Какая-то девушка - чуть помоложе Бекки - вышла из парадной двери с гостевым блюдом в руках. Глаза она опустила долу, как и было положено, и все время, пока спускалась по ступенькам и протягивала блюдо Тому, не поднимала их. Она так старательно держала их опущенными, что даже не заметила, что руки у Тома заняты. Том растерялся. Отказ от предложенного угощения был бы глубочайшим оскорблением, но обращаться с его ношей, как с обыкновенной кладью, перекидывая ее с руки на руку или кладя на землю, было бы просто богохульством. Том не знал, как поступить, как не знала и девушка, которая уже дрожала, но все еще ждала прикосновения руки, которая возьмет хоть что-то с протянутого ею блюда. Губы Бекки слегка дрогнули. Ей хотелось рассмеяться, но она не посмела. Все выглядело так глупо, ее здоровенный братец весь побагровел, ибо ожидал, что так или иначе обязательно опозорится перед людьми из Миролюбия, показав всем, как он плохо воспитан. А что скажет па, когда слух об этом дойдет до него? "Ты только глянь на Заха, - думала Бекка. Она видела насмешливый огонек в глазах высокого альфа. - Ведь он все это спланировал! Как только узнал, кто именно принес ребенка, он как дважды два спланировал всю эту ситуацию. Он же вечно завидует па! Опозорив Тома, он трусливо опозорит и па, я уверена в этом..." Бекка вспомнила, как мать говорила ей, что они оба - па и Зах - происходят из одного хутора, но па получил Праведный Путь открыто, как и положено, в честном бою один на один. Об этом до сих пор рассказывают мальчикам, особо подчеркивая милосердие их отца после победы. Но никто не вспоминает, каким образом Зах стал альфом Миролюбия. "Бывают времена, когда лучше разбить тарелку, чем сломать ногу". Бекка смело шагнула между Томом и девушкой и взяла с блюда щепотку сухих фруктов. - Благодарим вас за вашу доброту, - сказала она, глядя в глаза Заху с таким нахальством, от которого у нее внутри все дрожало от смеха. - Немногие способны так гостеприимно встретить людей, принесших скорбную весть. - И какова же она? - Глаза Заха сузились, когда он вернулся к привычным ритуальным фразам. Теперь он уже не улыбался. Если он и сообщит в Праведный Путь о дерзостном поведении Бекки, это будет совсем не то, что жалоба на полный провал Тома. Па только посмеется и скажет, что нельзя же в самом деле ждать от женщин чудес рассудительности. Ответ Бекки был апробирован многими поколениями: - Господин наш Царь избрал младенца мисс Линн, сэр. Захария сложил руки на груди и склонил голову: - Бог посылает. Господин наш Царь отнимает. - _И кто скажет, каков Его меч?_ - раздался хор голосов жителей Миролюбия, собравшихся вокруг них. - Возблагодарим Его за дары и покоримся воле Его. - _Его путь - не наш путь. Он справедлив, но неисповедим_. - Да будет благословенно имя Господне. - _И имя Господина нашего Царя_. Руки Заха опустились. Эта часть церемонии кончилась. - Мисс Линн ждет вас. Входите. Внутри дома глаза у Бекки разбежались. Такого ей никогда еще не приходилось видеть. Ее босые ноги оскользались на отлично оттертых песком деревянных полах, шуршали по мягкому уюту ковров, куда более красивых, чем старые вытертые дерюги, привычные для Праведного Пути. К тому же они были тонкие и приятно щекотали подошвы. Стены тут тоже были другие - покрытые чем-то гладким и скользким на ощупь и многоцветным, как небо в часы заката. А на одной стене даже висело изображение. До сих пор Бекка видела лишь священные изображения: Мария с Младенцем, Иисус на кресте, ну и другие персонажи из Писания. Там было легко понять, кто изображен, - сцены были знакомые, позы персонажей тоже почти не менялись. Священные изображения в Праведном Пути появились так давно, что никто из его нынешних обитателей не помнил даже названия хутора, где их рисовали, не знал, был ли тот хутор в Имении и существует ли по сей день. Па держал их в кладовой и выносил оттуда лишь по праздничным дням, когда бывала Служба. Леди на изображении не была ни Марией, ни Марфой, ни Магдалиной, ни кем-либо из других знакомых святых. Одежды на ней было меньше, чем на новорожденном. И хоть видна она была только чуть ниже плеч, спорить тут было не о чем. В самом низу полотна, почти у рамы виднелся как бы намек на руку, поднятую, чтоб прикрыть грудь, а в правой части полотна можно было различить другую руку - уже не женскую, - которая держала кусок ткани, чтобы прикрыть стыд женщины. Но леди вроде бы никакого стыда не ощущала. Наклон головы и разворот плеч говорили, что нагота леди - радостный дар, а не нечто позорное, что должно быть скрыто от всех глаз, пока не придет время. Ее золотые волосы развевались воображаемым ветерком, а мягкие глаза смотрели спокойно, будто говоря: "Вот я какая! И ваши обычаи не для меня!" Бекка ощутила глубочайшее волнение, встретившись с глазами леди. В них не было ни ослепляющей радости или бездонной печали Марии; вообще не было ничего, на что можно было бы молиться или чего следовало страшиться. Было только - "Вот я какая!", принятие жизни такой, какова она есть, и знание собственной глубинной сущности. И все чудо состояло в том, что этого "Вот я какая!" для любого зрителя было больше чем достаточно. Так смотреть на мир... и говорить смотрящим на тебя: "Бери меня такой, какая я есть"... быть свободной от всего... Тому пришлось дважды резко окликнуть Бекку, прежде чем она сумела оторваться от изображения. - Такие вещи нельзя вывешивать там, где их могут увидеть молодые женщины! - Том сплюнул, высказывая отвращение, но так тихо, что только Бекка могла услышать его. Он уже стоял в самом дальнем от входа конце холла, оставленный в одиночестве перед двумя большими дверями. Одна дверь старинная и темная, вся лоснящаяся от бесчисленных лет тщательного протирания маслом. Другая - явно недавно установленная на месте старой, еще сырая и без всяких пятен, но с тщательно скопированным со старой узором. Бекка поспешила присоединиться к Тому. - А где же Захария? - Велел мне ждать, - сварливо ответил Том. - Скрылся в одной из боковых дверей холла. Сказал, что поищет девушку, которая проводит нас к мисс Линн. Будто он невесть какая важная шишка! - Не заводись, Том. Может, у них тут так принято. - Оставлять гостей ждать у запертых дверей? Па никогда бы не позволил так поступить с пришлым человеком, а Зах и в подметки не годится нашему па. Старик Зах действует так, будто ему зазорно самому ввести нас туда. И это после всех наших услуг! - Голос Тома звенел негодованием. - Ш-ш-ш... Кто-нибудь услышит нас! - Чего доброго, ты еще скажешь мне, что в Миролюбии принято предъявлять обвинения гостям, подслушав их разговоры? Это свободная страна! Я могу говорить о Захе, что захочу, лишь бы не в глаза и не там, где эти слова могут быть услышаны его людьми. А похоже, что-то в этом роде скоро и случится... Том прижимал завернутый в кожу сверток к груди, но в том, как он его держал, явно не хватало ни почтительности, ни нежности. Содержимое пакета издало слабый скрип, похожий на скрип мела по грифельной доске, словно протестуя против грубого обращения; завязки в нижней части свертка стали расходиться. "Если Том не поостережется, они вывалятся наружу и разлетятся по всему полу. - Эта мысль перепугала Бекку не хуже самого страшного ночного кошмара. - А что скажет па, когда узнает о таком скандале? Да еще сейчас, когда на Тома наложена епитимья за непочтительность?" В глазах Бекки промелькнули страх и жалость к ее слишком горячему родственнику. Неужели же он не видит, что все это просто еще одна ловушка, приготовленная для него Захом? Но зачем? Бекка никак не могла додуматься до причины. Слишком уж долго ее обучали тому, что в дела мужчин вникать не положено. "А может, самое время этим заняться? - Серебристый шепот проникал прямо в сердце. - Да и делами женскими - тоже". Бекка осторожно дотронулась до рук Тома, стараясь при этом не коснуться свертка, который он держал. - Подоткни его немножко, - шепнула она. - Вон там - внизу. Видишь? - Боже мой! - Том глянул и торопливо поправил обертку свертка. - Я у тебя в долгу, Бекка, и не только за это. - Не стоит терять голову из-за того, что Зах не может отыскать свою. - Ее губы сложились в заговорщицкую усмешку. - Самый лучший способ вывести врага из себя - это не обращать на него внимания и сохранять полное спокойствие. - И где это моя маленькая родственница набралась такой мудрости? - Том смотрел на нее с искренним уважением. Бекка тихонько рассмеялась: - Да нигде. Это образчик женской мудрости, только переодетый в немножко другой наряд. Говорит же па, что мужчине больше всего надо остерегаться слишком умной женщины. "Это если он сам умен, - думала Бекка, вспомнив Заха. - Хитроумен... И еще тот зеленоглазый... должно быть, из числа старших сыновей Захарии. Упаси меня Господин наш Царь от его дурного взгляда". Слева от Бекки раздался шорох ног, одетых в матерчатую обувь. Она обернулась и увидела молоденькую женщину, только-только переступившую порог детства. У нее было нервное личико, какие бывают у тех, кто уже прошел через Перемену, но еще не был благословлен Полугодием. - Я - Дасса, - сказала она голосом тоньше тростниковой дудочки. - В эту неделю моя очередь прислуживать мисс Линн. Я слышала, что вы пришли навестить ее. Я проведу вас. - Как и полагалось, она обращалась к Тому, но ее глаза неотрывно следили за Беккой. "Не хочет слишком долго смотреть на кости, - думала Бекка. - Даже если они спрятаны от глаз этой кожей. Неужели я так же пугалась всяких примет, когда ожидала конца своего Полугодия? Вот бедняжка..." Бекка прекрасно видела, как смотрит на Дассу Том, хотя та явно не желала смотреть ни на него, ни на его ношу. "Он просто сгорает от желания попросить у нее Поцелуй и Жест - это совершенно очевидно. Только навряд ли Зах позволит ему такую вольность. А она хорошенькая. Хотелось бы мне иметь такие тонкие черты лица... Интересно, а почему у нее лицо совсем не загорелое? А ее волосы..." Они были длинные, шелковистые и того же редкого оттенка, что у леди на изображении... Явно унаследованы от Заха. Невзирая на то, что Бекка страшилась альфа Миролюбия и не верила ему, она поймала себя на мысли, что ради этих волос цвета бледного пламени она не отказалась бы иметь его отцом. Дасса открыла большую дверь, которая с лязгом ушла в паз, сделанный в стене. Все трое оказались в комнате, залитой ярким солнечным светом и наполненной запахом сушащихся лекарственных трав, свисающих связками с потолочных балок. Бекка прижмурила глаза, ослепленные лучами садящегося солнца, вливающимися в комнату через большие окна. Казалось, вся эта стена комнаты была сделана из стекла. У центрального окна стояла качалка, такая же, как была у них дома. Для сидящей в ней женщины открывался вид на живописную местность за стеклом. Мягкие подушки громоздились над подлокотниками и торчали между перекладинами спинки кресла. С того места, где она стояла, Бекка видела волосы мисс Линн... Да, пожалуй, даже Зах не рискнул бы направить их к другой женщине. Такая выходка опозорила бы мужчину перед всем Имением - альф он или нет, безразлично. Дасса, тихонькая как мышка, подвела их к качалке. Сидевшая в ней женщина не шевелилась и даже не подала виду, что слышит их, хотя Том слегка поскользнулся на полу. Что-то странное было в этой неподвижности. Бекка почувствовала, что Том начинает отставать. Чем ближе они подходили к мисс Линн, тем больше замедлялся звук его тяжелых шагов справа от Бекки. Затем они стихли вообще. Бекка взглянула через плечо и увидела, как бледен Том. Он опять крепко прижимал к груди свой сверток, но теперь уже с тем страхом и благочестием, которого требовал от него па. Губы Тома шевелились, и Бекка прочла на них "Я не смогу". Он повторял эту фразу снова и снова, не произнося ни звука. Бекка даже не улыбнулась - улыбку Том мог бы понять неверно, хотя она хотела лишь поддержать его. Вместо этого она ободрила его иначе - молчаливым кивком головы и небрежным движением руки. Она все возьмет на себя, она произнесет первые, самые деликатные слова обращения к мисс Линн. "И пусть Господин твой Парь побеспокоится и сделает Тома альфом! - радостно заверещал дьявольский Червь с девичьим лицом. - Тома, который навсегда запомнит этот день, запомнит