ех пор, пока один из них не упадет или пока каждый
не выпустит по три пули.
     Пока  г.  Флобер  разъяснял, Тарзан  вытащил  из портсигара папироску и
закурил  ее.  Де  Куд  был  воплощенным  хладнокровием  --  недаром ведь  он
считается лучшим стрелком во Франции!
     Наконец, г. Флобер кивнул д'Арно и  каждый из них отвел своего дуэлянта
на место.
     -- Вы вполне готовы, господа? -- спросил г. Флобер.
     -- Вполне, -- отвечал де Куд.
     Тарзан кивнул. Г. Флобер дал сигнал, вместе с д'Арно отступил немного в
сторону за пределы линии огня. Шесть! Семь! Восемь! Слезы выступили у д'Арно
на глазах. Он так любил Тарзана.  Девять! Еще  один шаг, и  бедный лейтенант
дал  сигнал, которого ему так не хотелось давать. Он прозвучал для  него как
погребальный звон над его лучшим другом.
     Де  Куд быстро обернулся и выстрелил. Тарзан слегка вздрогнул. Пистолет
он все  еще  держал опущенным. Де Куд приостановился, как  будто ожидая, что
противник его сейчас свалится наземь. Француз был слишком опытным стрелком и
не мог не  знать,  что он не дал  промаха.  Но  Тарзан  все-таки не поднимал
оружия.  Де Куд выстрелил еще  раз,  но  небрежная  поза человека-обезьяны и
полное  равнодушие,  с которым  он продолжал попыхивать  папироской, сбили с
толку лучшего стрелка  Франции.  На этот раз  Тарзан даже не вздрогнул, а де
Куд все-таки знал, что он опять не промахнулся.
     Внезапно ему пришло в  голову такое  объяснение: его противник спокойно
рискует, рассчитывая, что ни  одним  из трех  выстрелов  он  не будет  ранен
смертельно, а потом, не  спеша,  спокойно  и  хладнокровно застрелит его, де
Куда. Мурашки пробежали по спине француза. Замысел -- коварный, дьявольский.
Что это за  человек, который может стоять невозмутимо с двумя пулями в теле,
спокойно поджидая третью.
     На этот раз де Куд тщательно  прицелился, но нервы  у него разошлись, и
он явно промахнулся. Тарзан ни разу не поднял руки с пистолетом.
     Одно  мгновение они смотрели друг другу прямо  в глаза. На лице Тарзана
отразилось  самое   искреннее  разочарование.  По  лицу  де   Куда  медленно
разливалось выражение ужаса, даже страха.
     Он не мог дольше вынести.
     -- Матерь божия! Да стреляйте  же! -- закричал он. Но  Тарзан не поднял
пистолета,  а  сделал несколько  шагов  по  направлению к де  Куду, когда же
д'Арно  и г. Флобер, не поняв его намерения, хотели броситься между ними, он
знаком руки остановил их.
     -- Не бойтесь, -- сказал он, -- я ничего ему не сделаю. Это было против
всяких правил. Но они остановились. Тарзан подошел вплотную к де Куду.
     -- Ваш пистолет, должно быть, не в порядке, мсье, -- сказал  он. -- Или
вы нездоровы. Возьмите  мой, и  начнем  снова.  --  И Тарзан,  к величайшему
изумлению графа, протянул ему свой пистолет ручкой вперед.
     -- Mon Dieu! -- крикнул граф. -- Вы с ума сошли, должно быть?
     -- Нет, мой друг, -- возразил  человек-обезьяна. -- Но я заслужил кары.
Только  таким  путем  я  могу загладить  зло,  причиненное хорошей  женщине.
Возьмите пистолет и послушайтесь меня.
     -- Это было бы убийством, -- запротестовал де Куд.  -- И затем -- какое
зло вы причинили моей жене? Она поклялась мне...
     -- Я не это хочу сказать, -- быстро  перебил его Тарзан. -- Между  нами
не произошло ничего хуже того,  чему  вы сами  были свидетелем.  Но  и этого
достаточно, чтобы бросить тень на ее имя и разбить счастье  человека, против
которого я ничего не имею. Вина была всецело моя, и  я надеялся, что искуплю
ее своей смертью сегодня. Я разочарован,  что граф не такой хороший стрелок,
как меня уверяли.
     -- Вы говорите, что виноваты были вы? -- быстро спросил де Куд.
     --  Всецело  я, мсье. Жена  ваша  чистая женщина. Она любит вас. В том,
чему  вы сами  были  свидетелем, виноват один  я.  Но попал  я к  вам не  по
собственному желанию и  не по желанию графини де Куд. Вот эти бумаги вам это
подтвердят, -- и Тарзан вынул из карманов показания Рокова, подписанные им.
     Де  Куд  развернул  и  прочел.  Д'Арно  и  г. Флобер,  заинтересованные
свидетели  странного  окончания странной  дуэли,  подошли  ближе.  Никто  не
произнес  ни слова,  пока де Куд не  дочитал до конца. Тогда он  взглянул на
Тарзана.
     --  Вы смелый  и рыцарски  благородный  человек,  --  сказал  он.  -- Я
благодарю бога, что не убил вас.
     Де Куд был импульсивен, как  все французы. Он обнял Тарзана и поцеловал
его. Г. Флобер обнял д'Арно. Некому  было  обнять доктора. Возможно, поэтому
он из досады подошел и попросил разрешения перевязать раны Тарзана.
     -- Этот господин получил одну пулю во всяком случае, -- заявил он, -- а
может быть и три.
     -- Две, -- поправил Тарзан, --  в левое плечо и в левый бок,  обе  раны
поверхностные,  как мне  кажется.  -- Но  доктор  настоял на том,  чтобы  он
растянулся на траве и возился с ним до тех пор, пока не промыл обе раны и не
остановил кровь.
     В  конце  концов  они все вместе вернулись в город в  автомобиле д'Арно
лучшими друзьями. Де Куд  был  так доволен, получив двойное  свидетельство в
пользу верности  жены, что у  него не осталось никакого  недоброжелательства
против Тарзана.  Положим, Тарзан  принял на себя большую долю вины, чем  та,
какая  в  сущности  падала  на него, но  маленькую ложь можно  ему простить,
потому что он солгал ради женщины и солгал как джентльмен.
     Человек-обезьяна был уложен в постель на несколько дней. Он считал, что
это глупо  и  излишне, но  доктор и д'Арно  так волновались, что он уступил,
чтобы сделать им удовольствие, хотя сам не мог не смеяться.
     -- Смешно  лежать  в  постели из-за булавочного  укола,  -- говорил  он
д'Арно. -- Разве, когда Болгани,  король  горилл, почти  растерзал меня, еще
мальчика,  у  меня  была мягкая  постель? Нет, только  сырая, прелая  листва
джунглей. Дни и недели  я  лежал  под  защитой какого-нибудь куста, и только
Кала, бедная, верная Кала,  ходила за мной, отгоняя насекомых от моих  ран и
отпугивая хищных зверей.
     Когда я просил пить, она приносила мне  воду во  рту -- другого способа
она не знала. Не было ни стерилизованной ваты, ни антисептических бинтов, --
наш милый  доктор с ума  сошел бы  от ужаса. И  тем не  менее я  поправился,
поправился  для того,  чтобы улечься  в  постель из-за  пустой  царапины, на
которую никто из жителей  джунглей и внимания не  обратил бы, разве она была
бы у него на носу.
     Но время  шло, и Тарзан поправился. Де Куд навещал его несколько раз во
время болезни и, узнав, что  Тарзану хотелось бы найти  какую-нибудь службу,
он обещал позаботиться о нем.
     В  первый же день, когда Тарзану  разрешено  было  выйти  из  дому,  он
получил от графа приглашение явиться к нему в канцелярию.
     Де Куд встретил его приветливо и  искренне порадовался, что снова видит
его на ногах. Ни один  из них с того самого дня не вспоминал  о дуэли  или о
том, что послужило для нее поводом.
     -- Мне кажется, я нашел как раз то, что вам нужно, г. Тарзан, -- сказал
граф.  -- Роль  доверенную и ответственную,  требующую  при том значительной
физической силы и  смелости.  Мне трудно представить себе человека,  который
лучше подходил бы к  ней,  дорогой г.  Тарзан. Она связана  с необходимостью
путешествовать, а позже может доставить вам  лучшее место, -- быть может,  и
по  дипломатической  части.  Сначала  вы  будете  просто  агентом   военного
министерства.  Пойдемте, я  провожу  вас  к  человеку,  который будет  вашим
начальством.  Он лучше разъяснит вам ваши обязанности, и вы сможете  решить,
подойдут ли они вам.
     Де  Куд сам  проводил  Тарзана  к  генералу Рошеру, начальнику  Бюро, к
которому Тарзан должен был быть прикомандирован, если бы он согласился взять
место. Затем граф  расстался с  ним,  предварительно яркими  чертами  описав
генералу   те  свойства  человека-обезьяны,  которые  делают  его   особенно
подходящим для данной роли.
     Спустя  полчаса Тарзан  вышел  из министерства,  в первый  раз в  жизни
получив официальное положение. На следующий день ему  надлежало вернуться за
дальнейшими инструкциями, но генерал  Рошер  дал  ему понять, что он  должен
быть готов немедленно, быть может завтра же, выехать из Парижа.
     С  чувством  огромного  облегчения  он  спешил домой, чтобы  поделиться
новостью с д'Арно. Наконец-то и он будет что-нибудь  значить в  мире.  Будет
зарабатывать  деньги  и,  что  еще лучше, будет  путешествовать  и ездить по
свету.
     Он еще  с  порога  прокричал д'Арно  радостную весть. Но д'Арно не  был
доволен.
     -- Вас,  очевидно, радует, что вы  уезжаете из Парижа и  что  мы целыми
месяцами не  будем  видеться,  Тарзан, --  вы  неблагодарное животное!  -- и
д'Арно расхохотался.
     --  Нет, Поль. Я только  ребенок.  У  меня  новая  игрушка,  и  я  горд
необычайно.
     Итак,  на следующий  день Тарзан  выехал  из  Парижа  в направлении  на
Марсель и Оран.
     <B>VII
     ТАНЦОВЩИЦА ИЗ СИДИ-АИССЫ</B>
     Первая  миссия  Тарзана не  обещала быть  ни особенно увлекательной, ни
особенно важной. Был некий лейтенант в армии спаги,  которого  правительство
подозревало в  сомнительного рода сношениях  с  одной из великих европейских
держав.  Лейтенант Жернуа,  недавно назначенный в Сиди-бель-Абесс, был перед
тем  прикомандирован к генеральному штабу, и  тогда через его руки проходили
чрезвычайно ценные,  с военной  точки зрения,  материалы. Вот  из-за этих-то
материалов,  как  предполагали,  великая держава старается установить  с ним
сношения.
     Совершенно случайный намек, оброненный  одной популярной  парижанкой  в
ревнивую минуту,  навлек подозрение на лейтенанта. Но генеральные штабы  так
тщательно охраняют свои тайны, а предательство -- проступок такой серьезный,
что в  таком деле нельзя пренебрегать и намеком. И вот почему Тарзан попал в
Алжир  под видом американца-охотника, с тем чтобы  не  спускать с лейтенанта
Жернуа глаз.
     Он с радостью думал о том, что снова увидит любимую Африку, но северная
часть  этого континента  так мало напоминала родные тропические джунгли, что
он  также мало испытал эмоций возвращения на родину,  как если бы вернулся в
Париж.  В Оране он  бродил весь день  по узким извилистым уличкам  арабского
квартала,  любуясь незнакомыми  картинами.  Следующий день застал его уже  в
Сиди-бель-Абесс,  где  он   вручил  военным   и  гражданским   властям  свои
рекомендательные письма,  в которых не было ни намека на настоящую цель  его
приезда.
     Тарзан достаточно хорошо владел английским языком, чтобы среди арабов и
французов сойти за американца, а больше ничего не требовалось.
     Встречаясь с англичанами,  он говорил  по-французски, чтобы  не  выдать
себя,  а иногда говорил по-английски и с  иностранцами, знающими язык, но не
настолько, чтобы уловить недостатки произношения.
     Тут он познакомился со многими из французских офицеров и скоро сделался
их  любимцем.  Встретился он и  с  Жернуа,  угрюмым  диспептиком, лет  около
сорока, мало поддерживающим общение с товарищами.
     В  течение месяца  не было  никаких событий.  Жернуа,  по-видимому,  не
принимал никаких посетителей,  а когда бывал в  городе, встречался только  с
людьми, в  которых даже при  самом пылком воображении нельзя было  усмотреть
агентов  иностранной  державы. Тарзан  начинал уже надеяться, что слухи были
ложны, как  вдруг Жернуа получил приказ переброситься далеко на юг в Бу-Саад
в Малой Сахаре.
     Малый  отряд  спаги с тремя офицерами должен был прийти на  смену ранее
стоявшему. По  счастью  один  из  прежних  офицеров, капитан  Жерар,  сильно
подружился с  Тарзаном, и потому заявление  последнего, что  он отправится с
ними в Бу-Саад, где думает поохотиться, не вызвало ни малейшего подозрения.
     В  Буире отряд  оставил  поезд  и конец дня провел уже в  седлах.  Пока
Тарзан в Буире торговал себе лошадь,  он поймал устремленный на  него взгляд
человека в  европейском платье, стоявшего в дверях туземной кофейни,  но как
только Тарзан обратил на него  внимание, человек отвернулся и вошел в низкую
сводчатую комнату,  и если  бы  не навязчивое  впечатление, что в  лице  или
фигуре есть что-то ему знакомое, Тарзан больше о нем и не вспомнил бы.
     Переход до Омаля утомил  Тарзана, его верховая езда ограничивалась пока
уроками  в  парижском манеже, а потому он сильно обрадовался комфортабельной
комнате и кровати  в отеле Гресля, тогда как офицеры и солдаты расположились
в зданиях военного поста.
     Хотя Тарзана на другой  день разбудили  рано, но  спаги  уже выступили,
когда  он только  начинал свой  завтрак.  Он торопливо  допивал кофе,  чтобы
солдаты не успели слишком далеко уйти вперед, когда взгляд его упал на дверь
смежного со столовой бара.
     К  его удивлению,  он  увидел Жернуа,  разговаривающего  с незнакомцем,
которого  Тарзан  видел накануне  у дверей кофейни в Буире. Ошибки  быть  не
могло, потому  что  нечто  знакомое чувствовалось в нем и сейчас, хотя  он и
стоял спиной к Тарзану.
