оняли. Чем занимались?.. Ну, день начинался с купания  в
реке - всех, за исключением дежурного  повара,  который  готовил  завтрак.
После этого мы, как правило, занимались работой.
   С ума сойти! Смедли вздрогнул при мысли о том, что сказал бы его отец о
семье Экзетеров, доведись ему услышать это признание. Похоже,  парень  там
совсем одичал - шрамы и боевая раскраска, и все такое.  Этот  рассказ  про
Нагленд ничуть не напоминал те  отрывочные  сведения,  что  он  узнал  про
Олимп, где люди держат слуг и переодеваются к обеду.
   - Что за работа? - поинтересовалась Алиса. -  Ты  говорил,  чеканка  по
серебру?
   - Самая разная работа, - усмехнулся Экзетер без тени смущения в голосе.
- Собственно, особо никто и не переутруждался, просто по утрам  полагалось
потрудиться для разминки. После обеда мы обычно  переключались  на  рыбную
ловлю или метание копий. Спорт, физические упражнения... Мы учили младших,
старшие учили  нас.  Вечерами  мы  мастерили  оружие,  играли  или  просто
трепались о девушках. Разумеется, мы почти ничего о них не знали.
   - Сколько ты там прожил? - спросил Смедли, стараясь  не  выдать  своего
неодобрения.
   - Гораздо дольше, чем собирался  вначале.  Очень  скоро  я  узнал,  что
Калмака Плотника убили за то, что он спутался  с  новой  сектой,  Церковью
Неделимого. Я  догадывался,  что  за  ней  стоит  Служба,  -  единственным
способом свергнуть тиранию Пентатеона было бы появление  совершенно  новой
религии, так что все представлялось вполне логичным. Однако эти гонения не
ограничились одним  Соналби,  это  произошло  по  всему  Нагленду.  Приказ
исходил от Карзона, но за этим, несомненно,  стоял  Зэц,  так  что  вполне
возможно, настоящей причиной этого послужил я. Не могу сказать, чтобы  мне
было очень весело, когда я думал обо всех невинных людях,  погибших  из-за
меня.
   Новая церковь могла бы помочь мне связаться со Службой, но  в  Нагвейле
ее просто выжгли, так что никто, похоже, ничего о ней не знал -  не  хотел
даже говорить об этом. И если бы о моем нездоровом интересе  к  ней  стало
известно не тому, кому нужно, то в одно прекрасное  утро  я  проснулся  бы
покойником. Никаких других зацепок у меня не было, так что мне  ничего  не
оставалось, как только ждать,  что  Служба  сама  придет  мне  на  помощь.
Надежды на это, конечно, было маловато. Я знал: в Службе верили, что Жнецы
убили меня в ночь моего перехода, в Святилище.  Они  послали  Онику  Мезон
проверить эти сведения - она тоже исчезла. Поэтому шансов на то,  что  они
меня ищут, было ноль целых хрен десятых.
   Все, что я мог сделать, - так мне, во всяком случае,  казалось,  -  это
узнать о Вейлах как можно больше. И изучить язык, конечно. Возможно,  рано
или поздно до меня дойдут  какие-нибудь  слухи  о  Церкви  Неделимого,  по
которым я смог бы понять, где ее искать. Мои братишки-однополчане знали не
больше других, то есть почти ничего. Но по крайней мере им-то я мог верить
в отличие от всех  остальных.  Большинство  из  них  никогда  в  жизни  не
покидали Нагвейла и не собирались этого делать, но имелось человек  десять
- двенадцать,  которых  заставляла  путешествовать  работа  -  в  основном
коробейники и табунщики. Двое из них даже работали в столице - Наге. Когда
они заглядывали домой, я знакомился с ними  и  расспрашивал.  Я  мало  что
узнал. То  ли  я  расспрашивал  слишком  неумело,  то  ли  еще  почему-то.
Поскольку идти мне все равно было некуда, я откладывал свой уход.
   Само собой, мне нужно было найти работу.  Моя  братия  обсудила  это  и
решила, что с моим ростом от меня будет больше пользы на крышах,  так  что
меня познакомили  с  родственником  Гопенума,  Пондаржем  Саманщиком.  Они
предложили ему нанять  меня.  Он  не  спорил,  поскольку  деревня  обязана
поддерживать свое ополчение. И потом, у него была дочь.
   - Ага! - вмешалась Алиса. - Ну-ка, опиши эту дочь.
   - Абсолютно неописуемая. Лет этак десяти, кажется... точно не знаю, я к
ней особенно-то и не приглядывался. Впрочем, я и заработка своего почти не
видел. Он шел в счет калыма, платы за невесту. Меня это  мало  беспокоило,
пока меня кормили два раза в день. Все, что от  меня  требовалось,  -  это
подавать связки камыша кровельщикам на крышу. Работа вполне по силам.
   Впрочем, я согласен, что изначальной  целью  ополчения  являлась  кража
скота, прямо как в Африке. Во все времена основным занятием молодых мужчин
в  скотоводческом  племени  была  кража  скота  у  соседей.   Награбленное
отдавалось одному из  старших  в  деревне  как  плата  за  жену.  Заплатив
достаточно коров или коз и доказав свою удаль в более или менее  серьезных
сражениях, молодой воин женился на купленной им девушке. С  этого  момента
он только следит за тем, чтобы росло его стадо и чтобы жена его делала всю
работу. Войну он оставляет в удел молодым, ибо это их дело.
   - Если бы мы так жили сейчас, - сказал Джинджер Джонс, - мы  бы  ни  за
что не оказались в такой мясорубке, как нынешняя.
   Ему никто не ответил. Машина с рыком неслась сквозь ночь. Смедли решил,
что замечание  Джинджера  отдает  пораженческими  настроениями.  От  войны
никуда не деться, значит, ее надо выиграть. Все,  что  зависело  лично  от
него, он сделал.
   Когда Экзетер снова заговорил, голос его звучал мрачнее, чем прежде.
   - Вы и представить себе не можете, как это странно -  чувствовать  себя
снова дома, в Англии, и нестись куда-то в ночи, вот так! Это гораздо более
странно, чем то, о чем я вам рассказываю. Вы простите, что  я  болтаю  без
умолку. Так здорово снова говорить.
   - Нам нравится слушать тебя, - сказала Алиса. - Это лучше, чем иметь  в
собеседниках барона Мюнхгаузена. Ты к чему-то клонишь. Ты  ведь  неспроста
углубился во всю эту социологию?
   - Разумеется! Помнишь Ньягату и эмбу? Большинство банту живут так же  -
их общество тоже организовано по возрастным группам.  Когда  в  тех  краях
впервые появились англичане, они обычно говорили: "Отведите меня к  своему
вождю", - и туземцы не понимали, что те имеют в виду. То, с кем  вам  надо
говорить, зависит от того, с чем вы пришли! Так вот,  англичане  назначали
вождя или старосту и приказывали ему прекратить кражу скота. А  потом  еще
они удивлялись, почему это рухнула вся местная культура. Что меня поразило
в нагианцах - это то, что они ухитрились перейти к денежной экономике,  не
утратив своей социальной структуры. Большая часть Вейлов стоит  на  пороге
индустриальной революции, хотя, слава Богу, у них нет  еще  огнестрельного
оружия. Роль англичан там  играют  джоалийцы,  но  без  ружей  Джоалия  не
способна  сделать  из  Нагии  настоящую  колонию.  Правда,  они   пытаются
укоренить там торговлю, и все  же  традиционный  уклад  пока  преобладает.
Нагианцы смогли соединить старое и новое. Меня ужасно заинтересовало,  как
им это удалось. Ответ был очевиден, но тогда я не догадался.
   - А с кем сражаются воины? - спросил Смедли.
   - Ни с кем, - усмехнулся Эдвард.  -  Ни  с  кем.  О,  периодически  они
устраивают  стычки  с   соседними   деревнями,   но   по   предварительной
договоренности.  Этакие  показательные  выступления.  Несколько  сломанных
костей и выбитых зубов и куча пари, заключаемых на победителя. Я,  правда,
так этого ни разу и не видел. Самым замечательным событием в первые недели
моего пребывания там стала свадьба Тоггана Чеканщика. Разумеется, его отец
был богат. Он первым из нашей возрастной  группы  связал  себя  священными
узами, и это было заметной вехой для всех нас. Ей-богу, чуть ли  не  целая
неделя ушла на то, чтобы мы пришли к единому  мнению,  каким  образом  нам
изменить раскраску на лицах. Конечно, мы могли бы добавить немного зеленых
символов, поскольку зеленый - это цвет мужской зрелости. Мы могли добавить
немного красного,  что  символизировало  бы  Владычицу,  Эльтиану,  богиню
материнства и... гм... всего, с этим связанного. Но в случае, если  бы  мы
перестарались, старшие воины могли бы посчитать это наглостью, а младшие -
захватить себе  наши  синие  цвета.  Поэтому  мы  отрядили  делегатов  для
переговоров с другими возрастными группами. В общем, забавлялись вовсю.
   Стоило только Тоггану жениться, как он перестал быть воином,  хотя  все
еще оставался одним из нас. Он спал с женой,  а  с  утра  приходил  к  нам
нанести на лицо раскраску. За первые две недели мы видели  его  чаще,  чем
жена. Быть  воином  -  это  примерно  как  учиться  в  пансионе,  так  мне
показалось. До тех пор, пока не началась война.
   - Та, что следовала за тобой? - спросила Алиса.  -  Ох,  прости!  Я  не
хотела...
   - Нет, совсем другая. Впервые я узнал о ней, когда как-то вечером к нам
заглянул жрец,  пожилой  тип  в  зеленом  облачении.  Я  сразу  заподозрил
недоброе. Он сел и завел с нами разговор.  Кажется,  нас  там  было  около
шестидесяти - мы сидели вокруг него, затачивая копья. Но мы не  прекратили
свою работу из-за него, нет! Он сказал,  что  в  храме  стало  известно  -
младшие воины приняли в свой отряд чужестранца. Ну, вся деревня  знала  об
этом уже больше месяца.  Он  сказал,  что  Кробидиркин  -  бог-покровитель
Соналби  и  что  чужеземцу  положено  совершить  жертвоприношение  богу  и
попросить о покровительстве, - так, простая формальность, видите ли.


