это не является абсолютно точной характеристикой нынешнего Дер Альте? Я никогда, к несчастью своему, с ним не встречался. А вот иметь дело с вами, миссис Тибо, одно удовольствие, поверьте мне. У Эмиля Старка были серые необычайно смышленые глаза. - Спасибо, - простонала Николь, в душе больше всего желая, чтобы он поскорее ушел. Она ощущала, что он овладел всеми нитями их беседы, и это вызывало у нее досаду и беспокойство. - Видите ли, - продолжил он, - для нас, израильтян, всегда затруднительно вести какие-либо дела с немцами, поэтому я не сомневаюсь в том, что испытывал бы определенную неловкость и во взаимоотношениях с герром Кальбфлейшем. Он выдохнул густое облако сигарного дыма; запах его был ей настолько отвратителен, что она, не стесняясь премьера, сморщила свой нос, а он спокойно продолжал: - Он очень напоминает самого первого Дер Альте, герра Аденауэра, кажется так его звали, насколько мне помнятся учебные исторические фильмы, которых я насмотрелся еще мальчиком в школе. Интересно отметить, что он правил куда более длительный промежуток времени, чем продолжался весь период существования Третьего Рейха... который, как полагали, должен был просуществовать тысячу лет. - Да, - рассеянно согласилась Николь. - А ведь это вполне осуществимо, если мы скажем ему необходимую для этого помощь, прибегнув к использованию аппаратуры фон Лессинджера. Он отвел глаза в сторону. - Вы так считаете? И тем не менее, вы все еще хотите... - Я думаю, - сказал Эмиль Старк, - что если Третьему Рейху предоставить в распоряжение те виды оружия, которых ему недоставало, он мог бы протянуть еще лет пять - хотя и это представляется весьма мало вероятным. Он обречен на гибель самой своей внутренней природой: в нацистской партии совершенно отсутствовал механизм наследования Фюреру. Поэтому Германия распадется на части, превратится в скопище крохотных, злобно враждующих друг с другом государств, как это уже было до Бисмарка. Мое правительство убеждено в этом, миссис Тибо. Помните, как Гесс представлял Гитлера на одном из грандиозных партийных митингов? "Гитлер ист Дойчланд" - "Гитлер есть Германия". Он был совершенно прав. Отсюда вытекал вопрос - что будет после Гитлера? Потоп. И Гитлер прекрасно это понимал. По сути, не исключена даже возможность того, что Гитлер преднамеренно вел свою страну к поражению. Но это весьма замысловатая гипотеза, основанная на психоанализе его характера. Я лично нахожу ее слишком уж фантастично, чтобы в нее поверить. - Если доставить сюда Германа Геринга из его эпохи, - задумчиво произнесла Никель, - сюда, к нам, вы захотите сесть с ним за один стол и принять участие в переговорах? - Да, - ответил Старк. - Я даже настаиваю на этом. - Вы?... - она высокомерно взглянула на него. - Настаиваете? Старк кивнул. - Впрочем, это не удивительно, - заявила Никель. - Наверное, вы считаете духовным воплощением всемирного еврейства или какой-либо подобной мистической организации. - Я являюсь официальным представителем государства Израиль, возразил Старк, - по сути, его наивысшим должностным лицом. - Это правда, - спросила Никель, - что ваша страна намерена в самом ближайшем будущем осуществить рекогносцировочный полет на Марс? - Вовсе не рекогносцировочный полет, - возразил Старк. - Транспортную операцию, целью которой является организация там первого нашего кибуца, разумеется, в его современном виде. Марс, так сказать, весь подобен огромной пустыне Нехеб. Когда-нибудь мы на нем будем выращивать апельсины. - Удачливый народец, - бросила сквозь зубы Никель. - Пардон? - Старк приложил ладонь к уху - он не расслышал ее слов. - Вам везет. У вас есть сила воображения. А чем мы располагаем у себя в США?... - овна призадумалась. - Это нормы. Стандарты. Нам свойственен очень приземленный образ мышления. Черт бы вас побрал, Старк - вы совсем меня расстроили, даже не знаю, почему. - Вам следовало бы посетить Израиль, - предложил Старк. - Вам там будет очень интересно. Например... - Например, я могла бы там перейти в иудейскую веру, - усмехнулась Никель. - И принять имя Ребенка. Послушайте-ка, Старк, что-то я совсем заговорилась с вами. Мне очень не нравится вся эта затея, изложенная в докладе Вольфа, - как я полагаю, такое широкомасштабное вмешательство в прошлое слишком рискованно, даже если это и может привести к спасению шести миллионов жизней ни в чем неповинных людей. Вспомните-ка, что случилось, когда мы делали попытки послать специального убийцу в прошлое, чтобы он уничтожил Адольфа Гитлера в самом начале его политической карьеры: кто-то или что-то мешало нам всякий раз, когда мы пытались это сделать, а попыток таких мы предприняли целых семь! Я знаю - в этом я даже уверена - что нам препятствовали агенты из будущего, из той эпохи, что последует за нашей. Если кто-то один способен порезвиться, используя систему фон Лессинджера, то на это способны и двое. Бомба в пивном зале, бомба в агитсамолете... - Не такая попытка, - сказал Старк, - будет с восторгом встречена неонацистскими элементами. Они будут рады оказывать вам всяческое содействие. - И этим вы хотите поднять мое настроение? - с горечью в голосе произнесла Никель. - Вы должны были бы лучше других понять, насколько это дурное предзнаменование. Какое-то время Старк ничего не говорил. Он только курил свою филиппинскую сигару ручной работы и угрюмо посматривал на собеседницу. - Мне, пожалуй, сейчас самое время откланяться, миссис Тибо, - наконец сказал он. - Возможно, вы правы. Мне бы хотелось поразмыслить над этим, а также посовещаться с другими членами моего кабинета. Мы еще с вами встретимся сегодня вечером на концерте в Белом Доме. Там будут исполняться Бах или Гендель? Я очень люблю обоих этих композиторов. - Сегодня у нас будет программа специально для израильского премьера, - сообщила Никель. - Мендельсон, Малер, Блох, Копленд. Ну как? Она улыбнулась, и Старк улыбнулся ей в ответ. - У вас есть лишний экземпляр доклада генерала Вольфа, который я мог бы взять с собой? - Нет. - Она отрицательно покачала головой. - Это "Гехаймнис" - совершенно секретно. Старк поднял бровь. Улыбка сошла с его лица. - Даже Кальбфлейшу не видать его, - подчеркнула Никель. А ведь в ее намерения не входило выпячивать свое положение, и Эмиль Старк, без сомнения, догадывался об этом. Профессиональная проницательность была одним из его неотъемлемых качеств. Николь прошла к своему письменному столу и расположилась за ним. Ожидая, пока он уйдет, она стала просматривать папку с различными краткими сообщениями, которые подготовила для нее секретарша Леонора. Среди ничего особенно интересного не было, внимание Никель привлекло только одна информация. В ней говорилось, что разведчице талантов для Белого Дома Джанет Раймер так и не удалось уговорить великого, но патологически неуравновешенного пианиста-телекинетика Ричарда Конгросяна принять участие в сегодняшнем концерте, так как он внезапно покинул свою летнюю резиденцию в Дженнере и добровольно отправился в один из санаториев для прохождения курса электрошоковой терапии. И об этом никто не должен был знать. Конгросян был известен не только своей мастерской интерпретацией Брамса и Шопена, но и своеобразным, быстрым и очень сильным умом. Пропади все пропадом, с горечью отметила про себя Никель. Что ж, это полностью перечеркивает все, что намечалось на сегодняшний вечер; я вполне могу заваливаться в постель сразу же после обеда. С любопытством взирая на нее, Эмиль Старк продолжал попыхивать сигарой. - Вам имя "Ричард Конгросян" что-нибудь говорит? - требовательным тоном, глядя на него в упор, спросила Никель. - Безусловно. Это некий романтичный композитор... - Он снова болен. Душевно. Уже, наверное, в сотый раз. Или вам ничего об этом неизвестно? Неужели до ваших ушей не дошли слухи об этом? Она в ярости отшвырнула от себя подшивку сообщений, и та соскользнула на пол. Временами мне очень хочется, чтобы он в конце концов покончил с жизнью самоубийства или умер от проведения толстой кишки или еще от чего-нибудь, чем он в действительности заболел, хоть на этой неделе. - Конгросян - великий артист, - кивнул Старк. - Я понимаю вашу озабоченность. Да еще в такое смутное время, когда по улицам маршируют сыны Иова и, похоже, готова воспрянуть и выплеснуться наружу вся пошлость и бездарность. - Этим тварям, - спокойно произнесла Никель, недолго осталось буянить. Поэтому лучше беспокоиться о чем-нибудь ином. - Вы уверены в том, что владеете положением? И держите его под своим жестким контролем? Старк позволил себе изобразить на лице сдержанную, совсем небольшую гримасу. - Бертольд Гольц - самый настоящий исп. Ходячий анекдот. Клоун. - Как, вполне возможно, и Геринг? Никель ничего не ответила - только вспыхнули ее глаза. Старк успел увидеть эту неожиданную и кратковременную искру сомнения. Он снова скорчил гримасу, на этот раз совершенно непроизвольно, не сумев скрыть глубокого беспокойства, охватившего его. Никель вздрогнула при виде этой гримасы. 5 В небольшом домике, расположенном позади "Пристанища марсолетов N_3", Эл Миллер сидел, положив ноги на стол и, не выпуская из зубов сигары "Уппманн", наблюдал за прохожими на тротуаре, центральной части городка Рино в штате Невада. Позади ярко раскрашенных марсолетов с развевающимися вымпелами и флажками ему была видна как бы чего ожидающая, расплывчатая тень, притаившаяся под огромной вывеской с надписью "Луни Люк". И не только он видел эту тень. По тротуару шли мужчина и женщина с маленьким мальчиком, вприпрыжку бежавшими чуть впереди их. Вдруг мальчишка громко ойкнул, высоко подпрыгнул и возбужденно замахал руками. - Эй, пап, смотри! Ты знаешь, что это такое? Гляди, это папоола. - Ей-богу! - улыбнувшись, произнес мужчина. - Это действительно она! Смотри, Мартин, это одно из тех самых марсианских существ, сейчас оно прячется под вывеской. Что ты скажешь на то, если мы подойдем к нему поближе и поболтаем с ним? Он двинулся в направлении вывески, мальчик не отставал от него. Женщина, однако, продолжала идти по тротуару. - Идем с нами, мам! - позвал ее мальчик. Оставаясь в конторе, Эл Миллер слегка притронулся к органам управления я у себя под рубашкой. Папоола выползла из-под вывески "Луни Люк" и Эл заставил ее проковылять на шести коротеньких ножках в сторону тротуара. Нелепая ее круглая шляпа соскользнула набекрень, накрыв одну из антенн, глаза ее, как только приняли изображение женщины, то сходились, то расходились в разные стороны. Совладав наконец с глазами, папоола устало потащилась вслед за женщиной к восторгу мальчика и его отца. - Смотри, пап, она идет за мамой! Эй, мам, обернись и увидишь ее! Женщина бросила взгляд назад, увидела напоминающий большое плоское блюдо организм с оранжевым, как у жука, туловищем и рассмеялась. Ну кто же не любит папоолу, отметил про себя Эл. Полюбуйся этой смешной марсианской папоолой. Поговори с ней, папоола, скажи "Здравствуй" симпатичной даме, которая смеется над тобою. Мысли папоолы, направленные в адрес женщины, достигли и Эла. Папоола здоровалась с нею; заверяла, что ей приятно с нею встретиться, льстиво ублажала ее до тех пор, пока женщина не развернулась лицом к ней, присоединившись к своему сыну и мужу, так что теперь все трое стояли вместе, воспринимая мысленные импульсы, исходившие от марсианского существа, которое прибыло сюда, на Землю, не имея каких-либо враждебных намерений - такие мысли оно внушало - и которое даже неспособно было причинить какие-либо неприятности кому бы то ни было из людей. Папоола любила их, всю эту дружную семью, любила то что так же, как они любили ее; именно об этом как раз сейчас она и говорила им мысленно - она несла им нежность, тепло дружелюбия, к которым она была столь привычна на своей родной планете. Каким все-таки замечательным местом должен быть Марс, - так думали мужчина и женщина, убеждаясь в этом все сильнее, по мере того, как папоола источала свое дружеское отношение, свои воспоминания о родной планете. Черт возьми, да ведь общество на Марсе на такое отчужденное, не такое шизоидное, как земное, никто там ни за кем не шпионит, не надо проходить бесконечные