звена, куда попадает молодой воин, он
вновь познает чувство единства с новыми товарищами, впервые испытанное им в
сиб-группе. Но узы, связывающие членов звена, разительно отличаются от уз,
связывающих сиблингов. В сиб-группе все ровесники. В звене же постоянно
происходит обновление состава, ибо на место погибших или выбывших по иным
причинам постоянно приходят новые воины. Оказавшись в звене, молодой воин видит,
что командные состязания, столь популярные в сиб-группах - этот гимн слаженности
и гармоничности сибских отношений,- являют собой лишь блеклое отражение тех
по-настоящему тесных связей, что возникают здесь, между боевыми товарищами.
Трудно предсказать судьбу еще двух кадетов в группе Маттлова-Прайд - коротышки
по имени Брет и кадета Рены. Первый, Брет, показывает отличные результаты в
боевых искусствах. Уровень теоретической подготовки у него тоже неплохой. Не
глуп. Однако берет больше напором, чем умением.
Очень честолюбив. Всегда стремится победить - качество, совершенно необходимое
для воина.
     С Реной сложнее. Когда-то она страдала избыточным весом, отчего и теперь в ее
движениях наблюдается замедленность и скованность. Ей не хватает грациозности.
Однако это с лихвой компенсируется ее бесстрашием и настойчивостью. Рена никогда
не отступает перед трудностями. Полагаю, что она вполне может удивить нас всех.
Все-таки по-настоящему меня беспокоит только Эйден. И не потому, что ему не
стать воином, а потому, что он МОЖЕТ им не стать. Порой, когда мне снится
мертвый Рамон Маттлов, я вдруг замечаю, что его лицо начинает меняться,
превращаясь в лицо Эйдена. Психоаналитики наверняка сказали бы мне, что я
испытываю необъяснимый страх, и страх определенным образом ассоциируется у меня
с упрямым кадетом. Видывал я упрямых кадетов, но этот даст им всем сто очков
вперед. И все, что я могу сделать сейчас для него, - пожелать ему от всей души
удачи".

        XIII
     Эйден внезапно проснулся. Возле его койки смутно маячила какая-то тень.
     - Кто тут? - шепотом спросил он. Тень молчала. Эйден медленно возвращался от
своих кошмаров к действительности.
     - Пери, это ты, что ли? - проговорил он. Тень замерла. Точно, Пери. И, похоже,
не хочет быть узнанной.
     - Меня отчислили, - послышался ее шепот. - Пожалуйста, говори потише. Не хочу,
чтобы другие видели мой позор.
     - В этом нет никакого позора, это же...
     - Знаю, знаю. Это тоже путь к трижды великой цели. Только я теперь за бортом.
Подумай, каково это ощутить на собственной шкуре? Столько сил угробить на
растреклятую учебу только затем, чтобы в один прекрасный момент тебя перевели в
другую касту? Только я принадлежу к воинской касте, и ни к какой иной, слышишь?
Потому что теперь, где бы я ни оказалась, у окружающих меня людей в черепушках
будет ворочаться мыслишка: скисла, не смогла. Это как клеймо на лбу - на всю
жизнь. Я воин и воином останусь. Всегда.
     Эйден сел в койке, пытаясь увидеть ее лицо.
     - Куда они тебя переводят?
     - Не знаю, не говорили. Знаю только, что в касту ученых. В ученики. Буду сперва
техником, потом стану ученым.
     - А что. Пери, не так уж и плохо, а? Это почетно.
     - Вот и они мне то же самое говорят. Что это путь Клана и мы должны с радостью
принимать все происходящее с нами, будь то смерть или слава, победа или
поражение. Но я хотела быть воином, всегда хотела. Ты должен это понимать лучше,
чем кто бы то ни было. Я уж не знаю отчего, но мне кажется, ты понимаешь
некоторые вещи, которые до остальных не доходят.
     - Брось ты. Мы все одинаковы. Остальные тоже должны это понимать.
     - Черта с два! Мы разные, слышишь, разные. Я всегда это замечала. Подозреваю,
что и в других сиб-группах то же самое.
     - Ты о чем?
     - У нас общий генный пул. Мы слеплены из одного генетического материала,
следовательно, мы должны быть почти одинаковыми. А посмотри, мы же все разные. И
не только внешне: таланты и способности у нас у всех разные. И наклонности. Нам
ведь что говорят? Что наши генные родители - лучшие из лучших воинов, из
Бессмертных. Нам говорят, что в нас их гены и мы должны совмещать в себе лучшие
черты генных родителей. Что как воины мы должны быть даже лучше, чем они,
поскольку свободны от их недостатков. Считается, что это - доказательство
гениальной прозорливости Керенского. Но меня всегда удивляло, откуда тогда такие
различия между нами? Мне всегда казалось, что если учителя правы, то мы либо ВСЕ
должны стать воинами, либо ВСЕ должны быть отбракованы, если гены не те - ведь
генный пул у нас общий.
     Пери оглянулась по сторонам, будто пытаясь именно здесь найти ответы на ею же
поставленные вопросы. Остальные кадеты спали.
     - Знаешь, меня всегда исключительно занимал этот вопрос. Теперь, раз я окажусь в
компании ученых, у меня появляется реальная возможность заняться его
исследованием вплотную...
     Она осеклась. Воцарилось напряженное молчание. Эйден лихорадочно думал, что ей
сказать. Надо как-то подбодрить Пери, утешить. Однако, как назло, ничего не
приходило на ум. Эйден замечал, с каким трудом выдавливал он из себя слова
каждый раз, когда надо было кого-то утешить, подбодрить, дать совет. К тому же
Эйден не умел прощаться. Никто из сибов не умел. В их мире это было не принято,
казалось неестественным. В их мире. Если бы не Глинн в свое время с ее историями
про героев других культур, то они и по сию пору считали бы свой образ жизни и
обычаи единственно возможными. У Пери, похоже, были те же трудности, она тоже не
умела прощаться, потому что просто проговорила:
     - Ладно, Эйден. Спи дальше. Один черт, мы не найдем сейчас подходящих слов,
пусть мы и росли вместе, и всегда были рядом. У остальных было то же самое,
когда им приходилось уходить. Потому-то они и уходили, не попрощавшись.
Эйден кивнул и откинулся на подушку. Тень исчезла, затем снова вернулась.
     - Эйден?
     - Да.
     - Ведь ты мог убить меня тогда, помнишь? Я была у тебя на прицеле и ничего бы не
смогла сделать, и ты это знал. Почему ты колебался?
     - Я не был уверен. Мне казалось, что это неправильно - взять и убить тебя.
Поэтому и не убил.
     - Ну и зря.
Тень снова исчезла. И больше не возвращалась.
Утром обнаружилось, что Пери нет, койка ее пуста и аккуратно заправлена. Никто
из сибов ничего не сказал по этому поводу. С минуту Марта стояла и смотрела на
пустую койку, но о чем она думала в этот момент, так и осталось загадкой.
Вскоре явилась Сокольничий Джоанна. Ударом ноги распахнув настежь двери барака,
она встала на фоне светлого проема и голосом, в котором угадывался отдаленный
намек на приветливость, заявила, что настало время вычистить и вылизать барак
внутри и снаружи. Это казалось странным. Джоанна никогда не снисходила до
подобных вещей. Сибы сами поддерживали чистоту в своем жилище, и, должно быть,
Джоанну порядок устраивал. Группа инстинктивно почувствовала приближение чего-то
важного. Кадеты молча стояли и ждали указаний.
Взяв в руки швабру и половую тряпку и держа их, будто ужасную гадость, Джоанна
сунула их Эйдену, приказав идти и убирать "пещеру" - так называлась на лагерном
жаргоне санитарная зона, где размещались души и туалеты. Размещенная под землей,
со скупым освещением, она и вправду напоминала пещеру. Подавив брезгливость,
Эйден яростно тер и скреб, пока в конце концов помещение не начало буквально
сиять чистотой. Эйден выпрямился и с удовольствием оглядел дело рук своих.
Санитарная зона выглядела в точности такой, какой она была в первый день их
пребывания в лагере. В первый день! Значит, незадолго до их появления кто-то вот
точно так же скоблил здесь и драил. А это... это означает, что они вот-вот
покинут этот барак, а сейчас готовят его для прибытия новой группы. Эйден
почувствовал, как у него вдруг неистово забилось сердце.