     Пока он смотрел  на  них,  раздумывая,  Жернуа  поднял  глаза и  уловил
внимательное  выражение на  лице Тарзана.  В  это  время  иностранец  что-то
говорил шепотом, но Жернуа перебил его, и они оба разом повернули и скрылись
из виду.
     То  был  первый подозрительный  факт,  связанный  с Жернуа,  замеченный
Тарзаном. Но было совершенно ясно,  что  оба человека вышли  из бара  только
потому, что  Жернуа  заметил взгляд  Тарзана.  А  тут еще  это  неотвязчивое
впечатление  чего-то знакомого -- оно только увеличивало уверенность Тарзана
в том, что тут будет над чем понаблюдать.
     Через минуту Тарзан  вошел  в бар,  но ни там, ни  на  улицах не было и
следов  двух человек,  а  между  тем Тарзан,  прежде чем пуститься  догонять
отряд,  уже значительно ушедший вперед, побывал во всевозможных магазинах  и
на базарах.  Он догнал отряд только у Сиди-Аиссы вскоре после полудня, когда
солдаты остановились  на  час на  привал. Он  нашел Жернуа  при  отряде,  но
иностранца не было видно.
     В  Сиди-Аиссе  был  торговый  день. Многочисленные  караваны верблюдов,
стягивающихся  из  пустыни, толпы шумных арабов на рыночных площадях, -- все
это вызывало  в Тарзане  страстное желание задержаться  здесь на один  день,
чтобы ближе присмотреться  к этим сынам пустыни. И отряд  спаги  ушел в этот
день в направлении на Бу-Саад без него.
     До  темноты он бродил по базарам в  сопровождении юного араба, по имени
Абдул,  рекомендованного  ему  содержателем   постоялого  двора  в  качестве
надежного слуги и переводчика.
     Здесь  Тарзан  купил  лошадь лучше  той, которую приобрел в  Буире,  и,
разговорившись  со  стройным арабом, продававшим ее, узнал, что он Кадур бен
Саден,  шейх  племени, кочующего  в  пустыне  далеко к югу от Джельфы. Через
посредство Абдула Тарзан пригласил шейха отобедать с собой. Когда они втроем
пробирались в толпе торговцев, верблюдов, мулов и лошадей, заполняющих рынок
и оглашающих  его всевозможными звуками и голосами, Абдул потянул Тарзана за
рукав:
     --  Оглянись,  господин,  --  и  он пальцем  указал на  фигуру, которая
скрылась за  каким-то верблюдом как только Тарзан обернулся. -- Он  ходил за
нами следом все время после обеда, -- пояснил Абдул.
     -- Я успел только заметить араба в темно-синем бурнусе и белом тюрбане,
-- отвечал с сомнением Тарзан. -- Ты его имеешь в виду?
     -- Да, я подозреваю его, потому что он здесь, очевидно, чужой, и у него
нет  никакого  другого  дела, как только следить за  нами,  чем  никогда  не
занимаются  честные арабы; и  потом -- он закрывает всю  нижнюю часть  лица,
видны одни только глаза. Он, наверное, дурной человек, иначе он знал бы  чем
заняться.
     --  Ну, значит,  он  попал  на неверный  след,  Абдул, --  успокоил его
Тарзан, -- потому  что  здесь нет никого, кто  мог  бы  желать мне зла.  Я в
первый раз в вашей стране, и никто  здесь не знает меня. Он скоро убедится в
своей ошибке и перестанет сопровождать нас.
     -- Если только он не замышляет грабежа, -- возразил Абдул.
     --  Тогда  единственное,  что  мы можем сделать,  это выждать,  пока он
запустит  руку,  --  засмеялся Тарзан. --  И я  ручаюсь,  что  он пресытится
грабежом раз навсегда, раз мы предупреждены. --  С этими словами он перестал
думать о незнакомце, не подозревая, что через несколько  часов, и при  самых
неожиданных обстоятельствах, ему придется вспомнить о нем.
     Кадур  бен  Саден,  плотно  пообедав,  простился со  своим  хозяином. С
полными достоинства заверениями дружбы он приглашал Тарзана навестить его  в
его пустынных  владениях,  где столько  антилоп, оленей,  кабанов,  пантер и
львов, что самый ярый охотник останется доволен.
     После его ухода  человек-обезьяна,  вместе с  Абдулом, снова отправился
бродить по улицам  Сиди-Аиссы и скоро был  привлечен диким грохотом каких-то
медных инструментов, раздающимся  из одного из многочисленных "мавританских"
кафе.  Было часов восемь и танцы были в  полном разгаре, когда Тарзан вошел.
Комната была битком  набита арабами. Все  они курили и  пили густой, горячий
кофе.
     Тарзан и  Абдул разыскали место в  центре комнаты,  хотя любящий тишину
человек-обезьяна предпочел  бы устроиться где-нибудь в стороне,  подальше от
музыкантов, производящих невероятнейший шум  на  своих арабских  барабанах и
рожках. Танцевала довольно хорошенькая девушка, которая, обратив внимание на
европейца и рассчитывая на щедрую благодарность, перебросила ему через плечо
шелковый платочек, за что получила франк.
     Когда ее место заняла другая девушка, быстроглазый  Абдул  заметил, что
первая остановилась с двумя арабами  в конце комнаты,  возле боковой  двери,
ведущей  во  внутренний двор,  в  котором  на  галерее, его окружающей, были
расположены комнаты девушек, танцующих в кафе.
     Вначале  он не придал этому значения,  но потом уголком глаза подметил,
что  один из  мужчин  кивнул в их сторону, а девушка обернулась  и  украдкой
глянула на Тарзана. Потом арабы перешагнули порог и потонули во мраке двора.
     Когда снова дошла очередь до той же девушки, она танцевала близко около
Тарзана и  дарила  ему  самые  нежные  улыбки.  Угрюмо косились  на высокого
европейца  смуглые,  темноглазые  сыны пустыни, но  на  Тарзана, видимо,  не
действовали ни улыбки, ни злые взгляды.
     Девушка снова перебросила платочек ему на плечо и снова получила франк.
Приложив его ко лбу, по  обычаю ее сестер, она низко нагнулась возле Тарзана
и быстро прошептала ему на ухо ломаным французским языком:
     --  Во  дворе есть два  человека,  которые хотят  причинить зло мсье. Я
сначала обещала им заманить вас, но вы были добры ко  мне, и я не могу этого
сделать.  Уходите скорее, пока  они не заметили, что я выдала  их  вам. Они,
наверное, дурные люди.
     Тарзан поблагодарил девушку, уверил ее, что будет осторожен, и, окончив
свой танец, она через маленькую дверь исчезла во дворе. Но Тарзан не ушел из
кафе, как она его просила.
     Следующие полчаса все шло спокойно, потом в кафе вошел с улицы мрачного
вида  араб.  Он остановился  возле  Тарзана и  начал  делать бесцеремонные и
оскорбительные  замечания  по  адресу  европейцев, но так как он говорил  на
своем родном языке, Тарзан абсолютно ничего не понимал, пока Абдул не взялся
просветить его.
     --  Этот человек  хочет затеять ссору, -- предупредил Абдул.  --  Он не
один, да в сущности,  в  случае стычки, все были  бы против вас. Лучше  уйти
спокойно, господин.
     -- Спроси этого человека, что ему нужно? -- приказал Тарзан.
     --  Он  говорит, что  собака-христианин оскорбил  девушку,  которая ему
принадлежит. Он ищет ссоры.
     -- Скажи ему, что  я не оскорбил ни его девушку и никакую другую, пусть
он уйдет и оставит меня в покое. Мне не из-за чего ссориться с ним, и ему со
мной тоже.
     -- Он говорит, -- повторил Абдул, --  передав слова  Тарзана, -- что вы
сами собака, и сын собаки, а  бабушка ваша -- гиена.  А между прочим  --  вы
лжец.
     Инцидент уже  начал  привлекать внимание окружающих,  и  взрыв  хохота,
которым  был встречен этот поток  ругательств, достаточно  показал,  на чьей
стороне симпатии аудитории.
     Тарзан  не любил, когда над ним смеются,  не нравились ему и выражения,
употребленные арабом, но  он не  проявил никаких признаков гнева  и спокойно
поднялся  со  своего  места.  На  губах  у него играла  полуулыбка, но вдруг
сильный кулак опустился на лицо хмурого араба.
     Как  только  человек  упал,  с  полдюжины  юрких его  соотечественников
влетели в  комнату  с  улицы,  где,  очевидно,  поджидали своей  очереди.  С
криками: "Смерть неверному!"  и "Долой  собаку-христианина!"  они  бросились
прямо на Тарзана.
     Несколько арабов помоложе, из бывших в комнате, тоже вскочили на  ноги,
чтобы  присоединиться  к нападающим на безоружного белого. Тарзана и  Абдула
массовым  напором отбросили в конец комнаты. Юный араб  остался верен своему
господину и сражался рядом с ним с ножом в руке.
     Страшными   ударами    человек-обезьяна    сбивал    с   ног   каждого,
приближавшегося  к его  мощным рукам. Он боролся спокойно  и не произнося ни
одного слова,  а на  губах  у него играла та же улыбка,  с  какой он встал и
нанес  удар оскорбившему его. Казалось невероятным, чтобы он или Абдул могли
уйти живыми  от  этого  моря  разъяренных  людей,  размахивающих  саблями  и
кинжалами,  но многочисленность  нападающих отчасти служила  защитой. Толпа,
вопящая  и кипящая,  сбилась так тесно,  что невозможно  было пустить в  ход
оружие, и никто из арабов не решался стрелять, чтобы не ранить своих.
     Наконец,   Тарзану   удалось  свалить   одного   из  самых  настойчивых
противников.  Быстрым движением  он обезоружил беднягу  и  затем, держа  его
перед собой, в качестве щита, медленно  начал отступать  вместе с Абдулом по
направлению к двери, ведущей во внутренний двор. На пороге он остановился и,
подняв  над  своей головой выбивающегося  араба, бросил  его с силой заряда,
вылетевшего из орудия, в лицо своих преследователей.
     Тарзан и Абдул  проникли во  двор. Перепуганные  танцовщицы прижались в
конце  лестницы,  ведущей  к  их  комнатам. Двор  освещался  только свечами,
которые  каждая  девушка прилепила к перилам балкона напротив своей комнаты,
чтобы проходящие по двору могли лучше рассмотреть ее прелести.
     Не успели Тарзан и  Абдул выйти во двор, как  тут же, за их  спиной, из
темноты у одной из лестниц, щелкнул курок, и две закутанные фигуры бросились
к ним,  продолжая стрелять. Тарзан прыгнул навстречу этим новым противникам.
Одна  секунда --  и  противник  лежал в  грязи, обезоруженный и со сломанной
костью. Нож Абдула настиг другого в тот момент, когда он собирался разрядить
револьвер в лоб верного араба.
     Обезумевшая  толпа бросилась теперь из кафе,  преследуя добычу. Девушки
потушили свечи по  данному одной из них  знаку, и  двор  освещался чуть-чуть
только  светом, выбивающимся из  наполовину  заслоненной народом двери кафе.
Тарзан снял  саблю  с  человека,  павшего под  ударом  ножа Абдула, и теперь
стоял, ожидая волну людей, которая мчалась на него из темноты.
     Вдруг  он почувствовал как легкая  рука легла  ему на плечо,  и женский
голос прошептал: "Скорей, мсье, сюда. Следуйте за мной".
     -- Идем, Абдул, -- шепотом  позвал Тарзан. -- Хуже, чем здесь, быть  не
может.
     Женщина  повернула и  повела их вверх по узкой лестнице, которая вела к
ее  комнате.  Тарзан шел  вслед  за ней. Он видел,  как  блестели  золотые и
серебряные браслеты на голых руках, золотые монеты на ее головном уборе.  Он
слышал, как шелестел ее пышный наряд. Он знал,  что она одна из танцовщиц, и
инстинктивно чувствовал, что это та  самая, которая раньше прошептала ему на
ухо предостерегающие слова.
     Поднимаясь  по лестнице,  они  слышали, как ищет их  во дворе  сердитая
толпа.
     -- Они скоро начнут свои поиски  здесь, -- шепнула девушка. -- Не надо,
чтобы они нашли вас, потому  что в конце концов они все-таки убьют вас, хотя
вы боретесь  за десятерых. Спешите!  Вы можете выпрыгнуть на улицу  из  окна
моей комнаты. Пока они сообразят, что вас нет внутри здания, вы уже будете в
безопасности у себя в отеле.
     Но  не успела  она  закончить, как несколько  человек уже  бросились на
лестницу, на которой они стояли. Раздался торжествующий  крик.  Их  открыли.
Толпа стремительно бросилась на лестницу. Первый  взбежал  быстро  вверх, но
там его  встретил  меч, на который  он не рассчитывал: добыча раньше не была
вооружена.
     С  криком  нападающий  упал  назад на тех, кто  поднимался  сзади;  как
булавки,  посыпались  они  вниз.  Старое и  расшатанное  строение  не  могло
выдержать необычную нагрузку и раскачивание. С  треском и стуком ломающегося
дерева  лестница  обломилась под арабами, и  только  Тарзан, Абдул и девушка
остались наверху, на узенькой площадке.
     -- Идем! -- крикнула девушка. --  Они поднимутся по  соседней лестнице.
Нельзя терять ни минуты.
     Но  как только  они вошли в комнату, Абдул услышал  со двора крик,  что
нужно спешить на улицу и отрезать им путь.
     -- Мы пропали, -- просто сказала девушка.
     -- Мы? -- переспросил Тарзан.
     -- Да, мсье, -- отвечала она. -- Они убьют и меня. Ведь я помогла вам.
     Дело принимало новый оборот. До сих пор Тарзан наслаждался возбуждением
опасности стычки.  Он ни минуты не  подозревал, что Абдул или  девушка могут
пострадать,  разве случайно. Бежать  он  думал только в том случае, если  не
будет никакой надежды спастись иначе.
     Один он мог бы спрыгнуть  на этот клубок людей и разметать их так,  как
это делает Нума-лев:  он так озадачил бы арабов,  что ускользнуть было бы не
трудно.  Теперь  он  должен  прежде всего  позаботиться об  этих двух верных
друзьях.
     Он подошел к окну, выходящему на улицу. Еще миг и враги появятся внизу.
