е, находится ли мистер Ятабе до сих пор в пути. Им это известно. Если бы СД перехватило его, или отозвало бы правительство в Токио - они бы об этом узнали. Однако ему пришло в голову, что если им удалось добраться до пожилого джентльмена, то они обязательно доберутся и до него. И все же, несмотря ни на что, положение еще не было безнадежным. Одна мысль родилась в голове мистера Бейнеса, пока он день за днем один в номере ждал в отеле Абхирати. Чем возвращаться в Берлин с пустыми руками, не лучше ли передать имевшиеся сведения мистеру Тагоми? По крайней мере в этом случае оставался шанс, пусть и весьма незначительный, что в конце концов соответствующие люди будут проинформированы. Но мистер Тагоми мог бы только выслушать, и в этом был недостаток этой идеи. В самом благоприятном случае он мог бы услышать, все хорошо запомнить и как можно быстрее совершить поездку на Родные Острова. А Мистер Ятабе на том уровне, где делают политику. Он может и слушать, и говорить. Все же это было бы лучшем, чем ничего. Времени оставалось все меньше. Начать все сначала, организовать осторожно, кропотливо, спустя несколько месяцев, еще раз эту тайную связь между некоей группировкой в Японии... Это, конечно, очень удивит мистера Тагоми. Неожиданно обнаружить, какого рада знание обрушилось на его плечи, как далеко лежат они от дел, связанных с производством пластмасс. Тут даже возможен нервный срыв. "А вдруг он выболтает информацию какому-нибудь человеку из своего окружения, а может просто замкнется в себе, притворится, даже перед самим собой, что он ничего не слышал, просто откажется верить мне, встанет, поклонится и, извинившись, выйдет из комнаты, как только я начну?" Неблагоразумно, он он именно так может воспринять откровение мистера Бейнеса. Он не из тех, кому положено слушать подобные вещи. "Так легко, - подумал мистер Бейнес, - уйти - это самый простой, доступный для всех выход. Хотел бы я, чтобы у меня был такой способ уклониться от бремени ответственности. Но все-таки этот выход невозможен даже для мистера Тагоми. Мы не так уж и отличаемся друг от друга. Он может закрыть уши от того, что будет исходить от меня, исходить в форме слов, но позже, когда до него дойдет глубинный смысл сказанного... Или кому-нибудь другому, с кем я в конце концов переговорю... Мистер Бейнес покинул свой номер, вошел в лифт и спустился в вестибюль. Снаружи, уже на тротуаре, он велел швейцару вызвать для него педикэб и вскоре уже ехал по Маркет-стрит, глядя на то, как энергично накручивает педали водитель-китаец. - Здесь, - сказал он водителю, увидев вывеску, которую искал. - Встаньте у бордюра. Педикэб остановился у пожарного гидранта. Мистер Бейнес расплатился с водителем и отпустил его. Казалось, никто за Бейнесом не следил. Он немного прошел по тротуару, а через мгновение с несколькими другими покупателями вошел в магазин "Фуга", самый большой супер-маркет, расположенный в центре города. Повсюду толпились покупатели. Бесконечные ряды прилавков. Продавщицы, в основном белые, с небольшим вкраплением японцев в качестве заведующих секциями, ужасный шум. После некоторого замешательства мистер Бейнес нашел отдел мужской одежды. Он остановился перед стеллажом с мужскими брюками и начал осматривать их. Вскоре к нему подошел приказчик, молодой белый, и приветствовал его. - Я вернулся, - сказал мистер Бейнес, - за темно-коричневыми шерстяными широкими брюками, которые я присмотрел еще вчера. Встретившись взглядом с приказчиком, он добавил: - Вы не тот человек, с которым я говорил. Тот был повыше, с рыжими усами, довольно худой. На его пиджаке было имя "Дарри". Приказчик ответил, что Дарри недавно ушел на обед, но скоро вернется. - Я зайду в примерочную и примерю эту пару, - сказал мистер Бейнес, беря брюки со стеллажа. - Пожалуйста, сэр. Приказчик указал на свободную кабину, затем отошел, чтобы обслужить кого-то еще. Мистер Бейнес вошел в примерочную и закрыл за собой дверь. Сев на один из двух стульев, он принялся ждать. Через несколько минут раздался стук. Дверь примерочной отворилась, и вошел невысокий японец средних лет. - Вы иностранец, сэр? - сказал он мистеру Бейнесу, - Я должен проверить вашу платежеспособность. Позвольте взглянуть на ваше удостоверение. Он закрыл за собой дверь. Мистер Бейнес достал бумажник. Японец сел и начал проверять содержимое. Наткнувшись на фотографию девушки, он приостановился. - Очень хорошенькая. - Моя дочь, Марта. - У меня есть дочь, которую тоже зовут Мартой, - сказал японец. - Теперь она в Чикаго, учится игре на фортепиано. - Моя дочь вот-вот выйдет замуж, - сказал мистер Бейнес. японец вернул бумажник и замер, выжидая. - Я здесь уже две недели, - сказал мистер Бейнес. - Но мистер Ятабе до сих пор не появился. Я хочу узнать, находится ли он до сих пор в пути? И если нет, то что я должен делать? - Приходите завтра, во второй половине дня, - ответил японец. Он встал. Встал и мистер Бейнес. - До свидания. - До свидания, - ответил мистер Бейнес. Он вышел из примерочной, положил брюки назад на стеллаж и вышел из универмага "Фуга". Идя по тротуару вместе с другими пешеходами, он думал, что на все ушло не так уж много времени. Сможет ли он получить необходимую информацию? Ведь нужно было связаться с Берлином, передать его запрос, произвести шифровку и дешифровку - каждый из этих шагов отнимал время. "Жаль, что я раньше не встретился с этим агентом. я бы избавился от многих страхов и мук. Очевидно, это не было связано с особым риском, все как будто прошло очень гладко. По существу, на это ушло всего пять-шесть минут". Теперь он чувствовал себя гораздо лучше. Вскоре он уже рассматривал витрину с фотографиями, сделанными во время непристойных представлений в низкопробных притонах, грязные, обгаженные мухами, снимки совершенно голых белых женщин, чьи груди висели, как наполовину спустившиеся воздушные шары. Зрелище позабавило его, и он задержался у витрины. Мимо него по своим делам прохожие, не обращая никакого внимания. Наконец-то он хоть что-то сделал. Какое облегчение! Юлиана читала, поудобнее опершись на дверцу автомобиля. Рядом с ней, выставив локоть из окна, Джо одной рукой, слегка касаясь баранки, вел машину. К его нижней губе прилипла сигарета. Он был хорошим водителем. И они уже покрыли большую часть расстояния между Канон-сити и Денвером. Из приемника неслась слащавая народная музыка, вроде той, которую играют ансамбли аккордеонистов в пивных на открытом воздухе: бесконечные польки и шотландки - она никогда не умела отличить одни от других. - Дешевка, - отметил Джо, когда музыка закончилась. - Послушай, я неплохо разбираюсь в музыке, могу сказать, кто был великим дирижером. - Ты, наверное, не помнишь его: Артуро Тосканини. - Не помню, - машинально ответила она, не отрываясь от книги. - Он был итальянцем. Но после войны не разрешили бы ему дирижировать из-за его политических симпатий. Теперь-то он уже умер. Не нравится мне этот фон Кароян - бессменный дирижер Нью-Йоркской филармонии. Мы были обязаны ходить на его концерты, наш рабочий поселок. А что я люблю, как всякий "воп" - догадайся! Он посмотрел на нее. - Понравилась книга? - Захватывает. - Мне нравятся Верди и Пуччини. Все, что у нас было в Нью-Йорке - это тяжеловесная, напыщенная музыка Вагнера и Орффа, и мы были обязаны каждую неделю ходить на эти пошлые драматические представления, устраиваемые нацистами в Медисон-Сквер-Гарден - с флагами, трубами, барабанами, пылающими факелами. История готических племен или другая воспитательная чушь, где-то бы можно было назвать это все "искусством", вместо того, чтобы говорить, монотонно прочитали. Ты бывала в Нью-Йорке до войны? - Да, - отозвалась она, не отрываясь от книги. - Правда, что там были шикарные театры? Я слышал, что были. Да и с кино теперь то же самое: вся кинопромышленность сосредоточилась в одном берлинском квартале. За те тринадцать лет, которые я провел в Нью-Йорке, не было не одной оперетты или пьесы, только эти... - Не мешай мне читать, - сказала Юлиана. - То же самое и с книжными издательствами, - сказал Джо невозмутима. - Сейчас они все монополизированы с центром в Мюнхене. В Нью-Йорке книги теперь только обеспечивают одни гигантские печатные станки. Так, во всяком, случае говорят. Заткнув уши пальцами, она сосредоточилась на лежавшей у нее на коленях книге, стараясь отключиться от его голоса. Ей попался тот раздел "Саранчи", где описывалось легендарное телевидение, и оно очаровало ее, особенно те строки, где говорилось о дешевых небольших установках для отсталых народов Африки и Азии. "Только предприимчивость янки и система массового производства - Детройт, Чикаго, Кливленд - какие волшебные названия! - могли совершить это чудо, посылку этого нескончаемого и почти до безумия бескорыстного потока дешевых однодолларовых (в китайских долларах) телевизионных приборов в каждую деревню, в любую глухомань Востока. И когда какой-нибудь изможденный юноша с беспокойным умом, умирая от голода, хватался за этот единственный шанс, который предоставляли ему щедрые американцы, и собирал из набора крохотный приемник с встроенным в него источником питания размером не больше куска туалетного мыла, то что же можно было узнать с его помощью? Сгрудившись перед экраном, молодежь деревни - а часто и люди постарше - видели слова. Инструкции. Прежде всего, как научиться читать, затем все остальное. Как выкопать более глубокий колодец, вспахать более глубокую борозду. Как очистить питьевую воду, исцелить своих больных. Над их головами витала американская искусственная волна, распространяя сигналы, разнося их повсюду, всем страждущим, всем жаждущим знания массам Востока..." - Ты читаешь все подряд? - спросил Джо. - Или пропускаешь какие-то куски? - Как это замечательно! Он заставил нас посылать пищу и образование всем азиатам, миллионам их, - сказала она. - Благотворительность во всемирном масштабе. - Да, Новый курс, провозглашенный Тагвелом, по подъему уровня жизни масс. Только послушай. Она прочла вслух: - "Чем был всегда Китай? Томящимся, цельным, испытывающим нужду во всем существом, глядевшим на запад. Его великий президент демократ Чан-Кайши, который провел китайский народ через военные годы, теперь, в дни мира, вел его к Декаде Перестройки. Но для Китая это не было восстановлением, так как в этой, почти сверхъестественно обширной плоской стране раньше ничего не возводилось, и она еще оставалась погруженной в свой древний сон. Восстающее ото сна существ, гигант, которому еще нужно было наконец-то обрести ясное сознание, пробудиться в современном мире с его реактивными самолетами и атомной энергией, его автострадами, заводами и лекарствами. И откуда же должен был раздаться тот удар грома, что разбудил бы гиганта? Чан-Кайши знал это еще во время войны с Японией. Он мог раздаться только из Соединенных Штатов. К 1950 году американские техники и инженеры, учителя, врачи, агрономы роем устремились в каждую провинцию, каждую деревню, подобно какому-то новому виду ожившего..." - Ты знаешь, что он сделал, а? - прервал ее чтение Джо. - Он взял у нацизма все лучшее социалистическую часть, организацию Тодта и экономический прогресс, достигнутый при Шпеере, и все это подарил чему? Новому курсу. И выкинул все то, что уродливо - деятельность СС, уничтожение низших рас, изоляцию других. Но это же утопия! Ты думаешь, если бы союзники победили, то Новый Курс оживил бы экономику и совершил бы все эти социальные сдвиги, поднял бы благосостояние? Ничего подобного! Он выдумал некую форму государственного синдиката, корпоративного государства, вроде того, к которому мы пришли при Дуче. Он утверждает: вы будете иметь только хорошее и ничего из... - Дай почитать, - огрызнулась Юлиана. "И эти рынки, неисчислимые миллионы китайцев, обеспечили на много лет работой заводы Детройта и Чикаго. Этот гигантский зев никогда не наполнится, этот народ и за сто лет не обеспечить нужным количеством грузовиков и кирпичей, стальных болванок и одежды, пишущий машинок и капель от