вал один из них подумать
что-либо, как эта мысль тут же передавалась. Всякое эмоциональное
переживание разделялось всеми остальными еще до того, как его осознавал тот,
у кого оно возникло. При этом должно было произойти стирание
индивидуальностей и эволюция в одно согласованное целое. Зверь, каким он мне
представляется, не должен находиться в каком-то определенном месте Облака.
Его различные части могут быть расположены по всему Облаку, но я
рассматриваю его как биологическую единицу с общей нервной системой, в
которой сигналы распространяются со скоростью 300 тысяч километров в
секунду.
-- Давайте обсудим подробнее природу этих сигналов. Наверное, они
длинноволновые. Использование обычного света, по-видимому, невозможно, так
как Облако непрозрачно для него, -- сказал Лестер.
-- Я думаю, это радиоволны, -- продолжал Кингсли. -- Есть веские
основания так думать. Ведь для того чтобы система связи были действительно
эффективной, все колебания должны происходить в одной фазе. Этого легко
достигнуть с радиоволнами, но, насколько нам известно, не с более короткими
волнами.
-- Наши радиопередачи! -- воскликнул Мак-Нейл. -- Они, наверное,
помешали нервной деятельности Облака.
-- Да, помешали бы, если бы им позволили.
-- Что вы хотите этим сказать, Крис?
-- Дело в том, что зверю приходится бороться не только с нашими
радиопередачами, но и с целой лавиной космических радиоволн. Поступающие
отовсюду из Вселенной радиоволны постоянно мешали бы его нервной
деятельности, если бы он не выработал какую-то форму защиты от них.
-- Какого рода защиту вы имеете в виду?
-- Электрические разряды во внешних слоях Облака, вызывающие ионизацию,
достаточную для того, чтобы не пропускать внутрь радиоволны. Такая защита
играет столь же важную роль для Облака, как череп для человеческого мозга.
По комнате поплыли густые клубы анисового дыма. Марлоу вдруг
почувствовал, что его трубка очень сильно нагрелась, ее невозможно было
держать в руках, и он осторожно положил ее на стол.
-- Боже мой, так вы думаете, это объясняет возрастание ионизации в
атмосфере, когда мы включаем передатчики?
-- Приблизительно так. Помните, мы говорили о механизме обратной связи?
Так вот, он имеется у нашего зверя. Если внешние волны проникли слишком
глубоко, напряжение возрастает и возникают электрические разряды. Они
повышают ионизацию до тех пор, пока волны не перестают проходить.
-- Но ведь ионизация происходит в нашей атмосфере.
-- В данном случае, я думаю, мы можем рассматривать нашу атмосферу как
часть Облака. Свечение ночного неба говорит нам, что все пространство между
Землей и наиболее плотной, дискообразной частью Облака заполнено газом.
Короче говоря, с точки зрения радиотехники мы находимся внутри Облака. Этим,
я думаю, и объясняются наши неполадки со связью. Раньше, когда мы были еще
снаружи Облака, зверь защищал себя от идущих с Земли радиоволн не ионизацией
нашей атмосферы, а внешним ионизованным слоем самого Облака. Но раз мы
оказались внутри этого защитного экрана, электрические разряды стали
возникать у нac в атмосфере, нарушая радиосвязь.
-- Логично, Крис, -- сказал Марлоу.
-- А как быть с передачами на волне в один сантиметр? Они проходили
беспрепятственно, -- возразил Вейхарт.
-- Хотя цепь рассуждений становится довольно длинной, здесь
напрашивается одна мысль. По-моему, она заслуживает внимания, она может
подсказать нам, что делать дальше. Мне кажется маловероятным, что это Облако
-- единственное в своем роде. Природа ничего не изготовляет в одном
экземпляре. Поэтому допустим, что нашу Галактику населяет множество таких
зверей. Тогда естественно предположить наличие связи между ними. А это
означало бы, что какие-то длины волн нужны для внешней связи, а именно,
такие волны, которые могут проникать внутрь Облака и не причинять вреда его
нервной системе.
-- И вы думаете, для этого подходит длина волны в один сантиметр? --
Ну, конечно.
-- Но почему тогда не было ответа на наши передачи на этой волне? --
спросил Паркинсон.
-- Видимо, потому, что мы не посылали никаких сообщений. Что можно
ответить на передачу, не несущую никакой информации?
-- Тогда мы должны начать передавать на одном сантиметре импульсные
сообщения, -- воскликнул Лестер. -- Но можно ли надеяться, что Облако сумеет
их расшифровать?
-- Для начала это не так уж важно. Будет очевидно, что наши передачи
содержат информацию. Это будет ясно из частого повторения различных
сочетаний сигналов. Как только Облако поймет, что наши передачи отправлены
разумными существами, я думаю, можно будет ждать от него какого-либо рода
ответ. Сколько вам понадобится времени, чтобы начать, Гарри? Пока вы,
кажется, не готовы передавать модулированные сигналы на одном сантиметре?
-- Да, но дня за два мы управимся, если будем работать по сменам
круглые сутки. Я так и знал, не добраться мне сегодня до постели. Пошли,
ребята, начинаем.
Лестер встал, потянулся и вышел из комнаты. Все стали расходиться.
Кингсли отвел Паркинсона в сторону.
-- Послушайте, Паркинсон, -- сказал он, -- об этом не стоит болтать,
пока не узнаем больше.
-- Ну, конечно, премьер-министр и так уже подозревает, что я малость
тронулся.
-- Но одно вы можете ему сказать. Если бы Лондон, Вашингтон и другие
могли наладить десятисантиметровые передатчики, весьма возможно, что связь
между странами была бы установлена.
Поздно вечером, когда Кингсли и Энн Холей остались одни, Энн спросила:
-- Как тебе пришло в голову такое, Крис?
-- Видишь ли, на самом деле это было довольно очевидно. Основная
трудность заключалась в нашем предубеждении против таких мыслей.
Представление о Земле как о единственной обители жизни укоренилось во всех
нас глубоко, несмотря ни на какие научно-фантастические романы и детские
комиксы. Если бы мы с самого начала смотрели на эти события не предвзято, мы
бы все поняли уже давным-давно. С самого начала было много непонятного, и в
этом непонятном была своя система. Как только я преодолел психологический
барьер, я увидел, что все трудности могут быть просто и естественно
устранены, если сделать одно-единственное предположение. И все сразу
становится на свои места.
-- И ты серьезно думаешь, что эта затея со связью удастся?
-- Вся надежда только на это. От этого зависит все.
-- Почему?
-- Подумай, какие бедствия уже претерпела Земля, хотя Облако ничего
предумышленно против нас не делало. Небольшое отражение света от его
поверхности чуть не изжарило нас живьем. Краткое затмение Солнца чуть не
заморозило. Если Облако направит против нас ничтожнейшую часть находящейся в
его распоряжении энергии, все люди, растения и животные, будут стерты с лица
Земли.
-- Но почему это обязательно должно произойти?
-- Откуда я знаю! Много ты думаешь о каком-нибудь ничтожном жучке или
муравье, когда наступаешь на него ногой во время прогулки? Достаточно одного
газового сгустка вроде того, что попал в Луну три месяца назад, и нам конец.
Рано или поздно Облако, вероятно, станет снова выбрасывать такие же сгустки.
Или мы можем погибнуть от какого-нибудь чудовищного электрического разряда.
-- Неужели это и в самом деле возможно?
-- А почему бы и нет? И Облако располагает поистине колоссальной
энергией. Если же мы сумеем что-то ему сказать, возможно, оно и позаботится
о том, чтобы не растоптать нас.
-- Станет ли оно о нас беспокоиться?
-- Ну, если бы жучок сказал тебе: "Пожалуйста, мисс Холей, постарайтесь
не ступать сюда, а то вы меня раздавите", -- неужели бы ты его раздавила?
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. СВЯЗЬ УСТАНОВЛЕНА
Спустя четыре дня, после тридцати трех часов передач из Нортонстоу, от
Облака поступили первые сигналы. Это привело всех в неописуемое волнение.
По-видимому, было получено какое-то осмысленное сообщение -- среди сигналов
можно было обнаружить регулярное повторение одинаковых импульсов, и были
предприняты отчаянные попытки их расшифровать. Но все попытки оказались
безуспешными. Впрочем, в этом не было ничего удивительного; как отметил
Кингсли, достаточно трудно раскрыть шифр даже в тех случаях, когда известен
язык, на котором составлено сообщение. В данном случае язык Облака был
совершенно неизвестен.
-- Вы правы, -- заметил Лестер, -- причем перед Облаком стоит,
очевидно, точно такая же проблема, как перед нами, и оно не поймет наших
передач, пока не научится английскому языку.
-- Боюсь, для нас это гораздо сложнее, -- возразил Кингсли. -- У нас
есть все основания полагать, что у Облака значительно более развитый
интеллект, чем наш, и язык его, -- каким бы он ни был, -- вероятно, много
сложнее нашего. Я думаю, нам нужно бросить эти бесполезные попытки
расшифровать полученные сообщения. Подождем, пока Облако разберется в наших.
Оно освоит наш язык и сможет ответить в нашем собственном коде.
-- Чертовски удачная мысль -- всегда заставлять иностранцев изучать
английский, -- заметил кто-то из иностранных ученых.
-- Для начала, я думаю, нужно в основном придерживаться тем, связанных
с математикой и вообще с наукой, так как они, вероятно, наиболее общие.
Позднее можно попробовать социологический материал. Нам предстоит огромная
работа -- записать все, что мы хотим передать, на магнитную ленту.
-- Вы хотите сказать, что нам следует передать нечто вроде краткого
курса математики и других наук, а также английского языка? -- спросил
Вейхарт.
-- Вот именно. И, по-моему, нужно приступать к делу немедленно.
Их ожидал успех, и успех большой. Уже через два дня был получен первый
вразумительный ответ. Он гласил: "Сообщение получено. Информации мало. Шлите
еще".
Следующую неделю почти все были заняты тем, что читали вслух выдержки
из различных, заранее выбранных книг. Все это записывалось на магнитную
ленту и затем передавалось по радио. Но в ответ приходили только краткие
требования все новой и новой информации.
Марлоу сказал Кингсли:
-- Так невозможно, Крис, мы должны что-то придумать. Эта скотина скоро
нас совсем измотает. Я хриплю, как старая ворона, от этого непрерывного
чтения.
-- Гарри Лестер старается придумать что-то новое.
-- Рад слышать. И что же?
-- Попробуем убить сразу двух зайцев. Беда не только в том, что сейчас
мы делаем все очень медленно. Есть и другая трудность: ведь практически все,
что мы посылаем, должно казаться крайне невразумительным. Большая часть слов
в нашем языке относится к объектам, которые мы видим, слышим или осязаем.
Откуда Облаку понять наши сообщения, если оно не знает, что это за объекты?
Если вы никогда не видели апельсинов и не прикасались к ним, то будь вы семи
пядей во лбу, не представляю себе, как вы сможете узнать, что означает слово
"апельсины".
-- Ясно. Что же вы предлагаете?
-- Это идея Лестера. Он считает, что можно использовать телевизионную
камеру. К счастью, я заставил Паркинсона запастись ими в свое время. Гарри
думает, ему удастся приспособить камеру к нашему передатчику и, более того,
он даже уверен, что сможет переделать ее для передачи около 20 тысяч строк
вместо жалких 450 в обычном телевидении.
-- Это возможно из-за того, что мы работаем на более коротких волнах?
-- Конечно. Мы сможем тогда передавать великолепные изображения. -- Но
у Облака нет кинескопа!
-- Конечно, нет. Как оно будет анализировать наши сигналы, это уж его
личное дело. Мы должны обеспечить передачу как можно большего количества
информации. До сих пор мы делали это неудачно, и Облако имело полное право
выражать недовольство.
-- Как вы предполагаете использовать телевизионную камеру?
-- Мы начнем с того, что будем показывать отдельные слова -- просто
различные существительные и глаголы. Это будет предварительная часть. Надо
подготовить ее как можно тщательнее, примерно пять тысяч слов, вряд ли это
займет слишком много времени -- неделю, не больше. Затем мы сможем
передавать содержание, целых книг -- будем помещать их страницы перед
телевизионной камерой. С помощью такого метода можно разделаться за
несколько дней со всей Британской энциклопедией.
-- Это, конечно, должно удовлетворить жажду знаний нашего животного.
Ну, пожалуй, мне пора вернуться к чтению. Сообщите, когда камера будет
готова. Не могу передать, до чего я буду рад избавиться от этой каторжной
работы.
Через некоторое время Кингсли пришел к Лестеру.
-- Мне очень жаль, Гарри, -- сказал он, -- но появились кое-какие новые
проблемы.