релпол-проверки, не надо сообщать об их результатах домовым комитетам безопасности. Подумайте об этом, говорила им папоола, пока они стояли на тротуаре как вкопанные, не в состоянии сдвинуться с места. Вы сами себе хозяева, там, на Марсе, свободно обрабатываете свою землю, исповедуете свою собственную веру, становитесь на самом деле самими собою! Взгляните-ка на себя со стороны: вы боитесь даже постоять здесь и послушать. Боитесь... Мужчина, явно теперь нервничая, обратился к своей жене: - Нам лучше бы... уйти отсюда. - О нет, - взмолился мальчуган. - Скажи, разве это не здорово? Разве так уж часто удается поговорить с папоолой? Она, должно быть, здесь же и живет. Мальчик показал в сторону стоянки, и Эл почувствовал на себе проницательный взгляд мужчины. - Разумеется, - сказал мужчина. - Их сюда привозят, чтобы легче было продавать полуразвалившиеся марсолеты. Вот сейчас она как раз нас и обрабатывает, размягчая нас, завлекая нас на Марс. Прежнее очарование как рукой сняло с его лица. - Тут неподалеку сидит, спрятавшись в укромном месте, человек и управляет папоолой, - пояснил он мальчику. Однако, - продолжала источать свои мысли папоола, - то что я говорю вам - истинная правда. Даже если это вам кажется всего лишь рекламой дрянного товара. Вы можете отправиться туда, на Марс, сами и убедиться в этом. Вы и ваша семья сможете увидеть все это собственными глазами - если наберетесь смелости, чтобы освободиться. Вы в состоянии это сделать? Разве вы не настоящий мужчина? Купите марсолет у Луни Люка; купите, пока у вас еще есть такая возможность, ведь вы же понимаете, что в один прекрасный день, может быть, уже не в столь уж отдаленный, НП вознамерится поломать это. И тогда уже больше не будет стоянок подержанных марсолетов. И затянется последняя щель в стене тоталитарного общества, через которую пока что кое-кто - те немногие, у кого хватает духу, - в состоянии высвободиться. Возясь с органами управления у себя на поясе, Эл покрутил усилитель. Сила воздействия психики папоолы увеличилась, приковывая к себе внимание мужчины, все больше овладевая его волей. Вы обязаны купить марсолет, - еще пуще настаивала папоола. Уплата в рассрочку, сервисное обслуживание, широкий выбор моделей. Самое время записываться, к чему мешкать дальше. Мужчина сделал шаг в сторону стоянки. Поторопитесь, - внушала ему папоола. Сейчас уже в любую секунду власти могут прикрыть стоянку, и больше такая возможность вам уже никогда не предоставится. - Это... вот как она работает, - с трудом вымолвил мужчина. - Животное заманивает людей. Гипноз. Нам нужно как можно скорее уходить отсюда. Но он так и не ушел - было уже слишком поздно; он собрался приобрести марсолет, и Эл, продолжая оставаться в конторе со своим пультом управления, уже подтягивал постепенно к себе клюнувшую на приманку добычу. Затем лениво поднялся. Пора выходить наружу и закругляться со сделкой. Отключив связь с папоолой, он открыл дверь конторы и вышел на территорию стоянки. И вдруг увидел некогда хорошо ему знакомую фигуру, пробиравшуюся к нему между марсолетами. Это был его давнишний приятель Ян Дункан, он не встречался с ним вот уже много лет. Что ему здесь надо? И в такое время? - Эл, - сказал Ян Дункан. - Дай поговорить с тобою несколько секунд. Ты ведь сейчас не очень-то занят, верно? Потный и бледный, он подошел поближе, вид у него был какой-то испуганный. Он сильно опустился с тех пор, когда Эл видел его в последний раз. - Слушаю, - сердито произнес Эл. Женатая пара и их мальчик стряхнули с себя наваждение и теперь быстро уходили по тротуару. - Я... в... совсем не хотел тебя беспокоить, - промямлил Ян. - Не стоит так сокрушаться, - вздохнул Эл, с болью в душе наблюдая за тем, как срываются с крючка три предполагаемые клиента. - Так какие там у тебя неприятности? Выглядишь ты неважнецки. Ты болен? Заходи ко мне в контору. Он провел его внутрь и прикрыл за собой дверь. - Я случайно наткнулся на свой кувшин, - начал Ян. - Помнишь, как мы пытались выступить в Белом Доме? Эл, нам нужно попробовать еще раз. Клянусь, как перед Господом-Богом, я больше не в силах так жить дальше. Я не в состоянии смириться с той первой неудачей, ведь мы были единодушны в том, что это самое важное в нашей жизни. Тяжело отдуваясь, он все это время трясущимися руками вытирал носовым платком пот со лба. - Сейчас у меня даже нет больше моего кувшина, - в задумчивости произнес Эл. - Ну и что с того - каждый из нас мог бы записать свою партию отдельно, а затем синтезировать обе на одной и той же пленке и предложить то, что получится, прослушать в Белом Доме. Я себя чувствую, как загнанный в угол зверь. Не знаю, смогу ли я дальше так жить. Мне непременно нужно снова начать играть. Если б мы начали прямо сегодня репетировать "Вариации Гольдберга", то через два месяца мы... - Ты живешь все там же? - перебил его Эл. - В той огромной домине "Авраам Линкольн"? Ян кивнул. - И работаешь все в том же баварском картеле? Контролером качества продукции? Он никак не мог взять в толк, с чего бы это так расстраиваться Яну Дункану. - На самый худой конец ты всегда можешь эмигрировать. О дуэте на кувшинах не может быть и речи. Я не играл в течение многих лет, фактически с тех пор, как мы с тобою расстались. Подожди минутку. Он повернул несколько рукояток на пульте, с которого он управлял папоолой; замершее неподвижно у самого тротуара существо отозвалось на его команду и начало медленно возвращаться на свою исходную позицию под вывеской. Глядя на папоолу, Ян спросил удивленно: - А я-то думал, что все они вымерли. - Так оно и есть, - сказал Эл. - Но ведь эта вот передвигается и... - Это подделка, - сказал Эл. - Симулакрон, такой же, как и то, что используются при колонизации. Я управляю ею. Он показал своему бывшему дружку пульт управления. - Она завлекает сюда прохожих с тротуара. Наверное, у Люка была настоящая, которая послужила моделью для вот этих. Никто ничего об этом не знает со всей определенностью, и закон не может притянуть Люка к ответственности. НП не в состоянии заставить его проболтаться о настоящей, если таковая и была у него на самом деле. Эл сел и закурил трубку. - Ты, очевидно, провалился на очередной релпол-проверке, - сказал он Яну. - Бросай свою квартиру и получи назад свой первоначальный взнос. Тащи мне деньги, а я уж позабочусь о том, чтобы тебе достался самый лучший марсолет, который доставит тебя на Марс. Ну, что ты на это скажешь? - Я уже пробовал было провалить тест, но меня не отпускают, - пожаловался Ян. Они фальсифицируют результат. Они не хотят, чтобы я съехал. Они меня ни за что не отпустят. - Кто это "они"? - Сосед по квартире в "Аврааме Линкольне". Эдгар Стоун, так его, кажется, зовут. Он это делает умышленно. Я обратил внимание на выражение его лица. Может быть, он вообразил, что делает мне одолжение... Не знаю. Он осмотрелся по сторонам. - А у тебя здесь очень миленькая, хотя маленькая, берлога. Ты в ней и спишь, верно? А когда нужно менять место стоянки, ты движешься вместе с нею? - Да, - сказал Эл. - Мы всегда готовы сняться с места и тронуться в путь. НП почти уже накрыла его несколько раз, несмотря на то, что стоянка была способна развить орбитальную скорость всего за шесть минут. Папоола обнаруживала приближение фараонов, но недостаточно быстро, чтобы можно было улизнуть со всеми удобствами; как правило, бегство бывало поспешным и неорганизованным, приходилось даже бросать значительную часть запчастей к марсолетам. - Ты едва ли более, чем на один прыжок опережаешь их, - задумчиво произнес Ян. - И все же это тебя совсем не волнует. У тебя счастливый характер. - Если меня арестуют, - сказал Эл, - Люк возьмет меня на поруки. Действительно, с чего это ему особенно беспокоиться? Его работодатель был человеком влиятельным; клан Тибо ограничил свои нападки на него глубокомысленными статьями в популярных журналах, в которых обыгрывались вульгарность Люка и низкое качество его марсолетов. - Завидую тебе, - сказал Ян. - Твоему самообладанию. Твоему хладнокровию. - В вашем здании есть капеллан? Попробуй поговорить с ним. - Какой от этого прок? - с горечью спросил Ян. - Как раз сейчас это Патрик Дейль, а в этой роли не лучше меня. А Дек Тишман, наш предводитель, тот еще хуже - сплошной комок нервов. Фактически весь наш дом на грани нервного срыва - так все почему-то взволнованы. Возможно, это каким-то образом связано с теми неприятностями, что испытывала Никель. Подняв на него удивленный взор, Эл увидел, что Ян в самом деле говорит это совершенно серьезно. Белый Дом и все, что с ним связано, слишком много для него значат; он все еще доминирует в его жизни, как это было и много лет тому назад, когда они были друзьями, проходя службу в армии. - Ради тебя, - тихо произнес Эл, - я достану свой кувшин и попрактикуюсь. Попробуем предпринять еще одну попытку. Ян Дункан, потеряв дар речи, уставился на него, открыв от удивления рот. - Я это серьезно - добавил Эл. - Благослови тебя Господь, - с благодарностью прошептал Ян. Эл Миллер угрюмо потянулся к трубке. Перед Чиком Страйкроком вырос в своих истинных, довольно жалких размерах небольшой заводик, на котором он работал. Он представлял из себя похожее на коробку от шляпы строение светло-зеленого цвета, достаточно современное внешне, хотя стандарты, которым оно должно было соответствовать, выбирались самые скромные, "Фрауэнциммер и компаньоны". Вскоре он будет у себя в кабинете за работой, перед которой нервно повозится со шторами на окнах, пытаясь притушить яркий утренний свет. А также не преминет пококетничать с мисс Гретой Трюп, далеко уже не молодой секретаршей, обслуживавшей как его, так и Маури. Великое время, отметил про себя Чик. Только вот, возможно, со вчерашнего дня фирма приобрела статус несостоятельного должника; это его совсем не удивит - да, по всей вероятности, не очень-то и опечалит. Хотя, разумеется, Маури будет стыдиться этого, а Маури ему нравился, несмотря на их ставшие уже постоянными стычки. Ведь в общем-то, небольшая фирма очень напоминает небольшую семью. Каждый трется локтем о локоть другого, каждый по-своему и на самых различных психологических уровнях. Отношения в таких фирмах в гораздо большей степени интимны, чем обезличенные отношения, которые существуют между работодателями и служащими в крупных монополизированных предприятиях. Честно говоря, он предпочитал именно такую близость. Ему виделось нечто ужасное в обезличенных и в высшей степени регламентированных бюрократических взаимоотношениях, практиковавшихся в коридорах могущественных, причастных к высшим государственным тайнам корпораций. На стоянке он припарковался вручную рядом со старомодной машиной Маури, выбрался из кабины и, засунув руки в карманы, направился к знакомому главному входу. Атмосфера внутри его небольшого, загроможденного всяким хламом кабинета - с грудами почты, на которую никогда не отвечали и даже не вскрывали, чашками для кофе, разбросанными повсюду различными справочниками и скомканными счетами, прикрепленными кнопками к стенке перекидными календарями с неизменно красующимися на них девушками - была какой-то затхлой, как будто кабинет никогда не проветривался и в него не допускалось проникновение солнечных лучей. А в дальнем конце его, занимая большую часть свободного пространства, располагались четверо безмолвных симулакронов - группа, состоящая из взрослого мужчины, его подруги жизни и двоих детей. Это как раз и был главный пункт в каталоге фирмы - "Семья, живущая по соседству с вами". Симулакрон - мужчина поднялся и вежливо поздоровался с Чиком: - Доброе утро, мистер Страйкрок. - Маури уже здесь? - В каком-то смысле - да, - ответил симулакрон. Он сейчас на улице пьет свой утренний кофе с пончиком. - Вот и прекрасно, - сказал Чик, раздеваясь. - Так что, ребята, готовы к отправлению на Марс? - спросил он у симулакронов, вешая пальто. - Да, мистер Страйкрок, - ответила взрослая женщина, утвердительно кивнув головой. - И сейчас этому рады. Вы можете положиться на нас. Она любезно, будто благожелательно расположенная к нему соседка, улыбнулась ему. - Ведь это такое облегчение - покинуть Землю с ее репрессивным законодательством. Мы слушали по УКВ репортажи, связанные с проведение в жизнь Акта Макферсона. - Мы расцениваем его как просто ужасный - сказал мужчина. - Мне остается только согласиться с вами, - сказал Чик. - Только что здесь поделаешь? Он обвел взглядом стол в поисках свежей почты - она, как всегда, затерялась где-то среди хлама. - Всегда можно эмигрировать, - подчеркнул симулакрон - мужчина. - Гм, - рассеянно произнес Чик. Неожиданно он обнаружил целую груду совсем недавних на вид счетов от поставщиков комплектующих; испытывая уныние и даже ужас, он начал разбирать их и приводить в порядок. Видел ли это Маури? Весьма вероятно. Глянул на них, затем сразу же отодвинул подальше с глаз. Фирма "Фрауэнциммер и компаньоны" функционировала куда эффективнее, когда ей не напоминали о подобных мелочах жизни. Подобно регрессирующему невротику, ей постоянно приходилось прятать кое-какие аспекты реальности от собственного восприятия, чтобы дать себе возможность нормально работать. Такой подход вряд ли был идеальным, но какою могла быть альтернатива? Стать реалистом означало сдаться, погибнуть. Иллюзия или ребяческое отношение к жизненным реалиям были существенны для выживания крошечных фирм или, по крайней мере, так это всегда казалось ему и Маури. В любом случае, они оба разделяли подобное мнение. Их симулакроны - взрослые особы - не одобряли этого; их холодная, чисто логическая оценка действительности резко контрастировала с отношением к жизни их изготовителей, и Чик всегда ощущал некоторое смущение перед симулакронами, будто был не совсем одет; он понимал, что ему следовало бы быть для них лучшим примером. - Если вы купите марсолет и эмигрируете на Марс, - произнес взрослый мужчина, - мы могли бы оказаться семьей, живущей по соседству с вами. - Мне не понадобится никакая семья по соседству со мной, - сказал Чик, - если я на самом деле эмигрирую на Марс. Я туда отправился бы, чтобы быть подальше от людей. - Мы бы стали очень хорошей семьей, живущей по соседству с вами, - сказала женщина. - Послушайте, - сказал Чик. - Вам не положено читать мне лекции о своих достоинствах. Мне о вас известно гораздо больше, чем вам самим. Их самонадеянность, их чистосердечная искренность не только забавляла, но также и раздражала его. Как семья по соседству, эта группа симов скорее надоедала бы, чем скрашивала одиночество, отметил он про себя. И все же, это было как раз то, чего так хотели эмигранты, фактически даже те, в чем они особенно нуждались на необжитых просторах колонии. Он мог бы ли понимать это - ведь в конце-то концов понимать это и составляло основную цель деятельности фирмы "Фрауэнциммер и компаньоны". Эмигрируя, человек теперь получал возможность приобрести соседей, купить хоть и поддельное, но близкое общение с кем-то еще живым, звуки и движения, характерные для человеческой деятельности или, пол крайней мере, их механический заменитель - для того, чтобы поднять свой моральный дух в новом окружении, среди незнакомых ранее раздражителей и, возможно - Боже, упаси от этого - при отсутствии таких раздражителей. И вдобавок к этому имеющему первостепенное значение преимуществу чисто психологического свойства, была здесь еще и определенная практическая выгода. Группа симулакронов, составлявшая семью, живущую по соседству, вспахивала участок земли, возделывала ее, производила ирригационные работы, делала почву плодородной, высокопродуктивной. А урожай с нее доставался поселенцу-человеку, поскольку группа, составлявшая семью по соседству, если уж следовать букве закона, занимала часть его собственной территории. Семья, живущая по соседству фактически соседями не была - она была частью обстановки, окружавшей владельца симов. Общение с ними по сути своей было непрерывным диалогом с самим собой; семья, живущая по соседству, если она функционировала надлежащим образом, улавливала самые сокровенные надежды и чаянья поселенца и подробно излагала ему их в ответ на его вопросы в членораздельной форме. С терапевтической точки зрения это было весьма полезной затеей, хотя с культурной точки зрения и несколько бесплодной. - Сейчас сюда войдет мистер Фрауэнциммер, - с уважением произнес мужчина. Подняв глаза, Чик увидел, как медленно отворилась входная дверь. На пороге появился, осторожно держа в руках чашку кофе и пончик, Маури. - Послушай, приятель, - произнес Маури хрипло. Это был маленький, кругленький мужичонка, очень напоминавший отражение в кривом зеркале. Ноги у него были какие-то совсем маленькие, можно было только удивляться тому, как им удается поддерживать его тело; передвигаясь, он раскачивался из стороны в сторону. - Извини меня, но, как мне кажется, подошло наконец самое время тебя уволить. Чик в недоумении воззрился на него. - Больше я уже не в состоянии терпеть, - сказал Маури. Крепко держа ручку своей чашки с кофе огрубевшими, почерневшими от работы с металлом пальцами, он искал взглядом, куда бы поставить ее среди бумаг и справочников, которыми была завалена вся поверхность письменного стола. - Я, кажется, - в сердцах произнес Чик, однако даже ему самому голос его показался слабым, неуверенным. - Ты знал, что рано или поздно, но все равно когда-нибудь произойдет. - Голос Маури теперь напоминал ворчливое брюзжание. - Мы оба знали это. Что мне еще остается делать? Нам вот уже которую неделю никак не удается выполнить важный заказ. Взгляни-ка на эту группу. Семья, живущая по соседству, которая здесь околачивается, - околачивается и только, как это еще иначе назвать? Нам следовало давным-давно сбыть ее с рук, а мы все тянем резину. Вытащив огромный носовой платок из ирландского полотна, он стал вытирать им пот со лба. - Извини, Чик. Теперь он с тревогой смотрел на своего служащего. Симулакрон-мужчина так прокомментировал услышанное: - Это в самом деле внушающее беспокойство заявление. - У меня точно такое же ощущение, - поддержала его жена. Глянув свирепо в их сторону, Маури зашипел, прямо-таки брызжа слюной: - Цыц! Ну-ка полегче. Не суйте нос не в свои дела. Кто там просил вас высказывать, якобы, свое, а на самом деле, запрограммированное другими мнение? - Оставь их в покое, - буркнул Чик. Он был ошарашен словами Маури. В эмоциональном плане он был застигнут совершенно врасплох, несмотря на то, что умом давно уже предвидел такой поворот событий. - Если мистер Страйкрок уйдет, - произнес мужского пола симулакрон, - мы уйдем вместе с ним. Криво улыбнувшись, Маури рявкнул на симулакронов: - О, черт бы вас всех побрал, вам что, не понятно, что вы не более, чем промышленная продукция?! Ну-ка, сидите тихо, пока мы сами не выясним свои отношения. У нас и без вас хлопот по горло. Сев за стол, он развернул утренний выпуск "Хроники". - Весь мир катится в тартарары. Это не о нас, Чик, только не о "Фрауэнциммере и компаньонах". Послушай-ка, вот о чем говорится в сегодняшней газете: "Тело Орли Шерта, рабочего-ремонтника, было обнаружено сегодня на дне бака глубиной в шесть футов с медленно затвердевающим шоколадом на кондитерской фабрике в Сент-Луисе". Он поднял голову. - Обрати внимание на этот "медленно затвердевающий шоколад" - вот оно! Вот оно, как мы живем! Я продолжаю: "Шерт, пятидесяти трех лет, вчера не вернулся с работы домой и...". - Будет, - перебив его Чик. - Я понимаю, что вы пытаетесь мне втолковать. Таково уж наше время. - Верно. Обстановка такова, что никто сам по себе ничего не в состоянии изменить. Именно такие условия жизни, сам понимаешь, склоняют к фатализму. К тому, чтобы смириться со всем, что тебя окружает. Вот я почти и смирился с тем, что стану свидетелем того, как "Фрауэнциммер и компаньоны" закроется навсегда. И, не стану скрывать, очень скоро. Он уныло глянул в сторону группы симулакронов, изображавших семью, живущую по соседству. - Ума не приложу, для чего, собственно, мы соорудили этих ребят. Нам следовало бы лучше слепить как попало шайку уличных карманников или шлюх достаточно высокого пошиба, чтобы вызвать интерес у буржуазии. Послушай, Чик, вот как заканчивается эта жуткая заметка в "Хронике". Вы, симулакроны, тоже послушайте. Это даст вам представление о том, в каком мире вы порождены. "Зять, Антонио Коста, поехал на кондитерскую фабрику и обнаружил его, погруженного на три фута в шоколад, как сообщили нам в полиции Сент-Луиса". Маури со злостью отшвырнул газету. - Я вот что имею в виду. Слишком все это чертовски страшно. Такое надолго выбивает из колеи. И самое худшее заключается в том, что это настолько страшно, что почти нелепо. На какое-то время наступила тишина, которую в конце концов нарушил симулакрон мужского пола, несомненно, откликнувшись на что-то, недосказанное Маури, но что тот подразумевал. - Сейчас определение совершенно неподходящее время для строгого соблюдения такого законопроекта, как Акт Макферсона. Нам нужна психиатрическая помощь независимо от рода источника, из которого мы ее можем получить. - "Психиатрическая помощь", - насмешливо передразнил его Маури. - Ну что ж, тут вы попали в самую точку, мистер Джесс, или мистер Смит, или как вас там мы назвали. Мистер дорогой сосед. Это спасло бы "Фрауэнциммер и компаньонов" - верно? Небольшой психоанализ по двести долларов за час в течение десяти лет ежедневно... Разве не столько времени обычно требуется для лечения? Он в отвращении отвернулся от симулакронов и откусил кусочек пончика. - Вы мне дадите рекомендательное письмо? - через некоторое время спросил у него Чик. - Разумеется, - ответил Маури. Мне, возможно, придется поступать на работу к "Карпу и сыновьям", подумал Чик. Брат его Винс, тамошний служащий со статусом прита, мог бы оказать ему содействие в поступлении туда. Это было бы лучше, чем ничего, уж лучше это, чем пополнить ряды жалких безработных, самого низшего слоя социального класса испов - ведь это самые что ни есть бродяги, настолько уже нищие, что даже не в состоянии эмигрировать. Наверное, такое время наконец-то наступило. Ему следует открыто в этом признаться. Раз и навсегда выбросить из головы всякие незрелые честолюбивые замыслы, осуществлению которых он посвятил столько лет своей жизни. Но вот как быть с Жюли? Что с нею делать? Жена его брата безнадежно спутала все его карты. Взять, например, хотя бы такой вопрос - в какой мере он несет теперь финансовую ответственность за нее? Ему непременно нужно обсудить все самым обстоятельным образом с Винсом, встретиться с ним лицом к лицу. Во что бы то ни стало. Независимо от того, найдется ли дня него место в фирме "Карп унд Зоннен Верке" или нет. Было бы весьма неловко, если выражаться помягче, подступаться к Винсу в сложившихся обстоятельствах; в очень уж неудачное для него время началась это его связь с Жюли. - Послушайте, Маури, - произнес Чик. - Вы не имеете никакого права отделываться от меня. У меня большие неприятности, я уже намекал вам об этом, когда говорил с вами по видеофону. У меня теперь девушка, которая... - Ладно. - Простите? Маури Фрауэнциммер тяжело вздохнул. - Я сказал "ладно". Попридержу тебя еще немного. Чтобы ускорить банкротство "Фрауэнциммера и компаньонов". Вот так. Он пожал плечами. - Се ля ви. Такова жизнь. Один из представителей младшего поколения симулакронов обратился к взрослому мужчине: - Обрати внимание, папа, какой это добрый человек. Верно, папа? - Да, Томми, очень добрый, - кивнув, ответил взрослый мужчина. - Определенно добрый. Он погладил мальчика по плечу. Все члены семьи заулыбались. - Я придержу тебя до следующей среды, - решил Маури. - Это самое большее, что я в состоянии для тебя сделать, но, может быть, это хоть и немного, но поможет. Я не могу предсказывать будущее. Даже несмотря на то, что в какой-то мере обладаю даром предвидения, как я всегда об этом говорил. Я имею в виду, что мне свойственны определенные предчувствия в отношении того, что ждет меня в будущем. Но вот в данном конкретном случае - тут для меня все совершенно неясно. Слишком все запутано - во всяком случае, в том, что касается меня. - Спасибо, Маури, - сказал Чик. Что-то буркнув себе под нос, Маури Фрауэнциммер снова уткнулся в утреннюю газету. - Может быть, к следующему воскресенью ситуация прояснится, - сказал Чик. - Случится что-нибудь такое, чего мы не ожидаем. Может быть как заведующему по сбыту мне удастся заполучить жирный заказ, подумал он. - Все может быть, - не стал разубеждать его Маури. Однако голос его звучал не очень-то уверенно. - Я на самом деле намерен попытаться все изменить к лучшему. - Конечно же, - согласился Маури, - ты будешь стараться, Чик, что еще тебе остается... Эти последние слова он произнес очень тихо, совсем уже отрешившись от происходящего в кабинете. 