насморка. Американский рабочий имел в 1960 году наивысший уровень жизни в мире и все потому, что Штаты изящно назывались "наиболее благоприятствующей страной" при заключении торговых сделок со странами Востока. США больше не оккупировали Японию, а последняя никогда не оккупировала Китай, и тем не менее неоспоримым фактом было то, что Кантов, Токио и Шанхай покупали не британские товары, а американские. И в каждой новой сделке рабочий в Балтиморе, Лос-Анжелосе и Атланте видел увеличение своего благосостояния. Тем, кто делал долгосрочную политику. Людям в Белом Доме, обладающим широким кругозором, казалось, что они почти добились цели. Исследовательские ракеты должны были вот-вот устремиться в космические бездны, покидая Мир, который наконец-то увидел окончание своих вековых болезней: голода, болезней, войн, невежества. Эквивалентные меры социального и экономического развития, предпринятые Британской империей, принесли подобное же облегчение участи широких масс в Индии, Бирме, Африке, на Ближнем Востоке. Продукция заводов Руру и Манчестера, сталь Саара, нефть Баку - все слилось, и взаимодействовало в сложной, но действенной гармонии. Народы Европы наслаждались тем, что казалось..." - Я полагаю, что именно они должны править миром, - сказала Юлиана. Она оторвалась от книги. - Они во всем были лучше всех. Британцы. Джо ничего на это не ответил, не смотря на то, что она выжидающе посмотрела на него. Она вновь взялась за книгу. "... осуществлением мечты Наполеона: разумной однородности этически различных народов, отсутствие которой было причиной раздоров и пререканий по каждому пустяку со времен падения Рима. А также мечты Карла Великого: Объединенного христианства, которое бы стало жить в мире не только между собой, но и остальным миром. И все же до сих пор оставалась одна ноющая рана. На Малайях жило много китайцев, в основном предпринимателей, и эта процветающая, работающая буржуазия видела в американском способе видения дел в Китае более справедливое общение с теми, кого британцы называли "туземцами". Бывшие под британским господством темнокожие расы не допускались даже в провинциальные клубы, отели, приличные рестораны. Как и прежде, они видели, что для них в трамваях отведены особые секции - и что хуже всего - что они ограничены в выборе места жительства в любом из городов. Эти "туземцы" по слухам, из газет знали, что в США проблемы цветных решены еще до 1950 года. Что белые и негры живут, работают и едят вместе даже на Глухом Юге. Вторая Мировая война покончила с дискриминацией..." - А потом начались беспорядки? - спросила она у Джо. Он кивнул, продолжая следить за дорогой. - Ну расскажи же, что было дальше. Она закрыла книгу. - Мне все равно не успеть дочитать ее до конца, скоро мы будем в Денвере. Наверное, Америка и Англия затеют между собой войну, и в результате одна из них будет повелевать всем миром. - Кое в чем эта книга не так уж и плоха, - отозвался Джо. - Он все продумал до мельчайших подробностей. США получили Тихий Океан, создав нечто вроде нашей сферы Со-Процветания Юго-Восточной Азии. Россию они с Англией поделили на сферы влияния. так продолжалось десять лет. А затем, естественно, между ними возникли трения. - Почему же - естественно? - Такова человеческая натура, - сказал Джо, - и природа государства. Подозрительность, страх, жадность. Китайцы думают, что США подрывают господство Британии в Южной Азии, привлекая на свою сторону значительное китайское население, у которого под влиянием Чай Кайши - настроение проамериканское. Англия начинает организовывать то, что они называли "охраняемые районы опеки". Он ухмыльнулся. - Другими словами, концентрационные лагеря для тысяч китайцев, подозреваемых в измене. Их обвиняют в саботаже и пропаганде. Черчилль до того... - Ты хочешь сказать, что он еще у власти? Разве его еще не убрали? - Вот тут-то британская система и превзошла американскую, - сказал Джо. - Каждые восемь лет США дают пинка под зад своим руководителям, какими бы опытными они не были. Но Черчилль-то все еще у власти. У США после Тагвелла никогда не было руководителя, подобного ему. Одни ничтожества. И чем старше он, тем властолюбивее и жестче, этот Черчилль. В 1960 году он уже напоминает какого-то древнего властителя Центральной Азии. Никто не смеет ему перечить. Он у власти более двадцати лет. - О, боже! - воскликнула она. Она открыла книгу с конца, чтобы найти подтверждение тому, что он говорил. - С чем я согласен, - продолжал Джо, - так это с тем, что Черчилль во время войны был единственным порядочным лидером Англии. Если бы его оставили у власти, дела Англии были бы гораздо лучше. Вот, что я скажу: государство не может быть лучше своего руководителя. Фюрер - принцип - принцип фюрерства, как говорила напи. Они правы. Даже этот американец должен согласиться с ними. Конечно, у него США после войны осуществили колоссальную экономическую экспансию, прибрав к рукам бездонный рынок сбыта в Азии, доставшейся им от японцев. Но этого оказалось недостаточно: таким путем трудно обрести идею. Не получили ее и британцы. В обеих странах правят богачи, плутократия. Если бы победили они, все их думы сводились бы к тому, чтобы увеличить побольше доходы для своей верхушки. Он ошибся, этот Абендсен: не было бы никаких социальных реформ, не было бы планов повышения жизненного уровня масс. Англосаксонская плутократия не допустила бы этого. Теперь он говорил как настоящий фашист. Очевидно, Джо по ее лицу понял, о чем она думает. Он повернулся к ней, снизил скорость и, поглядывая то на нее, то на шедшие впереди машины, горячо проговорил: - Послушай, я не из интеллектуалов. Фашизму нет в них надобности. Что требуется, так это дело, а теория выводится из действия. Единственно, что требует он нас наше корпоративное государство - это достижения социальных сил истории. Понимаешь? Это я говорю тебе. Я это точно знаю, Юлиана. Тон его стал неистовым, даже молящим. - Это старые, гнилые, руководимые золотом империи: Британская, Французская, Американская, хотя последняя - только незаконнорожденный ублюдок, а не империя в полном смысле. Все они в равной степени опираются на деньги. Души у них не было, а естественно, не было и будущего, роста не было. Да, наци - это банда головорезов, я с этим согласен. Ты же тоже думаешь? Верно же? Она через силу улыбнулась: итальянские экзальтации засосали его - он вел машину, извергая из себя целую речь. - Абендсену слишком важно, кто победит - США или Англия. Явная нелепость. Они не достойны победы. Они ничем ее не заслужили. Ты когда-нибудь читала что-нибудь из того, что писал Дуче? Это откровение. Красивый мужчина. Красивые слова. Он объясняет подоплеку каждого явления. На самом деле основным существом конфликта во время войны была борьба старого против нового. Деньги - вот почему нацисты ошибочно и некстати притянули сюда еврейский вопрос - против коллективного духа масс, названного фашистами "хемейштафт" - народность. "Он сейчас - вылитый Муссолини", - подумала Юлиана. - Зверства нацистов - это трагедия. Джо на минуту замолк, обгоняя еле тащившийся грузовик. - Но при всякой перемене проигравшему приходится туго. Тут нет ничего нового. Вспомни прежние революции, например, Французскую, вспомни тактику Кромвеля по отношению к Ирландии. В немецкой философии слишком много темперамента, да и театральности с избытком. Одни шествия чего стоят. Настоящего фашиста никогда не увидишь разглагольствующим. Он всегда действует как я. Верно? Она рассмеялась. - Ты болтаешь со скоростью мили в минуту. - Я тебе объясняю фашистскую теорию действия, вне себя вскричал он. Она не смогла ответить: слишком уж забавно это было. Но человек, сидевший рядом, вовсе не считал это забавным. Раскрасневшись, он сердито смотрел на нее. Вены на его лбу вздулись, и его снова начало трясти. Он снова засунул пятерню за всклокоченную шевелюру и стал ею двигать взад и вперед, ничего не говоря, но глядя ей в глаза. - Не обижайся на меня, - сказала она. На какой-то миг ей показалось, что он хочет ее ударить: он уже занес руку, но тут же потянулся к приемнику и включил его. Из динамика неслась оркестровая музыка, трещали помехи. Она попыталась снова еще раз сосредоточиться на книге. - Ты права, - сказал Джо после долгой паузы. - Насчет чего? - Насчет дважды битой империи. С клоуном вместо вождя. Неудивительно, что мы ничего от этой войны не получили. Она похлопала его по руке. Юлиана, все это муть, - отозвался Джо. - Ничего нет истинного и определенного. Верно? - Может быть и так, - отсутствующе произнесла она. Она продолжала читать. - Победила Британия. Джо указал на книгу. - Избавляю тебя от необходимости выискивать это место. США приходят в упадок, Британия все больше их теснит, продолжая экспансию, сохраняя инициативу. Так что можешь отложить книгу в сторону. - Надеюсь тебя от необходимости выискивать это место. США приходят в упадок, Британия все больше их теснит, продолжая экспансию, сохраняя инициативу. Так что можешь отложить книгу в сторону. - Надеюсь, в Денвере нам будет весело. Она закрыла книгу. - Тебе нужно расслабиться. Я хочу, чтобы ты отдохнул. "Если тебе не удастся это, - подумала она, - ты развалишься на миллион частей, как лопнувшая пружина. А что тогда будет со мной? Как я вернусь назад? А может, уже сейчас оставить тебя? Очень хочется тех лучших времен, которые ты мне обещал. Я не хочу быть обманутой. Слишком часто меня обманывали прежде другие люди". - Обязательно будет хорошо, - сказал Джо. - Послушай... Он как-то странно, оценивающе взглянул на нее. - Ты слишком увлеклась этой книгой. Вот интересно - представь себе человека, написавшего бестселлер, ну, автора, вроде этого Абендсена. Пишут ли люди ему письма? Могу поспорить, что многие пишут и хвалят книгу, может быть, даже посещают его. Она тут же поняла. - Джо, это же всего лишних полторы сотни километров. Глаза ее засияли. Он улыбнулся ей, снова счастливый, не испытывая ни огорчений, ни волнений. - Пожалуй, можно было бы, - сказала она. - Ты так хорошо водишь машину - тебе бы ничего не стоило доехать туда, правда? - Ну, я сомневаюсь, что этот знаменитый человек так запросто пускал бы к себе посетителей. Их, наверное, пруд пруди. - А почему бы не попытаться, Джо? Она схватила его за плечо и возбужденно сдавила его. - Худшее, что он может сделать - выгнать нас. Пожалуйста, Джо. - Только когда сделаем покупки и прилично оденемся, - веско проговорил Джо, - все с иголочки. Это очень важно - произвести хорошее впечатление. И может быть мы даже найдем новый автомобиль, уже там, на Шайенне. Держу пари, нам удастся. - Да, - подтвердила она. - И тебе нужно подстричься. И позволь, чтобы одежду тебе подобрала я, пожалуйста, Джо. Я, бывало, выбирала одежду для Фринка. Мужчина ведь никогда не может купить что-нибудь приличное для себя. - На одежду у тебя неплохой вкус, - заметил Джо. Он смотрел на расстилавшуюся перед ними дорогу. - И вообще... Лучше всего, если ты сама позвонишь ему, именно ты свяжешься с ним. - Я сделаю себе прическу, - сказала она. - Хорошо. - И даже не побоюсь подняться и нажать звонок. Она осмелела. - Я имею в виду, что живем-то мы только один раз. Зачем же нам трусить? Он такой - же человек, как и мы все. Может быть, ему будет даже приятно узнать, что кто-то только для того и заехал в такую даль, чтобы сказать ему, как понравилась его книга. Мы сможем получить его автограф на первой странице книге - обычно его оставляют именно там. Разве не так? Только было бы лучше купить новый экземпляр: этот так обтрепался и засалился. Тут автограф не будет смотреться. - Все что пожелаешь, - ответил Джо. - Я позволю тебе взять на себя все детали. Я уверен, что тебе они под силу. Хорошенькая девушка всегда добьется своего. Когда он увидит, какая ты сногсшибательная, он настежь распахнет дверь. Но послушай: давай без дураков! - Что ты хочешь сказать? - Скажешь, что мы женаты? Я не хочу, чтобы ты впуталась с ним в какую-нибудь историю. Ты понимаешь, о чем я говорю. Это было бы ужасно. Это