свой долг перед тобой и то, как ты справилась с чувствами женщины, только что потерявшей ребенка. Ты глянь на него. По его глазам видно, что он сейчас весь ушел в россказни об одичавших женщинах и о тех из них, кто бежал в пустоши, обезумев от того, что у них отобрали их младенцев. Думаешь, сказки есть только насчет банд ворья, которыми женщины запугивают девчонок? У мужчин свои страхи. Сделай это для него, Бекка, и ты навсегда наденешь на Тома узду. Узду куда более прочную, чем любая услуга, которую тебе, может быть, предстоит оказать его телу. Воспользуйся же моментом и взнуздай его!" Бекка решительно тряхнула головой. Она хотела бы изгнать этого Червя, этот тонюсенький голосок зла, который рано или поздно приведет ее к гибели, если она станет к нему прислушиваться. "Что-то скверное происходит во мне, - думала она. - Что-то худшее, чем неудачная Перемена или даже голоса из Поминального холма. О Господи, возможно, если мне удастся поговорить об этом с мисс Линн, она мне поможет? Но сначала мне придется сделать для нее вот это..." Вместе с Томом отстала и Дасса, чьи тоненькие ручки ниже коротких рукавов ее домотканого платья покрылись гусиной кожей. Бекка облизала сухие губы и подошла одна к креслу-качалке. Она остановилась на расстоянии двух протянутых рук от него и сказала: - Я принесла вам вести, мисс Линн. - Вести? - Голос был какой-то мятый, будто спросонья. Что ж, Хэтти всегда говорила, что сон - лучший врач. Бекка вобрала в легкие побольше воздуха. Ей казалось, что тут стоять легче - позади кресла, не видя ничего, кроме макушки мисс Линн, - все остальное было скрыто от ее глаз спинкой качалки. - Воля Господина нашего Царя - воля самого Господа. - Формальный язык Писания прозвучал как-то глухо и пусто, но таков был накатанный путь, чтобы подвести ее к тому, что ей еще предстояло сказать... Если, конечно, Господь раньше не дарует Тому умение работать языком. И разве мисс Линн не подготовлена уже к тому, чтоб услышать нечто в этом духе? То, что ребенок прожил на холме так долго, уже само по себе удивительно. Ведь если бы он был нужен какой-нибудь ферме, за ним пришли бы сразу, после первых же криков. Если же ребенок плакал больше суток, всем становилось ясно, какая судьба его ожидает. Вопрос упирался лишь во время. - Воля его простирается над всем сущим... - Божия воля да исполнится, - пришел обычный в таких случаях ответ, но прозвучал он так, будто произнесен во сне. Столько разных поводов существовало у женщин, чтобы выразить вслух свою готовность безропотно принять волю Господа, что обе они могли говорить о совершенно разных вещах. Бекка прикусила губу. Воцарившаяся тишина успокоила Тома, но от странного поведения мисс Линн волосы Бекки, казалось, зашевелились. _Похоже, горе высосало ее досуха_. Как будто разговариваешь с пустой оболочкой. Бекка мечтала об одном - бежать из этой комнаты, такой темной, несмотря на заливающий ее солнечный свет. Нет! Упрямство заставило Бекку опомниться. Все должно быть сказано, все должно быть исполнено. Бекка решила сказать все напрямик, разом, отстранив от губ ту чашу, которую трусость Тома поднесла к ним. - Мисс Линн... ваш младенец больше не страдает от холода и голода. Милость Божия направила меч Царя, и он... Крик был так пронзителен и так громок, что, казалось, способен был вдребезги разбить стекла окон. Качалка откачнулась, наклонилась набок, перевернулась и закрутилась на полу, ударив Бекку по ногам, хотя та и отпрыгнула назад. Дасса застонала и упала на колени, закрыв глаза передником. Бекка услышала хрипение Тома: "Иисус!" - будто в горле у него проскрипел сухой песок. А мисс Линн стояла перед ними с безумным огнем в глазах, с длинными распущенными волосами, реющими в воздухе, подобно знамени ангела-воителя. Она стояла с обнаженной грудью и с живым ребенком, приникшим к этой груди. Это был ребенок, выброшенный какой-то другой фермой и принесенный сюда, подобно тому, как Джеми был принесен в Праведный Путь, ибо этот хутор нуждался в детях мужского пола. - Будь ты проклята! - выкрикивала мисс Линн прямо в меловое лицо Бекки. - Божья кара на тебя и на твоих близких, идиотка! Говорить о мече Господина нашего Царя вблизи моего малютки! Да поразит он тебя прямо в сердце! Убирайся! Убирайся вон! И не смей мне никогда попадаться на глаза, гадина! Бекка ощутила, как слезы брызнули у нее из глаз, горячие и жгучие. Она испустила тихий стон отчаяния, закрыла ладонями уши и опрометью выбежала вон, сопровождаемая проклятиями мисс Линн. 4 Храня свою честь и стать, Он торным путем отцов Прошел, чтобы Богу отдать Душу, отмытую от грехов. И каждый из нас, кто нищ, и убог, Хвалу умершим поет: Мы тоже ослепнем от пыли дорог, Но опыт чужой нас спасет. Бекка сидела на полу маленькой совершенно темной комнаты. Спиной она вжалась в угол, руки крепко охватили голову, опущенную почти до самых высоко поднятых колен. Через собственные горькие рыдания до ее слуха донесся скрип двери. И тут же она ощутила, как легкий сквозняк пошевелил прядь ее волос, и даже сквозь плотно сжатые веки до нее дошел какой-то намек на слабый свет, упавший из коридора и тут же исчезнувший. Вернулась темнота. - Бекка? - Легкие ножки прошлепали по деревянному полу. Нежные руки нащупали плечо и спину Бекки, принеся с собой запах сохнущих лекарственных трав. Но голос не был голосом мисс Линн. - Бекка, это я - Дасса. Тебе вовсе не нужно тут прятаться. Отец, когда я видела его за ужином, вовсе не казался рассерженным. А твоего родича он посадил на почетное место за столом. Я сама это видела. Бекка, с тобой все в порядке? Одна вопрошающая ручка скользнула вниз и, пробравшись сквозь заслон ладоней Бекки, нащупала слезы на ее щеках. Она услыхала, как тоненький музыкальный голосок Дассы издал удивленное восклицание, будто девушка была так глупа, что ожидала после той ужасающей сцены увидеть сухие глаза. Воспоминания о случившемся вырвали из груди Бекки еще несколько коротких всхлипов, и она, обхватив шею Дассы руками, разразилась на груди девушки новым потоком слез. Дасса, видимо, умела утешать не больше, чем летать, но она все же попыталась успокоить. - Не плачь, не плачь! - Никаких резонов, по которым плакать не надо, она не давала, а лишь тупо повторяла: - Не плачь. Ну пожалуйста, перестань, не плачь. - Я же не знала! - выдавила из себя Бекка. - Откуда мне было знать, что она держит на коленях новорожденного? Я скорее вырвала бы у себя язык, чем упомянула бы о мече Господина нашего Царя! Почему ты нам ничего не сказала, когда ввела нас к ней? Мы бы отдали кости старшей из ваших женщин, чтоб она оповестила мисс Линн позже. Почему ты позволила нам сделать такое? "Нам? - хохотал Червь. - Том и рта не раскрыл. Это с тебя спросит па, когда сегодня вечером Зах отправит тебя домой с известием о том, что тут произошло. Сегодня же вечером!" Дасса вся тряслась. - Я тоже не знала. Не знала и наша старшая женщина - я спрашивала ее за ужином, и она мне так сказала. Никто во всем Миролюбии не знал, что у мисс Линн новый ребеночек. - А ведь мне показалось, что я слышала плач на холме, когда мы вышли из Праведного Пути! - Бекка думала вслух, будто Дассы тут вовсе не было. - Решила, что какая-нибудь женщина с другой фермы родила... - Конвульсивная дрожь Дассы заставила Бекку прикусить язык. Похоже, эта девица готова свихнуться при первом же случайном упоминании чего-то, связанного с деторождением. "Нет, я никогда не была такой дерганой, ожидая окончания своего Полугодия. Даже зная, как пришлось Рэй поступить со своей Маргарет, когда она..." Внезапно, полностью осознав, как сильно страх, испытываемый Дассой, изувечил эту вполне здоровую юную женщину, Бекка почувствовала, что ее страх исчез почти бесследно. "О гордыня, гордыня!" - Голос Хэтти, может, и был прав, но гордость не казалась Бекке сейчас такой уж плохой штукой; ни в коем случае, если она позволила Бекке перестать ныть и придала ей решимость добраться до истины. Даже мысль о том, что сделает с ней па, когда она вернется домой, утратила прежнюю силу. И слезы высохли. - Дасса, если никто ничего не знал тогда, значит, они должны все знать теперь. Такие вещи долго в секрете не хранятся. Женщины после ужина любят потрепать языками. Каким образом у мисс Линн на коленях оказался новый ребенок? Кожа Дассы даже на ощупь стала ледяной. Говорить она не хотела. Гнев выжег из Бекки последние остатки страха. Тут пахло похуже, чем воняет застарелая моча, и она должна узнать - чем именно, даже если признание придется вытягивать из Дассы силой. - Ты не хуже меня знаешь, что мисс Линн сейчас не в состоянии доехать верхом до холма. Так скоро после родов это невозможно. - Отец об этом даже слышать не захотел бы. - В голосе Дассы звучали тоска и бесконечная усталость. - И никто из ваших женщин по собственной воле без причины не отправился бы на холм. Даже за ребенком, не имея на то разрешения твоего па, готова спорить на что угодно. Но в поле можно услышать крики, доносящиеся с холма. Именно поэтому это место и было выбрано. Я слыхала разговоры, что вести с него доносятся до четырех крупных хуторов, а иногда еще и до двух меньших, если ветер дует в их сторону. Но этот крик, который я слышала, могли уловить только ваши мужчины. Никаких девушек в полях, мимо которых мы проходили, я не видела. - Отец не позволяет нам выходить в поле, когда праздник Окончания Жатвы уже так близок. - Слова шли медленно, с трудом, как на исповеди. - Наши родственницы - те, что постарше, - слишком взвинчены мыслями о том, что с ними может случиться на празднике. Отец говорит, что надо избегать соблазнов. В прошлом году ему ведь пришлось разделаться с Джубалом. - Разделаться? Слабенький, как у птички, голосок стал совсем неслышным: - Убил его. - Ты хочешь сказать, что Джубал отделился? - Бекка мягко напомнила Дассе о том, как следует говорить о подобных вещах, соблюдая правила приличия. - Я хочу сказать, что он убил его! - крик Дассы вылетел из тьмы с силой оплеухи. Она резко оттолкнула Бекку. - Убил перед всем хутором. Он велел связать Джубалу руки, чтоб тот не мог сопротивляться, а затем стал бороться с ним до смерти, делая вид, что это честный бой. Честный! Отец убил Джубала и заставил нас всех смотреть на это - всех, даже самых маленьких, чтоб лучше запомнили. - Но... но ведь это такой страшный грех, что... - Бекка спохватилась и умолкла. Существовало лишь одно оправдание убийства ценного работника и сына, превращавшее грех в святую обязанность. Дасса тоже это знала и вполне поняла смысл невысказанного Беккой вопроса. - Моя младшая сестренка. - Ее голос снова стал тих и спокоен. - Джейл. Отец действовал по справедливости, но зачем ему понадобилось, чтоб мы все были свидетелями... Крошка Джейл. Она еще даже Перемену не прошла. Это было отвратительно, но Бекка чувствовала, что в этой истории есть еще что-то очень постыдное. Она рискнула: - А Джубал был еще и ее братом? Не просто родичем? - Ее и моим. Его это не остановило. - Мария Блаженная! - Кислый привкус омерзения изо рта переместился в желудок, но Бекка подавила его. Она не должна позволить этим рассказам о гнусной жестокости встать между собой и тем, что она хочет узнать. Бекка сжала зубы и заставила себя успокоиться, прежде чем повернуть разговор на ту тему, которая ее интересовала. - Кто-то же принес мисс Линн ребенка. Кто? Молчание. - Кто это сделал, Дасса? - Бекка шарила в темноте, пока не наткнулась на запястье девушки, и сжала его изо всех сил. Жестко и угрожающе она шепнула: - Младенец сам по себе не мог добраться до этого дома. Иначе твой папаша разослал бы по всему Имению пеших и конных гонцов, чтоб раззвонить о таком чуде. Он же известный мастер выставлять себя напоказ. Истинное же свое лицо он предпочитает прятать за мешком дерьма. - Бекка говорила серьезно, совсем как взрослая, а на самом деле повторяла как попугай подслушанные ею сплетни о поведении Захарии. - Если ты не скажешь мне, то, вернувшись домой, я расскажу моему па все о Джубале и Джейл и других твоих родичах. Вести о таких вещах распространяются мгновенно. Я хорошо знаю характер моего па (что было ложью чистейшей воды) и готова спорить, что, услышав об этом, он запретит своим сыновьям уходить в приймаки в Миролюбие. - Это