торону Седрика. Ковровая дорожка, опаленная первым выстрелом, все еще тлела. На стенах через регулярные промежутки виднелись круглые обгорелые пятна - по-видимому, не очень устойчивая струя плазмы плевалась во все стороны фантастически горячими брызгами. То здесь, то там открывались двери - перепуганные постояльцы высовывались в коридор, чтобы понять происходящее. К счастью, все они успевали прыгнуть назад, освобождая бешено мчащемуся индусу путь. Шум, вероятно, стоял оглушающий - крики и топот, взрывы, удары и вой сирен, однако Седрик ничего этого не слышал. Жизнь казалась ему на удивление мирной и спокойной. Возможно, отказали слуховые устройства в шлеме. Или мозги в голове. Багшо и его компания продолжали переговариваться, но Седрик воспринимал их крики как ровное, бессмысленное жужжание. Он тихо удивлялся, насколько замедлилось время - или насколько ускорилось течение его мыслей. Тянулись годы и годы, а индус все еще мчался по коридору, враги все копались и копались со своей пушкой и все никак не могли изготовить ее к бою. Затем индус резко вильнул, оттолкнулся от стены, вышиб какую-то новую дверь и вывалился на лестницу. Сзади полыхнуло огнем, половина камер на секунду вырубилась. Сильно щелкнуло в ушах, ноздри обжег острый запах пота, к счастью - только пота. Там были люди. Господи! Там же были люди, они открывали двери, высовывались. Седрик думал, что индус направится вниз, индусы же вроде не умеют подниматься по лестницам. Этот умел, хотя, мягко говоря, без особого изящества и плавности - многострадальный обитатель его кристалевого чрева болтался вверх-вниз, как горошина в погремушке. На следующей лестничной площадке индус не стал вышибать дверь, а открыл ее более ортодоксальным способом, за ручку. Затем он проплыл в новый, ярко освещенный коридор и двинулся в направлении, откуда пришел, - этажом, конечно же, выше. Одна из дверей впереди взорвалась, выбросив клуб серого дыма и человека в доспехах, чьи ноги чуть-чуть не доставали пола. Человек побежал по коридору - не поплыл, а именно побежал, он двигался как конькобежец на скользком льду и быстро набирал скорость. - Шпрот, впереди тебя - это я. - Кастет, вас принял. Неужели это - мой собственный голос? Такой уверенный и хладнокровный? Это я, наверное, не совсем в себе - после всех этих радостей. Выть, вопить и кусаться - вот это была бы правильная реакция. Бронированная фигура скользила все быстрее, в то время как индус немного притормозил. Седрика охватил зябкий ужас, а вдруг в этой хреновине что-нибудь сломалось? Вдруг его, Седрика, оставят здесь? И где сейчас враги? Багшо, конечно же, пробился сквозь потолок. Как это он умудряется управлять такой уймой техники одновременно? А сколько там погибло ни в чем не повинных людей? - Шпрот, нам тут придется сделать нечто не совсем обычное. Ты бы лучше закрыл ненадолго глаза. - А давись ты конем, - сказал Седрик спокойно и на удивление непринужденно. Далеко впереди Багшо достиг конца коридора и, не останавливаясь, прыгнул вперед. Широко раскинув руки и ноги, он врезался в окно; рама, стекло, занавески и одетый в броню человек исчезли, оставив после себя только черную прямоугольную дыру. Семнадцать этажей, что-то между пятьюдесятью и шестьюдесятью метрами - точность тут, собственно, ни к чему. Седрику снова хотелось вопить от ужаса. Он разинул уже было рот, но услышал только собственный голос, сухо приказавший индусу остановиться. Сзади появились бронированные фигуры с вечной своей пушкой. Индус замедлял бег - вряд ли по приказу Седрика, - а черный прямоугольник неумолимо надвигался, становился все больше и больше. Никакие действия не имели смысла - да и не мог он ничего сделать. Управление в руках Багшо, или каким уж там местом он управляет. Это - если Багшо жив. А может быть, индус поврежден и вообще не поддается управлению? Туго запеленутый, неподвижный, Седрик беспомощно болтался в ходячем гробу, а черная бездна росла и приближалась, правда - все медленнее и медленнее. Он не очень понимал, чем все это может кончиться. Недолет. Индус остановился в шаге от окна. Ну, слава тебе, Господи! Седрик окинул взглядом густой лес небоскребов, сверкающий на фоне сероватого предрассветного неба, и перевел дыхание. Теперь надо подумать, как бы это половчее сдаться. Эти же, сзади, они не дураки, они видят, что он застрял в этом индусе, что он беспомощен, не представляет никакой угрозы, подходи и бери голыми руками. Ясное дело, они не станут стрелять. Багшо говорил про всякие там ужасы плена, но это - когда еще будет. Ужасы! А что, мгновенно сгореть в струе плазмы или расшибиться в кисель, свалившись с семнадцатого этажа, - это не ужас? Индус медленно, аккуратно наклонился и перевалился через подоконник. Падение заняло чуть больше трех секунд, это подсчитала Система по его просьбе - потом, значительно позже. Сперва Седрик думал, как это печально и бессмысленно - умирать таким юным, но затем изменил точку зрения, решив, что за время падения он повзрослел на много-много лет. Может - по слепой удаче, может - благодаря мастерству Багшо, но только падал он плашмя, спиной вниз - в самом подходящем для сбережения хрупкой протоплазмы положении, когда удар гасился амортизаторами индуса. УДАР! Багшо поймал его на лету. Седрик был жив. Над ним висело серое небо, о лицевой визор стукались мелкие капли дождя, в ушах отдавался пульс. - О'кей, Шпрот? Седрик повторил ранее употребленное непристойное ругательство, а затем присовокупил и все прочие, имевшиеся в его арсенале. В жалком, если уж говорить правду, арсенале - настоящий мужчина обязан знать гораздо больше нехороших слов. Багшо установил индуса в нормальное вертикальное положение и осторожно покрутил руками, словно проверяя, хорошо ли они действуют. А затем нагнулся и взглянул себе под ноги. - Ну ни хрена себе! - негромко воскликнул он. - Мостовую проломили! - Жаль, что не твоей головой, - кисло откликнулся Седрик. И опять этот соленый вкус во рту. Язык я прикусил, что ли? - Ангел будет с минуты на минуту. Пошли. - И да будет тебе известно, - обиженно заметил Седрик, - что никакой я не virgo intacta. - Ну ты даешь! - восхищенно выдохнул Багшо. - Расскажи мне потом поподробнее. Ангел оказался невероятно шумным и невероятно древним вертолетом. Он опустился прямо посреди городской площади, подобрал Седрика и Багшо, а затем неторопливо взмыл в затянутое облаками небо. Только после того как верхушки ближайших небоскребов остались далеко внизу, кто-то открыл из окон гостиницы запоздалый огонь; ни пилотов, ни Багшо это ничуть не беспокоило. В темном просторном салоне сильно пахло машинным маслом. Пилот и бортмеханик безостановочно говорили что-то в микрофоны, слабые красные отсветы приборной доски делали их похожими на чертей из преисподней. Индуса сразу же уложили на пол, Багшо вскрыл металлическое брюхо, расстегнул пряжки и выпустил Седрика на свободу. Седрик промок насквозь, одежда противно липла к коже, но стесняться, к счастью, не приходилось - его брюки были ничуть не мокрее рубашки и пончо. Он сел на металлическую скамейку, прислонился спиной к холодному как лед стеклу иллюминатора и попробовал унять дрожь. Его подташнивало. Мимо промелькнуло что-то очень быстрое, затем вертолет сильно тряхнуло. Пилот отпустил какую-то шуточку, однако ни механик, ни Багшо не сочли это шуточку смешной - так, во всяком случае, показалось Седрику. Затем с ревом пронеслись другие, такие же быстрые, штуки, по-видимому - свои, и все заметно расслабились. Пальцы Седрика все еще сжимали мешочек с дисками, единственное, что у него осталось. Там лежали здравый смысл и рассудок. Там лежало его детство, там лежали все его воспоминания - о рождественских вечерах с Виктором в роли Санта Клауса, о пеших и речных, на плотах, походах, о стрельбе по тарелочкам. Большую часть дисков он записывал сам, своей собственной камерой, кое-что выменял у товарищей. А еще - уйма любимых фильмов и спектаклей, покупные диски, не имеющие особого значения. Главная ценность - личные записи, хлам, который никому, кроме него самого, и на фиг не нужен. Картинка сплошь и рядом не в фокусе, или дико перекошенная, или снята на открытом воздухе, и все в масках и очках, так что и не разберешь, кто тут кто. Ну и что? Это была жизнь, а теперь его швырнули, безо всякого предупреждения, в безумие смерти и ужаса. Здравый рассудок, и счастье, и любовь ушли из мира. И этот маленький мешочек - единственное доказательство того, что они когда-то были. Седрик с удивлением осознал, что тоскует по Мидоудейлу, и ему стало стыдно. Ведь он уже взрослый мужчина, он наконец-то вырвался в большой, настоящий мир. Он же хотел этого, страстно об этом мечтал. Он будет разведчиком - таким же, как когда-то отец. Он просто не ожидал, что мир станет таким суровым - и так скоро. Багшо снял все свои доспехи и остался в одном белье - таком же мокром, как и одежда Седрика. Он закутался в одеяло, вытащил откуда-то две банки пива, протянул одну из них Седрику. Пиво? Ранним утром? Седрик жадно запрокинул банку. Работники с ранчо угощали иногда детишек пивом, но Седрику вкус этого напитка не нравился. До сегодняшнего дня. Сколько людей там погибло? Небо понемногу светлело, дождь продолжал капать, легким дымком окутывая лопасти винта. Далеко внизу проплывали здания и улицы. - Ты говорил, двенадцать этажей. Седрик не собирался вступать с Багшо ни в какие беседы - и очень удивился, почему это рот его заговорил, даже не посоветовавшись с хозяином. Багшо, утративший всю свою недавнюю бодрость, сидел вяло сгорбившись и угрюмо рассматривал ничем не примечательный пол. Грудь, руки, ноги - все у него было непомерно толстое, как у штангиста-тяжеловеса. И ведь не жир какой-нибудь, а сплошные мышцы - с уважением подумал Седрик. Вот только зачем он брюхо-то такое отпустил? Искусственная кожа, сплошь покрывающая голову и шею, заканчивалась в верхней части грудной клетки, ниже шла настоящая - такая же, сколько мог судить Седрик, безволосая. - Я сказал, двенадцать для индуса этой модели. А у меня немецкий костюм. Эти штуки получше, только работать в них сложно, практика нужна. - Багшо допил пиво, тыльной стороной ладони вытер губы. - В немецком костюме я выдерживаю сорок пять метров, ну а там не шибко-то больше сорока пяти и было. - Хрен там не шибко. Багшо равнодушно пожал плечами: - Вот тебя поймать - это и вправду было трудно. Для такой операции нет автоматической процедуры. - Нет процедуры? - содрогнулся от запоздалого ужаса Седрик. - Так это что, ты сам, без ничего? Толстые губы изогнулись в ухмылке. - Я сам - мой глазомер, мой расчет. Ну как, рад небось, что я не ошибся? Хряпнувшись о бетон, ты не представлял бы никакого дальнейшего интереса. Я никогда еще не ловил предмета, двигающегося с такой скоростью. Руки Багшо успели уже покрыться синими и багровыми кровоподтеками - уолдики защитили их, но далеко не полностью. - А зачем ты меня обманул? - возмущенно спросил Седрик. - Ты замедлял индуса и замедлял, а перед окном и совсем остановил. Я уже решил, что ничего такого не будет, а тут он взял и нырнул вниз. Багшо взглянул на Седрика, пару секунд помолчал, а затем вздохнул: - Иначе не получалось. Во-первых, мне нужно было приготовиться. Во-вторых, индус не умеет прыгать. Ударься он о подоконник на полной скорости, вылетел бы наружу крутясь, как пропеллер. Седрик хмыкнул и отвел глаза. Полет продолжался. Видимо, солнце уже взошло - затянутое облаками небо совсем просветлело, приобрело тошнотворный желтоватый цвет. Они ползли над лесами и оврагами - Самп был конгломератом многих городов, не совсем еще сросшихся воедино. То здесь, то там попадались новые, торопливо достраиваемые здания - несмотря на уменьшающееся народонаселение, мир переживал строительную лихорадку. - Ты ни разу не перешел за сто, - негромко сказал Багшо. - А? - У тебя и вообще медленный пульс, но даже во время падения он не перевалил за сотню. Есть чем похвастаться. Седрик зябко поежился - то ли от утреннего холода, то ли от воспоминаний. - А сколько трупов? - спросил он. - Сколько человек погибло? - Не знаю. Мы никого не трогали, только защищались. - Столько разрушений и жертв - чтобы убить меня? Просто чтобы напакостить бабушке и попасть в вечерние новости? - Может, и