бы разбило нам всем жизнь - какая награда за его гостеприимство, какая ирония. Так что гляди в оба, Юлиана. - Кстати, и поспоришь с ним, - сказала Юлиана, - насчет того, Италия ли стала причиной поражения, предав державы Оси, расскажешь ему то, что ты рассказывал мне. Джо кивнул. - Ну что ж, договорились. Мы обсудим все, что он написал. Они быстро мчались на север. Остывший взор, слабость в желудке и так далее. Тошнота и угнетенное половое чувство. И все же - перед глазами ничего нет. Чем может ответить его тело? Бегством? Скрестив ноги, мистер Тагоми уселся прямо на полу своей гостиной и начал манипулировать с сорока девятью стебельками тысячелистника. Вопросы были безотлагательны, и он с лихорадочной быстротой проделал все необходимое, чтобы получить перед собой все шесть строчек. О ужас! Гексаграмма пятьдесят один! Бог является под знаком грома и молнии. Трубный глас - он непроизвольно прижал руки к ушам. Ха-ха! Хо-Хо! Мощный взрыв, что бросает его в дрожь и заставляет закрыть глаза от страха. Рев тигра, нервная суетня всполошившихся ящериц - и вот сам бог является миру. Что же это значит? Он оглядел комнату. - Приближение - чего? Он вскочил и неподвижно ждал, тяжело дыша. Ничего. Колотится сердце. Дыхание и все физиологические процессы, включая даже непроизвольные, управляемые подсознанием, близки к критическому уровню: адреналин, сильное сердцебиение, учащенный пульс, нарушение функций желез, комок в горле, застывший взор, слабость в желудке и так далее. Тошнота и угнетенное половое чувство. И все же - перед глазами ничего нет. Чем может ответить его тело? Бегством? Все готово к нему. Но куда бежать? И зачем? На ум ничего не приходило. Значит, невозможно. Дилемма цивилизованного человека: тело готово к чему угодно, но угроза туманна, не обозначена. Он вошел в ванную и начал намыливать подбородок, чтобы бриться. Зазвонил телефон. - Удар, - сказал он громко. Он отложил бритву. - Будь готов. Он быстро перешел из ванной в спальню. - Я готов. От поднял трубку. - Тагоми слушает. Голос его сорвался, и ему пришлось прочистить горло. Пауза, затем слабый, высохший, шуршащий, как старые опавшие листья, голос произнес: - Сэр, это Синиро Ятабе. Я прибыл в Сан-Франциско. - От имени Главного Торгового Представительства приветствую вас, - сказал мистер Тагоми. - Как я рад. Вы в добром здравии и в добром духе? - Да, мистер Тагоми. Когда я смогу увидеть вас? - Очень скоро. Через полчаса. Мистер Тагоми взглянул на настенные часы, с трудом разбирая время. - Третья сторона, мистер Бейнес. Я должен связаться с ним. Возможна задержка, но... - Мы можем условиться: через два часа, сэр, - сказал мистер Ятабе. - Хорошо, - сказал мистер Тагоми, поклонившись. - В вашей конторе в "Ниппон Таймз Билдинг". Мистер Тагоми поклонился вторично. Щелк. Мистер Ятабе опустил трубку. "Мистер Бейнес будет доволен, - подумал мистер Тагоми. - Он должен будет чувствовать то же, что кот, которому бросили кусок семги, например, отличный жирный хвост". Мистер Тагоми нажал отпустил рычаг, а затем спешно набрал номер отеля Абхирати. - Тягостное ожидание закончилось, - сказал он, услышав сонный голос мистера Бейнеса. Сон как рукой сняло. - Он здесь? - В моей конторе, - сказал мистер Тагоми, - в десять часов двадцать минут. До свидания. Он положил трубку и бросился в ванную заканчивать бритье. На завтрак не было времени, нужно будет велеть мистеру Рамсею что-нибудь сообразить, когда все будут в сборе. Все трое могут одновременно позволить себе удовольствие. Пока он брился, он думал о том, что именно заказать на завтрак. Мистер Бейнес стоял в пижаме с трубкой в руке и нервно потирал лоб. "Какой стыд, - подумал он, - сломаться и выйти на связь с этим агентом. Если бы подождать всего день. Но, возможно, ничего плохого и не произошло. Однако, сегодня нужно вернуться в магазин. Предположим, я не откажусь? Это может вызвать цепную реакцию, они подумают, что меня убили, или что-то в этом роде. Попытаются меня отыскать. Но все это уже не столь важно, потому что он здесь. Наконец-то. Ожидание кончилось". Мистер Бейнес бросился в ванную и стал готовиться к бритью. Он решил, что не стоит сомневаться в том, что мистер Тагоми узнает его, как только увидит. "Теперь мы сможем отбросить это прикрытие: "Мистер Ятабе". По существу, мы можем отбросить все прикрытия и все условности". Побрившись, он тут же поспешил под душ. "Наверное, уже поздно СД что-либо предпринимать, - подумал он, - даже если они разнюхали, поэтому мне, вероятно, может не беспокоиться. По крайней мере, будничные, мелкие заботы можно выкинуть из головы. Ничтожный страх за свою собственную шкуру. Что же касается всего остального - теперь придется беспокоиться всерьез". 11 Для Рейхсконсула в Сан-Франциско Фрейера Гуго Рейсса первое же дело этого дня было неожиданным и внушающим тревогу. Войдя в приемную, он обнаружил, что там его уже ждет посетитель, крупный мужчина средних лет с тяжелой челюстью и следами оспы на лице, с недобрым хмурым лицом. Мужчина встал и отдал партийный салют, одновременно пробормотав: - Хайль! - Хайль! - ответил Рейсс. Внутренне он застонал, хотя на лице его отразилась формальная деловая улыбка. - Герр Краус фон Меер? Я удивлен. Войдете? Он отпер дверь своего кабинета, удивляясь тому, куда запропастился его вицеконсул и кто позволил войти в приемную шефа СД. Однако, этот человек уже был здесь, и теперь с этим уже ничего не поделаешь. Войдя вслед за ним, сунув руки в карманы своего темного драпового пальто, Краус фон Меер сказал: - Послушайте, Фрейер, мы нашли парня из абвера. Это Рудольф Вегенер. Он показался на одной старой явке абвера, которая у нас под колпаком. Краус фон Меер захихикал, ослабившись и показывая при этом огромные золотые зубы. - Мы проследили его до самой гостиницы. - Прекрасно, - сказал Рейсс. Он заметил на своем столе почту. Значит, Пфердхоф где-то поблизости. Несомненно он оставил кабинет запертым, чтобы помешать шефу СД совать свой нос в их дела. - Это очень важно, - сказал фон Меер. - Я известил Кальтенбруннера самым безотлагательным образом. Теперь в любую минуту вы можете получить известие из Берлина, если только эти "Унратфреззеры" ("Дерьмоеды") там, дома, все не перепутают. Он уселся за консульский стол, вытащил из кармана пачку сложенных бумаг и, шевеля губами, старательно развернул одну из них. - Фамилия для прикрытия - Бейнес. Выдает себя за шведского промышленника или коммерсанта, или за кого-то еще, связанного с промышленностью. Сегодня утром в восемь десять он отозвался на телефонный звонок насчет официального свидания в десять двадцать в японской конторе. Сейчас мы пытаемся проследить, откуда был сделан звонок. Возможно нам это удастся через полчаса сделать. Они мне перезвонят сюда. - Понимаю, - сказал Рейсс. - Теперь мы сможем подцепить этого молодца, - продолжал Краус фон Меер. - И если мы это сделаем, то, естественно, отошлем назад в Рейх на ближайшей ракете Люфтганзы. Однако японцы или Сакраменто могут запротестовать и попытаться помешать этому. Они адресуют протест вам, если решатся. Возможно, они даже окажут очень сильное давление и доставят в аэропорт целый грузовик агентов Токкоки. - Вы не можете сделать так, чтобы они никого не обнаружили? - Слишком поздно. Он же на пути на это свидание. Нам, возможно, придется брать его прямо на месте, ворваться, схватить и бежать. - Мне это не нравится, - сказал Рейсс. - А вдруг у него свидание с каким-то чрезвычайно важным, высокопоставленным японцем? Как раз сейчас в Сан-Франциско, по-видимому, находится личный посланец Императора. На днях до меня дошел слух... - Это не имеет значения, - перебил его фон Меер. - Подданный Германии должен подчиниться законам Рейха. "А мы хорошо знаем, что представляют из себя законы Рейха", - подумал Рейсс. - У меня наготове отделение коммандос, - продолжал Граус фон Меер. - Пятеро отличных ребят. Он снова хихикнул. - Выглядят как скрипачи. Чудные лица аскетов, грустные лица, такие, как, может быть, у студентов богословов. Когда они войдут, япошки сначала подумают, что это струнный квартет... - Квинтет, - подсказал Рейсс. - Да. Они подойдут прямо к двери, соответствующе одетые. Он внимательно осмотрел консула. - Почти так же, как вы. "Спасибо", - подумал Рейсс. - Прямо на виду у всех, не стесняясь, прямо к этому Вегенеру. Они окружат его, как-будто с ним совещаются. Мол, очень важное сообщение, - продолжал бубнить он, пока консул открывал свою почту. - Никакого насилия, просто: "Герр Вегенер, пройдемте с нами, пожалуйста. Вы же все понимаете". И между спинными позвонками маленькое острие. Миг. И высшие нервные центры парализованы. Рейсс кивнул. - Вы слушаете? - Да. - И снова на улицу в автомобили. Назад ко мне в контору. Япошки, конечно, переполошатся, но будут вежливыми до последнего момента. Краус фон Меер неуклюже отодвинулся от стола, пытаясь показать, как будут раскладываться японцы. Это же так грубо - обманывать нас, герр фон Меер. Однако, ничего не поделаешь, гуд бай, герр Вегенер... - Бейнес, - сказал Рейсс. - Разве не этой фамилией он пользуется на этих переговорах? - Бейнес. Очень жаль, что вы покидаете нас. В другой раз мы возможно, еще о многом с вами переговорим. На столе зазвонил телефон, и Краус фон Меер, перестал кривляться. - Это наверное мне. Он потянулся к трубке, но Рейсс его опередил. - Это Рейсс. - Консул, говорит "Ауслянд Ферншпрехамт" в Новой Шотландии, - проговорил незнакомый голос. - Вам трансатлантический вызов из Берлина, срочно. - Хорошо, - отозвался Рейсс. - Подождите минутку, консул. Послышались слабые разряды, треск, потом другой голос, женский. - Канцелярия. - Да, это "Ауслянд Ферншпрехамт" в Новой Шотландии. Вызывается рейхсконсул Гуго Рейсс. Сейчас консул на проводе. - Поддерживайте связь. Последовала долгая пауза, во время которой Рейсс одной рукой продолжал перебирать почту. Краус фон Меер равнодушно наблюдал за ним. - Герр консул, извините, что отнимаю у вас время, - раздался мужской голос. Кровь застыла в жилах Рейсса. Баритон, тщательно отработанный, гладкий, переливающийся голос, знакомый Рейссу много лет доктор Геббельс. - Это доктор Геббельс. - Да, канцлер. Следивший Краус фон Меер улыбнулся. Челюсть его больше не отвисала. - Только что меня попросил позвонить вам генерал Гейдрих. В Сан-Франциско сейчас находится какой-то агент абвера, его зовут Рудольф Вегенер. Вы должны всецело содействовать СД во всем, что она предпринимает по отношению к нему. На подробности в данный момент нет времени. Просто полностью предоставьте свою контору в их распоряжение. Заранее премного вам благодарен. - Понимаю, герр канцлер, - сказал Рейсс. - До свидания, консул. Краус фон Меер пристально посмотрел на Рейсса, как только тот положил трубку. - Я был прав? Рейсс пожал плечами. - О чем тут спорить? - Подпишите ордер на принудительное возвращение этого Вегенера в Германию. Вынув ручку, Рейсс подписал ордер, поставил на нем печать и протянул его шефу СД. - Благодарю вас, - сказал фон Меер. - Теперь, как только японские власти позвонят вам и станут жаловаться... - Если только станут. Краус фон Меер взглянул на него. - Станут. Они будут здесь - не пройдет и пятнадцати минут после того, как мы скребем этого Вегенера. Он перестал паясничать, лицо его стало серьезным. - Никакого струнного квинтета, - сказал Рейсс. Фон Меер не обратил внимание на укол. - Мы будем брать его вот-вот, так что будьте готовы. Можете сказать япошкам, что он гомосексуалист, фальшивомонетчик или что угодно в этом духе. Требуется вернуть его домой для предания суду как крупного уголовника. Не говорите им, что он политический. Вы же знаете, что они не принимают девяносто пяти процентов кодекса национал-социализма. - Это я знаю, - сказал Рейсс. - И что делать, я тоже знаю. - И что делать, я тоже знаю. Он чувствовал растущее раздражение и возмущение от того, что его снова провели. "Действуют через мою голову, - сказал он себе. - Как обычно. Меер связался с канцелярией, ублюдок". Руки его тряслись. Не от