ом Гейвин Деллерей, красивый молодой человек, который к тому же исполнил при поддержке хора и несколько сольных. Эрминия слушала музыку, думая, что если бы Аластер приложил больше усилий, то пел бы сейчас не хуже Деллерея. Однажды, когда Аластер смотрел в другую сторону, она бросила взгляд на ложу Эдрика Элхалина. Тот улыбнулся ей и кивнул, явно подтверждая приглашение зайти к нему в ложу во время антракта вместе с сыном. Девушка тоже поймала взгляд старшей родственницы и улыбнулась самой приветливой улыбкой. Эрминия догадалась: Флория, должно быть, заметила, что Аластер не сводит с нее глаз. Разумеется, этого следовало ожидать: ее сын должен был заинтересоваться первой же молоденькой девушкой, потом второй... удивительно, что этого не случилось раньше. Время от времени, пока молодой солист исполнял арии, она бросала взгляд на грузное тело старой королевы, которая смотрела прямо перед собой полным восхищения взором (или это была всего лишь близорукость?). Не переставая думать о том, что сказал ей сын, Эрминия пыталась представить, какую часть музыки могла слышать престарелая королева. Сыграли кантату, и зал взорвался аплодисментами композитору, который был ровесником Аластера. В детстве и юности они были неразлучными друзьями. К ее удивлению, королева Антонелла тоже зааплодировала, потом отстегнула от своего платья букетик цветов, скрепила его кольцом с прекрасным драгоценным камнем и кинула на сцену. После этого посыпался настоящий дождь из цветов, букетов и драгоценностей. Гейвин, сияя от счастья, подбирал их, улыбался и кланялся своей царственной патронессе. Аластер хихикнул: - Никогда не слыхал, что королева Антонелла настолько любит музыку и что она приглядывает за красивыми юношами, - пробормотал он. - Фу, Аластер, ты меня удивляешь, - пожурила его Эрминия. - Ты же прекрасно знаешь, что его мать - любимая кузина королевы, а Гейвин для нее - все равно что сын, к сожалению, судьба обделила королевскую чету счастьем иметь собственных детей. Она заметила, как насмешливое выражение постепенно сползло с лица Аластера, но, даже не прибегая к телепатии, поняла, что он запомнил это происшествие, чтобы при случае поиздеваться над другом. Аплодисменты стихли, и зрители начали выходить из лож и партера в просторное фойе - поразмять ноги, подышать свежим воздухом или спуститься в один из баров, чтобы выпить и закусить. - Мне стоило бы сходить поздравить Гейвина... - виновато произнес Аластер. Было совершенно очевидно, что он по-прежнему думал о Флории. - Не сомневаюсь - он рад будет тебя видеть, - сказала Эрминия. - Но сначала, если ты помнишь, я обещала представить тебя лорду Элхалину и его дочери. Аластер просиял и пошел вслед за матерью по коридору, соединявшему ложи и отделявшему их от фойе. Множество лакеев сновало туда-сюда с напитками и закусками. Здесь можно было заказать все - от кружки пива до прекрасного обеда. По коридору плавали ароматы изысканных яств и гомон вкушающих их людей. Из зала доносились отдаленные звуки музыки - оркестр настраивал инструменты перед вторым отделением концерта. Эрминия легко постучала в дверь ложи Элхалинов. Лорд Эдрик встал, чтобы поприветствовать ее, и элегантно приложился к ручке, как будто они не расстались всего каких-то три часа назад. - Приветствую тебя, родственница. Заходите, присоединяйтесь. Бокал вина? - Благодарю, - ответила она, принимая угощение. - Флория, дорогая, как ты похорошела! Это твой кузен Аластер, помнишь его? Аластер поцеловал девушке руку. - Я безмерно счастлив, дамисела, - произнес он, улыбаясь. - Сходить принести вам прохладительного? Или тебе, мама? - Нет нужды, мой мальчик, - сказал Эдрик, указывая на стол, уставленный холодными закусками, пирожными и фруктами. - Пожалуйста, угощайтесь. В ответ на приглашение Аластер взял тарелку и положил на нее несколько фруктов и пирожных. Слуга налил ему большой бокал вина, и он отпил, не сводя глаз с Флории. Флория, кажется, тоже заинтересовалась Аластером. - Ты так изменился, кузен! В детстве ты был таким злюкой, я помню лишь несносного мальчишку. Но теперь ты выглядишь как настоящий герцог Хамерфел! Никогда не понимала девочек из Нескьи, которые думали, что вся история о вашем бегстве из дому - лишь романтическая сказка. Неужели это правда, что все твои родственники погибли в том пожаре? Мне это кажется трагедией. - Да, это правда, леди Флория, - сказал Аластер. - Так, по крайней мере, рассказывала мне мать. В огне погибли отец и мой брат-близнец. Других родственников по линии Хамерфелов у меня нет. Теперь вся моя родня - лишь по материнской линии. - Так, значит, у тебя был брат-близнец? - Я его совершенно не помню. Как мне сказали, мы с матерью спаслись из замка, убежав в лес, и с нами не было никого, кроме нашей собаки Ювел. Но я, разумеется, знаю это лишь со слов матери. Тогда я еще только учился ходить. Флория смотрела на него широко раскрытыми глазами. - А я - наоборот, все время жила тихой и мирной жизнью. Значит, теперь, когда ты вырос, Хамерфел принадлежит тебе? - Да, и я найду способ вернуть его, - сказал Аластер, помолчал и продолжил: - Я собираюсь, если получится, набрать армию и отбить замок у врагов моей семьи. Глаза Флории стали еще шире, сделав глоток из бокала, она скромно глянула на юношу. - Папа, а ты не хочешь?.. - Она умоляюще взглянула на лорда Элхалина, и тот, уловив ее мысль, улыбнулся. - Мы собираемся устроить бал для наших друзей в начале следующего месяца, - сообщил он. - И мы будем очень рады, если ты тоже присоединишься к молодежи. Бал состоится по случаю дня рождения Флории, поэтому все будет просто и неформально. Без придворных нарядов и этикета, - добавил он. - Только обещай, что не будешь гоняться за мной по танцевальному залу с лягушкой или змеей, - со смехом бросила Флория. - Об этом я как-то не подумал, - ответил Аластер, внутренне поздравляя себя, что Флория сама попросила отца пригласить его. Он был поражен красотой Флории, к тому же ее положение в свете и родственные связи как нельзя лучше соответствовали его честолюбивым планам. - Я постараюсь сделать все возможное, чтобы изгладить из твоей памяти эту злосчастную историю со змеями. Лорд Эдрик сказал Эрминии: - Очень рад, что молодые люди, кажется, понравились друг другу. А кстати, не Аластер ли пел с мужским квартетом в прошлом году в Нескье? - Да, это был он, - ответила Эрминия. - У него большие способности к музыке. - Действительно, он талантлив. Ты должна гордиться им, - согласился Эдрик. - Только, боюсь, Валентин считает его пустозвоном, из тех молодых хлыщей, которых ничто не заботит, кроме собственной внешности. Пожалуй, Валентин слишком резок с ним. - Отец и брат Аластера погибли, когда пал Хамерфел. Мне пришлось растить его одной - и для него это было нелегко. - Меня тоже беспокоит современная молодежь, - произнес Эдрик. - Мои сыновья, похоже, ничем, кроме скачек и азартных игр, не интересуются. - Да, и Аластер меня тревожит, - призналась Эрминия. - У меня есть к тебе просьба, родственник. - Проси, и ты знаешь, что, если я в состоянии ее выполнить, я это сделаю, - сказал Эдрик. Он улыбнулся ей так сладострастно, что на какой-то момент она пожалела, что обратилась к нему. - Не мог бы ты устроить моему сыну аудиенцию с твоим родственником - королем Айданом? - Нет ничего проще. К тому же я однажды слышал, как Айдан проявлял интерес к делам Хамерфелов, - сказал Эдрик. - Возможно, это произойдет как раз на дне рождения Флории, даже лучше, если они встретятся в неформальной обстановке. - Я очень тебе признательна! - Эрминия отказалась от второго бокала вина и деликатно взяла горсть засахаренных фруктов. А в это время Флория и Аластер, забыв обо всем на свете, сидели и болтали. Между делом Флория спросила: - А ты знаком с моими братьями? - Кажется, меня однажды представляли Гвину. - О, Гвин на целых двенадцать лет старше меня, и, по-моему, он до сих пор считает меня малышкой, которой надо носить короткие детские платьица, - фыркнула девушка. - Мой любимый брат - Дерик. Между нами всего год разницы. Он знает тебя. Это ведь ты ездишь на гнедой кобыле с белой звездой на лбу? - Да, я. Это подарок мамы на пятнадцатилетие. - Мой брат говорит, что у тебя хороший глаз на лошадей. Лучшей кобылы ему видеть не приходилось. - Тогда все комплименты - моей маме, - сказал Аластер. - Лошадь выбирала она, но я благодарен от ее имени твоему брату. - Ты можешь поблагодарить его лично, - заметила Флория, - ибо братья обещали прийти в антракте. Честно говоря, музыка их совсем не интересует. Уверена, что они сидят в каком-нибудь кабаке или игорном доме. А ты любишь играть в карты или какие-нибудь игры? - Не очень, - ответил Аластер, хотя, сказать по правде, он просто не мог себе позволить играть, разве что по самым маленьким ставкам, а ради этого не стоило терять времени. Доход его был крайне мал, хотя мать никогда не отказывала ему в деньгах. В этот момент в ложу вошли четверо, юношей - сыновья Эдрика Элхалина. Самый рослый из них тут же подошел к Флории и мрачно спросил: - Кто этот незнакомец, с которым ты беседуешь, сестра? И с каких это пор ты позволяешь себе болтать и заигрывать с незнакомыми молодыми людьми? Зардевшись, Флория сказала: - Познакомьтесь - мой брат Гвин, лорд Аластер Хамерфел, он наш кузен, и мы знакомы с ним с детства. К тому же все происходило в присутствии родителей - моего отца и его матери. Можешь спросить любого из них, было ли меж нами сказано хоть одно неподобающее слово. - Это так, Гвин, - вмешался лорд Эдрик. - У нас гостья - герцогиня Хамерфел - наш старый друг и родственница. Гвин поклонился Эрминии: - Извините. Я не хотел вас обидеть. Она улыбнулась и учтиво произнесла: - Я и не обиделась, родственник. Если бы у меня была дочь, то я могла бы только желать, чтобы у нее тоже были братья, которые бы так заботились о ее репутации. Но Аластер весь кипел. - Это дело Флории судить, подходит ей моя компания или нет, и я был бы вам признателен, если бы вы занимались своими делами. Этого оказалось достаточно, чтобы Гвин тоже завелся. - Как можно говорить, что это не мое дело, когда моя сестра чешет языком с каким-то безземельным выскочкой-изгнанником, над которым потешаются все от Далерета до Неварсина? - бросил он. - Когда я шел сюда сегодня вечером, в городе было неспокойно: на улицах полно бездомного сброда и шаек хулиганов, готовых поднять руку на знать, но тебе, я уверен, до этого нет никакого дела - ты слишком занят рассказыванием баек про Хамерфел... Величай себя как вздумается, только не кичись своим сомнительным титулом, живя в изгнании. Таких господ в Тендаре - как собак нерезаных. Вот так, лорд Небесной Лестницы или десяти преисподен Зандру! Эту лапшу ты можешь вешать на уши несмышленым девочкам, но... - Остановись, Гвин, - перебил его лорд Эдрик, - хватит, твои манеры просто отвратительны! Я не настолько стар, что не могу решить, кому позволено быть моим гостем или другом. Немедленно извинись перед леди Эрминией и Аластером! Но Гвин и не думал успокаиваться. - Отец, разве ты не знаешь, что хамерфелская история - это хохма, над которой смеются по всей Сотне Царств? Если Хамерфел - его вотчина, то почему он не со своими людьми в Хеллерах, а вместо этого сшивается в Тендаре и мозолит всем глаза... Но тут уже не выдержал Аластер. Он схватил Гвина одной рукой за ворот рубашки, а второй с силой ударил в нос. - Слушай, ты! Не смей трепать своим поганым языком мое имя... Эрминия что-то с упреком крикнула сыну, но тот был настолько зол, что не услышал ее. Лицо Гвина Элхалина побагровело от ярости, и он с такой силой толкнул Аластера, что тот отлетел и, споткнувшись о ножку кресла, растянулся во весь рост. Моментально вскочив на ноги, он опять схватил Гвина за ворот и швырнул его в дверь ложи, где тот натолкнулся на лакея, несшего поднос с бокалами. Гвин грохнулся на пол, послышался звон бьющегося стекла. Аластер протер глаза и зарычал, надвигаясь на Гвина, который, едва поднявшись на ноги, обнажил кинжал. В эту минуту лорд Эдрик выхватил у Гвина кинжал и оттащил сына в сторону. - Прекрати, ты, черт бы тебя побрал! Я сказал - хватит, и я заставлю тебя слушаться! Да как ты посмел обнажить кинжал, мальчишка, против званых гостей отца?! Тактично вмешалась Эрминия: - Родственник, сейчас начнется второе