и искушение  оказалось слишком велико, чтобы ему сопротивляться.
Он отправился на  пристань в Вэле  во время грозы и  многое узнал, сидя  под
фургоном. Два золотых... эти сведения принесли Броте не менее двух сотен.
     Так что Богиня одобрила его поступок, и на следующий день он отправился
в обличье раба бродить по Вэлу.
     Рабы -  это  рабы. Обиталища рабов  - это обиталища рабов. Он обнаружил
глубокую нишу между двумя зданиями, где вела наверх деревянная лестница. Там
как раз было место между ступенями и стеной - рабы никогда не были толстыми,
если только их не кастрировали. Он протиснулся туда и нашел там в темноте  и
грязи троих рабов, усердно отлынивавших от работы.
     Они лишь что-то проворчали, так что он к ним присоединился, найдя место
рядом с одним из них, где было относительно  чисто. Он сел и сжался в комок,
чтобы  было теплее,  прислушиваясь к их  беседе, к  шуму дождя  и к жужжанию
множества мух. Совсем как в прежние времена.
     Разговор  был, конечно, о  женщинах -  хвастовство  насчет  того,  чего
требовали от них хозяйки в отсутствие хозяев. Никто из  них не верил другим,
все  это  было лишь выдачей  желаемого за действительное, и все  это  знали.
Однако, слушая их, он начал ощущать  некоторое возбуждение, и невольно  стал
думать  о  Диве. Малоли  убил  бы  его, если бы узнал, что случилось  с  его
дорогой невинной девственницей-дочерью,  или  о том, какое это доставило его
дорогой и любимой дочери удовольствие.
     Но кто  мог  бы  об  этом рассказать?  Матарро знал;  он  просыпался по
крайней  мере  однажды,  когда его сосед  по комнате  вернулся  на рассвете.
Честно  говоря,  тогда,  в  первый раз,  Катанджи  оказался  несколько более
неуклюж,  чем следовало. Позже Матарро  пытался его  припугнуть, сказав, что
Брота специально  подговорила Диву,  желая подстроить  Катанджи ловушку, так
как  он мог бы стать  хорошей  водяной  крысой.  Он  в это не поверил. Он не
<i>думал</i>, что в это можно  поверить. Подстроить таким образом ловушку  воину на
суше   было  невозможно,  но  речной  народ  не  отличался   широтой  мысли.
Естественно, это  привело бы  к  жуткому скандалу  - ему  было  приказано не
трогать  женщин.  Однако Матарро был хорошим парнем.  Он был крайне  наивен,
будучи всего лишь моряком, но он бы не проговорился.
     Очень осторожно Катанджи вступил в разговор. Он новый раб в городе: что
это за  история  с колдунами? Сколько их здесь? Чем они занимаются? Не могут
ли они своими заклинаниями сделать раба свободным человеком?
     - Для  этого они  продают магическое снадобье, - сказал один, а  другой
рассмеялся.  Они работали вместе, эти двое. Что  в этом  смешного? - спросил
третий - помоложе, ненамного старше Катанджи.
     - Знаешь, из  чего  они делают  это снадобье?  -  сказал  первый. -  Из
лошадиной мочи.
     - Дерьмо, - сказал третий.
     - Факт. У нашего хозяина есть конюшня.  Он  собирает лошадиную  мочу, а
колдуны ее у него покупают.
     - Дерьмо, - снова сказал третий.
     - Заткнись! - прорычал первый. - Факт. Иди погуляй возле их башни.  Сам
почувствуешь. Воняет, как из конюшни, но лошадей там нет.
     - Моим хозяином раньше был  кожевник, - сказал Катанджи. - Вот это была
вонь!
     - Здесь таких нет. Колдуны выгнали их из города.
     Снова! То же самое, что и в Вэле - что имели колдуны против кожевников?
     - Как насчет красильщиков?
     - Их тоже.  А что?  - Старший раб начинал с  подозрением  относиться  к
такому количеству вопросов.
     Однако ни в  Аусе, ни в  Вэле красильщиков тоже  не было.  Шонсу бы это
понравилось.
     - Я слышал об этом, - сказал Катанджи. -  И не мог поверить. Как насчет
молний? Факт?
     - Факт, - сказал старший. - Много шума, огня и дыма. Я видел.
     -  Никакого  шума,  - сказал  средний. - Я тоже видел. Яркая вспышка, и
все.
     Они начали  спорить. Один  из них  шел по  улице, когда из дома выбежал
обезумевший раб, размахивая окровавленным топором.  Он убил троих  в  доме и
ранил еще двоих  на  улице. Тогда  дорогу  ему  преградила колдунья-Вторая -
миниатюрная девушка. Много шума, дыма - и мертвый раб.
     Значит, даже Второй мог произнести подобное заклинание? Шонсу бы это не
понравилось.
     Все это дерьмо, сказал другой, чистейшей  воды  дерьмо. Он  видел,  как
молния убила <i>воина</i>. Остальные засмеялись,  тогда он  перешел к подробностям.
Несколько лет назад  - темной  ночью, когда Бог Сна  был  закрыт облаками...
возвращаясь домой от женщины, он шел наперерез через площадь  и увидел троих
воинов - с  косичками, мечами  и всем прочим. Вероятно, они сошли с корабля.
Они  несли  какие-то свертки.  Он остановился  в  тени,  наблюдая  за  ними,
поскольку в Сене  уже много лет не было воинов, и понял, что это за свертки.
Это были охапки хвороста. Воины перебежали  через площадь к маленькой дверце
в башне, и он предположил, что  они хотят ее поджечь.  Он подумал, что  они,
видимо, изрядно пьяны.
     Они остановились у решетки, что-то подозревая, и положили свои свертки.
Ему  показалось,  что  высоко наверху открылось окно,  но он не  был уверен.
Затем воины подошли  к  двери, после чего последовала яркая вспышка молнии и
вопли.  Никакого  шума, лишь  нечто  вроде звука  разбитого стекла;  слишком
громко для стекла, но не гром.
     Двое воинов вернулись назад и прошли мимо него, поддерживая друг друга.
Третий остался лежать - мертвый.
     - Зажаренный, - сказал он. -  Они  прошли  прямо рядом со мной, и я мог
почувствовать запах жареного мяса, который  исходил от  раненого. Он издавал
отвратительные звуки, и  от него несло жареной свининой. Сходи взгляни на ту
дверь в башне! Там все еще можно увидеть обугленные следы.
     Две разновидности молний? Или демонов?
     Сидевший рядом раб обнял Катанджи за плечи.
     - Ты симпатичный мальчик, - сказал он.
     - Нет! - Катанджи попытался вырваться.
     -  Все будет в  порядке, - не слишком убедительно  сказал раб. - Давай,
попробуем!
     - Нет, - запротестовал Катанджи, не осмеливаясь кричать слишком громко.
     - Да оставь ты его, - сказал младший. - Давай я с тобой.
     Катанджи ушел.
     Он  снова вернулся к  "Сапфиру" - там разгружали товар, так что у  него
еще было время. Нужно было попытаться узнать больше. Он вернулся на площадь;
дождь пошел еще  сильнее,  тучи опустились ниже и  помрачнели еще больше.  У
большой двери  ожидала  группа  рабов  - человек  десять или  двенадцать. Он
бродил  вокруг,  наблюдая за ними и  начиная  постепенно разочаровываться  в
успехе.
     В этот момент про улице прогрохотал фургон, направляясь к  площади и  к
башне.  Он был большой  -  его тащила четверка  лошадей. Может  быть,  из-за
города? Даже из Вула? Шонсу мог это знать. Фургон был тяжело нагружен, и его
накрывал  кожаный чехол.  Позади  шли  еще  рабы.  Два  отряда рабов? Он мог
присоединиться  к  ним,  и тогда каждый  бы думал, что он из  другой группы.
Когда фургон и  шедшие за ним миновали  его, он  смешался  с рабами  и пошел
следом за ними через площадь, прежде чем успел испугаться.
     На полпути у него внутри начало все переворачиваться от страха. Что, во
имя  всех богов, он делает? Он, наверное, не в своем уме, но теперь было уже
слишком поздно. Если  бы он попытался удрать, рабы бы начали кричать, и весь
город погнался бы за ним. "О Богиня, спаси меня!"
     Большие двери были открыты. Возница поставил вагон на решетку, напротив
дверей.  Появились трое колдунов, Третий и двое высоких Первых. Они пытались
не  дать грузу намокнуть, держа покрывало так, чтобы рабы  могли вытаскивать
мешки  и быстро  заносить  их внутрь. Катанджи поднялся  на помост вместе  с
остальными, и никто на него даже не взглянул.
     Нужно будет сказать  Шонсу, что стены здесь  толщиной в руку.  Такие не
прошибешь.
     Ему на  плечо взвалили мешок, и ноги  его чуть не подогнулись. Шатаясь,
он двинулся в башню, следом за шедшим впереди.
     Он сошел с  ума! Что на него нашло? Они,  наверное,  слышат, как бьется
его сердце!
     В воздухе воняло лошадьми. Тьфу!
     Большой,  высокий  полутемный зал  достигал в высоту  первых  окон,  и,
вероятно, занимал половину ширины башни. Взглянув вверх, он увидел массивные
балки, поддерживавшие потолок. Зал был загроможден, но  мешок скрывал из его
поля зрения  все, что находилось  справа, а  слева  была лишь стена  мешков,
некоторые из которых были открыты, и в них были какие-то травы.
     Воин, который  шпионит внутри башни  колдунов... что они с ним сделают,
если поймают за этим занятием?
     Раб, шедший впереди, шагнул внутрь чего-то  напоминавшего большой шкаф,
бросил свой мешок в общую груду и вышел. Катанджи с облегчением сделал то же
самое.  У  входа  стояли  двое колдунов,  наблюдая за  ними  -  Четвертый  в
оранжевом и Второй, желтая мантия которого ярко выделялась во мраке.
     Помня о  том, чтобы  держать голову опущенной, Катанджи вышел из шкафа,
продолжая  следовать за тем же рабом. Он потер  спину... дьявольски  тяжелые
эти мешки! Внезапно, когда он  проходил мимо колдунов, один  из них протянул
руку и похлопал его по плечу.

        3

     "Сапфир" все еще скользил к гавани в  Сене;  Хонакура сидел  на дубовом
сундуке,  словно взъерошенный  черный  филин, Ннанджи беспокойно ходил возле
окон, а Уолли метал в мишень ножи. Затем в рубку ворвалась Брота, закутанная
в объемистый кожаный  плащ, казавшаяся еще  более  огромной,  нежели обычно,
словно рассерженная грозовая туча. Вокруг нее  сразу же образовалась лужа из
воды, стекавшей с плаща и капавшей с ее косички. Вода  блестела на ее пухлом
смуглом лице и белых бровях.
     - Не  нравится  мне это  место, -  прогремела она. - Что, по-твоему, ты
намереваешься здесь узнать, милорд?
     - Не знаю, госпожа.
     - Торговцы будут искать укрытия. Они захотят прийти сюда!
     Уолли об этом  не подумал. Другого подходящего места, откуда можно было
бы хоть что-то увидеть, на корабле не было. Иллюминаторы внизу были на одном
уровне с пристанью, или даже ниже.
     - А если повесить занавеску? Да - я ведь видел, как здесь вешали белье,
верно?
     Брота  закатила  глаза при мысли о  том,  что воины будут  прятаться за
мокрым бельем, но повернулась и отправилась организовывать все необходимое.
     - Где наш талисман? - спросил  Уолли.  - Пожалуй, стоит  не  спускать с
него глаз.
     Ннанджи кивнул. Он уже поворачивался к двери, когда Хонакура сказал:
     - Лорд Шонсу! Что, по-твоему,  было самым необычным из того, что сделал
колдун, который поднялся к нам на борт в Вэле? А ты, адепт? Что ты думаешь?
     - То, как он убил человека одним щелчком пальцев, - предположил Уолли.
     - То, что другим щелчком он не убил меня! -  усмехнулся Ннанджи, словно
в этом было что-то забавное.
     Старый жрец пожал сгорбленными плечами.
     - Мы знали, что они способны на нечто подобное. А ты  даже не попытался
вытащить меч, адепт. В отличие от покойного воина  Кандору... Нет. Не в этом
дело. - Казалось, он был чем-то озадачен.
     - Так расскажи нам.
     - Дело  в  заклинании, приносящем удачу, которое  он обещал наложить на
наш груз!
     Какие еще яркие мысли возникали под этой сияющей лысиной?
     - Он наверняка знал про пожар, - сказал Уолли.
     -  Именно!  Это как та  птица, которую они  наколдовали  в котелке  для
капитана, верно?
     - В самом деле?
     Хонакура нахмурился, видя бестолковость воинов.
     - Если  ты  захватишь  опасного  пленника,  лорд Шонсу,  станешь  ли ты
демонстрировать свое воинское искусство? Станешь ли ты подбрасывать в воздух
яблоки и разрубать их мечом?
     - Хочешь сказать, они просто пускали пыль в глаза?
     - Словно маленькие дети! Зачем?
     Это была любопытная мысль, возможно,  весьма существенная. Хонакура как
никто другой разбирался в людях.
     - Катанджи говорит, что колдун весь был покрыт буграми. Это  интересует
меня значительно больше, - сказал Уолли.
     - Буграми? Бородавками?
     - Нет. Их мантии сделали из очень тяжелого, плотного материала, но в ту
ночь был  очень  сильный ветер, и Катанджи  говорит, что либо он был обвязан
какими-то  пакетами, либо у него  было  очень много  туго  набитых карманов.
Сообразительный, шельмец. Кстати, Ннанджи...
     Хонакура искоса посмотрел на него.
     - Его сообразительность заключается не только в этом.
     - Что ты имеешь в виду? Ему ведь было приказано...
     Старик предостерегающе приложил палец к губам - появились Брота  и Мата
с тюками белья. Они быстро натянули веревку через всю комнату и развесили на
ней мокрые простыни. Ннанджи  сдвинул сундуки  к  одной стене, так что воины
могли  сидеть там  незамеченными  и вместе  с тем видеть  и слышать все, что
происходит.  Брота заверила их, что они будут находиться на стороне, которая
ближе  к берегу, и смогут также наблюдать  за пристанью. Идея с бельем  была
остроумной, но не слишком правдоподобной, поскольку в  этот дождливый день в
Сене  ничто не могло высохнуть.  Интересно,  подумал Уолли, могут ли колдуны
видеть сквозь ткань - но  в  этом  случае они могли бы столь же легко видеть
сквозь дерево.
     Палуба  начала  заполняться  мокрыми  людьми,  включая  детей,  которые
хихикали над  новыми  для них капюшонами. Их игра  могла  с  успехом отвлечь
внимание, если бы у кого-то возникли  подозрения, поскольку ничто не кажется
более невинным, чем детский смех.
     Когда "Сапфир"  причалил к  пристани, Уолли вспомнил о Катанджи. Теперь
было слишком поздно посылать  за ним Ннанджи. Хонакура, который только что с
беззаботным  видом удалился прочь, преднамеренно  отвлек  внимание  Уолли от
мальчишки, и уже не в первый раз. Катанджи  явно что-то замышлял, и Хонакура
прикрывал его. Так или  иначе, новичку было приказано не сходить на берег  в
портах,  принадлежавших  колдунам,  так  что вряд  ли  ему  что-либо всерьез
угрожало. Уолли перестал думать о Катанджи.