   - Споры не прекращались всю ночь. Многие из моих приятелей  утверждали,
что жрецы просто соскучились по  парному  мясу,  но  в  конце  концов  все
согласились, что это не так уж и плохо. Я подумывал, не смыться ли мне, но
поздно - Кробидиркин все равно уже знал обо мне. Более того, я  понимал  -
мое исчезновение навлечет на моих друзей гнев божества, а возможно,  и  не
только на них. И потом, мне просто было интересно.
   Само собой разумеется, такая важная церемония не могла  состояться  без
поддержки ровесников, так что на следующий день собрался весь  наш  отряд.
Мы купили у дяди Гопенума бычка и погнали его в храм.
   Храм был расположен в самом центре узла. От виртуальности щипало  кожу.
Там находились молельни Ольфаан и Вайсета - это  бог  солнца,  а  в  таком
климате про солнце не забудешь. Были еще две - молельня  Паа  Тиона,  бога
исцеления, и Эмтаз, богини  деторождения.  Обыкновенное  представительство
Пентатеона.  Но  центром  деревни  оставался  храм,   и   он   принадлежал
Кробидиркину Пастырю.
   Он был высотой всего в один этаж, весь из деревянных  столбов  и  кожи.
Если вы можете представить себе кожаный лабиринт, так вот это  он  и  был.
Вонючий и душный. Остальные знали, чего ожидать, поскольку бывали там  уже
не раз, я же всю дорогу трясся, ощущая святыню, уверенный в том, что ни за
что не найду дорогу обратно. Центральная часть  была  открытой  -  большой
двор с песком под ногами и небом над головой. Маленькая  мощеная  площадка
предназначалась для  жертвоприношений.  Жрецы  с  нетерпением  ждали  нас,
вернее свежего мяса на обед  после  церемонии.  В  одном  из  углов  стоял
маленький круглый шатер. Кажется, такие называют юртами. Это и было жилище
бога. Если где и имелось его изображение,  то  только  там.  Все,  что  мы
видели, - это шатер.
   Меня представили как Д'варда Кровельщика и  выставили  вперед.  Мы  все
преклонили колена на песке и  склонили  головы,  и  церемония  началась  -
пение, молитвы и все тому подобное. Через несколько минут я поднял голову.
Полог шатра был откинут, и там стоял, придерживая его, низенький  человек.
Он улыбнулся мне и махнул рукой -  я  понял,  что  это  и  есть  сам  бог,
Кробидиркин. Выбора не было - я встал и пошел к нему,  и  жрецы  этого  не
заметили. Я только удивлялся тому, что они не слышат, как постукивают друг
о друга мои колени.
   Он провел меня  внутрь.  Внутри  шатер  оказался  гораздо  больше,  чем
снаружи. Там было несколько комнат, все в коврах и подушках, и клапаны  на
потолке были откинуты, чтобы пропустить внутрь свет и свежий воздух. Пахло
пряностями. В соседней комнате кто-то негромко играл  на  цитре,  так  что
завывания жрецов  на  улице  не  были  слышны.  Экзотично,  но  не  лишено
приятности.
   - Садись, Освободитель, - сказал он. - Извини, что не  могу  предложить
тебе настоящего чаю, но что-нибудь вроде него найдется.
   Мы уселись на подушки, и он  что-то  налил  из  серебряной  кастрюльки,
стоявшей на огне. Чашки были из дорогого фарфора.
   Трудно  оценить  возраст  пришельца  по  его  внешности.  Пришельцы  не
стареют. Как я уже говорил, Кробидиркин был невысокого роста, но крепок  и
мускулист. Ему могло быть лет восемьдесят, но кожа его была гладкая, как у
юноши. Как и все местные, он носил только кожаную набедренную  повязку.  Я
вряд ли видел лица некрасивее - раскосые глаза,  сломанный  нос,  торчащие
уши. Кончики его усов загибались  вниз.  Зато  забавная  улыбка  почему-то
успокаивала меня.
   Потребовалась минута  или  две,  чтобы  я  смог  совладать  с  голосом.
Поймите, это был вассал  Карзона,  а  следовательно,  союзник  Зэца,  бога
смерти, которого согласно предсказанию я должен был убить и который в свою
очередь делал все от него зависящее, чтобы  убить  меня.  Конечно,  я  уже
встречался с Тионом и остался цел, но тот не вступал в союз с  Палатой.  А
этот Кробидиркин скорее всего вступал. Он  сжег  Калмака  Плотника  и  его
семью, а теперь предлагает мне чай!
   - Для меня большая честь встретиться с вами, господин, - сказал я.  Или
какую-то другую чушь в этом роде.
   - Нет, это для меня честь, - усмехнулся он. - Позволь сказать, что твой
отец гордился бы тобой.
   Я выплеснул на себя полчашки чая.
   - Вы знали моего отца, господин?
   Моя реакция заметно развлекла коротышку.
   - Да, конечно. Я несколько раз встречался с ним.  Славный  человек.  Он
специально приезжал сюда с родины, чтобы проконсультироваться со мной.  Он
даже подарил мне твою фотографию.
   Наверное,  за  всю  свою  жизнь  я  не  испытывал  большего  удивления.
Представьте себе: я сижу неописуемо далеко от дома, чужак-чужаком,  и  тут
этот всемогущий местный бог протягивает мне фотографию форта в Ньягате! На
ней были мама, ты, Алиса, и я.  Мы  все  сидели  на  веранде.  Там  стояли
граммофон и клетка с попугаем, и куча других вещей, про которые я уже и не
помнил. Мне тогда было, наверное, года три.  Я  никогда  раньше  не  видел
этого снимка. У меня, наверное, был очень дурацкий вид, когда я смотрел на
него.
   Конечно же, Кробидиркин был доволен - ведь именно этого он и добивался.
Он снова наполнил мою чашку.
   Вдруг меня осенило.
   - Но это же невозможно! Ведь переходят только люди?
   Он хихикнул, словно давно уже ждал, когда же  я  наконец  додумаюсь  до
этого своей тупой башкой.
   - Память переходит вместе с человеком, - сказал он. - И потом, еще есть
мана. - Он взял у  меня  фотографию  -  на  вид  настоящую,  без  подвоха,
черно-белую, не раскрашенную  фотографию  -  и  перевернул  ее.  Я  ожидал
увидеть на изнанке фамилию фотографа или название фирмы, но она  оказалась
пустой. Тогда он взмахнул рукой, и на изнанке возникло другое изображение.
Это был отец, сидевший в этом самом шатре, где сидел теперь  я,  одетый  в
нагианскую набедренную повязку и улыбавшийся в объектив.
   Да, это меня доконало.
   - Я могу высказать предположение? - спросил я, когда немного  пришел  в
себя. - Его поставили отвечать за людей, чье  общество  сильно  напоминает
нагианское, и он знал, что вы  смогли  сохранить  жизненный  уклад  нагнан
перед лицом прогресса, поэтому-то он и прибыл спросить у вас совета?
   Некрасивое лицо Кробидиркина расплылось в широкой улыбке.
   - Ну конечно! Увы, для того чтобы добиться этого, требуется уйма  маны,
и к тому же на своем тогдашнем посту Камерон  был  всего  лишь  еще  одним
местным. Значительно  более  цивилизованным  местным,  разумеется,  но  не
пришельцем из другого мира.
   - Похоже, вы были хорошим отцом своим людям, господин, - заметил  я.  -
Вы тоже пришли из нашего мира?
   Он улыбнулся и кивнул:
   - Да, много, много лет назад. Боюсь, я уже плохо помню свою  молодость.
Людям свойственна забывчивость. Новый мир приносит с собой новую жизнь,  и
прошлое кажется таким незначительным, когда решаешь, что больше никогда не
вернешься. Я  помню  -  мой  народ  был  очень  воинственным.  У  нас  был
замечательный вождь, его звали... нет,  забыл.  Он  повел  нас  на  страну
больших городов, и нас разгромили. Год спустя он сделал новую  попытку,  и
на этот раз его отбросила армия, которую возглавлял жрец.  Его  мана  была
так сильна, что наш вождь отступил перед ней, поняв, что  ему  не  одолеть
силу бога. Вскоре после этого он умер.
   Наверное,  это  было  вторым  по  силе  удивлением.  Одно  дело   знать
теоретически, что пришельцы живут очень долго. И совсем другое дело  лицом
к  лицу  встретиться  с  человеком,  который  помнит  битвы,   случившиеся
пятнадцать столетий назад, - от такого и рехнуться можно.
   - Его случайно звали не Аттила? - спросил я.
   Маленький гунн захлопал в ладоши.
   -  Точно!  Замечательный  вождь!  Он  обладал   потрясающей   природной
харизмой.
   И мы посидели еще немного, обсуждая сражение при Каталауне - оно  имело
место, если вы помните, где-то в середине пятого века - и священника Льва,
который год  спустя  каким-то  образом  сумел  заставить  гуннов  покинуть
Италию. Как он смог сделать это, так  и  осталось  исторической  загадкой.
Моему хозяину было приятно узнать, что его товарищей по оружию  помнят  до
сих пор, хотя я старался  не  обмолвиться  о  том,  какой  они  пользуются
репутацией. Впрочем, возможно, это его не обидело бы. Кробидиркин служил в
их войске кем-то вроде лекаря и уже в пожилом возрасте случайно  перенесся
в Соседство, где и сделался богом.
   Вскоре он перевел разговор на "Филобийский Завет" и Освободителя.
   - Я очень сожалею о том, что случилось с  Плотником  и  его  семьей,  -
сказал он. - Я получил прямые указания и не посмел ослушаться. Терпеть  не
могу относиться так к людям, в какую бы ересь они ни впадали.
   - А что я? - спросил я. - Насчет меня у вас есть прямые указания?
   - О да. Но ты же сын моего старого друга Камерона! Зэцу неизвестно, где
ты находишься. Он не знает всего, что знаю я, и он с  ума  сходит  оттого,
что ты ушел от него. Воистину он очень напуганный бог!
   - И зря, - заметил я. - Я вовсе и не собираюсь убивать его.
   Маленький человечек фыркнул:
   - Пророчество говорит, что убьешь! Зэц перепробовал все средства, чтобы
прервать цепь событий, и всякий раз  терпел  неудачу.  Поэтому  он  боится
тебя, и заслуженно.
   - А что Карзон?
   Он скривился, отчего стал еще безобразнее.
   - Он боится Зэца! Для этого  я,  собственно,  и  пригласил  тебя  сюда,
Д'вард. Зэц решил, что настало время войны, большой войны. Война  приносит
ему ману, а сейчас он как никогда нуждается во всей  доступной  ему  мане,
ибо ему угрожает Освободитель. Так вот, эта война  началась  -  в  Нарсии,
которая входит в Джоалийское королевство, но расположена между  Таргвейлом
и  Лаппинвейлом.  Лаппинвейл  уже  лет  пятьдесят   является   таргианской
колонией, ясно? Но рандориане там сеют смуту, подстрекая  к  отделению  от
метрополии.
   Он выжидающе посмотрел на меня, и я кивнул, как будто во всем этом  был
хоть какой-то смысл. Если честно, я этого смысла не  видел,  впрочем,  все
это казалось не таким уж безумием по сравнению с тем, как  взорвалась  вся
Европа из-за гибели одного-единственного австрийского эрцгерцога.
   -  Таргианцы  терпеть   не   могут   неопределенности,   -   усмехнулся
Кробидиркин. - Много лет они пытались свергнуть нарсианское правительство,
и этим летом терпение  их  наконец  лопнуло.  Они  вторглись  в  Наршленд.
Джоалийцы задумали ответную акцию. - Он вздохнул.  -  Боюсь,  война  будет
кровавой, и Зэц изрядно поживится.
   Вам, наверное, понятно, что я не очень-то обрадовался, услышав это.
   - Но какое все это имеет отношение ко мне?
   Он загадочно улыбнулся:
   -  Джоалийцы  планируют  молниеносный  набег  на  Тарг,  пока  там  нет
таргианской армии, - очень храбро с их стороны! Но для того чтобы  достичь
Таргвейла, им придется пересечь Нагвейл  и  Лемодвейл.  Лемодия  входит  в
Таргианское  королевство,  но  мы  принадлежим  Джоалу.  Наша   царица   -
джоалийская марионетка. Их авангард уже здесь, в Наге, и  требует  военной
поддержки. Она пошлет своих воинов по первому же их требованию.
   Мне сделалось плохо, и чем  больше  я  об  этом  думал,  тем  хуже  мне
становилось.
   - Я должен пойти и сдаться! - сказал я. Вообще-то я вовсе не  собирался
этого делать. Просто это было первое, что пришло мне в голову.
   Кробидиркин, казалось, пришел в ужас.
   - О нет! Это бессмысленно! Война неизбежна. Нет, я хочу просить тебя об
услуге.
   - Просите... господин! - Не забывайте, я  был  обязан  ему  жизнью.  Он
предоставил мне убежище, даже если я до тех пор и не понимал этого.
   Он довольно кивнул. Местные боги, как правило, добиваются своего.
   - Скоро здесь появятся гонцы с требованием  собирать  войско.  Я  знаю,
тебе захочется уйти. В конце концов это тебя не касается - или  ты  считал
бы так, не пригласи я тебя сюда и не расскажи  все.  Джоалийцы  потребуют,
чтобы у каждого деревенского  отряда  был  командир.  Нагианцы  -  большие
спорщики, но в военное время беспрекословно подчиняются приказам старшего.
Во всяком случае, сейчас им придется подчиняться. Можно не  сомневаться  в
том, кого выберет отряд Соналби.
   Я не спорил - уж я-то знал, как действует на них моя харизма пришельца,
как бы я ни старался скрыть ее.
   - Но я новичок в военном деле, особенно в войнах такого рода.
   - Да это и не важно. Джоалийские генералы приложат все силы  и  умение,
чтобы пролилось как можно больше крови. И мне кажется, мои  парни  выбрали
бы тебя, даже если бы ты не был  пришельцем.  -  Это,  конечно,  была  уже
чистая лесть.
   - Что вам от меня надо? - мрачно спросил я.
   - Останься и возглавь их, Д'вард! С  тобою  во  главе  им  не  придется
страдать так сильно. И гораздо больше их вернется на родину.  Поверь  мне,
это так. Ты облегчишь страдания и уменьшишь  число  смертей.  Мне  страшно
подумать, что будет с моим народом, если молодежь пойдет на эту войну  без
твоего руководства.
   Что я мог ответить на это?
   Сначала я упирался.
   - Я надеялся найти Службу и попросить их помочь мне вернуться домой.
   Он нахмурился и подергал себя за ус.
   - Остерегайся Службы, Д'вард! Они предадут тебя - так предсказано.
   Похоже, все, кроме меня, читали  этот  чертов  "Филобийский  Завет"!  В
конце  концов  я  согласился  возглавить  воинство.  Не  так   уж   просто
противиться богу, и потом кто, как  не  он,  сохранил  мое  присутствие  в
Нагленде в тайне от Зэца. Возможно, он, делая это, сильно рисковал. И хотя
он прямо не говорил мне об этом, я знал, что нахожусь в долгу перед ним.
   - Ты почтил своим присутствием мой убогий шатер, - сказал он. -  Я  был
бы рад поселить  тебя  здесь  и  проводить  время  в  беседе.  Мне  стоило
пригласить тебя раньше, но это небезопасно для нас обоих. Зэц относится ко
мне с подозрением, а он гораздо сильнее нас всех.
   Это было прощание. Мы встали. Он предложил подарить мне фотографию. Мне
очень хотелось взять ее, но у  меня  не  было  карманов.  Я  с  сожалением
отказался, пообещав,  что  загляну  к  нему  как-нибудь  после  войны.  Он
проводил меня до двери. Жрецы были заняты своим делом и не заметили, как я
вернулся.
   Это была моя третья встреча с богом.  Он  был  настоящим  отцом  своему
народу и произвел на меня самое яркое впечатление. И потом, он  был  одним
из  гуннов  Аттилы!  По  наивности  своей  я  считал,   что   это   просто
замечательно.
   Собственно, почти все, что он рассказал мне, оказалось правдой. Позже я
нашел подтверждение того, что в августе девяносто девятого отец  переходил
ненадолго в Соседство и посещал Нагленд. Снимок  вполне  мог  быть  именно
тем, за что выдавал его Кробидиркин, хотя он запросто мог  извлечь  образы
из моей памяти, равно как и из отцовской.
   На самом-то деле пастырь занимался совсем  другим  -  он  участвовал  в
Большой Игре. Завербовав Освободителя на войну, он сделал очень хитрый ход
- по крайней мере с его точки зрения.



