ть мне на босую левую ногу.  Я  поджал  ногу,  схватившись  за  нее
обеими  руками,  и  запрыгал  на  другой  ноге,  сдавленно  бормоча  нечто
маловразумительное на  дразильянском,  йоркобинском  и  даже  вуззианском.
Когда я снова обрел способность  говорить  более  или  менее  внятно,  она
возилась со ставнем. Упорная женщина.
   - Что, - прохрипел я сквозь слезы, - что это ты делаешь?
   - Ключ от конюшни над дверью. Фриц не видит этого  окна  от  поленницы.
Как только он  вернется  в  дом,  ты  побежишь  туда  и  возьмешь  лошадь.
Возможно, ты не успеешь оседлать...
   - Я? Украсть коня? В такую ночь? Госпожа моя, и ты считаешь, что я...
   - Разве не  это  ты  собирался  сделать  в  прошлый  раз,  нет?  -  Она
повернулась ко мне, демонстрируя раскрасневшиеся щечки.
   - Я тогда спешил. Но теперь ты сама предлагаешь  мне  коня,  а  это  не
интересно. Нет, я ни за что не уеду отсюда без тебя, мой бесценный  горный
цветок.
   - Омар! - От тревоги в ее голосе могло разорваться сердце. - Фриц убьет
тебя!
   - А вот и не убьет! Утром я заставлю его облобызать мои башмаки.
   - Ни за что! Конечно, это неплохие башмаки, но ему они будут малы.
   - Да нет, на моих ногах!
   Она недоверчиво фыркнула.
   - Если ты сам в это веришь, они и тебе малы.
   Я протянул к ней руки.
   - Скажи, ты ведь откликнешься на мою любовь? Хотя бы для того, чтобы  я
умер счастливым?
   - Вот безумец! Но ты возбудил мое любопытство.
   - Я, пожалуй, промолчу о том, что возбуждаешь ты!
   Она рассмеялась и взяла мое лицо обеими руками. Результат оказался  еще
более восхитительным, чем я ожидал.  Ее  поцелуй...  Должно  быть,  хромая
обратно в гостиную, я улыбался как идиот.
   Что ж, идея была неплоха, но  не  сработала  бы.  Стоило  бы  Фрицу  по
возвращении не застать меня в доме, он молнией бросился бы  на  конюшню  -
прежде, чем я успел бы отпереть ее, не говоря уже  о  том,  чтобы  вывести
коня. И потом, я все равно не собирался убегать отсюда.
   Служанка спускалась по лестнице, прижимая к груди маленький  деревянный
ларец. Самое время начинаться новой истории.
   Свет от фонаря упал на нее. Я увидел припухлость под нижней челюстью, и
вдруг многое стало совершенно очевидным.



        19. РАССКАЗ СЛУЖАНКИ

   - М-меня зовут Розалинда... надеюсь, что  вам  понравится...  хотя  еще
меня знают как Хайди. Я работаю... то есть работала до...  несколько  дней
назад... горничной в доме маркграфа фон дер Краффа. То есть не в замке,  а
в его городском доме, в Гильдербурге.
   Мою маму звали Розалинда, она и меня так назвала. Она всегда звала меня
просто Рози. У кухарки, что была после нее, была дочка, так ту тоже  звали
Розалинда, вот я и думаю, что меня стали  звать  Хайди,  чтобы  с  ней  не
путать.
   Мой отец был царевич, так что я и есть настоящая царица Верлии.
   Отца своего я вовсе не помню. Помню только, как мама говорила, что  был
он солдатом, наемником и помер, раненый стрелою при осаде Хагенварка.  Это
все было еще до того, как мать моя пришла в Гильдербург, так что никто его
и не помнит вовсе. Ну, из тех, кого я знаю. Я даже не знаю, как его  звать
было, когда он был в солдатах. Мама никогда  об  нем  не  рассказывала,  а
может, это я не помню. Я ведь тогда маленькая была  совсем.  Ни  того,  на
кого он был похож, ничего такого. Она говорила только, что он у нее был из
благородных, а вот того, как они повстречалися, ничего такого не говорила.
Она всегда плакала, как вспоминала об нем.
   Я и ее-то не очень чтобы помню. Она казалась мне такой красивой, но мне
говорили, всем детям кажется, что ихняя мать самая красивая.  У  нее  были
темные волосы и темные глаза. Кажись, она была  еще  высокая...  не  помню
точно. Она померла от чахотки. Я тогда, наверно, была совсем маленькая,  я
только помню, что однажды ее не увидела больше.
   Меня растили другие слуги, хотя они, наверно, сказали  маркграфине  обо
мне, а она позволила оставить меня. Она добрая,  правда?  Не  каждый  ведь
позволит, чтобы в доме бесполезная сирота росла? Я замка ихнего ни разу не
видела, то есть не помню такого, но городской дом у них большой, а замок -
тот еще больше, так мне говорили. Я живу... то есть жила... на чердаке, но
зимой нам позволяют спать на кухне, там теплее.
   Ну, как я выросла, так начала  работать  за  кров  и  пропитание.  Мыла
кастрюли... ну и полы тоже. Я девушка честная. Я стараюсь как могу,  чтобы
мной были довольны. Кухарка меня часто хвалит за хорошую работу, не то что
некоторых. Она мне даже деньги доверяет и отпускает за покупками на рынок,
И я не позволяю садовникам и лакеям, чтобы они приставали.
   Как-то раз, это  летом  было,  приключилась  одна  странная  вещь.  Вы,
наверно, не поверите, но капитан Тигр и ее светлость меня порасспросили  и
теперь верят. Я девушка честная, я врать не буду.
   Маркграф и маркграфиня уехали из города в ихний замок, а  мы  принялись
за весеннюю уборку, это мы каждый год так убираемся, как они уедут. Ну,  в
других-то домах это раньше делают, но это все потому, что мы ждем,  покуда
маркграф уедет. Прислуга из других домов над нами смеется, мол, мы  всегда
поздно спохватываемся, да только мы убираемся ничуть не хуже ихнего.
   Значит, в то утро помогала я Карлу и фрау Мюллер убираться в комнате  у
молодого господина, вот она меня  и  послала  с  ящиком  зимних  одеял  на
чердак. То есть не на тот чердак, где прислуга спит. Тот в западном крыле,
а этот - в южном, и там хранят всякое добро, и там всегда темно  и  воздух
спертый, и  я  всегда  боюсь  нацеплять  паутины  на  чепец.  Фрау  Мюллер
ругается, если что. Там полно всяких ящиков, и сундуков, и разного  добра,
и оно там хранится уже много  лет.  Ну,  нашла  я  место  для  ящика,  что
принесла, и поставила его биркой наружу - это фрау Мюллер так велит, - и я
не тратила там время зря, а пошла обратно на лестницу,  а  как  спустилась
немного, кто-то со мной и заговорил.
   - Хайди, - говорит, так тихо-тихо.
   Я спрашиваю: "Кто там?" - а у самой сердце-то тук-тук.
   - Твой друг, Хайди, - отвечает, тихо, но все слышно. - Я тебе  кой-чего
важного сказать должен.
   Вот я и спросила:
   - Это ты, Раб, шутки шутишь? - Ну, я думала, что это поваренок. У этого
парня только шутки на уме, это кухарка так говорит.
   А голос и отвечает:
   - Нет, - говорит. - Возвращайся, -  говорит,  -  вечером,  когда  будет
время послушать, потому как я тебе много чего скажу такого важного.
   Ну, тогда я, значит, подумала, что это, должно  быть,  Дирк,  лакей.  У
него на уме штучки похуже, чем у Раба, вот я и говорю, вроде как ему:
   - Думаешь, Дирк, так меня и провел? Выходи-ка, - говорю, - пока я  тебя
здесь не заперла!
   Но никто так и не вышел, вот я и спустилась, а дверь заперла -  я  ведь
все думала, что это Дирк, вот и решила, что  поделом  ему,  пусть  посидит
взаперти. Потом я услышала, как Дирк с Анной  хихикают  в  углу  бельевой,
стало быть, это не он был, а потом я вроде как обо всем этом забыла до тех
пор, как спать легла. А как легла, так вспомнила, что дверь-то заперла,  и
стала думать, что это я, может быть. Раба там оставила. А в том крыле ведь
никто и не живет, как господа уедут. Я все  печалилась,  что  вот  заперла
Раба и он там кричит-кричит, а его до зимы так и не услышит никто.  И  как
вспомню, я ведь до самого вечера его не видела, даже за ужином, а чтобы он
обед или ужин пропустил, такого не бывает. Это я только  назавтра  узнала,
что кухарка его словила в кладовке, где он в варенья залез, да заперла его
в погреб без ужина, а тогда я этого и не знала вовсе, а  только  лежала  и
все не спала, а печалилась. Ну  и  допечалилась  до  того,  что  встала  -
потише, чтобы Анну не разбудить, - и надела халат, и пошла на  цыпочках  в
то крыло.
   Вот я шла на цыпочках и все боялась, что меня фрау Мюллер поймает - она
ведь решила бы, что это я словно распутница какая иду к Дирку или еще кому
из парней, и тогда выгнала бы меня вон из дома, как уже бывало кое с  кем.
Но я дошла до двери на чердак, и отперла ее, и отворила тихо, и говорю:
   - Раб? - говорю. - Выходи давай!
   И тут этот странный тихий голос как скажет:
   - Хайди, - говорит, - никакой я вовсе не Раб, и не Дирк,  и  вообще  не
лакей, и не садовник, и не конюх. Мне тебе кой-чего важного сказать надо.
   Тогда я ему и говорю:
   - Тогда рассказывай, а то я по лестнице подниматься не буду.
   - Тебя зовут Розалинда, - говорит голос, - и твоя мать была царевна,  а
отец - царевич, а ты сама будешь править царицей над дальнею страной.
   - Раб, - отвечаю, - если ты сейчас же  не  спустишься  оттуда,  я  тебя
снова запру. Будешь знать, как чепуху нести.
   - У тебя, - говорит голос, - есть родимое пятно.
   И он сказал, где оно, да на что похоже, и тут уж я поняла, что  никакие
это не Дирк, или Раб, или кто еще из наших, я ведь девушка честная!
   Тут я так напугалась, что аж дух захватило.
   - Ты откуда все это знаешь? - спрашиваю.
   А он и отвечает:
   - Я, - говорит, - бог твоих отцов. Я знал твоего отца, и его отца тоже,
и кто там был до них, и они все были цари, а ты, значит, будешь  королева,
то есть, я хотела сказать, царица.
   Ну, я так стояла и слушала, пока не замерзла, а как замерзла, поднялась
на чердак да завернулась в одно из одеял, что  только  днем  сама  туда  и
сносила, и села, и все разговаривала  с  этим  голосом,  покуда  не  стала
засыпать совсем с усталости-то. Тогда этот голос послал меня спать.  А  на
следующую ночь я снова  туда  пришла,  и  на  следующую  тоже,  и  он  все
рассказывал мне всякого такого про меня и про страну,  в  которой  я  буду
царицей.
   Он сказал, что звать его Верл, а на третью  ночь  он  сказал,  где  его
искать, и оказалось, что это такой голубок фарфоровый на высокой  полке  -
маленький и весь в пыли. И он сказал мне, чтобы я взяла  его  с  собой,  и
положила под подушку, и тогда он будет говорить со мной  по  ночам,  когда
Анна - мы с ней живем... то есть жили в одной комнате -  заснет,  и  тогда
мне не нужно будет ходить каждую ночь на чердак. И Верл сказал  мне,  что,
если я его возьму, это будет не как если бы я его украла. Все равно он был
мамин. Или это мама была его, он ведь бог... или не он, а она, но это,  он
сказал, без разницы. Он  сказал,  это  все  равно  как  украшение,  а  это
украшение было мамино, а до того папино, значит, теперь оно мое по  праву,
а не маркграфа вовсе.
   Но Верл сказал, он не может говорить ни с кем, только со мной, вот он и
сказал... сказала, чтобы я его... ее днем прятала как  следует,  в  месте,
какого я и не знала раньше, даже не догадывалась.
   Но ночью я клала его под подушку и лежала, а она мне все про мою  семью
рассказала.
   Мой отец был сын царя, которого  звать  было  Быстроклинок.  Отца  было
звать Звездоискатель, и он влюбился в мою маму, а она была из  благородных
и красивая, как мне всегда казалось, и ее звали Свежероза.
   Царевич Звездоискатель сказал Свежерозе, что любит ее и женится на ней.
Свежероза попросила времени подумать, но он все уговаривал ее  и  говорил,
что любит только ее и что  будет  ей  всегда  верен,  и  они  договорились
пожениться. Тогда царевич пошел к царю и попросил его разрешения.
   Но царь Быстроклинок ему не разрешил.  Он  сказал,  что  Звездоискатель
должен жениться на иностранной царевне, чтобы их  царства  сдружились.  Он
сказал, что эта царевна уже едет в ихний город, Утом,  на  помолвку,  хотя
еще слишком молода, чтобы идти замуж. Но  это,  он  сказал,  без  разницы,
потому как и Звездоискатель слишком молод, чтоб жениться.
   И тогда Звездоискатель опечалился, потому что не  знал,  как  объяснить
все это Свежерозе. Тогда он пошел в молельню, где они держали своего бога,
всю в серебре и рубинах. А бог был, конечно, Верл. Царевич стал на колени,
и стал молиться, и рассказал Верлу все свои печали.
   - Ты прав, а твой отец не прав, - сказал ему Верл. - Свежероза  тебе  в
самый раз пара, а у той малолетней царевны кровь поганая. Приведи мне сюда
царя.
   Звездоискатель пошел и сказал своему отцу, что бог его  зовет  к  себе.
Царь Быстроклинок пошел и выслушал бога, только сперва заставил его  ждать
несколько дней. Но так  и  не  передумал.  С  помолвкой,  он  сказал,  уже
договорились, а нарушить ее - значит, будет война. И еще он сказал,  чтобы
ихние семейные боги не лезли в политику, потому как это царское  дело.  Он
приказал, чтобы Свежерозу прогнали из дворца в замок у моря под  названием
Зардон.
   Тогда  царевич  снова  пошел  молиться  Верлу.  На  этот  раз  тот  как
рассердится на царя! Бог сказал... сказала, чтобы Звездоискатель забрал ее
из дворца. Он сел на коня и уехал один, только бога с собой взял, как  тот
ему сказал. Он... она отвела его туда, где держали взаперти Свежерозу. Они
вдвоем и сбежали. Их поженил  сам  бог.  Царь  повелел  поймать  их,  чтоб
смотрели все корабли и горные перевалы, но у них с собой ведь был бог, вот
он им и помог, и так их и не поймали.
   Они долго ехали на север, пока не попали в  Фолькслянд.  Звездоискатель
стал наемником, а Свежероза стала матерью, то есть это когда я родилась. И
тогда он ушел на войну, а  своего  бога  Верла  оставил  охранять  жену  и
ребенка, а потому как при осаде Хагенварка у него с собой  не  было  бога,
его и ранили стрелою в плечо, и он помер от горячки.
   Тогда моя мама сменила имя на Розалинду, ведь Свежероза в нашей  стране
имя редкое. Она устроилась кухаркой к маркграфине.  И  когда  я  была  еще
маленькая, она поехала раз в замок, а бога, Верла, забыла  в  городе.  Вот
она и заболела чахоткой и померла.
   И всю мою жизнь бог ждал на полке на  чердаке,  пока  я  вырасту  и  он
сможет заговорить со мной, когда я буду там одна. И он сказал  мне  это  и
еще много всего.
   Он... она сказала мне, что гадкий  царь  Быстроклинок  умер,  и  что  в
Верлии нет больше царя, и что я - законная ихняя царица. Еще она  сказала,
что было такое пророчество,  что  дочь  Звездоискателя  найдут  за  горами
Гримм. Она сказала мне, что в Гильдербург приехал человек  искать  меня  и
что мне надо пойти и сказать ему, что это он ищет меня.
   Ну... я тогда очень испугалась и  сказала,  что  не  пойду  и  не  буду
говорить с чужим мужчиной. Тогда Верл сказал, чтобы я сказала кухарке  или
фрау Мюллер, чтобы они поговорили с ним за меня, а я сказала, что они  мне
не поверят, и не пошла. И каждую ночь бог говорил мне, чтобы я пошла, а  я
все отказывалась.
   А потом бог сказал, что этот человек  назавтра  уедет  и  что  это  мой
последний шанс. И тогда я оделась поскромнее, и надела пальто, и  положила
Верла в карман,  и  спустилась  по  лестнице  тихо,  словно  какая  дурная
женщина. Я никогда так раньше не делала. Я отперла черный ход, хотя у меня
руки так дрожали, что я боялась, что не открою дверь. Я вышла и  побежала,
куда сказал мне Верл, а потом он... она сказала мне остановиться. Там  был
дом, и в окнах горел свет, хотя было уже поздно.
   И я стала ждать в тени, и потом подъехала карета, и  вышел  мужчина.  Я
его никогда раньше не видела.
   - Ну, Розалинда! - сказал Верл, и тогда я побежала к нему.
   - Капитан Тигр! - сказала я. - Это я та царица, которую вы ищете!
   А потом я лишилась чувств.