        x x x

     Томияно  заявил,  что  если колдуны в  Вэле в  состоянии  были  вынести
присутствие Ннанджи на корабле, то вряд ли их очень расстроит след от ожога,
и остался на виду, вооружившись  кинжалом. Джия  развлекала детишек, так что
моряки могли спокойно заниматься своими делами.
     Таможенником оказалась старуха,  сгорбленная артритом и хромая, угрюмая
и  вежливая. Она не обратила внимания на шрам капитана, быстро пробормотала,
что воинам не  позволено сходить на берег, получила два золотых и заковыляла
прочь. Уолли  заключил,  что она,  вероятно, настоящая, и что она, вероятно,
боится своих хозяев.
     Итак, попытки колдунов ликвидировать коррупцию среди  своих  чиновников
оказались  успешными. В  портах на правом  берегу воины  либо не  были  не в
состоянии,  либо не  пытались  с  ней бороться, так что  взяточничество  там
традиционно процветало. Единственным,  что воины считали преступлением, были
всевозможные  проявления насилия. Уолли  не мог себе представить, чтобы воин
типа Ннанджи пытался разобраться в запутанной истории, связанной с хищениями
или мошенничеством.  Колдуны  хотели  поощрить торговлю. Воинов  же  это  не
интересовало. Уолли, будучи  весьма  нетипичным воином, скорее  готов  был с
этим согласиться. Он  нашел подобный взгляд довольно занимательным, вспомнив
слова полубога: "Ты думаешь не как Шонсу, и это меня радует".
     Над одним  из  трапов был сооружен  навес, под  которым расположилась в
своем кресле Брота, а  на краю причала  перед ней  были разложены образцы ее
товара. Старая  Лина спустилась  по  другому  трапу,  чтобы посмотреть,  чем
торгуют лоточники. Дождь лил как из ведра.
     Уолли начал ощущать усталость и раздражение. Проклятые метки! Как можно
было  вести войну в  таких условиях? Если враг  мог стать  невидимым, или по
своему  желанию  менять  принадлежность  к  гильдии,  то  он  мог и свободно
проникать  в  города  воинов. Это  нечестно!  Он еле  сдерживался,  чтобы не
крикнуть детям, чтобы те успокоились.
     Однако  довольно  скоро Брота привела двух  торговцев и сторговалась  с
ними от  ста пятидесяти  до двухсот  сорока пяти, в то время как  к их торгу
изумленно прислушивались из-за занавесок. Ударили по рукам, и торговцы ушли,
чтобы следить за разгрузкой корзин и кожаных изделий.
     Потом  пришел Холийи. Он был  самым молодым среди взрослых моряков, еще
более  худым,  чем Ннанджи, и удивительно немногословным - он был достаточно
дружелюбен, но, похоже, мог в течение многих дней не произнести ни слова.
     - Ки Сан, Дри, Каср, Тау, Во, Шан, и Ги, - сказал он Уолли. - Аус, Вэл,
Сен, Ча, Гор, Амб... и Ов! - Он улыбнулся, повернулся и ушел прочь. Для него
это была  серьезная речь  - и отличная  демонстрация  тренированной  памяти,
вполне естественной для лишенного письменности общества.
     Значит,  Томияно  приказал ему  выяснить  насчет  географии, и  он  это
сделал.  Хонакура был прав  - семь городов на каждом берегу. Семь  свободных
городов,  расположенных  по  внешней  стороне  излучины   Реки,  и  семь  по
внутренней,  захваченных колдунами?  Предположим,  что  так - основываясь на
предрассудке, который  в Мире, похоже, приравнивался к доказательству. Уолли
в миллионный раз  пожалел,  что не может писать. Конечно, он мог  изобразить
эскиз карты - скажем, углем - но он не  мог нанести на нее  названия. Он уже
пытался, но ничего  не получилось. Он попросил  Ннанджи  повторить  для него
перечень городов, пока мысленно представлял, как должна течь река: на север,
через Черные Земли, мимо Ова, описывая большой круг против часовой стрелки -
вокруг  Вула?  -  и  снова  на  юг,  опять  через  Черные  Земли и  к  Аусу.
Единственным  разрывом  в круге,  который описывала  Река, должна  была быть
полоска суши между Аусом и Овом, которую они уже пересекли.
     Уолли  все  еще размышлял  над  воображаемой картой,  когда  на сходнях
появилась  странная процессия. Рабы только что начали выгружать товар, а уже
предстояла  новая  сделка.  Если  повезет, "Сапфир" мог  вскоре покинуть это
унылое место.
     Впереди шел  Четвертый средних лет, а  за ним следовали  двое помоложе,
которые  были  одеты в коричневые мантии, и  потому,  вероятнее  всего, были
жрецами, поскольку представители других гильдий в их возрасте ограничивались
набедренными повязками. Все трое  держали  кожаные зонтики.  Замыкал шествие
молодой Третий - рослый, с важным видом и  насквозь  мокрый, с  прилипшими к
лицу волосами.  Сказав  несколько слов Броте, все они направились в рубку, а
следом за ними шли сама Брота и Томияно.
     Слушая и наблюдая  из-за  занавески,  Уолли понял, что  рослый  молодой
человек  был каменщиком. Его  отец  послал его  вниз  по реке из  Ча  купить
мрамор,  и  теперь  ему  нужно  было  отправить  груз  домой. Если  "Сапфир"
направляется вверх по реке, не могут ли они доставить его приобретение?
     Уолли  обнаружил  интересную  проблему  в  этом  неграмотном  мире.  Не
существовало никаких квитанций, банков, доверенностей, и даже надежной связи
между городами.  Вопросы непосредственной купли-продажи решались просто, но,
очевидно, торговцам  иногда приходилось давать поручение на доставку  груза.
Он не  мог  придумать никакого  действенного  способа.  Конечно, Брота могла
купить  мрамор, а затем  вновь продать его, но в этом случае она должна была
бы поверить молодому человеку на слово,  что  его  отец пожелает его купить,
или же довериться собственному мнению, что она сможет продать его  с хорошей
прибылью. Но ничто также не мешало ей продать товар его конкурентам. Если бы
он просто доверил ей свой груз, она и ее корабль могли бы исчезнуть вместе с
ним навсегда. Если бы  он отправился вместе с грузом,  могло бы произойти то
же самое, а он пошел бы на корм пираньям.  Любой вариант, похоже, приводил к
необходимости  кому-то   довериться,  даже   без  сложностей,  связанных   с
непостоянством Богини и переменной географией Мира.
     Уолли  сидел  за  занавеской,  слушая  их разговор,  и  в конце  концов
выяснил, что  способ все-таки есть. Фургон  с мрамором стоял  рядом, и Брота
купила камень за сто шестьдесят золотых - ворча, что он не стоит и половины.
Торговец, местный богач, который должен был получить комиссионные, поклялся,
что купит у нее тот же товар через десять дней за двести, если она  доставит
его  обратно. Томияно, как официальный капитан, поклялся, что доставит его в
Ча, Брота - что продаст его каменщику не более чем за две сотни.
     Очень  изобретательно,  заключил  Уолли;  они  распределили  риск между
собой.  Молодому  человеку доставка мрамора  обойдется,  вероятно,  в  сорок
золотых, или  даже меньше, если  его  отец  уговорит Броту сбавить цену. Она
была уверена,  что получит свои сорок золотых, если ей придется вернуться, а
мрамор был куплен по завышенной цене, так что у нее не будет искушения с ним
скрыться. Уолли  это понравилось,  как и клятвенные  церемонии.  Свидетелями
были жрецы.  Каменщик поклялся своим резцом, Брота - своим мечом, Томияно  -
своим кораблем, а торговец - золотом.
     Уолли подумал  о том, насколько все было бы проще, если  бы в Мире была
изобретена  письменность. Интересно,  почему этого не произошло? Было ли это
божественным вмешательством?
     Объемистые  корзины были вскоре убраны, и на "Сапфир" начали  загружать
мрамор. Теперь  Уолли понял, почему обычное путешествие на семь-восемь  дней
могло  потребовать столь высокой оплаты. Мрамор был  опасным грузом. Впервые
он увидел в действии погрузочную стрелу, и все, казалось, затаивали дыхание,
когда на борту оказывался очередной громадный каменный блок. Если бы один из
них сорвался, он пробил бы корпус насквозь,  и беспомощный воин остался бы в
городе  колдунов  без возможности  его покинуть.  Поняв это, он  начал  тихо
ругаться: будь проклята Брота, заключающая подобные сделки в подобном месте!
     Однако  веревки выдержали, и  ни один из  каменных блоков  не сорвался.
Восемь раз стрела аккуратно опускала свой груз, и "Сапфир" все глубже оседал
в  воде.  Затем фургон и свидетели отбыли.  Хонакура,  который, как  обычно,
разнюхивал все вокруг, весь мокрый, поднялся по трапу. Члены команды, бывшие
на берегу, вернулись и приготовились к отходу.
     Визит казался почти бессмысленным с точки зрения Уолли, хотя, вероятно,
Хонакура выяснил кое-что о том, когда и как Сен был захвачен колдунами.
     -  Мне  совсем  не  жаль  покидать  этот  город, - заметил Уолли.  - Он
производит гнетущее впечатление.
     Ннанджи согласно кивнул.
     - И обед запаздывает.
     Первый из двух трапов с грохотом поднялся.