        14

   Смедли вздрогнул и проснулся.  На  этот  раз  он  действительно  уснул.
Машина снова чихала и дергалась. Выглянув  в  окошко,  он  увидел  дома  и
темные витрины магазинов. Затемненные фонари отбрасывали маленькие  лужицы
света; время от  времени  мелькали  другие  машины  или  окна  с  неплотно
задвинутыми шторами.
   - Где мы?
   - Гринвич, - ответила Алиса.
   Лондон! Значит, они уже в безопасности!
   Мотор захлебнулся, машина сбавила ход, потом снова поехала быстрее.
   - Кто-нибудь имеет представление, как работает  это  адское  внутреннее
сгорание? - спросил Джинджер.
   - Нет, - разом откликнулись Алиса и Экзетер.
   - Немного,  -  сказал  Смедли.  -  У  нас  есть  с  собой  какие-нибудь
инструменты?
   - Нет, - ответил Джинджер.
   - Может, просто бензин кончается?
   - Нет.
   Ну что ж, нет так нет. Все равно ничего не поделаешь.
   Лондон никогда не спит, но в этот ранний утренний час пригороды были по
меньшей мере сонными. Полисмены-регулировщики не стояли  на  перекрестках,
но на всякий случай Джинджер старался ехать по  правилам.  Он  вел  машину
очень медленно. Старина, должно быть, совсем вымотался.
   Нога Смедли ныла. Отсутствующая рука - тоже. Возможно, со  временем  он
выяснит, что это к дождю или к грозе, или еще к чему-нибудь.
   Экзетер отказался рассказывать дальше, сославшись  на  то,  что  совсем
охрип. Сам он хотел побольше узнать про войну, о том, что делает этот  тип
Лоуренс у себя в Палестине, о цеппелинах и горчичном газе, о том,  что  за
союзники из итальянцев и японцев. Алиса принялась  было  рассказывать,  но
вскоре замолчала. Смедли не принимал участия в разговоре и задремал.
   - Говорите же кто-нибудь! - окликнул их Джинджер. - А то я засну.
   Смедли встряхнулся.
   - Так чем ты занимался эти три последних года? Дрался на копьях?
   Экзетер вздохнул:
   - Ну, не совсем. Хотя немного пришлось. Я знал, что лет двадцать  назад
за пределами долины шла война. Поэтому, выйдя  из  храма  Кробидиркина,  я
отправился переговорить со старшими в их клуб. Мы звали их белыми, так как
Вайсет... Ладно, это не важно. В тот же вечер я привел двоих из них к  нам
в казарму и упросил рассказать про ту войну. Я сказал,  что  в  храме  мне
было видение.  Все  решили,  что  это  послание  от  Бога,  -  что  вполне
соответствовало истине.
   Они рассказали нам, как джоалийцы заставляли  их  ходить  строем,  и  я
предложил всем потренироваться. Ребята Поворчали, конечно,  но  ведь  я  -
пришелец и всегда мог настоять на своем. Через два или три дня  в  Соналби
прибыл королевский посланник. Он обратился к старшим  воинам,  и  в  конце
концов они вызвали нас. Мы промаршировали перед ними фалангой, и они  чуть
не упали, увидев это.
   Алиса хихикнула, хотя и несколько натянуто.
   - Так, значит, тебя выбрали генералом?
   - Разумеется. Мой отряд проголосовал за меня единогласно, и  мы  обошли
старших по голосам. Половина из них  уже  переженилась,  так  что  они  не
считались - женатые мужчины остаются дома в  качестве  резерва  на  случай
обороны. Еще мы отобрали несколько юнцов поздоровее из кадетского  класса.
Еще через день или два мы выступили в Наг - около ста человек.
   Машина несколько раз чихнула.  Мотор  заглох,  потом  неожиданно  снова
зарычал. Все перевели дух.
   - Рассказывай дальше! - потребовала Алиса.
   - Боже! Все это не так интересно, как кажется! Наг -  довольно  большой
город, по меркам Вейлов, конечно. Ну, не как Джоал или Тарг, но не  меньше
Сусса. Мы  бы  назвали  это  средним  рыночным  городком.  Там  я  впервые
познакомился с наследником трона, принцем Златорыбом.
   - Сочиняешь!
   - Вовсе нет. Ей-богу! Ну, на самом деле его  имя  произносилось  скорее
как "Злабориб", но я про  себя  всегда  называл  его  Златорыбом.  Он  был
старшим сыном королевы, и его полное имя -  Злабориб  Воевода.  Ему  было,
кажется, около тридцати, и он один из самых высоких мужчин в Нагленде.  Он
был богат, имел  трех  наложниц  сумасшедшей  красоты,  и  ему  предстояло
унаследовать трон. Чего еще желать мужчине?
   - Играть на губной гармошке? - раздраженно буркнул Смедли.
   - Я же говорил, что вам не захочется слушать.
   - Еще как хочется! - возразила Алиса. - Так что с этим Златорыбом?
   - Он был совершенно несчастен! Во-первых, он отличался ростом,  но  при
этом был пузат, как груша. И еще...
   Машина чихнула и замедлила ход. Мотор заглох.
   Джинджер повернул к тротуару, и она, шипя и  щелкая,  остановилась  как
раз под фонарем.
   - Черт побери! - произнесла Алиса.
   Джинджер устало опустил голову на руль. Он сидел так  с  минуту,  потом
обернулся:
   - Есть какие-нибудь предложения?
   - Может, она просто перегрелась?  -  предположил  Смедли.  -  Дадим  ей
остыть минут  пять,  а  потом  снова  попробуем  завести.  -  Будь  у  них
инструменты, он мог бы что-нибудь сделать или хотя бы  показать  Экзетеру,
как что-нибудь сделать... Но инструментов у них не было.
   Мимо прогромыхал грузовик.
   - Здесь нельзя останавливаться, - сказала Алиса; голос ее чуть  дрожал.
- И я не думаю, чтобы автобусы уже ходили. Как объяснить  кровь  на  твоей
шинели, Эдвард? Или на твоих штанах, Джулиан?
   - Или почему я в пижаме,  -  добавил  Эдвард.  -  Ладно,  эта  колымага
потрудилась очень неплохо.
   - Но не до конца! - Теперь она  уже  не  скрывала  панических  ноток  в
голосе.
   - А как насчет такси?
   - В это время суток? На такой окраине? И что делать с кровью?
   - Я же только предложил!
   -  Может,  позвонить  в  Королевский  автомобильный  клуб?  -  высказал
предложение Смедли.
   - Не говорите вздор! У нас нет документов!
   Некоторое время они сидели в мрачном молчании.
   Смедли физически ощущал горечь поражения. Так близко и  так  далеко  от
цели! Скоро взойдет солнце, и хорошенький видок у них  будет.  Конечно,  в
Лондоне можно многое, но разгуливать в окровавленной одежде?  Если  бы  не
его глупость, у остальных были бы неплохие шансы, даже сейчас. Это все  он
виноват.
   Грузовики с грохотом проезжали в обоих направлениях. Пешеходов пока  не
было, но столица  просыпается  рано.  Ковент-Гарден  наверняка  уже  кишит
народом, и Биллингсгейт тоже.
   Смедли застыл. Должно быть, это ему  мерещится.  Этот  звук...  это  не
только шум машин. Нет, точно! Или в придачу к прочим умственным вывихам  у
него еще и слуховые галлюцинации?
   - Что за шум? - спросил Экзетер.
   - Ах, нет! - выдохнула Алиса. - Смотрите!
   Полисмен как  раз  миновал  светлое  пятно  под  соседним  фонарем.  Он
направлялся в  их  сторону  спокойной,  неторопливой  походкой  бобби  при
исполнении.
   - У меня с собой нет прав! - застонал Джинджер.
   - У меня вообще ничего нет, - буркнул Экзетер. -  Он  может  арестовать
меня как дезертира?
   - Джулиан! - торопливо заговорила Алиса. - Вы в отпуске по  ранению,  и
мы везем вас к нам домой в...
   - Я не получил еще выписки из госпиталя, и почему в четыре  утра,  а  у
Экзетера вообще нет бумаг, и кровь...
   Этому не было никаких убедительных объяснений! Никто  ему  не  ответил.
Они беспомощно смотрели,  как  судьба  неумолимо  приближается  к  ним  по
мостовой. В высоком шлеме полицейский казался восьми  футов  роста.  Чтобы
заглянуть к ним в окошко, ему пришлось бы нагнуться.
   Что он и сделал.
   - Доброе утро, офицер! -  произнес  Джинджер  в  своей  безукоризненной
кембриджской манере.
   Пауза.
   - Доброе утро, сэр.
   - Этот чертов старый мотор перегрелся, видите ли. Мы просто ждем,  пока
он остынет, а потом поедем дальше.
   Пауза.
   - Цель вашей поездки в столь ранний час, сэр? - Коп покосился на  троих
пассажиров в салоне. Он не посветил на них своим фонариком - пока.
   - Э-э... - Джинджер на секунду задумался.



        15

   - Э-э... - повторил Джинджер.
   Смедли чувствовал, как дрожит Алиса. А может, это дрожал он сам.
   "Черт, неужели никто ничего не придумает?"
   - Ну, сэр? - произнес глас закона. В руке у  бобби  появилась  записная
книжка.
   - Ну, дело в том... - сказал Джинджер и замолчал.
   - Увольнение по ранению! - громко  объявил  Смедли  и  подался  вперед,
чтобы помахать своими бумагами перед носом у полисмена.
   Закон заподозрил неладное.
   - Минуточку, сэр. Сначала не покажете ли  вы,  сэр,  свои  водительские
права?
   Джинджер тянул время.
   - Ну, по правде говоря, офицер...
   Ночь позади машины расцвела огнем. Примерно в  двухстах  ярдах  от  них
осел на колени и обвалился на улицу дом. Машина  ощутимо  подпрыгнула.  По
крыше и окнам забарабанили камешки.  Полисмен  исчез.  Не  успел  стихнуть
грохот, как послышался новый... и новый...  и  новый...  со  всех  сторон.
Осколки стекла летели смертоносным дождем.
   - Выходите! - крикнул Эдвард, пытаясь отворить дверцу.
   - Ложись! - рявкнул Смедли. Все подскочили -  такой  властности  в  его
голосе они еще не слыхали. -  Здесь  не  опаснее,  чем  везде.  Там  летит
стекло.
   Он толкнул Алису на пол. Экзетер накрыл ее собой. Падая на них  сверху,
Смедли успел увидеть полисмена - тот уже  поднялся  на  ноги  и  спешил  к
ближайшим горящим развалинам. Бум! Бум! Машину  шатало.  Бубум!  По  крыше
барабанила галька. В промежутках между разрывами бомб ухали  орудия.  Бум!
Машина снова подпрыгнула; со звоном осыпались стекла. Совсем рядом кричали
люди - должно быть, выскочили из домов, идиоты!
   - Боже! - послышался откуда-то снизу голос Алисы.
   - Это ерунда! - презрительно отозвался Смедли. - Так, метание дротиков.
Чтобы поразить нас, нужно прямое попадание. - Или попадание  в  ближний  к
ним дом, конечно. Он был спокоен. Странно, но так. После артподготовок  на
Западном фронте это казалось  очень  трогательным  фейерверком.  Последние
бомбы разорвались уже значительно  дальше.  Теперь  слышались  в  основном
крики и рев огня.
   Бубубум! Снова ближе.
   - Ерунда, говоришь? - Голос Экзетера звучал натянуто. Ну да,  это  тебе
не метание копий и лязг щита.
   - Детские игрушки. Вы в порядке, Джинджер?
   - Только умер от страха, больше ничего, - ответил далекий голос.
   - Красивая картинка.
   Тук-тук-тук-тук. Сердце.
   - Не кончилось еще? - спросила Алиса.  -  Кто-то  уперся  коленкой  мне
прямо в почки.
   - Подождите немного. Вторая волна самолетов заходит на пожары.
   Бум! Машина взмыла на фут в воздух и с возмущенным скрежетом рухнула на
землю. Что-то тяжелое ударило по крыше, но на  этот  раз  щелканье  гравия
прекратилось быстрее.
   - Нет, еще не все.
   Минута тянулась за минутой. Далекий звон пожарного  колокола.  Крики  и
ругань, иногда совсем рядом. Еще взрывы, где-то очень далеко.  Бесполезные
хлопки выстрелов.
   - Думаю, уже можно рискнуть, - сказал Смедли. - Осторожнее, тут  все  в
стекле. - Он сел. У машины не осталось ни одного целого  стекла.  Огненный
рассвет освещал улицу и толпы перепуганных людей; многие из  них  выбежали
из домов как были, в ночном белье. - Экзетер, старина, мне кажется, теперь
твоя одежда вполне сообразна ситуации.
   Они осторожно вылезли из  помятой  машины.  Джинджер  потерял  шляпу  и
пенсне и теперь подслеповато щурился, бормоча что-то.  Тем  не  менее  все
четверо остались целы и невредимы. Чего не скажешь о жителях  Гринвича,  а
может, это был уже Дептфорд. На мостовой лежали тела, плакали дети, люди в
одном белье дрожали от холода. Полисмены пытались отодвинуть толпу,  чтобы
дать проехать пожарным машинам и каретам "скорой помощи". Никто больше  не
обращал внимания на беглецов.
   - Можно сказать, как раз вовремя, - заметил Смедли. -  Далеко  нам  еще
отсюда? - Он посмотрел на остальных - те не отрывали  взгляда  от  горящих
зданий. - Алиса! Далеко нам еще отсюда?
   - Что? Ох, несколько миль.
   - Тогда пошли! Или вы хотите со всеми здесь попрощаться?
   Алиса уставилась на него.
   - Как вы можете шутить? - крикнула она. - Там люди гибнут, тела...
   - Если не шутить, закричишь. Пошли!
   - Но вы не можете идти в таком состоянии!
   - Значит, вы меня понесете. Пошли! Никто не  будет  теперь  спрашивать,
почему мы так одеты! Или откуда кровь. - Смедли взял Джинджера за  руку  и
заставил сделать шаг, потом другой. Он надеялся, что Экзетер с Алисой идут
следом, но не оглядывался. Он испытывал такое же дикое исступление, как  и
тогда, когда потерял руку, - спасен! Не важно,  какой  ценой.  Теперь  при
необходимости  они  могли  объяснить  свой  невероятный  вид.  До  Ламбета
оставалось вряд ли больше пяти миль, и он не сомневался, что  одолеет  их.
Он прошел почти столько же со жгутом на  истекающем  кровью  обрубке.  Вот
только Алисе придется нелегко в ее модных туфлях.


   Это  было  очень  странное  путешествие  по  темному  большому  городу.
Наверное, половина его жителей высыпала на улицы посмотреть  на  пожары  и
лучи прожекторов, шарящие по облакам. Они проклинали бошей и сочувствовали
оборванным беглецам, а их чудовищное произношение просто резало уши.
   Примерно через полчаса, когда они вышли за пределы разрушенного района,
они стали привлекать к себе больше внимания. Люди начали задавать вопросы.
В  любой  момент  мог  появиться  новый  полисмен.  Затем  рядом  с   ними
остановился грузовик, и водитель, высунувшись из кабины, спросил на сочном
кокни, не нужна ли им помощь.
   Алиса  ехала  в  кабине  с  водителем,  проклиная  немецкие   бомбы   и
рассказывая про поездку в гости к мифической тетушке. Мужчины  тряслись  в
кузове, и через несколько минут они благополучно прибыли к ее дому.