Слышен уже топот ног на соседней лестнице, они будут здесь в одну минуту. Он
облокотился на подоконник и выглянул, но посмотрел не вниз, а вверх. Над ним
была  видна крыша  строения, за  которую  можно  было  ухватиться рукой.  Он
подозвал  девушку. Она  подошла  и  стала  возле него. Он  обнял ее рукой  и
перекинул через плечо.
     --  Подожди, пока  я вернусь за тобой, --  сказал  он Абдулу, -- а пока
придвинь к этой  двери все, что  найдешь в комнате. Это их немного задержит.
-- Затем  он поднялся  на узкий  подоконник,  придерживая девушку у  себя на
плече. --  Держись крепче, -- предупредил он  ее, и  с гибкостью и ловкостью
обезьяны он полез на крышу.
     Посадив девушку, он тихо окликнул Абдула. Юноша подбежал к окну.
     -- Дай руку, -- шепнул Тарзан.
     Внизу, в комнате,  толпа  колотила в  дверь. Вдруг дверь  разлетелась в
щепки, и в  то же мгновение Абдул как  перышко  взвился вверх. Все это  было
проделано как раз вовремя, потому  что в  то  время,  как толпа  с  лестницы
ворвалась  в  комнату,  несколько  десятков  человек  обогнули угол улицы  и
прибежали под окно комнаты.
     <B>VIII
     БОЙ В ПУСТЫНЕ</B>
     Сидя, поджав ноги, на крыше, они слышали, как ругались арабы в комнате.
Абдул время от времени переводил Тарзану их слова.
     -- Они винят тех, внизу, что они выпустили нас.  А те  отвечают, что мы
не прыгали вниз,  что мы еще  внутри здания, но  что  верхние  --  трусливы,
боятся напасть на нас и поэтому уверяют их, что мы  убежали. Еще немножко --
и там начнется общая потасовка.
     Вскоре  те,  что были в комнате, перестали искать  и вернулись  в кафе.
Несколько человек остались на улице, курили и беседовали.
     Тарзан  обратился  к  девушке,  благодаря  ее за  жертву,  которую  она
принесла ему -- чужестранцу.
     -- Вы мне понравились, -- просто ответила она. -- Вы  не похожи на тех,
кто бывает всегда в  кафе. Вы  не  говорили  со мною грубо и  в  том, как вы
бросили мне деньги, не было ничего обидного.
     --  Что вы будете делать теперь? -- спросил он. -- Вам нельзя вернуться
в кафе. Можно ли вам без риска остаться в Сиди-Аиссе?
     -- Завтра все забудется, -- возразила она. -- Но я рада была бы никогда
не возвращаться в кафе, ни в это, ни в другое, Я была там не по собственному
желанию, а потому, что меня захватили силой и держали как пленницу.
     -- Как пленницу! -- недоверчиво воскликнул Тарзан.
     -- Рабыню,  пожалуй, -- это вернее,  --  отвечала она. --  Меня выкрала
ночью  из douar'a  отца  шайка грабителей. Они привезли меня сюда и  продали
арабу, который держит  это кафе. Прошло уже больше двух лет, как я не видела
никого из близких. Они далеко на юге и никогда не бывают в Сиди-Аиссе.
     -- Вы хотели бы вернуться к своим? -- спросил Тарзан. -- Тогда я обещаю
доставить  вас,  по  крайней  мере,  в  Бу-Саад. Там  вы,  вероятно, сможете
выхлопотать, чтобы комендант отправил вас дальше!
     -- О,  господин! -- воскликнула она, -- как мне благодарить вас? Неужто
вы сделаете так  много  для простой бедной  танцовщицы? Но  отец  мой  может
вознаградить вас и, наверное, вознаградит, -- разве он не  великий шейх? Его
зовут Кадур бен Саден.
     --  Кадур бен Саден! --  изумился  Тарзан, --  да ведь Кадур  бен Саден
сейчас здесь, в Сиди-Аиссе. Он обедал со мной несколько часов тому назад.
     -- Отец мой здесь? --  воскликнула пораженная девушка. -- Хвала Аллаху!
Я в самом деле спасена!
     -- Тсс! -- предупредил Абдул. -- Слушайте!
     Снизу доносились голоса, совершенно отчетливые в ночном воздухе.
     Тарзан снова не понимал, но Абдул и девушка переводили.
     -- Они  ушли,  --  сказала последняя. --  Это все было из-за вас.  Один
сказал, что иностранец, который обещал деньги за то,  чтобы вас убили, лежит
в  доме Ахмета  дин  Сулефа с переломанной  кистью, но обещает  еще  большую
награду, если они устроят засаду на дороге в Бу-Саад и убьют вас.
     -- Вот он-то и следил за  нами на рынке сегодня, -- торжествовал Абдул.
-- И позже  я видел  его в  кафе  вместе  с  другими, и  они  ушли во  двор,
поговорив  вот  с  этой девушкой. Они-то напали на  нас и стреляли, когда мы
выбежали из кафе. Почему они хотят убить вас, мсье?
     -- Не знаю, -- отвечал Тарзан и, помолчав: --  разве что, --  но он  не
закончил,  потому  что  его  предположение  как  будто  могло  дать  ключ  к
разрешению тайны, но в то же время казалось совершенно невероятным.
     Люди  на  улице разошлись.  Двор  и  кафе  опустели.  Тарзан  осторожно
нагнулся к окну комнаты девушки. В комнате не  было  никого. Он вернулся  на
крышу  и  спустил  Абдула,  потом  передал  ему  на руки молодую девушку.  С
подоконника  Абдул  спрыгнул  на  улицу, а  Тарзан  взял девушку на  руки  и
спрыгнул, как не раз прыгал в родных лесах с ношей на руках.
     Девушка слегка вскрикнула,  но Тарзан опустился на улицу совсем мягко и
поставил ее на ноги невредимой.
     Она на минуту прижалась к нему.
     -- Какой мсье сильный и ловкий! Он не уступает даже el adrea -- черному
льву.
     -- Хотел бы я встретиться с вашим el adrea,  -- сказал Тарзан. -- Я так
много слышал о нем.
     -- Если  вы придете в douar  к моему отцу, вы  его увидите, -- объявила
девушка. -- Он живет на вершине горы, к северу от нас, и по ночам спускается
вниз  из своего  логова,  чтобы грабить стада моего отца. Одним ударом своей
сильной лапы  он сносит  череп  быку,  и горе запоздалому  путнику,  который
повстречается с el adrea ночью.
     Они добрались до гостиницы без дальнейших приключений. Заспанный хозяин
долго отказывался  организовать поиски Кадура бен Садена раньше утра, но при
виде золотой монеты его точка зрения изменилась, и, спустя несколько  минут,
слуга отправился в  обход небольших  туземных гостиниц, где, как  можно было
рассчитывать, шейху пустыни легче было найти компанию по душе. Тарзан считал
необходимым найти отца девушки тотчас, так как  боялся, чтобы он не пустился
в путь слишком рано поутру.
     Они  ждали  не  более  получаса,  как посланный вернулся  с  Кадур  бен
Саденом. Старый  шейх вошел  в комнату с недоумевающим выражением  на гордом
лице.
     -- Господин оказал мне честь... -- начал он, и вдруг его взгляд упал на
девушку. Он бросился к ней через комнату с протянутыми  руками. -- Дочь моя!
-- крикнул он, -- аллах милосерден! -- и слезы затуманили мужественные глаза
старого воина.
     Когда  Кадур  бен  Саден выслушал рассказ о  похищении  девушки  и о ее
спасении, он протянул Тарзану руку.
     -- Все, что  имеет Кадур  бен  Саден, -- все твое, друг мой, и сама его
жизнь тоже, -- сказал он просто, но Тарзан знал, что это не пустые слова.
     Было решено немного поспать и выехать рано утром и попытаться проделать
весь  путь до Бу-Саада в  один день.  Для мужчин  это  было  относительно не
трудно, но для девушки путешествие, конечно, будет утомительно.
     Но она-то больше  всего и настаивала, чтобы ехать как  можно раньше, --
так ей  хотелось  поскорей  увидать  семью  и  друзей,  от  которых она была
оторвана более двух лет.
     Тарзану казалось, что не успел он закрыть глаза, как его уже разбудили,
а через  час  отряд уже двигался  в направлении к югу, по дороге на Бу-Саад.
Первые несколько миль дорога была хорошая, и они быстро продвигались вперед.
Потом  началась песчаная  пустыня, и  лошади глубоко  вязли  в песке.  Кроме
Тарзана, Абдула, шейха и его дочери, с ними ехали четверо арабов из  племени
шейха,  сопровождавшие  его в  Сиди-Аиссу.  Итого,  семь  ружей, --  бояться
дневного  нападения  было нечего, а если все будет  идти хорошо,  к ночи они
будут уже в Бу-Сааде.
     Сильный ветер гнал им навстречу летучий песок пустыни, и губы у Тарзана
пересохли  и  потрескались.  То,  что   он  видел  вокруг,  было  далеко  не
привлекательно, -- огромное пространство  волнообразной земли,  с небольшими
голыми холмиками и кое-где рассеянными группами жалких кустарников. Далеко к
югу виднелись смутные очертания  гор  Сахары.  Как  мало  это похоже,  думал
Тарзан, на прекрасную Африку его юных лет!
     Абдул, всегда настороже, посматривал назад не реже, чем  вперед. Вверху
каждого холмика, на который ему приходилось подниматься, он придерживал коня
и тщательно  осматривал расстилающееся перед ним  пространство. Наконец, его
бдительность была вознаграждена.
     -- Взгляните! -- крикнул он. -- Шесть всадников едут за нами!
     --  Ваши  вчерашние приятели,  очевидно,  мсье, -- сухо  сказал Тарзану
Кадур бен Саден.
     -- Несомненно, -- ответил человек-обезьяна. -- Я очень  жалею, что  мое
присутствие  делает  небезопасным ваше  путешествие. В ближайшем  селении  я
задержусь  и осведомлюсь  у  этих джентльменов о  том, что им нужно. Мне нет
необходимости  быть в Бу-Сааде  непременно сегодня, но я  не вижу оснований,
почему бы вам не продолжать свой путь вполне спокойно.
     -- Если вы остановитесь, остановимся и мы, -- возразил Кадур бен Саден.
     -- Пока  вы не будете в безопасности со своими друзьями,  или пока враг
не  перестанет  преследовать  вас, мы  будем  с вами.  Об этом нечего больше
говорить.
     Тарзан только кивнул головой. Он не тратил слов попусту, и, может быть,
потому отчасти Кадур бен Саден так привязался  к нему,  -- араб больше всего
на свете презирал болтливых людей.
     Весь день Абдул не  переставал посматривать на всадников, едущих сзади.
Они  оставались все время на одном и том же расстоянии, не приближаясь  даже
во время случайных остановок или большого полуденного отдыха.
     -- Они ждут наступления темноты, -- говорил Кадур бен Саден.
     И  мрак спустился  на  землю раньше, чем  отряд шейха с Тарзаном  успел
добраться  до Бу-Саада.  Последний раз, когда перед тем как стемнело, Абдулу
удалось рассмотреть мрачные, одетые в  белое  фигуры, сопровождающие их, они
быстро нагоняли расстояние, отделявшее их от намеченной добычи.  Он шепотом,
чтобы не  испугать  девушку, сообщил  об этом  Тарзану,  и  человек-обезьяна
придержал коня.
     -- Поезжай вперед с другими, Абдул, -- сказал он. -- Этот спор касается
только меня. Я подожду в первом подходящем месте и порасспрошу этих господ.
     -- Тогда и Абдул будет ждать с вами, -- заявил юный араб, и ни  угрозы,
ни приказания не могли заставить его отказаться от своего решения.
     -- Ну,  хорошо, -- согласился Тарзан. -- Вот место,  лучше  которого  и
желать трудно, -- эти скалы наверху холма. Мы спрячемся  здесь  и напомним о
себе этим господам, когда они появятся.
     Они отвели лошадей и спешились. Остальная группа уже скрылась из виду в
темноте. Впереди внизу мерцали огоньки Бу-Саада. Тарзан вынул ружье из чехла
и отстегнул  кобуру револьвера.  Он  приказал Абдулу отодвинуться  за  скалы
вместе  с  лошадьми,  чтобы быть под  прикрытием, в  случае если  неприятель
откроет огонь. Юный араб сделал вид, что повинуется, но, привязав хорошенько
лошадей к низкому кустарнику, он приполз обратно и лег на живот в нескольких
шагах от Тарзана.
     Человек-обезьяна стоял,  выпрямившись,  на  середине  дороги,  выжидая.
Впрочем ждать пришлось недолго. Топот скачущих лошадей сразу вырвался снизу,
из темноты, и вслед за  этим Тарзан различил движущиеся пятна более светлого
оттенка, вырисовывающиеся на фоне ночного мрака.
     -- Стой! -- закричал ом. -- Или мы будем стрелять.
     Белые фигуры сразу стали, и несколько мгновений царило полное молчание,
     Потом -- совещание шепотом, и призрачные всадники, как духи, рассеялись
в разные стороны.  Снова вокруг одна немая пустыня, но в  зловещем безмолвии
ее чувствуется опасность.
     Абдул поднялся  на  одно  колено.  Тарзан  насторожил  тренированные  в
джунглях  уши и  скоро  расслышал  топот  тихо приближающихся  лошадей,  --с
востока, запада, севера  и  юга,  --  их  окружали. Потом  раздался  выстрел
оттуда, куда он смотрел, пуля просвистела у него над головой, и он выстрелил
по тому же направлению, где при выстреле вспыхнул огонек.
     Тотчас трескотня ружей дробью рассыпалась в беззвучной пустыне.
     Абдул и Тарзан стреляли  только тогда,  когда вспыхивали огоньки ружей:
они  все еще  не видели  своих  врагов.  Скоро  обнаружилось, что  атакующие
стягивают круг, сближаясь все  больше и больше,  по мере того, как  начинали
понимать, как малочислен противник.
     Но один подошел слишком близко. Тарзан не  даром привык изощрять зрение
во мраке лесной ночи -- большего мрака по эту  сторону могилы быть не может;
раздался крик -- и одно седло опустело,
     -- Шансы  начинают  уравниваться, Абдул,  --  со смехом произнес Тарзан
вполголоса.
     Но шансы были далеко еще не равны, и когда пять оставшихся всадников по
данному сигналу повернули и устремились  прямо  на  них, казалось,  что  бою
сейчас наступит конец.  Тарзан и  Абдул оба бросились к скале, чтобы враг не
мог обойти их сзади. Дикий топот скачущих лошадей,  град  выстрелов  с обеих
сторон. Потом арабы снова отъехали назад,  чтобы повторить тот же маневр, но
на этот раз их было уже только четверо против двоих.