        4

     Ощутив прикосновение  колдуна, Катанджи подскочил,  словно кролик,  и у
него невольно вырвался слабый писк ужаса. Изо всех пор его кожи начал обычно
сочиться пот. Он повернулся, все еще тупо глядя в пол, в любой момент ожидая
увидеть,  как все  его  внутренности  вываливаются  из-под  его  набедренной
повязки.
     Он попытался сказать: "Адепт?", но  издал лишь квакающий  звук. Сам его
страх выдавал его с головой.
     - Не слишком-то много мяса на его костях, - заметил Второй.
     Они что, хотят его зажарить?
     - Мне не нужно мясо, - глухо прорычал Четвертый. - Выносливость  -  вот
что нам требуется.
     Они собирались его пытать? <I>О, Богиня</i>!
     Никто из колдунов не обращался к Катанджи, и он продолжал  стоять, весь
дрожа. Другие рабы  проходили  с мешками мимо  и  выходили из шкафа без них.
Затем Четвертый тронул за плечо еще одного: "Ты!" Тот был не  намного старше
Катанджи, выше  его  ростом, но такой же жилистый, и издал такой же дрожащий
вопль,  даже громче.  Катанджи видел, как трясутся  его колени. Значит,  все
рабы боялись колдунов, и его собственный страх не мог  его выдать. Но  когда
они посмотрят на лица...
     - И ты! - сказал Четвертый, выбрав еще одного. - Идем со мной.
     Оставив  Второго  следить за разгрузкой, Четвертый  повернулся кругом и
пошел впереди,  между большой железной раскаленной плитой, на которой кипели
два больших котла - запах был просто невыносим - и штабелем дров, за которым
находилась груда мешков. Один из них  был открыт, и оттуда сыпался уголь. За
мешками  располагался  длинный  стол,  уставленный  большими  и   маленькими
горшками и  гигантскими бутылками  из  зеленого стекла,  а еще  там были три
больших медных котла со змеевиками наверху, подобные тем,  что видел в  Аусе
Шонсу, помятые и почерневшие от долгого употребления. А за плитой находилась
печь, вроде  кузнечной,  только  больше,  и почти обнаженный  юноша  яростно
работал мехами, блестя от пота. Он взглянул на проходившего мимо Катанджи, и
тот увидел  единственное перо у него на  лбу. Очевидно, быть колдуном-Первым
было не  столь  весело, как воином-Первым, и он выглядел по крайней мере  не
моложе Нанджа.
     Затем они подошли  к лестнице.  Посреди стоял большой  деревянный чан с
водой,   а   по  стенам  спиралью   уходили  вверх  ступени.  Ступени   были
металлическими, большей частью бронзовыми.
     Когда Катанджи  подошел к чану и уже собирался поставить ногу на первую
ступень,  следом за шедшим  в трех  или четырех шагах впереди колдуном,  чан
внезапно  зашипел  и  выплюнул  струю  пара.  Катанджи  подскочил,  в  ужасе
взвизгнул и чуть не утратил контроль за своим мочевым пузырем.
     Колдун рассмеялся. Он протянул  руку и пробормотал короткое  заклинание
из незнакомых Катанджи слов.
     - Теперь тебе ничего не угрожает, - сказал он. - Идем!
     Дрожа, Катанджи начал подниматься  по  лестнице, а двое  других рабов -
следом за  ним. Потом чан снова зашипел,  и рабы  тихо застонали,  так  что,
видимо,  они были столь же напуганы, как и он сам. И у них  не было воинских
меток на лбу.
     Лестница совершила два оборота, прежде чем они добрались до  следующего
уровня, и чан за  это время прошипел  внизу пять раз.  Снова лестница... они
поднялись на три этажа и тяжело дышали. Колдун  прошел по длинному коридору,
мимо двух закрытых дверей, а затем свернул  в большое  помещение. Катанджи с
тревогой взглянул  на дыру в полу, со  свисавшими в нее веревками, и большую
деревянную  штуковину, напоминавшую длинный барабан на подставке,  опутанный
веревками и колесами. Одна  стена  была  каменной, и в ней было окно - сутры
гласили,  что  размер окна имеет значение  - а две  стены были  деревянными,
четвертая  же была почти скрыта грудами мешков. Там ждали  четверо колдунов,
двое Первых и двое Вторых. Катанджи с нарастающим ужасом смотрел на барабан.
Пытки?
     Четвертый показал на барабан.
     - Быстрее! Пошел! - сказал он.
     Катанджи не понял,  но остальные двое рабов схватились  за  перекладину
наверху и вскарабкались на барабан, вокруг  которого были приделаны лопасти.
Он последовал их примеру, и  барабан начал медленно поворачиваться с громким
скрипом  и  грохотом веревок  и колес.  Какие-то  большие  штуковины  начали
опускаться в дыру.
     - Проклятье!  - пробормотал Четвертый. Он  выхватил откуда-то  хлыст  и
громко щелкнул им в воздухе. - Работайте, или я шкуру с вас спущу!
     Рабы крепче ухватились  за  перекладину  и сильнее  заработали  ногами.
Барабан  начал вращаться быстрее,  издавая  более  громкие  звуки,  скрип  и
грохот. Катанджи был посередине, глядя на свои худые руки между двумя парами
крепких рук, а дальше была большая дыра  в полу и движущиеся веревки. Вскоре
он уже бежал, стараясь поспевать за другими и думая о  том, не собираются ли
его загнать  до смерти. Когда он увидел, что веревки поднимаются наверх,  он
понял, что это не колдовство - веревки наматывались  на  барабан. Он  и двое
других рабов, вероятно, должны были  собственными ногами  поднять наверх тот
самый шкаф. Это была дьявольски тяжелая работа.
     Снова  щелкнул  хлыст, и он вспомнил, что у  него  нет шрамов на спине.
Обратят ли на это внимание колдуны? Почти у всех настоящих рабов были шрамы.
Не  возникнет  ли у  них искушения разукрасить ими  и  его спину,  просто из
принципа?
     Все быстрее  и быстрее -  он задыхался,  и  по  его  лицу  и  подмышкам
струился пот. Он чувствовал в  воздухе запах пота. Сердце бешено колотилось,
во рту пересохло. Двое других  тоже тяжело  дышали, а  ведь они были  крепче
его. Потом постепенно прямо на полу выросла гора мешков,  и Четвертый дернул
за ручку. Барабан резко затормозил, и  трое  рабов чуть не перелетели  через
перекладину. Все колдуны рассмеялись, словно только этого и ждали.
     Двое рабов подняли  руки  и вытерли  лица. В последний  момент Катанджи
сообразил, что ему этого делать не следует. Здесь было  светлее, чем внизу -
вдруг  кто-то  взглянет  поближе на  его  полосу  раба?  Жир  и  сажа...  не
расползлись ли они вместе с потом по всему лицу?  Опустив голову,  он стоял,
опираясь руками об ограждение, и тяжело дышал. Двое других рабов были заняты
примерно тем же самым.  Младшие  колдуны  разгружали  мешки  и  аккуратно  и
осторожно  их  укладывали. Вероятно, каким-то образом  они отличали одни  от
других,  поскольку  складывали  их  в  разных местах  возле  стены,  но  для
наблюдавшего за ними воина все мешки казались одинаковыми.
     -  Готово! - крикнул Четвертый, когда шкаф опустел; он  снова  повернул
ручку,  и   барабан  сдвинулся  под  ногами   Катанджи.  Рабы  снова  начали
переступать ногами,  но  опустить шкаф вниз оказалось не легче, чем  поднять
его наверх - и это казалось не вполне  честным. Потом он услышал, как в него
загружают новые мешки.
     Катанджи с ужасом представил себе размеры фургона и его груз.
     Он подумал о "Сапфире". Что он станет делать, если они уйдут без него?
     Снова щелкнул хлыст, и снова началась пытка...
     Чтобы  полностью  опустошить фургон,  потребовалось не  меньше двадцати
ходок вверх и  вниз. К этому времени Катанджи изнемогал от  усталости, и его
уже не слишком интересовало, заметят ли они, что он воин, если бы только они
позволили ему где-нибудь прилечь. Во рту ощущался отвратительный вкус, и ему
казалось, что его сердце вот-вот разорвется. Иногда ему чудилось, что вокруг
становится темнее,  и все куда-то плывет;  потом  он понимал,  что  близок к
обмороку. Однако если бы он упал, они увидели бы его лицо.
     Четвертый часто щелкал  хлыстом, но не  пользовался им,  хотя последние
несколько  раз погрузка  шла  очень  долго.  Один  из  младших  сказал, что,
возможно,  стоит  сходить за свежими  силами,  но Четвертый ответил, что уже
почти все закончено, и можно не беспокоиться.
     Наконец, он снова повел их по коридору. Катанджи медленно плелся сзади,
несколько отстав, и ему  это было вовсе не трудно.  Было трудно просто идти.
Его ноги подгибались. Две двери теперь были открыты, отбрасывая пятна света,
и он задержался, проходя мимо каждой из них, стараясь запомнить увиденное. В
первой комнате за столом сидела колдунья, Вторая, с откинутым капюшоном. Она
что-то делала с блюдцем, двигая его по кругу - вероятно,  совершала какое-то
заклинание. В  основном он заметил лишь ее лицо,  не увидев ничего позади ли
вокруг нее. Ей было лет двадцать пять, и она была довольно красива, но у нее
было три  метки на лбу, а не две, как полагалось при ее желтой мантии. И это
были  не перья! Он не был уверен в том, что именно это  было, но они явно не
имели формы перьев.
     В другой  комнате никого не было, лишь пара столов и несколько стульев.
Один из столов, похоже, был каким-то ритуальным местом,  так  как  на нем  в
серебряных держателях стояли длинные перья - по-видимому, это имело какое-то
отношение к меткам. У дальней стены виднелся  ряд полок, уставленных сотнями
коричневых ящичков разной величины, по-видимому, сделанных из кожи. Потом он
оказался на лестнице.
     Спускаясь, он изо всех сил цеплялся за перила, поскольку ноги почти его
не держали. Нечто, находившееся в чане, шипело и плевалось, но он не обращал
внимания. Он попытался увидеть что-либо еще, но было темно, а его  глаза  не
успели  приспособиться  к  полумраку.  Это  было  очень  большое  помещение,
вероятно, размером в половину всей башни. Вдоль одной длинной стены было два
окна, и еще  по одному на  каждой  из  более коротких стен, так  что, скорее
всего,  зал  действительно занимал  пол-башни. Вдоль всей его длины тянулись
подставки  и полки, на которых стояли бутылки и свертки - как можно было все
это запомнить?  Парень  у  печи  все еще  накачивал  меха. Другой Первый,  в
мантии, толок что-то в ступке размером с ванну.
     Ему  хотелось  рассмотреть  все  внимательнее,  но  он  не  осмеливался
остановиться. Голова его не соображала, он слишком устал. Сквозь серый туман
он заметил медный змеевик в дальнем конце - намного крупнее всех тех, что он
видел до этого -  и точильный камень, а также уменьшенный вариант  барабана,
что был наверху,  под чем-то, что  никогда не смогло  бы ускользнуть  от его
взгляда: большим золотым  шаром на колонне возле двери, достаточно  большим,
чтобы  в нем  мог  стоя поместиться человек, если  бы  он  был пуст  внутри.
Вероятно,  это   было  очень  большое  колдовство,  или,  может  быть,  идол
солнечного бога? Вокруг извивалось множество труб и  свисали  веревки... еще
несколько  столов  с  всяким  хламом, и  еще две  груды мешков... а потом он
оказался  на разгрузочной платформе,  и фургона там  уже не было. Снаружи  в
ожидании стояли два отряда рабов.
     Он  оказался  в  ловушке! Катанджи  остановился  на  площадке,  пытаясь
привести мысли в порядок. Двое его потных спутников, хромая, спустились вниз
и  направились  к разным  группам. Куда идти  ему? Колдуны ждали,  собираясь
закрыть  дверь.  Он  потер  глаз,  словно  что-то  туда  попало,  и  на него
закричали; он неуклюже сполз вниз на все еще отчаянно дрожащих ногах.
     Он  стоял на бронзовой решетке, не зная, что  делать. Однако обе группы
рабов были в сборе, так что все повернулись и пошли прочь - начальник каждой
думал, что  последний  раб  из другой  группы. Облегченно вздохнув, Катанджи
пошел следом за  одной  из групп, и  большая дверь с треском захлопнулась за
ним.  На его  разгоряченную кожу  пролился восхитительно холодный  дождь. Он
начал  отставать от  рабов,  все  дальше и дальше,  а  потом  пристроился за
дородной матроной-Третьей, следуя за ней, словно за своей хозяйкой, пока они
не достигли домов, и он не смог идти дальше сам. Он начал дрожать от холода.
     "Сапфир" наверняка уже ушел, и они  могли  еще несколько часов  его  не
хватиться. Он был воином, оказавшимся в ловушке в городе колдунов. Вероятно,
придется идти в храм, решил он...
     - Катанджи?
     Он  подскочил.  Это  была  Лаэ,  старуха Лаэ,  и  ее  морщинистое  лицо
по-матерински смотрело на него.
     - С тобой все в порядке? - спросила она.
     Он едва сумел заставить себя перестать стучать зубами, чтобы сказать:
     - Да, все в порядке. Я как раз возвращался.
     У него защипало в глазах, и он опустил голову, как подобает рабу.
     Она нахмурилась.
     - Шонсу и твой брат с ума сходят в рубке. Ты чуть не остался на берегу!
Я догадалась, что ты должен быть где-то возле башни. Идем!
     Он  пошел рядом с ней, потом вспомнил, что он раб, и отстал на шаг. Она
несколько раз оборачивалась в его сторону.
     - Похоже, у тебя сегодня был трудный день, - более мягко сказала она.
     Он сумел улыбнуться, начиная чувствовать себя лучше.
     - Я был внутри башни.
     Она остановилась  как  вкопанная, так что  другим прохожим пришлось  их
огибать; улица была узкой.
     - О боги,  мальчик!  У тебя больше отваги и меньше мозгов, чем у твоего
брата! Я не думала, что такое возможно.
     Мозгов у него было все-таки больше, но он не стал об этом говорить. И -
да, возможно, ему хватало отваги.
     - О,  это было нетрудно. В самом деле, очень интересно. Я столько всего
увидел... - Он почувствовал, что  начинает болтать лишнее, и у него возникло
идиотское  желание рассмеяться,  так что он прикусил  губу  и заставил  себя
замолчать.
     - Попасть туда,  может быть, и просто, - сказала Лаэ, - но тебе удалось
оттуда выйти! У тебя совершенно побитый вид. Идем же.
     Они  вышли  на  пристань и пошли  вдоль  кораблей. Двое патрулировавших
колдунов прошли  мимо, даже не  взглянув на него.  Лаэ снов  остановилась  и
внимательно посмотрела на Катанджи.
     - Сейчас я отведу тебя на  корабль, - твердо сказала она, - ты  примешь
душ  и ляжешь спать в моей каюте. Шонсу и Ннанджи  не могут выйти из  рубки,
пока мы не покинем порт, и я прослежу, чтобы они тебя не трогали.
     -  Спасибо,  -  сказал он.  Брота любила  считать  себя  матерью  всего
корабля,  но  каждый, у кого возникали какие-то проблемы, шел к Лаэ. Поспать
было бы хорошо, но сможет ли даже Лаэ удержать разъяренного Седьмого?
     Когда  он  поднялся  на  корабль,  его  встретили  как  улыбками, так и
сердитыми взглядами, но  Лаэ  никого  к  нему не  подпустила. Она  стояла за
дверью, пока он принимал  душ. Его  мускулы начали  отчаянно болеть, пока он
качал  насос. Теперь он дрожал еще сильнее,  проклятье! Потом она подала ему
его килт, и он, шатаясь, пошел следом за ней к каютам.
     Ее каюта ничем не отличалась от других,  маленькая комнатка со шкафом и
постелью на полу, но у иллюминатора  висели яркие  занавески, на  полу лежал
маленький коврик, а постель была покрыта вышитым покрывалом. В воздухе пахло
лавандой, словно в спальне у его матери. Он  расстелил постель, неуклюже лег
и посмотрел на нее.
     - Хочешь чего-нибудь еще, новичок? Поесть?
     - Немного воды, моряк Лаэ, - сказал он, - и спасибо тебе.
     Она улыбнулась тонкими губами.
     - Я вижу, ты не очень расстроен.
     Он думал, что сразу же заснет, но  сон  не шел, и его все  сильнее била
дрожь. Он снял килт и натянул на голову одеяло, но это не помогло. Он решил,
что подхватил простуду.
     Нужно  произнести  несколько молитв,  решил  он.  В этот  момент  дверь
открылась,  и  появилась  вода,  но  принесла ее  Дива.  Она закрыла дверь и
заперла ее на засов.
     Когда он отставил чашку, она села и начала забираться в постель рядом с
ним.
     Он судорожно сглотнул.
     - Нет! Тебя станут искать!
     Она хихикнула.
     -  Не беспокойся - они про  нас знают. Оооо! Ты  холодный как рыба! Лаэ
сказала, что это может помочь.
     Это в  самом деле  помогло.  Это в высшей  степени  помогло. Она крепко
обняла его. Он сдвинул подбородком полоску ткани с ее груди и уткнулся в нее
головой. Ее груди были большими, мягкими и теплыми, и пахли  свежим  хлебом;
они  были  просто  восхитительны.  Он  пролил  над   ними  слезы,  настолько
восхитительны они были, и лишь надеялся, что она этого не заметит.
     В конце концов он перестал дрожать,  и ему  стало  тепло. Он  подумал о
том, что следовало бы подарить Диве то, что подобает мужчине,  поскольку для
него это  могла  быть  последняя возможность, но  было  уже  слишком поздно,
потому что он заснул...