нечестно! - зарыдала Дасса. - Я не хотела рассказывать тебе об этом! Я только хотела заставить тебя перестать плакать, чтоб ты не разбудила отца и тех, кто будет провожать тебя домой. Бекка не обратила на горе Дассы ни малейшего внимания и продолжала гнуть свое: - Кто это сделал, Дасса? Кто принес ей ребеночка, кто знал, что она сидит с ним, кто не предупредил нас об этом? Иначе я всем расскажу, почему твой отец убил Джубала! - Это отец! - взвизгнула Дасса. - Отец и Адонайя сделали это вдвоем, они и привезли ребеночка домой. - Адонайя? Кто такой?.. Из темноты взметнулась рука, нанесшая Бекке сильнейший удар по голове. Умышленно ли нанесла Дасса удар такой силы или нет, значения не имело. Вполне возможно, что девушка из Миролюбия просто искала рукой опору, чтобы вскочить на ноги и, уклоняясь от расспросов Бекки, выбежать из комнаты. Сам удар хоть и был силен, но особых бед не вызвал бы. Хуже было то, что, получив его, Бекка, сидевшая на корточках, потеряла равновесие, ударилась о стену, а затем упала на пол лицом вперед. Она вытянула руки, чтоб смягчить падение, но без толку. Ее подбородок проехался по полу, пока она с силой не ударилась головой о какую-то мебель, почти невидимую в темноте. Бекка врезалась виском в массивный деревянный выступ - вернее всего в резную ножку. В глазах у нее мелькнули серые и красные пятна, которые тут же исчезли в густой мгле. Где-то за спиной она услышала моментально оборвавшийся голос Дассы, звавший ее по имени. - Ну вот, - говорила мисс Линн, снимая нагревшуюся мокрую тряпочку со лба Бекки и заменяя ее новой, холодной. - Надеюсь, ты теперь довольна. Разговоров о возвращении домой сегодня и быть не может. Я еще никогда не видела Захарию столь обескураженным. Он терпеть не может, чтобы его планы нарушались, да еще по вине глупой девчонки, которая вздумала играть в жмурки с ножкой от бюро! Бекка зажмурилась, услышав такой любимый ею добродушный смешок мисс Линн. Она же потеряла всякую надежду когда-нибудь снова услышать его! Она попробовала было сесть и что-то сказать, но травница обеими руками придавила ее плечи и голову к чудесно пахнущей, набитой свежим сеном подушке. - Лежи и молчи. Я проверила твое зрение. Зрачки свидетельствуют, что все в порядке, можешь не беспокоиться. Лежишь ты в моей собственной постели, но я прошу тебя отнестись к этой чести по-простому и не доставлять мне лишних хлопот. - Прежняя шутливая манера речи мисс Линн вернулась. Должно быть, на лице Бекки отразилось невероятное изумление, а потому мисс Линн добавила: - Я искренне сожалею о том, что произошло, детка. Дасса прибежала и объяснила, что никто, кто должен был... Словом, что вы не знали. Этой бедняжке понадобилось собрать все силенки своей души, чтоб заговорить об этом. Бедная девочка, мы все вздохнем спокойнее, когда ее Полугодие завершится. Теперь осталось всего два месяца. Бекка сняла тряпочку со лба, поморщившись, когда та коснулась самого больного места. Она не смогла противиться желанию выяснить, глубока ли ее рана. Ее тонкие пальцы коснулись ватной подушечки, наложенной чуть выше левой скулы. - Перестань валять дурака с этим компрессом, девочка! Только мазь, которую я наложила, и удерживает ватку на месте. Ничего, кроме здоровенной шишки да маленькой царапины, там нет. Все это быстро заживет, когда через несколько дней ты снимешь повязку и дашь свежему воздуху завершить дело. А сейчас моя мазь из окопника уже начала оказывать свое лечебное действие. Но, конечно, придется тебе походить с солидным синяком. - Мисс Линн прищелкнула языком. - Так что лучше помолись, чтоб все прошло к празднику Окончания Жатвы. - А я не стала бы возражать, если б синяки остались подольше, - буркнула Бекка. Перед ней промелькнуло лицо Джеми. - Я еще не готова к обручению. Не хочу я ехать на праздник Окончания Жатвы! - Вот как? - Мисс Линн бросила на нее озорной взгляд. - И кто же он? - Кто? - Разумеется, не родич, это-то ясно, но ведь немало младенцев было принесено в Праведный Путь с холма. Время-то бежит, и кто может отличить родившихся на хуторе от тех, кого туда принесли? - Улыбка предназначалась для Бекки, но девушка знала, о чем сейчас думает травница. - Со мной можно поделиться. Я не умею читать мысли, но твое личико так красноречиво, что не надо обладать этой способностью, чтобы понять: ты мечтаешь о юноше. Говори же. Я храню больше секретов, чем ты услышишь за всю жизнь. - Джеми. - Ах, как радостно было произнести вслух это имя! Будто в комнату больного впустили свежий воздух. - Ага, - откликнулась травница. - Он красивый мальчик. И умен к тому же. Достаточно умен, чтоб держаться ниже травы, тише воды, пока не окрепнет настолько, чтоб бросить вызов. Может, через год, а? - Возможно. - У Бекки вдруг возникло ощущение, что чья-то огромная, холодная и темная рука нависла над ней. Говорить о юноше, который готовится к вызову, значило испытывать судьбу. Ей не хотелось думать о своем Джеми, сражающемся с каким-то безликим альфом за первенство на неизвестном далеком хуторе. Она знала, что эта борьба или превратит в реальность все их общие мечты, или покончит с ними, а потому с дрожью отшатнулась от этого видения. Она еще никогда не видела настоящего боя; вызовы, брошенные ее па, относились к тому времени, когда она была еще слишком мала, чтобы присутствовать на схватках. Но слухи о них доходили и до нее. Ведь слухами земля полнится. Непереносимо больно было думать о Джеми, втянутом в смертельную схватку, гибнущем в случае проигрыша и превращающегося в убийцу при выигрыше. - Мисс Линн... Я о том, что случилось, когда мы пришли навестить вас... - Я же приказала тебе молчать! - След былого безумия снова возник в словах мисс Линн. В ее глазах блеснул тот же дикий огонь сумасшествия, который до смерти напугал Бекку в той залитой закатным светом комнате. Потом травница сказала уже более спокойно: - Я уже поговорила с Захарией, детка. Он не виноват. Он сознался, что велел Адонайе предупредить вас, но у этого парня голова была забита другими делами. Да и вообще в его черепушке не так уж много свободного места. Его уже наказали, чтоб в другой раз не забывал. Никто не собирается скакать к твоему па и что-то сообщать ему. Все улажено, все забыто. Ну а теперь не пора ли тебе отдохнуть? Бекка хотела было что-то добавить, но взгляд травницы заставил ее превратить вертевшиеся на языке слова в глубокий вздох. Она поудобнее улеглась на подушке и вытянулась, с радостью отдаваясь еще никогда не испытанному ощущению мягкого и пышного матраса. Простыни пахли сладким клевером - надо думать, одной из добавок мисс Линн к воде для полоскания белья. Под простыней и одеялом на Бекке не было ничего, кроме сорочки. Она закрыла глаза и попыталась вообразить себя лежащей на поле среди колосистой ржи во время короткого перерыва в работе, когда можно так сладко вздремнуть несколько минуток. Ей привиделось, как раздвигаются стебли, как над ней склоняется лицо Джеми, как в его голосе звучит музыка ее имени, как теплы его руки, как пахнет его тело... Плач ребенка прогнал сон. Бекка вскочила, крича: - Господи! На помощь! - Ш-ш-ш, детка! - Сидя на стуле, придвинутом к кровати, мисс Линн шепотом призвала Бекку к молчанию. - Это всего лишь Иессей, которому захотелось молочка. Ребенок снова лежал у нее на коленях, заходясь в яростном крике оттого, что его желание не было исполнено без промедления. По его виду и громкости крика было ясно, что на свет появился тиран и повелитель, начисто уже забывший страшные часы бессилия, проведенные на холме. "Да и вспомнит ли он их когда-нибудь? Вспомнит ли он, когда вырастет, как вплотную приблизился к смерти? Изменит ли это хоть что-то в его отношении к собственным детям, если он поднимется достаточно высоко, чтоб получить право их иметь?" Голова Бекки шла кругом от этих вопросов, не имевших ответа. Она снова откинулась на подушку и дала отдых и уму, и слипающимся глазам. А мисс Линн с любовью рассматривала крошечное бурое личико, красноватое сморщенное тельце и крепко сжатые, дрожащие от гнева кулачки. Она распустила тугой детский свивальник, обнажив кривоватые ножки новорожденного и малюсенький знак его пола, затем подняла дитя к своей обнаженной груди. Темная головка, покрытая густой порослью волос, жадно приникла к ней. - Ну разве он не прелесть? - Мисс Линн просто думала вслух. - Не каждая женщина способна родить такого силача. Да простит Бог мою гордыню, но я никак не могу ее побороть. "Из-за рождения этого ребенка? Да она, наверное, грезит! - Бекка дала своему Червю свободу, она слишком устала, чтобы бороться с нечистыми мыслями, которые это порождение Сатаны насаждало в ее мозгу. - Разве нормальный человек может поверить, что ребенок, который выглядит так, как этот, родился от такой матери, как мисс Линн, и от такого отца, как Захария? Дитя, что умерло на холме, - ее настоящее дитя... Сходство с матерью было такое сильное, что ошибиться невозможно, несмотря на то, что девочка была новорожденной и к тому же мертвой. Но Миролюбию нужны сыновья, а другие хутора тоже не нуждались в девочках, вот почему эта и превратилась в кости... Женское счастье недолговечно". А скоро все станут толковать о маленьком Иессее точно так же, как сейчас говорила о нем мисс Линн; будто он родился в Миролюбии, а не был принесен сюда с холма. История его рождения будет повторяться устами старух, которые все еще жаждут внимания или нуждаются в союзниках, способных клятвенно подтвердить их полезность в дни Чистки. Они заявят, что были свидетельницами того, как мисс Линн родила этого малыша из своего чрева, и будут так часто повторять эту историю, что даже знающие правду в конце концов забудут о ней. Без сомнения, между хуторскими старухами и молодыми матерями, чьих детей отнесли на холм, а оттуда принесли других младенцев, возникают весьма прочные связи. "Мальчика вместо девочки, девочку вместо мальчика, а иногда кто-то остается на холме, и вместо него никого не приносят. Иногда же все происходит иначе - приносят ребенка, чтобы скрыть бесплодие чрева женщины или пустоту колыбели у очага, которые Господин наш Царь опустошил по каким-то своим предначертаниям. И все это для блага хутора! А кто решает, в чем заключается это самое благо?" Зах избаловал меня, как-то сказала мисс Линн. Но не настолько, чтоб разрешить ей оставить при себе здоровую девочку, которую она родила, поскольку у Миролюбия избыток девчонок. Бекка, казалось, собственными глазами видела хитрое лицо Заха, уносящего на холм новорожденную, видела его всегдашний расчетливый взгляд, сопоставляющий жизнь этого ребенка с тем, как Зах представляет себе будущее. Точно так же торговцы из Коопа соотносят цену на свои товары с ценой зерна, и никакие посторонние обстоятельства в расчет при этом не принимаются. "А разве твой па чем-то отличается от него? - радостно взвыл Червь, хотя его девичьи груди все еще лоснились от крови. - Скольких младенцев отнес он, идя по той же тропе? Твоя собственная мать носит в себе плод, не зная, есть ли в Праведном Пути место для сынов или дочерей". "Уходи, - сказала Бекка Червю, засевшему в ее уме. - Оставь меня в покое. Мы делаем то, что должны делать. Тяжело быть женщиной, но еще тяжелее быть мужчиной. А всего тяжелее быть альфом фермы. Он один в ответе за голодные рты, за пустые животы, которые надо наполнить, за будущее вообще. Никто не может помочь па в том, что ему приходится делать". "Опять повторяешь как попугай, - издевался Червь. - Разве твой па когда-нибудь спрашивал совета? Или просил разделить с ним ношу? Разделить власть? Да он просто не потерпел бы этого! Разве кто-нибудь видел доказательства того, что ты говоришь правду? Кто..." - Но Бекка уже спала. На этот раз она проснулась от голоса мисс Линн. - Уходи прочь, Адонайя! Она нуждается в отдыхе. Я не позволю будить ее по пустякам. - Я же только хочу извиниться перед ней. - Голос отвечавшего был тих и жалобен, но низок по тембру. - Это самое малое, что я могу сделать, раз уж виноват в той ошибке. А для отдыха у нее была целая ночь. Бекка открыла глаза и увидела, что мисс Линн стоит у двери, закрывая от ее глаз того, кто находился за этой дверью в холле. Раннее солнце уже светило в окно, неожиданно открыв Бекке, как мала