ба  были  завалены
обломками рухнувших строений.
     Правительство оказалось  глупее,  чем  он  думал,  если считало туннель
самым безопасным подходом к убежищу.
     Выйдя  из  прохода  между  приборными стойками, они  оказались в  зале,
заполненном бурлящим потоком воды. Вдоль одной  из стен  футах в семи-восьми
над  полом   тянулась  узкая  металлическая  платформа,   которая  позволяла
инженерам работать с вмонтированными в стену приборами связи, расположенными
наверху, почти под  потолком.  Если  бы им  удалось  Добраться до платформы,
преодолев  всего  несколько  ярдов, они могли бы пройти над потоком довольно
значительное  расстояние.  Калвер  обернулся  к Кэт и Фэрбенку  и  кивнул  в
сторону  платформы. Они без  слов поняли  его и заспешили за ним, не заметив
черных крыс, окруживших Калвера.
     Калвер  одновременно почувствовал  какую-то  тяжесть на плече и  острую
боль, пронзившую все тело. Он понял, что это крыса, прыгнув на него, впилась
в него когтями, а снизу другая, вцепившись в край его кожаной куртки, тянула
его вниз.  Все это произошло  в  считанные  секунды,  Калвер не был готов  к
нападению и, не  сумев  удержаться  на ногах, упал в воду.  Кэт  вскрикнула,
выпустив руку Калвера,  и отшатнулась  назад,  в узкий  проход,  откуда  они
только что вышли. Она с ужасом смотрела, как  Калвер, вздымая пенистую воду,
изо всех сил пытается скинуть с себя крысу, превозмогая боль и сопротивляясь
потоку.
     Фэрбенк  устремился  на  помощь,  позабыв  о  страхе   и  осторожности.
Подскочив  к  барахтающемуся в воде Калверу, он  с  размаху  опустил тяжелый
фонарь на спину  крысы, готовой вот-вот вцепиться  в горло Калверу. Несмотря
на оглушительный шум потока, Фэрбенку  показалось, что он услышал, как крыса
запищала от боли. Во всяком случае, его удар заставил ее ослабить натиск, и,
чтобы не  дать ей опомниться, Фэрбенк еще  раз изо всех  сил стукнул гнусную
тварь. Она  упала в  воду, отцепившись от Калвера, но, подстегиваемая болью,
устремилась к своему обидчику.
     Калвер неожиданно  почувствовал, что боль  вдруг ослабла, и почти сразу
же  с удивлением обнаружил, что крыса вообще  отпустила его. Не в  состоянии
осознать, что происходит, он сделал резкий рывок в сторону<i>,</i> разгребая руками
пенистую  воду, попытался встать  на ноги,  отплевываясь и судорожно  глотая
ртом воздух. Но что-то мешало ему, что-то свинцовым грузом тянуло  его вниз.
Это  была  крыса, вцепившаяся в его  куртку, она  не  желала отпускать  свою
жертву  и  пыталась,  не  разжимая  челюстей, дотянуться  до него когтистыми
лапами.  Почти машинально  Калвер высвободил одну руку  из  рукава куртки  и
только тут подумал, что может  попытаться  задушить крысу, используя толстую
кожаную ткань.
     Он нагнулся так, что вода омывала его плечи  и спину, и сквозь  куртку,
наброшенную на голову крысы, попытался сдавить ее горло.
     Крыса яростно сопротивлялась. Ее сила ошеломила Калвера. Он чувствовал,
как она вертит головой под водой, пытаясь вырваться из его рук и вцепиться в
них своими острыми как бритва смертоносными  клыками. Она сопротивлялась так
ожесточенно, что у  него не  хватало сил удержать ее, еще немного  --  и она
ускользнет. Тогда  Калвер  нырнул, навалившись на крысу  всем телом, пытаясь
задавить  ее  своим  весом.  Но  ему приходилось  бороться  еще  и  с мощным
течением, сносившим его в сторону. Это  была смертельная схватка, в  которой
природа  и хищное животное  стали  союзниками в битве  с человеком, стремясь
уничтожить его.
     Злость придала Калверу силы, он сдавил горло  ненавистной твари, решив,
что скорее  сам  умрет, чем выпустит  ее  живой.  Она  извивалась,  стремясь
вырваться, огромные пенистые  пузыри  воздуха  поднимались  на  поверхность.
Казалось, что вода вокруг них кипит. Но вот он почувствовал, что ее движения
стали слабее, она еще некоторое время билась в его руках, а потом затихла. И
поверхность воды успокоилась -- пузыри исчезли.
     Калвер  выпрямился,   пытаясь  восстановить  дыхание.  Он  почти  терял
сознание от  напряжения. И тут чьи-то руки подхватили его. Это была Кэт. Она
помогла ему подняться, и Калвер увидел голову Фэрбенка, торчащую над водой в
нескольких  шагах  от  них.  По неестественной  позе  Фэрбенка  и  судорожно
дергающимся рукам он  понял,  что тот тоже борется с крысой. Видимо,  это та
крыса,  от которой  Фэрбенку  каким-то образом  удалось освободить  Калвера.
Гнусная тварь решила отомстить ему, и теперь настала очередь Калвера спасать
Фэрбенка.  Ярость и  ненависть  к  этим  чудовищам пересилили страх,  Калвер
набросился  на крысу, рвущую когтями грудь Фэрбенка, изо всех сил потянул ее
на  себя  и  сбросил в  воду.  Фэрбенк тут  же схватил  крысу  за горло. Она
сопротивлялась, обнажая острые зубы, будто хотела их запугать. А в ее желтых
глазах, устремленных  на них, не было и намека на страх, только злорадство и
спокойная  уверенность в своих  силах. От  этого взгляда  становилось  не по
себе, эта тварь не  желала сдаваться,  покоряться  судьбе. Она  была  готова
бороться до последнего вздоха.
     Мужчины со  всей силой,  на  какую были способны, навалились на  крысу.
Калвер  придавил коленом ее  мощные задние  лапы,  взбивающие воду до  белой
пены, а Фэрбенк медленно погружал ее голову под воду, пока не прижал к полу.
Они больше не видели ее взгляда, обладающего какой-то гипнотической силой, и
испытали  облегчение.  Так  им было легче бороться  с  ней. Пузырьки воздуха
поднимались на поверхность, распространяя зловонный запах зла, которое несло
это чудовище.
     Наконец крыса перестала  биться,  они отпустили ее и увидели, как поток
подхватил ее бездыханное тело. Калвер и Фэрбенк с трудом поднялись, дрожа не
только   от  физического  напряжения,  но   и   от  пережитого   потрясения.
Обессиленные, они  прислонились к  приборной  стойке,  но  Кэт  не  дала  им
передохнуть.
     -- Вода прибывает. Нужно поскорее уходить отсюда, -- прокричала она.
     Калвер посмотрел в дальний конец зала,  куда они направлялись. То,  что
там происходило, усиливало его беспокойство. Это была настоящая неразбериха.
Подстегиваемые  страхом  люди  бестолково  метались почти  по  пояс  в воде,
пытаясь спастись от преследовавших их крыс.  Калвер разглядел,  что один  из
мужчин  держит  в руках  автомат,  правда,  Калверу показалось,  что тот  не
слишком умело управляется с  оружием. Во  всяком  случае, крысы уже окружили
его со  всех  сторон, а он так и  не сделал  ни одного выстрела. Одна  крыса
приготовилась  прыгнуть  на  него   сверху,  с  монитора,  куда  она  сумела
взгромоздиться.
     Калвер закричал, чтобы предупредить  мужчину  о грозящей ему опасности,
но тот был слишком далеко и не мог его услышать.
     Крыса зацепилась задними  лапами  за край  монитора и на миг  зависла в
воздухе,  готовясь  к прыжку. Затем  она оттолкнулась, жадно разинув  пасть,
прыгнула и впилась клыками в шейные позвонки мужчины.
     Калвер увидел, как человек закричал  от неожиданно обрушившейся на него
боли, но именно увидел, а не услышал:  его крик потонул в общем шуме. Калвер
ничем  не  мог помочь этому человеку. Он стоял и смотрел, как  тот согнулся,
руки  стиснули  автомат,  и из его ствола  посыпался дождь искр. Но было уже
поздно. Человек корчился от боли, не  выпуская из рук автомат, пули летели в
разные стороны,  кося наповал не крыс, от которых  намеревался отбиться этот
несчастный, а его товарищей, мужчин и женщин, оказавшихся поблизости.
     Наконец мужчина упал в воду, и автомат захлебнулся вместе с ним. Вскоре
над  водой показалась крысиная  морда,  окрашенная кровью, она  бросила свою
добычу из-за  недостатка воздуха.  Покрутив головой,  крыса поплыла  дальше,
выискивая новую жертву. Выбор был большой.
     Снова  начал мигать  свет,  и  на  несколько  долгих,  ужасных  секунд,
показавшихся  вечностью,  в  зале  воцарился мрак.  Из  машинного  отделения
донесся  какой-то  шум,  затем   раздался  взрыв,  блеснула  яркая  вспышка,
потянулся голубоватый дым, а за ним языки пламени.
     Фэрбенк и Калвер в ужасе переглянулись.
     -- Все! --  воскликнул Фэрбенк.  -- Из убежища надо уходить немедленно.
Других вариантов нет!
     Освещение в зале восстановилось, и Калвер тут же заметил крыс, плывущих
к ним по узкому проходу, из которого они недавно вышли.
     -- Быстро на платформу! -- закричал Калвер и потащил за собой Кэт.
     Фэрбенк тоже  заметил  крыс  и  зачем-то  пересчитал  их:  три, четыре,
пять... о Господи, шесть!
     Если  бы кто-нибудь из  них взглянул  наверх,  они увидели бы множество
черных чудовищ, ползущих по сетке с кабелями, по приборным стойкам.
     Фэрбенк побежал за Калвером и Кэт, высоко подбрасывая ноги и раскинув в
стороны руки, чтобы удержать равновесие. Подсадив Кэт  на платформу, Калвер,
прежде чем забраться следом, оглянулся, чтобы убедиться, что Фэрбенк идет за
ними.
     У  него подкосились  ноги, когда  он  увидел  вереницу крыс, неотступно
следующих за Фэрбенком. Уцепившись за перила лестницы, ведущей на платформу,
Калвер протянул руку Фэрбенку и закричал:
     -- Скорее! Скорее!
     Фэрбенк понял,  что это предупреждение, и инстинктивно обернулся. Этого
делать  не следовало, он  тут  же  споткнулся и чуть не потерял сознание  от
страха,  увидев своих преследователей.  Его неожиданно  спас  от  неминуемой
гибели встречный поток  воды. Схватив Фэрбенка за руку до того, как тот ушел
под воду, Калвер потащил его наверх, сам едва удерживаясь на  лестнице. Вода
захлестывала его с головой, у него перехватило дыхание и потемнело в глазах.
     Фэрбенка мотало в водовороте,  который образовали два встречных потока.
И только благодаря усилиям Калвера он удерживался на поверхности.
     Зато  крыс  мощной  встречной  волной смыло  назад,  и  они  беспомощно
барахтались  в  воде,  пища и извиваясь,  а  поток  швырял  их  на  стенды с
оборудованием, на стены коридора, и их безжизненные тела с размаху шлепались
в воду.
     Это  было  как  возмездие  черным  чудовищам  за  все,  что  они  здесь
натворили.
     Калвер  уже  догадался,  что  кто-то,  пытаясь  выйти  из  затопленного
убежища, кишащего  крысами,  открыл дверь, ведущую в  туннель, и оттуда вниз
хлынул этот поток, на сей раз принесший им спасение, а не погибель.
     Кэт  беспомощно  наблюдала  за  Калвером и  Фэрбенком,  сражающимися  с
бешеной стихией. Она не знала,  как помочь им,  и  только молила Бога, чтобы
они выбрались.
     Фэрбенк, выбиваясь  из сил,  старался помочь  Калверу, тащившему  его к
лестнице. Он то пытался плыть, то шел по скользкому кафельному полу, главное
--  удержаться  на поверхности  воды, не захлебнуться. Нащупав рукой  нижнюю
ступеньку лестницы, он  подтянулся  вперед и начал карабкаться вверх. Теперь
он мог  обойтись  без  поддержки Кал-вера.  Его  волосы прилипли  к  голове,
обнажив залысины на лбу, складки  на его  лице, которые заметил сегодня днем
Калвер, стали  еще  глубже. Глаза  были  выпучены от только  что  пережитого
ужаса,  но все же он  попытался изобразить привычную ухмылку и что-то сказал
Кал-веру. Тот не расслышал слов,  но по  тому, как Фэрбенк  смотрел на него,
догадался, что это были слова благодарности.
     Калвер  хлопнул его по плечу и жестом показал,  чтобы Фэрбенк забирался
на платформу.
     -- Поторопитесь! Я -- за вами, -- прокричал он.
     Кэт протянула Фэрбенку  руку, и он  наконец поднялся на  платформу. Тут
силы  оставили  его,  он  лежал, судорожно  глотая ртом  воздух,  как  рыба,
выброшенная на сушу.
     Стоя  на  лестнице,  Калвер  видел,  как  мимо  него  проплывают  люди,
беспомощно  барахтаясь в кипучем потоке.  Но их  несло слишком стремительно,
чтобы  он  мог  ухватить кого-нибудь и вытянуть  наверх.  Поток  еше не  был
слишком  глубоким, вероятнее всего, где-то  на уровне груди, и люди могли бы
спастись. Но многие были без сознания, по-видимому, от ударов о стены или  о
стенды с оборудованием. Калвер надеялся, что  вода немного успокоится, когда
встречные потоки перемешаются друг с другом.
     Весь  вопрос  в  том  -- насколько к  тому времени  окажется  затоплено
убежище. Возможно ли  будет отсюда  выбраться,  если кому-то  из  этих людей
удастся выжить. Калвер думал  об этом, но ни малейшего желания задерживаться
здесь, чтобы  увидеть все собственными  глазами, у него не  было.  Он быстро
вскарабкался  на платформу и остановился, чтобы  перевести дыхание.  Отсюда,
сверху, было хорошо видно, что  вода с  неубывающей силой несется со стороны
выхода в туннель. Поток бесстрастно тащил множество каких-то предметов, крыс
и  людей.  Калвер  надел свою куртку,  которая  все  еще болталась  на одном
рукаве, и потрогал перила платформы. Они  были  тонкими и казались  довольно
ненадежными. Да  и сама узкая платформа дрожала под  их  тяжестью. Идти надо
было гуськом, Друг  за  другом и очень осторожно. Калвер прокричал Фэрбенку,
чтобы  тот  шел  первым, и,  протиснувшись мимо Кэт,  Фэрбенк пошел, все еще
тяжело дыша. Погладив  девушку  по голове,  Калвер подтолкнул ее вперед. Она
ухватилась за перила, ни  на миг не отрывая руки, а он поддерживал ее сзади.