        5

     Конечно,   это  Дива  задержала  отход  "Сапфира".  Разъяренная   Брота
втолкнула ее, причитающую и  дрожащую от страха, в рубку, чтобы он повторила
свое признание воинам и объяснила им,  что Катанджи на берегу. Томияно стоял
сзади,  с потемневшим от  гнева лицом.  Начали подходить  другие,  и  темное
помещение заполнилось мокрыми, сердитыми людьми. Занавески  из мокрого белья
были сорваны, чтобы освободить место; голоса звучали все громче.
     В третий  раз  корабль  заходил  в город колдунов. В четвертый  раз  он
подвергался  опасности.  Моряки  были напуганы  и  потому  разозлены.  Уолли
ужаснулся  тому, какому  риску подвергал  себя Катанджи.  Ннанджи  испытывал
отвращение  к  тому  позору,   когда  воин  прикидывается  рабом.  Малоли  -
коренастый, крепко  сложенный человек, лицо  которого  в лучшие времена было
румяным  -  пылал  от  гнева.  Лишь  успокаивающее  влияние  его  жены  Фалы
удерживало его от слов, которые Ннанджи бы воспринял как оскорбление; и даже
невозмутимая Фала  горько сжимала тонкие губы. Катанджи  побывал в каюте  их
дочери, и тем самым скомпрометировал ее. Все кричали и спорили.
     - Тихо! - прорычал Уолли, и наступила тишина.
     Затем он спокойно сказал:
     -  Госпожа,  мы можем  обсудить его  вину  позже.  Сейчас я прошу  тебя
послать  людей  на поиски. Если  его  схватили, нам придется быстро уходить.
Сколько человек ты можешь выделить?
     - Если его схватили, то демоны могут быть здесь в любую минуту!
     - Это так. Но вспомни  колдунов в каменоломне - они ничего  не сделали,
чтобы помешать  нашему отплытию,  так  что  их  могущество  простирается  не
слишком  далеко  над  Рекой. Если  его поймали,  то мне придется  предложить
взамен себя...
     - Седьмого за Первого? - воскликнул Ннанджи.
     - Это моя вина. Спокойно, брат, прошу тебя. Госпожа?
     Если  бы это был кто-то другой из пассажиров, кроме Катанджи,  Брота бы
тут же отдала швартовы. Уолли это знал. Но у Катанджи было свое обаяние. Они
все  любили Катанджи. Начиная  понемногу остывать, моряки  стали  вспоминать
истории  о  колдунах и о  пытках. Брота  неохотно согласилась  задержаться и
поискать  его,  по крайней мере,  пока не станет  ясно, что колдуны объявили
тревогу. Если им придется  быстро уходить,  то все,  кто остался  на берегу,
должны были встретиться в полночь у храма и ждать шлюпку...
     Моряки разошлись.
     Уолли было не по себе. Если он не смог уследить за одним новичком,  как
он справится с целой армией?
     - Я же приказал ему не сходить на берег!
     -  Ты  приказал ему  не  ступать  на  трап!  -  огрызнулся Ннанджи.  Он
оскалился. - Тоже мне, маскировка! Раб!
     - Я сам подал ему пример, - признал Уолли.
     - По крайней мере, ты никогда не подделывал метки на лбу.
     Это  считалось  невообразимым  грехом  среди  Народа; вся  их  культура
основывалась на метках на лбу.
     Но тут их прервали, так как несколько членов команды пришли укрыться от
дождя, и они больше не могли говорить.

        x x x

     Время,   казалось,    остановилось.   Проходивший    мимо    таможенник
поинтересовался,  почему  они  еще  не  отчалили,  если  закончили торговлю.
Требовалось свободное  место  у причала. Брота сочинила что-то о неожиданных
спазмах в желудке и необходимости побывать у лекарей.
     Дождь опять усилился.
     Раздражение Уолли стало почти невыносимым.
     Сколько потребуется времени  для того, чтобы колдуны вытянули правду из
мальчишки?
     И что  потом?  Корабль  подвергался  опасности ради ничтожных шансов на
спасение одного неопытного рекрута. Холодный расчет требовал, чтобы "Сапфир"
отчаливал, пока это возможно. Хороший генерал произвел бы подобный расчет  и
поступил  в соответствии с ним.  Уолли мог произвести расчет, но поступить в
соответствии с ним не мог.

        x x x

     Прибежала  маленькая  Фиа,  крича  от  радости -  по  дороге шли  Лаэ и
Катанджи.
     Уолли  издал  глубокий вздох облегчения и  мысленно  помолился Богине и
Коротышке.
     - Я шкуру с него спущу! - пробормотал Ннанджи. Однако глаза его сияли.
     Несколько минут  спустя  бледный  Катанджи с трудом поднялся по  трапу,
словно побитая собака, и двинулся следом за Лаэ. Моряки поспешно заняли свои
места,  и  воинов  наконец оставили в покое - двоих воинов  и одного старого
одетого в лохмотья жреца, который сидел на сундуке и самодовольно ухмылялся.
     Теперь вину можно было распределить между несколькими людьми.
     Уолли направил обвиняющий перст на Хонакуру.
     - Ты знал, что он собирается делать!
     Старик самодовольно кивнул.
     - Ты позволил мальчику подвергнуться опасности...
     -  Опасности? - воскликнул Ннанджи. - Это его ремесло! Но  никто не дал
ему права нарушать законы!
     -  В  самом  деле?  - Хонакура  поднял брови. -  Законы весьма мудрены,
адепт. В отличие от сутр, их нельзя четко выразить словами. Какой в точности
закон Сена нарушил твой подопечный?
     - Я... в точности?
     -  А!  Ты  не  знаешь?  - издевательски  усмехнулся  Хонакура.  Ннанджи
покраснел от ярости.
     - Все законы запрещают менять метки!
     -  Он  не  менял  свою.  Она  там, где и была. Он нарисовал  поверх нее
полосу, но ее можно смыть.
     - Значит, он нарушил запрет менять гильдию!
     - Рабы не принадлежат ни к какой гильдии.
     Уолли  постепенно начал  оценивать весь  юмор  создавшегося  положения.
Старый жрец,  похоже,  заманил Ннанджи в ловушку. Сам же он не видел  ничего
особенного в переодетом  воине; это и был ответ, которого он искал. Катанджи
мог помочь ему обрести знание, "дать ум", как предполагала загадка,  так что
все это было частью божественного плана. Он вновь ощутил надежду.
     - Всегда считалось незаконным менять свой ранг! - настаивал Ннанджи.
     -  Позволь не  согласиться.  Все законы,  которые  я слышал,  запрещают
повышать свой ранг. Твой брат понизил свой.
     Ннанджи что-то неразборчиво пробормотал в ответ.
     - Катанджи понял это, старик? - спросил Уолли.
     - Возможно, не сразу, - признал Хонакура. - Но я все ему объяснил.
     - Ты испортил моего подопечного, ты...
     - Спокойно, Ннанджи! - сказал  Уолли. - Он прав. Похоже,  никакой закон
не  был  нарушен. Кто может запретить воину носить полосу раба?  Однако одно
меня все-таки беспокоит...
     - Честь!
     Дверь распахнулась,  и вбежал юный Матарро, с большими,  словно шпигаты
"Сапфира", глазами.
     - Он ходил в башню, милорд!
     - Он... <i>что</i>?
     Мальчишка отчаянно кивнул.
     - Он был в башне у колдунов! Лаэ говорит, он столько всего там видел!
     И  новичок  Матарро  снова  исчез,  вернувшись  к  своим  обязанностям.
"Сапфир" отходил от причала.
     "От другого - ум возьмешь". Уолли повернулся к Ннанджи - и даже Ннанджи
был ошеломлен.
     -  Адепт,  поздравляю:  твой   подопечный  продемонстрировал  достойную
подражания отвагу!
     Не  было  высшей  похвалы,  которую  мог  воздать  один  воин  другому,
поскольку среди воинов считалось, что отваге и чести можно научиться лишь на
примере других.
     Ннанджи   несколько   раз  молча  открыл  и   закрыл  рот.  Затем   его
принципиальность и гнев взяли верх.
     - Оправдывает ли отвага сама по себе бесчестие, милорд брат?
     - Я не вижу никакого бесчестия!  Он еще не  может служить Богине  своим
мечом.  Он  пытается  служить  Ей  всеми  средствами,  на какие способен.  Я
восхищен его самоотверженностью. Я аплодирую его героизму.
     Ннанджи несколько раз глубоко вздохнул, с видимым усилием успокаиваясь.
Он неуверенно улыбнулся.
     - Что ж, я полагаю, он храбрый маленький дьяволенок...
     - Он хочет стать достойным своего наставника.
     Лицо Ннанджи снова  покраснело. Он  что-то  пробормотал  и  отвернулся.
Уолли и Хонакура улыбнулись друг другу.
     Но теперь  пора было подумать о  восстановительных  работах.  Отношения
внутри команды понесли существенный ущерб.
     - Скажи мне, подопечный! - сказал Уолли. - Не велел ли ты ему держаться
подальше от девушек?
     Ннанджи снова повернулся к нему с удивленным видом.
     - Ну да! Но, конечно... - он пожал плечами.
     - Конечно - <i>что</i>?
     Ннанджи ухмыльнулся.
     - Конечно, он знал, что я вовсе не имею этого  в виду. Ни один воин  не
воспримет подобный приказ всерьез, милорд брат!
     - Зато я имел в виду! Я воспринял это всерьез!
     Ннанджи, казалось, был озадачен.
     - Почему? Воин? Это же честь...
     - Моряки могут так не считать!
     - Что ж, придется!
     "Боги,  дайте  мне силы!" -  подумал  Уолли.  Каким-то образом  Ннанджи
удавалось сочетать пуританскую этику с моралью уличного кота.
     -  Я  говорил  тебе, мы не свободные меченосцы.  Даже если  бы  мы  ими
были...
     Дверь  снова  распахнулась, на  этот раз  пропустив Томияно. Он подошел
прямо к Ннанджи и протянул руку. Томияно <i>улыбался</i>?
     - Ты должен гордиться своим братом, адепт! -  сказал он. - Он побывал в
башне!
     Ннанджи нерешительно пожал ему руку, а затем изобразил саму скромность.
     - Это был его долг, моряк.
     - Может быть, но это потребовало немалой смелости...
     "Сапфир"   выходил  на  середину  Реки.  Новости  о   подвиге  Катанджи
разлетелись по кораблю,  словно стая чаек. В его отсутствие мужчины, женщины
и дети толпой ввалились в рубку,  поздравляя вместо  него  Ннанджи. Он начал
надуваться, словно индюк. Уолли и Хонакура снова обменялись улыбками.
     Затем появился Малоли, и внезапно наступила напряженная тишина.
     -  Адепт, -  пробормотал он,  -  прошу прощения за  все,  что я говорил
раньше...  Мы  все гордимся твоим братом.  Мы  рады, что  Дива... смогла ему
помочь. Он отважный парень - и человек чести!
     - Конечно! -  Ннанджи бросил самодовольный взгляд на Уолли -  мол, а  я
что говорил?
     -  Он  оказал  хорошее влияние на  Диву, мы  уверены, - сказала Фала. -
Теперь мы понимаем, почему он оказался в ее каюте, и мы рады, что она смогла
оказать ему услугу.
     Ннанджи с трудом сохранял беспристрастное выражение.
     - Естественно,  он  знает, что  истинный  воин  должен  оказывать честь
женщине.
     - Естественно, - неуверенно сказала Фала и покраснела.
     Уолли  сдался. Не все из них говорили об одном и  том же виде чести, но
он  подозревал,  что все они знают, что имеют в виду - а он был здесь чужим.
Кто сможет теперь хоть в чем-то проявить недовольство Катанджи?

        x x x

     К вечеру дождь прекратился, и  Катанджи к ужину  появился на палубе. Он
все еще нетвердо  держался на  ногах,  и с трудом  мог  идти, но являл собой
совершенный образец Юного Героя. Уолли и Ннанджи, получив разрешение Томияно
обнажить мечи на борту, отдали ему Салют Герою. Он широко улыбнулся и крепко
обнял Диву за талию.
     Однако их отношения с командой все же понесли определенный ущерб. Брота
многозначительно заявила,  что  Тау - это  предел  их  путешествию. "Сапфир"
продолжит свой путь до Ча, чтобы выгрузить мрамор, но не  дальше. Если  лорд
Шонсу не сможет  набрать себе воинов в Тау, ему придется вернуться обратно в
Каср.  Затем семья вернется к  своей обычной торговле, вероятно, между Дри и
Касром.  Они  утверждали,  что  их  обязательства  перед Богиней  выполнены.
Согласна ли с этим богиня, конечно, могло показать лишь время.

        x x x

     Вернулась хорошая погода,  и Река текла теперь с востока. Горы Реги-Вул
лежали  на  юге.  В  течение  нескольких  дней  Уолли  и Хонакура  извлекали
информацию из Катанджи, слой за слоем, словно очищая луковицу. Ннанджи сидел
рядом в качестве секретаря и регистрировал все это в своей памяти.
     Катанджи старался  помочь, чем мог.  К его наблюдательности нельзя было
придраться, и даже под гнетом надвигающейся  опасности он продолжал смотреть
и  запоминать.  Однако  все,  что  он  видел,  проходило  через  фильтр  его
собственного опыта,  прежде  чем могло быть  сказано,  и через  фильтр опыта
Уолли,  прежде  чем  могло  быть  им  понято.  Где-то  на  этом  пути  факты
превращались в предположения.
     Колдуны были явно не всемогущи. Их определенно можно  было одурачить, и
это было самым важным. Но золотые шары? Перья в серебряных держателях? Уолли
начало казаться, что он разглядывает  сумасшедший  дом сквозь кривое стекло.
Что  было результатом кипучей  деятельности в башне? Что толклось в ступе  -
приманка  для   демонов?   Что  находилось   в  чане?  Сколько  существовало
разновидностей молний, и почему  огненных демонов вызывали только в Ове? Как
он жалел, что  Катанджи не  мог взять  с  собой  в опасную экспедицию внутрь
башни фотоаппарат!
     Что имели колдуны  против кожевников и красильщиков? Что в их поведении
действительно имело смысл, а  что было лишь  обычным  знахарством? Некоторые
вещи были столь же бессмысленны  и нелогичны, как средневековая алхимия, или
пристрастие Хонакуры  к священному числу  семь, и чем больше  Уолли узнавал,
тем меньше, казалось, было в этом смысла.
     Так продолжалось  несколько дней,  пока  наконец  "Сапфир" не  оказался
вблизи Тау.
     Хотя  Уолли еще не вполне уверенно держался на ногах, однажды  утром он
взял рапиру и маску. Он еще  не осмелился бы сразиться с высокопоставленным,
но мог справиться с Ннанджи. Когда счет достиг двадцати одного на ноль, даже
вспотевший  рыжеволосый воин  признал, что  Шонсу теперь  полностью здоров и
более не нуждается в опеке.
     - А я, милорд брат? - нетерпеливо спросил он.
     - Да, - согласился Уолли. - Ты успешно продвигаешься.
     - Пятый?
     - Очень близко к тому. Определенно стоит попытаться.
     Солнечный бог  во  всей своей  красе не  мог  бы светить  более ярко. В
маленькой армии лорду Шонсу не был нужен Шестой, так что  если адепт Ннанджи
сможет стать мастером Ннанджи, он наверняка будет вторым после него.

