доверенные сановники и военачальники ехали вместе с царским кортежем. В их числе оказался и я. - При упоминании столь высокого знака монаршего благоволения сфинкс развернул крылья и одобрительно кивнул. А Марко продолжил свой рассказ: - Недавно выстроенная обсерватория призвана была вместить в себя как столичных предсказателей, так и прославленного астронома и математика Го Шу-цзиня с его помощниками. Мне уже приходилось навещать Террасу в поисках совета мастера Го касательно навигации, ибо его календари, карты звездного неба и приборы для наблюдений далеко превосходили все, чем в этой области могут похвалиться христианские страны. Им, между прочим, изобретена была армиллярная сфера, поддерживаемая большими бронзовыми драконами. Ее образовывали пересекающиеся металлические кольца, прикрепленные к зрительной трубе, с помощью которой удавалось точнейшим образом регистрировать смещения и положения небесных тел. Но в тот день нашу заботу составляла вовсе не навигация... Как известно, императорские астрологи пользуются альманахом, в котором на весь год поминутно расписано продвижение планет по созвездиям. В согласии с законами природы продвижение это влияет на каждодневные события и обстоятельства. Свои предсказания мудрецы записывают в брошюрки, именуемые "тациум", которые затем продаются за небольшие суммы денег, чтобы люди смогли распланировать свои предприятия в согласии с небесным порядком. Задумав важное и рискованное начинание, человек сообщает астрологам дату своего рождения. Тогда те рассчитывают влияние планет, определяя, ждет ли предприятие удача и в какой день клиенту благоприятнее всего к нему приступить. Лучшие астрологи, чьи предсказания оказываются наиболее точными, удостаиваются величайшей славы и почестей. Тут сфинкс, чье врожденное знание прошлого, настоящего и будущего на самом деле далеко превосходило все грубые прикидки астрологов, вежливо прикрывая рот, зевнул. А Марко читал дальше... - То было вскоре после Нового года. Шипящие фейерверки и пышные трапезы уже закончились, но сезон большого холода покидать столицу не торопился. Читатель может не сомневаться, что визит великого хана вызвал в стане предсказателей великий переполох. Все они разоделись в свои самые торжественные шелковые мантии, ученые шапочки и войлочные шлепанцы. День рождения императора и зверь, под знаком которого проходил тот год, были им, разумеется, известны - и астрологи принялись усердно сверяться со своими толстенными альманахами касательно 18-го года правления Чжи-юаня, или Хубилай-хана, а иначе - лета Господня 1281-го. Предсказатели тщательнейшим образом высчитали значения Небесных Стволов и Земных Ветвей, а также перемещения Главенствующих Небесных Сил. Памятуя об особой важности запроса великого хана, они также бросили черенки тысячелистника, чтобы установить изменчивое соотношение Инь и Ян согласно освященной веками Книге Перемен, или "Ицзин". Наконец, главный астролог медленно и торжественно зачитал предсказание (не забыв сопроводить все это соответствующими ритуалами и славословиями)... - Загадка, вот загадка... и что же они сказали? - заинтересовался сфинкс. Он даже перестал вылизывать шерстку и навострил уши, желая услышать рассказ Марко во всех подробностях. Слуга же Оливера по-прежнему безучастно глядел куда-то в море - словно не только немой, но и глухой. - Слова их оказались весьма странны, - ответил Марко, переворачивая пергаментную страницу... - "Ничтожные предсказатели великого хана отметили господство гексаграммы "ли", коя суть сияние, вкупе с возмущениями в созвездии Канлон, или "синий дракон". Сие свидетельствует мудрецам с Террасы Управления Небесами, что Срединное царство должно поглотить острова Чипангу в пору летнего солнцестояния - или ничтожнейшие острова Чипангу однажды вознамерятся поглотить Срединное царство. Когда дымные кони перескочат через Великую стену в 10000 ли, Чипангу пошлют железных драконов, летящих по воздуху. Сии драконы обрушат огонь на города Поднебесной и все достославные и процветающие земли Восточной Азии. Пламя станет пылать будто солнце, взошедшее второй раз на дню. Тогда Сын Неба уже не будет восседать на Троне Дракона. Срединное царство падет - и восток сделается красным. Так говорят ничтожные астрологи хана ханов..." И с той самой поры великий хан покорением Чипангу решил доказать, что могущество его не пошло на убыль. - Загадка, вот загадка... успешно ли завершился его поход? - поинтересовался сфинкс, лениво потягиваясь под яркими лучами солнца. - Увы, колдуны Чипангу тоже весьма могущественны. Великий хан собрал самую мощную армаду, какую когда-либо видел свет, - добрых четыре тысячи судов со 150000 монгольских, катайских и корейских воинов. Все были прекрасно вооружены дротиками, отравленными стрелами и взрывающимися пакетами громового порошка. Руководили армадой отважные вельможи, что вывели ее той весной в море из портов Катая и Коре. - Ну, такой могучий флот в бою, конечно, не одолеть, - заметил сфинкс, отгоняя львиным хвостом мух от своих аккуратных крылышек. - На месте первой высадки монголов японцы выстроили мощную стену - и яростно обороняли ее с помощью стрел и копий, - продолжил Марко. - Для моря монгольские войска не годились, а стена не давала развернуться их коннице. Вассальные корейцы не были всецело преданы Хубилаю, а катайцы вообще не особенно стойкие бойцы. Так что этой столь многочисленной армии пришлось отступить обратно к кораблям - тут-то коварные японцы и сотворили свое нехитрое колдовство. Их дьявольские божества и золотые идолы наслали туда дикий священный ветер, именуемый "камикадзе", - и тот прорвал армаду великого хана подобно конскому копыту, прорывающему муравейник. Грозные корабли пошли ко дну, а почти все воины или утонули, или были убиты при попытке вернуться на берег. Так и закончилось отважное нашествие на Чипангу. Подводя итог рассказу, Марко скатал пергаментные листы своего путевого дневника. - Астрологи же, несомненно, ошиблись - ибо никаких железных драконов в небе Катая так и не появилось. Однако силы и бодрости духа у великого хана после этого поражения заметно поубавилось. Разум его обратился к вопросам бессмертия - что в итоге и привело нас на этот заколдованный остров. Тут немой паж повернулся к Марко. Казалось, он внимательно вслушивается... - Нравятся тебе рассказы? - спросил Марко. Раньше он не разговаривал с юношей, да и вообще не уделял ему особого внимания. - Тут свой рассказ в рассказе, - туманно заметил сфинкс. Потом загадочно улыбнулся и взмахнул хвостом. А паж Оливера, энергично кивнув, опять застенчиво отвернулся. - Ага! Так значит, ты все прекрасно слышишь и понимаешь - и увечен лишь твой язык. Надо бы спросить твоего хозяина, как так получилось. Тогда, быть может, мы сумеем подыскать тебе лекарство. - Марко внимательно приглядывался к юному пажу, прикидывая, какое средство тут может помочь... Что, если, к примеру, использовать тончайшие акупунктурные иглы... И вдруг черты лица юноши показались венецианцу мучительно знакомы. Как бы в шутку Марко протянул руку и сдернул с головы пажа непомерно глубокую шапку. Целый каскад темно-каштановых волос рассыпался по плечам мнимого юноши - и охваченный волнением Марко наконец догадался: - Си-шэнь! - А я все гадала, когда же ты меня узнаешь. И будешь ли рад видеть, - застенчиво улыбнулась девушка. - Конечно же я рад тебя видеть! Но как ты здесь оказалась... и знает ли Оливер, кто ты на самом деле? - Мой отец и Олавр были братьями по оружию, - ответила Си-шэнь, поправляя развевающиеся на ветру волосы. - И каждый из них не раз рисковал жизнью ради другого. Сфинкс с внимательным блеском в золотистых глазах прислушивался к отгадке очередной загадки. Си-шэнь продолжала: - Мой отец был смертельно ранен отравленной стрелой в диких куманских степях. Волею судьбы его ранили сородичи тех лазутчиков Хайду, что подстерегли впоследствии и тебя. И когда мой отец умирал на бессильных руках Олавра, он попросил северянина разыскать меня, его единственное дитя. Потом мой отец умер. - Тут Си-шэнь на миг опустила глаза долу - и снова взглянула на Марко. - Олавр поклялся своим северным богам, что позаботится обо мне так же, как мой отец нередко заботился о нем. Но мать моя умерла, когда я была еще совсем маленькой, а ухаживать за ребенком Олавр не мог. Тогда он отдал меня в труппу бродячих актеров, которые обещали обо мне позаботиться и обучить акробатике. И с тех самых пор Олавр время от времени появлялся в городах, где мы выступали. Появлялся нежданно, желая убедиться, что со мной все хорошо. Когда же он услышал о планах моего хозяина продать меня как наложницу для оплаты игорных долгов, лицо его побагровело от гнева. Олавр настаивал, чтобы я бросила труппу... но идти мне было некуда. В Катае не очень уважают одиноких женщин низкого происхождения. А потом я встретила тебя - и выбор стал мне ясен. Олавр раздобыл мне доспехи, и мы двинулись по следам ваших коней, пока не обнаружили тебя - пойманного в ловушку людьми той же породы, что убили моего отца. С тех пор мы тебя и сопровождаем. Я бы последовала за тобой и дальше... если только ты не... - Даже и не думай... больше я тебя уже не потеряю, - хриплым от избытка чувств голосом выговорил Марко. А потом поцеловал Си-шэнь - целовал еще и еще. Но жаркие их объятия прервались пронзительным вскриком маленького сфинкса - и тот, весь дрожа, прыгнул Си-шэнь на колени. Марко взглянул в ту сторону, куда испуганно таращились золотистые глаза сфинкса, и увидел отряд вооруженных длинными копьями людей. Людей странных и диких, чьи голые тела были размалеваны грязью в красно-белую полоску, чьи выпуклые надбровия казались пережитком какой-то стародавней эпохи. Но самое главное - сзади у них виднелись плоские мясистые хвосты. 26 Тай: Расцвет. Земля поддерживается дарами небес. Царевна должна выйти за низкорожденного. Марко пробудился от странного сна. Да и спал ли он? В голове вертелись бессвязные образы. Вот Си-шэнь в одежде пажа Оливера... вот из-под шапки падают темно-каштановые волосы... Но почему Си-шэнь привиделась ему именно сейчас? Взаправду ли она оказалась здесь - или, как и плоскохвостые дикари, то всего лишь очередное обманное сновидение проклятого Острова Утех, где никак не разберешь, где сон, а где явь? Взаправду ли аборигены отобрали у него Си-шэнь - сейчас, в то самое время, когда он снова ее обрел? Взаправду ли размалеванные грязью дикари тащили отчаянно вырывавшуюся девушку прочь? И правда ли, что маленький сфинкс, рыча, хватал их за ноги, пока его пинками не отшвырнули в сторону? Или Марко, лежа в странном оцепенении, видел сон? Так сон это или не сон? - Это не сон, - сказал сфинкс, деловито зализывая золотистую шкурку на израненном крыле и восстанавливая привычную горделивость, понесшую урон от грубых пинков. - Надо найти Оливера, - мигом проснувшись, заторопился Марко. - Потом мы вместе разыщем Си-шэнь. Оливера они обнаружили невдалеке от берега - похоже, он как раз шел их предупредить. Но глаза северянина были налиты кровью, а челюсть отвисла - словно душу его забрали странные духи снов этого острова. Впрочем, Марко видел его таким не впервые. Порой Оливер прикладывался к мутному напитку из перебродившего проса. Порой вдыхал пары липкого состава из маковой соломки, который катайцы называли не иначе как "грязью". А порой им словно овладевал какой-то дух или демон. Тогда он упирался взглядом куда-то, где для сторонних глаз вроде бы ничего особенного не было. Или бубнил, бормотал, распевал и даже кричал, подобно языческим шаманам и колдунам, которых дядя Маффео нарек "пророками сатаны". И теперь духи сна явно овладели разумом Оливера. Казалось, он даже не слышит настойчивых слов Марко. Не реагировал северянин и на отчаянные попытки его добудиться. Потом Оливер что-то забормотал - то глядя прямо на венецианца, то отворачиваясь. Бормотал он на своем языке, с бесконечными запинками и паузами. Наконец, перешел на тот смешанный язык, что изобрели они с Марко. Но хотя слова - словно исходящие от разноязыкой толпы - были понятны, смысла в них не проглядывало. Наконец венецианец прервал Оливера: - Ничего не могу понять. А