хладна.
     Барри.  Здравствуйте,  Ютта.  Ютта.  Здравствуйте, Барри.  Барри. Может
быть, сядем?
     Ютта. Нет,  идемте: Гас хочет  вас  видеть.  Барри не  в  силах  скрыть
удивление.
     Барри. Он хочет меня видеть? Правда? Ютта. Да, он ужасно рад. По-моему,
вы ему нужны, и даже очень.
     Барри. Нужен? Зачем?
     Ютта  нетерпеливо взмахивает рукой. Ютта.  Идемте, у меня машина. Я вам
все расскажу.
     Ютта  идет впереди,  Барри за ней.  В  квартале  отсюда--  автостоянка,
роскошный автомобиль с  шофером.  Завидев Ютту, шофер выскакивает из машины,
распахивает дверцу. Ютта, не обращая на  него внимания, усаживает  Барри  на
заднее сиденье. Шофер берется за руль, оборачивается к Ютте. Ютта. На виллу!
     Машина плавно трогает с  места, вливается в транспортный поток и вскоре
выезжает на городскую окраину, в покой и тишину.
     Барри. Как же я рад повидать Гаса. Но почему вдруг такая спешка?
     Ютта. Гас объяснит вам. Не все идет сейчас так гладко, как ему хотелось
бы. Человек с  его положением... Разве вас удивляет, что  у него есть враги?
Ему  пришлось отбиваться  от стольких конкурентов! Да и  внутри  нашей фирмы
есть люди, завидующие его положению.
     Барри. Вот жалость! Я и не знал, что у него трудности.
     Ютта. Трудностей всегда хватает. Но дело не только в этом. Мне кажется,
Гас немного устал. Он мог бы защищаться куда энергичней. Как раньше. Порой у
меня закрадывается подозрение, что ему  все наскучило. А ведь он на редкость
деятельный,  энергия через край брызжет...  Смотреть,  как все вроде бы само
собой катится по  наезженной колее, для него  и  так нож острый.  А тут  еще
нападки, интриги, шитые белыми нитками, примитивные, мелкотравчатые... Вечно
одно и то же.
     Отрицательное ускорение медленно тормозящего автомобиля.
     Машина останавливается перед роскошной виллой.  Здание встроено в склон
горы,  скальное  основание  которой  образует  естественную  преграду.  Ютта
набирает  код  цифрового  замка,  и  ворота  бесшумно   скользят  вбок.  Они
поднимаются   по  лестнице,  между  растениями  альпинария   и  абстрактными
скульптурами временами проблескивает металл самострельной установки.
     Вот и  терраса. Барри быстро осматривается--великолепный вид на город и
окрестности,  до  самого ракетодрома... Цепочка  холмов, замыкающая  долину,
сереет сквозь тончайшую пелену тумана.
     Ютта. Идемте! Она опять идет  впереди, Барри за ней. Холл, широкий вход
в салон.
     Спиной к ним, на диване,--мужчина. Ютта (тихо).  Гас, я привезла Барри!
Мужчина встает. Он немного выше Барри и более плотного сложения. Вдобавок он
заметно старше.  Но сходство очевидно. Секунду Барри стоит неподвижно, потом
подходит к  брату.  Они  обнимаются. Оба  с  трудом прячут  волнение. Мощный
всплеск радости.
     Гас. Вот так сюрприз. Ты почему не предупредил?
     Барри. Да я понятия не имел, что ты тут воздвиг. Прямо целая империя, а
ты император! Ведь от тебя весточки не дождешься!
     Гас.  Я  был  занят,  ты  же  понимаешь.  Ну а как  там  родители?  Что
поделывает Синди?
     Ютта,  недвижно стоявшая у двери, сейчас подходит  к  ним, прерывая эту
сцену.
     Ютта. По-моему, у нас мало времени, Гас. Гас  поворачивается к ней, вид
у него сразу становится серьезный и печальный.
     Гас. Ютта права. Ты мне все потом расскажешь. А сейчас... я рад, что ты
здесь, Барри. Положение пиковое. Хочешь мне помочь?
     Барри. Конечно, Гас.
     Гас. Все гораздо хуже,  чем кажется.  Ты не  поверишь,  но  я  вынужден
бежать.
     Барри. Бежать? Куда?
     Гас. Хорошо, что  ты пилот. У меня на службе сотни пилотов,  только вот
ни на одного нельзя положиться. Барри. На меня ты  можешь  положиться,  Гас.
Гас. Знаю, Барри.
     Ютта подхватывает дорожную сумку, подвигает Гасу чемодан.
     Ютта. Надо спешить!
     Барри. И куда же мы отправимся?
     Гас. Как куда? На Сириус. Это мой мир. Он станет и твоим.
     Барри (удивленно). На Сириус! Ты имеешь в виду... Ракета...
     Гас. Да, ракета. Мне сообщили, как здорово ты водишь ракету. Пошли, все
готово!
     Он  берет  чемодан,  еще  раз  быстро  оглядывает  комнату,  решительно
выходит. Ютта и Барри следуют за ним.

        ВЕЧЕР РАКЕТОДРОМ

     Шофер   подгоняет  машину   прямо  к  ракете.   Все   шлагбаумы  тотчас
открываются, едва охрана прочитывает номер автомобиля и узнает владельца. На
последнем отрезке впереди едет красный  джип  дорожной полиции,  как лоцман,
направляет их  в  лабиринте подъездных путей. Они вылезают  из  машины.  Гас
отсылает автомобиль и эскорт.
     Два стюарда помогают им подняться в ракету, вносят багаж. Подводят их к
креслам в  пилотской  кабине, усаживают. Один из стюардов надевает им шлемы,
второй  затягивает  привязные  ремни. Гас.  Вещи  погрузили?  Стюард. Все  в
порядке, сэр. Гас. Вот и хорошо. Больше нам ничего не нужно.
     По его знаку стюарды  уходят. Пусковая  платформа приходит в  движение,
выезжает на  стартовую  позицию.  На  приборной  панели  вспыхивает  зеленый
огонек.
     Гас. Теперь  твой  черед, Барри.  Покажи,  на  что ты  способен! Слушай
диспетчера. Маршрут отмечен здесь, в журнале.
     Барри. Порядок, Гас.
     Голос из динамика. Р-один! К старту готовы?
     Гас. Р-один--это мы. Ответь, Барри!
     Барри. Я -- Р-один, к старту готов.
     Голос из динамика. Предстартовая проверка закончена. Старт разрешен. Вы
готовы?
     Барри. Р-один к старту готов.
     Голос из динамика. Внимание! Даем протяжку!
     Вой и  свистящее шипенье  двигателей. Сполохи огня, клубы пара скрывают
обзор.
     Голос из динамика. Десятисекундная готовность:  десять, девять, восемь,
семь, шесть, пять, четыре, три, два, один -- пуск!
     Последнее слово тонет в реве старта. Сильная вибрация, резко возрастает
тяжесть.  Секунду  корпус ракеты сотрясается от  дрожи, потом отрывается  от
пусковой платформы;  стартовая площадка,  долина  Санта-Моники, унылые холмы
быстро уходят вниз, вот уже видно морское побережье... Еще несколько тяжелых
вздохов  под  грузом ускорения,  и  Земля  -- всего-навсего  шар,  парящий в
черном, затканном звездами пространстве.
     Барри переводит дух. Счастье захлестывает его: о таком  он даже мечтать
не смел -- и вот ведет ракету  к  Сириусу... А рядом брат, нуждающийся в его
помощи  и получающий ее... Он смотрит направо, но там ничего нет. А слева...
Ютта тоже исчезла.
     Неописуемое разочарование.
     Барри  озадаченно оглядывается. Проводит  ладонью по глазам,  опасаясь,
что  все это  обман зрения. Окружающие предметы  начинают бледнеть, короткая
вспышка,  горизонт  опрокидывается  --  и  внезапно  Барри  опять  в  кабине
глоборамы. Он безмерно  разочарован и сбит с толку,  не понимает, реальность
перед ним или частица сна, в котором он заблудился.

        ВЕЧЕР ВЕСТИБЮЛЬ ГЛОБОРАМЫ

     Открывается дверь. Входит билетер, отстегивает ремни.
     Билетер.  Вы  превысили время  на двенадцать  минут.  Что,  сигнала  не
заметили?
     Барри, не говоря ни слова, изумленно глядит  на  него, встает;  билетер
выпроваживает его за дверь.
     Билетер.  Стоп! Вы задолжали  мне еще двенадцать долларов.  (Смотрит на
счетчик.) Ровно двенадцать долларов шестьдесят пять центов.
     Барри. Где Ютта? Где Гас?
     Билетер. Двенадцать шестьдесят пять.
     Барри достает деньги. Чувство раздражения и досады.
     Барри. Где Гас?
     Билетер. Какой Гас? Какая  Ютта? Барри. Гас Гриффин!  Ведь  вот  только
что... Билетер. Слушайте, мистер, если нервишки шалят, так вам надо не сюда.
Ну и ну, совсем парень свихнулся.
     Он пересчитывает деньги, полученные от Барри,  отворачивается, уходит в
кассу.

        ВЕЧЕР ГОСТИНИЧНЫЙ ХОЛЛ

     В гостиницу Барри возвращается, еще не вполне опомнившись. Вот почему в
первые минуты он с удивлением смотрит на Ютту,  шагнувшую ему навстречу. Она
отнюдь не приветлива. Все то же раздражение и досада.
     Ютта. Я жду уже двадцать минут. Где вы пропадаете?
     Барри смотрит на часы, морщит лоб.
     Барри. Извините, все как-то перепуталось. Ютта. Да что с вами такое? Вы
забыли о нашей встрече?
     Барри. Нет-нет, что вы.
     Ютта. Вам больше не хочется повидать Гаса?
     Барри. Почему? Хочется.
     Они садятся за столик.
     Барри. Ну как? Можно к нему съездить? Он у себя на вилле?
     Ютта. О чем вы? (Испытующе смотрит на него.) Все не так просто, как вам
кажется.  А колдовать я не умею. Может, завтра, может, послезавтра. Мне надо
увидеть его. Если что-нибудь выйдет, я вам позвоню.
     Барри (раздраженно). Завтра или послезавтра! (Невольно повышает голос.)
Слушайте,  ну к чему эта комедия?! Речь идет как-никак о моем брате! Разве я
не вправе повидаться с родным братом?
     Ютта с неудовольствием замечает, что на них обращают внимание.
     Ютта.  В чем  дело, Барри? Возьмите себя  в руки! Если вы устроите  тут
скандал, вам никогда не увидеть брата!
     Барри затихает.  Порыв иссяк,  и  тотчас  до  его сознания доходит  вся
щекотливость ситуации.
     Барри. Извините меня.
     Ютта. Да, кстати, есть тут одна мелочь... У меня будут расходы.
     Барри вздергивает плечи. Барри (с ощущением неловкости). Сколько?
     Ютта. Пятисот долларов хватит--для начала.
     Барри достает деньги, незаметно передает Ютте.  Она бросает  взгляд  на
купюры, встает и, не прощаясь, уходит.  Барри чувствует, что  за ним  кто-то
наблюдает, и, оглянувшись, видит Нелли.
     Нелли. Ты дал ей денег? За что?
     Барри. Почему тебя это интересует?
     Нелли садится на стул, где только что сидела Ютта. Нелли. Она же просто
обирает тебя. Неужели не видишь?
     Барри. Ты знаешь ее?
     Нелли чуточку медлит.
     Нелли. Нет, но я знаю этот тип женщин. Что ты получишь взамен?
     Барри. Она обещала свести меня с Гасом.
     Нелли  (саркастически).  Ах,  с  Гасом.  Чудесно!  Хоть что-то за  свои
денежки получишь.
     Барри. В конце концов, это мое дело. Тебе-то что до моих денег?
     Нелли. А еще у тебя есть?
     Барри заглядывает в бумажник. Барри. Да.
     Нелли. Так что ж мы тут сидим? Пошли, устроим себе хорошенький вечерок!
     По  лицу Барри заметно, что ему совсем  этого не хочется.  Но вечерок в
обществе Нелли все-таки лучше, чем  в одиночестве. Он  встает, она берет его
под руку и мягко увлекает за собой.
     Раздражение медленно отступает. Запах лаванды.