        6

     Хорошо было много недель спустя вновь оказаться на берегу, даже притом,
что нога все еще немного болела. Забавно  было хромать по узким, запруженным
народом улицам  с седьмым  мечом за спиной, разглядывая людей и здания, в то
время как штатские предусмотрительно уступали ему дорогу. Тау и сам по  себе
был радостным сюрпризом.
     Каждый из  городов на  Реке  был не  таким, как  остальные. Так  вообще
трудно  было назвать городом, скорее это было небольшое  торговое поселение.
Когда Уолли смотрел на него с  борта приближавшегося  к берегу  "Сапфира", у
него  возникло странное ощущение, что  где-то  это  он уже видел: соломенные
крыши,   коричневые  дубовые  балки   на  фасадах   домов,  земляного  цвета
штукатурка. Вначале он определил  этот стиль  как средневековый европейский,
но  решил, что скорее  он  ближе к эпохе Тюдора,  когда  двинулся  по  узкой
дорожке, претендовавшей  на  звание главной улицы  - поскольку там он увидел
более старые строения, балки которых почернели, а штукатурка побелела.
     Итак, Тау  напоминал  декорации Старой  Англии. Верхние этажи выступали
вперед,  бросая тень на каменистую  пыль под ногами, в то  время  как полоса
голубого  неба  над  головой  ощетинилась   по  краям  карнизами.  Блестящее
бутылочное  стекло  в ромбовидных  окнах отражало свет, не  давая  заглянуть
внутрь;  вывески изображали доступные внутри  товары. Несмотря на постоянное
отсутствие  свободного  пространства  впереди,  что  делало его  продвижение
рискованным,  Уолли был  зачарован.  Конечно, набедренные  повязки  и мантии
выглядели  здесь неуместно, но  он  чувствовал себя так, словно  перенесся в
Лондон времен Шекспира, и его все время преследовала мысль о том, есть  ли в
этом городке театр, и кто пишет для него пьесы.
     Брота торжественно  обещала,  что корабль не уйдет без него.  Он явился
сюда  в  поисках воинов, но  чувствовал себя,  словно отпущенный на  свободу
пленник, словно ребенок на ярмарке. В один из моментов, когда даже его  ранг
и престиж не освободили немедленно перед ним путь, он с улыбкой повернулся к
Ннанджи и заявил:
     - Мне нравится этот город!
     Ннанджи зажал нос и сказал:
     - Ф-фу!
     Что ж, нечто в этом было...
     Главная  артерия  города была настолько  узкой,  что  от  края  до края
хватило бы  размаха рук  двух человек, и была  плотно забита людьми.  Теперь
Уолли  увидел причину  задержки. Тележка, полная яблок, сцепилась колесами с
другой, груженой  блестящей  голубой изразцовой плиткой,  и от удара красные
плоды посыпались в грязь. Глядя поверх голов, он увидел мальчишек, шнырявших
тут  и там, подбирая сокровища, и владельца  тележки, который соревновался в
ругательствах с хозяином тележки с плиткой.  Их изобретательность все росла,
генеалогия  становилась  все  более  невероятной,  а  указания  относительно
воздействий  на  различные части  тела -  все более разрушительными.  Колесо
тележки с плиткой свалилось с оси, и весь груз готов был обрушиться.  Драка,
которая неминуемо должна была за этим  последовать, легко могла  перерасти в
массовые беспорядки. Добродушные насмешки толпы уже начали сменяться  бранью
тех, чьим неотложным делам могло помешать неожиданно возникшее препятствие.
     Посреди всей этой суматохи маячила  рукоятка  меча, словно поплавок, но
на ее  владельца,  похоже,  никто не  обращал внимания,  не  давая  ему даже
подойти  ближе к  источнику  всех  проблем. Уолли решил,  что  настала  пора
продемонстрировать свое воинское искусство.
     Он начал  проталкиваться вперед, расчищая себе дорогу силой там, где не
помогал его ранг. Вместе со  следовавшим за ним по пятам Ннанджи он добрался
до самой  середины заварушки  и положил тяжелую  ладонь на плечо плиточника.
Плиточник  сердито обернулся, потом со страхом взглянул  вверх и уважительно
замолк. Яблочник  прекратил излагать детальную родословную своего противника
в  четвертом  колене. Оба  с  облегчением  ждали дальнейших  указаний. Уолли
приказал Яблочнику и мускулистому  рабу приподнять  один конец тележки, в то
время как сам схватился за другой и перенес  свой вес на левую ногу. Тележка
приподнялась,  и  Плиточник поставил  колесо  на  место.  Ннанджи  уже начал
освобождать  для него проход. Вскоре  толпа рассосалась, вместе с последними
грубоватыми комментариями.
     Местный  воин-неудачник  остался стоять, оказавшись очень юным и  очень
маленьким  Вторым, который с побелевшим от ужаса лицом смотрел на пришельца.
Он вряд ли был намного старше Катанджи,  и  не выше его  ростом  - не стоило
удивляться тому, что ему не удалось проявить свой авторитет.
     Он потянулся трясущейся рукой к рукоятке меча.
     - Оставь! - приказал Уолли.
     Судорожно  сглотнув,  Второй повиновался и отдал  ему  штатский  салют,
представившись как ученик Алладжуи.  Уолли произнес ответное приветствие, но
не стал тратить время на то, чтобы представить юношу Ннанджи.
     - Мне нужен местный староста, - сказал он. - Веди меня к казармам.
     С еще большим страхом  Алладжуи  молча показал на  ближайшую дверь. Над
ней  висел бронзовый меч, который Уолли должен был заметить раньше,  рядом с
громадным сапогом.
     - И где же староста? - спросил Уолли.
     - Он... он там, милорд.
     Уолли  посмотрел на Ннанджи - как он и  ожидал, тот озадаченно взглянул
на него. Они направились к двери, а ученик Алладжуи шел  за ними  следом, не
ожидая, когда его формально отпустят.
     Воины вошли в сапожную  мастерскую. Маленькое помещение было заставлено
столами с туфлями и сапогами; потолочные балки опасно нависали над  головой.
Под окном стучали молотками Пятый и двое Вторых,  держа колодки  на коленях.
Пол вокруг них был усеян обрывками кожи, и в воздухе стоял ее тяжелый запах.
Дверь отрезала от них звуки улицы.
     Пятый  поспешно  поднялся и повернулся, чтобы приветствовать гостей. На
его лице тут же появилось  то  же  выражение страха, что и у молодого воина.
Ему было около сорока, он был  крепко сложен и почти  лыс. У него были руки,
как у  борца,  старый шрам поперек лба и напоминающее  цветную  капусту ухо.
Профессия сапожника в Тау, вероятно, была достаточно опасной.
     Уолли приветствовал его в ответ.
     - Я ищу старосту, - сказал он.
     Сапожнику эта новость явно не понравилось.
     - Старостой имеет  честь быть мой отец, милорд.  Конечно, он будет  рад
приветствовать тебя, если ты подождешь несколько минут.
     Он повернулся и тяжело направился к двери  в задней части комнаты. Двое
юношей вскочили на ноги и побежали за ним.
     Насмешливая улыбка Уолли вызвала хмурый взгляд Ннанджи.
     - Кое-что подсказывает мне, что мне не придется набрать в  Тау  слишком
много воинов, -  сказал Уолли. -  Я не рассматриваю  возможность обвинения с
твоей стороны, брат  мой - но  они этого не  знают. Для тебя  это может быть
хорошая возможность провести расследование!
     Ннанджи кивнул все с тем же хмурым видом.
     Прошло некоторое время, прежде чем сапожник вернулся,  и вернулся один.
Он  переоделся в  более  чистую  мантию, но это была одежда  более  пожилого
мужчины. Ннанджи еще сильнее нахмурил брови.
     - Мой отец скоро будет здесь, милорд.  Он... он немолод,  и иногда  ему
трудно быстро двигаться по утрам.
     -  Мы не торопимся, - весело заметил Уолли. - Тем временем, позволь мне
представить  тебе моего подопечного и брата по  клятве,  адепта Ннанджи. Мне
кажется, он хотел бы задать несколько вопросов.
     Беспокойство  переросло  в неприкрытый  ужас. Руки  сапожника тряслись,
когда он приветствовал Ннанджи, и Ннанджи тут же начал задавать вопросы.
     - Назови мне имена и ранги воинов местного гарнизона, мастер.
     -   Мой   отец,   Киониарру-Пятый   -   староста.   Его  заместитель  -
Киониджуи-Четвертый... - Последовало тягостное молчание.
     - И?
     - И двое Вторых, адепт.
     Глаза Ннанджи хищно блеснули.
     - Случайно не твои племянники?
     Сапожник вздрогнул и ответил:
     - Да, адепт.
     - А где...
     В этот момент молодая женщина ввела старосту,
     Он  был  Пятым,  но ему  было самое  меньшее восемьдесят;  сгорбленный,
сморщенный, беззубый и дряхлый, он бессмысленно улыбался, пока его подводили
к ним.  Его косичка  напоминала тонкую  прядь белых волосков,  что растут на
стеблях  травы  в  канавах.  Он  широко улыбнулся  при  виде  посетителей  и
попытался вытащить  меч для салюта.  С  помощью сына ему наконец удалось это
сделать, но затем сапожник забрал у него меч и спрятал его обратно  в ножны.
Уолли удалось изогнуться и подобающим образом ответить под низким потолком.
     - Чем могу быть полезен, милорд? - дрожащим голосом спросил староста. -
Большую часть работы сейчас выполняет Киониджуи. Где мальчик? - спросил он у
сапожника.
     - Сейчас его нет, отец, - крикнул сапожник.
     - Куда он в таком случае пошел?
     - Он скоро вернется.
     - Нет, не вернется! Я помню - он отправился в Каср, не так ли? - Мастер
Киониарру торжествующе обнажил десны. - Отправился в ложу!
     Сапожник закатил глаза и сказал:
     - Да, отец.
     - Ложа? - воскликнул Ннанджи. - В Касре есть ложа? -  Он бросил  взгляд
на Уолли. - И кто там кастелян?
     - А? - старик приложил ладонь к уху.
     - Кто кастелян ложи? - проревел Ннанджи.
     - Кастелян? Шонсу-Седьмой.
     Сапожник был близок к истерике.
     - Нет, нет, отец, лорд Шонсу - это он.
     Он  не  заметил,  как  уставились  друг  на  друга  лорд  Шонсу  и  его
подопечный. Уолли  незачем было спрашивать, что такое ложа - это было частью
профессиональной  памяти Шонсу, и  потому передалось  ему. Ложа была  местом
встречи, независимыми казармами, где  свободные меченосцы могли найти отдых,
новости и братьев  по  гильдии.  Ложа  была логичным  местом для того, чтобы
попытаться завербовать там воинов. Ложа была  вполне логичной штаб-квартирой
для войны с колдунами.
     А для Шонсу? Шонсу, потерпевшего катастрофическое поражение?
     Как там сказал колдун в Аусе? "...когда ты вернешься в свое гнездо".
     - Я  уверен,  что  это Шонсу, - произнес  старик.  - Я спрошу Кио'и. Он
должен знать. - Он повернулся и заковылял обратно к выходу, крича на ходу:
     - Киониджуи!
     Женщина,  в тягостном  молчании наблюдавшая  за ним, печально двинулась
следом. На мгновение наступила тишина.  Сапожник, оставшийся один на один  с
воинами, пробормотал что-то об одном из своих неудачных дней.
     Затем Уолли скрестил руки на  груди и  оперся спиной о стол, на котором
были  разложены сапоги.  Ему незачем было просить Ннанджи продолжать  - того
уже было не остановить. Вопросы следовали один за другим, быстро и яростно.
     - Значит, твой брат - единственный действующий воин в Тау?
     - Да, адепт.
     - Но он отправился в Каср?
     - Да, адепт.
     - Зачем? За повышением?
     - Он надеялся, что... Да, адепт. Он должен вернуться...
     - Сними мантию!
     Он был старше, крупнее и выше рангом, но штатские не спорили с воинами.
Сапожник молча расстегнул мантию и спустил ее до пояса.
     - Надень обратно. Сколько у тебя братьев?
     - Пятеро, адепт.
     - Гильдии?
     - Мясник, пекарь...
     - И у них тоже шрамы от рапиры?
     Сапожник с несчастным видом кивнул.
     Человек, имевший в качестве партнеров для тренировки лишь  двух Вторых,
вряд ли стал бы пытаться повысить свой ранг до Пятого. А ложа была для этого
вполне  логичным  местом  - упустив  подобную возможность,  адепт Ннанджи не
слишком ему сочувствовал.
     - Значит, твой брат - твой брат-<i>воин</i> - отправился добиваться повышения,
оставив город без охраны?
     - Вторые могут в случае чего наделить правом на оружие...
     -  У  ученика нет  такого права! - Ннанджи весь кипел от  ярости, и ему
потребовалось  несколько  минут, чтобы  успокоиться. Наконец, он сказал: - Я
готов продолжать, наставник.
     Сапожник, казалось, был на грани обморока.
     Уолли  должен  был решить, что  делать.  Вероятно, это  было  очередное
божественное  испытание,  или  некая подсказка.  Для  Ннанджи  ситуация была
однозначной. Город Тау был настолько мал, что  большую часть времени  вполне
достаточно  было  одного воина, чтобы  поддерживать в  нем  мир  и  порядок.
Киониарру, очевидно, был старостой уже несколько десятков лет, и каждый раз,
когда ему  требовалась помощь, например, в  дни празднеств,  когда по городу
шатались  пьяные,  он  прибегал  к  услугам  своих  сыновей.  Старейшины  не
возражали против  этого, поскольку им не приходилось платить дополнительного
жалования.  Однако  старик  научил   сыновей   владеть   мечом  -   разумная
предосторожность и  вместе с тем вопиющее нарушение закона. Мясники и пекари
- это не моряки.
     Уолли  не мог  услышать слов  обвинения от  Ннанджи,  а  жрецы  не были
судьями  нарушениям  воинских сутр. Конечно, с  обвинением  могла  выступить
Брота.
     Ему   требовалось  время  на  размышление.  Если  он  позволит  допросу
продолжаться, он рискует  оставить Тау вообще  без  какой-либо защиты.  Даже
сапожник  был лучше, чем ничего. Даже сапожник,  не  обративший внимания  на
чуть не начавшуюся прямо у дверей его мастерской драку.
     - Какого наказания ты требуешь? - спросил Уолли.
     - Смерти - что еще? - бросил Ннанджи.
     Сапожник застонал.
     - Наверное, это несколько чересчур?
     Ннанджи ощетинился.
     - У меня нет никаких сомнений, милорд брат!
     Уолли задал неверный вопрос.
     - Тогда какое  наказание ты бы  им  определил, если  бы был судьей? - В
качестве  обвинителя Ннанджи всегда  стал бы требовать смертной казни, чтобы
показать, что не боится проиграть дело.
     - О! - Ннанджи  задумался. - Старик ничего не понимал, верно? Он введен
в заблуждение... отрезать ему косичку  и сломать его меч. Штатским... правую
руку.
     Сапожник съежился от страха.
     - Тогда они умрут с голоду, и их дети тоже, - сказал Уолли.
     Ннанджи нахмурился.
     - Какой приговор ты бы вынес, наставник?
     Благодаря  судьбу  за  то,  что данный вопрос носит лишь гипотетический
характер, Уолли сказал:
     - Я думаю, вполне достаточно было бы их  высечь. Главный  виновник - их
отец.
     Ннанджи немного подумал, затем кивнул.
     - Да, верно - хорошая порка, на публике. - Ннанджи смягчился!
     -  А  адепт  Киониджуи? Или  мастер  Киониджуи,  если  он завоюет  себе
повышение?
     Глаза  Ннанджи загорелись - поединок! И он  вовсе  не  должен  был быть
гипотетическим!
     - Он все  еще может быть в Касре,  когда  мы туда  вернемся?  Или  даже
здесь, когда мы вернемся из Ча на следующей неделе?
     - Если так, то он в твоем распоряжении.
     - Спасибо, брат! - просиял Ннанджи.
     Уолли подавил дрожь и взглянул на трясущегося сапожника.
     - У адепта Ннанджи и  у меня есть неотложные дела.  Сейчас  мы не можем
задержаться,  чтобы совершить  правосудие, но  мы  вернемся. Предупреди всех
своих братьев. И я намерен сообщить в  ложу  в  Касре, что Тау  нуждается  в
воинах.
     Явно потрясенный подобной отсрочкой, сапожник вытер пот со лба.
     Удивительно, как  старик, а затем его сын-воин,  умудрялись столь долго
скрывать  подобный протекционизм. Вероятно, это было возможно лишь благодаря
близости ложи -  любого свободного меченосца, проходившего  мимо, легко было
направить  в Каср.  Теперь же, если  у них осталась хоть крупица разума, вся
семья должна была покинуть город.