тот устремил на Марко безумный взгляд и, еле ворочая языком, ответил: - Удачливый сын Краснорожего Плута искал лозу за морем... а обремененная шипами лоза - то, что ты ищешь... но кудрям малышки должно остаться под маской... - Да о чем ты говоришь? - воскликнул Марко. Но с таким же успехом можно было требовать ясности от какой-нибудь старой карги, что бормочет себе в бороду у очага и тянет морщинистые клешни к светящимся яйцам в угольной жаровне. - Пойдешь с нами искать Си-шэнь? А, Оливер? - спросил затем Марко. Но ответа не получил. - Ну... тогда выпей крепкий травяной настой, который катанцы зовут "чаем". Он прочищает мозги. Ладно, Оливер? Чтобы мы могли... И опять никакого ответа. Большая светловолосая голова Оливера медленно склонилась на песчаную землю. Северянин провалился в мертвецкий сон тех, кем овладевали духи этого острова. И единственным его откликом стал раскатистый храп. А вскоре единственными звуками на унылом берегу остались плеск волн, шелест ветра в пальмах с фараоновыми орехами и гулкая молитва Марко Поло. - О благословенный Сан-Марко, Лев Венеции и мой святой тезка! Пожалуйста, защити Си-шэнь - а тогда ее непременно окрестят в твоем золотом соборе! Святая Мать Мария, заступница всех женщин! Ты, что сияешь подобно луне в полдневном небе! Пожалуйста, помоги мне ее найти! И в этот самый миг произошло нечто необычайное. Все птицы острова вдруг с криками взмыли в воздух и принялись кружить, словно ища себе насест на ночь. А тем временем на пылающий лик солнца с неспешным достоинством наплыла громадная круглая тень - подобно темной луне в полдневном небе. Наконец, остров накрыли мутные сумерки солнечного затмения. Марко машинально отметил дату - 4 июня 1285 года - и подумал, что надо будет упомянуть об этом мастеру Го Шу-цзиню на Террасе Управления Небесами. Когда он, естественно, вернется в Ханбалык. Если он когда-нибудь туда вернется. Затмение странным образом ослабило власть духов сна над Оливером - и гигант внезапно очнулся. - Надо найти ее сейчас - пока дикари боятся, что солнце будет проглочено, - сказал могучий северянин, словно уже знал обо всем случившемся. Небольшой Остров Утех делился на низменную равнину у северной оконечности и ряд туманных скал на юге. Низинный народец никогда не отваживался взбираться на холмы, ибо все знали, что горные люди - кровожадные охотники и каннибалы. Порой, когда не хватало дичи, горцы совершали набеги на низинные деревушки. Так что вопроса, где искать Си-шэнь, перед Марко и Оливером не стояло. Страшило их только одно - какая жуткая картина может им предстать. Сфинкс понесся предупредить остальных, а два европейца - громадный светловолосый северянин с зазубренным боевым топором и невысокий итальянец с острым серебристым ножичком - по долгу преданности направились к запретным холмам. Сумерки и тишь затмения все нарастали, а солнце превратилось в тонкий серпик над головой, когда Марко и Оливер, отчаянно пытаясь не заснуть, стали взбираться по каменистым тропкам поросших кустарником холмов. Чем выше взбирались, тем сильнее накатывала вялость - словно громадные ленивые валы тянули путников в дремотное забытье. И Марко то и дело подталкивал Оливера, а Оливер - Марко. Причем могущественные духи этих гор мирным сном забыться не давали - каждая отключка сопровождалась жуткими видениями. Марко сжимался от страха всякий раз, как перед глазами вспыхивал яркий сонный образ: мертвенно-бледная перекошенная рожа под спутанными медными волосами. Единственный черный глаз дико таращился, а из оскаленной пасти с неровными рядами клыков вылетало: "Вижу ее... вижу..." Потом Марко и Оливера вдруг пробудили какие-то адские песнопения. Или и они звучали во сне? Разобраться никак не удавалось. Путники шли на этот звук - и наконец набрели на убогую деревушку плоскохвостых, размалеванных грязью дикарей, что плясали и пели, подбрасывая сухие ветки в огромный костер. Марко заинтересовали взмахи их широких плоских хвостов - похоже, как у особой породы овец в землях Малой Армении у самых берегов полноводного (и страшно далекого) срединного моря. Невдалеке от костра кучка сухощавых женщин с попугайными перьями в волосах, с прикрепленными к хвостам костяными украшениями склонялась над каким-то рвущимся из пут существом, подобно тому как в иных краях женщины склоняются над готовым для вертела ягненком. Но склонялись они, как вскоре выяснилось, не над откормленным ягненком. Над Си-шэнь. - Они готовят трапезу в честь новорожденного солнца, - заметил Оливер с мрачным выражением на покрытом шрамами лице. - Что же нам делать? - спросил Марко. - Если нападем, они убьют Си-шэнь раньше, чем мы успеем до нее добраться... Да и как бы не заснуть прежде, чем решим напасть... Затмение достигло своей высшей точки - и солнце превратилось в пылающее колечко вокруг темного диска луны. Каннибалы прервали свои занятия, обращая глубоко посаженные глазки на это чудо, - тут-то Си-шэнь и решила действовать. С тем проворством и змеиной изворотливостью, которыми она славилась, девушка вырвалась из рук дикарок и бросилась вниз по неровному склону холма. Следом за ней рванулись каннибалы - а за ними, в свою очередь, Марко и Оливер. Си-шэнь бежала и бежала - одинокий воробушек, спасающийся от шустрой своры шумных плоскохвостых животных. И вот она уже у скалистого утеса, высящегося над бурным морем. Тут девушка поняла, что оказалась в ловушке. По трем сторонам - неприступные скалы, а позади - потрясающие длинными копьями размалеванные дикари. - Си-шэнь! - в один голос взревели Марко и Оливер - но она слишком перепугалась, чтобы их услышать. Неожиданным грациозным прыжком, удивившим ее преследователей - а быть может, и ее саму, - девушка по красивой дуге бросилась вниз с утеса. Время, казалось, замерло, пока она летела. Замерло и сердце Марко. Наконец Си-шэнь пронзила волны - и исчезла под пенными водами - исчезла мгновенно, беззвучно и бесследно. Марко с Оливером прятались за грудой валунов, пока каннибалы удрученно топали в свою убогую деревушку. Теперь дикарям суждено было отпраздновать рождение нового солнца привычным диетическим блюдом из поджаренных личинок. Когда они ушли, двое европейцев встали плечом к плечу на краю крутого утеса и долго смотрели на неугомонный океан, где уже не осталось никаких следов Си-шэнь, кроме ее глубокой шапочки, что лениво уплывала прочь от берега... Затмение уже проходило, яркий солнечный свет возвращался из краткого изгнания, и птицы дружно принялись воспевать рассвет - второй раз на дню. Для Марко их песни звучали как панихида. Венецианец и могучий северянин все не сводили пристальных взглядов с моря. Молчание затягивалось... и кто знает, только ли от соленого ветра слезы наворачивались им на глаза. Наконец Оливер сказал: - Там, внизу, привязаны крепкие боевые лодки... После еще одной долгой паузы Марко ответил: - Да, это, должно быть, долбленки дикарей. Раньше мы здесь не бывали и потому их не видели. Нашим людям надо их забрать. Они куда прочнее наших шлюпок. На них мы сможем наконец выбраться с этого проклятого Острова Утех. ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ВПЕРЕДИ ЧУДЕСА И ОПАСНОСТИ 27 Би: Приближение. Воды хлынули на землю. Глиняная чаша полна. Множество бессчетных дней и ночей миновало. На крепких долбленках плоскохвостых каннибалов Поло и их люди гребли на север по не занесенным на карты южным морям. Знали они только то, что берег Бенгалии в Большей Индии лежит где-то на севере, а из Бенгалии можно по суше добраться до Тибета. Но сколько бесконечных дней и ночей должны они грести на север, прежде чем доберутся до желанной цели? Великое облегчение все испытали, когда на небе вновь стали видны Полярная звезда, обе Медведицы и другие северные звезды и созвездия, обычно используемые при навигации. Празднуя первое появление недвижной световой точечки Полярной звезды, татарин Петр затянул песнь своих дьяволов: Разум беспределен как небо... с проплывающими по нему облаками... Разум широк как океан... с проносящимися по нему волнами... Разум велик как гора... с овевающим ее ветром... Разум светел как Полярная звезда... с кружащими вокруг нее небесами... - Слушай, а ты не знаешь пикантных любовных баллад - как все нормальные парни? - проворчал Маффео, вороша и без того всклокоченную бороду. Большую часть плавания праздником никак было не назвать. Скорее - скукой, голодом и жаждой. Со все нарастающим отчаянием люди подставляли свои кожаные шлемы под скудные приношения проходящих дождевых облаков - но питья никогда не хватало. Никогда. После каждого краткого дождичка мужчины выжимали всю влагу из затхлой одежды в пересохшие рты - кап... кап... кап... кап... Будто псы, лакали из лужиц, что собирались на грязных днищах грубых долбленок. Но питья все равно не хватало. Никогда. Как же они теперь жаждали увидеть радужных дождевых драконов! Как тосковали по муссонным ливням, что устраивают серебристый перезвон под мшистыми свесами крыш храмов Чамбы! Далеко отсюда - так далеко! Со все нарастающей алчностью люди забрасывали в море лески с наживкой из ярких клочков собственной одежды. Когда удавалось выловить незадачливую рыбину - большую ли, малую, - все в бешенстве на нее накидывались. Сначала высасывали глаза, потом пожирали сырое мясо и внутренности. И то и дело в грубых долбленках возникали перебранки по поводу того, на чей клочок попалась рыбина. Споры и драки не прекращались ни днем ни ночью. Люди рычали подобно диким зверям, посаженным в тесные клетки. И все это лишь усиливало общие тяготы и мучения. А порой улова не было дни напролет - когда лодки плыли над теми морскими глубинами, где рыба не водится. Тогда людям оставалось только безмолвное отчаяние. - Проклятый океан пуст, как головы петровских дьяволов, - проворчал Маффео. - А помнишь, братец Никколо, те роскошные пиры, что дож давал в своем мраморном пиршественном зале в Венеции? Сидели мы как-то раз рядом с торговцем зерном с Заморских Территорий. Он все бубнил себе под нос какую-то невнятицу - и вдруг выдал: "А вот в абиссинских краях навалом птицы, именуемой "страус". И птица эта, будьте уверены, запросто ест и переваривает железо". А ты, Никколо, еще так серьезно ему ответил: "Прекрасно! Тогда вам стоит только последовать их примеру - и никаких затруднений на этом пиру у вас не возникнет". Да, едоком ты был тогда привередливым - и считал, что никакая компания поваров, даже самых первоклассных, не может в равной мере удовлетворить стольких пирующих. Потом ты заметил: "Бульон из бычьих хвостов наверняка пропадет даром". Но мессир Заморские Территории с тобой не согласился и ответил: "Нет-нет, ни в коем случае. Ибо нас щедро вознаграждает наша богатая торговля пряностями. Когда столько разных пряностей, никакой бульон даром не пропадет". Тут ты, братец Никколо, просто закатил глаза... - И дядя Маффео, желая это продемонстрировать, сам закатил глаза. А потом, не услышав никакого отклика на умеренно забавный анекдот, вновь погрузился в унылое молчание. В конце концов они все-таки добрались до жаркого и влажного берега царства Бенгалии. Как раз к руслу полноводной реки Ганги, чьи мутные воды текут с Канченджанги и других священных гор, оставаясь священными, пока не достигнут нечестивых черных вод Индусского моря. С неизъяснимым облегчением путники с грубых долбленок сошли на землю (топкую и нетвердую - но все-таки землю). Даже суровые лица монголо-татарских стражников и озабоченные лица троих Поло и ученого Вана озарились радостными улыбками. Изобильное царство Бенгалии не подчинялось великому хану и было, по сути, союзником Бир-мяня. Поэтому Поло хотелось, воспользовавшись личиной купцов, поскорей его миновать. А раз коней они лишились, то им оставалось плыть по притоку Ганга к северу, в Тибет, на речном судне. В диком же Тибете они снова окажутся в пределах ханства. Там нужно будет найти родину загадочного рунного ковра - а та, в свою очередь, приведет их к месту вечного отдыха неприступной Спящей Красавицы. Краткие мгновения Поло даже потешили себя мыслью о том, чтобы ускользнуть на запад - к Венеции. Но на самом деле не было у них ни золота, чтобы зафрахтовать подходящий