Мэрион Зиммер Брэдли. Наследники Хамерфела ----------------------------------------------------------------------- Marion Zimmer Bradley. The Heirs of Hammerfell (1989) ("Darkover" #5). Пер. - А.Булатов. М., "Армада", 1997. OCR & spellcheck by HarryFan, 30 May 2002 ----------------------------------------------------------------------- Бетси, свежему росточку на старом дереве 1 Гроза бушевала над Хеллерами; в небе вспыхивали молнии, и вслед за ними, отражаясь эхом от скал, раздавались оглушительные раскаты грома. Кое-где в разрывах стремительно несущихся облаков обнажалось небо, полыхающее огнем кроваво-красного заката, а возле самого высокого пика повис бледно-бирюзовый серп луны. Вторая луна, фиолетового цвета, находилась в зените, мутным пятном просвечивая сквозь облака. На вершинах гор лежали снега. Тропа обледенела, что сильно затрудняло продвижение маленького рогатого пони. Пожилой мужчина сидел на червине [местное ездовое животное] согнувшись, не обращая внимания на кровь, которая, смешиваясь с дождевыми струями, стекала по груди. Временами с губ путника срывался стон, но он, похоже, сам уже не слышал его. - Он так молод - сын моего господина; и я любил его как собственного... так молод, и - на волосок от смерти... если б мне только удалось вернуться, пока люди Сторна не обнаружили мой побег... Червин поскользнулся на камне, покрытом тонкой ледяной коркой, и чуть было не упал, но сумел удержать равновесие. Зато старик вывалился из седла и, больно стукнувшись о твердую землю, остался лежать, не имея сил подняться и продолжая причитать вполголоса: - Такой молодой, такой молодой... и как мне сообщить об этом его отцу? О, мой господин, мой молодой господин... мой Аларик! Его глаза медленно поднялись к стенам замка, возвышавшегося на скале. Сейчас добраться до него ему было не проще, чем до одной из лун. Веки против воли сомкнулись. Умное животное, обеспокоенное внезапной потерей ноши, продолжая ощущать тяжесть седла, мягко ткнулось носом в тело старика, лежавшего на мокрой, обледенелой дороге. Червин, ощутив присутствие других животных, спускавшихся по крутой тропе, поднял голову и тихо заржал, чтобы привлечь к себе внимание, понимая, что впереди ждут еда, отдых и освобождение от тяжелого седла. Раскард, герцог Хамерфел, услыхал ржание и поднял руку, заставив остановиться следовавший небольшой эскорт. - Харк, что это? - спросил он ехавшего за ним следом слугу. В тусклом свете можно было различить стоящее животное и какую-то бесформенную массу на земле. - Черные боги! Это же Маркос! - воскликнул слуга, стремглав соскочив с червина. Сбежав вниз по крутой тропе, он опустился на колени возле раненого. - Регис! Лексас! Скорее вина и одеяла! - крикнул он, склонившись над стариком и осторожно откидывая его плащ. - Он еще жив! - добавил Харк уже тише, сам едва в это веря. - Маркос, друг сердечный, ответь мне! О боги, как тебя угораздило получить такую рану? Это сделали сторновские канальи? - воскликнул Раскард. Лежащий на земле человек приоткрыл глаза и увидел флягу, поднесенную ко рту. Он глотнул, мучительно закашлялся и глотнул еще раз. - Не надо, Маркос, не говори ничего, - сказал герцог, подойдя к умирающему. Маркос, которого связывали с герцогом Хамерфелом узы более чем сорокалетней службы, понял невысказанный вопрос: "Что с моим сыном? Что с моим Алариком? О боги, я доверил его тебе... и никогда в жизни не сомневался в твоей преданности!.." Телепатический контакт позволил Хамерфелу прочитать мысли находившегося в полубессознательном состоянии человека: "Я верен тебе. Думаю, он еще жив; но люди Сторна напали на нас неожиданно... пустив в каждого по стреле... будь они прокляты..." Герцог взвыл от ярости: - Побери их демоны Зандру! О мой сын, мой сынок! "Нет, старый друг, ты мне ближе родного брата, я не упрекаю тебя... я знаю, что ты защищал его, не жалея собственной жизни..." Слуги начали было испуганно кричать, но он резко осадил их суровой командой: - Возьмите его, и осторожней! Его рана может оказаться несмертельной; если он умрет, вы мне за это ответите! Прикройте одеялом, да, вот так! И дайте ему еще фири... [крепкий напиток] осторожно, смотрите, чтобы он не захлебнулся! Маркос, где лежит мой сын? Я знаю, ты бы не бросил его!.. - Его захватил в плен старший сын Сторна, Фионн... Шепот вновь оборвался, но герцог Раскард мысленно услыхал то, что Маркос не смог произнести: "Я думаю, его сняли с моего тела, посчитав меня мертвым... но я очнулся и пришел рассказать тебе все, пусть даже на это уйдет мой последний вздох..." - Ты не умрешь, друг мой, - мягко произнес герцог, когда его конюх, силач Лексас, осторожно поднял раненого. - Посадите его на моего червина, только осторожно, если не хотите сами отправиться на тот свет. Немедленно обратно в Хамерфел... и побыстрее, а то скоро окончательно стемнеет. Нам надо оказаться в его стенах до наступления ночи. Маркос снова впал в беспамятство, и герцог, проникнув в его сознание, мысленно увидел тело Аларика, перекинутое через седло Фионна, - последняя жертва старинной кровной вражды, полыхавшей между домами Сторнов и Хамерфелов на протяжение пяти поколений, - вражды, истинной причины которой за давностью лет уже никто не помнил. Но Маркос, несмотря на полученную страшную рану, продолжал жить; может, Аларик тоже жив и лишь захвачен в плен ради выкупа? "Если он умрет, то я клянусь - камня на камне не оставлю от Врат Сторна и вырежу всех, в ком течет кровь Сторнов, чтобы ни одного из них не осталось во всей Сотне Царств!" - поклялся Хамерфел. В этот момент отряд ступил на старинный подъемный мост. Когда Маркоса внесли в большой зал и осторожно уложили на грубую скамью, герцог зычным голосом созвал слуг и приказал: - Позовите дамиселу [уважительное обращение к девушке] Эрминию. Но придворная лерони [ясновидящая] уже спешила в зал и, войдя, опустилась на колени возле раненого. Герцог Раскард принялся быстро объяснять, что надо делать, но молодая колдунья имела достаточный опыт врачевания. Кроме того, эта хрупкая девушка приходилась двоюродной сестрой давно умершей жене герцога и жила в Хамерфеле с самого детства. Она склонилась над Маркосом, достав из складок платья голубой драгоценный камень, ограненный в виде пятиконечной звезды; сосредоточившись на камне, она начала водить руками вдоль тела раненого. Раскард, застыв на месте, молча наблюдал за ее действиями. Через какое-то время девушка встала, и глаза ее были полны слез. - Кровотечение остановлено; он еще дышит, - сказала она. - Сейчас я больше ничего не могу сделать. - Эрминия, он будет жить? - спросил герцог. - Не могу сказать, но, несмотря ни на что, он все еще жив. Жизнь его теперь находится в руках богов, если они не оставят его своей милостью, он выживет. - Я тоже молюсь об этом; мы росли вместе, а я и так уже стольких потерял... - вздохнул Раскард. И тут, не в силах сдержать гнев, крикнул: - Клянусь всеми богами! Если он умрет, моя месть будет ужасной... - Замолчите! - сурово вымолвила девушка. - Если вам надо выговориться, дядя, уйдите в другое место, чтобы не тревожить раненого. Герцог Раскард покраснел и, сразу как-то стушевавшись, умолк. Он прошел к камину и тяжело опустился в глубокое кресло, восхищаясь самообладанием и умом молоденькой родственницы. Эрминии недавно исполнилось семнадцать. У нее была стройная фигура, рыжие, почти медного цвета, волосы и глубоко посаженные серые глаза. Она подошла к герцогу и хладнокровно посмотрела на него. - Если вы хотите, чтобы Маркос выжил, обеспечьте ему покой... - Понимаю, дорогая моя. Ты поступила правильно, вовремя меня образумив. Раскарду, двадцать третьему герцогу Хамерфелу, уже перевалило за сорок. В волосах, некогда черных, мелькала седина, а глаза голубели, как пламя, если внести в него медь. Он был силен и мускулист, а обветренное лицо и подвижные, сухощавые члены придавали его фигуре сходство с коренастым деревенским кузнецом, от которого, собственно, и шел его род. Внешне он походил на человека, некогда жившего чрезвычайно активной жизнью, но с годами несколько поубавившего прыть. При взгляде на Эрминию черты его лица смягчились. Лерони вовсе не была похожа на его жену, умершую пять лет назад, когда Аларик, их единственный сын, только-только достиг подросткового возраста. Они воспитывались как брат и сестра; герцог умилялся, когда видел две рыжие головенки, одну кучерявую, другую с длинными косами, склонившиеся над учебником. - Ты уже слышала новость, дитя? Девушка опустила глаза. Ни от одного человека на тысячи лиг, обладающего хотя бы граном телепатических способностей, а тем более от опытной лерони, не мог укрыться исполненный боли мысленный диалог герцога и его старого слуги. - Думаю, если б Аларик был действительно мертв, я бы знала об этом, - сказала Эрминия, и суровое лицо герцога просветлело. - Молю бога, чтобы ты оказалась права, чиа [ласковое обращение к женщине]. Не зайдешь ли ты в оранжерею, когда закончишь с Маркосом? - И как бы невзначай добавил: - Захвати с собой звездный камень. - Я приду, - ответила она, после чего вновь переключилась на раненого и даже не глянула вслед герцогу Раскарду, когда тот выходил из зала. Оранжерея находилась на самом верхнем этаже, имела двойные окна и обогревалась несколькими печами, поэтому даже в холодное время года в ней зеленели деревья и цветы. Герцог Раскард сидел в старом кресле с подлокотниками, глядя на простиравшуюся внизу долину, и размышлял, сколько битв повидала она при его отце. Уйдя с головой в воспоминания, он не слыхал раздавшихся за его спиной легких шагов и очнулся только тогда, когда Эрминия обошла кресло и опустилась на скамеечку у его ног. - Как Маркос? - спросил он. - Не буду обманывать вас, дядя, его рана очень серьезна. Стрела пронзила легкое, а когда он вырвал ее из груди, стало еще хуже. Но он все еще дышит, а кровотечение не возобновляется. Сейчас он спит, покой и благосклонная судьба позволят ему встать на ноги. Я оставила с ним Амалию. Она позовет меня, когда он проснется, а сейчас я к вашим услугам. Голос ее был мягкий, как бы шуршащий, но вполне уверенный. Жизненные перипетии заставили ее рано повзрослеть. - Скажите, дядя, зачем Маркос поехал по дороге и зачем с ним был Аларик? - Ты, может быть, не знаешь, но прошлой ночью к нам прокрались люди Сторна и сожгли в деревне дюжину хижин, до следующего урожая у нас будет голод, поэтому наши люди совершили набег на земли Сторна, чтобы добыть пищу и отомстить за сожженные дома. Аларику не надо было идти с ними, водить людей - дело Маркоса, но один из сожженных домов принадлежал приемной матери Аларика, поэтому он заявил, что возглавит поход. Я не мог ему отказать - это дело чести, - Раскард тяжко вздохнул. - Аларик уже не ребенок, я не мог запретить ему делать то, что он считал своим долгом. Я попросил его взять с собой ларанцу [ясновидящий, колдун], но он отказался, сказал, что расправится со Сторном силами одних только воинов. Когда они не вернулись к наступлению сумерек, я начал беспокоиться и вот нашел только Маркоса - единственного, кому удалось спастись, чтобы рассказать о случившемся. Они попали в засаду. Эрминия закрыла лицо руками. Старый герцог продолжал: - Ты знаешь, зачем я позвал тебя. Как там сейчас твой племянник, девочка? Ты можешь его увидеть? - Я попытаюсь, - мягко ответила та и достала бледно-голубой кристалл из специального мешочка, висевшего на шее. Герцог лишь мельком глянул на искрящиеся грани камня и тут же отвел взор; он хоть и был сильным телепатом, но никогда не учился обращению со звездным камнем, дающим возможность переходить на более высокие уровни энергий. Раскард наблюдал, как Эрминия отрешенно склонилась над камнем. Глядя на ее юное лицо, герцог Раскард ощутил себя старым, усталым от жизни человеком, единственной целью которого была месть Сторнам, убившим его деда, отца, двух старших братьев, а теперь вот - единственного сына. "О боги, молю вас, сделайте так, чтобы Аларик остался жив и не был разлучен со мной навеки. Ни сейчас и ни когда-либо..." - Увидь его и скажи мне правду, дитя, - произнес он хрипло. После необычайно долгой паузы Эрминия заговорила тихим, несколько неясным голосом: - Аларик... брат мой... И почти тотчас же герцог Раскард, войдя в телепатический контакт, увидал то, что видела она: лицо сына - копия его самого в молодости, - обрамленное кудрявыми, огненно-рыжими волосами. Юношеские черты его искажала боль, а рубашка была залита кровью. Эрминия побледнела. - Он жив. Но его раны даже опасней, чем у Маркоса, - произнесла она. - Маркос выживет, если будет лежать, но Аларик... в легком все еще идет кровотечение. Ему очень трудно дышать... и он - без сознания. - Ты можешь дотянуться до него? Можно ли залечить рану на таком расстоянии? - спросил герцог, вспомнив, что сумела сделать она для Маркоса, но девушка лишь вздохнула, на глазах у нее выступили слезы. - Увы, нет, дядя, я постараюсь, но даже Хранитель из Башни Трамонтаны не смог бы лечить на таком расстоянии. - Тогда можешь ли ты пробиться к нему и сообщить, что мы знаем, где он, и что мы придем либо спасти его, либо умереть? - Я боюсь тревожить его, дядя. Если он проснется и сделает неосторожное движение, то может разбередить уже почти закрывшуюся рану в легком, тогда он обречен. - Да, но, если он очнется и обнаружит, что попал в руки врагов, разве это не повергнет его в отчаяние, которое все равно окончится смертью? - Вы правы. Я попробую пробиться к его сознанию, - согласилась Эрминия, а герцог закрыл лицо ладонями, пытаясь удержать видение: лицо сына, бледное и искаженное болью. Искусству врачевания он не обучался, но даже без этого ему казалось, что он видит на нем тень смерти. Где-то на самой границе восприятия ощущал он сознание Эрминии, напряженное и ищущее, и уловил посыл, который она пыталась протолкнуть на глубинные уровни сознания Аларика. "Ничего не бойся; мы с тобой. Отдыхай и выздоравливай!.." - снова и снова повторяла она, пытаясь донести до него утешение и любовь. И тут Раскарду открылись интимнейшие чувства Эрминии. "Я и не знал, что она его так любит, я думал, они как брат и сестра, дети, выросшие вместе, теперь я знаю, что все гораздо серьезнее!" И герцог устыдился того, что узнал тайну родственницы, ибо понял, что она тоже прочитала его мысли. "Я полюбила Аларика, еще когда мы были детьми, дядя. Я не знаю - значу ли я для него что-либо, он относится ко мне просто как к сводной сестре, но я люблю его как мужчину. Вы... вы не сердитесь на меня за это?" Узнай герцог об этом как-нибудь по-другому, он действительно мог прийти в ярость; многие годы он вынашивал мысль о выгодной партии для сына, возможно, какой-нибудь принцессе из южной ветви рода Хастуров. Однако теперь им руководил лишь страх за жизнь Аларика. - Если только мой сын вновь будет с нами, в безопасности, то, если вы оба этого хотите, я не против, дитя мое, - произнес суровый герцог так кротко, что Эрминия едва узнала его властный голос. Какое-то время они сидели молча, и тут, к великой радости, Раскард ощутил еще одно подключение к их телепатическому диалогу. Это было слабое, но безошибочно узнаваемое сознание Аларика. "Отец... Эрминия... это вы? Где я? Что случилось? Что с бедным Маркосом?.. Куда я попал?" Мягко, как могла, Эрминия сообщила ему обо всем происшедшем: о том, что он ранен и теперь находится в плену во Вратах Сторна. "Маркос будет жить, ты отдыхай и поправляйся, сынок, а мы либо выкупим тебя, либо отобьем, либо погибнем, сражаясь за тебя. Только не волнуйся. Главное - спокойствие... спокойствие... спокойствие..." Внезапно спокойное течение телепатической связи взорвалось яростью и голубым светом чужого звездного камня. "Так вот ты где, Раскард... ты, вор, сующий нос в чужие дела... что ты делаешь в самом сердце моей твердыни?" Раскард Хамерфел видел словно наяву покрытое шрамами лицо с хищным, как у пантеры, оскалом и жестокие, пылающие гневом глаза своего заклятого врага - Ардрина Сторна. "И ты еще спрашиваешь? Отдай моего сына, негодяй! Назови цену выкупа, и он будет выплачен тебе до последнего сикля [мелкая монета], но если хоть волос упадет с его головы, я заставлю тебя заплатить сто крат!" "Так ты пугаешь меня уже сорок лет, Раскард, но у тебя нет ничего, что мне было бы нужно, кроме твоей мерзкой жизни. Побереги здоровье, и я повешу тебя рядом с твоим сынком на самой высокой башне Врат Сторна". Первым побуждением Раскарда было ответить ему всей силой ларана [психокинетические способности], но Аларик-то был в руках врага. И тогда, взяв себя в руки и пытаясь сохранять спокойствие, герцог продолжил торг: "Разве ты не хочешь получить выкуп за моего сына? Назови свою цену, и клянусь, я уплачу ее не торгуясь". Он почувствовал, каким злорадством повеяло от Ардрина, враг явно ждал услышать это. "Я обменяю его на тебя, - ответил он. - Приходи и добровольно сдайся мне до завтрашнего вечера, тогда Аларик, если к тому времени он еще будет жив, или его тело, если он умрет, будут выданы твоим людям". Раскард понимал, что этого следовало ожидать. Но Аларик был молод, а он уже прожил долгую жизнь. Аларик мог жениться, восстановить клан и герцогство. Не долго думая, он ответил: "Согласен. Но только если он будет жив, если же он умрет в твоих руках, я сожгу Врата Сторна и тебя вместе с замком клингфайром" [клингфайр - горючая смесь, подготовляемая с помощью ларана]. "Нет, отец! Только не такой ценой! - Это был крик Аларика. - Я так долго не проживу и не хочу, чтобы ты принял из-за меня смерть!" Раскард ощутил, с каким трудом пробился голос сына, и почувствовал, как кровь истекает из его вен. Затем Аларик отключился от телепатического контакта. Однако нельзя было понять: умер он или потерял сознание. В оранжерее повисла тишина, а вдогонку несся очередной злобный крик Сторна: "Ты опять, как жулик, ускользнул от моей мести, старый пес Раскард! Ведь это не я проторговал его у смерти. Если ты хочешь отдать свою жизнь в обмен на его тело, я честно обставлю эту сделку..." "Честно? И у тебя еще язык поворачивается произносить это слово, Сторн?" "Конечно, ведь я - не Хамерфел. А теперь убирайся! И не вздумай больше соваться во Врата Сторна! Даже мысленно! Пошел! Пошел вон!" Эрминия распростерлась на ковре и рыдала, как ребенок. Раскард Хамерфел сидел, качая головой. Опустошенный и разбитый, он впал в оцепенение. Неужели кровная вражда кончилась такой потерей? 2 Сорок дней траура подошли к концу. На сорок первый день на извилистой горной дороге, ведущей к замку Хамерфел, появился караван путников. Их радушно приняли в замке, поскольку выяснилось, что это прибыл родственник умершей жены герцога. Раскард, чувствуя себя несколько неловко в присутствии образованного и щегольски одетого городского жителя, принял его в Большом Зале, приказав подать вина и легкие закуски. - Прошу прощения за столь скромное угощение, - сказал он, услужливо предлагая гостю присесть, - но до вчерашнего дня мы носили траур и до сих пор не оправились от утраты. - Я приехал не ради пирожных и вин, родственник, - произнес Ренато Лейнье, кузен из южных земель, родственник Хастуров. - Ваша скорбь - это скорбь для всей нашей семьи, Аларик был моим родственником. Но я приехал забрать с собой дочь моего родственника - лерони Эрминию. Ренато посмотрел на герцога. Если он рассчитывал увидеть старого, сломленного обстоятельствами человека, готового вскоре последовать за собственным сыном и передать таким образом Хамерфел в руки пришлых наследников, то он здорово просчитался. Сидевший перед ним мужчина скорее стал сильнее, замкнувшись в гневе и гордости. Это был дееспособный полководец, уже на протяжении многих лет командовавший войсками Хамерфела. Любой, даже самый малый его жест, любое сказанное им слово излучали энергию; Раскард Хамерфел не был молод, но и не походил на старую развалину. - Почему вы решили забрать Эрминию именно сейчас? - спросил герцог, чувствуя, что вопрос этот мучает его, как заноза. - Она прекрасно себя чувствует в моем доме. Это ее дом. Она последнее, что хранит для меня память о сыне. Я предпочел бы ввести ее в свою семью на правах дочери. - Это невозможно, - ответил Ренато. - Она больше не ребенок, а девушка на выданье. Ей скоро исполнится двадцать, а вы не настолько стары, чтобы быть при ней нянькой. - До этого самого момента он действительно полагал, что Раскард уже достаточно стар, чтобы не компрометировать жившую у него молодую девушку. - Ваше проживание под одной крышей грозит скандалом. - Воистину нет ничего более зловредного, чем добропорядочный мужчина, если только это не добропорядочная женщина, - с негодованием ответил Раскард, лицо его пылало гневом. При всей справедливости этой поговорки раньше он никогда не задумывался над ее смыслом. - Она с детства была подругой моего сына, и за все годы, прожитые здесь, у ней не было недостатка ни в няньках, ни в дуэньях, ни в подружках, ни в гувернантках. Они могут вам подтвердить, что за это время мы и двух раз не оставались наедине, за исключением того дня, когда она доставила мне трагические известия о смерти моего сына, а с тех пор, можете поверить, наши головы были заняты совершенно другим. - Я и не сомневаюсь, что все было именно так, - вкрадчиво произнес Ренато, - но даже в этом случае - Эрминия достигла брачного возраста, а пока она живет в вашем доме, соблюдая девичество, ей трудно найти мужа, равного ей по положению; или же вы хотите унизить ее, выдав замуж за какого-нибудь худородного приятеля или слугу? - Ничего подобного, - резко возразил герцог. - Я собирался выдать ее замуж за собственного сына, если бы ему довелось прожить чуть больше. Наступило неловкое, а для герцога - даже горькое, молчание. Но Ренато не сдавался. - О, если б это было уже свершившимся фактом! Но при всем моем уважении к вашему сыну, теперь она не может выйти замуж за мертвого. Вот поэтому ей следует возвратиться в семью. Раскард почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы, но он был слишком горд, чтобы показать это. Не в силах долее скрывать глубокое горе, он перевел взгляд на стены, на которых было развешано оружие. - Теперь я остался совсем один. Дом Сторнов может праздновать триумф, ибо во всей Сотне Царств, кроме меня, нет больше ни мужчины, ни женщины, в ком текла бы кровь Хамерфелов. - Но вы еще не старый человек, - возразил Ренато, стараясь попасть в тон ужасному одиночеству, сквозившему в голосе Раскарда. - Вы можете жениться и народить дюжину наследников. Герцог знал, что слова Ренато были правдой, хоть это и разрывало его сердце. Взять в дом чужую женщину и ждать рождения детей, ждать, когда они повзрослеют, все время рискуя их потерять в результате непрекращающейся кровавой междоусобицы... Нет, возможно, для чего-то он еще не стар, но для этого стар определенно. Да, но что оставалось делать? Позволить Сторнам торжествовать, зная, что, когда они вслед за сыном убьют и его самого, не останется никого, кто смог бы отомстить за его смерть... знать, что и сам Хамерфел перейдет в руки Сторнов и во всей Сотне Царств не останется ни одного представителя рода Хамерфелов? - Да, жениться мне необходимо, - произнес он, переживая момент безнадежного отчаяния. - Какой брачный выкуп вы хотите за Эрминию? Эти слова шокировали Ренато. - Я вовсе не это имел в виду, мой господин. Эрминия вам не ровня, она - простая лерони в вашем доме. Это невозможно. - Если я собирался женить на ней своего сына, то как смеете вы заявлять, что она мне неровня? Если бы я ее презирал, то мысль о подобном браке никогда бы мне и в голову не пришла, - настаивал Раскард. - Но, мой господин... - Эрминия в том возрасте, когда уже может рожать детей, а у меня нет оснований подозревать ее в нецеломудрии. Однажды я уже женился в расчете на союзников, которых могло дать мне благородное родство, и где они теперь, когда сын мой мертв? Вот поэтому сейчас мне нужна лишь здоровая молодая женщина, а к Эрминии я привык, как к подруге моего сына. Она мне подходит гораздо больше, чем кто бы то ни было, к тому же мне не придется привыкать к прихотям нового человека в доме. Назовите цену выкупа, я дам ее родителям все, что нужно, согласно нашим обычаям. Ренато смотрел на него почти в испуге. Он понимал, что не может отказать Раскарду, не нажив себе смертельного врага. Герцогство Хамерфел было маленьким, но Ренато понимал, насколько оно сильно, герцоги Хамерфел правили этими землями уже на протяжении многих лет. Ему оставалось только тянуть время в надежде, что старый герцог откажется от своего каприза, столкнувшись с практическими трудностями. - Ну, хорошо, - медленно