спальня травницы. Кровать, стул да комод занимали почти всю площадь. Аккуратно сложенная одежда Бекки лежала на стуле. Она почувствовала прохладу - одеяло соскользнуло с кровати, вероятно, скинутое ею самой, когда она металась во сне. Бекка поискала его глазами, а потом, придерживая на груди простыню, перегнулась через спинку кровати. Скомканное одеяло лежало рядом с колыбелькой, где тихо посапывал Иессей. Мисс Линн сказала: - Извинения подождут, пока она не проснется. А теперь иди в поле, пока отец не пошлет... Ох! Травница отшатнулась от двери. В маленькой комнатушке было мало места, и каблук Линн запутался в складках лежавшего на полу одеяла. Линн чуть не рухнула на колыбель Иессея. Бекка протянула руки, чтоб поддержать мисс Линн, но споткнувшаяся Линн толкнула ногой колыбельку. Та сильно качнулась и чуть было не опрокинулась. Иессей проснулся и зашелся в крике. - Ты совсем спятил, Адонайя! - закричала мисс Линн, обернувшись к дверям. Она тут же схватила Иессея на руки. - Отпихивать меня так, что я едва не упала на сына! Неужели тебе мало урока, полученного от Заха за вчерашнее? Дверь широко распахнулась. Адонайя прислонился к косяку. С чувством страха и отвращения, от которого закружилась голова, Бекка узнала в нем того парня, который так бесстыдно пялился на нее вчера. Сейчас он вломился в спальню мисс Линн так, будто она принадлежала ему. Желто-зеленые глаза лениво скользили по комнате, проявляя к женщинам не больше интереса, чем к мебели. - А ведь вчера ты не называла меня спятившим, Линн, - гнусавил он, даже не сочтя нужным уважительно титуловать травницу. - Вчера я получил от тебя все знаки благодарности, какие только могли дать твои губы. Все знаки. - Его собственные губы сложились во что-то столь дьявольское, что невозможно было назвать улыбкой. Бекка увидела, как мисс Линн побагровела и как Адонайя наслаждается ее унижением. Одет он был в рабочую одежду, относительно новую, материал которой отличался высоким качеством, что резко выделяло его среди домотканых одежд большинства. Если альф носит костюм из материи, приобретенной в Коопе, это в порядке вещей. Когда то же самое носит хуторской парень, да еще явно не с чужого плеча, это говорит об очень многом. Адонайя протянул свою здоровенную ручищу к Иессею, все еще плачущему на материнских руках. Мисс Линн прижала барахтающегося малыша к груди, защищая его собственным телом. Пятясь от Адонайи, она наткнулась на кровать и сделала движение, будто хотела передать малыша под защиту Бекки; при этом она ни на минуту не отрывала глаз от Адонайи. Бекка была поражена - она никогда еще не видела на лице женщины такого нескрываемого ужаса. Адонайя расхохотался и опустил руку. - Ну и кто из нас сейчас сумасшедший? Ты не следишь за тем, что говорят и делают другие люди, Линн. Твой сопляк еще слишком мал, чтоб быть опасным для меня. Поэтому мне он просто безразличен. Я только хотел поближе познакомиться с новым родственником и заодно сказать мисс Бекке, что весьма сожалею, что не успел предупредить ее вчера о его существовании. - Его сулящие беду глаза обшарили закутанную в простыню Бекку и скользнули прочь, оставив ее сгорающей от стыда. - Мужчины тоже иногда забывают о мелочах. - Я принимаю ваши извинения. - Бекка сама подивилась своему спокойствию. "Будто я смотрю на него сверху вниз, вроде как с башни Коопа, - подумала она. - Будто я старшая женщина, а он - нашкодивший подросток". - В высшей степени благородно с вашей стороны. - Рот Адонайи снова скривился, и он снял перед Беккой воображаемую шляпу. - Вы очень добры. Надеюсь, у вас не останется никаких печальных воспоминаний. Каждое его слово, каждый жест таили в себе издевку. Эти насмешки заставили Бекку собрать в кулак все присущее ей чувство собственного достоинства. В своем голосе она услышала голос отца, тот тон, который звучал, когда он бывал особенно строг. Она ответила: - Я постараюсь забыть. А теперь не будете ли вы так добры и не оставите ли нас. Мне пора готовиться к возвращению домой. - Па будет особенно приятно узнать это. Он освободил от работы Наума, чтоб тот проводил вас обратно до Праведного Пути. Если бы вы отправились домой вчера, честь проводить вас туда в целости и сохранности принадлежала бы мне. - Только зубы Адонайи казались незатронутыми этой странной и пугающей желтизной. Они сверкали во рту, поражая своей белизной, мощью и остротой. Итак, вы меня изгоняете. Не стану больше отнимать у вас драгоценное время. Бог да хранит вас, мисс Бекка. - И вас тоже. Бекка смотрела, как он пятится из комнаты, как плотно прикрывает за собой дверь; она остро ощущала, что если оторвет от него взгляд хоть на мгновение, то какое-то защищающее ее сейчас заклятие будет снято. Она знала, что мисс Линн поступает точно так же, добавляя свою силу к загадочным чарам защиты, которую они возвели между собой и Адонайей. Только когда звякнул засов, Бекка расслабилась и вдруг ощутила тупую боль в напряженных мышцах, которые помогли ей стоять перед Адонайей столь высокомерно и прямо. "О Боже, - молилась она. - О Боже, пусть он никогда не посмеет приблизиться ко мне!" "Молитвы! - хмыкнул Червь. - Одни слова". Но это все, что у меня есть, - ответила она, полностью осознавая свое бессилие. - Это все, чем располагает женщина. "У меня тоже так было, - согласился Червь. - Самое время поискать что-нибудь ненадежнее". 5 Сегодня на танцы с любимой иду. Играй, музыкант, нам, играй. И пусть даже завтра умру поутру, Сегодня узнаю, где рай. - Успокойся, Бекка. Разве ты не можешь разговаривать с собственным па без того, чтобы не трястись от страха, а? - Пол откинулся на спинку стула и отодвинулся от письменного стола, на котором громоздились стопки счетных книг и валялись измазанные чернилами гусиные перья. Он подпер голову рукой и в этой позе казался более усталым, чем бывал после целого дня тяжелой физической работы в поле. Комната освещалась только одним маленьким окошком, к тому же расположенным очень высоко, но не прикрытым ни шторами, ни жалюзи. Однако время шло уже к празднику Окончания Жатвы, и окно давало слишком мало света для чтения и письма. Небольшая глиняная лампа - работа умельцев со старого хутора мисс Линн - позволяла видеть все более отчетливо, хотя кое-каким вещам, по правде говоря, лучше было бы оставаться в тени. Огонек маленькой лампы высвечивал каждую морщину усталости на лице Пола, тяжело опущенные веки, колючую поросль на щеках и седину, уже посеребрившую его волосы. - Господь свидетель, это время года всегда самое тяжелое, - вздохнул Пол и протер покрасневшие глаза не слишком чистыми пальцами. - Иногда мне хочется передать всю эту бухгалтерию Кэйти, чтоб покончить с этим делом навсегда. - Так почему же ты так не сделаешь? - спросила Бекка, даже не успев подумать, что она такое говорит. Отец Бекки улыбнулся, увидев, как собственные слова заставили его дочку подскочить на месте. - Узнаю свою дочурку, - сказал он. - Что на уме, то и на языке. Ну и чего ты испугалась, будто сказала что-то греховное? Разве нет таких вопросов, от которых никакого вреда быть не может? Кэйти - учительница на этой ферме и считает даже лучше, чем прядет хлопковую пряжу. И все же она - не я. Я связан словом чести и должен выполнять свои обещания, данные городским торговцам. Я обещал, что буду единственным, кто отвечает за содержание этих книг, и намерен сдержать свое слово. Но почему ты так испугалась, когда спросила об этом, Бек? Ты ж не из тех, кто способен ходить на цыпочках по яичной скорлупе? Я считал тебя женщиной, уже пережившей и Перемену, и Полугодие, но то, как ты ведешь себя с тех пор... Бекка опустила глаза, тщательно изучая свои пальцы, которые сплетались и расплетались сами по себе. Только па мог так свободно говорить о Перемене. Вообще же такой разговор среди мужчин считался неприличным, и ему пришлось бы наказать любого другого, кто был бы уличен в произнесении запретных слов. Но преподать такой урок самому па не мог никто. Тот, кто сделал бы это, вряд ли прожил бы долго. - Ну-ка, ну-ка... - Его грубый голос смягчился. По полу пробежала тень, кресло протестующе скрипнуло. Пол уже стоял рядом с Беккой и пальцами поднимал ее маленький круглый подбородок. Кожа рук была жесткой, как рог, но прикосновение нежнее, чем у женщины. Зеленые глаза, точно такие же, как у Бекки, в свете лампы горели ярким изумрудным пламенем. - Прости меня, детка. Я не должен был бы говорить с тобой так. Все забываю, что ты уже женщина. Мне больше нравится думать, что ты все та же малышка, слишком юная, чтоб скоро выйти замуж и уйти из Праведного Пути. Его рука обняла ее за плечи, тяжелая и уютная, как большой зимний плед. Бекка по привычке вздрогнула. Не было ни единого движения мужчины, включая самые пустяковые, которые взрослые женщины не описывали бы своим дочерям во всех деталях: что за жест, что он означает у нормального мужчины, что он может означать, если мужчина не вполне нормален, что может или должна сделать женщина, чтоб подбодрить мужчину или, наоборот, скрыться от него. Когда отец обнимает за плечи девочку-ребенка - это жест, говорящий о радости и о теплом отношении. Но бывало и... "Слишком уж много болтовни, - вскричал ее Червь. Да, он опять говорил во весь голос, этот посланец Сатаны, этот Червь, питающийся ее сердцем, пляшущий в ее мозгу на своих запятнанных кровью ножках, красующийся своими истекающими кровью грудями. Ничто не могло его утишить, хоть Бекка и прочла все молитвы, какие только знала. - Слишком много пустой болтовни, и все это только для того, чтобы запугать тебя! Слишком много болтающихся туда-сюда языков и слишком много ушей, готовых принять всякую чушь, которую в них вливают. Вот и Дасса такая же - в каждой пылинке читает свои грядущие несчастья. Неужели и ты сделана из такой же слизи, что и Дасса?" - Бекка? - Еще одно непрошеное, почти женское прикосновение кончиков пальцев альфа. А ведь мог бы одной ладонью закрыть все ее лицо! - Хэтти сказала, что ты хочешь о чем-то поговорить со мной? И вот ты тут, а молчишь, как скала. Что тебя тревожит? Ведь не то, что случилось в Миролюбии? Она покачала головой. - Вот и прекрасно. Тот день, когда меня начнут волновать выходки Заха, будет днем, когда я соберу вещички, а Тали поставлю альфом хутора. - Он сам усмехнулся своей шутке. Потом, уже более серьезным тоном, продолжал: - Из всех детей, которыми Господин наш Царь счел нужным наградить меня, в тебе я всегда ощущал что-то особое. Один Бог знает, что это такое и зачем оно. Ох, да не дергайся ты так! Уж не думаешь ли ты, что я этим хочу сказать что-нибудь плохое? - Нет, па. Он щелкнул языком. - Все так же боишься! Иногда я думаю, что твоя мама не читала тебе ничего, кроме самых суровых глав Писания. Когда я говорю, что высоко тебя ставлю, в этом нет ничего, кроме отцовской любви. "А что бы ты могла сделать, если б это было не так?" - спросил Червь. - Я не заслуживаю особого отношения, па. Пол ей улыбнулся. Казалось, он сбросил с плеч часть усталости, отложив просмотр счетных книг. - Это ты так говоришь. Человек далеко не всегда лучший судья того, каков он там - под своей шкурой. Погляди-ка на Заха, если ты этому не веришь. Если б из сахарной свеклы можно было выжимать еще и удовлетворение гордыни, Зах был бы первым, кто усладил бы себя до смерти. Мысль, что Зах может оказаться сластеной, вызвала у Бекки ответную улыбку. - Надеюсь, я на него не похожа. - Ты? Да его имя не заслуживает того, чтоб его произносили рядом с твоим. Ты слушай, что говорит твой па, девочка. Я немало прожил и немало повидал, так что знаю, о чем говорю. Есть нечто, что привлекает внимание Господа к детям, которых зачали мы с твоей мамой. Хэтти не так плодовита, как мне хотелось бы, но когда она входит в пору, я всегда стараюсь, как не знаю кто, чтоб она была опять благословенна. Разве твой брат Елеазар когда-нибудь считал себя важнее и лучше родичей? Нет, но торговцы положили на него глаз, еще когда он был чуть ли не мальчонкой. Они даже зашли так далеко, что... Тут Пол остановился, обвел взглядом комнату и даже проверил, плотно ли закрыта дверь. Совсем как мальчишка, задумавший устроить первую в жизни засаду. Пол спросил: - А ты умеешь хранить секреты? - Да, па. - Тогда давай меняться. Я