так, - пожал плечами Багшо, - а может, и не так. Может, они и знать не знали, кто ты такой. Просто услыхали, что на их территории происходит что-то серьезное, и решили принудить нас к капитуляции. Затем они разобрали бы нас по винтику, узнали бы, кто мы такие, и стали думать, что делать с нами дальше, как бы использовать нас с максимальной для себя выгодой. Седрик снова поежился. - Ты во всем этом не виноват. Некоторое время Седрик молча смотрел, как мутнеет, запотевает блестящая поверхность пивной банки; Багшо внимательно за ним наблюдал. - Нет, - сказал он наконец. - Нет, я в этом не виноват. - То есть виноват я? А кто же еще? Багшо вломился на территорию противника чуть не с целой армией, в чем не было никакой необходимости. Он угробил чертову уйму времени, вытирая о Седрика ноги. Оттягивался, значит. Он приказал Седрику принять душ и побриться, а ведь нужно было ноги в руки и линять из этой гостиницы, покуда целы. Фактически немец сам напрашивался на неприятности. - А кто об этом спросит? - Только Институт, - пожал плечами Багшо. - А полиция? Городские власти? Штат? Казалось, Багшо воспринял слова Седрика как не совсем удачную шутку. - У тебя есть крыша. Лучшая, какую только можно придумать. Ты помрешь от старости, прежде чем полиция получит право хоть пальчиком до тебя дотронуться. Пусть юристы отрабатывают свою зарплату. - Это что же, значит, если ты работаешь на Институт, тебе все сойдет с рук? - Вот уж хрен! Просто Институт сам с тобой разберется. А, понятно! - А кто подаст рапорт о сегодняшних событиях? Не отрывая от Седрика полуприкрытых глаз, Багшо запрокинул голову и вытряхнул себе в рот последние капли пива. Затем он смял банку. - Я. Можешь подать и ты - если хочешь. - Или подписаться под твоим? Искусственная кожа на лбу Багшо сложилась в задумчивые морщины. - Возможно, тебя попросят составить рапорт. На этот раз. - Но я могу проявить инициативу. Словно чувствуя какую-то угрозу, немец еще плотнее укутался в одеяло. Пальцы толстой, слоновьей ноги нервно царапнули металлический пол. - Ты хочешь попросить о замене? - А я ее получу? - Возможно, - буркнул Багшо. - После сегодняшнего? - не отставал Седрик. - После сегодняшнего, - неохотно подтвердил Багшо. - А если ЛУК подаст жалобу, тебя, скорее всего, попросят написать рапорт. Если ЛУК начнет жаловаться, Институт кинется на защиту своих - это вроде как в мальчишеских шайках, вроде как в Мидоудейле, где каждое общежитие - отдельная, враждующая со всеми остальными шайка. То же самое, только масштаб покрупнее. И разговор идет не о расквашенных детских носах, а о людях, гибнущих из-за чужого упрямства - и самой обыкновенной глупости. Шайки имеют свои законы, и первый из них - верность. Опасная это штука - верность. Переменчивая. Сегодня ты верен чему-то одному, завтра - чему-то совсем другому. Седрик допил пиво и уронил банку на пол. - Нет, - сказал он, - я подпишу твой. Твой рапорт. Ври там сколько хочешь. Лепи все, что нужно для сбережения твоей драгоценной задницы, любую хрень. Я все подпишу. Багшо хищно оскалился, постучал по зубам ногтем. - Если ты подпишешь, - заметил он через минуту, - назад ходу не будет. - Знаю. Сейчас Седрика ничуть не волновало, мужественно ли он выглядит или не мужественно и не слишком ли нахально он себя ведет. - Вот же ублюдок, - негромко проговорил Багшо. - Еще почище своей сучары бабки. Седрик почувствовал себя немного лучше. - В рот долбаный малолетний ублюдок. Наследственное, наверное. Вся ваша семейка - долбаные ублюдки. Как бы ни сложилась дальнейшая карьера Багшо, на какие бы высоты он ни поднялся, с этого момента каждый новый успех будет казаться ему новой подачкой от Седрика Диксона Хаббарда. И будет причинять новую боль. 6. САМП, 7 АПРЕЛЯ Занимался рассвет, а Пандора Пендор Экклес даже еще не ложилась. Переговоры, сделки и ожидание сообщений, упрашивания и угрозы - деловая, под завязку заполненная ночь. А и выйди среди этой суеты свободная минута, Пандора все равно не смогла бы уснуть - какой там сон, когда прямо тебе в руки свалилась величайшая в истории журналистики сенсация. В истории журналистики? Величайшая сенсация в истории рода человеческого. Кровь на каменном топоре. Троглодиты в космосе. Издергавшись до последнего в своем кабинете, она ушла домой, но и здесь не смогла успокоиться - провела остаток ночи, нервно расхаживая из угла в угол. Расположенная на тридцать восьмом этаже квартира представляла собой нечто вроде сверкающей пещеры - хрусталь и хромированный металл, острые углы и стерильно-белые плоскости. Наиновейший, наимоднейший дизайн. Если честно, Пандору тошнило от этих декоративных изысков, одно счастье, что жить им осталось недолго - квартира переоборудовалась каждые три месяца. Вот посмотришь на многих - девочка в идеальной форме, изводит на поддержание этой формы кошмарные деньжищи, а потом бац - и выдает свой возраст пристрастием к допотопному декору. Сплошь и рядом такое бывает, сплошь и рядом, а ведь мужики - у них глаз на всякие несоответствия ой какой острый. Быть молодой - работа, требующая полной самоотдачи. И снова зигзагообразная траектория ночных метаний подвела Пандору к зеркалу, и снова она остановилась, чтобы в который раз изучить свою внешность. Лицо - просто загляденье, первоклассное лицо, иначе не скажешь. Лет на двадцать, а то и меньше, и шрамы все уже рассосались, кроме двух, которые во рту, языком можно нащупать, да и от них скоро ничего не останется. Этот слизняк Уильяме запросил десять миллионов гекто. Выражаясь официальным языком - ровно миллиард долларов. Ясное дело, миллиард теперь совсем не тот, что прежде, и все равно даже гигантская контора, вроде WSHB [по всей видимости, World System of Holographic Broadcasting - Всемирная система голографическото вещания], не может с легкостью разбрасываться такой капустой. Конечно же, Пандора имела в своем распоряжении вполне приличный "грязный" фонд, на случай взяток и прочих экстренных расходов, вполне приличный - но не беспредельный. Расходы такого масштаба требовали утверждения сверху, а это - дело тонкое, политическое. У Франклина Фрэзера уйма дружков, нежно заботящихся, чтобы ему доставались все лучшие куски - этой-то дряхлой развалине. На этого старпера несчастного взглянуть-то - обхохочешься, чего стоит один его свежепересаженный скальп. Мог бы и не стараться, все равно через месяц, от силы - через два, на новом скальпе тоже не останется ни волосинки. Так что приходилось заниматься тремя делами одновременно: выколачивать деньги, проверять почти невероятную историю по независимым каналам и строить защиту от голодных редакционных акул. Трудности появлялись даже в получении обговоренной информации. Услышав просьбу передать эту информацию на проверку и одобрение, Уилкинс расхохотался Пандоре в лицо - и правильно сделал. Предложение бросить к чертям работу, поймать магнитный поезд и доставить диск в Самп развеселило этого типа еще больше. А тогда, сказал он, меня не просто _отошьют_, а _пришьют_. Замечание, не лишенное смысла, - ради экономии десяти миллионов гекто бухгалтеры WSHB способны на очень и очень многое. Агентов в Кейнсвилле Пандора не имела - да и кто их имеет? Агенты в Институте долго не живут, они просто исчезают - даже самые законспирированные. Послать туда представителя можно только под хорошим, не вызывающим подозрения предлогом, поиски такого предлога займут уйму времени. А товар нужно проверить, обязательно нужно, десять миллионов гекто - сумма серьезная. Ну и что же мы будем делать? Время не терпит, время - деньги. Рано или поздно Ми-квадрат сам опубликует эту информацию, нужно обогнать его, иначе все пойдет прахом. К счастью, Институт не торопится кому-то что-то сообщать, у него свои проблемы со временем. Пропавших исследователей закинули в Нил первого апреля - такие вот шуточки. Они планировали пробыть там до пятого, до ближайшего окна. Пятого их и вытащили - мертвыми. Сегодня уже седьмое, а следующее окно будет девятого. Прежде чем делать какие-нибудь заявления, Институт захочет получить дополнительную информацию. Быстро это не делается, так что пошлют они новую группу, и вернется эта группа не раньше тринадцатого, если период ровно четыре дня. До этого времени ученые будут молчать в тряпочку - если, конечно, не пронюхают об утечке. Господи, только бы не пронюхали - иначе по всем каналам пойдет их версия событий, а мне останется только локти кусать. Принять звонок Уилкинса мог кто угодно, так что Пандоре просто выпал счастливый номер. WSHB имел тысячи таких кротов. Девять из десяти агентов, завербованных во всех уголках мира, так и уходили в безвестность, не сообщив ровно ничего, но время от времени код срабатывал - какой-то крот решал высунуть голову из норки и пискнуть. Система сразу же подключала к делу одного из ответственных сотрудников, кто уж там окажется под рукой. Обычно это был Фрэзер, но так уж случилось, что в тот вечер Волосатый Фрэнки брал интервью у некой звездочки, не заметной без телескопа, но пытающейся разгореться; более того, интервью достигло такого накала, что Ф.Ф. отказался принимать какие бы то ни было звонки. Фортуна вздохнула и возложила свои волшебные персты на плечо Пандоры. А для бедняги Фрэнки весь день превратился в цепочку неудач - судя по тому, что он не подписал с парнишкой даже пробного контракта. Хоть с детьми-то вел бы себя поприличнее. Случайность случайностью, но все же удача была вполне заслуженной. Пандора не первый уже месяц разрабатывала сюжет об Институте и накопила массу материала. Брать было откуда - все средства массовой информации только и делали, что регулярно снимали Ми-квадрат, снимали год за годом. Что бы там ни происходило, Матушка Хаббард неизменно оставалась на поверхности, однако теперь старушке приходил конец. Китай решил признать Всемирный Парламент. Китай все еще оставался крупнейшим национальным государством - и единственным крупным государством, чье правительство не было парализовано непосильными долгами. Если Китай встанет на сторону Парламента, долгая свара закончится и ООН благополучно завершит свое существование. Институт действовал по мандату ООН, а сама Хаббард была давней протеже Хейстингза, Генерального Секретаря. И не только протеже - когда-то отношения этой парочки далеко выходили за рамки чисто делового сотрудничества. Хейстингз нажал на все педали, чтобы обеспечить своей подружке пост директора, через несколько лет она сделала то же самое для него. Вот и говори после этого, что нельзя мешать политику с постелью. Так что события разворачивались серьезные. Хаббард в ближайшем будущем отправится на помойку, и WSHB охотно ей в том посодействует. А этот вот нежданный подарок судьбы, история про троглодитов в космосе, может даже изменить последовательность событий: первой рухнет Матушка Хаббард, за ней последуют Хейстингз и ООН, Китай спешно бросится под крылышко Парламента. Спикер Чен, конечно же, захочет утвердить свою гегемонию и объявит всемирные выборы. Грандиозные события, и перводвижителем их будет юная, хрупкая, очаровательная Пандора Экклес. Клаус позвонил из Кейнсвилла чуть за полночь. Он встретился с Уилкинсом. Он просмотрел запись. Да, все именно так, как обещал Уилкинс. Подделать, конечно же, можно все, что угодно, но Девлина, заместителя этой старухи, чуть не хватил удар. Он метался как бешеный, орал о некомпетентности с жаром, достаточным, чтобы растопить остатки полярных шапок. Употреблял выражения, которые и в портовом борделе не каждый день услышишь. По мнению Клауса, одна эта сцена стоила больших денег. Клауса в WSHB ценили и уважали. Вооруженная его докладом, Пандора повытаскивала высоких начальников из кроватей (в нескольких случаях - из чужих кроватей) и выбила из них подтверждение оплаты. Десять миллионов гектобаков переместились с одного счета на другой, потом на третий, и так далее, чтобы оказаться в итоге на счете Жюля Смэтса Уилкинса. Только куда же это Клаус делся? Пора бы вроде, ведь сколько уже часов прошло. Неужели институтские ищейки что-нибудь пронюхали? А может, Уилкинс наделал в штаны и пошел на попятную? Или наоборот - вконец оборзел и заломил совсем уж несусветную цену? Пандора расхаживала по комнате все быстрее и быстрее, хотя и валилась с ног от усталости. Тревожная неопределенность мешала думать, не давала спланировать дальнейшие действия. Болезненно ныл правый, давно прооперированный голеностоп; вот кончится все это хорошо, пообещала она себе, обязательно закажу новые ноги. - _Пи-и-и!