отделение, смотри, солисты уже выходят на сцену. Нам пора идти. - Да, конечно, - произнес лорд Эдрик чуть ли не с благодарностью. Он кивнул Аластеру: - Встретимся на балу у Флории. В этот момент в коридоре возникла какая-то суматоха, в ложу со смехом и издевками ввалилась компания бедно одетых молодых людей. Гвин моментально взял у отца кинжал, а Эдрик заслонил собой Эрминию. Аластер тоже вытащил нож и шагнул в направлении парней. - Это частная ложа, и я был бы вам весьма признателен, если бы вы ее покинули, - сказал он, но у вошедших это вызвало лишь смех. - Ах, значит, тебе не нравится, петушок? Это который же из богов даровал тебе это место, чтобы ты мог меня отсюда выгонять? Я такой же человек, как и ты, а ты думаешь, что сможешь вышвырнуть меня отсюда? - Уж я постараюсь, - прошипел Аластер и, подойдя к наглецу вплотную, схватил его за плечо. - Пошел вон отсюда! Он оттеснил того до двери, когда парень, опомнившись, развернулся и сцепился с Хамерфелом. - Эй, кузен, помоги мне с ним разобраться, - крикнул Аластер, но Гвин в это время защищал Флорию. Глянув через плечо, Аластер успел заметить, что остальные ложи тоже подверглись нападению; в них тоже толпились хулиганы - товарищи тех, что ворвались к ним, а эти, едва вошли, тут же кинулись к столу с закусками и, хватая их руками, начали распихивать деликатесы по сумкам и карманам. Тут Аластеру пришло в голову: "Неужели они действительно так голодны?" Тогда, словно прочитав его мысль, Эдрик спокойно заметил: - Если вы проголодались, возьмите что хотите и оставьте нас. Мы пришли сюда слушать музыку и никому ничего плохого не делаем. Его спокойные слова заставили большую часть хулиганов покинуть ложу; они рассовали закуски по карманам и поспешили обратно в зал, но тот, который сражался с Аластером, не хотел уходить. - Вы что, кровопийцы поганые, думаете, можете отделаться от нас несколькими пирожными? Мы все эти годы обливались кровью, теперь посмотрим - какого цвета она у вас! - крикнул он. Внезапно в его руке сверкнул нож. Он ударил им Аластера, который этого вовсе не ожидал и не успел увернуться. Нож полоснул ему по предплечью. Хамерфел вскрикнул от боли и тут же принялся сам махать ножом, одновременно пытаясь обмотать полу плаща вокруг руки. Эрминия в ужасе закричала: - Стража! Стража! Тут же ложа заполнилась стражниками, одетыми в черно-зеленые плащи. Они схватили хулигана, который в оцепенении смотрел на сочившуюся из раны Аластера кровь. - С вами все в порядке, ваи дом? - спросил один из стражников. - Сегодня в городе полно всякого сброда, они даже перевернули портшез королевы. - Со мной все в порядке, - сказал Аластер. - Я не понял, чего он хочет... Он опустился на стул, слабея от вида крови, сочившейся из раны на руке. - Одному богу известно, чего они хотят, - ответил стражник. - Сомневаюсь, что он сам это знает - что скажешь, свинья? - спросил он, грубо ткнув юношу кулаком. - Он вас сильно ранил? Лорд Эдрик достал полотняный платок и перетянул руку Аластеру, чтобы остановить кровь. Аластер, побледнев, глядел, как платок пропитывался кровью. - Нет, рана не глубокая, отпустите парня. Но если он еще раз мне попадется... Флория склонилась над Аластером. - Мне не важно, что вы с ним сделаете, только уберите его с глаз долой, - бросила она стражникам. Затем сняла повязку и мягко сказала: - Я ведь - Наблюдающая. Дай-ка посмотрю, насколько она глубока. Она раскрыла ладонь и осторожно, не дотрагиваясь, провела ею поверх его руки. - Рана не серьезная, но задета вена. Эрминия достала свой звездный камень и сконцентрировалась на ране. Через какое-то мгновение кровотечение остановилось. - Ну вот, теперь, я думаю, нет ничего страшного. - Мальчик мой, я просто не могу поверить, что такое могло произойти в нашей ложе, - сказал лорд Эдрик. - Чем я могу все это загладить? - Похоже, сегодня вечером досталось всем, - произнесла Эрминия, оглядывая зал. К этому времени стражники уже контролировали ситуацию и теснили хулиганов к дверям. Один пожилой человек, бедно одетый, начал громко протестовать, когда охранники попытались выставить его за дверь: - Послушайте, я не один из них! Я купил билет, как все нормальные люди! Неужели, чтобы послушать концерт, я обязательно должен быть в шелковых портках? И это - справедливость Хастуров? Дом Гейвин Деллерей, стоявший в этот момент у края сцены, соскочил в партер. - Оставьте его, - крикнул он. - Я его знаю, это слуга моего отца! - Как угодно, милорд, - сказал охранник. - Извини, дружище, но как вас различить, когда вы все одеты в рвань! Эрминия коснулась рукава сына и спросила: - Может, вызвать портшез? Или ты хочешь дослушать концерт до конца? Флория по-прежнему держала руку Аластера. Двигаться ему сейчас не хотелось. Девушка смотрела на него с притворным негодованием. - Думаю, ему не стоит сейчас никуда уходить, - произнесла она. - Гвин, налей ему немного вина, если эти хулиганы не все выпили. Присаживайтесь, Эрминия. Вы ничуть не хуже можете послушать концерт из нашей ложи. Переполох постепенно затих. Оркестр заиграл увертюру, и Эрминия села рядом с Аластером. Но, слушая музыку, она вся дрожала. Что происходит с городом, который она так хороши знала? Распоясавшиеся хулиганы считали ее и сына какими-то чудовищами, а она была просто женщиной, которая много трудится и вовсе не богата. Что вообще они могли иметь против нее? Эрминия заметила, что Флория все еще держит руку Аластера. Флория и Аластер приходились друг другу родственниками, вместе росли и были подходящей парой. Почему же ее одолевало беспокойство? Она посмотрела на королевскую ложу. Королева Антонелла по-прежнему сидела, отставив хромую ногу на подушку, и спокойно поглощала ореховые пирожные, словно никаких волнений и в помине не было. И Эрминия вдруг рассмеялась, она хохотала и не могла остановиться. Из других лож на нее начали бросать сердитые взгляды. Тогда Эдрик подошел и предложил ароматической соли и глоток вина, но она не могла остановиться, хотя пыталась, и в конце концов Эдрику ничего не оставалось, как вывести ее в фойе, где она продолжала хохотать до тех пор, пока смех не перешел в рыдания. 6 Конн Хамерфел внезапно проснулся и с криком схватился за руку, ему показалось, что он ранен. Он никак не мог прийти в себя в тишине, нарушаемой лишь тяжелым воем метели да храпом спящих вокруг людей. Лишь догорающие в очаге угли светили во тьме, как маленькие красные глаза. Они едва освещали подвешенный на крюке котел, из которого струился ароматный пар. Рядом с ним, пялясь в темноту, сел Маркос. - Что случилось, мой мальчик? - А-а, вроде бы кровь пошла... - смущенно пробормотал Конн и тут, окончательно проснувшись, удивленно произнес, - но ведь нет никакой крови... - Опять тот же сон? - Но это было как наяву, - сказал Конн удивленным, немного заспанным голосом. - Был кинжал, мы дрались, ворвался какой-то человек, вокруг меня толпились люди в таких красивых одеждах, какие я мог видеть только в мечтах, потом - старик, мой родственник, извиняющийся передо мной... и прекрасная девушка в белом платье, которая... - Он замолк и насупился, растирая пальцами предплечье, как будто удивляясь, что оно не мокрое от крови. - Я не знаю - как, но кровь она остановила... - Он опять улегся на жесткий соломенный матрас. - Она была так прекрасна... - Опять твоя дева из снов? - мягко рассмеялся Маркос. - Ты и раньше говорил о ней, но это было давно. Та же самая? А еще там что-нибудь было? - О да - музыка и какой-то человек, смеявшийся над моими наследными правами и затеявший свару... а еще... моя мать и еще многое, чего я не понимаю, - сны бывают иногда такие неясные... Он вздохнул, и Маркос, подтянувшись со своего соломенного тюфяка поближе к Конну, сжал руку молодого человека. - Тише, не буди людей. - Он указал на четырех человек, лежавших рядом. - Поспи, сынок. У нас впереди длинная ночь и длинный день. Сейчас не время волноваться из-за снов. Отдыхай, пока можешь, как минимум до полуночи они не придут. - Если они вообще придут, - сказал Конн. - Ты слышишь, какая буря на улице. Если они выйдут в такую погоду, значит, они просто фанатики. - Обязательно придут, - уверенно заявил Маркос. - Попытайся поспать еще час-другой. - Но если это не сон, то что это могло быть? - спросил Конн. Понизив голос, Маркос неохотно ответил: - Знай, твоя семья обладает лараном, твоя мать была лерони, и мы обязательно поговорим об этом в другой раз. Это необходимо. Но сегодня нам надо думать о другом - о тех, кто идет сюда. - Я не понимаю... - начал было Конн, но не закончил, сделав вид, что прислушивается к завыванию ветра и ударам снега в ставни. Восприняв то, что ощущал в данный момент его приемный отец, он понял: старик был озабочен гораздо больше, чем это могло быть из-за простого сна, пусть даже и повторяющегося. Если не считать шока и столь сильной боли, что он проснулся от нее, и ощущения, что его ранили, то все это было не слишком необычно для Конна; такие сновидения о другой жизни неоднократно посещали его и раньше, хотя он редко говорил о них со своим приемным отцом. Там он вел жизнь, вовсе не такую суровую, как в маленькой горной деревушке, где он вынужден был скрывать свой титул, известный лишь нескольким людям. В снах он жил в большом городе, окруженный роскошью, какую трудно было даже себе представить. Его здорово обеспокоило, когда он понял, что Маркос признает за этими уже ставшими привычными видениями определенный элемент реальности. Маркос был его первым сознательным воспоминанием. Даже ценой большого напряжения он больше ничего не мог воскресить в своей памяти, кроме пожара, где-то на самом краю сознания, да иногда - мягкого голоса, что-то напевавшего ему во сне. Когда Маркос понял, что Конн все же сохранил какие-то воспоминания о пожаре, он сообщил ему его настоящее имя, рассказал историю сгоревшего Хамерфела и как при пожаре погибли его отец, мать и брат. Когда мальчик подрос, Маркос показал ему выгоревшие развалины, некогда бывшие гордой крепостью Хамерфел. Воспитатель поведал, что он - единственный живой мужчина, в ком течет кровь Хамерфелов, и что главная задача его жизни - это заботиться о позабытых всеми людях, принадлежавших клану Хамерфелов, а также отвоевать обратно земли, отстроить замок и восстановить герцогство. Конн попытался заставить себя снова заснуть и провалился в темную бездну сновидений. Последней его мыслью было воспоминание о девушке, исцелившей его призрачную рану. Маркос говорил, что он телепат. Тогда, возможно, он видел девушку с помощью ларана? Обладал ли его дар способностью к предвидению и не должна ли она войти в его жизнь? Конн плавал в сновидениях, где рядом с ним была прекрасная девушка. Вдруг за стенами полуразрушенной хижины раздался топот копыт. Юноша тут же проснулся и потянулся, чтобы разбудить Маркоса. Хижина, которую они сейчас занимали, была похожа на ту, в которой они с Маркосом жили на самой границе Хамерфела, за исключением того, что в той обитала молчаливая старуха, которая готовила для них и ухаживала за Конном, когда тот был еще слишком мал, чтобы оставаться одному во время отлучек Маркоса. - Пора, - прошептал он. - Они идут. - Вот и сигнал, - подтвердил Маркос, когда снаружи три раза прокричала птица. Он зажег лампу, и в комнате зашевелились другие мужчины, вставая с лавок и натягивая обувь. Маркос подошел к двери и распахнул ее настежь. Старые петли так жутко заскрипели, что Конн поморщился. - Я бы услыхал этот скрип даже на дальнем конце Стены Мира, - недовольно буркнул он. - Смажь их, а то в горах их звук слышен не хуже набата. - Да, мой господин, - согласился Маркос. Когда они были одни или среди тех, кто не знал истинного имени Конна, он обращался к нему со словами "сынок" или "мастер Конн", но с тех пор, как Конну исполнилось пятнадцать, Маркос, в присутствии посвященных в тайну, неизменно величал его соответственно титулу. В комнату, где они спали, вошли шестеро человек, разгоряченных скачкой. Несмотря на небольшие сени, вслед за ними ворвался ледяной ветер и снег, так что последнему вошедшему пришлось с силой захлопнуть дверь. В тусклом свете Маркос поднялся и спросил командира конного отряда: - Ты уверен, что никто тебя не выследил? - Если бы на всем пространстве от этого дома до Стены Мира оказался хотя бы снежный заяц, я