        16

   Алисе еще ни разу не доводилось принимать в своей гостиной одновременно
трех человек. Там было слишком много  мебели,  рассчитанной  на  помещение
значительно больше этого. Трое мужчин,  стоявших  и  щурившихся  на  яркий
свет, казалось, заполнили собой все свободное  пространство.  Лишь  теперь
она смогла как следует рассмотреть Эдварда. Он совершенно не  изменился  -
все тот же долговязый розовощекий мальчишка, каким был три года назад.  За
одним исключением: теперь лицо его стало жестоким, что ли.
   - Садитесь, пожалуйста, - сказала она. - Я сейчас согрею чай.
   Они все выглядели какими-то побитыми, с синяками под глазами. Эдвард  и
Джулиан были небриты, а борода старого мистера  Джонса  растрепалась.  Его
редкие волосы разметались по лысине, пальцы то и дело ощупывали переносицу
в поисках потерянного пенсне. Она, наверное, и сама выглядит страшилой. Ей
полагалось бы быть усталой, но она чувствовала себя  невесомой,  казалось,
она, как маленький пузырек воздуха, покачивается в море иллюзии.
   - Значит, старый ублюдок захапал все? - спросил Эдвард.
   - Не говори ерунду... Ты знаешь, что он умер?
   - Рад слышать. Зато теперь он до конца времен будет удивляться,  почему
это он в аду!
   - Эдвард! Пойди прополощи рот!
   Продолжая хмуриться, он снял шинель и бросил  ее  на  диван,  кровавыми
пятнами вверх. Потом сделал знак Джулиану, чтобы тот садился туда,  а  сам
рухнул в кресло, совершенно  не  заботясь  о  том,  что  его  пижама  тоже
заляпана кровью. Мистер Джонс сдувшимся воздушным шаром  утонул  в  другом
кресле. Алиса сняла с конфорки пустой чайник и,  перешагивая  через  ноги,
пошла в ванную набрать воды.
   - Это ты про своего покойного дядюшку Роланда, насколько я  понимаю?  -
услышала она голос Джулиана.
   Эдвард буркнул что-то, чего она не разобрала; возможно,  и  к  лучшему.
Она вернулась, поставила чайник на газ и, снова перешагнув через три  пары
ног, прошла в спальню. Фотография  Д'Арси  была  уже  надежно  спрятана  в
комоде.  У  нее  оставалась  лишь  одна  вещь,  напоминавшая  о   нем,   -
темно-зеленый бархатный халат, который он  держал  еще  в  ее  квартире  в
Челси. Сколько дорогих ее сердцу воспоминаний связано с этим халатом - как
она сидит у него на коленях, как он снимает его, или  она  снимает  его  с
него, или сама залезает к нему внутрь, ощущая прикосновение мягкой ткани к
спине, когда он закутывает их обоих...  "Каждый  день,  за  который  я  не
узнала ничего о нем, приближает на день к концу войны".
   Д'Арси не возражал бы против того, чтобы  одолжить  свой  халат  кузену
Эдварду. Юный кузен Эдвард что-то слишком нежно вел себя в машине. Пора бы
ему вырасти из своих юношеских иллюзий.
   Она вернулась в гостиную и набросила на него халат.
   - Вот. Так ты будешь выглядеть немного пристойнее.
   Потом повернулась к буфету  и,  не  оборачиваясь,  принялась  доставать
чашки и блюдца. Должно быть, Эдвард встал, надел халат и  снова  сел,  так
как она услышала скрип кресла. Не может быть, чтобы трое  взрослых  мужчин
не узнали мужскую одежду. Молчание становилось зловещим. Слишком зловещим.
   Она чуть повернула голову - достаточно, чтобы  видеть  Джулиана.  Глаза
его стали совиными - ни дать ни взять сова, изо всех  сил  старающаяся  не
ухать.
   - Надо взглянуть на вашу ногу, -  сказала  она.  -  Возможно,  придется
показаться врачу.
   - Никаких врачей, - упрямо нахмурился он. -  Так,  царапина.  И  потом,
шрам на ноге внешности не испортит.
   Шрам! Она повернулась, чтобы посмотреть на Эдварда. Его  глаза  никогда
еще не были такого синего цвета, но  она  не  увидела  в  них  того,  чего
ожидала, - упрека ей, упрека себе,  обиды,  злости,  всего  этого,  вместе
взятого. Нет, в них была только удивленная ирония, и вдруг оказалось,  что
это она краснеет под его взглядом. Он видел  все  ее  маленькие  хитрости.
Каким бы он ни выглядел внешне, внутри этот Эдвард был старше и опытнее.
   Стараясь не замечать собственного смущения, она дотронулась до его лба.
Он отдернул голову.
   - У тебя же были швы! - удивилась она.
   Он только язвительно улыбнулся:
   - Теперь-то ты мне веришь?
   -  Я  тебе  и  раньше  верила.  -   Однако   от   этого   материального
доказательства ей стало как-то не по себе. На лбу не  осталось  ни  одного
шрама, что само по себе невозможно.
   - У наших костоправов теперь новые технологии, - сообщил Джулиан. - Они
их пробуют на... - Он зевнул. - Прошу прощения! На раненых.  Говорят,  они
теперь могут собрать человека из кусочков  так,  что  шрамов  и  не  видно
будет.
   - Три года назад еще не умели. Стаскивай-ка эти  лохмотья,  старина,  -
сказал Эдвард, не сводя с Алисы своего ироничного  взгляда.  "Мы  тут  все
свои мужики". - Я хочу сам посмотреть на твою ногу.
   Джулиан снова зевнул.
   - Сейчас. Алиса, мы здесь в безопасности? Как насчет соседей?
   Она повернулась посмотреть чайник.
   - Пожилая леди через площадку любопытна, как не знаю кто, но глуха  как
пробка. Две пары в конце коридора целыми днями  на  работе.  Конечно,  вас
могут заметить по дороге в сортир.
   - Если мы будем ходить туда строем и с песней? - Он слабо улыбнулся.  -
Или вы найдете для этой цели ведро?
   - Неплохая мысль, - сказала она. Лицо  Джулиана  приобрело  чуть  лисье
выражение - слабый отголосок мальчишеского озорства.
   Она присела на угол дивана, и все ее  кости,  казалось,  заскрипели  от
усталости. Весь пар вышел. Она почувствовала себя совсем старой. Черт,  ну
когда же этот проклятый чайник наконец вскипит? Ей  не  хотелось  чая,  ей
хотелось только спать.
   - Вы вдвоем можете устроиться на кровати. Если мы...
   - Вздор! - заявил Джулиан. - Я могу спать в грязи два фута  глубиной  и
даже если вокруг рвутся снаряды. И насколько  я  понял,  нагианские  воины
спят на земле?
   - Сыршенноверно. - Эдвард тоже зевал. - Вот почему среди них так  много
лунатиков.
   Ну-ну! Дети, да и только!
   - Спасибо, что предупредил. Постараюсь не забыть запереть дверь.
   У Джонса тоже слипались глаза.
   - А я очень даже неплохо выспался на диване вчера, или  когда  это  там
было. Такое ощущение, словно неделю назад.
   - Сейчас надо бы решить, что делать дальше, - устало сказал  Эдвард.  -
Вздремнуть пару часов до открытия магазинов - это не помешает,  но  дольше
оставаться нам здесь нельзя.
   - Но почему? - удивилась Алиса. Насколько она помнила,  следов  они  за
собой не оставили. - Никто не свяжет нас с машиной. - Ключи  от  машины  и
гаража она выбросила в сточную решетку в Бермондсли.
   - Нет. Дело в Стрингере. Если он говорил правду, нам,  конечно,  ничего
не грозит. То есть если он и в самом деле защищает честь школы. Но если он
хочет поймать меня и обратится к властям... Ему известно, кто я.
   На этот раз Джонс подавил зевок.
   - Я нашел вас за полдня, мисс Прескотт. Полиция сработает быстрее.
   Эдвард кивнул и потер глаза.
   - И если Стрингер на стороне Погубителей, я подвергаю  вас  смертельной
опасности.
   Закипающий чайник запел на плите.
   - Кого-кого? - удивилась Алиса.
   - Погубителей. - Он обвел всех усталым взглядом, словно ожидая  увидеть
на их лицах недоверие. - Это союзники Палаты в нашем  мире.  Они  устроили
резню в Ньягате. Они опаснее правосудия, хотя часто используют его в своих
целях. Они обладают силами, которые вы даже представить  себе  не  можете.
Они убили Волынку.
   Алиса встретилась взглядом с Джинджером, и выражение его глаз  напугало
ее. Он верил. Тимоти Боджли, вспомнила она, был пришпилен  к  разделочному
столу ножом. В запертой комнате.
   - Во-первых, откуда им знать, что ты лежал в Стаффлз? - спросила она. -
И если уж они такие хитрые, почему они не  убили  тебя  сразу,  на  месте?
Почему они позволили тебе добраться до Англии живым?
   Он пожал плечами.
   - Ну? -  настаивала  она.  -  Не  можешь  же  ты  предрекать  всяческие
катаклизмы, не объясняя, в чем дело?
   - Человек, обманом отправивший меня во Фландрию, ожидал, что я погибну,
- ответил Эдвард. - Но ему известно, что меня  чертовски  трудно  убить  -
благодаря пророчеству.  Поэтому  с  его  точки  зрения  было  бы  разумнее
пометить меня  -  вроде  как  окольцевать  голубя.  Этим  Палата  передаст
извещение Погубителям:

   "Уважаемые господа Погубители.
   Обозначенный субъект вернулся в ваши владения. В случае,  если  он  еще
жив,  будьте  добры,  обеспечьте  его  кончину;  выбор  средств  на   ваше
усмотрение. Будем премного признательны.
   С уважением и проч., всегда к вашим услугам и т.д."

   Машина сломалась как раз в том месте, куда должны  были  упасть  бомбы!
Правда,  я  не  хочу  больше  подвергать  вас  опасности,  но  боюсь,  что
Погубители надумают убрать вас как  нежелательных  свидетелей  или  просто
так, за компанию. В этом случае мое везение могло бы защитить и вас.
   - Боже правый! - сказал Джинджер.
   - Однако они не всесильны! - сонно  произнес  Джулиан.  -  Бомбы  легли
мимо. Ты собираешься обратно в Соседство, да?  Передать  им  известие,  ты
сказал?
   - Нет.
   Алиса встала и перешагнула через  ноги  Эдварда,  чтобы  дотянуться  до
чайника. Она налила в кастрюлю воды, чтобы согреть. Она  удивлялась  тому,
что Смедли так не терпится попасть в этот другой мир.  Бегать,  размахивая
копьем, не в его стиле, особенно учитывая, что бросать ему придется  левой
рукой, а щит нести  на  культе.  Неужели  он  серьезно  верит  в  то,  что
волшебство вернет ему руку?
   - Но почему? - спросил  Джулиан,  немного  помолчав.  -  Почему  ты  не
возвращаешься?
   - Боже! - взорвался Эдвард. - Уж ты-то мог бы  понять!  Потому,  что  я
вернулся, чтобы драться на войне, на которой мне полагается  драться,  вот
почему! Какие документы требуются, чтобы записаться добровольцем?
   - Если вы можете дышать, вас возьмут, - буркнул Джонс.
   Нет, это будет не так уж и просто, подумала Алиса.  И  сколько  он  так
продержится? Ее неуничтожимый кузен имел теперь за собой занятную историю.
Слишком много людей знают его в лицо. Мысль еще об одном дорогом  человеке
на фронте  приводила  ее  в  ужас,  однако,  осознав  это,  она  сразу  же
почувствовала  угрызения  совести:  как   непатриотично!   Запишется   под
вымышленным именем, так что она не сможет сказаться  его  родственницей  -
как не могла сделать этого с Д'Арси. Теперь ей придется искать  в  списках
жертв уже две фамилии.
   - А что с пророчеством? - спросила она. - Ты убьешь этого Зэца или  как
его там?
   - Нет. И не собираюсь.
   Она заварила чай и накрыла чайник подушкой.
   - Вот и все? Ты уходишь отсюда утром и записываешься? - Все  их  ночные
старания казались теперь на редкость бессмысленными, если  все,  чего  они
добились, - это доставили еще одно живое тело на бойню.
   - Сначала я должен сделать еще одну  вещь.  -  Эдвард  зевнул.  -  Надо
передать в Штаб-Квартиру насчет  предателя  в  Олимпе.  Надеюсь,  они  мне
скажут, охотятся ли еще за мной Погубители.
   - А я думал, только люди могут переходить из мира  в  мир?  -  удивился
Джулиан. - А письма как? Как ты свяжешься со Службой?
   - Есть три способа. Да, один из них требует моего возвращения туда,  но
если мне и придется  переходить,  то  ненадолго.  Впрочем,  во  всех  трех
случаях мне нужно уехать на запад. Вы возвращаетесь в Фэллоу, Джинджер?
   Джонс снова ощупал переносицу и сердито отдернул руку.
   - Я вот что думаю - если мы не можем доверять Стрингеру, в  школе  тоже
небезопасно.
   Эдвард кивнул и снова зевнул.
   - Смедли?
   Все разом повернулись к Джулиану.
   - Я с вами, - тихо сказал он.
   - Все будут чай? - спросила Алиса, и тут выяснилось, что никто не хочет
чаю. Возможно, всем, как и ей самой, хотелось закрыть глаза и  провалиться
в сон. - Ну ладно, если вы уверены, что вам здесь будет удобно...
   Сегодня четверг. Наверное,  ее  уволят,  если  она  прогуляет  два  дня
подряд, но она знала, что уже не может просто так  выйти  из  всего  этого
дела.




        ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ФЕРЗЕВЫЙ ГАМБИТ


        17

   Ее разбудил дневной свет, пробивающийся сквозь шторы. Она посмотрела на
часы. Десять часов! Теперь она услышала и уличный шум - город жил  обычной
жизнью. Она выпрыгнула из кровати, застегнула  халат,  наскоро  привела  в
порядок волосы и вышла в гостиную.
   Человек в темно-зеленом халате читал вчерашний номер "Таймс". Сердце ее
подпрыгнуло, но, разумеется, это был только Эдвард. Когда  она  вошла,  он
встал. Он улыбнулся - голубые глаза, ослепительно белые зубы.
   И никого  рядом  -  вот  черт!  Она  еще  недостаточно  проснулась  для
душераздирающих сердечных сцен.
   - Не могут же они оба быть в ванной.  Хоть  на  чашку  воды  в  чайнике
осталось?
   - Да. Мы вскипятили. Джинджер отправился за покупками.
   Она повернулась к плите, спиной к нему. Она достала  чашку  с  блюдцем,
готовясь к неизбежным вопросам.  Она  услышала  скрип  половицы  -  Эдвард
подошел к камину - и шорох бумаги.
   - Расскажи мне о нем, - сказал Эдвард.
   - Нет. - Может, позже, когда она окончательно проснется.
   Или вообще не стоит.
   Она налила себе чаю. На вид он был хорошо заварен.
   - Он богат, - сказал Эдвард, - но деньгами распоряжается жена. Он курит
сигары. Он адвокат и скорее всего сейчас в армии.
   Чайник звякнул о плиту. Она обернулась. Сердце бешено колотилось у  нее
в груди.
   Улыбка на лице Эдварда сменилась выражением тревоги.
   - Эй! Я вовсе не хотел пугать тебя!
   - Это что, тоже твое колдовство?
   Он вспыхнул, как ребенок, пойманный на шалости.
   - Конечно, нет! Какое колдовство - в этом мире!
   - Тогда откуда ты все узнал?
   Он пожал плечами, слабо улыбаясь:
   - Сигарами пахнет от этого халата. Ты не  носишь  кольца,  так  что  он
скорее всего женат. Он покупает  одежду  в  "Хэрродз"  и  ездит  в  машине
размером с дом, значит, он богат. Но ты живешь в трущобах, так что  он  не
может давать тебе деньги. Отсюда вывод, что  он  сам  в  армии,  живет  на
казенный шиллинг.
   - А адвокат?
   Эдвард поколебался. Теперь пристыженный вид был уже у него. Он вынул из
кармана бумажку.
   - Конверт, адресованный сэру Д'Арси Деверсу, королевскому  адвокату,  в
Грей-Инн.
   Дрожащими руками она взяла чашку и села на диван.
   - Элементарно, дорогой Ватсон!
   - Чертовски дешевый трюк, -  пробормотал  он.  -  Извини.  В  армии  по
призыву или добровольцем?
   - Добровольцем.
   - О! - только и сказал Эдвард, и наступила тишина.
   Она допила чай и отодвинула чашку с блюдцем.
   - А ты еще обзывала меня идеалистом с горящими глазами! - вздохнул он.
   Она не смотрела на него.
   - Все вы идеалисты. Ему должны были вот-вот дать  судейскую  должность.
Развод со скандалом поставил бы крест на его карьере. Его жена  мстительна
и со связями.
   - "Любил бы я тебя, мой свет, когда б не чтил я честь"?
   - Можно сказать и так.
   - На самом деле это говорил Геррик.
   - Это Ловлас. Нет, это довольно неприятное ощущение -  занимать  второе
место после войны.
   - О, Алиса! - грустно вздохнул он. - О, моя бедная Алиса!
   - Не стоит жалости. Я была любимой, и у меня была хорошая работа,  пока
кайзер все не испортил. - Она заставила себя встретиться с ним взглядом. -
Я должна была сказать тебе. Я почти уже решилась, но у  тебя  и  без  того
было много неприятностей. Прости.
   - Так давно?
   - С октября тринадцатого.
   - Ох. - Он вздрогнул и отвернулся к камину. - Должно быть,  я  выглядел
дурак-дураком!
   - Нет.  Не  дураком.  Влюбленные  молодые  люди,  конечно,  ведут  себя
по-дурацки, но они не дураки. Я уже говорила тебе, я люблю тебя как брата.
   - Как малолетнего брата! - сердито сказал он. - Мне было  восемнадцать,
а тебе - двадцать один. Мне все еще восемнадцать!
   - Ну да, а я уже старая двадцатичетырехлетняя карга! - На вид ему  было
скорее шестнадцать, но говорить это, пожалуй, не стоило. - Я  до  сих  пор
люблю тебя как брата.
   Он повернулся  к  ней  и  улыбнулся.  Храбрая  попытка,  но  глаза  его
предательски блестели.
   - И внутри тебе уже не восемнадцать, Эдвард. В чем-то  ты  даже  старше
Джулиана, а уж он прошел адский огонь. Что же ты такое пережил, если  стал
таким?
   - Ничего такого, что видел он. Просто опыт.
   Жестокий опыт, подумала она.
   - Ты еще не вырос из этого?  -  с  горечью  спросила  она.  -  Ты  что,
действительно все годы думал только обо мне в этом своем волшебном мире?
   Он прикусил губу.
   - Я все еще надеюсь. Ты была еще одной причиной рваться домой.
   - Нет уж, выкладывай! - полушутя настаивала она. - Ты  знаешь  все  мои
тайны. В машине ты выказал  настойчивость,  которой  раньше  за  тобой  не
водилось. Ты где-то неплохо натренировался в ближнем бою.
   Он нахмурился.
   - Никаких любовных  похождений!  Хотя...  они  могли  бы  быть.  -  Она
продолжала выжидающе молчать, и он вздохнул. -  Она  намекала,  что  имела
кое-какие планы на этот счет.
   Это  звучало  до  неправдоподобия  по-викториански,  и  она   чуть   не
рассмеялась. Нет, он оставался неисправимым романтиком.
   - Тогда возвращайся к ней и испробуй эти свои приемы, - предложила она.
   Он не сводил глаз с холодного газового огня.
   - Я никогда не вернусь, так что сейчас это невозможно. И  это  не  было
возможно тогда. Я дал тебе слово и держал его.
   Она встала, чтобы пойти переодеться.
   - Но я ведь отказала тебе. Ты не имел передо мной никаких обязательств.
- Она повернулась к нему спиной и вдруг оказалась в его объятиях.
   - Думаю, я использовал тебя как предлог, - шепнул он ей на ухо. - Как я
мог позволить себе влюбиться в мире, из которого пытался вырваться? Да,  у
меня  были  искушения,  еще  какие  искушения.  Меня   удерживали   только
воспоминания о тебе.
   Да, ее маленький братец вырос и  возмужал;  только  теперь  она  смогла
оценить произошедшую с ним перемену. Это легче понять, не видя  его  лица.
Ее обнимал  мужчина,  волевой,  целеустремленный  мужчина.  Какой  уж  тут
мальчик.
   - Пожалуйста, пусти меня.
   - Я не собираюсь тебя насиловать. Я просто хочу знать, счастлива ли ты.
   - Если война кончится и Д'Арси вернется с фронта живым,  я  буду  очень
счастлива. Его жена больна, она долго не протянет.
   - Ты ему веришь?
   Она не потерпела бы такого допроса от кого угодно, но  он  не  был  кем
угодно.
   - Совершенно.
   - Потому что, если ты не уверена... Если ты  вдруг  передумаешь,  милая
Алиса, еще не все потеряно. Ты можешь отправиться в Соседство.
   - Что?
   - Я отправлюсь драться с кайзером. Ты отправишься  в  Соседство.  Через
шесть лет мы станем ровесниками.
   - Эдвард! Дело совсем не в этом!  А  теперь  пусти  меня  и  не  говори
глупостей!
   Он отпустил ее. Обернувшись, она увидела, что он в ярости. Странно,  по
его голосу это не чувствовалось.
   - Ты считаешь, что лучше остаться и прозябать в этой дыре? Дядя  Роланд
спустил все без остатка на свои драгоценные Библии, да?
   Она вздохнула. Этим утром она была явно не в форме.
   - Не совсем. Кто-то, кому он доверял, растратил их.
   - Кто-то из его бесценного миссионерского общества, конечно?
   Она кивнула.
   - Он не знал точно. Он  плакал,  когда  рассказывал  мне,  Эдвард.  Мне
кажется, это его и убило.
   - Так ему и надо! - хмуро буркнул он. - О, деньги меня не волнуют.  Это
все его проклятое "я-святее-вас - всех"! Ненавижу людей,  твердо  знающих,
что лучше для всего остального мира.
   Конечно, она могла бы возражать, но, как назло, ничего не  приходило  в
голову.
   - Кстати, там осталось немного. Твоя доля. Всего несколько сотен, и тех
надо добиваться через суд или что-то в этом роде.
   - Да ну! Сыр в мышеловке?
   - В общем, не стоит того, чтобы рисковать шеей.
   Она услышала, как открывается  дверь,  и  вздохнула  с  облегчением.  В
комнату, хромая,  вошел  Смедли.  Его  волосы  были  влажными,  но  он  не
побрился, и на одежде осталась запекшаяся кровь. Его  глаза  вопросительно
перебегали с одного на другого.
   - Доброе утро, - сказал он.
   - Доброе утро. Как нога?
   - Затекла немного. Боюсь, я там устроил черт-те  что  из  ваших  чистых
полотенец. У вас не найдется завтрака? Мы прошлись по кладовке,  как  стая
саранчи.
   - Рой, - поправил Эдвард. - Рой саранчи.
   - Туча, - сказала Алиса. Они шутили, чтобы  скрыть  напряжение,  и  это
раздражало ее. - Пойду-ка и я оденусь, пока не вернулся Джинджер.
   Зазвенел звонок. Джулиан пошел  открывать.  Вошел  Джинджер  с  пухлыми
бумажными свертками в руках. Он близоруко заморгал в ее сторону.
   - Доброе утро, мисс Прескотт.
   - Доброе утро, мистер Джонс. Боже, да вы не теряли время зря!  Извините
меня - я такая ужасная хозяйка!
   - Пустяки. Старые люди спят мало. - Он  уронил  свертки.  -  Этот  пять
фунтов девять, одиннадцать стоунов [1 стоун = 14 фунтам = 6,34 кг]. Этот -
пять фунтов одиннадцать и три четверти, десять стоунов семь фунтов.  -  Он
полез в карманы. - Бритва, мыло для бритья, разные щетки - на сегодня  вам
хватит.
   - Сэйвил-роу?
   - Нет, с лотка. - Он грузно уселся. Тяжелая ночь все еще сказывалась на
нем. - Я позвонил по телефону и нашел вам убежище.
   - Джинджер Джонс, - вздохнул Эдвард, - вы величайший из  людей!  Я  так
признателен, что чуть не плачу.
   - И мы тоже, - кивнул Смедли.
   - Да ну  вас!  -  смущенно  закашлялся  Джонс.  Он  даже  покраснел  от
смущения.
   - Так где она, эта тихая гавань? - спросил Эдвард.
   - Дувр-Хаус в Грейфрайерз.
   Глаза Эдварда расширились от изумления, и его худое  лицо  сразу  стало
похожим на череп.
   - Грейндж?
   - Миссис Боджли живет теперь в Дувр-Хаус. Вы, возможно, не знаете,  что
генерал умер.
   - Нет, не знал. Очень жаль. Увы, леди изрядно не везло!
   - Но она знает, что вы невиновны, и ей не терпится увидеться с вами.  И
с вашим другом. Я не называл вашего имени, Смедли, на  всякий  случай.  До
поезда чуть больше часа. Как вы считаете, успеем?
   Джулиан и Эдвард схватились за свертки с одеждой.
   - Погодите! - сказала Алиса. - Терпеть не могу спешки. Почему бы нам не
поехать порознь? Разве так не безопаснее?
   - По одному? - спросил Джонс, хмуро ощупывая переносицу.
   - По двое. Вы с Джулианом. Мы с Эдвардом - на следующем поезде.
   Все посмотрели на Эдварда.
   Он кивнул.
   - По крайней мере это не так рискованно, верно? Джинджер, если я напишу
письмо, вы опустите его в почтовый ящик Фэллоу?
   Учитель поднял брови и снова потянулся поправить отсутствующее пенсне.
   - Какая разница, в какой почтовый ящик я опущу письмо?
   - Думаю, что разница есть, - возразил Эдвард. - Возможно,  играет  роль
даже почерк, даже  то,  кто  опускает  письмо  -  вы  или  я.  Но  сначала
попробуйте вы.
   Джулиан недоверчиво фыркнул.
   - Могу я занять вашу спальню на пару минут, Алиса?  Боюсь,  я  довольно
медлителен.
   - Давайте. - Алиса размышляла, как  лучше  избавиться  от  этих  жутких
окровавленных тряпок.
   Он прохромал в спальню, зажав сверток под мышкой. Когда дверь за ним со
щелчком закрылась, Джинджер повернулся к  ней,  торжествующе  улыбаясь:  с
утра инвалид еще ни разу не плакал.
   - Что смешного? - спросил Эдвард, заметив ее ответную улыбку.
   - Ничего, - ответила она.
   - Следующий поезд только в четыре с чем-то, - сообщил Джинджер.
   Алиса расслабилась.
   - Тогда вы с  Джулианом  поезжайте  первыми.  Мы  с  Эдвардом  подъедем
следом.
   Так у них будет достаточно времени, чтобы разобраться в своих чувствах,
и она сможет услышать еще о его приключениях в этом  волшебном  мире.  Она
подозревала, что он намеренно  заострял  внимание  на  дикости  нагианцев,
чтобы  разочаровать  Смедли.  Должна  же  быть  и  светлая  сторона  этого
Соседства - возможно, тот принц Златорыб, которого он упоминал.



        18

   Злабориб хлопнул дверью спальни, и ехидный смех Иммы  стих.  Возмущенно
топая, отправился он навстречу  испытанию.  Впрочем,  топать  он  перестал
очень скоро, поскольку шагал босиком.
   Его почетный эскорт ждал в прихожей. Он ожидал,  что  они  будут  одеты
примерно так же, как он, но они все облачились в  джоалийские  доспехи  из
блестящей бронзы. Разноцветные символы их преданности Ольфаан и  остальным
богам были нанесены на доспехи, а не на лица. Старший  отдал  честь.  Пуйш
Прислужник поклонился и подал знак двум слугам.  Один  протянул  Злаборибу
копье, второй - круглый щит. На нем было столько  золотых  украшений,  что
принц  чуть  не  уронил  его.  Менее  полезных  в  бою  предметов  еще  не
изобретали.
   Он смерил гвардейцев свирепым взглядом, ища на лицах под  шлемами  хоть
слабый намек на улыбку, но они  хранили  подобающее  случаю  непроницаемое
выражение. Не произнеся ни слова, он сердито повернулся и зашагал  дальше,
предоставив им следовать за собой в любом удобном им порядке.
   В первый - и, как он страстно надеялся, в  последний  раз  в  жизни  он
облачился в традиционное одеяние нагианского воина. Собственно, одеяния-то
было всего ничего - узкая кожаная набедренная повязка. Он чувствовал  себя
обнаженным. Его лицо было нелепо изукрашено разноцветными иероглифами. Его
волосы и бороду коротко  подстригли,  ибо  так  полагалось  воину,  но  он
понимал, что это лишь подчеркивает, какая  маленькая  у  него  голова.  Он
чувствовал себя уродом. Он знал, что и выглядит уродом. Возможно, в этом и
было что-то смешное, и когда-нибудь,  на  каком-нибудь  изысканном  званом
обеде он посмеется с друзьями, вспоминая,  как  его  заставили  нарядиться
варваром. Возможно. Но если его джоалийские друзья увидели бы его  сейчас,
они... они бы смеялись над ним так же, как смеялась эта шлюха в постели.
   Его тело было неправильной формы. Его торс сужался не книзу, а  кверху,
хотя он все равно опасался, что в такой жуткой жаре этот  идиотский  наряд
запросто соскользнет с его потного тела. Поскольку  обе  руки  его  заняты
оружием, он никак не сможет помешать этому. На его груди нет волос  -  как
нет и ритуальных шрамов. Если  мать  считает,  что  такой  вид  воодушевит
воинов его отсталого королевства  на  боевые  подвиги,  она  будет  сильно
разочарована.
   Даже глупая Имма понимала это. В ушах его все еще  звучали  ее  ехидные
слова: "Что они подумают о тебе? Что твои драгоценные  друзья  подумают  о
тебе, когда встретят в таком виде? Какие стихи сочинят твои  поэты,  какие
песни сложат твои певцы? И тот  скульптор  -  он  что,  изваяет  тебя  вот
таким?" - Она снова  рассмеялась  -  жестоким,  злобным  смехом,  хлещущим
наотмашь, как хлыстом.
   Злабориб  вздрогнул.  Благодарение  богам,  его  лучшие  друзья  далеко
отсюда, в Джоале, а те, кто остался у него в Наге, будут стоять  далеко  и
не увидят подробностей. Все они были невоенными -  талантливые  художники,
которых он привез с собой из Джоала, чтобы  они  помогали  ему  продвинуть
культуру отсталого королевства. Гражданских будут держать в самом  дальнем
конце храма.
   "Джоалийцы поймут, - убеждал  он  себя.  -  Они  знают,  что  я  должен
следовать местным традициям, чтобы вести за собой войско. Они доверяют мне
так, как никогда не доверяли Тариону. Это джоалийцы настояли,  чтобы  мать
назначила меня военачальником".
   Но Тариона поставили во главе кавалерии, и Злабориб не понимал,  почему
джоалийцы согласились на  это.  Они  полагались  на  нагианскую  кавалерию
гораздо больше, чем на нагианскую пехоту, от которой им вообще будет  мало
толка. В Нагленде имелось  много  моа,  но  традиций  использования  их  в
военном деле не было совсем. Джоалийские уланы не уступали никому в Вейлах
- за исключением таргианских, конечно, - но они не  могли  провести  своих
скакунов через Тордпасский перевал. Моа - животное, привыкающее  к  одному
наезднику, и на то, чтобы приучить его к новому, требуется не один  месяц.
Формально его младший братец Тарион будет находиться под командой воеводы,
но у него гораздо больше шансов прославиться в  сражениях,  чем  у  самого
Злабориба.
   Ему не хотелось думать о войне. Он не  был  воином.  Он  был  человеком
искусства. Меньше  всего  ему  хотелось  думать  о  предстоящей  церемонии
войскового  смотра.  Он  скорее  встретился  бы   с   армией   вооруженных
таргианцев, чем показался бы  перед  собственными  людьми  в  таком  виде,
однако у него не было  выбора.  Джоалия  потребовала  помощи  союзника,  и
войсковой смотр должен проводиться согласно древним традициям.
   То, что Джоалия хотела, она получала. Таков был закон в Нагии.
   Дворец  представлял  собой  неряшливую  путаницу  бесконечных  каменных
коридоров, неудачно спроектированных и небрежно построенных  -  безвкусная
имитация джоалийской архитектуры. В окрестностях Нага не  было  добротного
строительного камня - не то что разноцветный мрамор Джоала. Все  строилось
из одного и того же тусклого розоватого песчаника, такого мягкого, что  он
беспрестанно крошился, отчего полы были: постоянно  грязными.  В  Нагленде
вообще не привыкли строить из камня.
   Кроме того, в Нагии не привыкли и к наследственной монархии.  Джоалийцы
внедрили институт монархии силой оружия, посадив на трон  его  деда.  Надо
признать,  его  мать  удивила  всех,  укрепив  власть,  -  она  беспощадно
подавляла перевороты в зародыше, используя для этого джоалийскую помощь  и
унаследованную  от  предков  беспредельную   жестокость.   Правда,   своим
наследником  она  видела  Тариона  и  не  делала  из  этого  секрета.  Она
утверждала, что Злабориб недостаточно жесток. Собственно, в этом она  была
права, но разве жестокость еще необходима? За три  поколения,  считал  он,
нагианцы свыклись с ситуацией. Они будут терпеть короля, чтобы не  сердить
понапрасну джоалийцев, будут терпеть, пока тот добр к Своему народу.
   Мать с этим не соглашалась.