корабль, ни золотого пропуска для безопасного путешествия через западные ханства. А хоть Бенгалия и не подчинялась великому хану, лазутчики его действовали повсюду. Дорого обошлось бы им и задержание в обширном Персидском царстве, где правил Хубилаев племянник. К тому же, несмотря на все ворчание и ропот, Поло все-таки оставались верными слугами великого хана. Да и накопленное ими добро было спрятано в Ханбалыке. Спрятано надежно - но там, в Ханбалыке. На берегах Ганга, вдоль людных пристаней и душистых проулков, лежали целые лабиринты базаров и складов. До Марко доносился непрерывный шум торговли продуктами для местных жителей и прочими товарами - от драгоценных пряностей с южных островов до татуированных слонов и невероятного изобилия оскопленных рабов. Среди пропахших пряностями базаров высились прибрежные храмы из украшенного затейливой резьбой розового песчаника. Храмы эти охранялись мрачными идолами с объятыми пламенем черными черепами вместо голов. Оттуда каменные лестницы вели к припахивающим навозом священным берегам, где мутная речная вода лениво плескала на дымные погребальные костры. Жирные вороны и тощие псы тут же выискивали в пепле клочки обугленного мяса и обломки костей. Скрипучие напевы идолопоклонников мешались с хриплыми выкриками торговцев и ворон, да еще и беспрерывной болтовней обезьян, что кувыркались и прыгали по крышам храмов. Трубный глас слонов, рев буйволов, звонкие свистки витых раковин и вой недавно захваченных и оскопленных рабов - все это звучало жуткой какофонией в ушах у Марко. А на пристанях царила беспорядочная толкотня. Пилигримы, рабочие, торговцы, праздношатающиеся... Оборванные лодочники буквально роились вокруг Марко, предлагая еду и перевозку, товары и юных рабынь. За деньги там можно было купить решительно все. Потом к венецианцу приблизилась высокая фигура и вежливо заговорила на торговой латыни: - Уверен, вы найдете лодки моего хозяина крепкими и удобными для речного плавания. Взглянув на говорившего, Марко понял, что это ни мужчина, ни женщина. Или и то и другое. Мягкая женская кожа и плавные формы стройного скопца резко контрастировали с крупной и сильной мужской костью. Согласно бенгальским обычаям он, подобно женщине, носил просторные шелковые одеяния, ручные и ножные браслетки, подкрашивал веки черной сурьмой - но крепкая стать все же выдавала его мужское происхождение. - Ладно, показывай, - согласился Марко, и высокий скопец повел его вдоль пристани. - Наверное, вы торговцы пряностями из Европы? - осведомился скопец. - Я тоже пришел с запада - тогда еще юный и полноценный. - Да, мы из Европы, - кивнул Марко. - Хочу и тебя спросить. Уши подсказывают мне, что ты неплохо знаешь латынь... а глаза добавляют, что судьба обошлась с тобой довольно жестоко... - Увы, это правда, - с тяжким вздохом ответил скопец. - Зовут меня Ваган, а отец мой был торговец зерном из Большей Армении и приверженец Восточной церкви. В сезон жатвы Ваган-старший путешествовал по торговым путям, покупая и продавая пшеницу, - и неизменно возвращался к нашим родным виноградникам с хорошим барышом. Тут скопец устремил свои грустные глаза на запад - будто до сих пор видел там домашние виноградники под ярким армянским солнцем. Потом негромко продолжил: - Каждый год тогда походил на предыдущий, пока однажды летом отец не решил, что я уже высок и силен, как мужчина, и годен для купеческого ремесла. После жатвы я гордо попрощался с младшими братьями, сестрами и плачущей матушкой. Мой заплечный мешок она наполнила козьим сыром и маслинами, черным хлебом и сушеными фигами. Не забыла и фляжку нашего домашнего вина. Отец пожаловался, что его никогда так богато не снаряжали, и тогда матушка ответила: "А ты свои прощальные подарки получил ночью". Потом мы отправились в путь, и поначалу все казалось сплошным праздником - ведь отца отлично знали и любили на его обычных маршрутах. Все с готовностью предлагали торговцу зерном и его недавно возмужавшему сыну мясо и выпивку - а также и служанок. - Но праздник не затянулся, - с трепетом в голосе вставил Марко, думая о том, как же эта история похожа на его собственную - если не считать трагического финала. - Увы, да, - ответил скопец Ваган. - На подходе к отдаленной реке Оксус караван атаковала банда татарских изменников, жаждавшая нашего золота и зерна. Бедного моего отца убили, а моя злосчастная участь оказалась еще тяжелей, ибо меня оставили жить и обратили в раба. В кандалах доставив на невольничий рынок в Бенгалию, меня лишили мужеского достоинства и всех тех радостей, что я почти и не познал. Благодаря моей силе и высокому росту за меня дал хорошую цену капитан речного судна. Хозяин мой - добрый человек... так что здесь я и останусь. - Но ведь тебя, кажется, не стерегут; разве ты не подумывал о том, чтобы сбежать в христианские земли? - спросил Марко. - А где в жестокой Европе найти пристанище кастрату? - спросил в свою очередь скопец. - Чтобы петь где-нибудь в хоре, мой голос слишком груб. Здесь же такие, как я, не редкость, и относятся к нам даже с добротой. Ибо со временем мы набираемся послушания подобно упитанным меринам, благодарно берущим зерно с хозяйской руки. - Кратко познанные радости подчас больнее всего терять, - заметил Марко, с грустью вспоминая о Си-шэнь. - Кратко познанные радости забываются подобно смутным обрывкам снов, - пожал плечами Ваган. - Ну что ж, а теперь позвольте я покажу вам лодки. Лодки и впрямь оказались крепкими и удобными. Гребцы были упитанные и мускулистые, а капитан с тюрбаном на голове показался Марко настоящим знатоком речной навигации. Заключив сделку, Поло расплатились с капитаном раковинами каури. И отряд отправился вверх по течению священной реки Ганги и ее заросших джунглями северо-восточных притоков, - а мутные воды кружились и пенились, делаясь все быстрей и бурливей. Наконец Поло попрощались с печальным скопцом Ваганом, с его сослужившим им верную службу веселым хозяином и высадились на берег. Одно утомительное ли за другим люди плелись по ледяным горным тропам рубежей Тибета, не располагая никакими провожатыми, кроме неточных карт, изменчивых звезд и "проклятого" свитка великого хана. 28 Гуай: Выход. Радостное озеро подымается до небес. Сильный и стойкий муж идет под дождем в одиночку. - "Ищи Стоглавую Голову", - задумчиво процитировал Никколо свиток великого хана. - Интересно, кто это. Или что. Помнится, я читал... или слышал... а-а, неважно. В общем, давным-давно было такое стоглавое чудище. Геракл ему головы отхватывал - а они тут же опять вырастали. Н-да, вырастали. Они продолжали устало тащиться вверх по продуваемой злыми ветрами горной тропе, вдоль ряда низких сосенок. Наконец, дядя Маффео, придавая мысли брата причудливое продолжение, заметил, что гераклины отличаются превосходной шерстью. - Роскошная, плотная! А какие из нее капюшоны для подобной холодрыги! На ней даже влага от дыхания не намерзает! Этих гераклинов еще росомахами зовут. Так что, мы теперь ищем холм с сотней росомах? Да? Марко, в очередной раз подивившись поразительной логике своего дяди, тяжко вздохнул. А потом ответил, что, по его мнению, они ищут дверь с сотней замочных скважин. Или замочную скважину с сотней дверей. Или... Но тут ученый Ван Лин-гуань, порядком подуставший и в беседу не ввязывавшийся, вдруг произнес: - Ха! Все повернули головы и внимательно на него посмотрели. - А что, собственно, "ха"? - осведомился дядя Маффео, нервно подергивая седеющую бороду. - Притча о блаженном Ананде... - Блаженном что? Марко вежливо вмешался: - Это, дядя, один индусский мудрец. Жил еще до Господа нашего. Очень добродетельный язычник, и теперь он, несомненно, в чистилище, а ни в коем случае не в аду. - Про себя Марко добавил, что в чистилище, должно быть, куда приятнее, чем на этой продуваемой леденящим ветром горной тропе. Дядя Маффео кивнул. - Значит, добродетельный дохристианский язычник? Так? - Теперь он нашел точку отсчета. - Что, вроде Вергилия? Да? Помнится, я в свое время тоже штудировал Вергилия. "Arumque..." Да нет - что это я? "Anna virumque cano", или "О мужах, псах и оружии". Ха, Вергилий. - Тут дядя выдохся. Да и замечания на предмет Вергилия истощились. Больше он ничего не сказал. А ученый Ван вновь подобрал нить своего рассуждения. - По прошествии далее Будды Шакьямуни, о коем, безусловно, неверно будет сказать, что он умер от употребления в пищу свинины, был созван Великий монаший собор. И ученик Ананда туда пришел. Однако у дверей разные монахи остановили его со словами... - Тут ученый Ван откашлялся и очень похоже изобразил монотонную речь монаха: - "Собор сей запретен для тебя, о Ананда, по причине твоего прежнего неизменного пристрастия к женскому телу, каковое, о Ананда, несовместно с путем мудрости и познания!" И с этими словами они закрыли дверь перед самым его носом, заперли ее и убрали ключ. Тогда, произведя шум наподобие громового раската, блаженный Ананда все-таки вошел. Через замочную скважину. Какое-то время тишину нарушал только мерный стук шагов по ледяному гравию. А потом дядя Маффео от души расхохотался. - Понятно вам? - фыркнул он. - Вот он, ваш добродетельный язычник! Нет, вы поняли? Поняли? Женщины! Познание! Замочная скважина! Ха-ха-ха! Никколо тоже немного посмеялся. Ученый Ван позволил себе еле заметную улыбочку. Но Марко мало волновали дискуссии о добродетели Ананды. Он размышлял о том, куда их теперь несет - если вообще куда-то конкретно. - Мои дьяволы что-то мне напевают, молодой господин, - сообщил татарин Петр, пока они взбирались все выше в безжизненные горы. - И что же? - поинтересовался Марко. - Слишком тихо, - ответил Петр. - Не могу разобрать. - Ну так скажи своим проклятым чертям, чтобы пели погромче, - проворчал дядя Маффео. Отряд плелся все дальше. Вот уже кончились деревья, а низинные джунгли и лесистые склоны холмов у подножия остались внизу лишь отдаленным намеком. Путники взбирались по крутой и узкой тропке меж гладкими утесами и торчащими ввысь снежными пиками, где их предшественники возвели каменные пирамиды в честь своего успешного восхождения. В конце опасной тропы оказалось пустое и безжизненное плато с любопытными скальными нагромождениями, где в уши вонзались ледяные иголочки пыльного ветра. - Мои дьяволы поют про рыб... - заявил Петр. - В этой морозной пустоши нет никаких рыб! - рявкнул Никколо. - И быть не может. - Наверное, они поют о нежнейших сардинах Венеции, - со вздохом сказал Маффео. - О вкуснейших сардинах, поджаренных с чесноком на оливковом масле и поданных с бутылкой красного вина. Ох, так и чую их аромат... и запах каналов. А у этих проклятых гор никакого запаха! Если и попадается навозная лепешка - так и та суха, как пыль, и ничем не пахнет. - Мои дьяволы поют, чтобы мы искали рыбовидную скалу, - сообщил Петр. - Эту дьявольскую песню я уже слышал, когда мы спасались от смертоносных ворон, - стал размышлять Марко. - И тогда еще подумал, что тебя стоило назвать в честь святого Петра, рыболова. - Так что же нам теперь - искать стоглазую рыбу? Или сторыбью скалу? Слишком я стар для таких загадок, - принялся язвить Маффео. Но когда над ними вдруг нависла громадная рыбовидная скала, увенчанная россыпью мощных валунов, даже насмешливого дядю Маффео охватило крайнее изумление. Все тут же на эту загадочную скалу взобрались. Изумление еще возросло, когда путники увидели, что груда округлых валунов представляет собой вовсе не беспорядочную россыпь, а целую сеть неглубоких пещер, напоминающую гору черепов - или Стоглазую Голову из свитка великого хана. - Быть может, мы наконец напали на след... и она спит где-то неподалеку? - спросил Никколо, возбужденно перебирая свои старые хрустальные четки, словно то были самоцветы. Про себя он так и решил: четки розовых рубинов для "Аве Марий" и бриллиантов для "Отче нашей". А цена - столько лет избавления от чистилища, сколько установит его святейшество... Подойдя поближе к похожим на глаза пещерам, путники узрели нечто необычайное. Ибо стены пещер сплошь были покрыты бесчисленными резными изображениями гневных и безмятежных Будд, а также всевозможных демонов и идолов. Глаза и конечности изящно вытянуты; во