     Шестнадцать  лет,  возраст совершеннолетия  -- рубеж  для  взрослеющего
поколения.  Дети покидают семьи, еще  два года продолжают  учебу, только  на
более  высокой  ступени.  Гас  удачно   выдержал  тесты  и  был  зачислен  в
технический  колледж,  сделал  первый  шаг  к  специализации, за которым  по
завершении    общеобразовательного    курса    последует    профессиональное
распределение и новая учебная подготовка, на сей раз узкоспециализированная,
нацеленная  на  будущую  деятельность,   подобранную  с  учетом  задатков  и
способностей.
     Барри опять предстояло два года прожить в разлуке с братом. Впрочем, он
уже был достаточно  самостоятелен, чтобы в группах и компаниях подростков не
дать себя в обиду,  обойтись  без поддержки старшего брата, и он не рвал эти
отношения полностью. А все же что-то утратилось, что-то существенное, мотив,
наделявший  его поступки  смыслом,  стимул,  возбуждавший  в нем напряженный
интерес,  сеявший  тревогу и  сомнения, но,  с  другой  стороны, приносивший
удовлетворение -- вот ведь сколько сумел выдержать и преодолеть. Телевидение
вновь заняло довольно большое место  в жизни Барри; как  и  прочие  средства
массовой информации, оно быстро развивалось, экраны стали огромными, во  всю
стену, изображение приобрело объемность -- зритель как бы  заглядывал  через
окно  в  иной  мир, где  не было  скуки, мир, полный  столкновений,  борьбы,
поражений и побед. С увеличением формата изображения и появлением голографии
иллюзия стала еще реалистичнее. О передаче знаний, об образовательной миссии
и думать  давным-давно  забыли.  Сошлись  на  том, что единственная  функция
телевидения--   помочь   людям  выплеснуть  подспудные   эмоции,   исполнить
подавляемые  желания,  осуществить  тайные  мечты,  иными  словами,  как  бы
компенсировать нереализованное стремление  к бурной, полной опасностей, зато
так много обещающей жизни.
     Другие средства массовой информации тоже,  по сути, служили тому, чтобы
покрыть  громадную потребность в переживаниях и чувствах. Никому теперь даже
в голову не приходило считать отпуск временем покоя, он был предназначен для
физической и душевной разрядки. Все воспринимали это как непреложный факт, а
рекламные ролики еще  и упорно подчеркивали: свободное время есть награда за
выполненную работу, компенсация за однообразность бытия среди массы,  клапан
для  подавляемых  желаний  и  стремлений,  которые  каждый  носит  в  себе и
однажды--ради сохранения равновесия --  обязан  выпустить на волю.  Конечно,
подлинных приключений представителям многомиллиардного  населения ждать было
неоткуда -- зато к их услугам были  сконструированные  эмоции, заготовленная
заранее щекотка нервов, рассчитанное напряжение, имитация успеха, точно  под
стать потребностям, по разным  ценам, доступно для  каждого. И надо сказать,
тут непременно  учитывалась индивидуальность,  переживания  отнюдь  не  были
стандартными, на  одну  колодку,  нет, они  отличались  своеобразием, личной
окраской,  созданной  на  основе последних достижений науки об  инстинктах и
исследования мотивов человеческого поведения.
     Этим  требованиям  прежние зоны  отдыха,  туристские  центры,  "райские
уголки" и  пляжи  давным-давно  перестали  удовлетворять.  Их  место  заняли
синтетические  ландшафты,  оазисы беспечного  веселья,  волшебные  царства и
искусственные "райские кущи", исполинский дисней-ленд --  врата  довольства,
ключ успеха. В этих-то краях, простирающихся на сотни квадратных километров,
отпускники  проводили  свой  досуг,  жили  в  роскошных  отелях  под  опекой
современнейших  автоматов,  день  и  ночь купаясь  в  звуках  музыки,  среди
довольных  и   спокойных   людей,   равно  жаждущих   впечатлений,  радостно
предвкушающих любой эффектный  аттракцион,  благодарных за  чудесное.  Здесь
проводили  дни и недели,  вживаясь в  новую роль, врастая в этот мир, словно
взятый из книжки с картинками, воссозданный по образцам прошлого,-- Венеция,
Париж,  Гейдельберг,  Афины,--становясь  путешественниками  во  времени  или
первопроходцами, исследователями морских глубин или  астронавтами... Пейзаж,
рожденный научно-фантастическими  грезами, пестрая  жизнь  кораллового рифа,
наблюдаемая  с подводной лодки, кратер  из  Моря  Дождей,  настоящие  лунные
скалы, специально привезенные и установленные в соответствии с натурой.
     Барри месяцами ничего не слышал о Гасе и  сам себе не  признавался, как
огорчало его молчание  брата. Порой он  подумывал навестить его,  но в конце
концов  каждый раз  отбрасывал  эту мысль: очень уж все было сложно--если не
спрашивать у Гаса согласия, нужно набраться смелости и на свой страх и  риск
проникнуть в  совершенно  незнакомую  среду,  а именно таков и был  закрытый
колледж, учебный  городок,  государство  в государстве,  непонятным  образом
функционирующий организм,  диковинная система, в которой  можно заблудиться,
как раньше блуждали  в лабиринте пещер или в джунглях. И даже если он сумеет
разыскать  Гаса, еще  не  известно,  найдется  ли  у  Гаса  время и  желание
заниматься им, не воспримет ли он  нежданный визит  как  досадную помеху, не
будет  ли в  этот  момент  с  приятелями, которые  станут  подтрунивать  над
недотепой Барри, так что Гас со стыда сгорит. И тем чаще Барри думал: скорей
бы и для него настала пора перебраться в колледж; и он изо всех сил старался
быть  на хорошем счету,  особенно в  технических  дисциплинах, чтобы в итоге
получить направление туда,  где был Гас. Ему  было ясно, что такой близости,
как раньше в семье, в играх среди подземных коридоров или в  запретной зоне,
уже  не будет, но Гас до  сих пор  был единственным,  с кем он ощущал связь,
единственным  существом, с  которым можно было поговорить  по-человечески...
Поэтому вполне естественно, что ему хотелось жить рядом с братом.
     И  вот однажды Гас вдруг  приехал, переночевал на своей старой кровати,
рассказал, что у  него каникулы, и пригласил Барри  в  "Волшебное  царство",
один из крупнейших увеселительных парков, расположенный в  нескольких сотнях
километров  к югу,--  миллионы людей стремились в этот парк  и  находили там
именно то, что искали: восторженное изумление и исполнение желаний.
     Гас приехал  в  лимонно-желтом электромобиле,  принадлежавшем,  как  он
говорил, колледжу, и уже сама езда, в многих сотнях метров  над морем домов,
по  высотной  эстакаде,  поддерживаемой  редкими,  похожими  на паучьи  ноги
опорами,  отделенной  от  бездны   синтетической  сеткой,   была  для  Барри
необычайным событием. Удобное мягкое сиденье, обтянутое искусственной кожей,
сверкающая  хромом  арматура,  яркие  огоньки на  приборной доске,  панорама
города глубоко внизу, упоение  скоростью  и Гас, уверенно  сжимающий руль...
Так бы и ехал  без конца, хоть по городу, хоть из города, в неведомые, чужие
края...
     Гас  припарковал   машину  среди  сотен  тысяч  других  автомобилей  на
десятиэтажной стоянке  у  ворот "Волшебного  царства".  Пешком  они  перешли
висячий мостик,  далеко внизу  бешено ярилась река, кольцевой поток, кипящий
искусственными водоворотами,--граница между городом и страной чудес.
     За  восемь  долларов  с  каждого  они  на  целый  день  получили  право
свободного передвижения по парку, в том числе пользуясь местным транспортом;
лишь за два-три десятка спецаттракционов нужно было платить особо. У входа в
большой  павильон,  который был,  так сказать,  преддверием  блаженства, они
миновали  шпалеры девушек в голубой и синей форме, с  неброским  номерком на
блузке.
     --  Не  нужна ли вам спутница?--спросил человек в  мундире французского
кавалериста конца XVII века.
     Гас вопросительно  взглянул на Барри, но, не дожидаясь ответа, согласно
кивнул.
     -- Две девушки--значит, десять долларов. Желаете выбрать?
     Гас  потащил  Барри  за  собой,  хотя  тому пришелся  не по  душе  этот
неожиданный  поворот.  Девушки были какие-то одинаковые, вроде как студентки
колледжа, из тех, что по праздникам участвуют в парадных маршах. В общем-то,
на вид вполне приветливые  и симпатичные, и когда Гас  выбрал одну  из  них,
Барри, не  долго думая,  последовал  примеру  брата. Звали девушек Сильвия и
Салли,  и  держались  обе так  непринужденно  и весело,  что провести  в  их
обществе целый день казалось даже весьма заманчивым.
     Входной  павильон   одновременно  служил   вокзалом  подвесной  дороги,
которая, то  опускаясь  к  самой  земле,  то  поднимаясь  высоко  в  воздух,
опоясывала  всю   территорию.  Были  здесь  и   другие  необычные   средства
передвижения: например, железная дорога, точная копия старинной--коротенькие
электропоезда,   которыми   управлял  человек   в  форме  давнего  почтового
ведомства. Встречались  и совсем особенные  экипажи, под  стать экзотическим
декорациям:  в  индийском  секторе, где  высились храмы  точь-в-точь  как  в
Куала-Лумпуре, можно было покататься на слоне, в здешнем Гонконге--на рикше,
среди антарктического  ландшафта из пластика,  стекла  и искусственных льдов
ездили  на собачьих упряжках. Однако все  это  привлекало в  первую  очередь
посетителей  постарше,  которые  довольствовались  спокойными прогулками  по
историческим местам. Молодежи не менее важны были физические ощущения, а для
этого существовали  беговые  дорожки, треки,  ракеты, катапульты, реактивные
глайдеры, выписывавшие головоломные  виражи вдоль незримых магнитных силовых
линий.  Как раз для  девушек  -- можно  с  визгом сопротивляться  встречному
ветру,   на   поворотах   прижиматься   к   ребятам,   цепляться   за   них.
Умопомрачительное катанье на русских горах стало для Барри не просто дерзкой
на  взгляд  затеей,  доказательством бесстрашия и самообладания, но и первой
встречей с женским существом, с девушкой, которая была не где-то  поодаль, а
умела показать всю незначительность барьеров, обычно разделяющих посторонних
людей, держалась  дружелюбно, даже доверчиво--хотя бы и только один день, за
плату.
     В  считанные  часы Барри  буквально захлестнула  лавина новых ощущений,
скорее ошеломительных, чем радующих; он бы не смог сказать, что поражало его
больше  --  бесконечные аттракционы  или  девушка  рядом. Он снова  и  снова
косился на  Сильвию и  с удивлением  обнаружил,  что она совершенно искренне
восторгается здешними красотами. Ведь он  знал, что уж  кому-кому, а  ей это
давным-давно   знакомо.  Конечно,  зрелище   великолепное,  и  достоверность
соблюдена, и историческая точность, однако же  все какое-то слишком гладкое,
слишком  сверкающее, слишком яркое... Обману поддавался  лишь тот, кто хотел
обмануться; кто  приглядывался, видел, что  черепица  и  кирпичная кладка из
пластмассы,  камень  --  из  гипса,  дерево  --  из  пенопласта,  и   первое
впечатление, при  всей  его неотразимости, вскоре  бледнело--что ж,  удачная
имитация  реальности,  но  и только, а  всякая имитация  имеет пределы и  не
способна ввести в заблуждение раз и навсегда. Барри спросил об этом  Сильвию
и,  хоть  не получил  ясного  ответа, решил,  что  разгадал загадку: девушки
чувствовали себя  в этом мирке как дома,  считали его своей  собственностью,
своей  стихией  и хотели, чтобы у  гостей  осталось  от  него  самое  лучшее
впечатление.  Вот и радовались любому удачному сюрпризу, любому действенному
эффекту...  Для  них иллюзия стала вторым образом реальности--  и, возможно,
здесь присутствовала  на  первый  взгляд абсурдная  и  все  же  существенная
убежденность в том, что окольно, через иллюзии, какими-то запутанными путями
вновь рождается реальность -- реальность восприятия и чувства.
     Чего они только не делали: в круглой штуковине вроде батисферы ныряли в
водопад,  катапультировались   высоко  в  воздух,   а  потом  опустились  на
парашютах, проехали  через деревню  в  стиле  Дальнего  Запада,  за  которую
сражались  индейцы  и  ковбои (резиновые  пули  так  и  свистели  у  лица!),
крутились в центрифуге пятисотметрового диаметра -- неподвижный диск посреди
кружащегося мира,-- участвовали в  родео  на электронных лошадях, прыгали  с
подкидной пневмодоски на  многие десятки метров в высоту, скатывались с горы
на  ренских  колесах...  После  двух часов  таких  упражнений,  счастливые и
усталые,  они лежали на пляже, на  белом  песке -- это  был побочный продукт
химической промышленности,--  плыли на  плоту по неторопливой протоке, между
свисающими  к самой воде цветущими экзотическими кустарниками,  ели зеленое,
розовое, желтое итальянское мороженое.
     Скоро  в   них  опять  воспрянула  предприимчивость,  они   бродили  по
Историческим  залам,  видели рыцарей  в крестовых походах, Наполеона в битве
при Ватерлоо,  гибель  "Титаника", воздушный бой над Атлантическим  океаном,
разгром на Плайя-Хирон--не просто картины, но каким-то  необъяснимым образом
ожившие сцены, электронный кабинет восковых фигур, сочетание робототехники и
голографии; и  хотя  все было  технически  объяснимо, зритель снова  и снова
замирал перед неожиданным,  непостижимым... Вот зал  заседаний  ООН,  Хрущев
стучит ботинком по трибуне; а  пока  ты удивлялся жизненности происходящего,
все-таки  узнавая  в мерцанье контуров технику  "черного  ящика",  "голубого
экрана",  тот   же  Хрущев  вставал   со  стула,  выходил   из  сценического
пространства   и   гладил  по  головкам   маленьких  зрителей.   Вот  Гитлер
провозглашает  возврат своего отечества в  лоно Германской империи,  а потом
бросает  в  толпу  конфеты; вот  Фидель  Кастро,  произнеся пламенную  речь,
угощает всех  безалкогольным ромом; вот Мао Цзэдун, макая в  тушь  крохотную
кисточку,  выводит  на  шелковой бумаге  диковинные  знаки--короткие  стихи,
изречения, китайские мудрости на темы, предложенные посетителями.
     В полдень они наведались в  Страну  Молочных Рек,  где  сбываются грезы
голодных детей, и там действительно  были сливочные горы: проешь их насквозь
и попадешь в край летающих жареных голубей и прочих лакомых чудес-- заливных
окороков,  жаркого  с  фруктовым  желе,  сладких огурцов и  острых перчиков,
всевозможных  соусов  и  кремов,  а  запивать  все  это  полагалось  шипучим
напитком,  который   снимал  ощущение  сытости  и  позволял  снова  и  снова
предаваться радостям гурманства...
     Из Страны Молочных Рек они попали  в  зал отдыха-- искусственные  руки,
шерстяные  и  резиновые,  на  стальных суставах с  приводом от сервомоторов,
управляемые адаптивной  электронной  системой, массировали их,  растирали  и
мяли,  они  погружались  в  виброполя,  которые снимали  усталость и  дарили
ощущение неисчерпаемой  энергии, в облака  аэрозолей, мгновенно возбуждавших
ожидание, больше того,  жажду новых впечатлений и  переживаний,  и  все  это
сопровождала торжественная и приятно бодрящая музыка.
     Во второй  половине дня  настал  черед  Современного Мира:  они увидели
луномобиль с  астронавтами среди кратеров и получили по щепотке лунной пыли,
запечатанной в  пластиковый  пакетик, увидели памятную, но неудачную высадку
на Марсе, вместе со Слейтером и Мак-Грегором впервые облетели вокруг Венеры,
наблюдали  за полетом сквозь  кольца  Сатурна и чудесным спасением  экипажа,
когда посадочный модуль потерпел  аварию, участвовали в  первой  межзвездной
экспедиции и дивились релятивистскому "радужному" эффекту на пороге скорости
света, следили в смотровой иллюминатор,  как первые люди высадились на одной
из безжизненных планет Альфы  Центавра--триумф  человечества  и одновременно
разочарование для тех, кто втайне  надеялся увидеть  мир, похожий на земной,
райские кущи, полные цветов  и ручного зверья. Не  день, а сплошная вереница
развлечений, беззаботная пора  под лазурным сводом подсвеченного стеклянного
купола; ближе  к  вечеру  настроение  опять  заметно  поднялось.  Хитроумные
световые эффекты создавали иллюзию  густеющих  сумерек, неописуемые переливы
розовых и  лиловых тонов  мало-помалу  отступали перед  беспредельной тьмой,
солнечный диск, точно на шнурах, опускался в гряду облаков, волшебный отсвет
бархатистым  покровом  подернул  пейзаж,  здания,  дороги,  и   душу   вдруг
захлестнул  дотоле неведомый  покой,  удовлетворенность,  любовь  к людям --
результат  воздействия  психотропного  газа,  который  распыляли  в  воздухе
миллионы крохотных форсунок, установленных буквально на каждом шагу.
     Еще два часа в запасе --  вполне достаточно, чтобы  насладиться и этими
последними  впечатлениями, и  по  желанию девушек  они уселись  в  маленькие
открытые  вагончики на двоих и поехали  в Панорамный зал,  где можно было по
своему вкусу выбрать ландшафт, и время дня, и сезон.
     Впервые за  весь  день  Барри  остался  с  Сильвией наедине; она  сразу
вызвала  у него огромный интерес, а уж теперь  он вообще  не мог думать ни о
чем другом,  и,  судя  по  всему, это было  заранее  предусмотрено  -- Барри
обратил  внимание, что  в  этот зал  тихой  услады  направлялись  в основном
парочки.
     Они  остановились  у  объемного  изображения  какого-то  романтического
острова, и  Сильвия поставила регулятор на "ночь"--огромная луна повисла над
головой,  вспыхнули   несчетные  звезды.   Девушка  придвинулась  к   Барри,
поцеловала  его, скользнула рукой ему  под  рубашку,  а  когда он, с  легкой
досадой, но без удивления, отпрянул, спросила:
     -- Не хочешь?
     Вместо ответа он только кивнул, хотя  толком не видел  девушки,  но она
все поняла, и Барри покорился ее ласкам.
     Немного погодя все  четверо  снова встретились  на улице;  Барри не мог
отделаться от  впечатления,  что  что-то  изменилось, сердце  у  него громко
стучало, колени  дрожали-- поди пойми, отчего девушки хихикают и болтают как
ни в чем не бывало. Они расположились на террасе кафетерия,  ели пирожные  и
пили  кофе со сбитыми сливками. В конце концов Гас спросил, не сходить ли им
напоследок еще раз в  Панорамный зал. Барри замешкался с ответом, но девушки
не возражали;  они  вышли  из  кафетерия--  платить было  не нужно,  ешь-пей
сколько хочешь -- и побрели  через площадь, а потом Гас  схватил  Сильвию за
руку и сказал:
     -- На этот раз со мной пойдешь ты!
     Не прошло и нескольких секунд, как они исчезли в темном въезде.
     Барри смотрел им  вслед и вздрогнул,  когда Салли, тронув его за плечо,
сказала:
     -- Идем, вон свободный вагончик!
     На миг он задумался, потом покачал головой.
     Спасибо, Салли. Мне больше не хочется. Ты не обидишься?
     Салли  не сумела скрыть удивления, но потом улыбнулась и  погладила его
по щеке.
     -- Конечно, нет.
     Они остались возле павильона, наблюдая, как  проекция  солнечного диска
окончательно утонула за туманной линией горизонта.