Он понимал,  как страшно  бедной девушке, и  хотел ее  защитить, поэтому все
время  был  начеку, стараясь не пропустить  крыс,  которые  могли  появиться
откуда угодно -- снизу, сверху, сбоку.
     Вскоре он действительно заметил крысу, притаившуюся  на трубопроводе, и
закричал, предупреждая идущего впереди Фэрбенка.  Услышав  его крик,  крыса,
словно по  команде, прыгнула вниз, но  Фэрбенк был  наготове. Он поймал ее в
воздухе  и  отшвырнул в сторону, при  этом  сильно  ударившись  о  панель  с
приборами,  не  понимая,  как у него  хватило  сил  на  лету  отбросить  это
чудовище. Скорее &bull;зсего это вышло от испуга, ведь крысиные  челюсти, ее
обнаженные клыки были в каких-нибудь трех-четырех футах от его лица.
     Еще  несколько  крыс подбирались  к  ним  по  трубопроводам и  кабелям,
проложенным  под потолком. Они решили больше  не  останавливаться и побежали
вперед по предательски прогибающейся от каждого их шага платформе.
     Впереди раздались выстрелы.

     Когда вода хлынула в  столовую, Клер Рейнольдс допила третью чашку кофе
и  выкурила  четвертую  подряд  сигарету,  нарушив  ею  же  самой  для  себя
установленную норму.
     Она  устала убеждать  мятежных сотрудников  станции  не совершать  того
безрассудства, которое лишь приведет их к гибели, но они были непреклонны  в
своем намерении  покинуть убежище. Кроме того, она была обескуражена двойной
игрой Дили и пыталась найти какое-то объяснение этому двуличию. Например, он
при  всех  настойчиво  убеждал  ее,  что она  может без  всяких  ограничений
пользоваться лекарствами, в том числе и наркотиками, в  любой ситуации по ее
собственному усмотрению. Это  была явная ложь,  однако Дили уговаривал ее не
беспокоиться по  этому поводу, потому что  лекарства принадлежат всем, перед
лицом болезни все люди равны.
     Клер снова закурила, подумав о том, что если они в конце концов покинут
убежище,  то   уж  сигарет   в  разрушенном  городе   окажется  больше,  чем
курильщиков. Поэтому  она решила больше  не ограничивать  себя. Конечно, она
понимала, что подает не слишком  хороший  пример окружающим,  особенно  если
принять во  внимание  ее  профессию. Правда, это  не слишком волновало  ее и
раньше,   а  теперь  --  тем  более.  В  нынешней   ситуации  предупреждение
министерства  здравоохранения,  напечатанное на пачках сигарет: "Курение  --
опасно  для здоровья",  -- выглядело  просто  смешно.  Его  мог  бы заменить
плакат: "Радиация опасна для жизни". Но  некому  писать эти  плакаты,  да  и
предупреждать некого.
     Она погасила  окурок  и зажгла новую  сигарету.  Кучка  пепла  в блюдце
казалась ей  символом  того,  что  осталось от  мира.  Она  поворошила пепел
горящим  концом сигареты, и он рассыпался, превратившись  в ничто.  Как  все
вокруг, как ее  собственная жизнь. Клер  подумала о том, что люди отказывают
представителям   многих  профессий  в  праве  на   проявление  эмоций.  Так,
считается, что пилот  во  время катастрофы самолета  должен думать только  о
жизни пассажиров и никогда о себе самом. Священнику вроде бы непозволительно
размышлять о своих личных  проблемах, он обязан  думать о прихожанах. Ну  и,
разумеется, все это относится и к представителям  ее  профессии -- врачам  и
другому медперсоналу.  При  этом  никто не думает  о  том,  что врач -- тоже
человек, а  не робот, и  так же способен  на эмоциональные взрывы, как любой
другой  человек.  Более  того,  по  отношению  к  медикам  действует  вообще
возмутительный  штамп:  дескать,  врач  не  может   заразиться  проказой  от
прокаженного,   никогда   не   заболеет   туберкулезом,   пользуя   больного
туберкулезом, да и никакую другую заразу не подцепит. Считается, что у врача
должен быть  стойкий  иммунитет. А почему, собственно,  должен?  Она  горько
улыбнулась, вспомнив нескольких знакомых врачей, умерших от самых безобидных
болезней, подхваченных у своих пациентов.
     Подавляющее  большинство упорно считает,  что  представители  некоторых
профессий были как бы людьми иной расы, но...
     Сколько психиатров сошло с ума? Не счесть.
     Сколько  священников совершали  грехи, достойные  сожаления? Увы, очень
многие.
     Сколько юристов впадали в отчаяние от свершенных ими судебных ошибок?
     Но все  это  в народе считалось исключением  из правила. Никто не хотел
видеть обычных людей за профессиональной маской. Лишь немногие понимали, что
и у  врачей,  и у юристов,  и  у  пилотов тоже возникают различные проблемы.
Кстати, и здесь, в убежище, лишь одного человека беспокоило состояние  Клер,
ее  переживания, ее потери. Это была Кэт Гарнер. Они не раз  вместе плакали,
давая выход своим  эмоциям, и рассказывали друг другу о  том,  что тревожило
каждую из них. И помогала Клер все это время одна только Кэт. Больше ни один
человек  ни разу  не  спросил  ее,  как  она  себя чувствует,  какое  у  нее
настроение, не нужна ли ей какая-то помощь.
     Она подышала на стекла очков и протерла их  полой халата. Клер была  не
одна в  столовой и вместе с тем  была как бы в одиночестве. Наедине со своей
кофейной чашкой и блюдцем, переполненным пеплом.  Это не  означало, что люди
сторонились  ее. Она сама  старалась сохранить некоторую меру отчужденности.
Это  вошло  в привычку,  наряду с  другими  профессиональными приемами. В ее
манере общения с людьми присутствовала, вместе с некоторой фамильярностью, и
вполне осознанная надменность. Такой стиль поведения способствовал тому, что
все контакты проходили в нужном ей русле. Она уже давно и с легкостью играла
эту роль и так вжилась в  нее, что  это  не  требовало никаких  усилий  с ее
стороны -- полная органика во  всем. Мало кто догадывался, какой она была на
самом деле.
     Но сейчас, когда все привычные устои рушились, она вдруг почувствовала,
что теряет самое себя. Ей с трудом удавалось не выходить  из роли, но больше
всего пугало другое  --  она  осознавала,  что разрушается  как личность.  И
главной причиной были не внешний хаос и безнадежность ситуации, а ее сны.
     Во сне она все  время видела живого Саймона. Он шел ей навстречу  своей
легкой походкой, небрежно раздвигал  руками  разделявшую их туманную дымку и
звал ее с любовью  и легким упреком за то, что  они так долго не виделись...
Он  подходил все ближе и ближе, а она почему-то не могла сдвинуться с места,
лишь тянулась  навстречу  ему,  стремясь  коснуться его  дрожащими кончиками
пальцев.  Она  притягивала его  к себе магнетической энергией  своей  любви,
дрожа от желания обладать им, отдаться ему.
     Когда уже рассеивалась  разделявшая их пелена и  ему оставалось сделать
всего  лишь один шаг, перед  ней вдруг  возникал его изуродованный труп. Она
ясно, как  в фокусе, видела все  его увечья в их ужасающем  уродстве: пустые
глазницы,  в  которых  копошились  ненасытные  черви  и насекомые,  безгубую
усмешку  на  обгоревшем дотла  лице,  обугленную  кожу, мускулы  и опаленные
дочерна кости.  Она  видела большую  шариковую ручку,  торчащую  из  кармана
испепеленного  пиджака,  ошметки от галстука,  петлей болтающегося на шейных
позвонках.  Впечатление было такое, что этот  опаленный  скелет  только  что
сняли с виселицы.
     И еще она все  время видела его руку, которая только что изящным жестом
откидывала  кисею тумана  и тянулась  к ней.  Рука  скелета  тоже стремилась
дотянуться до  нее, и Клер слышала шелест и стук костей. А на  изуродованном
черепе без глаз, без губ, без  носа шевелились  тонкие рыжеватые нити -- это
были  остатки  его  прекрасных волос. Рот его  был  широко открыт,  будто он
что-то кричал ей, но до нее доносилось лишь жужжание насекомых, роящихся над
этой дырой.
     Клер  уронила  очки,  и  они  упали  на  стол.  Люди,  сидевшие  рядом,
оглянулись и  удивленно посмотрели  на нее. Пожалуй, они никогда  не  видели
доктора в таком состоянии. Но всех волновали свои проблемы, и никому не было
никакого дела до нее.
     Клер надела очки, чтобы никто не заметил  ее слез, и глубоко затянулась
новой сигаретой. Все-таки курение помогало ей  сохранять самообладание, и не
хотелось думать о том, что она станет делать, когда выкурит весь свой запас.
     Если  Саймон  мертв,  уже  больше  ничего  не  имело для  нее  никакого
значения.  А  она не  сомневалась  в  том,  что  Саймон,  ее  верный друг  и
возлюбленный,  погиб.  И этот страшный, навязчивый сон, похожий на  видение,
лишь  подтверждал  ее  предчувствие. Горечь  потери разрывала  ее душу.  Она
знала,  что интуиция  не обманывает  ее  -- Саймона  больше  нет. Он работал
хирургом в больнице Святого Томаса, спасал людей, дарил им  надежду и жизнь,
боролся со злом и в тот день, когда на город сбросили бомбы, дежурил в своей
больнице. Клер  точно  знала, что у  Саймона не было никаких  шансов выжить,
здание  больницы  наверняка рухнуло от  первой  же взрывной волны. "Господи,
упокой твою душу, Саймон,  единственное,  о  чем  я молюсь, чтобы  это  была
мгновенная смерть", -- шептала Клер, и слезы текли по ее лицу.
     Впервые  увидев  этот  кошмарный  сон, она  проснулась  от собственного
крика.  Кэт  была  рядом и пыталась успокоить ее, обнимая, гладя по волосам,
шепча какие-то  слова. Наконец видение  исчезло, и Клер  перестала дрожать и
всхлипывать.  На  соседних  кроватях маленькой женской спальни  заворочались
другие  обитательницы  убежища,  растревоженные  ее  криком.  Однако  ночные
кошмары и выкрики были обычным  явлением, ее истерика  не  была исключением.
Никто не проснулся, погруженный в свое тяжелое забытье.
     Клер и Кэт пошли в столовую, где всегда горел свет, в отличие от других
помещений,  освещавшихся  ночником  в целях  экономии  электроэнергии. Кроме
того, в столовой была кофеварка.  Они пили кофе,  и Клер говорила, говорила,
не  в  силах  остановиться,  несколько  часов  подряд.  Ей  необходимо  было
выговориться, рассказать об этом кошмарном видении и обо  всем, что наболело
за  эти  долгие  дни  заточения.  Тогда  Клер  думала,  что,  если  во  всех
подробностях опишет Кэт свой ночной кошмар, он никогда больше не повторится.
Она не знала, что он будет неотвязно преследовать ее, повторяясь и во сне, и
наяву.
     Сочувствие  Кэт,  понимающий  взгляд,  ее  молчаливое  участие были так
необходимы Клер. Завтра она снова  войдет  в свою роль твердой, несгибаемой,
слегка  циничной  женщины, которой все нипочем, которая  все знает, ко всему
готова и  все может вытерпеть без нытья и  жалких эмоций.  Но этой ночью она
была  обыкновенной женщиной, испуганной,  одинокой,  потрясенной  горем,  ей
хотелось  прижаться  к  чьему-то  плечу  и  выплакаться.  И  пожаловаться, и
пожалеть себя, и выговориться -- раз и навсегда.
     Сколько это  уже  продолжалось? Четыре  недели? Четыре  недели  в  этом
проклятом убежище, как в капкане! Все  остановилось: жизнь и время. Миг стал
равен вечности.  Пустота  позади,  пустота впереди.  И  бесконечные  часы  и
минуты, наполненные никому не нужной суетой или бездельем. И мысли, мысли --
одна страшнее другой.
     Может быть, они и правы в своем стремлении вырваться отсюда.
     Вырваться  --  и будь что будет. Неужели жизнь наверху или  даже смерть
страшнее бессмысленного прозябания в этой преисподней?
     Она  знала имя  мужчины, сидящего за соседним столом, но, погруженная в
себя, сейчас ни за  что бы не вспомнила его, даже если  бы от этого зависела
ее жизнь.  Наклонившись  вперед, мужчина  гладил  руку  женщины,  сотрудницы
телефонной  станции. Женщина  не была ни  красивой,  ни хорошенькой, ни даже
хоть чуточку привлекательной, и  улыбка нисколько не красила ее. Наверное, в
прежние времена мужчины не обращали на нее внимания. Клер догадалась об этом
по неуместно радостной и одновременно жалкой  улыбке женщины. Но  сейчас все
изменилось, и любая женщина, даже немолодая и некрасивая, могла рассчитывать
на внимание и быть желанной, просто потому,  что у  мужчин не было выхода. А
сексуальные потребности все же давали о себе  знать, не задавленные до конца
гнетом  депрессий. И  уже не важно, каким было женское тело  -- стройным или
неуклюже  толстым,  гладким и  упругим или увядающим. В таких нечеловеческих
условиях оно было подарком судьбы. Может быть, последним подарком.
     В такой  ситуации пышно расцветали зависть, соперничество,  ревность  и
ненависть. Это, кстати, и спровоцировало  мятеж в убежище. Клер усмехнулась.
Мятеж?  Да нет, конечно, просто  элементарное  самоутверждение  масс.  Опять
смешно, теперь можно  смеяться над каждым словом: какие  массы,  когда  речь
идет о  жалкой кучке  людей, волею  случая  оказавшихся в одном месте в этот
страшный  момент  крушения  мира.  И  все-таки да --  самоутверждение  перед
властями, хоть  их, представителей власти, здесь,  по сути, вообще не  было.
Поэтому  весь гнев и  протест  обрушились в конечном  итоге  на одного Дили,
мелкую сошку в большой игре.