     Несколько минут ни одного звука не доносилось из окружающего мрака.
     Тарзан не знал, значит ли  это, что арабы, удовлетворившись понесенными
потерями, отказались  от боя,  или  же они  решили перехватить их дальше  по
дороге  к Бу-Саад. Он недолго оставался в неведении;  вскоре донеслись звуки
новой атаки,  но  не успел  прогреметь  первый  выстрел, как  позади  арабов
раздалось до дюжины выстрелов. В шум их стычки  влились голоса нового отряда
и топот ног большого числа лошадей, скачущих по дороге со стороны Бу-Саада.
     Арабы не стали выжидать,  чтобы установить, кто спешит  на  место  боя.
Выпустив последний залп, они промчались мимо  Тарзана и Абдула и ускакали по
дороге в направлении на Сиди-Аиссу.
     Спустя несколько минут примчался Кадур бен Саден со своими людьми.
     Старый шейх был очень обрадован, когда убедился,  что Тарзан и Абдул не
получили ни единой  царапины. Даже ни  одна из лошадей не была  ранена.  Они
разыскали двух  человек, павших под  выстрелами Тарзана и, убедившись в том,
что они мертвы, оставили их на месте.
     -- Почему вы не сказали  мне, что решили  подстеречь  этих молодцов? --
спросил  шейх обиженным  тоном. --  Мы  бы  со  всеми расправились,  если бы
встретили их всемером.
     --  Тогда незачем  было  бы и останавливаться,  -- возразил Тарзан,  --
потому что, продолжай мы свой путь на Бу-Саад, они настигли бы нас теперь, и
всем пришлось бы  участвовать в бою. Мы для того-то и задержались с Абдулом,
чтобы не перекладывать на чужие плечи мой  собственный  спор. Затем, -- надо
было подумать о вашей дочери. Я не имел права подвергать ее опасности.
     Кадур  бен  Саден  пожал  плечами. Он был  недоволен, что  ему помешали
принять участие в бою.
     Маленькое  сражение, разыгравшееся  так  близко от  Бу-Саада, привлекло
внимание  гарнизона. Тарзан и его спутники  встретили отряд солдат у  самого
города. Офицер, командовавший отрядом, остановил  их и  спросил, что значила
донесшаяся к ним стрельба.
     -- Кучка мародеров, -- объяснил  Кадур бен Саден, -- напала на двоих из
моих  друзей,  случайно  отставших,  но  быстро  рассеялась,  как  только мы
поспешили на помощь. Грабители  потеряли двух человек убитыми. В моем отряде
никто не пострадал.
     Объяснение,  по-видимому, удовлетворило  офицера, и,  переписав  членов
отряда, он повел своих  людей  на место стычки, чтобы забрать убитых и, если
окажется возможным, установить их личности.
     Через  два  дня  Кадур бен Саден с дочерью  и спутниками  через  ущелье
Бу-Саад  поехали  на   юг   к  родным  пустыням.  Шейх   уговаривал  Тарзана
сопровождать его, и  дочь присоединяла свои просьбы к  увещеваниям отца, но,
хотя Тарзан не мог объяснить  им, в  чем  дело,  его обязанности  при  свете
происшествий  последних  дней начали  приобретать особо  важное значение,  и
нечего было и думать оставить сейчас свой пост даже  на самый короткий срок.
Но  он  обещал  им приехать  позже, если это  будет возможно, и им  пришлось
довольствоваться таким обещанием.
     Последние два дня Тарзан буквально  все  время  проводил  с  Кадур  бен
Саденом и его дочерью. Его очень заинтересовала эта  раса  суровых  и полных
чувства   собственного  достоинства   воинов,   и  он   пользовался  случаем
познакомиться, благодаря своим дружеским с ними отношениям,  с  их  нравами,
обычаями,  с  их  образом  жизни.  Он  даже  начинал  усваивать,  при помощи
черноглазой девушки, кое-какие слова из нового для него языка.
     Он искренне  жалел,  когда ему пришлось расстаться с  ними, и верхом на
лошади у входа в ущелье, до которого он доехал с ними, Тарзан долго провожал
маленький отряд глазами, пока тот не скрылся из виду.
     Вот люди, которые ему по сердцу! Их дикая, суровая жизнь, полная трудов
и  опасностей, говорила сердцу  этого полудикаря гораздо больше, чем все то,
что он видел  в центрах утонченной  культуры, которые он посетил. Эта  жизнь
имела преимущества даже  перед жизнью в джунглях, так  как тут он был  бы  в
обществе  людей,  настоящих людей, которых  он мог бы уважать  и почитать, и
вместе с тем жил бы  одной  жизнью  с дикой  природой, которую  так любил. В
голове у него шевелилась мысль по  завершении своей миссии подать в отставку
и до конца своей жизни поселиться вместе с племенем Кадур бен Садена.
     Повернув своего коня, он медленно поехал обратно в Бу-Саад.
     В  гостинице  "Малая  Сахара",  где остановился  Тарзан  по  приезде  в
Бу-Саад, на улицу выходили бар, две столовые и  кухня. Обе столовые смежны с
баром, причем  одна из них предоставлена офицерам местного гарнизона. Стоя в
баре, можно при желании видеть то, что делается в обеих столовых.
     Проводив Кадур бен Садена и  его  отряд, Тарзан отправился  в бар. Было
раннее утро, Кадур хотел  уехать  подальше за  этот  день,  и, когда  Тарзан
вернулся, он застал многих еще за завтраком.
     Заглянув  случайно   в  офицерскую  столовую,  Тарзан  увидел  кое-что,
зажегшее огоньки у него в  глазах. В  столовой сидел лейтенант Жернау; в тот
самый момент,  когда Тарзан  взглянул в дверь,  к  лейтенанту подошел араб в
белой  одежде и,  нагнувшись, прошептал ему на  ухо несколько слов. Затем он
вышел в другую дверь. В  этом как будто не  было ничего  странного. Но когда
араб  наклонился,  разговаривая  с офицером, и  бурнус случайно распахнулся,
Тарзан увидел, что у араба левая рука в повязке.
     <B>IX
     НУМА "ЭЛЬ АДРЕА"</B>
     В день, когда Кадур бен Саден уехал  на  юг, дилижанс с  севера  привез
Тарзану письмо от д'Арно, пересланное из Сиди-бель-Аббеса.
     Письмо растравило старую  рану,  о которой  Тарзан старался  забыть;  и
все-таки он не  жалел, что получил  его, -- одна из затронутых в нем тем, во
всяком случае, интересовала его по-прежнему.
     Вот что писал д'Арно:
     <i>"Мой  дорогой  Жан, со  времени моего последнего  письма, мне  по делам
пришлось побывать в Лондоне. Я  провел там всего три дня. В первый же день я
совершенно неожиданно  встретился на  улице с вашим старым другом. Вы  ни за
что  не  угадаете  -- с  кем.  С м-ром  Самуэлем Т. Филандером,  собственной
персоной. Представляю  себе ваше удивление.  Но это еще не  все. Он настоял,
чтобы  я  отправился  вместе  с  ним  в отель,  и там  я  увидал  остальных:
профессора Архимеда К. Портер, мисс Портер  и эту огромную  черную  женщину,
служанку  мисс Портер, Эсмеральду,  если вы  припомните.  Вскоре  после меня
пришел Клейтон. Они скоро обвенчаются, очень скоро, извещения можно ждать со
дня на  день. В  виду  недавней  смерти его отца, свадьба будет  скромна, --
никого, кроме ближайших родственников.
     Пока  я  был с глазу на  глаз с м-ром Филандером, старичок  пустился  в
откровенности. Рассказал мне, что мисс Портер уже трижды откладывала свадьбу
под разными предлогами.  Он  поверил мне, что  она,  по-видимому, вообще  не
очень стремится выйти за  Клейтона; но  на этот раз дело все-таки, очевидно,
дойдет до конца.
     Разумеется, все осведомлялись о вас, но,  считаясь с вашими желаниями в
вопросе о вашем происхождении, я говорил только о настоящем положении вещей.
     Мисс Портер  особенно  интересовалась тем,  что я рассказывал о  вас, и
задавала мне много вопросов. Боюсь, я испытывал не великодушное наслаждение,
расписывая  ваше желание и решение окончательно вернуться в  родные джунгли.
Позже я пожалел, потому что ее как  будто  серьезно  встревожила мысль о тех
опасностях, которым вы опять  будете подвергаться. "И все-таки",  -- сказала
она  мне, -- "бывают  участи  более  несчастные, чем  та, какую готовят мсье
Тарзану  суровые и страшные джунгли. По крайней  мере, совесть  у него будет
покойна, ему не в чем упрекать себя. И там бывают минуты  необычайного покоя
и тишины, и есть изумительно красивые места. Вам  может показаться странным,
если  я, пережившая  такие  ужасы в  этих  страшных  лесах,  скажу вам,  что
временами меня  тянет туда,  и я  не могу забыть,  что там я пережила  самые
счастливые минуты своей жизни".
     Когда она  говорила это, по лицу  у нее разлилось выражение бесконечной
грусти, и было ясно: она угадала, что мне известна ее тайна, и выбрала такой
способ, чтобы передать вам нежный привет от сердца, еще полного вами, хотя и
отданного формально другому.
     Клейтон видимо нервничал и смущался, когда заходила о вас речь.
     Он  выглядит  усталым и  измученным. Но тем  не  менее он  с  интересом
расспрашивал о вас. Хотел бы я знать -- не подозревает ли он истины?
     Вместе  с  Клейтоном пришел Теннингтон, вы ведь знаете, что они большие
друзья. Он скоро отправляется в одно из своих нескончаемых плаваний на своей
яхте и уговаривал всех присоединиться к нему. Попытался  и  меня соблазнить.
Думает на этот раз обогнуть  Африку. Я сказал ему, что его дорогая игрушка в
один прекрасный день отправит на дно морское его самого и кого-нибудь из его
друзей,  если он  не выбросит  из головы  раз  и навсегда, будто  она  не то
броненосец, не то океанский пароход.
     Я вернулся  в Париж третьего  дня  и встретил вчера на  бегах  графа  и
графиню де Куд.  Они справились о  вас. Де Куд вас в самом деле очень любит;
недоброжелательства  не  осталось  и следа.  Ольга  хороша  по-прежнему,  но
чуть-чуть  укрощена. Мне  кажется,  за время  своего знакомства с  вами  она
получила  хороший урок, который  пригодится ей в жизни. Счастье ее и де Куд,
что попались вы, а не другой, более испорченный человек.
     Она  просила  меня  сообщить вам,  что Николай  уехал  из Франции.  Она
заплатила ему за это двадцать тысяч франков, с тем  чтобы он не возвращался.
Она рада, что  отделалась от  него, пока он не успел  привести в  исполнение
свою угрозу убить вас при первом удобном случае. Она  сказала, что ей тяжело
было бы, если бы ваши руки были обагрены  кровью ее брата, так как она очень
любит вас,  -- и она, не смущаясь,  заявила  это при графе! По-видимому, она
совершенно не допускает возможности другого исхода столкновения между вами и
Николаем. И граф в этом с ней согласился. Он добавил, что на то, чтобы убить
вас, понадобился бы целый полк Роковых. У него весьма здравый взгляд на вашу
доблесть.
     Получил приказ вернуться к себе на корабль. Он отплывает из Гавра через
два дня; назначение неизвестно. Но письма,  адресованные на корабль, будут в
конце   концов   попадать  ко  мне.  Напишу  вам,  как  только  представится
возможность.
     Ваш искренний друг
     Поль д'Арно".</i>
     -- Боюсь, --  вполголоса протянул Тарзан,  --  что Ольга  выбросила зря
двадцать тысяч франков.
     Он несколько раз перечел ту часть письма д'Арно,  где тот передает свой
разговор с Джэн Портер. Письмо принесло ему радость, близкую к страданию, но
все-таки радость.
     Следующие три недели протекли совершенно спокойно, без всяких  событий.
Тарзан  несколько   раз  видел  таинственного  араба,  один  раз  --   снова
разговаривающим с лейтенантом  Жернуа. Но как ни старался Тарзан проследить,
он никак не мог открыть, где проживает араб.
     Жернуа, и раньше не особенно дружелюбный, стал еще больше отдаляться от
Тарзана со времени эпизода в  столовой гостиницы в Омале. Его манера держать
себя  с  Тарзаном  в  тех  редких  случаях,  когда  они  сталкивались,  была
определенно враждебна.
     В соответствии со своей ролью американца-охотника, Тарзан много времени
проводил, охотясь в  окрестностях  Бу-Саада.  Он  целыми  днями бродил между
холмами,  надеясь натолкнуться  на  газелей, но в тех редких  случаях, когда
подходил  достаточно  близко  к  красивым маленьким  животным,  он неизменно
предоставлял   им   возможность  уйти,   не   делая   ни  одного   выстрела.
Человек-обезьяна  не  находил никакой прелести в  том, чтобы убивать  только
ради самого процесса самых безобидных и беззащитных божьих созданий.
     В самом деле, Тарзан никогда не  убивал  ради удовольствия и не находил
удовольствия  в убийстве.  Он  любил  только радость честного боя  -- экстаз
победы.  Любил  и  охоту для  добывания  пищи,  при которой  он состязался с
другими  в  ловкости и умении. Но выйти из  города, где пищи  вдоволь, с тем
чтобы  убить хорошенькую газель с нежными глазами, -- это по жестокости хуже
предумышленного и хладнокровного убийства  человека. Тарзан не стал бы этого
делать, а потому он охотился один, чтобы не было свидетелей его уловок.
     Однажды, потому,  вероятно, что он был  один, он едва не лишился жизни.
Он ехал медленно небольшим оврагом, когда за спиной раздался выстрел, и пуля
пронзила его пробковый  шлем. Хотя  он сразу повернул и галопом выскочил  на
край оврага, никаких следов неприятеля не было видно,  и до самого  Бу-Саада
он не встретил ни живой души.
     -- Да, -- размышлял  он, вспоминая этот  случай. -- Ольга, конечно, зря
выбросила свои двадцать тысяч. В этот вечер он обедал у капитана Жерара.
     -- Охота не очень удачна теперь? -- спросил один офицер.
     -- Да, -- отвечал Тарзан. --  Дичь здесь боязлива, да я  и  не  большой
любитель  охотиться  на птицу и  на антилоп.  Я  думаю  перебраться южнее  и
попытать счастья с вашими алжирскими львами.
