схватил Бекку за руку. - Ни слова о том, что ты слышала от Виджи, Бекка. Ни словечка, ни шепотом, ни вслух! Ты меня поняла? - Д-д-да, па. Ничего о том, что сказал Виджи. - Молодец. - Он отпустил ее руку, круто повернулся и ушел, предоставив ей идти своей дорогой одной. Бекка решила быть покорной и хорошей дочерью и постараться забыть обо всем, что случилось; однако синяк на руке скоро почернел, а лицо карлика все еще стояло перед ее глазами, пока, наконец, брови, борода и вся плоть не сошли с него, оставив лишь обвиняющие глазницы черепа. 9 В раю хорошо, в раю лепота, А ад у нас не в чести. И нам тут с тобой на земле родной Суждено одну ношу нести. Вот я выбрал тебя за твою красоту, И за ум, и за гордую стать, И за то, что, уж если чего прикажу, Будешь место свое ты знать. Ибо женская мудрость - мужа любить И покорно встречать судьбу. А переть против бурь - это женская дурь, И ты с нею будешь в гробу. - Как тебе мое платье? - спросила Дел. Бекка никогда еще не видела свою сводную сестру такой взволнованной. Дел ведь никогда не теряет головы, Дел лучше всех знакомых Бекке людей умеет притворяться, и вдруг сейчас эта самая Дел не может скрыть, что она всего лишь девчонка, охваченная паническим страхом. Ночью ее уже как следует пронесло, да и не только ее. Хотя все они за ужином почти ничего не ели, можно было только дивиться тому, как быстро все съеденное вышло из них. Если бы вскоре одна из пожилых хуторских женщин не пришла вынести их ночные горшки, то очередная девица со слабым желудком оказалась бы в весьма затруднительном положении. Те, кто был поздоровее, сделали все, чтобы помочь своим пострадавшим сестрам, а главное, позаботились, чтобы ни слова о ночных событиях не дошло до отца. Невозможно представить, какова была бы его реакция на одно лишь предположение того, что его дочери способны опозорить Праведный Путь. - Ты выглядишь чудесно, Дел, - ответила Бекка, без всякой необходимости разглаживая ладонью белоснежную юбку родственницы. - Думаю, немало альфов затеют из-за тебя драку сразу же после первой фигуры нашего танца. - Вруша, - с облегчением улыбнулась Дел. Из глаз девушки исчезло выражение страха. Бекка с трудом выдавила ответную улыбку. Она чувствовала себя отвратительно, и лишь силой воли ей удавалось обуздать взбунтовавшийся желудок. "Я не заболею. Не позволю себе заболеть. Эта палатка и без того провоняла так, что в ней нечем дышать. Было бы свинством добавить к этому еще и свою долю". Бекка молилась, чтобы их очередь танцевать подошла поскорее, прежде чем жара, нервное напряжение и зловоние заставят ее последовать примеру более хилых родственниц. Палатка, в которой их разместили, была куда жарче девичьей палатки в лагере, хотя и заметно превосходила ее по размерам. Брезент шатра был толстый, старый и черный. Никакой свет не проникал сквозь стенки - ни снаружи, ни изнутри. За туго натянутым входным полотнищем девушки с хутора Благоговение только что кончили танцевать на великолепном дощатом полу площадки, окруженной волшебными, изготовленными в городе фонарями, которые, так сказать, похитили у дня круг его яркого света и перенесли его прямо в созданное Господом Богом чрево ночной темноты. Но как бы ослепительно ни сияли наводящие страх прожектора, ни один лучик света не должен был проникнуть в этот шатер. Лишь один-единственный тусклый светильник свисал с потолка, и девушки еле-еле могли разглядеть друг друга в полумраке. Бекка пыталась подавить в себе ощущение гнетущей тяжести от жаркого, спертого и вонючего воздуха. Ее платье промокло насквозь под мышками, тонкие струйки пота стекали по внутренним поверхностям бедер. Бекка подумала: не следует ли отнести хотя бы часть того неистовства, с каким, по слухам, плясали некоторые девушки, за счет чувства освобождения, которое они испытывали, выйдя из шатра на свежий воздух, где наконец-то можно было дышать? Музыка все же доносилась туда, куда не мог просочиться свет. Плохо различимая, приглушенная толстым брезентом мелодия, как робкий вор, пробиралась в шатер. Струнные, ударные и духовые инструменты, собранные со всех хуторов, относящихся к Имению Добродетель, находились в руках тощих подростков и согбенных стариков, чье шаткое право на жизнь зиждилось лишь на том, как быстро и как хорошо сумеют они подчинить себе душу музыки. Прекрасно быть творцами музыки, думала Бекка. Она навострила уши, надеясь уловить из обрывков музыкальных фраз главную мелодию, исполняемую снаружи. Женщинам заниматься музыкой не полагалось. Это считалось грехом. О, напевать они могли все что угодно, если было подходящее настроение. Временами от пения просто нельзя было удержаться. Например, во время стирки, когда однообразие движений и звуков - шлеп, шлеп, шлеп - способно было довести ум до исступления; песня служила тогда своего рода спасательным кругом, удерживающим работающих женщин на поверхности реальности. Нет, женщинам петь не возбранялось. Святая Дебора тоже пела под своим чудесным деревом, а Дева Мария песней утешала Сына, когда ангельский посланец Царя Ирода провожал их в страну изобилия - в Египет. Так что пение было для женщин делом естественным, и его от них ожидали. А вот музыкальные инструменты - это совсем другая история. Это дело чисто мужское. Бекка подобралась поближе к выходу из шатра и попыталась представить себе, каково это - ощутить на губах вкус костяной флейты или как чувствуют руки тяжесть шейкера, когда крохотные шарики бьются о стенки его глиняной раковины, пока наконец тебе не начинает казаться, что это стучат маленькие кости. "Слишком много костей". Ее пальцы сжались в кулаки, ладони были мокры от пота. Она обтерла их о юбку. Было бы ужасно, если бы рука Приски выскользнула из ее влажной ладони, когда они начнут водить хоровод. Дорого бы она дала, чтоб все было уже позади - и этот танец, и вся эта ночь. "Все было бы совсем иначе, будь тут Джеми". Но Джеми далеко - дома, в Праведном Пути. Бекка почувствовала себя такой же одинокой, как та неизвестная девушка, чью книгу она украла. Книжка осталась там - в девичьей палатке, надежно спрятанная на дне дорожной сумки, так как сегодня Бекка никак не могла воспользоваться потайным карманом. Ее легкое бальное платье такое же тонкое, как и хлопчатобумажная рубашка, надетая под него. Когда Бекка и ее сестры выйдут на танцевальную площадку, там будет наверняка холодно. Однако вопроса о том, нельзя ли девушкам надеть что-нибудь потеплее во время праздника Окончания Жатвы, просто никогда даже не возникало. "Я же слыхала, что говорили местные женщины насчет похолодания", - думала Бекка. "Совсем не такая, как в мое время, - сказала одна из них. - Тогда мы были счастливы, что надевали воздушную одежду хотя бы на одну ночь. В это время года погода была такая же, как в разгар лета. А теперь я опасаюсь, что девчонки простудятся насмерть раньше, чем подцепят мужей". Как все странно. Времена года меняются. А сами годы? Изменения такие сильные, что даже старые женщины их замечают и помнят. Входное полотнище вдруг откинулось, и ход мыслей Бекки прервался. У входа возникла старуха в простом платье из домотканой материи, хотя ее головной платок явно мог похвалиться городским происхождением. Спину старухи заливал яркий свет фонарей танцевальной площадки, но в руках она держала обыкновенный довольно тусклый фонарь, подняв его до уровня лица, так что ожидавшие своей очереди девы могли видеть, что она такой же человек, как они сами. Ходили рассказы, что однажды женщина из Имения насмерть напугала целую палатку девушек, войдя к ним без предварительного оповещения и не освещенная привычным для них домашним светом фонаря. Они сочли ее ангелом смерти, который явился за ними, и их сердца остановились. В этой старухе не было ничего ангельского. - Это Праведный Путь, что ли? - прокаркала она. Никто не осмелился подтвердить ей это. - Отвечайте, а то так и сгниете там, где сидите! Я спрашиваю, ваша ферма называется Праведный Путь? Бекка готова была поклясться, что слышит, как пересохший язык Приски трется о ее не менее сухие губы. Наконец эта перезрелая девица смогла с трудом произнести: - Мы из Праведного Пути. Старуха фыркнула: - Видно, на том пути произрастают изрядные дурехи. Ладно, пошли. Остались только вы да ферма Долготерпение, а потом сразу - борьба. Клянусь Господином нашим Иродом, если вы, девки, не поспешите, те молодые грешники перебьют друг друга задолго до того, как их вызовут на ринг. Вараку пришлось уже улаживать три ссоры, и я могу лишь возблагодарить Господа за то, что он послал нам в альфы такого терпеливого человека. А ну побыстрее... - Старуха свободной рукой делала ободряющие жесты и даже легонько шлепнула по задику перепуганную Сару Джун, когда та замешкалась у выхода из шатра. Под резкостью слов и морщинистой, как шляпка высохшего гриба, кожей Бекка почувствовала добрую душу. Вышедших на танцевальную площадку девушек встретило гробовое молчание. Не было даже легкого шепота, который мог бы хоть немного поддержать их. Сам воздух был как натянутые струны божественной арфы, которым недостает лишь прикосновения руки Господа. Пальцы ног Бекки поджались от незнакомого прикосновения идеально отшлифованных песком досок пола, прямо-таки выскальзывающих из-под пяток. Ей вдруг вспомнились ее домашние туфли, хотя она и знала, что туфли здесь под запретом, равно как и хорошая теплая одежда. Полученное от Коопа освещение было таким слепящим, что она могла сравнить его только с солнечным светом. Бекка глупо таращилась, стоя в этом ослепительном мареве. Оно скрывало от нее все, что ожидало ее за пределами танцевальной площадки. "Как могут спать горожане, если они прогнали от себя добрую господнюю ночь", - подумалось ей. Маленькая ручка скользнула в левую руку Бекки, другая, побольше, крепко ухватилась за правую. Зажатая между Сарой Джун и Эпл, Бекка - частичка белой волны девушек Праведного Пути - в шорохе юбок готовилась к первой фигуре танца. Ни единого звука не доносилось до них из-за цепи прожекторов, ни единого шороха не улавливали чуткие уши и оттуда, где, видимо, должны были сидеть музыканты. Бекка не видела ничего, кроме досок пола и фонарных столбов, ни единой живой души, кроме своих сводных сестер. Несмотря на то, что они были рядом, она чувствовала себя раздетой донага и совершенно одинокой. "Ты не будешь одинока во время танцев, девочка, - на крыльях ночного ветерка проник в ее сознание тихий голос матери. - Прислушайся, и ты услышишь ее - святую защитницу всех танцующих девственниц. Открой душу для ее благостной любви, Бекка. Прими в душу святую Саломею [дочь Иродиады, которая во время празднования дня рождения царя Ирода за свою пляску потребовала, по наущению матери, голову Иоанна Крестителя (Евангелие от Матфея, 14)], иди вперед и ничего не бойся". Словно дыхание былых, уже исчезнувших домашних вечеров шевельнуло золотые локоны, и они нежно коснулись ушей Бекки. Вернулись в память древние слова, которые спугнул яростный свет фонарей: "Царь Ирод был некогда человеком, погрязшим в жестокости и во зле". Сухая ладонь Элл и влажная - Сары Джун исчезли из пальцев Бекки. Слепящие фонари потускнели и постепенно уменьшились до размеров каминного огня в гостевой комнате. Бекка снова была ребенком, примостившимся у материнских колен, обтянутых домотканой юбкой. Она внимательно слушала истории из Писания, которые по очереди речитативом рассказывали женщины, собравшиеся у камина в зимний вечер. "И он творил много зла, он купался в вине и не желал прислушиваться к мудрым словам своих советников. И случилось так, что Господь вник в беззакония Господина нашего Царя и сказал своим ангелам такие слова: "Я уничтожу этого человека и очищу мир ото зла". Но среди небесного воинства нашелся один ангел, осмелившийся говорить перед лицом Господа, и он сказал: "Нет, Господь мой, раз Спасение уже существует в девственном чреве, я прошу Тебя, чтоб человек этот не был уничтожен, а, наоборот, был бы спасен". И сказал Господь своему ангелу: "Не отыщется ни единого слова, которое спасло бы его". И ангел ответил: "Тогда он будет спасен не словом". И случилось так, что этот ангел Господен спустился на землю и посетил царскую дочь - девственницу царского рода по имени Саломея, дочь Ирода. И велел ей ангел именем Господа встать и плясать пред глазами отца ее, сказав: "Отец твой не прислушивается к словам добрых советников, которые привели бы его к спасению души его. А потому только ты можешь привести его к свету и любви к Господу Богу". Но Саломея стала возражать, говоря: "Отец мой не станет слушать меня, ничтожную девственницу, раз он не желает внимать словам своих мудрых советников". И ангел ответил ей так: "Они переливали мудрость с губ своих в уши его и все без толку. А ты свой свет напишешь в живительном воздухе, где все смогут узреть его, и плотью тела своего засвидетельствуешь и выразишь истины Божьей пред родителем своим больше, нежели мог бы сделать Соломон со всей мудростью своей". И встала тогда девственница Саломея, омыла и умастила тело свое маслами и душистыми благовониями, а потом, закутавшись в покрывало, пошла туда, где Господин наш Царь сидел и пил вино. И сняла девственница Саломея с ног туфли свои, изукрашенные камнями драгоценными, и сплясала танец Истины Господней пред лицом Господина нашего Царя. И из фигур этого танца узрел Царь свое нечестие так ясно и наглядно, как не могли бы ему представить слова и десяти тысяч советников. И напал на Царя стыд великий. И велел он удалить от себя вино и отстранился от путей зла и отдал себя на милость Господа, которая бесконечна, взывая к Небесам: "Прости меня, мой Господь, прости самого жалкого из всех грешников!" И Бог, услышав эту мольбу, послал своего ангела, чтоб был бы тот гласом Его. И сказал ангел: "Встань, Царь, ибо близок уже час спасения твоего и спасения всего человечества. Оно уже в чреве девственницы. Встань же, ибо по милосердию Божьему и Сына его единственного, твои грехи будут прошены". И Господин наш Царь встал, и стала душа его чиста, и на сердце ему стало легко. И тогда послал Царь за принцессой Саломеей, ибо дал он священный обет воздать ей за ту пляску, что спасла его. "И все, чего попросит она, дам я ей, даже если будет это половина моего царства!" Но царские гонцы пришли и сказали: "Не смогли мы найти принцессу Саломею". И тогда во второй раз заговорил с ним ангел, сказав: "Не ищи ее, ибо исчезла она из глаз навсегда". И куда она ушла, не знает ни один муж на земле". Мать Бекки закончила пересказ Писания, и обменялась понимающими взглядами с остальными женами па. Не знал ни один мужчина, но зато все женщины отлично ведали, куда подевалась блаженная святая Саломея! Они знали это, но всем девочкам предоставлялась полная возможность выспрашивать свою ма и умолять раскрыть ей эту тайну. Они никогда не услышат ее из материнских уст. Для этого требовалось Знание - более могучее, чем заклятие Господина нашего Царя, более потаенное, нежели все скрытые от глаз обряды мужской науки. "Когда-нибудь и ты узнаешь это, дитя, - вот и все, что говорила в ответ ма. - Но помни, та, что плясала ради спасения Господина нашего Царя, никогда не бывает так близка к нам, как в то время, когда ее маленькие сестрицы встают в ряд, чтобы исполнить танец в честь ее святости". И сейчас дыхание святой вошло в грудь Бекки; оно вошло в нее в то самое мгновение, когда Бекка стояла в самом центре танцевальной площадки. Она жадно втянула его в себя ноздрями и вдруг в исступлении подняла руки ввысь. Застигнутые врасплох, стоявшие рядом сестры последовали ее примеру, и вот уже это движение бежит к обоим концам девичьей шеренги, пока все девы Праведного Пути не оказываются стоящими с высоко поднятыми скрещенными руками. Приска, которая должна была вести танец, на секунду замешкалась. Холодная и решительная, как пригоршня ледяной воды в лицо, она сделала резкий жест, чтоб вернуть себе контроль над родственницами. Короткий кивок, и тут же музыканты грянули мелодию танца, которая извечно принадлежала девам Праведного Пути. Сам танец мог меняться, но мелодия - никогда. Бекка слышала рассказы, будто она дошла до их поколения сквозь годы лишений и голода, прячась в порванных струнах и в онемевших костяных флейтах, а иногда и просто в тонком посвисте мужских губ. Эта музыка пришла из прежних времен, и она будет сопровождать девушек Праведного Пути вечно. Девушки в унисон топнули правой ногой, потом, сделав пол-оборота, притопнули левой. Они обвивали талии друг друга руками, они кружились, бросая одну партнершу и спеша к другой, они делали пируэты и скользили через всю площадку, чтобы затем снова образовать единый круг, обращенный лицом к зрителям. Руки, охватывающие талии партнерш, уверенно ложились на бедра. Взлетали обнаженные ноги, сверкая белой, розовой, золотистой и смуглой кожей на фоне янтарных досок пола, и тут же скрывались под покровом юбок, будто испуганные собственной смелостью. А музыка сотрясала вселенную, заставляя ее клониться то в ту, то в другую сторону. Флейты и шейкеры, арфы и барабанные палочки торопились вперед, выстраивая спираль огромной лестницы, поднимающейся с земли до самого неба, и всегда на одну ступеньку опережая кружащихся, как волчок, плясуний. Теперь из-за цепи прожекторов уже можно было услышать какие-то звуки, помимо обжигающих бичей музыки. Бекка слышала их - эти приглушенные голоса из тьмы. Ее глаза уже начали привыкать к ослепительному сверканию городского света, так же как они в свое время привыкли к невероятно огромным масштабам Имения Добродетель. Впрочем, особой благодарности за этот подарок Бекка не чувствовала. Ее внутренний взор видел перед собой образ святой Саломеи, и она страшилась, что, заглянув туда - за пределы площадки, - она увидит слишком многое. А образ святой плясуньи не станет помогать тому, кто взывает к ней только из страха, а не из благочестия. Взгляд Бекки как бы сам собой проникал все дальше, открывая ей то, чего она не хотела бы видеть никогда. Раздевающие глаза хищно оглядывали ее и ее сестер. Искаженные страстью мужские лица. Все мужчины с ферм, относящихся к Имению Добродетель, как старые, так и молодые, жадной стаей окружали танцевальную площадку; их темные ряды терялись в ночной мгле. Они затаились там, в этой тьме, но даже она была не в состоянии скрыть бешеное биение коллективного пульса обнаженного желания. Их жажда наслаждения вырывалась наружу потоками слов, гулом восклицаний, вопросов и ответов на них. Бекка молилась о чуде - пусть снизойдет на нее глухота, пусть лишится она зрения, только бы не видеть откровенной похоти на этих лицах. Ибо как ни отвратительно выслушивать их обмен гнусными замечаниями, но еще хуже было видеть взгляды, которыми эти слова сопровождались. "Альфы или те, кто в недалеком будущем займет их место, да и вообще все мужчины, все они возжелают тебя, - всплыл в памяти Бекки последний урок Селены в тот самый момент, когда она плавно пересекала площадку, чтоб, взяв снова руку Приски, принять участие в завершающем хороводе. - Они будут глядеть тебе в лицо, но это совсем не то место, куда направлены все их помыслы. И ты сразу же поймешь это. И даже те, кто в этот момент видит тебя танцующей, все они в своем воображении прижимают твое разгоряченное тело к своему и видят тебя только в поре. И это достойно всяческой хвалы. Именно эту цель преследовал Господь Бог - сводить мужчин с ума воображаемыми образами. Ведь каждый камень, который мужчина водружал на другой камень, каждый шаг, который делал мужчина, чтоб вывести свой род из голодных времен и привести его к свету Господню, все это подстегивалось обещанием женской страсти, жаждой женщины отблагодарить мужчину, ее стремлением сохранить в себе именно его семя и дать ему жизнь". Достойно хвалы... Весь груз этой похоти, тяжесть которого Бекка ощущала так явственно - там, в темноте. Достойно хвалы то, как пылают их взгляды от неутоленной страсти к ней и к ее сестрам. Обещание - вот это она и есть; она и все остальные плясуньи. То обещание, которое находит глубочайший отклик в мужчине, которое распаляет его кровь и заставляет его делаться сильнее, хитрее и умнее своих собратьев, чтобы его семя, а не их пускало бы корни в каждой женщине, до которой он мог дотянуться. И только самые сильные, самые хитрые и самые умные получали право на то, чтоб из их семени прорастали костяки еще не рожденных детей. Но рождающиеся дети должны превосходить своих отцов. Таков всеобщий закон, на котором стоит этот мир. Камень на камень, жизнь на жизнь, каждый шаг - только вверх, совсем как в их девичьем танце - только вверх, пока какое-то поколение не поднимется наконец так высоко, что, очищенное от зла, достигнет когда-то утерянного Рая. "По лестнице из раздвинутых женских ног?" Бекка, как раз в это мгновение стремительно бежавшая на цыпочках, чуть не задохнулась от этих слов... Они не могли... не смели появиться в уме достойной девушки. Истекающий кровью, издевающийся призрак из Поминального холма плясал перед ее глазами в самом центре хоровода. Тот самый Червь сомнения, которого, как думала Бекка, она все-таки изжила. Теперь она нарочито тяжело опустилась на пятки, как бы надеясь выдавить из себя проклятый фантом. Ее сестры невольно выпучили глаза - такое движение не входило в их танец, но Бекка тут же бешено закружилась, давая своему белому платью превратиться в распустившийся бутон и надеясь, что поднятый им ветер унесет прочь проклятое видение. Призрак в ее голове громко хихикнул. Теперь Бекка плясала яростнее, ею двигало страстное желание растоптать гнусный узел, туго затянутый у нее внутри призраком и призрачной книгой. Она слышала во тьме, казавшейся уже совсем рядом с ней, нечистые шепоты. Червь высунул голову наружу и ловил обрывки фраз - далеких и леденящих кровь. "...ноги получше, чем у девчонок из Благоговения... Погляди-ка на эту малышку. По-моему, она еще не доросла до Перемены..." "...вот услышит Пол, что ты тут болтаешь, Джаред, и в хуторе Долготерпение появится новый альф, который получит свое место задарма. Пол никогда не выпустит девчонку, негодную для замужества. Ты же знаешь, он человек щепетильный". "...такие молоденькие, они лучше поддаются дрессировке. Вот потому-то я их и люблю. Думаю, мне сегодня придется перекинуться с Полом словечком-другим". "...ну и наслаждайся своей молочной диетой! А я больше люблю вон таких, как та, что танцует в середине. Ишь ведь, как взлетает! Знаешь поговорку - огонь в танце, буря в постели. Что ж, если моя сделка с Коопом выгорит, то, готов спорить, у меня с Полом найдется о чем поговорить... больше словечка-другого". - Нет. Это моя. Грубый смех перекрыл эти слова, произнесенные очень тихим голосом, так что Бекка даже не могла сказать, правильно ли она их расслышала. Она замедлила темп танца, чтоб попасть в такт музыке, но ей не удалось слиться с мелодией настолько, чтобы перестать слышать слова. Она узнала этот голос, но как ни пыталась обмануть себя, Червь все равно использовал свои неземные силы на полную мощь, заставив сидевшего рядом мужчину переспросить: - Твоя, Адонайя? И поднялся смех, который продолжался до тех пор, пока музыка не прекратилась, а танец девушек Праведного Пути не закончился. 