Он едва заставил себя довести уборку до конца, так не терпелось ему узнать, что
думают по этому поводу остальные. Возле входа в "пещеру" он заметил Марту,
которая надраивала до блеска металлическую раму окна.
     - Мы уходим отсюда, воут? - спросил он. Марта даже не подняла головы от работы.
     - Ут. Во всяком случае, похоже на то. Эйден сделал вид, что не заметил ее
подчеркнутого равнодушия, безразличия к происходящему. Марта яростно драила и
без того сверкающий металл.
     - Как ты думаешь, куда нас перекинут? - нарушил паузу Эйден.
     - На противоположную сторону Твердыни, куда же еще? Там полигон тяжелых боевых
роботов.
     - Значит, начинаются финальные тесты, да?
     - Подготовка к ним. Это мое мнение. Или ты забыл, что говорила Сокольничий
Джоанна на той неделе? Будем отрабатывать навыки вождения боевых машин в
настоящих нейрошлемах. После чего нас допустят до Аттестации.
     - Едва верится. Наконец-то.
     Она повернулась к нему, нахмурясь.
     - Отчего же. Рано или поздно это должно было произойти, воут?
     - Ну да, ут. Но неужели тебя не волнует, что мы покидаем этот лагерь?
     - А почему это меня должно особо волновать? Всего-навсего новый этап обучения.
     - Но ведь он же определит нашу дальнейшую судьбу. Неужели ты об этом не
беспокоишься?
     - Беспокоюсь? А с чего мне беспокоиться? Тот, кто победит, станет воином. Другим
тоже найдется место в иных кастах, так что возможность служить Клану ни у кого
не будет отнята. Лично я с готовностью приму то, чему суждено быть.
     - Ты? Ты это серьезно. Марта?
     - Разумеется. Мы должны делать все от нас зависящее ради выполнения великой
миссии, что лежит на нашем обществе. Таков путь Клана.
Эйден некоторое время смотрел на нее. Марта с подчеркнутой тщательностью
надраивала раму.
     - Я верю тебе. Марта, - проговорил он наконец. - Ты, похоже, и в самом деле с
готовностью примешь все, что ждет тебя в будущем.
     - А как иначе? Можно подумать, ты не примешь?
     - В последнее время я перестал тебя понимать, Марта.
     - Можно подумать, что ты когда-либо раньше меня понимал. Люди никогда
по-настоящему не понимают друг друга.
     - Я понимал. Раньше я тебя понимал, слышишь?
     - Понимал так понимал. Если тебе нравится так считать...
     - Значит, ты согласна, что...
     - Да.
Эйден кивнул и пошел прочь. Не стоит сейчас заводить с ней разговор о главном.
Когда Аттестация будет позади и они оба уже станут воинами, у них еще будет
время для долгой и обстоятельной беседы. Рано или поздно, но этот разговор
должен состояться. Эйдену казалось, что поговорить с Мартой столь же важно для
него, как и благополучно пройти Аттестацию. Они будут вести разговор как равный
с равным.
     Тер Рошах сидел впереди, рядом с пилотом аэрокрафта, на котором их группа
перебрасывалась в новый учебный лагерь, и, казалось, совершенно забыл о кадетах.
В течение всего полета он ни разу не обернулся. Впрочем, Тер Рошах и раньше не
баловал их своим вниманием. Создавалось впечатление, что кадеты для него не
существуют. Всем своим видом он демонстрировал глубочайшее безразличие к тому,
что творилось во вверенном ему подразделении. Лишь изредка то один, то другой
кадет вызывал у Тер Рошаха приступы бешеной ярости, за которыми немедленно
следовала жестокая расправа с провинившимся. В целом же это был человек-загадка.
Среди сибов ходили упорные слухи, что во время Аттестации командир Тер Рошах
иногда самолично садится в боевой робот и уже на поле боя напоследок сводит
счеты с особенно ненавистным ему кадетом. В некоторых историях Тер Рошах
выступал в роли чуть ли не демона, чья стихия - битва. Если верить разговорам,
бывало так, что из огня и дыма перед зазевавшимся кадетом вдруг возникал тяжелый
боевой робот и открывал огонь, превращая машину бедолаги в гору обломков.
Джоанна неоднократно заявляла, что все эти истории - "идиотские выдумки
обделавшихся от страха сосунков". Однако - так уж повелось - верили не ей, а
выдумкам. Точнее сказать, даже не верили, но опасались. Как бы то ни было, но
личность командира Сокольничих Тер Рошаха окутывал покров легенд и мифов.
Брет и Рена, чьи места были в другом ряду, с детским любопытством прижимались
лицами к иллюминаторам, силясь разглядеть что-нибудь внизу, в просветах между
облаками. Глядя на них, Эйден неожиданно подумал, что, если судить по возрасту,
и он сам, и Брет, и Рена, и остальные только-только вышли из детского возраста.
Не удержавшись, Эйден и сам взглянул в иллюминатор. Ландшафт, проплывавший
внизу, был в точности такой же, как и несколько часов назад. В течение
некоторого времени аэрокрафт летел над поверхностью большого озера, усеянного
рыбацкими судами.
     Рядом сидела Марта, которая за все время полета лишь пару раз рассеянно
взглянула в иллюминатор, оторвавшись от экранчика карманного компьютера. Марта
что-то сосредоточенно высчитывала. Не хочет терять драгоценного времени. Рвется
быть первой. Эйден подозревал, что по успеваемости Марта и так идет на первом
месте в их группе. Тем не менее она, казалось, была недовольна своими
достижениями. Эйден не раз задавал себе вопрос: каковы мотивы ее неукротимого
стремления к совершенству? Они все стремились преуспеть, и он, и Брет, и Рена,
но у Марты это стремление принимало уже иную форму, превращаясь в манию.
За последний год Марта изменилась и внешне. Впрочем, как и он сам. Он раздался в
плечах, поплотнел. Мышцы его обрели стальную твердость и бугрились под ветхой
униформой. Сказались результаты непрестанных физических тренировок.
Офицеры-инструкторы не уставали твердить кадетам о важности физических нагрузок
для них, для будущих водителей боевых машин, чья дальнейшая жизнь пройдет в
основном в кресле на мостике с нейрошлемом на голове. Воину особенно важно
держать себя в хорошей физической форме. Разжиревший водитель - мертвый
водитель. "Жирная задница тянет на тот свет" - такова была любимая присказка
Дерворта.
     Марта же, по силе не уступая Эйдену, наоборот, стала стройнее. Талия у нее
теперь была такой тонкой, что поместилась бы между пальцами рук Эйдена. Конечно,
если бы Марта позволила взять себя за талию.
В свое время Марта долго колебалась, прежде чем согласиться на физическую
близость с Эйденом, а затем ему еще пришлось некоторое время ждать, пока она
сама не проявит свою готовность - таково было ее условие. Теперь же, похоже, это
осталось в прошлом.
     Довольно глубоко посаженные глаза Марты придавали ее еще больше заострившемуся
лицу выражение настороженности. Она вся теперь была собранной, как хищный зверь,
в любой момент готовый к прыжку. В изгибе ее губ застыла напряженность. Кожа на
лице покрылась красноватым загаром - результат почти постоянного пребывания на
открытом воздухе. Высокий лоб стал еще выше, удлиняя и без того вытянутое лицо.
Все это делало ее теперь менее похожей на Эйдена. У него лицо стало более
широким, менее скуластым, чем у Марты. Губы пополнели. Загорал он гораздо
медленнее, чем Марта, поэтому теперь она казалась куда смуглее его.
Но хуже всего было другое. Эйден невольно посмотрел вперед, где в начале ряда
сидела Сокольничий Джоанна. Марта все больше становилась похожей на нее. Та же
нарочито прямая спина, та же манера по-птичьи склонять голову набок, то же
презрительное выражение глаз. Все, что Эйдена раздражало в Джоанне, теперь
начинало проявляться и в Марте. Почти незаметное поначалу сходство день ото дня
становилось все более явственным. Неужели Марта станет второй Джоанной?