_ - сказал коммуникатор. - Кодированное сообщение. Код жимолость гром. Клаус, слава тебе Господи. Пандора поспешно проверила, в порядке ли прическа, не появился ли где-нибудь седой волос. - _Код Неаполь октава, соединить и записать_. Экран стал окном в маленькую грязноватую комнатушку, где сидел низенький, плотный, неопрятный и взлохмаченный Клаус Кубик - милый, хороший Клаус Кубик, надежный, как каменная стена. Пандоре хотелось обнять его, стиснуть крепко-крепко. Ладно. Потом, по возвращении, он может рассчитывать и на большее. Клаус широко улыбнулся, вынул из нагрудного кармана диск. - Ну что же ты так долго? - укоризненно улыбнулась Пандора. - Наш общий друг решил отметить неожиданную удачу, - брезгливо поморщился Клаус. - Так ты его что, протрезвлял? - Остужал. Он там прожарился, что твой бифштекс. Бр-р-р! Пандора гордилась широтой своих взглядов, но все же предпочитала не вспоминать, не задумываться о некоторых пороках. - Как бы там ни было, сделка завершена, денежки заплачены. И теперь, красавица, появляется интересный вопрос. Ты все так же настаиваешь, чтобы я доставил эту штуку лично? А может, передать для скорости? Искушение, почти непреодолимое искушение. Сжать содержимое диска, воспользоваться линией связи, и вся информация будет здесь, в руках, уже через несколько секунд. Вот только риск, риск. Мастер-коды способны замаскировать обычный разговор - так, во всяком случае, считается, - но легендарная институтская Служба безопасности почти наверняка следит за высокими частотными диапазонами. Эти ребята засекут передачу большого массива данных, возможно - даже успеют ее блокировать. Как гласит народная мудрость, у Кейнсвилла один вход и миллион выходов. Клаус с Уилкинсом и глазом моргнуть не успеют, как окажутся на Ниле, где инопланетных гостей встречают не приветственными речами, не хлебом-солью, а каменным топором по балде. Или в каком местечке похуже - заплачут, что не научились вовремя дышать метаном, но будет поздно. На Уилкинса в общем-то наплевать: помер, как говорится, Максим - ну и хрен с ним. Клауса терять жалко, но и это можно бы пережить. А вот информация - информация нужна позарез, и в цельном, неискалеченном виде. - Привози! Клаус кивнул (с очевидным облегчением) и исчез (боится, зараза, как бы я не передумала). Теперь Пандора могла расслабиться. Дело сделано, добыча в пути, занимается рассвет нового дня. Дня хлопотного и радостного. Просмотры, монтаж, редактирование - и полное изменение обычного расписания передач. Она привлечет к работе всех, вплоть до подметал из гаража, будет скромно, но с достоинством принимать поздравления управляющих, вышибет Фалломорфного Фрэнки из прайм-тайма... Мгновение, остановись! Она решила, что Пандора Пендор Экклес может хоть раз в жизни послать диету куда подальше и нормально позавтракать. Но сперва - ополоснуться и переодеться. - С вами хочет поговорить доктор Франклин Фрэзер, - объявил коммуникатор. Пандора замерла на полушаге, не донеся ногу до пола. Ф.Ф., бодрствующий в такое время суток, это же почище всех евангельских чудес, кому расскажи - не поверят. Неприятности? И с чего бы это он вдруг позвонил? Капитуляция? Белый флаг? Ну что у него, спрашивается, осталось за душой? Через сутки Пандора Экклес станет коронованной, никем не оспариваемой королевой WSHB. Фрэнки прикроет свой бильярдный шар белым колпаком и будет посвящать домохозяек в тайны кулинарного искусства. Я получу Пулитцеровскую премию и Нобелевскую по шпионажу, посажу его на одну золотую медаль, а второй прихлопну. Но с другой стороны... С другой стороны, странная какая-то синхронность. Подозрительная. Коды, они защищают от Института, но ведь у Шустрого Фрэнки друзья по всему WSHB, в самых высоких местах. Может быть, он тоже провел бессонную ночь, сидел и подслушивал все ее разговоры? А потом позвонил - сразу после Клауса. Пандора опустила ногу на пол, сделала шаг назад, еще раз проверила свое отражение. Ну просто прелесть. - _Связь_. Окно, за окном - роскошный, безвкусно декорированный кабинет, в центре кабинета - знаменитый ясеневый письменный стол, за знаменитым столом - не менее знаменитая физиономия. Волосья, конечно же, жуткие, однако Фрэнки элегантно одет, свежевыбрит и прямо-таки светится опасной самоуверенностью. Глубокий, недавно обновленный загар, на скулах - легкие потертости от очков, настоящий мужчина, проводящий под открытым небом неразумно много времени. А ведь этот поганец - он в жизни из-под крыши не вылезал. Белокурые волосенки в художественном беспорядке - беспорядке работы опытного парикмахера. На морде - Глубокая Озабоченность, одна из его самых эффективных масок, выражение, приберегаемое обычно для сообщений о средней руки наводнениях и новых эпидемиях. - Доброе утро, Пандочка! Знает же, сучий кот, как я ненавижу эту кличку! Пандора изобразила Веселое Удивление: - Привет, Фрэнки. Рано ты сегодня что-то. Снова заморочки с мочевым пузырем? - Понимаешь, я тут немного встревожился. Как ты там, закончила все эти свои переговоры? На лице - Легкое Любопытство, но он прекрасно знает ответ. Знает даже, что я знаю, что он знает. - А, эти? - Безразличное Пожатие Плечами. - Да, все уже в порядке. - Да-а. - Теперь изображается Легкое Сожаление. - И как скоро сумеешь ты _практически использовать_ материал? Пандора мгновенно пробежала по десятку возможных сценариев. Нельзя отбрасывать возможность, что Ф.Ф. или кто-либо из его гопы попытается перехватить Клауса. Подлость будет, конечно же, и прямое предательство, но внутренние склоки иногда выходят за все допустимые рамки. Есть поступки, абсолютно непозволительные в дружной профессиональной семье - и все же в некоторых случаях некоторые личности позволяют себе эти непозволительные поступки. Так что лучше не отвечать. - Ну, все это нужно будет решить завтра, на совещании. Я уверена, что могу полностью рассчитывать на твое содействие... Предостерегающий взмах великолепно ухоженной руки. - Так что, сделка уже завершена? Деньги ушли? И назад уже никак? Ледяной ужас, и здесь же, рядом, горячее, обжигающее бешенство. Вот и говори после этого о втором начале термодинамики. Пандора автоматически переключилась на Легкое Пренебрежение: - К чему это ты, Фрэнки, клонишь? На безмерно лживом лице Фрэзера - новое, незнакомое выражение. Папская Непогрешимость? Да, пожалуй, что так. - Пресс-конференция. Назначена ровно в полдень. Я туда схожу, обязательно. Лед одержал полную, сокрушительную победу над огнем. Пандора кое-как нащупала спинку кресла (хромировка и хрустально-прозрачный пластик, и кто же это придумал такое идиотство?) и не села в него, а буквально плюхнулась. - Какая пресс-конференция? На исчезающе малую долю секунды в глазах Фрэзера мелькнуло настоящее, искреннее чувство. Очень мерзкое чувство. Затем - полная непроницаемость. - О, ты что, не слыхала? - Не слыхала - о чем? - Сама директорша! Матушка Хаббард лично пригласила все средства массовой информации! За двадцать лет ее царствования - первая пресс-конференция. Зуб даю, старая курица снесла очень любопытное яичко, а иначе - зачем бы ей кудахтать? Клаус может и поспеть до полудня, но подготовить передачу за какие-то там минуты, пусть даже за час... Нет, ничего не выйдет. Все, что остается Пандоре - это сопроводить объявление о пресс-конференции стандартным, до дыр затертым: "Согласно сведениям, полученным из надежных источников, главной темой..." Десять миллионов гекто за мелкий слушок, который просуществует несколько часов - и которым сразу же воспользуются все остальные агентства. Воспользуются абсолютно бесплатно. Не приходится сомневаться, с какой именно целью Хаббард созвала журналистов. Пандора знала все цифры наизусть. За тридцать лет своего существования Ми-квадрат обследовал пятьдесят тысяч миров. Жизнь, какая ни на есть, обнаружена на полутора тысячах миров, но даже эти полторы тысячи не пригодны для колонизации. И нигде никаких следов разума. Нигде - пока не выплыл этот самый каменный топор. Только одно из этих двух открытий могло подвигнуть старуху на личное выступление перед прессой, и как-то сомнительно, чтобы оба они были сделаны в течение одной недели - после тридцати-то лет бесплодных поисков. Катастрофа! Подстроенная? Ну откуда Институт мог знать, что WSHB знает? - Ну что, Пандочка, пойдешь? - Франклин Фрэзер прямо сочился сахарным сиропом. - Или будешь корчиться в схватках, рожать своего миллиардодолларового бэби? 7. САМП, 7 АПРЕЛЯ - Дай-ка мне свои часы! - Чего? Вертолет неторопливо полз на юго-восток; высоко в небе выписывали круги и петли узкие хищные машины сопровождения. Выжатый как лимон, с красными от недосыпа глазами, Седрик намертво прилип к иллюминатору. Телевизор давал цвет, объемы и звук, но реальность, включающая в себя и запахи, и дрожь пола под ногами, и ощущение полета, была несравненно больше, интереснее. Яркая, несмотря на пелену дождя, зелень травы и листьев заставляла вспоминать Мидоудейл как нечто вроде пустыни. Новостройки больше не попадались. Проплывавшие внизу поселки выглядели уныло и запущенно, находились, похоже, при последнем издыхании. А вот это, наверное, запах моря, решил Седрик, почувствовав в воздухе что-то незнакомое. - Ты что там, спишь или оглох? Часы свои давай. Толстяк, долго хранивший мрачное молчание, уставился на запястье Седрика. Удивленный и настороженный, Седрик расстегнул ремешок. Багшо сцепил руки, зажал часы большими пальцами и крепко, скрипнув от усилия зубами, надавил. Противопылевой, противоударный, противочегоугодный корпус сплющился и треснул, на пол посыпались какие-то детальки. Не обращая внимания на протесты Седрика, Багшо отшвырнул изуродованные часы в угол. - Да какого хрена? Бабушка подарила их мне на... - Следилка, - буркнул немец. Седрик почувствовал, что краснеет. Три побега из Мидоудейла - теперь понятно, почему его неизменно, и очень быстро, ловили. - Маяк? Так вот, значит, как ты меня нашел. - Не-а. - В голубых, узко прищуренных глазах - веселый, издевательский блеск. - Я и без того справился. Немного подумав, Седрик решил, что так получается еще хуже. Его поведение было абсолютно предсказуемым - скорее всего, этому типу не пришлось даже изучать психопрофиль своего подопечного. Недотепа! Господи, ну бывают же такие идиоты! Вырвался, называется, на свободу, а у самого инициативы - что у дрессированной морской свинки. И бабушка все это знает - ну как, спрашивается, буду я смотреть ей в глаза? Совершенно уничтоженный, с горящими от стыда ушами, он снова повернулся к иллюминатору, но пейзаж утратил уже все свое недавнее волшебство, стал серым и будничным. Недотепа! Недотепа! Недотепа! Ну а если бы он не показал себя таким идиотом, не испортил бы все с самого начала - что там такое планировала бабушка? Она не захотела вдаваться в подробности, сказала только, что для него есть работа. Разведчики проходят длинную программу обучения и тренировок, а бабушка ни о каких тренировках и не заикалась. Багшо снова молчал, недоброжелательно изучая радужные потеки масла на истертом металлическом полу. Поселки, в которых теплилась хоть какая-то жизнь, исчезли, потянулась голая, опустошенная земля. Невысокий извилистый вал, состоящий из вырванных с корнем деревьев, обломков зданий, искалеченных механизмов и прочего хлама, отмечал крайний предел, до которого дохлестывают волны при ураганах. Седрик напомнил себе, что это не просто деталь рельефа, а дома, где когда-то жили люди, автомобили, возившие их по дорогам, имущество, накапливавшееся поколениями, - все, с чем связывались людские мечты и надежды. Коряги, покореженный асфальт, обломки бетона, мусор, мусор, мусор. Некоторые нагромождения мусора дымились. Седрик знал, что мусор обязательно поджигают, как только он высохнет, - в этих кучах попадались трупы животных. И не только животных. Каждый шторм передвигал гряду чуть подальше в глубь материка - а штормы становились все чаще и чаще. Дальше - хуже. За грядой раскинулись бесплодные, насквозь пропитанные солью равнины. Ни кустика, ни