     Мужчина за соседним  столиком пробегал пальцами по руке  женщины,  едва
касаясь ее кожи, и в этом, казалось, невинном жесте было столько откровенной
чувственности, едва сдерживаемого желания,  что Клер отвернулась. Не потому,
что она осуждала их или завидовала, нет,  совсем наоборот -- эта  не имеющая
никакого  к  ней отношения, случайно подсмотренная ласка пробудила в  ней ее
собственную  сексуальность,  желания,  которые  она  всеми  силами  пыталась
подавить, усыпить.
     Она  снова вспомнила  Саймона. Их отношения  были гармоничными  во всех
смыслах:  и  в духовном, и  в  физическом.  Может быть, другая  женщина и не
считала бы его ни  идеальным любовником, ни суперменом, ни половым гигантом.
Да и  Клер так не думала.  Просто Саймон был ее мужчина, именно о  таком она
всегда мечтала -- нежном, внимательном, в меру настойчивом и эгоистичном. От
каждого из них  работа требовала полной  самоотдачи,  порой они уставали  до
изнеможения,  и оба отдавались работе  целиком, потому  что  у  них  не было
детей.  Но  у  них  бывали  чудесные   минуты,  когда,  отрекшись  от  всего
окружающего  мира,  они  принадлежали  только друг  другу. Тогда сексуальное
наслаждение было главным для каждого, и оба старались доставить максимальное
удовольствие  своему  партнеру.  Клер  очень  нравилось заниматься  любовью.
Работа и любовь -- пожалуй, это было самое приятное в ее жизни.
     Но долгие дни  и недели после катастрофы она даже не вспоминал о сексе.
Женщина в ней  словно умерла  под обломками рухнувшего  мира, остался робот,
машинально действовавший в ее оболочке.
     Ни разу во время долгих бессонных  одиноких ночей  она  не почувствовал
сексуальный  голод,  никаких  тайных  признаков неудовлетворенного  желания.
Будто ничего этого никогда  и не  было. А потом ей приснился этот  сон, этот
кошмар, который уже больше не оставлял Клер.
     Ее погибший муж, ее дорогой Саймон,  приходил  к  ней,  протягивая свою
костлявую  обугленную  руку.  Он  хотел  дотронуться  до  нее нет, он  хотел
обладать ею. Она чувствовала это. Она это видела. Его тело было изуродовано,
сожжено  или  изъедено  червями. Ничего не  осталось  от  прежнего  Саймона.
Ничего...
     Только член  горделиво торчал  из-под  опаленных лохмотьев одеж ды.  Он
жил, был по-прежнему силен и полон желания, в нем билась живая, пульсирующая
мужская мощь.  Клер все время гнала  от себя это видение,  оно  угнетало ее,
расслабляло, делало ранимой и  нерешительной.  Она боялась этих снов. И лишь
сейчас, случайно увидев чужую  ласку,  поняла,  чего больше всего боялась --
пробуждения  сексуальных  инстинктов,  которые,  вырвавшись  из-под  тяжкого
гнета, могут просто погубить ее. О нет.  Господи, это вовсе не так важно, не
так важно!  Без этого  можно жить, если то,  что сейчас происходит,  считать
жизнью.
     Она знала,  что  многие, пережившие катастрофу, испытывают безудержное,
изнурительное давление неудовлетворенного желания. Живая  плоть  бунтует, не
желая считаться с обстоятельствами. Люди пытаются подавить в себе похоть, но
природа  бывает   сильнее   разума.   А  неудовлетворенное  желание  рождает
напряжение, которое нужно снимать. И каждый ищет свой выход.
     Так что зря она стыдится своих извращенно-эротических  снов. Все вполне
объяснимо. По крайней  мере, теперь она  так думает.  Ей кажется что она все
поняла:  в  этом  сегодняшнем  мире  нет  ничего  запретного,   бесстыдного,
безнравственного.  Мир сам стал таким и  развращает  души  людей, пробуждает
низменные инстинкты. Все, что она  прежде  любила, чем  дорожила, разрушено,
исчезло или, случайно уцелев,  оказалось зараженным как проказой  ужасающими
последствиями катастрофы, в самых невероятных проявлениях.
     Можно  ли  уважать человека после  того,  как  он  погубил себя и  себе
подобных? После такого безумства что можно ценить в человеке? Можно ли будет
когда-нибудь снова  как ни  в чем  не  бывало  наслаждаться  искусством? Нет
больше  искусства, гениальных творений рук человеческих -- все обратилось  в
пепел.  И  наслаждения  тоже нет.  Можно ли  радоваться  прохладному  ветру,
несущему  успокоение,  если  он  радиоактивен?  Нет  больше  радости  и  нет
успокоения. И нельзя прижаться к любимому человеку, ища  защиты и тепла. Нет
этого человека, есть холодный, изуродованный, разлагающийся труп.
     Беда  в том, что еще  жива потребность  во  всем этом,  несуществующем,
уничтоженном.  Наверное, это неистребимо, пока  жив человек.  Она  вспомнила
рассказы о том,  что  евреи, которых  везли  в  печи  Освенцима,  занимались
любовью  в переполненных железнодорожных  вагонах, их  последнем пристанище.
Это   тоже   была  почти   бессознательная   попытка   обмануть  неотвратимо
надвигающуюся смерть.
     Любовь -- символ  жизни, пока человек любит, он живет.  В Древнем  Риме
гладиаторов поощряли к  любовным забавам в ночь  перед боем, считалось,  что
сексуальная энергия придаст им дополнительные силы, что только что пережитое
сексуальное неистовство перерастет в неистовство воина.  А  порнографические
фильмы,   последнее  изобретение  человечества  в  этой  области,  по  сути,
преследовали ту же цель.
     Клер стряхнула пепел и вспомнила, что однажды видела труп  с нормальной
эрекцией  члена, как  это ни парадоксально звучит. Она вдруг улыбнулась ни с
того  ни с сего -- ничего веселого в ее мыслях не было. Разве что ее  жалкие
попытки найти хоть  какое-то  оправдание своей так неожиданно и бессмысленно
пробудившейся  чувственности.  Видимо, никакое  горе  не  может  убить  этот
инстинкт навсегда. Наверное,  эти муки знакомы любой вдове. Но, к сожалению,
здесь,  в  убежище,  не  было  ни  одного  мужчины,  с  которым ей  хотелось
переспать. Ни одного. Дело в том, что ей нужен был не просто мужской член  в
самом примитивном, физиологическом  смысле,  ей  хотелось  теплоты, участия,
ласки. Одним словом, любви.
     Она испытала легкое замешательство  и какую-то неловкость, поняв вдруг,
что, пожалуй, единственный  человек  здесь, от  которого она приняла  бы  и,
может быть,  даже ждет  любви -- это Кэт Гарнер. Правда, это было всего лишь
замешательство, не более. Неожиданное  открытие  не  испугало ее. Раньше она
никогда  не  думала  о лесбиянстве, ни  в плохом, ни  в хорошем смысле,  эта
проблема не волновала  ее. У нее был Саймон,  и  ничего  другого  ей не было
нужно. Сейчас Клер  нуждалась в утешении, а ласки, которых она ждала, прежде
всего  нужны  были  ей  как  элемент  сочувствия  и  уж потом,  быть  может,
физического   удовлетворения.   Это  было  на  последнем  месте,   хотя  она
чувствовала все возрастающую чисто физиологическую потребность в  близости с
кем-то. Доктор Неистовость, так называли ее за глаза коллеги и пациенты, и в
этом  был  свой  довольно  точный  смысл  --  всего,  чего  она  хотела  или
добивалась, она желала  с неистовой страстью. Да, так  было всегда,  в  той,
прежней жизни, которой больше нет.
     Клер  не  обольщалась  насчет  Кэт.  Та,  безусловно,  и  утешит ее,  и
приласкает, и облегчит ее состояние, но это будет лишь духовная близость. Не
более  того. В  этом  Клер не  сомневалась. И  это было катастрофой, другого
объекта для любви в этом изувеченном мире у нее не было. И не будет.
     Она докурила очередную сигарету до  самого фильтра и энергично погасила
ее. Все, доктор Рейнольдс,  хватит думать о себе. Вы еще нужны людям. Сейчас
не время для углубленного самоанализа, и распускаться тоже ни к чему.  Ничто
так не расслабляет  человека, как жалость  к самому  себе. Еще  будет  время
побыть наедине с собой, даже слишком много времени.
     Надо проведать  беднягу Брайса, которому предстоят страшные мучения.  И
еще несколько человек нуждались в ее поддержке, им нужно дать успокоительное
лекарство.  И  пожалуй, этой ночью она  побалует  себя  -- тоже  примет  две
таблетки, чтобы избежать ночного  кошмара. А пока -- за дело. Она может лишь
поддерживать  раны  Брайса, поскольку ему удалось избежать во время  вылазки
наверх сильного облучения, а потом просто облегчит его уход  из жизни, чтобы
человек зря не мучился. Она пропишет ему  изобретенный ею коктейль Бромптона
--  эйфорическую смесь,  состоящую  из героина,  кокаина и  джина. Правда, в
аптеке  не  было  кокаина,  но  она  нашла  ингредиенты,  которые могут  его
заменить. Во всяком  случае, она твердо решила,  что  не допустит  страданий
Брайса, если этого не удастся избежать.
     И  еще  одна  задача,  с  которой ей пока  не  удалось  справиться,  --
переубедить этих глупых упрямцев, которые собираются покинуть убежи...
     Из коридора  донеслись  тревожные  крики и какой-то непонятный  шум.  В
столовой  мгновенно прекратились все разговоры, люди замерли, прислушиваясь,
пытаясь  понять,  что происходит.  Здесь было несколько человек,  страдающих
бессонницей,  которые  коротали ночи в  столовой, боясь одиночества в темных
спальнях, и дежурные, в обязанности которых  входила проверка систем связи и
других работающих приборов и агрегатов. Однако установленный с самого начала
порядок соблюдался теперь формально и весьма недобросовестно.
     Поток воды хлынул в  дверь прежде, чем кто-либо  успел  сообразить, что
происходит. Он смыл одним ударом столы и стулья, посуда плавала в воде, люди
кричали,  сбитые  с ног  сильной волной. Клер  тоже  отшвырнуло  к соседнему
столу, стол опрокинуло,  и  она  упала  вместе с  ним, ударившись обо что-то
головой. На миг у нее  перехватило дыхание,  и она почувствовала, что теряет
сознание. Вокруг  мелькали чьи-то  руки, люди не могли противостоять  такому
яростному напору воды.
     Первая мощная волна,  ударившись о  дальнюю стену  столовой, откатилась
назад,  утратив  часть  своей  бешеной  силы.  Те,  кому  удалось подняться,
поспешили  воспользоваться  этой короткой  передышкой.  Но  многие  потеряли
сознание  или лежали  с переломанными ногами  --  эти  несчастные  утонули в
потоке, глубина  которого не  превышала  трех-четырех футов. Всего несколько
человек удалось спасти.
     Клер  тоже поднялась, хотя  не слишком  уверенно  держалась на ногах  в
потоке, доходящем ей  до колен. Упав, она потеряла очки и теперь  видела все
происходящее  будто  через  пелену  тумана. Не заметив плывущий прямо на нее
перевернутый стол,  она лишь почувствовала боль в ноге, когда он врезался  в
нее. Ухватившись  за ножку стола. Клер  едва  устояла. Вода  поднималась все
выше и выше. Если ее  уровень повысится на пять-шесть футов, то никто уже не
сможет выбраться  отсюда, и  они  погибнут в этом заполненном водой капкане,
отрезанные от тех, кто находится в других помещениях.
     Из столовой было  два выхода: через дверь, в которую ворвался  поток, и
через  кухню.  Клер  пошла  вперед,  еще  не  поняв  окончательно, какой  из
вариантов предпочтительнее. Надо было решать это на ходу.  Она заметила, что
все,  кто  мог  двигаться, пошли  за  ней, помогая друг  Другу,  поддерживая
раненых.
     Неожиданно  в столовой почти  погас свет, и  женщина, та самая, которая
только что  кокетничала с инженером (во всяком случае.  Клер показалось, что
это она), пронзительно закричала. Все остановились, замерев от страха, но, к
счастью,  через  несколько  жутких  мгновений напряженного и неопределенного
ожидания свет вспыхнул вновь.
     Клер облегченно вздохнула и  пошла дальше, прижимаясь спиной к стене --
так легче  было бороться с  течением. За прилавком, отделяющим  столовую  от
кухни, никого не было. Клер никак не могла вспомнить, дежурил ли там кто-то,
когда  она наливала  кофе из кофеварки. Возможно, что никого и  не было, как
правило, ночью в столовой все обслуживали себя сами.
     Поток воды несся по  коридору,  со  всего  размаху врываясь в столовую.
Дверь, ведущая в кухню, была в другой стороне, скорее всего, там напор  воды
меньше. По-видимому, нужно выбираться через  тот выход, несмотря на то,  что
для этого придется пересечь поток в наиболее опасном месте.
     Клер оглянулась назад и, стараясь перекричать шум воды, сказала идущему
следом  за ней  мужчине о своем решении. Тот кивнул головой в знак согласия.
Клер  быстро пересчитала  тех, кто шел  сзади. Их  было одиннадцать человек,
если она всех разглядела. Несколько тел плавало  на поверхности  воды -- это
были те, кто погиб от удара первой волны.
     Остальные, хоть  и  выжили, выглядели  ужасно.  Казалось,  это была уже
последняя степень отчаяния. Люди не могли  больше бороться, они окончательно
растерялись. Мало кто понимал, что происходит и что же теперь делать.
     Клер подумала, что,  как  это  ни парадоксально,  погибшим  можно  было
сейчас  позавидовать,  во  всяком  случае, им  уже ничего  не надо  решать и
бояться тоже нечего.  Но и для  живых сам собой отпал  самый острый  вопрос,
который непрерывно обсуждался с воинственной оголтелостью:  выходить или  не
выходить из убежища?
     Клер отошла от стены и ступила в поток,  всеми силами стараясь удержать
равновесие. Поток завихрялся вокруг ее бедер, толкал со всех сторон, пытался
сбить с ног. Он будто  заигрывал с ней, но это  была игра не на жизнь, а  на
смерть. Она поскользнулась и  чуть было не упала в воду, но  чьи-то  сильные
руки подхватили ее  сзади и помогли подняться. Она наконец  разглядела  лицо
мужчины, который шел за ней.
     -- Спасибо,  Том! -- крикнула она. -- Передайте остальным, чтобы шли за
нами. Я думаю, что у нас больше шансов выбраться через кухню.