10 Куда ты бежишь, красавица, От дома, где мама с ужином? Я к речке бегу, чтоб свидеться С любимым моим и суженым... Поймала ты сердце верное? Об этом мы с ним потолкуем. А как ласкать его станешь ты? Жестом и Поцелуем! Когда танец кончился, девы Праведного Пути удалились в сопровождении уже другой старухи, а не той, что привела их на танцевальную площадку. Уходя вместе с сестрами, Бекка слышала, как музыканты настраивают свои инструменты, готовясь к танцу девушек из Долготерпения; которым это испытание еще предстояло. Старуха вела их каким-то запутанным путем, который проходил вдали от толпы зрителей-мужчин, по пустым улицам, освещенным только полной луной, и закончился в небольшой роще. Бекке еще никогда не приходилось видеть таких деревьев. Все они были живыми, о чем говорил запах свежей древесины, но листья на них шелестели над головой совершенно как мертвые и сухие. Босые ноги Бекки оскользались, наступая на маленькие округлые штучки, рассыпанные в траве между стволами. Ребенку было ясно, что для того, чтоб могли вымахать такие гиганты, требовалась не одна сотня лет. Бекка осмелилась протянуть руку и погладить кору дерева, мимо которого проходила. Ее поразила мысль, что, может быть, перед ней находится живой свидетель Голодных Годов. Нет, больше, чем свидетель, - выживший современник! Путь через рощу был короток, он, можно сказать, окончился слишком быстро! Девушек и их провожатую приветливо встретили золотые огни длинного одноэтажного здания. Внутри него они встретились с плясуньями, танцевавшими перед ними. Девы сидели прямо на полу, хутор за хутором; невидимые границы четко разделяли группы друг от друга. С балок свисали городские светильники, которые тут, однако, горели не так ярко, как те, что окаймляли танцевальную площадку. В большом камине в дальнем конце зала горел огонь. Пламя слабенькое - за ним плохо присматривали, но толстые стены дома хорошо защищали от наружного холода. Девушки Праведного Пути быстро освоились на своем клочке пола. Старуха, которая их привела, покинула их сразу же, как только ступила за порог, бросив: "В ящике есть тапочки, на случай, если они вам понадобятся"; она тут же отошла к камину и вступила в разговор с четырьмя другими матронами из Добродетели, пришедшими раньше. Девушкам стульев не полагалось. Ни стульев, ни возможности поболтать с кем-нибудь не из компании собственных родичей, с которыми они уже несколько дней находились как бы в заключении. Бекка попробовала обменяться любезностями со смуглянкой из группы, расположившейся неподалеку, но ее попытка была встречена каменным молчанием. - Прекрати, Бекка, - прошипела Эпл, больно дернув ее за ухо. Говорила Эпл еле слышно - в зале никто, кроме дуэний, не осмеливался говорить иначе как шепотом. - И оставь свои дурацкие выходки. Сидеть тихо как мыши - вот и все, что от нас требуется, пока нас не вызовут. Только начни откалывать свои идиотские номера, и ты тут же узнаешь, какими жестокими могут быть эти старушенции, что сидят у камина. Они живо отбарабанят по твоей глупой башке. - Зловещая ухмылка Эпл ясно говорила, что любая попытка отомстить за пострадавшие уши будет расценена как "откалывание номеров" и наказана соответственно. Бекка повернулась спиной к Эпл, хотя и знала, что ее безжалостная сводная сестра в данном случае права. Она ведь действовала исходя из собственного опыта, которым обладала и Приска, так как обе уже бывали раньше на празднике Окончания Жатвы. Как бы ни презирала Бекка и Эпл, и Приску за их жестокосердие и злобу, но крошечный одинокий огонек страха, трепетавший где-то в глубине ее души, жаждал, чтобы она выспросила у них правду о том, что ждет их всех сегодня ночью за стенами этого дома под ледяной луной. Одно дело слушать поучения мамы и других жен, демонстрирующих на деревянных изображениях фаллосов, как ей следует исполнять Жест Благодарности или Поцелуй Признательности. Но ведь в действительности все будет иначе, когда в руке ей придется держать не искусно вырезанную деревяшку, а живую плоть. Ведь на ферме ее еще ни разу не просили послужить мужчине, возможно потому, что мужчины чувствовали на себе тяжелый взгляд Пола каждый раз, когда кто-то засматривался на его любимую дочку. Раньше она радовалась этому, но сейчас приходилось жалеть, что у нее нет никакого опыта, который дал бы ей смелость встретиться с тем, что ждет ее этой ночью. Странные плоды собственного воображения заставляли сердечко Бекки сжиматься в крошечный комок. "Рассказы жен иногда слишком скудны сведениями, иногда же смехотворно многословны, - думала она. - Поцелуй и Жест, когда их у меня потребуют, это ладно, но ведь должно же быть еще что-то? Что может последовать за благодарностью? Может, там будет еще нечто, что мужчина захочет дать мне? И что делать, и кто будет виноват, если он захочет чего-то большего, а я скажу ему - нет? Нежнейшая Богоматерь, сделай так, чтоб я встретилась с па сразу же, как только они выгонят нас за двери! Научи меня словам, которые заставили бы его поверить, будто я выполнила свой женский долг в достаточной мере, чтобы сделать честь нашему хутору. И что теперь мне нужна защита, которую он мне обещал. Небо свидетель, в эту ночь я боюсь не только одного Адонайю!" Пришли девы из Долготерпения, сопровождаемые старухой, которая отводила на площадку девиц Праведного Пути. Они расположились на своем участке пола рядом с группой Бекки, но та больше не делала попыток заговорить с кем-нибудь из них. Сомнения в себе слишком расстроили Бекку. Она встала и подошла к ближайшему окну, разрешив себе вольность прислониться лбом к незнакомой прохладе настоящего стекла. Она потеряла счет времени. Снаружи еще больше потемнело. Свисавшие с балок светильники отбрасывали блики на стекла. - Видно что-нибудь, Бек? - Неслышно подошла Сара Джун и пристроилась под крылышко более взрослой сестры. Бекка заглянула в ее наполненные страхом глаза и вспомнила, как часто ей приходилось успокаивать Сару Джун и Рушу, когда те с криком просыпались в общей спальне от ночного кошмара. Только случай (Перемена произошла у Бекки позже, чем у других одногодок) привел к тому, что она вошла в пору как раз накануне прошлого праздника Окончания Жатвы, и это избавило ее от необходимости появиться тут такой же юной, как обе эти девочки. - Тут немногое увидишь, милая. - Бекка снова устремила взгляд в полную тьму за окном. - Мне померещилось, что я вижу слабое зарево вон там, - она показала на запад, - но оно давно уже исчезло. - Там, должно быть, борцовский ринг, - раздался надтреснутый старческий голос за спиной девушек. Это оказалась женщина из Имения, которая только что привела девиц из Долготерпения. Бекка не слышала, как та подобралась к ним так близко, чтобы можно было заговорить. - Верно, в скором времени схватки кончатся, ну и все, что за этим следует, - тоже. Сара Джун нахмурила брови: - Разве схватки не кончились, когда погасли фонари? Не могут же они бороться в темноте? Старуха рассмеялась и ущипнула девушку за щечку. - Да благословит тебя Господин наш Царь, в этом вопросе содержится и ответ. Но неужели ты, дитя, так торопишься прильнуть к истинной радости, которая вот-вот начнется? Когда я была девушкой, моя ма говаривала мне, что в Праведном Пути девчонки уже рождаются похотливыми. - Маленькие глаза старухи прямо лучились при виде того, как вспыхнули щеки Сары Джун. Бекка обняла сестру. Бедная Сара Джун спрятала лицо на груди Бекки, стараясь найти убежище в ее сильных руках. Свирепо глядя на старуху, Бекка огрызнулась: - Вы не смеете мерить нас на свою подлую мерку! Если б мой па услышал, что вы говорите о нас, вам потребовалась бы нора поглубже, чтоб туда забиться! Моя ма говорит о старухах, что они как веники из соломы - могут пригодиться, но если потеряются, никто жалеть не будет. - Бекка! - Охваченная страхом за сестру, Сара Джун рывком подняла голову. Ее испуганные глаза перебегали с гневного лица Бекки на старуху. - Бекка, как ты можешь! Она же из Имения! Старуха попробовала было придать своему лицу выражение обиды, но ей это решительно не удалось. Она хихикнула и легко коснулась щеки Сары Джун. - Не надо дрожать, цветочек! Имение для меня - просто пустой звук. И твоя сестричка на меня тоже никаких бед не накличет. - Широкая улыбка вывела новый узор из морщин и глубоких провалов на лице старой женщины. - А ты - смелая девушка, Бекка, так, что ли, тебя кличут? Поставила меня на место как надо, защищая младшую сестренку. Да поможет тебе Дева Мария, ты можешь далеко пойти. Неожиданная доброта старухи застала Бекку врасплох, обезоружив ее. - Я, мэм, не хотела... - Чушь! - Старуха движением руки как бы отбросила извинения Бекки. - Ты сказала то, что хотела сказать, и была совершенно права. У тебя сильный характер, и в этом нет ничего плохого. Бог свидетель, в моих странствиях я тоже нередко в нем нуждалась, а тебе придется странствовать больше и дальше, чем мне. - Она протянула мосластую руку, похожую скорее на связку мертвых прутьев, и вежливым тоном, более подходящим для гостевой комнаты, сказала: - Айва из Добродетели. Бекка пожала руку с большой осторожностью, будто боялась, что хрупкие пальцы переломятся, если их сжать чуть сильнее. - Бекка из Праведного Пути, приплод Пола. - Приплод? Значит, они все еще вбивают такое в ваши головенки? К своему стыду, я уж давно забыла, чье семя зачало меня. - Один из ее глаз чуть заметно подмигнул. - Вот какая я неблагодарная. - Она еще раз взглянула на Сару Джун и добавила: - Я действительно очень сожалею об оскорблении, которое нанесла тебе, моя девочка. Прямые вопросы заслуживают таких же прямых ответов, особенно когда ожидание становится непереносимым. Простишь старую дуру? К Саре Джун наконец частично вернулось самообладание. Она отступила от Бекки на шаг и с усилием поклонилась. Однако сказать что-нибудь так и не сумела. - Вот и славно, - вздохнула Айва и поглядела в окно, заслонив глаза ладонями, чтобы свет в комнате не мешал ей всматриваться в темноту. - Не легка судьба женщины, но в такое время не приходится сомневаться, что мужская - еще хуже. Значит, вы ничего о борьбе не знаете? Ладно. Так вот, пока свет горит, а люди из Коопа смотрят, схватки так же хорошо организованы и упорядочены, как и ваши девичьи танцы. Любой мужчина, которого вы спросите, скажет вам, что борьба - дело чистое и оканчивается вместе с окончанием официальных схваток. Хутор против хутора, борцы соответствуют друг другу по годам и по весу, торгаши пускают свои фляжки по кругу - передают их нашим, будто мы все одной крови и одного положения. Заключаются пари, по ним расплачиваются. И когда схватка кончается, победитель пожимает руку побежденному в знак дружбы. Айва отвернулась от окна и опустила поднятые руки. Голос ее был тих и невыразителен, слова предназначались только Саре Джун и Бекке. - Но когда все пари улажены, а весь спирт выпит и люди из Коопа отобрали себе кое-кого из юношей, чтоб увезти их с собой после конца праздника, тогда гасят фонари и наступает тьма. А вместе с ней начинается дело. Бекка ничего не понимала... не могла понять. Слова Айвы предназначались ей, но глаза Айвы бегали, ощупывая весь ярко освещенный зал. Они плясали с призраками. Так говаривала ее ма, когда глаза Бекки вдруг начинали рыскать из стороны в сторону. Чувствуя себя сейчас не менее застенчивой, чем Сара Джун, Бекка дотронулась до радужно переливающейся шали и спросила: - Пожалуйста, будьте добры, скажите, что вы имели в виду, говоря, что начинается дело? Глаза Айвы перестали гоняться за призраками и внезапно наполнились слезами. Слезы дрожали на ресницах красных век глубоко запавших глаз, но ни одна из них не скатилась по щекам. - Господь сохрани тебя, девочка, да какое же дело есть у мужчин? Убивать, конечно. Полузадушенный вопль ужаса вырвался из уст Сары Джун. - Айва! - Имя прозвучало как острый свист бича. Одетая в синее платье женщина из Имения вскочила со своего кресла с прямой спинкой и кинулась к ним, как какое-то рассерженное насекомое, не обращая внимания на попадавшиеся на пути группки девиц. Хуторские девы выкатили глаза, радуясь неожиданному развлечению. Она схватила Бекку и Сару Джун за руки и поволокла их за собой. Эта добровольная надсмотрщица была старше Айвы, но достаточно энергична, чтоб обвинить во лжи каждого, кто назвал бы ее ископаемым. Небольшого роста и необыкновенно полная, она катилась, как шар, к своему месту у камина, таща за собой обеих девушек. - Хорошенькое дело, - бурчала она, - начала забивать своей сентиментальной жвачкой ваши бедные-головки, пичкая их ужасами, которых и в природе-то не существует! Как будто вам сейчас больше не о чем думать! - Она грузно плюхнулась на свой стул. Толстые руки обмахивали красное лицо так энергично, будто она только что вернулась после долгой пробежки. - Благодарение Господину нашему Царю, уши мои работают пока прилично. Заявляю во всеуслышание, что эта дуреха с непомерным воображением может выдать росу за град, а дождик за Всемирный Потоп! Садитесь же, девочки, садитесь... - Она сложила руки на коленях и наклонилась вперед, пока изумленные Сара Джун и Бекка послушно опускались на пол возле ее ног. - Ну а теперь слушайте, девочки, дважды я вам повторять не стану. Вы - женщины, прошедшие проверку и испытания, да хранит вас Господин наш Царь от всякой скверны, иначе вас