        20. ИНТЕРЛЮДИЯ

   Это было просто ужасно. Не буду говорить о том, как  она  заикалась,  о
долгих паузах и негромких подсказках старухи, когда  та  замолкала  совсем
уже безнадежно. Даже если бы я не заметил ее  зоб,  я  все  равно  мог  бы
догадаться, что она слабоумная, - хотя бы по тому, как она говорила. Когда
она договорила до конца, все мы  скорбно  нахмурились.  Лампа  догорела  и
погасла; огонь в камине  тоже  был  на  последнем  издыхании.  Вокруг  нас
сгустилась темнота.
   Похоже, сама Рози верила в то, что говорила. Впрочем, она и не могла не
верить в это, ибо самой ей такое  ни  за  что  бы  не  придумать.  У  меня
достаточно опыта, чтобы распознать обман. Я мог  ей  поверить.  Я  не  мог
поверить только в то, что  она  рассказала  правду.  Неужели  ее  спутники
верят? Это ведь невозможно!
   Старуха перегнулась через капитана Тигра и погладила Рози по  руке.  За
всю ночь это было самое заметное ее движение. У меня  на  глаза  аж  слезы
навернулись.
   Несколько  минут  все  молчали.  Возможно,  все,  как  и  я,   пытались
представить себе эту трогательную дурочку на троне Верлии. Это  тоже  было
невозможно, если только ее не будут использовать как марионетку -  выдадут
за  какого-нибудь  сообразительного  молодого  дворянина,  который  сможет
держать власть в своих руках и не будет испытывать брезгливости, ложась  с
этой слабоумной в постель.
   Не эту ли игру задумали капитан Тигр и его госпожа? Не натаскали ли они
эту беднягу для  роли  в  этой  игре  в  надежде  выдать  ее  за  законную
наследницу, чтобы править страной через ее голову? Я  был  о  них  лучшего
мнения. И потом, это ведь не обычная история с пропавшим наследником. Как,
интересно, надеются они добиться того, чтобы Хол признал самозванку?
   Между мной и девушкой все еще сидел нотариус. Он повернулся ко мне, и я
прочитал у него на лице те же сомнения. Он слегка вырос в моих  глазах.  Я
покосился на купца, на актрису, на менестреля и увидел ту же жалость  -  и
ту же брезгливость.
   Сама Рози вернулась  тем  временем  в  свое  обычное  состояние  тупого
безразличия, она опустила голову и в оцепенении замерла, как и до того,  -
добавились только ларец у ее ног и маленькая фарфоровая птичка на коленях.
   Первым, конечно же, заговорил бургомистр. Впрочем, он не  стал  тратить
время зря, нападая на беспомощную девушку, а принялся прямо за  старуху  -
она, несомненно, и была движущей силой этого заговора.
   - Не хотите ли вы объяснить вашу роль во всем этом, сударыня?
   Старая дама передернула плечами и  продолжала  смотреть  в  огонь.  Ей,
должно быть, шел уже восьмой десяток, и эта бесконечная ночь исчерпала  ее
силы.
   - Как вы могли бы догадаться, я родом из Верлии, - проскрипела  она.  -
Мне больно видеть, как страна катится к  гражданской  войне...  ассамблея,
раздираемая распрями... города, отстраивающие  старые  стены...  Когда  до
меня дошли вести о пророчестве Хола, я подумала, чем я могла бы помочь.  Я
слышала о капитане Тигре и наняла его в помощники.
   - Но почему вы? Женщина  ваших  лет,  отважившаяся  на  такое  нелегкое
путешествие? Что-то очень уж рьяный у вас патриотизм, сударыня!
   - Мои сыновья оба в армии.
   Он подождал, но она не добавила больше ничего.
   - Если вы провозгласили эту судомойку своей законной царицей, почему бы
тогда не одеть ее согласно чину? - Он и не думал скрывать крайнюю  степень
недоверия.
   - Ради ее же безопасности, - ответила старая дама все  тем  же  усталым
шепотом, - до  тех  пор,  пока  мы  не  прибудем  в  Верлию  и  не  сможем
рассчитывать на более надежную защиту,  разумно  сделать  вид,  будто  она
просто моя служанка. Она не возражала.
   Еще бы Рози возражала!  Она  выполнила  бы  все,  что  повелела  бы  ей
"госпожа". Даже сейчас она, похоже, не замечала, что разговор идет о  ней.
Впрочем, главное заключалось в том, что она неспособна  была  быть  никем,
кроме служанки, так что начать оказывать ей царские  почести  означало  бы
лишить ее остатков разума.
   Бургомистр Йоханн обратил свой праведный гнев на солдата.
   - Вы верите в эту сказку, капитан?
   - Верю.
   - Сопливая девчонка из прислуги подбегает к вам на улице, заявляя,  что
она ваша царица, и вы ей верите? Вот просто так? -  Учитывая  то,  что  он
обращался к единственному вооруженному человеку в помещении, купец заметно
рисковал.
   - Не совсем так, - с расстановкой ответил Тигр. - Мы отнесли ее обратно
во дворец маркграфа и привели в чувство. Она замерзла до полусмерти  и  до
смерти перепугалась... того, что натворила. Мы вытянули из нее  весь  этот
рассказ - не столько, сколько вы слышали сегодня, но достаточно для  того,
чтобы возбудить наше любопытство. Мы задали ей кое-какие  вопросы.  Ответы
изрядно удивили нас. На следующий день мы спросили еще кое-что. Мы  навели
справки в ее окружении.
   - Но главная свидетельница - вот эта игрушка? - фыркнул Йоханн.
   Все разом посмотрели на фарфоровую птичку, которую девушка  достала  из
ларца. Да, это была голубка - фарфоровая голубка с красивой глазурью.  Она
ни капли не походила на того Верла, которого я... о котором я  упоминал  в
рассказе про Белорозу. Впрочем, мое слово против утверждений этой компании
не стоило бы ни гроша. И даже я не мог бы утверждать, что с тех давних пор
бог не мог поменять свое воплощение. В конце концов фигурка - это  не  сам
бог, а только его изображение, так сказать, обитель, символ.  Украшение  -
это всего лишь украшение.
   Тигр снова заговорил, таким  же  тихим  голосом,  в  котором  ощущалась
угроза - словно вынутая из колчана стрела.
   - Давно уже ходили  слухи,  что  царевич  Звездоискатель,  исчезнув  из
дворца, захватил с собой царского  бога.  По  общему  мнению,  именно  это
послужило причиной, что второй брак царя оказался бесплодным, и его сестра
тоже умерла, не оставив наследников. Жители Верлии верят в то, что их боги
защищают их от несчастий, но лишь в  разумных  пределах.  Они  знают,  что
остаются  смертными.  Главная  обязанность  бога   -   продолжение   рода.
Отсутствие наследников - в этом уже надо винить бога.
   - И конечно, - ехидно заметил купец, - эта птица не разговаривает ни  с
кем, кроме самой Рози?
   Последовало молчание. Сырые дрова,  которые  принес  Фриц,  стреляли  и
шипели в камине. Песочные часы так и лежали, забытые, на каминной полке.
   Двое мужчин в упор смотрели друг на друга в сгустившейся тишине.
   - Вы называете меня дураком, сударь?
   - Вот уж нет.
   - Тогда лжецом?
   - Я хочу лишь  объяснений,  капитан.  Я  считаю  вас  достаточно  умным
человеком, чтобы ожидать доказательств посерьезнее тех, что мы услышали.
   Тигр кивнул, принимая это подобие извинений, но оставив угрозу  незримо
висеть в воздухе.
   - Разумеется, есть и еще доказательства. Мы с ее светлостью  проторчали
в Гильдербурге две недели. На следующий день мы намеревались ехать к вам в
Бельхшлосс. Я переговорил со всеми мало-мальски влиятельными горожанами. Я
задавал очень много вопросов. Двое молодых людей явились к  нам,  заявляя,
что это они пропавшие наследники. Другой человек, постарше, претендовал на
то, что он  сам  царевич  Быстроклинок.  Мы  с  ее  светлостью  без  труда
разоблачили всех троих. Я не был на приеме у  маркграфа  фон  дер  Краффа,
поскольку его не было тогда в городе.  Так  что  если  вы  полагаете,  что
девушка подслушала мой разговор, можете оставить эту  мысль.  Это  первое,
что и нам пришло в голову.
   Купец раскрыл рот, закрыл его и наконец произнес:
   - Майстер Тиккенпфайффер?
   Нотариус откашлялся.
   - Это не обычный юридический казус, бургомистр.  Познания  человеческие
имеют  свои  пределы.  Главным  судьей  в  данном  случае  будет  являться
исключительно сам бог. Имеющиеся  прецеденты...  -  Испепеленный  взглядом
своего клиента, он поспешно прокашлялся еще  раз.  -  Однако  настоятельно
необходимо прояснить еще несколько позиций. Ну, например...  Вы,  капитан,
ведь не  единственный,  кто  этим  летом  странствовал  по  Фолькслянду  с
расспросами. К нам в Бельхшлосс тоже заходили несколько, так что  вся  эта
история неделями была поводом для сплетен.
   - Полагаю, что так.
   Это отчасти было делом моих  рук.  Я  первым  поднял  этот  вопрос  еще
весной. Собственно, я начал рассказывать эту историю в Гильдербурге в  тот
самый день, когда у нас вышел конфликт с Фрицевой собакой, и после  я  все
лето  только  этим  и  занимался.  Мои  усилия  не   увенчались   успехом.
Разумеется, я завидовал тому,  что  Тигр  со  старухой  добились  большего
успеха, обрабатывая дома местной знати. Лично я занимался больше пивными и
борделями, обитатели которых, как правило, больше знают, да  и  развлекают
гораздо лучше.
   Тиккенпфайффер кашлянул.
   - В большинстве городов прислуга богатых семей  выступает  как  гильдия
мастеровых. Они подслушивают разговоры за столом, а потом болтают в  своем
кругу - лакей из одного дома шепнет горничной из другого,  например.  Ваша
претендентка  упоминала,  что  выполняла  поручения  кухарки.  Она   могла
услышать эту историю на кухне или на рынке.
   Тигр смерил человечка поверх головы Рози ледяным взглядом - как вам уже
известно, я полностью разделял  его  чувства.  Рози  не  обратила  на  это
никакого внимания.
   - Вряд ли вас удивит, советник, если я скажу вам,  что  подобная  мысль
приходила  и  нам  в  голову.  Когда  девушка  выказала  знание  некоторых
подробностей,  которых  я  не  упоминал  раньше  в  разговорах   -   вроде
вероятности того, что царевич похитил отцовского бога,  -  я  не  исключал
возможности того, что это могли упомянуть те, другие, что наводили справки
до нас. Не стоит недооценивать силу  слухов,  как  вы  со  мной  наверняка
согласитесь. Солдатам это известно не хуже, чем юристам.
   Сарказм ничуть не задел эту увертливую канцелярскую крысу.
   - Но вы допросили управляющего маркграфа?
   - Его экономку. Она подтвердила порядочность девушки. Кроме  того,  она
подтвердила, что верлийские дела обсуждались на половине слуг.
   Тиккенпфайффер дал этому факту дойти до сознания присутствующих, словно
стараясь произвести впечатление на судью. Несомненно, это был существенный
момент.
   - Итак, - продолжал он, - бог не говорит ни с  кем,  кроме  нее?  И  вы
приготовили список вопросов и отослали Рози спросить все это у бога?
   - Разумеется.
   - И ответы вас убедили?
   Солдат оглянулся на старую даму. Она вернулась  к  мрачному  созерцанию
огня - возможно, единственного в помещении, что  могла  разглядеть.  Дрова
дымили так, что на глаза наворачивались слезы, чего раньше не было.
   - В большинстве своем, - ответил Тигр. -  Были  некоторые  вопросы,  на
которые бог отказался отвечать. Была пара противоречий, не скрою, но вы не
можете не понимать, что познания девочки о мире весьма неполны.  Возможно,
в некоторых случаях она неправильно  поняла  вопрос  или  ответ  бога.  За
исключением  этих  мелочей  она  достойно  выдержала  испытание.  Она  нас
убедила!
   Почти убедила, подумал я. И у него, и у его госпожи остались  сомнения,
в которых они не признаются.
   - Можете ли вы привести пример? - вкрадчиво осведомился Тиккенпфайффер.
   - Мы попросили ее описать дворцовую молельню в Утоме, в которой  обитал
бог. Она ответила нам: серебро и  рубины.  Это  не  из  доступных  каждому
подробностей. Только лица, приближенные к царской семье, могут знать  это,
но ответ верный. Этого царевича Звездоискателя в последний  раз  видели  в
замке Зардон. Это тоже соответствует истине, хотя никогда не  объявлялось.
Ваши слухи в Бельхшлоссе говорили об этом?
   Тиккенпфайффер покосился на своего клиента. В полумраке  купец  казался
бесформенной темной массой, излучавшей подозрение.  Актриса  рядом  с  ним
напустила на себя вежливо-скучающий вид, но стиснула кулачки так, что  они
побелели.  Гвилл  тупо  уставился  в  пространство,  с  трудом   сдерживая
подступающий сон. Все молчали.
   - Мы попросили ее описать нам своих родителей, -  продолжал  солдат.  -
Сама она их не  помнит.  Наши  расспросы  прислуги  подтвердили,  что  она
действительно  дочь  бывшей  кухарки,  умершей  много  лет  назад,   когда
Розалинде не исполнилось еще четырех лет. Мало кто помнил ее мать, и никто
не знал ничего об ее отце. Рози спросила Верла  и  вернулась  с  описанием
Звездоискателя и Свежерозы, которые мы сочли абсолютно точными.
   Тиккенпфайффер снова негромко кашлянул  -  эта  его  привычка  начинала
действовать мне на нервы.
   - На каком основании? Вы признались нам ранее, что сами  рождены  не  в
Верлии,  капитан.  Могу  я  узнать,  откуда  вы  сами   знаете   внешность
исчезнувших любовников?
   Должно быть, ветер сменил направление. Огонь трещал, и шипел,  и  снова
наполнил комнату дымом. Тигр хрипло кашлянул, отмахиваясь от него рукой.
   - Эй, трактирщик! Почему  здесь  так  темно?  Будь  так  добр,  принеси
свечей! И мне кажется, я не отказался бы еще от твоего пива с  пряностями.
А перекусить?
   Фриц вскочил как вышколенная собака и, бормоча извинения,  бросился  на
кухню.
   Фрида поднялась с достоинством.
   - Хлеба и сыра, сударь?
   Некоторые из нас согласились, что это было бы очень кстати.  Она  вышла
вслед за братом.
   - А теперь, бургомистр, - продолжал солдат, - мне кажется, настал и ваш
черед ответить на кое-какие вопросы; Вам-то какой  интерес  от  того,  что
творится где-то в Верлии?
   - Нет, это вы мне не ответили  еще,  капитан.  Откуда  вы  знаете,  что
девица ответила правильно?
   - Эти сведения не...
   - Это я, - тихо произнесла старая дама. - Я - мать Свежерозы.
   Старуха сделала попытку выпрямиться, уставив мутный взор в купца.
   - Теперь вам ясно, каким образом я замешана  в  это  дело?  Пророчество
упоминало мою дочь, которую я вот уже  двадцать  лет  считала  мертвой!  У
Свежерозы было над сердцем родимое  пятно,  напоминающее  по  форме  розу.
Поэтому ее и назвали Свежерозой. Бог описал эту отметину Розалинде, и  она
рассказала нам это. Эта девочка - моя внучка.
   Это,  несомненно,  была  самая  драматическая   речь   из   всех,   что
произносились в эту ночь. Купец побледнел до такой степени, какую я считал
невозможной для людей его комплекции. Его жена - тоже.  Да  и  мне  самому
показалось, что меня огрели булыжником по голове.
   Я даже подумал -  в  первый  раз,  -  нет  ли  какой  правды  в  словах
девочки-судомойки. Но она не похожа была на Свежерозу!
   Нет, этого никак не могло быть, и самым удивительным в  этом  было  то,
что я не  мог  доказать  этого.  Публика  вышла  на  сцену,  смешавшись  с
актерами. Как топор, оборачивающийся против его обладателя,  или  как  лук
Онедара, чьи стрелы поражают стреляющего из него, рассказ о Верлии заразил
и  слушателей.  Древняя  трагедия  наполняла  гостиную  "Приюта  охотника"
подобно едкому дыму из камина.
   Вернулся Фриц с двумя зажженными лампами. Комната осветилась немного  -
в ней и впрямь стояла голубоватая дымка. Глаза у всех слезились.
   - Мне  кажется,  самое  время  проветрить  помещение,  -  заявил  я.  -
Свежероза была очень красивой  и  достойной  восхищения  юной  дамой.  Мне
трудно представить ее себе простой кухаркой, хотя  я  не  сомневаюсь,  что
ради спасения любимого ребенка она пошла бы на все. Чего я  совершенно  не
могу себе представить - так это Звездоискателя в роли солдата-наемника.
   Старуха обернулась, пытаясь разглядеть меня.
   - Майстер Омар? Некоторое время назад ты утверждал, что  был  в  Верлии
двадцать лет назад.
   - Совершенно верно.
   - Не был ли ты случайно замешан в бегство моей дочери?
   - Был, сударыня.
   - Ха! Я могла бы догадаться! Отлично. Расскажи нам об этом.
   - Моя версия событий не во всем соответствует тому, что вы  слышали  до
сих пор, сударыня.
   - В этом я не сомневаюсь. Начинай.