Он смотрел на профиль Марты, пытаясь мысленно заставить ее повернуться к нему, и
вдруг понял:
     он тоже теперь относится к ней иначе. Мысленно Эйден вернулся к тем, ныне уже
бесконечно далеким временам детства, когда они были всегда вместе. Вместе
дрессировали Забияку, вместе участвовали в жизни сиб-группы. Именно тогда он
понял, что относится к Марте не так, как к остальным сибам. Эйден вспомнил, как
в один прекрасный день он решил, что у них с Мартой, должно быть, любовь,
подобная той, о которой частенько рассказывала Глинн, стараясь сделать свои
истории еще более занимательными. Уже тогда, помнится, Эйден испугался своих
мыслей и обругал себя, как я тысячу раз потом, за ненужную мечтательность. А он
и в самом деле был таким, отличаясь от всех остальных вдумчивостью. Никто из их
сиб-группы не склонен был так глубоко и всесторонне анализировать события, как
Эйден.
     Теперь, глядя на Марту, на Марту-новую, напоминающую Джоанну, Эйден осознал, что
не любит ее и, возможно, никогда не любил. В конце концов, они были тогда
детьми. Скорее всего его чувства к Марте - лишь результат тесного общения в
рамках сиб-группы. Если так, то и у других сибов должно быть точно так же. Не
исключено, что именно так и было. Возможно, существовали и другие подобные
союзы, которых он, Эйден, просто не замечал. Вполне могло быть, что Эндо считал,
будто он любит Орилну, а Брет искренне полагал, что его тяга к Рене - нечто
исключительное. На самом деле это были просто отношения детей, живущих вместе.
Обычная детская дружба. И Джоанна и Дерворт сто раз говорили сибам, что в жизни
воина нет места для любви. Отправляйтесь в другие касты - и вы найдете там
любовь. Может быть. Лично они, и
     Дерворт и Джоанна, ни о чем подобном не слыхивали.
"В общем-то, наверное, они правы", - сказал себе Эйден. Никакой любви нет. По
крайней мере между ним и Мартой. И нечего тратить время на эту ерунду.
И все же Эйден не мог побороть грусть, когда думал, что детство ушло и
сиб-группы больше нет.
     Он отвернулся от Марты и стал смотреть в иллюминатор. Теперь аэрокрафт шел над
океаном. Черные скорлупки рыбацких судов исчезли. Только птицы вились над
волнами.


        x x x

     - Я - Кочевник, - заявил Эйдену невысокий бородатый мужчина. - Я буду вашим
техником.
     - Кочевник? Странное имя.
     - Меня постоянно переводят с места на место. У техников так редко бывает. Вот
меня и прозвали Кочевником.
     - А твое настоящее имя?
     - Я его забыл.
     - Не может быть.
     - Как скажете. Тем не менее я не могу его вспомнить.
     - Или не хочешь?
     - Как скажете.
     - Ты мне нравишься. Кочевник.
     - Это вовсе не обязательно, сэр.
Встреча с Кочевником была неожиданной и привела Эйдена в замешательство. Уже
месяц минул с тех пор, как их группа, точнее, то, что от нее осталось,
находилась здесь, в Мухобойке. Эйден сомневался, что это официальное название
лагеря. Скорее всего в документах лагерь числится под каким-нибудь
буквенно-цифровым обозначением. За все время, пока они здесь, им не довелось
увидеть близко хотя бы один боевой робот. Лишь однажды, пасмурным и дождливым
днем, когда во время очередной тренировки они оказались далеко от лагеря, на
лесной поляне, они вдруг услышали отдаленную пальбу, а затем земля дважды
содрогнулась, как бывает, когда падает боевой робот. Раздался взрыв, над
верхушками отдаленных деревьев поднялось дымное облако и взлетел, кувыркаясь,
какой-то длинный предмет, должно быть, ствол от гауссовой пушки.
Вместо обучения вождению настоящих боевых роботов кадетам читали лекции. Кроме
того были занятия на тренажерах. После настоящих машин жалкие игрушки вызывали
лишь смутное раздражение своей убогой фальшивостью. Все общение между сибами
теперь сводилось к разговорам о том, когда же начнется подготовка к завершающим
тренировкам и скоро ли им дадут нейрошлемы.
     Распорядок дня кадетов был теперь очень жестким. Даже на сон времени почти не
оставалось. Джоанна частенько срывала их с коек и устраивала ночные марш-броски
по труднопроходимой заболоченной местности. По ее словам, кадеты никогда еще так
не нуждались в хорошенькой физической нагрузке, как сейчас, когда им приходится
целыми днями отсиживать себе зады на лекциях. День ото дня "разминки"
становились все тяжелее. Сон для кадетов стал теперь роскошью. Джоанна позволяла
им отдыхать, лишь когда, они буквально валились с ног, засыпая на ходу.
Джоанна теперь расхаживала с кнутом "Медуза": устройством, похожим на бич,
которым в свое время она чуть было не отправила Эйдена на тот свет в Круге
Равных. Щелкала и размахивала она им по малейшему поводу. Однако этим все и
ограничивалось. Здесь, в Мухобойке, действовали иные правила, и Джоанне
приходилось сдерживать свой темперамент. В противном случае ей бы пришлось
предстать перед Военным Советом и понести суровое наказание. Впрочем, и одного
вида "Медузы" было достаточно. Любой из сибов инстинктивно напрягался, видя, как
Джоанна поднимает кнут.
     Группа к этому времени окончательно развалилась. Каждый теперь был сам по себе.
Между собой сибы практически не общались и заговаривали друг с другом лишь
тогда, когда в этом возникала необходимость - во время занятий или на
тренировках. Но и в этом случае общение сводилось к отрывочным кратким репликам.
Именно из-за этого недостатка общения Эйден так обрадовался прикомандированному
к нему Кочевнику. Впрочем, Кочевник словоохотливостью не отличался. Чаще всего
он отделывался невнятным бурчанием или же в лучшем случае выдавливал из себя
отдельные фразы. Создавалось впечатление, что этот человек патологически скуп на
слова.
     - Кочевник? Невнятное мычание.
     - Нас скоро посадят на машины? Ты ведь поэтому здесь?
     - Может быть.
     - Наверное, скоро. Иначе зачем нужен техник, если... если ему нечем заняться, а?
Пожатие плеч. Мычание.
     - Ты не знаешь, когда нам дадут машины?
     - Мммм.
     Впрочем, предположения Эйдена подтвердились. Тот факт, что к каждому из кадетов
был прикомандирован собственный техник, и в самом деле означал скорое знакомство
с настоящей боевой техникой. Однажды Сокольничий Джоанна, по своему обыкновению
ничего заранее не сказав, привела их к большому зданию по другую сторону леса.
Вход в здание был, казалось бы, самый обычный, однако, оказавшись внутри, кадеты
обнаружили, что стоят на металлическом мостике, проложенном почти под самым
потолком. Сперва Эйдену показалось, что он оказался в громадной пещере. Это был
гигантский цех, почти полностью расположенный под землей. Горячий воздух здесь
пах металлом. Эйден подошел к краю мостика и, ухватившись за поручни, посмотрел
вниз. Там кипела работа. Повсюду виднелись самые разные машины, суетились люди.
Прямо под ногами Эйден увидел не один, а три громадных боевых робота. Чудовищные
машины стояли вертикально, выпрямившись во весь свой гигантский рост. Всего лишь
пара метров отделяла их "головы" от мостика, на котором сгрудились сибы. Техники
облепили роботов, как муравьи. Эйден сразу же узнал, что за машины перед ним.
Это были тяжелые боевые роботы класса "Разрушитель". Понадобилось еще некоторое
время, пока он не разглядел, что наряду с этими гигантами в цехе находились и
роботы поменьше. Эйден перешел на противоположную сторону мостика. Отсюда вид
был еще более захватывающим. Перед ним во всей своей грозной красе стоял
"Разрушитель-А". Эйден смотрел на него, не в силах оторвать глаз. Па левом
"плече" робота была размещена установка РДД-15, предназначенная для запуска
ракет дальнего действия. Эйдену установка напоминала многоглавое чудовище,
примостившееся на плече у великана и уставившееся немигающими глазами прямо на
Эйдена. В правой руке великан, казалось, держал наготове ПИИ - протонно-ионный
излучатель, а в левой - ЛБ10-Х - автоматическое скорострельное орудие,
отличающееся убийственной точностью и кучностью стрельбы. Эйден вспомнил, что
офицеры-наставники многократно упоминали об этих видах оружия, каждый раз хваля
эффективность и легкость в управлении как ПИИ, так и ЛБ. А про "Разрушители"
Дерворт сказал, помнится, так: "На этом роботе вы можете отправляться громить
хоть ад - теплозащита выдержит. Если, конечно, у вас хватит мозгов не перегреть
машину".