тут сегодня бы не было. И вы достаточно взрослые, чтоб принимать вещи такими, какие они есть на самом деле. Да, вещи таковы, каковы они есть, и никакие зловещие загадки Айвы их изменить не могут. Вам нечего бояться! Нечего, слышите меня? Это ведь не Чистка, которая может задеть и девушку. Этой ночью должны бояться не вы, а ваши братья. Пока горят фонари, молодежь дерется между собой честно, и победители пожимают руки побежденным. Но когда наступит тьма, побежденным приходится бежать, потому что иначе они - мертвецы. Женщина, по-видимому, была вполне удовлетворена выражением неописуемого удивления, появившимся на лицах девушек. Прочие старухи прикрыли глаза, как греющиеся на солнце черепахи, но Бекка почуяла, что они тоже извлекают какое-то извращенное удовлетворение из рассказа толстухи. "Это потому, что они знают нечто, что и ты стремишься узнать, - шепнул ей Червь. - Им доставляет радость вытаскивать по кусочкам да по крохам на свет Божий те сокровища, которые им даровали годы. И если у тебя на лбу возникнет морщинка, которая отнимет у тебя хоть крупинку юности - предмета их венной зависти, - они будут просто счастливы". Женщина же из Имения продолжала: - Когда люди из Коопа объявят о конце схваток и начнут убирать фонари, они будут считать, что наши мужчины прямиком направились за вами или затем, чтоб обзавестись факелами для дальнейшего. Ну так вот - ничего подобного не происходит! У них есть еще одно очень важное дело, и если горожане и наслышаны о нем, то помалкивают в тряпочку и не суют носы куда не надо. Вы же знаете, что на ринг наших ребят никто силой не загоняет. Когда кто-то из них выходит на ринг, это все равно как если бы он громогласно заявил, что надеется в скором времени свергнуть своего родителя. И если он проиграл схватку, то велика ли потеря, если позднее - в темноте - появляется кто-то, кто лучше его, и учит проигравшего, что такое гордыня и как высока у нее цена? - Убивает его? - Губы Сары Джун раскрылись. - И кто же это делает? - Да всякий, кто его повстречает, дитя. - Даже тот, кто не является альфом его хутора? - В голосе этой женщины-ребенка не прозвучало даже намека на жалость к побежденным. Удовлетворенное любопытство и возбуждение придали ее лицу какую-то хищную остроту. Бекка не верила своим глазам. Толстуха кивнула: - И надменные будут повергнуты в прах, - со значением сказала она. Сара Джун вся подалась вперед, ее крохотная ручка протянулась, чтоб сжать руку Бекки. - Тогда все, кто придет за нами сегодня, будут альфами или теми, кто станет альфами в недалеком будущем? - Возбуждение сестренки, казалось, обжигало кожу Бекки. В глазах Сары Джун гордость засветила огни поярче городских фонарей. - Только сильные? - О, даже больше того, милочка. - Довольная женщина поудобнее устроила в кресле свое невероятно жирное тело. - Дело в том, что наступление темноты устраняет и часть победителей. Они имели смелость выйти на ринг, им пришла удача и они одержали победу, но где они найдут такого дурака альфа, который будет покорно дожидаться прихода смерти, им же самим зачатой? От юноши требуется не только сила, но и мудрость, чтоб пережить эту ночь. Некоторые из них слишком умны, чтоб выставить напоказ свою ретивость, другие слишком хитры, чтоб продемонстрировать свою слабость. - Толстуха повела головой и указала глазами на окно, возле которого все еще стояла Айва. - У нее был сын, обладавший огромной силой, а вот ума у него было маловато. Иначе она сейчас была бы одной из самых главных в Добродетели. - Легкая улыбка тронула сложенный бутончиком рот. - Сидела бы на моем месте. - Только самые лучшие придут искать вас, дитя, - вступила в разговор другая матрона. Ее глаза оставались закрытыми, будто она спала, и поэтому казалось, что слова исходят как бы из уст статуи-оракула, о которых рассказывают старинные сказания. - Ни тебе мякины, ни тебе костры - отборное семя нашего урожая. Альфы и молодые люди слишком сильные, или слишком ловкие, или слишком умные, чтобы бояться того, что таится во мгле. Недостойные, но обладающие здравым смыслом, те унесут ноги в какие-нибудь безопасные местечки. Сегодня ночью ты будешь благодарить не кого попало, а самых лучших сынов Имения Добродетель. Сара Джун от счастья чуть не расхохоталась. - А я-то думала, что мне придется благодарить любого мальчишку или мужчину, которые приехали на праздник Окончания Жатвы! Матроны тоже рассмеялись, и одна из них взъерошила волосы девушке. - Господь с тобой, моя милая, ты что ж, думала, что попала в руки ворья, что ли? Наши мужчины сильны и умны, но они знают правила и умеют их соблюдать. За все время, прошедшее с конца войны с Праведниками - Господин наш Царь да спасет нас от новой, - мы на праздниках Окончания Жатвы не потеряли ни одной девушки. - Ну а теперь, милые, идите к своим сестрам, - сказала третья матрона, делая знак Бекке и Саре Джун, что они могут удалиться. - Вам скажут, когда наступит время. - Ну успокоилась, младенчик? - Эпл так и вцепилась в Сару Джун, когда они присоединились к своей группе. - Или тебе все еще нужна мамочка, чтоб и сегодня ночью держать за ручку? - Заткнись ты, бесплодная! - Бекка не могла удержаться, чтоб не встать между своей маленькой сестричкой и хамством. - Это тебе надо молиться, чтоб хоть кто-нибудь, кроме твоей мамы, захотел подержать тебя за руку! - Ох, Эпл, ты же ее взбесишь! - Приска скорчила испуганную гримасу, но слова ее были щедро приправлены кислотой. - Разве тебе неизвестно, что, подняв голос на Сару Джун, ты навлекаешь на себя гнев Бекки? Она же обожает эту куклу! - И в самом деле, - Эпл охотно поддержала инсинуацию сестры, - я же - дура такая - совершенно забыла, о чем все на хуторе давно знают. - Что? Да какую еще грязь вы хотите на нас вылить, мерзкие старухи? - почти закричала Сара Джун. Ее маленькое личико вспыхнуло праведным гневом. - Не обращай на них внимания, - сказала Бекка спокойно. - Им же очень хочется, чтоб у нас возникли неприятности с женщинами Имения. - Она демонстративно поднялась и отошла. Но до нее все равно доносилось мяуканье Эпл и Приски. Тогда Бекка пересекла весь зал, осторожно прокладывая путь между группами девушек. Идти было некуда, но это не имело значения - только быть подальше от своих сводных сестер. - Бекка? Чья-то рука дотронулась до оборки ее бального платья. Бекка глянула вниз. - Дасса? Бекка упала на колени и сжала тонкие пальцы девушки из Миролюбия. - О Дасса, как я рада снова видеть тебя! Прочие девы из Миролюбия отнюдь не выглядели так, будто разделяют радость Бекки. Все физиономии как одна приняли такое выражение, будто на них натянули туго накрахмаленные маски, а их рты сжались в крошечные узелки, дабы не выпустить наружу ни словечка. От этих девиц исходил холод, который не имел ничего общего с погодой за стенами зала. - Нельзя ли... Нельзя ли нам отойти куда-нибудь? - спросила Дасса. Она говорила так тихо, что Бекке пришлось переспросить. - Думаю, можно. - Бекка оглянулась. - Никто не обругал ни меня, ни Сару Джун за то, что мы подошли к окну. Обе девушки крадучись отошли от группы из Миролюбия так, будто совершали какое-то преступление. Бекка подвела Дассу к окну, которое выходило не туда, где находился борцовский ринг. И хотя тьма за окном стала еще более непроницаемой, воображение Бекки было полно лицами юношей и зрелых мужчин, скованных друг с другом пляской смерти. - Ты прекрасно выглядишь, Дасса, - сказала Бекка, надеясь хоть чуть-чуть приподнять завесу печали, которая, как ей казалось, плотно окутывала девушку из Миролюбия. - Я спрашивала о тебе мисс Линн. Она сказала, что Полугодие прошло хорошо. Возрадуйся. - Возрадуемся... - Слово слетело с губ Дассы, будто орех в скорлупе иронии. - Теперь я полноценная женщина с хутора Миролюбие. - Фраза прозвучала как смертный приговор. - Ну теперь уж недолго, - ответила Бекка, слыша, как фальшиво и лживо звучит ее собственный голос. Новый призрак встал между ней и Дассой - холодный и безликий, - и ей хотелось одного - вырваться и бежать от него без оглядки. - Могу спорить, после этой ночи не один альф явится к вам в лагерь, чтобы поговорить с твоим родителем. - Бекка произнесла слова, которые, как предполагалось, хотела бы услышать любая девушка. Она желала от всего сердца, чтоб они оказали свое магическое действие, облегчили бы сердце Дассы и заставили ее наконец улыбнуться. - Меня никто не возьмет. - Невидящий взгляд Дассы был обращен в окно, в стекле которого плавали светящиеся отражения фонарей, подобные большим пузырям Надежды, достигнуть которых не было никакой возможности. - Что это за дурацкий разговор?.. Внезапно глаза Дассы ожили. Сейчас они обжигали, как обжигает руку стылый металл на морозе; они остановили вспышку Бекки вернее челюстей захлопнувшегося капкана. Даже если б Бекка попыталась, шевельнуться она все равно бы не смогла. - Бекка, останься со мной в эту ночь, - умоляла Дасса. - Не оставляй меня одну, когда они выгонят нас к мужчинам... - Детка, это же невозможно. - Бекка попыталась было дотронуться до шелковистых волос Дассы, но ей почудилось, что сейчас от девушки полетят искры неведомой смертельной энергии, которой заряжено ее тело, и Бекка отдернула руку. - Жены па говорили, что женщины Имения пристально следят за тем, чтоб мы отсюда уходили только поодиночке. Возможно, нам удалось бы встретиться, как только мы выберемся из этой конуры, но ведь никто из нас не знает улиц Добродетели. Как же мы сумеем договориться о встрече? - Но я не могу выйти отсюда одна! Я ни за что одна не выйду! - Дасса, это же все не так уж страшно... Тут нечего бояться! - Бекка никогда и предположить не могла, что ложь с такой легкостью будет срываться с ее губ. - Даже малютка Сара Джун и та уже не боится того, с чем ей придется встретиться снаружи. - А разве ей предстоит встреча с собственным отцом? - Этот вопрос, неожиданно сорвавшийся с уст Дассы, обжег Бекку не хуже хлыста. - Собирается ли она встретиться с ним, как женщина встречается с мужчиной? Говорил ли ей в лицо ее собственный отец, какой именно дорогой она должна идти к месту встречи? Водил ли он ее по Добродетели, показывал ли то место, где он будет дожидаться ее? Говорил ли, что он с ней сделает, если она его ослушается? - Ее... родитель? - Подобно спутанным ночным снам, ничто из сказанного Дассой не имело смысла. Бекка могла только тупо повторить какие-то обрывки слов. - Мой родитель! - Дасса стукнула кулачком по оконному стеклу. Она обратила взгляд к Бекке, глаза ее были полны слез. - Я думала, это шутка, когда он впервые сказал мне... приказал мне. Сначала, когда он вызвал меня к себе, я обрадовалась. Я подумала, что должна выполнить во время поездки сюда какую-то его просьбу и что это позволит мне заслужить его похвалу. Он ведь никогда не играет со своими дочками... и даже не разговаривает с нами, если рядом есть кто-то другой, к кому он может обратиться. Поэтому я просто гордилась его вызовом. Гордилась! Дорого бы дала Бекка за то, чтоб не слышать страшного смеха девушки! - Ты что говоришь, Дасса!.. Это... этого не... это мерзость, худшая чем... - А кто докажет? - Дасса почти выплюнула эти слова. - Чье слово? Мое? Мое слово против слова альфа Миролюбия? Ну скажи, кто мне поверит? Назови хоть одного человека, который поверит мне и поможет, и я влезу на самую высокую крышу Добродетели и буду оттуда кричать ему хвалу! Но ведь нужны пять женщин, чтоб опровергнуть слово мужчины! Бекка могла лишь мотнуть головой, отрицая то, чего отрицать было нельзя. - Быть того не может! Ты, должно быть, не так его поняла! Даже Зах... - А, собственно, почему? - возразила Дасса. - Он альф, и его воля - единственный закон для всех, живущих на хуторе, до тех пор, пока у него есть сила поддерживать эту власть. Если б я была мужчиной, я бы могла вызвать его на бой. Проиграла бы, но такая смерть сейчас мне представляется желанной... - А что он сказал тебе? - спросила Бекка, хотя желания знать подробности у нее никакого не было. - Он сказал... - Глаза Дассы стали похожи на глаза мертвеца. - Он сказал, что гордится тем, какой прелестной я стала. Он сказал, что жаден до прелестных вещей, прости его Господин наш Царь за эту слабость. Сказал, что таких, как он, немало, но что он готов сокрушить даже прелестную вещицу, ежели она окажется неблагодарной и недостойной той руки, которая ее вскормила. И поцеловал меня. - Дасса... - Мы тогда были в его палатке, сразу же после того, как разбили лагерь. Он поцеловал меня не как отец, а так, как - я не раз видела - он целовал мою ма и других своих жен. А потом во всех подробностях рассказал, как это будет и как он наградит меня, если я буду послушной девочкой. И все дети, которых я рожу... - Дети! - Бекка отшатнулась. - ...