6 Для Ричарда Конгросяна Акт Макферсона стал подлинным бедствием, ибо в одно мгновение лишил его самой надежной опоры существования - помощи со стороны д-ра Эгона Саперба. Теперь он был брошен на произвол судьбы перед лицом длящейся практически всю его жизнь болезни, которая как раз сейчас особенно сильно давала о себе знать, подчинив себе его всего без остатка. Именно поэтому он покинул Дженнер и добровольно лег в нейропсихологическую клинику "Франклин Эймс" в Сан-Франциске - место давным-давно для него знакомое. В течение последнего десятилетия он много раз здесь лечился. А вот на этот раз может случиться и так, что он уже не в состоянии будет ее покинуть. Болезнь его стала особенно быстро прогрессировать. Он был, он это точно знал, ананкастиком-человеком, для которого все действия и поступки являются вынужденными, - для него уже не существовало совершенно ничего, что он не делал бы, повинуясь каким-либо внутренним порывам своей души. И, что еще больше усложняло его положение, он совсем запутался под гнетом непрерывного воздействия со стороны многочисленных рекламок Теодоруса Нитца, так и льнувших к нему со всех сторон. Даже сейчас при нем была одна из таких рекламок; он носил ее у себя в кармане. Вот и теперь, вытащив рекламку из кармана, Конгросян снова включил звук и со страхом слушал, как она с нескрываемой злостью скрежетала: "...это может вызвать отвращение у окружающих в самый неподходящий момент, в любое время суток". И тут же перед его мысленным взором стала разворачиваться в цветах и объеме такая картина: приличный с виду черноволосый мужчина наклоняется к полногрудой блондинке, чтобы поцеловать ее. На лице девушки выражение покорности и восторга вдруг мгновенно исчезает, и его сменяет ничем не прикрытое отвращение. А рекламка при этом визжит пронзительно: "Вот видите? Ему так и не удалось полностью избавиться от неприятного запаха, что исходит от его тела!". Это я, отметил про себя Конгросян. Это у меня такой мерзкий запах; я приобрел его, благодаря этой дрянной рекламке, этот ужасный телесный дух, исходящий теперь от меня; этим запахом заразила меня рекламка, и нет теперь никакой возможности избавиться от него. Он вот уже в течение скольких недель какие только не пробует полоскания и омовения, но все совершенно бесполезно. В этом-то и заключались все беды, вызываемые мерзкими запахами. Раз пристав, они остаются навечно, да еще и становятся все сильнее и сильнее. В данный момент он ни за что не отважился бы приблизиться к какому-либо другому человеческому существу; ему приходилось держаться на расстоянии не менее, чем три метра, чтобы другие не могли догадаться об этом запахе. Ему навсегда заказаны полногрудые блондинки. И в то же время он прекрасно понимал, что этот запах был внушенной ему извне иллюзией, что на самом деле его все не существовало, что это всего-навсего навязчивая идея. Тем не менее, само по себе сознание этого факта не помогало ему. Он все еще никак не мог заставить себя близко подойти к любому другому человеческому существу - к любому человеку, кем бы он там ни был, полногрудой блондинкой или нет. И вот как раз сейчас его разыскивает Джанет Раймер, главная разведчица талантов из Белого дома. Если она его найдет, даже здесь, в его тайном убежище у Франклина Эймса, она будет настаивать на том, чтобы встретиться и переговорить с ним, в результате чего, хочет он того или нет, она обязательно окажется в непосредственной к нему близости, - и тогда мир, во всяком случае для него, просто рухнет. Ему нравилась Джанет, эта средних лет обаятельная женщина, обладавшая искрометным чувством юмора. Неужели он сможет перенести спокойно то, что Джанет обнаружит мерзкий запах, исходящий от его тела, что прилепила к нему рекламка? Такая ситуация была в корне немыслимой, и поэтому Конгросян забился в самый угол комнаты и сидел там за столом, сжимая и разжимая кулаки, мучительно пытаясь придумать, что же все-таки предпринять. Может быть, стоило бы позвонить ей по видеофону. Но запах - он в этом нисколько не сомневался - может распространяться и по телефонным проводам, так что все равно она его обнаружит, это также никуда не годное решение. Может быть, дать телеграмму? Нет, запах от него перейдет к телеграмме тоже и, следовательно, все равно достигнет Джанет. Фактически, со временем этот его мерзкий запах может заразить весь мир. Такое, по крайней мере теоретически, было вполне возможно. Но ведь хоть какой-нибудь контакт все-таки должен у него быть с другими людьми, - например, очень скоро ему захочется позвонить своему сыну, Плавту Конгросяну, жившему в его доме в Дженнере. Сколько ни пытайся, но ведь никак невозможно совсем отгородиться от людей, прекратить с ними какие-либо взаимоотношения, сколь бы неприятны ни были контакты и для него, и для них. Не исключено, что мне сможет помочь "АГ Хемие", предположил он. Этот картель, возможно, уже разработал сильные моющие средства, которые в состоянии уничтожить этот мой мерзкий запах, пусть хотя бы на какое-то время. Кого я там знаю, с кем можно было бы связаться? Он напряг память, пытаясь припомнить кого-нибудь из этой фирмы. В Хьюстоне, в совете директоров Техасской филармонии был... В его палате зазвонил телефон. Конгросян осторожно прикрыл экран полотенцем. - Алло, - произнес он, встав на приличном удалении от микрофона. Тем самым он надеялся предотвратить передачу инфекции. Естественно, такая попытка вполне могла оказаться тщетной, но он должен и впредь поступать точно так же, как поступал раньше в аналогичных ситуациях. - Белый дом в Вашингтоне, округ Колумбия, - раздался голос дежурной. - Звонит Джанет Раймер. Пожалуйста, мисс Раймер. У меня на связи палата мистера Конгросяна. - Привет, Ричард, - произнес лал Джанет Раймер. - Что это вы положили на экран? Прижавшись к дальней стене и сделав, таким образом, максимальным расстояние между собою и видеофоном, Конгросян ответил: - Вам не следовало пытаться связываться со мною, Джанет. Вы же знаете, насколько серьезно я болен. У меня прогрессирующее навязчивое состояние, спровоцированное принудительным образом извне. Мне еще никогда раньше не было так худо, как сейчас. Я очень сомневаюсь, смогу ли я вообще когда-либо играть публично. Слишком уж это для меня рискованно. Например, как я полагаю, вы обратили внимание на заметку в сегодняшней газете о рабочем кондитерской фабрики, угодившем в чан с затвердевающим шоколадом? Так вот, это я сделал. - Вы? Каким образом? - Телекинетически. Совершенно, разумеется, непроизвольно. В настоящее время я ответственен за все психомоторные случаи, имеющие место по всему миру, - вот почему я и лег сюда, в этот госпиталь, чтобы пройти курс электрошокотерапии. Я верю в этот метод, несмотря на то, что он давно уже вышел из моды. Конечно, я ничего не имею против лекарственных средств. Но, когда от тебя исходит такой мерзкий запах, Джанет, то вряд ли какие-либо лекарства... - Я не верю, - перебила его Джанет Раймер, что вам сопутствует такой мерзкий запах, как вы это себе вообразили, Ричард. Я знакома с вами много лет и не в состоянии себе этого представить. Во всяком случае это не настолько серьезная причина, чтобы прекратить вашу блестящую исполнительскую карьеру. - Спасибо вам за вашу преданность моему таланту, - печально произнес Конгросян, - но вы так ничего и не поняли. Это совсем не то, что обычный физический запах. Это запах скорее нематериального свойства. Когда-нибудь я вышлю вам по почте литературу по данному вопросу, ну, хотя бы монографию Бинсвангнера или какого-нибудь другого психолога-экзистенциалиста. Только они по-настоящему понимали мои трудности, хотя и жили сто лет тому назад. Очевидно, они были прекогами. Трагедия же заключается в том, что хотя Линковски, Куи и Бинсвангнер понимали меня, сейчас они ничем не могут мне помочь. - Первая Леди, ведь она тоже преког, - заметила Джанет Раймер, - предвидит ваше быстрое и счастливое выздоровление. Безумие ее замечания привело его в ярость. - Черт возьми, неужели до вас никак не может дойти, Джанет, что в настоящее время я весь во власти иллюзий и навязчивых представлений? Нет на всем белом свете более больного умственно человека! Невероятно даже то, что я вообще еще в состоянии общаться с вами. Это возможно только, благодаря моей колоссальной силе воли, которая пока еще не оставила меня до конца. Любой другой, оказавшись в таком состоянии, как я, давно бы уже дезинтегрировался как душевно, так и физически. На какое-то время его охватило вполне оправданное чувство гордости за себя. А ситуация в самом деле весьма примечательная. Очевидно, это реакция моего организма и моей психики на более серьезное функциональное расстройство, которое может до конца уничтожить для меня всякую возможность постижения, как говорят психиатры, моих "Умвельта", "Митвельта" и "Айгенвельта" - то есть, окружающей меня среды, событий, что происходят в непосредственной от меня близости и собственного внутреннего мира. Пока мне еще это удается. - Ричард, - снова перебила его Джанет. - Мне очень жаль вас. Я очень сожалею о том, что ничем не могу вам помочь. Она, кажется, едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Он четко слышал, как дрожал ее голос. - Ну, будет, будет, - произнес Конгросян. - Кому там нужны мои "Умвельт", "Митвельт" и "Айгенвельт"? Успокойтесь, Джанет. Постарайтесь обуздать свои чувства. Что из того, что меня не станет, что от этого изменится? Все останется прежним, будто меня вообще никогда не существовало. Впрочем, он сейчас сам не очень-то был в этом убежден. На этот раз все по-иному. И, очевидно, Джанет это почувствовала. Однако, - продолжал он, - я полагаю, что вам и дальше придется искать повсюду таланты для Белого Дома. Вам придется забыть меня и заняться освоением совершенно новых сфер. Для чего тогда еще разведчик талантов, если как раз не для этого? - Пожалуй, это так, - сказала Джанет. Мой сын, подумал вдруг Конгросян. Возможно, он сможет заменить меня. Что за нелепая мысль, тут же спохватился он и весь аж съежился, ужаснувшись, что позволил такой мысли зародиться в своем уме. Фактически это только лишний раз наглядно продемонстрировало, насколько тяжело он болен. Как будто кого-нибудь могли серьезно заинтересовать те жалкие звуки, которые издает Плавт... хотя, возможно, в более широком смысле, в более общем смысле, их можно было бы охарактеризовать во всяком случае как "этнические". - Ваше нынешнее исчезновение из мира, - сказала Джанет Раймер, - подлинная трагедия для всех нас. Ну что ж, как вы заметили, моя работа заключается в том, чтобы искать кого-то или что-то, с целью заполнить пустоту нашей жизни - хотя я понимаю в душе, что это невозможно. И все-таки я и дальше буду пытаться это делать. Спасибо вам, Ричард. Мне очень приятно, что вы согласились поговорить со мною, учитывая ваше состояние. Желаю вам хорошо отдохнуть. - Единственное, на что я надеюсь, - это на то, что не заразил вас своим телесным зловонием. С этими словами он отключил связь. Оборвал свою последнюю нить, понял он, что еще связывала его с миром межличностных отношений. Наверное, я уже больше никогда не стану даже говорить по телефону. Я чувствую, что мир, окружающий меня, еще больше сузился. Боже, когда же это все закончится? Но электрошоковая терапия должна обязательно помочь, этот процесс сокращения замедлится, реверсируется или хотя бы, по крайней мере, приостановится. Может быть, стоило бы попытаться получить помощь Эгона Саперба, отметил он про себя. Несмотря на Акт Макферсона. Нет, это безнадежно; Саперб больше не