     Но все уже и так повернули  за ними, то ли разгадав их намерение, то ли
просто  инстинктивно  стараясь  не  терять  Друг  друга из вида.  От  быстро
прибывающей  воды  поток  в  столовой бурлил,  как  в  водовороте,  стремясь
затянуть людей в свой губительный омут. Растянувшись  цепочкой и поддерживая
друг друга, группа медленно и осторожно продвигалась к выходу. Но вот кто-то
ударился  о  проплывающий  мимо  стол,  цепочка  покачнулась,  двое  мужчин,
поддерживающие с  двух сторон полубессознательную женщину, упали,  и тут  же
все  трое были смыты  потоком в бурлящую воронку.  Одному  из мужчин удалось
выбраться. Кашляя  и отплевываясь,  он присоединился  к оставшейся группе, а
двое других навсегда исчезли под водой.
     -- Пошли быстрее! -- крикнула Клер. -- Вода прибывает очень  быстро. Мы
должны успеть выбраться отсюда, пока это еще возможно!
     Казалось, они  шли целую  вечность,  дюйм за  дюймом  борясь с потоком,
пытаясь удержать тех, кто падал, чтобы не дать им утонуть, и все же теряя то
одного,  то  другого,  пока  наконец  не  оказались  в нескольких  футах  от
прилавка.   Клер,  шедшая  впереди,   радостно  вскрикнула,  ухватившись  за
алюминиевые  перила  барьера,  вдоль  которого  обычно двигалась очередь  на
раздачу.  Она  подтянулась  на  руках,  таким  образом  преодолев  последние
несколько футов,  остальные  последовали ее  примеру.  Вода уже доходила  до
бедер и хлестала с неослабевающей силой.
     Заглянув  в  кухню.  Клер  заметила,  что  дверь,  ведущая  в  коридор,
распахнута  настежь.  Это  не  очень  понравилось  ей,  но  все  же  она  не
сомневалась,  что они  приняли верное решение. Через дверь столовой  они  бы
просто не выбрались отсюда, встречный поток им бы не удалось пересилить.
     Мужчина,  шедший следом  за  Клер, перелез через  барьер и  добрался до
прилавка.  Еще  несколько  человек  последовали за ним.  Один, поднырнув под
перила, вынырнул с другой стороны.
     Клер,  стоя на цыпочках, тоже  собиралась перебраться через перила. Том
помог  ей. Но, едва  спрыгнув, она  отпрянула назад, онемев от страха,  лишь
протянула дрожащую руку, указывая Тому на прилавок.
     Там сидела огромная черная крыса.
     Ее мокрая шерсть торчала острыми  иглами, как у дикобраза.  Несмотря на
то  что  Клер  была  без  очков, это  чудовище она  видела отчетливо во всех
подробностях  -- черное  на желтом  прилавке, с длинными  острыми  клыками и
сильными когтистыми лапами.
     Рядом с ней появилась еще одна крыса. Потом еще и еще...
     И все они смотрели на Клер злыми  косящими желтыми глазками,  в которых
отражалась ее смерть.
     Клер вскрикнула и потеряла сознание.
        <i>Глава 17</i>
     До сегодняшнего для Эллисон  не только никогда не стрелял ни  из какого
оружия,  но даже и не держал его в  руках. И сейчас  испытал  вдруг какое-то
новое и волнующее чувство.
     Когда несколько  часов назад  они,  отняв  у  Дили ключи  от оружейного
склада,  рассматривали  скопившиеся там  старые и новые  образцы  различного
оружия, собранного всеми правительствами, в том числе и нынешним, на  случай
народного  восстания, Эллисон  ни  с  того  ни с сего разволновался.  Оружие
вызывало  в нем  страх и какое-то необъяснимое возбуждение.  Более того, оно
казалось  ему красивым,  а  матовый  блеск  его  черного  покрытия  каким-то
нездоровым светом отражался в глазах Эллисона.
     Фарадей, в юности служивший несколько лет в армии сначала по призыву, а
потом по контракту, хорошо разбирался в марках пистолетов и автоматов разных
систем и поэтому провел короткий инструктаж.
     Эллисон  сделал свой  выбор сразу.  Он просто  глаз  не  мог отвести от
гладкого круглого  ствола  автомата. Охватившее его  возбуждение было сродни
сексуальному,  ему  хотелось  потрогать автомат, погладить  его, ощутить его
живую  силу. Фарадей  одобрил  его  выбор,  сказав,  что  пользоваться  этим
автоматом довольно просто и что хоть из него нельзя вести  прицельный огонь,
зато он обладает  большой убойной силой. Когда Эллисон  взял в руки автомат,
он ощутил небывалый прилив  сил,  это ощущение горячей волной прокатилось по
всему его телу,  и он  почувствовал, что его член тоже отреагировал на  этот
импульс, будто  он прижимал  к себе не металлическую  игрушку, а женщину. Он
почувствовал себя настоящим мужчиной.  Прав  был психиатр, утверждавший, что
оружие в руках мужчины ассоциируется  в его сознании с собственным  пенисом,
будто является его продолжением.  "Ну, если  не продолжением,  то  во всяком
случае приятным дополнением", -- с явным удовольствием подумал Эллисон.
     В  небольшом, но весьма  внушительном арсенале убежища  имелся огромный
выбор: самозаряжающиеся ружья,  пулеметы общего назначения калибра 7,62  мм,
револьверы,  "смит-и-вессон",  модель  64, ружья,  стреляющие пластмассовыми
пулями,  гранаты  и баллоны с  газом  С5.  Хранились  на  складе и  охранные
устройства,  и переносная аппаратура связи,  противогазы и  даже пластиковые
щиты. Но Эллисона интересовало оружие.  Да и не его одного. Правда, Стрэчен,
ставший неофициальным лидером после мини-переворота  в убежище, ни к чему не
проявлял интереса. Зато другие  мужчины весьма охотно, с явным удовольствием
прицеливались, нажимали  на курки и  смеялись,  как  мальчишки,  играющие  в
войну.
     Конечно, для  их мини-переворота, для этой жалкой революции им вовсе не
нужно было оружие. Но Эллисона и кое-кого  еще беспокоила реакция на события
в убежище разведывательной группы, поскольку все произошло в их  отсутствие.
Особенно  их волновало,  как воспримет  все  Калвер,  который так и  остался
темной  лошадкой. Он  был непредсказуем, и его немного побаивались, несмотря
на его дружелюбие и явное нежелание однозначно принимать чью-либо сторону. У
него было свое мнение  по любому поводу, и именно поэтому они не знали, чего
можно  ожидать от него по возвращении.  А он был вооружен, это они  знали от
Дили.  Конечно,  Калвер  не давал  никакого повода  бояться  его, он  не был
агрессивен, скорее погружен в себя, в  свои мысли, хоть и принимал участие в
решении  общих проблем.  Но им этого было  мало,  они  хотели, чтобы  он жил
интересами коллектива.
     Поэтому и встретили  его весьма  настороженно и некоторое время держали
под  прицелами своих револьверов.  Правда,  поняв, что Кал-вер  и не  думает
оказывать никакого сопротивления, они испытали явное  облегчение, потому что
никто из них наверняка  не смог  бы выстрелить в человека. Во всяком случае,
Эллисон  это понял сразу: одно  дело  ощущение  силы и  власти, которое дает
оружие и возможность припугнуть, и совсем другое -- убить человека.
     Правда, мир изменился, все привычные устои вдруг  рухнули, и в человеке
тоже происходили  какие-то  перемены.  Каждый это  чувствовал на собственном
опыте.  И Эллисон  тоже. Если  раньше смерть человека, а тем более убийство,
он, так  же как и большинство нормальных людей, воспринимал как трагедию, то
сейчас, после  массового уничтожения людей,  которое  они  пережили,  смерть
становилась  обычным явлением.  Так  теперь  считали многие,  в том числе  и
Эллисон. Для того чтобы выжить, надо быть жестоким.  А  он хотел жить. Очень
хотел.
     Осмотрев  арсенал, группа  заговорщиков,  а точнее,  те,  кто руководил
заговором,  вернулись в центр управления, чтобы продолжить переговоры с Дили
и все еще колеблющимся Фарадеем,  который никак  не мог решить,  чью сторону
ему  принять.  Оружие  со  склада взял  с собой только Эллисон. И не столько
потому, что готов был  применить его (он  всерьез и не думал о том, что  это
понадобится), просто он не мог выпустить из рук  буквально привороживший его
автомат.
     Позже, когда в убежище ворвалась вода, стоя по пояс в бурном потоке, он
обнаружил цель, по которой можно стрелять. Вернее,  много целей -- ползущих,
плывущих,  мчащихся  на  него  вместе   с  потоком  воды:  черных,  гладких,
извивающихся.
     Сначала  он решил  расстрелять  крыс,  крадущихся  по  трубопроводам  и
кабелям.  Пули  прошивали  их мягкие  тела, царапали  металл,  застревали  в
бетонном потолке. Убитые и раненые  крысы плюхались в  воду, расцвечивая  ее
красными  пятнами. Одна из крыс запуталась  в перебитом пулями электрическом
кабеле,  она висела  на  нем, и ее  жирное тело  сотрясалось и дергалось  от
пробегающего  по  нему  тока. Она  дико  пищала и  бешено  дрыгала лапами  в
воздухе.
     Еще  несколько  крыс прыгнули на  платформу  почти  над  самой  головой
Эллисона.  Он понял, что  всех их  не перестреляет,  и начал по  возможности
быстро, насколько  позволяло сильное течение, пробираться в коридор, держась
за  стойки с оборудованием,  чтобы  устоять  на  ногах.  Крыс  на  платформе
становилось все больше, и он решил расправиться с ними.  Уперевшись спиной в
стойку  с оборудованием  и  широко  расставив ноги для устойчивости, Эллисон
нажал на курок и только тут заметил трех человек, бегущих по платформе.
     Калвер дернул  Кэт  вниз,  когда  пули засвистели у  них  над головами.
Фэрбенк  тоже  заметил  человека,  стреляющего  по  ним  из автомата, быстро
пригнулся  и   громко  выругался,  увидев   крысу,  свалившуюся   сверху   и
извивающуюся в предсмертных судорогах в нескольких дюймах от него.
     За  спиной  у  Калвера  что-то  стукнуло,  и  платформа  как-то странно
завибрировала. Он быстро обернулся и увидел крысу, подползающую к его ногам.
Ему показалось, что  она смотрит на него со злобной усмешкой,  хотя глаза ее
почти остекленели. Калвер напрягся,  ожидая, что  в последнем,  предсмертном
прыжке она все же набросится на него. Он приготовился  к схватке, но  крыса,
дернувшись  несколько  раз,  замерла  в  напряженной  позе,  будто  все  еще
готовилась к  нападению, ощерив пасть и обнажив зубы. Глаза ее зло  смотрели
на Калвера. Но она была мертва.
     Еще одна  раненая тварь  свалилась сверху прямо на спину Кэт.  Де-вушка
дико закричала,  чувствуя тяжелую,  извивающуюся от боли  смертоносную тушу,
скребущую острыми когтями ее кожу сквозь тонкую  ткань блузки. В этот момент
погас свет, Калвер в темноте  подскочил к Кэт и первое, что увидел при  ярко
вспыхнувшем свете, -- кровь  на разорванной блузке  девушки. Однако он почти
сразу  же  сообразил, что это истекает кровью раненая  крыса.  Схватив ее за
загривок и стараясь не дать ей вцепиться зубами в его руку, Калвер перекинул
ее  через  перила в  воду.  Крыса еще какое-то время яростно  сопротивлялась
потоку, но это уже была агония. Вскоре она исчезла под водой.
     Эллисон наконец прекратил  огонь.  Он узнал Калвера и теперь смотрел на
него затравленно,  ожидая возмездия. Но Калвер, не обращая на него внимание,
обнял Кэт, пытаясь  успокоить ее. Зато уж Фэрбенк отвел душу и, не стесняясь
в выражениях, сказал Эллисону все, что о нем думает.
     Кэт  прижималась  к  Калверу,  дрожа  всем  телом.  Но,  приподняв   ее
подбородок  и заглянув девушке в глаза, он увидел не  страх,  а  безысходное
отчаяние.  Однако вода  интенсивно  прибывала, в любой момент мог  погаснуть
свет, и крысы были повсюду --  времени на сантименты не было. Калверу  очень
хотелось  приласкать, ободрить, утешить бедную  девушку, но вместо этого  он
прошептал ей на ухо:
     -- Кэт, мы должны снова спуститься в воду.
     --  Зачем?! --  вскрикнула  она,  и он расслышал панические  нотки в ее
дрожащем голосе. -- Нам вообще некуда идти, живыми мы отсюда не выберемся!
     -- Выберемся! Но у  нас нет оружия, чтобы отбиваться от крыс здесь,  на
платформе.  Надо  побыстрее пройти  по воде, пока  она  не поднялась слишком
высоко.
     Калвер не стал говорить  о крысах, ползущих по трубопроводам и кабелям.
Но Кэт, кажется, вообще не слушала его.
     -- Оставьте меня здесь! -- закричала она почти истерически. -- Я больше
никуда не пойду! Я не буду спускаться в воду.
     --  Нет, ты  пойдешь! -- прокричал Калвер и  стал  силой поднимать Кэт,
сидевшую на платформе.
     Она  уже  не  могла  сопротивляться  и  подчинилась.  Но  тут глаза  ее
расширились  от  ужаса  -- она увидела то,  что Калвер  хотел скрыть от нее:
множество  черных  чудовищных  созданий,  ползущих  над  ними.  Она замотала
головой, но  стоявший рядом с ними  Фэрбенк,  задрав голову вверх, прокричал
какое-то  страшное ругательство и стал быстро,  не оглядываясь спускаться по
лестнице в бурлящий поток.  Перед тем как  нырнуть  в  воду,  он оглянулся и
встретился взглядом с Калвером. Они понимали друг друга без слов, да и какие
слова могли передать их состояние!
     Кэт  почти в беспамятстве  стала спускаться  следом  за Фэрбенком,  но,
когда ее  ноги снова  погрузились в пенистую воду, она  замерла. Не давая ей
опомниться, Калвер  довольно  резко  подтолкнул Кэт  в спину.  Ледяная  вода
коснулась ее бедер, живота, у нее перехватило дыхание,  она чувствовала, что
вода тянет ее вниз, смывает с лестницы,  и все же ей показалось, что течение
немного ослабло. Но тем не менее, если  бы не Фэрбенк, она не удержалась  бы
на ногах, оторвавшись от лестницы.