никогда не увидят холма, независимо от того, кто именно родится. Он даже поклялся в этом. А потом он провел меня по тому пути, где он рассчитывает встретить меня нынешней ночью. И чтоб я обязательно появилась там, а то будет хуже, сказал он! Она закинула голову и подняла лицо к городским светильникам, которые превратили в серебро полоски слез на ее щеках. - Мария милосердная, - рыдала Дасса, все же приглушая плач так, чтоб старухи у камина не услыхали его. - Блаженная дева Мария, почему же я так боялась, что не пройду через свое Полугодие? Зачем молилась тебе, чтоб все кончилось благополучно? Ведь все, что рассказывается о девушках, которые его не прошли, не просто страшные сказки. Ведь в живых остаются лишь те женщины, у которых следующая Перемена наступает не раньше, чем через полгода. Таков обряд. Так лучше бы мне было молиться о раннем появлении второй крови! Лучше было бы, чтоб женщины предали меня тайной смерти! Лучше любая смерть, чем то, что ожидает меня сегодня ночью. О Боже мой! - Нет! - выдохнула Бекка. Она обняла Дассу так, будто та была младенцем, которого надо спасти от смерти на холме. - Нет, смерть никогда не бывает лучше чего-то. Я останусь с тобой! А твоему родителю до тебя никогда не дотронуться! Мы отыщем моего па! Я знаю, где встретиться с ним. - Сверкнули глаза Дассы, в которых плескался ужас, и Бекка торопливо добавила: - Нет, нет, у нас совсем другое. Он обещал мне защиту от... одного человека, которого мы считаем плохим, вот и все. Он и тебя защитит... вот подожди, увидишь... Я знаю, он... - Против другого альфа? - не поверила Дасса. - Хутор против хутора? Мужчина против другого мужчины? - Успокойся, успокойся! - Вот и все, что могла сказать Бекка, гладя волосы девушки. - Все будет хорошо! Только успокойся. Они еще стояли у окна, когда дверь в дальнем конце зала отворилась. Вошедшая местная женщина объявила: - Все кончено. Время. Тишина, воцарившаяся, когда несколько десятков девушек разом затаили дыхание, была как тень крыла ангела смерти. Бекка чувствовала, как содрогается в ее объятиях тело Дассы. Айва молча взяла странную гладкую палку и погасила висящие светильники. Матроны у камина забросали тлеющие угли песком; зал погрузился в темноту. Во тьме Бекка слышала шорох юбок, шлепанье десятков ног - босых и обутых. Она еще крепче прижалась спиной к окну, продолжая сжимать в объятиях Дассу и молясь святой Саломее, чтоб та набросила на них свой невидимый покров. Но не та, видно, была ночь, чтобы исполнились мольбы невинных. Сильные руки схватили Бекку за плечи и повлекли куда-то. Она изо всех сил хваталась за Дассу, которая издавала лишь один монотонный звук - животный, низкий, нечленораздельный стон. Девушку вырвали из рук Бекки. Она сделала еще одну попытку дотянуться до нее, но слишком много крепких рук противостояло ей. - Дасса! - кричала она. - Дасса, жди меня! Я найду, я отыщу тебя! Не смей уходить одна! А затем в ее ищущих пальцах не осталось ничего, кроме воздуха. Холодный ветер ударил ее в лицо, и ее плашмя швырнули прямо в грязь у корней древних деревьев. 11 Вот как воспитывают женщин: Пока она в пеленках, мать кормит ее. Когда она шалит, отец дает ей шлепка. Когда она превращается в девушку, за ее воспитание Ответственен тот, кто станет ее мужем. Таков Закон мужчин. А вот как ломают тех, кто не хочет учиться: Пока она в пеленках, мать шлепает ее. Когда она не слушается, отец порет ее ремнем. Если же она девушка и нет над ней хозяина, То тот, у кого есть и ум и сила, внушит ей Страх Божий и станет ее господином. И это тоже Закон мужчин. Бекка блуждала в роще, время от времени окликая Дассу по имени. Свет луны сочился сквозь ветви, превращая опавшие орехи в маленькие слитки золота, рассыпанные по тронутой инеем траве. Бекка, спотыкаясь, побрела к длинному зданию, надеясь, что девушка из Миролюбия притаилась где-то поблизости. Но вместо Дассы она наткнулась на Айву, охранявшую дверь со своим шестом в руках. - Показать тебе дорогу в Имение? - спросила старуха. - Я... я ищу кое-кого... - Те, кого тебе надлежит искать, уже вышли на улицы. И они ждут тебя там. - Я ищу свою подружку. Она ужасно напугана... - Не ту ли твою хорошенькую сестренку? Мне показалось, что женщины сумели дать ей средство от расстройства желудка. Она выглядела так, будто предвкушение ночной работы вызывает у нее приступ энтузиазма; во всяком случае, так было, когда они с ней покончили. - Нет, это не Сара Джун. Я сказала - подружку, девушку с другого хутора. - Меня не касается, откуда она. Пусть хоть с луны. Вы должны ходить в одиночку. Эта ночь - не для цыплячьего писка. И нечего тебе заниматься чем-то помимо того дела, которое возложено на тебя обычаем. - А если... - начала Бекка, и в глазах у нее сверкнул огонек, - что, если я случайно наткнусь на улице на какую-нибудь девушку? Нас ведь много... - Имение тоже немаленькое, даже если говорить об улицах, которые отведены специально вам. Но случайные встречи все же бывают, и когда они происходят, ты обязана сделать вид, что ничего не видишь, ничего не слышишь и побыстрее унести оттуда ноги. Я же сказала - сегодня девушки ходят только в одиночку. А разве тебя мама учила по-другому? - Меня учили не хуже других! - сердито отозвалась Бекка. - Ну а тогда убирайся вон туда! - Айва кивнула головой в сторону залитых лунным светом улиц Добродетели. - Я-то понимаю, что ты задумала - тянешь время пустой болтовней. Бог свидетель, как мне хотелось бы, чтоб эта ночь уже миновала и для тебя, и для твоих сестренок, но вещи таковы, каковы они есть, и нет смысла бороться с тем, что всегда было и всегда будет. А теперь убирайся, а то мне придется вложить в тебя храбрости! - И она красноречиво взмахнула своим шестом. Бекке не потребовалось никаких других побудительных причин, чтобы покинуть эти места. "Плевать мне на то, что она говорит, - подумала она с яростью, пробираясь через рощу по тропе, ведущей к Добродетели. - Я отыщу Дассу и не буду отходить от нее ни на шаг всю ночь. Самое плохое, что может с нами случиться, так это то, что они нас разлучат, но тогда я снова отыщу ее! Да, да, и снова, и снова, пока мы или не натолкнемся на моего па, или нас обеих не отправят в наши палатки. А тогда уж они, несомненно, побегут извещать па. Ну и пусть! Мне того только и надо! Он мне сразу поверит, когда я перескажу ему историю Дассы. Он знает, что за птица этот Зах, и сделает все возможное, чтоб найти нужные улики. Я же помню, он как-то сказал, что самое лучшее, что может сделать альф, - это с корнем вырвать мерзость человеческую. А это мерзость, да еще не имеющая оправдания. А может, когда все кончится, найдется возможность сделать Тома альфом Миролюбия... И он возьмет Дассу в жены..." Ее ум был полностью занят плетением будущего, соответствующего ее собственным желаниям и устремлениям. А поэтому она не заметила тени, притаившейся в боковой улочке, на которую она свернула. Не заметила до той минуты, пока мужчина не выступил вперед и не схватил ее за руку, заставив остановиться и повернуться к нему. - Благословенна будь, сестра. Сыта ли ты? - спросил незнакомец. Вот и началось. У Бекки с самого начала не было шансов найти отца. Мужчины должны были попасться ей гораздо раньше. После третьего раза все стало легче. Ее уже не мучило острое желание немедленно найти бочку с дождевой водой, чтобы отмыть ладони и начисто выполоскать рот. Следующий мужчина, которого она благодарила, лишь отсрочил момент освобождения и очищения. Достаточно было и легкого ополаскивания. Самым омерзительным, насколько она могла судить, был запах. Даже ощущение липкости и то было лучше - что-то вроде скользкого месива, смытого с пригоревшей сковороды. Что касается остального, то она действовала механически, следуя урокам, полученным у Селены и других жен, и делала все, что от нее зависело, для тех, кто ее избрал, чтобы елико возможно ускорить достижение ими честно заработанного входа в Рай. Только один из этих мужчин дался ей нелегко, и то преимущественно из-за своего странного поведения, а не из-за осознанного желания сыграть с ней злую шутку. Это был весьма забавный с виду человечек - таким по крайней мере он виделся Бекке при лунном свете. Он был почти лыс, а вид его красных щечек почему-то вызвал у нее мысль, что она его откуда-то знает и ей надо вспомнить - откуда. Бекка сидела на земле, прислонясь к грубой кирпичной стене, когда он ее обнаружил, вернее споткнулся об нее. Она встала, чтоб ответить на его вежливое приветствие, и оказалось, что они одного роста. - Благословенна будь, сестра, сыта ли ты? - спросил он. Его голос срывался, как у подростка. - Ваша сила - мое убежище, ваша доброта - моя пища, ваша честь - мое спасение. - Бекка уже потеряла счет тому, сколько раз за ночь она бубнила этот канонический ответ на его тоже каноническое приветствие. Они ей осточертели до смерти, и она страстно желала одного - пусть мужчина перестанет валять дурака и просто предоставит ей заняться делом. Она решила как бы отключиться и сделать вид, что дремлет от усталости, выполняя свой долг перед ним. В самый первый раз она попробовала представить себе, будто приносит долг благодарности Джеми, но от этого стало только хуже. Джеми никогда не отнесся бы к ней так... как к вещи... о, конечно, к вещи, доставляющей удовольствие, вещи удобной, приятной, но не более того. Для этих мужчин она была чем-то вроде ковша холодной воды в жаркий полдень или остывшим блюдом для голодного, которому в конечном счете безразлично, что он ест, лишь бы насытиться... Нет, это не был... это не мог быть Джеми. И она постаралась забыть о нем. Взойдет солнце, и все изменится. А до этого ей придется пройти через серию движений, чтобы никто из встреченных ею не мог побежать с жалобой к ее па. Она заставила замолчать своего Червя, который спрашивал, а не ошибается ли она и обнаружится ли какая-нибудь разница, когда она станет женой. "Я буду тогда принадлежать Джеми", - ответила она гордо. "Так ведь я не об этом", - ответил Червь. Этот ответ Бекка оставила без внимания и вернулась к своим обязанностям в отношении розовощекого мужчины, требовавшего выполнения долга. Тем же самым ровным и послушным голосом, которым она говорила "да, ма", когда мать отчитывала ее за какую-нибудь воображаемую ошибку, она повторила толстячку все, что полагалось говорить в таких случаях: "Я выражу вам свою благодарность и свое расположение". Теперь наступила его очередь сказать, в какой форме он хочет получить благодарность. Но он подскочил с такой живостью, что на мгновение она подумала, что он просит о Поцелуе Расположения. Бекка приподняла юбку как можно выше, чтоб случайно не испачкать ее, и встала на колени, но тут его толстенькие ручки схватили ее за плечи, заставив встать во весь рост. - О нет, нет, нет, этого не надо, мисси! - Голос высокий, какой-то даже чирикающий. Слышавшееся в нем волнение разрушило с таким трудом возведенную ею стену отчуждения. Удивленно хлопнув ресницами, она протянула к нему руку, думая, что ему нужен Жест. Но его толстенькое тельце отшатнулось от нее с такой стыдливостью, будто он был девушкой, только что вступившей в первую Перемену. - Ну, пожалуйста, - он жестом показал, чтоб она вернулась на свое место у стены, - пожалуйста, сядь. У меня нет другого желания, кроме желания поговорить с тобой. - Поговорить? В эту ночь? В ночь Окончания Жатвы? Да что с вами такое?! - Слова успели вырваться из уст Бекки прежде, чем она сообразила, что она говорит. Поздно! Ее пальцы метнулись к губам, чтоб заглушить нанесенное оскорбление, а горячий румянец стыда обжег ее щеки. Но он только расхохотался. Смех такой милый, такой