-- В таком случае, я надеюсь, вы оставите их при себе. Наш отдел и так
загружен выше головы.
-- К сожалению, они имеют к вам непосредственное отношение, боюсь, они
означают, что работы у вас еще прибавится.
-- Послушайте, Крис, почему бы вам не снять пиджак и не взяться за
полезную работу вместо того, чтобы сбивать с толку трудящихся? Ну, в чем
дело? Давайте послушаем.
-- Мы мало думаем об узле приема информации, то есть о том, как мы ее
будем здесь принимать. Когда мы начнем передачи с помощью телевизионной
камеры, мы будем , по-видимому, получать ответы в такой же форме. То есть,
получаемые нами сообщения будут появляться в виде слов на телевизионном
экране.
-- Ну, что же. Это будет очень приятно и удобно для чтения.
-- Да, с передачами все будет в порядке. Но ведь мы можем читать только
около ста двадцати слов в минуту, в то время как собираемся передавать по
крайней мере в сто раз больше.
-- Надо будет объяснить этому Джонни в небесах, чтобы он уменьшил
скорость передачи своих ответов, вот и все. Мы скажем ему -- мы такие
тупицы, что можем воспринимать лишь сто двадцать слов в минуту, а не десятки
тысяч, которые он, кажется, в состоянии заглатывать.
-- Отлично, Гарри. Я могу только согласиться со всем, что вы сказали.
-- Но при этом вы хотите все-таки прибавить мне работы, да?
-- Совершенно верно. Как это вы догадались? Я думаю, неплохо бы не
только читать поступающие от Облака сообщения, но и слушать их акустически.
Читая, мы будем уставать гораздо сильнее, чем слушая.
-- Ничего себе! Вы представляете, что это значит?
-- Это значит, нам нужно будет хранить звуковой и визуальный
эквивалентны каждого слова. Для этого мы могли бы использовать счетную
машину. Нам надо хранить всего около пяти тысяч слов.
-- Всего-навсего!
-- Не думаю, что это так трудно сделать. Учить Облако отдельным словам
мы будем очень медленно. Считаю, что на это потребуется около недели. Пока
передается изображение какого-нибудь слова, мы можем одновременно записать
соответствующий сигнал от телекамеры на перфоленту. Это нетрудно сделать. Вы
можете записать на перфоленту и звуки, соответствующие отдельным словам;
понадобится, конечно, микрофон для превращения звука в электрический сигнал.
Но раз вся эта информация будет у нас на перфоленте, мы в любой момент можем
заложить ее в электронную машину. При этом придется использовать магнитную
память большой емкости. Скорость, которую она может обеспечить, в данном
случае вполне достаточна. А в быстродействующую память машины мы заложим
программу перевода. Тогда мы сможем либо читать сообщения Облака на
телевизионном экране, либо слушать их через громкоговоритель.
-- Ну, скажу я вам, никогда не видел человека, который так здорово
придумывал бы работу для других. А вы, я полагаю, будете составлять
программу перевода?
-- Конечно.
-- Приятно работать, сидя в мягком кресле, а? А мы, несчастные, должны
в это время вкалывать, как проклятые, с паяльниками, прожигая дыры в
собственных штанах. А чей голос мне записывать?
-- Свой собственный, Гарри. Это будет наградой за все дырки, которые вы
прожжете в своих штанах. Мы будем слушать вас часами!
Постепенно идея о превращении сообщений Облака в звук, казалось,
привлекала Гарри Лестера все больше и больше. Через несколько дней у него
уже не сходила с лица довольная ухмылка, но что его так радовало, никто не
знал.
Телевизионная система оказалась в высшей степени удачной. Через четыре
дня после начала ее работы было получено следующее сообщение: "Поздравляю с
усовершенствованием аппаратуры".
Эта фраза появилась на телевизионном экране -- звуковая система еще не
работала.
При передаче отдельных слов возникли непредвиденные затруднения, однако
в конце концов все обошлось. Передача же научных и математических сообщений
оказалась делом совсем легким. Правда, скоро стало ясно, что эти передачи
служили лишь для ознакомления Облака с уровнем развития человечества;
выглядело это так, будто ребенок демонстрирует взрослому свои достижения.
Затем были показаны книги на социальные темы. Выбирать подходящие оказалось
довольно трудно, и в конце концов был передан обширный и в значительной
степени случайно отобранный материал. Усвоение этого материала оказалось для
Облака гораздо более трудным. Наконец, на телевизионном экране появился
следующий ответ:
"Последние передачи кажутся наиболее запутанными и странными. У меня
есть много вопросов, но я изложу их несколько позже. Дело в том, что ваши
передачи очень сильно мешают мне, вследствие близости вашего передатчика,
получать необходимые внешние сообщения. Поэтому я посылаю вам специальный
код. В дальнейшем всегда пользуйтесь этим кодом. Я собираюсь создать
электронную защиту от вашего передатчика. Этот код будет служить сигналом о
том, что вы хотите проникнуть через защиту. Если в данный момент это будет
удобно, я предоставлю вам такую возможность. Следующую передачу от меня вы
можете ожидать приблизительно через сорок восемь часов".
На экране промелькнул какой-то сложный световой узор. Затем последовало
дальнейшее сообщение:
"Пожалуйста, подтвердите, что вы получили этот код и можете
пользоваться им". Лестер продиктовал следующий ответ:
"Мы записали ваш код. Надеемся, что сможем им пользоваться, но
неуверены. Сообщим об этом во время нашей следующей передачи".
Наступила пауза. Минут через десять пришел ответ: "Очень хорошо. До
свидания". Кингсли объяснил Энн Холей:
-- Пауза возникает из-за того, что проходит некоторое время, пока наши
сигналы достигнут Облака и пока ответ вернется обратно. Эти паузы делают,
очевидно, невыгодным использование в разговоре коротких реплик.
Но Энн Холей гораздо больше интересовалась тоном сообщений Облака, чем
паузами.
-- Оно разговаривает совсем как человек, -- сказала она, изумленно
раскрыв глаза.
-- Ну, конечно. А как же еще оно могло бы говорить? Ведь оно пользуется
нашим языком и нашими фразами, поэтому оно вынуждено говорить, как человек.
-- Но это "до свидания" звучит так мило. -- Чепуха! Для Облака "до свидания"
является, вероятно, просто кодовым обозначением конца передачи.
-- Ну, ладно, Крис, а как вы вообще смотрите на то, что произошло? --
спросил Марлоу.
-- Мне кажется, посылка кода -- очень хороший признак.
-- Мне тоже. Это нас очень подбодрит. Видит бог, мы в этом нуждаемся.
Последний год был далеко не из легких. Сейчас я чувствую себя лучше, чем
когда-либо, с того самого дня, как встретил вас в аэропорту Лос-Анжелоса.
Кажется, это было сто лет назад. Энн Холей сморщила нос.
-- Не могу понять, вы совсем помешались на своем коде, а на меня
почему-то вылили ушат холодной воды за то, что я восхитилась этим "до
свидания".
-- Потому, дорогая, -- ответил Кингсли, -- что посылка кода была
разумным, рациональным действием. Это доказательство контакта, понимания,
совершенно не связанное с языком, а дорогое вашему сердцу "до свидания" --
просто украшение речи. Лестер подошел к ним.
-- Двухдневный перерыв очень кстати. Я думаю, за это время мы успеем
подготовить звуковую систему. -- А как насчет кода?
-- Я почти убежден, что все в порядке, но на всякий случай проверим
еще.
Через два дня вечером все собрались в лаборатории связи. Лестер и его
товарищи были заняты последними приготовлениями. Около восьми часов на
экране появились первые сигналы. Вскоре появились и слова.
-- Ну, давайте, включим звук, -- сказал Лестер. Донесшийся из
громкоговорителя голос был встречен дружным хохотом, так как это был голос
Джо Стоддарда.
Сначала все были уверены, что это просто шутка. Но вскоре стало ясно:
голос произносит те же слова, которые появляются на экране. И то, что он
говорил, явно не подходило для Джо Стоддарда.
Из-за недостатка времени Лестер не смог снабдить голос интонациями: все
слова произносились одинаково и следовали друг за другом через равные
интервалы; только между предложениями были небольшие паузы. Эти
несовершенства звукового воспроизведения были незаметны, потому что у Джо
Стоддарда речь и на самом деле была маловыразительна. Кроме того, Лестер
искусно подобрал почти точно такую же скорость произнесения слов, с какой
разговаривал Джо. В результате, хотя речь Облака была всего лишь имитацией
речи Джо, эта имитация оказалась чрезвычайно удачной. Невозможно было
привыкнуть к тому, как Облако говорило, слегка раскатывая "р", в несколько
медлительной манере жителя западных графств Англии, и как оно неописуемо
комично коверкало некоторые слова. Отныне Облако именовалось не иначе, как
Джо.
В первом сообщении Джо содержалось приблизительно следующее:
-- Ваша первая передача явилась для меня сюрпризом, ибо крайне необычно
было обнаружить животных с техническими знаниями на планетах -- телах с
весьма неблагоприятными условиями для жизни.
На вопрос, почему он так считает, Джо ответил:
-- По двум весьма простым причинам. Живя на поверхности твердого тела,
вы испытываете воздействие силы тяжести. Это резко ограничивает размеры, до
которых могут вырасти ваши животные и, следовательно, ограничивает
возможности вашей нервной деятельности. Это приводит к тому, что вам
необходимо иметь систему мускулов для того, чтобы двигаться, и защитную
броню для предохранения от резких ударов, -- например, череп необходим вам
для защиты мозга. Лишний вес мускулов и брони еще больше сужает возможности
вашей нервной деятельности. Поэтому ваши наиболее крупные животные состоят в
основном из костей и мускулов и у них очень маленький мозг. Как я уже
говорил, причиной этого является сильное гравитационное поле, в котором вы
живете. Вообще наличия разумной жизни следует ожидать в рассеянной газовой
среде, а не на планетах.
Второй неблагоприятный фактор -- острый недостаток у вас основных
химических продуктов. Для синтеза химических веществ в больших масштабах
необходим свет от какой-нибудь звезды. А ваша планета поглощает лишь
ничтожную часть солнечного света. В данный момент я как раз синтезирую
нужные мне химические вещества, причем в количестве примерно в 10 миллиардов
раз большем, чем их синтезируется на всей поверхности вашей планеты.
Недостаток у вас химических продуктов вызывает необходимость бороться
за существование с помощью зубов и когтей, а в таких условиях первым
проблескам разума трудно выдержать конкуренцию с крепкими костями и сильными
мускулами. Конечно, при достаточном развитии интеллекта конкуренция с чисто
физической силой становится легкой, однако первые шаги чрезвычайно трудны,
настолько, что достигнутый вами уровень является большой редкостью среди
планетных форм жизни.
-- Вот вам, энтузиасты космических путешествий, -- сказал Марлоу. --
Спросите его, Гарри, благодаря чему появилась у нас на Земле разумная жизнь?
Вопрос был послан, и через некоторое время пришел ответ:
-- Вероятно, благодаря стечению различных обстоятельств, среди которых
я выделил бы, как наиболее важный, тот факт, что около шестидесяти миллионов
лет назад на Земле развился совершенно новый тип растений: то, что вы
называете травой. Появление этого растения вызвало коренную перестройку
всего животного мира, так как траву, в отличие от всех других растений,
можно щипать прямо с земли. По мере того, как трава распространялась по всей
Земле, те животные, которые могли извлечь пользу из этой ее особенности,
выживали и развивались. Остальные виды приходили в упадок или вымирали.
По-видимому, это была главная перемена, благодаря которой разум впервые
утвердился на вашей планете.
-- В вашем способе связи имеется целый ряд весьма необычных
особенностей, которые сделали расшифровку ваших сообщений довольно сложным
делом, -- продолжало Облако. -- Особенно странным для меня является то, что
символы, которые вы употребляете для связи, не имеют непосредственного
отношения к деятельности вашего мозга.
-- Тут, мне кажется, нам надо ему что-то ответить, -- наметил Кингсли.
-- Ну, конечно. Я вообще не понимаю, как это вы так долго сидели молча,
Крис, вставила Энн Холей.
Кингсли изложил свои идеи относительно связи на постоянном и переменном
токе и спросил, действительно ли функционирование самого Джо основано на
переменном токе. Джо подтвердил это и продолжал:
-- Но необычно не только это. Наиболее поразительным у вас является
наличие большого сходства между отдельными индивидуумами. Это позволяет вам
пользоваться очень грубым способом связи. Вы обозначаете штампами свое
психическое состояние; гнев, головная боль, смущение, счастье, меланхолия --
все это штампы. Если А хочет сказать Б, что страдает от головной боли, он не
пытается описать, какие это нарушения деятельности его нервной системы.