доверю тебе то, чего больше никто не знает, а ты честно расскажешь мне, что тебя так тревожит. Но это секрет, помни. "Секреты бывают очень даже полезны", - бормотал голос Червя. Бекка облизала губы, чтобы выиграть хоть немного времени. Это ведь Червь привел ее сюда. Это он настолько свел ее с ума, что она попросила личной беседы со своим па. Теперь она знала, почему па оказался таким неосторожным, что согласился на этот разговор. Подобно Елеазару, которого торговцы Коопа сочли подходящим для городской жизни, она была дочерью Хэтти. Если па действительно относится к ней так нежно и безгрешно, как говорит, возможно, ей и не придется платить особо высокую цену за то, что она собирается ему рассказать. - Па, я грешна. Я не могу ехать на праздник Окончания Жатвы. - Что такое? - Я пыталась поговорить об этом с ма. - Теперь Бекка говорила быстрее, пытаясь сказать все самые страшные слова, прежде чем удивленное и гневное выражение лица Пола скует ей язык. - Я рассказала ей, в чем дело и как это произошло со мной в ночь бдения, и она послала меня к Бабе Филе. Баба Фила и назвала это грехом. Она велела мне поговорить с тобой. - Баба Фила... - Взгляд Пола сам собой поднялся к потолку - там под свесом крыши большого дома была комната Бабы Филы, которой прислуживала девчонка, еще не имевшая собственного имени. Баба была старейшей женщиной Праведного Пути, хуторской вещуньей, старше которой не было на ферме ни женщин, ни мужчин. Она была единственной, кто помнил имя ее предшественника и те хитрости, к которым она прибегла, чтоб убить старика и занять его место. Раз она назвала это грехом... - Она сказала, что я должна покаяться и тогда освобожусь от него. Пол явно расслабился. У Бекки полегчало на сердце, когда она это заметила. Как альф он должен был следить за порядком и охранять хутор и всех, кто на нем живет. Он был ответствен перед Богом за ведение счета хуторским грехам, так же как перед торговцами за наблюдение над посевами. Бабе Филе виднее, грешна ли Бекка, но еще лучше она должна разбираться в том, может ли этот грех быть снят покаянием или его придется смывать кровью. "Кровь, - шептал Червь. - Каждая женщина должна знать все, что только возможно, о грехах, смываемых кровью". Бекка увидела, как по лицу отца мелькнуло невысказанное словами выражение радости. Возможно, подумала она, он действительно любит меня так, как говорит. "Или убеждает себя в этом", - шипел Червь. "Умолкни! - прикрикнула на него Бекка. - Заткнись ты со своими подлыми мыслишками, со своими дьявольскими дарами. Я повинюсь в том, что ты засел во мне, и стану свободной, как сказала мне Баба Фила. Я изгоню тебя из сердца, и ты погибнешь!" "А удастся ли тебе изгнать из себя и другие голоса с Поминального холма? - спросил Червь. - Можешь ли ты и твой могучий отец сделать это, если я и они стали неотъемлемой частью тебя самой? А это так и есть, Бекка, и ты можешь давать нам другие имена и клясться хоть на тысяче Писаний, что мы отвратительны тебе, а мы все равно будем сидеть в тебе. Ты - это мы. Мы - в знании, обретенном твоими глазами, мы в сомнении сердца твоего, и мы будем там вечно. Назови нас нашим истинным именем, женщина! И это будет твое собственное имя!" Бекка торопливо заговорила, стремясь заглушить голос Червя. Но это не помогало. Червь плясал на босых ножках юной девушки, он плел вокруг себя кокон, свивая его из стонов и плача, услышанных ею в ночь бдения, а также из тех страшных вещей, которые она видела в глубинах Поминального холма и в той роще, где стоял котел, где они были с Томом, а еще из наглой силы зловещего лица Адонайи, которое повсюду преследовало ее, даже когда она вместе с другими девушками сидела за вышиванием, даже когда они готовили наряды для праздника Окончания Жатвы, восхищаясь привезенными из города материями. В каждом стежке иглы ей тогда мерещились узкие глаза Адонайи, жадно щупающие ее тело. "Он ведь тоже будет на празднике Окончания Жатвы, - напомнил ей Червь. - И ты отлично знаешь, ради чего он туда приедет. И в ту ночь ни одному мужчине не может быть отказа, если ты девственница и не в поре. "Будем же благодарны", - скажет женщинам проповедник, но ведь только мужчины будут в эту ночь иметь повод для благодарности". Этого ей не вынести! И сколько бы там ни говорили, что это ее долг, но только не с Адонайей! Она будет в безопасности, пока идет танец девушек, в безопасности во время борьбы подростков и бойцовских матчей на полу риги, где молотят хлеба и где будут присутствовать торговцы из города. Но когда замужние женщины погасят факелы и все фонари, кроме самого главного фонаря Имения, и когда останется лишь кривая улыбка луны-свидетельницы, тогда ей придется пойти с любым мужчиной, который попросит послужить ему любым способом, какой только доступен для еще никем не востребованной девственницы. Это ничего, говорили пожилые женщины. Это всего лишь выражение благодарности и простой вежливости. (- Ты же не захочешь опозорить Праведный Путь? - Да и кончится это быстро. - Да, если ты хорошо помнишь уроки и знаешь, что надо делать. - А я никогда не хотела, когда была молодой, чтоб это кончалось быстро. - Ну, Селена, ты даешь! Разве женщина из такого может извлечь удовольствие? - Ну не знаю. Просто это мне напоминает о тех временах, когда я бываю в поре. Уж не хочешь ли ты сказать мне, что ты и тогда ничего не чувствуешь? - Смотри - ты крошку Рушу прямо в краску вогнала. - Ну и пусть себе! В темноте не видно. - Вот именно так меня и приметил Пол - в темноте на празднике Окончания Жатвы. - О гордыня, гордыня...) Эхо женских голосов исчезло, остался лишь Червь, передразнивающий их смех. "Если бы ты только знала, что в темноте тебя будет ждать Джеми, ты небось первой вскочила бы в повозку, отправляющуюся на праздник Окончания Жатвы". Бекка продолжала говорить, не обращая внимания на Червя, не замечая голосов взрослых женщин. Она слышала собственный голос, рассказывающий па о том, что гнетет ее, и о том нечистом существе, которое подчинило себе ее дух. То, в каком странном облике - запятнанное кровью - это существо перед ней явилось, и то, как она впервые познакомилась с этим наваждением, Бекка от отца, однако, утаила. Наконец Бекка кончила рассказывать и теперь ждала, что сейчас альф одним словом покончит со всем этим. Пол к тому времени уже снова сидел у стола, подкрутив фитиль лампы так, чтоб она давала побольше света. - Это все, детка? Только внутренний голос, который сеет в тебе сомнения? Бекка кивнула. - Плохие сомнения, па. Сатанинские. Иногда я не сплю целыми ночами, прислушиваясь к нему. Пол сложил руки, положив одну ладонь на другую. Он не смотрел на дочь. Все время разговора с ней его взгляд был устремлен в маленькое окошко, так слабо освещавшее комнату. - Когда мне было года на два больше, чем тебе, умер мой брат Натан, - наконец сказал он. - Он был старше меня на год, и ему должно было исполниться девятнадцать. Мы были полными братьями, а не просто родичами и родились вот на этой самой ферме. Моя ма говорила, что нас обоих принимала Баба Фила и что мы происходим по прямой линии от нее; не знаю, правда ли это. - Пол вздохнул. - В тот год, за месяц до того, как ему исполнилось бы девятнадцать, Натан вызвал нашего па на бой и проиграл. Силы у него было много, а по весу и росту он был равен отцу, но именно отец сломал ему шею. Мы все присутствовали на этом бою, а после него, помню, Захария похвалялся, что он провел бы поединок иначе, чем Натан, и получил бы хутор. Однако я что-то не припоминаю, чтоб он сделал такую попытку. Натан был отличный парень. А Захария - проныра и болтун, недостойный коснуться пыли у ног Натана. Но Натан умер, а Захария - жив. Пол отвел взгляд от окна и перевел на Бекку глаза, как две капли воды похожие на ее собственные. - Именно в "этот год и пришел ко мне тот сатанинский Червь и поселился во мне. - В тебе, па? - Бекка не могла представить себе, как эта залитая лунным светом девица подходит к ложу ее отца и шепчет полные яда слова. А может, папин Червь принял другой облик? Бекка пришла покаяться, и оттого, что все обернулось почти наоборот, она ощутила какую-то расслабленность - и в теле, и в уме. И она тут же обругала себя за то, что не нашла лучшего способа избавиться и от праздника Окончания Жатвы, и от Адонайи. "Ага! - дохнул ей в ухо Червь. - Так вот какова была истинная причина твоего прихода сюда! Вовсе не я! Если бы Джон - начальник Джеми - не сказал, что тот ему нужен на полях, то Джеми отправился бы на праздник, и ты никогда не поведала бы обо мне своему отцу ни слова!" - Сомнения, - меж тем продолжал Пол, - вот и весь твой дьявольский Червь. Ты росла, как и я, в Праведном Пути. Тебя хорошо воспитывали, рассказывали, что правильно и достойно, а что неправильно и греховно. То, чему мы учим детей, никогда не меняется: вот это верно, и все тут! И пока вы обучаетесь этой детской правильности, у Сатаны нет ни малейших шансов вас заполучить. Но вот приходит время, когда вопросы тебе задает уже не учитель, да и задаются они частенько не вслух. И так как ты хорошо воспитана, ты знаешь, что есть такие вопросы, которые вообще не следует задавать... но ветхий Адам, живущий во всех нас, силен. Ты говоришь: "Ведь это не я задаю все эти почему? отчего? зачем? - ибо знаю, что делать этого нельзя. Значит, должно быть, сам Сатана проник в мою душу и отравляет ее злом". - Почему твой брат должен был умереть? - тихонько произнесла Бекка. - Да, это был один из моих вопросов. - Пол протянул ей руку, и она ухватилась за нее обеими руками. - Но я понял, что не следует перекладывать на Сатану вину за то, что есть во мне самом. Я знал, что если буду продолжать в том же духе, то вскоре примусь винить дьявола в каждом непристойном слове, которое произнес, и в каждом плохом поступке, а не только в одних дурных мыслях. - Значит... это все-таки я сама. Но ведь Баба Фила сказала... - А сколько лет миновало с тех пор, как Баба Фила позабыла, что такое быть юной? Я же понимаю, откуда твоя боль, малышка. - Пол наклонился и положил на ее ладонь вторую руку. - Это ведь ребенок мисс Линн, не так ли? - Ему даже не понадобилось ждать утвердительного кивка. - Я знал это. То, что ты называешь Червем, подсказывает тебе, что это неправильно, что это несправедливо, что это плохо? На этот раз Бекка чуть помедлила, прежде чем кивнуть. - Что ж, может, оно и так. Может, боль так глубока и сильна, что тебе кажется, будто сами кости у тебя сейчас запылают огнем; может, это и в самом деле плохо и жестоко. Но я скажу тебе, чему я научился и что вернуло все мои сомнения в тот ад, из которого они вышли: то, что нечто несправедливо, вовсе не значит, что оно еще и плохо. Пол притянул Бекку поближе и заставил сесть к себе на колени. Шутливо подергав ее за один из локонов, он продолжал: - Твой единственный грех состоит в том, что ты слишком быстро развиваешься. Хотелось бы мне, чтоб это была единственная причина, мешающая тебе радоваться поездке на праздник Окончания Жатвы. - И я бы хотела того же... Голос Бекки звучал совсем глухо. Ее отец должен был бы быть и слепым, и глухим, чтоб не понять - у нее на душе лежит и другая тяжесть. У Пола с ушами и глазами был полный порядок, а еще он обладал даром задавать нужные вопросы. Всего один простенький вопрос, и вот уже Бекка выплескивает скопившийся в душе страх. - Адонайя? Хм-м... - сказал Пол, когда Бекка кончила говорить. Он спустил ее с колен и задумался. - Старший сын из живых сыновей Заха, насколько мне известно, или наверняка будет таким, если он унаследовал пронырливость и хитрость отца. Что ж, можешь забыть свои тревоги, Бекка. Поезжай на праздник с легким сердцем вместе с остальными и ничего не бойся. Держись со мной рядом, сколько потребуется и сколько захочешь, и если мы увидим, что Адонайя подходит к нам, я тут же расскажу сказочку о том, как ты помогаешь мне в моих делах и что тебя от них нельзя отрывать. Не говоря уж о том, что там будет множество других девчонок, которые с радостью доведут его до самых Райских Врат. От слишком вольных слов отца личико Бекки стало совсем пунцовым, но ни один проповедник не мог бы определить масштабов истинной благодарности, которую она сейчас ощущала. - Правда, па? Ты