звонка ли Геббельса? Ужас перед его всемогуществом? Или это чувство обиды от ущемленности его прав? "Чертова полиция, - подумал он. - Они все сильнее и сильнее. Уже заставили работать на себя Геббельса. Они заправляют там, в Рейхе. А что я могу сделать? И кто тут может что-нибудь сделать? Лучше будет помочь им. Не такое нынче время, чтобы перечить этому типу. Вероятно, там в Берлине он может добиться чего угодно, даже увольнения любого неугодного ему человека". - Я давно понял, - сказал он вслух, - что вы вовсе не преувеличили значение этого дела, герр полицайфюрер. - Полагаю даже, что безопасность Германии зависит от того, насколько оперативно вы разоблачите этого шпиона и предателя. Ему самому вдруг стало страшно оттого, что он выбрал такие слова. Однако, Краус фон Меер, казалось, был польщен. - Благодарю вас, консул. - Возможно, вы спасли нас всех. - Ну мы его еще не взяли. Фон Меер нахмурился. - Давайте подождем. Думаю, что скоро позвонят. - Японцев я беру на себя, - сказал Рейсс. - Вы же знаете, у меня богатый опыт. Их жалобы... - Не сбивайте меня, - перебил Краус фон Меер. - Мне нужно подумать. Очевидно, его обеспокоил звонок из канцелярии. Теперь он понял, что положение серьезно. "А ведь, возможно, что этот молодчик уйдет, и это будет вам стоить вашей работы, - подумал консул Гуго Рейсс. - Моей работы, вашей работы - оба мы можем в любой момент очутиться на улице. Вряд ли у вас более безопасное положение, чем у меня. В самом деле, может быть, стоит вас слегка цапнуть за ног, чтобы поубавить спеси, герр полицайфюрер? Что-нибудь этакое провернуть, что никогда нельзя будет вменить в вину. Например, когда сюда придут жаловаться японцы, можно вскользь намекнуть на номер рейса Люфтганзы, которым уволокут отсюда этого парня, или, все отрицая, постепенно раздразнить их, ну, хотя бы тем, что самодовольно улыбаясь, дать понять, что Рейху на них наплевать, что маленьких желтеньких человечков не принимают всерьез. Их так легко уколоть. А если они достаточно разогреются, они могут довести свои жалобы непосредственно до самого Геббельса. Есть разного рода возможности. СД, в сущности, не может выдворить этого парня из ТША без моего активного сотрудничества. Если бы мне только точно знать, куда нанести удар! Ненавижу тех, которые лезут через мою голову. Это ставит меня в чертовски неудобное положение. Я начинаю нервничать до бессонницы, а если я не смогу спать, то не смогу и делать свое дело. Оставим Германии самой исправлять свои проблемы. И вообще, мне было бы намного спокойнее, если бы этого неотесанного баварца вернули домой, к составлению отчетов в каком-нибудь вшивом отделении полиции". Зазвенел телефон. На этот раз Краус фон Меер был первым у аппарата, и Рейсс не смог ему помешать. - Алло, - проговорил фон Меер в трубку. Он принялся слушать. "Уже?" - мелькнуло в голове Рейсса. Но шеф СД протянул трубку ему. - Это вас. Втайне облегченно вздохнув, Рейсс взял трубку. - Это какой-то школьный учитель, - пояснил Краус фон Меер, - допытывается, можете ли вы дать ему несколько австрийских театральных афиш для его класса. Около одиннадцати утра Роберт Чилдан закрыл магазин и пешком направился в контору мистера Пола Казуора. К счастью, Пол не был занят. Он вежливо поприветствовал Чилдана и предложил ему чаю. - Я вас не задержу, - сказал Чилдан после того, как они оба принялись потягивать чай. Кабинет Пола, хотя и был невелик, но отличался современной и простой обстановкой. На стене всего дома одна, но превосходная литография: тигр работы Моккаи, шедевр конца тринадцатого столетия. - Всегда счастлив видеть вас, Роберт, - сказал Пол тоном, содержавшим, как показалось Чилдану, некоторый оттенок равнодушия. Возможно, это было просто его фантазией. Чилдан осторожно взглянул поверх чашки. Собеседник вроде бы казался добродушным и дружелюбным. И все же Чилдан ощутил некоторую перемену. - Ваша жена, - сказал Чилдан, - вероятно разочарована моим безвкусным подарком. Я мог бы и обидеться. Однако, когда имеешь дело с чем-то новым и неопробированным, как я уже говорил, предлагал вам этот подарок, трудно сделать надлежащую окончательную оценку - во всяком случае, человеку, привыкшему думать только о делах. Думаю, что вы и Бетти вместе имеете больше прав на высказывание суждения, чем я. - Она не была разочарована, Роберт, - сказал Пол. - Я не передавал ей той вещицы. Опустив руку в ящик стола, он извлек маленькую белую коробочку. - Она не покидала стен этого кабинета. "Догадался, - подумал Чилдан. - Ну и ловкач. Он даже не сказал ей. Вот так история. Теперь остается надеяться, что он не выйдет из себя и не обвинит меня в попытке соблазнить его жену. А он может стереть меня в порошок". Сохраняя на лице хорошую мину, он продолжал потягивать чай. - О, - мягко протянул он. - Интересно. Пол открыл коробочку, вынул из нее заколку и начал ее осматривать, повернув на свету и повертел из стороны в сторону. - Я нашел в себе смелость показать это кое-каким деловым людям, - сказал Пол, - разделяющим мои вкусы по отношению к американским историческим вещицам и реликвиям, имеющим общехудожественное эстетическое достоинство. Он взглянул на Роберта Чилдана. - Конечно, прежде никто из них ничего подобного не видел. Как вы объяснили мне, до настоящего времени такие вот современные изделия известны не были. Думаю также, что вы знаете, что являетесь единственным представителем этого направления. - Да, знаю, - отозвался Чилдан. - Хотите знать, как они отреагировали? Чилдан поклонился. - Они смеялись, - сказал Пол. Чилдан Молчал. - И я смеялся, - сказал Пол, - без вас, на другой день после того, как вы пришли и показали мне эту штуковину. Естественно, чтобы не расстроить вас, я скрыл свою реакцию. Вы несомненно помните, что я был более или менее равнодушен во внешних своих проявлениях. Чилдан кивнул. - Но тем не менее, - сказал Пол, - я уже несколько дней внимательно ее осматриваю и без всяких логических причин ощущаю определенную эмоциональную нежность. "Почему же?" - спрашиваю я себя. Ведь я даже не спроецировал на эту штуковину: как в германских психологических опытах, свое собственное естество. Я до сих пор не вижу никаких черт, никакой формы души. Но она каким-то образом имеет сопричастность к Тао. Понимаете? Он кивнул Чилдану. - Она уравновешена. Силы внутри этого предмета сбалансированы. Равнодействующая придет ей покой. Поэтому можно сказать, что эта штука пребывает в мире со вселенной. Она была вовлечена в ней, но ей тут же удалось придти в состояние гомеостазиса с нею, независимого состояния, поддерживаемого только внутренними, без внешнего вмешательства, ресурсами. Чилдан кивнул, изучая заколку, но Пол не обращал на него внимания, продолжал: - У нее нет "Ваби", - сказал он, - и не могло быть, но... Он тронул пальцами головку шпильки. - Роберт, у этой штуковины есть "ВУ". - Я верю вам, - сказал Чилдан. Он пытался вспомнить, что же такое "Ву" - слово не японское, оно китайское. Он вспомнил, что оно означает "мудрость" или "разумение", в любом случае, нечто в высшей степени значительное, хорошее. - Руки ремесленника, - сказал Пол, - обладали "Ву" и сделали так, чтобы "Ву" передалось этому предмету. Но он закончен, совершенен, Роберт. Размышляя над этим, мы сами приобретаем еще большее "Ву". Мы испытываем умиротворение, присущее, однако, не искусству, а священным предметам. Я припоминаю храм в Хиросиме, где можно рассматривать челюсть какого-то средневекового святого. Однако вот этот предмет - дело рук человека, а то была реликвия. Этот предмет живет в настоящем, в то время как тот - просто остался. В результате этих размышлений, занимавших меня со времени нашего последнего прихода, я определил ценность этой вещи, она заключается в отсутствии историчности. И я этим глубоко заинтересован, да вы и сами видите. - Да, - отозвался Чилдан. - Не иметь исторической ценности, не иметь художественных, эстетических достоинств, и тем не менее содержать оттенок некой неземной ценности - это какое-то чудо. И именно оттого, что эта безделушка такая жалкая, маленькая, вроде никчемная. Это, Роберт, только из-за "Ву". Потому что часто бывает, что "Ву" находится в самых на вид невзрачных предметах, о которых у христиан говорится: "Камни, отвергнутые мастером". Можно угадать "Ву" в таком хламе, как старая палка или ржавая жестянка из-под пива на обочине. Однако, в этих случаях "Ву" находится внутри самого смотрящего. Это религиозное переживание. Здесь же мастер вложил "Ву" в предмет, а не просто стал свидетелем "Ву", внутренне присущего этому предмету. Он поднял глаза. - Я достаточно излагаю свои мысли? - Да, - ответил Чилдан. Другими словами, это указывает на совершенно новый мир. И имя ему - не искусство, так как у него нет формы, и не религия. А что же? Я бесконечно долго размышлял над этой заколкой, но так и не смог ничего понять. У нас, очевидно, нет слова для определения такого вот предмета. Так что вы правы, Роберт. Это действительно, подлинная новая вещь перед лицом вселенной. "Подлинная, - подумал Чилдан. - Да, определенно, так оно и есть. Я ухватил его мысль. Что же касается остального..." - Придя же в своих размышлениях к такому выводу, - продолжал Пол, - я тут же позвал сюда тех же своих знакомых. Я взял на себя, так же как и сейчас с вами, труд донести до них те же соображения. Я попросил, чтобы они выслушали меня до конца - столь велика была сила воздействия этой вещи на меня, что вынудила отбросить всякий такт по отношению к ним. чилдан понимал, что значит для такого человека, как Пол, навязывать свои идеи другим людям. Задача совершенно невероятная. - Результат, - продолжал Пол, - был обнадеживающим. Они оказались в силах воспринять, подчиняясь моему давлению, мою точку зрения. Они постигли то, что я им обрисовал. Так что игра стоила свеч. Тогда я успокоился. Все, Роберт. Я выдохся. Он уложил заколку обратно в коробочку. - На этом моя миссия закончена. От дальнейшей ответственности я себя освобождаю. Он подтолкнул коробочку Чилдану. - Сэр, это ваше, - сказал Чилдан. Он чувствовал неведомый ранее страх: ситуация не подходила ни под одну модель, которую ему когда-либо приходилось переживать. Высокопоставленный японец, восхваляющий до небес полученный им подарок, а затем возвращающий его. Чилдан почувствовал, как у него затряслись колени. У него не было ни малейшего представления, что делать. Он стоял, как дурак, лицо его вспыхнуло. Спокойно, даже сурово, Пол сказал: - Роберт, вы должны с большой смелостью смотреть в лицо действительности... Побледнев, Чилдан произнес, запинаясь: - Я смущен, тем, что... Пол встал, глядя ему прямо в лицо. - Мужайтесь. Это единственная ваша задача. Вы являетесь единственным поверенным этого предмета и других такого же рода. Вы, кроме того, являетесь профессионалом. На некоторое время уйдите в себя, замкнитесь, поразмыслите, возможно, даже испросите совета у "Книги перемен", затем еще раз внимательно проверьте свои витрины, свою систему торговли. Чилдан широко разинул рот, не сводя с Пола глаз. - И вы увидите, что вам следует сделать, - сказал Пол, - как, каким образом сделать эти предметы популярным у покупателей. Чилдан застыл, как вкопанный. Этот человек уговаривал его, чтобы он взял на себя моральную ответственность за ювелирные изделия "ЭдФрэнка"! Сумасшедшее японское наркотическое видение мира: ничего нет, только все заслоняющая духовная и деловая связь с побрякушками, имеющим какую-то ценность в глазах Пола Казуора. самое худшее было то, что Пол говорил определенно со знанием дела, с авторитетом истинного носителя японской культуры и традиций. "Обязанность", - подумал он горько. Она могла прицепиться к нему на всю оставшуюся жизнь, до самой могилы. Пол, к своему удовлетворению, сумел от нее избавиться. Но для Чилдана, к сожалению, это клеймо может стать несмываемым. "Они выжили из ума, - сказал себе Чилдан. - Пример: именно из-за налагаемых на них обязательств перед будущим, вечностью они никогда не помогут вытащить человечество из помойной