Вместо этого он выбирает нужный штамп. Он говорит: "У меня болит голова".
Когда Б это слышит, он воспринимает штамп "головная боль" и истолковывает
его в соответствии со своим собственным опытом. Таким образом, А может
сообщить Б о своем недомогании, даже если оба не имеют ни малейшего
представления о том, что такое в действительности "головная боль". Такой
весьма своеобразный метод связи возможен, конечно, только между почти
идентичными индивидуумами...
-- Насколько я понял, вы имеете в виду следующее, -- сказал Кингсли. --
Если бы существовали два абсолютно тождественных индивидуума, то им вообще
не нужно было бы никакой связи, каждый автоматически знал бы переживания
другого. Для связи же между очень разными индивидуумами требуется уже
гораздо более сложная система.
-- Это именно то, что я пытался объяснить. Теперь вам ясно, почему я
испытывал трудности при расшифровке вашего языка. Это язык, удобный для
почти одинаковых индивидуумов, тогда как вы и я очень сильно отличаемся друг
от друга, гораздо больше, чем вы, вероятно, можете себе представить. К
счастью, ваша психическая структура оказалась довольно простой. После того,
как я в ней немного разобрался, стала возможной и расшифровка.
-- Но есть все-таки что-нибудь общее в функциях нашей нервной системы?
Можете вы, например, испытывать что-нибудь соответствующее нашей головной
боля? -- спросил Мак-Нейл.
-- Вообще говоря, у меня, так же как у вас, могут быть ощущения
приятного и неприятного. Но эти ощущения должны быть у любого существа,
обладающего какой-то нервной системой. Неприятные ощущения возникают при
внезапном разрыве связей, а это может случиться со мной так же, как и с
вами. Счастье -- это динамическое состояние, когда нервные связи
устанавливаются, а не разрываются, и это тоже может случиться со мной, как и
с вами. Однако я все же считаю, что Мои субъективные переживания совершенно
отличны от ваших, за исключением одного -- неприятные ощущения для меня, так
же как и для вас, это то, чего я хочу избежать, а приятные ощущения,
наоборот, желательны.
Более конкретно: ваша головная боль проистекает от недостаточного
кровоснабжения, в результате чего нарушается точность электрических
импульсов в мозгу. Я испытываю нечто весьма похожее на головную боль, если в
мою нервную систему попадают радиоактивные вещества. Это приводит к
электрическим разрядам, как в ваших счетчиках Гейгера. Разряды нарушают
синхронность процессов в нервной системе и производят крайне неприятные
субъективные ощущения.
Теперь я хочу выяснить совершенно другой вопрос. Меня заинтересовало
то, что вы называете "искусством". Литературу я могу понять как искусство
выражения идей и эмоций в виде слов. Изобразительные искусства очевидным
образом связаны с вашим восприятием мира. Но я совершенно не представляю,
что такое музыка. Мое невежество в этом отношении едва ли удивительно, так
как, насколько я понимаю, вы никогда не передавали музыки. Нельзя ли
восполнить этот пробел?
-- Ну, Энн, вот вам случай отличиться, -- сказал Кингсли. -- И какой
случай! Ни один музыкант никогда еще не играл для такой аудитории!
-- Что же мне сыграть?
-- Как насчет той вещи Бетховена, которую вы играли на днях?
-- Опус 106? Пожалуй, слишком сильно для начинающего.
-- Ну-ка, Энн! Задайте работы старине Джо, -- подбодрил Барнет.
He обязательно играть, Энн, если вам не хочется. Вчера я записал вас на
магнитофон, -- сказал Лестер. -- Ну, и как получилось?
-- С технической точки зрения мы сделали все возможное. Если вы были
довольны исполнением, то мы начнем передачу хоть сейчас.
-- Пожалуй, лучше, если вы поставите запись. Это звучит смешно, но мне
кажется, я бы очень волновалась, если бы играла для этого существа, какое бы
оно ни было.
-- Ну, что за глупости! Старина Джо не кусается.
-- Может, и не кусается, но я все-таки прошу поставить запись.
Итак, запись передали. Последовала такая реакция:
-- Очень интересно. Пожалуйста, повторите первую часть со скоростью,
увеличенной на тридцать процентов.
После того, как это было сделано, пришло сообщение:
-- Лучше. Очень хорошо. Я хочу поразмыслить об этом. До свидания.
-- Боже мой, вы прикончили его, Энн! -- воскликнул Марлоу.
-- Но я не понимаю, как музыка может нравиться Джо. В конечном счете
музыка -- это звук, а как было выяснено, для Джо не существует звуков, --
удивился Паркинсон.
-- С этим я не согласен, -- сказал Мак-Нейл. -- Хотя с первого взгляда
кажется, что наше восприятие музыки неотделимо от звуков, на самом деле это
совсем разные вещи. Наш мозг воспринимает электрические сигналы, идущие от
ушей. В данном случае звук используется просто как удобное средство для
возбуждения в мозгу электрических импульсов определенного типа. Имеются
достаточные основания полагать, что музыкальные ритмы отражают главные
электрические ритмы нашего мозга.
-- Это очень интересно, Джон! -- воскликнул Кингсли. -- Тогда выходит,
что музыка является наиболее прямым выражением деятельности нашего мозга.
-- Нет, так, пожалуй, чересчур сильно. Я бы сказал, что музыка является
наилучшим крупномасштабным отражением работы мозга. Но речь дает более
полное представление о тонкой структуре мозговой активности.
Дискуссия продолжалась до глубокой ночи. Все сказанное Облаком
подробнейшим образом обсудили. Вероятно, наиболее поразительное замечание
сделала Энн Холей.
-- В первой части сонаты си бемоль мажор есть пометка для метронома,
требующая совершенно фантастического темпа, гораздо более быстрого, чем
может достичь любой обычный пианист и, конечно, совершенно недостижимого для
меня. Вы обратили внимание на просьбу увеличить скорость? Меня просто дрожь
пробирает, хотя, вероятно, это было всего лишь странное совпадение.
На этой стадии развития событий все пришли к выводу, что следует
сообщить политическим властям о действительной природе Облака. Правительства
разных стран опять налаживали работу радиопередатчиков. Было обнаружено, что
если передавать вертикально вверх трехсантиметровые волны, ионизация
атмосферы может поддерживаться на уровне, удобном для связи на
десятисантиметровых волнах. Нортонстоу еще раз стал мировым центром связи.
Никто особенно не радовался тому, что приходится огласить сведения,
касающиеся Облака. Каждый чувствовал, что связь с Облаком будет изъята
из-под контроля Нортонстоу. А было еще много такого, что ученые хотели бы
узнать. Кингсли был категорически против передачи информации политикам, но
на сей раз ему пришлось подчиниться общему мнению, что, как это ни печально,
сохранять в тайне новые сведения больше нельзя.
Лестер записывал на пленку все разговоры с Облаком, и теперь они были
переданы правительствам на десятисантиметровых волнах. У правительств всех
стран, однако, не было никаких сомнений относительно целесообразности
хранить все в секрете. Простые люди так никогда и не узнали о существовании
жизни в Облаке, тем более, что в дальнейшем события приняли такой оборот,
когда секретность стала совершенно необходимой.
В то время ни одно правительство не располагало односантиметровым
передатчиком и приемником подходящей конструкции. И связь с Облаком, по
крайней мере временно, должна была осуществляться из Нортонстоу. Специалисты
в США указывали, однако, что связь на десятисантиметровых волнах с
Нортонстоу и передачи оттуда на волне в один сантиметр позволят
правительствам США и других стран установить с Облаком контакт. Было решено,
что Нортонстоу станет центром не только для передачи информации по всей
Земле, но и для связи с Облаком.
Обитатели Нортонстоу разделились на два лагеря. Те, кто поддерживал
Кингсли и Лестера, считали, что нечего принимать план политиков и надо
откровенно послать к чертям все правительства. Остальные, во главе с Марлоу
и Паркинсоном, доказывали, что открытое неповиновение ничего не даст, и
политики могут в случае необходимости добиться своего силой. За несколько
часов до очередной передачи от Облака между двумя группами разгорелся жаркий
спор. Было принято компромиссное решение: сделать приспособление,
позволяющее отключать приемник десятисантиметровых волн, чтобы правительства
могли только слышать Облако, но не разговаривать с ним.
И это решение провели в жизнь. В тот день самые высокопоставленные и
высокочтимые персоны слушали Облако, но не могли отвечать. Случилось, что
Облако произвело плохое впечатление на своих августейших слушателей, ибо Джо
начал откровенно высказываться на сексуальные темы.
-- Не можете ли вы объяснить мне такой парадокс? -- сказал он. -- Я
вижу, весьма значительная часть вашей литературы посвящена тому, что вы
называете "любовью"; главным образом, так называемой "плотской любви". В
самом деле, из предоставленной мне литературы около сорока процентов, по
моим подсчетам, посвящены этому предмету. Тем не менее, нигде в литературе
не разъяснено, в чем же заключается "любовь"; то, чем она кончается, всегда
тщательно скрывают. Это привело меня к убеждению, что "любовь" должна быть
каким-то редкостным и необычайным процессом. Можете представить мое
удивление, когда, наконец, я выяснил из медицинских учебников, что "любовь"
всего лишь очень простой, обычный процесс, свойственный и большинству других
животных?
Эти слова вызвали бурное недовольство со стороны высокопоставленных и
высокочтимых представителей рода человеческого. Лестер заткнул им рты,
отключив динамик.
-- А ну, молчать, -- сказал он, после чего передал микрофон Мак-Нейлу.
-- Полагаю, это по вашей части, Джон. Попытайтесь ответить Джо получше.
Мак-Нейл попытался:
-- С чисто логической точки зрения производить на свет и воспитывать
детей -- дело весьма незавидное. Для женщины это означает страдание и
бесконечные заботы. Для мужчины это означает лишнюю работу в течение многих
лет, чтобы содержать семью. Итак, если бы мы были полностью логичны в
половом вопросе, мы бы, вероятно, вообще не заботились о продолжении рода.
Поэтому природа позаботилась сделать нас полностью и абсолютно нелогичными.
Как это ни странно, если бы мы не были столь нелогичны, мы просто не могли
бы существовать. Это касается, вероятно, и всех других животных. Лестер
указал на мигающие огоньки. -- Политики пытаются пробиться. Вашингтон,
Лондон, Тимбукту... Соединить их, Крис?
-- Конечно, нет. Держите их за глотку, Гарри. Джон, спросите Джо, как
он воспроизводит себя.
-- Как раз об этом я и хотел спросить, -- сказал Мак-Нейл. -- Ну, так
давайте. Посмотрим, насколько он деликатен, когда речь идет о нем самом.
-- Крис!
Мак-Нейл обратился к Облаку:
-- Нам было бы интересно узнать о вашем способе размножения: сильно он
отличается от нашего?
-- Да. Размножение, появление нового живого существа происходит у нас
совершенно иначе. Видите ли, если бы не несчастные случаи или непреодолимое
желание уничтожить себя -- такое случается с нами иногда, как и с вами -- я
мог бы жить бесконечно. Следовательно, в отличие от вас у меня нет
необходимости породить кого-то, кто остался бы после моей смерти.
-- Сколько же вам сейчас лет?
-- Несколько больше пятисот миллионов.
-- И ваше рождение было, так же как возникновение жизни на Земле,
следствием какой-то спонтанной химической реакции?
-- Нет. Во время наших путешествий по Галактике мы подыскиваем
подходящие скопления вещества -- облака, которые можно заселить. Мы делаем
это примерно так же, как вы сажаете черенки от деревьев. Если бы я,
например, обнаружил подходящее облако, еще не наделенное жизнью, я снабдил
бы его сравнительно простой "нервной системой". Я посадил бы туда то же, из
чего сделан я сам, часть себя самого.
Таким образом можно избежать тех многочисленных опасностей, с которыми
сталкивается спонтанно возникшая разумная жизнь. Возьмем хотя бы такой
пример. Как я уже объяснял в одной из наших предыдущих бесед, радиоактивные
вещества не должны ни в коем случае попадать в мою нервную систему. Для
этого у меня есть специальный весьма сложно устроенный электромагнитный
экран, который препятствует доступу любого радиоактивного газа к моим
нервным центрам -- иначе говоря, к моему мозгу. Стоит только этому экрану
выйти из строя, как я почувствую сильнейшую боль и вскоре погибну. Выход из
строя экрана -- один из возможных несчастных случаев, о которых я только что
говорил. Суть этого примера в том, что мы можем снабдить своих "потомков"
как экранами, так и разумом для управления ими, тогда как практически
невероятно, чтобы такие экраны могли появиться в ходе самопроизвольного
развития жизни.