травинки, только рваные нагромождения бетона - все, что осталось от самых прочных, надежных зданий, - перемежающиеся со странными, прямоугольной формы, болотами - подвалами, залитыми морской водой. Кое-где земля смыта напрочь, до подстилающих скальных пород. - А куда это мы летим? - с подозрением спросил Седрик. Институт явно находился в другой стороне. Багшо оглянулся и небрежно махнул рукой: - Изоляционисты устроили где-то там ракетную базу. Чем переться прямо, проще обогнуть их стороной. Седрик разинул рот, пытаясь сообразить, всерьез это немец или прикидывается. - Они что, стали бы в нас стрелять? - Во все, что направляется в Институт или из Института. - И это сходит им с рук? - До поры до времени. В какой-нибудь момент мы взбесимся окончательно, поднимем звено штурмовиков и выжжем это клопиное гнездо. А они соорудят новое. Упрямые, сволочи. Седрик проглотил последние остатки своей гордости. - Там, в гостинице, голо было очень резкое, совсем без тумана. И показывали вещи, каких я раньше не видел. Секс и все такое. И новости шли сплошь, безо всяких кусков, когда из-за тумана ничего не видно и ничего не слышно. Багшо окинул Седрика взглядом, коротко кивнул и вернулся к созерцанию пола. - Наше голо проходило цензуру? Зачем? Завернутая в одеяло туша пожала плечами. Чем меньше детишки думают о подобных вещах, тем легче с ними справиться. Особенно - со взрослыми детишками. Седрик пережил за последние часы столько унижений, что это, новое, почти ничего не меняло. - А новости? Я никогда не знал, что изоляционисты держат Институт в осаде. У нас про них почти ничего не сообщали. Багшо окинул своего подопечного равнодушно-насмешливым взглядом: - Ты, Шпрот, не знаешь очень многих вещей. - Это каких же? - Проще перечислить то, что ты знаешь. Тебя учили чему-нибудь, кроме сшибания тарелочек? - Да чему угодно. Фермерскому хозяйству, верховой езде... и обращаться с каноэ, и жизни в лесу, охоте. И скалолазанию. - А что, у вас там, на западе, все еще сохранились леса? - Есть немного. Там, где посуше. Говорят, пустынная растительность лучше сопротивляется ультрафиолету. И щелочные почвы не так размываются дождем. - Думаю, совсем не те леса, что были раньше. - Багшо задумчиво поскреб спину. - Ну и какой тебе со всего этого толк? Травы на Земле считай что не осталось, самое время учиться на ковбоя. Скоро вся пища будет синтетической. - Я хочу выучиться на разведчика... - начал Седрик и тут же пожалел о своих словах. - На разведчика? - Уголки толстых губ поползли вверх. - Разведчики не работают на открытом воздухе. Они и носа не высовывают из своих СОРТов. Ты слишком уж насмотрелся голо. "Стоун из Института"? Или, может, "Разведчик Стоун и Сыр-убийца"? "Вы содрогнетесь, наблюдая, как бесстрашный Крэг Стоун сражается с..." - Ну да! Ну и что... - А что, по твоему мнению, обозначает слово "СОРТ"? - Багшо откровенно веселился. - Самообеспечивающийся разведывательный транспорт. - Вот именно - самообеспечивающийся. Ни один психически здоровый разведчик не вылезет из СОРТа без самой крайней необходимости. Он смотрит на приборы, следит, чтобы оборудование работало как полагается - вот и все. - Расскажи это Гранту Девлину! - возмутился Седрик. - Или Абелю Бейкеру! Или Уилбору Джексону! - Да, но сколько их, таких? А я знаю уйму разведчиков. Очень скучная публика. Они просто таксеры, обслуживающие больших людей - планетологов, геологов и те-де и те-пе. Большую часть своего рабочего времени разведчики валяются на пузе, смотрят голозаписи и режутся в кости. Ты уж мне поверь, я знаю это из первых рук. Ты умеешь читать? - Конечно! - Лицо Седрика снова налилось румянцем. Голые брови иронически поползли вверх. - А писать? - Тоже. - Хорошо или так себе, с пятого на десятое? - Хорошо. Ну - довольно хорошо. Седрик знал буквы значительно лучше, чем любой из остальных питомцев Мидоудейла, и все же прекрасно понимал, что не может сравниться в чтении и письме ни с Мадж, ни, скажем, с Беном. Уроков грамоты не было, он нахватался этой премудрости сам, из телевизионных шоу, и все еще испытывал затруднения с длинными словами. Тыкая в клавиатуру пальцем, он мог написать свое имя и еще два-три слова. Как-то так выходило, что твердые намерения заняться письмом всерьез вечно откладывались на потом - не хватало времени. Багшо расхохотался. - Ну и что? - ощетинился Седрик. Это ж просто зло берет, как быстро умеет этот мордоворот разозлить! - На той неделе Фрэнки Фрэзер говорил, что в нашей стране половина докторов наук вообще не умеет ни читать, ни писать, я сам слышал. - В том числе, конечно же, и сам этот гнида Фрэзер. Седрик отвернулся к иллюминатору. Вертолет описывал широкую дугу над морем, над заливом, испещренным верхушками затонувших, полуразвалившихся зданий. - А вот грамота разведчику необходима, - заметил Багшо. - СОРТ не может нести большую систему. Хреновая у них работа, у разведчиков. Ровно ничего такого захватывающего, скучная и опасная, вот и все. Сиди дома и смотри телевизор, увидишь столько же, сколько они из своих СОРТов, уж всяко не меньше. И рисковать не надо. - А откуда же тогда риск? - скептически поинтересовался Седрик. - Правда, какая там величина риска? - Пропадает одна экспедиция из пяти десятков. - Брешешь! - Если бы. И безо всякого там чеддера-убийцы, просто лопнувшие струны. Наступает очередное окно, инженеры набирают нужные числа, а там ничего. Мир с такими координатами отсутствует. Так вот и бывает. Хреново для того, кто отправился в этот мир с ночевкой. - Ну, с ночевкой, может, и рискованно, - милостиво согласился Седрик. - Но часто ли это - с ночевкой? Это же делается, только если на планете обнаружилось что-нибудь такое, из ряда вон. - Это делается гораздо чаще, чем можно было бы понять из сообщений Института, - пожал плечами Багшо. - И даже вылазки бывают опасными. Откуда ни возьмись, образуется нестабильность, и если ты не смоешься оттуда с дикой скоростью, окно может закрыться. И тогда, Шпрот, кранты. Лопнувшую струну не найдешь никакой китайской силой. Если мир потерялся, он потерялся с концами. Не самый лучший способ умереть, далеко не самый лучший. Седрик смотрел на залив, но почти ничего не видел. Он думал о родителях - родителях, которых не мог вспомнить. Вроде бы и не в чем себя винить, а вот все время кажется, что должно было что-то сохраниться, какой-нибудь смутный образ огромных, благожелательно улыбающихся лиц... Но нет, ничего, ровно ничего. - Ну ладно, может быть, разведка - занятие и не очень романтичное. - Произнося эти слова, Седрик почувствовал себя предателем. - Но зато - очень важное! Мы должны найти мир первого класса. Конечно же, худшие из неприятностей уже позади, но все равно... - А с чего это ты решил? Так говорили по телевизору. Теперь, когда Клайд уехал, Седрик стал старшим, получил личный телевизор и все время смотрел образовательные программы. - Озона становится больше, и скоро... - Ничего подобного. Озона не убывает, но и не прибывает. А он-то, кабан несчастный, откуда все это знает? - Озон разрушался из-за фреонов, - поучающим тоном сообщил Седрик, - а их давно запретили, перестали использовать. - Верно, но вся эта зараза, которую выпустили на волю в прошлом веке, так и гуляет в атмосфере, катализирует себе потихоньку. Мы вышли на динамическое равновесие. Если количество озона и растет, то так медленно, что для возвращения к исходной ситуации потребуется не одна сотня лет. Вертолет пересек залив и теперь снова летел над землей, над рядами обшарпанных домишек. У каждого дома свой участок - прямоугольник голого, в лучшем случае редко поросшего безрадостными сорняками грунта. Седрик отвел глаза. - А трансмензор покончил с использованием топлива, так что люди перестали накачивать в атмосферу углекислый газ. - Да, - согласился Багшо, - трансмензор - просто дар Божий. Вот только получить бы этот дар пораньше, а не после того, как мы успели все испоганить. CO2 создал тепличный эффект, изменил климат и растопил полярные шапки. - Его голос звенел все громче и яростней. - И тут все одно к одному. Растительность - единственное, что удаляет CO2 из воздуха, во всяком случае - в человеческом временном масштабе, а посмотри, что мы сделали с растениями! Выжгли их ультрафиолетом и кислотными дождями, посадили на голодный паек эрозией почвы, отравили всеми, какими возможно, загрязнениями, иссушили засухами, сгноили наводнениями, извели на свои нужды, как те самые вырубленные леса... - Тропические леса гниют и снова вырастают на том же месте, у них только сдвинулся обычный жизненный цикл и... Бешеный крик Багшо заставил Седрика смолкнуть. - Но эти леса перерабатывали скальные породы и так убирали углекислоту из воздуха, к тому же их корни удерживали почву, а теперь почва смыта в океан. Океан тоже поглощал много углекислоты, а мы загрязняем его все сильнее и сильнее. Погода взбесилась, каждый ураган уносит в море новую порцию растительности - или почвы, на которой эта растительность могла бы жить. Слыханное ли дело - ураганы в январе? Запомни, сынок - растительности вредит _любое_ изменение климата. Виды гибнут один за другим - и каждый гибнущий тянет за собой нескольких своих симбиотов. Поэтому уровень CO2 продолжает расти - хотя он и так достаточно высок, чтобы причинить уйму новых бед. Океан как поднимался, так и поднимается. Мы все еще не знаем, когда же Земля придет к новому равновесию - и к какому именно. Потребуются тысячи лет, чтобы вернуться назад, к исходному положению. - Кроме того, - Багшо ткнул Седрика пальцем в грудь, - сельскохозяйственные угодья сокращаются быстрее, чем народонаселение, а кривая рака продолжает... Бортмеханик повернулся на крики, покрутил пальцем около виска и вернулся к своим занятиям. Багшо угрюмо смолк и стал похож на гориллу, страдающую запором. - Откуда ты все это знаешь? - с сомнением спросил Седрик. В реальном мире нельзя никому верить на слово. Багшо буркнул нечто неразборчивое. Похоже, он уже стыдился своей невоздержанности. - Это что, одна из вещей, которые скрывали от нас в Мидоудейле? - Нет. Это скрывают почти ото всех. За подобные разговорчики человека назовут паникером. - А в Институте, там все знают? - Нет, далеко не все. - Багшо смущенно прятал глаза. - Понимаешь ли, я... ну, я... я жил с одной экологичкой. До самого последнего времени. Она мне и рассказала. Они не хотят особенно пугать людей, но мне она рассказала. Его манера поведения резко изменилась. Седрик чувствовал, что очень многое осталось несказанным. - И что, действительно все так плохо? Багшо угрюмо кивнул. - Так значит, мир первого класса нам не просто нужен, а отчаянно нужен! Вой двигателя стал немного глуше, вертолет шел на снижение. - Да, пожалуй. - На лице Багшо появилась прежняя циничная ухмылка. - И тебя пошлют туда кататься на каноэ. Возможно, именно такую работу и подобрала тебе бабу ля. Седрик с интересом смотрел на быстро приближающуюся землю. Шесть миллиардов людей - это очень много. Трансмензорные окна очень коротки, любая струна рано или поздно рвется. Много ли людей успеет уйти в этот самый мир первого класса - если его найдут? И кто их будет отбирать, этих людей? - Что это такое? Вооруженные охранники копаются в стоящих у ворот машинах - обыск, наверное. Проверка. - Институт, что же еще. Такие предосторожности? В Сампе? Седрик не верил своим глазам. - Это только первая ограда, - объяснил Багшо, - а всего их три. Бортмеханик быстро тараторил в микрофон - идентифицировал свою машину. - Но... - Седрик поражение уставился на Багшо. - Но если Институт охраняют с такой строгостью... И как, очень, наверное, надежная охрана? Нашел у кого спрашивать. Он же из Службы безопасности, обязательно скажет, что надежная. - Абсолютно. Ни одной удавшейся попытки проникновения за семнадцать лет. Во внешние зоны - бывало, но в первую - ни разу. - А для чего же тогда Мидоудейл? - На лице Седрика появились обида и недоумение. - Почему она меня спровадила? Здесь же, получается, полная безопасность. - Полная безопасность от внешнего насилия. Но бывают и другие неприятные вещи, с которыми никакая охрана не справится. - Какие еще вещи? - Наркотики. Болезни. Драки. Седрик задумчиво откусил кусочек ногтя. - И понимание? - Силен! Знаешь, Шпротик, что я тебе