множестве рук зажаты загадочные орудия и символы; спокойные и яростные лица размалеваны яркими красками. Поразительное и увлекательное зрелище - хотя и нечистое духовно. - Это древние пещеры для медитации, - объяснил ученый Ван. - Здесь монахи вырезали образы гневных и мирных сил в таких же клетках разума, а также культивировали внутреннее тепло, что греет без огня. - Мой разум может умиротворить только одно, - проворчал дядя Маффео. - Тепло того сердца, что под щитом с четырьмя скворцами на Палаццо ди Поло в Наисветлейшей Венеции. А потом, когда путники вошли в просторную, украшенную броской резьбой пещеру, изумление их перешло все границы. Ибо там, под изображением сидящего в позе лотоса и улыбающегося Будды, сидел в позе лотоса и улыбался странствующий катайский рыцарь, порой именуемый Хэ Янем. Хотя Поло и остальные члены отряда кутались в подбитые мехом халаты, Хэ Янь остался в той же тонкой хлопковой блузе, штанах до колен и пеньковых сандалиях, которые он носил и в жарких и влажных джунглях Чамбы. Должно быть, он как раз культивировал внутреннее тепло. Под руками у рыцаря лежала его верная ржавая алебарда. Увидев вошедших в пещеру людей, Хэ Янь, зевнув, изрек: - Ну, наконец-то... я уже и ждать устал. - Хэ Янь! Как ты здесь оказался? - воскликнул Марко. - Разве я не обещал встретиться с вами в Тибете? И разве порядочный рыцарь не держит своих обещаний? - Так ты шел один под муссонными ливнями? От самой Чамбы? - спросил Марко. - Ха! Такая прогулка изорвала бы в клочья мои жалкие сандалии. А денег на новые у меня нет. Нет, не шел я один под дождем. Я ехал на жирном белом муле. Правда, его бока порядком исхудали, пока дожидались тут вас, ленивцев, - ответил Хэ Янь. - Но как же ты раздобыл мула и еду, если у тебя не было денег? - поинтересовался Маффео. - Разве мои добрые господа не посланники великого хана? - с обиженной миной на скуластом лице спросил Хэ Янь. - Разве мои господа не носят при себе серебряную печать, способную обеспечить их конями и провизией на любой императорской почтовой станции? - Все это так, - отозвался Маффео, - но тебе-то как удалось раздобыть мула? Надеюсь, ты его не украл? - Не украл! - Рыцарь возбужденно хлопнул себя по колену. - Разве под силу обычному вору реквизировать и привести своим добрым господам в дикие горы Тибета целый табун коней - с запасом провизии в придачу? - Это ты о чем? - спросил Никколо, нервно перебирая четки. - Если благородные господа меня не понимают, пусть взглянут под этот рыбовидный холм с горой валунов, похожих на черепа... Все Поло и ученый Ван вышли из пещеры и посмотрели вниз. Там оказался целый табун ухоженных и славно навьюченных коней (а среди них - одного белого мула), что стояли на привязи в низенькой рощице у хилого ручейка. Седельные вьюки ломились от продуктов. Животные нетерпеливо ржали и били копытами. - Ну и как он, по-вашему, это проделал? - спросил Маффео. - По-моему, лучше не спрашивать, - ответил Марко. - Мудрец с благодарностью ест предложенный рис, - заметил ученый Ван. - И ему вовсе не обязательно знать, где этот рис вырос. Мудрая восточная поговорка расставила все по своим местам. 29 Сунь: Проникновение. Беспрестанные ветры дуют сверху и снизу. Травы никнут под легкими порывами. Поло со своим отрядом, а также рыцарь, порой именуемый Хэ Янем, разбили на ночь лагерь под стоглазыми валунами, что составляли собой пещеры Гневной и Мирной Памяти. Все радовались новым припасам из седельных вьюков чужих коней и надежде на передышку для своих усталых натертых ног. - Кони уже совсем застоялись... что же вас так задержало? - спросил Хэ Янь, потягивая рисовое вино, подогретое на хилом высокогорном костерке. - Наш корабль захватили песьеголовые пираты, - объяснил Марко. - Мы спаслись на гребных шлюпках, но затем к нам подплыл морской дракон и стал спрашивать, где тебя найти. Когда мы отказались открыть твое местонахождение, морской дракон направил нас на остров, где местные духи снов околдовали людей и где плоскохвостые каннибалы похитили Си-шэнь. - Си-шэнь? - переспросил рыцарь, сжимая алебарду. - Да. Она сопровождала нас под видом немого пажа Оливера, и... - Пока Марко и Оливер негромко рассказывали о печальной судьбе Си-шэнь, Хэ Янь все крепче и крепче сжимал алебарду, пока костяшки пальцев совсем не побелели в неверном свете потрескивающего костерка. - Так вы говорите, она нырнула в море, но тела ее не нашли? - спросил Хэ Янь. - И вы высадились на берег этого злосчастного острова только из привязанности ко мне? Сможет ли порядочный рыцарь спасти свою ничтожную репутацию, отплатив за подобное благодеяние? - Но ты же ничего не знал... и потом, ты уже и так слишком многое для нас сделал, - возразил Марко. - О Хэ Яне известно, что он пожелал умереть за господина, оказавшего ему почет, - напомнил странствующий рыцарь. От хилого костерка остались лишь тлеющие угли, разговор превратился в сплошные зевки - и усталые путники стали устраиваться ко сну. Марко свернулся калачиком, накрывшись плащом на меху. И вдруг, в каком-то промежуточном состоянии меж сном и явью, услышал явственное шуршание. Полуоткрыв глаза, Марко увидел смутную тень, очерченную скудным светом звезд и горячей золы. То была крупная фигура мужчины с алебардой, который как раз совал себе в рукав нечто вроде сложенного листка бумаги. По-прежнему оставаясь меж сном и явью, Марко видел, как скуластый мужчина приостановился; потом снова аккуратно достал из рукава белую бумажку - и развернул ее. Изогнутый листок начал расти - рос и рос, - пока не сделался размером с жирного белого мула. Тогда призрачная фигура с алебардой оседлала сияющее белизной животное. Не веря своим глазам, Марко крепко зажмурился. Когда же он снова открыл глаза, мужчина и мул уже исчезли. "Приснилось, - решил Марко. - Наверное, я все-таки спал". Пронизывающий горный ветер свистел у Марко в ушах - и крепкий сон никак не приходил. Но какие-то сновидные образы все же проплывали в голове. То и дело слышались негромкие слова кроткого скопца Вагана: "Кратко познанные радости забываются подобно смутным обрывкам снов..." Были то сновидения или полустертые воспоминания, что засоряли голову и мешали спокойно заснуть? Закутавшись в меховой плащ под пещерами Гневной и Мирной Памяти, надстроенными над рыбовидной скалой, Марко лежал - а ветры воспоминаний беспрестанно продували его сонный разум... "Марко!" Теперь его позвал женский голос. Но чей? И тут же он вспомнил. Как же он мог забыть? Ведь это его больная матушка зовет его домой, отрывая от шумных забав на пропахших рыбой набережных Словенского канала. Вот она стоит у прогревшихся на солнце железных ворот Палаццо ди Поло - там, под гербом с четырьмя скворцами, где небольшая треугольная клумба розовых роз. Землю для этих клумб, удовлетворяя каприз его бабки, слуги специально наносили с Терра-Фирмы. Но Марко не откликнулся на зов своей недужной матушки. Не хотел он домой, где все навевало скуку - где нужно будет опять долбить с отцом Павлом сухую латынь и греческий. Марко хотелось остаться там, под ярким солнечным светом... ведь его звала труппа бродячих актеров... приглашала посмотреть представление... манила радостными барабанами и флейтами... его звали кувыркающиеся клоуны и шуты в забавных масках и цветастых одеяниях... на представление... И Марко, с монеткой в потной ладошке, припустил вдоль грязных берегов - а дальше через выгнувшийся дугой каменный мост над Словенским каналом. Побежал, так ничего и не ответив матушке. Очень уж хотелось ему посмотреть представление... Но все же ни один непослушный венецианский паренек и вообразить не мог того представления, что давалось по берегам Великого канала Хубилай-хана, когда Марко с недужным царевичем Чингином плыли на императорской барже из Ханбалыка в богатую южную провинцию Манзи. Сына Неба тогда как раз назначил Марко управителем канцелярии по сбору солевого налога в Янчжоу, а царевич искал случая избегнуть одра болезни, отправившись вместе с венецианцем в плавание по восстановленному Великому каналу. Заново углубленный канал был главной артерией для торговли Южной Манзи и Северного Катая, пересекаясь вдобавок в Янчжоу с текущей с запада на восток полноводной рекой Янцзыцзян. Чингин сидел на низенькой парчовой кушетке, поставленной прямо на палубу золоченой императорской баржи. Обратив бледное лицо с глубоко запавшими глазами, прикрытое от солнца белыми шелковыми зонтами, к водруженной на носу баржи голове дракона, царевич играл на своей заунывной трехструнной лютне. Временами он посматривал на разворачивающееся вдоль берега представление... Великий канал был куда шире, глубже и длиннее любого канала Венеции. Мощная водная магистраль соединяла между собой множество рек и озер. Вдоль берегов бежали дороги - так что всевозможный транспорт двигался тут как по воде, так и по суше. Длинные вереницы сампанов перевозили зерно с рисовых полей на юге в засушливые столичные земли на севере. А черные угольные камни направлялись от желтых северо-западных песков в горячие южные печи. Плавучие дома с яркими горшечными садиками везли целые горы нежной капусты. Оборванные пешие крестьяне тащили свои товары в плетеных корзинах, свисающих с бамбуковых наплечных шестов. Расфуфыренные господа и их дамы с крошечными спеленатыми ножками наслаждались пирами, радостной музыкой и прочими увеселениями на прогулочных баржах с фениксами на носах. Длинные похоронные лодки перевозили плакальщиков в белых халатах, чьи унылые причитания словно повисали во влажном воздухе. Марко и царевич, в переливающихся халатах летнего шелка, плыли мимо пропахших нечистотами деревушек и городских сторожевых пагод. Нанесли они царский визит и в восхитительный Сичжоу, чьи красоты особенно впечатлили Марко, ибо то был город узких каналов и дуговых каменных мостов - город, так напоминавший Венецию. За множество величественных особняков Сичжоу также называли "Земным городом". А неподалеку, у полноводного Западного озера, располагался Хансай, иначе называемый "Небесным городом". Хансай воистину был величайшим (не считая, разумеется, Наивеличайшей и Наисветлейшей Венеции) городом, какой Марко когда-либо доводилось видеть. Так венецианец и недужный царевич Чингин плыли по Великому каналу Хубилай-хана, наблюдая за происходящим на берегу фантастическим представлением... Однажды, с печальным вздохом отложив свою лютню, Чингин сказал Марко: - В такие волшебные дни я особенно сожалею о скором конце своей краткой жизни. - В империи вашего отца множество разных лекарей, - возразил Марко. - Великий хан еще далеко не исчерпал все их познания. - Зато я уже исчерпался, - отозвался царевич. И продолжил грустную мелодию своей лютни, ибо музыкантом он и впрямь был незаурядным. Но вдруг фигура принца заколыхалась, будто рябь на воде, - и превратилась в фигуру грустного скопца Вагана. - Кратко познанные радости забываются подобно смутным обрывкам снов... - сказал скопец. - Марко... Марко... домой!.. - позвал голос больной матушки. - Нет, мама. Мне надо увидеть это странное представление... - ответил Марко. Сновидные ветры воспоминаний продували и голову Никколо Поло, закутавшегося в заплесневелый меховой халат под пещерами Гневной и Мирной Памяти... - Какой у вас здоровенький, пухленький сынишка, мессир Никколо, - лучилась улыбкой не менее здоровенькая и пухленькая повивальная бабка за массивной деревянной дверью его спальни в Палаццо ди Поло. - Вам следует воздать благодарения благословенному Сан-Марко за то, что ваш ребенок и ваша жена - хоть она и слаба - в добром здравии. - Я не просто воздам ему благодарения, - сказал Никколо. - Мальчик будет тезкой Сан-Марко, чьи мощи покоятся на высоком алтаре Священной Базилики нашей любимой республики Венеции. И в лето Господне 1254-е мессир Никколо Поло, преуспевающий венецианский купец, отправился в базилику ди Сан-Марко воздать благодарения за благополучное рождение сына. Просачивающийся сквозь дымку солнечный свет поблескивал на водах Большого канала - и на мраморной мостовой громадной площади перед величественным куполом собора, что был выстроен в форме греческого креста, поддерживаемого сотнями мраморных колонн. Внутри