     Калвер тоже вошел в воду, и в это время Эллисон снова выпустил короткую
очередь  из автомата.  Калвер оглянулся, и  его поразило радостное выражение
лица Эллисона. Похоже, тот получал удовольствие от этой пальбы.
     -- Эллисон,  прекратите стрелять! Где Дили и  все остальные? -- крикнул
Калвер.
     Эллисон  нехотя  опустил  автомат  и  махнул  рукой  в  сторону  центра
управления. Затем посмотрел вверх  и снова прицелился. Калвер подумал, что у
Эллисона взгляд хищника, подкараулившего свою добычу. Он  был явно  захвачен
азартом,  нездоровым азартом убийцы.  Слава  Богу,  мишенью  ему служили эти
черные твари.  Безусловно,  поведение Эллисона  было  сродни  тем  неврозам,
срывам и даже некоторым признакам безумия,  которые  проявлялись и у  других
обитателей  убежища  под  влиянием  всего  пережитого,  от  неопределенности
нынешнего существования и постоянного  чувства опасности, преследующей  их в
этом  замкнутом  подземном  пространстве.  Только  выражалось   это  у  всех
по-разному.
     В дверях  центра управления  появилось  несколько  человек.  Они  пошли
навстречу потоку, то и дело озираясь по сторонам, пытаясь  понять, что здесь
происходит. Среди них Калвер увидел Дили, испуганное лицо которого напомнило
Калверу  их  первую встречу  в  день  взрыва. Казалось,  с  тех  пор  прошла
вечность.
     Калвер направился к этой группе, а Кэт и Фэрбенк старались ни на шаг не
отставать  от  него. По  воде плыли  обломки оборудования,  мебели, какие-то
бумаги, книги, изуродованные  автоматной очередью крысиные трупы --  все это
кружилось вокруг них в  каком-то  безумном танце. Калвер поравнялся  с Дили,
когда  откуда-то  издалека, из другого  конца  комплекса донеслись одиночные
выстрелы. Это словно подстегнуло ненадолго  прекратившего пальбу Эллисона, и
он снова открыл огонь.
     -- Выдержит ли  убежище такой напор воды? -- прокричал Калвер. -- Может
ли его затопить полностью? Отвечайте, Дили!
     --  Я  не знаю... --  неуверенно  начал тот,  но, оборвав  самого себя,
прокричал: -- Да Господи, конечно же, может, если дверь, ведущая в  туннель,
не закрыта.
     -- Ее кто-то открыл, пытаясь выйти отсюда, и вода хлынула вниз.
     -- Тогда все зависит от мощности потока, поэтому сейчас трудно что-либо
сказать.
     -- Но мы находимся над канализационными трубами?
     Дили отрицательно покачал головой.
     -- О  черт! -- воскликнул Калвер.  --  Ладно, надо  действовать.  Самое
безопасное --  пробираться по  платформам с оборудованием. Но сначала  нужно
отключить электроэнергию,  пока  все это не взорвалось к чертовой  матери. И
еще нужно, чтобы у каждого было оружие, иначе  нам не отбиться  от  крыс, их
здесь полным-полно.
     -- Нет, нет,  мы больше не можем  задерживаться  в убежище ни по какому
поводу. Нужно немедленно уходить! -- Голос Дили дрожал.
     Он сделал  шаг в  сторону, чтобы обойти Калвера, но тот схватил  его за
руку.
     -- Отсюда нет выхода.  Я же  сказал вам:  вода попадает в убежище через
открытую дверь, ведущую в туннель. Там мы не пройдем!
     -- Есть еще один выход, которым мы попробуем воспользоваться.
     Калвер,  теряя  самообладание,  схватил  Дили  за  лацканы  пиджака  и,
притянув к себе, прокричал:
     -- Что ты сказал, ублюдок?! Ты сказал, что есть еще один выход?
     Дили был напуган таким срывом  Калвера, всегда  старавшегося  сохранять
спокойствие.
     Он вырвался из его рук и быстро, словно оправдываясь, прокричал:
     -- Да, должен быть еще один выход, он выведет нас прямо на поверхность!
     -- Где он?..
     -- О Господи, посмотрите!
     От крика Фарадея все вздрогнули и оглянулись.
     То, что  увидел  Калвер,  заставило  его забыть  о  Дили, о собственном
спасении и  вообще  обо  всем  на  свете.  По  коридору,  ведущему в  кухню,
навстречу им шла Клер Рейнольдс. Она шла, держась за стену, а за ней красным
шлейфом  тянулся по  воде  кровавый след. Рот ее  был  широко открыт в немом
крике,  а взгляд беспомощных  без очков глаз  казался диким, почти безумным.
Голова была неестественно откинута, будто что-то тянуло ее назад.
     Калвер все  понял, прежде чем увидел черную крысу, прильнувшую к  спине
Клер и впившуюся в ее шею. Другие крысы плыли рядом  -- две, три, четыре, --
не  обращая на  Клер  никакого внимания, будто она была  собственностью  той
твари, которая первая набросилась на нее. А может быть, они чувствовали, что
и им не слишком долго придется искать добычу.
     Из-за  распределительного  щита, за  которым располагался  артезианский
колодец, выплыли еще  несколько  крыс.  Может, они вместе с водой проникли в
убежище именно отсюда,  подумал  Калвер,  спеша на  помощь  Клер.  Он бежал,
высоко поднимая ноги и отгребая руками воду.
     Крошечные водяные фонтанчики разрывались перед ним, словно прокладывали
дорожку. Он понял, что это пули, и обернулся к Эллисону, чтобы  предупредить
его, что Клер слишком близко и пули могут угодить в нее.
     Но  то ли  голос Калвера  потонул  в  общем шуме, то ли Эллисон  совсем
обезумел, он продолжал палить в эту сторону, рискуя попасть и в Калвера, и в
Клер. Похоже, это нисколько не  беспокоило  Эллисона. Калвер видел, как Клер
делает слабые попытки дотянуться до  крысы, будто в ее силах сбросить с себя
это чудовище.
     Черные  туши то  там, то  здесь выныривали из воды, прошитые автоматной
очередью, и их визг, похожий на  плач  ребенка, перекрывал все другие  шумы.
Еще не раненные крысы от  этого дикого визга теряли ориентацию, сбивались  в
кучи  и пищали от страха.  Две совершенно обезумевшие от  общей паники крысы
подплыли к Калверу, готовые наброситься на него.
     Автоматная очередь  разнесла  череп  одной  из них и  разорвала пополам
жирное  тело  другой. Обе  исчезли под водой,  и лишь огромное темно-красное
пятно осталось на том месте, где они только что готовились к нападению.
     Калвер снова двинулся вперед, моля Бога,  чтобы Эллисон целился в крыс,
которые не были так близко от  него и Клер, иначе не миновать беды. Фэрбенк,
со стороны наблюдавший эту сцену, уже полностью оценил обстановку и всю меру
опасности,  грозившей Калверу и  Клер, и попытался добраться до Эллисона. Он
был уже в нескольких футах от него, когда плывущий по воде труп ударил его в
грудь.  Потеряв равновесие и опрокинувшись на спину, Фэрбенк упал в бурлящий
поток,  успев  краем  глаза разглядеть  кровавое  месиво на  том  месте, где
когда-то у  человека  было  лицо. Барахтаясь  в воде, Фэрбенк  ухватился  за
раскинутые  руки  покойника,  подумав,  что  это  какая-то  опора,  их  руки
переплелись,  и они  вместе  ушли  под воду. От  страха Фэрбенк  вскрикнул и
наглотался воды так, что стал задыхаться,  чувствуя,  что  вода  проникает в
легкие.  Собрав  последние  силы,  он   все   же  вынырнул  на  поверхность,
отплевываясь, ловя ртом воздух и  размахивая руками, чтобы снова не потерять
равновесие.
     Калвер был уже в пяти ярдах от Клер,  когда  автоматная очередь прошила
ее  грудь,  скользнула  по  щеке и  дальше по  стене у  нее  за спиной.  Она
повернулась  лицом к Калверу, забыв о крысе  и словно бы не  чувствуя больше
никакой  боли. Взгляд ее прояснился, будто эта  последняя  боль вывела ее из
состояния шока.
     Действительно, в  несколько последних мгновений, пока жизнь не оставила
ее измученное тело, Клер поняла, что произошло. Она удивительно ясно увидела
человека  с  автоматом,  который  убил  ее, она  даже  узнала  его  на таком
расстоянии --  это был Эллисон. Он в упор смотрел на нее, и выражение лица у
него  было  странным  --  испуганным и  радостным одновременно.  Она  видела
пузырящуюся  от пуль  воду,  причем  каждый  пузырек в отдельности  и каждую
искру, вылетающую из черного автомата Эллисона, видела так ясно, будто к ней
вернулось  зрение.  "Все,  несущее  смерть,  стало  черным  и  гладким",  --
мелькнуло у нее в сознании. Она видела лица людей, застывших перед  ней, как
на фотографии, узнала  всех и  безошибочно определила, что чувствует  в  эту
минуту  каждый из  них. Она видела, как искрится неисправное оборудование  в
противоположном конце зала, разбрасывая веселые, светящиеся, как бенгальские
огни, звезды. Клер все видела,  но больше не чувствовала ни боли, ни страха.
Все  отступило  перед лицом  смерти.  Она  лишь  отчетливо  видела  все, что
сопровождает  последний момент  ее жизни  --  и  не только то  страшное, что
окружало ее  сейчас  здесь,  в  этом  убежище, но и  то, что было в ее жизни
прежде: свое счастливое, навсегда  ушедшее прошлое. Смерть не пугала ее, она
была ничуть  не страшнее той  жизни,  которая  теперь  выпала  на  их  долю.
Наоборот  --  чем скорее  прервется этот  кошмар,  тем лучше.  Сильная  боль
последней  вспышкой  пронзила  сознание  Клер.  Она  закрыла глаза, медленно
соскользнула по стене вниз и  скрылась под водой. А все еще  мертвой хваткой
впившаяся зубами в  ее тело раненая крыса делала слабые попытки выбраться на
поверхность. Но у нее не было  сил разомкнуть челюсти,  и она тоже  погибла,
став жертвой собственной алчности.
     Калвер, с ужасом наблюдавший последние мгновения жизни Клер, как только
ее тело скрылось под водой, сам не понимая, зачем это делает, нырнул следом.
Прижимая к себе ее обмякшее тело, он выпрямился и прислонился к стене, чтобы
отдышаться. И  только тут заметил крысу, все еще висевшую на шее у Клер. Она
была  жива, ее  лапы дергались, царапая мертвое тело Клер, но  она так  и не
разомкнула челюстей, перекусивших шейные  позвонки бедной  женщины. Чуть  не
плача от  ненависти  и  бессилия,  Калвер  попытался  одной  рукой  оторвать
агонизирующую крысу от ее жертвы, но гнусная тварь не желала, а может, уже и
не могла отпустить ее.
     В бешенстве от того, что крыса продолжает терзать  мертвую Клер, Калвер
схватил  черную  гадину  обеими  руками  за  горло.  Клер   при  этом  снова
соскользнула в воду, и, собрав все свои силы, Калвер наконец  оторвал от нее
крысу. Все еще извиваясь в его руках,  она сжимала зубами кусок кожи и мышц,
вырванный из тела Клер. Калвер со всего размаху ударил крысу о стену, скорее
догадываясь, чем слыша, что ее тонкие кости трещат и ломаются. Он бил  и бил
ее почти в беспамятстве, пока не почувствовал, что она тяжелым и неподвижным
грузом повисла в его руках. Тогда с  диким воплем отвращения он отшвырнул ее
от себя и снова нырнул под воду, чтобы вытащить Клер.
     Он  подержал ее на руках,  словно баюкая, как ребенка. Затем  осторожно
приподнял опущенное веко, чтобы убедиться в том, что она мертва,  хотя от ее
тела на него уже  веяло смертельным холодом. У Калвера все внутри сжалось от
сострадания, и он бережно, будто все еще мог причинить ей боль, опустил Клер
в воду.
     Калвер постоял несколько минут, прислонившись к стене и закрыв глаза, а
затем,  развернувшись,  пошел  назад.  Только  сейчас  он заметил, что  вода
поднялась и уже доходит ему до груди. Надо было спешить.
     Фэрбенк, прижав Эллисона к  приборному щиту и  схватив за горло, что-то
кричал,  и  лицо его было  перекошено  от  ярости.  Калвер  не  слышал  слов
Фэрбенка,  но  прекрасно  представлял, что  тот  мог  сказать этому ублюдку.
Стрэчен безуспешно пытался  разнять сцепившихся  Фэрбенка и Эллисона. Кэт, с
лицом, застывшим от горя, тоже прислонилась к какой-то опоре. Калвер обратил
внимание, что каждый постарался прижаться или к стойке с оборудованием,  или
к  приборному щиту,  или к  дверному проему. Будто  это  могло  спасти их от
сонмища  крыс, ползущих  над их головами, уже  слившихся в одно  колышущееся
черное зловещее облако. Некоторые крысы  прыгали  вниз на платформы и  тихо,
крадучись  ползли  по ним. Они  почему-то не проявляли агрессивности, словно
чего-то  выжидали. Или, возможно,  были  напуганы  шквальным  огнем, который
обрушил на них Эллисон.
     Калвер понял,  что  у них нет  больше  выбора:  надо  как  можно скорее
выбираться из  убежища.  Здесь они обречены. Не крысы,  так  вода или  взрыв
оборудования  --  что-нибудь одно  или  все вместе  уничтожит  их, если  они
промешкают еще какое-то время.
     Он  решительно  направился к Дили. Тот, увидев  выражение лица Калвера,
испуганно попятился в сторону центра управления, но поток несся именно в том
направлении. Тогда Дили устремился к лестнице, ведущей на платформу. Однако,
сделав  всего несколько  шагов, замер --  навстречу ему  по  платформе тихо,
стараясь не привлекать к себе внимание, ползли эти черные чудовища.
     Калвер резко дернул его назад и повернул лицом к себе.
     --  Где выход,  о котором вы  говорили,  Дили? -- прокричал  он. -- Где
другой выход?
     -- Калвер, посмотрите наверх, нам не выбраться отсюда. -- Дили обезумел
от страха.
     -- Я  все  видел.  У  нас  нет  времени  озираться по  сторонам.  Нужно
немедленно уходить, пока не поздно.
     Дили неловко оступился, поскользнувшись,  и его  чуть не смыло потоком,
но Калвер удержал его.