произнес Ренато, - если вы того хотите, мой господин, я пошлю письмо ее опекунам, в котором попрошу их согласия на брак с вами. Но могут возникнуть трудности: как бы не оказалось, что ее с кем-нибудь обручили ребенком, или еще что-нибудь в этом роде. - Ее опекуны? Почему не родители? - Эрминия - сирота, и именно поэтому, когда ваша последняя жена - моя кузина Эллендара - захотела, чтобы рядом с малышом Алариком находился кто-то родственной с ним крови, была прислана Эрминия, ибо она как раз нуждалась в крове. Вы наверняка помните, мой господин, что Эллендара была лерони из Арилинна, и хотела обучить этому искусству Эрминию, поскольку своей дочери у нее не было. - Я не вижу здесь никаких трудностей, раз ее не ждут любящие родители, - заметил герцог. - С ее рождением связана какая-нибудь тайна или скандал? - Нет, ни в коем случае; ее матерью была моя сестра Лорна, а отцом - мой близкий друг, телохранитель Хастура Даррен Тьялл. Сестру с Тьяллом обручили, когда им было около двенадцати лет, и когда Даррена убили на границе, она была вне себя от горя. Очень скоро мы узнали, что она носит ребенка от Тьялла. Эрминия родилась на руках моей жены, и та очень ее любила; только поэтому Эллендара с такой радостью приняла девочку здесь, в вашем доме. - Значит, она - ваша племянница, - подытожил Раскард. - Ее мать жива? - Нет. Лорна пережила своего жениха меньше, чем на год. - Тогда, похоже, вы одновременно - и ее опекун и ближайший родственник, а все разговоры о получении "согласия со стороны" - лишь уловка, чтобы отсрочить удовлетворение моей просьбы, - произнес Раскард, гневно поднимаясь из кресла. - Какие у вас возражения против того, чтобы Эрминия стала моей женой, если их не было, когда я женился на вашей кузине? - Скажу откровенно, - произнес Ренато несколько сконфуженно. - Ваша кровная вражда со Сторном разрослась из костра в лесной пожар; она и раньше была мне не по душе, но сейчас не нравится гораздо сильнее. Я больше не могу добровольно отдавать своих ближайших родственниц замуж в клан, который так погряз в кровавых разборках. - Он заметил, как Раскард стиснул челюсти, и продолжил: - Мне известно, что происходит здесь, у вас в горах. И меня терзает мысль, что Эллендара невольно приняла участие в кровной вражде, поэтому я не хочу, чтобы в нее был втянут еще кто-либо из членов моей семьи. Пока Эрминия была в вашем доме всего лишь гостьей, я убеждал себя, что все это меня не касается, но брак - совсем другое дело. Более того, племянница слишком молода для вас. И мне было бы тяжело видеть, как девушка выходит замуж за человека, который ей в отцы годится... Но пусть она сама решит, хочет ли этого. Я препятствовать не буду. Хотя заявляю, что предпочел бы отдать ее в дом, не столь увязший в кровной вражде. - Тогда позови ее и спроси сам, - предложил герцог Раскард. - Но только не в вашем присутствии, - продолжал упорствовать Ренато. - Она может побояться признаться в присутствии своего друга и покровителя, что желает покинуть его. - Как угодно, - произнес герцог и позвал слугу: - Спроси дамиселу, не будет ли она так любезна принять своего родственника в оранжерее. Глаза Ренато были холодны как лед, когда он вышел из полутемного зала вслед за слугой, думая, что едва ли молоденькая девушка хотела выйти замуж за стареющего, желчного мужчину. Он был уверен: юная родственница обрадуется, когда узнает, что он приехал забрать ее отсюда. Раскард проводил взглядом Эрминию, прошедшую по коридору к оранжерее, чтобы встретиться там с домом [вежливое обращение к представителю знати] Ренато. Взор его в этот момент смягчился. Впервые в жизни он посмотрел на нее как на желанную женщину, а не на подругу сына по детским играм. Прежде он думал о женитьбе точно о досадной необходимости, теперь же впервые осознал, что она может иметь и свои приятные стороны. Через некоторое время оба вошли в большой зал. Ренато злобно хмурился, в то время как на щеках Эрминии играл румянец, и легкая улыбка, которую она бросила Раскарду из-за спины родича, наполнила сердце герцога теплом от того, что его предложение, судя по всему, принято. Тогда он очень мягко спросил: - Хочешь ли ты стать моей женой, Эрминия? - Девчонка еще глупа, - проскрипел Ренато. - Я говорил, что найду ей более подходящего мужа. Эрминия улыбнулась и сказала: - Почему вы думаете, что сумеете найти человека, который будет для меня лучшим мужем, родственник? Она приветливо улыбнулась Раскарду, и тот впервые, с тех пор как увидел через звездный камень мертвенное лицо сына, почувствовал, что сквозь холод, которым была объята его душа, пробился луч света. Он взял девушку за руку и нежно произнес: - Если ты станешь моей женой, чиа, я постараюсь сделать тебя счастливой. - Я знаю, - ответила та, возвращая ему легкое пожатие. - Эрминия, у тебя есть лучший выбор, - вмешался Ренато, изо всех сил пытаясь вновь обрести спокойствие. - Ты действительно хочешь выйти замуж за этого старика? Он старше, чем был бы сейчас твой отец, он старше меня. Неужели тебе это нужно? Подумай, девочка! - почти выкрикнул он. - Тебе дана такая свобода, о которой редкая девушка может даже мечтать! Никто не требует, чтобы ты вышла замуж обязательно здесь, в Хамерфеле. Эрминия взяла герцога под руку. - Дядя Ренато, это тоже моя семья и мой дом, - сказала она. - Я выросла здесь и не хочу покидать это место, чтобы вернуться к родственникам, которые сейчас для меня - чужие люди. - Ты глупа, Эрминия, - возразил Ренато. - Ты хочешь, чтобы твои дети тоже погибли в этой безумной междоусобице? Эти слова, кажется, несколько отрезвили ее. - Сказать по правде, я бы лучше жила в мире, да и кто из нас предпочел бы иное, будь у него выбор? И тогда герцог, на какое-то мгновение объятый более сильным, чем даже его собственная гордость, чувством, произнес: - Я предложу мир лорду Сторну. Эрминия, нахмурясь, потупила взор и сказала: - Да, я жажду мира. Но ведь это лорд Сторн отказался вернуть хотя бы тело вашего сына; я не хочу видеть ни того, как вы будете унижаться перед ним, мой будущий муж, ни того, как вы подпишете унизительный мир на его условиях. - Тогда - выберем среднее, - произнес Раскард. - Я пошлю к нему посольство с просьбой вернуть тело моего сына, чтобы достойно его похоронить, и, если он это сделает, мы заключим мир, если же он откажется, тогда между нами - война навек. - Навек? - переспросила Эрминия, как бы очнувшись, но потом вздохнула и добавила: - Да будет так. Мы достойно примем любой его ответ. Ренато взвыл: - Теперь я вижу, что передо мной два безнадежных глупца. Если бы вы действительно хотели мира, вы бы как-нибудь перешагнули через свою дурацкую спесь, из-за которой пропадут в конце концов и Сторн, и Хамерфел, а в их развалинах будут кричать лишь вороны да прятаться бандиты! У Раскарда по спине пробежали мурашки, ибо слова Ренато звучали как пророчество, и на какой-то момент, пока он рассеянно смотрел в потолок, ему действительно привиделись заброшенные руины, некогда бывшие твердыней Хамерфелов. Ренато не унимался: - Неужели вы действительно не можете побороть эту чертову гордость? Тогда Эрминия выступила вперед и с плохо скрытым раздражением произнесла: - Почему унять гордость должен именно мой муж? - В ее голосе явственно слышались гневные нотки. - Почему не Сторн, раз уж он празднует сейчас победу, полностью истребив клан моего мужа? Разве не привилегия победителя - проявить великодушие? - Возможно, ты и права, - ответил Ренато, - но правотой не положишь конец междоусобице. Один из вас должен поступиться гордостью. - Возможно, - согласился Раскард, - но почему именно я? Ренато лишь пожал плечами и отошел к окну. Махнув рукой и как бы отстраняясь от всего этого, он сказал: - Эрминия, ты выбрала свою участь, и самое ценное, что у тебя есть, это мое разрешение на этот брак. Бери ее, родич, вы стоите один другого, и это, возможно, принесет вам счастье. Сухо улыбнувшись, Раскард произнес: - Можно считать это благословением? - Хоть благословением, хоть проклятьем, хоть чертом лысым - как вам угодно, - огрызнулся Ренато и бесцеремонно вышел из комнаты. Раскард обнял Эрминию и расхохотался. - Он так разозлился, что забыл о брачном выкупе. Боюсь, что теперь, когда мы поженимся, ты станешь чужой своей родне, Эрминия. Она улыбнулась в ответ и произнесла: - Такую родню лучше иметь чужой, чем ближней, по крайней мере, это избавит нас от неприятных семейных визитов. - Поэтому он пробудет у нас до свадьбы, а потом пусть убирается куда хочет, хоть к черту, если только Зандру его к себе пустит. Пусть дьяволу будет с ним интересней, чем нам. 3 В середине лета состоялась свадьба герцога Раскарда и Эрминии. По меркам дворян-горцев прошла она в высшей степени скромно, поскольку родня невесты приехать отказалась, за исключением дюжины приятелей Ренато, которые своим присутствием показали, что Эрминия выдается в Хамерфел с согласия своего ближайшего родственника. Будь народу еще меньше, это попахивало бы скандалом, но Раскард вознамерился вытерпеть эту церемонию, невзирая на скудость свадебных подарков от родни новоиспеченной герцогини Хамерфел. Как будто в отместку за бедность празднества престарелый герцог одарил молодую жену сказочными драгоценностями из своей сокровищницы. Несколько дальних родственников Хамерфелов, присутствовавших на свадьбе, сидели с мрачными лицами, поскольку до этого питали надежду, что в отсутствие наследника и близких родственников кто-то из них мог унаследовать титул и земли герцога, а женитьба на молодой женщине вполне обещала принести новых детей и положить конец всем их чаяньям. - Выпьем, - предложил один из родичей герцога другому. - Вся эта женитьба - ерунда. Раскард стар, и брак может оказаться бездетным. - На это не надейся, - цинично отозвался его сосед. - Раскард выглядит старше своих лет после смерти сына, но он полон сил, как и положено в сорок пять. А если нет, то ты не хуже меня знаешь старую поговорку: "Сорокалетний муж может не стать отцом, а пятидесятилетний станет точно". - Он хохотнул и добавил: - Жаль эту девочку, она молоденькая, хорошенькая и заслуживает муженька получше. Попробую найти здесь место, чтобы ублажать ее длинными зимними ночами. - Вот здесь тебе вряд ли светит, - заметил первый. - Она, похоже, честная и действительно любит старикана. - Как отца - не сомневаюсь, - ответил второй. - А как мужа? Примерно такие же разговоры велись повсеместно. Эрминия, которая хоть и была сильным телепатом, но не привыкла отгораживаться защитным барьером от стольких людей сразу, и ей приходилось выслушивать все это, не подавая виду. Когда настало время женщинам вести ее в спальню, то при ней оказались по большей части ее служанки, поскольку никто из тетушек и дядюшек не удосужился проделать столь длинное путешествие. И она не проронила ни слезинки, когда ее вели туда. Несмотря на середину лета, в спальне было холодно и неуютно. По крайней мере, так чувствовала себя Эрминия, когда ее раздели, оставив, согласно обряду, в прозрачной ночной рубашке. Это делалось по старинной традиции, чтобы невесту можно было осмотреть на наличие скрытых уродств и прочих дефектов. Она дрожала и ждала, едва сдерживая слезы: ей не хотелось, чтобы Раскард подумал, будто она выходит за него против воли. Несмотря на суровую внешность, у него в характере были и мягкие черты - она это знала, внутренне чувствовала, что, несмотря на доводы ее ближайшего родственника, это замужество для нее - большое благо. Разве это не честь быть герцогиней Хамерфел? Все равно, рано или поздно, ей предстояло выйти замуж, и лучше уж за мужчину в возрасте, которого она знала и который относился к ней по-доброму, чем за совершенно незнакомого человека, как бы молод и хорош собой он ни был. Очень часто невеста доставалась мужчине, которого она до этого в глаза не видела, и теперь Эрминия была чрезвычайно рада, что избегла этой участи. Семейные драгоценности Хамерфелов оттягивали шею. Очень хотелось их снять, но служанка, раздевавшая ее, не дала освободиться от тяжелых камней. - Герцог может подумать, что вам не нравятся его подарки. Поносите их хотя бы сегодняшнюю ночь. Девушке ничего не оставалось, как терпеть тяжесть и холод украшений, врезавшихся в кожу, и желать, чтобы все это поскорее кончилось. Ей предложили выпить вина, и она с