существует, как психоаналитик он теперь вне закона, по крайней мере, в том, что касается его взаимоотношений со своими пациентами. Эгон Саперб мог все еще продолжать существовать как личность, в своем физическом воплощении, однако само понятие "психоаналитик" теперь больше к нему уже неприменимо, как будто он им никогда и не был. О, как мне его не хватает! Если бы только я мог проконсультироваться у него хотя бы один раз! Черт бы побрал этот "АГ Хемие", и то могущественное хобби, которое его поддерживает, и его огромное влияние на отдельных членов правительства. А что если попытаться передать кому-либо из них или даже им всем это мое мерзкое зловоние? Да, да, я позвоню им, решил он. Спрошу, нет ли у них в наличии сильнодействующего моющего средства, и одновременно с этим заражу их - они этого вполне заслуживают. Он нашел в телефонной книге номер отделения "АГ Хемие" в Сан-Франциске и, прибегнув к психокинезу, набрал его. Они еще пожалеют о том, что заставили принять этот закон, сказал самому себе Конгросян, наблюдая за тем, как устанавливается видеофонная связь. - Позвольте мне переговорить с вашим главным химиопсихотерапевтом, - сказал он, когда на его вызов ответила дежурная по связи фирмы "АГ Хемие". Вскоре из аппарата раздался очень деловой мужской голос: полотенце, наброшенное на экран, лишило Конгросяна возможности рассмотреть, кто с ним говорит, но, судя по голосу, человек этот был молодым, энергичным и явно высококвалифицированным профессионалом. - Это станция Б. Говорит Меррилл Джадд. Кто со мной говорит и почему вы заблокировали видеоканал? - в голосе химиопсихотерапевта сквозило раздражение. - Вы не знакомы со мною, мистер Джадд, - сказал Конгросян, а сам подумал - самая пора перезаразить их всех. Подойдя как можно ближе к экрану видеофона, он резким движением смахнул с него полотенце. - Ричард Конгросян, - узнал его химиопсихотерапевт. О, я вас знаю, во всяком случае как артиста. Он действительно оказался человеком молодым с очень серьезным выражением лица - заниматься какой-либо чепухой в его присутствии было бы совершенно неуместно. Но было заметно и то, что это человек, совершенно отрешенный от мира сего, настоящий психопат. - Большая для меня честь, сэр, встретиться с вами, - продолжал он. Что я могу для вас сделать? - Мне нужно противоядие, - сказал Конгросян, - от отвратительного зловония, которым наградила меня гнусная рекламка Теодоруса Нитца. Вы знаете, та, что начинается вот так: "В мгновенья тесной интимной близости с теми, кого мы любим, особенно тогда и возникает опасность оттолкнуть острым" и так далее... Ему ненавистно было даже вспоминать об этом; исходящее лот его тела зловоние становилось еще сильнее, когда он это делал, если, конечно, такое было возможно. А он так жаждал подлинных контактов с другими людьми, так остро ощущал свою отчужденность! Я вас напугал чем-то? - спросил он. Продолжая рассматривать его своими умными проницательными глазами классного специалиста, служащий "АГ Хемие" произнес: - Я не испытываю особой тревоги. Естественно, я наслышан о той дискуссии, которая возникла в научных кругах в связи с вашим эндогенного характера, то есть чисто внутреннего происхождения, психосоматическим заболеванием, мистер Конгросян. - Хорошо, - с трудом выдавил из себя Конгросян, - только позвольте мне обратить ваше внимание на то, что болезнь эта экзогенного характера; ее возбудила рекламка Нитца. Его очень огорчило, что этот незнакомец, что по сути весь мир не только знает, но и оживленно обсуждает состояние его психики. - У вас, должно быть, была внутренняя предрасположенность, - сказал Джадд, - к тому, чтобы таким неприятным для вас образом на вас подействовала рекламка Нитца. - Совсем наоборот, - возразил Конгросян. - И я намерен предъявить иск агентству Нитца стоимостью в несколько миллионов - я полностью готов к тому, чтобы качать тяжбу. Но пока совсем не об этом речь. Что вы в состоянии для меня сделать, Джадд? Вы ведь сейчас ощущаете этот запах, разве не так? Признайтесь в том, что ощущаете, и тогда мы сможем выяснить, какими возможностями лечения вы располагаете. Я много лет регулярно встречался с одним психоаналитиком, доктором Эгоном Сапербом, но теперь, спасибо за это вашему картелю, я лишен такой возможности. - Гм, - только и произнес в ответ на эту тираду Джадд. - И это все, что вы в состоянии предпринять? Послушайте, для меня совершенно невозможно покидать эту больничную палату. Инициатива должна исходить от вас. Я взываю к вам. У меня отчаянное положение. Если оно еще больше ухудшится... - Это необычная просьба, - сказал Джадд, - Мне необходимо поразмыслить над нею. Я не в состоянии ответить вам немедленно, мистер Конгросян. Как давно имело место это заражение от рекламки Нитца? - Приблизительно месяц тому назад. - А до этого? - Смутные навязчивые идеи. Состояние неосознаваемой тревоги. Почти постоянная душевная депрессия. Я задумывался временами над этими отдаленными симптомами чего-то очень серьезного, но до поры до времени мне как-то удавалось выбрасывать такие мысли из головы. Очевидно, я уже давно борюсь с какой-то коварно подкрадывающейся душевной болезнью, которая постепенно разъедает мои способности, притупляет их остроту. Настроение у него было совершенно подавленное. - Я, пожалуй, прилечу к вам в госпиталь. - О, протянул удовлетворенно Конгросян. Тогда я уж точно смогу заразить вас, отметил про себя он. А вы, в свою очередь, занесете эту инфекцию в свою собственную компанию, перезаразите весь этот свой гнусный картель, который является виновником прекращения деятельности д-ра Саперба в качестве практикующего психоаналитика. - Пожалуйста, сделайте мне такое одолжение, - вслух произнес он. - Мне очень хотелось бы проконсультироваться с вами с глазу на глаз. И чем скорее, тем лучше. Но предупреждаю вас: я не буду нести ответственности за последствия. Сопряженный с посещением риск - это ваше дело. - Риск? Что ж, попробую рискнуть. Что, если я это сделаю сегодня же, во второй половине дня? У меня есть свободный час. Скажите, в каком невропсихиатрическом госпитале вы сейчас находитесь, и если это неподалеку... Джадд стал искать ручку и блокнот. Время полета в Дженнер для них пролетело почти незаметно, и во второй половине дня они совершили посадку на вертолетной площадке в окрестностях городка; времени у них было еще хоть отбавляй для того, чтобы проехать по шоссе к дому Конгросяна, расположенному где-то среди окружавших город лесов. - Значит, - произнесла Молли, - нам трудно рассчитывать на то, что удастся сесть в непосредственной близости от его дома? И поэтому нам придется... - Мы наймем такси, - сказал Нат Флайджер. - Понятно, - сказала Молли. - Я читала о них. И водитель его, местный сельский житель познакомит вас со всеми местными сплетнями, которыми не прокормить, пожалуй, и комара. Она закрыла книгу и поднялась. - Так вот, Нат, может быть, вы сможете разузнать все, что вам нужно, у этого водителя? О тайном подвале ужасов в усадьбе Конгросяна? Джим Планк произнес хрипло: - Мисс Дондольдо... - он скорчил при этом недовольную мину. - Я очень высокого мнения о Лео, но, клянусь честью... - Вы меня не в состоянии выдержать? - спросила она, подняв бровь. - Почему, хотелось бы мне знать, почему, мистер Планк? - Прекратите, - бросил им обоим Нат, вытаскивая свою аппаратуру из вертолета и складывая ее на влажной земле. В воздухе пахло дождем; он был тягучим, каким-то липким, и это непроизвольно вызвало у Ната чувство отвращения, его раздражала присущая этому воздуху какая-то "нездоровость". - Для астматиков здесь, должно быть, раздолье, - заметил он, оглядываясь по сторонам. Конгросян, разумеется, и не подумает их встречать. Это их дело - найти место, где он живет, да и его самого тоже. По правде говоря, им еще крупно повезет, если он вообще их примет, а не выгонит взашей. Нат прекрасно это осознавал. Осторожно выбираясь из кабины вертолета (на ногах у нее были легкие босоножки), Молли произнесла: - Какой чудной здесь запах. Она вдохнула воздух полной грудью, ее яркая ситцевая блузка заметно вздулась. Ух. Будто здесь повсюду гниет растительность. - Так оно и есть на самом деле, - произнес Нат, помогая Джиму Планку с его аппаратурой. - Спасибо, - пробормотал Планк. - Мне теперь понятен план наших дальнейших действий. Сколько времени мы намерены здесь провести? Он посмотрел на Флайджера так, как если бы ему ничего больше так не хотелось, как снова забраться в кабину вертолета и тут же пуститься в обратный путь, лицо его выражало охватившую его панику. - Эти места, - сказал Планк, - всегда вызывают у меня в памяти персонажи детских сказок. На ум приходят злобные тролли. Молли посмотрела на него, а затем отрывисто рассмеялась. Подкатило такси, но за рулем его был вовсе не местный крестьянин. Это была двадцатилетней давности автоматическая модель с, хотя и самонастраивавшейся, но довольно-таки несовершенной системой управления. Звукооператоры ЭМП быстро загрузили его своей записывающей аппаратурой и личными вещами, и такси-робот выкатился с вертолетной площадки, направляясь к дому Ричарда Конгросяна, адрес которого в системе управления такси действовал в качестве предварительной настройки. - Хотелось бы мне знать, - произнесла Молли, наблюдая за проносящимися мимо старомодными домами и магазинами городка, - чем местные жители развлекаются в свободное время? - Может быть, они ходят на вертолетную площадку, - предположил Нат, - и глазеют на приезжих, которые от случая к случаю сюда забредают. На таких, как мы, подумал он, глядя на пешеходов, которые с любопытством рассматривали их в кабинет такси. Мы для них главное развлечение, решил он. Других здесь определенно не бывает; у городка такой же вид, какой должен был быть до катаклизмов 1980 года; фасады магазинов по тогдашней архитектурной моде были слегка наклонными с витринами из стекла и пластиковым обрамлением, которое теперь повсюду растрескалось и было в невероятно плачевном состоянии. А возле огромного давно заброшенного и обветшалого здания супермаркета, он увидел пустую стоянку для автотранспорта - свободное пространство для средств передвижения на поверхности Земли, которых больше уже просто не существовало. Для человека, еще хоть на что-то способного, жить здесь было равносильно одной из форм самоубийства, к такому заключению пришел Нат. Только какая-то непонятная тяга к самоуничтожению могла побудить Конгросяна покинуть огромный, бурлящий жизнью мегаполис Варшавы, одного из крупнейших в мире центров деловой активности и коммуникаций, и переселиться в этот мерзкий, раскисший от дождей, заживо гниющий городишко. Или это была одна из форм наказания, изложенного на самого себя. Могло ли быть такое? Наказать себя за одному Богу известное преступление, возможно за что-то, каким-то образом связанное с особым случаем рождения его сына... при условии, что слухи, о которых упомянула Молли, соответствуют истине. Он вспомнил анекдот, рассказанный Джимом Планком, тот, где психокинетик Ричард Конгросян, попав в аварию в общественном транспорте, отрастил себе руки. Но ведь у Конгросяна руки и без того были - он просто мог обходиться без их помощи при исполнении своей музыки. Без них он мог добиваться более тонких оттенков тональности, более четкого ритма и гармонии. Тем самым при интерпретации музыкальных произведений он не прибегал к каким-либо телесным функциям - ум артиста был как бы непосредственно связан с клавиатурой. Догадываются ли уныло бредущие по этим захудалым улицам люди о том, кто живет среди них? Скорее всего, нет, ответил себе Нат. По всей вероятности, Конгросян ведет уединенный образ жизни, замкнувшись в кругу семьи и не общаясь ни с кем из соседей. Как затворник, - Да, наверное, это и неудивительно для здешних мест. А вот если местные жители узнают о Конгросяне, у них возникнет подозрение - ибо он, с одной стороны, знаменитый артист, а, с другой стороны, - человек, обладающий недюжинными пси-способностями. Вот почему ему приходится нести двойное бремя. Несомненно, сталкиваясь с этими людьми в обыденной обстановке - например, когда ему приходится