ямы. Как ждать от нации, которая, когда мы велели сделать копию английского эсминца, умудрилась воспроизвести заплаты на котлах так же, как и..." Пол неотрывно следил за его лицом. К счастью, Чилдан давно уже выработал привычку автоматически подавлять любые проявления подлинных чувств. Он сделал невыразительное, спокойное лицо, полностью соответствующее возникшей ситуации. На лицо его легла как бы маска. "Это ужасно, - понял Чилдан. - Катастрофа. Лучше бы Пол обвинил меня в том, что я пытался соблазнить его жену". Бетти. Теперь уже не было никакой возможности, чтобы она увидела его подарок, что ей станет известно о его чувствах. "Ву" было несовместимо с чувственностью, сексуальностью. Оно было, как сказал Пол, важным и священным, как всякая реликвия. - Каждому из этих людей я дал вашу визитную карточку, - сказал Пол. - Простите? - переспросил Чилдан, поглощенный собственными мыслями. - Ваши визитные карточки. Чтобы они могли придти к вам и посмотреть остальные вещи. - Понимаю, - сказал Чилдан. - И еще вот что, - добавил Пол. - Один из них желает обсудить с нами этот вопрос в своей конторе. Я написал его имя и адрес. Пол протянул Чилдану сложенный лист бумаги. - Он хочет, чтобы его коллеги по бизнесу тоже послушали. Он крупный импортер, осуществляет крупномасштабные операции на массовой основе, особенно в Южной Америке. Радио, фото, бинокли, диктофоны и тому подобное. Чилдан взглянул на листок. - Разумеется, он имеет дело с очень крупными партиями, - сказал Пол, - возможно с десятками тысяч единиц каждого товара. Его компания контролирует различные предприятия, которые производят для него товары по низкой цене. Все они на востоке, где труд дешевле. - Почему он... - начал Чилдан. - Предметы, подобные этой заколке, могут быть освоены в массовом производстве. Как в металле, так и в пластмассах. Литье по моделям в любом потребном количестве. Пол еще раз на секунду вынул заколку, а затем вернул ее в коробку и отдал Чилдану. Немного помолчав, Чилдан спросил: - А как же "Ву"? Оно разве останется в этих вещах? Пол не ответил. - Вы советуете мне с ним встретиться? - спросил Чилдан. - Да. - Почему? - Амулеты. Чилдан вопросительно посмотрел на Пола. - Приносящие удачу амулеты. Чтобы их носили. Сравнительно бедные люди. Целый ряд амулетов, которыми можно было бы торговать по всей Латинской Америке и Востоку. Вы знаете, что в своем большинстве широкие массы все еще верят в магию и заклинания, в заговоры и в чары. Скажу вам, что это очень крупное дело. Лицо Пола было неподвижно, голос лишен выразительности. - Похоже, - медленно произнес Чилдан, - что это связано с большими доходами. Пол кивнул. - Это была ваша идея? - спросил Чилдан. - Нет, - ответил Пол. Наступило молчание. "Ах вас наняли, - понял Чилдан. - Вы показали образец своему начальнику, знакомому этого импортера. Ваш начальник, или некое влиятельное вышестоящее лицо, кто-то имеющий над вами власть, кто-то богатый и значимый - связался с этим импортером. Вот почему вы вернули мне эту вещь. Вы не желаете быть в этом замешанным. Но нам же хорошо известно, как и мне самому, что я все-таки пойду по этому адресу и встречу этого человека. Я вынужден. Выбора у меня нет. Я продам ему лицензию на чертежи или буду в процентной доле. Какая-нибудь сделка между мной и им все равно возникнет. Через ваши руки. Исключительно. А теперь вы думаете, что я не буду вас останавливать, перебивать, спорить с вами, ибо это дурной тон". - Так что у нас есть возможность, - сказал Пол, - стать чрезмерно богатым. Взгляд его по-прежнему был непреклонно направлен куда-то за спину Чилдана. - Эта идея несколько ошарашила меня своей эксцентричностью, - сказал Чилдан. - Делать амулеты на счастье из таких вещей - это не укладывается у меня в голове. - Потому что весь ваш деловой опыт противоречит этому. Вы привыкли к предметам пикантности, которые доступны лишь посвященным. И я из этого же теста. и те лица, о которых я упомянул, те, которые в скором времени посетят ваш магазин. - А что бы сделали вы, будь вы на моем месте? - подхватил Чилдан. - Не надо недооценивать возможностей, таящихся в предложении этого почтенного импортера. Он очень прозорлив. Вы и я - мы не представляем себе, какое огромное число людей невежественно. Они могут радоваться штамповке - наслаждение, для нас недоступное. Мы должны быть уверены, что обладаем чем-то единственным в своем роде или, по крайней мере, чем-то редким, что есть у немногих, и, конечно же, чем-то истинно уникальным, подлинным, не копией и не дубликатом. Он продолжал смотреть мимо Чилдана в пустоту. - Что это - не что-нибудь, отливаемое в десятках тысяч экземпляров. "Интересно, а не пришла ли ему невзначай мысль о том, что львиная доля исторических предметов в магазинах, вроде моего, не говоря уж о большинстве экземпляров в его собственной коллекции всего лишь имитация? В его словах можно проследить некоторый намек. Будто бы про себя он говорит не что-то совершенно отличное от того, что говорит вслух, двусмысленность, столь характерная для Оракула, качество, как говорят, восточного склада ума. А на самом деле он произносит вот что: "Кто вы такой, Роберт? Тот, кого Оракул называет "нижестоящим человеком", или тот, кому предназначены все добрые советы Оракула? Нужно решать прямо здесь. Выбрать можно либо один путь, либо другой, но не оба. А момент выбора наступил сейчас". Роберт Чилдан спросил себя: "Каким же путем пошел бы "вышестоящий человек", по крайней мере, по разумению Пола Казуора? А то, что здесь передо мной - это ведь не тысячелетнее собрание божественных мудростей, это просто мнение одного смертного, одного молодого японского бизнесмена. и все же тут есть рациональное звено, "Ву", как сказал бы Пол. "Ву" создавшегося положения состоит в том, что как бы мало нам это не нравилось, реальность, а тут не может быть сомнений, отвечает образу и подобию мыслей этого импортера. И если у нас такой узкий взгляд, это плохо. Мы должны, как утверждает Оракул, приспосабливаться. И ведь потом оригиналы все еще могут продаваться в моем магазине придирчивым покупателям. Ну, например, таким, как друзья Пола". - Вы колеблетесь, - заметил Пол. - В такой ситуации каждый, несомненно, предпочел бы побыть в одиночестве. Он направился к двери кабинета. - Я уже решил. Глаза Пола блеснули. Поклонившись, Чилдан сказал: - Я последую вашему совету. Сейчас я ухожу, чтобы навестить импортера. Он взял сложенный листок бумаги. Странно, но ему показалось, что Пол остался недоволен. Он пробормотал что-то невнятное и вернулся к своему столу. "Сдерживать свои эмоции они умеют до конца, - подумал Чилдан. - Спасибо вам большое за помощь, - сказал он. Он собрался уходить. - Когда-нибудь я получу возможность отплатить вам те же и всегда буду об этом помнить. Молодой японец все еще никак не реагировал. "Да уж, - подумал Чилдан, - правду говорят, что они непробиваемы". Провожая гостя до двери, японец, казалось, был поглощен только проводами, и вдруг неожиданно выпалил: - Американские ремесленники сделали это вручную, не так ли? Это плод их индивидуальности? - Да, от предварительного эскиза до окончательной полировки. - Сэр, а согласятся ли эти ремесленники? Я почему-то представил себе, что у них были совершенно другие планы, мечты касательно их товара. - Я беру на себя смелость утверждать, что их можно переубедить, - сказал Чилдан. Ему самому эта проблема казалась пустяком. - Да, - сказал Пол, - полагаю, что можно. Что-то в его голосе показалось для Роберта Чилдана неожиданным, что-то туманное было в его словах. Вдруг Чилдана осенило. Он без сомнения расшифровал всю эту двусмысленность, будто с глаз спала пелена. Конечно же то, что происходило на его глазах, было абсолютным и жестоким отрицанием американского таланта. Как это было цинично, а он, прости господи, заглотнул и крючок, и леску, и удочку. "Японец заставил меня согласиться, шаг за шагом ведя меня по узкой тропинке к пропасти, куда свалили продукцию американских мастеров, якобы ни на что уже более не пригодную, как только служить моделью каких-то вшивых амулетов. Вот так они и правят нами: не жестокостью, а утонченным, искусным, бесконечным коварством. Господи! Мы - варвары в сравнении с ними, - понял Чилдан. - Мы не более, чем деревенские простофили, перед лицом их безжалостной логики. Пол ведь не говорил - и так и не сказал мне - что наше искусство не имеет никакой ценности, он заставил меня самого признать это. и какая в конце концов ирония в том, что ему досадно высказанное мною. Мягкий, цивилизованный жест, которым он выразил скорбь по высказанной мной самим же правде". "Он сломал меня", - почти вслух подумал Чилдан. Но, к счастью, сдержался. Как и прежде, эта мысль осталась в глубине его мозга, обособленная и затаенная, предназначенная только для него одного. - "Он унизил меня и всю мою расу, а я совершенно беспомощен. У меня нет возможности отомстить ему за то. Мы побеждены, но побеждены, как и я, так тонко, так искусно, что едва ли способны постичь свое поражение. По сути, нам нужно подняться на гораздо более высокий уровень развития, чтобы понять, что это уже случилось. Какое еще нужно доказательство права японцев господствовать над другими народами?" Он почувствовал, что смеется, скорее всего, от такого вывода. "Да, - подумал он, - здорово, лучше любого анекдота. Его нужно запомнить, попозже посмаковать, даже рассказать его. Но кому? Вот вопрос. Анекдот слишком личный для того, чтобы кому-нибудь рассказать. В углу кабинета есть урна. Туда эту штуку, это захваченное "Ву", ювелирную безделушку. Смог бы я это сделать? Смог бы вышвырнуть ее со всем этим прямо на глазах у Пола?" Сжимая в кулаке коробку, он обнаружил, что даже не сможет выбросить ее. "Я не должен, - подумал он, - если хочу еще раз увидеться со своим приспешником-японцем. Черт бы их пробрал, я не в силах освободиться от их влияния, даже под властью минутного импульса. Моя непосредственность куда-то пропала". Пол внимательно смотрел на него, не требуя объяснений: было достаточно одного того, что он не уходил. "Он поймал мою совесть в капкан, протянул невидимую струну от этой штуковины в моем кулаке через руку прямо к моей душе. Наверное я слишком долго прожил рядом с ними. Слишком поздно откалываться от них, возвращаться к жизни среди белых людей". - Пол... - выдавил из себя Роберт Чилдан. Голос его скрипнул, он это заметил, в нем не осталось твердости, уверенности, он не звучал. - Да, Роберт. - Пол, мне стыдно. Комната завертелась перед его глазами. - Почему же, Роберт? Голос его был внимателен, но бесстрастный. Он исключал всякое сочувствие. - Пол, одну минуту... Он извлек заколку, она стала от пота скользкой. - Я горжусь этой работой, а об этом хламе, об этих талисманах не может быть и речи. Я отказываюсь. И снова было совершенно неясно, как же прореагировал не это молодой японец. Он просто весь обратился в слух, выражая на лице только стремление понять Чилдана. - И тем не менее я вам благодарен, - продолжал Чилдан. Пол поклонился. Роберт Чилдан ответил тем же. - Люди, которые сделали это, - сказал Чилдан, - это гордые американские художники, и я с ними. Предложить нам выбросить свои творения на свалку для производства амулетов - это для нас оскорбление, за что вам придется извиниться. Последовала невероятно долгая пауза. Пол внимательно обозревал его, слегка подняв одну бровь и изогнув тонкие губы. Улыбается? - Я требую, - сказал Чилдан. И все. Больше он был не в силах нести эту взваленную им самим на себя ношу. Оставалось просто ждать. Но ничего не происходило. "Пожалуйста, - взмолился он. - Помоги мне". - Простите мое высокомерие, - сказал Пол. Он протянул руку. - Все в порядке, - ответил Роберт Чилдан. Они пожали друг другу руки. Спокойствие окутало душу Чилдана: "Я пережил это, и со мной ничего не случилось. Теперь все кончено. Слава богу: он еще существовал в нужный для меня момент. В другое время все могло получиться для меня иначе. Смогу ли я еще хоть раз отважиться на подобное? Скорее всего - нет". Ему стало грустно. Миг - будто выплыл на поверхности и почувствовал себя свободным от тяжкого бремени. "Жизнь коротка, - подумал он. - Искусство там, еще что-то, но не жизнь, существует долго, бесконечно извиваясь, как бетонная лента шоссе, плоская, белая, и ничто не может ее выпрямить, чтобы по ней не проезжало, хоть вдоль, хоть поперек. А вот я стою здесь, но дольше уже нельзя". Повернувшись, он засунул продукцию фирмы "ЭдФрэнк" в карман пиджака. 