бы съел его сырым, с шерстью и потрохами, - ответил большой грузный человек в кожаной куртке, с рыжей кучерявой бородой. - В лесу лишь снег, я удостоверился. - Все люди хорошо вооружены? - спросил Конн. - Дайте-ка я сам посмотрю ваше оружие. Он быстро оглядел обнаженные мечи и пики, все очень старые и вряд ли более грозные, чем обычные вилы, но хорошо начищенные и заточенные. - Отлично, значит, мы готовы. Но вы, наверное, продрогли от холода. Посидите немного, у нас приготовлено для вас горячее вино. Он подошел к очагу и начал черпать дымящийся пунш в кружки, раздавая их всем присутствующим. - Выпьем и пойдем. - Одну минуту, молодой господин, - сказал Маркос. - Прежде чем мы сядем на коней, я хочу кое-что для тебя сделать. - С торжественным и таинственным видом он полез в старый сундук, стоявший в дальнем конце комнаты. Затем обернулся и произнес: - С того самого дня, когда сгорел Хамерфел, я хранил его для тебя. Это - меч твоего отца. Конн от неожиданности чуть было не выронил кружку, но все же удержал ее и отдал рыжебородому. Он взял меч и, явно потрясенный, сжал эфес. До сих пор у него не было ни одной семейной реликвии. Маркос сказал, что огонь уничтожил все, принадлежавшее его отцу. Люди высоко подняли кружки. Рыжебородый прокричал: - За нашего молодого герцога! - Спасибо тебе, Фаррен, спасибо всем вам. Пусть сегодняшняя ночь станет началом пути к цели. - Подумав, Конн добавил: - Есть старая пословица: "Боги дают тому, кто прежде чем просить, хорошо потрудился сам". Он вложил старинный меч в ножны, позже он изучит выгравированные на нем руны, пытаясь представить судьбы прежних хозяев оружия. Фаррен обратился к Конну: - Распоряжайся нашими жизнями, мой господин. Но куда мы идем сегодня? Маркос сказал лишь, что мы нужны тебе, и мы пришли в память о твоем отце. Не позвал же ты нас в эту бурю, чтобы мы выпили за твое здоровье, хотя пунш был превосходный, или чтобы посмотрели, как тебе вручат меч Хамерфелов. - Ты прав, - ответил Конн. - Вы здесь потому, что до меня дошли сведения, будто наш старинный враг, Ардрин Сторн, собирается спалить деревню, принадлежащую Хамерфелам. - Это в такую-то бурю? Но зачем это ему? - Он уже не в первый раз жжет дома наших арендаторов и выкидывает их на мороз, когда они не могут сражаться, а должны бежать, чтобы спрятаться от стихии, - сказал Конн. - Я слышал, что он хочет развести много скота на шерсть, для этого ему нужны наши земли. Овцы приносят больший доход, чем обрабатывающие землю арендаторы. - Да, это так, - произнес Фаррен, - он выгнал моего деда с маленькой фермы, на которой тот прожил пятьдесят лет, и бедному старику ничего не оставалось, как отправиться в города Нижних Земель. Он нанялся там кладовщиком, да и то ему, считай, повезло. И теперь на землях, где дед растил урожай, пасутся овцы. - Не один лишь Сторн следует этой порочной практике, - заметил Конн. - Судьбы его арендаторов меня не волнуют. Но я поклялся, что люди Хамерфелов не будут страдать от этого. Я не знал про твоего деда, Фаррен, но если в конце концов я одержу победу над Сторном и верну свои земли, то возвращу ему дом. Старые и слабые не должны проливать пот за миску овсяной каши. - Благодарю тебя от его имени, - произнес Фаррен, склоняясь, чтобы поцеловать руку господина, но Конн покраснел и вместо этого протянул ладонь для дружеского пожатия. - А теперь - пошли. Люди Сторна нападут ночью. Но сегодня Сторн узнает, что Хамерфел жив и не оставит его преступления безнаказанными. Они вышли друг за другом, добрались до лошадей и вскочили в седла. Дорогу показывал Маркос, а Конн ехал сразу же за ним. Снег слепил глаза, и невозможно было разглядеть, куда они направляются. Но он безоговорочно доверял Маркосу, понимая, что в этих горах старику знаком каждый камень и каждое дерево. Оставалось только держаться как можно ближе к его лошади. Так он ехал, наполовину прикрыв глаза и позволив лошади идти самой, время от времени с затаенной гордостью трогая рукоять отцовского меча. Этого Конн не ожидал. Каким-то образом обретение меча было для него даже более знаменательным событием, чем ночной рейд. Он уже неоднократно ходил с Маркосом в набеги на земли Сторнов. Что и говорить - именно деньги и скот, захваченные у Сторнов, позволили им продержаться все эти годы. Никогда в жизни он не считал себя или Маркоса разбойником; еще до его рождения Сторны захватили большую часть земель его отца, а когда ему был всего лишь год, сожгли то малое, что еще оставалось. Они с Маркосом не без оснований полагали, что поскольку Сторн прибрал к рукам все имение Хамерфелов, то определенную часть его должно изъять на поддержание законного владельца. Сегодня ночью Сторн узнает, кто на самом деле его враг и почему на него совершали набеги. Пошел такой густой снег, что лошадей было едва видно. Конн полностью доверился чутью животного, понимая, что если при такой погоде он начнет им править, то лошадь может сбиться со следа. Через какое-то время Маркос остановился, причем так резко, что Конн едва не налетел на старика. Маркос соскочил с седла и взял лошадь Конна под уздцы. - Отсюда мы пойдем пешком, - прошептал он. - Вокруг могут быть их солдаты, и лучше, чтобы они нас не видели. - Разумеется, - сказал Конн, мысленно прочитав то, что Маркос не произнес вслух, чем меньше придется убивать, тем лучше будет для всех. Люди Сторна всего лишь выполняли приказы и не несли полной ответственности за то, что их заставляли делать, а стоило им проявить излишнюю симпатию к оставшимся без господина арендаторам Хамерфела, они разделили бы их участь. Ни Конн, ни Маркос не испытывали тяги к убийству. Соблюдая тишину, маленький отряд обошел деревню, ведя лошадей под уздцы. Затем последовала команда стать на месте. В темноте Конну казалось, что его дыхание, должно быть, слышно даже в деревенских избах. Но окна во всех домах, кроме одного, были темны. "Интересно, - подумал Конн, - почему? То ли это старик задремал у огня, то ли мать сидит возле больного ребенка, то ли престарелые родители ждут возвращения сына, а может быть, это кормилица, занятая своим делом?" Он ожидал в тишине не двигаясь, держа меч наготове. "Сегодня я стану настоящим Хамерфелом, - думал он. - Отец, где бы ты ни был, надеюсь - ты знаешь, что я забочусь о твоих людях". Вдруг из какого-то дома раздался дикий крик, и в истерзанное бурей небо взвился огненный столб. Дом запылал как факел. Раздались вопли и стенания. - Пора! - коротко скомандовал Маркос, и отряд Конна поскакал вниз по склону холма, Конн прицелился из лука в сторону фигур, снующих с факелами в руках меж домов. Стрела просвистела, и один из поджигателей упал. Конн достал вторую стрелу. Из домов начали выскакивать женщины, дети и несколько больных стариков. Они кричали от страха и не могли понять, что творится. Загорелись еще избы, и тут отряд Конна, дико улюлюкая, кинулся в рукопашную. Конн громко крикнул: - Лорд Сторн! Ты здесь или послал своих подчиненных делать за тебя грязную работу, а сам сидишь дома у огня? Что скажешь, лорд Сторн? Наступила длительная пауза, только треск пламени да крики перепуганных детей раздавались в ночи. Затем послышался суровый голос: - Я - Руперт Сторн. Кто осмелился призывать меня к ответу за то, что я должен сделать? Этим негодным крестьянам уже много раз приказывали освободить дома, и то, что я делаю, не является для них неожиданностью. Кто оспаривает мое право поступать так, как я хочу, в моих собственных землях? - Эти земли не принадлежат Сторнам, - выкрикнул Конн. - Это законное владение Хамерфелов. Я - Конн, герцог Хамерфел. Ты можешь творить свои грязные дела у себя в Сторне, если твои крестьяне тебе это позволят, но только тронь моих арендаторов, и тебе не поздоровится! Достойное занятие для мужчины - воевать с женщинами и маленькими детьми, не надевавшими штанов. Или с кучкой стариков. Да, люди Сторна храбры, но только когда нет мужчин, которые дали бы им отпор и защитили женщин и младенцев! Наступила тишина. Затем донесся ответ: - Мне сказали, что весь выводок Хамерфелов сгорел в пожаре. Что за выскочка осмелился делать тут подобные лживые заявления? Маркос прошептал на ухо Конну: - Руперт - это племянник и наследник Сторна. - Тогда выходи, если ты не трус, - ответил ему Конн, - и я докажу, что я Хамерфел, на твоей бесценной шкуре! - Я не дерусь с самозванцами и неизвестными бандитами, - ответил из темноты голос Руперта. - Убирайся туда, откуда пришел, и больше не попадайся на глаза моим людям. Эти земли принадлежат мне, и никакой безымянный бандит не смеет вмешаться... - Слова захлебнулись в возгласе боли, перешедшим в ужасающий булькающий хрип. Следом раздался пронзительный крик, в котором смешались ужас, отчаяние и гнев. Стрела Фаррена, просвистев в темноте, пронзила горло Руперта. Маркос прокричал: - Теперь-то вы выйдете и будете сражаться как мужчины? Последовала короткая команда, и люди Конна, точно призраки, бросились на отряд Сторна. Бой был кровавым и коротким. Конн рубанул человека, кинувшегося к нему с пикой, быстро расправился со вторым, но тут Маркос железной хваткой схватил его за руку и оттащил прочь. - Они получили свое, и не надо больше мстить за грязное дело, совершенное сегодня ночью. Посмотрите: они грузят Руперта, точнее, то, что от него осталось, на лошадь... хватит, они уходят, - сказал старик. И тогда тяжело дышащий и дрожащий от возбуждения Конн позволил Маркосу подсадить себя в седло. Тут его окружили женщины и дети в ночных рубашках, в которых повыскакивали из домов, несмотря на снег. - Неужто и вправду - молодой герцог? - Хамерфелы вернулись к нам! - У нас есть свой молодой правитель! Они целовали ему руки, плача и моля. - Теперь бандиты Сторна не смогут нас прогнать! - воскликнула старуха, державшая в руках факел, взятый у одного из убитых людей Сторна. - Вы - просто копия отца, дорогой юноша... господин, - быстро поправилась она. Конн ответил, запинаясь: - Люди, спасибо вам за такой теплый прием. Я обещаю вам, что с этого дня вы не увидите пожаров, если в моих силах будет их предотвратить. И никто не посмеет воевать с женщинами и младенцами. - Вот так, - пробормотал Маркос, когда они в конце концов беззвучно ускакали в темноту. - Сокол вылетел из клетки, и, начиная с этого дня, сынок... - он осекся, - нет, ты больше не "сынок", ты - господин... с этой ночи, они будут знать, что в лесах правит Хамерфел. Могу сказать, что сегодня ты с честью обагрил отцовский меч кровью врага. И Конн знал, что борется за правое дело. Именно ради этого они с Маркосом все эти годы скрывались, именно ради этого он был рожден на свет. 7 Эдрик Элхалин праздновал восемнадцатилетие своей дочери - Флории во дворце Элхалинов в Тендаре. Среди гостей были король Айдан и королева Антонелла. Эдрик во время перерыва в танцах подошел к Флории и Аластеру Хамерфелу, которые сидели и болтали о своем, потягивая прохладительные напитки. - Надеюсь, ты довольна, дорогая моя, - сказал он дочери. - О да, папа! Это самый лучший вечер из всех... - Боюсь, что должен прервать вашу беседу. Аластер, как и обещал, у меня был разговор о тебе с королем Айданом, и его величество хочет тебя видеть. Пожалуйста, пойдем со мной. Аластер извинился перед Флорией, затем встал и направился вслед за лордом Элхалином через зал в смежную комнату, элегантно обставленную мебелью черного дерева и обитую шелком. Там в одном из кресел сидел седовласый, роскошно одетый мужчина на удивление маленького роста. Годы, казалось, давили на него тяжким грузом, но, когда он поднял глаза, взор его оказался живым и проницательным. Неожиданно глубоким и сильным голосом король спросил: - Молодой Хамерфел? - Я, ваше величество, - произнес Аластер, низко кланяясь. - Оставим этикет, - сказал король Айдан Хастур, протянув руку и жестом предложив Аластеру сесть. - Я знаю твою мать. Очаровательная женщина. Мой кузен Валентин много о ней рассказывал. По-моему, ему хочется стать твоим отчимом, юноша, но того, что мне действительно интересно, он не знает. Я имею в виду подробности кровавой междоусобицы, которая выкосила два рода горцев. Что известно тебе? Как и когда она началась? - Я не знаю, ваше величество, - ответил Аластер. В комнате было жарко, и он почувствовал, что весь вспотел под шелковой туникой. - Мама очень мало