     - Впечатляюще! - сказал Эйден Кочевнику, который с безучастным видом стоял
рядом. - А ты как считаешь. Кочевник?
     - Хорошая машина.
     - И это все, что ты можешь сказать?! Кочевник и бровью не повел.
     - Говорю, что вижу. Всегда.
     Своей манерой выражаться и ужасным жаргоном Кочевник порой приводил Эйдена в
отчаяние. Создавалось впечатление, что техник специально стремится разозлить
кадета. Но Эйдена было не так-то просто вывести из себя. Особенно Кочевнику.
Кочевник Эйдену определенно нравился. Это поначалу удивляло его самого, ведь
Кочевник - первый человек из другой касты, к которому он стал испытывать
симпатию.
     Возглавляемые Джоанной кадеты спустились вниз и подошли к большому подъемнику
возле " Разрушителя".
     - Мы называем эту штуку люлькой, - сказала Джоанна.- С ее помощью поднимаются в
тяжелый боевой робот. Кроме того, у самого робота тоже есть свой автономный
подъемник. Он называется полевой люлькой и используется в бою.
Затем Джоанна показала им, как производится ремонт и наладка грозных машин.
Эйден мало что запомнил из ее слов, настолько он был заворожен всем происходящим
вокруг. Стоя у "ног" "Разрушителя" и задрав кверху голову, он мог видеть, как
машина слегка покачивается под тяжестью облепивших ее техников. Они были
повсюду, на "плечах", на корпусе; они ныряли в люк, скрываясь в чреве робота,
выбирались оттуда, что-то брали и снова исчезали внутри. Техи стояли, сидели,
перебрасывали друг другу инструменты, обменивались непонятными репликами.
Некоторые даже ели, задумчиво глядя на какой-нибудь разобранный узел. Во многих
местах производилась сварка, озарявшая все вокруг голубым сиянием. Горячий
воздух был насыщен запахами смазки и раскаленного металла, отчего во рту стоял
горьковатый привкус. Шум был такой, что временами Джоанне приходилось кричать.
Судя по зачарованному взгляду Марты, по тому, как она нервно то сжимала, то
разжимала кулаки, Эйден догадался, что у нее на уме: ей не терпелось оказаться
на мостике одного из этих чудовищ. Ему, Эйдену, тоже. Одно дело легкий учебный
боевой робот, другое - грозная боевая машина вроде "Разрушителя".
Экскурсия уже подходила к концу, когда Джоанна ответила на вопрос, который у
всех вертелся на языке:
     - В ближайшее время каждый из вас пройдет индивидуальную подгонку
полнооперационного нейрошлема. После этого начнется завершающая стадия обучения.
Вы прослушаете курс по вождению тяжелого боевого робота. После этого вам прочтут
курс, который должен подготовить вас к вхождению в боевое подразделение, в
звено. Затем вам будет дана неделя на знакомство с боевыми роботами, на которых
вы будете показывать себя на Аттестации, птенчики. В конце недели вы вместе с
другими кадетами пройдете Аттестацию. Если вам повезет, станете воинами, если
нет - отправитесь в другую касту. Но что бы ни случилось, ваши заслуги и то, что
вы дошли до самой Аттестации, будут учтены.
     Судя по выражению лиц товарищей, Эйден понял: ни у кого из них не было желания
отправляться в другую касту. У него же учащенно билось сердце: наконец-то!
XIV
     Поначалу нейрошлем показался Эйдену очень тяжелым. Приходилось непрерывно
напрягать шею. Кроме того, шлем неловко сидел на голове. В одних местах давило,
в других чесалось. Эйден чувствовал, как он начинает потеть. Мелькнула мысль: а
если шлем закоротит? Так ведь и мозги задымиться могут!
Во встроенных наушниках раздался голос Сокольничего Александра, инструктора,
руководящего подгонкой нейрошлема. У него был ровный, спокойный голос, начисто
лишенный резко приказных интонаций, свойственных всем остальным офицерам. Он еще
раз вкратце перечислил возможности, предоставляемые нейрошлемом. Впрочем, Эйден
и так все это знал. Только что кадетам прочитали спецкурс, накрепко вбив им в
головы все необходимые сведения.
     Эйден оглянулся на Кочевника. Техник сидел, лениво развалясь, в соседнем кресле.
Эйден знал: технику полагается присутствовать при подгонке, чтобы в случае
надобности быстро обесточить шлем. Необходимость в этом может возникнуть в
случае, если кадет вдруг запаникует либо обнаружится какая-нибудь неисправность
в самом нейрошлеме. Впрочем, поза Кочевника давала понять, что вероятность
подобных осложнений мала. Это придало Эйдену уверенности.
     - Кадет Эйден,- сказал Александр, - сейчас ваш нейрошлем будет активирован.
Первые ощущения могут быть довольно неприятными, но - надеюсь, вы это знаете - в
скором будущем они притупятся, если вы постоянно будете пользоваться
нейрошлемом. Итак, вы готовы?
     - Да, сэр. Готов.
Одним из плюсов этого этапа обучения, несомненно, являлось уменьшение
ограничений при обращении к старшим офицерам. А говоря проще - кадетам
дозволялось задавать вопросы своим инструкторам и отвечать им без особого
разрешения. Правда, Эйден подозревал, что это обусловлено лишь необходимостью
поддерживать непрерывную связь между кадетом и инструктором, и ничем более.
Однако после жестких ограничений начальных этапов учебы сама возможность
обратиться к офицеру укрепляла веру кадетов в себя, ибо предполагала, что его
слова стоят того, чтобы их хотя бы выслушали...
     - Нейрошлем... АКТИВИРОВАН.
     Первым ощущением был оглушительный, почти непереносимый шум, внезапно
обрушившийся со всех сторон. И одновременно - невыносимая боль в голове.
Казалось, будто к вискам приложили два электрода и сквозь мозг пропускают ток. В
глазах Эйдена помутилось, и он едва не потерял сознание.
     - Ну, ну, кадет, - раздался спокойный голос Александра. - В первый раз всегда
так. Полнейшая дезориентация. Поэтому-то мы и проверяем шлем здесь, в
специальном помещении. Представляешь, что могло случиться, если бы это
происходило на мостике? Ты потерял бы управление, и твой робот плюхнулся бы в
грязь.
     В наушниках послышался ужасный треск статических разрядов.
"Это Александр подстраивает электронику", - догадался Эйден и почувствовал, как
сердце уходит в пятки. Вплоть до этого момента все казалось таким простым. Зачем
нужен этот шлем? Впечатление такое, будто он специально создан с целью
максимально усложнить управление боевым роботом. У Эйдена было непреодолимое
желание сорвать эту штуковину, отшвырнуть ее подальше и заявить, что он поведет
машину без этого корректора биотоков.
     - Похоже, придется кое-что подрегулировать, - заявил Александр.
"Замечательно, - подумал Эйден,- может, имеет смысл заодно подрегулировать и мои
мозги?"
     - Закрой глаза, - скомандовал тем временем Александр, - и представь себе
симпатичную планету, плывущую по своей орбите вокруг далекого-далекого солнца.
Мысленно приблизься к этой планете и попробуй разглядеть на ней очертания
материков в просветах в облачном слое... Попробуй их увидеть... Оранжевые реки и
желтые горы... Так, а теперь постепенно приближайся к планете... Ты начинаешь
различать все более мелкие детали... Вот поселок... синекожие жители заняты
своими повседневными делами... Поселок, дома всех цветов радуги... Пурпурная
дорога...
     Александр продолжал говорить непривычно мягким, точно воркующим голосом. И
странно. Эйден вдруг обнаружил, что и в самом деле видит поселок, и синекожих
жителей, и прочее. Ему показалось, что он чувствует морской бриз, ласкающий его
лицо. Должно быть, это нейрошлем так действует на его мозг...