   Злабориб успел сбить  левую  ногу,  пока  шел  в  Сад  Благословений  -
неудачную копию Сада Благословений в Джоале. Все, кому  доводилось  видеть
оригинал,  находили  копию  жалкой.  Привозные  джоалийские  растения   не
прививались на местной  почве,  а  нагианские  были  куда  более  убогими.
Деревья-корзины почти  не  отбрасывали  тени,  солнцецветы  и  звездолисты
терялись в буйной кожистой листве. Теперь, в конце лета, фонтаны  иссякли,
а декоративные бассейны казались грязными и мертвыми, словно в них  кверху
брюхом плавала рыба. Статуи, высеченные из того же  розоватого  песчаника,
что и дворец, давно уже превратились в безликих мумий.
   Почетный эскорт остался у  входа.  Дальше  Злабориб  шел  один,  следуя
изгибам дорожки меж кустов. Впереди он услышал голоса, множество  голосов,
и почувствовал  некоторое  беспокойство.  Он  ожидал  там  только  мать  и
Каммамена, джоалийского командующего. Возможно, еще Тариона.  Судя  же  по
голосам, его ждало большое собрание.
   Обогнув последнюю группу бамбуков, рубиновых кустов и  оранжево-розовых
ягод, он вышел к трону. Королева собрала весь  двор.  Она  возвышалась  на
троне над толпой. Кажется, она была здесь единственной женщиной. Подходя к
трону, он тщетно пытался углядеть в  толпе  кого-нибудь,  одетого  так  же
по-дурацки, как он. Одни облачились в бронзовые  доспехи,  придававшие  им
мужественный и воинственный вид, другие - в широкие  штаны  и  камзолы  по
последней джоалийской моде. Он узнавал министров,  посыльных,  секретарей.
Присутствие этих он еще мог понять, но были и другие, которых уж он  никак
не ожидал здесь  увидеть.  Похоже,  мать  пригласила  сюда  всех  офицеров
прибывшей джоалийской армии, всех придворных и большинство местной знати -
и личных друзей Злабориба тоже! Здесь были десятки лиц, которых он никогда
раньше не видел во  дворце:  Тоалмин  Скульптор,  Грамвил  Поэт,  Гилботин
Историк и несчетное множество других. Здесь были все те, кого он  надеялся
увидеть лишь в дальнем углу храма. Почему их пригласили на прием?
   И почему его вообще устроили, этот прием? Его об этом не предупреждали.
Интересно, подумал он, знала ли об этом Имма?
   Он подошел к толпе, окружавшей храм.
   - Простите,  -  сказал  он.  Стоящий  перед  ним  человек  обернулся  и
поперхнулся от изумления. Потом все расступились, освободив ему дорогу, но
брови их взмывали вверх, как флаги.
   "Я проткну копьем любого, кто улыбнется",  -  подумал  он,  но  тут  же
понял, что ему придется устроить массовую бойню.  Лица  отворачивались  от
него, а он не осмеливался оглянуться, чтобы посмотреть,  что  творится  за
его спиной. Со всех сторон слышалось деликатное покашливание.
   - Простите! - повторил он. И еще раз...
   Единственным  достоинством  этой  дурацкой  краски  было  то,  что  она
скрывала румянец. Впрочем, он чувствовал, как пылают его уши.
   Он был высок, так что заметил Каммамена Полководца  еще  до  того,  как
протолкался  к  трону.  Джоалийский  вождь  стоял  у  подножия   ступеней,
обмениваясь шутками с королевой. Несмотря на седую  бороду,  он  оставался
одним из лучших джоалийских воинов  всех  последних  поколений.  Каммамену
хватало  воображения  и  необходимой  решительности,  чтобы  доверить  ему
командование объединенными армиями.  Таргианцы  найдут  в  нем  серьезного
противника. Помимо этого, он был хитрым политиком  -  в  Джоалии  хитрость
просто  необходима  политику  для  выживания.  Злабориб   довольно   часто
встречался с ним и раньше, но их отношения до сих  пор  оставались  скорее
церемониальными.
   Надо ли говорить, что Злабориб намеревался оставить все военные вопросы
на усмотрение Каммамену. В бою он надеялся держаться  как  можно  ближе  к
нему. Наследник престола не может  рисковать  наравне  с  остальными.  Еще
рядом с царицей стоял, зловеще улыбаясь, Тарной Кавалерист.
   Собственно, Тарной приходился ему не родным братом, а  только  сводным,
но даже так трудно было найти двух менее похожих людей. Тарион -  типичный
нагианец,  гибкий,  как  хлыст,  неутомимый,  смуглый,  с  пышной   черной
шевелюрой, а также вспыльчивый и опасный. Никто не мог  обогнать  Тариона;
казалось, он сливался со своим моа, полностью подчиняя,  его  своей  воле.
Если кого-то и стоило выставить  облаченным  в  набедренную  повязку  и  с
размалеванным лицом, так именно Тариона, командующего кавалерией. Так нет.
Вот  он  стоит,  неотразимо  прекрасный  в  блестящем  бронзовом  шлеме  и
джоалийском  верховом  костюме  синего  цвета,  и  излучает  угрозу,   как
обнаженный меч. Он был хорош и знал это.
   Злабориб наконец подошел к подножию трона, остановился и склонил голову
в подобии поклона. Он не посмел спросить  у  матери,  почему  ради  такого
торжественного случая она тоже не оделась в традиционные одежды.  Если  ее
подданные и ожидали увидеть  обнаженный  августейший  бюст,  то  их  ждало
разочарование. Ее синяя сорочка была самой что  ни  на  есть  джоалийской.
Мать была маленькая и хрупкая, редкие седые волосы прятались  под  тяжелой
короной. Ее лицо покрывал еще более  толстый  слой  краски,  чем  у  него,
правда, только  телесного  и  красного  цветов,  дабы  скрыть  болезненные
морщины и желтизну кожи.
   Эмшенн  умирала.  Это  понимали  все,  даже  она  сама,  но  никто   не
осмеливался произнести это вслух. Ей оставалось в лучшем случае  несколько
месяцев, но болезнь, глодавшая ее тело, никак не отразилась  на  ее  воле.
Она  оставалась  королевой,  она  продолжала   править   Нагией   так   же
безжалостно, как правила ею уже тридцать лет.
   Как только могла такая миниатюрная женщина произвести его на  свет?  Он
был раза в полтора выше ее. Правда, в эту минуту она смотрела  на  него  с
трона сверху вниз, и взгляд ее не предвещал ничего хорошего.
   - Ты опоздал! - прошипела  она.  -  Ты  что,  уже  забыл,  как  военным
положено отдавать честь?
   Злабориб раздраженно стукнул копьем по щиту, чуть не  выронив  его  при
этом. Двое зрителей, стоявших поблизости, поспешно отодвинулась - от греха
подальше.
   Королева  Нагии  окинула  своего   старшего   сына   взглядом,   полным
неприкрытого презрения.
   - А своему непосредственному  воинскому  начальнику  ты  салютовать  не
собираешься?
   Теперь Злабориб почувствовал себя несколько увереннее,  если  только  в
этом болоте  интриг  вообще  можно  было  чувствовать  себя  уверенно.  Он
удостоил Каммамена поклона, потом снова повернулся к королеве:
   -  Вы  наш  главнокомандующий,  матушка.  Я  только   ваш   полномочный
представитель.  Полководец  лишь  командует   войском   наших   союзников.
Разумеется, я целиком полагаюсь на его опыт и авторитет, но по договору мы
равны. Мы вместе выступаем против общего врага.
   Пожилой воин удивленно поднял седую бровь.
   Со  внезапным  предчувствием  беды  Злабориб  огляделся  по   сторонам.
Большинство присутствующих  тщетно  пытались  скрыть  усмешку.  Только  не
Тарион. Его ухмылки не скрывал даже шлем. Он знал  что-то,  чего  не  знал
Злабориб. Может, Имма тоже знала это? Может, знали все, кроме него одного?
   - Ах, да... - Королева оглянулась на ближних к ней придворных. - У кого
текст речи моего сына?
   Злабориб почувствовал, что его охватывает злость, -  это  ощущение  ему
было незнакомо, и оно ему не понравилось. Когда он выходил из себя,  голос
его обыкновенно срывался; ему хотелось топнуть ногой.
   - Я знаю свою речь, мама!
   - Мы решили сделать небольшое дополнение к церемонии.
   - Но она же должна быть традиционной!
   Эмшенн тяжело вздохнула, но нехороший огонек в ее глазах выдавал -  она
забавляется.
   - Монархия не традиционна. Во все времена военачальники  избирались,  а
не назначались на эту должность. Ты наш наследник. Мы пришли к заключению,
что твоя жизнь слишком драгоценна, Злабориб, дорогой. Мы  решили,  что  не
можем позволить тебе рисковать собой. Конечно  же,  никто  не  ставит  под
сомнение твою смелость. Мы понимаем, что ты будешь жалеть об  этом,  но  и
наши джоалийские союзники согласны - так ведь.  Полководец?  Поэтому  тебе
придется остаться здесь, в Наге, сын мой. С нами.
   Первой его реакцией было чувство огромного облегчения.  Полевые  шатры,
грубая пища и сон на голой земле мало  прельщали  его.  Пуховые  перины  и
серебряные ложки  приходились  ему  более  по  вкусу.  Потом  он  вспомнил
загадочную ухмылку Тариона и понял, что все не так просто.
   - Но... - начал он.
   - Никаких возражений! Да где же эта окаянная речь? Ах,  вот...  Отдайте
ему!
   Гражинд Советник протянул Злаборибу лист бумаги. Поскольку в одной руке
тот держал щит, а в другой - копье, брать ее он не стал.
   - Скажите мне!
   На  толстом  слое  воска,  покрывавшего  лицо  матери,  появились  едва
заметные трещинки, словно наружу пыталась прорваться улыбка.
   - По завершении ритуала принесения присяги, когда все воины  поклянутся
повиноваться тебе, Военачальник, ты объявишь им, что не в состоянии  вести
их лично, и передаешь руководство Каммамену Полководцу.
   - Что? - взвизгнул Злабориб. - Они поклянутся  умереть  за  меня,  а  я
заявлю им, что останусь дома?
   - Такова печальная необходимость, сын мой.
   - Но я не могу так поступить! Никто не смог бы так поступить!
   В глазах его матери вспыхнуло удовлетворение.
   -  Ты   отказываешься   выполнять   прямой   приказ   твоего   монарха.
Военачальник?
   Это было серьезное обвинение.
   - Нет, - простонал Злабориб. - Конечно, нет! Но...
   - Никаких "но"! - твердо заявила Эмшенн, искоса поглядывая на Каммамена
в ожидании его реакции.
   Варвары ни за что не стерпят этого!
   Тарион ухмылялся от уха до уха.