        21. ОТВЕТ ОМАРА НА РАССКАЗ СЛУЖАНКИ

   Я вовсе не собирался возвращаться  в  Верлию  так  скоро.  Нанимаясь  в
экипаж "Золотого хомяка", я намеревался побывать на руинах Альгазана,  чье
богатство и великолепие давным-давно канули в прошлое. Однако боги властны
над ветрами, и они наслали на нас воистину ужасный шторм. Наш искалеченный
корабль с трудом дотянул до причала в Кайламе.
   В первую же ночь, когда он стоял в тихой  гавани,  а  я  спал  в  своем
гамаке, мне приснились Тихие Воды. Во сне я стоял у брода, там,  где  река
впадает в Долгое озеро. Место это  было  мне  незнакомо,  ибо  дорога,  по
которой попали сюда  мы  с  Честнодоблестью  Галмышским,  шла  по  другому
берегу. Мне не приходилось видеть  дворец  с  этой  стороны,  но  я  узнал
причудливые башни среди деревьев, блеском  своим  затмевающие  великолепие
золотого осеннего убора. Я понял, что бог зовет меня.
   Жизнь моряка переменчива. Утром, когда к нашему борту подвалила баржа с
пресной водой, я незаметно проскользнул на нее и был таков.
   До осени, которую  я  видел  во  сне,  оставалось  еще  довольно  много
времени,  да  и  следующие  ночи  не  принесли  новых  снов,  говорящих  о
неотложности дела. На несколько недель я задержался в Кайламе, а потом  по
обыкновению своему не спеша отправился в  путешествие  через  всю  страну.
Стояло время уборки урожая, и для меня всегда находилась работа,  если  по
какой-либо  причине   не   удавалось   поддерживать   свое   существование
каким-нибудь иным способом.
   В Верлии наступили нелегкие времена. Я видел слишком много заколоченных
окон, неубранных виноградников,  садов,  где  ветви  ломаются  от  тяжести
неснятых плодов. Предложение выпить за здоровье царя встречалось  довольно
вяло, а одно лишь упоминание о налогах могло испортить весь вечер.
   На  этот  раз  источником  напастей  была  Буния,  маленькое   царство,
граничившее с  северными  степными  провинциями.  Задумав  расширить  свои
владения, Быстроклинок откусил больше, чем  мог  прожевать  и  проглотить.
Война тянулась уже много лет, высасывая из Верлии золото и мужчин. Жителей
Междуморья никогда особенно не интересовали далекие степные земли, так что
эта бесконечная война не пользовалась в народе популярностью. Как  говорил
в свое время Благонрав суфийским шейхам, войны, как любовные романы  -  их
легко начать и трудно оборвать, и обходятся так же дорого.
   Я избегал тех мест, где бывал раньше, так что никто не приглядывался ко
мне так, словно лицо мое ему знакомо.
   Со временем листья пожелтели, а я приблизился к месту  назначения.  Сон
тоже начал повторяться. Мне ни разу так и не было  сказано,  что  от  меня
требуется. Я просто видел озеро, реку и силуэт дворцовых  башен  вдали.  У
реки лежали камни - старый очаг. Зеленая лужайка у реки, очевидно, служила
излюбленным местом привала путешественников, но мне не было сказано, с кем
мне предстоит встретиться там. Я не  знал  и  того,  чего  мне  ожидать  -
комедии или трагедии, эпоса или любовной истории.  Боги  ставят  и  то,  и
другое.
   Последние несколько  дней  я  путешествовал  с  караваном  купцов.  Они
уделяли мне толику от своих трапез, а я платил им своими рассказами, и это
всех  вполне  устраивало.  Предводителем  этой  компании  был  низкорослый
скупердяй по имени Богосвидетель Нурбийский - впрочем, в рассказе моем  он
не играет ровно никакой роли, да и тогда от него  мало  что  зависело.  Он
искренне полагал, что боги создали его только для того, чтобы он  денно  и
нощно радел о состоянии своего кошелька.
   Еще одним свидетельством печального состояния дел  в  Верлии  при  царе
Быстроклинке стало то, что  даже  такой  жалкий  караван  путешествовал  в
сопровождении  наемного  охранника.  Подобно  мне,  он  был   иностранцем,
профессиональным солдатом удачи, и к тому же единственный во всей компании
он обладал привлекательностью. Я так и не смог опознать его  произношения,
хотя он звал меня  Омаром,  а  не  Гомером,  как  принято  у  местных.  Он
откликался на имя или  прозвище  Зиг.  Судя  по  сноровке,  с  которой  он
управлялся с конем и мечом, его образованности и манерам, происхождения он
был благородного. Несмотря на свои молодые годы, он успел  постранствовать
по свету - кому, как не мне, судить об этом? Он был неплохим рассказчиком,
любил  посмеяться,  хотя  не  открывал  ничего  из  своего   прошлого   за
исключением полушутливых намеков на то, что был изгнан с родины  за  отказ
на притязания знатной дамы.
   Мы вышли к Долгому озеру к полудню холодного  осеннего  дня.  Окрестные
холмы желтели в своем золотом трауре, вода голубизной не уступала  лазури.
Я знал уже, что князь Огнеястреб Кравский пал на войне. Его  сыновья  -  я
видел их, когда они исполняли роль пажей при царе Высокочести - выросли  и
снискали славу на полях сражений.
   Мы ехали вдоль берега и к вечеру увидели  шпили  Тихих  Вод  -  с  того
самого места, которое я видел во снах: брод, выступающие  из  воды  камни,
старый очаг. На поляне никого не было. Я предложил остановиться и  разбить
лагерь. Зиг внимательно осмотрел поляну  и  согласился.  Ворчливый  старый
Богосвидетель настоял, чтобы караван прошел еще час. По части  выматывания
лошадей ему не было равных, да и другого такого места мы  могли  бы  и  не
найти до темноты.
   Но как ни крути, а он начальник. Зиг пожал плечами.  Я  вздохнул.  Боги
призывают  меня,  когда  хотят,  чтобы  я  стал  свидетелем  какого-нибудь
события. На меня можно положиться как на правдивого свидетеля, и я никогда
еще не подводил их. Я был на месте - значит мне нужно ждать здесь  до  тех
пор, пока не понадобятся мои услуги.
   Мне было бы  довольно  трудно  объяснять  все  это,  поэтому  я  просто
попрощался с Зигом, поблагодарив его за приятное общество. Несколько менее
искренне  поблагодарил  я  Богосвидетеля  и  его  спутников  за  оказанное
гостеприимство. Потом я уселся на свой узел и не без печали стал  смотреть
на то, как мой обед исчезает за деревьями.
   Я едва успел размотать свою леску и наживить на крючок  первого  червя,
когда на тропе, по которой ушел  дальше  караван,  послышался  стук  копыт
несущейся во весь опор лошади. Молча вознес  я  хвалу  своим  божественным
покровителям за ту точность, с какой рассчитывают они время.
   Из-за  деревьев  вылетела  взмыленная  лошадь,  а  верхом  на   ней   -
перепуганная  дева.  Подобные  страсти  приключаются  сплошь  и  рядом   в
романтических легендах и даже в некоторых правдивых историях из тех, что я
рассказываю. Известно, чем  они  кончаются:  отважный  герой  повисает  на
поводьях, останавливая обезумевшее животное. Дева  без  чувств  падает  на
руки героя... рука и сердце... блестящая свадьба и полцарства  в  придачу,
разумеется.
   Это в легендах. В  реальной  жизни,  увы,  подобные  действия  приведут
скорее к несчастью, чем остановят лошадь. Схватиться  за  поводья  гораздо
проще на словах, чем на деле. Мне приходилось видеть,  как  люди  пытались
сделать это, в результате  чего  всадники  погибали.  Самым  верным  будет
кричать бестолковой девице, чтобы она держалась как следует и дала скотине
носиться сколько угодно, пока не устанет, что так и так случится  довольно
скоро. Если девице удастся не стукаться головой о нижние ветки, с  ней  не
случится ничего серьезного. В конце  концов,  черт  возьми,  лошади  умеют
бегать! Если ее не трогать, лошадь не побежит, куда не надо.
   Так-то оно так, но должен признать, что я вскочил на  ноги  и  бросился
наперерез. Можете считать это рефлексом.
   Следом за ней из-за деревьев вынырнул Зиг, как безумный  пришпоривавший
своего коня. Я вспомнил, что боги редко требуют от меня прямого участия  в
событиях,  и  остановился.  К  несчастью,  лошадь   с   девицей,   услышав
догонявшего ее скакуна Зига, свернула в мою сторону.
   Зиг выдернул злополучную деву из седла, но не удержал равновесия - даже
у самых умелых наездников редко имеется опыт подобных трюков. Я бестолково
дернулся в сторону и как раз угодил под спасителя и спасенную, совершавших
поспешное и незапланированное приземление. Мы все трое кубарем полетели на
землю, причем кто-то из них, а может быть, и оба  ухитрились  врезать  мне
под дых, а боком я со всего размаха шмякнулся о землю.
   Зиг зацепился ногой за стремя.
   Как оказалось, быть свидетелем некоторых из устроенных  богами  событий
не такое уж простое дело. Когда мир наконец  перестал  вращаться,  тела  -
включая мое собственное - были разбросаны по всей лужайке.
   Девица поднялась на колени. Несмотря на мое полуоглушенное состояние, я
понял, что, рассказывая про это событие,  мне  придется  использовать  все
имеющиеся у меня в наличии превосходные эпитеты. Правда, в  ту  минуту  из
меня почти выбило дух, а также большую часть мозгов.
   Поэтому назовем ее просто потрясающей.
   Зиг тоже принял сидячее положение. Я не говорил еще, что он был  высок,
красив и мускулист? Широкие плечи,  мужественный  подбородок...  в  общем,
полный стандартный набор.
   Традиционные верлийские наряды ярки и удобны, но  не  слишком  подходят
для тех случаев, когда их обладателей тащат  по  траве.  Вся  поляна  была
усеяна обрывками платья.
   Эти двое не отрывали глаз друг от друга.
   - Вы не покалечились, сударь? - спросила она.
   Ага, подумал я, любовная история! Вслед за этим меня стошнило.
   Такова была моя первая встреча с княжной Свежерозой  Кравской.  Правда,
тогда я не знал еще ни того, кто она,  ни  того,  какую  роль  ей  суждено
сыграть в верлийских делах.
   Через несколько минут на поле боя появились Богосвидетель Нурбийский  и
его друзья в сопровождении нескольких извергающих  громогласные  проклятия
молодых людей на разгоряченных конях под предводительством  моего  старого
знакомого Честнодоблести Галмышского. Он заметно постарел и пополнел и еще
заметнее полысел, но в остальном остался все тот же.  Судя  по  всему,  он
командовал эскортом юной дамы и кипел  от  ярости  из-за  этого  досадного
происшествия.
   К счастью, я был уже у  самой  воды,  умываясь  с  помощью  кого-то  из
знакомых купцов. Мне удалось избежать взгляда Честнодоблести, а  когда  он
послал справиться о моем самочувствии, я заверил парня, что со мной ничего
страшного и что я не принимал никакого участия в спасении.
   Зига и княжну Свежерозу, разумеется, привели в относительно  пристойный
вид. У Зига была сломана лодыжка. Лицо Свежерозы украсил неописуемо пышный
синяк. Они так и не отрывали глаз друг от друга. Честно доблесть проследил
за тем, чтобы обоих усадили верхом, и вся кавалькада отправилась  в  замок
оказывать дальнейшую необходимую  помощь.  Богосвидетель  в  конце  концов
решил стать на ночлег на этой  поляне,  и  я  завернулся  в  свое  одеяло,
стараясь не думать о  ноющих  синяках  и  ссадинах.  Наутро  мы  двинулись
дальше, но прошла неделя, прежде чем я смог стоять прямо.