     - Отлично, - вдруг сказал Александр нормальным голосом. - Теперь сосредоточься
снова на нейрошлеме. Как болевые ощущения, кадет?
     - Теперь нормально.
     - Знаешь, давай-ка не показывай, какой ты лихой. Лихость тебе понадобится, когда
поведешь машину в бой. А сейчас важно сделать, чтобы эта штука не причиняла тебе
неудобств, понял? Если что-то не так, скажи. Я ведь знаю, что нейрошлем еще не
совсем отрегулирован. Ну так как? Есть болевые ощущения?
     - В общем-то да. Но теперь меньше, чем поначалу. И шум...
     - Про шум я знаю, не волнуйся. С шумом придется смириться. Правда, мы можем его
значительно уменьшить, так что ты со временем перестанешь его замечать.
Некоторые считают, что со временем водитель от него глохнет. Так я тебе вот что
скажу: мне редко доводилось встречать глуховатых водителей. Техники куда чаще
теряют слух от шума.
     Эйден непроизвольно покосился на Кочевника. Тот, похоже, дремал. И Эйден
сообразил, что техник не мог слышать слов Александра, звучавших только в
наушниках нейрошлема.
     - Ладно, попробуй мысленно вернуться в этот поселок. Можешь, если нравится,
представить себе толпу молодых девушек, которые только и мечтают, чтобы
приласкать тебя. Потому что ты герой, ты пришел со своим боевым роботом и спас
их.
     - Почему я должен представлять себе подобные глупости?
В наушниках послышался тихий смех Александра.
     - Значит, ты тоже один из тех кадетов, которые начисто лишены воображения? Твой
Клан не поощряет излишнего романтизма у воинов, точно? А сны ты видишь, кадет?
     - Д-да. Так точно, сэр. Вижу.
     - И во сне ты видишь только то, что окружает тебя в действительности?
     - Никак нет, сэр. Сны наполнены фантазиями.
     - Которые тебя смущают. Так?
     - Э-э... Да, сэр, это так.
     - А вот я вижу большую пользу в воображении. Даже в бою. Даже для воинов Клана
Кречета. Так что развивай у себя воображение, кадет. В один прекрасный день оно
тебе может здорово пригодиться.
     - Да, сэр.
     - Кстати, пока мы тут с тобой беседовали, я кое-что подрегулировал в твоем
шлеме. Теперь должно стать лучше.
     - Сэр?
     - Можешь звать меня Сокольничим Александром или просто Александром.
     - Как-то не по себе слышать ваш голос в шлеме, но не видеть вас.
     - Увидеть меня тебе не удастся. Я никогда не встречаюсь с кадетами Клана Кречета
или прочих Кланов. Я неприкасаемый.
     Шок от этих слов был сравним только с шоком момента, когда он надел нейрошлем. И
еще этот смешок, которым инструктор сопроводил свои слова.
     - Я не совсем понимаю вас, Александр.
     - И не нужно понимать. Видишь ли, я не член твоего Клана. Я, если можно так
выразиться, с другой половины кровати.
     В замешательстве Эйден потряс головой, пытаясь осмыслить сказанное Александром.
Это было ошибкой. Что-то в нейрошлеме отозвалось на движение. Шум резко
усилился, и Эйден почувствовал, как где-то внутри черепа шевельнулась боль.
     - Легче, кадет, легче. Вижу, тебе еще надо немного привыкнуть к этой штуке,
воут?
     - Ут. Александр, а что вы имели в виду, называя себя неприкасаемым?
     - Это я, парень, просто образно выразился. А к твоему Клану я и в самом деле не
принадлежу. Я связанный. Сам я с Периферии. Корабль, на котором я летел, был
захвачен твоим Кланом. Дальше мне пришлось пережить много злоключений. Рабство,
тяжелая работа. В общем, обычная судьба связанного. Потом мои способности были
замечены. Со временем я вошел в касту техников. Но в душе я по-прежнему
гражданин Периферии, и вы, люди Клана, были и остаетесь для меня загадкой.
     - Возможно, вы сами загадка, Александр.
     - Однако, кадет. Впечатляет. Сильно сказано. И очень не в духе людей Клана,
замечу.
     - Я не понимаю, о чем это вы?
     - Еще бы ты это понимал! Ты ведь знаешь только свой Клан, воут?
     - Ут. Да, пожалуй. Вся моя жизнь - это сиб-группа, а потом учебно-тренировочный
лагерь. Больше я нигде не бывал.
     - У тебя все впереди. Я завидую тебе. - В голосе Александра внезапно появилось
раздражение. - Хватит задавать вопросы, парень. Пора работать.
На подгонку шлема ушло целое утро. Зато теперь неприятных ощущений стало куда
меньше. Боль исчезла, а шум сделался почти неслышимым.
Позднее он спросил Кочевника об Александре.
     - Слышал о нем, - ответил Кочевник. - Себе на уме. Говорит непонятные вещи.
Странный тип. Не люблю странных.
     На этом разговор был исчерпан. Больше об Александре Эйден не слышал.
Им всем четверым в этот день подогнали нейрошлемы. Сокольничий Джоанна сказала,
что им крупно повезло, это редчайший случай. Обычно подгонка шлемов для группы
растягивается на два-три дня.
     - Тем лучше, - добавила она. - Следовательно, мы сможем провести ритуал
инициации уже сегодня.
     И с тем удалилась, оставив группу в замешательстве.
Перед закатом в их барак доставили четыре больших металлических сундука. Не
представляя себе, что бы это значило, сибы сгрудились вокруг сундуков,
составленных у входа в их жилище.
     Брет предположил было, что надо, наверное, плясать вокруг сундуков. Рена
заявила, что, по ее мнению, самым разумным было бы просто их проигнорировать.
Марта, самая нетерпеливая, предложила для начала выяснить, что внутри, а там
видно будет.
     На крышках сундуков были выбиты имена кадетов. Каждый открыл предназначенный для
него сундук. Внутри оказалась форма. Очевидно, ее следовало надеть. Они так и
поступили.
     Как удивительно мундир меняет человека. Глядя на остальных, Эйден вдруг увидел
перед собой не кадетов, а без пяти минут воинов.
Брету досталась зеленая с красным форма с серебряными пуговицами, на каждой из
которых было выбито изображение сокола. Поражала филигранность изображения.
Самому Брету особенно нравился ремень, широкий, из темной лакированной кожи, с
пряжкой, на которой красовалась "голова" тяжелого робота. К форме прилагался еще
ярко-красный головной убор из окрашенных соколиных перьев.
У остальных форма отличалась практически только цветом. Например, черно-зеленый
мундир Эйдена украшали пуговицы с изображением ястреба, а на пряжке ремня
блестел падающий на свою жертву сокол, по крайней мере так считал сам Эйден. Его
головной убор был черным.
     На пуговицах зеленой формы Рены и на пряжке ее ремня реял распростерший крылья
сокол. Зеленые перья ее головного убора переливались и поблескивали.
А вот головной убор Марты был пурпурным. Рисунок на пряжке ремня и пуговицах
изображал атакующего боевого робота.
     Кроме формы в каждом сундуке лежала пара высоких черных сапог, начищенных до
зеркального блеска.
     И форма, и сапоги сидели как влитые. Чувствовалось, что обмундирование сделано
на заказ. Так что вероятность случайно надеть чужую форму исключалась.
Кадеты стояли, нерешительно переминаясь с ноги на ногу и поглядывая друг на
друга. Никто не представлял себе, что будет дальше. Что их ждет?
Но вот они заметили, что к бараку приближается странное шествие. Джоанна
маршировала во главе колонны, состоящей из персонала лагеря. Колонна шла, чеканя
шаг, как на параде. В первых рядах, за спиной Джоанны, шагали четверо
Сокольничих из других сиб-групп. На Джоанне и на Сокольничих была такая же, как
на кадетах, форма, правда, с нашивками воинских подразделений. На груди у
Сокольничих поблескивали медали и знаки отличия, полученные ими в прошлом.
Колонна шла, дружно и четко отбивая шаг, в размеренном синхронном ритме, на миг
напомнив Эйдену колонну боевых роботов на марше. Это могло бы показаться
смешным, если бы не присутствие в колонне Джоанны и прочих офицеров. Эйден вдруг
ощутил грозную силу в слитном марше колонны.