рассказывала об этом. Она говорила, что даже отец точно не знал, ни откуда пошла вражда, ни причин ее вызвавших. Мне известно лишь, что, когда армия Сторна сожгла Хамерфел, в пожаре погибли мои отец и брат. - Ну, об этом знают даже уличные певцы в Тендаре, - произнес король Айдан. - Кое-кто из горных лордов слишком занесся и считает, что никто ему не указ, а это ставит под угрозу мир по ту сторону Кадарина, мир, который достался нам такой большой ценой. Они считают своими сеньорами Алдаранов, но мы до сих пор воюем с Алдаранами. - Он задумчиво насупил брови. - Скажи мне, юноша, если бы я помог тебе восстановить Хамерфел, согласился бы ты принести вассальную клятву Хастурам и сражаться за них против Алдаранов? Едва Аластер открыл рот, чтобы ответить, король заявил: - Нет, не надо давать поспешный ответ. Иди домой и подумай. А после приходи ко мне и скажи, что ты решил. Мне нужны лояльные люди в Хеллерах, иначе домены опять начнут воевать между собой, как во времена Варзила. Война никому из нас не принесет пользы. Итак, иди развлекайся, а дня через два или три, когда все как следует обдумаешь, приходи ко мне. Король кивнул и благожелательно улыбнулся Аластеру, а затем отвел взгляд, давая понять, что аудиенция окончена. Лорд Эдрик тронул молодого человека за плечо, тот попятился, развернулся и вышел из комнаты. Король сказал: "Иди и подумай", но какие тут могут быть вопросы? Его первейшая задача восстановить клан и отстроить заново свой замок. Если цена этому - лояльность дому Хастуров, он без колебаний заплатит ее. А сможет ли он ее заплатить? Дадут ли ему такую власть, какой испокон веку обладали Хамерфелы и другие горные лорды в Хеллерах? Может ли он действительно доверять Айдану или кому-либо из Хастуров? Не окажется ли цена, которую он заплатит за королевскую милость и помощь в восстановлении своих прав на земли, слишком высокой? Вернувшись туда, где до этого они болтали с Флорией, он обнаружил, что она ушла. Оглядев зал, Аластер тут же заметил ее. Она танцевала в хороводе с дюжиной других юношей и девушек. Ни с того ни с сего Аластера обуял вдруг приступ злости и ревности. Могла бы и дождаться его. Вскоре Флория вернулась, раскрасневшаяся и возбужденная танцем, и он едва сдержался, чтобы не обнять ее на глазах у всех. Будучи телепатом, она, разумеется, уловила его импульс и покраснела, улыбаясь так, словно он ее поцеловал. Шепотом спросила его: - Что там было, Аластер? Он ответил, тоже почти шепотом: - Я говорил с королем, и он обещал помочь мне восстановить Хамерфел. О том, чего это будет стоить, он не сказал. Радуясь за него, девушка воскликнула: - О, как здорово! - И все головы в комнате повернулись в их сторону. Она опять покраснела и тихо засмеялась: - Ну, что бы из этого ни вышло, пока будем соблюдать конспирацию, и спасибо Эванде, что мы под крышей дома моего отца, - с деловым видом сказала она. - Иначе разразился бы скандал отсюда до самого... Хамерфела. - Флория, - произнес он, - знай, что когда я восстановлюсь в правах, то первое, что сделаю, это пойду поговорю с твоим отцом... - Знаю, - прошептала она, - и буду ждать этого дня с таким же нетерпением, как и ты. Аластер обнял ее, а она поцеловала его в губы так легко, что через минуту он задумался, было это в действительности или ему пригрезилось. Флория выскользнула из его объятий, и он с неохотой вернулся в реальный мир. - Пошли лучше танцевать, - предложила она. - На нас и так уже смотрят. Его сомнения и малодушные терзания испарились, он готов дать королю Айдану любые клятвы, какие тот пожелает, если в награду получит Флорию. - Да, похоже, - согласился Аластер. - Я не хочу, чтобы твой братец опять затеял со мной ссору, с меня хватит и одной кровной вражды. - Нет, он не будет этого делать, по крайней мере, пока ты гость в доме нашего отца, - заверила его Флория, но Хамерфел был настроен скептически: тот уже затеял однажды драку, когда Аластер был гостем в ложе их отца, так почему бы ему не сделать этого в отцовском доме? Они вышли на середину зала, и его ладони легли на ее талию. Далеко на севере Конн Хамерфел, не понимая, где он находится, проснулся от собственного крика. Лицо женщины, его пальцы, ощущающие тепло ее тела сквозь шелк платья, полуфантазия-полувоспоминание о прикосновении ее губ... все это переполнило его. Женщина из снов в очередной раз предстала перед ним среди ослепительных огней и богато одетых людей, которых он никогда не видел... Что на него нашло? Что произошло с ним и почему эта красавица всегда рядом с ним и днем и ночью? Аластер вдруг заморгал, и Флория заботливо спросила: - Что с тобой? - Не знаю, на какое-то мгновение у меня голова пошла кругом, - сказал он, - разумеется - от тебя, иначе быть не может, но мне вдруг показалось, что я очутился очень далеко, в совершенно незнакомом месте. - Значит, ты точно - телепат, вероятно, ты принимаешь послание от кого-то, кто является частью твоей жизни, - пусть не сейчас, значит, когда-нибудь в будущем, - заверила его она. - Но я ведь вовсе не телепат. По крайней мере, не в такой степени, - произнес он. - У меня недостаточно ларана даже для того, чтобы обучать меня обращению с ним, так сказала моя мать, а что заставляет тебя думать иначе? - Твои рыжие волосы, это обычный признак обладания лараном. - Только не в моем случае, - ответил Аластер, - поскольку на свет нас родилось двое братьев-близнецов, и мой брат, по словам матери, действительно обладал лараном. Аластер заметил ее обеспокоенный взгляд и спросил: - Это так много для тебя значит? - Только в том смысле, что это еще одна вещь, которую мы с тобой разделим, - ответила она, - но люблю я тебя так же, как ты меня. - Тут она покраснела и добавила: - Ты, наверное, считаешь меня легкомысленной, что я так откровенно говорю об этом еще до того, как наши родители обсудили все между собой... - Я могу думать о тебе только самое хорошее, - пылко ответил Аластер. - Моя мать с радостью примет тебя как дочь. - Музыка кончилась, и он произнес: - Я должен пойти сообщить маме, как мне улыбнулась судьба... нам улыбнулась. И еще, - добавил он, внезапно что-то вспомнив, когда речь зашла о матери, - ты не знаешь в городе хорошего собачника? - Собачника? - переспросила она, недоумевая, что может означать столь внезапная перемена темы разговора. - Да. Наша собака очень стара. Я хотел бы подыскать маме щенка, чтобы, когда Ювел отправится туда, куда уходят все хорошие собаки, она не осталась одна - особенно сейчас, когда мне придется подолгу бывать в отлучках. - Какая отличная мысль! - воскликнула Флория, невольно растроганная его заботой о благополучии матери. - Да, я знаю, у кого мой брат Николо покупает охотничьих собак. Скажи ему, что это я тебя прислала, и он поможет выбрать хорошую собаку для твоей матери. А про себя она подумала: "Какой он добрый и хороший, раз так заботится о матери. Наверняка и со своей женой он будет так же добр". Тогда, поколебавшись, Аластер спросил: - Ты не поедешь со мной покататься на лошадях завтра утром? Она улыбнулась: - Я бы с большим удовольствием, но не могу. Я уже пятьдесят дней сижу безвылазно в городе, ожидая места в Башне, и наконец мне предложили быть Наблюдающей в круге Ренаты Эйлард. Как раз завтра мне идти туда на испытание. Несмотря на разочарование, в Аластере проснулось любопытство, хоть его мать и была работником Башни все время, сколько он себя помнил, о том, что там творится, он знал очень мало. - Я и не думал, что Хранителем может быть женщина, - заметил он. - Рената - эммаска. Ее мать из рода Хастуров, и многие по этой линии рождаются эммасками. Это грустно, но дает ей возможность работать Хранителем, хотя, может быть, однажды до этой работы допустят и настоящую женщину. Правда, для женщин она очень опасна, мне, я думаю, лучше и не пробовать. - Не хочу, чтобы тебе грозила хоть какая-то опасность, - пылко произнес Аластер. На это Флория сказала: - Я освобожусь и буду знать, примут ли меня в круг, к полудню, тогда, если хочешь, пойдем выберем щенка для твоей матери. - Только примут? Но я думал, что у тебя уже есть место в круге... - Это так, но главное, чтобы все работники круга были психологически совместимы, если в нем окажется кто-то, кто не сможет работать со мной, мне опять придется ждать нового места. Я встречалась с Ренатой, и она мне очень понравилась, кажется, с ней мы друг другу подходим. Но завтра меня будут испытывать на совместимость с остальными работниками. - Если кто-то посмеет отказать тебе, я объявлю ему войну! - полушутливо воскликнул Аластер, но за легкомысленностью крылись серьезные намерения. Почувствовав это, Флория взяла его за руки. - Нет, - произнесла она. - Ты ничего в этом не понимаешь, потому что тебя не учили телепатии. Обещай мне, пожалуйста, что не будешь делать ничего поспешного и глупого. Музыка кончилась, и они пошли в конец танцевального зала. Там она сказала: - Теперь мне надо потанцевать с другими гостями - хотя я предпочла бы остаться с тобой. - О, почему мы должны делать то, что придумали другие, ради каких-то дурацких традиций? Я до смерти устал от всех этих "так делай - так не делай" и "так надо делать"! - Нет, Аластер, ты не прав! Мне говорили, что мы посланы в этот мир для того, чтобы исполнять свой долг ради наших людей и семьи. Ты - герцог Хамерфел, и, возможно, наступит день, когда, как и должно, твое служение Хамерфелу станет выше данных нами с тобой друг другу клятв. - Никогда! - вскричал Аластер. - Не говори так! Простой человек может заявлять все, что ему вздумается, но только не принц, не герцог и не лорд, несущий ответственность за своих людей. Внутренне она ощутила тревогу, но подумала: "Он просто молод и очень слабо подготовлен к своему сану, его жизнь прошла в изгнании, и его не приучили отвечать за то, что досталось ему по праву рождения". - Единственное, что невыносимо для меня, - это разлука с тобой, - произнес он. - Останься со мной, пожалуйста. - Дорогой мой, я не могу. Пожалуйста, пойми. - Как скажешь, - угрюмо пробурчал Аластер и, подав ей руку, с мрачным видом проводил ее к родственникам, среди которых заметил королеву Антонеллу, которая мягко улыбнулась Флории. Странным голосом плохо слышащего человека королева произнесла: - Наконец-то. Мы давно уже тебя ждем, дорогая моя. Но, по-моему, я не знаю твоего молодого кавалера. - Это сын герцогини Хамерфел, Эрминии - второго техника круга Эдрика Элхалина, - произнесла Флория так мягко и тихо, что Аластер усомнился, расслышала ли ее глухая, старая леди. Но тут он вспомнил, что та - наверняка телепат и наверняка могла понимать все, сказанное Флорией. - А, Хамерфел, - произнесла королева скрипучим голосом, слегка кивая ему. - Рада тебя видеть, юноша, твоя мать - прекрасная женщина. Я хорошо ее знаю. Аластер ощутил себя на вершине счастья: за один вечер он получил признание короля, а теперь вот и королевы. На такое он не смел и надеяться. Аластер не стал больше упрашивать Флорию станцевать с ним еще, отвесил королеве низкий поклон и пошел искать мать. Он нашел Эрминию в оранжерее за изучением цветов. Когда он вошел, она обернулась и сказала: - Почему ты не танцуешь, дорогой мой мальчик? - Я уже достаточно натанцевался для одного вечера. Когда заходит луна, кто будет смотреть на звезды? - Ну, ну, - улыбнулась Эрминия. - У твоей хозяйки тоже есть обязанности. Тогда он раздраженно произнес: - Флория уже прочитала мне лекцию на эту тему, мама, так что ты, пожалуйста, не начинай. - Это она хорошо сделала, - заметила Эрминия, но почувствовав, что ему хочется многое рассказать, спросила: - Что случилось, Аластер? - У меня была аудиенция с королем, мама, но здесь, где столько людей, я не могу рассказывать о ней. - Ты хочешь, чтобы мы сейчас же уехали? Ну, как знаешь. - Она подозвала слугу. - Вызови нам портшез. По дороге Аластер выплеснул все накопившиеся эмоции. - Мама, я спросил Флорию, не согласится ли она, когда я восстановлюсь... - И что она тебе ответила? Аластер ответил почти шепотом: - Она поцеловала меня и сказала, что этот день придет не так скоро, как хотелось бы. - Я рада за тебя, она - прекрасная девушка, - утешила его Эрминия, думая про себя, почему же, если все это правда, сын так задумчив. Но, поскольку Аластер не был телепатом, мать неправильно истолковала бродившие в нем чувства, решив, что тот, вероятно, вынуждал девушку немедленно дать ему клятву верности или даже выйти за него замуж, а Флория весьма искусно отказала ему. - Теперь расскажи мне слово в слово, о чем у вас был разговор с его величеством, - попросила она и приготовилась слушать. 