     -- Прекрасно! -- воскликнул капитан. -- Мы выступаем завтра  в Джельфу.
Мы  будем вам попутчиками по  крайней мере до тех пор. Лейтенант  Жернуа и я
получили  приказ   обследовать  один  из   южных  округов,  где  хозяйничают
грабители. Быть может, нам удастся вместе поохотиться на льва -- как знать?
     Тарзан был очень обрадован и не замедлил сказать это; но капитан сильно
изумился бы, если бы  знал  подлинную причину радости Тарзана.  Жернуа сидел
против  человека-обезьяны.  Ему, видимо, совсем не  понравилось  предложение
капитана.
     -- Охота на львов покажется вам более интересной, конечно, -- продолжал
капитан Жерар, -- чем охота на газелей, но... и более опасной.
     -- Иногда и охота на газелей бывает не безопасна,  --  возразил Тарзан.
-- В особенности, если едешь один. Мне пришлось  в этом убедиться сегодня. И
я нашел при  этом, что  газель,  пожалуй, самое  робкое животное, но зато не
самое трусливое.
     При этих словах он как бы случайно скользнул взглядом по Жернуа, ему не
хотелось, чтобы тот догадался, что его подозревают, что за ним следят; но, с
другой  стороны, по тому  впечатлению, какое  это замечание произвело  бы на
него,  можно  было  бы судить,  имеет он отношение к  случившемуся  или нет.
Тарзан  увидел,  как  темно-красная  волна медленно поползла от  шеи  к лицу
Жернуа. Он был удовлетворен и быстро переменил тему.
     Когда отряд выехал на  другой день из Бу-Саада,  направляясь на  юг,  в
хвосте отряда ехало шесть арабов.
     На вопрос Тарзана, Жерар объяснил, что арабы не принадлежат к отряду, а
только сопровождают его для компании.
     Тарзан за  время  своего  пребывания  в Алжире успел  достаточно узнать
арабов, которые склонны скорее избегать общества чужестранца, в  особенности
французских солдат. Такое объяснение показалось ему сомнительным, и он решил
зорко  следить  за  маленькой группой,  сопровождавшей отряд  на  расстоянии
примерно четверти мили. Но арабы не  приближались даже  во время привалов, и
ему не удалось внимательней присмотреться к ним.
     Он давно уже убедился, что его преследуют  наемные убийцы, и  ничуть не
сомневался, что виной  всему Роков. Мстил ли  он  за  прежние случаи,  когда
Тарзан  разрушал  его планы  и  унижал  его,  или  же он  имел  какое-нибудь
отношение к делу Жернуа, -- этого пока Тарзан не мог решить.
     Во втором  случае, а это казалось  весьма правдоподобным,  ему придется
иметь  дело с двумя сильными противниками, а  в диких пустынях Алжира,  куда
они направлялись,  нетрудно  найти случай,  чтобы,  спокойно и не  привлекая
внимания, отделаться от опасного врага.
     Простояв в  Джельфе два дня, отряд отправился на юго-запад, откуда были
получены  известия,  что  грабители нападают на племена, живущие  у подножья
гор.
     Группа  арабов, провожавших  отряд из Бу-Саада, внезапно исчезла в  тот
вечер, когда был дан приказ о выступлении утром из Джельфы.
     Тарзан расспрашивал  кое-кого из солдат, но  никто не  мог ему сказать,
почему  они  ушли  и  в  каком  направлении.  Все  это  ему  не нравилось, в
особенности из-за  того, что он видел, как один из них разговаривал с Жернуа
спустя  полчаса  после  того,  как  капитан  Жерар распорядился  о  перемене
маршрута. Только Жернуа и Тарзан знали новое направление.  Солдат же  просто
предупредили, что лагерь должен свернуться рано  утром. Тарзан задавал  себе
вопрос, не сообщил ли Жернуа арабам, куда они направляются.
     Вечером в первый день перехода отряд расположился  лагерем  в небольшом
оазисе, где  стоял  "дуар" того шейха,  у которого  грабили  скот и  убивали
пастухов. Арабы  вышли из своих  палаток  из козьих шкур  и окружили солдат,
задавая  им  всевозможные вопросы  на туземном наречии, так как и солдаты  в
большинстве  были  туземцы.  Тарзан,  при  помощи   Абдула  уже   накопивший
порядочный  запас  арабских  слов,  расспросил  одного  из  молодых  арабов,
сопровождавших шейха,  в то  время как  шейх выражал  свои чувства  уважения
капитану Жерару.
     Нет, он не видел шестерых всадников,  едущих со стороны Джельфы. Кругом
много оазисов, возможно, что они  направились в один из них. Затем, в  горах
есть грабители, они часто ездят небольшими партиями на север  к  Бу-Сааду, и
даже  дальше  -- до  Омаля и Буиры.  Возможно, что  это  и  были  грабители,
возвращавшиеся к своей шайке после увеселительной поездки  в какой-нибудь из
северных городов.
     На следующий  день поутру капитан Жерар разбил свой отряд на две части,
и командование  одной  из них поручил лейтенанту Жернуа, командование другой
оставил за собой. Оба отряда должны были обыскать два противоположных склона
горы.
     -- С которым из  отрядов поедете вы, г.  Тарзан? -- спросил капитан. --
Или, быть может, вы вовсе не хотите охотиться на грабителей?
     --  Напротив, с  удовольствием,  -- поспешил  ответить Тарзан. Он искал
предлога,  чтобы остаться  при отряде Жернуа. Помощь  пришла  оттуда, откуда
меньше всего можно было ожидать, -- заговорил Жернуа.
     --  Если капитан  согласится  пожертвовать  на  этот раз удовольствием,
которое  ему доставляет общество г. Тарзана, то я сочту за честь  для  себя,
если г. Тарзан поедет со мной, --  заявил он самым дружелюбным тоном. Тарзан
нашел даже, что Жернуа немного переиграл, но,  как бы то ни было, удивленный
и обрадованный, он поспешил выразить свое согласие.
     Вот каким образом Тарзан и  лейтенант Жернуа оказались  рядом  во главе
маленького  отряда спаги.  Любезность Жернуа  была недолговечна.  Как только
отряд капитана  Жерара  скрылся из  виду,  он сделался  мрачен  и  угрюм  по
обыкновению.
     По мере  того  как  они подвигались  вперед, дорога  становилась  хуже,
постепенно поднимаясь; около полудня она привела  их к узкому ущелью. Жернуа
приказал  расположиться на отдых у небольшого  ручейка. Солдаты подкрепились
довольно скудной пищей и наполнили водой свои фляжки.
     Отдохнув около часа,  они  двинулись вдоль по ущелью и скоро выехали на
небольшую  долину,  от которой отходило несколько скалистых расщелин.  Здесь
они задержались, и Жернуа внимательно осмотрел окружающие высоты.
     --  Здесь  мы разделимся, -- сказал он, -- по каждой  из этих  расщелин
поедет одна  партия,  --  затем  он начал делить  отряд и  давать инструкции
сержантам,  которые должны были командовать  отдельными  частями, после того
обратился к Тарзану. -- Будьте любезны остаться здесь, пока мы не вернемся.
     Тарзан запротестовал, но офицер оборвал его.
     --  Какой-нибудь  партии  придется,  быть  может,  выдержать стычку,  и
присутствие гражданских лиц стесняет войска во время действия.
     --  Но,  дорогой лейтенант, --  убеждал его  Тарзан. --  Я охотно  буду
повиноваться приказаниям и сражаться наряду с  другими. Ведь  я  для этого и
поехал с вами.
     -- Я был бы рад, если бы это было так,  -- возражал Жернуа с  усмешкой,
которую он даже не старался замаскировать, и добавил коротко: -- Вы под моим
началом и останетесь здесь,  пока мы не вернемся.  Покончим.  -- И  с  этими
словами он повернулся  и ускакал во главе своего отряда. Еще несколько минут
-- и Тарзан остался один среди безлюдных каменных громад.
     Солнце  сильно  жгло,  и он  отошел под  защиту близстоящего  дерева, к
которому привязал лошадь, опустился на  землю и закурил. В душе он проклинал
Жернуа за шутку, которую он с ним сыграл.
     --  Жалкая месть,  --  думал Тарзан, но вдруг ему пришло в голову,  что
Жернуа -- не дурак и  не  станет таким мелочным способом сводить  счеты.  За
этим кроется что-то посерьезнее. С  этой мыслью он поднялся и вынул ружье из
чехла,   осмотрел   затворы  и   убедился,   что   ружье   заряжено.   Потом
освидетельствовал свой револьвер. Приняв такие предосторожности, он подробно
осмотрел  блестевшие скалы и те места, где  начинались  расщелины; он твердо
решил не дать застать себя врасплох.
     Солнце опускалось  все  ниже  и  ниже, но  не  было  никаких  признаков
возвращения отрядов. Наконец, долина погрузилась во мрак. Тарзан был слишком
горд, чтобы возвратиться  в лагерь, не  подождав возвращения отрядов спаги в
долину,  где,  как  он  думал,  они  все  должны  были  съехаться  снова.  С
наступлением темноты он чувствовал себя в большей безопасности. Он привык  к
мраку. Он знал, что его чувствительный слух  вовремя предостережет  его, как
бы осторожно к  нему ни  подкрадывались; и видит он ночью хорошо, а обоняние
предупредит  его задолго,  если только враг будет  наступать  с подветренной
стороны.
     Считая  себя поэтому  сравнительно в  безопасности,  он  прислонился  к
дереву и заснул.
     Спал  он, должно быть, несколько часов, потому  что, когда его разбудил
испуганный крик и  прыжки лошади, луна  заливала  светом всю долину, и перед
ним,  на  расстоянии  десяти  шагов, стояла причина  испуга  его  лошади, --
великолепный, величественный Нума "эль  адреа" -- черный лев, устремивший на
свою добычу взгляд  огненных глаз.  Легкий трепет радости пробежал по нервам
Тарзана. Словно двое друзей встретились после долгой  разлуки.  Мгновение он
не шевелился,  наслаждаясь  прекрасным зрелищем,  которое  представлял собой
царь пустыни.
     Но вот Нума пригнулся для прыжка. Тарзан медленно-медленно поднял ружье
к плечу. Он до сих пор не убил из ружья еще ни одно крупное животное, раньше
он действовал  копьем,  отравленными  стрелами,  веревкой,  ножом или голыми
руками. Инстинктивно  он пожалел, что у него нет с собой ни стрел,  ни ножа;
он чувствовал бы себя уверенней.
     Нума теперь совсем приник к земле, только голова приподнималась. Тарзан
предпочел бы  стрелять  немного  сбоку,  потому что знал, что может наделать
лев, если проживет хотя бы  две  минуты,  даже минуту, после  того, как пуля
попадет в него. Лошадь вся дрожала в ужасе.
     Человек-обезьяна осторожно  сделал  шаг  в  сторону. Нума проводил  его
глазами, не двигаясь. Еще один шаг, и еще один. Нума не шевельнулся.  Теперь
можно целиться между ухом и глазом.
     Он нажал курок, и одновременно раздался выстрел, и Нума прыгнул. В этот
самый момент перепуганная  лошадь сделала отчаянное усилие, привязь лопнула,
и лошадь умчалась галопом вниз по ущелью, к пустыне.
     Нет человека,  который мог бы избежать  страшных  когтей Нумы, если  он
прыгнет  с  такого  короткого  расстояния,  но  Тарзан  не  был обыкновенным
человеком.  С самого  раннего детства жестокие требования жизни приучили его
мышцы действовать с быстротой мысли. Как не был проворен "эль адреа", Тарзан
был еще проворнее, и огромный зверь,  рассчитывая  почувствовать под  своими
лапами  мягкое  тело человека, ударился  ими о твердый ствол дерева, а в это
время Тарзан,  в  нескольких шагах вправо,  выпустил еще одну пулю,  которая
заставила Нуму упасть на бок, храпя и царапая землю когтями.
     Тарзан сделал еще два выстрела, один за другим, и "эль адреа" затих. Не
было больше г. Жана Тарзана. Тарзан от обезьян поставил ногу на труп убитого
хищного  врага и, подняв лицо к луне, мощным  голосом бросил страшный вызов,
боевой клич  его  рода --  обезьяний самец убил свою добычу. И дикие звери в
диких  горах  приостановили  охоту  и  затрепетали  при  звуке   незнакомого
страшного голоса, а внизу, в пустыне, дети пустыни вышли из своих палаток из
козьих шкур  и смотрели на горы, спрашивая друг друга -- что за новый  дикий
зверь угрожает их стадам.
     За полмили  от долины, в которой стоял Тарзан, несколько одетых в белое
фигур, с длинными  зловещими ружьями в  руках, приостановились, услышав этот
крик и вопросительно посмотрели друг на друга. Но крик не повторился больше,
и они продолжали молча и тихо продвигаться к долине.
     Тарзан  окончательно  убедился,  что  Жернуа  вовсе  не имел  намерения
возвращаться  за ним, но не мог еще  уяснить себе, почему офицер  бросил его
здесь, откуда ему нетрудно вернуться в лагерь. Не имея лошади, он решил, что
нелепо  оставаться  в долине дольше, и направился к ущелью,  по которому шла
дорога в пустыню.
     Не успел  он  войти  в  ущелье,  как  белые фигуры  вошли  в  долину  с
противоположной стороны. В первый  момент они осмотрели котловину, скрываясь
в тени скал, но, убедившись, что нет никого, двинулись вперед.
     Под  одним  из  деревьев   они  наткнулись  на  труп   "эль  адреа".  С
подавленными восклицаниями они обступили его. Еще минута -- и они побежали к
ущелью, в которое немного раньше вошел Тарзан.
     Двигались они  бесшумно, стараясь держаться в тени скал, как это делают
люди, когда они устраивают облаву на человека.
     <B>X
     В ДОЛИНЕ ТЕНЕЙ</B>
     Тарзан шел по ущелью в ослепительном сиянии африканской луны, и джунгли
звали  его  и  говорили  с ним.  В  безмолвии  ночи  в пустыне,  свободный и
одинокий,  он  жил  и  ликовал.  Он  был прежним Тарзаном  от  обезьян: весь
настороженный, чтобы враг не мог  захватить врасплох, он шел легкой и гибкой
походкой, высоко подняв голову в сознании своей силы.