У входа в барак, где замерли ничего не понимавшие кадеты, Джоанна остановилась.
На пуговицах ее мундира был изображен кречет, кружащий в поисках жертвы, -
символ Клана. Красноречивым жестом Джоанна приказала кадетам приблизиться. Эйден
отметил, что движения рук Джоанны сейчас имитируют движения боевого робота.
Кадеты повиновались.
     Еще раз выразительно взмахнув рукой, Джоанна приказала им построиться в шеренгу.
Кадеты построились. Она пошла вдоль строя, останавливаясь возле каждого из них и
окидывая его придирчивым взглядом. Эйдену она поправила воротник, Рене потерла
рукавом верхнюю пуговицу на мундире, Брету поддернула пряжку ремня. Марте
распушила перья на головном уборе. Потом отошла на несколько шагов и еще раз
окинула взглядом строй. Видимо удовлетворившись осмотром, Джоанна вернулась на
свое место во главе колонны, молча ожидавшей ее.
Голос Джоанны разорвал тишину.
     - Я Хранитель Клятвы. Все то, что должно свершиться, свершится в присутствии
собравшихся здесь. Пусть память о том, чему суждено свершиться, хранится до тех
пор, пока не обратятся в прах тела свидетелей, и далее пусть хранится - вплоть
до конца времен.
     - Сайла! - выдохнула колонна.
И тогда Джоанна запела. Эйден почти не понимал слов - должно быть, это было одно
из горских наречий, но суть улавливал. По всей видимости, песнопение было частью
ритуала. Там повествовалось о том, как Николай Керенский отправился на удаленные
горноразработки, где были спрятаны боевые роботы и другое оружие. И пока Николай
пребывал в уединении, на него снизошло озарение. Говорилось, что идея пришла к
Керенскому, когда он созерцал выстроенных в ряд боевых роботов. Ему вдруг
показалось, что они стоят в боевом строю.
     Николай смотрел на роботов и все думал, как объединить свой разобщенный,
погрязший в междоусобицах народ, чтобы в один прекрасный день стальной фалангой
вернуться во Внутреннюю Сферу и восстановить Звездную Лигу. И еще одна задача
стояла перед ним, задача, требовавшая решения в первую очередь: как остаться
верным заветам своего отца? Как заставить людей жить по суровым законам, которые
дал- своему народу генерал Александр Керенский? Как убедить людей в
необходимости вести спартанский образ жизни, в необходимости пожертвовать
буквально ВСЕМ?
     И пока Николай размышлял, то ли сон сморил его, то ли было это видением, - но он
вдруг увидел, как боевые роботы выходят из шахты, как катится по миру грозная
стальная лавина. И увидел он воинов, невиданных воинов; и были они опьянены
кровью и вином побед, и жаждали славы.
     И когда снова вернулся Николай к действительности, он уже знал, как организовать
своих воинов, что противопоставить Регулярной Армии, негибкой, неспособной
перестроиться. И он созвал своих воинов, и разделил их на Кланы, и дал им закон,
чтобы вечно состязались Кланы и крепли, и тем самым ускоряли приближение Великой
Мечты - возвращение во Внутреннюю Сферу и воссоздание Звездной Лиги.
Джоанна пела все громче и громче. Когда она добралась до видения, что пришло к
Николаю в уединении, голос ее буквально гремел. Эйден почувствовал, как по его
телу побежали мурашки. Но Джоанна вдруг умолкла, а затем сказала:
     - Отныне вы больше не кадеты. Может быть, вам посчастливится стать воинами.
Может быть, вам уготована жизнь в иной касте. Но в любом случае вы больше не
кадеты. Сегодня вы пройдете инициацию. Вы стоите на пороге новой жизни. Сегодня
узы, связывающие вас с прошлым, будут разорваны. Ступайте за нами.
Повернувшись к колонне, Джоанна махнула рукой. Развернувшись кругом, колонна
тронулась с места. Джоанна жестом приказала сибам встать в конец колонны, а сама
зашагала рядом.
     Место, куда они пришли, оказалось просторной площадкой, на которой были
разложены костры. Колонна разбилась, и участники шествия обступили костры по
краю площадки. По всему было видно, что это тоже является частью ритуала, где
каждый заранее знает свое место.
     Джоанна встала возле самого большого костра в центре площадки. Кроме нее, у
этого костра не было никого. Теперь ее и сибов разделял огонь. Пряжка ее ремня
поблескивала в языках пламени, отчего выгравированный на ней кречет казался
живым и свирепым. Свет костра отражался также в глазах Джоанны. Сейчас они
напоминали Эйдену глаза какого-то сказочного демона или мифического дракона. В
облике ее появилось что-то доселе незнакомое. Такой Эйден ее не знал.
Хотя, с другой стороны, - а знал ли он ее когда-нибудь по-настоящему? Вряд ли.
Джоанна подняла руки над головой. Металлическая пуговица на ее рукаве
отсвечивала красным в пламени костра, будто бы к рукаву Джоанны пристал уголек,
а сама она вдруг показалась Эйдену порождением пламени.
Затем Джоанна... шагнула прямо в огонь. Она сделала шаг, другой, третий - и
прошла сквозь костер. На ее лице не отразилось и намека на боль. Более того,
казалось, что она просто не заметила огня, сквозь который прошла.
Приблизившись к сибам, Джоанна взяла Марту за руку. Коротко приказала остальным
тоже взяться за руки, образовав цепочку. Эйден подал руку Марте, другую - Рене.
Брет - он выглядел испуганным - взял за руку Рену. Джоанна повела всех к костру.
Тут Эйден понял, что им тоже предстоит пройти через огонь. В первый миг его
охватила паника, появилось желание вырваться и... Он опомнился, взял себя в руки
и усилием воли заставил себя идти.
     Джоанна вновь вступила в пламя, не оглядываясь назад. Марта без колебаний
последовала за ней. Эйден на мгновение дрогнул, но Марта увлекла его за собой.
Он шагнул в огонь, в свою очередь потянув за собой Рену.
Вступив в гудящее пламя, Эйден инстинктивно захотел зажмурить глаза. Адским
усилием воли он таки сумел удержаться от этого. Всего лишь несколько мгновений
был он в огне, но все же ему показалось, что он пробыл там вечность, а пламя
огненным языком вылизало его глазницы и отныне он навеки слеп. Жар был
чудовищный, но странно - ноги ничего не ощущали. Впрочем, Эйден тут же
сообразил, что выданные сегодня сапоги, по всей видимости, сделаны из
огнеупорного материала. Чего не скажешь об остальном обмундировании. Поэтому
Эйден от души был рад, миновав костер.
     После того как Брет последним вышел из огня, Джоанна выстроила их в шеренгу
перед костром, а потом указала на пламя.
     - Вы только что прошли очищение огнем. Ваша прежняя жизнь осталась там, за этим
костром. Там осталось ваше детство, все ваши ошибки, все ваши глупости. Там
остались ваши достижения и ваши поражения. Там, за этим огнем, остались все те
ваши сибы-товарищи, которые не дошли вместе с вами до этого момента. Пламя этого
костра навек отрезало вас от бесполезных фантазий и амбиций, неподобающих
человеку Клана. Они остались по ту сторону. Отныне ваша жизнь уже не принадлежит
вам. Она наша. Мы все связаны в единую гигантскую сеть. Ваш боевой робот не
тронется с места без вас, ибо вы направляете его. Точно так же вас самих
направляют те, кто над вами. Л над всеми нами - наш Клан, и по правилам,
принятым в нем, мы живем. Но и наш Клан нуждается в прочих Кланах. Ибо только
вместе, объединив усилия. Кланы смогут решить великую задачу - восстановить
Звездную Лигу. И в этом их цель и смысл существования. Вы только что шли сквозь
огонь, образовав цепочку. Подумайте об этом. Цепочка не прочнее своего самого
слабого звена. Ваше поражение в бою может повлечь за собой гибель других.
Неудачная заявка в Споре Благородных лишает других возможности снискать победу.
Ваша слабость или недостойное поведение может послужить другим дурным примером.