базилики всегда царил призрачный сумрак - даже несмотря на поблескивание золотистых мозаик в византийском стиле на верху стен и сводчатом потолке, несмотря на мерцание богато украшенных самоцветами эмалей высокого алтаря, где покоились мощи Сан-Марко. Тишину нарушало только приглушенное эхо молитв. Мессир Никколо Поло присоединился к молящимся, перебирая свои хрустальные четки... "Нитка жемчуга с лучших жемчужных плантаций, где Африканский океан смешивает свои пряные, как гвоздика, воды с пахнущими сандаловым деревом волнами Индусского моря. Соответственно оплодотворяя лучшим морским песком лучистые перламутровые раковины с мягчайшей плотью, куда до той поры не попадало ни песчинки. В те томные ночи под Южным Крестом, когда нежный моллюск ощущает радостное падение медленного-медленного дождя... Двойная нитка таких жемчужин, где каждая размером с молочный зуб невинной девочки, каких подводят к первому причастию. Сказанная нитка легко обматывается дважды вокруг спрятанной в кружевах шейки той самой девочки из Великих Фамилий, вписанных в Золотую Книгу. Ценою же каждая нитка (с застежками наподобие крошечных акульих пастей из позолоченного серебра) в одного лучшего белого мула, пригодного для езды князя церкви на любые конклавы и в святые места..." Но что это за четки? Это же совсем не те четки! Сияющие арки собора замерцали, заколыхались - и превратились в заросшие лишайником валуны его укрытия от гигантского барса, что беспрестанно расхаживал снаружи - туда-сюда, туда-сюда. Рычал, шлепал огромными лапами - пока Никколо утешения ради читал свою самоцветную литанию... "Винная чаша великого хана; по меньшей мере вдвое крупнее большого кубка дожей и из лучшего золота. Украшенная серебряной филигранью со вставленными в нее двумя десятками звездчатых сапфиров, каждый размером с глаз кефали (самой крупной, каких кардиналы любят отведать в Великий пост, - с приправой из чеснока, розмарина и фиг). Ценою же каждый из сказанных сапфиров в кольцо с большого пальца главного повара - из халцедона и гагата с тремя бриллиантами в честь Святой Троицы, а каждый из бриллиантов размером с зерно отборной пшеницы..." Опять мерцание, колыхание - и каменная клетка, а с ней и гигантский барс, исчезла. Теперь было лето Господне 1270-е, и каштановые волосы мессира Никколо Поло уже тронула седина. Только-только они с младшим братом Маффео вернулись в Венецию из первого триумфального путешествия в Катай, - вернулись поначалу лишь ради насмешливых приветствий кичливых венецианцев, скалившихся над их чужеземными отрепьями. Но стоило им только разорвать свои одеяния по швам, стоило только высыпаться на землю целой груде самоцветов, как все насмешки тут же сменились уважительным изумлением. Все поняли, что братья Поло славно пожили при монгольском дворе. А вот болезненная супруга Никколо Поло пожила не очень славно, и радость возвращения домой обернулась скорбью, когда Никколо узнал о ее смерти. От их брака остался единственный сын, Марко, - тогда еще пятнадцатилетний подросток с каштановыми кудрями... "Также: шестнадцать армилов, сработанные из наилучшего красного золота, инкрустированного розочками из яшмы и халцедона, усеянного бриллиантами размером с сустав среднего пальца только-только отнятого от груди младенца. Ценою же каждый армил: в доход меж праздником Крещения и днем святого Иоанна, считая за два года, от портового города, способного принимать суда не более шести футов осадкой..." Воистину славное утешение находил мессир Никколо в самоцветах. Ибо свое состояние можно носить при себе - и, в отличие от волос или бороды, краски его не пропадут никогда... Пронизывающие ветры воспоминаний свистели и в голове мессира Маффео Поло, седобородого брата Никколо и дяди Марко. Маффео также снилось то, в чем он находил наибольшее отдохновение, - еда. Снился ему свежевыпеченный пшеничный хлеб и нежнейшие голуби, поджаренные в растопленной деревянными поленьями печи Палаццо ди Поло; поданные, как полагается, с добрым красным вином и гарниром из изюма и диких грибов с ароматными восточными пряностями. А ведь как раз дьявольский соблазн нажиться на этих проклятых пряностях и занес их в языческие земли! Но рис здесь по вкусу походил на песок, из пшеничной муки выпекали каких-то червей, а мясо поливали омерзительным черным соусом из соленых соевых бобов... - Вы уже откушали? - приветствовал их во время путешествия по очередному повелению великого хана кланяющийся хозяин постоялого двора с улыбкой до ушей. - Надеюсь сегодня вечером порадовать вас молочным супом из козьего желудка. Поверьте, благородные господа, - мы его не каждый вечер готовим. - Марон! Сегодня, стало быть, такая баранина! - проворчал Маффео, чувствуя, как по мере исчезновения снов о жареных голубях с хрустящей корочкой, горячем пшеничном хлебе и добром красном вине Терра-Фирмы к горлу его подступает тошнота... Любезнейший хозяин постоялого двора, несколько растерявшись, сказал, что, если благородные господа пожелают, можно приготовить суп из овечьего рубца. Хотя многие благородные господа, несомненно, предпочли бы козий желудок. - Что-то ты, братец, становишься больно разборчив, - заметил Никколо. - А ведь совсем недавно ты с аппетитом сожрал бы своего собственного жареного пони! Марко же напомнил дяде, что - не считая, быть может, сезона пахоты - и "там, дома", никто не стал бы воротить нос от козлятины. Суп они, впрочем, все-таки пропустили. Рубец порой бывал нежен, но порой так тверд, что зубы сломаешь. Оживленная болтовня под висячим фонарем душной чайной резко оборвалась при входе иноземцев - и тут же возобновилась, причем еще оживленнее. Ибо в доброй компании катайцы вовсе не слыли людьми особо молчаливыми или сдержанными. Как, впрочем, и венецианцы. В углу тихо стоял мальчуган с бритой головой и узлом на макушке. Для быстрейшего удовлетворения природных потребностей на штанах его сзади имелся вырез. Парнишка был почти незаметен - не считая тех мгновений, когда он делал шаг вперед и похлопывал ручонкой чайник, проверяя, достаточно ли он теплый. Если чайник остывал, мальчуган стремглав бросался на кухню за новым. А мессир Маффео Поло тем временем хмуро поедал песчаный рис, пшеничных червей и соленую требуху. Мечталось же ему о жареных голубях и свежевыпеченном пшеничном хлебе. Придворному мудрецу ученому Вану, молодому татарскому рабу Петру, странствующему варягу Оливеру, крылатому сфинксу жарких пустынь, монгольским и татарским конникам - всем, всем им продували головы ветры воспоминаний. Путники спали под пещерами Гневной и Мирной Памяти, что увенчивали рыбовидную скалу, - и видели сны о своих языческих землях, кричали на своих языческих языках. Спокойного сна не удостоился ни один... 30 Сяо-го: Переразвитие малого. Гром грохочет над облачными горами Запада. Прародительница летящей птицы долее не поет. Оставив далеко позади лесистую часть склона, отряд уже взбирался там, где не росло ничего, кроме сероватого лишайника, ковром устилавшего голые скалы. Путники взобрались выше облаков, клубившихся далеко внизу. Выше круживших под ними соколов и пустельг. Небо здесь было кобальтово-синее, а воздух предельно чист и сух. Губы путников запеклись, волосы потрескивали от разрядов крошечных молний. Не взобрались ли они уже и выше самого воздуха? Ибо, несмотря на отчаянные вдохи, их бешено колотящимся сердцам и раздувающимся легким мало было толку от разреженной атмосферы. Кони тоже задыхались - били копытами и артачились. Без конца приходилось понукать их, тянуть все выше и выше. А потом послышались голоса. Поначалу - будто приглушенное рокотание грома на отдаленных ледяных пиках. Затем рокот превратился в гулкое эхо призывных голосов - взывающих к Поло и их людям. Один из монгольских конников - крепкий, бывалый воин - услышал топот копыт и призывные голоса товарищей. Окликая по имени, его призывали следовать по узкой боковой тропке в сторону от главной тропы - к осыпающемуся краю крутого ущелья. А там конь его, и без того одуревший от нехватки воздуха, оступился. Дико крича, конь и всадник рухнули в пропасть - и навек исчезли в клубящихся внизу облаках. Другой татарский конник, помоложе, услышал стук копыт и барабанную дробь, хлопки в ладоши и хриплые выкрики большой разбойничьей банды. Ударившись в панику, он пустил коня во весь опор - бросился удирать по голым скалам. Удирал парень до тех пор, пока безнадежно не заблудился - и обратной дороги уже не нашел. Марко и могучий северянин Оливер разом услышали голос Си-шэнь, жалобно взывающий к ним из мрачной пещеры. - Си-шэнь! - воскликнули оба. И нырнули в черный лабиринт, где наверняка затерялись бы навеки, не поспей за ними привычный к голосам дьяволов татарин Петр. Не отставая от них ни на шаг, он отчаянно кричал, что голос Си-шэнь иллюзорен, что не следует бросаться в эту зловещую черноту. Но Марко и Оливер к нему не прислушались. Тогда Петр схватил их за руки и потянул на ледяную землю. Один невысокий, но жилистый татарин против двух здоровых европейцев! Наконец, неравный борцовский поединок все же развеял чары, и двое уроженцев Запада, расстроенные и подавленные, покорно последовали за Петром прочь из мрачной пещеры. Мессиры Никколо и Маффео Поло тоже разом услышали резкий голос странствующего рыцаря, порой именуемого Хэ Янем, вместе со своим белым мулом исчезнувшего в ту самую ночь, когда дули ветры воспоминаний. Рыцарь звал их из-за беспорядочной груды валунов невдалеке от тропы, уверяя, что нашел там богатейшие залежи муравьиного золота. Братья последовали настойчивым призывам Хэ Яня, ибо и вправду слышали, что муравьи собирают золото в горах Тибета. Но стоило им добраться до груды, как голос отдалился. Теперь он доносился от валуна, что лежал на почтительном расстоянии от тропы. Когда же соблазн муравьиного золота повлек Никколо и Маффео дальше, голос опять отдалился. - Марон! - выдохнул Маффео, дергая себя за бороду и ошалело оглядываясь. Наконец до Никколо дошло, что все это лишь обман. Тогда, выхватив поводья у растерянного брата, он повлек своих спутников обратно на главную тропу, отвлекаясь от призывного голоса при помощи столь часто повторяемой литании о своих обожаемых самоцветах: "...десяток отборных рубинов чистой воды, каждый размером с крабий глаз; ценою же сказанные рубины в вес и работу полного набора из двенадцати крестильных ложек..." Только маленький сфинкс и ученый Ван спокойно ехали дальше в этом вихре колдовских голосов, что конечно же призывали и их. И не появилось ли несколько самодовольное выражение на будто бы выточенном из слоновой кости лице Ван Лин-гуаня? Не подумалось ли ученому, что теперь-то его варварским господам станет наконец ясна его правота? Невозмутимо пряча руки в рукава своего подбитого мехом черного халата, ученый Ван в прежнем темпе ехал дальше по каменистой тропе - и иронически игнорировал назойливые голоса. - Иллюзия, - со снисходительной улыбкой пробурчал он себе под нос. - По-моему, я уже достаточно часто пытался заронить в их грубых умах мысль, что все это лишь иллюзия. Но тут прямо на тропе появилось видение - и даже ученый Ван остановился, внимательно в него вглядываясь. Видение напоминало потрепанного мужчину с длинными волосами, ногтями и бородой, в лиственной накидке и соломенных сандалиях горного отшельника - хотя от высокогорного холода столь скудное одеяние защитить никак не могло. На чумазой физиономии застыло чудаковатое выражение. В одной тощей руке видение держало сучковатый посох, а в другой баюкало крупную трехлапую жабу. - Хо! - выкрикнула странная фигура, испустив безумный смешок. - Иллюзии, - пробормотал ученый Ван и с брезгливой гримасой отвернулся. - Вот мы, досточтимый господин, снова и встретились, - сказала растрепанная иллюзия. - Никогда я с тобой не встречался - даже в виде миража, - ответил ученый Ван. Любопытство его, впрочем, даже вопреки его воле, все возрастало - и ученый надменным, но внимательным взглядом рассматривал иллюзию. - Неужели вы не помните ничтожного травника Хуа То? Того, который обучил вас ста двадцати способам медицинского применения благословенного цветка конопли и проводил к пещере феи Облачного Танца? - Я