домашний. Бекка не могла припомнить, когда она в последний раз слышала такой сердечный смех в Имении. Рука незнакомца на ощупь была мягкой и прохладной, когда его пальцы сжали ее влажную липкую ладонь. - Бог с тобой, моя девочка, какой же чушью забили тебе головку женщины вашего хутора, рассказывая о мужчинах. Меня благодарили и утешали и обслуживали этой ночью до такой степени, что я с радостью встретился бы с небольшой неблагодарностью, а то так ведь недолго и в песок просочиться. - Он устало соскользнул на землю и сел, потащив Бекку за собой. - Знаешь ли, возможности мужчины тоже не безграничны. Бекка в удивлении выпятила губы. - Но если вам так хорошо послужили, то почему вы остаетесь на улице? Почему не вернетесь в свою палатку в лагере вашего хутора? В глазах мужчины появилось выражение тоски. - Думаешь, ко мне они отнесутся иначе, чем к вам - девушкам? О, эти матроны из Добродетели, воистину скалы несокрушимые и бичи разящие; они сумеют стать преградой на пути тех, кто думает отбиться от стада, и загнать их в загоны. - Знаю я, - пробормотала Бекка, вспомнив Айву. - Пыталась удрать из Имения, а? - добродушно осведомился мужчина. - Знаю, знаю. Каждый год находится несколько девушек, которым не хочется быть Руфью для бесчисленного числа мужчин, решивших сыграть роль Вооза [согласно Библии (книга Руфь), богобоязненная и скромная Руфь, преданная и любимая сноха Ноэмини, после смерти мужа вышла замуж за богатого землевладельца Вооза]. Небось, встретилась с ними на баррикадах? - На баррикадах? - Ну, эти сооружения, по военным стандартам не такие уж мощные, - просто несколько древесных стволов, связанных вместе, но их охраняют старухи из Имения, и лица у них каменные. Они тебе макушку проклюют своими вопросами: "Ты зачем сюда явился? Уж не хочешь ли ты удрать от девушек, честно выполняющих долг в праздник Окончания Жатвы? Да нет, ты, конечно, просто заблудился, ведь верно?" И под их свирепыми взглядами твои ответы тебе самому кажутся просто жалким лепетом. И из попытки спрятаться в одном из городских зданий тоже ничего не получится. Они присматривают, чтоб все двери или окна, которыми ты можешь воспользоваться, были бы надежно закрыты. Толстый человечек тяжело вздохнул. - Долг, долг, долг, - сказал он и покачал головой. - Хотелось бы мне, чтоб моя ма менее сурово вбивала в меня понятие долга. Если б не это, я б наверняка подмигнул этим старым гарпиям, чтобы они сделали вид, будто не замечают тех, кто хочет пройти мимо их заграждений. Нежеланная услужливость никому чести не делает. Некоторые из моих ребят трудились последние недели как буйволы, чтоб приготовить все для людей из Коопа и для всех этих хуторян, которые должны были приехать в Добродетель на праздник. Да разве я не знаю, что большинство их предпочли бы сейчас выспаться как следует, чем... Но долг! - Он утомленно прислонил голову к стене и прикрыл глаза. А потому и не заметил острого вопрошающего взгляда, который бросила на него Бекка. А ее внутренний взгляд в это время рисовал ей ту вульгарную толстую тетку, которая читала ей и Саре Джун лекцию о том, чем занимаются юноши после того, как кончится официальная борьба на ринге. Что она сказала? Что-то насчет того, что ум иногда важнее силы... - Вы альф Добродетели? - В устах Бекки это звучало как обвинение в каком-то преступлении. - И назван Вараком при крещении святой водой. - Он открыл глаза и мило улыбнулся. - Ну а теперь, когда тебе это известно, не угодно ли будет поболтать со мной? Почувствовав себя чуть ли не младше Сары Джун, Бекка с трудом проглотила слюну и согласно кивнула. Ее руки сами собой чопорно сложились на коленях, а губы поджались, будто в ожидании урока, которому предстоит быть невероятно скучным. Жатвенная луна отражалась в глазах Барака, занимая там столько места, что спрятать выражение боли ему уже было некуда. - Понятно, - сказал он, - ты это делаешь из чистого страха передо мной. Что ж, лучше так, чем специально раскидывать свои сети вокруг меня. По этой дорожке я, знаешь ли, этой ночью находился предостаточно. А вот собираешься ли ты со мной говорить? Или станешь сидеть, закрывшись, как устрица во время отлива? Была ли причиной печаль в его голосе, или же сыграло роль пробудившееся в ней любопытство, но Бекка не смогла удержаться: - Во имя Господина нашего Царя, что такое устрица во время отлива? Варак расхохотался от всего сердца и внезапно все стало совсем простым. Было в необычном альфе Добродетели нечто такое, что успокоило бешено скачущее сердце Бекки. И тогда он начал говорить. Куда-то ушла луна, а твердая стена за спиной уже не казалась Бекке такой шершавой, грубой и холодной сквозь легкую ткань бального платья. Точно так же, как она и ее сестры недавно выводили фигуры танца перед сборищем мужчин, так этот человек сейчас выделывал удивительнейшие па перед ней одной, но только с помощью своего языка. Он мог говорить практически обо всем, что существует под солнцем, и заставлял Бекку видеть все это его глазами. Он мог рассуждать о событиях прошлого и брать ее туда вместе с собой, даже если она имела о вещах, свидетелем которых он был, столько же представления, сколько... устрица во время отлива. Он даже радовался ее вопросам. И хотя где-то на задворках своей памяти она хранила факт, что он человек, который занят привычной мужской работой, что он убивал, чтоб занять место альфа, и снова убивал, чтоб удержать это место... но когда он разговаривал с ней, все это казалось почти невозможным. А о городах Коопа он знал больше всех на свете, включая ее па! - Конечно, я знаю твоего брата Елеазара. Видел его и тот отряд, с которым он путешествовал, когда они проезжали через Имение... сколько же лет назад? А, ладно, не имеет значения. Но обычно люди нашего Коопа приезжают к нам другим путем. Я больше всего жалею людей из других Коопов, когда вижу на горизонте цепочку их фургонов и вьючных животных. Им ведь приходится пересекать снежные горы... во всяком случае, так говорили мне торговцы из нашего Коопа... Они считают, что их конкуренты отдали бы многое, чтоб завести торговлю с Добродетелью, и именно поэтому люди из нашего Коопа так увиваются вокруг нас. Они панически боятся нас потерять. - Потерять? - Бекка остановилась. Внезапно она поняла, что все ее представления о том, что связывает хутора с Имениями и Имения с городами, столь же туманны, как осеннее утро. Она даже не могла припомнить - интересовалась ли она когда-нибудь подобными вопросами. Прочная нить практичности, унаследованная ею с кровью матери, вернее всего удерживала Бекку от таких тем. Хэтти сказала бы, что подобные проблемы представляют собой абсолютно бесполезное знание для девушек, а женщинам просто неприлично совать нос в такие дела. Но сейчас Хэтти тут не было. Варак дружески положил ладонь на ее руку. - Я испугал тебя, дитя? Бог свидетель, я вовсе не преследовал такую цель. Неужели дело в том, о чем говаривала моя ма: "Мир слишком велик, чтоб женщина могла охватить его своим умом. Ей целого дня еле хватает, чтоб справиться с одним очагом". - О нет, нет, сэр, я нисколько не испугалась, ни на волосок не испугалась! О пожалуйста, если вы можете еще что-то рассказать о городах, я готова на что угодно, лишь бы услышать это! - Бекка говорила с такой искренностью, что это вызвало еще один смешок у ее странного приятеля. - Ева, маленькая Ева. - Он снисходительно и добродушно улыбнулся и ласково погладил ее по голове. - Ну пожалуйста, расскажите, - настаивала она. - Это не праздное любопытство, честное слово, нет! Знаете, у меня есть подружка из другого хутора и... ее жизнь сложилась так ужасно... Если города Коопа заинтересованы в нас, то, может, торговцы будут так добры и разрешат ей уехать вместе с ними? Вы ведь альф Добродетели, сэр. Вы, должно быть, знаете уйму важных горожан. Не могли бы вы замолвить словечко в ее пользу? Просто из милосердия? Брови Варака полезли на лоб: - В чем дело, дитя? Что такое натворила твоя подружка? "Да, что она сделала? - шептал Червь. - В чем ее преступление? Подумала ли ты, что он может взглянуть на это с совсем другой точки зрения? Ты только послушай, как он спрашивает. Он вообще не верит в существование подружки. Он уверен, что речь идет о тебе самой". Истина слов Червя таила в себе боль. И все-таки Бекке удалось сказать: - Она ни в чем не повинна, сэр. - Ну а тогда хорошей девушке бояться нечего. - Он пощекотал ее под подбородком. - Все в полном порядке, детка. И не надо ничего выдумывать. Кое-кто из нас не видит греха в том, что женщина хочет узнать побольше о нашем мире. Конечно, если она не спрашивает о вещах, которые ей знать вредно. Ну а теперь скажи мне, какое имя носит этот тючок, набитый доверху любопытством? Может, мне все-таки следует предупредить твоего родителя, какую хитрюжку он вскармливает у себя? - Я - Бекка из Праведного Пути, приплод Пола, - ответила она, как того требовали обычаи. Теперь она уже окончательно потеряла надежду помочь своей подруге. В Вараке она обманулась. Для нее непредубежденный и даже благосклонный взгляд альфа был еще одной потенциальной дверью спасения, которая захлопнулась и наглухо закрылась прямо перед лицом Дассы. - Да благословит тебя Господин наш Царь, пусть поддержит он тебя и вырастит детей, вышедших из лона твоего, не знающими голода. - Варак поднял руку в жесте благословения, и слова его звучали странно и несли в себе нечто давно забытое. Серьезное выражение его лица полностью соответствовало смыслу слов и жесту руки, но тут же оно стало по-прежнему веселым и радушным. - А теперь ты можешь сказать своему па, что ты испытана и одобрена и имеешь право отдохнуть. - Сэр? - Как? Неужели хуторских девушек так плохо учат? Ах, погоди! Я же должен пометить твой лоб на тот случай, если твоему родителю потребуется доказательство. - Варак высыпал на ладонь щепотку сухой земли, плюнул на нее, пальцем размешал грязь, наклонился, чтобы дотронуться до лба Бекки. Вертикальная полоска холодной грязи пришлась как раз над носом Бекки, затем ее пересекла горизонтальная черта. - Ну вот, - сказал Варак, прижимая большой палец в месте скрещения полосок. - Это мой знак, и твой па поймет, что его сделала не ты сама. А теперь беги быстренько, покажи его отцу и заодно повтори те слова, которые я произнес над тобой. Поверни сразу же направо, пройди два квартала, сверни налево и окажешься как раз позади баррикады. Думаю, отца ты найдешь легко. Последний раз, когда я его видел, он разговаривал с двумя знакомцами из Долготерпения. - Варак засмеялся. - Судя по разговору, он вроде бы поздравлял их с успехами на ринге, а по виду был такой же усталый, как и я, и просто искал предлога отделаться от девиц. Окончание Жатвы - праздник молодежи, он рассчитан на молодую поросль, у которой колоски тяжелые. Ну а мы - народ пожилой, что-то вроде соломенного жнивья, нам дай Бог хорошее настроение у жен, которых уже имеем, обеспечить. Хотя, думаю, мне для поддержания престижа придется в этом году взять еще одну, а то моя ма снова примется читать мне лекции насчет долга. Автоматически рука Бекки поднялась, чтоб пощупать знак на лбу. Но страх перед тем, что она может его смазать, вовремя остановил ее. - Я не поняла, сэр. Что именно должен сказать моему па этот знак и ваши слова? Рука Варака снова коснулась ее подбородка, но на этот раз кончики его пальцев лишь слегка погладили кожу Бекки. Однако по ногам Бекки пробежала странная дрожь. - Это самая большая честь, которую я мог оказать тебе, Бекка. Я, так сказать, дал тебе свой собственный Поцелуй и Жест. Я пометил тебя крестом - истинным знаком спасения для каждой порядочной женщины с тех пор, как страшные беды впервые сошли на наш мир. И я благословил тебя словами, которые должны подарить тебе благость, недоступную для менее удачливых. Со времени тех темных лет, когда мир превратился в бедлам и Господь закрыл двери в женское чрево в наказание за грехи женщин, только те женщины могли воспроизвести новую жизнь, которых благословляли альфы. Бекка склонила голову. Она знала истории, которые рассказывались холодными вечерами, когда девочки начинали озорничать. Похоже было, что в эти дни в них вселялся сам дьявол, говаривала в таких случаях ма. Демон, чей приход означал, что у них скоро наступит время Перемены. Девушки дерзили, грубили, переворачивали дом вверх дном. Их пытались успокоить, им рассказывали о том, что ждет надменных женщин, которые болтают, будто они достойны лучшего положения. "...