   Я понимал, что на этом история не кончилась, однако такие  вещи  быстро
не делаются. В ожидании следующего действия я решил  навестить  Утом,  что
Посередине. В прошлое мое посещение Верлии столица пребывала в  трауре  по
Высокочести, поэтому я обошел ее стороной. На этот раз я решил  наведаться
в гости к царской семье.
   Моя методика никогда меня не подводит: несколько вечерних выступлений в
лучшей гостинице для утверждения репутации, потом приглашения выступить  в
частных  домах,  внимание  со  стороны  знати...  ну  и  в  конце   концов
приглашение во дворец.
   Я почти не опасался того, что кто-нибудь  вспомнит  мое  выступление  в
Тихих Водах. Мало кто видел меня там, и как  правило,  аристократы  боятся
показаться большими дураками, чем они есть на самом деле. "Клянусь богами,
вы выглядите еще моложе, чем когда-либо, не так ли?" Нет, это вряд  ли.  В
крайнем случае я  всегда  мог  прикинуться  собственным  сыном,  однако  я
придерживаюсь правила не говорить ничего, кроме чистой правды.
   Спустя два месяца после истории с удравшей лошадью и три недели с моего
появления в столице меня вызвали во дворец.


   Дворец поражал монументальностью. Я видел сторожевые башни тоньше,  чем
колонны в бальной зале. Все дверные проемы - это какие-то узкие щели,  все
лестницы - крутые спирали, которые легко оборонять.  Контраст  между  этой
крепостью и хрупкой  красотой  Тихих  Вод  вполне  соответствовал  разнице
характеров двух братьев,  заложивших  эти  дворцы.  Всю  свою  жизнь  Берн
оставался бойцом.
   При первой нашей  встрече  Быстроклинок  был  сонным  юнцом,  с  трудом
подавлявшим зевоту. Спустя четверть столетия он  превратился  в  голодного
волка -  угрюмого,  мрачного,  мнительного.  О,  манеры  его  были  вполне
безупречны. Он вел себя, как и подобает царю, благородному дворянину -  но
опасному дворянину. Он не заливал  страну  кровью,  он  не  осуждал  своих
друзей на пытки, однако по виду его можно было предположить, что он вполне
способен на это. Он был высок,  строен  и  чисто  выбрит,  подавая  личный
пример новой моды. О нем говорили, что он крепок и активен,  как  люди  на
десять лет младше его, однако царившую в его душе  черноту  он  скрыть  не
мог. Слишком много монархов  страдали  навязчивой  идеей  относительно  их
места в истории, и он не мог не  понимать,  что  его  правление  не  будет
поминаться добрым словом. Кровопролитной войне  не  было  видно  конца.  В
погоне за славой он добился лишь разочарования.
   Жена его умерла пару лет назад. Ожидалось, что он женится второй раз, и
весь двор гудел, выдвигая предположения на  этот  счет.  В  данный  момент
обязанности официальной  хозяйки  дворца  исполняла  его  сестра.  Царевна
Соловьина казалась еще более хрупкой, чем при нашей первой встрече, -  еще
более горестной и изможденной. Ее брак  оказался  бездетным.  Муж  ее  жил
теперь отдельно от нее, напропалую развратничая в своих  поместьях,  плодя
бастардов как козел, словно  назло,  чтобы  доказать,  что  не  повинен  в
отсутствии законного наследника. Над ней нависла еще  более  черная  тень;
жить ей тогда оставалось меньше года.
   Имея на престоле этих двоих, а на границах - войну, двор превратился  в
какое-то болезненное, выматывающее нервы подобие карнавала  -  веселье  на
поверхности и бездонная чернота под ним. Я уже говорил, что даже  скромные
верлийские землепашцы предпочитают одеваться  поярче.  Придворный  же  люд
блистал как россыпь бриллиантов на солнце, как самоцветы на  подкладке  из
черного бархата.
   В первое свое посещение  Большого  зала  я  снова  поведал  собравшимся
историю Зимней Войны, сделав, конечно же, ударение на Верне.  Рассказ  был
встречен  довольно  неплохо.  Меня  проводили  стоя,  овациями,  а   также
увесистым мешком золота, предоставив мне заодно апартаменты во  дворце  на
любой угодный мне срок. Благородные дамы  засыпали  меня  приглашениями  в
свои салоны и будуары - разумеется, в то время, когда меня не  требовал  к
себе царь.
   Вскоре я устал от аристократов, ибо жизнь их лишена реальности,  однако
бывает и так, что я устаю от бедности, и  мне  не  мешало  поправить  свои
финансовые дела. Каким  бы  угнетающе  искусственным  ни  казался  двор  в
дневное время, вечером он становился возбуждающе пестрым и  разнообразным.
В конце концов, время было зимнее, а зимой пуховые перины  куда  приятнее,
чем придорожные канавы. Несколько дней я нежился в тепле.  Все,  чего  мне
недоставало, - это новых историй. С восхода до заката я не слышал  ничего,
кроме заурядных сплетен. Потом во дворец вернулся  наследник  престола,  и
слухи вдруг стали зловещими.
   Впервые я увидел Звездоискателя на званом балу, где  веселящаяся  толпа
сияла ярче свечей. С высоких балконов лилась музыка. Молодежь обоего  пола
кружилась в веселом танце,  проносясь  вихрем  разлетающихся  разноцветных
одежд. Прислонясь к массивной колонне, я пытался отдышаться от  одного  из
таких диких танцев,  подбирая  метафоры,  подходящие  для  описания  этого
зрелища:  рой  стрекоз,  стайка  тропических  рыбок,  сумасшедший  выводок
зимородков? Мешок павлинов... Снегири в цветочной лавке...
   Музыка - еще быстрее, танец - еще безумнее... Все  больше  обессилевших
пар искали спасения по углам.  Удивительно,  но  царь  находился  в  самом
центре веселья, отплясывая не хуже других. Для человека, возраст  которого
приближался к сорока, он держался на удивление  неплохо.  Я  усмехнулся  и
стал ждать, сколько он еще продержится.
   Потом я узнал его партнершу, и на этом праздник для меня закончился.
   Я повернулся к своей спутнице  -  имя  которой,  признаюсь,  совершенно
выскочило из головы, хотя и не должно бы, поскольку... ладно, это  к  делу
не относится.
   - Я вижу, его величество нашел вторую по красоте даму в этом зале?
   -  Свежероза  Кравская,  -  промурлыкала  моя  подруга,  запуская  свои
пальчики мне под платье, чтобы пощекотать ребра. - А вы что, ничего еще не
слышали?
   -  Что  не  слышал?  -  спросил  я,  отвечая  ей  соответственно  -  мы
любезничали в довольно-таки укромном местечке за пальмой в кадке.
   - Царь сделал выбор. Оглашения помолвки ожидают со дня на день.
   Неужели? А что тогда мой приятель  Зиг?  Что  с  тем  романом,  завязку
которого я созерцал своими глазами? Я  совершенно  забыл  о  ребрах.  Боги
ставят трагедии так же часто, как любовные истории.
   Царь  наконец  исчерпал  свои  царские  силы.   Задыхаясь,   он   резко
остановился,  и  музыка  тотчас   смолкла.   Смех,   радостные   возгласы,
аплодисменты... Толпа танцоров начала рассасываться.
   На моих глазах Быстроклинок подал Свежерозе руку и отвел ее в сторону -
хотя мне кажется, он больше опирался на нее, чем она на его  руку.  Я  мог
понять его выбор. Расставить всех красавиц в этой зале по ранжиру было  бы
непосильной задачей, однако она гарантированно попала бы в пятерку  лучших
на взгляд любого из присутствующих здесь мужчин. Конечно,  он  был  старше
ее, однако эта разница в возрасте не выходила  за  рамки  приличия.  Когда
верлийский царь делает выбор, какой выбор остается его избраннице?
   Оркестр заиграл снова. Зал начал заполняться танцующими.
   - Ох! - только и сказал я: моя спутница ущипнула меня.
   - Вы про меня совсем забыли! - угрожающе шепнула она.
   - Неправда! Неправда! - возразил я и увлек ее танцевать,  пока  она  не
изнасиловала меня прямо за пальмой.
   Однако  и  танцуя,  я  старался  приблизиться  к  царской   ложе,   где
Быстроклинок и его невеста потягивали вино. Рядом с  ними  сидела  царевна
Соловьина с еще более болезненным, чем обычно, видом. Обыкновенно  мрачный
монарх улыбался. Свежероза смеялась какой-то его шутке. По ее поведению  я
не мог заключить ничего. Парящая. Потрясающая.
   - Уж не дочь ли она старого Огнеястреба? - прошептал  я  на  ухо  своей
партнерше: танец был из тех,  что  позволяют  крепко  прижиматься  друг  к
другу.
   - Еще одно слово о ней, - нежно прошептала она в ответ, - и я выцарапаю
вам глаза.
   Тут...
   Прямо через танцующую толпу, рассекая  ее  как  барсук  высокую  траву,
прошла компания из восьми или  девяти  молодых  людей,  одетых  в  черное.
Веселье стихало за их спиной как срезанное серпом.
   Невысокий, но плотный юнец во главе компании не мог  быть  никем  иным,
как  Звездоискателем,  наследником  престола.  Если  его  отца  я  называл
голодным волком, то его можно сравнить с исхудавшим медведем. У него  были
похожие на дупла глаза, которым я никогда не доверяю. Мне показалось,  что
на лице его заметны  следы  разложения,  но,  возможно,  я  позволил  себе
попасть под влияние  слухов.  Даже  по  меркам  двора  его  репутация  как
записного дебошира была исключительной.
   Остальные могли быть только его закадычными дружками. Про  них  я  тоже
наслышался разного. Некоторые из них репутацией  своей  превосходили  даже
его - развратники, пьяницы, бретеры и просто головорезы. Я ничего не  имею
против молодежного бунтарства - если за этим стоит какая-то  позиция.  Про
позицию Звездоискателя я ничего сказать не мог; скорее всего ее не было  и
в помине. Он не выступал ни за войну, ни против нее, ни за, ни против чего
угодно. Он был за себя, любимого, - и все.
   Царевич небрежно  поклонился  отцу,  взял  Свежерозу  за  руку,  словно
собираясь приложиться к ней, и  выдернул  ее  из  кресла,  поймав  в  свои
объятия. Прежде чем кто-то успел вымолвить хоть слово, он уже  кружился  с
ней в танце. Хрустальный бокал упал на пол и разбился. Соловьина  подавила
крик. Царь вскочил на ноги вне себя от гнева. Он опоздал. Они  исчезли,  а
на  пути  его  стояли  дружки  царевича  -  вся   затея   была   тщательно
спланирована. Редко доводилось мне видеть столь  возмутительный  поступок,
проделанный с такой помпой.
   Юнцы в черном поклонились и тут же растворились  в  толпе  искать  себе
партнерш для танца. Я  наступил  на  ногу  своей  спутнице  и  пробормотал
извинение.