        19

   Двумя ужасными часами позже Злабориб стоял у  алтаря,  на  две  ступени
выше пола; голова его находилась почти на одном уровне со стопами  богини.
Жар, исходивший от стены за его спиной, причинял ему боль.
   Астина - Дева - была одной  из  Пяти,  Пентатеона.  Ее  храм  в  Джоале
считался одним из чудес Вейлов.
   В  ипостаси  Ольфаан,  покровительницы  воинов  и  верховного  божества
Нагвейла, ей приходилось обходиться значительно более  скромной  обителью.
Джоалийское влияние, преобразившее столицу  вассального  вейла,  встретило
сопротивление, пытаясь заменить старое святилище чем-то более  красивым  и
величественным. Дед  Злабориба  заложил  на  городской  окраине  фундамент
большого храмового комплекса. Жрицы категорически отказались освящать его,
в то время как строители не брали  в  руки  инструмент,  поклявшись  лучше
умереть, чем нанести святой Ольфаан подобное оскорбление.  Поэтому  старый
храм  остался  почти  без  изменений.  Царица  Эмшенн  пристроила  к  нему
грандиозный портик, но этим все и ограничилось.
   Посетители, особенно  важные  джоалийские  гости,  всегда  приходили  в
изумление при виде его. Они заявляли, что дыра в земле - это не  настоящий
храм, и, разумеется, были правы. К тому же это была даже не  дыра  -  так,
полукруглое углубление в утесе. Полом  служила  галечная  насыпь,  которую
часто заливало в дождливый сезон. Образ богини был высечен на вертикальной
каменной стене в незапамятную эпоху.  В  пасмурные  дни  его  трудно  было
разглядеть, однако, когда светило солнце - то  есть  почти  всегда,  -  ее
силуэт вырисовывался на стене довольно четко. Нагианцы  любили  хвастаться
тем, что их богиня - самая большая в мире, а акустика в храме - идеальная.
Но на деле это все равно оставалось дырой в земле, а в  такие  жаркие  дни
превращалось в грандиозных размеров духовку.
   Перед Злаборибом в относительном порядке стояли  юные  воины  Нагленда,
собранные со всего вейла, с тем чтобы по заведенному  с  древности  обычаю
принести присягу. Между ними стояло  довольно  много  джоалийских  солдат,
разбивших лагерь на север от столицы. Официально их собрали  здесь,  чтобы
засвидетельствовать почтение богине и союзникам. Неофициально - приглядеть
за тем, чтобы все шло как положено, и то, как они разделили  нагианцев  на
небольшие группы, лишний раз доказывало это.
   Позади  этого  вооруженного  великолепия   стояли   мирные   подданные,
пришедшие посмотреть на то, как их сыновей и братьев отправят на войну, на
которую  нагианцам  на  самом-то  деле   было   глубоко   наплевать.   Они
приветствовали Ее Величество, когда  ее  внесли.  Они  пели  хвалу  святой
Ольфаан с такой искренней верой, что  их,  наверное,  слышали  чуть  не  у
самого Нагволла -  спасибо  великолепной  акустике.  Так  или  иначе,  они
мужественно терпели это последнее свидетельство низкого  статуса  Нагвейла
как джоалийской колонии.
   После вступительного воззвания к богине жрицы убрались обратно  в  свои
пещеры. Ритуал носил чисто военный характер.
   Он продолжался  уже  несколько  часов,  а  конца  еще  не  было  видно.
Королевский паланкин стоял в стороне, и занавески его были  задернуты  для
защиты от беспощадного солнца. Время от времени слуги заглядывали  внутрь.
Злабориб решил, что с матерью случился очередной припадок. И как бы он  ни
гнал от себя эту мысль, он все равно думал, что так  ей  и  надо.  Что  ж,
гениальный ход:  она  не  отвергла  джоалийские  требования,  одновременно
использовав ситуацию для того, чтобы избавиться от старшего сына.  Сегодня
он обречен умереть. Тарион победил.
   Смуглый молодой воин  по  ту  сторону  алтаря  поднял  оружие,  которое
опустил минуту назад. Он  отсалютовал  Злаборибу  и  богине  и  сбежал  по
ступеням, догоняя свой отряд. Ступени были закапаны кровью.
   Посередине алтаря  в  луже  крови  лежал  каменный  нож.  Рядом  стояло
полдюжины золотых  мисок.  Три  уже  опустели.  Остальные  были  наполнены
сверкающей белой солью, ослепительной до боли в глазах.
   Злабориб вздохнул и опустил взгляд на рукописный текст,  положенный  на
каменный стол перед ним. На случай, если вдруг поднимется ветер, края  его
прижали золотыми монетами. Однако воздух в этой духовке стоял неподвижно -
вот жалость!
   - Я призываю верных воинов Ее Величества из Рареби! - Горло  пересохло,
как Западная пустыня. Кажется,  он  даже  перестал  потеть.  Возможно,  он
просто иссяк, как дворцовые фонтаны.
   Мощный юноша со щитом и копьем  легко  взбежал  по  ступеням.  Вот  как
должен выглядеть настоящий воин!  С  широкими,  как  повозка,  плечами,  с
узкими бедрами. Мускулы его играли при движении. Злабориб нахмурился - ему
стыдно было даже смотреть на него.
   Великан положил щит и копье на алтарь и произнес слова присяги:
   - Воины Ее Величества из Рареби клянутся в верности святой Ольфаан и  в
беспрекословном  повиновении  тебе.  Военачальник.  -  Голос  у  него  был
сильный, под стать внешности, и стена  утеса  эхом  отшвырнула  его  слова
усталой толпе, которая слышала их сегодня уже много раз. - Они  предлагают
свою кровь, и свою жизнь, и свою верность. Они  молят  Ольфаан  вести  их,
защищать их и будут достойны ее покровительства.
   - Аминь, - произнес Злабориб в восьмой или девятый раз за день.
   Парень, конечно, вспотел, как норная свинья, но это скорее всего  из-за
жары. А вот то, как он стиснул зубы, поднимая нож, - уже точно не от жары.
Он боялся того, что ему предстояло. На его  ребрах  виднелось  уже  четыре
отметины доблести, но нож, должно быть, здорово затупился.
   Он исподтишка чиркнул им о край алтаря в надежде заточить хоть немного.
Это не входило в ритуал, но не он первый делал  это  -  царапины  на  краю
алтаря показывали, что и деды этих воинов поступали  точно  так  же  много
веков назад. Вряд ли от этого нож станет заметно острее.
   Потом атлет полоснул себя по ребрам.
   Злабориб старался не смотреть на это. Его мутило от одного вида  крови.
Он услышал слабый вздох боли - воин натирал порез солью. Боги, как же  это
должно быть больно! С начала церемонии два паренька уже  успели  упасть  в
обморок, и их унесли друзья. Официально их полагалось бы предать смерти за
выказанную слабость, но  скорее  всего  им  позволят  сбежать  и  укрыться
где-нибудь в деревне.
   Командир вздохнул с облегчением, когда боль немного  стихла.  Потом  он
отошел к дальнему концу алтаря. Первый из его подчиненных  поспешно  встал
на его место, явно желая поскорее отделаться от болезненной процедуры. Еще
не остановившись, он бросил щит и копье и схватился за нож. Он резанул так
быстро, что Злабориб не успел отвести взгляд.
   - Мало! - прошипел ему командир.
   Воин хмуро покосился на него и резанул снова. С  минуту  он  дал  крови
свободно течь, как бы надеясь, что ему скажут, будто этого довольно. Потом
потянулся за солью.
   Варварство! Неслыханное варварство! Присутствующим джоалийцам  противно
смотреть на все это. Когда они приносят  жертву  Ольфаан  или  даже  самой
Астине, они предлагают ей курицу, ну, в крайнем случае бычка.  Они  должны
считать это добровольное членовредительство греховным, каким  считает  его
сам Злабориб. В глубине души он  стыдился  этого,  но  уродовать  себя  на
потеху черни он никогда бы не стал.
   Воин забрал свое оружие и отошел. За ним  последовал  другой  раребиец,
потом третий. По крайней мере  эти  двигались  быстро.  Некоторые  деревни
старались тянуть время.
   А ведь Злаборибу стоило бы хотеть, чтобы это тянулось подольше, - почти
наверняка церемония завершится его смертью. Когда последний воин  принесет
присягу, ему придется прочитать эту проклятую  речь,  лежащую  перед  ним.
Если он не сделает этого, джоалийцы будут знать, что он ослушался  прямого
приказания своей королевы, и не будут доверять ему  как  офицеру.  Значит,
они не помогут ему.
   И нагианцы тоже не помогут. Они открыто смеялись, когда  он  шел  через
город. Остальные-то шагали в доспехах или ехали верхом на  моа  вроде  его
красавчика  брата  Тариона.  Только  военачальник  оказался  раздетым   до
набедренной повязки,  не  скрывавшей  его  широкого  таза,  узких  плеч  и
лишенной волос и ритуальных шрамов  груди.  Царица  пошла  на  все,  чтобы
показать  своим  джоалийским  гостям  -  ее  старший  сын  не   пользуется
поддержкой народа.
   Зато как встречали Тариона с его  кавалерией!  Это  бесило  его  больше
всего. Тарион ни капельки не заботился о своем народе. Тарион  не  отличил
бы сонета от застольной песни. В отличие от Злабориба  его  совершенно  не
интересовало  развитие  нагианской   культуры   и   проблемы   просвещения
пребывающего в варварстве народа. Джоалийцы не доверяли Тариону, что с  их
стороны было довольно мудро, но теперь-то уж им придется.  Тарион  завоюет
славу победителя. Злаборибу, даже если его и не  убьют  сегодня,  придется
скрываться во дворце, и все будут уверены, что он струсил.  Он  не  считал
себя особенно храбрым человеком, но, будь у  него  такая  возможность,  он
пошел бы на войну. Какая несправедливость!
   Заключительный акт церемонии, когда он откажется от  всех  этих  клятв,
скорее всего вообще будет для него последним. Эти окровавленные варвары не
стерпят подобного оскорбления. Сотня копий  блеснет  на  солнце,  и  кровь
Злабориба смешается на ступенях с их кровью. Сотня? Их здесь около тысячи,
а ведь ему хватит и одного.
   Если только прежде его не доконает жара. У  него  не  было  врожденного
загара крестьянина. Его нежная кожа обгорала на солнце.  Интересно,  какое
наказание предписывают древние ритуалы военачальнику, упавшему  в  обморок
во время церемонии?
   О богиня! Командир подбирает свой щит. Значит, следующая  деревня.  Как
называлась эта, Рареби  или  Тойд'лби?  На  мгновение  Злабориба  охватила
паника. Потом  он  решил,  что  это  была  все-таки  Рареби,  и  выкликнул
Тойд'лби. Никто его не поправил.
   Командир тойд'лбийского отряда был  старше  большинства  -  некрасивый,
потрепанный жизнью мужчина. Возможно, вдовец. Произнося слова присяги,  он
смотрел на Злабориба с нескрываемым подозрением.
   Кровавый бред продолжался.
   Храм полыхал жаром.
   Осталась всего одна деревня! Смерть приближалась к  Злаборибу  Воеводе.
Он не видел пути к спасению. Если он не подчинится приказу и не  откажется
от командования, его арестуют и  казнят  как  мятежника.  Если  откажется,
воины взбунтуются и используют его в качестве мишени для метания копий.  А
если случится чудо и они этого не сделают, то  уж  Тарион-то  постарается,
чтобы он не оставался помехой на его пути к трону. И ни один нагианец,  ни
один джоалиец пальцем не шевельнет, чтобы спасти его.
   Он обречен.
   Воин за воином. Порез за порезом.
   Ему хотелось крикнуть, что они движутся слишком быстро. Жизнь  казалась
ему нереальной.
   Тойд'лби завершила ритуал, и ее мрачный командир ушел.
   Последняя деревня! Он несколько раз открыл и  закрыл  рот,  прежде  чем
накопил достаточно слюны, чтобы говорить.
   - Я призываю верных воинов Ее Величества из Соналби!
   По храму пронесся удивленный  гул.  Злабориб  постарался  сфокусировать
взгляд. Отряд из Соналби не шел к  алтарю  бесформенной  толпой,  как  все
остальные. Они маршировали строем по четыре - ровные  ряды,  словно  зубья
гребней. Все ноги двигались в лад, словно где-то играл невидимый  оркестр.
Даже джоалийская пехота и та ходит хуже.
   - Отряд - стой!
   Сотня ног разом топнула и замерла. Воины застыли у  подножия  лестницы.
Ни одно  копье  не  шелохнулось.  Короткая  команда  -  копья  выпрямились
вертикально, затем их древки ударили о землю. Кто-то в дальнем конце храма
одобрительно крикнул, и на него зашикали.
   Каммамен Полководец смеялся над одной только  идеей  обучать  нагианцев
военному делу по-настоящему. Имеющегося опыта  достаточно,  утверждал  он,
чтобы понять: это пустая трата времени. Должно быть, они там,  в  Соналби,
нашли какого-нибудь старика ветерана из  тех,  кто  служил  в  Джоалийской
армии и усвоил основы строевой подготовки. Он, поди, и обучил свою шайку.
   Кто совершил такое чудо?
   Неужели этот?
   Оставив своих воинов стоять в строю, командир зашагал к нему.
   Но это был юноша, почти мальчик, хотя и  очень  рослый.  На  груди  его
виднелось только три отметины доблести. Одна была  совсем  свежей;  скорее
всего он получил ее, когда его избрали  командиром  отряда,  но  даже  две
другие были еще багровыми - вряд ли  им  больше  двух  месяцев.  Когда  он
остановился, Злабориб с  удивлением  увидел,  что  глаза  его  ярко-синего
цвета, синее даже краски на лице, - Злаборибу никогда еще  не  приходилось
видеть таких глаз в сочетании с такими темными волосами.
   Несколько мгновений они просто смотрели друг на друга, и  было  в  этом
спокойном взгляде что-то такое, что окончательно поразило Злабориба. Он не
знал, что это. Он никогда раньше не встречался  с  таким.  Что-то  важное,
очень важное.
   И тут, почти незаметно, мальчик улыбнулся.
   Злабориб удивленно улыбнулся в ответ и ощутил вдруг невероятное чувство
облегчения.
   Несколькими по-военному четкими движениями юный командир  избавился  от
своих доспехов. Он произносил слова присяги  громко  и  отчетливо,  словно
вкладывал в них душу. Он говорил с легким незнакомым акцентом.
   Не сводя  глаз  со  Злабориба,  он  взял  нож  и  надрезал  грудь.  Без
колебаний, словно не замечая, что делает, он натер рану солью, и  все  это
время этот спокойный взгляд  синих  глаз,  казалось,  о  чем-то  спрашивал
принца.
   Он шагнул на свое место у дальнего края алтаря и  четко  повернулся  на
месте. И снова он посмотрел на Злабориба так, словно хотел сказать что-то.
Кто он, этот загадочный юноша? Что за послание пытается он  передать  ему?
Казалось, он подбадривает его, словно  знает  о  чудовищном  положении,  в
котором оказался принц. Нет, это невозможно!
   Тут к алтарю подошел первый из его  бойцов,  и  принц  переключил  свое
внимание на него.
   Один за другим сотня мужчин и юношей подошли пролить свою  кровь  перед
богиней и военачальником, которому оставалось  находиться  на  этом  посту
всего несколько минут. Но на этот раз имелось одно любопытное отличие. Они
не смотрели на богиню. Они смотрели на своего  вожака,  а  он  на  них,  и
каждый раз Злабориб замечал на его лице странную легкую улыбку  ободрения.
Губы его даже не шевелились, но взгляд теплел, и, похоже,  каждый  человек
из этой сотни получил от этого юного вожака едва заметный  сигнал,  словно
бы ободрение. "Я сделал это. Не так уж это страшно".
   А потом все кончилось. Последний человек сошел со ступеней  и  встал  в
строй.
   Командир подошел, забрал свое оружие, вскинул на плечо копье. Мгновение
он смотрел, чуть нахмурившись,  куда-то  мимо  Злабориба,  а  потом  вдруг
улыбнулся.
   Злабориб неуверенно оглянулся. Рядом  с  ним  никого  больше  не  было,
только голая скала, излучавшая жар. Он повернулся обратно и снова встретил
этот вопросительный взгляд синих глаз. Варварская раскраска мешала  понять
выражение  лица.  Сейчас  этот  мальчик  уйдет  и  оставит   Злабориба   в
одиночестве встречать свою несчастную судьбу.
   Но он не уходил. Вместо этого он вопросительно поднял брови.  Что  это?
Предложение? Приглашение?  Он  почти  предлагал  ему  остаться  и  помочь,
словно...
   Милосердная богиня! Возможно, все-таки есть выход из этого положения! У
Злабориба затряслись колени. Помня о сказочной  акустике  храма,  он  чуть
слышно прошептал:
   - Ты и меня можешь сделать воином?
   Мальчик довольно улыбнулся. Он отвечал так же тихо:
   - Только вы можете сделать это, господин. Но я могу показать, как.
   Злабориб удивленно кивнул.
   Мальчик снова шагнул к дальнему краю стола, поставил копье на  землю  и
принялся ждать, глядя на Злабориба. И снова по толпе  пронесся  удивленный
гул.
   Принц покосился на  паланкин  королевы.  Занавеска  чуть  отодвинулась:
значит, она хочет посмотреть на его отречение - и на  его  смерть.  Власть
всегда значила для нее больше, чем нелюбимый  сын.  Злабориб  родился  как
плод брака, лишенного любви, брака по расчету. По любви был рожден Тарион.
   Тарион - ублюдок в полном смысле этого слова.
   Лица матери совсем не было видно  в  тени.  Рядом  с  ее  паланкином  в
напряженном  ожидании  стоял  Каммамен  Полководец.  Взглянув   на   строй
кавалерии в противоположном углу храма, он разглядел и Тариона  -  слишком
далеко, чтобы видеть его кровожадную улыбку, но ее легко можно  было  себе
представить.
   "Ничего, я еще посмеюсь над вами!"
   Злабориб бросил последний взгляд на мальчика из  Соналби  и  получил  в
ответ ту же легкую улыбку ободрения и утешения, что и остальные воины.
   По крайней мере один человек был на его стороне!
   Он не смотрел на написанный текст. Его голос прозвучал громко  и  ясно,
так неожиданно, что он не сразу понял, сам ли он это говорит.
   - Воины Нагленда! По обычаю наших предков принял я вашу присягу! -  Так
начиналась подготовленная речь, и это было ложью, ибо в жилах его не текло
ни капли нагианской крови. Зато у  Тариона  она  была.  Тарион  был  сыном
дворцового гвардейца.
   Злабориб набрал в грудь побольше воздуха.
   - Для меня было бы честью биться рядом с вами - но я не  полководец.  Я
не достоин командовать вами! И я приказываю вам - первым и последним своим
приказом по армии -  повиноваться  благородному  джоалийскому  полководцу,
который  поведет  нас  к  победе  в  справедливой  борьбе  с  таргианскими
захватчиками.
   Он замолчал, дрожа и истекая потом. Неужели он сможет пройти через это?
Резать себя по живому? Он снова покосился на  соналбийского  командира,  и
снова мальчик одобрительно улыбнулся ему, призывая продолжать.  Тихий,  но
нарастающий ропот предупредил его, что он должен решать быстро.
   - Что же до меня, мои воины, я буду  биться  вместе  с  вами,  в  общем
строю.
   Он повернулся и дрожащей рукой взялся за  этот  омерзительный  нож.  Он
пальцем потрогал острие и понял, что резать придется изо всех  сил,  чтобы
порез был виден - он должен быть  заметным.  К  своему  ужасу,  он  ощутил
нарастающее возбуждение  сродни  сексуальному.  Это  еще  что  за  гнусное
извращение?
   Быстрым жестом он  с  отвращением  резанул.  На  кожу  словно  плеснули
расплавленным металлом. До сих пор он еще и не знал, что  такое  настоящая
боль. Это было страшнее, чем он себе представлял. Но боль по крайней  мере
вытеснила это дьявольское похотливое возбуждение. По ребрам текла  горячая
кровь. Он истекает кровью!
   Он недоверчиво посмотрел на соль. Это будет во сто крат  хуже.  Вынесет
ли он это? А вдруг закричит? Оцепенев от  ужаса  -  одновременно  боясь  и
новой боли, и того, что он истечет кровью, принц снова посмотрел на своего
вдохновителя.
   И опять этот чуть заметный кивок, на этот  раз  без  улыбки.  "Я  знаю,
каково тебе, - говорили эти синие глаза. -  Тысячи  мужчин  и  юношей  уже
проделали это сегодня".
   Злабориб схватил пригоршню грубой соли и провел ею по ране. Боги, боги,
боги! Агония свела каждый его нерв, каждую жилку.  Он  до  крови  прикусил
губу. Он потеряет сознание! Он должен потерять  сознание!  А  потом  пытка
сменилась просто сильным жжением. Кровь еще шла. Не  так  сильно,  но  еще
шла.  Не  в  силах  подавить  стон,  он  набрал  еще  пригоршню,  и  пытка
повторилась. Он сморгнул слезы.
   - Идем, - мягко произнес мальчик.
   Злабориб потянулся за своими копьем и щитом.  Его  голова  закружилась,
когда он нагнулся, но ему удалось поднять доспехи. Вслед  за  своим  новым
командиром он спустился по ступеням. Сотня соналбийских  воинов  пораженно
смотрела на новобранца. Все остальные вообще будто окаменели.
   Мальчик выкрикнул команду. Воины вскинули копья на плечи. Еще  команда,
и они повернулись кругом, чтобы уходить. Одна ошибка - и копья запутаются,
мешая двигаться. Ошибки не было. Третья команда, и они  зашагали,  печатая
шаг. Командир двинулся следом, а Злабориб - рядом с ним, стараясь  идти  в
ногу со всеми.
   Он может погибнуть в бою,  да  что  там,  даже  строевая  муштра  может
доконать его, но он пережил церемонию! Он тайком поглядывал на долговязого
паренька, вдохновившего его на отчаянный шаг.  Его  не  покидала  странная
уверенность, что его новообретенный  вождь  приглядит  за  ним.  Он  нашел
друга. Он нашел кого-то, кому мог бы доверять.