12 - Мистер Тагоми, к вам мистер Ятабе, - сказал мистер Рамсей. Он отошел в угол кабинета. Вперед вышел хрупкий пожилой джентльмен. Протянув руку, мистер Тагоми сказал: - Рад встретиться с вами лично, сэр. Легкая сухая старческая ладонь скользнула в его руку. Рука было принята и тут же почтительно и осторожно отпущена. "Надеюсь, - подумал Тагоми, - ничего не сломано". Он смотрел в лицо пожилого джентльмена и нашел его весьма приятным: твердый и ясных дух, никакого тумана в восприятии. Определенно, яркое проявление всех стойких древних традиций. Лучшее из качеств, которыми мог бы обладать старик. И тут же он обнаружил, что стоит лицом к лицу с генералом Тадеки, бывшим главой Имперского генерального Штаба. - Генерал, - сказал он и отвесил низкий поклон. - Где же третья сторона? - спросил генерал Тадеки. - Сейчас прибудет, - ответил мистер Тагоми. - Он проинформирован лично мной в номере гостиницы. В голове у него стоял грохот. Он сделал несколько шагов назад, согнулся и вряд ли был в состоянии снова разогнуться. Генерал сел. Мистер Рамсей, все еще не ведая истинного значения старика, услужливо помог ему сесть, не выказывая особого почтения. Мистер Тагоми нерешительно сел в кресло лицом к генералу. - Теряем время, - сказал генерал. - Очень жаль, но этого не избежать. - Конечно. Мистер Тагоми кивнул. Прошло десять минут. Никто из них не заговаривал. - Простите меня, сэр, - в конце концов обеспокоенно сказал мистер Рамсей. - Я пойду, если во мне нет необходимости. Мистер Тагоми кивнул, и мистер Рамсей вышел. - Чаю, генерал? - спросил мистер Тагоми. - Нет, сэр. - Сэр, - сказал мистер Тагоми, - я должен признаться, что мне страшно. Что-то жуткое мне чувствуется в этой встрече. Генерал склонил голову. - Мистер Бейнес, которого я принял, - продолжал мистер Тагоми, и которого приглашал к себе домой, заявил, что он швед. Однако, при ближайшем рассмотрении я убедился, что на самом деле это в некотором роде высокопоставленный немец. Я говорю об этом потому что... - Продолжайте, пожалуйста. - Спасибо, генерал. Его лихорадочное состояние, связанное с этой встречей, побуждает меня сделать вывод о том, что это связано с политическими сдвигами в Рейхе. Мистер Тагоми не стал упоминать о другом факте: о том, что ему известно, как генерал не смог прибыть в заранее установленное время. - Сэр, - отозвался генерал, - теперь не стоит строить догадки. Не та информация. Серые его глаза отечески светились. В них не было никакой злобы. Мистер Тагоми переварил упрек. - Сэр, мое присутствие на этой встрече - простая формальность, чтобы сбить с толку нацистских ищеек? - Естественно, - сказал генерал. - Мы заинтересованы в поддержании определенной легенды. Мистер Бейнес - представитель одной из стокгольмских фирм, чисто деловой человек. А я - Синиро Ятабе. Мистер Тагоми подумал: "А я - мистер Тагоми. Такова моя участь". - Несомненно, наци следят за всеми перемещениями мистера Бейнеса, - сказал генерал. Он положил руки на колени, сидя совершенно прямо... как если бы, подумал мистер Тагоми, он принюхивался к далекому, едва уловимому запаху кухни. - Но чтобы разоблачить его, они должны пользоваться законными методами. В этом и заключается подлинная цель: не введение и их в заблуждение, а соблюдение формальностей в том случае, если выявится, кто он такой на самом деле. Вы понимаете, что, например, для того, чтобы задержать мистера Бейнеса, им придется сделать больше, чем просто пристрелить его, что они могли бы сделать, если бы он приехал, ну, скажем безо всякого прикрытия. - Понимаю, - сказал мистер Тагоми. "Похоже на игру, - решил он, ибо склад мышления наци известен. Значит, предполагается, что я буду полезен". На столе зажужжал интерком. Раздался голос мистера Рамсея: - Сэр, мистер Бейнес здесь. Пригласить его к вам? - Да! - прокричал мистер Тагоми. Дверь открылась, и вошел мистер Бейнес, изысканно одетый, отутюженный, весь с иголочки. Лицо решительное, сосредоточенное. Генерал Тадеки встал и повернулся к нему. Мистер Тагоми тоже поднялся. Все трое раскланялись. - Сэр, - обратился мистер Бейнес к генералу. - Я - капитан Рудольф Вегенер из Военно-Морской контрразведки Рейха. Вы должны понять, что я никого здесь не представляю, кроме самого себя лично и некоторых анонимных лиц, не представляю я также никакого ведомства или бюро правительства Рейха. - Герр Вегенер, - ответил генерал, - я понимаю, что вы никоим образом не можете приписать себе представительство любого из подразделений правительства Рейха. я сам здесь являюсь неофициальной приватной стороной, которая благодаря прежнему положению в Императорской Армии, можно сказать, имеет доступ к тем кругам в Токио, которые хотели бы услышать все, что вы сочтете необходимым сообщить. "Удивительный разговор, - подумал мистер Тагоми, - но отнюдь не неприятный, в нем даже есть что-то музыкальное, освещающая легкость". Все сели. - Без всяких предисловий, сказал мистер Бейнес, - мне хотелось бы проинформировать вас и тех, к кому вы имеете доступ, что в Рейхе в стадии развития имеется некая программа под названием "Левензани". Одуванчик. - Да, - сказал генерал. Он кивнул, будто уже знал об этом, однако мистер Тагоми подумал, что он с нетерпением ждет продолжения рассказа мистера Бейнеса. - "Одуванчик" прежде всего включает в себя пограничное столкновение между Средне-Западными и Тихоокеанскими Штатами. Генерал кивнул, чуть-чуть улыбнувшись. - Войска США будут атакованы и перейдут в контрнаступление, перейдут границу и привлекая на себя регулярные войска США, расположенные поблизости. Войска США располагают подробными картами, где указано расположение войск Средне-Западной армии. Это шаг первый. Шаг второй включает в себя заявление Германии относительно этого конфликта. На помощь США будет послан отряд парашютистов-добровольцев. Однако все это - только маскировка. - Да, - сказал генерал, поглощенный рассказом. - Основной целью операции "Одуванчик", - продолжал мистер Бейнес, - является грандиозное атомное нападение на японские острова без какого-либо предварительного предупреждения. Сказав это, он надолго замолчал. - С целью уничтожения императорской семьи, сил самообороны, большей части императорского флота, гражданского населения, промышленности, естественных ресурсов, - продолжил генерал Тадеки, - после чего заморские владения будут поглощены Рейхом. Мистер Бейнес молчал. - Что еще? - спросил генерал. Казалось, что мистер Бейнес потерял дар речи. - Дата, сэр, - сказал генерал. - Все может измениться, - ответил мистер Бейнес, - вследствие смерти Мартина Бормана. По крайней мере, я так предполагаю. У меня нет сейчас связи с Абвером. Немного помедлив, генерал сказал: - Продолжайте, герр Вегенер. - Что мы рекомендуем, так это трезвый взгляд правительства Японии на ситуацию, создавшуюся в Рейхе. Я могу сообщить следующее. Определенные группировки в Берлине склоняются к осуществлению операции "одуванчик", некоторые не разделяют этих планов. Существовала надежда, что те, кто противится им, могли бы придти к власти после смерти канцлера Бормана. - Но пока вы были здесь, - сказал генерал, - герр Борман умер, и политическая ситуация получила свое разрешение. Рейхсканцлером теперь доктор Геббельс. Переход власти в другие руки завершился. Он сделал паузу. - А как эта группировка рассматривает операцию "Одуванчик?" - Доктор Геббельс, - сказал мистер Бейнес, выступает за претворение этой операции. Незамеченный ими мистер Тагоми закрыл глаза. - А кто же выступает против нее? - спросил генерал Тадеки. До слуха мистера Тагоми дошел голос мистера Бейнеса: - Генерал СС Гейдрих. - Вы меня изумили. Генерал, казалось, был застигнут врасплох. - Я очень подозрительный человек. Скажите, это точная информация или точка зрения, которой придерживаетесь вы и ваши коллеги? - Административное управление Востоком, - то есть территориями, ныне занимаемыми Японией - будет осуществляться Министерством Иностранных Дел, людьми Розенберга, работающими непосредственно под началом рейхсканцелярии. Об этом были горячие споры на многих совещаниях руководства в прошлом году. У меня имеются фотокопии сделанных записей. Полиция требовала власти, но была отвергнута. Ей поручили осуществление колонизации космоса, Марса, Луны, Венеры. Это и должно стать ее сферой деятельности. Как только произошло разделение сфер влияния, полиция приложила все свои силы к осуществлению космической программы и стала выступать против операции "Одуванчик". - Соперники, - сказал генерал Тадеки. - Одна группировка против другой. Это устраивает Вождя. Именно поэтому его власть никем не оспаривалась. - Верно, - сказал мистер Бейнес. - Вот почему я был сюда послан с просьбой о вашем вмешательстве. Возможность вмешаться все еще существует. Положение до сих пор еще до конца не ясное. Пройдет еще ни один месяц, пока доктор Геббельс упрочит свою власть. Ему придется преодолеть сопротивление полиции, возможно даже убрать Гейдриха и других высших руководителей СС и СД. Как только это будет сделано... - Мы, значит, должны сказать всемерную поддержку СД, - перебил его генерал Тадеки, - наиболее злокачественной части немецкого общества? - Да, это так, - согласился Бейнес. - Император, - сказал генерал, - ни за что не допустит такой политики. Он рассматривает отборные войска Рейха, как бы они не назывались и что бы они не носили, черную ли форму, мертвые ли головы, в качестве носителей зла. "Зла, - подумал мистер Тагоми. - И все-таки это правда. И мы должны им помогать в борьбе за власть, чтобы спасти свои жизни? Не в этом ли парадокс возникшей на земном шаре ситуации? Я не могу смело встретить эту дилемму. Чтобы человек поступал в соответствии с такой моральной двусмысленностью. Здесь все пути ведут в тупик, все перепуталось, все представляет собой хаотическое нагромождение света и тьмы, тени и материи". - Вермахт, - сказал мистер Бейнес, - военные являются единственными в Рейхе обладателями водородной бомбы. Когда ее использовали чернорубашечники, то делали это только под надзором армии. Рейхсканцелярия при Бормане никогда не допускала никакой передачи ядерных вооружений в руки полиции. Операция "Одуванчик" вся будет осуществляться ОКБ. Верховным Армейским Командованием. - Это мне ясно, - сказал генерал Тадеки. - То, что творят чернорубашечники, своей жестокостью превосходит действия вермахта. Но у них нет власти. Нам следует размышлять на основе реальной обстановки фактической власти, а не на основе этических норм. - Да, мы должны быть реалистами, вслух сказал мистер Тагоми. Оба и мистер Бейнес, и генерал Тадеки посмотрели на него. Обращаясь к мистеру Бейнесу, генерал сказал: - Что вы предлагаете конкретно? Следует ли нам установить связь с СД здесь, в тихоокеанских Штатах? Вступить в переговоры непосредственно с... Не знаю, кто здесь является шефом СД. Какой-нибудь мерзавец, я думаю? - Местная СД ничего не знает, - возразил Бейнес. - Здесь шефом Бруно Краус фон Меер, партийный бонза прежних времен. Айн альтпартайнгеноссе. Дурак, каких мало. Никто в Берлине и не подумает о том, чтобы сказать ему хоть что-то, он просто выполняет текущие поручения. - Что же вы предлагаете? Голос генерала звучал уже сердито. - Консул здесь, или посол Рейха в Токио? "Эти переговоры завершатся провалом, - подумал мистер Тагоми, - вне зависимости от того, что стоит на карте. Мы не можем погрязнуть в чудовищном шизофреническом болоте междоусобных интриг нацистов. Наш разум просто не допустит этого. Он не сможет к этому приспособиться". - Все должно быть сделано