        УПРАВЛЕНИЕ КАДРОВ СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ. УТРО

     Барри стучит,  входит в  комнату.  Чиновник  поднимает глаза от  бумаг,
продолжает сидеть, склонившись над столом.
     Барри. Доброе утро. Я хотел узнать... Вы мне разрешили...
     Чиновник. Рановато вы пришли. Мы,  как видите, просто завалены работой.
Рекомендации  у  вас  превосходные,  но  тем не менее--вы  не  единственный.
Придется вам это учесть и запастись терпением.
     Барри не в силах скрыть разочарование. Уныние, подавленность.
     Барри,   Когда   можно   снова   зайти?   Чиновник.   Завтра,   а   еще
лучше--послезавтра! Барри. Большое спасибо. До свидания.
     Чиновник тем временем возвращается к своим бумагам. Чиновник  (себе под
нос). До свидания!

        ТИР ДЕНЬ

     Барри  и Нелли перед голографической картиной:  охота на Сириусе. Барри
палит по чудовищам,  а  Нелли встречает  ликованием каждый  удачный выстрел.
Звонок, отмечающий попадание, тарахтит почти без умолку.
     Барри и Нелли переходят к следующему стенду. Берут в автомате стаканы с
напитками, ставят на полку. Игра начинается снова.

        ВЕЧЕР ИГОРНЫЙ САЛОН

     Нелли бросает в игральные автоматы  доллар  за  долларом; Барри  только
смотрит  и снабжает  ее монетами.  Потом  они  пытают счастья в механической
рулетке. Барри проигрывает.

        БАР ВЕЧЕР

     С высоких табуретов  Барри  и Нелли смотрят на маленькую круглую сцену,
где двое в облегающем золотом трико исполняют какой-то танец.
     Музыкальное сопровождение обеспечивает флейтист в  индийском  костюме и
тюрбане.
     Нелли знаком просит  бармена налить ей шампанского, но  тот  показывает
пустую бутылку.
     Нелли. Закажешь еще, милый?
     Барри достает бумажник, заглядывает внутрь, снова захлопывает и  прячет
в карман.
     Барри. Сколько с меня?
     Бармен предъявляет длинный счет, и Барри выкладывает последние  деньги,
опустошив свой кошелек; на чаевые не хватает.
     Бармен. Будете еще что-нибудь заказывать? Барри. Нет, спасибо.
     Бармен. Тогда освободите место, и поживее! Барри.  Вы,  кажется, решили
меня вышвырнуть? Я уйду, когда захочу!
     Бармен насмешливо смотрит на него. Потом обращается к Нелли.
     Бармен.  Кто этот чудак? Ты  его знаешь? Нелли искоса  глядит на Барри,
делает равнодушное лицо.
     Нелли. Шапочно.
     Бармен. Ну и как?
     Нелли. А никак.
     Бармен  жестом  подзывает   вышибалу,  который  внимательно  следил  за
происходящим.  Тот  подходит  и поднимает Барри вместе  с  табуретом.  Барри
охвачен странным оцепенением.
     Бармен. Вам не кажется, мистер, что лучше уйти подобру-поздорову?
     Барри соскальзывает с табурета. Барри. Ну что, Нелли, ты идешь?
     Нелли. Знаешь, Барри, я побуду здесь еще немного.
     Недоумение,  пустота,  чувство  дурноты.  Секунду  Барри  без   всякого
выражения смотрит на нее, потом молча поворачивается и уходит.

        НОЧЬ ПОДЗЕМНЫЕ КОРИДОРЫ

     Только теперь Барри замечает, что пьян.
     Самочувствие препаршивое -- он подавлен, угнетен.
     К  нему подходит  какой-то парень в меховой куртке и  джинсах.  Парень.
Здорово тебя скрутило, друг!
     Барри   хочет  отстранить  его,  но   сил  нет.  Удивляется   слабости,
завладевшей всем его телом. Парень. Ты куда собрался? Сядь! Он ведет Барри к
каменной приступке возле запертого магазина. Оба садятся.
     Парень.  Вид у тебя неважнецкий, друг. Зеленый совсем.  Глянь-ка, тут у
меня есть кое-что, сразу поможет. Барри. Нет, спасибо.  Оставь меня в покое!
Парень. Но это ничего не стоит. Я дарю тебе щепотку. Нюхни--и все!
     Достает  из кармана  бумажный  пакетик, разворачивает, подносит  к лицу
Барри. Тот невольно делает вдох, втягивая часть порошка.
     Странное ощущение, легкие будто широко распахиваются, засасывают жидкий
воздух.  Парень.  Вот видишь,  получается. А  теперь  еще.  Барри безропотно
подчиняется. Закрывает глаза -- проходит  немного времени, и  его охватывает
необычайная легкость. Лицо озаряется улыбкой. Он поднимает руки, протягивает
вперед  ладони,  точно желая ощутить  что-то--тепло,  дуновенье,  мимолетный
запах  еды и аромат  духов. Вихрь разнообразных приятных впечатлений. Спустя
секунду-другую его лицо меняется, он опускает руки. Дурнота.
     Парень. Ну, очухался?
     Барри (невнятно). Черт... самочувствие... хуже прежнего...
     Парень  (чуть  резче). Еще  хочешь? Только я эту штуку не для  подарков
держу. Не воображай, что я из благотворительной конторы!
     Достает еще один пакетик.
     Парень. Смотри! Я дам тебе еще один -- за пять долларов. По-моему, тебе
это необходимо!  Тот, первый, был так,  для  затравки,  а этот--полная доза,
будет действовать до завтрашнего утра!
     Барри (невнятно). Оставь меня... в покое! У меня нет денег...
     Слабость, чувство беззащитности.
     Парень   вытаскивает  из   кармана  Барри  бумажник,  роется   в   нем,
разочарованно отбрасывает.  Потом  берется за его  кошелек... чертыхнувшись,
встает.
     Парень. Ворюга, обманщик!  А  ну, катись  отсюда!  Он  хватает Барри за
воротник, ставит на ноги, дает тычка.
     Барри  автоматически бредет  дальше. Колени дрожат.  В желудке  тяжелый
ком.
     Парень. Пьяная свинья!

        НОЧЬ У ЭСКАЛАТОРА

     Барри блуждает по коридорам. Он  с трудом держится на  ногах. То и дело
хватается за  стену. Он потерял  представление о том,  где  находится. Людей
навстречу  попадается   мало,  они   равнодушно   проходят   мимо.  Мешанина
отрицательных эмоций вперемежку с провалами в памяти.
     Тихо-тихо   --   словно   далекий   прибой--доносится   музыка,   голос
информатора, крики...  Коридоры  тонут в  полумраке.  Редкие голые  лампочки
горят через одну. У стен кучи бумажек и прочего мусора.  Там  и сям валяется
ржавый  инструмент.  Кажется,  он забрел на  стройплощадку  -- не  то  гараж
строят, не то станцию подземки.
     Неожиданно  Барри выходит  к бездействующему  эскалатору, который ведет
наверх. Пробует подняться по лестнице, но от слабости подкашиваются ноги. Он
садится на ступеньку и погружается в забытье.
     Неодолимая усталость.
     Когда он,  проснувшись, встает, опять волной накатывает головокружение.
Перед ним какой-то человек, в сумеречном  свете Барри видит  только, что  он
плешив  и в больших  очках. На нем длинный плащ, из-под которого выглядывают
ноги в сандалиях. Аврамис. Что вы здесь делаете? Вы больны?
     Барри пытается ответить, но вместо слов у него вырывается стон.
     Человек  берет  его  за  руку,  щупает  пульс, приподнимает  ему  веко.
Пожимает плечами, собирается уйти--и  тут замечает на куртке Барри пилотский
значок.  Он внимательно разглядывает значок, потом снова обращается к Барри,
на сей раз гораздо дружелюбнее.
     Аврамис. Здесь вам оставаться нельзя. Вы же не из тех подонков, которые
тут  отираются.  Они  вас  догола  разденут.  Возьмите-ка  себя в руки.  Ну,
давайте!
     Барри (с трудом). Оставьте меня... я устал.
     Аврамис. А, бросьте! Вам,  наверно,  подмешали  чего-то в питье. Деньги
есть?
     Собрав остатки сил, Барри ощупывает карманы. Потом качает головой.
     Аврамис.  Послушайте,  я врач-психиатр. Вы  где  живете?  В  гостинице?
Может, у вас там есть деньги? Я хочу вам помочь.
     Барри мотает головой.
     Аврамис (задумчиво).  Вы наверняка в  городе недавно, я вас  раньше  не
видел. Страховка у вас есть? В какой-нибудь кассе состоите?
     Барри кивает.
     Сияющая улыбка пробегает по лицу психиатра.
     Аврамис.  Ну  так  вот,  я--доктор  Аврамис. Я  заберу  вас к  себе.  А
перво-наперво сделаю укол -- вы мигом придете в себя.
     Он достает шприц,  набирает  из ампулы  какую-то прозрачную  жидкость и
делает  Барри  укол.  Резкая  боль  в  локтевом сгибе--и  сразу  же  чувство
облегчения.
     Несколько секунд он ждет. Лицо Барри все больше оживает, он расправляет
плечи, выпрямляется и, наконец, при поддержке врача встает. Аврамис. Ну, что
я говорил?! Идемте!  Они идут вверх  по  эскалатору. Аврамис помогает Барри.
Этажом  выше--все тот же лабиринт мрачных коридоров,  лишь  через  некоторое
время они попадают в более приветливые места. Тут и  там на полу сидят люди,
глядят прямо  перед  собой или спят.  Кое-кто,  похоже, знает Аврамиса.  Они
встают, машут ему, бегут следом, дергают за плащ.
     1-й бездомный. Алло, док, мог бы и для меня что-нибудь сделать!
     2-й бездомный. Док, погоди, не оставляй меня здесь.
     3-й бездомный. Эй, может, устроишь мне "подвижечку"? Позарез надо!
     4-й бездомный. Алло, док, подожди...
     Врач не обращает внимания на их призывы. Твердо ведет Барри дальше.
     Аврамис.  Взгляните  на  этих людей. Некоторые  здесь  уже  не один год
обретаются. Всерьез  верят, что их  опять примут. Держи карман шире! А как с
этими людьми обходятся  -- безобразие!  С ними надо начистоту!  Какой  смысл
вносить их  в списки ожидающих, ведь  это самый настоящий  обман. Уволенные,
выздоравливающие...    Позор--   обнадеживать   людей    посулами.    Ничего
удивительного, что они  так  и болтаются  здесь. Но  ведь среди них  есть  и
больные,  психически  неполноценные. Такова, как  видите,  оборотная сторона
медали. Сверху блеск и мишура, а внизу полное убожество...
     Они  опять   выходят   в  людные   места.  Похоже,   здесь   собираются
предсказатели,  учителя  йоги, миссионеры всевозможных сект. Группа  молодых
парней, преклонив колени на маленьких ковриках,  выполняет какой-то странный
ритуал. Они  склоняются к  земле,  раскачиваются, делают  руками мистические
знаки. И при этом молятся, нараспев, неразборчиво.
     Запах курительных палочек.
     Доктор Аврамис ведет Барри сквозь толпу, прямиком к  какой-то лавчонке.
В  помещении,  напоминающем  нишу,  выставлено  медицинское оборудование  --
аппарат для диатермии, ультразвуковой прибор, разные массажеры и вибраторы.
     Аврамис. Вот мы и пришли. Вам лучше?
     Барри. Да, это все пустяки, я, наверно, слишком много выпил.
     Психиатр  оборачивается к  нему, водит  пальцем у  него перед  глазами,
туда-сюда, туда-сюда...
     Аврамис. Не такие  уж и  пустяки! У вас был тяжелый психический шок. Мы
должны сделать все, чтобы он не  повторился. Вы не  представляете себе,  как
легко человеку сорваться здесь, в такой вот обстановке.
     Барри чувствует, что силы медленно возвращаются к нему.
     Барри.  По-моему,  в  самом  деле ничего  не нужно.  Я  здесь долго  не
задержусь. Мне обещали место пилота -- на Сириусе. Меня зовут Барри Гриффин.
Я...
     Аврамис. Ваши данные  я запишу позднее--время  терпит. Сперва  попробую
установить  причину   шока.  (Задумчиво.)  Эти  симптомы...  Тут  не  только
алкоголь, тут явно что-то поглубже.
     Барри.  Пожалуйста,  не  беспокойтесь.  Я наверняка скоро буду в полном
порядке...
     Аврамис. Вы безрассудны! Я врач, я  лучше знаю,  что  нужно, а что нет.
Небольшое обследование вам не повредит.
     Он  открывает дверь, вталкивает  Барри внутрь. Тот  упирается, но  врач
выказывает недюжинную силу, а Барри еще совсем слаб.
     Он  попадает  в  круглую  комнату,  мало  чем  отличающуюся  от  кабины
глоборамы  или  самолета. Посредине  кресло -- врачебное, но  тоже мягкое, с
привязными  ремнями. И приборная панель точь-в-точь такая же, только надписи
говорят о ее медицинском назначении: КРОВЯНОЕ ДАВЛЕНИЕ, ТОНЫ СЕРДЦА, ЧАСТОТА
ДЫХАНИЯ  и т. д. Барри в замешательстве останавливается, но психиатр не дает
ему  времени  на  размышления. Подталкивает  упирающегося  Барри  к  креслу,
заставляет  сесть.  Пристегивает ремни,  проделывает  какие-то манипуляции с
приборами,  надевает  на голову Барри шлем, от  которого  отходит  множество
проводков.
     Аврамис. Так, сейчас мы все узнаем. Это для энцефалограммы... Только не
волнуйтесь, больно  не будет. И вообще, вы  же  не  боитесь психиатрического
обследования?! А тут электроды для ЭКГ..
     Прикосновение  холодного  металла  к  груди.  Фактически  Барри   почти
обездвижен,  а когда  он начинает  шаркать ногами  по  полу,  психиатр и  их
прикручивает ремнем.
     Неприятное  ощущение  скованности.  Аврамис  упирает  руки  в  боки   и
испытующе оглядывается--судя по всему, он доволен.
     Аврамис. Я оставлю  вас на несколько минут одного. Делать вам ничего не
нужно  --обследование  пойдет  своим  чередом.  Расслабьтесь!  Ваши  реакции
фиксируются автоматически.
     Кивнув Барри, он выходит.