        20

   - И на кого она оказалась похожа, эта богиня? - спросила Алиса.
   - Да я ее и разглядеть-то толком не успел,  -  ответил  Эдвард.  -  Она
только появилась и сразу исчезла. Наверное, такая же, как и все  остальные
богини.
   Они не спеша шли через Сент-Джеймс-парк. Эдвард небрежно  помахивал  ее
сумкой. Стоял замечательный осенний день. У них оставалась уйма времени, и
прямая, соединяющая Ламбет с Пэддингтоном, вела их  через  самые  красивые
места  Лондона  -  через  Вестминстерский  мост,  мимо  Парламента,  через
Сент-Джеймс-парк, Грин-парк и Гайд-парк. А там они почти на месте.
   Замечательно снова оказаться рядом с  Эдвардом  после  трех  лет  почти
безнадежного ожидания. Он был ей больше чем  просто  кузеном.  Он  был  ее
молочным братом, последним оставшимся родственником. Правда,  она  еще  не
привыкла ко всем произошедшим в нем переменам - силе, целеустремленности.
   Это был сказочный день - один из тех, что запоминаются надолго,  и  все
же она не могла отделаться от неприятного ощущения,  что  за  ней  следят.
Время от времени она оглядывалась, хотя рассудок  говорил,  что  тот,  кто
идет за ней, запросто может затеряться в городской толпе.
   Эдвард, конечно же, заметил это.
   - Что случилось? Ты вся как на иголках.
   - Совесть мучает. Мне полагалось бы быть на работе.
   - Ничего, на тебя войны еще хватит. Кстати, чем ты занимаешься?
   - Не могу рассказывать.  Государственная  тайна.  -  Впрочем,  если  он
догадается, что из пианисток выходят хорошие машинистки и что в Лондоне не
так уж много секретарш, знающих банту или кикуйю, он будет не так уж далек
от истины.
   Ее раздражали полисмены. Ей без конца казалось, будто  они  смотрят  на
нее.
   Мимо, громко разговаривая, прошла группа из десяти - двенадцати молодых
людей. Эдвард удивленно посмотрел на них.
   - Американцы?
   - Скорее канадцы. В отпуске или увольнении.
   Он недоверчиво покачал головой.
   - Весь мир охвачен войной. С ума сойти можно.
   - Похоже, все они приезжают в Лондон. Не знаю, как они  это  переносят:
несколько дней в цивилизации, зная,  что  предстоит  вернуться  обратно  в
окопы, где их ранит, покалечит... или убьет.
   Эдвард промолчал.
   - Я ляпнула бестактность, да? Эдвард, ты правда уверен, что твой долг -
там?
   Он быстро посмотрел на нее и отвернулся. Потом махнул рукой, показывая:
   - Никогда  бы  не  поверил,  что  увижу  орудия  в  Лондоне.  Зенитные,
наверное?
   - Ответь мне!
   Он нахмурился.
   - Разумеется, мой долг там! Ты же знаешь! Мы - ты и я - родились  не  в
Англии, но Британия - наша родина. А Соседство - нет.
   - Зато ты знаешь, что можешь совершить  что-то  стоящее  там,  в  твоем
сказочном мире, из того пророчества! А здесь ты можешь  стать  только  еще
одним из миллионов.
   - Ничего, пока для кого-то я значу не меньше, чем эти миллионы!
   - Но там-то ты будешь одним на миллионы.
   Он нахмурился еще сильнее.
   - Алиса, неужели ты не понимаешь? Ты еще и  могла  отговорить  меня  от
этого раньше, но теперь я видел, на что это похоже! Они тащили меня  через
этот ад четыре часа, так что я видел. Я  даже  не  представлял  себе,  что
война может быть такой кошмарной. Я  вообще  не  представлял  себе  ничего
столь кошмарного. Но теперь я знаю. Мне надо вернуться! Я не могу бежать.
   Боже, что за глупая, чисто мужская логика!
   - Нам надо победить в этой войне, - сказала она. - Она уже обошлась нам
так дорого, что мы просто не можем остановиться. Но я не думаю,  что  твое
место - там. - (И Д'Арси тоже.) - У каждого из нас свое призвание. В конце
концов чистокровных рысаков не запрягают в телегу.
   - Но и домашних собачек из них тоже не делают.
   Они шли тихим шагом. В парке оказалось  неожиданно  много  народа.  Она
взяла его за руку, хотя недавно обещала себе, что не будет  этого  делать.
Не глядя на нее, он сжал ее пальцы.
   - Что меня удивляет, - сказал он чуть погодя, -  это  то,  как  все  вы
приняли мою историю. Я ожидал, что вы запрете меня в Колни-Хатч, в  палату
для буйнопомешанных.
   - Ты умеешь убеждать. Ты и раньше этим отличался. Ты хоть раз  в  жизни
солгал?
   - Конечно! Не говори ерунды! Всем приходилось.
   - Нет, в чем-нибудь серьезном?
   Он задумался, глядя застывшим взглядом куда-то в пространство.
   - Ложь не так уж страшна. Предавать друзей - вот это... гораздо хуже.
   - Ни за что не поверю, что ты способен на это.
   - Вот тут ты  и  ошибаешься!  -  буркнул  он.  -  Дважды!  Это  чертово
пророчество все пытается сделать из меня бога... А я все  время  вспоминаю
Святошу Роли... Говорить людям, что им положено делать - что хорошо, а что
плохо! - Он опустил глаза, и она с удивлением увидела в них слезы.
   Да, он очень изменился, и было бы жестоко выпытывать, почему, да и этот
день слишком драгоценный, чтобы тратить время на ссоры.
   - Скажи мне, каково это - ощущать волшебство?
   Он улыбнулся:
   - Это совершенно невозможно! Это все равно что описывать  разные  цвета
слепому. Когда у тебя мана, ты ощущаешь это, но я не могу  сказать,  каким
образом. Это немного напоминает мешок с деньгами - ты ощущаешь вес  монет.
Вот ты - ты великая пианистка...
   - Ну, у меня есть кое-какой талант...
   - Откуда ты знаешь про этот талант? Вот так и мана. Как атлет  знает  о
своей силе? Это играет у тебя в голове. Это волнует. Мне казалось, я знаю,
на что это похоже, но я ошибался. Во всяком случае, до того  дня  в  храме
Ольфаан. О, время от времени мне доводилось подбирать лишь жалкие  крупицы
- ничего похожего на это. Когда мне доверили вести отряд  воинов,  маны  у
меня тоже прибавилось, но тогда мы находились не на узле. Узел меняет все.
Вот почему пришельцы выбрали себе по  узлу  и  сделались  божествами.  Как
только мы вступили туда ровным строем, мои парни сразу же сообразили - моя
строевая подготовка дала им заметное преимущество перед другими  отрядами.
Они думали: "Славный старина Д'вард!" - и я чувствовал, как их гордость  и
восхищение разливаются по моим жилам глотком горячего бренди.
   - Ты не боялся этой богини Ольфаан?
   Он рассмеялся.
   -  Да  я  был  невинен,  как  дитя!  Видишь  ли,  я  все  еще   доверял
Кробидиркину. Я полагал, что он  предвидел  эту  церемонию  и  предупредил
Ольфаан о моем приходе, чтобы она встретила меня  радушнее.  Астина  и  ее
компания не входят в Палату - так  я  считал  и  в  общем-то  не  очень  и
ошибался. Я ошибся в Кробидиркине. Пастырь меня просто использовал. Ага, а
вот и дворец!
   Они остановились у перехода, глядя  на  Букингемский  дворец  и  ожидая
знака регулировщика.
   - Довольно убогая