скажу? Этим ты, похоже, уже заразился. Размеры Центра потрясали. Это был целый город. Пока вертолет заходил на посадку, Седрик успел разглядеть ряды зданий, судя по всему - и жилых, и служебных, а также крытые стадионы, аэродром и несколько станций трубы. И все же, по словам Багшо, городок этот был не очень большим - если сравнивать его со штаб-квартирами некоторых других организаций - с Луктауном, с гринписовским Поселком, с конторами крупных информационных агентств. Да и что он такое, этот самый Институт? Небольшое исследовательское учреждение, филиал "Стеллар Пауэр Инкорпорейтид". Ну да, подумал Седрик, Институт - совершенно незначительная организация. А дождевая вода полезна для здоровья. - Центр, - добавил Багшо, - это только политика и финансы. Вся настоящая работа ведется на Лабрадоре, в Кейнсвилле. Там, конечно, попросторнее. И всем этим хозяйством руководит бабушка? Седрик был потрясен. К моменту посадки Багшо снова влез в свои доспехи - чтобы не таскать на плече; многострадальный индус остался в вертолете. Зябко поеживаясь от холода и сырости, чувствуя себя абсолютно беззащитным, Седрик спрыгнул на бетон и оказался в кольце бронированных людей, под прицелом знакомой уже плазменной пушки - пора, видимо, к этому привыкать. Багшо, чей немецкий костюм тоже не защитил бы от струи плазмы, не проявлял никакой тревоги - глядя на него, успокоился и Седрик. Скорее всего, обычное здешнее гостеприимство. Новоприбывших отконвоировали в какое-то помещение, там-то все и началось. Багшо сдал Седрика получателям, словно посыльный, доставивший пиццу на дом, дунул, чтобы удостоверить свою личность, в газоанализатор и удалился; огромная туша немца заполнила весь коридор, от стены до стены. К собственному удивлению, Седрик был расстроен неожиданным расставанием. Саркастичный и агрессивный, этот мордоворот мог достать кого угодно, однако человек, поймавший тебя при падении с семнадцатого этажа, поневоле начинает вызывать доверие. Новый мучитель - хмурый, трупообразный, средних лет мужик - был всего лишь чуть пониже Седрика. Представляться у этой публики не было, по-видимому, принято, но на белом халате висел значок с фамилией Макьюэн. Скучающее, откровенное безразличие Макьюэна оскорбляло Седрика даже сильнее, чем сарказм Багшо. Первым делом нужно было проверить, действительно ли Седрик Диксон Хаббард - Седрик Диксон Хаббард. Седрик Диксон Хаббард дунул в трубку, нюхалка сравнила результаты анализа с данными, поступившими из Мидоудейла, а может даже с более ранними, из родильного дома. Далее последовали отпечатки рук, отпечатки ступней и хромосомный анализ. На закуску Седрик выполнил требование: "Назовите свое имя", а детектор лжи не нашел в его ответе никакой лжи. И только после всех этих проверок встали и ушли два бронированных охранника. Вид у них был явно разочарованный. - А сетчатка? - полюбопытствовал Седрик, но никто не удостоил его ответом. Медицинский осмотр, проводившийся десятком, а то и более, людей при помощи сотни сложных приборов, далеко превосходил все, что Седрик мог себе представить. Для начала с него сняли всю, до последней нитки, одежду - разве что кожу не содрали и брюхо не вспороли; делалось это с обычным для медиков пренебрежением к такой ерунде, как стыдливость и человеческое достоинство. Унижениям и издевательствам не было конца. Молчаливый протест Седрика достиг точки кипения, когда выяснилось, что пыточных дел мастера намерены доскональнейшим образом обследовать весь его пищеварительный тракт - весь, сверху донизу. Голому страдальцу, стоящему раком на лабораторном столе, в окружении десятка разнополых, абсолютно незнакомых личностей, довольно трудно проявить мужество и решимость, однако Седрик взорвался. - Да зачем? - заорал он. - Я же никогда не болел, ни разу в жизни! - А нас твои болезни не интересуют, - загадочно объяснил женский голос, шедший откуда-то сзади. - Вдохни поглубже и постарайся расслабиться. - Тогда зачем же... о-о-ой!.. зачем все это? - Нам нужна полная уверенность, - скучающим голосом откликнулся Макьюэн. - Уверенность... О-о-ой! Какого хрена, больно же!.. Какая еще уверенность? - Уверенность, что Клуб "Сьерра" не нашпиговал тебя взрывчаткой, что в тебе нет гринписовских передатчиков, изоляционистских приемников, луковых микрокомпьютерных чудес, невесть откуда взявшихся радиоактивных материалов, искусственных вирусов и токсичных веществ. Ну и прочей аналогичной ерунды. - Да ты расслабься, расслабься, - посоветовала женщина. Когда каждая молекула Седрика была проверена и помечена инвентарным номером, палачи отогнули ему ухо, сделали небольшой надрез и вогнали в череп шуруп. Заушник, милостиво объяснили они, теперь Система сможет обращаться к тебе конфиденциально. Слава Богу, подумал Седрик, что эта ваша Система не слышит сейчас мои мысли, а то у нее бы все микросхемы покраснели. Затем его провели в небольшую кабинку одеваться - странная скромность после всех этих публичных издевательств. Седрик никогда еще не носил городской одежды, но знал, что в Сампе без этого не обойтись. Костюм, висевший в кабинке, превзошел самые худшие его ожидания. Система знала размеры Седрика - как же иначе, теперь-то они знают форму и размеры каждого его органа, хоть внешнего, хоть внутреннего, - так что подгонка оказалась идеальной. Идеальной по местным понятиям - настолько идеальной, что ни вдохнуть, ни выдохнуть. Но страшнее всего был цвет. Ядовито-зеленая флюоресцентная краска резала глаза, как скрежет железа по стеклу - уши. Чудовищно. Седрик выдохнул, сколько мог, затянул последнюю, самую непослушную, молнию и выпрямился. Не успел он полюбоваться на свою красоту в зеркале, как занавески кабинки распахнулись. - С нами крестная сила - Бобовый Росток, сожравший Денвер! Багшо был облачен в аналогичную униформу веселенькой кирпично-красной расцветки; Седрик с трудом воздержался от замечания, что героический телохранитель сильно смахивает на синьора Помидора из детской сказки. Ни один из них не выглядел в облегающем костюме слишком уж привлекательно, однако, подумал Седрик, лучше уж быть костлявым, чем пузатым. На плече Багшо висел все тот же устрашающих размеров бластер, грудь его украшали какие-то значки и бляхи, на лысом черепе плотно сидел красный шлем. - А что, я бы сейчас охотно сожрал Денвер, - мечтательно произнес Седрик. - Если не весь, то хоть пару кварталов. - Хозяин - барин. Вот закодируем тебя в Систему, а дальше делай все, что хочешь. Правда, мне сказали, что бабу ля горит желанием облобызать своего любимого внучонка, так что ты подумай и реши. Багшо резко повернулся и пошел по коридору, Седрик догнал своего защитника в три длинных, словно циркулем сделанных, шага. - А как там мои диски? - Данные введены в Систему, закодированы на твой голос, имя файла "Детские нюни". Оригиналы будут уничтожены. - Зачем? Вы что, боитесь, что и они могут быть заминированы? - Не "могут быть", а заминированы. - Чего? Багшо вскинул глаза и поморщился. - Ты оказался в полном порядке, но вот твои диски... Нужно будет выяснить, кто это организовал и каким образом. Сейчас мы прогоняем их через стерилизующие программы. Сюда. Компьютерные вирусы? Кто мог нахимичить с дисками? Да никто. Тут уж вообще перестанешь чему-либо верить. И кому-либо. - Назовите ваше имя, - сказал высокий мрачный человек, чье собственное имя было Макьюэн; теперь он сидел за каким-то необыкновенно сложным коммуникатором. - Седрик Диксон Хаббард. - В командной моде. Макьюэну явно не терпелось уйти в какое-то другое место и заняться какими-то другими делами. Быстро и равнодушно он представил Седрика Системе. Институтская Система разговаривала примерно так же, как и мидоудейлская, разве что голос был мужским и имел заметный восточный акцент. Командные интонации Седрика Система распознавала безо всякого труда. Затем он получил наручный микрофон. - В Кейнсвилле ты практически всегда будешь находиться в нескольких шагах от ближайшего настенного терминала, - монотонно тараторил Макьюэн. - Конфиденциальные ответы поступают через заушник. Конфиденциальные вопросы вводятся через клавиатуру. Понятно? - Понятно. Седрик чувствовал на себе иронический взгляд Багшо. - Ты понимаешь систему рангов? - Он вообще ничего не понимает, - встрял Багшо. Макьюэн обреченно вздохнул: - Существует девять классов. Как новичку, тебе, скорее всего, присвоят девятый, однако оперативный класс может быть и повыше, все зависит от твоего задания. Понемногу разберешься. Пока что Седрик разобрался в одном - не понимаешь, так лучше спросить. И спрашивать придется часто. - А чем отличается оперативный от просто класса? - Не полагается использовать высокий оперативный ранг для удовлетворения личного любопытства. - А кто узнает? - Система, конечно же, - и сразу доложит твоему куратору. Например... ну скажем, у меня пятый... - Вот уж хрен, - ехидно заметил Багшо. - У меня и то шестой. - Ну хорошо, - недовольно проворчал Макьюэн, - у меня - седьмой. Однако, по служебной необходимости, я могу получать информацию шестого уровня. Иногда Система просит, чтобы я обосновал свой запрос. - Он повернулся к коммуникатору и спросил с командными интонациями: - _Какой класс присвоен Седрику Диксону Хаббарду?_ - Информация конфиденциальная, по третьему уровню, - откликнулась Система. - Видишь? Так что придется тебе самому. - _Какой у меня класс?_ - спросил Седрик. - Четвертый, - сказал призрачный, ниоткуда идущий голос. - Ну так как? - невинно поинтересовался Макьюэн. Седрик убийственно напоминал перышко лука, вымахавшее до двухметровой длины, и все же не был настолько зеленым, чтобы отвечать на подобные вопросы, особенно - после осторожного подмигивания Багшо. - Девятый, - соврал он. - _Какой у меня оперативный класс?_ И опять одно слово, произнесенное тем же жутковатым, мурашки по коже, голосом, слово, произнесенное ясно и отчетливо, но настолько невероятное, что хотелось переспросить. - Восьмой, - сказал Седрик. Макьюэн, пожалуй, так ничего и не заподозрил, но в острых, как шило, глазах Багшо промелькнуло сомнение. - Ну и что же теперь, Шпрот? Блинчики, бекон, бифштекс, кофе, тосты, яичница - или бабушка? - Какие у тебя большие зубы, - обреченно пожал плечами Седрик. - Верно! Багшо снова бросился в коридор. Седрик поплелся следом, пытаясь решить, не был ли вопрос свекловидного телохранителя новой проверкой, в который уже раз пытаясь прозреть свое будущее, - и даже не пробовал угадать, для какой же это работы нужен первый оперативный класс. 