удовольствием приняла бокал. Выстояв свадебную церемонию, она очень устала, да и расстроилась, понаслушавшись всего, что говорили вокруг. На свадебном пиру Эрминия тоже почти ничего не ела. Вино быстро ее согрело, она почувствовала, как на щеках засиял румянец. Поэтому, когда в спальню ввели герцога, облаченного в отороченную мехом ночную рубашку (тут Эрминия подумала, почему это традиция не предусматривает демонстрацию жениха на наличие скрытых уродств и дефектов для успокоения невесты?), он застал ее сидящей в кровати под балдахином, с розовыми щечками, в прозрачной ночной рубашке, почти не скрывавшей ее девических форм, и с распущенными рыжими волосами. До этого ему ни разу не доводилось видеть ее волосы неубранными, обычно они были заплетены в тугие косы. Но сейчас невеста выглядела так молодо и невинно, что его сердце часто забилось. Когда прислуга покидала спальню, сопровождая уход множеством непристойных жестов, он остановил одного из лакеев. - Сходи в мою гардеробную, Руйвен, и принеси оттуда корзину. Человек пошел исполнять приказ, и, когда он вернулся с огромной корзиной в руках, герцог приказал: - Оставь ее здесь. Да, возле кровати. Теперь - уходи. - Спокойной ночи, господин и госпожа. И многого вам счастья, - произнес, расплывшись в широкой улыбке, слуга, после чего быстро удалился. Эрминия с любопытством посмотрела на корзину, прикрытую полотенцем. - Это мой настоящий свадебный подарок тебе, - мягко сказал герцог. - Я знаю: драгоценности для тебя - ничто, поэтому лично постарался подыскать для тебя то, что, надеюсь, понравится тебе чуть больше. Эрминия почувствовала, как щеки ее опять залились краской. - Мой господин, пожалуйста, не подумайте, что я неблагодарная, просто я не привыкла носить драгоценности, а они такие тяжелые... я ни за что не хотела вас обидеть... - О чем ты говоришь? Обидеть - меня? - произнес он, нежно обнимая ее за плечи. - Неужели ты думаешь, что я хочу твоей любви в обмен на дорогие побрякушки, которые подарил тебе, девочка? Да, я очень польщен, что для тебя муж большее сокровище, чем все свадебные подарки. Сними же их наконец. Со смехом он расстегнул тяжелое золотое колье с изумрудами и помог снять его, услышав при этом, как облегченно вздохнула Эрминия. Вслед за колье на столик легли массивные браслеты. После этого Раскард спросил: - Теперь ты посмотришь мой второй подарок? Девушка села на кровати и с любопытством подтянула к себе корзину. Сдернув полотенце, она удивленно и радостно вскрикнула, опустила руки в корзину и вытащила большого лохматого щенка. - Какой он милый, - воскликнула она, прижимая его к груди. - Спасибо, дорогой! - Я рад, что он тебе понравился, радость моя, - улыбаясь, произнес Раскард, а она обняла его и восторженно поцеловала. - Его уже как-нибудь назвали, господин мой? - Нет, я подумал, что ты сама захочешь дать ему имя, - ответил Раскард, - но у меня-то имя уже есть, и ты называть меня соответственно должна, дорогая. - Тогда, Раскард, большое тебе спасибо, - смущенно произнесла она. - Можно мне назвать его Ювел, потому что он мне дороже любых ювелирных украшений? - Ее, - поправил Раскард. - Я подарил тебе девочку, они добрее и более уравновешенные, поэтому их можно держать в доме. Я подумал, тебе понравится собака, которая все время сидит рядом, а кобель - тот будет убегать и рыскать по окрестностям. - Она просто прелесть, и имя Ювел девочке подходит даже больше, чем мальчику, - сказала Эрминия, нежно обнимая сонного щенка, шелковистая шерсть которого была почти в тон ее волосам. - Это самая ценная из всех моих драгоценностей, и я буду нянчить ее как ребенка, пока у меня не появится свой. Она качала щенка, что-то тихо напевая ему, а Раскард умиленно на нее смотрел, думая: "Да, она будет хорошей матерью моим детям, она добрая и любит малышей". Он положил щенка в корзину, и Эрминия с готовностью упала в его объятия. Лето пролетело быстро, и вот окрестности Хамерфела вновь покрылись снегом. Ювел выросла из неуклюжего щенка с толстыми лапами и висячими ушами в гладкую собаку благородной осанки и постоянно сопровождала юную герцогиню во всех ее прогулках по замку. А у герцогини тем временем крепла уверенность, что она справится с обязанностями, накладываемыми на нее новым положением, а также, что брак ее - счастливый, и от этого она становилась еще прекрасней. Теперь Эрминия если и вспоминала с тоской своего товарища по детским играм, то делала это тайком, но с полной уверенностью, что ее муж скорбит об Аларике не меньше. Однажды утром, когда они, как всегда, вместе сели завтракать в комнате на верхнем этаже замка, откуда открывался вид на долину, Раскард посмотрел вниз и сказал: - Дорогая, у тебя глаза получше, чем мои. Глянь-ка, что это там? Она подошла к окну и взглянула на промерзлые, обледенелые скалы, среди которых с большим трудом преодолевал путь наверх маленький отряд. - Там всадники, семь или восемь человек, и у них знамя - черное с белым, но герба я разглядеть не могу. Невысказанным осталось моментально охватившее ее предчувствие надвигающейся беды, и как бы в продолжение ее слов муж тревожно добавил: - Со времени нашей свадьбы мы почти ничего не слышали о Сторне, любовь моя. - Уж не думаешь ли ты, что он направляется к нам с подарками к свадьбе? - Нет, не думаю. Вряд ли он пришлет серебряную тарелочку ко дню рождения нашего сына, - произнес Раскард. - Уж больно мирно пролетели эти дни. Интересно, что он задумал? Посмотрев на просторное платье, которое теперь носила жена, герцог о чем-то задумался. Эрминия же при упоминании о сыне отрешенно улыбнулась. - К следующему новолунию наш сыночек будет уже с нами, - сказала она, глядя на лиловый диск луны, висящий в дневном небе. - Захват Аларика был последней акцией Сторна, может быть, он ждет твоего шага в этой игре или же и сам устал от вражды. - Если он жаждет мира, ему достаточно вернуть тело Аларика, - произнес Раскард. - Глумиться над мертвым из мести - бесчестное занятие, и лорд Сторн знает это не хуже меня. А что касается его усталости от войны, то я поверю в это, когда на льдах Стены Мира начнет расти клубника. Эрминия, хоть и разделяла взгляды мужа, недовольно отвернулась. Как бы он ни был с ней ласков, но каждый раз, когда гневался, ее охватывал испуг. - Не пора ли позвать в замок повивальную бабку, чтобы она была рядом? - спросил ее герцог. - Не надо тебе беспокоиться о таких вещах, муж мой, - ответила Эрминия. - Мои служанки со всем справятся. У многих из них есть дети, и сами они не раз уже помогали чужим детям появляться на свет. - Но ты будешь рожать впервые, и я беспокоюсь за тебя, дорогая, - ответил Раскард, который слишком хорошо знал, что значит терять близких. - Об отказе и слышать не хочу. Еще до того, как убудет эта луна, Маркос пошлет гонца к озеру Безмолвия за жрицей Аварры, которая будет за тобой ухаживать. - Хорошо, Раскард, если это тебя успокоит, но зачем идти именно Маркосу? Неужели нельзя послать кого-нибудь помоложе? Раскард усмехнулся и решил ее поддразнить: - С чего это такая забота о Маркосе, дорогая? Неужели я настолько несчастлив, что даже в собственном доме у меня появился соперник? Эрминия понимала - он шутит, но осталась серьезной. - Маркос слишком стар, чтобы защитить себя, если в горах на него нападут бандиты или... - тут она запнулась на полуслове, но Раскард и без слов понял недосказанное. "Или наши враги из дома Сторнов". - Тогда мы действительно не можем подвергать опасности твоего кавалера, - согласился герцог как бы смягчаясь. - Я пошлю с ним кого-нибудь из молодых, чтобы охраняли его по дороге. - Он опять посмотрел в окно. - А теперь ты не видишь, какой герб у этих всадников, дорогая? Эрминия опять глянула вниз и нахмурилась. - Сейчас я вижу, что он не черно-белый, а голубой с серебром, это цвета Хастуров. О боги, чего ради занесло лорда Хастура в Хамерфел? - Не знаю, любовь моя, но примем мы их как подобает, - произнес герцог. - Будь что будет, - согласилась Эрминия и поспешила к кладовым, созывая служанок, чтобы те приготовили все к приему гостей. Хлопотала она как могла, ибо за все годы, прожитые ею в горах, она ни разу не видела ни одного из лордов Хастуров. Эрминия слышала, что Хастуры пытались воссоединить Сотню Царств. Ходило также множество легенд, согласно которым Хастуры вели свой род прямиком от богов. Поэтому она очень удивилась, когда в действительности лорд Хастур оказался высоким худым человеком с огненно-рыжими волосами и серыми, как сталь, глазами, - и в том и в другом очень похожим на нее саму. Манеры у него были мягкие и невластные. Эрминии даже показалось, что Раскард куда больше походит на потомка богов. - Раскард Хамерфел почитает за честь приветствовать тебя в своем доме, - произнес формальное приветствие герцог, когда они расселись возле жаркого камина в той же комнате, где проходил завтрак. - Это моя жена - Эрминия. Могу ли я узнать имя гостя, оказавшего мне честь своим визитом? - Я - Валентин Хастур из Элхалина, - ответил тот. - А это моя жена... - Он указал на женщину рядом с собой, одетую в алое платье и прятавшую лицо под длинной вуалью. - ...Мерельда, Хранительница Башни Арилинн. Эрминия зарделась и обратилась к женщине: - Но мне кажется, я вас знаю. - Да, - ответила Мерельда, откидывая вуаль и открывая строгое, бесстрастное лицо. Голос у нее был характерно низкий, и Эрминия догадалась, что перед ней - эммаска [бесполое существо]. - Я видела тебя в своем звездном камне. Именно поэтому мы и прибыли сюда - чтобы познакомиться и, возможно, забрать тебя в Башню, где ты будешь совершенствовать свой ларан. - О, это то, чего мне бы больше всего хотелось, - с детской непосредственностью воскликнула Эрминия. - Я ведь знаю только то, чему научила меня приемная мать, которая была здесь герцогиней до меня... - Внезапно взор ее потух. - Но вы ведь видите: я не могу оставить мужа... и ребенка, который скоро родится. Ее огорчение было столь очевидным, что лорд Валентин, глядя на нее, по-доброму улыбнулся. - Разумеется, твоя первая обязанность - твои дети, - ответила Мерельда. - Нам очень нужны подготовленные лерони в Башне, поскольку мастеров обращения с лараном никогда не хватает для наших нужд. Возможно, после того, как ваши дети родятся, ты сможешь приехать к нам на год-другой... Но тут ее прервал герцог, и в голосе его звучала злоба: - Моя жена - не бездомная сирота, чтобы вы предлагали ей стать ученицей! Я и сам могу прекрасно о ней позаботиться без помощи кого-либо из Хастуров. И ни в чьих услугах, кроме моих, она не нуждается. - О, разумеется, - дипломатично вмешался Валентин. - Мы вовсе не просим вас отпускать ее от себя просто так, без компенсации; искусство, которым она овладеет, обогатит вашу семью и весь ваш клан. Раскард видел, что Эрминия не на шутку расстроена. Неужели такое возможно, чтобы она оставила его ради какого-то "искусства", в чем бы оно ни состояло? Нервно и резко он произнес: - Моя жена и мать моего ребенка никуда не уйдет из-под этой крыши; и кончим на этом. Могу я еще чем-нибудь быть для вас полезен, господа? Валентин и Мерельда, прекрасно понимавшие, что не стоит провоцировать хозяина, решили оставить вопрос открытым. - Не можете ли вы удовлетворить мое любопытство, - поинтересовался лорд Хастур, - и объяснить, в чем причина междоусобицы между вами и Сторнами? Я слышал, что она вовсю бушевала еще во времена моего прапрадеда... - И в мое время тоже, - добавил Раскард. - Но я никогда не знал, откуда она пошла и в чем ее причина. - Проезжая в этих горах, я видел на марше людей Сторна, очевидно идущих в какой-то поход. Вы не могли бы просветить меня, герцог? - Я слышал несколько легенд, - ответил Раскард, - но не могу ручаться, что хоть одна из них - правда. Валентин Хастур рассмеялся. - Чудесно! - произнес он. - Расскажите мне ту, которой больше верите сами. - Вот что я слышал от моего отца, - начал Раскард, непроизвольно поглаживая голову Ювел. - Во времена его прадеда, когда на троне Хастуров в Хали сидел Регис IV, мой предок Конн заключил брачный договор о женитьбе на девушке из семьи Элтонов. Ему пообещали, что пришлют невесту к нему в дом вместе с приданым. Шли недели, но больше вестей не приходило. В конце концов девушка прибыла - через сорок дней она появилась с письмом от Сторна, в котором сообщалось, что