     --  Надо добраться до главной вентиляционной  шахты! -- выкрикнул Дили.
-- Там внутри  лестница,  ведущая  на  поверхность. Ступени  вмонтированы  в
стену.
     -- Черт побери, почему вы не сказали об этом раньше? Калвер замахнулся,
словно собирался ударить Дили. Ему  и  в самом  Деле  хотелось  этого, но он
сдержался. Позже,  когда  они выберутся  отсюда, он  с  удовольствием набьет
морду этому типу, если, конечно, им удастся выбраться.
     --  Почему же вы заставили нас  выходить наверх через туннели?  Вы ведь
прекрасно  знали,  что  это  чертовски опасно! Из-за  вас  погиб Мак-Ивен  и
пострадал Брайс!
     -- Но нам  необходимо было знать, в каком  состоянии находятся туннели.
Это главное звено связи с другими убежищами.
     --  Вы  просто негодяй, Дили!  Вам плевать  на человеческие  жизни!  Вы
дрожите  только  за  свою шкуру. Вы просто  обманули нас,  используя в своих
корыстных целях.
     -- Да  нет же, Калвер, нет! Это не так! Снаружи нельзя попасть в шахту,
вход в нее герметично закрыт изнутри...
     -- Господи, ведь мы могли бы... -- начал Калвер, но внезапно замолчал.
     Что  толку вести сейчас этот беспредметный  спор, когда убежище вот-вот
зальет  окончательно  и  полчища  крыс  готовы  наброситься  на  них,  чтобы
разорвать на куски.
     -- Хватит спорить. Пошли к шахте!
     Его слова прозвучали резко, как приказ, даже с некоторой угрозой.
     В  это время к ним подошел  Фарадей. Калвер  понял, что  тот  слышал их
разговор с Дили, и спросил, презрительно глядя на Фарадея:
     --  Полагаю, что вы,  старший  инженер  комплекса,  тоже знали об  этом
выходе через вентиляционную шахту? Фарадей энергично замотал головой.
     -- Нет,  нет! Я ничего об  этом не  знал.  Я не занимался эксплуатацией
помещения. В моей компетенции оборудование, приборы, электросистемы.
     -- Ладно.  Все.  Хватит  об  этом,  --  прервал  его  Калвер. --  Нужно
попытаться  собрать  всех  людей,  взять  кое-какие  запасы,  которые  могут
понадобиться наверху. Надо привести людей из лазарета. Возьмите  кого-нибудь
себе в помощь, Фарадей, и  отправляйтесь туда. А  затем ведите свою группу к
главной вентиляционной шахте. Проверьте спальни,  лаборатории, все помещения
по пути. Только не задерживайтесь. У нас слишком мало времени на сборы.
     --  А столовая  и  комнаты  отдыха? Там тоже могут быть  люди.  Фарадей
смотрел на Калвера, ожидая ответа.
     -- Я  думаю, что в столовой делать нечего. Вы видели  Клер  Рейнольдс и
стаю крыс, которая сопровождала ее? Похоже, что в столовой не осталось живых
людей.
     Калвер посмотрел вверх. Несколько крыс сидели прямо  над их  головами и
настороженно следили за каждым их движением.
     -- Фэрбенк! -- громко  позвал он, но тот не услышал его за общим шумом,
и, кроме того, он все еще выяснял отношения с Эллисоном.
     Калвер  поспешил  к ним, сейчас не время для споров, а того, что сделал
Эллисон, не поправить ни  словами, ни  кулаками.  Первым делом  он  выхватил
автомат  из рук Эллисона, боясь, что  тот натворит новых  бел.  Он  не очень
хорошо знал, как управляться с автоматом, но надеялся, что если тот заряжен,
то ему удастся осуществить задуманное.
     Фэрбенк, Эллисон и  Стрэчен, оцепенев  от неожиданности, с  недоумением
наблюдали за  Калвером.  А тот,  подняв  автомат  вверх, нажал  на  курок  и
выпустил длинную очередь.
     Пули градом  застучали  по металлическим обшивкам приборов, по корпусам
оборудования,  рикошетом  отскакивая от стен и потолка,  впивались  в черные
жирные  тела  замерших  чудовищ.  Крысы летели  отовсюду,  раненые,  убитые,
напуганные, они дико визжали и метались из стороны в сторону, как безумные.
     Калвер понял, что главное,  к  чему он стремился, удалось: он  вселил в
них   страх  перед   человеком-агрессором,   человеком-убийцей,   человеком,
способным  защитить  себя. Больше  эти  гнусные твари  не  будут  считать их
жалкими, беспомощными существами, легкой добычей.
     Прекратив  стрелять, Калвер быстро рассказал всем то, что узнал от Дили
о  запасном выходе. По реакции Фэрбенка, Эллисона и  Стрэчена он понял, что,
не  будь  обстоятельства столь  критическими, они расправились  бы  с  Дили,
возможно, даже убили его. И, честно говоря, он, Калвер, так был зол на Дили,
что с удовольствием помог бы им.
     -- Соберите  все,  что  можно  использовать для  защиты от  крыс, кроме
оружия. До арсенала уже не добраться, да кроме того, там все залито водой, а
у нас нет времени проверять исправность оружия. Но нам, несомненно, придется
защищаться  от  крыс, поэтому ищите, -- сказал он мужчинам. -- А потом сразу
же, как  можно быстрее,  пробирайтесь к главной  вентиляционной шахте, но по
дороге заглядывайте во все помещения и отсеки, чтобы  вывести оставшихся там
людей.
     --  Мы не будем никого  искать! -- воскликнул Стрэчен, дрожа от страха.
-- Мы сейчас же пойдем к шахте. Калвер нацелил автомат на Стрэчена.
     -- Повторяю  еще раз: вы обойдете все помещения  и  попытаетесь вывести
тех, кого еще можно спасти. -- Он старался говорить спокойно, но твердо.
     -- Хорошо, мы пойдем. Но верните мне мой автомат, -- взмолился Эллисон.
-- Не можем же мы идти без оружия.
     -- Нет, автомат  я вам не дам, -- сказал Калвер тоном,  не  допускающим
возражений.
     В  глазах Калвера  мелькнуло что-то такое,  отчего  Стрэчену и Эллисону
сделалось страшно. И страх этот был сродни  тому, который они испытали перед
всеми  нависшими  над ними опасностями.  Не произнеся  больше  ни слова, они
пошли  по  воде,  тревожно  оглядываясь  на  Калвера,  пока  не  исчезли  за
приборными стойками.
     Фэрбенк положил руку на плечо Калвера.
     -- Эй, не забывайте, что я с вами, -- сказал он.
     От его слов у  Калвера потеплело на душе, и он даже слегка расслабился,
насколько это было возможно в столь экстремальных обстоятельствах.
     -- Да, Фэрбенк, хорошо, что вы рядом. Пошли, дорога каждая минута.
     Он оттолкнулся от стены и, поддавшись  потоку, направился к Дили, Кэт и
небольшой группе людей, поджидавших их возле центра управления.  Фэрбенк шел
следом.  Ухватившись одной рукой за опору платформы, к  которой прислонилась
Кэт,  Калвер обнял  ее за плечи. Она прильнула к  нему,  глаза ее были полны
слез, а губы едва слышно прошептали:
     -- Бедная Клер.
     Что он мог сказать ей, чем утешить? Он лишь крепче прижал к себе убитую
горем девушку.
     --  Дили!  --  прокричал  он.  --  Нам  нужны  фонари. Дили показал  на
ближайшую дверь:
     -- Там за дверью, на полках!
     По  знаку  Калвера  Фэрбенк  поспешил  туда.   Он  шарил  по  полкам  в
затопленном помещении, ища фонари, лампы и что-нибудь еще, что можно было бы
использовать  как  оружие в борьбе с крысами. На длинном металлическом шкафу
Фэрбенк разглядел какую-то вполне, как ему показалось, подходящую штуковину,
вскарабкался на  ксерокс, едва  выглядывающий  из-под  воды, и протянул руку
наверх.
     Калвер  в это время  направился со своей группой к  проходу, ведущему к
главной вентиляционной шахте. В группе, кроме  него, Дили  и  Кэт, было  еще
пять  человек:  четыре инженера  и  сторож.  Они  выстроились  в  цепочку  и
поддерживали друг  друга,  так  как  течение  в  коридоре,  по  которому  им
предстояло  пройти,  было очень  сильным  -- именно в этом  месте  сходились
встречные потоки воды, образуя водоворот.
     Калвер шел  впереди, обхватив  за  талию  Кэт  и прижимая ее к  себе. В
другой  руке  он  держал   автомат.  За  ними  шел  чернокожий  инженер   по
эксплуатации Джексон, потом  Дили, затем еще  три инженера  балансировали  в
потоке, стараясь не потерять равновесие. Замыкал  цепочку сторож, он  как бы
выполнял  роль  якоря,  стоя  на  месте  и прижимаясь к  стене,  чтобы  дать
возможность остальным выбраться в более  безопасное место. Тогда  они смогут
помочь ему.
     Калвер держал автомат дулом вверх и время от  времени выпускал короткие
очереди,  заставляя крыс разбегаться  в  стороны, при  этом  они  выискивали
уголки потемнее, где их почти невозможно было разглядеть. Однако он заметил,
что крысы уже немного привыкли к этой пальбе и не так боятся, как прежде, во
всяком случае, они  довольно  быстро возвращались  назад, лишь только Калвер
прекращал огонь, и тихонько крались в том же направлении, будто сопровождали
группу людей, выжидая наиболее подходящий момент для нападения.
     Калвер  снова  нажал  на  курок,  но  автомат  молчал.  Черт! Кончились
патроны! Он застонал от отчаяния.
     До  главной вентиляционной шахты  было недалеко. Однако  еще предстояло
выбраться из этого коридора и повернуть налево к распределительному щиту, но
у Калвера  уже не было уверенности, что им удастся добраться до  цели.  Вода
продолжала  прибывать,  стаи  крыс шли за ними  по  пятам.  Да к тому же все
вокруг  заволакивало  едким  дымом, от которого слезились глаза и невыносимо
першило в  горле.  Это  было  что-то  новое, непредвиденное.  Дым  спускался
откуда-то сверху, окутывая все вокруг плотным туманом. Калвер  почувствовал,
что становится трудно дышать. О черт! Какое разнообразие возможных вариантов
смерти  ожидало  их: помимо  всего прочего, они  еще  могли задохнуться  или
заживо сгореть.
     Взрыв,  казалось,  потряс   убежище  до  основания.  Калвер  неожиданно
оказался  под  водой:  то   ли   сам  нырнул,  то  ли  его  накрыло  волной,
образовавшейся при взрыве, -- этого он не помнил. Взрыв оглушил его.
     Вынырнув, Калвер обнаружил, что свет в  убежище  погас. Лишь откуда-то,
из дальнего конца коридора,  доносилось сюда какое-то дрожащее свечение. Что
это,  Калвер  не  мог  понять,  только  видел,  как  это огненное  мерцание,
разрастаясь, с  каждой секундой приближалось  к  нему, разрывая едкую завесу
тумана, и вот-вот должно было поглотить его, сжечь, испепелить.
     Калвер успел подумать, что в этом аду, в котором они все оказались, нет
предела плохому -- каждое мгновение порождает новый кошмар.
        <i>Глава 18</i>
     Реальность показалась  Брайсу почище  любого кошмара  из его  снов.  Он
вышел из забытья, уже  отлично сознавая, что болезнь все-таки зацепила  его.
Ее симптомы еще не были очевидными, но сухость в горле, жжение где-то внутри
и  дикая головная  боль говорили, что  до агонии недалеко. Пройдет несколько
дней -- и появятся возбуждение, растерянность, галлюцинации, потом -- спазм,
окостенение  шеи  и  спины,  судороги, а там,  глядишь, и  паралич.  В Штабе
Гражданской обороны во время подготовки говорили об этих симптомах, и теперь
Брайса бросало в дрожь при одной мысли о неминуемо надвигающейся боли. Скоро
он  не  сможет пить,  а уж это  вообще приведет его в бешенство, заставит до
смерти бояться любой жидкости, и даже собственная слюна будет вызывать ужас.
Судороги и безумие постепенно  доведут  его  до комы, полного изнеможения от
боли, а  следом за  этим придет и смерть,  которую  поневоле воспримешь  как
милосердие.
     Рука  его  на   мгновение  онемела,   но  тут  он  вспомнил,  с   какой
стремительностью  лечила  его  доктор Рейнольдс,  и  новый  приступ  тошноты
охватил Брайса.
     Сделав  противоболевой укол, она сдавила  обрубки его  пальцев так, что
они  стали кровоточить еще  больше.  Затем, ловко  орудуя шприцем, она ввела
прямо в открытые раны бензалкониум, антисептический очиститель,  а следом --
небольшую дозу азотной кислоты. На его протестующие  стоны она  не  обращала
никакого  внимания.  К  тому  моменты,  когда   она  обрабатывала  его  раны
антисывороткой, Брайс уже рыдал и был на грани потери сознания. Но тут-то он
и получил очередную дозу прямо в мышцу у запястья.
     Брайс все еще молил оставить его в покое, а она уже принялась методично
прокалывать   его   живот   пониже   четырнадцатого   ребра,   пятнадцатого,
шестнадцатого... После семнадцатого  он потерял счет. А доктор Рейнольдс тем
временем невозмутимо растолковывала ему, что эта процедура, мол,  совершенно
необходима, если уж он  собирается выжить.  Она по-прежнему игнорировала его
протесты,  становившиеся все отчаяннее,  но и все слабее по  мере  того, как
игла  снова  и снова пронзала его тело. А она все говорила о том, что каждая
инъекция  --  это,  мол, разжиженный вирус, приготовленный из мозга  бешеных
животных... Как  будто это  могло волновать  его в те  минуты!  Когда доктор
Рейнольдс  наконец  кончила  все  процедуры,  Брайса  уже  вообще  ничто  не
волновало, даже  о себе  он не думал. Опрокинувшись в  обмороке на койку, он
погрузился в сладостное забвение.
     И  вот теперь проснуться, улавливая первые укусы этой проклятой болезни
и понимая, что это не просто результат обезболивающих  инъекций, не побочное
действие  антисыворотки,  а  что  само лечение  не помогает, что болезнь уже
глубоко в нем... И ощущать, как она расползается,  растекается  с  кровью по
всему его телу, медленно начинать понимать, что не в  порядке и еще кое-что,
и все  же продолжать  лежать здесь  вместе с другими еще уцелевшими больными
под слабыми лампами этого  корабельного лазарета, прислушиваясь  к воплям  и
крикам за  закрытой дверью, к этому  странному скрежещущему  звуку, к плеску
воды вокруг коек внутри самой палаты. Какие странные звуки...  Похожие на...