-- Но ведь это должно было случиться, когда появился первый из вашего
рода, -- возразил Мак-Нейл.
-- Я не верю, что вообще когда-либо существовал "первый", -- ответило
Облако.
Мак-Нейл не понял этого замечания, но Кингсли и Марлоу переглянулись,
как бы говоря: "Ого, вон он куда гнет! Что бы сказали сторонники теории
"взрывающейся вселенной"!
-- Обеспечив своих "потомков" такими защитными средствами, --
продолжало Облако, -- мы предоставляем им в остальном развиваться по своему
усмотрению. Здесь я должен объяснить важное различие между нами и вами.
Число клеток в вашем мозгу почти не изменяется с момента рождения. Поэтому
ваше развитие заключается в том, что вы учитесь использовать наилучшим
образом мозг фиксированной емкости. В нашем случае дело обстоит совершенно
иначе. Мы можем увеличивать свой мозг сколько угодно. И, конечно, можем
удалять или заменять изношенные или испорченные части. Наше развитие
заключается, таким образом, как в развитии самого мозга, так и в том, что мы
учимся использовать его наилучшим образом для решения возникающих перед нами
проблем. Теперь вам должно быть ясно, что наши "дети" начинают со
сравнительно простого устройства мозга; по мере того, как мы взрослеем, наш
мозг становится все больше и сложнее.
-- Не могли ли бы вы описать так, чтобы нам было понятно, как создаются
новые части вашего мозга? -- спросил Мак-Нейл.
-- Думаю, что могу. Сначала я изготовляю сложные молекулы нужных типов
из имеющихся химических продуктов, запасы которых у меня всегда под рукой.
Затем молекулы укладываются соответствующим образом на поверхности твердого
тела, образуя "нервную структуру". Материал твердого тела выбирается так,
чтобы его температура плавления не была слишком низкой -- лед, например, не
подходит в данном случае, -- и чтобы в электрическом отношении это был
хороший изолятор. Поверхность тела также должна быть хорошо подготовлена,
чтобы закреплять "нервную структуру" -- мозговое вещество, как вы бы
сказали, -- там, где нужно.
Схема "нервной структуры", конечно, самое трудное. Надо добиться, чтобы
новый мозг действовал как единое целое при выполнении своих задач.
Необходимо также, чтобы этот новый узел не начинал работать самопроизвольно,
а ждал поступления соответствующих сигналов от остальных частей моего мозга.
Обмен такими сигналами между старой и новой частями мозга может происходить
по многим каналам. В результате работа нового мозга может контролироваться,
и он включается в общую нервную сеть.
-- У меня еще два вопроса, -- сказал Мак-Нейл. -- Как производится
доставка энергии к вашим нервным элементам? У человека для этого есть
система кровоснабжения. Есть ли у вас что-либо подобное этой системе?
Во-вторых, какого приблизительно размера ваши нервные элементы? Последовал
ответ:
-- Размер меняется в зависимости от того, для какой цели служит данный
элемент. Твердое тело, на котором он строится, бывает от одного-двух до
нескольких сот метров. Да, у меня есть нечто, подобное системе
кровоснабжения. Доставка нужных веществ осуществляется потоком газа, который
постоянно омывает нервные элементы. Но поток этот приводится в движение не
сердцем, а электромагнитным насосом. Следует отметить, что насос имеет
неорганическую природу, поэтому при насаждении нового очага жизни "родитель"
обязательно обеспечивает своего "потомка" таким насосом. Идущий от насоса
газ захватывает питательные вещества, затем проходит вблизи нервных
элементов, которые поглощают различные нужные для работы мозга молекулы.
Отработанные продукты деятельности организма выделяются в этот же поток газа
и затем фильтруются в органе, подобном вашим почкам. Поток очищенного газа
поступает опять в электромагнитный насос.
Чрезвычайно важно, что мое сердце, почки и кровь имеют неорганическую
природу. В случае, если они перестают работать, ничего страшного не
происходит. Если мое "сердце" начинает плохо работать, я просто подключаю
запасное "сердце", которое держу всегда наготове. Если выходят из строя мои
"почки", я не умираю, как ваш композитор Моцарт. Я опять-таки перехожу на
запасные "почки". Пополнять объем крови я также могу практически
неограниченно.
Вскоре после этого Джо "покинул трибуну".
-- Все-таки потрясающе, насколько общими оказываются принципиальные
основы жизни, -- заявил Мак-Нейл. -- Детали, конечно, сильно отличаются: газ
вместо крови, электромагнитное сердце и почки и так далее. Но общая
структура организма почти одинакова.
-- И то, как он достраивает свой мозг, имеет что-то общее, мне кажется,
с программированием для вычислительных машин, -- сказал Лестер. -- Вы
обратили внимание, Крис? Это очень похоже на составление новой подпрограммы.
-- Я думаю, наше сходство не случайно. Я как-то слышал, что коленный
сустав мухи очень похож по своей конструкции на человеческий. Почему? Да
потому, что существует, видимо, только одна хорошая конструкция коленного
сустава. Точно так же существует какой-то единственный вполне определенный
принцип, в соответствии с которым может быть построено разумное существо.
-- Но почему вы думаете, что этот принцип единственный? -- спросил
Мак-Нейл Кингсли.
-- Мы знаем, что вселенная построена в соответствии с некоторыми
основными законами природы, которые постигает или пытается постичь наша
наука. Мы склонны к некоторому зазнайству, когда, обозревая свои успехи в
этой области, мы говорим, что вселенная построена логично с нашей точки
зрения. Но это то же, что ставить телегу впереди лошади. Не вселенная
построена логично с нашей точки зрения; это мы и наша логика развились в
соответствии с логикой вселенной. Таким образом, можно сказать, что разумная
жизнь есть нечто, отражающее самую суть строения вселенной. Это справедливо
как для нас, так и для Джо. Вот почему у нас оказывается так много общего,
вот почему в разговоре у нас обнаруживается нечто вроде общих интересов,
несмотря на столь большое различие в нашем детальном строении. Ибо в
основных чертах как мы, так и Джо построены по принципам, которые вытекают
из общего устройства вселенной.
-- Эти политики все еще пытаются пробиться. Проклятье, пойду выключу
лампочки, -- сказал Лестер.
Он направился к панели с лампочками, которые вспыхивали, извещая о том,
что из разных стран поступают какие-то сообщения. Минуту спустя он вернулся
на свое место, задыхаясь от смеха.
-- Здорово! -- еле выговорил он, его душил смех. -- Я забыл прекратить
трансляцию нашего разговора на десятисантиметровых волнах. Они слышали все,
наши разговоры насчет того, чтобы держать их за глотку и прочее. Сейчас они,
конечно, в дикой ярости. Ну что ж, теперь, я считаю, все стало на свои
места.
Никто, казалось, не знал, как быть. Наконец, Кингсли подошел к пульту.
Он переключил несколько тумблеров и сказал в микрофон:
-- Нортонстоу. Говорит Кристофер Кингсли. Если есть какие-либо
сообщения, передавайте.
В динамике послышался раздраженный голос:
-- А, наконец-то. Это вы, Нортонстоу? Мы пытаемся связаться с вами уже
три часа подряд.
-- Кто это говорит?
-- Громер, министр обороны США. Должен вам сообщить, что вы говорите с
весьма рассерженным человеком, мистер Кингсли. Я жду объяснений относительно
вашего возмутительного поведения сегодня.
-- В таком случае, боюсь, вам придется еще подождать. Даю вам тридцать
секунд, и если за это время ваши высказывания не облекутся в приемлемую
форму, я отключаюсь опять.
Голос стал более спокойным, но и более угрожающим:
-- Мистер Кингсли, я уже наслышан о вашем невыносимом характере, но сам
я сталкиваюсь с вами впервые. К вашему сведению, я намерен принять меры,
чтобы этот раз был и последним. Это не предостережение. Я просто говорю вам
со всей ответственностью, что очень скоро вы будете удалены из Нортонстоу.
Вопрос о том, куда вы будете удалены, я предоставляю вашему собственному
воображению.
-- Я хотел бы отметить, что в своих планах относительно меня, мистер
Громер, вы не учли одного очень важного обстоятельства.
-- Какого именно, смею я спросить? -- Что в моей власти вообще
уничтожить весь Американский материк. Если вы сомневаетесь в правдивости
моих слов, спросите своих астрономов, что случилось с Луной вечером 7
августа. Вам следовало бы также принять во внимание, что мне потребуется
менее пяти минут, чтобы привести в исполнение эту угрозу.
Кингсли переключил несколько тумблеров, и лампочки на контрольной
панели погасли. Марлоу был бледен; на лбу и над верхней губой у него
выступили капельки пота.
-- Нехорошо, Крис, нет, нехорошо, -- сказал он.
Кингсли смутился.
-- Мне очень жаль, Джефф. У меня совершенно вылетело из головы, что вы
американец. Еще раз прошу прощенья, но имейте в виду, я ответил бы то же
самое и Лондону, и Москве, и вообще кому угодно.
Марлоу покачал головой.
-- Вы неправильно поняли меня, Крис. Я возражал не потому, что Америка
-- моя родина. В любом случае я прекрасно понимают вы его просто
запугиваете. Меня беспокоит, что такие угрозы могут иметь чертовски опасные
последствия.
-- Чепуха. Не стоит делать из мухи слона. Газеты приучили вас думать,
будто политики -- важные персоны, и вы никак не можете отвыкнуть. Они,
вероятно, понимают, что я пытаюсь их запугать, но пока остается какая-то
вероятность, что я могу осуществить свою угрозу, они не решатся пустить в
ход самое сильное свое оружие. Вот увидите.
Однако, как показали дальнейшие события, в данном случае прав был
Марлоу, а не Кингсли.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. РАКЕТЫ И БОМБЫ
Через три часа Кингсли разбудили. -- Извините, что я разбудил вас,
Крис, но случилось нечто важное, -- сказал Гарри Лестер.
Убедившись, что Кингсли окончательно проснулся, он продолжал:
-- Паркинсона вызывает Лондон. -- Да, времени они не теряют.
-- Но ведь мы не можем допустить этого разговора. Это слишком большой
риск.
Некоторое время Кингсли молчал. Затем, видимо, на что-то решившись, он
сказал:
-- Я думаю, нужно пойти на этот риск, Гарри, но мы будем стоять у него
над душой во время всего разговора. Мы можем быть уверены, он не
проболтается. Дело вот в чем. Хотя я и не сомневаюсь, что длинная рука
Вашингтона может дотянуться и до Нортонстоу, нашему правительству, по-моему,
не очень-то будет приятно, если ему начнут давать распоряжения, что оно
должно делать на своей собственной территории. Следовательно, мы сейчас
имеем то преимущество, что на нашей стороне симпатии нашего народа. Если не
дать Паркинсону провести этот разговор, мы лишимся такого преимущества.
Пойдемте к нему.
Когда они разбудили Паркинсона и сообщили ему о вызове, Кингсли сказал:
-- Послушайте, Паркинсон, я буду говорить откровенно. Что до нас, мы
все время вели честную игру. Верно, мы поставили много условий перед тем,
как переселиться сюда, и мы потребовали, чтобы эти условия были выполнены.
Но в свою очередь мы честно сообщали вашим людям все, о чем узнавали сами.
Верно и то, что мы не всегда оказывались правы, но причина наших ошибок
теперь совершенно ясна. Американцы тоже организовали соответствующее
учреждение, но им руководили политики, а не ученые, и от него поступало
меньше информации, чем из Нортонстоу. Вы отлично знаете, если бы не наши
предупреждения, смертность в минувшие месяцы была бы значительно выше. --
Куда вы клоните, Кингсли?
-- Я просто хочу дать вам понять следующее: мы вели честную игру, хотя
временами и могло казаться, что это не так. Мы продолжали играть в открытую,
даже когда обнаружили истинную природу Облака, и передавали информацию,
получаемую от него. Но с чем я не могу смириться, так это с напрасной тратой
времени, которое отводится Облаком для связи с нами. Нечего рассчитывать,
что Облако будет без конца с нами разговаривать, слишком мы для него мелкая
рыбешка. И я ни в коем случае не буду, если это окажется в моих силах,
тратить драгоценное время на политическую болтовню. Нам слишком многое еще
нужно узнать. Кроме того, если политики ударятся, как на женевских
совещаниях, в дебаты о повестке дня, Облако, вероятно, вообще не выдержит.
Оно не захочет тратить время на разговоры с болтливыми идиотами.
-- Мне всегда очень лестно слышать ваше мнение о нас. Но я все еще не
понял, к чему вы клоните.