8. САМП, 7 АПРЕЛЯ Уиллоби Хейстингз не ездил в индусах с две тысячи тридцать шестого года, когда одна из этих штук не смогла толком защитить его от взрыва. Все обошлось более-менее благополучно, врачи заменили кости ног, перемолотые почти в порошок, на надежную синтетику, однако доверие к индусам исчезло. Он редко куда выбирался, а если уж приходилось, то предпочитал кавалькаду бронированных "кадиллаков". Люди, желающие с ним встретиться, приезжали сами. Хейстингз был Генеральным Секретарем. Коммуникатор разбудил его ни свет ни заря, сообщения Агнес передавались без промедления, все они имели первоочередную важность. Как и обычно, старушка использовала один из их личных кодов - настолько простой, что для работы с ним хватало карманного компьютера. Даже самые изощренные из систем с трудом раскалывали тексты, написанные с грубыми грамматическими ошибками, а результат дешифровки выглядел следующим образом: "Приижай суда хароши новасцы". "Приезжай сюда, хороший. Новости"? Нет, скорее уж: "Приезжай сюда. Хорошие новости". Куда приезжать? Когда приезжать? Все стало понятно по прочтении ежеутренней сводки важнейших новостей, рутинно подготовленной референтом, - Агнес назначила на полдень пресс-конференцию. Она хочет, чтобы он присутствовал, но не говорит, в чем там дело. Возможно, боится, что кто-нибудь перехватит сообщение. Или играет в какие-то свои игры. В какие именно - это под силу угадать разве что Господу Всевышнему. Хейстингз почитал Агнес как одного из величайших махинаторов в истории человечества, искренне гордился многолетним сотрудничеством с такой великой личностью и, конечно же, не мог устоять перед искушением еще раз понаблюдать ее в действии. Кроме того, он питал к Агнес Мюррей Хаббард некую странную привязанность. Ни одной, кроме Агнес, женщине никогда не удавалось переиграть его в постельной политике. И уж конечно, ни к кому на свете, кроме Агнес, не побежит он, высунув язык, по первому зову, как собачка на свист. Понять ситуацию - это было главное. После озарения Хейстингзу потребовалось всего несколько секунд, чтобы заказать транспорт и отменить с десяток намеченных встреч. Полусонные, полувыбритые, полузастегнутые немцы, примчавшиеся на неожиданный вызов, пробудили у него искреннее, чуть злорадное веселье. Дергать подчиненных - вечное и неотъемлемое право начальников. Даже обязанность - так, во всяком случае, считают очень многие. Но не успел "кадиллак" пересечь последнее минное поле, как Хейстингза начали мучить сомнения. Не обманывай себя, будто ты торопишься помочь Агнес - или бежишь, задрав хвост, по зову старого чувства - или, уж тем более, хочешь еще разок понаблюдать ее в боевой обстановке. Ты просто надеешься, что она милостиво предоставит тебе место на невесть откуда взявшемся спасательном плоту. Нужно было позвонить сперва, повыламываться. Слишком уж горячая готовность на все может вызвать у нее сомнения. Усталый старик, мечтающий о поддержке и утешении. Глупость, немереная глупость! Агнес Хаббард не просят о помощи. Эта женщина презирает слабость. Только покажи, что ты размяк, что не можешь больше быть надежным союзником, - она тут же вцепится тебе в глотку. Возможно, уже вцепилась, просто ты еще этого не почувствовал. Возможно, ты поспешаешь на собственные похороны. Акулы кружили все ближе. Он знал это уже много месяцев - и не видел никакого спасения. Китай настроился признать Всемирный Парламент. ООН исчезнет если не сразу, то самое позднее, когда Ольсен Паращук Чен проведет и выиграет всеобщие выборы. С уходом ООН уйдет и Уиллоби Хейстингз - и, само собой, Агнес Хаббард. Нет сомнений, что она прекрасно понимает опасность и пытается что-то предпринять. Только надежда получить утешение, надежда услышать, что Агнес снова придумала план, который спасет их обоих, и вырвала сегодня Хейстингза из привычной рутины. Один в роскошном салоне машины, лежа на сиденье, он долго размышлял, не стоит ли отменить поездку и вернуться. Вывод был очевиден с самого начала - любое проявление нерешительности лишь усугубит и без того тяжелую ситуацию. Погода - вот единственное, что хоть немного радовало: синоптики классифицировали дождь как "безвредный", а поток ультрафиолета был рекордно низким для весны. Миля за бесконечной милей тянулись трущобные поселки, долины, превратившиеся в протоки речной дельты, соленые озера, бывшие когда-то фермерскими полями. Ничего приятного для глаза, ничего, способного развеять мрачное настроение. Хейстингз смотрел телевизор. Затем референты передали очередную сводку новостей. Индийское правительство, засевшее в Дели, отзывает свою делегацию из ООН и разрешает провести выборы представителей в Парламент. Чушь - делийское правительство не контролирует практически ничего, кроме своей столицы, а прочие правительства, оспаривающие власть над Индией, и так поддерживают Парламент, все как один, который уже год. Примеру делийцев может последовать одно из японских правительств. Вот это уже посерьезнее. Центр Института трудно было назвать отрадой для глаза - старые, унылые здания, многие из них построены еще в начале двадцатых. Ко времени создания Института необходимость селиться на высоких местах стала уже очевидной для всех, поэтому он, в отличие от большинства крупных организаций, ни разу никуда не переезжал. Обшарпанность Центра была еще одним болезненным воспоминанием о возрасте, о годах, ушедших с того времени, когда Уиллоби Хейстингз и Агнес Хаббард встряхнули мир за шиворот, вбили в его дурную голову хоть малую толику здравого смысла. Институту больше тридцати лет, а ведь Хейстингзу было уже сильно за пятьдесят, когда неким сонным августовским вечером он протащил этот мандат через голосование ни о чем не подозревавшей Генеральной Ассамблеи. Как сейчас помнятся вены, вздувшиеся на побагровевшей физиономии старика Де Джонга, тогдашнего Генерального Секретаря. - И стоило мне на минуту отвернуться! - орал толстый голландец. Но поезд уже ушел. Мандат на имя "Стеллар Пауэр" был одобрен, Агнес стала директором. Через несколько лет она сделала все от нее зависящее, чтобы усадить Уиллоби в освободившееся кресло Де Джонга. Старые, мать их, добрые денечки! И сам он тоже стар. Хейстингз хоть сию минуту ушел бы в отставку - не знай он, что не проживет потом и недели. За много лет накопилось много врагов. Старость, дрябло обвисшее брюхо, издевательски подчеркиваемое теперешней дурацкой модой на все в обтяжку. Хейстингз никогда не боялся хирургов, знал, что современные косметологи творят чудеса, - и старомодно презирал все их механические корсеты как бессовестное очковтирательство. А посему хранил верность своей доисторической фигуре. Старость напоминала о себе и мелким, недостойным раздражением на неизбежную задержку, на необходимость ждать, пока две охранные службы завершат свою неизбежную склоку. Ооновские копы в небесно-голубом, институтские копы в темно-красном - ну настоящие, прости Господи, немецкие овчарки - сверкали друг на друга глазами, злобно рычали, драли лапами ни в чем не повинный ковер. Необузданная фантазия юристов сделала Агнес Хаббард вроде как подчиненной Генерального Секретаря ООН и таким образом сильно затянула спор. В конце концов было принято то же, что и всегда, решение - Хейстингзу оставляют его охранников, однако они пойдут без оружия, под конвоем институтских громил. Старость проявилась и в глупом смущении, охватившем Хейстингза, когда его синтетические кости начали, как обычно, подавать сигнал тревоги, требуя объяснения, с какой это стати их подвергают неожиданным нагрузкам. Хромая по коридору в окружении дюжины разъяренных молодых мордоворотов, он непрерывно ощущал негромкое пощелкивание в правом колене. Протезы тоже стареют. Допотопная, почти нищенская обстановка. Даже изначально эти помещения не блистали особой роскошью, а теперь нарядные апартаменты самой богатой в мире организации казались старомодными и неухоженными. Агнес никогда не любила пускать пыль в глаза. В недалеком уже будущем власть перейдет к какому-нибудь ничтожному выскочке, уж он-то наведет здесь новые порядки. Вся эта рухлядь пойдет на свалку, за компанию с Агнес. А следом за Агнес - или даже чуть раньше - исчезнет и Уиллоби Хейстингз. Они вскарабкались к вершине власти по одной и той же веревке, вместе они и падут, не оставив после себя ничего, кроме имен в архивных файлах. Его провели в просторный пятиугольный кабинет. Многие ли из теперешних мятежников поймут сознательную иронию такой планировки? Бледно-персиковый ковер, либо тот же самый, что и в прошлый раз, либо другой, точно такой же, а уж пятиугольный черного дерева стол, размещенный точно по центру, - наверняка прежний. Агнес вышла навстречу. Серовато-голубой, в тон ее глазам, костюм - оригинальная модель Кейнга, либо Дома Луми. Снежная белизна волос, живые, остро поблескивающие глаза - все безупречно, как на картинке. Старела Агнес медленно, к тому же ее нелюбовь к внешним эффектам никогда не распространялась на уход за собственным телом. Стройная, подтянутая фигура, кожа на зависть многим молодым - ну как тут не восхитишься современной медициной. - Господин Генеральный Секретарь, я глубоко польщена такой честью. А вот кожу на пальцах так никто и не научился омолаживать. - Кажется, я пришел слишком рано... Шестерки скромно ретировались, чтобы не мешать беседе великих людей. Хейстингз наклонился, стараясь не слишком опираться на ненадежную правую ногу, тронул сухими, как пергамент, губами безукоризненно гладкую, упругую щеку, на чем формальности и закончились. Повинуясь небрежному взмаху руки, он осторожно опустился в кресло; Агнес села рядом. Все как всегда - и хладнокровная, почти бездушная оценка собеседника, прячущаяся за Обязательной улыбочкой, и почти ощутимый ореол нетерпения, словно она заранее знает, кто и что может сказать, а к тому же давным-давно приняла правильное решение. - Ты выглядишь просто потрясающе, ничуть не изменилась с прошлого раза. Сорок лет - и ни днем больше. - Чушь собачья. Ты не приезжал сюда лет, наверное, пять. - Агнес говорила с какой-то совершенно неожиданной горячностью. - Три с небольшим. Кроме того, мы встречались в посольстве НАСА, забыла? - Встречались. Ну так что ж, до пресс-конференции еще есть немного времени, успеем пообщаться. Надо же, прибежал сломя голову - очень, очень польщена. _Напомни мне на той неделе_. Последняя фраза была адресована Системе в ответ на какое-то конфиденциальное сообщение. Посетитель - совсем не основание прерывать работу. Техника широко распространенная, но вряд ли кто-нибудь пользуется ею лучше, чем Агнес. Некоторые просто притворяются, чтобы придать себе шибко деловой вид, а она, в молодые свои дни, могла одновременно читать восемьсот слов в минуту и участвовать в трехстороннем разговоре. - Спишем это на счет моего ненасытного любопытства. Две стены сплошь, от пола до потолка, заняты голограммами невероятных пейзажей - на фоне фиолетового неба вздымаются горные пики, одетые в светло-розовый лед. Запись, сделанная, скорее всего, в каком-нибудь мире с меньшим, чем на Земле, тяготением. Кабинет казался орлиным гнездом, высоко вознесенным над темной долиной. Хейстингз откинулся на спинку кресла и расплылся в неожиданной улыбке. - Чего это у тебя такая сенильная ухмылочка? - поинтересовалась Агнес. - Помнишь лыжи? Никогда прежде не задумывался, но вся эта новомодная, бессмысленно обтягивающая одежда - один к одному как лыжные костюмы, которыми мы пользовались в молодости. - Это я была тогда молодая, а не ты. Кроме того, на протяжении всей истории раз за разом одежда для отдыха превращалась, по прошествии нескольких поколений, в формальную. - Вот уж никогда не знал! - А теперь знаешь. Спасибо, Уилл, что пришел. - Может быть, ты скажешь мне, зачем я пришел? - Доверься мне, и все будет в порядке. Вот уж кто любого сфинкса за пояс заткнет! - Последние сто человек, поверившие тебе, давным-давно умерли. - Чушь, - покачала головой Агнес. - Некоторые из них и окоченеть-то толком не успели. Хейстингз расхохотался - годы ничуть не притупили этот язычок. Однако многолетний опыт общения с Агнес Хаббард ясно подсказывал: она изо всех сил сдерживает какие-то сильные эмоции. Напряженная резкость интонаций, в ниточку стянутые губы - ну все самые верные признаки. А чтобы взволновать старушку Агнес, нужно что-то из ряда вон выходящее. Так что сегодня игра по крупной. Нужно осторожненько закинуть удочку. - Все телевизионные каналы гудят, как растревоженные осиные гнезда. Джейсон Гудсон считает, что наконец-то нашелся мир первого класса. Пандора Экклес абсолютно уверена, что ты обнаружила разумную жизнь, а все остальные в панике, орут, что прорван санитарный кордон, что чудовища доедают Лабрадор и скоро двинутся дальше. Агнес раздраженно встряхнула головой: - _Передай это в Службу безопасности_. - Если ты подашь в отставку, я откажусь подписать твое заявление. А вот это было совершенно лишнее. Агнес окинула его оценивающим взглядом: - Хорошо, что ты приехал, Уилл - это придаст сегодняшним событиям более официальный и торжественный характер. Однако я должна предупредить, что некоторые моменты могут оказаться болезненными для твоей гордости. Зловещее, почти угрожающее замечание заставило Хейстингза задуматься. Так что же такое у нее запланировано? - Но в конечном счете я окажусь в плюсе? Пожатие плеч, почти равнодушное. Великолепная все-таки у Агнес фигура, а ведь старушке уже хорошо за семьдесят. - Надеюсь. Хотя есть определенный риск. - А когда твои махинации не были связаны с риском? Я сотни раз наблюдал, как ты буквально проскальзывала по лезвию ножа между Сциллой и Харибдой. - Что-то ты тут накрутил с идиомами, - недовольно поджала губы Агнес. - Так дай мне все-таки хоть какой-нибудь ключ. Внезапно сузившиеся глаза словно говорили о тщательно сдерживаемой ярости. Еще слава Богу, что Агнес никогда не позволит своим эмоциям влиять на поступки, а то слишком уж она сегодня дерганая. - Кутионамин лизергат. - В жизни не слыхал... подожди, подожди! А, ЛСД? Это