на артиллерийскую канонаду!
     Брайс  уселся  на  койке,  и  все  вокруг,  кому  позволяло  состояние,
проделали то же самое. Все были не просто испуганы, но впали в какой-то шок.
Одна женщина вдруг пронзительно завизжала, увидев,  что вода  подмачивает ее
матрац.
     Небольшие волны стали захлестывать край одеяла Брайса, и он отодвинулся
назад, к стене. Когда спустя мгновение вся эта битком набитая койками палата
стала раскачиваться в безумном  ритме маятника, он все еще не  мог прийти  в
себя. Кто-то бултыхнулся вниз рядом с его койкой, и Брайс вздрогнул от укуса
ледяной воды в щеку. В воду стали падать  и другие, а  Брайс, подтянув ноги,
скрючился там,  в темноте,  между своей  и  верхней койкой,  увертываясь  от
брызг, как будто это были капли кипятка.
     Больные возмущенно  кричали у запертой  двери,  отталкивая друг  друга,
чтобы выскочить первым.
     Брайс догадывался, чем грозит все это, но  он был  не в  состоянии даже
выговорить те слова, которые предостерегали  бы этих людей. Он только поднял
свою изувеченную руку, глаза его заклинали их остановиться, а рот открылся в
скрежещущем крике. Но этот звук был слишком слаб, чтобы его услышали.
     Вдруг  дверь  рывком  распахнулась, и  ворвавшийся  в  нее  поток  воды
отшвырнул всех  назад. В считанные секунды вода дошла  Брайсу до плеч, и ему
пришлось  переползти  с  нижней койки на верхнюю.  Вокруг него,  сражаясь  с
потоком,   барахтались   едва  различимые  фигуры,  тяжелые  железные  койки
сдвинулись с  места.  Сначала  медленно,  подобно  огромным,  неповоротливым
животным,  но  вскоре  напор  воды   стал   так   силен,  что   койки  стали
опрокидываться, разламываться, откатываться к углам палаты.
     Брайса  сбросило  вниз,  и  легкий  шок,  который  он  получил, уйдя на
мгновение  под воду,  окончательно  выбил из него застрявшие в теле  остатки
наркотика.  Он поднялся, отплевываясь и  кашляя,  путаясь в  чужих  руках  и
ногах,  отталкивая  их,  как  и  они  отталкивали  его.  Двухъярусная  койка
опрокинулась  на  него,  и  он  снова  оказался под  водой, задыхаясь от  ее
отвратительного вкуса. Железный каркас койки тяжело лежал на его груди.
     Брайс попробовал бороться с этим весом, но во время этой борьбы  сквозь
охватившее  его  чувство   ужаса   пробился   какой-то  голос,  спокойный  и
вкрадчивый.
     --  Зачем  утруждать   себя  борьбой?  --  спрашивал  голос.  --  Зачем
сопротивляться, если смерть неизбежна?
     Брайс  попытался сбросить с  себя металлическую койку,  но  тут подплыл
матрац  и опустился  ему прямо на лицо,  словно стремясь удушить  по тайному
сговору с водой.
     -- А чем плох такой вариант смерти? -- лукаво спросил внутренний голос.
-- Уж это будет получше, чем безумие и боль.
     Койка приподнялась  на несколько дюймов, потом снова тяжело опустилась,
будто к  ней  добавился новый вес. А может быть, просто  кто-то взобрался на
нее, спасаясь от наводнения?
     -- Всего-то одна-две неприятные минуты, прежде чем погрузиться в сон, в
сон,  более глубокий  и  мирный,  чем  любой из  твоих прежних снов. Его уже
никогда  и ничто не прервет, ничто и никогда не  посягнет на него. И никогда
уже тебя не потревожит эта жизнь.
     -- Да, -- отвечал голосу Брайс, -- это было бы так хорошо, так желанно.
Но вот эта боль, как мне перенести ее сейчас?
     -- Легко. Ты только не сопротивляйся этому,  ведь это тайна, это выход.
Всего  лишь  несколько  неприятных мгновений,  а  потом  ты  поплывешь.  Вот
увидишь.
     -- Я что, уже сошел с ума? Неужели эта болезнь ударяет так быстро?
     -- Нет-нет, ты не сошел с ума. Просто такое бесхлопотное умирание будет
самым мудрым из всего, что ты когда-либо сделал.
     -- Но мои легкие рвутся на куски. Они болят, болят!
     -- Это ненадолго. Дыши в воде. Один глубокий вдох --  и больше не будет
никакой боли. -- Я не могу. Я боюсь.
     -- Это легче, чем ты думаешь.
     -- Кто ты?
     -- Я твой друг. Я -- это ты.
     -- А ты останешься со мной?
     -- Всегда.
     -- Навеки...
     -- И во веки веков...
     -- ...аминь?..
     -- ...аминь...
     Огромным пузырем  последний  воздух судорожно  вышел из тела  Брайса, и
хотя  он в ужасе еще пытался  кричать, хотя его руки и  голова еще  бились в
воде, боль,  как и  обещал внутренний голос, была недолгой. Ласковые покровы
бессознания,  подобно  шелковистой  ткани,  окутали  его  глаза,  ослабло  и
унеслось  прочь  неудобство  от невозможности  дышать,  улетучивалась  боль.
Ощущение беспомощности уже не было таким страшным, а страдания стали утихать
и мучили теперь меньше, меньше, меньше...
     Это было именно так, как сказал голос: "Легко".
     И   никогда   больше   не   бежать  от   истребления,   не   страшиться
неопределенного будущего, не быть жертвой болезни, разрушающей разум и тело.
И больше никаких огорчений. Не жалеть же о них! Угасающая печаль. Спокойный,
бережный  дрейф. Внутренний голос не солгал.  Вот и тяжесть с груди исчезла.
Всплытие.  Вверх. Восхождение. Вверх. Что-то  дергает его? Бьет  его? Чьи-то
руки на  нем? Нет, только  не это.  Только не  сейчас!  Все  уже решено! Все
сговорено! Оставьте меня-я-я-я...
     Брайс продрался сквозь пузырящуюся поверхность, вода струей хлынула  из
его легких, а  он все еще пытался освободиться  от  рук, выдернувших его  из
этого  безмятежного покоя. Удушье заглушало  его протесты, вернулась и боль,
корежащая его мышцы. А два человека тем временем уже крепко держали его.
     --  Ударь  его  посильнее по  спине!  --  завопил  Фарадей.  --  Он  же
захлебнулся.
     Яркий свет ослепил Брайса.  Он  чувствовал, как  кто-то возится  с ним.
Неожиданно  мощный удар обрушился  на  его спину,  и  изо рта Брайса вылетел
фонтан воды и рвоты, пройдя чуть  выше двух  державших  его людей. Еще  один
удар,  и его  снова стошнило.  Он  в отчаянии всасывал воздух, непроизвольно
вдыхая и вдыхая его,  хотя всего какое-то мгновение назад ему казалось таким
облегчением, что этот воздух совершенно не нужен.
     Веббер, один  из  двух инженеров,  отправившихся  вместе  с Фарадеем  в
корабельный лазарет, стоял позади Брайса и колотил этого офицера Гражданской
обороны  между  лопатками.  Правда,  не  кулаком,  а  ладонью.  Тело  Брайса
отреагировало  извержением из горла и  легких, так что  дальнейшая нужда  во
вмешательстве извне отпала.
     -- Похоже, что мы подоспели к  нему как раз вовремя, --  крикнул Веббер
Фарадею.
     Второй инженер, Томас, тем временем помогал той самой женщине,  которая
свалилась с верхней  койки на  Брайса и пригвоздила его к полу своим  весом.
Томас оттащил  ее к двери, здесь поток был уже  не  таким неистовым:  уровни
воды внутри корабельного лазарета и снаружи его сравнялись. И все-таки напор
воды  был еще достаточно сильным, чтобы  заставить шататься  и даже  падать.
Преодолевая тяжесть женщины-истерички, Томас в полной темноте молотил руками
и  ногами, пытаясь в  то же время отодрать руку,  крепко обвившую  его  шею.
Наконец  он  освободился от этого  захвата и вытолкнул сам  себя вертикально
вверх.  Женщина, вцепившись в него, поднималась  вместе  с  ним. Это грозило
потопить их обоих. Томас решил, что спасать ее не стоит.
     Он оттолкнул женщину прочь, задержав руку на ее горле, и тут же обрушил
кулак на повернутое к нему  лицо. Под суставами его пальцев хрустнули  зубы.
Женщина, судорожно выпуская пузыри, стала опускаться вниз. Ошеломленный тем,
что  он сделал  и тем не менее все-таки успокоенный  освобождением  от этого
груза, Томас поплыл к двери, не обращая внимания на крики за спиной.
     Фарадей  хорошо видел все, что произошло, и содрогнулся от гнева,  не в
силах  чем-то помочь женщине.  Руки  его были заняты Брайсом,  обмякшим так,
будто  ему очень  хотелось  утонуть,  и  не  выказывающим  никакого  желания
спасаться.   Но,  к  изумлению  Фара-лея,  "утопленница"  уже  бушевала   на
поверхности, всего в  нескольких футах от него. В глазах ее  было изумление,
но  все  еще  и  мольба  о  помощи.  Продолжая одной рукой помогать  Вебберу
удерживать Брайса  стоймя,  Фарадей  другой дотянулся до женщины. Она  снова
стала уходить под воду, но он крепко ухватил ее за руку и потащил к себе. Ее
голова уткнулась ему в грудь, и женщина мгновенно успокоилась, как бы вверив
Фарадею свое спасение.
     -- Давай выбираться отсюда!  -- крикнул  Фарадей  Вебберу. --  Мы здесь
больше уже никому не поможем!
     Он крикнул, чтобы  и  остальные следовали за  ними,  надеясь,  что  его
услышат, и в то же время  отводя взгляд от дальней  секции лазарета. Фарадей
боялся увидеть  там  нечто такое, что  вынудило бы его  пробраться  пониже и
помогать. Нет, этих двоих, Брайса и женщины, ему было достаточно.
     Тесно  сбившаяся  четверка  начала  продвигаться  к  двери,   борясь  с
подводным  течением  и  следя  за тем,  чтобы  не  врезаться в  какие-нибудь
невидимые  препятствия.  Брайс  позволил  нести   себя,  не   помогая  своим
спасителям, но и не мешая им. В голове его теснились странные, беспорядочные
мысли --  какая-то мешанина сожаления и радостного подъема. Он уже знал, что
такое смерть, и это оказалось не так уж и страшно.
     --  Нет, в самом деле  ни  капельки не было жутко? --  Ну,  может быть,
совсем чуть-чуть.
     -- Но ведь бесконечность лучше, чем жизнь с этой ужасной болью.
     -- О да, все что угодно, только не эта боль.
     -- Ну,  так давай не забывать  об этом  мерзком  унижении  --  грядущем
безумии.
     -- Нет-нет, не будем забывать этого. -- О, как приятна смерть.
     -- Да.
     -- И никакого подлинного забвения.
     -- Нет.
     -- Ну, так куда же ты теперь направляешься?
     -- Я... я не знаю. Они помогут...
     -- Так ты  хочешь, чтобы тебе помогли? Ты в  самом  деле этого  хочешь?
Хочешь мучений? И ты будешь радоваться безумию, будешь наслаждаться им?
     -- Я...
     -- Будешь?
     -- Оставь меня в покое!
     -- Но ведь я -- это ты, как же я могу оставить тебя?
     -- ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ!

     -- Ну, Брайс, порядок,  мы тебя вытащили! Отсюда есть другой выход.  Мы
выберемся отсюда, слышишь?
     Брайс  смотрел  на Фарадея,  с  трудом  узнавая  старшего инженера.  Он
попытался что-то сказать, но так и не нашел подходящих слов.
     --  Все нормально, --  сказал Фарадей. -- Ты  просто  постарайся помочь
нам. Попробуй идти.
     И Брайс сделал так,  как его  попросили, выталкивая из себя  внутренний
голос. Голос был уже не утешающим, а рассерженным и твердил ему, какой же он
дурак.
     -- Я не хочу умирать, -- прошептал Брайс.
     -- Побереги-ка лучше дыхание, парень, --  сказал Фарадей, который и сам
уже дышал короткими,  резкими  глотками после всей  этой истории. --  Мы все
равно тебя не слышим, так что и не пытайся разговаривать. Береги силы.
     Свет,  идущий  из  дверного проема,  стал  теперь  тусклым,  и  Фарадей
подумал,  что снова  упало напряжение. Но  тут  он заметил,  да и почуял  по
запаху, дым. Прямо у порога стоял Томас  и оторопело смотрел куда-то в глубь
коридора. На мокром лице застыло выражение ужаса.
     Когда  они  добрались  до двери,  Томас уже быстро двигался  к  секциям
управления, не то вплавь, не то вброд. Фарадей попытался рассмотреть, что же
могло  вызвать такое сильное беспокойство у Томаса. Густой дым  щипал глаза,
заставлял  жмуриться.  Фарадей  едва  успел  взглянуть  на   языки  пламени,
вздымавшиеся где-то в районе лаборатории, как вдруг весь комплекс с грохотом
начал рушиться.  Обжигающий яркий свет устремился  к  нему,  сдирая защитную
пленку с глаз и кожу  с лица.  Фарадей, отброшенный  взрывом, упал на спину.
При  этом  вода  потушила  его  запылавшие  волосы, а  над  сгоревшим  лицом
поднялось небольшое  облачко пара. Фарадей  пронзительно завизжал,  и черная
вода с готовностью превратила этот звук в бульканье пузырьков воздуха.
     Не  лучше пришлось  и остальным.  А  для Брайса  это  было  всего  лишь
продолжением  нескончаемого  кошмара.  Его  отчасти защитило  тело  старшего
инженера,  тот  стоял  прямо перед  ним и принял  на  себя всю  силу взрыва.
Фарадея отбросило на Брайса, и он упал  под тяжестью тела, укрывшего его  от
огня и  погасившего загоревшиеся было бинты на искалеченной  руке. Тотчас же
спал и изнурительный жар, опаливший щеку, улетучился огонь, терзавший правое
ухо. Вода приветствовала его возвращение.