действительно припоминаю того человека, но в таком случае ты принял неудачную личину, призрак. Одежда и манеры Хуа То соответствовали одежде и манерам благородного ученого, а не горного безумца, что баюкает жабу, будто ребенка, - ответил Ван Лин-гуань. - Тогда я носил шелка ученого, теперь ношу листья отшельника. Все движется и меняется - и в то же время остается прежним. Ученый Ван недоверчиво хмыкнул: - Будь ты и впрямь странствующим лекарем Хуа То - чего я ни на секунду не допускаю, - что тебе тогда делать на этом безвоздушном склоне, где вдобавок полно призраков? - Будь я и впрямь Хуа То - кем, собственно, и являюсь, - я искал бы здесь редкие горные грибы и черную каменную соль, что встречается только на этом высоком плато и обладает весьма необычными целебными свойствами. - Верно, обладает, - согласился ученый Ван. - И будь вы и впрямь добрым лекарем Хуа То, - вмешался Никколо, перебирая свои вторые по значимости янтарные четки, - хоть ученый Ван и настаивает, что вы всего лишь призрак... да и кто, впрочем, может судить с уверенностью в столь необыкновенном месте? Так вот. Будь вы и впрямь Хуа То, вы наверняка смогли бы провести нас через всю эту армию иллюзий - как однажды уже проводили нас к пещере госпожи феи за вознаграждение в виде полной рисовой чашки. - Мою рисовую чашку теперь наполняют земля и облака, - ответил отшельник. - Но будь я и впрямь ничтожным лекарем Хуа То - каковым, собственно, и являюсь, - я, безусловно, смог бы еще раз проводить моих благородных господ. - А как бы досточтимый Хуа То нас проводил... если бы и впрямь здесь присутствовал? - спросил Марко. - Если бы ничтожнейший Хуа То и впрямь здесь присутствовал, чтобы сопровождать вас - как оно на самом деле и есть, - он позвонил бы в свой хрустальный колокольчик, что разгоняет голоса иллюзий. Затем он провел бы вас через эти мрачные горы. Разумеется, будь он со своей жабой и впрямь реален - как оно, опять-таки, на самом деле и есть. - Марон! - возопил Маффео. - От всех этих намеков и иллюзий у меня уже голова раскалывается! Мне без разницы, реален этот призрак или нет! Если он со своим колокольчиком может вывести нас из этого проклятого места, тогда пусть действует! - Если он только не какой-нибудь новый демон - и не выведет нас прямиком в ад, - пробормотал Оливер. - Ну вот, теперь варварские господа еще и просят иллюзию быть им проводником, - со смиренным вздохом произнес ученый Ван. Добившись более-менее общего согласия следовать за более-менее реальным отшельником, путники позволили хрустальной песне его колокольчика одолеть голоса духов, а ему самому повести их через мрачные горы. "Любопытно, - размышлял Марко, пока отряд взбирался все выше и выше вслед за звонким треньканьем колокольчика, - любопытно, а не могут ли редкие грибы и черная каменная соль этого странного целителя вылечить и подагру?" Ибо великого хана частенько тревожили боли в распухших ногах и он щедро вознаградил бы того, кто принес бы ему исцеление. Марко хорошо помнил, как его суровый отец обратился однажды к Сыну Неба в неофициальном приемном зале Ханбалыка: - Нам, о повелитель, посчастливилось найти в нашей жалкой библиотеке один замечательный византийский манускрипт. Сейчас я его переведу. "Соль святого Григория; делается сказанная соль из нарда, нашатыря, петрушки, перца и имбиря. Сие есть, как утверждается, превосходное средство от облысения, расстройства селезенки, излишне обильного слезотечения, кашля, каким заходятся в полночь, и... - На лице великого хана уже появилась кислая мина от перечисления недугов, свойственных людям много, много старше его, но мессир Никколо на триумфальной ноте закончил: - ...и подагры!" - И подагры! Ага, значит, и подагры! - обрадовался хан ханов. - А какой именно нард - поменьше или побольше? Какой перец - длинный черный, зеленый или белый? А нашатырь следует получить из верблюжьего навоза или... Где главные аптекари? Ты, По-ло, обязательно все им переведи. Они перепробуют все варианты, а когда найдут нужное сочетание, немедленно доставят его мне... мне! Эх, если бы мне сесть в седло, я бы сразу отправился в провинцию вокруг Да-тона у западной границы. Самолично бы выяснил, почему урожай проса там намного меньше, чем в прошлом году. Ведь это безобразие! И последствия могут быть самыми тяжкими. Если налог там выплачивают в просе, то как смогут платить больше налога, если стало меньше проса? Что мне брать у них в качестве налога? Желтую грязь, из которой там лепят хижины? Это падение урожая вполне может вызвать перебои в починке дорог... - И Хубилай дал Никколо знак подняться с блестящего мраморного пола в неофициальном приемном зале. Потом великий хан еще раз махнул рукой и испустил хриплый смешок, от чего жемчужные подвески его повседневной золотой короны закачались. - Ну хватит! Закончишь ты наконец с этими смехотворными поклонами? А то еще лоб разобьешь - как нам тогда составить лекарство от подагры? Скажи-ка мне вот что, Поло. Этот твой святой Гулег-али - он один из тех добрых святых духов, что обитают на небесах? Да? Верно? Еще бы! Я знаю! Вот видишь - я знаю! Бесполезно скрывать что-то от Сына Неба. Никто, впрочем, и не осмелится. Мастер ритуалов, можешь приблизиться. Только поскорее. Можешь опустить шесть из шестнадцати положенных поклонов. Но не больше - а то в головах зародится крамола. И не меньше - иначе мы тут всю ночь проторчим. Мастер ритуалов понемногу подполз к подножию неофициального трона (на сооружение которого ушел целый лесок черного дерева и кедра). Наконец мастер ритуалов выполнил последний поклон. - Слушай внимательно, - сказал великий хан. - Иноземному духу Гулег-а-ли долженствует присвоить ранг Облачного Бога второго разряда. Подготовь подобающие приношения. Теперь иди. Мастер ритуалов удалился. Словно его там и не было. - Подагра, - пробормотал Хубилай-хан. - Просо. Когда нет проса, неизбежен голод. Налоги... голод... война... - Бормотание постепенно перешло в низкое неразборчивое урчание. Марко подумал, что доведись великому хану жить в христианской стране, то (не имея характера Будды Шакьямуни) вряд ли стал бы он великим святым для Господа нашего. Свечи, толщиной с руку крепкого мужчины, заколебались под залетевшим в зал ветерком ранней зимы. А где-то далеко, много западнее желтых просяных полей Да-тона, ветерок этот был диким ветром из Гоби. При одной мысли о тамошних ветрах Марко передернулся. Хотя придворные аптекари перепробовали все возможные сочетания для "соли святого Григория", хотя недавно назначенному Облачному Богу второго разряда были сделаны соответствующие приношения, средства от подагры для великого хана так и не нашлось. Ни средства от подагры, ни от приближающейся слабости и старости. Так что поиски продолжались. Продолжались и продолжались. Карабкаясь вслед за поющим колокольчиком по зловещим горам, Марко прочитал про себя краткую, но предельно искреннюю молитву святому Григорию. 31 Сяо-чу: Воспитание малым. Ветер несет по небу плотные тучи. Но нет дождя на западных окраинах. - Ты о чем-то крепко задумался, мой сын, - негромко заметил Никколо. Марко кивнул: - Да, отец, множество воспоминаний. Никак не могу избавиться от мыслей об одной строчке из свитка великого хана. "Отведай моря там, где нет моря..." Никколо наклонил голову. Длинное лицо его сделалось еще задумчивее обычного. - Тут есть какая-то связь с теми мыслями, что посещали меня, когда я прятался под грудой валунов от гигантского барса. О чем же я тогда подумал? О чем? Пусть все немного помолчат. Марко жестом призвал спутников к тишине. Все умолкли. Отец его долго размышлял и прикидывал. Прикидывал и размышлял. Затем откашлялся и потеребил свои лучшие нефритовые четки. Наконец, кивнул. - Нет, никак не припомню, - сказал он. - Но припомню. Обязательно... Теперь уже казалось, что они бредут здесь сутками... неделями... месяцами... Сколько они уже следуют за хрустальным звоном колокольчика странствующего травника Хуа То по безлюдным и однообразным горным перевалам, именуемым Такой-Ла или Этакий-Ла? Сколько уже эти сухие пронизывающие ветра воют у них в ушах и задувают в ноздри мельчайшие песчинки? День - или год - их кони топали под пыльными горными ветрами - а отец Марко все напрягал свою память. Но вот ветры стихли. Один за другим люди начали отнимать от лиц одежду, которой прикрывались от пыли. Дядя Маффео несколько раз яростно чихнул, а потом разразился очередной тирадой. - Марон! Вот бы выдуть эту проклятую пыль из глаз было так же легко, как из ноздрей, - прорычал он. - Или пусть бы песчинки у меня в глазах сделались жемчужинами - в возмещение всех неудобств! Послышалось несколько негромких смешков, к которым присоединился и старший брат Маффео. Затем Никколо вдруг вскинул голову. "Сотня и еще десяток отборных коричневых жемчужин в полном блеске - с архипелага Киноцефалов, или Песьеголовых, каждая размером с набухший сосок дородной кормилицы..." Отрывок из столь часто повторяемого перечня самоцветов, который Никколо успокоения ради цитировал, прячась под грудой валунов от гигантского барса. - Жемчужины! Все подняли головы и посмотрели на Никколо. - Жемчужины! Жемчужины! Вот о чем речь! В свитке великого хана сказано: "Отведай моря там, где нет моря..." А откуда берутся жемчужины? Они берутся из раковин, оплодотворяемых свежей дождевой водой! Так? Дожди их оплодотворяют! А где? Где? В море! Так? Марко задумчиво нахмурился. Затем быстро перевел спутникам слова своего отца. Никто, похоже, ничего не понял. Кроме, разумеется, ученого Вана, который немедленно возразил: - О нет, старший господин Никколо. Вовсе не так. Жемчужин в устрицах порождают вовсе не дождевые капли, а вспышки молнии. Свидетельство тому - наши катайские рисунки и гравюры, где изображаются небесный дракон и небесный жемчуг... Но Никколо лишь досадливо махнул рукой на достоверные данные восточной науки. - Неважно! Ведь жемчужины происходят из моря. Так, сын мой Марко? А, брат Маффео? Марко кивнул. С неохотой. Что сказал? Ничего не сказал. Кивнул и дядя Маффео. Потом немного пожевал свою седую бороду и ответил: - Из моря? Ну да, из моря. Жемчужины? А почему жемчужины? Почему, скажем, не янтарь? Или не амбра? А почему, скажем, не раковины каури? Те, которыми пользуются вместо серебра или золота - или вместо этих забавных денег великого хана. Жемчуг, янтарь, амбра, каури - все это происходит из моря. Ну и что? Здесь-то нет никакого моря... - И, словно в подтверждение, Маффео развел загорелыми руками. - Лично я не вижу никакого моря. Не вижу ни каури, ни янтаря. И жемчужин. Ты что, намерен искать их... - Тут голос изменил Маффео. Он обвел руками окрестности, а запекшиеся губы лишь изобразили последнее слово: - ...