сделаешь это для меня? - Столько, сколько смогу. Но помни, я не обещаю, что буду мешать тебе выполнять долг женщины в отношении других мужчин. - Это я перенесу, па, раз мне не придется делать это для Адонайи... - Не надо называть это имя, дорогая. Я ведь сказал, что буду держать его подальше от тебя, верно? А это, кстати, напомнило мне, что я пообещал тебе секрет за секрет. Сейчас я покажу тебе одну из причин, по которым этот желтоглазый щенок Захарии не посмеет мне хамить... Не говоря уж о том, что я вообще могу переломить ему шею, как соломинку. Пол вместе с креслом отъехал назад и выдвинул правый нижний ящик стола. Тот был немного глубже остальных и заполнен бумагами, часть которых успела пожелтеть от времени. Пол запустил в них руки и выложил на столешницу, обнажив дно ящика. Под этим дном пряталась темная металлическая шкатулка. - Фальшивое дно, - объяснил Пол, отпирая шкатулку. - Взгляни, но ни слова никому о том, что ты увидишь. Бекка заглянула в шкатулку. Она видела рисунки таких вещей в книгах Кэйти. Читала она и разные истории. Это была награда для тех детей, которые хорошо учились: таких ребятишек пускали в маленькую комнату на задах здания, где Кэйти вела уроки и где в полной безопасности хранились драгоценные книжки. По этим рисункам Бекка сразу узнала вещь, лежавшую в шкатулке, хотя просто не могла поверить собственным глазам. Если б там оказалось стадо мясного скота, с ревом возвращающееся с пастбищ, она наверняка удивилась бы меньше. - Па, откуда у тебя револьвер? Пол ухмыльнулся, явно довольный тем впечатлением, которое его тайна произвела на Бекку. - Значит, ты знаешь, что это такое? Ты хорошо училась, и я горжусь своей девочкой. Вероятно, ты не очень хорошо помнишь тот раз, когда к нам приехали торговцы и впервые обратили внимание на нашего Елеазара? Ты ведь тогда была совсем еще малышкой, с вечно грязной попкой, и пряталась в маминых юбках каждый раз, когда на ферме появлялся кто-то чужой. Да, так вот торговцы из нашего Коопа долго и внимательно слушали, как мой мальчик рассуждал перед ними о том, что он вычитал в книгах. Потом они не менее тщательно осмотрели его в кухне, где он работал полуобнаженным: они желали убедиться, что его тело хотя бы вполовину так же совершенно, как его разум. - А я не знала, что для них сила играет столь большую роль, сказала Бекка. - Я имею в виду - в городах... - Еще как играет! - Пол ударил кулаком по ладони другой руки, чтоб подчеркнуть важность своих слов. - Когда-то из-за того, что мы обессилели, мир чуть не погиб. Больше мы не намерены повторять такую ошибку! Мы помним, что тогда случилось. Иначе мы погибнем. Что там - за горами, которые позволили нам сохранить цивилизацию? Один Бог знает, что нас ждет в тех краях. И если горы расколются, как уже однажды раскалывались, и спустят на нас своих чудищ, никакой разум не проживет и минуты, если не будет могучих рук, способных отбросить их. Кооп или Имение, они все нуждаются в сильных мужах, которые встанут вместе с ними, рядом с ними или за ними. - Да, па. - Голос Бекки дрожал, как зеленый колосок на ветру. Лицо Пола побагровело, желваки на челюстях вздулись. Испуганный голос дочери вернул его к действительности. - Извини, детка. - Он виновато улыбнулся. - Вот уж не думал, что этот разговор способен тебя напугать. Ты же изучала историю, как уверяла меня Кэйти. И все это тебе хорошо известно. - Кое-что. - Бекка снова оказалась в школьной комнате - совсем малышка, с завистью глазеющая на книжные полки Кэйти, будто это невесть какое сокровище. И вот она стоит на цыпочках, стараясь дотянуться до книжки в особо яркой обложке, стоящей в ряду других. Оттуда этой книжке суждено свалиться на пол, и далеко не только ей одной. - Ладно, во всяком случае, ма рассказывала тебе о бандах ворья и о том, почему следует держаться поближе к дому. - Упоминание отца о ворье оказалось для воспоминаний Бекки тем же, что ушат холодной воды. - Они ведь охотятся отнюдь не только на одиноких женщин, знаешь ли. Когда банда пополнится людьми, она начинает нападать на небольшие группы путешественников, вот так-то. Даже торговцы из города, и те предпочитают не рисковать и ездят большими караванами осенью и весной. Именно весной они и положили глаз на Елеазара. Одному из них мальчишка так понравился, что он хотел его тут же забрать с собой. - И забрал? - Нет. - Пол погладил ее по голове, забавляясь тем, насколько невинна его умненькая дочка. - Видишь ли, Бекка, в городах тоже есть определенные порядки, как и у нас. Все создания ведь равны перед лицом Господа и Господина нашего Царя. Тот человек, что был особенно очарован твоим братом, по положению был ниже альфа. И вообще выглядел замухрышкой. Если б я не был уверен в противном, я бы его даже в противоестественности заподозрил. - Но они же не потерпят такого в городах, правда, не потерпят, па? - Не потерпят. Высокие стены не меняют внутренней сущности людей и не делают их менее богобоязненными. Там разделываются с грешниками точно так же, как и у нас. Бекка кивнула, вспомнив случай, о котором, судя по всему, отец думал, что он ей неизвестен. Она была еще слишком мала для работ в поле, когда это случилось, но уж и не такое дитя, чтоб не понимать подслушанного. Один из низших по рангу работников и один из ее родичей - совсем еще подросток... Их застали во время... Мерзость перед лицом Господа! Бекка не была уверена в точном значении этих слов, но ей нередко доводилось слышать их в часы, последовавшие за этим открытием, и она видела результаты. Шепоток бежал по хутору, будто огонь, прыгающий по сухим веткам. Мужчины и женщины воззвали к Бабе Филе, которая вышла из своего логова на чердаке, чтобы произнести ритуальный приговор из Писания. О приговоре известили работавших в поле. Детям было приказано не выходить за пределы гостиной большого дома, и к ним приставили одну из девушек для присмотра. И все-таки Бекке удалось узнать о том, что случилось. Мерзость! Интересно, они там, в городах Коопа, действуют так же, как мы, а если да, то как приводят в исполнение приговор? Пол, однако, не имел времени на анализ проблем горожан. Ему явно не терпелось поведать такому внимательному слушателю дальнейшую историю Елеазара. - Ну, замухрышка он или нет, но старшина купцов его выслушал и сказал, что мальчик, возможно, обладает нужными данными, но что сам старшина что-то не слыхал по сети, чтоб какие-то города нуждались в притоке новой крови. Тогда тот купец стал с ним спорить, да так яростно, что я ушам своим не поверил. Тут Пол пожал плечами, вновь вспомнив о недоступном пониманию поведении людей из Коопа. - Он кричал, что если они будут тянуть, то с мальчиком может что-то стрястись, а еще хуже, его может перехватить какой-нибудь другой... не помню, как он его назвал. Илик, что ли... Знаешь, их очень трудно понять, особенно когда они начинают говорить о своей жизни в городах. Впрочем, я слыхал, будто эта жизнь мало отличается от нашей жизни, только одни и те же вещи называются по-разному - сети какие-то, илики, Коопы, и наверняка один лишь Господин наш Царь знает, как они называют наши фермы, сообщества, кровные семьи и Имения... - Неужели только этим отличается, па? - спросила Бекка, неотрывно глядя на блестящий от смазки револьвер. - Только названиями? Пол опять пожал плечами. - Все мы люди, что тут, что там. Не стоит верить всем этим россказням о сытной и теплой жизни в городах. У тебя слишком хорошая голова, чтоб быть сбитой с панталыку такими дурацкими байками. Я тебе верно говорю - они люди, такие же люди, как ты или я. Пол откашлялся, сплюнул и продолжал: - Ну так вот... Этот парень, что хотел получить твоего брата, спорил со все большей яростью, но начальник был непоколебим. Вот так и надо, - подтвердил Пол. - Но, видно, и на него подействовало соображение, что какой-нибудь другой илик может перехватить нашего Елеазара. Поэтому он отвел меня в сторонку. И мы договорились как мужчина с мужчиной. Я должен был пообещать, что не отпущу мальчика с каким-нибудь независимым торгашом, что бывают у нас еще до весны; а он сообщит мне еще до жатвы - ну, передаст с кем-либо, - да или нет, то есть возьмет он осенью Елеазара или не возьмет. - А если бы другие торговцы прибыли к нам осенью? Пол широко улыбнулся, вспомнив о том, уже давно исчезнувшем торговце. - Что-то говорило мне, что, что бы там ни случилось, даже если бы потребовалось перевернуть землю, тот парень обязательно будет руководителем каравана, который явится сюда к жатве. Даром что он такой замухрышка. Так оно и вышло. Сам он тогда ничего этого еще не знал, но жутко хотел, чтоб Елеазар попал именно к его илику. Он сказал, что пошлет мне слово с верным человеком, если в его общине вдруг да появится вакансия. И когда я получу это уведомление, то сразу же должен снарядить Елеазара в город, дав ему в охрану самых сильных родичей. - Понятно, - сказала Бекка, глядя, как свет лампы играет на стволе оружия. Револьвер был старый, даже еще более старый, чем те, о которых говорилось в рассказах. (В той книжке, что часто падала с полки, когда Бекка вытаскивала ее из ряда других, рисунки таких пистолетов были. Книжка имела мягкую обложку, хрупкие желтоватые страницы, а вот о чем там писалось...) Бекка не могла оторвать глаз от оружия. Может, произведено оно недавно, но по старинному образцу? Этого она не знала. - Так вот, значит, зачем он дал тебе оружие? Чтоб защищать Елеазара на пути в город. - Все верно, кроме того, что никто меня до окончания жатвы ни о чем не известил, а после праздника сразу же появился сам торговец. Он забрал с собой Елеазара, но, видать, запамятовал, что оставил мне эту штуку. - Пол почесал голову. - Даже горожане, случается, что-то забывают. Ну а я не видел особой нужды напоминать ему об этом. Пол взял оружие и стал поворачивать его, чтоб Бекка могла рассмотреть револьвер под разными углами. Бекка и не думала шарахаться в страхе, несмотря на все, что читала в книжках и слышала от других. Разве па не посоветовал ей не верить глупым россказням? Что-то в ней настоятельно требовало не ограничиться рассмотрением одной лишь внешности оружия. Интересно, а что скажет па, если она попросит разрешения дотронуться до этой штуки? Она медленно придвинулась, надеясь устроить так, что одна из ее рук сможет как бы ненароком коснуться револьвера. А в уме у нее кипели вопросы о том, каково будет ощущение от прикосновения к такой совершенно необычайной вещи. Тяжел ли он? Как смотрится в руке - неуклюжим или изящным? Она придвинулась так близко, что смогла даже заглянуть внутрь шкатулки. Там лежала свернутая тряпочка, от которой пахло так же, как пахнет от внутренностей жатки, тяжелым запахом машинного масла. А еще там лежал мятый коричневый конверт и сложенный пополам лист пожелтелой бумаги. Кроме того, небольшая металлическая коробочка. Она подумала, что притронуться к этому куда безопаснее, чем к самому оружию. - Что тебе нужно, женщина? - Па захлопнул крышку шкатулки так быстро, что чуть не придавил Бекке пальцы. - Мне только хотелось... - Еве тоже только хотелось, - пробурчал он старинный трюизм. - И из-за этого "хотелось" Адаму здорово не поздоровилось. Патроны - это не забава. А потом ты их рассыплешь по полу, и если я не досчитаюсь хоть одного - только одного-единственного, - что будет с нашим секретом, хранящимся здесь? - Патроны?! - О них Бекка тоже читала. - Привяжи-ка свои глазки на веревочку, а то они, чего доброго, из глазниц выскочат. - Пол приоткрыл крышку и осторожно положил оружие на место. - Ты не одна на этой ферме знаешь, что это за штука такая, хоть ты единственная, если не считать меня, кто знает, что она спрятана именно здесь. Меня и Елеазара. Ну а теперь беги. Разве у тебя нет других дел? Дел у Бекки было множество. Все последующие дни она занималась то полевыми, то домашними работами, и на сердце у нее было легко. Она напевала, когда кроила свое новое платье для танца девушек, она даже помогла своей родственнице Леноре с очень замысловатой вышивкой на жакете. В первый раз за последние недели она чувствовала себя юной и свободной; наступающий праздник теперь ощущался ею как нечто, чему можно радоваться, а не отшатываться с отвращением. Па защитит ее. Она имеет для