чисто, - сказал Бейнес. - Через цепь посредников, через кого-то близкого к Гейдриху, который находился бы вне Рейха, в нейтральной стране. Или кого-нибудь, кто часто курсирует из Токио в Берлин и обратно. - У вас есть кто-нибудь на примете? - Итальянский министр иностранных дел граф Чиано. Интеллигентный, заслуживающий доверия, очень смелый человек, всецело преданный идее международного взаимопонимания. Однако у него нет никаких контактов с аппаратом СД. Но он мог бы работать через кого-то в Германии, например, через таких промышленников, как Крупп, или генералов, как Шпейдель, или даже через лиц из флотской СС. Флотские эсэсовцы наименее фанатичны, они в наибольшей степени соответствуют основному направлению немецкого общества. - А ваше учреждение, абвер - было бы, наверное, бесполезно подобраться к Гейдриху через вас? - Чернорубашечники на каждом шагу оскорбляют нас. Они уже двадцать лет пытаются заполучить одобрение партии на ликвидацию нас вообще. - Не подвергаете ли вы сейчас себя излишней опасности? - спросил генерал. - Насколько мне известно, здесь, на Тихоокеанском побережье, они весьма активны. - Активны, но неумелы, - заметил мистер Бейнес. - Представитель же Министерства Иностранных Дел Рейсс весьма способен, но противится СД. Он пожал плечами. - Мне хотелось бы получить ваши фотокопии, - сказал генерал Тадеки, - чтобы передать их моему правительству. Любые материалы, которыми вы располагаете, имеющие отношение к этим спорам в Германии. И... Он задумался. - Доказательства объективного характера. - Конечно, - сказал мистер Бейнес. Он сунул руку в пиджак и вытащил плоский серебряный портсигар. - В каждой сигарете вы найдете полный контейнер с микрофильмом. Он передал портсигар генералу. - А как же быть с самим портсигаром? - спросил генерал. Он осмотрел вещь. - Он выглядит слишком дорогим предметом, чтобы просто дарить его. Он принялся старательно вынимать из него сигареты. Улыбаясь, мистер Бейнес сказал: - Портсигар тоже. - Спасибо. Также улыбаясь, генерал положил портсигар во внутренний карман пиджака. На столе зажужжал интерком. - Сэр, на нижней лестнице в вестибюле группа людей из СД. Они пытаются захватить здание. Охранники с ними дерутся. Откуда-то издалека послышался звук сирены, снаружи, с улицы, далеко внизу под окном мистера Тагоми. - Военная полиция уже спешит сюда, плюс Кемпейтай Сан-Франциско. - Благодарю вас, мистер Рамсей, - сказал мистер Тагоми. - Вы поступили благородно, столь спокойно сообщив нам обо всем этом. Мистер Бейнес и генерал Тадеки выслушали сообщение. Они застыли в решительных позах. - Господа, - обратился к ним мистер Тагоми. - Мы несомненно перестреляем этих головорезов из СД прежде, чем они доберутся до нашего этажа. Обратившись к мистеру Рамсею, он сказал: - Отключите электропитание лифтов. - Слушаюсь, мистер Тагоми. Мистер Рамсей отключился. - Мы подождем, - сказал мистер Тагоми. Он открыл один из ящиков стола и извлек из него ящичек красного дерева. Отперев его, он вытащил прекрасно сохранившийся кольт сорок четвертого калибра образца 1860 года, реликвию времен Гражданской войны США, бесценное сокровище для любого коллекционера. Внутри ящичка была коробка, из которой, он достал порох, пули и гильзы и стал заряжать револьвер. Мистер Бейнес и генерал Тадеки следили за его действиями, широко раскрыв глаза. - Это моей личной коллекции, - пояснил мистер Тагоми. - Много времени потрачено зря в тщеславных попытках быстро подготовить это оружие к стрельбе. Конечно, в свободное от работы время. Признаюсь честно, что добился неплохих результатов в сравнении с другими энтузиастами: мы соревновались на время. Но до сих пор серьезное использование этого умения откладывалось за ненадобностью. Держа револьвер по всем правилам, он направил его ствол в сторону двери и стал, сидя, ждать. Фрэнк Фринк сидел за верстаком в подвале, поближе к шпинделю. Он держал наполовину завершенную серебряную серьгу возле вращающегося с шумом круга, на который была наклеена полоса из хлопчатобумажной ткани. Искры сыпались на его очки и почерневшие руки. Серьга в форме спиральной раковины от трения стала горячей, но Фринк упорно еще сильнее прижимал ее к кругу. - Зачем тебе, чтобы она так уж слишком сверкала? - вмешался Эд Мак-Карти. - Просто подравняй выступы, а впадины можешь оставить, как они есть. Фрэнк Фринк буркнул: Серебро покупают лучше, когда оно не очень сильно отполировано, - сказал Эд. - Серебряные вещи должны иметь такой вид, будто они старинные. "Рынок сбыта", - подумал Фринк, вздыхая. Они еще ничего не продали. Если не считать сдачи на комиссию в "Американские Художественные Промыслы", никто больше ничего у них не взял, хотя они и побывали в пяти магазина. "Мы еще ничего не заработали, - сказал себе Фринк. - Делаем все больше вещей, а они просто скапливаются вокруг нас". Застежка серьги зацепилась за колесо, и серьга выскочила из рук Фринка и полетела сначала на полировочный круг, а затем упала на пол. Он выключил мотор. - Смотри, не теряй эти штуки, - сказал Мак-Карти, не отрываясь от паяльной лампы. - Господи, она же не больше горошины, в руку не захватишь. - И все-таки как-нибудь подцепи ее. "Черт с нею", - подумал Фринк. - В чем дело? - спросил Мак-Карти, видя, что он не пошевелился. - Мы выбрасываем деньги на ветер, - сказал Фринк. - Мы можем предать только то, что произведем. - Пока что мы ничего не можем продать, - отозвался Фринк. - Произведенного или не произведенного. - Пять магазинов - это капля в море. - Но какова тенденция! - воскликнул Фринк. Пяти магазинов достаточно, чтобы ее выявить. - Не обманывай себя. - Я себя не обманываю, - сказал Фринк. - Так что же ты имеешь в виду? - А то, что самое время поискать, кому продать этот металлолом. - Хорошо, - сказал Мак-Карти. - Значит высвободишь себя из игры? - А куда деваться. - Я буду продолжать один. Мак-Карти снова поджег лампу. - А как же мы поделим барахло? - Не знаю. Что-нибудь придумаем. - Выкупи мою долю, - сказал Фринк. - Черта с два! - Выплати мне шестьсот долларов, - подсчитал Фринк. - Нет, бери половину чего угодно. - Половину электродвигателя? Оба на какое-то время замолчали. - Еще три магазина, - сказал Мак-Карти, - а тогда поговорим. Опустив на лицо щиток, он начал паять секцию из меди к браслету. Фрэнк Фринк встал из-за стола. Он нашел серьгу, в форме раковины, валявшуюся на полу и поместил ее в коробку с недоделанными изделиями. - Выйду покурить, - сказал он. Он пошел к лестнице, ведущей из подвала. Секундой позже он стоял на тротуаре, держа между пальцами сигарету с марихуаной. "Всему этому конец, - сказал он себе. - Чтобы понять это, мне не нужно оракул. Я знаю, какой сейчас момент. Чувствуется запах разложения. В сущности, даже трудно сказать, почему. Может быть логически, мы могли бы и продолжить. Магазин за магазином, другие города. Но - что-то здесь не так. Все эти попытки и ухищрения не изменят сути дела. Хотелось бы знать, почему. Но я никогда не узнаю. Что же мне делать? Чем заняться взамен? Мы выбрали не тот момент, воспротивились Тао, двинулись против течения, не в том направлении. И теперь - конец, распад. "Джин" захватил нас. Свет показал нам свою задницу и куда-то исчез. Теперь остается только подчиняться. Пока он стоял так под карнизом здания, часто затягиваясь марихуаной и тупо глядя на уличное движение, к нему подошел совершенно заурядный на вид человек средних лет. - Мистер Фринк? Фрэнк Фринк? - Совершенно верно, - ответил Фринк. Человек достал сложенное удостоверение. - Полиция Сан-Франциско. Я уполномочен арестовать вас. Рука Фринка оказалась в его руке. Все произошло очень быстро. - За что? - спросил Фринк. - За обман мистера Чилдана из "Американских Художественных Промыслов". Полицейский силой повел Фринка по тротуару. К ним присоединился еще один переодетый фараон, зашедший к Фринку с другой стороны. Вдвоем они быстро затолкали Фринка в стоявший у тротуара ничем не примечательный автомобиль. "Вот чего требует от нас время", - подумал Фринк, бухнувшись на заднее сидение между двумя шпиками. Дверь захлопнулась, автомобиль, за рулем которого сидел третий шпик, одетый по форме, влился в уличный поток. "Мы вынуждены подчиняться этим сукиным детям". - У вас есть адвокат? - спросил один из фараонов. - Нет, - ответил Фринк. - Вам дадут в участке список. - Спасибо. - Что вы сделали с деньгами? - спросил вновь один из шпионов. Машина въехала в гараж полицейского участка на Керни-стрит. - Я их истратил. - Все? Он не ответил. Один из шпиков покачал головой и рассмеялся. Выходя из машины, он спросил у Фринка: - Ваша настоящая фамилия Финк? Финк похолодел от ужаса. - Финк, - повторил шпик. - Вы - обманщик. Он показал большую папку. - Вы беженец из Европы. - Я родился в Нью-Йорке, - возразил Фрэнк. - Вы смылись от наци, - сказал шпик. - И вам известно, что это значит. Фрэнк Фринк вырвался и побежал через гараж. Три шпика загалдели, и у ворот он наткнулся на полицейский автомобиль, загородивший ему выход из гаража. Полицейские в автомобиле засмеялись, и один из них, вытащив пистолет, выскочил из машины и защелкнул наручники вокруг кисти Фринка. Резко потянув его за руку - тонкий металл врезался в руку, казалось, до самой кости - фараон повел его назад по тому же пути, которым он перебегал гараж. - Назад, в Германию, - сказал один из шпиков. Он смерил его взглядом. - Я - американец, - сказал Фрэнк Фринк. - Ты - еврей, - ответил шпик. Когда его вели наверх один из шпиков сказал: - Его здесь пустят в расход? - Нет, - ответил второй. - Мы подождем германского консула. Они хотят поступить с ним в соответствии с германскими законами. Списка адвокатов, разумеется, не было. Мистер Тагоми остался недвижим за своим столом в течение двадцати минут, направив дуло своего револьвера на дверь. Мистер Бейнес нервно шагал по кабинету, старый генерал, после некоторого раздумья поднял трубку и позвонил в японское посольство в Сан-Франциско. Однако, ему не удалось пробиться к барону Калемакуле: посол, как сказал ему чиновник посольства, была за пределами города. Генерал Тадеки принялся договариваться об трансокеанском разговор с Токио. - Я посовещаюсь с руководством военной Академии, - объяснил он мистеру Бейнесу. - Они свяжутся с имперскими военными подразделениями, расквартированными в ТША. Внешне он остался совершенно невозмутимым. "Значит, нас освободят через несколько часов, - сказал себе мистер Тагоми. - Может быть, японская морская пехота с одного из авианосцев, вооруженная автоматами и гранатометами. Действовать по официальным каналам в высшей степени эффективно, если иметь в виду конечный результат, но при этом неизбежна прискорбная задержка времени. Внизу же мародеры-чернорубашечники заняты избиением секретарш и клерков. Тем не менее, лично он не мог предпринять ничего большего. - Интересно, стоит ли связываться с Германским консулом? - спросил мистер Бейнес. Тотчас же перед мысленным взором мистера Тагоми возникла картина, как он вызывает мисс Эфрикян с ее неразлучным диктофоном и наговаривает срочный протест герру Гуго Рейссу. - Я могу позвонить герру Рейссу, - предложил мистер Тагоми, - по другому телефону. - Пожалуйста, - сказал мистер Бейнес. Не выпуская из рук своего драгоценного кольта сорок четвертого калибра, предел мечтания каждого коллекционера, мистер Тагоми нажал кнопку на столе. Появился незарегистрированный телефон, специально установленный для тайных переговоров. Он набрал номер германского консульства. - Добрый день. Кто у телефона? - раздался резкий официальный голос, скорее всего какой-то пешки. - Пожалуйста, его превосходительство герра Рейсса, - сказал мистер Тагоми. Срочно. Это мистер Тагоми, руководитель Главного Имперского Торгового Представительства. Голос его звучал уверенно и жестко. - Да, сэр. извольте подождать один момент. Слишком затянувшийся момент. Из телефона не доносилось ни звука, даже не трещало. Мистер Тагоми решил, что он просто стоит неподвижно с трубкой в руке, уклоняясь с типично нордической хитростью. - От