        НОЧЬ ПСИХИАТРИЧЕСКАЯ ЛАБОРАТОРИЯ

     Свет гаснет, от кругового  экрана  ползет цветной туман. Мало-помалу он
сгущается   в   зернисто-облачные   формы,   которые   начинают   струиться,
закручиваться спиралью.
     Яркость тоже начинает меняться, сперва медленно, потом быстрее, так что
в итоге все сводится к мучительному миганью света и тьмы.
     Происходящее  на  экране  сопровождается звуками  и  шорохами-- это  не
музыка, а скорее хаос  бессвязных звуковых эффектов. В конце концов  комнату
наполняет однообразно вибрирующий диссонанс, почти физически ощутимый.
     Наплыв -- человеческие фигуры в неверном цветовом изображении. Движутся
медленно, неестественно, словно  в "лупе времени". Вид непривычный--сразу  и
не узнаешь, но  краски меняются,  порой  они  близки к  натуральным, и тогда
Барри понимает,  что  это  его  знакомые или же люди, с  которыми он мельком
встречался,-- Нелли, Ютта, полицейские и охранники,  Уэс и Аврамис, его брат
Гас, чиновники  и гостиничный персонал,  а  вперемежку с ними снова и  снова
шушера,  толпящаяся   возле  управления  кадров   "Сириуса-Транзитного",   в
подземных  коридорах  увеселительного  квартала  Санта-Моники.   Нарастающее
недовольство, отчаянные попытки сосредоточиться.
     Очень  недолго изображение выглядит  нормальным, потом  превращается  в
псевдорельеф, глубокие складки прорезают гладкие лица девушек, здоровый цвет
кожи становится серо-зеленым...
     Звуковые эффекты под  стать  зрительным  образам--это популярные песни,
марши, шлягеры, но исполняются они либо  в чересчур высоком, либо в чересчур
низком регистре, то чересчур медленно, то чересчур быстро...
     Движения  людей  ускоряются, все они  словно куда-то  бегут, между ними
возникают стычки, они бросаются  друг на друга с кулаками, дерутся, катаются
по земле.
     Сильное чувство страха.
     Картины  теряют отчетливость,  одни  наплывают на другие, смысл которых
пока  непонятен.  Лишь  мало-помалу  проступают  кристаллические  структуры,
волнистый дюнный ландшафт, степь,  пески... Барри узнает пейзажи Сириуса, но
выглядят   они    необычно,    непривлекательно,   все    какое-то   унылое,
серо-коричневое, временами белесое от света, а в следующий  миг уже  залитое
тенью, словно подернутое пеплом.
     Музыка  сменяется   электронными  эффектами,  повторяющимися  обрывками
мелодий, каскадами трескучих, скрежещущих шумов.
     И опять люди, эпизоды  последних дней, только роли распределены  иначе;
Нелли и Ютта--гостиничные служащие, Уэс и психиатр--охранники,  Гас--бармен,
с издевательским  смешком  наблюдающий за  Барри, который  сидит на  высоком
табурете,  связанный  по рукам и  ногам.  Пугающие впечатления подкрепляются
обрывками   разговоров,   частью   это  невнятные  слова,   частью--какие-то
бессмысленные сентенции, произнесенные чужими голосами...
     Под  конец  быстрая  серия наплывов  --  уже  невозможно  ни  различить
отдельные  фигуры,  ни  ухватить  связь событий.  Барри  вертится  в кресле,
пытаясь избавиться от пут,-- безуспешно. Он закрывает глаза, но даже  сквозь
зажмуренные веки мелькают призраки электронного кошмара.

     НОЧЬ ПОДЗЕМНЫЕ КОРИДОРЫ

     Экран бледнеет, дверь открывается, входит доктор.  Аврамис. Отстегивает
ремни,  которыми прикручен  Барри.  Барри встает  и нетвердой  походкой,  на
ватных ногах выходит из лаборатории.
     Снова усталость и  упадок  сил,  но страх исчез, уступил место странной
пустоте.
     Аврамис. Реакция у вас замечательная--теперь  мне все ясно. Хорошо, что
я провел  этот тест.  Вы перенесли посттравматический  шок.  Наверняка долго
таскали  в  себе   груз  фрустрации--типичный  эффект  торможения.  Копится,
копится,   а   потом   вдруг   прорывается   наружу...   Достаточно   самого
незначительного  повода.  В  последнее  время  вы  подвергались  психическим
нагрузкам? Испытывали  какие-либо разочарования?  Вас  обижали,  оскорбляли?
Возможно,  все   дело  в  этом,  но   так  или  иначе  ничего  нельзя   было
предотвратить.  Человеческий гомеостаз  нарушить  непросто.  Но  уж если  он
выйдет из  равновесия... Эруптивная  психотическая обратная  связь. Впрочем,
худшее для  вас позади. Само  собой,  надо  лечиться. Вам  повезло,  что  вы
встретили меня, ведь я  специализируюсь  как раз  на такого рода  феноменах.
Наилучшая методика  --  интерактивная  терапевтическая регенерация. Вот  вам
бланк -- заполните,  пожалуйста.  Через два месяца вы опять  будете здоровы,
почувствуете  себя   лучше  прежнего.   Ничего  страшного,   просто   легкий
социопатический  синдром.  Больничные кассы  обязаны взять  расходы на себя.
Всем нам порой достается, но нельзя падать духом...
     Аврамис  пододвигает  Барри  чековый бланк,  тот нерешительно заполняет
его, временами скептически поглядывая на  психиатра, который  сейчас  больше
смахивает на религиозного  фанатика, чем на трезвого врача. Неожиданно Барри
замирает  в изумлении. Он видит  знакомое  лицо: снаружи, всего в нескольких
метрах,  полускрытая колонной,  стоит Ютта. Заметив, что Барри ее обнаружил,
принимается  оживленно  жестикулировать.  Знаками подзывает  его  к себе, но
прикладывает палец к губам: дескать, не подавайте виду.
     Барри  протягивает врачу заполненный  бланк.  Барри. Большое спасибо за
лечение. Мне надо идти. До свидания!
     Аврамис пытается удержать его, но потом, передумав, отпускает.
     Аврамис.  Приходите  еще!  Завтра  к  вечеру.  Я  все  время  здесь. Не
забудьте...
     Барри  смешивается с толпой. Оглядывается,  проверяя, видит ли его  еще
психиатр,  а  поскольку  тот  его  не  видит,  обращается  к  Ютте,  которая
по-прежнему стоит за колонной.
     Барри. Привет, Ютта.
     По Ютте заметно, что у нее добрые вести.
     Ютта. Барри, все в порядке. Скорее, моя машина ждет.
     Барри. Ты повезешь меня к Гасу? А почему такая спешка?
     Ютта. Идем же, я все тебе объясню!
     Она юрко пробирается сквозь толпу, ловко увиливая от встречных прохожих
и  проскальзывая  между  беседующими людьми, которые стоят у нее  на дороге.
Барри спешит следом, отчаянно стараясь не потерять ее из виду.

        НОЧЬ УЛИЦЫ САНТА-МОНИКИ

     Вот наконец и автостоянка неподалеку от  гостиницы. Там ждет автомобиль
Ютты. Завидев хозяйку и Барри, шофер выскакивает наружу, распахивает дверцу.
     Ютта торопит его.
     Ютта. Скорее, Джимми!
     Машина вливается в поток транспорта. Легкое покачивание на поворотах.
     Барри утопает в мягком сиденье.  Он смертельно устал и борется со сном.
Однако в конце концов  стряхивает  сонливость и  поворачивается к Ютте, ждет
обещанных объяснений. Барри. Ютта, что же все-таки произошло?
     Ютта не слышит, наклоняется вперед, к шоферу, торопит его.
     Ютта. Нельзя ли поскорее? Сверните направо, там движение меньше.
     Когда Барри трогает ее за плечо, она нетерпеливо стряхивает его руку.
     Ютта. Позже, Барри, позже!
     Барри медленно приходит в себя, силы и энергия возвращаются к нему.
     Машина мчится с головокружительной скоростью, прямо страшно становится.