него особую ценность, такую же, как имел для человека из Коопа ее брат Елеазар. И па позаботится о ней, точно так же, как тот. Чувствуя над собой надежный размах крыльев па, Бекка осмелела. На одном из полдников она подняла глаза от тарелки и так взглянула на Джеми, что Хэтти назвала бы этот взгляд просто наглым. Джеми на мгновение встретился с ней глазами, а затем быстро отвел свои в сторону. "Будто он девушка, а я мужчина", - подумала она. Но затем здравый смысл восторжествовал, и она вспомнила, что Джеми всегда строго соблюдает приличия. Обмен многозначительными взглядами перед всей общиной весьма далек от того, что можно назвать достойным поведением. И все-таки ей ужасно хотелось, чтоб он разделил с ней ее радость и раскрепощение. Перед окончанием уборки женщинам полагалось свести свое участие в полевых работах к минимуму и оставаться вблизи от дома и служб. На поля выводились драгоценные машины - Праведный Путь благодаря выгодной сделке, провернутой несколько лет назад, обзавелся двумя лобогрейками, и теперь Полу уже не приходилось выводить на поля так много рабочих рук, как прежде. Джеми был отличным жнецом, а поэтому Бекка, подождав, пока домашние сплетницы не сообщат, что сегодня его очередь работать на машине, тихонько пробралась к сараю, куда в конце рабочего дня Джеми должен был доставить жатку. Она услыхала лязганье и бренчанье возвращающейся домой машины и почуяла вонь горелого мазута. Земляной пол сарая покрывала сеть следов одетых в шины колес, а его воздух пропах маслянистым запахом полевых орудий и грузовичка, на котором их перевозили. У напарника Джеми был свой сарай, но Бекка все же удостоверилась, что сюда едет именно Джеми. В Праведном Пути неуклонно соблюдалось правило: после работы все должно быть тщательно убрано на свои места - от драгоценных спиц до больших машин. Бекка укрылась в тени и стала ждать. Она видела, как он ввел машину в сарай, как выключил мотор, делая это с тем же изяществом, которое она наблюдала в каждом его движении еще с тех пор, как стала достаточно взрослой, чтоб замечать такие вещи в мужчинах, и от которого у нее сладко замирало сердце. Хотя погода уже посвежела настолько, что Бекке пришлось надеть туфли, рубаха Джеми была испещрена пятнами пота. Она видела, как он роется в карманах, ищет платок, чтобы отереть мокрый лоб, как он бормочет, что платок, должно быть, выпал, когда... - Может, возьмешь мой? - спросила она, выходя из укрытия. - Бекка! Почему она не услышала радости в голосе, произнесшем ее имя? Она отступила на шаг, внезапно, без всякой на то причины, ощутив острый стыд. На лице Джеми отражался тот же страх, который прозвучал в его возгласе. Нет, и не в неожиданности ее появления было тут дело. Боль пронзила сердце Бекки. Да, конечно, она явилась незваной, но она даже представить себе не могла, что Джеми отнесется к ней как к непрошеной гостье. Затем, так же быстро, это страшное выражение исчезло с его лица, сменившись ласковым мягким взглядом, который она так любила. - Бекка, как тебе это удалось? Он тут же оказался в ее объятиях, кружа ей голову острым и горячим запахом своего тела. Вокруг не было никого. И вообще вероятности, что их обнаружат, почти нет. - Поцелуй меня, Джеми. Ей было необходимо нечто прочное, к чему можно было бы прильнуть, нечто даже более прочное в ее глазах, чем обещанная ей защита па. Джеми дал ей то, что она просила, но он был нежен, а она ждала. Поцелуй был какой-то пресный. Бекка стремилась к большему. Но... - Нет, дорогая. - Он снял с себя ее ищущие руки. - Мы слишком рискуем. - В его глазах таилась усталость, а лицо казалось истерзанным каким-то непонятным напряжением. - Не думаю, - шепнула она и тут же выложила ему все, что узнала от па насчет того, как высоко он ее ставит в своем мнении. - Даже если нас поймают, он нас пощадит. - Тебя - может быть. - Пальцы Джеми пригладили золотистые пряди, выбившиеся из ее тугой косы. - А меня - только в том случае, если я уже достигну возраста, дающего право попросить у любой женщины Поцелуя или Жеста. - Лучше бы тебе не просить этого у любой женщины, когда станешь постарше, - поддразнила его Бекка. - Попробуй только, и ты никогда не дождешься от меня милостей. Джеми даже не улыбнулся. - Когда я стану достаточно взрослым, чтоб получить такое благо, ты будешь у меня единственным ключом к Раю, который мне нужен. Па сказал, что не подпустит к тебе Адонайю, но ведь там будут и другие мужчины... Это Бекка хорошо знала. Она помнила об этом все время, но старалась не думать, не давать волю чувствам. Она сказала па, что вынесет это, но все равно чувствовала себя как бы запятнанной. То, что ждало ее на празднике Окончания Жатвы, было совсем не то, что она выбрала бы, будь у нее выбор. "Выбор - он не для женщин, - шепнул ей Червь. - Вот чему они учат нас, приводя в пример дурацкий выбор Евы как доказательство своей правоты. Они приписывают все несчастья мира женскому выбору, будто их решения не приводили никогда ни к чему плохому". - Я сделаю только то, что должна по обычаю, - ответила Бекка. И тут весь ее страх и вся ее тоска хлынули из потаенных глубин души и слились в едином диком выкрике горя: - Джеми, давай убежим отсюда до праздника Окончания Жатвы! У меня в городе живет брат! Мы его отыщем. Вполне возможно, что в их общине требуется приток свежей крови. Тогда они примут нас. Па говорит, что в городах живут так же, как мы, но ведь этого быть не может! Он же там никогда не был, а потому и знать не может. Возможно, нам с тобой удастся... Он заставил ее замолчать поцелуем, но тот оказался на удивление водянистым. Она ничего не почувствовала, за прикосновением его губ ничего не стояло. Ее сердце не принимало этого. Она готова была отдать Джеми гораздо больше того, что тот предлагал ей, а ее потребность в любви просто одевала эти скромные дары в пышные праздничные одежды. Потом Джеми сказал: - Ты же сама понимаешь, что все это глупости, Бекка. Наше место здесь, а не в городах Коопа. Подожди. Перенесем все. Ты же знаешь, я не стану любить тебя меньше из-за того, что ты будешь делать на празднике Окончания Жатвы то, что должна. И я знаю, что ты... отнеслась бы ко мне так же, если б я даже... - Его горло издало странный звук. - Не всегда же я буду мальчишкой! Все переменится. Но нам придется терпеть, пока это не произойдет. - Для меня все может перемениться куда скорее, если я буду востребована еще на празднике. - Против воли ее голос прозвучал несколько сварливо. - Но ты же сказала, что па... - Я сказала, что он будет защищать меня от Адонайи. Но ведь тот тоже любимый сын своего па. Ты-то не видел, как он расхаживает по Миролюбию, разодетый, как какой-нибудь король. А если с нами случится что-то и наш хутор окажется в долгу у Заха... - Господь не допустит этого, - торопливо возразил Джеми. - Будем на это надеяться, - согласилась Бекка, - но если такое сбудется и я окажусь ценой, которую придется уплатить за помощь нам, то как бы он ко мне ни относился, па меня продаст. Ты помнишь, что говорится в Писании про Иакова и Рахиль? Джеми помнил. - Иаков пришел на ферму Лавана, чтоб взять там жену. Он хотел получить красивую дочь Лавана Рахиль, но Лаван отдал ему Лию. Потом пришла беда и унесла большую часть стад Лавана. И тогда Иаков предложил Лавану, что пригонит ему стада другого альфа в обмен на красавицу Рахиль. И Лаван сделал то, что должен был сделать, чтоб спасти свой хутор от голода. - Странная горечь появилась в глазах Джеми, когда он подходил к концу истории. - Так уж устроена жизнь - мы все делаем то, что должны... Бекка крепко прижала его к себе, она отдала бы что угодно за женскую магию, которая заставила бы его тело войти в нее и остаться там навсегда. Для нее сейчас не существовало ничего важнее, чем убрать из его глаз эту горькую тоску. - Ничего, мой любимый, мой Джеми, - шептала она ему на ухо, - праздник Окончания Жатвы придет и уйдет, и я сделаю все, что могу, чтобы заставить па оставить меня тут еще на год. А на следующий год у тебя уже будет право на меня, а может, даже право на рождение ребенка, если ты будешь работать изо всех сил. Кто знает? А через год или около того... - Нет, она ни словом не намекнула на вызов. Сам должен понять. - Еще год, - повторил он, и на этот раз вся его тоска и все его надежды слились в последнем поцелуе, подаренном ей на прощание. После этого у Бекки не было случая повидаться с Джеми наедине. Жатва была в разгаре, и женщины получили распоряжение держаться подальше от полей "Что-то такое, что имеет отношение к мужскому Знанию", - объяснила Хэтти маленькой Сьюзен, которая подросла как раз настолько, чтобы ощутить, как в крови, текущей в ее артериях, закипает огонь фатального любопытства Евы. Все женщины - молодые и старые - собрались в большой гостевой комнате. Мужчины взяли с собой всех мальчиков, кроме тех, кого еще не отняли от груди, да тех, что учились ходить, держась за юбки своих матерей. Последние недели перед праздником Окончания Жатвы были чем-то вроде отдыха, особенно для тех женщин, которые работали в поле; это, однако, не означало, что все работы вообще прекратились. Работы на ферме всегда хватает, особенно если ферма хорошо организована. Лень - угода дьяволу. Надо, чтобы люди трудились непрерывно - руками, спиной, головой. Учение - такая же важная вещь, как прополка рядов кормовой капусты или моркови. Ну а когда никакой другой работы вообще нет, достойные женщины либо учатся, либо учат других. Именно этим и занималась Хэтти с малышкой Сьюзен и ее однолетками - сестрами и родичами, обучая их азам обычного права и законодательства. Вернее сказать, обучала их в то время, которое оставалось от ответов на бесконечные вопросы Сьюзен, все время ее перебивавшей. Эта девчонка была первенцем Тали, имела такие же каштановые волосы, что и ее мать, и глаза, в которых карий цвет глаз Тали смешивался с яркой зеленью глаз Пола. Зато у девчонки не было ни капли от сдержанности Тали. "Почему так? - спрашивала она снова и снова. - Почему мы не можем помочь им с уборкой урожая?" - Мы им там не нужны, - отвечала ей Хэтти. - Если б в нас нуждались, они бы послали за нами. - Это неправильно! - Бекка подняла глаза от книжки, которую читала, и услышала тонкий голосишко родственницы, выражавший решительное несогласие с тем, что говорила Хэтти. - В другое время нам приходится им помогать, даже когда мужчин вполне хватает для работы! Это чтоб вы не боялись тяжелой работы, говорили они нам весной. А чем весна отличается от осени? А зачем они сейчас забрали с собой всех мальчиков-подростков, хотя летом для их же блага им было ведено оставаться дома? Почему? Хэтти закатила глаза к потолку. Ее живот был уже велик, и мисс Линн говорила, что срок очень скоро. - Тали, милочка... И прежде чем Сьюзен успела спустить с языка очередное "почему", ее мать схватила ее за шиворот и вытащила из гостиной. И вскоре все услышали звуки, говорившие о результатах совсем другой системы обучения хорошим манерам. Баба Фила закудахтала. Она занимала лучшее место - кресло возле самого камина. Для нее время отдыха тоже имело немалое значение - один из редких случаев, когда она спускалась из своей мансарды под крышей большого дома. Безымянная прислужница, ухаживавшая за хуторской вещуньей, сидела на скамеечке у ног старухи, готовая отыскивать, приносить и подтыкать пледы, которые превращали долгожительницу в подобие капустного кочана. Те редкие фразы, которые произносила Баба из вежливости, звучали резко и грубо. Вообще же она больше помалкивала. Когда Сьюзен и Тали вернулись, Сьюзен тихонько заняла свое место в группе девочек, окружавших кресло Хэтти, и уже ни разу не задала своих "почему". Хэтти же продолжила лекцию. - Бекка, тебе бы лучше присоединиться к нам, - позвала Селена, жестом указывая на свой кружок молодых женщин - "невостребованных" девушек, прошедших Перемену, но никогда еще не бывавших на празднике Окончания Жатвы. Бекка неохотно отдала свою книгу Кэйти. Учительница принесла сюда солидную стопку своих драгоценностей, чтоб скоротать часы, пока не придет время готовить ужин и мужчины не вернутся домой. Эта книга была особенно хороша, с чудесными картинками и с рассказами столь невероятными, что можно было не