-- Вот к чему. Вас запрашивает Лондон, и мы собираемся присутствовать
при разговоре. Если в ваших словах промелькнет хотя бы тень сомнения
относительно моего заявления о союзе между нами и Облаком, я продырявлю вам
череп гаечным ключом. Пошли.
Оказалось, что Кингсли составил себе неверное представление о ситуации.
Премьер-министр всего-навсего хотел узнать у Паркинсона, как он считает,
есть ли хоть малейшее сомнение в том, что Облако может стереть с лица Земли
целый континент, если оно действительно этого захочет. Паркинсон без труда
ответил на этот вопрос. Он заявил вполне откровенно и без колебаний о своей
полной уверенности, что Облако это сделать может. Премьер-министр
удовлетворился таким ответом и, сделав несколько несущественных замечаний,
закончил разговор.
-- Очень странно, -- сказал Лестер Кингсли, когда Паркинсон ушел
досыпать. -- Слишком много от Клаузевица, -- продолжал он. -- Их интересует
только сила оружия.
-- Да, им, видно, никогда не приходило в голову, что кто-нибудь может
обладать оружием невиданной силы и не применить его. -- Особенно в таком
случае, как этот. -- Что вы имеете в виду, Гарри? -- Ну, разве не аксиома,
что всякий нечеловеческий интеллект должен быть злым?
-- Полагаю, что да. Действительно, в девяноста девяти процентах историй
о нечеловеческом интеллекте он мерзок по природе. Я всегда объяснял это тем,
что трудно создать по-настоящему убедительного мерзавца, но, возможно, здесь
и более глубокие причины.
-- Да, люди всегда враждебно относятся к тому, чего не понимают, а
по-моему, политики не очень-то поняли, что происходит. И вы еще думаете, они
поверят, что мы со стариной Джо -- друзья? Как бы не так.
-- Если только они не рассматривают нашу дружбу, как сговор с дьяволом.
Первое, что предприняло правительство США после угрозы Кингсли и после
того, как Лондон подтвердил разрушительную мощь Облака, была срочная
постройка односантиметрового передатчика и приемника того же типа, что в
Нортонстоу (при этом они воспользовались информацией, которую ранее получили
из того же Нортонстоу). Технические возможности Америки были столь велики,
что работу выполнили в чрезвычайно короткий срок. Но результаты оказались
обескураживающими. Облако не отвечало на американские передачи, не удалось
перехватить также ни одного сообщения от Облака в Нортонстоу. Эти неудачи
были вызваны двумя причинами. Неудача с перехватом была вызвана серьезной
технической трудностью. Как только связь между Облаком и Нортонстоу приняла
характер беседы, отпала необходимость в очень быстрой передаче информации,
как например, в период, когда Облако изучало нашу человеческую науку и
культуру. Это позволило сильно уменьшить ширину полосы, на которой велась
передача, что было весьма желательно для Облака, так как благодаря этому
сообщения с Земли создавали меньше помех при приеме сообщений от обитателей
других галактик. Ширина полосы была столь мала и так низка была мощность
передачи, что американцы не смогли найти точную длину волны, на которой они
могли бы перехватить связь. Причина, по которой Облако не отвечало
американцам, была проще. Облако не отвечало, если в начале сообщения не было
специально закодированного сигнала, а правительство США не знало кода.
Неудача со связью вызвала к жизни новые планы. Весть о них произвела в
Нортонстоу впечатление разорвавшейся бомбы. Новость сообщил Паркинсон.
-- Почему на свете столько дураков? -- завопил он диким голосом,
врываясь в кабинет Кингсли.
-- Отлично, наконец-то у вас появились проблески сознания, --
прокомментировал Кингсли.
-- И вы среди них, Кингсли. Теперь мы находимся в страшно запутанном
положении из-за вашего идиотизма в сочетании с кретинизмом Вашингтона.
-- Ладно, Паркинсон, вот вам кофе и успокойтесь.
-- Пошли вы к черту со своим кофе! Слушайте. Давайте вернемся к 1958
году, когда никто еще не слышал об Облаке. Вспомните гонку вооружений,
вспомните о том, как США вслед за Советами стали готовить межконтинентальные
ракеты с водородными зарядами. И как ученый вы понимаете, что запустить
ракету на шесть или семь тысяч миль от одной точки земной поверхности в
другую -- это в общем то же самое, что запустить ракету в космическое
пространство.
-- Паркинсон, вы что, хотите сказать...
-- Я говорю вам, что работа в США над этой проблемой продвинулась
гораздо дальше, чем Британское правительство могло себе представить. Мы
узнали об этом только день или два назад. Мы узнали об этом, только когда
правительство США заявило, что они запустили ракеты, запустили их в Облако.
-- Дураки непомерные! Когда это случилось?
-- На этой неделе.
-- Пойдемте к Марлоу и Лестеру и подумаем все вместе, что можно
предпринять, чтобы предотвратить катастрофу.
Мак-Нейл был в это время у Марлоу, и он тоже принял участие в
обсуждении. Когда Паркинсон повторил свой рассказ, Марлоу сказал:
-- Свершилось. Это то, чего я опасался, когда мы ругались с вами на
днях, Крис.
-- Вы хотите сказать, что предвидели это?
-- Ну, неточно, если говорить о деталях. Я не представлял себе, что они
так далеко продвинулись со своими злосчастными ракетами. Но я печенкой
чувствовал, что-нибудь такое должно случиться. Видите ли, вы слишком
увлекаетесь логикой, Крис. Вы не знаете людей.
-- Сколько этих ракет было послано? -- спросил Лестер.
-- По нашим сведениям, больше сотни.
-- Ну, не думаю, чтобы это имело особое значение, -- заметил Лестер. --
Энергия сотни водородных бомб может казаться огромной для нас, но она
ничтожна по сравнению с энергией Облака. По-моему, это так же глупо, как
пытаться убить носорога зубочисткой.
Паркинсон покачал головой.
-- Насколько я понял, они не пытаются разнести Облако в клочья. Они
пытаются его отравить!
-- Отравить! Как?
-- Радиоактивными веществами. Вы слышали, как Облако рассказывало, что
может случиться, если радиоактивные вещества проникнут сквозь его экран. Они
все это узнали из слов самого Облака.
-- Да, я думаю, несколько сот тонн сильно радиоактивного вещества --
это совсем другое дело. Заговорил Кингсли.
-- Радиоактивные частицы могут вызвать ионизацию в очень неприятных
местах. Вернемся к старому разговору о том, что мы работаем на постоянном
токе, а Облако на переменном. Для работы на переменном токе на больших
расстояниях необходимы высоковольтные системы. В нашем теле не может
возникать высокое напряжение, поэтому оно может работать только на
постоянном токе. Но Облако должно иметь высокие напряжения, чтобы
осуществлять высокочастотную связь на больших расстояниях. А при больших
напряжениях несколько заряженных частиц в определенных местах в изолирующем
веществе могут привести к чертовски серьезным повреждениям.
-- А экран? Может быть, он не пропустит ракеты внутрь Облака? --
спросил Марлоу.
-- Видно, в этом заключается самая мерзкая часть плана, -- ответил
Кингсли. -- Экран, вероятно, действует на газ, а не на твердые тела, так что
он не может остановить ракеты. А пока они не взорвутся, не будет никаких
радиоактивных веществ, и я думаю, главное в том, чтобы они не взрывались,
пока не проникнут сквозь экран. Паркинсон подтвердил это.
-- Верно, -- сказал он. -- Они должны автоматически направляться к
любому твердому телу значительных размеров. Таким образом, они попадут прямо
в нервные центры Облака. По крайней мере, таков замысел.
Кингсли вскочил и зашагал по комнате, продолжая говорить:
-- Все равно, это дикая глупость. Действительно, во-первых, это может
не сработать, или, предположим, это принесет Облаку серьезный ущерб, но не
убьет его. Последуют ответные действия. Облако может уничтожить всю жизнь на
Земле так же безжалостно, как мы давим муху. По-моему, оно никогда не
выказывало особого восторга по поводу жизни на планетах.
-- Но оно бывает всегда так рассудительно во время бесед, -- вставил
Лестер.
-- Да, но из-за неистовой боли оно может потерять всю свою
рассудительность. Во всяком случае, не думаю, чтобы разговоры с нами
занимали хоть сколько-нибудь значительную часть мозга Облака. Оно, вероятно,
одновременно делает тысячи других дел. Нет, я не думаю, что мы можем
надеяться на сколько-нибудь деликатное отношение. Но это только одна сторона
дела. Ничуть не лучше, если удастся убить Облако. Прекращение его нервной
деятельности приведет ко взрывам колоссальной силы -- назовем это его
предсмертной агонией. По нашим масштабам, запасы энергии Облаке неимоверно
грандиозны. В случае неожиданной смерти вся эта энергия высвободится -- и
опять у нас ни малейшего шанса выжить. Все равно, что вас запрут в загоне с
бешеным слоном, и еще похуже, как сказал бы ирландец.
Наконец, и от этого тоже можно с ума сойти, если Облако убито и нам
настолько повезло, что мы избежали всех этих возможностей подохнуть, мы
вынуждены будем жить постоянно с диском газа вокруг Солнца. И все мы знаем,
чем это пахнет. Таким образом, со всех точек зрения эти действия непонятны.
Вам ясна психологическая подоплека этого дела, Паркинсон?
-- Как это ни странно, но, по-моему, ясна. Несколько минут тому назад
Джефф Марлоу заметил, что вы всегда мыслите логически, Кингсли, но здесь
нужна не логика, нужно знание людей. Возьмем для начала ваш последний
аргумент. Из того, что мы узнали от Облака, можно заключить, что оно
собирается оставаться около Солнца примерно от пятидесяти до ста лет. Для
большинства людей это все равно, что навсегда.
-- Это совершенно разные вещи. За пятьдесят лет произойдут значительные
изменения в земном климате, но не произойдет столь коренных перемен, как в
случае, если бы, Облако осталось здесь навсегда.
-- Я в этом не сомневаюсь. Я только говорю, что для подавляющего
большинства людей совершенно все равно, что произойдет через пятьдесят, или,
если хотите, через, сто лет. Что до двух других возможностей, то тут уж идут
на риск.
Значит, вы согласны со мной?
-- Нисколько. При каких обстоятельствах вы пойдете по пути,
сопряженному с громадным риском? Нет, не пытайтесь отвечать. Я скажу вам.
Ответ таков: вы пойдете на опасные действия, если все другие возможности
будут казаться еще худшими.
-- Но другие возможности не хуже. Была возможность ничего не
предпринимать, и это не было связано ни с каким риском.
-- Это было связано с риском, что вы станете всемирным диктатором!
-- Чепуха! Я не из того теста, из какого делаются диктаторы. Моя
единственная агрессивная черта -- я терпеть не могу дураков. Разве я похож
на диктатора?
-- Да, Крис, -- сказал Марлоу. -- Не с нашей точки зрения, конечно, --
добавил он поспешно, пока Кингсли не успел взорваться, -- но с точки зрения
Вашингтона -- да. Когда человек разговаривает с ними, как с умственно
отсталыми школьниками, и когда оказывается, что этот человек обладает
невиданной мощью, можете ли вы осуждать их за несколько поспешные выводы?
-- И еще есть причина, по которой они никогда не пришли бы к другому
решению, -- добавил Паркинсон. -- Можно, я расскажу историю моей жизни? В
детстве я учился в привилегированной школе. В таких школах особенно
способных ребят обычно поощряют к изучению классиков, и, хотя, может быть,
нескромно с моей стороны так говорить, я тоже этим занялся. Я получил
стипендию в Оксфорде, учился довольно хорошо и обнаружил на двадцать втором
году жизни, что голова моя нашпигована бесполезными знаниями, во всяком
случае для человека, не обладающего особо выдающимися способностями -- а я
ими не обладал. Ну, я и поступил на административную службу. И она привела
меня к теперешнему моему положению. Мораль этой истории такова: я пришел в
политику совершенно случайно, а не преднамеренно. То же самое случается и с
другими -- я не уникум и не претендую на это. Но нас, случайных рыбешек,
ничтожное меньшинство, и мы обычно не занимаем особо влиятельных постов.
Почти все политики избирают политическую карьеру потому, что она их
привлекает, потому, что они стремятся быть в центре внимания, потому, что им
нужно чувствовать свою власть.
-- Какая исповедь, Паркинсон!
-- Теперь вы видите, куда я клоню?
-- Пока еще весьма смутно. По-вашему, ход мыслей у ведущих политиков
таков: они не могут себе представить, что кому-то перспектива стать
диктатором может казаться совершенно неприемлемой. Но почему перспектива
нашей диктатуры над миром, пусть совершенно нелепая, как мы знаем, могла
показаться им худшим вариантом, чем те пагубные действия, которые они
предприняли?