     Ночные голоса гор были незнакомы ему, но он ловил их слухом, как нежные
звуки  полузабытой  любви.  Некоторые  он  угадывал интуитивно, --  вот звук
совсем знакомый:  это кашляет Шита, леопард;  только странная заключительная
нота вызвала сомнение, -- то была пантера.
     И  вдруг -- новый звук, мягкий,  приглушенный, вклинился между другими.
Изо всех людей только человек-обезьяна мог различить его. Не сразу определил
его, но, наконец, понял, что это шелест  голых ног  нескольких человек. Шаги
-- за ним, неторопливые, спокойные шаги.
     Его преследуют.
     Так вот почему Жернуа оставил его в долине. Очевидно, арабы задержались
и запоздали.  Шаги  подходили все  ближе и  ближе. Тарзан приостановился и с
ружьем  наготове повернулся  к  ним  лицом.  Мелькнул белый  бурнус.  Тарзан
окликнул по-французски.  В ответ грянул  выстрел, и  Тарзан от обезьян  упал
ничком наземь.
     Арабы  не  сразу подбежали к нему; они выждали некоторое время,  но так
как их жертва не поднималась, они вышли из-за прикрытия и нагнулись над ней.
Нетрудно было заметить, что Тарзан жив. Один из арабов приставил  дуло ружья
к затылку Тарзана, чтобы прикончить его, но другой оттолкнул его. -- Награда
будет больше, если мы доставим его живым, -- напомнил он.
     Они связали ему руки  и  ноги, и  четверо арабов понесли его. Они пошли
дальше по ущелью, по направлению к пустыне, но, спустившись с гор, повернули
к  югу и  на  рассвете подошли  к тому  месту, где их  поджидали лошади  под
охраной других двух арабов.
     Теперь  они  стали  подвигаться  быстрей.  Тарзана,  который  пришел  в
сознание, они привязали к свободной лошади, очевидно, специально припасенной
на этот случай. Рана у него была пустая, пуля скользнула по виску.  Кровь не
шла  больше, но  лицо  и  платье  были  испачканы  запекшейся кровью.  Он не
произнес ни слова с тех пор, как попал в руки арабов; они, со своей стороны,
не говорили с ним, если не считать нескольких коротких приказаний.
     Часов шесть  они ехали быстро  по жгучей пустыне, избегая оазисов, мимо
которых  проезжали. Около полудня  они приехали  в "дуар", насчитывавший  до
двадцати палаток. Тут они остановились. Пока один из арабов отпускал веревки
из волокон  растения  альфа,  которыми  Тарзан  был привязан  к седлу, толпа
мужчин,  женщин  и  детей  окружила  их.  Многие  члены  племени, женщины  в
особенности,  с  видимым удовольствием осыпали пленника бранью, а  некоторые
осмелели  до того, что  бросали в него камнями и ударяли  палками, как вдруг
появился старый шейх.
     -- Али бен Ахмед говорил  мне, --  обратился  он к  толпе,  -- что этот
человек один в горах убил "эль адреа". Чего хочет от него чужеземец, который
послал нас за ним, я не знаю, и что он сделает с ним, когда мы передадим его
ему, -- не мое дело. Но пленник -- смелый  человек, и пока он в наших руках,
с  ним должны  обращаться  с тем  уважением, которого заслуживает  тот,  кто
охотится на "большеголового царя" в одиночку и ночью, охотится и -- убивает.
     Тарзан  слышал, что человек, убивший льва, пользуется большим почетом у
арабов,  и  не пожалел,  что случай помог ему  по крайней мере избавиться от
назойливых приставаний толпы.
     Вскоре после того его отвели в палатку из козьих шкур  у верхнего конца
"дуара".  Там его накормили  и,  основательно связав,  положили  на  циновку
туземной работы в палатке.
     Больше  в палатке  никого  не  было. У  дверей непрочной темницы  сидел
страж.  Но  никаких   предосторожностей   вообще  не  требовалось,  веревки,
связывающие  Тарзана,  не поддались бы никаким  усилиям; даже  его  железным
мыщцам невозможно было справиться с ними, он в этом сразу убедился.
     Начинало смеркаться, когда несколько человек подошли к палатке  и вошли
в нее. Все были в  арабских бурнусах, но  один  из  них, подойдя  к Тарзану,
опустил складки,  закрывавшие ему  нижнюю  часть  лица,  и  человек-обезьяна
увидел искаженные злобой  черты Николая Рокова. На губах его играла скверная
улыбка.
     -- Ах, мсье Тарзан, -- сказал он, -- какая приятная неожиданность?.. Но
почему  вы  не  встаете и  не  приветствуете  гостя? -- Потом,  со  скверным
ругательством: -- Вставай, собака! -- и, отнеся назад ногу в тяжелом сапоге,
он с размаху ударил Тарзана в  бок, в голову, опять в бок. -- И вот еще, вот
еще, еще, -- повторял он. -- По удару за каждое унижение.
     Человек-обезьяна не отвечал, он  даже не удостаивал русского  взглядом,
после того как узнал  его.  Наконец, вступился шейх, остававшийся  некоторое
время немым и недовольным свидетелем низкого нападения.
     -- Довольно! -- приказал он. -- Убей  его, если хочешь, но я не допущу,
чтобы в моем  присутствии так обращались с храбрым человеком.  Я не прочь бы
развязать его, -- посмотрел бы я тогда, как бы ты ударил его.
     Эта угроза  сразу подействовала  на Рокова, у него не было ни малейшего
желания видеть Тарзана освобожденным и попасть в его сильные руки.
     -- Хорошо, -- сказал он арабу, -- я скоро убью его.
     -- Не  в пределах моего "дуара", -- возразил шейх. --  Отсюда он должен
уйти живым. Что вы сделаете с ним в пустыне, меня не касается, но я не хочу,
чтобы из-за твоей ссоры кровь француза пала на головы моего племени, -- сюда
пришли бы солдаты, перебили много  народу, сожгли наши  палатки и угнали наш
скот.
     --  Пусть  так, -- проворчал Роков,  --  я заберу его в  пустыню позади
"дуара" и там покончу с ним.
     -- Ты увезешь его на день пути от моей земли, -- твердо сказал шейх, --
и кто-нибудь из моих поедет  с тобой,  чтобы проследить, как ты выполнил то,
чего я требую, иначе -- в пустыне останутся трупы двух французов.
     Роков содрогнулся. -- Ну, так я подожду до утра. Уже темнеет.
     -- Как знаешь, -- сказал шейх. -- Но через час после восхода солнца вас
не должно  быть  в "дуаре". Я не очень-то люблю  неверных и  совсем не люблю
трусов.
     Роков хотел  что-то ответить, но остановился, потому что  сознавал, что
нужно  немного,  чтобы  шейх  обратился  против  него.  Они вместе вышли  из
палатки. У выхода Роков не устоял перед искушением и обернулся к Тарзану:
     --  Высыпайтесь, мсье, и не забудьте хорошенько помолиться, потому  что
вы умрете завтра в таких мучениях, что вам будет не до молитв.
     Никто  не позаботился  принести  Тарзану  поесть или напиться,  и жажда
сильно  мучила  его.  Он спрашивал себя  -- стоит ли  попросить  караульщика
принести ему воды, но  после двух-трех попыток,  не получая никакого ответа,
отказался от этой мысли.
     Далеко в горах  раздавался львиный рев. Логовища хищных зверей -- более
безопасны, чем людские жилища, рассуждал Тарзан. В  джунглях за двадцать лет
его  жизни  его  ни  разу   не   преследовали   так   неутомимо,  как  среди
цивилизованных людей,  за несколько последних  месяцев.  Никогда он не бывал
там так близок к смерти.
     Лев снова заревел,  уже ближе. В Тарзане заговорило старое, примитивное
желание ответить ему  боевым  кличем  обезьяньего  рода. Его рода? Он  почти
забыл, что  он  не обезьяна, а  человек. Он попробовал высвободиться.  Боже,
если бы он мог  вцепиться в веревки своими  крепкими  зубами. Он чувствовал,
как волна безумия заливает его мозг  по  мере  того, как  гаснет надежда  на
освобождение.
     Нума рычит,  почти не  переставая. Ясно,  что  он спускается  с  гор  в
пустыню на  охоту.  Так  рычит  голодный лев. Тарзан завидует  ему,  ведь он
свободен. Никто  не свяжет  его веревками и  не  убьет, как овцу.  Это-то  и
раздражает человека-обезьяну.  Умереть  не  страшно,  но пережить  перед тем
унижение поражения, не иметь даже возможности сразиться за свою жизнь...
     Теперь около полуночи, думал Тарзан. Ему осталось жить несколько часов.
Может быть, он  найдет все-таки способ забрать  с собой  Рокова  в неведомый
путь. Царь пустыни уже совсем близко. Должно быть, он вынюхивает себе ужин в
одном из загонов внутри "дуара".
     На  некоторое время  все затихло,  как вдруг тонкое ухо Тарзана уловило
звук медленно и  осторожно подвигающегося по земле тела, оно приближалось  к
задней стенке палатки, со стороны  гор.  Все  ближе и  ближе.  Он напряженно
прислушивался,  выжидая.  Несколько   мгновений   царило  полное  безмолвие,
странное  безмолвие,  и  Тарзан  удивлялся,  что  не слышит  дыхания  зверя,
который, наверное, пригнулся к земле у задней стенки палатки.
     Вот шевельнулся опять.  Подползает ближе. Тарзан поворачивает голову на
звук.  В палатке  темно.  Медленно  отделяется  от земли  полотнище палатки,
приподнятое головой,  потом  плечами проникшего в  палатку существа. Снаружи
проникает теперь в палатку слабый свет, там горят звезды пустыни.
     Мрачная  улыбка  заиграла  на губах  Тарзана.  По  крайней  мере  Роков
обманется  в ожиданиях. Вот то-то  будет взбешен!  И  смерть  все-таки будет
легче той, какую придумал бы для него русский.
     Полотнище палатки опустилось снова  до земли  и снова  кругом темно,  и
что-то -- неизвестно что  -- тут, в  палатке, вместе  с ним. Оно  подползает
ближе,  оно  уже  рядом.  Он  закрывает глаза  и  ждет  удара  мощной  лапы.
Повернутого вверх его  лица касается  мягкая  рука, ощупывающая в темноте, и
голос девушки едва слышным шепотом называет его по имени.
     -- Да, это я, -- шепчет он в ответ. -- Но, во имя неба, кто вы такая?
     -- Девушка  из Сиди-Аиссы, -- отзывается  она. И Тарзан  чувствует, что
она старается  освободить  его.  Вот холодная сталь  ножа чуть  резнула его.
Минута -- и он свободен!
     -- За мной! -- шепчет она.
     На четвереньках  выползают они  из палатки,  тем  же путем,  каким  она
пришла. Она  ползет дальше, совсем приникнув к земле,  пока не добирается до
кустарника. Тут она поджидает его. Он  глядел на нее молча  некоторое время,
прежде чем заговорить.
     --  Я не могу понять, -- произнес он,  наконец,  -- как вы сюда попали?
Откуда  вы  узнали,  что  я  здесь пленником  и в этой  палатке?  Как  могло
случиться, что именно вы спасли меня?
     Она улыбнулась. -- Я проделала большой путь ночью, -- сказала она, -- и
нам предстоит пройти немало. Идем, я расскажу вам дорогой.
     Они поднялись и двинулись по направлению к горам.
     -- Я не  была уверена, что вообще доберусь  к вам,  -- говорила она. --
"Эль адреа" бродит сегодня вокруг и, когда  я слезла с лошади,  мне кажется,
он почуял меня, я очень боялась.
     --  Какая  смелая девушка, -- сказал  он. --  И все это ради чужеземца,
ради неверного?.. Она гордо выпрямилась.
     -- Я дочь шейха Кадура бен  Садена. Я была бы недостойной его  дочерью,
если бы побоялась  рискнуть жизнью для того,  чтобы спасти человека, который
спас мне жизнь еще в то время, когда считал меня простой танцовщицей.
     --  И  все-таки,  -- настаивал он, -- вы смелая  девушка.  Но как же вы
узнали, что я здесь, в заключении?
     -- Ахмет дин Тайеб, мой родственник с отцовской стороны, был в гостях у
друзей,  принадлежащих  к  тому  племени, которое  захватило вас.  Он был  в
"дуаре",  когда  вас  привезли. Вернувшись,  он  рассказывал  нам  о большом
французе, которого захватил Али бен Ахмет для  другого француза,  чтобы  тот
мог убить его. По описанию я догадалась,  что это  вы. Отца не было дома.  Я
пробовала уговорить кое-кого из мужчин спасти  вас, но  они  не согласились,
говоря:
     -- Пусть неверные  убивают друг друга, если хотят. Нас это не касается,
а если мы помешаем Али бен Ахмету -- начнется распря между нашими племенами.
     -- И  вот, когда стемнело, я выехала одна,  прихватив другую лошадь для
вас. Они привязаны недалеко отсюда. К утру мы будем в "дуаре" моего отца. Он
уже  вернется к  тому  времени, тогда пусть попробуют взять друга Кадура бен
Садена!
     Несколько минут они шли молча.
     -- Мы должны быть уже  недалеко от лошадей, -- проговорила  девушка. --
Как странно, что я их не вижу.
     Немного дальше она остановилась с легким криком огорчения.
     -- Они ушли! Я здесь их привязала.
     Тарзан  нагнулся и осмотрел землю. Оказалось, что большой куст вырван с
корнем.  Потом он  заметил еще кое-что. Когда  он выпрямился, на лице у него
блуждала кривая улыбка. Он повернулся к девушке:
     -- Здесь был "эль адреа". По некоторым признакам я думаю, что добыча от
него ускользнула. На  открытом месте им нетрудно было уйти от него, если  он
их не сразу заметил.
     Ничего не оставалось другого, как только продолжать путь пешком. Дорога
шла невысокими горными  отрогами,  но девушка знала путь  не хуже,  чем лицо
матери. Они шли легким, размашистым шагом,  Тарзан чуть-чуть позади девушки,
стараясь приноровиться к ее шагу. На ходу они перебрасывались замечаниями, а
временами останавливались и прислушивались -- нет ли погони.
     Была прекрасная лунная  ночь. Воздух  был  свежий  и  бодрящий.  Позади
расстилалась в  бесконечной  перспективе пустыня, с черными точками оазисов.
На маленьком  плодородном  клочке,  от которого они уходили, купы  финиковых
пальм  и  палатки  из  козьих  шкур  резко  выделялись  на  желтом песке  --
призрачный островной рай на призрачном море. Впереди  поднимались угрюмые  и
безмолвные горы. Кровь быстрее заструилась по  жилам Тарзана. Вот это жизнь!