   Надо ли говорить, что с этой  минуты  дворец  гудел  как  потревоженный
улей. Лично я нисколько  не  удивился  бы,  объяви  Быстроклинок  о  своей
помолвке в ту же ночь, не дожидаясь даже согласия дамы. Я  знал  монархов,
поступавших таким образом, но  он  не  сделал  этого.  Скандал  не  стихал
несколько дней. Царь был старше дамы на четырнадцать лет, царевич - младше
на пять. Кого из двух она выберет? Когда я спрашивал,  почему  она  должна
обязательно выбрать из этих  двоих,  на  меня  смотрели,  как  на  полного
идиота.
   Слухи плодились самые разнообразные. Так, из  шипения  сердитых  матрон
следовало, что гадкая девица нарочно настраивает отца против сына. Судя по
тому,  что  я  слышал  о  Звездоискателе,  он  затеял  всю   эту   историю
самостоятельно, без чьего бы  то  ни  было  наущения.  Впрочем,  некоторые
утверждали, что он первым пасся в этих лугах и  что  это  царь  вторгся  в
чужие владения. За всем этим стоит мамаша девицы.  Или,  если  вам  больше
нравится такая версия, мамашу срочно вызвали ко двору, дабы она  вразумила
свою дочь. Царь угрожал  лишить  сына  наследства.  Царевич  угрожал  отцу
революцией - теория не такая уж невероятная, учитывая состояние страны.
   Помимо самой Свежерозы, излюбленной темой разговоров был  царский  бог.
Любая другая верлийская семья испросила бы божественного совета  и  строго
бы ему следовала. Берн и все его потомки  старались  четко  разграничивать
полномочия семейного божества, Верл, и государственного -  Хола.  Хол  был
могуч, но далек; он мог предсказать события, но сам в них  не  вмешивался.
Он являлся единственным исключением. Еще со времен  Ханнаила  люди  Верлии
придерживались странных взглядов, согласно которым  богам  не  дозволялось
лезть в политику.
   Какой бог правил здесь? Кого поддерживал Верл - сына или  отца?  Или  у
него были вообще совсем другие планы? Никто бы не смог  ответить  на  этот
вопрос, кроме членов царской семьи, а они явно не собирались  посвящать  в
это посторонних.
   Мне отчаянно хотелось поговорить с самой девушкой. А как раз этого-то я
и не мог, поскольку она куда-то скрылась. Конечно, у нее  ситуация  не  из
легких, и все же я не особенно тревожился. Я хорошо помнил, как ее сняли с
несущегося во весь опор коня, уронив при этом на менялу историй. Да любая,
кому по силам пережить такое и вдобавок вежливо поинтересоваться у  своего
спасителя, как он себя чувствует, должна быть прочнее седельной кожи.  Мне
не терпелось узнать, что же происходит  за  кулисами  и  что  случилось  с
Зигом, но я не сомневался в том, что рано или поздно все узнаю.


   Разумеется, я узнал - и даже раньше, чем ожидал.
   Мрачная пелена окутала дворец. Царь впредь до  следующего  распоряжения
отменил все назначенные балы, пиры и прочие увеселения. Таким  образом,  в
моих услугах как придворного сказителя временно не нуждались, и  сразу  же
на меня посыпались приглашения почтить своим присутствием  дома  столичной
знати. Не забывайте, была зима, а ночи зимой долгие. Я сделал одолжение.
   Я вернулся во дворец незадолго до зари и, должен признать, находился не
в лучшем  виде.  Я  немного  злоупотребил  изысканными  яствами,  крепкими
напитками и девичьим вниманием. Ну, не девичьим, а, скажем так, юной  дамы
по имени Славачесть Гнашская. Она происходила из очень почтенной  семьи  и
обладала исключительной  гибкостью,  равной  которой  я  не  встречал  вне
цирковой арены. Моя старая  приятельница,  Женщина-Змея  Гальда  могла  бы
поучиться у нее кое-каким штукам. Не прибегая к помощи рук,  она  могла...
но я отвлекаюсь.  Скажем  только,  что  я  был  весьма  утомлен,  и  этого
достаточно.
   Во дворце была какая-то  кутерьма,  и  повсюду  носились  гвардейцы.  В
обычном состоянии я ни за что бы не прошел мимо, не  поинтересовавшись,  в
чем дело, но у меня голова была как чугунный котел, и  страшно  клонило  в
сон. Я заметил, что меня пропустили внутрь без лишних  расспросов,  и  это
само по себе странно. Первая реакция  любого  уважающего  себя  дворца  на
какое-либо потрясение, как правило, заключается в запирании  наглухо  всех
входов и выходов, и тем не менее  стража  позволила  мне  войти,  даже  не
посмотрев на меня. Я устало поднялся  по  лестнице  и  доплелся  до  своей
двери.
   Я подошел к ней как раз вовремя,  чтобы  остановить  отряд  вооруженных
людей, намеревавшихся взломать ее.
   - В чем проблема? - осведомился я хриплым шепотом.
   - Именем его величества, откройте! - прорычал старший офицер.
   Возможно, впрочем, он и  не  рычал,  но  суть  слов  его  от  этого  не
менялась.
   Будучи не в настроении спорить с такой луженой  глоткой,  я  порылся  в
карманах, нашел ключ и отпер дверь. Меня бесцеремонно отпихнули в  сторону
и ворвались в комнату. Там не было ничего  подозрительного.  Я  это  точно
знал. Я подождал, пока им не надоест шарить по всем  углам  и  заглядывать
под стол и они не выйдут. Даже не подумав извиниться,  они  направились  к
соседней двери.
   Утром у меня будет достаточно времени выяснить, что же творится,  решил
я. Теша себя мыслями о мягкой постели, я ввалился внутрь и запер за  собой
дверь. Комната была ярко освещена.
   В моем любимом кресле сидела Свежероза.
   Я прислонился к  стене  и  зажмурился,  подождав,  пока  шум  в  голове
поутихнет. Когда я набрался сил открыть глаза, она еще сидела  на  том  же
месте.
   -  Мастер  Гомер?  -  тихо  произнесла  она.  Она  обладала   идеальным
сложением, этакий эталон  женской  красоты,  обернутый,  насколько  я  мог
судить, в шелк. Цвета были темными и насыщенными, темно-синими и зелеными.
Одежды тесно облегали изгибы ее тела, но еще более привлекало  мой  взгляд
то, чего они не скрывали. Ах, этот бок,  это  бедро!  И  в  моей  спальне!
Ущерб,  нанесенный  мне  Славачестью,  разом  позабылся.   Я   выпрямился,
пригладил рукою волосы, одернул одежду...
   Свежероза неуверенно ответила на мою  улыбку.  Возможно,  это  была  не
самая ободряющая из моих улыбок. Я заметил, что ее волосы чуть  рыжеватые,
а  глаза  -  темно-синие.  Именно  глаза   сказали   мне,   что   это   не
простушка-служанка, с которой можно справиться всего парой льстивых слов.
   Я осторожно поклонился.
   - Госпожа моя, вы оказали мне большую честь, почтив своим посещением.
   - Боюсь, я также подвергаю вас большой опасности. Вы не присядете?
   Шатаясь, доплелся я до соседнего кресла. Она чуть нахмурилась,  заметив
неуверенность моих движений. Я  рухнул  на  мягкие  подушки  и  как  идиот
уставился на нее.
   Она недовольно нахмурилась.
   - Мне кажется, мы уже встречались. Я приношу вам свою  самую  искреннюю
благодарность за вашу храбрость.
   - Я счастлив, сударыня.
   На губах ее мелькнула слабая улыбка. О, эти губы!
   - Правда? Боюсь, я почти  не  заметила  вас  тогда.  Я  была  несколько
потрясена. Мне стоило бы обратить на вас больше внимания  и  поблагодарить
тогда  же.  Собственно,  я  узнала  о  вашей  роли  в  той  истории   лишь
впоследствии.
   - Как дела у Зига?
   Она снова нахмурилась.
   - Его нога, должно быть, уже зажила.
   Я ждал. Она сменила тему.
   - Боюсь, я снова пришла просить вас о помощи.
   Боги, да она могла бы ходить по мне  в  туфлях  на  шпильках,  если  бы
захотела. Увы! Мое дело было безнадежным. Передо мной в очереди стояли  по
меньшей мере трое. Ладно, ну и пусть.
   - Так просите же, сударыня!
   - Должно быть, вы уже слышали... или догадались. Я  пропала.  Стражники
обыскивают дворец. Они ищут меня.
   Шестеро гвардейцев искали ее в этой комнате.  В  ней  негде  прятаться.
Тайные ходы тоже исключаются. Я тщетно попытался собраться с мыслями, хотя
чувствовал себя так, словно их разметало ураганом.
   - Вы шелестите платьем, как кролик в сухой траве, и все же они  вас  не
заметили?
   Она мотнула головой, отбрасывая длинные волосы назад. Что за волосы!  И
что за плечо...
   - Я нахожусь под защитой.
   Ага! Туман понемногу рассеивался.
   - И чем могу я помочь вам?
   - Найдите мне  коня  и  приведите  к  воротам,  выходящим  на  реку.  Я
переберусь вплавь. - Она смерила меня взглядом, пытаясь не обнаружить свои
сомнения. - Вы уже доказали свою храбрость, мастер Омар. Вы пытались...  Я
хочу сказать, что вы уже спасли меня однажды. Мне говорили, что вы из тех,
кто приходит на помощь в беде. Можете вы сделать это для меня?
   Я заметил, что на столике у кровати стоит графин с водой. Я  выпрямился
и двинулся к графину, ну, положим, не совсем к графину, но более или менее
в том направлении.
   - Для вас, госпожа моя, я сделаю все, что в моих силах. Вы застали меня
в не самую удачную минуту. Дайте мне немного времени прийти в  себя.  Все,
что вы сказали мне, разумеется, останется между нами. Так как поживает мой
друг Зиг?
   Я наконец добрался до графина и утолил жажду, стараясь не смотреть в ее
сторону. Последовала долгая пауза, видимо, она сильно  сомневалась,  стоит
ли доверять злостному пьянице.
   - Зиг нанялся к нам в дворцовую гвардию.
   - Не сомневаюсь, что он великолепный воин.
   Она хихикнула, и я удивленно посмотрел на нее.
   - Мама в тот же день отправила его в Зардон. Она сказала, до  тех  пор,
пока его нога не заживет полностью. - В темно-синих глазах блеснули слезы,
хотя и не совсем убедительные.
   - А где этот Зардон?
   - Почти в самом удаленном от Тихих Вод месте Верлии. Ну,  возможно,  не
совсем так, но, во всяком случае, это самое  удаленное  поместье  из  тех,
которыми владеет моя семья. На западном побережье.
   - И туда вы и собрались сегодня, сударыня?
   Она прикусила губу.
   Утолив жажду, я почувствовал себя  немного  лучше  и  вернулся  в  свое
кресло.
   - Я умею делать выводы, но не проговорюсь даже под пыткой. Но зачем вам
моя помощь? Вы продемонстрировали способность быть невидимкой.  Почему  вы
не воспользуетесь этим и в конюшне?
   - Возможно, за стенами дворца моя защита уже не подействует.
   Ну конечно, Верл ведь домашний бог.
   - В таком случае я буду счастлив помочь вам.
   Свежероза улыбнулась - летний рассвет, хор птичьих трелей...
   - Она сказала, что  вы  поможете.  Я  буду  очень  признательна.  И,  я
уверена, она тоже.
   - Одна ваша улыбка вознаградит меня за все - но,  признаюсь,  я  ужасно
любопытен.
   - Верл предупредила меня об этом! Но она  сказала,  я  могу  рассказать
вам, потому что вам можно доверять.
   - Нем как могила!
   Не слишком ли мрачное сравнение в данных обстоятельствах?
   Она одернула платье, отчасти прикрыв так впечатлявшее меня бедро.
   - Царь хочет жениться на мне.  Царевич  тоже  хочет  жениться  на  мне.
Впрочем, царевич согласен и на меньшее,  если  это  только  можно  считать
меньшим, - уж во всяком случае, это больше того, на что согласен царь,  да
и я сама тоже. Я понятно объяснила ситуацию?
   - Никогда еще не встречал женщины, которая так доходчиво объясняет.
   Она кокетливо склонила голову:
   - Вы очень добры!
   - А кого любите вы сами?
   - Зига, конечно. - Она чуть удивленно нахмурилась. - Не знаю, как вы об
этом догадались. Остальные ни о чем  не  подозревают.  Мама  уверена,  что
вовремя нас разлучила. Боги, целых две недели! Я никогда раньше не  верила
в любовь с первого взгляда.
   - Конечно, нет! - усмехнулся я.
   - Романтический вздор!
   - Абсолютная ерунда! И сколько на это потребовалось?
   - Не больше секунды. Столько времени, сколько надо, чтобы сесть.  Я  не
успела разглядеть его, пока он не выдернул меня из седла.
   - Я видел его лицо. Он ведь не  возражал,  правда?  Знаете,  а  я  ведь
никогда  не  пробовал  такого   -   решительно-мужественного   -   способа
ухаживания. Похоже, он действует быстрее моих  обычных  методов.  Впрочем,
это мы можем обсудить по дороге.
   - Но вам совсем не обязательно провожать меня! Это опасно -  ведь  царь
уже приказал искать в городе, и...
   - Вся королевская... то есть царская конница не остановит меня, госпожа
моя. Я провожу вас к человеку, которого вы любите, или погибну.  -  Видите
ли. Мой язык порой говорит не совсем то, что мне бы хотелось.
   Она  прикрыла  глаза  самыми  красивыми  ресницами,   какие   я   видел
когда-либо.
   - Спасибо. Но вы понимаете, что наживете себе опасных врагов?
   - Вот почему Верл выбрала иноземца. Кстати, что она говорит  по  поводу
царского спора из-за вас?
   - Она запретила думать обо мне обоим. Она непреклонна! Но,  боюсь,  они
оба не очень-то прислушиваются к ней.
   - Они сошли с ума. - О том, что мужчин можно свести с ума  красотой,  я
промолчал.