А дурной пример заразителен. Он распространяется по цепи. Ибо каждый из вас
более чем один человек. Каждый из вас - это мы все. И если вы что-то делаете,
говорите или думаете, то в вашем лице все мы делаем это, говорим или думаем.
Помните об этом. Помните ежедневно, ежечасно, каждый миг вашей жизни. Ибо в этом
сокрыта разница между воинами Клана и изнеженными, тщеславными воинами
Внутренней Сферы. Вы - воины Клана, точнее, можете ими стать. Подумайте, что
значит быть воином Клана. В Споре Благородных воин Клана стратег, в бою он
тактик. Воин Клана жаждет побед, он живет своими победами, он не мыслит жизни
без побед. Воина Клана интересуют только победы. Вот что такое воин Клана. А
когда ему удается вывести свое соединение из боя без потерь - его нарекают
героем. Кадеты, если вам посчастливится стать воинами, помните мои слова. Вечно
помните их.
     Всю эту речь Джоанна произнесла своим обычным лающим голосом, столь знакомым
кадетам. Тем более странно прозвучала ее следующая фраза, сказанная тихо и
весомо.
     - А теперь настала пора испытать вас мечом. Кадеты тревожно переглянулись. Никто
не знал, что это такое.
     Джоанна хлопнула в ладоши, и по этому знаку появились четверо подручных, которые
принесли четыре меча, завернутых в темно-синюю ткань. Мечи были положены у ее
ног. Джоанна снова хлопнула в ладоши, и из-за костра выступили один за другим
четверо других Сокольничих. Их лица были мрачны и торжественны. Взяв себе по
мечу, они выстроились вокруг кадетов. Эйден обратил внимание, что Сокольничие
стояли, будто изготовившись к схватке, расставив ноги. Мечи они держали лезвиями
вперед.
     - Доверие в бою - это самое важное. Если мы, воины Клана, не доверяем своим
командирам или своим подчиненным, мы обречены на поражение, - раздался голос
Джоанны. Затем она скомандовала: - Кадеты, повернитесь каждый лицом к одному из
меченосцев.
     Все еще не понимая, что от них требуется, кадеты встали лицом к Сокольничим с
мечами. Джоанна прошла и встала за спинами Сокольничих. Подняв руку, она вновь
обратилась к кадетам:
     - Каждый воин Клана обязан доверять своим товарищам. Воин, который не умеет
доверять, - слабое звено в цепи. Вы, дражайшие мои кадеты, должны довериться
людям, в чьих руках мечи. По моему сигналу вы со всех ног броситесь им навстречу
и с разбега, слышите, с разбега кинетесь на лезвия. Вас не убьют. Вы должны
верить. Это старинный ритуал, многие поколения воинов Клана прошли через него.
Когда я опущу руку - кидайтесь. Быстро, как только можете. Учтите, уловки не
пройдут. Не пытайтесь отвернуть. Имейте в виду, каждого из вас я знаю так же
хорошо, как и любого воина, с которым мне когда-либо доводилось служить, как и
любого сиба из моей собственной группы. Помните, все ваши мыслишки я читаю на
ваших физиономиях. И не забудьте, до тех пор пока вы еще не стали воинами, я для
вас - царь и Бог.
     Джоанна замолчала и смотрела на кадетов, как показалось Эйдену, целую вечность.
Не отрывая глаз от ее поднятой руки, Эйден приготовился к старту.
"Интересно, что будет, если отказаться участвовать в ритуале? Просто повернуться
и уйти. Что они сделают?" - пронеслось в его голове. Эйден взглянул на воина с
мечом, что стоял перед ним. Это была женщина с суровым лицом и непреклонным
взглядом. Почему-то тот факт, что перед ним оказалась женщина, вселил в Эйдена
уверенность. Он не боялся ни этой женщины, ни ее меча.
Рука Джоанны начала медленно опускаться. Когда рука опустилась до конца, Эйден и
остальные сорвались с мест. Эйден мчался навстречу мечу. Все его внимание было
сосредоточено на кончике лезвия, которое оставалось неподвижным. А вдруг этот
ритуал не что иное, как подстроенное самоубийство? Может, Тер Рошах и Джоанна не
желают допустить ни одного из кадетов в воинскую касту?.. Нет, Джоанна сказала,
что они должны верить... Он, Эйден, должен довериться женщине, которую ни разу
прежде не видел. И только потому, что она воин Клана Кречета...
...Остался один шаг. А меч по-прежнему уставлен ему прямо в грудь...
Эйден усилием воли бросил свое тело вперед, на меч...
...И упал ничком, у ног женщины-воина. Значит, в самый последний момент
Сокольничие отвели-таки мечи. Это и правда был всего лишь ритуал.
Пока Эйден поднимался с земли, Джоанна обошла Сокольничих и приблизилась к
бывшим кадетам.
     - Итак, - сказала она, - вы убедились: для того чтобы броситься на меч, нужна
вера. Отныне вы узнали, что можете доверять своим товарищам, - таков путь Клана.
Необходимо было подвергнуть вас этому испытанию, чтобы вы смогли ПОНЯТЬ. Если вы
сомневаетесь в нас, мы сомневаемся в вас.
     Говоря это, Джоанна ходила между кадетами. Эйден и Брет отряхивали грязь с
мундиров. Марта не испачкалась. Похоже было, что Марта до последнего момента
просто бежала навстречу устремленному на нее острию меча и потому не упала.
Джоанна остановилась возле Рены, точно превратившейся в статую. Сокольничий,
стоявший напротив Рены, вдруг без предупреждения полоснул ее концом меча по
щеке. Девушка непроизвольно сделала два шага назад и замерла по стойке смирно.
Кровь потекла по ее лицу несколькими тоненькими ручейками, капая на землю.
Эйдену показалось, что кровь темная, почти черная. Впрочем, это могло быть из-за
освещения. Костер уже догорал, и его красноватые отблески плясали на лицах
людей.
     Джоанна подошла вплотную к Рене и, приблизив к ней свое лицо, долго, неотрывно,
не мигая, смотрела девушке в глаза.
     - Ты проявила нерешительность. Ты колебалась, - прошипела она. - Это было за
полсекунды до соприкосновения с мечом, и я отлично видела, что произошло. Ты
собралась отвернуть в сторону и слегка притормозила. Я это видела. На мгновение
твоя вера дрогнула. Может, ты не готова стать воином, вонег?
     - Нег, - торопливо сказала Рена.- Я готова. Но вы правы. Сокольничий Джоанна.
Я... я не знаю, как это описать... Я не колебалась. Я не успела... я хотела было
заколебаться... Мне казалось, что меч не будет отведен. Я заслужила наказание.
     - Разумеется, ты его заслужила. Ты не должна была допускать ни тени сомнения.
Эта тень сомнения, мелькнувшая в твоем сознании, равносильна тому, что ты просто
свернула в сторону. Но вместе с тем я ценю твой честный ответ. Ты хотела бы
продолжить занятия и стать воином?
     - Да!
Джоанна кивнула.
     - Хорошо. А теперь, кадеты, встаньте в круг и возьмитесь за руки.
Офицер, чьего меча убоялась Рена, протянул ей медпакет, чтобы остановить кровь.
Когда Рена отняла от щеки тампон, рана уже не кровоточила. Остался лишь багровый
порез с разошедшимися краями. Смотреть на него было страшновато.
В круге Эйден держал за руку Марту и кого-то из персонала. В центре круга был
костер, снова ярко запылавший после того, как в него подбросили дров. Возле
костра стояла Джоанна, держа меч. Джоанна выкрикивала фразы, подчеркивая слова
взмахами меча.
     - Славься, Кречет, падающий на жертву с небес!
     - Сайла! - хором отозвался круг.
     Как кадеты в свое время на занятиях у Дерворта, воины Клана хором отзывались на
слова Джоанны. Разница было только в том, что там учили, а здесь совершали
ритуал. В основном говорилось о величии Клана Кречета. Также упоминались имена
воинов, чьи подвиги вошли в Предание и чей вклад в дело Клана считался особо
значительным. Много было сказано и об обоих Керенских, и об их гениальности.
Церемония длилась по меньшей мере час, и к концу ее Джоанна заметно охрипла.
Закончила она пронзительным воплем:
     - Таков путь Клана!