же тоже вроде что-то лизергиновое. На лице Агнес мелькнуло удивление. - Спорынья? Ну да, - кивнула она, - все сходится. Тут тоже не обошлось без неких грибов... Ладно, придет время, и все узнаешь. Дальнейшие расспросы были бы пустой тратой времени; на несколько секунд в кабинете повисла тишина. - Может, мало денег? - неожиданно спросила Агнес. - Я бы сам спросил, - качнул головой Хейстингз. - Мы купили уже всех, кроме фанатиков. Только слишком уж их много, этих фанатиков. - Парламент? - Острый, ничуть не тронутый временем ум Агнес Хаббард мгновенно схватывал суть вещей. - Эта разнузданная шайка грошовых адвокатов? Все выборы были фальсифицированы! А если бы и нет - все равно эти самозванцы не имеют никакой легитимности. И никогда не имели. - Как, собственно говоря, и мы, - заметил Хейстингз. - Одностороннее упразднение Совета Безопасности было крайне сомнительным ходом. - Все это произошло задолго до тебя. _Приведи его_. - А при чем тут время? - усмехнулся Хейстингз. Агнес пренебрежительно отмахнулась, секунду помолчала и неожиданно разразилась невеселым смехом: - У тебя - Чен и Парламент, у меня - Гранди и ЛУК. - И они, само собой, уже спелись. - Возможно, - кивнула Агнес. - Но на этот раз дело зашло слишком далеко. Как это там в Писании: "око за око, зуб за зуб"? Выражение сероватых, как пасмурное небо, глаз заставило Хейстингза зябко поежиться. Перед ним мелькнуло видение Агнес со стилетом в руке, хладнокровно прицеливающейся под четвертое сверху ребро. Чье ребро? Он не мог отделаться от нелегкого подозрения, что, вполне возможно, его собственное. Дверь открылась. Агнес вскочила на ноги; было видно, что она с трудом сдерживает улыбку. - Плюнь на этих прохиндеев. Тут пришел человек, с которым тебе необходимо познакомиться. - Кто же это такой? - Твой внук. Кто?! - Я никогда... Ты хочешь сказать, у Джона и Риты... Но Агнес уже шествовала к двери. Тяжеловесный, одетый в красное немец остановился на пороге, настороженно оглядывая комнату - все ли здесь в порядке, можно ли пускать сюда подопечного. - Доктор Багшо! Вот же какие мы демократичные - охранникам две руки протягиваем. Фирменный знак директора Хаббард. - Директор? - изумился немец. А кто бы на его месте не изумился? Нет, уж этот-то громила никакой мне не родственник. Да и по возрасту он никак не годится Джону в сыновья. Тонкие, изящные пальцы Агнес вцепились в огромные, с детскую голову, кулаки немца. Она что-то говорила, но очень тихо - до Уиллоби долетали только бессвязные обрывки фраз: - ...Встречался с ней только однажды... рождественская вечеринка... долго беседовал... Теперь лицо охранника стало холодным и непроницаемым, как скала, его хриплый голос напоминал рокот далекой лавины. - Благодарю вас, директор. - Мы все соболезнуем вашей утрате, искренне разделяем вашу горечь - и негодование. - Заместитель Фиш сказал мне, что вопрос еще не закрыт. - Ни в коем случае. Понимающий кивок; на какое-то мгновение двое, стоящие у двери, застыли, глядя друг другу в глаза, без слов понимая друг друга. Способность Агнес порабощать мужчин ничуть не увяла с годами - если этот тип не был прежде преданным ее поклонником, теперь он таковым стал. Затем из-за спины немца появился долговязый юнец, с головы до ног обряженный в зеленое - словно гость из Шервудского леса. А может, дерево из этого самого леса. По розовой, совсем еще детской физиономии, смотрящей на Агнес сверху вниз, блуждала робкая, неуверенная улыбка. Парень был непомерно худой и непомерно высокий - под стать самому Хейстингзу, и даже повыше! Это впечатление усиливалось всклокоченной копной ярко-рыжих волос. Дорогой, от хорошего портного костюм ясно прорисовывал каждое ребро, каждый позвонок мосластого тела, да какого там тела - скелета. И чего это он выбрал себе такой кричащий - визжащий! - зеленый цвет? Совсем, что ли, сбрендил? Или дальтоник? Сын Джона и Риты? Возможно, согласился Хейстингз, вполне возможно. Но что бы там ни замышляла Матушка Хаббард, для чего бы она ни притащила сюда этого несчастного мальчишку, она не скажет сейчас правду, всю правду или хотя бы что-либо отдаленно напоминающее правду. Немец удалился, судя по всему, успокоенный этими загадочными соболезнованиями. Нескладный мальчонка получил для пожатия две руки и удостоился ледяной ослепительной улыбки. Немного помявшись, он неуклюже наклонился и тронул губами подставленную для этой цели щеку. Высокая, почти в средний мужской рост, Агнес не достигала и плеча своего внука. - Говорят, Седрик, у тебя была очень интересная прогулка. Мальчонка густо покраснел и потупился: - Прости, пожалуйста, бабушка. Я совсем не... - Простить? А за что тебя прощать? - Агнес развернулась и пошла к своему креслу. - Я тебя не послушался... - Конечно. Так поступил бы любой настоящий мужчина. Я очень рада, что мой внук - не какой-нибудь домашний хлюпик. - О! - Седрик облегченно улыбнулся, тремя длинными шагами догнал свою бабку - и застыл, увидев Хейстингза. - Ты знаешь, кто это такой? Отрицательное покачивание головы завершилось судорожным вздохом - есть лица, знакомые всем и каждому. - Генераль... Здравствуйте, сэр. Кивок головы, чуть не превратившийся в глубокий поклон. И тут до парня что-то дошло, костлявое лицо побелело, как полотно - полотно, густо покрытое россыпью тускло-желтых веснушек. - Уиллоби Хейстингз? Мой отец... Он с мольбой взглянул на бабушку. На женщину, которую считал своей бабушкой. А как оно на самом деле? Хейстингз не был ни в чем уверен. - Твоего отца звали Джон Хейстингз Хаббард. А это - твой дедушка. Уиллоби поднялся - поднялся медленно, ни на секунду не забывая о протезах, - и протянул Седрику руку. Мозолистая, с грязными ногтями лапа оказалась на удивление сильной. - Огромный почет для меня, сэр. Я никогда не догадывался. Глаза серые, очень широко расставленные, совсем как были у Джона, в глазах этих - вполне понятная обида. - Я тоже, малыш. Агнес, ты можешь нам что-нибудь объяснить? Очередное потрясение. Интересно, понимает ли старая лиса, что она делает со своей несчастной жертвой? Впрочем, парень молодой, в его годы и не такое можно вынести. Только очень опытный наблюдатель смог бы догадаться, что жесткая прямолинейность Хейстингза застала Агнес врасплох. - Твой, Седрик, отец не очень ладил со своим отцом. Именно потому доктор Хейстингз не был проинформирован о рождении внука. Я уважала волю твоих родителей, однако теперь ты уже взрослый и можешь сам принимать решения. Легко и непринужденно Агнес усадила Седрика посередине, - между собой и Хейстингзом. Предстояло избиение младенцев, однако, наблюдая за действиями этой высокой профессионалки, Уиллоби словно возвращался в старые добрые дни. Он уже почти не жалел, что приехал в Институт. - Мне очень лестно иметь двух таких выдающихся предков, бабушка... дедушка... - Парень попал в совершенно дикое положение, его голова непрерывно крутилась из стороны в сторону. - Расскажите мне, пожалуйста, про мамину семью. - Все это ты сможешь узнать у Системы, - твердо отрезала Агнес. - _Запускайте в зал_. И - ни слова больше. Игра в молчанку, понял Уиллоби, очередное испытание. Он пытался понять происходящее - и не мог, то ли из-за старости, то ли по какой другой причине. Присутствие предполагаемого внука приобрело неожиданно большое значение - ведь Агнес что-то там говорила о возможном унижении. Очень не хотелось быть пассивным участником непонятного сенсационного спектакля, замышленного старой интриганкой. А если взять и уйти - что тогда она? Не простит? Станет врагом? Возможно, это смешает все ее планы. А все-таки действительно эта зеленая жердина - внук, сын Джона? И как это она умудряется играть во столько игр одновременно? Странные соболезнования, эпохальная пресс-конференция, нежданное явление якобы внука: что это все такое - отдельные сюжеты или части единого целого? А как сюда относится то, язык сломать можно, химическое соединение? Или Джулиан Вагнер Гранди с его пресловутой Лигой ученых и конструкторов? Молчание становилось невыносимым: несчастный мальчишка беспокойно крутился, глядя то на свою, так сказать, бабку, то на своего, так сказать, деда; костяшки грязных лап, сжимающих подлокотники кресла, побелели. Ну вот, сейчас заговорит, подумал Хейстингз, заметив, что крупный, резко выпирающий кадык Седрика судорожно задергался. - Бабушка, а у тебя что, есть для меня работа? - Да, по связи со средствами массовой информации. Хейстингз едва не расхохотался. Вряд ли у кого на Земле были худшие отношения с информационными агентствами, чем у Агнес - и это ей нравилось. На тощей шее Седрика вздулись жилы. - Я всегда хотел стать разведчиком, как папа. Разведчиком? Да какой же чушью пичкала она мальчонку все эти годы? - Слышала я, слышала, - брезгливо скривилась Агнес. - Ты мне своей разведкой все уши прожужжал. Это у вас наследственное, не знаю только, от кого. Во всяком случае, не от меня. Вот такая же зацикленность на разведке и поссорила твоего папашу с твоим дедом. Врет, врет на все сто процентов - и хоть бы глазом моргнула! Спорить, возражать, говорить, что дело обстояло совсем не так? Но тогда можно испортить Агнес всю ее непонятную игру. Странно только, что старая хищница занялась такой легкой добычей, как этот мальчонка, - скорее всего, она готовит его на съедение кому-то другому. Седрик повернулся, с опаской взглянул на своего предполагаемого деда, затем нахмурился, встал, отодвинул кресло на пару шагов и снова сел. Поздновато, но все же неплохо - если учитывать обстановку. - Ты умеешь читать и писать? - поинтересовалась Агнес. - Конечно. Костяшки пальцев, вцепившихся в подлокотники, снова побелели. Где же это она прятала своего не известного миру внука - если, конечно, он и вправду внук? В питомнике, почти наверняка - в питомнике. А тогда зеленый - самый подходящий для него цвет. Читать-писать? Удивительно, что парень умеет связно говорить. - Вот и прекрасно! Я хочу приставить тебя к связям с общественностью. Чиверы говорят, что ты очень контактен. Ты нравился буквально всем - от рабочих на ферме до маленьких детей. Седрик Хаббард побагровел и мучительно сморщился - как сделал бы на его месте любой молодой парень. - Бабушка, но я же... - Например, - твердо оборвала его Агнес, - у нас бывают важные посетители. Сегодня вот приезжает некая принцесса, а значит, кто-то должен ее сопровождать по Институту и все такое прочее. Твоя, кстати, ровесница. Рот Седрика беззвучно распахнулся. Как у рыбы, вытащенной на песок, посочувствовал Хейстингз. А принцесса - еще один элемент все той же игры. Нетрудно, кстати, догадаться, откуда приедет эта принцесса. И в такой-то момент старая карга рискнула привлечь к себе внимание информационных агентств! Поразительно, просто поразительно! Скорее всего, она задумала какой-то отвлекающий маневр - что-нибудь дикое, кошмарное. У Хейстингза упало сердце - только полный, законченный идиот может довериться Агнес Хаббард, когда у нее такое настроение. Эта сумасшедшая баба способна на все. Негромкое предостерегающее "дзинь!", и на дальней стороне пятиугольного стола появилась голограмма пухловатого человека с бледным, одутловатым, каким-то недопеченным лицом и волосами, поблескивающими, как вороненая сталь. - А... - кивнула Агнес. - Седрик, я хочу познакомить тебя с ответственными сотрудниками Института. Это - заместитель директора Фиш, возглавляющий Службу безопасности. Седрик вскочил на ноги, перегнулся через стол, протянул руку для приветствия - и только тут понял, что выставляет себя идиотом. - Доброе утро, господин Генеральный Секретарь, - масленым голосом пропел Фиш. Масленым, как купоросное масло [или олеум, - концентрированная серная кислота]. - Господин Хаббард? Надеюсь вскоре встретиться с вами во плоти. Насколько я понимаю, вы намерены посетить Кейнсвилл в самом ближайшем будущем. - Э-э-э... - Седрик густо побагровел и взглянул на свою бабку (?). - Завтра, - кивнула Агнес. - Завтра, сэр. Лицо Лайла Фиша оставалось безобидным и невыразительным, как тарелка манной каши. Он подслеповато вглядывался в Седрика сквозь чудовищно толстые очки, не дающие рассмотреть его собственные глаза (что и являлось, если верить злопыхателям, единственным предназначением этого оптического прибора). Он был