        x x x
-
     Воины снова  вышли на оживленную зловонную улицу. Уолли в  задумчивости
остановился, прислонившись к стене. Ему нелегко было разговаривать с Ннанджи
на ходу.
     Решение все  еще  было  не  вполне удовлетворительным.  Если все братья
Киониджуи  сбегут, Тау останется  без защиты,  по крайней  мере на несколько
дней.
     - Мы идем в храм? - спросил Ннанджи.
     - Ты - да, как только я окажусь на корабле. Держи. - Уолли протянул ему
несколько  золотых.  Жрецы  были  единственными  посланниками,  относительно
которых можно было не беспокоиться, что они прикарманят деньги и  забудут об
их предназначении.
     Ннанджи поднял брови.
     - Передай  весть в ложу. Но также спроси, знают ли они имя кастеляна  -
сам я сейчас не могу этого сделать, не так ли?
     Возможно, старик ошибался; а может быть, и нет.
     Если Шонсу был  кастеляном ложи в  Касре,  тогда весть о позоре Уолли в
Аусе наверняка дошла туда  с помощью моряков. Когда  "Сапфир" стоял в Касре,
Уолли  пытался  уговорить  Ннанджи   посетить  местный  гарнизон.  Возможно,
опасности удалось  бы избежать.  А что делать  теперь - возвращаться в Каср,
или продолжать путешествие по кругу в Ов?
     -  Какая-то  загадка,  верно? - Уолли огляделся  по сторонам,  глядя на
здания в псевдо-тюдоровском  стиле и  торопливо огибавших его людей. - Может
быть,  от  меня требуется,  чтобы  я  остался  здесь?  Симпатичный маленький
городишко...
     - Ты шутишь!
     - Не совсем, - сказал Уолли.  - Когда  мы  завершим свою миссию, что ты
собираешься делать потом? Жениться на Тане и стать водяной крысой?
     - Тана - это здорово, но... я - водяная крыса? - Ннанджи пожал плечами.
- Стать Седьмым?
     - Со временем - конечно. Чем собираешься заниматься?
     - Буду свободным меченосцем - честным и верным своим клятвам. - Ннанджи
несколько озадачила внезапно возникшая философская дискуссия. - А ты?
     -  Я бы хотел  больше  узнать о  Мире. Но  в  конце концов, полагаю,  я
поселюсь в каком-нибудь спокойном маленьком  городке, вроде этого,  и  стану
старостой. - Уолли усмехнулся своей мысли. - И воспитаю семерых сыновей, как
старый Киониарру. И еще семь дочерей, если Джия этого захочет!
     Ннанджи недоверчиво уставился на него.
     - Старостой? Почему не королем?
     -  Слишком  много  нужно крови, чтобы этого добиться,  и  слишком много
работы после. Но мне нравится Тау.
     - Если ты этого хочешь, милорд брат, - почтительно сказал Ннанджи, - то
я  уверен,  что  Богиня  тебе  поможет.  -  Он  с отвращением наморщил  свой
вздернутый нос. - Я лично постараюсь найти что-нибудь получше.

        x x x

     Уолли боялся, что  моряки могут забеспокоиться и поспешить с отплытием,
но  Брота обнаружила, что Тау -  источник  кожи.  Хотя "Сапфир"  был  тяжело
нагружен мрамором, его трюм был далеко не полон. Брота обожала торговлю... а
в  городах колдунов  не было кожевников. Таким  образом,  вернувшись,  воины
обнаружили, что на  корабле  пахнет  как  в  мастерской сапожника,  а тяжело
дышащие рабы носятся вверх  и вниз  по трапам, загружая  на корабль сапоги и
туфли, объемистый, но не тяжелый груз.
     Брота и Томияно  нахмурились, услышав новость о  том, что лорд Шонсу не
смог набрать воинов  себе в  помощь в Тау, но,  похоже,  их это  не удивило.
Ннанджи  отправился  в   храм,  а  Уолли  -   на   поиски  Хонакуры,   чтобы
посоветоваться.
     Вечера  стали короче, и  погода начала  портиться. Ближе к ночи подошел
грозовой  фронт, и "Сапфир"  раздраженно дергался на якоре  посреди реки, со
странно  низким  из-за  мрамора центром  тяжести. Лил  дождь,  стекая сквозь
шпигаты.  Холодная,  мокрая  темнота  вползла  в  рубку  еще  до  того,  как
закончился ужин.
     Уолли был еще  более озадачен,  чем раньше. Жрецы обещали Ннанджи,  что
передадут  весть  в ложу. Тамошним кастеляном до недавнего  времени был лорд
Шонсу - так они сказали - но, по  их мнению, теперь  там  был  кто-то новый,
чьего имени они  не знали. Кастеляны часто  приходили и уходили. Что  теперь
должен был делать Уолли? Возвращаться в  Каср, или  двигаться дальше  в  Ов?
Логично было возвращаться в Каср,  поскольку там он мог найти воинов, но ему
угрожала  серьезная   опасность   быть  обвиненным  в  трусости.  Похоже,  в
божественной загадке  подразумевался все  же  Ов, но смысла  в этом было  не
слишком много.
     Сидя на полу и обняв Джию, чтобы было теплее, он передал новость о том,
что в Касре есть ложа.
     Холийи нарушил двухдневное молчание, сказав:
     - Я слышал. Не знал, что это имеет значение.
     -  Значит, Каср,  -  твердо провозгласила Брота. -  Три дня пути до Ча,
затем обратно в Каср! - Похоже, следующий город всегда должен был  появиться
через три дня, но на практике путь каждый раз занимал больше времени.
     Глухой ропот из темноты  означал,  что  семья  с ней согласна. Меняющие
Курс уже не вызывали столь ожесточенного негодования, как вначале, но речной
народ  не  желал  участвовать  в  божественных  миссиях.  Они  считали,  что
выполнили свою  часть и им  должно быть позволено  вернуться к своим обычным
занятиям.
     - Что бы сказал жрец, если бы был среди нас, старик? - спросил Уолли.
     -  Откуда  мне знать?  -  запротестовал Хонакура,  издав  смешок.  -  Я
согласен,  что  сведения противоречивы, милорд. Ты  должен молиться  о  том,
чтобы тебя направляла Богиня.
     Возможно,  молитва  бы  и  помогла, но  Уолли решил  попробовать слегка
поднять общее настроение.
     - Ннанджи! Спой нам песню, про Чиоксина.
     -  Нет,  лучше про любовь! - запротестовала одна из женщин  -  кажется,
Мата.
     - Я не знаю песен про любовь, -  сказал Ннанджи. - Они были запрещены в
казарме.
     Потом он начал, и из темноты донесся его мягкий тенор:

     Я пою об оружии, и о том, кто сделал
     Величайшие мечи, созданные людьми,
     О том, как была заплачена цена жизни,
     И Чиоксин купил себе семь лет.

     Несколько минут спустя мелодию  подхватила мандолина Олигарро. Это была
заурядная баллада, и какого бы менестреля голос Ннанджи ни копировал, он был
не  слишком мелодичен,  но он был  новым для публики, и вскоре они,  похоже,
поняли, почему  была выбрана именно она. Битвы  и герои,  чудовища и злодеи,
кровь и  честь  плыли  сквозь сгущающуюся тьму в ночь:  шесть  мечей,  шесть
геральдических  животных,  держащих  шесть   драгоценных  камней,  множество
легендарных воинов... и затем тишина.
     - Продолжай! - страстно воскликнул Матарро.
     - Забыл слова? - саркастически спросил Томияно.
     -  Я  знаю  только  еще один  куплет, - сказал  Ннанджи, и процитировал
строки, которые пел когда-то своему лорду, когда тот сидел в ванне:

     Грифон сидит на рукоятке
     Среди белого серебра и голубого сапфира,
     С рубиновым глазом и позолоченными когтями,
     И стальной клинок с оттенком звездного света -
     Сделал он наконец седьмой меч,
     И все остальные тот меч превзошел.

     Снова наступила тишина.
     - Это ведь не все? - запротестовала Дива.
     -  Нет,  - сказал  Ннанджи. - Есть еще  что-то, но я  никогда  этого не
слышал.  Чиоксин умер.  Седьмой  меч он отдал Богине.  Никто  не видел его в
течение семи сотен лет.
     В рубке было теперь темно, как в  шахте, Бог Сна был заслонен облаками,
а ставни были большей частью закрыты от ветра.
     - И Она дала его Шонсу? - затаив дыхание, спросил Матарро.
     - Да.  Он здесь, в  этой рубке. Сага  еще не окончена. Ее самая главная
часть еще только должна наступить. И вы в ней участвуете!
     - О-о! - произнесли несколько юношеских голосов,  но послышался и ропот
взрослых.
     -  Я  не  хочу в этом участвовать! -  Это был  Томияно. - И я не желаю,
чтобы на моем корабле находился этот проклятый меч!
     - Том'о! - прозвучал осуждающий голос Броты, но послышалось и несколько
одобрительных возгласов.
     - И воины! Кому они нужны?
     Последовавшее за этим неловкое молчание внезапно  нарушил стук упавшего
поперек двери засова. Снаружи послышался звук бегущих по ступеням ног.
     Захваченный песней, капитан Томияно забыл выставить вечернюю стражу. На
борт "Сапфира" ступили непрошеные гости.