что-нибудь покупать в местной бакалейной лавке, - он не пользуется своим психокинетическим даром и прибегает к услугам верхних конечностей, как и все остальные простые смертные. Если только у него решимости не больше, чем представлялось Нату... - Когда я стану всемирно известным артистом, - сказал Джим Планк, - первое, что я сделаю - это перееду вот в такую же самую глубинку, в захолустье. - В тоне его голоса явно проступал сарказм. - Это будет мне достойной наградой. - Да, - согласился с ним Нат, - должно быть, совсем неплохо иметь возможность делать деньги на таланте, который достался тебе от природы даром. Говорил это он как-то рассеянно - впереди он увидел толпу людей, и все его внимание переключилось на них. Знамена, демонстранты в форме... тут он сообразил, что перед ним шествие политических экстремистов, так называемых сыновей Иова, неонацистов, которые за последнее время расплодились, как тараканы, повсюду, даже здесь, в этом забытом Богом городке в Северной Калифорнии. Впрочем, пожалуй, это и было самым подходящим местом для сыновей Иова демонстрировать сам факт своего существования. Эта пришедшая в полнейшее запустение местность прямо-таки была пропитана духом крушения всех и всяческих надежд; здесь жили те, кому на самом деле крупно не повезло в жизни. Это был заповедник испов, не игравших сколько-нибудь существенной роли в функционировании нынешней политической и экономической системы. Партия сыновья Иова, подобно нацистской партии прошлого века, подпитывались людьми, во всем разочаровавшимися, совершенно обездоленными. Да, именно вот эти захолустные городки, мимо которых прошло время, были настоящей питательной средой для неонацистских движений... Так что не следует удивляться, видя такое здесь. Но ведь это были не немцы - это были американцы. Эта мысль протрезвила Ната Флайджера. Разве можно было считать сыновей Иова всего лишь симптомом нескончаемого, не меняющегося со временем психического расстройства немецкой ментальности; такое объяснение было бы слишком простым, притянутым за уши. Ведь сегодня здесь маршировал его родной народ, его соотечественники. Он и сам мог оказаться в их рядах, если бы потерял свою работу в ЭМП, или если бы страдал от какой-нибудь другой унижавшей его человеческое достоинство социальной несправедливости, или испытывал горечь от сознания невозможности достичь чего-либо в жизни... - Посмотрите-ка на них, - сказала Молли. - А я как раз и смотрю, - ответил Нат. - И думаете: "здесь мог бы оказаться и я". Верно? Честно говоря, я не вполне уверена в том, что у вас хватило бы духу вот так публично выступать в защиту своих убеждений. По сути дела, я весьма сомневаюсь, есть ли у вас вообще какие-либо убеждения. Смотрите, смотрите. Здесь сам Гольц. Она была права. Бертольд Гольц, фюрер, присутствовал здесь сегодня. Этот человек появлялся и исчезал каким-то странным, совершенно непонятным образом - никогда нельзя было предугадать заранее, где и когда он может в любую минуту внезапно объявиться. Наверное, Гольц располагает возможностями, которые предоставляет использование принципа фон Лессинджера. Возможностью путешествовать во времени. Это может дать Гольцу - так размышлял Нат - определенное преимущество перед всеми другими харизматическими лидерами прошлого, которое заключалось в том, что с помощью перемещения во времени он мог бы сделаться более или менее вечным, непроходящим. Его нельзя было бы убрать с политической сцены каким-либо тривиальным способом. Кстати, этим, вероятно, объясняется и тот факт, что так и не удается раздавить это движение. Его уже давно очень интересовало, почему это Никель терпит такое. А терпит она, вероятнее всего, только потому, что вынуждена терпеть. Гольца, конечно, можно было бы убить, но тогда в будущее просто отправился бы Гольц более раннего образца и заменил убитого; Гольц будет продолжать жить, не старея и не меняясь внешне неопределенно долгое время, и это, в конечном счете, принесет движению ни с чем не сравнимую пользу, потому что у него будет руководитель, который не пойдет по стопам Адольфа Гитлера, у него не разовьется сифилис мозга или другое ведущее к деградации личности заболевание. Джим Планк, весь поглощенный разворачивавшимся перед его взором зрелищем, пробормотал: - Весьма представителен этот сукин сын, а? На него, похоже, Гольц тоже произвел глубокое впечатление. Человек этот мог бы запросто сделать карьеру в кино или на телевидении, подумалось Нату. А еще больше ему подошла роль эстрадного конферансье, она в большей степени соответствовала его натуре, чем та, которую он взялся исполнять в политической жизни. У Гольца, несомненно, был шик. Высокий, всегда задумчивый, с оттенками некоторой грусти на лице... Гольцу на вид было лет сорок пять, стройность, мускулистая подтянутость юноши были ему уже не свойственны. Маршируя, он обильно потел. Какими чисто физическими качествами обладал этот человек? В нем ничего не было таинственного и неземного, да и печатью особой духовности не было отмечено его волевое, мясистое лицо. Демонстранты перегруппировались, окружили такси со всех сторон. Машина остановилась. - Он научился повелевать даже машинами, - язвительно заметила Молли. - По крайней мере, местными. Она рассмеялась, но смех ее был отрывистым, даже как м-то встревоженным. - Нам бы лучше освободить дорогу, - сказал Джим Планк, - не то они просто промаршируют через нас, как колонны марсианских муравьев. Он потянулся к органам управления роботакси. - Черт бы побрал эту развалюху; она не подает никаких признаков жизни. - Убита ужасом, - съязвила Молли. В первом ряду демонстрантов, в самом центре, шагал Гольц, держа в руках многоцветное, развевающееся по ветру, матерчатое знамя. Завидев их, Гольц что-то кричал. Нату не удалось разобрать, что именно. - Он говорит нам - убирайтесь прочь с дороги, - сказала Молли. - Нам, может быть, все-таки лучше позабыть о записи музыки Конгросяна, выйти из такси и присоединиться к нему? Записаться в его движение. Что вы там бормочете, Нат? Вот ваш шанс. Вы сможете совершенно справедливо заявить, что были вынуждены это сделать. Она отворила дверцу кабины и легко спрыгнули и легко спрыгнула на тротуар. - Я не намерена рисковать своей жизнью из-за того, что произошло короткое замыкание в одной из цепей автомата, устаревшего лет на двадцать. - Хайль, могущественный вождь, - коротко произнес Джим Планк и, также, выпрыгнув, присоединился на тротуаре к Молли, не мешая двигаться демонстрантам, которые теперь, как единое целое, что-то гневно и оживленно жестикулировали. - Я остаюсь здесь, - сказал Нат и не вышел из такси, окруженный со всех сторон звукозаписывающей аппаратурой. Рука его машинально легла на драгоценнейший "Ампек Ф-A2", он не намерен был бросить его на произвол судьбы даже перед лицом самого Бертольда Гольца. Быстро подойдя к машине, Гольц весь как-то сразу расплылся в улыбке. Это была вполне дружелюбная улыбка, которая должна была свидетельствовать о том, что, несмотря на всю серьезность своих политических намерений, Гольц в своем сердце оставил еще место и для кое-кого сочувствия к ближнему. - У тебя тоже неприятности? - обратился Гольц непосредственно к Нату. Теперь первый ряд демонстрантов, - включая и самого вождя - поравнялся со старым, обшарпанным роботакси. Шеренга разделилась на две части, которые неровной линией обогнули машину с обеих сторон. Гольц, однако, остановился. Он вынул из кармана мятый красный носовой платок и вытер им лоснившуюся от пота кожу затылка и лба. - Извините за то, что оказался у вас на дороге, - буркнул Нат. - Ерунда, - еще раз улыбнулся Гольц. - Я давно уже жду вас. - Он поднял взор, в его темных умных глазах засветились тревожные огоньки. - Нат Флайджер, заведующий отделом репертуара и исполнителей Электронно-Музыкальных Предприятий из Тихуаны. Забравшийся в эту глушь, изобилующую папертниками и лягушками для того, чтобы записывать Ричарда Конгросяна... потому что вам не посчастливилось своевременно узнать, что Конгросяна нет дома. Он в нейропсихиатрической клинике Франклина Эймса в Сан-Франциске. - О Господи, - воскликнул Нат, отпрянув назад. - Почему вместо Конгросяна не записать меня? - спросил Гольц весьма добродушным тоном. - Сделать - что? - О, я могу накричать или даже напеть несколько очень актуальных лозунгов для вас. Длительностью примерно в полчаса... этого хватит, чтобы заполнить пластинку малого формата. Может быть, сегодня или завтра она еще не будет хорошо продаваться, но когда-нибудь в обозримом будущем... Тут Гольц подмигнул Нату. - Благодарю покорно, - спокойно отверг его предложение Нат. - Ваше существо с Ганимеда слишком непорочно, слишком целомудренно для того, что мне придется сказать? Его улыбка начисто была лишена какого-либо тепла; она будто неподвижно приросла к определенным местам на его лице. - Я еврей, мистер Гольц, - сказал Нат. - Поэтому мне трудно взирать с особым энтузиазмом на это неонацистское движение. Гольц на какое-то время задумался. - Я тоже еврей, мистер Флайджер. Или, правильнее сказать, израильтянин. Можете проверить. Это общеизвестный факт. Его может подтвердить справочная служба любой приличной газеты для информационного агентства. Нат взглянул на него с удивлением. - Наш общий противник, ваш и мой, - произнес Гольц, - это система Дор Альте. Вот кто подлинные наследники нацистского прошлого. Задумайтесь над этим. Правительство и стоящие за ним картели. Все эти "АГ Хемие", "Карп унд Зоннен Верке" и так далее. Вам разве это не известно? Где вы были, Флайджер? Вы, что, не слышите меня? - Слышу, - ответил после некоторой паузы Нат. - Но что-то это не очень меня убеждает. - Тогда я поведаю вам вот что, - произнес Гольц. - Наша муттер Николь и ее приспешники собираются воспользоваться принципом фон Лессинджера, согласно которому возможны путешествия во времени, для того, чтобы связаться с Третьим Рейхом, с Германом Герингом, если уж быть до конца точным. Разве это вас не удивляет? - Я... кое-какие слухи до меня дошли, - признался, пожав плечами, Нат. - Вы не Гост, Флайджер, - сказал Гольц. - Как и я, как и все мои люди. Мы всегда в стороне. Нам не положено слышать даже слухи. Утечки информации не должно было быть ни малейшей. Ведь не для наших ушей, не для испов предназначены эти слухи - вы согласны со мною? Но переправить жирного Германа из прошлого в нашу эпоху - это уж, пожалуй, слишком, разве вы тоже не сказали бы так? Он изучающе вглядывался в лицо Ната, ожидая, какою будет его реакция. - Если это правда... - немного подумав, начал было Нат. - Это правда, Флайджер, - кивнул Гольц. - Тогда это проливает несколько иной свет на ваше движение. - Тогда переходите на мою сторону, - сказал Гольц. - Когда эта новость будет опубликована. Когда вы узнаете, что это правда. О'кэй? Нат ничего не сказал. Он старался не встречаться с темными, очень подвижными глазами собеседника. - До скорого, Флайджер, - сказал напоследок Гольц. И, подхватив свое знамя, которым он все это время подпирал кузов такси, зашагал быстрым шагом по мостовой вдогонку за своими сторонниками. 