        НОЧЬ ТРАНСМИССИОННЫЙ АНГАР

     Машина въезжает на закрытую территорию "Сириуса-Транзитного". Эти места
Барри незнакомы. Несколько зданий, без  окон,  удлиненной формы, параллельно
друг  другу.  Над  плоскими крышами  высятся странные  надстройки--  подобие
ажурной  башни,  металлические  сети, гигантские  направленные антенны.  Все
залито  светом  прожекторов.  Центральный  комплекс  опоясан  дополнительным
забором, внутри патрулируют охранники с собаками.
     Ютта и Барри  выходят из машины,  и  опять молодая женщина почти бежит,
так что Барри едва за нею поспевает. Они входят в большую комнату вроде зала
ожидания; обстановка  строгая, почти спартанская. У низенького столика к ним
спиной  сидит мужчина. На  миг у  Барри замирает сердце: не  Гас ли это?  Но
мужчина оборачивается, это незнакомец, совершенно непохожий на Гаса.
     Ютта. Это Вирджил. А это Барри, брат Гаса.
     Вирджил.  Очень  рад, Барри. Гас часто  рассказывал  мне о своей семье,
особенно о  вас.  Вы уж извините, что  я велел привезти  вас сюда. Я вам все
объясню. А  сейчас нельзя терять ни минуты--трансмиттер включен. Позже у нас
будет достаточно времени на разговоры.
     Барри делает шаг  назад;  несмотря на усталость, которая еще заметна по
его лицу,  он снова вполне владеет собой. И  снова чувствует себя  сильным и
предприимчивым.
     Барри.   Минуточку!    Я   не    позволю    командовать    собой    как
мальчишкой-школьником! Я хочу знать, что здесь происходит. А до того с места
не сдвинусь.
     Усаживается за столик.
     Ютта. Но, Барри, ты нам весь график спутаешь!
     Вирджил успокаивающе машет рукой. Смотрит на часы.
     Вирджил.  Брось,  Ютта.  Он  прав.  Две-три  минуты погоды не делают. Я
отлично понимаю Барри. Он вправе узнать самое необходимое.
     Помедлив, Ютта  кивает. Вирджил садится против Барри. Ютта устраивается
неподалеку.
     Вирджил.  Позади у вас  два беспокойных дня,  я  знаю. Но  определенные
причины не позволили мне  вмешаться сразу. Отчасти  виноваты и вы  сами--ваш
приезд был для нас полной неожиданностью. Почему вы не предупредили заранее?
     Барри хочет ответить, но Вирджил жестом останавливает его.
     Вирджил.  Что  было, то  было. Все ведь уладилось.  Видите ли, ситуация
такова. Гасу еще много лет назад  стало здесь невмоготу. Вы же знаете своего
брата: человек он на редкость энергичный, и сидеть за  письменным столом для
него нож  острый.  Неужто вы  всерьез думали,  что он  киснет где-то  тут  в
конторе? Он дал ход проекту "Сириус". И  тем  самым здешняя  работа для Гаса
закончилась. Теперь для него  есть  только одно  место,  и вы  догадываетесь
какое--Сириус.  Гас  пробыл  тут ровно  столько, сколько  нужно, и  ни  днем
больше.
     Барри кивает. Вирджил рассуждал вполне логично.
     Вирджил.  Но  Гас--основа  основ  нашей  фирмы.  Ее  работа  целиком  и
полностью   держится   на   его    личности.   Ведь   невозможно   помыслить
"Сириус-Транзитный"  без   Гаса  Гриффина.   Вывод  мы  из   этого   сделали
однозначный:  надо скрывать от всех, что Гаса на Земле нет.  Чуточку  вокруг
него поутихло--мы разъяснили: у него, мол, дел выше головы. Время от времени
снимаем видео и показываем  народу. А раз-другой Гас позволил себя уговорить
и даже  прилетал сюда на несколько дней, чтобы напомнить о себе, выступал на
открытии     стадиона,    на     торжествах     по    случаю     десятилетия
"Сириуса-Транзитного". Вы  и  сами  знаете, во имя работы  Гас  отказался от
всякой личной жизни. Вместе с рекламистами-психологами мы создали его имидж,
сочинили  ему   биографию,  способную  пронять  любого.  По   этой   версии,
Гас--найденыш, отроду невероятно предприимчивый и энергичный. Благодаря этим
качествам  он сумел  победить тяжелейшие  обстоятельства  и в конечном счете
основал  и  возглавил самую  могущественную  фирму  на  свете. А теперь  вот
представьте себе: в один прекрасный день появляется  человек,  который может
доказать, что он брат Гаса Гриффина!!
     Вирджил  замолкает, ждет, пока Барри обдумает его слова. Немного погодя
Барри кивает.
     Барри. Ладно, допустим, я вам верю. Что же дальше?
     Вирджил. Мы связались с Гасом. Это было не так  просто -- расстояние-то
о-го-го! Да  и нашли его не сразу.  Как всегда, он обретался где-то во вновь
освоенных  местах.  Лишь  без малого час назад  пришел  ответ:  он хочет вас
видеть! Мы сообщили ему, что вы мечтаете  работать  на  Сириусе, и он  решил
исполнить ваше желание. По-моему, он очень к вам привязан.
     Барри. Ну хорошо. А теперь что?
     В разговор вмешивается Ютта.
     Ютта. Теперь нам пора на трансмиссионную станцию, время не ждет.
     Вирджил встает.
     Вирджил. Вы правы,  Ютта, пора! (Поворачивается к Барри.) Решайте сами.
Мы вас принуждать не будем. Нам с Юттой все равно нужно к Гасу на совещание.
Ну так как, Барри?
     Барри. Договорились. Я с вами.
     До  станции всего  несколько  шагов:  из  зала  ожидания они  по  двору
переходят в один из "бункеров". Вестибюль, короткий коридор--ни стульев,  ни
другой  мебели. У  входа  в трансмиссионную камеру  --  двое техников.  Один
отпирает  дверь; Барри идет первым и попадает в помещение, буквально во всех
подробностях повторяющее кабину глоборамы.
     Барри останавливается как  вкопанный. Он вдруг перестает понимать,  сон
это или явь.
     Вирджил. Что с вами, Барри?
     Барри.  Но  это же  не ракета! Даже  не будь  я пилотом...  В последние
дни...
     Вирджил подходит к Барри, успокаивая, кладет ему на плечо руку.
     Вирджил. Неужели вы никогда не  размышляли о проблеме полета на Сириус?
Понятно ли вам, как велико  расстояние?  На  обычном космическом корабле, на
ракете, перелет длился бы сотни лет. Так  нам бы никогда не достичь Сириуса.
Мы применяем совершенно новые методы: трансмиссию материи.
     Подходит Ютта.
     Ютта (раздраженно).  Вирджил, вы ведь не собираетесь  читать лекцию  по
физике!
     Вирджил.  Конечно,  нет.  (Опять оборачивается  к Барри.) Я  же сказал,
позднее я вам все объясню.
     Барри все еще медлит.
     Барри. Но это помещение... Я видел кабину глоборамы, тут все  точно так
же...
     Вирджил (уже с явным  нетерпением). По-вашему, это помещение  имитирует
глобораму? Как  раз  наоборот: глоборама сделана  по образцу трансмиссионной
камеры. В  том-то и дело: люди, которых мы вынуждены временно  отстранить от
службы на  Сириусе--по болезни или  из-за ранения,-- вспоминают в  глобораме
свои подвиги. Ну а теперь быстро, Барри, иначе мы пропустим совмещение.
     Барри еще борется с  собой, но в  конце концов преодолевает сомнения  и
садится. Техники помогают им пристегнуть ремни и надеть шлемы.
     Техники. Порядок?
     Вирджил. Думаю, можно начинать.
     Двое остальных согласно кивают.
     Техники. Счастливого пути!

        НОЧЬ ТРАНСМИССИОННАЯ КАМЕРА

     Свет   мигает,  гаснет.  Затем,  как  пузырьки  воздуха  в  шампанском,
откуда-то  всплывают  искорки  огней.  Цепочки  их  превращаются  в  полосы,
возникающий зебровый узор  колышется вправо, влево, его движение приобретает
ровный волнообразный  характер.  Но вот оно убыстряется,  световые  ленты по
краям расплываются, смазываются.
     Кружит,  вскипает красочное  марево. Паническое чувство  дезориентации.
Многоголосые,  спокойные звуки,  странные,  но  гармоничные  аккорды.  Барри
охвачен  невероятным  напряжением, но  не может  точно сказать,  что  с  ним
творится. Он сидит в своем кресле словно  каменный, хотя ракетные перегрузки
здесь ни  при чем. Его как бы разламывают изнутри, разлагают на микрочастицы
и каждую из них отдают во власть какой-то непонятной силы.
     Он с трудом следит за происходящим. Замечает, что Вирджил уронил голову
на грудь --глаза закрыты, лицо землистое, похоже, он  без  сознания. Рядом с
Барри возникает  какое-то  движение,  и  если  в  этих  условиях  еще  можно
изумиться,  то  именно  сейчас:   Ютта  с  легкостью   встает,  неторопливо,
грациозно, словно  в "лупе времени", идет  к нему, берет  его лицо в ладони,
садится к нему на колени. Благодатное прикосновение прохлады ко лбу.
     Ютта. Бедный Барри, что  с тобой сделали! Не бойся, все будет хорошо, я
присмотрю, я с тобой, совсем близко. Чувствуешь?
     Она льнет к нему, гладит, целует лоб, глаза,  губы. Ее пальцы  скользят
под  шлем,  снимают  его.  Барри  некогда  подумать,  как  она выбралась  из
привязных  ремней, куда  дела свой шлем. Длинные мягкие волосы  ласкают его,
падают на лицо, окутывают легкой дымкой. Время по-прежнему течет замедленно,
кажется, будто ветерок играет волосами Ютты, пряди поднимаются и опускаются,
как нити паутины.
     Ютта. Ну, милый, не надо ни о чем думать, живи минутой, забудь сомнения
и страхи!
     Ее  руки  скользят по его плечам,  теребят  одежду.  Приятное  ощущение
ласковых прохладных рук.
     Ютта  (шепотом).  Отрешись  от  мыслей!  Не  удивляйся  ничему!   Здесь
действуют другие  законы. Мы  вне  пространства,  вне времени. Мы  невесомы,
бестелесны, свободны. Ничто не связывает нас, ничто не разделяет.
     Она приникает к нему. Спинка кресла плавно откидывается. Ютта  обнимает
Барри. Снова жадно целует его. По их телам пляшут световые блики нереального
мира. Мощный эротический всплеск.
     Ютта (шепотом).  Барри, миленький!  Ты  намного мягче Гаса. Ты на  него
похож?  Он когда-нибудь был  таким, как ты? Теперь  он жесткий, суровый.  До
ужаса суровый. И жестокий. Бедный мальчик, что они с тобой сделают?
     Эмоциональный подъем достигает  пика.  Ютта все гладит его,  торопливо,
почти  неистово,  что-то  сбивчиво шепчет,  прижимается  щекой к  его  щеке,
покрывает легкими поцелуями лицо, ласкает.
     Долгий миг полного покоя. Снаружи вихрится пелена переливчатых гранул.