   В самом дворце моей помощи не  требовалось.  Какая-то  польза  от  меня
могла быть только после того, как мы минуем речные  ворота.  Я  знал  это.
Верл знала это. Свежероза знала это. Они оставили за мной право выбора. Не
то чтобы я мог поколебаться в своем решении - я знал  это.  Верл  знала...
Тьфу, не обращайте внимания.
   А странно, оказывается, быть невидимкой.  Стража  прочесала  дворец  от
подземелий до башен, и все без толку. Поэтому они  начали  все  по  новой.
Царь пообещал выпороть всех и каждого. Я знаю это точно, поскольку слышал,
как они перешептываются. На крутых спиральных лестницах, в узких коридорах
они проходили так близко от нас, что мы  могли  разглядеть  щетину  на  их
подбородках и капли пота на лбах. Они отступали в  сторону,  давая  пройти
Свежерозе, но ни разу не взглянули ей в лицо и не спросили имени.
   На конюшне все было еще чудней. Гвардейцы стояли  вокруг  нас  чуть  не
толпой, обсуждая, где же может прятаться эта чертова девка. Конюхи  играли
в кости. Никто из них не проявил ни малейшего  интереса  к  тому,  что  мы
выбрали двух самых выносливых жеребцов и оседлали их. Солдат  даже  открыл
нам ворота, не прекращая обсуждать при этом с приятелем, каким образом эта
чертовка могла улизнуть из дворца.
   Та же чертовщина продолжалась и у  речных  ворот.  Впрочем,  их  вообще
никто не охранял. Какому идиоту придет в голову кататься на  лодке  зимой,
верно?
   Я полагал, что самым слабым местом  в  плане  бегства  будет  заставить
лошадей поверить в то, что нет  ничего  приятнее,  чем  поплавать  немного
зимней ночью. Возможно, Верл  и  здесь  помогла  нам,  но  Свежероза  была
прекрасной наездницей, так что могла добиться этого и  сама.  Мой  жеребец
последовал  ее  примеру  без  особого  сопротивления.  Бр-р!  Помнится,  я
протрезвел разом.
   Через несколько минут мы  уже  неслись  в  лунном  свете  по  северному
тракту. До Зардона оставалось четыре дня езды.
   Теперь и мое присутствие пригодилось. Не в качестве воина, нет, - я  не
удосужился даже захватить меч. Когда против тебя все  царство,  от  одного
клинка мало проку. Не могу сказать, чтобы голова моя варила лучше,  чем  у
моей спутницы, да и с лошадьми она управлялась почище моего, а вот чего ей
не хватало - так это дорожного опыта. Свежероза представления не  имела  о
бережливости, она не смогла бы договориться о ночлеге и о еде,  не  вызвав
подозрений,  -  до  сих  пор  ни  разу  не  путешествовала  без  солидного
вооруженного эскорта. Не думаю, чтобы она смогла  проделать  все  это  без
моей помощи, не оставив за собой цепочку озадаченных свидетелей.
   Так или  иначе,  мы  добрались  до  Зардона,  никем  не  остановленные.
Путешествовать верхом зимой - не самое простое занятие,  выматывающее  как
духовно, так и физически. Конечно, хорошо, что не ударили морозы, но ветра
и дождя было предостаточно, а уж грязи-то... Столько, что больше и  желать
нельзя. Изматывающая езда, короткие дни  и  нескончаемый  унылый  сельский
пейзаж кого угодно взбесят. Свежероза переносила это ничуть не хуже  меня,
а возможно, и лучше. Правда, ее воодушевляла любовь к Зигу.
   Я все думал, что мы будем делать,  когда  найдем  его,  но  не  рискнул
спрашивать. Я опасался, что на этот раз боги ставят трагедию.
   Весь последний день мы ехали вдоль скалистого берега моря. Побережье  к
югу от Кайлама  почти  необитаемо.  В  некоторых  бухтах  сохранились  еще
маленькие рыбацкие деревушки, но  крестьянские  дома  редки.  Мы  избежали
посторонних глаз, скользя призраками в  тумане,  наползавшем  на  берег  с
моря.
   Когда начало темнеть, мы остановились дать отдых лошадям,  и  нам  пора
было перекусить. Хлеб зачерствел настолько, что,  боюсь,  мы  хрустели  им
громче, чем лошади - сухой травой. Я замерз, устал и почти отчаялся.
   - Нам надо побыстрее найти кров, - мрачно заметил я. - Иначе  мы  скоро
не будем видеть собственных рук, держащих поводья.
   - Мы почти на месте.
   Я удивился, откуда она знает это. Все, что я видел, - это траву,  да  и
ту немного. Даже лошади, которые паслись всего в нескольких шагах от  нас,
еле виднелись сквозь туман.
   Должно быть, она заметила мои сомнения.
   - Последняя речка, которую мы пересекли, это Пильский ручей. Я  поймала
в нем не одну форель. Мы уже на земле моего брата.
   - Тогда расскажите мне про замок.
   - "Замок" - слишком громкое название. Так, блокгауз  на  возвышенности.
Его строили как сторожевую башню для защиты от пиратов. Мой дед  превратил
его в охотничье поместье.
   Я почувствовал себя немного лучше.
   - А гарнизон в нем большой?
   - Сейчас вообще никакого. Все воюют на севере. Я думаю, там только  Зиг
и один-два тюремщика.
   Так мы могли еще надеяться на успех.  Человека  со  сломанной  лодыжкой
держать взаперти не так уж трудно. Но  посади  его  верхом,  и  он  сможет
передвигаться не хуже нас. Вот только будут ли там лошади? Жаль, что мы не
купили запасного коня, пока была такая возможность, но теперь рассчитывать
на это не приходилось.
   - Ну что ж, доверимся богам, - пробормотал я с набитым ртом.


   На ближних подступах к замку нам пришлось спешиться и вести  лошадей  в
поводу. Тропа петляла между деревьями, пока  не  вынырнула  на  каменистое
плоскогорье. Мы  разговаривали  только  шепотом,  хотя  вряд  ли  кто  мог
услышать нас сквозь шум прибоя. Я ощущал его  ногами  почти  так  же,  как
слышал ушами, хотя мы поднялись довольно высоко. Если в такую  ночь  замок
охраняется снаружи, значит, в  нем  столько  людей,  что  нам  не  на  что
рассчитывать.
   Замок Зардон замаячил перед нами темным прямоугольником  на  фоне  чуть
более темного неба. Кукольный замок  -  ящик  не  больше  десяти  шагов  в
поперечнике, не выше двух этажей. Тропа упиралась в арку ворот, и  створка
была открыта. Я перестал беспокоиться относительно гарнизона и  задумался,
что нам делать, если внутри никого не окажется.
   Впрочем, я не знал также, что  мы  будем  делать,  если  внутри  кто-то
окажется. Я даже не спрашивал, потому что не хотел слышать  ответ.  Кто  я
такой, чтобы мешать настоящей любви?
   Я подозревал, что моя волевая спутница намеревается как  можно  быстрее
сочетаться с Зигом законным браком, дабы  поставить  свою  семью  и  своих
августейших  преследователей  перед  свершившимся   фактом.   Что   потом?
Возможно, Свежероза слишком плохо представляла себе дворцовые нравы, чтобы
предвидеть неизбежные последствия такого шага. Зато я представлял, и  даже
слишком  хорошо.  Во  дворце  ходили  слухи  об  участи  тех,   кто   имел
неосторожность не угодить царевичу. Сам  царь  запросто  мог  бы  упрятать
Свежерозу в темницу до скончания дней. О том, что он сделает с Зигом и  со
мной, я старался не думать.
   Тем временем мы привязали коней к ограде,  и  Свежероза  направилась  к
двери. Я схватил ее за руку.
   - Сначала обойдем замок и посмотрим, горит ли в окнах свет.
   - Попробуйте, и совершите нырок с рекордной высоты.
   - Ох... Ладно, тогда опишите мне внутреннюю планировку.
   - На этом этаже конюшня, кухня и помещение охраны. На втором -  зала  и
две спальни. Пошли.
   Мы нырнули в дверь и оказались в темноте. Свежероза взяла меня за  руку
неожиданно теплыми пальцами и повела за собой,  находя  дорогу  на  ощупь.
Если где-то рядом и были лошади, это были самые тихие  и  лишенные  запаха
лошади из всех мне известных. Я ощущал запах моря  и  дыма.  Мы  дошли  до
лестницы и начали подниматься. К счастью,  ступени  были  каменными  и  не
скрипели. Мы передвигались в  полной  тишине,  нарушаемой  только  рокотом
прибоя и отчаянным стуком моего сердца, слышным, наверное, и в Утоме.
   Потом мы свернули за  угол,  и  впереди  показался  свет,  выбивавшийся
из-под двери. Мы пригнулись и заглянули в щель.
   Я увидел ножки мебели и четыре башмака. Трещал огонь. По  крышке  стола
стучали игральные кости. Я услышал раздраженный мужской голос.
   - Отлично! - прошептала Свежероза. - Это Честнодоблесть!
   Прежде чем я успел сказать что-то,  она  перепрыгнула  через  последние
ступеньки и распахнула дверь.
   Я сполз по лестнице вниз, считая ступени коленками, чтобы свет не  упал
на меня. Я услышал удивленные крики и  грохот  двух  падающих  стульев.  Я
узнал голос Зига, вопрошающий, что, именем всех богов... и примерно тот же
вопрос, произнесенный другим знакомым мне голосом, надменность которого  с
годами ничуть не уменьшилась  -  Честнодоблесть,  мой  давний  провожатый,
протащивший меня от Майто до Тихих Вод, чтобы развлечь царскую семью. Вряд
ли в Верлии насчитывалась дюжина людей, помнивших меня с тех  пор,  но  он
был один из них.
   - Я пришла забрать Зига, - заявила Свежероза.
   - Вы привезли приказ вашего брата, госпожа?
   Значит, он намерен возражать, чего я мог  бы  ожидать  от  него.  Я  не
слишком верил в способность Свежерозы очаровать его  настолько,  чтобы  он
ослушался данного ему приказа, хотя, возможно, она  надеялась  на  это.  Я
решил вмешаться, пока не прошел эффект неожиданности.
   Я взлетел по лестнице и шагнул  на  свет  рядом  с  ней.  Я  постарался
изобразить на лице самую  свою  зловещую,  загадочную  улыбку,  однако  не
вполне в этом преуспел, потому что невольно зажмурился от яркого света.
   Зала явно не заслуживала такого названия. Это была  убогая  комнатенка,
хотя при данных обстоятельствах она показалась довольно уютной.  В  камине
весело плясал  огонь,  а  вокруг  были  расставлены  кресла  и  стулья,  в
количестве явно избыточном для комнатки  такого  размера.  Стены  украшали
многочисленные удочки. Здесь было  еще  две  двери.  Они  оставались  пока
закрытыми;  во  всяком  случае,  никто  не  прибежал  проверить,  что   за
посетители пожаловали.
   Зиг стоял. Он не мог подойти ближе, он  был  прикован  цепью  за  ногу.
Честнодоблесть стоял ближе, преграждая путь Свежерозе.
   - Омар! - крикнул Зиг.
   Честнодоблесть поперхнулся и уставился на меня.
   Я говорил уже, что Зиг был мне по душе.  Опытный  солдат  удачи  всегда
действует по обстоятельствам. Зиг схватил со стола  кувшин  и  обрушил  на
голову своего тюремщика.  Кувшин  разлетелся  вдребезги,  во  все  стороны
полетели глиняные черепки. Честнодоблесть пошатнулся и обрушился на пол  с
ужасающим грохотом, от которого содрогнулся замок.
   Свежероза бросилась в объятия своего возлюбленного. Ей он тоже явно был
по душе.
   Поскольку им было не до меня, я занял себя  полезным  делом.  Я  связал
Честнодоблести лодыжки и запястья обрывками его же собственного наряда. Он
лежал без сознания, но никогда не грех перестраховаться. За этим  занятием
я  нашел  ключ  от  оков  Зига  и  освободил  его:  Потом   подобрал   меч
Честнодоблести и положил на стол так, чтобы Зиг мог легко взять его, когда
вернется к реальности. Кинжал Честнодоблести я присвоил себе, полагая, что
он когда-нибудь может и пригодиться. У  него  была  красивая  рукоятка  из
резного янтаря. Покончив с  этим,  я  выбрал  кресло  поудобнее  и  уселся
наблюдать за развитием романа.
   В конце концов мои друзья  оторвались  друг  от  друга  настолько,  что
смогли говорить.
   - Любимый!
   - Сердце мое!
   И так далее. Очень мило.
   Тем временем все царство охотилось на нас,  а  проходы  через  перевалы
закрыты - зима. Кто рискнет навлечь на себя царский гнев, приютив  у  себя
трех беглецов? Куда нам податься отсюда?
   - О, милый, милый Зиг!
   - Моя милая, милая Свежероза!
   Не знаю, сколько бы они еще продолжали в том же духе.  Их  отвлекло  от
этого занятия только появление царевича и еще одного мужчины.  Они  вдвоем
шагнули в комнату, и вид у них был крайне злой  и  усталый  с  дороги.  Их
черные плащи стали серыми от грязи.  Оба  были  вооружены.  Поскольку  мой
кинжал не шел ни в какое сравнение с их мечами, я остался на месте.
   Вновь прибывшая пара огляделась по  сторонам,  с  радостным  удивлением
узнав меня. Я вяло поднял руку в знак  приветствия.  Я  тоже  узнал  этого
второго, Высокосила Оргазского. Его опасались как самого дерзкого дуэлянта
во дворце и самого закадычного дружка Звездоискателя.
   Зиг и Свежероза слегка отстранились друг от друга, чтобы посмотреть  на
вошедших.
   Царевич не стал тратить время на любезности.
   - Пора в постельку, дорогая. Что это за мужлан?
   - Мы с ним помолвлены.
   - Нет, дорогая. Ты помолвлена с царем. Сегодня ты будешь спать со мной,
а завтра отправишься домой к папочке. И все будут счастливы,  если  ты  не
будешь болтать  своим  прелестным  язычком.  А  если  нет,  это  уже  твоя
проблема. А теперь отошли эту деревенщину прочь, и  ему  никто  ничего  не
сделает. Покажи ему выход, Сил.
   Зиг взял меч, предусмотрительно положенный мною на  стол,  и  проверил,
легко ли он выходит из ножен.
   Царевич вздохнул.
   - Ладно, прикончи его.
   Оба выхватили мечи одновременно. Высокосил нанес  сокрушительный  удар,
намереваясь перерубить Зигу шею от уха до уха. Удар был  парирован,  и  он
еле увернулся от стремительной контратаки. Вот вам и деревенщина, сударь!
   В комнате стояло  слишком  много  мебели,  да  еще  вдобавок  связанный
Честодоблесть  на  полу,  чтобы  можно  было  говорить  о   фехтовании   в
традиционном смысле слова. Закончился ли бы поединок иначе,  сражайся  они
на открытом месте, я затрудняюсь сказать. Зиг все еще заметно хромал,  что
давало бы его сопернику заметное преимущество в обычном  поединке.  Однако
на этом пятачке, где и двигаться-то,  собственно,  негде,  это  не  играло
особой роли, а дрался солдат получше дворянина. Мечи  лязгали  и  звенели.
Высокосил вскрикнул и, сложившись пополам, опрокинулся на стол, свалив  на
пол кости, кубки и половину подсвечников, потом сполз с него как  скатерть
и бесформенной грудой  рухнул  на  пол.  Он  издавал  довольно  неприятные
булькающие звуки и мог считаться мертвым или умирающим. Я закинул ногу  на
ногу и оставался на месте, понимая, что ставки в игре растут.
   Звездоискатель был заметно потрясен, увидев, как быстро  разделались  с
его чемпионом, но быстро сумел спрятать тревогу под маской высокомерия.
   - О, чертовски глупо! Кто бы ты ни был, мужик, ты  только  что  зарубил
достойного аристократа. Ты  меня-то  хоть  знаешь?  Объясни  ему,  кто  я,
дорогая!
   - Хочешь верь, хочешь нет, но это наш царский наследник.
   - Для меня он просто свидетель. Отойди  в  сторону.  -  Зиг  как  будто
вырос. Теперь он царил в этом помещении - с окровавленным  мечом  в  руке,
любимой женщиной за спиной и мертвым врагом  у  ног.  Его  светлые  волосы
блестели в свете оставшихся свечей, в голубых глазах не было видно и  тени
страха,  и  он  улыбался,  словно  все   это   доставляло   ему   изрядное
удовольствие. Героя я распознаю с первого взгляда.
   Судя по всему, Звездоискатель такими способностями не обладал. К  моему
удивлению, он не стал отступать, хотя дверь за его спиной была открыта,  а
внизу его, вполне возможно, ждала шайка головорезов. Сам он не прославился
как боец. Ходили слухи, что без своих дружков  он  самый  последний  трус.
Однако сейчас он схватился за меч.
   - Я не только царский сын, наследник  престола,  моей  рукой  свершится
божья кара! Брось меч или сдохни, мужлан!
   - Спасайся  лучше,  пока  можешь,  царевич!  -  Зиг  двинулся  к  нему,
перешагнув через труп Высокосила.
   Звездоискатель заметил его хромоту и, усмехнувшись, вытащил меч.  Делал
он это так неловко, что Зиг мог разрубить его пополам прежде, чем он встал
в позицию. К удивлению моему, Зиг этого не сделал. Я с тревогой  посмотрел
на Свежерозу,  надеясь,  что  наш  общий  друг  не  собирается  выказывать
романтического нежелания проливать августейшую кровь.  Вдруг  он  надеется
дать царевичу урок фехтования  на  мечах,  отпустив  с  безобидным  шрамом
вместо выпускного диплома, пожав руку на прощание и все тому подобное...
   Дзынь!
   Бах! Дзынь! Дзынь! Тарарах!
   Я перевел дух. Зиг просто не хотел атаковать безоружного человека,  вот
и все. С самого начала это был поединок не на жизнь,  а  на  смерть.  Даже
если Зиг и не хотел  этого,  он  не  мог  драться  вполсилы  с  человеком,
жаждущим его смерти. И с чего ему драться вполсилы? В конце концов, не  он
затеял кровопролитие.
   К тому же он был живой человек, а не мельница, которая останавливается,
когда ты перестаешь крутить ручку. Он распалился от первого поединка. Вряд
ли найдется и один человек на тысячу, способный остановиться на его месте.
   Царевич показал себя не таким уж плохим бойцом. Зиг  отступил  на  шаг.
Мне кажется, он ожидал, что соперником его будет любитель. Однако он очень
быстро пришел в себя, раскусил соперника и сам перешел в наступление.
   Больная нога сильно мешала ему, но он отогнал Звездоискателя от  двери,
погнал его в глубь комнаты и, когда  тот,  пятясь,  наткнулся  на  стул  и
оступился, пронзил насквозь.
   Царевич с ужасным криком упал. Свежероза вскрикнула, шагнула  вперед  и
тут же отпрянула от фонтана крови.
   Я подошел к нему с другой стороны, на ходу прикидывая, какое  наказание
полагается у верлийцев за убийство члена царской семьи. Парень еще  дышал,
хотя видно было, что он уже не жилец. Я опустился на колени  и  перевернул
его на спину. Ярко-алая кровь фонтаном била из раны в  животе.  Глаза  его
удивленно раскрылись - никто из нас не готов к встрече со смертью.
   Он выдавил из себя только одно слово: "Предательство!.."
   Он истек кровью на моих глазах. Это заняло всего несколько секунд.
   Он был мертвее мертвого. Кровь остановилась,  глаза  закатились.  Я  не
ошибаюсь, видя смерть. Звездоискатель умер в ту ночь.
   Я поднялся с колен. Влюбленные снова обнимались.
   - Оставьте это на потом! - резко  сказал  я.  -  Мы  только  что  убили
наследника престола. Что нам теперь делать?
   Свежероза заглянула в глаза Зигу.
   - Мы уезжаем, - заявила она.
   - Бежим? Любовь моя, я ведь всего нищий бродяга!
   - У меня нет выбора, милый! Возьми меня. Мы будем странствовать вместе.
   - Все это, конечно, замечательно! - вмешался я, прежде  чем  они  снова
занялись признаниями во взаимной любви. - Как нам выбраться из страны?
   - Ты же моряк, верно ведь, милый? - сказала Свежероза.  -  Ты  сам  мне
говорил. Там, в бухте, есть рыбацкая деревня. У меня есть деньги. Мы купим
лодку.
   Зиг удивленно поднял брови.
   - Открытую лодку? В такую погоду?
   - Если ты можешь, я тоже смогу, милый. Я буду вычерпывать воду.
   При мысли о подобной перспективе меня пробрала дрожь,  но  в  этом  был
некоторый смысл.
   - Я могу управляться с парусом,  -  буркнул  я.  -  Что  нам  делать  с
Честнодоблестью?
   - Возьмете меня с собой, - пробормотал  Честнодоблесть.  -  Иначе  меня
вздернут на дыбу, а потом отрубят голову.
   Зиг ухмыльнулся и толкнул его ногой.
   - Ты это честно, а, пленный?
   - Могу поклясться. Я все слышал. Можешь доверять мне.
   - Тебе? После того, как ты жульничал в  кости?  Ни  за  что!  И  потом,
пойми, у тебя больше шансов выжить, если ты останешься здесь.
   - Не думаю,  -  сказал  я.  -  Мы  будем  находиться  под  божественным
покровительством.
   Я показал им  то,  что  обнаружил  завернутым  в  платок  в  кармане  у
царевича: маленькую глиняную голубку. Не то чтобы  она  была  красива  или
слишком похожа на настоящую, просто глиняное изображение птицы. Один  глаз
- маленький черный камешек, на месте другого дырка. Ноги голубки  скручены
из проволоки, и она потеряла пару когтей.
   Вот почему царевич вдруг выказал неожиданную храбрость.
   Вот почему, умирая, он прохрипел: "Предательство!"
   Молча передал я бога Свежерозе.
   Вытерев с рук царскую кровь, я  разрезал  путы  Честнодоблести  его  же
собственным кинжалом и вернул его ему.
   Потом я осторожно спустился по лестнице посмотреть, сколько еще человек
привел с собой царевич. Я ожидал увидеть небольшую армию. Я обнаружил  еще
двух лошадей, привязанных к забору рядом с нашими.
   Вот вам и вся правда, майне дамен унд геррен. Свежероза бежала, но не с
царевичем. Он умер. В этом я совершенно  уверен.  Бог  -  Верл  -  покинул
страну, названную в его  честь,  и  это,  возможно,  объясняет,  почему  у
Быстроклинка так и не родилось другого наследника.
   Мы спустились к ближайшей рыбацкой хижине и сменяли четырех лошадей  на
полусгнившее подобие дори и кое-какую провизию. Похоже было, что посудина,
которую нам подсунули, развалится от малейшего ветерка. Даже  флегматичный
увалень, владелец лодки, испытывал некоторое  смущение,  сплавив  нам  эту
рухлядь в обмен на четырех  породистых  лошадей,  но  Свежероза  дала  ему
вдобавок и золота. Что ж, вряд ли  его  счастье  продлилось  долго!  Я  не
сомневаюсь,  что  царские  гвардейцы  увели  лошадей,   когда   обыскивали
окрестности.
   Путешествие наше нельзя было назвать  приятным,  но  оно  оказалось  не
таким плохим, как обещало. Зиг был опытный моряк, да и я умел  управляться
с такелажем. Корпус, и мачта, и парус - все норовило  развалиться,  но  мы
импровизировали на ходу и в результате остались живы. Свежероза  держалась
как солдат. Солдат Честнодоблесть все путешествие провалялся,  страдая  от
морской болезни.
   Когда мы добрались до Альгазана, я был призван, чтобы  стать  очевидцем
революции. Мы простились. Никого из них я больше не видел. Прошлой  весной
я узнал, что в пророчестве упоминался ребенок Свежерозы, живущий где-то за
горами Гримм. Как многие другие, пришел я сюда, чтобы найти  его  или  ее.
Мне это не удалось.
   Вот и все, что я могу вам рассказать.