8 Деревня Лоуэрхаммер представляла из себя скопление каменных домов, сгрудившихся посреди полей. Было время окончания сбора урожая, и самый большой амбар в деревне расчистили и превратили в танцевальный зал. В нем толпились хриплоголосые деревенские гуляки, дудочники и волынщики играли быстрый танец. Вдоль одной из стен были расположены козлы, поверх которых положили дощатые щиты. На эти импровизированные столы выставили все имевшиеся в деревне кружки и стаканы, рядом выкатили бочонки сидра и пива. Старики сидели на лавке, а в центре амбара кружилось два хоровода: один - из парней - справа налево, а внутри него из девушек - слева направо. Конн тоже танцевал. Когда музыка кончилась, он, как и положено, протянул руку девушке из внутреннего хоровода, которая в этот момент оказалась перед ним, и повел ее к столу с угощениями. Одну кружку он налил ей, вторую себе. В амбаре было душно; в грубых деревянных стойлах по-прежнему стояли лошади и коровы, а четверо или пятеро молодых парней охраняли ворота, дабы никто не пронес внутрь амбара, где было полно сена и соломы, факел или свечу. Страх пожара всегда незримой тенью присутствовал на всех деревенских праздниках, особенно перед началом дождей, когда вода еще не пропитала смолистые стволы деревьев. Конн отпил сидра, деревянно улыбаясь девушке, оказавшейся его партнершей в танце. Так почему же в этот момент он видел, как будто сквозь нее, другую девушку, ту самую, что почти каждый день являлась ему, ту самую, которая была с ним во время дневной работы и ночных снов, одетую в сверкающие наряды, с прекрасными волосами, унизанными драгоценными камнями? - Конн, - спросила Лилла, - что с тобой? Ты как будто за тысячу лиг отсюда, ты что - танцуешь на зеленой луне? Он рассмеялся. - Нет, просто иногда я вижу как наяву место, которое отсюда очень далеко. Не знаю - почему. Не может быть места лучше, чем здесь, - особенно в праздник урожая. Но Конн понимал, что лжет; по сравнению с девушкой его снов Лилла выглядела грубой деревенской простушкой, какой она в сущности и была, а все окружающее - лишь пародией на ярко освещенный дворец, являвшийся ему в видениях. Где происходят сцены, переживаемые им во снах, а где грубые деревенские празднества? Что из них реальность, а что - сон? Он засмущался и, чтобы не углубляться в мысли, приложился к кружке с сидром. - Хочешь еще потанцевать? - Нет, я вся упарилась, - ответила Лилла. - Давай посидим здесь несколько минут. Они нашли лавку в самом конце амбара, возле деревянных стойл. Слышно было, как за их спинами мягко переминались с ноги на ногу животные, и все вокруг казалось знакомым и милым сердцу. Беседы вокруг велись исключительно об урожае и о погоде - знакомые реальности повседневной жизни, но почему-то сейчас они показались Конну непонятными, будто все разом заговорили на чужом языке. Только сидящая рядом Лилла дышала плотью и реальностью. Он взял ее за руку, а второй рукой обхватил за талию. Она склонила голову на его плечо, и он ощутил запах полевых цветов, вплетенных в волосы вместе с красными лентами из грубой материи. Волосы у ней были черными, беспорядочными локонами падавшими на румяные щеки. Она прижалась к нему, такая пухлая и податливая, что руки его сами потянулись к ее грудям. Лилла не протестовала, только тихонько вздохнула, когда он наклонился, чтобы ее поцеловать, и повернула к нему лицо. Он пошептал ей на ухо, и она, согласившись, пошла в темноту на другом краю амбара. Частью игры было не попасться на глаза молодым людям, которые стерегли зернохранилище. Погруженный в одуряющий аромат свежего сена вперемешку с медовым запахом клевера, Конн крепко ее обнял и начал целовать, все жарче и жарче. Что-то еще ей шепнул, и они пошли дальше в темноту. Там они встали, тесно прижавшись друг к другу, и он прижался лицом к ее груди, а руки начали незрячее сражение с многочисленными шнурками, как вдруг кто-то окликнул его по имени: - Конн, ты здесь? Это был голос Маркоса. Раздраженно обернувшись, Конн увидал старика с фонарем в руке. Тот направил свет прямо в лицо девушки. - А-а, Лилла. Тебя зовет мать, девочка. Лилла негодующе огляделась, отсюда было видно ее мать, маленькую женщину, одетую в длинное платье, о чем-то болтавшую с подругами. Но у Маркоса был такой хмурый вид, что она предпочла не спорить с ним. С неохотой высвободившись из объятий Конна, девушка быстро подправила шнуровку на груди. Конн сказал: - Не уходи, Лилла. Мы еще потанцуем. - Ничего подобного, у тебя есть дела, молодой господин, - просто произнес Маркос, но с такой твердостью, что Конн не решился перечить. Он угрюмо поплелся за Маркосом прочь из амбара и, когда они вышли на улицу, спросил: - К чему все это? - Посмотри - небо темное, и перед рассветом будет дождь, - произнес Маркос. - И только ради этого ты нам помешал? Здесь ты перегибаешь палку, приемный отец. - Думаю - нет. Что может быть важнее для землевладельца, чем погода? - сказал Маркос. - А кроме того - моя забота быть уверенным, что ты помнишь, кто ты, мастер Конн. Ты ведь не будешь отрицать, что через четверть часа овладел бы этой девчонкой на сеновале? - А если и так, какое твое дело? Я не кастрат, поэтому если ты думаешь... - Я хочу, чтобы ты обходился подобающе с теми, кого берешь, - сказал Маркос. - Нет ничего плохого в том, чтобы с кем-то потанцевать, но что касается большего... помни, ты Хамерфел, ты не можешь жениться на этой девушке или хотя бы признать ее ребенка, если она забеременеет. - Я что, должен всю жизнь прожить без женщин только потому, что у моей семьи такая несчастная судьба? - спросил Конн. - Нет, сынок. Как только Хамерфел вновь станет твоим, можешь волочиться за любыми принцессами во всей Сотне Царств, - ответил Маркос, - но не позволяй какой-нибудь деревенской девке поймать тебя в свои сети сейчас. Ты можешь найти себе пару получше, чем дочь пастуха, а девушка заслуживает с твоей стороны более приличного отношения, - добавил он. - Я ничего, кроме хорошего, никогда о Лилле не слышал. Твоя семья всегда честно относилась к женщинам. Твой отец, да сберегут боги его память, всегда был душой своего владения. Ты же не хочешь, чтобы о тебе говорили, как о молодом распутнике, который только и может, что путаться с женщинами по темным углам. Конн повесил голову, понимая, что сказанное Маркосом - правда, но он все еще злился, что ему помешали. На душе у него скребли кошки. - Ты говоришь прямо как христофоро [монах, одноименная религия], - сердито произнес он. Маркос лишь пожал плечами. - Ты мог сделать только хуже. Если следовать их вере, то, по крайней мере, никогда ни о чем не будешь сожалеть. - Но и радоваться тоже, - пробормотал Конн. - Ты опозорил меня, Маркос, вытащив с танцев словно непослушного мальчишку, которому пора домой - спать. - Нет, - ответил Маркос. - Хочешь верь, хочешь нет, мальчик, но, наоборот, я хранил тебя от бесчестия. Посмотри туда... - Он показал на пляшущих фермеров. Конн проследил взглядом за Лиллой, не преминувшей принять участие в танце. - Думай головой, сынок, - по-доброму пожурил его Маркос. - Любая мать в деревне знает, кто ты. А тебе не приходит в голову, что каждая из них была бы рада заполучить тебя в зятья, воспользовавшись дочерью как приманкой? - Как скверно ты думаешь о женщинах! - с отвращением воскликнул Конн. - Неужели ты действительно считаешь их такими корыстными? Ты никогда мне раньше этого не говорил... - Да где уж нам, - произнес Маркос утрированным деревенским говорком. - До той ночи все считали тебя моим сыном. Теперь они знают, кто ты такой на самом деле - герцог Хамерфел... - И с этим титулом да сиклем серебром в кармане я могу позволить себе купить кружку сидра, - сказал Конн. - Пока что мне от этого мало пользы... - Дождись своего времени, юноша, когда-то в Хамерфеле была целая армия, и далеко не все ее воины перековали мечи на орала, - сказал Маркос. - Когда настанет время, они все соберутся вновь, и произойдет это довольно скоро. Только имей терпение. Они не спеша брели по деревенской улице, пока не подошли к маленькому домику, где проживали. Подошел старик хозяин - согбенный однорукий ветеран, проведший на службе большую часть жизни, - и принял у Маркоса с Конном плащи. - Ужинать будете, господа? - Нет, Руфус. Мы поели на празднике, - ответил Маркос. - Иди спать, дружище. Сегодня вечером ничего делать не надо. - Тоже мне, чего придумали, - проворчал старый Руфус. - В прежнее время мы всегда следили за дорогой, на случай, если Сторн решит захватить хамерфелский урожай, а теперь в горах лишь зайцы по кустам возятся. - Ладно-ладно, - сказал Маркос и, подойдя к ведру с водой, зачерпнул ковшом попить. - К рассвету, я думаю, будет дождь, хорошо бы не сильный, пока зерно не засыпали в хранилища. Он нагнулся, чтобы расстегнуть ботинки, и произнес, не глядя на приемного сына: - Извини, что так резко одернул тебя, но мне кажется, что настало время кое-что сделать. Мне бы следовало поговорить с тобой раньше. Но пока ты был пацаном, это было не к спеху. Хотя, если честно... - Я понял, - грубо перебил его Конн. - Это не имеет значения. Хорошо, что мы вовремя добрались до дома... И в этот самый момент снаружи рванул ветер, разверзлись небеса и дождь полил, заглушая все остальные звуки. - Эх, бедные девки - подмокнут их праздничные наряды, - сказал Маркос, но Конн его не слушал. Каменные стены хижины исчезли, и в глаза ему ударил яркий свет. Скамья перед ним превратилась в обитое парчой кресло, на котором сидел маленький седой человек, изысканно одетый, с пронзительными серыми глазами. Он пристально смотрел на него, вопрошая: - Если бы я помог тебе восстановить, возродить Хамерфел, согласился бы ты принести вассальную клятву Хастурам? - Конн! Маркос тряс его за руку. - Где ты был? Знаю, что далеко, - опять со своей девушкой из снов? Конн заморгал от внезапного перехода от ослепительного света в полумрак хижины, в которой тускло светил очаг да одинокая лампа. - На этот раз нет, - сказал он, - хотя точно знаю, что она была где-то рядом. Нет, Маркос, я говорил с королем... - он замешкался, вспоминая имя, - ...королем Айданом в Тендаре, и он обещал мне оружие и людей для восстановления Хамерфела... - Милосердная Аварра, - пробормотал старик, - что за сны тебя... - Это не сон, приемный отец. Это не могло быть сном. Я видел его так же ясно, как вижу тебя, - только света там было больше - и слышал его голос. О Маркос, знать бы мне наверняка, что мой ларан может предсказывать будущее! Потому что если это так, то мне немедленно следует отправляться в Тендару и искать встречи с королем Айданом. - Про это ничего не могу сказать, - ответил Маркос. - Я не знаю, какого типа ларан был в роду твоей матери, - вполне может быть, что и такой. Маркос пристально посмотрел на Конна, озадаченный внезапной переменой сюжета "сна". Впервые за много лет его сознание пронзила мысль: "Возможно ли, чтобы каким-то чудом герцогиня Хамерфел выжила и защищала в Тендаре интересы Хамерфелов? Или даже - что в том ужасном ночном пожаре остался жив брат Конна?" Нет, конечно, нет, не это следует считать источником видений Конна, хотя, как всегда об этом помнил старый слуга, тот имел необычайно сильную телепатическую связь со своим братом-близнецом... Конн нетерпеливо спросил: - Так что? Стоит мне отправляться в Тендару - говорить с королем Айданом Хастуром? - Добиться аудиенции у короля не так-то просто, - произнес Маркос, - но у твоей матери были родственники из Хастуров, и ради ее памяти они, несомненно, замолвят за тебя слово. "Говорить ли ему, что, возможно, его мать и старший брат остались в живых? - спрашивал себя Маркос. - Нет, это лишь усложнит мальчику жизнь и заставит его всю дорогу до Тендары неотступно думать об этом. У него и так уже голова идет кругом..." - Да, - наконец сдался он. - Похоже, тебе действительно надо срочно ехать в Тендару, выяснить, что там известно про Хамерфел и что можно сделать, чтобы помочь нашим людям. К тому же настало время попытаться установить связь с родней твоей матери на предмет помощи, которую они могли бы нам предложить. - Помолчав, Маркос добавил: - Еще я должен сказать, мой мальчик, что пора тебе посоветоваться с людьми, которые лучше меня знают, что такое ларан, все эти видения стали повторяться слишком часто, и я беспокоюсь о твоем здоровье. Конну оставалось только согласиться. ...