        ДЕНЬ СКАЛИСТЫЙ ЛАНДШАФТ

     Три человека в капсуле неподвижно сидят в своих креслах.
     Барри  первый поднимает голову, прислушивается... Медленно возвращается
сознание. Тишина, лишь едва слышно доносится плеск воды.
     Дневной  свет.  Барри  жмурится, озираясь вокруг.  В прозрачном  стекле
иллюминатора нетронутый ландшафт:  полоска берега, широкая, но быстрая река,
лес--лиственницы  и  кедры,-- а за ним высокая, до неба,  отвесная  скала  с
карнизами и выступами.
     Вирджил и  Ютта  тоже приходят в  себя. Отстегивают ремни,  расправляют
плечи.
     Барри чувствует себя свежим, словно после долгого бодрящего сна.
     Вирджил. Все нормально?
     Барри и Ютта кивают. Вирджил нажимает какую-то кнопку--открывается люк,
выдвигается металлическая лестница. Он первым выходит наружу.
     За ним Ютта и Барри.
     Все трое оглядываются по сторонам, глубоко дышат.  Пряный воздух, запах
смолы и лиственничной хвои.
     Барри (шепотом). Чудесно!
     Изумление, растроганность.  Вирджил.  Это--Сириус.  Барри  (запинаясь).
Просто не верится... я на Сириусе.
     Вирджил с улыбкой смотрит на него.
     Вирджил. Довольны?
     Барри.  Никогда  не  думал...  Этот  пейзаж...  Разве  на   Земле  есть
что-нибудь подобное!
     Вирджил. Может,  когда-то  и на Земле так было. Хотя сейчас там  уже не
осталось нетронутых  уголков.  Зато здесь!  (Дышит полной  грудью.) Увидишь,
ощутишь все сам--тогда признаешь: вот где должен жить  человек, вот для чего
он создан. А не для бетонной пустыни, которую мы зовем родиной.
     Он  взмахивает  рукой,  словно указывая  куда-то  в неизвестность. Ютта
спускается  к реке; там,  в  нескольких  шагах от  них, выступает над  водой
сколоченный из грубых досок причал. К  колышку привязана  лодка. Барри никак
не может осмыслить происшедшее.
     Барри.  Уму непостижимо!  Только что  был на  Земле--и уже на  Сириусе.
Сколько же времени нам понадобилось?
     Услышав его слова, Ютта возвращается назад.
     Ютта. Материалист ты,  Барри.  Не успел  очутиться на Сириусе--и  сразу
допытываешься  насчет технических данных. Никто тебе не скажет,  сколько это
продолжалось. Для мнимого пространства нет меры времени.
     Барри смотрит Ютте  в глаза -- вдруг  она  подаст ему  знак, ответит на
вопрос, правда ли  то, о чем он вспоминает, или иллюзия. Но существует ли во
мнимом пространстве разница между реальностью и иллюзией?
     Барри. Ну и что дальше? Вирджил. Скорее к Гасу. Он ждет.
     Кивает, показывая на лодку. Вирджил. Все, что нам нужно, приготовлено.
     Запах гнилого дерева и воды.
     Ютта  с  Вирджилом прыгают в  лодку,  Барри следует  их  примеру.  Пока
Вирджил  отвязывает трос,  он оглядывается  вокруг.  Лодка  замечательная --
обтекаемой формы, с мощным  подвесным мотором. В ней вполне хватило бы места
для десятка людей. На корме под брезентовым навесом сложены какие-то ящики и
свертки.  Вирджил  дергает  шнурок  стартера  и после  нескольких  неудачных
попыток  запускает мотор.  Тарахтящий  звук  совершенно  не вяжется  с  этим
ландшафтом, где, кажется, нет ничего, кроме плеска воды и птичьего щебета.
     Лодка быстро набирает скорость, вода вскипает пеной, ветер бьет в лицо,
развевает волосы Ютты,  и Барри снова вспоминается  таинственное, похожее на
сон происшествие за  пределами  всякой  мыслимой реальности. Вирджил  правит
лодкой,  а  он тем  временем  садится  рядом с Юттой  на одну  из поперечин,
которые   служат   скамейками.  Вид,  открывающийся   перед  ними,   кажется
фантастическим--  здесь  словно бы ожили  давние  сказочные представления  о
мире, не тронутом  людьми, о крае безмятежности и чистоты. Клочья тумана над
рекой, пена у порогов, радужные солнечные блики. Причудливо изъеденные водою
береговые скалы, тени одиноких узловатых деревьев высоко на яру. Неописуемая
зелень прибрежного  кустарника и  травы  на  склонах.  Невообразимые оттенки
серого   и  коричневого--скалы,  в  тени  наливающиеся  синевой,  подернутые
тончайшим   серебристым   налетом.   Воздух   необыкновенно  чистый,   видно
далеко-далеко -- глубина обзора теряется  в бесконечности. Ближний, средний,
дальний  план--какая  четкость  очертаний,  какие цветовые  нюансы! Все  это
затмевает прежние  воспоминания, превращает их в пошлые,  тусклые  картинки.
Вот  это -- реальность, да, наверняка реальность! Барри глядит  по сторонам,
словно ему необходимо навсегда запомнить каждую мелочь.
     Чувство огромного счастья.
     Барри. Могу понять Гаса. Кто хоть раз видел это...
     Ютта. Вот-вот, бессмысленно пытаться это описать.
     Барри. Ты хорошо знаешь Гаса?
     Ютта. Да.
     Барри. Ты его... его подруга?
     Ютта. Да.
     Барри. Но...
     Ютта. Что?
     Барри (нерешительно). Ничего.
     Отвесные  береговые скалы  мало-помалу сближаются.  Местность угрюмеет,
свежая  зелень   растений  осталась  позади.  Вирджил   едва  справляется  с
лодкой--река стала  неистовым бурным  потоком, она капризно виляет,  с силой
бьется о скалы. Брызги влаги на лице, на руках.
     Еще  несколько  каменных выступов,  еще  несколько  водоворотов--и  вот
опасный  участок позади,  перед ними открывается овальная котловина. Течение
спокойное,  но берега  пока высокие--метров  пятнадцать-двадцать,-- и  лодка
плывет, утопая в глубокой тени. Барри снова поворачивается к Ютте.
     Барри. Почему ты не с Гасом?
     Ютта (удивленно). О чем ты?
     Барри. Почему ты не осталась с ним? Почему вернулась на Землю?
     Ютта (помедлив). Долго рассказывать.
     Барри.  Что  случилось с Гасом? Какой он...  теперь?  В  самом  деле...
жесткий и жестокий?
     Ютта удивленно смотрит на Барри.
     Ютта.  Гас--замечательный  человек.  Второго  такого  нет. Но  как  раз
поэтому...
     Она умолкает, прислушивается...
     К ровному  тарахтенью  мотора  примешиваются  едва  различимые  хлопки.
Вирджил  тоже услыхал. Вид у него встревоженный. Он  рывком выключает мотор,
теперь слышно отчетливо... Хлопки, то одиночные, то целыми очередями...
     Барри (невольно понизив голос). Что это?
     Ютта (с  испугом). Там за поворотом--Гас. Вирджил.  Должно быть,  он  в
опасности!
     Течение  еще больше  замедлилось,  но  все  равно их понемногу  сносит.
Вирджил сует  Барри весло,  сам берется за другое. Вставляет его  в бортовую
уключину. Общими усилиями  они пристают к берегу, Барри выпрыгивает на сушу,
пытается вытянуть лодку.
     Они находятся на узкой береговой полосе, а за  нею еще метров на десять
в высоту дыбится каменная стена речного каньона. Вирджил кивком указывает на
нос лодки.  Когда он подходит  к Барри, тот видит,  что в  руках у  Вирджила
автомат.
     Вирджил. Там есть еще один. Возьмите!
     Барри   повинуется.   Потом   они   осторожно   шагают  вдоль   берега,
останавливаясь  у  каждого  выступа,  чтобы  проверить,  нет  ли  опасности.
Настороженность  и  сосредоточенность.  Они  опять  осторожно выглядывают--и
отпрядывают назад:  всего  в  нескольких десятках метров  от  них  к  берегу
причалены  три  лодки.  Не  такие,  как  их  собственная. Бросается  в глаза
вооружение: миномет на носу, по бортам пулеметы. Людей в лодках немного, это
мужчины в светло-коричневой форме. Но чуть  дальше впереди,  выше по склону,
движется длинная цепочка светло-коричневых. Они направляются туда, где время
от  времени заметны вспышки огня, после чего  пулеметные  гнезда, устроенные
атакующими в укрытии, за скалами, каждый раз дают одну-две очереди.
     Ютта  (шепотом,  взволнованно).  Они  атакуют  Гаса!  Он там,  за  этим
скальным барьером.
     Барри. Сколько у него людей?
     Ютта. Он один.
     Барри. Что здесь происходит? Кто эти люди?
     Вирджил   (нетерпеливо).  Расспросы   подождут!   Надо  что-то  делать!
Организовать помощь. В капсуле есть рация, нужно возвращаться!
     Барри  хватает  его  за плечо,  встряхивает.  Барри.  Хотите  сбежать?!
Бросить Гаса в беде?
     Вирджил вырывается.
     Вирджил. Вы в своем уме? Сцепиться с такими превосходящими силами?
     Барри. А Гас? Он разве не дерется с превосходящими силами?
     Вирджил.  Гас выбрал отличное место  для  обороны. Он сможет отбиваться
еще довольно  долго. Если я поднажму, то, наверно, сумею ему помочь. Вниз по
течению  идти  легче.  Наши вертолеты  будут  здесь в считанные минуты. А вы
стоите и задаете нелепые вопросы! Бежит к лодке.
     Вирджил (Ютте, громко). Вы что, тоже остаетесь? Скорей сюда!
     Секунду Ютта медлит, потом смотрит на Барри.
     Ютта. Я остаюсь.
     Вирджил чертыхается.
     Он подбегает  к лодке,  прыгает в нее, отталкивается  веслом. Некоторое
время плывет по течению, потом запускает мотор и,  оставляя  за кормой шлейф
пены и брызг, уносится прочь.
     Барри и Ютта провожают его взглядом, затем Ютта поворачивается к Барри.
     Ютта. Что будем делать?
     Барри опять осторожно подкрадывается  к  скальному  выступу,  проверяет
обстановку,  возвращается  к  Ютте.  На  лице его ни следа  задумчивости или
нерешительности.  Черты   словно   стали  жестче.  Он  выглядит  не   просто
решительно,  по всей видимости, ему  доставляет радость  действовать,  иметь
четкую задачу. Полное напряжение всех сил, торжествующее упоение жизнью.
     Барри (тихо). Попробую пробиться к Гасу. Двое сильней, чем один.
     Он хлопает ладонью по прикладу автомата.
     Ютта. А я?
     Барри.  Вирджил свой  забрал.  Ты ничего  не можешь  сделать. Оставайся
здесь.  Лучше всего--следи, как будут развиваться события.  Может, мы найдем
более удобное  место для обороны,  может, сумеем удрать. Если придет помощь,
скажешь им, где мы. Только не высовывайся!
     Барри отходит на несколько шагов от обрыва, смотрит  вверх, прикидывает
высоту. Потом вешает автомат на шею и начинает карабкаться.  Это  легче, чем
он думал, так как промоины в камне образуют естественные ступени и карнизы.
     Он  осторожно вылезает наверх и  удовлетворенно вздыхает: у  него здесь
хорошее  прикрытие, можно в самом деле пробраться  отсюда к Гасу. Согнувшись
чуть  не  пополам, он  бежит  вперед--он  заметил, что цепь  нападающих  тем
временем  продвинулась  еще  ближе  к брату. Но  заметил  и  другое: их ряды
поредели--несколько коричневых фигур неподвижно лежат на земле.
     Гас стреляет метко.
     Барри  перескакивает от скалы к  скале,  прячась за  кустами, вверх  по
откосу  к отвесной каменной стене -- по счастью,  никто до сих  пор  его  не
углядел. А теперь самый трудный  участок: вдоль  обрыва,  где нет прикрытия,
разве  что кое-где упавшие сверху камни.  Барри бежит, падает  ничком, опять
бежит...  Хорошо, что все  внимание коричневых приковано к Гасу. Мало-помалу
Барри приближается к брату--осталось немногим более полусотни метров.
     Барри осторожен, он все время начеку, хотя ликующий восторг переполняет
его:  вот сейчас он преподнесет брату сюрприз,  сейчас исполнится его давнее
сокровенное желание--наконец-то он докажет Гасу, что способен совершить ради
него.
     Еще прыжок от  одного камня  к  другому...  Теперь можно глянуть поверх
полоски  низеньких кустов. От коричневых он надежно укрыт, зато  Гаса  видно
отлично. Он уже совсем близко--никто не помешает их встрече. И даже если оба
они  погибнут под  градом пуль коричневых, все равно ради одной этой  минуты
стоило жить. Гас целиком  сосредоточен на  веренице  людей  там внизу,  лишь
изредка его взгляд скользит вправо и влево -- нельзя забывать,  что с фланга
он тоже уязвим. Барри приподнимается,  машет Гасу.  Они  так близко  друг от
друга, что он хорошо видит брата, пусть и Гас знает, что Барри здесь. Барри,
пришедший из невообразимой дали, чтобы помочь ему, спасти его...
     Неописуемое чувство счастья в предвкушении встречи. По легкому движению
Гаса Барри понимает, что тот заметил его. На миг брат  поворачивается к нему
лицом,  одновременно  поводя   автоматом...  Барри  видит  вспышку  дульного
пламени, чувствует удар под ключицей и слышит хлопок. Его бросает в сторону,
он  соскальзывает по склону,  лежит  в траве. Ощупывает плечо--оно  мокрое и
липкое.  Подносит ладонь  к  глазам,  она  вся выпачкана красным. Кровь, его
собственная.  Легкое  оцепенение,  боли  почти  нет.   Барри  понимает,  что
произошло:  Гас  принял  его  за  одного  из  нападающих.  Откуда  ему  было
догадаться, что  это  он,  Барри. Его  появление  сейчас  на этом месте было
настолько невероятно, настолько неправдоподобно,  что  Гас  просто не мог на
это рассчитывать. Он увидел крадущегося человека и выстрелил.
     Барри  слегка  удивлен,  что  почти  не  чувствует  боли.  Он  пытается
шевельнуться, и  это  ему удается.  Встает, ноги  как ватные...  Слабость от
потери крови, и, наверно, она еще усилится. Но  пока у него есть время, и он
это время использует. Серия громких клацающих звуков на скальном  обрыве над
головой.
     Значит,  теперь  и  они обратили  на  него  внимание-- возможно,  из-за
выстрела Гаса,  возможно,  из-за  шума, который  он  произвел  при  падении.
Прятаться  больше  незачем.  Он  снимает  автомат  с  плеча,  прицеливается.
Нападающие  перед  ним   как  на  ладони,   поле  обстрела  свободно.  И,  к
собственному удовлетворению, он обнаруживает, что меткость  ему не изменила.
В  первую  минуту не разглядишь,  сколько ранено или убито  и сколько просто
бросились наземь,  спасаясь от пуль. Потом некоторые  вскакивают, в  поисках
укрытия бегут к скальным уступам, к  кустам.  Но почти половина остается без
движения.
     Теперь,  видно, и  Гас сообразил, что с  фланга подходил не враг. Видя,
что брат то  и дело поглядывает в его сторону, Барри взмахивает рукой. И Гас
машет в ответ! Ради этого привета стоило пострадать!
     Твердая  уверенность,  полнейшая  ясность  мысли.  Внезапно  он  слышит
команды на чужом языке, пронзительные крики.
     Нападающих как-никак еще  человек двадцать, неожиданно они устремляются
в штурмовую  атаку. Часть бросается к нему,  часть--к Гасу. Братья выпускают
из автоматов  очередь за  очередью,  но  целиться все  труднее,  потому  что
противник  подбегает  со  всех  сторон.  Теперь уже  бессмысленно  думать  о
прикрытии. Барри  вскакивает, дает еще одну очередь, бежит  к  Гасу... Опять
падает ничком, стреляет, опять вскакивает на  ноги... Краем глаза он  видит,
что атакующих  осталось совсем немного. До Гаса--лишь несколько метров. Двое
коричневых  бегут  к  Гасу, но падают, сраженные  пулями. Перед  Барри  тоже
вырастает коричневая фигура  и тоже  уходит недалеко... На миг  замирает без
движения, а потом кубарем катится под откос. Это был последний противник.
     Барри выпрямляется.  Чувствует, как  силы покидают его.  Ноги двигаются
автоматически, ему кажется, будто он отрывается от земли, парит... Он весь в
крови, одежда  порвана, автомат выскальзывает из  рук--и  все же это вершина
его жизни. Он жив, и Гас жив, и спас  его он,  Барри. Гас протягивает к нему
руки, но подхватить  не успевает, у  Барри чернеет в глазах, и он падает без
сознания. Чувства гаснут, тонут в непроглядном безмолвии.