        22. ПЯТЫЙ ПРИГОВОР

   Фриц не пожалел для нас свечей. Гостиная ярко осветилась в первый раз с
моего прихода - отблески огня играли на оружии, висевшем над  камином,  на
безделушках на каминной полке, даже на тускло раскрашенных глиняных глазах
голов-трофеев, за каждой из которых на стене колыхался лес теней от рогов.
Ветер за стеной завывал все свирепей.  Где-то  посередине  моего  рассказа
дверь начала колотиться, словно обезумевшие кастаньеты.
   Увы,  единственное  счастливое  лицо,  которое  я  мог   разглядеть   в
осветившейся комнате, принадлежало Фриде. Она смотрела на свои руки, не на
меня,  но  на  щеках  ее  обозначились  ямочки:  что-то   обрадовало   ее.
Пропорционально ее радости возросла и досада ее братца.
   Что же до остальных моих  слушателей...  старуха,  похоже,  заснула.  Я
очень надеялся, что она просто задумалась,  поскольку  рассчитывал  на  ее
поддержку.
   Рози сидела, открыв глаза, но, судя по всему,  не  видела  ими  ничего.
Фарфоровый голубок и шелковый платок, из которого она его вынула, все  еще
лежали у нее на коленях.
   Гвилл только что не терял сознания, и его вряд  ли  беспокоило  что-то,
кроме его страданий. Я слышал, как хрипит у него в груди.
   За исключением этих лиц свечи освещали  только  неприязненные  взгляды:
купца, актрису, нотариуса, солдата. Четверо из семи - большинство.
   - Брехня! - рявкнул  купец,  складывая  руки  на  пузе.  -  Ты  мог  бы
придумать чего-нибудь позанимательнее. В твоей истории больше прорех,  чем
в решете. Думаешь, мы такие недотепы? - Он закашлялся.  -  Что  у  тебя  с
дымоходом, трактирщик?
   Фриц стоял, стиснув кулаки.
   - Ветер переменился, ваша честь. Камин дымит иногда при южном ветре.  -
Он с ненавистью покосился на меня.
   Его сестра мне подмигнула.
   - Это добрая весть, сударь. Слушайте! - Мы прислушались. Где-то  что-то
капало. - Погода здесь переменчива, но, когда зимой ветер дует с юга,  это
обычно к таянию снегов. Наша дверь часто стучит вот так при южном ветре. Я
не даю Фрицу укрепить ее, потому что люблю этот стук. Он как обещание, что
весна вернется, обещание надежды.
   - И дорога очистится?
   - На Гильдербург - это  уж  точно,  -  мрачно  кивнул  Фриц.  -  Насчет
перевала... ну,  возможно.  Только  еще  не  утро.  Северный  ветер  может
вернуться.
   Он искренне надеялся, что вернется. Но  даже  если  он  вышвырнет  меня
сейчас без башмаков и плаща,  у  меня  будет  шанс.  Я  буду  не  один,  и
кто-нибудь из путешественников, может, и одолжит  мне  одежду  на  дорогу.
Снег быстро раскиснет, а потом превратится в грязь. Я  блаженно  улыбнулся
ему и покачал головой - пусть знает, что мои надежды основаны не только на
изменениях  в  погоде.   Я   не   намерен   и   дальше   позволять   этому
громиле-переростку измываться надо мной. Хватит!
   Но пока...
   Пока я обратился к купцу:
   - Вас смущают какие-либо места в моем рассказе, майн герр?  Я  клянусь,
что все до единого слова в нем - правда.
   - Значит, ты добавляешь ко всем своим преступлениям  ложную  клятву!  А
ну, законник, допроси-ка этого горе-свидетеля!
   Нотариус довольно ухмыльнулся.
   - С удовольствием, ваша честь!
   - Сначала разделайся с его сказками, а потом мы позволим нашему хозяину
разделаться с ним самим. -  Толстый  боров  расхохотался,  в  восторге  от
собственного  остроумия.  Актриса  визгливо  вторила  ему.  Фриц  довольно
ухмылялся.
   - Отлично. - Нотариус повернул ко мне свою крысью  морду.  -  Поговорим
сперва о смертных, майстер Омар. Что случилось с  телами  царевича  и  его
друга?
   Я чуть отодвинулся от него - очень уж противно пахло у него изо рта.
   - Понятия не имею. Мы оставили их лежать на месте.
   - И тем не менее вот уже двадцать лет о смерти царевича никто так и  не
узнал? Вам это не кажется странным?
   - Возможно - особенно теперь, когда вы  заметили  эту  подробность.  За
столько лет его могли бы и найти.
   - И вы сменяли четырех лошадей с царской конюшни на  простую  лодку?  И
как, позвольте узнать, получилось, что ищейки не нашли этих лошадей  и  не
разведали ничего о беглецах?
   - Я полагаю, рыбак сделал все, чтобы этого никто не заметил.
   - Неужели вы всерьез  думаете,  что  исчезновение  царского  наследника
расследовалось так поверхностно?
   - У меня слишком малый опыт покушений, сударь. Царь Быстроклинок вполне
мог обрадоваться  тому,  что  избавился  от  такого  сына.  -  Я  искренне
забавлялся. Мое  и  без  того  невысокое  мнение  о  нотариусе  отнюдь  не
повысилось при ознакомлении с его методом ведения допроса.
   - Даже если допустить, что такая развязка устраивала  его,  не  мог  же
царь оставить без внимания такую неслыханную дерзость,  как  покушение  на
члена  августейшей  фамилии?  Он  наверняка  должен  был   прочесать   все
окрестности и допросить с пристрастием местных жителей. Почему же он этого
не сделал?
   - Вас интересуют мои предположения? Я очевидец, а не теоретик.
   Он скривился.
   - Ваше описание бога не подходит к тому голубю, которого  показали  нам
сегодня.
   - Я придерживаюсь своих показаний.
   - Но как это могло быть, что тот идол, которого вы видели, был  царским
богом?  Царевич  взял  Верл  с  собой.  Это  логично,  возможно,  этим   и
объясняется то, что он выследил вас. Но как Верл  могла  допустить,  чтобы
его убили?
   - Я вам уже сказал. Он был удивлен этим  не  меньше  вашего.  И  потом,
повторяю: я предпочитаю не строить  предположения,  особенно  в  том,  что
касается поступков богов.
   - Но вы украли этого бога! Вы отдали его женщине.  Как  можно  похитить
семейное божество у его семьи?
   - Ответ тот же.
   - Тьфу! - взревел купец, которому явно надоел  этот  фарс.  -  Вся  эта
история - вздор с начала до конца. Ты сказал, что бог подсказал Свежерозе,
как выбраться из дворца. Но эти верлийские семейные боги говорят только  с
членами своих семей! Разве не так? Разве не это нам сегодня повторяли  всю
ночь?
   - Таково широко распространенное мнение, - ответил я, пожав плечами.  -
Меня попросили - я просто изложил факты, вот и все.
   Все разом покосились на старуху, но та продолжала сидеть, низко опустив
голову. Лица ее не было видно под полями шляпы. Может,  она  спала,  но  я
подозревал, что она слушает наш разговор. Я  надеялся,  что  слушает.  Мне
очень скоро понадобится ее помощь.
   - Какие, к черту, факты? - взорвался толстяк. - Ложь! Ложь с первого до
последнего слова! Мы даже не касались главного возражения. Если  Свежероза
сбежала не с царевичем, а с  чужеземцем,  как  мог  Хол  провозгласить  ее
ребенка законным наследником престола?
   - Я же сказал  вам,  я  не  пытаюсь  строить  предположений  о  мотивах
поступков богов.
   - Вздор! Дерьмо! Вы со мной согласны, капитан?
   Солдат смерил меня взглядом холодных как кремень глаз.
   - Да, на мой взгляд, история не  выдерживает  критики.  Вся  страна  на
протяжении двух десятков лет верила, что царевич  Звездоискатель  бежал  с
женщиной, которую любил, поскольку его отец - царь - намеревался  жениться
на ней против ее воли. Утверждение, что он вовсе убит... и  что  тело  его
осталось лежать на месте убийства... по меньшей мере спорно.
   - Вышвырнуть этого обманщика вон! Забери его, трактирщик!
   Фриц начал подниматься с лавки.
   - Оставьте его, - проскрипела старуха.
   - Вы ему верите? - взорвался Тигр.
   Рози подпрыгнула, испуганно озираясь по сторонам.
   - Майстер Омар солгал этой ночью только дважды.
   - Дважды? - вскричал я, заглушив поднявшийся  ропот.  -  Максимум  одно
крошечное отступление от истины! Такое не  считается,  сударыня.  В  конце
концов, я сделал это просто из уважения.
   - Дважды, - повторила она, глядя  на  меня  поверх  голов.  Ее  морщины
неожиданно сложились в улыбку,  а  глаза  заблистали  жемчугами  в  сиянии
свечей. - Ты назвал меня самой красивой женщиной в зале.
   - Это была истинная правда...
   - Даже в те дни это было бы чудовищным  преувеличением.  Но  все  равно
спасибо тебе за это. - Она усмехнулась.
   - Это была правда. А второе... этого требовали соображения чести.
   Остальные удивленно  переглядывались.  Фриц  испустил  звериный  рык  -
похоже, его терпение лопнуло.
   - Отнюдь. Это только  запутало  ситуацию.  -  Голос  старухи  напоминал
шелест сухой листвы. - В благодарность за твою ложь, майстер Омар, я спасу
тебя.
   - Весьма вам признателен, сударыня.
   Она кивнула и выпрямилась - видно было, что даже это движение далось ей
с трудом.
   - Я вижу лица уже не так ясно, как когда-то, но когда впервые  услышала
твой  голос  сегодня...  Он  принес  с  собой  воспоминания.   Ах,   какие
воспоминания! Остальные могут не верить. Они хмурятся и пытаются  избежать
неприятной правды, но я принимаю то, что ты  сказал,  майстер  Омар,  хоть
понимаю и не все. Ну что ж, слушайте вы, все. Я -  Розосвета  Кравская,  и
это мой грех положил начало всей истории. Давно это было... и все же я  до
сих пор расплачиваюсь за него.