он захватил невесту и ее приданое, но поскольку девушка ему не пришлась по вкусу, то он возвращает ее в Хамерфел и разрешает моему предку жениться на ней, если тому так хочется, но приданое он оставляет себе за посредничество в свадьбе. И еще: поскольку леди беременна сыном Сторна, он будет благодарен, если малыша пришлют ему до наречения именем и с соответствующими почестями. - Неудивительно, что после этого началась кровная вражда, - сказал лорд Валентин, и Раскард кивнул. - Даже для тех времен это было одно из величайших по непристойности оскорблений, - продолжил Раскард, - но когда ребенок родился, то оказалось, что он - вылитая копия старшего сына Сторна, и мой пращур отослал его обратно вместе со счетом за услуги кормилицы и за мула, на котором их отправили. В ту весну Сторн впервые послал вооруженный отряд на Хамерфел, и с тех пор идет вражда. Когда мне было пятнадцать и ко мне только-только стали обращаться как к мужчине, люди Сторна убили моего отца, двух старших братьев и младшего брата, которому тогда исполнилось всего девять лет. Сторны обрекли меня на одиночество, если не считать жены и ребенка, которого она носит под сердцем. Поэтому, если понадобится, я не колеблясь отдам за них жизнь. - Никто не осудит вас за это, - мрачно произнес Валентин Хастур, - тем более - я. И все же мне хотелось бы еще до того, как я отойду в мир иной, увидеть конец этой усобицы. - И мне, - сказал Раскард. - Несмотря ни на что, я бы заставил себя изменить негативное отношение к Сторнам, если бы они не напали на моих людей и не убили моего сына. Я простил бы им смерть остальных моих родных. Но теперь - нет. Я слишком любил сына. - Возможно, вашим детям удастся положить конец этой вражде, - произнес лорд Хастур. - Возможно. Но произойдет это не скоро, мой сын еще не родился, - ответил герцог Раскард. - Дети, которых вынашивает Эрминия... И тут она сама вступила в разговор, перебив Хастура: - Дети? - Ну да, - отозвалась Мерельда. - Я была уверена, что ты знаешь - у тебя двойня. - Н-нет, я не знала, - ошеломленно произнесла Эрминия. - Но как вы можете это знать? - Разве тебе ни разу не доводилось прощупывать психику беременной женщины? - Нет, никогда. Мне даже не говорили, что такое возможно. Несколько раз мне казалось, что мое сознание соприкасается с сознанием ребенка, но я не могла быть в этом уверена... Раскард задумчиво хмурился. - Значит - близнецы? - озабоченно переспросил он. - Тогда, ради всеобщего благополучия, я надеюсь, что хоть один из них окажется дочерью. Валентин, приподняв бровь, глянул на жену. - Что скажешь, Мерельда? Она покачала головой. - Мне очень жаль, - ответила она, - но у вас будет двое сыновей. Я думала... я даже была уверена, что это известие должно вас обрадовать. Очень плохо, когда на единственном ребенке лежит груз последнего в своем роду и ответственность за продолжение рода. Но у Эрминии глаза сияли. - Я подарю своему господину не одного, а целых двух сыновей сразу! - воскликнула она. - Ты слышишь, мой господин? - Но тут она заметила кислую мину Раскарда. - Неужели ты не рад этому? Герцог заставил себя изобразить подобие улыбки. - Конечно, я рад, моя драгоценная. Но рождение близнецов всегда влечет за собой неразбериху, кто из них первый, и кому предстоит принять на себя власть. И очень часто получается так, что они становятся заклятыми врагами. Мои сыновья должны держаться вместе, чтобы выстоять против наших врагов из клана Сторнов. Видя, как сразу погрустнела жена, он добавил: - Но это не должно отравлять тебе радость материнства. Я уверен - мы все уладим. Тогда вмешался лорд Валентин: - Очень бы хотелось, чтобы вы все-таки разрешили жене приехать к нам хотя бы на какое-то время. В Арлинне собраны прекрасные акушерки, поэтому если позаботиться о ее безопасной перевозке, то там, смею вас заверить, за близнецами будет самый лучший уход и содержание. - Простите, но я не хочу даже обсуждать этот вопрос, - заявил Раскард. - Мои сыновья должны появиться на свет под родной крышей. - Тогда разговор окончен, - сказал лорд Валентин вставая, чтобы раскланяться. Герцог Раскард предложил им задержаться, чтобы устроить прием и, возможно, пир в их честь, но гости вежливо отказались и покинули замок с многочисленными уверениями в обоюдном уважении. Пока они ехали по дороге из Хамерфела, Эрминия печально смотрела им вслед. От Раскарда это не укрылось. - Ты ведь не хочешь оставить меня одного и рожать наших сыновей среди чужих людей! - воскликнул он. - Нет, конечно, нет, - ответила она, - но... - Да, я знал, что обязательно появится какое-нибудь "но". Что это за сила, которая способна оторвать тебя от меня, дорогая? Разве ты можешь пожаловаться, что я плохо с тобой обходился? - Нет, ты самый добрый и самый лучший муж, который только может быть, - ответила Эрминия. - Тем не менее я чувствую, что должна пройти обучение, как и положено лерони. Меня волнует, что я обладаю способностями, о которых не знаю и даже не догадываюсь. - Но ты понимаешь в этих делах куда больше, чем я и любой другой человек в Хамерфеле, - сказал Раскард. - Неужели тебе этого мало? - Нет, я не жалуюсь, - произнесла Эрминия, - но можно узнать еще столько нового, мне поведал об этом звездный камень, и теперь я чувствую себя совершенной незнайкой по сравнению с тем, кем могла бы быть. Или, например, по сравнению с лерони Мерельдой, которая такая ученая и умная... - Мне не нужна ученая жена. Ты меня устраиваешь такой, какая ты есть! - Раскард заключил ее в объятия. Она больше не произнесла ни слова. На настоящий момент, имея любящего мужа и ожидая рождения сыновей, она была вполне счастлива. 4 Фиолетовая луна сошла на нет и начала новый цикл. Через три дня после новолуния Эрминия Хамерфел, в полном соответствии с предсказанием лерони, родила двух сыновей-близнецов, похожих друг на друга как две капли воды. Два маленьких, красных малыша кричали изо всех сил, а головки их покрывали густые черные волосы. - Вот те на: темноволосые, - нахмурилась Эрминия. - А я-то надеялась, что хоть один из сыновей будет обладать лараном, как это водится в нашем роду. - Что касается ларана, моя драгоценная, то и мы, и они прекрасно обойдемся без него, - ответил Раскард. - Мой род никогда не отличался особо сильным лараном. - Или один, или оба в дальнейшем могут порыжеть, - сказала повитуха, склонившись над роженицей. - Когда дети рождаются с таким количеством черных волос, то очень часто эти волосы выпадают, а вместо них вырастают или такие же, или рыжие. - Это правда? - спросила Эрминия и замолчала, углубившись в свои мысли. - Да, ближайшая подруга моей матери говорила, что, когда я родилась, у меня тоже были черные волосы, но они выпали, а потом выросли уже ярко-рыжие. - Тогда - все может быть, - произнес Раскард и наклонился, чтобы поцеловать жену. - Огромное тебе спасибо за этот подарок, моя дражайшая леди. Как мы их назовем? - А вот это решать тебе, муж мой, - ответила Эрминия. - Не назвать ли тебе одного из них именем сына, погибшего от рук Сторна? - Алариком? Нет, я не хочу, чтобы над моим сыном постоянной угрозой висел рок покойного, - произнес Раскард. - Лучше я покопаюсь в архивах Хамерфела, посмотрю, как звали в нашем роду тех, кто жил долго и отличался здоровьем. И вот, тем же вечером, он пришел к ней в комнату. Эрминия лежала, обнимая малышей, а у подножия кровати развалилась Ювел, ставшая уже огромной псиной. - Зачем ты повязала на запястье одного красную ленточку и не сделала того же его брату? - спросил Раскард. - Это сделала я, - сказала повитуха. - Он старше своего брата почти на двадцать минут, он родился в тот момент, когда часы пробили полдень, а его ленивый братец не появлялся еще несколько минут. - Хорошая мысль, - одобрил Раскард, - но повязка может свалиться или потеряться. Позови Маркоса, - добавил он, и, когда старый слуга вошел в комнату, поклонившись герцогу и его жене, герцог повелел: - Возьми моего старшего сына: маленького герцога и наследника, - того, что с повязкой на руке. Позаботься о том, чтобы у него была отметка, по которой его никогда не спутали бы с братом. Маркос наклонился и взял малыша. Эрминия вся прямо-таки затрепетала от испуга: - Что ты собираешься с ним сделать? - Я не сделаю ему больно, госпожа, разве что на какую-то секунду. Просто поставлю ему клеймо с гербом Хамерфела и принесу обратно. Это займет лишь минуту, - сказал старик, подняв ребенка, и, невзирая на мольбы матери, вышел с ним из комнаты. Очень скоро он действительно принес младенца назад, распеленал и показал красную отметину на маленьком плечике - знак герцогов Хамерфелов. - Его имя будет Аластер, - объявил Раскард, - так звали моего отца; а имя второго" - Конн, в честь моего пращура, во времена которого началась вражда со Сторнами. Ты не возражаешь, дорогая? Мирно спавший до этого ребенок проснулся и закричал, сердито наморщив личико. - Ты сделал ему больно, - накинулась на слугу Эрминия. Маркос рассмеялся. - Несильно и очень ненадолго. К тому же это слишком малая цена за право наследовать Хамерфел. - Тогда черт бы побрал и Хамерфел, и право наследования, - гневно бросила Эрминия, обнимая кричащего Аластера и подставляя ему грудь. - Сюда, сюда, моя крошка. Теперь ты с мамочкой, и больше никто не посмеет тебя тронуть. В этот момент Конн, лежавший в люльке в другом конце комнаты, проснулся и заплакал, словно откликаясь сердитым эхом на крики братца. Раскард подошел взять на руки младшенького, судорожно трепыхавшегося в пеленках. Раскард с удивлением заметил, что Конн вовсю глядит на свое ничем не отмеченное левое плечо. Причем, как только Конн начал кричать, Аластер успокоился и заснул у Эрминии на руках. В последующие дни Эрминия неоднократно замечала подобное: когда Аластер начинал кричать, Конн просыпался и тоже хныкал, но когда однажды Конн больно укололся о заколку ее броши, Аластер продолжал мирно спать. Она вспомнила, что говорили в ее роду о близнецах, родившихся в семьях, где ларан передается по наследству: один из них всегда имеет чуть больше психической энергии, чем другой. Очевидно, из двух близнецов Конн был более сильным телепатом, и поэтому, чтобы его успокоить, ей требовалось больше времени. Раз он чувствовал не только свою боль, но и боль брата, ему требовалось больше любви и заботы. В первые месяцы жизни Конн стал любимцем матери, а Аластер - отца, поскольку был наследником, вел себя спокойнее и больше улыбался папочке. Оба близнеца росли быстро, были красивыми и здоровыми, а когда им исполнилось по полгода, то уже начали делать первые нетвердые шаги, иногда вцепившись, чтобы не упасть, в шерсть гигантской Ювел, служившей им постоянным спутником и телохранителем. Аластер начал ходить на несколько дней раньше, чем Конн, зато когда тот пролепетал первое слово, отдаленно напоминавшее имя матери, Аластер по-прежнему лишь плакал и гукал. Повитуха не ошиблась: их волосы вскоре стали огненно-рыжими. Никто, кроме матери, не мог их различить. Даже Раскард иногда принимал Конна за Аластера, но Эрминия не ошибалась никогда. Так прошел целый год и сменилось несколько лунных циклов, и однажды хмурым ненастным днем герцог Раскард стремительно вошел в апартаменты жены, где она сидела со своими служанками, а двое близнецов на полу играли с деревянными лошадками. Эрминия подняла удивленные глаза. - Что случилось? Герцог ответил: - Только не волнуйся, дорогая, но замку грозит набег. К нам приближаются вооруженные люди. Я приказал бить в колокол, чтобы жители окрестных ферм могли укрыться в замке, а также поднять подъемный мост. Здесь мы в безопасности, даже если они устроят нам осаду на весь сезон. Но надо быть готовыми ко всему. - Это люди Сторна? - спросила герцогиня, ни единым движением лица не выдав ни страха, ни испуга. Но Конн, очевидно что-то почувствовав в ее голосе, бросил деревянную лошадку и заревел. - Боюсь, что да, - ответил Раскард, заставив Эрминию побледнеть. - Надо спасать детей! - Да, - произнес он и быстро поцеловал ее. - Бери их и уходи, как мы условились заранее. Да хранят тебя боги, дорогая, пока мы снова не воссоединимся. Герцогиня подхватила детей и побежала в будуар, где быстро упаковала самое необходимое для каждого из них. Одну женщину послала на кухню набрать корзину еды, а сама заторопилась вниз, к черному