     Окончание средней  школы  было для Барри огромным событием--не  потому,
что он  стал совершеннолетним,  не  потому,  что он покинул семейный  круг и
распрощался с  теснотой родительского жилья. Признавался он себе в  этом или
нет, но  последние годы он жил одним желанием, одной мечтой, которая  давала
ему  силы и упорство, уводила от равнодушия и инертности, заставляя работать
целенаправленно,--снова быть вместе с Гасом.
     В  студенческий городок он приехал немного раньше, чем нужно, и  у него
было   время  спокойно   выполнить  все  формальности:  записаться,   пройти
диспансеризацию и  психологические  тесты, устроиться в  общежитии, где  ему
отвели  хоть  и  крошечную,  но одноместную комнату,  получить  всевозможные
карточки, удостоверения и талоны на еду и питье,  на единую  форму колледжа,
на учебные пособия и спортинвентарь. Он познакомился с несколькими парнями и
девушками, которых нашел вполне симпатичными, хотя и держался  от них чуть в
стороне,  он  бродил  по  городку,  осматривая  аудитории   и   лаборатории,
концертные залы и театры, спортивные площадки и водные стадионы,  и  дивился
обширности  территории  обособленной  зоны посреди трещащего  по  всем  швам
города,--  полоска земли без  небоскребов,  без сетки  опор монорельса,  без
антенн и радиомачт... Ничто почти не мешало видеть пасмурное небо, казалось,
сам  воздух  здесь был чище, прямо как в саду--вдоль дорожек через небольшие
промежутки  были  вкопаны  круглые  бетонные  кадки  с  настоящими  зелеными
растениями,  гибридами,   созданными  в  "Институте  изучения  мутаций"  при
колледже. В  городке не было никаких машин--ни автомобилей, ни электрокаров,
ни   мотоциклов,   ни   глайдеров.   Единственным   механическим   средством
передвижения был велосипед; для этого был проложен целый лабиринт дорожек, и
почти  все  студенты  ездили   исключительно  на  этих  педальных   машинах;
добравшись  до нужного места,  их оставляли на улице, а уезжая, просто брали
на  стоянке  любой другой.  Барри быстро наловчился  гонять  на велосипеде и
скоро, как  и все  остальные, считал, что даже на самые короткие  расстояния
совершенно естественно ездить на велосипеде, а не ходить пешком.
     В глубине души он был  немножко разочарован и, наверно, по этой причине
не примкнул ни к одной  из  компаний,  возникавших буквально как грибы после
дождя, и не удивительно: ведь в  эти дни сюда съезжались тысячи сверстников;
как  и  Барри,  они  выдержали  экзамены  и были  направлены  в  технические
колледжи.  Разочарование, в котором  Барри себе не признавался, шло от того,
что он до  сих пор не  повидал Гаса. Он, конечно,  не надеялся, что брат сам
разыщет его -- это совсем не  в Гасовых привычках,--но втайне ждал, что хотя
бы мимоходом тот  заглянет к нему, хлопнет по плечу и скажет несколько слов,
к примеру: "Вот ты и здесь, Барри!" или  "Здорово, что мы опять вместе!" Еще
дома, после экзаменов, он долго взвешивал, стоит написать брату или нет, и в
конце концов все-таки написал, сообщил  о приезде. А теперь вдруг пожалел об
этом, решил, что написал зря и лучше бы письмо не дошло.
     А потом он  случайно  встретил брата  -- однажды вечером,  после ужина,
когда  большинство  студентов  собрались у  летней  эстрады,  где  в  период
зачисления  ежедневно  устраивали  концерты и  танцы;  чаще всего  выступали
студенческие джазы. Барри только-только  поставил велосипед на  стоянку, как
откуда-то не торопясь появился  Гас. Причем не один,  с ним была девушка, да
такая  хорошенькая, что Барри  прямо онемел  от  восторга.  Заметив его, Гас
подошел, положил руку ему на плечо и сказал:
     -- Привет, Барри! Хорошо, что ты здесь! Позже увидимся.
     Он кивнул и исчез  в  толпе. Все началось  и  кончилось так быстро, что
Барри даже  толком  не осознал  этого.  Лишь задним числом он  уразумел, что
произошло, и заметил, что просто голову потерял от радости.
     Гас был зачислен на отделение авиационной техники и организации полетов
и  мечтал  пилотировать  ракеты.  Этот  очередной  шаг  к  специализации  --
распределение по учебным  отделениям --  предстоял  Барри  только  через два
года; сперва он должен был пройти общую техническую подготовку. Тем не менее
он уже сейчас пытался нацелить себя на  будущую специальность... Для этого в
студенческой   среде   были   свои   негласные   хитрости;    например,   на
психологических тестах  он  интерпретировал предложенные  ему  ассоциативные
фигуры  как метеоры,  бегущие облака, птиц,  самолеты и потому, даже не зная
результатов,  мог  быть  уверен, что  у него отметят интерес к аэронавтике и
воздушным  сообщениям. Однако интерес к полетам возник у Барри не только под
влиянием  Гаса,  он  коренился  глубже.  Возможно, определенную  роль  здесь
сыграло и то время, когда он начал выходить из-под родительской опеки, когда
впервые почувствовал себя свободным  от  оков повседневности и грохочущие на
взлете ракеты, которые на его глазах поднимались с  космодрома и исчезали  в
ночном  небе, казались ему  символами далекой обетованной свободы. Самолеты,
ракеты--это  были средства, позволявшие  как бы одним-единственным  усилием,
одним скачком одолеть  все  препятствия  и  барьеры  и достигнуть  какого-то
совершенно  иного  мира, хотя  никто и не знал точно,  в чем заключается его
непохожесть. В технический колледж попадали  только те,  кто  на экзаменах и
тестах показал  способности выше среднего уровня. Но  и спрос с них был тоже
большой. Особенно первое  время,  когда Барри еще  только приноравливался  к
новому  образу жизни, к новым задачам, потребовало от него максимум внимания
и сосредоточенности, и он с удовлетворением заметил, что ему вполне по силам
добиться ожидаемых результатов. Если школа была гигантской  лабораторией, то
колледж был фабрикой. К  услугам студентов были все мыслимые вспомогательные
средства  компьютеризованного  обучения: терминалы, клавиатуры,  микрофоны и
видеокамеры;  экраны,  проекционные  стенки,  быстропечатающие устройства  и
динамики;  диалоговые  системы для вербального,  аудитивного,  графического,
символьного  ввода и вывода. В  основе  всего  этого  лежала сложная система
компьютеров, контролировавших  каждый этап обучения еще  более  скрупулезно,
чем  в  школе.  Столь  же  детальными  были  и  указания,  которые  давались
студентам, и, чтобы не снижать быстроту реакции и продуктивность, необходимы
были упорство и  умение как следует сосредоточиться. Работали они поодиночке
и  в группах, на обучающих машинах и  по принципу  состязательности. От  них
требовали самостоятельного мышления, понимания методики, активного участия в
дидактическом опробовании  и проверке  итогов,  подтверждения  промежуточных
успехов  и--важный   аспект  современной  методики--высокого  показателя   в
самооценке, выражающегося в высоком коэффициенте корреляции  между ожидаемым
и фактическим  результатом. Постановка учебных задач,  самостоятельный отбор
фундаментальных знаний, выбор определений и предпосылок, промежуточные цели,
выбор  методики,  образец,  схема,  моделирование,  порядок  и  организация,
дифференциация учебных единиц,  передача  информации,  максимизация,  первая
тест-фаза, подтверждение, вторая тест-фаза, пересмотр, контроль результатов,
успешное завершение...
     Барри  недоумевал,  что приходится изучать  массу вещей,  совершенно не
связанных с техникой:  специфику человеческих  реакций, передачу информации,
учение   о    мотивации,    социальное   поведение,   ценностные    системы,
психологическое руководство  и контроль. Лишь  мало-помалу он  уразумел, что
техника  не  обособленное  явление, она  обретает  смысл  и цель  только  во
взаимодействии с  людьми, и  гораздо  важнее знать не  физическое устройство
вспомогательных технических средств, а  то,  как  человек  пользуется  этими
приборами. С некоторым удивлением он  обнаружил, что  по поводу обязательных
для индивида  ценностей--счастья, свободы, здоровья и  т.д.-- все фактически
решено, подписано и обжалованию не подлежит. Такая опека--да еще  без ведома
подопечных--изрядно раздосадовала  Барри,  но  в конце  концов,  наблюдая за
собой,  он  вынужден  был  признать, что  на  уровне  стремлений  и  целевых
установок между ним и другими ребятами почти никаких различий не было, а что
касается оптимального  пути  к той  или иной  цели, элемент неопределенности
все-таки существовал.
     Он   пробовал  поговорить  об  этом  с   Гасом,  ведь   братья  изредка
встречались--в столовой, на спортивных соревнованиях, на танцах,-- и тот как
будто  бы не  возражал,  когда  Барри  присоединялся к нему. Если  Гас был с
товарищами,  Барри держался  в  тени,  ему  достаточно  было  слушать  споры
старших, более  опытных. Если  же они встречались один на один, нет-нет да и
удавалось поговорить, и эти редкие беседы играли в жизни Барри весьма важную
роль.  Барри  всегда смотрел на  брата снизу вверх, считал его  уверенным  в
себе, непогрешимым,  и  в обществе других  Гас таким и был, до сих пор. Но в
разговорах с  Барри  порой  сквозили скептицизм,  недовольство,  не  имевшее
отношения к  колледжу,  сокурсникам,  перспективам и  успехам,  но  каким-то
отвлеченным, туманным образом касавшиеся вещей более  глубинных--вопросов  о
смысле всего  и о поступках,  ему соответствующих. Барри не до конца понимал
то, что говорил Гас, и  не  мог судить,  верно  это  или  нет; однако он  не
сомневался в серьезности этих вопросов, ведь и сам частенько  задавался ими,
только  не умел  четко сформулировать.  Его слегка  удивляло,  а пожалуй,  и
разочаровывало, что брат тоже не знал ответа, впрочем,  как раз поэтому он и
чувствовал особенно тесную связь с ним.
     Лишь  на  втором  году  жизни  в  колледже  у  Барри  опять   появилась
возможность  чаще видеть брата. Всего  в часе езды  подземкой от студгородка
находилась школа дельтапланеризма, которую Гас посещал в выходные дни. Когда
пришло  время перейти  с одноместных  аппаратов на двухместные, он предложил
Барри составить ему компанию, и Барри, конечно, согласился.
     Школа   располагалась   в   природно-спортивном   парке.   Из   отходов
мусороперерабатывающего  производства  воздвигли  искусственные  горы,  куда
более причудливого  рельефа, чем  прежние горы  этих мест, давно  срытые или
застроенные.  Здесь можно  было  заняться самыми  разными  видами  спорта --
альпинизмом, горными лыжами, байдарками,  дельтапланеризмом. Бетонные склоны
и стены, то уступчатые, то  гладкие, позволяли выбрать маршрут любой степени
сложности, за почасовую  оплату.  Тут  же рядом--смотровые площадки,  откуда
публика  наблюдала  за  скалолазами,  которые с  помощью веревок  и  крючьев
преодолевали опасные участки. Внизу были растянуты  сетки -- на случай, если
кто-нибудь сорвется.
     Лыжные трассы были тоже хоть  куда, на склонах круглый  год лежал снег,
его  обновляли  каждую  ночь, а  благодаря проложенным  в  земле холодильным
трубам он не таял. Тысячи людей, сохраняя десятиметровый разрыв, съезжали по
откосам  вдоль  специальных   направляющих,   чтобы  приземлиться   затем  в
гигантских горах  поролона. Опытные спортсмены,  однако,  могли пользоваться
свободными  лыжнями, где они  в своих обтекаемых костюмах развивали скорость
до ста  пятидесяти километров в час.  Был  здесь  и  огромный  кран, готовый
мгновенно подхватить упавшего и перенести его  в автомобиль "Скорой помощи",
прежде чем по лыжне съедет следующий.
     Горный массив прорезали глубокие ущелья,  по  которым  мчались  кипучие
пенные   потоки.  Они   вливались  в  большой  бассейн,  откуда  насосы   по
трубопроводу   снова   перекачивали   воду   наверх.   Настоящий   рай   для
байдарочников: за двадцать минут скоростного  спуска  им  предстояло осилить
хитроумнейшие  препятствия  и опаснейшие  изгибы. Была учтена  и вероятность
несчастного  случая--  один  процент,--так  что   многочисленные  зрители  с
фотоаппаратами,  толпившиеся  на  многочисленных  мостиках,   не  оставались
внакладе. Обязательная  защитная одежда и  та иной  раз не спасала -- бывали
раненые,  некоторые  даже гибли;  приходилось  с этим мириться, ведь десятки
спортивно-научных  исследований  доказывали,  что   при  полном   отсутствии
несчастных случаев интерес к соответствующему спорту гаснет.
     Но   самым   чудесным,    вне   всякого   сомнения,    был   полет   на
дельтаплане--свободно паришь высоко  над  фантастическими  горными  кряжами,
отъединенный  от   всего  предметного,   как   созданного  природой,  так  и
искусственного,  опускаешься  невесомой  пушинкой  из  мглы  верхних  слоев,
плывешь по воздуху  в легонько поворачивающемся аппарате,  утопаешь в мягком
кресле, будто в колыбели, а в то же время  тебя обвевают все ветры,  и обзор
без помех, если не считать нескольких тросов-расчалок перед глазами.
     У  Гаса  были  права  третьей  категории,  что позволяло  ему летать на
двухместном  дельтаплане  с неподготовленными  людьми. Правда, сидеть  сложа
руки пассажир не мог. Скользил  ли аппарат в атмосферном течении, закладывая
плавные виражи, уходил  ли от клубов удушливого дыма,  отдавался ли на  волю
восходящих токов  воздуха  --  в  любой  ситуации крайне  важно было,  чтобы
попутчик  с  полуслова слушался пилота,  понимал его, умел  предугадать  его
команды и исполнить их прежде, чем они будут высказаны  вслух.  Гас пробовал
летать  с  коллегами,  которых ему  рекомендовали,  но ни в одном из  них не
находил столь чуткого отклика, как  в Барри, вот братья и встречались каждый
уик-энд, чтобы испытать высокое чувство полета и парения.
     Впрочем, первоначальный восторг  мало-помалу остывал, братьям уже  было
недостаточно  спокойно опускаться  к  земле,  недостаточно обводить взглядом
кварталы домов,  которые  лепились  внизу,  маленькие,  ничтожные,  пыльные.
Теперь им доставляло ни с чем не  сравнимое удовольствие выполнять все более
дерзкие виражи, ненадолго переходить в  пике, чтобы, нарастив таким  образом
скорость,  снова  взмыть "в  гору", подняться ввысь и повторять все  это  до
бесконечности. Обретенная уверенность, владение приборами, балансирование на
грани риска-- вот что наполняло их радостью.
     Среди  ограничений,   которые  они  обязаны  были  соблюдать,  особенно
раздражали рамки секторов. Прекрасно владея своим летательным аппаратом, они
теперь могли бы совершать куда более дальние полеты. Гас, тот вообще считал,
что, если  половчее  использовать  восходящие ветры,  можно  покрывать любые
расстояния, надо  лишь  хорошенько подготовиться. На худой конец, есть  ведь
еще и вспомогательная реактивная система;  в нескольких учебных полетах  они
опробовали ее и выявили, какие  в ней  таятся энергетические резервы. И хотя
они неизменно  обсуждали  подобные предприятия только в шутку,  замысел день
ото дня  становился все  конкретнее, терял  черты утопии--достаточно легкого
импульса извне, и он осуществится.
     И вот такой импульс наконец появился, настал  миг, когда жажда  свободы
одержала верх над  всеми  сомнениями и  страхами. Гас  закончил двухгодичную
техническую специализацию  и получил направление  на курсы  ракето-летчиков.
Для него начиналась новая жизнь, время  исполнения  желаний, время, когда он
сумеет  показать, на что  способен...  Колледж с  его  суровым  распорядком,
бессчетными  правилами  и запретами остался позади; к  Гасу все это более не
имело касательства.  Для  Барри  дело  обстояло совершенно  иначе--его вновь
ждала разлука с братом.  У него еще были впереди экзамены  и тесты  накануне
заключительного этапа  обучения,  который Гас только что завершил. Но  Гасов
энтузиазм передался и ему, как раз в последнее время они снова сблизились, и
Барри был уверен, что нынешняя разлука ненадолго, время пролетит быстро, как
и все прежние жизненные периоды без старшего брата.
     В  последний  раз  лифт  привез их  на  вершину искусственного  горного
массива,  они  надели  комбинезоны,  шлемы,  вышли на  стартовую площадку  и
пристегнулись ремнями к сиденьям дельтаплана. По знаку Гаса крюк, к которому
был подвешен аппарат, заскользил  по направляющей, все  быстрее, быстрее,--и
вот уже они, словно торпеда,  выброшены в поднебесье.  Здесь  наверху всегда
клубилась мгла, но в  этот день пелена смога  поднялась довольно высоко, и с
первых же мгновений полета среди  черных  туч копоти, клочьев серного  дыма,
полос  масляной  взвеси и  вихрей  мельчайших  частичек алюминиевых окислов,
вырывавшихся из труб бокситовых фабрик, они нет-нет да и видели далеко внизу
город,   расчерченный  на  квадраты,   протянувшийся  на  юго-юго-запад,   к
горизонту. Граница сектора приближалась слишком быстро-- кстати, они вышли к
ней на гораздо большей высоте, чем предписывала инструкция. Не сговариваясь,
оба  вдруг  решили,  что  "великий"  полет, который  никогда  не  казался им
выполнимым,  именно  сейчас должен  стать реальностью.  С  этой  минуты  они
действовали абсолютно синхронно, без малейшего труда, как и рассчитывал Гас.
По легкому мерцанью  в просвете  туч нашли очередной  восходящий  поток--над
ядерной теплоцентралью, из градирен которой поднимался теплый воздух. Они не
обманулись в своих ожиданиях: поток  был достаточно силен и помог им набрать
высоту;  если  б не смог, можно было бы  взлететь  еще выше.  А так пришлось
выйти из спирали и снова взять курс на юго-юго-запад.
     Пока они летели  над городом,  на  пути  то и дело встречались  заводы,
испускавшие мощные столбы  теплого воздуха  и  отработанных  газов,  которые
увлекали за  собою  все, что в них  попадало,--  массы пыли, золы,  каких-то
склеенных маслом крупинок, мельчайшие капельки различных химических отходов,
но,  хотя  в горле  першило и дышать  было нечем, Гас и  Барри упрямо шли на
риск, используя эти потоки по максимуму.
     Но вот город остался  позади, они  парили над открытым пространством --
ни  следа  домов,  только бескрайние  пустоши, безлюдные, невозделанные, где
реки и ручьи с неукротимой яростью вгрызались  в землю, где  тянулись к небу
горы,  не  было ни  шоссейных  и  проселочных  дорог,  ни  вентиляционных  и
газовыпускных шахт, а возможно, вообще  не ступала нога  человека,--  раньше
они себе даже представить такое не могли, лишь теперь, увидав все это своими
глазами, убедились: да, оно существует.
     Здесь,  на   воле,   Гасу  пришлось   туговато.  Он,   правда,  пытался
использовать  восходящие ветры у горных  склонов, но беспорядочность рельефа
создавала  вихри  и флаттер,  и  ему с  трудом  удалось выбраться  из района
атмосферных волнений. Высоту они теряли медленно и все же наверняка  сели бы
среди гор, если б Гас не задействовал реактивные двигатели. Они  опять резко
взмыли  метров на пятьсот  вверх,  а затем, плавно обогнув последние  горные
отроги, не спеша приземлились в безжизненной каменной пустыне.
     О возвращении в город они беспокоились зря. Не прошло и двадцати минут,
как подъехали два  гусеничных тягача. Один увез  дельтаплан, второй доставил
братьев  на городскую  окраину, к конечной станции монорельса. Их посадили в
опечатанный  вагон и отправили  в  колледж. Гас, который  уже не  подчинялся
тамошнему уставу,  отделался денежным штрафом, зато  Барри на год отстранили
от занятий. Весь этот год  он работал на  подземной  фабрике  пенопласта,  и
выдержать  экзамены,  необходимые  для перевода на  следующую  ступень,  ему
оказалось очень нелегко.