        7

     В рубке послышались крики, началась паника. Уолли,  сидевший  прямо под
окном, встал и распахнул  ставни. Высунувшись наружу, он взглянул  на черный
фальшборт на фоне почти черного неба. Он мог бы дотянуться до его края, если
бы  встал на  цыпочки. Затем над  бортом  нависла еще  более темная тень,  и
сверкнуло лезвие. Позади него была Река...  он  поспешно  схватился за  края
рамы и резко откинулся назад, повиснув над водой; сталь просвистела как  раз
там, где мгновение назад находилась его голова.
     Он скользнул обратно в рубку. Нужно было продумать план номер два...
     - Я здесь, - послышался рядом тихий голос Ннанджи.
     Шум начал стихать.
     -  Мужчины в середину, все  остальные спиной к стенам, -  сказал Уолли.
Снова наступила тишина, если не считать сопения одного из подростков.
     Все ставни были теперь открыты, и в рубку просочился слабый серый свет.
Даже  на палубе  было темно,  так как  Бог Сна был  закрыт облаками.  Дождь,
похоже, прекратился, но на палубе над ними слышались шаги.
     - Томияно? Холийи? - тихо спросил Уолли.
     - Я здесь.
     - Я здесь.
     - Я сейчас подниму  Ннанджи. Вы двое держите меня за  ремни  на  спине,
иначе мы можем  вывалиться за борт. Ладно? Потом я последую  за  ним, но все
остальные  останутся здесь. Пусть делом займутся  профессионалы.  Ннанджи, я
отпущу твою правую лодыжку,  когда ты будешь наверху. И лучше держи свой нож
наготове. Сюда. - Он направился к окну на корме.
     Паника прекратилась. Моряки были крепкими людьми.
     Ннанджи повернулся  спиной к  окну. Глаза его, казалось, светились сами
по себе, но,  вероятно, это был лишь свет из другого конца  помещения. Уолли
прижался к нему, поставил ногу Холийи позади своей с одной  стороны, Томияно
- с другой, и почувствовал, как они схватили его  за ремни. Затем он присел,
не обращая внимания на протесты его  еще не до  конца зажившей  раны. Моряки
приняли его вес на себя, не давая ему опрокинуться назад. Он схватил Ннанджи
за лодыжки.
     - Готов? - спросил он приглушенным из-за килта Ннанджи голосом.
     Он услышал смешок Ннанджи.
     - Готов! - Он откинулся назад.
     Уолли толкнул его вверх и распрямил колени. Уфф!
     Ннанджи взлетел ввысь, покачнувшись,  когда Уолли поднялся и наклонился
вперед. Двое моряков заворчали, удерживая внезапно  натянувшиеся ремни и  не
давая его ногам соскользнуть  назад.  Одним длинным движением Уолли поднялся
из сидячего положения в полный рост, подняв  руки и вытолкнув  наверх своего
подопечного  - впечатляющая  демонстрация силы, но времени  любоваться ею не
было.
     Для  ожидавших наверху  пиратов,  воин,  вероятно,  материализовался из
ничего,  внезапно  возникнув над бортом.  Блеснули  глаза  и зубы,  а  затем
Ннанджи метнул нож в ближайшего противника  и выхватил меч. Еще один прыгнул
вперед, но  Ннанджи  парировал  его удар. Он  отскочил  к борту, и  тут  меч
Ннанджи  настиг его.  Он  закричал,  едва не зацепив мечом Уолли, и с глухим
всплеском ударился  о  воду.  Ннанджи  рискованно  покачнулся,  когда  Уолли
отпустил  его  лодыжку,  снова  парировал  удар,  поставил  правую  ногу  на
фальшборт, удержал  равновесие, блокировал  очередной выпад, освободил левую
ногу, опять парировал - и затем спрыгнул на палубу.
     К этому моменту схватка была  уже явно  проиграна пиратами. Ннанджи мог
удержать их,  пока Уолли, оттолкнув поддерживавших его моряков, выбирался из
окна. Затем он тоже оказался на палубе, и враги оказались в западне.
     Это  был одноцветный кошмар,  черное  на  почти черном, освещенное лишь
слабым сиянием Бога Сна  из-за  серебристых облаков,  отражавшемся  от воды.
Бойня,  кровь  и  смерть,  ничего  общего  с  делом  чести,  провозглашенным
герольдами,  поставленным  в  рамки  соглашения,  что   равный  сражается  с
равным... Уолли использовал боевой клич, чтобы дать знать своему компаньону,
где  он: "Семь! Семь!", словно  трубный  звук  на фоне нарастающего шума. Он
услышал смех Ннанджи, затем его голос: "Четыре! Четыре!"
     Уолли парировал удар, сделал выпад, и  кто-то закричал. Еще одна темная
фигура   нависла  над  ним,  блестя  глазами  и  клинком,  и  он  ударил   и
почувствовал, как его  меч рассекает плоть и ударяется о кость, услышал  еще
один вопль. Тело ударилось о  палубу. "Семь!" "Четыре!"  Он едва мог  видеть
своих противников, но их положение  становилось  все хуже.  Его  необычайная
ловкость,  его знание палубы, его  уверенность в том, что все они - враги, а
не друзья, даже  его рост и сила - все это делало его непобедимым. Шонсу был
лучшим  в  Мире,  а  Ннанджи на  этой палубе был  почти  Шестым. Это был  не
поединок, а  лишь хладнокровное убийство. Пираты превосходили воинов числом,
но те превосходили их умением.
     - Четыре!
     - Семь!
     Послышался чей-то  голос: "Три!", но его  заглушил  булькающий  звук  и
новый  смех  Ннанджи.  Потом  пираты  отступили,  и  на  какое-то  мгновение
наступила пауза -  группа  вооруженных людей стояла лицом  к лицу с  двоими,
стоявшими над  четырьмя  или  пятью лежащими  на  палубе телами; один из них
кричал  высоким голосом, словно  мальчик или  женщина. Лучше  было не видеть
этой  резни,  сражаться лишь на  основании звуков  и  ощущений, не зная, что
именно происходит с живыми людьми - мужчинами или женщинами.
     - Ну, давайте! - презрительно усмехнулся  Ннанджи, и  они пошли на них,
все вместе, по крайней мере шестеро, и это казалось разумной идеей. На самом
деле  это была  глупость, так  как они спотыкались о лежавшие тела и толкали
друг  друга,  в  то  время как  воины  стояли спиной к борту.  Выпад.  Удар.
Ругательство. Вопль.
     - Семь!
     - Четыре!
     Потом  они повернулись  и побежали,  а воины - за  ними, словно львы за
христианами.  Чья-то рука схватила  Уолли за  лодыжку. Он споткнулся, ударил
мечом, и его отпустили. Он  проложил себе путь вниз по ступеням, и в тусклом
свете стали видны карабкающиеся через борт впереди люди.
     - Хватит! - сказал он, тяжело дыша. - Пусть уходят.
     Дыхание ветра на его вспотевшей коже казалось холодным, словно смерть.
     Ннанджи тоже остановился, вытирая рукой лицо.
     -  Забавно, - сказал он.  -  Проблема нашей  профессии, брат, состоит в
том,  что слишком много приходится упражняться и слишком  мало - действовать
по-настоящему.
     Затем  хлопнула  дверь на полубаке. Пираты  освободили палубу, но внизу
были  другие.  Уолли  двинулся  вперед,  бдительно  следя,  не  прячется  ли
кто-нибудь за шлюпками. Он взглянул за борт и увидел группу лодок.
     -  Подождите  своих  раненых!  -  крикнул  он, и получил в  ответ  град
оскорблений.
     - Я воин-Седьмой. Клянусь своим мечом, что никакого обмана не будет. Мы
вернем ваших раненых. Сколько вас внизу?
     В мешанине беспорядочных  ответов трудно  было что-либо расслышать.  Он
подошел к двери и ударил по ней ногой.
     - Вы меня слышите?
     Ответа не  последовало. Он схватился за  дверь и изо всех сил  потянул,
отскочив  затем назад и в сторону.  Перед ним была абсолютная чернота, и ему
не требовался опыт  Шонсу, чтобы понять, что его видно на фоне неба и что он
вполне может получить нож под ребро.
     Он повторил свою клятву - никакого обмана, и они смогут спокойно  уйти,
если  выйдут оттуда.  Тишина, лишь приглушенный  ропот  из рубки, отдаленный
стон раненых и плеск воды о борт.
     - Мы уморим вас голодом, - крикнул он.
     Никакого ответа.
     - Я сказал, что вы можете уйти. Но только если выйдете сейчас.
     Снова тишина.
     -  Я  воин!  - крикнул Уолли, слыша  отчаяние в  собственном  голосе  и
надеясь, что  его  слышат и  пираты.  -  Моряки будут  здесь  через  минуту.
Поспешите!
     - С мечами? - спросил голос изнутри.
     - Да. Я клянусь.
     Ннанджи сердито зарычал.
     - Следи за лодками! - рявкнул Уолли.
     - Я  иду! -  послышался  женский голос.  В  дверях  появилась фигура  и
побежала к лодкам.
     Ннанджи схватил ее за руку.
     - Сколько вас там еще?
     - Еще четверо, - ответила она.
     Затем последовало некоторое  замешательство, так как на палубу высыпала
команда. Кто-то  выбрался  из  окна и снял засов с двери. Уолли  развернулся
кругом - теперь ему  приходилось угрожать друзьям,  чтобы  защитить  врагов.
Томияно набросился  бы на них с кинжалом,  если бы Ннанджи его не остановил.
Он  весь кипел от ярости, продолжая  кричать, что они пираты и потому должны
умереть.
     Наконец Уолли схватил его за руку, злясь, что приходится отвлекаться от
полубака и пленников, которые еще могли быть опасны.
     -  Они моряки, - прорычал Уолли.  - Половина из  них  - женщины. Там, в
лодках, есть дети! Где твой дед взял этот корабль?
     Это  было  лишь  предположение,  но  оно  заставило Томияно  замолчать.
Последний из пиратов скользнул через борт к лодкам. Плеск за кормой известил
Уолли  о  том, что  команда занялась уборкой. Он  повернулся и побежал туда,
надеясь, что тело было уже мертвым, и ему пришлось снова прибегнуть к помощи
меча,  чтобы  защитить троих  оставшихся в  живых  раненых от своих  друзей,
которые больше всего ненавидели пиратов.
     Раненых перевязали и  помогли  им  спуститься в последнюю  лодку. Уолли
устало облокотился на борт,  чувствуя,  как по его руке и груди течет кровь,
чувствуя внезапную протестующую боль в ноге, ненавидя этот варварский  Мир и
глядя, как тоскливая кавалькада лодок уплывает прочь. Это  была бесконечная,
дикая игра, со своими собственными правилами. Если бы атака пиратов удалась,
к утру "Сапфир" был бы все тем же торговым кораблем, но с другими хозяевами.
Брота и ее семья  пошли бы на корм рыбам, если только им не была бы дарована
пощада - в этом случае  они сейчас сами были бы в  лодках, с мечами или без,
бездомные изгнанники и потенциальные пираты,
     Он  вздрогнул, ощутив  порыв ветра  на  разгоряченном лице. Становилось
светлее, по мере того как Бог Сна появлялся из-за облаков.
     - Кажется,  я прикончил четверых и  одного ранил, - сказал  Ннанджи.  -
Значит, за тобой трое убитых и двое раненых, так?
     - Я не считал.
     Затем  из  темноты вылетела  Тана  и  обхватила  руками Ннанджи.  Уолли
внезапно оказался в объятиях плачущей Броты. Его хлопали по спине,  радостно
пожимали руку.  В  какое-то  мгновение он с  удивлением  обнаружил,  что его
обнимает Томияно,  в  котором  не  осталось  и  следа  от прежней грубости и
который извинялся  за все, что можно и  нельзя было  себе вообразить.  Воины
стали героями.
     Он   потихоньку  ускользнул  по  ступеням  на  бак,  и,  содрогнувшись,
облокотился о кабестан. Там и нашла его Джия.
     Она обняла его.
     - Что-то не в порядке? Ты ранен?
     Его все сильнее била дрожь.
     - Нет. - Это была обычная речная стычка, а ему предстояло освободить от
колдунов семь городов. Сколько еще будет крови? Сколько смертей?
     -  Ты исполнил свой долг, дорогой,  - прошептала она, ощущая охвативший
его ужас. - Именно этого хотели боги.
     - Вряд ли это должно было мне понравиться.
     В сражении на священном острове  он позволил кровожадным чувствам Шонсу
овладеть  им.  Возможно,  он  мог  призвать  их  на  помощь  и  сейчас,   но
преднамеренно не  стал  их  у себя вызывать.  На  этот раз  поступками Шонсу
руководил Уолли; и как же он это ненавидел!
     - Да, вряд ли, - сказала она. - Но  это было необходимо. Здесь все твои
друзья - друзья  Уолли, -  Она очень редко  его так называла, за исключением
самых интимных моментов. Он крепко обнял ее и зарылся лицом в ее волосы.
     Да, теперь они стали друзьями  -  на главной палубе шли приготовления к
празднеству. Кто-то только что опрокинул бутылку вина над головой Ннанджи.
     Ему на спину начали падать дождевые  капли, от чего он стал дрожать еще
сильнее. Его звали вниз, выпить вместе со всеми.
     Пираты  погибли для  того,  чтобы исполнилась  очередная  часть загадки
богов. Он обрел свою армию.
     Убийца!



         * Книга пятая. МЕЧ СПАСАЕТ ВОИНА * 

        1

     На следующее утро, пока Ннанджи учил Матарро фехтовать, Томияно подошел
к Уолли  с  печальной  улыбкой  и  двумя рапирами.  Это означало  объявление
капитуляции, но  на  самом  деле  лишь  подтверждало  то, о  чем  Уолли  уже
догадывался -  с  данного момента "Сапфир"  находился под его командованием.
Семье и  раньше  приходилось  сталкиваться  с пиратами, но  никогда  - столь
близко, и при этом не понеся никаких потерь. Они все поняли. Они были готовы
сотрудничать. Более того, они  были искренне благодарны  воинам.  Больше  не
могло быть  никаких разговоров  о том, чтобы высадить пассажиров на берег, и
даже угрюмый капитан начал понемногу оттаивать, становясь более дружелюбным.
     Два  дня спустя,  после того как Уолли обучил его нескольким дьявольски
сложным  и таинственным приемам, а также  прочитал короткую лекцию о  слабых
местах Ннанджи,  Томияно  победил молодого человека с крупным счетом,  к его
большому возмущению.  С  этого дня  ежедневные  поединки стали  национальным
спортом на корабле. Уолли с трудом мог найти спокойную минуту, когда тот или
другой не  требовал еще одного урока.  Уровень фехтования  на борту  корабля
вырос до головокружительных высот.
     В Ча новичок Катанджи  с изумлением обнаружил, что исполнять  роль раба
теперь  не   только  разрешено,  но  еще  и  поощряется.  Входить  в  башню,
разговаривать с колдунами  и совершать прочие подобного  рода  глупости было
по-прежнему   запрещено,  но   он  необычно  искренне  пообещал,  что  будет
осторожен.
     В  Ча  Брота  также  избавилась от  мрамора  и  обуви, и  купила  вина,
громадные   благоухающие  бочки  с   вином.  Без   всякого  предварительного
обсуждения "Сапфир"  продолжил свой путь вверх по течению, и горы постепенно
перемещались с юга на юго-восток.