меня, естественно, отделываются, - сказал он ходившему мистеру Бейнесу и генералу Тадеки, ждавшему у другого телефона. Наконец раздался голос дежурного на другом конце линии. - Извините за то, что заставили вас ждать, мистер Тагоми. - Ничего. - Консул на совещании. Однако... Мистер Тагоми опустил трубку. - Пустая трата сил, если не сказать большего, - вымолвил он. Он чувствовал себя неловко. Кому же еще позвонить? В Токкоку уже позвонили, так же как и в портовую военную полицию. Второй раз звонить туда не нужно. Позвонить непосредственно в Берлин рейхсканцлеру Геббельсу? Или на военный аэродром с просьбой о высылке вертолетного десанта? - Я позвоню шефу СД герру Краусу фон Мееру, - решил он вслух, - и начну горько жаловаться, а потом бранить его высокомерно и шумно. Он набрал телефон, официально зарегистрированный в телефонной книге как телефон охраны военных отправлений аэровокзала Люфтганзы. Услышав ответный сигнал незанятого телефона, он сказал: - Попробую подпустить истерики. - Желаю удачи, - сказал генерал Тадеки. Он улыбнулся. - Кто это? - послышался голос с явно выраженным немецким акцентом. - Поживее. Мистер Тагоми закричал изо всех сил: - Я приказываю арестовать и отдать под суд вашу банду головорезов и дегенератов, этих обезумевших светловолосых бестий-берсеркеров, не поддающихся никакому описанию! Вы меня знаете, Фринк? Это Тагоми, советник Имперского правительства. Даю вам пять секунд, или я наплюю на все законы и велю морским пехотинцам забросать ваших людей фосфорными бомбами. Какой позор для цивилизации! На другом конце провода стали что-то бессвязно лепетать. Мистер Тагоми подмигнул мистеру Бейнесу. - Мы ничего не знаем. Голос был как у студента, провалившегося на экзамене. - Лжец! - загремел мистер Тагоми. - Значит, у нас нет выбора. Он швырнул трубку. - Несомненно, это просто жест, - сказал он, обращаясь к Бейнесу и Тадеки. - Но в любом случае, вреда от этого не будет. Всегда есть какая-то возможность вызвать нервозность даже у СД. Генерал Тадеки начал что-то говорить по телефону, но в этот момент раздался чудовищный удар в дверь кабинета. Тадеки замолчал. В ту же секунду дверь распахнулась. Два дюжих белокурых молодчика, оба вооруженные пистолетами с глушителями, бросились к мистеру Бейнесу. - Дас ист эр, - сказал один из них. Мистер Тагоми, упершись в стол, направил свой допотопный кольт сорок четвертого калибра, предмет вожделений многих коллекционеров, и нажал на спуск. Один из эсэсовцев упал на пол, другой мгновенно повернул свой пистолет в сторону мистера Тагоми и выстрелил в ответ. Мистер Тагоми не услышал выстрела, только увидел тонкий дымок из глушителя и услышал свист пролетевшей рядом пули. С затмевавшей все рекорды скоростью он оттягивал курок своего револьвера однократного действия и стрелял снова и снова. Эсэсовцу разворотило челюсть. Куски кости, частицы плоти, осколки зубов разлетелись в разные стороны. Мистер Тагоми понял, что попал в рот. Ужасно уязвимое место, особенно, если пуля на взлете. В глазах лишившегося челюсти эсэсовца все еще теплилась какая-то искорка жизни. "Он все еще воспринимает меня", - подумал мистер Тагоми. Затем глаза потускнели и эсэсовец рухнул на пол, выпустив из рук пистолет и издавая нечеловеческие захлебывающиеся звуки. - Меня тошнит, - сказал мистер Тагоми. Другие эсэсовцы не появлялись в открытую дверь. - По-видимому, все кончено, - сказал генерал Тадеки, немного обождав. Мистер Тагоми, занятый утомительной трехминутной операцией по перезарядке, приостановился и нажал кнопку интеркома. - Вызовите скорую помощь, - распорядился он. - Здесь тяжело раненый бандит. Ответа не было, только ровное гудение. Наклонившись, мистер Бейнес подобрал оба принадлежащих немцам пистолета. Один из них он протянул генералу, а другой оставил себе. - Теперь мы и вовсе задавим их, - сказал мистер Тагоми. Он снова уселся за стол, как и прежде, с кольтом сорок четвертого калибра в руке. Сейчас в этом кабинете собрался весьма внушительный триумвират. Из приемной послышался голос: - Немецкие бандиты, сдавайтесь! - О них уже позаботились, - отозвался мистер Тагоми. - Они валяются мертвыми или умирающими. Входите и удостоверьтесь. Робко появилась группа служащих "Ниппон Таймз". У некоторых в руках было оружие против нарушителей: топоры, ружья, гранаты со слезоточивым газом. - Весьма благопристойный повод, - сказал мистер Тагоми, - чтобы правительство ТША в Сакраменто могло без колебаний объявить войну Рейху. Он оттянул затвор своего револьвера. - И все же с этим покончено. - Они будут отрицать свою причастность, - сказал мистер Бейнес. - Стандартная, отработанная техника, применявшаяся бессчетное число раз. Он положил оснащенный глушителем пистолет на стол мистера Тагоми. - Сделано в Японии. Он вовсе не шутил. Это было правдой: великолепный японский спортивный пистолет. Мистер Тагоми проверил его. - И не немцы по национальности, - добавил мистер бейнес. Он достал бумажник одного из белых, то есть, который был уже мертв. - Гражданин ТША, проживает в Сан-Хосе. Ничто с СД его не связывает. Фамилия Джек Сандерес. Он отшвырнул бумажник. - Просто бандитский налет, - сказал мистер Тагоми. - Мотив - наш запертый подвал, нисколько не связанный с политикой. Трясясь, он встал на ноги. В любом случае попытка убийства или похищения со стороны СД провалилась, по крайней мере, первая. Но совершенно ясно, что им известно, кем является мистер Бейнес, и та цель ради которой он сюда прибыл. - Прогноз, - сказал мистер Тагоми, - весьма удручающий. В этот момент он подумал о том, какая польза была бы сейчас от Оракула. Возможно, он смог бы защитить их, предупредить и прикрыть их своим советом. Все еще в состоянии унять дрожь, он начал вытаскивать сорок девять стебельков тысячелистника. Он решил, что в целом положение неясное и ненормальное, человеческому мозгу его расшифровать не дано, только объединенный разум пяти тысяч лет способен на это. Немецкое тоталитарное общество напоминает какую-то ошибочную форму жизни, намного худшую, чем естественные формы. Худшую во всех отношениях, сплошное попурри бессмысленности. Он подумал, что здесь местные агенты действуют как инструменты политики, полностью на соответствующей намерениям головы в Берлине. В чем смысл этого сложного существа? Чем в действительности является Германия? Чем она была? Всецело похожая на разлагающуюся на части кошмарную пародию проблем, с которыми обычно сталкиваются в процессе существования. Оракул может разобраться в этом. Даже в таком сверхъестественном отродье, как фашистская Германия, нет ничего непостижимого для "Книги Перемен". Мистер Бейнес, видя, как отрешенно мистер Тагоми манипулирует с горстью стебельков, понял, насколько глубоко душевное потрясение этого человека. "Для него, - подумал мистер Бейнес, - это событие - то, что ему пришлось убить и искалечить этих двоих - не только ужасно, для него это непостижимо. Что бы мне сказать такого, что утешило бы его? Он стрелял ради меня, следовательно, на мне лежит моральная ответственность за эти две жизни, и я беру ее на себя. Так себе я это представляю". Подойдя вплотную к Бейнесу, генерал Тадеки тихо произнес: - Вы сейчас являетесь свидетелем отчаяния этого человека. Он, вы должны понять, несомненно, воспитан в буддистском духе. Даже если это не проявляется внешне, влияние буддизма налицо. Религия, в соответствии с которой никакую жизнь нельзя отнимать, все живое священно. Мистер Бейнес склонил голову. - Он восстановит свое равновесие, - продолжал генерал Тадеки, - со временем. Сейчас ему еще не за что зацепиться, откуда он мог бы обозреть свой поступок и постичь его. Эта книга поможет ему, потому что даст ему внешнюю шкалу отчета. - Понимаю, - сказал мистер Бейнес. "Другой системой эталонов, которая могла бы ему помочь, - подумал он, - была бы доктрина изначального, первородного греха. Интересно, слышал ли он о ней? Мы все обречены на то, чтобы совершать акты жестокости, насилия и даже злодейства. Это наша судьба, уготованная нам издревле. Наша кара. Чтобы спасти одну жизнь, мистер Тагоми был вынужден отнять две. Логический, уравновешенный разум не может постичь смысла в этом. Добряк вроде мистера Тагоми может сойти с ума от соприкосновения с такой реальностью. Тем не менее критическая, решающая точка находится не в настоящем и даже не в момент моей смерти или смерти этих двух эсэсовцев. Она находится - гипотетически - в будущем. То, что случилось здесь, оправдано или неоправдано только с точки зрения того, что случится позже. Сможем ли мы спасти жизнь миллионов, по сути, всю Японию? Но человек, который сейчас орудует стебельками растений, не в силах подумать об этом в данный момент. Настоящее, окружающая его действительность захлестнула его, из его разума не выходят мертвый и умирающий немцы на полу его кабинета. Генерал Тадеки прав: только время может вернуть к реальности мистера Тагоми. Если же этого не случится, то он, вероятно, отступит в тень душевной болезни, отвратит навсегда свой взор от окружающей жизни, ошеломленный охватившей его безнадежностью. И фактически мы совсем и теми же трудностями. И поэтому, к несчастью, мы не можем оказать помощь мистеру Тагоми. Нам остается только ждать, надеясь, что в конце концов он найдет силы и сам воспрянет духом и не поддастся". 13 Магазины Денвера оказались современными и шикарными. Одежда, как показалось Юлиане, была потрясающе дорогой, но Джо, казалось, не обращал на это внимания. Он просто платил за все, что она отбирала, и они спешили в следующий магазин. Ее главное приобретение - после многих примерок и длительного размышления - было куплено к концу дня: светло-голубое платье итальянского производства с короткими рукавами-буфами и чрезвычайно низким декольте. Она увидела его на манекене в модном европейском магазине. Считалось, что это лучшая модель сезона, и обошлось оно Джо почти в двести долларов. Теперь к нему ей были необходимы три пары туфель, чуть побольше нейлоновых чулок, несколько шляп и новая черная кожаная сумка ручной работы. кроме того выяснилось, что декольте итальянского платья требует нового бюстгальтера, который прикрывал бы только нижнюю половину груди. Оглядев себя с головы до ног в зеркале, она почувствовала себя выставленной полуголой напоказ в витрине магазина и поняла, что нагибаться ей небезопасно. Но продавщица заверила ее, что этот полубюстгальтер прочно сидит на положенном ему месте, несмотря на отсутствие шлеек. "Только соски и прикрывает, - подумала Юлиана, глядя на себя в уединении примерочной, - ни миллиметром выше. А обошелся недешево". Продавщица объяснила, что он тоже импортный и тоже ручной работы. Потом продавщица показала ей спортивную одежду, шорты, купальные костюмы и махровый пляжный костюм, но тут Джо забеспокоился, и они пошли дальше. Когда Джо грузил пакеты и сумки в машину, она спросила: - Правда, я буду выглядеть потрясающе? - Да, - ответил он рассеянно, - особенно в этом голубом платье. Вот его и наденешь, когда мы пойдем туда, к Абендсену. Поняла? Последнее слово он произнес отрывисто, так, будто это был приказ. Его тон удивил ее. - У меня двенадцатый-четырнадцатый размер, - сказала она, когда они пошли в следующий магазинчик. Продавщица любезно улыбнулась и проводила ее к стойке с платьями. "Чего же мне еще? - подумала Юлиана. - Лучше, пока можно, взять побольше". Глаза ее тут же разбежались: кофты, свитера, спортивные брюки, пальто. - Джо, - сказала она, - мне нужно длинное пальто, он очень легкое. Они сошлись на легкой синтетической шубке немецкого производства - более ноской, чем натуральная, и не такой дорогой, тем не менее, возникла легкая досада, и, чтобы утешиться, Юлиана принялась рассматривать ювелирные изделия. На прилавке лежала отчаянно скучная, заурядная дрянь, сделанная без малейшего намека на воображение или оригинальность. - Мне нужны какие-то украшения, - объяснила она Джо. - Хотя бы серьги или заколки для этого голубого платья. Она вела его по тротуару к ювелирному магазину. - Д