        БОЛЬНИЧНАЯ ПАЛАТА УТРО

     Барри приходит в себя. Над головой белый потолок, вокруг белые подушки,
белая  простыня. Он хочет  привстать, но  не в  силах пошевелиться.  Наконец
обнаруживает сбоку блестящую хромированную поверхность шкафчика и видит свое
искривленное  отражение:  он лежит на больничной койке,  грудь, плечо, шея и
голова замотаны бинтами. Только лицо  выглядывает, почти такое же белое, как
простыни и потолок, лишь глаза словно два темных пятна.
     Тягостное чувство оцепенения.
     Он пытается говорить, но из горла вылетает хрип.
     Над  ним  склоняется медсестра.  Она что-то  произносит,  но  Барри  не
понимает ее.
     Он  снова  пытается  заговорить,  и  опять  безуспешно. Лицо  медсестры
исчезает. Измученный Барри проваливается в сон.
     Изнеможение, чернота беспамятства.  Спустя  некоторое  время  он  вновь
просыпается -- от звука голосов.
     Вновь пытается пошевелиться, и на сей раз ему сопутствует удача.
     Он не знает, сколько прошло времени -- может, несколько часов, а может,
несколько дней; как бы там ни было, чувствует он себя значительно лучше.
     Подходит    медсестра,    поднимает    изголовье.   Перед   Барри   два
медика--старший врач и ассистент.
     Старший врач. Ну как, нам лучше?
     Барри сам удивлен, что может ответить, причем без особого труда.
     Барри. Спасибо. Все хорошо.
     Старший  врач (смеясь). Ну-ну,  не надо  преувеличивать!  (Обращаясь  к
сестре.) Когда ему последний раз делали инъекцию?
     Сестра. Полчаса назад.
     Старший врач. Ну что ж...
     Барри (еще с усилием). Где я?
     Сестра. Разве вы не заметили? В больнице.
     Барри. Где?.. На Сириусе? Врачи и сестра недоуменно переглядываются.
     Старший  врач.  Здорово  парню  досталось.  Перелом  ключицы,   тяжелое
сотрясение мозга. И бесчисленные ссадины. (Опять обращаясь к Барри.) Где это
вас так угораздило?
     Барри, похоже, всерьез задумывается, потом качает головой.
     Старший  врач. Не  помните? Или  не  хотите сказать? Мне-то все  равно,
пусть полиция выясняет.
     Барри (с трудом ворочая языком). Я в Санта-Монике?
     Сестра (успокаивая). Не волнуйтесь, все обойдется.
     Врачи   и  медсестра  уходят.  Барри   опять  погружается  в   дремоту,
просыпается, засыпает... Лишь стрелки электрических часов на стене говорят о
том, что проходит много времени.
     Когда  перед глазами  опять  возникает  чье-то  лицо,  Барри  испуганно
вздрагивает.
     Это Ютта.
     Ютта. Ну и вид! Кошмар. Как вы себя чувствуете?
     Барри. Спасибо, ничего.
     Ютта.   Наконец-то  я   вас  нашла.  Не   один  час   потратила.  Такая
нелепость--этот несчастный случай!
     Барри. О чем вы?
     Ютта. Двигаться можете?
     Барри. Сил хватит. Только вот повязки...
     Ютта. Повязки? Ну,  с ними-то мы управимся. Погодите  минутку, я сейчас
вернусь.
     Барри. Вернетесь?
     Ютта. Да. Гас,  когда  узнал обо  всем, велел поскорее  доставить вас к
нему.  Вы  же понимаете,  он хочет  избежать шума. Если это выплывет наружу,
будет скандал.
     Чувство беспомощности -- от всех этих событий голова идет кругом. Барри
(бормочет). Не понимаю.
     Но Ютта уже  успела уйти. Немного  погодя Барри слышит, как открывается
дверь и  по линолеуму  шуршат резиновые колеса.  Потом  в  поле зрения опять
появляется Ютта, а за нею--два здоровяка в белых комбинезонах санитаров.
     Ютта достает какую-то ампулу, отламывает  кончик, выливает содержимое в
стакан с водой, который стоит  на  тумбочке.  Затем подносит стакан к  губам
Барри.
     Ютта. Выпейте!
     Барри хочет отвернуться, но Ютта силком вливает жидкость ему в рот. Он,
захлебываясь, глотает. Вкус горький, тошнотворный.
     Барри (кашляя). Что это? Что вы мне даете?
     Ютта. Мы сейчас  заберем вас отсюда. А перевозка -- штука утомительная.
Я  дала  вам всего-навсего  болеутоляющее, иначе где-нибудь по дороге  могут
отказать нервишки.
     Барри. Но послушайте...
     Ладонью Ютта зажимает ему рот. Ютта. Все, молчите.
     По ее знаку санитары  подвозят каталку к  кровати.  Откидывают  одеяло,
поднимают    Барри.   Не   слишком   бережно   перекладывают   на   каталку.
Головокружение,  нарушается  ориентация.  Ютта  подходит  к  двери,  смотрит
направо, налево,  потом  машет рукой. Она шагает впереди, словно не имеет  к
ним  никакого отношения, санитары  толкают каталку следом. Длинные коридоры,
люди в пижамах, медсестры  и врачи, но никому нет до  них дела. На лифте они
спускаются вниз, потом везут Барри через двор.
     Теперь  Ютта  идет  рядом  и,  заметив, что он  по-прежнему  не спит  и
озирается по сторонам, набрасывает  ему на  лицо платок.  После этого  Барри
только по чередованию света и тьмы и по тряске догадывается, что каталка еще
едет. Ровное покачивание навевает дремоту, он снова погружается в тревожный,
полный видений сон.

        ВЕЧЕР ВИЛЛА

     Барри не  знает, что его  разбудило. Рядом слышны приглушенные  голоса,
теплый  желтый  свет  проникает  через платок --  кажется,  приехали. Платок
сдернут -- и Барри узнает брата, Гас склоняется над ним.
     Недоверчивое   удивление,  лишь  мало-помалу  он  убеждается,  что  все
происходит на самом деле.
     Гас. Привет, Барри! Кто бы мог подумать, после стольких лет!
     Барри.  Я давно собирался  навестить тебя, хотел  сделать тебе сюрприз,
Гас.
     Гас (с улыбкой). Сюрприз  удался. (Оборачивается к Ютте.) Сними с  него
эти причиндалы!
     Ютта наклоняется к Барри, снимает пластырь,  скрепляющий повязки. Потом
разбинтовывает голову, плечи и наконец грудь. Барри лежит на каталке в одних
пижамных  штанах.  Пробует пошевелиться... И,  к  собственному изумлению, не
испытывает никаких затруднений. Он садится,  боли нет. Смотрит на себя -- ни
ран, ни  шрамов.  Ощупывает  голову--тоже ни следа  повреждений. Гас  весело
глядит на него.
     Гас. Полный порядок,  Барри. Ты  цел  и  невредим,  все  тот  же  милый
мальчик, как раньше. Правда, Ютта?
     Ютта с улыбкой кивает.
     Гас. Вот так и бывает,  когда очертя голову кидаешься в  джунгли. Ты не
знаешь здешних хитростей, малыш, а они тут огонь и воду прошли.
     Барри недоуменно смотрит на брата.
     Гас.  Этот врач,  который тобой  занимался, доверия  не  внушает... Его
здесь  каждый  знает  как  облупленного.  Проходимец  он,  и  больше  никто.
Имитировал несчастный  случай,  сдал тебя в больницу, а страховку положил  в
карман. Теперь  его не  найдешь, опять  скрылся на  неделю-другую,  пока эта
история не забудется.
     Несколько секунд Барри не может вымолвить ни слова.
     Барри (запинаясь). Ты имеешь в виду... доктора Аврамиса?
     Гас.  Да, если не  ошибаюсь, это  одно из  многих его  имен. Ну-ну,  не
тушуйся,  мальчуган...  Скажи  спасибо,  что я тебя  вытащил.  Ютта  здорово
поработала.
     Барри  тем  временем встал,  в  своем  наряде  он  явно  чувствует себя
неуютно. Гас опять улыбается.
     Гас.  Ютта,  дай  ему  что-нибудь из моих вещей.  (Обращаясь к  Барри.)
Великоваты будут,  ну да ничего -- мы, в конце концов, среди своих. Проведем
уютный  вечерок,  потолкуем  о  добром старом  времени.  Но сперва  я должен
закончить кое-какие дела. А ты, может, ванну примешь? Ютта все тебе покажет.
     Жестом, который у него получается слишком властным, он отпускает Барри.
И  задумчиво смотрит брату вслед, когда тот, пропустив вперед Ютту,  выходит
из комнаты.

        НОЧЬ ВИЛЛА

     Они  сидят  радом, в  мягких  креслах,  глядя  на  проекционную  стену.
Световой  конус  рисует на экране  идиллическую картину: молодая супружеская
пара, двое мальчишек, старик на влажных тропинках.
     Ассоциации: детство, игра, дом.
     Нажатием  кнопки Гас меняет  диапозитив, и опять на экране  те  же двое
мальчишек,  бегущих  вдогонку  за  большой моделью самолета.  Новое  нажатие
кнопки--картина исчезает, вспыхивает верхний свет.
     Гас.  Как видишь,  я  не  забыл  те давние  дни.  Кстати, мне много раз
хотелось вас  всех пригласить, но вечно что-то мешало. А вот  на будущий год
непременно устрою такую встречу, клянусь.
     Барри  откидывается  на  спинку  кресла.  Машинально  крутит  в пальцах
золотую зажигалку. В Гасовой одежде, которая ему заметно велика, он выглядит
смешновато и хорошо это понимает.
     Барри. Что это мы все о прошлом да о прошлом, Гас. Я хотел  бы услышать
от тебя кое о чем другом.
     Гас. О чем же именно?
     Барри. Я  хочу знать все--о  тебе  и о "Сириусе-Транзитном".  Слышал  я
много разного, но что же тут правда?
     Гас.  Что  правда?  Да  ничего,  Барри.  Здесь   тьма  людей,   которые
развлечения ради  норовят наплести приезжим новичкам с  три короба небылиц и
обобрать   как    липок.    Боюсь,    и   ты    попался    на   их   удочку.
"Сириус-Транзитный"--самая обыкновенная фирма. Крупная, что да, то да.  И  я
этим  горжусь. Но  никаких чудес у нас нету. Так  что лучше  забыть  все эти
глупости--слухи и домыслы. Тебе же лучше, Барри.
     Барри.  Ладно, Гас,  допустим,  меня надули,  допустим, я  нарвался  на
обманщиков. Но  есть кое-что еще,  от чего так просто  не  отмахнешься.  Как
насчет Сириуса, Гас? Я  слышал твою речь,  призыв к  освоению. Это-то правда
или нет?
     Гас закуривает сигарету; впечатление такое, будто он обдумывает ответ.
     Гас.  Видишь  ли,  то,  что  я  тогда  говорил... Тогда  было множество
нерешенных  вопросов,  новых  задач.  Тогда  я  был  увлечен,  восторжен  и,
возможно, хватил слегка через край. Сегодня я бы высказался более осторожно.
     Барри. Что  это значит? На  Сириусе нет той насыщенной, яркой жизни,  о
которой все мечтают, так, что ли?
     Гас.  И да,  и  нет.  Видишь  ли, Сириус  стал  своего  рода  символом.
Обетованием, вызовом для каждого энергичного человека...
     Барри. Как это--"символом"?
     Гас (раздраженно).  Ну, в смысле, что Сириус  тоже  не  рай.  Человеку,
который  хочет  завоевать  новые  земли,   необходимо  умение   преодолевать
трудности. Так уж оно устроено, даром ничего не дается.
     Страшная тревога охватывает Барри.
     Барри.  Но он хотя бы существует,  Сириус-то? Существует  для  человека
задача,  пусть  трудная, но такая  знаменательная,--тягаться  с трудностями,
иметь  возможность  раскрыть все свои  резервы?  (Почти  заклиная.)  Он ведь
существует, Гас, а? Сириус? Или нет?
     Гас кладет руку Барри на плечо.
     Легкое уверенное  прикосновение успокаивает,  от  него  словно  исходит
таинственная сила убеждения.
     Гас. Конечно, существует, Барри. А ты как думал? Существует.
     Гас встает, подходит к домашнему бару,  смешивает себе  коктейль.  Гас.
Хотите выпить? Барри? Ютта?
     Ютта  подставляет Гасу  стакан,  он наливает. Барри отрицательно качает
головой.
     Барри. Знаешь, почему я приехал в Санта-Монику?
     Гас. Ясное дело! Решил нагрянуть ко мне-- прекрасная мысль!
     Барри. Да, и это тоже. А еще я хотел просить у тебя работу на Сириусе.
     Гас круто поворачивается.
     Гас (с  расстановкой). Работу на Сириусе? Это исключено! (Решительнее.)
Выбрось это из головы, братишка. Ни в коем случае.
     Барри   встает.   Заметно,   что  он  очень   взволнован.   Напряженное
любопытство, сомнения.
     Барри (наст