опасаться, что кто-то примет их всерьез. И все же они были увлекательны, эти забавные побасенки. Бекке особенно нравилась картинка, изображавшая закованного в сталь мужчину, убивавшего страшенное чудище вроде дракона. В рассказе это был богобоязненный странник, убивший Сатану, принявшего образ дракона, но Бекке казалось, что рыцарь похож на ее отца. А чудовище, которое он убивал, иногда приобретало образ Адонайи. Бывало и так, что другая книга как бы наслаивалась на первую, и тогда написанные от руки строчки закрывали и рыцаря и дракона. Бекка вздрагивала, моргала глазами, и призрак исчезал. - Так вот, мне известно, что многие из вас, девушки, воображают, будто знают все, - говорила Селена, пока Бекка занимала свое место на потертом коврике из плетеного дубового луба. - Вы разок-другой обслужили своих родичей и думаете, что можете заставить все мужское население есть из ваших рук... - Особенно после того, как они побывали в руках Леноры, - хихикая, шепнула Марион. - Очень нам нужно их кормить, - фыркнула Дел. На них Селена не обратила никакого внимания. Она пошарила под своим стулом с прямой спинкой и, вытащив оттуда деревянный ящичек, положила его себе на колени. - Вы тут все хорошие и послушные девушки, да и вообще за многие годы Праведный Путь не выдал замуж ни одной девушки, которая была бы плохой женой и не сделала бы чести своей ферме. Это следствие хорошего отбора и хорошего воспитания, которое в конечном счете зависит от полученного образования. Мужчины, которые увидят вас танцующими на празднике, могут быть альфами или станут альфами в недалеком будущем. Вы обратите на себя их внимание, вы взвесите их положение, и, если они что-то из себя представляют, это может определить все ваше дальнейшее будущее. Вот это вам следует запомнить! - Ручаюсь, Ленора ни о чем другом и не думала все эти месяцы, - шепнула Дел на ухо Бекке. - Небось всю краску с кроватного столбика стерла, практикуясь. Эту шпильку Селена оставить без внимания не могла. Ее рука мелькнула в воздухе и тяжело опустилась на розовую щечку Дел. - Во всяком случае, Ленора знает, что к чему, молодая женщина! А вот когда ты будешь старой и никем не востребованной каргой и придет время Чистки (чего да не допустит Господин наш Царь), тогда, может, ты и пожалеешь, что не уделяла больше внимания своему кроватному столбику! Потом, уже более спокойно, она обратилась к своему кружку: - Все, что мы делаем для мужчин, это достойно и прекрасно, но есть много способов и хитростей, как это делать еще лучше. Вам обязательно надо научиться этим способам, благодаря которым мужчина запомнит вас лучше, чем если бы вы были в поре или оказались его первой женщиной. Вы должны стать для него чем-то большим, чем простая забава в темноте праздника Окончания Жатвы. Вы должны заставить мужчину, который вас выберет, потерять сон и тосковать до тех пор, пока он не явится к вашему па и не сделает предложение. Крышка ящика, лежавшего на коленях Селены, поднималась на ременных петлях. Она вынула из него несколько художественно вырезанных предметов и раздала их девушкам - каждой по одному. Выражение девичьих лиц варьировалось от шока до смертельной скуки, когда они стали вертеть в руках эти деревянные фаллосы. Каждый кровеносный сосудик, каждая складочка, каждая деталь, отличающаяся от других, были тщательно выкрашены и перенумерованы, чтобы выявить все индивидуальные особенности целого. - Надеюсь, она не станет рассказывать нам байку про девушку, которая думала, что и настоящая штука будет раскрашена и перенумерована так же, как эта? - пробормотала Дел. - Ну и как с этим работать? - спросила Ленора. - Этой штуковиной хорошо выбивать пыль из тряпичных кукол, - довольно громко прошептала Марион, так что Бекка ее хорошо услышала. - Размер, конечно, не в натуральную величину, но это не так уж важно. Погляди-ка, как Ленора уставилась на свой! Ты понимаешь, о чем она сейчас думает? - Внимание! - прикрикнула Селена. Урок начался. 6 Заходится в плаче голодном дочь - Обеим нам вышел срок. И я не могу ей ничем помочь - Истерзан сухой сосок. Я только молюсь: о сладчайший Исус, Твоя ль не щедра рука, Так дай моей дочке испробовать вкус... Глоток... моего молока. - А ну убирайся отсюда! - Тали уперла кулаки в бока и закинула голову назад, сверкая на Пола полными ярости глазами. Бекка как раз в эту минуту пробегала через гостиную с корзиной чистого белья и не удержалась перед искушением замедлить шаги, чтобы полюбоваться тем, как эта маленькая женщина спорит с ее па. Бекка усмехнулась, увидев, с каким обескураженным выражением лица взирал отец на самую молодую из своих жен. Он не хуже любого другого знал, что только одна вещь в мире может придать женщине смелость разговаривать с ним в таком резком и повелительном тоне, но тем не-менее был здорово удивлен. - Я думал, что она в своей комнате, - выдавил он из себя наконец. Его большие руки смущенно мяли широкие поля соломенной шляпы, свивая их в трубочку. - Ну а у Бога были другие соображения на этот счет, и бедная женщина их разделяет. Ты что, хочешь, чтоб ради твоих удобств ее перевели наверх? - Да... я хочу сказать, нет... Но тут? - Он кивнул на закрытую дверь. - Ведь в этой комнате нет даже кровати, да и вообще негде повернуться. Будет ли ей там хорошо? Тали расхохоталась ему прямо в лицо, которое приобрело еще более смущенное и даже глуповатое выражение. У дверей Бекка вообще остановилась, чтоб услышать, как самая юная из жен сказала: - А с каких это пор мы рожаем на кроватях? Если хочешь быть полезным, иди наружу и дожидайся там приезда мисс Линн. И хотя все знает лишь один Бог, но я не думаю, что мисс Линн появится тут быстрее, чем этот ребенок. Бекка выскользнула в дверь и тихонько прикрыла ее за собой. Ей вдруг показалось, что она находится совсем в другом мире. Там - в гостиной - все шторы на окнах подняты, чтоб впустить в комнату как можно больше солнечного света. В этой же комнате, скорее похожей на кладовку или большой шкаф, единственное окошко было занавешено сложенной вдвое простыней. Прохладный ветерок с трудом, но все же пробивал себе дорогу сквозь плотную ткань, и в комнате царил приятный полумрак. Хэтти лежала на тощем матрасике, принесенном женщинами из чьей-то спальни. Бекка бросила испуганный взгляд на бледное лицо матери. Поставив корзину на пол, вынула из нее сложенную чистую тряпочку, смяла ее, чтоб удобнее было вытереть пот, проступивший на лбу Хэтти. - Оставь, как есть, - раздался из темноты голос Бабы Филы. Он скрипел, как скрипит под ногами ледок на замерзшей луже. Баба сидела на единственном стуле, который с трудом поместился в этом крохотном закутке, а ее безымянная прислужница расположилась, скрестив ноги, прямо на полу. - Для нее уже сделано все, на что она имеет право. В муках должны мы рожать детей, так повелел Господь. А потому - оставь все, как было. - Да свершится! - прозвучал, как эхо, чей-то голос. Это была Рэй, сидевшая на подушке рядом с кувшином и тазом, поставленными слева от Хэтти; к ней присоединились и Селена, прислонившаяся к родильной стойке, чтобы проверить на прочность соединение ее частей, и девчонка Бабы Филы, чьи глаза, казалось, видели все, а может, и ничего. Губы Бекки что-то шепнули, но это было отнюдь не "Да свершится". За несколько часов она получила столько знаний, заплатив за них тяжким трудом, сколько ей вряд ли еще когда-нибудь захочется получить. Когда у ее матери начались первые схватки, Бекка и маленькая Сьюзен были единственными, кто оказался в гостиной. Все остальные девушки и дети помогали на кухне. Время жатвы - время заготовки пищи на долгие месяцы, что ждут впереди, а потому каждая пара рук на счету. Вообще-то и Бекке полагалось бы быть там, но Кэйти сказала, что в настоящую минуту ее помощь не требуется и будет лучше, если она займется со Сьюзен чтением. Они сидели, склонив головы над книжкой, когда Хэтти вдруг со стоном поднялась с кресла, а у ее ног неожиданно появилась лужа. Селена тут же взяла на себя руководство, приказав юной Сьюзен бежать в поле... к черту те мужские дела... и послать одного из мужчин за мисс Линн. - Я боюсь, - хныкала Сьюзен, и подбородок у нее дрожал. - Чего ты боишься? - Нам нельзя находиться в поле во время уборки... - Но у нас роды! Ты еще слишком мала, чтоб понимать, что это такое! Мужчины должны уж совсем спятить, чтоб настаивать на каких-то дурацких церемониях, когда речь идет о родах! - Селена, не посылай эту девчонку, - сказала Хэтти. - С мужчинами надо поосторожнее. Да и у меня это не первые роды. Ты и Баба Фила, и... - А кому захочется объясняться с Полом, если выяснится, что тебе именно в этот раз понадобилась помощь травницы? Такие вещи ведь бывают... да охранит тебя Господь... а потом уж ничего не поделаешь - поздно. Конечно, может случиться, что я окажусь единственной, кто сможет принять твоего ребенка, но по крайней мере мы сможем сказать, что за мисс Линн было послано. И никто нас упрекнуть не посмеет. А ну, беги, девчонка, - приказала Селена Сьюзен. - Если что случится, я тебя прикрою. - Я могу сходить вместо Сьюзен, - вмешалась Бекка. Она умолчала о том, как была бы рада, если б ее отпустили. С той самой минуты, как ее мать поднялась с кресла с промокшими сзади от хлынувших вод юбками, у Бекки было одно желание - удрать отсюда куда угодно. - Нет, ты останешься, - приказала Селена. - Нам нужен кто-то, кто может быстро отыскать и принести вещи, которые понадобятся, а остальные женщины и девчонки заняты по горло консервированием. И вообще - скоро ты сама выйдешь замуж, уедешь отсюда и окажешься в таком же положении. Так что для тебя все это будет хорошим уроком. Так Бекка и осталась. Помогла Тали принести для Хэтти матрас, притащила свежей воды и сбегала в одну из кухонь поставить на огонь котел с водой. Та жена Пола, которая там командовала, заявила, что Бекка им мешает готовить запасы на зиму, так что ей пришлось разъяснять причины спешки. Бекке пообещали дать столько кипятку, сколько понадобится, и отправили обратно помогать Хэтти. Потом Бекка поднялась на чердак сказать Бабе Филе, что она нужна внизу. Помогла безымянной девчонке спустить Бабу Филу по лестнице, помогла Селене приготовить родильную стойку, помогла Рэй занавесить окно двойной простыней, делала все, что ей приказывали, и все, что считала нужным. И делая все это, старалась не видеть и не слышать самой Хэтти. Затрудненное дыхание и стоны, еле слышный голос, молящий о глотке воды, шлепанье босых ног, спешащих туда-сюда по крошечному пространству пола душной каморки, все это существовало как бы отдельно от ее мамы. Когда схватки участились и Хэтти попросила, чтоб ее посадили на родильную стойку, Бекка встала у окна, пряча лицо за чуть приподнятым краем простыни. Она объяснила это тем, что смотрит, не подъезжает ли мисс Линн. Добродушная Рэй нарушила ее хрупкий временный покой. Рэй была самая маленькая и самая кругленькая из матерей фермы, к которой прибегали чуть ли не все детишки, когда хотели, чтобы кто-то поцеловал их ушиб или вытер слезы. Готовить она не умела, даже если бы от этого зависела ее жизнь, зато всюду приносила тепло, куда более ощутимое, чем огонь кухонной печи. - Это не наказание, Бекка. - Рэй стояла за ее спиной и говорила так тихо, что никто другой ее услышать не мог. - Это всего лишь то, что ждет нас всех. О, я знаю, как это больно слушать и как ужасно видеть, но поверь - эта боль окупается. Ты сама увидишь, как будет выглядеть твоя ма, когда возьмет в руки ребенка. Ш-ш-ш... Так же она страдала, и рожая тебя, а видела ли ты в ее глазах упрек, когда она теперь смотрит на тебя? - Рэй... - Что, детка? - А что если б я родилась мальчиком? - Что такое?! - Мне позволили жить потому, что я родилась тогда, когда Праведному Пути нужны были девочки. А кто нам нужен сейчас? Что случится, если ребенок будет не тот... Сильные пальцы больно впились в руку Бекки. В тоне Рэй не было ни капли былой теплоты, ее слова резали острее осколков кремня: - Еще одно карканье в этой комнате, накликающее беду, и ты пожалеешь, что вообще родилась на белый свет! Убирайся отсюда вон! Придумай повод и убирайся! И пусть Господин наш Царь пошлет тебе все невзгоды, которые ты накликала на свою ма, и даже еще хуже! Вон! Ру