7 Усевшись вместе в конторе "Авраама Линкольна" Дон Тишман и Патрик Дойль внимательно, изучали заявление, которое мистер Ян Дункан из триста четвертой квартиры только что составил с их помощью. Ян Дункан пожелал выступить на смотре талантов их дома, который устраивался каждые две недели, и при этом как раз тогда, когда на нем будет присутствовать разведчик талантов из Белого Дома. Заявление, Тишман это прекрасно понимал, было чисто формальным документом. Единственное, что вызывало у них некоторое недоумение - это то, что Ян Дункан вызывался выступить в паре с другим исполнителем, который не проживал в "Аврааме Линкольне". Размышляя над этим, Дойль произнес: - Это его старый приятель по воинской службе. Он когда-то рассказывал мне о нем; они вдвоем уже выступали много лет тому назад. Музыка в стиле "Барокко" на двух кувшинах. Новинка. - А в каком жилом доме проживает этот его приятель? - спросил Тишман. Одобрительная виза на заявлении всецело зависела от того, каковы в настоящий момент взаимоотношения между "Авраамом Линкольном" и этим другим жилым домом. - Ни в каком. Он торгует полуразвалившимися марсолетами у Луни Люка - того самого, вы знаете, о ком идет речь. Этими дешевыми маленькими летательными аппаратами, на которых умудряются добираться до Марса. Он живет на стоянке, как я понимаю. Стоянка все время меняет свое местонахождение - существование поистине кочевое. Я уверен, что вы об этом слышали. - Слышал, - согласился Тишман, - и именно поэтому об одобрении такого заявления не может быть и речи. Мы не можем разрешить подобное выступление на нашей сцене, не можем предоставить сцену человеку, который занимается столь предосудительным ремеслом. И я не усматриваю причин, которые не позволяют вашему Яну не играть на своем кувшине соло. Меня нисколько не удивит, если это его выступление окажется более, чем удовлетворительным. Просто это не в наших традициях - допускать чужаков к участию в наших концертах; наша сцена предназначена исключительно для нашего люда, так было всегда и так всегда будет. Поэтому дальнейшее обсуждение этого вопроса не имеет никакого смысла. Он решительно поглядел на капеллана. - Верно, - согласился Дойль. - Но ведь нет же ничего предосудительного, если кто-нибудь из нас приглашает родственника поглядеть на смотр наших талантов... Так почему же тогда отказывать армейскому приятелю? Почему отказывать ему в возможности выступить? Это имеет очень большое значение для поднятия морального духа Яна. Насколько я его понял, ему кажется, что в последнее время все у него идет вкривь и вкось. Он не очень-то умный человек. В самом деле, ему, как мне кажется, лучше бы заниматься физическим трудом. Но, если у него есть артистические способности, взять например, эту его идею с кувшинами... Проверяя свои документы, Тишман выяснил, что представление в "Аврааме Линкольне" посетит наивысшего ранга разведчик Белого Дома, мисс Джанет Раймер. Лучшие номера, подготовленные жильцами, будут, разумеется, оставлены именно на этот вечер... так что Дункану и Миллеру с их экзотическим оркестром на кувшинах придется добиваться привилегии выступить именно этим вечером в острой конкуренции, а ведь совсем немало будет номеров - так во всяком случае полагал Тишман - определенно более высокого качества. Ведь это, что там не говори, просто кувшины... и даже не электронные. Но с другой стороны... - Ладно, - выразил он вслух свое решение. - Я согласен. - Вы еще раз проявили себя человечным, - не преминул подчеркнуть Дойль, причем у него было такое умильное выражение лица, что вызвало у Тишмана отвращение. - Как я полагаю, мы все насладимся мелодиями Баха и Вивальди в исполнении Дункана и Миллера на их неподражаемых кувшинах. Тишман, поморщившись, неохотно кивнул. Это Джо Пард, самый старый жилец дома, уведомил Винса Страйкрока о том, что его жена - или, если уж быть более точным, его бывшая жена - Жюли, живет на самом верхнем этаже у Чика. И находится там все это время. У моего собственного брата, с горечью отметил Винс, все еще не в состоянии постичь услышанное. Время было уже позднее, почти одиннадцать часов, близкое к комендантскому часу. Тем не менее, Винс тотчас же решительно направился к лифту и мгновеньем позже уже поднимался на самый верхний этаж "Авраама Линкольна". Я убью его, твердо решил он. А еще лучше - убью их обоих. И мне это, по всей вероятности, сойдет с рук, рассудил он, перед лицом суда присяжных, состав которых подбирался среди жильцов дома по жребию, потому что, в конце-то концов, я не кто иной, как паспортист, официальный учетчик удостоверений личности; все это понимают, и я пользуюсь всеобщим уважением. Мне люди доверяют. А какое положение занимает Чик, здесь, в нашем доме? И еще я работаю в, по настоящему, солидном картеле, "Карп унд Зоннен", в то время, как Чик работает в какой-то вшивой компании, находящейся на грани банкротства. И всем это тоже прекрасно известно. Факторы, подобные этим, очень важны. Их принимают в расчет. Независимо от того, нравится ли это кому-то или нет. И был еще один, по сути, решающий фактор, совершенно неопровержимый факт, заключающийся в том, что Винс Страйкрок был гестом, а Чик даже не мог бы представить документов, гарантирующих уплату квартирной задолженности. Возле двери в квартиру Чика он приостановился, стучаться сразу не стал, а просто какое-то время стоял в нерешительности в коридоре. Как это все-таки ужасно, признался он в душе. Ведь в действительности-то он очень любил своего старшего брата, который в свое время так помогшему стать на ноги. А может быть, Чик для него в самом деле значит куда больше, чем Жюли? Подняв руку, он постучался. Дверь отворилась. На пороге стоял Чик в синем рабочем халате с журналом в руке. Он выглядел чуть старше, чем обычно, каким-то более усталым, более угнетенным, чем обычно, он даже, кажется, еще сильнее облысел. Теперь я понимаю, почему ты не заходил ко мне все эти дни и не пытался меня утешить, - сказал Винс. - В самом деле, как ты мог это сделать, если все это время Жюли жила здесь, у тебя? - Проходи, - сказал Чик, держа дверь нараспашку. Усталой походкой он прошел вместе с братом в небольшую гостиную. - Как я полагаю, ты намерен хорошенько мне досадить, - проговорил он, обернувшись. - Только этого мне еще и не хватало. Моя чертова фирма вот-вот обанкротится... - Кого это беспокоит? - произнес, отдуваясь Винс. - Это как раз то, чего вы заслуживаете. - Он стал искать взглядом Жюли, но нигде не видел ни ее саму, ни каких-либо следов ее вещей. Неужели старик Джо Пард опростоволосился? Это исключено. Парду было известно доподлинно все, что происходит в доме. Сплетни составляют суть его жизни. Здесь он был непререкаемым авторитетом. - Я слышал кое-что интересное в сегодняшнем выпуске новостей, - сказал Чик, усаживаясь на кушетку напротив своего младшего брата. - Правительство решило сделать исключение в применении Акта Макферсона. В отношении психоаналитика по имени Эгон... - Послушай, - перебил его Винс. - Где она? - У меня неприятностей предостаточно и без твоих этих наскоков. Чик поглядел в упор на своего младшего брата. - А за нее я тебе сейчас влеплю пощечину. Винс Страйкрок едва не задохнулся от ярости. - Я пошутил, - промямлил Чик натянуто. - Прости, за то, что так сказал. Сам не пойму, как это у меня вырвалось. Она ушла куда-то за покупками. Содержать ее - дело недешевое, кому, как не тебе знать об этом? Тебе следовало предупредить меня. Сделать пометку на домовой доске объявлений. А вот теперь давай говорить серьезно. Я хочу предложить тебе вот что. Я хочу, чтоб ты помог мне устроиться на работу к "Карпу и сыновьям". С того самого дня, как Жюли объявилась здесь, мысль об этом не выходит у меня из головы. Если хочешь, можем считать это обоюдовыгодной сделкой. - Никаких сделок! - Тогда нет Жюли. - Какого рода работу ты хотел бы получить у Карпов? - спросил Винс. - Любую. Ну, хоть что-нибудь в отделе связей с общественностью, в сбыте, в рекламе. Только не в конструкторском бюро или на производстве. Такого же рода работу, какую я выполнял для Маури Фрауэнциммера. В общем, работу такую, чтобы руки оставались чистыми. С дрожью в голосе Винс произнес: - Я устрою тебя помощником экспедитора по отгрузке. Чик отрывисто рассмеялся. - Прекрасная работа. А я тебе отдам за это назад левую ногу Жюли. - Господи, - Винс уставился на него, не в силах поверить собственным ушам. - Ты или совсем развращен, или просто... - Вовсе нет. Но у меня совсем никудышнее положение в смысле карьеры. Всем, чем я располагаю, чтобы поставить на кон, - это твоя бывшая жена. Что же мне еще в таком случае остается делать? Покорно уйти в небытие? Дудки. Черта с два. Я борюсь за существование. Чик внешне казался совершенно спокойным, да и голос его звучал вполне благоразумно. - Ты ее любишь? - спросил Винс. Вот теперь, впервые, самообладание, казалось, оставило его брата. - Что? О, конечно же! Я без ума от любви к ней - неужели ты сам не в состоянии понять это? - В тоне его голоса начала сквозить искренняя речь. - Вот почему я намерен выменять за нее работу у Карпа. Послушай, Винс, она такая эгоистичная, такая ко всем враждебная - она живет только для себя одной, а на остальных ей наплевать. Насколько мне удалось это выяснить, она и сюда пришла только для того, чтобы, как можно сильнее насолить тебе. Подумай об этом. А я вот что скажу тебе. У нас обоих неприятности в этом вопросе, в том, что касается Жюли; она губит нам жизнь. Ты согласен? Мне кажется, нам следовало бы показать ее специалисту. Честно говоря, мне одному это не под силу. Сам я не в состоянии разрешить эту проблему. - Какому специалисту? - Да какому угодно. Например, домовому консультанту по супружеским взаимоотношениям. Или давай отведем ее к последнему оставшемуся в СШЕА психоаналитику, этому доктору Эгону Сапербу, о котором так много твердят по телику. Давай пойдем к нему, пока его еще тоже не прикрыли. Что ты на это скажешь? Ты ведь в душе понимаешь, что я прав. Нам с тобою самим никогда не разобраться в этом мирно. - Пойдешь ты. - О'кэй. - Чик кивнул. - Пойду. Но ты согласен поступить именно так, как он решит? Поладили? - Вот черт. Тогда я тоже пойду. Ты что, думаешь, я намерен зависеть от твоих голословных заявлений в отношении того, что он сказал? Дверь в квартиру отворилась. Винс повернул голову в сторону двери. На пороге с пакетом под мышкой стояла Жюли. - Подожди немного, - сказал Чий. - Пожалуйста. ОН поднялся и подошел к ней. - Мы намерены проконсультироваться в отношении тебя у психоаналитика, - сказал Винс, обращаясь к Жюли. - Таков уговор. Взглянув на своего старшего брата, он произнес: - Расходы делим поровну. Я не намерен в одиночку оплачивать выставленный счет. - Ладно, - кивнул в знак согласия Чик. Как-то неуклюже - так во всяком случае показалось Винсу - он поцеловал Жюли в щеку, погладил ее по плечу. Затем снова повернулся к Винсу. - И я все-таки хочу устроиться на работу в "Карп унд Зоннен Верке" независимо от исхода нашего визита, независимо от того, кому из нас она достанется. Понял? - Я... посмотрю, что я в состоянии сделать, - очень недовольным тоном, с большой обидой в голосе ответил Винс. Он считал, что это уж слишком. Но ведь, как-никак, Чик был его братом. Существует еще такое понятие, как семья. Подняв трубку, Чик произнес: - Я позвоню доктору Сапербу прямо сейчас. - В такое позднее время? - удивилась Жюли. - Тогда завтра. Пораньше. Чик неохотно водворил на место трубку. - Для меня главное - начать. Все это никак не выходит у меня из головы, а у меня есть еще и другие, куда более важные проблемы. Он бросил взгляд в сторону Жюли. - Не подумай, что мне хотелось тебя обидеть. - Я не согласна идти к психиатру или повиноваться тому, что он там скажет, - процедила сквозь зубы Жюли. - Если я захочу остаться с тобою... - Мы поступим так, как скажет Саперб, - поставил ее в известность Чик, - и если он порекомендует тебе возвращаться вниз, а ты этого не сделаешь, я подам исковое заявление в суд, чтобы тебя выселили из моей квартиры. Я говорю это совершенно серьезно. Винс еще никогда не слышал, чтобы голос его брата звучал так жестко. Это удивило его. Наверное, это можно объяснить только банкротством "Фрауэнциммера и компаньонов". Ведь для Чика работа была всей его жизнью без остатка. - Выпьем, - сказал Чик и направился к бару в кухне. Своей разведчице талантов Джанет Раймер Николь сказала: - Где это вы умудрились откопать такое? Она показала в сторону исполнителей народных песен, бренчавших на гитарах незамысловатый мотивчик и гнусаво повторявших нараспев почти одни и те же слова в микрофон, установленный посредине гостиной с камелиями в Белом Доме. Она была крайне недовольна. Джанет незамедлительно ответила деловым, пожалуй даже, несколько равнодушным тоном: - В жилом комплексе "Дубовая ферма" в Кливленде, штат Огайо. - Гоните их взашей назад, - сказала Николь и дала знак Максвеллу Джемисону, который сидел, и грузный и апатичный, в дальнем конце этого просторного помещения. Джемисон тотчас же поднялся, весь подобрался и решительно двинулся к исполнителям народных песен. Они повернули головы в его