Конн ехал верхом в южном направлении, шел мелкий дождь, сквозь пелену которого нечетко проглядывали очертания холмов. Как только юноша миновал южную границу старинных владений Хамерфелов и оказался в королевстве Астуриас, ему показалось, что у его ног раскинулась сразу вся Сотня Царств. Когда-то даже существовала поговорка, что многие из правителей могут, взобравшись на холм, оглядеть свою страну; и теперь, переезжая из одного микрокоролевства в другое, пересекая границу за границей, Конн видел, что так оно и есть. На юге, как ему сказали, лежали домены Хастуров, где во время длительных войн прошлого блистательному королю Регису IV наконец-таки удалось объединить множество королевств под своей властью. Он пересек реку Кадарин у подножия холмов и въехал в Нескью, о которой говорили, что это самый старый город в мире. Там он переночевал, остановившись у одной семьи, которой Маркос написал сопроводительное письмо. Хозяева встретили его с почестями и представили всем своим сыновьям и дочерям. Конн был не настолько молод и наивен, чтобы не понимать: гостеприимство оказывается не ему лично, а из уважения к его наследным правам и титулу. Но для юноши его лет это было как хмельной напиток. Ему дали понять, что с радостью оставят погостить, но он отклонил это предложение: дела заставляли двигаться дальше. На рассвете третьего дня Конн проехал мимо клубящегося паром озера Хали, в котором водились странные рыбы, и мимо величественных развалин большой Башни, некогда царившей над окрестностями. Ее руины служили памятником глупости людей, начавших войну с применением ларана. Конн не совсем понимал - почему так. Если имеется настолько мощное оружие, то наверняка самый милосердный способ применения его во время войны - моментально им воспользоваться и таким образом завершить войну, пока она не привела к большим потерям. Но он понимал также, что если такое оружие попадет в руки неправой стороны, то наверняка произойдет трагедия. А поразмыслив, Конн решил: даже мудрейший из мудрых не в состоянии определить, на чьей стороне правда. Этой ночью он спал в тени развалин, и, если там водились привидения, им не удалось потревожить его сон. Утром юноша умылся на постоялом дворе, расчесал волосы и переоделся в чистый костюм. На завтрак доел остатки взятых с собой припасов, но это ничуть его не обеспокоило. Конн всегда жил охотой, а теперь, к тому же, у него было много, по его меркам, денег, и он знал, что вскоре доберется до более населенных мест, где сможет купить на них и еду и питье. Как ребенок, которому пообещали угощение, он от всей души жаждал поскорее увидеть город. Ближе к полудню стало ясно, что он уже в городских предместьях. Дороги здесь были шире и ровнее, а здания более старые и высокие. Большинство из них выглядело так, будто люди живут в них с незапамятных времен. Еще совсем недавно Конн гордился новым платьем: пошито оно было из очень прочной ткани. Но при виде своих ровесников, гуляющих по улицам, он понял, что выглядит как деревенский увалень, ибо никто, кроме нескольких престарелых фермеров с выпачканными в грязи сапогами, не носил одежды такого покроя. "С чего это я так разволновался? В конце концов я еду не танцевать на королевском балу!" Но внутренне Конн сознавал, что ему - далеко не все равно. Большого желания жить в городе он не испытывал, но если дороги судьбы ведут его туда, он должен выглядеть не хуже других. Был полдень, и красное солнце стояло высоко в небе, когда его взору предстали стены старой Тендары. Уже через час он въехал в город, над которым возвышался старинный замок Хастуров. Конн не спеша ехал по улицам, глядя по сторонам. Позже он перекусил в дешевом кабаке. Некто, вошедший в таверну, непринужденно помахал ему рукой. Конн никогда прежде не видел этого человека и задумался, встречают ли здесь так дружелюбно всех незнакомцев, или его приняли за кого-то другого. Закончив обед и уплатив по счету, он разузнал, как пройти к дому Валентина Хастура, и, следуя совету Маркоса, направился туда. Проезжая по улицам, он еще раз подумал, не путают ли его с кем-то, ибо пару раз совершенно незнакомые люди махали ему рукой как старому приятелю. Дом Валентина Хастура он нашел без труда, но, прежде чем подойти к двери, некоторое время постоял в раздумье. В этот час дня хозяин мог отсутствовать. Нет, заверил он себя, здесь живет высокосветский дворянин, а не фермер, которому нужно пахать или следить за стадами, поэтому всякий, у кого есть к нему дело, будет искать его дома. Взойдя на ступени, он постучал, и, когда слуга открыл дверь, Конн самым вежливым образом осведомился, это ли дом Валентина Хастура. - Да, если у вас к нему дело, то вы пришли по адресу, - ответил слуга, оглядев Конна и его деревенский наряд с плохо скрываемым презрением. - Тогда скажи Валентину Хастуру, - твердо произнес Конн, - что герцог Хамерфел, его родственник из Хеллеров, просит об аудиенции. Лицо слуги вытянулось от удивления. "И не мудрено", - подумал Конн. Тот впустил юношу в переднюю и пошел докладывать. Через некоторое время Конн услыхал приближающиеся твердые шаги, очевидно - хозяина дома. В комнату стремительно вошел высокий худощавый мужчина с рыжими волосами. - Аластер, дорогой мой друг, я не ожидал тебя в этот час, - произнес он. - Но что с тобой? Вот уж никогда не думал увидеть тебя у себя в доме, не говоря уже - на улице, в таком ужасном наряде! Условились ли вы вчера о дате с Флорией? Мой кузен сказал, что еще вчера ждал тебя поговорить. Тут Конн нахмурился; было совершенно очевидно, что лорд Хастур обращается не к нему, а к кому-то, за кого он его принимает. Валентин Хастур пересек зал, не замечая его взгляда и продолжая дружески болтать: - А как поживает маленькая собачка? Твоей матери она понравилась? Если нет, значит, ей трудно угодить. Итак, что я могу для тебя сделать? - Только тут он поднял глаза и повнимательней посмотрел на Конна. Речь его оборвалась на полуслове. - Минуточку... но ты же не Аластер! - Валентин был совершенно ошеломлен. - Но ты так похож на него! Так кто же ты, юноша? Конн уверенно, без смущения произнес: - Из того, что вы сказали, я ничего не понял. Признателен вам за радушную встречу, но за кого вы меня принимаете? Валентин Хастур медленно произнес: - Я, разумеется, думал, что ты - Аластер Хамерфел, молодой герцог Хамерфел. И я... я полагал, что ты молодой человек, которого я знаю с тех пор, когда ты, то есть он, был еще в пеленках, а твоя мать - мой ближайший друг. Но... - Это невозможно, - сказал Конн. Но теплый прием произвел на него некоторое впечатление. - Прошу прощения, сэр. Я - Конн Хамерфел и благодарен вам за радушный прием, родственник, но... На лице лорда Валентина появилось не то чтобы недовольное, а, скорее, как показалось Конну, - озадаченное выражение. И тут он вдруг просиял. - Конн... конечно же... брат, брат-близнец - но мне всегда говорили, что ты погиб в горящем Хамерфеле. - Нет, - ответил Конн, - это мой брат-близнец погиб вместе с матерью. Даю вам честное благородное слово, что я - герцог Хамерфел и единственный из живущих, кто может претендовать на этот титул. - Ты ошибаешься, - мягко произнес Валентин Хастур. - Теперь я вижу, какая произошла чудовищная ошибка. Твоя мать и брат живы, мой мальчик, и уверены, что это ты погиб. Уверяю тебя, герцогиня и герцог Хамерфел вполне живы и здоровы. - Вы, наверное, шутите, - сказал Конн, чувствуя, что у него голова пошла кругом. - Нет. Зандру меня побери, если б я позволил себе шутить в таких вопросах, - клятвенно заверил его Валентин. - Теперь я начинаю понимать. Твоя мать, мой мальчик, долгие годы горевала, что сын ее умер, когда обрушился горящий Хамерфел. Так, значит, ты - Конн? - А я считал, что это они погибли в пожаре, - произнес Конн, совершенно изумленный. - Вы знаете моего брата? - Так же хорошо, как собственных сыновей, - заявил Валентин, испытующе глядя на Конна. - Теперь, приглядевшись, я вижу, что в вас все же есть некоторые различия: у тебя другая походка и несколько иначе посажены глаза, но вы действительно очень похожи. - Лицо Валентина сияло от возбуждения. - Скажи мне, почему ты пришел в Тендару, Конн, если мне можно так тебя называть. - Он шагнул вперед и заключил юношу в родственные объятия, приговаривая: - Добро пожаловать в мой дом, дорогой мой мальчик. Конн заморгал. Он нашел нежного родственника там, где ожидал встретить чужого человека, и это было для него шоком, хотя нельзя сказать, что неприятным. - Вы говорили о моей матери... значит, она живет здесь где-то рядом? - Более того, вчера вечером я ужинал в ее доме, - ответил Валентин, - и прежде, чем ты расскажешь, зачем пришел в Тендару, я предложил бы тебе предстать перед ней. С твоего разрешения я пойду с тобой, чтобы быть первым, кто принесет ей эту новость. - Да, - пробормотал Конн, чувствительно потрясенный происходящим, - действительно, в первую очередь я должен встретиться с матерью. Валентин сел за столик и, торопливо написав несколько строк, вызвал слугу и приказал: - Возьми эту записку и немедленно доставь ее герцогине Хамерфел. Передай ей, что я буду примерно через час. Потом обратился к Конну: - Нам надо дать ей время приготовиться к приему гостей. Позволь предложить тебе хотя бы холодного мяса и хлеба, ты проделал большой путь, и, прежде чем отправиться, неплохо было бы подкрепиться. Конну, однако, в такой момент было вовсе не до еды. Пока они неспешно ехали верхом по улицам, лорд Валентин не переставал говорить: - Это счастливейший день для меня. Я прямо сгораю от нетерпения увидеть лицо твоей матери, когда она глянет на тебя. Она так долго оплакивала твою смерть! Почему ты не пришел раньше и не искал ее? Где ты жил все это время? - В деревне, в землях моего отца, уверенный, что я последний из рода Хамерфелов, - ответил Конн, - и что у меня не осталось ни одного близкого человека, кроме старого слуги моего отца - Маркоса. - Я помню Маркоса, - сказал Валентин. - Твоя мать и его считает погибшим, но сейчас он, должно быть, очень стар. - Да, это так, но для своих лет он силен и здоров, - ответил Конн. - Он был мне как отец и сделал для меня куда больше, чем кто-либо из родственников. - Но почему ты пришел именно теперь? - спросил Валентин. - Чтобы потребовать справедливости у короля, - объяснил Конн, - и не только для своих людей, но и для всех, кто живет в Хеллерах. Лорды Сторны не удовлетворились тем, что уничтожили мою семью и мой род. Они пытаются уморить голодом или поубивать людей моего клана и моих арендаторов, сжигая их дома и выживая их с земель, которые те обрабатывали на протяжении поколений. И все это лишь ради того, чтобы пасти на этих землях овец, потому что те приносят больше дохода, чем земледелие. Валентин Хастур сразу как-то погрустнел. Он заметил: - Я не знаю, может ли король что-то здесь сделать и, самое главное, захочет ли, мой мальчик. Это привилегия дворянина - поступать на своих землях так, как ему вздумается. - Тогда куда деться людям? Им-то что делать - умереть от голода? Неужели их жизнь стоит меньше, чем жизнь овцы? - О, я полностью с тобой согласен, - сказал лорд Валентин. - В землях Хастуров я твердо не позволяю ничего подобного. Тем не менее Айдан скорее всего не станет вмешиваться. Фактически по закону он не имеет права вмешиваться в дела дворян, иначе на троне ему не усидеть. Это дало Конну пищу к размышлениям, и он надолго замолчал. Подъехав к дому, где жила Эрминия, они прошли в ворота, и тут Конн удивленно произнес: - Я знаю это место, но всегда думал, что вижу его лишь во сне. Когда они вошли во внутренний дворик, им навстречу с грозным видом выбежала старая собака и, задрав голову, пару раз отрывисто гавкнула, как бы спрашивая, кто пришел. - Я ее знаю уже много лет, - грустно произнес Валентин, - и все равно до сих пор я для нее чужой. Ко мне, Ювел. Хорошая девочка, хорошая. Все в порядке, глупое ты животное... Собака обнюхала колени Конна и вдруг, как бешеная, завиляла