по-собачьи предан Агнес. И он был одним из трех на Земле людей, вызывающих у Уиллоби Хейстингза искренний страх. Ловкий убийца со слащавой, почти подобострастной улыбочкой. Едва закончился ритуал взаимных приветствий, как прозвучало новое "дзинь!", появилась новая голограмма, и все повторилось. За последние годы Рудольф Мур совсем высох и обесцветился. Впрочем, он и всегда был тихим, совершенно непримечательным - блестящий финансист, создатель и руководитель грандиознейшей в истории человечества сети взяток и подкупа. Пламя звезд, струящееся сквозь трансмензор в Кейнсвилл, давало энергию всей земной цивилизации, и, как однажды прикинул Хейстингз, по крайней мере десять процентов прибыли распределялись Муром налево, в обход всех законов и учета. Уже четверть века этот поток грязных денег помогал им всем - Хейстингзу в особенности - удержаться на вершине власти. На верху кучи яростно рычащих, рвущих друг у друга горло собак. Царскую волю Агнес воплощала в жизнь команда из четырех помощников, известных в Институте как "всадники". Впрочем, один из "всадников" был в действительности всадницей; она появилась в кабинете лично - после того, естественно, как ее немец обследовал помещение на предмет возможных опасностей. В молодости Мэри Уитлэнд являла собой истинное воплощение Матери-Земли. Каждый сталкивающийся с ней мужчина мгновенно преисполнялся уверенности, что эта огромная, черная, откровенно чувственная красавица прямо-таки рвется его изнасиловать. Театр, не более - ооновская Служба безопасности, знающая все про всех, уверенно утверждает, что Мэри и по сю пору девушка. Старомодная галантность заставила Хейстингза встать, несмотря на страдальческие протесты протеза. А все-таки только ли потому женщины сохраняются много лучше мужчин, что тратят больше денег на ремонтные работы, или есть тому какая-то более глубокая причина? Мэри Уитлэнд была неподвластна годам. От ее приветственных воплей закладывало в ушах, как от рева стартующей ракеты, на черном лоснящемся лице цвела широчайшая улыбка. Раскинув массивные руки, она подбежала к Генеральному Секретарю ООН и заключила его в страстные объятия. При виде такой сцены, внутренне усмехнулся Хейстингз, неподготовленному человеку впору скромно потупиться, чтобы не мешать встрече изголодавшихся друг по другу любовников. А вот что бы делал тот неподготовленный человек на моем месте? - Ну как же здорово, что ты, Уилл, к нам приехал, - раз за разом повторяла Мэри, не выпуская Генерального Секретаря из объятий, прижимаясь щекой к его груди, молотя его по спине. - Это ж сколько мы не виделись! Ну какой же ты молодец, что приехал... Единственный в кабинете неподготовленный человек, Седрик, стоял все это время с отвисшей челюстью и взирал на происходящее круглыми, как пуговицы, глазами. Именно он и стал следующей жертвой экспансивной помощницы своей бабушки. - Ну какой же ты красавчик! - возопила Мэри, бросив изрядно помятого Хейстингза. - Иди сюда, мамочка тебя поцелует! Седрик отважно шагнул вперед - и тоже получил обработку по полной программе. Интересно, что бы было со мной, попади я в подобную ситуацию в его возрасте? - спросил себя Хейстингз и не смог ответить - мозг отказывался мыслить о немыслимом. И ведь все это задумано заранее - у Агнес случайностей не бывает. Проверка? Чего проверка? И зачем? И кому она нужна, эта проверка? Во всяком случае, не самому парню. Откуда-то из давних университетских времен всплыл полузабытый технический термин - и Хейстингз поежился. _Испытание на разрыв_. Теперь пустовало всего одно кресло. Марвин Бибер, первоначальный заместитель директора по оперативной работе, два года как сошел в могилу, - еще одно напоминание о быстротечности времени. На его место поставили... Хейстингз ни разу не встречал еще этого человека и даже не помнил его имени. А вот Седрик помнил - он разве что не рухнул на колени, когда, после осмотра кабинета очередным охранником, в дверях появился четвертый заместитель директора. Высокий и широкоплечий, украшенный умопомрачительными усами, одетый (безо всякой, собственно, сейчас надобности) в свой непременный комбинезон разведчика, Грант Девлин был живой легендой. Легенду эту он создал сам, поддерживая - в отличие от Агнес - великолепные отношения с информационными агентствами. Исследователь десятка экзотических миров, герой яростных (и великолепно отснятых) схваток с кошмарными чудовищами - кто же еще мог занять опустевшее после смерти Бибера кресло? Не ожидая формальных представлений, он пересек кабинет, пожал Хейстингзу руку (излишне крепко) и сообщил, что весьма польщен и так далее (излишне громко). А затем, с пресловутой своей харизмой наперевес, бросился в атаку на и так поверженного в благоговейный трепет Седрика. - Говорят, ты стреляешь. Снайпер? Седрик кивнул - так резко, что стукнул отвисшей челюстью о ключицу. Великий первопроходец слышал обо мне? Не может быть! - Я немножко упражнялся с лазером, сэр. - Грант! Для тебя я просто Грант. Это великолепно! И когда ты, Седрик, отправляешься в Кейнсвилл? - Завтра... Грант. Девлин подмигнул, широко размахнулся и шутливо ударил Седрика в плечо. - Ну а как ты насчет поохотиться? Мы всегда стараемся иметь под рукой планету с хорошей дичью. Крупная дичь. _Очень_ крупная дичь. Твари, рядом с которыми динозавры - что твои кролики. - Вот так-то, Грант, ты обучаешь моего внука строгому соблюдению правил. - Голос Агнес звучал не очень осуждающе. - А-а... ну да! Правила! Ясное дело, мы не имеем права устраивать частные охотничьи экспедиции, так ведь? Девлин снова подмигнул; в глазах Седрика светился восторг. Хейстингз окончательно решил, что ему не нравится Грант Девлин, великий первопроходец и непревзойденный охотник. Голограммы Мура и Фиша, сидевшие на дальних сторонах стола, сохраняли олимпийское спокойствие; живые Уитлэнд и Девлин тоже заняли свои места, словно исключая Хейстингза и Седрика из замкнутого круга заговорщиков. - Система сообщает, что репортеры уже собрались, - ослепительно улыбнулась Агнес. - Уилл, а не хотите ли вы с Седриком пройти в зал? Мы тут перекинемся парой слов и тоже спустимся. - Ну конечно, - с преувеличенной готовностью согласился Хейстингз, хотя какой-то темный, древний инстинкт в голос вопил, предупреждая об опасности. Агнес обратила свой царственный взор на мальчика: - А для тебя, Седрик, это будет хорошей тренировкой. Пресс-конференция важная; думаю, к нам заявятся все звезды первой величины. Глаза Седрика расширились: - Прямо сюда? Сами? - Ограничившись голограммами, они лишили бы себя возможности лакать мое шампанское. - Да, конечно. Что, и такие, как Пандора Экклес? Как Питер Квентин? - Да, да, все до единого. Тебе нужно с ними познакомиться. Кроме того, я хотела бы, чтобы ты коротенько представил мое выступление. В серых глазах - дикий, панический ужас. Однако, к полному восхищению Хейстингза, уже через секунду Седрик успокоился, взял себя в руки. - Хорошо. Только ты, бабушка, скажи мне, что там нужно говорить. Неплохо, очень даже неплохо (из четырех возможных ответов выбран единственно верный). Если Агнес всерьез решила взнуздать этого жеребенка, нужны средства пожестче - впрочем, за ней не заржавеет. Новая ослепительная улыбка, на этот раз - адресованная Хейстингзу: - Ты там сообрази для него что-нибудь, хорошо? Императрица приказывает удалиться и не отвлекать ее всякой ерундой. Хейстингза охватило почти непреодолимое желание выйти из этой игры. Никогда еще не чувствовал он себя таким уязвимым - и никогда еще Агнес не вызывала у него таких опасений. Под ее напускным спокойствием клокотало непривычное, совершенно непонятное возбуждение. Но шанс что-то сказать, что-то сделать быстро исчез - Седрик бросился открывать перед своим предполагаемым дедушкой дверь. И откуда бы это у мальчика хорошие манеры? В питомниках такому не очень-то обучают. Неужели нахватался сам, из телевизора? Тогда он, пожалуй, поумнее, чем можно подумать. Проходя мимо Седрика, Хейстингз почувствовал на себе оценивающий взгляд и непроизвольно выпрямился, расправил плечи. - Два, запятая, сколько? Седрик смущенно побагровел, словно его застали за чем-то неприличным. - Д-д-д-ва, запятая, ноль пять, сэр. Красные и синие телохранители, сидевшие в приемной двумя отдельными враждебными группами, дружно вскочили на ноги. - На пресс-конференцию, - сказал Хейстингз вожаку синих; синий молча зыркнул на свеклообразного Багшо, и конвой выстроился в боевой порядок. В коридоре Хейстингз обернулся и окинул взглядом своего тощего, как смертный грех, спутника. - Высокий ты, выше, чем я в твои годы. - Ну разве что немножко, сэр, - галантно возразил Седрик, однако лицо его сияло нескрываемой гордостью. - Хорошенькое "немножко", - улыбнулся Хейстингз. - Я тогда хвастался, что во мне шесть футов шесть дюймов - это чуть меньше двух метров, - но дотягивал до этой цифры только по утрам, и то не совсем. Ты же, наверное, знаешь, что утром рост больше? Он никогда не был таким высоким и тем более таким тощим, как этот ходячий скелет. Одежда в обтяжку тоже делала свое дело - малец был похож на огородное пугало. - Нет, сэр. - Да не шагай ты так быстро, - взмолился Хейстингз. - Раньше чем через полчаса твоя бабушка не появится, можешь быть уверен. Так что спешить нам некуда. Да, так вот. К вечеру человек немного укорачивается - хрящи сжимаются и всякое такое. И с возрастом тоже укорачивается. А еще я потерял пару сантиметров при замене настоящих ног на эти ходули. Нужно думать, Седрик только теперь заметил, что дедушка прихрамывает. Он нахмурился и сменил тему разговора. - А что я там буду делать, на этой конференции, сэр? - Просто встань около трибуны. Подожди, пока тебя заметят. А потом скажи что-нибудь вроде: "Уважаемые гости, леди и джентльмены - директор Хаббард". Кричать не нужно, Система усилит твой голос, так что все услышат. - И это что, все? - облегченно вздохнул Седрик. Нет. Можешь быть уверен, что это - не все. Далеко не все. - Да. Насколько я понимаю. Седрик радостно кивнул - и перешел на очередную тему: - Сэр, а вы не могли бы рассказать мне про отца? Вот и вертись как хочешь. Хейстингза так и подмывало ответить: "А не мог бы _ты_ рассказать мне, что ты о нем уже знаешь?" Однако он ограничился неопределенным: "К сожалению, я довольно мало с ним встречался. Так уж сложилась жизнь". Они подошли к эскалатору и остановились. Обоих цветов охранники занялись поисками мин и прочих ловушек. - Твоя бабушка - замечательная женщина. Ты хорошо с ней знаком? - Знаком? Да я же ее раньше и не встречал, только что по коммуникатору! Вы же сами виде... - Седрик прикусил язык и резко изменил тон: - Но она часто мне звонила, очень часто, почти каждый месяц. Многим нашим ребятам вообще из дома не звонили. Совсем никогда, даже на Рождество. Агнес работала над этим парнем лет двадцать или около того, и теперь вводит его в игру. Важные карты выкладываются на стол только в самый критический момент. - Да, замечательная женщина, - повторил Хейстингз. - Мы познакомились с ней... да когда же это было? В девяносто девятом, наверное, - когда ее выдвигали на Нобелевскую премию. Какая женщина! Великолепный аналитический ум, стальная воля - и при этом внешность заметно лучше средней. Хейстингз обладал гораздо большим опытом, и все равно Агнес сделала его как маленького. Интереснейшее было время, особенно что касается политики. На мировую сцену вырвалось первое поколение по-настоящему эмансипированных женщин, женщин, с младых ногтей привыкших ни в чем не уступать мужчинам, однако каждое явление неизбежно порождает побочные эффекты. Триумфальное шествие женщин наново ввело в мировую политику исчезнувший было из нее сексуальный фактор - ввело в масштабах, невиданных со времен маркизы де Монтеспан [(1640-1707) - фаворитка Луи XIV] и Марии-Антуанетты. Этот-то жердина и имен таких, скорее всего, не слыхал. Уиллоби был тогда тридцатидвухлетним парнем, высоким и - когда не лень - агрессивно сексуальным. В любовных своих интригах он проявлял изобретательность и безграничную, вполне осознанную аморальность. Для полной коллекции у него имелась и пара вполне легальных, юридически оформленных связей. Именно в постели заработал он продвижение по службе, заслужив, как хихикали в кулуарах ОО