Он взглянул сверху вниз на девушку, идущую возле него -- дочь пустыни вместе
с сыном джунглей на мертвой земле! Он улыбнулся при этой мысли. Он хотел бы,
чтобы у  него была сестра и чтобы она была похожа  на  эту девушку. Каким бы
она была славным и задорным товарищем!
     Они вошли в горы и продвигались вперед медленнее, потому что каменистая
дорога поднималась круто вверх.
     Они примолкли. Девушка думала о  том, удастся ли им дойти до "дуара" ее
отца раньше, чем их настигнет погоня. Тарзан рад был бы идти так вечно. Если
бы она была мужчиной, это было бы возможно. Ему  нужен друг, который так же,
как и  он, любил бы дикую свободную  жизнь. Он научился  дорожить общением с
людьми,  но  беда его  в том,  что  мужчины,  каких  он встречал,  очевидно,
предпочитали,  как это ни  странно, белоснежное  белье первобытной наготе  и
свои клубы -- джунглям.
     Тарзан  и  девушка  только  что  вышли  из-за  скалы,  которую  огибала
тропинка,  и разом стали.  Прямо перед ними,  по середине дорожки стоял Нума
"эль  адреа", черный лев. Зловеще горели его  зеленые  глаза, и  он  обнажал
зубы, сердито похлопывая себя хвостом по бокам. И вдруг он зарычал страшным,
вселяющим ужас рычанием голодного и вместе с тем сердитого льва.
     -- Нож, -- сказал Тарзан, протянув  руку.  Она  вложила рукоятку в  его
раскрытую ладонь. Зажав его в руке,  он потянул ее назад, заслонив собой. --
Бегите к пустыне,  как можно скорей. Если я позову, значит все хорошо, и вам
можно вернуться.
     -- Бесполезно, -- покорно возразила она. -- Это -- конец.
     -- Слушайтесь! -- приказал он. -- Скорей! Он сейчас прыгнет.
     Девушка отступила  на несколько шагов и остановилась в ужасе перед тем,
чему ей придется быть свидетельницей.
     Лев  медленно  приближался  к  Тарзану, опустив голову  и задрав высоко
хвост.
     Человек-обезьяна стоял, пригнувшись, и длинный арабский нож блестел при
свете луны. Дальше вырисовывалась напряженная  фигура  девушки, неподвижной,
как изваяние. Она чуть наклонилась  вперед, широко раскрыв глаза, восхищаясь
смелостью человека,  который решается стоять лицом к  лицу  с "большеголовым
царем", вооруженный только  ничтожным ножом. Человек  ее народа давно бы уже
преклонил колени в мольбе и без  сопротивления погиб  бы под этими  ужасными
когтями. Результат будет в обоих случаях один и тот же -- это несомненно, но
она трепетала от восторга,  глядя на героическую фигуру впереди. Ни малейшей
дрожи  во всем  крупном теле -- в позе его столько же вызова и угрозы, как у
самого "эль адреа". Лев уже совсем близко, в нескольких шагах, вот он присел
и с оглушающим ревом прыгнул.
     <B>XI
     ДЖОН КАЛЬДУЭЛЛ ИЗ ЛОНДОНА</B>
     Когда  Нума  "эль  адреа" метнулся, широко  раздвинув  лапы и  выпустив
когти,  он рассчитывал, что и этот  жалкий  человек  будет такой  же  легкой
добычей, как многие другие, которые раньше попадались ему  на пути. Человек,
на  его взгляд, --  неуклюжее, медлительное, беззащитное  творение, -- он не
заслуживает уважения.
     Но  на  этот раз оказалось, что  судьба свела его с существом, таким же
проворным и быстрым, как он сам. Когда  тело  его ударилось о то  место, где
только что стоял человек, того там уже не было.
     Наблюдающая  девушка  окаменела  от  изумления,  видя,  как  легко этот
согнувшийся человек  ускользнул  от страшных  когтей. А теперь,  о Аллах! Он
обежал "эль  адреа" раньше,  чем  зверь успел повернуться, и  схватил его за
гриву.  Лев  вздыбился,  как  лошадь,   Тарзан  этого,  очевидно,  ожидал  и
приготовился.  Мощная рука охватила горло  зверя  под  черной гривой, и раз,
два, десятки раз острое лезвие вонзилось повыше плеча.
     Бешено  прыгал Нума,  страшным ревом боли и  ярости оглашал горы, но не
мог сбросить  с себя  гиганта,  уцепившегося сзади, и не мог  задеть  его ни
когтями, ни клыками.  Жизнь быстро покидала  "большеголового  царя". Он  был
мертв, когда  Тарзан  от  обезьян  разжал руки и  стал на ноги. И тогда дочь
пустыни услышала то, что испугало ее больше, чем даже появление "эль адреа".
     Человек поставил ногу на  труп убитого зверя и, подняв красивое лицо  к
луне, испустил самый страшный крик, какой когда-либо долетал до ее ушей.
     С легким  испуганным  возгласом  она отшатнулась от  него, подумав, что
напряжение борьбы  свело его  с  ума.  Когда последние отзвуки последних нот
боевого клича замерли вдали, человек опустил глаза, и взгляд его остановился
на девушке.
     Тотчас  лицо  у него осветилось ласковой улыбкой,  свидетельствующей  о
том,  что  он вполне  здоров, и девушка еще  раз  облегченно  перевела дух и
улыбнулась в ответ.
     --  Что  вы  за  человек? --  спросила  она.  --  То,  что вы  сделали,
неслыханно. Я  и сейчас не могу поверить, чтобы человек, вооруженный  только
ножом, мог  бороться  один на один с  "эль адреа" и  победить его, оставшись
невредимым! А этот нечеловеческий крик!
     Тарзан покраснел.  --  Я  забываю  иногда,  --  сказал  он,  --  что  я
цивилизованный человек. Когда я убиваю, я превращаюсь в другое существо.  --
Он ничего не прибавил больше, потому что ему всегда казалось, что женщина не
может смотреть без отвращения на того, кто так недалеко еще ушел от зверя.
     Они вместе продолжали путь. Прошел час после  восхода солнца, когда они
снова  вступили в  пустыню,  спустившись  с гор.  Около  небольшого  ручейка
паслись  лошади  девушки. Они  направлялись домой  и,  успокоившись,  начали
кормиться.
     Тарзан  и девушка без труда поймали их  и поскакали  пустыней к "дуару"
шейха Кадур бен Садена.
     Не  было  никаких  признаков  погони,  и  часов  в девять они  спокойно
добрались до места назначения. Шейх  только что перед  тем  вернулся. Он был
вне себя от  горя, не  застав дочери, так как думал,  что  ее опять похитили
грабители, и  с  пятьюдесятью верховыми  собирался  ехать на  поиски,  когда
Тарзан и девушка въехали в "дуар".
     Его радость при виде  дочери и благодарность к Тарзану, охранившему  ее
от всех опасностей этой ночи, были  безграничны, также как и удовольствие от
того,  что она  вовремя подоспела на  помощь человеку, которому уже  однажды
обязана была жизнью.
     Кадур бен Саден не пренебрегал никакими знаками внимания, которые могли
бы выразить его уважение и дружеское расположение к человеку-обезьяне. Когда
девушка рассказала, как Тарзан убил  "эль адреа", его окружила толпа арабов,
благоговейно на него взиравших, -- трудно было представить себе более верный
способ заслужить их уважение и восхищение.
     Старый  шейх настаивал,  чтобы Тарзан оставался у  него  неопределенное
время. Он  даже  хотел  принять его  в племя, и одно время  человек-обезьяна
наполовину  решился принять  его предложение  и  остаться  жить с этим диким
народом, которого он понимал и который  понимал его.  Его дружба с  девушкой
немало побуждала его к такому решению.
     Будь она мужчиной, рассуждал Тарзан, он не колебался бы, потому что был
бы  друг ему по  душе, с которым  он мог бы  скакать по пустыне  и охотиться
вволю. Но сейчас им мешали бы  всякие условности, которые соблюдаются дикими
кочевниками пустыни строже, чем их более цивилизованными братьями и сестрами
городов.  А скоро ее  выдали бы замуж за  одного  из этих  смуглых воинов, и
дружбе их настал бы конец. Он  порешил  отказаться от предложения шейха,  но
прогостил у него неделю.
     Кадур бен  Саден и пятьдесят воинов  в белых бурнусах  проводили его до
Бу-Саада. Перед отъездом их  из  "дуара" шейха, девушка пришла проститься  с
Тарзаном.
     --  Я молилась, чтобы  вы  остались с  нами, -- сказала она, когда  он,
нагнувшись с седла, протянул ей руку, --  а теперь я буду молиться, чтобы вы
вернулись.
     Печально   глядели  ее   красивые  глаза,  и  уголки   губ  трогательно
опустились. Тарзан был тронут.
     -- Кто  знает? -- и с этими словами он повернул лошадь и поскакал вслед
арабам.
     Не доезжая до Бу-Саада, он простился с Кадур бен Саденом и его  людьми,
потому  что хотел  возможно  незаметнее  проникнуть  в  город.  Шейх  вполне
согласился  с  ним, когда  услышал его  мотивы.  Арабы  должны  были въехать
первыми,  ничего  о  нем  не упоминая,  а  Тарзан --  позже,  один, и  сразу
отправиться на плохонький туземный постоялый двор.
     Он  добрался  туда  в  сумерках,  действительно  никем  не  замеченный.
Пообедав  с Кадур  бен Саденом как его гость, он кружным путем прошел в свой
прежний  отель, вошел с "черного хода", разыскал хозяина,  который был очень
изумлен при виде его.
     Да, письма  есть; он  сейчас принесет их. Хорошо, он  ничего  никому не
скажет о возвращении мсье. Он скоро  вернулся с пачкой писем.  Одно  из  них
заключало  в себе приказ  отложить свое настоящее дело  и спешить в Канштадт
первым  пароходом,  на  который удастся  попасть.  Дальнейшие  инструкции он
найдет на  месте,  у  другого  агента, адрес  и  имя  которого  прилагались.
Коротко, но ясно. Тарзан принял меры, чтобы выехать из Бу-Саада на следующий
день  утром.  Затем  он отправился  к  капитану Жерару, который,  по  словам
хозяина гостиницы, накануне вернулся в город со своим отрядом.
     Он застал этого офицера  у себя на  квартире. Жерар выразил удивление и
искреннее удовольствие, увидев Тарзана живым и невредимым.
     -- Когда лейтенант Жернуа вернулся и доложил, что не  нашел вас  на том
месте, где вы захотели переждать, пока отряд будет обследовать горы, я очень
встревожился. Мы несколько дней обыскивали горы. Потом дошли слухи, что  вас
растерзал  лев.  В  доказательство нам  доставили ваше  ружье.  Лошадь  ваша
вернулась в лагерь на другой  день  после вашего исчезновения. Сомнений быть
не могло. Лейтенант Жернуа был убит горем,  он считал себя виновным. Он взял
на себя руководство поисками, и он  же нашел араба с  вашим ружьем. Он будет
очень обрадован, узнав, что вы живы.
     -- Вряд ли, -- усмехнулся хмуро Тарзан.
     -- Он  сейчас  в городе, а то я  послал бы за ним, -- продолжал капитан
Жерар. -- Но я сообщу ему, как только он вернется.
     Капитан  остался в уверенности, что Тарзан заблудился и в  конце концов
вышел к "дуару" Кадур бен Садена, который и проводил его до Бу-Саада. Тарзан
как  можно  скорее распрощался  с  офицером и поспешил обратно в  город.  На
постоялом  дворе  он  получил  от  Кадур  бен  Садена  интересные  сведения,
касающиеся белого человека с черной бородой, переодевающегося арабом. У него
недавно  была повреждена кисть руки, некоторое время его не было в Бу-Сааде,
но  теперь он вернулся. Тарзан узнал,  где он скрывается, и направился прямо
туда.
     Он пробирался ощупью грязными,  узкими, совершенно темными проходами  и
поднялся  по расшатанной лестнице,  в конце  которой  была дверь и маленькое
окошечко  без стекол.  Окно  было высоко,  под  самым потолком  глинобитного
здания.  Тарзан едва мог достать до подоконника. Он медленно  приподнялся на
руках и  заглянул внутрь. Комната была освещена, и  у стола сидели  Роков  и
Жернуа. Говорил Жернуа.
     -- Роков,  вы  --  дьявол!  Вы преследовали  меня,  пока  я не  утратил
последние  проблески чести.  Вы  довели меня до убийства,  потому что  кровь
этого человека, Тарзана, на мне. Если бы не то, что другой  негодяй, Павлов,
тоже знает мою тайну, я сегодня же убил бы вас, вот этими самыми руками.
     Роков  засмеялся.  --  Вы  бы этого не сделали,  дорогой лейтенант,  --
сказал  он. --  Как  только стало бы известно о  том, что я убит, наш  милый
Алексей немедленно представил бы военному министерству  все данные  по делу,
которое вы так тщательно хотите скрыть, и, сверх того, возбудил  бы  дело по
обвинению вас в убийстве Рокова. Будьте же разумны, я ваш лучший друг. Разве
я не защищал вашу честь, как свою собственную?
     Жернуа оскалил зубы и выбранился.
     -- Еще одна небольшая сумма, -- продолжал Роков, -- и бумаги, какие мне
нужны, и,  даю вам слово, я не потребую больше от  вас  ни  единого цента  и
никаких сведений.
     -- И вполне резонно, -- проворчал Жернуа. -- У меня не останется больше
ни одного цента и никаких стоящих военных сведений. Вы должны бы платить мне
за информирование, а не брать у меня деньги.
     --  Я плачу  вам, держа язык за зубами, --  возразил  Роков.  -- Однако
покончим с этим. Да или  нет? Даю вам три минуты на размышление.  Если вы не
согласитесь, ваше начальство получит сегодня же сообщение, и тогда -- участь
Дрейфуса, с той только разницей, что Дрейфус пострадал невинно.
     Несколько  мгновений Жернуа просидел, понурив голову. Потом поднялся  и
вынул из кармана две бумаги.
     -- Вот, --  сказал он безнадежно, -- я приготовил их, потому  что знал,
что у меня нет другого выхода, -- и протянул их русскому.
     Жестокое лицо Рокова просияло злорадной улыбкой. Он схватил бумаги.