Она была разорвана и умирала долго. Она считала, будто Господь Бог закрыл врата ее чрева камнем, а не плотью, как у остальных, - вот какая гордыня ее обуяла. Но ей пришлось убедиться в противном. Она узнала, что может сделать с камнем толпа мужчин, охваченных единой мыслью и желанием. Говорят, ее стоны можно слышать и по сей день - там, в просяном поле, где на нее напали эти дикари". "...Узнала, к горю своему, что поучения ее ма вовсе не были сказочками о бандах ворья. К сожалению, больше ей уже никогда ничего не пришлось узнать, ибо она умерла". "...Самое ужасное, что она выжила. Я видела ее сама, когда еще ребенком жила в своем прежнем хуторе, но мне этого не забыть. Лицо как бы из глины - холодное, серое, и еще тот жуткий ребенок, которого она родила. Он цеплялся за ее тощую грудь - страшно худой, один жадный рот и больше ничего. Он высасывал из нее все молоко, пока оно не становилось розовым от крови". Позыв к рвоте стянул желудок Бекки. Выкинуть эти рассказы из памяти было невозможно. Их ужас кровоточил в воспоминаниях, как застарелый заусенец на пальце. Варак видел, как сжались губы Бекки в тщетной попытке прогнать нахлынувший страх. Все еще мягко, все еще добродушно Варак спросил: - Что тебя тревожит? Этот знак и эти слова, которые я дал тебе, они относятся к числу важнейших в ряду мужских обрядов. Нет такого цивилизованного мужчины, который не был бы знаком с их значением и силой. Они означают, что я на эту ночь дал тебе право отказать любому мужчине, с которым ты не захочешь иметь дело. Разве тебя это не радует, Бекка? - О, более чем... - Нет, это может создать у него неверное представление, что она радуется первой подвернувшейся возможности уклониться от выполнения первейшего долга женщины. Правду придется переделать так же, как переделывают старую одежду, чтобы она казалась новее новой. - Я ваша служанка, сэр. Я была бы недостойна этой чести, если б отказалась от вашей щедрости... "А теперь надо поскорее найти па и уговорить его помочь мне отыскать Дассу", - думала она. Варак смотрел на нее в полном недоумении. - Да, не так проста ты, как кажешься. Такое славное открытое личико, но что кроется за ним? Ум. Расчетливость. У тебя есть тайны, Бекка, и, готов спорить, они таковы, что женскому знанию они не по зубам. Что ж, иди своим путем. А мне, полагаю, надо благодарить Господина нашего Царя за то, что ты не родилась мужчиной. Иначе я вряд ли вышел бы живым из встречи с тобой. Удачи тебе! - И Варак исчез. Бекка не стала терять времени на обдумывание его прощальных слов. Она была безумно рада, что он наконец ушел. Ни одно сказанное им слово, ни один его жест не успокоили ее, они были ничуть не лучше, чем шепоток того зловещего Червя. Альф Добродетели был каким-то собранием странностей, которые бросили бы ее мать с воплем ужаса в объятия па - под теплую защиту настоящего, без подделки, мужчины! И он еще смеет осуждать ее за ум и за расчетливость! Если не этими именно двумя отточенными мечами он сразил бывшего альфа Имения, то Бекка готова навсегда отказаться от завтрака. Ощущение стягивающейся кожи на лбу напомнило ей, что ее терпение по отношению к Бараку по меньшей мере окупилось освобождением от праздника Окончания Жатвы. Неплохая цена за то, что она слушала его удивительные рассказы! Ах, если б он дал ей еще капельку надежды для Дассы... Ну что ж, он все равно сделал доброе дело. Улыбаясь, Бекка отправилась на поиски своей подруги и своего родителя, в глубине души молясь, чтоб все ее жизненные трудности в будущем решались бы так же просто. Для начала она обыскала вдоль и поперек несколько улиц, надеясь встретить Дассу и взять ее под свою защиту. Надо думать, что перекладины креста Барака достаточно длины, чтобы защитить не одну женщину, а двух? Завернув за угол, она увидела Сару Джун, стоявшую на коленях перед мужчиной примерно возраста па. Бекка ускорила шаги, от всей души надеясь, что отыщет Дассу раньше, чем это сделает отец девушки, и моля Деву Марию помочь ей спасти невинную девочку. Когда она наконец нашла Пола, ожидавшего ее как раз в том месте, где он и обещал быть, все произошло именно так, как и предсказал Барак. Па взглянул на ее лоб, выслушал слова благословения и тотчас велел ей вернуться в свою палатку. Он ни в малейшей степени не выглядел огорченным, хотя парочка юнцов из Долготерпения с весьма недовольными лицами тут же, извинившись, отправилась по своим делам. Па расхохотался. - Боятся, что Барак поставит такие кресты на каждой деве, которую он повстречает. Побежали получать свое удовольствие, пока не поздно. Бекка нерешительно спросила: - Ты не... ты не сердишься на меня, па? Он улыбнулся. - Разве я не говорил тебе, что очень не хотел бы потерять тебя в этом году? Для девушки вовсе не зазорно вернуться со своего первого Праздника Жатвы невостребованной. - Пол сделал кислую мину. - Это не значит, что я советую тебе взять за образец Эпл. - Эта шутка дала им обоим повод издать подавленный смешок. В глазах Пола читалась нежность, когда он добавил: - Ну а теперь беги в лагерь, Бекка! У ворот никаких сложностей не возникнет, как только женщины Имения увидят этот крест. - Я знаю. Они легко пропустили меня к тебе, - сказала она. - Но, па... я еще не могу в лагерь. Этой ночью мы должны помешать случиться злому делу. - Что такое? - Пол уже не улыбался. - Что это еще за злое дело? Слова, произнесенные ею, прозвучали еле слышно. - Мерзость перед Господом. - Даже и сказать такое было все равно что опоганить губы. Па грозно нахмурил брови. - Как ты узнала об этом? Что ты видела? - От его угрожающего вида у Бекки язык примерз к гортани, но Пол уже потерял терпение и не мог ждать, пока она закончит свою речь. Пол схватил ее за плечи и встряхнул. - Кто тот негодяй, который намерен навлечь проклятие Господа на всех нас? С трудом отыскивая нужные слова, говоря еле слышным шепотом, несвязно и сбивчиво, Бекка поведала Полу историю Дассы. Чем ближе подходила она к концу, тем становилось труднее, так как гримаса, превратившая лицо Пола в дьявольскую маску, с каждой фразой Бекки становилась страшнее. Ей казалось, что она раздувает пламя костра, на котором ей самой предстоит сгореть заживо. Наконец, когда, как ей показалось, прошла целая вечность, она закончила словами: - ...И он хочет, чтоб она была с ним в эту ночь. Па, нам надо отыскать ее... мы... - Молчи! - Полу не нужно было кричать, чтоб Бекка немедленно замолкла. - Помолчи и успокойся, а теперь выслушай меня: кто еще знает о том, что ты мне рассказала? - Никто... никто, насколько мне известно. Не думаю, чтоб Дасса сказала об этом кому-нибудь, кроме меня. - Значит, тут всего лишь слова двух девчонок, спятивших от страха в свой первый праздник Окончания Жатвы, против слова альфа? - Па! Неужели ты думаешь, что я способна солгать в таком деле? - Бекка не знала, что делать - разрыдаться от стыда или взорваться от ярости. - Я твой отец, дитя. Я знаю, что воспитал тебя правдивой, иначе вообще не стал бы утруждать себя твоим воспитанием. Я сказал тебе лишь то, что скажут другие. Да, конечно же, я верю тебе! И отлично знаю Заха. Еще когда мы были мальчишками, он имел такую слабость - тянулся за тем, за чем не следовало. Сейчас он альф, и, должно быть, одному Богу известно, сколько раз он неправедно использовал власть, дарованную ему Господом. Но ни мое знание, ни твое свидетельство не весят столько, сколько надо, чтобы низвергнуть его. - Но надо же сделать... хоть что-нибудь, - простонала Бекка. - Именно этим мы и займемся. Я отправлюсь на поиски твоей подружки. И я буду не один; Уговорю еще кого-нибудь пойти вместе со мной, расскажу ему байку, чтоб он пошел... И если нам повезет, мы найдем и ее, и ее гнусного отца. А если повезет еще больше, застукаем его за этим делом... - Пол мрачно улыбнулся... - и тогда все будет кончено. - Но, па, если ты пойдешь и альфа в Миролюбии не станет... - Бекка знала, что это значит, и задрожала, вспомнив об участи, которая ожидает мисс Линн... и о судьбе других женщин и детей. - Разве нельзя просто... просто отобрать ее у него... Заставить отдать ее тебе? Дасса - чудесная девушка, из нее получится отличная жена, она... - Ты что - спятила? - грубо ответил Пол. - Пощады в таких делах не бывает. Вино - тоже хорошая штука, но похотливые дочки Лота превратили его в дорогу в ад [после разрушения Содома и гибели жены Лот, спасшийся вместе с двумя дочерьми, стал жить в пещере; однажды дочери, отчаявшись найти себе мужей, напоили отца допьяна и переспали с ним, чтобы продолжить свой род; родившиеся у них сыновья стали родоначальниками моавитян и аммонитян (Библия, Книга Бытия, гл.19)]. Там, где есть мерзость перед Господом твоим, там праведный человек не имеет выбора - он обязан вырвать ее с корнями. - Нет, пожалуйста, только не Дассу! Ее вины тут нет! - Кто подтвердит это? - вызывающе бросил Пол. Бекка вдруг ощутила, как отступает ее страх. - Я, - ответила она, вытянувшись, как стрела, и смело глядя прямо в глаза отца. - Моя жизнь - за ее! Я кое-что знаю о правосудии и о том, что только альф имеет право судить женщин своего хутора. Если ты схватишь Захарию за свершением греха, он больше не альф и, стало быть, не сможет осудить Дассу, и вообще не будет того, кто бы мог это сделать. - Вон оно как? - Тень былой улыбки тронула губы Пола. - А что будет тогда, когда в Миролюбии появится новый альф? Бекка припомнила уроки Селены насчет того, что бывают времена, когда женщине, чтобы стать сильнее, необходимо прикинуться слабой. Она опустила к земле вызывающий взгляд и искоса поглядела на отца - трезво и с намеком. - Но ведь тогда это дело будет уже в руках Тома, не так ли? - В руках... - Пол откинул упавшую на лоб прядь волос. На лице его проступило выражение удивления, смешанного с восхищением. - Ну ты и хитрюга... Господь свидетель, вот будущее, о котором я не думал, хотя почему бы и нет... Ну ты и штучка же, Бекка! Я прихвачу с собой именно Тома, и когда все будет кончено, засвидетельствую, что это был честный бой по вызову, который был принят. Мой Том - альф Миролюбия! - воскликнул он восхищенно. "Том, тот самый Том, который так обязан мне за помощь в деле с ребенком мисс Линн, - думала Бекка, вполне довольная ходом событий. - Он возьмет Дассу в жены, пощадит остальных, и все будет распрекрасно..." - Бог даст, все получится именно так, - сказала она. - И да будет благословен твой разум. А теперь с легкой душой отправляйся в лагерь, детка. Ты этой ночью отлично для женщины потрудилась; теперь переложи этот груз на более сильные плечи. Спи спокойно, и пусть ангел Господина нашего Царя хранит твой сон. Пол показал ей нужную дорогу, и Бекка легко зашагала по ней. Ей с большим трудом удалось удержаться, чтоб не запеть во весь голос. Только суровое воспитание, полученное ею дома, помешало ей сделать это. Раз или два ее окликали незнакомцы, но тут же извинялись, увидев на ее лбу знак Варака. После таких встреч ей стало казаться, что она просто лопнет от счастья, как будто власть отправить любого мужчину восвояси с носом принадлежала ей, а не маленькому кусочку грязи. В укромных уголках улиц, по которым она проходила, ей попадались парочки, притаившиеся в тени, но вежливость учила, что молчание прохожих - практически единственное убежище, которым можно воспользоваться для уединения. Бекке показалось, что однажды она видела Приску, а один раз она вроде бы услышала грубый голос Эпл, издающий какой-то странный стон, но Бекка была слишком хорошо воспитана, чтоб глядеть или прислушиваться к подобным вещам. "А ведь тебе очень хотелось бы узнать? Если по правде, а?" - Бекка отогнала Червя и пошла еще быстрее. "Но, кажется, я нигде не видела Заха с Дассой", - подумала она. Срезая путь к палаточному лагерю, Бекка снова попала в дубовую рощу. Крепкий, чуть мускусный аромат деревьев радовал Бекку, которая провела столько часов на улицах, где царил лишь острый и неприятный запах облицовочного камня. Время от времени она задевала ногой шуршащие кучки опавших листьев. Ей казалось, что позади раздается еще чье-то шуршание, но хорошие манеры принуждали ее игнорировать этот шум, сколько бы парочек ни нашло себе убежища в рощице, через которую лежала ее тропа. Сейчас она думала об одном: о своем матрасике там, в девичьей палатке, и о том, как согреть замерзшие ноги. Чьи-то крепкие руки схватили ее. Она даже не успела как следует испугаться. Слишком поздно пришла к ней мысль о той старухе, которая торопила ее поскорее уйти из рощи. Этой ночью тут не было места для порядочных хуторян. Сильные пальцы впились в предплечье, когда Бекку прижали к толстому древесному стволу. Ее нога неловко подвернулась, поскользнувшись на горсточке опавших желудей, прятавшихся под сухой листвой. Прямо на нее смотрели бледно-зеленые глаза, встретившие ее испуганный взгляд с каким-то омерзительным ликованием. - Будь благословенна, сестра. Сыта ли ты? - Голос Адонайи превратил традиционный вопрос в издевательское богохульство. 