-- Полная и окончательная потеря власти -- самая ужасная перспектива,
которую политики могут вообразить. Все другое перед этим меркнет.
-- Паркинсон, вы меня убили. Видит бог, я весьма невысокого мнения о
политиках, но я не могу себе представить человека, сколь бы плох он ни был,
для которого личное честолюбие значит больше, чем судьба всего живого.
-- О мой дорогой Кингсли, как мало вы знаете людей! Вам известно
библейское изречение: "Да не будет знать твоя правая рука, что творит
левая"? А известно вам, что оно означает? Оно означает -- держите свои мысли
в маленьких, удобных непроницаемых отделениях, никогда не давайте им
взаимодействовать и противоречить друг другу. Оно означает, что можно ходить
в церковь один раз в неделю и грешить все остальные шесть дней. Не
воображайте, что кто-нибудь предвидит, как эти ракеты могут принести гибель
человечеству. Ни в коем случае. Это рассматривается как смелый удар по
агрессору, который уже однажды причинил столько вреда населению Земли и
привел даже сильнейшие нации на грань гибели. Это дерзкий ответ демократии
на угрозу потенциального тирана. О, я не смеюсь, я говорю совершенно
серьезно. -- Но это же такая нелепость!
-- С нашей точки зрения -- да. С их -- нет. Не приписывайте своего
образа мыслей другим.
-- Откровенно говоря, Паркинсон, по-моему, эта передряга лишила вас
здравого смысла. Не может быть, чтобы все было так скверно, как вы думаете.
Откуда вы узнали об этих ракетах? Из Лондона?
-- Да, из Лондона.
-- В какой-то степени это честно с их стороны?
-- К сожалению, я должен вас разочаровать, Кингсли. Я не могу этого
доказать, но думаю, никогда бы мы об этом не узнали, если бы Британское
правительство могло присоединиться к США. Вы должны понять, эта страна менее
других обеспокоена вашим предполагаемым господством над миром. Нечего себе
глаза закрывать, Британия неуклонно и быстро теряет положение одной из
ведущих стран мира. Возможно, Британское правительство не очень бы
огорчилось, если бы США, Советы, Китай, Германия и остальные страны
оказались в подчинении у группы людей, обосновавшихся на Британских
островах. Возможно, они думают, что будут ярче сиять в лучах вашей, или,
если позволите, нашей славы. Они надеются, быть может, обвести вас вокруг
пальца так, чтобы вы передали эффективный контроль в их руки.
-- Как ни странно, Паркинсон, но было время, когда я считал себя
сверхциником.
Паркинсон усмехнулся.
-- Впервые в вашей жизни, Кингсли, мой дорогой друг, я скажу вам с
жестокой откровенностью то, что вам должны были сказать много лет назад. Как
циник вы никуда не годитесь -- вас кто угодно заткнет за пояс. По существу,
и я говорю это совершенно серьезно, вы -- неисправимый идеалист.
Марлоу вмешался в разговор.
-- Может быть, все-таки, когда вы покончите с самоанализом, мы обсудим,
что делать дальше?
-- Совсем как в чеховской пьесе, -- заметил кто-то.
-- А все-таки интересно и весьма тонко, -- сказал Мак-Нейл.
-- Что нам делать, решить очень просто, Джефф. Расскажем все Облаку.
Это единственное, что нужно сделать, как ни крути.
-- Вы уверены в этом, Крис?
-- Конечно, какие могут быть сомнения? Сначала я изложу наиболее
эгоистические соображения. Мы, видимо, сможем предотвратить гибель всего
живого на Земле, так как Облако, возможно, смягчится, если мы его
предупредим. Но, несмотря на то, что говорил Паркинсон, я сделал бы то же
самое, даже если бы этого мотива и не существовало. Пусть это звучит
странно, и слова не совсем точно передают мою мысль, я считаю, что поступить
так значит поступить человечно. Но я думаю, что этот вопрос мы должны решать
сообща и, если не все с этим согласны, будем голосовать. Мы могли бы спорить
еще много часов, но мне кажется, каждый уже все обдумал и решил про себя.
Итак, голосуем. Лестер?
-- Я за.
-- Марлоу?
-- Согласен.
-- Мак-Нейл?
-- Да.
-- Паркинсон?
-- Согласен.
-- Для интереса, хотя это опять похоже на Чехова, объясните нам,
Паркинсон, почему вы согласились? С нашей первой встречи и по сей день я
считал, что мы с вами по разные стороны баррикад.
-- Меня обязывала работа, а я хотел выполнять ее добросовестно.
Сегодня, кажется, я освободился от этой добросовестности и обрел новую,
истинную добросовестность. Возможно, я и сам становлюсь идеалистом, но я
согласен с тем, что вы понимаете под человечностью.
-- Итак, договорились, мы вызываем Облако и сообщаем ему об этих
ракетах.
-- Может быть, посоветоваться с другими? Как вы думаете? -- спросил
Марлоу. Кингсли ответил:
-- Пусть это звучит по-диктаторски, но я решительно против какого-либо
расширения дискуссии. Во-первых, если мы посоветуемся со всеми и в
результате будет вынесено противоположное решение, я наложу на него запрет
-- придется стать диктатором. Но есть и еще одно обстоятельство -- нам всем
могут просто перерезать глотки. Мы всегда презирали общепризнанные
авторитеты, но выражали это в полушутливом тоне. Обвинить нас в нарушении
законов нельзя, суд такого иска и рассматривать не станет. Но тут дело
обстоит иначе. Если мы передаем Облаку эту информацию, а ее можно назвать
военной информацией, мы берем на себя громадную ответственность, и я против
того, чтобы другие делили с нами эту ответственность. Я не хочу, например,
чтобы Эйн была к этому причастна.
-- А вы что думаете по этому поводу, Паркинсон? -- спросил Марлоу.
-- Я согласен с Кингсли. Вспомните, фактически мы совершенно бессильны.
Мы даже не можем воспрепятствовать полиции арестовать нас, когда им
вздумается. Конечно, Облако, быть может, захочет нас поддержать, в
особенности после этого случая. Но потом мы опять можем оказаться без
поддержки; или же Облако вообще прекратит всякую связь с Землей. И останется
у нас в руках только блеф. Пока блеф проходит успешно, и нет ничего
удивительного, что он удается. Но мы не можем блефовать всю жизнь. Более
того, даже если нам удастся заполучить Облако в качестве союзника, в нашей
позиции все равно остается губительная брешь. Это звучит очень лихо: "Я могу
стереть с лица земли Американский континент", но ведь вы прекрасно знаете,
что никогда мы на такое не пойдем. Так что в любом случае нам остается блеф
и только. Эти слова несколько умерили пыл собравшихся. -- Тогда совершенно
ясно: мы должны держать свой план в строжайшем секрете. Кроме нас, никто о
нем ничего не должен знать, -- заметил Лестер.
-- Соблюдать секретность не так просто, как вы думаете.
-- Что вы имеете в виду?
-- Вы забываете, что информация была получена мной из Лондона. В
Лондоне уверены, что мы собираемся известить Облако. Поэтому все будет в
порядке, пока идет наш блеф, но если он не...
-- Раз уверены, значит надо действовать. Уж если нас все равно ждет
наказание, то можно пойти и на преступление, -- прервал Мак-Нейл.
-- Да, надо действовать. Хватит разговоров, -- сказал Кингсли. --
Гарри, наговорите на пленку объяснение. Затем начинайте его непрерывно
транслировать. И не бойтесь, что кто-нибудь, кроме Облака, перехватит нашу
передачу.
-- Ну, Крис, объяснение лучше составьте вы. Вы лучше умеете говорить,
чем я.
-- Ладно, начнем.
После пятнадцати часов передачи пришел ответ от Облака. Лестер отыскал
Кингсли.
-- Оно хочет знать, как мы такое допустили. Ему это не нравится.
Кингсли вошел в отдел связи, взял микрофон и продиктовал следующий
ответ:
-- Нападение предпринято вне всякой связи с нами. Я думал, это будет
ясно из моего предыдущего послания. Вам известны основные факты, касающиеся
организации человеческого общества, которое разделено на множество групп,
имеющих самостоятельное управление, так что ни одна группа не контролирует
деятельность других. Следовательно, вы должны понять, что ваше прибытие в
солнечную систему не было воспринято другими группами так же, как это
восприняли мы. Вам, может быть, будет интересно знать, что, предупредив вас,
мы очень сильно рискуем не только своей безопасностью, но, возможно, и своей
жизнью.
-- Господи! Вы не должны были говорить этого, Крис. Вы не смягчите его
гнев такими разговорами.
-- Почему бы и нет. Во всяком случае, если нас подвергнут репрессиям,
так хоть выскажемся напоследок.
Вошли Марлоу и Паркинсон.
-- Вам будет приятно узнать, что Крис сейчас пытался умилостивить
Облако, -- заметил Лестер.
-- Господи, он что, пошел по стопам Аякса? Паркинсон внимательно
посмотрел на Марлоу. -- Вы знаете, это очень похоже на идеи древних греков.
Они верили, что Юпитер мечет молнии, восседая на грозовом облаке. Совсем как
у нас сейчас.
Удивительно, правда? Только бы это не кончилось для нас в духе
греческой трагедии.
Однако трагедия была ближе, чем кто-либо предполагал.
Пришел ответ на послание Кингсли.
-- Сообщение и аргументы поняты. Из того, что вы сказали, я заключил,
что эти ракеты не были посланы из близкой к вам части Земли. Если в течение
следующих нескольких минут я не получу опровержения этому, то буду
действовать согласно выработанному мною решению. Вам, быть может, интересно
узнать, что я изменю направление движения ракет относительно Земли на
противоположное. Направление будет изменено на обратное, но скорость
останется та же. Это будет сделано в момент, когда каждая ракета пролетит
целое число дней. Когда ракеты повернутся, к их движению будет добавлено
небольшое возмущение.
Облако смолкло. Кингсли тихонько свистнул.
-- Господи, ну и решение, -- прошептал Марлоу.
-- Простите, я не совсем понял, -- проговорил Паркинсон.
-- Ну, изменение движения ракет на обратное означает, что они полетят
назад по своим траекториям -- заметьте, что все это относительно Земли.
-- Вы хотите сказать, что они попадут в Землю?!
-- Конечно, но это еще не все. Если они повернут назад через целое
число дней, чтобы лететь обратно по тем же траекториям, то, когда они
достигнут Земли, они попадут точно в те же точки, из которых были пущены.
-- Почему точно в те же?
-- Потому что через целое число дней Земля будет находиться в той же
фазе своего вращения.
-- А что значит "относительно Земли"?
-- Это значит, что учитывается вращение Земли вокруг Солнца, -- сказал
Лестер.
-- И движение Солнца вокруг центра Галактики, -- добавил Марлоу.
-- И, значит, те, кто послал ракеты, получат их назад. О, боги,
воистину соломоново решение.
Кингсли сначала только слушал этот разговор. Теперь он сказал:
-- Еще одна последняя пикантная подробность для вас, Паркинсон: к
движению будет добавлено малое возмущение, так что мы не можем точно знать,
куда они попадут. Мы знаем лишь приближенно, с точностью до сотен миль, или,
возможно, до тысяч миль. Я выражаю вам соболезнования по этому поводу,
Джефф.
Казалось, Марлоу постарел сразу на много лет.
-- Могло быть хуже; можно утешаться хоть этим. Слава богу, хорошо еще,
что Америка -- большая страна.
-- Ну, вот и конец нашей секретности, -- заметил Кингсли. -- Я никогда
не верил в секретность, и теперь это ударило по мне. Еще одно соломоново
решение.
-- Что вы, имеете в виду, какой конец секретности?
-- Гарри, мы должны предупредить Вашингтон. Если сотня водородных бомб
упадет через несколько дней на США, они, по крайней мере, должны
рассредоточить население больших городов.
-- Но если мы расскажем, что мы сделали, нас просто разорвут в клочья.
-- Знаю. Все равно мы должны идти на риск. Как вы думаете, Паркинсон?
-- Вы правы, Кингсли. Мы должны их предупредить. Но нельзя допустить
ошибки, иначе наше положение будет совершенно безнадежным. Нужно продолжать
этот блеф, иначе...
-- Не к чему выпутываться из беды, в которую мы еще не попали. Первое,
что надо сделать -- это связаться с Вашингтоном.
Кингсли включил десятисантиметровый передатчик. Марлоу подошел к нему.
-- Не так просто с этим справиться, Крис. Если вы не возражаете, я это
сделаю. И я бы хотел беседовать с ними наедине. Не хочу попадать у вас на
глазах в унизительное положение.