        x x x

     В первый  вечер, после отплытия из Ча, за ужином Томияно разлил всем на
пробу вина.
     - Это непростое вино! - объявил он. - Вы не поверите, сколько попросили
за  него  местные виноторговцы,  но на правом берегу  его  можно  с  выгодой
продать. Я проверял.
     Уолли мог об  этом догадаться  еще до того, как  попробовал вино, и  не
только по той реакции, которой сопровождалась дегустация.
     - По крайней мере в шесть раз дороже обычного вина? - спросил он.
     Капитан подозрительно кивнул.
     - Почти в восемь. А что?
     Уолли   осторожно   попробовал.    Это   был   почти    чистый   спирт,
ароматизированный вином - грубое и крепкое бренди.
     - Если у тебя есть обычное вино, капитан, - сказал он, - завтра я смогу
сделать  из  него точно такое  же. Но  его  будет  в  пять  раз меньше,  чем
обычного. - Он рассмеялся, увидев скептический взгляд капитана.
     Медный перегонный аппарат из  Ки Сана все еще стоял в углу  рубки, и на
него не  претендовал ни  Томияно, ни Ннанджи.  На следующее утро Уолли отнес
его вниз на  камбуз  и  осторожно перегнал  немного  вина  для  ошеломленных
моряков.
     - Получите, - сказал  он.  -  Если захотите обосноваться  на берегу, вы
сможете  сами  стать  виноделами;  однако  я  подозреваю,  что  колдунам  не
понравится   конкуренция.  Вы   можете  вскоре   погибнуть   от   неприятной
случайности, так  что я  вам этого  не советую. -  Они смотрели  на  него  с
суеверным ужасом, и заявили, что ни о чем подобном даже не помышляют.
     Было ясно, что колдуны, имея перегонные аппараты, для какой бы цели они
их  ни использовали,  рано  или  поздно должны были открыть способ получения
алкоголя. Более  интересным для Уолли оказалось  открытие, что они делали на
этом  деньги.  Он добавил к  перечню вопросов, на которые хотел  бы получить
ответ,  еще  один: чем еще  торговали  колдуны, кроме  магических снадобий и
заклинаний и спиртного?

        x x x

     Ча находился на левом  берегу... следующим городом  был Во,  на правом.
Они чередовались,  словно  следы чьих-то ног.  Когда  "Сапфир"  причалил, по
трапу  с  некоторым трудом поднялся таможенник, и  когда  он  произнес слова
приветствия, Томияно обдало парами спиртного.
     -  Добро пожаловать в  Во,  на карнавал!  - объявил таможенник и слегка
покачнулся.
     Брота потерла пухлые руки при мысли о карнавале и о грузе вина, которое
можно было продать.
     У Уолли зародилось мрачное подозрение. Он повернулся к Ннанджи.
     - Готов поспорить  на завтрашний наряд в гальюне, что  нам  не придется
поговорить со старостой.
     Ннанджи  не  принял подобной ставки  - он вполне доверял  предчувствиям
своего наставника.
     - Иди, продавай свое вино, госпожа, - сказал Уолли Броте. - Я знаю, чем
будем делать мы и все остальные, Верно, брат?
     - Верно, - сказал Ннанджи. - Карнавал!
     Уолли повернулся к Джии.
     -  Будут танцы! - сказал он.  -  Вино, и  песни, и прекрасные женщины в
прозрачных платьях.
     Джия опустила глаза.
     - Я не могу танцевать, дорогой.
     - И маски, - спокойно сказал Уолли.

        x x x

     Он был прав  насчет старосты: единственными воинами, которых им удалось
найти, были двое юношей, настолько пьяных, что они  не  могли найти рукояток
собственных мечей. Ннанджи  пришел  в  ярость и хотел отсечь им  косички, но
Уолли  оттащил  его, прежде  чем  тот успел начать.  Теперь  не было никаких
шансов на то, что Брота высадит его  на берег, даже если он найдет достойных
воинов, но, видимо, ему пока не было дозволено встретить хотя  бы одного. Он
находился  в исследовательской экспедиции  и должен был выяснить все сам. Он
надеялся, что к тому времени, когда  они достигнут  Ова,  он наконец  узнает
свой урок.
     Он ошибался,  говоря о  красивых платьях. Уровень жизни  был  здесь  не
настолько  высок,  чтобы  позволять  подобную роскошь.  Участники  карнавала
носили минимум одежды и были с головы до ног покрыты краской,  игравшей роль
одновременно костюма и маски. Их быстро  снабдили запасом краски, и молодежь
разделилась на пары, чтобы  разукрасить друг друга.  Ннанджи  предложил свои
услуги Тане, но ему пришлось удовольствоваться Катанджи.
     Уолли  и Джия  укрылись  в своей каюте и обнаружили, что раскраска тела
еще  более  забавна,  чем  изготовление  костюмов,  которое  когда-то  очень
нравилось  ему  в  храмовых  казармах. Первые  несколько  попыток  оказались
неудачными, прежде чем они смогли сосредоточиться на искусстве.
     В  эту ночь  они  танцевали на улицах в свете костров, играла музыка, и
вино  лилось  рекой.  В воздухе чувствовалась прохлада,  поскольку  их  кожу
покрывала лишь  краска, но их согревали громадные костры, бешеная тарантелла
и жаркое фанданго, горячее вино, смешанное с тмином и сладкой гвоздикой.
     Джия  оказалась  прирожденной  танцовщицей,  лучшей  из всех, и  вскоре
начала учить своего хозяина. Они танцевали, пока не наступило утро.
     Ннанджи был окрашен в четыре оттенка зелени, словно рыжеволосый эльф, а
Тана  была золотой  феей из какого-то легендарного  леса. Прыгая без особого
искусства,  но  с  беспредельным энтузиазмом, они  оказались  чемпионами  по
продолжительности танца.
     На  теле  Джии  блестели  серебряные  звезды,  а Уолли  был  в  костюме
Арлекина. Они завоевали большой приз  как  самая красивая пара карнавала. Не
удивительно.

        x x x

     Из Во в Гор...
     В Горе двое колдунов остановили Томияно на улице и начали расспрашивать
о  его шраме, его корабле, его занятиях и его личных привычках. Он  вернулся
на "Сапфир", ругаясь, с покрасневшим лицом и явно напуганный, клянясь, что в
будущем будет держаться от них подальше.
     Уолли  постепенно собирал  информацию о колдунах, но ему  не  удавалось
понять одного  - каким образом воинам сражаться с колдунами? Он слышал новые
истории  об ударах молнии,  о  таинственных  силах -  некоторые  из  которых
наверняка были  легендами  -  и душераздирающий рассказ свидетеля  о  судьбе
воинов в Горе, которые преследовали группу колдунов на открытом пространстве
под безоблачным небом, лишь для того, чтобы одновременно погибнуть от одного
сильнейшего удара  молнии. Или  это было очередное явление огненных демонов?
Тела, похоже, были страшно изуродованы, так же как и в Ове.
     Башни  внушали  страх  местному  населению,  которое  держалось  от них
подальше  по ночам, пугаясь странных  звуков и  света. Катанджи настаивал на
том, что все башни одинаковы, и вокруг всех них  было много птиц. По крайней
мере еще в  одной  башне покупали  конскую мочу, и во  второй  раз  Катанджи
увидел доставленного туда осьминога. Колдуны,  похоже,  неплохо зарабатывали
на торговле спиртным. Они покупали самую лучшую кожу. Они продавали любовные
снадобья  и предсказывали  будущее за  плату. Их гарнизоны, казалось, всегда
были несколько меньше, чем смещенные ими гарнизоны воинов, но кто мог знать,
кто  был  колдуном,  а   кто  нет?  Их  могло  быть   значительно  больше  -
замаскированных.
     Уолли не мог найти предела их могуществу, никакой щели в их броне. Если
в Мире и существовало средство против колдунов, то он о нем не слышал. Холмы
начали окрашиваться в осенние цвета,  и дни  летели с невероятной быстротой.
Горы передвинулись к западу. Команда и пассажиры стали почти неотличимы друг
от  друга, и даже Ннанджи иногда надевал набедренную повязку  и бежал вместе
со всеми наверх.
     Тана  продолжала  соблазнять  лорда  Шонсу,  не   обращая  внимание  на
страстное  желание  Ннанджи.  Сначала  Уолли  воспринимал  это  как  обычный
разврат. Потом  он пришел к  выводу, что это  лишь юношеская  влюбленность -
Тана, вероятно,  была  первой  женщиной,  которая  когда-либо  по-настоящему
отказывала  Ннанджи,  и  она  была также единственной доступной  целью.  Его
неослабевающая  настойчивость   начала  казаться  неуместной  -   еще   одно
осложнение,  которого Уолли от  него не ожидал.  К несчастью,  его искусство
общения  оставалось  примитивным,  а ухаживания  напоминали  его  застольные
манеры  - избыток  энтузиазма и недостаток  утонченности.  Он  не  знал, как
следует  ухаживать за достойными женщинами.  Его наставник не собирался  ему
что-либо  по  этому  поводу  советовать,  а  Ннанджи,  видимо,  гордость  не
позволяла спросить самому.

        x x x

     За находившимся на левом берегу Гором следовал Шан на правом,  приятный
маленький городок  гончаров и сыроваров, где  "Сапфир"  загрузился  большими
желтыми  кругами сыра,  и  команда  шутила, что  Богиня  вознаграждает  даже
корабельных крыс.
     С  некоторым беспокойством Уолли отправился на поиски старосты, думая о
том,  какие  гибельные последствия может навлечь  этот поступок на ничего не
подозревающую жертву.  Староста и  его заместитель уехали охотиться на уток.
Уолли это не удивило. Впервые за все время он встретил действительно знающих
свое дело - с  полдюжины  воинов  средних  рангов,  с благоговейным трепетом
обнаруживших, что к ним проявляет интерес Седьмой - но все они были женаты и
уже вышли из того  возраста, в котором ищут приключений. Он не стал пытаться
завербовать  кого-либо из них, и никто из них не знал о колдунах, или просто
не интересовался ими.
     Затем был  Амб,  на левом  берегу.  Там Брота  закупила длинные  рулоны
парусины и разные инструменты: пилы,  топоры, лопаты и ящики с гвоздями. Как
только  последний  ящик был погружен на борт, на "Сапфир" явился посетитель,
седеющий  жрец-Пятый,  семенивший  по  трапу следом за  миниатюрной  фигурой
Хонакуры.
     Уолли,  Ннанджи  и Томияно - трое, кого не  должны были видеть в  краях
колдунов, три умных обезьяны, как называл их  Уолли  -  наблюдали за ним  из
рубки.  Они не слышали, о  чем  те говорили, но видели передаваемые  деньги,
после чего жрец ушел. Вошел Хонакура, явно довольный собой.
     Он устало уселся на одном из сундуков.
     - Интересное обстоятельство,  милорд, - сказал он. - Мы здесь с миссией
милосердия! - Больше он ничего не  сказал, пока не  выпил  стакан вина  и не
поел свежего хлеба Лины.
     Уолли знал, что тот его  дразнит, и  потому придется  подождать. Старик
постоянно  его   удивлял.   Он  производил  впечатление   человека,  который
наслаждается каждой минутой своей опасной кочевой  жизни, столь непохожей на
его изнеженное прошлое. В каждом городе он  отправлялся на разведку вместе с
моряками, и  собирал  полезной  информации  больше, чем кто-либо  другой, за
исключением Катанджи - благодаря трезвому расчету и хитрости.
     Он  был  также бесценным  источником ходивших среди жрецов слухов. Хотя
правление колдунов  их отнюдь не радовало, поскольку они требовали содержать
в храмах алтари Огненного Бога и возносить Ему молитвы, но у жрецов, похоже,
не  возникало  даже  мыслей  о  неповиновении.  Колдуны   проявляли  немалое
искусство, сдерживая недовольство местного населения. С точки зрения  Уолли,
они значительно лучше умели находить контакт с людьми, чем воины.
     Наконец, Хонакура подкрепился. Корабль готовился к отплытию.
     - Ты знаешь, что госпожа  Брота купила инструменты? - спросил Хонакура.
-  Я как раз возвращался, когда увидел святейшего  мастера Моррингу, который
подошел к торговцам, и познакомился с ним.
     - И что такого интересного в этом мастере Моррингу? - терпеливо спросил
Уолли. Ннанджи и Томияно, казалось, были готовы придушить старика.
     - Он пришел купить груз инструментов и нанять корабль для их перевозки.
Храм хочет послать помощь в Ги, следующий порт на правом берегу. Я объяснил,
что мы направляемся как  раз туда, и госпожа  Брота согласилась продать свой
груз и принять их предложение.
     - Какого дьявола она это сделала? - пробормотал Томияно.
     Хонакура моргнул.
     - Думаю, она кое-что  на этом заработала, капитан.  Конечно,  святейший
Моррингу предполагал сопровождать груз и наблюдать за его распределением, но
мне удалось убедить его, что в данном случае это не требуется.
     - А зачем жрецам в Амбе понадобилось покупать инструменты и посылать их
в Ги? - задал естественный вопрос Уолли.
     -  Затем,  - торжествующе ответил жрец, - что  колдуны сообщили им, что
там случился  большой пожар!  Большая часть города уже уничтожена,  и многие
остались без крова. Храм также фрахтует корабли с продовольствием и деревом.
     - <i>Пожар</i>?
     - Да. Они говорят, что он начался сегодня утром.
     Все трое переглянулись.
     - До Ги три дня пути, - сказал Томияно.
     - Именно! - Хонакура потер руки и радостно улыбнулся Уолли.  - Еще одна
проверка способностей колдунов, милорд!
     Уолли  кивнул.   Колдуны  в   свое  время  каким-то  образом  узнали  о
разрушенном мосте в горах, но до Ги  было далеко, и к тому же он находился в
краю воинов. Колдуны,  кроме  того,  не  предложили  доставить инструменты и
дерево с помощью магии.
     - Очень интересно, старик. В самом деле интересно!

        x x x

     Хотя Брота и Томияно и были торговцами, они не были лишены  сострадания
или веры в  Богиню. Они  плыли до позднего вечера  и снимались с  якоря рано
утром, и  ветер теперь был вполне приличным. За  два дня "Сапфир"  преодолел
расстояние до Ги.
     Города были деревянными или каменными. Ги был деревянным, раскинувшимся
в дельте реки  между  двумя  пологими холмами. За много часов  до  того, как
"Сапфир" причалил, в  воздухе уже ощущался едкий  запах гари.  Когда корабль
подошел ближе, вся команда собралась на палубе, с ужасом и тревогой глядя на
открывшуюся перед ними картину разрушения.
     Долина была серой, словно гигантское поле чертополоха - окаменевший лес
труб, смертельное однообразие которого нарушалось лишь несколькими скелетами
храмов  без  крыш.  Одинокие   струйки  дыма  подымались  над  еще  тлевшими
развалинами,  но  вокруг  некоторых  голых  труб уже были  сложены крохотные
лачуги из обугленных обломков.  Ветер вздымал кл