ходу; план состоял в том, что, если в крепость прорвутся враги, она с детьми должна моментально покинуть ее и пробираться через леса до ближайшей деревни, где можно будет отсидеться. Теперь ей вдруг стало казаться, что покидать стены замка ради блужданий по лесам - величайшая глупость. Что бы ни случилось, здесь она всегда в безопасности, даже в случае осады она, по крайней мере, будет рядом с мужем. Но Эрминия дала слово Раскарду, что будет строго следовать плану, который они вместе разработали. Если этого не сделать, то есть вероятность, что потом он не сможет ее найти и они никогда не воссоединятся. Сердце, казалось, готово было остановиться в груди. Неужели этот торопливый поцелуй - последнее прости отца ее детей? Конн плакал не переставая. Эрминия понимала: он воспринимает ее страхи, поэтому попыталась собраться с духом, чтобы успокоить детей. Она одела их в самые теплые плащи и, повесив корзину на плечо, повела, держа за руки. - Идем, идем быстрее, маленькие мои, - прошептала Эрминия и торопливо начала спускаться по длинной извилистой лестнице к задним воротам замка, а слева и справа от нее неуклюже перебирали ножками два брата-близнеца. Толчком она распахнула давно никем не открывавшуюся дверь, которую тем не менее регулярно смазывали, затем оглянулась на главный двор и увидела, что небо потемнело от летящих стрел, а кое-где уже замелькали языки пламени. Она хотела было кинуться обратно, зовя мужа, но сдержалась, вспомнив его слова: "Никаких возвратов, что бы ни случилось. Жди меня в деревне, пока я не приду за тобой. Если к рассвету я тебя не найду, знай: я погиб; тогда ты должна бежать из Хамерфела в Тендару, укрыться у своих родственников Хастуров и просить у них справедливого суда и отмщения". Эрминия поспешила дальше, но шаг ее был слишком быстр для малюток. Первым споткнулся Аластер и с пронзительным криком растянулся на грубо отесанных камнях, следом упал Конн. Тогда она подхватила их на руки и продолжила путь. Что-то большое и мягкое стукнулось об нее в темноте. Эрминия чуть было не расплакалась. - Ювел! Сюда, сюда, моя собачка, - прошептала она сквозь подступившие рыдания. - Ты не бросила меня, хорошая моя собака! И тут, споткнувшись обо что-то, она чуть было не упала, едва удержав равновесие в полутьме заднего двора замка, она поняла, что под ногами у нее. Тогда, встав на колени, она не смогла удержаться, чтобы не посмотреть в лицо покойнику. К ее ужасу, это был грум, который только сегодня днем выводил на прогулку пару пони ее сыновей. Увидев, что горло его перерезано, Эрминия вскрикнула от страха, но замолчала, едва Конн, ощутивший ее испуг, захныкал. - Тише, тише, сыночек. Теперь мы должны быть храбрыми и не плакать, - бормотала она и, успокаивая, гладила его по головке. В темноте кто-то окликнул ее, но так тихо, что Эрминия едва услышала сквозь плач ребенка. - Госпожа... Герцогиня едва удержалась, чтобы не вскрикнуть. Но потом узнала голос, а вслед за этим разглядела в сгустившейся тьме, прорезаемой лишь сполохами пожара, лицо Маркоса. - Не бойтесь, это всего лишь я. - О, слава богам, это ты! Я так испугалась... - Но ее слова перекрыл пронзительный треск, как будто где-то рядом обрушилась башня или ударила молния. В темноте Маркос подошел совсем близко. - Я здесь. Дайте мне одного мальчика, - произнес старик. - Вернуться мы не можем, верхние дворы все в огне. - А что с герцогом? - внутренне трепеща, спросила Эрминия. - Когда я видел его в последний раз, все было в порядке: он с дюжиной людей оборонял мост, который эти подонки облили клингфайром, что прожигает даже камень! - Будь они прокляты, дьяволы ненасытные! - рыдая, воскликнула Эрминия. - Именно - дьяволы! - пробормотал старик, окидывая мрачным взглядом вершины гор, а затем обернулся к женщине. - Мне бы сейчас сражаться, но его светлость послал меня сюда, чтобы проводить вас до деревни, леди, поэтому дайте мне одного ребенка. Так мы сможем идти быстрее. Сквозь рев пламени до нее долетал скрежещущий визг осадной машины. Оглянувшись, она увидела на фоне черного неба ее силуэт, возвышавшийся как скелет неведомого чудовища, из пасти которого вырывались черные снаряды и, взрываясь, наполняли воздух клубами пламени. Дети на руках брыкались, пытаясь спуститься на землю, и тогда Эрминия отдала одного из них Маркосу. В темноте она не разобрала, кого именно. Становилось холодно, а ночь была хоть глаз выколи, и почва под ногами уже раскисала от дождя. Прижав второго ребенка к себе, она поспешила за Маркосом вниз по холму. Однажды герцогиня споткнулась о собаку и уронила корзину. На поиски ушло какое-то время, и тут она окончательно потеряла из виду своего провожатого. Эрминия хотела было крикнуть, чтобы он подождал, но не желая, чтобы тот задерживался, все пыталась догнать его, спотыкаясь и совершенно не представляя, куда идет. Очень скоро она окончательно заблудилась, да еще собака путалась под ногами, а руки ныли от тяжести ребенка. Хорошо еще, что нести надо было только одного, а второй был в безопасности, доверенный заботам человека, которому, второму после мужа, она могла верить абсолютно. Скользя и спотыкаясь на камнях и траве, женщина каким-то образом добралась до подножия холма и только там решилась тихо позвать: - Маркос! Ответа не последовало. Она звала еще и еще, но не срываясь на крик, поскольку боялась привлечь внимание врагов, которые наверняка должны были рыскать по лесу. Наверху, на самой вершине холма, пылал Хамерфел; она видела огонь, бивший из него, как из вулкана. Ничто не могло уцелеть в этом адском пламени; но где же герцог? Не остался ли он в горящем замке как в ловушке? Теперь она могла разглядеть, что ребенок, с плачем обнимавший ее шею, был Аластер. Но где же Маркос и Конн? Эрминия попыталась собраться с силами и определить направление, куда идти, в страшном отсвете замка, горящего на вершине горы. Попробовала позвать еще, негромко. Но тут ей послышались чужие шаги, словно наполнившие собой весь лес, и чужие голоса, даже смех. Она не знала, то ли слышит их, то ли включился ее ларан. - Ха! Вот и конец Хамерфелу! - Конец им всем! Парализованная страхом, Эрминия стояла, озираясь, на месте, а языки пламени поднимались все выше и выше. Наконец с великим грохотом, словно рушился весь мир, замок обвалился, и огонь начал ослабевать. Дрожа от ужаса, она пустилась бегом и не останавливалась до тех пор, пока не скрылось из виду зарево над развалинами того, что совсем недавно было гордой крепостью Хамерфел. К утру Зрминия совсем потерялась в незнакомом лесу, у ног ее испуганно отиралась собака, а на груди, обхватив ручонками шею, спал усталый ребенок. Ювел тихо и жалобно скулила, словно пытаясь успокоить хозяйку. Тогда Эрминия села на бревно, а Ювел прижалась к ней, согревая и стараясь отвлечь внимание от зарева гаснущего пожара, - всего, что осталось герцогине от единственного родного ей места на земле. Когда свет нового дня начал набирать силу, женщина устало поднялась и, тяжело взяв на руки спящего малыша, пошла к деревне у подножия холма. Но тут, к своему ужасу, обнаружила, что люди Сторна успели побывать там раньше; вместо домов - чадящие руины, а большинство людей разбежалось по лесам, за исключением тех, кто был убит. Измученная, с болью в сердце, она заставила себя пройтись по развалинам деревни и заглянуть в несколько уцелевших домов, чтобы спросить, не видел ли кто Маркоса с Конном на руках. Но никто ничего не знал ни о старике, ни о ребенке. Ей приходилось тщательно следить, чтобы ее не увидел ни один захватчик. Если бы кто-то из приспешников Сторна узнал ее и Аластера, то их моментально убили бы. Эрминия ждала почти до полудня, все еще надеясь, что герцогу удалось выбраться из пожара и он присоединится к ней, но все, кого она расспрашивала, смотрели в убитое горем и перепачканное грязью лицо женщины с жалостью и состраданием. Никто ничего не знал и о старике с годовалым младенцем на руках. Весь тот день герцогиня не прекращала поиски, но к закату осознала, что наступил самый страшный момент в ее жизни и она должна его преодолеть. Маркос пропал, погибнув в огне или убитый врагами. Или же он бросил ее по каким-то неведомым причинам. Герцог не пришел на рассвете, следовательно - наверняка погиб, когда обрушился горящий замок. И вот в сумерках, убитая горем и дрожа от страха, Эрминия заставила себя сесть, расчесать и заплести в косу длинные, взлохмаченные волосы, поесть, дать хлеба собаке и голодному ребенку. По крайней мере, она не осталась "овеем одна: с ней был ее первенец, теперь - герцог Хамерфел, но где же, где его брат-близнец? Единственной надеждой и защитницей им стала теперь неразумная собака. Потом Эрминия легла на землю, укуталась плащом, теснее прижавшись к Ювел, чтобы согреться, и обняв спящего Аластера. Она истово поблагодарила богов за то, что зима уже прошла. Герцогиня понимала, что с рассветом ей придется вести себя крайне осторожно. Ей надо узнать дорогу и приготовиться к долгому пути, в конце которого она должна прийти в Тендару к родственникам, работавшим в тамошней Башне. Аластер ворочался в объятиях, а тело ее содрогалось от рыданий. 5 Город Тендара располагался в долине, раскинувшейся посреди Вензийских холмов, а его огромная Башня намного превосходила высотой прочие постройки. В отличие от других, более уединенных Башен, в которых телепаты - наблюдатели, хранители, техники и механики практически не имели связи с внешним миром, эта вовсе не стремилась изолировать их от городского населения. Даже наоборот: пыталась внедрить светский образ жизни, как было принято в Нижних Землях. Работники Башни, как правило, имели дома в городе, иногда роскошные. Однако к вдовствующей герцогине Хамерфел это не относилось. Эрминия, предпочитавшая своему титулу более скромный (хотя в тендарском обществе куда более престижный) - второго техника Башни Тендары, проживала в маленьком домике на улице Оружейников. Единственной роскошью, которую она себе позволяла, был небольшой сад, полный пряных трав, цветов и фруктовых деревьев. Эрминии исполнилось уже тридцать семь, но она по-прежнему была стройна, подвижна и ясноглаза, а ее ярко-рыжие волосы блестели так же, как в юности. Все эти годы она жила одиноко, с сыном, и все эти годы не давала повода скандальным сплетням затронуть ее имя. Она появлялась исключительно в обществе сына, домоправительницы и большой старой рыжей собаки. И происходило это вовсе не от того, что ее сторонились в обществе, наоборот, это она его избегала и даже, кажется, презирала. Дважды ей делали предложение: в первый раз Хранитель Башни - Эдрик Элхалин, а не так давно - ее кузен, Валентин Хастур, тот самый, который приезжал в ее горный замок много лет назад. Он, близкий родственник Хастуров из Тендары и Каркосы, впервые предложил ей выйти за него замуж на второй год ее работы в Башне. Тогда Эрминия отказала, сославшись на слишком недавний срок вдовства. Однажды вечером, на закате лета, через восемнадцать лет после ее появления в городе, он повторил попытку. Валентин нашел ее в садике городского дома, сидящей на лавке и занятой вышиванием. Ювел лежала у ее ног, но когда он стал приближаться к хозяйке, собака приподняла голову и заворчала. - Спокойно, спокойно, девочка, - ласково пожурила ее Эрминия. - Пора бы тебе научиться узнавать моего кузена, он бывает здесь достаточно часто. Лежать, Ювел, - строго добавила она, и собака распласталась у ее ног огромной рыжей кучей. - Приятно знать, что у вас есть такой преданный друг, поскольку других защитников, по-видимому, не имеется. Если я добьюсь своего, она узнает меня лучше, - заметил Хастур, многозначительно улыбаясь. Эрминия посмотрела в глубокие серые глаза сидевшего рядом с ней мужчины. Теперь в его волосах проглядывали седые пряди, но в остальном он не изменился. Это был все тот же человек, что оказывал ей поддержку и искреннее расположение уже почти двадцать лет. Она вздохнула. - Кузен, я, как всегда, очень признательна тебе, но, по-моему, ты догадываешься, почему я по-прежнему должна сказать тебе "нет". - Черт бы меня побрал, если я это знаю, - воскликнул Валентин. - Я предполагаю, что ты не можешь до сих пор горевать о старом герцоге, хотя, вероятно, хочешь, чтобы так считали окружающие. Ювел потерлась о колени Эрминии и тихо заскулила, требуя