Меч в ее руках со свистом рассек пламя костра.
     - Сайла! - выдохнули стоящие в круге, все как один.
Джоанна снова повторила:
     - Таков путь Клана!
И снова меч описал полукруг в пламени.
     И снова хор голосов:
     - Сайла!
     Так продолжалось несколько раз. Затем Джоанна подняла меч вертикально высоко над
головой.
     - КЛАН ПОБЕДИТ! - проорала она.
     - Сайла! - исступленно откликнулся хор.
Эйден чувствовал, как его охватывает все большее возбуждение. Он всегда хотел
быть воином; правда, порой его и посещали черные мысли. Но эта ночь разрешила
все сомнения. Он хочет быть воином. Он будет воином. Воином, и никем иным.


        XV
"Хорошо помню, как я впервые сел в водительское кресло тяжелого боевого робота,-
писал Тер Рошах.- Это было не сравнимое ни с чем ощущение. Сколько лет прошло, а
память об этом не тускнеет. И каждый раз, когда молодые кадеты впервые
поднимаются на мостик тяжелого боевого робота, я от души завидую им. То, что ты
чувствуешь, ведя, к примеру, "Разрушитель" или "Громовержец", совершенно не
похоже на то, что ты ощущаешь, управляя каким-нибудь легким роботом. Поначалу,
после тренировочного вождения легких машин, тяжелый робот кажется тебе неуклюжим
и не маневренным. Ты постоянно ощущаешь все эти десятки тонн массы. Новичков это
смущает. У них не укладывается в голове, каким образом такая хрупкая штука, как
корректор биотоков, может держать в равновесии тонны железа и стали, как можно
одним усилием мысли удержать эту махину от падения. Да что равновесие! Как можно
довериться нейрошлему? Неужели достаточно лишь подумать о ходьбе, чтобы боевой
робот тронулся вперед, размеренно и грозно?
     Не будь мы из Клана, трудно бы нам пришлось на первых порах вождения тяжелых
боевых роботов. Но в нас течет кровь воинов, нам легче, чем кому бы то ни было,
поверить, что мысль может оживлять металл. Человек Клана лишен ненужного
индивидуализма. Все предыдущее воспитание подготавливает воина к тому, чтобы в
один прекрасный день он слился со своей машиной, стал одной из ее частей, равной
прочим агрегатам, - думающей частью.
     А на уровне ощущений разница между вождением легкого боевого робота и тяжелого -
лишь во временной задержке. Тяжелый робот реагирует быстрее.
Что до страха, охватывающего новичка, в первый раз оказавшегося на мостике
тяжелого боевого робота, - страх приходит лишь однажды, с тем чтобы исчезнуть
бесследно.
     Мы обретаем контроль над машиной и над собой. И после этого участвуем в
Аттестации, и либо становимся воинами, либо проигрываем. Третьего не дано. Таков
закон Аттестации. Проигравший либо погибает, либо остается в живых и уходит в
другую касту. Чаще проигравший погибает. Сколько их полегло на поле боя только
здесь, в Мухобойке...
     Мне приходилось встречать людей не нашего Клана. Чаще всего с Периферии. Им
непонятно, почему столь сурова наша Аттестация. Впрочем, они не понимают и
обычаев нашего Клана, считая их бесчеловечными и неоправданно жестокими. И чаще
всего объектом критики чужаков становится процедура Аттестации. Почему наша
Аттестация столь бесчеловечна? Чужакам не понять, что на Аттестации планка
ДОЛЖНА быть поднята предельно высоко, что испытания ДОЛЖНЫ быть ПОЧТИ
непреодолимыми. Это единственный способ сделать из кадетов отборных воинов. Мы
их так и воспитываем, но всегда остается возможность проглядеть в будущем воине
скрытого неудачника. Для этого и нужна Аттестация. И не будь она столь жесткой,
в воинскую среду проникали бы неудачники. А это свело бы на нет все наши усилия,
затраченные на выявление и воспитание отборных воинов.
В конце концов, у нас тут не фабрика по производству пушечного мяса: чем больше,
тем лучше. Это в древности, на Терре было так. Тогда массы людей гибли, служа
неутоленным амбициям жадных до власти политиканов или тем, кто завидовал власть
имущим и сам стремился к господству. Тогда считалось особым геройством усеять
поля сражений горами трупов только ради того, чтобы отвоевать у противника пядь
земли. В те времена побеждали числом, а не умением: сражение выигрывал тот, под
чьим началом было больше солдат. Стратегия, тактика - это было не столь важно.
По большому счету все тогдашние войны были просто организованными бойнями.
Личное самопожертвование красиво лишь на словах. Пользы оно не приносит. И
никогда не приносило.
     Я не против героизма вообще. Героизм достоин восхищения и подражания. Любая
война дает нам примеры истинного героизма. Герой, спасающий жизни другим, воин,
наносящий противнику урон и тем самым выигрывающий бой, - вот настоящий герой. И
такой героизм я приветствую. Но не надо связывать с героизмом такие понятия, как
победа или поражение, правота или неправота, логика или абсурд. Все эти понятия
неотделимы от господствующих доктрин. Акт героизма же - вне этого, героизм - сам
по себе.
     Мне омерзительна война, во время которой впустую гибнут люди. Ненужное
самопожертвование - это расточительность. И прав, тысячу раз прав был генерал
Керенский, заявивший, что и война и подготовка к войне должны строиться исходя в
первую очередь из принципа экономии. Если для победы в том или ином сражении
требуется столько-то воинов, то ровно столько их и должно отправиться в бой. Ни
одним человеком больше. В противном случае это будет расточительностью.
Величайшим вкладом нашего Клана в развитие искусства ведения войны стала
организованная система ставок и заявок, а также Спор Благородных. Мы заявляем
противнику, что хотели бы получить в случае победы - завод, генетический
материал, - короче, все, что в данный момент необходимо Клану. В ответ противник
указывает силы, которые он бросит на защиту. После этого мы проводим среди своих
Спор Благородных, который призван решить, кто из нас отправится в бой. В
сражении победитель будет располагать лишь теми силами и техникой, которые
указаны в его заявке. Он вправе затребовать в бою подкрепление, не превышающее
разницы в силах между победившей, самой экономной заявкой и заявкой, оказавшейся
на втором месте.
     Результат - наш стиль ведения войны сохраняет жизни и материальные ресурсы.
Воюет лишь тот, кто воюет. Раньше основные людские потери были за счет
гражданского населения, а также лиц, случайно оказавшихся вовлеченными в боевые
действия. Сейчас этому положен конец. Мы не совершаем варварских налетов, не
разрушаем, как дикари, промышленных объектов противника и не убиваем людей
низших каст. Мы отлично понимаем, что такое война, и делаем лишь то, что
необходимо. Мы смолоду приучены взвешивать все "за" и "против", прежде чем
рискнуть даже малым. Принцип экономии вошел в нашу плоть и кровь.
Кстати о других кастах. Принцип экономии соблюдается и там. Крайне мало людей,
жизнь которых можно назвать роскошной, - и это люди, чьи заслуги перед Кланом
велики и общеизвестны. Даже представители торговой касты, уж на что они
изворотливы и никогда не упускают собственной выгоды, - и они не помышляют о
том, чтобы получить больше, нежели заслужили. Нас часто пытаются унизить,
напоминая о существовании бандитов, - они не признают вашей системы, а вы ничего
с этим не можете поделать. Да, я согласен, это - наш позор, и нам временно
приходится мириться с этим негативным явлением. Но наше отношение к ним от этого
не меняется.
     Я горжусь тем, что за всю свою жизнь я ни разу не изменил принципам экономии,
основополагающим для процветания нашего Клана. Я ничему не давал пропасть, будь
то последний винтик или боевой робот. Я все использовал с максимальной
эффективностью и пользой для дела. Когда я командовал, в моих подразделениях
расточительности не было. И нет. Вез моего разрешения никто из моих подчиненных
не смел ничего выбросить. Все, что могло быть использовано повторно,
использовалось, обретая вторую, третью, четвертую жизнь. Я знаю, что обо мне
говорят, мне это даже доставляет удовольствие: гироскопы Тер Рошах собирает из
ржавых железок на свалке, амуниция у него из найденного рва