12 Лунные ночи, лунные ночи... Ангелы сходят в лунные ночи. Душу открой, как окошко под крышей - Бог Вседержитель твой шепот услышит. Адонайя грубо прижал Бекку к толстому стволу всем весом своего мощного тела. Она беспомощно трепыхалась, движениям мешал длинный подол бального платья. Когда она открыла рот, чтоб позвать на помощь, он закрыл его своим собственным. Ни один Поцелуй Благодарности, которые она раздавала этой ночью, не был ей так отвратителен, как этот обыкновенный поцелуй. Язык Адонайи казался мерзко горячим и кислым, а в его дыхании ощущался какой-то незнакомый странно неприятный запах. Бекка попыталась укусить его, но Адонайя откинулся назад, смеясь. - Забыла нужные слова, Бекка? - Он ущипнул ее за щеку так грубо, что ее зубы до крови оцарапали внутреннюю поверхность рта. - Что ж, я помогу тебе. Не хочется, чтоб твой па узнал, что одна из его девочек оказалась столь дурно воспитанной. Ну-ка, повторяй за мной: "Ваша сила дарует мне защиту, ваша доброта..." - Отпусти меня! - В ее ушах этот крик прозвучал достаточно громко, чтоб привлечь сюда десяток людей; никто, однако, не появился. В длинном доме, видном сквозь ветви деревьев, не светилось ни одного огонька. Окна были темны и холодны, как глазницы черепа. У матрон Добродетели, видно, были дела в других местах. Адонайя опять рассмеялся: - Отпустить? Вот это вряд ли! Я тебя слишком долго искал - с тех самых пор, как нам сказали, что за вами уже пошли. А ты ведь-единственная, кто мне нужен сегодня ночью, Бекка. Чувствуешь, какая честь? Все, что у меня есть, я припас для тебя и не отпущу, пока ты не послужишь мне так же нежно и любовно, как служила Ева Адаму за подаренное яблоко. Ты и я, Бекка, сегодня будем единственными мужчиной и женщиной во всем мире. Она снова закричала, еще громче. Она звала на помощь, но никто не откликнулся. Адонайя повторил оскорбление, нанесенное телу Бекки, пытаясь заставить ее открыть рот. Его язык скользнул по ее зубам. Странные видения проносились в ее голове, стараясь увести Бекку подальше от страшной реальности, навалившейся на нее. "Адам и Ева... яблоко, - думала она. - И змея..." Желчь поднималась почти до самого горла. Тяжесть тела Адонайи и сила его рук придавливали ее руки к шершавой коре дерева. С неимоверным усилием Бекка высвободила одну руку и изо всех сил ударила его кулаком, но удар получился совсем слабый. Девушка Бабы Филы обучила ее слишком малому числу приемов, а в данной ситуации они вообще не годились. Как она жалела сейчас, что не взяла больше уроков, редко практиковалась, уделяла этому так мало времени! Все, чему она пока обучилась, были удары ногой. Но Адонайя так плотно прижимался к ней, что она не могла даже поднять вверх колено, чтоб дать ему то, чего он, безусловно, заслуживал. Да, то что говорила ей ма, было правдой: "Разве может женщина совладать со взрослым мужчиной?" Когда он наконец оторвал свой рот от ее губ, Бекка задыхалась. - Ну, Бекка, так с чего мы начнем? С Поцелуя или с Жеста? А может быть, твои матроны выучили тебя каким-нибудь специальным штучкам? Мой па слыхал, будто следующий альф Праведного Пути получит в наследство истинный Эдем. - Твой па... - с отвращением отозвалась Бекка, вспомнив о бедной затравленной Дассе. - А тебе-то какое дело до моего па? - Он человек, которого мне хотелось бы поскорее увидеть у врат Рая, - сказала она, отвернув голову от его лица. После его смерти. Потому что именно от врат райских ангелы швыряют души проклятых в глубины ада. Адонайя не смог прочесть ее мысли. Он придал им естественный, с точки зрения мужчины, смысл: - Вон ты куда метишь? Можешь позабыть о своих надеждах. Для этого старья, которое сейчас сидит в альфах, дни уже сочтены. Ты уж лучше мечтай обо мне, если так любишь власть. Будь со мной вежлива, Бекка, и я удовлетворю все твои желания. - Его рука больно сжала ее грудь. Знак обладания, а не нежности. - Ты должен отпустить меня, Адонайя! - Слова сопровождались бесслезными рыданиями. Бекка презирала себя за слабость, за свой молящий голос. - Ты обязан меня отпустить. - Это с какой же стати? Не хочешь мне послужить, что ли? Не заставляй меня вытаскивать тебя на судилище здешних матрон. Это только унизит и тебя, и твоего па, и весь ваш род. Тебе придется доказывать мне свою глубочайшую благодарность перед множеством свидетелей, чтоб показать всем, какая ты достойная женщина. А если ты и тогда будешь отказываться, ну тогда - смерть. А ты когда-нибудь слыхала, как убивают в Добродетели? Ихний альф, видимо, умница и немало идей почерпнул у людей из Коопа. - Взгляни сюда! - В полном отчаянии она все же нашла силы, чтоб немного оттолкнуть его и ткнуть пальцем в свой лоб. - Взгляни сюда, Адонайя, взгляни на этот знак. Это знак мужского обряда! Варак - альф Добродетели - собственноручно отметил меня им и освободил от всяких обязательств. Мой па и еще двое свидетелей видели его. Дотронься до меня, пока я ношу священный знак, и ты сам окажешься тем, кто узнает, каким способом убивают в Добродетели! Ее грудь гневно вздымалась, когда она бросала ему эти слова. Снова в памяти всплыли уроки матери, но уже из числа тех, что должны были укрепить ее смелость: "Мы должны быть благодарны мужскому закону, как бы ни был он временами крут, ибо большая часть их правил появилась в Голодные Времена и это сильная защита для тех, кто беспомощен". Лунный свет, затененный стволами и ветвями деревьев, был слаб, но его все же хватало на то, чтоб разглядеть каждую черточку ненавистного лица Адонайи. А ему - чтобы видеть ее. Конечно же, он должен различить очертания креста на ее лбу! Теперь ему придется отпустить ее и уползти отсюда - побежденным. Но Адонайя только свистнул, и тотчас раздался шорох многих ног, бегущих по сухой листве. Четверо - пятеро - шестеро юношей - ни один из них не достиг тех лет и не обзавелся той мускулатурой, которая нужна, чтоб выступать на ринге, - вдруг возникли из темноты и встали за спиной Адонайи. Еще четверо подошли и встали правее, а двое - левее. Их лица выражали волчью жадность, а ничем не прикрытая тоска в глазах заставляла вспомнить мертвецов, вылезших из могил и облизывающих припорошенные землей губы в откровенной зависти к живым. - Не угодно ли тебе познакомиться с моими друзьями, милочка Бекка? - спросил Адонайя. Его зеленые глаза сейчас горели желтым пламенем. Он смачно плюнул на свои пальцы и смазал знак креста на ее лбу. Бекка могла только слабо трепыхаться в его крепких руках. - Это очень хорошие мальчики - все двенадцать - умные мальчики из разных хуторов. Я познакомился с ними давно, во время наших с па странствий. У меня больше оснований считать их моими кровными родичами, чем многих из отцовского приплода. Участвовать в борьбе на ринге им нравится ничуть не больше, чем мне, равно как и возбуждать у своих родителей и более сильных братьев какие-нибудь опасные мысли. И тем не менее на своих хуторах они умудряются проворачивать немало любопытных делишек, причем делают это очень славно. Их слова заслуживают полного доверия. И все они засвидетельствуют, что когда ты преклонила передо мной колени, на твоем лбу не было никаких знаков, кроме сияния, коим Господин наш Царь наделяет особо ревностных женщин. Бекка с ужасом смотрела на юношей, окружавших Адонайю. Правда, произнесенная чужими устами, теперь предстала перед ней не в виде таинственного Червя, а страшного дракона. И когда она подумала о том, какие узы связывают их с Адонайей, она легко прочла истину в их глазах: "...Она была истерзана и умирала долго..." Какой же слепой дурой надо быть, чтоб думать, будто банды ворья прячутся вдали от пахотных земель, где-то в пустошах! Все, что будет делать с ней Адонайя, эти звери повторят после него. В каждом из них читалось привычное спокойствие слабых, но умных существ. Они умеют ждать своей очереди, и эта очередь обязательно наступит. Паника сковала Бекку. Воздух как будто сам собой рванулся в ее легкие и сорвался с губ воплем - сплошным сгустком черного ужаса. На какое-то время она перестала видеть, перестала ощущать это крошечное бессильное тело, которого домогался Адонайя. И хотя чувства еще не полностью покинули ее, они были так затуманены, что ей казалось, что она одновременно находится в двух местах - внутри своего тела и - бесчувственная - вне его, отрешенно наблюдая за тем, что они делают с ней, будто это не она, а кто-то другой. Чьи-то руки хватали ее за плечи, заставляя откидываться назад; ей казалось, что она тонет в этом море хватких жадных пальцев. Ее платье зацепилось за кору дуба, когда стая Адонайи накинулась на нее. Бекка сопротивлялась изо всех сил, понимая - не мозгом, а нутром: если им удастся повалить ее на землю, с ней покончено - и с телом, и с душой. Адонайя схватил ее - падающую - за подбородок, заставив откинуть голову назад так далеко, что она наверняка закричала бы от боли, будь она способна ее ощутить. Он что-то говорил ей, в бледно-зеленых глазах скользила грязная ухмылка. Бекка вышвырнула и это лицо, и значение его слов в спасительный туман, сгущавшийся вокруг нее. В голове Бекки звучали обрывки старинных песен, которые напевала мама, когда Бекка была еще новорожденной и делила с матерью тепло ее постели. Голос матери звучал в ушах Бекки так громко, что места для глупой мужской болтовни просто не оставалось. Бекка, улыбаясь, смежила веки - ведь ма пела так хорошо, пела для нее одной, и это пение было святая святых, где Адонайе не было места. - Гляди на меня! - Он нажал на ее подбородок с такой силой, что боль прорвала защиту, рассеивая благодетельный туман пламенеющим красным мечом. - Будь ты проклята, женщина, я все равно заставлю тебя увидеть, что это я! Она слишком поздно открыла глаза, чтоб умиротворить его. Она увидела поднятую руку, готовую обрушить ей на лицо удар, избежать которого было невозможно. Он поставит на ней клеймо точно так, как это сделал Варак, но это будет знак позора, а не знак почета. Ни один мужчина не ударит женщину без серьезной причины, ибо женщины - неполноценны и это общеизвестно. Слезы хлынули у нее из глаз, слезы жалости к себе, к маме, которая будет так горевать... па перестанет дарить ее своей любовью, которой она гордилась... В том странно замедленном времени, в котором она жила с того момента, как Адонайя начал опускать руку, Бекка вдруг увидела сон - ее па неожиданно выступил из лесной темноты, чтобы стать свидетелем наказания непослушной дочери. И тут Господин наш Царь соизволил сделать ее свидетельницей совсем другого чуда. Руки па сомкнулись на поднятой руке Адонайи. Тот громко вскрикнул - альф Праведного Пути вывернул его руку за спину под таким углом, который вряд ли был предусмотрен Господом Богом. Где-то рядом Бекка услышала шорох мертвых листьев - это в панике бежали друзья Адонайи. Она спрятала лицо в ладонях и громко разрыдалась от счастья. Сквозь рыдания она слышала тяжелые, какие-то мясистые звуки ударов. Что-то грузное рухнуло на листья совсем рядом с ней. Она отодвинулась от упавшего тела, не желая видеть Адонайю даже сейчас - опозоренным, побежденным, может быть, даже мертвым. Когда она подняла лицо, Адонайя еще