     -- Вы хорошо сделали,  Жернуа, --  сказал он.  -- Я больше не стану вас
беспокоить, разве если вы накопите  еще денег или  новые  сведения,  -- и он
захохотал.
     -- Никогда  больше,  собака! -- взвизгнул Жернуа. -- В следующий  раз я
убью вас. Я был близок к этому сегодня. Я целый час сидел у себя за столом с
этими двумя бумагами и заряженным револьвером перед собой. Я не знал, что из
двух мне  захватить  с  собой. Вы были  близки  к смерти сегодня, Роков,  не
искушайте судьбы в другой раз.
     Жернуа поднялся, Тарзан  едва успел спрыгнуть на площадку и прижаться в
тени, подальше от  дверей. Двери  тотчас распахнулись, вышел Жернуа, за  ним
Роков.  Оба  молчали.  Жернуа  сделал  несколько  шагов  вниз  по  лестнице,
остановился, повернул и поднялся на несколько ступенек.
     Тарзан  знал,  что  его присутствие неизбежно  должно  быть обнаружено.
Роков  все  еще  стоял  на  пороге  комнаты,  но смотрел  он  мимо него,  по
направлению  к  Жернуа.  Потом  офицер,  видимо,  передумал  и  снова  начал
спускаться  по  лестнице.  Тарзан  слышал,  как Роков  облегченно  вздохнул.
Русский вернулся в комнату и захлопнул дверь.
     Тарзан  выждал, пока Жернуа  не удалился  достаточно, толкнул  дверь  и
вошел в  комнату. Он  был подле Рокова прежде, нежели тот успел подняться со
стула,   на   котором   сидел   у   стола,   рассматривая   бумаги.   Увидав
человека-обезьяну, он побледнел, как полотно.
     -- Вы! -- с трудом проговорил он.
     -- Я! -- отвечал Тарзан.
     --   Что   вам  надо?   --   прошептал   Роков,   не  выдержав   взгляд
человека-обезьяны. --  Вы пришли убить меня? Этого нельзя. Они гильотинируют
вас. Вы не смеете.
     -- Я  могу убить вас, Роков, -- возразил Тарзан, -- потому что никто не
знает, что  вы здесь, никто  не  знает, что я здесь, а Павлов расскажет, что
это сделал Жернуа. Я слышал, как вы это только что говорили. Но для меня это
не важно, Роков. Не важно, чтобы не знали, что я вас убил, -- за всякую кару
я был  бы вознагражден тем удовольствием, которое это мне  доставило бы.  Вы
самый презренный трус и  негодяй, о каком я когда-либо слышал. Мне  было  бы
очень приятно убить вас. -- И Тарзан подошел ближе.
     Нервы Рокова были натянуты до последней степени. Он с криком бросился к
соседней комнате, но человек-обезьяна настиг его на полпути и свалил на пол.
Железные  пальцы искали  его горла, и  трус визжал,  как поросенок, которого
режут, пока не оборвался голос.  Потом  человек-обезьяна поднял его на ноги,
не переставая душить. Русский тщетно пытался вырваться -- он был беспомощным
ребенком в мощных руках Тарзана от обезьян.
     Тарзан посадил его на стул  и задолго до того,  как могла бы  наступить
смерть,  разжал  пальцы. Когда у Рокова  прошел  приступ кашля, Тарзан опять
заговорил с ним.
     -- Я дал  вам попробовать,  что такое смерть, -- сказал он. -- Но я  не
убью вас на  этот раз. Я щажу вас только ради очень хорошей женщины, которая
имела несчастье родиться  от одной  матери с вами. Но я щажу вас в последний
раз. Если я  услышу когда-нибудь, что вы  причиняете  неприятность ей или ее
мужу, если вы будете снова надоедать мне, если я услышу, что вы вернулись во
Францию или появились в каких-нибудь французских владениях, я  поставлю себе
целью разыскать вас и додушить до конца. -- После этого он обернулся к столу
и взял лежащие на нем бумаги. Роков замер в ужасе.
     Тарзан  заглянул в бумаги.  Он  был поражен сведениями,  которые в  них
заключались. Роков успел прочесть кое-что, но Тарзан понимал, что невозможно
запомнить  цифры,  которые, главным  образом,  и  представляли  интерес  для
враждебной державы.
     -- Это  заинтересует генеральный  штаб,  -- сказал он, опуская бумаги в
карман.
     Роков зарычал, но не решился выбраниться вслух. На другой  день  Тарзан
отправился на север -- к Буире и  Алжиру. Когда он проезжал мимо  гостиницы,
на  веранде стоял  лейтенант  Жернуа.  При виде  Тарзана он стал белее мела.
Человек-обезьяна   охотно  избежал  бы  встречи,  но   делать  было  нечего.
Поравнявшись, он поклонился. Жернуа ответил  машинально, но широко раскрытые
глаза, в которых ничего не было, кроме ужаса, проводили всадника.
     В  Сиди-Аиссе   Тарзан  встретил   французского   офицера,   с  которым
познакомился при первом своем пребывании там.
     -- Вы рано  выехали из  Бу-Саада,  -- спросил  офицер, --  и  верно  не
слыхали о несчастном Жернуа?
     --  Его-то я и видел последним,  уезжая, -- отвечал  Тарзан.  -- А  что
такое?
     --  Он  умер. Застрелился  часов  в восемь  утра. Через  два дня Тарзан
приехал в Алжир и узнал, что ему придется прождать два дня парохода, идущего
на Канштадт. Он составил подробный отчет о своем путешествии. Но забранных у
Рокова бумаг к нему не приложил, так как боялся выпустить их из рук, пока не
будет уполномочен передать  их  другому агенту  или  самому отвести в Париж.
Когда Тарзан садился на пароход после долгого, как ему показалось, ожидания,
на  него смотрели с верхней палубы двое  мужчин, изысканно  одетых и  гладко
выбритых.  У  более высокого были пепельные волосы, но  очень  черные брови.
Позже они  повстречались Тарзану  на палубе, но один  из  них быстро отозвал
другого, чтобы показать ему что-то на море, и они отвернули лица от Тарзана:
он не успел рассмотреть их, да и не обратил на них никакого внимания.
     Следуя   полученным  инструкциям,  Тарзан  записался   на  пароход  под
вымышленным именем Джона Кальдуэлла из Лондона. Ему была  неясна причина, он
чувствовал себя стесненным и задумался над тем, что ожидает его в Канштадте.
     -- По  крайней  мере,  -- думал он,  --  я  отделался от Рокова,  хвала
создателю!  Он начинал  надоедать  мне.  Уж не начинаю  ли я  в  самом  деле
цивилизовываться, что  у  меня  появляются  нервы? С ним  не  мудрено, -- он
играет нечисто. Никогда не знаешь, откуда ждать удара.  Вот если бы Нума-лев
уговорил Тантора-слона и Гисту-змею соединиться с ним,  чтобы убить меня, --
я  не знал  бы,  когда, кто и  где нападет на меня  следующий  раз. Но звери
благороднее людей, они не снисходят до трусливых интриг.
     Вечером в этот день Тарзан имел своей соседкой молодую женщину, сидящую
по левую руку капитана, который и познакомил их.
     Мисс Стронг! Где  он слышал раньше это имя? Мать девушки  помогла  ему,
назвав дочь Газель.
     Газель Стронг! Какие воспоминания связаны с  этим именем! Письмо к ней,
написанное  красивым почерком Джэн  Портер, было для него  первой  вестью от
женщины, которую он любил. Как живо он помнит ту ночь, когда он выкрал его с
конторки  хижины своего  давно  умершего отца, где  Джэн  Портер  писала  до
поздней ночи,  в то время,  как он, сгорбившись, сидел снаружи  в темноте. В
какой ужас пришла бы она тогда, если  бы знала,  что зверь джунглей тут, под
окном, следит за каждым ее движением.
     Так это Газель Стронг! -- лучшая подруга Джэн Портер!
     <b>XII
     СУДА, КОТОРЫЕ ВСТРЕЧАЮТСЯ</b>
     Вернемся  несколько  назад,  на маленькую,  ветрам  открытую  платформу
железнодорожной станции северного Висконсина. Низко висит  над окрестностями
дым  от лесных пожаров, разъедая  глаза  маленькой группе  из шести человек,
ожидающих поезд, который должен увезти их на юг.
     Профессор Архимед К. Портер ходит взад и  вперед, заложив  руки за полы
длинного  сюртука,  под  охраной  заботливых   взглядов   своего  верного  и
неутомимого  секретаря,  м-ра Самуэля  Т.  Филандера,  который за  несколько
последних  минут  уже  дважды возвращал  рассеянного профессора,  когда тот,
перешагнув через полотно, направлялся к близлежащему болоту.
     Джэн Портер, дочь профессора, поддерживает натянутый и вялый разговор с
Вильямом Сесилем  Клейтоном и с Тарзаном от  обезьян. Всего несколько  минут
тому назад  в маленьком  зале ожидания  прозвучали слова  любви и отречения,
которые отняли  жизнь и счастье у  двух из шестерых, но не у  Вильяма Сесиля
Клейтона, лорда Грейстока.
     Позади мисс Портер -- матерински заботливая  Эсмеральда. Она счастлива,
ведь она возвращается в свой любимый Мэриленд! Она уже  видит сквозь  облако
дыма  смутные  очертания  подходящего  поезда  и  огни  локомотива.  Мужчины
начинают собирать багаж. Вдруг Клейтон восклицает:
     -- Да ведь я оставил свой плащ в зале ожидания, -- и спешит за ним.
     --  Прощайте,  Джэн,   --   говорит  Тарзан,  протягивая  руку.  --  Да
благословит вас бог!
     -- Прощайте, -- едва  слышно отвечает девушка, -- и постарайтесь забыть
меня, -- нет, только не это, я не могла бы с этим примириться...
     --  Нечего бояться этого,  милая,  -- отвечает он.  -- Я  благодарил бы
создателя, если бы мог  забыть.  Легче было  бы жить, чем с  этой постоянной
мыслью  о  том,  что  могло  бы  быть... Вы  будете  счастливы.  Вы  скажете
остальным,  что  я  решил  отвезти автомобиль в Нью-Йорк  --  я не  в  силах
прощаться с Клейтоном. Я буду вспоминать его тепло, но боюсь, во мне слишком
много зверя, чтобы меня можно было долго  оставлять  вместе с  тем, кто стал
между мною и единственным человеком во всем мире, который мне нужен.
     Когда Клейтон  вошел в зал ожидания за  своим плащом, он увидел на полу
телеграфный бланк.  Он  нагнулся, поднял  его, думая, что кто-нибудь обронил
его нечаянно.  Бросив беглый взгляд,  он вдруг забыл  и о  своем плаще,  и о
подходящем поезде, обо  всем на свете, кроме этого маленького кусочка желтой
бумаги, который он держал в руке. Он  дважды перечел, прежде чем схватил все
значение этого известия для самого себя.
     Когда он нагибался за телеграммой, он был еще английским лордом, гордым
и богатым владельцем обширных поместий,  -- когда он прочел ее, миг  спустя,
--  он  знал,  что он нищий,  без титула и  денег. То была телеграмма д'Арно
Тарзану:
     <i>"Отпечатками пальцев установлено вы Грейсток. Поздравляю.
     д'Арно".</i>
     Клейтон  зашатался, как  смертельно раненый. И вдруг  услышал,  что его
зовут -- поезд остановился у маленькой платформы. Как во сне, он забрал свой
плащ и выбежал.  Он скажет  им о телеграмме  в  поезде.  Был  уже дан второй
свисток,  когда  он  выбежал  на  платформу. Компания столпилась на площадке
пульмановского вагона,  торопя его.  Прошло минут пять, пока  они уселись по
своим местам, и только тогда Клейтон увидел, что с ними нет Тарзана.
     -- Где Тарзан? -- спросил он Джэн Портер. -- В другом вагоне?
     --  Нет, -- отвечала она, -- в  последнюю  минуту он решил отвезти свой
автомобиль  в  Нью-Йорк.  Ему  хочется увидеть  в Америке больше, чем  можно
рассмотреть из окна вагона. Ведь он возвращается во Францию.
     Клейтон  промолчал. Он  искал слова,  чтобы  рассказать  Джэн Портер  о
несчастье, которое свалилось  на него и на нее.  Как это подействует на нее?
Согласится ли она все-таки выйти за него и  быть просто  мистрис Клейтон?  И
вдруг он понял, какой страшной жертвы требует судьба от одного из них. Потом
выплыл  вопрос:  предъявит  ли  Тарзан  свои  права?  Человек-обезьяна  знал
содержание телеграммы до  того, как  спокойно  заявил, что матерью его  была
Кала, обезьяна,  и тем  отрекся от всякого другого родства.  Не сделал ли он
это из любви к Джэн Портер?
     Другого разумного объяснения быть не могло. А если так, не  следует  ли
предположить,  что он не станет  предъявлять свои родовые  права? И тогда  в
праве ли  он,  Вильям Сесиль Клейтон, идти наперекор  его  желаниям,  мешать
этому  странному  человеку  принести себя в жертву? Если  Тарзан от  обезьян
делает  это ради  счастья  Джэн Портер,  может ли  он, Клейтон, которому она
доверила свою судьбу, действовать в ущерб ее интересам?
     Он рассуждал  таким  образом  до  тех  пор,  пока  первый  великодушный
импульс,  побуждавший его тотчас объявить  правду и  отказаться от  титула и
владений  в  пользу  законного собственника, был погребен  под целой  массой
софистических  соображений, удобных для  его личных интересов.  Но  до конца
поездки и некоторое время после того он был в дурном настроении и выведен из
равновесия.
     Через несколько дней по приезде  в Балтимор Клейтон  заговорил с Джэн о
свадьбе, прося ее ускорить день.
     -- Что вы понимаете под словом "ускорить"? -- спросила она.
     -- Ближайшие дни.  Мне надо сейчас  же  выехать  в  Англию. Я хотел  бы
выехать вместе с вами, дорогая.
     -- Я не могу собраться  так скоро, -- запротестовала Джэн. -- Мне нужен
месяц, по крайней мере.
     Она обрадовалась, подумав, что дела, отзывающие  его  в  Англию,  могут
затянуться,  и  свадьба  отодвинется.  Она  заключила невыгодную  сделку, но
хотела честно  выполнить свою  роль  до  конца,  как бы  она ни была для нее
горька,  и  все-таки,  если  отсрочка  радовала  ее,  на   то  были   вполне
извинительные  причины, она это прекрасно  сознавала. Его ответ  разочаровал
ее.
     -- Хорошо, Джэн,