     Набежавшие  волны прилива  целиком заполнили  узкий коридор, подхватили
тела всех четверых  обгоревших и швырнули их  в кипящий поток. Попутно волны
прихватили  и Томаса. Тела волочило  вдоль стен. И с силой  било  о машинное
оборудование, преграждавшее  путь волнам. У Брайса была сломана шея, трещали
и  другие кости,  но  зато  он  снова  слышал голос, возвращающийся  в  него
откуда-то издалека и становившийся все ближе, ближе...
     --  Ну,  теперь ты  готов?  --  спросил  голос немного  сердито.  Брайс
чувствовал, как его  корежит, как  еще одна кость хрустнула в руке, когда он
врезался ею во что-то  твердое. И хотя его крутило и ломало, Брайс не был ни
растерян, ни смущен.
     -- Ну как, достаточно тебе?
     -- Ода!
     -- Тогда дыши водой.
     -- Уже. Я полон водой. Голос вздохнул.
     -- Ну, теперь уже недолго.
     -- Но я еще все понимаю.
     -- Да, но ты уже не чувствуешь.
     -- Да, все онемело.
     -- Ну и как, приятно?
     -- Очень.
     -- Я ведь говорил тебе. Боишься?
     -- Немножко.
     -- Это пройдет. Очень скоро.
     -- Но что со мной будет?
     -- Сам увидишь!
     -- Это будет приятно? Голос не ответил.
     -- Будет приятно? -- повторил Брайс.
     -- По-разному бывает. Приятность здесь вообще ни при чем.
     -- Я тебе верю.
     Снова никакого ответа. Но на этот раз в нем и не было нужды.
     Брайс  двигался   за  умолкнувшим  голосом,  лениво   дрейфуя  за  этим
призрачным  звуком в странной,  глубокой пустоте.  Полное  отсутствие всяких
ощущений  подтверждало, что голос был прав: приятность была ни при чем.  Она
была совсем ни при чем.
     Их тела болтало и разбивало. И все  нашли свою  собственную смерть, и у
каждого она была разная и сугубо своя...
     Вода  хлынула  через  комплекс.  За  ней   неторопливой,  но  не  менее
смертоносной поступью шел огонь.
        <i>Глава 19</i>
     Калвер  искал  Кэт. Единственным источником света  было  красное зарево
пожара в дальней части комплекса. Огромная волна только  что прокатилась над
ними, отшвырнув их тела, как пробки. Но теперь уровень воды снова опустился.
Ниже опустился  и дым,  словно  помогая  водной стихии  в  ее разрушительном
безумстве. Калвер на мгновение  заметил Дили. Тот едва держался за стену. На
его покрасневшем лице резко выделялись белки глаз. Рядом с ним стоял механик
Джексон -- негр. Остальных не было видно. Должно быть, их  разметало волнами
по коридору.
     -- Кэт! --  закричал Калвер, страшась за  ее судьбу.  Она появилась  из
темной воды, всего  в нескольких футах от нею, изо всех сил откидывая голову
назад, чтобы  вызволить  лицо и волосы из потока. Едва глотнув воздуха,  Кэт
закашлялась: в легкие ворвался едкий дым. Поднырнув под нее, Калвер обхватил
Кэт за талию и подтащил к стене -- это была опора. Он крепко держал девушку,
пока та не перестала кашлять. К счастью, дым стало относить ветром вверх  по
течению. Но  Калвер знал, что передышка будет короткой,  --  их убежище  все
равно скоро наполнится удушливым дымом, да и вода рано или поздно накроет их
полностью.
     Обессиленная  Кэт беспомощно привалилась к  Калверу.  Уткнувшись лбом в
его щеку, она спросила:
     --  Ну что, Стив, все без  толку? У нас ведь  ни единого шанса? Калверу
очень хотелось  втащить ее на кошачью тропу, взобраться туда самому,  лежать
там и молиться, чтобы исчезли огонь  и дым,  чтобы спало наводнение. И чтобы
эти проклятые мутанты наконец оставили их в покое!
     -- У нас  осталась  только последняя попытка, -- сказал  он Кэт,  -- мы
должны ее сделать.
     Их единственным  шансом был луч света. Маленький луч надежды, посланный
им Фэрбенком. Фэрбенк направил на них свет фонаря от дверей в операционную.
     --  Я перебираюсь  к  вам,  --  кричал он.  Голос его  едва  можно было
расслышать в этой какофонии звуков.
     -- Подожди  минуту!  --  закричал  в  ответ  Калвер.  --  Дорога  здесь
неважная, мы поможем тебе перебраться!
     -- Ладно! Я тут  раздобыл  лампу и водонепроницаемый сигнальный фонарь.
Собираюсь перебросить все это вам.
     Фэрбенк включил еще одну лампу и двинулся  по  коридору. У  места, куда
мог добраться коварный поток, он остановился. А Калвер продвинулся поближе с
другой  стороны  расщелины  и  ловко  поймал  лампу,  осторожно подброшенную
Фэрбенком вверх. Он тут же передал ее Дили.
     --  Направь ее  на нас! Джексон, а  ты держи  меня покрепче за  руку  и
смотри не выпусти!
     Калвер  вышел из зоны,  относительно  защищенной от  риска. Поток  воды
немедленно закрутил ему ноги. Ему пришлось наклониться почти к  самой  воде,
чтобы протянуть  свободную руку Фэрбенку. Тот, зажав в левой руке сигнальный
фонарь и что-то еще, правой изо всех сил тянулся  к Калверу. Еще один фут --
и  вот уже их  пальцы крепко обхватили  запястья друг друга.  Калвер потащил
Фэрбенка, а Джексон -- Калвера.
     Они  перевели  дыхание  уже на другой  стороне, Фэрбенк, с трудом дыша,
вымолвил:
     -- Эта проклятая вода все поднимается.
     Колеблющиеся волны уже доходили Калверу почти до подмышек.
     -- Нам не стоит слишком долго... -- начал он.
     Пронзительный  вопль Кэт  заставил их  обернуться. Они  увидели,  как к
девушке,  ярко  освещенной фонарем,  который держал  Дили,  метнулись темные
тени.
     Крыс  было трое. Их желтые глазки  мерцали над водой,  носы шевелились.
Крысы, видимо, почуяли самого уязвимого в этой компании -- легкую добычу.
     Реакция Фэрбенка была  мгновенной. Он прыгнул вперед, вода лишь немного
замедлила его движение. Левой рукой он поднял фонарь,  умудрившись  до этого
перебросить из нее что-то в правую руку. Теперь стало ясно, что это  клинок.
Фэрбенк мощно и  стремительно опустил  его и отсек голову одной крысе. Потом
он  ударил снова.  Удар  пришелся поперек спины второй  крысы и перерубил ей
хребет.  Крыса  пронзительно  завизжала  каким-то  детским  голоском.  Кровь
хлынула из раны  темным потоком. Вытащить из нее тесак  было трудно,  но, по
счастью, третья крыса уже уплывала прочь.
     Убитые крысы пошли ко дну. Третья между тем отыскала тень, притаилась и
стала визгом  созывать  сородичей,  разбежавшихся  от  оглушительного шума и
попрятавшихся  по укромным  местам.  Крысы  повизгивали, испуганные  дымом и
приближавшимся пламенем. Услышав призыв, они стали в темноте отыскивать друг
друга, собираться в  группы, потом -- в большую стаю: в этом объединении сил
и заключалась их мощь.
     А четверо мужчин собрались вокруг девушки. Калвер пытался успокоить ее.
Все волновались. Надо было уходить из этого опасного места.
     --  Нельзя терять времени,  Калвер,  --  возбужденно  сказал  Дили.  Он
вплотную подошел к летчику и все время  посвечивал фонарем в разные стороны,
чтобы видеть, что делается вокруг.
     Но Калвер не обращал на него внимания.
     -- Чем это ты там размахивал? -- спросил он Фэрбенка.
     Механик ухмыльнулся и поднял повыше свой талисман, осветив его фонарем.
     --  Это  гильотинный  нож,  --  объявил  он.   --  Гильотина  стояла  в
операционной, рядом с фотокопировальным аппаратом, и мне удалось оторвать от
нее лезвие.
     И он со свистом рассек лезвием воздух, будто прямой, широкой саблей.
     -- Идемте, идемте, у нас нет на все это времени! -- взмолился Дили.
     --  Ну-ка, давайте возьмемся все  за руки, как раньше!  --  скомандовал
Калвер. -- Передайте мне фонарь. Дили, ты  идешь за мной, Кэт -- в середине,
между  тобой и Джексоном, а ты, Фэрбенк, будешь замыкающим. Главное --  всем
держаться вместе.
     И они двинулись дальше.  Дым становился все гуще, а уровень воды -- все
выше. Надо было спасаться. Но они не знали, что над их головами собирались в
отряды крысы.
     Относительно   быстро  они  оказались  внутри  вентиляционного  отсека.
Опасность  наступала   на   них  со  всех   сторон.  Красное  зарево  пожара
превратилось в ярко-оранжевое, на стенах  и потолке отсека  плясали тени, по
черной воде метались  яростные  отблески  огня. Внутри  самого  отсека было,
правда, поменьше дыма, да и вода вела себя здесь поспокойнее. Но главное  --
здесь было тише.
     --  Вот  здесь! -- показал Дили. --  Центральный воздухопровод.  Калвер
осветил фонарем шахту.
     -- А  сможем ли мы здесь пройти? -- спросил он, нахмурившись. -- Внутри
нет никакого оборудования?
     -- Нет, -- ответил Дили. -- Сама установка  находится  в помещении  над
нами.  Там стоят фильтрационные, охладительные и отопительные агрегаты, ну и
увлажнители  тоже.  А  здесь  просто  главная шахта для  циркуляции воздуха.
Отсюда расходятся другие трубопроводы, поменьше.
     Между тем уровень воды уже поднялся почти до плеч.
     --  Есть какие-нибудь идеи  насчет того, как попасть внутрь? -- спросил
Калвер. Вентиляционной решетки нигде не было видно.
     До сих пор они пытались  затолкнуть этот вопрос куда-нибудь поглубже, в
закоулки  сознания, направляя свои усилия на ту или иную временную проблему,
и не загадывать слишком далеко вперед, чтобы не уткнуться в тупик. Но теперь
пришло время взглянуть  правде  в глаза:  вход  в  вентиляционную  шахту был
затоплен. Они оказались в западне. Калвер попытался припомнить, как выглядит
вход в шахту и как он закрывается.
     --  Решетка  привинчена  или там  замок?  -- спросил он Дили. Ответ  не
оставил надежды:
     -- Там замок. Чтобы обслуживающий персонал мог в случае  надобности без
проблем попасть в камеру. И как раз этого-то ключа у меня и нет.
     Калвер обменялся лампами с Фэрбенком  и сунул в  воду водонепроницаемый
фонарь. Свет в воде стал рассеянным, но все-таки  он был достаточно сильным,
чтобы можно было рассмотреть все вокруг. Кал-вер нырнул и увидел перед собой
металлическую решетку. Он поискал,  где кончается решетка, ощупывая пальцами
ее  края, и вскоре нашел замок. Подсвечивая себе фонарем, Калвер внимательно
осмотрел и  ощупал замок, потом поднялся на поверхность и наконец  вздохнул.
Тяжело дыша, он глотал воздух на всю глубину легких.
     -- Нам повезло: решетка не привинчена.  Думаю, мне удастся ее оторвать,
--  сказал  он  остальным,  с  тревогой  смотревшим на него. Протянув руку к
Фэрбенку, Калвер добавил: -- Ну-ка, дай мне свою гильотину.
     Механик передал ему нож, догадываясь, что собирался проделать Калвер.
     У  дверей  отсека  послышался  шум:  крики,  шлепки по  воде, неистовое
движение.  Они  осветили лампой и сигнальным  фонарем вход  как  раз  в  тот
момент, когда  в нем появился Стрэчен. За  его  спиной стоял  Эллисон и  еще
какие-то   фигуры.  Расталкивая  друг  друга,  они  пытались   проникнуть  в
вентиляционный отсек. Стрэчен посветил в сторону группы Калвера  фонарем  и,
вглядевшись, с облегчением закричал, что видит их.
     Но тут снаружи донесся пронзительный вопль. Обрадованное выражение лица
Стрэчена тут же сменилось тревогой. Мужчины -- да, кажется, женщин среди них
не было, -- ломившиеся в дверь, падали, преграждая путь тем, кто шел позади.
Суматоха  снаружи  только увеличивала  панику.  Калвер понял,  чем  все  это
грозит, и нырнул, сжимая в руке нож. Он отыскал замок вентиляционной решетки
и попытался просунуть тонкий  конец  ножа в щель между решеткой и стеной.  С
лампой в одной руке и ножом в другой сделать это было непросто. Тогда Калвер
быстро вынырнул  и  сунул  мокрый фонарь  в дрогнувшую от неожиданности руку
Джексона.
     -- Вдохни поглубже и давай вниз, за мной!  -- скомандовал Калвер. -- Не
убирай свет с замка, пока я не взломаю решетку.
     Калвер  снова нырнул и на этот  раз нащупал длинную щель между дверью и
рамой решетки. Свет появился почти сразу же. Калвер направил руку Джексона с
лампой на замок. Действуя обеими руками, он всунул конец лезвия в щель прямо
над замком и осторожно начал пропихивать его дальше, пытаясь расширить щель.
     Когда нож  на  два-три  дюйма  вошел  внутрь, Калвер  нажал  посильнее,
пропихивая  лезвие  под  углом  к  стене шахты  и  моля  Бога, чтобы оно  не
сломалось. Щель расширилась, но совсем  немного. Калвер ослабил нажим, потом
начал  все  снова.  Замок  сопротивлялся,  лезвие дрожало в жутковатом свете
лампы. Калверу  уже  не хватало воздуха, но он понимал, что нельзя терять ни
секунды: Стрэчен и другие шли за ними по  пятам, и нетрудно было  догадаться
почему. Полчища тварей вот-вот должны были ворваться в вентиляционный отсек.
     Уже не думая  о  том, выдержит ли клинок, Калвер нажал еще  сильнее,  и
вдруг дверь распахнулась. Вода немедленно зафиксировала ее в таком положении
--  приоткрытой  дюймов  на шесть.  Калвер открыл дверь  пошире, выхватил  у
Джексона   фонарь   и  поплыл  в  образовавшийся  проход.   Он   поднялся  к
противоположной  стороне вверх и жадно глотнул ртом воздух. Воздух был таким
сладким...
     Калвер стоял внутри шахты, направив луч фонаря вверх и глубоко втягивая
в себя этот новый, свежий воздух. В  шахт