-- Нелегко вам будет, Джефф. Но если вы так решили, что ж, валяйте. Мы
вас оставим, но помните, мы будем рядом на тот случай, если вам понадобится
помощь.
Кингсли, Паркинсон и Лестер оставили Марлоу отправлять сообщение --
сообщение, которое явилось следствием тягчайшей государственной измены в том
смысле, в каком любой земной суд понимает государственную измену.
Приблизительно через час Марлоу бледный, как полотно, и обессиленный
вернулся к остальным.
-- Им, конечно, не очень это все понравилось, -- только и сказал он.
Еще меньше понравилось американскому правительству то, что спустя два
дня водородная бомба стерла с лица земли город Эль Пасо, а другая попала в
юго-восточную часть Чикаго. Хотя правительство США предприняло срочные меры
по рассредоточению населения, это рассредоточение было, конечно, неполным, и
более четверти миллиона человек погибло.
Гибель людей от стихийного бедствия вызывает скорбь, даже глубочайшую
скорбь, но она не вызывает гневного возмущения. Совсем другое дело, если
люди гибнут в результате преднамеренных действий человека. Слово
"преднамеренных" здесь важно. Одно преднамеренное убийство может вызвать
куда более бурную реакцию, чем десять тысяч смертей на дорогах. Можно
понять, почему четверть миллиона погибших при взрывах бомб произвели на
правительства во всем мире значительно большее впечатление, чем
катастрофические бедствия в период великой жары и затем в период великого
холода. Тогда все это было воспринято как стихийное бедствие. Но
правительство Соединенных Штатов гибель сотен тысяч людей от водородных бомб
рассматривало как убийство гигантского масштаба, осуществленное кучкой
отчаянных негодяев, которые для удовлетворения своего ненасытного честолюбия
заключили союз с какой-то штукой в небе; людьми, которые предали весь род
человеческий. Отныне ученые в Нортонстоу были обречены.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. ОБЛАКО УХОДИТ
История с ракетами и водородными бомбами принесла Кингсли много
жестоких и непримиримых врагов. Но, против ожидания, на ближайшее время
положение Кингсли и его друзей сильно упрочилось. Ответный удар
продемонстрировал устрашающую силу Облака. Всем уже было ясно теперь, что
Облако причинит Земле непоправимый ущерб, если ученые из Нортонстоу попросят
его об этом.
Вашингтон раньше сомневался, готово ли Облако встать на сторону
Кингсли; теперь таким сомнениям уже не осталось места. Обсуждали возможность
стереть Нортонстоу с лица земли межконтинентальными ракетами. Серьезного
сопротивления со стороны Британского правительства не будет -- ведь его
собственное поведение далеко не безупречно; тем не менее от этого плана
скоро отказались. Точность попадания ракет была недостаточной, а неточная
бомбардировка могла привести к невероятным и бессмысленным разрушениям.
Но увы -- сознание своей силы не подняло дух обитателей Нортонстоу, во
всяком случае тех, кто был в курсе дела. К ним теперь относился и Вейхарт.
Он поправился от жестокого гриппа, который вывел его из строя в самые
тяжелые дни. Но скоро его пытливый ум проник в существо дела. Однажды он
участвовал в забавном споре. Споры теперь затевались часто. Прежние
сравнительно беззаботные дни прошли. Им не суждено было возвратиться.
-- Я подозреваю, что эти возмущения в движении ракет не случайны, ими
словно управляли умышленно, -- начал Вейхарт.
-- Что вы хотите сказать, Дэйв? -- спросил Марлоу. -- Ведь если
выпустить, не целясь, сотню ракет, едва ли можно попасть в два города.
Поэтому я прихожу к выводу, что ракеты летели неслучайно. Я думаю, их
направили именно на эти цели.
-- Тогда непонятно, -- заметил Мак-Нейл, -- почему только две ракеты
попали в цель?
-- Может быть, только две были нацелены, а может быть, точность прицела
оказалась недостаточной. -- Странная аргументация. Но Вейхарт не сдавался,
он продолжал: -- Мне совершенно ясно. Если эти штуки имели определенную
цель, им было гораздо легче в нее попасть, чем если они летели как придется.
А раз они попали в цель, то, очевидно, значит, их полет направлялся.
-- Ну, что ж, самое правильное -- спросить об этом Облако. Это
единственный способ решить вопрос. Спор здесь не поможет.
Тут все вспомнили о весьма неприятном обстоятельстве. После истории с
ракетами всякая связь с Облаком прекратилась. И ни у кого не хватало духа
попытаться ее возобновить.
-- Вряд ли Облаку такой вопрос придется по вкусу. Похоже, оно на нас
разгневалось, -- заметил Марлоу.
Но как они узнали через два или три дня, Марлоу был не прав. Неожиданно
пришло сообщение, что Облако собирается улететь от Солнца дней через десять.
-- Невероятно, -- сказал Лестер Паркинсону и Кингсли. -- Раньше
казалось, что Облако твердо намерено остаться лет на пятьдесят, не меньше, а
может быть, и на сто.
Паркинсон разволновался.
-- Должен сказать, для нас теперь это хуже всего. Как только Облако
уйдет, мы -- конченые люди. Ни один суд на свете не оправдает нас. Сколько
еще времени можно надеяться на связь с Облаком?
-- Ну, что касается мощности передатчиков, мы можем держать связь лет
двадцать, а то и больше, даже если оно будет улетать с максимальной
скоростью. Но судя по последнему сообщению, нам вообще не удастся
поддерживать с ним контакт, пока оно ускоряется. По-видимому, электрические
поля в его внешних частях станут в это время беспорядочными, и слишком много
появится электрических "шумов", в таких условиях связь невозможна. Так что
пока идет ускорение, связь будет прервана и, вероятно, на несколько лет.
-- О боже, Лестер, вы хотите сказать, что у нас осталось всего десять
дней, а потом несколько лет мы ничего не сможем сделать.
-- Именно.
Паркинсон простонал:
-- Тогда нам конец. Что же делать?
Тут в разговор вступил Кингсли:
-- Ничего тут особенно не придумаешь. Но, во всяком случае, попробуем
выяснить, почему Облако решило улететь. Оно, видно, изменило свои планы
совсем неожиданно, и тут должна быть какая-то веская причина. Интересно, в
чем дело. Посмотрим, что оно нам скажет.
-- Может быть, мы вообще не получим никакого ответа, -- сказал Лестер
угрюмо.
Но ответ пришел.
-- Мне трудно объяснить все так, чтобы вы поняли, Речь идет о вещах, о
которых ни я, ни вы ничего не знаем. Прежде мы с вами не обсуждали вопросов
религии. Религиозные верования людей, по-моему, крайне нелогичны. Раз и вы
смотрите на них так же, значит, не было смысла поднимать этот вопрос.
Коротко говоря, обычная религия нелогична, потому что она пытается осмыслить
нечто, лежащее вне вселенной. Вселенная включает все, и ничто не может
находиться вне ее. Идея "бога", сотворившего вселенную, -- механистический
абсурд, явно придуманный по аналогии с человеком, творящим машины. Я считаю,
что в этом мы с вами согласны.
Но многое остается таинственным. Вам, вероятно, приходилось размышлять,
существует ли более высокая ступень интеллекта, чем ваша. Теперь вы знаете,
что существует. Подобным же образом и я размышлял, существует ли разум,
высший в сравнении с моим. Насколько мне известно, такого нет ни в нашей, ни
в других галактиках.
И все же есть веские доводы в пользу того, что такой высший разум
играет определяющую роль в нашем существовании. Иначе кто же решил, как
должна вести себя материя? Чем определяются ваши законы физики? Почему эти
законы такие, а не другие?
Эти проблемы исключительно трудны, так трудны, что я не в состоянии
решить их. Одно ясно -- такой разум, если он существует, никоим образом не
может быть ограничен ни во времени, ни в пространстве.
Хотя эти проблемы, как я сказал, предельно трудны, есть основания
считать, что решить их можно. Около двух миллиардов лет назад один из нас
утверждал, что нашел такое решение. Он сообщил об этом по радио, но не успел
объяснить, в чем дело, так как передача внезапно прервалась. Попытки
возобновить контакт с существом, о котором идет речь, оказались безуспешны.
Аналогичный случай повторился опять около четырехсот миллионов лет
назад. Я тогда только что родился и хорошо помню, как все было. Помню
восторженное известие, что решены величайшие загадки природы. Я ждал,
"затаив дыхание", как вы сказали бы, но опять связь внезапно прервалась. И
опять не нашли никаких следов существа, которое вело передачу.
То же самое только что повторилось в третий раз. И случилось так: тот,
кто утверждает, что сделал великое открытие, находится лишь немногим дальше
двух световых лет отсюда. Я -- его ближайший сосед, и поэтому мне нужно
немедленно направиться к нему. Вот почему я ухожу. Кингсли взял микрофон.
-- Что вы надеетесь узнать? Есть ли у вас достаточный запас пищи?
Пришел ответ:
-- Благодарю за участие. У меня есть запас пищевых химических веществ.
Он невелик, но его хватит, если я буду двигаться с максимальной скоростью. Я
хотел отложить свой уход на несколько лет, но для этого нет оснований. Вы
спрашиваете, что я надеюсь узнать. Я надеюсь разрешить старый спор.
Считалось и, по-моему, без особых на то причин, что эти необычайные
явления -- результат ненормального состояния нервной системы, приводящего к
самоубийству. Для таких существ, как мы, самоубийство может означать
громадный ядерный взрыв, причем все тело разлетается. Может быть, поэтому не
удалось найти никаких остатков погибших.
Сейчас я могу подвергнуть эту теорию решающей проверке. Ведь это
явление, что бы оно собой ни представляло, произошло очень близко. Я смогу
туда добраться за двести-триста лет. Это короткий промежуток времени,
остатки взрыва, если там был взрыв, не успеют полностью исчезнуть.
В конце передачи Кингсли оглядел лабораторию.
-- Ну, ребята, это, видимо, одна из последних наших возможностей
задавать вопросы. Составим список. У кого есть предложения?
-- Что случилось с этими типами, если они не кончали жизнь
самоубийством? Спросите, нет ли у него каких-нибудь предположений на этот
счет, -- сказал Лестер.
-- Интересно знать, постарается ли оно не повредить Земли, когда будет
покидать солнечную систему, -- сказал Паркинсон. Марлоу кивнул.
-- Верно. Могут случиться три неприятности:
1. В нас попадает одна из тех газовых пуль, которые Облако выбрасывает
при ускорении.
2. Наша атмосфера будет захвачена Облаком и уйдет вместе с ним.
3. Мы будем изжарены заживо либо отраженным от поверхности Облака
солнечным светом, как было во время великой жары, либо выделившейся в
процессе ускорения энергией.
-- Идет. Задаем эти вопросы.
Ответ Облака на вопросы Марлоу оказался утешительнее, чем можно было
ожидать.
-- Я ни на минуту об этом не забываю, -- сказало оно. -- Я собираюсь
создать экран, чтобы защитить Землю на ранних стадиях ускорения, а ускорение
будет гораздо более мощным, чем замедление при моем приходе сюда. Без этого
экрана вся жизнь на Земле, несомненно, погибнет, все сгорит. К сожалению,
этот экран одновременно заслонит Солнце от Земли и лишит вас солнечного
света примерно на две недели; но это, я думаю, не причинит серьезного вреда.
На поздних стадиях моего ухода вы получите некоторое количество отраженного
солнечного света, но нагрев от этого будет не столь сильным, как во время
моего приближения.
Трудно дать ответ на другой ваш вопрос так, чтобы вы поняли его при
современном состоянии вашей науки. Грубо говоря, по-видимому, существуют
естественные ограничения физического характера для типа информации, которой
могут обмениваться мыслящие существа. Есть предположение, что существует как
бы непреодолимая преграда для передачи информации, связанной с глубокими
проблемами. Быть может, всякое разумное существо, которое пытается
передавать такую информацию, как бы заглатывается окружающим пространством,
то есть пространство замыкается вокруг него таким образом, что любая связь с
другими существами того же ранга исключается.
-- Вы понимаете это, Крис? -- спросил Лестер.
-- Нет, не понимаю. Но есть еще один вопрос, который мне хотелось бы
задать.
И Кингсли спросил:
-- Вы, вероятно, заметили, что мы не пытались задавать вопросов,
касающихся физических теорий и фактов, неизвестных нам. Этот пробел
произошел не от недостатка интереса, а оттого, что мы думали перейти к
таким, вопросам позднее. Теперь, оказываются, у нас такой возможности не
будет. Можете вы нам посоветовать, как лучше использовать оставшееся время?