сторону. На их лицах появились признаки самых мрачных предчувствий, и их заунывная песня начала угасать. - Мне хотелось бы пощадить ваши чувства, - обратилась к ним Николь, - но, как мне кажется, у нас уже вполне достаточно народной музыки для этого вечера. Извините. Она одарила их одной из таких для нее характерных лучезарных улыбок. Они уныло улыбнулись ей в ответ. Для них все было кончено. И они это понимали. Назад, в комплекс "Дубовая ферма", подумалось Николь. Где вам и надлежит быть и никуда не рыпаться. Одетый в особую форму, к ее креслу приблизился один из пажей Белого Дома. - Миссис Тибо, - прошептал паж, - помощник государственного секретаря Гарт Макри ждет вас в алькове пасхальных лилий. Он утверждает, что вы вызывали его. - Да, да, - сказала Николь. - Спасибо. Угостите его кофе или чем-нибудь покрепче и скажите ему, что я скоро буду. Паж удалился. - Джанет, - сказала Николь, - я хочу, чтобы вы прокрутили еще раз эту запись телефонного разговора с Конгросяном, которую вы сделали. Я хочу лично удостовериться, насколько серьезно он болен; когда имеешь дело с ипохондриками, трудно сразу прийти к какому-либо определенному выводу. - Видите ли, здесь отсутствует видеочасть записи, - сказала Джанет. - Конгросян полотенцем... - Да. Я понимаю, - раздраженно прервала ее Николь. - Но я знаю его достаточно хорошо, чтобы вынести суждение и по одному его голосу. Он приобретет тщательно скрываемое им характерное качество полной сосредоточенности только на самом себе, когда он по-настоящему в беде. Если же он просто ощущает жалость к самому себе, то становится словоохотливым. Она встала, гости, расположившиеся по всей приемной, тоже тотчас же встали. Сегодняшним вечером их было не так уж много; час был поздний, почти полночь, а программа показа артистических талантов была весьма скудновата. Этот вечер был явно далеко не из лучших. - Я вот что вам скажу, - несколько игриво заявила Джанет Раймер. - Если мне не удастся подготовить что-нибудь получше, чем это... - она показала в сторону исполнителей народных песен, которые сейчас с угрюмыми лицами складывали свои инструменты, - ...я составлю всю программу целиком из лучших рекламок Тода Нитца. Она улыбнулась, обнажив зубы из нержавеющей стали. Николь померещилась. Джанет временами отличалась неумеренным остроумием. Она была не в меру самонадеянной и язвительной, всецело отождествляя себя с покровительствовавшим ей могущественным заведением. Джанет оставалась уверенной в себе в любое время дня и ночи, и это тревожило Николь. Подступиться к Джанет Раймер, найти в ней какую-либо слабую струнку был чрезвычайно трудно. Неудивительно, что любая сторона жизни, любой ее аспект становились для Джанет своего рода увлекательной игрой. На помосте для выступлений исчезнувших народных певцов сменила другая группа. Николь взглянула в программку. Это был современный струнный квартет из Лас-Вегаса; участники его через несколько секунд станут играть произведения Гайдна. Сейчас, пожалуй, самое подходящее время отправиться на встречу с Макри, решила Николь. Гайдн ей показался, в свете тех проблем, которые ей предстояло решать, слишком уж изысканным. Немножечко даже слащавым, его музыке недоставало основательности. Когда мы заполучим сюда Геринга, подумала она, мы пригласим сюда духовой оркестр, один из тех, что играет прямо на улицах, чтобы он исполнил баварские военные марши. Нужно не забыть сказать об этом Джанет, отметила она про себя. Или мы лучше послушаем Вагнера? Ведь наци, кажется, были просто помешаны на музыке Вагнера. Да, в этом она была абсолютно уверена. Она штудировала книги по истории Третьего Рейха; доктор Геббельс в своих дневниках не раз упоминал о том благоговении, которое испытывали высшие нацистские чины на представлениях "Кольца Нибелунгов". Или это был "Мейстерзингер"? Мы бы могли устроить так, чтобы духовой оркестр играл попурри на темы из "Парсифаля", решила Николь. В темпе марша, разумеется, как раз для этих якобы "юберменшей" - сверхлюдей из Третьего Рейха. В течение ближайших двадцати четырех часов специалисты, занимающиеся эксплуатацией аппаратуры фон Лессинджера, должны завершить прокладку туннеля в 1944 год. Это будет совершенно фантастическим достижением, но, по всей вероятности, к этому же времени завтра Герман Геринг будет уже здесь, в нашей эпохе, выдернутый из своего собственного времени самым коварным из всех посредников Белого Дома, щуплым высохшим пожилым майором Такером Беренсом. Практически, самым что ни на есть Дер Альте, если не считать того, что армейский майор Беренс - человек живой, настоящий, который дышит, а не симулирует. По крайней мере, насколько ей это известно. Хотя временами ей начинало и впрямь казаться, что она существует в среде, состоящей полностью из искусственных творений, порожденных техническими достижениями картельной системы, в частности, "АГ Хемие" в тайне сговорившимся с "Карп Унд Зоннен Верке". Их одержимость различными искусственными созданиями, эрзац-реальностью была, если говорить честно, для нее совершенно невыносима. За многие годы сотрудничества с такими картелями в ней развилось чувство животного страха перед ними. - У меня назначена аудиенция, - сказала она Джанет. - Извините меня. Она поднялась и вышла из приемной с камелиями. Двое людей из НП пристроились к ней сзади, как только она вышла в коридор, который вел к алькову пасхальных лилий, где ее дожидался Макри. В алькове Гарт сидел еще с одним мужчиной, в котором она распознала - по его форме - одного из высших чинов тайной полиции. Однако, кто это конкретно, она не знала. Очевидно, он прибыл вместе с Гартом: сейчас они, не зная о том, что она уже рядом, тихо совещались друг с другом. - Вы уже уведомили Карпа с сыновьями? - спросила она у Гарта. Тотчас же оба мужчины вскочили и, всем своим видом выказывая почтение к ней. - О да, миссис Тибо, - ответил Гарт. - По крайней мере, - я лично проинформировал Антона Карпа о том, что симулакрон, изображающий Руди Кальбфлейша, в самом скором времени прекратит свое функционирование. Но я еще не поставил их в известность о том, что следующий симулакрон будет нами получен по другим каналам. - Почему вы не сообщили им об этом? - спросила Николь. Взглянув на своего компаньона. Гарт произнес: - Миссис Тибо, это Уайлдер Пэмброук, новый комиссар НП. Он предупредил меня о том, что в "Карп унд Зоннен" проведено закрытое тайное заседание высших администраторов картеля, где была обсуждена возможность того, что контракт на поставку и изготовление нового Дер Альте будет заключен с какой-то иной фирмой. - Здесь Гарт сделал паузу, чтобы пояснить. - У НП, разумеется, есть немало лиц, работающих у Карпа - об этом нет нужды распространяться. Николь обратилась к комиссару НП: - И что же намерены предпринять Карпи? - "Карп Вере" обнародует тот факт, что Дер Альте являются искусственными созданиями, что последний Дер Альте - живой человек - занимал свой пятьсот пятьдесят лет тому назад. Пэмброук с шумом прочистил горло; ему казалось, было не по себе. Разумеется это чистейшее нарушение основного закона. Такое знание представляет собой государственную тайну и не может быть раскрыто перед испами. Как Антон Карп, так и его отец, Феликс Карп, прекрасно это понимают; они обсудили эти аспекты на своем заседании. Они понимают, что они - как и все остальные руководители фирмы высшего уровня - будут мгновенно привлечены к самой строгой ответственности. - И тем не менее они не побоятся это сделать, - сказала Николь и тут же отметила про себя: значит, мы верно оценивали обстановку. Люди Карпа уже очень сильны. Они обладают слишком уж большой автономией. И без борьбы не откажутся от достигнутого. - Те кто занимают наивысшие посты в иерархии картеля, отличаются особым упрямством и высокомерием, - подтвердил ее мысли Пэмброук. - Это, пожалуй, последние настоящие носители прусской традиции. Главный прокурор просит, чтобы вы связались с ним прежде, чем перейти к решительным действиям. Он считает своим долгом наметить в общих чертах направление государственного судебного процесса против "Верке", и хотел бы обсудить с вами некоторые юридические тонкости. Как только он получит официальное уведомление. Пэмброук искоса поглядел на Николь. - Судя по моим данным, картельная система слишком огромна, слишком крепко сколочена, чтобы ее можно было свалить одним или несколькими ударами. Как я полагаю, вместо прямых действий против нее, правильнее было бы осуществить кое-какие иные меры в качестве компенсации. Мне кажется, это более предпочтительно и, главное, - выполнимо. - Но ведь это мне решать, как поступить, - спокойно заметила Николь. И Гарт Макри, и Пэмброук почтительно кивнули в унисон. - Я обсужу это вопрос с Максвеллом Джемисоном, - в конце концов решила она. - Пусть Макс поразмыслит и четко определится в отношении того, как эта информация с Дер Альте будет воспринята испами, неинформированной общественностью. Я себе пока что совершенно не представляю, как они к этому отнесутся. Взбунтуются ли они? Или это покажется им просто забавным недоразумением? Лично я склоняюсь скорее ко второму. Я сама нахожу это забавным. И не сомневаюсь в том, что так это мне показалось бы и в том случае, если бы я была, ну, скажем, мелким служащим какого-нибудь картеля или правительственного агентства. Вы со мною согласны? Никто из ее собеседников не улыбнулся в ответ на ее слова. Они оба оставались сосредоточенными и мрачными. - По-моему, позвольте мне ясно высказаться на сей счет, - сказал Пэмброук, - обнародование этой информации опрокинет все здания нашего общества. - Но ведь это в самом деле так забавно, - не унималась Николь. - Разве не так? Руди-манекен, эрзац-творение картельной системы - и, вместе с тем, наивысшее избираемое должностное лицо СШЕА. Эти люди голосовали за него и за тех других Дер Альте до него вот уже на протяжении целых пятидесяти лет - извините, но это не может не смешить. Как еще иначе можно отнестись к этому? Она теперь и сама смеялась; сама мысль о том, что можно было много лет ничего не знать об этой "Гехаймнис", этой высшей государственной тайне, и вдруг узнать ее и не рассмеяться при этом, была выше ее разумения. - Я думаю, что я все-таки предприму решительные действия, - сказала она Гарту. - Да, я приняла решение. Свяжитесь завтра же утром с "Карп Варке". Говорите непосредственно как с Антоном, так и Феликсом. Скажите им как бы между прочим, что вы арестуете их сразу же, стоит им только сделать малейшую попытку предать нас в глазах испов. Скажите им, что НП уже готова их взять. - Хорошо, миссис Тибо, - мрачно произнес Гарт. - И не принимайте это слишком близко к сердцу, - сказала Николь. - Если Карп не уймется и все-таки раскроет эту "Гехаймнис", мы все равно как-нибудь это переживем - мне кажется, что здесь вы не совсем правы. Это не будет означать конец нашего статуса-кво. - Миссис Тибо, - сказал Гарт, - если Карп обнародует эту информацию, независимо от того, как к этому отнесутся испы, больше уже никогда не будет ни одного нового Дер Альте. А если следовать букве закона, то ваши властные полномочия проистекают только из того, что вы его жена. Такое не очень-то укладывается в голове, потому что... - Гарт замолчал в нерешительности. - Ну, говорите! - Потому что ясно каждому, независимо от того притом или испом он является, что вы обладаете наивысшей властью в нашем истэблишменте. И очень важно любыми доступными способами поддерживать миф о том, что каким-то образом, пусть даже и не прямо, но этой властью вы наделены из рук народа посредством всенародного голосования. Наступило неловкое молчание. - НП, пожалуй, - произнес наконец Пэмброук, - следовало бы взять за жабры эти Карпов и еще до того, как им удастся обнародовать свою "Белую Книгу". Таким образом мы отсечем их от средств массовой информации. - Даже под арестом, - заметила Николь, - Карпам удастся получить доступ по меньшей мере к одному из этих средств. Нужно смотреть фактам в глаза. - Но их репутация, если они окажутся арестованными... - Единственным верным решением, - произнесла Николь задумчиво, как бы рассуждая вслух, - бы