хвостом и запрыгала вокруг него. Эрминия, вышедшая из двери на противоположном конце дворика, крикнула ей: - Ювел, веди себя прилично, старая девочка! Что... Тут она подняла глаза и глянула на Конна, затем вся как-то обмякла и буквально осела на садовую скамейку. Валентин бросился к ней, чтобы поддержать ее, через какое-то мгновение она открыла глаза. - Я видела... неужели я видела... - Ты не спишь, - твердо произнес Валентин. - Для меня это тоже был настоящий шок и до сих пор не могу себе представить, как такое произошло, но это - твой второй сын, и он жив. Конн, мальчик мой, подойди сюда и дай удостовериться матери в реальности своего существования. Конн приблизился и встал на колени возле лавки, а Эрминия вцепилась в его руки так, что ему даже стало немного больно. - Как, ну как такое случилось? - в смятении спрашивала она, и слезы текли по ее щекам. - Я всю ту ночь искала вас с Маркосом в лесу. - А он искал тебя, - сказал Конн. - И я вырос, слушая всю жизнь его рассказ об этих поисках. Даже сейчас мне непонятно, как такое могло произойти. - Самое главное, что ты действительно жив, - произнесла Эрминия и встала, чтобы поцеловать его. - Сюда, Ювел, ты ведь тоже его узнала? Даже если б я не смогла в это поверить, Ювел убедила бы меня. Я всегда оставляла вас обоих с ней без всякой охраны, она была с вами не хуже няньки. - Кажется, я это помню, - сказал Конн, прижимая к себе старую собаку и позволив ей уткнуться носом в полы его плаща. Из угла раздалось звонкое отрывистое тявканье, к ним навстречу выбежал резвый, пушистый щенок и тут же стал хватать Конна маленькими острыми зубками. Конн рассмеялся и играючи поднял его и перенес в сторону. - Не надо ужинать моими пальцами, малыш! Давай подружимся, - уговаривал его он, а Эрминия резко скомандовала: - Лежать, Медяшка! Ювел глухо зарычала, пытаясь отогнать щенка, а Конн продолжал со смехом ему говорить: - Значит, я тебе не нравлюсь? Не то что старушке Ювел, а, Медяшка? Хорошее имя для хорошей маленькой собаки. Они все сидели на полу, посреди прыгающих от радости, игривых собак, и в это время из дверей раздался голос, показавшийся Конну таким же знакомым, как его мечта: - Я услыхала лай и тотчас пошла сюда. Все в порядке, родственница? Флория подошла и взяла на руки щенка, который оказался девочкой, мягко ее пожурив, а Конн так и остался сидеть на полу, вытаращив глаза на девушку, в реальное существование которой он никогда не верил. - Вы являлись мне во сне, - произнес он, совершенно обалделый. Он был абсолютно неподготовленным телепатом и, соответственно, совершенно не мог скрывать нахлынувших чувств. На какое-то мгновение он ощутил, как вся его душа, вся его жизнь рванулись наружу, желая заключить эту девушку в объятия, и на такое же короткое мгновение он ощутил ее импульсивный ответ. Их взгляды встретились, и она потянула к нему руки. Затем вспомнила, что, несмотря на то что Конна она знала так же хорошо, как саму себя, в действительности они никогда не встречались. Вздрогнула и, смутившись, отступила назад, как это положено в присутствии незнакомца. Потрясенная, девушка заметила: - Вы очень похожи на вашего брата. - Теперь я сам начинаю верить, раз столько людей говорит это. Даже мама чуть не упала в обморок, когда увидала меня. - Я думала, ты умер много лет назад, - сказала Эрминия, - и получить тебя обратно после того, как прошло полжизни... Аластеру ведь восемнадцать - столько же, сколько было мне, когда вы родились. - Когда я встречусь с братом? - нетерпеливо спросил Конн. Ответила Флория: - Он ставит лошадей и придет через минуту-другую. Мы вместе катались этим утром за городом. Отец разрешил, потому что теперь ясно, как он сказал, что мы скоро поженимся. Услышать это было для Конна очередным шоком, но он понимал, что должен был такое предвидеть; теперь все стало на свои места: видения городской жизни, так же как и образ Флории, пришли к нему через брата-близнеца, который, оказывается, жив. Эрминия, наблюдавшая безмолвный диалог между Конном и Флорией, сказала самой себе: "И чем все это может кончиться?" Но то была всего лишь первая встреча, а ее вновь обретенный сын был, похоже, приличным и благородным человеком, действительно, если его воспитывал Маркос, по-другому и быть не могло. Вряд ли он посмеет отбить невесту у брата. И все равно, обеспокоенная глубиной чувств Конна, Эрминия понимала: впереди его ожидают сердечные муки, и все думала, чем здесь можно помочь. - Так ты пришел в Тендару, Конн, даже не зная, что мы живы? - Мне, по крайней мере, следовало бы догадаться, что мой брат жив, - ответил юноша, - поскольку от тех, кто знает о ларане побольше моего, я слыхал, что телепатическая связь между близнецами - самая прочная из всех, а за последний год меня то и дело посещали видения мест, в которых я никогда не был, и лиц, которых никогда не видел. А ты что-нибудь знаешь про ларан и искусство обращения со звездным камнем, мама? - Я - восемнадцать лет техник Башни Тендары, - сказала она. - Правда, я считаю, что Флория обучена лучше и могла бы занять мое место, а я бы покинула Башню и, возможно, снова вышла замуж. Флория покраснела и сказала: - Нет, родственница, Аластер этого не допустит. На что Эрминия ответила: - Зависит только от тебя, дитя. Очень жаль, если ты бросишь работу из-за мужского эгоизма. - Это так, но у нас не было времени как следует поговорить, - сказала Флория. Она опять подняла глаза на Конна и спросила: - А вы, родственник, вы ведь телепат? Вас никогда не обучали в Башне? - Нет, - ответил он. - Я жил в горах, и у меня не было такой возможности. Хватало других забот, как, например, защищать своих людей от посягательств Сторна. Эрминия заметила, что разговор пошел совсем не в ту сторону, в какую она хотела. Она спросила: - Значит, Сторн знает, что ты жив? - Да, и вражда ожила снова, хотя мне тяжело об этом говорить, мама. Многие годы он был уверен, что весь наш клан вымер. - А я думала и надеялась, что Сторн всех нас считает мертвыми, и хоть я и поклялась помочь твоему брату вновь обрести наши законные земли, надеялась, что вражда затихнет сама собой. - Она бы закончилась, мама, если б я сидел в укрытии и позволял совершать надругательства над нашими людьми, - сказал Конн, - но не далее как сорок дней назад я дал ему понять, что, если он продолжит грабить наших крестьян и жечь их дома, ему придется иметь дело с Хамерфелом. Тут он рассказал о рейде против сторновского отряда поджигателей. - Я не могу винить тебя за это, мой сын, - тепло сказала Эрминия и наклонилась, чтобы обнять его. В этот момент в сад вошел Аластер. Увидев мать, сидящую на дорожке с собаками, и Конна в ее объятиях, он тут же понял, что произошло. Сказать по справедливости, первая его эмоция была очень теплой. Он свистнул собакам, и они подбежали к нему, бросив сидящих на полу. Эрминия тут же вскочила со словами: - О Аластер, произошло чудо! - Я уже встретил лорда Валентина во внутреннем дворе, - ответил он и улыбнулся Конну открытой, очаровательной улыбкой. - Значит, ты - мой брат. Добро пожаловать, младший братишка... ты ведь знаешь, что я старший? - Да, - ответил Конн, находя несколько странным, что Аластер начал подчеркивать это, едва они познакомились, - минут на двадцать или около того. - Двадцать минут или двадцать лет, нет разницы, - произнес Аластер и обнял его. - Что ты делаешь в городе? - То же самое, что, надеюсь, делал бы ты на моем месте, - произнес Конн. - Я пришел просить помощи короля Хастура для восстановления наших земель и защиты наших людей. - Тогда я опять опередил тебя, - бросил Аластер, - ибо я уже говорил об этом с королем Айданом, и он обещал мне помочь. Он улыбнулся Конну, и оба брата-близнеца пристально посмотрели друг на друга. - Так это был ты! - воскликнул Конн. - А мне казалось, что это я просил его о помощи. Ал истер пожал плечами, не понимая, что Конн мог видеть посредством ларана. - Я рад, что мама теперь знает о тебе, - сказал он. - И леди Флория, моя невеста, а вскоре - твоя сводная сестра. "И опять, - подумал Конн, - он тычет мне в нос своим первородством и тем, что во всем меня опередил. Зачем? Хорошо, он - настоящий герцог Хамерфел, но пока я считал его мертвым, у меня были все права считать герцогом себя. Теперь я знаю, что он жив, и теперь я, естественно, должен изо всех сил ему помогать". Он поклонился и произнес: - Мой брат и мой господин. Аластер крепко обнял его и сказал: - Не надо меж нами этих формальностей, брат, для этого будет достаточно времени, когда я воцарюсь в Хамерфеле и ты будешь рядом со мной. - Затем он улыбнулся и покачал головой. - Скажи, где ты откопал этот клоунский наряд? Мы должны найти тебе что-нибудь подобающее твоему положению, и немедленно. Сегодня же пошлю за портным. Конна это сильно задело. Неужели у его брата вообще нет такта? Зардевшись, он произнес: - Это новое платье и вполне добротное. Не носить его было бы расточительством. - Не нужно расточительства, отдай его дворецкому, и оно вполне будет соответствовать ему по чину, - сказала Эрминия, поддерживая тем самым Аластера. - В Хеллерах оно прекрасно послужило бы мне, - сказал Конн, защищаясь, но сохраняя достоинство. - Я не городской щеголь! - Но если ты собираешься на аудиенцию к королю, а ему надо бы узнать, что нас уже двое, - произнес Аластер более дипломатично, - ты не можешь предстать перед ним одетый как фермер. Думаю, тебе лучше взять на первое время что-нибудь из моего гардероба, тогда ты сможешь ходить по городу. Надеюсь, ты не настолько горд, чтобы отказаться надеть платье с моего плеча, а, брат? Увидев его обезоруживающую улыбку, Конн вновь ощутил, что попал в родной дом и все вокруг хорошо. В конце концов более близкое знакомство с братом потребует времени. Он улыбнулся Аластеру в ответ и произнес: - Перед королем - боже упаси! Спасибо, брат! Тогда встала Эрминия и сказала: - А теперь пойдемте в гостиную, Конн, и там ты мне все про себя расскажешь... и тогда мы, вероятно, разберемся, почему до сих пор не нашли друг друга! Что было все эти годы в Хамерфеле? Как поживает Маркос? Хорошо ли он обращался с тобой, мой сын? Флория, дорогая, ты, конечно, останешься с нами пообедать. Идемте, сыновья... Замолчав, она вздохнула, и это был вздох полного, совершенно невероятного счастья. - У меня прямо сердце поет, когда вновь, после стольких лет, я могу произнести эти слова! - И, взяв обоих под руки, она ввела их в дом, а следом двинулись Флория и собаки. 