здесь? Вокруг же высились сухие и безжизненные скалы. Прошли еще сутки... неделя... месяц... а путники все следовали за звоном хрустального колокольчика по горным тропам. - А как насчет соли? - спросил наконец Марко. - Что насчет соли? - устало осведомился его отец. - Разве соль не имеет вкус моря? И разве травник Хуа То не сказал, что в этих краях есть горы черной соли? - Соль... жемчужины... Устал я от этой игры в догадки, - сказал Никколо, перебирая свои нефритовые четки. - Что нам теперь - вечно бродить по этому безлюдью, пытаясь решить загадку проклятого свитка? Пока наша одежда не станет лохмотьями, а мозги не обратятся в пыль? - Спрошу-ка я у травника насчет этих соленых гор. Может статься, они и дадут нам ответ - или хотя бы лекарство от подагры для великого хана, - решил Марко. И погнал запыхавшегося коня вперед, оставляя отца устало перебирать свои четки. - Загадку? - спросил сфинкс, высовывая голову из переметной сумы. - Кто-то хочет поиграть в загадки? - В моей ничтожной фармации, о младший господин, есть более двух тысяч лекарств, - ответил Хуа То на вопрос Марко. - Среди них - и сильнодействующая черная соль, найти которую можно лишь в скалах этих западных гор, где мы оказались. Будь я и впрямь здесь, я отбил бы кусочек черной каменной соли - к примеру, вон там - и дал вам попробовать... Марко кинул кусочек себе в рот. Точно! Вкус моря! - "Отведай моря там, где нет моря"! - вскричал он. - Вот и решилась одна из загадок свитка великого хана! Наконец-то мы на верном пути! - Одна из загадок... хочешь поиграть в загадки? - снова подал голос сфинкс, на сей раз целиком выскакивая из переметной сумы. Золотистое тельце его заметно дрожало. - В самом деле, прелестный сфинкс, загадай-ка ты мне загадку, - снисходительно усмехнулся Марко, ероша нежный пух на голове маленького создания. - Скажи, отчего дрожит сфинкс из дремотно-жарких пустынь? - Ну... от холода, наверное, - ответил Марко. - Холод уже не первый день меня кусает, - пожаловался сфинкс. - А дрожать я начал только сейчас. - Быть может, ты дрожишь от волнения? Оттого, что решилась загадка свитка про вкус моря? Нет? Ну, тогда это очень хитрая загадка... Пожалуйста, милый сфинкс, скажи мне ответ. - Ответ лежит здесь, в твоей переметной суме, - сказал сфинкс. - При одном упоминании о горах черной соли этот любопытный ковер, что до той поры служил мне уютным гнездышком, вдруг свернулся, будто живая кобра, - и оставил меня дрожать от лютого холода! - Прости, о гордый сфинкс, но ты должен был сразу мне сообщить! - вскричал Марко. - Сфинксы ничего не сообщают. Они спрашивают. Марко заглянул в переметную суму и убедился, что сфинкс не сочиняет. Вот красновато-золотистый тибетский ковер, на котором те же рунные символы "шипа", что и на амулете Оливера, а также на загадочном свитке великого хана. Прежде он защищал сфинкса от ледяных ветров, а теперь свернут и напряжен, будто готовая к броску змея. И стоило Марко отвести в сторону верхний клапан переметной сумы, как ковер вдруг метнулся вверх - в разреженный воздух. Там он лениво развернулся и поплыл над головами у путников подобно громадной бабочке, которой снится, что она сделалась потертым красноватым ковром. Или это ковру снилось, что он стал бабочкой? - Мои дьяволы подсказывают мне, что мы уже почти у цели, - заметил татарин Петр. Онемев от изумления, все следили, как порхающий в воздухе ковер неторопливо скользит вперед. Наконец он привел их к скользкой, едва заметной боковой тропке, что круто шла вниз по узкому каменному ущелью - к зеленеющей далеко внизу долине. Отряд принялся спускаться в потаенную долину, и с каждым шагом воздух становился все более влажным и густым. Голые скалы высокогорных троп стали покрываться зеленоватыми бархатными мхами. На самом дне долины весело журчал ручей, по берегам которого росли плакучие ивы и абрикосовые деревья, сохранившие остатки прошлого урожая. Здесь путники помедлили - досыта напились свежей воды и наелись кисловатых абрикосов, разделив свою трапезу со щебечущей стайкой желтых пташек. Но плывущий по воздуху ковер, неустанно порхая на легком ветерке, не желал дожидаться людей - и тянул их все дальше по извилистому ущелью. - Много лет бродил я по этим горам - а тут никогда не бывал, - заметил оборванный травник Хуа То, чавкая сморщенным абрикосом и удивленно оглядывая изобильную долину. А трехлапая жаба тем временем, выпрыгнув у него из рук, радостно зашустрила по влажным мхам в поисках лакомых личинок. Потом все вдруг остановились, принялись глазеть и тыкать пальцами. И немудрено. На выступе скалы в самом устье узкого ущелья высился волшебный белокаменный замок в форме колокола с длинным шпилем, окруженный плотными зарослями ежевики. На мощных крепостных валах величественного замка реяли выцветшие красновато-золотистые знамена - и на каждом красовался рунный символ ковра, амулета и свитка! А рунный ковер полетел еще быстрее - стремясь скорее попасть домой. 32 Сун: Тяжба. Небеса и пучина - каждый сам по себе. Триста дворов отступают пред могучими недругами. Сжимая в руке свой серебряный крестик, чтобы отвадить незримое зло, Марко с победным криком пустил коня вскачь. Вперед - вслед за плывущим рунным ковром, а остальные держались у него на хвосте! По мере приближения к белокаменной ступе-крепости Марко все сильнее поражали ее колоссальные размеры. Окружавшие ее стены вырастали прямо из скалистого мыса в устье долины - и скрывались под густым сплетением ежевики и колючей лозы. Крепостные валы с развевающимися на ветру красновато-золотистыми рунными знаменами возвышались над всем ущельем. Увитые лозой фасады куполообразного строения были пусты, лишены окон - если не считать рядов узких бойниц, где могли располагаться вооруженные воины. Громадные стропила, сплошь покрытые резьбой и красочными рисунками, поддерживали загнутые кверху свесы крыш над верандами и коньки в виде летящих фениксов. Охряная черепица сияла под ярким горным солнцем, а шпиль с золотым кончиком, казалось, воткнут прямо в кобальтовое небо. Уже почти под самыми уходящими ввысь стенами крепости к стуку конских копыт стало примешиваться какое-то гудение. Привязав коней в ивовой рощице у быстрого ручья, дальше путники двинулись пешком. Тут-то Марко и понял, что замок на вид совсем заброшен и лишен обитателей - если не считать множества жужжащих шершней, чьи гнезда из высохшей грязи облепили чуть ли не все полуразрушенное строение. Вблизи замок уже не казался тем сияющим дворцом, каким виделся издали. Белые стены осыпались, рунные знамена висели лохмотьями, а охряная черепица крыш над верандами так растрескалась, что крыши эти сильно смахивали на рот с обломками зубов. Плотная занавесь ежевики разрослась столь буйно, что пролезла буквально повсюду, угрожая длинными шипами, сразу напоминавшими о рунном знаке на ковре, знаменах и свитке. Буйная ежевичная лоза покрывала осыпающиеся стены, ворота и крепостные валы, свисала из узких бойниц и с гнилых стропил под заплесневелыми свесами крыш. А вокруг ступы-крепости, подобно гудящему черному облаку, роились крупные смертоносные насекомые. Марко осмотрел полный ила и тины старый карповый пруд рядом с увитыми лозой воротами и не на шутку задумался, как же им войти в крепость. Может этот заброшенный замок быть уютным пристанищем Спящей Красавицы - или они проделали столь трудный путь по ложному маршруту? Но тут из крепости вдруг послышался грохот огромных барабанов и басовое подвывание длинных тибетских горнов. А потом из каждой узкой бойницы на путников уставились хмурые глаза. Присмотревшись повнимательнее, Марко понял, что глаза эти сверкают из-под бритых макушек и бровей одетых в темно-бордовые халаты монахинь какой-то колдовской секты. Трое Поло и ученый Ван приветствовали монахинь низкими поклонами - но идолопоклонницы не ответили. Вместо ответных поклонов раздался такой грохот цимбал, что сотряслась, казалось, вся долина, а монахини подняли мощные луки. Монголы и татары бросились к своим коням за оружием, но не успели они вставить стрелы, как из замка посыпался целый град ярко раскрашенных деревянных снарядов в форме летящих фениксов - причем из каждого оперенного хвоста валил зеленоватый дым. - Марон! - выругался Маффео. Никколо же тем временем перебирал свои четки. Затянув какую-то нудную и распевную сутру, воинственные монахини продолжали осыпать оторопевших людей градом деревянных фениксов. Но снаряды не взрывались подобно начиненным громовым порошком. Лишь мягко приземлялись на мшистое дно долины - и наводили там густой зеленоватый туман. Монголы и татары выпустили, наконец, первые стрелы - но те, резко взмыв вверх, дали недолет. Тогда люди принялись яростно топтать фениксов тяжелыми войлочными башмаками. Дым повалил еще сильнее, а к зеленоватому его цвету стал примешиваться лиловый оттенок. Один за другим люди начали шататься, словно от тяжелых ударов, и падать на землю, забываясь глубоким сном. Марко и Петр пытались избежать летучей отравы, но не сумели спастись от долинных ветров, что разносили клубы приторно-сладкого дыма - вились вокруг них... вились... вились... Рокот барабанов и вой горнов, победные распевы монахинь и снотворный зеленый туман - все это мешалось в одно, пока Марко и Петр, наконец, не рухнули на сырую землю в полном сновидений беспамятстве. "Великий хан... порой - гений, лишенный страстей; порой же - едва ли не испорченный ребенок..." Кто это сказал? Да сам Марко и сказал. Сказал, адресуясь к отцу и дяде после неофициальной аудиенции Сына Неба у раскисшего берега карпового пруда Великого Уединения в Ханбалыке, зимней цитадели хана ханов. Незадолго перед отбытием на ежегодную весеннюю охоту. Великий хан: мудрый и справедливый. Милостивый и жестокий. Щедрый и жадный. - Я - Сын Неба и, подобно небу, неподсуден, - заявил хан ханов одним пыльным и ветреным мартовским днем, когда они направлялись на ежегодную охотничью вылазку к югу от столицы. Великий хан никогда не путешествовал налегке. Нет - не иначе как с любимыми сыновьями, с наложницами и приближенными чиновниками, со множеством лекарей и астрологов, пускателей бумажных змеев, поваров и слуг. Все размещались в роскошных куполообразных юртах, подбитых толстым войлоком, тигровыми шкурами и собольим мехом, увенчанных развевающимися на ветру знаменами с солнцем и луной. Более десяти тысяч лесников и сокольничих в алых с синим ливреях сопровождали императорский кортеж - так, что вся колонна растягивалась на целый день пути. Лесники вели с собой охотничьих мастиффов и дрессированных львов, а также пятнистых, похожих на леопардов, охотничьих зверей, которые на самом деле леопардами не были. При сокольничих же находилось пять тысяч соколов и орлов, кречетов и сапсанов. Вся эта звериная рать и призвана была обеспечить грандиозное развлечение великого хана. Сам хан ханов ехал в водруженном на спины четырех татуированных слонов затейливом деревянном шатре, обтянутом переливчатыми шелками и мягчайшими львиными шкурами. Подобный вид транспорта Хубилаю приходилось выбирать из-за своей подагры. Там же, заодно с лучшими соколами, ехали и его приближенные. А в тот раз и Марко позволено было присоединиться к императорскому кортежу... - Все больше утомляют меня эти переезды из города в лагерь, из лагеря в другой город и так далее, - пожаловался великий хан. - Разве не сказано в "Аналектах", что после сорока человеку должно обосноваться в каком-то одном месте? А ведь мне скоро сорок. - И Хубилай обратил на Марко узкие карие глаза. На всем Востоке - от Византии до Чипангу - человека, ответившего бы на подобное заявление "простите, но Вашему Величеству уже никогда не стукнет и пятьдесят", - такого человека сочли бы не просто болваном, а буйнопомешанным. - О да, мой повелитель, истинная правда, - с безмолвным вздохом согласился Марко. И продолжил возиться со сломанными перьями на крыле любимого белого сокола Хубилая, которые он восстанавливал при помощи продетой в особую иглу белой шелковой нити. Двойная тупоконечная игла эта носила на себе следы игрушечного по размеру молоточка, каким ее выковали. Марко усердно старался восстановить перья, не причиняя вреда самому крылу... Но почему недолеченный сокол вдруг взлетел... и летает, летает... парит, будто ожившая переливчатая птица из белого нефрита? И почему сокол вдруг превратился в громадного буровато-золотистого карпа с рунным знаком "шипа" на облепленных тиной плавниках... и плывет, плывет по воздуху... а на спине у него - татарин Петр? - Ключ у рыбы, - рассмеялся Петр, пролетая мимо на рунном карпе. И тут Марко внезапно очнулся. Голова у мессира Марко Поло буквально разламывалась на куски. Боль пульсировала в висках подобно отзвуку громадного тибетского барабана. Оглядевшись, он понял, что все остальные еще храпят, лежа на земле в глубокой дреме. Похоже, он, попытавшись убежать от снотворных фениксов, вдохнул меньше зеленых паров. Но хоть Марко и очнулся раньше других, порядок у него в голове никак не налаживался. Раздавленные башмаками фениксы валялись повсюду, давно выпустив все свои пары. Бритые головы и безбровые сверкающие глаза воинственных монахинь исчезли из бойниц, и зловещая их музыка больше не звучала. Над высокими горными пиками спокойно плыл красный шарик солнца. На дне потаенной долины царили мир и тишина. Марко наконец понял, что все это время спал, - и попытался воскресить в своем затуманенном разуме обрывки сна. Что-то про великого хана и дымящихся фениксов... или то были белые соколы? Или карп? Точно! Великий хан ехал на дымящемся карпе... или там ехал Петр? Ага, все проясняется! Петр летел верхом на карпе и кричал: "Ключ у рыбы!" Но у какой рыбы... и что за ключ? Тут Марко перевел взгляд на Петра и заметил, что юный татарский раб, что-то невнятно бормоча, тоже начинает очухиваться. Ясно было, однако, что туман в голове у татарина так сразу не рассеется. Потом Марко вспомнил затянутый тиной карповый пруд пред увитыми ежевикой воротами полуразрушенного замка. Могла тут быть какая-то связь? Дотащившись до пруда, Марко стал вглядываться в зеленую склизкую тину. Неужели в столь затхлой воде еще могут водиться рыбы? Марко вынул из кармана кусок ячменной лепешки и бросил его в темные глубины - словно зазывая лакомым блюдом того почтенного карпа из пруда Великого Уединения в Ханбалыке. Вода тотчас забурлила и вспенилась, а липкие зеленые водоросли вмиг разметало по сторонам. Наконец, из глубины возникла голова здоровенной рыбины, вся в крапинках тины. - Зачем разбудил?.. - прошептал древний буровато-золотистый карп, поблескивая мощными жабрами. - Я... мне нужен ключ, - ответил Марко, глядя прямо в бездонные глаза огромной рыбины. - Так ты ради ключа меня разбудил? - прошептал блестящий буровато-золотистый карп, на плавниках которого виднелся рунный знак "шипа". - Прости меня, почтенный карп, но я подумал, он у тебя... - Если хочешь ключ, следуй за мной, - ответил древний карп и снова нырнул в мрачную пучину. Импульсивно бросившись в холодную жижу, Марко ухватился за широкий, виляющий хвост карпа. Мощная рыбина легко потянула его вниз... вниз... вниз... Но тут к осыпающемуся берегу пруда как раз подбежал татарин Петр. - Господин Марко! Господин Марко! - кричал молодой слуга. Потом Марко услышал шумный всплеск и почувствовал, как худые руки Петра ухватили его за лодыжки. Рыбина тянула обоих мужчин вниз... вниз... по мрачному водному туннелю. В груди у Марко запылало пламя, а в глазах засверкали искры. Он больше не мог сдерживать дыхание... нет! Нет! Надо вдохнуть! Вдохнуть! Скорее вдохнуть! Открыв рот, Марко уже готов был втянуть в себя тухлую, смертоносную влагу. Но тут загадочный карп вдруг выскочил из мрачного туннеля в ярко-зеленую воду и устремился наверх - туда, к залитой солнцем поверхности. Долго Марко и Петру пришлось выплевывать затхлую воду пополам с горькими водорослями - и втягивать в горящие легкие роскошный, прохладный горный воздух. Наконец, оглядевшись, они выяснили, что плавают на поверхности большого пруда с нежно-розовыми лотосами - в стенах заколдованного замка! ЧАСТЬ ПЯТАЯ. СОН СПЯЩЕЙ КРАСАВИЦЫ КРЕПОК 33 Чжун-фу: Внутренняя правда. Ласковый ветер дует над болотом. Даже ничтожному вепрю - брод через великую реку. Со все нарастающим изумлением Марко и Петр оглядывали просторный двор заколдованного куполообразного замка. Внутри обросшего колючками кольца стен не было даже намека на распад, столь бросающийся в глаза снаружи. Мощные белокаменные стены и сияющие крепостные валы были крепки и свободны от ежевики. На прочных балках веранд и бойниц виднелись искусно вырезанные багряные с золотом языческие знаки. Идеально ровные ряды охряной черепицы крыш весело поблескивали под ярким горным солнцем. Но - никаких признаков жизни. В бойницах - никаких бритоголовых монахинь. Из пруда не высовывает голову ни один голодный карп. Только рои шершней остались на месте - именно что остались на месте. Парили, будто подвешенные в воздухе. Будто время остановилось. Тут Марко и Петр поняли, что в этом зловещем месте время и впрямь остановилось. По кобальтовому небу не плыло ни одного облака. В лица не задувал даже малейший ветерок. Ни жизни. Ни роста. Ни движения. Взобравшись по крутой и узкой каменной лестнице из дворика на нижние крепостные валы, Марко и Петр заглянули по ту сторону стены. Снаружи кольца застывшего времени все жило и двигалось. Шершни жужжали, колючая лоза ползла по осыпающимся стенам, а облака, гонимые ветром, неслись по небосклону. Люди уже поднимались из забытья - терли глаза и что-то кричали товарищам. Старшие Поло вовсю дозывались Марко и Петра. - Интересно, слышат они нас или нет, - сказал Марко. Потом сложил руки у рта и проревел: - Отец... дядя!.. - Отклика не последовало. - Похоже, они нас не слышат... Но если мы выйдем наружу, чтобы привлечь их внимание, то как потом попадем обратно? - Видели же мы воинственных монахинь, - заметил Петр. - И слышали, кстати. Я, конечно, не знаю, существовали они на самом деле или то была одна из иллюзий ученого Вана, - но мы их видели. И они запускали снаряды по ту сторону стен... Быть может, и нам стоит что-нибудь туда бросить - чтобы нас увидели? - Но что нам бросить... и куда?.. Тут к самой стене своей размашистой походкой как раз подошел Оливер. Сверху высокий и мощный северянин с исчерченной боевыми шрамами багровой кожей и густой бородой казался особенно непохож на окликавших его желтокожих и коренастых монголов и татар. Чисто по наитию Марко подобрал камушек и бросил его через стену - точно в лоб Оливеру. Хмурый варяг поднял изумленный взгляд и машинально сунул руку под истрепанную рубашку - к спасительному рунному амулету, что висел на его мощной шее. А Марко вдруг взбеленился, будто венецианский торговец рыбой в знойный летний полдень. Отчаянно размахивая руками и подпрыгивая, он принялся вопить: - Амулет! Амулет, Оливер! Прочти заклинание на амулете! Прикрыв от солнца свои неправдоподобно голубые глаза, Оливер оглядывал крепостные валы в поисках нападавшего. И вот, наконец, лицо его медленно расплылось в улыбке - он явно увидел Марко, размахивающего руками подобно взбесившейся кукле на уличной ярмарке. Затем северянин безнадежно развел руками и указал на разделявшие их колючие стены. - Прочти заклинание на амулете! - снова завопил Марко, ткнул пальцем себе в грудь, а потом сунул руку под свою кожаную куртку и вытащил оттуда серебряный нательный крест. Так он тыкал пальцем и жестикулировал - пока до Оливера наконец не дошло. Медленно кивнув, северянин вытащил из-под медвежьей шкуры свой амулет. - Теперь прочти его! Прочти! - проревел Марко. Еще несколько энергичных жестов - а потом Марко и Петр наконец услышали, как сквозь мертвую тишину замершего времени просачивается гулкий бас Оливера. - Фея, Всадник, Лед, Шип. Древность, Разбойник, Язва, Норна. Год, Солнце, Град, Бык. Муж, Озеро, Розга, Руно. Шип, Норна; Норна, Шип... - Разбей заклятье - и жизнь поспешит! - в приливе какого-то дьявольского вдохновения добавил Петр. Для Марко оставалось загадкой, каким образом эти языческие рунные знаки с дальнего ледяного Севера возымеют власть и над демоническими силами уединенных гор Тибета. Но отчего-то он чувствовал, что так оно и окажется. Ибо разве заклинания не всеобщи - и разве не черпают они свою силу у Всемогущего, чей язык несравним с пустой болтовней простых смертных? Так Марко подумал. Так оно на самом деле и оказалось... Только Оливер закончил читать со своего амулета рунное заклинание, послышался как бы рокот отдаленного грома - и колючая лоза на высоких деревянных воротах замка разошлась по сторонам. Распахнуть ворота и пройти во двор оказалось для гиганта Оливера и других членов отряда не слишком сложной задачей. Марко и Петр бросились вниз по каменной лестнице поприветствовать товарищей, которые изумленно крутили головами, обозревая поразительную картину застывшего времени. Ничто не двигалось. И все молчали. А потом в ворота торжественно проплыл выцветший рунный ковер - и направился дальше, к украшенному превосходной резьбой величественному порталу замка. Сфинкс, грациозно взмыв вверх, последовал за ковром. Остальные незваные гости, по-прежнему молча, двинулись за сфинксом. Вскоре все оказались в просторном зале, где словно бы ниоткуда лился неяркий и таинственный зеленый свет. Зал этот почти целиком заполняли ряды громадных идолов в самых причудливых позах. Все идолы вырезаны были из прозрачного зеленого нефрита и усеяны сверкающими изумрудами, от вида которых глаза мессира Никколо полезли на лоб. Пол, стены и потолок устилал зеленый как листва мрамор. Путники изумленно оглядывали зеленеющий зал. Впрочем, времени медлить не было, ибо ковер сразу же поплыл вверх по лестнице, выложенной зеленой яшмой, - ко второму ярусу ступы-замка. На случай появления воинственных монахинь Поло приказали своим людям приготовить оружие. Настороженно прислушиваясь и оглядываясь, отряд последовал дальше за плывущим по воздуху ковром. На втором ярусе оказался зал еще просторнее первого, где, опять-таки словно бы ниоткуда, лился бледно-голубой свет. Громадные идолы, вырезанные из синего лазурита, усеяны были бирюзой и сапфирами такого размера, что у мессира Никколо перехватило дыхание. Идолы составляли пары обоих полов и сжимали друг друга в таких объятиях, что покраснел даже охочий до непристойностей дядя Маффео. Стены, пол и потолок устилал здесь переливчато-синий мрамор. Все круглыми от изумления глазами разглядывали синеющее великолепие. А потом - дальше. Вверх по синей мраморной лестнице на третий ярус замка, где оказался просторнейший черный зал. Мутный, призрачный свет - снова из незримого источника - играл на граненом обсидиане, что усеивал иссиня-черные мраморные стены. Громадные демоны из отполированного до блеска эбенового дерева, окруженные ярко-красными огнями, пристально глядели на путников. В этом темном зале никто задерживаться не пожелал. По мрачной сланцевой лестнице вслед за рунным ковром сфинкс устремился в шпиль конусообразного замка. И вдруг - пронзительно вскрикнул. Марко бросился к нему на помощь - и закричал еще пронзительней. Ибо сияющий свет, что невыносимо жег ему глаза, был ослепительно белым. Долгое, бесконечно долгое и жуткое мгновение Марко казалось, что глаза его непременно вытекут. Да и что теперь струится у него по щекам - кровь или слезы? Когда зрение наконец прояснилось, Марко увидел круглую башенку, что возвышалась над замком и отражала солнечный свет рассыпанными по всей ее поверхности бесчисленными кристаллами кварца. А потом он увидел ту, которую все они и искали. Спящая Красавица покоилась на ложе из белоснежного алебастра в самом центре башенки. Из-под свободных одежд из переливчатого белого бархата виднелась ее бледная как воск светящаяся кожа. Длинные шелковистые волосы покрывали ее плечи подобно снежно-белой газовой материи. Глаза были закрыты - но на губах играла едва заметная улыбка. Голову Спящая Красавица небрежно подпирала одной рукой. Изящное тело и тонкие черты лица казались застывшими - и Марко засомневался, дышит ли она вообще. Затем, совершенно безотчетно, молодой венецианец упал на колени - и с губ у него слетел старинный псалом Святой Деве Марии. Ангелы славят тебя, достойная Мария, славят благость и доброту твою. Непорочная Дева, дети твои счастливо утешаются милостию твоей. О, обратись к нам, услыши скромные мольбы и молитвы наши. Ты, которая здравие и целительница, утоли печали наши. Первородительница, всесильною рукою своею защити нас от бедствий наших... Так, не поднимаясь с колен, Марко разглядывал Спящую Красавицу, которая и вправду оказалась самой красивой из когда-либо виденных им женщин. Таившееся в ней внутреннее достоинство излучало мир и сострадание, мудрость и любовь. Остальные путники толпились позади, все еще отчаянно протирая руками ослепленные глаза. Потом, один за другим, принялись падать на колени или простираться ниц - каждый согласно обычаю своей родины. - Это Си-ван-му, Бессмертная Матерь, Царица Запада, что пребывает на великой горе в центре мироздания, - сказал Петр. - Приветствую госпожу Изиду, Великую-в-Магии, - сказал сфинкс. - Вижу перед собою богиню милосердия Гуань-инь, сострадательную матерь, что дарит сынов бесплодным женам и помогает в пору нужды, - с несвойственным ему жаром сказал ученый Ван. А монгольские всадники затянули гортанную песнь во славу благородной и победоносной Матери Друльмы, которую Марко перевел примерно как: Мудрое ее тело улыбается красотою. Правая рука ее щедро дарит долгую жизнь. Левая рука ее бесподобно играет тремя самоцветами. Держит она алый цветок, чьи нежные лепестки раскрыты. Шелковые наряды ее и волны волос дивно ее одевают. Лотосовые гирлянды ее и редкие украшения ярко сияют. Легко возлежит она на троне алого солнца. Краски