Пришел ответ:
-- Я думал об этом. Здесь возникает принципиальная трудность. Наши
беседы велись на вашем, языке. Мы поэтому вынуждены были ограничиваться тем
кругом идей, которые могут быть поняты при использовании вашего языка, а это
значит, что мы по существу ограничивались вопросами, которые вы уже знаете.
Ни о какой быстрой передаче совершенно новой информации не может быть и
речи, пока вы не выучите кое-что из моего языка.
Не говоря о чисто практических трудностях, перед нами встает коренной
вопрос: обладает ли человеческий мозг достаточной мощностью? Дать на него
точный ответ я не могу. Однако, позволю себе сказать, что теории, которыми
обычно объясняют появление гениальных людей, кажутся мне заведомо неверными.
Гении -- не биологическое явление. Дитя не может родиться гениальным; чтобы
стать гением, нужно учиться. Биологи, которые думают иначе, не считаются с
данными собственной науки: человек как биологический вид не получил в
процессе эволюции задатков гениальности, и нет оснований считать, что
гениальность передается от родителей к детям.
То, что гении появляются редко, объясняется простыми вероятностными
соображениями. Ребенок должен многое выучить раньше, чем он достигнет
зрелости. Можно по-разному научиться делать такие арифметические действия,
как, скажем, умножение. Это значит, что мозг может развиваться в различных
направлениях, каждое из которых дает возможность умножать числа, но отнюдь
не одинаково легко. Тех, кто развивается удачно, называют "сильными" в
арифметике, а тех, кто вырабатывает в своем мозгу неудачные способы,
называют "слабыми" или "неспособными". Отчего же зависит, как будет
развиваться данная личность? Я уверен, что только от случая. И случай же
определяет разницу между гением и тупицей. Гений -- тот, кому повезло в
процессе обучения. С тупицей случилось обратное, а обычный человек -- это
тот, кто не был ни особенно удачлив, ни особенно неудачлив.
-- Боюсь, я слишком похож на тупицу, чтобы понять, о чем оно там
толкует. Может быть, кто-нибудь объяснит? -- заметил Паркинсон во время
перерыва в передаче.
-- Ну, если считать, что обучение может проходить разными путями, из
которых один лучше, чем другие, то я думаю, что это действительно вопрос
случая, -- ответил Кингсли. -- Это как пари на футболе. Вероятность того,
что ребенок выберет самый лучший способ обучения для каждого из дюжины
предметов, не больше, чем вероятность заранее угадать победителя в
двенадцати футбольных матчах.
-- Понимаю. И это объясняет, почему гений -- такая редкая птица, верно?
-- воскликнул Паркинсон.
-- Да, он встречается не чаще, чем человек, который выиграл все пари за
целый футбольный сезон. Это также объясняют, почему гений не может передать
детям свои способности. Везение не передается по наследству.
Облако возобновило передачу.
-- Это наводит на мысль, что человеческий мозг от природы способен
действовать гораздо совершеннее, если только вести обучение наилучшим
образом. Вот это я и предлагаю сделать. Я предлагаю, чтобы кто-нибудь из вас
попытался научиться моему способу мышления и потом мы постараемся найти
наилучший метод обучения. Ясно, что учиться придется не на вашем языке и
связь нужно организовать совсем по-новому. Из ваших органов чувств наиболее
подходят для получения сложной информации глаза. Правда, вы почти не
пользуетесь глазами в обычном разговоре, но именно с помощью глаз ребенок
воспринимает картину окружающего мира. И с помощью глаз я хочу открыть вам
новый мир.
Мои требования будут сравнительно просты. Сейчас я их изложу.
Последовали технические детали, которые Лестер тщательно записал. Когда
Облако кончило, Лестер сказал:
-- Ну, это будет не так уж трудно. Что-то вроде громадного телевизора
со множеством экранов.
-- А как мы должны получать информацию? -- спросил Марлоу.
-- Ну, конечно, первичная информация будет поступать по радио, а затем
через узкополосные усилители отдельные группы сигналов будут подаваться на
электронно-лучевые трубки.
-- Для каждого усилителя будет свой код.
-- Правильно. Так что какая-то упорядоченная картина будет поступать на
трубки, хотя ума не приложу, как мы будем в ней разбираться.
-- Пора начинать. Времени у нас мало, -- сказал Кингсли.
Настроение обитателей Нортонстоу значительно улучшилось после этой
беседы. Вечером они, возбужденные и заинтересованные, собрались у только что
установленной аппаратуры.
-- Пошел снег, -- заметил Барнет. -- Боюсь, нас ждет суровая зима, не
говоря уже об этой двухнедельной арктической ночи, -- сказал Вейхарт. -- Вы
понимаете, к чему все это представление?
-- Понятия не имею. Что можно узнать, глазея на эти трубки?
-- И я тоже ничего не понимаю.
Первое сообщение Облака вызвало некоторое замешательство:
-- Лучше, если участвовать будет только один человек, во всяком случае
вначале. Позднее я смогу обучить остальных.
-- А я-то думал, мы все получим билеты в ложу бельэтажа, -- заметил
кто-то.
-- Нет, это правильно, -- сказал Лестер. -- Видите, аппаратура
установлена так, что на нее удобно смотреть только сидя вот в этом кресле.
Нам были даны специальные инструкции, как расположить места для зрителей. Я
сам не понимаю, что все это значит, но надеюсь, мы все сделали правильно.
-- Ну, вызовем добровольца, -- объявил Марлоу. -- Кто первый?
Последовала долгая пауза. Наконец Вейхарт вышел вперед.
-- Если все боятся -- я согласен быть первым подопытным кроликом.
Мак-Нейл пристально посмотрел на него.
-- Есть одно обстоятельство, Вейхарт. Понимаете ли вы, что это опасная
затея? Отдаете себе в этом отчет? Вейхарт рассмеялся.
-- Не волнуйтесь. Не в первый раз мне придется провести несколько
часов, глядя на экран.
-- Ну, смотрите сами. Если хотите попробовать, садитесь в кресло.
-- Будьте осторожны с креслом, Дэйв. Может быть, Гарри специально для
вас подключил к нему ток, -- пошутил Марлоу.
Вскоре на экранах стали вспыхивать огоньки.
-- Джо начинает, -- сказал Лестер. Трудно было сказать, вспыхивали
огоньки в каком-то порядке или нет.
-- Что он говорит, Дэйв? Вы что-нибудь понимаете? -- спросил Барнет.
-- Пока ничего не понятно, -- ответил Вейхарт, закидывая ногу на ручку
кресла. -- По-моему, это полная неразбериха. Но я все-таки попробую найти в
ней какой-нибудь смысл.
Время тянулось тоскливо. Большая часть общества потеряла интерес к
переливающимся огонькам. Начались разговоры, и Вейхарта оставили наедине с
экраном.
Наконец, Марлоу спросил его: -- Как дела, Дэйв? Ответа не было.
-- Эй, Дэйв, в чем дело? Молчание.
-- Дэйв!
Мэрлоу и Мак-Нейл подошли с двух сторон к креслу Вейхарта.
-- Дэйв, почему вы не отвечаете?
Мак-Нейл тронул его за плечо, но ответа по-прежнему не было. Они
следили за его глазами, направленными сначала на одну группу трубок, затем
быстро перебегающими на другую.
-- В чем дело, Джон? -- спросил Кингсли. -- По-моему, он в каком-то
гипнотическом состоянии. Похоже, сейчас он способен воспринимать что-либо
только глазами, а глаза не отрываются от экранов. -- Как это могло
случиться?
-- Хорошо известно, что зрительные воздействия могут вызвать
гипнотическое состояние.
-- Вы думаете, оно было вызвано умышленно?
-- Очень похоже, на то. Едва ли это могло произойти случайно. И
посмотрите на его глаза. Глядите, как они двигаются. Это не просто так, в
этом какой-то смысл, глубокий смысл.
-- По-моему, Вейхарт -- не очень подходящий объект для гипнотизера.
-- Согласен. Страшное зрелище и совершенно необычное.
-- Что вам кажется необычным? -- спросил Марлоу.
-- А вот что. Обычный гипнотизер может пользоваться зрительными
воздействиями, но он никогда не ограничивается только ими. Гипнотизер
говорит своему объекту, он передает смысл словами. Но здесь нет слов.
Чертовски странно.
-- Интересно, ведь вы предупреждали Дэйва. У вас были какие-то
предчувствия, Мак-Нейл?
-- Да нет, ничего определенного. Правда, физиологи недавно обнаружили,
что вспышки света при частоте, близкой к частоте сигналов в мозгу,
производят необычное действие. С другой стороны, было ясно, что Облако может
выполнить свое обещание только каким-то совершенно необычайным способом.
Кингсли подошел к креслу.
-- Не думаете ли вы, что мы должны что-то сделать? Может быть, утащить
его? Мы могли бы легко это сделать.
-- Я бы не советовал, Крис. Он, вероятно, стал бы яростно
сопротивляться, а это может быть опасно. Самое лучшее -- оставить его в
покое. Он пошел на это с открытыми глазами в буквальном и переносном смысле
слова. Я, конечно, останусь с ним. Остальные должны уйти отсюда. Оставьте
кого-нибудь на случай, если нужно будет связаться с вами -- Стоддард
подойдет -- и тогда я позову вас, если понадобится.
-- Хорошо. Мы будем наготове, -- согласился Кингсли. Уходить из
лаборатории никому не хотелось, но было ясно, что Мак-Нейл говорит дело.
-- А то еще, чего доброго, всех нас загипнотизируют, -- заметил Барнет,
-- только бы со стариной Дэйвом все обошлось, -- добавил он с беспокойством.
-- Можно, наверное, просто выключить установку. И Мак-Нейл боится, как
бы не наделать этим беды.
-- Еще вызовешь у Вейхарта какой-нибудь шок, -- сказал Лестер.
-- Чертовски интересно, чему он сейчас учится, -- Указал Марлоу.
-- Скоро узнаем. Едва ли передача будет продолжаться много часов.
Такого до сих пор не бывало, -- заметил Паркинсон.
Но передача оказалась долгой, и постепенно все разбрелись по своим
комнатам.
Марлоу выразил общее мнение:
-- Ну, Дэйву мы помочь все равно не можем, а спать хочется. Я, пожалуй,
пойду вздремну.
Стоддард разбудил Кингсли.
-- Доктор просит вас, мистер Кингсли.
Оказалось, что Мак-Нейл и Стоддард уже перенесли Вейхарта в одну из
спален -- сеанс был закончен.
-- Как дела, Джон? -- спросил Кингсли.
-- Не нравится мне его состояние, Крис. Температура быстро повышается.
Думаю, вам незачем к нему идти. Он без сознания и едва ли придет в себя с
температурой 40°.
-- Как выдумаете, в чем дело?
-- Не знаю, никогда в жизни ничего подобного не видел. Но если бы я не
знал, что здесь происходило, я сказал бы, что у Вейхарта воспаление мозга.
-- Это ведь очень серьезно?
-- В высшей степени. Помочь ему мы все равно не можем, но, по-моему,
вам надо быть в курсе дела.
-- Да, конечно. Как выдумаете, отчего это?
-- Я бы сказал, слишком напряженная работа нервной системы и всех
связанных с ней тканей. Но это тоже только предположение.
Весь день температура у Вейхарта повышалась, и к вечеру он умер.
По профессиональным мотивам Мак-Нейл хотел произвести вскрытие, но,
щадя чувства окружающих, решил этого не делать. Он избегал людей и был полон
мрачных мыслей -- ведь он должен был предвидеть трагедию и принять меры,
чтобы предотвратить ее. Но он не предусмотрел ни того, что случилось, ни
того, что еще предстояло.
Первое предупреждение исходило от Энн Холей. Она прибежала к Мак-Нейлу,
близкая к истерике.
-- Джон, вы должны мне помочь. Это Крис. Он собирается убить себя.
-- Что?!
-- Он хочет сделать то же, что Дэйв Вейхарт. Я уже несколько часов его
отговариваю, но он и слушать не желает. Говорит, что попросит эту штуку
вести передачу с меньшей скоростью, чем когда она убила Дэйва. Вы думаете,
это поможет?
-- Как знать? Я ни за что поручаюсь. Слишком мало об этом знаю.
-- Скажите мне откровенно, Джон, есть хоть какая-нибудь надежда?
-- Может быть. Но мне трудно сказать что-то определенное.
-- Тогда вы должны его остановить.
-- Попробую. Пойду и поговорю с ним напрямик. Где он?
-- В лаборатории. Говорить бесполезно. Его нужно остановить силой. Это
-- единственный способ.
Мак-Нейл пошел прям