9 Все это лето в Тендаре только и было разговоров о том, как герцогиня Хамерфел вновь обрела второго сына. Даже Эрминия устала повторять историю снова и снова, хотя была горда вниманием, которое оказывалось ее вновь обретенному сыну, и настолько привязалась к Конну, что временами даже чувствовала себя неловко по отношению к Аластеру, который все эти годы был к ней так внимателен и всегда ее понимал. Хотя в Тендаре всем было известно, что вдовствующая герцогиня не слишком любит устраивать званые вечера, к концу лета она дала небольшой бал, чтобы объявить об обручении Аластера с Флорией. Весь этот день тяжелые облака спускались с холмов, и перед заходом солнца начался сильный ливень. Гости прибывали промокшими, поэтому пришлось разжечь большие камины, чтобы они обсохли, прежде чем накинуться на щедро приготовленные закуски и закружиться в танце - любимом развлечении на всех светских мероприятиях. Но мокрая одежда ни в коей мере не подмочила дух этой церемонии. Аластер и Флория приветствовали гостей, а Конн находился рядом с матерью и чем мог помогал ей. Танцы уже были в самом разгаре, когда пришел Гейвин Деллерей. Он по-дружески обнял Аластера и, пользуясь привилегией родственника, поцеловал Флорию в щеку. Гейвин был плотный и крепкий юноша, одетый по последнему писку моды: шелковые панталоны до колен, чулки, камзол огненно-красного атласа. По воротнику рубашки поблескивали кровавые рубины. Волосы тоже были уложены по моде: вьющимися локонами на пробор. Они слабо походили на натуральные, а напоминали, скорее, тугой парик, с раскрашенными в радужные цвета прядями. Аластер посмотрел на него чуть ли не с завистью, он сам старался следовать моде, но до разряженного в пух Гейвина ему было далеко. Когда Гейвин сдавал плащ слуге, Аластер тихо пожаловался Конну: - Никогда мне не быть таким модным, как он. - И ты должен сказать богам за это спасибо, - откровенно заявил ему тот. - По-моему, он похож на шута или на размалеванную куклу. - Между нами, я согласна с тобой, Конн, - прошептала Флория. - Я бы никогда не додумалась покрасить свои волосы в лиловый цвет, да еще закрепить их лаком! Когда Гейвин, ослепительно улыбаясь, повернулся к ним, Конн ощутил легкие угрызения совести. Невзирая на доведенную до абсурда изысканность наряда, Гейвин ему нравился больше всех друзей Аластера. Аластер же безжалостно третировал Конна за его деревенские вкусы даже после того, как тот снял с себя свои простецкие одежды и начал носить великолепно пошитые платья. Однако Конн не позволил унизать пальцы модными перстнями, отказался носить воротники с драгоценными камнями и вычурные шейные платки. По иронии, Гейвин, единственный из друзей Аластера, не смеялся над ним за нежелание следовать моде. Он тепло пожал руку Конну и произнес: - Добрый вечер, кузен. Я рад, что ты сегодня с нами. Флория, моя мать известила Эрминию, что сегодня вечером к вам придет королева? - Да, мы уже слышали, - ответила она, - но я боюсь, что ей может здесь не понравиться, она слишком глуха, чтобы наслаждаться музыкой, и слишком хромонога, чтобы танцевать. - О да, это так, - весело подтвердил Гейвин. - Она будет играть в карты с другими старыми дамами и целовать всех молоденьких девушек, а если здесь найдется достаточно сладостей - ведь всем известно, что повар Эрминии справедливо этим славится, - она останется довольна приемом. Он нерешительно ощупал свои волосы. - Боюсь, вода просочилась через шляпу и моя прическа подмокла. Как она вам, друзья? - Похожа на шар из перьев, по которому стреляют на состязаниях лучников, - поддразнил его Конн. - Если начнут стрелять - прячься в чулан, а то как бы не попали. Гейвин, ничуть не обидевшись, широко улыбнулся. - Отлично! Именно такое впечатление она и должна производить. Он пошел в главную комнату и, поцеловав руку Эрминии, поздоровался. - Рада, что ты нашел время побыть сегодня с нами, Гейвин, - сказала Эрминия, с нескрываемой теплотой улыбаясь, другу ее сына. - Ты доставишь нам удовольствие послушать твои песни? - О, будьте уверены, - улыбаясь, ответил Гейвин. - Но я надеюсь, что Аластер тоже нам споет. Через некоторое время, окруженный друзьями, Гейвин уселся возле высокой арфы и начал играть, затем он знаком показал Аластеру встать рядом, и после того, как они пошептались, Аластер запел мелодичную любовную песню, не спуская глаз с Флории. - Это твоя песня, Гейвин? - спросила Флория. - Нет, не моя, это народная астурийская песня. Но ты правильно сделала, что спросила. Многие мои песни написаны в этом стиле. И Аластер поет их лучше меня. А ты, Конн, поешь? - Только несколько горских песен, - ответил Конн. - О, спой, пожалуйста. Я так люблю старинные сельские песни! - стал упрашивать его Гейвин, но Конн отказался. Позже, когда начались танцы, ему тоже пришлось отказываться. - Я знаю только деревенские пляски, и тебе будет стыдно за меня, брат, я опозорю тебя перед твоими друзьями. - Флория никогда не простит тебе, если ты с ней не станцуешь, - настаивал Аластер, но по традиции первый танец с Флорией принадлежал ему. Гейвин стоял возле Конна и смотрел, как они пошли в зал. - Я не из одной только вежливости интересовался, не поешь ли ты, - сказал он. - Никогда не устаю слушать народные горские песни; большинство моих сочинений написано именно в этом стиле. Если тебе неохота петь в этой компании, я нисколько тебя не виню, кроме Аластера, здесь нет человека, кто действительно разбирался бы в музыке. Может, когда-нибудь ты придешь ко мне и споешь. Наверняка ты знаешь песни, которых не знаю я. - Я подумаю, - осторожно сказал Конн. Он любил Гейвина, но, несмотря на то что обладал таким же хорошим голосом, как и брат, певец из него был никудышный. В этот момент на улице возникла суета и раздался стук в дверь. Привратник Эрминии пошел открывать и вдруг удивленно отступил в сторону, затем, быстро опомнившись и вновь обретя солидность, объявил: - Его величество Айдан Хастур и ее величество королева Антонелла. Танцы моментально прекратились, и глаза присутствующих обратились к дверям, где королевская чета снимала плащи. Конн тотчас же узнал человека, с которым говорил, - или это говорил его брат? - в своем видении. Королева Антонелла оказалась маленькой, толстой и хромоногой. Этого не могло скрыть даже то, что одна из туфель была на более высокой подошве, чем другая. Айдан тоже не отличался высоким ростом и едва ли походил на короля. Но все равно в зале воцарилось почтительное молчание, а Эрминия выступила вперед и поклонилась. - Добро пожаловать, ваи домна. Какая неожиданная честь, ваи дом. - Не надо формальностей, - произнес король Хастур. - Я сегодня пришел сюда просто, по-дружески. Об истории вашего сына много говорят, и я наслушался стольких сплетен, что решил сам выяснить, что же произошло в действительности. Он громко засмеялся, и всем сразу стало легче. Аластер вышел под руку с Флорией, и Айдан поманил его к себе. - Ну как, молодой человек, ты подумал о том, о чем мы с тобой говорили? - Да, ваше величество. - Тогда пойдем, поговорим еще раз, - предложил король, - и я бы хотел, чтобы в нашем разговоре участвовал и твой брат. Аластер сделал знак Конну. - Разумеется, но герцог - я, и право решать принадлежит исключительно мне, ваи дом. - Конечно, конечно, - умиротворяюще произнес Айдан, - но твой брат живет в горах и может более подробно рассказать нам, что там творится. Тем временем Эрминия подала сигнал музыкантам вновь играть и проводила королеву в комнаты. - Пока мужчины разговаривают, ваше величество, не изволите ли немного закусить? - спросила она, предлагая королеве руку. Старая королева глянула на Аластера и Конна. - Как два птенца из одного гнезда, не правда ли? Как повезло тебе, Эрминия, что у тебя не один, а целых два прекрасных сына, - произнесла она едва ли не с тоской и замолчала, чтобы улыбнуться Гейвину, затем, встав на цыпочки, с чувством поцеловала его в щеку. - Какой ты высокий, - сказала она, и это вызвало улыбку Эрминии, ибо Гейвин был небольшого роста, но королева Антонелла - настолько маленькая, что по сравнению с ней Гейвин выглядел вполне рослым. Она повернулась к королю Айдану и сказала: - Ну разве он не красавчик? Не правда ли - у него глаза нашей дорогой Марсии? - Хотел бы я, чтобы моя мать услышала ваши слова, родственница, - произнес Гейвин и учтиво поцеловал руку королеве. - А теперь, пока мои родственники беседуют с его величеством, не окажет ли мне леди Флория честь потанцевать с ней? Эрминия кивнула Флории, чтобы та шла танцевать с Гейвином, а сама повела королеву в другую комнату. В это же время ее сыновья проследовали за королем в небольшую гостиную, смежную с танцевальным залом. Когда они устроились у камина, Аластер налил вина, и Айдан взял бокал, сохраняя молчание. Выдержав паузу, он произнес: - Итак, за что будем пить - за восстановление Хамерфела? Ты решился дать мне клятву верности и стать моим вассалом, Аластер? - Думаю, да, - ответил тот. - Но означает ли это, ваи дом, что вы дадите мне оружие и людей? - Все не так просто, - сказал Айдан. - Если я пошлю армию по своей инициативе, это будет означать вторжение в земли Сторнов, но если там начнется восстание, то я могу послать войска навести порядок. Твой отец - старый герцог Хамерфел - имел войско. Что с ним сталось после его смерти? Ответил Конн: - Большинство служивших моему отцу возвратились после его гибели на свои земли. Они не могли вести войну против людей Сторна без предводителя. Но среди них остались преданные нам и готовые служить, с ними я и напал на людей Сторна, чтобы те не поджигали дома моих арендаторов... - Твоих арендаторов? - как бы невзначай спросил Аластер. Конн сделал вид, что не расслышал, но король Айдан поднял глаза и пристально вгляделся в близнецов, и Конн, будучи телепатом, почувствовал, что тот размышляет, не принесет ли это соперничество несчастье им обоим. Вслух свою озабоченность король высказывать не стал. - Итак, сколько у вас людей, Конн? - Дюжины три, - ответил тот, - причем некоторые из них были личными телохранителями моего отца и жили при дворе. - А не знаешь ли ты, сколько там всего мужчин, которые сейчас сидят тихо, но готовы принять участие в восстании против Сторна? Конн помолчал, обдумывая ответ. - Наверняка сказать не могу. Вряд ли их может быть меньше двухсот, возможно, наберется и три сотни, но больше - вряд ли. А с дворней моего отца... - где-то краем сознания он уловил испуганную мысль Аластера "Моего отца", - ...может набраться человек триста пятьдесят. - Затем он добавил: - Очевидно, мне следует вернуться и устроить сбор, чтобы знать наверняка, сколько их. - Хорошая идея, - согласился король, - потому что если их окажется меньше трехсот, едва ли удастся поднять восстание против Сторнов, которые держат хорошо вооруженную армию. Тут выступил Аластер: - Если кто-то и должен туда ехать, брат, то только я, в конце концов - это моя земля и мои арендаторы. Конн ощутил его злость: "Что он тут о себе воображает! Уж не думает ли он, что после стольких лет ожидания он может вот так запросто пойти и узурпировать мое место?" Конну казалось, что эти слова брат произносит вслух, и он, в свою очередь, тоже разозлился, одновременно понимая, что Аластер не сможет этого воспринять. "Да, то, что он говорит, - это правда. Он герцог по праву первородства, но для него это всего лишь титул, старинная история, а я жил с этими людьми, делил с ними нищету и страдания... и это ко мне они обращаются, когда им нужна помощь или руководство. Неужели, для того чтобы быть герцогом Хамерфелом, достаточно просто родиться первым? Неужели годы, которые я провел со своими людьми, ничего не стоят?" Хотя мысли эти родились у Конна спонтанно и он знал, что Аластер не слышит их, он вдруг поймал себя на том, что взывает к старому королю, чтобы тот рассудил их, хотя понимал, что король Хастур не мог этого сделать, по крайней мере, в настоящий момент. Айдан смотрел на него с сочувствием. Конн вспомнил: "Я поклялся верно служить брату, об этом я не подумал". Как бы размышляя вслух, король произнес: - Возможно, твой брат прав, Аластер. Люди его знают, и он жил среди них... - Тем больше оснований, чтобы они узнали своего настоящего герцога! - воскликнул Аластер. Айдан вздохнул. - Нам обязательно надо это как следует обдумать. А сейчас Аластер Хамерфел, готов ли ты верой и правдой служить мне в землях, лежащих за Кадарином? Аластер преклонил колено и поцеловал королю руку. - Клянусь, мой господин, - произнес он, излучая преданность королю, который был его родственником и обещал помощь в восстановлении наследных прав. Конн неподвижно наблюдал эту сцену, но тут Айдан поднял глаза, и их взгляды встретились. Мысли Айдана были настолько ясны Конну, что тот едва верил, что они не произнесены вслух. "В жизни и смерти, я твой слуга, ваи дом". "Я знаю. Нам с тобой нет нужды давать друг другу клятвы". Конн не понимал, почему между ними внезапно столь ярко вспыхнула любовь. До этой ночи он никогда не видел короля воочию. И все равно ему казалось, что он знал этого человека всю жизнь, и даже больше, что он служил ему от начала времен и что связь между ними даже сильнее, чем та, что связывала его с братом, и ничто не может оторвать его от Айдана Хастура. Когда Аластер встал, Конн преклонил колено. Аластер молчал, но они опять на какой-то момент встретились глазами. Конн почувствовал болезненную озадаченность Аластера и понимал, что король извиняется за то, что не может изменить то, что в данный момент казалось Конну попранием справедливости - правом первородства обладал не тот, кому бы следовало... - Да будет так, ваше величество, - сказал Конн. - Я так же рожден для своей службы, как и вы для своей. Давая понять, что беседа окончена, король заметил: - Полагаю, вам лучше вернуться и продолжить танцы, дети мои. Даже здесь могут находиться люди, которым не следует знать, но вам нельзя тянуть время с отъездом в горы и сбором клана. - Он намеренно не смотрел ни на кого из них. Потом добавил: - Вашего клана. Лучше это или хуже, почти с отчаянием думал Айдан, но им самим надо решить эту проблему, а он не имеет