внимания. Эрминия рассеянно погладила ее. - Валентин, ты же знаешь, что ты мне небезразличен, - и это правда, что я больше не горюю по Раскарду, хотя он был прекрасным мужем и добрым отцом моим детям. Но сейчас я не считаю вправе думать о замужестве из-за сына. - Во имя Аварры, родственница! - воскликнул Хастур. - Неужели ему можно пожелать чего-то лучшего, чем матери, вышедшей замуж за Хастура? Ты только подумай, что будет, если он начнет считать себя Хастуром больше, чем Хамерфелом, или если я поклянусь восстановить его положение соответственно титулу и праву на наследство? - Когда я впервые пришла в Тендару, то доверила тебе свою жизнь и жизнь своего ребенка... - Но Валентин лишь махнул рукой. - И вовлечь тебя в кровавую междоусобицу в ответ на твою доброту было бы, с моей стороны, черной неблагодарностью, - ответила Эрминия. - Всего лишь родственное одолжение, - сказал он. - Это я в вечном долгу перед тобой, дорогая моя. Но, Эрминия, как ты можешь до сих пор считать эту старую вражду незакрытой, когда в роду Хамерфелов не осталось больше никого, кроме твоего сына, которому был лишь год, когда в горящем замке погибли его отец и вся челядь? - Тем не менее, пока мой сын не будет восстановлен в законных правах, я не могу вступать в другой брак, - произнесла Эрминия. - Когда я выходила замуж, то поклялась Раскарду, что посвящу жизнь благополучию рода Хамерфелов. От этой клятвы я не отступлюсь, а втягивать других в наши дела не собираюсь. - Обещание мертвому не имеет силы, - возразил Валентин, скорее убеждая самого себя. - А я - живой и считаю, что ты мне обязана больше, чем мертвому. Эрминия вызывающе улыбнулась ему: - Мой дорогой родственник, я действительно очень многим тебе обязана. И это так, поскольку, когда герцогиня пришла в Тендару голодная, без гроша в кармане, в лохмотьях, Валентин взял ее к себе в дом и сумел устроить все так, что это не нанесло никакого ущерба ее репутации. В то время он был женат на благородной даме из рода Макаранов. Валентин и жена одели и накормили Эрминию с ребенком, подыскали домик, где она жила до сих пор, и ввели в круг Башни, где она достигла своего нынешнего высокого положения. Все это осталось невысказанным, но было понятно без слов. - Прости меня, дорогая Эрминия, - извинился Хастур. - Ты ничего не должна мне, я говорил это раньше и то же самое имел в виду сейчас. Раз уж зашла речь об этом, то должник - я, ибо все эти годы пользовался твоей дружбой и расположением. К тому же я помню, как любила тебя моя жена, поэтому думаю, что не оскорблю ее памяти, если предложу тебе выйти за меня замуж. - Я тоже ее любила, - сказала Эрминия, - и если б я собиралась выйти замуж, то лучше тебя мне никого не придумать, дорогой мой друг. Трудно забыть все, что ты сделал для меня и для моего сына. Но я поклялась, что пока он не будет восстановлен в правах... Валентин Хастур нахмурился и, пытаясь разобраться в своих чувствах, устремил взор на крону дерева, под которым они сидели. Аластер Хамерфел был, по его мнению, шалопаем, не заслуживающим как высокого титула, так и забот, которые проявляла к нему мать. Но говорить это ей - последнее дело, сын был ее единственным сокровищем, и она не в состоянии была разглядеть в нем ни одного изъяна. Эрминия была привязана к нему всей душой, и ничто не могло опорочить его в ее глазах. Валентин понимал, что допустил ошибку, напомнив ей о сыне, ибо Эрминия знала: при всей своей доброте Валентин недолюбливал юношу. В прошлом году Аластер был крупно оштрафован за то, что его в третий раз задержали за безрассудную езду в коляске по городу. И такой штраф был самым распространенным среди молодых людей его лет, поскольку те, к сожалению, почитали делом чести нарушать законы, призванные оберегать безопасность всадников и пассажиров экипажей. "Эти молодые повесы, считающие себя украшением общества, - сущее наказание для родственников, - думал Валентин, сознавая, однако, что такие мысли приходят в голову лишь с возрастом. - Интересно, - продолжал он размышлять, - может, я просто старею?" Лежавшая в ногах собака вдруг насторожилась и подняла голову, а Эрминия облегченно произнесла: - Вряд ли Аластер мог явиться так рано, к тому же на улице не было слышно его лошади. Кто бы это мог быть? Явно кто-то, кого Ювел хорошо знает... - Это твой родственник Эдрик, - сообщил Валентин Хастур, глядя в сторону садовой калитки. - Я, пожалуй, пойду... - Нет, кузен. Если это Эдрик, то можешь быть уверен, наш разговор будет чисто деловым, но если ему не захочется говорить в твоем присутствии, он не будет церемониться, чтобы тебя спровадить, - со смехом сказала Эрминия. Эдрик был Хранителем первого круга матрикса [матрикс - звездный камень] в Башне Тендары и приходился родственником как Эрминии, так и Валентину. Он быстро прошел в сад и холодно, по-светски, поклонился Хастуру. - Мое почтение, кузина, - произнес он формальное приветствие. Эрминия ответила ему реверансом. - Добро пожаловать, кузен. Довольно странный час для визита к родственникам. - Я пришел просить тебя об одном одолжении, - не теряя времени, произнес Эдрик в характерной для него резкой манере. - Вполне семейное дело. Ты знаешь, что моя дочь Флория обучается на Наблюдающую в Башне Нескьи? - Да, я помню. И - как она? - Очень хорошо, кузина, но, похоже, в Нескье для нее нет постоянной работы, - ответил Эдрик. - А Кендра Лейнье сейчас беременна, и она возвращается к мужу, пока не родит. В результате в третьем круге Башни Тендары освобождается место для Флории. Но пока все не будет известно наверняка, Флория должна жить здесь, в Тендаре, а тебя, моя дорогая родственница, я попросил бы стать ее наставницей в обществе, поскольку более подходящей кандидатуры трудно себе представить. Мать Флории скончалась, когда та была еще маленькой, девочка доводилась Эрминии близкой родственницей. - А сколько сейчас лет Флории? - спросила Эрминия. - Семнадцать. Пора замуж, но она хочет сначала несколько лет поработать в Башне, - ответил Эдрик. "Как быстро они растут! - подумала Эрминия. - Кажется, еще вчера Флория и Аластер были детьми, игравшими в этом саду". - С огромным удовольствием возьмусь за это, - ответила Эрминия. - Ты пойдешь сегодня вечером на концерт дома Гейвина Деллерея? - спросил Эдрик. - Да, - сказала Эрминия. - Дом Гейвин - близкий друг моего сына. Они вместе обучались музыке, когда Аластер был еще мальчиком. Мне кажется, Гейвин всегда положительно влиял на него. - Тогда ты, может быть, присоединишься к нам с Флорией? - Мне бы очень хотелось, но я тоже абонировала ложу на весь сезон, причем сегодняшний концерт Гейвина сыграл здесь не последнюю роль. - В ее тоне проскользнули ностальгические нотки. - О Эдрик, ты не представляешь, как тяжело думать, что Флории уже семнадцать. Когда я видела ее в последний раз, ей было всего одиннадцать, она носила короткое детское платьице. Я помню, как Аластер жутко дразнил ее - гонялся за ней по всему саду, показывая пауков и змей, пока я не остановила его, позвав обоих ужинать, но и там он продолжал ее донимать, забрав себе все ее пирожные и конфеты. Тогда он получил от няньки хороший нагоняй. - Ну, с тех пор Флория сильно подросла, и сомневаюсь, что твой сын ее узнает, - сказал Эдрик. - Глядя на нее сейчас, трудно вспомнить, какой непоседой она была в детстве, однако полагаю, что, имея перед собой в качестве примера тебя, дочь узнает, что значит быть настоящей дамой. - Надеюсь, - произнесла Эрминия. - Когда родился Аластер, я сама была очень молоденькой, ненамного старше Флории. В горах это обычное явление. Однако хотела бы я знать, как такая девочка может быть мудрой матерью и не вредит ли детям, когда их родительница еще сама не вполне повзрослела? - Я бы этого не сказал, - ответил Эдрик. - По-моему, ты всегда была прекрасной матерью, и ничего плохого об Аластере сказать не могу. Когда же Флория подрастет... - Он замолчал, а потом продолжил: - Мне было жалко смотреть на тебя, обремененную детьми, когда ты сама была еще почти ребенком. По-моему, молоденькие девушки должны быть беззаботны... - Да, знаю, - согласилась Эрминия. - Мои родичи не хотели, чтобы я выходила замуж за Раскарда, но я никогда не жалела о своем выборе. Про него я могу сказать только хорошее, и я рада, что у меня были дети в то время, когда я могла еще радоваться им под собственной крышей. Тут с болью она вспомнила о сыне, погибшем в горящем Хамерфеле. Но это было так давно. Возможно, ей действительно следует выйти замуж за Валентина, пока она достаточно молода, чтобы родить еще детей. Валентин уловил эту мысль, ибо она не прикрыла ее психическим щитом, и тепло ей улыбнулся. Эрминия опустила глаза. - Пусть будет так, как это могло бы быть, - произнес Эдрик, и Эрминия забеспокоилась, как бы он тоже не прочел ее мысли, хотя трудно было представить, что он не одобрил бы ее брака с представителем знатного и могущественного клана Хастуров. - Рад буду видеть тебя в нашей ложе сегодня в антракте. Флория будет счастлива вновь тебя увидеть. Ты всегда была ее любимой родственницей, потому что ты до сих пор такая молодая и веселая. - Надеюсь, я достаточно молода, чтобы быть ей не дуэньей, а другом и старшей сестрой, - заметила Эрминия. - Всегда завидовала ее матери, потому что всегда хотела иметь дочку. И вновь она поняла, что Валентин прочитал ее мысль, которую в данном случае она почти намеренно не пыталась скрывать. Когда Эдрик повернулся, чтобы уйти, она взяла его под руку. - Эдрик, есть еще один вопрос: сон, который я видела прошлой ночью. Он стал так часто повторяться... - Все тот же сон про Аластера? - Я не уверена, что это был именно Аластер, - смущенно сказала Эрминия. - Я была в Башне, в кругу, как вдруг вошел Аластер. Я думала, что это Аластер... - повторила она. - Ты же знаешь, как тщательно он всегда одевается, но в моем сне он был в одеждах, которые мог носить его отец. И он разговаривал со мной посредством звездного камня... Ее голос задрожал. Эрминия дотронулась до висевшего у ней на груди матрикса. Эдрик напомнил: - Но этот сон посещал тебя и раньше... - Да, весь этот год, - подтвердила она. - Похоже, что это какое-то предвиденье будущего, но все равно - ведь ты сам тестировал Аластера... - Да это так, и тогда я сказал тебе то же, что скажу и сейчас: у Аластера практически нет ларана, по крайней мере, его не столько, чтобы тратить время на подготовку. И уж тем более недостаточно, чтобы стать работником Башни. Но твой сон говорит мне, что ты просто не хочешь смириться с моим решением. Неужели это настолько для тебя важно, Эрминия? - Я не уверена, что с моим сном все так просто, - заметила она, - поскольку, когда я проснулась, мой звездный камень сиял так, словно его держали в руках... - Тогда я не знаю, что еще это может значить, - задумчиво произнес Эдрик. Прежде чем они успели еще хоть что-то сказать, собака вновь насторожилась, повернувшись к калитке. Эрминия поднялась. - Это вернулся мой сын. Пойду, встречу его. Валентин посмотрел на нее. - Ты слишком много о нем беспокоишься, дорогая. - Ты, безусловно, прав, - сказала Эрминия, - но у меня до сих пор не выходит из головы та ночь, когда я потеряла второго сына только потому, что оставила его без присмотра на несколько минут. Понимаю, прошло много времени, но мне и сейчас страшно, когда Аластер не у меня на глазах. - Нельзя судить тебя за то, что ты такая внимательная мать, но позволь напомнить, что он уже не ребенок. Самой природой заведено, что в конце концов он должен оторваться от материнской юбки. А если он хочет восстановить свои права наследства, то должен начать добиваться этого. Но ты ведь знаешь, Эрминия, я считаю, что, возможно, будет лучше, если вражда затихнет сама собой, и не стоит раздувать ее. Надо просто подождать, пока не сменится поколение. - Весьма удачный образ мыслей, кузен, - вмешался Эдрик. - То же самое я говорил ей и раньше. Но она не внемлет голосу разума. - Оставить моего сына навеки в изгнании, безземельным? - с негодованием возразила герцогиня. В этот момент, когда глаза ее сверкали решимостью, она казалась Валентину исключительно красивой. Одного он желал - чтобы предмет разговора был менее щекотливым. - И оставить неуспокоенным в могиле моего мужа, чтобы его неотомщенный дух скитался по развалинам Хамерфела? Это буквально