        23. РАССКАЗ СТАРОЙ ДАМЫ

   Что знаете о богах вы, рожденные не в Верлии? Вы жаждете богов великих,
но далеких. Вы ходите в огромные храмы и  молитесь  там  толпами,  надеясь
каждый на то, что из всех голосов он  услышит  именно  ваш.  Вы  наделяете
своих богов неземной силой и не видите  того,  что  перегрузили  из  сверх
всякой меры ответственностью за всю землю. Вы ожидаете, что  ваши  молитвы
будут услышаны, а грехи - замечены. Вы молите своих богов войны о  победе,
не думая, что враги ваши  молят  их  о  том  же.  Вы  оглушаете  их  хором
противоречивых требований, а потом удивляетесь, почему они подводят вас.
   А что мы? Нас устраивают боги  маленькие,  наши  собственные,  семейные
боги. Мы знаем, что сила их невелика, но мы и не требуем  от  них  слишком
многого, и поэтому они могут помочь нам. Поскольку нас - детей их -  мало,
они слышат нас и помогают нам, и за это мы верны  им.  Всю  жизнь  свою  я
преклоняла колена перед одним и тем же богом, даря ему всю свою  любовь  и
преданность, всегда уверенная в том, что он любит  меня  и  заботится  обо
мне.
   Увы, не вняла я его предостережениям! Однако это моя вина, не его.
   Позвольте мне поведать вам об этом. Дома мы ежедневно  воздаем  почести
нашим богам - мы делаем им приношения, поклоняемся им. Мы живем  с  нашими
богами, а  они  -  с  нами.  Мы  просим  их  о  помощи  и  испрашиваем  их
благословения на все, что собираемся предпринять.  Мы  в  Верлии  знаем  о
богах больше, чем любой из вас. Мы вырастаем с нашими богами - они  нас  и
растят.
   Четыре раза в жизни мы обращаемся особо к нашим богам. Когда  рождается
ребенок, родители приносят его своему богу  в  присутствии  всех  взрослых
членов семьи, и бог принимает его и объявляет об этом. "Он мой!" - говорит
бог, или: "Она моя!" Верлийские мужья не гадают, верны ли им жены.
   Когда дети их вырастают и вступают во взрослую жизнь, их снова приводят
к богу. Они приносят ему особые обеты, и снова бог принимает  их,  впервые
обращаясь непосредственно к ним: "Ты мой!" - или: "Ты моя!"  И  редкие  из
них не плачут, услышав впервые голос своего бога.
   Третье посвящение происходит  при  браке,  когда  юноша  приводит  свою
невесту или девушка - своего жениха. Бог принимает нового члена  семьи,  и
после этого она или он тоже принадлежат этому богу.
   И наконец, когда игра кончается,  когда  мы  лежим  на  смертном  одре,
нашего бога снова приносят к нам. Мы - верлийцы -  умираем  в  присутствии
наших богов, зная, что после этого никогда больше с ними не разлучимся.
   Верлийцы доверяют своим богам. И главное, в чем мы возлагаем надежду на
наших богов, - это надежда на потомство, чтобы было кому поклоняться им  и
помнить нас.


   Меня зовут Розосвета Кравская. Но и до того, как вышла я замуж, мое имя
было такое же: Розосвета Кравская. Мой отец был Дерзодух Кравский, младший
сын детей Крава из Фэйрглена - небольшой ветви  большого  клана.  На  деле
отец мой был всего лишь крестьянином, работавшим на своего дядю, и это при
том, что бог его был одним из самых сильных и знаменитых.
   Когда мне исполнилось двадцать лет, я считалась  красавицей,  но  какая
женщина не красива в этом возрасте? Красота недолговечна.
   Когда мне исполнилось двадцать лет, я  привлекла  внимание  Огнеястреба
Кравского, старшего сына Орлокрыла Кравского, патриарха нашего клана. Даже
тогда я была невысокого  мнения  об  Огнеястребе,  но  я  знала,  что  ему
предстоит  унаследовать  Тихие  Воды.   Его   жена   стала   бы   хозяйкой
прекраснейшего дворца  во  всей  Верлии.  Такая  возможность  кружила  мне
голову, пока не вскружила совсем.
   Настал  день,  когда  Огнеястреб  предложил  мне,   чтобы   отцы   наши
договорились о свадьбе. Поскольку я была  благородного  происхождения,  он
почитал меня достойной себя. Поскольку росла в бедной  семье,  он  ожидал,
что я буду покорной. Все остальные его чувства сводились к похоти.  Сердцу
моему был тогда уже мил другой. Звали его Честнотруд  Светов,  и  это  имя
подходило к нему как нельзя лучше. Я испросила совета у матери, хотя и  не
надеялась особенно получить его. Она сказала, чтобы я обратилась с этим  к
богу, и так я и поступила.
   Я пошла в молельню, и преклонила колена перед зубом дракона, и поднесла
ему красивую шелковую шаль, которую соткала сама,  вышив  на  ней  осенние
виноградники в холмах, и поведала ему свою проблему.
   - Что нашла ты в Честнотруде? - спросил бог.
   Богу не лгут.
   - Его тело, - призналась я.
   - А в Огнеястребе?
   - Его дворец.
   Дракон вздохнул.
   - Тело меняется. Он растолстеет и полысеет, и он так похотлив, что даже
при всех моих усилиях защитить тебя ты родишь  ему  не  меньше  полудюжины
сыновей, таких же недалеких, как их отец. Впрочем, как человек  Честнотруд
лучше. Огнеястреб ревнив  и  вздорен.  Его  дворец  останется  стоять,  но
радость твоя померкнет, когда с годами ты привыкнешь к роскоши дворца. Все
же на самом деле ты  ищешь  власти  и  уважения,  и  радость,  которую  ты
обретешь от этого, с годами  только  возрастет,  когда  красота  твоя  уже
увянет. Ты должна сама избрать то счастье, которое тебе больше по душе.
   Я выбрала Огнеястреба. Это мой первый грех. В  день  нашей  свадьбы  он
представил меня своему богу, и конечно же, это был тот же бог.
   - Она моя, - сказал Крав и хихикнул - а от драконьего хихиканья бросает
в дрожь даже самых отважных. - Она всегда была моей. Не дразни ее слишком,
сын мой.
   Тогда я не поняла этих слов, и не думаю, чтобы муж мой вообще понял их.
   Он нашел наслаждение  в  моих  объятиях,  и  со  временем  я  научилась
получать некоторое удовольствие в его. Я подарила ему двух сыновей, и  оба
оказались достойны своего бога. Но Огнеястреб оказался ревнив  и  вздорен,
как и предсказывал  бог.  Я  не  давала  повода  для  его  ревности,  и  я
выдерживала его гнев. Если он бил меня, я давала ему  сдачи.  Он  грозился
высечь меня. Я обещала ему уйти в бордель и осрамить его на  все  царство.
Он пытался ограничить мое законное право на владение  его  имениями,  а  я
играла на  его  ревности,  угрожая  нарожать  ему  легион  ублюдков.  Наша
совместная жизнь никогда не была тихой, но точно так же она  редко  бывала
скучной.
   И пришел день, когда я сделалась хозяйкой Тихих Вод, а никакая  женщина
не могла бы мечтать о лучшем поместье.
   При этом он путался с любовницами, пытаясь  игнорировать  меня.  Однако
было и у него слабое место. Он слишком много пил. Когда  он  напивался  до
чертиков, я приходила к нему в спальню, и он не мог устоять  передо  мной.
Это было противно, конечно, но оно того стоило. Я проделывала  это  каждые
месяц или два, чтобы он никогда не был уверен,  что  ребенок,  которого  я
могла бы понести, - не его. Поймите: у нас с ним был один бог. Кто  бы  ни
был отцом любого ребенка, которого я могла бы понести, Крав принял бы его,
ибо я с самого начала принадлежала к его семье.  Огнеястреб  не  думал  об
этом до свадьбы - я объяснила ему всю  прелесть  ситуации  при  первом  же
удобном случае. Впрочем, знание это не улучшило его  характера  -  я  ведь
упоминала, что он был ревнив.
   И все же я оставалась верна ему, хоть он вряд ли в это верил.
   Пока не появился Высокочесть.
   Майстер Омар описал вам царя, и он вновь предстал у меня перед глазами.
В нем было все, чего  недоставало  Огнеястребу,  -  веселье,  страстность,
открытость, великодушие. Юность с ее  безумствами  для  нас  миновала,  но
любовь даруется не только молодым. На самом деле истинная любовь  приходит
в зрелые годы, потому что только тогда способен понять, что  тобой  движет
не просто минутное влечение. Страсть -  плод  любви,  а  не  ее  источник.
Почему только молодые не видят этого?
   Я полюбила царя, а он меня. Наша любовь длилась годы,  но  за  все  это
время мы были близки только четыре раза. Я  помню  каждое  мгновение  этих
встреч. Огнеястреб подозревал, а может, и догадался об этом, а Высокочесть
не желал раздоров  со  столь  могущественным  человеком,  ведь  это  могло
привести к гражданской войне. Мой муж следил  и  подстерегал  нас.  Четыре
раза!
   Высокочесть гостил у нас  со  своим  двором,  и  со  всех  сторон  меня
окружали глаза. Мы могли разговаривать, но только у всех на виду. У нас не
было возможности побыть наедине, делать то, чего мы так отчаянно желали.
   В отчаянии пошла я к Краву.
   - Всего час! - молила я. - Боже мой, подари мне один час с тем, кого  я
люблю!
   - Мне не жаль счастья для тебя,  дитя  мое,  -  ответил  дракон.  -  Но
счастье всегда имеет свою цену. Какую цену  готова  ты  заплатить  в  этом
случае?
   Боже, какая я была дура!
   - Любую! Что угодно!
   - Ты неосторожна! Я не знаю эту цену, Розосвета,  а  то  назвал  бы  ее
тебе. Я знаю только, что цена может быть очень высока.
   - Я готова заплатить! - воскликнула я.
   Единственный раз слышала я тогда, как мой бог плачет.
   - Огнеястреб тоже мой сын, и я не хочу наставлять ему рога, как  бы  он
ни заслуживал этого.
   - Ты удержишь меня?