шокировало Валентина, и он спросил: - Неужели ты веришь, что мертвые продолжают сохранять претензии и обиды по отношению к живым? Но по глазам Эрминии Хастур видел, что она действительно в это верит, и теперь представить не мог, как ему переубедить ее. Собака вскочила и, побежав через весь сад, вернулась, прыгая и увиваясь вокруг ног высокорослого молодого человека. - Мама, я и не знал, что ты принимаешь гостей. Аластер изящно поклонился ей, после чего благожелательно кивнул лорду Валентину и лорду Эдрику. - Добрый вечер. - Это не гости, а наши родичи, - сказала Эрминия. - Вы оба останетесь пообедать с нами? - Я бы с удовольствием, но, к сожалению, меня ждут в другом месте, - по-светски извинился Валентин и ушел, помахав Эрминии рукой. Эдрик задумался, а потом заявил: - Пожалуй, не сегодня, мы ведь вечером еще увидимся на концерте. Эрминия проводила его взглядом, обняв сына за талию. - Чего ему от тебя нужно, мама? Он все еще выискивает способ жениться на тебе? - А если бы я вновь вышла замуж, это сильно тебя огорчило бы? - Чему здесь радоваться, когда твоя мать выходит замуж за кого-то из Нижних Земель, для кого Хамерфел - пустой звук. Когда мы восстановимся в правах и заживем там, где нам положено, - в Хамерфеле, вот тогда, если он не раздумает свататься, пусть приходит, и я решу, какой дать ему ответ. Эрминия мягко улыбнулась. - Я - техник Башни, сынок, и, чтобы выйти замуж, не нуждаюсь ни в чьем разрешении. А ты не можешь даже сообразить, что я все-таки еще не старуха. - Ну что ты, мама. Ты по-прежнему молодая и красивая... - Я очень рада, что ты так думаешь, сынок, но даже в этом случае, если мне вдруг вздумается выйти замуж, я могу с тобой лишь посоветоваться, но просить твоего разрешения не буду. Молодой человек опустил глаза и покраснел от стыда, хотя голос матери был мягок. - Мужчины-горцы ведут себя более учтиво: они идут сначала к родственнику невесты и просят его разрешения за ней ухаживать. Да, здесь Эрминия не могла его осудить: она сама воспитала сына в обычаях горцев и внушила ему никогда не забывать, что он - герцог Хамерфел. Поэтому теперь все, что он о себе мнил, являлось результатом ее воспитания. - Скоро вечер. Пойдем в дом. - Становится сыро. Принести тебе шаль, мама? - Не такая уж я старуха! - негодующе воскликнула она, когда Аластер взял ее под руку. - Что бы ты ни думал, мой сын, но Валентин сказал одну очень разумную вещь. - И что же, мама? - Он сказал, что если ты мужчина и хочешь восстановить Хамерфел, то должен каким-то образом сам приложить к этому руки. Аластер кивнул. Подумав, он произнес: - Я много думал об этом последние три года, мама. И все равно совершенно не представляю, с чего начать. В конце концов не могу же я прискакать во Врата Сторна и потребовать у старого лорда Сторна, или кто там сейчас сидит на его троне, отдать мне ключи. К тому же, если Хастуры действительно стоят за справедливость, как трезвонят об этом повсюду, то мне кажется, что они могли бы предоставить мне вооруженный отряд, чтобы отбить замок обратно или хотя бы публично подтвердить мои права на Хамерфел. Как ты думаешь, наш родственник Валентин сможет устроить мне аудиенцию у короля? - Уверена, что - да, - сказала Эрминия. Она была рада слышать, что ее сын думал над этим вопросом. Пусть пока у него не было никакого плана, но если он собирался спросить совета у более старых и мудрых голов, то это, по крайней мере, было хорошим началом. - А ты не забыла, что сегодня вечером нам идти на концерт, мама? - Помню, помню, - ответила она, но по некоторым соображениям не стала говорить, почему планы на сегодняшний вечер имели для нее определенную важность. Вернувшись в свои комнаты, чтобы служанка помогла одеться ей к концерту, Эрминия вдруг почувствовала, что вечер этот должен стать судьбоносным, хотя совершенно не представляла, почему. Она надела длинное платье в тон волосам, сделала прическу и украсила стройную шею ожерельем из зеленых драгоценных камней, после чего спустилась вниз, чтобы присоединиться к сыну. - Ты прекрасно выглядишь, мама, - сказал он. - А я-то боялся, что ты по привычке наденешь платье работника Башни, но сейчас ты нарядилась так, как подобает твоему положению, и я тобой горжусь. - Да неужели? Тогда я рада, что не пожалела труда приодеться на этот вечер. Сам же Аластер был одет в отороченную кружевом тунику и панталоны из атласа, украшенные темно-желтыми оборками и черными кружевами. На шее у него висел кулон из переливчатого резного янтаря. Рыжие волосы ниспадали на плечи тщательно уложенными волнами. Он выглядел так похоже на друга ее детства - Аларика, что даже по прошествии стольких лет Эрминия ощутила, как ком подкатил к горлу. В конце концов он был Аларику наполовину брат; эта связь с ее давно умершим родственником была одной из причин, хотя не самой главной, почему в свое время она согласилась выйти замуж за Раскарда Хамерфела. - Ты тоже прекрасно сегодня выглядишь, дорогой мой сын, - сказала она и подумала: "Недолго же он еще будет рад сопровождать свою мамашу на такие мероприятия; что ж, пока возможно, буду наслаждаться его компанией". Аластер пошел вызывать матери портшез. Портшезы были в Тендаре самым распространенным транспортным средством. Сам же он ехал рядом верхом, сопровождая ее до похожего на дворец здания театра, построенного только в прошлом году и предназначенного для проведения концертов и прочих общественных представлений для жителей Тендары. Большая площадь была запружена портшезами, по большей части - общественными, одинакового черного цвета, среди них выделялось лишь несколько прекрасно отделанных и богато украшенных, с вышитыми или инкрустированными гербами. Поручив лошадь заботам одного из общественных грумов, Аластер помог матери вылезти и только после этого произнес: - Нам надо иметь свой экипаж, мама, ты не должна нанимать общественный портшез каждый раз, когда тебе надо куда-то выехать. У нас должен быть свой, с гербом Хамерфелов. Это будет гораздо больше соответствовать нашему положению, глядя на него, народ будет знать, что ты - герцогиня Хамерфел. - Я - кто? - Эрминия не смогла удержаться от смеха при этой мысли, но, увидев выражение лица сына, поняла, что сильно задела его чувства. - Мне не нужны такие почести, мой мальчик. Для меня достаточно того, что я - работник Башни, техник, ты хоть представляешь себе, что это такое? - спросила она его с легким укором. Вновь и вновь вспоминался ей сон, почему, если в сыне нет ни капли ларана, она снова и снова видит его в снах. Неужели Валентин прав? Неужели она действительно настолько не хочет отпускать его от своей юбки, что это приносит вред? Но нет, она как раз наоборот - поощряет его жить своей собственной жизнью и на протяжение недели довольно редко его видит. Эрминия вспомнила, как год назад, когда он сообщил ей, что ему было отказано в обучении на работника Башни, она впервые рассказала ему про брата-близнеца, погибшего в огне сожженного Хамерфела, и про его способности, которыми Аластер не обладал. Тогда он гневно ответил, что не жалеет о потере брата, который "украл мой талант, который так много значит для тебя, мама". - Ты не должен злиться на брата за это, - упрекнула его Эрминия, - поскольку титул герцога и наследника Хамерфела достался именно тебе, ибо ты родился первым, а ему требовалась какая-то компенсация. Тогда мать впервые обратила его внимание на маленькую, малоприметную татуировку герба Хамерфелов на плече. - Ее сделали, чтобы различать тебя с твоим братом-близнецом, благодаря ей ты считаешься законнорожденным наследником замка и титула Хамерфел. Сквозь толпу, заполнившую площадь, пробивалась группа разодетых дворян. Эрминию, как техника Башни, многие знали, и молодой герцог Хамерфел тоже был со многими знаком. Последовали поклоны, реверансы, а простые люди, окружавшие площадь и стремившиеся попасть на представление, наблюдали за высокородными господами и взывали к ним. Это была старая традиция - ни один билет не продавался до тех пор, пока не разместится вся знать. И тут, когда мимо Аластера прошла молоденькая девушка, он тихонько потянул мать за рукав. - Мама, ты видела эту девушку в белом платье, с прекрасными волосами? - прошептал он, и Эрминия украдкой глянула на особу, на которую он показывал. - Я знаю ее, - сказала она мягко и с удивлением. - Знаешь - ты? Аластер понятия не имел, кто эта незнакомка, но всей душой чувствовал, что просто обязан с ней познакомиться, ибо это была самая прекрасная девушка, из всех когда-либо виденных им. - Ну да, конечно, и ты тоже, мой сын, это твоя кузина Флория. Когда вы были детьми, вы вместе играли почти каждый день. - Флория! - ошеломленно воскликнул он. - Я помню, как гонялся за ней по саду со змеей и как дразнил ее, но сейчас - ни за что бы ее не узнал! Она стала такой красавицей! - Именно по этому поводу Эдрик приходил к нам сегодня, - сказала Эрминия. - Он хочет, чтобы я была ее наставницей в обществе во время Совета. - Я бы с удовольствием взял эту обязанность на себя! - со смехом произнес Аластер. - Мне говорили, что самые красивые девушки получаются из самых посредственных девчушек! Но чтобы моя кузина Флория!.. У него был такой ошарашенный вид, словно он никак не мог в это поверить. - Она - дочь Хранителя, поэтому ей нельзя работать в его круге. В Нескью она ездила на учебу, но теперь возвратилась в отцовский дом, ожидая, когда освободится место в одном из наших кругов. - Да будь она хоть дояркой или ткачихой, я все равно считал бы ее самой красивой женщиной, какую только видел. Вряд ли легендарная Кассильда - возлюбленная Хастура - могла быть красивее ее. - Сейчас она еще слишком молода, но через год-другой Эдрик начнет принимать заявки на ее руку. - Хм-м-м, - процедил Аластер. - Я, должно быть, счастливейший человек в мире! Она - наша родственница, к тому же обладает лараном. Ты думаешь, она помнит меня, мама? Ты думаешь, у меня есть шанс? Мягкий звон колокольчика возвестил, что концерт начинается, и мать с сыном вошли в арочный проем огромных дверей. В ложе первого балкона, абонированной Эрминией, они заняли два кресла. Аластер заботливо накинул матери на плечи меховой палантин и поправил подножную скамеечку. Только потом он оглядел ряд лож, расположенных полукругом, пытаясь отыскать девушку, которая целиком завладела его воображением. - Вон она. Я ее вижу, - прошептал он. - В ложе, украшенной гербом Элхалинов. - Затем он удивленно добавил: - В королевской ложе тоже сидят. Все знали, что король Айдан - не большой любитель музыки, и последнее время королевская ложа, как правило, пустовала. - Несомненно, это королева Антонелла, - сказала Эрминия. - Реставрация здания театра после прошлогоднего пожара - ее щедрый дар, и дань ее любви к музыке. Она стара, очень толста и уже почти глуха, но до сих пор может наслаждаться высокими нотами своих любимых певцов. - Я слышал эту историю, - перебил ее Аластер, - когда пел в хоре горцев в прошлом году. Говорят, она заказала дому Гейвину Деллерею кантату для сопрано и скрипок, только потому что теперь ее слух воспринимает лишь определенные звуки. Высокие ноты она слышит гораздо лучше низких. - Мне тоже об этом рассказывали, - сказала Эрминия, окинув взглядом королевскую ложу, где сидела низкорослая и очень тучная королева, в безвкусном платье однообразной голубой расцветки. Она жевала засахаренные фрукты, положив хромую ногу на специально предназначенную для этого скамеечку. Несмотря на возраст, ее сопровождала старуха-дуэнья, и Аластер не удержался, чтобы не прыснуть со смеху. - В ее годы даме вряд ли нужна дуэнья, - прошептал он, прикрывая улыбку рукавом. - Тише, тише! - умоляюще зашикала на него Эрминия. - Несомненно, добрая старая леди взяла с собой поразвлечься кого-то из своих фрейлин, кто любит музыку. Аластер заметил, что Флория Элхалин сидела в ложе только со своим отцом, и возле нее не крутилось никого из женского пола. Он спросил: - Ты не представишь меня ей в первом антракте? - Конечно, дорогой мой мальчик. С удовольствием, - пообещала Эрминия, и они откинулись в креслах, поскольку именно в этот момент раздались аплодисменты. Все благородные господа заняли места, простолюдинов пустили в партер, и представление началось. Кантата была чудесна. Дирижером и постановщиком был сам композитор, д